Русские провидцы и предсказатели Виктор Меньшов
        Елена Геннадьевна Филякова

        # В России было много провидцев, прозорливцев, предсказателей. У каждого - своя судьба, замысловатый жизненный путь. Под одной обложкой собраны рассказы о вещем монахе Авеле и юродивых, о Велимире Хлебникове, пытавшемся вычислить единые законы времени, и гадалке Киргхоф, предсказавшей гибель Пушкина, Лермонтова и Грибоедова, а также многих других. Герои книги - люди очень разные, но все они оставили след в русской истории.

        Елена Филякова, Виктор Меньшов
        Русские провидцы и предсказатели

        Первый юродивый

        Я теперь много чего наперед знаю.

    Прокопий Устюжский
        Св. Прокопий Устюжский Xll-XIV вв. (?)

        Первым настоящим юродивым на Руси принято считать Христа ради юродивого святого Прокопия Устюжского.
        Настоящее имя его навсегда утеряно в веках и вряд ли удастся установить его, по крайней мере до тех пор, пока мы не научимся путешествовать во времени, поскольку первое житие Прокопия было написано в XVI веке. В житии этом немало несоответствий: годом кончины Прокопия называется 1302 год, а описываемые события происходят то в XII, то в XV столетии. Впрочем, житие тем и отличается от обычного жизнеописания, что в нем каких только чудес не происходит.
        Согласно житию Прокопий был богатым купцом, по происхождению - немцем католического вероисповедания, «от западных стран, от латинска языка, от немецкой земли». Немцами же в те времена часто называли практически всех иностранцев, независимо от национальности. В молодости он жил и торговал не в Устюге, а в Новгороде, где со времен легендарного Садко селились богатые гости - иноземные купцы.
        В Новгороде он пленился «церковным украшением»: красотой величественных храмов, звонами, торжественностью икон и православным богослужением. Очарованный этой величественной красотой, он принимает православие. Как и положено в таких случаях будущему святому, раздает все свое имущество бедным, в обители преподобного Варлаама Хутынского принимает крещение и становится иноком.
        Вскоре Прокопий «приемлет юродственное Христа ради житие и в буйство преложися». То есть принимает на себя подвиг юродства Христа ради, притворившись безумным.
        Подвиг юродства - тяжелейший из принимаемых на себя трудов во имя Господа, без благодатной помощи свыше этот подвиг вынести было невозможно. Это подвижничество требовало не только силы духа, но и незаурядных физических свойств человека, крепости не только духовной, но и телесной, поскольку юродивые проводили большинство времени на улице, ходили полунагие в любые, самые жуткие морозы.
        Поскольку Прокопий на Руси был первым юродивым, новгородцы не знали о том, что это он «понарошку» чудит, и посчитали его действительно сумасшедшим. А поскольку впал неосмотрительный Прокопий не просто в блажь, а в «буйство преложися», то новгородцы, по их разумению, для его же блага несколько раз «успокаивали» не в меру буйного юродивого, задавая ему трепку.
        Где же было явиться первому в России юродивому, как не в Новгороде? Город этот стал с тех пор родиной русского юродства. Все известные русские юродивые XIV и начала XV века или жили в Новгороде, или были выходцами из этого города.
        Здесь «буйствовали» в XIV веке юродивые Николай (Кочанов) и Федор, неистовыми драками между собой вразумляя горожан, издеваясь над новгородской «демократией», при которой решения принимались в кулачных боях, стенка на стенку, на мосту через Волхов. Чья взяла - того и правда. Указывая на нелепость этого обычая, жившие на разных берегах Волхова юродивые - Никола на Софийской стороне, Федор на Торговой, - постоянно бранились через реку. Когда один из них пытался перейти Волхов по мосту, другой гнал его назад, крича:
        - Не ходи на мою сторону, живи на своей!
        Во время этих представлений юродивые порой так увлекались, что, награждая друг дружку тумаками, носились якобы по воде, как посуху. Но юродивые Никола и Федор жили много позже крещеного немчина Прокопия, которого жители не привечали и, вместо того чтобы прислушаться к вразумлениям юродивого, сами старались его
«образумить».
        Отлежавшись после очередного «вразумления» скорых на руку новгородцев, Прокопий отпросился у Варлаама в «восточные страны» и покинул не понявший его Новгород. Однако путь его лежал в «великий и славный» Устюг, выбранный все за те же
«церковные украшения».
        Вы были в Великом Устюге?! Если не были, зря: насмотревшись на красоты северного древнерусского зодчества легко понять изменившего католической вере немца, ставшего зваться Прокопием.
        Идет он с тощей котомкой за плечами, едва прикрытый худой одежонкой, в руках - три посоха сразу. А что тут возразишь-скажешь - юродивый, имеет право. Идет он по тому, что называется у нас дорогами: по непролазной грязи, болотам, продирается сквозь лесные чащобы, отбивается посохами от зверей лютых. За вид свой дикий и поведение «непотребное» от людей православных терпит обиды многие, «досаду и укорение и биение и пхание». У нас, как известно, в ухо дать - не копеечку подать, всегда пожалуйста. А Прокопий терпит, не жалуется: взвалил на плечи тяжкий крест юродства - неси молча.
        Идет упрямый немец, крещенный в православие, вместо копеечки оплеухами одариваемый, вместо ночлега теплого на паперти спящий, в лесу, как зверь дикий, в палую листву зарывшись, а то и вовсе на голой земле. От богатых милостыню не принимает, поскольку денег, неправдой нажитых, касаться не желает, а бедным и подать ему нечего, если только хлебца корочку. Да и то черствую. А ему и того достаточно.
        Шел он от лета до зимы. Однажды в пути застала его стужа лютая, от мороза птицы на лету замерзали, на землю падали. Просился Прокопий на ночлег, стучал во все избы, никто даже в окошко не выглянул. Хотел юродивый к овцам в овин забраться, хотя бы около них погреться, мужики его чуть не прибили, едва ноги унес. За околицей увидел в яме стаю собак бездомных, друг к дружке прижавшихся, от мороза скулящих, хотел к ним пристроиться, с ними теплом поделиться, от них самому согреться. Но даже собаки его не приняли, пасти оскалили, зарычали, выскочили из ямы, последнюю одежонку на юродивом порвали, едва он от них посохами своими отбился.
        Побрел далее, а в чистом поле ветер во все прорехи забирается. Совсем окоченел Прокопий, увидал стожок сена, думал в него зарыться, да куда там, заледенело сено так, что пучок не оторвешь. Сел отчаявшийся юродивый возле стожка, слеза, морозом выжатая, на щеке замерзла, снегом его заметает, одно осталось - пропадай-знай.
        Смирился юродивый, глаза закрыл, в беспамятство впал, сам себе шепотом отходную читает. И в тот самый момент, когда холод ледяной иглой до самого сердца достал, повеяло вдруг откуда-то неземным теплом, раздался над головой замерзающего тихий шорох. Думал он, это поземка шуршит, заметая его снегом, открыл глаза и видит, что это светлый ангел белые крылья распростер, наклонился над Прокопием. Коснулся ангел его лица перстами горячими, согрелся и восстал распрощавшийся с бренной жизнью юродивый.
        Прокопий об этом чуде поведал только пригревшему его Симеону, клирику соборного храма в Устюге, да и с того клятву взял никому о том чуде не рассказывать до самой кончины Прокопия.
        - А почем ты знаешь, что я раньше тебя не откинусь? - спросил клирик.
        - Не знал бы, не рассказывал, - ответил юродивый. - Я теперь много чего наперед знаю.
        И действительно, в награду за подвижнический подвиг юродства был дан ему свыше дар провидения, неотъемлемый от юродства.
        Принятый в Устюге весьма негостеприимно, он с трудом перебивался скудным подаянием, в холода лютые спал на навозной куче, часто ночевал на каменных плитах паперти соборной церкви. Однажды в особенно сильный мороз он пришел просить приюта все у того же Симеона. Двери ему открыла трехлетняя дочь клирика. Увидев ее, обычно суровый на вид Прокопий просиял, вошел в дом и предстал перед Симеоном
«светлым видением и сладким смехом». Он обнял и поцеловал хозяина, приветствуя его словами:
        - Брате Симеоне, отселе веселися и не унывай!
        - Отчего бы мне в непрестанном веселии пребывать? - удивился клирик.
        Вместо ответа Прокопий взял за руку его трехлетнюю дочь, вывел на середину комнаты и низко поклонился ей, сказав родителям:
        - Вот мать великого святого!
        Действительно, дочь клирика Симеона стала впоследствии матерью святителя Стефания Пермского.
        Клирик почему-то сразу поверил Прокопию, принимал его в доме, оказывал ему уважение. Но другие устюжане никак не воспринимали всерьез нелепую фигуру юродивого, их раздражали его бесконечные попытки наставлять их.
        Напрасно в 1290 году целую неделю блаженный неустанно ходил по городу и до хрипоты в голосе призывал жителей каяться и молиться, возвещая Божий гнев на град Устюг:
«За беззаконные неподобные дела зле погибнут огнем и водою». Никто из беспечных горожан не слушал юродивого, он в одиночестве денно и нощно молился о спасении города от участи погрязших в грехе Содома и Гоморры. Горожане не только не слушали его, но хотели даже изгнать надоевшего слезными молитвами Прокопия из храма. Но когда над городом распростерлась чудовищная черная туча, день превратился в ночь, затряслась земля под ногами, засверкали молнии, стали рушиться дома, все в ужасе бросились в храм, упали на колени перед иконой Благовещения Богородицы. Молитвы горожан и заступничество блаженного Прокопия избавили град Великий Устюг «от… огня, и напрасныя смерти». И случилось чудо: на иконе выступило миро знамением о спасении города. Храм наполнился благоуханием, миро наполнило все церковные сосуды. Помазавшиеся им страждущие исцелялись. А над городом вновь просияло солнце, туча повернула в сторону и в двадцати верстах от Устюга, в урочище Котовальском, разразился невиданный каменный град, повалив весь лес, разбив в щепки вековые деревья. Последствия этой катастрофы были видны столетия спустя.
        Это событие увековечено в установленном в память о чудесном избавлении города от гибели праздновании иконы Устюжской Божией Матери.
        Сам же Прокопий отныне стал почитаем, к нему прислушивались, дарили благосклонностью и любовью. Ловили каждое его слово, воспринимая как наставление и предупреждение. Но жил юродивый все так же скромно, не признавая никаких благ.
        Было у него излюбленное место - на высоком берегу реки Сухоны, недалеко от собора. Юродивый любил смотреть с обрывистого берега вдаль и всегда молился Господу, чтобы тот уберег людей, переплывающих широкую неспокойную реку. Все в городе знали, что, пока сидит Прокопий над обрывом, можно смело идти в воду и плыть на другой берег: даже если плаваешь как топор, неведомая сила поддержит тебя на воде, поможет одолеть реку. На этом полюбившемся ему месте юродивый просил похоронить себя, когда придет его час предстать перед Господом.
        Однажды летом, молясь по привычке ночью, почувствовал Прокопий знакомое прикосновение к щеке. Поднял глаза - стоит перед ним белый ангел и говорит:
        - Готовься, Прокопий, кончается твой подвиг земной, 8 июля Господь тебя к Себе возьмет.
        Сказал и исчез. Прокопий на следующий день рассказал всем о чудесном явлении и с нетерпением стал ожидать назначенный день.
        Ночь на 8 июля была теплой, Прокопий вышел за стены городские, встал на колени и помолился в последний раз, лег на бок, свернулся калачиком и тихо скончался.
        Под утро случилось невиданное - на улице было тепло, даже жарко, а землю снегом покрыло. И еще одно небывалое событие произошло - Прокопий за много лет впервые на службу в храм не явился. Стали его искать, но так и не нашли, отыскали только через три дня. Лежал Прокопий под снежным сугробом, так и не растаявшим, хотя снег повсюду уже сошел и жара на улице стояла. Укрывал сугроб юродивого, словно белым саваном. Подивились люди, похоронили Прокопия над рекой, на том самом месте, где он так любил сидеть. По его же просьбе на могилу положили простой камень.
        Через 150 лет после его кончины в Нижнем Новгороде случилась страшная по тем временам беда: чума на город напала, тысячи жизней забирала беспощадно. Люди в ужасе хотели из города бежать, да вокруг заставы выставили, чтобы эпидемия из города не вышла. Отчаялись люди, покорно к смерти готовились. Но стал в это время горожанам являться в снах Прокопий, обещая, что, если построят, всем миром в городе Великий Устюг церковь в память Христа ради юродивого Прокопия, отступит болезнь от Новгорода. Люди стали собирать деньги на храм. И свершилось чудо великое - отступила чума, и все, кто дал деньги на храм или обещал помогать его строить, остались живы.
        На собранные новгородцами деньги действительно построили в Великом Устюге храм, но только почему-то не в память Христа ради юродивого Прокопия, а во имя святых Бориса и Глеба. 1 августа 1490 года эта церковь сгорела среди бела дня в тихую погоду от удара молнии. Устюжане сразу поняли, что Господь наказал их за ослушание и нарушение обета. Убоявшись, что будут наказаны эпидемией, устюжане в 1495 году выстроили деревянную церковь во имя праведного Прокопия.
        С тех самых пор стали совершаться многие исцеления и другие чудеса у гроба юродивого. Замечены были и явления его.

        Первый московский святитель-чудотворец митрополит Петр

        Светло ликуй, преславный град Москва, имея в себе святителя Петра, - зарю солнечную, озаряющую чудесами всю землю Русскую…

    Из молитвы святому Петру

2-я половина XII в. - 21.12.1326, Москва

4 августа 1326 года «преосвященный митрополит Петр заложил на Москве первую каменную церковь во имя Успения Богородицы при князе Иване Даниловиче», - так повествует Ермолинская летопись.
        Это, казалось бы, ординарное событие (современные археологи не без оснований полагают, что в Москве каменные церкви и до Ивана Калиты строили) имело для русской истории весьма важные последствия. Во времена раздробленности Руси, княжеских междоусобиц и вражды Петр, митрополит всея Руси, закладывал основы политической и религиозной власти Москвы - тогда еще небольшого заштатного городка маленького удельного княжества. Он переехал из Владимира, столицы Северо-Восточной Руси, в Москву и подумывал перенести туда же и митрополию. Предвидел грядущее митрополит, поэтому и отдал предпочтение Москве и московскому князю Ивану Даниловичу Калите.
        Переехав, митрополит убедил великого князя в необходимости возведения в Кремле храма в честь Успения Пресвятой Богородицы, аналога Успенского собора во Владимире-на-Клязьме. Известны пророческие слова митрополита Петра Ивану Калите:
«Если послушаешь меня, сын мой, то и сам прославишься с родом твоим паче иных князей, и град твой будет славен пред всеми градами русскими, и святители поживут в нем, и взыдут руки его на плещи врагов его, и прославится Бог в нем». Так оно и вышло. Митрополит Петр заложил прочное основание будущего величия России и будущей ее целостности.
        Быстро росли стены храма. Радовался великий князь, но однажды «случилось христолюбивому великому князю Ивану Даниловичу по какой-то причине проезжать верхом близ реки Неглинной… Внезапно увидел великий князь… высокую и огромную гору, верх же той горы был весь покрыт снегом. Он же узрел видение это, и удивился ему, и показал рукой вельможам, бывшим с ним, и все недоумевали о необычайной горе. И вдруг видят они: снег, лежавший на вершине горы, вскоре стал невидим. После этого долго всматривались они, и огромная и высокая гора также сделалась невидимой. Обо всем этом рассказано было великим князем святителю Божию Петру.». И тогда митрополит предсказал свою смерть.
        О долгой многотрудной жизни и деяниях первого святителя московского Петра повествуют два древних литературных источника - жития святого Петра. Первое написано его современником, епископом Ростовским Прохором, сразу после смерти святителя, в нем засвидетельствованы чудеса, совершавшиеся у его гроба. Второе житие митрополита Петра составлено одним из его преемников - святым митрополитом Киприаном и помещено в «Степенной Книге». Оба жития важны, но больше ценится первое - как свидетельство современника, написанное кратко, искренне и просто.
        Известно, что Петр родился на Волыни во второй половине XIII века. Его родителей звали Феодор и Евпраксия. Еще до рождения сына Евпраксия видела удивительный сон. Как будто держит она на руках необыкновенного барашка, у которого между рогами прекрасное дерево, полное благоуханных цветов, листьев и зажженных свечей. Священник истолковал сновидение однозначно: родившийся младенец будет впоследствии великим украшением Православной церкви.
        В 12 лет мальчик поступил в пустынный монастырь и сделался иноком. В монастыре некоторое время служил в поварне и на всю монастырскую братию носил воду и дрова. Но душа Петра стремилась к высокому. Следуя этому призванию, он пожелал обучиться иконному писанию. С юных лет Петр умел добиваться чего хотел, потому очень скоро стал «иконник чуден». Писал иконы Иисуса Христа, Пресвятой Богородицы, пророков, апостолов, мучеников и всех святых, представляя каждого «по сличью образа их».
        Не было равных Петру и в прилежании «посту и молитве», его считали образцом в исполнении «послушаний монастырских». Приобретенное праведными трудами Петр раздавал на милостыню.
        Так прошло несколько лет иноческих подвигов Петра. Потом он удалился в уединенное и пустынное место в Галиции, на реке Ратс. Облюбовал место для монастыря и основал его, создав перво-наперво церковь во имя Спаса. Недолго оставалось это место уединенным, быстро распространилась весть о святой жизни Петра. Стали люди из мест ближних и дальних приходить в монастырь на богомолье, многие оставались, прилежно учась у Петра «спасению души».
        Став игуменом Ратским, Петр не оставил иконописи, создал много чудесных икон. Одну из них, икону Богородицы, получившую позже название Петровской, он поднес на память гостю Ратского монастыря митрополиту Максиму.
        В Ратском монастыре проявились новые добродетели Петра: он был кроток в назидании, щедр и милостив к нищим и убогим, согрешивших обличал без гнева. Если нечем было подать милостыню, раздавал просящим подаяния свои иконы и отдавал свои одежды.
        Нетороплива и размеренна жизнь за монастырскими стенами, стороной обходят его и мирские заботы, и большая политика. Да не всегда. Когда на земле Русской не прекращаются татарские грабежи и насилие, кровавые междоусобицы князей, непостоянен и непрочен великокняжеский престол, трудно находиться в стороне. Даже пустынному монастырю.
        Вот и митрополит Максим ведет жизнь скитальца. Разъезжает по отдаленным епархиям, не знает, где голову преклонить. Северные и южные князья между собой враждуют. Выберешь север - южане обидятся, и наоборот. На юге опасно - татары, на севере - великокняжеский престол «по городам гуляет». Перед самой смертью остановил митрополит свой выбор на Владимире, там и преставился в 1299 году. Южные князья после его смерти стали писать прошения патриарху Константинопольскому - русская Церковь тогда от него зависела, - чтобы утвердил он особую митрополию для юго-западных княжеств и сделал ее митрополитом игумена Ратского Петра.
        Долго галичский князь Юрий Львович уговаривал Петра отправиться в Константинополь, чтобы стать митрополитом юго-западных княжеств. Тем временем в Константинополь уже плыл игумен Геронтий, ставленник тверского князя Михаила Ярославича. По преданию, мечтавший о митрополии Геронтий самовольно взял архиерейское облачение и утварь, принадлежавшие покойному митрополиту Максиму. Была у него с собой и икона Богоматери, писаная Петром, подаренная в свое время митрополиту Максиму и перешедшая по наследству тверскому князю.
        Наконец Петр согласился на путешествие. Отправился он в путь позже Геронтия, но прибыл раньше. Неожиданно для всех в Константинополе он не только был принят с большой честью, но и посвящен в. митрополиты всея Руси. Не захотел патриарх Константинопольский делить русскую митрополию. «Слышал я от некоторых в Царьграде, за истину мне поведавших, - писал в житии митрополита Петра Киприан, - что во время посвящения лицо Петра просветилось как бы лучами солнечными, так что изумились все служившие с патриархом, и Первосвятитель, еще более уверовав в святость человека Божия, пророчески сказал всему собору, что воистину, повелением Божиим пришел к нам дивный муж сей.»
        Между тем игумен Геронтий на пути в Константинополь попал в сильный шторм, основательно замедливший его путешествие. И был ему вещий сон: из иконы, которую он вез в подарок, вышла Богородица и промолвила: «Кто сотворил Мой образ, тот святитель будет». Находясь под сильным впечатлением, Геронтий рассказал свой сон спутникам. Когда он добрался наконец до Константинополя, оказалось, что пророчество Богородицы сбылось - митрополит на Руси уже есть. Пришлось тщеславному игумену расставаться с архиерейским облачением, утварью и честолюбивыми планами. А подаренную чудотворную икону патриарх вручил новому митрополиту всея Руси. Так она вернулась к своему создателю. Позже эта икона, именуемая Петровской, будет помещена в приделе первоверховных апостолов московского Успенского собора.
        После посвящения Петр отправился в Киев, пробыл там год и потом переселился во Владимир-на-Клязьме, где его предшественник Максим установил кафедру митрополии. Новый митрополит был очень холодно встречен северными князьями. Вспоминал ли с грустью митрополит Петр размеренное уставом и укладом время монастырской жизни? Много испытаний ждало его в новом сане. Высокий сан - высокая ответственность.
        Он видел татарский набег в Брянске, и сам вынужден был искать спасения в храме. Но в те годы не только от татарского ига страдала Русь. Постоянно вспыхивала кровавая междоусобица между князьями. Митрополит Петр прилагал все силы, чтобы остановить схватки князей, лишая их благословения на походы друг против друга - серьезный козырь, но не единственный. Много кровопролития предотвратил митрополит, но и врагов нажил немало.
        На него был послан к патриарху тайный клеветнический донос, и Петру пришлось оправдываться на Соборе. Епископ Тверской Андрей, завистливый сын литовского князя, обвинил митрополита Петра в «симонии» - продаже церковных должностей. Патриарх обвинению не поверил, но для расследования дела прислал одного из своих мудрых и рассудительных клириков, требуя оправдания. В Переславле-Залесском был созван Собор, на котором собрались представительное духовенство и русские князья.
        Митрополит Петр, выслушав донос, не стал оправдываться. Он был готов понести наказание, если присутствующие сочтут это необходимым. К счастью, истина восторжествовала. Все стали укорять и срамить клеветника епископа Андрея. Все, кроме митрополита Петра, сказавшего оболгавшему его епископу слова любви: «Мир тебе, чадо. Не ты сие сотворил, но древний завистник рода человеческого, диавол. Отныне блюдись лжи, а прошедшее да простит тебе Господь». Епископ Андрей остался ненаказанным. В этом случае помимо кротости и смирения митрополит Петр проявил и политическую мудрость, не желая осуждением Тверского епископа усиливать раздор между тверскими и московскими князьями.
        Тем временем новое тяжелое испытание готовилось митрополиту Петру. Нужно было отправиться в Орду, получить от нового хана Узбека подтверждение прежних грамот, освобождавших духовенство от дани. Любое путешествие в Орду - путешествие в неизвестность. Никто не знал, чем оно окончится. Удача и мученическая смерть одинаково вероятны. Бог благословил эту поездку святителя. Хан Узбек встретил митрополита всея Руси с великими почестями и выдал ярлык, подтверждавший все прежние права клира. Этот ярлык сохранился, он даже напечатан в Собрании государственных грамот. Ярлык означал признание полной свободы православной веры и неприкосновенность всего церковного, освобождение духовенства от даней, предоставлял митрополиту право церковного суда, а также назначал смертную казнь за нарушение всех вышеизложенных правил. Кроме того, митрополиту и духовенству вменялось в обязанность молиться Богу за хана, семейство и воинство его.
        Испытание Ордой прошло успешно, внешние дела Церкви благополучно устроились. Стал митрополит Петр заботиться о внутреннем ее благосостоянии. Объезжал епархии, наставлял и поучал словом и примером, обличал противников истины. Продолжал с любовью писать иконы.
        Сохранился драгоценный литературный памятник, принадлежащий перу митрополита Петра, - послание к духовенству - «Поучение игуменам, попам и дьяконам». Этот труд, посвященный проблемам веры и нравственности, написан кратко и просто. Трудно удержаться и не привести несколько выдержек их этого послания духовным отцам.
«Прежде всего вам должно просветиться сими добродетелями: кротостию и смирением; также блюстись от всех дел непристойных, которыми мир соблазняется…», «…отсеките
<…> от сердец ваших всякую отрасль пагубную для души: гнев, ярость, зависть, ненависть, пьянство, которое есть корень всякому злу, и смехотворство». «Если сами вы <…> будете творить добрые дела перед Богом, тогда в состоянии будете научить и своих детей духовных». И в заключении митрополит призывает помнить, что «блага света сего ничто пред Богом сравнительно с единою душою человеческою.».
        По всей видимости, были у митрополита Петра и другие литературные труды, но они не сохранились.
        Самым важным из дел митрополита Петра считают совершенное на склоне лет переселение в Москву. Сначала митрополит Петр в своих пастырских объездах все чаще посещал Москву, все дольше гостил в ней, наконец, переехал насовсем. По душе пришелся ему молодой и честолюбивый внук славного Александра Невского московский князь Иван Данилович, прозванный Калитой. Князь носил у пояса кожаный мешочек с деньгами - калиту, из которого щедро одаривал всех нуждающихся. Однако в житии преподобного Пафнутия Боровского, написанном в середине XV века, сохранился рассказ, придающий щедрости Ивана Калиты совсем другой смысл. «Один же из нищих получил от него милостыню и через некоторое время снова подошел. Он вторично дал ему. И снова просящий подошел к нему. И в третий раз дал ему милостыню князь, сказав: «Возьми же, ненасытные зеницы!» Тот же отвечал ему, говоря: «Это ты ненасытные зеницы». И здесь царствуешь, и там царствовать хочешь»». По мнению Василия Ключевского, добродушный юмор, которым проникнут этот рассказ о желании князя царствовать и на том свете, не позволяет сомневаться в его народном происхождении.
        Однако мы оставили великого князя Московского Ивана Даниловича Калиту в тот самый момент, когда он рассказывал о своем видении митрополиту Петру. В ответ услышал князь следующее пророчество: «Гора высокая - это ты, князь; а снег - это я, смиренный. Мне прежде тебя должно отойти из сей жизни в вечную».
        Как снег таяли силы первого святителя московского митрополита Петра. Только и успел он, что заложить себе каменный гроб в строящемся храме да написать икону Успения Божьей Матери для иконостаса будущего собора.
        Умер митрополит Петр во время пения вечерни с молитвой на устах и с воздетыми к небу руками. Случилось это 21 декабря 1326 года.
        Мощи его положили в гробницу, которую он себе приготовил. Тут и начались чудеса. По преданию, когда несли митрополита на одре в Успенский собор для погребения, один иноверец, находившийся в толпе и сомневавшийся в святости митрополита Петра, внезапно поражен был видением. Видел он как живой святитель сидит на одре и на обе стороны благословляет народ. Через двадцать дней после погребения святителя у его гроба начались чудесные врачевания разных болезней. Великий князь Иван Данилович поспешил записать эти чудеса и передал рукопись в кафедральный Владимирский собор. С этого времени начали чтить митрополита Петра как святого.
        В 1328 году в Россию прибыл новый митрополит Феогност, утвердивший перенос митрополии из Владимира в Москву. В продолжение нескольких лет он, уверившись в чудотворениях своего предшественника, согласно с уставом Церкви, совершил открытие мощей новоявленного угодника и установил в честь него праздник для всей Русской православной церкви.
        Очень скоро начало сбываться пророчество святителя - Москва стала возвышаться и до сих пор с любовью почитает память первого своего митрополита. Бережно хранятся в Успенском соборе Кремля его нетленные мощи и иконы, им написанные, и деревянный пастырский жезл с надписью на серебряном ободке: «смиренный Петр митрополит всея Руси». В бывшей патриаршей, ныне Синодальной ризнице, находится его небольшая овальная панагия - икона Богоматери, носимая на груди, - символ архиерейского достоинства.

…При нашествии Тохтамыша татары раскрыли гробницу святого Петра, думая найти в ней сокровища. С того времени мощи его хранились открыто. Но после нашествия поляков, похитивших драгоценную серебряную раку, мощи были положены под спудом[Старославянское «спуд» - означает сосуд. Держать что-то под спудом - держать под опрокинутым вверх дном сосудом. Согласно евангельскому образу:
«Зажегши свечу, не ставят ее под спудом, но на подсвечнике». Отсюда пошло выражение «держать под спудом», в потаенном месте, в секрете и забвении. (Здесь и далее примеч. авт.)] и так оставались до 1812 года. Наполеон тоже разграбил гробницу, и она снова оказалась осквернена. Но мощи митрополита оставались и остаются нетленными. Поэтому, что бы ни случилось, Москва находится под высоким покровительством своего первого святителя митрополита Петра. Так было и так будет.
        Память святого Петра празднуется 21 декабря, в день преставления, 24 августа, в память перенесения мощей в новопостроенный Успенский собор в 1479 году, и 5 октября - в день общей памяти святителям московским Петру, Алексию, Ионе, Филиппу и Гермогену.

        Преподобный всея Руси Сергий Радонежский

        Кто может по достоинству святого прославить?

    Епифаний Премудрый
        До принятия монашества - Варфоломей Кириллович Около 1314 (21?), близ Ростова Великого - 25.09.1392, Радонеж, Троицкий монастырь

        В 1380 году на Москву шел ордынский князь Мамай. Шел не просто разорять Русь, но и мстить за поражение двухлетней давности на реке Воже в Рязанской земле. Тогда он не участвовал в походе, только собрал многочисленное войско и поставил во главе мурзу Бегича. Не ожидал ордынский князь, что великий князь Московский Дмитрий Иванович стратегически переиграет его полководца. Тем не менее татарское войско оказалось не готово к мощным одновременным ударам русских дружин с трех сторон и спасалось бегством. Сражения не получилось, и теперь Мамай жаждал реванша.
        Однако умен был ордынский князь, гнев и ярость не заглушили в нем голос рассудка.
        Понимал опытный военачальник, что Русь постепенно крепнет, набирая силу, готовится дать ему отпор. Поэтому тщательно готовился к походу татарский князь, методично собирая войска. Из «Рогожского летописца»: «.Безбожный нечестивый ордынский князь, Мамай поганый, собрав многочисленные войска и всю землю половецкую и татарскую, нанял войска фрязов, черкесов и ясов - и всеми этими войсками пошел на великого князя Дмитрия Ивановича и на всю землю Русскую». Кроме того, Мамай вступил в тесный союз с Ягайлой, воеводой Литовским, и даже с одним из русских князей, изменником Олегом Рязанским, воспитанном в ненависти к московским князьям.
        Укрепившись подобным образом, Мамай мог быть уверен в победе. Приведем слова Николая Михайловича Карамзина: «Ободренный многочисленностью своей рати, Мамай призвал на совет всех князей ордынских и торжественно объявил им, что идет, по древним следам Батыя, истребить государство Российское. «Казним рабов строптивых, - сказал он в гневе, - да будут пеплом грады их, веси и церкви христианские! Обогатимся русским золотом!»»
        Тем временем собирал войско и великий князь Московский Дмитрий Иванович. Сбор боевым дружинам он назначил на 15 августа у города Коломны. Но, прежде чем ехать к войскам, отправился великий князь на север от Москвы, в Троицкий монастырь, за благословением к Сергию Радонежскому.
        Была ли встреча великого князя с великим старцем на самом деле, или это плод воображения благодарных потомков, - не столь уж и важно. Иногда что-то следует просто принять на веру. В житии Сергия Радонежского, написанном Премудрым Епифанием через 26 лет после смерти старца, говорится, что святой Сергий благословил великого князя Дмитрия Ивановича на битву, позже названную Куликовской, и напророчил: «Иди против безбожных, и, так как Бог помогать тебе будет, победишь, и в здравии в свое отечество с великими похвалами возвратишься».

«Летописцы говорят, - писал Карамзин, - что он предсказал Дмитрию кровопролитие ужасное, но победу; смерть многих героев православных, но спасение великого князя; упросил его обедать в монастыре, окропил святою водою всех бывших с ним военачальников и дал ему двух иноков в сподвижники, именем Александра Пересвета и Осляби, из коих первый был некогда боярином брянским и витязем мужественным. Сергий вручил им знамение креста на схимах и сказал: «Вот оружие нетленное! Да служит оно вам вместо шлемов!»» Именно Александр Пересвет выйдет перед решающей битвой на значимый поединок-жребий: сам погибнет и противника повергнет.
        Перед самой битвой с Мамаем, когда увидел великий князь Дмитрий Иванович множество татар, взяло его сердце сомнение. Стал он размышлять, что делать. И как раз в этот момент подоспел к нему скороход от Сергия с посланием: «Без всякого сомнения, господин, с дерзновением иди против свирепства их, не ужасайся, всяко тебе поможет Бог». Не ошибся Сергий, русские войска одержали решающую победу. Предание гласит, что во время этой страшной битвы преподобный Сергий Радонежский служил панихиду по павшим русским воинам, по внушению Божию называя по именам всех погибших.
        Несколько позже, в честь победы на Куликовом поле, Сергий Радонежский по просьбе великого князя нашел место для монастыря на реке Дубенке и поставил там церковь во имя Успения Богородицы.
        Не знаю, как сейчас, но век назад каждый русский православный человек без промедления сказал бы, кто стоит у истоков русской духовности, русской культуры московского периода, - Сергий Радонежский. Человек, не оставивший после себя ни одной книги, ни одной написанной строчки. Человек, вся сознательная жизнь которого - духовный подвиг.
        Он всегда старался уйти от мира, не вмешиваться в происходящие вокруг события, не решать судьбы окружающих людей, - монашество пренебрегает миром. Но случилось так, что трудно представить русскую жизнь второй половины XIV века без благословения Сергия Радонежского.
        Монашество пренебрегает миром, но… не людьми в нем. Преподобный был скор на помощь людям. По словам Василия Ключевского, Сергию Радонежскому «наблюдение и любовь к человеку дали умение тихо и кротко настраивать душу человека и извлекать из нее, как из хорошего инструмента, лучшие ее чувства». И перед этим умением не устоял по свидетельству летописца самый упрямый русский человек XIV века князь Олег Иванович Рязанский. Это его, по просьбе митрополита Алексия, преподобный Сергий кроткими словами отговорил от войны с Москвой. Но обо всем по порядку.
        Будущий святой Сергий Радонежский родился в 1314 году в семье ростовского боярина Кирилла и его супруги Марии. Еще до рождения ребенка было Марии чудо. Однажды во время воскресной службы, когда она стояла в церкви, к неописуемому удивлению окружающих, младенец трижды прокричал в ее утробе. Посоветовавшись с мужем, Мария решила, что если родится мальчик, посвятить его Богу, который дал ей о ребенке
«знамение, проявление и удивление». Родившегося сына семья приняла с радостью. Через шесть недель после рождения мальчика крестили, дав ему имя Варфоломей. Священник сказал родителям о младенце: «Будет сосуд, избранный Богом, обитель и служитель Святой Троицы».
        Семья радовалась рождению сына, но всех огорчало то, что ребенок с трудом брал материнскую грудь. Скоро Мария заметила, что, если она ела мясную пищу, сын отказывался от ее молока. Она стала поститься.
        До семи лет мальчик мало чем отличался от сверстников. В семь лет родители взялись обучать его грамоте… Грамота Варфоломею не давалась, несмотря на все старания. И родители его бранили, и учитель заставлял, и братья укоряли, и товарищи смеялись, и он сам Богу молился, но слишком мудрена для него была грамота.

…Как-то раз послал отец Варфоломея разыскать жеребят. По пути мальчик встретил монаха-черноризца, стоявшего под дубом и творившего молитву. Подошел к нему Варфоломей, ожидая окончания молитвы. Старец, помолившись, взглянул на мальчика, подозвал к себе, благословил и спросил: «Что ищешь или что хочешь, дитя?» Варфоломей возьми и пожалуйся, что безрезультатно учится грамоте, и попросил:
«Помолись, святой отец, за меня Богу, чтобы научился я грамоте».
        Сотворил старец молитву и дал мальчику знамение божественной благодати - малый кусок святой просфоры. Варфоломей стал очень способным учеником, лучшим среди сверстников. Дар Божий пал на благодатную почву.
        С тех пор изменился Варфоломей: читал святые книги, перестал играть и общаться с детьми. Ходил в церковь на все службы и установил строгий пост: по средам и пятницам вовсе ничего не ел, а в остальные дни - только хлеб с водой. Часто ночами не спал - молился.
        Семья, обнищав из-за тяжких даней, наложенных Ордой, частых татарских набегов и постоянного неурожая хлеба, в 1328 году переехала в Радонеж и поселилась близ церкви Рождества Христова. Старший и младший братья Варфоломея, Стефан и Петр, женились, а он мечтал о монашестве. Тогда родители ему сказали: «Потерпи немного. Мы сейчас в старости, в нужде и в болезни и некому нам помочь. Твои братья теперь угождают женам, ты думаешь, как угодить Богу. Твоя доля не отнимется у тебя. Послужи нам до гроба, тогда и желание свое исполнишь». Варфоломей послушался родителей. С любовью он заботился о них до самой их смерти и, похоронив, сорок дней молился. Так его жизнь - великое служение и великая жертва Богу - началась с подвига малой жертвы своим родителям.
        Отцовское наследство Варфоломей оставил младшему брату, себе взял малую часть и отправился к брату старшему, который после смерти жены стал монахом.
        Была у Варфоломея просьба к старшему брату: помочь найти пустынное место. Помог Стефан найти место, удачное для уединенных молитв, в десяти верстах от Радонежа, помог и хижину поставить, и келью устроить, и церковь небольшую срубить, и освятить во имя Святой Троицы. Вот только не захотел Стефан жить в пустыни.
«Стефан <.> увидел труд пустынный, житие скорбное, суровое, со многой теснотой, лишениями и недостатками: не получали они ниоткуда ни яств, ни питья, ни прочих припасов, ибо никто не приходил к ним и ничего не приносил. Не было вокруг пустыни той ни сел, ни дворов, ни людей, ни проезжих дорог, не было там ни прохожего, ни посещающего, но со всех сторон все лес да пустынь». Ушел старший брат в Московский Богоявленский монастырь.
        В 1337 году Варфоломей принял иноческий постриг от игумена Митрофана, нарекшего его Сергием. Игумен благословил новоявленного инока и удалился в свой монастырь, а Сергий остался один в пустыни.
        Одному в пустыни жить трудно, голодно и страшно - дикие звери кругом. Только в общении с Богом все это не важно.
        Повадился к Сергию лесной хозяин - медведь в гости захаживать. Прикармливал его инок, разговаривал с ним. Часто еды самому не хватало, но все равно делился со зверем, чем Бог послал.
        Недолго жил Сергий в одиночестве. Полнится земля Русская слухами. Потекла молва о святости Сергия, стали приходить к нему монахи, строили кельи, оставались жить. Жить в пустыни обителью не так страшно, как одному, но все равно трудно и голодно. Монахи во всем испытывали недостаток, но Сергий честно предупреждал каждого входящего: «.если со мной на этом месте жить хотите, если служить Богу пришли, приготовьтесь терпеть скорби, беды, печали, всякую нужду, и недостатки, и бескорыстие, и бдение».
        В 1354 году Сергий был избран игуменом своей обители, как старейший. Но, приняв игуменство, не изменил правилу: «Если кто хочет быть старейшим, да будет всех меньше и всем слуга» и во всем был примером для монахов. Никакой работы не боялся, новой одежды никогда не надевал. Предпочитал носить простое сукно, сермягу, то, что спрядено и соткано из шерсти овечьей. У него была одна цель - служить Богу.
        Не было среди современников Сергия человека, начиная от митрополита и великого князя до простого православного, кто бы ни относился к нему с искренним уважением. Сам Константинопольский патриарх Филофей отправил в Сергиеву обитель посольство, прислав Благословенную грамоту и крест.
        Митрополит Алексий, духовник и помощник великого князя Дмитрия Ивановича, на старости лет призвал Сергия Радонежского к себе для беседы. Алексий избрал его своим преемником, но не смог уговорить. Бежал Сергий от мира, от людской славы, у него был свой путь служения Богу, России и Москве. Даже крест драгоценный, которым одарил его митрополит после беседы, не принял со словами: «От юности не был златоносец, в старости тем более хочу в нищете пребывать».
        Во время разногласий между удельными князьями преподобный Сергий был их миротворцем, как в случае с упрямым князем Олегом Ивановичем Рязанским. Во всех деяниях Сергия Радонежского невозможно разделить его собственные труды и Небесную помощь.
        Обладал преподобный и даром прозорливости, благодаря которому он предсказал победу будущему Дмитрию Донскому. Предание связывает с этим даром Сергия особую традицию, которая сохраняется в лавре до сих пор: посреди трапезы, после третьей перемены кушаний, по данному колоколом знаку, вся братия встает и старший произносит краткую молитву, призывая на помощь молитвы преподобного Сергия. Вот как появилась эта традиция.
        Однажды епископ Пермский Стефан путешествовал пешком в Москву. Его путь пролегал верстах в десяти от Троицкой обители, и епископ решил пока не делать крюк, а посетить Сергия Радонежского на обратном пути. Когда он проходил мимо обители, остановился, сотворил молитвы и поклонился святому Сергию в ту сторону, где он жил, сказав: «Мир тебе, духовный брат!». В это время Сергий обедал, он прервал трапезу, встал, под недоуменными взглядами монахов сотворил молитву, поклонился и сказал: «Радуйся и ты, пастух христова стада, и мир Божий да пребудет с тобою».
        Только после окончания трапезы Сергий в ответ на удивленные вопросы объяснил свое поведение: «Ибо в сей час епископ Стефан идет к граду Москве, и против нашего монастыря поклонился Святой Троице, и нас, смиренных, благословил». Нашлись среди его учеников те, которые догнали епископа с его спутниками и спросили: «Правда ли это?» Оказалось - правда, за что Сергий удостоился еще большего почитания.
        Много чудес совершалось по молитвам преподобного Сергия. Он воскрешал мертвых, наставлял заблудших, и все, с верою приходящие к святому, какими бы ни страдали болезнями, получали телесное здоровье.
        Святая жизнь Сергия не осталась незамеченной не только на грешной земле.

…Однажды после молитвы Пресвятой Богородице преподобный Сергий сказал своему ученику Михею: «Чадо! Бди и бодрствуй, ибо посещение чудное будет нам сейчас». Тотчас же раздался глас: «Пречистая грядет!» Появилась в ярком сиянии Дева Мария с двумя апостолами Петром и Павлом и двумя руками прикоснулась к Сергию, павшему ниц перед Ней, и объявила о своем вечном покровительстве его обители: «Пришла пора посетить тебя; услышана была молитва твоя об учениках твоих, когда о них молился, и об обители твоей. Не печалься о прочем, ибо отныне всем будет изобиловать обитель, и не только при жизни твоей, но и после твоего отхождения к Господу неотступна буду от обители твоей, потребное подавая щедро».
        Неверно связывать с именем преподобного Сергия только историю Троице-Сергиевой лавры. Основатели монастырей, в то время окольцевавших Москву, - либо его ученики, либо послушники его учеников. Это касается и Симоновского монастыря, и Киржачского, и Дубенского, и Коломенского Богоявленского, и Высотского возле Серпухова, и Спасо-Андронникова.
        Вот как описывает житие Сергия Радонежского Премудрый Епифаний: «Жил святой годы в добром воздержании, труде и неисповедимые, несказанные чудеса показал, и в старость глубокую пришел, нимало от божественных пений или служений не отходя. И чем больше старился возрастом, тем больше укреплялся и рос усердием и божественные подвиги мужественно совершал, будто и не побеждаем был старостью.» Но старость брала свое. За шесть месяцев до смерти 78-летний Сергий Радонежский понял, что конец близок.
        Его не стало 25 сентября 1392 года. «После кончины чудеса произошли: и расслабленных членов укрепление, и от лукавого духа людям освобождение, и слепых прозрение, горбатых выпрямление, как только они к раке приближались».
        У великих князей и царей появился обычай ежегодно ездить в Троице-Сергиеву обитель на праздник Пятидесятницы. Да и перед каждым важным делом или принятием решений, судьбоносных для России, они зачастую отправлялись в обитель пешком, просить содействия и заступничества преподобного Сергия.
        Не хотел Сергий Радонежский славы, бежал от нее, но она сама его нашла. Его нравственный духовный подвиг, терпение, мудрость, останутся в веках примером бескорыстного служения отчизне. Русь, опустошенная веками ига, униженная, покоренная, запуганная, разграбленная, очнулась при его появлении. Преподобный Сергий стоит у истоков русского возрождения, своей жизнью показав, каких духовных высот может достичь человек.
        Из всех святых, явившихся московской земле, преподобный Сергий, пожалуй, самый почитаемый. Духовным подвигом приобрел он народное уважение всей Руси как покровитель, заступник и хранитель государства и Церкви.

        Память преподобного Сергия Радонежского, чудотворца, празднуется 25 сентября и 5 июля - в день обретения святых мощей.

        Провидец сердец и мыслей

        Он людям в сердца смотрел…

        Василий Блаженный 1468 (69?), с. Елохово, Москва - 02.08.1556, Москва

        На Красной площади, на юру, возле кладбища, за церковью Святой Троицы на Рву, от назойливых глаз подалее, били мужики голого юродивого, закутанного в цепи. Били, как на Руси водится, старательно: «с чувством, с толком, с расстановкой». Юродивый волчком по земле крутился, ворочался в цепях, как паук в паутине, кряхтел, бока локтями прикрывал, живот коленями, а мохнатое лицо в ладони прятал - сразу видать - опытен, не раз уму-разуму тумаками учен.
        Били его мужики долго, пока не устали от этой трудной работы.
        - Ладно, будя с него, - махнул рукой самый старательный, пнув напоследок лежащего, и скривился: - Надо было сапоги обуть, в лаптях все ноги об железа обил.
        - Будя, так будя, - согласился рыжий, прибежавший «на подмогу». - А за что мы его?
        - Калачи у торговца Прова разбрасывал, - охотно пояснил «старательный».
        - Я так и думал, что за дело, - удовлетворенно кивнул рыжий.
        Мужики дружно натянули на головы шапки, аккуратно заложенные за кушаки, перекрестились на храм: «прости Господи», собрались расходиться. Юродивый стрельнул смышленым хитрым глазом из-под растопыренных пальцев, покряхтел и стал вставать. Осмотрел сам себя - вроде цел. Встал на колени, спиной к храму, и, широким взмахом осеняя себя крестным знамением, начал истово бить поклоны в сторону Москва-реки.
        - Гляди-ка, что выделывает! - воскликнул один из его «учителей», оглянувшись, и закричал юродивому: - Ты что же это творишь-безобразишь?! Где такое видано, к храму задом обернуться, на воду креститься?!
        - На воду креститься не грех, мы все водой крещены, не могу же я на собственную могилку креститься? - отозвался юродивый.
        - Тьфу на тебя! - возмутился рыжий, крестясь на купола. - Где ты здесь могилку увидел?
        - Я всегда надолго вперед вижу, - захихикал юродивый. - То, что я сегодня вижу, еще нескоро случится.
        - Темно говорит, непонятно. Обидное, наверное? Побить, что ли, еще малость? - прищурился мужик.
        - Да ладно, пойдем, оставь его - юродивые всегда темно говорят. Пойдем, Пров за услугу калачей даст.
        Они пошли к торговым рядам, теснившимся по всей площади. Торговец Пров и вправду щедро насыпал мужикам калачей в шапки. Это у него юродивый Василий Блаженный стал переворачивать лотки с калачами, если бы мужики его не отогнали, весь товар в пыли бы вывозил. Сам торговец с ним связываться побоялся - здоров этот самый Василий, здоров и видом лют и страшен - зимой-летом голый ходит, волосы до пояса колтунами свалялись, бородища дикая, нечесаная, ногти на руках и ногах скрутились, длинные, кажется, уже внутрь врастают. Боязно с таким связываться, вот потому торговец Пров благодарил заступившихся за него мужиков, калачами угощал.
        Только вышло это щедрое угощение мужикам боком, пришли они в торговые ряды к лоткам Прова через три дня, давай его крыть по всякому. Оказалось, наелись мужики дармовых калачей на радостях, а к вечеру колики прихватили, три дня животами мучались, в нужное место добежать не успевали, на корточках жили, так все эти дни во дворе и проторчали, среди лопухов.
        Пригрозили мужики Прову, тот испугался и покаялся, что калачи из гнилой муки пек, выбросить жаль было. Мужики, животами ослабленные, бить его не стали, получив каждый по пятаку на утеху, побрели в медовый ряд да по дороге юродивого увидали. Подошли к нему, стали прощения просить, он же дурной товар разбрасывал. Хотели дать копеечку, да он отказался:
        - Я бы, может, и взял, да складывать некуда, - хихикнул юродивый, похлопав себя по голым ляжкам, - карманов у меня нет, а кошель носить тяжело. Вы лучше хлебушка купите, я братьев покормлю.
        Купили мужики каравай, юродивый только краюху от него отломил, каравай мужикам вернул. И пошел к храму. Мужикам интересно стало, что за братья у юродивого, пошли следом. А Василий сел перед храмом, стал крошить краюху да птицам крошки разбрасывать.
        Мужики хотели узнать у юродивого, кто он и откуда, но он понес привычную околесицу: ветром надуло, водой принесло, а куда и откуда - так это только Самому Господу ведомо.
        Попробовали мужики расспросить у нищих на паперти, те только плечами пожимали: кто же его ведает? Вроде бы как он всегда здесь, вроде как всегда посреди Красной площади голышом сидел.
        Только ошибались они, не всегда Василий Блаженный был юродивым и сидел голышом в центре Москвы.

        Родился Василий, будущий юродивый, в 1468-м, по другим сведениям в 1469 году, в крестьянской семье, в селе Елохово, сейчас там Елоховский кафедральный собор и станция метро «Бауманская». А тогда это была окраина, сама Москва, как к мамке, к Кремлю, к стенам каменным жалась. И то сказать, времена крутые были: татары, свои князья вечно что-то делят, да и лихие люди по дорогам злым промыслом балуют.
        По преданию, родился Василий на паперти храма Владимирской иконы Божией Матери. Родители отдали его в ученики к сапожнику, подмастерьем. Парнишка был старательный, но только все о чем-то своем думал, молился часто.
        Как-то пришел к сапожнику купец богатый, здоровый, как бочка, лицо лоснится, щеки румяные, сам себе радуется. Стал купец сапожнику сапоги заказывать:
        - Мне, - говорит, - такие, чтоб сносу не было! Чтоб не единый год в них хаживать!
        - Через три дня тебе поздновато будет сапоги носить, - сказал вдруг подмастерье.
        Сапожник цыкнул на него, а сам кланяется купцу, обещает сделать такие сапоги, что
«сносу не будет». Ударили по рукам, купец ушел довольный, обещал прийти за сапогами через три дня. Сапожник рад хорошему заказу, а Василий сидит слезы льет.
        - Почто плачешь? - спрашивает сапожник.
        - Купца жаль, - отвечает Василий. - Сапоги без сноса просит, а сам скоро износится, даже примерить обутку не успеет.
        Ничего из таких темных речей сапожник не понял, сплюнул, ругнул подмастерье и пошел сапоги тачать.
        А через два дня узнал сапожник, что умер его заказчик, - вот что Василий имел в виду, когда говорил свои слова странные: провидел он судьбу купца, смерть предсказывал. Вскоре отложил подмастерье дратву и колодку и пошел, как был, из дому, куда дорога приведет.
        Вышел из села Елохово сапожник Василий, в Москву пришел юродивый Василий Блаженный. По дороге одежку растерял, в город, как есть голышом, вошел, словно только на свет появился. Да так оно и было. Началась у Василия новая жизнь, не просто вериги железные на плечи он принял, труден подвиг юродства, ох, труден.
        День и ночь молился Василий, ночевал на паперти: и в дожди, и в жару, и в стужу. Изредка только зимой в сенях у кого-то переночует, когда морозы особенно лютуют.
        Поначалу Василий затерялся среди множества московских юродивых, нищих и просто убогих. Разве что поступками странными выделялся, да народ московский ко всему привычен, его удивить трудно: мало ли кто и что вытворяет, каждый по-своему с ума сходит.
        Но однажды произошло событие, после которого Василия заметили, народ даже стал специально на Красную площадь заходить - Василия Блаженного посмотреть. Как-то, в
1521 году, ночью, Василий молился перед северными воротами кремлевского Успенского собора. Вдруг в храме поднялся ужасный шум, в окнах заполыхало пламя. Сдвинулась с места Владимирская икона Богоматери, раздался сильный женский голос с небес, упрекавший москвичей в жизни неправедной, в пьянстве, воровстве, других грехах. Сказала заступница Москвы, что покидает город, не место Ей в пристанище греха.
        Распростерся ниц Василий Блаженный, стал истово, со слезами, молить Богородицу не оставлять город без покровительства, не покидать Москву. Народ, сбежавшийся при виде огня в окнах храма, стал вторить юродивому. Стих шум в храме, погас огонь в окнах. Смилостивилась Богородица. Люди же запомнили, кто первым стал молить Ее остаться. Стали слушать его старательно, приглядываться к его поступкам внимательно.
        Василий Блаженный не только у торговца Прова калачи разбрасывал. Он и у других кислый квас выливал, крупу сорную рассыпал. Для него не было тайн, ему в мешки заглядывать без нужды было - он и так все про всех ведал, все видел. Он людям в сердца смотрел.

        Заметили за ним, что возле домов, в котором пьянствовали, дебоширили, скандалили, он просветленно плакал и в умилении целовал стены этих домов. В углы же домов, в которых жили истово верующие, благочестивые люди, он бросал камни.
        - Что ж ты делаешь, юродивый? - спросили его. - Попутал, что ли, чего?
        - Это вас всех бес попутал, зрения лишил, - вздохнул Василий. - Не видите: возле домов, в которых пьют, бранятся да богохульничают, ангелам светлым места нет, бесы в доме живут, вот ангелы и стоят возле дома, к стенам жмутся. А в домах, где благочестивые люди живут, там бесы на улице, им в дом не попасть - воют «кощуны» от злобы, да в дом войти не могут, сидят по углам под крышей.

        Был случай, сел возле Покровских ворот нищий, стал милостыньку просить. Смотрел, смотрел на него Василий Блаженный да стал камнями в него кидать, прочь гнать. Люди на защиту нищего встали, Василия укоряли: зачем, мол, убого обижаешь?
        Вместо ответа схватил Василий палку и бросился на нищего. Тот испугался и. пропал, как сквозь землю провалился, а на его месте горка монет осталась. Он и действительно провалился, не нищий, сам лукавый в образе нищего милостыньку просил, прельщал людей на доброе дело, а тому, кто давал ее, посылал блага всякие, в соблазн вводил. Только Василий смог разглядеть нечистого.

        Однажды приехали в Москву купцы заморские, ходят по городу красотой дивятся. Забрели на Красную площадь, Кремлем восхищаются. И вдруг, на удивление всему люду православному, увидели гости заморские Василия Блаженного, стали ему в ноги кланяться, благодарить за что-то, подарки богатые дарить пытаются.
        Оказалось, когда плыли купцы по морю, разразилась страшная буря, волной смыло с палубы лоцмана, рулевой в отчаянии наваливался грудью на штурвал, но правил прямо на камни. Вдруг рядом с ним на палубе оказался человек странного вида, стал показывать, куда править. Выплыли купцы, хотели поблагодарить спасителя, да он исчез, как и появился, ушел по морю, как посуху. Оказавшись на Красной площади, узнали купцы своего спасителя в Василии Блаженном, указывали на него и говорили:
        - Мы видели этого человека, ходящим по морю!
        Шли озорные девицы по Красной площади, увидели Василия Блаженного, стали смеяться над наготой его, и только одна умненькая укорила подруг. Василий погрозил пальцем и сказал:
        - Не все надо замечать, что глаза видят. Бегите отсюда, пока темнота не настигла. Бог за меня заступник, он вам глаза бесстыжие прикроет.
        Глупые девушки только посмеялись в ответ на такие слова. И тут же словно сама ночь на них упала: только что белый день был, а вот уже и не видят они ничего, толкаются, спотыкаются, друг с дружкой сталкиваются. Не сразу поняли, что ослепли. А когда поняли, в плач ударились. Умненькая их подружка, уговаривавшая подруг не смеяться над юродивым, осталась при зрении, она быстро сообразила, что Сам Господь наказал ее подружек за глупые насмешки над благочестивым юродивым.
        Сердобольная девушка подхватила подружек под ручки, бросилась перед Василием в пыль, стала просить его о прощении для подружек своих несмышленых. И подружки с горьким плачем вторили ей, божились, что не со зла их насмешки были, по неразумению и по глупости. Пожалел их юродивый, вымолил у Господа прощение несмышленым девушкам, дунул им в глаза, вернулось к ним зрение.
        Остановила однажды юродивого крепко подвыпившая компания купчиков-молодчиков, стали над юродивым потешаться, задирать его.
        - Давай подружимся, Вася, - куражился самый задиристый, - ты мне будешь будущее предсказывать, расскажешь, какие меня дела завтра ожидают…
        - Мне с тобой дружиться нельзя, - покачал головой юродивый, - в тебе черный черт сидит, он тебе друг. А о завтрашнем дне твои хлопоты пустые: не будет у тебя завтрашнего дня, твоему черному черту навстречу другие черные черти верхом скачут.
        Посмеялись купчики-молодчики речам юродивого и пошли дальше, пьяные песни горланя. Вошли в узкий переулочек, навстречу им опричники в черных рясах на черных конях едут. Подвыпившая компания дорогу им не уступила, слово за слово, опричники, на руку скорые, схватились за сабли и посекли хмельных весельчаков. Не стало завтрашнего дня у загулявшего купчика.
        Стояли в Москве лютые морозы, а Василий Блаженный все в лохмотьях ходил, едва тело прикрывавших. Один совестливый и очень набожный боярин уговорил его слезно принять в дар шубу лисью. Ходит Василий, поверх рубища и цепей шубой от морозов укрыт. Увидали шубу на юродивом лихие люди, стали кумекать, как бы шубу отобрать. Отнять - здоров юродивый, да и люди заступятся. Один из жуликов, самый хитрый, и говорит:
        - Пускай он сам шубу отдаст.
        - Как же! - усмехнулись его приятели. - Кто же сам такую шубу отдаст?
        - Юродивый - он дурачок, мы его обманем. Лег самый хитрый из лихих людей на мерзлую землю, а друзья вокруг него забегали, заахали, хватают Василия за рукава шубы, тянут его к упавшему:
        - Смотри, юродивый, человек от мороза помер! Дай шубу укрыть его!
        Василий посмотрел на упавшего, сразу обман разглядел, но не признался, вздохнул, скинул шубу и укрыл лежавшего. Но при этом сказал так:
        - Шуба лисья, хитрая, укрой дело лисье, хитрое. Буди же ты отныне мертв за лукавство твое, ибо писано: лукавии да потребятся.
        С тем и пошел. А лихие люди кинулись хвалить своего хитрого приятеля за придумку, шубу с него сняли да ахнули: лежит их дружок мертвый, мертвее не бывает.
        Великий князь Московский Василий о наследстве печалился - передать престол княжеский некому, детей нет. Решил он развестись с женой, Соломонией Сабуровой, с которой прожил двадцать лет. Насильно князь жену законную в монастырь заточил, а сам женился на литовской княжне Елене Глинской, молодой и красивой.
        Опять юродивый слезы лил, ходил и плакался:
        - При живой жене на другой жениться - грех великий, будет, будет великая беда.
        Но и от новой жены у великого князя детей не было. Как-то возле Кремля Елена Глинская остановила возок, выглянула из окошка, подозвала Василия Блаженного, подала ему монету и спросила:
        - Ты, юродивый, говорят, все наперед знаешь, скажи мне, будет у меня сын, а у князя наследник?
        - Скоро сын у тебя родится, - ответил Василий, заглянув ей в глаза.
        - Это большая радость! - воскликнула княгиня. - Почему же ты печален?
        - Будет твой сын умом крепок, да нравом крут, - вздохнул юродивый и перекрестил возок, добавив: - Какова погода при его рождении случится, таково и царствие его будет.
        Через год, 25 августа (3 сентября) 1530 года, родила юная княгиня сына Иоанна, Иоанна Васильевича. Родила под раскаты грома, потому что в Москве невиданная гроза разразилась. Грозный Иван на Русь пришел.
        Росла слава Василия Блаженного, рос младенец Иоанн, будущий царь Иван Васильевич, Иван Грозный. Рос, рос и вырос.
        Ко времени возмужания и возвышения царя Ивана Васильевича пришлось и признание святости Василия Блаженного. Сам митрополит Макарий поведал царю о святом человеке, «и они оба радостно прославили Бога, воздвигшего в их время такого подвижника».
        В «Степенной книге» записано, что 23 июня 1547 года Василий юродивый перед Воздвиженской церковью молился в Вознесенском монастыре на Остроге. Молился и рыдал, горькими слезами обливался. Народ мимо шел, посмеивался - без причины дурачок плачет. Он же в печали большой отвечал так:
        - Смейтесь, смейтесь, сегодня один дурачок за всю Москву плачет, завтра вся Москва плакать будет.
        На следующий день в Москве началась «буря велика, и потече огонь яко же молния». Именно с Воздвиженской церкви начался страшный пожар, от которого «старый и новый город сгорели, дворец великого князя исчез в пламени, медь плавилась и как молоко разливалась.».
        Молодой царь Иван Васильевич, всего пять месяцев сидевший на троне, в ужасе бежал из охваченного пламенем деревянного Кремля и с Воробьевых гор смотрел, как выгорает Москва: ни одного деревянного дома в городе не осталось, а людей погибло
«без числа».
        Через три дня, 26 июня, оставшиеся без имущества и крова горожане, подстрекаемые боярами, ворвались в Кремль и стали требовать выдачи «литвинов», литовских родичей царя, Глинских. Среди горожан ходили упорные слухи, что город «попалили колдовством», что виновата в этом «волхова» Анна, бабка царя. Про нее распускали слухи, что вынимала она из людей сердца, мочила в воде и летала над Москвой, обернувшись сорокой, кропила город водой колдовской, огненной. Так же в народе говорили, что предсказавший беду Василий Блаженный, якобы летал над городом, отгоняя сороку, защищая город. Были и другие упоминания о том, что видели юродивого летающим над Москвой-рекой.
        С тех пор юродивого стали уважать еще больше. Но все же, было дело, еще раз побили его крепко. Да и как не побить, когда у церкви, возле Варварских ворот, разбил юродивый камнем чудотворный образ Божьей Матери, на доске писанный. Избили блаженного, собрали прихожане образ по щепочке, отнесли в храм - грех иконе, даже разбитой, в грязи под ногами валяться. Попробовали священники сложить образ и ахнули - под самым святым изображением, совсем незаметно, был пририсован маленький черт. Только святое покровительство давало Василию Блаженному возможность разглядеть дьявола там, где его никто не видел.
        После этого случая Василия никто больше пальцем не тронул, какие бы чудные поступки он ни совершал. Разве только мальчишки в спину камень бросят. Он их словно и не замечает, несмышленыши, что с них взять. Подадут горбушку - съест горбушку, подадут пряничек, скушает пряничек. За все спасибо скажет. Принесут одежду - другим нищим раздаст. Дадут грош - либо также нищему отдаст, либо богатому. И приговаривает:
        - Возьми, удачливый, грошик. У тебя много чего - тебе и грош прибыль. А у меня нет ничего, я с грошика богаче не стану.
        Иван Грозный позвал юродивого во дворец, приласкал, поговорил с ним. А перед тем как попрощаться, попросил:
        - Поведай мне, божий человек, когда смерть моя будет?
        Нахмурился Василий Блаженный, задумался, но все же правду ответил:
        - Будет тебе, государь, о том знамение. Над колокольней Ивана Великого будет гореть на небе крест огненный. Как увидишь - знай, смерть твоя пришла.
        - От чего умереть мне? - спросил царь. - От стрелы каленой, от меча булатного либо от злодейства людского?
        - Умрешь ты, государь, от яда смертельного, а поднесет его тебе в кубке самый близкий твой слуга. А кто это, не гневись, государь, не могу тебе открыть.
        Царь, одним видом своим внушавший трепет и вселявший ужас во многие сердца, юродивому Василию прощал все его выходки, все слова дерзкие, почитал юродивого склонный к мистике царь «яко провидца сердец и мыслей».
        А в прозорливости юродивого убеждался государь часто. Однажды стоял царь на службе в храме, но молитву не слушал и не совершал, потому как сам мыслями на Воробьевы горы улетел, там ему новый дворец строили. Вот царь вместо молитвы размышлял, как ему дворец обустроить да украсить.
        Окончилась служба, царь вышел из ворот храма, а его Василий Блаженный за полу кафтана царского хвать пятерней немытой:
        - Почему я тебя в храме не видел, государь?!
        - Откуда же я иду? - рассердился царь.
        - Идешь ты из храма, - согласился Василий, - да только во время службы ты не там, а на Воробьевых горах был!
        Устыдился царь, в очередной раз подивился прозорливости юродивого, попросил у него прощения, впредь обещал во время службы о житейском не помышлять.
        Царь не только милостыней юродивого привечал, но и на пиры его приглашать не брезговал. И вот однажды на таком пиру поднесли блаженному царскую чарку, а тот перекрестился и вылил вино за окно. Царь увидел, нахмурился, велел еще одну чарку поднести юродивому. Василий все так же сделал. А следом и третью чарку за окно вылил.
        - Ты что же, юродивый, царским угощением брезгуешь?! - стукнул посохом об пол царь.
        - Не бранись, государь, - поклонился Василий Блаженный. - Я твоим вином пожар в Новгороде затушил.
        Грозный царь решил проверить слова юродивого, послал гонцов в Новгород. Вернулись гонцы и подтвердили, что именно в тот самый день и час в Новгороде был пожар превеликий, полгорода дотла выгорело, воды не хватало. Так бы весь город и выгорел, да появился голый мужик, вылил три ведра воды, и погас пожар, словно его не бывало. А мужик исчез, словно привиделся.
        В одном из списков жития Василия Блаженного рассказывается история о том, как он уже после смерти своей спас Великий Новгород от разгрома его Грозным. Согласно описанию, ехал Иван Грозный в Новгород во главе опричного войска. Ехал не пир пировать, а новгородцев усмирять, за свободолюбие наказывать. Быть бы великой беде, слезам и крови, да вдруг на мосту через Волхов увидел удивленный царь умершего уже Василия Блаженного. Слез он с лошади, подошел к юродивому, а тот молча взял царя за руку и повел в пещеру под мостом, стал угощать Ивана Грозного сырым мясом, подносить кровь в кубке.
        Царь в испуге стал отплевываться и отмахиваться от такого страшного угощения, а юродивый указывает ему на небо, где сквозь черный дым видны жертвы невинные кровавого погрома. Испугался царь, приказал опричникам вспять от Новгорода поворачивать. И тотчас кровь превратилась в вино, а сырое мясо стало сладким арбузом.
        Правда, подобный же эпизод приводится в житии другого юродивого, псковского Николы, а так же упоминается в некоторых легендах о юродивых Николае Салосе и Федоре Новгородском. Но это свойство молвы народной - приписывать своим избранным любимцам все самое лучшее.
        Долго жил Василий Блаженный, но на восемьдесят восьмом году заболел тяжко, сам предсказал день смерти своей и испросил причащения. Узнав о его болезни, сам царь пришел к нему проститься. Не один пришел, с царицей Анастасией и сыновьями: младшим - тихим, робким и болезненным Федром - и старшим - добрым молодцем Иваном, наследником престола.
        Умирающий благословил Анастасию, потом Федора.
        - Старшего благослови, - подтолкнул сына Ивана в спину Грозный. - На будущее царство благослови…
        - Будущего царя я уже благословил, - сказал Василий, - а старшему на царстве не бывать. не бывать. Кровью его будущее обагрено.
        - Глупости в бреду говоришь! А мне будет твое благословение? - посуровел царь.
        - Не серчай, государь, нет от меня благословения царю Ироду.
        Царь вышел от умирающего мрачнее тучи. Да и как ему было себя чувствовать после таких пророчеств?
        Но все же, когда Василий Блаженный 2 августа 1556 года скончался, как единодушно свидетельствуют жития святого Василия Блаженного, сам царь Иван Васильевич в сопровождении митрополита Макария явился на похороны и вместе с родственниками и ближними своими нес гроб юродивого на плечах до кладбища церкви Святой Троицы. Но так свидетельствуют жития, а вот летописи с ними соглашаться не спешат, утверждая, что именно в это время государь был в военном походе, Казанское ханство воевал.
        На похороны блаженного стеклись тысячи горожан, каждый стремился хотя бы прикоснуться к гробу умершего святого. Воздух был наполнен неземным благоуханием, больные и увечные, которым удалось прикоснуться к гробу, мгновенно исцелялись, свидетельствуя о святости умершего.
        Спустя несколько лет, после покорения Грозным царем Казани, в честь этой победы на месте старой церкви на Рву был построен новый храм, названный Покровским собором. Храм этот, соединивший готическую и восточную архитектуру, получился красоты невиданной, что породило легенду о том, как Иван Грозный приказал выколоть глаза зодчему, создавшему это чудо, дабы он больше ничего подобного не построил. Это легенда, а построили храм архитекторы Барма и Постник, им наш низкий поклон за красоту рукотворную.
        Уже при царе Федоре Иоанновиче возвели над могилой святого Василия Блаженного придел Покровского собора, и в народе храм стали называть храмом Василия Блаженного - так это название и закрепилось. Над мощами юродивого повелением Федора Иоанновича установили раку из чистого серебра с позолотой. На шелковом покрове было изображение святого Василия в окладе из драгоценных камней и жемчугов. А на всей этой роскоши, которую при жизни юродивый презирал, лежали тяжелые, местами проржавевшие вериги, носимые им на плечах. Серебряное надгробие и покров не сохранились, а мощи Василия Блаженного находятся сейчас под спудом, в земле.
        Умер Василий Блаженный, а предсказания его продолжали сбываться. 9 ноября 1581 года в припадке безрассудного гнева Иван Грозный убил сына своего и наследника, царевича Ивана. Горько сожалел он о содеянном, но сердцем был ожесточен, потому зло творить не переставал до конца царствования. Хотя осознавал свои грехи, о которых сам писал в обращении к инокам Кирилло-Белозерского монастыря: «А мне, псу смердящему, кому учити и чему наказати, в чем просветити? Сам бо всегда в пианьстве, в блуде, в прелюбодействе, в скверне, во убийстве, в граблении, в хищении, в ненависти, во всяком злодействе».
        Сбывшееся страшное пророчество Василия Блаженного стало причиной болезненного увлечения и без того склонного к мистике государя всевозможными предсказаниями. При нем был завезен в Москву первый царский астролог Елисей Бомелей. Врач по профессии и астролог по призванию, он быстро стал особо доверенным лицом государя. Бомелей не только сам составлял гороскопы, но и обучал царя астрологии. А попутно готовил по поручению царя яды для угощения неугодных государю придворных. Некоторых, говорят, он отправил на тот свет собственноручно.
        Бомелей был втянут в бесконечные дворцовые интриги, запутался в них и решил от греха подальше бежать из России, зашив в подкладку добытое трудами неправедными золото. Но в Пскове его задержали, вытащили из кареты для досмотра, он тут же упал, не смог стоять под тяжестью спрятанного в платье металла, возможно, впервые пожалев о царской щедрости.
        С перепугу или со злого отчаяния, но под пытками заморский астролог оговорил новгородского епископа Леонида и многих других знатных людей. 2 августа 1575 года по указу Ивана Грозного «лютого волхва» живьем зажарили на огромном вертеле. Но астрологи и ворожеи всех мастей до самой смерти царя во множестве обитали при дворце.
        А зимой 1584 года случилось чудо невиданное: над Москвой, над самой колокольней Ивана Великого, зависла огромная комета в форме креста. На улицах было светло, как днем, народ толпился в страхе и любопытстве. Государь увидел огненный крест и побледнел, вспомнив пророчество Василия Блаженного.
        Но отчаянно цеплялся царь-душегубец за жизнь, надеялся, а вдруг ошибся юродивый? Вот как описал последние дни Ивана Грозного англичанин Джером Горсей в известных записках: «Царь в гневе, не зная, на что решиться, приказал доставить с Севера немедленно множество кудесников и колдуний, привести их из того места, где их больше всего, между Холмогорами и Лапландией. Шестьдесят из них было доставлено в Москву, размещены под стражей. Ежедневно им приносили пищу, и ежедневно их посещал царский любимец Богдан Бельский, который был единственным, кому царь доверял узнавать и доносить ему их ворожбу или предсказания о том, о чем он хотел знать. Этот его любимец, устав от дьявольских поступков тирана, от его злодейств и от злорадных замыслов этого Гелиогабалуса, негодовал на царя, который был занят теперь лишь оборотами солнца. Чародейки оповестили его, что самые сильные созвездия и могущественные планеты небес против царя, что они предрекают его кончину в определенный день, но Бельский не осмелился сказать царю все это; царь, узнав, впал в ярость и сказал, что очень похоже, что в тот день все они будут
сожжены. У царя начали страшно распухать половые органы - признак того, что он грешил беспрерывно в течение пятидесяти лет; он сам хвастал тем, что растлил тысячу дев, и тем, что тысячи его детей были лишены им жизни…»
        Царь был настолько тяжело болен, что с трудом передвигался, его выносили в сокровищницу, где он хвастался перед иноземными гостями россыпями алмазов, золота и других драгоценностей.
        Наступило 18 марта 1584 года. И вот что случилось с царем в этот день по описанию все того же Горсея: «В полдень он пересмотрел свое завещание, не думая, впрочем, о смерти, так как его много раз околдовывали, но каждый раз чары спадали, однако на этот раз дьявол не помог. Он приказал главному из своих врачей и аптекарей приготовить все необходимое для его развлечения и ванны. Желая узнать о предзнаменовании созвездий, он вновь послал к колдуньям своего любимца; тот пришел к ним и сказал, что царь велит зарыть их или сжечь живьем за их ложные предсказания: день наступил, а он в полном здравии, как никогда. Колдуньи отвечали: «Господин, не гневайся. Ты знаешь, день окончится, только когда сядет солнце».
        Бельский поспешил к царю, который готовился к ванне. Около третьего часа дня царь вошел в нее, развлекаясь любимыми песнями, как он привык это делать; вышел около семи, хорошо освеженный. Его перенесли в другую комнату, он сел на свою постель, позвал Родиона Биркина, своего любимца, и приказал принести шахматы. Он разместил около себя своих слуг, своего главного любимца Бориса Федоровича Годунова, а также других.
        Царь был одет в распахнутый халат, полотняную рубаху и чулки; он вдруг ослабел и повалился навзничь. Произошло большое замешательство и крик. Тем временем царя охватил приступ удушья, и он окоченел».
        Сбылось последнее предсказание святого юродивого.

        Память Василия Блаженного празднуется 2 августа, в день его кончины.

«Бог долго ждет, да больно бьет…»

        Ходил по улицам нагой юродивый и восстановлял всех против Годуновых, которых почитают правителями государства.

    Флетчер
        Юродивый Иоанн по прозвищу Железная Голова, Большой Колпак, Железный Колпак 1-я половина XVI в., Вологодская область - 03.06.1589 (88? 90?), Москва

        Бродил по Руси юродивый. В те времена, а было это во второй половине XVI века, много бродило по городам и весям нищих да юродивых. В большинстве это были люди убогие: покалеченные, больные. А этот - кровь с молоком, здоров как бык, молод, телом ладен, крепко скроен. Родился он в Вологодской глуши, по соседству с медведями, от них, говорят, вологодские мужики силу и крепость телесную перенимали. В юности он, по слухам, работал на солеваренных заводах водоносом. Работа эта нелегкая, силушки требующая, да парень с ней справлялся играючи.
        Потом что-то произошло с ним. Известно только, что было ему видение, а какое - он никогда и никому не рассказывал, а если и рассказывал, то записей об этом не осталось. Что бы ни увидел будущий юродивый, но только не стало после этого случая смешливого водоноса Ваньки. Бросил он все и ушел в Ростов, поселился в крохотном скиту возле монастыря. Принял на себя тяжкий подвиг юродства и стал зваться Иоанном. Юродивых на Руси всегда немного побаивались, но и почитали.
        Много дорог прошел Иоанн Христа ради юродивый, много лишений претерпел, в любой мороз ходил в ветхом рубище, босиком. Волосы не стриг, они сбились у него на голове в жуткий колтун, свисали до плеч. Он посыпал волосы пеплом и смолил их, защищаясь от насекомых. Добавляя себе страданий, носил на теле множество тяжелых железных крестов, подпоясывался цепями. На пальцах носил железные, нарочно выкованные тесными кольца. Железо с тела никогда не снимал, в баню не ходил. Прославился Иоанн юродивый своим благочестием, нетерпением к пьянству.
        Известность в народе он приобрел тем, что однажды, по рассказам монахов калужского Лютикова монастыря, будучи в Калуге, обычно спокойный, тихий юродивый Иоанн вдруг пришел в страшное беспокойство. Он крутился юлой на месте, приседал, хлопал себя ладонями по бокам, заполошно бегал по городу, стучал в двери, в ставни, хватал прохожих за рукава, пугая их диким своим видом, и кричал:
        - Железо! Двери железные! Железные запоры, железные двери!
        Долго он так распугивал дикими воплями ничего не понимающих людей, пока кто-то из мудрых стариков не сообразил, что нужно прятать нажитое тяжким трудом имущество в каменные погреба, запиравшиеся на железные двери. Только успели горожане попрятать кое-что из имущества, как полыхнул огнем страшный пожар, выжег, как языком слизнул, торговые ряды, почти весь деревянный город. И только благодаря предсказанию Иоанна, услышавшие и послушавшиеся блаженного сохранили хотя бы самое ценное.
        К нашему сожалению, свидетельств жизни блаженного Иоанна осталось совсем немного. Хотя и был он одним из самых известных юродивых на Руси, следы его часто теряются в пыли бесконечных дорог российских.
        Около 1580 года он пришел в Ростов, там подружился с блаженным Иринархом Затворником, которому пророчески предсказал нашествие на Москву поляков. Он говорил Иринарху:
        - Даст тебе Бог силу провидения, даст поучать людей от востока до запада, наполнять землю учениками, отводить людей от пьянства. За беззаконное же пьянство и разврат Господь Бог нашлет на Русскую землю иноплеменных… Но их Святая Троица Своею силою прогонит. На Москву сам скоро приду, буду у царя землицу просить, у меня в Москве столько будет бесов, видимых и невидимых, что едва уставятся хмелевые тычины.
        Вскоре блаженный Иоанн пришел в Москву, там он и получил прозвища Московский, Большой Колпак или Железная голова, якобы за то, что носил на голове тяжелую железную шапку. Хотя в наше время некоторые исследователи ставят под сомнение этот самый легендарный железный колпак, считая его творческой фантазией Пушкина, выведшего Иоанна под именем юродивого Николки в драме «Борис Годунов».
        Более вероятной, по мнению современников, является иная версия: прозвище Большой Колпак знаменитый юродивый получил потому, что ходил в плаще с большущим валяным капюшоном. Отчасти это подтверждают иконописные изображения блаженного Иоанна, на которых он либо в плаще с капюшоном, либо с большим колпаком в руках. Каноническое изображение его таково: «в ряске, млад, на тылу власы велики до самых плеч, в правой руке четки, под левой пазухой колпак велик, бос». Принято считать, что лучшее изображение Иоанна помещено на одном из клейм Владимирской иконы Божией Матери, написанной в 1668 году самим Симоном Ушаковым.
        Блаженного Иоанна Московского, его гневных обличений, побаивались не только пьяницы, но и власть имущие. Для него все были равны перед Господом, всякому юродивый мог безбоязненно сказать в лицо правду, на то он и юродивый. Излюбленным местом его обитания была Красная площадь, на которой он предсказывал огненное лихолетье: вторжение литовцев, нашествие поляков и Лжедмитрия, смутное время, упорно повторяя, что «в Москве будет великое множество бесов», часто вступал в острые разговоры с боярами и даже с самим всесильным Годуновым, фактически правившим государством от имении Федора Иоанновича.
        Англичанин Флетчер писал, вспоминая Москву, что «ходил по улицам нагой юродивый и восстановлял всех против Годуновых, которых почитают правителями государства». Особенно часто и задиристо обращался Иоанн к самому Борису Годунову, бесстрашно хватал его за полы богатого кафтана и кричал:
        - Умная голова, разбирай Божьи дела! Бог долго ждет, да больно бьет!
        Годунов хмурился, молча выдергивал из рук Иоанна полу парчового кафтана и спешил пройти мимо, торопливо осеняя себя крестным знамением, но блаженного тем не менее трогать не разрешал: то ли верил в его предсказания, то ли боялся наказать пользовавшегося народной любовью блаженного.
        Не внял Годунов блаженному: Бог терпел, а потом так ударил, что земля Русская покачнулась!
        Часто в ясную погоду садился Иоанн посреди площади, поднимал голову и долго, не моргая и не щурясь, смотрел прямо на яркое солнце.
        - Зачем ты так делаешь? - спрашивали его. - Тебе глаза выжжет!
        - Ничего, - отвечал блаженный, - таков мой промысел, я помышляю о праведном солнце.
        Не дождался Иоанн Христа ради юродивый праведного солнышка, времена не те были, не солнечные.
        Многих он предостерегал от дел дурных, укорял за корявую и неправедную жизнь, многим предсказывал будущее, но в точности предсказания эти не дошли до нас.
        Народ привык к тому, что на Красной площади постоянно, зимой и летом, находится полуголый юродивый, звенящий железом. Он все время кому-то выговаривал за скверное поведение, кого-то поучал, кому-то мог и звонкую затрещину отвесить.
        Однажды, жарким днем, 18 июля 1590 года, он сидел прямо на брусчатке площади и занимался любимым делом: смотрел на солнце. Вокруг подзуживали его задиристые мальчишки, выспрашивая, что он там, на солнце, увидел. Блаженный лениво отшучивался, но вдруг посерьезнел, затвердел лицом, глаза его широко открылись, а лицо окаменело. Он напрягся, словно к чему-то прислушался, и замер. Замерли и неугомонные мальчишки, пораженные его необычным поведением.
        Долго сидел блаженный Иоанн, глядя широко отрытыми глазами на солнечный диск. Потом оцепенение прошло, он встал, подобрал руками железные кандалы, которые носил на ногах, и заторопился в церковь Покрова Богоматери, что на рву, в народе ее называли храмом Василия Блаженного.
        Вошел в храмовую торжественную тишину, звеня железом, осмотрелся в полумраке и, увидев протоиерея, подошел к нему.
        - Что ищешь ты в храме? - спросил протоиерей.
        - Тяжела ноша моя, устал я что-то, - ответил блаженный Иоанн, - ищу место, где бы прилечь, отдохнуть.
        - Приходи, будет тебе место, где прилечь, - пообещал протоиерей.
        - Ну и славно, - выдохнул облегченно юродивый и вышел из храма.
        Вошедшие за ним в храм любопытные переглянулись, пошептались. Пожали плечами, ничего не поняв из странного разговора. Самые любопытные все же пошли следом за юродивым. А тот брел по Васильевскому спуску прямиком к Москве-реке. Возле моста, на привычном месте, вот уже много лет сидел, выпрашивая милостыню, нищий Григорий, выставив для жалости на всеобщее обозрение больную, изувеченную и не сгибающуюся с малолетства ногу.
        Юродивый, погруженный в свои мысли, прошел мимо, но потом неожиданно вернулся, положил в ладонь нищему Григорию копеечку и вдруг. наступил ему на больную ногу. При этом юродивый сделал вид, что даже не заметил этого, и пошел по мосту на другой берег реки. Калека Григорий от боли взвыл, выронил копеечку, схватился за больную ногу и. завопил благим матом, но уже от радости - нога… сгибалась! Чудесным образом юродивый принес ему исцеление.
        Иоанн же перешел мост и вошел в баню, в которой не был много лет. Там снял с себя балахон, с облегчением сбросил железные вериги, трижды окатил сам себя водой из шайки и с наслаждением распластался на мокрой и скользкой скамейке, сложив все свои железа под голову. Осмотрелся осмысленным взглядом и сказал:
        - Простите меня, перед кем я виноват и перед кем невинен. Умру я сейчас, было мне знамение Господне об этом. Как умру, отнесите меня в церковь Покрова Богородицы, там возле могилки Василия Блаженного и мне место протоиерей обещал. Сказал так и умер.
        Весть о смерти и последней воле юродивого разнеслась по Москве. Царь Федор Иоаннович, ценивший подвиги блаженного юродивого, приказал выполнить его последнюю волю и отпеть со всеми почестями. Воля царя - воля Божия. Отпевали юродивого митрополит Казанский, архиепископ Рязанский и множество настоятелей монастырских.
        Во время панихиды произошло исцеление боярского сына Елизара Юрьева, - ослепший двадцать лет назад, он неожиданно прозрел. Но на том чудеса не закончились. В час погребения юродивого стены храма содрогнулись, раздались чудовищные раскаты грома. В церкви выбило окна, в храм попала молния, убив ризничего владыки Рязанского. Дьякона Пимена вынесли на руках опаленного и едва живого, многие служившие панихиду были оглушены и опалены страшной бурей. Это было предзнаменованием грядущих испытаний волнениями, смутой и безначалием для Руси. После грозы произошло еще десять чудесных исцелений. Как стало потом известно, в момент погребения блаженный Иоанн являлся больным в других местах Москвы и даже в других городах, и больные выздоравливали.
        В житии сообщается, что «мощи блаженного Иоанна почивают под спудом в приделе Покровского собора близ раки святого Василия Блаженного». Возле захоронения положили вериги Иоанна весом в два с половиной пуда. Пусть напоминают они всем, насколько тяжек земной путь избравшего подвиг юродства.
        Память блаженного Иоанна, Христа ради юродивого, Московского празднуется 12 июня и
3 июля.

        Дом мой - молитва

        Его молитвами, провидением и его благословением спасены Москва и Русь.

        Преподобный Иринарх (Илия Акиндинович) июнь 1547, Ростовская обл., с. Кондаково -
13 января 1616, Борисоглебский монастырь

        Будущий преподобный отец Иринарх родился в июне 1547 года в крестьянской семье в селе Кондаково Ростовской области. Родители его, Ирина и Акиндин, при крещении назвали мальчика Илией. Рос он тихим, ласковым, добрым, очень смышленым. Ходить начал двадцати недель отроду. Подвижным ребячьим играм предпочитал уединение. Однажды, когда ему исполнилось шесть лет, он сидел дома и смотрел в окно. Неожиданно повернулся к матери и сказал:
        - Когда вырасту, постригусь и стану монахом, буду железа на себе носить.
        Мать улыбнулась, услышав такие речи от шестилетнего ребенка, но значения им не придала: мало ли что дитя малое скажет. Но вскоре к ним в дом зашел сельский священник отец Василий. Во время обеда он рассказывал о житии преподобного Макария, чудотворца Калязинского, тайно носившего железные вериги. Калязинский монастырь находился близко, в сорока верстах от села Кондаково.
        - Вырасту - стану таким же, монахом буду, - заявил маленький Илия, выслушав рассказы священника. - Буду на себе железа носить, трудиться во славу Бога и буду учителем всем людям.
        - Как только ты, чадо неразумное, не боишься такое говорить?! - рассердился священник.
        - Кто тебя не боится, тот такие слова и говорит, - ответил Илия, глядя в глаза священнику.
        Но вскоре слова Илии позабылись, трудился он наравне со всеми, работы в крестьянской семье всегда было много. Мальчик пас скот, помогал во всех работах по дому.
        Очень любил он сидеть возле источника недалеко от села. Часто говорил, что хотел бы выстроить здесь часовню. Один из набожных селян, живший возле Борисоглебского монастыря, заметив старание Илии во время молитв, стал давать ему по кирпичу в день. Илия, чтобы успевать, бегал от стен монастыря до источника бегом. Согласно легенде, часовню он выстроил, стояла она долго. Источник же этот считается чудодейственным, до 1917 года дважды в год совершался крестный ход от монастыря до источника.
        В таких заботах жил Илия. Когда же исполнилось ему восемнадцать лет, в 1567 году, вышел неурожайный год, когда «глад на Руси бысть велик». В селе настал голод, многие мужики отправились в город на заработки. Илия последовал их примеру и ушел в Нижний Новгород. Там ему удалось найти хорошую работу, но два года не мог он подать весточку родителям, потому что был неграмотен, а оказии не подворачивалось.
        Обеспокоенные родители отправили на поиски Илии его старших братьев - Андрея и Давида. Они отыскали его работающим у богатого крестьянина. Работы было много. Платил крестьянин исправно и не скупо, в родном селении было все так же голодно, вот братья и остались вместе с Илией, известив родителей, что все у них хорошо. Однажды, накануне Успенского поста, братья сидели вечером за скромной трапезой, и вдруг Илия горько и неутешно разрыдался. Братья бросились успокаивать его, стали спрашивать, что за причина столь горьких слез его. Илия ответил:
        - Только что видел я преставление родителя нашего, несли его светлые юноши на погребение.
        Братья продолжали успокаивать Илию, говорили ему, что только что из дому, отец жив-здоров, ни на что не жаловался, да и как Илия мог такое увидеть за триста верст вдали от дома?
        Как ни успокаивали его братья, оставался младший брат неутешен. Через короткое время отпросился он домой, никак не мог сердцем успокоиться. Когда добрался Илия домой, оказалось, что видение его было пророческим: на Успенский пост отец скончался. Рассказал Илия матери о чудесном видении. Услышав, что видел Илия, как светлые юноши несли отца на погребение, мать немного успокоилась.
        Вскоре после этого Илия попросил у хозяина расчет. Отработал он исправно, хозяин ответил ему тем же - заплатил щедро. Настолько щедро, что Илия и брат его Андрей купили дом в Ростове, перевезли в него мать, да еще и дело свое завели, торговлей занялись. Торговали успешно, потихоньку богатели, хозяйство крепло. Илия трудился, как всегда, на совесть, жизнь вел тихую, усердно церковь посещал, милостыню раздавал щедро.
        В это время он сблизился с купцом Агафоником, человеком набожным, а главное, начитанным. Агафоник терпеливо читал вслух своему новому другу Божественное Писание, вел с ним долгие беседы о прочитанном, толковал непонятное.
        Укрепив сердце познанием Слова Божьего, Илия благословился святым крестом и собрался в дорогу, ища душевного спасения. Мать спросила его:
        - Куда же ты от дома, от хозяйства? Только обживаться стали!
        Илия ответил:
        - Дом мой - молитва. Иду в монастырь святых страстотерпцев Бориса и Глеба на Устье, хочу помолиться.
        Вспомнила мать слова Илии, сказанные им в детстве, заплакала, но сына благословила. Он расцеловал мать, поклонился брату и ушел в монастырь.
        Придя в обитель, обратился к игумену, испросив его благословения. Игумен благословил и спросил:
        - Зачем ты пришел в обитель? Что ищешь ты здесь?
        - Желаю, отче, ангельского образа, - ответил ему Илия, - постриги меня Бога ради, невежду и селянина, и причти к избранному Христову стаду и к святой дружине твоей!
        Святитель Дмитрий Ростовский пишет: «Игумен сердечными очами узрел, что юноша пришел от Бога и принял его с радостью постриг в ангельский образ и нарек ему в иночестве имя - Иринарх».
        Как принято в монастыре, игумен передал инока старцу в послушание и покорение. Первое послушание Иринарх провел в постах и молитвах. После первого послушания игумен послал его на работы в пекарню. И там Иринарх безропотно трудился денно и нощно, чтобы прокормить братию. Несмотря на то что в пекарне часто приходилось работать по ночам, Иринарх после трудов шел в церковь, вместо того чтобы отдохнуть, и полностью стоял на ногах всю службу от начала до конца. Уже тогда некоторые монахи стали выражать недовольство тем, что, по их мнению, Иринарх таким образом старается выделиться.
        Как-то, после принятия Иринархом пострига, в монастырь явился Агафоник и провел с другом, которого давно не видел, «немало дней». Проводив приятеля и возвращаясь в обитель, Иринарх сокрушался о том, что слишком много времени отдает мирскому. Он размышлял, «как бы ему спастись, и давал обещание идти в Кириллов Белозерский монастырь или в Соловецкий».
        Когда он, как ему казалось, принял окончательное решение, откуда-то раздался голос:
        - Не ходи ни в Кириллов, ни в Соловки. Здесь спасешься.
        Иринарх перекрестился, осмотрелся, но вокруг никого не было, кругом тишь лесная. Только он путь продолжил, как опять отчетливо услышал:
        - Здесь спасешься!
        И все так же никого вокруг не было, а невидимый голос в третий раз оповестил:
        - Здесь спасешься!
        Иринарх укрепился в том, что это был голос свыше, и остался в монастыре, только теперь стал молиться и по ночам, на короткое время забываясь сном на голом полу. Игумен направил его на дальнейшее послушание в службу пономарскую. В обязанности его входило звонить в колокола, что было делом нелегким, особенно в холода, когда на высоте колокольни от ледяного ветра укрыться негде, веревки льдом покрываются, словно стеклом ладони режут, колокола к звоннице примерзают, попробуй раскачай!
        И ветер! Ветер! Не то ты колокол раскачиваешь, ни то тебя самого, словно колокол, ветром по колокольне мотает, того гляди - вниз сбросит!
        Но Иринарх терпеливо нес и это послушание, заполняя свободное время молитвами. Как-то пришел к монастырским стенам странник, стал корочку хлебца выпрашивать. Спустился Иринарх с колокольни, вынес бедолаге хлебушка, а когда посмотрел на нищего, ужаснулся - стоял тот на снегу босой, а ноги от холода черные, ногти синюшные.
        Сжалился Иринарх над несчастным, стал просить Господа: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, сотворивший небо и землю и первого человека, прародителя нашего Адама, по образу Своему, и почтивший его теплотою в святом рае, да будет воля Твоя святая со мною, рабом Твоим: дай, Господи, теплоту ногам моим, чтобы я мог помиловать сего странника и дать с себя сапоги на ноги его!»
        С этой молитвой снял с себя сапоги Иринарх и отдал несчастному бродяжке. Игумен рассердился за его поступок и не велел ему выдавать новые сапоги. Но Иринарху обувь и не нужна стала. Он с тех пор по любому морозу босой ходил, одежку стал носить ветхую, а тепло ему было, словно и не мороз на дворе, не стужа лютая. Господь его согревал.
        Монахи не поняли божественной сути происходящего, стали попрекать Иринарха поведением его вызывающим. Игумен решил, что это гордыня, стал смирять непокорного: в самые морозы на колокольню гонять, благовестить, а после еще велел ему стоять на молитве напротив оконца своей кельи, чтобы видеть, как смирится непослушный Иринарх.
        И это наказание с покорностью сносил Иринарх. Тогда посадил его игумен на три дня под замок. Велел ни есть, ни пить не давать ослушнику, заставить его обувь носить и одежду исправную - нечего монастырь позорить.
        И под замком не одумался Иринарх, не отступился от выбранного пути, продолжал ходить босиком и в ветхой рясе, в которой дыр было больше, чем звезд на ночном зимнем небе в ясную погоду. Игумен махнул на него рукой и вернул служить пономарем, думал, продует все же его на колокольне свежим ветром, блажь выдует. Но он все так же ходил в рубище, босиком, холода не чувствовал.
        Рассказал приехавший в монастырь на богомолье купец о том, что в Ростове-городе собрались судить за долги друга Иринарха - Агафоника. Иринарх тут же собрался идти на выручку, хотя и сам не знал, чем помочь может. Но далеко уйти ему не удалось - только удалился он от монастырских стен, как опять стал чувствителен к холоду. Ему бы вернуться, понять, что это знамение, но он упрямо шел и шел, пока ноги совсем чувствительность не потеряли. Подобрали его с обмороженными ногами монахи, за дровами в лес ездившие, привезли в монастырь, как могли лечили. Три года Иринарха боли постоянные мучили: ноги гноились, сукровица шла. Но даже больной не оставлял он трудов и молитв.
        Игумен, видя такое упрямство, решил отослать непослушного монаха на работы вдали от монастыря. Иринарх посчитал это изгнанием из храма, опечалился и ушел в Авраамиев Богоявленский монастырь на озере Неро. В древнем, основанном преподобным Авраамием еще во времена крещения Руси храме, его приняли с радостью, архимандрит приметил его усердие в молитве и назначил келарем. Иринарх не мог отказаться от порученной службы, исполнял ее, как и все работы, с усердием, принимая любое послушание, но вскоре впал в скорбь, стал грустить сердцем о том, что монастырская братия и служки «без меры и без воздержания берут всякие потребы, истощая монастырское достояние». И пожаловаться настоятелю на вороватых монахов не мог, язык не поворачивался, и томился, поневоле чужой грех на себя принимая. Только и мог он в молитвах обращаться к основателю и покровителю монастыря:
        - Преподобный Авраамий! Не я твоему монастырю разоритель!
        Услышал его молитвы преподобный, явился во сне Иринарху, что утешить его. И сказал такие слова:
        - Что скорбишь, избранное праведное семя, житель святого рая, что скорбишь о монастырских выдачах? Давай им невозбранно, ибо они захотели жить здесь пространно, а ты алчешь и негодуешь; и ты в Вышнем Царствии поживешь пространно и насладишься пищи небесной, а они взалчут во веки. Что же касается здешнего места, то я умолил Всевышнего Творца, чтобы дом мой был неоскуден монастырскими потребами алчущим и здесь живущим.
        Проснулся Иринарх со слезами умиления и с тех пор стал раздавать запасы всем монахам без смущения.
        Однажды, стоя в храме во время пения Херувимской песни, Иринарх неожиданно расплакался навзрыд. Удивленный архимандрит прервал службу и спросил его:
        - Отчего ты, честной старец, так горько рыдаешь?
        - Мать моя преставилась! - сквозь слезы ответил Иринарх.
        Архимандрит подивился, потому что знал, что в монастырь в последние дни никто не приезжал и весть такую скорбную привезти Иринарху не мог. Но ничего не сказал архимандрит, а когда литургия окончилась, вошел в церковь брат Иринарха Андрей и сказал, что мать их преставилась.
        Вернувшись с погребения матери, еще больше задумался Иринарх, келарское служение ему казалось слишком почетным, оно возвышало его, а он желал уничижения и смирения. Оставив Авраамиев монастырь он ушел в Ростовский монастырь святого Лазаря. Испросил у настоятеля келью, самую тесную и в удалении стоящую. В этой келье прожил три года и шесть месяцев, по нескольку дней голодая, изнуряя себя молитвами. В Лазарев монастырь часто заходил преподобный юродивый Иоанн, прозванный Железным Колпаком. Он особым видением отметил Иринарха, посещал его келью, проводя время в долгих беседах, находя утешение в них. Однажды пришел Христа ради юродивый Иоанн к Иринарху, присел на корточки возле кельи и сказал:
        - Ну что, старче, проститься я пришел. В Москву ухожу.
        - Далеко Москва, что ты там позабыл?
        - Надо царя повидать, Годунова Бориса. Слова ему сказать.
        - Не царь Борис, царь у нас Федор Иоаннович.
        - Федор Иоаннович больше о душе заботится, а делами государственными Годунов правит, значит он и царь.
        - Пусть так, и что же за слова ты ему сказать хочешь?
        - Я скажу ему: умная голова, разбирай Божьи дела! Бог долго ждет, да больно бьет!
        - Не послушает тебя царь, в железа закует…
        - Не послушает, ему хуже будет. А в железа я сам себя заковал, - юродивый тихо засмеялся, зазвенели, словно смеху вторя, на нем кресты да цепи. - Предвижу я, старче Иринарх, не дивись тому, что будет с тобою; устами человеческими невозможно выразить или исписать всего. Бог даст тебе коня, и на том от Бога данном коне никто, кроме тебя, не сможет ездить и сесть на твоем месте после тебя. И еще открылось мне, Господь Бог заповедал верным ученикам Своим от востока и до запада наставлять и научать людей, отводить мир от беззаконного пьянства. За это пьянство Господь наведет на нашу землю иноплеменных. И эти иноплеменники подивятся твоему многому страданию; меч их не повредит тебе, и они прославят тебя более верных. А я иду в Москву к царю просить себе земли: там у меня на Москве столько будет видимых и невидимых бесов, что едва можно будет поставить хмелевые затычки. Но всех изгонит Своею силою Святая Троица! Терпи, старче.
        Юродивый осенил крестом Иринарха, встал с земли, поклонился и пошел за ворота. У самого выхода ключник спросил его, зевая во весь волосатый рот:
        - Куда путь держишь, Железный Колпак?
        - На Москву иду, - хихикнул юродивый, подмигивая монаху. - Буду у царя земли просить. Пусть мне земельку даст, столько у меня в Москве невидимых бесов будет! Но ничто, их Святая Троица силой прогонит!
        Иоанн оглянулся и прокричал Иринарху:
        - Носи кресты медные, как я ношу!
        И ушел. Торопился в Москву, предвидел беду для Руси великую, предупредить хотел.
        Иринарх еще пуще молитвам стал предаваться, вериги носить стал, скучал по Борисоглебскому монастырю. Однажды во время молитвы он взывал святым страстотерпцам Христовым Борису и Глебу:
        - Святые страстотерпцы Борис и Глеб и вся монастырская братия! Есть у вас в монастыре много места, а мне грешному места нет.
        Задремал он, молитвами утомленный, и во сне увидел идущих к монастырю Лазареву святых страстотерпцев.
        - Далеко ли идете, святые страстотерпцы Борис и Глеб?
        - Идем за тобой, старец, - ответили они, - поди в наш монастырь!
        Очнулся Иринарх ото сна и увидел под оконцем кельи своей Ефрема, старца Борисоглебского монастыря. Поклонился ему Ефрем и сказал:
        - Отче, прислал меня к тебе строитель Варлаам: поди к нам в монастырь на свое обещание. Строитель спрашивает, сам ты пойдешь или подводу за тобой прислать, вериги твои отвезти?
        Старец Иринарх ответил:
        - Господину строителю Варлааму мир и благословение, ты ступай, а я со временем сам приду в монастырь.
        Собрался Иринарх, пошел в Борисоглебский монастырь с радостью в сердце. Путь был неблизкий, вериги тяжелые, от постоянных постов тело ослабло. Присел возле дороги отдохнуть Иринарх, солнышко светит ласковое, птицы посвистывают, тишина и благодать… Задремал усталый путник, и во сне привиделось, что подползла змея, хотела ужалить его, но Иринарх успел посохом гадину в гортань поразить.
        Проснувшись, блаженный помолился и продолжил путь. Отец Варлаам встретил вернувшегося юродивого с любовью, приласкал. Видя это, один из монастырских старцев сказал строителю:
        - Зачем ты принял старца, ведь он игумена не слушает, в ветхих и худых ризах и бос ходит и железа на себе многие носит.
        Но строитель Варлаам отстранил посохом старца и с радостью принял Иринарха в монастырь, выделив ему просторную келью. Иринарх же занял самую маленькую и молился беспрестанно.
        В это время навестил его юродивый Иоанн Железный Колпак - из Москвы пришел - и велел ему сделать кресты медные, 100 штук, по четверть фунта каждый.
        - Нет у меня денег на столько крестов, - прослезился Иринарх. - Живу скудно, в нищете, все, что имею, раздаю.
        Но Иоанн на это ответил:
        - Это не мои слова, а от Господа Бога: небо и земля мимо идут, словеса же Господни не мимо идут, все сказанное сбудется. Бог тебе поможет.
        И стали приносить к нему разные люди кресты и просто железо. И смог Иринарх выполнить наказ юродивого Иоанна, сделал сто крестов.
        Особенно часто припадал Иринарх на колени у иконы Распятия Господня, вопрошая о спасении. И был ему глас, возвестивший:
        - Иди в келью свою, будь затворником и не исходи, так и спасешься!
        Иринарх тут же отправился к строителю Варлааму, стал просить его благословения на затвор - непрерывные молитвы в келье без исхода из нее. Сам по себе подвиг неисходного затвора труден, а Иринарх еще попросил приковать себя железной цепью в три сажени длиной, ограничив себя в движении в тесной келье. Кроме этого он наложил на себя сто сорок два железных и медных креста, тяжелый обруч на голову, семь тяжестей наплечных, ножные путы, на руки и грудь восемнадцать оков и на пояс связки цепей весом в пуд. Сам себя посохом железным истязал, спал на голом полу, часто болел, но при этом не только в молитвах пребывал, но и не оставлял трудов: вязал «свитки» - широкие верхние одежды, делал клобуки, шил одежду для бедных. Полученное подаяние раздавал нищим. Некоторые монахи избрали тот же путь, но многие завидовали Иринарху, его славе в народе, не желая следовать примеру неустанного труда и подвижничества, к которым призывал их старец. Они постоянно возводили на него наветы, подвергали поруганию и посмеянию. Иринарх переносил все поношения и обиды с кротостью и смирением, постоянно восхвалял Бога и молился за
обидчиков.
        Пришел в монастырь посадский человек по имени Алексей, упросил о встрече с Иринархом, поведал, что много наслышан о его подвижничестве, и хотел бы служить старцу, чтобы тот принял его и научил кротости и смирению и Заповедям Господним. Старец, обладавший даром провидения, сразу понял, что просьба идет от чистого сердца, принял пришельца, призвал священника и диакона, велел совершить постриг и нарек его Александром. Он стал жить в одной келье с Иринархом, делить с ним радение, молитвы и послушание и писать его житие.
        Бог дал Иринарху прозорливость, потому многие страждущие шли к нему. Старец никому не отказывал, принимая дары с благодарностью. Только себе ничего не оставлял - все раздавал нищим.
        Не только для молодых мирян был Иринарх примером подвижничества - в Борисоглебском монастыре старец Леонтий, следуя трудам и добродетелям Иринарха, сковал себя железами и носил на себе тридцать три медных креста. Вскоре решил Леонтий удалиться в пустынь, на что испросил благословения у старца, оставляя на хранение ему свои кресты, за которыми обещал вернуться. Иринарх уговаривал его не уходить в пустынь, потому как открылось ему, что будет Леонтий убит безбожными разбойными людишками. Но Леонтий смиренно говорил, что как Бог велит, так и будет. Видя упорство старца Леонтия, Иринарх, который не мог открыть Леонтию будущее, благословил его, но сказал со слезами:
        - Дорогое чадо, Леонтий! Ты уже не возвратишься сюда за крестами.
        - Тогда пускай кресты эти тебе останутся, - ответил Леонтий.
        Ушел Леонтий в пустынь, а вскоре пришла горькая весть о том, что убили старца Леонтия лихие люди. После этого известия присоединил Иринарх кресты убитого старца к своим. Вскоре прислали ему из города Углича цепь трех саженей. В двух цепях провел он двенадцать лет.
        В том же Борисоглебском монастыре проживал старец Феодорит. Он жил в затворе двадцать пять лет и пять недель, но игумен Гермоген повелел ему нести послушание на монастырских службах, трудиться на братию. Феодорит подчинился и отдал свою цепь старцу Иринарху, у которого цепь стала длиной в девять сажен. И в такой цепи провел он двадцать пять лет.
        Игумен Гермоген поддался наветам наушников и сослал старца Иринарха из монастыря. Изгнанный из обители Иринарх пошел в Ростов и опять поселился в монастыре святого Лазаря, и провел в нем год и две недели, пребывая непрестанно в посте и молитве и помышляя о смертном часе.
        Игумен Гермоген все это время проводил в молитвах, переживая за свой поступок. Он был неглупым человеком, но легко поддавался внушению и порывам гнева. Осознав через молитвы неправедность поступка, Гермоген, превозмог гордыню, покаялся перед братией и послал звать Иринарха обратно, испросив у него прощения.
        Инок, посланный Гермогеном, пришел в Лазарев монастырь и сказал блаженному старцу:
        - Отче, не помяни нашей вины пред тобой, пойди на свое обещание в наш монастырь, ко святым страстотерпцам Борису и Глебу. Не мы, они в своем монастыре хозяева. Они тебя призвали в свой монастырь, не нам тебя изгонять.
        Вернулся кроткий духом старец Иринарх в Борисоглебский монастырь, заняв ту же самую келью и возложив на себя оставленные цепи. Опять в бесконечных молитвах и трудах потекли дни.
        А в это время был убит Лжедмитрий. Казалось бы, отступили смутные времена. Но было Иринарху во сне видение страшное: пожаром опаленная Русь, враг в Москве, церкви осквернены… Проснувшись, Иринарх разрыдался, огорченный увиденным. И тут просиял сверху свет и голос повелел:
        - Иди к Москве, поведай, что все так будет!
        Не мог старец ослушаться гласа, поданного свыше, послал учеников своих за игуменом, а когда тот пришел, поведал ему о видении скорбном и о гласе чудесном. Игумен повелел Иринарху покинуть затвор и немедля ехать к царю, возвестить ему о грядущем нашествии.
        Впервые за много лет покинув затворничество, отправился Иринарх в Москву. Долог путь до Москвы, прибыл в первопрестольную старец с учеником своим Александром за час до рассвета. И сразу отправились в соборную церковь Успения Пресвятой Богородицы, где долго молились.
        В это время царя известили о приезде Иринарха. Василий Иоаннович немало подивился прибытию великого затворника в Москву и повелел привести старца в Благовещенский собор, куда и сам направился. В соборе старец вознес молитву Пресвятой Богородице, благословил царя честным знамением. Царь расцеловал старца, немало подивившись многим «трудам», которые старец на себя возложил. И спросил, что заставило старца покинуть затвор? Какая нужда у него приключилась?
        - Господь Бог открыл мне, грешному старцу: я видел Москву, плененную ляхами, и все Российское государство. И вот, оставив многолетнее сиденье в темнице, пришел к тебе возвестить сие. И ты стой за веру Христову мужеством и храбростью.
        Выполнив наказ, данный ему свыше, старец тут же собрался в обратный путь. Когда он покидал собор, ученик его Александр взял его под одну руку, а сам царь под другую.
        Старца проводили к царице Марии Петровне, чтобы он благословил ее. Получив благословение, царица послала ему в дар полотенца. Но он не принял их и сказал:
        - Я приехал не ради даров, я приехал возвестить тебе правду. А теперь мне пора возвращаться к сидению моему.
        С почетом проводил царь необычного гостя, велев дать ему свой возок и конюха, чтобы доставить до самого Борисоглебского монастыря. Так, не пробыв в Москве и дня, вернулся старец в затвор, молиться о спасении Москвы и России, просить у Господа смилостивиться. Хотя казалось, что старец ошибся в предсказаниях своих: Шуйский разбил отряды Болотникова, взял Тулу, довершив разгром остатков приспешников Лжедмитрия.
        Но вскоре стало сбываться пророчество старца. Весной 1608 года, спустя всего несколько месяцев после побед Шуйского и взятия Тулы, началось наступление Лжедмитрия II. В битве при Болхове он разгромил царские войска и стремительно двинулся на Москву. А под самыми ее стенами уже рыскали польские отряды.
        Горели русские города, были разграблены и осквернены многие храмы. В 1609 году был взят и выжжен Ростов. Под стенами Москвы встали поляки, Лжедмитрий II раскинул лагерь под Тушином, отчего его стали именовать Тушинский вор.
        В 1608 году, в октябре, отряды Яна Сапеги вошли в Ростов, чтобы захватить в плен митрополита Филарета. Русская историография неохотно говорит об этом факте, поскольку Филарет, в будущем основатель династии Романовых, династии, триста лет правившей Россией, стал клятвопреступником. Но что было, то было. Приняв из рук польских оккупантов сан патриарха, Филарет кощунственно признал в Лжедмитрии II царевича Дмитрия, мощи которого 3 июня 1606 года сам перевозил из Углича в Москву.
        Один из польских воевод, Микулинский, вошел в Борисоглебский монастырь и подивился затворнику Иринарху. Спросил надменный лях старца:
        - В кого веруешь?
        - Я верую в Святую Троицу, Отца и Сына и Святого Духа, - отвечал затворник.
        - А земного царя кого имеешь?
        Старец безбоязненно и громогласно произнес.
        - Я имею царя Василия Иоанновича, иного никого и нигде не имею.
        Один из панов свиты сказал:
        - Ты, старец, изменник, ни в нашего короля, ни в царя Дмитрия не веруешь. Надо бы тебя посечь саблей.
        Старец отвечал:
        - Вашего меча тленного я нисколько не боюсь и вере своей, и царю русскому не изменю. Если за это меня посечешь, то претерплю сие с радостью: не много во мне крови для вас, а у моего живого Бога есть такой меч, который посечет вас невидимо, без мяса и без крови, а души ваши пошлет на вечную муку.
        Пан Микулинский и его свита подивились такой упрямой вере и ушли, не тронув ни старца, ни монастыря.
        Через короткое время возле монастыря остановились отряды Яна Сапеги. Отряды воеводы Михаила Скопина-Шуйского, получившего благословение старца, побили Сапегу. В отместку он решил сжечь Борисоглебский монастырь.
        В монастыре началась печаль великая, игумен в страхе бежал. Братия слезно прощалась друг с другом. Иринарх утешал своих учеников и всю братию:
        - Не убоимся пожжения и посечения от иноверных: если нас пожгут или посекут, то мы явимся новыми мучениками и получим венцы на небе от Христа Бога нашего!
        В монастырь прискакал с разведкой ротмистр Кирбитский. Он увидел келью старца и очень тому удивился, поскакал обратно и рассказал все Сапеге. Воевода так же немало был удивлен и отправился в монастырь, желая сам увидеть затворника. Войдя в келью Иринарха он подивился, как можно жить в такой тесноте: от стены до стены рукой достать, ни печки, ни постели, одно оконце малое, да еще прикованным и с многими железами на теле. Он сказал:
        - Благослови, отче! Как ты терпишь такую великую муку?
        Старец отвечал:
        - Бога ради сию темницу и муку терплю. Сопровождавшие Сапегу ляхи стали говорить о том, что старец не молится ни за короля польского, ни за Дмитрия, а молится за Шуйского, которого царем почитает. Старец ответил с достоинством:
        - Я на Руси рожден и крещен, за русского царя и Бога молю.
        - Правда в батьке велика, - сказал Сапега, - в которой земле жить, тому царю и служить.
        - А ты, господин, возвращайся в свою землю: грех великий тебе в Руси воевать! Если же не уйдешь или опять придешь и не послушаешь Божия слова, то будешь убит.
        Пан Сапега поначалу нахмурился, но после умилился такой твердости духа и спросил:
        - Чем мне тебя одарить? Я ни здесь, ни в иных землях не видывал такого крепкого и безбоязненного монаха.
        - Я Святому Духу не противник, от Святого Духа и питаюсь. И как Святой Дух тебе внушит, так то и сделаешь.
        Сапега сказал:
        - Прости, отче, - поклонился и ушел, велев в этот монастырь польскому войску не заходить.
        Не послушал совета старца отчаянный воевода, долго еще воевал на Руси. В 1611 году прорвался с обозом в московский Кремль, осажденный ополченцами, там и настигло его пророчество старца - тяжелый недуг унес Сапегу в могилу.
        По всей Руси ширилась слава о заточнике Иринархе. В лютые времена безбожья и смуты, шли к нему в монастырь за словами утешения и правды. Нескончаем поток людской: убогие, нищие, разоренные…
        Весной 1609 года прискакали посланцы от юного князя Михаила Скопина-Шуйского. Собрался князь в поход на самозванца, просил благословения у старца. Затворник Иринарх с радостью великой послал ему благословение и свой крест.
        И свершилось чудо великое - одну за одной одерживал победы юный князь: бил он врага под Торжком, под Тверью, освободил Александровскую слободу, снял осаду с Троице-Сергиевой лавры. Смятение великое в стане противника: тушинцы разделились на два лагеря, Лжедмитрий II, прихватив Марину Мнишек, бежал в Калугу, туда же сбегались остатки тушинцев. 12 марта во главе войска князь Скопин-Шуйский въехал в освобожденную Москву, встретившую его всеобщим ликованием.
        Старец Иринарх, обладая провидческим даром, знал о победе и послал ученика Александра к князю Михаилу в Москву за крестом, данным ему на помощь. Князь отдал крест и послал старцу благословенное послание и дары. Приняв с радостью святой крест, преподобный дары передал в монастырскую казну, а сам произнес молитву благодарственную Господу за оказанную помощь.
        Народ ликовал, а бояре были серьезно озабочены - во времена всеобщего предательства, клятвопреступлений, интриг и трусости юный князь, осиянный славой побед, становился опасен для многих из них. Как нет предела лести боярской, так нет предела и боярскому коварству. В глаза они льстили спасителю Москвы и России, открыто выступить против него боялись - гнева народного опасались. И вот зазвали они его на крестины князя Ивана Михайловича Воротынского, поднесла дочь Малюты Скуратова князю кубок вина отравленного. В самый разгар пиршества стало князю плохо, кровь носом пошла, сознание потерял. Отнесли его в покои, пытались спасти, да противоядия не нашлось.
        Беда не приходит одна. В Борисоглебский монастырь был прислан новый игумен - Симеон, характером лютый и нравом невоздержанный. Он приказал старцу Иринарху быть в церкви на все молитвы. Старец же носил на себе железа, как считают некоторые исследователи, около 160 килограммов, а постоянными постами и воздержанием плоть свою иссушил настолько, что по крохотной келье с трудом передвигался. Ляхи-иноверцы подвигам старца должное отдавали, уважение ему оказывали. Но игумен Симеон сердцем был черств. Пришел он с монахами-завистниками к старцу в келью, перевернули все вверх дном и забрали все припасы до крошечки. Оставили только четыре пуда меда, припрятанные одним из учеников затворника.
        Когда игумен и монахи ушли, ученик Александр сказал об этом старцу. Иринарх же напомнил своим ученикам притчу о некоем отце-затворнике, которого ограбили жестокие разбойники, а он помогал им собирать вещи. Когда они ушли, унося награбленное, затворник догнал их, с поклоном протянув оставленную незамеченную вещицу. Тогда разбойникам стало стыдно, они раскаялись и вернули затворнику награбленное.
        Ученик Александр, по указу старца, последовал этому примеру и поведал игумену, что не все они из кельи забрали: осталось еще меда четыре пуда. Игумен оказался хуже разбойников, он велел служкам забрать оставшееся и, еще раз обыскав келью Иринарха, вынести все, даже ветошь худую.
        В тот же вечер старец Иринарх видел юношу в ослепительно белых ризах. Юноша стоял возле него и говорил о немилостивом поступке игумена, а потом исчез.
        Игумен же никак не мог злобу свою укротить. Чуть утро на монастырский двор пришло, явился он опять в келью затворника, приказав вывести его оттуда на улицу. Четыре человека с трудом вывели отягощенного «трудами» железными затворника, а игумен и еще пятеро монахов вынесли цепь железную, которой Иринарх был прикован.
        Выволакивали старца безо всякой жалости. Когда волокли, выломали ему левую руку и бросили его во дворе, возле церкви. Там и пролежал старец в грязи, на холодной земле, вознося громкие молитвы Господу Богу, чтобы не поставил Он сих деяний в грех гонителям его, ибо всуе мятутся, не ведая, что творят. Учеников же от старца удалили, насильно расселив по другим кельям.
        Когда лежал Иринарх во дворе, снова явился ему юноша в белых ризах и сказал:
        - Услышал Бог молитву твою и терпение твое: если испросишь чего, будет дано тебе.
        Сказав эти слова, юноша стал невидим. Ученик Иринарха, Александр, тайком пришел в прежнюю келью, встал перед иконой и молился:
        - Господи Иисусе Христе, Сыне Божий! Долго ли нам, Господи, в скорби сей быть с учителем своим и терпеть от сих зверообразных людей и пьяниц. Но да будет воля Твоя святая!
        И был ему голос:
        - Иди к игумену и скажи ему: зачем противишься судьбам Божиим?
        Воодушевленный голосом свыше, старец Александр пришел к игумену и сказал:
        - Отпусти старца Иринарха в его келью, вместе с учениками, чтобы тебе не погубить свою душу, борясь против судеб Божиих.
        Игумен опомнился, благословил старца и обоих учеников его, вернув их в затвор. Старец, возвратившись в келью, благодарил Бога за избавление от гонения и молился о даровании терпения. И был ему голос:
        - Дерзай, страдалец Мой, Я с тобою всегда: Я ждал твоего подвига, и терпению твоему дивились ангелы. Теперь уже больше не будет на тебя гонений, но ждет тебя уготованное тебе место в Царстве Небесном.
        Иринарх слезно молился, а вскоре игумена Симеона удалили из монастыря.
        Бояре же недолго радовались, что им удалось извести князя Скопина-Шуйского. Опять на Русь двинулись польские войска и встали под Москвой. Предательство порождает предательство, трусость порождает трусость. Горожане не захотели встать на защиту бояр, впустили ляхов в Москву, выдали им царя Василия Шуйского, которого оккупанты тут же отправили в Польшу, в плен. Но и надеявшиеся спастись ценой предательства не нашли для себя выгоды - Москву безжалостно ограбили и пожгли.
        Польские войска воеводы Яна Каменского подошли к Борисоглебскому монастырю. Большинство монахов в страхе покинули обитель. Остался в монастыре сам старец и его ученики да совсем немного монахов. Старец Иринарх бесстрашно проповедовал польским воинам уходить из земли русской, грозя им гибелью неминучей. Всем, кто соглашался покинуть землю русскую, давал старец свое благословение. Явился к нему тайно сын воеводы Каменского испросить благословения на возвращение домой.
        - Иди в землю свою и будешь жив, а не уйдешь - быть тебе убитому, как воеводе Сапеге.
        Ушел сын воеводы и рассказал отцу о благословении старца и словах его. Пошел сам воевода Каменский к затворнику:
        - Благослови меня, батько, идти в свою землю, как благословил сына моего.
        Старец и его благословил, повелев:
        - Только не трогай монастыря и братии и города Ростова.
        Увел свои отряды пан Каменский в земли польские, не тронув ни монастыря, ни города.
        А по всей Руси народ молился о том, чтобы Господь очистил, наконец, землю от врагов. Повсюду люди собирали деньги, отдавали последние запасы, сами брали в руки оружие, просили славного воеводу князя Дмитрия Михайловича Пожарского идти на Москву, освободить ее. Нижегородский купец Козьма Минин собирал деньги и ополчение народное в помощь князю. Ополчение собиралось в Ярославле. Со всей Руси шел туда народ православный.
        Русское ополчение, стоявшее под Москвой, звало князя Пожарского идти на помощь. Но тот колебался, поскольку в рядах московского ополчения была смута: воевода Заруцкий убил выбранного народом воеводу Ляпунова. Старец Иринарх послал князю Пожарскому просфору и благословение, велев ему безбоязненно идти к Москве, не боясь никого.
        - Увидите славу Божию, - передал старец наказ воеводе.
        И ополчение двинулось к Москве. Остановилось войско в Ростове, и князь Дмитрий Пожарский с Козьмой Мининым отправились в Борисоглебский монастырь к затворнику Иринарху. Старец принял их, благословил и дал в помощь святой крест, который давал Скопину-Шуйскому. Осененные благословением и святым крестом, двинулись рати к Москве, освободили ее от врагов.
        Не только в Москве, по всей Руси радость была великая, а в монастыре Борисоглебском - печаль: требовали с монастыря дань большую, монастырь же был опустошен войной. По просьбе игумена братии и монастырских крестьян отправил Иринарх своего ученика, старца Александра, в Москву, повелел бить челом князю Пожарскому и взять у него крест. Князь с благодарностью вернул крест, а монастырю выдал грамоту, освобождающую на долгие годы от всех податей.
        По приговору земства - представителей всех сословий земли русской, в 1613 году на царство был избран юный князь Михаил Федорович Романов, поскольку Василий Шуйский в польском плену умер. Настали на Руси мирные времена. Иринарх непрестанно молился и постился, защищал обиженных, исцелял больных и бесноватых, утешал страждущих.
        Все в мире имеет начало и конец. Пришла пора покинуть земную обитель преподобному Иринарху. Предвидя свою кончину, призвал он учеников своих и наставлял их. Александр и Корнилий, его любимые ученики, печалились, что покидает их мудрый наставник, в слезах просили его молить о них Бога. И старец говорил им в утешение:
        - Я отхожу от вас телом, а духом с вами буду неразлучно. Если кто начнет притеснять Сию обитель мою, свыше данную от Бога и искупленную и выпрошенную у игумена и братии, то пусть их судит Бог и Матерь Божия.
        Простившись и дав прощение и последнее целование монастырской братии, преподобный стал на последнюю молитву, долго молился и тихо отошел.
        Случилось это в 1616 году 13 января в день памяти святых мучеников Ермила и Стратоника с пятницы на субботу в девятом часу ночи. По благословению и повелению преосвященного митрополита Ростовского и Ярославского Кирилла погребение схимонаха Иринарха совершали борисоглебский игумен Петр и его духовный отец иеромонах Тихон, диакон Тит и ученики его, старцы Александр и Корнилий. По завещанию преподобного Иринарха, гроб его положен в уготовленной им самим пещере.
        После старца Иринарха осталось: сто сорок два креста медных, семь пудов плечных, железная цепь в двадцать сажен, которую он надевал на шею, железные путы ножные, восемнадцать медных и железных оковцев, которые он носил на руках и на груди, связни, которые носил на поясе, весом в пуд, палка железная, которою он смирял свое тело и прогонял невидимых бесов. В этих «трудах» праведных старец Иринарх прожил тридцать восемь лет и четыре месяца.
        Его молитвами, провидением и его благословением спасены Москва и Русь.

        Память преподобного Иринарха, затворника Ростовского Борисоглебского монастыря, что на Устье, празднуется 13 января, в день преставления, 23 мая вместе с Собором Ростово-Ярославских святых.

        Колдун и чернокнижник

        Вся чудесность Брюса состояла в разносторонних энциклопедических знаниях…

    Лев Толстой
        Яков Вилимович Брюс 1 (11) мая 1669, Москва (Псков) - 19.04.1735, д. Глинки, Богородского уезда, Московской губернии

        О потомке шотландских королей, знаменитом сподвижнике Петра I, ярком государственном деятеле, эрудите и ученом, страстном коллекционере и талантливом изобретателе Брюсе написано немало - слишком уж неординарная личность. Правда, серьезных научных исследований среди этих работ - по пальцам пересчитать, больше переложений бесконечных сказаний и легенд. Возможно, поэтому личность Якова Вилимовича по-прежнему остается загадочной, а его жизнь - полной тайн. И пожалуй, в замысловатых хитросплетениях его судьбы и поступков уже невозможно отделить реальность от вымысла. Да и надо ли?
        Взять тот же знаменитый «Брюсов календарь», «в коем по состоянию погоды предсказывается на каждый год урожай и неурожай хлеба и всего произрастающего, также описываются темпераменты каждого человека, судя по тому, кто под которым из двенадцати небесных знаков родился». Судя по названию, Яков Вилимович должен иметь к этому календарю самое непосредственное отношение. Однако это не совсем так. Госпожа История любит загадывать загадки, заметать следы, переплетать судьбы. Давай, дорогой читатель, запасемся терпением и попробуем сами во всем разобраться. Ну, если не во всем, то хотя бы в некоторых моментах, как говорится, попытка - не пытка. Канвой нам будет официальная биография Брюса.
        Яков Вилимович Брюс родился в Москве… Вот отсюда уже начинаются вопросы, потому что в некоторых источниках местом рождения Брюса указывается город Псков. Попробуем еще раз. Яков Брюс родился в. во всех энциклопедиях читаем: в 1670 году. Однако, относительно недавно исследовательница Н. Г. Крейн обнаружила надгробную проповедь первого пастора лютеранской кирхи Фрейгольда, в которой говорилось, что Яков Вилимович Брюс прожил 65 лет, 11 месяцев и 18 дней. Эти скрупулезные подсчеты продолжительности жизненного пути одного из тех, кого принято называть «птенцами гнезда Петрова», позволяют уточнить дату его рождения, которой следует считать
1(11) мая 1669 года.
        Его отец - Гвилем Робертович (в русской транскрипции Вилим Романович) приехал в Россию в 1649 году из Шотландии и поступил на службу к царю Алексею Михайловичу Тишайшему. Участвовал в двух войнах, получил несколько ранений и за боевые заслуги был пожалован поместьями, а в 1658 году произведен в чин полковника. Воинская доблесть была у древнего и славного рода Брюсов в крови. Далекий предок, Роберт Брюс, стал национальным героем, добившись в 1328 году независимости Шотландии от Англии. Ему посвящены стихотворение Роберта Бернса «Брюс - шотландцам», поэма Джона Барбора «Брюс» и одноименная опера Россини.
        Но вернемся от предка к потомку. Детство Якова Брюса прошло в Пскове, где он получил хорошее домашнее образование и почувствовал вкус к математике и естественно-научным дисциплинам. Когда ему было одиннадцать лет, умирает отец, и через два года Яков вместе со старшим братом записываются рядовыми в «потешный полк» Петра I. В 1686 году он уже корнет (прапорщик) кавалерии, принимает участие уже не в «потешных», а настоящих боевых Азовских походах князя Голицына в 1687 и
1689 годах. В 1688 году становится поручиком, а по окончании кампании награждается поместьем и деньгами. Кстати, за всю свою карьеру Брюс получит в общей сложности более 700 поместий.
        В 1689 году Брюс возвращается в свиту Петра, чтобы стать его практически неразлучным спутником в походах и путешествиях. Через два года он назначается в Белгородский полк под командование боярина и воеводы Бориса Петровича Шереметева, еще через год - пожалован в ротмистры (капитан кавалерии). Летом того же, 1693 года, Петр берет его с собой в Архангельск, чтобы оставить на него и Апраксина начатые дела: строительство заложенного адмиралтейства, Новодвинской крепости и первого корабля «Святой Павел». На следующий год Петр вновь посетит Архангельск и возвратится в Москву вместе с Брюсом, чтобы поручить ему новые заботы. Карьера Якова Вилимовича стремительна: в начале января 1695 года он получает чин майора, а в Азовском походе 1696 года последовательно становится подполковником и полковником. Во время осады Азова Брюс занимается составлением карты от Москвы до берегов Черного моря по результатам замеров генерал-майора фон Менгдена. Позже, по желанию Петра, карта будет напечатана в Амстердаме в типографии Тессинга.
        В марте 1697 года Брюс едет вместе с возглавляемым Петром Великим посольством в Голландию. Свободно говорящий на английском, немецком и голландском языках, Брюс не только выступает в качестве переводчика молодого царя, скрывавшегося под личиной «волонтера» Петра Михайлова, но и, по всей видимости, соблюдает научные интересы государя. Во всяком случае, Брюсу было поручено приобретение математических и астрономических приборов, книг по навигации, кораблестроению, артиллерии, фортификации и другим отраслям знаний, а также подбор и наем на службу в Россию специалистов и мастеровых.

1698 год Брюс проводит в Лондоне. Известно, что Петр заплатил Дж. Колсону 48 гиней за обучение Якова Брюса «в течение шести месяцев, как обусловлено контрактом, включая кров и пропитание». Немалая сумма была оставлена и самому Брюсу на покупку специальной литературы. В некоторых источниках указывается, что Брюс даже прослушал курс лекций в Оксфордском университете, усердно занимаясь математикой и астрономией под руководством английских ученых.
        Вполне возможно, Брюс был лично знаком с великим Ньютоном. Что же касается трудов автора основных законов механики по математике, физике, астрономии и оптике, то, наверное, Яков Вилимович, действительно был первым в России человеком, понявшим их грандиозное значение. Канадский профессор Валентин Босс, автор книги «Ньютон и Россия», нашел в Англии рукопись Брюса «Теория движения планет», датированную 1698 годом. По его утверждению, это первая работа русского ученого о законе всемирного тяготения.
        Петр I тоже не терял времени даром. За это время он прошел полный курс артиллерийский наук в Кёнигсберге, изучил корабельную архитектуру и черчение планов на верфях Амстердама, теоретический курс кораблестроения в Англии. Вел политические переговоры через «великих послов»: Лефорта, Головина, Возницына. Однако Великое посольство, не завершив в полной мере своей миссии, было прервано:
25 августа 1698 года Петр срочно возвращается в Москву из-за стрелецкого восстания.
        Через несколько месяцев, закончив обучение, возвращается в Россию и Брюс, чтобы начать на практике претворять в жизнь свои обретенные за границей великие познания. Первым его научные консультации получает тот, кто оплачивал учебу. В марте Брюс в письме Петру I в Воронеж подробно объясняет, как вести наблюдение за предстоящим солнечным затмением и как изготовить для этой цели зрительную трубу. А через три месяца он посылает Петру уже в Таганрог подробнейший чертеж и описание, как определить высоту полярной звезды и отыскать полюс с помощью простейших инструментов - «циркула и линеала».
        Тогда, на рубеже веков, начинаются события, имевшие как закономерные, так и непредсказуемые последствия для Москвы, москвичей, самого Брюса, да и всего государства Российского.
        Подавив стрелецкое восстание, вернувшись к делам неотложным, коих в планах у амбициозного царя было немало, Петр затевает надстройку Сретенских ворот, якобы вдохновленный ратушами Северной Европы. Созданная башня называется Петром
«Сретенская по Земляному городу», а после его смерти входит в историю как знаменитая Сухарева башня. Это название дается не случайно.
        В 1692-1695 годах по инициативе Петра талантливым архитектором Михаилом Чоглоковым близ стрелецкой слободы полка стольника Леонтия Панкратьевича Сухарева были сооружены Сретенские ворота, над которыми находились палаты, окруженные открытой галереей. Первоначально помещениями башни пользовался тот самый караульный стрелецкий полк Сухарева. Кстати, во время стрелецкого восстания полк остался преданным Петру и последовал в Троице-Сергиев монастырь вслед за двумя потешными полками.
        В 1698-1701 годах над палатами надстроили еще один этаж и четырехъярусную башню с
«боевыми» часами (курантами) с неподвижной стрелкой и вращающимся циферблатом. Вернее, было два циферблата: один обращен на север, другой - на юг. Установка часов совпала с введением Петром I нового календаря и счета времени (начало суток с 12 часов ночи). По высоте (64 метра) Сухарева башня приближалась к самым большим башням Кремля - Спасской и Троицкой. Кроме того, Сухарева первой из башен была украшена золоченым двуглавым орлом с короной на голове, скипетром и державой в когтях, с множеством стрел, изображающих молнии вокруг ног орла. (Правда, орел
«улетел» с нее тоже раньше, чем с Кремлевских башен, в 1919 году.)
        Когда, в 1701 году стрелецкие войска были упразднены и расформированы, в башню переехала учрежденная Петром Школа математических и навигацких наук - первое специализированное светское учебное заведение в Москве. Существует мнение, что идею открытия подобной школы, внесшей огромный вклад в создание новой морской державы, подал Петру не кто иной, как Яков Вилимович.
        В самом верхнем ярусе башни Брюс оборудовал астрономическую обсерваторию, собственный кабинет и научную библиотеку и с 1702 года во время своих, надо заметить, нечастых наездов в Москву ночи напролет просиживал за телескопом. Постоянно мерцающий по ночам свет на самом верху башни будоражил фантазию горожан. Среди москвичей поползли слухи, что Брюс спознался с нечистой силой, получил от нее дар пророчества и много тайн.
        Башня представляла собой чрезвычайно массивное сооружение: толщина стен первого этажа превышала два метра. Это делалось не с целью защиты - в стенах устраивали проходы и лестницы. И, когда родилась легенда о некоей Черной книге, полученной Брюсом от темных сил, людская молва указала на башню: книга должна быть замурована в ней (не то в основании, не то в стенах, не то в подземных ходах). Москвичи перешептывались, что магическая книга открывала Брюсу все тайны, и он мог с помощью этой книги узнать, что находится в любом месте на земле: у кого, что и где спрятано. И никому кроме самого Брюса она в руки не дается и находится в таинственной комнате, куда никто не решается войти. Отсюда и прозвище
«чернокнижник». А книгу Брюс якобы замуровал перед смертью, чтобы она никому не досталась. Мы еще вернемся к этой легенде, но несколько позже.
        Наблюдение за звездным небом хоть и занимательное занятие и для науки важное, но для Брюса в этот период его жизни - далеко не главное. В начале 1700 года в России учреждается регулярная армия, и Брюс становится родоначальником российских артиллерийских войск, принимает участие в подготовке войны со шведами, преуспевает в строительстве фортификационных полевых сооружений. Его идея создания артиллерийских соединений как боевых тактических единиц не оставляет Петра равнодушным - Брюс пожалован в генерал-майоры от артиллерии. Небезызвестная неудача в начавшейся Северной войне (1700-1721) первого похода к Нарве навлекла на Брюса гнев вспыльчивого Петра, отрешившего его от должности начальника артиллерии на год.
        Однако на заводах отливаются орудия по чертежам, «присланным от Брюса», а в 1701 году русская армия опередила Западную Европу на полстолетия, создав конную артиллерию. В том же году Петр, сменив гнев на милость, назначает Брюса губернатором Новгорода, которым тот управлял четыре года. Вместе с тем Яков Вилимович активно воюет, участвуя почти во всех крупных сражениях. Он содействовал взятию Нотебурга (Шлиссельбурга) в 1702 году и Ниеншанца в 1703, завоевывал Нарву и Иван-город. В июле 1706 года Брюс получает чин генерал-майора, а в октябре участвует в блестящей победе Меншикова над шведским генералом Марфельдом под Калишем. Петр награждает его своим именным портретом с алмазами, а король Польши Август II жалует ему орден Белого Орла. Два следующих года Брюс неотлучно находится в армии, совершенствуя артиллерию и обучая солдат и офицеров. В свободное от воинской доблести время читает и переводит книги, в частности, в 1708 году заканчивает перевод «Геометрии словенски землемерия», ставшей первым печатным учебником в России.
        Но на войне как на войне, и Брюс отличается в битве при деревне Лесной (1708), командуя левым флангом армии, и в сражении под Полтавой (1709), управляя всей русской артиллерией, состоявшей из 72 орудий. Именно артиллерия под командованием Брюса решила исход Полтавской битвы, сокрушив огнем шведские полки Карла XII. За Полтаву Яков Вилимович был награжден орденом Святого Андрея Первозванного, а 21 декабря 1709 года он участвует в триумфальном шествии Петра по Москве в ознаменование победы под Полтавой.
        В мае 1710 года Брюс вместе с осадной артиллерией прибывает под Ригу под начало Б. П. Шереметева и принимает участие в осаде и взятии Риги. Через два месяца он вместе с русскими войсками вступает в город.
        В 1711 году Брюс сопровождает Петра в Прутском походе и становится генерал-фельдцейхмейстером. Вместе с царем едет в Западную Европу, выполняет ряд его дипломатических поручений, заводит личные контакты с видными учеными, посещает их лаборатории и библиотеки, закупает новинки научной литературы и произведения искусства, приглашает в Россию «опытных офицеров и всякого звания художников». Доверяя широким познаниям и деловой экономности Брюса, Петр в сопроводительной грамоте писал: «И что он, генерал наш, им в контрактах обещает и заключит, то от нас все сдержано будет без умаления». В Торгау Брюс знакомится с Готфридом Вильгельмом Лейбницем, с которым будет переписываться до 1716 года - года смерти немецкого ученого.
        В 1712-1713 годах Брюс снова в армии, командует объединенной русской, датской и саксонской артиллерией в Померанском походе. Закончив службу на военном поприще, выполняет в Германии поручения Петра по найму на русскую службу специалистов и ремесленников: «мастеровых людей знатных художеств, которые у нас потребны» (архитекторов, живописцев, садовников). Приобретает инструменты для научных и мореходных целей, художественные произведения и редкости для царского собрания.
        Мы уже отмечали, что дела военные не мешали Брюсу заниматься и сугубо гражданской деятельностью, стоит вспомнить хотя бы создание им географической карты во время Азовского похода или переводы специальной литературы. Надо отметить, что Петр, высоко ценивший разносторонние научные познания Брюса, широко использовал их и в мирных целях. Так в 1706 году царь передал в его ведение Московскую гражданскую типографию. А через три года из ее стен вышли в свет первые листы календаря, ставшего самым популярным в России на протяжении более двух веков и получившего известность как «Календарь Брюса», или «Брюсов календарь», или просто «Брюс».
        Первые два листа календаря вышли в 1709 году, третий и четвертый - в 1710-м, пятый, пояснительный, - в 1711-м. Второе издание - на одном листе вместо пяти - состоялось в 1715 году.
        Уникальная судьба этого календаря достойна подробного рассказа. В первом издании
«Брюсов календарь» печатался несколько лет и был настенным: большие гравированные листы содержали богато иллюстрированные таблицы, в которые была сведена воедино масса астрономических данных. Как то: «Предзнаменование времени на всякий год по планетам» или «Предзнаменование действ на каждый день по течению Луны в Зодии», или «Календарь повсеместный». Любой календарь, как известно, через год устаревает, но этот был «неисходимым», то есть «вечным» и содержал предсказания на каждый день на 112(!) лет вперед.
        Однако составителем этого известного издания был вовсе не Брюс, а незаслуженно забытый «царский библиотекариус» Василий Киприянов (Киприанов), трудившийся «под надзрением его превосходительства генерал-лейтенанта и кавалера Якова Вилимовича Брюса». Что это: забывчивость Истории, капризы человеческой памяти или нечто большее?
        Сошлемся на мнение В. В. Алексеева, исследователя истории русских календарей. «То, что удалось Киприянову, было не под силу другим издателям.
        Важно было не только желание или содружество просвещенных людей, но и влиятельное покровительство, которое и обрел типограф в лице Якова Брюса.
        Календарь - это их общее детище, нежданно получившее завидную популярность. В этом заслуга издателей, сумевших заинтриговать народ, подтолкнуть его к познанию незнакомого мира.
        Спрос на таблицы был немалый. Еще работая над первыми выпусками, Киприянов приступает к изданию книги в виде альбома. Ни один храм в те годы не возводился так долго, как печаталось это прекрасно гравированное произведение. Первые листы были отпечатаны в 1709 году, а дальнейшая канва выпуска прослеживается по страницам, на которых проставлены даты. Так на карте Московской губернии значится:
«в 1726 году месяца августа, тщанием В. К.». Василий Киприянов - руководитель типографии умер в 1723 году. Его верным помощником был старший сын, тоже Василий, который и допечатал как эту карту, так и последующие листы. <…> Старшему наследнику потребовалось еще 20 лет, чтобы завершить дело жизни своего родителя. Последний, 47-й лист, книги отпечатан в царствование Елизаветы Петровны.
        Грандиозный труд, вобравший в себя духовные и астрологические, географические и астрономические сведения, закончен. Начала свое триумфальное шествие «Книга, именуемая Брюсовской календарь», названная так в честь Якова Брюса, умершего еще в
1735 году».
        Насколько выходило участие Брюса в создании знаменитого календаря за рамки формального «надзрения» и был ли он, сам серьезно увлеченный астрологией и астрономией, как бы сейчас сказали, научным консультантом Киприянова, - ответить трудно. Однако напомним, что в это время Яков Вилимович достаточно активно участвует в военных кампаниях Северной войны, командуя артиллерией. А Василий Киприянов и сам был личностью незаурядной: торговец свечным товаром и поставщик Оружейной палаты он увлекался математикой и астрологией, знал навигацию и иностранные языки, владел искусством гравирования, составлял карты и учебные пособия, написал сочинение «Планетик» (по сути - первый в России сборник гороскопов), посвятив его царю Петру и царевичу Алексею. Многие, не без оснований, считают, что «Планетик» и подал Петру I идею выпустить общедоступный календарь. Известно, что в 1706 году Брюс, находясь в Москве, писал Василию Киприянову наставление: «Господин Киприянов. Ежели в какой твоей печати имя государя царевича (Алексея Петровича) помянетца, то тебе не надлежит писат великаго государя царевича благородным, понеже
во иных странах всякой шляхтич знатной пишется
«благородным», а надлежит писать Его Царская Высокость». Рискнем предположить, что наставление относилось как раз к «Планетику».
        Однако вернемся к легендарному календарю. Созданный чаяниями Василия Киприянова и его сыновей (кстати, не только старшего, но и младшего сына назвали в честь отца), календарь позволял получать предсказание погоды, рекомендации по проведению сельскохозяйственных работ, по поддержанию здоровья и другим важным делам. Это была энциклопедия, содержащая огромное количество разнообразной информации и ответы на самые насущные вопросы народной жизни. Помимо собственно предсказаний (астрономических, экономических и политических), календарь содержал обширную справочную часть. Вот некоторые ее разделы:
        - Таблица исчисления лет праотцов от потопа до Иакова;
        - «Неисходимая пасхалия» (вечный календарь расчета Пасхи);
        - «Исчисление долготы, широты и великости начальнейших недвижимых звезд.»;
        - Графическая схема древней системы Вселенной: «Четыре мира по разумению древних. , включающие «мир первый преначальный, или образный и мыслительный», «мир второй, ангельский», «мир третий, звездный» и «мир стихийный, или телесный»;
        - Лунный календарь (фазы и продолжительность пребывания Луны над горизонтом -
«фигура осияния Луны»;
        - Погода в зависимости от прохождения Луной знаков Зодиака;
        - Таблица расстояний от российских городов до Москвы;
        - Перечень станций на почтовых трактах, включая дорогу в Китай, и расстояний от них до Петербурга, а также расстояния до столиц европейских государств;
        - Географические координаты городов российских и иностранных;
        - Карты Московской (с планом Москвы) и Петербургской губерний;
        - Гербы Российской империи.
        Трудно сказать: «гадательный» ли характер таблиц или энциклопедическая суть предопределили грандиозную популярность календаря, вошедшего в историю рука об руку с именем Брюса. Ясно одно: имена его истинных создателей остались, пожалуй, только на их прижизненных изданиях.
        Подобное смещение акцентов при всей несправедливости достаточно закономерно. Будучи в Москве, Брюс ночи напролет наблюдает из своей обсерватории в башне за звездным небом. В том же 1709 году, когда выходит первый лист календаря, обсерватория впервые в России проводит научное наблюдение солнечного затмения. В сознании москвичей Брюс и звездное небо сливаются в единый образ. К тому же у Брюса непререкаемый авторитет ученого, обладающего обширнейшими знаниями. Его называют царским «звездочетом» и «арихметчиком» и приписывают ему способность с одного взгляда определить количество рассыпанных горошин и, не задумываясь ответить, сколько раз обернется вокруг оси колесо, прежде чем доедет от Москвы до Петербурга или Киева. Возможно, «гадательный характер» календаря укрепил слухи о Брюсе как прорицателе. Рассказывали, например, что Брюс «волшебством занимался, и все знал: и насчет месяца, солнца, и по звездам умел судьбу человека предсказать. Наставит на небо подзорную трубу, посмотрит, потом развернет свои книги и скажет, что с тобой будет. И как скажет, так и выйдет - точка в точку…». Приведем и мнение
Льва Толстого, который писал: «Вся чудесность Брюса состояла в разносторонних энциклопедических знаниях, что и пугало простой народ, которому было невдомек, как это обыкновенный человек мог знать столько премудростей! Это и неудивительно, когда читаешь «Брюсов календарь». Это больше, чем календарь, это энциклопедия, написанная, кажется, на все случаи жизни, с замечательными статьями из разных наук и примечаниями к ним, с приметами, предсказаниями и указаниями образа жизни на многие годы.»
        Таинственность башне и ее обитателям добавляло и собиравшееся там по ночам
«Нептуново общество» - тайный царский совет, увлекавшийся, по слухам, астрологией, магией и чародейством и бывший чуть ли не первой российской масонской ложей. Кроме Петра в общество входили еще восемь первых лиц государства, среди которых Брюс, Лефорт, Меншиков, Голицын, Шереметев.
        По преданию, Яков Брюс после смерти Лефорта в 1699 году возглавил «Нептуново общество».
        Между тем слава «Книги, именуемой Брюсовской календарь» росла с каждым годом. Одни издатели делали, говоря современным языком, репринтные издания книжного варианта календаря, подчеркивая: «Типография считает нужным обратить внимание публики, что календарь по желанию издателя печатался без всякого отступления от оригинала…» Другие, напротив, стремились к усовершенствованиям. Так в 1818 году появился
«Брюсов планетник, дополненный и исправленный по руководству немецких астролого-астрономов с присовокуплением Таблицы несчастливых дней каждого месяца». Его издатели в обращении «К читателям» не преминули посетовать, что хотя «Брюсов планетник напечатан во многих Оракулах и Астрономических телескопах <…> издатели сих книг весьма его исказили и наполнили большими погрешностями.». В 1825 году в типографии Августа Семена выходит «Брюсов календарь, в коем по состоянию погоды предсказывается на всякий год урожай и неурожай хлеба и всего произрастающего, также описываются темпераменты всякого человека, судя по тому, кто под которым из
12 небесных знаков родился». В нем же раскрывается секрет: «Каким образом Брюс узнавал: когда будет ведро и ненастье, по солнцу, луне, звездам, небу, облакам, радуге и по некоторым из животных». И что действительно любопытно: дается
«Изъяснение затмений солнечнаго и луннаго на 200 лет» (до 1995 года). Трудно удержаться от соблазна и не процитировать некоторые предсказания. «Генваря 1-го числа, если случится день ясный, будет год изобильный; 6 и 7 до 12-го, какая в те дни будет погода, такая и во все 12 месяцев; 14-го дня когда будет день ясный, то и год будет доброй; когда же день непогодной, то и год будет нехорош, ветрен и для скота тяжел». Или «Декабря 11-го солнце входит в знак Козерога; если случится рожденье луны перед полуднем, год будет изобильным, если будет гром, то год будет ветреный; когда в Рождестве будут ясные дни, то хлеба, вина, съестнаго, рыбы будет довольно; если ветрено и дождь, то тяжко людям». Что же касается «предсказаний Брюсом» изменений погоды, то, во всяком случае, в этом издании они не выходят за рамки «народных примет». Судите сами.

«Мореходы примечают, что, когда на море играют на воде рыбы и тюлени, в скором времени непременно восстанет буря».

«Идущий дождь и видимый в лужах пузырями, предвещает сильнейший и продолжительный».

«Когда кошка прячется на печку, предзнаменует мороз».

«Ежели луны не видно до 4-го дня по новолунии при южном ветре, то погода будет бурная во весь тот месяц».
        И напоследок: «Звон в ушах предвещает зимою оттепель, а летом непостоянную погоду и неясный день».
        Кроме собственно «Брюсовских календарей», в конце XVIII - в XIX веке на волне мистицизма и чуть ли не болезненного интереса ко всему таинственному и сверхъестественному выходит огромное количество «Оракулов», «Астрологических Телескопов», «Планетников» и прочее. Только упоминание о причастности к этим сомнительным изданиям «русского Фауста», «колдуна и чернокнижника» Брюса, делали их обреченными на успех у широкого круга читателей. Как здесь не провести параллели с современными рекламными компаниями в издательском бизнесе, достаточно вспомнить красноречивые: «от создателя бестселлера». Чтобы не быть голословной приведу для примера издание 1839 года: «Новейший полный Оракул. Угадывающий и предсказывающий в ясных ответах судьбу женихам и невестам, холостым и женатым. Составлен по запискам знаменитых астрологов, как то: Брюса, Алберта Великого и др.
        для приятного провождения времени с присовокуплением способов гадания на картах и кофе. В 4-х частях». Как бы ни ругали и ни уничижали подобные произведения критики, спрос на них остался по сей день.
        Однако вернемся к Брюсу. С 1713 года его семья живет в Петербурге на Литейной першпективе. Упомяну, что несмотря на занятость в период Северной войны, Брюс нашел время для участия вместе с Петром в закладке Санкт-Петербурга 16 мая 1703 года.
        Итак, он продолжает научную и издательскую деятельность. В 1715-1716 годах готовит к изданию Географический атлас из 24 карт. Переводит на русский язык географию Гюбнера, в которой по распоряжению Петра I исправляет главу о Русском государстве и заменяет традиционное для Западной Европы название Московия на новое, принятое у русских, - Россия.
        Издает лексиконы: русско-голландский и голландско-русский, Азбуку для начального обучения детей. В 1717 году в переводе Брюса выходит книга голландского ученого Христиана Гюйгенса «Космотеорос» и производит эффект разорвавшейся бомбы. А как еще должна восприниматься в начале XVIII века книга, в которой излагается гелиоцентрическая система Коперника?
        С 1717 года Брюс - президент единой Бергмануфактур-коллегии, ведавшей рудокопными заводами, артиллерией и заселением Петербурга ремесленниками. Он контролирует планомерную разработку ископаемых, занимается улучшением работы казенных предприятий, озабочен поощрением частного предпринимательства.
        В 1719 году принимается Берг-привилегия - законодательный акт, определявший общие принципы развития горного дела, согласно которому сокровища недр объявлялись собственностью царя, независимо от того, кому принадлежал земельный участок. Всем, кто «какого бы чина и достоинства ни был», разрешалось «во всех местах, как на собственных, так и на чужих землях, искать, плавить, варить и чистить всякие металлы».
        Брюс занимается решением многочисленных вопросов, связанных с организацией поиска руд и их экспертизы, отводом земли под заводы и рудники, обеспечением их рабочей силой, приглашением на российскую службу иностранных мастеров, выполнением обязательств промышленности перед казной, разбором жалоб владельцев предприятий и рабочих.
        В 1718 году Петр I отправляет сенатора Брюса первым министром на Аланский конгресс для переговоров о мире со Швецией. Смерть шведского короля Карла XII прерывает переговорный процесс.
        С февраля 1720 года забот прибавляется: Брюс возглавляет Монетный и Денежный дворы, а в сентябре участвует в осуществлении денежной реформы, активно занимается делами строящегося в Петербурге порохового завода. В феврале 1720 года под начало Брюса передан первый пороховой мастер Шмидт, а через несколько месяцев Брюс составляет рецепт лучшего, чем у Шмидта, пороха.
        В мае 1720 года Брюс становится генерал-директором над фортификациями и принимает в свое ведение «все крепости и в них обретающихся артиллерийских служителей и артиллерию, амуницию, цейхгаузы и прочее, что к артиллерии принадлежит».
        В 1721 году возобновляются мирные переговоры со Швецией. В. Н. Татищев утверждал, что Петр I, желая придать Брюсу больше значительности на переговорах, намеревался сделать его действительным тайным советником (это второй после канцлера чин в
«Табели о рангах»). Но честный и щепетильный Брюс отказался и «сам его величеству представлял, что, хотя он подданной, но иноверец, оный чин ему неприличен и может впредь его величеству подать причину к сожалению». На переговорах дипломатический дуэт Брюса с А. И. Остерманом весьма энергично отстоял интересы России. По условиям Ништадтского мира к России отошли Лифляндия, Эстляндия, Ингерманландия, часть Карелии и Моонзундские острова. Благодарный Петр, взволнованно писал в ответном послании: «Трактат, вами заключенный, столь искусно составлен, что и Мне самому не можно бы лучше оного написать для подписи господ шведов. Славное сие в свете дело ваше останется навсегда незабвенным; никогда наша Россия такого полезного мира не получала! Правда, долго ждали, да дождались: за все да будет Богу, всех благ виновнику…» За дипломатические успехи Брюс получил титул графа Российской империи и поместье в 500 крестьянских дворов.
        Брюс был не только верным исполнителем державных замыслов Петра, но и принимал деятельное участие в его семейных делах. В свое время Петр поручил Якову Вилимовичу регулярно посещать царевича Алексея, очевидно, надеясь, что беседы умного и широко образованного человека повлияют на непутевого наследника. При дворе царевича состояла и супруга Брюса Мария (Марфа) Андреевна. Характерно, что под смертным приговором Алексею Брюс свою подпись не поставил.
        Весной 1723 года, когда Петр праздновал очередную годовщину бракосочетания с Екатериной, Яков Вилимович, распоряжаясь торжествами, устроил в Петербурге грандиозную процессию кораблей, поставленных на полозья и запряженных лошадьми.
        Французский посланник Кампредон рассказывал: «Царь ехал на 30-пушечном фрегате, вполне оснащенном и с распущенными парусами. Впереди в шлюпке в виде бригантины с трубами и литаврами на носовой части оного ехал распорядитель праздника, главный начальник артиллерии граф Брюс».

7 мая 1724 года во время коронации Екатерины Брюс нес перед ней новую императорскую корону, а супруга Брюса была в числе пяти статс-дам, поддерживавших шлейф Екатерины. А 28 января 1725 года Брюс в последний раз служит Петру I, будучи главным распорядителем на его похоронах.
        После смерти Петра Брюс продолжает свои занятия и по коллегиям, и по артиллерии, но начавшийся передел власти между вельможами вынуждает его просить отставки. Надо полагать, что поводом к ней послужило невключение Брюса в состав Верховного тайного совета, учрежденного Екатериной I. Недоверие к новому правительству выражается в просьбе Брюса к Екатерине I выдать ему специальную Жалованную грамоту, подтверждающую права на поместья и графский титул. 31 марта 1726 года новоиспеченная императрица удовлетворяет эту просьбу, и 6 июня Брюс выходит в отставку с чином генерал-фельдмаршала и орденом Александра Невского. Вместе с женой он переезжает в Москву и покупает у А. Г. Долгорукова подмосковное «сельцо Глинково» в 42 верстах от Москвы, при впадении реки Вори в Клязьму.
        Отойдя от дел государственных, Яков Вилимович серьезно занялся любимым делом - наукой. Обустроив усадьбу Глинки и оборудовав в ней обсерваторию, он продолжил астрономические наблюдения, время от времени наведываясь в Москву, в Сухареву башню. Кроме того, он занимается проблемами чистой математики, разработкой проблем практической оптики, нахождением точных методов определения удельного веса металлов, отыскиванием способов очистки металла от посторонних примесей. (Его ученик В.Н. Татищев, будучи одним из руководителей московского Монетного двора, привлек его к работе.)
        Установленный Брюсом удельный вес золота, серебра, меди практически не отличается от современных значений. А хранящееся в Государственном Эрмитаже большое вогнутое металлическое зеркало для отражательного телескопа, изготовленное «собственным тщением» Брюса в августе 1733 года, и две, им же изготовленные зрительные трубы не уступают лучшим образцам и более позднего времени.
        Также Брюс увлекается медициной и оказывает помощь окрестным жителям, составляя лекарства из трав. Это породило новые слухи о том, что «он знал все травы, этакие тайные, и камни чудесные, составы разные из них делал, воду даже живую произвел, то есть такую воду, что мертвого человека живым и молодым делает». Легенды о живой воде, якобы созданной Брюсом («должно быть, не своей силой произвел!» - делали большие глаза рассказчики) обрастали столь яркими подробностями, что характеризовали скорее не Брюса, а рассказчиков. В вариациях на тему живой воды и проб Брюса ее чудодейственной силы над самим собой присутствуют то царь Петр и турецкий раб Брюса, то его же старик-слуга, омоложенный хозяином, и Брюсова жена. Заканчиваются эти рассказы тоже по-разному: иной раз не удается Брюсу ожить, то по воле царя, то по неосторожности жены. Интересно, что еще в конце 1830-х годов в Жиздринском уезде Калужской губернии, в селе Чернышине, некогда принадлежавшем Брюсу, жил столетний камергер прежних владельцев имения. И местные жители, передавая друг другу легенду о живой и мертвой воде, созданной Брюсом, и о его
экспериментах над самим собой, указывали на старика-камердинера, как на того самого человека, который вспрыскивал водой изрубленного им же Брюса.
        Научные эксперименты и инженерные открытия графа порождали у местных жителей суеверный ужас, закрепивший за Брюсом славу колдуна. Стали рассказывать про дракона, влетающего по ночам в окна обсерватории, о том, что сам Брюс может летать, надев на руки огромные крылья, о горничной из цветов, о чарами замороженном летом пруде, на котором можно кататься на коньках… Да мало ли волшебных сказок может придумать русский народ, дай ему для этого повод? Но что характерно, хоть и подозревали Брюса в связях с нечистой силой, однако во всех рассказах он выступает в роли скорее доброго и чудаковатого волшебника, чем злого колдуна.
        В Глинках Брюс прожил около десяти лет, очень уединенно, якобы под охраной взвода солдат (приводятся даже оценки военных историков, по которым численность взвода составляла не менее тридцати человек). Умирал он в одиночестве: его дочери не пережили младенческий возраст, а жену он похоронил 30 апреля 1728 года.
        Брюс скончался в апреле 1735 года, немного не дожив до 66 лет. Был погребен в Немецкой слободе, в старой лютеранской кирхе (ныне улица Радио в Москве). Усадьба Глинки будет во владении Брюсов до 1815 года, в 1757 же году в конце парка наследники построят церковь и фамильную усыпальницу Брюсов.
        Так закончился земной путь Якова Брюса, и продолжилась жизнь легендарная. Поводов к тому Брюс подал предостаточно. Взять хотя бы книги, которые нашли чиновники, составлявшие опись кабинета Брюса. Среди них были: «Философия мистика» на немецком языке, «Небо новое» на русском языке, загадочная книга, состоявшая из семи деревянных дощечек с вырезанным на них непонятным текстом, и еще много книг по магии и астрологии, не считая других - полторы тысячи томов по математике, физике, химии, астрономии, военному делу, архитектуре, медицине, истории, богословию, искусству и художественной литературы. Однако магической Брюсовой книги, писанной волшебными знаками, дающей власть над миром и принадлежавшей некогда чуть ли не премудрому царю Соломону, так и не нашли. И еще больше уверились, что Брюс перед смертью замуровал ее в Сухаревой башне. О том, насколько стойкими и убедительными были эти легенды, свидетельствует то, с какой скрупулезной тщательностью разбирала новая власть Сухареву башню в 1934 году. Именно разбирала: она не была взорвана или просто разрушена, как огромное количество «ненужных» и
«неудобных» зданий в Москве, коими были, прежде всего, церкви. Когда предлог сноса был найден: башня мешает транспортному движению, никакие доводы авторитетных специалистов значения уже не имели. Резолюция Сталина была безапелляционной: «Мы изучили вопрос о Сухаревой башне и пришли к тому, что ее надо обязательно снести. <.> Архитекторы, возражающие против сноса - слепы и бесперспективны».
        Вот хроника уничтожения Сухаревой башни по газетным сообщениям тех лет.

19 апреля 1934 года: «Верхние шесть метров Сухаревой башни уже разобраны. Закончена также разборка главной гранитной лестницы, 60-пудовый шпиль башни спущен на землю. Самая ответственная часть работы, таким образом, закончена. Вчера закончена съемка часов с башни».

29 апреля: «Вчера закончился разбор призмы (верхней части) Сухаревой башни. Преступлено к сносу основного здания.»

24 мая: «Разборка Сухаревой башни заканчивается… Общий план работ выполнен более чем на 80 процентов. Нижний этаж будет разобран в течение ближайших 5-6 дней. Все строительные материалы предоставлены гордоротделу для использования при замощении улиц».

12 июня: «В ночь на 11 июня закончились работы по сносу Сухаревой башни. Разобрано свыше 16 тыс. кубометров стройматериалов».
        Ученым удалось спасти лишь некоторые фрагменты знаменитой некогда башни, которые увезли в Коломенское. Говорили, что Сталин лично контролировал разборку, приезжая по ночам, и даже какие-то книги якобы были обнаружены и вывезены с места сноса. Однако Черная книга так и осталась не найденной. Рассказывали также, что вроде бы перед началом сноса из башни вышел старик, сам Брюс, и, пока его машина НКВД не увезла, башню разбить не могли. А незадолго до этого, в 1929 году, при строительстве аэродинамической лаборатории ЦАГИ в Москве на месте бывшей немецкой слободы из склепа были извлечены останки и части сохранившейся одежды Брюса: шитый золотом парчовый кафтан, камзол и полуистлевший ботфорт. На камзоле была нашита звезда к ордену Андрея Первозванного. Останки передали в реставрационную мастерскую М. М. Герасимова, но, по преданию, они бесследно исчезли. Сохранились лишь отреставрированные кафтан и камзол Брюса в фондах Государственного исторического музея. Зато появились слухи о привидении Брюса, будто бы посещавшем свой дом в Глинках и Сухареву башню. Заговорили и о загадочном, на взгляд его
современников, предсказании Якова Брюса, что «…на моих костях потомки российские будут учиться летать…».
        После того как Сухареву башню снесли, «вспомнили», как Брюс предсказывал, что Сухарева башня после его смерти будет разрушена. Якобы предсказывал он и насильственную смерть Павла I и очень точно предрек дату пожара в своей усадьбе Глинки, которую к тому времени унаследовало семейство Мусиных-Пушкиных. Вспомнили Брюса и в 1812 году, когда за день до вступления наполеоновских войск в Москву ястреб с путами на лапах запутался в крыльях двуглавого медного орла, венчающего Сухареву башню, долго бился, затем издох на глазах у собравшегося народа. Победа над Наполеоном прочно связывалась москвичами с этим случаем.
        Помимо легенд и историй, похожих на сказки, в наследство потомкам от энциклопедиста и коллекционера Брюса остались уникальная библиотека, картинная галерея, коллекции (нумизматическая, минералов, этнографическая) и чуть ли не единственный в России кабинет разных «куриозных вещей», завещанных перед смертью в кунсткамеру Академии наук Санкт-Петербурга. В описи кабинета значились: «зеркало кругловитое небольшое, в котором кажет большое лицо»; «раковин разных больших и малых 99»; «туфли китайские плетеные из травы», «гриб каменный»; «тыква индейская»; «кость мамонтовой головы»; «янтари, в которых есть мушки»; коробочка с
«маленькой натуральной змейкой» и многие другие диковины. Кроме того, карты числом около 735, рукописи, инструменты.
        Брюсу приписывают создание зодиакальной радиально-кольцевой планировки Москвы: 12 лучей от Кремля, предложенной им и реализованной после очередного разрушительного пожара. С его именем связывают карту святых и гиблых мест Москвы, где среди гиблых мест указываются: участок, на котором стоит знаменитый Дом на набережной, улица Спиридоновка (как не вспомнить трагические судьбы предпринимателей Морозовых и Рябушинских) и Останкино.
        В декабре 1925 года члены комиссии «Старая Москва»: археолог, всю жизнь посвятивший поискам библиотеки Ивана Грозного И. Я. Стеллецкий, архитектор Н. Д. Виноградов и краевед О. И. Пенчко - обследовали подземелья Сухаревой башни и обнаружили пять замурованных подземных ходов, предположительно ведущих к дому Брюса на 1-й Мещанской. Но исследования не были продолжены. Это породило легенды, что Черная книга Брюса вместе с его колдовской библиотекой (среди чародейных книг и предметов, спрятанных в башне, стали называться «Русское кудесничество», «Книга Сивилл», «Черная магия», волшебное зеркало, Соломонова печать…) может находиться именно там. Это подстегнуло интерес ученых и черных археологов, особенно активизировавшихся в 90-е годы прошлого века. Тем более что еще никто не опроверг слухов о возможности нахождения в прорытом еще при Иване Грозном ходе от Сретенских ворот к Кремлю знаменитой и таинственной библиотеки Ивана Грозного. Однако поиски обеих библиотек никакого результата не дали, хотя так называемые погибшие клады - сундуки с дорогими одеждами и мехами - находили.
        Да, задал граф Брюс загадок. Недаром Лев Толстой о нем писал: «Брюс на всю Россию был самый чудесный человек». Однако, несмотря на таинственный и мистический ореол, сопровождавший всю его жизнь и оставшийся на десятки десятилетий после смерти, Яков Брюс обладал умом трезвым и весьма скептическим. Татищев отзывался о нем, как о человеке «высокого ума, острого рассуждения и твердой памяти». Может быть, этот сплав сверхъестественного и глубоко научного и создал легенду по имени «Брюс»?
        Или время ответов еще не пришло?

        Странница града Петрова

        Господь птиц небесных питает, обо всем живом заботится, а я не хуже птицы. Пусть воля Его будет.

    Ксения Петербургская
        Благие дела спешить делать нужно. В земле выспаться успеем.

    Ксения Петербургская
        Блаженная Ксения Петербургская (Аксинья Григорьевна Петрова)
        Не ранее 1719 и не позднее 1730 - около 1800, по другим данным, 1803, Петербург

        В начале XVIII века, точной даты не установлено, родилась в городе Санкт-Петербурге, столице государства Российского, Ксения Григорьевна. Ее девичья фамилия осталась неизвестной, но, скорее всего, была Ксения Григорьевна из семьи обеспеченной, поскольку дом, в котором жила она вместе с мужем, был куплен на ее приданое.
        Дом, в котором жили молодые супруги, Андрей Федорович и Ксения Григорьевна Петровы, стоял на Петербургской стороне, в те времена на самой окраине столицы. Андрей Федорович был полковником и служил придворным певчим. Ксения вышла за него замуж восемнадцати лет, и с тех пор жили они тихо и счастливо. Все было хорошо: мир, покой и достаток во всем. Но беда всегда приходит нежданно. Ксении только исполнилось двадцать пять лет, когда умер ее супруг. Скончался Андрей Федорович настолько внезапно, что ни исповедаться, ни причаститься не успел. Ксения, как и ее муж, была глубоко верующей, ее тяготило понимание, что любимый ею человек умер без причастия, невольно обрекая бессмертную душу свою на вечные муки.
        Ночами молила Ксения о спасении души любимого мужа, просила о вразумлении, об устройстве дальнейшей жизни. И было ей видение - явилась преподобная Мария Египетская и возвестила о благословении свыше на подвиг юродства Христа ради. Получив благую весть и благословение свыше, Ксения приняла на себя подвиг юродства: принесла в жертву Богу собственный разум. На похороны она оделась в мундир мужа и стала называться его именем. Когда ее пытались называть Ксенией, она смиренно просила отныне и впредь называть ее Андреем Федоровичем и добавляла:
        - Ксению я похоронил, она там, в могилке, а я - Андрей Федорович, я тут.
        Похоронив мужа, Ксения последовательно продолжила подвиг юродства - раздала бедным все нажитое за годы супружества имущество, деньги пожертвовала церкви, дом подарила хорошей знакомой, Параскеве Антоновой, взяв с нее торжественное обещание пускать в дом бездомных нищих и не брать с них плату за ночлег. Параскева поблагодарила ее и спросила:
        - Чем же сама жива будешь? Чем прокормишься?
        - Господь птиц небесных питает, обо всем живом заботится, а я не хуже птицы. Пусть воля Его будет.
        Вскоре про дом, в котором сирым можно было найти бесплатный приют, знали все нищие столицы и называли улицу, на которой этот дом стоял, странным названием - улица
«Андрей Петрович», наверное, переделали фамилию Петров в отчество. Теперь эта улица называется Лахтинской.
        Сама же Ксения до самой своей кончины откликалась только тогда, когда ее называли Андреем Федоровичем. Повязав голову простым белым платком, с котомкой за плечами, с палкой в руках, бродила она по городу в мужской одежде. От непогоды одежда быстро истрепалась и обветшала. Ксения бережно прятала лоскуты дорогого ее сердцу мундира на груди. Когда одежда окончательно превратилась в лохмотья, она переоделась в красную кофту и зеленую юбку - цвета формы покойного мужа. Ночи она, по свидетельству одно время присматривавшей за ней в виду странного поведения полиции, проводила в поле за городом - в любую непогоду всю ночь молилась коленопреклоненная. Только в самые лютые морозы оставалась, да и то редко, на ночлег у знакомых.
        Родственники Ксении были встревожены ее душевным здоровьем, взволнованы тем, что раздала она все свое имущество, ничего себе не оставив, и обратились за помощью в полицию. Ксению пригласили на беседу, после которой пришли к выводу, что она в полном уме и здравии и потому вольна поступать и распоряжаться собой и своим имуществом по собственному разумению.
        Есть предположение, что блаженная Ксения некоторое время провела в Алексеевской женской обители под Арзамасом. Обитель эту основал преподобный Феодор Санаксарский (в миру известный как прославленный адмирал Федор Ушаков).
        Ксению любили, ей сочувствовали, охотно подкармливали, старались подать милостыню. Но денег она не брала, только «царя на коне», так она называла копейку, на которой изображен всадник -
        Георгий Победоносец, побеждающий Змея. Но и эту малость она никогда не оставляла себе - тут же раздавала нищим. Она мужественно и достойно несла тяжкий крест юродства и свою нищету, с гордостью заявляя: «Вся я тут».
        Вскоре за ней стали замечать благие дела. Если на базаре она брала у кого-то булку или еще что-то, товар у такого продавца раскупался мгновенно. Вскоре извозчики наперебой просили ее проехать с ними «хоть до уголка», и, если она соглашалась, от богатых заказчиков в этот день отбоя не было. Ксению наперебой зазывали в дома, старались угостить чаем, ее присутствие в доме приносило удачу и благополучие. На улице матери подходили к ней с детьми, если она целовала ребенка, это считалось хорошим знаком.
        Особенно часто она бродила в окрестностях Смоленского кладбища. В то время там возводили новую каменную церковь. Чем выше становились стены, тем медленней шло дело - кирпичи для кладки приходилось поднимать по строительным лесам все выше и выше. И тогда стали происходить непонятные вещи: приходили утром мастеровые, а наверху уже лежат готовые для кладки кирпичи. Сговорились рабочие посмотреть, что за невидимка им помогает. Оказалось, это Ксения по ночам носила на леса кирпичи для строителей, делавших богоугодное дело.
        Строители спрашивали ее:
        - Когда же ты спишь, Андрей Федорович?
        - Благие дела спешить делать нужно. В земле выспаться успеем, - отвечала блаженная.
        Каждое утро она обходила строящуюся церковь, осматривала фундамент, поглаживала стены, приговаривая:
        - Много тебе вынести придется, но ничего, ничего. Устоишь.
        И действительно, многое довелось вынести церкви, особенно тяжелым было наводнение
1824 года, когда разбушевавшейся стихией было снесено множество крестов на кладбище и смыто несметное количество могил. Храм все же устоял, как и могилка Ксении, сохраненная часовенкой.
        Провидение вело и направляло блаженную Ксению, и оно же дало ей редкий дар предвидения. О ее прозорливости по городу ходили легенды. Из уст в уста передавали рассказы о том, как зайдя в гости к семейству Голубевых, у которых часто и охотно бывала - очень ей нравилась дочь хозяйки, скромная красавица, - сказала Ксения девушке:
        - Ты вот сидишь, завтракаешь сладким, а твой муж на Охте жену хоронит.
        - Откуда у меня муж? - засмущалась девушка. - У меня даже и жениха еще нет.
        - Иди! - строго приказала Ксения. - Он тебя ждет.
        Мать, почитавшая Ксению за угодницу Божию, подхватила дочку, и они отправились на Охтинское кладбище. Там как раз шла панихида по молодой женщине, жене молодого доктора, умершей при родах. Когда могилу зарыли, все стали расходиться, а доктору стало дурно. Мать и дочь Голубевы подбежали к нему, помогли, как умели. Так они и познакомились, а через год девушка вышла за него замуж. Жили они долго и счастливо, до конца дней своих с благодарностью вспоминая блаженную Ксению.

        А однажды обычно тихая Ксения буквально ворвалась в свой бывший дом и с порога замахала палкой на Параскеву Антонову, свою знакомую, которой дом этот оставила:
        - Бросай все и беги скорей на Смоленское кладбище! Бог тебе ребенка дает!
        Параскева, женщина одинокая и бездетная, подхватилась и помчалась на кладбище. Путь был неблизок, шла она долго, а когда вышла на улицу, ведущую к кладбищу, извозчик сбил зазевавшуюся беременную женщину. Страдалица от удара родила прямо посреди улицы и скончалась. Параскева подхватила новорожденного, завернула в головной платок и отнесла домой. Позже, как ни искала петербургская полиция, да и она сама, найти отца ребенка не удалось, как не удалось установить, кто же была сбитая лошадью женщина.

        Однажды Ксения перекрестилась вслед моложавой купчихе Крапивиной, которая ее постоянно радушно принимала, и произнесла грустно:
        - Зелена крапива, да скоро увянет.
        Ее слова вспомнили, когда полная здоровья купчиха в скором времени заболела и стремительно угасла.

        Но особенную славу прорицательницы принесли Ксении страшные предсказания, которые не только по городу, но и по всей России печальным эхом прокатились. Накануне праздника Рождества Христова, 24 декабря 1761 года, блаженная Ксения была необыкновенно взволнована, особенно много ходила по городу и везде, и всюду, в гостях, посреди улицы, на паперти церкви упрямо твердила одно и то же:
        - Пеките блины! Блины пеките! Вся Россия скоро блины печь будет.
        Люди пытались разгадать тайный смысл ее слов, но ответ не находили. До масленицы еще далеко, с чего вдруг вся Россия блины печь будет? На следующий день, 25 декабря 1761 года, ответ принесли печальные колокола, известившие о скоропостижной кончине императрицы Елизаветы Петровны.
        Смерть ее была неожиданной - дочь Петра Великого умерла полной сил и энергии. Накануне смерти отдавала распоряжения архитектору Растрелли об украшении нового Зимнего дворца, укладке паркета и позолоте лестничных перил, но все оказалось всуе. Ксения предсказала судьбу императрицы, ведь на поминках по обычаю едят кисель и блины.

        Другое предсказание так же было связано с царствующей фамилией. Но сделано оно было уже во времена новой императрицы, Екатерины. Ксения несколько дней горько плакала на паперти возле церкви и клала земные поклоны.
        - О чем так горько плачешь, Андрей Федорович? - участливо спрашивали ее.
        - Кровь, кровь на воде. Каналы и реки кровью потекут, - сквозь слезы повторяла Ксения, указывая на воды близкого канала.
        Город замер в ожидании беды. И она грянула через три недели, 5 июля 1764 года. В тайном каземате Шлиссельбургской крепости во время неудачной попытки освобождения поручиком Мировичем, помутившимся сознанием от отчаянной нищеты и безысходности, был убит охраной томившийся в неволе самый секретный узник Российской империи.
        То, что сейчас известно любому неленивому школьнику, в те времена было тайной тайн государства Российского. Императрица Анна Иоанновна, стремившаяся любой ценой закрепить престол за потомством своего отца, царя Иоанна Алексеевича (брата Петра I), выдала свою племянницу, мекленбургскую принцессу Анну Леопольдовну, за принца Антона Ульриха Брауншвейгского. Рожденного от этого брака в 1740 году Иоанна Антоновича она поспешно назначила своим наследником. По смерти Анны Иоанновны в октябре 1740 года двухмесячный младенец Иоанн VI Антонович был провозглашен императором всероссийским. Пробыл он им всего год. С 24 на 25 ноября 1741 года в России произошел государственный переворот, один из многих, в столь щедром на них разудалом восемнадцатом веке. Императрицей была провозглашена дочь Петра Великого, Елизавета Петровна. Годовалого императора Иоанна Антоновича заключили в Шлиссельбургскую крепость, а родителей его отправили в ссылку в далекие Холмогоры, где они и скончались. Несчастный Иоанн Антонович протомился под строгим надзором в Шлиссельбургской крепости около 23 лет.
        Вот чью страдальческую смерть предсказала и оплакивала Ксения Петербургская. Весть о трагическом происшествии в Шлиссельбургской крепости разнеслась по городу. К предсказаниям блаженной Ксении стали прислушиваться еще внимательнее, ловили каждое ее слово, пытались толковать странные ее речи. Она необыкновенно точно предсказала замужество многим девицам на выданье. Многих предостерегла от невыгодных и корыстных браков.
        В ее странных речах и поступках люди стали видеть глубокий, скрытый смысл. Если Ксения дарила что-то, одаренного ею человека ждала нечаянная радость. Если же она что-то просила, что случалось крайне редко, того, к кому она с просьбой обращалась, ожидала беда или утрата, ему стоило поостеречься. Ее наперебой зазывали в гости, старались прикоснуться к одеждам. Считалось, что осенявшая Ксению милость Божия распространялась на каждого, кто соприкасался с ней. Удача и невиданное благополучие неизменно сопутствовали всем, кто оказал ей хотя бы малую помощь или внимание. Благодать надолго поселялась в доме, который посетила Ксения.
        Рассказывали, что однажды она подошла на улице к женщине, дала ей копеечку с изображением Георгия Победоносца и сказала:
        - Возьми царя на коне. Поспеши - погаснет.
        Женщина растерялась, но копеечку взяла и, зажав ее в кулаке, поспешила домой. А когда подходила к дому, из-под самой крыши полыхнул яркий огонь. Мигом сбежался народ, пожар разгорался, женщина пыталась прорваться к дому, ее не пускали. Но словно неведомая сила толкала ее к пожару, и, когда ей удалось подбежать вплотную к зданию, бушевавший пожар тут же затих. Народ удивленно ахнул, а женщина разжала руку с подаренной копейкой, вспомнила вещие слова Ксении, и сердце женщины наполнилось благодарностью.

        Особенно часто в городе Петра рассказывали о чудесном воскрешении утонувшего в Неве мальчика. Его вытащили уже бездыханным. Но рядом оказалась Ксения. Она обратилась с дерзкой мольбой к Господу, после чего, по благословению свыше, прикоснулась руками к утонувшему, и он ожил.

        И уже почти в самом конце жизни она часто стала повторять странные слова:
        - Скоро плакать на Руси будут. Как войдет он во врата, всей жизни ему будет столько, сколько букв над воротами в речении библейском!
        Долго ломали головы горожане, строили догадки, о ком речь и что это за врата и где эти буквы. И вскоре кто-то разгадал тайну прорицания - в Петербурге спешно шло строительство Михайловского замка, предназначенного для императора Павла I. Строительство задерживалось, постоянно что-то не ладилось, не хватало материалов. Вот и ворота поставили, а облицовочного мрамора не было. И тогда взяли мрамор со строительства храма Исаакиевского собора. Одна из мраморных плит с выбитым на ней библейским изречением была укреплена над воротами замка. Суеверные петербуржцы бросились читать надпись и пересчитывать в ней буквы, высчитывая, сколько же лет будет жить император. Роковая надпись гласила:

        ДОМУ ТВОЕМУ ПОДОБАЕТЪ СВЯТЫНЯ ГОСПОДНЯ ВЪ ДОЛГОТУ ДНЕЙ

        Посчитали - и ахнули, насчитав сорок семь букв. Согласно предсказанию, отпущено было императору Павлу Петровичу сорок семь лет, жить ему оставалось всего ничего - до 1801 года. Из уст в уста, от человека к человеку передавалось по Петербургу это мрачное предсказание, гулким эхом докатившись до Москвы и других городов и превратившись в устойчивое поверье. Павел I, наверняка, знал о роковом пророчестве, но, будучи по натуре фаталистом, дерзко шел навстречу собственной судьбе, даже подгонял ее, как торопил он и строительство Михайловского замка. Распространившееся повсеместно предсказание Ксении создавало огромное напряжение вокруг фигуры императора и самого Михайловского замка. Уже то, что на его постройку были взяты материалы со строительства Исаакиевского собора, посчитали дурным предзнаменованием.
        В начале 1801 года рабочие пытались закончить строительство, но замок оставался мрачным и снаружи, и внутри. Его не удавалось украсить, интерьеры были темны и печальны, к тому же в замке было очень холодно, и стояла ужасающая сырость. Но Павел I спешил, и как только замок освятили, тут же въехал в него. Город замер в ожидании чего-то страшного и неизбежного. И оно свершилось. Император Павел Петрович прожил в замке сорок дней. Въехал он в замок 1 февраля, а в ночь с 11 на
12 марта был убит заговорщиками, не дожив до своего сорокасемилетия всего несколько месяцев.
        Еще в 1901 году в изданных к 200-летию Петербурга очерках В. М. Суходрев пишет о надписи над воротами Михайловского замка, как о существующей. Но в следующие годы упоминания о ней исчезают, как бесследно исчезает и… сама таинственная надпись. К
300-летию Петербурга Михайловский замок отреставрировали, обновлена была и ставшая пророческой, благодаря сбывшемуся предсказанию Ксении, надпись.
        Многим помогла Ксения при жизни. А прожила она более семидесяти лет. Хотя письменных сведений о точном времени и обстоятельствах ее смерти нет, предание гласит, что перед кончиной она видела во сне Пресвятую Богородицу, возвестившую о близости завершения ее земного странствия. Похоронили блаженную Ксению на Смоленском кладбище. На том самом, на котором она ночами носила кирпичи на леса для строительства церкви в честь иконы Смоленской Божией Матери.
        И после кончины не оставила Ксения страждущих заботами своими. На могилке ее стали совершаться чудеса - исцелялись больные, находились пропавшие вещи, примирялись поссорившиеся. Могила блаженной Ксении стала местом постоянного паломничества. Люди шли и шли. Шли помянуть праведницу, попросить ее о помощи и заступничестве. Многие приходили просто прикоснуться к надгробью, а многие уносили с собой горсть земли с могильного холмика. Вскоре холм сравнялся с землей. И еще дважды насыпали землю на могилу, и дважды уносили ее по горсточке, по щепотке страждущие защиты и помощи. Положили на могилу мраморное надгробье, но паломники откалывали от него по кусочку, и вскоре от мраморной плиты также ничего не осталось. Потом над могилой на пожертвования богомольцев построили часовню. Могилу покрыли мраморной плитой с надписью:

«Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. На сем месте положено тело рабы Божией Ксении Григорьевны, жены придворного певчего, в ранге полковника, Андрея Феодоровича. Осталась после мужа 26-и лет, странствовала 45 лет, всего жития ее было 71 год, называлась «Андрей Феодорович». Кто меня знал, да помянет душу мою, для спасения своей души. Аминь».
        В специально заведенной книге, хранившейся в Смоленской церкви, было записано множество благодарственных слов блаженной Ксении Петербургской. Страницы книги были заполнены рассказами о чудесных исцелениях и помощи в делах житейских.

        Будучи еще наследником, будущий император Александр III заболел тифом. Его жена, Мария Федоровна, неустанно молилась о его здравии. Кто-то принес ей горсть земли с могилы блаженной Ксении, посоветовав положить узелок с этой землей под подушку больному, помолившись блаженной. Мария Федоровна все исполнила, а ночью, забывшейся возле постели больного было видение: стоит перед ней старушка в красно-зеленом одеянии и говорит:
        - Выздоровеет твой муж, а ребенок, которого ты носишь, будет девочкой. Назовите ее в мое имя Ксенией. Она будет хранить вас от бед.
        Так все и случилось - больной выздоровел, родилась девочка, названная Ксенией, сестра последнего русского императора Николая II. Мария Федоровна ежегодно приезжала на могилку блаженной Ксении и заказывала панихиды. До самой революции вдовствующая императрица приходила на эту могилку.
        В 1919 году она и ее дочь, великая княжна Ксения, покинули Россию на борту британского крейсера «Мальборо», специально присланного английской королевой Александрой, сестрой Марии Федоровны. Сама великая княжна Ксения прожила долгую жизнь: родившись в 1875 году, она умерла в 1960. Своей смертью умерли и вдовствующая царица Мария Федоровна, и муж великой княжны Ксении, и ее дети. Судьба остальных Романовых была трагична.

        Принято считать, что особое покровительство святой Ксении Петербуржской распространено на матерей. Им она чаще всего оказывает помощь и поддержку. Одной женщине она помогла найти сбежавшего мужа и вернуть прихваченные им деньги, другой - устроить на учебу детей из бедной семьи. Сильно пьющему мужу одной паломницы, часто плакавшей и жаловавшейся на судьбу на могиле Ксении, она явилась во сне и строго сказала:
        - Немедля прекрати пить! Жена твоя день и ночь плачет, слезами могилу мою затопила!
        После этого муж несчастной женщины спиртного в рот не брал.
        В 1902 году над могилой Ксении была построена новая часовня с мраморным иконостасом и надгробием посередине. В начале прошлого века на Васильевском острове был устроен «Дом трудолюбия в память рабы Божией Ксении для бедных женщин духовного звания». В наши дни именем Ксении названа церковная больница при духовной семинарии и академии.
        В период советской власти, во времена воинствующего атеизма, постановлением горисполкома часовня была закрыта. Во время Великой Отечественной войны в ней находился склад для тары. Говорят, что сохранилась часовня благодаря нечаянному
«покровительству» А. Н. Косыгина. На Смоленском кладбище были похоронены его родители, он часто навещал их могилы, что якобы помешало уничтожить часовню. Но это далеко не так. В 1946 году часовню по многочисленным просьбам верующих открыли, но вскоре закрыли опять. Могилу Ксении замуровали, над ней построили постамент, в часовне сделали сапожную мастерскую. Но ничего путного из этого не вышло. Сапожников так трясло, что они ни одного гвоздя забить не могли. Решили в часовне открыть мастерскую по изготовлению парковых скульптур, вроде печально знаменитых дейнековских девушек с веслом. Но и из этого ничего не получилось. Наваяют за день «мастера» скульптур, утром придут - на полу одни черепки.
        В 1984 году передали часовню общине храма во имя Смоленской иконы Божией Матери. Поднимали часовню всем миром и в 1987 году вновь освятили. Со всей России приезжают сюда паломники. Это ведь только в радости не нужно искать, к кому прислониться, а в горе не вдруг найдешь помощь. Вот и едут со всей горемычной России к ней, к святой блаженной Ксении Петербургской. Просят ее: «Помоги, заступись, Андрей Федорович!»
        Не случайно написано на могильной плите Ксении: «Кто меня знал, да помянет душу мою, для спасения своей души. Аминь».
        По многочисленным свидетельствам святая Ксения часто является людям, особенно женщинам. То утешит, то советом поможет, то предскажет важное событие.
        Говорят, до сих пор без устали ходит по Санкт-Петербургу высокая старушка, одетая в красно-зеленые цвета военной формы ее мужа, под чьим именем - Андрей Федорович, она творила дела добрые. Ходит в белом платочке, с котомкой за плечами и палочкой в руках, смотрит по сторонам ясными голубыми глазами.

        Церковь канонизирует, или причисляет к лику святых за праведную жизнь и чудеса, творимые при жизни и после смерти. В 1988 году на Поместном Соборе Русской православной церкви, посвященном тысячелетию крещения Руси, блаженная Ксения Петербургская была причислена к лику святых.
        День ее памяти отмечается 6 февраля.

        Чудесные видения преподобного Серафима Саровского

…Радость моя, молю тебя, стяжи дух мирен, и тогда тысячи душ спасутся около тебя.

    Серафим Саровский
        Преподобный Серафим Саровский (Прохор Исидорович Мошнин) 19.07.1754 (59?), Курск -
02.01.1833, Дивеевская обитель, Саров

…Незадолго до своей загадочной смерти в Таганроге император Александр I путешествовал из Архангельска в Валаамский монастырь. Существует церковное предание, что на обратном пути император побывал в Саровской пустыни у старца Серафима. Император имел уединенную двух-трехчасовую беседу со старцем в его келье. Русский духовный писатель Евгений Николаевич Поселянин (Погожев) по монастырским воспоминаниям записал рассказ, в котором старец Серафим, провожая своего позднего гостя, напутствовал: «Сделай же, государь, так, как я тебе говорил».
        Что именно советовал старец Серафим императору и о чем была их приватная беседа, мы уже никогда не узнаем. По одной из версий, Серафим Саровский наставлял императора на тайное монашество. По другой, якобы старец именно Александру I предрек: «Будет некогда царь, который меня прославит, после чего будет великая смута на Руси, много крови потечет за то, что восстанут против этого царя и самодержавия, но Бог царя возвеличит».
        Было это пророчество на самом деле дано Александру I или нет, но действительно в самом начале XX века, в 1903 году, император Николай II много способствовал канонизации Серафима Саровского. И когда через 70 лет после смерти старца император Николай II приехал на торжества по поводу открытия и прославления его мощей, он получил письмо от. святого Серафима Саровского, подписанное: «Царю, который приедет в Дивеево». Считается, что в этом письме старцем была описана вся дальнейшая жизнь царской семьи. Но обо всем по порядку.

        НА ПУТИ
        Будущий преподобный Серафим Саровский родился 19 июля 1754 года в семье курского удачливого купца Исидора Мошнина. При крещении мальчика назвали Прохором.
        Его отец брал подряды на строительство зданий и за два года до рождения Прохора заложил в родном городе собор во имя преподобного Сергия Радонежского по проекту знаменитого Растрелли. Правда, закончить работу Исидор Мошнин не успел: доведя до ума нижнюю церковь, в 1762 году он умер. Руководство строительством взяла на себя его жена Агафья. Прохор любил бывать с матерью на стройке, наблюдать, как рождается чудо. Особенно привлекала его колокольня, гордо устремлявшаяся все выше и выше. Однажды он вместе с матерью поднялся на самый верх еще недостроенной звонницы. Шустрый и любознательный, как все восьмилетние мальчишки, Прохор решил посмотреть вниз, перевесился через перила и… Не успела Агафья ни глазом моргнуть, ни вскрикнуть, как сын уже камнем стремительно падал на землю. Испуганная женщина, не помня себя, сбежала с крутой лестницы, а Прохор, живой и невредимый, отряхиваясь шел ей навстречу. Изумленная и счастливая мать, пожалуй, и поддала своему чаду на радостях по мягкому месту, чтобы неповадно было озоровать, но счастлива была чудесному спасению безмерно. Как бы там ни было, но, видимо, с
этого времени жизнь юного Прохора пошла под знаком чудесных явлений. А достроенный храм в 1833 году, уже после смерти Серафима Саровского, стал кафедральным собором.
        Мальчик рос крепким и смышленым. В десять лет его отдали в обучение церковной грамоте. Ум у него оказался острым, а память цепкой. Так что учение продвигалось легко, но. Дети редко растут без болезней. Вот и Прохор тяжело заболел, врачи серьезно опасались за его жизнь. Тогда, во время болезни, он увидел во сне Божию Матерь, Которая обещала посетить и исцелить его. А вскоре через двор усадьбы Мошниных прошел крестный ход с иконой Знамения Пресвятой Богородицы. Мать вынесла сына на руках, и он приложился к святой иконе. Надо ли говорить, что после этого он быстро поправился?
        Выздоровев, Прохор продолжил учение и стал помогать торговать старшему брату, содержавшему лавку в Курске. Однако купеческая стезя пролегала мимо его сердца. Он познакомился с местным Христа ради юродивым, который души не чаял в парнишке, и беседы с ним все чаще наводили Прохора на мысли об уединении в монастыре. Когда решение всецело посвятить свою жизнь Богу созрело окончательно, мать благословила его медным крестиком, который Прохор носил на груди всю жизнь. Не одна курская красавица вздыхала о русоволосом и голубоглазом купеческом сыне, но он уже повесил на спину котомку паломника.
        В Киево-Печерской лавре, куда Прохор пришел пешком с паломниками, старец Досифей благословил его на иночество в Саровской пустыни. И с 20 ноября 1778 года началось его служение Богу.
        Высокий, великолепно сложенный, крепкий и сильный, он много работал, проходя многочисленные монастырские послушания: был келейником старца Иосифа, пономарем, пек хлеб и просфоры. Но через два года он тяжело заболел водянкой и мучился три года, не подпуская к себе врачей. На недоумение ухаживающей за ним братии, Прохор отвечал, что вверил себя только «Истинному Целителю душ и телес, Господу нашему Иисусу Христу и Пречистой Его Матери.». Состояние больного было настолько плохо, что его исповедовали и причастили, но вдруг Прохор быстро поправился. Его выздоровление удивило не только монахов, но и врачей. О чудесном видении, даровавшем ему выздоровление, он станет рассказывать гораздо позже. «В ярком свете явилась Матерь Божия в сопровождении святых апостолов Петра и Иоанна Богослова. Указав рукой на больного, Пресвятая Дева сказала Иоанну: «Сей - от рода нашего». Затем она коснулась жезлом бока больного, и тотчас жидкость, наполнявшая тело, стала вытекать через образовавшееся отверстие, и он быстро поправился».
        На месте явления Божией Матери была построена больничная церковь. Престол для одного из ее приделов, освященный во имя Зосимы и Савватия, чудотворцев Соловецких, послушник Прохор соорудил своими руками из кипарисового дерева. Впоследствии он всегда причащался в этой церкви.
        Восемь лет пробыл Прохор послушником в Саровской обители. Тридцать два года - начало зрелости. Проницательнее и глубже стал взгляд светло-голубых глаз, резче черты лица, солиднее окладистая борода и длинные густые усы.

13 августа 1786 года Прохор принял иноческий постриг с именем Серафим (Пламенный), через год был посвящен в сан иеродьякона. Чудесные видения продолжались, неоднократно он видел святых ангелов во время церковных служб. А однажды, во время Божественной литургии в Великий четверг, увидел Иисуса Христа, идущего по воздуху от западных дверей храма в окружении небесных бесплотных сил. Дойдя до амвона, Иисус благословил всех молящихся и вступил в местный образ справа от царских врат.
        В 39 лет отец Серафим был рукоположен в сан иеромонаха и стал пустынножителем. Он ушел жить в одинокую келью в нескольких километрах от монастыря, приходя в обитель только по субботам - причащаться. Однако высокое подвижничество не спасло его от встречи с грабителями. Разбойники, как им и положено, требовали денег, а когда не нашли, жестоко избили монаха, который, несмотря на физическую силу и топор в руках (он в то время рубил дрова), не оказал им никакого сопротивления. Вот уж действительно, вручил себя во власть «Целителя душ и телес».
        Смертельно израненный, он с большим трудом дошел до монастыря, где пролежал в очень тяжелом состоянии, не принимая ни воды, ни пищи, удивив приехавших врачей тем, что вообще остался жив. У отца Серафима была проломлена голова, сломаны несколько ребер и остались следы жестоких побоев на всем теле. Снова ему в коротком и приятном сне являлась Божья Матерь с апостолами Петром и Иоанном. Коснувшись головы преподобного, Царица Небесная даровала ему исцеление.
        Пять месяцев отец Серафим провел в монастыре и снова ушел в свой лес до 1810 года. В это время он прошел трехлетний «подвиг молчальничества»: не проронил ни звука. Когда он вернулся из пустыни, сразу на пять лет ушел в затвор. Итог такой жизни был закономерен: отец Серафим сподобился духовных даров прозорливости и чудотворения. Но подобным способностям нужно достойное применение. Снова являлась ему Пресвятая Дева в чудном сне и велела принимать у себя людей, души которых нуждались в наставлении, утешении, руководстве и исцелении. Так отец Серафим стал старцем.

        ДЛЯ ЧАСТНОГО ПОЛЬЗОВАНИЯ
        Старец Серафим принимал всех охотно и с радостью, беседовал, давал краткие наставления и благословение. Посетителей подкупали его неизменное участие, ласковые обращения: «радость моя», «сокровище мое», огромная любовь и реальная помощь.
        Келья его была открыта для посещений от ранней обедни до восьми вечера. Входящий натыкался на дубовый гроб в сенях, который отец Серафим сделал себе из цельного дерева. У гроба старец часто молился, постоянно помня о мире ином. Маленькая келья печкой не отапливалась, освещалась только одной лампадой, многочисленными свечами у икон и светом, поступающим через два крохотных оконца. Постелью старцу служили мешки с песком и каменьями, стулом - обрубок дерева. Келейник старца как-то спросил у него, не опасно ли такое большое количество зажженных свечей в тесном помещении. На что отец Серафим отмахнулся: «Пока я жив, пожара не будет, а когда я умру, кончина моя откроется пожаром».
        Однажды прибежал в обитель крестьянин: отчаяние в глазах, слезы в голосе, - искал отца Серафима. Отыскав, упал в ноги:
        - Батюшка! У меня украли лошадь, и я теперь без нее совсем нищий. Не знаю, чем семью кормить буду. А ты, говорят, угадываешь!
        Старец Серафим поднял крестьянина с колен и ласково сказал:
        - Огради себя молчанием и поспеши в село. Когда будешь подходить к нему, свороти с дороги вправо и пройди задами четыре дома: там ты увидишь калиточку. Войди в нее, отвяжи свою лошадь от колоды и выведи молча.
        Крестьянин только шапку к груди прижал с чувством и бегом в путь. И вернул лошадь в хозяйство.

        Было дело, приезжал в Саровскую обитель из любопытства заслуженный генерал-лейтенант. При полном параде: вся грудь в орденах. Устроил сам себе экскурсию по монастырю. Когда же собрался покидать обитель, на выходе встретил знакомого помещика и слово за слово разговорился. Помещик, узнав, что собеседник незнаком лично со старцем Серафимом, стал настоятельно уговаривать его зайти к старцу в келью. Хоть и с трудом, но уговорил все-таки генерала и повел к старцу. Отец Серафим встретил посетителей на пороге, поклонился генералу в ноги, пригласил в келью. Что-то остановило помещика, и он остался в сенях, а генерал задержался у старца на добрые полчаса.
        Когда старец Серафим выводил гостя из кельи, лицо последнего было мокрым от слез, и он прикрывал его руками, продолжая по-детски всхлипывать. Сдав генерала на руки помещику, старец вернулся в келью и вынес забытые посетителем фуражку и ордена. Позднее генерал рассказывал, как он был тронут до глубины души смирением старца и потрясен его прозорливостью. По его словам, старец Серафим рассказал всю его жизнь с тайными подробностями, и во время этого рассказа с генерала посыпались его награды.
        - Это потому, что ты получил их незаслуженно, - вынес свой вердикт старец.

        Приезжала за благословением старца некая Евдокия, вдова из Пензы. Помолилась в церкви и встала в конец очереди на прием к отцу Серафиму. Вдруг слышит его голос:
        - Евдокия, поди сюда поскорее. Покрутила вдова головой, никто больше на имя не отзывается, а отец Серафим, хоть и в толпе она, прямо на нее смотрит. Подошла вдова, смущаясь, к старцу. Он благословил ее и говорит:
        - Тебе надобно поспешить домой, чтобы застать дома сына.
        Евдокия поспешила домой в Пензу и, действительно, едва застала сына: начальство Пензенской семинарии назначило его студентом Киевской академии и спешило скорее отправить в Киев.

        Одна небогатая барыня-помещица совсем обеднела: три года хлеб не родился, остался один хуторок, да и тот перезаложенный. С горя поехала она за советом к старцу в Саров, всю дорогу проплакала. Приехала в обитель, а старец еще не принимает, и у его кельи народу - море. Пробралась помещица к самым дверям его кельи и стала громко просить старца, чтобы помог ей в горе советом и молитвой. Тотчас дверь отворилась, и появился на пороге старец Серафим. Благословил женщину и сказал:
        - Не скорбите, матушка, не скорбите. Господь вас помилует. Вот как получите восемьдесят тысяч, то по копеечке с каждого рубля Богу пожертвуйте.
        - Где мне, отец святой, столько денег взять? У меня теперь и восьмидесяти рублей не найдется.
        - Будет, будет, - настойчиво повторил старец. - Вы только поспешите поскорее домой. Вот вам и сухарики на дорогу.
        Благословил старец ее еще раз и все твердил, чтобы спешила домой. Удивленная и обрадованная барыня скорее села в коляску и покатила обратно. Приехала домой - письмо: умер дальний родственник и нежданно-негаданно оставил ей все свое состояние, как раз восемьдесят тысяч.

        Приезжали к старцу и братья князья Волконские. Сергею Григорьевичу он и подойти к себе не дал, прогнал: «Гряди, откуда пришел». А брата его благословил, но подвел к колодцу с мутной и грязной водой и предупредил: «Твой брат намеревается возмутить Россию, образумь его, смуты не кончаются хорошим, много будет пролито слез и крови». Как Серафим Саровский и предвидел, генерал-майор князь Сергей Григорьевич Волконский, член «Союза благоденствия» и Южного общества, участник восстания декабристов, был осужден по первому разряду («к смертной казни отсечением головы»), но по конфирмации приговорен к двадцати годам каторги, сокращенной, впрочем, до пятнадцати лет.

        Иногда посетители, готовясь к встрече со старцем, записывали вопросы для памяти, чтобы вдруг не забыть чего-нибудь главного. Потом изумлялись, что отец Серафим, иногда даже не дослушав вопрос до конца, поспешно отвечал на него. Казалось, он знает содержание заветных вопросников и торопится ответить на них полностью. На письма же старец отвечал, почти никогда не распечатывая их.
        Многие удивлялись:
        - Батюшка, душа человеческая перед вами открыта, как лицо в зеркале, ум ваш так чист, что от него ничего не сокрыто в сердце ближнего.
        - Не так ты говоришь, радость моя, - мягко, но решительно отрицал старец. - Сердце человеческое открыто одному Господу, и один Бог - сердцеведец, а человек приступит, и - сердце глубоко. Ко мне идут, как к рабу Божию. Я, грешный Серафим, так и думаю, что я грешный раб Божий, что мне повелевает Господь, то я и передаю требующему полезного. Первое помышление, являющееся в душе моей, я считаю указанием Божиим и говорю, не зная, что у моего собеседника на душе, а только верую, что так мне указывает воля Божия для его пользы. А бывают случаи, когда мне выскажут какое-либо обстоятельство, и я, не поверив Его воле Божией, подчиню своему разуму, думая, что это возможно, не прибегая к Богу, решить своим умом: в таких случаях всегда делаются ошибки. Поэтому как железо ковачу, так я предал себя и свою волю Господу Богу: как Ему угодно, так и действую, своей воли не имею, а что Богу угодно, то и передаю.
        Наверное, поэтому Серафим Саровский так решительно определял судьбы доверившихся ему людей. Знал, что является только проводником Божией воли.

        Один послушник Глинской пустыни, никак не решавшийся сделать выбор между миром и монастырем, пришел к Серафиму Саровскому за советом и услышал в ответ:
        - Сам спасайся и брата своего Николая спасай. Возможно, напомнил молодой человек старцу его самого много лет назад, когда пришел он в Киев к затворнику Досифею за благословением, потому что после паузы отец Серафим продолжил:
        - Помнишь ли житие Иоанникия Великого? Странствуя по горам и стремнинам, он нечаянно выронил из рук жезл, который упал в пропасть. Достать его было нельзя, а без жезла святой не мог идти далее. В глубокой скорби он обратился к Господу Богу, и ангел Господень невидимо вручил ему новый жезл.
        Сказав это, старец вложил в правую руку послушника свою собственную палку и закончил:
        - Трудно управлять душами человеческими! Но среди всех твоих напастей и скорбей в управлении душами братии ангел Господень непрестанно при тебе будет до скончания жизни твоей.
        В дальнейшем послушник поступил в монастырь и через тридцать два года был возведен в архимандриты Астраханского Чуркинского Николаевского общежительного монастыря. Его брат провел жизнь в Козелецком Георгиевском монастыре в звании иеромонаха.

        Был и такой случай: пришел к старцу крепостной - управляющий имением одного помещика вместе с женою. Они просили благословения на поездку в Москву к своему барину: хлопотать о вольной или, в крайнем случае, об увольнении с нелегкой должности. Старец Серафим взял управляющего за руку, подвел его к иконе «Умиление Божией Матери» и сказал:
        - Прошу тебя ради Божией Матери: не отказывайся от должности. Твое управление - к славе Божией: мужиков не обижаешь. А в Москву нет тебе дороги. Вот твоя дорога: я благословил одного управляющего проситься на волю по смерти господина. Когда господин тот скончался, госпожа отпустила управляющего на волю и дала ему доверенность на управление имением такую, что только себя ему не вручила.
        Управляющий остался служить, и все случилось так, как рассказал старец, якобы о ком-то другом.
        - Сооруди храм, - сказал старец одной бедной вдове, оставшейся после смерти мужа без средств к существованию.
        - Как, батюшка? У меня же за душой ни гроша! - растерялась женщина, пришедшая за советом и помощью к Серафиму Саровскому. Но тот объяснять ничего не стал.
        В смятении чувств несчастная женщина вернулась домой, не зная, что ей делать с советом, и готовая расценить его как насмешку. А через несколько дней в церкви незнакомка дала ей ребенка, попросила поднести к причастию, да и скрылась в неизвестном направлении. Вдова подумала-подумала и взяла девочку на воспитание. В городе об этом узнали, и губернатор распорядился назначить женщине хорошую пенсию. Тогда она поняла, что имел в виду старец.

        Часто спрашивали старца о будущем, просили благословения на брак. Часто он предсказывал, не дожидаясь вопроса. Немолодая купчиха вспоминала, как приезжала в Саров к старцу девушкой, полной ожидания счастья. Отец Серафим поцеловал ее в голову и сказал:
        - Эта голова много горя увидит! В горести зачнешь и в горести всех пожнешь.
        - Так и сбылось, - вытирала слезу купчиха. - Детей у меня было много, а он притчей предсказал мне правду: вырастила их, всех поженила и всех же схоронила. И сама осталась теперь одна на белом свете.

2 марта 1855 года Екатерина Федоровна Аксакова (урожденная Тютчева), фрейлина супруги Александра II, Марии Александровны, записала в дневнике: «Императрица говорила со мной также про предсказание, сделанное отшельником Сарова Михаилу Павловичу о смерти его дочери, о его собственной смерти и о смерти императора Николая. Великий князь Михаил никогда не хотел рассказать того, что было предсказано о детях императора Николая, говоря, что он откроет это только императрице, но он так и умер, не решившись этого сказать. По-видимому, это было что-то зловещее».

        Бывало, что старец связывал судьбы людей незнакомых. Рассказывают историю, как один офицер приехал к старцу за благословением на брак. С благословением старец не торопился, сказав, что невеста ждет офицера в гостинице. И молодую девушку, ждущую благословения на замужество, отец Серафим тоже не благословил, сославшись на то, что жених ее в Сарове. Заинтриговал одним словом. Офицер и девушка познакомились, понравились друг другу, и когда вдвоем пришли к старцу по его требованию, тот благословил их к венцу. Их семейный союз оказался очень счастливым.
        Кстати, вступившим в брак старец никогда не давал благословения на развод, а напротив, велел жить вместе, как бы ни было трудно.
        - Зачем ты не живешь с женой (или с мужем)? - строго и даже грозно вопрошал в таких случаях отец Серафим. - Ступай к ней (к нему), ступай! - сердито гнал он от себя опешивших посетителей.
        У тех, кто следовал наставлениям старца, семейная жизнь налаживалась, возвращались единение и согласие.
        Десять лет принимал старец Серафим посетителей, не оставляя затвора, не покидая своей кельи. Наконец, пришло время выйти ему на свет белый, новые дела ждали Серафима Саровского.

        ЧУДЕСНЫЕ ИСЦЕЛЕНИЯ И СЕРАФИМО-ДИВЕЕВСКАЯ ОБИТЕЛЬ
        О времени выхода из затвора старец Серафим тоже узнал от Богородицы. То ли сам отец Серафим просил у Нее разрешения, то ли волю Ее исполнял, не в том дело. В
1825 году он стал выходить из кельи и посещать свою пустынную келью и Богословский родник. Родник за время его затвора совсем пришел в запустение, и в 1826 году отец Серафим решил его возобновить. Накат, закрывавший бассейн, сняли, сделали новый сруб с трубою для истока воды, и около бассейна старец стал заниматься трудами. Собирал в реке Саровке камешки и выкладывал ими бассейн родника. Рядом устроил для себя гряды, удобрял их мхом, сажал лук и картофель. В 1827 году около родника ему выстроили новую маленькую келейку, потому что в прежнюю - за шесть верст от монастыря - ему ходить было очень тяжело по болезни. Эта келья получила название ближней пустыньки, а родник переименовали в колодец отца Серафима. Идя в обитель и из обители, он носил за плечами суму, грузно наполненную камнями и песком, в которой лежало и святое Евангелие. На недоуменные вопросы отвечал: «Томи томящего меня».

25 ноября 1825 года, старец пробирался по лесу вдоль реки Саровки в свою дальнюю пустыньку. Вдруг ниже еще не возобновленного Богословского родника и почти близ берега реки Саровки он увидел явившуюся ему Божию Матерь с апостолами Петром и Иоанном Богословом. Богоматерь ударила жезлом землю, и забил из нее фонтан светлой воды. Повелела Пресвятая Дева устроить в селе Дивееве рядом с существующей Казанской женской обителью еще одну, девичью. Место указала: на востоке, на задах села Дивеева, против алтаря Казанской церкви. Имена первых восьми сестер назвала, с которых начнется обитель, новый устав дала. Указала, как обнести это место канавою и валом. Велела из Саровского леса для начала срубить ветряную мельницу и первые кельи, а потом, по времени, соорудить в честь Рождества Ее и Сына Ее двухпрестольную церковь для этой обители, приложив ее к паперти Казанской церкви.
        На месте явления Божией Матери отцу Серафиму был устроен колодезь, отличающийся чудотворною силой, а старец принялся выполнять указания своей высокой покровительницы. Серафимо-Дивеевская, или Мельничная, обитель стала его любимым детищем. Однако история ее началась гораздо раньше.

…Первым, кого исцелил старец Серафим, еще находясь в затворе, был Михаил Васильевич Мантуров, дворянин, военный, вынужденный оставить службу из-за серьезной болезни ног. В родовом имение Нуча в Нижегородской губернии, куда Михаил Васильевич вернулся с молодой женой Анной Михайловной, его ждала младшая сестра Елена - девушка на выданье.
        Несмотря на все старания врачей, затруднявшихся, впрочем, поставить диагноз, болезнь прогрессировала. Когда положение стало катастрофическим, Мантуров, послушавшись советов близких и знакомых, решился ехать за сорок верст в Саров к старцу Серафиму. В сени к старцу его вносили на руках крепостные. В ответ на просьбу исцелить от мучительного недуга, отец Серафим трижды спрашивал Михаила Васильевича: «Веруешь ли ты Богу?» И получив трижды в ответ искреннее уверение в безусловной вере, старец молвил:
        - Радость моя! Если ты так веруешь, то верь же и в то, что верующему все возможно от Бога, а потому веруй, что и тебя исцелит Господь, а я, убогий Серафим, помолюсь.
        Старец посадил Михаила Васильевича в сенях у гроба, а сам удалился в келью за святым елеем. Вернувшись, велел Мантурову обнажить ноги и со словами: «По данной мне от Господа благодати я первого тебя врачую!», помазал их елеем и надел чулки из посконного холста. Потом старец вынес из кельи сухари, насыпал их Мантурову в полы сюртука и приказал так и идти с ношей в монастырскую гостиницу. Михаил Васильевич с недоумением посмотрел на старца, но послушно встал, придерживая полы сюртука, чтобы не растерять сухари, и недоверчиво сделал несколько шагов. Чудо было налицо: он чувствовал себя совершенно здоровым и бодрым, а страшная болезнь осталась где-то далеко, в другой жизни. Рискуя рассыпать подарок, Мантуров вне себя от радости бросился в ноги Серафиму Саровскому, но получил строгую отповедь:
        - Разве Серафимово дело мертвить и живить, низводить в ад и возводить? Что ты, батюшка! Это дело Единого Господа, Который творит волю боящихся Его и молитву их слушает! Господу Всемогущему, да Пречистой Его Матери даждь благодарение!
        И здоровый Мантуров поехал домой. Но через некоторое время, вспомнив о последних словах старца, он снова едет в Саров за благословением.
        - Радость моя! - счастливо улыбаясь, встретил его на пороге старец. - А ведь мы обещались поблагодарить Господа, что Он возвратил нам жизнь-то!
        - Я не знаю, батюшка, чем и как; что же вы прикажете?! - ответил Михаил Васильевич.
        - Вот, радость моя, все, что ни имеешь, отдай Господу и возьми на себя самопроизвольную нищету!
        О чем подумал в тот момент отставной военный?
        - Оставь все и не пекись о том, о чем ты думаешь, - продолжил старец, - Господь не оставит ни в сей жизни, ни в будущей; богат не будешь, хлеб же насущный все будешь иметь.
        - Согласен, батюшка! Что же благословите мне сделать?
        - А вот, радость моя, помолимся, и я укажу тебе, как вразумит меня Бог!
        Вот и случилось, что по благословению Серафима Саровского, Михаил Васильевич Мантуров продал имение, отпустил на свободу крепостных людей и купил в Дивееве 15 десятин земли на указанном старцем месте со строжайшею заповедью: хранить эту землю, никогда не продавать, никому не отдавать ее и завещать после смерти Серафимовой обители. Остальные деньги Мантуров сохранил до времени.
        Сам же Мантуров с женой поселился в Дивееве и начал терпеливо переносить все недостатки новой жизни. Труднее всего пришлось его молодой жене, не готовой к подобным духовным подвигам, но Михаил Васильевич очень поддерживал ее. Терпение, кротость, смирение и безграничная вера старцу сделали Мантурова любимым учеником отца Серафима. И когда пришло время организовывать новую обитель, не было у старца лучше помощника, чем Мишенька. Все, что касалось устройства Дивеева, отец Серафим поручал только ему одному, как своему распорядителю. Так и повелось: старец руководил своим детищем из Сарова, а Мантуров непосредственно заведовал всем делом на месте.
        Последние семь лет жизни Серафим Саровский отдал Дивеевской обители. Он знал, что именно в ней будет его последний приют.

«СМЕРТЬ МОЯ ОТКРОЕТСЯ ПОЖАРОМ»
        В начале 1831 года, в праздник Благовещения, Царица Небесная посетила старца Серафима в последний раз. Она долго беседовала с ним, поручая дивеевских сестер, и, заканчивая разговор, сказала «Скоро, любимиче Мой, будешь с нами». При этом явлении Богоматери присутствовала одна дивеевская старица, Евдокия Ефремовна, впоследствии мать Евпраксия.
        Летом 1832 года старец Серафим начал предсказывать собственную смерть. Теперь, прощаясь со многими, он решительно говорил: «Мы не увидимся более с вами». Если же просили его благословения приехать в Саров в Великий пост, поговеть и побеседовать с ним, то он смиренно отвечал: «Тогда двери мои затворятся, вы меня не увидите». С некоторыми из обительской братии он был более откровенен: «Жизнь моя сокращается. Духом я как бы сейчас родился, а телом по всему мертв». Даже указал место, где его следовало похоронить.

1 января 1833 года, в воскресенье, старец Серафим пришел в больничную церковь во имя Святых Зосимы и Савватия к литургии. Ко всем иконам поставил свечи и причастился Святых Христовых Тайн. Когда литургия закончилась, он простился со всеми молившимися и благословил со словами: «Спасайтесь, не унывайте, бодрствуйте: нынешний день нам венцы готовятся». Затем приложился к кресту и к образу Божией Матери и вышел из храма северными дверями (как бы вратами смерти). Тогда еще никто не знал, что это все в последний раз. Его запомнили бодрым, спокойным и веселым, хоть он и был очень изможден физически.
        После его келейник, брат Павел, вспоминал, что в тот день старец раза три выходил на то место, которое было им указано для погребения, и, оставаясь там довольно долгое время, смотрел на землю. Вечером старец пел в своей келии пасхальные песни.

2 января в шестом часу утра брат Павел вышел из своей кельи, направляясь в церковь. Вдруг он почувствовал запах гари из кельи старца Серафима. «Пока я жив, пожара не будет, а когда я умру, кончина моя откроется пожаром», - вспомнились ему слова старца. Когда двери открыли, оказалось, что книги и другие вещи тлели, а старец Серафим стоял на коленях перед иконой Божией Матери в молитвенном положении, но уже бездыханный.
        Похоронили Серафима Саровского его по завещанию близ алтаря Успенского собора.

«БУДЕТ ТАКАЯ СКОРБЬ, ЧЕГО ОТ НАЧАЛА МИРА НЕ БЫЛО!»
        Людей всегда интересовала не только своя собственная судьба и судьбы близких, но и будущее страны и мира в целом. Немало будоражила даже самые просвещенные умы идея приближающегося конца света. Не раз и не два задавали отцу Серафиму вопрос о времени наступления конца света.

«Радость моя, - с обычною ласковостью и смирением отвечал тот, - ты много думаешь об убогом Серафиме! Мне ли знать, когда будет конец миру сему и наступит великий день, в который Господь будет судить живых и мертвых и воздаст каждому по делам его?»
        Но на пророчества о судьбе России Серафим Саровский не скупился. Правда, воспринимались они до поры до времени как туманные намеки на серьезные испытания.

«Некогда на Россию восстанут три державы и много изнурят ее. Но за Православие Господь помилует и сохранит ее». Очевидно, речь шла о Крымской кампании 1853-1856 годов между Россией и коалицией государств: Турции, Великобритании, Франции и Сардинии.

«Пройдет более чем полвека. Тогда злодеи поднимут высоко голову. Будет это непременно. Господь, видя нераскаянную злобу сердец их, попустит их начинаниям на малое время, но болезнь их обратится на главу их, и наверх снидет неправда пагубных замыслов их. Земля Русская обагрится реками крови, и много дворян побиено будет за Великого Государя и целость Самодержавия Его…»

«Мне, убогому Серафиму, Господь открыл, что на земле Русской будут великие бедствия: Православная вера будет попрана, архиереи Церкви Божией и другие духовные лица отступят от чистоты Православия, и за это Господь тяжко их накажет».

«Земля Русская обагрится реками кровей, но не до конца прогневается Господь и не попустит разрушиться до конца Земле Русской, потому что в ней одной преимущественно сохраняется еще Православие и остатки благочестия христианского».

«.Много прольется невинной крови, реки ее потекут по Земле Русской, много и вашей братьи дворян, и духовенства, и купечества, расположенных к Государю, убьют».

«До рождения Антихриста произойдет великая продолжительная война и страшная революция в России, превышающая всякое воображение человеческое, ибо кровопролитие будет ужаснейшее: бунты Разинский, Пугачевский, Французская революция - ничто в сравнении с тем, что будет с Россией. Произойдет гибель множества верных отечеству людей, разграбление церковного имущества и монастырей; осквернение церквей Господних; уничтожение и разграбление богатства добрых людей, реки крови русской прольются, но Господь помилует Россию и приведет ее путем страданий к великой славе.»

        ДИВЕЕВО ОТ СЛОВА «ДИВО»

«Мало в Сарове почивает святых. а открытых мощей нет, никогда и не будет, а у меня же, убогого Серафима, в Дивееве будут!» - с некоей гордостью любил говаривать старец.
        Рассказывал он и о том, что после своего воскресения перейдет в Дивеево, которое будет называться так не по имени села, а по всемирному диву. Предсказывал дивеевским послушницам, что Дивеево станет местом спасения людей во времена Антихриста. «Когда век-то кончится, сначала станет Антихрист с храмов кресты снимать да монастыри разорять, и все монастыри разорит. А к вашему-то подойдет, подойдет, а канавка-то и станет от земли до небес! Ему и нельзя к вам взойти-то, нигде не допустит канавка, так прочь и уйдет».

…В конце XIX века некто Леонид Чичагов впервые посетил Саров и Дивеево. Заходил он и к знаменитой блаженной Паше Саровской, которая, едва увидев его, воскликнула:
        - Вот хорошо, что ты пришел, я тебя давно поджидаю: преподобный Серафим велел тебе передать, чтобы ты доложил государю, что наступило время открытия его мощей и прославления.
        Сказать, что Чичагов был очень смущен и в недоумении, - ничего не сказать. Он представить себе не мог, как выполнить подобное повеление. Паша обсуждать эту тему отказалась:
        - Я ничего не знаю, передала только то, что мне повелел преподобный.
        С тех пор Чичагов потерял покой. В голове постоянно роились мысли о необходимости аудиенции у царя и сложностях ее получения, об аргументах-доводах в пользу прославления Серафима Саровского и о собственной беспомощности в этом вопросе. Наконец, пришла спасительная мысль: написать книгу о старце, используя все доступные воспоминания и документы и преподнести ее императору, который с должным уважением относился к духовной литературе.
        Так Леонид Чичагов засел за написание книги. Пока она создавалась, много событий произошло в его жизни: умерла жена, он принял монашество с именем Серафим, стал архимандритом крупного монастыря. По преданию, когда в Сарове он закончил править гранки будущей книги, к нему в келью вошел сам Серафим Саровский. Обнял, поцеловал, поблагодарил за проделанный труд и, как положено в таких случаях, предложил: «Проси у меня все, что захочешь». И Чичагов попросил то, о чем мечтают все православные верующие: «Батюшка, хочу быть там, где ты».

«Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря» была издана в 1896 году и преподнесена Николаю II. Как и предполагал архимандрит Серафим, книга была прочитана императорской четой, и венценосные супруги стали горячими почитателями старца. Кстати, «Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря» до сих пор считается лучшим жизнеописанием Серафима Саровского. Поэтому когда в 1902 году архимандрит Серафим обратился к Николаю II, как к «верховному защитнику и хранителю догматов господствующей веры», то был милостиво принят и доброжелательно выслушан. На аудиенции Чичагову удалось убедить императора в необходимости «поставить на заседании Святейшего синода вопрос о скорейшем прославлении Серафима Саровского в лике святых».
        Вопрос был поставлен, создана Комиссия по обретению святых мощей Серафима Саровского, составлен акт освидетельствования мощей, получена царская резолюция, и Синод принял решение, на основании которого «Саровский старец Серафим причислялся к лику святых Русской Православной Церкви». Мы не зря уделяем внимание этим формальностям, потому что пройдут десятилетия, и все эти бюрократические сложности неожиданно сослужат добрую службу. А пока, летом 1903 года, в Сарове, в присутствии всей императорской фамилии и двора, гремели торжества по случаю прославления преподобного Серафима.
        Ждали чудес, в том числе и император Николай II с супругой, - молились новоявленному святому о рождении наследника. Тут и блаженная Паша, Прасковья Ивановна, угодила, недвусмысленно предсказав рождение сына. Если кто не помнит, то в 1904 году в семье Романовых родился долгожданный наследник - цесаревич Алексей Николаевич.
        Дальше история становится совсем грустной. Саровский монастырь разорили и закрыли, святые мощи Серафима Саровского бесследно пропали. Долгие годы пророчества старца о воскресении в Дивеево оставались весьма туманными. Пока в 1990 году в тогда еще ленинградском Казанском соборе, бывшем при советской власти Музеем истории религии и атеизма, не стали проводить опись. Тогда-то и был обнаружен завернутый в рогожку гроб с неизвестными мощами.
        По благословению святейшего патриарха Алексия II было проведено тщательное обследование мощей и очень кстати пришлось их подробное описание в актах канонизации 1903 года. Мощи святого Серафима Саровского были на несколько дней поставлены в Александро-Невской лавре, в январе 1991 года выставлены в Москве в Богоявленском соборе, к 1 августа были доставлены в Дивеево.
        Так сбылось одно из самых малопонятных пророчеств святого старца.

        Память преподобного Серафима Саровского празднуется 2 января и 19 июля.

        Пророк в своем отечестве

        Жизнь его прошла в скорбях и теснотах, гонениях и бедах, в крепостях и в крепких замках, в страшных судах и в тяжких испытаниях…

    «Житие и страдания отца Авеля»
        Оные мои книги удивительные и преудивительные, и достойны те мои книги удивления и ужаса.

    Авель - Параскеве Потемкиной
        Авель (Василий Васильев) 18.03.1757, д. Акулово, Тульская губерния - 29.11.1841, церковная тюрьма Спасо-Ефимьевский монастырь, Суздаль

        Пророки в нашем отечестве были и есть, да только «как известно, Парнас наш - Елабуга, а Кастальский ручей - Колыма». Так что русским Нострадамусам приходилось тяжко. Но даже среди них таинственностью, трагизмом и удивительно точными и страшными предсказаниями выделяется монах Авель, получивший прозвище Вещий.
        Жизнь этого монаха не умещается в обычные рамки дат рождения и смерти. Да это и не просто жизнь, а самое настоящее житие, как сам он дерзновенно определил ее, написав в 20-е годы XIX века, лет за двадцать до смерти, «Житие и страдание отца и монаха Авеля». Дерзость в том, что в житиях описывается жизнь святых. Так что, называя так свое жизнеописание, монах как бы приравнивал себя к святым. Более того, он сделал это сам. Первым дерзнул назвать житием свои «мемуары» мятежный и неистовый протопоп Аввакум. Но он сознательно шел против церковных реформ и тем самым противопоставил себя официальной Церкви. Монах Авель Церкви себя не противопоставлял, он всегда оставался глубоко верующим человеком, чтившим Церковь. Хотя бы на словах.
        Объединяли же огнепального протопопа и монаха-предсказателя твердая уверенность в своем предназначении, готовность следовать до конца по пути, определенному свыше, принимая муки и лишения. Аввакум - посылая мучителям проклятия и громовые анафемы, Авель - безропотно и терпеливо. Но оба ни на шаг, ни на слово не отступились от своих убеждений и пророчеств. А за это приходилось расплачиваться во все времена. Не случайно же из-под пера Авеля появилось словосочетание «житие и страдание».
        Пророчества Авеля простирались на огромный временной отрезок русской истории - от правления Великой Екатерины до царствования Николая II. А возможно, и далее. По некоторым утверждениям - до самого что ни на есть конца.

        Но обо всем по порядку. И для начала откроем пухлый том словаря биографий Брокгауза и Эфрона:

«Авель - монах-предсказатель, родился в 1757 году. Происхождения крестьянского. За свои предсказания дней и часов смерти Екатерины Второй и Павла Первого, нашествия французов и сожжения Москвы, многократно попадал в тюрьмы, а всего провел в заключении около 20 лет. По приказанию императора Николая Первого Авель был заточен в Спасо-Ефимьевский монастырь, где и умер в 1841 году».
        Вот что писал сам о себе Авель в житии, напечатанном в журнале «Русская старина» за 1875 год. Пишет он о себе в третьем лице:

«Сей отец Авель родился в северных странах, в Московских пределах, в Тульской губернии, Алексеевской округи, Соломенской волости, деревне Акулово, в лето от Адама семь тысяч и двести шестьдесят и пять годов (7265), а от Бога Слова в одна тысяча и семьсот пятьдесят и семь годов (1757). Зачатие ему было и основание месяца июня и месяца сентября в пятое число; а изображение ему и рождение месяца декабря и марта в самое равноденствие; и дано имя ему, якоже и всем человекам, марта седьмаго числа. Жизни отцу Авелю от Бога положено восемьдесят и три года и четыре месяца; а потом плоть и дух его обновится, и душа его изобразится, яко Ангел и яко Архангел».

«…В семье хлебопашца и коновала Василия и жены его Ксении родился сын - Василий один из девятерых детей». Даты рождения указаны самим Авелем по юлианскому календарю. По григорианскому - родился он 18 марта, - почти «в самое равноденствие». Дату своей смерти он предсказал почти точно, немного
«перевыполнив» норму - умер провидец 29 ноября 1841 года, прожив 84 года и восемь месяцев.
        Крестьянскому сыну хватало работы по дому, и потому грамоте он стал приобщаться поздно, в 17 лет, работая на отходном промысле плотником в Кременчуге и Херсоне. Хотя по специальности он был коновалом, но как сам писал: «о сем мало внимаше». Впрочем, его постоянным длительным отлучкам на заработки есть и другая причина. О ней он позже сам поведал на допросах в тайной канцелярии: родители женили Василия против его воли на девице Анастасии, потому он и старался не жить в селении.
        В юные годы он перенес тяжелую болезнь. Во время болезни с ним что-то происходит: то ли было какое-то видение, то ли он дал обет в случае выздоровления посвятить себя служению Богу. Чудом выздоровев, он обращается к родителям с просьбой благословить его на уход в монастырь. Вероятно, он и ранее был склонен к другой жизни, опять же не случайно по его собственным словам он «человек был простой, без всякого научения, и видом угрюмый».
        Престарелые родители кормильца отпустить не пожелали, благословения своего Василию не дали. Но юноша уже не принадлежал себе, и в 1785 году он тайно уходит из деревни, оставив жену и троих детей. Пешком, кормясь подаянием, добирается до Петербурга, падает в ноги своему барину - действительному камергеру Льву Нарышкину, служившему обер-шталмейстером при дворе самого государя. Какими словами увещевал беглый крестьянин своего господина, неведомо, но вольную он получил, перекрестился и отправился в путь.
        Будущий предсказатель проходит пешком по Руси и добирается до Валаамского монастыря. Там он принимает постриг с именем Адама. Прожив год в монастыре, он
«взем от игумена благословение и отыде в пустыню». Несколько лет живет в одиночестве, в борьбе с искушениями. «Попусти Господь Бог на него искусы великие и превеликие. Множество темных духов нападаше нань». И в марте 1787 года было ему видение: два ангела вознесли его и сказали:
        - Будешь ты новый Адам и древний отец и напиши все, что увидеть сумеешь, и скажи все, что услышать сумеешь. Но не всем скажи и не всем напиши, а только избранным Моим и только святым Моим.
        А в ночь на 1 ноября 1787 года было ему еще одно «дивное видение и предивное», длившееся «не меньше тридесяти часов». Поведал ему Господь о тайнах будущего, велев донести предсказания эти народу: «Господь же… рече к нему, сказывая ему тайная и безвестная, и что будет ему и что будет всему миру». «И от того время отец Авель стал вся познавать и вся разуметь и пророчествовать». Покинул он пустынь и монастырь и пошел странником по земле православной. Так начал вещий монах Авель путь пророка и предсказателя.

«Ходил он так по разным монастырям и пустыням девять годов», пока не остановился в Николо-Бабевском монастыре Костромской епархии. Вот там, в крохотной монастырской келье, и написал он первую свою пророческую книгу, в которой предсказал, что царствующая императрица Екатерина II скончается через восемь месяцев. Показал эту книгу настоятелю новоявленный предсказатель в феврале 1796 года. И поехал вместе с книгой к епископу Костромскому и Галицкому Павлу, поскольку настоятель решил, что у того сан поболее и лоб повыше, пускай он и разбирается.
        Епископ прочитал и постучал по лбу посохом. конечно же, Авелю. Дополнил свое мнение выразительной фразой, которая в подлиннике до нас не дошла, видимо, никто такое количество бранных слов записать не решился. Епископ Павел посоветовал провидцу забыть о написанном им безумном предсказании и возвращаться в монастырь - грехи замаливать, а перед тем указать на того, кто научал его такому святотатству. Но «Авель говорил епископу, что книгу свою писал сам, не списывал, а сочинял из видения; ибо, будучи в Валааме, пришел к заутрени в церковь, и как апостол Павел вознесен был на небо и там видел две книги и что видел, то самое и писал…».
        Епископа затрясло от такого святотатства - надо же, пророк сиволапый, на небо он был «восхищен», с апостолом Павлом себя сравнивает! Не решившись уничтожить книгу, в которой были «различные царские секреты», епископ накричал на Авеля, пытаясь запугать его: «Сия книга написана смертною казнию!» Но и это предупреждение не образумило упрямца.
        Вздохнул епископ, сплюнул, чертыхнулся сгоряча, перекрестился, вспомнил об указе от 19 октября 1762 года, который за подобные писания предусматривал расстриг из монахов и заключение под стражу. Но тут же всплыли в памяти слова о том, что
«темна вода во облацех». Кто его знает, этого деревенского пророка, под страхом смерти на своем стоит упрямо. Вдруг и впрямь ему что-то тайное ведомо, все же пророчествовал не кому-то, самой императрице. Епископ Костромской и Галицкий ответственности не любил, потому отправил упрямого пророка к губернатору.
        Губернатор, ознакомившись с книгой, не пригласил автора к обеду, а дал ему пощечину и посадил в острог, откуда бедолагу под строгим караулом, чтобы по дороге речами неразумными и предсказаниями бредовыми людей не смущал, доставили в Петербург. В Петербурге нашлись люди, искренне заинтересовавшиеся его предсказаниями. Они служили в Тайной Экспедиции и старательно записывали все сказанное монахом в протоколы допросов. Во время допросов следователем Александром Макаровым простодушный Авель ни от одного своего слова не отказался, утверждая, что мучался совестью девять лет, с 1787 года, со дня видения. Он желал и боялся
«об оном гласе сказать Ея Величеству». И вот в Бабаевском монастыре все же записал свои видения.
        Если бы не царская фамилия, скорее всего, пропал бы он без вести, запороли бы провидца или сгноили в глухих монастырях. Но, поскольку пророчество касалось царственной особы, суть дела доложили графу Самойлову, генерал-прокурору. Граф собственной персоной прибыл в Тайную Экспедицию, долго беседовал с провидцем, склоняясь к тому, что перед ним юродивый. Он беседовал с Авелем «на высоких тонах», бил по лицу, кричал на него: «Как ты, злая глава, смел писать такие слова, на земного бога?» Авель стоял на своем и только бубнил, утирая разбитый нос: «Меня научил секреты составлять Бог!»
        После долгих сомнений решили все же доложить о предсказателе царице. Екатерине II, услышавшей дату своей собственной кончины, стало дурно, что, впрочем, в данной ситуации неудивительно. Кому бы при таком известии хорошо стало?! Поначалу она «за сие дерзновение и буйственность» хотела казнить монаха, как и предусматривалось законом. Но все же решила проявить великодушие и указом от 17 марта 1796 года «Ея Императорское Величество. указать соизволила оного Василия Васильева. посадить в Шлиссельбургскую крепость… А вышесказанные писанные им бумаги запечатать печатью генерал-прокурора, хранить в Тайной Экспедиции».
        В сырых шлиссельбургских казематах пробыл Авель десять месяцев и десять дней. В каземате он узнал потрясшую Россию новость, о которой ему давно было ведомо: 6 ноября 1796 года, в 9 часов утра, скоропостижно скончалась императрица Екатерина II. Скончалась точно день в день согласно предсказанию вещего монаха.
        На трон взошел Павел Петрович. Как всегда при смене власти менялись и чиновники. Сменился и генерал-прокурор Сената, а пост его занял князь Куракин. Разбирая в первую очередь особо секретные бумаги, он натолкнулся на пакет, запечатанный личной печатью генерал-прокурора графа Самойлова. Вскрыв пакет, Куракин обнаружил в нем ужасным почерком записанные предсказания, от которых у него волосы дыбом встали. Более всего поразило его сбывшееся роковое предсказание о смерти императрицы.
        Одним из первых, встречавших Авеля и оставивших об этом письменное свидетельство, был не кто иной, как А. П. Ермолов. Тот самый Ермолов, будущий герой Бородина и грозный усмиритель мятежного Кавказа. Но это потом. А пока. опальный будущий герой, отсидевший по ложному навету три месяца в Петропавловской крепости, был сослан в Кострому. Там и встретился с таинственным монахом.

«.Проживал в Костроме некто Авель, который был одарен способностью верно предсказывать будущее. Однажды за столом у костромского губернатора Лумпа Авель во всеуслышание предсказал день и ночь кончины императрицы Екатерины II. Причем с такой поразительной, как потом оказалось, точностью, что это было похоже на предсказание пророка. В другой раз Авель объявил, что намерен поговорить с Павлом Петровичем, но был посажен за сию дерзость в крепость. Возвратившись в Кострому, Авель предсказал день и час кончины нового императора Павла I. Все предсказанное Авелем буквально сбылось».
        Хитрый и опытный царедворец, князь Куракин хорошо знал склонность Павла I к мистицизму, потому «книгу» сидевшего в каземате пророка он преподнес императору. Немало удивленный сбывшимся предсказанием, Павел, скорый на решения, отдал распоряжение, и 12 декабря 1796 года князь А. Б. Куракин приказал коменданту Шлиссельбургской крепости Колюбякину прислать в Петербург арестанта Васильева. Поразивший воображение монарха предсказатель, дурно пахнущий плесенью шлиссельбургского каземата, предстал пред царственные очи.
        Аудиенция была длительной, но проходила с глазу на глаз, и потому точных свидетельств о содержании беседы не сохранилось. Многие утверждают, что именно тогда Авель со свойственной ему прямотой назвал дату смерти самого Павла и предсказал судьбы империи на двести лет вперед. Тогда же, якобы, и появилось знаменитое завещание Павла I.
        В некоторых статьях, посвященных провидцу, приводится его предсказание императору Павлу: «Коротко будет царствование твое. На Софрония Иерусалимского (святой, день памяти которого совпадает с днем смерти императора) в опочивальне своей будешь задушен злодеями, коих греешь ты на царственной груди своей. Сказано бо в Евангелии: «Враги человеку домашние его»». Последняя фраза - намек на участие в заговоре сына Павла - Александра, будущего императора.
        Думаю, исходя из дальнейших событий, вряд ли Авель во время высочайшей аудиенции предсказал Павлу его гибель, потому как император проявил к нему искренний интерес, выказал свое расположение и даже издал 14 декабря 1796 года высочайший рескрипт, повелевавший расстригу Авеля по его желанию постричь в монахи. Тогда-то вместо имени Адам он принимает имя Авель. Так что данное предсказание - чистой воды литература - никакими свидетельствами современников и показаниями самого Авеля не подкрепленное. Все прочие предсказания вещего монаха подтверждаются протоколами допросов, свидетельствами современников.
        Некоторое время монах Авель жил в Невской лавре. Но в столице пророку стало скучно, он отправляется на Валаам. А по дороге передумал и неожиданно вечный затворник появляется в Москве, где проповедует и прорицает за деньги всем желающим. Потом так же неожиданно уезжает все же на Валаам. Оказавшись в более привычной для него среде, Авель тут же берется за перо. Он пишет новую книгу, в которой предсказывает… дату смерти приласкавшего его императора.
        Как и в прошлый раз, прятать предсказание Авель не стал, ознакомив с ним монастырских пастырей, которые по прочтении перепугались и отослали книгу Петербургскому митрополиту Амвросию. Следствие, проведенное митрополитом, выдает заключение, что книга «написана тайная и безвестная, и ничто же ему не понятна». Сам митрополит Амвросий, не осиливший расшифровку предсказаний вещего монаха, в отчете обер-прокурору Святейшего Синода доложил: «Монах Авель, по записке своей, в монастыре им написанной, открыл мне. Оное его открытие, им самим написанное, на рассмотрение Ваше при сем прилагаю. Из разговора же я ничего достойного внимания не нашел, кроме открывающегося в нем помешательства в уме, ханжества и рассказов о своих тайновидениях, от которых пустынники даже в страх приходят. Впрочем, Бог весть». Митрополит переправляет ужасное предсказание в секретную палату.
        Книга ложится на стол Павлу I. В книге содержится пророчество о скорой насильственной смерти Павла Петровича, о которой при личном свидании монах либо благоразумно промолчал, либо ему еще не было откровения. Указывается даже точный срок смерти императора - якобы смерть ему будет наказанием за невыполненное обещание построить церковь и посвятить ее архистратигу Михаилу, а прожить государю осталось столько, сколько букв будет в надписи над воротами Михайловского замка, строящегося вместо обещанной церкви. Впечатлительный Павел перепуган и взбешен, он отдает приказ засадить прорицателя в каземат.

12 мая 1800 года Авель заключен в Алексеевский равелин Петропавловской крепости. Но сидеть ему там недолго - тучи вокруг венценосной головы Павла сгущаются. Юродивая Ксения Петербургская, предсказавшая, как и Авель, смерть Екатерины II, пророчествует по всему городу то же, что и Авель, - количество лет отпущенных Павлу I, совпадает с количеством букв в библейской надписи над воротами. Народ валом валил к замку. считать буквы. Букв было - сорок семь.
        Обет, о котором упоминал Авель, нарушенный Павлом I, опять же был связан с мистикой и видением. Караульному в старом Летнем дворце елизаветинской постройки явился архистратиг Михаил и повелел возвести на месте старого дворца храм, посвященный ему, архистратигу. Так говорят легенды. Авель же, провидевший все тайные явления, упрекал Павла в том, что тот строит Михайловский замок для себя вместо храма, посвященного архистратигу Михаилу.
        Известно и явление Павлу его прадеда - Петра Великого, дважды повторившего ставшую легендарной фразу: «Бедный, бедный Павел!»
        Все предсказания сбылись в ночь с 11 на 12 марта 1801 года. «Бедный, бедный Павел» скончался от «апоплексического удара», нанесенного в висок золотой табакеркой. Царствовал русский Гамлет четыре года, четыре месяца и четыре дня, несколько месяцев не дожив даже до сорока семи лет (он родился 20 сентября 1754 года).
        Как говорят, в ночь убийства с крыши сорвалась огромная стая ворон, огласив окрестности замка криками, вселяющими в сердца ужас. Утверждают, что с тех пор так происходит каждый год в ночь с 11 на 12 марта.
        Пророчество вещего монаха сбылось (опять!) через десять месяцев и десять дней. После смерти Павла I Авеля выпустили под строгий надзор в Соловецкий монастырь, запретив покидать его. Но запретить волхвовать вещему монаху не может никто. Украдкой он пишет новую книгу, в которой предсказывает совершенно невероятные события, описывая «как будет Москва взята французами и в который год». При этом указывается 1812 год и предсказывается сожжение Москвы.
        Предсказание становится известно императору Александру I. Обеспокоенный не столько самим предсказанием, казавшимся в то время диким и нелепым, сколько тем, что слухи об этом предсказании будут разноситься молвой, государь повелел посадить монаха-предсказателя в островную монастырскую тюрьму на Соловках, мстительно повелев «быть ему там дотоле, пока не сбудутся его пророчества».
        Пророчества сбылись 14 сентября 1812 года, через десять лет и десять месяцев(!). Наполеон вошел в первопрестольную, оставленную Кутузовым. Александр I обладал прекрасной памятью и тут же, по получении известия о начавшемся в Москве пожаре, продиктовал помощнику своему, князю А. Н. Голицыну, письмо в Соловки: «Монаха Авеля выключить из числа колодников и включить в число монахов на всю полную свободу. Ежели жив, здоров, то езжал бы к нам в Петербург, мы желаем его видеть и нечто с ним поговорить».
        Письмо было получено на Соловках 1 октября и вызвало у соловецкого игумена Иллариона нервную дрожь. Видимо, с узником он не церемонился, потому встреча Авеля и императора ничего хорошего лично ему не предвещала. Наверняка узник нажалуется, а государь за обиды не пожалует. Илларион пишет, что «ныне отец Авель болен и не может к вам быть, а разве на будущий год весною».
        Государь догадался, что за «болезнь» у вещего монаха и через Синод повелел:
«Непременно монаха Авеля выпустить из Соловецкого монастыря и дать ему паспорт во все российские города и монастыри. И чтобы он всем был доволен, платьем и деньгами». Иллариону персонально было указано: «Дать отцу Авелю денег на прогон до Петербурга».
        Илларион после такого указа решил уморить голодом строптивого старца. Возмущенный Авель предрек ему и его помощникам смерть неминучую. Испуганный игумен, знавший о пророческом даре Авеля, отпустил его. Но от пророчества нет спасения. Той же зимою на Соловках случился странный мор, Илларион скончался, так же «Бог весть от какой хворобы» умерли его подручные, чинившие зло Авелю.
        Сам же монах летом 1813 года прибыл в Петербург. Император Александр I в это время находился за границей, и Авеля принял князь Голицын, который «рад был ему зело и вопрошал о судьбах Божиих». Беседа была долгой, точно ее содержание никому неизвестно, поскольку разговор шел с глазу на глаз. По свидетельству самого монаха, поведал он князю «вся от начала до конца». Услышав в «тайных ответах» вещего монаха якобы судьбы всех государей до конца веков, до прихода Антихриста, князь ужаснулся: представить прорицателя государю не решился, снабдил его средствами и отправил в паломничество по святым местам. Заботы о материальном благополучии Авеля взяла на себя графиня П. А. Потемкина, ставшая его покровительницей и почитательницей.
        Несмотря на перенесенные невзгоды и лишения, был монах Авель телом крепок и духом могуч. Он побывал в греческом Афоне, в Царьграде - Константинополе, в Иерусалиме. Насидевшись по тюрьмам, он остерегался пророчествовать. Да, наверняка, и князь Голицын сделал ему серьезные внушения, так как от пророчеств Авель воздерживался. После странствий поселился в Троице-Сергиевой лавре и жил, не зная ни в чем отказа.
        К этому времени слава о его пророчествах разошлась по России. К нему в монастырь стали ездить жаждущие предсказаний, особенно досаждали настойчивые светские дамы. Но на все вопросы монах упрямо отвечал, что сам он не предсказывает будущее - он только проводник слов Господа. Так же отказом отвечал он на многочисленные просьбы огласить что-то из его пророчеств.
        На подобную просьбу графини Потемкиной, своей покровительницы, он отвечает также отказом, только более прямо объясняя причины: «Я от вас получил недавно два письма, и пишите вы в них: сказать вам пророчества то и то. Знаете ли, что я вам скажу: мне запрещено пророчествовать именным указом. Так сказано: ежели монах Авель станет пророчествовать вслух людям или кому писать на хартиях, то брать тех людей под секрет, и самого монаха Авеля тоже, и держать их в тюрьмах или острогах под крепкими стражами. Видите, Прасковья Андреевна, каково наше пророчество или прозорливство. В тюрьмах лутче быть или на воле, сего ради размысли убо. Я согласился ныне лучше ничего не знать да быть на воле, а нежели знать да быть в тюрьмах да под неволею. Писано есть: буди мудры яко змии и чисты яко голуби; то есть буди мудр, да больше молчи; есть еще писано: погублю премудрость премудрых и разум разумных отвергну, и прочая таковая; вот до чего дошли со своею премудростию и с своим разумом. Итак, я ныне положился лутче ничего не знать, хотя и знать, да молчать».
        Словом, к своему разочарованию домашним прорицателем графиня не обзавелась. Но поскольку она покровительствовала предсказателю, Авель согласился вместо пророчеств давать ей советы по ведению хозяйства и другим делам. Графиня была рада и этому. Если бы она знала, чем для нее обернутся советы прорицателя!
        Получилось же следующее: сын графини, Сергей, поссорился с матушкой, не поделив с ней суконную фабрику. Будучи человеком расторопным, он решил воздействовать на строптивую мать через ее домашнего советчика. Молодой Потемкин всячески обхаживал монаха, зазывал его в гости, поил и кормил. В конце концов предложил Авелю две тысячи рублей «на паломничество». Монах был вещим, но не был неподкупным, поддался соблазну и уговорил графиню уступить сыну завод.
        Потемкина, находившаяся под огромным влиянием Авеля, сделала так, как он советовал. Сергей же, получив свое, оставил Авеля без денег. Разобиженный монах стал настраивать мать против сына, требуя уже с нее две тысячи рублей, как видно, сумма запала ему в душу. Графиня, видимо, во всем разобралась, очень огорчилась и от огорчения умерла. А Авель остался без покровительницы.

«Знал и молчал» Авель долго. 24 октября 1823 года он поступает в Серпуховской Высоцкий монастырь. Почти девять лет не было слышно его пророчеств. Вероятно, в это время он писал книгу «Житие и страдание отца и монаха Авеля», рассказывающую о нем самом, его странствиях и предсказаниях, и еще одну из дошедших до нас, «Книгу Бытия». В этой книге говорится о возникновении земли и сотворении мира. Никаких пророчеств в тексте, увы, нет, слова просты и понятны, чего нельзя сказать о рисунках, сделанных самим провидцем. По некоторым предположениям они напоминают гороскопы, но в большинстве своем не понятны вообще.
        Молчание монаха было нарушено вскоре после переселения в Высоцкий монастырь. По Москве поползли упорные слухи о скорой кончине Александра I, о том, что Константин отречется от престола, убоявшись участи убиенного Павла. Предсказывалось даже восстание 25 декабря 1825 года. Источником этих страшных предсказаний был конечно же вещий монах.
        Как ни странно, на этот раз никаких санкций не последовало, тюрьма и сума минули отчаянного предсказателя. Возможно, так случилось потому, что незадолго до этого император Александр I ездил к преподобному Серафиму Саровскому, и тот предсказал ему почти то же самое, что прорицал монах Авель.
        Жить бы предсказателю тихо и смиренно, да погубила его нелепая оплошность. Весной
1826 года готовилась коронация Николая I. Графиня А. П. Каменская спросила Авеля, будет ли коронация. Она так пристала к Авелю с этим вопросом, что он, вопреки прежним своим правилам, в сердцах ответил: «Не придется вам радоваться коронации». По Москве тут же пошел гулять слух, что не быть Николаю I государем, поскольку все приняли и истолковали слова Авеля именно так. Значение же этих слов было иное: государь разгневался на графиню Каменскую за бунт в ее имениях крестьян, замученных притеснениями и поборами, и ей было запрещено показываться при дворе. Тем более присутствовать на коронации.
        Наученный горьким житейским опытом Авель понял, что подобные пророчества ему с рук не сойдут, и почел за благо исчезнуть из столицы. В июне 1826 года он ушел из монастыря «неизвестно куда и не являлся». Но по повелению императора Николая I был найден в родной деревне под Тулой, взят под стражу и указом Синода от 27 августа того же года отправлен в арестантское отделение Суздальского Спасо-Евфимьевского монастыря, главную церковную тюрьму.
        Будучи в монастыре он, возможно, написал еще одну «зело престрашную» книгу и по своему обыкновению отослал государю для ознакомления. Эту гипотезу более ста лет назад высказал сотрудник журнала «Ребус» Сербов в докладе о монахе Авеле на первом Всероссийском съезде спиритуалистов. Что же мог предсказать Авель императору Николаю I? Наверное, бесславную Крымскую кампанию и преждевременную смерть. Несомненно то, что предсказание государю не понравилось. Настолько, что на волю предсказатель больше не вышел.
        В протоколах допросов Авеля упоминаются пять тетрадей, или книг. В других источниках говорится всего о трех книгах, написанных Авелем за всю жизнь. Так или иначе, почти все они бесследно исчезли в XIX веке. Заметим, эти книги были не книгами в современном понимании, а сшитыми между собой листами бумаги: от 40 до 60 листов. 17 марта 1796 года Министерством юстиции Российской империи было заведено
«Дело о крестьянине вотчины Л. А. Нарышкина именем Василий Васильев, находившемся Костромской губернии в Бабаевском монастыре под именем иеромонаха Адама, а потом назвавшегося Авелем и о сочиненной им книге на 67 листах».
        Как уже упоминалось, сохранилось всего две книги прорицателя: «Книга Бытия» и
«Житие и страдания отца и монаха Авеля». Ни в той, ни в другой книге пророчеств не присутствует. Только описание уже сбывшихся предсказаний. Но император Павел I c тетрадями, приложенными к следственному делу, ознакомился, более того, он беседовал и с самим монахом. Согласно многочисленным легендам, после этого появилось знаменитое завещание суеверного императора, о котором неоднократно упоминали многие мемуаристы.
        Широко известен рассказ М. Ф. Герингер, урожденной Аделунг, обер-камерфрау императрицы Александры Федоровны: «В Гатчинском дворце. в анфиладе зал была одна небольшая зала, в ней посередине на пьедестале стоял довольно большой узорчатый ларец с затейливыми украшениями. Ларец был заперт на ключ и опечатан. Было известно, что в этом ларце хранится нечто, что было положено вдовой Павла I, Императрицей Марией Феодоровной, и что ею было завещано открыть ларец и вынуть в нем хранящееся только тогда, когда исполнится сто лет со дня кончины Императора Павла I, и притом только тому, кто в тот год будет занимать Царский Престол в России. Павел Петрович скончался в ночь с 11 на 12 марта 1801 года». В ларце этом, согласно преданиям, хранилось предсказание, собственноручно написанное Авелем по просьбе Павла I. Но узнать подлинную тайну ларца суждено было Николаю II в 1901 году. А пока…
        В монастырской арестантской камере закончилось «житие и страдание» монаха Авеля. Произошло это в январе или феврале 1841 года (по другой версии - 29 ноября 1841 года). Напутствованный святыми таинствами, русский Нострадамус был погребен за алтарем арестантской церкви Святого Николая. А что же его пророчество, запечатанное для потомков Павлом I?
        Вернемся к мемуарам обер-камерфрау М.Ф. Герингер: «В утро 12 марта 1901 года <… > и Государь и Государыня были очень оживленны и веселы, собираясь из Царскосельского Александровского дворца ехать в Гатчину вскрывать вековую тайну. К этой поездке они готовились, как к праздничной интересной прогулке, обещавшей им доставить незаурядное развлечение. Поехали они веселы, но возвратились задумчивые и печальные, и о том, что обрели они в этом ларце, никому <… > ничего не сказали. После этой поездки <… > Государь стал поминать о 1918 годе как о роковом годе и для него лично, и для Династии».
        Согласно многочисленным легендам, вещий Авель предсказывал в точности все, что уже произошло с государями российскими, а самому Николаю II - его трагическую судьбу и гибель царской семьи в 1918 году. Надо заметить, что государь к предсказанию давно умершего монаха отнесся весьма серьезно. Дело было даже не в том, что все его пророчества сбылись в точности (справедливости ради заметим - не все, например, он предсказал Александру I, что он умрет монахом. Впрочем, если серьезно отнестись к многочисленным легендам о таинственном старце Федоре Кузьмиче, ведшем, по сути, монашеский образ жизни, то…), а в том, что Николаю II уже и другие предсказывали несчастную судьбу.
        Еще будучи наследником, в 1891 году, он путешествовал по Дальнему востоку. В Японии его представили известному предсказателю, отшельнику-монаху Теракуто. Сохранилась дневниковая запись сопровождавшего государя переводчика маркиза Ито:
«.великие скорби и потрясения ждут тебя и страну твою. Ты принесешь жертву за весь свой народ, как искупитель за его безрассудства.» Отшельник якобы предупредил, что будет вскоре знак, подтверждающий его пророчество.
        Через несколько дней, 29 апреля, в Нагасаки, фанатик Тсуда Сацо бросился на наследника российского престола с мечом. Принц Георг, находившийся рядом, отразил удар бамбуковой тростью, и наследник получил лишь скользящий удар по голове. Позже, повелением Александра III, трость эту осыпали алмазами. Радость спасения была велика, но все же смутное беспокойство от предсказания монаха-отшельника осталось. И наверняка предсказание это вспомнилось Николаю II, когда он прочел страшные пророчества Авеля.
        Николай впал в тяжелую задумчивость. А вскоре окончательно уверовал в неизбежность судьбы. 20 июля 1903 года, когда царская чета прибыла в город Саров на торжества, Елена Михайловна Мотовилова, вдова служки преподобного Серафима Саровского, прославленного и чтимого святого, передала государю запечатанный конверт. Это было посмертное послание святого государю Российскому. Точное содержание письма осталось неизвестным, но, судя по тому что государь по прочтении был «сокрушен и даже горько плакал», в письме были пророчества, касавшиеся судеб государства и лично Николая II. Косвенно это подтверждает и посещение в те же дни царской четой блаженной Паши Саровской. По свидетельству очевидцев, она предсказала Николаю и Александре мученическую кончину и трагедию государства Российского. Государыня кричала: «Не верю! Не может быть!»
        Возможно, это знание судьбы, ее предопределенность, объясняет многое в загадочном поведении последнего императора России в последние годы жизни: его безразличие к собственной судьбе, паралич воли, политическую апатию. Он знал свою судьбу и сознательно шел навстречу ей. А судьбу его, как и всех предшествовавших ему царей, предсказал монах Авель.
        Тетради, или, как сам он их называет, «книги» с предсказаниями монаха Авеля в настоящее время либо уничтожены, либо затеряны в архивах монастырей или сыскных приказов. Утрачены, как утрачены и книги пророчеств Иоанна Кронштадтского и Серафима Саровского.
        Вещим Авелем были в точности предсказаны судьбы всех государей российских, он предсказал обе мировые войны со свойственными им особенностями, Гражданскую войну и «безбожное иго» и многое другое, вплоть до 2892 года, по пророку - года конца света. Хотя, все это пересказы версий и рассказов современников, сами же пророчества его пока, как уже писалось, не найдены. По этому поводу существует множество версий, появляются «сенсационные» статьи с заголовками, наподобие вот такого «Знал ли Путин о предсказании Авеля?»
        Не исключено, что предсказания Авеля скрыты где-то в архивах секретного отдела, которым руководил чекист Бокий. Сверхсекретный отдел занимался поисками Шамбалы, паранормальными явлениями, пророчествами и предсказаниями. Все материалы этого сверхсекретного отдела до сих пор якобы не обнаружены.
        В письме к графине Потемкиной Авель сообщал, что сочинил для нее несколько книг, которые и обещал выслать в скором времени. «Оных книг, - пишет Авель, - со мною нет. Хранятся они в сокровенном месте. Оные мои книги удивительные и преудивительные, и достойны те мои книги удивления и ужаса. А читать их только тем, кто уповает на Господа Бога».
        В «благодарность» за свои пророчества Авель более двадцати лет жизни провел в тюрьмах. «Жизнь его прошла в скорбях и теснотах, гонениях и бедах, в крепостях и в крепких замках, в страшных судах и в тяжких испытаниях», - говорится в «Житии и страдании отца Авеля».
        Роковая дата - 2892 год, то есть конец света, часто упоминается в работах о монахе Авеле, но не подтверждена записанными самим пророком предсказаниями. Считается, что книга о приходе Антихриста и есть та самая «главная», «достойная удивления и ужаса» книга Авеля. Пока она не найдена, мы о времени прихода Антихриста ничего не знаем. Да и нужно ли знать - ведь это, между прочим, конец света. Конец всего.

«Ведьма не соврет…»

…провидение - не алгебра; ум человеческий, по простородному выражению, - не пророк, а угадчик. Он видит общий ход вещей и может выводить из оного глубокие предположения, часто оправданные временем, но невозможно предвидеть ему случая.

    А.С. Пушкин
        Александра (Шарлота?) Филипповна Киргхоф (Киргоф?) первая половина XIX в., Петербург, даты жизни и смерти, место рождения и смерти не установлены

        В первое десятилетие XIX века появилась в Петербурге весьма популярная гадалка.
«Подумаешь, невидаль экая! - воскликнет просвещенный читатель. - Да в те времена гадалок и ворожей всяческих в Петербурге было не меньше, чем в начале нашего, XXI века».
        Все верно, уважаемый читатель, я полностью с тобой согласен: гадалок и ворожей во все времена, не исключая и нынешние, было полным-полно. Спрос рождает предложение, а спрос на предсказания чрезвычайно велик.
        Но кто помнит хоть одну петербургскую гадалку тех, давно ушедших лет?
        Чем же эта гадалка так отличалась от остальных, что досталась ей память потомков? За что бы это? За какие такие особые гадания-предсказания? Что за хитрой ворожбой она владела, какими тайнами гадания?
        Сразу же огорчу затаившего дыхание читателя - никаких таинственных технологий она не использовала - гадала на банальной кофейной гуще, хотя, говорят, картами тоже пользовалась, даже карточное гадание по ее методу якобы сохранилось. Но почему именно она?!
        В самом деле - почему? Почему капризная и непредсказуемая госпожа Клио из сотен имен безвестных гадалок и ворожей Северной Пальмиры записала в памятку имя немки Александры Филипповны Киргхоф? Кстати, записала неразборчивым почерком, поскольку в разных источниках, включая записки современников, фамилия эта пишется чаще всего Киргхоф, но встречается и Кирхгоф, и Киргоф. Имя ее так же трактуется по-разному - от чаще всего упоминаемой Александры до Шарлоты, по некоторым сведениям, вдовы пастора.

        Александра Киргхоф появилась в Петербурге, словно ниоткуда, как и положено настоящей ворожее. Никто не знал, ни кто она, ни сколько ей лет. В ее крохотный салон заглядывали погадать увядающие матроны, жаждавшие романтических приключений, которые гадалка им щедро пророчила. Что ей, жалко? Она была превосходным психологом и знала, что тот, кто ищет приключения, почти всегда их находит.
        В 1811 году сам государь Александр I, весьма расположенный к мистике, накануне войны с Наполеоном, на которую никак не мог решиться, посетил салон ворожеи. Невольным свидетелем этого тайного визита стал офицер К. Мартенс, засвидетельствовавший этот случай в своих воспоминаниях.

«Однажды вечером я находился у этой дамы, когда у дверей ее квартиры раздался звонок, а затем в комнату вбежала служанка и прошептала: «Император!» «Ради Бога, спрячьтесь в этом кабинете, - сказала мне вполголоса г-жа Кирхгоф, - если император увидит вас со мною, то вы погибли».
        Я исполнил ее совет, но через отверстия, проделанные в дверях, вероятно, нарочно, мог видеть все, что происходило в зале. Император вошел в комнату в сопровождении генерал-адъютанта Уварова. Они были оба в статском платье, и по тому, как император поздоровался, можно было понять, что он надеялся быть неузнанным. Г-жа Кирхгоф стала гадать ему.

«Вы не то, чем кажетесь, - вкрадчиво сказала она, - но я не вижу по картам, кто вы такой. Вы находитесь в двусмысленном, очень трудном, даже опасном положении. Вы не знаете, на что решиться. Ваши дела пойдут блестяще, если вы будете действовать смело и энергично. Вначале вы испытаете большое несчастье, но, вооружившись твердостью и решимостью, преодолеете бедствие. Вам предстоит блестящее будущее».
        Император сидел, низко склонив голову на руку, и пристально смотрел в карты. При последних словах он вскочил и воскликнул: «Пойдем, брат!» - и уехал вместе с ним в санях».
        Ход дальнейших исторических событий хорошо известен - взятие Москвы, а потом блистательная победа в войне и взятие Парижа.
        После войны 1812 года в Петербурге на набережных появилось множество молодых людей в военной форме. Оживились салонная жизнь, светские развлечения, флирты. Победители щеголяли наградами и бесшабашной храбростью. Не успевшие отведать пороха юноши желали доказать, что нисколько не уступают в храбрости носителям эполет. Все очертя голову бросились испытывать судьбу: отчаянно флиртуя с чужими женами на балах, проигрывая состояния за карточными столами, с легкостью раздавая и принимая вызовы на дуэли.
        Как известно, нет более суеверных людей, чем бесшабашные охотники за приключениями, ловцы удачи. Перед тем как сделать отчаянные ставки, решительно объясниться с надменной красавицей, отправиться на дуэль, заглядывали они к гадалке. И так получилось, что в среде молодых офицеров, повес и бретеров быстро стала чрезвычайно популярной именно Александра Киргхоф.
        Ее называли старухой и теткой, изредка ведьмой. Так часто фамильярно упоминал о ней Пушкин, приговаривая: «Ведьма знает, ведьма не соврет». Но надо иметь в виду: так называли ее, в основном, молодые люди, для которых тридцатилетняя женщина уже казалась пожилой матроной. Молодые повесы прозвали ее шутливо Александр Македонский (очевидно потому, что знаменитый завоеватель тоже был сыном Филиппа). И хотя всячески подтрунивали над ней и над собой, но посещали ее исправно. Наверное, она удачно предсказала исход нескольких поединков или карточных ристалищ. Как бы там ни было, ее маленьких салон стал наиболее посещаемым в Петербурге.
        И все же, и все же, и все же. Никогда бы не запомнили простую гадалку, никогда не стали бы всемирно известными ее пророчества, если бы однажды, в 1818 году, раздвинув тяжелые и пыльные бархатные портьеры, подталкиваемый в спину веселыми друзьями, не вошел в пропахший кофе салон Александр Сергеевич Пушкин. Давайте посмотрим из-за его плеча на это посещение. Он сам, отвечая на упреки в излишней склонности к всякого рода суевериям, писал:

«Быть таким суеверным заставил меня один случай. Раз пошел я с Никитой Всеволожским ходить по Невскому проспекту, из проказ зашли к кофейной гадальщице. Мы просили ее нам погадать и, не говоря о прошедшем, сказать будущее. «Вы, - сказала она мне, - на этих днях встретитесь с вашим давнишним знакомым, который вам будет предлагать хорошее по службе место; потом, в скором времени, получите через письмо неожиданные деньги; третье, я должна вам сказать, что вы кончите вашу жизнь неестественной смертью».
        Без сомнения, я забыл в тот же день и о гадании, и о гадальщице. Но спустя недели две после этого предсказания, и опять на Невском проспекте, я действительно встретился с моим давнишним приятелем, который служил в Варшаве при великом князе Константине Павловиче и перешел служить в Петербург; он мне предлагал и советовал занять его место в Варшаве, уверяя меня, что цесаревич этого желает. Вот первый раз после гадания, когда я вспомнил о гадальщице. Через несколько дней после встречи со знакомым я в самом деле получил с почты письмо с деньгами - и мог ли я ожидать их? Эти деньги прислал мой лицейский товарищ, с которым мы, бывши еще учениками, играли в карты, и я обыграл; он, получив после умершего отца наследство, прислал мне долг, которого я не только не ожидал, но и забыл о нем. Теперь надобно сбыться третьему предсказанию, и я в этом совершенно уверен».
        Третье предсказание - это слова гадалки: «Может быть, ты проживешь долго, но на
37-м году берегись белого человека, белой лошади или белой головы». Кстати, по свидетельству Льва, брата Пушкина, Александр Сергеевич умолчал еще об одном предсказании гадалки. По его свидетельству, Александра Киргхоф якобы предсказала своему знаменитому тезке роковую женитьбу.
        Пушкин немного лукавил, списывая свое суеверие на предсказания гадалки. Суеверным он был от рождения. И не просто верившим в приметы, а порой маниакально суеверным. Он часто обращался к гадалкам, внимательно выслушивал все их предсказания и потом искал совпадения. Известна и документально подтверждена почти слепая вера поэта в обереги, амулеты и талисманы, в защитную силу камней. Широко известна история его перстня, которому посвящено стихотворение «Талисман».
        К тому же многие приметы и сны поэта сбывались. Всем известен случай, когда в декабре 1825 года Пушкин собрался ехать из Михайловского в Петербург. Вот как, со слов поэта, описывает эту несостоявшуюся поездку Адам Мицкевич:

«Известие о кончине императора Александра Павловича и о происходивших впоследствии оной колебаниях по вопросу о престолонаследии дошло до Михайловского около 10 декабря. Пушкину давно хотелось увидеться с его петербургскими приятелями. Рассчитывая, что при таких важных обстоятельствах не обратят строгого внимания на его непослушание, он решился отправиться туда, но как быть? В гостинице остановиться нельзя - потребуют паспорт, у великосветских друзей тоже опасно - оглашается тайный приезд ссыльного. Он положил заехать сперва на квартиру к Рылееву, который вел жизнь не светскую, а от него запастись сведениями. Итак, Пушкин приказывает готовить повозку, а слуге собираться с ним в Питер, сам едет проститься с тригорскими соседями. Но вот, на пути в Тригорское, заяц перебегает через дорогу, на возвратном пути, из Тригорского в Михайловское - еще заяц! Пушкин в досаде приезжает домой, ему докладывают, что слуга, назначенный с ним ехать, заболел вдруг белою горячкой. Распоряжение поручается другому. Наконец повозка заложена, трогаются от подъезда. Глядь, в воротах встречается священник, который шел
проститься с отъезжающим барином. Череду всех этих неуместных встреч не под силу преодолеть суеверному Пушкину, он возвращается от ворот домой и остается у себя в деревне. «А вот каковы бы были последствия моей поездки, - прибавлял Пушкин. - Я рассчитывал приехать в Петербург поздно вечером, чтобы не оглашался слишком мой приезд, и, следовательно, попал бы к Рылееву прямо на заседание 13 декабря. Меня приняли бы с восторгом, вероятно, я забыл бы о Вейсгаупте, попал бы с прочими на Сенатскую площадь и не сидел бы теперь с вами, мои милые!»»
        Накануне казни декабристов Пушкину приснилось, что у него выпало пять зубов.
        Тем временем по Петербургу ходят постоянные слухи о сбывшихся роковых предсказаниях Александры Киргхоф. У всех на слуху недавняя история главы тайной полиции, санкт-петербургского военного генерал-губернатора, М. А. Милорадовича. Блестящий офицер, бесстрашный вояка, за плечами которого было более пятидесяти кровавых сражений, во время которых он не получил ни единой царапины. Сам Милорадович только посмеивался, приговаривая:
        - Пуля для меня еще не отлита.
        И вот этот, совершенно чуждый суевериям, боевой генерал из озорства или любопытства в первых числах декабря 1825 года, заглянул к той самой Александре Киргхоф. Гадалка всмотрелась в кофейную гущу, посмотрела в смеющиеся глаза генерала немигающим, печальным взглядом и ровным, бесстрастным голосом предсказала, что через две недели он будет прилюдно убит. Генерал только улыбнулся в ответ. А через две недели, 14 декабря, лошадь несла вдоль шеренг мятежного каре декабристов залитого кровью, свесившегося с седла всадника. Это был смертельно раненный генерал Милорадович. И кто знает, не вспомнилась ли ему в этот предсмертный час гадалка, которой он не поверил.
        Нет точных свидетельств, но, по слухам, Александра Киргхоф предсказала страшную смерть и тезке Пушкина, Александру Сергеевичу Грибоедову. При жизни сам Грибоедов, человек скрытный, «застегнутый на все пуговицы», на эту тему не распространялся. По крайней мере, отнесся к предсказаниям «ведьмы» весьма иронично. О визите к Киргхоф в 1817 году он отзывался так: «На днях ездил я к Кирхгофше гадать о том, что со мною будет. да она такой вздор врет, хуже Загоскина комедий!» Но в Петербурге об этом предсказании говорили часто и много. Слухи ходили еще до гибели Грибоедова, а уж после, когда в 1829 году роковое предсказание сбылось, и Грибоедов погиб, растерзанный в Персии толпой озверевших фанатиков.
        Все нарастающей к концу жизни боязни Пушкина предсказаний Александры Киргхоф есть и другие оправдания. В частности, другие, менее известные предсказания поэту. Мистика сопутствовала всей семье Пушкиных: из уст в уста передавались семейные предания о явлениях умерших родственников, призраках-двойниках. И в этих преданиях присутствовал белый цвет. Мать поэта, Надежду Осиповну, преследовала таинственная
«белая женщина». К мистике склонен был не только Александр Сергеевич. Его старшая сестра Ольга серьезно и основательно увлекалась мистикой, гаданием, хиромантией и предсказаниями. Возможно, предсказания гадалки Киргхоф настолько поразили поэта, потому что он уже слышал нечто подобное… от сестры.
        Как-то по окончании лицея, восемнадцати лет от роду, Пушкин, зная увлечения сестры, упрашивал Ольгу погадать ему по ладони. Она долго отказывалась, но Александр умел быть настойчивым, и Ольга согласилась. С улыбкой взяла ладонь брата в руки, всмотрелась в линии на ладони и побледнела. Сжав руку брата она прошептала:
        - О, Александр!.. Вижу, грозит тебе насильственная смерть… и еще не в пожилые годы.
        Следует припомнить, что это предсказание было сделано задолго до визита к петербургской пифии Александре Киргхоф. А уже после запавшего в душу поэта предсказания гадалки во время ссылки в Одессе его познакомили с каким-то греком-предсказателем. На просьбу поэта рассказать о его судьбе, грек отвез его лунной ночью в степь. Там он остановил лошадей и в ночной тишине, освещенный лунным светом, под треск колдовских цикад, выспросил поэта о часе, дне и годе его рождения. На какое-то время грек задумался, а потом. предсказал ему смерть от.
«белого человека», практически повторив слова своей петербургской «коллеги».
        У кого не дрогнула бы душа от таких совпадений? К тому же Пушкин, упрямо испытывая судьбу, еще раз обратился к гадалке. Это было уже в Москве, после ссылки в Михайловское. Об этом рассказал П. И. Бартенев: «В то время в Москве жила известная гадальщица, у которой некогда был или бывал даже государь Александр Павлович. Пушкин не раз высказывал желание побывать у этой гадальщицы, но Е. Н. Ушакова постоянно отговаривала его. Однажды Пушкин пришел к Ушаковым и в разговоре сообщил, что он был у гадальщицы, которая предсказала ему, что он «умрет от своей жены»».
        В этой связи невольно вспоминается слишком затянувшееся сватовство поэта к Наталье Николаевне. Словно само провидение пыталось удержать, охранить его от этого поступка, посылало ему явные знаки: во время венчания с аналоя падают крест и Евангелие, потом в руках у Пушкина гаснет свеча.
        Предсказания госпожи Киргхоф поэту сбылись. Его рассказы о пророчестве гадалки в пересказе других людей зачастую разнятся. Так Алексей Николаевич Вульф, со слов самого поэта, приводит такую версию, записанную М. И. Семевским: «…Поглядела она руку Пушкина и заметила, что черты, образующие фигуру, известную в хиромантии под именем стола, обыкновенно сходящиеся к одной стороне ладони, у Пушкина оказались совершенно друг другу параллельными. Ворожея внимательно и долго рассматривала и наконец объявила, что владелец этой ладони умрет насильственной смертью, его убьет из-за женщины белокурый молодой мужчина. Взглянув затем на ладонь капитана, с которым пришел поэт, ворожея с ужасом объявила, что офицер также погибнет насильственной смертью, но погибнет гораздо ранее против его приятеля: быть может, на днях.» Впрочем, современники, забывая детали, иногда говорят, что гадание было на картах. Представьте себе состояние поэта, узнавшего на следующий день, что его вчерашний спутник заколот утром в казарме пьяным солдатом.
        Пушкин вспоминал это роковое предсказание еще в 1835 году. Естественно, подверженного суевериям поэта не могли оставить равнодушным сбывшиеся или совпавшие - кому как угодно - предсказания гадалки. Но остается непреложным факт: предсказанное на кофейной гуще повлияло на дальнейшую жизнь поэта, даже в какой-то степени направляло ее в отдельных случаях. При этом нужно учесть, что Пушкин не был суеверным трусом: во многом фаталист, он не бежал судьбы, а как бы шел ей навстречу, испытывал ее, принимая невидимый вызов.
        Потому и не пренебрегая, где можно, осторожностью, «береженого бог бережет», в других случаях он грудью бросался под стволы Лепажа. Это было смертельной и завораживающей игрой, принимавшей порой самые причудливые формы, невероятные сюжетные повороты. Если напророчено умереть от «белой головы» или «белой лошади», ни от чего другого не умереть.
        Судьба терпеливо отводила направленные на него удары, как ни бросался нетерпеливый поэт на острие. Так было, например, в истории с вызовом на дуэль в январе 1836 года графа В. А. Сологуба. Пушкин направил ему письменный вызов, усмотрев дерзкую, по его мнению, нескромность графа в разговоре с Натальей Гончаровой на балу. Но после окончания бала Сологуб уехал в Тверь и вызова не получил. Уже в Тверь в конце января приходит письмо от А. Н. Карамзина, в котором тот по поручению Пушкина передает вызов графу, на что вполне резонно Сологуб выказывает готовность удовлетворить поэта. Пушкин собирается ехать в Тверь, но скоропостижно умирает его мать. Похороны и другие дела задерживают его, и он шлет Сологубу письмо с извинениями по поводу невозможности своего приезда. Только первого мая поэт добирается до Твери, где его ждет письмо от графа, именно в этот день вынужденного по делам срочно покинуть Тверь. Поэт покидает город, а четвертого мая граф Сологуб приезжает в Москву и требует у Пушкина объяснений. В дело вмешивается друг Пушкина Нащокин, и ему удается примирить соперников.
        Предсказание довлеет над поэтом, предопределяя и объясняя порой безрассудные, поступки. Так, многие удивлялись его беспечности перед дуэлью с графом Толстым, по прозвищу Американец, отчаянным дуэлянтом и бретером. По свидетельству А. Н. Вульфа Пушкин на все упреки в беспечности отвечал небрежно: «Этот меня не убьет, а убьет белокурый, как колдунья пророчила». В юности поэт мог выйти на дуэль в Кишиневе и под дулом пистолета преспокойно поедать свежую черешню. Этот действительный факт из его биографии стал впоследствии фактом литературным в повести «Выстрел».
        Его внутреннюю настороженность и душевное напряжение в последние годы жизни передают другие случаи. Однажды, заглянув в гости к Зинаиде Александровне Волконской, он застал хозяйку в большом расстройстве: у одной из скульптур, украшавших роскошный дом, отбили руку. Бывшие в доме друзья поэта взялись прикрепить руку. Деятельного Пушкина, желавшего принять в спасении статуи самое горячее участие, попросили подержать лестницу и свечу. Он охотно согласился, но вдруг бросив и лестницу и свечу, проворно отбежал в сторону. «Нет, нет, - закричал Пушкин, - я держать лестницу не стану! Ты - белокурый. Можешь упасть и пришибить меня на месте».
        Опасаясь все того же пророчества, страстно любивший верховую езду Пушкин отказался от прогулок верхом на белых лошадях. Более того, он отказывается не только от прогулок верхом, но и от поездки с каким-то поручением в Варшаву, поскольку имя человека, с которым ему надлежало встретиться, - Вейскопф, в переводе - «белая голова». На укоризненный выговор, Пушкин отвечает приятелю:
        - Посмотри, сбудется слово немки, он непременно убьет меня.
        Схожая фамилия - Вейсгаупт была у одного из магистров масонской ложи «вольных каменщиков», к которой примыкал Пушкин. Именно по этой причине, а не потому, что изменил взгляды, охладел поэт к масонам. По воспоминаниям Соболевского, поэт так объяснял свое крайне подозрительное отношение к масонской ложе «Полярная звезда».
«Разве ты не знаешь, - говорил он Соболевскому, - что все филантропические и гуманитарные общества, даже и самое масонство, получили от Адама Вейсгаупта направление, презрительное и враждебное существующим государственным порядкам. Как же мне было приставать к ним?»
        Кстати, оба эти случая оказались в какой-то степени спасительными для него. Масонами «Полярной звезды» были многие члены тайных обществ. Именно на собраниях масонов часто встречались заговорщики, вербовались соратники.
        Буквально все знакомые Пушкина знают о предсказании гадалки, а в последние годы жизни все чаще вспоминают о нем. И на это есть причины - поэт не только бежит предсказанного, но иногда бросается, как одержимый, испытывать судьбу. На первый взгляд это кажется странным, но только не современникам Пушкина. Вот что по этому писал А. Н. Муравьев: «Пушкин довольно суеверен, и потому, как только случай сведет его с человеком, имеющим все сии наружные свойства, ему сейчас приходит на мысль испытать: не это ли роковой человек? Он даже старается раздражить его, чтобы скорее искусить свою судьбу».
        Это нетерпение в испытании судьбы в последние годы жизни поэта становится просто лихорадочным. В 1836 году Пушкин рассылает вызовы на дуэль направо и налево. При этом поводы зачастую ничтожны либо надуманы, соперники, что называется, «не под пару».

3 февраля 1836 года Пушкина посетил сосед Гончаровых по имению Семен Семенович Хлюстин. Несчастный провинциал имел неосторожность высказать ряд достаточно нелепых утверждений о литературе. Им двигало желание поддержать разговор, о чем же еще беседовать со столичным поэтом? Но Пушкин неожиданно резко возмутился, наговорил гостю множество отчаянных дерзостей. Естественно, обидевшийся сосед, возможно, не очень сведущий в вопросах литературных, зато прекрасно осведомленный в правилах дворянской чести, потребовал у поэта сатисфакции. Пушкин с удивительной легкостью принял вызов и попросил быть своим секундантом С. А. Соболевского. Секундант оказался благоразумнее дуэлянта, и ему удалось добиться примирения сторон.
        По Петербургу гуляют слухи о неверности Натальи Николаевны. Ее обвиняют в амурной связи с самим государем. 5 февраля 1836 года Пушкин посылает вызов на дуэль князю Н. Г. Репнину, посчитав его одним из распространителей этих слухов. С трудом удалось убедить Александра Сергеевича в том, что князя оклеветали, желая столкнуть его с поэтом. До дуэли и в этот, уже четвертый(!) за год раз, дело не дошло. Но 4 ноября все того же рокового года Пушкину приходят по почте сразу три экземпляра анонимного «диплома», пасквиля с масонской печатью: «Великие кавалеры, командоры и рыцари светлейшего Ордена Рогоносцев в полном составе своем, под председательством великого магистра Ордена, его превосходительства Д. Л. Нарышкина, единогласно избрали Александра Пушкина коадъютором (заместителем) великого магистра Ордена Рогоносцев и историографом Ордена. Непременный секретарь: граф И. Борх».
        Подобные послания были разосланы по всему Петербургу, ходили по рукам в списках. Кулуарные, салонные сплетни стали достоянием почти всей России. Ни для кого в свете не были секретом настойчивые ухаживания за женой Пушкина самого царя. В дипломе, кстати, был практически прямой намек на это: жена «великого магистра» Д. Л. Нарышкина была любовницей Александра I, следовательно, не названный любовник жены его «заместителя» сам государь Николай I.
        Пушкина хотели столкнуть с царем. Александр Сергеевич взбешен, вызвать на дуэль царя он не может, и весь гнев обрушивает на молодого повесу Дантеса, так же ухаживавшего за его супругой. С 4 по 16 ноября 1836 года он посылает ему два вызова на дуэль. А царю направляет через Бенкендорфа письмо, в котором без обиняков заявляет: «Все говорили, что поводом этой клевете послужило настойчивое ухаживание г. Дантеса. Я не мог допустить, чтобы имя моей жены в такой истории связывалось с именем кого бы то ни было». При этом Пушкин сделал все, чтобы это письмо разошлось в списках по всей столице. Итак, маски сдернуты, имена названы. Развязка неизбежна.
        Неимоверными усилиями Жуковского и Геккерена Пушкин оба раза отзывал вызовы. 10 января 1837 года состоялась свадьба Дантеса с Екатериной Гончаровой, сестрой Натальи Николаевны. 22 января Дантес на балу танцует с женой поэта, и 26 января Пушкин делает смертельный ход - отправляет оскорбительное письмо приемному отцу Дантеса, Геккерену. По всем канонам дворянин Геккерен просто обязан был вызвать Пушкина на дуэль. Но он был официальным лицом - послом Голландии в России и не имел права нарушать законы государства, в котором находился. Дуэли в России законом были запрещены. Геккерен послал вызов от имени своего приемного сына - Дантеса, высокого, около 180 сантиметров роста, белокурого кавалергарда, носившего белую форму и ездившего на белой лошади, как и все кавалергарды в его полку.
        Накануне дуэли Пушкин был необычайно спокоен, деловит. Он делал выписки из сочинения Голикова о Петре I для работы над книгой. Читал «Историю России в рассказах для детей» Ишимовой. Затем, стоя у конторки, написал Ишимовой письмо.
        Вроде бы все говорит о том, что он собирался жить дальше. Но вот странный факт: П. В. Нащокин, зная о роковом предсказании, заказал для Пушкина заговоренное кольцо с бирюзой, оберегающее от насильственной смерти. Кольцо долго делали, принесли в час ночи перед самым отъездом Пушкина в Петербург. Поэт очень ценил подарок, не снимал его с пальца. Тем более странно, что в день дуэли кольца на его пальце не было. Он снял его! О том, что он не просто позабыл его в поспешности, говорит тот факт, что, по свидетельству Данзаса, умирающий поэт попросил подать ему шкатулку, достал из нее заветное бирюзовое кольцо и подарил его Данзасу.
        В «Евгении Онегине» в сцене гадания Татьяны есть один примечательнейший момент: перед гаданием Татьяна снимает с себя крестик. Она как бы снимает с себя защиту, понимая, КТО стоит за любыми пророчествами и предсказаниями.
        Свершилось последнее из предсказанного Александрой Киргхоф Пушкину.
        Смертельные гадания ворожеи на этом не закончились. Кроме уже известных нам роковых предсказаний она, еще при жизни Пушкина, предсказала нежданную смерть поэту Евгению Баратынскому. И действительно, в 1844 году Баратынский, путешествуя по Италии, в Неаполе, перед самым возвращением на родину, внезапно заболел. Болезнь была быстротечна и смертельна. Евгений Баратынский умер в 44 года, грандиозным планам на будущее, построенным во время путешествия, не суждено было сбыться.
        После смерти Пушкина в салон Киргхоф зашел бредивший славой убитого поэта юный Лермонтов. Гадалка и ему назвала роковую дату. При этом она якобы предсказала, что он будет убит человеком, не умеющим убивать.
        Лермонтова самого многие причисляют к пророкам. Если вчитаться в его стихотворение
«Предсказание», трудно не поверить в это, настолько жестоко и точно предсказана в стихотворении будущая судьба России, ее крестный путь.
        ПРЕДСКАЗАНИЕ

        Настанет год, России черный год,
        Когда царей корона упадет;
        Забудет чернь к ним прежнюю любовь,
        И пища многих будет смерть и кровь;
        Когда детей, когда невинных жен
        Низвергнутый не защитит закон;
        Когда чума от смрадных, мертвых тел
        Начнет бродить среди печальных сел,
        Чтобы платком из хижин вызывать.
        И станет глад сей бедный край терзать;
        И зарево окрасит волны рек:
        В тот день явится мощный человек,
        И ты его узнаешь - и поймешь,
        Зачем в руке его булатный нож:
        И горе для тебя! - твой плач, твой стон
        Ему тогда покажется смешон;
        И будет все ужасно, мрачно в нем,
        Как плащ его с возвышенным челом.
        В судьбе Лермонтова, как и в судьбе Пушкина, было много мистического, много тайных знаков судьбы, странных и страшных параллелей. Он сам был склонен к мистицизму, увлекался физиогномистическими гаданиями Лафатера.
        Его дед, отец матери поэта, в честь которого мальчик был назван Михаилом, доведенный до отчаяния властолюбивой и жесткой женой, будущей любимой бабушкой поэта, демонстративно принял яд за праздничным новогодним столом. На что жена с убийственной жестокостью сказала: «Собаке собачья смерть». Получив известие о гибели Лермонтова, царь, зловещим эхом повторит эти ее слова, но по отношению к ее любимому внуку.
        Кстати, как и Пушкину, раннюю смерть Лермонтову нагадали еще до предсказания Киргхоф. Принимавшая роды акушерка едва не выронила из рук младенца. Испуганно крестясь, она заявила: ей вдруг привиделось, что новорожденный мальчик умрет не своей смертью. Рок словно преследовал поэта, отравляя всю его и без того короткую жизнь.
        Рос мальчик без отца, изгнанного из дома. Всю жизнь он был неловок и нерасторопен. Будучи еще юнкером он упал с лошади, она наступила ему на ногу и раздробила ее, на всю жизнь юноша остался хромым. По многочисленным свидетельствам он был не любим в компаниях и в свете; проигрывал всегда, всем и во всем: в карты, в скачках, в стрельбе. От смерти на дуэли с французом Барантом его спасло только то, что француз во время выпада поскользнулся и лишь ранил своего неуклюжего противника.
        Лермонтов, как и Пушкин, жаждал подтверждения роковому предсказанию. Накануне последней своей кавказской ссылки он еще раз отправился в салон Киргхоф, спросив ее о возможности своей отставки, которой он так жаждал, и возвращении в Петербург. И в ответ услышал от старой гадалки, что в Петербурге ему больше никогда не бывать, как не бывать и отставки от службы, которая и без того сама собой скоро окончится. «Будет тебе другая отставка, после коей уж ни о чем просить не станешь», - так закончила гадалка и как занавесом прикрыла ресницами глаза, уставшие видеть смерть.
        Вот что по этому поводу рассказала Аполлинария Михайловна Веневитинова, урожденная Виельгорская, вспоминая поведение поэта перед последним его отъездом из Петербурга на Кавказ: «По свидетельству многих очевидцев, Лермонтов во время прощального ужина был чрезвычайно грустен и говорил о близкой, ожидавшей его смерти. За несколько дней перед этим Лермонтов с кем-то из товарищей посетил известную тогда в Петербурге ворожею, жившую у Пяти Углов и предсказавшую смерть Пушкина от
«белого человека», звали ее Александра Филипповна, почему она и носила прозвище
«Александра Македонского», после чьей-то неудачной остроты, сопоставившей ее с Александром, сыном Филиппа Македонского.
        Лермонтов, выслушав, что гадальщица сказала его товарищу, со своей стороны спросил: будет ли он выпущен в отставку и останется ли в Петербурге? В ответ он услышал, что в Петербурге ему вообще больше не бывать, не бывать и отставке от службы, а что ожидает его другая отставка, «после коей уж ни о чем просить не станешь». Лермонтов очень этому смеялся, тем более что вечером того же дня получил отсрочку отпуска и опять возмечтал о вероятии отставки.
        - Уж если дают отсрочку за отсрочкой, то и совсем выпустят, - говорил он».
        Но когда пришлось возвращаться на службу, он загрустил, наверное, поняв, что отсрочка - это всего лишь отсрочка.
        Возможно, отсюда тот же Пушкинский фатализм в поведении Лермонтова. Он ходит под пулями, беседуя с другом, бесстрашно бросается с шашкой наголо в самую гущу боя. Ни пуля, ни лихая чеченская сабля его не берут.
        Возвращаясь из Петербурга, выбирая, куда поехать, Лермонтов бросает «на загад» полтинник. Выпадает Пятигорск. Там уже ждет его судьба в виде нелепой фигуры Мартынова, по утверждению многих современников, даже не умевшего стрелять из дуэльного пистолета. Обращаться с оружием его в спешке учили у барьера. И тем не менее… Выстрел прогремел, «погиб поэт». Его отпели католический патер, лютеранский пастор и православный священник. Позже Лермонтов был перезахоронен в Тарханах.
        Так сбылись наиболее известные пророчества гадалки Александры Филипповны Киргхоф.

«Любовь, это я!», «Небо, это я!»

        О, если бы люди только знали, какое счастье дает религия, как бы они тогда остерегались всех других забот, кроме заботы о собственной душе!

    Юлиана Крюденер
        Баронесса Юлия Барбара (Варвара-Юлиана) Крюденер 1764, Рига - 25.12.1824, Кореиз, Крым

        В «божественную Юлиану» очертя голову влюблялись секретари посольств, придворные, военные. Сочинениями писательницы Крюденер, автора романа «Валерия», о котором блистательный Пушкин отозвался: «Задушевный, изящный и прекрасно написанный роман», зачитывались в России и Франции. Она была собеседницей, подругой и даже, по их собственному признанию, «духовной наставницей» многих знаменитых людей своего времени, свидетельницей и, что еще важнее, непосредственной участницей множества исторических событий эпохи. Ее предсказаниям и проповедям внимали тысячи людей, к ней прислушивались цари и министры, под ее влиянием на некоторое время оказался Александр I.
        Огнем яркой кометы прочертила она небосклон Европы, угаснув в тиши благоухающих садов Крыма. Ее путь от светской львицы до престарелой проповедницы и кликуши, изгнанной из многих стран, поражает многочисленными метаморфозами, невероятными поворотами авантюрного сюжета по имени «Жизнь».

        Русская подданная, она родилась в немецкой тогда Риге, в семье Фитингофов, принадлежавшей к известной Остзейской фамилии, давшей тевтонскому ордену двух гроссмейстеров. Детство и юность внучки фельдмаршала Миниха, дочери лифляндского губернатора и сенатора, прошли в тягучей тоске поместья, владельцем которого был ее отец. Образование получила вполне европейское: сначала на родине - с ней занимался домашний учитель аббат Беккер, затем во Франции, в Париже. Кстати, самый известный свой роман она написала на французском языке. По-русски практически не говорила, что не помешало ей выйти замуж за бравого дипломата, барона Крюденера, русского посланника в Париже. Барон был дважды вдовец и старше восемнадцатилетней новоявленной баронессы на двадцать лет. Но все это ничуть не смутило юную, но деятельную особу, которая, вкусив прелести жизни в европейских столицах, совсем не собиралась возвращаться на задворки Европы, в глухое лифляндское поместье.
        Юная баронесса не была красавицей, но по воспоминаниям современников «отличалась редкой выразительностью и грацией». К тому же была она весела, легка в общении, остроумна и не придерживалась слишком строгих правил. Следуя за мужем, роскошной бабочкой порхала по всем салонам Европы, от Парижа до Копенгагена и Венеции, кружа головы, очаровывая, соблазняя. Впрочем, не только следуя за мужем, она много путешествовала и вполне самостоятельно. Что же касается бесконечных флиртов, головокружительных романов и супружеских измен - все это было вполне в духе того куртуазного периода в истории и не вызывало всеобщего осуждения, поскольку не являлось чем-то из ряда вон выходящим, скорее, наоборот.
        Многочисленные любовные похождения не затрагивали слишком глубоко сердце юной светской львицы, проводившей время в балах, домашних спектаклях, чтении любовных романов, поглощаемых ею в невероятных количествах. Думала ли она, переживая над волнениями созданной творческой фантазией Руссо Элоизы или над страданиями гётевского Вертера, что вскоре сама станет автором произведения о любви? И уж тем более ни сном, ни духом не помышляла, что в основу своего произведения положит самое невероятное, самое безобидное и самое романтическое приключение в своей жизни.
        Случилось это в 1796 году, когда ее муж исполнял обязанности посланника в Венеции. В русской дипломатической миссии служил секретарем дипломат Александр Стахеев, человек скромный и строгих правил, но с пылким сердцем. Оно не могло не воспламениться под воздействием знойной погоды и горячего италийского солнца, а тем более под впечатлением от встреч с баронессой Крюденер, всегда бывшей в центре повышенного мужского внимания во время многочисленных посольских приемов и балов. Надо ли говорить, что чувство это было безответным, поскольку баронессу привлекали более блестящие партии. Да и сам Стахеев предпочитал любить баронессу в лучших традициях модных романов, то есть, на расстоянии. Так бы и не узнала чаровница о своем тайном воздыхателе, если бы Стахеев не совершил невероятный поступок: он написал Юлии Крюденер письмо с признанием в любви. Но отправил его не баронессе, а. ее мужу.
        Поскольку передал он его перед тем, как покинуть посольство, получив по собственной просьбе перевод на другое место службы, муж нисколько не возмутился, посчитал произошедшее казусом, в свою очередь, совершил достаточно нелепый поступок: ознакомил с письмом свою легкомысленную супругу. Баронесса слегка посмеялась, слегка посочувствовала незадачливому влюбленному и вскоре забыла этот забавный эпизод.
        Но как-то от скуки, устав от развлечений и чтения романов, она решила сама попробовать вывести нечто похожее на бумаге. Задумавшись над сюжетом, вспомнила о безнадежно влюбленном секретаре посольства, его чистом и ярком чувстве и написала роман в эпистолярном жанре «Валерия». Как бы ни оценивали роман с точки зрения литературных достоинств (хотя он и не был вовсе лишен оных, чего только стоит благосклонный отклик Пушкина), он стал необычайно популярен. И во Франции, поскольку написан был на французском языке, и в России, где в те времена моментально переводилось все, что писалось во Франции, особенно романы, жанр, в России только зарождающийся, но у читающей публики уже пользующийся успехом. Роман стал модным, успех был ошеломляющий. Баронесса сразу поняла, чего ей не хватало всю жизнь: СЛАВЫ, которую не могли заменить никакие, самые бурные любовные романы ее жизни.
        Вскоре овдовев, она продолжала много путешествовать, объездила всю Европу. Продолжала писать, но все ее милые пьесы, эссе и рассказы не приносили желаемого признания, новой «Валерии» создать не удавалось. Баронесса с удивлением обнаружила, что у литературной славы короткая память: появлялись новые произведения, новые кумиры, ее роман постепенно забывался читателями.
        В 1804 году вдова возвращается на некоторое время в Лифляндию и здесь становится невольной свидетельницей трагедии: у нее на глазах погибает один из знакомых. Случай этот настолько потряс ее воображение, что буквально перевернул жизнь Юлии Крюденер. Она все чаще обращается к религии, что вскоре сыграет в ее жизни важнейшую роль. Но пока она все еще ведет привычный образ жизни, много путешествует. Ее принимают по всей Европе, с ней охотно заводят знакомства и переписываются королева Пруссии Луиза, Ахим фон Арним, Жермена де Сталь, Шатобриан, князь Александр Николаевич Голицын и многие другие властители умов и народов того времени.
        В погоне за успехом она отправляется в Париж, постоянную Мекку людей искусства, богемы. Поскольку новые ее произведения успехом не пользуются, по крайней мере, таким как первый роман, она решительным образом напоминает забывчивой публике об этом романе и о себе. Наверное, впервые в мире баронессой Крюденер проводится масштабная и впечатляющая, как сейчас модно это называть, пиар-акция, надо признать, весьма остроумно продуманная и действенная.
        Используя широкие знакомства, она «подсказывает» знакомым поэтам посвящать ей стихи, прозаиков просит высказать свое мнение о ее произведениях в прессе. Конечно, она просит высказаться искренне, поскольку ей важно мнение таких знатоков и ценителей слова. Но разве могут галантные французы обидеть даму нелицеприятными отзывами? Тем более тогда, когда все журналы и газеты заполнены восторженными рецензиями, написанными золотыми перьями Франции?
        Изобретательность госпожи Крюденер в саморекламе воистину фантастична! Эта милая дама взяла себе за правило ежедневно терпеливо обходить бесчисленные парижские магазинчики и лавочки, повсюду требуя предметы дамского туалета - будь то шляпка, ленты или набор булавок, но только - а-ля Валерия. На все отказы и недоуменные пожимания плечами, госпожа Крюденер изображала неподдельное удивление, а порой и очень откровенно сердилась, возмущаясь незнанием продавцами столь модного романа и отсутствием на прилавке самых модных вещей сезона!
        Надо ли объяснять, что задетые за живое торговцы при следующем посещении госпожой Крюденер магазинчика или лавочки, выкладывали перед ней ленты, шляпки, перчатки и прочие атрибуты женского туалета, утверждая, что все это в самом модном стиле а-ля Валерия.
        Вскоре едва ли не все дамы Парижа щеголяли в шляпках «Валерии», а в книжных лавках моментально раскупался одноименный роман. Госпожа Крюденер наслаждается уже несколько забытым вкусом славы: она желанная гостья в самых модных салонах, ее дружбы ищут знаменитости. Ей уже за сорок, молодость уходит, она с жадностью наслаждается жизнью, с тревогой думая о надвигающейся старости.
        К этому времени относится ее самый бурный роман с молодым блистательным офицером, графом де Фрежвилем. Кто знает, как бы сложилась в дальнейшем их жизнь, вполне возможно, они бы «жили долго и счастливо и скончались в один день…». Но… в этот великолепный, сияющий чистотой мир ворвалась революция. Когда приходит гегемон - дрожи буржуа, а тем более аристократия! Революция - это в первую очередь гильотины на площадях. Баронессе, к тому же знакомой с госпожой Корф, русской подданной, способствовавшей бегству ненавистного короля Людовика XVI, грозила казнь. Так бы все и случилось, если бы не ее верный возлюбленный, не покинувший даму сердца в столь отчаянное время. Рискуя жизнью, не думая о достоинстве, граф де Фрежвиль, переодевшись простым кучером, вывозит госпожу Крюденер из объятого пламенем восстания Парижа. Он отчаянно рискует, но другого пути спасения нет. Бегство удалось: влюбленные пересекли границу Франции, и здесь дороги их разошлись. Граф остается в Берлине, а баронесса едет далее - в Ригу, к родным. Здесь время словно остановилось. От скуки и переживаний разлуки баронесса все чаще ищет
утешения в уединении, молитвах и религии.
        Интерес к мистицизму она проявляла давно. Еще в Париже баронесса посещала мистические собрания, склоняясь к пиетизму - религиозному учению, основанному на утверждении, что даже связанные с церковью люди в большинстве своем не являются подлинно верующими, поэтому они нуждаются в обращении. Собственно, ничего удивительного в интересе к мистике нет. В те времена это было едва ли не повальным увлечением, породившим множество проходимцев и аферистов всех сортов и сословий.
        Так, в царствование Людовика XVIII появился проповедник из крестьян - Мартэн Ла Босс. Он практически открыто издевался над легковерными аристократами, утверждая, что его посетил ангел. Ангел этот по издевательскому описанию Мартэна был в лакейской форме желтого цвета, в шляпе, украшенной золотой тесьмой. Собой он был бледен и тонок в талии. Мартэн, утверждавший, что обладает даром прорицания, был почитаем и даже был принят королем, которого удивил откровениями о его личной жизни. Король несколько удивился, но не слишком. Он был великий скептик и не верил ни в какие чудеса.
        Но Юлия Крюденер обладала более живой фантазией и была натурой страстной, если уж чем-то увлекалась, так увлекалась неистово и глубоко. Так же страстно, как она отдавалась любви, баронесса отдает себя служению Богу. Все дела и помыслы ее «. аправлены к тому, чтобы служить и принести себя в жертву Ему, даровавшему желание дышать одной с Ним любовью ко всем моим ближним и указавшему мне в будущем одно лишь сияние блаженства. <…> О, если бы люди только знали, какое счастье дает религия, как бы они тогда остерегались всех других забот, кроме заботы о собственной душе!».
        Оказавшись в Германии, она становится поклонницей известного мистика Юнга-Штиллинга, проповедника стремительно входящего в моду пиетизма, избрав его своим учителем. Она настолько увлечена его идеями, что едет в Карлсруэ, где некоторое время проживает в доме учителя. Его проповедями и прорицаниями увлечена не только она. В доме Юнга-Штиллинга в числе множества гостей особы королевских кровей, высшая знать, среди которых королева Гортензия, герцогиня Стефания, королева прусская Луиза. Среди же этих блестящих дам серыми мышками мелькают пастор Фредерик Фонтэн и девица Мария Кумрин. Девица - простая крестьянка, выдающая себя за предсказательницу и изрекающая настолько путаные предсказания, что понять ее был не в силах никто. Но она необыкновенно популярна, ведь хорошо известно: был бы пророк, а толкователи пророчеств всегда найдутся. К тому же за спиной Марии Кумрин тень ее покровителя - Юнга-Штиллинга, сына деревенского портного.
        Именно девица Кумрин во время одного из «трансов» предсказала баронессе Крюденер великую миссию в Царстве Божием, указав ей на Фонтэне, якобы чудотворца (на самом же деле отъявленного шарлатана), как на апостола. И без того экзальтированная баронесса, вступившая в кризисный возраст, восприняла эти путаные учения и предсказания за путь истины и пошла по нему, сама начав проповедовать и пророчествовать.
        В 1807 году она окончательно расстается со светской жизнью, уверенная в том, что должна посвятить себя исполнению Божественных указаний. Проповедует она страстно, можно сказать неистово, чем привлекает множество людей со всей Европы. Поначалу она во многом повторяет пророчества Кумрин и своего учителя, предсказывая в 1836 году наступление конца света. Проповеди собирают тысячи людей. Слова ее настолько убедительны, а сила внушения такова, что многие слушатели распродают имущество, бросают семьи и дома, отправляясь по ее призыву к горе Арарат готовиться начинать заново мировую историю.
        Вскоре она начинает не только повторять чужие предсказания, но и сама пророчествовать. Новоявленная предсказательница путешествует по Германии и Швейцарии, пользуясь огромным успехом. Она предсказывает великие бедствия и потрясения в Европе в 1809-1810 годах, предрекая наступление длительной «ночи ужасов». Крюденер пророчествовала: «Приближается великая эпоха, все будет ниспровержено: школы, человеческие науки, государства, троны…»
        Что касается повторяемого ей предсказания Юнга-Штиллинга, то никакого конца света в 1836 году не последовало. А вот ее собственные пророчества, как свидетельствуют современники, часто сбывались. Она предсказала нашествие Наполеона, предрекла, что спасительницей мира выступит Россия. Благодаря многим сбывшимся предсказаниям слава ее к окончанию войны с Наполеоном выросла до невероятных размеров. Число ее почитателей и последователей росло. В то же время в Карлсруэ проживала Роксана Струдза, жена Веймарского министра графа Эдлинга, любимая фрейлина императрицы Елизаветы, супруги Александра I. Она увлеклась проповедями Крюденер, посещала ее религиозно-наставительные сеансы, на которых баронесса призывала следовать ее учению, обратиться к «океану любви», восклицала: «Любовь, это я!», «Небо, это я!»
        Дамы познакомились и подружились, а некто Бергкейм, генерал-комиссар полиции Майнца, сопровождавший Струдзу в походах на проповеди, настолько проникся увещеваниями баронессы, что бросил семью, «отказался от всяких повышений и посвятил себя Царству Божию». Впоследствии он женился на дочери баронессы, которую звали так же Юлией.
        Роксана Струдза была женщиной незаурядной, отличалась острым умом, в кругу ее друзей были известные мистики Кошелева, Мещерский и князь Александр Николаевич Голицын. Последний - человек необычайно влиятельный, входивший в пятерку самых могущественных людей России, в тридцать лет назначенный указом Александра I на должность обер-прокурора Святейшего Синода и возглавивший высшее церковное учреждение России. В 1816 году он назначен министром народного просвещения, а в
1818-м - министром духовных дел и народного просвещения.
        Появление такой фигуры на политическом небосклоне России было неслучайным. Хотя, казалось бы, абсолютный парадокс - масон, возглавляющий Святейший синод! Но это как раз не было противоречием, а скорее характеристикой времени. Не случайно во главе двух департаментов - духовного и просвещения - председателями были такие одиозные фигуры, как А. И. Тургенев и В. М. Попов, оба активные участники так называемого Библейского общества. Масоны, мистики, сектанты всех мастей наводнили Россию.
        Стараниями князя Голицына духовенство было максимально удалено от двора. В придворной церкви указом Голицына были запрещены проповеди. Могущество князя основывалось на личной дружбе с императором в юные годы. В более зрелые годы Голицын был постоянным поверенным и товарищем государя по амурным интрижкам и похождениям, хранителем его любовных секретов. Вот потому столь практически безграничным было доверие к нему Александра I, вот почему заместители князя имели дерзость именовать своего патрона «патриархом», чем вызывали гнев неистового Фотия, в некоторой мере предтечи Распутина. Фотий писал о князе Голицыне с возмущением: «Овца он непотребная, или, лучше сказать, козлище, князь хотел в мирских своих рубищах, не имея сана свыше и дара божественной благодати, делать дела, принадлежащие единому архиерею великому, образ Христа носящему».
        Не стоит, однако, думать, что Голицын был врагом Церкви и оголтелым мракобесом. Он был верующим человеком, но в то же время, что очень важно, человеком своего времени. О таких писал Знаменский: «К сожалению, все почти такие люди тогдашнего высшего общества, питомцы XVIII века, при обращении своем к вере имели обыкновение примыкать не к православию, на которое смотрели свысока, как на веру исключительно простонародную, а к аристократическому, блестящему католичеству, или еще чаще - к бездогматному, мнимо-возвышенному и модному тогда по всей Европе мистицизму, который позволял им верить во все и ни во что».
        В эти времена было модно понятие единой, высшей церкви, ширились разговоры и суждения о том, что между религиями нет больших, принципиальных различий и все в конечном итоге молятся единому Господу. Распространение таких настроений в российском обществе во многом определялось и позицией монарха. Император Александр I был исключительно неустойчив в воззрениях и поисках духовной опоры, легко внушаем, что объясняет его часто менявшиеся, иногда до «наоборот», убеждения. Его постоянным религиозным и духовным поискам и метаниям есть более чем серьезные обоснования. Именно они предопределили не только всю его жизнь, но и окутали мистическим туманом его уход из жизни.
        Роковым событием стал для будущего императора день 11 марта 1801 года, день убийства его отца, царствующего императора Павла I. А вернее, дни, предшествовавшие этому трагическому событию, когда он дал согласие на участие в дворцовом перевороте. Юный цесаревич не мог не понимать, что, давая согласие заговорщикам принять из их рук корону, он тем самым становится соучастником убийства отца.
        Убийство произошло в комнате над покоями Александра. Он не мог не слышать шума, когда в переходах Михайловского замка метались заблудившиеся мятежники, находившиеся в основательном подпитии, бранясь и бряцая оружием. Он не мог не слышать шума, когда убили камер-гусара, охранявшего вход в покои государя, единственного во всем огромном дворце вставшего на защиту императора, которому он присягал. Не мог не слышать Александр и шума борьбы в спальне Павла.
        Во время убийства отца, Александр молился в своих покоях, а после с ним случился тяжелейший истерический припадок, едва ли не силой заговорщикам удалось заставить его сообщить о смерти отца. Утром после убийства императора возникли осложнения - гвардейские полки отказывались присягать Александру I до тех пор, пока им не покажут умершего Павла I. Откуда-то распространился странный слух, что Павел I был взят кем-то в плен.
        Пришлось показать кое-как приведенное в порядок растерзанное тело императора выборным от гвардейских полков. Гвардия присягнула, но по городу поползли новые слухи о том, что царя извели и украли Золотую грамоту, которую он собирался дать народу. Тело Павла I было выставлено в Петропавловском соборе для прощания, но можно было только поклониться покойному монарху и быстро проходить дальше, останавливаться возле гроба запрещалось, слишком очевидны были на лице покойного следы убийства.
        Через шесть месяцев в Москве прошла грандиозно пышная коронация Александра I. Толпа выражала восторг, бесновалась, захваченные порывом патриотизма люди целовали сапоги императора и даже копыта его коня. Свита императора была обеспокоена его душевным состоянием. Царь был на грани помешательства и тяжелого нервного срыва. А как еще мог чувствовать себя человек, который по меткому и горькому замечанию современника «шел по собору, предшествуемый убийцами своего деда, окруженный убийцами своего отца и сопровождаемый, по всей видимости, своими собственными убийцами».
        Не случайно после коронации он стал искать утешений душевным страданиям и нравственным мукам. Не имея твердой веры, он легко поддавался мистическим настроениям, активно интересовался гадалками, ворожеями, прорицательницами, мистическими учениями. Одно время всерьез увлекся работами проповедника и пророка Квирина Кульмана, которого сожгли в срубе в 1689 году в Москве как еретика.
        В учениях и обрядах квакеров государю импонировали декларация веры в добро, отправление обрядов без алтарей и образов, без пышности, песнопений, музыки - квакеры не признавали никаких церемоний, обрядов и таинств. Всеми силами искал он искупления своей вечной вины и страшного греха. Сам он покорно признавал: «Я должен страдать, ибо ничто не может смягчить моих душевных мук». Император был очень восприимчив к любым учениям. Вот что писал Шишков о том, как знакомил государя с книгами пророков: «Я просил государя прочесть отдельные выписки. Он согласился, и я прочитал их с жаром и со слезами. Он также прослезился, и мы довольно с ним поплакали».
        Александр I признавался: «Я пожирал Библию, находя, что ее слова вливают новый, никогда не испытанный мир в мое сердце и удовлетворяют жажду моей души. Господь по своей благодати даровал мне своим духом разуметь то, что я читал. Этому-то внутреннему познанию и озарению обязан я всеми духовными благами, приобретенными мною при чтении Божественного Слова». Однажды он сказал: «Пожар Москвы освятил мою душу, и я познал Бога».
        Но это познание, продиктованное отчаянными попытками найти успокоение душевным мукам, порой заводило его в дебри масонства и мистицизма. В частности он посещал радения ясновидящей и пророчицы Е. Ф. Татариновой. Мало того, эти радения даже проводились в Михайловском замке! По собственному свидетельству государя, радения пророчицы, возглавлявшей секту хлыстов и скопцов, приводили царя почти в мистический экстаз, «в сокрушение, и слезы лились по лицу его».
        Почти полтора года прожила в императорском дворце некто мадам Буше, представленная Александру I как ясновидящая. Через нее секта спасителей Людовика XVII искала пути к сердцу, а точнее, к кошельку русского императора. Но сестра Саломея, как называли ее сектанты, хотя и была удостоена многих встреч с русским императором, ничего сколько-нибудь полезного ни для себя, ни для секты не добилась.
        Победы русского оружия вознесли Александра. В глазах всей Европы он был спасителем от узурпатора. Именно ему было предложено возглавить антинаполеоновскую коалицию. Именно он во главе союзных армий торжественно вступил в Париж. Дома Сенат наградил его пышным титулом «благословенного, великодушного держав восстановителя».
        На некоторое время, воодушевленный своим всемогуществом, император вспоминает свое либеральное воспитание и щедро дарует Царству Польскому либеральную конституцию. В
1816-1819 годах осуществлена крестьянская реформа в Прибалтике, дано многозначительное обещание распространить эти порядки «на другие земли», правда,
«когда они достигнут надлежащей зрелости». В обстановке же строгой секретности уже подготовлены проекты и указы об отмене крепостного права в России… Но, увы, император не отличается устойчивостью взглядов, легко поддается любым внушениям и восприимчив к любым влияниям. Уже в 1816 году он принимает активное участие в создании военных поселений, при этом не менее активное, чем Аракчеев.

2 сентября 1814 года государь отправляется на Конгресс в Вену. Его встречают, как триумфатора, в его честь один за другим следуют торжественные парады, приемы, балы. Русский император купается в лучах славы и всеобщего обожания, покоряя не только сердца красавиц прекрасными манерами и природным обаянием. В свете обсуждаются не столько результаты заседаний Конгресса, сколько амурные похождения властителей Европы, среди которых опять же больше всего внимания привлекает Александр I. Число его романов переваливает за десяток, что и немудрено, поскольку женщины буквально сами бросаются в объятия победителя Наполеона. В донжуанском списке императора прекрасная графиня Юлия Зичи, графиня Эстергази, венгерская графиня Сегеньи, княгиня Ауэсперг. У князя Меттерниха он с элегантной легкостью уводит княгиню Багратион, благодаря красоте снискавшую славу «русской Андромеды»…
        Обстановка безудержного веселья и всеобщего поклонения отвлекла императора от постоянных нравственных мучений. Но вскоре он опять погружается в мир душевных переживаний, уезжает из Вены, не дожидаясь завершения работы Конгресса. И опять больше внимания уделяет мистическим исканиям, чем делам сердечным. Приближает к себе митрополита Фотия, издает указ об изгнании из России ордена иезуитов. Но в то же время обращается к мыслям о создании некоего подобия всемирной религии.
        В это время Роксана Струдза рассказывает Александру I о прорицательнице Юлиане Крюденер. Напоминает императору об известных всей Европе предсказаниях баронессы о нашествии Наполеона и о том, что победить его суждено будет русскому царю. Кстати, Струдза не преминула поведать Александру и о том, что баронесса является его ярой почитательницей и страстно хочет увидеть его, заявляя: «Если я буду жива, это будет одной из счастливых минут моей жизни… Я имею множество вещей сказать ему. И хотя Князь тьмы делает все возможное, чтобы удалить и помешать тем, кто может говорить с ним о божественных вещах, Всемогущий будет сильнее его.» Поведала Струдза и о последних пророчествах баронессы, согласно которым Наполеон вскоре будет на свободе.
        Александр I знал о баронессе, в Европе она была широко известна. В 1814 году он даже посещал некоторые мистические собрания, проводимые в ее доме в Париже, но представлена императору баронесса не была. Рассказы Струдзы отложились в памяти восприимчивого императора.
        Во время остановки в Гейльборне, по дороге домой, в Россию, он узнает о бегстве Наполеона. Начались знаменитые «сто дней». Тогда же императору доложили, что его просит об аудиенции некая баронесса Крюденер. Александр вспомнил ее пророчество, предрекавшее бегство Наполеона, и тут же выразил желание принять ее. Пророчества и проповеди баронессы оказали очень сильное влияние на восприимчивого Александра. Тем более что ее увещевания затрагивали самые болезненные точки в его душе. Баронесса призывала углубиться в себя, каяться и замаливать прошлые грехи. Что-что, а проповедовать она умела!
        - Государь, - страстно восклицала баронесса, - Вы еще не приближались к Богочеловеку, как преступник, просящий о помиловании. Вы еще не получили помилования от Того, кто один на земле имеет власть разрешать грехи. Вы еще остаетесь в своих грехах. Вы еще не смирились пред Иисусом, не сказали еще, как мытарь, из глубины сердца: «Боже, я великий грешник, помилуй меня!» И вот почему Вы не находите душевного мира. Послушайте слова женщины, которая также была великой грешницей, но нашла прощение всех своих грехов у подножия Креста Христова.
        Баронесса затронула самое святое в душе Александра I. Он слушал, и слезы текли по его лицу. Крюденер довела императора до такого душевного потрясения, что сама обеспокоилась его состоянием.
        - Не беспокойтесь ничего, - сказал Александр, - браните меня: с Божьей помощью я буду слушать все, что вы мне скажете, все сказанное нашло место в моем сердце. Вы помогли мне открыть в себе самом вещи, о которых я ранее не думал.
        Александр I услышал от баронессы то, что ему хотелось услышать. В беседах с ней он находил утешение, и беседы эти становились все чаще и продолжительнее, заканчивались далеко за полночь. Влияние ее на императора было огромно. В 1815 году, во время похода русской армии на Париж, баронесса сняла крестьянский домик на берегу Неккара, в котором частым гостем был русский император, выслушивавший ее наставления. На некоторое время баронесса становится тенью императора - в Париже она оказывается в отеле Моншеню, оплатить услуги которого она самостоятельно не может, поскольку испытывает серьезные материальные затруднения. Но… по соседству с отелем - резиденция русского императора, а в садовой ограде резиденции есть скрытая от посторонних глаз потайная калитка, через которую Александр I мог незаметно для зевак проходить в гости к баронессе.
        Впрочем, баронессу посещал не только русский император, в ее салоне запросто можно было встретить и министров, и многих других из парижской элиты. Австрийский министр иностранных дел Меттерних вспоминал, как по приглашению Александра I обедал однажды с ним и с госпожой Крюденер. На столе стояло четыре прибора. Когда министр вежливо поинтересовался, кого еще ожидают к столу, русский император, указывая на прибор, пояснил: «Он для Господа нашего Иисуса Христа».
        Великий князь Николай Михайлович свидетельствовал: «Она была стеснена недостатком денежных средств и всегда во всем испытывала нужду. Кроме чувств тщеславия, случая сыграть видную роль, действовала и алчность. <.> В записочках императора Александра I к князю Голицыну постоянно встречаются анонимные денежные вспомоществования; они рассыпались щедрою рукой и на г-жу Крюденер, и на ее родню». Возможно, она как-то использовала свое влияние на императора в личных целях, но стоит вспомнить, что баронесса Крюденер была безумно популярна в Европе, ее проповеди собирали тысячи людей. Надо ли говорить, что в пожертвованиях недостатка не было? Но в то же время общеизвестно, что баронесса, как только рассталась со светской жизнью, стала бедна, как церковная мышь, раздавая все, что имела.
        И еще один важный момент - не знаю, что двигало баронессой, не берусь судить, но она оставила яркий след в истории - это точно. Многие историки не придают большого значения ее влиянию на императора, не признают ее роль в создании Священного союза. В качестве аргументов часто приводится распространенное и не лишенное оснований убеждение в том, что государь не имел сколько-нибудь устойчивых убеждений. Вспоминают, что в Силезии он был вхож в общины моравских братьев, в Бадене посещал Штиллинга, в Лондоне был частым гостем у квакеров, посещал салоны магов и прорицателей разного толка.
        Все это так, но не зря австрийский канцлер Меттерних, славившийся умом изворотливым и проницательным, высказывая опасение в связи с влиянием на Александра I сектантских мистических убеждений, более всего опасался именно баронессы Крюденер. Роль баронессы в создании этого союза станет более выпуклой, если вспомнить, что текст договора о создании Священного союза был задуман Юлианой Крюденер, Роксаной Струдза, фон Баадером и другими, а сам текст написан Александром Струдзой и Каподистрией. И не случайно Роксана Струдза постоянно подчеркивала роль баронессы в создании этого Священного союза, поскольку именно она сформулировала и смогла преподнести Александру I эти идеи как его собственные.
        Баронесса толковала свершение предсказаний пророка Давида о борьбе южного и северного царей, в которой победит северный царь. Южный царь - Наполеон, воплощение космического зла, северный царь - Александр I, орудие Провидения, спаситель мира. Крюденер вещала: «Миссия Александра, воссоздавать то, что Наполеон разрушил. Александр - белый ангел Европы и мира, в то время как Наполеон был черным ангелом». Она призывала «оставить мирскую политику для того, чтобы священная политика заняла ее место». Неудивительно, что для Александра, по словам мадам де Сталь, баронесса Крюденер стала «провозвестником великой религиозной эпохи, которая приуготовляется человеческому роду».
        Даже сама идеологическая трактовка Союза, которую потом часто повторял Александр I, была сформулирована в записках баронессы: «Священный союз между Иудой Маккавеем и его братьями против Антиоха Сирийского, воплощенного Антихриста, спас Израиль закона. Крестовые походы, оправданные чудесами святого Бернара и смертью святого Людовика, основали дух рыцарства, который спас христианство от ига Полумесяца. Третий священный союз должен существовать во времена пришествия Антихриста, чтобы проложить путь христианству против него. Священный союз должен быть заключен для того, чтобы во время испытаний, очищения и восстановления связанные между собой христианские души доброй воли готовились бы узреть своего Бога».
        В мемуарах такого важного свидетеля, как Александр Струдза, принимавшего непосредственное участие в текстовой разработке договора о Священном союзе, прямо указывается на баронессу, как на вдохновительницу этого проекта: «Редкое явление в нравственном мире; ибо в сердце ее горела истинная любовь к ближнему. В беседах сей знаменитой женщины с Императором, еще на берегах Неккера и потом в Париже, разговор невольным образом склонялся к священной цели всех благочестивых желаний - к славе имени Христова и к освящению союза народов его учением и духом. Таким образом возник проект братского и Христианского союза. Император изволил собственноручно начертать его вчерне, и нечаянно, утром, призвав к себе графа Каподистрию, жившего со мною в верхнем этаже Елизе-Бурбонского дворца, вручил ему черновую бумагу и велел ему просмотреть оную, присовокупив: «Я не мастер ваших дипломатических форм и обрядов; прибавьте необходимое, введите лучший порядок мыслей, но сущности их отнюдь не изменяйте! Это мое дело; я начал и, с Божьею помощью, довершу». Каподистрия <…> зашел ко мне; мы вместе читали с благоговейным
вниманием сии строки, сей драгоценный и верный отпечаток души Александра».
        О многом говорит и тот факт, что прежде, чем предложить трактат на рассмотрение императору Францу и королю Фридриху-Вильгельму, Александр I прочел его баронессе Крюденер. «Я оставляю Францию, - сказал ей Александр, - но до моего отъезда я хочу публичным актом воздать Богу Отцу, Сыну и Святому Духу хвалу, которой мы обязаны Ему за оказанное покровительство, и призвать народы встать в повиновение Евангелию. Я желаю, чтобы император австрийский и король прусский соединились со мной в этом акте Богопочитания, чтобы люди видели, что мы, как восточные маги, признаем верховную власть Бога Спасителя». На прощание император пригласил баронессу приехать в Петербург, где он обещал ей всяческое покровительство и содействие.
        Впрочем, идеи объединения витали над Европой. Российский император еще в 1805 году предлагал Англии в будущем, после победы над Наполеоном, создать некий договор о единстве, «который лег бы в основание взаимных отношений европейских государств» и стал бы залогом к осуществлению идеи вечного мира.
        Император уехал в Россию, а баронесса ревностно продолжила свое служение. Влияние ее на умы было велико, проповеди пользовались неизменным успехом. Но ширился и круг ее недоброжелателей. Кто-то был обижен тем, что внявшие ее проповедям родственники бросили все, оставив без средств к существованию семьи. Кто-то просто завидовал ее успеху. Власти с опаской присматривались к массовым радениям, побаивались роста влияния на умы непредсказуемой проповедницы. Кто знает, к чему она призовет завтра? В стране и так брожение и вольнодумство.
        До поры до времени баронессу надежно защищала стоявшая за ее спиной тень русского императора. Но все забывается, да и она, скорее всего, забыла об осторожности, возомнив себя неприкосновенной. Власти не любят пророков, что бы они ни проповедовали.
        Во Франции ей «посоветовали» перебраться с проповедями в Швейцарию, мол, французы уже достаточно ознакомлены с ее идеями, пора бы и соседей просветить. Баронесса, давно ставшая гражданкой мира, легко согласилась и отправилась в Швейцарию. Там, утомленные тем, что в их государстве ровным счетом ничего не происходит, рады были ее приезду «и в воздух чепчики бросали.». Но затем швейцарские голубые мундиры, слишком много усилий прилагавшие именно к тому, чтобы в их государстве ничего не происходило, были обеспокоены многолюдными сборищами и пламенными проповедями миссионерки. Немудрено, что из Швейцарии ее под локотки настойчиво препроводили в Австрию и далее - транзитом через границы немецких государств. Когда же баронесса попыталась воспротивиться такому невольному «путешествию», в 1818 году ее под полицейским конвоем доставили в Россию, в Петербург, к обожаемому ею русскому императору.
        Поначалу все складывалось как нельзя лучше. В Северной Пальмире ее встретили многочисленные поклонники и единомышленники, собиравшиеся, как бы сейчас сказали, в фан-клуб. Вот как современник, правда, не без достаточно злой иронии описывает происходящее:

«Изгнанная из Швейцарии за свои нетрадиционные религиозные опыты баронесса, помня приглашение Александра I, прибыла в Россию в 1818 году, где вокруг нее составился кружок поклонников, собиравшийся в доме племянницы Голицына и сестры Софии Сергеевны Мещерской, княгини Анны Сергеевны Голицыной. Молитвы ее, по обыкновению, состояли из обычаев Греческой, Католической и Протестантской церквей. Ее спутники пели несколько строф на разные голоса, затем каждый становился на колени перед стулом (видимо, так и выглядел бог Крюднерши) [так в оригинале именуется баронесса. - В. М.] и опускал голову, скрывая лицо в платок. Затем спутник баронессы - литург читал главу из Священного Писания, после чего баронесса произносила проповедь. В такой форме происходило экуменическое действо. Баронесса (а точнее, бес, овладевший ей) войдя в экстаз, могла болтать без умолку 13 часов подряд! Так, в один из дней она говорила почти без всяких перерывов с 9 утра до 11 часов вечера. Брат ее, между прочим, был вице-президентом Санкт-Петербургского библейского общества. В промежутках между вавилонскими службами она выдала свою дочь
Юлию за барона Беркгейма, который вскоре перешел на русскую службу».
        Не самый лестный отзыв о баронессе, хотя, если учесть, сколько в то время развелось подобных салонов и собраний, раздражение мемуариста понять можно.
        Впрочем, мнения света не очень интересовали окруженную всеобщим вниманием баронессу, к тому же, прекрасно знавшую цену таковым мнениям. Над головой ее собирались тучи, но она их не замечала, либо упорно не хотела замечать. За годы их разлуки, император значительно охладел к прежним взглядам, что бывало с ним уже неоднократно. К тому же в жестокой борьбе за влияние на Александра I лоб в лоб сошлись всесильный и дерзкий князь Голицын, могущественный покровитель баронессы, и вызванный весной 1822 года в Петербург Сковородский архимандрит Фотий, ярый враг масонов и сектантов.
        О характере архимандрита есть забавное свидетельство. Митрополит Серафим, перед вызовом Фотия в Петербург, спросил у архиерея Владимира Ужинского, у которого некогда служил Фотий, стоит ли вызывать архимандрита в столицу. Архиерей ответил не без юмора: «Можно благословение дать приехать; но тогда сбудется сие: и потрясется весь град Святаго Петра от него». Архиерей был мудрым человеком и мог бы снискать славу пророка. От приезда Фотия вскоре «потряслась» вся Россия, не только «град Святаго Петра».
        Как опять не вспомнить о внушаемости императора! После первой же встречи с Фотием,
1 августа 1822 года, последовал именной Указ «О уничтожении масонских лож и всяких тайных обществ». Самое любопытное то, что Указ адресовался для исполнения непосредственно министру внутренних дел Кочубею, масону ложи «Минерва» с 1786 года.
        Фотий люто возненавидел Татаринову, но особенно баронессу Крюденер, называя их не иначе как «жабы, клоктавшие во время оно, дщери дъявола». О Крюденер (называя ее Криднер) он писал в автобиографии, задыхаясь от злобы и вынужденно, с плохо скрываемой завистью, признавая ее популярность: «Женка сия, в разгоряченности ума и сердца, от беса вдыхаемая, не говоря никому ничего противного похотям плоти, обычаям мира и делам вражиим, так нравиться умела всем во всем, что начиная с первых столбовых бояр, жены, мужи, девицы спешили, как оракула некоего дивного, послушать женку Криднер. Некоторые почитатели ее из обольщения ли своего или из ругательства над святынею христианских догматов, портреты изобразив Криднер, издавали в свет ее с руками к сердцу прижатыми, очи на небо имеющую, и Святого Духа с небес как на Христа сходящего в Иордане или на Деву Богородицу при благовещении Архангелом. Вот слепота мудрых и разумных, людей просвещенных от мира в Санкт-Петербурге».
        Госпоже Крюденер было о чем задуматься. Впрочем, серьезный повод задуматься был у нее еще раньше. Не без участия Фотия сначала из дворца, а потом из столицы была выслана уже упоминавшаяся предсказательница Татаринова. Поначалу она обосновалась на даче, но вскоре вместе с ближайшими помощниками была выслана в монастырь до раскаяния. Не помогло ни заступничество Голицына, ни то, что Александр I был крестным отцом дочери Татариновой.
        У фанатичного Фотия появился сильный союзник - фаворит государя Аракчеев. Собственно, он и возглавил оппозицию духовенству других вероисповеданий и масонству, открыто порвав все отношения с князем Голицыным. Аракчеев обладал истинной властью. Он не боялся кричать в лицо дворянам: «Вы все карбонарии!» Он не появился, как чертик из шкатулки, а давно был серой тенью возле императора. И давно был наделен огромными полномочиями, достаточно вспомнить императорский Указ:
«Объявляемые генералом от артиллерии графом Аракчеевым Высочайшие повеления считать именными нашими указами». Как говорится, комментарии излишни.
        Неудивительно, что Александр I, в очередной раз основательно пересмотревший и с привычной легкостью поменявший свои взгляды, значительно охладел к самой провидице и ее проповедям. Влияние на императора оказывали лица, находившиеся поблизости. Баронесса, излишне уверовавшая в свое влияние на императора, добившись у него аудиенции, не нашла ничего лучшего, чем начать призывать его возглавить новый крестовый поход против неверных, приняв участие в освобождении Греции от турецкого ига.
        Эта тема была для Александра I ужасно болезненной. Он понимал, что все православные государства именно от русского царя ждут помощи грекам, он же не желал втягивать Россию еще в одну кровопролитную войну. Давление на царя было колоссальное. В самой России постоянно и отовсюду слышались призывы и даже требования помочь грекам. А тут еще некстати и эта престарелая пророчица туда же, указывать.
        Раздраженный император прервал аудиенцию. Баронесса, видимо, все же предугадывала такой поворот событий, поскольку тут же упала в царственные ноги и слезно просила не уходить, поскольку она призвана охранять императора. Бог направляет ее, и божественным даром провидения ей дано знать, что против царя существует заговор, и ей поступила весть, что подосланный заговорщиками убийца именно в этот час находится во дворце. Взволнованный император вызвал охрану, во дворце поднялся переполох, все бросились искать подосланного убийцу и в одном из залов, за шторами, обнаружили перепуганного человечка, у которого при обыске отобрали кинжал.
        Расчувствовавшийся император только собрался поблагодарить баронессу, как незадачливый террорист, разрывая на груди рубаху, стал биться в истерике, клятвенно заверяя, что ни сном, ни духом не помышлял об убийстве, а во дворец его тайно привела сама баронесса, велев постоять за шторами до ее отъезда. Не слушая объяснений, император повернулся и вышел, не отдав никаких распоряжений. Свита помешкала, «заговорщика» отправили во дворцовую тюрьму на дознание, а баронессу выпроводили из дворца, не решившись препроводить и ее в каземат.
        Возможно, все было не совсем так, и эту историю выдумали и разнесли злые языки врагов баронессы, поскольку император после аудиенции посчитал нужным написать пространное, на восьми страницах, письмо баронессе с подробными пояснениями, почему он не может вступить в войну с Турцией. Далее он отказал баронессе в аудиенциях и даже ее дальнейшее проживание в столице разрешил с непременным условием, что она «будет сохранять благоразумное молчание относительно положения дел, изменять которые он не желает вследствие ее досужих мечтаний».
        Для баронессы это был серьезный удар. Популярность ее сразу пошла на спад, многие отвернулись от нее. Крюденер продолжала свою деятельность, но проповеди ее стали сумбурными: она больше говорила о себе, о таинственной великой миссии, возложенной на нее Богом. Пророчества ее стали мрачнее мрачного: она предсказывала многие бедствия Европе и близость Страшного суда. Ей бы умолкнуть, хотя бы на время… Ведь буквально у нее на глазах произошло крушение самого известного пророка - пастора Иоганна Госнера.
        Один из руководителей католической секты «пробужденных» в Баварии, преследуемый за убеждения, бежал в Петербург. По ходатайству Голицына он получил место проповедника при Мальтийской церкви. Судя по всему, язык у него был подвешен как надо - на его проповеди ходили толпы людей. Он становится одним из директоров Библейского общества, с его «благословения» в типографии Греча издается еретический перевод толкования Нового Завета «Дух жизни и учения Иисуса Христа в Новом Завете». Переводчик Брискорн умер, не успев довершить работу. Закончил его дело подчиненный и друг Голицына некто Попов, председатель департамента гражданских и духовных дел. Кстати, при переводе он так расписался, что добавил несколько страниц от себя.
        Фотий обрушился на князя Голицына в Синоде. Понимая, что настал решительный час, Фотий и его помощники добиваются назначения императором аудиенции митрополиту Серафиму, которого уговаривают доложить о творящихся безобразиях. Серафим согласился, но перед самым выездом растерялся, оробел, несколько раз выходил на лестницу и несколько раз возвращался. Фотий почти прикрикнул на него:
        - Что ты, владыка святой, робеешь? С нами Бог! Господь сил с нами! Аще Бог по нас, кто на нас? Пора тебе ехать! Гряди с Богом!
        Потеряв терпение, Фотий с помощниками подхватил митрополита и буквально затолкал его в карету, велев кучеру ехать до самого Зимнего без остановки, чтобы ни кричал митрополит. Надо отдать ему должное, приехав во дворец, митрополит обрел необходимое мужество и, войдя к императору, тут же снял с головы белый клобук и положил его к ногам Александра I, заявив:
        - Не приму его, доколе не услышу из уст вашего величества царского слова, что Министерство духовных дел уничтожится и Святейшему синоду возвратят прежние права его и что министром народного просвещения поставлен будет другой, а вредные книги истребятся.
        Долго длилась аудиенция. Митрополит убедил Александра I в своей правоте, и император, прощаясь с ним, поднял клобук и протянул его со словами:
        - Преосвященный, примите ваш клобук, который вы достойно носите, а ваши святые и патриотические представления будут исполнены.
        В тот же день, 25 апреля 1824 года, был подписан Указ князю Голицыну о Госнере и прочем, предписывавший выпроводить Госнера за границу. Закончилась не только карьера католического проповедника. Закатилась звезда всемогущего князя Голицына: Библейское общество было закрыто, а сам князь оставил Министерство духовных дел, проиграв схватку в подковерной борьбе неистовому Фотию.
        В этой ситуации доброжелатели посоветовали баронессе уехать из Петербурга. В этот период она свела дружбу с экстравагантной княгиней Анной Сергеевной Голицыной, урожденной Всеволожской. По каким соображениям она вышла замуж за князя И. А. Голицына, жуира и мота, трудно сказать, скорее всего, выходила она не за разорившегося князя, а за его титул, поскольку в церковь на венчание, к удивлению публики, явилась с большим портфелем под мышкой. По завершении церемонии бракосочетания на ступенях церкви она протянула портфель князю и сказала:
        - Здесь половина моего состояния. Вы - богаты, а я - княгиня. Надеюсь больше с вами не встречаться.
        Княгиня была весьма религиозна, даже заслужила репутацию кликуши. Скорее всего, просто оригинальничала. Ей это было свойственно - эпатируя окружающих, она разгуливала по городу в мужском костюме, но в чепце, коротко стригла волосы, увлекалась мистикой и всем необычным.
        Когда в Петербурге над головами слишком ярких личностей стали собираться тучи, княгиня Голицына, собрав вокруг себя компанию столь же экзальтированных особ, решила отправиться в Крым. Там они хотели обращать в истинную веру татар и основать убежище для раскаявшихся преступников и грешников. Экзальтированные дамы впервые на практике решили воплотить в жизнь коммунистические идеи Фурье, создателя «фаланг».
        Деятельная княгиня Голицына купила барку, собрала вокруг себя последователей баронессы Крюденер, и весной 1824 года прямиком из-под Качинкина моста в Петербурге новоявленные миссионеры и колонисты последовали в Крым. Перед отплытием баронесса во весь голос провозгласила скорые беды Петербургу и смуту в России. И уже 7 ноября на Петербург обрушилось невиданное наводнение. В городе ходили упорные слухи, что это сбываются пророчества баронессы Крюденер, навлекшей на Петербург гнев Божий за то, что император отказал в помощи восставшим грекам.
        Во время путешествия миссионерок барка едва не затонула, спаслись благодаря решительной княгине, успевшей вовремя срубить мачту. Возглавляли путешественников баронесса Крюденер, княгиня Голицына и некая графиня Гоше де Круа, француженка, в
1812 году принявшая русское гражданство. К ним присоединились дочь баронессы Юлия Беркгейм с мужем. Графиня Гоше заслуживает особого внимания. Во многих источниках указано, что под этим именем скрывалась знаменитая авантюристка Жанна де ла Мотт Валуа, участница скандальной аферы с ожерельем королевы, прототип знаменитой Миледи из романа Дюма «Три мушкетера», захватившая воображение писателя настолько, что он вернулся к ней еще раз в романе «Ожерелье королевы». Как утверждают некоторые современники, когда графиня умерла в Крыму, на ее теле нашли следы клейма, оставленного палачом.
        Впрочем, вопрос этот сложный, да и не о Миледи наш рассказ, хотя тема, безусловно, интереснейшая. Вот какие персонажи собрались вместе в Крыму. Княгиня построила в Кореизе, возле Ялты, дворец, известный сегодня, как дворец Юсупова. Под крымским солнцем в одеждах монахинь подруги отправились обращать мусульман в истинную веру, а заодно набирать добровольцев в первые «фаланстерии». Полиция на корню пресекла эти попытки, не дав состояться первым в России коммунам.
        В Крыму баронесса впала в тяжелую депрессию, мучила себя голоданием, но все так же до самой смерти «с одинаковой ревностью проповедовала новое Евангелие бедным и богатым, императору и нищему».
        Скончалась баронесса 25 декабря 1824 года. Через год сбылось еще одно ее предсказание - на Сенатскую площадь вышли мятежные полки, в Россию пришла смута.
        Мятежная баронесса нашла успокоение под знойным солнцем Крыма, могила ее в Кореизе, возле Ялты. Ее биограф написал так: «Ее жизнь полна драматизма благодаря странному сочетанию похождений страстной и честолюбивой искательницы приключений с христианскими подвигами самоотвержения и милосердия искренней энтузиастки».

        Верховная жрица Михайловского замка

        Дар пророческий возбуждался не кружением тела, а верой в Евангелие и в пророческое слово…

        Екатерина Филипповна Татаринова (урожденная баронесса фон Буксгевден) 29.08.1783, Петербург - 12.07.1856, Москва

        Эта весьма одиозная дама настолько плотно вошла в историю России как пророчица и предсказательница, что обойти молчанием эту неординарную и очень неоднозначную фигуру невозможно. К тому же, упомянув о баронессе Крюденер как обойти молчанием госпожу Татаринову?
        Екатерина Филипповна Татаринова родилась 29 августа 1783 года в дворянской семье. Отец - барон фон Буксгевден, рано умер, мать - Екатерина Михайловна Малтиц, во время правления Павла I была назначена главной дамой великой княжны Александры Александровны.
        Вскоре после смерти отца Екатерину отдали на воспитание в Смольный институт. Она была слаба здоровьем, и ее взяла из интерната в собственную семью начальница института, графиня Адлерберг. Слабое здоровье не стало помехой учебе. Благодаря собственному упорству, врожденным способностям и конечно же графине Адлерберг, Екатерина окончила институт с успехами, отмеченными государем, пожаловавшим ей в поощрение фрейлинское приданое.
        После строгих правил, в которых воспитывали смолянок, наступила пора выхода в свет, балов, театров. На одном из балов ее старший брат, служивший в Астраханском гренадерском полку, представил ей своего подчиненного - Ивана Михайловича Татаринова. Вскоре он стал ее мужем.
        До поры до времени Екатерина Филипповна Татаринова вела образ жизни светской дамы. Вероисповедания она была лютеранского, прилежно посещала церковь, воспитывала сына и управляла домом. Словом, обычная жизнь примерной светской домохозяйки. По некоторым свидетельствам, брак был не очень удачным. Больших скандалов не было, маленьких тоже, но и большой любви не было, а маленькой любви, как известно, не бывает.
        Но все же Екатерина Филипповна оставалась во всем надежной типичной офицерской супругой, безропотно кочующей вслед за мужем в бесконечных переездах из гарнизона в гарнизон. Более того, когда грянула война 1812 года, она так же героически последовала за мужем, с первых дней войны находившимся в действующей армии, двигаясь вслед за ним с армейскими обозами, разделяя все тяготы походной жизни.
        В битве под Бородино погиб старший брат Татариновой, а муж был тяжело контужен. Но боевой офицер не мог отлеживаться в госпитале и при первой возможности сбежал обратно в полк. По дороге его встретил Кутузов. Капитан Татаринов, замирая от страха, что будет наказан за самовольство, вытянулся во фрунт и честно доложил, что он, капитан Татаринов, самовольно покинул госпиталь и возвращается в полк.
        - В пооолк?! - протянул фельдмаршал, выразительно посмотрев на окровавленную повязку на голове офицера.
        - Так точно, в полк! - упавшим голосом подтвердил капитан.
        - Хвалю! - неожиданно просиял фельдмаршал. - Хвалю, МАЙОР! И жалую вам кавалерию!
        Вот так капитан Татаринов стал майором Измайловского полка. Он прошел все тяжелые версты войны, а в заграничном походе был еще раз тяжело ранен и по состоянию здоровья вынужден оставить военную службу. После войны он уехал в свое имение в Рязань. Екатерина Филипповна же жила на квартирах. Разъехались они без скандалов, о разводе ни он, ни она не говорили. Татаринова жила уединенно, тихо, видимо, ее это устраивало.
        Все изменилось в 1815 году, после смерти мужа. Овдовела Екатерина Филипповна в возрасте едва за тридцать лет, сравнительно молодой, единственный сын умер восьмилетним. Она переехала в Петербург к матери, проживавшей в. Михайловском замке. Это право мать Татариновой заслужила тем, что была любимой няней одной из дочерей императора Александра I, Марии, умершей в 1800 году.
        Кончину мужа и смерть сына Екатерина Филипповна переживала сильно, судя по тому, что в столице она искала забытье не в балах и светских раутах, а все свои помыслы и устремления направила на поиски Царства Божия. Моложавая вдова всерьез увлеклась мистикой, усердно посещала проповеди всевозможных пророков, которых в Петербурге было на пятачок пучок.
        Поиски истинной веры привели ее в секты хлыстов и скопцов на завораживающие действа радения.
        Она близко знакомится с семейством Ненастьевых, бывших в свое время хлыстами, а теперь возглавлявших одну из скопческих сект. Воображение Татариновой захватили обряды радения, в которых она сама вскоре приняла участие, некоторое время пребывая на так называемом «корабле» - в секте Ненастьевой. Результат был умопомрачительным - после первого же радения в Татариновой, по ее утверждению, открылся дар пророчества.
        Откровение было настолько сильным, что в 1817 году, в день святого Архангела Михаила, она из лютеранства переходит в православие, усердно посещает все радения в скопческой секте Ненастьевых. Но вскоре пророчества, изрекаемые во время радений, ей начинают казаться нелепыми, проповеди - тусклыми. Да и само скопчество, по крайней мере в тот период, кажется ей противоестественным, вызывает у Татариновой чувство омерзения.
        Готовность проповедовать приводит Татаринову к созданию собственного кружка, превратившегося позже в «Духовный союз». Состав кружка очень пестрый, поначалу носит семейный характер: в него входят мать новоявленной проповедницы и прорицательницы, ее брат - капитан Буксгевден, деверь Татаринов. Постепенно в кружок привлекаются и вовлекаются все новые люди, в этой пестрой компании немало личностей интереснейших во всех отношениях.
        Среди них Мартын Пилецкий-Урбанович, снискавший славу странного чудака, что не помешало ему стать надворным советником. Известнейший Владимир Лукич Боровиковский - художник и академик. Некогда он жил в захолустном Миргороде. Когда через город проезжала Екатерина II, миргородское дворянство заказало юному художнику несколько картин для украшений стен дома, в котором останавливалась императрица. Художник постарался и сумел обратить внимание венценосной гостьи на свои работы. Еще бы не обратить - одна из картин аллегорически изображала Екатерину II, объясняющую свой Наказ греческим мудрецам, на другом холсте был запечатлен Петр I в образе пахаря, а сама Екатерина II в образе сеятельницы. Естественно, императрица приняла творения юного художника благосклонно. Вот так юноша попал в Петербург, где обрел известность и славу.
        В этой компании прекрасно уживались и боевой генерал от инфантерии Евгений Александрович Головин, принявший участие во всех военных кампаниях 1807-1812 годов, сыгравший видную роль в подавлении восстания декабристов и уже в декабре
1825 года пожалованный Николаем I в генерал-адъютанты, будущий генерал-губернатор Прибалтийского края, член Государственного совета, и князь Парфений Николаевич Енгалычев, уездный предводитель дворянства, писатель, в молодости успевший поучаствовать в кружке знаменитого Новикова.
        Активно участвовал в начинаниях Татариновой Василий Степанович Попов - председатель департамента гражданских и духовных дел, секретарь Библейского общества, друг и доверенное лицо всесильного князя Голицына, он приходил с тремя дочерьми. Собрания «Духовного союза» охотно и часто посещал гофмейстер Александр Иванович Кошелев, участник «Общества любомудрия». Он был знаком со славянофилом Хомяковым. Побывав за границей, задумал основать общество противодействия русской лени. Наверное, по той самой русской лености проект этот не был осуществлен.
        Бывал на собраниях и сам всесильный в ту пору князь Голицын, очень благоволивший Татариновой. Именно его стараниями Екатерине Филипповне, после отъезда ее матери в Лифляндию, было позволено остаться на жительство в Михайловском дворце. Мало того, князь выхлопотал для нее пенсию в размере 6 000 рублей в год. Весьма солидная сумма по тем временам! Ей покровительствовал митрополит Михаил, сам бывший масоном, чего даже не считал нужным скрывать. Веселые были времена!
        Стоит ли удивляться, что собрания кружка проходили в царском дворце и что их посещал священник, протоиерей санкт-петербургского Исаакиевского собора, известный проповедник Алексей Иванович Малов, откровенно восхищаясь песнопениями и пророчествами Петербуржской Сивиллы.
        Особую роль в кружке, фактически в секте, играл музыкант кадетского корпуса Никита Федоров, за свои чудачества прозванный в городе Никитушкой, так его называли и в секте. Его неожиданные откровения и пророчества, случавшиеся в основном во время радений, были очень популярны. Благодаря этой популярности он занимал в секте видное положение, даже саму секту часто именовали Никито-Татариновской.
        Надо признать, что ни Татаринова, ни входившие в ее круг, не были скопцами или хлыстами. Татаринова полностью придерживалась православной веры, не разделяя и не воспринимая учений скопцов и хлыстов. Ее проповеди не выходили за рамки мистических толкований догматов. Единственное, что было взято от скопцов, это обряд радения, во время которого участвующие в нем доходят до состояния мистического экстаза.
        Собственно, Татаринова создала нечто вроде современной Англиканской церкви, в которой читают проповеди, поют и приплясывают в вполне современных ритмах. Она, если можно так сказать, «модернизировала» мрачные хлыстовские и скопческие сборища, смешав обряды в пестрое действо.
        Собрания ее начинались с чтения Священных Книг, потом следовали песнопения. Часто и много пелись духовные стихи собственного сочинения, положенные на музыку народных песен, пелись песни хлыстовские: «Царство, ты, царство», «Дай нам, Господи, Иисуса Христа», собственно церковные - «Спаси, Господи, люди Твоя». За всем этим следовал обряд радения: бесконечное, все ускоряющееся кружение, под выкрики и песни, доводившее всех до состояния экстаза и продолжавшееся до тех пор, пока на кого-то не «накатывало». Это называлось пришествием Духа Святого, во время которого тот, на кого этот Дух снизошел, начинал проповедовать. Чаще всего проповедовали сама Татаринова, Никитушка и некая Лукерья.
        О чем были пророчества? Известны в основном предсказания самой Татариновой, к ним мы вернемся позже, об остальных история умалчивает. Современники тоже не оставили никаких записей по этому поводу. Пророчествовали и пророчествовали. Да и что там упомнишь, если ко времени изречения предсказаний пророк был в состоянии сильнейшего транса, и пророчества чаще всего состояли из бессвязных речей, спонтанного бормотания, сопровождались воплями и песнопениями радеющих. По воспоминаниям, предсказания в основном касались «ближнего круга», то есть, непосредственных участников радения, хорошо друг другу знакомых.
        Все радения были блестяще срежиссированы, музыкальное сопровождение придумывал профессиональный музыкант, стены были украшены картинами самого Боровиковского, славившегося необычайно богатой гаммой красок. Запах тайны, мрачная красочность обрядов, выстроенных как завораживающее действо, в котором каждый желающий из зрителя легко превращался в участника, привлекали многих.
        Само действо радений описывалось современниками весьма противоречиво. В современных статьях можно встретить красочные описания радений, когда после бала в Михайловском большая часть публики расходилась, оставались только посвященные, которые тут же сбрасывали платья и мундиры, надевали длинные белые рубахи и начинали «бесноваться», вводя себя в транс.
        Похожее описание встречается в романе «Жизнь Клима Самгина», самом сильном романе XX века о русской интеллигенции, написанном пролетарским писателем Максимом Горьким. Но ни у кого из современников Татариновой ничего похожего не найти, по крайней мере о переодеваниях. Возможно, впрочем, мне эти описания просто не попадались.
        Чтобы не быть пристрастным приведу описания радений Татариновой из воспоминаний Фотия и Вигеля. Язвительный, но, в общем-то, беззлобный Вигель писал: «Верховная жрица, некая госпожа Татаринова, посреди залы садилась в кресла, мужчины садились вдоль по стенам, женщины становились перед нею, ожидая от нее знака; когда она подавала его, женщины начинали вертеться, мужчины петь, под текст ударяя себя в колена, сперва тихо и плавно, а потом все громче и быстрее. В изнеможении, в исступлении тем и другим начинало что-то чудиться. Тогда из среды их выступали вдохновенные, иногда мужик, иногда простая девка, и начинали импровизировать нечто, ни на что не похожее. Наконец, едва передвигая ноги, все спешили к трапезе, от которой нередко вкушал сам министр духовных дел».
        О том, что описание несколько утрировано, читатель легко догадается, достаточно вспомнить, какие «мужики» и «простые девки» были гостями радений Татариновой.
        А вот описание радений из воспоминаний Фотия, люто ненавидевшего Татаринову: «… обирались духовные и мирские: лестью своей она привлекала к себе даже пустынных монахов; в жилище ее близ Дворцовой церкви, и даже почти над местом церковным, или близ бывшем, был Святой у нее Дух написан, да видят, что над нею наитие Святого Духа бывает. По ночам собирались у нее и днем девицы и прочие и действовали, как некое священное действо свое, обычай кружения делать, вертелись, падали потом на землю от безумия, демон же входил в них, производил глаголы, предсказания, и потому называлась секта сия пророков и пророчиц, а Татаринова главою всех. Петы были разные смешные песни, стихи, без толку сочиненные, где духовное с плотским было смешано и более имелось плотское, любодейное, нежели иное весьма смешное составление и понятие».
        Екатерина Филипповна была красива и обладала врожденным шармом и обаянием. Она умела очаровывать и суровых скопцов, и блестящих придворных. Была обласкана императрицей Елизаветой Алексеевной, принята самим императором, аудиенция у которого затянулась на несколько часов. Александр I настолько проникся к ней, что по ее рекомендации ему был представлен Никитушка, получивший чин 14-го класса. Долгие годы императрица и император знали о происходивших в Михайловском замке собраниях секты Татариновой. Но все поступавшие на нее жалобы государь игнорировал, более того, в письме гофмейстеру Кошелеву откровенно признавался, насколько впечатлен проповедями Татариновой, горячо описывая, как его императорское сердце «пламенеет любовию к Спасителю всегда, когда он читает в письмах Кошелева об обществе госпожи Татариновой в Михайловском замке». Мало того, Александр I стал крестным отцом ее дочери, рожденной вне брака..
        В 1818 году тайный советник Милорадович, недовольный тем, что его сын, гвардейский офицер, попал под влияние Татариновой и пропадает на ее «собраниях», пожаловался на это императору. На жалобу государь ответил личным письмом: «Я старался проникнуть его связи и по достоверным сведениям [вероятно от Голицына. - В. М.] нашел, что тут ничего такого нет, что бы отводило от религии; напротив, он сделался еще более привязанным к Церкви и исправным в своей должности, посему заключаю, что связи его не могут быть вредны».
        Благодаря высочайшему покровительству, благосклонности митрополита Михаила и князя Голицына, собрания Татариновой продолжались еще долго.
        Не знаю, как остальные члены секты, но сама Татаринова была фигурой, несомненно, сильной, личностью яркой, наделенной многими талантами и природными способностями. Она, едва ли не первая из женщин в России, устраивала в Михайловском замке публичные сеансы гипноза, как тогда говорили, магнетизма. Видимо, дар внушения был у нее развит очень сильно, поскольку магнетические сеансы госпожи Татариновой пользовались сумасшедшим успехом, о них говорил весь Петербург. К тому же она ощущала в себе дар пророчества. Не случайна выбранная ею дата крещения - 8 ноября
1817 года, день Архангела Михаила, покровителя пророков.
        Пророчества Татариновой были в основном бытовыми, она мало предсказывала будущее в широком смысле, в масштабах государства, тем более в мировых масштабах. Генералу Головину, которого навестила во время его тяжелой болезни, вместо слов утешения предсказала успешную военную карьеру, высокие чины и должности. У его постели почувствовала в себе дар целителя: дала советы, выполнив которые он выздоровел, хотя врачи признавали болезнь неизлечимой.
        Художнику Боровиковскому она предсказывала успех или неудачу от происков завистников и всегда попадала в цель. В 1826 году, когда художник обратился с просьбой предсказать, будет ли ему выгода от некоего заказа, она неожиданно сказала:
        - Не о том думаешь, душа моя. Выгода тебе вроде как и ни к чему будет. Пора тебе, Володенька, на суд предстать.
        Боровиковский обиделся, сказал, что он честный человек и не ему под суд попадать. Татаринова ответила, что «от тюрьмы да сумы не зарекайся», а уж от суда тем более. Вскоре художник действительно предстал перед судом. Высшим. Он умер.
        Кружок Татариновой продолжал заседания, несмотря на многочисленные доносы. Жаловались не только ревнители веры, но и осторожные жандармы, которых не могли не беспокоить многолюдные собрания, проходившие в атмосфере таинственности и строгой секретности. Татаринову обвиняли во всем: в том, что в секту входили как дворяне, так и крепостные, в том, что на радениях творились разврат и прелюбодеяния, в том, что ее кружок преследует тайные политические цели, и во многом другом.

1 августа 1822 года государь издает рескрипт о запрещении тайных обществ. В массовом порядке происходит высылка из столицы масонов и сектантов. Но Екатерины Филипповны неприятности не коснулись. Пока с нее взяли только подписку о прекращении тайных собраний. Не собраний вообще, а ТАЙНЫХ собраний. Представленные государю изобличающие секту Татариновой документы и доносы, император лично уничтожил.
        Татаринова была слишком одиозной фигурой и сильнейшим раздражителем. Император, не желая открыто высылать ее из столицы, что повлекло бы за собой и другие ограничения для Татариновой, нашел политически более изящный ход - он решил. отремонтировать Михайловский замок, отдав его под Инженерное училище. На долгие времена Михайловский замок, столь нелюбимый императором за то, что в нем был убит его отец, превратился в Инженерный замок. Татаринова, поскольку другого жилья не имела, как не имела и достаточных средств на покупку дома в Петербурге, некоторое время снимала квартиру, но для многолюдных собраний она была маловата, да и дорого обходилась. Вскоре Татаринова, а следом за ней и ближайшие сподвижники отправились за город, где за Московской заставой, рядом с монастырем и кладбищем, бесконечно преданный и благодарный генерал Головин купил для Татариновой три больших дома.
        Возможно, собрания продолжались бы и в Петербурге: свои квартиры с удовольствием предоставляли многие из посещавших кружок Татариновой, но в истории государства Российского произошли многие важные изменения, которые не могли не коснуться и самой «жрицы» и ее сообщества.
        На одном из собраний Татаринова стала вдруг страстно умолять князя Голицына уговорить Александра I не ездить в Таганрог, куда он собирался. Голицын попытался удержать государя от поездки, но влияния прежнего уже не имел, и миссия его, увы, не удалась. Когда же император уже находился в Таганроге, во время одного из радений Татаринова перепугала всех присутствующих, в трансе выкрикивая:
        - У-у-у! Царя в сыру землю положу!
        А еще через несколько дней, опять же во время радения, когда на нее «накатило», она стала бормотать:
        - Что же делать, как же быть, Россию надо кровью обмыть.
        Перепуганные такими «откровениями» участники собраний затаились и некоторое время не посещали Татаринову, опасаясь доносов, испуганно ожидая последствий. Но последствий. не последовало. В Таганроге скоропостижно скончался император, и все сразу вспомнили «Царя в сыру землю уложу», а через некоторое время на Сенатской площади гремели выстрелы, «обмывшие кровью Россию».
        На престол вступил Николай I, более подозрительный и не столь склонный к мистицизму. После восстания декабристов повсеместно арестовывались члены всевозможных тайных обществ. В этой обстановке благоразумнее всего было уехать из столицы, что Татаринова и сделала. Обосновалась в подаренных Головиным домах, которые превратила в сектантскую колонию, состоявшую из ее последователей и сподвижников, среди которых были ее брат и секретарь упраздненного Библейского общества В. М. Попов, основавший позже секту скакунов.
        Все шло по-прежнему, у «голубых мундиров» хватало дел в столице, и на то, что творилось в пригородах, они смотрели сквозь пальцы. Так продолжалось двенадцать лет. Наверное, продолжалось бы и далее, если бы живший в общине Попов не послал своего крепостного в полицию для наказания, как тогда было принято. Крепостной желания быть выпоротым не изъявил, поэтому, явившись в полицию, заявил, что на даче Попова и на двух соседних устраиваются тайные сборища сектантов, на которых творятся дела богомерзкие: бесстыдные пляски, непристойные песнопения, свальный грех, колдовство и прочие грехи. К участию в оргиях привлекают и детей, часто насильно.
        К этому времени князь Голицын был не в силах оказать покровительство сектантам, а Николай I, в отличие от брата, тайные общества, какими бы они ни были, не жаловал, - память о декабристах покоя не давала. Сразу по доносу на дачи отправился отряд жандармов. При обыске, проведенном на всех трех дачах, было обнаружено много непонятного народа, задержанного для выяснения личностей, изъяты иконы, мистические книги, тексты песнопений, далекие от церковных канонических.
        Все было бы ничего, - на улице XIX столетие, ведьм, колдунов и чернокнижников на кострах не сжигают, но под конец обыска на даче Попова обнаружили запертую снаружи дверь в чулан. За дверью слышались чьи-то всхлипывания. Когда замок взломали и двери открыли, на полу чулана обнаружили сидевшую в темноте девушку-подростка. Она была очень голодна и сильно избита. Когда ее привезли в жандармерию, девушка рассказала, что она - средняя дочь тайного советника Попова, Люба, шестнадцати лет от роду. Отец против воли водил своих дочек на радения Татариновой еще в Петербурге, а после и здесь, заставляя принимать участие в долгих, почти бесконечных молебнах и радениях. Люба не хотела этого, ее пугали эти обряды, утомляли длительные молебны. Василий Попов пожаловался на строптивую дочь Татариновой. Верховная жрица, привыкшая к всеобщему обожанию и послушанию, очень рассердилась, характер у нее со временем основательно испортился, бесконечные радения и «накатывания» не прошли даром. Она посоветовала Попову воспитывать дочь
«дедовским методом», пока она поперек лавки лежит.
        Как видно, не зря сами члены Библейского общества называли Попова «кроткий изувер. которого, однако ж, именем веры можно было подвигнуть на злодеяния». Он и подвигнулся. Дочь оказалась упрямой, а отец совсем потерял человеческий облик - порол бедную девушку розгами. Когда этот «метод убеждения» не дал результатов, стал избивать ее палками, запирать в темный чулан, морить голодом.
        Слухи о том, что обнаружено на дачах общины Татариновой, распространились по всему Петербургу. Весть об истязаниях девушки-подростка вызвала всеобщее возмущение. Лично государем было назначено строжайшее следствие по этому делу. В 1837 году специальным решением правительства колония Татариновой была закрыта, все члены кружка взяты под строгий домашний арест, дело Татариновой и ее ближайших подручных было передано в Секретный раскольничий комитет.
        Комитет расследовал дело о секте Татариновой и постановил, что она сама и все ее последователи составили тайный союз, установив свои неприличные обряды и свой образ молений, противные как установлениям и правилам Православной церкви, так и правилам морали и нравственным устоям государства. Комитет предложил вредное для Церкви и государства общество упразднить, бездомных бродяг разослать по богадельням и деревням, отдав под строгий надзор полиции, дабы людей не мутили, а главных сектантов изолировать в монастырях.
        Император Николай I мнение комитета утвердил, издав соответствующие распоряжения. В результате истязатель Попов был отправлен в строгое заключение в Казанскую губернию, в Зилантов монастырь, где и скончался в 1842 году. В разные монастыри были отправлены и другие участники общины Татариновой.
        Сама она оказалась в Кашинском Сретенском женском монастыре под строгим надзором полиции. За стенами монастыря Татаринова провела десять лет. Только после этого ей было разрешено поселиться в Кашине.
        Своенравная верховная жрица не желала признаваться в своих заблуждениях, хотя и писала многочисленные прошения об освобождении из монастыря. Такие же прошения на имя императора и генерал-адъютанта Бенкендорфа писали ее родственники и многочисленные влиятельные друзья в Петербурге. Николай I оставлял все прошения без внимания, раз и навсегда отказавшись даже знакомиться с ними, заявив, что освобождение может последовать только в одном случае - «если она отвергнет прежние свои заблуждения, на коих основана была секта ее». Ошибки свои она должна была признать письменно.
        Неукротимая Татаринова упорствовала. Женщина сильного характера, она не желала признавать ошибками то, во что искренне веровала или в чем искренне заблуждалась. Она утверждала, что учение ее вело к молитве и покаянию, тем самым служило утверждением в вере в Иисуса Христа и потому не может быть заблуждением. Она также настаивала на том, что со времен первобытной церкви были тайные религиозные общества, не получавшие широкого распространения и огласки потому только, что не все верующие «могут сие вместить».
        Касательно кружения тела, радения, она поясняла, что это служило не для того, чтобы ввести себя в транс и добиться особого «пророческого» состояния, а служили эти обряды исключительно «умерщвлению строптивой природы, которая противится благодатному действию на внутреннего человека».
        Дар пророческий, поясняла она, никак не зависит от кружения и радения, никоим образом не служит для возбуждения общего состояния. Дар этот открывается верой в Евангелие и в пророческое слово, что и имело место на ее собраниях, когда происходило явление Святого Духа во плоти, дававшее возможность через человека во плоти услышать слово жизни всем, кто с чистым сердцем желал его слышать.
        Эти пояснения Татариновой весьма любопытны, поскольку ее теория «внутреннего человека» в современном понимании не что иное, как ссылка на попытки открытия внутренних, экстрасенсорных, возможностей человека, скрытых в каждом. Впадавший же в транс прорицатель, через которого вещал Святой Дух, не что иное, как контактер, проводник.
        Только в 1847 году, на шестьдесят четвертом году жизни и через десять лет сурового монастырского заточения, Татаринова, в обмен на свободу, все же подписала обязательство повиноваться Православной церкви. Она обещала отказаться от какого бы то ни было участия в тайных и в не получивших церковного благословения обществах, не распространять никакие собственные учения.
        Прожив на поселении в Кашине год под строгим полицейским надзором, в 1848 году она получила разрешение на жительство в Москве без права посещать Петербург.
        В Москве мятежница духа Екатерина Филипповна прожила еще восемь лет и тихо умерла в 1856 году.

        Горе от ума Ивана Яковлевича Корейши

…он не лжепророк, и даже не пророк, а обыкновенный человек, благодаря духовному воспитанию своему и кротости души возжелавший жить в уединении, в лесу, но насильно извлеченный из своей «кельи» и помещенный среди душевнобольных, а теперь бескорыстно подающий советы всем добрым людям.

    Горицкий
        Иван Яковлевич Корейша 8 (21) сентября 1780 (83?), Смоленская губерния - 6 сентября 1861, Москва

        Об этом человеке писали многие, притом часто давая ему абсолютно противоположные оценки. Он буквально притягивал современников. Достаточно сказать, что в качестве персонажа Иван Яковлевич попал на страницы произведений великих: Н. С. Лескова, Ф. М. Достоевского, Л. Н. Толстого, А. Н. Островского. Кто и как только о нем не писал! Одни им восхищались, другие считали аферистом и проходимцем. Мнения делились, дробились, множились.
        Этот человек остался неразгаданной загадкой для современников, во многом остается загадкой для нас и вряд ли будет разгадан потомками нашими. Попытаемся все же, если не разгадать, то хотя бы понять невероятную жизнь его.
        Сразу приходится оговориться: внешняя сторона этой удивительной жизни вся на виду, известны практически каждый его шаг, каждое слово. Казалось бы, что еще нужно? Какие тут загадки, когда все известно по дням и чуть ли не по часам? Но вот ведь какая штука, самое главное в его жизни - это жизнь внутренняя. И потому - тайна его вечна, ибо скрыта она в нем самом.
        И все же…
        Не претендуя на постижение внутреннего мира этого действительно весьма незаурядного человека, попробуем проследить событийный ряд его жизни, возможно, что-то нам и станет понятнее в этой загадочной и исключительно неординарной судьбе.
        Личность Ивана Яковлевича Корейши, как правило, интерпретируется двояко - одни видят и описывают его проходимцем, сумасбродом, шарлатаном, в лучшем случае выжившим из ума самодуром. Другие непоколебимо уверены в его подвижничестве, а жизнь его считают ярким примером трудного подвига юродства.
        Не могу безоговорочно принять мнение и доводы ни той, ни другой стороны. Но однозначно обвинять Корейшу в шарлатанстве поостерегся бы: слишком тяжек подвиг юродства. Я вижу интригу так: обвиняющие Корейшу в юродстве - люди мирские. С бытовой точки зрения все понятно. Мне довелось наблюдать психически больных, поведение и бытовая культура которых вызывала физическое неприятие, даже отвращение. Но не стоит забывать, что многие юродивые чисто внешне вызывали такие же чувства у окружающих, поскольку добровольно отказывались от многих благ цивилизации.
        Нелепая фигура в больничном халате оставила слишком яркий след в сознании потомков, чтобы обойти ее стороной. Подойдем поближе, всмотримся, насколько удастся, «без лести и упрека».

        Родился Иван Яковлевич около 1780 года (в некоторых источниках упоминается более точная дата - 8 (21) сентября 1783 года) в одном из сел Смоленской губернии в семье Якова Корейши, священника, поступившего в духовное звание из дворян.
        Иван Яковлевич с малолетства отличался кротостью характера и любознательностью. Десяти лет его приняли сразу во второй класс уездного училища. В 1796 году он переведен в Смоленскую духовную семинарию. Во время обучения Корейша всегда занимал одно из высших мест по успехам, с особенным прилежанием занимаясь богословием и объяснением Священного Писания, изучая греческий и латинский языки. В семинарии его любили за честность, трудолюбие, кротость характера. Но близко он ни с кем так и не сошелся, поскольку с юности был нелюдим, замкнут. Он не принимал участия в ребячьих забавах, все свободное время проводил за книгами, изучая труды святых отцов, за что и получил прозвище «анахорет». По некоторым сведениям он окончил не только семинарию, но и духовную академию. Большинство же источников утверждает, что по окончании семинарии Корейша по неизвестным причинам отказался принимать сан священника и несколько лет работал учителем.
        Судя по всему, с детьми ему было так же скучно, как и с взрослыми. Жил он, прислушиваясь к чему-то, другим не слышимому. В 1806 году, в мае, прервал внезапно урок на полуслове, закрыл книжку и вышел из класса. Изумленные дети увидели в окно, как он идет через школьный двор, выходит за околицу и исчезает в дорожной пыли.
        Вот так Иван Яковлевич, без вещей, как был, не получив заработанных денег, отправился в дорогу. Путь его лежал в святые места. Он был на богомолье у Соловецких чудотворцев. И уединенная жизнь среди дикой природы ему настолько понравились, что он решил уже остаться, но, вспомнив паломнический обет, посетил Киевскую лавру. По дороге домой, возле Могилева, тяжело заболел и шесть недель провел в горячке, на грани между жизнью и смертью. В момент просветления дал обет посетить пустынь преподобного Нила Столбенского в Тверской губернии. Едва оправившись, сразу же отправился в путь.
        В пустыни Нила Преподобного в 1808 году он опять тяжело заболел, не мог ходить и со слезами просил отнести его на руках к святым мощам. Просьбу богомольцы исполнили, и возле мощей случилось чудесное исцеление Ивана Яковлевича. В благодарность за это Корейша задерживается в Ниловой пустыни на три года, живет согласно монастырскому уставу, наравне с монахами выполняет все службы и работы. Во время пребывания в пустыни Иван Яковлевич стал свидетелем возникшего между монастырской братией недоразумения по поводу дележа пожертвований. Настоятель и монахи обвиняли в утаивании денег казначея, ведавшего дележом. Казначей слезно молил поверить ему, клялся и божился в своей невиновности.
        Но ему не верили и готовили строгое наказание. Когда уже собрались его наказать, Иван Яковлевич тихо сказал:
        - Не на лица зрящее судите, а суд правый творите. Позовите на суд иеродиакона Андрея!
        Призвали иеродиакона, и тот от неожиданности покаялся и признался в воровстве, за что и подвергся епитимии. Надо ли говорить, что иночество и настоятель оказывали Ивану Яковлевичу уважение и благосклонность. Когда он по просьбе сестры Параскевы собрался вернуться домой, его долго уговаривали остаться. Но Иван Яковлевич не остался, как его ни просили.
        Домашней хозяйке, у которой Корейша снимал угол, он рассказал о чудесном исцелении:
        - Да! Ныне несли меня на руках в церкви и усадили, через 53 года опять понесут и уж уложат в церкви.
        Это было первое его пророчество. Умер Иван Яковлевич через 53 года.
        В Смоленске ему пришлось вернуться к преподаванию в школе, но он этим явно тяготился: любое общение окончательно стало ему в тягость, тем более с активными, любопытными детьми. И он опять оставляет школу, на этот раз навсегда.
        Не имея средств к существованию, он поселился на огородах, в старой заброшенной баньке. С огорода же и кормился. Его, привыкшего к аскетической жизни, это нимало не смущает. Более того, он усердно молится, распевает духовные псалмы, многие собственного сочинения. Особенно часто поет он стихи:

        Господи, кто обитает
        В светлом доме выше звезд,
        Кто с Тобою населяет
        Верх священных горних мест?
        Тот, кто ходит непорочно,
        Правду повсегда творит
        И нелестным сердцем точно,
        Как языком говорит.
        Кто устами льстить не знает,
        Ближним не наносит бед,
        Хитрых сетей не сплетает,
        Чтобы в них увяз сосед.
        Презирает всех лукавых,
        Хвалит Вышнего рабов
        И пред Ним душою правых
        Держится присяжных слов.
        В лихву дать сребра стыдится,
        Мзды с невинных не берет;
        Кто на свете жить так тщится,
        Тот во веки не падет.
        Казалось бы, он наконец-то достиг того, к чему стремился, - уединения. Но не тут-то было! Молва о новом добровольном отшельнике множилась, многие сразу же и безоговорочно признали Корейшу юродивым, блаженным, стали добиваться его советов. Поначалу Иван Яковлевич терпеливо беседовал с приходившими, пытался вразумлять их духовно. Но посетителей интересовали бытовые вопросы: куда пропало колечко, кто украл поросенка, куда запропастилась однорогая корова, за кого выходить дочке замуж - за портного или за приказчика? Словом, всех интересовали дела земные, а Ивана Яковлевича - духовные. Он всячески пытался избавиться от посетителей, но число их росло. Иван Яковлевич в отчаянии повесил над низенькой дверцей баньки объявление, что принимает только тех, кто будет вползать к нему на четвереньках. Бедняга надеялся, что люди откажутся от этого, но желание узнать судьбу и получить совет от новоявленного провидца пересиливали все - посетители безропотно вползали на четвереньках, и число их ничуть не уменьшалось.
        Говорят, именно тогда Корейша стал публично вытворять непонятые вещи: ковырял палкой землю, кричал, что там что-то краденое, стал совершать другие безумные поступки. Возможно, искавший уединения Иван Яковлевич пытался таким образом симулировать сумасшествие, чтобы напугать, оттолкнуть от себя изрядно надоевших просителей, жаждавших не просветления и научения, а бытовых предсказаний. Когда же и мнимое сумасшествие не уменьшило поток жаждавших предсказаний, Корейша под покровом ночи покинул свое жилище и ушел жить в дремучие леса. Зимой и летом он ходил одетым в белую холщовую рубаху, спал на голой земле в шалаше, в лютые морозы ходил босиком. Питался почти исключительно хлебом.
        От людей место своего жилища тщательно скрывал. В села выходил только тогда, когда кто-то серьезно заболевал. Являлся он сам, его никто не оповещал. Проходил прямиком в избу, где лежал больной, смотрел на него и выговаривал свой вердикт: выздоровеет ли больной, или вызывать священника, соборовать. Говорят, в этих предсказания он никогда не ошибался. Вскоре его появление стали встречать со смешанным чувством благоговения и ужаса: знали, в избе, в которую зашел Корейша, либо кто-то тяжко болен, либо умирает.
        Зимой 1811 года, когда встречавшие его крестьяне говорили, что он легко одет для морозов, им, мол, и в тулупчиках холодно, а он в одной рубахе по морозу ходит, Корейша в ответ загадочно отвечал:
        - То ли будет. Подождите год-годик и жарко будет, и мерзнуть станете.
        Вот так жил добровольный отшельник. Через год, в 1812 году, действительно всю Россию бросало то в жар, то в холод: Наполеон привел нашествие «двунадесяти языков». Во время войны 1812 года Смоленск был занят французами. Иван Яковлевич бродил по городу, выпрашивая подаяние, делился с нуждающимися, уговаривал всех верить в победу русского оружия, помогал скрывавшимся в лесу ополченцам и отставшим от отрядов русским солдатам. Так же помогал он позже и отступающим французам. Говорят, Корейшу видели следующим за отступающей армией императора, якобы брел он за оккупантами, сам не ведая зачем. На самом деле он перевязывал раненых, помогал отстающим, подбирал замерзающих, отпаивал их водкой. За этим занятием был однажды задержан казачьим разъездом, доставлен в штаб, как лазутчик, но по разбирательству быстро отпущен. Вскоре он вернулся на свое «место жительства», в лесные чащобы, в шалаш.
        Наверное, там бы и умер городским сумасшедшим, если бы не произошел случай, круто повернувший его жизнь.
        Заехал в Смоленск с инспекцией некий столичный чиновник. Был он в возрасте, но богат, знатен и в провинции скучал. Приглянулась ему дочь бедной купеческой вдовы. От скуки стал он за ней ухаживать. Добиваясь ее благосклонности, чиновник легко соврал, что холост, стал предлагать девушке обвенчаться, но только. в Петербурге, куда возьмет ее с собой. Он так настойчиво ухаживал, партия была настолько соблазнительна, что мать готова была благословить дочь. Но кто-то надоумил ее сходить за советом к Ивану Яковлевичу. Корейша выслушал бедную вдову и сказал:
        - Не верьте ему! Какое венчание? Он женат, и у него двое детей дома!
        Когда вдова напрямую спросила чиновника об оставленных дома жене и двух детях, тот настолько растерялся, что вынужден был признаться. Естественно, ухаживания его закончились ничем, обеспокоенные матери других девушек закрыли перед ним двери своих домов. Чиновник был ославлен на весь Смоленск, уехал, затаив злобу. Перед отъездом кто-то шепнул на ушко чиновнику имя виновника его «славы».
        Взбешенный чиновник обещал жестоко отомстить «огородному пророку». И обещание свое выполнил. По некоторым свидетельствам, в ярости якобы даже переломал ноги ненавистному прорицателю. Воспользовавшись связями, чиновник подал прошение, в котором писал, что проживает в Смоленске опасно буйный умалишенный без должного присмотра и надзора. Безумными советами, к которым прислушиваются необразованные провинциалы, он вводит их в искушение, возмущает против достойных и порядочных людей, государственных служащих, всячески их порочит и вредит службе. Этого сумасшедшего надо бы запереть в соответствующее учреждение.
        Есть и другая, вероятно, более достоверная версия заключения Корейши в сумасшедший дом.
        После войны 1812 года он яростно обличал смоленских чиновников в расхищении 150
000 рублей, поступивших из казны для возмещения смолянам ущерба, причиненного французами. Иван Яковлевич публично укорял и разоблачал казнокрадов, не стесняясь в выражениях. Среди жителей города Иван Яковлевич пользовался любовью и уважением, к нему прислушивались. Нарастало возмущение, на чиновников сыпались угрозы довести до сведения столичных властей их грязные делишки. От греха подальше решено было упрятать Корейшу с глаз долой.
        Как бы то ни было, тот ли, этот ли, но донос был принят к исполнению. Сначала Ивана Яковлевича просто засадили в острог, но в городе нарастало недовольство действиями властей, и юродствующего пророка доставили для освидетельствования в Смоленское губернское управление. Как известно, рука руку моет. Чиновники управления воспользовались тем, что на все вопросы Иван Яковлевич, по принятому им обычаю, отвечал туманно, путано, о себе говорил в третьем лице, и единогласно признали его сумасшедшим, постановив поместить в городскую больницу. Указом Смоленского губернского правления от 4 (17) февраля 1813 года предписали содержать его в строгости, никого из посетителей не допуская.
        Как ни старалось руководство больницы выполнить данный указ, сочувствующие горожане, которых становилось все больше, правдами и неправдами пробирались в палату Корейши - при помощи «барашка в бумажке» в России открываются любые двери. Посещения стали приобретать характер паломничества, по городу ходили упорные слухи, что мздоимцы-чиновники гноят в больнице блаженного юродивого, обличавшего казнокрадов. Растущее недовольство вынудило Смоленское губернское правление отменить указ о недопуске к Ивану Яковлевичу. Слухи о предсказателе и обличителе распространялись за пределы города, уже из Петербурга поступали запросы, кого там местные власти держат под замком в больнице? Испуганные возможными последствиями местные власти стали искать способ убрать ненавистного пророка с глаз долой.
        Московский военный генерал-губернатор князь Дмитрий Владимирович Голицын получил отношение Смоленского гражданского губернатора с запросом в Приказ общественного призрения о наличии вакансий в московском доллхаузе (позже - Преображенская больница, ныне Московская психиатрическая больница № 3 им. Гиляровского).
        Вакансия нашлась, и 17 (30) октября 1817 года Ивана Яковлевича, якобы из-за того, что в Смоленске больницы для душевнобольных не было, приказано было доставить в Москву, в Приказ общественного призрения. Из Приказа, в сопровождении конвоя, его доставили в московский доллхауз.
        Жители Смоленска Ивана Яковлевича уважали, возмущались действиями городских властей, потому решено было вывезти Ивана Яковлевича ночью, тайно. Боялись, что возмущенные жители дознаются и заступятся за Корейшу. Осенней ночью его связали, бросили на телегу и забросали сверху рогожами, чтобы не видно было, кого везут. Так под мешками и отвезли в Москву, где поместили в подвал московского доллхауза, попросту - психушки, из которой он так и не вышел до конца дней своих.
        Вот как, не без печального юмора, он лично описал выдворение свое из Смоленска.

«Когда суждено было Ивану Яковлевичу переправляться в Москву, то ему предоставили и лошадь, но только о трех ногах, четвертая была сломана. Конечно, по причине лишения сил несчастное животное выдерживало всеобщее осуждение, питаясь более прохладою собственных слез, нежели травкою. При таком изнуренном ее положении мы обязаны были своей благодарностью благотворному зефиру, по Божьему попущению, принявшему в нас участие. Ослабевшая лошадь едва могла передвигать три ноги, а четвертую поднимал зефир, и, продолжая так путь, достигли мы Москвы, а октября
17-го взошли и в больницу. Это начало скорбям. Возчик мой передал обо мне обвинительный акт, и в тот же день по приказу строжайшего повеления Ивана Яковлевича опустили в подвал, находящийся в женском отделении. В сообразность с помещением дали ему и прислугу, которая, по сердоболию своему, соломы сырой пук бросила, говоря: чего же ему еще? Дорогой и этого не видал; да вот еще корми его всякий день, подавай воды с хлебом, а в бане жил, что ел? Погоди, я сумею откормить тебя - у меня забудешь прорицать!»
        Обиженные провидцем чиновники были сильны, их «обидчика» посадили не просто в психушку, а в сырой подвал буйного отделения, на гнилую солому, на хлеб и воду, приковали к стене железной цепью. Врачи в эти подвалы практически не заглядывали, больные были отданы на произвол озверевшим от власти над нечастными людьми санитарам и смотрителям. Корейша быстро превратился в обтянутый кожей скелет. Наверное, так бы и угас Иван Яковлевич в подвале сумасшедшего дома, если бы не многочисленные жалобы больных и их родственников на произвол и беспредельные издевательства, царившие в больнице.
        Красочное описание московского доллхауза оставил доктор Кибальтиц. Но для нас куда интереснее его теоретические рассуждения, предваряющие живописный рассказ. Они дают полное представление о применявшихся методах лечения. Эти «методы» напоминают, скорее, описание пыток из «Молота ведьм». Впрочем, читайте сами - свидетельствует сам доктор.

«<…> Весьма трудно в доме умалишенных узнать настоящую причину болезни. Родственники присылают умалишенных в больницу более с тем намерением, чтобы избавиться от них, предохранить себя от несчастий, нежели для того, чтобы их вылечить.

<…> Если нужно неистовому сумасшедшему бросить кровь, в таком случае пробивается жила сильнее обыкновенного. За скорым и сильным истечением крови вдруг следует обморок, и больной падает на землю. Таковое бросание крови имеет целью уменьшить сверхъестественные силы и произвести в человеке тишину. Сверх того прикладываются к вискам пиявицы, и если он в состоянии принимать внутрь лекарства, то после необходимых очищений подбрюшья дается больному багровая наперстяночная трава с селитрой и камфорою, большое количество холодной воды с уксусом; также мочат ему водой голову и прикладывают к ногам крепкое горячительное средство. Все усыпительные лекарства почитаются весьма вредными в таком положении. По уменьшении той степени ярости прикладывают на затылок и на руки пластыри, оттягивающие влажности. Если больной подвержен чрезмерно неистовым припадкам бешенства, то ему бросают кровь не только во время припадка, но и несколько раз повторяют, дабы предупредить возвращение бешенства, что обыкновенно случается при перемене времени года.
        Что касается до беснующихся и задумчивых сумасшедших (maniaques et hypochondriaques), подверженных душевному унынию или мучимых страхом, отчаянием, привидениями и проч., то, как причина сих болезней существует, кажется, в подбрюшьи и действует на умственные способности, то для пользования их употребляется следующее: рвотный винный камень, сернокислый поташ, ялаппа (рвотный камень), сладкая ртуть, дикий авран, сабур, слабительное по методе Кемпфика, камфорный раствор в винной кислоте, коего давать большими приемами, с приличными побочными составами. Белена, наружное натирание головы у подвздошной части рвотным винным камнем, приложение пиявиц к заднему проходу, нарывные пластыри или другого рода оттягивающие лекарства производят в сем случае гораздо ощутительнейшее облегчение, нежели во время бешенства. Теплые ванны предписываются зимой, а холодные летом. Мы часто прикладываем моксы к голове и к обоим плечам и делаем прожоги на руках (cauteres). В больнице сей употребляется хина в том только случае, когда догадываются, что слабость была причиной болезни, например, после продолжительных нервных
горячек и проч.»
        Впечатляющее и само за себя говорящее лечение, не так ли?
        Дотошно описав широко практиковавшиеся тогда способы «лечения», доктор Кибальтиц стыдливо умолчал о диких нравах больничных санитаров и о методах подавления больных. Но в этом «расписался» его непосредственный начальник, смотритель доллхауза г-н Боголюбов. Фамилия ему была выдана явно по ошибке, это ясно из сохранившегося в архивах больницы его рапорта, направленного главному надзирателю больницы.

«При доме умалишенных состоят с давнего еще времени цепей железных для беспокойных и приходящих в бешенство людей одиннадцать, из коих многие были уже неоднократно починиваемы и чрез то остаются почти безнадежными, но как ныне умалишенные помещением в доме умножаются, и бывают более таковые, коих по бешенству их необходимо нужно, дабы не могли сделать какого вреда, содержать на цепях, на тех становится недостаточно, для чего и потребно искупить оных в прибавок к означенным старым вновь четырнадцать, что и составит всего двадцать пять цепей, о чем имею честь донести».
        Резолюцией Приказа общественного призрения количество цепей в больнице было увеличено на четырнадцать. Как пишет исследователь Баженов, «так как всех цепей было 25, а наличность больных на 1 января 1820 г. равнялась 113 чел., то приходится заключить, что почти четвертая часть всего учреждения сидела на цепи».
        В таких вот нечеловеческих условиях пришлось провести многие годы Ивану Яковлевичу, по его собственным словам, обреченному, как и описываемая им несчастная лошадь, на «всеобщее осуждение, питаясь более прохладою собственных слез». Из этой фразы происходит, вероятно, данное им самому себе прозвище, или второе имя, которым он часто подписывался, находясь в больнице, и которое завораживало своей таинственностью: «студент прохладных вод». То есть, обреченный на горькую науку слез и мучений.
        Смотритель доллхауза Боголюбов рассказывал: «На третий день по прибытии Иоанна Яковлевича из Смоленска моя младшая дочь заболела и в бреду металась на кровати. Услышав случайно от людей, доставивших в нашу больницу Иоанна Яковлевича, что он лечит все болезни и разгадывает сокровеннейшие тайны, я решил отправиться к нему спросить, чем больна и выздоровеет ли моя дочь? Не успел я войти в его комнату, а Иоанн Яковлевич уже предупредил готовый сорваться у меня с языка вопрос, громко сказав подметавшему комнату служителю: «Ох, больно, жалко! Ох, корь, корь - три дня помечется, повысыпит - на третий день здоровье». Спустя два часа приехал врач, подтвердивший, что у дочери корь. Вторая часть предсказания также сбылась: на девятый день дочь моя выздоровела».
        По его же свидетельству 21 февраля 1819 года Иван Яковлевич позвал Боголюбова и, когда тот пришел, закричал на него:
        - Прими странника в дом!
        Не ждавший в дом никаких гостей, Боголюбов опешил и подумал, что слова эти не относятся к нему. Корейша, видя недоумение на лице смотрителя, застучал по полу палкой и закричал еще раз:
        - Эй, ты, прими странника в дом!
        Помня о предсказании Корейши для его дочери, Боголюбов решил не расстраивать его и для успокоения Ивана Яковлевича пообещал выполнить эту просьбу. Перед уходом домой смотритель громко, чтобы слышал Иван Яковлевич, наказал дежурному принять странника в дом, если вдруг таковой явится.
        Наутро дежурный рассказывал смотрителю, что поздно вечером к больнице подъехал на извозчике священник, попросивший впустить его. Священник представился протоиереем Павлом Корейшей, прибывшим с неожиданной оказией из города Павловска для свидания с братом Иваном Яковлевичем. Помня распоряжение смотрителя, удивленный дежурный проводил приезжего в подвал. Не успел отец Павел подойти к запертой двери комнаты, в которой содержался несчастный Иван Яковлевич, как тот стал звать брата по имени, ударяя по двери кулаком. Свидание братьев состоялось, а рассказы о чудесном предсказании исцеления дочери смотрителя и о провидении приезда брата передавались из уст в уста персоналом доллхауза. Надзиратели и другие служащие больницы стали приводить жен и родственников, просивших совета и предсказаний. Вскоре рассказы о Корейше вышли за больничные стены и разошлись по всей Москве. В московский доллхауз устремились любопытные и страждущие.
        Ушлый надзиратель Иголкин стал пропускать к Корейше посетителей. Встречал их после утреннего обхода на черной лестнице и за плату, которую определял на глаз по достатку посетителя, впускал к прорицателю в подвальное помещение.
        Немудрено, что нагрянувшая в 1828 году проверка обнаружила многочисленные нарушения и произвол со стороны персонала. Сменилось руководство больницы, в частности был назначен новый главный врач. Им стал действительный статский советник, доктор медицины Василий Федорович Саблер. Он исходил больницу сверху донизу, а когда заглянул в подвалы, пришел в ужас и приказал тут же перевести всех больных наверх.
        Производится решительная перестройка больницы. Сменяется практически целиком медперсонал, приходят ординаторы, заводятся «скорбные листы» - истории болезней, рецептурные книги. Уничтожаются цепи, для больных вводится посильная трудотерапия: огородные и рукодельные работы. В 1838 году старый московский доллхауз получает новое, вполне благопристойное имя: московская Преображенская больница.
        Корейшу перевели в отдельную просторную палату, но он сбросил с кровати простыни на пол и, устроившись в углу, провел черту, словно отделившую его от остального мира. За эту черту он не только не переходил сам и не пускал персонал и посетителей, но даже ноги ни разу за нее не протянул. Он никогда не садился, даже писал стоя. Стоя же или лежа принимал посетителей. Под старость Корейша практически не вставал со своего ложа.
        Весть о провидце распространилась по Москве со скоростью слухов. От посетителей не было отбоя, когда стало бывать в палате Ивана Яковлевича более шестидесяти человек, Саблер обратился к московскому генерал-губернатору князю Голицыну с ходатайством о разрешение свободного допуска посетителей к блаженному со взятием с каждого из них двадцати копеек серебром на улучшение жизни больных. В 1833 году разрешение было получено. Чтобы прекратить самовольное мздоимство, Саблер распорядился пропускать к Корейше по… билетам, приставив к нему служку по прозвищу Миронка. Перед входом в палату поставили кружку, в которую каждый посетитель должен был опустить 20 копеек. Наверное, впервые в мировой практике, пациент, находясь в больнице, стал зарабатывать для нее деньги. Саблер сам признавал это:
«Мы очень бедны, если бы не Иван Яковлевич, не знаю, как бы мы сводили концы с концами». В год на нужды больницы в кружке набиралось до 1 000 рублей, что позволяло покупать дополнительно лекарства, музыкальные инструменты и даже. бильярд, улучшать быт находившихся на излечении больных, в большинстве своем покинутых родственниками. По настоянию Ивана Яковлевича с бедных за вход платы не брали. Более того, все приносимое ему, кроме платы за вход, идущей в больничную кассу, Корейша тут же раздавал бедным посетителям.
        В «благодарность» в скорбном листе Ивана Яковлевича было записано по-латыни:
«mania occupotio mentis in libro», что означает: «помешательство на почве чрезмерного увлечения чтением (священных) книг». Сама же болезнь была определена психиатрическим термином «dementia» (деменция) - «слабоумие». В графе «прогнозы» категорически утверждалось: «некурабельный» - неизлечимый. Это было равносильно приговору.
        Как уже было сказано, фигура Ивана Яковлевича Корейши многими воспринималась крайне отрицательно. В книге Н. Баженова «История Московского Доллгауза, ныне Московской городской Преображенской Больницы для душевнобольных» пересказаны впечатления некоего доктора Дюмуляна. В 1856 году он посетил Преображенскую больницу и вместе с доктором Саблером участвовал в обходе. «На десерт» посетили палату Ивана Яковлевича. Помещение, по воспоминаниям Дюмуляна, больше напоминало логово животного, чем собственно больничную палату. Сам Иван Яковлевич лежал на полу, на слое песка, прикрытый лоскутным и настолько грязным одеялом, что от одного его вида тошнота подступала к горлу. По описанию Дюмуляна Иван Яковлевич был лысый, с курчавыми волосами вокруг лысины, рубаха на груди была расстегнута, а грудь покрыта волосами и грязью. Подушки тоже покрыты грязью и жуткими слоями сала. На скамейке напротив «ложа» сидели посетители. В присутствии Дюмуляна гусарский офицер спросил, жениться ему, или нет.
        - Кошелек есть? - спросил Корейша из-под одеяла.
        Оторопевший офицер безропотно протянул портмоне. Иван Яковлевич вытряс из кошелька деньги и насыпал взамен нюхательный табак из роговой табакерки.
        - Нюхай, пока не вынюхаешь, - проворчал он, вернул портмоне офицеру и отвернулся к стене.
        Старушка попросила благословить ее на продажу домика. Корейша ответил:
        - Это водяная болезнь. Понимаешь? Hydrops ascites.
        Саблер предложил Дюмуляну спросить о чем-нибудь письменно. Доктор написал вопрос по-латыни: ехать ли ему на родину или оставаться в Москве. Корейша прочел записку, перевел и на поданной ему бумаге написал: «Хоть во граде Царьграде, ибо там есть Иоанн Златоуст».

«Странно, что такой грязный человек, вызывающий омерзение, был объектом поклонения», - подытожил свои впечатления доктор Дюмулян.
        Странно-то странно, а поклонялись. Почему? У меня нет ответа. Есть предположения. Но об этом позже. Сейчас же, как бы для равновесия, приведу еще несколько свидетельств противников Корейши. Сразу замечу, противников было много, что немудрено: событийная сторона жизни Корейши, его бытовой уклад, не могли не вызывать физического отвращения многих. Но стоит вспомнить, что внешне все юродивые не только не отличались чистотой тела, одежды, но даже наоборот, презрев все земное, ходили нагими, грязными, всем своим внешним видом и поведением являясь дерзким протестом, вызовом благополучному обществу.
        Сам Корейша, по многочисленным воспоминаниям, спал на грязном полу, ел, сваливая все - первое, второе, фрукты, в одну миску, заливал и так кушал, заставляя и других пробовать это «блюдо». С утра до вечера «сокрушал» палкой стекло и камни, превращая их в песок, который руками перемешивал, - так он истреблял бесов. На вопросы часто отвечал невпопад, часто просто поперек, бормотал нечто невнятное. Был грязен, ходил под себя, иногда откровенно издевался над посетителями: заставлял их убирать за собой, вываливал им на головы еду, бросал в них предметы, грязно ругался.
        Что касается его «приготовлений» пищи, есть якобы личное толкование этого
«действа», опубликованное Горицким в виде собственноручного ответа Ивана Яковлевича на пасквиль Прыжова (об этой брошюре чуть ниже).

«Вы, милостивый государь, многое в книжке своей поставили мне в вину; а главным образом на показ всему свету выставили мою безкомфортабельную жизнь и жестоко осудили меня за то, что я, по великим постам, приносимые мне постные и скоромные кушания мешаю вместе, и потом сам ем и других кормлю; и все это, как вы говорите, имеет в глазах моих мистическое значение. Стало быть, обвинение ваше пало на меня от вашего непонимания моего действия, а потому считаю нужным его пояснить вам. Раз как-то пришло в старую глупую голову на мысль, что у вас в свете по великим постам живут не так, как следовало бы: довольно разнообразно и с учреждениями св. Церкви нашей не согласно. Я слышу, например, что в эти святые дни там у вас шумные балы, то - удалые концерты, то - в театрах живые картины, лотереи и разные иностранные фокусы, а на балах - большие стерляди, пьяная уха, жирные пироги разных названий, гуси, утки, поросята; а там, в то же время, - редкие удары в колокола, большие и малые поклоны, потом: хрен, редька, лук, кислая капуста, черный хлеб и русский квас. Что это такое, думаю, - в одном городе, да не одни
норовы? Все, кажется, - христиане православные, а не все живут православно. Первые мне очень не понравились; давай же - вразумлю их, чтобы и они жили по-христиански. Но как растолковать им, что жить им так не следует? Прямо так сказать - не послушают, - засмеются только. Написать книжку - не могу. Дай же составлю им такой винегрет из кушаний, чтобы он опротивел им всем; а если винегрет опротивеет им, то, думаю себе, наверно, тогда и беззаконнная жизнь их опротивеет им и будут жить по христианскому закону. Вот вам, милостивый государь, объяснение непонятного для вас мешания кушаний; пусть послужит оно толкованием и всей моей, странной для вас, жизни!»
        Частое невнятное бормотание Корейши зачастую объясняется тем, что ему скучно было отвечать на бесконечные вопросы посетителей, за кого выйдет дочка на выданье, стоит или не стоит отдавать долг, как не прогадать при сделке. Вот он и общался сам с собой, отвечая на собственные вопросы. Раздражением от бесконечных посетителей, порой бывших просто невыносимыми, объясняется и его грубость.
        О Корейше не очень лестно отзывался Пыляев, хотя достаточно добродушно, рассматривая Ивана Яковлевича как чудака. Впрочем, не буду составлять списки врагов и друзей Ивана Яковлевича, без меня есть кому воздать каждому по делам его. Наиболее активным и последовательным врагом Корейши являлся некто Прыжов, автор брошюрки «Двадцать шесть московских лжепророков, лжеюродивых, дур и дураков», одним из главных «героев» этой книжицы стал Иван Яковлевич. В каком виде он там был представлен, следует из самого названия книжицы.
        Об авторе этой брошюры стоит сказать отдельно. Мы часто ведем интеллектуальные споры о том, совместимы ли «гений и злодейство», морально или нет читать шпиона Бомарше, играть музыку Сальери (достаточно бездоказательно обвиненного в отравлении). И в то же время читаем и переиздаем книжки таких, как Иван Прыжов. Этот студент-недоучка был страшно близорук, разочарован в жизни, от которой ожидал легкого успеха, а получал тычки и подзатыльники, поскольку беспробудно пил, став ни на что не способным алкоголиком. От отчаяния пытался утопиться, но из этого получилась такая же карикатура, как и его пасквили: пруд, в котором он думал утонуть, оказался ему по колено.
        Желая хоть как-то заработать на кабацкие утехи, он строчил базарные книжонки, как сейчас сказали бы - «желтую прессу». Кроме упомянутой уже брошюры он написал
«Историю кабаков России», «Нищие на святой Руси. Материалы для общественного и народного быта в России», «Корчма. Исторический очерк», «Русские кликуши». Больной человек - больные темы, яростная озлобленность на всех и вся, возможность хоть на страницах рукописей поиздеваться над и без того беззащитными людьми, волей судеб оказавшимися на обочине жизни.
        Клокотавшая внутри озлобленность привела его к страшному, хотя и логическому финалу - он близко сходится с небезызвестным апологетом революционного насилия - Сергеем Нечаевым, становится членом «Народной расправы». Правда, агитационную работу он вызвался проводить в. кабаках, востребовав выделения некоторой суммы на посещение злачных мест.
        Вступивший в эту же террористическую организацию студент Иванов в чем-то не согласился с деспотичным Нечаевым. Тот обвинил его перед товарищами в предательств. И в ноябре 1869 года Иванова, обманом заманив в дальний угол Петровского парка, затолкали в грот, где Нечаев, Успенский, Кузнецов, Николаев и Прыжов, впятером, долго и мучительно убивали несчастного юношу. В темноте Нечаев стал душить кого-то из своих. Участвовавший в этом Прыжов в какой-то момент испугался и даже попытался отговорить Нечаева от убийства, но тот в бешенстве выстрелил в «миротворца», после чего перепуганный Прыжов то ли держал студента за руки, то ли стоял в сторонке. За это преступление он был приговорен к каторге, там и умер.
        Вот такой человек выступал «обвинителем» Ивана Яковлевича.
        Наиболее благожелательные и подробные записки о нем оставил много и часто общавшийся с Корейшей А. Ф. Киреев в книге «Юродивый Иван Яковлевич Корейшъ». В предисловии к этой книге Киреев писал: «Многие из старожилов Москвы вероятно помнят то время, когда в Преображенской больнице умалишенных находился известный всей Москве «Иван Яковлевич», который, получив высшее академическое образование и обладая от природы умом светлым, был для многих камнем преткновения, как образом своей юродствующей жизни, так и своими действиями, шедшими вразрез обычаям мира, и поэтому посещавшие его из одной лишь любознательности уходили с полным убеждением, что видели сумасшедшего; тогда как. люди, чаще других бывавшие у него и с религиозной точки зрения глубже всматривавшиеся в его жизнь и действия, видели пред собою не только [не] сумасшедшего, но даже и не простого смертного, а великого по терпению своему подвижника, добровольно презревшего мир, со всеми его благами, и принявшего вольную нищету и юродство, которое и св. отцами Церкви признается за самое высокое подвижничество».
        Вернемся к свидетельствам очевидцев, среди которых были люди образованные, отнюдь не склонные к легковерию. Вот воспоминания князя Алексея Долгорукого:

«Я наблюдал за Иваном Яковлевичем в Москве, в доме умалишенных; вот один случай, который убедил меня в его прозерцании. Я любил одну А. А. А., которая, следуя в то время общей московской доверенности к Ивану Яковлевичу, отправилась к нему для того, не предскажет ли ей чего-нибудь нового; возвратившись оттуда, между прочим, рассказала мне, что она целовала руки, которые он давал и пила грязную воду, которую он мешал пальцами; я крепко рассердился и объявил ей формально, что если еще раз поцелует она его руку или напьется этой гадости, то я до нее дотрагиваться не буду. Между тем спустя недели три она отправилась вторично к нему, и когда он, по обыкновению, собравшимся у него дамам стал по очереди давать целовать свою руку и поить помянутою водою, дойдя до нее, отскочил, прокричав три раза: «Алексей не велел!»; узнав это, я решился к нему поехать и по-наблюсти за ним; первая встреча моя была с ним: как только я взошел, он отвернулся к стене и начал громко про себя говорить: «Алексей на горе стоит, Алексей по тропинке идет узенькой, узенькой; холодно, холодно, холодно, у Алексея не будет ни раба, ни
рабыни, ноги распухнут; Алексей, помогай бедным, бедным, бедным. Да, когда будет Алексей Божий человек, да… когда с гор вода потечет, тогда на Алексее будет крест». Признаться сказать, эти слова во мне запечатлелись, и после этого я выучился трем мастерствам; хотя мне и объясняли эти слова ясновидящие и высокие, но, однако, день Алексея, Божия человека, я неравнодушно встречаю. Из наблюдений над ним, я утром более находил в нем созерцания, и многие такие откровенные вещи он открывал, что самому высокому ясновидцу только можно прозерцать; в других же иногда целыми днями он пустяки городил. Говорил он всегда иносказаниями».

        За год до начала Крымской войны Корейша заставлял своих посетительниц щипать корпию, использовавшуюся для лечения ран, готовить бинты, настоятельно советовал всем заготавливать сухари, предчувствуя близкую беду.

        Однажды Иван Яковлевич был особенно печален, задумчив и ни с кем не разговаривал, смотрел на иконы, тихо плакал. Потом приподнялся на своем ложе и сказал: «Нет у нас, детушки, более царя, уволен раб от господей своих, он теперь как лебедь на водах». В тот момент его слова никто не понял, а на следующий день по всей Москве продавались афишки, извещавшие о кончине Николая I и восшествии на престол Александра II.

        Интересное свидетельство оставил главный врач больницы Василий Федорович Саблер. Однажды некая госпожа Ланская попросила доктора оказать ей любезность и показать знаменитого на всю Москву блаженного. Саблер спросил у Ивана Яковлевича разрешения привести к нему даму. Корейша ответил согласием, но при посещении повел себя странно - на вопросы не отвечал, только упрямо просил доктора снять левый сапог, приговаривая: «Узок больно». Доктор, естественно, не обращал внимания на слова больного и все же, по настоятельным просьбам госпожи Ланской снял левый сапог. Только после этого Корейша стал отвечать на вопросы гостьи. Доктор же так и простоял всю беседу в одном сапоге. Обулся он уже за порогом палаты Корейши.
        Возвращался домой доктор в коляске. Неожиданно лошади понесли, кучер не смог с ними справиться и спрыгнул с козел, следом за ним выпрыгнул из коляски и перепуганный доктор. При этом он очень неудачно упал и сломал левую ногу. Нога так распухла, что никак не удавалось стянуть с нее сапог, пришлось его резать. Навестив доктора, госпожа Ланская напомнила ему слова Корейши.

        Уже упоминавшийся автор книги о Корейше Александр Федорович Киреев вспоминал, что, когда собрался жениться, отец его послал Ивану Яковлевичу записку: «Благословите раба Александра вступить в брак с рабою Федосьею». Записка вернулась, на ней рукой Ивана Яковлевича был приписан странный, как тогда показалось, ответ: «Не с Федосьею, а с Анной». Но вскоре сватовство неожиданно расстроилось, а через два года А. Ф. Киреев действительно женился на Анне.
        Он же вспоминает, как Иван Яковлевич излечил его от холеры, и приводит другие многочисленные случаи чудесных исцелений и прорицаний юродивого. Вот некоторые из них.
        Иван Яковлевич как-то заставил Федора Киреева, отца оставившего воспоминания Александра Федоровича, разбивать вместе с ним бутылки. Отец случайно порезал себе щеку осколком. Блаженный взял щепотку песка, смешанного с битым стеклом, и потер отцу щеку. Впоследствии не нашли и следа пореза.

        Семья Киреевых обеднела, и отец печалился. Он, как обычно, отправился к Ивану Яковлевичу, а в его отсутствие пришло письмо. Вернувшись, отец рассказал, что Иван Яковлевич не обращал на него внимания и лишь перед его уходом порвал бумажку, положил ее в его карман и велел пересчитать клочки, закончив дела, но уже не в Москве. В присланном же Федору Кирееву письме предлагалось дело в Коломне на две недели, закончив которое, он получил 1 800 рублей. Вспомнив случайно о бумажках, Федор пересчитал их. Клочков было ровно 18.

        Некий господин задумал грандиозную постройку. Он пришел к Ивану Яковлевичу спросить, сколько ему земли купить. Иван Яковлевич ответил, что больше трех аршин ему не понадобится. В тот же год господин умер.

        У Киреевых был слуга, Артем. Он упрашивал старшего Киреева взять его к Ивану Яковлевичу, дабы тот помог ему деньгами на избу. Наконец отец согласился, и они вместе отправились. Приехав, Киреев представил Артема и изложил его просьбу. Иван Яковлевич велел Артему лечь на спину, и когда тот лег, стал ползать вокруг него и считать рост. А потом сказал Артему, что избенку без него построят. Вернувшись домой, Артем пошел за водой и по дороге нашел горсть монет. Потом пошел еще куда-то, нашел еще монеты. Вскоре приехал сын Артема и забрал его на три дня в деревню. Вернулся сын через неделю без отца. Артем умер.

        Александр Федорович болел холерой, и никто не мог помочь ему. Отец его отправился к Ивану Яковлевичу. Тот усадил его и заставил расплетать кулек. Поначалу отец сопротивлялся, но потом покорился. Из кулька получилось длинное мочало. Иван Яковлевич велел повязать живот больного мочалом, а в рот налить маслица от Иверской Божьей Матери. Опасаясь, что сына уже нет в живых, Федор Киреев очень торопился. Он исполнил все, как велел Иван Яковлевич, и больной тут же уснул. Ночью Александр Киреев захотел есть, а вскоре и вовсе поправился.

        Пришла к Ивану Яковлевичу бедная женщина, встала у входа, чтобы никого не стеснять, 20 копеек за нее кто-то из жалости положил. В это время богатая дама подарила Ивану Яковлевичу аршин дорогой ткани за ценный совет. Он взял ткань и отдал его бедной женщине, чтобы та купила себе хлеба. Оказалось, что она с детьми своими три дня ничего не ела.

        Уже в глубокой старости, уступая слезным просьбам племянницы, Иван Яковлевич написал следующее прошение: «Обратите милостивое ваше внимание на Ивана Яковлевича, исходатайствуйте ему свободу из больницы на чистый, прохладный воздух, к родной племяннице моей диаконице Марии. За таковое ваше милосердие воздаст вам Бог и Господь и Дух Святой, во Единой Троице славимый! Аминь». Иван Яковлевич, много лет содержавшийся в больнице, не надеялся на положительный ответ. Но к тому времени уже всем было ясно, что никакой опасности для окружающих он не представляет, и ему было разрешено покинуть больницу. Когда с этим решением ознакомили Ивана Яковлевича, он решительно заявил, что никуда из больницы идти не хочет, а в ад тем более.
        В этом наиболее ярко проявилось его неприятие мирской жизни во всех ее проявлениях.
        В последние годы жизни Корейша практически не вставал со своего ложа. Но до последнего дня старался помочь нуждавшимся. Если же не мог помочь советом, писал на клочках бумаги пространные и витиеватые записки самому митрополиту. Как это ни странно, митрополит ходатайства Корейши всегда удовлетворял, оказывая подателям записок от него материальную помощь, часто весьма солидную.
        Кончину свою он предчувствовал и предсказывал заранее: за восемь дней до смерти просил сварить ушицу из восьми рыб, накануне кончины лег спать ногами к образам, так, как должен лежать покойник. 6 сентября 1861 года попросил священника соборовать его и приобщить святых тайн. С трудом принял всех посетителей, а когда отпускал последнюю женщину, поднял руку и произнес:
        - Спаситеся, спаситеся, спасена буди вся земля!
        И тут же скончался.
        По настоятельной просьбе многочисленных почитателей и личному распоряжению митрополита Московского святого Филарета (Дроздова) похоронен был Иван Яковлевич по правую сторону от Церкви Святого Пророка Илии в Черкизове. Принято было во внимание и ходатайство об этом племянницы покойного, муж которой был дьяконом этой церкви.
        Вот как Г. Скавронский в «Очерках Москвы» описал похороны Ивана Яковлевича:

«В продолжение пяти дней., отслужено более двухсот панихид; Псалтырь читали монашенки, и от усердия некоторые дамы покойника беспрестанно обкладывали ватой и брали ее… цветы, которыми был убран гроб, расхватывали вмиг… Многие ночевали около церкви… Долгое время на могиле служили до двадцати панихид в день».
        Горицкий, опубликовавший собственную отповедь на сочинение Прыжова и напечатавший якобы собственноручный ответ ему Ивана Яковлевича, в предисловии к своей брошюре написал об Иване Яковлевиче следующее:

«…он не лжепророк, и даже не пророк, а обыкновенный человек, благодаря духовному воспитанию своему и кротости души возжелавший жить в уединении, в лесу, но насильно извлеченный из своей «кельи» и помещенный среди душевнобольных, а теперь бескорыстно подающий советы всем добрым людям».
        Следует учесть, что поначалу Корейша хотел всего лишь уединения. А к эпатажу он прибег тогда, когда ему попытались навязать неприемлемое им, но зато общепринятое поведение. Когда же это не удалось, его против воли поместили в больницу, объявив сумасшедшим. Заметьте, даже не освидетельствовав!
        Фактически в таком же положении находился блистательный аристократ Чаадаев, формально объявленный умалишенным, с горькой усмешкой называвший это «мое блестящее безумие», писавший: «Здесь ныне все такие шалуны, не казнят - безумием накажут».
        К тому же подвиг юродства не понять до конца людям мирским. Видение и понимание, мировоззрение человека мирского и церковного - качественно разные. Был у меня в юности такой случай: работал я над небольшой пьесой об Иуде и Пилате. Перечитал множество всевозможных книг и трактовок - от Библии и Евангелий до Анатоля Франса и Леонида Андреева. И надо сказать, известный поступок Иуды, воспринимавшийся и трактовавшийся мной ранее категорично и однозначно, ввел меня в сомнения. Добавил сомнений еще и Ренан со своими метаниями из крайности в крайность. Стал я у всех выпытывать: в чем же СУТЬ предательства Иуды? Ответы получал чаще. банальные, порой. самые неожиданные, например: из вредности.
        Случай свел меня со священником. Он выслушал мой рассказ и спросил, как я думаю сам. Я честно сказал, что не знаю, возможно, из корысти? Но Иуда сам бросил полученные деньги… Словом, не знаю, иначе бы не разговаривал с ним, а давно написал пьесу и успокоился. И в свою очередь спросил священника, как думает он? Ответ меня буквально огорошил.
        - А никак не думаю, - ответил священник. - Для меня это абсолютно неважно, поскольку, предавая Христа, Иуда предал свою собственную бессмертную душу.
        Вот так вот - ни убавить, ни прибавить. Это просто ДРУГОЙ взгляд на привычные, казалось бы, вещи. Другое ВИДЕНИЕ. И сразу же все становится предельно ясно и понятно: предательство, в какие бы одежды оно ни рядилось, за какие бы мотивы ни пряталось, всегда останется предательством.
        Естественно, я не претендую на подобное видение. Более того, вполне допускаю, что Корейша за годы насильственного заточения в психушке МОГ стать действительно больным человеком.
        Иначе говоря: человек хотел жить так, как хотел, а его заставляли жить, как все.

        Кто-то по поводу феномена Корейши сделал весьма меткое замечание о том, что юродивые появляются именно в те времена, когда в них есть потребность.

«А лихо будет!», или Воспитание неразумных по системе Павла Стожкова, старца Таганрогского

        Как у тебя будет какое горе, хоть на море, хоть на воле, а ты кричи: «Павло, ратуй!»

    Павел Таганрогский
        Павел Павлович Стожков 8.11.1792, Кролевецкий уезд, Черниговская губерния, - 10.
3.1879, Таганрог

        Павел Павлович Стожков был родом из дворян Черниговской губернии, Кролевецкого уезда. Так значилось в его билете за номером 1402, выданном Кролевецким земским судом 13 февраля 1858 года. Его отец, коллежский регистратор, и мать имели 800 душ крестьян. Их младший сын, названный Павлом Павловичем в честь Павла-исповедника и, конечно, отца, родился 8 ноября 1792 года.

«Когда я был еще малым, - вспоминал Павел Стожков, - то отец хотел учить меня высоким наукам, так как и брат мой, штабс-капитан Иван Павлович, был человек образованный, но я не захотел.
        Все мое желание от юности было - молиться Богу, а намерение - идти по святым местам. Но отец мой противился этому и никак не хотел меня отпускать. Когда мне было 16 лет, я украдкой оставил дом родителей и проходил по святым местам целый год, и, когда воротился домой, отец хорошо побил меня с наказом, чтобы я более и думать не смел о страннической жизни и хождении по монастырям. Но сердце мое не могло успокоиться и согласиться жить той жизнью, которая желалась отцу».
        Как жил Павел в отцовском доме до двадцати пяти лет, практически ничего не известно, кроме того, что намерения своего «уйти куда-нибудь ради спасения души», он не оставлял все это время. Видя подобное упорство, отец решается разделить свое имущество между двумя сыновьями. При разделе Павлу досталось «много имущества, скота и овец, также несколько сот душ крестьян» и шестьдесят тысяч рублей. Все крестьяне получили вольные, скот и движимое имущество было продано, а вырученные деньги розданы бедным. Получив, наконец, благословение отца, Павел ушел из дома навсегда.
        Более пяти лет он ходил по святым местам, но нигде не остался, выбрав для постоянного места жительства заштатный город Таганрог, недалеко от родной Малороссии. Здесь он забывает окончательно свое дворянское происхождение, ведет самый простой образ жизни, работает, одевается в крестьянскую одежду и переходит на народный малороссийский язык.
        В Таганроге он жил на разных квартирах: на Касперовке, в крепости, двадцать лет на Банном спуске у вдовы Елены Никитичны Баевой. Потом снял отдельный домик за 75 рублей в год в Депальдовском переулке у Ефима Смирнова. В этом домике он проживет до глубокой старости, здесь и скончается в 1879 году, здесь же, в Депальдовском переулке, № 88, со временем появится подворье старца Павла. Но пока Павлу Стожкову об этом не время даже думать.
        От природы наделенный хорошим здоровьем и физически сильный, первое время он нанимается на поденную работу на хлебных ссыпках таганрогских купцов Солодовых. Любит посещать храмы, особенно Успенский собор, которому делает много пожертвований. В этом храме было восемнадцать серебряных лампад с надписью, что они пожертвованы Павлом Павловичем Стожковым.
        Простая серая подпоясанная свитка, большие мужицкие сапоги, простой работы серая суконная шапка не скрывали благородного внешнего вида и обаяния, многие, особенно женщины, считали его привлекательным и даже красивым. Зато большая палка в руках - неизменная спутница, хорошо отражала строгость характера хозяина, маскируя доброту сердца.
        Поселившись в отдельном доме, Павел Павлович стал принимать к себе в качестве послушников жильцов: стариков и юношей, вдов и девиц. Послушников держал в строгости. Запрещал работать по праздникам, пить чай, есть, вообще что-либо делать без его благословения.

«А лыхо буде!» (А лихо будет!) - присказка-угроза старца для непослушных и нерадивых, известная в то время всем таганрогцам. Потому что в городе и в его окрестностях знали, что Павло Павлович - человек не только очень набожный и строгий, но мудрый и прозорливый.
        Каждый день старца был похож один на другой. С раннего утра - в храм: свечи поставить, иконы протереть - у него для этих целей всегда было белое полотенце припасено, а иконы, которые он обихаживал больше других, прихожане между собой называли «павловскими».
        Из храма - на базар: обходить торгующих, давать наставления. Он терпеть не мог грызущих семечки, считая подобное занятие праздным. Поэтому торговки, при виде старца идущего с неизменной палкой в руках, подхватывались, прятали семечки, отряхивали с себя шелуху, передавали по рядам о его приближении, чтобы все успели замести следы «преступления».
        - А лихо будет! - грозил старец палкой. - Отряхнулись уже! - и неодобрительно качал головой. За подобное непослушание он мог и наказать - отказаться взять милостыню у провинившейся.
        В три-четыре часа пополудни он возвращался домой обедать. На обед обычно варился борщ по самому что ни на есть простому и незатейливому рецепту. Все нужные для борща овощи крошились, складывались вместе в большой глиняный горшок, заливались водой и квасом. После этого горшок ставился в русскую печь, в дальний угол. Печь закладывалась кизяком[Кирпичи из навоза для топки у крестьян.] и растапливалась, когда кизяк прогорал, печь закрывалась заслонкой, и борщ варился сам до готовности.
        В доме старца - несколько комнат, одна из них - келья старца, вся в иконах. Под иконами у стены - деревянная скамейка с кувшинами, наполненными песком, в песок вставлены свечи, горевшие день и ночь. У многих икон горели лампады. Около одной из стен стояла голая скамья, на которой хозяин спал. Остальное пространство кельи было заполнено кадками, горшками, корзинами и мешками с хлебом, бубликами, маслинами, черносливом, лимонами, апельсинами, медом и прочей снедью. На стенах висели сумки с просфорами. Если бы не иконы со свечами и лампадами, келья ничем бы не отличалась от обыкновенной кладовой, еще меньше она походила на жилую комнату.
        Все эти съестные припасы старец раздавал посетителям и живущим у него послушникам и послушницам, но не поровну, а по своему усмотрению, часто с притчей, скрытый смысл которой таил информацию о будущем.
        Например, был такой случай. Зашел к старцу в гости протоиерей Успенского собора Федор Покровский с супругой. Старец принял их очень радушно. Протоиерею подарил небольшую иконку Божьей Матери «Нечаянная радость», а жене его сказал: «На тебе, Софья, крест и просфору». Подарок оказался не без значения. Дети у них выросли своенравные, Софья жаловалась, что «целый век свой несет крест от них», а после смерти мужа ей предоставили место в просфорне.
        Помимо своих послушников и посетителей старец заботился о заключенных в тюрьме, которая в то время располагалась на старом рыбном базаре. Каждую неделю посылал арестантам пищу: печеный хлеб пудами, два-три пуда мяса, большие горшки с борщом - их послушницы старца носили на коромыслах. Если же острожник заболевал или умирал, что случалось нередко, забота старца усиливалась: он давал денег на одежду и на гроб для умершего. Часто при приближении смерти преступники составляли список своих грехов на бумаге и передавали через надзирателя старцу, чтобы он помолился за их грехи перед Богом.
        Нередко солдаты, закончившие царскую службу, шли к старцу за благословением. Однажды один из них ждал в приемной у старца.
        - Марья, зови ко мне иеромонаха, - велел Павел Павлович.
        - Нет здесь никакого иеромонаха, только солдатик один, - растерялась женщина.
        - А лихо будет! Что ты старца учишь? Зови!
        Впоследствии бывший солдат стал иеромонахом Глинской пустыни Киевской губернии, а лет через 25 после смерти старца открыл на Кавказе скит и был его первым настоятелем.
        Много посетителей приходило к старцу: за советом, помощью, утешением, благословением. Во внимании Павел Павлович никому не отказывал, вот только результаты визита часто бывали неожиданными. Было дело, и наказывал старец, в частности за жадность.

        ТЯЖКИЙ ГРЕХ - ЖАДНОСТЬ
        Жила недалеко от Таганрога, в деревне Барандыкине, Мария Моисеевна Абрамова с мужем и сыном-гимназистом. Сын учился в Таганроге в гимназии при пансионе, и родители часто приезжали его навестить. Вот однажды приехали родители к сыну, а по дороге зашли побеседовать к старцу. Перед визитом Мария Моисеевна решила для себя, что пожертвует старцу рубль, но не пожертвовала: пожалела, или решила, что ее сыну он нужнее.
        Родители навестили сына, порадовались его успехам, и довольная мамочка дала сыну на гостинцы злополучный рубль. Проводив предков, юный гимназист отправился тратить капитал, но. рубль нигде не принимали к оплате, считая фальшивым. Да еще мальчишка получил от торговцев нагоняй вместо сладостей. Понятное дело, он высказал все, что думает о родителях, которые опозорили его перед всем городом. Госпожа Абрамова, сразу сообразила, в чем тут дело, забрала у сына целковый и пошла виниться перед старцем. Что ей сказал при этом Павел Павлович - не так уж и важно, по сравнению с тем, что «фальшивый» рубль тут же опять стал платежеспособным.

        КАК ЕВДОКИЯ ПОТАПОВА, ЖЕНА БОНДАРЯ, ДОЧЕК ЗАМУЖ ОТДАЛА
        Было у таганрогского бондаря Михаила Потапова, человека работящего и с достатком, две дочери - Елена и Ефросиния - и глупая жена. Однажды посватался за Елену старший приказчик богатого купца Кожухова. Мать на радостях - жених-то завидный - чуть было сразу согласие не дала, но одумалась, о приличиях вспомнила. Родители жениху обещали подумать, спросить согласие дочери, словом, сделали все, что полагается в подобных случаях делать. И вот уже стоит жена бондаря в прихожей у старца Павла. А он и сам к ней не выходит, и в свою келью не пускает, хотя она уже несколько раз нетерпеливо дергала дверь, пытаясь открыть.
        К слову сказать, Евдокия Потапова старца Павла не очень жаловала. Мужа, часто заглядывающего к старцу за советом, ругала. Не нравилось, что младшая ее, двенадцатилетняя Фроська, зачастила к старцу, который как увидит девчонку, тут же начинает изображать, как будто на разных инструментах играет, и говорит непонятно:
«А ты, Фроська, давай, пляши и перекидывайся. Да ты еще будешь, будешь у меня играть на музыке и на дудке». Да и не столько за благословением побежала к старцу Павлу жена бондаря, сколько удачей похвастаться.
        - Кто? - наконец подал старец голос из-за двери.
        - Я, батюшка, - женщина снова дернула дверь на себя, но она не подалась. - Благословите мою Елену на брак, уж такой жених завидный, состоятельный.
        - Отправляйтесь с Оленой в Киев, - вдруг совсем не к месту сказал старец, - потяните время, загляните в Почаев, к Божьей Матери, а там и видно будет.
        - Да жених-то ждать не станет, - замахала руками Евдокия.
        - И не надо, лучше найдется, - усмехнулся старец за дверью.
        - Где ж его найдешь, лучшего, - пробурчала женщина, - надо пользоваться случаем, пока замуж дочь берут, еще одна на руках - не сегодня-завтра на выданье. - Последние слова она проговорила себе под нос, уже выходя из дома старца.
        Со свадьбой затягивать не стали. Пригласили на торжество и старца со всеми домочадцами-послушниками.
        - Идите, - напутствовал старец послушниц, наряжающихся в Успенский собор, - и хорошенько смотрите, как бондарь будет дочь венчать.
        - Ой, батюшка, так все было торжественно и красиво, что и передать нельзя, - делились вечером женщины впечатлениями со старцем, остававшимся дома.
        - Ну, теперь смотрите, как Олена жить будет, - грустно качал головой Павел Павлович.
        Буквально сразу же после свадьбы выяснилось, что молодой муж отчаянно проворовался, купец с ним церемониться не стал, выгнал. Женино приданное пошло на покрытие убытков. После этого бывший приказчик бросил жену, уехал в другой город, где при не совсем выясненных обстоятельствах в скором времени умер. Елена вернулась к родителям и прожила с ними 15 лет, после чего снова вышла замуж и опять крайне неудачно.
        Ее сестре Ефросинии с мужем тоже не повезло. Правда, он ее любил, как потом выяснилось. Характер у мужа был неспокойный, ветреный, а потому он много гулял, не меньше пил, жену, когда попадалась под руку, бил. Ефросинья долго терпеть не стала, бросила мужа и убежала к родителям. Он пытался вернуть ее и, не добившись результата, застрелился. Овдовев, Ефросиния поступила на сцену, где пела, танцевала и «играла на музыке и на дудке».

        ПРИКЛЮЧЕНИЯ ЧЕСТНОЙ ВДОВЫ ГЛИКЕРИИ И ДОЧЕРИ ЕЕ ЛУКИИ
        Осев в Таганроге, Павел Стожков, про святые места не забывал и регулярно совершал длительные паломничества. Особенно часто он бывал в Киеве, Почаеве и на Соловках. Но с возрастом долгие путешествия стали ему не под силу, и он начал отправлять по святым местам своих послушников и других желающих.
        Жили в селе с красноречивым русским именем Голодаевка мать с дочерью - Гликерия с Лукией. Часто приходили к старцу за советом и благословением, ходили по его наказам и поручениям по святым местам, в одной только Соловецкой обители были шесть раз.
        Однажды, когда после очередного посещения старца Гликерия с Лукией собирались домой, тот протянул девушке шесть рублей:
        - На тебе, дивчина, шесть целковых, они тебе пригодятся.
        Мать с дочерью очень удивились - старец никогда не давал им денег просто так, только на паломничества. Девушка засмущалась, отвела руки за спину:
        - Батюшка, не надо мне денег.
        - А лихо будет, хозяина учишь! - сердито погрозил старец. - На, гроши!
        Лукия взяла деньги, они попрощались со старцем и пошли домой. Но едва вышли за город, с Гликерией сделалось дурно, идти она не могла. На их счастье мимо проезжала подвода, и до ближайшего села Покровского они доехали сравнительно быстро. В селе у них были знакомые, которые оставили их ночевать. Ночью Гликерии стало совсем плохо, и, дождавшись рассвета, Лукия побежала за приходским священником, чтобы он соборовал и причастил ее мать. На это ушли четыре рубля, данные старцем. Как только священник ушел, Гликерия лишилась чувств и моментально скончалась. Дочь в слезах, знакомые в горе - нежданно-негаданно покойница в доме, - приготовили ее к обряду погребения, положили на стол. Все, что нужно к погребению, Лукия купила на оставшиеся два рубля.
        В это время мимо села ехала к старцу в Таганрог некая Елена, знавшая и Гликерию, и ее покровских знакомых. К ним-то она и заглянула по пути. Погоревав о безвременно ушедшей Гликерии, Елена поехала дальше, а через несколько часов покойница, к всеобщему ужасу, внезапно встала со стола, молча взяла дочь за руку и повела домой.
        Между тем Елена приехала к старцу в Таганрог.
        - Ну, Олена, что ты видела в дороге? - встретил ее старец у порога.
        - Гликерия умерла.
        - Я и без тебя знаю, что умерла. Да еще оживет, да еще долго будет жить на свете.
        Гликерия после своей неожиданной «смерти» жила еще 20 лет.
        Отправляя паломников по святым местам, старец всегда снабжал их самым необходимым и небольшой суммой денег на дорогу. Правда, денег давал мало, говоря, что кто в странствии не просит Христа ради, тот и не странник. Однажды летом, снаряжая Гликерию с Лукией в очередное паломничество, старец выдал им по огромной и тяжеленной бурке. Женщины, как увидали «подарки», - в слезы. Упрашивали, упрашивали старца позволить им оставить неудобный груз дома, да только рассердили. Без знаменитого «А лыхо буде!», конечно, не обошлось. Делать нечего, пошли навьюченные, а в дороге, посреди чиста поля, застала их буря, да с таким крупным градом, что, если бы не бурки, не известно, вернулись бы женщины домой.

        ДЕЛА ТОРГОВЫЕ
        Рассказывают, что приходил к старцу за советом таганрогский купец и почетный гражданин Иван Герасимович Патычкин с сыном Василием.
        - Благословите, батюшка, решили мы с сыном магазин открыть по бакалейной части.
        Посмотрел старец на молодого купца.
        - Угу, - говорит, - рано еще. Подождать надо.
        - Чего ждать-то? - удивился купец. - Сын вот хочет делом заняться.
        Открыли купцы Патычкины новый магазин и первое время нарадоваться не могли - так удачно пошла торговля. Однако года не прошло, как дело стало идти все хуже и хуже, пока совсем не заладилось. Сын по молодости серьезно проторговался, и магазин пришлось продавать за долги.

        Крупные, как бы сейчас сказали, оптовые, покупки старец совершал в бакалейном магазине братьев Пенчуковых, почетных граждан Михаила и Ивана Петровичей. Деревянное масло покупал пудами, ладан, продукты, в частности маслины, - все то, чем всегда была переполнена его келья, и что он щедро раздавал своим посетителям и послушникам.
        Братья Пенчуковы были холосты, с ними жили три их сестры, старые девы, и родной племянник Трифон Кузьмин, служивший в их магазине приказчиком. Племянник оказался ловким малым, быстро нажился на своей должности и открыл собственный бакалейный магазин на старом базаре. Он даже посылал к старцу с предложением приходить за покупками к нему - переманивал постоянного покупателя у родственников. Но Павел Павлович к новоявленному купцу не пошел:
        - С него толку мало будет, а я буду у его дядька брать.
        Открыв свое дело, Трифон Кузьмин зажил на широкую ногу: купил кирпичный дом, стал устраивать званные обеды и ужины и, что называется, сорить деньгами. При таком образе жизни деньги у него быстро закончились, несмотря на довольно успешную торговлю. Он был вынужден расстаться с делом и в скором времени уехал из города, неизвестно куда. Толку от него действительно оказалось мало, во всяком случае, в этом бакалейном магазине.
        А его дядья, накопив капитал, стали строить роскошный двухэтажный особняк из кирпича.
        - Иван Петрович, - как-то сказал старец одному из братьев, - на что ты дом строишь? Уж лучше по кирпичику переносил бы в море.
        Купец шутке посмеялся и забыл про нее. Особняк выстроили, справили новоселье, но пожить в нем Пенчуковы толком не успели. Сначала оба брата один за другим заболели и умерли, чуть ли не в тот же год, а потом, в скором времени к ним отправились и их сестры. Дом остался без хозяев.

        ДРАМЫ
        Павел Павлович жил в большом шумном городе, встречался в со многими людьми на базаре, в церкви, в магазинах, был причастен к суетной жизни, в которой нередко разыгрывались настоящие драмы.

        Пришла как-то раз к старцу Любовь Федоровна, молодая дама, недавно вышедшая замуж.
        - Батюшка, помолитесь за моего мужа Ванечку, он очень больной.
        Ее «Ванечка» был человеком в годах, если не сказать старым, и богатым: имел свечной заводик, приносивший ему немалый доход, добротный дом и солидное состояние. Любовь Федоровна вышла за него замуж без любви, из-за денег.
        Павел Павлович вместо ответа запел ей песню: «Ой умри, умри, старый пан, я пойду за молодого. Как умер старый пан, а она пошла за молодого. Как начал молодой пан делать ей много ран, тогда она пришла на могилу к старому пану и давай голосить громким голосом - в этом месте старец вдруг поднял голос вверх, - ой, встань, встань, старый пан, и полюбуйся на мои раны, что наделал мне молодой пан».
        Закончив, он повернулся и ушел в свою келью. Любовь Федоровна недоуменно посмотрела ему в след.
        - Что это батюшка пел? - спросила она у его послушниц и неловко хихикнула.
        - Это он про вас, - был ответ.
        Любовь Федоровна покинула старца раздосадованная.
        Очень скоро жизнь ее резко изменилась. Муж, не оправившись от болезни, умер, оставив ей в наследство все, что имел. Молодая женщина вдовела недолго, быстро вышла замуж. Новый муж был молод и красив, чем выгодно отличался от прежнего, но теперь уже он вступал в брак без любви. Правда, Любови Федоровне знать об этом было не положено, до тех пор пока где притворством, где лестью, он не добился, чтобы она все состояние, оставленное ей покойным супругом, переписала на его имя. После этого притворяться ему стало все труднее и труднее, и он, чтобы полностью обезопасить себя от каких бы то ни было неожиданностей, решил от жены избавиться.
        Любовь Федоровна, чувствуя в последнее время напряженность отношений между ними и теряющаяся в догадках, очень обрадовалась, когда в рождественские праздники муж предложил ей покататься по замерзшему морю на козырьках. Они поехали кататься, и муж был так предупредителен, любезен и весел, что женщина выбросила из головы грустные мысли, списав все подозрения на свои расстроенные нервы. Катаясь по льду, молодые расшалились как дети, и Любовь Федоровна не заметила, как оказалась рядом с полыньей, в которую муж ее «нечаянно» сильно толкнул. Женщина удержалась на льду, но выражение лица мужа ей очень не понравилось. Тот, впрочем, быстро справился с эмоциями, обратил все в шутку, однако попытку повторил. На счастье Любови Федоровны недалеко проезжали рыбаки, видели их, и муж рисковать не стал.
        Вернувшись домой, женщина поспешила на кладбище, где на могиле первого мужа пропела ту самую песню, которую пел ей старец. С молодым мужем она развелась.

        Однажды, когда старец шел по улице, одна хозяйка, высмотрев его из окна, обратилась к нему:
        - Павло Павлович? Муж мой сильно болен, помолись, чтобы он выздоровел.
        Старец остановился, помолился, потом поднял голову вверх, посмотрел на женщину и сказал:
        - Ты сама за себя молись Богу, - и пошел дальше.
        В скором времени тяжело больной муж выздоровел, а она сама заболела и умерла. Муж жил долго, снова женившись.

        В восьми верстах от города жил мещанин Стефан Федорович Иващенко с женой и приемным сыном. Супругам пришлось взять мальчишку на воспитание, потому что свои дети у них хоть и рождались регулярно, да долго не жили. С этой бедой они и пришли к старцу.
        - У меня все дети умирают, только и знаю: крестить да хоронить, - пожаловался ему Стефан Федорович.
        - Ты хочешь детей. А раньше где ты был? - строго взглянул на него Павел Павлович. - Ты помнишь свой грех? За эту твою вину Бог тебя наказал и не дает тебе радоваться. Я тебе дал бы совет, да ты человек бедный, не сможешь этого сделать. Молись Богу, и я буду молиться, чтобы тебе Бог дал чад, а мне четырех соловецких угодников.
        Расстроенным супругам старец дал молитву на сохранение дома от всех бед и велел поместить ее в рамку под стеклом и хранить до смерти. Да еще посоветовал Стефану:
«Не ходи в море по воскресеньям, а то утопнешь».
        Между тем приемный сын вырос, и в двадцать лет отец решил его женить. Иващенко послал парня к старцу за советом, так как давно уже понял: все, что делалось по совету и благословению старца, исполнялось. Дал сыну для старца севрюгу в подарок и наказал попросить денег на свадьбу - боялся, что своих не хватит.
        - Напрасно твой отец затрудняется просить денег для свадьбы, у него и своих хватит для твоей свадьбы, - остро взглянул старец на парня. - А что это ты жениться собрался, осенью будет великий набор солдат.
        - Меня не возьмут, батюшка, я у родителей один.
        - Так ты думаешь, что одинцов не возьмут, возьмут и одинцов…
        Провожая, похлопал парня по плечу со словами: «Ну, Семен, не будешь мне больше ничего носить».
        Через неделю Семен заболел и умер.
        Эта смерть совсем подкосила Стефана Федоровича. После церковной службы он зашел к старцу.
        - Не плачь, Степан, - ласково встретил его Павел Павлович.
        - Я не плачу, батюшка.
        - Не плачешь, только речка протекла за тобой, как ты вошел в город. И я бы так хотел: сына женить да невестку взять, невестка бы работала, а я сидел да бородку поглаживал. Нет! Делай сам.
        Четыре года он посылал Стефана Федоровича со свечами в кладбищенскую церковь к обедне и однажды спросил:
        - Степан, сколько тебе лет: шестьдесят есть?
        - Нет, батюшка.
        - Да я и так вижу, что нет. Я знаю такого человека, долго он жил на свете и трудно было ему доживать до смерти. Была у него жена и четверо детей. Жена умерла, оставив его с малыми детьми. Ты слышишь?
        Иващенко догадался, что старец говорил о нем, и наконец решился открыть ему свой тяжкий грех, совершенный в молодости. Но у Павла Павловича было другое мнение на этот счет.
        Они встретились на базаре. Старец подошел к Иващенко, молча повернулся к нему спиной и тихо заговорил себе под нос: «Пойду до Павла Павловича, открою ему свой грех, который меня сильно мучает… Да разве Павло Павлович священник? - повысил старец голос. - Вот церковь, которой дана власть вязать и решать грехи, - иди и исповедуй свои грехи». После этого старец повернулся к Стефану Федоровичу и поздоровался с ним, как ни в чем не бывало.
        Тяжело далась Стефану Федоровичу исповедь, но когда замолил он все грехи, родилось у них в семье четверо детей. Жена, как и предсказывал старец, в скором времени умерла, и Иващенко пришлось одному поднимать детей. Кстати, старец его не благословил на новый брак.
        Много испытаний было в жизни у Стефана Федоровича. Могло даже так случиться, что остались бы его дети круглыми сиротами. Как-то летом приснился ему вещий сон, будто льдины должны задушить его в море, но явилась перед ним Царица Небесная и вытащила на берег. Через полгода, под самым Новый год, его лодку с товарищами во время бури затерло льдами. Он вспомнил сон и начал молиться Богоматери. Внезапно их подхватила неведомая сила и на огромной льдине вынесла на берег.
        Первое, что спросил у него старец при встрече после этого случая, отблагодарил ли он Матерь Божью за спасение.

«МОЙ КУСТ НИКОГДА НЕ БУДЕТ ПУСТ»
        Лет за пять до смерти старца, пришла к нему Мария Величко, крестьянская девушка из села Николаевки за благословением: идти ей замуж или в монастырь. Вышел к ней старец и говорит:
        - Ою, дивчина, и умрешь у меня, я тебе справлю черный халат и черный платок и будешь жить у меня, никто и знать не будет.
        Осталась Мария у старца в послушницах.
        Павел Павлович, разменяв девятый десяток, оставался по-прежнему строг к домочадцам, заботясь об их душевном благополучии. Мария рассказывала случай, очень характерный и совершенно в духе всей воспитательной системы старца.
        Один из благотворителей принес старцу паюсную икру. Дело к ночи, все уже легли спать, старец зовет:
        - Мария! Иди я дам тебе икры, поешь и опять ляжешь спать.
        Но Мария уже девушка ученая, знает, что после еды старец заставит долго молиться Богу, да и спать хочется. Но старец не отстает:
        - Иди, поешь! Молиться не заставлю: три поклона отдашь и спать пойдешь.
        Сонная девушка идет к старцу, и он намазывает ей толстым слоем икры большой кусок хлеба. Икра съедена, три поклона перед иконами положены, можно снова спать. Не тут-то было! И получаса не проходит:
        - Наелась икры, да и легла спать, - раздается громкий ворчливый голос старца, - иди, положи двадцать поклонов, тогда и ляжешь.
        Делать нечего, надо вставать молиться. Только легла и засыпать стала:
        - Мария, где ты есть? Лихо будет, сколько икры поела да только двадцать поклонов ударила, иди еще двадцать положи, тогда ляжешь.
        - Батюшка, если бы знала, ни за что бы не ела вашей икры.
        И так всю ночь, поклонов сто, - пока не отдала дань за икру.
        Однако воспитание пошло на пользу. Мария Андреевна Величко в этом доме прожила без малого 70 лет, став достойной преемницей старца Павла.
        После смерти старца, последовавшей 10 марта 1879 года, баронесса Елизавета Константиновна Таубе купила этот дом и передала его послушницам. Так возникло подворье старца Павла, долгие годы хранившее его традиции. И многие помнили его наказ: «Как у тебя будет какое горе, хоть на море, хоть на воле, а ты кричи:
«Павло, ратуй!»» - и с благодарностью принимали помощь.
        В июне 1999 года Павел Павлович Стожков причислен к лику святых.
        Память Павла Таганрогского празднуется 23 марта, в день кончины, 20 июня, в день прославления, и 19 ноября.

«Если они умолкнут, то камни возопиют»

        Россия, если отпадешь от своей веры, как уже отпали от нее многие интеллигенты, то не будешь уже Россией, или Русью святой.
        И если не будет покаяния у народа русского, конец мира близок. Бог отнимет благочестивого царя и пошлет бич в лице нечестивых, жестоких, самозваных правителей, которые зальют всю землю кровью и слезами.

    Иоанн Кронштадтский
        Иоанн Кронштадтский (Иван Ильич Сергиев) 19.10.1829, с. Сура, Пинежский уезд, Архангельская губерния - 20.12.1908, Кронштадт

        Родился Иван настолько слабым, что родители, отец - пономарь Илия Михайлович, и мать - Феодора, решили окрестить младенца в тот же день, чтобы, не дай Бог, не умер некрещеным. Назвали мальчика Иваном. Вопрос о выборе профессии перед ним не стоял, как утверждает житие, все предки на протяжении более чем трехсот лет были священнослужителями. Так что будущее было предопределено - продолжать «трудовую династию».
        Когда мальчику исполнилось десять лет, отец определил его в Архангельское приходское училище. И вот тут начались его мучения. Маленький Ваня оказался, как бы это сказать повежливее, несколько туповат. Он с трудом читал, плохо понимал пояснения, сам признавал, что «ничего не мог уразуметь из пройденного, не запоминал ничего из рассказанного». Но был очень старателен и очень хотел добиться успехов в учебе, о чем ночами истово молил Бога. И молитва помогла совершить невероятное. Позже он писал о том, как мучился и молился: «Такая тоска на меня напала, я упал на колени и принялся горячо молиться. Не знаю, долго ли пробыл я в таком положении, но вдруг что-то точно потрясло меня всего. У меня точно завеса спала с глаз, как будто раскрылся ум в голове, и мне ясно представился учитель того дня, его урок; я вспомнил даже, о чем и что он говорил, и легко, радостно так стало на душе, никогда не спал я так покойно, как в ту ночь. Тут засветало, я вскочил с постели, схватил книги, и о счастье! читать стало гораздо легче, понимаю все, а то, что прочитал, не только все помнил, но хоть сейчас и рассказать могу. В
короткое время я продвинулся настолько, что перестал уже быть последним учеником. Чем дальше, тем лучше успевал я в науках, и к концу курса одним из первых был переведен в семинарию».
        Успехи юноши отметили наставники и в 1851 году направили его в Петербургскую духовную академию. Иоанн хотел стать монахом, готовился к миссионерству, собираясь ехать в Китай или Америку. Но однажды во сне увидел себя священником, справляющим службу в незнакомом соборе. Посчитав этот сон за знамение, Иоанн выбирает сан священника.
        За год до окончания академии он венчается с Елизаветой Несвитской, дочерью протоиерея из Кронштадта. В 1855 году, окончив Академию, защищает кандидатскую диссертацию «О кресте Христовом в обличение мнимых старообрядцев». 10 декабря 1855 года Христофором, епископом Ревельским, Иоанн рукоположен в дьяконы и почти сразу же в священники. Местом его службы становится Андреевский собор города-крепости Кронштадт.
        Это величественное строение, созданное Андреяном Захаровым по подобию Адмиралтейства в Петербурге, неизменно восхищает современников. Поскольку этот прекрасный собор, посвященный Андрею Первозванному, стал первым и единственным местом служения отца Иоанна, коротко коснемся его истории.
        В 1717 году император Петр I заложил в Кронштадте, возле Петровских доков, первый собор в честь апостола Андрея Первозванного, святого покровителя России и флота. Деревянный собор был выстроен предположительно по проекту Э. Лейна.

20 июня 1805 года в присутствии императора Александра I был заложен каменный Андреевский собор, возводившийся по проекту талантливого архитектора Андреяна Захарова, Главных Адмиралтейств архитектора, автора проектов застройки Васильевского острова и Кронштадта. Но сами эти проекты, увы, не сохранились. В
1817 году храм был освящен.
        В этом храме и предстояло служить отцу Иоанну.
        В то время Кронштадт был местом ссылки. Здесь, в ремонтных мастерских, в порту, трудилось множество чернорабочих, не нашедших заработков в Петербурге, либо уволенных с «волчьими билетами» за пьянку, дебоши и прогулы. Жили бедно, даже убого, ютились в самодельных хибарах либо в холодных бараках. Работали много и тяжело, жили грязно и скверно - в беспробудном пьянстве и безысходной нужде.
        Отец Иоанн сразу пошел именно к ним, обездоленным и нуждающимся. Он помогал, как мог, раздавал деньги, ухаживал за больными, терпеливо беседовал, наставляя на путь истинный.
        Поначалу в народе его приняли настороженно, недоверчиво и даже насмешливо - ходит чудной поп по трущобам, деньги раздает, с больными возится. Поначалу действительно, романтически и возвышенно настроенный отец Иоанн раздавал все, что получал. Однажды его епархиальное начальство вынуждено было распорядиться не выдавать ему на руки заработанные деньги, поскольку он все их раздает, а потом сам голодает. Большой народной любви его походы «в люди» не вызвали, скорее наоборот - одно время его даже прозвали юродивым.
        В 1857 году отца Иоанна пригласили в Кронштадтское городское училище преподавать Закон Божий. В 1862 году подобное предложение поступило от классической гимназии Кронштадта, в которой отец Иоанн получил возможность преподавать детям до самых старших классов, до зрелого возраста.
        К преподаванию он отнесся весьма ответственно и с радостью, как сам признавался, вступил в школу, как «делатель в питомник душ». Он был убежден, что главная цель - создать прочный духовный фундамент, основу, на которой впоследствии можно будет возводить здание разумного понимания жизни. Он постоянно подчеркивал, что важно не количество знаний, а прочность усвоенного. И даже не столько усвоенного, сколько освоенного, осмысленного.

«Душа человеческая по природе проста, - так писал отец Иоанн, - и все простое легко усвояет себе, обращает в свою жизнь и сущность, а все хитросплетенное отталкивает от себя, как не свойственное ее природе, как бесполезный сор. Мы все учились. Что же осталось в нашей душе из всех наук? Что врезалось неизгладимо в сердце и память? Не с детской ли простотой преподанные истины? Не сором ли оказалось все, что было преподано искусственно, безжизненно? Не напрасно ли потрачено время на слишком мудрые уроки? Так - это всякий из нас испытал на себе. Значит, тем осязательнее всякий должен убедиться в необходимости простого преподавания, особенно малым детям. Не в том сила, чтобы преподать много, а в том, чтобы преподать немного, но существенно нужное для ученика в его положении».
        Отец Иоанн дорожил каждым учеником. Бывали случаи, когда он просил гимназическое начальство отдать «уволенного из обучения раба» ему под личную ответственность. И тщательно занимался воспитанием души таких, как сейчас говорят, трудных подростков.
        Но вскоре он понял, что на одно жалование священника всех голодных и нищих не прокормишь, а в одной школе всех добру не научишь. И в 1872 году через газету
«Кронштадтский вестник» отец Иоанн обращается с эмоциональными воззваниями к жителям города, призывая сообща помочь бедным и бездомным. Священнику удалось найти действенные слова и организовать сбор средств. На собранные деньги под руководством отца Иоанна начинается возведение Дома Трудолюбия, строительство которого заканчивается в 1882 году.
        Дом Трудолюбия - это грандиозный проект отца Иоанна, не просто некое здание, это общее название ряда благотворительных учреждений (со временем их стало двадцать пять), созданных при непосредственном его участии. В Доме были обустроены и активно действовали рабочие мастерские, женские мастерские, вечерние курсы труда, на которых можно было получить специальность, школа, детский сад, приют для сирот, народная столовая, в которой можно было пообедать за мизерную плату, были и бесплатные обеды для нищих и бездомных. При Доме Трудолюбия существовала библиотека, воскресная школа для рабочих, бесплатная лечебница. В 1888 году на средства, собранные отцом Иоанном, и на его личные сбережения был построен ночлежный дом, в 1891 году - странноприимный дом. В этих заведениях кронштадтские бездомные находили ночлег от выдувающих душу ледяных ветров с Балтики, больные и одинокие престарелые - приют и уход, а безработные - возможность заработать. И не надо думать, что при Доме Трудолюбия существовали кустарные мастерские, в которых за гроши строгали табуретки. Для примера, только в пеньковой мастерской в 1890
году работало шестнадцать тысяч человек!
        Объединить людей на доброе дело - дорогого стоит. Из лоскутков одно одеяло сшить можно, а на всех не сошьешь - лоскутков не хватит, как и одной зарплаты священника на всех страждущих. Надо ли говорить, что спасший сотни людей от гибели, давший приют нищим, накормивший голодных, отец Иоанн стал пользоваться в Кронштадте невероятной популярностью. К тому же он виртуозно владел словом, был исключительно эмоционален, потому проповеди его всегда собирали множество прихожан, на них ходило все больше и больше народа.
        После 1880 года слава об отце Иоанне из Кронштадта пересекла свинцовые воды Балтики, достигла града Петрова и распространилась по всей России. Что произошло?
        Произошло вот что - отец Иоанн обрел чудесный дар исцеления.
        Набожный сановник из Петербурга тяжело заболел - два года не вставал с постели, все приглашенные врачи были бессильны. Наслышанный от родственников об отце Иоанне из Кронштадта, сановник пригласил его к себе с просьбой помолиться за него, облегчив тем самым страдания. Отец Иоанн приехал, помолился, а после молитвы сказал больному:
        - Я помолился, а теперь вставай, будем молиться вместе!
        И больной неожиданно для всех. встал.
        Другой случай известен со слов медицинского светила, профессора Сергея Петровича Боткина. Он рассказывал, что в 1882 году пытался лечить княжну З. Н. Шаховскую, находившуюся в безнадежном состоянии, - у нее было общее заражение крови. Во сне она увидела отца Иоанна, на проповедях которого раньше бывала. Она рассказала о своем сне отцу и профессору. Профессор Боткин на следующий день встретил отца Иоанна и попросил его помолиться за здоровье княжны. Отец Иоанн обещал и выполнил свое обещание. На следующий день он сам приехал к княжне, причастил ее как умирающую. После этого княжна, страдавшая жестокой бессонницей, тут же уснула и спала долго, проснулась она совершенно здоровой и прожила до глубокой старости.
        В житии отца Иоанна Кронштадтского описано много чудесных случаев исцеления больных его молитвами: либо в его присутствии, либо заочно.
        Естественно, слава о священнике, исцеляющем даже на расстоянии, мгновенно разлетелась по всей России. Кронштадт наполнился паломниками, ежегодно приезжали до двадцати тысяч человек, а позже и до восьмидесяти тысяч. Ежедневные службы Всероссийского Пастыря собирали по четыре-пять тысяч человек. По большим праздникам собор вмещал до десяти тысяч молящихся, как и храм Христа Спасителя. В конце XIX - начале XX века Андреевский собор был самым посещаемым храмом России.
        Имя отца Иоанна, прозванного Кронштадтским, стало известно всей России. Он был настолько популярен, что его проповеди и беседы тут же печатались большими тиражами и моментально расходились по всей империи.
        В 1859 году в Петербурге вышли его «Катехизические беседы» с общедоступным изложением христианского вероучения, ставшие очень популярными. Огромной известностью пользовался дневник отца Иоанна, публиковавшийся под названием «Моя жизнь во Христе, или Минуты духовного трезвения и созерцания, благоговейного чувства, душевного исправления и покоя в Боге».
        Воистину невероятно терпение и трудолюбие не отличавшегося физической крепостью отца Иоанна. Но сила духовная, двигавшая им, совершала чудеса. Казалось, он успевал всюду: многочасовые службы в храме, преподавание в гимназии, в воскресной школе, дела попечительские. Он много писал, на протяжении многих лет вел ежедневный дневник.
        У отца Иоанна открылся еще один чудесный дар - исцелять, благословляя предметы, даже телеграммы. К ежедневным паломникам прибавились телеграммы и письма со всех уголков России. Писем и телеграмм было такое огромное количество, что пришлось открыть специальное почтовое отделение для переписки отца Иоанна.
        Неутомимый труженик, он просыпался в три часа утра, молился и отправлялся в собор, служить литургию. Паломники встречали его на всем протяжении пути от дома до храма. Отец Иоанн всегда любил литургию. Особое внимание он уделял покаянию, предшествовавшему литургии, утверждая, что путь к очищению лежит через покаяние. Но в храме собиралось столько народа, что физически невозможно было исповедать каждого по отдельности. И отец Иоанн обратился к духовным властям с просьбой разрешить общую исповедь. Оговорюсь сразу, мне лично это до сих пор непонятно, поскольку тайна исповеди служит залогом искренности исповедуемого и является одним из таинств церкви. Хотя в протестантской церкви испокон веков существует прилюдная исповедь-покаяние.
        Одну такую массовую исповедь описал присутствовавший на ней игумен Константин:

«Перед началом исповеди отец Иоанн обращался к кающимся с призывом: грешники и грешницы, подобные мне! Вы пришли в храм сей, чтобы принести Господу Иисусу Христу, Спасителю нашему, покаяние в грехах и потом приступить к Тайнам. Приготовились ли вы к восприятию столь великого Таинства? Знаете ли, что великий ответ несу я пред Престолом Всевышнего, если вы приступите не приготовившись? Знаете ли, что вы каетесь не мне, а Самому Господу, Который невидимо присутствует здесь? Тело и Кровь Которого в настоящую минуту находится на Престоле?
        Приготовив так молящихся, отец Иоанн начинал сам от лица народа и к нему, обратившись лицом, читать покаянные молитвы… Должным образом подготовив народ, отец Иоанн возглашал громким голосом: кайтесь! Тут стало твориться что-то невероятное. Вопли, крики, устное исповедание тайных грехов. Никто не замечал соседа, каждый думал только о себе.
        Отец Иоанн в это время стоял, облокотившись на аналой, и молился. Молился и плакал - так плакал, что слезы лились градом.
        - Там, в том углу, вы должны еще покаяться! - неожиданно восклицал он, выпрямившись и указывая пальцем в западную сторону собора. И в ответ начинают литься оттуда с необыкновенной страстью вопли покаяния…
        Иногда отец Иоанн уходил в алтарь и там молился, склонившись пред престолом и положив на него голову. Батюшка, наконец, выходит снова на амвон. Пот катится по его лицу.
        Отец Иоанн простирает епитрахиль над народом и читает разрешительную молитву. Исповедь кончена. Со всех сторон слышны еще сдержанные вздохи, рыдания и стоны - зарницы после разрешившейся и пронесшейся очистительной грозы.»
        Получая со всех концов России большие пожертвования, отец Иоанн употреблял их на благотворительность. Но Всероссийский Пастырь не зря был так назван - он пекся не только о Кронштадте, - на собранные им средства и при его помощи были основаны монастыри: Иоанно-Богословский в Архангельской епархии, Воронцовско-Благовещенский в Псковской епархии, Леушинский женский в Новгородской епархии с подворьем в Петербурге и храмом Святого Апостола Иоанна Богослова, Вауловский скит в Ярославской губернии и ряд других храмов в России.
        Осенью 1894 года отца Иоанна приглашают к императору. Александр III тяжело болен, вызванный из Берлина профессор Лейден нашел у него серьезную болезнь почек - нефрит. Как писал Георгий Чулков: «И вот, оказывается, у самодержцев болят почки, горлом идет кровь. Ноги у царя опухли. Дышать трудно. Он похудел. Виски и щеки провалились, весь он осунулся. Одни уши торчат».
        Александра III мучают постоянные, непрекращающиеся боли. Приезды отца Иоанна стали для государя настоящими часами отдохновения: присутствие священника приносит ему видимое облегчение. Отец Иоанн приезжает после службы, сидит возле кровати императора и тихо читает молитвы, положив руку на голову больному. Так он может сидеть часами, ночь напролет.
        Врачи требуют увезти царя на юг, на свежий воздух. Его перевозят в Ялту, в Малый Ливадийский дворец. Отец Иоанн следует за императором. Теперь он вообще не отходит от него, царю становится лучше только тогда, когда отец Иоанн накладывает ему на голову руки. 20 октября 1894 года государь умер буквально на руках Иоанна Кронштадтского.
        Отец Иоанн был отнюдь не робкой овечкой, а настоящим пастырем, умеющим, когда надо, защищать и направлять свою паству. В тщедушном теле скрывался яростный, порой даже воинственный, дух борца, прорывавшийся в его проповедях и посланиях. С амвона и со страниц газет и журналов он обличал неверие, богоборчество, сектантство. Вера его была безгранична и порой доходила до фанатизма. Именно он стал одним из инициаторов осуждения церковью графа Льва Николаевича Толстого, обличая его как антицерковника и безбожника, упрекая в избалованном барстве. Отец Иоанн обрушивался на него в печати, опубликовав ряд статей и брошюр. Среди них:
«Против графа Льва Н. Толстого, других еретиков и сектантов нашего времени и раскольников», СПБ, 1902; «О душепагубном еретичестве гр. Л. Н. Толстого», СПБ,
1905.
        Во время революции 1905-1907 годов Иоанн Кронштадтский осудил восставших, посылал проклятия на рабочих, взявших в руки оружие. В этот период он обличал «бесноватый нигилизм», «безумное безбожие», грозившие утащить Россию на дно пропасти. Был активным членом «Союза русского народа».
        В последние годы жизни он предчувствовал и предвидел грядущие, тяжелые для России и всего народа русского, испытания и пытался предупредить, предостеречь паству.
        Во многих проповедях он говорил, что безверие - прямой путь к погибели, всякое покушение на власть царя, данную от Бога, покушение на веру православную. «Россия, если отпадешь от своей веры, как уже отпали от нее многие интеллигенты, то не будешь уже Россией, или Русью святой. И если не будет покаяния у народа русского, конец мира близок. Бог отнимет благочестивого царя и пошлет бич в лице нечестивых, жестоких, самозваных правителей, которые зальют всю землю кровью и слезами».
        О предвидении суровых времен говорят и многие пророчества отца Иоанна, сделанные в эти годы.

«Царь у нас праведной и благочестивой жизни, Богом послан ему тяжелый крест страданий, как своему избраннику и любимому чаду, как сказано тайновидцем судеб Божиих: «Кого я люблю, тех обличаю и наказываю»».
        Многие прихожане вспоминали потом, как Иоанн Кронштадтский предсказывал, что «уже близко время, что разделится народ на партии, восстанет брат на брата, сын на отца и отец на сына и прольется много крови на русской земле. Часть русского народа будет изгнана из пределов России, изгнанники вернутся в свои родные края, но не так скоро, своих мест не узнают и не будут ведать, где их родные похоронены».
        В июле 1894 года, во время посещения Ставрополя, после службы в Троицком соборе кто-то из огромной толпы спросил, понравился ли ему город. Отец Иоанн ответил:
        - Город ваш хороший, но он будет затоплен водой.
        В 1913 году пророчество вспомнили, когда Самарское техническое общество взялось за обсуждение проекта Р. М. Кржижановского о сооружении плотины и электростанции на Волге. И в 1955 году пророчество сбылось: возвели Волжскую ГРЭС, перекрыли великую реку, и Ставрополь, а с ним и десятки сел и деревень, ушли на дно водохранилища.
        По поводу еще одного предсказания отца Иоанна о судьбах России и царской семьи известно вот что. «В одно из воскресений осени 1916 г. в Петербургском Иоанновском монастыре, где собирались почитатели о. Иоанна, литургию совершал Московский митрополит Макарий. После обедни в покоях настоятельницы монастыря, игуменьи Ангелины, собрались несколько духовных лиц, а также и военных. Митрополит Макарий прочел собравшимся одно место из дневника о. Иоанна Кронштадтского, в котором были описаны его видения и предсказания, касавшиеся России… Оказывается, что отец Иоанн за много лет до мировой войны совершенно точно занес в свой дневник и участников войны и ее исход. Военные неудачи царской России и связанную с ними революцию отец Иоанн также предсказал. Он указал на продолжительность господства революционной идеи, на бесчисленные жертвы революции, на потоки крови, на горе и на несчастия всего населения. Освобождение России от красного ига отец Иоанн предсказал с
«востока». Этот дневник, хранившийся тогда в Иоанновском монастыре, был оригинальным экземпляром, писанным рукою самого отца Иоанна. Посторонним лицам дневник этот не показывался, потому о предсказаниях, отмеченных в дневнике, в литературе об отце Иоанне Кронштадтском не упоминается. Дальнейшая судьба сего замечательного дневника неизвестна».
        Вероятнее всего, речь шла о недавно опубликованной дневниковой записи Иоанна Кронштадтского в ночь на 1 января 1908 года (в некоторых публикациях указан 1901 год). Предсказание настолько любопытно, что я цитирую его полностью.

«Господи, благослови! Я многогрешный раб Иоанн, иерей Кронштадтский, пишу сие видение. Мною писано и моею рукою то, что я видел, то и передал письменно.
        В ночь на 1 января 1908 года, после вечерней молитвы я сел немного отдохнуть у стола. В келье моей был полумрак, перед иконой Божией Матери горела лампада. Не прошло и получаса, я услышал легкий шум, кто-то легко коснулся моего правого плеча и тихий легкий ласковый голос сказал мне: «Встань, раб Божий Иван, пойдем со мною». Я быстро встал.
        Вижу, передо мною стоит: дивный чудный старец, бледный, с сединами, в мантии, в левой руке четки. Посмотрел на меня сурово, но глаза были ласковые и добрые. Я тут же от страха чуть было не упал, но чудный старец поддержал меня - руки и ноги у меня дрожали, я хотел что-то сказать, но язык мой не повернулся. Старец меня перекрестил, и мне сделалось легко и радостно - я тоже перекрестился. Затем он посохом указал на западную сторону стены - там тем же посохом начертил: 1913,
1914, 1917, 1922, 1930, 1933, 1934 годы. Вдруг стены не стало. Я иду со старцем по зеленому полю и вижу - масса крестов стоит: тысячи, миллионы, разные: малые и великие, деревянные, каменные, железные, медные, серебряные и золотые. Я проходил мимо крестов, перекрестился и осмелился спросить старца, что это за кресты? Он ласково ответил мне: это - те, которые за Христа и за Слово Божие пострадали.
        Идем дальше и вижу: целые реки крови текут в море, и море красное от крови. Я от страха ужаснулся и опять спросил чудного старца: «А что это крови так много пролито?» Он опять взглянул и сказал мне: «Это христианская кровь».
        Затем старец указал рукой на облака, и вижу массу горящих, ярко горящих светильников. Вот они стали падать на землю: один, два, три, пять, десять, двадцать, затем стали падать целыми сотнями, все больше и больше, и все горели. Я очень скорбел, почему они не горели ясно, а только падали и тухли, превращаясь в прах и пепел. Старец сказал: смотри, и я увидел на облаках только семь светильников и спросил старца, что это значит? Он, склонивши голову, сказал:
«Светильники, которые ты видишь, падающие, что значит Церкви упадут в ересь, а семь светильников горящих осталось - семь Церквей Апостольских соборных останутся при кончине мира».
        Затем старец указал мне, смотри, и вот я вижу и слышу чудное видение: ангелы пели:
«Свят, Свят, Свят, Господь Саваоф». И шла большая масса народу со свечами в руках, с радостными сияющими лицами; здесь были цари, князья, патриархи, митрополиты, епископы, архимандриты, игумены, схимники, иереи, диаконы, послушники, странники Христа ради, миряне, юноши, отроки, младенцы; херувимы и серафимы сопровождали их в райскую небесную обитель. Я спросил старца: «Что это за люди?» Старец, как будто зная мою мысль, сказал: «Это все рабы Христовы, пострадавшие за святую Христову Соборную и Апостольскую Церковь». Я опять осмелился спросить, могу ли я присоединиться к ним. Старец сказал: нет, еще рано тебе, потерпи (обожди). Я опять спросил: «Скажи, отче, а младенцы как?» Старец сказал: это младенцы тоже пострадали за Христа от царя Ирода (14 тысяч), а также и те младенцы получили венцы от Царя Небесного, которые истреблены в чреве матери своей, и безымянные. Я перекрестился: «Какой грех великий и страшный матери будет - непростительный».
        Идем дальше - заходим в большой храм. Я хотел перекреститься, но старец мне сказал: «Здесь мерзость и запустение». Вот вижу очень мрачный и темный храм, мрачный и темный престол. Посреди церкви иконостаса нет. Вместо икон какие-то странные портреты со звериными лицами и острыми колпаками, а на престоле не крест, а большая звезда и Евангелие со звездой, и свечи горят смоляные, - трещат, как дрова, и чаша стоит, а из чаши сильное зловоние идет, и оттуда всякие гады, жабы, скорпионы, пауки ползают, страшно смотреть на все это. Просфоры тоже со звездою; перед престолом стоит священник в ярко красной ризе и по ризе ползают зеленые жабы и пауки; лицо у него страшное и черное, как уголь, глаза красные, а изо рта дым идет и пальцы черные, как будто в золе.
        Ух, Господи, как страшно - затем на престол прыгнула какая-то мерзкая, гадкая, безобразная черная женщина, вся в красном со звездою на лбу и завертелась на престоле, затем крикнула как ночная сова на весь храм страшным голосом: «Свобода» - и стала, а люди, как безумные, стали бегать вокруг престола, чему-то радуясь, и кричали, и свистели, и хлопали в ладоши. Затем стали петь какую-то песню, - сперва тихо, затем громче, как псы, потом превратилось все это в звериное рычание, дальше в рев. Вдруг сверкнула яркая молния, и ударил сильный гром, задрожала земля и храм рухнул и провалился сквозь землю. Престол, священник, красная женщина все смешалось и загремело в бездну. Господи, спаси. Ух, как страшно. Я перекрестился. Холодный пот выступил на лбу у меня. Оглянулся я. Старец улыбнулся мне: «Видел? - сказал он. - Видел, Отче. Скажи мне, что это было?
        Страшно и ужасно». Старец ответил мне: «Храм, священники и люди - это еретики, отступники, безбожники, которые отстали от веры Христовой и от Св. Соборной и Апостольской Церкви и признали еретическую живообновленную церковь, которая не имеет Благодати Божией. В ней нельзя ни говеть, ни исповедоваться, ни приобщаться, ни принимать миропомазания». «Господи, спаси меня, грешного, пошли мне покаяние - смерть христианскую», - прошептал я, но старец успокоил меня: «Не скорби, - сказал, - молись Богу».
        Мы пошли дальше. Смотрю - идет масса людей, страшно измученных, на лбу у каждого звезда. Они, увидев нас, зарычали: «Молитесь за нас, святые отцы, Богу, очень нам тяжело, а сами мы не можем. Отцы и матери нас не учили Закону Божьему и даже имени христианского у нас нет. Мы не получили печати дара Духа Святого (а красного знамени)»
        Я заплакал и пошел вслед за старцем. «Вот - смотри, - указал старец рукою, - видишь?!» Вижу горы. - Нет, это гора трупов человеческих вся размокла в крови. Я перекрестился и спросил старца, что это значит? Что это за трупы? - Это иноки и инокини, странники, странницы, за Святую Соборную и Апостольскую Церковь убиенные, не пожелавшие принять антихристовой печати, а пожелали принять мученический венец и умереть за Христа. Я молился: «Спаси, Господи, и помилуй рабов Божиих и всех христиан». Но вдруг старец оборотился к северной стороне и указал рукой: «Смотри». Я взглянул и вижу: царский дворец, а кругом бегают разной породы животные и разной величины звери, гады, драконы, шипят, ревут и лезут во дворец, и уже полезли на трон Помазанника Николая II - лицо бледное, но мужественное, - читает он Иисусову молитву. Вдруг трон пошатнулся, и пала корона, покатилась. Звери ревели, бились, давили Помазанника. Разорвали, и растоптали, как бесы в аду, и все исчезло.
        Ах, Господи, как страшно, спаси и помилуй от всякого зла, врага и супостата. Я горько заплакал, вдруг старец взял меня за плечо, - не плачь, так Господу угодно, и указал: «Смотри» - вижу показалось бледное сияние. Сперва я не мог различить, но потом стало ясно - предстал Помазанник невольный, на голове у него из зеленых листьев венец. Лицо бледное, окровавленное, с золотым крестиком на шее. Он тихо шептал молитву. Затем сказал мне со слезами: «Помолись обо мне, отец Иван, и скажи всем православным христианам, что я умер, как мученик; твердо и мужественно за Веру Православную и за Святую Соборную и Апостольскую Церковь, и пострадал за всех христиан; и скажи всем православным Апостольским пастырям, чтобы они служили общую братскую панихиду за всех убиенных воинов на поле брани: в огне сгоревших, в море утонувших и за меня, грешного, пострадавших. Могилы моей не ищите, - ее трудно найти. Прошу еще: молись обо мне, отец Иван, и прости меня, добрый пастырь». Затем все это скрылось туманом. Я перекрестился: «Упокой, Господи, душу усопшего раба Божия Николая, вечная ему память». Господи, как страшно.
Руки и ноги у меня дрожали, я плакал.
        Старец опять сказал мне: «Не плачь, так Богу угодно, молись Богу. Смотри еще». Вот вижу я массу людей, валяющихся, умирающих с голода, которые ели траву, землю ели друг друга, а псы подбирали трупы, везде страшное зловоние, кощунство. Господи, спаси нас и в святой Христовой вере укрепи, мы немощны и слабы без веры. Вот старец опять мне говорит: «Смотри там». И вот вижу я целая гора из разных книг, малых и больших. Между этими книгами ползают смрадные черви, копошатся и распространяют страшное зловоние. Я спросил: «Что это за книги, Отче?» Он ответил:
«Безбожные, еретические, которые заражают всех людей всего света мирским богохульным учением». Старец прикоснулся концом посоха к этим книгам, и все это обратилось в огонь, и все сгорело дотла, и ветер развеял пепел.
        Затем я вижу церковь, а кругом нее лежит масса поминальцев и грамоток. Я нагнулся и хотел поднять одну, прочитать, но старец сказал, что это те поминальницы и грамоты, которые лежат при церкви много лет, а священники их забыли и не читают никогда, а усопшие души просят помолиться, а читать некому и поминать некому. Я спросил: «А кто же будет?» «Ангелы», - сказал старец. Я перекрестился. Помяни, Господи, души усопших рабов Твоих во Царствии Твоем.
        Мы пошли дальше. Старец быстро шел, так что я едва успевал за ним. Вдруг оборотился и сказал: «Смотри». Вот идет толпа людей, гонимая страшными бесами, которые немилосердно били и кололи людей длинными пиками, вилами и крючками. «Что это за люди?», - спросил я старца. «Это те, - ответил старец, - которые отпали от Веры и Святой Апостольской Соборной Церкви и приняли еретическую живообновленческую». Здесь были: епископы, священники, диаконы, миряне, монахи, монахини, которые приняли брак и стали жить развратно. Здесь были безбожники, чародеи, блудники, пьяницы, сребролюбцы, еретики, отступники Церкви, сектанты и прочие. Они имеют страшный и ужасный вид: лица черные, изо рта шла пена и зловоние, и страшно кричали, но бесы били их немилосердно и гнали их в глубокую пропасть. Оттуда шли смрад, дым, огонь и зловоние. Я перекрестился: «Избави, Господи, и помилуй, страшно все это виденное».
        Затем я вижу: масса народа идет; старых и малых, и все в красных одеждах, и несли громадную красную звезду, пятиголовую, и на каждом углу по 12 бесов сидело, а в середине сидел сам Сатана со страшными рогами и крокодиловыми глазами, со львиной гривой и страшной пастью, с большими зубами и из пасти извергал зловонную пену. Весь народ кричал: «Вставай, проклятьем заклейменный». Появилась масса бесов, все красные, и клеймили народ, прикладывая каждому печать на лбу и на руку в виде звезды. Старец сказал, что это есть печать Антихриста. Я сильно испугался, перекрестился и прочитал молитву: «Да воскреснет Бог». После этого все исчезло, как дым.
        Я торопился и едва успевал идти за старцем, вот старец остановился, указал мне рукою на восток и говорит: «Смотри». И увидел я массу народа с радостными лицами, а в руках кресты, хоругви и свечи, а посреди, между толпой стоит высокий престол на воздухе, золотая царская корона и на ней написано золотыми буквами: «На малое время». Вокруг престола стоят патриархи, епископы, священники, монахи, пустынники и миряне. Все поют: «Слава в вышних Богу и на земле мир». Я перекрестился и поблагодарил Бога.
        Вдруг Старец взмахнул в воздухе три раза крестообразно. И вот я вижу массу трупов и реки крови. Ангелы летали над телами убиенных и едва успевали подносить души христианские к Престолу Божию, и пели «аллилуиа». Страшно было смотреть на все это. Я горько плакал и молился. Старец взял меня за руку и сказал: «Не плачь. Так нужно Господу Богу за наше маловерие и окаянство, сему надлежит так быть, Спаситель наш Иисус Христос тоже пострадал и пролил Свою пречистую кровь на Кресте. Итак, будет еще много мучеников за Христа, и это те, которые не примут антихристовой печати, прольют кровь и получат мученический венец».
        Затем старец помолился, три раза перекрестился на восток и сказал: «Вот исполнилось пророчество Даниила. Мерзость запустения окончательная». Я увидел Иерусалимский храм, а на куполе звезда. Вокруг храма толпятся миллионы народа и стараются войти внутрь храма. Я хотел было перекреститься, но старец задержал мою руку и опять сказал: «Здесь мерзость запустения».
        Мы вошли в храм, где было много народа. И вот вижу престол посреди храма, кругом престола в три ряда свечи смоляные горят, а на престоле сидит в ярко-красной порфире всемирный правитель-царь, а на голове золотая с бриллиантами корона, со звездою. Я спросил старца: «Кто это?» Он сказал: «Это есть антихрист». Росту высокого, глаза, как уголь, черные, борода черная клином, лицо свирепое, хитрое и лукавое - звероподобное, нос орлиный. Вдруг антихрист встал на престол, выпрямился во весь рост свой, поднял высоко голову и правую руку протянул у народу - на пальцах были когти, как у тигра, и зарычал своим звериным голосом: «Я ваш бог, царь и правитель. Кто не примет моей печати - смерть им тут». Все пали на колени и поклонились, и приняли печать на лоб. Но некоторые смело подошли к нему и громко разом воскликнули: «Мы христиане, веруем в Господа нашего Иисуса Христа». Тогда в один миг сверкнул меч антихриста, и головы христианских юношей скатились, и пролилась кровь за веру Христову. Вот ведут отроковиц, женщин и малых детей. Здесь он еще хуже рассвирепел и закричал по-звериному: «Смерть им. Эти
христиане мои враги - смерть им». Тут же и последовала моментальная смерть. Головы скатились на пол, и разлилась кровь православная по всему храму.
        Затем ведут к антихристу десятилетнего отрока на поклонение и говорят: «Падай на колени», - но отрок смело подошел к престолу антихриста: «Я христианин и верую в Господа нашего Иисуса Христа, а ты - исчадие ада, слуга сатаны, ты антихрист».
«Смерть», - страшным диким ревом заревел им. Все пали перед антихристом на колени. Вдруг тысячи громов прогремели, и тысячи молний небесных стрелами огненными летали и поражали слуг антихриста. Вдруг самая большая стрела, огненная, крестообразная, слетела с неба и ударила антихриста в голову. Он взмахнул рукой и упал, корона слетела с головы и рассыпалась в прах, и миллионы птиц летали и клевали трупы нечестивых слуг антихриста.
        Вот я почувствовал, что старец взял меня за плечо и сказал: «Идем дальше в путь». Вот я вижу опять масса крови, по колени, по пояс, ох, как много пролито Христианской крови. Тут я вспомнил слово, которое сказано в Откровении Иоанна Богослова: «И будет крови по узды конские». Ах, Боже, спаси меня грешного. На меня напал страх великий. Я был ни жив, ни мертв. Вот вижу: ангелы много летают и поют:
«Свят, Свят, Свят Господь». Я оглянулся - старец стоял на коленях и молился. Потом он встал и ласково сказал: «Не скорби. Скоро, скоро конец миру, молись Господу, Он милостив к рабам Своим. Уже не годы остались, но часы, и скоро, скоро конец».
        Затем старец благословил меня и указал рукой на восток, сказал: «Я иду вот туда». Я пал на колени, поклонился ему и вижу, что быстро отчаливает он от земли. Тут я спросил: «Как же имя твое, чудный старче?» Потом я громче воскликнул. «Святый Отче, скажи, как твое святое имя?» - «Серафим, - тихо и мягко сказал он мне, - а что ты видел - напиши и не забудь все это ради Христа».
        Вдруг как бы над моей головой ударил звон большого колокола. Я проснулся, открыл глаза. На лбу у меня выступил холодный пот, в висках стучало, сердце сильно билось, ноги дрожали. Я сотворил молитву: «Да воскреснет Бог».
        Господи, прости меня грешного и недостойного раба твоего Иоанна. Богу нашему Слава. Аминь».
        В последние годы жизни Иоанн Кронштадтский тяжело болел, но стойко переносил мучения. 9 декабря 1908 года он в последний раз отслужил в Андреевском соборе литургию. День кончины был открыт для него. Когда 17 декабря к нему приехала монахиня Ангелина, игуменья Иоанновского монастыря, он спросил: «Какое сегодня число?». Узнав, что семнадцатое, сказал как бы про себя: «Значит, еще три дня…»
        Утром 20 декабря он последний раз причастился. Отец Иоанн Орнатский начал читать канон на исход души, когда он окончил, отец Иоанн лежал неподвижно, руки были сложены на груди.
        Узнав о кончине отца Иоанна, прибыли все члены притча Андреевского собора, совершили над телом положенные обряды, одели на покойного заранее им самим приготовленные священнические одежды и белую митру.
        На докладе обер-прокурора Синода о кончине отца Иоанна государь написал: «Со всеми почитавшими усопшего протоиерея отца Иоанна оплакиваю кончину его». От имени императриц Марии Федоровны и Александры Федоровны на гроб Иоанна Кронштадтского были возложены венки из белых роз.
        Через Неву пешком и на извозчиках двигалась в Кронштадт бесчисленная и бесконечная вереница людей, желающих проститься с отцом Иоанном. Под печальный звон колоколов гроб на руках вдоль улиц, на которых шпалеры солдат с трудом удерживали толпу, пронесли в переполненный Андреевский собор. После панихиды наступило время прощания с почившим: всю ночь с 21 на 22 декабря до 6 утра шел народ.
        На улице стояли тысячи людей. Когда вынесли гроб, священник собора отец Виноградов произнес надгробное слово, которое закончил так:
        - Мы ничем другим не можем отблагодарить нашего дорогого усопшего, как земным поклоном.
        После этих слов все присутствующие, как один человек, опустились на колени. Вот описание дальнейшего, сделанное очевидцем:

«Для участия в шествии собрались хоругвеносцы со всех Кронштадтских церквей. Впереди шли драгуны со знаменем и хором музыки. Затем шли певчие, духовенство, за ним следовала колесница с гробом и за нею высокие начальствующие лица. Народ шел густой толпой, не менее чем в 20 тысяч человек. У всех попутных церквей совершались литии. По всей дороге через город стояли шпалерами войска. Когда шествие проходило мимо лютеранской церкви, стоящей на берегу моря, с колокольни ее раздался погребальный звон, долго не умолкавший.
        Вот печальное шествие подошло к морю. Дальнейший путь предстоял по льду. По приказу главного начальника Кронштадта, всем, кто желал проводить дорогого усопшего по морю, предписано было идти рядами, друг от друга не менее как на два шага. Приказ этот был сделан в виду непрочности льда. На всем морском пути устроили пять спасательных станций, а через образовавшиеся трещины на льду соорудили мостики. Весь путь был пройден менее чем в три часа».
        В Ораниенбауме гроб поставили в специальный траурный вагон и доставили в Петербург.
        По особому повелению Государя, процессия направилась по набережной Невы мимо Зимнего дворца. Возле Священного синода колесница остановилась и была отслужена лития. После этого в сопровождении тысяч людей тело было перенесено в Иоанновский монастырь, на место упокоения.
        Во время поздней обедни, в самом ее начале, в храме неожиданно, точно знаменуя победу света над тьмой, проглянуло солнце и осветило яркими лучами гроб отца Иоанна. В конце литургии протоиерей Орнатский произнес вдохновенную речь, глубоко всех тронувшую:
        - Не плачьте, - сказал он в конце речи, обращаясь к сетрам, - теперь он ближе к вам и уже никогда не уйдет от вас. В нем вы приобрели себе игумена, а с вами будут его честные останки, над которыми будет витать его бессмертный дух. Ходите на его могилу, водите к ней паломников, которые непрерывной чредой пойдут к нему! Сюда не зарастет народная тропа!
        Позже Иоанн Кронштадтский был перезахоронен на Богословском кладбище. После смерти Иоанна Кронштадтского к его гробу стали съезжаться паломники со всех концов России. И в настоящее время к месту его захоронения приходят страждущие, ища помощи и исцеления.
        В 1990 году отец Иоанн был причислен к лику святых Поместным Собором Русской православной церкви. Многие пророчества Иоанна Кронштадтского сбылись, многие чудеса исцеления и другие чудеса произошли во время его жизни и после его смерти, благодаря его молитвам.
        Память Иоанна Кронштадтского празднуется 20 декабря (2 января) и 19 октября (1 ноября).

        Офицер Академии

        Он (Рочестер) полностью материализовался, воспользовавшись медиумическими способностями самой Веры Ивановны, и предложил ей всецело отдать свои силы на служение Добру. Предложил писать под его руководством <…>. Но фактически Рочестер не псевдоним Веры Ивановны Крыжановской, а соавтор ее романов.

    Блажей Влодарж
        Вера Ивановна Крыжановская-Рочестер 2(14) июля 1857(61?), Варшава - 29 декабря
1924, Таллин

        Вера Ивановна Крыжановская происходила из старинного дворянского рода Тамбовской губернии, но родилась в Варшаве, где проходил службу, командовал бригадой, ее отец - Иван Антонович Крыжановский, генерал-майор артиллерии. Он был блестяще образован, артиллерийские офицеры всегда входили в интеллектуальную элиту армии. В семье была прекрасная библиотека. Среди книг находилось много оккультной литературы, дань увлечения Ивана Антоновича, во время службы в Петербурге, до отъезда в Варшаву, посещавшего собрания одной из многочисленных масонских лож. Это неудивительно, если учесть, что по статистике, подавляющее большинство среди масонов составляли именно военные. Правда, не стоит и переоценивать статистические выкладки: существуют многочисленные свидетельства, что в большинстве своем к вольным каменщикам примыкала гвардейская молодежь, часто превращавшая собрания масонских лож в заурядные лихие попойки.
        Вера росла очень болезненной девочкой. У нее рано открылась чахотка, - так тогда называли туберкулез, - болезнь по тем временам практически неизлечимая. Много времени девочка проводила дома. Она легко научилась читать и во время частых болезней перечитала почти все книги из библиотеки отца, где, помимо оккультных изданий, было много беллетристики, технических, научных книг, всевозможной исторической литературы.
        У Веры навсегда сохранился интерес к истории, особенно древней, и к оккультизму. Интерес к нему во многом объясняется ее болезненностью и ранней смертью отца. Он умер в 1871 году, а у любившей его дочери появился страх перед смертью. Как позже говорила сама Вера Ивановна, читая оккультную литературу в детстве, она верила, что спасти и защитить ее от болезней и другого зла могут таинственные космические силы.
        После смерти отца для семьи Крыжановских наступают трудные времена. Вера переезжает вместе с матерью в Петербург, где с большим трудом ее удается определить в Петербургское воспитательное общество благородных девиц. Через год она поступает в Екатерининский институт - Санкт-Петербургское училище св. Екатерины. Окончить учебу Вере не удалось, сказались слабое здоровье и материальные осложнения в семье. В 1877 году обучение пришлось прервать и в дальнейшем постигать науки путем самообразования.
        Не стоит думать, что девушка росла затворницей. Вера с удовольствием посещала балы, естественно, по возможности. Она очень любила танцы, пользовалась успехом у кавалеров, поскольку была весела, мила, хорошо воспитана, лишена излишнего кокетства и остра на язычок. Неудивительно, что число ее светских поклонников росло.
        Но еще больше поклонников она приобрела на других вечеринках. С детства увлекавшаяся мистикой, всем таинственным, она не могла пройти мимо многочисленных в те времена мистических кружков, собраний спиритов и медиумов. Поначалу она только прислушивалась, потом стала осторожно вступать в споры, принимать участие в обсуждениях. Ее собеседников всегда поражали обширные знания древних магических обрядов, широкие познания в древней истории. Она увлеченно цитировала древние трактаты, с легкостью ссылалась на труды отцов - основателей оккультизма - Папюса, Аллана Кардека - и пока еще мало кому известную, только начинавшую входить в моду Блаватскую.
        Как-то после выступления одного из медиумов, стали пробовать свои силы и некоторые из собравшихся. В шутку предложили юной Верочке Крыжановской предсказать что-то по вложенному ей в руку предмету. Вера попыталась отказаться, но ей самой было интересно, и она решила попробовать. Смеясь, взяла в руку чью-то брошь, ощутила в ладони тепло золотого ободка и прохладу крупного камня, прикрыла глаза и вдруг. словно игла пронзила ладонь, отозвавшись острой болью в сердце.
        Когда она открыла глаза, в них стояли слезы. Она долго отказывалась отвечать на вопросы, потом все же поддалась на уговоры и нехотя рассказала, что ей было странное видение, - она видела хозяйку этой броши, изможденную болезнью, поднимающейся по ведущей в небо лестнице.
        - Глупости вы говорите, милочка, - возмущенно поджала тонкие губы статная дама крепкого телосложения. - Я с детства не болею и на небо мне еще рано. Позвольте мою брошь…
        Взяв брошь, дама удалилась, над незадачливой «предсказательницей» посмеялись и быстро забыли об этом случае. На подобных сеансах порой и не такие «предсказания» можно было услышать. Вера продолжала посещать собрания, но стала больше слушать, а на все предложения попробовать свои силы в предсказаниях или в спиритических опытах, отвечала вежливым, но твердым отказом, помня, как попала впросак с брошью.
        Но как-то, месяц спустя, когда она пришла на один из таких сеансов, ей бросилось в глаза странное поведение присутствующих. Собравшиеся перешептывались, бросали взгляды в ее сторону. Наконец, одна знакомая дама отвела ее в сторону и округлив глаза рассказала, что два дня назад умерла та самая дама, по броши которой предсказывала Вера. У цветущей на вид дамы совершенно неожиданно открылось легочное кровотечение, она проболела всего недели две, но за эти две недели болезнь изменила ее до неузнаваемости. Врачи ничего не смогли поделать, и дама умерла.
        После этого случая Веру Крыжановскую стали приглашать на спиритические сеансы как медиума, проводника и посредника в общении духов с людьми. Не остались незамеченными и ее обширные знания: на всевозможных мистических собраниях ее стали просить делать доклады из истории оккультизма, магии, из истории древних государств и цивилизаций.
        У юного медиума проявились способности блестящего рассказчика и лектора. Собрания и выступления с ее участием стали очень популярны не только в среде людей, занимавшихся оккультными науками, но и среди простых обывателей, живо интересующихся всем загадочным и таинственным. К тому же у нее обнаружился талант к сеансам магнетизма, то есть гипноза. Вера, почувствовав вкус к слову, стала пробовать себя в литературе.
        А между тем на сеансах с ее участием стал часто бывать пожилой, но статный и видный камергер при Собственной Его Императорского Величества канцелярии, некто С. В. Семенов, известный в столице спирит, живо интересовавшийся всем «запредельным», председатель Санкт-Петербургского «Кружка для исследований в области психизма». То есть, используя современную терминологию, кружок занимался исследованиями паранормальных явлений. Камергер оказывал Вере подчеркнутое внимание, приглашал выступать на собрания своего кружка. Ухаживал он настойчиво, но вежливо, к тому же был богат, хотя и не молод. Вскоре он сделал Вере предложение. Совпадение интересов в достаточно закрытой области духовных знаний и, что скрывать, серьезные материальные затруднения в семье Крыжановских побудили Веру дать согласие.
        Свадьба была шумной и богатой, для своей молодой жены камергер не жалел ничего. Впрочем, запросы у юной супруги, привыкшей к жизни экономной, были скромны. Но она ценила щедрость супруга. В его лице она нашла интереснейшего и высокообразованного собеседника, в некотором роде даже наставника. Стоит заметить, что они прожили вместе почти сорок лет и разлучила их только смерть.
        Вскоре у Веры родилась дочь, к сожалению, по наследству ей передалась болезнь матери. Девочку окружили заботой и вниманием. Выезды в свет стали для Веры Ивановны случаем редким, но она не чувствовала себя оторванной от жизни. В доме камергера Семенова продолжались собрания его кружка, проводились сеансы магнетизма и спиритизма, всегда было много гостей, среди которых встречалось немало интереснейших людей: мистика и тайна всегда привлекали не только скучающих обывателей, но и людей творческих, талантливых.
        На этих собраниях и вечерах в центре внимания была молодая хозяйка дома, обаятельная, красивая, обладающая многими талантами. Особой популярностью пользовались ее «гадания». Она брала в руку что-то из мелких личных вещей: заколку, часы, медальон - того, кому предназначалось предсказание. Затем сжимала ладонь, закрывала глаза и, впадая в транс, рассказывала о том, что видит. Поскольку сеансы привлекали все новых посетителей, а рассказы о ее предсказаниях передавались из уст в уста, значит, многое из того, о чем она говорила, сбывалось. Иначе откуда бы взяться такой популярности?
        Однажды, на одном из сеансов, муж, дождавшись, когда останутся только близкие друзья, предложил Вере прочитать судьбу обладателя маленькой лайковой перчатки. Вера взяла в руки изящную перчатку, подивилась маленькому размеру и спросила мужа:
        - Кто эта дама, о которой ты хочешь узнать?
        - Это не дама, - улыбнулся муж, - это. впрочем, ты медиум, сама должна все узнать. Мы ждем.
        Вера сжала перчатку в ладони, и ей сразу же овладело странное беспокойство, пока еще не вполне ясное, но нарастающее. Она закрыла глаза, стала отрывисто рассказывать:
        - Вижу симпатичного юношу. Вижу Москву, большое поле, Петровский замок, множество народа. На голову юноши с небес опускается корона, этот юноша - хозяин перчатки. Играет музыка, все веселятся. И вдруг все бегут, падают, давят друг друга. Много детей, стариков, женщин, калек. Поле, поле. На поле множество мертвых, их не успевают куда-то увозить на телегах. Уже вечер, юноша в короне танцует на балу… Грех! Грех! Смертный грех! Мертвые не похоронены! Вот еще что-то вижу - на улицах кровь, выстрелы, солдаты стреляют в людей. Иконы под ногами растоптанные, потрет человека в короне в крови плавает. Вот еще. Война, война, окопы, опять много убитых. И вот опять юноша. Он без короны, с бородой, почему-то в подвале, вокруг него четверо детей, жена. Вокруг них люди с винтовками. Они стреляют! Их всех убивают в подземелье!..
        Вера очнулась вся в слезах, потрясенные таким эмоциональным порывом зрители молчали, муж стоял бледный.
        - Чья это перчатка? - шепотом, прозвучавшим в тишине как выкрик, спросил кто-то из стоявших рядом с камергером.
        - Поклянитесь, что никто, никогда и никому не расскажет о том, что услышал сегодня, - строго попросил камергер.
        Удивленные друзья торжественно пообещали выполнить эту просьбу, попросив все же сказать, чья это перчатка.
        - Лучше бы ни вам, ни мне не знать об этом, - вздохнул камергер, - но, раз уж я затеял это гадание, скажу. Это перчатка. цесаревича!
        Расходились гости в полном молчании, чего никогда ранее не бывало. Правда, вскоре об этом предсказании забыли. Но вспомнили во время коронации императора, когда после чудовищной давки на Ходынском поле погибли тысячи людей, а Николай II, вместо того чтобы объявить траур, вечером того же дня веселился на балу по случаю его коронации.
        За кровавой Ходынкой последовали «кровавое воскресенье», революция 1905 года, войны, 1917 год и расстрел царской семьи в подвале Ипатьевского дома. Но все это еще только будет.
        Вскоре после знаменитого гадания, в 1880 году, Вера Ивановна с дочерью уезжает в Париж на лечение. Вдали от родины, от семьи, в первое время без знакомых, Вера Ивановна проводит дни и долгие вечера возле дочери и, заполняя пустоту, начинает писать. Пишет много и быстро, на французском языке. Насколько хорошо она знала его, до сих пор остается невыясненным. В одних источниках говорится, что французский она знала блестяще, в совершенстве, в других утверждается, что, увы, весьма посредственно.
        Как же она могла писать на французском языке, зная его посредственно? Этому как раз есть разъяснения, правда, весьма фантастические, как и многие ее романы. Пусть простит меня читатель за невольную интригу, все должно идти по порядку.
        Итак, Вера Ивановна обживается в Париже, вечерами много пишет, постепенно обзаводится знакомствами. Ее многочисленные друзья и поклонники ее талантов, часто навещающие ее во Франции - в те времена в Париж ездили едва ли не чаще, чем на пригородные дачи, - вводят ее в круг парижских спиритов и медиумов. В знакомой обстановке сеансов магнетизма, спиритизма и на собраниях медиумов она чувствует себя как рыба в воде, удивляя своими познаниями в этой весьма сложной и часто очень запутанной области. Вскоре она не только живо участвует во всех обсуждениях и диспутах, но и сама выступает как медиум. Как и в Петербурге, в Париже неизменным успехом пользуются ее «гадания». На собраниях она впервые знакомит публику с главами из своих романов. Чтения вызывают восторженные отклики, тем более что тематика романов - оккультных, спиритических, фантастических - близка собирающейся на сеансы публике.
        Салоны и спиритические сеансы, после которых Вера Ивановна часто выступает с чтениями глав, посещают, как и в России, многие видные писатели, журналисты, издатели. Необычность, яркость и динамичность сюжетов, живость языка произведений Крыжановской не могли не привлечь их профессионального внимания. Вскоре литературный бомонд Парижа только и говорит о русской писательнице, которая пишет на французском лучше, чем многие французы. Правила коммерции в издательском бизнесе одинаковы во всем мире: издавать нужно то, о чем говорят.
        В 1886 году в Париже выходит первая книга Веры Крыжановской. Это историческая повесть «Episode de la vie de Tibere».[В русском переводе книга вышла только в
1906 году под названием «Эпизод из жизни Тиберия».] Крыжановская долгое время писала исключительно на французском, в России ее романы выходили только в переводе.
        Несмотря на то что в первом романе, сугубо историческом, присутствуют оккультные и фантастические мотивы и эпизоды, он становится очень популярным у широкой читающей публики. Успех воодушевляет автора, и романы появляются один за другим. В 1888 году - «Фараон Мернефета», в 1890-м - «Месть еврея», в 1893-м - «Сим победиши», в
1894-м - «Царица Хатасу» и т. д. В этих романах Крыжановская касается тайны реинкарнации, сознания и души. Вскоре из-под бойкого пера Крыжановской появляются не только исторические, но и фантастические романы. В 1898 году выходит
«Заколдованный замок», 1900 - «Два сфинкса» и «Урна».
        В 1901 выходит первый, чисто фантастический роман писательницы «Жизненный эликсир», а следом, в 1902 году, еще один - «Маги» из будущей пенталогии «Маги», в которую войдут написанные позже «Гнев Божий» (1909), «Смерть планеты» (1911) и
«Законодатели» (1916). Таким образом, Вера Крыжановская по праву заняла в истории литературы место «Первой леди русской фантастики». Хотя, на мой взгляд, она достойна славы первого русского писателя-фантаста.
        Первые романы Крыжановской привлекают читателя остротой сюжета, тайнами и чудесами, прекрасно выписанными деталями быта, реалиями описываемого времени. Фантазия писательницы с легкостью переносила читателя в Средневековье, Древний Египет, императорский Рим.
        Во Франции романы выходят один за другим, читатели принимают их с неизменной благодарностью, удивляясь и восхищаясь трудолюбием автора. Признание читателей подтверждается и признанием Французской академии наук. За роман «Железный канцлер Древнего Египта» (1899) Вере Ивановне Крыжановской присвоили почетный титул
«Officier d Academie» - «Офицер Академии» и наградили орденом «Пальма Академии».
        В конце 1890-х - начале 1900-х годов романы Крыжановской выходят и на русском языке. Читатели в восторге, критика в целом встречает романы благосклонно. Критик В. П. Буренин еще в 1895 году в «Новом времени», в номере от 13 января, высоко оценил роман «Царица Хатасу», среди прочих достоинств особо отметив, что мадам Крыжановская знает быт древних египтян «может быть даже лучше, чем прославленный исторический романист Эберс».
        Впрочем, российская пресса и критика отнеслись к творчеству Крыжановской несколько настороженно, не балуя ее восторженными откликами, чего нельзя сказать о читателях, в восторге раскупающих все, написанное Верой Крыжановской. В 1907 году и Российская академия высоко отметила творчество Крыжановской: роман «Светочи Чехии».
        Но прежде, в 1899 году, появилась статья «вечного пролетария» Горького под многоговорящим названием «Ванькина литература». В этой статье он камня на камне не оставил от книг Крыжановской, упрекал ее в том, что она, мол, пишет дешевые романы для малограмотного обывателя, жаждущего чтива, а не высокой литературы, безапелляционно отнес ее произведения к бульварной литературе. Крут был в суждениях будущий генералиссимус советской литературы!
        Но вернемся к Вере Ивановне. Надо признать, что за долгую литературную жизнь Вера Ивановна написала многое: исторические романы, фантастику, космологические произведения, притчи и сказки. В том числе писала она и любовные романы, с говорящими названиями: «Паутина» (1906), «Рай без Адама» (1917), «Торжище брака» (1893). Не правда ли, аннотации не требуются? И этими ее произведениями зачитывалась определенная часть читателей.
        Не буду утомлять читателя перечислением всего написанного Крыжановской, самые любопытные могут найти ее книги, в 90-х годах прошлого века многие ее произведения были переизданы. Вернемся к самой Вере Ивановне. Тайна и загадочность окружали эту женщину. Уже первые ее романы были подписаны Крыжановская, а в скобочках или через дефис стояло - Рочестер. Более того, в заглавиях некоторых книг указывалось:
«сочинение, продиктованное духом Дж. В. Рочестера, медиум В. К.». Кто такой, вернее, кто такая В. К. - понятно любому, а вот кто такой Рочестер? Что за таинственный соавтор у мадам Крыжановской? Или автор? Ведь приписка «медиум В. К.» говорит о том, что В. К. - всего лишь. проводник! Напомню - медиум это и есть проводник. Так кого же и куда сопровождала госпожа Крыжановская? Кто такой Рочестер и кто наконец написал все эти книги, подписанные столь странным образом?
        Французов, первыми прочитавших книги Крыжановской, это не интересовало: мало ли кто как подписывается. Захотела мадам Аврора Дюдеван подписываться Жорж Санд, да с дорогой душой! Подумаешь - В. К., Рочестер!..
        В России же этой припиской и «соавтором» сразу живо заинтересовались, тем более что и романы, и автор были окружены множеством слухов и сплетен, порой самых невероятных. Например, утверждали, что пишет не она, поскольку большинство ее романов написано на французском, а язык этот Вера Ивановна знает, мол, плохо. Говорили, что за псевдонимом скрывается видный ученый, иначе откуда же у еще молодой дамы такие глубокие познания в области истории? Ходили упорные слухи, что, якобы желая опровергнуть многочисленные измышления досужей прессы, госпожа Крыжановская согласилась на встречу с двумя академиками. И что же? Академики засыпали ее вопросами, проверяя истинные познания писательницы в тех областях истории, в которые она забредала. Несчастная Вера Ивановна отвечала сбивчиво, неуверенно, путалась даже в тех темах, которых легко и непринужденно касалась в своих же романах.
        Сегодня трудно разобраться, что из этого правда, а что всего лишь слухи и сплетни. Но, вероятно, издерганная нападками желтой прессы и рафинированных литературных эстетов, всерьез задетая за живое бесконечными сплетнями, она решила сама объясниться с читателями и в одном интервью рассказала о том, кто скрывается за подписью Рочестер. Вот что она поведала ошеломленному журналисту.

«Это не псевдоним. Так зовут астральную сущность, которая диктует мне эти произведения. В состоянии сверхчувственного контакта он рассказывает мне о своих жизнях. Именно я настояла, чтобы его имя было также указано. Вначале он добивался, чтобы автором считалась я. Но я - лишь передатчица его мыслей и чувств, его воспоминаний о прежних воплощениях. Он прожил необыкновенные жизни и может рассказать очень многое».
        Блажей Влодарж, биограф Веры Ивановны, так описывает появление в 1885 году
«соавтора» Крыжановской.

«К этому периоду жизни относится событие огромной для нее важности, а именно: первая встреча с ее Учителем и невидимым покровителем Рочестером. Он полностью материализовался, воспользовавшись медиумическими способностями самой Веры Ивановны, и предложил ей всецело отдать свои силы на служение Добру. Предложил писать под его руководством <…>. Но фактически Рочестер не псевдоним Веры Ивановны Крыжановской, а соавтор ее романов».
        Осталось достаточно много свидетельств о том, как именно писала Крыжановская, впадая в транс. Вот что пишет В. В. Скрябин в книге «Воспоминания».

«Часто во время разговора она вдруг замолкала, слегка бледнела и, проводя рукою по лицу, начинала повторять одну и ту же фразу: «Скорее карандаш и бумагу!» Обычно в это время Вера Ивановна сидела в кресле за маленьким столом, на котором почти всегда были положены карандаш и кипа бумаги. Голова ее слегка откидывалась назад, и полузакрытые глаза были направлены на одну определенную точку. И вдруг она начинала писать, не глядя на бумагу. Это было настоящее автоматическое письмо <.
>. Это состояние транса продолжалось от 20 до 30 минут, после чего Вера Ивановна обычно впадала в обморочное состояние <…>. Каждый раз письменные передачи заканчивались одной и той же надписью: «Рочестер». По словам Веры Ивановны, это было имя (вернее - фамилия) Духа, который входил с нею в сношение».
        Есть много других свидетельств о том, что писала она автоматически: «без малейшего сознания в ней о содержании написанного». Почти все свидетели запомнили необычайную легкость написания текстов во время транса, а также необычайную скорость и отсутствие каких бы то ни было помарок, исправлений, поправок.
        Однажды свидетелями общения Крыжановской с Рочестером стали два журналиста из популярного тогда журнала «Ребус», писавшего обо всем таинственном, как сейчас говорят, паранормальном. Вера Ивановна сама позвонила в редакцию этого журнала и сообщила, что чувствует: именно сегодня она будет общаться с Рочестером.
        Немедленно приехавшим журналистам ждать пришлось до вечера, но встреча «соавторов» все же состоялась. В записях знакомой Крыжановской сохранилось следующее описание этого действа.

«…На столике перед большим овальным зеркалом горели две восковые свечи, лежал раскрытый гроссбух с нелинованными страницами, стоял бронзовый стакан с приготовленными карандашами. Присутствовавшие коротали время за легкой беседой. Неожиданно хозяйка замолчала и уселась к столику. Еще через несколько минут общего молчания, прерываемого только треском поленьев в камине, она взяла карандаш и начала быстро писать. Г-н Савицкий осторожно подошел к столику и заглянул сбоку. Глаза пишущей были широко раскрыты, но его приближения она, видимо, не заметила… Неожиданно Крыжановская уронила карандаш и откинулась в полукресле, опираясь на подлокотники. Почти четверть часа прошли в ожидании. Затем Крыжановская, как бы проснувшись, обратилась к присутствовавшим и предложила выпить чаю. Здесь же, за столом, она без особого труда сумела дешифровать записанный текст, оказавшийся на сей раз легко читаемым. Это было подробное описание ночной мистерии, проведенной великим иерофантом в святилище Амона-Ра, в Абидосе. Оно должно было войти в очередной роман о египетской жизни».
        Естественно, на присутствующих это «свидание с соавтором» произвело сильное впечатление. Но журналисты - великие скептики, которые даже собственным глазам не доверяют. Потому они показали записи, сделанные во время сеанса Крыжановской, авторитетнейшему египтологу И. Г. Франк-Каменецкому. Ученый изучив записи, признал в них известные по хранящимся в Британском музее папирусам записи элементов древнего обряда. Однако тут же сделал ряд существенных оговорок: сказал, что сами папирусы труднодоступны даже для специалистов, а текст, «продиктованный» Рочестером более полный и связный, чем имеющийся в архивах музея. И вообще, по мнению маститого ученого, «сообщение с Того Света» выглядит очень достоверно и убедительно, поскольку придумать такие нюансы древних обрядов способен не каждый египтолог, не говоря уже о писателе, не имеющем специального образования и доступа к архивам Британского музея.
        Надо ли говорить, что все это только подлило масла в огонь, романы, продиктованные духом, раскупались моментально, повсюду только и говорили о книгах Крыжановской.
        Спокойнее всех восприняли сенсационные сообщения о романах «с Того Света» спириты. Журналом «Ребус» им так же было предложено ознакомиться с записями Крыжановской, продиктованными духом Рочестера. Спириты просмотрели большое количество записей и единогласно признали, что это хорошо им знакомое «автоматическое письмо». То есть, письмо в состоянии транса, как бы под чью-то диктовку, когда пишущий сам не осознает, что пишет. Рукописи Крыжановской носили все приметы и признаки такого письма: отсутствие знаков препинания, написание всех слов слитно, неузнаваемое изменение авторского почерка.
        Оккультисты хотели провести более детальное изучение феномена Крыжановской и ее общения с Рочестером, высказали пожелание всерьез заняться исследованием природы этого странного явления, но. Грянула Первая мировая война, потом в размеренную жизнь ворвалась революция, Гражданская война. Большинству россиян стало не до спиритических пророчеств, не до фантастических и любовных романов. Жизненные трагедии заслонили мир ирреальный.
        Престарелого камергера не спас его почтенный возраст и он, по некоторым сведениям, погиб в 1920 году в тюрьме «Кресты», по другим - умер в Ревеле (Таллине), куда семья бежала от голода и ужаса войны.
        Горек хлеб чужбины. Сложно заработать во времена потрясений писательским трудом, а дочь кормить нужно. Хронически больная туберкулезом Вера Ивановна Крыжановская изо всех сил сражается с нищетой. Она перебивается случайными заработками, даже гадает на картах, работает на лесопильном заводе «Форест», очень сильно повредив и без того шаткое здоровье. Она тяжело заболевает и умирает 29 декабря 1924 года в дикой нищете. Жутко сегодня читать опубликованную 5 января 1925 года в газете «Последние известия» заметку врача Д. Я. Федорова, в которой рассказывается о последних днях писательницы.

«…Я поражаюсь, до какой степени русское общество холодно, даже можно сказать, бессердечно, отнеслось к страданиям русской же писательницы, находившейся в безвыходном материальном положении. Страшно подумать, что известная русская писательница не имела даже своей собственной нательной рубашки. <…> Считаю нравственно обязательным подчеркнуть, что насколько безразлично отнеслась состоятельная часть русского общества к болезни и крайней нужде писательницы Веры Ивановны Крыжановской-Рочестер, настолько же чутко и сердечно отнеслось эстонское
«Общество борьбы с туберкулезом», открывшее по своей инициативе ежемесячный кредит в размере 2 000 марок для получения продуктов в ближайшей лавке и поставившее бесплатно сажень дров. То же самое надо сказать и о городском отделе поощрения, который после кончины Веры Ивановны немедленно выдал необходимую сумму денег на приобретение приличного гроба и креста. Земля на кладбище также была предоставлена бесплатно. Нашелся священник, который безвозмездно совершил обряд погребения.»
        Покоится Вера Ивановна на Александро-Невском кладбище города Таллина.
        Ее дочь переехала в Берлин, где в 1932 году умерла так же, как и ее мать, от чахотки.
        Вера Ивановна ушла, оставив после себя тайны и загадки.
        Что касается автоматического письма, медиумического написания романов и других произведений, то случай Крыжановской не единичен. Под диктовку из мира духов писали, по их собственному утверждению, Даниил Андреев, Рерих. Госпожа Блаватская так же утверждала, что многое из написанного, ей продиктовано высшими силами. Впрочем, госпожа Блаватская делала много занятных заявлений. Вальтер Скотт, начавший писать романы, когда ему было пятьдесят, постоянно делал такие заявления, часто отказываясь от авторства многих своих произведений.
        Самый известный случай автоматического письма - продиктованная умершим Чарльзом Диккенсом американскому медиуму Крейгу в 1872 году вторая часть самого таинственного и неоконченного при жизни писателя романа «Тайна Эдвина Друда».
        Все было как в сказке - в ночь перед Рождеством к Крейгу обратился дух Чарльза Диккенса: «Я долго искал случая и способа окончить это мое последнее произведение, видеть которое незавершенным для меня очень тяжело. Я прошу вас посвятить для первой нашей диктовки рождественский сочельник. Эту ночь я особенно любил на земле».
        Крейг и сам не знал, почему он послушался, но в ночь перед Рождеством сел к столу, придвинул лист бумаги, обмакнул перо в чернильницу и. оказался в глубоком обмороке. Когда же пришел в себя, весь стол и пол вокруг стола были покрыты исписанной бумагой. За несколько вечеров роман был закончен, после чего дух Диккенса больше не являлся.
        Специально созданная комиссия, состоявшая из видных писателей, лингвистов и литературных критиков, дотошно и въедливо изучала роман и была вынуждена признать его. подлинным творением бессмертного Диккенса! Больше всего удивлялась комиссия тому, что выбор великого романиста пал на обычного типографского рабочего, правда, большого поклонника Диккенса.
        Режим автоматического письма, психографики, как его сейчас часто называют, всегда привлекал внимание исследователей непознанного, психологов, ученых. Выдвигаются самые разнообразные гипотезы: от единого информационного поля, к которому по каким-то причинам пока удается подключаться только единицам, до наличия у каждого человека невидимых двойников, которые иногда вступают в письменный контакт.
        Когда я знакомился с феноменом Крыжановской, в голову пришла забавная мысль. Говоря о «соавторе» писательницы, обычно ограничиваются характеристиками «философ и алхимик», «поэт-мистик». И все. Так кто же такой этот таинственный граф Рочестер?
        Джон Уилмот, граф Рочестер, жил в XVII веке. Он был другом и фаворитом короля Карла II и одним из самых ярких и противоречивых персонажей своего времени. Он прославился фривольными стихами и песнями, произвел на современников неизгладимое впечатление своими подвигами в делах любовных. Был необузданным скандалистом и пьяницей, за свои безрассудства часто лишавшимся покровительства короля, что нисколько не умаляло его пыл. Именно ему принадлежит знаменитый афоризм: «Женщине доставляет больше удовольствия делать из нас дураков, чем любовников». Что ж, он понимал в этом толк, ему, отдавшему любви все, виднее.

        Что в прошлом - больше не мое,
        Его невнятен звон.
        И только в памяти оно
        Живет как старый сон.
        А то что будет - не пришло,
        Его по сути нет.
        Так как могу я пред тобой
        О нем держать ответ?
        Все что имею я - «Сейчас»,
        Мгновение в судьбе,
        И ты, любовь, без лишних слов
        Бери его себе!

    Пер. Я. Фельдмана Пожалуй, самое примечательное в его безумной биографии то, что, спавший с кем попало - от принцессы до кухарки, - он всю жизнь любил одну-единственную женщину - собственную жену, наследную принцессу Элизабет Барри, что, впрочем, не помешало ему умереть от сифилиса в 33 года.
        Так что вполне возможно, псевдоним Рочестер - не что иное, как литературная мистификация, озорная шутка госпожи Крыжановской, рассчитывающей, что до подлинной персоны малоизвестного средневекового поэта мало кто доберется. Вот почему, возможно, она «представляла» его как философа и алхимика. Да и что, собственно, мог надиктовать повеса, умевший писать озорные стихи и прекрасно разбиравшийся с застежками на женском корсете, но вряд ли что-то смысливший в алхимических и мистических знаках. Его больше интересовала живая плоть, чем бесплотный дух.
        Впрочем, все это всего лишь предположения. Кто их знает, духов. У них своя, таинственная жизнь. А возможно, и много жизней.
        У Веры Ивановны Крыжановской была одна жизнь.

        Явление по имени Распутин

        Горе метущимся и злым - им и солнце не греет, алчных и скучных весна не утешает; у них в очах нет дня - всегда ночь.

    Григорий Распутин-Новый
        Любовь - большая цифра! Пророчества прекратятся и знания умолкнут, а любовь никогда.

    Григорий Распутин. Житие опытного странника
        Григорий Ефимович Распутин (Новых) 10.01.1869 (65? 72?), с. Покровское, Тюменская область - 17.12.1916, Петербург

        Некоторые называли и называют его не иначе, как Гришкой, подчеркивая этим напрашивающуюся историческую параллель с другим, известным всей России Гришкой - Отрепьевым. Сергей Труфанов, он же отец Илиодор, написанную им книжку о Распутине назвал «Святой черт», на многие годы приклеив ярлык на лоб своему недавнему другу, а после лютому врагу. Его ненавидели гвардейцы и либералы, большевики и черносотенцы. Как только его не называли! Его жизнь описана в бульварных газетках и в солидных журналах, вдоль и поперек изучена историками и священниками. Его объявляли врагом России, губителем царской семьи, даже… германским шпионом! Но его боготворила царская семья, а в последнее время идет мощная кампания по канонизации
«старца», ряды сторонников этой, еще недавно казавшейся бредовой идеи постоянно растут.
        И рад бы я обойти стороной эту угловатую, коренастую фигуру, не заглядывать в азартные глаза, блестящие из-под стриженных горшком черных волос, скрывающих шишку на лбу. Даже шишка эта стала предметом жгучего интереса со стороны исследователей, поскольку враги Распутина утверждали, вложив эти утверждения в уста его дочери, что шишка была похожа на. растущий рог. Рад бы я не лезть в эти словесные дебри, выросшие вокруг Григория Ефимовича, да не получится. Как обойти одного из самых известных и самых скандальных предсказателей России?
        Конечно, Распутин фигура весьма неоднозначная, так же неоднозначны и воспоминания и свидетельства очевидцев. Вокруг него все настолько запутано и перепутано - диву даешься: вчерашние друзья становятся злейшими врагами; убогая, которой он протягивает подаяние, бьет его ножом, а решивший застрелить его - стреляет в себя.
        Его при жизни газетчики нещадно возили физиономией по столу, явно выполняя хорошо и щедро оплаченный политический заказ. Широко распространено мнение, что он пал жертвой международного масонского заговора, поскольку стоял слишком близко к царской семье. Во времена большевизма его шельмовали, стараясь всеми силами оправдать страшный расстрел в Екатеринбурге. Я не являюсь почитателем Николая II, при жизни прозвище Кровавый просто так не дают, на совести последнего русского государя и Ленский расстрел, и Ходынка, и «кровавое воскресенье». Но это на его совести, а на совести большевиков не менее страшное преступление - расстрел царя без суда и следствия, в подвале, вместе с женой, дочерьми и наследником. Чтобы хоть как-то оправдать это преступление, большевики всеми силами старались очернить царскую семью. Фигура набравшего при дворе фантастическую силу и влияние Распутина подходила для этого как нельзя лучше.
        В настоящее время появился ряд работ, в которых авторы стараются придать благообразный вид Распутину. Его тщательно причесывают, напомаживают, приукрашивают.
        Разобрать: где правда, а где вымысел, порой невозможно. Слишком много вокруг него вранья и кривотолков. Даже свидетельства современников нельзя принимать на веру, поскольку не было современников беспристрастных. Одни и те же эпизоды исследователи трактуют по-разному. Да и сам Григорий подливает масла в огонь. Так, например, он постоянно заявляет, что давно не курит и не пьет, это повторяется в нескольких протоколах его допросов в разное время и по разным поводам, в то же время общеизвестно его пристрастие к хорошему вину, к сладкой мадере. Вроде бы ерунда, мелочь - пьет, не пьет, - какая нам, по сути, разница? Но врет ведь, каналья, чтоб ему пусто было! Соврал в мелочи, а доверия уже нет.
        Есть в Григории Распутине нечто демоническое, что притягивает к нему, и это демоническое не может оставить исследователя его жизни беспристрастным. Хотя, если сказать правду, я не очень-то верую в беспристрастных историков. Чем больше исследователь клянется и божится, что он беспристрастен, тем меньше я ему верю. История - это страсть. Страсть, обжигающая всякого, кто с ней соприкасается. И если человек, соприкасающийся с историей, не опален огнем этой страсти, значит, он равнодушен. А равнодушный никогда не поймет и не распутает до конца клубок чужих страстей.
        Если и встречаются, так сказать, умеренные исследователи, то только не те, кто соприкасался с жизнью Распутина. Многие давали опрометчивые обещания исследовать наконец-то жизнь «старца» без лести и предвзятости, но.
        В последние годы большие работы о Распутине написаны Олегом Платоновым и Эдвардом Радзинским. Олег Платонов поднял огромный пласт материалов, в том числе ранее не исследовавшихся. Радзинский, опытный драматург, умеющий выстраивать интригу, в своих повествованиях использовал в основном широко известные документы, положив в основу своей книги протоколы допросов следственной комиссии Временного правительства, благо у него в руках оказалась недостающая часть протоколов этой комиссии, описанная им впервые. Эти документы купил на аукционе Сотбис Мстислав Ростропович и разрешил Э. Радзинскому использовать в своей работе.
        Позиция этих авторов, надо отдать им должное, поднявших огромные пласты материалов, в целом именно такова: Григорий Распутин - несправедливо оболганный человек, павший жертвой многочисленных врагов, исказивших и фальсифицировавших его образ.
        В этом есть доля истины. Но только доля! А в чем же истина? Наверное, в том, что Григорий Ефимович Распутин, хотя и был человеком, безусловно, неординарным, по-своему одаренным, но все же сам по себе не столь значим, сколько созданные вокруг него легенды. Волей случая этот маленький мужичок стал заложником большой политической игры. То, что он вертел, как хотел, государем и государынями, снимал и назначал министров и военачальников, все это не более чем легенда, подхваченная и его противниками, и его «соратниками». Я думаю, тайна Распутина именно в том, что все намного проще, чем нам пытаются рассказать. Григорий Ефимович, вполне возможно, сам искренне считал себя всемогущим или, по крайней мере, весьма влиятельной фигурой. Он, полуграмотный мужик, пусть и наделенный природной смекалкой, крестьянской мудростью и хитростью, не мог до конца понять и постичь всех тонкостей той безумной политической игры, в которую оказался втянут. Он не был повелителем судеб, каковым его пытаются представить, он был заложником обстоятельств, игрушкой в чужих и умелых руках. При этом дергали за ниточки и друзья, и
враги.
        Я нисколько не собираюсь оспаривать ряд выводов и доводов исследователей биографии Распутина. Конечно, множество материалов о Распутине фальсифицировано. Но нельзя забывать, что фальсифицировались как свидетельства pro, так и свидетельства contra. Совершенно справедливо развенчана легенда о Распутине-конокраде, справедливо взята под сомнение версия его хлыстовства, но нельзя сказать, что она опровергнута полностью доказательно и убедительно…
        Впрочем, вокруг Распутина столько легенд и мифов, которые с разной степенью достоверности то опровергаются, то подтверждаются, что перечислять их нет никакого смысла, поскольку имя этим версиям - бесконечность. Потому отложим эти «разборы полетов» в сторону, встанем из-за письменного стола или с дивана, обязательно проверим, выключены ли электроприборы, поскольку нам предстоит долгое, трудное и порой далекое путешествие.
        Только шагнули мы с тобой, уважаемый читатель за порог, а автор уже чешет затылок: каким путеводителем пользоваться? Дороги, по которым ходил Григорий Ефимович, порой так петляли, что теперь и не разобрать - где конец, а где начало. Некоторые тропочки старательно затаптывались, где-то непролазную грязь дорожную современным гудроном заровняли.
        Попробуем довериться ему самому, хотя и с оговоркой, что все его воспоминания записаны по его рассказам. Опять получается нечто вроде протокола «с моих слов записано верно и мною прочитано». Ну хотя бы прочитано. Конечно, я понимаю, что по сути все как бы воспоминания Распутина - те же самые свидетельские показания. Но это его показания, пусть он сам себя и защищает. При жизни Распутина было записано с его слов «Житие опытного странника», вот оно и будет основой. По крайней мере, записали то, что он посчитал нужным рассказать о себе, его версию изложения событий. Конечно, не без дополнений и оговорок.

        Родился Григорий в селе Покровском Тюменского уезда Тобольской губернии 10 января
1869 года. До него в семье крестьян Ефима Яковлевича и Анны Васильевны Распутиных рождались дочери, но все они умерли в младенческом возрасте. Неудивительно, что Григорий родился хилым мальчиком, он и впоследствии, вопреки множеству легенд, не отличался богатырским здоровьем, хотя, по некоторым свидетельствам, физической силой обладал отменной. Впрочем, скорее всего, она была благоприобретенной в трудах крестьянских да в странствиях.
        Трудиться Григорию приходилось много. Несмотря на слабое здоровье, от работы его не освобождали - в крестьянской семье каждая пара рук на вес золота. Так что пришлось ему с малых лет узнать вкус пота: довелось и пахать, и сеять, и делать все, что придется. Школы в селе не было, так что Григорий пребывал в неграмотности до зрелого возраста. Да и позже писать выучился кое-как, с трудом выцарапывая каракули.
        О крестьянских годах он вспоминал так: «Когда я жил сперва, как говорится, в мире до 28 лет, то был с миром, то есть любил мир и то, что в мире, и был справедлив и искал утешения с мирской точки зрения. Много в обозах ходил, много ямщичал и рыбу ловил, и пашню пахал. Действительно это все хорошо для крестьянина! Много скорбей было мне: где бы какая сделалась ошибка, будто как я, а я вовсе не причем. В артелях переносил разные насмешки. Пахал усердно и мало спал, а все же таки в сердце помышлял как бы чего найти, как люди спасаются».
        Григорий сам проводит невидимую черту в своей жизни: жил «в мире до 28 лет». То есть жил как все. Об этой крестьянской жизни сведения достаточно противоречивые. Основные источники - протоколы допросов односельчан Распутина во время следствия по делу о его хлыстовстве.
        В большинстве показаний Григорий описывается как человек тихий, скромный, трудолюбивый. Впрочем, это неудивительно - крестьяне не жаловали полицию, Григорий все же был для них «свой», деревенский, каким бы он ни был. К тому же доносительство всегда считалось делом подлым, а в деревне особенно. Не стоит забывать и того, что Григорий к тому времени из Гришки превратился в Григория Ефимовича, который и деньги в долг давал, и церковь выстроить помог, а кому-то и дом поставил. Словом, с помощью односельчан вырисовывается портрет этакого благообразного крестьянина.
        Но были и другие показания. Например, о пьянстве его отца и самого Григория. Да и Григорий косвенно подтверждал это, часто заявляя, что лет десять, пятнадцать как бросил курить и пить вино. Если бросил, значит, употреблял, а если считает нужным упомянуть об этом, вероятнее всего и злоупотреблял. Даже жена его говорила, что в настоящее время он вино не пьет, потому, мол, как пьяный, имеет дурной характер.
        Несколько иные показания давали его односельчане следственному комитету Временного правительства. Но и к этим показаниям нужно относиться с осторожностью, помня, что к тому времени Распутина в живых уже не было, слава же о нем распространилась дурная, возможно, и говорили крестьяне то, что, как они думали, от них хотели услышать. А может, наоборот - зная, что Григорий мертв, говорили свободнее.
        Из этих показаний следует, что пьянство в семье Распутиных было наследственным - долгое время беспробудно пил отец Григория. Самого его частенько заставали с девицами и поколачивали, нередко он возвращался домой без лошадей, пьяный, избитый. Позже он подтвердит это в беседе с журналистом Меньшиковым:
«Неудовлетворен я был, на многое ответа не находил, и начал я попивать».
        В доме, где пьют оба главных кормильца, достатка быть не может. А где пьянка, там и другие неприятности. Односельчанин Распутина Картавцев утверждал, что поймал Григория на воровстве.

«Я поймал Григория на краже у меня остожья…[Остожье - здесь: изгородь или плетень для охраны стога от скота.] Разрубив остожье, он сложил все на телегу и хотел увезти. Но я поймал его и хотел заставить везти краденое в волость. Он хотел бежать и желал было ударить меня топором. Но я в свою очередь ударил его колом и так сильно, что у него из носа и рта потекла кровь ручьем. Сначала я думал, что убил его, но он стал шевелиться. И я повез его в волостное правление. После побоев сделался он каким-то странным и глуповатым».
        Тот же Картавцев утверждает, что Распутин с товарищами украл у него коней, откуда и возникли позже слухи о Распутине-конокраде. Но прямых доказательств кражи коней именно Распутиным не было, о чем свидетельствует и решение сельского схода: «по приговору общества выслали товарищей, а он уцелел».
        Вскоре Григорий женился на Параскеве Федоровне, девушке из соседнего села. Жена была старше на два года, родила ему сына Дмитрия и двух дочерей - Марию и Варвару.
        Примерно со времени рождения первенца Григорий начинает паломничества. Странно не то, что он вдруг стал паломником, странно, что исследователи постоянно удивляются этим, произошедшим «вдруг», переменам в Григории. Удивляться же, собственно, нечему. И паломником он стал не «вдруг», и пить-курить бросил уже после того, как стал паломником.
        Что подвигло его на странствия по монастырям? Что он искал? Думаю, причина весьма банальна - здоровье. Общеизвестно, что Григорий с рождения был болезненным, об этом говорят все его односельчане и родня, да и сам он подтверждал это: «Вся жизнь моя была болезни. Всякую весну я по сорок ночей не спал. Сон будто как забытье, так и проводил все время с 15 лет до 28 лет. Вот что тем более толкнуло меня на новую жизнь. Медицина мне не помогала, со мною ночами бывало как с маленьким, мочился в постели. Киевские сродники исцелили, и Симеон Праведный Верхотурский дал силы познать путь истины и уврачевал болезнь бессонницы. Очень трудно это было все перенесть, а делать нужно было, но все-таки Господь помогал работать, и никого не нанимал, трудился сам, ночи с пашней мало спал. Когда я стал ходить по святым местам, то стал чувствовать наслаждение в другом мире».
        Как видно из признаний самого Григория, болезни у него были, судя по весеннему обострению, - хроническими, а, судя по тому, что приступы носили затяжной характер, - заболевание было серьезным. В селе, в котором даже школы нет, о каком лечении может быть речь? Крестьяне, когда беда брала за горло, когда не могли справиться с болезнями, с другими напастями, когда уже ни поп, ни местный колдун или ворожея помочь не могли, волей-неволей обращались в последнюю инстанцию - в небесную канцелярию. Собирали котомку и отправлялись в путь - в ближайший монастырь, грехи замаливать, у святых угодников исцеление выпрашивать.
        Множество странников брели тогда по бесконечным дорогам российским. Кормились по дороге подаянием, ночевали, где придется. Многие странники ходили по монастырям много лет, в пути, на ночлегах, коротали время в длинных беседах, в рассуждениях о жизненных неурядицах и об устройстве мироздания. Как правило, возвращались домой к началу сельскохозяйственных работ, потому путешествия их выпадали на самое суровое по погоде время. Распутин же жил в Сибири, где лето короче комариного носа. В нелегких путешествиях закалялся Григорий духом и телом, преодолевая «всякие беды и напасти». А их в дороге хватало.

«В паломничестве мне приходилось переносить нередко всякие беды и напасти, так приходилось, что убийцы предпринимали против меня, что разные были погони, но на все милость Божья! То скажут одежда неладна, то в чем-нибудь да забудутся клеветники неправды. С ночлега уходил с полуночи, а враг завистлив всяким добрым делам, пошлет какого-нибудь смутителя, он познакомится, чего-нибудь у хозяина возьмет, а за мной погоня, и все это пережито мною! А виновник тотчас же находится. Не один раз нападали волки, но они разбегались. Не один раз также нападали хищники, хотели обобрать, я им сказывал: «Это не мое, а все Божье, вы возьмите у меня, я вам помощник, с радостью отдаю», им что-то особенно скажет в сердцах их, они подумают и скажут: «Откуда ты и что такое с тобой?» «Я человек - посланный брат вам и преданный Богу». Теперь это сладко писать, а на деле-то пришлось пережить все. Я шел по 40-50 верст в день и не спрашивал ни бури, ни ветра, ни дождя. Мне редко приходилось кушать, по Тамбовской губернии на одних картошках, не имел с собой капитала и не собирал во век: придется Бог пошлет, с ночлегом пустят - тут
и покушаю. Так не один раз приходил в Киев из Тобольска, не переменял белья по полугоду и не налагал руки до тела - это вериги тайные, то есть это делал для опыта и испытания. Нередко шел по три дня, вкушал только самую малость».
        По природе своей Григорий любопытен, длительные беседы во время паломничества с опытными странниками не могли не повлиять на него. Он жадно ищет ответы на многие вечные вопросы. В это время он кое-как осваивает грамоту, самостоятельно читает понемногу Евангелие. С этого же времени он начинает сильно меняться: не ест мяса, сладкого, бросает курить, пить вино.

«Еще я нашел одну отраду из отрад всех: читал ежедневно Евангелие понемногу, читал немного, а думал более. Потом еще учился носить вериги три года, но враг меня смущал - «Это ты высок, тебе нет сверстников». Я много боролся, и пользы они мне не принесли, а нашел вериги любви. Любил без разбора: увижу странников из храма и от любви питаю чем Бог пошлет, у них немножко научился, понял, кто идущий за Господом. Много мне пришлось бороться и пережить. В одно прекрасное время, ходил, думал обо всем, вдруг проникла ко мне мысль, долго недоумевал, что вот Сам Господь не избрал царские чертоги, а выбрал Себе ясли убогие и тем прославил славу. Мне недостойному пришло в голову достигнуть, взял, выкопал в конюшне вроде могилы пещерку и туда уходил между обеднями и заутренями молиться. Когда днем свободное время, то я удалялся туда и так мне было вкусно, то есть приятно, что в тесном месте не разбегается мысль, нередко и ночи все там проводил.»
        Особенно полюбился Григорию Верхотурский Николаевский монастырь, в котором покоились мощи праведного Симеона Верхотурского. На могиле его происходили чудесные исцеления. По словам Распутина здесь и он нашел излечение: «Симеон Праведный Верхотурский уврачевал мою болезнь бессонницы».
        Ко времени духовного прозрения относятся и первые пророчества Григория. Односельчане заметили странности в его поведении - он ходил, размахивая руками, бубнил что-то под нос, грозил кому-то кулаками. Вскоре на него стало «накатывать»:
«Как посетил меня Господь… накатило на меня. и начал я по морозу в одной рубахе по селу бегать и к покаянию призывать. А после грохнулся у забора, так и пролежал сутки. Очнулся. ко мне со всех сторон идут мужики. «Ты, говорят, Гриша, правду сказал. давно бы нам покаяться, а то сегодня в ночь полсела сгорело»».
        От природы любопытный и жадный до познания, Григорий ищет ответы на вечные вопросы в книгах, не находя их у необремененных мудростью сельских священников. Он почти наизусть знает Священное Писание, и сам же толкует его всем желающим, к нему начинают прислушиваться. Ходят слухи, что он излечивает многие болезни, к нему приходят и приезжают люди из ближних сел. К Григорию все чаще обращаются за исцелением, за помощью в трудные моменты жизни, за советом, за толкованием непонятных мест в Писании. Вокруг Григория складывается некий кружок его поклонников: «Собираются они в большом секрете и в подполе под конюшней поют и читают Евангелие, тайный смысл которого Распутин им объясняет». Естественно, местным священнослужителям это не нравится: толковать Священное Писание, не имея духовного сана, грех. Но пока они с Распутиным не связываются. Пока.
        А Григорий ведет себя вызывающе, упрекает сельских священников в плохом отправлении церковных служб, «словно топором рубят», все активнее вмешивается в приходские дела. В 1903 году он задумывает строить новый храм в селе Покровском. Естественно, денег на постройку храма у него не было. Попробовал собрать сход, крестьяне идею постройки нового храма одобрили горячо. Но денег не дали. Сельские священники, лучше Григория знавшие скупость прихожан, посмеивались в кулаки, однако они еще плохо знали упрямого «старца», как уже стали называть его многие, хотя и незаслуженно. Старцами называли людей мудрых, живших по монашескому уставу, в отшельничестве, обретавших мудрость в отрешении от суеты мирской. Паломников же, даже совершавших частые паломничества, называли «Божьими людьми», так и Григорий сам себя называл, но не противился, когда к нему обращались «отец» и «старец». По мужичьи хитрый и лукавый, он старательно делал вид, что относит это обращение к своему возрасту. Вот откуда появилась путаница с датой его рождения. Распутин во всех сохранившихся протоколах его многочисленных допросов постоянно
прибавляет себе годы, то четыре, то шесть, хотя во время появления в Петербурге ему было неполных 34 года. Он часто говорит о том, что ему пятьдесят, но не доживет даже до этого возраста - погибнет в 47 лет.
        Когда местные священники тихо радовались: наконец-то все прихожане поймут, что Распутин всего лишь болтун, он вдруг собрался и с рублем в кармане ушел из села. Многие думали: решил скрыться от позора в очередном паломничестве. Но в 1904 году Распутин появляется. в Петербурге. Оказывается, упрямый мужик решил найти средства на постройку храма в богатой столице.

«Приезжаю в Петербург. Все равно как слепой по дороге, так и я в Петербурге. Пришел первое в Александро-Невскую лавру поклониться мощам и за крыльцом у меня большой мешок с черным бельем. Отслужил молебен сиротский за 3 копейки и 2 копейки на свечку. Выхожу из Александро-Невской лавры, спрашиваю некоего епископа Духовной академии Сергия. Полиция подошла, «какой ты есть епископу друг, ты хулиган, приятель». По милости Божией пробежал задними воротами, разыскал швейцара с помощью привратников. Швейцар оказал мне милость, дав в шею; я стал перед ним на колени, он что-то особенное понял во мне и доложил епископу; епископ призвал меня, увидел и вот мы стали беседовать тогда».
        Распутин понравился ректору Духовной академии отцу Сергию, будущему Патриарху Московскому и всея Руси, - он станет им в грозном 1943 году. Весть о сибирском мужике, обладающем острым умом и набожностью, разнеслась по Петербургу. Стараниями отца Сергия Распутин знакомится со многими священниками из высшего духовенства. Близкая к царской семье и хорошо знавшая Распутина Анна Вырубова писала, что
«святой отец Иоанн Кронштадтский встречал его и был глубоко тронут его покаянием», он считал Распутина «странником, имеющим дар молитвы». Григория принимает сам митрополит Петербургский Питирим. И его сумел заинтересовать этот странник, притом настолько, что митрополит «не только звал его к себе обедать, но еще и сажал на почетное место рядом с собою». «Отец Сергий рассказывал мне о Петербурге, знакомил с улицами и прочим, а потом с Высокопоставленными, а там дошло и до Батюшки Царя, который оказал мне милость, понял меня и дал денег на храм, - вспоминал Распутин. - Я с радостью поехал домой и обратился к священникам о постройке нового храма. Враг же как ненавистник добрых дел, еще не успел я доехать, всех соблазнил. Я им оказываю помощь в постройке храма, а они ищут меня в пагубной ереси обвинить и такую чушь порят, даже нельзя высказать и на ум не придет. Вот сколь враг силен яму копать человеку и добрые дела в ничто ставить. Обвиняют меня как поборника самых низких и грязных сект и архиерей всячески возстает».
        Ну, прямо чудеса в решете! Приехал в Петербург Григорий Распутин, в тот же день свиделся с ректором Духовной академии, пять минут поговорил с ним, и тот настолько проникся к мужику с «большим мешком черного белья», что тут же, не заводя в баню, лично повел его по Петербургу, достопримечательности показывать, да с
«Высокопоставленными» знакомить. И не с кем-то, а сразу с отцом Иоанном Кронштадтским да с самим митрополитом. И митрополита Григорий так растрогал, что тот его не только на домашний обед зовет, на который не каждый министр приглашенным бывает, но еще и на почетное место усаживает. Да что там митрополит, когда ему, простому мужику нечесаному и немытому, рандеву с Царем-Батюшкой устраивают! И во время этого рандеву государь так возлюбил Григория, что вытащил из галифе пять тысяч ассигнациями и выложил на стол: бери, Григорий, пользуйся, строй церковь!
        Увы и ах! Конечно, все это, хотя и шитая золотыми нитками, но не более чем рождественская сказка для очень маленьких, потому что чуть постарше - уже не поверят. Да и как можно поверить в такую чушь? А ведь верят, старательно пересказывая из жизнеописания в жизнеописание.
        На самом деле все было не совсем так, а вернее, совсем не так: более обыденно и просто, хотя и не без любопытных приключений. Не берусь утверждать, что происходило все именно так, как будет изложено дальше, - в истории жизни Григория Распутина вообще ничему нельзя верить абсолютно. Почему нельзя? Да по той самой простой причине, что у КАЖДОГО участника этой безумной фантасмагории был СВОЙ интерес. Если же чьи-то интересы и совпадали, то только на очень короткое время. Вот почему с такой карнавальной стремительностью меняются маски, вчерашние враги становятся друзьями, а друзья - врагами. Нет в этой истории врагов и друзей, есть абсолютно равнодушные и безразличные друг другу люди, с разной степенью озверения рвущиеся к власти, деньгам, сладкой плоти, сытной жратве и сиюминутной славе. Вот почему нет говорящих правду. Не могут говорить правду те, кто постоянно оправдывается.
        Так как же мужик из далекой Сибири оказался в Петербурге и мгновенно покорил его? Давайте договоримся, уважаемый читатель: на каждое событие в жизни Григория Распутина имеется несколько версий, я, как автор, отбираю те, которые мне кажутся наиболее вероятными. Естественно, это не значит, что все было именно так, а не несколько иначе.
        Дорога на Петербург началась для Григория в Киеве, на подворье Михайловского монастыря, в котором он остановился подкормиться, возвращаясь домой. Надо было так случиться, что в это же время монастырь инкогнито посетили приехавшие на богомолье сестры, как их называли в царской семье - «черногорки», дочери черногорского короля Николая Негоша. Милица была женой великого князя Петра Николаевича, Анастасия, или, как ее чаще называли, Стана, была замужем за герцогом Лейхтенбергским, но у нее был затяжной и серьезный роман с будущим мужем, великим князем Николаем Николаевичем, дядей государя. Он был фигурой колоритнейшей: огромного роста, вояка, любимец гвардии, наводивший страх на все семейство Романовых - молодежь звала его не иначе, как «грозный дядя», - но достаточно ограниченный, если не сказать больше. Вдовствующая императрица Мария Федоровна, весьма независимая в суждениях, о великом князе Николае Николаевиче говорила так:
«Он болен неизлечимой болезнью - он глуп». И он был очень влиятелен при дворе. Неудивительно, что встретили сестер в монастыре с почетом. Старательно делали вид, что не узнают, но окружили вниманием и заботой. Когда их водили по монастырю, дамы обратили внимание на коловшего дрова мужика - лохматого и с черной, всклоченной бородой. Сопровождавший их монах пояснил, что это паломник, возвращающийся из путешествия по святым местам Иерусалима.
        Как известно, Черногория - родина ведьм и колдунов. Сестры очень серьезно увлекались мистикой, оккультизмом, при дворе принцесс называли «черными женщинами». Обе они, особенно Милица, имели большое влияние на царскую чету. Объясняется это достаточно просто - императрица Александра Федоровна была чужой в семействе Романовых - приехала из другой страны и, хотя приняла все русское, до конца дней своих говорила с заметным акцентом, как бы невольно напоминая о своем происхождении. Черногорки же окружили ее заботой и вниманием. Перейти в чужую веру еще не означает понять ее. Вот откуда, скорее всего, такая фанатическая тяга царицы к мистике и к имевшим большие познания в этой области сестрам-черногоркам. Недопонимание в таких сложных вопросах, как религия, приводит к вульгарному толкованию основ и понятий, к обращению к сектантству и мистическим началам.
        Но давайте вернемся в монастырские стены.
        Скучающие дамы заинтересовались экзотическим паломником, стали расспрашивать мужика о его путешествиях. Отвечал Григорий живо, красочно, образным языком. При этом не просто скучно описывая святые места, а живо рассказывая о путешествии, приключениях, впечатлениях, экзотических обычаях, еде, одежде, словом, обо всем, что видел. Повидал же Григорий немало. Великие княгини, привыкшие к городским увеселениям, отчаянно скучали на богомолье, и такой умелый рассказчик стал для них настоящим подарком и развлечением. Они приглашали его на чай, Григорий быстро освоился. Конечно же то, что знал в монастыре каждый, знал и Григорий, так что инкогнито общавшихся с ним дам для него не было секретом, и, будьте уверены, он постарался показать себя во всей красе.
        Многое в жизни повидавший, он давно уже отвык робеть и стесняться кого бы то ни было, вел себя вполне свободно, хотя и сдержанно, с достоинством, рассказывал с удовольствием (он всегда с удовольствием рассказывал). Рассказывал о монастырях, а повидал он их без числа, о путешествиях, о своей родной сибирской деревне, семье, крестьянском труде. Словом, обо всем. Эта встреча была сродни встрече случайных попутчиков в поезде дальнего следования, когда порой совершенно незнакомому человеку рассказываешь то, что не каждому близкому расскажешь.
        Великие княгини были буквально очарованы его живым языком, знанием жизни, легкостью и простотой, пусть иногда грубоватой, суждений о самых сложных вещах. Этот человек имел свое мнение и оригинальные ответы на все, самые сложные вопросы.
        Опытный странник, повидавший множество людей, познавший нужду и болезни, голод и холод, он знал многие тайники души, умел влиять на людей, это признавали все безоговорочно. Возможно, это знакомство и не имело бы таких последствий для всей истории России, возможно, Григорий не вошел бы в эту историю дальше передней, если бы в разговорах с великими княгинями не коснулись темы исцелений.
        Распутин, по многим свидетельствам, обладал гипнотическим даром, мог влиять на людей. Очевидно и то, что он обладал экстрасенсорными способностями, мог лечить руками, об этом свидетельствует, в частности, его «секретарь» Арон Симанович. Свидетельств чудесных исцелений много - от генеральши Лохтиной до всесильного Столыпина, дочь которого излечил «старец». Дар исцеления признавали за Распутиным даже скептически настроенные к нему следователи Временного правительства.
        Естественно, в рассказах о своих способностях Распутин не жалел красок, действуя по старой народной мудрости «сам себя не похвалишь.». Вот он и хвалил, рассказывая завороженным дамам о чудесных исцелениях. И так распалился, что самому стало казаться: для него нет ничего невозможного. Потому на вопрос, может ли он лечить неизлечимые обычной медициной болезни, Григорий ответил утвердительно. Дамы поинтересовались, можно ли лечить гемофилию, болезнь крайне редкую, традиционному лечению не поддающуюся. Распутин ответил утвердительно, небрежно заявив, что ему даже приходилось лечить эту болезнь. Дамы неожиданно очень разволновались и поспешно попрощались.
        Распутин возвращался из отведенных для высоких гостей монастырских покоев в озабоченности, думая, чем же так расстроил принцесс. Знал бы он, что только что вытащил свой счастливый билет, сам себе выписал пропуск в святая святых Российской империи - царские покои. Наследник, цесаревич Алексей, страдал тяжелой формой гемофилии, болезни, при которой тонкие стенки сосудов не выдерживают напора крови. При этой болезни любое кровотечение, любой синяк, ушиб могут стать смертельными, поскольку остановить кровотечение у больного гемофилией практически невозможно и потеря крови может стать необратимой. Распутину принцессы конечно же ничего не сказали, поскольку болезнь наследника была государственной тайной. Но царице о
«старце», который чудесным образом лечит гемофилию, принцессы поспешили доложить.
        Кто-то из историков заметил, что с приездом Распутина в Петербург кончаются легенды о его жизни и начинается период, сохранившийся в воспоминаниях современников.
        Как бы ни так! Распутин словно нарочно явился в историю загадывать загадки, ответы на которые не будут найдены еще долго, если когда-нибудь вообще будут найдены. Все было бы проще, не будь его судьба в буквальном и мистическом смысле намертво связана с судьбой семьи последнего императора России, последнего царя из династии Романовых. Не случайно даже дата его приезда в Петербург запутана. Одна из его почитательниц, генеральша Лохтина, свидетельствует, что познакомилась с Распутиным через два дня после его визита к царю, по дате ее записи получается, что это случилось 3 ноября 1905 года. Примерно на то же время пребывания Распутина в Петербурге указывает и свидетельство одного из «высокопоставленных» - знаменитого мистика и аскета, епископа Полтавского Феофана: «В то время находилась в плавании эскадра адмирала Рождественского. Поэтому мы спросили у Распутина: «Удачна ли будет ее встреча с японцами?» Распутин на это ответил: «Чувствую сердцем, утонет»… И это предсказание впоследствии сбылось в бою при Цусиме». Вот, кстати, Григорий и предвидеть будущее начинает!
        Николай II запись об аудиенции Распутину делает в сентябре 1906 года. При описании пребывания Распутина в Петербурге в первый его приезд очень много таких разночтений. Откуда возникла такая путаница? Скорее всего, возникла она позже, когда поднялась волна недовольства фигурой Распутина, его особым положением при императорских особах, когда каждое упоминание о «старце» вызывало бурное негодование и возмущение. Царской семье приходилось скрывать визиты «старца» во дворец. Тем более нельзя было официально признать тот факт, что Распутина пригласили во дворец по инициативе самой Александры Федоровны. Экзальтированная императрица ухватилась за известие о чудесном целителе как утопающий за соломинку, требуя представить во дворец «старца» Распутина. Но сделать это было непросто. И вот по каким причинам.
        Очень одинокая, весьма прохладно, если не враждебно, принятая семейным кланом Романовых, императрица ищет опоры, старается проникнуться новой верой, духом новой страны. Положение ее может упрочить рождение наследника, но родятся девочки. Семейство Романовых разочаровано, императрица в отчаянии, она на грани нервного срыва. Остается надеяться только на чудо, и она страстно жаждет этого чуда, с жадностью выслушивая причудливые рассказы черногорок о языческих колдунах и ведьмах, о заговорах и чудесах, о юродивых и старцах, наделенных дарованной им свыше чудесной силой прорицания и исцеления. Милица обладала обширными познаниями в области мистики, как свидетельствовала Анна Вырубова, она была «необыкновенно начитанная в мистической литературе, изучившая даже персидский язык для того, чтобы в подлиннике ознакомиться с персидскими мистиками, она считалась чуть ли не пророчицей».
        Не берусь утверждать насчет колдунов, а вот юродивых и старцев по Руси ходило множество, и чудеса они творили во множестве. Моя бабушка, покойная Пелагея Ивановна, как раз в это же время жившая в Петербурге, рассказывала мне в детстве про такого юродивого Андрюшу, безобидного малого, ходившего зимой и летом босиком. По большим праздникам он обходил вслед за городовым жильцов дома, в котором жила моя бабушка, бывшая тогда модисткой. Городовому выносили на подносе рюмку водки и
«барашка в бумажке», а юродивого Андрюшу угощали чаем и пирожками на кухне. На праздник Покрова смешливая девушка-горничная спрашивала хорошенького юродивого:
«Что ты, Андрюша, на Покров день себе загадаешь?» Андрюша смущался, краснел и, сильно шепелявя, говорил, давясь словами и вытаращив глаза от восторга: «Я скажу. я скажу. Покров, Покров, покрой землю снежком, Андрюшу сделай женишком.» Этот юродивый дворового разлива часто предсказывал или угадывал погоду. Если у детей болели зубы или голова, приглашали Андрюшу, он гладил детей по голове, и боль проходила. Как рассказывала бабушка, взрослым его прикосновения не помогали.
        Бабушка рассказывала и о том, как она видела последний раз Андрюшу. Это было 9 января 1905 года, он лежал, широкого раскинув руки, обнимая кровавый снег. В этот день он увидел множество народа, идущего к дворцу с хоругвями и портретами царя. Андрюша любил, когда вокруг весело, и присоединился.
        Когда я спросил у бабушки, много ли было таких юродивых в Петербурге, она ответила, что если не в каждом дворе, то уж на каждой улице по одному, это точно. Много было таких пришельцев, деревенских дурачков, которых пригнал голод. В большом городе прокормиться было легче: кто копеечку подаст, кто кусок хлеба, а кто и покормит на кухне.
        Незадолго до собственной кончины, последовавшей в 1907 году, иеромонах Оптиной пустыни Даниил, в миру Дмитрий Михайлович Болотов, написал странную картину, которая была послана государю. Вот как описывает это современный духовный писатель А. Н. Стрижев: «Уже перед кончиной, последовавшей в 1907 году, отец Даниил Болотов пишет знаменитую картину, сюжет взят из грядущих времен. На огромном холсте изображены Император, Императрица и Наследник, восхищенные на Небеса. Сквозь облака, по которым Они ступают, мчатся рои бесов, рвущиеся в ярости к Цесаревичу. Но сатанинский порыв сдерживает Митя Козельский, отстраняющий от Наследника вражеские полчища. Картина, имевшая глубокий пророческий смысл, была послана Царю, при Дворе не остались равнодушны. Вскоре в Петербург затребовали блаженного Митю Козельского, который удостоился приема от Самого Императора».
        Правда, митрополит Киевский и Галицкий Антоний (Храповицкий), высказывает иную версию, утверждая, что картину написал послушник Оптиной пустыни художник Виноградов. Вполне возможно, что так оно и было. А приписал авторство иеромонаху Даниилу для пущей важности Сергей Нилус, он же якобы и ввел в царский дворец Митю Козельского. Герой с картины в жизни выглядел далеко не героически - ходил в старой монашеской рясе, с корявой палкой в руках, всегда босиком, по плечам свисали длинные, давно немытые и нечесаные волосы. Речь его была невнятной и маловразумительной и не только по причине слабоумия, но в придачу к этому он был еще и косноязычен, за что получил еще одно прозвище - Гугнивый. Дмитрий Попов, прозванный Колябой, или Митей Козельским, происходил из мещан. В Козельске пользовался в народе большой популярностью, раздавал полученное подаяние другим нищим; говорили, он наделен даром ясновидения и предсказания. Об этом свидетельствовал уже знакомый нам Феофан: ««Блаженный Митя» несомненно обладал даром ясновидения, в чем я мог убедиться на собственном опыте: при первом свидании со мною он прекрасно
и точно обрисовал обстоятельства моей жизни. Им. поразительно точно был предсказан ход японской войны, в частности падение Порт-Артура.»
        Конечно, описать обстоятельства жизни публичного человека не так уж и сложно, особенно, если есть кому подсказать. Что касается предсказания падения Порт-Артура, то заметьте, Феофану все предсказывают события из происходившей тогда войны - Распутин о гибели эскадры Рожественского при Цусиме, Митя Козельский - о падении Порт-Артура. Это сейчас мы можем удивляться такой «прозорливости», но стоит открыть газеты того времени, и мы увидим, что на пожелтевших страницах таких
«предсказаний» - море разливанное. Не так уж трудно было предсказать поражение устаревших боевых судов российской эскадры, еще легче предсказать падение осажденного Порт-Артура, державшегося исключительно благодаря мужеству его защитников.
        Как бы то ни было, но дурнопахнущий и плохо выговаривающий слова Митя оказался вхож во дворец, его принимает сам государь и событие это находит столь важным, что заносит его в дневник: «1906, 14 января. Пришел человек Божий Дмитрий из Козельска около Оптиной пустыни. Он принес образ, написанный согласно видению, которое он имел. Разговаривали с ним около полутора часов».
        Вслед за Митей, приседая, кружась вокруг себя, приплясывая и выкрикивая несвязное, прошлепала босыми ногами по паркетам дворца в Петергофе Матрена-босоножка, она принесла во дворец чудотворную икону.
        Много побывало юродивых, старцев и блаженных в царском дворце. В начале 1900-х появился там «человек около 50 лет, маленький, черноволосый и черноусый, с ужасным южно-французским акцентом», таким увидел его великий князь Константин Константинович. Это был мсье Филипп из Парижа, он утверждал, что может врачевать любые болезни, запросто бывает в царстве мертвых… И много еще чудесного утверждал парижанин мсье Филипп, на самом деле - выходец из Лиона Назьер Вашоль. Он торжественно заявил, что наколдует царице мальчика, и стал запросто вхож во дворец. Императрица настолько хотела верить в чудеса, что на самом деле верила в них. Или убедила сама себя, что верит. И не переставала верить проходимцу и шарлатану даже тогда, когда вместо обещанного наследника родила. Впрочем, никого она не родила.
        Дело было так: императрица забеременела, мсье Филипп сразу же заявил, что это он наколдовал и на этот раз родится мальчик. Придворные врачи почему-то засомневались, но. им было отказано посещать императрицу. Все шло хорошо, беременность протекала без осложнений, словно ее и не было. Прошло девять месяцев, пошел десятый. В середине августа 1902 года встревоженная императрица обратилась к придворному акушеру Отту, он осмотрел государыню и вынес заключение, что. никакой беременности и в помине не было! Это был шок - о беременности императрицы было известно всему государству. Пришлось давать пояснения в газетах, весьма путанные и нелепые, породившие массу еще более запутанных и нелепых слухов.
        По городу ползут пересуды, клан Романовых возмущен и требует от Николая II удалить из дворца шарлатана. Наводят справки во Франции - оказывается, мсье Филипп - обычный жулик и проходимец. Под напором родственников царь обещает убрать француза, но на его защиту встает императрица, и Николай уступает. По той же или почти по той же схеме будет и в случае с Распутиным.
        Государь не в силах противодействовать супруге, и ловкий пройдоха еще несколько лет морочит голову царице. Это продолжается до тех пор, пока за дело не берется великий князь Николай Николаевич, припугнувший француза, что дальнейшее пребывание его в России может стоить ему как минимум здоровья. Мсье Филипп мгновенно исчез. Но случилось это уже после последовавшего в 1904 году рождения наследника. И до самой смерти верила императрица, что сбылось это благодаря мсье Филиппу.
        Императрица жаждала наставничества, ей ужасно не хватало наставлений и пояснений мсье Филиппа. К тому же страшная болезнь наследника, постоянные страхи за его здоровье, все большее отчуждение от клана Романовых подготовили появление во дворце Распутина. Наученная горьким опытом в истории с мсье Филиппом, царица стала более хитрой и скрытной. Вот почему столько путаницы с появлением Григория в Петербурге. Скорее всего, явился он по тайному приглашению императрицы. Александра Федоровна, узнав от черногорок о чудесном целителе, естественно, пожелала его немедленно видеть. А чтобы избежать кривотолков, был задуман хитроумный план представления Григория царской чете якобы со стороны. Распутина представляют Феофану, которого вводят в окружение царской семьи, чтобы он смог ввести туда Распутина.
        Простодушный и увлекающийся Феофан рассказывает Милице о Распутине. «Бывая в доме Милицы Николаевны, я проговорился, что у нас появился Божий человек Григорий Распутин. Милица Николаевна заинтересовалась моим сообщением, и Распутин получил приглашение явиться к ней». Распутина «знакомят» с Милицей, он принимая правила игры, делает вид, что незнаком с нею. Таким образом, появился Распутин вроде бы сам по себе, и ввели его во дворец люди с положительной репутацией.

1905-1906 годы выдались исключительно тяжелыми для царской семьи: события 9 января, Русско-японская война, в которую Россия ввязалась абсолютно неподготовленной, ряд тяжелых поражений на фронтах, вооруженные восстания в Москве и других городах, вынужденная и неподготовленная Конституция.
        В 1906 году царь получает телеграмму: «Царь-батюшка, приехав в сей город из Сибири, я желал бы поднести тебе икону святого праведника Симеона Верхотурского Чудотворца… с верой, что святой угодник будет хранить тебя во все дни живота твоего и споспешествует тебе в служении твоем на пользу и радость твоих верноподданных сынов». Не правда ли, по сравнению с последующими письмами и телеграммами в адрес царской семьи, слишком грамотно изложено?
        Но это все пустяки по сравнению с записью в царском дневнике и письмом царя к премьеру Столыпину, у которого во время взрыва террористами его дачи ранило дочь. Вот это письмо: «16 октября 1906 года. Несколько дней назад я принял крестьянина из Тобольской губернии. Он произвел на Ее Величество и на меня замечательно сильное впечатление. и вместо пяти минут разговор с ним длился боле часа. Он в скором времени уезжает на родину. У него есть сильное желание повидать Вас и благословить Вашу больную дочь иконой. Я очень надеюсь, что Вы найдете минутку принять его на этой неделе».
        А вот запись из дневника государя: «1 ноября. В 4 часа поехали в Сергеевку. Пили чай с Милицей и Станой. Познакомились с человеком Божьим Григорием из Тобольской губернии.»
        Из этих посланий следует, что государь знакомился с сибирским мужиком дважды! Впрочем, у Столыпина Распутин побывал и дочери его помог. Что примечательно, государь сразу же направляет Распутина в помощь страдающей дочери своего премьера. Скорее всего, это значит, что Распутин уже продемонстрировал свои целительские способности императорской чете. И продемонстрировал, надо сказать, весьма убедительно.
        С первой же встречи с царевичем он отнесся к больному мальчику с особенной предупредительностью. Его искусство успокаивающе воздействовать на больных сразу позволило занять надлежащее место у кровати страдающего мальчика.
        Вот как рассказывал об этом Симанович, естественно, со слов самого Распутина и знавших его людей: «Бедный ребенок страдал кровотечениями из носа, и врачи не в силах были ему помочь. Обильные потери крови обессиливали мальчика, и в этих случаях родителям всегда приходилось дрожать за его жизнь. Дни и ночи проходили в ужасном волнении. Маленький Алексей полюбил Распутина. Суггестивные способности Распутина оказывали свое действие. Однажды, когда опять наступило кровотечение из носа, Распутин вытащил из кармана ком древесной коры, разварил ее в кипятке и покрыл этой массой все лицо больного. Только глаза и рот остались открытыми. И произошло чудо: кровотечение прекратилось. Распутин рассказывал мне подробно об этом своем первом выступлении в царском дворце в качестве врача. Он не скрывал, что кора, которой он покрыл лицо царевича, была обыкновенной дубовой корой, имеющей качество останавливать кровотечение. Царская чета при этом случае же узнала, что существуют сибирские, китайские и тибетские травы, обладающие чудесными целебными свойствами. Распутин, между прочим, умел исцелять также без помощи
трав. Болел кто-нибудь головой и лихорадкой - Распутин становился сзади больного, брал его голову в свои руки, нашептывал что-то никому непонятное и толкал больного со словом «Ступай»».
        Как видите, лечил Распутин не только при помощи прикосновений и возложения рук, но использовал и средства народной медицины. А о тибетской и китайской медицине он, скорее всего, узнал от врачевателя Бадмаева, весьма популярного в Петербурге целителя, использовавшего методы тибетской медицины.
        О том, что Распутин действительно спасал наследника, существует множество свидетельств, оспаривать которые бессмысленно. Да и зачем? То, что Григорий обладал определенными способностями, засвидетельствовано достаточно убедительно.
        Царевича Алексея он спас в 1907 году, когда врачи ничего поделать не могли. Распутин одной молитвой остановил сильное кровотечение, случившееся после падения мальчика в Царскосельском парке.
        Комендант дворца В. Н. Воейков вспоминал: «С первого же раза, когда Распутин появился у постели больного Наследника, облегчение последовало немедленно».
        Вырубова вспоминала другой случай, когда у наследника пошла носом кровь. Кровотечение было обильным, остановить его никак не могли, врачи были бессильны.
«С огромными предостережениями перенесли его из поезда. Я видела его, когда он лежал в детской: маленькое восковое лицо, в ноздрях окровавленная вата. Профессор Федоров и доктор Деревенько возились около него, но кровь не унималась. Федоров сказал мне, что он хочет попробовать последнее средство, - это достать какую-то железу из морских свинок. Императрица стояла на коленях около кровати, ломая себе голову, что дальше предпринять. Вернувшись домой, я получила от нее записку с приказанием вызвать Григория Ефимовича. Он приехал во дворец и с родителями прошел к Алексею Николаевичу. По их рассказам, он, подойдя к кровати, перекрестил Наследника, сказав родителям, что серьезного ничего нет и им нечего беспокоиться, повернулся и ушел. Кровотечение прекратилось. Доктора говорили, что совершенно не понимают, как это произошло».
        Григорий Ефимович действительно лечил наследника от болезни, которую и сегодня в стационарах лечат с трудом.
        Этот дар признавали не только друзья Распутина, но и его недоброжелатели. Великая княгиня Ольга Александровна, не любившая «старца», писала: «Распутин определенно обладал даром исцеления. В этом нет сомнений. Я видела эти чудесные результаты своими собственными глазами, и не один раз. Я также знаю, что самые известные доктора того времени были вынуждены признать это».
        Естественно, Распутин пользуется доверием у царственных супругов. Но и недоброжелатели у него появляются. Поначалу все для Григория складывалось хорошо - он всеми обласкан, все его опекают, все ищут с ним знакомства. И все хотят. управлять им. Но Григорий не случайно называет себя «опытный странник», чего-чего, а житейского опыта у него хоть отбавляй. Но зря, зря ввязался он в эти опасные игры. Конечно, он крепок мужицким хитрым умом, упрямством и наглостью, и все же… зря. Эти игры оплачиваются кровью. Собственной кровью.
        Поначалу хитрые черногорки рассчитывали, введя Распутина во дворец, использовать его далее в своих целях. Но Григорий сразу повел свою игру. Его пытались так же использовать и другие: монархисты и либералы, революционеры и сектанты, вокруг него плели паутину масоны, но он не хотел соблюдать ничьих интересов, у него своих хватало. Не хотел он ни от кого зависеть. Надеялся, что у царя спина широкая - укроет его государь. Но государь вынужден был прислушиваться к мнению двора и своих подданных. Скандалов вокруг царской семьи и без того хватало.
        Вот откуда такая таинственность вокруг знакомства Распутина и царя. Негоже простому мужику во дворец ходить как к себе домой. Но он нужен государыне, нужен наследнику. И его заставляют играть в дурацкие игры - официально он ходит во дворец, навещая няньку царских детей - Марию Вишнякову, которая позже обвинит его в изнасиловании. Такие посещения не заносятся в камер-фурьерский журнал, в который в обязательном порядке записывают всех, посетивших государей.
        Распутин более не зависит от черногорок, их оттеснила умная и хитрая Анна Вырубова, и обиженные сестры выступают против него, заручившись поддержкой великого князя Николая Николаевича, на дух не переносившего всех юродивых и старцев. Григорию дают солидную сумму денег на постройку храма в родном селе и выпроваживают из столицы, от греха подальше, пока поутихнет.
        После возвращения Григория из столицы число его поклонников растет. Из вырытой в конюшне «моленной» все чаще доносятся молитвенные песнопения - из паломничества Распутин возвращается не один, а в сопровождении странниц. Они на длительное время останавливаются в его доме и живут под одной крышей с ним и с его женой. Как заявляет сам Григорий, живут они у него «из-за хлеба», то есть в работницах. Кстати, бытует расхожее мнение, что среди поклонников Распутина и его последователей больше было женщин, чем мужчин. Это далеко не так, женщин было меньше, просто они были заметнее. В далеком сибирском селе, живущем во многом по строгим заповедям, не могла не броситься в глаза двусмысленность проживания под одной крышей с семейным мужиком посторонних женщин.
        Наконец терпение у священников иссякло. В Тобольскую консисторию поступает донос, в котором изложено о вызывающем поведении Григория Распутина. О том, что он неподобающим образом ведет себя с женщинами, многие из которых приезжают к нему даже из Петербурга. Они подолгу живут у него в доме, а Григорий водит их в баню избавлять от страстей. «Женщины, окружавшие его, относились к нему с мистическим обожанием, называли «отцом», целовали руку». Доложено так же о молениях в конюшне.
        Почуяв неладное, Григорий предложил на сходе пять тысяч рублей на постройку храма, но припоздал. 6 сентября 1907 года против него начато «Дело Тобольской консистории по обвинению крестьянина слободы Покровской Тюменского уезда Григория Ефимовича Распутина-Новаго. в распространении им лжеучения, подобно хлыстовскому, и образованию последователей своего учения.».
        Фамилией Новый, или Новых, наделил его сам государь, лично попросив Бенкендорфа ускорить все формальности по изменению фамилии для своего «крестника». Вообще вокруг царской семьи и Распутина много мистики, царь, наделив его новой фамилией, становится действительно «крестным», а позже разделяет судьбу Григория, у них как бы общий крест судьбы. Впрочем, все это общеизвестно.
        Во время следствия Григорию припомнили все: и ночные моления, и совместные с дамами хождения в баню. В кучу свалили правду и вымысел. Разбираться во всем этом не хочется. Все, прямо или косвенно замешанные в этом деле, старательно выгораживают Распутина, да, собственно, не Распутина они отбеливают, а себя оправдывают. Местные крестьяне тоже не хотят ввязываться в эту историю, и показания их в большинстве нейтральны: молится, никого не обижает, ничего не видели, ничего не знаем.
        Конечно, много темного в деле Распутина, и обвинения его в хлыстовстве какую-то почву под собой имеют - многое в его учениях, в поведении, в терминах удивительно вписывается в хлыстовские привычки и обряды. Но все же доказать что-то трудно, при этом и отрицать не менее сложно.
        Следствие приходит к выводу о виновности Григория Ефимовича. Это становится достоянием ушлых журналистов, и о хлыстовстве Распутина стало известно всей России, как о чем-то уже доказанном. Но случилось неожиданное. Новый Тобольский епископ назначает доследование, берет его под свой личный контроль и дает такое заключение в консисторию: «Из всего вышеуказанного преосвященный Алексий вынес впечатление, что дело о принадлежности крестьянина Григория Распутина-Нового к секте хлыстов возбуждено в свое время без достаточных к тому оснований, и со своей стороны считает крестьянина Григория Нового православным христианином, человеком очень умным, духовно настроенным, ищущим правды Христовой, могущим подавать при случае добрый совет тому, кто в нем нуждается». Дело было прекращено 29 ноября
1912 года.
        Правда, вскоре епископ Алексий, против своей воли переведенный в Тобольск из Крыма, был назначен в Грузию на теплое во всех отношениях место. Естественно, он знал, кого ему за это благодарить. Впрочем, он уже отблагодарил.
        Хотя Распутин был почитаем царской семьей за спасение сына, на некоторое время его заслонила могучая тень маленького отца Иоанна Кронштадтского, любимца отца Николая II, Александра III. Когда отец Иоанн в 1908 году умер, Распутин тут же занял его место возле царской четы. Он им нужен, он, как никто другой, умеет помочь государыне во время частых приступов неврастении, проходивших у нее очень тяжело. Приступы повторяются довольно часто, и чем чаще они повторяются, тем чаще бывает во дворце Распутин. Он обожаем семьей и часто повторяет: «Пока я жив, и царь с царицей живы. Я помру - вся семья царская погибнет». Этим его «пророчеством» будут умиляться многие его апологеты, приводя в подтверждение мистических способностей Распутина. К сожалению, в этом пророчестве он не оригинален. Если посмотреть внимательно - каждый приближенный к властителям предсказатель или астролог считал своим долгом предупредить «хозяина», что тот будет жить и царствовать до тех пор, пока будет жить и здравствовать его звездочет. Таким образом предсказатели защищали себя от необузданного гнева властителей.
        В 1908 или 1909 году Распутин знакомится с иеромонахом Илиодором, воинственным проповедником-антисемитом. Этот авантюрист «прославился» погромными проповедями, собиравшими тысячи людей. Законченный мерзавец, позже он стал профессиональным провокатором, организовывал катакомбные церкви, в которые заманивал верующих, а после сдавал их в НКВД. На его совести тысячи загубленных жизней. Но это после. А пока его проповеди произвели сильное впечатление на Распутина. Григорий приглашает Илиодора в гости, в Покровское. Там он настолько проникся доверием к новому приятелю, что одарил его рубашками, вышитыми царицей и ее дочерьми. Илиодор рубашки взял, а заодно прихватил, попросту украл, и письмо государыни к Распутину.
        Илиодор уже готов к предательству, а ничего не подозревающий Григорий спасает своего «друга». В 1911 году обеспокоенное откровенно погромными речами и призывами воинственного Илиодора правительство, испугавшись возможных погромов, настояло на его переводе из Царицына в захолустье, инициировав соответствующее постановление Синода. Илиодор взбунтовался и заперся в храме с несколькими тысячами прихожан, объявив голодовку. Но этим только вызвал гнев государя, приказавшего выбросить его из храма. Ехать бы Илиодору в Тульскую губернию под конвоем, да вмешался Распутин, вставший на защиту своего «друга». Он еще об этом пожалеет.
        В конце августа премьер Столыпин собирается на торжества по случаю открытия памятника Александру II. Распутин чуть ли не на коленях просит царя удержать Столыпина от этой поездки, прямо заявляя: «Убьют его там, убьют!» Но Столыпин все же едет. И в Оперном театре во время антракта, когда он стоял у сцены, спиной к залу, беседуя с министром Фредериксом, его несколькими выстрелами из револьвера ранил двойной агент охранки и эсеров Дмитрий Богров. Говорят, Столыпин успел повернуться к царской ложе и перекрестить ее. От ран Столыпин скончался.
        Тем временем вокруг Григория собирались тучи. Недовольные тем, что он ведет свою игру, не желая служить ничьим интересам, и при этом имеет огромное влияние на царя и особенно царицу, высокопоставленные господа открывают компанию против Распутина. Не указывая истинных причин, они ссылаются на свое возмущение тем, что проходимец и конокрад вхож в царские покои, компрометирует государей и само самодержавие.
        Многие вчерашние покровители и ходатаи за него отворачиваются и превращаются во врагов.
        Так великий князь Николай Николаевич на одно из прошений Распутина дал ответ:
«Удовлетворяю в последний раз. В случае присылки новых прошений вышлю в Сибирь». А когда Распутин высказал пожелание приехать в Ставку (это было уже во времена, когда Николай Николаевич был главнокомандующим), великий князь ответил: «Если приедешь - велю тебя повесить».
        Фортуна медленно, но неотвратимо отворачивается от Распутина. На него открывают настоящую травлю, обложив, как волка флажками, яростью газетных публикаций, слухов и сплетен о его беспробудном пьянстве, сексуальной распущенности, разврате и блуде. При этом постоянно подчеркивается его близость к царской семье.
        Илиодор решает, что пора выступать на другой стороне. Он заранее приготовил памфлет под названием «Гришка», написанный, надо сказать, ярко, хотя и яростно. Есть версия, что руку к этому памфлету приложил небезызвестный писатель-фельетонист Амфитеатров.
        Но до публикации решено было заставить Григория раскаяться, признать свои грехи и покинуть дворец. Для этого собрались в Ярославском подворье, где жил епископ Гермоген. Кроме самого Гермогена и конечно же Илиодора, были журналист-черносотенец Родионов и обиженный «отставкой» Митя Козельский. Распутина заманили обманом, сказав, что с ним желает увидеться Гермоген. Распутин настолько доверял Илиодору, что ничего не заподозрил и поехал. И только на самом подворье, когда в прихожей его встретили издевками, начал о чем-то догадываться, но было поздно - вырваться и убежать невозможно - в дверях стоял Илиодор, мужчина огромного роста, с пудовыми кулаками. Что произошло далее, описывает сам Илиодор:
«Исторический час наступил. Гермоген, я и все свидетели собрались в парадную комнату. «Старец» сел на большой диван. Митя, прихрамывая и помахивая отсохшею рукою, ходил взад и вперед около Григория. Все молчали. А потом произошло. нечто невероятное, смешное, но в то же время и ужасное. Митя с диким криком: «А-а-а! Ты - безбожник, ты много мамок обидел! Ты много нянек обидел! Ты с царицею живешь! Подлец ты!» - начал хватать «старца». Распутин попятился назад к дверям. а Митя. тыкая ему пальцем в грудь, еще громче, еще неистовее кричал: «Ты с царицею живешь! Ты - антихрист!» И тогда Гермоген в облачении епископа взял в руку крест и сказал:
«Григорий, пойди сюда!..» Распутин приблизился к столу… трясясь всем телом, бледный, согнувшийся, испуганный. Гермоген, схватив «старца» кистью левой руки за череп, правою начал бить его крестом по голове, и страшным голосом. кричать:
«Дьявол! Именем Божьим запрещаю тебе прикасаться к женскому полу. Запрещаю тебе входить в царский дом и иметь дело с царицей, разбойник! Как мать в колыбели вынашивает своего ребенка, так и Святая Церковь своими молитвами, благословениями, подвигами вынянчила великую святыню народную - самодержавие царей. А теперь ты, гад, губишь, разбиваешь наши священные сосуды - носителей самодержавной власти. Побойся Бога, побойся этого животворящего креста!»»
        Родионов размахивал над головой перепуганного Григория саблей, Гермоген лупил его по голове крестом, обезумевший Митя царапал лицо ногтями, Илиодор пинал сапогами да еще, говорят, щелкал в воздухе портновскими ножницами, грозя оскопить мерзавца. Эта угроза привела Распутина в ужас, и он каялся, целовал крест и божился во всем, что требовали от него мучители, обещая во дворец больше не ходить и тут же уехать из Петербурга.
        Обещания свои он позабыл, добежав до дома, тут же написал донос царице. Во дворце его письмо вызвало переполох и возмущение. На головы «заговорщиков» посыпались громы и молнии - Илиодора и Гермогена постановлением Синода сослали одного в пустынь, другого - в дальний монастырь с запрещением появляться в Царицыне и Петербурге. Но бунтари не подчинились. Более того, выступили в печати с обличениями, налево и направо раздавая интервью с красочными «подробностями» из жизни Распутина.
        Тогда же в одной из газет был напечатан памфлет Илиодора «Гришка», в котором Распутин предстает «во всей красе», в котором в кучу свалены были и небылицы о похождениях «старца». Тогда же в газеты были отправлены личные письма царицы и дочерей к Распутину, украденные Илиодором! Весь тираж немедленно арестовали, но машина травли была запущена, все было продумано до мелочей. Тибетский лекарь Бадмаев, не сумевший подружиться с Григорием, «нечаянно» передает памфлет в Думу. Свидетельствует Бадмаев: «Я показал «Записку» моему старому пациенту Протопопову. Он попросил у меня разрешения ознакомить с ней Гучкова и Родзянко. Обязался не использовать ее, но нарушил.» Товарищ председателя Государственной думы Протопопов показал «Записку», в которой был изложен памфлет, Гучкову. И по городу стали распространяться отпечатанные на гектографе копии памфлета, в котором приводились письма императрицы и великих княжон. Собственно, в письмах княжон никакого криминала не было, если не считать самого факта переписки императорской семьи с заработавшим скандальную славу мужиком.
        А вот письмо самой императрицы позволяло трактовать его весьма фривольно и задуматься об отношениях царицы и «старца», задуматься и ужаснуться происходящему, той бездне, в которую катилась царская семья. Вот это письмо - судите сами:
«Возлюбленный мой и незабвенный учитель, спаситель и наставник, как томительно мне без тебя. Я только тогда душой покойна, отдыхаю, когда ты, учитель, сидишь около меня, а я целую твои руки и голову свою склоняю на твои блаженные плечи. О, как легко мне тогда бывает! Тогда я желаю одного: заснуть, заснуть навеки на твоих плечах, в твоих объятиях. О, какое счастье даже чувствовать одно твое присутствие около меня… Где ты есть? Куда ты улетел? А мне так тяжело, такая тоска на сердце. Только ты, наставник мой возлюбленный, не говори Ане о моих страданиях. Без тебя Аня добрая, она хорошая, она меня любит, но ты не открывай ей моего горя. Скоро ли ты будешь опять около меня? Скорей приезжай. Я жду тебя и мучаюсь по тебе. Прошу твоего святого благословения и целую твои блаженные руки. Вовеки любящая тебя М.». М - это мама, так сам Распутин называл царицу.
        Надо ли объяснять, какая яростная волна возмущения вызвана этими публикациями! Конечно, вся эта лавина грязи обрушивается, прежде всего, на царскую семью, травля направлена не столько даже на Григория Распутина, сколько на самого царя и его семью. Не случайно же с одинаковой яростью и удивительным единодушием на Распутина обрушивается и левая и правая пресса. Все понимают, насколько сильно его влияние, не случайно Пуришкевич прокричал в отчаянии в Думе: «Пока Распутин жив, победить мы не можем».
        Положение критическое - скандал погасить не удается, решено Распутина на время удалить из Петербурга. Григорий отправляется в очередное паломничество.
        Насколько верны обвинения в безграничном влиянии Распутина на царя, обвинения в том, что он фактически назначает и снимает министров и вообще управляет государством Российским? Вот заключение следователя комиссии Временного правительства В. Руднева, опросившего множество свидетелей: «При осмотре бумаг Протопопова было найдено несколько типичных писем Распутина, начинающихся словами
«милай, дарагой», но всегда говоривших только о каких-либо интересах частных лиц, за которых Распутин хлопотал. Среди бумаг Протопопова, так же как и среди бумаг всех остальных высокопоставленных лиц, не было найдено ни одного документа, указывающего на влияние Распутина на внешнюю и внутреннюю политику».
        Конечно, нельзя сказать, что Распутин вообще стоял в стороне от дел политических. Яркий пример - свидетельство Витте о том, как именно Распутин повлиял на решение о вступлении России в войну на Балканах. «Пришел Распутин, в пламенной речи, лишенной, конечно, красот присяжных ораторов, но проникнутой глубокой и пламенной искренностью, он доказал все гибельные результаты европейского пожара, - и стрелки истории передвинулись по другому направлению. Война была предотвращена».
        К тому же есть заслуживающая внимания версия, что сама императрица активно поддерживала просьбы и высказывания Распутина, потому что хитроумный Григорий тайные устремления императрицы часто выдавал за свои. Есть предположения, что некоторые «видения» Григория, которые она описывала в письмах к царю, придуманы самой государыней. В целом же государь, вопреки распространенному мнению, был достаточно упрям и в главном всегда придерживался собственного мнения, хотя к советам все же прислушивался.
        Осенью 1912 года Распутин в очередной раз спасает жизнь царевичу Алексею в безнадежной, казалось бы, ситуации - началось кровоизлияние, гангрена, положение было настолько серьезным, что пришлось даже издать бюллетень о здоровье наследника. Григория нет рядом, Вырубова дает ему телеграмму, Распутин отвечает, что он молился, и что наследник будет жить. И болезнь отступила! Врачи опять только руками разводят.
        Когда Распутин возвращается в Петербург, государыня старается держать его возле наследника, невзирая на шумную травлю. Но в 1914 году он опять на время уезжает, на этот раз домой, в Покровское. А там его уже с нетерпением ждет Хиония Кузьминична Гусева. Она хорошо приготовилась к встрече, о чем рассказала на следствии: «Я купила за три рубля на толкучке, на базаре в г. Царицыне, у неизвестного мне человека - черкеса или армянина, как его звать не знаю, предъявленный мне кинжал. Покупать кинжал мне никто не советовал, не давал на его покупку денег; три рубля эти я сама скопила. У меня было своих 39 рублей, и я уехала после Троицы, спустя неделю, в г. Тюмень машиной и пароходом. Отметка в паспорте. Неделю назад в воскресенье я приехала в село Покровское Тюменского уезда, где, как мне известно из газеты, Григорий Распутин проживает. Об этом я узнала в г. Ялте в редакции местной газеты «Ялта». В г. Тюмени я никуда не заезжала, а села сразу на пароход, на котором приехала в село Покровское. Здесь я остановилась на квартире у крестьян, как их звать, не знаю. О своем намерении убить Распутина я не
сказала этим крестьянам, объяснив, что я прибыла в с. Покровское побывать у прозорливого старца Григория Распутина. Я пришла к нему в дом и спросила у девки (как ее звать - не знаю), когда вернется домой Распутин. Она мне ответила, что он даст им телеграмму и приедет. Прошла неделя. Девочка моей хозяйки, имя ее забыла, мне сообщила, что она у обедни видела Распутина, который уже приехал домой. С этого дня я стала следить за Григорием Распутиным возле его дома, сидела на крылечке местного волосного правления и вчера днем, после обеда, увидела идущего напротив меня знакомого мне Григория Распутина; он шел домой, и я повстречала у ворот его же дома; под шалью у меня был спрятан предъявленный мне кинжал. Ему я не кланялась. Один раз его этим кинжалом ударила в живот. После чего Распутин отбежал от меня, я за ним бросилась с кинжалом, чтобы нанести ему смертельный удар, но в этот момент он схватил лежащую на земле оглоблю и ею ударил меня один раз по голове, отчего я тотчас упала на землю и разрезала себе нечаянно левую руку повыше кисти (обвиняемой Гусевой была показана забинтованная повыше кисти левая
рука). Это было днем, и сбежался народ, который говорил: «Убьем ее!», то есть меня, и взяли ту же оглоблю. Я быстро поднялась и сказала толпе: «Отдайте меня полицейскому! Не убивайте меня!» Кинжал я бросила около ограды. Мне связали руки и повели в волость и по дороге меня толкали, пинали, но не били.
        Больше добавить в свое оправдание я ничего не имею. Показание мне прочитано. Добавлю: Распутин сознался Илиодору, что он ложный пророк, а что его везде восхваляют и он хвалится этой славой, - я славы его не признаю и считаю его ложным пророком.
        Хиония Кузьминична Гусева».
        Хиония была подослана Илиодором. Нанесенная Распутину рана оказалась серьезной, некоторые газеты даже поспешили дать объявления о его смерти, сам Григорий вызвал священника для причастия. И в это время объявлена война Германии. Тяжело раненный, Распутин пишет государю: «Милый друг, еще раз скажу: грозна туча над Россией, беда, горя много, темно и просвету нет; слез-то море и меры нет, а крови?
        Что скажу? Слов нет, неописуемый ужас. Знаю, все от тебя войны хотят и верные, не зная, что ради гибели. Тяжко Божье наказание, когда уж отымет путь, - начало конца.
        Ты - царь, отец народа, не попусти безумным торжествовать и погубить себя и народ. Вот Германию победят, а Россия? Подумать, так все по-другому. Не было от веку горшей страдалицы, вся тонет в крови великой, погибель без конца, печаль. Григорий».
        Распутин выжил. Во время войны поддерживал царя и царскую семью, несмотря на нескончаемую травлю. Он предчувствовал свою гибель и даже написал предсмертное завещание, переданное царю. Известно несколько списков этого завещания, но в целом они совпадают, расходясь в незначительных деталях. Вот один из списков, приведенный Ароном Симановичем:

«Дух Григория Ефимовича Распутина Новых
        из села Покровского.

        Я пишу и оставляю это письмо в Петербурге. Я предчувствую, что еще до первого января я уйду из жизни. Я хочу русскому народу, папе, русской маме, детям и русской земле наказать, что им предпринять. Если меня убьют нанятые убийцы, русские крестьяне, мои братья, то тебе, русский царь, некого опасаться. Оставайся на твоем троне и царствуй. И ты, русский царь, не беспокойся о своих детях. Они еще сотни лет будут править Россией. Если же меня убьют бояре и дворяне и они прольют мою кровь, то их руки останутся замаранными моей кровью и двадцать пять лет они не смогут отмыть свои руки. Они оставят Россию. Братья восстанут против братьев и будут убивать друг друга, и в течение двадцати пяти лет не будет в стране дворянства.
        Русской земли царь, когда ты услышишь звон колоколов, сообщающий тебе о смерти Григория, то знай: если убийство совершили твои родственники, то ни один из твоей семьи, то есть детей и родных, не проживет дольше двух лет. Их убьет русский народ. Я ухожу и чувствую в себе Божеское указание сказать русскому царю, как он должен жить после моего исчезновения. Ты должен подумать, все учесть и осторожно действовать. Ты должен заботиться о твоем спасении и сказать твоим родным, что я им заплатил моей жизнью. Меня убьют. Я уже не в живых. Молись, молись. Будь сильным. Заботься о твоем избранном роде. Григорий».

        О смерти Распутина, вернее, о его убийстве, написано много. Нет никакого желания описывать еще раз все это в подробностях. Убийство всегда противоестественно и отвратительно.
        Но и после смерти тело Распутина не нашло успокоения. Над его могилой надругались вскоре после захоронения, а после Февральской революции гроб выкопали и повезли для тайного перезахоронения в лесу, но по дороге машина сломалась, останки облили бензином и сожгли на костре.
        Незадолго перед смертью Распутин говорил царю, что, когда он умрет, погибнет и вся царская семья, но перед смертью они увидят его родное село Покровское. Вскоре Пьер Жиляр, сопровождавший в ссылку царскую семью, запишет в дневнике: «Выехав 14-го августа в 6 часов утра, 17-го вечером мы прибыли в Тюмень - на станцию железной дороги, наиболее приближенную к Тобольску. Через несколько часов после этого мы грузились на пароход «Русь». На другой день мы плыли мимо деревни - места рождения Распутина, и Семья, собравшаяся на мостике, могла созерцать дом старца, который ярко выделялся посреди изб. Это событие не было для них неожиданностью, так как Распутин это предсказал, и это стечение обстоятельств, казалось, еще раз подтверждало его пророческие слова».
        После расстрела царской семьи их тела также отвезли в лес, облив серной кислотой, сожгли и закопали. Воистину существовала некая мистическая связь между Распутиным и царской семьей.
        Предсказал Григорий Распутин многое, самое знаменитое его предсказание заключалось в его «Завещании», которое уже процитировано. В 1912 году в книге «Благочестивые размышления» он якобы разместил еще многие пророчества. На мой взгляд, все, там написанное, весьма туманно, и трактовать это можно как угодно, так же как и предсказания Нострадамуса: все, что уже случилось, предсказано правильно, а все, что будет - не сбывается.

«Люди идут к катастрофе. Самые неумелые будут править повозкой и в России, и во Франции, и в Италии… Человечество будет раздавлено поступью безумцев и негодяев. Мудрость закуют в цепи… А потом большая часть людей поверит во власть имущих, но разуверится в Боге… Кара Божья будет нескора, но ужасна. А случится это до конца нашего века. Затем, наконец, мудрость будет освобождена от цепей, и человек вновь полностью доверится Богу… Под знаком Тельца будет Западная Европа. А под знаком Орла будет Святая Русь.». Понимай, как знаешь. Я не толкователь чужих предсказаний, но, чтобы не разочаровывать читателя, приведу некоторые пророчества Распутина, данные в различных толкованиях. Частично это толкования его
«Благочестивых размышлений», частично якобы предсказаний Николаю II. Якобы потому, что есть смутные сведения о том, что Распутин незадолго до смерти передал царю некие пророчества, но после революции они исчезли в архивах ЧК, в секретном отделе у Бокия. Копии же этих предсказаний оказались в библиотеке редких книг Йельского университета.
        В общем, кому это интересно - читайте. Вообще-то опубликовано множество предсказаний Распутина, но в большинстве своем они сомнительного происхождения. Впрочем, решать вам.

«В 2001 году злое бедствие захлестнет весь мир. Чаще всего бомбы будут взрываться в самых людных местах крупных городов стран Европы и Америки. Пик придется на осень, когда люди, ненавидящие Запад, взорвут место детских гульбищ и развлечений. В 2002 году европейские ученые докажут, что действительно происходит переселение душ и существует жизнь после смерти. В доказательство душа усопшего возродится в новом облике. Это вызовет массовые самоубийства среди нищих и неудачников, которые захотят обрести счастье в перевоплощении. В 2004 году в Америке создадут запах для борьбы с терроризмом, однако злой змей вырвется наружу и окажется более убийственным и скоротечным, чем бубонная чума.
        В 2008 году к власти в некоторых странах придут мусульмане-фанатики, которые объединятся против христианских стран. Война, в которой погибнут миллионы людей, будет продолжаться семь лет, после чего города превратятся в руины, а солнце исчезнет за облаками дыма и пожарищ…»

        Согласно различным источникам:
        - Распутин предвидел приход Гитлера к власти в Германии, итоги Второй мировой войны, высадку человека на Луну, а также конец света;
        - Распутин предугадал возникновение «новой империи» - СССР, а также последующий ее распад из-за национальной розни;
        - Немало говорил о варварском отношении к природе - люди станут умирать от
«болезней сердца», от «легких» в результате своей неразумной деятельности;
        - По пророчеству «старца», во время одной из «ужасных бурь» (какие бури он имел в виду - неясно) на Землю вернется Иисус Христос, чтобы утешить людей и оказать им помощь. Иисус предупредит всех жителей Земли о приближающемся конце света (23 августа 2013 года) и снова вознесется на небо;
        - По предсказанию Распутина, к концу первого десятилетия XXI века власть на Востоке захватят исламские фундаменталисты, которые назовут США порождением Сатаны и объявят ему непримиримую войну. В этот период в США к власти придут ортодоксы, но только христианского толка. Начнется война, которая продлится семь лет и станет последней в истории человечества. Только в одном большом сражении с обеих сторон погибнет более чем по миллиону человек. А 23 августа 2013 года «огонь поглотит все живое на земле, и после этого жизнь на планете умрет и наступит могильная тишина».

        Нечего сказать - «утешил» нас «старец», поживем - увидим.
        На этом можно бы и закончить. Но все же позволю себе в качестве приложения дать выдержки из так называемого «Доклада», или «Записки», следователя Временного правительства Руднева. Пожалуй, он последний, кто общался с таким количеством свидетелей жизни и деяний Григория Распутина.
        ДОКЛАД РУДНЕВА

        Состоя Товарищем Прокурора Екатеринославского Окружного Суда, 11-го марта 1917 г., ордером Министра Юстиции Керенского я был командирован в Петроград, в Чрезвычайную Следственную Комиссию по расследованию злоупотреблений бывших Министров, Главноуправляющих и других высших должностных лиц.
        В Петрограде, работая в этой Комиссии, я получил специальное поручение обследовать источник «безответственных» влияний при Дворе, причем этому отделу Комиссии было присвоено наименование: «Обследование деятельности темных сил». Занятия Комиссии продолжались до последних чисел августа 1917 г., когда я подал рапорт об отчислении ввиду попыток со стороны председателя Комиссии прис. пов. Муравьева побудить меня на явно пристрастные действия. Мне, как лицу, командированному с правами Судебного Следователя, было предоставлено производство выемок, осмотров, допрос свидетелей и т. д. В целях всестороннего и беспристрастного освещения деятельности всех лиц, относительно которых в периодической печати и обществе составилось представление, как о людях, имевших исключительное влияние на направление внутренней и внешней политики, мною были разобраны и осмотрены архивы Зимнего Дворца, Царскосельского и Петергофского Дворцов, а ровно и личная переписка Государя, Императрицы, некоторых Великих Князей, а также и переписка, отобранная при обыске у епископа Варнавы, графини С. С. Игнатьевой, доктора Бадмаева, В. И.
Воейкова и других высокопоставленных лиц. При производстве расследования было обращено особое внимание на личность и характер деятельности Г. Е. Распутина и А. А. Вырубовой, также и на отношение Царской Семьи к Германской Императорской Фамилии.
        Считая, что задача моего обследования имеет громадное значение в смысле освещения событий, предшествовавших и сопровождающих революцию, я снимал копии со всех протоколов осмотров, проходивших через мои руки документов, а равно и со свидетельских показаний.

<…>
        К сказанному выше необходимо добавить, что Распутин несомненно обладал в сильной степени какой-то непонятной внутренней силой в смысле воздействия на чужую психику, представлявшей род гипноза. Так, между прочим, мной был установлен несомненный факт излечения им припадков пляски св. Витта у сына близкого знакомого Распутина - Симановича, студента Коммерческого института, причем все явления болезни исчезли навсегда после двух сеансов, когда Распутин усыплял больного.
        Запечатлен мною и другой яркий случай проявлений этой особенной психической силы Распутина, когда он был вызван зимой 1914/15 г. в будку железнодорожного сторожа Царскосельской дороги, где, после крушения поезда, лежала в совершенно бессознательном состоянии, с раздробленными ногами и тазобедренной костью и с трещинами черепа, Анна Александровна Вырубова. Около нее в то время находились Государь и Императрица. Распутин, подняв руки кверху, обратился к лежащей Вырубовой со словами: «Аннушка, открой глаза». И тотчас она открыла глаза и обвела ту комнату, в которой лежала. Конечно, это произвело сильное впечатление на окружающих, а в частности на Их Величества, и, естественно, содействовало укреплению его авторитета. Вообще надо сказать, что Распутин, несмотря на свою малограмотность, был далеко не заурядным человеком и отличался от природы острым умом, большой находчивостью, наблюдательностью и способностью иногда удивительно метко выражаться, особенно давая характеристики отдельным лицам. Его внешняя грубость и простота обращения, напоминавшие порою юродивого, были несомненно искусственны; ими он
старался подчеркнуть свое крестьянское происхождение и свою неинтеллигентность.
        Ввиду того что в периодической прессе уделялось, много места разнузданности Распутина, ставшей синонимом его фамилии, на это обстоятельство при производстве следствия было также обрушено надлежащее внимание, и богатейший материал для освещения его личности с этой стороны оказался в данных того самого негласного наблюдения за ним, которое велось охранным отделением. При этом выяснилось, что амурные похождения Распутина не выходили из рамок ночных оргий с девицами легкого поведения и шансонетными певицами, а также иногда и с некоторыми из его просительниц. Что же касается его близости к дамам высшего общества, то в этом отношении никаких положительных материалов наблюдением и следствием добыто не было.
        Следствием был собран многочисленный материал относительно просьб, проводимых Распутиным при Дворе; все эти просьбы касались, как было выше указано, назначений, перемещений, помилований, пожалований, проведения железнодорожных концессий и других дел, но решительно не было добыто никаких указаний о вмешательстве Распутина в политические дела, несмотря на то, что влияние его при Дворе, несомненно, было велико. Примеры этого влияния очень многочисленны; так, между прочим, при обыске в канцелярии Дворцового Коменданта, Генерала Воейкова, было обнаружено несколько писем на его имя такого содержания: «Енералу Фавейку. Милой, дорогой, устрой ее, Григорий». На подобных письмах оказались отметки, сделанные рукой Воейкова, сводившиеся к указанию имени, отчества и фамилии просителей, их места жительства, содержание просьбы, отметки об удовлетворении просьбы и об оповещении просителей; тождественного содержания были обнаружены письма и у бывшего председателя Совета Министров Штюрмера, а равно и у других высокопоставленных лиц. Но все эти письма касались исключительно просьб об оказании личных протекций по
подводу разных случаев из жизни лиц, о которых ходатайствовал Распутин.
        В силу обстоятельств, в том числе и постоянного болезненного состояния Императрицы, вследствие ее болезни сердца, Царская Семья вела удивительно замкнутый образ жизни, что естественно способствовало самоуглублению и развитию религиозного чувства, принявшего у Государыни совершенно исключительный, преобладающий характер. На почве этой религиозности Александра Феодоровна вводила монастырский устав Богослужения в некоторых придворных церквах, и с особым наслаждением, несмотря на болезненное состояние, выстаивала до конца длившиеся долгими часами службы. Это исключительное религиозное настроение Императрицы Александры Феодоровны и послужило единственной причиной преклонения Ее перед личностью Григория Распутина, который, несомненно, как уже было объяснено, обладал способностью внушения, благотворно действовал в некоторых случаях на состояние здоровья тяжело больного Наследника. При этом вследствие своей религиозной настроенности Императрица не могла объективно оценивать источник несомненно поразительного влияния Распутина на состояние здоровья Наследника и искала этот источник не в гипнотической силе,
а в тех Высших Небесных Силах, которыми был наделен, по Ее глубокому убеждению, за свою святую жизнь Распутин.
        Подлинная подпись:
        Бывший командированный в Чрезвычайную Следственную Комиссию по расследованию злоупотреблений Министров, Главноуправляющих и других должностных лиц, с правом производства следственных действий. Товарищ Прокурора Екатеринаславского Окружного Суда
        Владимир Михайлович Руднев.

        По следу птицы

        А будетлянин играет: и ему кажется, что вражду стран можно заменить ворожбой струн.

    Велимир Хлебников
        Велимир (Виктор Владимирович) Хлебников 28.10. (9.11) 1885, урочище Ханская Ставка, Калмыкия - 28.06.1922, с. Санталово, Новгородская губерния

        Если бы происходивший из старинного купеческого рода Владимир Алексеевич Хлебников, орнитолог и лесовод - ему принадлежала честь создания Астраханского заповедника, - знал, насколько глубоко отразится на одном из его пятерых детей место его рождения, он, наверное, отказался бы от затянувшейся на долгие годы служебной поездки в Калмыцкие степи. Но знать и предвидеть будущее, в отличие от будущего сына Виктора, ему было не дано, и он поехал. Он был человеком долга, строгих правил и дисциплины, а служба и призвание обязывали его находиться в частых разъездах по самым глухим местам империи.

        Меня окружали степь, цветы, ревучие верблюды,
        Круглообразные кибитки,
        Моря овец, чьи лица однообразно-худы,
        Огнем крыла пестрящие простор удоды,
        Пустыни неба гордые пожитки,
        Так дни текли, за ними годы.
        Отец, далеких гроза сайгаков,
        Стяжал благодарность калмыков…
        Владимир Алексеевич был влюблен в свою профессию, в природу. Поклонник Дарвина и Толстого, он был широко образован и, кроме орнитологии и лесоводства, серьезно занимался исследованиями в области этнографии, живо интересовался историей, верованиями и обычаями калмыков-буддистов.
        Благодаря отцу Виктор увлекся естественными науками, вместе с ним часами пропадал в лесах и степях, наблюдая птиц, посещал стойбища калмыков-кочевников, с удивлением, душевным трепетом и восторгом наблюдал за таинственными и тягучими буддистскими обрядами. Особо потрясли его детское воображение гарруспиции[Гаруспики - жрецы в Древнем Риме, гадавшие по внутренностям жертвенных животных и толковавшие явления природы.] калмыков. Но больше, чем гадание по внутренностям и по бараньей лопатке, на всю жизнь его впечатлили калмыцкие астрологи зухарчи, предсказывавшие будущее по зухарчин моди (доскам судьбы). При помощи таинственных таблиц для предсказаний «тан-шим», своеобразных руководств по использованию «досок судьбы», предсказывали будущее, вычисляли время, сверяли календарные сведения, предсказывали погоду и многое другое, составлявшее жизненный интерес астраханских кочевников.
        Удаленность от городов и частые переезды создавали для семьи Хлебниковых определенные трудности. Но родители Виктора обладали крепкими характерами. Отец корнями уходил в купеческое сословие, мать - Екатерина Николаевна, урожденная Вербицкая, происходила из богатой петербургской семьи, которая род свой вела от вольнолюбивых и крутых нравом запорожских казаков. Екатерина Николаевна получила блестящее образование: окончила Смольный институт, была историком.
        В такой семье дети получили хорошее домашнее образование, были разносторонне развиты. Виктор уже в четыре года самостоятельно читал по-русски и по-французски. Живо интересовался историей, литературой, искусством. У него рано проявился интерес к математике. В семье Хлебниковых все дети хорошо рисовали, младшая сестра Вера в последствии стала художницей и женой художника Митурича.
        Беспокойная служба отца была причиной частых перемен места жительства, Виктор учился то на Волыни, то в симбирской гимназии, то в гимназии казанской. Уже во время учебы в гимназии, когда ему приходилось подолгу жить вдали от дома, на частных квартирах, он стал тяготиться тем, что называется «быт» - вынес из комнаты все, по его мнению, «лишние» вещи, оставив кровать и стол, а на окна повесил рогожи. В такой спартанской обстановке он жил в дальнейшем всегда и везде.
        В 1903 году в составе геологической экспедиции побывал в Дагестане, вернувшись, поступил в Казанский университет на математическое отделение физико-математического факультета.
        Увлечение Хлебникова естественными науками, зоологией неудивительно, поскольку его детство прошло возле отца, в лесах и заповедниках. И не случайно первыми публикациями Хлебникова стали статьи: «Опыт построения одного естественнонаучного понятия» (о симбиозе и метабиозе), напечатанная в «Вестнике Студенческой Жизни», и
«О нахождении кукушки, близкой к Cuculus intermedins Vahl в Казанском у. Каз. губ. , опубликованная в «Приложении к протоколам заседания Общества Естественных Наук».
        В 1904 году он принял участие в студенческой демонстрации. Отец, узнав об этом, пришел на площадь и пытался уговорить сына покинуть место события, но тот отказался. Прибыла конная полиция, и, чтобы разогнать студентов, всадники во весь опор помчались на толпу. Все стали разбегаться, Хлебников остался стоять на месте и чудом не погиб под копытами: кони остановились буквально в шаге от него. Он был арестован. Когда его спросили, почему он не убежал, сказал: «Должен же был кто-то ответить». За время непродолжительного заключения (месяц или полтора) у Хлебникова произошли разительные внутренние перемены. Из тюрьмы вышел совсем другой человек.
        Он остро воспринимал поражение русских войск в Русско-японской войне, события при Цусиме. Примерно в это время он пишет духовное завещание - записанное, по его словам, на коре березы обещание найти оправдание бессмысленным смертям погибших при Цусиме:

        Слушай! Когда многие умерли
        В глубине большой воды
        И родине ржаных полей
        Некому было писать писем,
        Я дал обещание,
        Я нацарапал на синей коре
        Болотной березы
        Взятые из летописи
        Имена судов,
        На голубоватой коре
        Начертил тела и трубы, волны, -
        Кудесник, я хитр, -
        И ввел в бой далекое море
        И родную березу и болотце.
        Что сильнее: простодушная береза,
        Или ярость железного моря?
        Я дал обещанье все понять,
        Чтобы простить всем и все
        И научить их этому.
        Очевидно, в это время он и начинает труды по поиску «законов времени», опираясь на которые можно было бы предсказывать будущее. Он хотел познать страну и весь мир с помощью научного анализа. Он поставил перед собой дерзкую задачу объединить в этих поисках лингвистику, считая язык первоосновой, математику, историю и поэзию. Изучение языковых корней, поиски праязыка, привели Хлебникова к созданию нового языка, языка будущего, к новаторскому словотворчеству.
        Круг интересов студента Хлебникова, восстановившегося в университете, необычайно расширился: он занимается математикой, физикой, кристаллографией, биологией, физической химией, увлекается философией, изучает историю, языки - санскрит и японский, активно пробует силы в литературе, в живописи и музыке. На короткое время он оказывается вовлечен в некий революционный кружок, скорее всего, эсеровский. В нем идут приготовления к терракту, в котором Хлебникову отводится роль караульного. Но по каким-то причинам все это не осуществилось, и больше к
«революционной» деятельности Хлебников не возвращался. Тем более что ему было куда приложить силы.
        В 1908 году он переезжает в Петербург, переводится в столичный университет. В Петербурге с головой окунается в литературную жизнь: посещает многочисленные вечера поэзии, публичные чтения, литературные кафе, всего этого в те годы Серебряного века в столице было без счета. Юноша некоторое время мечется, не зная, к какому литературному берегу пристать: посещает «башню» Вячеслава Иванова, чтения у Кузьмина, которого некоторое время называет своим учителем, участвует в
«Академии стиха», дружит с символистами. Его восторженно принимают будущие акмеисты - Гумилев, Ахматова, в которую он безнадежно влюблен. В качестве псевдонима он берет себе имя Велимир, относит рукописи в журнал «Весна», в котором секретарем редакции был Василий Каменский, один из первых русских авиаторов, поэт. Он знакомит Велимира с будущими футуристами - братьями Бурлюками, Еленой Гуро, Маяковским. Вскоре энергичный Давид Бурлюк объединяет поэтов-авангардистов в кружок «будетлян», это и есть будущие футуристы, название и идеологию взявшие у Хлебникова.
        В эти годы появляются в печати стихи и рассказы Хлебникова в коллективных сборниках «будетлянского содружества»: «Садок судей», «Студия импрессионистов». Вокруг этих сборников идут ожесточенные литературные сражения, но сам Велимир в них почти не участвует. Выступать ему собратья по перу также практически не дают, поскольку выступления его проходят своеобразно. По свидетельству очевидцев, он обладал «странным» голосом, разговаривал почти шепотом, потому в зале его не было слышно. Мне довелось несколько раз беседовать с сестрами Синяковыми, которым посвящена поэма Хлебникова «Синие оковы». Когда я спросил их о голосе поэта, одна из сестер ответила, что Велимир был очень высок, кажется, даже выше Маяковского, а вот голос у него был очень, простите, писклявый. Будучи вообще человеком очень застенчивым, он страшно смущался, всячески скрывал этот свой недостаток и потому почти всегда говорил очень тихо, что породило немало легенд о странностях общения Хлебникова. А при публичных выступлениях начинал читать стихи по бумажке, бормотал, спотыкался, что-то ему не нравилось, он тут же, прямо на сцене,
садился к столу и начинал править написанное, забывая об окружающем.
        Поэт Николай Асеев так написал о Хлебникове: «В мире мелких расчетов и кропотливых устройств собственных судеб Хлебников поражал своей спокойной незаинтересованностью и неучастием в людской суетне. Меньше всего он был похож на типичного литератора тех времен: или жреца на вершине признания, или мелкого пройдоху литературной богемы. Да и не был он похож на человека какой бы то ни было определенной профессии. Был он похож больше всего на длинноногую задумчивую птицу, с его привычкой стоять на одной ноге, и его внимательным глазом, с его внезапными отлетами. и улетами во времена будущего. Все окружающие относились к нему нежно и несколько недоуменно».
        Он поражал, удивлял и зачаровывал всех, его знавших. Так получилось, что он очень рано избрал свой путь и шел по нему с упрямством древнего пророка. Мир, безусловно, тесен, но он сумел в нем обособиться, стать ни на кого не похожим, одновременно незаметным и запоминающимся.

«Хлебников обладал великолепным умением просиживать часами в многошумной компании, не проронив ни единого слова. Лицо у него было неподвижное, мертвенно-бледное, выражавшее какую-то напряженную думу. Казалось, что он мучительно силится вспомнить что-то безнадежно забытое. Он был до такой степени отрешен от всего окружающего, что не всякий осмеливался заговорить с ним», - вспоминал Корней Чуковский.
        А вот как описывает встречу Хлебникова и Чуковского художник Матюшин: «…На одном из докладов Чуковский, встретившись в зале с Хлебниковым, обратился к нему с предложением вместе издать не то учебник, не то что-то другое. Я стоял рядом и наблюдал: одинаково большого роста, они стояли близко друг к другу. Две головы - одна с вопросом, другая с нежеланием понимать и говорить. Чуковский повторил вопрос. Хлебников, не уклоняясь от его головы и смотря ему прямо в глаза, беззвучно шевелил одними губами, как бы шепча что-то в ответ. Это продолжалось минут пять, и я видел, как Чуковский, смущенный, уходил из-под вылупленных на него глаз Хлебникова и под непонятный шепот его рта. Никогда я не видел более странного объяснения».
        В это же время Велимир все реже посещает университет, все больше времени проводит в читальных залах, занимаясь вычислениями. Рассерженный его «баловством», отец прекращает пересылать деньги на учебу, и вскоре Велимира отчисляют из университета
«за неуплату», на самом же деле он уже давно практически не посещает занятия. Хлебников выбрал свой путь и будет идти по нему до конца жизни. Начинаются бесконечные скитания, безбытная жизнь по чужим углам, по съемным комнатам, по друзьям и знакомым. Отчисление из университета ничуть не огорчило Хлебникова, хотя в письмах домой он обещает поступать учиться далее, но врать он категорически не умеет и потому обещания его выглядят неубедительно. Да и какая учеба, когда вокруг столько всего происходит! В 1912 году выходит нашумевший на всю Россию сборник
«Пощечина общественному вкусу», тот самый, в котором футуристы во весь голос заявили «Мы пришли!», опубликовав в сборнике манифест, в котором потребовали
«сбросить Пушкина с корабля современности».
        По мнению многих исследователей, «Манифест» весь был написан практически одним Хлебниковым. Но не скандальным манифестом гордидся Хлебников, а напечатанной в сборнике на последней странице таинственной таблицей. Это были впервые опубликованные Велимиром плоды его упорных трудов по исчислению времени, результатом которых и явилась таблица дат падений великих государств. В последней строке было предсказано: «Некто 1917».
        В том же 1912 году опубликована брошюра «Учитель и ученик», в которой приводились расчеты «законов времени» и предсказывалось падение государства в 1917 году.
«Ученик. Я не смотрел на жизнь отдельных людей; но я хотел издали, как гряду облаков, как дальний хребет, увидеть весь человеческий род и узнать, свойственны ли волнам его жизни мера, порядок и стройность. <… > Я искал правила, которому подчинялись народные судьбы. И вот я утверждаю, что года между началами государств кратны 413. Что 1383 года отделяют паденья государств, гибель свобод. Что 951 год разделяет великие походы, отраженные неприятелем. Это главные черты моей повести.
< … > Это еще не все. Я вообще нашел, что время z отделяет подобные события, причем z = (365 + 48y)x, где у может иметь положительные и отрицательные значения.
< … > Половцы завоевали русскую степь в 1093 году, через 1383 года после падения Самниума в 290 году. Но в 534 году было покорено царство Вандалов; не следует ли ждать в 1917 году падения государства?»
        Всю жизнь Хлебников посвятил отысканию «единого закона времени», благодаря которому открывается возможность прогнозировать исторические события и влиять на них. Свои предсказания Велимир строит не на интуиции, не на неких тайных знаниях, а на познании законов природы. Тайны времени он пытается постигнуть, вырвав их из плена чисел. Хлебников очень рано осознал свое призвание, и вместе с этим пришло горькое осознание одиночества в своем времени. Уже в 1915 году он писал: «Рядом со мной нет ни одного человека, могущего понять меня».
        После смерти поэта это его осознание своего особого места в поэзии, в исследованиях законов времени породило множество легенд о его обособленности, нелюдимости, «особенности». Словом, создавался портрет человека «не от мира сего». Это верно только отчасти. Велимир был необыкновенно привязчив, а его как бы одиночество было вызвано тем, что многочисленные друзья постоянно либо обманывали его, либо откровенно насмехались. Не всегда со зла, но бывало и такое. Например, Бурлюк рассылал письма издателям, в которых предупреждал, что ни в коем случае нельзя давать Хлебникову вычитывать гранки: «Предупреждаю, Хлебников не способен делать корректуру - он пишет поверх ее новый вариант. Его от печатания надо устранить совершенно».
        Маяковский в 1919 году не напечатал рукописи Хлебникова, которые тот ему передал. Когда после смерти Хлебникова литературовед Степанов стал собирать материалы для издания собрания сочинений Велимира, он обратился к Маяковскому с просьбой предоставить хранившиеся у него рукописи Велимира. Маяковский не отозвался. Было опубликовано открытое письмо, в котором Степанов и другие обвиняли Маяковского в укрывательстве и использовании рукописей Хлебникова. Болезненно реагировавший на любую, самую незначительную критику, Маяковский. отмолчался. Но рукописи не предоставил. Об этом с возмущением писал известный языковед Роман Якобсон: «Я на него очень сердился, что он не издавал Хлебникова, когда мог и когда получили деньги на это <…>, позже, весной 1922 года, не отдавал Хлебникову нужные для работы, отданные Маяковскому на временное хранение рукописи».
        Хлебников никогда не был угрюмым, просто со временем постоянное полуголодное существование наложило на него отпечаток. На самом же деле Велимир был очень остроумен, ряд его реплик разошелся по России, например, это он назвал Керенского
«главнонасекомствующим на солдатской шинели». Пожалуй, только Хлебников мог
«обрезать» такого мастера язвительных ответов, как Маяковский. Известен такой случай: как-то за столом в кафе сидели поэты, и Гумилев, показывая французский орден, сказал, что такой орден имеют всего несколько человек. На что Маяковский ответил: «Зато такой, как я, в России один!» Хлебников мгновенно отреагировал: «А таких, как я, вообще нигде больше нет».
        Велимир отнюдь не сторонился женщин, как повествуют об этом легенды, - он был страшно влюбчив. Известно о его влюбленности в Анну Ахматову, в Веру Лазаревскую, в сестер Синяковых, Ксану Богуславскую, Веру Будберг и во многих других. Женщин он очаровывал, не случайно Ахматова называла его «безумным, но изумительным». Но какая женщина согласилась бы жить такой жизнью, какой жил он? Бездомность, бесконечные скитания - кто из женщин мог бы разделить с ним это?
        В преддверии Первой мировой войны Велимир со всей страстью участвует во всех выступлениях и дискуссиях футуристов, является заводилой многих акций. Но футуризм для него не самоцель. Когда в Россию приехал вождь итальянских футуристов, фашиствующий Маринетти, Велимир пришел на его вечер в Петербурге и раздавал листовки, заканчивающиеся словами: «Кружева холопства на баранах гостеприимства». При этом, как вспоминал художник Матюшин, обычно тихий и внешне флегматичный Хлебников «так разгорячился, что чуть не побил Кульбина», организовавшего эту лекцию. На следующий день Велимир фактически сорвал выступление итальянца, выкрикивая нечто вроде «Бездарный болтун!» и «До свидания, овощ!»
        Первую мировую Хлебников встретил публикациями работ: «Битвы 1915-1917 гг. Новое учение о войне» (1915) и «Время мера мира» (1916). В этих сочинениях, руководствуясь вычислениями, сопоставляя их с изучением исторических хронологий войн, он пытается предсказать ход Первой мировой войны, исход некоторых предстоящих сражений.
        В одном из писем, датированным концом 1916 года он пишет: «Это только 11/2 года, пока внешняя война не перейдет в мертвую зыбь внутренней войны», удивляя точностью предсказания. Кстати, Первую мировую войну Хлебников предсказал еще в 1908 году в воззвании к славянским студентам, написанном в Петербургском университете, он заявил, что «в 1915 г. люди пойдут войной и будут свидетелями крушения государства».
        Война не любит наблюдателей, ей не нужны пророки. Она требует кровавой пищи. В
1916 году Велимир призван в армию. Армейская тупая муштра приводит его в ужас, он пишет, что в запасном полку прошел «ад перевоплощения поэта в лишенное разума животное». Он обращается к своему знакомому, доктору Кульбину, приват-доценту Военно-медицинской академии, с просьбой помочь освободиться от армии, мотивируя это тем, что «на все доводы один ответ, что я еще жив, а на войне истреблены целые поколения. Но разве одно зло оправдание другого зла и их цепи? Я могу стать только штрафованным солдатом с будущим дисциплинарной роты. Шаги, приказания, убийство моего ритма, делают меня безумным к концу вечерних занятий. Как солдат я совершенно ничто. <.> У поэта свой сложный ритм».
        Стараниями Кульбина удается освободить Хлебникова от военной службы. Он сразу же едет в Петербург, потом в Астрахань, а оттуда в Харьков. В феврале 1917 года, как раз накануне Февральской революции, он приезжает в Петроград, а в дни Октябрьского переворота оказывается в Москве. Бродит по улицам, его арестовывают то юнкера, то красногвардейцы, но ему удается выпутываться. Революция производит на Хлебникова огромное впечатление. Не случайно он буквально чувствует ее, оказывается в самых горячих точках событий. У поэта Хлебникова острое чутье опытного репортера. Это говорит о том, что он прекрасно разбирался в событиях, следил за их политическим развитием.
        Вдохновленный революционным подъемом, Велимир пишет «Воззвание Председателей земного шара», в котором предлагает противопоставить «государствам прошлого»
«высокие начала противоденег». Именно в этот революционный период он надеется воплотить в реальность задуманное еще в 1915 году Общество Председателей Земного Шара, в котором должно было быть триста семнадцать членов. Им, поэтам, художникам, лучшим представителям человечества, а не политикам и капиталу предстояло, по задумке Хлебникова, управлять миром. Число триста семнадцать не случайно. По хлебниковской теории времени, все события, происходящие в мире, кратны этому числу.
        Ветер революции подхватывает Велимира и носит по опаленной огнем стране, стране, в которой разруха, голод и надвигающаяся Гражданская война. В 1919 году эта война настигает поэта в Харькове, куда он попадает одновременно с приходом в город белых, и, чтобы избежать мобилизации деникинцами, ему приходится укрываться за стенами «Сабуровой дачи», как называют в Харькове сумасшедший дом, тогда еще не применяли термин «психиатрическая больница». Мобилизации он сумел избежать, но его дважды настигает тиф, и буквально за спиной постоянно маячит тень голода. Но он все так же, несмотря на все трудности и лишения, много и упорно работает, особенно над «основным законом времени». «Числа тем проще, чем сложнее отношения», «Я, точно кошка, слежу за числом, пока не пробежит мышь».
        В 1921 году он оказывается в Баку, где встречает крайне тяжелую для него зиму, но в то же время 1920-1922 годы - это его звездный час, золотая «Болдинская осень». В это время создается множество произведений, а в 1921 году происходит столь долгожданное событие: он завершает работу над «законами времени». «В статьях я старался разумно обосновать право на провидение, создав верный взгляд на законы времени, а в учении о слове я имею частые беседы с <мнимой единицей> Лейбница».
        В основе его теории времени лежит, как он предполагал, предзаданная цикличность исторических событий. Как уже упоминалось, на него оказала огромное влияние гадательная практика калмыцких предсказателей-астрологов зурхачи. Эта практика в основе имела корни тибетского ламаизма и подразумевала, что законы и циклы мира единообразны и предопределены, ничто в мире не происходит случайно, все связано необходимостью причинно-следственных рядов абсолютного единства мира.
        У калмыков нет постоянного календаря, все календарные сведения каждым зурхачи добываются по мере необходимости путем математических вычислений. Кроме этого, в обязанности зурхачи входит и гадание о бытовых проблемах. «Гаданье о счастье, здоровье и будущем спасении людей, о благоприятных и пагубных обстоятельствах жизни и проч., - писал в 1893 году этнограф Иродион Жи-тецкий. - У каждого зурхачи, как необходимая принадлежность его специальности, кроме рукописей, есть еще доска для вычислений и особенная таблица, под именем «тан-шим», в которой сгруппированы все данные для предсказаний. Доска зурхачи делается из крепкого дерева и размером примерно 90 на 30 сантиметров. Сверху середина выдолблена в палец глубины, так что ее окружает род маленького валика. Зурхачи пишет на ней заостренной палочкой, насыпая предварительно мелкой пыли. Прежде чем начать писать, каждый раз зурхачи совершает символическую молитву - ставит и стирает ряд особых знаков по разным направлениям доски».
        Можно сколько угодно оспаривать серьезность открытия Хлебниковым законов времени, равно как и целесообразность подобных исканий, но не мешало бы вспомнить, что моделью теории единого поля, к которой целеустремленно двигался Эйнштейн, служили чистые законы времени.
        Законы времени Хлебникова опираются на понятия регулярности событий и основаны на степенях двойки и тройки, первых четных и нечетных числах. «Мой основной закон времени: во времени происходит отрицательный сдвиг через 3n дней и положительные сдвиги через 2n дней; события, дух времени становится обратным через 3n дней и усиливает свои числа через 2n дней; когда будущее становится благодаря этим выкладкам прозрачным, теряется чувство времени, кажется, что стоишь неподвижно на палубе предвидения будущего. Чувство времени исчезает и оно походит на поле впереди и поле сзади, становится своего рода пространством».
        Хлебников представлял Вселенную как пульсирующе-звучащий организм, выстроенный согласно числовым законам высшей гармонии. «Мы знаем про гаммы индусскую, китайскую, эллинскую. Присущее каждому из этих народов свое понимание звуковой красоты особым звукорядом соединяет колебание струн. Все же богом каждого звукоряда было число. Гамма будетлянина особым звукорядом соединяет и великие колебания человечества, вызывающие войны, и удары отдельного человеческого сердца.
        Если понимать все человечество как струну, то более настойчивое изучение дает время в 317 лет между двумя ударами струны… 317 лет не призрак, выдуманный больным воображением и не бред, но такая же весомость, как год, сутки земли, сутки солнца. Гамма состоит из следующих звеньев: 317 дней, сутки, 237 секунд, шаг пехотинца или удар сердца, равный ему по времени, одно колебание струны А и колебание самого низкого звука азбуки У. Эта гамма сковывает в один звукоряд войны, года, сутки, шаги, удары сердца, то есть вводит нас в великое звуковое искусство будущего. Если взять ряд 133 225 лет для колебания материков, понимаемых как плоские струны, 317 лет для колебания струны войн, год и 317 дней для жизни памяти и чувства суток,
237 секунд, 1/80 и 1/70 часть минуты, и 1/439 и 1/426 части секунды, то перед нами будет цепь времен, а1, а2, а3, а4, +а n-1, an, связанный по такому закону: ап в
365 или в 317 раз менее а n-1. Этот ряд убывающих времен и есть гамма будетлянина. Вообразите парня с острым беспокойным взором, в руках у него что-то вроде балалайки со струнами, Он играет. Звучание одной струны вызывает сдвиги человечества через 317 лет. Звучание другой шаги и удары сердца, третья главная ось звукового мира. Перед вами будетлянин со своей балалайкой. На ней прикованный к струнам трепещет призрак человечества. А будетлянин играет: и ему кажется, что вражду стран можно заменить ворожбой струн».
        Мысли о пульсации Вселенной Хлебников объяснял в 1919 году А. Н. Андриевскому: «Я утверждаю всю убежденность в пульсации всех отдельностей мироздания и их сообществ. Пульсируют солнца, пульсируют сообщества звезд, пульсируют атомы, их ядра и электронная оболочка, а также каждый входящий в нее электрон. Но такт пульсации нашей галактики так велик, что нет возможности ее измерить. Никто не может обнаружить начало этого такта и быть свидетелем его конца». Сегодня теория пульсации изучается серьезными учеными, лежит в основе многих исследований.
        Давайте, пожалуй, закончим с предсказаниями и после этого завершим наше повествование о жизни удивительного человека - Велимира Хлебникова.
        По страницам его футуристических произведений разбросано множество предсказаний: дома-книги, телевидение, с профессиональной точностью он прогнозировал современные компьютерные и телевизионные технологии, виртуальную реальность и даже Интернет.
        Вот отрывки из его «Радио будущего»: «Радио будущего - главное дерево сознания - откроет ведение бесконечных задач и объединит человечество. Научная новость, землетрясение, пожар, крушение в течение суток будут напечатаны на книгах Радио. Из уст железной трубы громко несутся новости дня, дела власти, вести о погоде, вести из бурной жизни столиц. Если раньше Радио было мировым слухом, теперь оно глаза, для которых нет расстояния. Подойдем ближе… Гордые небоскребы, тонущие в облаках, игра в шахматы двух людей, находящихся на противоположных точках земного шара, оживленная беседа человека в Америке с человеком в Европе. Радио разослало по своим приборам цветные тени, чтобы сделать всю страну и каждую деревню причастницей выставки художественных холстов далекой столицы. Мусоргский будущего дает всенародный вечер своего творчества, опираясь на приборы Радио в пространном помещении от Владивостока до Балтики, под голубыми стенами неба. научились передавать вкусовые ощущения. даже запахи будут в будущем покорны воле Радио. врачи лечат внушением на расстоянии по проволоке. в руки Радио переходит
постановка народного образования. <Весь мир> будет покрыт станами Радио.
        Так Радио скует непрерывные звенья мировой души и сольет человечество…»
        Кинорежиссер и драматург Елена Саканян снимая серьезные фильмы о Хлебникове, исследовала его открытия времени. Кстати, она утверждает, что Хлебников предсказал ее приход под именем Нелли Дезес, а художник Б. Григорьев изобразил ее профиль на двойном портрете 1916 года («Хлебников в будущем»). Для своего фильма «Путешествие с Двойником» (Первые Хлебниковские игры, 1992), она построила «Паутину Времени», основываясь на системе исчислений Хлебникова.
        Вот какие любопытные результаты получились: «Вверх от узлового 1917-го идут удары расширения власти, через 2n дней: годы 1921, 1923, 1929, 1939 и неожиданный рецидив советской власти - 2007 год. Вниз от 1917-го - удары ослабления власти, через 3n дней: 1929 (двойной смысл года), 1941, 1953, 1962 (Карибский кризис),
1989 и конец власти - 2025 год.
        Насколько верны законы времени Хлебникова возможно будет узнать очень скоро - в интервале 2005-2009 годов человечество должно разрешить самые главные глобальные проблемы, базирующиеся на «двойках жизни», иначе, как предупреждает Хлебников, будет поздно, и нам придется иметь дело с «тройками смерти»».
        Ну что ж, поживем - увидим. А пока вернемся к жизни Велимира. Итак, пережив тяжелую зиму в Баку, Хлебников оказывается участником так называемого Иранского похода, когда во время инициированной Советской властью Гилянской революции в Иране высадился десант Каспийской флотилии. Этот поход преследовал две цели - возвращение угнанных белогвардейцами в Иран кораблей и попытку импортировать революцию в другие страны.
        Велимир по протекции Рудольфа Абиха был зачислен на должность лектора политодела персидской Красной армии. О том, какие «лекции» читал Хлебников, лучше всего рассказывает он сам: «…в последний раз в жизни поверил людям и прочел доклад в ученом обществе при университете «Красная Звезда». Правда, я утонченно истязал их: марксистам я сообщил, что я Маркс в квадрате, а тем, кто предпочитает Магомета, я сообщил, что я продолжение проповеди Магомета, ставшего немым и заменившего слово числом. Доклад я озаглавил Коран чисел. Вот почему все те, чье самолюбие не идет дальше получения сапог в награду за хорошее поведение и благонамеренный образ мысли, шарахнулись прочь и испуганно смотрят на меня».
        Вскоре Хлебников отправляется в Иран, называвшийся тогда Персией. Вот как он пишет об этом в письме:

«Храбро как лев пишу письмо.
        Знамя Председателей Земного Шара всюду следует за мной, развевается сейчас в Персии. 13/IV я получил право выезда, 14/IV на «Курске» при тихой погоде, похожей на улыбку неба, обращенную ко всему человечеству, плыл на юг к синим берегам Персии.
        Покрытые снежным серебром вершин горы походили на глаза пророка, спрятанные в бровях облаков. Снежные узоры вершин походили на работу строгой мысли в глубине Божьих глаз, на строгие глаза величавой думы. Синее чудо Персии стояло над морем, висело над бесконечным шелком красно-желтых волн, напоминая об очах судьбы другого мира.
        Струящийся золотой юг, как лучшие шелка, раскинутые перед ногами Магомета севера, на севере за кормой «Курска» переходили в сумрачное тускло-синее серебро, где крутилось, зеленея, прозрачное стекло волн ярче травы; и сами себя кусали и извивались в судорогах казненных снежные змеи пены. «Курск» шумно шел на юг, и его белая масляная краска спорит с оперением чайки. Он был словом человеческого разума, повернутым к слуху величавого моря.
        Охотники за кабанами стояли на палубе и говорили про дела охоты. Меня выкупали в горячей морской воде, одели в белье и кормили, и ласково величали «братишкой».
        Я, старый охотник за предвидением будущего, с гордостью принимаю это звание
«братишки» военного судна «Курска» как свое морское крещение. После походившей на Нерчинские рудники зимы в Баку, когда я все-таки добился своего: нашел великий закон времени, под которым подписываюсь всем своим прошлым и будущим, а для этого я перечислил все войны земного шара, в который я верю и заставлю верить других.
        День 14/lV был днем Весеннего Праздника, днем Возрождения и отдания чести самому себе (движение самоуважения).
        Уезжая из Баку, я занялся изучением Мирза-Баба, персидского пророка, и о нем буду читать здесь для персов и русских: «Мирза-Баб и Иисус».
        Энзели встретило меня чудным полднем Италии. Серебряные видения гор голубым призраком стояли выше облаков, вознося свои снежные венцы.
        Черные морские вороны с горбатыми шеями черной цепью подымались с моря. Здесь смешались речная и морская струя, и вода зелено-желтого цвета. Закусив дикой кабаниной, собзой и рисом, мы бросились осматривать узкие японские улицы Энзели, бани в зеленых изразцах, мечети, круглые башни прежних столетий в зеленом мху и золотые сморщенные яблоки в голубой листве.
        Осень золотыми каплями выступила на коже этих золотых солнышек Персии, для которых зеленое дерево служит небом.
        Это многоокое золотыми солнцами небо садов подымается над каменной стеной каждого сада, а рядом бродят чадры с черными глубокими глазами.
        Я бросился к морю слушать его священный говор, я пел, смущая персов, и после 11/2 часа боролся и барахтался с водяными братьями, пока звон зубов не напомнил, что пора одеваться и надеть оболочку человека - эту темницу, где человек заперт от солнца и ветра и моря».
        В Персии он продает на базаре сюртук, сапоги и шапку и щеголяет в рубахе и штанах, сшитых из мешковины. Пожалуй, никогда до этого и после он не чувствовал себя настолько своим среди бесшабашной полосатой толпы. Если в России его странный вид вызывал подозрительность, то у персов он вызывал уважение. За длинные волосы, одухотворенное лицо и рубище персы прозвали его «урус дервиш», то есть русский странствующий монах, юродивый, так же они называли его «гуль-мулла», священник цветов.
        В Иране он отъедается фруктами, с жадностью и интересом вникает в быт персов, заглатывает историю и философию загадочной страны. При этом ему интересны все стороны жизни персов. Однажды, накурившись гашиша, он впал в транс, а в это время загорелся духан, на терраске которого Велимир заснул. Все стали разбегаться, Хлебников же не просыпался, как ни толкал его художник Доброковский, с которым они и посетили этот духанчик. Пришлось художнику заворачивать Велимира в ковер и выкатывать по ступенькам.
        Но не все происшествия в объятом гражданской войной Иране были столь забавны. Хлебников прошел весь поход на Тегеран со штабом предводителя «Иранской Красной Армии» Эсханулла-ханом. Поход из-за предательства завершился тяжелым поражением. Во время нападения изменников на охрану штаба, вместе с которой жили и Хлебников с Доброковским, им едва удалось спастись. Вместе с остатками охраны они двинулись пустыней к берегу Каспийского моря, надеясь успеть на покидавшие Иран корабли Каспийской флотилии.
        Неожиданно Велимир пошел куда-то в сторону, вглубь песков. И хотя его предупреждали, что вокруг разъезды мятежных нукеров, которые уже загнали в горы Эсханулла-хана и отрезали ему голову, что в песках он заблудится и умрет от жажды, Хлебников упрямо шел в пески. Как рассказывали очевидцы, он говорил, что «в ту сторону полетела интересная ворона, с белым крылом».
        Так и ушел Велимир по следу птицы. Отряд вышел на берег Каспийского моря через день. На волнах качались плоскодонные лодки - киржимы, подошел захваченный отступающими пароход «Опыт», уцелевшие красноармейцы погрузились на него. И когда подобрали причальные мостки, в песчаных барханах показалась высокая фигура Хлебникова. Как он сумел выжить в страшной жаре без воды и полуодетый, осталось загадкой даже для местных жителей.
        Вернувшись в Россию, Хлебников продолжает скитаться. Рукописи он возит то в мешке, то в корзине, оставляет то у одних, то у других. Однажды деревенские подростки растащили корзину его рукописей «на цигарки». О том, как получал от Хлебникова рукописи для публикации в 1922 году, пишет редактор Решетов: «.Я зашел за материалом для второго номера «Маковца». Хлебников выволок из-под кровати картофельный мешок, набитый рукописями, и тихо предложил выбрать. Мешок был набит листками, исписанными почерком Хлебникова». Существует красивая то ли легенда, то ли быль о том, как во время бесконечных скитаний зимой поезд, с едущим куда-то Велимиром, застрял на глухом полустанке, дров не было, никак не могли развести костер, и плакала маленькая девочка, замерзая на руках матери. Велимир подошел и молча вытряхнул на растопку собственные рукописи из заменявшей чемодан наволочки. Было ли так на самом деле, не знаю, но это очень в духе Велимира - согреть человека ценой собственных строчек.
        Хлебников путешествует. Железноводск, Баку, Пятигорск, снова Баку. В поезде Баку-Москва его ограбили, избили и у Хасавюрта выбросили из вагона. С трудом он добирается до Минеральных Вод, оттуда - в Пятигорск.
        Голод, охвативший Поволжье, добрался и до берегов Терека. Хлебников, насколько я знаю, первым назвал этот голод не случайностью, а богохульством, тем самым недвусмысленно указывая на то, что голод организован, спровоцирован. Больной, вечно голодный, Велимир с утра до вечера ходит по городу, подбирая умирающих от голода беспризорников, отводит их в приюты и на пункты питания. В специальном выпуске газеты «Терек - Поволжью» он публикует стихотворение «Трубите, кричите, несите!», в котором средствами поэтики Маяковского взывает:

        Вы, поставившие ваше брюхо на пару толстых свай,
        Вышедшие, шатаясь, из столовой советской,
        Знаете ли, что целый великий край,
        Может быть, станет мертвецкой?
        Зимой Хлебников собирается в Москву. Несмотря на сильно подорванное здоровье, он счастлив - за это время им написаны и подготовлены к печати многие произведения,
«Доски судьбы». Денег на дорогу, как всегда, нет, ему удается пристроиться в поезд с инвалидами войны, эпилептиками. Дорога растягивается на целый месяц. В Москву Велимир приезжает в одном нижнем белье, кто-то дарит ему тулупчик, и он ходит, не снимая его, поскольку под тулупом, кроме белья, ничего нет.
        Москва приносит только разочарования: практически полный разрыв с друзьями, отказ Маяковского вернуть рукописи, провал всех планов по изданию рукописей. Все это наслаивается на и без того подорванное здоровье. Безденежье и голод не проходят бесследно. Он собирается ехать в Астрахань, к родным, к теплу. Но ни денег, ни сил на столь дальнюю поездку нет.
        Велимир устал и болен. С горечью он констатирует: «Люди моей задачи часто умирают
37-ми лет, мне уже 37 лет».
        Муж любимой сестры Веры, Петр Митурич, предлагает поехать на некоторое время в Новгородскую губернию, в деревню Санталово, поправить здоровье, и к осени обещан бесплатный билет до Астрахани. Хлебников с радостью соглашается. Но в деревне внезапно сильно заболевает, у него отнимаются ноги. Митурич с трудом находит подводу, чтобы отвезти его в больницу в деревне Крестцы, но местные врачи ничего поделать не могут. 28 июня 1922 года, помещенный в селе Санталово в баньку, скончался Велимир Хлебников. Когда присматривавшая за ним старушка спросила:
        - Тяжело тебе помирать? Хлебников ответил:
        - Да.
        Митурич сделал портрет Хлебникова на смертном одре, с трудом нашел доски на гроб, который украсил надписью «Первый Председатель Земного Шара». Похоронили его в деревне Ручьи, на погосте в левом углу. Позже тело поэта было перезахоронено в Москве, на Новодевичьем кладбище, рядом с прахом его матери, сестры Веры и ее мужа - Петра Митурича. В 1975 году на могиле было установлено необычное надгробие -
«каменная баба» - память о месте его рождения, его истоках.
        Я не ставил перед собой задачу выяснять истинность исследований Хлебникова. Сам же поэт настаивал, что его «законы времени» не являются «ни прорицанием, ни мистикой». Он утверждал, что «точные законы дают предвидение будущего не с пеной на устах, как у древних пророков, а при помощи холодного умственного расчета».
        Меня, независимо от подлинной научности обоснований Велимира, привлекла, как говорил мой знакомый, «широта артистического жеста», размах крыла этого невероятно одаренного человека. Настолько одаренного, что иногда кажется, что попал он в XX век из далекого будущего: путешествовал во времени, и сломалась машина. Настолько далекого, что нам еще расти и расти до понимания оставленного им наследия.
        В драматической поэме «Гаршин», действие которой происходит на фоне белого террора, безумия войны и безумия в стенах «Сабуровой дачи» - психиатрической больницы, сумасшедшего дома, Велимир, как бы оглядываясь вокруг, вопрошает: «Где сумасшедший дом? В стенах или за стенами?» Жаль, не в лучших временах заблудился путешественник во времени. А есть они - лучшие?

        Еще раз, еще раз,
        Я для вас
        Звезда.
        Горе моряку, взявшему
        Неверный угол своей ладьи
        И звезды:
        Он разобьется о камни,
        О подводные мели.
        Горе и вам, взявшим
        Неверный угол сердца ко мне:
        Вы разобьетесь о камни,
        И камни будут надсмехаться
        Над вами,
        Как вы надсмехались Надо мной.
        (1922)

«Мне Бог однажды открыл глаза…»

        Матушка, казалось, знала все события наперед. Каждый день прожитой ею жизни - поток скорбей и печалей приходящих людей. Помощь больным, утешение и исцеление их.

    Зинаида Жданова
        Блаженная старица Матрона Московская (Матрона Дмитриевна Никонова) 1884, с. Себино, Епифанский уезд, Тульская губерния - 02.05.1952, ст. Сходня, Москва

        В 1881 году в Тульской губернии, невдалеке от поля Куликова, в селе Себино Епифанского уезда,[Сейчас Кимовский район.] в семье крестьян Никоновых ожидали безрадостное событие - рождение ребенка. Чему было радоваться, когда четверо голодных ртов мал мала меньше уже по лавкам сидели, в чугунки смотрели. А чугунки были пустые - жила семья бедно: избу топили по черному, соломой, и всей семьей спали зимой в русской печке, покрепче прижимаясь друг к другу.
        Родители - Дмитрий да Наталья - тихо пошептавшись, повздыхали и, пролив скупые слезы, решили отдать дитя в соседнее село Бучалки, в приют князя Голицына, иначе хоть по миру иди. С тем и спать легли.
        Наутро Наталья рассказывала мужу сон. Приснилась ей ослепительно белая птица с человеческим лицом, почему-то Наталья сразу догадалась, что это - ее не родившаяся еще дочь. Птица покружилась над головой у Натальи, потом опустилась ей на правую руку и, сложив крылья, заглянула в лицо. Глаза у белой птицы были закрыты…

22 ноября родила Наталья слепую девочку и сразу вспомнила сон, оказавшийся вещим знамением. Это подтвердил и сельский священник отец Василий, славившийся среди прихожан как праведник и блаженный, при крещении девочки, названной Матроной в честь преподобной Матроны Константинопольской, греческой подвижницы V века. Когда священник опустил дитя в купель, над младенцем распространился увиденный всеми прихожанами столб легкого благоухающего дыма. Отец Василий сразу понял, что это знамение, свидетельствующее о богоизбранности младенца. Он сказал:
        - Я много крестил, но такое вижу в первый раз, и этот младенец будет свят. Девочка эта Господом дарована.
        Тогда Наталья рассказала ему о вещем сне. Отец Василий задумался, по лицу его пробежала тень, и он добавил, обращаясь к присутствующим:
        - Это дитя встанет на мое место. Слепая, она будет видеть то, что не дано зрячим, и предскажет мою кончину.
        Девочка росла, но была «со странностями» - по средам и пятницам не брала материнскую грудь и спала в это время сутками.
        Матрона была не просто слепая, у нее совсем не было глаз, а пустые глазницы были закрыты неразмыкающимися веками, как у белой птицы, виденной во сне матерью девочки. Еще не научившись толком ходить, она из колыбели переползала на стол, добиралась до икон в красном углу, снимала и ночью тихо играла с ними на столе.
        Вскоре у нее на теле отчетливо проявился телесный знак, нерукотворный нательный крестик - выпуклость в отчетливой форме креста. Мать как-то стала ругать подросшую девочку, укоряя ее за то, что она снимает с себя крестик. Девочка покорно выслушала мать и сказала:
        - Мамочка родная! Зачем ты бранишь меня? Крестик у меня на груди, он всегда со мной.
        Мать все поняла, устыдилась и попросила прощения у дочери за свою забывчивость и непонятливость.
        Сельские ребятишки часто обижали слепую девочку - что поделать, дети злы, - не по умыслу, а по несмышлености. Они сажали Матронушку в яму и смотрели, как она выкарабкивается оттуда, стегали ее крапивой, зная, что она не видит обидчиков. Девочка сносила издевательства детей терпеливо и безропотно. Смущенные этим, дети вскоре устыдились и перестали обижать ее.
        Однажды ночью, когда девочке было семь лет, она встала, вышла на улицу, долго стояла в дверях, потом растормошила мать и сказала:
        - Матушка, вы вот спите сладко, а отец Василий умер.
        Родители быстро собрались и побежали к дому священника, в окнах которого, несмотря на поздний час, горел свет. Оказалось, что отец Василий только что скончался.
        С этих пор у Матронушки открылся дар предсказания, непрерывной молитвы и исцеления больных и немощных. В селе был красивый храм - церковь Успения Божией Матери. Сюда на богослужения ходили родители Матронушки, всегда приводили ее с собой, а вскоре она и сама уже безошибочно находила дорогу. Девочка буквально выросла в храме. По воспоминаниям односельчан, у нее было любимое место - слева, за входной дверью, у западной стены. Там она во время службы подпевала хору певчих.
        Как известно, у народной молвы ноги быстрые. Как только в девочке открылся дар предсказания и исцеления, к ней потянулись люди из окрестных деревень. Быстро разнеслась по округе весть о том, что слепая девочка насквозь видит каждого, знает все его тайные мысли и грехи, но самое главное - она предостерегает от паводка, грозы, по ее молитве люди исцеляются.
        К убогой избушке Никоновых потянулись бесконечной вереницей скрипучие телеги, пошли пешком отчаявшиеся люди. Сначала из соседних деревень, потом со всего уезда, потом из других уездов и губерний. Девочке удавалось поднимать на ноги многих лежачих больных, исцелять врожденные недуги.
        Благодарные просители готовы были отдать последнее, в знак признательности за чудесные исцеления оставляли родителям девочки продукты, вещи, деньги. Вот так семилетняя слепая девочка, вместо того чтобы быть обузой для семьи, стала в доме главной кормилицей.
        Много свидетельств чудесного дара провидения сохранилось в воспоминаниях односельчан Матронушки.
        Однажды ее родители собирались в храм, но отец в последний момент почувствовал недомогание и остался дома, мать Матроны пошла в церковь одна. Отец усердно молился дома перед образами. Мать же в храме больше думала не о молитве, а о том, как чувствует себя занемогший муж. Когда, едва дождавшись окончания службы, она поспешила домой, дочь встретила ее упреком:
        - Что же ты, мама, в храме не была?
        - Как это - не была? - опешила мать. - Я только что оттуда вернулась, всю службу от начала до конца отстояла!
        - Не была ты в храме, - упрямо помотала головой Матронушка. - Стоять ты там стояла, а не была. Отец там был, а ты не была…
        Матронушка духовным зрением видела больше, чем зрячие глазами. Она почувствовала, что отец душой, молитвой и сердцем в храме, а мать душой дома.
        Родственница Матроны свидетельствовала, как однажды Матронушка сказала матери:
        - Я сейчас уйду ночевать к тетушке, а завтра пожар будет. Но ты не сгоришь.
        Наутро действительно был сильный пожар, чуть ли не все село сгорело, но когда огонь вплотную подошел к избе матери Матронушки, ветер внезапно изменился, и огонь перекинулся на другую сторону улицы, обойдя родительский дом.
        У местного помещика Янькова была дочь Лидия. Она привечала слепую девочку, всячески ей благоволила. Кроме доброты, отличалась Лидия набожностью, часто ездила на богомолье, в паломничества и стала брать с собой Матронушку. Вот так в отрочестве блаженная Матрона вместе с благодетельницей побывала в Киево-Печерской лавре, в Троице-Сергиевой лавре, в других святых местах России и даже в Петербурге.
        Там, во время посещения Андреевского собора в Кронштадте, произошла весьма примечательная встреча четырнадцатилетней Матронушки с Иоанном Кронштадтским.
        Когда заканчивалась служба, Матронушка попыталась подойти поближе, но не могла, так много было народа. Неожиданно отец Иоанн Кронштадтский прервал службу и сказал прихожанам:
        - Расступитесь! Дайте пройти! Иди-иди ко мне, Матронушка. А вы все смотрите и помните мои слова: идет моя смена - восьмой столп России! Во времена гонений на нее ляжет особое служение России.
        Когда Матроне было семнадцать лет, она, перед тем как пойти в храм на службу, долго молилась перед иконой.
        - В церкви помолишься, доченька, - сказала мать.
        - В церкви я помолюсь, а сейчас прошу Господа укрепить меня, чтобы пойти в храм.
        Мать удивилась словам дочери, но она уже привыкла, что дочь часто говорит туманно и не всегда понятно для окружающих, часто тайный смысл ее слов становился понятен позже. Так случилось и на этот раз. После причастия Матронушка столкнулась в проходе с неизвестно откуда пришедшей женщиной в черном. Матронушка побледнела и осела на пол. К ней подбежали прихожане, стали поднимать, но она не могла стоять на ногах. На руках ее перенесли в дом. Когда ей стало легче, она сказала:
        - Я знала, что так случится, что встречусь с черной женщиной и она отнимет у меня ноги.
        - Зачем же, доченька, ты пошла в храм? - со слезами спросила мать.
        - На то была воля Божья, как я могла противиться? - смиренно ответила Матронушка.
        До конца дней своих она больше не встала на ноги. Но никогда, исцеляя других, она не горевала над своими недугами, безропотно принимая волей Божьей возложенный на нее тяжкий крест.
        За помощью к Матроне обращались многие люди, никому и никогда не было от нее отказа. В нескольких километрах от ее села жил мужчина, у которого отнялись ноги. Когда односельчане предложили свозить его к Матроне, мужчина отказался:
        - Как она мне помочь может, когда себе помочь не может, сама обезножела?
        Матрона узнала об этом, родственники мужчины рассказали, хотели чуть не силком его везти к ней. Но Матрона сказала:
        - Не надо везти того, кто ехать не хочет. Скажите ему - пускай завтра же с самого раннего утра добирается ко мне самостоятельно, как сам сможет.
        - Да как же он сможет, когда ноги у него отнялись?!
        - На животе ли, на коленках ли, как осилит. Ничего, до вечера доползет, зато домой на своих ногах вернется.
        Родственники сначала даже не хотели передавать мужчине слова Матроны, больно крут тот был нравом. Но все же передали. Мужчина принял слова Матроны на удивление спокойно. Еще больше удивились его односельчане, когда поутру он, цепляясь за перила, сполз с крыльца и, вывалившись на дорогу, пополз к Матрониному селу. Домой он действительно вернулся поздно вечером, но зато своими ногами.
        Как-то на Пасху пришли к Матроне три женщины из соседней деревни. Матрона говорила с ними, сидя возле раскрытого окошка. Поговорив, с поклоном оделила их скромными пасхальными дарами: одной дала просфору, другой - воду, а третьей - пасхальное яйцо-крашенку. Двум велела дары ее домой отнести и с близкими разделить, а той, которой яйцо подарила, велела съесть его сразу же, как только со двора Матрониного выйдет.
        Женщины поблагодарили и пошли. Вышли со двора, женщина разбила яйцо, а оттуда выскочила. мышь. Визгу было! Перепугалась женщина жутко, руки-ноги трясутся!
        Матрона смотрит в ее сторону из окна и говорит:
        - Что же ты мыша не съела-то?
        - Матронушка, матушка! - взмолилась перепуганная женщина. - Как же я могу мыша съесть?!
        - А как ты могла беднякам и сиротам, у которых коровы нет, продавать молоко, из которого мышей вылавливала?
        - Да никто же не видел! - еще больше испугалась женщина. - Никто же про то не знает!
        - Бог про все видит, Бог все про всех знает, - погрозила пальцем Матрона. - Иди-ступай, да помни об этом.
        Исцеляла блаженная Матрона исключительно молитвой и Божией помощью, которую испрашивала. Колдунов и знахарей она сама не любила и приходивших к ней предостерегала доверяться ворожеям.
        Времена были тяжелые: Русско-японская война, потом Первая мировая, а Матрона предсказывала и еще более кровавые перемены. Все чаще была она грустна, все больше молилась, даже спать почти перестала.
        Однажды она сказала матери:
        - Пойди к священнику, скажи ему, что у него в шкафу книжном, на второй снизу полке, стоит книга с изображениями икон. Есть в ней икона «Взыскание погибших». Надо нам для церкви Успения Божией Матери с иконы этой список заказать.
        - Доченька, - прослезилась мать. - Где же мы такие деньги возьмем, заказ оплатить?
        - Ничего, матушка, деньги сами соберутся, - ответила Матрона.
        Когда мать рассказала священнику о просьбе дочери, тот очень удивился и засомневался - есть ли у него такая книга, которую просит Матрона? Книга с изображением иконы «Взыскание погибших» оказалась именно там, где указала Матрона. Батюшка сам поведал прихожанам о чудесном событии и призвал людей собирать деньги на икону для храма. Матрона и сама благословляла приходивших к ней за помощью собирать деньги на икону по окрестным деревням и селам. Хотя и жили крестьяне трудно, деньги были всем миром собраны.
        Рассказывают, что в соседней деревне жили два брата, известные разгильдяи. Когда собирали деньги на икону, они жертвовать не хотели, но один все же дал нехотя рубль, а второй со зла бросил в церковный поднос копеечку. Матрона, пересчитывая собранные деньги, отложила в сторону эти самые рубль и копеечку и велела вернуть их мужикам. Матери она при этом сказала так:
        - Верните им рубль и копеечку, они собранные всем миром от сердца деньги портят.
        Писать икону пригласили художника, имя которого осталось неизвестным. Привели его к Матроне, она показала репродукцию иконы в книге и спросила:
        - Сможешь написать такую?
        - Отчего же? - усмехнулся художник. - Наше дело такое - иконы писать, сделаем.
        Матрона почему-то вздохнула, покачала головой и велела художнику покаяться в грехах, исповедаться и причаститься.
        Когда художник все сделал так, как она велела, Матрона спросила еще раз:
        - И теперь ты точно знаешь, что напишешь икону?
        - Не первую икону на своем веку пишу, - обиделся художник.
        Обещал он работу выполнить быстро, а только никак дело у него не идет. Краски не так смешиваются, кисти из рук вываливаются, словно писать иконы разучился. Бился он над иконой, бился - ничего не выходит. Пришел к Матроне и с досадой великой признался, что ничего у него не получается.
        - Как же ты, не покаявшись, икону писать собрался? - насупилась Матрона.
        - Каялся я! - возразил художник.
        - Тот не кается, кто не во всех грехах признается, - погрозила Матрона.
        А художник действительно утаил некий большой грех, в котором признаваться боялся, и был очень удивлен, как Матрона об этом узнала. Пошел в церковь и покаялся во всем без утайки. И после этого написал икону.
        Образ этот на долгие времена стал главной иконой местного храма, многие чудотворения были совершены с помощью этой иконы. Во время засухи ее выносили на поля, совершали торжественный молебен, и тут же, едва успевали дойти до околицы, проливался щедрый дождь.
        Лишив Матрону зрения, Господь дал ей зрение духовное. Но и об окружающем мире Матрона имела на удивление точное представление, хотя слепой родилась. Она могла легко перечислить все иконы в храме, рассказать о них, хотя, никогда эти образа не видела.
        Как-то Зинаида Жданова, оставившая обширные воспоминания о Матроне, в разговоре посочувствовала ей, пожалев, что не видит она окружающей красоты мира. Матрона кротко улыбнулась и ответила так:
        - Мне Бог однажды открыл глаза и показал мир и творение Свое. И солнышко видела, и звезды на небе, и все, что на земле, красоту земную: горы, реки, травку зеленую, цветы, птичек.
        Еще только началась Первая мировая война, а Матрона уже предсказала революцию и черные дни России. Она часто рассказывала о том, как «будут грабить, разорять храмы и всех подряд гнать». Она говорила:
        - Будут злые времена, народ обезумеет, будут хватать чужое добро, отбирать землю, грызться друг с другом из-за этого, как собаки из-за кости. Потом побегут все кто куда, бросят все. Земля никому не нужна будет, на земле трудиться надо, а трудиться народ разучится, отобранное пропьет-прогуляет, а вернуть не сможет, разучится работать.
        Отцу своей благодетельницы, помещику Янькову, она постоянно советовала продать все и уехать с дочкой за границу. Призывала его, если не себя, то хотя бы дочь спасти. Не послушал помещик, вот и дожил до черных дней - богатое имение его разграбили, самого помещика убили, а дочь его сгинула в скитаниях неизвестно где.
        Сохранились воспоминания о том, как некая барыня купила в Себино дом и решила построить для храма колокольню. Пришла к Матроне и рассказала ей о своей задумке.
        - Праведное дело ты задумала, - вздохнула Матрона, - да только не сбудется оно. Никак не сбудется.
        - Как же не сбудется, - удивилась барыня, - когда я уже и кирпич выписала, и другие материалы, работников наняла, деньги у меня на все это есть.
        Ничего не ответила ей Матрона, только твердила упрямо свое, да вздыхала. И действительно, не успела барыня колокольню выстроить. Революция грянула, не до колоколен стало. Барыня сбежать не успела, все ее сбережения, кирпич и другие материалы для строительства колокольни новая власть конфисковала, а скоро и с церквей кресты полетели.
        В эти трудные времена Матрона, как могла, вразумляла, наставляла приходивших к ней за советом и утешением. Когда спрашивали ее, как жить дальше во времена насилия и безбожия, она отвечала:
        - Враг наступает - молитесь, молитвой все спасены будем. Враг на левом плече, а на правом - ангел, и у каждого своя книга: в одну записываются наши грехи, в другую - добрые дела. Крестным знамением спасайтесь, защищайтесь крестом, молитвою и святой водой, - наставляла Матрона, - креститесь, крест - такой же замок, как на двери. Блаженная наставляла не осуждать ближних:
        - Зачем осуждать других людей? Думай о себе чаще. Каждая овечка будет подвешена за свой хвостик. Что тебе до других хвостиков? Терпите. Если старые и больные или кто из ума выжил обидят вас словами или чем еще, не слушайте слов, а помогите им, чем можете. Больным и убогим нужно помогать, чем только возможно и прощать им, что бы они ни говорили или ни делали.
        - Как же Господь допустил безбожие на Руси? - вопрошали ее верующие. - Столько храмов закрыли! Все церкви порушили, утварь церковную забрали, оклады с образов ободрали.
        - Народ одурманили, легкой наживой поманили, - говорила она, - скоро в храмы ходить будет некому, служить будет некому. Раньше люди веровали, молились, кресты носили, иконы в каждом доме в красном углу стояли, дома освящены были, образом Божьим защищены. Бесы пролетали мимо таких домов, а теперь люди от Бога отрекаются, безверием похваляются, вот бесы не только что в дома, в людей вселяются.
        Не выдержали искушения и братья Матроны - оба вступили в партию, публично отказались от Бога, стали сельскими активистами, сами церкви закрывали, к безбожию призывали. Известная всем в округе сестра их, много лет кормившая всю семью, стала обузой, боялись братья, поскольку народ к ней шел и ехал и в эти годы. В 1925 году они отвезли ее в Москву к дальним родственникам, с глаз долой.
        Почти тридцать лет прожила, а точнее проскиталась по чужим углам блаженная Матрона. В Москве прожила она до самой кончины, город этот сразу же полюбила, называла Москву «святым городом, сердцем России». Жизнь Матроны в Москве - череда бесконечных скитаний из угла в угол, из комнатушки в комнатушку. Жили тогда тесно, так что ютиться Матроне приходилось в буквальном смысле по углам, по прихожим и чуланам. К тому же жила она в Москве без прописки, что было чревато серьезными последствиями для дававших ей приют людей. За это могли арестовать и сослать в места далекие не только саму Матрону, но и тех, кто приютил ее. Спасала блаженную и приютивших ее людей прозорливость Матроны. Она внутренним зрением предвидела беду и всегда успевала вовремя съехать. Приходили ее арестовать, а слепой старушки и след простыл.
        Вот что рассказывала о том, как тяжело порой приходилось Матроне, Зинаида Жданова, у которой впоследствии долго жила блаженная:

«Я приехала в Сокольники, где матушка часто жила в маленьком фанерном домике, отданном ей на время. Была глубокая осень. Я вошла в домик, а в домике - густой, сырой и промозглый пар, топится железная печка-буржуйка. Я подошла к матушке, а она лежит на кровати лицом к стене, повернуться ко мне не может, волосы примерзли к стене, еле отодрали. Я в ужасе сказала: «Матушка, да как же это? Ведь вы же знаете, что мы живем вдвоем с мамой, брат на фронте, отец в тюрьме и что с ним - неизвестно, а у нас - две комнаты в теплом доме, сорок восемь квадратных метров, отдельный вход; почему же вы не попросились к нам?» Матушка тяжело вздохнула и сказала: «Бог не велел, чтобы вы потом не пожалели»».
        В доме на Арбате, в Староконюшенном переулке, в старинном деревянном особняке, в квартире бывшей своей односельчанки Е. М. Ждановой, прожила Матрона с 1942 по 1949 год. Здесь она обжилась, собрала множество икон: три угла в квартире от пола до потолка были увешаны иконами.
        Многие люди, давшие приют Матроне, были позже арестованы, сосланы. Зинаида Жданова была осуждена за участие в религиозно-монархической группе.
        Однажды был случай, когда в милицию кто-то написал донос, что в квартире Ждановых проживает без прописки слепая старушка, которая ведет религиозную пропаганду, незаконно лечит и прорицает. Участковый прочитал донос и отправился по адресу. Матрона была дома, вела себя спокойно. Когда участковый потребовал у нее документы, велев собираться в отделение, Матрона сказала:
        - Я-то соберусь. Мне собраться - себя с кровати поднять. А вот ты лучше бы скорей домой бежал, у тебя там беда случилась. Не стой! Беги! За мной после придешь. Куда от тебя слепая старуха денется?
        Участковый, сам не зная почему, послушался совета и поехал домой. Оказалось, что от неосторожного обращения взорвался керогаз, его жена получила сильные ожоги и лежала без сознания на полу. Участковый подхватил ее и отвез в больницу. К счастью, он успел вовремя, врачи сказали, что еще немного и спасти женщину не удалось бы.
        Когда участковый вернулся на службу, начальник спросил его:
        - Ты привез слепую старуху, которая без прописки живет?
        Участковый ответил, что эта старушка спасла жизнь его жене и что он ни за что не сделает зла слепой провидице. Начальник выслушал рассказ участкового и молча порвал донос. Так, говорят, и жила столько лет старушка у Ждановых, и никто ее не трогал.
        Та же Зинаида Жданова рассказывала удивительный случай о прозорливости и внутреннем видении Матроны:

«Матушка была совершенно неграмотная, а все знала. В 1946 году я должна была защищать дипломный проект здания Министерства военно-морского флота, (я тогда училась в Архитектурном институте в Москве). Мой руководитель, непонятно за что, все время меня преследовал. За пять месяцев он ни разу не проконсультировал меня, решив «завалить» мой диплом. За две недели до защиты он объявил мне: «Завтра придет комиссия и утвердит несостоятельность вашей работы!» Я пришла домой вся в слезах: отец в тюрьме, помочь некому, мама на моем иждивении, одна надежда была - защититься и работать.
        Матушка выслушала меня и говорит: «Ничего, ничего, защитишься! Вот вечером будем пить чай, поговорим!» Я еле-еле дождалась вечера, и вот матушка говорит: «Поедем мы с тобой в Италию, во Флоренцию, в Рим, посмотрим творения великих мастеров.» И начала перечислять улицы, здания! Остановилась: «Вот палаццо Питти, вот другой дворец с арками, сделай так же, как и там - три нижних этажа здания крупной кладкой и две арки въезда».
        Я была потрясена ее ведением. Утром прибежала в институт, наложила кальку на проект и коричневой тушью сделала все исправления. В десять часов прибыла комиссия. Посмотрели мой проект и говорят: «А что, ведь проект получился, отлично выглядит - защищайтесь!»»
        Зинаида Владимировна Жданова так описала блаженную:

«Кто такая была Матронушка? Матушка была воплощенный ангел-воитель, будто меч огненный был в ее руках для борьбы со злой силой. Она лечила молитвой, водой. Она была маленькая, как ребенок, все время полулежала на боку, на кулачке. Так и спала, по-настоящему никогда не ложилась. Когда принимала людей, садилась, скрестив ножки, две ручки вытянуты прямо над головой пришедшего в воздухе, наложит пальчики на голову стоящего перед ней на коленях человека, перекрестит, скажет главное, что надобно его душе, помолится. Она жила, не имея своего угла, имущества, запасов. Кто пригласит, у того она и жила. Жила на приношения, которыми сама не могла распоряжаться. Была в послушании у злой Пелагеи, которая всем распоряжалась и раздавала все, что приносили матушке, своим родственникам. Без ее ведома матушка не могла ни пить, ни есть..
        Матушка, казалось, знала все события наперед. Каждый день прожитой ею жизни - поток скорбей и печалей приходящих людей. Помощь больным, утешение и исцеление их. Исцелений по ее молитвам было много. Возьмет двумя руками голову плачущего, пожалеет, согреет святостью своей, и человек уходит окрыленный. А она, обессиленная, только вздыхает и молится ночи напролет. У нее на лбу была ямка от пальчиков, от частого крестного знамения. Крестилась она медленно, усердно, пальчики искали ямку.»
        Слепая от рождения, она учила других зрению духовному, обезноженная, учила приходивших к ней идти по пути веры. Люди шли и шли, в день до сорока человек она принимала. И с каждым поговорить нужно, слово доброе молвить, выслушать терпеливо. За день она так уставала, что к вечеру слова не могла сказать. Лежала лицом к стенке, на кулачке и только тихо стонала.
        Она не проповедовала, не поучала, только молилась и давала советы. И всегда говорила, когда ее слишком усердно благодарили:
        - Бога восхваляйте, Он по моим молитвам помогает. Матронушка, что - Бог, что ли? Не Матронушка - Бог помогает!
        По многочисленным свидетельствам блаженная Матрона, всегда добрая, воинственно и непримиримо отзывалась о колдунах и знахарях, говорила, что они с нечистой силой водятся, злом лечат.
        Сохранилось много свидетельств о предсказаниях провидицы.
        Как-то в доме, где она проживала, произошла шумная, многолюдная ссора. Матрона сидела тихо, потом вдруг кашлянула, а когда все обернулись к ней, сказала:
        - Вы вот ссоритесь, браните друг дружку, а скоро друг о друге жалеть будете, потому как война скоро будет.
        Было это в 1939 году.
        О том, что будет большая война и много народа погибнет, Матрона накануне 1941 года говорила часто. Когда в начале 1941 года у нее спросила совета дальняя родственница: ей давали путевку, а она не хотела ехать зимой, Матрона посоветовала ей ехать, потому что потом отпусков долго не будет, будет война. Она же говорила, что Москву враг не тронет, она «погорит только немного», но наш народ все равно победит.
        Когда началась война, Матронушка молилась беспрестанно. Она говорила, что невидимо бывает на фронтах, помогает, как может, нашим солдатам.
        Люди шли и шли к Матроне, многих она исцелила, многим принесла облегчение. Как уже говорилось, лечила она молитвой. Иногда, рассказывают, «накладывала руки больному на голову и говорила: «Он, он, сейчас я тебе крылышки подрежу, повоюй, повоюй пока!» «Ты кто такой?» - спросит, а в человеке вдруг зажужжит. Матушка опять скажет: «Ты кто?» - и еще сильнее зажужжит, а потом она помолится и промолвит:
«Ну, повоевал комар, теперь хватит!» И человек уходит исцеленный».
        Она строго указывала посетителям, что лечиться нужно обязательно. Тело наше - домик, Богом данный, его нужно ремонтировать. Бог создал мир.
        - Что будет с нами? - спросили ее как-то перед войной.
        - Жалко мне вас, - прослезилась вдруг Матрона. - До последних времен вам дожить суждено. Положат перед вами хлеб и крест и скажут вам: выбирайте. Что возьмете?
        - Мы крест выберем, но только как же мы без хлеба жить будем?
        - Помолимся, возьмем земельки, скатаем в шарики, опять Богу помолимся, съедим шарики и сыты будем!
        Она часто говорила о временах неправедных.
        - Что же нам делать? - спрашивали ее. - Что мы можем?
        - Терпите, - отвечала Матрона. - Дитя вон возят в саночках, и нет у него никакой заботы. Господь сам все по времени обустроит.
        В самые суровые времена у Матроны для каждого страждущего находились теплые слова, согревавшие душу. В дни демонстраций она просила всех на улицу не выходить, сидеть дома и закрывать окна, чтобы не впустить витающие на улицах полчища демонов. Уместно напомнить, что святые отцы называли человеческие чувства «окнами души».
        Предсказывала и пророчествовала Матрона на протяжении всей жизни. Во время войны многие спрашивали о судьбе близких, находившихся на фронтах, или в оккупации. Матрона всем говорила о том, кто жив, а кто погиб. И никогда не ошибалась.
        Умерла Матрона 2 мая 1952 года.
        Вот какие засвидетельствованные любопытные предсказания были сделаны ей при жизни:

«Скоро всю 58 статью распустят, не будет, того, что было. После войны сначала уберут Сталина, потом после него правители будут один хуже другого. Растащат Россию. Вот товарищи, после войны, поездят по заграницам, разложатся и зубы сломают. Некоторые увидят, что хорошо, что плохо, что дальше жить по-прежнему - гибель. И появится в то время Михаил. Захочет он помочь, все изменить, перевернуть, но если бы он знал, что ничего не изменит. А только поплатится. Начнутся смуты, распри, пойдет одна партия на другую. Будет такое на малое время. Вздохнете, но малое. Все будет, и молебен на Красной площади, и панихиды по убиенном Помазаннике Божием и его семье. Потом придут прежние, и будет хуже, чем было! Жизнь будет все хуже и хуже.»
        Последние годы жизни Матроны прошли на станции Сходня под Москвой. Время своей кончины она узнала за три дня, успела сделать все распоряжения. Исповедовавший ее священник заметил, что она очень волнуется. Он спросил:
        - Неужели и вы смерти боитесь?
        - Боюсь, - смиренно ответила Матрона. Перед смертью она всем наказывала:
        - Все, все приходите ко мне и рассказывайте, как живой, о своих скорбях. Я буду вас видеть и слышать и помогать вам.
        Похоронили Матрону на Даниловском кладбище. Долгое время могилка ее была местом паломничества множества верующих и страждущих. В 1998 году останки ее были перенесены в Московский Покровский монастырь.

2 мая 1999 года состоялось церковное прославление угодницы Божией. Вышло определение Патриарха Московского и всея Руси Алексия о канонизации в лике местночтимых святых блаженной Матроны Московской (Матроны Дмитриевны Никоновой,
1881-1952).
        Сбылись ли ее предсказания?
        А как вы сами думаете?

        Сотворивший себя кумиром… или Пророк, рожденный на Голгофе

…Мысли и чувства не всех людей я одинаково хорошо «слышу». Одни «звучат» в мозгу моем громко, другие - приглушенно, третьи - совсем шепотом, из которого долетают только отдельные слова.

    Мессинг
        Две легенды о великом и маленьком
        Вольф Григорьевич Мессинг 10.09.1899, местечко Гора-Калевария, под Варшавой - 08.
1.1974, Москва

        ЛЕГЕНДА ПЕРВАЯ - КАНОНИЧЕСКАЯ
        Вольф Мессинг родился в Российской империи, в крошечном еврейском местечке Гора-Калевария близ Варшавы, в очень религиозной, ортодоксальной еврейской семье. Подумать только! Будущий всемирно известный пророк в детстве был экзальтированным, запуганным, религиозным и крайне впечатлительным мальчиком, страдающим лунатизмом. Кто бы знал, что со временем этот мальчик с, казалось бы, навсегда перепуганным взглядом станет едва ли не самым известным предсказателем двадцатого столетия?!
        Но это случилось не вдруг и не сразу. Что в первую очередь должен изучать еврейский мальчик? Правильно, еврейский мальчик прежде всего должен изучать Талмуд. Вот и отправили шестилетнего Вольфа в хедер - школу при синагоге. Мальчик оказался старательным и сообразительным, ребе хвалил его, но только жаловался родителям, что мальчик постоянно засыпает над страницами Талмуда.
        Отец, человек ортодоксальный и, как все ортодоксы, решительный, заявил, что пора прекратить ночные хождения сына по дому. Мать попробовала робко возразить, мол, врачи сказали, что лунатизм не лечится. Но у отца на этот счет было собственное мнение…
        Однажды маленький Вольф, повинуясь невидимым сигналам с луны, среди ночи захотел встать с постели, чтобы отправиться в «лунное путешествие». Не просыпаясь, он спустил ноги с постели и тут же с диким криком проснулся - отец поставил около кровати лунатика корыто с холодной водой, в которое Вольф и вступил босыми ногами. Можете себе представить ужас больного мальчика! Вообще такие способы лечения лунатизма, как правило, заканчиваются очень печально для больного, внезапно разбуженный лунатик может даже умереть, но в случае с Вольфом все обошлось относительно благополучно. Если не считать жуткого стресса.
        Отец маленького Вольфа в деле педагогики и воспитания сына был неистощимым
«новатором». Вот еще один «шедевр» его педагогических новаций. Когда маленький Вольф перестал засыпать на уроках в хедере, раввин не мог на него нахвалиться - у мальчика была великолепная память. Он буквально с листа запоминал сложные тексты Талмуда. Однажды хедер посетил известный писатель ШоломАлейхем, и мальчик наизусть цитировал ему страницы талмуда. Писатель, еврейская национальная гордость, приласкал мальчика и предрек ему большое будущее. Отец быстро сообразил, что из сына может получиться раввин, и решил отправить его в иешибот, училище, готовившее раввинов.
        Обычно тихий и послушный, Вольф неожиданно заупрямился и наотрез отказывался учиться в иешиботе. Секрет его «восстания» прост - он противился не обучению и выбранному для него отцом пути священнослужителя, просто училище находилось в другом городе, и домашнему мальчику ехать в другой город, оставаться там одному, без родителей, было боязно. Как ни уговаривал, как ни приказывал отец, мальчик в ответ только горько плакал.
        Однажды поздним вечером отец отправил Вольфа в лавочку. Замирая в темноте от страха, мальчик пробирался, прижимаясь к стенам, домой. Вот он, дом, скорее через подворотню и нырнуть в спасительное тепло родного дома. Но во дворе Вольф увидел огромную фигуру в развевающихся белых одеждах.
        - Замри! - пророкотала фигура густым басом и без того застывшему от ужаса малышу. - Замри и слушай! Слушай и повинуйся! Тебе суждено быть раввином! Горе тебе, если ослушаешься!..
        Фигура растворилась в темноте, а мальчик еще долго стоял в оцепенении, потом упал в глубоком обмороке и так лежал, пока на его поиски не вышли домашние. Надо ли говорить, что уже на следующий день он изъявил горячее желание учиться в иешиботе.
        Вот так маленький Вольф оказался вдали от дома. Учился он неохотно, бесконечные молитвы и нудная зубрежка утомляли мальчика. Он тяготился учебой, тосковал в тяжелой обстановке ортодоксального училища. Неоднократно собирался даже бежать, но всякий раз вспоминал громовой голос и громадную белую фигуру, маленькая душа его съеживалась от страха, и он оставался.
        Но однажды Вольф увидел в синагоге мужчину невероятно громадного, неряшливо одетого, что выдавало в нем бродягу. Когда же мужчина заговорил, Вольф едва не расплакался, узнав этот голос. Он понял, что отец жестоко обманул его, наняв бродягу сыграть роль провидения.
        Мальчик вышел из синагоги и, не забрав даже свои вещи, пошел на вокзал, сел в первый попавшийся поезд, который шел на Берлин. Ехал он, естественно, без билета, поскольку из наличности в кармане было лишь немного мелочи, которой не то, что на билет, на стакан семечек не хватало. Боязливый мальчик забился под лавку и притаился там, в надежде, что его не заметят.
        Но кондуктор был бдителен и беспощаден. Орлиным взглядом он разглядел и вытащил на свет прятавшегося «зайца». И вот в этот исторический момент от жуткого испуга у мальчика открылся талант внушения. Даже много лет спустя он с содроганием вспоминал эту встречу:

«- Молодой человек, - у меня в ушах и сегодня звучит его голос, - ваш билет! Нервы мои были напряжены до предела. Я протянул руку и схватил какую-то валявшуюся на полу бумажку - кажется, обрывок газеты. Наши взгляды встретились. Всей силой страсти и ума мне захотелось, чтобы он принял эту грязную бумажку за билет. Он взял ее, как-то странно повертел в руках. Я даже сжался, напрягся, сжигаемый неистовым желанием. Наконец он сунул ее в тяжелые челюсти компостера и щелкнул ими. Протянув мне назад «билет», он еще раз посветил мне в лицо своим кондукторским фонарем со свечой. Он был, видимо, в полном недоумении: этот маленький худощавый мальчик с бледным лицом, имея билет, зачем-то забрался под скамейку. И подобревшим голосом сказал: - Зачем же вы с билетом и под лавкой едете?.. Есть же места. Через два часа будем в Берлине.»[Все воспоминания Мессинга цитируются по написанной им в 1964-1965 годах книге «О самом себе».]
        Вот так он впервые открыл в себе талант внушения.
        Через два часа Вольф Мессинг вышел на перрон Берлинского вокзала, вступив в самостоятельную жизнь. Большие города не замечают маленьких людей. Они равнодушны к ним, как к бумажному сору на улицах, воспринимая человеческий мусор как неизбежность. До маленького Вольфа, оказавшегося в одиночестве вдали от дома, не было дела никому. Большой город предоставил ему выбор - умереть от голода либо выжить. Умирать Вольф не хотел, он хотел жить. И если ему не всегда хватало силенок, то он восполнял их силой воли и упрямством.
        Он сумел устроиться посыльным в дом приезжих за гроши и угол. Он был «мальчиком за все» - убирал, мыл полы и посуду, относил пакеты и чистил ботинки. Он очень старался, но постоянно ходил голодный, поскольку был мал и его вечно обманывали при расчете. Мальчик не жаловался, да и кому он мог пожаловаться? Кончилось все голодным обмороком на улице. Когда его подобрали, врачи в клинике для бедных, наскоро осмотрев его, не обнаружили признаков жизни - сердце не билось, пульс не прослушивался. Накрыли мальчика простыней и отвезли… в морг.
        Студент-практикант, приготовившийся вскрывать труп, обнаружил слабое биение сердца и заметил подрагивающие веки у маленького «мертвеца». Кое-как отдышавшись, перепуганный насмерть студент вызвал врачей, и общими усилиями они убедились, что мальчик жив и находится либо в глубочайшем обмороке, либо впал в летаргический сон. В таком состоянии его отвезли в клинику знаменитого врача-невропатолога, профессора Абеля, а там уже, через трое суток, осторожно привели в чувства.
        Профессор хотел отправить мальчика в приют, но Вольф сумел уговорить врача не делать этого. Профессор, заинтересованный редким случаем, оставил на время пациента при клинике, тем более что ему самому было интересно наблюдать такого необычного пациента. Когда мальчик подробно рассказал о своей жизни, профессор пояснил, что, скорее всего причиной состояния, в которое впал мальчик, стало слишком сильное нервное напряжение, выпавшее на его долю, физические и психологические нагрузки, с которыми с трудом справлялся детский, неокрепший еще организм.
        Во время продолжительных бесед, тщательного осмотра и ряда тестов профессор с удивлением обнаружил у Вольфа необычные способности: в частности, подтвержденное рядом опытов, умение управлять собственным организмом. С легкой руки профессора в клинике все стали называть мальчика «удивительным медиумом». Эти способности мальчика помогли профессору решить непростую задачу, над которой он ломал голову со времени поступления этого необычного пациента в его клинику. Отдавать мальчика в приют было жалко, правильнее всего было бы отправить его к родителям, но где их искать? Да и не хотел Вольф возвращаться домой. Надо было как-то устраивать его. Но куда и как? Решение подсказали опыты по изучению его необычных способностей. Если они есть - их нужно использовать.
        На одном из опытов, проводимых профессором Абелем, вместо его обычного ассистента, оказался некий представительный господин, весьма неумело помогавший профессору, но зато задававший много вопросов и активно раздававший коварные задания. Когда профессор сказал, что на сегодня достаточно, господин неожиданно поаплодировал, подозвал Вольфа, достал из кармана бумажник туго набитый купюрами, не глядя, выудил одну из них и положил в карман подростка.
        - Я господин Цельмейстер, - представился он, - импресарио.
        - Да, господин Импресарио, - поклонился Вольф.
        Гость рассмеялся и объяснил ему, кто такой импресарио. И не только объяснил, но и тут же, за столом профессора Абеля, подписал с Вольфом первый в его жизни профессиональный контракт. Первым местом «работы» Вольфа Мессинга стал берлинский паноптикум, в котором он за пять марок в день шесть дней в неделю ложился в гроб со стеклянной крышкой, входил в состояние каталепсии, впоследствии изображая оживающего мертвеца.
        Смышленый Вольф быстро понял, что, если ему дан такой необычный талант, за которой платят хорошие деньги, нужно этот талант развивать. Тогда будут платить еще больше. Во время не прекращающихся опытов в клинике профессора Абеля у Вольфа открылись и другие способности медиума и гипнотизера. К тому же он стал воспринимать и сам передавать мысленные приказы.
        Импресарио оценил успехи своего подопечного и устроил его во всемирно известный цирк Буша. Так Вольф стал факиром. Ходил по битому стеклу, в него тыкали иголками, а он не чувствовал боли, отыскивал спрятанные предметы, словом, творил привычные всем нам цирковые чудеса. Получать он стал много, а тренировать свои способности еще больше. «Я начал тренироваться. В свободные четыре дня недели я ходил на берлинские базары.
        Вдоль прилавков с овощами, картофелем и мясом стояли краснощекие молодые крестьянки и толстые пожилые женщины из окрестных сел. Покупатели были редки, и в ожидании их многие продавцы сидели, задумавшись о своем. Я шел вдоль прилавков и поочередно, словно верньером приемника, включая все новые станции, «прослушивал» простые и неспешные мысли немецких крестьян о хозяйстве, оставленном дома, о судьбе дочери, вышедшей неудачно замуж, о ценах на продукты, которые упрямо не растут.»
        Он учится «слышать» телепатически. Очень любопытны его заметки об этом «слухе».
«Дело в том, что я не всех людей одинаково хорошо «слышу» телепатически - пусть простят мне этот глагол «слышать», абсолютно не передающий сущности явления. Суть в том, что чужое желание я ощущаю как бы собственным желанием. Ощущение появляется во мне ощущением же. Если мой индуктор представит, что он хочет пить, и я стану ощущать жажду. Если он представит себе, что гладит пушистую кошку, и я почувствую у себя в руках нечто теплое и пушистое. <… > Вот в чем разница слов «слышать» в обычном понимании и в телепатическом понимании, как я его применяю здесь. Итак, мысли и чувства не всех людей я одинаково хорошо «слышу». Одни «звучат» в мозгу моем громко, другие - приглушенно, третьи - совсем шепотом, из которого долетают только отдельные слова.»
        В 1915 году Вольф вместе с цирком отправляется на гастроли. На одном из цирковых выступлений побывал Альберт Эйнштейн. После представления он зашел за кулисы, попросил познакомить его с Мессингом, подивился его юному возрасту, сказал несколько комплиментов и пригласил побывать у него в гостях. Юноша приглашение молодого, тому было всего тридцать пять лет, но уже знаменитого ученого принял с восторгом. Дома у Эйнштейна он познакомился с еще одной знаменитостью - Зигмундом Фрейдом, профессором Венского университета, невропатологом и психиатром. Основатель психоанализа тут же приступил к экспериментам. При этом мысленные распоряжения отдавал сам Фрейд, проявив себя при этом, несмотря на солидный возраст, - ему было шестьдесят пять, изрядным озорником под стать своему более молодому приятелю Эйнштейну. О том, какие распоряжения отдавал Фрейд, вспоминал позже сам Мессинг: «До сих пор помню его мысленное приказание: подойти к туалетному столику, взять пинцет и, вернувшись к Эйнштейну… выщипнуть из его великолепных пышных усов три волоска. Взяв пинцет, я подошел к великому ученому и, извинившись, сообщил
ему, что хочет от меня его ученый друг. Эйнштейн улыбнулся, подставил мне щеку. Второе задание было проще: подать Эйнштейну его скрипку и попросить его сыграть на ней. Я выполнил и это безмолвное приказание Фрейда. Эйнштейн засмеялся, взял смычок и заиграл».
        На этом эксперименты закончились, остаток вечера прошел весело и непринужденно. Юноша, почти подросток, ни на мгновение не почувствовал себя скованно в компании великих людей, несмотря на то, что оба они были намного старше него, - Эйнштейн вдвое, а Фрейд вообще годился Вольфу в дедушки.
        Конечно, судя хотя бы по поведению Эйнштейна, не исключено, что двое великих просто подыграли симпатичному еврейскому юноше. Возможно, и приглашение на ужин, и беседа, и «опыты» Фрейда были предназначены только для помощи юноше. Как знать. Но что ужин юного циркового факира в такой блистательной компании моментально стал достоянием газетчиков, это факт. В мгновение Вольф стал знаменит и популярен.
        В немалой степени это знакомство с великими способствовало заключению контракта импресарио с Мессингом на его длительное международное сольное турне, длившееся четыре года. За это время он объездил весь мир, заработал большие деньги, стал знаменит.
        Ко времени окончания гастролей произошли важные события, мир менялся, менялись границы. Польша, в которую в 1921 году вернулся Мессинг, уже не была составной частью России. Она стала самостоятельным государством. Поскольку государство должно себя защищать, ему требуются солдаты. Блистательно складывающуюся карьеру артиста пришлось на время отложить, а яркие сценические костюмы заменить военной формой - Мессинга призвали в армию. Правда, мерить шагами плац ему пришлось недолго. Узнав о необычных способностях одного из новобранцев Войска Польского, с ним изъявил желание познакомиться сам Юзеф Пилсудский - «начальник Польского государства». Рядового Мессинга переодели в штатский костюм и на машине отвезли в правительственную резиденцию. Там шел великосветский прием, Пилсудский был большим любителем светских раутов и любил «угощать» гостей экзотическими развлечениями. На этот раз «подавали» Мессинга. И вот как это происходило: «Меня ввели в роскошную гостиную. Здесь было собрано высшее придворное общество, блестящие военные, роскошно одетые дамы. Пилсудский был одет в нарочито простое полувоенное
платье без орденов и знаков отличия. Начался опыт. За портьерой был спрятан портсигар. Группа придворных следила за тем, как я его нашел. Право же, это было проще простого! Меня наградили аплодисментами. Более близкое знакомство с Пилсудским состоялось позднее в его личном кабинете. «Начальник государства», кстати, это был его официальный титул в те годы, был суеверен, любил «счастливое» число тринадцать.»
        Знакомство с Пилсудским на этом не закончилось, Мессинг даже выполнял для него некое таинственное задание «частного характера». Настолько частного, что о нем Мессинг не рассказал даже много лет спустя в книге воспоминаний, хотя жил уже в другой стране и в другое время, да и самого маршала Пилсудского уже не было в живых.
        Конечно, такое знакомство не могло не облегчить военной службы рядового Мессинга. Он переводится в криминалисты, да и сама военная служба не затянулась. Вскоре опять яркие, красочные афиши в Варшаве, Париже, Лондоне и Риме кричат о выступлениях «гипнотизера, факира и медиума Вольфа Мессинга». Он объездил все столицы Европы, ему рукоплескали в концертных залах и в императорских дворцах.
        Газеты захлебывались от восторга, описывая его выступления. Персона Мессинга будоражила воображение, а его публичные рекламные трюки приводили в восторг обывателей: например, в Риге он распугивал неспешно прогуливающихся горожан, разъезжая в автомобиле, за рулем которого сидел сам… с повязкой на глазах! О том, куда нужно поворачивать, ему телепатически сообщал сидевший рядом шофер.
        Многие «подвиги» ясновидящего становились известны широкой публике потому, что в них принимали непосредственное участие самые заметные фигуры государств. Так, в
1927 году индуктором у Мессинга был сам Мохандас Карамчанд Ганди (Махатма Ганди), отдавший распоряжение всего-то взять со стола флейту и передать ее другому человеку. Но об этом простеньком для Мессинга фокусе стало известно всему миру - ведь это был ГАНДИ!
        Широко известна история, когда Мессинга пригласил всесильный граф Чарторыйский и обратился к нему с просьбой отыскать в огромном родовом замке утерянную семейную реликвию - старинную бриллиантовую брошь, стоившую не менее 800 тысяч злотых - сумасшедшие деньги!
        Граф подозревал, что брошь украли, а поскольку сразу, как только обнаружилась пропажа, из замка запрещено было кому бы то ни было выезжать и даже выходить, граф полагал, что брошь находится в замке. Если ее и украли, то вынести никак не могли. Мессингу была поставлена задача въехать в замок под видом художника, встречаться с обитателями и «прослушивать» их, чтобы отыскать вора. Сыграть художника Вольфу не составляло труда, поскольку в то время он имел вполне артистический вид - свободный черный плащ-накидка, широкополая шляпа, длинные волосы.
        Задача поначалу казалась из простых, но служащих в замке было очень много. Мессинг встречался со всеми, но нужного человека не находил. Сам граф ничем помочь ему не мог, поскольку был твердо уверен в честности и порядочности своих близких, а так же прислуги, проживавшей в замке и служившей ему верой и правдой много лет. Мессинг уже склонен был поставить графа в известность, что драгоценную брошь все же вынесли из замка, когда его внимание привлек. маленький мальчик, сын одного из слуг, страдавший слабоумием. Одного его из всех обитателей замка не удавалось
«прослушать». Мессинг стал внимательно присматриваться к мальчику и заметил, как тот буквально часами мог заворожено застывать в немом восхищении перед блестящими предметами. Мессинг знал о так называемой сорочьей болезни. Он решил проверить свою догадку и, вытащив из кармана жилетки золотые часы, покачал ими медленно в воздухе, уловил завороженный взгляд мальчика и, положив часы на стол, сделал вид, что уходит, спрятавшись за дверью и наблюдая оттуда за мальчиком. Как только Вольф Мессинг вышел за дверь, мальчик бросился к столу, с жадностью схватил часы и побежал с ними вон из зала. Мессинг поспешил за ним, испугавшись, что не успеет увидеть, в какое «гнездо» унесет малыш свою «добычу». К его удивлению, мальчик добежал до лестницы, остановился возле чучела большого медведя и засунул часы. в оскаленную пасть зверя.
        После этого Мессингу оставалось только призвать хозяина замка и попросить его распорядиться разрезать шею чучелу. Граф удивился, но распорядился выполнить просьбу Мессинга. Шею чучелу вспороли и оттуда посыпались елочные игрушки, кусочки фольги, цветные стекла, мельхиоровые ложки и прочая блестящая мишура, среди которой оказалась и злополучная брошь.
        А Мессинг продолжал открывать в себе все новые таланты, которые, казалось, неисчерпаемы. Кроме экстрасенсорных и телепатических способностей у него открылся дар предвидения и чтения судеб.
        Началось все, как и бывает чаще всего в жизни, случайно. «Однажды, еще в тридцатые годы, в Польше, пришла ко мне на прием молодая женщина. Она достала фотографию мужчины, несколько моложе ее по возрасту, имеющего явное родственное сходство с ней.
        - Мой брат, - объяснила она. - Два года назад он уехал в Америку. За счастьем. И с тех пор - ни единого слова. Жив ли он? Можете ли вы узнать?

…Я смотрю на карточку брата бедной женщины. И вдруг вижу его словно сошедшего с карточки, чуть вроде бы помолодевшего. В хорошем костюме. И говорю:
        - Не волнуйтесь, пани. Ваш брат жив. У него были трудные дни, сейчас стало легче. Вы получите от него письмо на тринадцатый день, считая сегодняшний. Это будет первая весточка от него за два года. Потом он будет вам писать чаще.
        .Женщина ушла от меня и, как водится, рассказала обо всем соседям. Пошла молва. Дошла до газетчиков. Начался спор в печати: ошибся Мессинг или нет? В общем, на тринадцатый, предсказанный мной день в этом местечке собрались корреспонденты чуть ли не всех польских газет. Письмо из далекой Филадельфии пришло с вечерним поездом».
        Сам Мессинг пытался рассказать, как это с ним происходит:

«Лучше всего я чувствую судьбу человека, которого встречаю первый раз в жизни. Или даже которого не вижу совсем, только держу какой-либо принадлежащий ему предмет, а рядом думает о нем его родственник или близкий человек.
        Рассказанный мною эпизод о польском эмигранте относится именно к числу таких случаев: я держал в руке его карточку, а рядом сидела и думала его сестра. Перебирая в памяти сотни подобных случаев, я не могу не остановиться на единственном ошибочном. Впрочем, не совсем ошибочном.
        Дело было опять-таки еще в Польше. Ко мне пришла совсем немолодая женщина. Седые волосы. Усталое доброе лицо. Села передо мной и заплакала.
        - Сын. два месяца ни слуху, ни духу. Что с ним?
        - Дайте мне его фото, какой-нибудь предмет его. Может быть, у вас есть его письмо?
        Женщина достала синий казенный конверт, протянула мне. Я извлек из него исписанный листок бумаги с пятнами расплывшихся чернил. Видно, много слез пролила за последние два месяца любящая мать над этим листком линованной бумаги. Мне вовсе не обязательно в таких случаях читать, но все же я прочитал обращение: «Дорогая мама! .» - и конец: «Твой сын Владик». Сосредоточился. И вижу, убежденно вижу, что человек, написавший эти страницы, мертв. Оборачиваюсь к женщине:
        - Пани, будьте тверды. Будьте мужественны. У вас много еще дела в жизни. Вспомните о своей дочери. Она ждет ребенка - вашего внука. Ведь она без вас не сумеет вырастить его.
        Всеми силами постарался отвлечь ее от заданного вопроса о сыне. Но разве обманешь материнское сердце? В общем, наконец я сказал:
        - Умер Владик.
        Женщина поверила сразу. Только через полчаса ушла она от меня, сжимая в руке мокрый от слез платок.
        Я было забыл уже об этом случае: в день со мной разговаривали, просили моей помощи, советовались три-четыре человека. И в этом калейдоскопе лиц затерялось усталое доброе лицо, тоскующие глаза матери, потерявшей сына. И конечно же сейчас я не смог бы вспомнить о ней, если бы не продолжение этой истории.
        Месяца через полтора получаю телеграмму: «Срочно приезжайте». Меня вызывают в тот город, где я был совсем недавно. Приезжаю с первым поездом. Выхожу из вагона - на вокзале толпа. Только ни приветствий, ни цветов, ни улыбок - серьезные, неприветливые лица. Выходит молодой мужчина:
        - Вы и есть Мессинг?
        - Да, Мессинг это я.
        - Шарлатан Мессинг, думаю, не ожидает от нас доброго приема?
        - Почему я шарлатан? Я никогда никого не обманул, не обидел.
        - Но вы похоронили меня живого!
        - Я не могильщик.
        - И чуть-чуть не загнали в гроб вот эту женщину. Мою бедную мать…
        Смутно припоминаю ее лицо, виденное мной. Спрашиваю:
        - Все-таки кого же я заживо похоронил?
        - Меня! - отвечает молодой мужчина.
        Пошли разбираться, как это всегда в таких случаях было в еврейских местечках, в дом к раввину. Там я вспомнил всю историю.
        - Дайте мне, - прошу женщину, - то письмо, что вы мне тогда показывали.
        Раскрывает сумочку, достает. В том же синем конверте, только пятен от слез прибавилось. По моей вине лились эти слезы! Смотрю я на страницы с расплывшимися чернилами и еще раз прихожу к убеждению: умер человек, написавший это письмо, умер человек, написавший «твой сын Владик.» Но тогда кто же этот молодой мужчина?
        - Вас зовут Владик?
        - Да, Владислав.
        - Вы собственноручно написали это письмо?
        - Нет.
        Для меня это «нет» как вспышка молнии, озаряющая мир.
        - А кто его написал?
        - Мой друг. Под мою диктовку. У меня болела рука. Мы с ним вместе лежали в больнице.
        - Ясно. Ваш друг умер?
        - Да. Умер. Совершенно неожиданно. Он был совсем нетяжело болен.
        Обращаюсь к женщине:
        - Пани, простите мне те слезы, что вы пролили после нашей встречи. Но ведь нельзя знать все сразу. Вы мне дали это письмо и сказали, что его написал ваш сын. Я вижу обращение «мама» и подпись «твой сын.». И вижу, что рука, написавшая эти слова, мертва. Вот почему я и сказал, что сын ваш умер».
        Самое известное предсказание, за которое Мессинг едва не поплатился жизнью, было сделано им в конце тридцатых годов. Вовремя одного из публичных выступлений в варшавском театре, в присутствии многочисленной публики, отвечая на один из вопросов, он заявил, что Гитлер свернет себе шею, как только нападет на Советский Союз.
        На следующее утро предсказание известнейшего медиума было напечатано во всех варшавских газетах. От Варшавы до Берлина - рукой подать, и газеты с этим предсказанием легли на стол фюрера. Бесноватый ефрейтор к предсказаниям относился весьма нервно, не случайно держал личных астрологов, потому был взбешен, назвал Мессинга своим личным врагом и назначил за его голову награду в 200 000 марок. Мессинг только посмеялся над этой угрозой.
        Но первого сентября 1939 года ему стало не до смеха. В Польшу, сметая западные границы, вошли немецкие войска. А с востока - советская армия. Польская кавалерия в отчаянии бросалась в безумные атаки на немецкие танки, но мужество не всегда сильнее брони. Война была молниеносной, - в считанные дни фашисты оказались в Варшаве. Все близкие Вольфа, вся его семья, оказались в концлагере Майданек, где и погибли. Сам Вольф скрывался в Варшаве, жил по поддельным документам. Но, к своему ужасу, увидел на улицах листовки, в которых сообщалось о награде за его голову.
        Предателя не нашлось, но Мессинг сам напоролся на немецкий патруль. Во время проверки документов офицер узнал Мессинга, подвел его к висевшей на стене листовке, чтобы сравнить портрет с оригиналом и, схватив предсказателя за шиворот, ударил его лицом об стену.
        Оглушенного, с шестью выбитыми зубами медиума отволокли в жандармерию и посадили в камеру. Там, лежа на железной койке, прижимая к разбитым губам платок, Мессинг с ужасом осознал, что его ждет. Выхода не было. Но он его нашел.

«Сидя в карцере полицейского участка, я понял: или я уйду сейчас, или я погиб. Я напряг все свои силы и заставил собраться у себя в камере тех полицейских, которые в это время были в помещении участка. Всех, включая начальника и кончая тем, который должен стоять на часах у входа. Когда они все, повинуясь моей воле, собрались в камере, я, лежавший совершенно неподвижно, как мертвый, быстро встал и вышел в коридор. Мгновенно, пока они не опомнились, задвинул засов окованной железной двери».
        Проделав это, он выскочил на лестницу, побежал вниз, но услышал внизу голоса и не долго думая, распахнул окно на лестничной площадке и выпрыгнул со второго этажа. Выпрыгнул, надо сказать, не очень удачно, остался цел, но при приземлении он с такой силой ударился о мостовую, что потом у него всю жизнь болели ноги и поясница.
        Оставаться в оккупированной Польше он не мог, его разыскивали, он был слишком известен, чтобы долго оставаться неузнанным. Оставался один путь - на восток, в Советский Союз. Ему удалось добраться до границы и переплыть Западный Буг. Из Польши в то время бежали толпами. На счастье Мессинга у него в кармане оказалась листовка с сообщением о назначенном за его голову вознаграждении. Потому ему не пришлось долго мыкаться в лагерях-распределителях. Из погранотряда его отправили в райком, пусть там разбираются. В райкоме ему повезло, он попал на заведующего отделом культуры Абрасимова, занятого составлением разъездных артистических бригад. В то время советская пропаганда была занята обработкой населения только что «присоединенных» Западной Белоруссии и Западной Украины. На эти территории отправлялись лекторы в сопровождении артистических бригад рассказывать о том, что
«я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек».
        Вскоре Вольф Мессинг совершает сольные турне по всей Белоруссии, выступает в переполненных залах. Он частый и желанный гость в Минске, все его выступления сопровождаются неизменными аншлагами. Однажды в Гомеле, прямо во время концерта, на сцену вышли двое молодых людей с петлицами НКВД и увели Мессинга с собой. Ничего не объясняя, его посадили в машину и повезли куда-то. Он робко заикнулся о том, что в гостинице остались его вещи, но ему сказали, что о вещах уже побеспокоились, а о нем так же побеспокоятся. Что такое НКВД Мессинг уже хорошо знал, потому можно представить, что он пережил, пока его везли в неизвестность в машине со шторами на окнах. И вот приехали…

«Приехали, куда - не знаю. Входит человек с усами. Здоровается. Я его узнал сразу. Отвечаю:
        - Здравствуйте. А я вас на руках носил.
        - Как это? - удивился Сталин.
        - Первого мая. На демонстрации.» Мессинг понравился Сталину, он запомнил его и как-то вызвал в Москву, решив проверить его способности. Собственно, избранный Сталиным метод проверки, скорее всего, был придуман больше для развлечения, чем для настоящей проверки - этакое шоу для избранных. Правда, по свидетельству самого Мессинга, шоу едва не закончилось трагически.

«Мне было дано задание получить 100 000 рублей в Госбанке по чистой бумажке. Опыт этот чуть не кончился трагически. Я подошел к кассиру, сунул ему вырванный из школьной тетради листок. Раскрыл чемодан, поставил у окошечка на барьер. Пожилой кассир посмотрел на бумажку. Раскрыл кассу. Отсчитал сто тысяч. Для меня это было повторением того случая с железнодорожным кондуктором, которого я заставил принять бумажку за билет. Только теперь это не представляло для меня, по существу, никакого труда. Закрыв чемодан, я отошел к середине зала. Подошли свидетели, которые должны были подписать акт о проведении опыта. Когда эта формальность была закончена, с тем же чемоданчиком я вернулся к кассиру.
        Он взглянул на меня, перевел взгляд на чистый тетрадный листок, насаженный им на один гвоздик с погашенными чеками, на чемодан, из которого я начал вынимать тугие нераспечатанные пачки денег. Затем неожиданно откинулся на спинку стула и захрипел. Инфаркт!.. К счастью, он потом выздоровел.
        Другое задание состояло в том, чтобы пройти в кабинет очень высокопоставленного лица, тщательно охраняемый. Пройти, разумеется, без пропуска. Я выполнил без труда и это задание».

«Очень высокопоставленным лицом», как вы уже догадались, был Сталин. Существует несколько версий этой проверки способностей Мессинга. Впрочем, расхождения в деталях незначительны. Суть же вот в чем. Сталин спросил Мессинга, сможет ли тот пройти без пропуска в Кремль? Мессинг молча выложил на стол свой пропуск, взял со стола чистый лист бумаги и вышел. Сталин же при нем отдал распоряжение всем постам проявить повышенную бдительность. Но Мессинг прошел через все посты, как нож сквозь масло, без малейшей задержки.
        Сталин возмутился и приказал разобраться, как ему это удалось сделать. Проверка показала, что на всех постах вместо пропуска он подавал чистый лист бумаги, а на последнем посту, как и положено, сдал «пропуск». Сталин поинтересовался у самого Мессинга, как же ему удалось пройти, если всем постам был отдан приказ не пропускать его. Мессинг ответил:
        - Все было очень просто, товарищ Сталин. Вы приказали не пропускать Мессинга, а я всем постам внушил, что я - Берия.
        После этого случая Сталин якобы взял Мессинга под свое покровительство, и для медиума настала золотая пора. В столице перед ним распахнули двери самые лучшие концертные залы. Его стали приглашать на все праздничные концерты, на которых присутствовали члены правительства. Однажды, выступая в клубе НКВД, он настолько включился в действо, что на вопрос о том, что он думает о только что заключенном советско-германском пакте о ненападении, он задумался и тут же ответил, что видит танки с красными звездами на улицах разрушенного Берлина.
        Зал замер. Такое заявление именно тогда, когда не высохли чернила подписей Молотова и Риббентропа на мирном договоре! Но все обошлось, Сталин простил Мессингу это заявление. Тем более что вскоре грянула война.
        Мессинга эвакуировали в Новосибирск, там он познакомился с Аидой Михайловной, которая вела его концерты, а после стала его женой. Когда ее однажды спросили, не боится ли она жить с мужем, который легко может читать ее мысли, она пожала плечом и сказала:
        - Нет, не боюсь. У меня не бывает плохих мыслей. Во время войны Мессинг много выступал, много ездил по стране. На концертах его засыпали записками, в которых просили узнать судьбу сражающихся на фронтах родственников, близких. Мессинг всегда отвечал так:
        - Я не могу сделать счастливой одну семью и лишить надежды другую.
        На одном из больших концертов его спросили, когда окончится война. Мессинг, не задумываясь, ответил:
        - Восьмого мая 1945 года.
        Это предсказание стало широко известно, дошло оно и до Сталина, который помнил о нем, и в победном мае 1945 года лично послал Мессингу телеграмму со словами благодарности за столь точное предсказание.
        Это была не первая официальная благодарность Сталина. Летом 1942 года в газете
«Правда Востока», выходившей в Ташкенте, куда переехал эвакуированный Мессинг, была опубликована статья о патриотизме «профессора В. Мессинга, пожелавшего подарить Красной Армии самолет, построенный на его личные средства».
        Через несколько дней все центральные газеты напечатали правительственную телеграмму, подписанную Сталиным:

«Товарищу Вольфу Мессингу. Примите мой привет и благодарность Красной Армии, товарищ Вольф Мессинг, за вашу заботу о воздушных силах Красной Армии. Ваше желание будет исполнено.

    И. Сталин».
        На самом деле все выглядело несколько иначе. Мессинга вызвали в НКВД и поинтересовались, - какую сумму он мог бы пожертвовать на нужды Красной Армии? Мессинг назвал солидную, по его мнению, цифру. Но в ответ, вместо ожидаемых слов благодарности, услышал отборную брань. Его обвинили в том, что он, самый высокооплачиваемый в стране артист, хочет откупиться мелкой подачкой. Мессинг несколько увеличил сумму. Ему протянули бумагу, предложив расписаться. Это было постановление об его аресте по обвинению в. шпионаже.
        Оказавшись в камере, перепуганный не на шутку медиум, прекрасно знавший, как в военное время судят шпионов, выразил желание построить на свои деньги для горячо им любимой Красной Армии самолет. Обвинение сняли, Мессинга выпустили.
        Поняв, что в покое его не оставят и не желая превращаться в дойную корову, Мессинг все свои сбережения потихоньку перевел в драгоценности. Он нанял проводника и решил перейти советско-иранскую границу, благо она была под боком, а в Иране было полным-полно англичан, которым есть на что строить самолеты, и которые не будут отнимать у бедного еврея четно заработанные им деньги.
        Все же не всегда и не все мысли удавалось читать великому медиуму. Проводник доставил его прямиком в заранее приготовленную засаду. В НКВД его встретили старые знакомые, с широкими улыбками и распахнутыми объятиями. Следователь на первом же допросе подмигнул и спросил дружелюбно:
        - Ну что, товарищ Мессинг, построим еще один самолет?
        И Мессинг построил еще один самолет для Красной Армии.
        После войны он вернулся в Москву, по-прежнему много выступал, объездил с гастролями всю страну. В программе выступлений его строго ограничивали, набор приемов и трюков разрешался только раз и навсегда установленный. Говорят, Мессинг часто жаловался, что ему не дают показать и десятой доли того, что он может. На домашних концертах он якобы показывал чудеса магии - проходил сквозь стены, материализовывал предметы, даже левитировал. Но все это всего лишь рассказы, которые ни проверить, ни опровергнуть, увы, нельзя.
        Однажды он спас жизнь сыну вождя всех времен и народов, Василию. Тот рассказал Мессингу, что собирается лететь с хоккейной командой в Свердловск на очередной матч. Мессинг сказал, что лететь не нужно. Василий, отличавшийся веселым и сумасбродным характером, только посмеялся. Тогда Мессинг набрался смелости и позвонил самому Сталину.
        - Василию нужно ехать в Омск поездом! - сказал он.
        Сталин помолчал и спросил:
        - Вы советуете или настаиваете?
        - Настаиваю, товарищ Сталин!
        Сталин ничего не ответил и повесил трубку. Но Василию приказал ехать поездом. Сын отцу никогда не прекословил, послушался и на этот раз. Правда, в поезд с собой взял хоккеистов Тарасова и Боброва, чтобы ехать было веселей. В дороге их настигло ужасное известие. Вылетевший из Москвы самолет с хоккейной командой ВВС разбился, подлетая к Свердловску.
        Мессинг мог бы предотвратить и еще одну катастрофу, но Сталин был уже мертв, а новые власти не очень-то слушали Мессинга. А он потом всю оставшуюся жизнь переживал, что не смог предотвратить то, что предвидел. И долго вспоминал:

«6 апреля 1967 года я проснулся рано утром, и какое-то трагическое предчувствие овладело мною. Я вышел на улицу, купил несколько газет и на первой странице каждой из них увидел сообщение об успешном запуске космического корабля «Союз-1» и рядом фотографию космонавта Владимира Комарова, его биографию. Тут меня неожиданно передернуло от мысли: «Он не вернется!» Дрожь пробежала по моей спине, но не хотелось верить в страшное предчувствие. Я хотел отвлечься от этой мысли, но она неотступно преследовала меня: «Он не вернется!» Я сразу должен был предпринять какие-то меры. Куда-то позвонить. Но куда? Кому? И кто поверит мне? И вообще можно ли прекратить полет? Я попытался логически объяснить крушение, но ясновидение не поддается логике. Через несколько дней радио и газеты сообщили, что Владимир Комаров погиб, возвращаясь с орбиты… Неужели я никак не мог предотвратить эту трагедию?!»
        Во многих воспоминаниях говорится, что после войны Мессинг стал практически невыездным. На зарубежные гастроли его не выпускали, наверное, помня печальный опыт его побега за границу.
        Михаил Михалков, брат Сергея Михалкова, автора гимна и друга всех детей Страны Советов Дяди Степы, человек необычной судьбы, сержант Красной Армии, служивший в эсэсовских войсках в чине капитана, работавший в разведшколе, в 1945 году перешедший линию фронта в немецкой форме, попавший в СМЕРШ и чудом избежавший расстрела, встречался с Мессингом и даже написал о нем книгу. О своих необыкновенных приключениях он, кстати, тоже написал книгу «В лабиринтах смертельного риска», правда, под псевдонимом Николай Соколов.
        В одном из интервью он рассказывал о встречах с Мессингом и утверждал, что Мессинг: «После войны <… > побывал во многих странах мира. Как я слышал, в Англии он, например, усыпил всех гипнотизеров, которые пришли его послушать. Вообще Мессинг мог парализовать мозг любого живого организма. Мог через стену молча давать задание собаке, которая все точно выполняла. На сцене. Мессинг мог
«окостенеть»: затылок и пятки ног он клал на стулья. Из зала вызывался самый тучный мужчина, садился на него, и тот не прогибался. Занимался и более полезными делами: после войны Мессинг лечил людей от курения и алкоголизма».
        Поведал Михаил Владимирович и о том, как стал свидетелем встречи Мессинга и индийского йога: «Как-то он (Мессинг) пригласил меня в Институт Вишневского, где наши ученые анализировали чудеса, которые демонстрировал индийский йог. Тот много всего показал, в числе прочего длинной иглой проколол себе шею. А потом рассказал о том, что многие в Индии научились снимать болевой рефлекс с ног, рук, шеи, но грудную клетку они не трогают - очень опасно. Мессинг внимательно слушал, смотрел, а потом сказал: - Значит, грудь вы не трогаете? Вот я вам и покажу, как это делается. Он ушел в отдельный кабинет и вскоре вернулся, раздетый по пояс. Его ассистент достал иглу и со спины стал медленно вводить ее сквозь всю грудную клетку рядом с сердцем. Наконец игла показалась. Йог был потрясен. Иглу вынули, а кровь из ран даже не пошла. Эту процедуру я видел собственными глазами!»
        После войны Вольф Мессинг вел активную концертную деятельность, продолжая выступать даже тогда, когда ему было за семьдесят. Из многочисленных легенд о знаменитом медиуме может сложиться впечатление о нем, как о человеке железной воли, физической мощи. Отнюдь. Ничто человеческое ему не было чуждо, в том числе и маленькие человеческие слабости.
        Ему было уже много лет, он был всемирно известным артистом, а никакого звания не имел. Начальство «Москонцерта», зная, как он переживает эту несправедливость, неоднократно предлагало помощь и ходатайство в присвоении ему звания. «Я не артист! - всхлипывал Мессинг. - У меня есть звание. Я - Мессинг! Для зрителей важно имя, а не звание!» Но когда ему в середине 1960-х присвоили все же звание заслуженного артиста РСФСР, он радовался как ребенок.
        Вольф Мессинг прожил долгую жизнь, схоронил жену, в последние годы жил в Москве на улице Герцена. Автор этих строк встречал его в театральном магазине «Маска», расположенном в том же доме, в котором проживал престарелый маг. Был я и на его концертах в гостинице «Советская», но сильного впечатления выступление его на меня не произвело: он угадывал количество нарисованных на доске фигур, складывал, вычитал и умножал большие числа, находил спрятанные предметы, словом, делал то, что в те времена проделывали иллюзионисты практически на каждом концерте. Наверное, я был просто мальчишкой.
        В старости он тяжело болел, - его мучили боли в ногах. Когда ложился на операцию, сказал своему портрету в квартире: «Все, Вольф, ты сюда больше не вернешься.»
        Так и случилось. Сложная операция на подвздошных и бедренных артериях прошла благополучно, но через два дня без всяких видимых причин отказали легкие и почки.
        Умер он в октябре 1974 года. Единственный некролог был напечатан 14 октября в
«Вечерней Москве». Он ушел из жизни страшно одиноким. Несколько лет пролежал на Востряковском кладбище рядом с женой без надгробья и памятника. Памятник поставила Наталья Лунгина, много лет бывшая его ассистентом.
        Вот так закончилась жизнь Вольфа Мессинга. Каноническая жизнь, подробно изложенная в его книге.
        А разве была другая?
        Скорее всего, была.

        ЛЕГЕНДА ВТОРАЯ. ТРАГИЧЕСКАЯ И ПЕЧАЛЬНАЯ
        У Вольфа Мессинга не было серьезных биографов, а все написанное в его книге о самом себе для внимательного и в меру скептического читателя представляет собой скорее набор фантастических историй. Да и вообще вся биография написана в классическом жанре рождественской сказки.
        Среди огромного количества написанного о Мессинге - основная масса - пересказ его книги, да что там основная, другой фактически нет. Я тоже намеревался дать краткое изложение канонической биографии маэстро, высказав свои сомнения по поводу множества несоответствий в канонических легендах о великом медиуме. Но неожиданно наткнулся на очень интересное свидетельство и мнение по поводу биографии Мессинга. Правда, и оно записано с чужих слов. Но мне история Мессинга и версия создания его биографии в этом изложении кажется более правдоподобной и человечной. Поведал эту историю Юрий Озеров, человек, перепробовавший множество профессий, в том числе гипнотизера, писателя и журналиста. Он сам видел Мессинга, даже забрел к нему за кулисы. Озеров признавался, что почти сорок лет носил в себе удивление от встречи с этим человеком, который разбудил в нем интерес к тайнам человеческой психики.
        Подробности биографии Мессинга он узнал от польского журналиста Игнатия Шенфельда, в 1941 году бежавшего из оккупированного немцами Львова, попавшего в Ташкент, где он был арестован и обвинен в шпионаже местными органами КГБ. В камере № 13 внутренней тюрьмы Узбекского НКГБ он и познакомился с Мессингом, который ожидал рокового приговора - смерти за попытку перейти Государственную границу в военное время.

«Вот рассказ Игнатия Шенфельда о своем сокамернике, знаменитом телепате, услышанный от него самого.
        - Родом мы с Мессингом из местечка под Варшавой, называемого Гора Кальвария.
        - Как, как? - Удивился я. - Кальвария - это же по-латыни Голгофа!
        - Да, нашу деревню называли и так. Когда-то у христиан она считалась святым местом, ее даже называли Новым Иерусалимом. В семнадцатом веке там было пять монастырей и шесть костелов с росписями на темы скорбного пути Христа. Позже там стали селиться евреи, принесли в те места хасизм. Постепенно зажиточные христиане переселились в Варшаву, а на их место пришли бедные евреи. Католическое влияние угасло, а хасизм укрепился. Гора Голгофа превратилась в Кальварию, а самым почетным и богатым человеком стал местный цадик.
        Мессинги, как и мы, Шенфельды, были из бедных. Отец Вольфа, прозванный в местечке Хаимом Босым, работал летом на фруктовых садах цадика, а зимой - на его же фабрике по производству мармелада. Семья едва сводила концы с концами. Детей у Хаима было трое, Вольф был старшим. Самая трудная работа ложилась на его плечи. Он помогал отцу окуривать сад, бороться с вредителями. Вы знаете, доктор, что это за работа? Глаза вечно воспалены, слезы текут, горло дерет, человек задыхается. А спать до глубокой осени мальчишке приходилось в продуваемом насквозь шалаше.
        Неудивительно, что с детства Вольф хотел удрать из родной деревни. Однажды в местечко приехал передвижной цирк «Корделло». Это было семейное предприятие. Его возглавлял пан Антон Кордонек, дрессировщик, фокусник и эквилибрист. Помогали ему жена Розалия, два сына и две дочки-наездницы. Цирк поразил воображение мальчишки.
        Денег на билет у тринадцатилетнего Вольфа не было, но он не пропустил ни одного выступления, пролезая в цирк между ног зрителей. Днем он помогал цирковой семье таскать воду, колоть дрова, задавать лошадям сена. Однажды его пригласили к столу, чем мальчик долго гордился. Когда цирк стал собираться в путь, Вольф в отчаянии убежал из дому. С зареванной физиономией он встретил их фургон в десяти километрах от местечка.
        Пан Кордонек все понял и показал кнутом: «Залезай». Так начались самостоятельные скитания знаменитого артиста.
        В бродячем цирке Вольф научился лежать на утыканной гвоздями доске, глотать шпагу, извергать огонь. Он быстро освоил весь набор немудреных фокусов пана Кордонека. К началу четырнадцатого года цирк исколесил пол-Польши, но неожиданно разразилась война. Сыновей пана Кордонека призвали в армию, и труппа распалась.
        Мессингу пришлось искать другую работу. Один ловкий антрепренер придумал для него новый номер. Вольфа укладывали в стеклянный гроб, на голову надевали чалму и демонстрировали его, как йога, голодающего уже сорок дней. Длинный нос, торчащие ребра и впалые щеки вполне убеждали публику. Номер был популярен, Мессингу стали хорошо платить. Он стал лучше питаться и вскоре пополнел. Пришлось прекратить валять дурака.
        Между тем годы летели, и артиста, достигшего призывного возраста, взяли в армию. Он стал санитаром тылового госпиталя. После демобилизации Мессинг продолжал выступление в разных балаганах и луна-парках. Возвращаться к отцу без денег он не хотел».
        Позже Мессинг познакомился с неким паном Залесским, выступавшем в амплуа мага, и стал брать у него уроки мастерства, расставшись с тем небольшим капиталом, который удалось скопить. Некоторое время спустя Вольф уже мог ассистировать маэстро.
        Через полгода в Клубе железнодорожников Варшавы состоялся его первый самостоятельный сеанс с ассистенткой. Сеанс удался. Через год после этого знаменательного события у Мессинга был уже свой антрепренер. Почти пять лет он колесил по Польше с гастролями. В это время его посетила светлая мысль придумать себе броское, запоминающее звание «Раввин с Горы Кальвария». Идея имела успех, способствуя повышению известности и заработков Мессинга.
        Возможность выступать за границами Польши Мессинг получил благодаря мировой политике. Как известно, по соглашению Сталина с Гитлером Польша оказалась частично разделена, потом Гитлер напал на Польшу, и началось повальное истребление евреев и коммунистов. Вместе с другими польскими евреями Мессинг бежал в Белосток.

22 июня 1941 года застало его в Тбилиси, где он выступал. Вернувшись в Москву, он был эвакуирован в Ташкент, где и произошла история, о которой вы уже знаете. Потом снова были гастроли по необъятной стране Советов. Слава Мессинга продолжала расти.
        Вот что пишет Озеров по поводу создания легенды по имени Мессинг.

«В журнале «Здоровье» некий Г. И. Косицкий сравнил его искусство с искусством Ойстраха и Клиберна. Надо сказать, что сам Мессинг в создании о себе легенды не участвовал. Он наотрез отказывался подвергать себя каким-либо исследованиям и упорно помалкивал о своем прошлом. Однако слава Мессингу льстила, а потому при всей своей осторожности он снова попался на удочку.
        На этот раз его сумел обольстить московский журналист Михаил Васильевич Хвастунов, писавший под псевдонимом «М. Васильев». Он выпустил серию популярных брошюр
«Человек и Вселенная», работал над книжкой «Человек наедине с собой».
        Обольщению Мессинга способствовала вышедшая тогда книга воспоминаний известного иллюзиониста Михаила Куни. Хвастунов сообразил, каким бестселлером может стать книга Вольфа Мессинга, и приступил к осаде телепата. После недельных уговоров Вольф Григорьевич сдался. Был составлен договор, по которому восемьдесят процентов гонорара должен был получить Хвастунов, Мессингу же доставалась будущая всемирная слава. Михвас, как его называли в московских журналистских кругах, заперся с телепатом на подмосковной даче и несколько дней пытался выжать из Мессинга хоть какие-то мало-мальски сенсационные воспоминания.
        Однако таковых не оказалось. Подлинная биография Вольфа Григорьевича никак не соответствовала ходившим о нем легендам. Надо было изобрести телепату новое блистательное прошлое. И Михвас постарался на славу. В фальшивых воспоминаниях жизнь Мессинга наполнилась сногсшибательными встречами. <…> Чтобы придать
«воспоминаниям» вес, Михвас нашпиговал их псевдонаучными вставками из своих же брошюр. Литературную стряпню Хвастунова стали печатать отдельными главами в журналах «Смена», «Байкал», «Современник», а так же газетах «Литературная Россия» и «Московский комсомолец». Популярный журнал «Наука и Религия» опубликовал
«воспоминания» в пяти больших отрывках.
        (Михаил Васильевич Хвастунов был назначен зав. отделом науки в «Комсомольской правде»).
        В 1955 году издательство «Советская Россия» объявило о том, что на следующий год
«воспоминания» Мессинга выйдут огромным тиражом. Однако этого не случилось. Компетентными органами на книгу был наложен запрет. Больше всего этим был огорчен Михвас - завидный гонорар уплыл из его рук.
        Но история фальшивки неожиданно получала продолжение. В середине 1960-х годов в США заговорили о том, что Советское правительство уделяет большое внимание исследованиям в области парапсихологии, и в частности телепатии. Намекали на то, что КГБ с ее помощью скоро научится читать мысли политических противников.
        В 1967 году в Москву приехали две ученые дамы - Шейли Острендер и Линн Шредер. Они надеялись выяснить, какими методами коммунисты проникли в парапсихологические тайники. Особых тайн они не узнали, но в 1970 году в издательстве «Бентем Бук» вышла их книга под названием: «ПСИ - научное исследование и практическое использование сверхчувственных сил за железным занавесом». Четвертая глава этой книги была целиком посвящена Мессингу. Она называлась «Вольф Мессинг, медиум, с которым экспериментировал Сталин». Надо ли говорить, что это был дословный перевод комикса Михваса из журнала «Наука и Религия». От встречи с американками ясновидец отказался, но пытливые дамы ничуть не усомнились в подлинности стряпни Хвастунова - Мессинга.
        В конце 1970-х годов книга о феномене ПСИ была напечатана в Германии и пошла гулять по свету, выдержав восемь тиражей. Таким образом, слава знаменитого медиума перешагнула границы страны».
        Конечно, всегда немного жаль расставаться с красивой сказкой, но, заметьте, я на этом не настаиваю. Если кто-то из читателей считает, что все было так, как закрепилось в канонических легендах о великом медиуме, пусть так и считает. Повторюсь, серьезных исследований биографии Мессинга не было. По крайней мере, я их не встретил. А вот версий и версификаций - сколько угодно. Я, например, читал воспоминания, в которых всерьез передавался рассказ якобы самого Мессинга о том, что это он убил Сталина, чтобы спасти советских евреев от готовящейся расправы.
        Я думаю, что не стоит винить маэстро в придуманной биографии. Скорее всего, для него эта парадная биография была рекламой, своеобразным театральным костюмом, сценической маской, чем-то вроде громкого псевдонима на афише.
        Думаю, стоит привести мнение о Мессинге Юрия Горного, профессионала, профессора и академика, достаточно скептически относящегося ко многим современным медиумам. Именно ему принадлежит следующее заявление:

«На протяжении 40 лет с момента проявления интереса к феноменологии человека мне пришлось отследить массу сообщений о феноменах, которые широко известны в экспериментальной психологии. При личном моем экспериментировании со многими широко известными личностями я применял свой метод дискриминационного анализа, в результате чего у большинства так называемых феноменов не обнаружилось рекламируемых психофизиологических особенностей. Все это представлялось мне как мистика, т. е. иллюзия, в которую уверовали как некоторые представители науки, так и широкая зрительская аудитория».
        А вот его же любопытный рассказ о том, как он «познакомился» с Мессингом:

«В 1966 году в октябре месяце я проверял телепатические способности Мессинга в Семипалатинском мединституте. Приехав в этот город специально для проверки его способностей, я решил познакомиться с маэстро. Он отказал мне в общении. Я был вынужден обратиться к устроителям выступления, работникам местной филармонии, чтобы попасть на публичное выступление. Им я представился их коллегой-музыкантом, играющим в ансамбле. И они мне помогли. Такая моя устремленность заинтересовала Мессинга, и он спросил у них, кто этот надоедливый молодой человек.
        Они его информировали, представив меня как музыканта из соседней Барнаульской филармонии.
        Во время выступления Мессинга я попросил студентов поучаствовать в сеансе, но с моим заданием. Задание мое было разбито по сложности на три этапа. На первом этапе Мессинг должен был продемонстрировать свои способности мышечной чувствительности к идеомоторным актам участника эксперимента (зрителя). Второй этап - показ своей способности логического мышления. И третий этап - это телепатические способности определить образ, который был известен только мне. Задание было таково по содержанию: спуститься в зрительный зал, остановиться у 3 ряда и топнуть ногой, пройти к 10 ряду и показать на люстру, в конце зала найти портфель, извлечь из него книгу и раскрыть на с. 101. Там взять конверт и определить находящийся в нем символ - голубь мира Пикассо и произнести фразу: «Миру - мир». Как я и предполагал, Мессинг блестяще справился с первым этапом, так как выполнял его с контактом рук. 2-й этап, где он продемонстрировал искусство анализа, прошел удовлетворительно, а 3-й этап оказался абсолютно невыполним для Мессинга, так как информация могла быть передана только в материальной оболочке слова.
        Впоследствии я продемонстрировал этим студентам ряд своих сложных этюдов. В частности, определил спрятанную в здании иголку и задуманную в библиотеке книгу, найдя ее, воткнул иголку в то слово, которое они задумали, проведя это без зрительного контроля и контакта рук. Мы возвратились в зал и прошли на сцену, где стоял Вольф Мессинг в окружении многочисленных поклонников. Увидев меня, он произнес: «Молодой человек! Не надо этим увлекаться. Это дано от Бога. Занимайтесь своим делом, и Вы будете великим музыкантом».
        Тогда юные студенты не удержались и сказали ему, что я только что за пределами этого зала показал этюд, который сложнее тех, что были в его программе. Это вызвало дикий гнев как у самого Мессинга, так и у устроителей. Свои следующие выступления он отменил».
        Не стоит делать скоропалительных выводов. Юрий Горный, как настоящий профессионал, честно оценил возможности Мессинга и отдал ему должное, как артисту:

«С Мессингом я был лично знаком и видел, как он работает. Вольф Григорьевич был настроен на честную игру, не использовал никаких трюков и осуждал тех, кто выдавал всякого рода фокусы за телепатию. Его программа всегда состояла из трех частей: написать письмо и вручить загаданному адресату, два произвольных этюда с выполнением мысленных заданий и поиск в зале спрятанной публикой авторучки. Все, что касалось идеомоторики (неосознанных движений), Мессинг проделывал великолепно. Как очень хороший психолог он выбирал из зала внушаемого человека, брал его за руку и повторял: «Думайте о том, что я должен сделать!» Мысли индуктора Вольф Григорьевич улавливал великолепно. Кроме того, у него была гениальная интуиция».
        Лично мне по-человечески симпатичен этот человек - Вольф Мессинг, проживший жизнь, освещенную театральными прожекторами. Он был одинок и умер в одиночестве. Я ни в коем случае не считаю его лгуном - на сцене он не обманывал, он честно отрабатывал свои номера. Просто нужно отделить настоящего человека, загнанного войной в чужую страну, от легенды о нем.
        А может быть, и не нужно…

        Post scriptum

        Надеюсь, читатель уже понял, почему я поместил эту главу в конец книги. Так получилось, что если проанализировать предсказания, то почти все они «сбывались» после произошедших событий. Практически нет зафиксированных свидетельств предсказаний грядущего. Как правило, о предсказании рассказывали и вспоминали тогда, когда событие происходило. Это не означает, что авторы книги отвергают возможность предвидения вообще. Феномен этот, как и многое другое в человеке, остается тайной.
        Предсказатели и предсказания прошлого - это часть нашей с вами истории, которую мы должны знать. Наверное, возникнет законный вопрос - почему не рассказано о русских Нострадамусах современности? Давайте объяснимся. И в порядке пояснения позволю себе опять сослаться на профессионала Юрия Горного, занимавшегося этим феноменом много лет и пришедшего к выводам, с которыми можно не соглашаться, но к которым нельзя не прислушаться и которые полезно знать некоторым слишком легковерным нашим согражданам:

«На протяжении долгих лет общения со многими «чародеями» я убедился в их абсолютной бездуховности, понимая духовность, как стремление удовлетворить потребность в истине и потребность делать добро для других.
        Так какие же потребности удовлетворяли эти субъекты?
        На первом этапе у них была потребность обеспечить материальное благополучие, и когда это удавалось, то появлялась гипертрофированная потребность признания и славы. Та деятельность, которой они пытались заниматься, в самом широком понимании - человековедение. Она требует огромных системных знаний во многих фундаментальных науках о человеке, а эти знания сиюминутно не приобретаются, а требуют долговременной кропотливой работы, приобретения умений и навыков.
        Намерение этих субъектов выдавать желаемое за действительность поглощало все существо этих личностей, поэтому они и избирали лукавый путь экспансии ума. И лицедействовали перед самими собой и обществом.
        У нас в России это очень проявилось в конце 90-х годов, когда появилось несметное количество всевозможных чародеев-целителей, мессий, пастырей, колдунов, магов. Несомненно, все это делалось с дозволения властей.
        Все остальные в основном специализировались на целительстве. За исключением Анатолия Кашпировского, они пытались с помощью некоторых несерьезных ученых, и особенно с помощью деятелей искусств, убедить общество в том, что они обладают каким-то неизвестным науке полем, которое энергетизирует организм, а они способны руками, не прикасаясь к телу человека, дифференцировать это поле у пациентов и определять заболевания.
        Для выяснения истины мною был проведен конкурс, на который явилось более четырехсот экстрасенсов-целителей с всевозможными дипломами и другими документами, удостоверяющими их необыкновенные возможности. Сначала им предлагалось в конвертах определить находящиеся там пластины, разные по температуре, плотности, составу, радиации и т. д. Не было ни одного правильного угадывания. Дальше предлагалось продиагностировать трех больных, один из которых приглашался из клиники с точно установленным диагнозом. Пациенты ставились за ширму, чтобы исключить визуальный анализ. «Чародеями» ставился диагноз, и он ни разу не совпал, тем более что два объекта за ширмой были манекены - мужчина в форме генерала и женщина.
        Но и манекенам ставились всевозможные диагнозы, а манекену-генералу даже гинекологические женские заболевания. Когда закончился конкурс - социальный эксперимент, - то ни один из каналов, воспевший этих мошенников, не осветил их фиаско. Но земля, как говорится, полнится слухами, и миллионы людей перестали пользоваться услугами проходимцев, спекулирующих на их здоровье. Этим я несказанно горжусь и иронизирую над их покровителями, слепыми поводырями слепых, - представителями власти от первой до четвертой.
        Хотелось бы рассказать еще об одном моем социальном эксперименте, который я провел по Ленинградскому ТВ. Был трехчасовой круглый стол с участием ведущих ученых психотерапевтов, астрофизиков, биологов. Каждый из ученых взял себе для объяснения телезрителям хорошо известных чародеев от гипнотизера Кашпировского до астролога Глобы. А для меня осталась большая компания: Ури Гелер, Чумак, Джуна и другие люди, которые своей энергией якобы заводят часы и лечат людей.
        Учитывая массовое сознание и зная регионы с повышенной внушаемостью, температурным и сейсмическим режимом, а этот диапазон был от Прибалтики до Урала, я провел двухминутый сеанс. После этого было сотни звонков и пришло тысячи писем, в которых телезрители извещали о своих исцелениях и запуске не работающих часов, холодильников, стиральных машин и т. д. Таким образом, проведя социально-психологический эксперимент, я подтвердил, что вместе с эффектом внушения «чародеи» присваивают себе в заслугу спонтанные, бесхозные случаи исцеления, зависящие от многих социальных и физических ритмов в обществе».
        Надеюсь, теперь читателям понятно, почему мы не стали писать о наших современниках.

        Использованная литература

        Аксакова А. Ф. Святой Серафим Саровский в царской семье. Из записок А. Ф. Аксаковой, урожденной Тютчевой. СПб., 1903.
        Алексеев В. В. Мир русских календарей. М.: Академкнига, 2002.
        Алексеев В. Из истории русских календарей // Альманах библиофила. Вып. 16. М.,
1984. С. 124-146.
        Баженов Н. Н. История Московского Доллгауза, ныне Московской Преображенской больницы для душевнобольных. М., 1909.
        Бантыш-Каменский Д. М. Биографии российских генералиссимусов и генерал-фельдмаршалов: В 4 ч. Ч. 1-2. Репринтное воспроизведение издания 1840 г. М., 1991.
        Библиотека Я. В. Брюса. Каталог. Л., 1989.
        Болотов А. Т. Записки Андрея Тимофеевича Болотова. 1738-1795. Оттиски из «Русской старины» за 1870-1873 гг. Т. 1-4. СПб., 1871-1873.
        Болотов А. Т. Памятник протекших времен, или Краткие исторические записки о бывших происшествиях и о носившихся в народе слухах // Записки очевидца: Воспоминания, дневники, письма. М., 1989.
        Брюсов календарь, в коем по состоянию погоды предсказывается на всякий год урожай и неурожай хлеба и всего произрастающего. Также описываются темпераменты всякого человека, судя по тому, кто под которым из двенадцати небесных знаков родился. М.: Тип. Августа Семена, 1825.
        Брюсов планетник, дополненный и исправленный по руководству немецких астрономо-астрологов с присовокуплением Таблицы несчастливых дней каждого месяца. М.: Тип. Августа Семена, 1818.
        Васильев М. Преподобный Серафим Саровский как подвижник. Тамбов, 1904.
        Веселицкий А. Преподобный Серафим, Саровский Чудотворец. Вятка, 1903.
        Вырубова А. Л. Неопубликованные воспоминания // Николай II: Воспоминания и дневники. СПб., 1994.
        Герингер Мария Федоровна, камерфрау имп. Александры Федоровны. ГАРФ ф. 625, 799 ед. хр., 1875-1915.
        Горицкий Я. Протест Ивана Яковлевича на г-на Прыжова за название его лжепророком. М., 1861.
        Дело Госснера // Кондаков Ю. Е. Духовно-религиозная политика Александра I и русская православная оппозиция 1801-1825. СПб., 1998.
        Дневник Великого Князя Константина Константиновича. РГИА, ф. 537, оп. 1, д.1002.
        Живая вода Непрядвы: История Отечества в романах, повестях, документах. XIV век / Сост. А. И. Плигузов. М., 1988.
        Жизнеописания достопамятных людей земли русской. ХаXX вв. М.: Московский рабочий,
1992.
        Жизнеописания первосвятителей и чудотворцев всероссийских Петра, Алексия, Ионы и Филиппа / Сост. А. Невский. М., 1894.
        Жизнь и подвиги отца Серафима, иеромонаха Саровской пустыни. М., 1882.
        Житие и страдание отца и монаха Авеля, фрагмент из «Книги Бытия», переписка Авеля с графиней Потемкиной // Русская Старина. 1875. № 2. С. 414-435.
        Житие митрополита Петра, составленное святым митрополитом Киприаном // Полное собрание русских летописей. Т. 21. Ч. 1: Степенная Книга царского родословия. СПб.
        1908. С. 317.
        Житие святого Павла старца и чудотворца Таганрогского. М., 2001.
        Житие Сергия Радонежского // Древнерусские предания (XI-XVI вв.). М.: Советская Россия, 1982. С. 257-282.
        Забелин И. Е. Библиотека и кабинет графа Я. В. Брюса // Летописи русской литературы и древности. М., 1859. Т. 1.
        Записки Н. А. Мотовилова // Наука и религия. 1991. № 7. С. 48-51.
        Записки Энгельгардта. М., 1868. С. 217-218.
        Иванова Г. Студент холодных вод // Наука и религия. 1973. № 8. С. 47-51.
        Из моих памятных записок о трудах и жизни Ивана Яковлевича. М., 1869.
        Избранные жития русских святых. X-XV века. М., 1992.
        Карамзин Н. М. История государства Российского. М., 1988-1989. Репринт издания
1842-1843.
        Киреев А. Ф. Студент холодных вод. Жизнь и деяния блаженного И. Я. Корейши. М.,
1898.
        Киреев А. Ф. Юродивый Иван Яковлевич Корейшъ. М., 1894.
        Ключевский В. О. Курс русской истории. М., 1993. Кн. 1-3.
        Книга, именуемая Брюсовской календарь. Б.м., [б.г.].
        Ковалевский И., священник. Юродство о Христе и Христа ради юродивые Восточной и Русской Церкви. М., 1902.
        Костомаров И. Н. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей. М.,
1990-92. Т. 1-3. Репринт.
        Кузнецов И., протоиерей. Святые блаженные Василий и Иоанн, Христа ради юродивые Московские чудотворцы: Историко-агиографическое исследование. М., 1910. С.
401-494.
        Лермонтов М. Ю. в воспоминаниях современников. М., 1989.
        Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря, составленная митрополитом Серафимом Чичаговым. Репринтное издание Московского Богородице-Рождественского женского монастыря, 1996.
        Любопытный, загадчивый и предсказывающий новейший астрономический Брюсов календарь соч. на 200 лет и расположенный от 1800 г. Б.м., [б.г.].
        Макарий, митрополит. История русской церкви. СПб., 1857-83. Т. 1 - 12.
        Мессинг В. Судьба пророка. М.: АСТ-Пресс, 2002.
        Милюков А. П. Доброе старое время. СПб., 1872.
        Миропольский С. И. Фотий Спасский Юрьевский архимандрит // Вестник Европы. 1878. Кн. 11, 12.
        Москва державная: Хроника год за годом / Сост., авторский текст А. Ю. Карпова. М.: Вече, 1996.
        Неопубликованные воспоминания А. А. Вырубовой // Новый журнал. Нью-Йорк. № 130. С.
131.
        Новое время. 1895. № 13.
        Орехов Д. Русские святые XX столетия. СПб.: Невский проспект, 2001.
        Отечественная история. История России с древнейших времен до 1917 года // Энциклопедия. М.: Большая российская энциклопедия, 1994. Т. 1. С. 296.
        Палицына Е. Г. Сведения о жизни И. Я. Корейши. М., 1869.
        Памятники литературы Древней Руси: Конец XVI - начало XVII веков. М., 1987.
        Пекарский П. П. Наука и литература в России при Петре Великом. СПб., 1862. Т. 1-2.
        Платонов О. А. Распутин и дети дьявола. М.: Алгоритм, 2005.
        Православные обители России: Путеводитель. М., 1998. С. 296-362.
        Предсказатель монах Авель в 1812-1826 гг. // Русская старина. 1875. № 4. С.
815-819. (Листки из Записной книжки Русской старины.)
        Преподобный Серафим Саровский в воспоминаниях современников. М., 2000.
        Преподобный Серафим Саровский как прозорливец. М., 1999.
        Прорицатель Авель (Допросы и ответы Авеля в Тайной Экспедиции) // Русский Архив.
1878. № 7. Кн. II. С. 353-365.
        Прыжов И. Г. 26 московских лже-пророков, дур и дураков. М., 1865.
        Прыжов И. Житие Ивана Яковлевича, известного пророка в Москве. СПб., 1860.
        Пыпин А. Н. Русское Библейское Общество // Вестник Европы. 1868.
        Радзинский Э.С. Распутин. М.: АСТ, 2007.
        Рассказы о Пушкине, записанные со слов его друзей П. И. Бартеневым в 1851-1860-х годах. М., 1925.
        Розанов А. Иван Яковлевич Корейша // Душеполезное чтение. 1912. № 10.
        Россиев П. Великий печальник за Родину Патриарх Гермоген. М., 1912.
        Россия века XVI века. Воспоминания иностранцев. Смоленск, 2003.
        Русский биографический словарь. СПб., 1903.
        Святые покровители града Москвы. М.: Издательство имени святителя Игнатия Ставропольского, 1996.
        Серафим (Чичагов). Житие приснопамятного старца Серафима Саровского. СПб., 1903.
        Сергий (Тихомиров) еп. Ямбургский. Письма из Сарова, 13-22 июля 1903 г. СПб.,
1903.
        Симанович Арон. Распутин и евреи. Воспоминания личного секретаря Григория Распутина // Григорий Распутин: Сборник исторических материалов: В 4 т. Т. 2. М.: ТЕРРА: Книжная лавка- РТР, 1997.
        Синдеев В. В., Ерофеева А. Ф. Яков Вилимович Брюс: Материалы к биографии // РАН. Библиотека. Материалы и сообщения по фондам отдела рукописных книг и редкой книги,
1990. Вып. 4. СПб., 1994. С. 211-226.
        Скавронский Н. Очерки Москвы. М., 1993.
        Сказание о кончине и погребении Московских юродивых Семена Митрича и Ивана Яковлевича. М., 1862.
        Собрание государственных грамот. Т. II. № 7.
        Собрание писем иеросхимонаха Амвросия к мирским особам. М., 1908.
        Собрание писем иеросхимонаха Амвросия к монашествующим. Сергиев Посад, 1908.
        Струдза А. С. Воспоминания // Чтения в Обществе Истории и Древностей Российских.
1864. № 2.
        Струдза А. С. Записки // Русская Старина. 1876. Т. XV.
        Тихомиров М. Н. Древняя Москва. М., 1947. Труфанов С. Святой Черт: Записки о Распутине // Житие блудного старца Гришки Распутина. М., 1990.
        Тютчева А. Ф. При дворе двух императоров: Воспоминания и фрагменты дневников фрейлины двора Николая I и Александра II. М.: Международные отношения, 1991.
        Феномен «Д» и другие. М., 1991.
        Феоктистова И. И. Книга именуемая Брюсовской календарь // Книги. Библиотеки. История. Вып. 2. Тверь, 1995. С. 69-82.
        Филарет (Гумилевский), архиепископ. Жития святых, чтимых Православною Церковью. Июль. СПб., 1885.
        Фотий. Автобиография // Русская старина. 1894. Июль.
        Фотий. Записки., ib. 1873.
        Хмыров М. Д. Сообщение // Русская старина. 1870. № 1. С. 7.
        Хромов О. Р. О бытовании Брюсова календаря в XVIIIaXIX веках // Букинстическая торговля и история книги. Вып. 5. М., 1996. С. 147-154.
        Чистяков М. Б. Народное предание о Брюсе // Русская старина. 1871. № 8. С.
167-170.
        Чтения Императорского общества истории и древностей Российских, 1863, книга IV. Смесь. С. 217-222.
        Шайла А. М. С. А. дю. Нилус и «Сионские протоколы» // Последние новости, Париж. 12 и 13 мая 1921 (цит. по: Кон Н. Благословение на геноцид).
        Шикман А. П. Деятели отечественной истории: Биографический справочник. М., 1997.
        И другие источники.

        notes

        Примечания

1

        Старославянское «спуд» - означает сосуд. Держать что-то под спудом - держать под опрокинутым вверх дном сосудом. Согласно евангельскому образу: «Зажегши свечу, не ставят ее под спудом, но на подсвечнике». Отсюда пошло выражение «держать под спудом», в потаенном месте, в секрете и забвении. (Здесь и далее примеч. авт.)

2

        Кирпичи из навоза для топки у крестьян.

3

        В русском переводе книга вышла только в 1906 году под названием «Эпизод из жизни Тиберия».

4

        Остожье - здесь: изгородь или плетень для охраны стога от скота.

5

        Гаруспики - жрецы в Древнем Риме, гадавшие по внутренностям жертвенных животных и толковавшие явления природы.

6

        Сейчас Кимовский район.

7

        Все воспоминания Мессинга цитируются по написанной им в 1964-1965 годах книге «О самом себе».