Matador Луис Ривера
Matador #1
«Matador» - это первая часть нового романа Луиса Риверы, повествующего о судьбе человека, не отказавшегося от своей мечты, несмотря на препятствия на Пути, воздвигнутые ему Судьбой. Чтобы получить право на надежду, герою предстоит пройти через бесчисленные схватки с быками, несчастья и лишения, познать радость любви и горечь потери. Где и в чем он найдет силы и вдохновение? У него есть только мечта и мужество - сможет ли он изменить свою судьбу?.. «Это должна была быть история о смерти. Вместо этого я написал о любви. Впрочем, кто четко различит ту грань, которая отделяет одно от другого? Все попытки сделать это терпели сокрушительное поражение перед лицом непостижимости этих явлений. Если нельзя познать что-то, как можно выделить какие-то признаки, по которым это „что-то“ будет отличаться от другого „чего-то“? Так что вполне может быть, что эта книга все-таки о смерти. Просто настоящая смерть неотличима от любви. Вот и все, что я хотел сказать вначале.» Луис Ривера.
Луис Ривера
Матадор
Перед каждым лежат десять тысяч дорог,
ведущих за пределы круга.
Первый шаг по любой из них может
стать последним.
Последний - приведет
на порог вечности…
Стоять на месте - существовать.
Пойти по своему пути - умереть,
чтобы жить.
Вырваться за границу круга -
познать свет.
Во всем мире человеку
принадлежит только одно -
право выбора.
MATADOR
Роман-притча
Кровь быстро впитывалась в песок. Мелкий, светло-желтый песок, которым была посыпана арена. Там, куда кровь вытекала, он стал темно-бурым.
Человек лежал, скорчившись, прижав руки к низу живота. На бледном лице застыло удивление. Настоящая боль еще не пришла, и человек лежал тихо, глядя прямо перед собой. Можно было подумать, что он просто решил отдохнуть в жаркий полдень, если бы не кровь, сочившаяся между пальцами.
Он не видел, как к нему с разных концов арены бегут, что-то крича, люди. Не видел, как двое помощников, размахивая capote[Большой плащ, розовый снаружи и желтый (иногда синий) изнутри. Используется матадором во время первой и второй терций корриды] , уводят в сторону разъяренного быка. Перед глазами был лишь песок. Песчинки разрастались, наплывали на него, превращаясь в огромные валуны. Ему казалось, что он может сосчитать их все до единой, но дойти удалось лишь до восьми, а потом мысли спутались, и пришлось начать все сначала… После нескольких неудачных попыток он устало прикрыл глаза.
Ему не верилось, что это все случилось с ним. Ведь все шло так хорошо. Хорошо, пока он не поставил ногу на полступни левее, чем нужно. Всего на полступни левее… А потом, будто во сне, черная голова быка оказалась прямо напротив него, земля ушла из-под ног, мир перевернулся, и он оказался на залитом кровью песке.
И теперь он пытается сосчитать песчинки, почему-то думая, что это очень важно. А жизнь медленно вытекает из него на взрыхленный копытами песок. С каждым тяжелым толчком внизу живота становится все труднее и труднее дышать. В глазах темнеет, но нужно успеть сосчитать, пока…
Одна, две, три, четыре, пять… Нет, не так, сбился… Неужели это конец? И больше не будет ничего»?.. Последний бык.. Последний бой… Какое страшное слово - последний… Одна, две, три… Как же так вышло?.. Чертова нога подвела меня… моя собственная нога встала так, чтобы он смог всадить в меня рог… Предательница. И глаза… Они тоже меня предали… Одна, две, три… Неужели это моя кровь?.. Как ее много… Но почему нет боли? Только тяжесть… Тяжело там, внизу… Тяжело… Одна, две… Опять сбился… Он убил меня. Убил из-за этой проклятой непослушной ноги… Одна… Еще одна… Слишком темно… Темно…
ГЛАВА 1
Воздух звенел от зноя. Было время сиесты. Маленький городок в устье реки словно вымер. На пыльных улицах можно было увидеть лишь полудохлых от жары псов, которые лежали, вывалив розовые влажные языки, везде, где могли найти хоть какую-нибудь тень.
Мальчик лет двенадцати в простой серой рубахе и потрепанных штанах выскользнул из домишки, которым заканчивалась главная улица. Он тихо прикрыл за собой дверь, будто боялся разбудить кого-то, и, стрельнув по сторонам черными блестящими глазенками, поспешил к городской окраине. Он прошел по кривым грязным улочкам к старой, полуразрушенной стене и дальше, по размытой недавними дождями дороге к виноградникам и оливковым рощам, зеленеющим вдоль берегов реки.
На опушке рощи мальчик замедлил шаг и внимательно посмотрел по сторонам. Убедившись, что поблизости никого нет, он нырнул под своды деревьев и заскользил между стволами, бесшумно ступая по усеянной листвой земле.
Целью его недолгого пути была маленькая полянка в самом сердце рощи. Она была почти круглой и идеально ровной - как арена. Мальчик вышел на середину и снял рубаху, обнажив смуглое донельзя костлявое тело. Он выпрямился, подобрался и сделал несколько плавных скользящих шагов, держа рубаху обеими руками чуть сбоку от себя. Потом последовал взмах рубахой, поворот, еще несколько шагов, взмах, скольжение в сторону, поворот… Он словно исполнял причудливый танец. Движения его были угловатыми и чуть неуклюжими, но чувствовалось, что со временем они могут стать по-настоящему грациозными и ловкими.
Не обращая внимания на жару и струящийся по лбу и груди пот, мальчик раз за разом повторял шаги, повороты и взмахи. Лицо его было серьезным и напряженным. Если какое-то движение не получалось или выходило совсем уж некрасивым, он бранился сквозь зубы и начинал все сначала. Для него это не было игрой, как для большинства мальчишек с его улицы. Это было тяжелое серьезное занятие, которому он отдавал все свободное от работы в поле время.
- Ты не доводишь вторую ногу, и твоя veronica[Прием матадора, который выполняется с капоте] получается незаконченной… И довольно опасной.
Мальчик резко обернулся. Он и не заметил, что за ним уже давно наблюдают. Незнакомый человек стоял на опушке поляны и задумчиво смотрел на мальчика. Это был мужчина лет тридцати, небольшого роста, стройный, изящный. На нем были короткая потертая куртка и узкие штаны, заправленные в невысокие сапожки из мягкой кожи. На плече висел мешок и полупустой бурдюк с вином.
Видя немного испуганное и смущенное лицо мальчика, мужчина улыбнулся и провел рукой по коротким черным волосам.
- Не бойся, - сказал он. - Попробуй поставить ногу чуть дальше. Всего на полступни. И посмотри, что из этого получится.
Он снял с плеча мешок и бурдюк и положил их на траву. Затем подошел к мальчику, по-прежнему настороженно молчавшему, и взял у него рубаху.
- Вот, смотри…
Он сделал почти неуловимое движение, и рубашка описала широкий плавный круг. Потом еще один и еще.
- Понял?
Мальчик кивнул, взял рубаху и попробовал повторить движение так, как показывал мужчина.
- Держи спину ровной… Ногу ближе. Еще ближе… Ты держишь капоте, как мокрую простыню… Плавнее… Вот так. Теперь похоже.
Мальчик остановился и посмотрел на незнакомца.
- Ты матадор? - спросил он.
- Был когда-то, - ответил мужчина и снова улыбнулся.
- Ты не из нашего города, - непонятно было, спрашивает мальчик или утверждает.
- Нет. Я издалека. А ты хочешь стать матадором?
Мальчик шмыгнул носом и едва заметно кивнул. Ему не хотелось говорить о своей мечте с первым встречным. Пусть даже этот первый встречный - бывший матадор.
- У тебя неплохо получается. Много тренируешься?
- Всякий раз, когда есть время.
- Но его не бывает много, так?
- Да. Откуда ты знаешь?
- Помню себя. Как тебя зовут?
- Рафи.
- А я Мигель.
Мужчина с серьезным лицом протянул мальчику руку. Тот так же серьезно по-мужски пожал ее.
- Давай присядем? - Мужчина, не дожидаясь согласия мальчика, поднял свои вещи, отошел к краю поляны и сел, прислонившись спиной к дереву.
Мальчик натянул рубаху и послушно последовал за ним.
- Ты знаешь, где можно остановиться на ночлег?
- У нас есть постоялый двор. Если хочешь, я покажу тебе дорогу.
- Хочу.
- А что ты будешь делать в нашем городе? Выступать?
- Нет. Я же сказал, что был матадором.
- Давно? - Давно. - А почему…
- Не слишком ли ты любопытен, друг мой Рафи? - мужчина сказал это с улыбкой, но глаза смотрели холодно.
Мальчик опустил голову. Ему стало немного страшно. Взгляд незнакомца был похож на отточенный клинок estoque[Длинная шпага, используемая для нанесения быку смертельного удара] .
- Придет время, и ты все узнаешь, - уже мягче сказал мужчина, - Если только не забросишь свое занятие… Кстати, а почему ты стесняешься того, что хочешь стать матадором?
- Не знаю… - мальчик пожал плечами. - Просто не хочется никому говорить. У меня пока плохо получается. Я хочу однажды выступить в новильяде[В новильяде участвуют молодые неопытные матадоры, которые сражаются с быками-трехлетками. В корриде принимают участие быки не моложе четырех лет] и удивить всех… А пока… Это тайна. Не говори никому, хорошо?
- Хорошо.
- А ты надолго хочешь остановиться здесь?
- Как получится, - беспечно сказал мужчина и вытащил из бурдюка пробку. - Хочешь вина?
- Нет, у меня от него потом болит голова. А мне еще работать.
- Чем ты занимаешься?
- Работаю в поле, ухаживаю за скотиной, слежу за домом.. В общем, все.
- Отец есть?
- Нет. Умер три года назад. - Он был матадором?
- Нет. Он был пьяницей.
- А мать?
- Мать я не помню. Она умерла, когда я был совсем маленьким.
- С кем же ты живешь?
- С братом отца и его семьёй.
- Тяжело приходится?
- Иногда.
Они замолчали. Мигель потягивал вино, а мальчик задумчиво жевал сорванную травинку. Он уже перестал бояться и смущаться. Бывший матадор ему понравился. Хотя слово «бывший» по отношению к матадору было синонимом слова «неудачник»… или
«трус». Но мальчику не хотелось думать, что его собеседник перестал выступать из-за страха Человек с таким взглядом попросту не может ничего бояться. А неудачник - это не так страшно. Разве человек виноват в том, что удача отвернулась от него? Нет. Такое может случиться с каждым. Значит, его не за что презирать.
Он уже давно делил людей на трусов и смельчаков - этот худенький мальчишка, едва встретивший свое двенадцатое лето. И сам изо всех сил старался быть таким, каким, по его мнению, должен был быть настоящий matador de toros[Букв.: «убивающий быков»] - бесстрашным и мужественным. Таким же бесстрашным, как торо - быки, которых матадоры должны убивать. Он заставлял себя не бояться темноты и старших мальчишек со своей улицы, излюбленным развлечением которых было подразнить (а если будет настроение, то и поколотить) этого buerfano[Сироту (исп.).] . Он всегда смотрел прямо в глаза своему дяде, когда тот был в ярости, - представляя себе, что смотрит в глаза свирепому торо. И за это не один раз был бит сыромятными вожжами, палками и кулаками… Но ни разу не издал ни звука. Потому что знал: эта боль - ничто по сравнению с тем, что чувствует матадор, когда в него входит длинный и острый рог торо.
Много раз ему хотелось убежать, закричать или заплакать. Но он знал, что не может себе этого позволить. У него не было ничего, кроме мечты. А заплакать хоть раз - значит убить ее. Тогда в жизни не останется никакого смысла.
Ничего, кроме изнуряющей работы с утра до вечера да постоянных окриков и побоев. Вот это было по-настоящему страшно.
Рафи вздохнул и посмотрел на небо. Солнце было уже не таким жарким. Время сиесты закончилось. Нужно было возвращаться домой.
- Мне пора. Еще много работы, - сказал он.
- Ну что ж, пора так пора
Мужчина легко вскочил на ноги и отряхнул штаны. Неохотно поднялся и мальчик.
- Так ты покажешь мне, где можно остановиться? - спросил Мигель.
- Конечно. Я предложил бы тебе переночевать у нас, но дядя…
- Не продолжай. Мне все равно, где спать. Не одну ночь мне пришлось провести и просто на улице. Так что это неважно.
- Но мне хотелось как-то отблагодарить тебя за урок. - Еще успеешь.
- Мы увидимся?
- Да.
- Когда?
- Хоть завтра.
- Ты научишь меня еще чему-нибудь? Мужчина внимательно посмотрел на мальчика.
- Не думаю, что ты выбрал себе хорошую мечту.
-Разве мы выбираем мечты? Я думал, они приходят сами.
- Только после того, как ты ее поманишь.
- Не понимаю.
- Пока это неважно. Со временем поймешь. Только не было бы поздно, - тихо закончил Мигель.
Он забросил на плечо мешок и бурдюк и нахлобучил на голову шляпу, по покрою напоминавшую монтеру[Шляпа, которую носят матадоры] .
- Ну что, - сказал он весело, - идем, маленький тореро?
И они зашагали к городу.
* * *
Они действительно встретились на следующий день. Мигель не обманул, как того опасался мальчик. Он появился на поляне так же неслышно. И как в прошлый раз, придирчиво следил за тем, как мальчик выполняет то или иное движение, поправляя, если он делал что-то не так, или одобрительно кивая, если пасе получалось красивым и четким.
Так продолжалось еще три дня. Для Рафи эти дни стали настоящим праздником, несмотря на то, что уставал он теперь раза в два больше.
Он спешил в рощу задолго до начала сиесты, чтобы успеть повторить то, что показал ему накануне Мигель. И оставался на поляне почти до сумерек, рискуя навлечь на себя гнев дяди. За эти дни он научился большему, чем за год. И узнал о быках столько, сколько не узнал бы и за пять лет…
Он начал мечтать о том, что отправится путешествовать вместе с Мигелем в качестве Mozo de espadas[Оруженосец матадора] и в пути будет постигать непростое ремесло матадора Потом, когда он достаточно окрепнет, обязательно примет участие в новильяде и посвятит своего первого быка учителю… И со временем, кто знает, может, они будут выступать вместе. И о них будут ходить легенды. А мальчишки в своих играх будут называть себя не иначе как Рафи и Мигелями…
Мальчик был убежден, что сумеет уговорить бывшего матадора взять его с собой. Ведь и ему самому будет веселее бродить с другом (Рафи не сомневался, что они с Мигелем теперь друзья) и учеником. Хотя… А зачем уговаривать взять с собой? Ведь будет здорово, если они останутся в этом городе. Это гораздо лучше, чем топтать пыльные дороги и ночевать под открытым небом! Они будут жить в доме дяди. Что в этом такого? Если надо, то Рафи будет работать за двоих, лишь бы Мигель смог учить его. И вот однажды… Дальше все рисовалось одинаково - первое выступление, шумный успех, слава, гордый за своего талантливого ученика чуть постаревший Мигель… Но на четвертый день Мигель пришел на поляну со своим мешком за плечами, и Рафи понял, что его недолгое учение закончилось. Он закусил губу и подошел к бывшему матадору.
- Ты уходишь?
- Да. Мне пора, - ответил Мигель.
- Не можешь остаться еще хотя бы на несколько дней? Я поговорю с дядей, чтобы тебя пустили пожить у нас дома…
- Не стоит. Мне нужно идти. Я и так задержался здесь дольше, чем рассчитывал.
- Очень жаль. - Мальчик опустил голову, чтобы матадор не видел, как на глаза навернулись слезы. Он сам не ожидал от себя, что будет плакать из-за такого пустяка.
- Не грусти, - Мигель потрепал мальчика по голове. - Продолжай свое дело, маленький матадор. Ты и без меня неплохо справишься.
- Нет. Без тебя мне будет трудно чему-то научиться… Но я все понимаю. Ты не обязан меня учить. Я ведь даже не могу тебе заплатить… Я все понимаю, - Рафи говорил это спокойно, но слезы никак не хотели останавливаться.
- Деньги здесь ни при чем… - сказал Мигель. - Давай-ка присядем.
Они сели под деревом, как сидели в первый день своего знакомства, и долго молчали. Рафи ждал, что матадор вот-вот заговорит, но тот задумчиво вертел в пальцах травинку и время от времени вздыхал. Наконец, когда мальчик решил, что прощание будет молчаливым, Мигель посмотрел на него и заговорил.
- Ты выбрал опасный путь, Рафи. Опасный вовсе не потому, что можешь умереть на арене или стать калекой. Все мы когда-нибудь умрем. Разница лишь в том, как это произойдет. А умереть матадором - это почетно. Ты смелый мальчик и не испугаешься этого. Опасность этого пути заключается в том, что, если у тебя совсем чуть-чуть не хватит мужества, ты потеряешь себя…
- Как это?
- Матадора убивает не рог быка, - словно не услышав мальчика, продолжал Мигель. - Матадора убивают его легкомыслие, тщеславие, гордыня, глупость или трусость. Последнее - самый опасный враг. После него идет гордыня. За ними - легкомыслие и тщеславие. Но эти враги редко ходят поодиночке. Стоит одному вцепиться зубами в тореро, остальные поспешат на расправу. И тогда… Тогда, даже если матадор вышел из схватки с быком живым, он все равно проиграл. Потому что на этом пути нужно быть безупречным. Малейший просчет и… Ты теряешь самое важное - ты перестаешь чувствовать себя матадором.
Ты уже просто человек, который убивает быков. Или человек, которого убивает бык.
- Я не понимаю тебя.
- Оно и понятно. Ты еще слишком молод. Просто запомни мои слова, И когда вырастешь, они наполнятся для тебя смыслом.
- Почему ты больше не выступаешь? С тобой произошло… Ты потерял себя?
- Да. Когда-то я был хорошим матадором. Даже очень хорошим. Мне все это говорили. Даже мои враги. Скоро я поверил в это. А поверив, поддался гордыне. За ней пришел страх сделать что-нибудь неправильно. Я начал волноваться перед каждым боем. Меня не пугала смерть. Я боялся не убить одним ударом быка. Боялся недостаточно красиво выполнить chicuelina или faroles[Приемы матадора, выполняемые с капоте] . Много чего боялся… Теперь я выходил на арену не прожить короткую красивую, наполненную борьбой жизнь, а просто прикончить очередного быка Как мясник. В этом деле я больше не находил души… Из пути оно превратилось в ремесло. И в конце концов бык достал меня. Я чудом остался жив. Рана иногда болит до сих пор. После этого я стал бояться быков. Нет, я продолжал выступать. Продолжал убивать их… Но я не любил их. На каждого быка я смотрел как на врага и убийцу…
- А разве это не так? Разве бык - не враг матадора?
- Нет, Рафи. Бык - лучший друг. Самый близкий… Это половинка тебя.
- Но ведь его нужно убить!
- Ты должен убивать его без ненависти. Это танец жизни и смерти, в котором вы равны. Любая жизнь заканчивается смертью. Это закон. Поэтому, убивая быка или попадая на его рог, ты лишь следуешь естественному ходу событий. Природе вещей… Я вижу по твоим глазам, что ты снова ничего не понял… Когда-нибудь поймешь. Наверное… Так вот, мой путь лишился души. А вместе с ним и я сам. Мне оставалось лишь уйти. Я не хотел занимать чужое место. Запомни, маленький матадор, из любого занятия ты можешь сделать ремесло. Даже из корриды или сложения стихов. Но точно так же ты можешь сделать из него путь, который станет для тебя всем в твоей жизни. Он станет твоей душой, твоей надеждой, твоей любовью и твоим отчаянием. Всем… Но если ты оступишься на нем, то и потеряешь все.
- Ты потерял все?
- Пожалуй, кроме надежды. С ней расстаться не так-то просто, друг мой Рафи. Она очень прилипчивая женщина, - Мигель весело улыбнулся. - Но мы сейчас говорим не обо мне. Я говорил тебе, что ты выбрал опасный путь. На нем очень легко оступиться. Поэтому подумай как следует, прежде чем встать на него. А если все-таки решишь идти по нему… Будь безупречным.
- Мне очень жаль, что я так мало понимаю… - мальчик покачал головой. - Все бы отдал, чтобы понять… Но я запомню твои слова, Мигель.
- Запомни. И давай прощаться. Сиеста скоро закончится…
- Hо…
- Что?
- Мне кажется, что я уже все решил.
- Когда кто-то говорит «кажется», это значит, что он в тысяче миль от решения.
- Я решил, - твердо сказал мальчик.
- Что ж… Тогда я пожелаю тебе удачи. Она тебе понадобится.
- Но разве ты не будешь учить меня? Я думал…
- Нет, Рафи. Как я могу научить тебя чему-то, если сам не знаю, что мне делать? Мне еще предстоит найти себя.
- Но ведь ты можешь научить меня владеть капоте и мулетой[Мулета - красное полотнище, которое использует матадор вместо капоте в последней терции корриды - фаене] … Можешь научить, как правильно наносить удар шпагой. Для этого не нужно искать себя!
- Ты действительно ничего не понял, Рафи. Дорога к победе начинается в сердце, а не в руках или ногах… Ну ничего, у тебя будет время это понять.
- Но я очень тебя прошу!..
- Нет, - резко ответил Мигель. - Не могу. Не может быть учителем тот, кто не верит в то, чему учит.
- Ты не веришь?
- Нет. Надеяться - не значит верить, маленький матадор. А убивать - не значит ненавидеть. Это непростая наука. У некоторых уходит целая жизнь на то, чтобы ее усвоить.
- Как же мне быть?
- Не знаю, - честно ответил матадор. - Не знаю… Наверное, это и будет твой первый настоящий урок. Ты должен все решить сам. Помни, что научить чему-то нельзя. Можно только научиться. Спроси этот мир. Он даст тебе правильный ответ.
- А если нет?
- Мир никогда не ошибается, Рафи.
Они опять замолчали. Рафи понял, что больше просить бесполезно. Он сам должен найти выход. И никто ему в этом не поможет. От этого понимания на душе сделалось тяжело.
- Ну, - Мигель встал и забросил на плечо мешок, - прощай, маленький матадор. Удачи тебе. Если я вдруг услышу твое имя, обязательно приду на тебя посмотреть. Обещаю.
Он протянул руку мальчику, хлопнул его по плечу и, не оглядываясь больше, зашагал прочь..
ГЛАВА 2
Встреча с бывшим матадором могла стать для мальчика началом его пути. Но стала его концом. Во всяком случае, концом такого пути, каким его видел Рафи. Неизвестно, правда, была ли в том вина матадора, или случилось бы то же самое, и не пройди он тогда по тенистой роще с востока на запад и не выйди на поляну, где мальчик оттачивал веронику.
Что было бы, если бы?.. Вопрос, живущий среди людей столько же, сколько существует сам человек, И даже глупец понимает, что задавать его себе абсолютно бессмысленно. Не нужно. Ни к чему не приведет это гадание на костях прошлого. Но был ли в истории земли хоть один человек, который ни разу бы не подумал: «А что было бы, если бы?..»
Одно слово может разрушить храм мечты. И вовсе не потому, что его фундамент оказался недостаточно прочным. И не потому, что мастер плохо приготовил раствор, скрепляющий камни… Одно слово едва заметно пошатнуло веру. И она постепенно, камень за камнем, обрушила храм, чтобы не видеть в нем отражения своей небезупречности. Так бывает. Для страсти гибельны любые сомнения. День за днем, год за годом они выхолащивают ее. Превращают в пустую маску из папье-маше, которую человек носит не столько по привычке, сколько из-за желания «сохранить лицо», придать прожитым годам хоть какой-то смысл. Хотя бы для самого себя…
Когда -бывший матадор скрылся среди деревьев, Рафи едва не побежал за ним. уходил его друг, первый за все годы, проведенные в доме дяди. Уходил его учитель, подаривший… Нет, не подаривший надежду, но позволивший ей зародиться. Уходила его мечта… Мальчик рванулся было вперед, но, пробежав несколько шагов, остановился.
И опять неизвестно, что было бы, догони он матадора Может быть тот, поддавшись зову сердца, а не голосу разума, изменил бы свое решение. И взял бы мальчика с собой в свое путешествие без цели, без направления, без надежды и без конца. Взял не для того, чтобы заботиться о нем, и не для того, чтобы учить своему ремеслу, а лишь затем, чтобы придать своему существованию смысл, которого его лишил рог быка однажды жарким летним днем…
А может быть, и не стали бы они попутчиками. Но нашлись бы у матадора, да и у мальчика нужные слова, которые смогли бы оставить в их сердцах покой и светлую надежду, а не горечь недосказанности.
Но Рафи замер на краю поляны, комкая в руках рубаху-мулету. Замер, не в силах сделать ни шагу. Один раз мелькнула среди деревьев стройная фигуpa бывшего матадора. И в этот миг мальчик почувствовал, как внутри что-то оборвалось. Словно лопнула туго натянутая струна. В груди вдруг стало горячо-горячо. Но это длилось всего несколько мгновений. А потом на смену жару пришла леденящая пустота…
Рафи медленно опустился на землю и прислонился голой спиной к шершавому стволу дерева. Послеполуденное солнце просвечивало сквозь листву. Пятнышко света упало на смуглую руку мальчика. Он сидел и бездумно следил за тем, как оно, постепенно меняя очертания, лениво переползает с руки на потрепанные штаны, а оттуда - на сочную траву.
Разошлись два пути. Соединись они, слейся воедино, как сливаются многочисленные ручейки в полноводную реку, - и, может быть, жизни тех, кто идет по ним, изменились бы до неузнаваемости. Но две одинокие линии пересеклись в одной крошечной точке по прихоти неведомых и непостижимых сил и разошлись в разные стороны, так и не изменив ни своего направления, ни своей сути.
Теперь они с каждой минутой расходились все дальше и дальше в стороны. Неуклонно и неудержимо, как лавина, бегущая с гор. И Рафи каждой клеточкой своего худого смуглого тела чувствовал это отдаление. Но ничего не мог с ним поделать.
Что мешало ему догнать друга? Не гордость, хотя и она тоже заставила его остановиться. Пускай он и был простым деревенским мальчишкой, но упрашивать кого-либо считал делом недостойным. Из-за чего частенько оказывался голоден или даже бит. Но все же не гордость остановила его. Было что-то более важное - непреодолимое и не объяснимое до конца чувство собственной ненужности там. Что-то подсказывало мальчику: какие бы слова он ни нашел, как бы ни умолял, ему придется идти своей дорогой. Ему нет места рядом с матадором. Верным было это чувство или нет, Рафи, разумеется, не знал. Но он подчинился ему. Подчинился беспрекословно и обреченно, как подчиняется самоубийственному приказу командира смертельно уставший на поле боя солдат. Я сделаю так, а там будь что будет…
Мальчик долго сидел на краю поляны. Лишь когда под сенью деревьев начали сгущаться сумерки и со стороны реки потянуло прохладой, он поднялся, натянул рубаху и поплелся домой. Он не знал, что будет делать дальше. Думать об этом не хотелось. Разочарование было слишком сильным. Оно повергло его в оцепенение, похоронив под собой и мысли, и вопросы, и надежды.
Даже когда разъяренный дядя набросился на него, потрясая кулаками, мальчик остался безучастным. Что мог ему сделать дядя? Избить? Лишить ужина? Но ведь это ничто по сравнению с тем, что он пережил сегодня в роще. Поэтому он не сказал, ни слова в свое оправдание, молча перенес короткую, но жестокую расправу и, так же отрешенно глядя перед собой, отправился спать в свой сарайчик.
Он долго ворочался на жесткой подстилке, пытаясь уснуть. Но сон не шел. Мальчик лежал, ощущая сосущую пустоту внутри. Такого острого чувства одиночества и бессмысленности своего пребывания на этом свете он не чувствовал, даже когда умерла его мать. Далее когда некогда добрые родственники вдруг стали с ним обращаться как с домашней скотиной, а то и хуже - ту все-таки не били и не издевались над ней без всякого повода, лишь для того, чтобы потешиться.
Нет, он не заплакал. На слезы не было сил. Его словно выжали, как виноделы выжимают виноград, когда приходит сезон. Мальчика по имени Рафи больше не существовало. Осталась лишь пустая оболочка, которая могла двигаться и воспринимать окружающий мир, но не способная почувствовать ничего, кроме собственной пустоты. Если, конечно, пустота может ощущать саму себя…
Разумеется, сам Рафи не мог так думать. Подобные размышления не по зубам двенадцатилетнему деревенскому мальчишке. Он просто лежал, глядя в темноту и слушая звуки, которые доносились из находящегося за стеной хлева. Тяжелые шумные вздохи скотины, шуршание сена, мышиную возню, какие-то постукивания и шорохи, которые он не мог определить… Он уловил запахи навоза, прелой соломы, овечьей шерсти, сонной реки и дремлющих луговых цветов. Рафи с удивлением обнаружил, как много запахов и звуков его окружает. Вернее, окружало всегда, просто он никогда не обращал на это внимания. Он был слишком занят своими мыслями и мечтами. Он чувствовал лишь запах блестевшей от крови бычьей шкуры. Он слышал только рев толпы, приветствовавшей его estocada[Нанесение быку завершающего удара длинной шпагой] .
Это был его мир. Мир, который жил по тем законам, которые придумал сам Рафи. Мир, который принадлежал ему одному. Мир, в который он вплывал, врывался, прокрадывался, едва заходило солнце. Этого мира было вполне достаточно для того, чтобы чувствовать себя счастливым. Реальность же лежала где-то за пределами его осознания.
И вот сегодня, когда тот невообразимо далекий вымышленный мир оказался закрыт для него, мальчик едва ли не впервые столкнулся лицом к лицу с миром настоящим. Он впитывал в себя запахи и звуки ночи, как губка, стараясь не пропустить ни одной составляющей этого кусочка бытия и ежеминутно открывая для себя что-то той.
Понемногу гнетущее чувство пустоты отступило.
У детства гораздо больше причин для печали и страхов. Но у него есть и то, что помогает справляться со всем этим грузом, - умение быстро забывать, которое со временем безвозвратно уходит.
Это новое, свежее, волнующее чувство первооткрывателя, ступившего на незнакомую, но пре красную землю, настолько захватило мальчика, что разочарования прошедшего дня растаяли, как тает в утреннем тумане уходящая в море рыбацкая лодка. Сначала скрывается верхушка мачты, потом постепенно растворяется в белом мареве косой, не один раз заштопанный парус и, наконец, исчезает сама лодка, напоминая миру о своем существовании лишь скрипом весел в уключинах.
Он так и уснул, продолжая вбирать в себя всеми органами чувств эту знакомо-незнакомую ночь. И даже во сне он продолжал удивляться тому, как много не замечал раньше.
Проснулся он задолго до рассвета. С тем самым ощущением потери, с которым ложился спать и которое, как ему казалось, исчезло навсегда, когда он слушал ночь. Но наутро оно пришло снова… Правда, сейчас это чувство было не таким болезненно острым, как вчера. За ночь оно притупилось, смягчилось, расползлось, как студенистая медуза, по всем закоулкам сердца, вытеснив все остальное.
Рафи поднялся, стараясь ни о чем не думать, и занялся своими обычными делами. Мальчик чувствовал, что, начни он задумываться о том, что произошло вчера, и о том, что ему делать дальше, сил у него хватит только на то, чтобы лечь и медленно умереть от жалости к себе. Поэтому едва лишь на краешке сознания мелькала тень мысли о бывшем матадоре и так скоро закончившемся учении, он одергивал себя и старался полностью сосредоточиться на том, что делал в эту минуту. Если это не помогало, Рафи начинал напевать какую-нибудь простую деревенскую песенку о бесстрашных матадорах, солнечном вине, жарких красавицах и прочих не сложных в общем-то вещах. Пускай он не всегда улавливал смысл этих песен - они помогали ему избежать тяжелых мыслей. И за это мальчик любил их сейчас особенно сильно.
Он работал, не зная усталости, боясь хоть на минуту остаться без дела. Даже дядя не находил, к чему придраться. Когда пришло время сиесты, Рафи забрался в свой сарай, лег на неудобную постель и закинул руки за голову. Весь день он боялся этого момента, когда весь городок затихнет, погруженный в знойный послеполуденный сон. Работать будет невозможно, и ему придется остаться наедине с собой. Со своей горечью, сомнениями и сожалениями.
Он лежал и смотрел в потолок, на пробивающиеся сквозь щели лучики света, на пылинки, вьющиеся в них, на свисающие с балок вожжи, хомуты, уздечки и думал о том, что, скорее всего, этот маленький невзрачный мирок останется с ним навсегда.
Больше всего ему хотелось сейчас поделиться с кем-нибудь своей печалью, сомнениями и мечтой. Такое было с ним впервые. Раньше ему казалась кощунственной сама мысль о том, что кто-то узнает о его желании быть матадором. Эта цель была ведома только ему и принадлежала только ему. И не могло быть иначе. Он жил один в своем мире и не собирался никому открывать дверцу в него. Но теперь… Теперь он не задумываясь отдал бы десять лет жизни только за то, чтобы кто-нибудь выслушал его. Просто выслушал. Не нужно никаких советов. Не нужно помощи. Лишь понимание.
Но кому рассказать о своем разочаровании? Кто будет слушать жалобы двенадцатилетнего мальчика? И уж тем более, кто воспримет их всерьез? Матадор был первым взрослым человеком, который говорил с Рафи на равных. Первым и единственным. Кому какое дело до бед сироты? Да никто даже не услышит его голос.
Рафи стиснул зубы, чтобы не заплакать. Одиночество особенно остро чувствуешь, когда кто-то только что ушел из твоей жизни, захлопнув навсегда за собой дверь. До встречи с матадором ему было куда проще. Он сам выстроил толстую стену между собой и всем миром. Добровольно принял свое одиночество, которое ему предложил мир. Он радовался этому маленькому уютному оазису, в который мог сбежать в любой момент, в котором было хорошо и спокойно. Но он сделал ошибку. Впустил туда другого человека, И его цветущий мирок превратился в выжженную пустыню. А стена стала еще прочнее.
Когда ты один, крошечная неуверенность разрастается до размеров кафедрального собора. Когда ты один, озерцо грусти превращается в океан печали. Мальчик Рафи понял это жарким летним днем в самый разгар сиесты, в то время как городок в устье реки дремал, отрешившись от всех дел, забот и волнений.
После сиесты, когда пришла пора зарабатывать в поте лица хлеб насущный, глухая тоска не покинула сердце мальчика. Как ни старался он отделаться от грустных мыслей, они бежали за ним, как прилипчивая собачонка, ни на минуту не оставляя его одного. Так прошел остаток дня.
Наступила ночь. Рафи опять лежал на своей постели, вслушиваясь в темноту. Но вчерашнее чувство наполненности окружающего мира не приходило. Пустота была внутри и пустота была снаружи. Даже спасительный черный омут сна не спешил принять мальчика в свои объятия.
Рафи долго ворочался с боку на бок, потом, поняв, что уснуть не получится, сел и обхватил колени руками. Нужно было что-то делать. Как можно быстрее. Иначе эта тоска высосет все силы, и его не хватит ни на что, кроме жалости к себе и бессмысленного сетования на судьбу. Он до конца своих дней останется бедным крестьянином, жизнь которого будет всего лишь медленным умиранием, лишенным всякого смысла. Со временем он превратится в подобие своего дяди, который озабочен только урожаем и здоровьем своей скотины и не видит больше ничего. У него будут такие же потухший и злой взгляд, тяжелая грузная походка, словно на плечи взвалили непосильное бремя мелочных забот, и морщины, прорезавшиеся от бесконечной усталости от жизни и от самого себя.
Мальчику стало страшно. Это не был бодрящий, искрящийся страх перед схваткой, не глупый и оттого немного смешной и стыдный страх перед темнотой и не призрачная боязнь неизвестности… Это был парализующий липкий ужас, словно он взглянул в зеркало и увидел там отражение не двенадцатилетнего мальчика, а безобразного дряхлого старика.
Чтобы сбросить наваждение, Рафи поднялся и принялся вышагивать по сарайчику взад и вперед, приводя в порядок мысли. Что он мог сделать? Ответ был простым - уходить отсюда. Прямо сейчас, не медля ни минуты. Но уходить придется в неизвестность. Не имея ни денег, ни даже еды на первое время… Далеко ли он сможет уйти? Даже если дядя не бросится его искать - жаль терять бесплатного работника, когда на носу сбор урожая, - едва ли он сможет дойти до ближайшего города. Просто не хватит сил. О том, чтобы попрошайничать, не могло быть и речи. Как он будет вспоминать об этом, когда станет известным матадором? Подрядиться к кому-нибудь в подмастерья, чтобы заработать денег на поиски Мигеля или на обучение в школе матадоров, которая, как он слышал, появилась в столице? Он умеет многое и сможет быстро научиться всему… Работать ему не привыкать. Но захочет ли кто-нибудь брать на работу незнакомого мальчика, сбежавшего из дома? И сколько месяцев, а то и лет придется провести на одном месте, чтобы заработать достаточно денег? За это время Мигель уйдет на другой конец света… Да и захочет ли он взять его с собой?
Ведь один раз он уже отказал. С чего бы ему менять свое решение?
Мысли мальчика лихорадочно метались, перескакивая с одного на другое. И как только находился ответ на один вопрос, тут же вставал десяток-другой вопросов, на которые тоже нужно было отвечать. Рафи почувствовал, что почва уходит у него из-под ног. Все напрасно,.. Решимость хороша, когда есть хоть какой-то выход. А когда его нет, можно со всей отпущенной тебе решимостью биться головой о каменную стену. Толку не будет никакого.
Он упал на подстилку лицом вниз и замер. Нет, пока он ничего не может сделать. Это совершенно ясно. Остается только ждать и надеяться, что это ожидание к чему-нибудь приведет. Но если собираешься ждать, нужно хотя бы знать, чего ты ждешь. Иначе запросто можешь не заметить знак, посланный судьбой. Значит, и это не выход. Любая остановка в пути - это шаг назад.
Что же остается? Неужели ничего?.. Рафи вдруг понял, что и до встречи с бывшим матадором у него не было никакого четкого плана. Он просто играл в интересную игру. У него была мечта, с которой легче переносились невзгоды, обычно выпадающие на долю тех, кто одинок и беззащитен. Но он не задумывался всерьез о том, как сможет достичь своей цели. Одинокие тренировки в роще - это хорошо. Но к чему они могли привести? Все равно арена оставалась невообразимо далекой для него. И каждый новый день, каждый новый взмах рубашки-мулеты не приближали к ней ни на волос. Всего лишь игра маленького мальчика. В такие же игры играли его сверстники. Кто-то был капитаном фрегата, кто-то - знаменитым полководцем… Чего стоили эти игры? Пройдет десяток-другой лет, и «капитан» будет выделывать шкуры и радоваться каждому удачному заказу, так ни разу и не увидев моря, а «полководец» будет подковывать лошадей и чинить телеги, и под началом у него будут два бестолковых подмастерья, а не закаленные в боях и походах гвардейские полки.
То же должно было произойти с Рафи. Его мечта должна была закончиться вместе с детством. К этому все шло. Только сейчас он понял это. Но встреча с Мигелем превратила увлекательную игру в нечто более серьезное. Теперь это была не пустая забава И размахивание рубашкой на залитой солнцем поляне больше не казалось мальчику необычайно важным и нужным делом. Он даже усмехнулся в темноте, вспомнив свои тренировки, ведущие в никуда. Как он был наивен! Если бы он относился к своей мечте хоть чуточку серьезнее, то не жил бы в вымышленном мире, где кусты, окружающие поляну, становятся трибунами, полными зрителей, шелест крон - бурными аплодисментами, а оборванный худой мальчик - самым известным матадором Испании.
Он был вырезанным из бумаги матадором. Вот что имел в виду Мигель, когда говорил о том, как важно принять настоящее решение. Наверное, потому он и не взял его с собой. Он знал, видел, что это всего лишь мальчишеские игры. Рафи ударил кулаком в стену. Вот в чем дело. Если бы он это осознал раньше, сейчас был бы учеником матадора. Настоящим учеником. А не бумажным героем с деревянной шпагой.
И в тот миг, когда он с беспощадной ясностью понял, что игра отличается от жизни не столько серьезностью происходящего, сколько серьезностью намерения повлиять на это происходящее, детство мальчика по имени Рафи кончилось.
ГЛАВА 3
Никакого плана у Рафи так и не появилось. Он продолжал жить в доме у дяди, работал, уходил в рощу во время сиесты… Словом, жизнь его не сильно изменилась. Зато изменился он сам. Из замкнутого, живущего в своем мире мальчика он неожиданно для всех превратился в этакого мужичка. С мужицкими интересами и ухватками. Его по-прежнему не привлекали игры со сверстниками. Зато он теперь почти не отходил от взрослых мужчин, при каждом удобном случае засыпая их вопросами. Его интересовало все: цены на хлеб и вино, рассказы о самых крупных ярмарках и близлежащих городах и селах, способы выделки шкур и обработки железа При малейшей возможности он убегал из дома, чтобы посмотреть на работу сапожника или плотника, винодела и каменщика. И не просто посмотреть, а научиться хотя бы азам этих ремесел. Не зная усталости, он выполнял тут и там самую черную работу - где за жалкие гроши, а где и просто за ценный совет и полезные знания. Пожертвовав полуденными тренировками, он, тайком от дяди, нанялся на мелкую работу в дом местного учителя. И тот в качестве платы учил мальчика читать и писать.
Рафи вставал затемно и ложился спать далеко за полночь. Его невозможно было застать сидящим без дела. Он успевал всюду. Утром его видели у овчара, стригущим овец, днем он таскал воду в мастерской кожевенника, а вечером раздувал мехи в кузне. Постепенно его узнал почти весь городок. Благодаря своему трудолюбию, сообразительности и скромности он стал желанным гостем в каждом доме, в каждой мастерской. Все чаще его работу вознаграждали не устной благодарностью, а парой-другой медяков. Кое-кто стал присматриваться к нему как возможному подмастерью…
* * *
Через год Рафи вполне сносно умел читать и писать, мог подковать лошадь, починить сапоги или платье, освежевать и разделать тушу коровы и освоил еще с десяток наиболее ходовых ремесел. Он окреп физически и приобрел сноровку в делах. На вид ему можно было дать лет шестнадцать. А его рассуждения и поступки были рассуждениями и поступками взрослого мужчины.
Он продолжал жить в своем сарайчике и получать подзатыльники от дяди и старших двоюродных братьев. Но теперь Рафи не убегал от мелких неприятностей в свой мирок. Он воспринимал все это как неотъемлемую часть своей настоящей жизни, как неприятный, но полезный урок, который нужно усвоить, если хочешь избежать ошибок в дальнейшем.
В самом темном углу сарая он соорудил небольшой тайник, куда складывал те деньги, которые ему удалось заработать. Он не потратил ни монеты, по-прежнему довольствуясь остатками с дядиного стола и десятки раз штопанной одеждой братьев. Помимо денег в тайнике были спрятаны немного поношенные, но еще крепкие башмаки, которые ему подарил сапожник, добротные штаны и куртка - плата портного за работу, короткий, острый как бритва кинжал, сделанный собственными руками под руководством оружейника, и другие мелочи, необходимые для дальней дороги.
Каждый вечер перед сном Рафи открывал тайник и подолгу любовался своим богатством, думая о том, что его цель стала ближе еще на один день. И скоро, уже совсем скоро он навсегда покинет постылый дом.
Скоро… Но когда? Он был готов к тому, чтобы пуститься в дорогу немедленно. Но что-то удерживало его в маленьком, забытом богом городке. Предчувствие. Предчувствие, что вот-вот случится что-то такое, что укажет ему единственно верную дорогу и точное время отправления… Мигель говорил, что мечта выбирает человека. А значит, она должна подсказать, когда настанет время действовать. Что толку в пройденном пути, если ты пришел к цели слишком рано или слишком поздно? Что толку, если ты пришел вовремя, но не туда? Важно знать не только направление, но и время отправления. Без этого можно наполнить свою жизнь поиском, но никогда не найти то, что ищешь.
Умом всего этого Рафи не понимал. И некому было объяснить ему эти простые истины. Но он чувствовал, что время еще не пришло. И благоразумно прислушивался к своей интуиции, которая зачастую оказывается гораздо полезнее и вернее многомудрых знаний. Он ждал. Ждал так, как ждет решающего боя воин. Не предаваясь пустым размышлениям, лишающим сил сомнениям и безвольному созерцанию, а неуклонно закаляя свою волю и тело, пестуя решимость победить и беспощадно избавляясь от своих слабостей. Ожидание боя должно быть наполнено действием. Иначе поражение неизбежно. Рафи ждал нужного момента без суеты и спешки, без ненужных волнений и боязни пропустить начало схватки. Так ждет воин. Твердо зная: о том, что его час пробил, возвестит протяжный тревожный зов боевого рога.
И рог прозвучал.
ГЛАВА 4
Спустя ровно год после расставания с бывшим матадором, день в день, час в час в маленький городок, лежавший в устье реки, въехали три ярко раскрашенных фургона. Небольшой шумный и красочный караванчик появился на западной окраине города во время послеполуденного отдыха и перебудил всех местных жителей.
Это был бродячий цирк. В то время таких цирков - пара акробатов, фокусник, жонглер да шут - много колесило по пыльным дорогам. Имея в запасе несколько незатейливых трюков, эти бродяги развлекали простой люд на площадях небольших городков, за что получали еду, разрешение на ночлег и несколько полновесных монет. И хотя трюки были у всех одни и те же, а внешний вид артистов иногда вызывал не смех, а слезы жалости, такие цирки были радостным и ярким событием в маленьких городах и селах, где жизнь настолько скучна и однообразна, что о какой-нибудь бедной свадебке жители вспоминают не один год.
Такой цирк и приехал жарким летним полднем в городок, где жил Рафи. Весть об этом сразу облетела весь город. Едва закончилась сиеста, люди начали стекаться на площадь. Циркачи уже соорудили из разборных фургонов некое подобие сцены. В центре площади, составив в круг телеги, они сделали некое подобие арены. Рафи, пришедший на площадь одним из первых, понял, что выступление артистов не ограничится парой фокусов и кривлянием шутов. Будет коррида. Он даже увидел того, кто будет убивать быка. Невысокий и стройный, он небрежно облокотился на борт фургона и заигрывал с местными красотками. Он был чем-то похож на Мигеля. Только намного моложе…
Мальчик облизал губы. Он понял, что сегодня тот день, которого он так ждал. Во что бы то ни стало, он должен уехать с бродячими артистами и с этим молодым матадором. Любой ценой… Другого такого шанса придется ждать неизвестно сколько - городок стоял далеко в стороне от торговых путей и гости здесь были такой же редкостью, как дожди летом.
Он попросится в ученики к этому матадору. Если, конечно, сегодня проиграет бык, а не человек… Это в столице коррида понемногу превращалась в красивый спектакль. Матадоры взяли моду набирать себе целую команду помощников, которые успевали так вымотать быка, что к концу боя, когда против него выходил матадор, у израненного торо зачастую не хватало сил на борьбу. И его убивали как на бойне, хладнокровно, безо всякого риска.
Но в маленьких городах, где к традициям относились всерьез, а мужество ценилось больше, чем красивые игры, коррида по-прежнему оставалась тем, чем была изначально, - смертельной схваткой одного человека и одного быка. Без хитрых трюков и уловок. Один на один - мощь зверя и несгибаемая воля человека; слепая ярость торо и граничащая с безумием храбрость матадора. Шансы на победу были равны у обоих. Так же как и шансы на смерть. Поэтому исход боя нельзя было предсказать. Все решали мастерство и выносливость матадора и, конечно, случай. Тот самый случай, который не подчиняется логике, которому неведомы понятия справедливости и сострадания. Случай, который по собственной прихоти принимает чью-то сторону.
Людей на площади становилось все больше. Пестрая толпа шумела в ожидании представления. Мужчины пили вино из фляг, а некоторые - прямо из бурдюков, передавая их по кругу. При этом не переставая разговаривать, перекрикивая друг друга и оживленно жестикулируя. Женщины в ярких платках вторили им, только выше на тон. Повсюду с веселыми криками сновали дети, внося еще большую сумятицу.
Единственный островок спокойствия был там, где стоял Рафи. Он ни с кем не разговаривал, отвечая на каждое обращение лишь рассеянным кивком, не бродил бесцельно по площади, не пил и не кричал. Мальчик не сводил взгляд с матадора. Для Рафи это был не просто человек, который за деньги убивает быков. И не просто смельчак, который зарабатывает деньги, рискуя жизнью. Для мальчика этот молодой незнакомый матадор был почти богом. Это было живое воплощение мечты. Четвертый матадор, которого он видел в своей жизни.
Первый раз это было, когда отец, тогда еще живой, взял его с собой в соседний городок, и там они попали на корриду. Точно так же там оградили центральную площадь телегами, точно так же сперва выступили акробаты и клоуны. А потом начался бой. В тот раз он был неудачным для двух матадоров. Одного бык поднял на рога в самом начале схватки. Матадор подпустил торо чуть ближе, чем нужно, за что мгновенно и поплатился - рог вспорол ему бедро, человек упал, отброшенный могучим ударом, и бык успел еще несколько раз боднуть тореро, прежде чем его отвлекли несколько смельчаков, бросившихся на арену.
Упавшего матадора подхватили на руки и вынесли с арены. Бык стоял, опустив голову, широко расставив ноги, словно готовился броситься на толпу. И кто знает, возможно, и бросился бы в просвет между телегами и покалечил бы еще несколько человек, но к нему вышел следующий матадор. Даже не матадор, а скорее всего, как это сейчас понимал Рафи, новильеро, не имевший до этого дела со взрослыми быками. Ему едва исполнилось пятнадцать. Он был бледен, как полотно, но губы его плотно сжимались, а взгляд был тверд, когда он подобрал выроненный его предшественником плащ и взмахнул им перед мордой быка, привлекая к себе внимание зверя.
Тогда Рафи не понял, зачем снова человек выходит против быка. Ведь тот уже победил. К чему опять кому-то рисковать жизнью? Уже потом отец объяснил ему, что бык должен быть убит. Если он смог одолеть матадора, его нельзя оставлять живым. Это уже не просто бык, опасный из-за своей мощи и ярости. А бык-убийца, который знает, как справиться с человеком, и поэтому становится опасным вдвойне. Бык должен быть убит. Независимо от того, скольким матадорам придется умереть для этого…
Новильеро сумел довести дело до конца. Его движения были не так грациозны, как жесты предыдущего матадора, ему не хватало опыта и чувства ритма, но толпа не свистела ему и не бросала на арену пустые фляги и корзинки в знак недовольства. Люди видели, что этому мальчику приходится по-настоящему тяжело, и наоборот, старались подбадривать его, хотя видели бои и красивее. Когда бык достаточно устал и начал опускать голову, матадор взял шпагу. Но стоило ему приблизиться к замершему в ожидании торо, тот тяжело поднимал крупную голову и рога снова оказывались на уровне груди юноши. Чтобы ударить шпагой, ему пришлось бы подпрыгивать, подставляя живот рогам. Поэтому он снова и снова отходил, опускал мулету, дожидался, когда голова быка опустится вслед за ней, и опять пытался нанести удар. После пятой или шестой попытки ему это удалось, но шпага попала в кость, стальной клинок изогнулся, и оружие выскользнуло из рук. Потом был еще pinchazo[«Укол», неудачный удар шпагой] , и еще…
Толпа начала свистеть и улюлюкать. Юноша, обливающийся потом, едва не плачущий от стыда и злости на этого упрямого торо, состоявшего, казалось, из одних костей, злости на кричащую ругательства и оскорбления толпу, вновь замер перед быком, нацеливаясь шпагой в единственную смертельную точку у него между лопатками. И все на мгновение замерло вместе с ним, даже ветер, не стихавший весь день… А потом матадор ринулся вперед, забыв об осторожности и всяком расчете, желая только одного - закончить этот бой любой ценой. Он закончил его. На этот раз шпага вошла по самую рукоять в тело быка Но юноша оказался слишком близко к рогам, и торо, сделав неуловимое движение головой, поддел, подбросил его вверх, как тряпичную куклу. Молодой матадор упал и затих, прижимая руки к животу, а несколько мгновений спустя рядом с ним лег бык. Сначала он низко опустил голову, потом его передние ноги подогнулись, он постоял так немного, будто хотел собраться с силами и снова подняться, а потом, словно передумав, тяжело рухнул на песок…
Несмотря на то, что Рафи был тогда совсем ребенком, он до мельчайших деталей запомнил тот бой. Полный тупой ярости взгляд быка, когда он бросался на капоте, бьющая из раны первого матадора кровь, неожиданно яркая на солнечном свету, смертельно бледное лицо юноши… Все это до сих пор стояло у него перед глазами, будто было вчера.
И он до сих пор помнил то странное чувство, которое возникло у него, когда бык поднял на рога первого матадора. Пока тореро играл с быком, не возникало сомнений, кто главный на этой арене. Человек был хозяином. Высшее существо, царь природы, по собственному желанию рискующий жизнью, в отличие от быка, которого привезли сюда, чтобы позабавить толпу… И бык не казался особенно опасным. Глупое животное, слепо подчиняющееся воле человека. Чего стоят его рога и мощь по сравнению с разумом, ловкостью и смелостью матадора? Не возникало даже тени сомнения в том, кто окажется победителем в этой игре. Вот сейчас тореро вдоволь натешит публику красивыми плавными пасе, а потом, когда это прискучит, вонзит шпагу в уставшего и покорного быка. И вот человек сделал одно неверное движение. Даже опытный глаз не смог бы уловить его. И что же? Венец творения в один миг превратился в безвольную куклу, которой теперь в свое удовольствие играет бык. Пожалуй, вот этот миг, когда человек и бык так трагично поменялись ролями, произвел на Рафи самое сильное впечатление.
После этого боя, жестокого, кровавого, мало похожего на тот завораживающий танец, о котором сложено так много песен, он сам сделал себе шпагу из ветки орешника и мулету из старой рубахи отца
Третьим матадором, с которым его свела судьба, был Мигель. Человек, который заставил его по-другому взглянуть на корриду, который поставил перед ним такие сложные, но необходимые вопросы, который объяснил, что коррида - это не просто схватка человека со зверем, а что-то гораздо большее… Но и он ушел. Пусть не в мир серых теней, но все же ушел, оставив после себя гораздо больше вопросов, чем ответов…
И вот теперь этот матадор, который, судя по виду, совсем недавно сражался только с novillos[Молодой бычок-трехлеток] . Рафи не сводил с него глаз, ловя малейшее движение, едва заметное изменение выражения лица… Вот матадор снисходительно улыбнулся, когда к нему подбежали несколько мальчишек, что-то галдя, вот он весело подмигнул проходящей мимо девушке, вот чуть нахмурился, когда взгляд его скользнул по огороженному телегами кругу, где ему вскоре предстояло встретиться с быком. Обыкновенный человек из плоти и крови. Но для Рафи он был тем, кто прошел неимоверно трудной дорогой и пересек черту, за которой обычная жизнь заканчивается, и начинается нечто совершенно иное. Притягательное и пугающее, наполненное надеждой и болью, радостью и страхом… Что-то абсолютно отличное от существования остальных людей. Со своим смыслом, своими законами и своим предназначением. Вот кем был этот еще совсем молодой человек, непринужденно прислонившийся к поставленной на бок телеге.
Представление вот-вот должно было начаться. Артисты закончили возиться со своим фургоном, превратив его в небольшую сцену. Люди подтянулись поближе и, вытягивая шеи, следили за последними приготовлениями бродячей труппы. Даже дети перестали носиться по площади сломя голову и уселись прямо на песок, поближе к сцене, вытаращив глазенки.
И тут Рафи сделал то, что собирался сделать после окончания боя. Он не без труда пробрался через толпу и подошел к матадору. Тот смотрел куда-то в сторону и не сразу заметил мальчика.
- Добрый день, - немного помявшись, сказал Рафи. Матадор обернулся. ….
- Здравствуй, - кивнул он.
Рафи смущенно молчал. Он не знал, с чего начать. Сказать хотелось так много, но мысли неожиданно спутались, и теперь он лихорадочно подыскивал какие-нибудь слова, чтобы хотя бы выйти из неловкого положения. Матадор выжидающе смотрел на него, без раздражения, но и без особого интереса. За свою недолгую карьеру он привык, что каждый раз к нему подходят такие вот мальчишки, которым хочется поближе поглазеть на живого матадора.
- Я хочу пожелать вам удачи сегодня. - Наконец нашелся Рафи.
- Ну что ж, спасибо, - усмехнулся матадор и снова заскользил рассеянным взглядом по толпе.
Рафи почувствовал себя дураком. Чего он ждал? Что этот совершенно незнакомый человек вдруг начнет расспрашивать сельского оборванца о его жизни? Или станет рассказывать о своей? Или сам предложит пойти к нему в ученики? Как бы не так! Мальчик хотел было тихонько отойти, но ноги словно приросли к полу. Он стоял, чувствуя себя до невозможности глупо, и теребил тесемку на рубашке. Матадор больше не обращал на него никакого внимания.
Сейчас он не казался мальчику каким-то необычным человеком. Обыкновенный самовлюбленный юнец, немногим старше самого Рафи. Над верхней губой пробивается пушок, который еще не скоро узнает бритву, на скуле красный прыщик, не очень-то свежая рубаха… Да и выше всего на полголовы. Ну, может, чуть-чуть побольше. Простой деревенский парень. Пройди он по улице, Рафи его даже не заметил бы. И чего он так заробел? Ведь даже со взрослыми мужчинами он разговаривал почти на равных… И те не вели себя с ним, как зазнавшиеся индюки. Рафи почувствовал, как кровь прилила к лицу. Он даже перестал слышать ровный гул толпы.
- Жарко сегодня, - задумчиво проговорил он, так же небрежно, словно пародируя юношу, облокачиваясь о борт телеги.
Матадор бросил на него быстрый взгляд и ничего не ответил.
- Хорошо хоть ветер не сильный, - продолжил мальчик как ни в чем не бывало.
Эспада[Еще одно название матадора] кивнул, по-прежнему думая о чем-то своем.
- Хороший будет бык?
- Увидишь, - коротко ответил матадор.
- Желаю вам хорошего быка.
- Спасибо.
- Можно поговорить с вами после боя? У меня есть дело.
- Посмотрим. Бой еще не закончился. Нельзя загадывать наперед. Плохая примета.
- Простите. Не хотел быть невежливым… Но мне очень нужно с вами поговорить.
- Говори сейчас. Время еще есть. Они, - матадор кивнул на шута, прыгающего по сцене, - только начали.
- Сейчас не стоит… Чтобы не загадывать наперед, - серьезно сказал Рафи.
Матадор впервые внимательно посмотрел на мальчика
- Я догадываюсь, чего ты хочешь.
- Да? И что скажете? - Ничего не скажу.
- Почему? - Рафи почувствовал, как холодная волна разочарования накатывает на сердце.
- Я не знаю тебя, ты не знаешь меня. О чем разговаривать?
- Но все-таки…
- Поговори с фокусником. Он у нас за главного. Я ничего не решаю. Как он скажет, так и будет.
- Но вы не против? - встрепенулся мальчик.
- Мне все равно, - пожал плечами матадор.
- Спасибо.
- За что?
- За совет.
- А-а… Пожалуйста. Только не слишком рассчитывай. Не думаю, что он согласится взять тебя. Дела идут неважно. Зачем лишний рот?
- Все равно, спасибо. Удачи вам и хорошего быка.
Матадор кивнул. Он снова был в своих мыслях… на залитой солнцем арене, где близость смерти делает обычную жизнь такой призрачной и далекой.
ГЛАВА 5
Бой начался, когда солнце уже заметно отклонилось к западу. Тени удлинились, жара немного спала. Правда, усилился сухой ветер, но он был не сильной помехой. Все было готово к схватке. Люди стояли вплотную к составленным в круг телегам, причем задние постоянно напирали, чтобы лучше разглядеть, что происходит на арене. Из-за этого то здесь, то там время от времени раздавались сдавленные крики и ругательства, когда кого-нибудь слишком сильно прижимали к импровизированному ограждению.
На таких сельских корридах не было принято устраивать красочные шествия участников корриды. Никаких парадов, никакой показной красивости. Впрочем, и настоящих участников было всего двое - матадор и бык. Как такой компанией устроить торжественный выход? Поэтому все приветствие заключалось в том, что матадор делал круг по арене, ступая грациозно, с носка на пятку, как умеют ходить только тореро и танцоры фламенко.
Так было и в этот раз. Фокусник громко выкрикнул имя матадора, кличку быка и имя его хозяина. Рафи расслышал только имя матадора - его звали Рауль Маркес. Все остальное утонуло в крике толпы.
Молодой эспада в простой рубахе и узких штанах совершил положенный круг, пару раз махнул зрителям приветственно рукой и покинул арену. Правда, шел он красиво, и кто-то из местных красоток кинул ему под ноги несколько цветков. Ничего особенного… Теперь все с нетерпением ждали, когда на арене появится второй участник боя…
Красота поединка зависит не только от мастерства матадора. Самый искусный и опытный эспада не сможет показать хороший бой, если ему достанется никуда не годный бык - слишком трусливый, или слишком глупый, или… Этих «или» могло быть очень много. Плохой торо мог испортить все дело, заставить матадора пускаться на слишком опасные или не совсем честные трюки, чтобы расшевелить самого быка и доставить хоть какое-то удовольствие зрителям. Но все равно, что бы человек ни делал, плохого быка видно сразу, и будь ты хоть величайшим из матадоров, тебе придется трудиться в два раза больше, чтобы публика была довольна. А она должна быть довольна, ибо этот танец исполняется для нее…
Бык, словно камень, выпущенный из пращи, вылетел на арену и замер, широко расставив ноги. Он не понимал, что делает здесь, не понимал, почему вокруг так много людей, зачем его забрали из стада, с зеленого луга… Он повел массивной головой по сторонам, потом сорвался с места и обежал круг, словно ища выход с арены. Выхода не было, и он снова остановился как вкопанный. Растерянность сменилась раздражением, раздражение - злостью.
Его отцом, и отцом его отца были быки, которым удалось живыми покинуть арену. Их храбрость и ярость люди оценили по достоинству и взмахнули белыми платками[Бык может покинуть арену живым: если публика сочтет его храбрецом, она машет белыми платками и матадор лишь имитирует убийство] ; матадоры лишь прикоснулись невооруженной рукой к их холке, имитируя удар шпагой. Теперь эта храбрость и ярость жили в нем и в его братьях по крови.
Этих быков не зря называли el toro bravo[Дословно: «бык-храбрец», toro - «бык», bravo - «мужественный, храбрый»] . Они атаковали не ради пропитания. Дух схватки был у них в крови, им хотелось боя ради боя. Они никогда не прятались и не устраивали засад, чтобы напасть исподтишка. Они нападали открыто, в лоб, подчиняясь боевому порыву и не думая об опасности. Их предки сражались со львами, тиграми, медведями, волками и всегда выходили победителями. Век торо был короток, но ярок, как жизнь любого воина.
И вот теперь бык стоял, широко раздувая ноздри и глядя налитыми кровью глазами на толпу, которая приветствовала его одобрительными криками. Он был не таким крупным, как обычные быки, но куда более мускулистым, с длинными острыми, как кинжалы, рогами.
Рафи не сводил глаз с торо. Когда бык появился на арене, сердце мальчика заколотилось, словно это ему предстояло через несколько минут вступить в схватку. Он стоял совсем близко к границе круга, протиснувшись между телегами. Сзади на него напирал мужчина, от которого пахло потом, чесноком и вином. Толпа волновалась, и время от времени Рафи чуть не выталкивали на арену.
Не арену вышел матадор. В руках у него был широкий плотный плащ, смоченный водой и вывалянный в песке, чтобы ветер не раздувал его. Пока бык свеж и силен, плащ - это единственная защита матадора, и если он подведет…
Толпа закричала, заулюлюкала Бык, не заметивший появления на арене человека, бросился к окружавшим площадь телегам и несколько раз ударил рогами в деревянный борт одной из повозок, словно пытался добраться до зрителей или по-. казать им, на что он способен. В этот момент Рауль громко крикнул: «Торо, торо! Хей-хей!», - привлекая внимание зверя. Бык круто развернулся и кинулся на дразнивший его плащ. Он атаковал стремительно и яростно. Настолько стремительно, что Рафи показалось - Раулю сейчас придется очень солоно. Но матадор легко и довольно красиво обвел быка вокруг себя, умело действуя плащом. Правда, пропустил он быка недостаточно близко к себе, и толпа встретила это движение молча.
Потом повторялось то же самое. Бык бросался на матадора и, неожиданно встретив пустоту, озадаченно замирал на мгновение, затем резко разворачивался и снова бросался в атаку. Движения Рауля были плавными и грациозными, но заслужить хотя бы одобрение зрителей ему никак не удавалось. Ему не хватало смелости. Плащ он держал не прямо перед собой, как это делали опытные и отважные тореро, а чуть сбоку, чтобы не подвергать себя лишнему риску; пропуская быка мимо себя, он отклонялся в сторону немного больше, чем это было необходимо, и вообще старался держаться от быка подальше.
Он боялся этого огромного, черного как смоль быка. Боялся и не мог справиться со своим страхом. А главное - не мог его скрыть. Ведь страх знаком любому матадору. Тореро, который не ведает страха, не живет долго. Страх - его защита, его друг… Но только в том случае, если человек может набросить на свой страх узду и не показать другим, чего ему это стоит. Таковы условия игры. Тот, кто их нарушает, никогда не станет хорошим матадором. Потому что мало убить быка. Нужно убить его так, чтобы это понравилось толпе.
Как раз с этим Рауль и не справлялся. В его движениях было много красивости, но не красоты. Ведь красота возможна лишь тогда, когда каждый жест наполнен духом. А все вероники, полувероники, китэ и пасе Рауля были пусты, в них не было ничего, кроме страха перед быком.
Рафи вдруг стало жалко быка. Почему такое прекрасное, отважное и благородное животное обречено погибнуть? Его место не здесь, на желтом песке, который должен вскоре окраситься кровью, а на сочных зеленых лугах, среди таких же великолепных быков…
Из толпы послышались первые шутки. В них не было злобы, лишь ирония и легкое презрение. И хотя мало кто из шутников сам отважился бы выйти против быка, это не мешало им критиковать того, кто, по их мнению, был недостаточно смел. Так бывает - люди требуют, чтобы кто-то шел на смерть для их развлечения, и оказываются очень недовольны, если этот кто-то не торопится расстаться с жизнью. Они считают, что если уж ты вызвался, то должен сделать все возможное, чтобы угодить тем, кто платит тебе звонкую монету. Справедливо это? Наверное, для тех, кто находится в безопасности и рискует лишь своим кошельком, - да. Но для глядящего в глаза смерти на арене такая справедливость иногда становится приговором.
Приговором она стала и для молодого матадора по имени Рауль, который принял свою смерть на площади маленького городка, названия которого он и не знал. Желая угодить толпе и преодолев на мгновение свой страх, он пошел на риск - не стал уводить капоте вбок, встречая быка, а оставил его до последнего момента прямо перед собой. Он все сделал правильно, он не ошибся ни на волос, уходя с линии атаки. Но каблук его туфли попал на небольшой камешек, нога соскользнула, и он потерял равновесие. Совсем чуть-чуть. Но этого чуть-чуть хватило, чтобы плащ остался слишком близко к телу, и правый рог быка вошел в бок матадора, как нож - в кусок слегка подтаявшего масла.
Толпа ахнула. Бык еще несколько раз ударил рогами бесчувственное тело, прежде чем на арену выскочили двое мужчин из актерской труппы. Они отвели плащами торо от лежавшего неподвижно Рауля… Кто-то из местных воспользовался этим моментом, чтобы вытащить раненого матадора с арены. Над телом тут же склонилось несколько человек во главе с фокусником. Рафи не видел со своего места, что там происходит…
Он вообще не видел ничего, кроме стоящего, широко расставив ноги, быка в центре арены. Актеры ограничились лишь тем, что увели торо от Рауля. Теперь они стояли за телегами и, судя по всему, не торопились заменить неудачливого матадора. Бык протяжно и хрипло замычал, словно вызывал на бой следующего смельчака, потом взрыл копытом землю и, сорвавшись с места, обошел мягким упругим галопом круг арены. И снова замер, не найдя достойного противника. Черные лоснящиеся бока тяжело вздымались - матадор успел-таки его утомить. Но маленькие, налитые кровью глазки по-прежнему были полны глухой животной ярости.
Для Рафи мир перестал существовать. Смолкли все звуки. Время стало тягучим, как патока, а потом и вовсе остановило свой бег. Сердце билось тяжело и гулко где-то в горле, словно хотело выскочить на песок арены. Рафи неотрывно смотрел на быка Он видел тягучую слюну, свисающую с черных губ торо, видел трещину на правом роге, оставшуюся после того, как бык боднул телегу, видел его влажную морду и тонкие белые ободки вокруг глаз. Во всей Вселенной остались только два существа - он, мальчик по имени Рафи, едва встретивший свое тринадцатое лето, и этот бык. Бык, уже убивший одного человека и теперь начавший понимать, что к чему. Все остальное утонуло в каком-то густом тумане. Секунда растянулась, задрожала, завибрировала, словно гитарная струна, слишком сильно натянутая на колок… И, наконец, лопнула с бьющим наотмашь по нервам звуком.
Внутри мальчика будто развернулась туго стянутая стальная пружина. Одним прыжком он оказался на арене, в нескольких шагах от быка. Он сам не осознавал до конца, что делает. И даже не пытался думать об этом. Наверное, задумайся он хоть на мгновение о том, к чему может привести его поступок, о том, что он сможет сделать против этого быка, не имея ни опыта, ни достаточно сил, - он никогда бы не решился на этот шаг. Ведь мысль так часто убивает действие. Но как раз никаких мыслей у Рафи в это мгновение не было. Решения за него принимал кто-то другой, уверенный в том, что иначе поступить нельзя. Рафи осталось лишь подчиняться этой непонятной воле, подчиняться беспрекословно, не ища в этих приказах рациональное зерно. Он чувствовал, что лишь в этом сейчас его спасение, и почему-то верил, что этот
«кто-то», сидящий глубоко внутри, не подведет.
Так он и оказался на арене перед быком - ни о чем не думая и ничего не желая. Выскочил и замер, примеряясь к быку, который вдруг отчего-то заметно увеличился в размерах. Кто-то бросил ему плащ… Кто-то крикнул: «Пропускай его справа»… Кто-то пронзительно свистнул, словно заменяя звук трубы, подающей сигнал к началу следующей терции.
Рафи сдвинул ноги, выпрямился и, держа плащ перед собой, резко тряхнул им. «Торо! Ю-ю! Ю-ю!» - тонко крикнул он, и ему показалось, что он слышит свой голос со стороны. Бык круто развернулся и уставился на нового противника. Он не спешил нападать. Ему надоело промахиваться и атаковать пустоту. Он хотел бить наверняка. К тому же он уже начал уставать. Человек может вымотать быка не потому, что он выносливее. Вовсе нет. Просто бык вкладывает в бросок всю свою силу, ничего не оставляя про запас. Он отдает всего себя без остатка стремительной и мощной атаке. Человек же расходует силы в соответствии с точным расчетом. Ровно столько, сколько необходимо, чтобы не угодить под рога. Поэтому бык всегда устает быстрее…
Вот и сейчас бык внимательно следил за мальчиком, но нападать не торопился. Если бы это был обычный бык, такой, каких разводят на мясо, он уже давно потерял бы всякий интерес к схватке. Но в жилах этого торо браво текла кровь его предков, для которых бой был единственным смыслом жизни. Которые привыкли убивать и умирать на арене, а не в загоне под ножом мясника. И он все-таки ринулся в атаку.
Бык прошел совсем близко, скользнув горячим влажным боком по груди Рафи. Мальчик покачнулся, но устоял на ногах. В ноздри ударил запах бычьего пота и навоза. Бык сразу развернулся для следующей атаки и буравил взглядом раздражающий плащ. Колени у Рафи мелко подрагивали, он стискивал зубы изо всех сил, чтобы не закричать или не заплакать. Вблизи бык казался не просто крупным, а огромным. Его рога казались мальчику длиной с руку взрослого человека. Он боялся даже подумать о том, что будет, если такой рог хотя бы заденет его.
Но, несмотря на страх, он топнул ногой и поманил быка движением плаща. Тот охотно бросился. О-о-ох! Туша опять прошла мимо. Рафи чувствовал, как под копытами быка подрагивает земля. Но останавливаться было нельзя. Если он сейчас откажется от боя и побежит, позор навсегда останется с ним. Если бы он не вышел на арену, отвечать пришлось бы лишь перед самим собой. Но он вышел. И теперь каждый сможет с полным правом бросить ему в лицо слово «трус». Но только если он побежит… Если побежит.
- Отходи дальше! - послышалось из толпы. Рафи не видел, кто кричит, но понял, что совет дельный.
Если у матадора есть помощники, ему остается только красиво поиграть с быком. Самое сложное для него - последний удар. А помощники сделают главное - подготовят быка. УТОМЯТ, измотают, пустят кровь, повредят мышцы шеи, чтобы бык покорно опустил голову… Но когда ты один на арене, надеяться не на кого. Ты сам должен лишить быка сил и при этом не очень устать сам, чтобы к концу схватки ты не стал таким же вялым, как бык. По этим суровым правилам, помочь тореро могли лишь з том случае, если он совершил роковую ошибку. Пока он на ногах и не ранен, он рассчитывает только на себя. И еще на быка…
Рафи последовал совету, хотя это было непросто. Теперь он увеличивал расстояние между собой и быком после каждой атаки, так, чтобы торо приходилось бросаться на него издалека и тратить больше сил. Правда, и самому приходилось побегать. Но зато бык с каждым разом атаковал все тяжелее. Уже не так стремителен был его бег, уже не взрывал он копытом песок, не мычал хрипло и протяжно, выплескивая свою бессильную ярость после очередного промаха…
Первый страх у мальчика прошел. Осталось острое волнение, которое необходимо в каждом бою. Оно обостряет все чувства, придает сил и заставляет двигаться точно и быстро, не делая ошибок. Рафи почувствовал ритм схватки, почувствовал быка, понял, что нужно делать, и его захлестнула волна восторга. Своеобразного восторга, который испытываешь, когда получаешь и осознаешь свою власть над врагом. И опасность только бодрит, а не заставляет сжиматься внутренности в холодный ком. Теперь его вероники были тягучими и плавными, почти такими же, как на поляне в оливковой роще, и ему больше не приходилось преодолевать противную дрожь и стискивать зубы. Это уже стало походить на бой, а не на судорожную попытку выжить.
Это понял не только Рафи, но и зрители. Напряженное молчание, с которым они встретили мальчика, сменилось одобрительными криками и аплодисментами, когда мальчик пропускал быка под плащом. Это придало Рафи сил. Когда толпа на твоей стороне, когда ты знаешь, что она, затаив дыхание, следит за каждым твоим движением и при каждом удачном пасе взрывается восторженными криками - именно в твою честь, ты становишься богом. Но здесь подстерегает другая опасность. Тебе хочется понравиться еще больше, ты хочешь не просто восторга, а поклонения. И ради этого готов рисковать снова и снова, с каждым разом все отчаяннее, до полного безрассудства. Восхищение толпы опьяняет. И как любое опьянение оно дарит радость. Но и расставляет множество ловушек.
В ловушку попался и Рафи. Он начал подпускать быка все ближе и ближе к себе, за что вскоре поплатился. Бык задел его влажным горячим боком, и от этого скользящего прикосновения тяжелой туши, несущейся на полной скорости, мальчик отлетел в сторону. Удар был так силен, что у Рафи перехватило дыхание. Он распластался на песке, чувствуя солоноватый привкус во рту и не понимая, что произошло. Бык замер шагах в десяти, потеряв противника из виду. Какой-то смельчак выскочил на арену и попытался увести быка подальше от лежащего мальчика, но торо лишь устало мотнул головой и не тронулся с места. Человек нырнул обратно за телеги.
Рафи осторожно поднял голову. Бык стоял к нему боком. Ноги широко расставлены, рога опущены. Мальчик сделал несколько глубоких вздохов. Грудь болела, но ребра, судя по всему, были целы. Рафи выплюнул кровь и песок, попавший в рот. Надо было вставать. Вставать и продолжать бой, хотя этот удар снова открыл двери, в которые с противным визгом ринулся страх.
Но Рафи все-таки встал, хотя больше всего ему хотелось забиться, зарыться в песок, исчезнуть, чтобы больше не нужно было видеть этого быка, чтобы не нужно было снова видеть стремительно приближающиеся рога и налитые кровью глаза… Но он все-таки встал и поднял плащ. Бык кинулся на него. О-о-уох! Прошел мимо, обдав тяжелым запахом. И еще раз. И еще…
Пот заливал Рафи глаза. Колени опять начали подрагивать, но уже не от страха, который удалось-таки загнать внутрь, а от усталости и напряжения. Бык тоже устал. Бока тяжело вздымались, изо рта свисала вязкая слюна… Рафи понял, что конец боя близок. Скоро все решится. Пора было начинать фаену.
Он подошел к границе круга, туда, где стояли артисты, выполняющие роль секундантов. Ему протянули флягу с водой. Он сделал несколько жадных глотков и вылил остатки на голову. Стало немного легче. Потом он взял мулету и шпагу. Ему сказали что-то ободряющее, но слов он не разобрал. Сердце тяжело стучало в висках, и он не слышал ничего, кроме этих ударов. Сейчас-все-решится-сейчас-все-решится-сейчас-все-решится - билось у него в голове, пока он шел на быка.
И снова, в который раз, они стояли друг против друга. Бык и человек. Один из них должен был стать убийцей, а другой - пролить кровь на песок. Рафи, держа мулету в опущенной левой руке и склонившись влево, позвал быка. Торо весь подобрался, напружинился, не сводя глаз с ярко-красного куска такни. Вот сейчас, подумал Рафи. О-о-оух! Мальчик отклонился в сторону и поднял мулету так, что она прошла над рогами быка, скользнув по влажной спине. Бык пронесся мимо, боднув воздух. И тут же приготовился к новой атаке.
Рафи сделал пасе натурале, а потом пасе де печо, а потом серию вероник и закончил все полувероникой. Толпа зааплодировала Пора, подумал Рафи, ощущая противную сухость во рту. Сейчас он должен сделать то, ради чего вышел на арену. То, чего он боялся больше всего. Мигель не успел толком его научить всем премудростям последнего удара. Лишь в основных чертах он объяснил, как и куда нужно колоть, чтобы убить быка. Конечно, в своих одиноких тренировках Рафи не раз всаживал деревянную шпагу в какой-нибудь куст или охапку сена по всем правилам. Но все это не шло ни в какое сравнение с тем, что предстояло ему сделать сейчас.
Он должен опустить мулету, чтобы бык последовал за ней и тоже опустил голову, а потом сделать прямой выпад и, перегнувшись через рога, вонзить шпагу по самую гарду в то место между лопатками, где начинается шея быка. Там, на поляне, все было очень просто. До смешного просто. Но теперь в живот ему будут нацелены не неподвижные ветки терновника, а самые настоящие рога, каждый из которых может проткнуть тело насквозь. Теперь шпагу надо будет всаживать не в податливую пустоту, а в тугую упругую плоть. Бить придется изо всей силы, рискуя потерять равновесие и оказаться поднятым на рога.
Рафи принял классическую позу, подняв в чуть согнутой правой руке шпагу на уровне глаз, опершись на правую ногу и согнув в колене левую. Бык, не отрываясь, смотрел на мулету. Он стоял неподвижно, широко расставив ноги и не собираясь атаковать. Оставалось ударить. Ударить коротко и прямо. Зрители замерли в напряженном ожидании.
Рафи поднялся на носки, немного покачался на них, нацеливаясь изогнутым концом шпаги в нужную точку на загривке, и бросился на быка. Бросился коротко и прямо, как учил его Мигель.
Он почувствовал сильный толчок и взлетел в воздух, увидев, как шпага описала блестящую дугу, вырвавшись из рук.
Тут же на арене оказался один из артистов и увел быка в сторону. Рафи поднялся, выпрямил о колено согнувшуюся шпагу и взял мулету. «Ничего, - подумал он, - ничего страшного не случилось… Надо сделать то же самое еще раз. Но целиться получше. Это ведь просто - хорошо прицелиться». И хотя в глубине души он понимал, что это вовсе не просто, немного успокоиться ему удалось. Он снова встал перед быком и нацелил блестящий кончик шпаги ему между лопаток. Бык как будто понял, что настал решающий миг. Он стоял спокойно, выжидающе глядя на мальчика. Ему надоело самому гоняться за красной тряпкой и промахиваться раз за разом. Теперь он поджидал своего врага, чтобы ударить наверняка.
Во второй раз Рафи кинулся на быка со всем отчаянием и решимостью. Он знал, что ему не хватит роста и сил, чтобы ударить с минимальным риском для себя - рассчитывая траекторию и силу удара. И еще он понимал, что бык уже не даст ему третьей попытки. Вон как он ждал вторую, ни на миг не отвел взгляда. Немного опускал голову, словно специально подставляя свою холку, словно подманивая человека, заставляя его подойти поближе, чтобы расправиться потом быстро и безжалостно. Все это пронеслось в голове Рафи в тот короткий миг, который потребовался его мускулам, чтобы сорвать тело с места в стремительном прыжке-выпаде.
Шпага вошла по самую рукоять. Рафи даже не почувствовал сопротивления плоти, настолько отчаянным был этот удар. Рука просто уперлась во что-то податливое, горячее и влажное. И только услышав громкий крик и шумные хлопки зрителей, Рафи понял, что победил. Тут же подбежал один из актеров и, ослепив быка плащом, заставил его опуститься на колени и потом тяжело повалиться на бок. Удар короткого широкого кинжала довершил дело. Бык был мертв. Рафи заметил, что рубашка на боку у него разорвана. Рог прошел совсем близко…
Обессилевший Рафи стоял над убитым быком, судорожно всхлипывая и изо всех сил пытаясь сдержать слезы. Неимоверное напряжение медленно спадало, а на смену ему приходили запоздалый страх, осознание того, что теперь все позади, усталость и какая-то опустошенность, которая бывает всегда, когда заканчивается бой. Все это одновременно навалилось на мальчика, слезы против его воли побежали по щекам, и он тяжело опустился на песок, рядом с мертвым быком, не слыша криков людей и не видя ничего, кроме лоснящейся от крови шкуры торо. Все было не так, как он себе представлял там, на поляне в оливковой роще. Совсем не так…
Кто-то помог ему подняться и вывел с арены. Кто-то пожимал ему руку, кто-то хлопал по плечу. Но все это было как во сне. Страшном сне, который закончился хорошо, но не совсем так, как ожидалось.
Постепенно до него стали доноситься голоса, словно из густого утреннего тумана. Он начал различать лица, кровь уже не колотилась с бешенством молота в висках, а тяжело пульсировала, медленно и нехотя замедляя свой бег. И когда мир, наконец, стал таким, каким Рафи привык его видеть и ощущать, его сердце наполнилось ликованием. Это была настолько полная и всепоглощающая радость, что у Рафи на мгновение перехватило дыхание. Ужас от пережитого еще был жив, но уже не властен над мальчиком. Он еще будет возвращаться, когда в памяти всплывут картины прошедшего боя - низко опущенная для удара голова быка, его глаза, полные тупой животной ярости, дрожащий кончик шпаги, нацеленный в бугрящуюся холку… Но это придет позже. А сейчас Рафи казалось, что он может обнять весь мир, что у него хватит сил легким движением руки сдвигать горы. Он даже испугался, сможет ли сердце выдержать такое чувство радости, не разорвется ли… И он, давая выход этому чувству, что-то громко крикнул окружавшим его людям, видимо, что-то смешное, потому что ответом ему был дружный смех, а потом начал смеяться сам, все громче и громче,
так что его смех стал похож на рыдание. В руках он продолжал судорожно сжимать мулету.
Ему не было жаль быка И не потому что он был кровожадным или равнодушным. Нет. Ведь они с быком были на равных. Для обоих это был первый бой. Он не был опытным матадором, для которого убийство давно стало профессией. Так же как торо, он вышел на арену, плохо понимая, что нужно делать. Так же как у торо, у него не было времени и возможности подготовиться к схватке, хотя бы изучив противника. В конце концов, он был худым тринадцатилетним мальчишкой - против почти полутора тысяч фунтов стальных мышц, которые приводило в действие слепое бешенство. И он сумел выстоять… Почему же он должен жалеть павшего противника? Но в главном мальчик не хотел себе признаваться. Жалости к быку он не испытывал не только потому что они были равны на этой арене. Рафи испытал ужас, столкнувшись с быком. Настоящий животный ужас. И даже после своей смерти бык остался для мальчика кошмаром, А разве можно по-настоящему испытывать жалость к тому, что повергло тебя в трепет? Если убиваешь из-за страха, ни сострадания, ни уважения к побежденному врагу испытывать невозможно.
Вот кого ему было жаль, так это молодого матадора по имени Рауль. Он хорошо выступал и вполне заслужил победу. Но слепой случай опять распорядился по-своему. Хотя можно ли считать случаем то, что человек споткнулся? Или это было предначертано судьбой, едва человек, окровавленный и кричащий, проклинающий или приветствующий этот мир, вышел из утробы матери? А может быть, это свидетельство того, что человек не достиг вершин мастерства? Будь он опытнее, увидел бы, почувствовал неким шестым чувством этот крошечный камешек, спокойно лежавший на площади и - может, день, а может, и несколько десятилетий - ожидавший своего часа и, наконец, сыгравший роковую роль в чьей-то жизни. Кто знает?.. Где та грань, за которой кончаются свобода выбора и ответственность за этот выбор, а начинается то, что неподвластно человеку и недоступно его пониманию? Да и вообще, есть ли эта свобода?..
Как бы то ни было, Рафи искренне сочувствовал матадору. Ведь тот был в самом начале своего пути. Был полон сил, желаний, стремлений, но даже не успел взлететь. Едва оторвался от земли, едва расправил крылья, как чья-то властная рука безжалостно и бесповоротно оборвала этот полет. На его месте мог быть и сам Рафи. Одно неверное движение - и рога быка обагрились бы и его кровью. Но он не допустил ошибки. И его победа была целиком и полностью его заслугой. Так искренне думал Рафи. Ведь ни один победитель не верит в случай.
Непростые чувства владели мальчиком по имени Рафи, когда бой закончился, и его, радостного, испуганного, гордого, растерянного, угощали вином, похлопывали по спине, поздравляли и хвалили. Но вся эта мешанина чувств, эмоций, мыслей и событий не помешала ему понять и запомнить на всю жизнь одну важную вещь. Реальность никогда не бывает похожей на фантазии. Все домыслы, представления, опасения и расчеты разбиваются вдребезги, сталкиваясь с действительностью. Как бы ты хорошо себе все ни представлял, как бы ты ни готовился, все равно столкнешься с чем-то совершенно неожиданным. Это ни хорошо и ни плохо. Так есть, и об этом надо помнить всегда Так думал Рафи.
Постепенно он пришел в себя. Какой бы ни была победа, триумф не может продолжаться вечно. Вот поражение гораздо дольше остается в гостях, и выгнать его может только очень решительный хозяин. Но в этот день Рафи был победителем. Поэтому, к тому времени, когда телеги убрали с площади, а бродячие артисты превратили сцену обратно в небольшой фургончик и люди начали расходиться по домам, Рафи был полностью готов к тому, для чего пришел сегодня на площадь. Еще немного пьяный от вина и всего пережитого, он направился к фокуснику, как советовал ему молодой матадор.
Фокусник сидел на каком-то ящике, покуривая трубочку, и время от времени покрикивал на своих подопечных, которые, по его мнению, недостаточно быстро и аккуратно собирали свой нехитрый реквизит. Услышав шаги мальчика, он на полуслове прервал гневную тираду и обернулся.
- А-а, маленький матадор? Что ж, прими мои поздравления, сегодня ты был героем, - сказал он с усмешкой, в которой непонятно было чего больше - иронии или искреннего восхищения.
- Спасибо, - сдержанно ответил Рафи. - Мне жаль, что вашему матадору так не повезло. Он очень хорошо сражался. И бык был хороший…
- Да, бык был неплохой. Совсем неплохой. Чуть лучше, чем нужен был Раулю.
- Что значит - чуть лучше? Опаснее?
- Нет, вовсе нет… Любой бык по-своему опасен. Даже самый трусливый и робкий может доставить много неприятностей - пока заставишь его сражаться, публика успеет десять раз освистать. Нет, не в опасности дело, маленький матадор. Это как с конем и всадником. Дай никудышному наезднику отличного коня, и он не будет знать, что с ним делать. Будет трястись на нем, как на какой-нибудь старой кляче, вцепившись в гриву и все, - тут фокусник оседлал ящик, на котором сидел, и изобразил неуклюжего и испуганного всадника. Получилось настолько похоже, что Рафи невольно рассмеялся. - И рано или поздно упадет. Конь не будет терпеть такого седока Ему нужен человек, который сможет выявить и использовать все его достоинства. Тогда они станут единым целым, понимаешь? Рафи неуверенно кивнул.
- Ладно, - махнул рукой фокусник, - я опять за свое. Ты ведь пришел сюда не за тем, чтобы слушать рассуждения старика.
На старика этот странный руководитель труппы был совсем не похож. Рафи хотел было сказать об этом, но фокусник не дал ему и рта открыть.
- Знаю, знаю, не выгляжу я как старик… Но сейчас не об этом. Что ты хотел, маленький матадор? Как мне кажется, не только выразить сочувствие?
Рафи кивнул, собираясь с духом. Бывает ведь и так (и часто бывает), что человек, только что совершивший что-нибудь из ряда вон выходящее, какой-нибудь бесшабашный, смелый поступок, робеет, если ему нужно сделать вещь совершенно пустяковую. Для каждого дела нужны свое мужество и своя храбрость. И если ты достаточно смел для того чтобы убить на арене быка, это еще не значит, что ты будешь так же смел, когда придется просить о том, чего хочешь больше всего на свете.
Рафи стоило немалых трудов открыть, наконец, рот и сказать то, зачем он сюда пришел:
- Я хотел бы отправиться с вами. Сначала я думал, что попрошусь в ученики к Раулю, но… - мальчик замолк на секунду, - это он посоветовал мне поговорить с вами.
- Ты хочешь быть матадором?
- Да.
Фокусник задумался. И чем дольше он молчал, глядя в землю, тем больше волновался мальчик. Словно и не было этого боя, словно не убивал он быка… Он вдруг снова стал тем маленьким мальчиком, который уходил каждую сиесту в рощу, чтобы поупражняться с рубахой, которая должна была изображать мулету.
- А что ты умеешь делать, кроме того, как убивать быков? - Спросил фокусник, и снова было непонятно, иронизирует он или говорит серьезно.
- Почти все, - просто ответил Рафи.
- Ты можешь подковать лошадь или починить телегу? - Да. - А заштопать платье? -Да. - Может, ты умеешь еще читать и писать? - поднял одну бровь фокусник.
- Читать умею, но пишу пока еще плохо. Фокусник немного помолчал.
- Я вижу, ты хорошо подготовился к дороге.
- Я старался.
- У тебя есть родители?
- Нет, я сирота. Живу в доме дяди.
- Несладко приходится?
Рафи опустил голову. Не пристало тому, кто победил в корриде, жаловаться на нелегкую жизнь. Чего стоили кулаки дяди по сравнению с рогами торо?
- Понятно, - вздохнул фокусник. - А ты хорошо подумал, что тебе больше нужно - уйти из дома или стать тореро?
- Я хотел стать матадором, еще когда был жив мой отец.
- Это хорошо, - фокусник немного пожевал губами. - Сделаем так. Я посоветуюсь со своими товарищами и скажу тебе ответ позже… Придешь сюда после захода солнца. На всякий случай возьми с собой все, что пригодится в дороге. Хотя я тебе ничего обещать не могу. Мое слово решающее, но с мнением моих друзей я привык считаться. Так что будь готов ко всему… Приходи как стемнеет. Но предупреждаю, долго ждать мы тебя не будем. Ты все понял?
Рафи кивнул с бешено колотящимся сердцем.
- Можно еще один вопрос? - сказал он.
- Давай.
- Вы были тореро? - Нет, - покачал головой фокусник.
- Вы так говорили о быках…
- Ну и что? Разве обязательно нужно быть поваром, чтобы похвалить суп? - Нет, но…
- Я никогда не был тореро. Но знаю быков и матадоров куда лучше, чем они сами знают себя. Потому что мог отстранение наблюдать за теми и другими. Если хочешь что-то постичь до конца, нужно быть отстраненным. Лучше смотреть с небольшого расстояния, тогда увидишь всю картину.
- Но вы любите бой быков?
- Знать не значит любить. Так же как и любить - не значит знать… Всегда нужно выбирать что-то одно. Если ты узнаешь что-то по настоящему хорошо, любить это ты уже не сможешь.
- Почему?
- Так устроен человек, - фокусник пожал плечами. - И так устроено все то, что он любит… Но тебе пора идти, если хочешь успеть сюда сразу после захода солнца. Мы еще успеем поговорить обо всем, что тебя интересует, маленький эспада. Если…
Фокусник вдруг осекся.
- Что - если? - спросил мальчик. Неожиданно у него возникло какое-то недоброе предчувствие, смутная тревога… Это были не опасения, что дядя не отпустит его или что актеры не захотят принять его в свою компанию. Что-то куда более мрачное и пугающее ожидало его. По спине Рафи побежали мурашки.
- Так, не бери в голову, - глухо сказал фокусник. - Иногда у меня бывают странные видения. Сам не могу их понять… Иди и не думай ни о чем.
И не говоря больше ни слова, фокусник поднялся и направился к своему фургону.
Рафи постоял еще немного, глядя на удаляющегося фокусника. Потом сообразил, что по-прежнему держит в руках мулету, которую вообще-то надо было вернуть. Он хотел догнать фокусника, но почему-то замешкался. В конце концов, подумал он, верну, когда приду сюда вечером. А потом развернулся и решительно зашагал к дому. Нужно было успеть собраться в дорогу. И сделать это, пока дядя не вернулся из таверны, где уже, наверное, собралась половина городка, обсуждая сегодняшнюю корриду.
ГЛАВА 6
Рафи шел к дому. Предчувствие, вернее даже тень мрачного предчувствия исчезла, и сердце мальчика снова наполнилось ликованием. Сегодня он стал героем. О его схватке с быком будут помнить еще очень долго, такое в маленьком сонном городишке случается не каждый день. Правда, насладиться своей славой ему не придется. Через несколько часов он будет далеко от этого города, от дома, где не видел ничего, кроме унижений. Его ждет блестящее - сейчас Рафи в этом не сомневался - будущее известного матадора. Скоро, очень скоро о нем будет говорить вся столица. Что ему почитание маленького городка!
Теперь Рафи не шел, а летел, будто на крыльях. Ему не терпелось распрощаться с прошлой жизнью. Он решил, что быстро возьмет из тайника все, что удалось собрать за этот год, а потом отправится в рощу, чтобы проститься со своей поляной - единственным местом, где он бывал счастлив, где встретил друга…
Несколько раз его окликнули по дороге. Но Рафи даже не остановился. Он не видел и не слышал ничего вокруг. Перед глазами, сменяя одна другую, проносились картины сегодняшнего дня, сцены из прошлого, грезы о будущем… Он то слышал мягкий голос Мигеля, то видел перед собой опущенную для. удара голову быка, то представлял себя на самой большой арене столицы, и в уши бил рев трибун.
Но эту радость немного омрачало загнанное глубоко внутрь сомнение… Мысль, что если все пойдет так, как он хотел, и ему придется опять встать перед быком, прикрываясь лишь тканью плаща, почему-то не сильно радовала его. Да, почести, да, признание, да, слава… Но ко всему этому вела дорога через арену. И на этой дороге будет стоять бык. И не один. Рафи боялся этого. Но не признался бы в этом самому себе даже за все сокровища мира.
* * *
Рафи подошел к дому. Теперь нужно было быть очень осторожным. Вряд ли дядя обрадуется, увидев, что его племянник, бесплатная рабочая сила, собирается улизнуть из дома. Поэтому мальчик, стараясь ступать как можно тише, прокрался мимо окон дома и выглянул из-за угла. Нужно было убедиться, что никому из братьев не пришло в голову поработать в этот праздничный вечер на заднем дворе. Все было спокойно. Рафи довольно усмехнулся. Как он и думал, дядя с сыновьями сейчас распивают вино и слушают похвалы в его, Рафи, честь. Тетушка тоже наверняка судачит о сегодняшнем происшествии со своими подругами. Словом, дом должен быть пуст. И придут все не раньше заката, когда Рафи будет уже на площади, в фургоне фокусника. То-то они удивятся, увидев завтра пустой сарай.
Рафи снова улыбнулся. Мелькнула мысль, а не воспользоваться ли моментом и не забраться в дом? Там можно взять немного денег. В конце концов, часть из них заработал он. И они причитаются ему по праву. Но, подумав немного, Рафи решил этого не делать. Незачем окончательно злить дядю. Неизвестно, что он сделает, обнаружив исчезновение. С него станется и снарядить погоню… Ладно, рассудил Рафи, пускай эти деньги достаются родственникам. Он получает гораздо больше - свободу. И скоро, очень скоро, в деньгах у него недостатка не будет.
Мальчик скользнул вдоль стены и, прячась за кустами, чтобы не заметили соседи, будь они дома, прошмыгнул к своему сарайчику. Половина дела сделана. Теперь забрать свои нехитрые пожитки и обратно, к актерам. В полночь он будет в нескольких милях от города и от ненавистной жизни бесправного сироты.
Рафи потянул на себя дверь и шагнул в полумрак сарая. Тайник был открыт, вещи валялись разбросанными на земляном полу, а на его постели сидел дядя, держа в руках мешочек с накопленными за год деньгами, и ухмылялся от уха до уха. Рафи замер. Сердце резко скакнуло вверх и провалилось куда-то в низ живота, да там и осталось.
- Ну что, решил сбежать с этими бездельниками? - приторным голосом спросил дядя. - Захотел бродягой стать? Так-то ты собрался меня отблагодарить за то, что не дал тебе с голоду помереть? Я тебя к себе в дом взял, кормил, поил, заботился о тебе, паршивец, а ты вот так мне «спасибо» говоришь.
Дядя кивнул на валявшиеся вещи Рафи. Мальчик молчал. Он понял, что схватка с быком по сравнению с тем, что его сейчас ожидает, - легкая прогулка.
- Что же ты молчишь? - все еще ласково спросил дядя, но Рафи знал, что скоро этот тон сменится. - Что же ты молчишь? Язык проглотил? Или возомнил себя великим матадором? Теперь, мол, можно со старшими и не разговаривать, а? Так? - вдруг заорал он, вскакивая на ноги.
Лицо его покраснело, глаза были мутными, резко пахнуло вином. Рафи неосознанно сделал шаг назад.
- Что, страшно? Это тебе не перед быками скакать. Откуда у тебя деньги, щенок? У меня воровал? А ну признавайся, иначе выдеру так, что неделю будешь в своем хлеву валяться!
Мужчина навис над побледневшим мальчиком.
- Я ничего не украл, - сказал Рафи, стараясь подавить дрожь в голосе. - Я все заработал. Сам.
- Заработал? Где это, интересно, ты заработал?
- Много где. Я подрабатывал у разных мастеров.
- Значит, вместо того, чтобы трудиться на благо дома, где тебя приняли как родного, ты занимался черт знает чем? - дядя коротко, без размаха ударил мальчика по лицу.
Голова Рафи мотнулась, в ушах зазвенело, из разбитой губы брызнула кровь. Рафи вытер ее тыльной стороной ладони.
- Молчишь? Нечего сказать? Так вот, деньги эти я забираю себе. И все это - он показал на вещи мальчика - тоже. Ни к чему они тебе. Никуда ты не уйдешь отсюда. А сейчас марш скотину кормить!
Рафи не шелохнулся. Он стоял, опустив голову, как бык на арене, чувствуя, как закипает в груди злость.
- Ты что, оглох? - взревел дядя. - Я сказал, иди кормить скотину!
- Нет. Я ухожу. - Тихо, но твердо проговорил мальчик.
- Э, нет, никуда ты не пойдешь.
За этими словами последовал новый удар. Пока еще не сильный, но Рафи видел, что дядя зол по-настоящему и вскоре ему придется несладко. Тем не менее он повторил:
- Я ухожу. Оставь деньги себе. Оставь все, что хочешь. Мне ничего не нужно. Я просто хочу уйти.
- А кто будет работать?
- У тебя хватает рук.
- Я тебе сказал, никуда ты не уйдешь. И лучше прекрати со мной спорить.
Еще один удар… Рафи почувствовал себя как тогда, на арене, перед быком. Он должен идти вперед, во что бы то ни стало. Сдаваться нельзя. Нужно загнать поглубже этот липкий страх и сражаться. Терять сейчас нечего. Если бы был другой способ решить дело, он, не задумываясь, прибегнул бы к нему. Но выход был только один - идти напролом, надеясь, что дядя, учинив расправу, оставит его в покое. Пусть даже запрет его в этом чертовом сарае. Он знает, как из него выбраться. Главное - успеть это сделать до захода солнца.
- Я все равно уйду, - сказал он, дерзко глядя в пьяные глаза дяди. - Уйду сегодня. Лучше отпусти меня по-хорошему.
Он провоцировал, вызывал дядю на бой, как несколько часов назад вызывал на бой быка, дразня его плащом. В какой-то миг мелькнула озорная мысль крикнуть: «Торо! Торо! Ю-ю!», но он сдержал себя. Дядя мог и убить, если довести его до бешенства.
- Что? - мужчина задохнулся от негодования. - По-хорошему? Да кем ты себя возомнил, маленький негодяй?
Рафи сжался в ожидании нового удара. Но его не последовало. Лицо дяди расплылось в улыбке.
- Хочешь уйти? - опять чуть ли не ласково проговорил он. - Что ж, я не тиран. УХОДИ. Я тебя не держу. Только, - он сделал паузу, - ты должен заплатить.
- За что?
- Как это за что? Я тебя кормил, поил, одевал… Кров тебе дал, - дядя обвел рукой сарай. - Что же ты думаешь, все это бесплатно?
- Но ведь я работал для тебя.
- Ну уж нет. Так дело не пойдет. Или гони монету, или пожалеешь, что вообще задумал бежать от меня.
- Сколько ты хочешь?
- Сто монет. Золотом.
- Сколько? - Рафи не поверил своим ушам. На эти деньги можно было купить весь этот городок.
- Сотню. - Повторил дядя, с усмешкой глядя на мальчика.
- Но это же…
- Что, много? - с деланным сочувствием спросил дядя. Ему доставляла удовольствие эта игра в кошки-мышки.
- Ты сам знаешь, что мне и за всю жизнь таких денег не заработать.
- А вот это уже твое дело. Или плати, или пшел скотину кормить! - рявкнул мужчина.
- Сейчас у меня нет таких денег. Но если я стану матадором, я смогу все отдать тебе сполна. Отпусти меня. Поверь в долг. Я дам тебе расписку. - Перед мальчиком забрезжила надежда Он знал жадность дяди, тот вполне мог согласиться на такое предложение.
- В долг? Нашел дурака! Плати сейчас. Или забудь о своих бреднях.
- У меня нет денег.
- Тогда марш работать, - дядя пнул мальчика так, что тот растянулся на грязном полу.
Рафи медленно поднялся, как поднимался там, на арене. Преодолевая страх, преодолевая предательскую слабость и желание бежать. Но новый удар заставил его задохнуться и опять ткнуться лицом в пол. Тогда дядя рывком поднял его и несколько раз с силой ударил по лицу. Мальчик отлетел в противоположный конец сарая. Избиение началось. Теперь удары сыпались непрерывно. Дядя все больше входил в раж. Рафи мог лишь закрыть голову руками и подтянуть колени к животу. Ему было не впервой сносить побои, но сегодня дядя разошелся не на шутку. Мальчику стало страшно по-настоящему. Если его сейчас покалечат, с мечтой придется проститься.
«Только бы не озверел окончательно, - думал Рафи, принимая удар за ударом. - Только бы не озверел… Если взбесится, мне конец». Несколько раз он попытался встать, но каждый раз точно нацеленный удар сбивал его с ног. Тогда Рафи прекратил эти бесполезные попытки. Он просто лежал, закрываясь, как мог, стискивал зубы и молился. Молился, пока сознание не покинуло его и он погрузился в спасительную черноту, в которой нет боли, нет страха, нет надежды…
* * *
Рафи не знал, сколько он пробыл без сознания. Когда он с трудом разлепил глаза, его окружала темнота. Ни малейшего просвета. Голова гудела, все тело ломило, словно он побывал в мельничных жерновах. Лицо было покрыто коркой запекшейся крови. Сильно мутило и отчаянно хотелось пить.
Рафи со стоном сел и привалился спиной к стене. О том, чтобы встать на ноги, не могло быть и речи. Так ему еще ни разу не доставалось. Дядя, наверное, сошел с ума, Рафи провел ладонью по липу. Оно все было каким-то бугристым, шишковатым, распухшим и неимоверно болело. Мальчик снова закрыл глаза. Нужно было немного посидеть так. Не шевелясь и ни о чем не думая. Это была его последняя мысль, потом он снова потерял сознание.
Очнувшись, он не сразу сообразил, где он и что с ним. По-прежнему вокруг была кромешная темнота, по-прежнему болела каждая клеточка тела. Правда, тошнота отступила, зато усилилась жажда. Рафи облизал распухшие губы. Постепенно все вспомнилось. Коррида, разговор с фокусником, искаженное злобой лицо дяди и боль… Сколько же сейчас времени? Так темно… Даже в самую пасмурную безлунную ночь не бывает такой тьмы. Неужели дядя запер его в погребе? Мальчик пошарил рукой по полу вокруг себя. Нет, не похоже. Земляной пол, деревянные стены… И привычный запах… Нет, он был в своем сарае. Но почему же так темно?
Значит, все-таки глубокая ночь. Небо затянуто облаками, луны нет, поэтому так темно… И он опоздал к артистам. Они наверняка уехали без него. Рафи снова застонал, но уже не от боли, а от разочарования и бессильной злости. Он злился на себя за то, что решил вернуться за вещами, как будто не мог обойтись без них. Он ненавидел дядю, который из-за своей прихоти лишил его возможности приблизиться к мечте. Он проклинал судьбу, во второй раз подарившую надежду и во второй раз лишившую его надежды… Неужели все было зря? Весь этот год непосильного труда, этот страшный бой с быком, когда жизнь висела на волоске… Неужели его опять ожидает беспросветное существование в этом проклятом доме? Ведь наверняка дядя забрал все, что он успел собрать для дороги. Значит, придется начинать все сначала?
Рафи почувствовал, что по щекам катятся слезы. Но он не стал их сдерживать. В конце концов, он и так терпел достаточно. Сейчас он имеет право на небольшую слабость. Потом он возьмет себя в руки. Обязательно. И раз не остается ничего другого, он начнет все сначала. Но сейчас… Сейчас ему нужна небольшая передышка. И он открыл двери своему разочарованию и своей печали. Он плакал беззвучно, скорчившись в углу, уронив голову на руки, содрогаясь всем телом. Он выплескивал все, что пришлось держать в себе с того самого дня, когда матадор по имени Мигель растворился среди оливковых деревьев… дни, наполненные тяжелым трудом, короткие ночи, не приносящие отдыха, унижения и побои - и все ради призрачной надежды, которую у него вот так, походя, отняли. Он вынес гораздо больше, чем может вынести тринадцатилетний мальчик. И никто ему в этом не помогал. Никто не ободрил ни словом Даже когда он шел на быка, он был один. И вот она, награда за все… Все то же одиночество и новые испытания впереди. И это теперь, когда цель была так близка…
Рыдания снова и снова сотрясали мальчика. Но слезы не приносили облегчения. По сердцу словно водили тупым иззубренным ножом. Боль была настолько острой, что Рафи кусал разбитые губы, чтобы не закричать. Он захлебывался слезами и поскуливал, как щенок… Впрочем, он и чувствовал себя щенком. Маленьким избитым щенком…
Рафи плакал, пока не уснул. Хотя на сон это состояние было похоже мало. Черный мутный омут, который давал лишь тревожное забытье, но не отдых.
Проснулся он оттого, что кто-то распахнул дверь сарая и грузно подошел к нему. Рафи приоткрыл глаза. По-прежнему было темно. Он обернулся на звук шагов, но ничего не увидел. Он даже засомневался, не во сне ли он услышал эти звуки. Но сомневался он недолго. В следующее мгновение над ухом раздался голос дяди:
- Вставай, маленький паршивец! Хватит притворяться больным, на дворе уже полдень. Пора работать…
И на Рафи выплеснулся ушат ледяной воды. Еще плохо понимая, что случилось, но уже догадываясь, что произошло что-то страшное, что-то непоправимое, он провел рукой по мокрому лицу. Глаза его были открыты, но видели они лишь тьму. Непроницаемую, глухую черноту. И тогда Рафи закричал.
ГЛАВА 7
Пять лет тьмы… Они прошли для Рафи как один долгий, без сновидений сон. Он словно пребывал в нескончаемом оцепенении. Почти не разговаривал, никуда не выходил из своего сарайчика, ел мало, спал и того меньше. В основном он сидел на пороге, уставившись невидящими глазами в землю и обхватив себя руками. Если к нему обращались, отвечал односложно - да или нет. Иногда он делал какую-нибудь работу, не требующую зрения, - плел корзины, что-то чистил, что-то перебирал. Чаще всего результаты его трудов были весьма плачевными, но родственники, вдруг превратившиеся в милых заботливых людей, не корили его за это.
Дядя, когда понял, что натворил, признал свою вину и постарался сделать существование племянника более или менее сносным. Во всяком случае, оставил его в своем доме и кормил, не требуя ничего взамен. Мелкая работа, которую он давал Рафи, нужна была скорее самому юноше, чем дому. Дядя даже сам вырезал палочку из орешника, чтобы племянник мог ходить хотя бы по двору, но она обычно лежала без дела - Рафи целые дни проводил, сидя на пороге сарая.
Когда наступала зима, он неделями не покидал своей постели. Лежал, отвернувшись к стене, и поднимался лишь для того, чтобы проглотить скудный обед, - родня все-таки следовала правилу, что хорошо работает тот, кто хорошо ест. Впрочем, это мало занимало Рафи. Даже если бы его вообще не кормили, он не обратил бы на это внимания. Так и лежал бы, пока не умер от голода.
Весной, когда становилось теплее, его опять можно было видеть сидящим на пороге с раннего утра. Сначала это раздражало родню, но потом все привыкли, даже дядя, и уже не замечали слепого. Рафи был только рад этому. Будь его воля, он вообще ушел бы в горы, чтобы провести остаток дней в полном одиночестве. Останавливало его не то, что, будучи один, он просто не смог бы о себе позаботиться - он только обрадовался бы смерти, а то, что слепой не сможет найти дорогу в горы… Вот отвели бы его туда. Несколько раз он просил об этом, но его не хотели даже слушать. Самые заботливые и добрые сиделки - это те, по чьей вине человек угодил на больничную койку… Первое время к нему часто заходили гости. Те, на кого он работал и с кем успел завести почти приятельские отношения, и те, кто видел его бой на площади. Все шли к нему с утешением, а уходили с горечью в сердце. Постепенно визиты становились все короче и реже и, наконец, прекратились совсем. Чужое горе не самое лучшее зрелище. Сострадание - занятие тяжелое и неблагодарное… Да и что в нем? Ведь мы-то здоровы…
Но и здесь Рафи испытал лишь облегчение, когда к нему перестали приходить. Для него мучительны были эта бесполезные утешения и нелепые попытки развлечь. Самое тяжелое было - разговоры о корриде. Сам он не думал о бое быков. Запрещал себе думать. Но если кто-нибудь начинал вспоминать перипетии той далекой корриды, каждое слово вонзалось в сердце Рафи, как острый кинжал. Тогда тоска, с которой он почти смирился, наваливалась на него всей тяжестью, грозя раздавить, размолоть, стереть в порошок. После подобных разговоров он по нескольку дней не ел и не вставал с постели.
Лучше всего ему было одному. Либо ранним утром, когда все еще спали, либо поздним вечером, когда все заканчивали свои дела и на улицах становилось тихо и пусто. Это были самые замечательные часы. Рафи сидел, не думая ни о чем, вдыхая хрустальный воздух раннего утра или легкий вечерний туман, ложившийся на фруктовые сады. В эти часы он хоть ненадолго примирялся с действительностью. Когти отчаяния разжимались, тоска преставала сдавливать сердце, и оставались лишь горечь обманутой надежды и послевкусие поражения. Но в такие минуты он хотя бы чувствовал, что еще живет. Правда, спроси его зачем, он не смог бы ответить.
Изредка он вспоминал Мигеля. Этот человек, с которым судьба свела Рафи лишь на несколько дней, так и остался единственным другом для него. Порой Рафи принимался думать, как бы все сложилось, если бы матадор не ушел тогда. Или взял бы его с собой… Но быстро приходил к выводу, что, как ни крути, прошлого не вернешь. Никто не в силах изменить его. Так же как никто не в силах отобрать пройденный путь. Как бы то ни было, воспоминания о Мигеле были единственными приятными мыслями, посещавшими Рафи в эти годы. И он готов был отдать все оставшиеся ему годы жизни лишь за одну короткую встречу с бывшим матадором. Ему казалось, что Мигель смог бы найти нужные слова, которые если не успокоят, то хотя бы немного притупят эту сводящую с ума внутреннюю боль.
Думал Рафи и о бродячем фокуснике. УЖ не его ли, Рафи, будущее увидел он тогда, на площади, когда внезапно осекся, прощаясь? Странный был у него взгляд, и странными были слова о видениях. Но если он знал, что должно случиться с Рафи, почему не предупредил, не предостерег? Одни вопросы. И никого, кто помог бы найти ответ на них.
Так прошло пять лет. Рафи исполнилось восемнадцать. Разумеется, он давно простился с мечтой быть матадором. Как можно выходить на бой с быком, если ты ничего не видишь? Хорошая потеха для публики… Игра в жмурки с быком…
Одна мечта была похоронена, а другой не могло быть. Темнота окружала Рафи. Но точно такая же темнота была у него внутри. Иногда он и сам не понимал, жив он или уже умер и все это его посмертный сон…
* * *
Но каким бы всесокрушающим не было поражение, каким бы глубоким не было горе, молодость склонна смотреть вперед. Даже если там лишь темнота.
Весна недавно пришла в город, где жил Рафи. Ночи еще были холодными, но в ясные погожие дни солнце прогревало воздух, и Рафи, не видевшему голых деревьев и жухлой прошлогодней травы, было легко себе представить, что лето уже наступило.
В один из таких дней Рафи неожиданно сам для себя поднялся со своего обычного места и взял в руки палку. Ему вдруг захотелось сходить на реку. Просто так, без всякой причины. Он не был уверен, найдет ли дорогу, но желание посидеть на берегу, слушая успокаивающее монотонное ворчание реки, было настолько сильным, что он отбросил все опасения. В конце концов, попросит кого-нибудь довести, если заблудится совсем. Да и не изгладились в памяти те тропинки, по которым он не раз ходил, когда был еще мальчишкой.
Ощупывая перед собой дорогу тонкой палочкой, он двинулся в ту сторону, где, по его представлениям, был выход из сада.
- Куда ты собрался? - услышал он голос дяди. Оказывается, тот был где-то поблизости и увидел небывалое - племянник, просидевший сиднем без малого пять лет, вдруг мало того что встал по собственной воле, так еще и собирается куда-то идти!
- Я пойду на реку.
- Куда? - дядя не поверил своим ушам.
- На реку. - Терпеливо повторил Рафи, повернувшись на звук голоса
Дядя немного помолчал. Рафи чувствовал, что он напряженно о чем-то размышляет.
- Может, тебя отвести туда? - наконец проговорил дядя. - Хочешь, я попрошу Пабло, чтобы он…
- Нет. Я помню, как идти. Не волнуйся. В случае чего, спрошу у людей. Который сейчас час?
- Скоро полдень.
- Хорошо, значит, у меня много времени… - сказал Рафи. - Скажи, как мне выйти на дорогу?
- Пройди прямо шагов десять, открой калитку и поворачивай направо.
- Спасибо.
Дядя долго провожал взглядом неуверенно шагающего племянника. Когда тот скрылся за поворотом, он покачал головой, а потом быстро перекрестился.
Рафи шел сотни раз хоженной дорогой. Он даже удивился, насколько хорошо все помнит - вот через сорок пять шагов перекресток, на котором нужно повернуть налево, здесь дорога начинает идти под уклон, через двадцать шагов будет канава, через которую переброшен мостик, главное - не свалиться с него; теперь еще шагов сто по прямой, а потом повернуть направо, тут должен быть огромный камень, по очертаниям похожий на приготовившегося к атаке быка, да, вот он - Рафи постучал по нему палочкой, - теперь совсем недалеко, снова под горку; теперь нужно быть осторожнее, дорога переходит в узкую тропинку… да, так и есть, слева кусты, справа придорожная канава; теперь прямо, прямо, вот уже пахнет речной водой, река совсем рядом; да, вот она, прямо перед ним… Рафи ясно представил себе ее спокойное течение, блики на воде, отражение облаков на едва подернутой рябью поверхности, противоположный берег, заросший камышом.
Он отошел чуть в сторону, чтобы уйти с тропы, нащупал палочкой гладкий, нагретый солнцем валун, сел на него, пристроил палочку рядом и стал ждать. Чего он ждал? Он и сам не знал. Но ведь не просто так ему пришло в голову отправиться на реку? Так бывает. Человек в один момент вдруг, ни с того ни с сего, решает, что должен, обязательно должен оказаться именно в этом месте. И вроде нет никакой необходимости в том, чтобы выходить из дома и брести куда-то. Просто появляется непреодолимое желание быть там. Иррациональное, необъяснимое. И чаще всего ни к чему это не приводит. Человек сидит где-нибудь вдалеке от дома, сам не понимая, как здесь оказался и чего ждет. И смешной уже кажется та слабая, детская, тщательно загоняемая внутрь надежда на чудо. Но он ждет, ждет, пока не заканчивается день, и становится понятно, что ничего сегодня не произойдет. Где-то закралась ошибка…
Так же ждал неизвестного Рафи. Ему было хорошо здесь, на берегу реки. Солнце грело спину, прохладный воздух был чист и свеж, тишину нарушало лишь мягкое журчание воды. Приятно было сидеть так. Мысли текли неспешно, и не было в них ничего мрачного, только тихая светлая грусть. С таким чувством вспоминаешь когда-то любимого и давно ушедшего из твоей жизни человека.
Он даже не стал гнать мыслей о корриде, когда они незаметно подкрались, воспользовавшись моментом. Рафи встретил их добродушно, как напроказивших детей, которые пришли повиниться и попросить прощения за свои шалости. Он вспомнил до мельчайших подробностей свой единственный бой. Без спешки и суеты проиграл его в уме от начала до конца, чего ни разу не делал за эти пять лет. И понял, что все сделал тогда очень хорошо, не хуже, чем настоящий матадор. Жаль только, что это было всего один раз. Он бы так хотел вновь испытать это чувство, когда стоишь над поверженным быком и видишь восторг толпы… Но и это сожаление, которого он всегда боялся и из-за которого гнал мысли о бое быков, не полоснуло по сердцу отточенным лезвием, а мягко, почти нежно накрыло его.
Тогда он понял, что прощание с чем бы то ни было может быть добрым, если ты созрел для него. Но чтобы созреть, нужно не бояться боли… Кто знает, не убегай он от своего прошлого без оглядки, а посмотри ему в глаза, как лучшему другу, - может быть, и не длился бы его тяжелый сон пять долгих лет. Закончился бы он намного раньше…
Его размышления прервал девичий голос, сказавший:
- Здравствуй. Я не помешаю?
От неожиданности Рафи вздрогнул. Он не слышал шагов, хотя за пять лет слепоты его слух обострился. Он растерянно завертел головой по сторонам, будто надеялся что-то увидеть.
- Я напугала тебя? Извини, я не хотела…
- Нет, нет, ничего, - быстро перебил девушку Рафи и низко опустил голову. Ему не хотелось, чтобы кто-то видел его глаза.
- Ничего, если я посижу тут немного? Я обычно прихожу сюда каждый день, уже привыкла… Но никогда тебя здесь не видела.
- Я занял твое место? - спросил Рафи и попытался было встать, но почувствовал, как на плечо легла рука.
- Нет, здесь есть еще камни. Я тебе не помешаю? Ты о чем-то думал…
- Ничего, - Рафи невольно улыбнулся. - Додумаю в другой раз.
Рафи услышал шуршание платья и понял, что девушка присела рядом. Ему показалось, что он даже слышит ее дыхание.
Какое-то время они сидели молча. Рафи вообще был не очень болтливым, особенно после того, как потерял зрение. А уж с девушками вообще не разговаривал, как-то не довелось. Поэтому он сидел, словно прикусив язык, ощущая непонятное волнение. Все мысли куда-то исчезли.
- Тебя ведь зовут Рафи, так? - нарушила молчание девушка.
- Да, - удивленно ответил Рафи. - Откуда ты знаешь?
- Я видела тебя. Давно. Когда ты убил быка.
- Прошло пять лет.
- Ты не сильно изменился. Я тебя сразу узнала, когда увидела.
- Сразу? - недоверчиво переспросил Рафи.
- Ну, почти сразу, - девушка весело рассмеялась. - Я тогда очень волновалась за тебя.
- Почему?
- Не знаю… Ты был таким маленьким и храбрым, а бык большим и злым. Как тут было не волноваться? Мой отец тогда сказал, что из тебя получится очень хороший матадор. Выдающийся… Да, так он и сказал - выдающийся матадор.
Рафи опустил голову еще ниже. «Выдающийся матадор»… Никчемный слепец, неспособный даже позаботиться о себе, не говоря уже о… Он дернул щекой.
- Я сказала что-то не то? - тут же спросила девушка. Рафи забыл, что другие-то видят его.
- Да нет, все в порядке.
- Мне тогда было двенадцать лет, и я впервые увидела бой быков. Наверное, поэтому так все запомнилось. Было так страшно… Особенно, когда бык поднял на рога первого матадора.
- Да, Раулю не повезло, - сказал Рафи, а про себя подумал, что уж ему-то повезло еще меньше. Лучше умереть молодым на арене, чем дожить до глубокой старости бесполезным слепцом.
- Того матадора звали Рауль? - Да.
- А я не знала… Или забыла.
- Удивительно, что ты вообще помнишь тот бой. Пять лет - это очень долго. Да и разве девушки увлекаются корридой?
- С того дня я мечтаю выйти замуж за матадора, вот и все мое увлечение корридой, - снова рассмеялась девушка,
- Что ж, - глухо ответил Рафи, - могу только пожелать тебе удачи.
Ему вдруг стало неудобно сидеть на жестком камне. С реки подул холодный ветер. Юноша поежился. Пора было идти домой. Но он не хотел, чтобы девушка видела, как он будет нащупывать дорогу палочкой. Поэтому остался сидеть, как сидел.
- Глупости я говорю, да? - спросила девушка.
- Ну почему? У каждого своя мечта
- А у тебя какая?
- Нет у меня мечты, - сухо ответил Рафи.
- Ну и зря. У каждого человека должна быть мечта. Как же без нее-то?
Рафи промолчал. Что он мог ответить?
- Ты не согласен?
- Я не хочу говорить об этом.
- Почему?
- Так…
- Только потому, что ты не можешь видеть? - спросила девушка.
- Я же сказал, что не хочу говорить! - резко сказал, почти крикнул Рафи.
Он был зол. Зол на эту девушку, которая лезет к нему со своими дурацкими вопросами, зол на себя, что пришел сюда, а не остался сидеть там, где ему самое место, зол на свою слепоту, зол на дядю, поломавшего ему жизнь. Он был зол. Но ничего не мог сделать. Встать и, спотыкаясь, высоко задрав голову, поплестись, постукивая палочкой, на глазах у этой девушки он не мог. Он представил, как она с сочувствием смотрит на него, пока он, неуверенно нащупывая дорогу, поднимается вверх по склону, и понял, что не тронется с места, пока она не уйдет. Ни за что. Даже если от этого будет зависеть его жизнь.
- Ты рассердился? - поинтересовалась девушка.
- Нет.
- Ты обманываешь. Я не хочу, чтобы ты сердился на меня. Я знаю, что часто болтаю всякие глупости и иногда обижаю людей. Но это не со зла. Просто я говорю только то, что думаю. И не могу сдержаться. Знаешь, сколько мне за это доставалось?
Девушка говорила так просто и искренне, что Рафи, сам того не желая, улыбнулся.
- Я не сержусь на тебя. Вернее, не столько на тебя, сколько… Неважно. Но на тебя я больше не сержусь, - сказал он.
- Это хорошо. Но тебе вообще не стоит злиться на кого бы то ни было. Мой отец говорит, что злость - это оборотная сторона жалости к себе. А себя жалеют только совсем уж ничтожные люди.
- Какой у тебя умный отец, - в голосе Рафи прозвучало чуть больше сарказма, чем он хотел. Чтобы исправить ошибку, он тут же спросил:
- А кто он?
- Отец?
- Да, Чем он занимается?
Девушка снова коротко рассмеялась чистым звонким смехом.
- Ох, мужчины! - воскликнула она. - Главное не человек, а его дело. Если я скажу, что мой отец - простой пастух, ты даже не прислушаешься к его словам, А если скажу, что он бывший матадор, ты будешь заучивать их наизусть. Разве не так?
- Да, - немного подумав, сказал Рафи и улыбнулся. - Пожалуй, ты права.. Ладно, не говори, чем занимается твой отец. Повтори, что он сказал про злость?
- Злость - это оборотная сторона жалости к себе. А себя жалеют только люди малодушные, - повторила девушка. - Поэтому, как только начинаешь злиться на кого-то, задай себе вопрос, почему ты себя жалеешь.
- Так говорит твой отец?
- Нет, это я уже сама придумала… Что, для тебя было бы надежнее, если бы это были слова отца?
Рафи догадался, что она усмехнулась.
- Да нет, - чуть смутившись, сам не зная почему, ответил Рафи. - Просто я подумал, что…
- Что я до такого додуматься не могу?
- Да нет же!
- По-моему, ты опять злишься, - весело сказала девушка.
- Нет. Я давно ни с кем так долго не разговаривал… Видно, уже разучился… Не успеваю за тобой.
- Ничего страшного. Если ты не против, я приду сюда завтра. И мы еще поговорим. Обещаю, скоро ты будешь разговаривать лучше, чем раньше… И за всем успевать. Ну, ты не против?
- Чтобы встретиться с тобой завтра? - переспросил Рафи.
- Ну да. Хотя можешь не отвечать. Я так и так приду сюда Это ведь мое место. Я его нашла первая… Так что это я тебя приглашаю к себе в гости. Придешь?
- Я постараюсь… То есть приду. Конечно, приду…
- Расскажешь мне о корриде?
- Что я могу рассказать? Я ведь не матадор.
- Но ты убил быка.
- Это было всего один раз.
- Большинство мужчин не могут похвастаться и этим, - возразила девушка.
- Хорошо, - сдался Рафи. - Расскажу.
- Значит, договорились? Тогда до завтра? Встретимся здесь в это же время?
- Да, - сказал Рафи. - Послушай, ответь на один вопрос… Ты с самого начала знала, что я… Что я слепой?
- Это так важно? Ну хорошо… О твоей беде мне рассказал отец. И я видела, как ты шел к реке… Поняла, что ты - это ты… Вот и все. Только знаешь, я не умею никого жалеть. Поэтому извини, но мне бы не хотелось, чтобы ты напоминал о своей слепоте.
Рафи кивнул.
- До завтра? - спросила девушка, поднимаясь с нагретого камня.
- До завтра, - ответил Рафи.
Девушка ушла, а Рафи еще долго сидел на берегу реки. Домой идти не хотелось. Этот короткий сумбурный разговор выбил его из колеи. Он не знал, радоваться или огорчаться этому нечаянному знакомству.
С одной стороны, он настолько привык быть один в своем маленьком темном мирке, что было страшно даже подумать о том, как кто-то может заглянуть туда. Одиночество затягивает посильнее любого болота. Оно становится лучшим другом и советчиком… А стоит изменить ему и подпустить кого-то к себе близко, как произошло когда-то с Мигелем, оно рано или поздно отомстит с лихвой.
Но с другой стороны, эта странная девушка заставила его забыть на какое-то время о слепоте. На короткий миг тьма рассеялась, отступила. Он почувствовал себя человеком, а не слепым кротом… Впервые за пять лет.
Когда стало совсем холодно, Рафи встал и побрел к дому. Но мысли о девушке ни на секунду не покидали его. Из-за этого он два раза упал, споткнувшись обо что-то. Однако несмотря на то, что при падении он в кровь разбил колени, настроение оставалось приподнятым до конца дня.
Вечером он долго не мог уснуть. Он в сотый раз прокручивал в голове разговор с девушкой, вспоминая малейшие изменения ее тона, паузы и ударения. А главное - ее голос. Звонкий и в то же время необычайно мягкий и певучий. И смех… Наверное, она очень красива. Девушка с таким голосом не может быть дурнушкой.
Уже засыпая, Рафи вспомнил, что не узнал ее имени.
ГЛАВА 8
Они встретились на следующий день. А потом еще раз, и еще. Каждый день, когда солнце приближалось к высшей точке на небе, Рафи отправлялся на берег реки. Иногда он дожидался девушку, ерзая на своем камне от нетерпения, и каждый раз боялся, а вдруг она не придет. Иногда она приходила первая и весело окликала его, едва он показывался на тропинке, ведущей к берегу. Тогда он с трудом заставлял себя идти медленно и осторожно, а не пуститься бегом на этот голос, как ему хотелось…
Она ни разу не поднялась ему навстречу, чтобы помочь дойти до камня. Сидела и терпеливо ждала, пока он сам найдет дорогу. И вообще всячески избегала этой темы. Для нее он был нормальным, абсолютно здоровым юношей и к тому же очень симпатичным. Она сама ему так сказала однажды. И за это он был ей благодарен, хотя понимал, что ни эту палочку, ни пустые мертвые глаза, которые могут спокойно смотреть на солнце в ясный полдень, нельзя так просто сбросить со счетов.
Он узнал, что девушку зовут Мария. Простое имя, но оно показалось ему особенным и необычным. Может быть, потому, что она произносила его как-то странно - делая ударение и на первом и на втором слоге, а может быть, потому, что это имя принадлежало именно ей… Узнал, что ей совсем недавно исполнилось семнадцать и что родилась она на юге, а в этот город приехала с родителями пять лет назад, незадолго до того памятного для Рафи дня.
- Вот видишь, - говорила она, - одним из первых людей в этом городе я узнала тебя.
Но больше девушка о себе ничего не рассказывала. Рафи так и остался в неведении, кто ее отец, есть ли у нее мать, братья или сестры, чем занимается она сама, кроме того, что проводит целые дни рядом с ним. Не то чтобы она тщательно все это скрывала, и не то чтобы Рафи совсем не спрашивал ее. Просто разговор каждый раз поворачивался так, что эти вопросы как-то сами собой снимались.
Впрочем, это Рафи не сильно заботило. Какая разница, кто ее отец и есть ли у нее братья? Главное, что она рядом, рассказывает что-то интересное, смеется, наконец, просто сидит и молчит, может быть, глядя вдаль, а возможно, и не сводя глаз с него, Рафи. Этого юноше было вполне достаточно, чтобы быть если не счастливым, то, по крайней мере, довольным. Для полного счастья ему не хватало только глаз, чтобы видеть ее.
Несколько раз он просил Марию, чтобы она описала себя, но она только весело смеялась в ответ. В ее смехе Рафи не заметил смущения или кокетства. Ей просто было весело от того, что Рафи волновали такие мелочи. Наконец Рафи отказался от своих попыток и довольствовался тем, что рисовал ее образ в своем воображении. Правда, время от времени образ менялся. Это зависело от настроения Марии, от того, каким тоном она произнесла то или иное слово, от того, как попрощалась или как поздоровалась с ним. Она могла быть очень разной. То наивной простушкой, болтающей ни о чем и заразительно хохочущей по любому более или менее подходящему поводу. То вдруг становилась серьезной, и ее суждения отличались такой глубиной и оригинальностью, что Рафи чувствовал себя по сравнению с ней неразумным мальчишкой. А иногда Мария просто молчала и сидела так тихо, что юноша начинал сомневаться, здесь ли она еще… Она могла быть язвительной и ласковой, жесткой (даже жестокой) и невообразимо трогательной и нежной. Причем за этими переменами Рафи порой не поспевал.
Обычно они сидели на том же самом месте, где познакомились, - на самом берегу реки, где в беспорядке валялись большие валуны. Если становилось очень жарко, то они поднимались немного вверх по склону, туда, где небольшой лес подходил близко к воде. Там, в тени деревьев, было прохладно, и они садились прямо на устилавший землю густой мох.
* * *
- Скажи, ты счастлив? - спросила однажды девушка.
Только что они смеялись над какой-то забавной историей, которую рассказала Мария. И вдруг этот вопрос, заданный абсолютно серьезно. Рафи даже растерялся.
- Рядом с тобой - да, - ответил он полушутя.
- Ты уверен?
- Ну, почти счастлив.
- Чего же тебе не хватает, чтобы не было этого «почти»? - не отступала Мария.
- Ты сама знаешь…
- Глаз?
- Да, - Рафи помрачнел. Они редко касались в разговорах его беды. Но когда речь заходила об этом, он вспоминал о том, кто он есть на самом деле.
- И все?
- Еще корриды и твоего лица… Но если бы я мог видеть, все это у меня было бы… Так что можно сказать, что не хватает мне только глаз. А почему ты спрашиваешь?
- Так просто, - ответила девушка и бросила в воду камешек. Рафи услышал тихий всплеск. - Как-то давно отец рассказал мне историю про одного человека. Змеелова… Знаешь, есть такие люди, работа которых - ловить ядовитых змей. Опасное занятие. Требуется недюжинная смелость и ловкость. Чем-то похоже на бой быков.
Рафи недоверчиво хмыкнул.
- Не веришь? А ты попробуй поймать с помощью простой рогатины змею толщиной в твою руку, помня при этом, что укус такой змеи убьет тебя в считанные минуты… Мне даже подумать об этом страшно. Нет, быть змееловом так же опасно, как выходить против быков. Только ловить змей приходится чаще, чем убивать торо. Да и славы никакой они не ждут… Так вот про одного такого человека мне рассказал отец. Этого змеелова однажды попросили поймать белую королевскую кобру.
- Что это такое?
- Очень большая и очень ядовитая змея. У нее столько яда, что она легко может убить слона Обычно кобры темно-серые, почти черные… Белые встречаются редко. Проще найти безрогого быка, чем белую кобру. Но этому змеелову предложили большие деньги, и он согласился. Ему для счастья не хватало денег… Он устал бродить в одиночестве по пустыням и ловить змей. Ему хотелось построить свой дом, встретить любимую женщину и провести остаток жизни, возделывая сад и растя сыновей. И вот ему выпал шанс осуществить мечту. Для этого нужно было всего лишь выследить и поймать эту кобру.
Он простился с единственным другом и отправился в путь. Дорога привела его в маленькую деревню, где он, сам того не ожидая, встретил свою любовь. Змеелов мог бы остаться рядом с той девушкой, но долг гнал его вперед, и он ушел, сказав на прощание, что скоро вернется. Его путь лежал через горы. И там, в одной из пещер, он нашел невесть кем спрятанный клад. Много золота… Целое море золота. Он мог бы забрать это золото и вернуться к своей девушке. Но змеелов продолжил свои поиски белой кобры. И не смог найти ее. Когда закончился установленный заказчиком срок, а он даже не смог напасть на след этой кобры, змеелов ни с чем повернул назад. Впрочем, он не горевал. У него было целое состояние и любимая. Все, о чем он мечтал…
И что же? Когда он дошел до той пещеры, то обнаружил, что золото исчезло. Остались лишь пустые полуистлевшие мешки, в которых раньше лежали монеты. А девушка умерла. Покончила с собой, не сумев пережить разлуки. У него остался только друг. Но к нему змеелов не успел… И знаешь, чем закончилась эта история?
- Чем? - спросил Рафи.
- Змеелов все-таки нашел ту кобру. А найдя ее, понял, что быть счастливым, владея чем-либо, невозможно. Рано или поздно ты это все равно потеряешь. Счастье живет внутри каждого человека. Нужно только разглядеть его…
Они помолчали. Мария снова принялась кидать камешки в воду.
- Хорошая история, - наконец вежливо сказал Рафи. - Только какое отношение она имеет ко мне?
- Как это какое? Ты можешь быть счастлив и не видя этого мира.
- Ты думаешь? А ты знаешь, каково это - жить во тьме? - Рафи сжал кулаки. - Жить во тьме, зная, что ничего иного больше не будет никогда! Жить, похоронив все мечты!
- Не кричи, - спокойно сказала девушка. - Я тебя хорошо слышу.
Рафи даже не заметил, как перешел на крик. Он резко умолк, кусая губы. Не нужно было так срываться. Не нужно… Мужчина должен в любой ситуации сохранять хладнокровие. Крики и размахивание руками - это для женщин. Рафи сделал несколько глубоких вдохов.
- Извини, - сказал он, немного успокоившись. - Я не должен был кричать на тебя. Ты ведь ни в чем не виновата. Даже наоборот, благодаря тебе я иногда забываю о своей слепоте.
- Ты можешь забыть о ней совсем, - сказала Мария.
- Что ты такое говоришь? Как можно забыть о ней, если постоянно приходится двигаться на ощупь и догадываться о выражении твоего лица по тону? Если каждый миг… - Рафи махнул рукой.
- Хорошо. Ты мне сейчас не веришь… В чем-то ты прав. Я не знаю, что значит быть слепым. Но… Ладно, давай оставим это. Выполнишь мою просьбу? - вдруг весело спросила она.
- Какую просьбу? - Рафи все еще был хмур.
- Пообещай, что выполнишь.
- Как я могу обещать, если не знаю, о чем ты меня попросишь? - возразил Рафи.
- Ну неужели ты думаешь, что я могу попросить тебя о чем-то плохом? Просто пообещай, что сделаешь, и все…
- Ну, хорошо, - сдался Рафи.
- Сделаешь?
- Сделаю.
- Обещаешь?
- Обещаю.
- Покажи мне свою веронику.
- Что? - Рафи показалось, что он ослышался.
- Веронику. Нет, лучше несколько вероник и полуверонику. Так, как ты делал там, на арене.
- Зачем тебе это? Ты ведь знаешь, что я ничего не вижу… Ты хочешь посмеяться надо мной?
- Ты приходишь сюда каждый день. Сам. Без чьей-либо помощи. Неужели ты не сможешь показать мне несколько движений? И потом, не забудь, ты обещал мне. Или ты из тех людей, которые считают, что слово держать необязательно?
- У меня нет плаща, - сделал последнюю попытку Рафи.
- Возьми мой платок. Он не такой тяжелый, конечно, но вполне подойдет.
Она протянула юноше широкий платок, который лежал на ее плечах. Рафи взял его и поднялся с камня.
- Что вокруг меня?
- Прямо перед тобой сижу я, на жестком неудобном валуне. Слева от тебя река с холодной водой. Справа и сзади все чисто и ровно, шагов на десять. Места хватит.
Рафи кивнул и осторожно сделал несколько шагов назад. Потом выпрямился, сдвинул ноги и поднял перед собой платок, который теперь превратился в капоте. На несколько секунд юноша закрыл глаза, хотя ему это было и не нужно - он и так видел перед собой лишь темноту. Но постепенно перед его внутренним взором, которого у него не могли отнять, он увидел ярко-желтый в лучах палящего солнца песок арены и черного как смоль быка на нем. Картина была настолько четкой и яркой, что сердце Рафи вдруг сделало кувырок в груди, а потом забилось часто-часто.
Он уже не думал, что исполняет каприз девушки. Он вообще забыл о том, что она сидит напротив и смотрит на него. Сейчас за каждым его движением внимательно следил бык. Большой, с лоснящейся шерстью и длинными рогами, острыми, как иглы дикобраза. Шум реки превратился в гул возбужденной толпы.
Рафи топнул ногой и громко позвал; «Торо!». Бык охотно ринулся вперед, и юноша обвел его вокруг себя нескончаемо длинной и плавной вероникой.
- Оле! - услышал он голос девушки.
Рафи опять встал лицом к быку и поманил его плащом. Дробный топот - и тяжелое жаркое дыхание проносится мимо. Близко, очень близко.
- Оле!
И еще раз. Повернуться, поманить… Вот, сейчас кинется… O-о-oyx!… Плащ скользит по влажной морде быка, напоминая о том, как Святая Вероника вытерла своим покрывалом лицо страдающего Христа
- Черт, он чуть не задел тебя!
Да, бык прошел близко, коснулся рогом бедра… И теперь стоит всего в трех шагах, опустив голову. Его уже не надо звать, он сам бросается на плащ и опять бодает лишь пустоту. Теперь закончить полувероникой…
- Оле!
Рафи остановился. Ему так не хотелось возвращаться в реальный мир… Бык по-прежнему смотрел на него, ожидая продолжения схватки.
В его маленьких глазках читалось разочарование. Он не мог уйти с арены так просто, не пролив своей или чужой крови, не испытав до конца восторга поединка, не исполнив вместе с человеком танец жизни и смерти…
- Ты был великолепен. И бык был очень хорош, - проговорила Мария, и ее голос окончательно вернул Рафи на берег реки.
- Где камень?
- Пять шагов вперед… Ничего красивее я не видела. Правда, - серьезно сказала она.
Рафи опустился на валун и протянул в темноту платок. Он не хотел ни о чем говорить. То, что он пережил несколько мгновений назад, все еще было с ним. И он хотел удержать это как можно дольше.
Девушка, словно прочитав его мысли, тоже молчала.
Так, в полной тишине, они просидели до сумерек. Похолодало, Пора было возвращаться по домам.
Рафи тряхнул головой, сбрасывая оцепенение.
- Спасибо тебе, - тихо сказал он.
- Скажи спасибо самому себе, - ответила Мария. - Ты вел себя как матадор.
- Ты о чем?
- О том, - сказала, встав с камня, девушка, - что сегодня ты смог преодолеть себя…
И она, не прощаясь, начала подниматься вверх по тропинке.
ГЛАВА 9
После этого дня в Рафи что-то изменилось. Как если бы смертельно больному человеку вдруг сказали, что есть шанс - пускай один из тысячи, пускай совсем призрачный, но все же шанс - выжить. Конечно, это была не надежда на исцеление, нет. Кто смог бы вернуть ему зрение? Разве только волшебник. Но это была слабая, едва нарождающаяся вера в то, что когда-нибудь он, возможно, сможет жить в ладу с самим собой и миром. Что, может быть, еще не все потеряно, и взамен утраченных надежд и умерших мечтаний он сможет выпестовать новые.
Если раньше он находил какое-то утешение лишь в разговорах с Марией, то теперь у него появилась еще одна отдушина. Каждый вечер, когда всходила луна, Рафи выходил из своего сарая во двор, держа в руке ту самую мулету, которую так и не смог вернуть артистам.
И каждый вечер в серебристом свете луны разыгрывалась странная коррида. Все было как пять лет назад, когда Рафи был еще мальчиком и уходил в оливковую рощу, чтобы
«убить» очередного быка. Он пришел к тому, с чего начинал, - к вымышленному миру, в котором он был великим матадором. Только теперь он действительно знал, что испытываешь, когда видишь прямо перед собой опущенные для удара рога, знал, как шумит возбужденная толпа, знал то сопротивление, которое встречает клинок, входящий в плоть… И теперь его фантазии были похожи на правду больше, чем пять лет назад.
Каждый вечер он исполнял причудливый танец и ощущал себя по-настоящему свободным. Свободным от того тяжкого бремени, которое наложила на него слепота. Теперь коррида не была его мечтой. Она была его жизнью. Пусть даже вымышленной… Но уж лучше жить в мире грез, чем не жить вообще.
Но даже этот вымышленный мир не мог заставить Рафи забыть о девушке по имени Мария. Они по-прежнему проводили вместе каждый день. Правда, теперь они не только сидели на берегу реки, но иногда отправлялись немного побродить по лежавшей неподалеку роще.
Это тоже была ее идея. Однажды она просто сказала Рафи, что устала сидеть на одном месте и хочет пройтись, чтобы размять ноги. Рафи услышал, что она действительно встала и медленно пошла куда-то. Несколько секунд он сидел в растерянности, не зная, что делать. Просить ее вернуться? Этого ему не позволяла гордость. Но идти за ней? По незнакомой дороге? Да и по дороге ли вообще? Об этом страшно было даже подумать. До сих пор он ходил только по одному маршруту, который знал и помнил до мельчайших деталей… Столько-то шагов туда, столько-то сюда. И то иногда ухитрялся растянуться на ровном месте. А тут полная неизвестность… Но шаги Марии постепенно удалялись, и Рафи, решив будь что будет, вскочил и пошел за ней. И сумел догнать ее, споткнувшись всего пару раз, и пошел рядом, постукивая палочкой.
Так они и гуляли. Мария выбирала дорогу поровнее и шла чуть впереди, предупреждая юношу о поворотах и препятствиях. А он шел на звук ее шагов и голоса, пока еще неуверенно и медленно, но все же шел. Иногда она брала его под руку. Но это было не желание помочь. Она держала его под руку так, как держит девушка молодого человека, а не как поводырь слепца, И Рафи было приятно это прикосновение, лишенное всякой заботы и сострадания.
Часто девушка просила его показать свое искусство тореро. И повторялось то, что было тогда на берегу. Рафи брал в руки ее платок и шаг за шагом разыгрывал небольшой фрагмент боя. Чаще всего, фаену. И всякий раз, когда он наносил завершающий удар воображаемому быку, девушка восторженно кричала: «Оле!» - и хлопала в ладоши, словно и впрямь видела перед собой быка со шпагой, ушедшей в загривок по самую рукоять.
Как-то после очередной «корриды», когда слегка раскрасневшийся Рафи сел рядом, переводя дух, она спросила:
- А кто тебя всему этому научил?
- Что-то запомнил, когда увидел первый бой быков. Что-то додумал сам… Но главному научил меня Мигель.
- Кто?
- Мигель, бывший матадор, который как-то забрел в наш город. Разве я тебе не рассказывал о нем?
- Нет.
И Рафи рассказал ей о Мигеле. О том, как они встретились тем далеким летним днем на поляне в оливковой роще. О том, как бывший матадор показывал ему правильные движения и заставлял работать до седьмого пота, пока они не начинали получаться у Рафи безукоризненно. О том, как Мигель говорил про настоящий, подлинный бой быков. Бой, который является не средством заработать славу или деньги, а Путем, началом начал, высшим смыслом всей жизни.
- И где же теперь этот Мигель? - спросила Мария, когда Рафи закончил свой рассказ.
- Ушел. Он пробыл здесь совсем недолго. Несколько дней. А потом ушел. Куда? Не знаю. Он и сам не знал.
- А почему ты не пошел с ним?
- Я хотел. Очень хотел. Долго просил его, чтобы он взял меня с собой. Но он не согласился.
- Почему?
- Я долго думал об этом… Понимаешь, тогда я не знал разницы между игрой в корриду и настоящей страстью. А когда понял, было уже поздно.
- Ты жалеешь? - тихо спросила Мария.
- Да.
- Ты хотел бы снова встретиться с ним?
- Да. Хотя даже не знаю, зачем.. Тогда я хотел стать его учеником. А что сейчас? Не знаю… Но мне кажется, что эта встреча могла бы что-то изменить. В моей жизни, во мне самом… Но что толку об этом говорить? Я даже не представляю, где он может быть сейчас. Да и вспомнит ли он того мальчишку с рубашкой в руках, делающего веронику? Знаешь, какими были его первые слова? Он сказал: «Попробуй поставить ногу чуть дальше. Всего на полступни. И посмотри, что из этого получится»… И вот, что получилось, - горько закончил Рафи.
- Если бы он видел тебя тогда, на площади, он бы тобой гордился, - тихо сказала Мария. - Но еще больше он гордился бы тобой, если бы увидел, как ты делал пасе несколько минут назад.
- Ты думаешь?
- Я уверена. Мой отец знает толк в бое. И он не раз говорил, что главное для матадора не умение двигаться красиво, и даже не храбрость, хотя храбрости должно быть очень много… Главное - способность встать после того, как в тебя вошел рог, и закончить бой. Он говорит, что тот, в ком есть эта решимость, и есть настоящий матадор. Даже если он не убил ни одного быка.
- Твой отец тореро? Был им? - спросил Рафи.
- Покажи мне еще раз свою веронику, - вместо ответа сказала девушка.
Рафи, не говоря ни слова, взял платок, встал, выпрямился, сдвинув ноги, опустил платок вниз и медленно размеренно провел им по воздуху, следуя головой за движением руки. Когда он немного наклонялся, ведя мулетой быка, он был похож на молодое дерево, сгибающееся под напором ветра Потом повернулся, чуть выставил вперед ногу, сделал второй взмах, такой же тягучий и плавный, затем шагнул вперед, чтобы воображаемый бык отступил немного, и сделал третий взмах - такой же безукоризненный и ритмичный. Потом собрал платок, прижал его к правому боку и сделал полуверонику, уворачиваясь от рогов. Каждое его движение было безупречным и долгим, невыносимо долгим, если представить, что под мулетой проходит настоящий бык.
- Вот, - сказал он, снова садясь рядом с девушкой. - Почему ты не хлопаешь?
Мария ничего не ответила, но Рафи почувствовал ее прохладную ладонь на своей щеке. У него перехватило дыхание. Она была совсем рядом. Он чувствовал ее запах, чувствовал ее дыхание на своем лице, чувствовал, как подрагивают кончики ее пальцев… Ему даже показалось, что он слышит, как стучит ее сердце. А потом ее губы коснулись его губ, и время для Рафи остановилось.
На следующий день они встретились как обычно. Но девушка была почему-то молчалива, и поддерживать разговор пришлось Рафи. Впрочем, давалось ему это легко. После вчерашнего поцелуя он ощутил то же самое, что чувствовал, стоя над убитым быком - он был готов дотянуться до ночного неба и собрать в горсть звезды.
Вчера он полночи просидел на пороге своего сарая, снова и снова переживая тот миг, когда их губы встретились. Он ни о чем не думал, не строил планов, ни о чем не жалел и ничего не желал. Просто вспоминал вкус ее губ. Что бы ни готовило ему будущее, отнять у него это мгновение будет не так-то просто. Он вдруг предельно ясно понял: единственное, что останется с ним до самой смерти, - это такие вот моменты, пережив которые один раз, забыть уже невозможно. Они плотно впечатаны в память и принадлежат только ему. Где бы он ни был и кем бы он ни был. Его первая победа в бою, поцелуй Марии… Они всегда будут с ним, всегда будут верны ему… Стоит лишь позвать их, и они придут. Придут охотно, не мешкая. И приведут с собой пусть короткое, но пронзительное, невыносимо яркое, как отблеск солнца на занесенном для удара клинке, ощущение счастья.
Ему стало жаль тех людей, которые, подобно змеелову, о котором рассказывала Мария, тратят жизнь на то, чтобы приобрести то, что можно потерять в любую секунду. Слава, деньги, даже любовь к женщине… Нет ничего более призрачного. В погоне за этими иллюзиями они не замечают главного - таких вот крошечных моментов абсолютного счастья.
В эту ночь Рафи поклялся себе, что не повторит ошибки того змеелова. У него был убитый бык и поцелуй девушки, которую (сейчас Рафи в этом нисколько не сомневался) он любил. Не так уж и много для восемнадцати лет. Но и не так уж мало, если по-настоящему дорожить этим.
Сейчас, когда наступил новый день и Мария сидела рядом и молчала о чем-то своем, вчерашний день казался Рафи замечательным сном Но он знал - стоит только совсем чуть-чуть приоткрыть дверь воспоминаниям, и они ворвутся широким мощным, сметающим все на своем пути потоком, захлестнут, накроют с головой, и в мире не останется ничего, кроме этого поцелуя. От осознания этого на душе становилось хорошо и спокойно.
- Почему ты сегодня все время молчишь? - спросил Рафи. - Я не обидел тебя вчера?
- Разве можно обидеть поцелуем?
- Не знаю… Наверное, когда тебя целует человек, который тебе противен.
- Но ведь ты мне не противен.
- Надеюсь, что нет, - рассмеялся Рафи. - Но все-таки… Я слепой, а ты молодая красивая девушка..
- Откуда ты знаешь, как я выгляжу? А может, я кривая на один глаз и у меня бородавка на носу? - серьезным тоном спросила Мария.
- Для меня ты все равно красавица. Это, пожалуй, один из плюсов слепоты - приходится волей-неволей смотреть в глубь вещей. То есть не смотреть, а видеть… Вот ведь странно - никогда не думал, что между этими вещами такая разница.
- Видеть что?
- Все. Людей, вещи, события… - задумчиво сказал Рафи. Сказал и удивился сказанному. Он никак не ожидал от себя подобных рассуждений. Словно эти слова произнес кто-то другой, гораздо более умный и умудренный опытом.
- Наверное, ты прав, - в тон ему ответила Мария. - Здоровье всегда поверхностно, а вот болезнь заставляет задавать непростые вопросы.
Она на секунду замолчала, а потом заговорила деловито и чуть холодно.
- Мне придется уехать на какое-то время. Так что завтра можешь не приходить сюда. Меня не будет.
Рафи потерял дар речи. Вот уж такого поворота он совсем не ожидал. Он лихорадочно соображал, что сказать, но на ум приходила всякая чепуха.
- Как это? - выговорил он наконец.
- Что как? Просто мне нужно уехать,.. И все. По ее тону Рафи понял, что разговор ей неприятен. Но не получить никакого объяснения он тоже не мог. Так уж устроен человек - увидев то, что ему понравилось, он начинает считать это своим.
- Но куда? Почему?
- Давай, я расскажу тебе обо всем, когда вернусь, хорошо? Хотя надеюсь, что ничего объяснять не придется, ты и сам все поймешь, - девушка старалась говорить как можно мягче.
- Что я должен понять?
- Всему свое время.
- Но ты вернешься?
- Конечно.
- Обещаешь?
- Перестань…
- Обещаешь?
- Да.
- Когда ты приедешь?
- Скоро.
- Почему ты не можешь сказать?
- Потому что сама не знаю.
Рафи замолк. Что он мог еще спросить? Он уже давно понял - если Мария не хочет о чем-то разговаривать, от нее ничего не добьешься. Все, что ему оставалось, - смириться и ждать.
ГЛАВА 10
Когда человек уходит на день, нужно прощаться с ним так, словно он уходит навсегда.
Для Рафи потянулись долгие дни ожидания. Очень часто чтобы познать истинную цену того, чем владеешь, нужно этого лишиться. Через потери человек приходит к пониманию того, что было ему дорого по-настоящему. Каждая потеря - дверь, которую открываешь к самому себе.
То же случилось и с Рафи. То, что девушка ему дорога, он знал. Но только лишившись ее - пусть на время (а кто знает, на время ли?), - он понял, как она много значит в его теперешней жизни. Как воздух, ценность и необходимость которого очевидна, но как-то не слишком заметна, когда дышишь свободно. Но стоит кому-то хоть на минуту отнять возможность дышать…
Рафи чувствовал, что задыхается, словно кто-то сдавил его горло стальной рукой, перекрыв кислороду путь в разрывающиеся легкие. Каждый день он приходил на берег реки, садился на камень и сидел неподвижно, пока солнце не начинало клониться к закату. Он не мог думать ни о чем, кроме Марии. Даже о бое быков он почти не вспоминал. Лишь изредка, да и то только если это было так или иначе связано с девушкой.
Придя домой вечером, он закрывался в своем сарае и не выходил оттуда до самого утра. Аккуратно свернутая мулета лежала в углу, он так и не прикоснулся к ней. Для пасе нужна сосредоточенность, которая граничит с отрешенностью. А вот как раз отрешиться от своего ожидания Рафи не мог. Оно терзало его, вытягивая все жилы, иссушая, как иссушает яростное пустынное солнце все живое, что не успело спрятаться от беспощадных лучей.
Он сам не ожидал, что ему будет так тяжело. Вроде к этому не было особых причин. Мария сказала, что скоро вернется, - чего нервничать? Но голос рассудка всегда слаб, когда начинает говорить сердце. И Рафи никак не мог совладать с тоской и тягостным волнением, которые его захлестнули, едва Мария оставила его одного на берегу реки.
И с каждым днем волнение усиливалось, а тоска постепенно обернулась тягучей, ноющей болью, не оставляющей ни на минуту. Сначала Рафи пытался как-то бороться с этим, но скоро махнул на все рукой. В конце концов, с болью разлуки можно бороться по-разному. Можно идти на нее прямо в лоб, как матадор идет на быка, а можно просто принять ее, отдаться целиком во власть этого чувства и ждать, пока оно не уничтожит само себя. Рафи выбрал второй путь. Он просто сидел на своем камне, чутко прислушиваясь, - не раздадутся ли ее легкие шаги, которые он узнал бы из тысячи, не окликнет ли она его… Но слышал он лишь шум бегущей реки, шорох ветра в кронах деревьев, пение птиц, отголоски скрытого за холмом городка да собственное дыхание.
Так прошло пять дней. Девушка не приходила. И теперь у Рафи появился новый враг, который разъедает душу сильнее, чем тоска. Этим врагом было сомнение. Юноша вдруг задумался, а собиралась ли Мария вообще вернуться. Может, это было своего рода вежливое прощание? Нежелание причинять боль? В самом деле, зачем он нужен ей? Слепой, с погруженным во тьму настоящим и с таким же беспросветным будущим… Матадор-неудачник Даже не матадор, а так, человек, один раз по чистой случайности убивший быка. Вот и все. Как он мог думать, что девушка, молодая и… да-да, красивая, захочет связать с ним свою жизнь? Конечно, она общалась с ним из жалости. В силу своей доброты она не смогла пройти мимо человека, которому так нужна была помощь. И ведь она помогла. Именно благодаря ей Рафи начал мириться с тьмой. Наверное, она решила, что сделала все, что могла. И ушла… Ушла…
Если бы Рафи мог видеть, он не раздумывая отправился бы на ее поиски. Не стал бы ждать, сидя на своем камне, как привязанный, и кусая от бессилия губы. И пускай его сомнения оказались бы смешны или, наоборот, справедливы, пускай она рассердилась бы, прогнала бы прочь, сказала то, чего, возможно, не хотела говорить, когда прощалась, - пусть было бы все это, но только не убивающее ожидание.
На исходе седьмого дня Рафи почувствовал, что больше не в силах выносить эту пытку. Когда минул десятый день, он вспомнил, что Мария сказала во время их первой встречи: она мечтала выйти замуж за матадора. К концу второй недели Рафи был убежден, что с ней случилось нечто страшное. Он почти перестал есть и спать. Едва горизонт на востоке серел, он брал свою палку и отправлялся на реку. Возвращался же лишь когда начинал замерзать и падать от усталости со своего камня. Так прошел месяц. Надежда и связанное с ней напряжение ожидания подошли к своей наивысшей точке и, следуя законам этого мира, начали угасать. Рафи по-прежнему приходил каждый день на берег. Но это уже не было то нетерпеливое острое ожидание, какое было в самом начале. Если раньше его слух был обострен до предела, чтобы еще издалека услышать ее шаги, то теперь Рафи был глух ко всему. Он сидел, погруженный в свою тьму, в свои тягостные раздумья, и окружающего мира для него не существовало. Он был один на один со своей потерей…
* * *
Так заведено в мире - только опустившись на самое дно бездны отчаяния, можно найти силы для новой надежды. Только познав бессилие, откроешь для себя новый источник силы. Только потеряв все, обретешь свободу для новых потерь. Потерпев сокрушительное поражение, взрастишь волю к новым победам. Так заведено в мире.
И в один из осенних дней, когда западный ветер срывал с деревьев первые листья и прозрачно-голубая вода в реке словно налилась свинцом, Рафи, неподвижно сидевший на своем камне вдруг дернулся всем телом, как будто очнувшись от кошмарного сна. Его крошечный темный мирок в одночасье рухнул. Просто так, без видимой причины… Навалились звуки, о существовании которых Рафи уже успел забыть. Журчание реки, шум деревьев, звон далекой кузницы, запах сырых листьев, воды, тины и дыма, сырой пронизывающий ветер, пробирающий до самых костей… Все это навалилось на Рафи в один миг, одним тяжелым внезапным ударом, который легко, будто играючи, разметал тонкую стену, отделяющую юношу от всего мира.
Рафи встал, опираясь на свою палку. Сердце колотилось быстро-быстро, как будто он только что взобрался бегом на высокий холм. Решение пришло само собой, словно извне - он должен найти Марию. Как, для чего, где - это все неважно. Нужно просто идти. Идти, не раздумывая о тех сложностях и опасностях, которые могут подстерегать на дороге слепца Кинуться в этот омут с головой, как он сделал тогда, на площади, выйдя на арену против быка. Тогда он нашел в себе силы не рассуждать, а действовать. Действовать безоглядно, бесстрашно, не заботясь об исходе. Так же нужно поступить и теперь.
Рафи не стал тратить время на составление какого-нибудь плана, на сбор вещей и прощание с родственниками. Он просто встал и пошел по той дороге, которая вела в город, рассчитывая встретить по пути кого-нибудь, кто укажет, где дом Марии. А уж там будет видно, что нужно делать дальше. Ему было страшно. Почти так же страшно, как тогда, перед быком.
Он шел на звуки города, постукивая впереди палочкой и стараясь держаться ближе к краю дороги. Пока его путь лежал по проселку, он мог рассчитывать только на себя. Но память и чутье его не подвели. Вскоре он оказался на окраине городка, в начале главной улицы. Пять лет он не появлялся здесь. Пять лет он слышал лишь голоса своих родственников и голос девушки. Он уже почти поверил, что во всем мире не осталось других людей. И вот он на главной улице города. Один, слепой, не знающий дороги, почти беспомощный…
Рафи прижался к стене какого-то дома, не в силах двигаться дальше. Он слышал чужие незнакомые голоса, крики детей, лай собак, скрип повозок, стук лошадиных копыт и шаги, шаги, шаги… Целое море звуков накрыло его с головой, и он барахтался в нем, как неопытный пловец в грозных волнах прибоя. Нет, это не был страх, это была полнейшая растерянность, почти паника. Она почти парализовала Рафи. Он стоял, подняв руки перед грудью, словно защищался от того мира, который был за пределами его тьмы. На лбу выступил пот, сердце колотилось у самого горла, ноги были будто из ваты. Как же он был самонадеян, когда решил оправиться на поиски Марии! А ведь это всего лишь окраина родного города, который он знал вдоль и поперек, который успел изучить, будучи мальчишкой, до каждой ямы на дорогах, до каждого закоулка. Что же будет, когда он пойдет дальше, если это понадобится? Как он выживет в чистом поле, в лесу, в незнакомом большом городе?
Рафи судорожно сглотнул и крепче сжал свою палку-посох. Ладно, решил он, что будет, то будет. Рано загадывать. Для начала нужно заставить себя отлепиться от шершавой стены, остро пахнущей новой штукатуркой, и пойти дальше, к центру, а оттуда - к южной окраине. Именно там, по скупым рассказам Марии, был ее дом. Ему предстоит пройти через весь город.
Он сделал несколько шагов вдоль дома, касаясь одной рукой стены. Это оказалось не так сложно - куда труднее было заставить себя сделать первый шаг. Но теперь дело пошло легче. Рафи осторожно продвигался вперед, нащупывая палочкой дорогу и держась вплотную к домам. Он слышал, чувствовал проходящих мимо людей, которые предупредительно сторонились, пропуская слепого юношу.
Так он прошел несколько кварталов. Поначалу было сложно пересекать поперечные улочки, когда спасительная стена вдруг исчезала и рука встречала лишь пустоту. Но чувство направления Рафи не подводило, и вскоре он перестал замирать в нерешительности на перекрестках.
Он шел, подчиняясь своему чутью, которое неимоверно обострилось за годы. Очень скоро он заметил, что чувствует встречного прохожего уже за несколько шагов и вполне успевает податься в сторону. Как у него это получалось, он не знал. Да, впрочем, он и не задумывался над этим. Вряд ли было бы много толку, если бы он разложил это шестое чувство на вполне объяснимые составляющие - запах приближающегося человека, звук его шагов, выхваченный чутким ухом среди десятков и сотен других звуков, едва ощутимое колебание воздуха, которое улавливает кожа, но которое мозг не в состоянии осознать… Над всем этим Рафи не задумывался. Он просто шел. Шел туда, где жила девушка по имени Мария. Шел среди людей впервые за пять лет. Шел, преодолевая каждым новым шагом свою слабость и неуверенность. Шел без всякой надежды, но с твердой уверенностью в том, что не идти туда он не может.
Он не сразу понял, что зовут его. Пока он не услышал совсем рядом учащенное дыхание и кто-то не положил руку на его плечо.
- Рафи! Это ты?
Рафи растерянно повертел головой, будто пытался увидеть того, чей голос слышал совсем рядом.
- Это я, Винсенте… Еле тебя узнал. Ты здорово изменился… Сколько мы не виделись? Четыре года… Да, почти четыре года
Рафи наконец понял, кто с ним говорит. Винсенте был одним из подмастерьев сапожника, у которого в свое время Рафи подрабатывал. Так получилось, что с ним Рафи сошелся ближе, чем с другими сверстниками. Они не стали друзьями, но все же время от времени много разговаривали о быках и матадорах. Винсенте тоже любил бой быков, но любил его как зритель. Быть тореро он не хотел. Его мечта была попроще, но и понадежнее - стать правой рукой сапожника, жениться на его дочке и унаследовать мастерскую. Тем не менее, к стремлению Рафи он относился с пониманием - кто знает, не будь у него таких заманчивых перспектив, может, он тоже выбрал бы совсем другую дорогу.
Винсенте дольше всех навешал Рафи, когда тот ослеп. И если бы Рафи вел себя тогда хоть чуточку иначе, он продолжал бы заходить к нему и по сей день. Впрочем, Винсенте даже не думал обижаться на того, только что потерявшего зрение мальчика. Он не раз задавал себе вопрос, а как бы он вел себя на его месте. Быть может, еще хуже. Так чего обижаться?
- Как ты? Что здесь делаешь? - спросил Винсенте.
Рафи услышал в его голосе искреннюю радость.
- Я тоже рад тебя… Встретить тебя, - ответил он. - Как ты? Женился на дочке сапожника? Как ее звали?..
- Да ну ее, - рассмеялся Винсенте. - Мастерская и так перешла мне. Зачем было жениться? Я нашел другую девушку, красивее и покладистее… Ну а как ты-то?
- Я в порядке, как видишь… Не умер.
- Ты всегда был молодцом. Я до сих пор помню, как ты убил того быка. Аж мурашки по коже. Вот это было дело! Вроде и пять лет прошло, но каждая твоя вероника так перед глазами и стоит. Да, натерпелся я тогда страху…
- Я тоже, - серьезно сказал Рафи, и они оба расхохотались.
От этого смеха Рафи почувствовал себя как-то спокойнее и увереннее. Поначалу разговаривать со старым приятелем ему было тяжело. Трудно говорить на равных с тем, кто, в отличие от тебя, не спотыкается на каждом шагу и может сам зарабатывать себе на хлеб, а не жить на попечении у родственников. Но этот смех все расставил по своим местам, сделал их равными. И теперь Рафи мог честно рассказать о том, что привело его в город.
- Мария? - задумчиво переспросил Винсенте, когда Рафи закончил свой рассказ о девушке.
- Да, Она говорила, что живет где-то на южной окраине. Ты ничего не слышал о ней?
- Эх, Рафи, только я знаю пять Марий… А сколько их на самом деле в городе? Ну, хорошо. Давай зайдем на минутку ко мне в мастерскую, а потом я помогу тебе найти эту девушку.
- Да нет, не стоит… - начал было Рафии. Но Винсенте и слушать не захотел его возражений.
- Мне это совершенно не трудно, - сказал он. - Ну и потом, я умею уважать чужое мужество, хотя своего хватает только на то, чтобы тачать сапоги. И помочь тебе хочу в знак этого уважения. Так что уж будь добр, разреши мне оказать тебе эту услугу.
Рафи не оставалось ничего другого, как согласиться. Винсенте взял его за локоть, и они пошли в сапожную мастерскую.
Там они пробыли не несколько минут, как обещал Винсенте, а несколько часов. Хозяину нужно было уладить кучу дел. Но Рафи это вынужденное бездействие не тяготило. Наоборот, было приятно снова вдохнуть запах выделанной кожи, услышать знакомое постукивание молотка по латаемой подошве, почувствовать вокруг себя деловитую суету, от которой он успел полностью отвыкнуть. Он вернулся туда, где совсем мальчишкой был почти счастлив, выполняя всякую черную работу. Тогда он знал, что каждый забитый в подметку гвоздь приближает его к заветной цели. Молодая жена Винсенте принесла ему подогретого вина и сказала несколько добрых слов, отчего Рафи почувствовал себя так, словно наконец-то вернулся домой. Так что когда хозяин мастерской подошел и сказал, что пора идти, Рафи с некоторым сожалением поднялся со своего места.
День начал клониться к вечеру, когда они оказались на южной окраине городка.
- И что теперь? - спросил Винсенте.
- Есть поблизости кто-нибудь, у кого можно было бы спросить?
- Есть-то есть, только поймут ли они, о какой Марии идет речь?
- Я уверен, что поймут, - сказал Рафи. Он был уверен, что такую девушку не знать невозможно. Стоит спросить, где она живет, как каждый покажет туда дорогу.
Но вопреки его убеждению им пришлось задать этот вопрос раз десять, прежде чем они услышали более или менее вразумительный ответ. Уже начало темнеть, когда они наконец остановились перед домом, в котором, по словам одного из прохожих, жила Мария со своим отцом.
- Света в окнах нет, - устало сказал Винсенте.
- А у соседей? - спросил Рафи. Он почувствовал и разочарование, и облегчение одновременно.
С одной стороны, он втайне надеялся, что застанет Марию дома, и тогда ему не придется покидать город. С другой стороны, это означало бы, что она по тем или иным причинам не желает с ним больше общаться.
- У соседей есть. Хочешь поговорить с ними? По тону приятеля Рафи понял, что тому все смертельно надоело. У него дома молодая жена и ребенок, ему нужно заниматься ими и своей мастерской, а не водить слепого по всему городу.
Естественно, Винсенте, как человек вежливый и расположенный к Рафи, всего этого вслух никогда не скажет. Но слепой слышит гораздо лучше, чем зрячий. И Рафи все прекрасно понял по интонациям, которые промелькнули в речи Винсенте.
- Да, - кивнул Рафи. - Я обязательно должен с ними поговорить. Но хочу это сделать один, понимаешь? Будет неловко, если мы завалимся так поздно вдвоем в незнакомый дом. Так что ты лучше ступай к себе. Спасибо тебе большое за все.
Рафи протянул руку. Винсенте немного поколебался, но, решив, что лучше дать себя уговорить, пожал ее.
- Если тебе понадобится моя помощь - смело обращайся. Дорогу ко мне тебе покажет любая собака в этом городе. Так что найдешь меня легко. Обязательно приходи, если будет нужно, хорошо?
Рафи кивнул,
- Что ж, - сказал Винсенте, - удачи тебе, матадор.
И Рафи услышал его быстро удаляющиеся шаги.
- Мария? - судя по голосу, собеседником Рафи был совсем дряхлый старик.
Еще стоя на крыльце и слушая, как хозяин, шаркая, покашливая и поминая богородицу, идет к двери, Рафи понял, что хозяин далеко не молод. Голос подтвердил догадку.
- Мария?.. - повторил старик. - Ну да, ну да… Как же не знать, знаю. А ты Рафи? Долго же ты шел…
- Да, - удивленно ответил юноша. - А откуда вы меня знаете?
- Я тебя не знаю и знать не хочу! - раздраженно проскрипел старик. - Не даешь покоя старому человеку… Никакого почтения к тому, кто тебе годится в прадеды.
- Извините, - смутился Рафи. - Я не знал…
- Конечно! - перебил его старик. - Где уж тебе знать. Ладно, недосуг мне тут с тобой на сквозняке беседы вести… Ну да, ну да. Вот что Мария просила передать, коли ты здесь появишься: она ждет тебя в соседней деревне, той, что вниз по реке… Ну да, ну да. В таверне. Торопись. Она не будет долго ждать… Так она сказала. Ну да, ну да.
Старик закашлялся и, не слушая больше начавшего что-то бессвязно бормотать юношу, захлопнул дверь. Рафи остался на крыльце один. Сказать, что он был растерян или удивлен, - значит ничего не сказать. Он чувствовал себя как человек, увидевший говорящую лошадь.
Выходит, Мария знала, что он будет искать ее. Более того, была уверена в этом. А может быть, вообще разыграла свое исчезновение… Не было никакой поездки. Она просто отправилась в соседнюю деревню ждать, когда Рафи последует за ней. Только для чего ей это было нужно? Что это за игра? И какая роль отведена Рафи в этой игре?
Юноша осторожно спустился с крыльца и вышел на улицу. В городе стало заметно тише. Близилась ночь. Холодная осенняя ночь. Рафи задумался. Итак, Мария ждет его… Неизвестно, давно или недавно, но ждет. Старик сказал, что нужно поторапливаться… Деревня недалеко, всего день ходу. Но день, если ты видишь. А как туда добраться слепому? Да по берегу реки… Вниз по течению. Все возможно, если немного подумать. Все возможно… Но сколько времени займет дорога? Сутки? Двое? Да какая разница? Ведь там она… Ждет… Значит, все-таки она не бросила его. Но что же тогда?
Рафи тряхнул головой. Слишком много было вопросов. Если отвечать на них, он простоит здесь до самой зимы. Нужно было что-то делать. Рассудок говорил, что нужно вернуться домой, хотя это будет и непросто, спокойно собраться и завтра утром отправиться в путь. Может быть, стоит обратиться за помощью к Винсенте… Тогда вообще все будет просто.
Но та частичка Рафи, которая вывела его на арену и заставила пойти в город на поиски девушки, настойчиво подталкивала к решительным действиям прямо сейчас, сию секунду. Да, скоро на город опустится ночь. Но что в этом слепому?
Он живет во тьме. Да, у него нет с собой ничего, кроме палки. Ни еды, ни теплой одежды. Но разве он не достаточно молод и силен, чтобы обойтись без всего этого? Ведь не на другой конец света ему предстоит идти! А всего-то в соседнюю деревню. Чего же ждать?
Он колебался еще какое-то время, но, в конце концов, сначала медленно и нерешительно, а потом все тверже зашагал на шум реки. Казалось, ноги сами решили все за своего хозяина.
ГЛАВА 11
Нет смысла описывать в подробностях путь Рафи к той деревне. Он шел вниз по течению реки, стараясь не удаляться от нее. Он шел, подчиняясь своему чутью, подобно лесному зверю. Слух, обоняние и осязание заменяли ему зрение. И в большинстве случаев не подводили. Лишь однажды он угодил в топь, и провалился почти по пояс в холодную хлябь. Но неимоверным усилием, напряжением всех сил он сумел выбраться оттуда. Когда человек один и знает, что ему не на кого рассчитывать, он способен творить чудеса. Недаром лишь тот, кто прошел испытание одиночеством, может познать себя.
Дорога в деревню, где ждала Мария, заняла у Рафи целую ночь и почти весь день. Лишь под вечер он, усталый, замерзший, весь оборванный и неимоверно грязный, почувствовал близость человеческого жилья. А еще через час он появился на окраине деревни, распугивая крестьян своим видом. Правда, шарахались от него только взрослые. Стайка местной детворы тут же увязалась за этим странным пришельцем. Поначалу они следовали на почтительном расстоянии, но потом, когда поняли, что этот грязный незнакомец ничего не видит, осмелели. Дети плохо знакомы со страхом и состраданием, с теми страхом и состраданием, которые понятны взрослому человеку. То, что у взрослого может вызвать слезы жалости и гримасу брезгливости, у ребенка вызывает лишь любопытство и смех. Вот и для деревенских детей оборванный слепой, ковыляющий по пыльной улице, был не больше чем развлечением. Чуть-чуть жутковатым, но от этого еще более притягательным.
Рафи слышал их обидные выкрики, чувствовал, как его дергают сзади за одежду, пытаются подставить подножку, ему в спину угодило несколько комков грязи, а какой-то не в меру ретивый сорванец попытался вырвать из рук палку. Но что он мог сделать? Несколько раз он что-то прорычал, скорчив жуткую гримасу, но это еще сильнее развеселило детей. Ударить кого-нибудь из них Рафи не решился.
Так он и дошел до середины деревни, сопровождаемый криками и смехом. Но, как известно, всегда плохое ведет за собой на поводу что-то хорошее.
Так получилось и на этот раз. На шум из ближайшего дома выбежала какая-то женщина. Увидев, что к чему, она тут же принялась за дело:
- Ах вы негодники! А ну прочь отсюда! Оставьте его в покое! Чтоб вас всех черти взяли! - каждый выкрик она сопровождала полновесным подзатыльником или шлепком.
Это подействовало. Вскоре на площади остались только Рафи и женщина,
- Ты откуда ж будешь, слепец? Чего здесь ищешь? - воинственно спросила женщина Видимо, ей было все равно, на кого направить свою энергию, бьющую через край.
- Я ищу таверну, - как можно вежливее ответил Рафи. - Я из города… Меня здесь ждут. Вы не скажете, куда мне идти?
- Из города? Как же ты дошел-то? Ну да, ну да, вижу… - в голосе женщины послышались ворчливые нотки. - Таверна, говоришь?.. Есть такая. Давай уж отведу тебя туда, а то неровен час опять эти чертенята привяжутся.
- Спасибо, - сказал Рафи. - Но вам вовсе необязательно…
- Ладно, хватит тут… Давай уж, хватайся за меня. Хоть так пусть мужик подержится, - она весело хохотнула и сама взяла юношу за руку.
Дорогой Рафи попытался что-нибудь узнать про Марию.
- Девушка? Ой, не знаю… Своих дел хватает, чтобы еще за девицами какими-то присматривать.
Может, и есть кто в таверне, а может, и нету. А незнакомцев что-то не припомню я. Давно никого не было. Зато сегодня хоть отбавляй. Сначала артисты, теперь вот ты…
- Артисты? - переспросил Рафи.
- Ну да, ну да. Они самые. Только-только приехали… Я было подумала, что ты от них отбился. Завтра представление давать будут. Ох, повеселимся! Хотя тебе-то поди все равно? Не видишь ведь ни черта. Ну так хоть шарманку послушаешь, ежели до завтра останешься. Деньги-то есть за ночлег заплатить?
- Нет, - рассеянно сказал Рафи. Сообщение об артистах почему-то взволновало его. - Ничего у меня с собой нет.
- Где же ночевать думаешь? - удивилась женщина. - Ночи-то холодные уже. В поле замерзнешь. Где же ночевать-то собираешься? Где же, а?
- Не знаю… - Рафи об этом не думал. Если Мария действительно ждет его, то можно будет сразу тронуться в обратный путь. Тогда к утру он будет дома. Хотелось, конечно, задержаться, чтобы если не увидеть, то хотя бы послушать артистов. Но что уж тут.,. Главное, чтобы девушка оказалась на месте.
Наконец женщина остановилась. Рафи услышал, как она громко постучала в дверь. Через минуту раздались тяжелые шаги, дверь скрипнула, и грубый мужской голос спросил:
- Чего надо, Люсия? Что это за оборванец с тобой?
- Да вот, слепого привела. Искал таверну. Он сам из города. Говорит, девица здесь какая-то его ждет.
- Девушка. Ее зовут Мария. Она сказала, что ждет меня здесь, - вступил в разговор Рафи.
- А-а-а… Мария… А ты Рафи?
- Да, - сказал юноша. Он понял, что опоздал.
- Она уехала.
- Когда?
- Вчера утром.
- Просила что-нибудь передать?
- Ну ладно, - послышался голос женщины. - Разбирайтесь тут сами, мне домой пора. Ты, Пабло, приюти уж слепого. А то ночь на дворе, а ему податься некуда.
- Иди, женщина, я тут сам решу, что к чему.
- Как был грубияном, так и остался, - недовольно пробормотала женщина.
Рафи услышал ее удаляющиеся шаги.
- Так просила Мария что-нибудь передать мне? - снова спросил он хозяина
- Так… - задумчиво протянул Пабло. Рафи представил, как он морщит лоб и шевелит толстыми губами. Почему именно толстыми, Рафи не знал, просто ему так казалось - у хозяина толстые губы. - Ага… Ну… В общем… А, вот!
Рафи представил себе, как просияло лицо хозяина.
- Вот что она сказала: пускай едет за артистами. Ну да, вот так.
- Что-что? - Рафи уже второй за сутки отказывался верить своим ушам.
- Ну да, ну да, стало быть, так и сказала. Пускай, мол, едет за артистами. Вот, слово в слово.
Судя по тону, хозяин был неимоверно доволен собой.
- За какими артистами? - наконец обрел дар речи Рафи.
- Откуда мне знать! Что сказали, то и передал. А уж за какими да для чего, откуда мне знать! Ну, чего стоишь молчишь? Будешь комнату просить?
Рафи все еще не мог прийти в себя. Он ожидал чего угодно. Но такого… Что же происходит? Кто даст ответ?
- Эй, малый, я тут не буду всю ночь торчать. Или заходи, или ступай, не мешай добрым людям спать. Ну?
- У меня нет денег, - сказал Рафи.
- Что, совсем? У меня не дорого…
- Совсем.
- Э… Как же ты в дорогу-то пустился? Рафи пожал плечами.
- Ну что ж, - хмыкнул хозяин таверны, - Тогда ступай в поле ночевать.
- Может, хоть в сарае разрешите переночевать?
- Ну да, ну да, вот еще!
- Я отработать могу, - Рафи не слишком-то хотелось проводить холодную осеннюю ночь где-нибудь под кустом, как бродяге.
- Отработать? - хозяин расхохотался. - Да что же ты делать-то можешь, слепой? Давай, давай, иди отсюда… Да помойся где-нибудь, а то похож на пугало. Сам-то ты себя не видишь, а другим людям каково на тебя смотреть?
И дверь захлопнулась. Рафи стиснул свою палку и закусил губу. Кричать, стучать, умолять было бесполезно. Да Рафи никогда бы не стал упрашивать кого-нибудь. Если ему говорили «нет», он молча уходил. Просят только слабые. Сильные никогда не протягивают руки за подачкой. Даже если от этого зависит их жизнь…
Он развернулся и отошел от двери. Что делать дальше, Рафи не знал. Ночь, незнакомая деревня, в кармане ни одной монеты, Мария куда-то уехала, не стала его ждать… Было от чего прийти в отчаяние. Он даже не знал, в какую сторону двинуться, чтобы выйти на окраину и найти там подходящий куст, под которым можно было бы переночевать. Не ложиться же прямо здесь, посреди улицы. Да и улица ли это? А то, может, двор этой таверны, еще чего доброго хозяин с утра пораньше пинками поднимет… Позора не оберешься.
Да, напрасно он думал, что все будет так просто. Получилось очень даже непросто. Даже больше - получилось все из рук вон плохо. Однако стоять вот так всю ночь не годилось. Обдумать свое положение можно будет и потом. Сейчас нужно найти, где склонить голову. Рафи не спал уже вторые сутки и чувствовал, что скоро просто упадет от усталости, где придется. О такой роскоши, как ужин, он даже не думал.
И он, отрешившись на время от своих невеселых мыслей, начал описывать круги, постепенно расширяя их. Палочка постукивала по земле, и это был единственный звук, нарушавший тишину погруженной в сон деревни. Вскоре он наткнулся на какое-то препятствие. На ощупь это была деревянная стена дома. Он прошел немного вдоль нее, пока не дошел до угла. Потом проделал обратный путь. Затем повернулся к дому спиной и сделал несколько шагов вперед. Деревянная ограда… В одну сторону, в другую… Ага, ворота. Теперь направо, касаясь рукой забора… Громкий лай собаки, от которого сердце на мгновение ушло в пятки, тут же подхватили другие собаки, и началось. Рафи подумал, что таким образом он перебудит всю деревню. Но нигде не хлопнула ни одна дверь.
Теперь Рафи шел, ориентируясь на собачий лай. Он выбрал направление, в котором, как подсказал ему слух, псов было меньше. Раз нет собак, значит, нет и домов, а значит - там поле. Он миновал один за другим с полдюжины домов, время от времени нарочно стуча палкой по заборам, едва собаки успокаивались. Пару раз он услышал сонную брань разбуженных хозяев, но это его не беспокоило. В конце концов, деревенька встретила его не лучшим образом. Так что пусть немного побегают…
Наконец он оказался на самой окраине. Дома кончились. Можно было искать подходящее место для ночлега. Немного поплутав, несколько раз упав и однажды провалившись по колено в какую-то канаву, он все-таки нашел не то нору, не то просто щель в нагромождении камней и бревен, в которой было относительно сухо и в которую не задувал ветер. Рафи обессиленно повалился прямо на прелые листья, застилавшие землю. Он начал было размышлять о том, что ему делать теперь, но тяжелые веки закрылись сами собой, и он провалился в глубокий сон.
ГЛАВА 12
Проснулся он, не понимая, где находится и какое сейчас время суток. События прошедших двух дней терялись в каком-то тумане. Вроде бы он искал Марию… Шел куда-то… Старик, женщина, таверна, грубый хозяин… Постепенно все встало на свои места. Да, он спит где-то неподалеку от деревни, в которой его ждала Мария.
Рафи резко сел и ударился обо что-то головой. Протянул руку. Вроде потолок… Пошарил вокруг себя. Листья… Влажные прелые листья. Юноша нащупал выход из своего убежища и вылез в прохладный день. Где-то рядом слышалось журчание ручья. Рафи осторожно пошел на этот звук. Нужно было попить и хоть немного привести себя в порядок. Он вспомнил, как его вчера приняли в деревне… Если он хочет выяснить хоть что-нибудь, то не должен быть похож на сплошной ком грязи, который по нелепой случайности разговаривает.
Умывшись и кое-как почистив одежду (во всяком случае, он думал, что она стала хоть немного чище, впрочем, скоро он это узнает наверняка), Рафи уселся на узловатый, выпирающий из земли корень дерева и задумался.
Собственно, большого выбора у него не было. Или отправляться домой и навсегда забыть Марию и все то, что было с ней связано, или… а вот что «или» - Рафи не знал. Хозяин… Как его?.. Пабло, вроде. Да, точно, Пабло, сказал так: следуй за артистами. По его словам, это все, что просила передать Мария. За какими артистами? Стоп, стоп… Женщина сказала, что в деревню как раз приехали бродячие артисты. Сегодня они будут давать представление. Не о них ли шла речь? Но откуда Мария могла знать, что они приедут в этот город? Хозяин таверны сказал, что она уехала утром. А артисты появились в деревне незадолго до самого Рафи, то есть поздним вечером…
Голова у Рафи шла кругом. Он совершенно перестал понимать, что происходит. Все это напоминало сумбурный сон… Но сон это или нет, перед ним лежало два пути. Домой или к артистам, коли уж так говорила Мария.
А что он скажет этим артистам? «Возьмите меня с собой»? Это тогда, пять лет назад, он был бы полезен таким бродягам. А сейчас? Обуза, помеха Кто захочет возиться с ним? Им самим наверняка еле-еле удается прокормиться. Зачем лишний рот? Да и что будет, даже если случится чудо и они возьмут его с собой? В лучшем случае, он будет вытворять что-нибудь смешное, чтобы позабавить толпу. Станет посмешищем, слепым клоуном, будет зарабатывать на похлебку собственным несчастьем, как карлики, которых он несколько раз видел в бродячих цирках.
Но ведь все это не просто так. Это все нужно, чтобы быть, в конце концов, с Марией, возразил себе Рафи. Что делать, если это необходимая жертва? Сколько он слышал песен, в которых люди жертвовали ради любви жизнью. А на что готов пойти он ради своей любви?
Но одно дело песни, и совсем другое - жизнь. В песнях про матадоров тоже почему-то не говорится о сжимающем сердце страхе, вони, идущей от быка, и его тупой ярости. Там все красиво, даже если поется о трагической смерти матадора. Никто не будет петь о том, как вываливаются внутренности из разорванного живота… Конечно, с любовью все не так страшно, но все-таки песни от жизни очень далеки…
Неизвестно, сколько еще просидел бы так Рафи, борясь с сомнениями и страхами, и к какому решению он пришел бы. Все-таки человек - это человек, даже если он влюблен. Но его размышления прервал громкий веселый звон колокола, возвещавший жителям деревни, что скоро на центральной площади начнется представление.
* * *
Здесь собралась вся деревня. Толпа подхватила Рафи, сжала со всех сторон, куда-то потащила, ударила обо что-то деревянное, придавила и так оставила… За это время юноша успел десять раз пожалеть, что пришел на эту площадь. Если уж решил все-таки найти артистов, необязательно было приходить на это чертово представление. Того и гляди все ребра переломают. Никому и дела нет до его слепоты. Но делать было нечего. Оставалось только терпеть эту давку, крики над самым ухом да сокрушительный запах чеснока.
Все представление Рафи, можно сказать, пропустил мимо ушей. Да и слушать особо было нечего, не дурацкие же шутки клоунов… Голова у него была занята лишь одним - как убедить артистов взять его с собой. Он придумывал способы один другого безнадежнее и тут же с негодованием отвергал их. Ничего стоящего на ум не приходило. Наконец он устал спорить сам с собой и решил просто положиться на случай. Подойти и попросить. А там уж как получится. Если не возьмут, он побежит за их фургонами. Не продлится же это вечно! Рано или поздно (лучше, разумеется, рано) Мария найдется.
Солнце, видимо, стояло в зените, и, словно позабыв, что на дворе осень, палило нещадно. Рафи был прижат к борту телеги, как он определил на ощупь, и мучился от жажды, духоты и голода. Он не ел уже третьи сутки. Муки голода усиливало то, что вокруг все что-то жевали. Со всех сторон доносились запах пищи и аппетитное чавканье. Один раз Рафи показалось, что еще немного, и он упадет в обморок. Может быть, он даже и потерял сознание на мгновенье, но упасть ему не дали. Что там упасть! Ему и пошевелиться-то было невозможно, настолько сильно напирали сзади.
Он внезапно вспомнил, что почти так же стоял пять лет назад на площади родного города. Да, все было очень похоже. Те же запахи, те же звуки… Как будто он вернулся назад во времени. Но только на этот раз его окружала темнота.
Толпа вдруг заволновалась еще больше. По обрывкам разговоров, которые доносились до него, Рафи понял, что сейчас начнется главное действие сегодняшнего дня. Его догадку подтвердил дробный мягкий стук копыт по песку.
Несмотря на то, что он стоял по ту сторону круга и ему ничто не грозило, несмотря на то, что он был слеп и теперь не имел ни малейшего шанса принять участие в бое быков, несмотря на то, что уже простился со своей мечтой и почти принял свою судьбу, несмотря на то, что не мог видеть происходящее сейчас на площади, - несмотря на все это сердце Рафи бешено заколотилось, когда рядом с ним, в каких-то пяти-шести шагах, пробежал бык.
Торо остановился где-то на другом конце импровизированной арены. Рафи услышал его мычание, больше похожее на нечто среднее между ревом и рычанием. Он звал противника. И новые крики возвестили о том, что на арене появился матадор. Рафи, как ни напрягал слух, за шумом толпы не смог расслышать его шагов. Теперь, когда слух заменил ему зрение, он мог только так познакомиться с тем, кто сегодня будет сражаться с быком. Как же ему хотелось, чтобы зрение хоть на минуту вернулось к нему! Он был готов отдать за это весь остаток своей жизни.
И то смирение перед судьбой, в котором он так долго себя убеждал и к которому ему помогала прийти в меру своих сил Мария, вдруг испарилось, растаяло без следа, как будто его и не было вовсе. Он ясно понял, что никакая любовь, никакая девушка не сможет заменить ему бой с быком. Как бы он ни старался, как бы он ни желал, примириться с тем, что ему не суждено больше выйти на арену, он не сможет. Он обречен всю жизнь чувствовать эту острую, как рог быка, тоску…
И не стоит обманывать себя. Не стоит даже пытаться доказать самому себе, что в мире есть много других замечательных вещей. К чему это? Мигель говорил, что не мы сами выбираем свою мечту, а мечта выбирает нас Что ж, может быть. Но это вовсе не значит, что нужно отворачиваться от нее, если она тебя предала. Он пытался смириться, думая, что это и есть мужество. Но много ли мужества в предательстве? Много ли доблести в том, что отвечаешь на предательство предательством? Нет. Предавая свою мечту, отказываясь от нее только потому, что никогда не сможешь ее осуществить, ты предаешь сам себя. Ибо если уж ты сделал один раз свой выбор, следуй ему до самого конца. Потому что этот выбор твой и только твой.
Так думал Рафи, с замирающим сердцем прислушиваясь к тому, что происходило сейчас на арене. Сначала это был просто бессмысленный набор звуков. Все перемешалось - тяжелый топот копыт, легкие, еле слышные шаги матадора, мычание быка, выкрики из толпы, шелест плаща… Но постепенно перед внутренним взором Рафи начала складываться связная картина боя. Он поймал тот ритм, в котором двигались бык и тореро, и уже мог угадать, когда бык бросится в атаку, куда его уведет матадор… Он ясно представлял себе, как взлетает капоте, заставляя быка обегать вокруг человека и замирать в недоумении, увидев перед собой пустоту.
Теперь его ухо отсеивало все ненужное и улавливало лишь звуки боя. Он слышал легкие, скользящие шаги эспады, хриплое дыхание быка и по ним догадывался о том, что в данную секунду происходит там, в отгороженном телегами круге. Он настолько погрузился в этот мир звуков, что мог легко отличить на слух веронику от полувероники, китэ от пасе… Он знал, что этот бык охотно бросается вперед, его не нужно долго дразнить, и бросается он всегда прямо и открыто. Рафи «видел» бой. Это настолько его увлекло, что он позабыл, обо всем на свете. Даже образ Марии потускнел, отошел на второй план… Ничто не имело значения. Только схватка
Ему вдруг показалось, что это он стоит перед быком, вызывая его на атаку. Он сам сейчас дразнил быка своим телом, чтобы в последний момент подставить вместо себя плащ и почувствовать, как рог быка скользит по бедру, когда бык томительно долго описывает полукруг, следуя за капоте. Рафи стал единым целым с матадором. Он слышал каждое его движение и про себя повторял его в мельчайших деталях.
Наконец бык устал. Рафи сразу понял это. Во рту у него пересохло. Вот сейчас матадор отошел к барьеру, чтобы взять мулету и шпагу. Вот он встал перед быком Тот не спешит атаковать. Ему тяжело двигаться, он слишком много сил отдал, гоняясь за красным плащом. Ему хочется только одного - оказаться сейчас на зеленом пастбище, вдали от этих людей, от непонятной и не очень интересной игры, где он каждый раз остается ни с чем, вдали от этого песка, по которому так тяжело бегать. И вот снова эта раздражающе красная тряпка…
Рафи затаив дыхание следил за фаеной. Да, это был хороший матадор. Не блестящий, но хороший. Он работал рискованно и чисто и не сделал ни одной ошибки. Правда, зрителям хотелось, чтобы он работал еще рискованнее и чище, но такова уж толпа Рафи это понимал. Даже если тореро будет творить чудеса, люди все равно будут считать, что заплатили больше, чем нужно.
Все, кто был на площади, затаили дыхание. Настало время завершающего удара. Нервы у Рафи были напряжены так, что казалось, вот-вот лопнут. Это он стоял, прицелившись шпагой в щетинистый загривок и чуть покачиваясь на носках. Это ему сейчас предстояло опустить мулетой голову быка как можно ниже и коротко бросить свое тело вперед, навстречу рогам. Это его рука должна была ударить уверенно и сильно, так, чтобы шпага вошла в быка по самую рукоятку.
И он бросился. Бросился одновременно с матадором, на миг слившись с ним воедино. Бросился прямо и коротко, как учил его Мигель, как бросался он сам тогда, на площади, пять долгих лет назад.
И это его удар приветствовала восторженным ревом толпа…
Рафи вдруг понял, что плачет.
* * *
- Нет. Ну посуди сам: как ты можешь нам пригодиться? Даже за скотиной ухаживать и то не сможешь. Думаешь, мои люди согласятся за просто так свои гроши отдавать, чтобы тебя накормить? Денежки-то ох как нелегко нам достаются. Иной раз по нескольку дней на воде да хлебе сидим.
Все было, как Рафи и ожидал. Его собеседник - Рафи по голосу узнал того самого клоуна с глупыми шутками - расхохотался, едва услышав просьбу. Юноша даже не успел договорить. Тем не менее, разговор длился уже почти час Рафи был настойчив. У него не было иного выхода. Пришлось забыть на время о своей гордости.
Когда бой закончился и Рафи, вытирая непрошеные слезы, смог перевести дух, он вспомнил про Марию. Все-таки рядом с ней он хотя бы на какое-то время мог забыть о том, что никогда не сможет быть матадором. Он внезапно понял, насколько соскучился по ее голосу, запаху, смеху… Ему захотелось снова услышать ее неторопливую плавную речь, прижаться щекой к ее волосам, пахнущим свежестью лугов после грозы. Только рядом с ней он мог найти утешение и избавление, пусть и временное, от своей боли…
И он, не мешкая больше, направился к артистам.
И получил то, что ожидал получить. Отказ. Прямой, категоричный отказ.
- Ну вот скажи, что ты можешь делать? - устало говорил клоун. Его утомило упрямство этого странного слепого юноши. - Что? Жонглировать умеешь?
Рафи покачал головой.
- Так, - удовлетворенно сказал шут. - Фокусы знаешь? Огонь умеешь глотать? Акробат? Певец? Музыкант?
- Я матадор, - тихо, но твердо ответил Рафи. Он и сам не понял, почему произнес это. И уже приготовился услышать новый взрыв хохота Но его почему-то не последовало.
- Матадор? - переспросил хозяин цирка. - Ты хочешь сказать, бывший матадор? И много быков ты убил?
- Одного, - честно ответил Рафи.
- Вот как. И давно? Ты уже тогда был слепым?
- Давно. Пять лет назад. Я еще видел…
- Пять лет? Сколько же тебе тогда было?
- Тринадцать лет.
- А-а-а, - протянул шут. - Ну понятно… Убил двухгодовалого теленка и теперь называешь себя матадором.
- Нет. Это был взрослый бык. Бык-четырехлеток. И я убил его по всем правилам. Он поднял на рога матадора. Я вышел вместо него.
- Один? - уточнил шут.
- Один.
- Не верю, - отрезал шут. - Тринадцатилетний мальчишка и бык-четырехлеток… Не верю. Рассказывай эти сказки молоденьким девушкам.
- Это правда. Город, в котором это произошло, находится в одном дне пути отсюда Поезжайте и спросите. Многие помнят тот бой.
Хозяин бродячего цирка немного помолчал.
- Ну, хорошо, - сказал он после паузы. - Давай-ка я посмотрю, как ты обращаешься с мулетой. Пошли со мной.
И он вылез из фургона Рафи не оставалось ничего другого, как следовать за ним на слух.
- Постой здесь, - сказал хозяин и куда-то ушел.
Рафи не знал, что его ожидает. Но сейчас это его мало заботило. Слишком сильна была злость на этого шута, который усомнился в правдивости его слов. Да выходил ли он сам хоть раз против быка? Или способен только отпускать сальные шуточки на потеху толпе? Но еще больше Рафи злился на самого себя. Он почувствовал себя солдатом, который продает свои награды, заслуженные в жестоких сражениях, чтобы не умереть с голоду.
- На вот, держи, - услышал он голос шута Рафи протянул руку. Это была свернутая мулета
- Покажи, как ты с ней работаешь. Но предупреждаю: если мне не понравится, разговаривать с тобой я не буду. Скажу своим, чтобы намяли тебе как следует бока да отправили туда, откуда пришел. Понял?
- А если понравится?
- Тогда поговорим еще. Давай. Покажи-ка .мне хорошую фаену.
- Что вокруг меня? - спросил Рафи, как спрашивал когда-то Марию. При этом воспоминании у него защемило сердце.
- Ровная квадратная площадка… Шагов десять на десять. Может, чуть больше. Места тебе хватит.
Рафи кивнул и развернул мулету.
А дальше тело сделало все само. Оно уже делало это не одну сотню раз, и ни разу не ошиблось теперь. Кто-то восхищенно присвистнул, кто-то захлопал в ладоши… Рафи даже не услышал, как к месту действия подтянулись остальные артисты. Он вообще ничего не слышал и не чувствовал, полностью поглощенный боем.
На этот раз бык попался не из простых. Он то не хотел атаковать, то бросался вперед в самый неожиданный момент и по совершенно непредсказуемой траектории. Он не реагировал на мулету, его приходилось подманивать собственным телом, каждый раз смертельно рискуя. Он был не очень крупным, но быстрым и резким и потому особенно опасным.
Но Рафи сумел найти к нему ключик. Он смог за считанные минуты приучить быка к мысли, что тот должен умереть. Но умереть красиво, без суеты и спешки, без ненужных сожалений, до конца выполнив свой долг, как подобает настоящему воину. Бык послушал его, и они смогли стать на какое-то время единым целым. Причудливым существом, исполняющим свой последний танец, танец смерти.
- Очень даже неплохо, - донесся до Рафи голос шута - Очень неплохо. Что скажешь, Луис?
- Трудный был бык? - Рафи не сразу понял, что человек обращается к нему.
- Да, непростой. Кто вы?
- Меня зовут Луис
- Вы матадор, который выступал сегодня?
- Да,
- Так что ты скажешь, Луис? - повторил свой вопрос шут.
- Что я скажу? Из этого парня получился бы выдающийся матадор. Жаль, что он слепой. Очень жаль. Я догадываюсь, что ты хочешь заставить его делать, и хочу сказать, что мне это не по душе.
- Он сам напросился, - возразил шут. - Я же тебе говорил, он меня чуть не до помешательства довел, уговаривая взять его с собой. Вот я и дам ему эту возможность… Или ты готов кормить его на свои деньги?
- Делай, как знаешь.
Рафи не вмешивался в разговор. Он совершенно не понимал, о чем речь. В ушах звучали слова Луиса: «Из этого парня получился бы выдающийся матадор». И это сказал человек, сам недавно убивший быка. Убивший красиво, с первого удара. Слова такого человека многого стоили. Рафи был горд собой, даже забыв на минуту, что он слепой и стать этим «выдающимся матадором» не сможет никогда.
ГЛАВА 13
Затея хозяина бродячего цирка была очень проста и очень выгодна. Этот человек не первый год колесил по дорогам, давая представления в городах и деревнях. Он хорошо знал, что любят люди. Не один человек, а именно люди, толпа, столь охочая до зрелищ. Он понял это, когда ему довелось увидеть в одном из городков, в который он заехал со своим цирком, публичную казнь. Одному человеку вряд ли доставило бы удовольствие наблюдать за тем, как кого-то вздергивают на виселицу. Но толпа воспринимала это развлечение. Острое, жутковатое, но развлечение. И когда все закончилось, хозяин цирка прочитал в глазах сотен людей, которые стали на это время одним огромным организмом, лишь разочарование - очень уж быстро отмучился осужденный.
Из этого шут вынес хороший урок - то, что может быть противно одному человеку, почти наверняка порадует толпу. Поэтому он и предложил Рафи место в своей труппе. Он взял его в качестве матадора. Слепого матадора-шута.
- Все очень просто, Рафи, - сказал хозяин, когда юноша закончил свое выступление и они вернулись в фургон. - Перед выступлением Луиса на арену будешь выходить ты. Я куплю совсем маленького бычка, теленка. Рога мы ему подпилим, наденем на них кожаные чехлы. И ты будешь сражаться с ним вслепую. Опасности для тебя никакой. Ну, разве что пара синяков. Бычка, конечно, убивать не будешь… Да у тебя все равно и не получится… Так что выходить будешь с деревянной шпагой… Чтобы все было похоже на настоящую фаену. Покажешь публике свои китэ, разогреешь ее немного, и все, можешь отдыхать. Одно выступление в два дня. Не так уж и много, верно? А за это я буду платить тебе процент со сборов. Поначалу много не обещаю, посмотрим, как ты себя покажешь… Да и, как я вижу, деньги для тебя не главное. Ну, что скажешь?
Рафи стиснул зубы. Его хотели превратить в клоуна, выставить на посмешище… Да что он! Клоунаду делали из самого боя быков. Первым порывом Рафи было плюнуть в лицо этому шуту и убраться отсюда. Но…
Он представил себе свою будущую жизнь. Без Марии, без быков, без возможности видеть. До конца дней ему предстоит жить на содержании ненавистного дяди и братьев. До конца дней он будет сидеть на пороге своего сарайчика, видя вокруг лишь тьму и зная, что ничего уже изменить нельзя. И ему стало страшно. Страшно по-настоящему, не так, как страшно перед быком или разъяренным дядей. Черный, мутный, тяжелый, пригибающий к земле страх - вот что почувствовал Рафи, заглянув в свое будущее. Заглянув без самообмана. Без всяких: «Посмотрим, может, все еще будет хорошо». Без пустой надежды на чудо. Ему стало страшно. И тогда Рафи согласился.
- Ну, вот и хорошо, - ответил хозяин. В его голосе не было ни злорадства, ни удовольствия от унижения другого. Он ничего подобного не испытывал. Он был дельцом. И если бы Рафи мог принести ему большую выгоду, выполняя другую, не столь унизительную работу, он никогда не предложил бы ему выступать в качестве клоуна.
- Вот и хорошо, - повторил шут. - Будешь жить в фургончике вместе с Луисом. Он тебя немного подучит. Да и поговорить вам будет о чем. И не считай себя жертвой, Рафи. Я не знаю, зачем тебе так нужно ехать с нами, но вижу, что у тебя есть какая-то очень важная для тебя цель. Так вот, жизнь устроена так, что рано или поздно приходится выбирать между своей целью и собственными представлениями о том, что хорошо, а что плохо. Но если ты сделал выбор в пользу цели, то не стоит считать себя обманутым. Это бесполезно и глупо. Принимай себя, принимай свой выбор. Я открою тебе один маленький секрет - в этом мире никто тебе не скажет, какой выбор был бы правильным. Что бы ты ни выбрал, какое бы решение ни принял, оно верно только потому, что принял его ты сам.
* * *
Так Рафи стал артистом бродячего цирка. Случилось то, что должно было случиться еще пять лет назад. Сбывается любое желание, если оно является достаточно сильным. Свое желание определяет человек. Но сроки его исполнения устанавливает мир. Правда, мир оставляет за собой и право вносить свои коррективы в исполняемое желание.
Рафи нелегко далась роль клоуна. Поначалу быка изображал сам хозяин цирка. Он решил дать возможность юноше немного привыкнуть к арене и хохоту публики, прежде чем выставлять против него настоящего бычка. Ведь и полугодовалый теленок может покалечить человека. Поэтому шут смастерил некое подобие рогов, взяв два настоящих рога коровы, подпилив их и закрепив на поперечной перекладине, и выходил с этим сооружением на арену. Клоун-бык против клоуна-матадора.
Разумеется, вначале все шло не совсем гладко. Нет, бык-то был хорош. Он так яро взрывал «копытом» песок, так натурально мычал и бешено вращал глазами, что публика то и дело покатывалась со смеху. А вот матадор вел себя вяло. Было видно, что он каждым движением делает одолжение толпе.
А кому такое может понравиться? Спасло Рафи от освистывания только то, что «бык» постоянно брал верх в этих схватках. Каждый раз, когда клоун, незаметно подкравшись сзади, «рогами» поддевал матадора и заставлял ткнуться его носом в песок, зрители одобрительно кричали и улюлюкали, осыпая Рафи шуточками и овощами.
Он молча поднимался, вытирал лицо и снова брал в руки мулету. Его душила ненависть к этой орущей, плюющейся, хохочущей толпе, но он лишь сильнее стискивал зубы. Клоун был прав - он сделал свой выбор, и жаловаться теперь не было смысла. Оставалось только терпеть и надеяться, что рано или поздно, но все это закончится. Однако понимать и надеяться - это одно, а выходить каждый день на арену, где тебя ожидает лишь очередное унижение, - это совсем другое. И Рафи не мог ничего поделать со своей ненавистью и презрением.
Однажды, после особенно неудачного представления, хозяин позвал юношу в свой фургон.
- Мне не нравится, как ты выступаешь, - начал он после долгого молчания, во время которого Рафи сидел, понурив голову. - Но то, что не нравится мне, - мое личное дело. Куда хуже, что твои выступления не нравятся публике. Это намного хуже, приятель. Для тебя. Ты думаешь, я буду держать в труппе человека, который не хочет нормально работать? Заметь, не «не может», а именно не хочет…
Рафи промолчал. Ему нечего было ответить. Не рассказывать же, что творилось у него в душе, когда он лежал на песке под градом гнилых овощей, даже не имея возможности посмотреть в глаза тем, кто его освистывал. Вряд ли хозяин это сможет понять. А даже если и поймет? Что это изменит? Для него важно лишь одно - деньги. Поэтому Рафи сжал губы и еще ниже опустил голову.
- Ну, и что же ты молчишь? Пойми, Рафи, мне не доставляет удовольствия видеть, как над тобой хохочет толпа. Кстати, если ты не знаешь, то я тебе скажу: хохотать она может очень по-разному… И все здесь зависит только от человека, который находится на арене. Она может смеяться весело, зло, злорадно, добродушно, презрительно, ненавидяще, одобрительно, восхищенно… Да еще много как. Она может смеяться вместе с тобой или над тобой. И это выбирать тебе… Ты же почему-то выбрал для себя самый плохой вариант и теперь возненавидел за это других. Зачем? Что тебе это дает? Право на злость?
Хозяин помолчал немного, ожидая каких-нибудь возражений от Рафи, но их не последовало. Юноша был озадачен таким поворотом разговора.
- Я тебя не звал в свою труппу. Ты сам этого хотел. Верно? - продолжил клоун, видя, что юноше сказать пока нечего. - Это был твой первый выбор. Я тебе сказал, сказал прямо и четко, какую работу я могу тебе предложить. Ты согласился.
Причем опять-таки без всяких уговоров. Это был твой второй выбор. Ты мог стать для зрителей кумиром, но стал жалким посмешищем. Это был твой третий выбор… Смотри, никто ни к чему тебя не принуждал. Так кого ты ненавидишь? И главное - за что?
- Как я мог бы стать кумиром? - наконец подал голос Рафи. - Я, слепой, как крот…
- Покажи ты им то, что показал мне тогда, в той деревне, где мы познакомились, они бесновались бы от восторга. Мужество преодоления, Рафи, мужество преодоления… Вот, что по-настоящему достойно уважения. Для них ты смешон не потому, что слеп, а потому, что слался. Они видят перед собой маленького человека, безвольно опустившего руки. Как они должны к тебе относиться? В лучшем случае жалеть… А ведь смеяться над тем, что жалеешь, так легко. Но попробуй посмеяться над тем, что уважаешь.
- И все равно, я не понимаю… Даже если я выйду против молодого быка, настоящего быка. Это ведь все равно будет клоунада. Я не смогу показать настоящее владение мулетой или шпагой…
- Конечно, не сможешь. Но ты сможешь показать, что не сломался. Ты сможешь показать свою волю, решимость и мужество бороться со своей слепотой. Если для тебя все будет всерьез, то и для них это уже не будет пустым развлечением. Люди любят смотреть драму. У большинства из них серая пресная жизнь. И не потому, что она так сложилась. А лишь потому, что у них не хватает смелости и мужества самим стать участниками трагедии. Тысячи смотрят на то, как матадор рискует жизнью на арене. Но единицы сами выходят к быку. Почему? Ведь возможность есть у каждого… Да потому, что смотреть на чужую игру со смертью очень волнующе, но абсолютно безопасно. Это замечательное сочетание… Вроде испытываешь острые ощущения, но при этом твердо знаешь, что вернешься домой целым и невредимым. Так же притягивает чужое мужество… Поверь, они будут смотреть не на то, как ты владеешь мулетой и управляешься с быком. Они будут смотреть на человека, который смог взять в руки мулету и выйти против быка… Пусть даже и совсем молодого.
- Не знаю, получится ли у меня, - сказал Рафи.
- Получится. Если перестанешь думать, что ты жертва… А чтобы избавиться от этой иллюзии, постоянно напоминай себе, что ты не центр мироздания, который вдруг все вознамерились обидеть. Следуй своему выбору. Следуй ему, чего бы тебе это ни стоило. На гору восходит только тот, кто готов умереть ради вершины. Если есть сомнения на этот счет, забудь о своей цели, все равно у тебя ничего не получится. Будь готов умереть ради цели, Рафи. Ради любой цели. Даже самой пустячной… Только так ты сможешь сделать в своей жизни хоть что-нибудь. Будь готов умереть. Побеждает только тот, кто ради победы готов отдать жизнь. Это самая сложная наука, но она - единственное, что стоит принимать в расчет. Ну и, выходя на арену, помни о том, что ты не самая важная на этой земле птица, над которой никому не позволено смеяться. Это тебе поможет.
Рафи молча кивнул. Ему нужно было подумать над тем, что сказал хозяин. Слишком неожиданно было слышать эти слова от того, кого привык считать не очень удачливым клоуном и расчетливым дельцом.
- И вот еще что, - снова заговорил хозяин цирка. - Я дам тебе еще один раз выйти на арену. Только один раз. Если ты по-прежнему будешь валять там дурака, я тебя выгоню из труппы. Дармоеды-белоручки мне не нужны. Они нигде не нужны… Так что поразмысли над моими словами хорошенько. И помни - только один шанс. Если человек не понимает подобных вещей с первого раза, дальше с ним возиться бесполезно. У нас у всех есть только одна попытка, Рафи. У всех и всегда. Жизнь слишком коротка, чтобы превращать ее в учебный бой с деревянной шпагой. Все, иди.
* * *
Труппа остановилась на ночлег в чистом поле. Хозяин решил, что лучше показаться перед потенциальными зрителями утром, отдохнувшими и свежими. Поэтому они остановились в нескольких милях от очередного городка, название которого Рафи ни о чем не говорило.
Сразу после ужина юноша взял свою палку и решил найти какое-нибудь уединенное тихое место, где можно было бы подумать о том, что сказал ему сегодня хозяин. Впрочем, он и так каждый вечер искал уединения. Он держался в труппе особняком, ни с кем не разговаривая без крайней необходимости. Даже со своим соседом по фургончику, матадором Луисом, он сводил все общение к минимуму. Ему казалось, что другие будут либо жалеть его, либо смеяться над ним. Ни то, ни другое его не устраивало. Исключением была Мария… Но где она теперь?.. А все остальные были для Рафи не более чем вынужденными спутниками, своего рода меньшим из двух зол. Так что своих коллег Рафи избегал. Он даже мало кого знал по именам и вообще плохо представлял, кто входит в труппу. Он сам, матадор Луис, клоун-хозяин, жонглер… Кто еще? Кто-то был, Рафи иногда слышал и женские голоса, но кто эти люди и чем занимаются, - его это не интересовало. Важно было только одно - найти Марию. А остальное… Что ему до всего остального?..
Поэтому едва опустела его миска, он встал и отошел от костра. Слепому не нужно долго искать место, где он был бы один. Несколько десятков шагов, и человеческие голоса стихают, запахи тают и вот ты один на один с вечной ночью, окружающей тебя. Один на один с собой, своими мыслями, сомнениями и чувствами…
Рафи снял куртку, бросил ее на землю и сел. Издалека до него доносились голоса и смех артистов, звуки гитары, которые время от времени перекрывало громкое не слишком стройное пение. Но все это было очень далеко, казалось, в другой жизни. А окружал Рафи совсем иной мир, мир ночи. Прохлада, туман, от которого слегка першило в горле, стрекотание сверчков и тихий шелест ветра в ветвях кустов. Рафи неосознанно поднял голову, чтобы посмотреть на звездное небо. Но увидел лишь тьму…
Слова хозяина странным образом внесли некоторое успокоение в душу юноши. И дело даже не в том, что после них он смог хоть немного, хоть самую малость, но изменить отношение к своей слепоте. Благодаря тому, что сказал хозяин, Рафи понял, что тот мирок, в котором он жил все эти годы, - не что иное, как его иллюзия. Все те правила, которые он установил для себя, все ценности, которые создал и которые считал единственно правильными, все те образы, которые он заботливо, мазок за мазком, нарисовал для себя и в которые безоглядно поверил, - все это лишь его представление о том, что его окружает, а не настоящий мир. Там, всего на расстоянии вытянутой руки, существуют другие правила, ценности и образы. Другие не значит неправильные… Но и не значит, что верные. Просто другие. И каждый маленький мирок имеет право на существование. А следовательно…
Додумать Рафи не успел. Он вдруг услышал легкие шаги у себя за спиной. Он вскочил и завертел головой по сторонам, будто надеясь что-то увидеть. Человек подошел ближе.
- Не путайся. Это я, Вероника… Ты знаешь меня? Ничего, если я посижу немного с тобой?
Рафи уже слышал этот голос, но не мог вспомнить, кому он принадлежит. Кто эта Вероника?.. То ли акробатка, то ли танцовщица..
- Н-нет… - от неожиданности Рафи немного растерялся.
- Правда? Я не хотела тебе мешать, но.,. Надоело слушать эти слезливые песни, которые знаю наизусть, и одни и те же разговоры. Ты правда не против, если я немного побуду здесь? Спать не хочется. Сегодня такая красивая ночь… На небе полно звезд.
- Я не знаю, - сказал Рафи, немного придя в себя. Он снова опустился на землю, - Садись, если хочешь.
Ему было немного досадно, что его отвлекли от размышлений, но не хотелось обижать девушку. Он почувствовал, что она села рядом. Очень близко. Так, что их плечи соприкоснулись, и Рафи почувствовал тепло ее тела. По спине побежали мурашки…
- Почему ты никогда не остаешься с нами после ужина? - спросила Вероника.
- Не знаю… Я люблю быть один, - ответил Рафи.
- Тебе никогда не бывает скучно одному?
- Я привык.
- К этому можно привыкнуть?
- Ко всему можно привыкнуть.
- Но зачем? - спросила Вероника. - Для чего привыкать к одиночеству, если ты можешь быть не одиноким? Для чего привыкать к плохому, когда совсем рядом хорошее, стоит только руку протянуть?
- Что плохого в одиночестве? - возразил Рафи.
- А что хорошего?
Они замолчали. Досада, которую испытал Рафи, теперь переросла в глухое раздражение. В самом деле, и что здесь понадобилось этой акробатке? Почему ей не сидится вместе со всеми? Захотелось пожалеть слепого парня? Или простое любопытство?.. И то и другое казалось Рафи одинаково противным.
- Ты все-таки сердишься на меня за то, что я помешала тебе, - услышал он уверенный голос девушки. - Только поле-то не твое, так? Так что сидеть здесь всем дозволено.
- Ну и сиди, - сказал Рафи. - А я пойду. Поле большое…
Он встал и нагнулся за курткой. Однако девушка продолжала сидеть на ней, как ни в чем не бывало. Словно куртка принадлежала ей.
- Почему ты такой злой? - спросила Вероника.
В ее голосе не было обиды или кокетства. Одно лишь любопытство. Будто она спросила, сколько Рафи лет.
- Я не злой, - растерянно ответил юноша. Его сбил с толку тон, которым был задан вопрос Спроси она как-то иначе, Рафи просто ушел бы, оставив куртку на земле. Но вот это серьезное любопытство, словно девушка действительно была уверена в том, что он злой человек, и просто захотела выяснить причину этого, заставило его задержаться.
- Как же не злой? Ты хочешь уйти только потому, что я сказала, будто не вижу ничего хорошего в одиночестве. И мало того, вырываешь из-под меня куртку, чтобы я осталась сидеть на холодной земле.
Все это было сказано совершенно серьезно.
- Ты и правда так думаешь? - спросил Рафи. И тут девушка расхохоталась. Так весело и искренне, что Рафи и сам невольно улыбнулся.
- Конечно, нет! - воскликнула Вероника. - Не обращай внимания, я просто шучу. Если бы ты почаще разговаривал с нами, давно бы уже знал, что я не могу долго быть серьезной. Вот это по-настоящему скучно. Если ко всему относиться всерьез…
Она вздохнула, не договорив, и Рафи подумал, что, наверное, она махнула рукой.
- А что будет, если ко всему относиться всерьез? - спросил он, снова присаживаясь рядом.
- Да уж ничего хорошего, - хмыкнула девушка. - Засохнешь, как дерево в пустыне. Смех - это как вода. Что бы делали деревья без воды?.. То-то же.
- Ты хочешь сказать, что я похож на засохшее дерево?
- Еще как! Такое скорченное, скрюченное, почерневшее, с облезлой корой… Фу, гадость какая!
- Спасибо, - немного обиженно сказал Рафи. Девушка снова рассмеялась. Юноша вдруг заметил, что ее смех очень похож на смех Марии.
- Ты опять обижаешься. Это все потому, что ты не хочешь посмеяться.
- Над собой?
- Конечно! Это самое главное, что должен уметь человек, если хочет что-то хорошее в этой жизни сделать, - смеяться над собой. Без этого никуда.
- Что-то похожее мне говорил сегодня хозяин.
- Немудрено. Он часто об этом говорит. А уж мне так все уши прожужжал,
- Почему?
- Потому что я его дочь.
- Хозяин цирка - твой отец? - Рафи почему-то удивился.
- Ну да. Я же говорю, тебе чаще нужно разговаривать с людьми. Мог бы узнать много нового и интересного.
- О чем?
- Да о чем угодно. Например, обо мне, - девушка хихикнула. - Ну да ладно, не хочешь ничего знать, не надо. Расскажи тогда о себе.
- Что рассказать?
- Да что хочешь… Ну хотя бы, зачем ты подался в бродяги?
- Это тебя отец попросил разузнать?
- Так и думала, что ты это спросишь, - вздохнула Вероника - Ничего умнее придумать не мог, да? Весь мир озабочен тем, что, как, почему и зачем ты делаешь!
- Нет, но…
- Это я тебя спросила, а не мой отец. И вообще, если хочешь со мной дружить, забудь о том, что мой папа хозяин этого балагана. Ну, так ты скажешь, как очутился здесь и для чего тебе это было нужно? - напористо спросила Вероника.
- Это долгая история, - проговорил Рафи. - Очень долгая… Но если коротко - я ищу одного человека. Очень нужного мне…
- И ты надеешься найти его, путешествуя с нами?
- Ну да.
- Это женщина?
- Да… Девушка.
- Понятно, - холодно сказала Вероника. - Вечная любовь и все такое, да?
- Зачем ты так?
- Но ведь ты ее любишь?
- Наверное, да..
- Наверное?
- Понимаешь, она очень много для меня сделала..
- Она красивая?
- Не знаю… Мы познакомились, когда я уже не мог видеть.
- Странно… Ты не уверен, что любишь ее, не знаешь, красивая она или нет, но все равно подался в бродячие артисты, чтобы ее найти. Странно, - повторила девушка
- Да ничего странного, она очень много для меня сделала. С ней я забывал о своей слепоте. Было не так темно… Это трудно объяснить. Да и не нужно, пожалуй. Ближе ее у меня никого никогда не было.
- Почему же она сбежала? - хмыкнула Вероника
- Она не сбежала, - чуть резче, чем ему хотелось, сказал Рафи. - Она просто уехала
- Зачем?
- Не знаю.
- Куда?
- Она не сказала…
- Значит, сбежала, - категорично сказала Вероника - Если ты не знаешь, то люди именно так и сбегают - внезапно уезжают, не говоря, куда и зачем. Впрочем, это не мое дело. Ищи эту, как ее там?..
- Ее зовут Мария.
- Вот и ищи свою Марию.
Рафи почувствовал, как девушка встала. Сразу стало холоднее.
- Ладно, тоскуй о своей любви, - сказала Вероника. - Не буду тебе мешать. Только не засиживайся долго, завтра нам выступать… Поговорим еще после представления, ладно?
- Конечно, - ответил Рафи. - Если ты не обиделась… Мне показалось, что я тебя чем-то расстроил.
- Нет, я не обиделась. С чего это мне вдруг обижаться? Просто немного завидую этой твоей Марии.
- Завидуешь? Почему?
- Меня никто не бросился бы разыскивать, вздумай я убежать.
С этими словами девушка ушла, и Рафи остался один. На поле лег сырой туман, и сидеть стало холодно и неуютно. Юноша попробовал вернуться к своим размышлениям о том, что говорил ему клоун, но мысли упорно возвращались к его дочери. Что-то в ней привлекло Рафи, несмотря на то, что их разговор едва ли можно было назвать теплым и дружеским. Слишком она была прямолинейна и напориста. Но в этом было больше попытки защититься от чего-то, нежели настоящей враждебности.
Рафи посидел еще немного, пока сырость и холод не проникли под одежду и не заставили его отправиться в фургон. Вероника была права - завтра выступление, и перед ним нужно хорошенько выспаться. Завтра он должен показать хороший бой. Пускай это будет всего лишь клоунада. Он заставит толпу вопить от восторга, чего бы это ему ни стоило.
ГЛАВА 14
Перед выходом на арену к Рафи подошел хозяин.
- Ты подумал над моими словами? - спросил он.
- Да, - ответил Рафи.
- Хорошо. У тебя есть только один шанс. Если и сегодня будешь спать на ходу, вечером мы уедем без тебя.
- Я все понял. Я постараюсь сделать так, чтобы зрителям понравилось.
- Что ж, надеюсь… Помни, я буду атаковать, как бык. Хороший надежный бык. Всегда прямо. Без всяких сюрпризов. Пропускай меня слева. Топать постараюсь погромче… Слушай мои шаги.
- Я знаю, - сказал Рафи. Ему не нужен был этот разговор. Он и так прекрасно знал, что делать. Куда лучше было бы побыть сейчас в одиночестве.
По его тону хозяин догадался об этом и, что-то тихо ворча, отошел в сторону. Рафи вздохнул с облегчением. Ни к чему сейчас была эта болтовня. Каждый раз, когда он выходил на арену против этого клоуна, Рафи отлично понимал, что тот делает или собирается делать. Ни одно движение «быка» не ускользало от него. Все было ясно, словно он действительно видел. Рафи чувствовал, что вполне смог бы справиться и с настоящим быком. Не взрослым, конечно, а совсем молодым. Но справился бы… Почти наверняка. Главной проблемой была не слепота А обыкновенная гордость, которая заставляла его игнорировать все, что происходит вокруг. Теперь предстояло преодолеть ее. Ради того, чтобы не умереть с голоду в чужом незнакомом городе. Ради того, чтобы найти Марию. Ради того, чтобы показать этим алчущим развлечений бездельникам, что он настоящий мужчина и матадор.
- А теперь, почтенная публика, - услышал он кривляющийся голос хозяина, - позвольте представить вам быка по кличке Gordo![Толстый (исп.)] и храбреца матадора, который, не глядя, проткнет его деревянной шпагой… Рафи!
С этого визгливого объявления начиналось каждое их выступление. Рафи от него тошнило, но у хозяина было свое мнение насчет того, как нужно представлять артистов. Юноша услышал крики и громкий смех и понял, что хозяин уже выбежал на арену. Он помедлил немного, чтобы дать толпе возможность насладиться этим зрелищем, а потом, с мулетой в одной руке и шпагой в другой вышел на арену.
Как всегда, люди не сразу поняли, что перед ними слепой. Лишь спустя какое-то время Рафи услышал недоумевающий ропот. Он знал, что скоро он перейдет в смех и улюлюканье. Вернее, всегда переходил… Но не сегодня. Рафи поклялся себе, что сегодня над ним смеяться не будут.
Отсчитывая шаги, он вышел на середину арены. Хозяин тяжело пыхтел чуть справа, и Рафи повернулся так, чтобы оказаться к нему лицом. Пора было начинать. Он выпрямился и сдвинул ноги, как делал это бесчисленное количество раз, и только однажды - перед настоящим быком. Рафи горько усмехнулся. Действительно, он, скорее, шут, а не матадор. Он обречен лишь изображать бой… Дразнить мулетой пустоту или другого шута, наносить удар деревянной шпагой, а не стальным клинком и рисковать только своей гордостью, но никак не жизнью… Бумажный матадор, бумажный герой.
Но другого выхода у него не было. Ничего уже не вернешь. Надо жить с тем, что осталось. Если тебя лишили всего, что было тебе по-настоящему дорого, у тебя есть два пути - или опустить руки и провести остаток дней в собственной пустыне, сожалея о потерянном, или, презрев слабость и неуверенность, построить новый храм. Но и к тому, и к другому нужно идти с полным осознанием. Иначе у тебя не будет даже пустыни… У каждого есть право выбора. Но не у каждого хватает мужества воспользоваться этим правом.
Так думал Рафи, стоя на площади незнакомого города и слушая неровный гул толпы. Настал момент, когда он должен был выбрать свой путь. Он уже делал это. Тогда - пять лет назад на площади родного города; совсем недавно, когда отправился на поиски Марии… Он уже делал это. И сделает снова Если понадобится, то и не один десяток раз. Ибо вся жизнь - это бесконечная череда мгновений, когда нужно делать свой выбор.
И Рафи, изящно изогнувшись, поманил «быка» мулетой.
* * *
- Ну, вот видишь, - сказал хозяин после того, как они ушли с арены, а их место заняли настоящие матадор и бык. - Как я тебе и говорил, они в восхищении. Бьюсь об заклад, что они даже забыли о твоей слепоте. Я даже опасаюсь, как бы работа Луиса не показалась им скучной…
Хозяин явно немного преувеличивал, чтобы подбодрить Рафи. Но тому все равно было не до разговоров. В ушах все еще стоял шум аплодисментов. Он и сам не ожидал такой реакции от «почтенной публики».
Они подошли к составленным полукругом фургонам. Хозяин до сих пор тяжело отдувался - Рафи заставил его попотеть.
- Когда ты мне дашь настоящего быка? - спросил Рафи, когда они присели отдохнуть.
- Я хочу, чтобы ты выступил еще пару раз со мной.
- Почему?
- Один успех - это не успех, это счастливая случайность. Второй - слепая удача И только третий - настоящая заслуженная победа, после которой уже нет пути назад.
- Но сегодня я выступил хорошо?
- Даже очень хорошо! - послышался голос Вероники.
Рафи не слышал, как она подошла.
- Ты знаешь мою дочь? - спросил хозяин труппы.
- Да, папа, он знает. Рафи кивнул.
- Ну, хорошо, - сказал шут. - Значит, ты не такой уж одиночка, каким я тебя представлял.
- Как бы не так, - вмешалась Вероника. - Мне едва удалось его разговорить.
- Но все-таки удалось… Ладно, я пойду отдохну. Ты меня сегодня совсем загонял. Скорее бы дать тебе настоящего быка. Долго я таких игр не выдержу, - опять полушутя, полусерьезно сказал хозяин и поднялся. - Знаешь, Луис прав - ты был бы чертовски хорошим матадором, если бы мог видеть, Рафи.
- Да, - тихо ответил Рафи. - Но этого никогда не будет.
- Не отчаивайся… Помни, что весь мир может измениться в любую секунду. И надо быть к этому готовым.
Шут ушел, и Рафи с Вероникой остались одни. Юноша ждал, когда девушка заговорит, но та стояла рядом, тихо напевая себе под нос какую-то простую песенку. Неподалеку слышались крики зрителей, следивших за поединком Луиса с очередным быком. Судя по всему, они были в восторге от работы матадора.
Рафи стало грустно. Все равно, как бы он ни старался, по-настоящему людей будут волновать не его безупречные, но абсолютно безопасные вероники, а вот эта игра со смертью, в которую вступит кто-нибудь после его представления. Он так и останется шутом Пускай хорошим, мужественным, сумевшим преодолеть собственную слабость, но все же лишь шутом.
- А твоя девушка видела, как ты управляешься с мулетой? - услышал он голос Вероники.
Он подумал, что она специально выбирает такие моменты, когда он занят своими мыслями.
- Видела, - ответил он хмуро.
- Тебя что, опять что-то злит?
- Да нет…
- Значит, видела, да?..
- Да.
- Ей нравилось смотреть на тебя?
- Не знаю… Надеюсь, что нравилось.
- Скорее всего, нравилось. Такое не может не понравиться. Ничего красивее я не видела.
- Правда? - Рафи был польщен.
- Правда. Я всегда говорю правду. Луис куда хуже…
- Но он сражается с настоящим быком, а я с твоим отцом, держащим тупые рога в руках.
- Когда я на тебя смотрела, я видела настоящего матадора. Ты сумел даже клоуна превратить в быка. Мне кажется, что все это видели. Да и вообще, неважно, что ты делаешь, важно как. Ты заставил всех поверить в то, что против тебя на арене настоящий бык. Как тебе это удалось, я не знаю. У меня даже сердце замирало, хотя вроде бы волноваться было не о чем… А замирало.
- Давай поговорим о чем-нибудь другом, - сказал Рафи.
- Ладно… Хотя зря ты так расстраиваешься…
- Давай о другом
- О чем?
- Хотя бы о тебе.
- Обо мне скучно… Обыкновенная девушка. Ничего особенного.
- Ты красивая?
- Как можно задавать такие вопросы девушке? Что я, по-твоему, могу ответить?
- Ты же всегда говоришь правду.
- Когда встречаются мужчина и женщина, правде иногда лучше немного поспать, - рассмеялась Вероника
- Да? Я не очень хорошо разбираюсь в этом, - смущенно сказал Рафи. Ему вдруг стало немного жарко. В смехе девушке промелькнуло что-то совсем незнакомое ему. Мария так никогда не смеялась. Этому «что-то» Рафи не мог найти определения. Просто он почувствовал себя мальчишкой, сморозившим какую-то глупость в обществе взрослых людей. Ему показалось, что Вероника едва ли не в два раза его старше.
- Разве твоя девушка не говорила тебе этого?
- Нет.
- А вы целовались?
Рафи не знал, куда деться от смущения. И дело было даже не в вопросах Вероники, а в тоне, которым они были заданы.
- Зачем ты об этом спрашиваешь? - пробормотал Рафи.
- Нравится смотреть, как ты краснеешь, - снова рассмеялась девушка. - Ну, так целовались или нет?
- Один раз, - едва слышно ответил Рафи.
- Понравилось?
- Перестань, пожалуйста.
- Почему ты не хочешь ответить?
- Перестань или я уйду.
- Ну хорошо, хорошо… Не буду больше. Никогда не видела, чтобы парни так смущались, - весело сказала Вероника и тут же серьезно добавила: - Не обижайся. Никак не могу со своим языком совладать. Просто беда.
- Да уж, - буркнул Рафи. Он до сих пор чувствовал, как горят щеки.
- Не обижайся, - повторила девушка примирительно. - Я постараюсь держать язык за зубами… Хотя это ох как тяжело! Ну что, я пойду? Тебе ведь нужно отдохнуть…
Рафи кивнул. Он хотел остаться один. Слишком уж вольные вопросы задавала эта странная девушка. Впрочем, может быть, как раз ничего странного в ней и не было? Откуда Рафи было это знать, если за всю свою жизнь он говорил только с ней да Марией. Что если как раз Мария была странной? Рафи понял, что, возможно, упустил за эти годы гораздо больше, чем думал…
- Да, кстати, о твоем вопросе, - сказала Вероника, уже отойдя на несколько шагов. - Я очень красивая. Мне даже жаль, что ты не можешь меня видеть.
Рафи хотел что-нибудь ответить, но язык словно присох к небу. Все-таки он очень много упустил…
* * *
За первым удачным выступлением последовало второе, которое было еще лучше, а за ним третье, еще более блистательное. Публика уже специально приходила посмотреть на слепого юношу, который так ловко управляется с мулетой. Рафи перестал слышать на своих выступлениях смех. Если кто и смеялся, то над шутом, который изображал быка. Но всякий раз, когда Рафи плавной вероникой уводил «быка» в сторону, зрители затихали, будто на самом деле каждую секунду юноше угрожала смерть от рогов. Постепенно хозяин перестал подыгрывать юноше. Он не бросался по строгой прямой на мулету, заранее отводя рога чуть в сторону, как делал это раньше. Теперь он всерьез старался попасть «рогами» в матадора, атаковал неожиданно и стремительно, как настоящий торо. Дошло даже до того, что он снял с рогов кожаные чехлы, которые смягчали удар. Он хотел, чтобы Рафи действительно мог показать все, на что способен.
Сам Рафи больше не считал свое занятие унизительным. В самом деле, какое может быть унижение, если каждый твой выход на арену встречают аплодисментами? Хозяин был прав - яркое мужество и чужое мастерство всегда вызывают уважение. В Рафи все видели не слепца, а человека, преодолевшего свою слепоту. Ты побежден и достоин лишь жалости, только когда сам признал свое поражение. Но если ты смог хотя бы поднять голову, ты становишься победителем.
Однако несмотря на все успехи Рафи, хозяин не спешил выпускать против него настоящего быка. Если юноша заговаривал об этом, шут старался всеми правдами и неправдами уйти в сторону. Наконец, однажды, после особенно удачного выступления, когда публика не хотела отпускать слепого матадора с арены, Рафи решил, что пришла пора поговорить об этом серьезно.
- Ты доволен тем, как я работаю? - обратился он к хозяину, улучив момент.
- Конечно, доволен! Ты же сам все слышал… Они чуть глотки не сорвали. Если и дальше так будет продолжаться, мы можем и разбогатеть.
- Тогда почему ты не даешь мне настоящего быка? Только не увиливай. Сегодня это тебе не поможет.
- Вижу, - проворчал шут. - По-моему, кто-то из нас двоих начал зазнаваться.
- Ты прекрасно знаешь, что это не так. Так как насчет быка?
- А ты уверен, что у тебя получится? Бык не станет тебе подыгрывать… Он не станет атаковать так, как хочешь ты…
- Станет.
- Я не об этом. Знаю, ты сможешь заставить его бросаться тогда, когда тебе будет нужно, и так, как тебе нужно… Я говорю о том, что он не остановится, заметив, что что-то пошло не так.
- Это мои трудности.
- А если он тебя покалечит?
- Я и так калека… Что мне терять? - сказал Рафи.
- Ты лишился только зрения, хочешь лишиться и остального?
- А ты пробовал жить во тьме? - глухо спросил Рафи. - Ты знаешь, каково это - потерять мир, когда ты совсем молод и у тебя все впереди? Что бы я ни делал, как бы ни старался цепляться за эту жизнь, я все равно никогда не получу то, чего хотел больше всего на свете. Никогда, понимаешь ты это?!
Рафи почти кричал. Он никогда не говорил о своей слепоте с другими людьми, долгие годы держа в себе эту боль. Он не знал, что вдруг заставило его так раскрыться перед шутом. Но начав говорить, остановиться он уже не мог.
- Я живу во тьме. Тьма окружает меня, тьма наполняет меня… Она везде. Что я могу потерять? Способность ходить во тьме? Способность слышать во тьме? Невелика потеря… К чему мне все это, если я никогда не смогу быть настоящим матадором? Настоящим, понимаешь? А не клоуном с деревянной шпагой! Мне нечего терять, кроме этой деревянной шпаги… Да и потом, - продолжил он, немного успокоившись, - у меня был друг - он ушел, я мог видеть, но лишился этого, у меня была девушка, которую я любил, - она исчезла из моей жизни. Как видишь, я привык терять. Так что дай мне быка. И если он меня покалечит, значит, так тому и быть… Будь моя воля, я вышел бы против хорошего взрослого торо, а не против молодого бычка.
- Вышел бы, чтобы умереть? Рафи промолчал.
- Вот что я тебе скажу, - начал хозяин. - У каждого есть своя тьма и своя боль… Не перебивай… Ты не единственный, кто страдает в этом мире. И не единственный, кто считает, что с ним поступили несправедливо. Кто поступил - неважно… Судьба, другой человек… Это мелочи. Главное, что ты совершаешь ту же ошибку, что и большинство людей.
- Какую? - спросил Рафи.
- Ты считаешь, что мир таков, каким ты его видишь.
- Неправда. Я много думал об этом и понял, что…
- Я знаю, что ты понял. Но и это твое понимание - тоже иллюзия. Любое мнение, любое представление об этом мире будет лишь твоей иллюзией. Картинкой, которую ты сам себе нарисовал, а потом убедил себя в том, что именно так мир и выглядит… Совсем недавно ты считал для себя позором выходить на арену, а теперь едва ли не гордишься тем, как тебя встречает публика. Что, мир вокруг тебя изменился? Люди изменились? Я превратился в быка? Нет. Мои слова стерли твой мирок, как стирает прибрежная волна рисунок на песке… И вот ты снова лихорадочно начинаешь чертить новый узор, который будет так же смыт волной завтра. Но ты тут же примешься за новый… И так, пока последняя волна, которую мы называем смертью, окончательно не сотрет твои рисунки вместе с тобой. В этом ты видишь свою жизнь. В бессмысленном рисовании на песке во время прилива… Перестань это делать, Рафи. Перестань водить палочкой по мокрому песку. Перестань делать выводы и строить предположения. Освободись сам от себя. Ты никогда не постигнешь этот мир и никогда не постигнешь себя. Зато ты можешь быть свободным. Когда человек свободен, у него в душе
нет места отчаянию. Он не считает, что стал жертвой несправедливости, потому что знает: в этом мире не может быть такого понятия, как справедливость.
- Я не совсем понимаю тебя… Что значит быть свободным?
- Не рисовать на песке, Рафи, не рисовать на песке.
Они замолчали. Рафи был в который раз поражен словами шута. Даже не самими словами, а тем, что их произнес именно этот человек, которого Рафи считал обыкновенным дельцом. Не очень удачливым и не очень разборчивым в средствах дельцом. И в этот миг, едва подумав так о хозяине, Рафи понял, что удивлен он лишь потому, что нарисовал этот образ на песке…
- Сегодня ты последний раз выступал со мной, - голос хозяина заставил Рафи вздрогнуть. - Я дам тебе молодого быка. Посмотрим, что ты с ним сможешь сделать… Или он с тобой. Но учти, тебе придется работать с этим быком не один раз. Я не могу позволить себе покупать двух быков для одного выступления. Хватит с меня и торо для Луиса. Да, сразу хочу тебя предупредить - если ты плохо выступишь, тебе снова придется работать со мной. Это, по крайней мере, приносит доход… Ну а коли бык все-таки тебя покалечит, тебе придется или придумать какой-нибудь новый номер, или…
- Что «или»?
- Или умереть с голоду. Нянчиться я с тобой не буду. Ты согласен на такие условия?
- А у меня есть выбор?
- Выбор есть всегда. Просто иногда нужно хорошенько присмотреться, чтобы его увидеть… Ты ведь можешь и отказаться от быка. Будем выступать, как и раньше, вместе…
- Нет. Я не буду отказываться, - твердо сказал Рафи.
- Ну что ж… Смотри сам Кстати, ты уверен, что это не помешает тебе достигнуть твоей цели? Ведь не ради заработка ты присоединился к нам.
Рафи закусил губу. За последние несколько дней он ни разу не вспомнил о Марии. Словно той никогда и не было. Он уже настолько свыкся со своей ролью бродячего артиста, что действительно начал забывать о том, что его привело к этой жизни.
- Пускай случится то, что должно случиться, - ответил он. - Но я хочу, чтобы ты дал мне быка.
- Хорошо. Будет тебе бык. Как знать, может быть, это как раз то, что тебе сейчас по-настоящему нужно.
Хозяин ушел. Рафи остался один, наедине со своей тьмой и своими мыслями. Почему-то он не чувствовал радости от того, что ему удалось добиться своего. Снова после разговора с шутом осталось очень много вопросов. И, как всегда, ни одного ответа.
Рафи услышал шаги Вероники. Он уже давно научился узнавать людей по их походке, дыханию, запаху и по другим почти неуловимым приметам, вносившим изменения в окружающее его пространство, о существовании которых раньше он и не подозревал. Ему теперь даже не верилось, что почти пять лет он практически просидел на одном месте, боясь отойти от своего сарайчика дальше, чем на десяток шагов. Подумать только - тогда он был уверен, что иначе и не сможет жить… И вот он ходит, почти не пользуясь своей палочкой, безошибочно называет людей по именам, когда они за добрую дюжину шагов от него, и даже выступает на арене… Пусть в качестве матадора-шута, но все-таки… Могло такое раньше прийти ему в голову? Неужели хозяин прав, и все, что было до сих пор, - это лишь рисунок на песке, который вот-вот смоет очередная волна?..
- Ты сегодня превзошел сам себя, - сказала Вероника.
- Нет. Все было просто. Но скоро…
- Скоро ты выйдешь против быка, да?
- Ну, это будет совсем маленький бык. Правда, для начала хорошо и это.
- Это опасно, - сказала Вероника.
- По сравнению с настоящим быком это ничто. У него ведь даже не будет нормальных рогов.
- Не буду спрашивать, зачем тебе это нужно. Но, по-моему, это глупость. Ты ведь просто ищешь свою девушку… Я думала, что для тебя это главное.
Рафи промолчал. Он попытался вспомнить голос и запах Марии, но не смог. Ему показалось, что он и правда сворачивает со своего пути. Но что он мог сделать? Уходя, Мария не дала ему ни малейшего намека, где ее искать. «Следуй за артистами» - это слишком уж туманное указание. Чересчур туманное… Очередной рисунок на песке…
- Хочу попросить тебя только об одном, - не дождавшись ответа, продолжила Вероника. - Будь осторожен. Будь очень осторожен.
- Почему ты говоришь мне это?
- Ты не понимаешь?
- Нет, - честно признался Рафи.
- Ну и не надо тебе это понимать, значит, - тихо сказала Вероника. - Может быть, потом… Позже… А быть может, и никогда.
ГЛАВА 15
Хозяин сдержал свое слово. Спустя пять дней после их разговора Рафи стоял около составленных кругом повозок, готовясь выйти на арену против настоящего быка. Конечно, этот бычок не шел ни в какое сравнение с настоящими торо браво - как четырнадцатилетний нескладный угловатый подросток не может сравниться по силе со взрослым мужчиной. К тому же этот бычок не был из той породы быков, которую выращивают специально для боя. Его взяли из обычного стада, в котором он бегал, как привязанный, за своей матерью - простой дойной коровой. Ему хотелось не боя, а игры. Его уделом было резвиться на сочном пастбище, но вместо этого он оказался на песке арены, не понимая толком, чего от него ждут люди.
Но тем не менее это был бык. Реальный, из плоти и крови. И даже с небольшими рогами. Впервые после того памятного боя на площади родного города Рафи предстояло дразнить красным полотном мулеты не пустоту и не человека. Впервые думать предстояло не только о чистоте и красоте движений, но и об опасности. Пусть не смертельной, но все же… К тому же было совершенно неясно, как поведет себя этот молодой бычок, увидев перед собой мулету. Настоящий торо всегда хочет боя и охотно атакует.
Но вот этот бычок, в крови которого нет памяти о предках, сражавшихся и умиравших на арене, может попросту отказаться от схватки. Способен ли Рафи заставить его броситься в бой? И сможет ли он заставить его атаковать правильно, так, как нужно матадору?..
Все это заставляло Рафи волноваться. Он крепко стискивал палку, на которую было натянуто красное полотно мулеты, переминался с ноги на ногу и время от времени утирал со лба пот, хотя на улице было вовсе не жарко.
- Удачи тебе, - раздался прямо над ухом голос Вероники.
Рафи был настолько погружен в свои мысли, что даже не заметил, как она подошла. Он был уже на арене и проделывал в своем воображении все то, что вскоре ему предстояло делать по-настоящему. Пока бык был вполне покладистым…
- Будь осторожен, хорошо? - сказала Вероника
Рафи рассеянно кивнул.
- Я постараюсь помочь тебе… Мы вместе с отцом поможем. Слушай нас. Я буду говорить тебе, что делает бык.
- Я и сам это пойму.
- Ты можешь ошибиться. С отцом ты ошибался, но он давал тебе время исправить ошибку. Бык не даст.
- Посмотрим, - ответил Рафи.
- И все-таки будь осторожен.
- Хорошо.
В толпе послышался смех. Рафи понял, что на середину площади вышел хозяин цирка. Каждый выход этого человека сопровождался смехом и шуточками зрителей. Рафи не знал, что делает шут, дабы развеселить публику…
- Почтенная публика, сегодня мы хотим представить вам нечто особенное, - хозяин выдержал драматичную паузу. - Сейчас вы увидите необычный бой. На арену выйдет слепой, как крот, матадор по имени Рафи. Он сразится с двухлетним бычком по кличке Verde[Зеленый (исп.).] .
Толпа заворчала.
- Почтенная публика, - с легкой укоризной произнес хозяин. - Конечно, бычок совсем молод. Но ведь и матадор не видит даже собственного носа!
Шутку оценили. Рафи стиснул зубы. Все-таки из него делали шута. Дешевого балаганного шуга-Черт с ними, черт с хозяином, пускай они все провалятся! Он им покажет, кто здесь на самом деле смешон. Рафи пожалел, что против него не выпустят настоящего взрослою торо. Вот тогда никто не позволил бы себе насмехаться над его слепотой. Никто…
Снова раздался смех и мягкий дробный стук копыт. Бычок появился на арене. У Рафи взмокли ладони. Он вытер их о штаны. «Пора», - подумал он и шагнул вперед.
* * *
…В фургон его принесли. Дойти сам после такого удара он бы не смог. Тело болело так, словно его пропустили через мельничные жернова. Досталось не только от рогов бычка, но, кажется, и от его копыт. Прежде чем его оттащили за хвост, он успел несколько раз ударить головой лежащего ничком на земле Рафи, а потом, запнувшись об него, чуть не упал сам… Копыто угодило прямо в юношу.
Его осторожно положили на какие-то тюки.
- Ничего, руки-ноги целы, - сказал кто-то.
- Крепко ему досталось, - ответил другой голос. - Бычок-то оказался не промах.
Рафи сплюнул сквозь зубы. Во рту стоял солоноватый привкус крови. Все лицо распухло, по щеке текло что-то липкое. Тоже кровь, догадался Рафи. Чертов бык…
Он так и не понял, что случилось, почему он оказался на песке. Вроде все шло хорошо… Бык не испугался толпы, не стал убегать и жаться к телегам. Он почти сразу понял, чего от него ждут, и бросился на мулету.
Они сумели вместе сделать несколько вероник. И даже заслужили аплодисменты. Но когда Рафи решил закончить эту серию полувероникой… Вот тогда-то он и допустил ошибку. Подвело то самое шестое чувство, он решил, что бык находится чуть дальше, и не успел… Совсем немного. Слух резанул крик Вероники. Что она крикнула? Вроде,
«берегись»…
- Как ты? Дышать можешь? - спросили его. Рафи что-то прохрипел и закашлялся.
- Кажется, ребра сломаны, - сказал тот же голос.
- Ничего, главное, голова цела. И не проткнул он его… Отлежится недельку, все в порядке будет.
Рафи слышал все это, как сквозь толстый слой ваты. Каждый звук отдавался в голове тупой болью. Ему хотелось, чтобы его оставили в покое. Кто-то попытался уложить его поудобнее, но добился лишь того, что все тело Рафи пронзила новая вспышка боли. Юноша не выдержал и застонал.
- Оставьте его, - послышался резкий голос Вероники. - Уходите, я сама за ним присмотрю. Давайте, давайте, нечего таращиться… Идите, собирайтесь, вечером мы должны сняться отсюда.
- Лежи спокойно и ничего не говори, - сказал Вероника Рафи, когда они остались одни в фургоне.
Она влажной тряпкой осторожно вытерла ему лицо, смыв уже запекшуюся кровь, потом снова смочила ее в холодной воде и положила на лоб. Рафи стало немного легче.
- Что произошло? - прошептал он, с трудом разлепив распухшие губы. - Как он меня достал?
- Молчи. Потом обо всем поговорим… Сейчас тебе лучше не болтать, если ребра сломаны. Только больнее себе сделаешь.
- Меня оставят здесь?
- Не говори ерунду, никто тебя не оставит.
- Но твой отец…
- Ты можешь помолчать? Я же сказала тебе, никто тебя здесь не собирается оставлять. Полежишь спокойно несколько дней да потом снова примешься за дело. Если захочешь, конечно… Хотя ведь захочешь… Мне почему-то кажется, что этот бык тебя ничему не научил.
- Научил, - тихо сказал Рафи.
- Чему же, интересно знать? - хмыкнула Вероника, меняя тряпку.
- Слушать… И не рисовать на песке.
- Что? Какой песок? При чем здесь рисовать? УЖ не бред ли у тебя? - взволнованно спросила она, положив прохладную ладонь на лоб юноши.
- Потом, - слабо улыбнулся Рафи. - Потом объясню… Позже… Сейчас тяжело…
И тут он начал проваливаться куда-то, и с каждой секундой падения боль отступала, отступала, потом стала совсем далекой, едва ощутимой, и он потерял сознание.
* * *
Прошло не несколько дней, а почти две недели, прежде чем Рафи смог ходить без помощи посторонних. Все это время Вероника почти не отходила от него, меняла повязки, кормила, умывала… Она даже добилась того, что поменялась местами с Луисом, чтобы и ночью быть рядом с раненым. Правда, «добилась» - это громко сказано. Девушка просто заявилась в фургон со своими вещами и без обиняков сказала Луису, чтобы тот перебирался в ее повозку. Тот даже не попытался возражать. Молча собрался и ушел. Тогда Рафи удивился тому, как взрослые мужчины слушаются эту девушку. Единственным объяснением было то, что она является дочерью хозяина. Вряд ли кто-то захочет портить с ней отношения и тем самым рисковать своим местом в труппе…
Когда Рафи немного окреп, она стала выводить его каждый день на улицу, и они вместе проходили несколько десятков шагов. Впрочем, поначалу проходила лишь Вероника, Рафи же почти висел на ее плече. Но постепенно синяки прошли, голова перестала кружиться при малейшем усилии, и их прогулки стали походить действительно на прогулки, а не на вынос раненого с поля битвы.
Несколько раз Рафи заходил навестить хозяин. Но и здесь Вероника заставила усомниться Рафи в том, кто на самом деле главный в этом цирке.
Девушка внимательно следила за Рафи и, как только видела, что тот начинал уставать, бесцеремонно выставляла отца на улицу. И тот беспрекословно повиновался, словно цирк принадлежал не ему, а его дочке.
Когда шут пришел в первый раз, Рафи был уверен, что сейчас его выгрузят, донесут до какой-нибудь дешевой гостиницы и оставят. Он, превозмогая боль, приподнялся на локте и спросил:
- Ты решил меня выгнать?
Хозяин опустился на сундучок, служивший одновременно стулом, и долго молчал, робко, как показалось Рафи, поглядывая на дочь, невозмутимо занимавшуюся своими делами.
- Нет, Рафи, - откашлявшись, начал он. - Выгонять я тебя не буду. Во всяком случае, пока…
Вероника чем-то громыхнула в полутьме фургона.
- В общем, ты не так уж плохо выступил… Но был слишком уверен в себе.
- Я это понял. Рисунок на песке.
- Да, именно так. Ты придумал себе этого быка и перестал слушать и чувствовать его. Ты слушал и чувствовал себя. За что и поплатился.
- Да. Но я смогу…
- Сможешь, - перебил его шут. - По крайней мере, попытаешься… Я тебе дам эту возможность. Собственно, я для того и пришел, чтобы тебе это сказать. Отдыхай спокойно, Рафи. Но пока лежишь, подумай все-таки о том, чтобы выступать со мной.
- Нет. Я хочу сражаться с быком
- Конечно-конечно… Но все же подумай.
И хозяин ушел. Рафи смог вздохнуть спокойно. Он еще сможет попытаться. Зачем ему так нужно было это, Рафи и сам не знал.
Время пролетело быстро. Молодой крепкий организм и правильный уход сделали свое дело. Ребра еще болели, но уже не так сильно, и Рафи, не теряя больше времени, начал понемногу упражняться с мулетой.
Пока он лежал без дела, у него было много времени подумать. Поиски Марии зашли в тупик. В этом Рафи признался себе честно. То ли что-то напутал тот хозяин таверны по имени Пабло, то ли Мария имела в виду нечто другое, то ли сам Рафи неправильно истолковал ее слова. Как бы то ни было, надежда ее найти стала уж вовсе призрачной. Да и, сказать по совести, она стала казаться чем-то бесконечно далеким, словно приснилось это во сне. Вообще, вся прошлая жизнь теперь казалась Рафи сном. Встреча с Мигелем, поляна в роще, бой с быком, пять лет затворничества, Мария… Все это было подернуто какой-то дымкой. То, что окружало его сейчас, - запах деревянных бортов фургона, пыльных костюмов, лошадей, дыма с улицы, приглушенные голоса репетирующих артистов, шаги и дыхание Вероники - все это было настоящим Это и была его жизнь. А те смутные образы прошлого… Будто прочитанный рассказ о чужой жизни. Местами интересный, местами волнующий, местами печальный, но всего лишь рассказ, выдумка, плод чужого воображения.
Если уж говорить всю правду, то мелькнула у Рафи мысль, что ведь можно вернуться домой. Мария к этому времени могла закончить свое путешествие. Что, если она ждет его там, на берегу реки? Ждет, как ждал когда-то он… Но отчего-то идея вернуться не привлекла Рафи. Слишком слабой была надежда и слишком сильным было желание одолеть быка, доказав себе и всем, что он чего-то стоит, даже не имея возможности видеть. Поэтому он остался. И запретил себе даже думать о возвращении. Он всегда успеет побывать дома. В конце концов, это можно сделать и сразу после победы над быком. Месяцем раньше, месяцем позже… Какая теперь разница. Мария сама виновата - не нужно было играть с ним в какие-то непонятные игры.
Да и что такое любовь к женщине по сравнению с любовью к мечте? Стоит ли отказываться от второй, чтобы получить сомнительное счастье познать до конца первую? Рафи решил, что не стоит. Все успеется, не надо спешить. К тому же ведь были слова «следуй за артистами»? Были. Напутали, не напутали, этого он точно не знает. Сделал так, как услышал. В чем его можно упрекнуть?
Так, успокаивая сам себя, Рафи принял решение не вмешиваться в ход событий. Его ждал бык. И все остальное не имело значения.
* * *
Обычно быка, который должен принять участие в корриде, держат подальше от людей. Если торо хоть раз увидел человека с капоте, он уже считается негодным для боя. Он становится слишком опасным. Он уже знает, что будет делать человек и как с ним можно справиться. Поэтому настоящий боевой бык вступает в схватку с человеком только один раз за всю жизнь. Независимо от исхода поединка… Убьют его, или он всадит рог в матадора, не важно. Больше он никогда не выйдет на арену.
Но так дело обстоит с торо браво. Бычок, которою хозяин купил для Рафи, должен был стать таким же артистом труппы, как дрессированные собаки. Поэтому Рафи, как только появилась возможность, стал проводить все свободное время с ним. Если уж предстоит постоянно встречаться с одним и тем же быком, который все про тебя знает, лучше сделать его более или менее ручным. Хотя бы для того, чтобы уравнять шансы. Так ему сказал Луис, и Рафи с ним согласился.
Каждое утро он брал Verde и уходил с ним подальше от людских глаз, чтобы сделать из бычка настоящего артиста. Поначалу ему помогали в этом непростом деле Луис или Вероника, Все-таки слепому сложно быть дрессировщиком, если имеешь дело вовсе не с кошками. Но даже несмотря на эту помощь, Рафи постоянно ходил весь в синяках и кровоподтеках. Бычок никак не хотел следовать за мулетой, а все норовил боднуть матадора еще не отросшими толком рожками. Ему было невдомек, что все это всего лишь игра.
Но постепенно, благодаря настойчивости Рафи и лакомствам, которыми его потчевала Вероника после каждого удачного броска на мулету, он начал понимать, чего от него хотят. Это был не боевой бык, поэтому ему гораздо больше нравились сочные яблоки, нежели сомнительная победа над человеком. Спустя месяц он уже почти без запинки исполнял тот танец, которого от него хотел Рафи. Со стороны это было похоже на настоящий поединок, но на самом деле каждое движение этого танца было заранее продумано, отрепетировано и отточено.
На все это время хозяин оставил Рафи в покое, не заставляя его выступать и не поручая никакой работы. Он тоже понял, что выгоднее выпускать слепого против дрессированного быка каждый день, чем устраивать настоящую схватку раз в два месяца, когда матадор залечит раны. Поэтому он не подгонял Рафи, справедливо рассудив, что время, потраченное на подготовку, окупится сторицей.
Так в итоге и получилось.
Первое же выступление Рафи с уже выдрессированным быком вызвало такой восторг у публики, какого хозяин не видел уже лет десять, выступая по разным городам. Естественно, зрителям все преподносилось как настоящий поединок. Ни у кого даже тени сомнения не возникло, что весь этот бой - не что иное, как тщательно отрепетированное действо. Слепой матадор работал так близко к быку (пускай совсем молодому и с не очень опасными рогами), что толпа то и дело восхищенно ахала и охала. А когда Рафи, поставив быка прямо перед собой, заставил его опустить голову и, красиво перегнувшись через рога, аккуратно ткнул деревянной шпагой в загривок, обозначая смертельный удар, публика просто взревела от восторга.
Вечером этого дня хозяин пришел в фургон к Рафи, чтобы поздравить его с успехом.
- Отличное выступление, Рафи, просто отличное. Я даже решил увеличить тебе жалованье. Если так и будет продолжаться, то в скором будущем мы отправимся в столицу. Тебя ждет слава, Рафи,.. Видишь, все получается так, как я говорил,
- Я хотел не такой славы, - ответил Рафи.
- Вот как? А какой же?
- Я хотел сражаться с быками по-настоящему. Слава клоуна и слава матадора - это разные вещи.
- Согласен, но ведь лучше такая слава, чем вообще никакой.
- Не думаю, - грустно сказал Рафи. - Иногда мне кажется, что было бы гораздо честнее по-прежнему сидеть на пороге своего дома…
- Честнее по отношению к кому? - быстро спросил хозяин.
- Какая разница? - удивился Рафи. - Разве правда не одинакова для всех?
- Есть тысячи истин, Рафи, и десятки тысяч правд… Стоит ли так стремиться к одной из них? Для других твой бой - это настоящий поединок, полный смертельного риска. Для тебя - это всего лишь игра Так?
- Ну да…
- Теперь посмотрим на это с другой стороны. Люди, которые пришли посмотреть на тебя сегодня, заплатили свои деньги за то, чтобы увидеть, как слепой матадор сражается с быком. Но для них твой риск - не больше, чем острая приправа к основному блюду. А основное блюдо - это как раз твоя игра с быком Так что они получили за свои деньги то, что хотели. Где ты видишь обман? Скорее, это они обманывают тебя, предлагая тебе поставить на кон свою жизнь за гроши… Теперь возьмем тебя… Ты убежден в том, что твоему бычку не придет вдруг в голову всадить рог в тебя, вместо того чтобы бегать за мулетой? Это животное, и до конца быть уверенным в нем нельзя. Так что, как ни крути, но жизнью ты все-таки рискуешь. И, возможно, даже больше, чем Луис. Тот, по крайней мере, видит, что делает бык. Он может убежать, если дело пойдет не так… Тебе приходится об этом только догадываться. Шансов быть поднятым на рога, пусть и не очень большие, у тебя гораздо больше. Ну, и где ты видишь здесь обман?
Рафи задумался. Да, слова хозяина заставили его посмотреть на свое выступление несколько иначе. И они были вполне убедительны, но… Что «но» - Рафи не знал. Просто было ощущение, что все эти слова не более чем какая-то ловушка, попытка хозяина заставить его, Рафи, делать то, что будет выгодно шуту. Он точно знал, что для него является истиной: слава клоуна ему не нужна. Вот и все. Его выступления - это лишь способ заработать на жизнь и шанс найти Марию… Но никак не путь к славе.
Хозяин словно прочитал его мысли.
- Не забывай о рисунках на песке. Может быть, то, что ты считаешь сегодня позором, завтра окажется для тебя первой ступенькой к настоящей славе. К чему спешить с оценками? Делай то, что должен делать сегодня. И не думай, к чему это может привести тебя завтра. Ты все равно никогда не угадаешь. А сомнения только заставят тебя опустить руки…
ГЛАВА 16
Прошло полгода с тех пор, как Рафи покинул свой дом. Полгода он был артистом бродячего цирка. Полгода он колесил в своем фургончике по пыльным дорогам. Не такой уж и долгий срок… Но жизнь измеряется не годами, а событиями, которые ее наполняют. Так же как страдания - не своей продолжительностью, а глубиной и силой.
За эти полгода Рафи пережил едва ли не больше, чем за предыдущие восемнадцать лет. Поэтому с каждым новым днем его прошлое казалось ему все более призрачным Иногда он был почти уверен в том, что так и родился слепым артистом. И всю жизнь колесил от города к городу, от арены к арене.
Он все реже и реже вспоминал о том, что привело его в труппу. И уже почти перестал верить, что когда-нибудь еще услышит голос Марии. О своем намерении вернуться домой он больше не вспоминал. Если честно, ему нравилась его теперешняя жизнь. Он был уверен, что это лучшее, на что он мог рассчитывать. Останься он тогда дома, он так и сидел бы каждый день на берегу реки, в напрасном ожидании, предаваясь сожалениям и терзаясь сомнениями. А так он сам зарабатывает себе на хлеб. Его любит публика. Его ценят и уважают другие артисты… К тому же здесь есть Вероника.
Последнее время он все чаще думал об этой девушке. Не мог не думать, потому что она почти всегда была рядом. Когда он выздоровел, она опять ушла жить в свой фургончик. Но едва занимался новый день, она уже наводила порядок в фургоне Рафи, или отправлялась с ним дрессировать бычка, или вытаскивала его на прогулки по городу, в котором они давали представления. Словом, старалась при малейшей возможности быть вместе с юношей. Сначала Рафи воспринимал это как трогательную заботу о раненом, в которой не было ничего особенного. Потом, когда необходимость в смене повязок отпала, а Вероника продолжала проводить с ним все свободное время, он догадался, что дело здесь не только в сострадании…
Впрочем, эти догадки были всего лишь догадками. Вероника никогда не разговаривала с ним серьезно. Точнее, он не мог понять, когда она говорила всерьез, а когда шутила или разыгрывала его. Но такое положение вещей устраивало Рафи. Он все-таки не мог до конца забыть Марию. И при всем своем расположении и благодарности к Веронике воспринимал ее как хорошего друга, с которым может быть весело и интересно, но не более того.
Рафи не знал названия города, в который они въехали ранним летним утром. Они появились на окраине, когда солнце едва позолотило крыши домов, и только скрип колес да ржание лошадей их небольшого каравана нарушали тишину дремлющего городка.
Для Рафи все города были одинаковы. Видеть он не мог, а запахи и звуки не отличались настолько, чтобы у города появилось собственное лицо. Различия, конечно, были, но касались они, скорее, не конкретного города, а той части страны, в которой он находился. Южные города пахли морем, виноградом и апельсинами, оливами и морской рыбой… Чуть дальше к северу запах моря сменялся запахом выделанных овечьих шкур. Но к этим запахам нужно было прислушиваться, чтобы выделить их из тысячи других, одинаковых для любого города, - человеческого жилья, нечистот, лошадиного навоза, пыли, печеного хлеба, вина…
Ничем примечательным не мог похвастаться и этот городок, в который въехал цирк на этот раз. Но едва фургоны пересекли его границу, Рафи вдруг овладело странное беспокойство. Это не было волнение перед выступлением - он уже давно перестал волноваться, выходя на арену. Это чувство вообще было ни на что не похоже…
Сидя в своем фургоне, юноша заткнул уши и замер, пытаясь понять, что же с ним происходит. Он испытывал то же самое, что испытывает человек, старающийся припомнить слово, которое вертится на языке, но никак не хочет окончательно всплыть из памяти. Он даже зажмурился, хотя давно отвык это делать.
И тут пришла уверенность, что в этом городе с ним должно случиться нечто такое, что опять перевернет его жизнь. Чувство было настолько сильным и четким, что Рафи поверил ему безоговорочно, и сердце забилось быстро-быстро, словно торопилось на встречу с этим «нечто».
Все оставшееся до выступления время Рафи бесцельно бродил среди фургонов, путаясь у всех под ногами. Он весь обратился в слух, чтобы не пропустить ни малейшего знака, намека на то, что ему следует делать. Вероника, заметив, что с юношей происходит что-то странное, попыталась разговорить его, но Рафи молчал или отвечал невпопад, и она решила оставить его в покое.
День тянулся невыносимо долго. Но это предчувствие какого-то важного события не покидало Рафи. Даже наоборот, с каждым часом оно крепло, разрасталось, и у юноши уже не оставалось сомнений в том, что сегодняшний день будет необычным.
Из-за этого Рафи едва не провалил свое выступление. Бычок хоть и был дрессированным, но подыгрывать Рафи, как это делал когда-то хозяин, он не мог. Он выполнял то, чему его научили, поэтому, когда Рафи попытался пропустить его не слева от себя, а справа, то все-таки ударил рогом рассеянного матадора. Но удар был несильным, и Рафи, поднявшись с земли, кое-как довел бой до конца. Однако этот досадный момент лишь подогрел интерес зрителей и убедил их в том, что они видят самую настоящую корриду. Поэтому, когда Рафи нанес «завершающий удар», публика аплодировала особенно долго и восторженно.
- Да что с тобой сегодня? - набросилась на юношу Вероника, когда он ушел с арены.
Но он только покачал головой. Как он мог объяснить словами то, чему не мог даже для себя найти четкого определения?
После выступления волнение достигло своего апогея. Юноша просто не мог найти себе места. Идти в свой фургон Рафи не хотелось, поэтому он остался рядом с Вероникой, послушать выступление Луиса.
Когда матадор проходил мимо, Рафи тронул его за плечо.
- Удачи, - сказал он.
- Спасибо, - немного нервничая, бросил Луис.. - Что это с тобой вдруг?
Рафи закусил губу. Матадоры суеверны. Трудно не стать суеверным, когда постоянно рискуешь жизнью. Позволить себе роскошь не верить в приметы могут только те, кому ничто не угрожает. Тот, для кого каждый бой может стать последним, очень трепетно относится ко всяким мелочам Раньше Рафи никогда не желал Луису удачи. И вообще очень редко оставался послушать, как тот будет выступать. Обычно он ждал его около фургона, чтобы поздравить с удачной победой. Обычно… Но сегодня что-то дернуло его нарушить привычный для обоих порядок. Поэтому Луис занервничал. Рафи это понял. Но исправлять ошибку было поздно. Он просто еще раз хлопнул матадора по плечу и ободряюще улыбнулся.
- Да что с тобой творится? На Луисе теперь лица нет… - сказала Вероника, наблюдавшая за этой сценой.
- Не знаю, - ответил Рафи. - Сам не знаю, что со мной… Зачем я… Вот дурак. Не знаю, что это, Вероника. Я сам не свой…
- Но ты мне сможешь рассказать потом? - спросила она.
- Постараюсь, - кивнул Рафи.
- Ты сбил с толку Verde. Он, бедняга, здорово растерялся, когда увидел тебя с другой стороны.
- Да, я знаю…
- Я чуть со страху не умерла, когда увидела, как он тебя боднул.
- Ничего.
- Не больно?
- Нет…
Вероника спросила еще что-то, но Рафи не расслышал вопроса за криком толпы. Вернее даже это был не крик, а тяжелый протяжный вздох, словно вздохнуло огромное морское чудовище, поднявшись из глубин на поверхность. За этим вздохом на мгновение воцарилась тишина, тут же взорвавшаяся тревожными криками. Рядом вскрикнула Вероника.
- Что? Что там, - схватил Рафи за рукав девушку, хотя в глубине души уже знал, что услышит в ответ.
- Он поддел Луиса!
- Черт! Эй, кто-нибудь, оттащите быка, - звонко крикнул Рафи.
Но артисты сориентировались и без него. Кто-то выбежал на арену, задев Рафи плечом. Через минуту юноша почувствовал, как Луиса пронесли мимо. Матадор с хрипом дышал и пытался что-то сказать несущим его людям, но слов было не разобрать. Один из несущих сунул в руки Рафи тяжелый плащ матадора.
- Чертов бык, чертов бык… - бормотал Рафи. Они не были особенно близки с Луисом, хотя жили в одном фургоне и оба знали, что это такое - набегающий на тебя торо. Но сейчас Рафи чувствовал себя так, словно это в него вошел рог быка.
- Чертов бык…
- Я пойду к нему, - услышал он Веронику.
- Да, конечно… Кто-нибудь вышел против быка?
- Да, какой-то парень из местных.
- Хорошо, иди..,
Вероника ушла. Оставшись один, Рафи выругался сквозь зубы. Он чувствовал свою вину перед Луисом. Кто дернул его за язык? Чертов бык… Однако смысла корить себя не было. Луису это не поможет… Остается надежда, что рана не смертельная. Может быть, он еще выкарабкается… Но зачем же он пожелал удачи?! Чертов бык… Рафи почувствовал, как рядом оказался хозяин.
- Луис плох, - сказал он. Рафи снова выругался.
- Мы нашли лекаря, но…
- Будем надеяться, - сказал Рафи.
- Да. Больше делать нечего.
- Что там на арене? - спросил Рафи. На слух он определил, что новому матадору приходится туго.
- Парень боится. Здорово боится, - ответил хозяин. - Бык еще совсем свежий…
- Я слышу.
Им приходилось говорить громко, чтобы услышать друг друга за ревом толпы. Непонятно было, довольна она тем, кто сейчас противостоит быку, или нет.
- Бык большой? - спросил Рафи.
- Крупный. Рога огромные… Дьявол, а не бык.
- Но он все время идет прямо, - непонятно, то ли спрашивая, то ли утверждая, сказал Рафи.
- Да, атакует он хорошо. Но этот мальчишка не может этим воспользоваться. По-моему, он первый раз вышел на арену…
- Как я когда-то, - сказал Рафи тихо, так что хозяин его не расслышал.
- Так я и знал! - воскликнул хозяин и его голос слился с шумным «а-а-ах!» толпы.
- Что? - сердце Рафи чуть не выпрыгнуло из груди.
- Он поднял на рога и этого… Не в добрый час я купил этого быка.
- Что вокруг, где бык? - спросил Рафи. Он уже принял решение. Он принял его еще тогда, когда мимо него проносили Луиса.
- Что ты задумал? - шут схватил Рафи за рукав.
- Скажи мне, что вокруг и где этот чертов бык?! - рявкнул Рафи, вырывая руку.
- Бык прямо перед нами, шагах в двадцати, стоит левым боком… Площадка шагов пятьдесят… Мы с тобой на южной стороне… - в голосе хозяина было отчаяние. - Не делай этого!
Но Рафи уже не слышал его. Он шел прямо на быка, отсчитывая шаги и на ходу разворачивая капоте Луиса. Толпа, узнав его, взревела от восторга. Ей нравилось то, что происходило на арене. И еще больше нравилось то, что впереди ожидало незабываемое зрелище. Схватка слепого матадора со взрослым быком-убийцей.
Но Рафи не слышал этих криков. Он не слышал ничего, кроме тяжелого дыхания быка и того, как хрустит песок у него под копытами, когда он переступает с ноги на ногу, поджидая новую жертву.
Рафи шел, как во сне. Он не отдавал себе отчета в том, что делает. Все было как тогда, пять лет назад. Какая-то неведомая сила вытолкнула его на арену тогда. Эта же сила заставила сделать те несколько шагов, которые отделяли его от быка в этот раз.
Юноша остановился. Он знал, что, пока человек стоит спокойно, бык вряд ли кинется. У него было несколько секунд, чтобы почувствовать этого быка, его настроение и характер. Определить по его дыханию, насколько он утомлен и агрессивно настроен… Увидеть внутренним взором этого торо - но увидеть действительно быка, а не образ, услужливо нарисованный воображением, не рисунок на песке… Словом, у Рафи было несколько секунд, чтобы проникнуть в его мысли, самому стать этим быком, чтобы суметь понять, каким должен быть бой, как и что он должен делать на арене.
Зрители притихли, будто понимали, как нужна сейчас слепому матадору тишина. Впрочем, даже если бы они шумели, это уже не могло бы помешать Рафи. Между ним и быком протянулись какие-то невидимые глазу нити, связавшие их в одно целое. Рафи чувствовал малейшее движение быка, неуловимое изменение его настроения, он «видел» его даже яснее, чем если бы смотрел глазами. Это был своего рода транс, когда человек делает вещи, совершенно непостижимые умом и невозможные с точки зрения здравого смысла…
Наконец Рафи понял, что готов. Он поднял перед собой плащ и резко тряхнул им перед собой, привлекая внимание быка.
Время замедлило свой бег. Мир перестал существовать. Обычный мир…
Рафи стоял на залитой солнцем арене. Четко очерченный круг, за которым непроглядная тьма. Они были одни в этом мире, ограниченном кругом арены. Он и черный как смоль бык. Лоснящаяся шкура, под которой перекатывались бугры мышц, блестела на солнце, чудовищные изогнутые рога, раздвоенные копыта, взрывающие ярко-желтый песок… Все это Рафи видел настолько отчетливо, что на краткий миг ему показалось, будто он прозрел…
- Хэй! Торо! Хэй, хэй! - крикнул он звонко и зло.
Топот копыт едва не оглушил его. Бык приближался медленно, словно ему приходилось пробиваться сквозь толщу воды. Рафи успел разглядеть каждую щетинку на его покрытой пеной морде, каждую царапину и щербинку на его рогах, прежде чем он закружил быка такой же невыносимо медленной вероникой.
Толпа прокричала: «Оле!», - но этот крик показался Рафи отдаленным раскатом грома. Они с быком по-прежнему были одни на этой арене. И торо медленно и плавно разворачивался для новой атаки…
* * *
Когда пришла пора сменить капоте на мулету и шпагу, Рафи, оставив быка на середине арены, подошел к хозяину. Он шел уверенно на звук его голоса, хотя знал, что нашел бы шута и так. Сегодня он не был слепым, хотя перед глазами и стояла тьма.
- Ты делаешь невозможное, - сказал шут. - Черт возьми, ты делаешь невозможное…
- Перестань, - ответил Рафи, и голос его звенел от напряжения. - Дай мне воды.
Сделав несколько глотков из протянутой шутом фляги, Рафи вытер пот со лба и отдал тяжелый плащ.
- Давай мулету и шпагу.
- Не делай глупости, - сказал хозяин. - Ты и так показал им то, что они никогда не видели и вряд ли еще увидят. Если ты сейчас уйдешь, никто не сможет упрекнуть тебя…
- Дай мне мулету и шпагу, - повторил Рафи. - Я прикончу этого чертова быка.
- Если он не прикончит тебя… Ты не видел его рогов.
- Не тяни время. Он сейчас отдыхает. Дай мне мулету…
- Черт тебя дери, Рафи… надеюсь, ты понимаешь, что делаешь, - сдался хозяин.
Рафи молча кивнул и взял мулету с вложенной в нее шпагой. Уже выходя на середину арены, он услышал за спиной голос Вероники:
- Рафи! Не делай этого!
Но он продолжал идти вперед, прямо на быка. Впереди было самое трудное. Кровавая развязка. Закономерный итог. В корриде, как и в жизни, не бывает счастливого конца. Она всегда завершается смертью… Последним, окончательным ударом. Такой исход неотвратим. И все, что остается живущему в этом мире, - это возможность выбрать, как встретить этот удар. Смерть неминуемо улыбнется каждому, этого закона никто не в силах отменить. И все, что может сделать человек или бык, - это улыбнуться ей в ответ.
Рафи замер перед быком. Они оба чувствовали близость конца - человек и бык.
Резкий взмах мулеты послужил сигналом к началу последнего акта драмы под названием
«Жизнь». Бык бросился на матадора. На мгновение они соединились, слились в одно целое. Затем причудливая фигура распалась, и они опять замерли в нескольких шагах друг от друга… Так повторилось несколько раз.
Толпа бесновалась.
И вот настало время решающего удара. Рафи поднял шпагу на уровень незрячих глаз и опустил мулету. Он чувствовал быка, стоящего прямо перед ним. Он знал, что голова у того уже низко опущена. Знал, что бык устал и уже с нетерпением ждет окончания этой глупой игры. Знал, что лишь несколько футов отделяют блестящее, чуть подрагивающее острие шпаги от той точки на теле быка, куда должен войти клинок. Совсем недолгий путь, который клинок пройдет всего за одно мгновение. . . И посередине этого пути - два острых, как кинжалы, рога.
Он убил быка с первого удара. Шпага вошла до упора, пробив аорту и сердце, и осталась в туше медленно оседающего на задние ноги быка…
ГЛАВА 17
- В том, что он умер, нет твоей вины, - сказала Вероника, накрыв своей рукой руку Рафи.
- Наверное, ты права… Но я ничего не могу с собой поделать. Зачем я пожелал ему удачи?.. Мне кажется, что, не сделай я этого, он был бы жив.
Они сидели неподалеку от площади, с которой уже убрали телеги и засыпали пятна крови свежим песком. Теперь ничто не напоминало о трагедии, которая разыгралась здесь всего несколько часов назад.
День никак не заканчивался.
- Перестань, прошу тебя, - сказала Вероника. - Все равно уже ничего не изменишь… Да и глупо думать, что простые слова могут послужить причиной чьей-то смерти. Глупо…
Рафи опустил голову. Ему не хотелось говорить об этом И еще меньше - об убитом быке. Когда бык рухнул на бок, Рафи не почувствовал ничего, кроме горечи. Бык был мертв, два матадора были мертвы… И все эти смерти были абсолютно бессмысленны, как бессмысленна любая смерть. Единственное оправдание смерти - жизнь. Но она продолжается лишь несколько коротких минут, пока мулета ведет за собой быка, пока все с замирающим сердцем следят за рогом, проходящим в нескольких дюймах от тела матадора… Настоящая, подлинная жизнь всегда наполнена болезненно острым предчувствием смерти. А когда его нет, нет и жизни…
- О чем ты думаешь? - услышал Рафи голос девушки.
- Так… Ни о чем.
- Давай пройдемся по городу? Я тебе расскажу, красив он или нет… И если красив, то чем именно… Тебе сейчас лучше прогуляться.
- Хорошо, - ответил Рафи. - Пойдем… Мне не хочется возвращаться в фургон.
И они отправились бродить по кривым пыльным улочкам незнакомого города. Никто из них не проронил ни слова.
Как-то незаметно они оказались на базаре. Еще издали заслышав неровный гул людских голосов, Рафи замедлил шаг. На него снова нахлынуло то чувство, которое не оставляло его все утро. Оно куда-то исчезло после боя, и Рафи решил, что это было предчувствие того, что должно было произойти на арене.
Но вот оно навалилось снова. Накрыло с головой, как накрывает океанская волна… И Рафи с колотящимся сердцем уже сам потащил за собой Веронику туда, откуда доносились звуки шумного базара.
Он не знал, что будет делать там, но был уверен - там его ждут. На мгновение ему показалось, что там он встретит Марию…
Они долго ходили по торжищу без всякой цели, продираясь сквозь толпу, толкаясь, уворачиваясь от груженых тележек и снующих туда-сюда мальчишек-карманников. Рафи не знал, куда идти, но все же тянул за собой упирающуюся Веронику, словно это она, а не он была слепой.
От жары, давки, пронзительных криков торговок у Рафи закружилась голова. Вероника чувствовала себя не лучше.
- Подожди, - взмолилась она наконец. - Давай отойдем в сторонку и хоть немного отдохнем… Зачем ты вообще приволок меня сюда? Что ты хочешь здесь найти?
- Не знаю, - честно признался Рафи, утирая пот со лба. - Ну, хорошо, найди какой-нибудь уголок поспокойнее…
Кое-как они выбрались из толпы.
- Ну, что теперь? - спросила Вероника, переводя дух.
Рафи пожал плечами. Он не знал, что делать дальше. На него вдруг навалилась жуткая усталость. Все зря… Ничего больше не случится. Сейчас они вернутся к своим фургонам, а завтра, едва взойдет солнце, снова отправятся в дорогу. В очередной городок без лица и названия…
- Эй, матадор, хочешь, погадаю? - раздался сзади женский голос.
Рафи резко обернулся, будто надеялся что-то увидеть.
- Нет уж, нам наши кошельки пока не мешают, - ответила за него Вероника. - Знаем мы вас, цыган…
- Красавица, я с мужчиной разговариваю. Или ты, матадор, только с быками сражаться умеешь, а у женщины под юбкой привык сидеть? - насмешливо крикнула цыганка.
- Не твое дело, где он сидит, - бросилась в бой Вероника.
- Подожди, - оборвал ее Рафи.
- Ну что, погадать тебе? Не отказывайся, матадор, всю правду узнаешь… Будущее свое узнаешь… Да и о прошлом могу много рассказать. Пойдем ко мне в шатер…
- Не ходи туда, - тихо сказала Вероника, схватив Рафи за руку. - Не нравится мне эта старуха.
- Старуха? Голос совсем молодой…
- Старуха, старуха… Лет сто…
- Ну, тогда тебе нечего бояться, - весело сказал Рафи, высвобождая руку. - Она тебе не соперница.
- Я не шучу, Рафи. Не ходи туда…
- Жди меня здесь, я недолго. Ну, - обратился он к цыганке, - давай, веди в свой шатер. Да только учти, денег у меня не густо, так что только за правду заплачу.
Он шагнул вперед. Когда на его запястье сомкнулись пальцы цыганки, Рафи едва заметно вздрогнул. Рука была словно в капкане…
* * *
В шатре гадалки было еще жарче, чем на солнцепеке. Пахло какими-то травами, плохо выделанными шкурами и пылью.
Старуха усадила Рафи прямо на устланный коврами пол, а сама села напротив.
- Долго же ты шел, - после долгого молчания проговорила она - С самого утра тебя жду…
- Придумай что-нибудь похитрее, если хочешь денег у меня выманить, - фыркнул Рафи.
- Да незачем мне выдумывать, говорю как есть… Ночью видела тебя. Знала, что придешь…
- Где ты меня видела?
- Во сне.
- Если ты думаешь, что я вот на такие штуки клюну, ошибаешься.
- А мне без разницы, клюнешь ты или нет. Не мне наша встреча нужна, а тебе.
- Почему это?
Цыганка, ничего не ответив, взяла руку Рафи и перевернула ладонью вверх. Он не сопротивлялся, хотя ее прикосновение было почему-то неприятным, даже пугающим.
- Нечего тебе меня бояться, - буркнула цыганка.
Рафи сглотнул слюну. Он начал жалеть, что поддался на уговоры гадалки.
- Вот что я тебе скажу… Слушай меня внимательно и не перебивай. Вопросы будут - потом отвечу… Если смогу… Про ту, что ищешь, - забудь. Нету ее… Не перебивай! Нету ее ни среди живых, ни среди мертвых. Больше ничего про нее сказать не могу… Друга старого встретишь, да недолго вместе будете. Но он тебе путь укажет. Пойдешь по нему - больше потеряешь, чем найдешь. Не пойдешь - сам себе рад не будешь… Слепым тебе недолго быть осталось… Но уж лучше бы не прозревал. Берегись человека, на быка похожего. Смерть от него придет, если не убережешься… Все, матадор, ничего больше не вижу.
Цыганка выпустила руку Рафи и тяжело вздохнула, словно сбросила с плеч тяжелый груз.
Рафи молчал, как громом пораженный. Он верил этой старухе. Верил каждому ее слову, хотя
этому не было каких-то видимых причин. Но тон и голос, которым она проговорила все это, убеждали лучше всяких доказательств.
- Ну, вижу, что спросить хочешь… - устало сказала гадалка. - Давай, начинай…
- Ты, - голос Рафи дрогнул, - ты сказала, что мне недолго быть слепым… Неужели я снова буду видеть?
- Да, будешь.
- Но как?
- Откуда мне знать? Знаю, что будешь, а уж как… Это не мое дело, матадор.
- Ты называешь меня матадором, откуда ты знаешь, кто я?
- Видела, - коротко ответила цыганка.
- Что, сегодняшний бой?
- И сегодняшний тоже… Ты по делу спрашивай. А то скоро я тебя выгоню… Тяжело мне с тобой разговаривать.
- А про ту… Которую я ищу… Ты сказала, что ее нет?
- Ну да. Сам же слышал…
- Она умерла?
- Я тебе сказала, что нет ее среди живых. Но и среди мертвых тоже нет… Мне показалось, что и не было никогда.
- Как же так?
- Откуда мне знать? - повторила старуха. - Сам ответ найдешь.
- Я?
- Ты. Не скоро, правда, но найдешь… Друг тебе в этом поможет.
- А что за друг?
- Может, тебе сказать еще, где у быка хвост? Сам все знаешь…
- А человек, похожий на быка? Кто он?
- Хватит глупости спрашивать… Что знала, то сказала. Ступай себе. Да заплатить не забудь.
- Но подожди… - вскинулся Рафи.
- Нечего мне ждать… Плати и уходи. Не о чем мне с тобой больше разговаривать. Да и видела я, что мы с тобой еще встретимся. К добру ли это, не знаю… Но спросить еще успеешь, только бы вопросы были. А сейчас ступай. Устала я…
Рафи понял, что возражать бесполезно. Старуха больше не скажет ни слова. Вздохнув, он достал из кармана кошелек и высыпал все, что там было, на ковер. Потом поднялся и, не прощаясь, шагнул к выходу.
- Да, вот еще что, - услышал он в спину. - Та, с которой ты пришел… Не говори ей ничего. Не надо ей знать, что я тебе тут сказала… Обоим лучше будет.
Едва он вышел из шатра, за руку его схватила Вероника.
- Что с тобой? Бледный, как смерть… Почему так долго?
- Долго?
- Вечереет уже… Я совсем извелась… Звала тебя, звала, да все без толку.
- Я ничего не слышал.
- Ладно, пошли скорее отсюда, по дороге расскажешь.
И они направились туда, где их ждал цирк.
* * *
Рафи ничего не рассказал Веронике ни по дороге, ни вечером, когда они остались одни у гаснущего костра. В конце концов, девушка, поняв, что ничего от него не добьется, ушла, а Рафи еще долго сидел под звездным небом, обхватив руками колени, и думал о том, что сказала ему цыганка.
Хотя думать особенно было не о чем Все ее слова пока оставались для юноши пустым звуком. Снова, уже в который раз, он оставался один на один с вопросами, на которые не знал ответа.
Лишь одно было ясно: его сегодняшняя победа на арене - это всего лишь начало. Начало пути, ведущего в неизвестность. Там, в самом конце, когда он подойдет вплотную к границе, за которой лежит вечность, он найдет все ответы. Но будет уже поздно…
Рафи вдруг понял, что удел человека - бороться с тем, что против него в этой жизни, пока есть силы, так же, как бык сражается с человеком на арене. Что бы человек ни делал, как бы храбро ни бился, смерть все равно настигнет его. И все, что он может и должен сделать, - это выбежать на арену полным сил и надежд, мощи и ярости, желания жить и побеждать… Но постепенно, шаг за шагом, матадор по имени Жизнь отнимет все это, заставляя снова и снова бросаться в бессмысленную атаку на ускользающее полотно мулеты. И едва человек начнет, хрипя и захлебываясь собственной кровью, постигать, что жизнь - это нечто иное, чем ему представлялось, едва он начнет находить ответы на свои вопросы, едва приблизится к пониманию истинного смысла этой игры, как смерть нанесет свой завершающий удар.
Но пока это не случилось, нужно сражаться. Сражаться хотя бы за право умереть так, как желаешь.
Так думал слепой юноша Рафи, сидя у погасшего костра на окраине незнакомого города.
Судьба опять бросала ему вызов. И он должен был его принять.
Рафи поднял голову вверх и тихо засмеялся…. Скоро он сможет видеть звезды…
notes
Примечания
1
Большой плащ, розовый снаружи и желтый (иногда синий) изнутри. Используется матадором во время первой и второй терций корриды
2
Прием матадора, который выполняется с капоте
3
Длинная шпага, используемая для нанесения быку смертельного удара
4
В новильяде участвуют молодые неопытные матадоры, которые сражаются с быками-трехлетками. В корриде принимают участие быки не моложе четырех лет
5
Букв.: «убивающий быков»
6
Сироту (исп.).
7
Шляпа, которую носят матадоры
8
Оруженосец матадора
9
Приемы матадора, выполняемые с капоте
10
Мулета - красное полотнище, которое использует матадор вместо капоте в последней терции корриды - фаене
11
Нанесение быку завершающего удара длинной шпагой
12
«Укол», неудачный удар шпагой
13
Молодой бычок-трехлеток
14
Еще одно название матадора
15
Бык может покинуть арену живым: если публика сочтет его храбрецом, она машет белыми платками и матадор лишь имитирует убийство
16
Дословно: «бык-храбрец», toro - «бык», bravo - «мужественный, храбрый»
17
Толстый (исп.)
18
Зеленый (исп.).
|
