Де Бовуар Симона, Второй Пол- библиотека РусЛит

Второй пол Симона де Бовуар

  Перевод с французского
  Общая редакция и вступительная статья доктора политических наук С. Айвазовой
  Издание осуществлено при поддержке Министерства иностранных дел Франции и Французского культурного центра в Москве
  Gallimard 1949
  АО Издательская группа «Прогресс» МОСКВА - САНКТ -ПЕТЕРБУРГ 1997
  СИМОНА ДЕ БОВУАР: ЭТИКА ПОДЛИННОГО СУЩЕСТВОВАНИЯ
  Книга французской писательницы и философа Симоны де Бовуар «Второй пол» вышла в свет в 1949 году сначала во Франции, а чуть позже практически во всех странах Запада. Успех книги был ошеломляющим. Только в США книготорговцы сразу же распродали миллион ее экземпляров, и спрос при этом остался неудовлетворенным. Несмотря на множество переизданий, книга не залеживалась на прилавках магазинов. Несколько поколений женщин выросло на ней, почитая ее за новую Библию. Она принесла своему автору всемирную известность, сделав имя Симоны де Бовуар не менее знаменитым, чем имя ее мужа Жан -Поля Сартра, слывшего много лет мэтром интеллектуальной Европы.
  И когда в середине апреля 1986 года она ушла из жизни, с ней прощался весь Париж. За что ее чтили? Опуская за очевидность просчеты и заблуждения, связанные с ее былой социалистической верой, некрологи писали о поразительном искусстве «подлинного существования», о жизни - становлении, жизни - со -бытии, жизни - победе. Писали о книге «Второй пол», хотя Симона де Бовуар оставила после себя множество философских работ, романов, несколько книжек мемуаров. За какие -то из них она имела престижные литературные премии, И все -таки на этом фоне выделяли необычное - двухтомное - эссе, изданное ранее под давлением Сартра. Может быть, потому, что независимо от воли самой Симоны де Бовуар, поначалу не слишком ценившей это свое детище, в нем соединились ее творчество и судьба^1^.
  Симона де Бовуар родилась 9 января 1908 года в респектабельной буржуазной семье, гордившейся своими аристократическими корнями.
  Отсюда - фамильное «де». Со временем Симону - рьяную поборницу свободы и равенства - друзья станут в шутку звать «герцогиней де…». В ее детскую колыбель феи сложили все возможные добродетели: здоровье, мощный интеллект, своеобразную красоту, железную волю, упорство, трудолюбие, удачливость. Об остальном позаботились нежные, образованные родители: отец - адвокат, мать - хозяйка дома, ревностная католичка, сумевшая, казалось, привить и дочери глубокие религиозные чувства. Мир и идиллия царили в доме. И вдруг - бунт подростка против размеренного семейного уклада, против религии и религиозной морали, против наставлений матери. После него Симона навсегда осталась атеисткой.
  Годы учебы на философском факультете Сорбонны окончательно отдалили ее от дома, от внушенных там правил.
  Начались поиски собственного пути. Его выбор предопределила встреча с Жан -Полем Сартром, Они входили в один круг молодых философов, готовившихся к сдаче экзаменов на первую ученую степень. Здесь были сплошь будущие знаменитости: Раймон Арон, Поль Низан, Морис Мерло -Понти, Жорж Политцер. Среди этих избранников судьбы Симона - единственная женщина, она - самая молодая из них. Но приятели уважительно отмечали: «Она соображает». На конкурсных экзаменах первое место досталось Сартру, второе присудили ей. Председатель комиссии пояснял при этом, что, хотя Сартр обладает выдающимися интеллектуальными способностями, прирожденный философ - она, Симона де Бовуар. Так, на равных, они вышли в профессиональную жизнь и на время расстались. Она едет преподавать в провинцию. Он отправляется в Берлин знакомиться с новинками немецкой философии. В 1933 году она навещает его и остается с ним навсегда, почти на 50 лет, вплоть до его смерти в 1980 году.
  Их семейная жизнь мало походила на обычный брак и вызывала массу толков, пересудов, подражательств. Брак был гражданским, свободным. Принципиально. Потому что понятия свободы воли, свободы выбора, автономии, самоосуществления личности и ее подлинного существования стали основополагающими не только в оригинальной философской доктрине - доктрине атеистического, или гуманистического, экзистенциализма^1^, - которую они разрабатывали совместно, но и в их личной жизни. Оба исходили из реалий XX века с его социальными катастрофами - революциями, мировыми войнами, фашизмом всех видов и оттенков, - и оба считали, что эти реалии нельзя оценить иначе, как «мир абсурда», где нет ни Смысла, ни Бога. Содержанием его способен наполнить только сам человек. Он и его существование - единственная подлинность бытия. И в человеческой природе, как и в человеческом существовании, нет ничего заведомо заданного, предопределенного - нет никакой «сущности». «Существование предшествует сущности» - таков главный тезис в доктрине Сартра и Симоны де Бовуар. Сущность человека складывается из его поступков, она - результат всех
совершенных им в жизни выборов, его способности к реализации своего «проекта» - им же предустановленных целей и средств, к «трансценденции» - конструированию целей и смыслов. А побудители его поступков - воля, стремление к свободе. Эти побудители сильнее всех законов, нравственных правил и предрассудков. Они же должны определять семейный уклад, отношения в любви. Сартр так объяснял суть своего понимания любви и брака: «Я вас люблю, потому что я по своей свободной воле связал себя обязательством любить вас и не хочу изменять своему слову; я вас люблю ради верности самому себе… Свобода приходит к существованию внутри этой данности. Наша объективная сущность предполагает существование другого. И наоборот, именно свобода другого служит обоснованием нашей сущности»*.
  Свобода, автономия, равенство в самоосуществлении - принципы союза, связавшего Жан -Поля Сартра и Симону де Бовуар. Не самые легкие и не общепринятые. Но Сартру и Симоне удалось перевести их в житейские привычки. Они цементировали их брак прочнее официальных бумаг, прочнее общего дома. Его, кстати, и не было. Симона де Бовуар не могла себе позволить жить жизнью хозяйки дома, у нее была любимая профессия, не оставлявшая времени для домашних хлопот. Жили отдельными домами, встречались в назначенное время для обеда, отдыха, приема друзей, вместе путешествовали и проводили отпуск. Полнотой и насыщенностью взаимоотношений объясняли свое нежелание иметь детей. Брак держался на общих интересах, общем деле, общей культуре, взаимном доверии и уважении. Время от времени в жизни того или другого возникал кто -то третий, приходило новое увлечение. В этом открыто признавались, иногда даже расставались. Но верность когда -то сделанному выбору побеждала и эти разрывы. В конечном счете их идейно обоснованный брак оказался счастливым. Оба нашли в нем то, что искали, Симона де Бовуар стала для Сартра музой и
сподвижницей. Он признавался, что встретил в ней женщину, равную себе по сути. Она спасла его от небрежения к другому полу, которое поначалу сидело и в нем, избавила от нелепой мужской гордыни, что на поверку оборачивается сломанной жизнью. С Симоной он понял ценность и полноту равноправных отношений между мужчиной и женщиной. Для Симоны де Бовуар Сартр оказался идеальным спутником. Он не только не связал ее по рукам и ногам путами быта, не подавил интеллектом гения, но помог освободиться от одиночества, от которого она так страдала в юности, помог поверить в себя и творчески состояться. Ну и, наконец, «привилегия» брака с Сартром подвела ее к сюжету книги «Второй пол». Собственная семейная жизнь стала для нее чем -то вроде Зазеркалья - чудесного, но опрокинутого, обратного отражения заурядных супружеских будней. Она позволила Симоне полнее осознать всю чудовищную несправедливость обычной женской судьбы - этого «вязкого существования», в котором нет ни свободы, ни самоосуществления.
  Сама идея книги была подсказана Сартром. Это произошло вскоре после триумфа его главной работы «Бытие и ничто», появившейся в годы Сопротивления. Сартр считал, что для подтверждения их версии экзистенциализма, которую он уже изложил, Симоне было бы неплохо написать нечто вроде исповеди о том, что значит для нее быть женщиной, Симона отказалась. Она не видела здесь сюжета; по ее мнению, женственность никак не отражалась на ее существовании. Сартр настаивал. В «женском уделе» он, похоже, усмотрел крайний вариант «удела человеческого» с его заброшенностью в мире «абсурда», «утраченного смысла» и «тошноты». Ему было важно, чтобы, описывая эту предельную ситуацию, Симона проиллюстрировала верность исходных постулатов. Ей пришлось согласиться с его доводами. Но поначалу она предполагала заняться лишь мифологией - исследовать легенды и мифы о «женщинах, созданные мужчинами». Сартр стал убеждать ее расширить исследование, включить в него материалы по биологии, физиологии, психологии, психоанализу. Приняв и эти его доводы, она пошла еще дальше, привлекая свидетельства истории, социологии, литературы*. В итоге
за немыслимо короткий срок, в три года, ей удалось собрать материалы, написать и издать обобщающий труд в тысячу страниц, где она попыталась выяснить для себя и объяснить читателю, что же такое этот «женский удел», что стоит за понятием «природное назначение пола», чем и почему положение женщины в этом мире отличается от положения мужчины, способна ли в принципе женщина состояться как полноценная личность, и если да, то при каких условиях, на каких путях, какие обстоятельства ограничивают свободу женщины и как их преодолеть.
  Понятно, что это была не первая книга о женщинах и «женском уделе». И по характеру поставленных вопросов понятно, что Симона де Бовуар, приступая к исследованию, уже знала на них ответы. Часть из них диктовалась логикой экзистенциализма. Другая часть - тем спором о назначении женщины и ее роли в обществе, который шел испокон веку, Симона де Бовуар не случайно решила было сосредоточиться на анализе мифов народов мира. Они служили первым идеологическим обоснованием самого загадочного факта истории - первичного разделения труда между мужчиной и женщиной, которое поставило женщину в неравное, зависимое положение от мужчины. Мифы Запада и Востока, Севера и Юга, описывая этот факт, говорили о «природном назначении женщины», о «тайне пола», об особенностях мужского и женского начал. Мировые религии шли еще дальше и санкционировали строгую соподчиненность в отношениях между полами: мужчина - полноценный человек, субъект истории, женщина -
  существо сомнительное, объект его власти. Идеальный принцип такого порядка вещей: «Жена да убоится мужа своего». Принцип патриархальный, тысячелетиями он был общепринятым. Однако существовали и сомнения относительно его верности. Достаточно вспомнить Платона и его легенду об андрогине или Аристофана с его «Лисистратой». Эти сомнения стали усиливаться по мере приближения эпохи великих буржуазных революций, чтобы в канун ее перерасти в острый, общественно значимый спор.
  Содержание его свидетельствовало о том, что история подошла к рубежу, за которым начинается Новое время - время демократии с ее идеалом «свободы, равенства, братства». Оно требовало пересмотра самих основ общественной жизни, включая и первичное разделение труда между мужчиной и женщиной, разделения труда по принципу иерархии, а не сотрудничества, господства, а не взаимодополняемости. В Новое время, по словам социолога М. Вебера, происходит «расколдовывание мира», его высвобождение из -под власти природно -родовых начал, которые, собственно, и продиктовали эту форму первичного разделения труда в качестве основы патриархального уклада. «Расколдовывание мира» предполагает и «очеловечивание» отношений между полами. Из отношений господства - подчинения они, очень медленно и постепенно, превращаются в отношения «взаимной ответственности», или «отношения сознающей свою ответственность любви»^1^, что на уровне общественной жизни проявляется в утверждении принципа равенства обоих полов перед лицом закона. Процесс этот и сегодня еще далек от завершения. Но начинался он на заре Нового времени со спора о
положении женщины в обществе, о ее «природном назначении».
  Уже в XVII веке появляются сочинения, доказывающие, что природные задатки женщины ничуть не менее совершенны, чем мужские, просто они - иные. Но это не значит, что женщина - неполноценный человек, как настаивали, например, Отцы Церкви. Она рождается с той же способностью быть свободным, ответственным существом, что и мужчина. Среди этих сочинений в книге «Второй пол» Симона де Бовуар выделяет работу убежденного сторонника женского равноправия Пулена де ля Барра «О равенстве обоих полов», выделяет не случайно. Вмешавшись в тот давний спор, она принимает в нем сторону этого убежденного картезианца. В числе первых он объявил о том, что неравное положение мужчины и женщины в обществе есть результат подчинения женщины грубой мужской силе, а вовсе не предписание природы. Или, иными словами, что нет такого «предназначения», во имя которого женщину следует держать в гражданском бесправии подобно домашнему скоту или скарбу. Тезис Пулена де ля Барра стал основой целой традиции, которая с его легкой руки начала «подвергать сомнению все, что мужчины сказали о женщинах», традиции, примыкавшей к Просвещению и
отчасти поддержанной просветителями, но только отчасти.
  Согласившись с тем, что миф о женщине как о существе второго сорта, органически неспособном претендовать на равенство с мужчиной, по сути своей абсурден, просветители воздержались, однако, от признания ее гражданской состоятельности, то есть способности выступать в роли субъекта истории. Воздержались, ссылаясь на теорию «естественного права», которое по -прежнему рассматривало женщину только как «продолжательницу рода», силу, воспроизводящую социальное пространство, но не занимающую в нем сколько -нибудь значимого места. Именно так определяли функции женщины в обществе Руссо и его последователи из числа вершителей Великой французской революции, специальным декретом запретившие представительницам «второго пола» участвовать в митингах, собраниях, демонстрациях, вообще посещать публичные места и собираться в группы. И все было бы хорошо, если бы и эта позиция, и подобные декреты не вступили в прямое противоречие с принципами революции, закрепленными в ее основном документе - «Декларации прав человека и гражданина». Ее первая же фраза утверждала: «Все люди рождаются свободными и равными в правах». Все,
без каких бы то ни было исключений. Чтобы снять это очевидное противоречие, законодатели были вынуждены дополнить «Декларацию» целым рядом актов, в которых разъяснялось, кто же в революционной Франции попадает в категорию «свободных и равных». Женщины в нее не попали. Отказ толкователей революционной справедливости признать француженок в качестве полноправных граждан своего отечества привел к возникновению нового общественного явления - движения в защиту политических прав женщины, или феминизма (от франц. femme - женщина). Среди его провозвестников - Пулен де ля Барр, Среди родоначальниц - француженка Олимпия де Гуж, англичанка Мэри Уоллстонкрафт, американка Абигайль Адаме. А первым документом феминизма явилась вышедшая в 1791 году из -под пера Олимпии де Гуж «Декларация прав женщины и гражданки». В ней Олимпия де Гуж давала свое толкование идеям «естественного права». По ее убеждению, это право предполагает всеобщую свободу, владение собственностью, сопротивление всем формам деспотизма. И женщина ничуть не менее мужчины способна к его отправлению. Единственная преграда для нее - тирания сильного
пола. За свой радикализм Олимпия де Гуж расплатилась сполна. В ноябре 1793 года по ложному доносу ее отправили на гильотину. Других проповедниц феминизма был призван отрезвить принятый в 1804 году Гражданский кодекс Наполеона. В нем объявлялось, что женщина не имеет никаких гражданских прав и находится под опекой своего мужа. Так натолкнулась на сопротивление общества и разбилась о него первая волна феминизма. Впрочем, уже в тот момент в его актив помимо «Декларации прав женщины и гражданки» вошла и «Декларация прав человека и гражданина», которая настаивала на универсальности гражданских прав личности и не предусматривала никаких правовых ограничений.
  Вторая волна феминизма набирает силу уже в XIX веке. Весь XIX век для его сторонников - это поиск аргументов для доказательства социальной и политической правомочности женщины. В числе предшественниц Симоны де Бовуар писательница и философ Жермена де Сталь, которая старательно дистанцировалась от феминизма, но всей своей жизнью подтверждала правоту его принципов. В 1800 году Жермена де Сталь с тоской писала: «Существование женщины в обществе не предопределено никакими принципами: ни естественным порядком вещей, ни порядком социальным»^1^. Люто ненавидевший Жермену де Сталь Наполеон, как бы вступая с ней в спор, в своем Гражданском кодексе утверждал, что такой порядок есть, только он направлен против социальных притязаний женщины. По этому, установленному им порядку женщина без мужа - ничто, она не может считаться полноценным человеком. Но уже в ту пору нашлись чудаки, имевшие прямо противоположное мнение. Один из них, Шарль Фурье, в своем труде «Теория четырех движений» отмечал; «В целом прогресс и смена исторических периодов происходят в результате движения женщины по пути свободы, а регресс
социального порядка означает уменьшение свободы женщины. Расширение прав женщины есть главный принцип социального прогресса»^2^. Среди тех, кто пытался ввести женщину в социум, в историю, и другой великий утопист, Анри де Сен -Симон, с его несколько загадочной фразой: «Мужчина и женщина - вот социальный индивид»^3^. '
  Фурье и Сен -Симон двумя небольшими фразами, в сущности, создали основу для переворота в общественных представлениях о назначении женщины. Они вышли за пределы суждения о «природном назначении пола», нисколько не посягая на последнее и не оспаривая его. Тем самым появилась возможность говорить о том, что помимо прокреативных, природных функций у женщины могут быть еще и другие - социальные, гражданские функции и что, взятые воедино, они способны не отрицать, а дополнять друг друга. Отныне в споре о женском равноправии была пробита брешь - речь стали вести уже не только о «естественном», но еще и о социальном праве женщины, праве на свободу, образование, труд. Этот теоретический фундамент упрочил позиции феминизма. Он стал разнообразным по форме и содержанию. К началу XX века активно действовали суфражистки, отстаивавшие политико -правовое равенство женщины; социалистки, защищавшие идеи равной оплаты женского труда и участия женщин в профсоюзах; радикальные феминистки, пропагандировавшие идеи сознательного материнства и контроля над рождаемостью; христианские женские благотворительные общества. В
результате медленных завоеваний всех этих феминистских потоков к концу XIX - началу XX века общественные стереотипы и нормы постепенно менялись. Новые нормы уже позволяли женщине выходить за пределы дома с тем, чтобы получать образование, работу. Свою роль в этом процессе сыграли и марксисты.
  Проблему социального признания женщины они определили как «женский вопрос» и предложили на него свой ответ. Симона де Бовуар в отдельной главе разбирает все плюсы и минусы этого ответа, оформленного в категории исторического материализма. Что же здесь плюс и что минус? И для нее, и для теоретиков марксизма речь идет о продолжении традиции Пулена де ля Барра - Фурье - Сен -Симона, то есть традиции борьбы за эмансипацию, освобождение женщины от патриархальных норм поведения. Правда, в отличие от своих предшественников, Маркс и Энгельс, говоря об эмансипации, обращались не столько к индивиду, сколько к массам, К массам женщин - наемных тружениц, к их мужьям, тоже втянутым в наемный труд. Им они объясняли, что за «таинством брака» или «таинством пола» скрываются «производственные отношения», правда, особого типа - отношения воспроизводства человеческого рода. Они являются одновременно и природными и социальными отношениями. Еще - это отношения социального неравенства, вытекающие из неравного разделения труда, при котором жена и дети являются рабами мужа. А рабство есть первая форма собственности,
порожденная возможностью распоряжаться чужой рабочей силой. Особенность семейных отношений при капитализме, по убеждению классиков марксизма, заключается в том, что рабочий вынужден продавать не только собственную рабочую силу, но также рабочую силу жены и детей. Приобщение женщины к труду в крупном промышленном производстве наносит непоправимый удар по традиционному укладу семьи - оно «разрушает вместе с экономическим базисом старой семьи и соответствующего ему семейного труда и старые семейные отношения»^1^. И в этом марксисты видят позитивный смысл наемного женского труда, который создает необходимые экономические предпосылки для независимости женщины, для ее самоутверждения в социальной сфере, то есть для ее освобождения. В марксистском анализе «женского вопроса» тема женского труда - главная. И это естественно, поскольку начиная со второй половины XIX века женский труд становится все более массовым, что принципиально меняет как положение женщин, так и спор о нем.
  Другой новый тезис марксизма сводится к тому, что положение женщины -труженицы есть положение классовое. Она принадлежит в классу пролетариата. А потому задача ее освобождения совпадает с более общей задачей освобождения пролетариата. И пролетарий, и женщина в равной мере заинтересованы в уничтожении любых форм угнетения и эксплуатации. Только в обществе, свободном от эксплуатации и угнетения, возможны равноправные отношения между мужчиной и женщиной. Так, связав «женский вопрос» с вопросом социальным, классики марксизма отыскали женщине место в общем потоке истории. Эта концепция была адекватна своему времени и в совокупности с другими феминистскими идеями имела право на существование. Беда была в том, что ее адепты свой подход считали единственно верным и решительно обличали прочих поборников женского равноправия.
  Особенно досталось от них тем, кто добивался в первую очередь признания политических прав женщины, то есть придерживался традиционных феминистских лозунгов. Марксисты видели в этих лозунгах знак признания буржуазной политической системы, а потому наградили и их, и весь традиционный феминизм определением «буржуазный». И повели с ним, как с частью буржуазной системы, ожесточенную борьбу. Борьбу под новыми, классовыми, пролетарскими лозунгами. На целые десятилетия они сумели одержать верх над традиционным феминизмом, существенно потеснив его в массовых движениях. Естественно, что в странах, где побеждали социалистические революции, именно эти лозунги формировали политику новой власти по отношению к женщине, Сегодня их несостоятельность доказана самой жизнью. Очевидно, что в бывших странах реального социализма процесс эмансипации выродился в чистое мифотворчество^1^. Это произошло еще и потому, что изначально в марксистской концепции женского освобождения имелся существенный изъян.
  Одной из первых на него обратит внимание Симона де Бовуар в книге «Второй пол», но не сформулирует свою позицию с предельной ясностью. За нее это сделает спустя время французский социолог Э. Морен, который напишет, что попытка рассмотреть проблему угнетения женщины с помощью категорий классового анализа является упрощением хотя бы потому, что эта проблема сложилась в доклассовую, а может быть, и доисторическую эпоху, и имеет не столько социологический, сколько антропосоциологический характер^2^. Почему этого не проговорила Симона де Бовуар? МОЖЕТ быть, потому, что в пору написания книги «Второй пол» она принимала марксистский тезис о том, что полное освобождение женщины возможно лишь при социализме, принимала вопреки собственной логике и собственному анализу. В первое послевоенное десятилетие они с Сартром всерьез считали себя «попутчиками» коммунистов и связывали надежды на радикальное обновление мира с «реальным социализмом». Но они были только «попутчиками» коммунистов, а не членами их партии, как, скажем, знаменитый писатель Луи Арагон. То есть держались на соответствующем расстоянии. Иначе для
них и быть не могло: экзистенциализм как философская система, как мировоззрение сложился из -за недоверия или даже прямого отрицания прогрессистско -оптимистических концепций истории, из сомнения в «разумности действительного», и в этом плане он был антитезой марксизму. Откуда же в таком случае ориентация на общий с марксистами путь? Как справедливо отмечает один из лучших отечественных исследователей экзистенциализма, Э. Соловьев, Сартр признавал «марксизм в качестве доктрины, которая обеспечивает высокую степень «совместимости» индивидуальных бунтарских актов… доктрины, санкционирующей бунт пролетариата против объективного строения истории». Иначе говоря, Сартр, а вместе с ним и Симона де Бовуар трактовали марксизм достаточно произвольно, исходя из собственной потребности «приобщиться к какому -либо уже существующему движению, связать себя его ценностями и программой»^1^. Для теоретиков экзистенциализма - позиция не самая последовательная. Но они стояли на ней, а потому избегали полного размежевания с марксизмом.
  И все -таки, несмотря на все оговорки, книга Симоны де Бовуар «Второй пол» представляет собой попытку - и попытку удавшуюся - размежевания с марксистским подходом к «женскому вопросу». В центре ее внимания - не «женские массы» и их «коллективная борьба» за общее дело «пролетариата». В центре ее внимания женская личность или «ситуация» женщины в истории, заданная физиологией и анатомией, психологией и социальными традициями. Симона де Бовуар рассматривает эту «ситуацию», используя концептуальную схему Сартра, с ее понятиями свободы воли, трансцендентности/имманентности, автономии, самоосуществления через «проект». Она сосредоточивает свой анализ главным образом на теме межличностных отношений мужчины и женщины - отношений Одного и Другого, увиденных сквозь призму «подлинного бытия» - бытия субъекта, способного к трансценденции, то есть к полаганию смыслов и целей своей жизни, С этой точки зрения Симона де Бовуар перечитывает мифы и легенды о «тайне пола», «предназначении женщины», «загадке женской души». Для нее очевидно, что такой загадки не существует. В пылу полемики она формулирует свой знаменитый
афоризм: «Женщиной не рождаются, женщиной становятся». Афоризм предельно спорный. Он вызовет шквал критики как со стороны антифеминистов, так и со стороны феминистов.
  Что же она хотела этим сказать? Ну не отрицала же она биологического различия между мужчиной и женщиной, вообще - «мужским» и «женским» как природными началами? Она отрицала Фрейда с его тезисом; «Анатомия - это судьба». Отрицала непосредственную зависимость между разными уровнями человеческого бытия и доказывала, что физиологические различия между мужчиной и женщиной вовсе не предопределяют их экзистенциального различия - различия в качестве субъектов истории, когда один является господином, а другой - его рабом. Это разделение труда не задано умыслом, оно навязано вполне определенными социально -историческими условиями. И произошло на заре истории, когда за мужчиной была закреплена сфера «конструирования смысла жизни» - культуры и общества, а за женщиной - сфера воспроизводства жизни - как бы сфера природы. На этой основе со временем возникают стереотипы сознания, отождествляющие с мужчиной культуру, а с женщиной природу, со всей их символикой. Симона де Бовуар подчеркивает, что поскольку именно мужская деятельность сформировала понятие человеческого существования как ценности, которая подняла эту
деятельность над темными силами природы, покорила саму природу, а заодно и женщину, то мужчина в обыденном сознании предстает как творец, создатель, субъект, женщина же - только как объект его власти. Против этого предубеждения и направлен тезис «женщиной не рождаются, женщиной становятся». Симона де Бовуар стремится рассеять любые сомнения в том, что изначально в женщине заложены те же потенции, те же способности к проявлению свободы воли, к трансцендентности и саморазвитию, что и в мужчине. Их подавление ломает женскую личность, не позволяет женщине состояться в качестве человека. Конфликт между изначальной способностью быть субъектом и навязанной ролью объекта чужой власти и определяет специфику «женского удела». Но Симона де Бовуар убеждена в том, что этот конфликт постепенно разрешается. Стремление к свободе одерживает верх над косностью, имманентностью женского бытия. Подтверждение тому - появление крупных женских фигур в истории, развитие идей женского равноправия, самого женского движения.
  Почему же тогда Симона де Бовуар избегает зачислять себя в ряды феминисток, впрямую связывать себя с символами веры феминизма? Прежде всего потому, что в пору писания книги «Второй пол» она сомневается в состоятельности феминизма как сколько -нибудь значимой социальной силы. По ее мнению, феминизму недостает конституирующих начал: у женщин нет ни собственного коллективного прошлого, ни коллективного настоящего, они не могут сказать о себе «мы», как это могут сделать пролетарии, А раз это так, то надежды на преодоление «женского удела» Симона де Бовуар связывает с социалистическим обновлением и, конечно же, с развитием личностного начала в женщине - с «экзистенциальной перспективой».
  Здесь нет никаких противоречий. Ведь книга «Второй пол» задумывалась ею как продолжение к размышлениям философа -экзистенциалиста над судьбой человека, а вовсе не как специальное феминистское исследование. Но история любит парадоксы: книга принесла ей славу родоначальницы современного феминизма и его крупнейшего теоретика. Экзистенциалисты же ее почти не заметили. И то и другое в равной мере справедливо. Симона де Бовуар мало что добавила к мыслительным разработкам Сартра. А то, что добавила, выглядит скорее как ересь, искажение их буквы и духа. Начать с того, что ее книга пронизана верой в позитивность времени, в открытость ситуации, в которой пребывает Женщина. Она совершенно уверена в том, что представительницы ее поколения живут более полной, насыщенной жизнью, чем их матери. Сартр же в принципе отрицает любые надежды на просветление истории. Его герой действует на свой страх и риск, без расчета на успех, при полном «молчании небес». Он строит свой проект независимо от них, независимо от заданной ситуации. В этом - смысл его абсолютной свободы. Кроме того, Сартр настаивает на моральном осуждении,
моральных санкциях против героя, неспособного нести свой крест, исполнять свой долг в любой ситуации. Симона де Бовуар объясняет заданность «женского удела» именно ситуацией, невозможностью ее преодоления в какие -то моменты, значит, отсутствием такой абсолютной свободы. Она понимает, что поведение человека не может не диктоваться совершенно конкретной ситуацией, как бы он ни стремился ее превзойти. Еще один пример ее ереси - использование пары категорий Один - Другой - главной пары феноменологии. Сартр описывает с ее помощью полярные, взаимонепроницаемые сущности. Симона де Бовуар, начиная с того же, постепенно, по ходу книги вводит в качестве третьего элемента суждение о «взаимности», что преобразует само содержание этих понятий. И это еще не все примеры «женской» непоследовательности Симоны де Бовуар - автора «Второго пола». Ее верность Сартру на поверку оказывается не столь уж бесспорной. Гораздо вернее выдерживаются принципы Пулена де ля Барра.
  В феминистской литературе книга «Второй пол» занимает исключительное место. До сих пор это самое полное историко -философское исследование о положении женщины, что называется, от сотворения мира и до наших дней.
  И все -таки не это главное. Написанная почти случайно, она появилась как раз в тот момент, когда феминизму нужно было обрести второе дыхание. К этому времени лозунги социально -политического равноправия женщины в большинстве стран цивилизованного мира оказались переведенными в формально -юридические акты и закрепленными в них. Но, добившись своего признания перед лицом закона, женщины тем не менее не избавились если не от роли раба, то от участи дискриминируемого большинства, которое старательно вписывают в категорию меньшинства, рядом с инвалидами, престарелыми и т. д. Правда, формы их дискриминации стали менее явными, отчетливыми. Симона де Бовуар, обозначив перспективу «подлинного существования», сумела ярко описать «неподлинность» обычных женских будней - этой повседневной кабалы, угнетающей женщину в наши дни ничуть не менее, чем в прошлом. Обличение, разоблачение повседневных форм дискриминации - одно из главных достоинств книги «Второй пол». Ее другое достоинство связано с тем же понятием «подлинного существования» и его этики, предполагающей обретение своего «я» на пути к свободе, то есть
предполагающей существование независимой женской личности, ее автономию, способность «присвоить» собственную жизнь. Переведенное в лозунг г «самореализации» или «самоосуществления», это понятие стало новым символом веры для феминизма второй половины XX века.
  Современницы Симоны де Бовуар, прочитавшие ее книгу - а читали ее все, - не осмелились воплотить ее идеи в жизнь. Осмелились их дочери, которых матери воспитывали, пересказывая не сказки, а эту книгу. Известный французский психолог, феминистка нового поколения Элизабет Бадинтер так писала о влиянии «Второго пола»; «Симона де Бовуар освободила миллионы женЦ^^щин от тысячелетнего патриархального рабства… Несколько поко; Ц^ лений женщин откликнулось на ее призыв; поступайте как я и ниу^чего не бойтесь. Завоевывайте мир, он - ваш. Взмахом волшебной палочки Симона де Бовуар рассеяла догму о естественности сексуального разделения труда. На нее ополчились консерваторы всех мастей. Но прошлого не вернуть. Ничто не заставит нас вновь поверить в то, что семейный очаг - наше единственное назначение, домашнее хозяйство и материнство - непреложная, обязательная судьба. Все мы, сегодняшние феминистки, - ее духовные дочери. Она проложила нам дороги свободы»^1^.
  И они пошли по этим дорогам, подправляя свою провозвестницу и доказывая, что возможны и женская солидарность, и женское коллективное «мы», создавая свое коллективное настоящее, которое очень быстро стало коллективным прошлым. Пробуждение женского коллективного сознания как сознания социального происходило под непосредственным воздействием книги «Второй пол». Эту книгу с полным основанием называют прологом к новой волне женского движения, распространившейся на Западе с середины 60 -х годов и названной неофеминизмом. Неофеминизм провозгласил Симону де Бовуар своей вдохновительницей. И она поверила в него, а поверив, с пылом молодости включилась в его акции: возглавляла кампании протеста против женской дискриминации, требовала легализации аборта, распространения противозачаточных средств, обличала всевозможные формы насилия над женщиной. Ее увлечение и вовлечение в движение было таким сильным, что под его воздействием изменились и ее взгляды. В частности, она отказывается от убеждения в том, что только победа демократического социализма способна окончательно освободить женщину, изменив ее место в
обществе, что борьба за социализм равнозначна борьбе за освобождение женщины. Теперь она уверена в том, что феминизм представляет собой особую, и едва ли не главную, форму борьбы за свободу личности и потому женский протест не следует смешивать ни с каким другим типом социального протеста. Женщины должны взять свою судьбу в собственные руки, солидарность - залог их реального освобождения. Это принципиально новый вывод для Симоны де Бовуар. Он совпал с тем, о чем говорили ее молодые подруги.
  Но вот в другом важном вопросе они бесповоротно разошлись. Симона де Бовуар встретила в штыки новейшие феминистские концепции о специфической женской субъективности, об онтологически предопределенной женской сущности, о праве женщины не копировать мужской стандарт социального поведения, а жить в истории на свой манер, сообразно «женской природе». Для Симоны де Бовуар, как для любого экзистенциалиста, этой онтологической «сущности» в принципе нет и быть не может. Отрицая это понятие в спорах 70 -х годов, она до предела заострила свою критику этих идей. По ее убеждению, в социокультурном плане женщина совершенно тождественна мужчине, их различает лишь анатомия. Она доказывала, что быть женщиной - это не призвание, а состояние, что женщина, как любой человек, должна стремиться к самоутверждению в качестве личности - в творчестве, труде, самораскрытии. Она - не машина для воспроизводства человеческого рода. Ее материнство может быть только актом свободного решения, а не обязанностью, Эта часть ее суждений вызвала самые ожесточенные нападки критиков, зачастую прибегавших к аргументам, что называется,
«ниже пояса». Ей было не привыкать к критическому обстрелу, но агрессивность и правых, и левых оппонентов в этом вопросе задела даже ее. «Низость этих реакций глубоко оскорбила меня», - писала она в своих мемуарах. Впрочем, пока рядом был Сартр, она справлялась и с этим. В 1980 году его не стало. А в 1981 -м вышла в свет ее очередная книга «Обряд прощания». Книга шокировала даже близких. Она была написана на смерть Сартра и с предельной откровенностью рассказывала все об их отношениях. Но и в этом акте Симона де Бовуар, в сущности, осталась верной себе и Сартру. Ее предельная откровенность - это реализация установки на подлинность, свободу самовыражения,

  это проявление творчества в жизни, которому она всю жизнь училась сама и звала учиться других.
  И время признало ее. Под непосредственным воздействием ЕЕ идей в 70 -е годы повсеместно в западных университетах возникают центры «женских» или «феминистских» исследований с особыми программами, включающими специалистов по биологии, физиологии, антропологии, этнографии, философии, истории, филологии. В них переместился спор, разделивший феминистов на сторонников «эгалитарного» подхода, того, что исповедовала сама Симона де Бовуар, и проповедников «женской субъективности». С распространением «женских» исследований спор этот не только не разрешился, но развел оппонентов в разные стороны. Свой выход из его тупика предложили исследователи, строившие анализ, исходя из сопоставления «мужской» и «женской» ролей в разных ситуациях и в разные периоды. Они предложили ввести новое понятие «гендер» (от англ. gender - род). В русском языке это понятие можно раскрыть только смысловой фразой; «социальные отношения пола», или социально закрепленное разделение ролей на «мужские» и «женские». Нетрудно заметить, что концепция книги «Второй пол» имплицитно содержала это понятие, подразумевала этот подход. Кто -то из
разработчиков концепции «гендера» это признает и ссылается на Симону де Бовуар, кто -то - нет. Но все они стремятся перевести анализ отношений пола с биологического уровня на социальный, чтобы наконец отказаться от постулата о «природном назначении пола»; показать, что понятие «пол» принадлежит к числу таких же смыслообразующих понятий, как «класс» или «раса». Одна из представительниц этого подхода, американский историк Джоан Скотт, отмечала; «Понятие «гендер» имеет первоочередное значение при описании отношений власти…» Разве не об этом писала в своей книге Симона де Бовуар?
  И разве не перекликаются с ее идеями установки в принятых в 70 - 80 -е годы международным сообществом документах, которые призывают к ликвидации всех форм дискриминации женщины. В них женщина признается таким же полноценным субъектом истории, как и мужчина, а ее личность оценивается выше, чем ее «природное назначение», в них подчеркивается, что рождение детей, продолжение рода - это право, а не обязанность женщины. В известном смысле - это знак реализованности идей Симоны де Бовуар, идей, повлиявших не только на перемены в общественном сознании, но и на общественную жизнь. И это не преувеличение. Начатая в 60 -е годы ее идейными наследницами «женская революция» под лозунгом: «Если женщина имеет право на половину рая, то она имеет право и на половину власти на земле!» - в 80 - 90 -е годы вынудила власть имущих потесниться и впустить наконец и женщин во все структуры управления обществом. Эти структуры из однополых мужских стали превращаться в «смешанные». Таким образом, «женская революция» изменила представления о самом содержании демократии, расширила ЕЕ горизонты, заставила увидеть многоликость,
многогранность, пестроту социального пространства, в котором действует не один субъект и которое держит в напряжении не один конфликт, а множество по -разному разрешаемых конфликтов. И один из них - самый древний - конфликт между мужчиной и женщиной, о котором написана книга Симоны де Бовуар «Второй пол».
  Она появляется в России спустя почти 50 лет после ее первой публикации. Это поздно - женщины нескольких поколений ЕЕ не прочли и на нее не откликнулись. Но это и своевременно. Россия переживает момент становления демократии, которая не может не быть делом женщин и мужчин, равно ответственных за судьбу своей страны.
  Светлана Айвазова

  ТОМ1. ФАКТЫ И МИФЫ
  ЖАКУ БОСТУ
  Есть доброе начало, сотворившее порядок, свет и мужчину, и злое начало, сотворившее хаос, мрак и женщину.
  Пифагор
  Все написанное мужчинами о женщинах должно быть подвергнуто сомнению, ибо мужчина - одновременно и судья, и одна из тяжущихся сторон.
  Пулен де ля Бирр
  ВВЕДЕНИЕ
  Я долго колебалась, прежде чем написать книгу о женщине, Тема эта вызывает раздражение, особенно у женщин; к тому же она не нова. Немало чернил пролито из -за феминистских распрей, сейчас они уже почти совсем утихли - так и не будем об этом говорить. Между тем говорить не перестали. И не похоже, чтобы многотомные глупости, выпущенные в свет с начала нынешнего века, что -нибудь существенно прояснили в этой проблеме. А в чем она, собственно, заключается? И есть ли вообще женщины? Конечно, теория вечной женственности имеет еще своих приверженцев, «Даже в России они все же остаются женщинами», - шепчут они; но другие весьма знающие люди - а зачастую те же самые - вздыхают: «Женщина теряет свою суть, нет больше женщины». Сейчас уже не скажешь наверное, существуют ли еще женщины, будут ли они существовать всегда, надо или нет этого желать, какое место занимают они в мире, какое место им следовало бы в нем занимать. «Где женщины?» - вопрошал недавно один нерегулярно выходивший иллюстрированный журнал^1^, Но прежде всего: что же такое женщина? «Tota mulier in utero: это матка», - говорит один. Между тем об
иных женщинах знатоки заявляют: «Это не женщины», хотя у них, как и у всех остальных, есть матка. Все согласны признать, что в роде человеческом есть самки; сегодня, как и когда бы то ни было, они составляют примерно половину человечества. И все же нам говорят, что «женственность в опасности»; к нам взывают: «Будьте женщинами, останьтесь женщинами, станьте женщинами». Значит, не всякое человеческое существо женского пола обязательно является женщиной; для этого нужно приобщиться к находящейся под угрозой таинственной реальности, которая и есть женственность, Ее что, выделяют яичники? Или она застыла где -то на платоновском небосводе? И довольно ли шуршащей юбки, чтобы спустить ее на землю? И хотя многие женщины усердно пытаются воплотить ее, идеал так никогда и не становится доступнее. Ее охотно описывают в туманных и ускользающих от понимания выражениях, которые кажутся заимствованными из словаря ясновидящих. Во времена святого Фомы Аквинского ее сущность представлялась столь же четко определенной, как снотворное воздействие мака. Но концептуализм сдал позиции: биологические и общественные науки уже
не верят в существование незыблемых и неизменных сущностей, которые обусловливали бы изначально данные характеры, будь то характер женщины, еврея или негра; они рассматривают характер как вторичную реакцию на определенную ситуацию, И сегодня женственности нет, потому что ее никогда и не было. Означает ли это, что слово «женщина» лишено всякого содержания? Именно так настойчиво утверждают сторонники философии Просвещения, рационализма, номинализма; дескать, женщины - это представители рода человеческого, которых произвольно называют словом «женщины»; в частности, американки охотно думают, что женщины как таковой больше не существует; если какая -нибудь отсталая особа все еще считает себя женщиной, подруги советуют ей пойти к психоаналитику, чтобы » избавиться от этой навязчивой идеи. По поводу одного труда, * впрочем, вызывающего изрядное раздражение, озаглавленного «Modem woman: a lost sex» («Современная женщина: утраченный пол»), Дороти Паркер писала: «Я не могу справедливо судить о книгах, в которых женщина рассматривается как женщина… Я убеждена, что все мы, как мужчины, так и женщины, кем бы мы ни
были, должны восприниматься как человеческие существа…» Но номинализм - учение недостаточное; и антифеминисты могут вволю доказывать, что женщины не есть мужчины. Несомненно, женщина, как и мужчина, является человеческим существом, но подобное утверждение абстрактно, фактом же следует признать, что любое конкретное человеческое существо всегда живет в своей определенной ситуации. Отрицать понятия вечной женственности, негритянской души, еврейского характера не значит отрицать существование евреев, негров и женщин: такое отрицание для заинтересованных лиц является не освобождением, а уходом от существа вопроса. Ясно, что ни одна женщина не может не покривив душой утверждать, что она преодолела зависимость от своего пола. Несколько лет назад одна знакомая писательница отказалась поместить свой портрет в серии фотографий, специально посвященной женщинам -литераторам; она хотела числиться в одном ряду с мужчинами. Но чтобы добиться этой привилегии, она воспользовалась влиянием мужа. Женщины, утверждающие, что они равнозначны мужчинам, при этом не становятся менее требовательными по части мужской
обходительности и внимания. Еще вспоминается одна молоденькая троцкистка, что стояла на трибуне посреди шумного митинга и готовилась ударить кого -то кулаком, невзирая на свое явно хрупкое сложение. Она отрицала свою женскую слабость, но все это - из любви к одному активисту, на равенство с которым она претендовала. Судорожные усилия американок вести себя вызывающе доказывают, что им не дает покоя чувство собственной женственности. В самом деле, достаточно пройти по улице с открытыми глазами, чтобы признать, что человечество делится на две категории индивидов, чьи одежда, лицо, тело, улыбка, походка, интересы, занятия явно различны; может быть, это различие поверхностно, может быть, ему суждено исчезнуть. Но бесспорно одно - в настоящий момент оно существует с поразительной очевидностью.
  Если функции самки недостаточно, чтобы определить, что такое женщина, если пользоваться понятием «вечной женственности» мы тоже отказываемся и если при этом признаем, что на земле, хотя бы временно, существуют женщины, - нам следует впрямую поставить перед собой вопрос: так что такое женщина?
  Сама постановка проблемы сразу же подсказывает мне первый ответ. Показательно уже то, что я ее ставлю. Мужчине не пришло бы в голову написать книгу о специфическом положении, занимаемом в человеческом роде лицами мужского пола l. Если я хочу найти себе определение, я вынуждена прежде всего заявить: «Я - женщина». Эта истина представляет собой основание, на котором будет возведено любое другое утверждение. Мужчина никогда не начнет с того, чтобы рассматривать себя как существо определенного пола: само собой разумеется, что он мужчина. Только с формальной точки зрения в регистрационных журналах мэрии и удостоверениях личности рубрики «мужской» - «женский» выглядят симметричными. Отношение двух полов не идентично отношению двух электрических зарядов или полюсов: мужчина представляет собой одновременно положительное и нейтральное начало вплоть до того, что французское слово les hommes означает одновременно «мужчины» и «люди», что явилось результатом слияния частного значения латинского homo с общим значением слова vir. Женщина подается как отрицательное начало - настолько, что любое ее качество
рассматривается как ограниченное, неспособное перейти в положительное, У меня всегда вызывало раздражение, когда в ходе отвлеченной дискуссии кто -нибудь из мужчин говорил мне; «Вы так думаете, потому что вы женщина». Но я знала, единственное, что я могла сказать в свою защиту, это: «Я так думаю, потому что это правда», устраняя тем самым собственную субъективность. И речи не могло быть о том, чтобы ответить: «А вы думаете по -другому, потому что вы мужчина», ибо так уж заведено, что быть мужчиной не значит обладать особой спецификой. Мужчина, будучи мужчиной, всегда в своем праве, не права всегда женщина. Подобно тому как у древних существовала абсолютная вертикаль, по отношению к которой определялась наклонная, существует абсолютный человеческий тип - тип мужской. У женщины есть яичники и матка - эти специфические условия определяют ее субъективный мир; некоторые охотно утверждают, что она мыслит своими железами. Мужчина величественно забывает, что и в его анатомии есть гормоны, Кинси, например, в своем докладе ограничивается определением сексуальных характеристик американского мужчины, а это совсем
другое дело. семенники. Он ощущает свое тело как прямое и нормальное отношение с миром, который, как ему кажется, он постигает в его объективности, тогда как тело женщины представляется ему отягченным всем тем, что подчеркивает специфику этого тела, - этакое препятствие, тюрьма, «Самка является самкой в силу отсутствия определенных качеств, - говорил Аристотель. - Характер женщины мы должны рассматривать как страдающий от природного изъяна». А вслед за ним святой Фома Аквинский утверждает, что женщина - это «несостоявшийся мужчина», существо «побочное». Именно это и символизирует история Бытия, где Ева представляется сделанной, по словам Боссюэ, из «лишней кости» Адама. Человечество создано мужским полом, и это позволяет мужчине определять женщину не как таковую, а по отношению к самому себе; она не рассматривается как автономное существо. «Женщина - существо относительное…» - пишет Мишле. И таким образом, утверждает г -н Бенда в «Рассказе Уриэля»; «Тело мужчины имеет смысл в самом себе, вне всякой связи с телом женщины, в то время как последнее, по -видимому, этого смысла лишено, если не соотносится
с мужским… Мужчина мыслит себя без женщины. Она же не мыслит себя без мужчины». Она - лишь то, что назначит ей мужчина. Таким образом, ее называют «полом», подразумевая под этим, что мужчине она представляется прежде всего существом определенного пола: для него она является полом, а значит, является им абсолютно. Она самоопределяется и выделяется относительно мужчины, но не мужчина относительно нее; она - несущественное рядом с существенным. Он - Субъект, он - Абсолют, она - Другой^1^, ^1^ Идея эта была с наибольшей ясностью выражена Э. Левинасом в его эссе «Время и Другой». Он объясняет ее следующим образом: «Возможна ли ситуация, при которой Другое было бы свойственно существу в положительном смысле, как сущность? Что это за Другое, что не входит просто -напросто в противопоставление двух видов одного рода? Я думаю, что абсолютно противостоящее, противоположное, противоположность которого ни в коей мере не взаимосвязана с отношением, которое может возникнуть между ним и вторым членом оппозиции, противоположность, позволяющая термину оставаться абсолютно другим, - это женское начало. Пол - это не
какое -нибудь специфическое различие… Различие полов - это также и не противоречие… Не является оно и парой дополнительных терминов, ибо отношение дополнительности между двумя терминами предполагает изначальное существование единого целого… Другое реализуется в женском начале. Термин одного ряда с сознанием, но противоположный ему по смыслу».
  Я полагаю, г -н Левинас не забыл, что женщина - тоже сама по себе сознание. Но поразительно, что он с ходу принимает мужскую точку зрения, даже не упоминая о взаимозаменяемости субъекта и объекта. Когда он пишет, что женщина - это тайна, он подразумевает, что она тайна для мужчины. И получается, что это претендующее на объективность описание на самом деле является утверждением мужского преимущества.
  Категория Другой изначальна, как само сознание. В самых примитивных обществах, в самых древних мифологиях всегда можно найти дуализм Одного и Другого; это разделение первоначально не было знаком разделения полов, это деление не зависит ни от каких эмпирических данных - такой вывод среди прочих следует из трудов Гране, посвященных китайской философии, и работ Дюмезиля об Индии и Риме, Пары Варуна - Митра, Уран - Зевс, Солнце - Луна, День - Ночь первоначально не несут в себе никакого женского элемента, точно так же как противопоставление Добра и Зла, благоприятных и неблагоприятных принципов, правого и левого, Бога и Люцифера. «Другое» (иная суть. - Peg.) - это одна из фундаментальных категорий человеческой мысли. Ни один коллектив никогда не определит себя как Нечто, сразу же не поставив перед собой Другого, Достаточно трем пассажирам случайно оказаться в одном купе, чтобы все остальные пассажиры стали «другими» с неопределенным оттенком враждебности, Для деревенского жителя все, кто не живет в его деревне, - подозрительные «другие»; для уроженца какой -нибудь страны жители всех остальных стран
представляются «чужими», евреи - «другие» для антисемита, негры - для американских расистов, туземцы - для колонистов, пролетарии - для имущих классов. Углубленное исследование различных видов примитивных обществ Леви -Строс счел возможным завершить выводом: «Переход из состояния Природы в состояние Культуры определяется способностью человека мыслить биологические отношения в виде системных оппозиций; дуализма, чередования, противопоставления и симметрии, независимо от того, представлены ли они в четких или расплывчатых формах, отражают ли те явления, что нуждаются в объяснении, или фундаментальные и непосредственные данные социальной действительности»!. Понять эти явления было бы невозможно, если бы человеческая действительность сводилась только к mitsein^2^, основанному исключительно на солидарности и дружбе. Многое, напротив, проясняется, когда вслед за Гегелем обнаруживаешь в самом сознании фундаментальную враждебность по отношению к любому другому сознанию; субъект мыслит себя только в противополагании: он утверждает себя как существенное и полагает все остальное несущественным, объектом.
  Но дело в том, что другое сознание выдвигает ему навстречу такое же утверждение: уроженец какой -нибудь страны, отправившись в путешествие, бывает поражен, обнаружив в соседних странах местных уроженцев, которые смотрят на него как на чужого. Между деревнями, кланами, нациями, классами возникают войны, потлачи, сделки, договоры, разные формы борьбы, благодаря которым Другой перестает быть абсолютным понятием и обнаруживает свою относительность. Волей -неволей индивиды и группы вынуждены признать обоюдную направленность своих отношений, Как же случилось, что между полами эта обоюдная направленность не была установлена, что один из терминов утвердился как единственно существенный, отказав второму в какой бы то ни было относительности, определив его как совершенно Другое? Почему женщины не оспаривают мужское верховенство? Ни один субъект не признает себя ни с того ни с сего несущественным. Ведь не Другой, определив себя как Другой, определяет тем самым Нечто, Другим его полагает Нечто, полагающее себя как Нечто. Но чтобы Другой не поменялся местами с Нечто, нужно, чтобы он подчинился чуждой ему точке
зрения. Откуда это подчинение в женщине?
  Известны и такие случаи, когда на протяжении более или менее длительного периода одной категории удавалось сохранять абсолютное господство над другой. Часто причиной привилегированного положения становится численное неравенство: большинство навязывает меньшинству свои законы или подвергает его гонениям. Но женщины не являются меньшинством, как негры в Америке или евреи: на земле женщин столько же, сколько мужчин. Часто также бывает, что две группы прежде были независимы; они или когда -то вообще не знали друг о друге, или признавали автономию друг друга. Потом какое -то историческое событие подчинило слабого более сильному: еврейская диаспора, введение рабства в Америке, колониальные захваты - все это легко датируемые факты. В таких случаях у угнетенных есть понятие раньше: их связывают общее прошлое, традиция, иногда религия, культура. В этом смысле представляется верным суждение Бебеля о близости позиций женщин и пролетариата: пролетарии также не составляют численного меньшинства и никогда не были независимой общностью. Правда, хотя события как такового и не было, существование их в качестве
класса, а также и то, почему именно эти индивиды оказались в этом классе, объясняется ходом исторического развития. Пролетарии существовали не всегда, женщины - всегда. Они являются женщинами по своему физиологическому строению. И сколько ни углубляйся в историю, они всегда были подчинены мужчине; их зависимость - не следствие события или становления, нельзя сказать, что она наступила. И отчасти потому, что здесь Другое не обладает случайным характером исторического факта, оно в данном случае выглядит как абсолютное. Положение, сложившееся с течением времени, может через какое -то время перестать существовать - это, в частности, было замечательно доказано неграми Гаити; природному же состоянию изменение вроде бы не грозит. На самом деле природа не более неизменна, чем историческая действительность. Женщина воспринимает себя как несущественное, которому никогда не превратиться в существенное, потому лишь, что она сама не осуществляет это превращение. Пролетарии говорят «мы». Негры тоже. Полагая себя как субъект, они делают «другими» буржуазию, белых. Женщины - если не считать нескольких их съездов,
бывших абстрактными демонстрациями, - не говорят «мы»; мужчины называют их «женщинами», и женщины, чтобы называть себя, используют то же слово, но они не полагают себя по -настоящему в качестве Субъекта. Пролетарии совершили революцию в России, негры - на Гаити, жители Индокитая борются на своем полуострове - действия женщин всегда были всего лишь символическим волнением; они добились лишь того, что соблаговолили уступить им мужчины; они ничего не взяли: они получили^1^. Дело в том, что у них нет конкретных способов образовать единство, которое полагало бы себя в противопоставлении. У них нет собственного прошлого, собственной истории, религии и нет трудовой солидарности и общности интересов, как у пролетариев; нет между ними даже той пространственной скученности, что объединяет американских негров, евреев гетто, рабочих Сен -Дени или заводов «Рено» в единое целое. Они живут, рассеянные среди мужчин, и жильем, работой, экономическими интересами, социальным происхождением оказываются теснее связанными с некоторыми мужчинами - будь то отец или муж, - чем с остальными женщинами. Жены буржуа солидарны с
буржуа, а не с женами пролетариев; белые женщины - с белыми мужчинами, а не с черными женщинами. Пролетариат может вознамериться истребить правящий класс; какой -нибудь фанатичный еврей или негр может мечтать завладеть секретом атомной бомбы с тем, чтобы сделать человечество состоящим целиком из евреев или негров, но даже в мечтах не может женщина уничтожить мужской пол. Связь, существующая между ней и ее угнетателями, ни с чем не сравнима, В сущности, разделение полов - биологическая данность, а не момент человеческой истории. Их противоположность выявилась в лоне изначального mitsein и не была нарушена впоследствии. Пара - это фундаментальное единство, обе половины которого прикованы одна к другой, и никакое расслоение общества по признаку пола невозможно. Именно этим определяется женщина: она - Другой внутри единого целого, оба элемента которого необходимы друг другу.
  Можно было бы предположить, что эта взаимная необходимость облегчит освобождение женщины. Когда Геркулес прядет шерсть у ног Омфалии, желание сковывает его - почему ЖЕ Омфалии не удается надолго захватить власть? Чтобы отомстить Ясону, Медея убивает своих детей - эта дикая легенда наводит на мысль о страшном влиянии, которое могла бы приобрести женщина благодаря своей связи с ребенком. Аристофан в шутку вообразил в «Лисистрате» собрание женщин, решивших вместе попытаться использовать на благо обществу потребность, которую испытывают в них мужчины, - но это всего лишь комедия. Легенда, утверждающая, что похищенные сабинянки отомстили своим похитителям упорным бесплодием, рассказывает также, что, отстегав их кожаными ремнями, мужчины волшебным образом одолели их сопротивление. Биологическая потребность - сексуальное желание и желание иметь потомство, - которая ставит мужчину в зависимость от женщины, в социальном плане не освободила женщину. Хозяин и раб также объединены взаимной экономической потребностью, которая не освобождает раба. Дело в том, что в отношении «хозяин - раб» хозяин не полагает свою
потребность в рабе; у него достаточно власти, чтобы удовлетворять свою потребность и никак ее не опосредовать. У раба же, напротив, из -за его зависимости, надежды или страха потребность в хозяине обращается вовнутрь. И даже если оба одинаково нуждаются в скорейшем удовлетворении потребности, эта неотложность всегда играет на руку угнетателю против угнетенного, что объясняет, например, почему так медленно шло освобождение рабочего класса. Ну а женщина всегда была если не рабом мужчины, то по крайней мере его вассалом. Мир никогда не принадлежал в равной степени обоим полам. И даже сегодня положение женщины еще очень невыгодно, хоть оно и меняется. Почти нет стран, где бы она по закону имела одинаковый статус с мужчиной; часто мужчина существенно ущемляет ее интересы. Но даже тогда, когда права ее абстрактно признаются, устоявшиеся, привычные нравы не дают им обрести конкретного воплощения в повседневной жизни. С экономической точки зрения мужчины и женщины - это практически две касты; при прочих равных условиях мужчины имеют более выгодное положение и более высокую зарплату, чем недавно ставшие их
конкурентами женщины. В промышленности, политике и т. д. мужчин гораздо больше, и именно им принадлежат наиболее важные посты. Помимо имеющейся у них конкретной власти, они еще облечены престижем, который традиционно поддерживается всей системой воспитания детей: за настоящим проступает прошлое, а в прошлом историю творили исключительно мужчины. В тот момент, когда женщины начинают принимать участие в освоении мира, мир этот еще всецело принадлежит мужчинам - в этом абсолютно уверены мужчины и почти уверены женщины. Отказаться быть Другим, отказаться быть пособницей мужчины означало бы для них отречься от всех преимуществ, которые может предоставить союз с высшей кастой. Мужчина -сюзерен гарантирует женщиневассалу материальную защищенность и берет на себя оправдание ее существования; ведь вместе с экономическим риском она избегает и риска метафизического, ибо свобода вынуждает самостоятельно определять собственные цели. В самом деле, наряду со стремлением любого индивида утвердить себя в качестве субъекта - стремлением этическим - существует еще соблазн избежать своей свободы и превратить себя в вещь.
Путь этот пагубен, ибо пассивный, отчужденный, потерянный человек оказывается жертвой чужой воли, существом, отторгнутым от собственной трансцендентности, потерявшим всякую ценность. Но это легкий путь: он дает возможность избежать тревоги и напряжения, свойственных подлинному существованию. Таким образом, мужчина, конституирующий женщину как Другого, находит в ней сильнейшую тягу к пособничеству. Так, женщина не требует признания себя Субъектом, потому что для этого у нее нет конкретных средств, потому что она испытывает необходимость в привязанности к мужчине, не предполагая обратной связи, и потому что часто ей нравится быть в роли Другого.
  Но сразу же возникает вопрос; а как началась вся эта история? Понятно, что дуализм полов, как всякий дуализм, выразился в конфликте. Понятно, что если одному из двух удалось установить свое превосходство, то он должен утвердиться как нечто абсолютное. Остается объяснить, почему именно мужчина с самого начала одержал верх. Кажется, и женщины могли бы достичь победы или борьба могла бы навсегда остаться незавершенной. Почему же так случилось, что мир всегда принадлежал мужчинам и только сегодня положение вещей начинает меняться? И благотворно ли это изменение? Приведет оно или нет к тому, что мир будет поровну поделен между мужчинами и женщинами?
  Вопросы эти далеко не новы, и на них существует целый ряд ответов. Но сам факт, что женщина - это Другой, опровергает все оправдания, когда -либо выдвигавшиеся на сей счет мужчинами: уж слишком очевидно, что оправдания эти продиктованы их собственными интересами, «Все написанное мужчинами о женщинах должно быть подвергнуто сомнению, ибо мужчина - одновременно и судья, и одна из тяжущихся сторон», - сказал в XVII веке Пулен де ля Барр, малоизвестный феминист. Везде и во все времена мужчина во всеуслышание заявлял о том, как радостно ему чувствовать себя царем творения. «Благословен Господь Бог наш и Бог всех миров, что Он не создал меня женщиной», - говорят евреи на утренней молитве, в то время как их супруги смиренно шепчут: «Благословен Господь, что создал меня по воле Своей». Среди благодеяний, за которые Платон благодарил богов, первым было, что они создали его свободным, а не рабом, вторым - что он Мужчина, а не женщина. Но мужчины не могли бы во всей полноте наслаждаться этой привилегией, если бы не считали ее основанной на вечности и абсолюте - свое главенство они постарались перевести в право.
«Те, кто составлял законы и своды законов, будучи мужчинами, обратили их на пользу своему полу, а юрисконсульты превратили законы в принципы», - говорил еще Пулен де ля Барр. Законодатели, священники, философы, писатели, ученые рьяно доказывали, что подчиненное положение женщины угодно небесам и полезно на земле. Выдуманные мужчинами религии отражают эту жажду господства: их оружием стали легенды о Еве и Пандоре, философию и теологию они поставили себе на службу, как показывают приведенные выше цитаты из Аристотеля и святого Фомы Аквинского. Со времен античности сатирики и моралисты находили удовольствие в изображении женских слабостей. Всем известны гневные обвинительные речи против женщин, которыми изобилует французская литература; традиция Жана де Менга с не меньшим пылом подхвачена Монтерланом. Иногда эта враждебность выглядит обоснованной, часто беспричинной. На самом деле в ней кроется более или менее умело замаскированное желание самооправдаться. «Проще обвинить один пол, чем извинить другой», - сказал Монтень. В некоторых случаях это стремление очевидно. Поразительно, например, что римский
кодекс, ограничивая права женщин, ссылается на «глупость и немощность этого пола» в то время, когда в результате ослабления семьи возникла опасность вытеснения наследников мужского пола. Поразительно, что в XVI веке, чтобы удержать замужнюю женщину в полной зависимости от мужа, ссылались на авторитет Блаженного Августина, говорившего, что «женщина - это животное, не имеющее ни двора, ни хлева», тогда как за незамужней признавалось право распоряжаться своим имуществом. Монтень очень хорошо понял произвол и несправедливость удела, выпавшего на долю женщин: «Женщин не за что осуждать, когда они отказываются принимать порядки, заведенные в этом мире, ведь их установили мужчины без их участия. Естественно, между нами и ними возникают интриги и ссоры». Но он не пошел так далеко, чтобы стать их защитником, Лишь в XVIII веке люди глубоко демократических убеждений стали рассматривать этот вопрос объективно. Дидро среди прочих берется доказывать, что женщина, как и мужчина, является человеком. Немного позже ее рьяно защищает Стюарт Милль. Но эти философы исключительно беспристрастны. В XIX веке споры о
феминизме возобновляются с новой силой среди его сторонников. Одним из следствий промышленной революции стало участие женщины в производительном труде: и тогда феминистские требования вышли из области теории и обрели экономическую базу. Это еще больше ожесточило их противников. Несмотря на частичное развенчание земельной собственности, буржуазия цепляется за старую мораль, которая видит в прочности семьи гарантию частной собственности, - чем реальнее становится угроза женской эмансипации, тем настойчивее призывают женщину к домашнему очагу. Даже внутри рабочего класса мужчины попытались притормозить это освобождение, потому что видели в женщинах опасных конкурентов, тем более что те привыкли работать за низкую зарплату. Чтобы доказать неполноценность женщины, антифеминисты воспользовались уже не только аргументами религии, философии и теологии, как прежде, но также и данными науки - биологии, экспериментальной психологии и др. Самое большее, на что они были готовы, это признать за другим полом право на «равенство в различии». Эта имеющая большой успех формула весьма показательна; она же употреблена по
отношению к американским неграм в системе джимкроуизма; эта сегрегация, выдающая себя за равноправие, повлекла за собой самые крайние формы дискриминации. Такое совпадение далеко не случайно: идет ли речь о расе, касте, классе или поле, занимающем низшее положение, механизм оправдания один и тот же. «Вечная женственность» полностью соответствует «негритянской душе» и «еврейскому характеру». Правда, еврейская проблема в целом сильно отличается от двух других: еврей для антисемита не столько низший, сколько враг, и в этом мире за ним не признается никакого места - скорее его хотят уничтожить. Но в положении женщин и негров есть глубокие совпадения: и те и другие сегодня освобождаются от одного и того же патернализма, а некогда правящая каста хочет удержать их «на месте», то есть на том месте, которое она для них предназначила. В обоих случаях она более или менее искренне восхваляет достоинства «доброго негра» с его непостижимой, детской, жизнелюбивой душой - смиренного негра - и «настоящей женщины», то есть женщины легкомысленной, инфантильной, безответственной - женщины, подчиненной мужчине. В обоих
случаях свои аргументы она черпает в ею же самой созданном положении вещей. Известна шутка Бернарда Шоу: «Белый американец, по существу, низводит негра до уровня чистильщика ботинок - и выводит из этого, что тот только и может, что чистить ботинки», И во всех аналогичных обстоятельствах мы обнаруживаем тот же порочный круг: если индивид или группа индивидов содержится в положении низшего, значит, они и есть низшие - нужно лишь условиться, что понимать под словом быть. Предвзятость сказывается в том, что этому слову придается субстанциональное значение, тогда как оно имеет, по Гегелю, динамичный смысл: быть - это стать, то есть сделать себя таким, каким ты являешься. Да, женщины сегодня в целом суть существа низшие по сравнению с мужчинами, то есть их положение предоставляет им меньшие возможности для саморазвития: проблема в том, чтобы выяснить, суждено ли такому положению вещей утвердиться навеки.
  Многие мужчины этого желают - не все еще сложили оружие. Консервативная буржуазия продолжает видеть в женской эмансипации угрозу своей морали и своим интересам. Некоторые представители мужского пола боятся конкуренции женщин. В еженедельнике «Эбдо -Латэн» один студент на днях заявил: «Любая студентка, получающая диплом врача или адвоката, крадет у нас место».
  Свои права на этот мир он сомнению не подвергает. Речь идет не только об экономических интересах. Одна из выгод, которые угнетение предоставляет угнетателям, заключается в том, что самый ничтожный из них чувствует себя существом высшим. «Белый бедняк» с Юга США всегда может сказать себе в утешение, что он не «грязный негр», да и более удачливые белые охотно используют эту спесь. Точно так же любая посредственность мужского пола рядом с женщиной чувствует себя полубогом. Г -ну де Монтерлану было гораздо легче ощущать себя героем, когда он сталкивался с женщинами (впрочем, специально подобранными), чем когда ему пришлось вытягивать свою роль мужчины среди мужчин - роль, с которой многие женщины справились лучше его. Именно поэтому г -н Клод Мориак, оригинальность суждений которого восхитит кого угодно, в одной из своих статей в «Фигаро литерер» за сентябрь 1948 года мог^1^ написать о женщинах: «Самую блестящую из них… мы слушаем с вежливым безразличием, отлично зная, что ее ум лишь более или менее ярко отражает идеи, идущие от нас». Разумеется, собеседница г -на К. Мориака отражает не лично его идеи,
потому как за ним таковых не водится. Ну а что она отражает идеи, идущие от мужчин, вполне возможно - да и среди представителей мужского пола не одному случалось выдавать за свои не им изобретенные мнения. Можно задаться вопросом, не пошло бы г -ну К. Мориаку на пользу, если бы он имел дело с хорошим отражением Декарта, Маркса, Жида, а не с самим собой. Примечательно, что благодаря двусмысленности слова «мы» он отождествляет себя с апостолом Павлом, Гегелем, Лениным, Ницше и с высоты их величия с презрением смотрит на стадо женщин, дерзнувших говорить с ним с позиции равенства. По правде говоря, я знаю не одну женщину, у которой не хватило бы терпения отнестись к г -ну Мориаку с «вежливым безразличием».
  Я остановилась на этом примере, потому что мужская наивность здесь просто обезоруживает. Но есть и множество более тонких способов, помогающих мужчинам извлекать пользу из идеи о «другой» природе женщины. Для всех страдающих комплексом неполноценности это просто чудотворный бальзам: никто не относится к женщинам столь надменно - агрессивно или презрительно, - как мужчина, опасающийся за свою мужественность. Те, кто не робеет среди себе подобных, скорее расположены признать себе подобной и женщину. Но даже им миф о Женщине, о Другом дорог по многим причинам^2^; не стоит осуждать их за то, что они не жертвуют ни с того ни с сего всеми
  ^1^ Или по крайней мере счел возможным.
  ^2^ Показательна статья на эту тему Мишеля Карружа в 292 -м номере «Южных тетрадей». Он с возмущением пишет: «Хотят, чтобы не было мифа о женщине, а была бы лишь когорта кухарок, матрон, девиц легкого поведения, синих чулков с функцией приносить удовольствие или пользу!» То есть, по его мнению, у женщины нет «для -себя -бытия», он рассматривает лишь ее функцию в мужском мире, ее конечная цель - в мужчине; в таком случае действительно можно предпочесть ее поэтическую «функцию» всем остальным. Вопрос лишь в том, почему ее надо определять по отношению к мужчине. извлекаемыми из него выгодами, - они знают, что теряют, отказываясь от женщины своей мечты, но не знают, что принесет им женщина завтрашнего дня. Много нужно самоотречения, чтобы отказаться полагать себя в качестве единственного и абсолютного Субъекта. Впрочем, подавляющее большинство мужчин не отдает себе отчета в этом притязании. Они не полагают женщину как низшее существо - сейчас они слишком проникнуты демократическим идеалом, чтобы не признавать всех людей равными. В лоне семьи ребенку или юноше женщина представляется столь же уважаемым
членом общества, что и взрослые мужского пола; потом в желании и любви он познает на себе сопротивление и независимость желанной и любимой женщины; женившись, он уважает в жене супругу и мать, и в конкретном опыте супружеской жизни она утверждает себя рядом с ним как существо свободное. Таким образом, он может убедить себя, что между полами больше нет социальной иерархии и что при всех различиях в целом женщина - существо равное. Поскольку он все же находит в ней некоторые несовершенства, самое главное из которых - неспособность к профессиональной деятельности, он относит их на счет природы. Когда его отношения с женщиной имеют характер сотрудничества и доброжелательности, он рассуждает о принципе абстрактного равенства; но не задается вопросом о констатируемом им конкретном неравенстве. Но как только он вступает с ней в конфликт, ситуация резко меняется: объектом его внимания становится конкретное неравенство, и под этим предлогом он позволяет себе вообще отрицать абстрактное равенство!. Таким образом, многие мужчины почти чистосердечно утверждают, что женщины сушь равные мужчинам и что требовать им
нечего, и одновременно - что женщины никогда не смогут стать равными мужчинам и что требования их напрасны. Дело в том, что мужчине трудно оценить исключительное значение социальной дискриминации, которая со стороны кажется чем -то незначительным, но ее моральные и интеллектуальные последствия для женщины столь глубоки, что может показаться, будто их источник - в ее изначальных природных свойствах^2^. Как бы мужчина ни симпатизировал женщине, он никогда до конца не представляет себе ее конкретной ситуации. Поэтому не следует верить мужчинам, когда они стараются защитить свои привилегии, даже не осознавая, как далеко простирается их действие. Мы не дадим запугать себя обилием и ожесточенностью атак на женский пол, не клюнем на небескорыстные хвалы, адресованные
  ^1^ Например, мужчина заявляет, что не считает свою жену чем -то ниже себя, оттого что у нее нет специальности - домашнее хозяйство, дескать, столь же благородное занятие и т. д. Но при первой же ссоре он заявляет: «Без меня ты бы не могла зарабатывать на жизнь».
  ^2^ Описанию этого процесса и будет посвящен второй том нашего исследования.
  «настоящей женщине», и не поддадимся на восторги по поводу женской доли, зная, что ни один мужчина ни за что на свете не согласился бы ее разделить.
  В то же время к аргументам феминисток нам следует подходить столь же недоверчиво: очень часто полемическая направленность полностью их обесценивает. «Женский вопрос» оказался столь праздным оттого, что мужская надменность превратила его в «распрю», а когда возникает распря, люди уже не рассуждают. Все неустанно стремились доказать, что женщина выше, ниже или равна мужчине; она сотворена после Адама, а значит, она - существо второстепенное, говорили одни; напротив, говорили другие, Адам был лишь наброском, человек удался Богу в совершенстве, лишь когда он создал Еву; ее мозг не велик - но относительно он больше; Христос воплотился в мужчине - может, это из смирения. Каждый аргумент сразу же влечет за собой контраргумент, и часто оба они безосновательны. Чтобы во всем этом разобраться, нужно выйти из проторенной колеи, отказаться от расплывчатых понятий высшего, низшего, равного, которые извратили смысл всех дискуссий, и все начать заново.
  Но в таком случае как мы поставим вопрос? И прежде всего, кто мы такие, чтобы его ставить? Мужчины - судьи и одна из тяжущихся сторон, женщины - тоже. Где найти ангела? По правде говоря, ангел был бы недостаточно компетентен - он не знает исходных данных проблемы. Что касается гермафродита, то это случай исключительный: он не мужчина и женщина одновременно, скорее он не мужчина и не женщина, Я считаю, что для изучения положения женщины лучше всего подходят сами женщины или некоторые из них. Утверждать, что Эпименид сводится к понятию «житель Крита», а «житель Крита» - к понятию «лгун», было бы софизмом. Чистосердечие или предвзятость мужчин и женщин диктуется не какой -то таинственной сущностью - к поиску истины их более или менее располагает их ситуация. Сегодня многие женщины, которым посчастливилось вернуть себе все привилегии человека, могут позволить себе роскошь быть беспристрастными - мы даже чувствуем в этом потребность. Мы не похожи на тех, кто боролся раньше нас; в целом мы выиграли партию. Во время последних дискуссий о статусе женщины в ООН не смолкали властные требования окончательно
достичь реального равенства полов, и уже многим из нас никогда не приходилось ощущать свою принадлежность к женскому полу как неудобство или препятствие. Немало проблем кажутся нам более существенными, чем те, что касаются исключительно нас: и сама эта отстраненность позволяет надеяться на объективность нашей оценки. В то же время мы глубже, чем мужчины, знаем женский мир, ведь в нем наши корни, мы тоньше улавливаем, что значит для человека быть женщиной, и больше стремимся узнать это. Я сказала, что есть другие, более существенные проблемы, но это не мешает данной проблеме сохранять в наших глазах определенное значение; в какой мере принадлежность к женскому полу влияет на нашу жизнь? Какие именно шансы нам даны, а в каких отказано? Какая участь уготована нашим младшим сестрам и как их следует ориентировать? Поразительно, что в наши дни вся женская литература проникнута не столько желанием чего -то требовать, сколько стремлением внести ясность. На исходе целой эпохи беспорядочной полемики эта книга представляет собой одну из попыток разобраться в создавшемся положении.
  Но, наверное, ни одну человеческую проблему нельзя рассматривать совершенно беспристрастно: сама постановка вопросов и обозначенные перспективы их рассмотрения предполагают некоторую иерархию интересов; любое качество подразумевает определенные ценности; и нет так называемого объективного описания, которое не предполагало бы определенного этического фона. Вместо того чтобы стараться скрыть более или менее явно подразумеваемые принципы, лучше установить их сразу; тогда не придется на каждой странице уточнять, какой смысл придается словам «высший», «низший», «лучший», «худший», «прогресс», «регресс» и т. д. Если мы рассмотрим какой -нибудь труд, посвященный женщине, то увидим, что наиболее распространенная точка зрения - это общественное благо и общие интересы. На самом деле каждый понимает под этим интересы такого общества, какое ему хотелось бы сохранить или создать. Мы же считаем, что общественное благо не сводится к обеспечению частного благополучия граждан, и обо всех установлениях мы судим с точки зрения конкретных возможностей, предоставляемых индивидам. Но мы также и не смешиваем понятие
частного интереса с понятием счастья - в этом заключается еще одна часто встречающаяся точка зрения. Разве женщина из гарема не счастливее какой -нибудь избирательницы? Разве домохозяйка не счастливее работницы? Не совсем ясно, что означает слово «счастье» и тем более какие подлинные ценности в нем сокрыты. Нет никакой возможности измерить счастье другого человека, зато всегда легко можно объявить счастливой ситуацию, которую хочешь ему навязать: обреченных на застойное прозябание, в частности, объявляют счастливыми под тем предлогом, что счастье - это неподвижность. Итак, к этому понятию мы прибегать не будем. Перспектива, которую принимаем мы, - это перспектива экзистенциалистской морали. Любой субъект конкретно полагает себя через определенные проекты^1^ - это его трансценденция. Он осуществляет свою свободу лишь путем постоянного самоопределения на пути к другим свободам. Единственное оправдание его сегодняшнего существования - это его устремленность в бесконечно открытое будущее. Каждый раз, когда трансценденция застывает в имманентности, существование деградирует, превращаясь в «в -себе -бытие»,
а свобода оборачивается фактичностью^1^. Если субъект смиряется с этим падением, оно становится его моральной виной. Если оно ему навязано, то принимает форму фрустрации или угнетения. В обоих случаях оно является абсолютным злом. Всякий индивид, стремящийся оправдать свое существование, ощущает последнее как некую потребность в трансценденции. Вот почему особенность ситуации женщины состоит в том, что, обладая, как и любой человек, автономной свободой, она познает и выбирает себя в мире, где мужчины заставляют ее принять себя как Другого: ее хотят определить в качестве объекта и обречь тем самым на имманентность, косность, поскольку трансценденция ее будет постоянно осуществляться другим сознанием, сущностным и суверенным. Драма женщины - в конфликте между фундаментальным притязанием всякого субъекта, всегда полагающего себя как существенное, и требованиями ситуации, определяющей ее как несущественное. Как может реализовать себя человеческое существо в положении женщины? Какие пути ему открыты? Какие из них тупиковые? Как обрести независимость внутри зависимости? Какие обстоятельства ограничивают
свободу женщины и может ли она их преодолеть? Таковы основные вопросы, которые нам хотелось бы прояснить. То есть, говоря о шансах индивида, мы будем определять их, исходя не из понятия «счастье», а из понятия «свобода».
  Разумеется, эта задача была бы лишена всякого смысла, если бы мы считали, что над женщиной довлеет судьба - физиологическая, психологическая или экономическая. Поэтому вначале мы разберем те суждения по поводу женщины, что приняты в биологии, психоанализе и историческом материализме. Потом попытаемся проанализировать, как сформировалась реальность «женского бытия», почему женщина была определена как Другой и каковы были последствия этого определения с точки зрения мужчин. А затем, уже с точки зрения женщин, мы опишем тот мир, что был им предложен^2^, чтобы понять, с какими трудностями они сталкиваются в тот момент, когда, пытаясь выйти за пределы до сих пор отводимой им области, претендуют на участие в человеческом mitsein.
  ^1^ «Неподлинность», «искусственность», «заданность» - термин Сартра. Перед.
  ^2^ Это составит содержание второго тома.

  ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. СУДЬБА
  ГЛАВА 1 ДАННЫЕ БИОЛОГИИ
  Женщина? Это же так просто, говорят любители простых формулировок, - матка да яичники, одним словом, самка. В устах мужчины слово «самка» звучит как оскорбление. В то же время своих животных качеств он не стыдится, наоборот, гордится, если про него скажут: «Ну и самец!» Термин «самка» звучит уничижительно не потому, что обозначает женщину в ее природной сущности, а потому, что он определяет ее исключительно по половой принадлежности. Если даже самки невинных животных кажутся мужчине чем -то презренным и враждебным, то причину этого, очевидно, следует искать в той тревожной неприязни, что внушают ему женщины. А оправдание этого чувства он хочет найти в биологии. При слове «самка» у него возникает целый калейдоскоп образов: огромная круглая яйцеклетка захватывает и оскопляет проворный сперматозоид; чудовищно раскормленная царица термитов повелевает порабощенными самцами; самка богомола или паучиха, пресытившись любовью, давят и пожирают своего партнера; сука в период течки рыщет по закоулкам, оставляя за собой шлейф непотребных запахов; обезьяна бесстыдно выставляет себя напоказ или прячется в приливе
лицемерного кокетства; самые великолепные хищницы - тигрица, львица, пантера - раболепно стелются под царственными ласками самца. В женщине - инертной, нетерпеливой, хитрой, глупой, бесчувственной, похотливой, кровожадной, униженной - мужчина видит проекцию всех самок одновременно. Да она и в самом деле самка. Но если не сводить нашу мысль к общим положениям, то сразу же напрашиваются два вопроса: что представляет собой особь женского пола в животном мире и какое именно качество самки реализуется в женщине?
  Самцы и самки - это два типа особей, которые внутри одного вида различаются с точки зрения размножения. Определить их можно, лишь соотнося друг с другом. Но следует сразу отметить, что смысл самого разделения видов на два пола не совсем ясен.
  В природе это разделение не является универсальным. Если говорить только о животном мире, то известно, что у одноклеточных - инфузорий, амеб, бактерий и пр. - размножение в основе своей никак не связано с полом: клетки делятся сами по себе. Некоторые многоклеточные размножаются путем шизогонии, то есть множественного деления особи, чье происхождение также бесполо, или бластогенеза, то есть деления особи, порожденной половым путем; явления' почкования и дробления, наблюдаемые у пресноводной гидры, кишечнополостных, губок, червей, оболочников, - хорошо известные тому примеры. В явлениях партеногенеза неоплодотворенное яйцо развивается в зародыш без вмешательства самца, последний или вообще не участвует в процессе, или играет второстепенную роль: неоплодотворенные пчелиные яйца делятся, и из них выводятся трутни; у тли самцы в нескольких поколениях вообще отсутствуют, а из неоплодотворенных яиц выводятся самки. Искусственным путем партеногенез был получен у морских ежей, морских звезд и лягушек. Впрочем, и у простейших случается, что две клетки сливаются, образуя так называемую зиготу; оплодотворение
необходимо, чтобы из пчелиных яиц вывелись самки, а из яиц тли - самцы. Некоторые биологи заключили из этого, что даже в видах, способных к однополому размножению, обновление зародышевой плазмы путем перераспределения хромосом якобы полезно для омоложения и укрепления жизнеспособности потомства. Тогда понятно, что в наиболее сложных формах жизни пол становится функцией необходимой. Якобы только простейшие организмы могут размножаться неполовым путем, да и те истощают при этом свою жизнеспособность. Но сегодня эта гипотеза признана ошибочной - наблюдения доказали, что неполовое размножение может длиться бесконечно и никакой дегенерации при этом не обнаружено. Особенно показателен в этом смысле пример бактерий. Опыты по партеногенезу становились все более многочисленными и все более смелыми и продемонстрировали, что для существования многих видов самцы вообще не нужны. Впрочем, даже если бы была выявлена полезность обмена между клетками, это было бы простой констатацией ничем не обоснованного факта. Биология констатирует разделение на два пола, но сколь бы ни была она проникнута финализмом, ей не
удастся вывести это разделение ни из строения клетки, ни из законов ее деления, ни из какого -либо иного простейшего явления.
  Существования гетерогенных гамет^1^ недостаточно, чтобы определить два различных пола; действительно, часто случается, что дифференциация производящих клеток не ведет к разделению вида на два типа особей - обе разновидности клеток могут принефлежать одной особи. Так бывает в случае гермафродитных видов, столь многочисленных у растений и встречающихся среди некоторых низших животных, например среди кольчатых червей и моллюсков. Тогда размножение происходит или путем самооплодотворения, или перекрестного оплодотворения. В связи с этим пунктом некоторые биологи попытались узаконить установленный порядок. Они рассматривали гонохоризм, то есть систему, при которой различные гонады^2^ принадлежат разным особям, как усовершенствованный вариант гермафродитизма, получившийся в результате эволюции. Другие же, напротив, считали гонохоризм первичным, а гермафродитизм его дегенерацией. Как бы то ни было, эти основанные на эволюции представления о превосходстве одной системы над другой влекут за собой более чем спорные теории. Единственное, что можно с уверенностью утверждать, - это что оба названных способа
воспроизводства сосуществуют в природе, что оба они обеспечивают непрерывное продолжение вида и что гетерогенность организмов - носителей гамет, как и гетерогенность самих гамет, представляет собой явление необязательное. Итак, разделение особей на самцов и самок является фактом ни из чего не выводимым и случайным.
  Большинство философий приняли это разделение как данность, не пытаясь объяснить его. Известен платоновский миф: вначале были мужчины, женщины и андрогины, у каждого индивида было два лица, четыре руки, четыре ноги и два сросшихся тела; однажды они были разбиты надвое, «как разбивают надвое яйцо», и с тех пор каждая половина стремится найти вторую, недостающую половину - впоследствии боги решили, что от совокупления двух несхожих половин будут появляться новые человеческие существа. Но эта история ставит своей задачей объяснить только любовь - разделение полов сразу принимается как данность. Не дает ему обоснования и Аристотель, ибо если любое действие требует взаимодействия материи и формы, необязательно, чтобы активное и пассивное начала распределялись по двум категориям гетерогенных индивидов. И таким образом, святой Фома Аквинский объявляет женщину существом «случайным» и тем самым утверждает - в мужской перспективе - случайный характер половой принадлежности. Гегель в свою очередь изменил бы своему исступленному рационализму, если бы не попытался логически ее обосновать. Пол, согласно его учению,
представ-
  ^1^ Гаметами называются половые клетки, из слияния которых получается яйцеклетка.
  ^2^ Гонадами называются железы, производящие гаметы.

  ляет собой опосредование, через которое субъект конкретно постигает себя как род. «Род в нем как напряжение, вызванное несоразмерностью его единичной действительности, становится стремлением достигнуть сочувствия в другом представителе того же рода, восполниться через соединение с ним и через это опосредствование сомкнуть род с собой и дать ему существование - это есть процесс совокупления»^1^. И немного ниже: «Процесс состоит в том, Что, будучи в себе единым родом, одной и той же субъективной жизненностью, они и полагают это единство как таковое». И затем Гегель заявляет, что для того, чтобы два пола могли сблизиться, предварительно необходима их дифференциация. Но доказательство его неубедительно; слишком чувствуется здесь стремление во что бы то ни стало найти в любой операции три составляющие силлогизма. Выход особи за пределы своего «я» к виду, в результате которого особь и вид достигают подлинной реализации своей сущности, мог бы осуществиться и без третьего элемента, через непосредственное отношение родителя и ребенка - способ воспроизводства при этом может быть и неполовым. Или же отношение
одного к другому может представлять собой отношение двух сходных особей, а различие тогда будет возникать за счет своеобразия особей одного типа, как это бывает у гермафродитов. Описание Гегеля раскрывает одно очень важное значение половой принадлежности - но, как всегда, его ошибка в том, что из значения он делает объяснение.
  Мужчины определяют пол и взаимоотношения полов в ходе половой деятельности подобно тому, как они придают смысл и значение всем исполняемым ими функциям, но все это совершенно необязательно свойственно человеческой природе. МерлоПонти в «Феноменологии восприятия» отмечает, что человеческое существование, или экзистенция, вынуждает нас пересмотреть понятия необходимости и случайности. «Существование, - пишет он, - не имеет случайных атрибутов, в нем нет содержания, от которого зависела бы его форма, оно не допускает в себе чистого факта, так как само является движением, которое несет в себе эти факты». Это верно. Но верно также и то, что существуют условия, без которых сам факт существования представляется невозможным. Присутствие в мире неминуемо подразумевает определенное положение тела, позволяющее ему быть одновременно частью этого мира и точкой зрения на него, но при этом не требуется, чтобы тело обладало тем или иным особенным строением. В работе «Бытие и ничто» Сартр спорит с утверждением Хайдеггера, что сам факт конечности обрекает реальность человеческого существования на смерть. Он
устанавливает, что можно представить себе существование конечное и не ограниченное временем. Тем
  не менее, если бы в жизни человеческой не коренилась смерть, отношение человека к миру и к себе самому было бы совершенно иным, и тогда определение «человек смертен» представляется вовсе не эмпирической истиной; будучи бессмертным, живущий уже не был бы тем, что мы именуем человеком. Одна из основных характеристик его судьбы заключается в том, что движение его временной жизни образует позади и впереди себя бесконечность прошлого и будущего, - и понятие увековечения вида сопрягается с индивидуальной ограниченностью. Таким образом, явление воспроизводства можно рассматривать как онтологически обоснованное. Но на этом следует остановиться, увековечение вида не влечет за собой дифференциации полов. Если эта дифференциация принимается существующими людьми - таким образом, что оказывает обратное действие и входит в конкретное определение существования, - пусть так оно и будет. Тем не менее сознание без тела, или бессмертный человек, - вещь абсолютно невообразимая, тогда как общество, размножающееся путем партеногенеза или состоящее из гермафродитов, можно себе представить.
  Что касается взаимодействия полов, то по этому поводу существуют самые различные мнения. Вначале они были лишены какой бы то ни было научной основы и отражали лишь социальные мифы. Долгое время считалось, да и сейчас в некоторых примитивных обществах с материнской филиацией считается, что отец не имеет никакого отношения к зачатию ребенка, будто бы прародительские личинки в форме живых зародышей проникают в материнское чрево. С наступлением патриархата мужчина стал жестко отстаивать право на собственное потомство. И хотя приходилось все же признавать роль матери в процессе деторождения, подчеркивалось, что ее функции сводятся лишь к вынашиванию и вскармливанию семени жизни - созидательной силой стал считаться только отец. В представлении Аристотеля, зародыш является продуктом встречи спермы и менструаций - в этом симбиозе женщина дает лишь пассивную материю, а сила, активность, движение, жизнь исходят от мужского начала. Такова же доктрина Гиппократа, который выделяет два вида семени: слабое, или женское, и сильное, мужское. Теория Аристотеля утвердилась и просуществовала на протяжении всех средних
веков и вплоть до современной эпохи. В конце XVII века Гарвей нашел в роге матки заколотых вскоре после совокупления ланей везикулы, которые принял за яйца и которые на самом деле были зародышами, Датчанин Стенон назвал яичниками женские детородные железы, которые до сих пор именовались «женскими семенниками», и обнаружил у них на поверхности пузырьки, которые Грааф в 1677 году ошибочно отождествил с яйцом и которым дал свое имя. Яичник продолжали рассматривать как аналог мужской железы, Впрочем, в том же самом году были открыты «сперматические существа» и стало известно, что они проникают в матку.
  Однако считалось, что там они только питаются и что в них уже заложена будущая личность. Голландец Гартсакер в 1694 году рисовал гомункула, спрятанного в сперматозоиде, а в 1699 -м другой ученый заявил, что видел, как сперматозоид откинул нечто вроде оболочки и под ней оказался маленький человечек, которого он тоже нарисовал. По всем этим гипотезам, женщина должна лишь только вскармливать активное и совершенно сложившееся живое начало. Теории эти были приняты не всеми, и дискуссии продолжались до XIX века. Изучение животного яйца стало возможным в результате изобретения микроскопа. В 18 2 7 году Баер идентифицировал яйцо млекопитающих - оно представляет собой элемент, содержащийся внутри граафова пузырька, и вскоре стало возможным изучение его дробления. В 1835 году были открыты саркорн, то есть протоплазма, а затем - клетка. В 1877 году было произведено наблюдение, показавшее, как сперматозоид проникает в яйцо морской звезды; с тех пор было установлено соответствие между ядрами обеих гамет; их слияние впервые было проанализировано в 1883 году бельгийским зоологом.
  Однако идеи Аристотеля полностью не утратили своего влияния. Гегель считает, что два пола должны быть различными: один - активный, другой - пассивный, и само собой разумеется, что пассивность достается в удел женскому полу. «Вследствие дифференциации мужчина являет собой принцип активный, а женщина - принцип пассивный, ибо она остается в своем неразвернутом единстве»^1^. И даже после того, как яйцеклетка была признана активным принципом, мужчины попытались противопоставить ее инертность подвижности сперматозоида. Сегодня вырисовывается обратная тенденция; открытия в области партеногенеза побудили некоторых ученых свести роль самца к психохи(. мическому фактору. Выяснилось, что в некоторых видах воздействия кислоты или механического раздражителя может оказаться достаточно для того, чтобы вызвать дробление яйца и развитие зародыша. С этого момента было смело выдвинуто предположение, что мужская гамета не необходима для деторождения, самое большее - ей отводится роль катализатора. Может быть, однажды участие мужчины в зарождении жизни станет ненужным - кажется, об этом мечтает множество женщин. Но ничто
не дает права так смело опережать события, как ничто не дает права придавать универсальный характер специфическим жизненным про цессам. Явления бесполого размножения и партеногенеза не более и не менее фундаментальны, чем воспроизводство половым путем. Мы сказали, что у последнего нет никаких априорных преимуществ, но ничто не указывает на то, что его можно свести к более элементарному механизму.
  Итак, отвергая любую априорную доктрину, любую слишком смелую теорию, мы оказываемся перед фактом, не имеющим ни онтологического основания, ни эмпирического оправдания, факта, априорное значение которого нам непонятно. Лишь рассматривая его в конкретных проявлениях, мы можем надеяться докопаться до его смысла - тогда, быть может, прояснится и содержание слова «самка».
  Мы не собираемся предлагать здесь философию жизни и не хотим поспешно становиться на чью -либо сторону в споре между финализмом и механицизмом. В то же время примечательно, что все физиологи и биологи прибегают к словарю, более или менее заимствованному у финалистов, - по той простой причине, что им приходится осмыслять жизненные явления. Мы воспользуемся их лексикой. Не предрешая вопроса о соотношении между жизнью и сознанием, можно утверждать, что любой живой факт указывает на трансценденцию и что любая функция заключает в себе проект - ничего большего наши рассуждения не предполагают.
  В подавляющем большинстве видов организмы мужского и женского пола производят на свет потомство путем совместного действия. В основе своей они определены вырабатываемыми ими гаметами. У некоторых водорослей и грибов клетки, от слияния которых получается яйцо, идентичны; эти случаи изогамии показательны, ибо демонстрируют, что гаметы по сути своей равноценны. Обычно они различаются - но поражает аналогичность их строения. Сперматозоиды и яйцеклетки образовались в процессе ^ эволюции из первоначально идентичных клеток - развитие женских примитивных клеток в ооциты отличается от происхождения сперматоцитов на уровне протоплазмы, процессы же, происходившие в ядре, практически не различаются. Мысль, высказанная в 1903 году биологом Анселем, и сегодня не утратила своего значения: «Недифференцированная зародышевая клетка становится мужской или женской в зависимости от условий, которые она встретит в детородной железе в момент своего возникновения, - условий, определяемых превращением некоторого числа клеток эпителия в особые клетки, вырабатывающие питательное вещество». Это изначальное родство находит
выражение в структуре обеих гамет, которые в пределах каждого вида содержат одинаковое количество хромосом. В момент оплодотворения смешиваются субстанции обоих ядер, и количество хромосом в каждом из них сокращается вдвое по сравнению с первоначальным. Сокращение это в обоих случаях происходит аналогичным образом: два последних деления яйцеклетки, приводящие к образованию полярных телец, аналогичны последним делениям сперматозоида. Сегодня считается, что в зависимости от вида пол может определять как мужская, так и женская гамета. У млекопитающих носителем гетерогенной хромосомы, обладающей мужским или женским потенциалом, является сперматозоид. Что касается передачи наследственных признаков, то, по статистическим законам Менделя, она равно вероятна как от отца, так и от матери. Важно отметить, что в этой встрече гамет ни у одной из них нет преимущества перед другой - обе приносят в жертву свою индивидуальность, яйцо целиком поглощает их субстанцию. Итак, существуют два распространенных предрассудка, которые - по крайней мере на уровне фундаментальной биологии - в действительности оказываются
ложными: первый - это пассивность самки. Искру жизни не несет в себе ни одна из двух гамет - она вспыхивает от их встречи; ядро яйцеклетки представляет собой жизненное начало, в точности соответствующее ядру сперматозоида. Второй предрассудок противоречит первому, что не мешает им зачастую существовать одновременно: принято считать, что постоянство вида обеспечивается самкой, а существование мужского начала носит характер мимолетной вспышки. В действительности зародыш получает зародышевую плазму как от отца, так и от матери и потом передает и то и другое вместе своему потомству то в мужской, то в женской форме. Можно сказать, что зародышевая плазма двупола и из поколения в поколение переживает различные индивидуальные соматические превращения.
  Прояснив этот момент, следует отметить, что между яйцеклеткой и сперматозоидом существуют интереснейшие второстепенные различия. Основная особенность яйцеклетки заключается в том, что она содержит вещества, предназначенные для питания и защиты зародыша. В ней накапливаются запасы, из которых плод будет формировать свои ткани, - запасы, являющиеся не живой субстанцией, а инертной материей. Вот почему она представляет собой массивное образование, сферическое или эллипсоидальное, и объем ее относительно велик. Известно, каких размеров достигает птичье яйцо; женская яйцеклетка имеет 0,13 мм в диаметре, тогда как в человеческой сперме насчитывается 60 000 сперматозоидов на один кубический миллиметр. Масса сперматозоида ничтожно мала, он состоит из нитевидного хвоста и маленькой продолговатой головки, не отягощен никакой инородной субстанцией, он - сама жизнь. Такое строение предполагает подвижность. Тогда как яйцеклетка, где сложено на хранение будущее плода, является неподвижным элементом: скрытая в организме самки или находящаяся вне его, она пассивно ждет оплодотворения. Мужская гамета сама идет ей
навстречу. Сперматозоид всегда представляет собой голую клетку, а яйцеклетка, в зависимости от вида, может иметь или не иметь защитную оболочку. Но в любом случае, как только сперматозоид вступает с ней в контакт, он толкает и колеблет ее и проникает внутрь: мужская гамета теряет хвост, головка раздувается и, ввинчиваясь, достигает ядра; тем временем у яйца тут же образуется оболочка, отгораживающая его от остальных сперматозоидов. У иглокожих, где оплодотворение происходит вне организма, легко наблюдать, как множество сперматозоидов устремляются к инертной яйцеклетке и ореолом располагаются вокруг нее. Такое состояние - тоже важное явление, встречающееся в большинстве видов. Будучи гораздо меньше яйцеклетки, сперматозоиды обычно производятся в значительно большем количестве, и у каждой яйцеклетки образуется множество претендентов.
  Итак, яйцеклетка, активная по своей принципиальной сущности - имеется в виду ядро, - внешне представляется пассивной. Ее замкнутая в себе, вскормленная внутри самое себя масса напоминает густоту ночной мглы и покой «в -себе -бытия»: именно в форме сферы представляли себе древние замкнутый мир, непрозрачный атом. Яйцеклетка неподвижна и всегда в ожидании, И на- · оборот, открытый, крошечный, проворный сперматозоид воплощает нетерпение и беспокойство экзистенции. Однако аллегории могут завести далеко; иногда яйцеклетку ассоциировали с имманентностью, а сперматозоид - с трансцендентностью. Лишь отказавшись от своей трансцендентности, от подвижности, проникает он в женский элемент: его захватывает и оскопляет инертная масса, которая впитывает его в себя, лишая при этом хвоста. Это - магическое действие, волнующее, как всякое пассивное действие. Активность же мужской гаметы - рациональна, это движение, измеримое в категориях времени и пространства. В действительности практически все это - чистые бредни. Мужская и женская гаметы сплавляются воедино в яйце; обе они полностью уничтожают самих себя. Было бы
ошибкой утверждать, будто яйцеклетка хищно пожирает мужскую гамету, и не менее ошибочно считать, будто сперматозоид победно овладевает резервами женской клетки, поскольку в объединяющем их акте индивидуальность каждого в отдельности теряется.
  Наверное, для механистического мышления движение представляется явлением по преимуществу рациональным; но для современной физики совершенно очевидна идея действия на расстоянии. Впрочем, подробности физико -химических процессов, приводящих к встрече гамет и оплодотворению, пока неизвестны. Однако из этого сопоставления взглядов можно вывести одно ценное наблюдение. В жизни сосуществуют два типа движения; для поддержания жизни необходимо ее превзойти, а превзойти ее можно только при условии ее поддержания. Оба момента всегда осуществляются вместе, пытаться разделить их - чистейшая абстракция; в то же время то один, то другой из них могут в определенный момент оказаться доминирующим. Объединяясь, обе гаметы одновременно превосходят самих себя и продлевают свое существование; но яйцеклетка по своему строению предвосхища- f ет будущие нужды, она устроена таким образом, чтобы питать зародившуюся в ней жизнь; а сперматозоид, напротив, абсолютно неприспособлен к тому, чтобы обеспечить развитие вызванного им к жизни зародыша. Зато яйцеклетка неспособна сама спровоцировать изменения, влекущие за собой вспышку
новой жизни, а
  <, сперматозоид перемещается. Без предусмотрительности яйцеклетки его действие было бы напрасным, но без его инициативы яйцеклетка не реализовала бы свои жизненные возможности. Итак, мы делаем вывод, что в фундаментальном смысле роль обеих гамет идентична; обе они вместе создают живое существо, в котором обе теряют и превосходят самих себя. Но поверхностное наблюдение за второстепенными процессами, обусловливающими
  • оплодотворение, показывает, что необходимая для расцвета новой жизни ситуация подвластна мужскому элементу, а закрепление этой жизни в организме и ее упрочнение зависит от женского элемента.
  Было бы весьма смело из констатации этого факта делать вывод, что место женщины у домашнего очага, - но есть на свете смелые люди. В своей книге «Темперамент и характер» Альфред Фуйе не так давно взялся определять женщину, целиком исходя из яйцеклетки, а мужчину - исходя из сперматозоида. Многие так называемые углубленные теории основываются на подобной игре сомнительных аналогий. Не совсем ясно, из какой философии природы исходят эти псевдомыслители. Если обратиться к законам наследственности, мужчины и женщины одинаково происходят из сперматозоида и яйцеклетки. Я полагаю, что в этих замутненных умах бродят пережитки старой средневековой философии, по которой космос был точным отражением микрокосма; создается представление о яйцеклетке как о гомункуле женского пола и о женщине как о гигантской яйцеклетке. Эти бредни, позабытые со времен алхимии, странным образом контрастируют с научной точностью описаний, которые в то же самое время берутся за основу. Современная биология плохо сочетается со средневековой символикой, но наши ученые так глубоко не задумываются. Если не кривить душой, придется все же
признать, что
  «от яйцеклетки до женщины еще очень далеко. К яйцеклетке еще неприложимо само понятие женского пола. Гегель справедливо отмечает, что половые отношения невозможно свести к отношениям двух гамет. Таким образом, нам предстоит изучить весь женский организм в целом, Как уже говорилось, у определенного числа растений и некоторых простейших, например моллюсков, различие в специфике гамет не влечет за собой аналогичного различия особей, так как каждая из них вырабатывает одновременно и яйцеклетки и сперматозоиды. И даже когда один пол отличается от другого, между ними не существует непреодолимых границ, как между различными видами; подобно тому как гаметы формируются из первоначально недифференцированной ткани, самцы и самки представляют собой скорее две вариации на общей основе. У некоторых животных (наиболее типичный случай - bonelliidae) зародыш вначале бывает бесполым, и лишь случайные обстоятельства развития впоследствии определяют его пол. Сегодня принято считать, что в большинстве видов пол определяется строением генотипа яйца. Яйцо пчелы, размножающейся путем партеногенеза, порождает исключительно
самцов; яйцо тли в тех же условиях - исключительно самок. Когда яйца оплодотворяются, примечательно, что, за исключением разве что некоторых пауков, число рождающихся особей мужского и женского пола практически одинаково. Дифференциация происходит за счет того, что один из двух типов гамет гетерогенен - у млекопитающих иметь то мужской, то женский потенциал может сперматозоид. Пока не выяснено, что именно в ходе сперматогенеза или овогенеза определяет судьбу гетерогенных гамет, во всяком случае, статистические законы Менделя достаточно хорошо объясняют их равномерное распределение. Для обоих полов оплодотворение и начало эмбрионального развития протекают одинаково; эпителиальные ткани, которые впоследствии разовьются в гонады, вначале не дифференцируются; и лишь на определенной стадии созревания начинают формироваться семенники или, еще позже, намечается яичник. Это объясняет тот факт, что между гермафродитизмом и гонохоризмом существует целый ряд промежуточных вариантов. Очень часто у одного пола появляются некоторые органы, характерные для противоположного пола: самый поразительный тому пример -
случай жабы. Наблюдения показали наличие у самца атрофированного яичника, названного органом Биддера, который можно искусственно заставить производить яйца. Признаки подобного полового бипотенциала сохранились и у млекопитающих: например, uterus masculinus («мужская матка»), грудные железы у самца, а у самки канал Гартнера и клитор. Даже в видах с наиболее четко выраженным половым диморфизмом встречаются особи, одновременно являющиеся самцом и самкой, - случаи интерсексуальности достаточно многочисленны у животных и у человека; а у бабочек и ракообразных встречаются примеры гинандроморфизма, при которых мужские и женские признаки располагаются, так сказать, в мозаичном порядке. Дело в том, что плод с уже определившимся генотипом в то же время испытывает влияние среды, из которой черпает свою субстанцию: известно, что у муравьев, пчел, термитов от способа питания зависит, превратится ли личинка в полноценную самку или ее половое созревание будет заторможено, а сама она низведена до уровня работницы. Влияние в данном случае распространяется на весь организм в целом: у насекомых пол сомы определяется на
очень ранней стадии и не зависит от гонад. У позвоночных регулирующим фактором в основном являются гормоны, выделяемые гонадами. Целый ряд опытов показал, что, производя изменения в эндокринной среде, удается воздействовать на формирование пола. Другие опыты по пересадке и кастрации, производимые на взрослых животных, привели к современной теории пола; у позвоночных сома самцов и самок идентична, ее можно рассматривать как нейтральный элемент; половые признаки она получает под воздействием гонады; некоторые вырабатываемые гормоны действуют как стимуляторы, другие тормозят процесс; сам половой путь по природе своей соматичен, и эмбриология показывает, что он формируется под воздействием гормонов, первоначально обладая свойствами обоих полов. В случае же если не было достигнуто гормональное равновесие и ни один из половых потенциалов в полной мере не реализовался, мы имеем дело с явлением интерсексуальности.
  Когда же заканчивается процесс формирования, мужские и женские организмы, численно равные в пределах вида и прошедшие сходное развитие от идентичных основ, в сущности, представляются аналогичными. И те и другие характеризуются наличием желез, вырабатывающих гаметы, будь то яичник или семенники, а процессы сперматогенеза и овогенеза протекают, как мы уже видели, аналогично; железы эти выпускают свой секрет в канал, более или менее сложно организованный в зависимости от видовой иерархии, - у самки яйцо попадает прямо в яйцевод или же содержится прежде в клоаке или в матке; самец выпускает свое семя наружу, или же у него есть копуляторный орган, позволяющий ввести его в организм самки. Итак, структурно самцы и самки представляют собой два комплементарных типа. Чтобы уловить их своеобразие, следует рассмотреть их с точки зрения функций.
  Чрезвычайно трудно дать универсальное определение понятия «самка». Определить ее как носительницу яйцеклеток, а самца - как носителя сперматозоидов совершенно недостаточно, так как отношение между организмом в целом и гонадами может сильно варьироваться. И наоборот, дифференциация гамет впрямую не затрагивает организма. Иногда, правда, считалось, что поскольку яйцеклетка больше сперматозоида, то она поглощает больше жизненных сил, но так как сперматозоидов вырабатывается несравнимо больше, затраты организма того и другого пола уравновешиваются, Еще пытались увидеть в сперматогенезе пример расточительства, а в овуляции - образец экономии; однако в этом явлении есть и своего рода бессмысленная щедрость: огромное большинство яйцеклеток никогда не будет оплодотворено. Во всяком случае, гаметы и гонады еще не дают нам полного представления о микрокосме организма. Его -то непосредственно и следует изучать.
  Когда смотришь на различные уровни животного древа, бросается в глаза одна примечательная особенность: чем выше, тем более индивидуализирована жизнь. Внизу она всецело направлена на поддержание вида, наверху она проявляется через отдельные особи. У низших животных организм почти низведен до уровня воспроизводящей машины - ив этом случае существует примат яйцеклетки, а значит, самки, поскольку для чистого повторения жизни предназначена прежде всего яйцеклетка; но тогда вся она представляет собой одну сплошную брюшную полость и существование ее всецело поглощено постоянной работой по чудовищной овуляции. По сравнению с самцом она приобретает гигантские размеры; но часто члены ее остаются в рудиментарном состоянии, тело представляет собой бесформенный мешок, все органы дегенерируют ради развития яиц. В действительности, хотя самец и самка - это два отдельных организма, в данном случае их вряд ли можно рассматривать как две особи, они составляют единое целое с неразрывно связанными элементами - перед нами промежуточные случаи между гермафродитизмом и гонохоризмом. Так, у представителей семейства
entoniseidae, которые паразитами живут на крабах, самка - это нечто напоминающее белесую колбаску, окруженное чешуйками -инкубаторами, скрывающими в себе тысячи яиц; среди чешуек располагаются крошечные самцы и личинки, производящие самцов им на смену. Еще более ярко выражено порабощение карликового самца в семействе edriolyni: он прикрепляется у жаберной крышки самки, не имеет собственного пищевода, и роль его сводится исключительно к воспроизводству. Но во всех этих случаях самка порабощена не меньше его; она вся во власти вида; если самец прикован к своей супруге, то и сама она тоже прикована либо к живому организму, которым как паразит питается, либо к минеральному субстрату; всю себя она расходует на производство яиц, которые оплодотворяет крошечный самец. Когда жизнь принимает более сложные формы, намечается автономия каждой особи и связь между полами ослабляется; однако у насекомых оба они еще всецело подчинены производству яиц.
  Часто, как, например, у поденок, оба супруга погибают сразу после совокупления и кладки яиц; иногда, как, например, у коловраток и комаров, самец, не имеющий пищеварительного тракта, погибает после оплодотворения, тогда как самка, обладающая способностью питаться, выживает - а все потому, что образование яиц и их кладка занимают какое -то время; мать гибнет, как только будет обеспечена судьба следующего поколения. Привилегированное положение, которое имеет самка многих насекомых, объясняется тем, что оплодотворение обычно протекает очень быстро, тогда как овуляция и кладка яиц требуют долгих усилий. Огромная, раскормленная царица термитов, производящая по одному яйцу в секунду до тех пор, пока не станет бесплодной и ее безжалостно не уничтожат, такая же рабыня, как и карликовый самец, прицепившийся к ее животу и оплодотворяющий яйца по мере их выбрасывания. В матриархате, который представляют собой муравейники и ульи, самцы всем только мешают и каждый сезон их убивают. В момент брачного лета все муравьи -самцы вылетают из муравейника к самкам; если им удастся нагнать и оплодотворить самку, они сразу
же, истощенные, погибают; если нет, рабочие самки не пускают их обратно - убивают на пороге или оставляют умирать с голоду. Но и оплодотворенную самку ждет печальная участь: она в одиночестве зарывается в землю и часто погибает от истощения, откладывая первые яйца; если же ей удается создать новый муравейник, она живет там двенадцать лет взаперти, беспрестанно откладывая яйца.
  Работницы, являющиеся самками с атрофированными половыми признаками, живут четыре года, но жизнь их всецело посвящена выращиванию личинок. То же самое у пчел; трутень, настигающий в своем брачном лете царицу, истерзанный падает на землю; остальных трутней принимают обратно в улей, где они ведут праздное никчемное существование, - в начале зимы с ними расправляются. Но и недоразвитые рабочие пчелы покупают право на жизнь ценой непрерывной работы; царица на самом деле - тоже раба улья; она беспрестанно откладывает яйца; а когда умирает старая царица и сразу много личинок выкармливаются так, чтобы быть способными претендовать на ее место, та, что вылупится первой, приканчивает остальных в колыбели, У гигантского паука самка откладывает яйца в мешок до тех пор, пока они не созревают; она гораздо крупнее и сильнее самца и иногда пожирает его после совокупления. Те же нравы наблюдаются и у богомола, вокруг которого сложился миф о всепожирающем женском начале; яйцеклетка оскопляет сперматозоид, самка богомола убивает супруга - эти факты якобы являются прообразом женской мечты о кастрации. Но в
действительности такую жестокость самка богомола проявляет в основном в неволе; на свободе, имея достаточно обильное питание, она лишь изредка решает употребить в пищу самца; если она и съедает его, то делает это, как одинокая самка муравья, съедающая несколько собственных яиц, чтобы иметь силы откладывать новые яйца и обеспечивать постоянство вида. Видеть в этом предвестие «войны полов», сталкивающей между собой особей как таковых, - сущий бред. Нельзя говорить, что у муравьев, пчел или термитов, у паука или богомола самка порабощает и пожирает самца - их обоих разными путями пожирает вид. Самка живет дольше и кажется важнее самца, но у нее нет ни малейшей самостоятельности; вся жизнь ее уходит на откладывание яиц, выведение личинок и заботу о них; все прочие ее функции полностью или частично атрофированы. В самце же, наоборот, проглядывает намек на индивидуальное существование. Часто в оплодотворении он проявляет больше инициативы, чем самка; он сам ищет ее, атакует, осязает, хватает ее и навязывает ей совокупление; иногда ему приходится сражаться с другими самцами. Сравнительно с самкой органы
передвижения, осязания, хватания развиты у него лучше; многие бабочки -самки бескрылы, тогда как у их самцов есть крылья; окраска, надкрылья, лапки, щупальца у самцов развиты больше; а иногда все это богатство сопровождается никчемным блеском роскошных цветов. Если не считать мимолетного совокупления, жизнь самца бесполезна и бессмысленна. По сравнению с прилежанием рабочих пчел праздность трутней имеет заметное преимущество; но преимущество это постыдно, и часто самец жизнью расплачивается за свое ничтожество, в котором проглядывает независимость. Вид, держащий в рабстве самок, карает самца за попытку этого рабства избежать - и грубо с ним расправляется.
  На более развитых ступенях развития размножение становится производством дифференцированных организмов; оно делается двуликим; обеспечивая постоянство вида, воссоздает новые особи; эта новая сторона процесса утверждается по мере того, как все более индивидуальные черты приобретает каждая отдельная особь. Поразительно, что эти два момента обеспечения постоянства и созидания нового разделяются; такое разделение, намеченное уже в момент оплодотворения яйца, содержится в комплексе явлений, связанных с произведением потомства. И вызвано оно не структурой яйцеклетки - самка, как и самец, обладает определенной автономией, и связь ее с яйцеклеткой ослабляется. Самки рыб, земноводных, птиц - это уже далеко не только брюшная полость; и чем слабее ощущается связь матери с яйцом, чем менее всепоглощающим становится процесс изгнания плода, тем больше неопределенности наблюдается в отношениях родителей и их потомства. Случается, что заботы о новых ростках жизни берет на себя отец - так часто бывает у рыб. Вода является вполне подходящей средой для того, чтобы переносить яйцеклетки и сперму и обеспечивать их
встречу; в водной среде оплодотворение почти всегда наружное; рыбы не совокупляются - самое большее они могут потереться друг о друга, чтобы друг друга стимулировать. Мать выпускает яйцеклетки, отец - семя - роль их одинакова. Признавать яйца своими у матери оснований не больше, чем у отца. В некоторых видах родители бросают свои яйца, и те развиваются без посторонней помощи; иногда мать заранее готовит им гнездо; иногда, бывает, она заботится о них после оплодотворения; но очень часто ими занимается отец: сразу же после оплодотворения он подальше отгоняет самку, которая норовит их съесть, и рьяно защищает от всякого, кто к ним приблизится; есть и такие, что строят гнездо -убежище, выпуская пузырьки воздуха, покрытые изолирующим веществом; а бывает, что они вынашивают яйца во рту или, как морской конек, в складках живота. Аналогичные явления наблюдаются у земноводных: настоящего совокупления они не знают; самец обвивает самку и своими объятиями стимулирует кладку яиц: по мере того как яйца изгоняются из клоаки, он изгоняет семя. Очень часто - в частности, у жаб, известных под названием жаб -повитух, -
отец наматывает себе на лапы цепочки яиц, переносит их за собой и обеспечивает выведение потомства. У птиц образование яйца внутри организма самки происходит довольно медленно, яйцо бывает относительно крупное и изгоняется достаточно тяжело; с матерью у него связь гораздо более тесная, чем с отцом, оплодотворившим его во время быстрого совокупления. Обычно самка высиживает яйцо, потом заботится о птенцах, отец же принимает участие в строительстве гнезда, в защите и питании птенцов; в редких случаях - например, у воробылных - он и высиживает яйца, и выращивает птенцов. Зоб самца и самки голубя выделяет нечто вроде молока, которым они кормят птенцов. Примечательно, что во всех случаях, когда отец играет роль кормильца, на весь период заботы о потомстве сперматогенез прекращается; занятый поддержанием жизни, он не испытывает потребности порождать ее новые формы.
  Наиболее сложные формы и наиболее конкретное индивидуальное выражение жизнь получает у млекопитающих. И тогда разрыв между двумя жизненно важными моментами - поддержания и сотворения - окончательно закрепляется в разделении полов. В этом классе животных - если брать только позвоночных - мать поддерживает со своим потомством самую тесную связь, а отец более чем где -либо устраняется от этих забот; весь организм самки приспособлен к нуждам материнства и регулируется ими, тогда как половая инициатива достается в удел самцу. Самка - это жертва вида. На протяжении одного или двух сезонов, в зависимости от вида, вся жизнь ее определяется половым циклом - циклом астральным, продолжительность которого, как и периодичность, варьируется от вида к виду; цикл этот распадается на две фазы: во время первой фазы созревают яйцеклетки (в разном для каждого вида количестве), а в матке идет процесс подготовки к имплантации; во время второй фазы происходит омертвение жировых клеток, приводящее к изгнанию из организма получившегося таким образом вещества в виде белых выделений. Эструс соответствует периоду течки; но
течка у самки носит пассивный характер; она готова принять самца, она ждет его; бывает даже у млекопитающих - как и у некоторых птиц, - что она домогается его; но это ограничивается призывными криками, демонстрацией себя и своего желания - навязать совокупление она неспособна. В конечном счете решение зависит от него. Мы видели, что даже у насекомых, где самка, полностью принося себя в жертву виду, обеспечивает себе большие преимущества, оплодотворение обычно исходит от самца; у рыб он часто побуждает самку к метанию икры своим присутствием или прикосновением; у земноводных выполняет функцию стимулятора. У птиц же и млекопитающих он просто навязывает себя самке; часто она терпит его равнодушно, а то и сопротивляется. Но даже если она провоцирует и соглашается, все равно берет он - а она бывает взята. Часто это слово очень точно выражает суть явления: может быть, оттого, что у самца есть соответствующие органы, может быть, оттого, что он сильнее, он хватает самку и не дает ей двигаться; он же и совершает активные движения при совокуплении; у многих насекомых, у птиц и млекопитающих он проникает в нее.
Она предстает как внутренняя цельность, над которой совершается насилие. Насилие это - не над видом, ибо вид сохраняет свое постоянство, лишь постоянно воспроизводя себя, он умер бы, если бы яйцеклетки и сперматозоиды не встретились. Однако, призванная оберегать яйцо, самка скрывает его в себе, и ее тело, служащее укрытием для яйцеклетки, изолирует ее также и от оплодотворяющего воздействия самца.
  Таким образом, тело это представляет собой сопротивление, которое необходимо сломить, а проникая в него, самец реализует себя как активную силу. Его доминирующее положение выражается в самой позе совокупления: почти у всех животных самец располагается над самкой. Орган, используемый при этом, разумеется, материален, но здесь он представляется как нечто неодушевленное - это инструмент; тогда как женский орган в этой операции выступает как инертное принимающее устройство. Самец изливает туда семя - самка принимает его. Таким образом, хотя роль самки в произведении потомства фундаментально активна, она терпит совокупление, которое отчуждает ее от самое себя через проникновение и внутреннее оплодотворение. Хотя она и испытывает половое влечение как индивидуальную потребность, поскольку во время течки ей случается самой искать самца, половое приключение она переживает в данный конкретный момент как факт внутренней жизни, а не как связь с миром и другими. А фундаментальное различие между самцом и самкой млекопитающих заключается в том, что сперматозоид, через который жизнь самца трансцендирует в другое
существо, отделяется от его тела и в то же самое мгновение становится ему чужим; таким образом, в тот момент, когда он выходит за пределы своей индивидуальности, он снова в ней замыкается. Яйцеклетка же, напротив, начинает отделяться от самки, когда, созрев, освобождается из фолликула и попадает в яйцевод; но при попадании в нее чуждой гаметы она обосновывается в матке - претерпев насилие, самка переживает отчуждение от самой себя. Она носит плод в своем чреве до определенной стадии созревания, различной для каждого вида, - морские свинки рождаются почти взрослыми, а щенки - близкими к зародышевому состоянию. На протяжении всего периода беременности в самке живет другое существо, питающееся ее субстанцией, а значит, она одновременно является и не является самой собой. После родов она кормит новорожденного молоком из своих сосков. Получается, что даже непонятно, когда его можно считать чем -то автономным - в момент оплодотворения, рождения или отнятия от груди, Примечательно, что, чем больше самка проявляется как отдельная особь, тем более властно заявляет о себе живая преемственность, невзирая ни на
какую индивидуализацию; рыбы и птицы, изгоняющие девственные яйцеклетки или оплодотворенные яйца, находятся в меньшей зависимости от своего потомства, чем самка млекопитающих. После рождения детенышей последняя вновь обретает самостоятельность - и тогда между нею и ними устанавливается дистанция; и именно с момента их отделения она посвящает себя им; занимаясь ими, она проявляет инициативу и изобретательность, сражается, защищая их от других животных, и даже становится агрессивной. Но обычно она не стремится утвердить свою индивидуальность; она не противопоставляет себя самцам или другим самкам; у нее почти нет боевого инстинкта^1^; вопреки утверждениям Дарвина, ныне признанным ложными, она, не особенно выбирая, соглашается на любого самца. И дело не в том, что она не обладает индивидуальными особенностями, - напротив, в периоды, свободные от бремени материнства, она порой может сравняться с самцом; кобыла бегает так же быстро, как жеребец, у охотничьей суки такой же нюх, как и у кобеля; самки обезьяны при тестировании оказываются такими же умными, как и самцы. Просто эта индивидуальность не нуждается
в самоутверждении - самка отрекается от нее для пользы вида, который требует этого отречения.
  У самца судьба совершенно иная; мы только что видели, что даже в самом выходе за пределы своего «я» он отделяется и утверждается в себе самом. Черта эта постоянна от насекомых до высших животных. Даже рыбы и китообразные, живущие косяками, безвольно слившись с коллективом, вырываются из него в брачный период; они уединяются и становятся агрессивными по отношению к другим самцам. Если у самки пол проявляется непосредственно, то у самца он носит опосредованный характер; между желанием и его утолением существует дистанция, которую он активно заполняет; он двигается, ищет самку, трогает, ласкает, удерживает ее и, наконец, в нее проникает; органы, отвечающие за быстроту реакции, передвижение и хватание, у него часто развиты лучше. Примечательно, что живой импульс, вызывающий в нем умножение сперматозоидов, выражается также в появлении яркого оперения, блестящей чешуи, рогов, гривы, в пении и возбужденном поведении. Сейчас уже не считается, что «свадебный наряд», в который он облачается в брачный период, или повадки обольстителя имеют перед собой какую -либо селекционную цель - они являются проявлением
жизненной мощи, которая обильно и пышно расцветает в нем в этот период. Такая жизненная щедрость, активность в преддверии совокупления и утверждение своего превосходства и власти в самом акте - вот составляющие, на основе которых личность полагает себя как таковую в момент выхода за пределы своего «я», И в этом смысле прав Гегель, увидевший в самце элемент субъективный и считавший самку пленницей вида. Субъективность и разделение сразу означают конфликт. Агрессивность - это один из признаков самца в брачный период; ее нельзя объяснить соревнованием, поскольку число самок практически равно числу самцов; скорее соревнование объясняется этой воинственностью. Можно подумать, что, ^1^ Некоторые куры спорят из -за лучших мест в курятнике и с помощью клюва устанавливают в своих рядах иерархию. Бывают также коровы, которые в отсутствие самцов силой завоевывают себе место во главе стада.
  перед тем как породить потомство, самец, требующий, чтобы акт продления вида был его собственным актом, отстаивает в борьбе с себе подобными истинность своей индивидуальности. Вид пребывает в самке и поглощает значительную часть ее индивидуальной жизни; самец же, наоборот, вовлекает в свою индивидуальную жизнь специфические жизненные силы. Разумеется, и он подвластен законам, превосходящим его самого, в нем происходит сперматогенез, периодически наступает период гона; но в этих процессах организм в целом задействован гораздо меньше, чем в эстральном цикле; производство сперматозоидов не требует никаких усилий, как, впрочем, и овогенез в чистом виде, а вот развитие яйца и превращение его во взрослое животное является для самки изнурительным трудом. Совокупление представляет собой быструю операцию, не снижающую жизненной силы самца. Он почти совсем не проявляет отцовского инстинкта. Очень часто он покидает самку после совокупления. Когда же он остается возле нее как глава семейной группы (моногамной семьи, гарема или стада), то играет роль покровителя и кормильца по отношению к коллективу в целом и
редко интересуется непосредственно детенышами. В этих благоприятных для расцвета индивидуальной жизни видах стремление самца к самостоятельности - которое у низших животных стоит ему жизни - увенчивается успехом. Он обычно больше, крепче, быстрее, отважнее самки; ведет более независимый образ жизни, больше волен выбирать себе занятия, в нем больше победительности, больше властности - в обществах животного мира повелевает всегда он.
  В природе ничто не бывает ясно до конца: два типа, самец и самка, не всегда четко различаются; иногда между ними наблюдается диморфизм - в окраске, расположении пятен и крапинок, - который кажется совершенно случайным; а бывает, что они неразличимы и различие в их функциях так же незначительно, как - мы уже видели - у рыб. Однако в целом и в особенности на высших уровнях животного древа два пола представляют собой два разных аспекта жизни вида. Они противопоставляются друг другу не как активность и пассивность, как неоднократно утверждалось; мало того что активно ядро яйцеклетки, развитие зародыша также является живым, а не механическим процессом. Было бы слишком просто противопоставить их как изменчивость и постоянство: сперматозоид созидает, лишь поскольку его жизнеспособность поддерживается в яйце; яйцеклетка не может поддерживать свое существование, не превосходя самое себя, иначе она регрессирует и дегенерирует. Однако справедливо, что в этих равно активных операциях - поддержания и созидания - синтез становления совершается по -разному. Поддерживать - значит отрицать дисперсность времени и в
потоке мгновений утверждать непрерывность; созидать - значит выявить во временном единстве отдельное, неделимое настоящее; и справедливо также, что в самке прежде всего стремится к реализации непрерывность жизни, а не разделение на составные части (сепарация); тогда как любая новая, индивидуализированная сила выделяется из целого по инициативе самца, то есть ему дозволено утверждать себя в своей автономности; эту специфическую энергию он привносит в свою жизнь. Индивидуальность самки, напротив, оспаривается интересами вида; она оказывается во власти посторонних сил - то есть отчуждена. И поэтому, когда индивидуальность организмов становится более ярко выраженной, противоположность полов не сглаживается, а наоборот. Самец находит все больше и больше путей для применения сил, которые оказываются в его распоряжении; самка все больше и больше чувствует свою порабощенность; заложенный в ней конфликт между собственными интересами и интересами продолжения рода обостряется. У коров и лошадей роды гораздо болезненнее и опаснее, чем у мышей и кроликов. Женщина - самая индивидуализированная из самок - является
также и наиболее уязвимой, драматичнее других переживает свою участь и наиболее кардинально отличается от своего самца.
  У людей, как и в большинстве видов, представителей каждого пола рождается примерно поровну (100 девочек на 104 мальчика); развитие зародышей происходит аналогично; правда, у зародышей женского пола первичный эпителий дольше остается нейтральным; из этого следует, что он дольше испытывает влияние гормональной среды и что направление его развития чаще может быть изменено; предполагается, что большая часть гермафродитов имела женский генотип и маскулинизировалась впоследствии - создается впечатление, что организм мужского пола сразу определяется как таковой, тогда как зародыш женского пола колеблется, прежде чем принять свой пол; но об этих первых проявлениях жизни плода пока еще слишком мало известно, чтобы можно было делать какие -то выводы. Когда складывается система половых органов, оказывается, что у обоих полов она аналогична; и те и другие гормоны принадлежат к одной и той же химической группе - группе стероидов - и являются в конечном счете продуктом холестерина; от них зависит дифференциация вторичных половых признаков. Ни их формула, ни особенности анатомического строения не определяют самку
человека как таковую. Лишь функциональное развитие отличает ее от самца. Мужчина развивается сравнительно просто. С рождения до половой зрелости он более или менее равномерно растет; к пятнадцати -шестнадцати годам начинается сперматогенез, который непрерывно продолжается до старости; его наступление сопровождается выработкой гормонов, определяющих мужскую конституцию сомы. С этого момента мужчина живет половой жизнью, которая, как правило, составляет часть его индивидуального существования: в желании и совокуплении его выход за пределы своего «я» к виду совпадает с субъективным моментом трансценденции - он есть тело. У женщины все гораздо сложнее. Уже на стадии зародыша окончательно определяется запас ооцитов; в яичнике содержится около пятидесяти тысяч заключенных в фолликулы яйцеклеток, из которых примерно четыреста достигнут зрелости; вид берет власть над женщиной с момента ее рождения и сразу пытается утвердиться; при появлении на свет женщина переживает нечто вроде первого полового созревания; ооциты внезапно начинают расти; потом яичник сокращается примерно на одну пятую - как будто ребенку
дают передышку. В то время как женский организм развивается, система половых органов остается почти без изменений - некоторые фолликулы раздуваются, но зрелости не достигают, Рост девочки аналогичен росту мальчика: в одном и том же возрасте она часто бывает выше и весит больше, чем он. Но в момент наступления половой зрелости вид снова вступает в свои права: под влиянием выделений яичника увеличивается число фолликулов, начавших расти, яичник наливается кровью и увеличивается в объеме, одна яйцеклетка достигает зрелости, и начинается менструальный цикл; система половых органов приобретает окончательные размеры и форму. Сома становится женской, устанавливается эндокринное равновесие. Примечательно, что это событие имеет характер кризиса; тело женщины сопротивляется, прежде чем дать виду обосноваться в нем; борьба ослабляет ее, подвергает опасности.
  До наступления половой зрелости мальчиков и девочек умирает примерно одинаково; от четырнадцати до восемнадцати лет умирает 128 девочек на 100 мальчиков, а с восемнадцати до двадцати двух - 105 девочек на 100 мальчиков. Именно в этот момент часто появляются анемия, туберкулез, сколиоз, остеомиелит и пр. У одних субъектов половая зрелость наступает намного раньше нормального срока - в четыре -пять лет. У других, наоборот, никак не может начаться - тогда субъект инфантилен, страдает аменореей или дисменореей. У некоторых женщин наблюдаются признаки вирилизма: излишние выделения коры надпочечников сообщают им мужские вторичные половые признаки. Эти аномалии абсолютно не означают победу индивида над тиранией рода - ее никак нельзя избежать, ибо, порабощая индивидуальную жизнь, она в то же время ее питает. Этот дуализм выражается на уровне функций яичника; у женщины жизненная сила коренится в яичнике, как у мужчины - в семенниках; в обоих случаях оскопленный индивид не просто бесплоден - он регрессирует и дегенерирует. Несформированный, плохо сформированный организм ощущает себя обездоленным и выведенным
из равновесия; он живет полноценной жизнью лишь при условии полного функционирования половой системы; и в то же время многие явления полового цикла не представляют никакой пользы для индивидуальной жизни субъекта и даже подвергают его опасности.
  Молочные железы, которые развиваются в момент полового созревания, не играют никакой роли в индивидуальной организации женского организма: в любой момент жизни их можно ампутировать. Многие выделения яичника имеют своей единственной целью созревание яйцеклетки и приспособление матки к ее нуждам: для организма в целом они скорее являются не регулирующим, а нарушающим равновесие фактором; женщина больше приспособлена к нуждам яйцеклетки, чем к своим собственным. От наступления половой зрелости до климакса женщина представляет собой арену событий, разворачивающихся внутри ее, но к ней лично отношения не имеющих. Англосаксы зовут менструацию the curse - «проклятие»; и действительно, менструальный цикл не преследует никакой индивидуальной цели. Во времена Аристотеля считалось, что каждый месяц уходит та кровь, что в случае оплодотворения составила бы кровь и плоть младенца; истинность этой старой теории заключается в том, что организм женщины беспрестанно трудится над намечающейся беременностью.
  У других млекопитающих астральный цикл длится всего лишь один сезон; он не сопровождается кровянистыми выделениями - только у высших обезьян он повторяется ежемесячно и несет с собой боль и кровь ^ В течение примерно четырнадцати дней один из граафовых пузырьков, заключающий в себе яйцеклетку, увеличивается в объеме и созревает, тогда как яичник секретирует гормон, образующийся на уровне фолликулов и называемый фолликулином, На четырнадцатый день происходит овуляция: стенки фолликула разрываются (что иногда сопровождается легким кровоизлиянием), яйцо попадает в трубы, в то время как лопнувший фолликул развивается в желтое тело. Тогда начинается вторая, или лютеиническая, фаза, характеризующаяся секрецией гормона прогестерона, воздействующего на матку. Матка видоизменяется: капилляры стенки наливаются кровью, сама стенка матки сморщивается, собирается в складки, образуя нечто вроде кружев; так в матке создается колыбель, готовящаяся принять оплодотворенное яйцо. Поскольку эти клеточные превращения носят необратимый характер, в случае если оплодотворения не происходит, все эти образования не
рассасываются - возможно, у других млекопитающих ненужные остатки выводятся через лимфатические сосуды. У женщины же, когда рушатся эндометральные (то есть на слизистой оболочке стенки матки) кружева, происходит отслоение слизистой оболочки, лопаются капилляры и масса крови просачивается наружу. Затем, пока дегенерирует желтое тело, слизистая оболочка восстанавливается, и начинается новая фолликулярная фаза. Этот сложный процесс, еще достаточно таинственный в некоторых тонкостях, приводит в движение весь организм, ибо сопровождается секрецией гормонов, которые воздействуют на щитовидную железу и гипофиз, на центральную и вегетативную нервную систему, а следовательно, на все внутренние органы.
  Почти все женщины - более 85 процентов - -испытывают в этот период недомогание. Перед началом кровянистых выделений артериальное давление повышается, затем падает; частота пульса и нередко температура повышаются - известны случаи появления жара; низ живота начинает болеть; наблюдается тенденция к запору, а потом к расстройству желудка; бывает также увеличение печени, задержка мочи, альбуминурия. У многих возникает гиперемия слизистой оболочки (болезнь горла), у некоторых - нарушение слуха и зрения; потовыделение увеличивается и в начале месячных сопровождается специфическим запахом, который может оказаться очень сильным и сохраняться до конца менструации. Основной обмен веществ увеличивается. Число красных телец сокращается; в то же время кровь переносит вещества, обычно содержащиеся в тканях, в частности соли кальция; наличие этих солей воздействует на яичник и на щитовидную железу, которая гипертрофируется, на гипофиз, управляющий изменением слизистой оболочки стенки матки, деятельность которого активизируется; такая нестабильность желез приводит к сильной нервной возбудимости - затронута
центральная нервная система, часто бывают головные боли, реакция вегетативной нервной системы возрастает; наблюдается снижение автоматического контроля со стороны центральной нервной системы, таким образом, высвобождаются рефлексы и конвульсивные комплексы, что выражается в сильных перепадах настроения - женщина более возбудима, более нервна и раздражительна, чем обычно, у нее могут случаться серьезные психические расстройства, В этот период она особенно мучительно ощущает свое тело как нечто непроницаемое и отчужденное; оно становится добычей посторонней жизни, которая каждый месяц упрямо снова и снова строит в нем свою колыбель; каждый месяц подготавливается рождение ребенка, и каждый месяц вместе с красными кружевами происходит его выкидыш; женщина, как и мужчина, есть тело^1^, но тело ее - это нечто другое, чем она сама.
  Известно женщине и более глубокое отчуждение, когда оплодотворенное яйцо опускается в матку и там развивается. Конечно, беременность - это нормальное явление, которое, протекая в условиях
  ^1^ «Итак, я - это мое тело, во всяком случае в меру моего опыта, и наоборот, мое тело - это нечто вроде естественного субъекта, предварительного наброска моего существа в целом» [M e p л о -П о н т и. Феноменология восприятия).
  нормального здоровья и питания, не приносит вреда матери; между нею и плодом даже устанавливается благотворное для нее взаимодействие. И все же вопреки оптимистической теории, явно имеющей социальную направленность, беременность представляет собой изнурительный труд, не приносит женщине никакой индивидуальной пользы^1^, а, напротив, требует тяжелых жертв. В первые месяцы она часто сопровождается отсутствием аппетита и рвотой, чего не бывает ни у одной другой самки и что выражает бунт организма против овладевающего им рода; уменьшается содержание в организме фосфора, кальция, железа, причем последний дефицит впоследствии трудно восполнить; сверхактивный обмен веществ действует на эндокринную систему; нервная система находится в состоянии повышенной возбудимости; что касается крови, ее удельный вес уменьшается, возникает анемия, кровь становится похожа на «кровь недоедающих, истощенных, претерпевших неоднократные кровопускания, выздоравливающих после болезни»^2^.
  Единственное, на что может надеяться здоровая и хорошо питающаяся женщина, - это без особого труда восполнить после родов все эти затраты. Но часто во время беременности возникают серьезные осложнения или по меньшей мере опасные нарушения; и если женщина недостаточно сильна или не очень тщательно следит за гигиеной, материнство может преждевременно деформировать ее и состарить - известно, как часто это бывает в деревнях. Сами роды болезненны - и опасны, В этот кризисный момент особенно отчетливо видно, что тело не всегда удовлетворяет и род и индивид вместе; случается, что ребенок умирает, или при появлении на свет убивает свою мать, или его рождение влечет за собой хронические заболевания. Кормление грудью также представляет собой изнурительный труд; целый ряд факторов, главный из которых, вероятно, появление нового гормона - прогестерона, вызывает выделение молока в молочных железах; прилив молока бывает болезненным и часто сопровождается жаром, кормящая женщина вскармливает новорожденного за счет своих собственных жизненных сил. Конфликт род - индивид, который при родах часто принимает
драматические формы, делает женское тело хрупким и уязвимым. Часто случается слышать, что у женщин «боли в животе»; и действительно, она заключает в себе враждебный элемент - ее изнутри подтачивает род. Многие женские болезни происходят не от заражения извне, а от внутренних нарушений - - так, ложный метрит является реакцией слизистой оболочки стенки матки на чрезмерное возбуждение яичника; если желтое тело не рассосется после менструации, а останется в организме, это приведет к сальпингиту, эндометриту и т. д.
  Освобождается из -под власти рода женщина также через тяжелый кризис; между сорока пятью и пятьюдесятью годами протекает процесс климакса, обратный процессу полового созревания. Деятельность яичника сокращается, а то и совсем прекращается - и это прекращение влечет за собой снижение жизненной активности организма. Предполагается, что железы внутренней секреции - щитовидная железа и гипофиз - стараются восполнить недостаточность яичника; и таким образом, рядом с климактерической депрессией наблюдаются явления резкого скачка: климактерические приливы, приступы гипертонии, повышенная нервозность; иногда отмечается обострение полового инстинкта. У некоторых женщин при этом происходит ожирение тканей, другие становятся мужеподобны. У многих восстанавливается эндокринное равновесие. И тогда женщина оказывается избавленной от тяжких обязанностей самки; ее нельзя сравнивать с евнухом, ибо ее жизненная сила остается неприкосновенной; в то же время она больше не является добычей превосходящих ее сил - она совпадает сама с собой. Иногда говорили, что пожилые женщины образуют «третий пол»; и действительно, они
не самцы, но уже и не самки; и часто эта физиологическая автономия выражается в здоровье, равновесии и бодрости, которых у них раньше не было.
  На чисто половые отличия у женщины накладываются особенности, прямо или косвенно из них вытекающие, - это гормональные воздействия, определяющие ее сому. В среднем она ниже мужчины ростом, меньше весит, у нее более хрупкий скелет, таз шире, приспособлен к функциям беременности и родов; в соединительных тканях накапливается жир, что делает формы более округлыми, чем у мужчины; общий вид - морфология, кожа, волосяной покров и т. д. - совершенно различен у двух полов. Женщина обладает гораздо меньшей, чем мужчина, мускульной силой - равной примерно двум третям мужской силы; ее дыхательные способности развиты слабее; легкие, трахея и гортань меньше по объему; различием в размерах гортани объясняется и различие голоса. Удельный вес крови у женщин меньше: соответственно, ниже фиксация гемоглобина, а значит, они физически менее крепки, больше предрасположены к анемии. Пульс у них чаще, сосудистая система менее стабильна; они легче краснеют. Поразительно, насколько нестабильность свойственна женскому организму в целом; у мужчины же, помимо всего прочего, наблюдается и стабильный метаболизм кальция; при том
что женщина фиксирует гораздо меньше известковых солей, она еще и расходует их при месячных и во время беременности; похоже, что яйцеклетки оказывают на кальций разрушающее действие; эта нестабильность влечет за собой нарушение функций яичника и щитовидной железы, которая у женщины развита больше, чем у мужчины, а нерегулярность эндокринных выделений воздействует на вегетативную нервную систему; и нервный мышечный контроль осуществляется не в полной мере. Этот недостаток стабильности и контроля влечет за собой эмоциональную возбудимость, напрямую связанную с сосудистыми колебаниями; сердцебиением, покраснением и др., - и отсюда конвульсивные реакции: слезы, приступы смеха, истерики.
  Итак, мы видим, что многие из этих черт опять же проистекают из подчиненности женщины роду. Самый поразительный вывод из проведенного исследования заключается в следующем; из всех самок млекопитающих она переживает самое глубокое отчуждение и наиболее неистово ему сопротивляется; ни у одной самки нет столь настойчивого подчинения всего организма функции воспроизводства, ни у одной это порабощение не принимается с таким трудом; кризис полового созревания и климакса, ежемесячное «проклятие», долгая и часто тяжелая беременность, болезненные, а иногда и опасные роды, болезни, осложнения - все это свойственно самке человека. Можно подумать, что судьба ее тем тяжелее, чем больше она ей противится, утверждая себя как индивид. Если сравнить ее с мужчиной, становятся очевидными несравненные преимущества положения последнего; его половая жизнь не противоречит личному существованию; она протекает равномерно, без кризисов и обычно без осложнений. В среднем женщина живет столько же, сколько мужчина; но она гораздо чаще болеет и в течение многих периодов не принадлежит себе.
  Эти биологические данные чрезвычайно важны: в истории женщины они играют первостепенную роль и являются наиболее существенным элементом ее ситуации - во всех наших дальнейших рассуждениях нам не раз придется к ним обращаться. Ибо тело - это инструмент, с помощью которого мы подступаем к миру, а мир представляется совершенно по -разному в зависимости от способа его постижения. Поэтому мы так долго занимались исследованием этих данных; в них - один из ключей, помогающих понять женщину. Но мы отрицаем мысль, что они будто бы раз и навсегда определяют ее судьбу. Для установления иерархии полов этих данных недостаточно; они не объясняют, почему женщина - Другой; они не обрекают ее навсегда оставаться в подчиненном положении.
  Нередко случалось слышать, будто одной физиологии достаточно, чтобы ответить на вопросы, одинаковы ли у обоих полов шансы на успешную самореализацию и какой пол играет в жизни рода более важную роль. Однако постановка первой проблемы неодинакова в случае женщины и других самок, ибо животные представляют собой полностью сложившиеся виды, которым можно дать статичные описания: достаточно обработать данные наблюдений, чтобы установить, уступает кобыла в скорости жеребцу или нет, лучше справляются шимпанзе -самцы с интеллектуальными тестами, чем их подруги, или хуже; человечество же постоянно находится в состоянии становления. Некоторые ученые -материалисты попробовали подойти к проблеме без учета динамики: проникнувшись теорией психофизиологического параллелизма, они попытались установить математические соотношения между мужским и женским организмами - и вообразили, что результаты этих измерений непосредственно выражают их функциональные способности.
  Для примера приведу одну из праздных дискуссий, порожденных этим методом. Поскольку предполагалось, что мозг каким -то таинственным способом вырабатывает мысль, казалось очень важным решить, весит ли мозг женщины меньше мужского или столько же. Выяснилось, что в среднем первый весит 1220 граммов, а второй - 1360, причем вес женского мозга колеблется от 1000 до 1500 граммов, а вес мужского - от 1150 до 1700. Но абсолютный вес не показатель - было решено исходить из веса относительного. Выяснилось, что он составляет 1/48,4 у мужчины и 1/44,2 у женщины. Казалось бы, преимущество за ней. Нет, требуется еще одна поправка: в подобных сравнениях преимущество всегда на стороне меньшего по размерам организма; чтобы по всем правилам абстрагироваться от тела, сравнивая две группы индивидов, следует разделить вес мозга на вес тела в степени 0,56, в случае если они принадлежат к одному виду. Мужчина и женщина при этом рассматриваются как два разных типа. Все это приводит к следующим результатам;
  Получается примерное равенство. Но интерес к этим ученым дебатам был в значительной степени утрачен оттого, что никакой связи между весом мозга и умственным развитием установить не удалось. Точно так же не удается дать психическую интерпретацию химическим формулам, определяющим мужские и женские гормоны. Мы же категорически отрицаем идею психофизиологического параллелизма; это доктрина, основы которой были давно и окончательно подорваны. Я останавливаюсь на ней лишь потому, что, будучи философски и научно опровергнутой, она все ЖЕ продолжает не давать покоя многим умам - впрочем, в иных умах сохраняются и более древние пережитки. Мы также отрицаем любую систему координат, подразумевающую существование природной иерархии ценностей, например эволюционной иерархии; совершенно бессмысленно задаваться вопросом, является ли женское тело более инфантильным, чем мужское, или нет, больше или меньше оно приближается к. телу высших приматов и т. д. Все эти рассуждения, в которых весьма туманный натурализм перемешан с еще более туманными этикой и эстетикой, - чистейшее словоблудие. Сравнивать самку и самца
человека можно лишь в личностной перспективе. Но человек определяется не как изначально данное существо, а как существо, которое само себя делает тем, что оно есть. Как справедливо заметил Мерло -Понти, человек - это не природный вид, это историческая идея. Женщина - это не застывшая реальность, а становление; и только в становлении следует сопоставлять ее с мужчиной, то есть следует определить ее возможности; огромное количество дебатов теряют смысл из -за желания свести женщину к тому, чем она была, или к тому, что она есть сегодня, в то время как речь идет о ее способностях; не подлежит сомнению, что способности проявляются со всей очевидностью, только когда они реализованы, - но не подлежит сомнению также и то, что, рассматривая существо, суть которого есть трансценденция и выход за пределы своего «я», никогда нельзя подводить черту.
  В то же время, скажут мне, в принятой мною перспективе - перспективе Хайдеггера, Сартра, Мерло -Понти, - если тело не является вещью, оно является ситуацией: оно предопределяет наш подступ к миру и задает направленность нашим проектам. Женщина слабее мужчины; она обладает меньшей мускульной силой, меньшим количеством красных кровяных телец, меньшими дыхательными способностями; она медленнее бегает, поднимает меньший вес, и нет практически ни одного вида спорта, в котором она могла бы соревноваться с мужчиной; не может она и выдержать с ним борьбу. К этой слабости надо еще прибавить нестабильность, недостаточность контроля и уязвимость, о которых мы уже говорили, - все это факты. Таким образом, ее подход к миру оказывается более ограниченным; в ее проектах меньше твердости и настойчивости, да и осуществлять их она менее способна. Получается, что ее индивидуальная жизнь не столь богата, как у мужчины.
  По правде говоря, отрицать эти факты невозможно - но их смысл определяется множеством факторов. Как только мы соглашаемся рассматривать личностную перспективу, в которой тело определяется исходя из понятия существования, биология становится абстрактной наукой, Стоит какому -либо физиологическому качеству (меньшая мускульная сила) приобрести определенное значение, как это значение сразу же оказывается зависящим от всего контекста; слабость обнаруживает себя как таковая лишь в свете поставленных перед собой человеком целей, имеющихся в его распоряжении инструментов и установленных им над собой законов. Если бы он не хотел постигать мир, сама идея подступа к нему не имела бы смысла; когда же для этого постижения не требуется применения всей полноты телесной силы, в пределах границы используемого минимума различия стираются. Там, где нравы воспрещают насилие, господство не может быть основанным на мускульной энергии - чтобы конкретно определить понятие «слабость», нужны экзистенциальные, экономические и моральные обоснования. Как -то человеческий род был назван словом «антифизис»; оно не совсем точно,
ибо человек не может опровергнуть данность, но он определяет данность как истинную в зависимости от того, каким образом он ЕЕ на себя принимает; природа реальна для него лишь в той мере, в какой он воспроизводит ее в своем действии, - не составляет исключения и его собственная природа. Абстрактно определить, насколько тяжело для женщины бремя детородной функции, столь же невозможно, как невозможно определить суть ее подхода к миру. У животных отношение материнства к индивидуальной жизни естественно регулируется циклом течек и сменой времен года - у женщины же оно неопределенно и может быть установлено только обществом. В зависимости от того, требует ли общество большей или меньшей рождаемости, в зависимости от гигиенических условий, в которых протекают беременность и роды, порабощение женщины родом бывает более или менее полным. Итак, если мы можем сказать, что у высших животных индивидуальное существование самца утверждает себя с большей настойчивостью, чем существование самки, то у человека его индивидуальные «возможности» зависят от экономического и социального положения.
  Кстати говоря, далеко не всегда индивидуальные привилегии самца обеспечивают ему господствующее положение внутри рода; через материнство самка отвоевывает себе некоторую автономию. Иногда самец навязывает свое господство: так, например, получается в случае обезьян, изученных Цукерманом; но часто определенный образ жизни ведут сообща оба супруга; лев на равных разделяет с львицей заботы о жилище. Здесь опять же случай человека не сводим ни к какому другому виду; люди в первую очередь определяются не как индивиды; мужчины и женщины никогда не сталкивались друг с другом один на один; пара изначально является особым mitsein; сама по себе она представляет собой постоянный или переходный элемент более многочисленного коллектива; так кто же - мужчина или женщина - в рамках этих общественных образований более необходим роду? На уровне гамет, на уровне биологических функций зачатия и беременности, мужское начало созидает, чтобы поддерживать, женское - поддерживает, чтобы созидать. Что же происходит с этим разделением в общественной жизни? Для видов, живущих на других организмах или на субстратах, для тех,
которым природа дает корм без труда и в изобилии, роль самца ограничивается оплодотворением; когда же надо искать, охотиться, бороться, чтобы обеспечить детенышей необходимым питанием, самец часто помогает в уходе за ними; помощь эта становится совершенно необходимой в тех видах, где дети еще долго после отрыва от материнской груди неспособны позаботиться о собственных нуждах, - тогда участие самца становится крайне важным, без него порожденная им жизнь не сможет поддержать себя. Одного самца достаточно, чтобы ежегодно оплодотворять множество самок, но, чтобы дети выжили после рождения, чтобы защитить их от врагов, чтобы вырвать у природы все, в чем они нуждаются, необходимы именно самцы. Равновесие производящих и воспроизводящих сил по -разному реализуется на разных стадиях экономического развития человеческой истории, и этими же стадиями определяются отношения мужчины и женщины к детям и, как следствие, их отношения между собой. Но здесь мы уже выходим за рамки биологии; опираясь только на нее, невозможно установить примат одного из двух полов в том, что касается ИХ роли в обеспечении постоянства
вида, Ведь общество - это уже не род, в нем род реализует себя как существование; в нем род трансцендирует в мир и в будущее; его нравы не выводятся из положений биологии; в нем индивиды никогда не бывают сведены только к своей природной данности, они повинуются обычаю - второй натуре, в которой находят отражение чаяния и опасения, продиктованные их онтологическим отношением к миру. Субъект осознает себя и осуществляет себя не просто как тело, но как тело, подчиненное табу и законам: он определяет свое значение лишь от имени определенных ценностей. И опять же, система ценностей задается не физиологией - скорее биологические данные подпадают под ту систему, что вырабатывает для них существующий. Если уважение или страх, внушаемые женщиной, препятствуют применению по отношению к ней насилия, превосходство мужчины в мускульной силе не может служить источником власти. Если обычай диктует - как в некоторых индейских племенах, - чтобы девушки выбирали себе мужей или чтобы вопросы брака решал отец, половая агрессивность мужчины не выливается ни в какую инициативу, не превращается в привилегию. Интимная связь
матери и ребенка может быть источником почтительного или непочтительного отношения к женщине в зависимости от того, как высоко ценится ребенок - а это бывает по -разному; да и сама эта связь, мы уже говорили, может признаваться или нет в зависимости от бытующих в обществе предрассудков.
  Итак, биологические данные нам предстоит рассмотреть с точки зрения онтологического, экономического, социального и психологического контекста. Порабощение женщины родом, пределы ее индивидуальных возможностей являются фактами чрезвычайной важности; тело женщины - это один из основных элементов, определяющих положение, которое она занимает в мире. Но одного тела недостаточно, чтобы дать женщине определение; оно живет лишь той реальностью, что воспринята ее сознанием через действия и в рамках общества. Одной биологии недостаточно, чтобы ответить на занимающий нас вопрос; почему женщина - это Другой? Речь идет о том, чтобы выяснить, как была в ней подправлена природа в ходе истории. Речь идет о том, чтобы выяснить, что сделало человечество с человеческой самкой.

  ГЛАВА 2 ТОЧКА ЗРЕНИЯ ПСИХОАНАЛИЗА
  Психоанализ ушел далеко вперед по сравнению с психофизиологией, показав, что ни один фактор не может воздействовать на психическую жизнь, не наполнившись предварительно личностным содержанием; конкретно существует не тело -объект, описанное учеными, а тело, в котором живет субъект. Женщина является самкой в той мере, насколько она себя таковой ощущает. Есть, конечно, существенные с точки зрения биологии данные, которые не имеют отношения к проживаемой ситуации - так, строение яйцеклетки с ней никак не связано. И наоборот, такой не имеющий большого биологического значения орган, как клитор, здесь начинает играть первостепенную роль. Женщину определяет не природа - она сама определяет себя, принимая в расчет природу в меру своей чувствительности.
  В этой перспективе была выстроена целая система. И здесь мы не собираемся анализировать ее в целом, наша задача - определить ее вклад в изучение женщины. Критический разбор психоанализа вообще - дело крайне нелегкое. Как во всякой религии, будь то христианство или марксизм, в психоанализе, при всей жесткости основных понятий, мешает расплывчатость и неопределенность. То слова берутся в самом узком смысле - например, термин «фаллос» в точности обозначает отросток плоти, каким является мужской половой орган; то смысл их неопределенно расширяется и приобретает символическое значение - и тогда фаллос должен означать всю совокупность мужского характера и ситуации. Если критиковать букву доктрины, то психоаналитик в ответ станет утверждать, что дух ее остался непонятным; если признаешь ее дух, то тебя тут же призовут следовать и ее букве. Доктрина, скажет он, значения не имеет, психоанализ - это метод; но успех метода подкреплен добросовестностью теоретика. Впрочем, где же и искать истинное лицо психоанализа, как не у самих психоаналитиков? Однако среди них, как и среди христиан или марксистов, существуют
еретики; и не один психоаналитик заявлял, что «худшие враги психоанализа - это психоаналитики». Несмотря на схоластические усилия все прояснить, часто отдающие педантизмом, многие двусмысленности до сих пор остаются невыясненными. Как заметили Сартр и Мерло -Понти, предложение «сексуальность сопротяженна существованию» может пониматься в двух совершенно разных смыслах; можно под этим подразумевать, что все происходящее с существующим человеком имеет сексуальное значение или что любое сексуальное явление имеет экзистенциальный смысл. Между этими двумя утверждениями возможен компромисс, но обычно все ограничиваются тем, что смешивают одно с другим. Впрочем, стоит провести различие между «сексуальным» и «генитальным», как понятие «сексуальности» становится расплывчатым. «Сексуальное у Фрейда означает внутреннюю способность высвобождения генитального», - говорит Дальбье. Но ничего нет туманнее идеи «способности», то есть возможного - одна лишь действительность дает неопровержимое доказательство возможности. Фрейд, не будучи философом, отказался дать философское обоснование своей системы; его ученики
утверждают, что тем самым он уклоняется вообще от всякого метафизического подхода. Между тем за каждым его утверждением стоит метафизический постулат: пользоваться его языком - значит принять определенную философию. Да этого требует уже само возникновение подобной путаницы, затрудняющей критический анализ.
  Фрейда судьба женщины не слишком волновала. Ясно, что, описывая ее, он скопировал описание мужской судьбы, ограничившись изменением некоторых деталей. Еще до него сексолог Мараньон заявил: «Можно сказать, что, будучи дифференцированной энергией, либидо является силой мужского ощущения. То же самое мы скажем и об оргазме». По его мнению, женщины, достигающие оргазма, суть «мужеподобные» (viriloides) женщины; сексуальный порыв «односторонен», а женщина находится лишь на полпути^1^. Фрейд до этого не доходит; он признает, что сексуальность у женщины развита так же, как и у мужчины; но он практически не занимается ее непосредственным изучением. Он пишет: «Либидо всегда - и закономерно по природе своей - есть мужская суть, независимо от того, встречается ли оно у мужчины или у женщины». Он отказывается полагать женское либидо как нечто особенное - это либидо представляется ему как сложное ответвление человеческого либидо вообще. Последнее, считает он, вначале развивается одинаково у обоих полов: все дети проходят оральную фазу, привязывающую их к материнской груди, потом - - анальную фазу и, наконец,
достигают фазы генитальной; в этот момент происходит их дифференциация.
  ^1^ Любопытно обнаружить эту теорию у Д. Г. Лоуренса. В романе «Змий в павлиньих перьях» дон Чиприано старается, чтобы его любовница никогда не достигла оргазма: она должна вибрировать в унисон с мужчиной, а не самоутверждаться в удовольствии.
  Фрейд пролил свет на один факт, значение которого до него недооценивалось: мужской эротизм окончательно локализуется в пенисе, тогда как у женщины существуют две различные эротические системы: одна - клиторическая, развивающаяся на инфантильной стадии, другая - вагинальная, достигающая расцвета после наступления половой зрелости. Когда мальчик приходит к генитальной фазе, его развитие закончено; ему предстоит перейти от аутоэротизма, при котором удовольствие направлено на его собственную субъективность, к гетероэротизму, который свяжет удовольствие с объектом, обычно с женщиной. Переход этот совершится в момент полового созревания через нарциссическую фазу - но, как и в детстве, сохранится преимущество пениса как эротического органа. Женщине тоже придется через нарциссизм объективировать на мужчину свое либидо; но процесс этот будет намного сложнее, потому что от клиторического удовольствия ей надо будет перейти к удовольствию вагинальному. Для мужчины существует только один генитальный этап, тогда как у женщины их два, и она гораздо больше рискует не дойти до конца своей сексуальной эволюции,
остаться на инфантильной стадии, что влечет за собой развитие неврозов.
  Уже на аутоэротической стадии ребенок более или менее сильно тяготеет к объекту; мальчик привязывается к матери и хочет идентифицировать себя с отцом; стремление это вызывает у него страх, он боится, что в наказание отец может нанести ему увечье; из эдипова комплекса рождается комплекс кастрации. Под его воздействием развиваются агрессивные чувства по отношению к отцу, но одновременно происходит интериоризация его авторитета - так формируется «сверх -я», которое становится цензором инцестуальных тенденций. Тенденции эти вытесняются, комплекс ликвидируется, сын освобождается от отца, который на самом деле пребывает в нем в виде моральных установок. Чем более определенный характер имел эдипов комплекс, чем более категорично он преодолевался, тем сильнее «сверх -я». Поначалу Фрейд совершенно аналогично описал историю девочки; потом женскую разновидность инфантильного комплекса он назвал комплексом Электры; но очевидно, что разновидность эта определяется не столько сама по себе, сколько исходя из мужского прообраза. Впрочем, он признает между ними одно очень важное различие: девочка вначале имеет
привязанность к матери, тогда как мальчик никогда не испытывает сексуального влечения к отцу. Но в возрасте пяти лет она обнаруживает анатомическое различие между поАами и реагирует на отсутствие пениса комплексом кастрации - она считает это увечьем и страдает от этого. Тогда ей приходится отказываться от своих «мужских» притязаний, она идентифицирует себя с матерью и пытается соблазнить отца. Комплекс кастрации и комплекс Электры взаимно друг друга усиливают; чувство фрустрации становится для девочки тем сильнее, чем больше, любя отца, она хочет ему уподобиться; и наоборот, сожаление усиливает любовь - через нежность она внушает отцу, что может компенсировать свою неполноценность. По отношению к матери девочка испытывает чувство соперничества и враждебности. Потом у нее тоже формируется «сверх -я» и инцестуозные тенденции вытесняются; но у нее «сверх -я» слабее: комплекс Электры выражен не столь отчетливо, как эдипов комплекс, так как первой возникла привязанность к матери; а поскольку отец сам был объектом этой осуждаемой им любви, запреты здесь имеют меньше силы, чем в случае с сыном -соперником.
Мы видим, что в целом сексуальная драма, переживаемая девочкой при генитальном развитии, гораздо сложнее, чем у ее братьев: она может поддаться комплексу кастрации, если откажется от своей женственности и станет упорно желать обладать пенисом и идентифицировать себя в отношениях с отцом, В результате она останется на клиторической стадии, станет фригидной или обратится к однополой любви.
  Два основных упрека, которые можно высказать в адрес этого описания, вызваны тем, что Фрейд скопировал его с мужского образца. Он предполагает, что женщина чувствует себя увечным мужчиной, но сама идея увечья уже включает в себя сравнение и оценку. Многие психоаналитики сегодня признают, что девочка сожалеет о пенисе, но при этом все же не предполагает, что ее лишили этого органа. К тому же это сожаление не столь универсально и не может быть порождено простым анатомическим сопоставлением. Множество девочек знакомятся с мужской конституцией лишь значительно позже, да и знакомятся лишь чисто зрительно. Мальчик знает свой пенис на живом опыте, что дает ему некоторое право им гордиться, но это не означает, что подобной гордости прямо соответствует униженность его сестер, ибо последним знаком лишь внешний вид мужского органа - этот отросток, этот хрупкий, длинный кусок плоти может быть им безразличен или даже внушать отвращение. Когда же у девочки появляется жажда обладания им, это бывает результатом предварительной оценки мужественности. Фрейд принимает эту жажду за нечто признанное, тогда как она
требует обоснования^1^. С другой стороны, без оригинального описания женского либидо понятие комплекса Электры остается очень расплывчатым. Уже у мальчиков наличие эдипова комплекса чисто генитального порядка - явление далеко не универсальное; но, за очень редким исключением, мы никак не можем признать, что отец является для дочери источником генитального возбуждения. Одна из серьезных проблем женского эротизма - это изоляция клиторического удовольствия: лишь только ко времени полового созревания, в связи с вагинальным эротизмом, развивается в женском теле определенное количество эрогенных зон. Утверждение, будто у десятилетней девочки поцелуи и ласки отца обладают «внутренней способностью» высвобождать клиторическое удовольствие, в большинстве случаев не имеет никакого смысла. Если признать, что аффективный характер комплекса Электры весьма расплывчат, то встанет вопрос об аффективности вообще, и тогда становится очевидным, что фрейдизм не располагает методом, чтобы различить, чем аффективность отличается от сексуальности. Во всяком случае, обожествление отца происходит не от женского либидо - ведь
влечение, которое мать вызывает у сына, не ведет к ее обожествлению; тот факт, что женское влечение направлено на высшее существо, придает этому влечению оригинальный характер; но девочка не конституирует свой объект - она его претерпевает. Верховенство отца - факт социального порядка, и Фрейду не дано было осознать это. Он сам признается, что выяснить, каким авторитетом в некий момент истории была предопределена победа отца над матерью, невозможно: по его мнению, такое решение было прогрессивным, но причины его неизвестны. «Здесь не может быть речи об отцовском авторитете, поскольку сам этот авторитет достался отцу в результате прогресса», - пишет он в своей последней работе^1^.
  Поняв недостаточность системы, выводящей все развитие человеческой жизни из одной только сексуальности, Адлер отмежевался от Фрейда - он задался целью вернуть систему к целостной личности. Если Фрейд объясняет любые поступки человека его влечениями, то есть поиском удовольствия, то Адлер представляет человека преследующим определенные цели; на смену побуждению приходят мотивы, целеполагание, планы. Он отводит такое большое место интеллекту, что зачастую сексуальное у него приобретает лишь чисто символическое значение. Согласно его теориям, человеческая драма распадается на три момента: у каждого индивида есть стремление к могуществу, но сопровождается оно комплексом неполноценности; в результате этого конфликта человек прибегает к тысяче уловок, с тем чтобы избежать действительности, потому что боится, что не сумеет ее преодолеть; субъект устанавливает дистанцию между собой и обществом, вызывающим у него страх, - отсюда проистекают неврозы, вызванные социальными причинами. Что касается женщины, комплекс неполноценности приобретает у нее форму стыдливого отказа от своей женственности - комплекс
вызывается не отсутствием пениса, а всей ситуацией в целом; девочка завидует фаллосу только как символу предоставленных мальчикам привилегий; место, которое в семье занимает отец, повсюду встречаемое преимущество мужского пола, воспитание - все убеждает ее в идее мужского превосходства. Позже, во время сексуальных сношений, само положение тел при коитусе, когда женщине отводится место под мужчиной, становится для нее новым унижением. Ее реакцией бывает «мужской протест»; она либо пытается уподобиться мужчине, либо начинает с ним борьбу женским оружием. Через материнство она может обрести в ребенке эквивалент пениса. Но это предполагает, что прежде она полностью примет себя как женщину, то есть смирится со своей неполноценностью. Она переживает гораздо более глубокий внутренний разлад, чем мужчина.
  Не стоит труда долго распространяться о теоретических расхождениях Фрейда и Адлера и о возможностях их примирения; ни объяснение через побуждение, ни объяснение через мотивацию никогда не будут достаточными. Любое побуждение полагает мотивацию, но мотивацию можно осмыслить только через побуждение; таким образом, синтез фрейдизма и адлеризма представляется вполне осуществимым. В действительности, даже вводя понятия цели и целеполагания, Адлер полностью сохраняет идею психической причинности. Его отношение к Фрейду примерно то же, что отношение энергетизма к механицизму: идет ли речь о толчке или силе притяжения, физик всегда признает детерминизм, В этом и общий постулат всех психоаналитиков: по их мнению, человеческую историю можно объяснить с помощью набора определенных элементов. И все видят женскую судьбу одинаково. Ее драма сводится к конфликту между «мужеподобными» и «женскими» тенденциями. Первые реализуются в клиторической системе, вторые - в вагинальном эротизме. В детстве она идентифицирует себя с отцом; потом испытывает чувство неполноценности по сравнению с мужчиной, и тогда перед ней
возникает альтернатива: или способствовать поддержанию своей автономии и уподобиться мужчине, что на фоне комплекса неполноценности вызывает напряжение, которое может привести к неврозам, или счастливо реализовать себя в любовном подчинении - причем последнее решение облегчается некогда испытанной любовью к отцу -повелителю; именно его ищет она в любовнике или муже, и сексуальная любовь сопровождается у нее желанием чувствовать над собой чье -то господство. Она бывает вознаграждена материнством, которое дает ей возможность обрести автономию нового типа. Драма эта представляется обладающей собственным динамизмом; она развивается вопреки всем искажающим ее превратностям, и каждая женщина пассивно ее переживает.
  Психоаналитики имеют прекрасные возможности, чтобы отыскать эмпирические подтверждения своим теориям: ведь известно, что, достаточно тонко усложняя систему Птолемея, люди могли долго оставаться в полной уверенности, что она совершенно точно отвечает истинному расположению планет; точно так же, если на место Эдипа поставить инвертированного Эдипа и в любой тревоге обнаруживать влечение, можно с успехом использовать для подтверждения фрейдизма даже те факты, что ему противоречат. Уловить форму можно только при наличии определенного фона, и от того, как постигается форма, зависят очертания, которые приобретает под ней этот фон. Так, если задаться целью описать какую -нибудь частную историю во фрейдистской логике, то за ней выявится и фрейдистская схема. Только когда доктрина неопределенно и произвольно требует нагромождения побочных объяснений, когда наблюдения обнаруживают столько же аномалий, сколько и нормальных случаев, лучше покинуть пределы установленных рамок. Вот почему сегодня каждый психоаналитик всеми силами по -своему пытается придать гибкость фрейдистским идеям, устранить в них
противоречия. Один современный психоаналитик пишет, например: «В тот момент, когда существует комплекс, существует, по определению, и множество его составляющих… Комплекс заключается в группировке этих разрозненных элементов, а не в представлении одного из них через остальные»!. Но идея простой группировки элементов неприемлема: физическая жизнь - это не мозаика; она целиком содержится в каждом из своих отдельных моментов, и с этим единством следует считаться, что возможно лишь тогда, когда через разрозненные факты обнаруживается изначальная направленность существования. Если не добраться до этого истока, то человек будет выглядеть лишь полем боя между своими импульсами и наложенными на них запретами, одинаково лишенными смысла и случайными. Всех психоаналитиков объединяет систематический отказ от идеи выбора и сопряженного с ней понятия ценности; это и составляет внутреннюю слабость их системы. Оторвав импульсы и запреты от экзистенциального выбора, Фрейд оказывается не в состоянии объяснить нам их происхождение - он принимает их как данные. Понятие ценности он попытался заменить понятием авторитета;
однако в работе «Моисей и его народ» он сам признает, что обосновать этот авторитет никак нельзя. Инцест, например, запрещен, потому что его запретил отец; но откуда взялась сама идея запрета - тайна. «Сверх -я» интериоризирует порядки и запреты, исходящие от произвольной тирании; здесь налицо инстинктивные тенденции, а почему - неизвестно; было установлено, что мораль не имеет отношения к сексуальности, поэтому каждая из двух реальностей существует сама по себе; единство человека как будто расколото, между личностью и обществом нет перехода: чтобы соединить их, Фрейду приходится сочинять странные истории^2^, Адлер обратил внимание на то, что комплекс кастрации необъясним вне социального контекста. Коснулся он и проблемы образования ценностей, но не добрался до онтологических ценностей, признанных обществом, не понял, что ценности задействованы и в самой сексуальности, а соответственно и недооценил их значение.
  Разумеется, сексуальность играет в человеческой жизни значительную роль - можно сказать, вся жизнь в целом проникнута ею. Из физиологии мы уже поняли, что жизнь семенников и яичника переплетается с жизнью сомы. Человек существующий - это тело определенного пола; и в отношениях с другими людьми, которые тоже являются телами определенного пола, обязательно будет присутствовать пол (сексуальность). Но если тело и сексуальность суть конкретные выражения существования, то и значения их можно выявить через него же - вне этой перспективы психоанализ принимает как данные необъясненные факты. Например, нам говорят, что девочка испытывает стыд, оттого что приседает и обнажает ягодицы, когда мочится, - но что такое стыд? Аналогично, прежде чем задаваться вопросом, гордится ли мужчина тем, что у него есть пенис, или в пенисе выражается его гордость, следует выяснить, что такое гордость и как притязания субъекта могут воплощаться в объекте, Не нужно принимать сексуальность за непреложную данность, за основу бытия, у человека есть и более оригинальный «поиск бытия», а сексуальность - лишь один из его аспектов.
Именно это показывает Сартр в книге «Бытие и ничто»; это же говорит и Башлар в своих работах о Земле, Воздухе и Воде: психоаналитики считают первейшей истиной человека его отношения с собственным телом и с телами ему подобных в пределах общества; однако человек несет в себе исконный интерес к сущности окружающего его природного мира и пытается обнаружить ее в работе, в игре, во всех экспериментах «динамического воображения»; человек стремится добраться конкретно до постижения основ своего существования через весь мир в целом, постигая его всеми возможными способами. Месить глину или рыть яму - это занятия столь же изначальные, как объятия или коитус, и заблуждается тот, кто видит в них только сексуальные символы. Яма, липкость, впадина, твердость, цельность - это исконные реалии; интерес человека к ним продиктован не либидо - скорее, само либидо будет окрашено соответственно тому, как человек их для себя открывал. Цельность нравится человеку не потому, что символизирует девственность, - он ценит девственность потому, что любит цельность. В работе, войне, игре, искусстве определяются способы
существования в мире, которые нельзя свести ни к каким другим; они обнаруживают качества, которые пересекаются с теми, что несет в себе сексуальность. Индивид выбирает себя как посредством этих качеств, так и посредством эротического опыта. Но восстановить единство этого выбора позволяет лишь онтологическая точка зрения.
  Это понятие выбора психоаналитик отвергает особенно яростно во имя детерминизма и «коллективного бессознательного», будто бы это бессознательное поставляет человеку готовые образы и универсальную символику; и оно же якобы объясняет аналогии между снами, несостоявшимися актами, маниями, аллегориями и человеческими судьбами; говорить о свободе - значит отказаться от возможности объяснить все эти волнующие соответствия. Но нельзя сказать, что идея свободы несовместима с существованием некоторых постоянных факторов. И психоаналитический метод часто может оказаться плодотворным, несмотря на ошибки теории, благодаря тому что в каждой частной истории есть данные, всеобщий характер которых никто и не думает отрицать. Ситуации и поведение повторяются; момент решения возникает в недрах всеобщности и повторяемости. «Анатомия - это судьба», - говорил Фрейд; с этим высказыванием перекликаются слова Мерло -Понти: «Тело - это всеобщность». Существование единично, ибо живущие разделены: оно проявляется в аналогичных организмах; значит, связь онтологического и сексуального должна иметь какие -то постоянные параметры.
В определенную эпоху технические средства, экономическая и социальная структура некоего коллектива открывают всем своим членам один и тот же мир - так возникает постоянное отношение между сексуальностью и социальными формами; аналогичные индивиды, поставленные в аналогичные условия, уловят в данности аналогичные значения. Эта теория не ведет к непременной универсальности, но позволяет находить в индивидуальных историях всеобщие типы. Символ не представляется нам аллегорией, разработанной таинственным бессознательным, - это постижение определенного значения при посредстве аналога означающего объекта. Из -за того что экзистенциальная ситуация всех людей идентична и идентична «фактичность», с которой им приходится сталкиваться, для некоторого числа живущих значения открываются одинаковым образом. Символика не упала с неба и не вышла из земных недр - она была выработана, как и язык, человеческой действительностью, которая одновременно является mitsein и разделением. Именно это обстоятельство объясняет, почему в символике находится место и для индивидуального вымысла - на практике психоаналитический метод
вынужден это признать, даже если это противоречит его доктрине. Данная перспектива позволяет нам, например, понять ценность, обычно признаваемую за пенисом^1^, Эту ценность невозможно обосновать, если не исходить из одного экзистенциального факта: тенденции субъекта к отчуждению. Испытывая тревогу за свою свободу, субъект принимается искать себя в вещах, что есть один из способов бегства от себя. Тенденция эта настолько фундаментальна, что сразу же после отнятия от груди, когда ребенок отделяется от Всего, он старается в зеркалах, в родительском взгляде уловить свое отчужденное существование.
  В примитивном обществе люди отчуждаются в мане, в тотеме; цивилизованные люди - в своей индивидуальной душе, своем «я», своем имени, собственности, работе - это первое искушение неподлинного бытия. Пенис как нельзя больше пригоден, чтобы играть для маленького мальчика роль «двойника», - он для него одновременно посторонний предмет и он сам; это игрушка, кукла - и его собственная плоть; родители и няньки обращаются с ним, как с маленьким человечком. Тогда понятно, что для ребенка он становится alter ego, которое обычно хитрее и умнее самого индивида^1^. Поскольку функция мочеиспускания, а позже эрекция занимают промежуточное положение между сознательными и самопроизвольными процессами, поскольку пенис представляет собой капризный и почти посторонний источник субъективно ощущаемого удовольствия, субъект полагает его как самого себя и нечто отличное от самого себя. В нем ощутимо воплощается специфическая трансцендентность, и он становится источником гордости; так как фаллос существует отдельно, человек может сделать частью своей индивидуальности превосходящую его жизнь. Тогда понятно, что длина пениса,
сила напора при мочеиспускании, эрекции и эякуляции становятся для него мерой собственной ценности^2^. Таким образом, не вызывает сомнения, что фаллос является телесным воплощением трансцендентности, а поскольку не вызывает сомнения и то, что ребенок чувствует себя трансцендируемым, то есть насильно лишенным трансцендентности отцом, мы приходим к фрейдистской идее комплекса кастрации. Лишенная такого alter ego девочка не отчуждается ни в каком материальном предмете, не восполняет себя - ей приходится сделать объектом всю себя: она полагает себя как Другого. Вопрос о том, сравнивала она себя с мальчиками или нет, второстепенен; главное, что отсутствие пениса, даже не осознаваемое ею, не позволяет ощутить себя представительницей пола; из этого вытекает множество следствий. Но приведенные нами постоянные факторы все же не определяют судьбу человека; фаллос приобретает такую ценность, потому что символизирует господство в других областях. Если бы женщине удалось утвердиться как субъекту, она изобрела бы эквиваленты фаллоса: кукла, воплощающая будущего ребенка, может стать еще более ценным объектом
обладания, чем пенис^3^. Существуют общества с материнской филиацией, где у женщин есть маски, в которых отчуждается коллектив; в таком случае слава пениса во многом меркнет. Анатомическая привилегия становится основой для подлинной человеческой привилегии лишь при учете ситуации, взятой во всей ее целост-
  ^1^А 1 i с е В а 1 i n t. La Vie intime de l'enfant, p. 101.
  ^2^ Мне рассказали один случай, когда крестьянские дети устроили для забавы соревнования по экскрементам: престиж того, чьи испражнения были самыми объемными и крепкими, не могли компенсировать никакие другие достижения в играх или даже в борьбе. Фекалии играли здесь ту же роль, что и пенис, - в обоих случаях налицо факт отчуждения.
  ^3^ К этим соображениям мы вернемся во второй части; здесь же упоминаем о них лишь из методических соображений.
  ности. Психоанализ смог бы добраться до истины только в историческом контексте.
  Точно так же, как недостаточно сказать, что женщина - это самка, нельзя дать ей определение исходя из того, как она осознает свою женственность: она осознает ее в недрах общества, членом которого является. Интериоризируя бессознательное и всю психическую жизнь, сам язык психоанализа подводит к тому, что драма индивида происходит в нем самом - эта мысль присутствует в таких словах, как «комплекс», «тенденции» и т. д. Но жизнь - это отношение с миром; индивид самоопределяется, выбирая себя через мир; и чтобы ответить на интересующие нас вопросы, придется обратиться к миру. В частности, психоанализу не удается объяснить, почему женщина - это Другой. Ибо сам Фрейд признает, что престиж пениса объясняется господствующим положением отца, но что ему ничего не известно о происхождении мужского главенства.
  Не отбрасывая огульно всех достижений психоанализа, многие из которых весьма плодотворны, мы все же вынуждены отказаться от этого метода. Прежде всего мы не будем ограничиваться тем, чтобы рассматривать сексуальность как данность, - упрощенность такого подхода наглядно демонстрируют описания, касающиеся женского либидо; я уже говорила, что психоаналитики никогда не изучали его непосредственно, но лишь исходя из мужского либидо; похоже, они пребывают в полном неведении относительно амбивалентности влечения, которое мужчина вызывает у женщины.
  Фрейдисты и адлерианцы объясняют тревогу, испытываемую женщиной перед мужским членом, как инверсию фрустрированного влечения. Штекель смог разглядеть, что здесь речь идет о первичной реакции, но дал ей поверхностное обоснование: якобы женщина боится дефлорации, проникновения, беременности, боли, и это -де тормозит ее влечение. Объяснение это слишком рационально. Вместо того чтобы утверждать, что влечение оборачивается тревогой и борется со страхом, следовало бы признать как первичную данность тот одновременно настойчивый и испуганный зов, каким является женское либидо; его характеризует неделимый синтез притяжения и отталкивания. Примечательно, что многие самки животных бегут от совокупления, которого сами же настойчиво домогаются. Их обвиняют в кокетстве и лицемерии, но пытаться объяснять примитивное поведение, проводя параллель с более сложными формами, - чистейший абсурд; это примитивное поведение как раз и является источником того, что у женщины именуется кокетством и лицемерием. Идея «пассивного либидо» приводит в замешательство, так как, ориентируясь на мужской пол, либидо определили как
импульс, энергию; но точно так же невозможно априорно представить себе, что свет может быть одновременно желтым и синим, - для этого нужно на опыте познать зеленый цвет. Действительность приобрела бы куда более четкие очертания, если бы вместо туманных определений либидо вроде «энергии» были бы сопоставлены значения сексуальности и других человеческих проявлений, выраженных в понятиях «брать», «хватать», «есть», «делать», «терпеть» и др. Ибо сексуальность - это один из способов постижения объекта. Следовало бы также изучить свойства эротического объекта, каким он представляется не только в половом акте, но и в восприятии вообще. Такое исследование выходит за рамки психоанализа, для которого эротизм - понятие непреложное.
  С другой стороны, мы совершенно иначе поставим проблему женской судьбы: мы расположим женщину в мире ценностей и рассмотрим ее поведение в масштабах свободы. Мы считаем, что ей предоставлен выбор между утверждением своей трансцендентности и отчуждением в. объекте; она не является игрушкой противоречивых импульсов. Она принимает решения, между которыми существует этическая иерархия. Подменяя ценность авторитетом, выбор - импульсом, психоанализ предлагает эрзац морали - идею нормальности. Идея эта, конечно, очень полезна в медицине. Однако настораживает, какое широкое толкование получила она в психоанализе. Описательная схема предлагается в качестве закона; и разумеется, механистическая психология не может принять понятия полагания морали; в крайнем случае она может обосновать «менее», но никогда «более»; в крайнем случае она признает неудачи, но никогда - созидание. Если субъект не идет по пути, признанному нормальным, считается, что он в своей эволюции остановился на полпути, и остановка эта интерпретируется как недостаток, как нечто негативное, а не как позитивное решение. Из -за этого, в частности,
так нелепо выглядит психоанализ великих людей; нам твердят о трансфере, сублимации, которых им не довелось испытать; и никто не предполагает, что они сами, быть может, от них отказались и имели на то весьма веские причины; никто не хочет брать в расчет, что их поведение было мотивировано свободно полагаемыми целями; индивид все время объясняют через его связь с прошлым, а не исходя из будущего, в которое он себя проектирует. Поэтому нам никогда не дают его подлинного образа, а к подлинности едва ли применяют другой критерий, кроме нормальности. С этой точки зрения описание женской судьбы просто поразительно. В том смысле, который предполагают психоаналитики, «идентифицировать» себя с матерью или отцом - значит отчуждаться в некоем образце, предпочитать спонтанному движению собственного существования посторонний образ, то есть играть в бытие. Нам показывают женщину, разрывающуюся между двумя способами отчуждения; очевидно, что играть в то, чтобы быть мужчиной, заведомо означает идти на провал; но и играть в то, чтобы быть женщиной, тоже значит попасться на крючок; быть женщиной - это быть объектом,
Другим; Другой остается субъектом в пределах своего отречения от навязываемой роли. Настоящая проблема для женщины -
  это, отказавшись от предлагаемых уловок, осуществить себя в своей трансцендентности; речь идет о том, чтобы осознать, какие возможности предоставляет ей так называемое мужское и женское поведение.
  Когда ребенок идет по пути, указанному одним из родителей, это может быть свободным перениманием их проектов - его поведение может быть обусловлено выбором, мотивированным определенными целями. Даже у Адлера воля к власти представляет собой некую разновидность абсурдной энергии; любой проект, в котором воплощается трансцендентность женщины, он называет «протестом мужского типа»; если девочка лазает по деревьям, то это, по его мнению, для того, чтобы сравняться с мальчиками, - ему даже в голову не приходит, что лазать по деревьям ей просто нравится. Для матери ребенок - это не «эквивалент пениса», а нечто совсем иное. Создание картин и книг, занятие политикой - это не только «хорошие способы сублимации», но и реализация сознательно поставленных целей. Отрицать это - значит искажать всю человеческую историю. Между нашими описаниями и описаниями психоаналитиков можно провести некоторые параллели. Дело в том, что, с точки зрения мужчин - а именно ее принимают психоаналитики мужского и женского пола, - отчуждение рассматривается как женское поведение, а мужским считается то, при котором субъект полагает
свою трансцендентность. Дональдсон, занимавшийся историей женщины, заметил, что определения «мужчина - это человек мужского пола, женщина - это человек женского пола» асимметрично искажены; только у психоаналитиков можно встретить положение о том, что мужчина определяется как человек, а женщина как представительница женского пола; и каждый раз, когда она ведет себя как человек, говорят, что она подражает мужчине. Психоаналитик рисует нам девочку и девушку побуждаемой идентифицировать себя с отцом и с матерью, разрывающейся между «мужеподобными» и «женскими» тенденциями; мы же считаем, что она колеблется между предлагаемой ей ролью объекта, Другого, и требованием собственной свободы. Так получается, что в некотором количестве фактов мы согласны - в частности, когда рассматриваем предоставляемые женщине пути неподлинного бегства. Но у нас эти факты имеют совсем другое значение, чем у фрейдиста или адлерианца. Для нас женщина определяется как человек, ищущий ценности внутри мира ценностей - мира, экономическую и социальную структуру которого необходимо знать; мы будем изучать женщину в экзистенциальной
перспективе через ее общую ситуацию,

  ГЛАВА 3 ТОЧКА ЗРЕНИЯ ИСТОРИЧЕСКОГО МАТЕРИАЛИЗМА
  Теория исторического материализма открыла очень важные истины. Человечество - это не животный вид, а историческая реальность. Человеческое общество - это антифизис: оно не пассивно терпит присутствие природы, а берет на себя ответственность за нее. Это восприятие природы осуществляется не как субъективная операция, а объективно - в практике (praxis). Таким образом, нельзя рассматривать женщину просто как организм определенного пола: среди биологических данных значимы лишь те, что в ее действиях приобретают конкретную ценность; самосознание женщины определяется не только ее сексуальностью, оно отражает ситуацию, взаимосвязанную с экономической структурой общества; а в ней в свою очередь находит выражение уровень технического развития, достигнутый человечеством. Мы уже видели, что две основные черты, характеризующие женщину с биологической точки зрения, заключаются в следующем: ее подступы к миру более ограниченны, чем у мужчины; она в большей степени порабощена родом. Но эти факты могут приобретать совершенно различное значение в зависимости от экономического и социального контекста. В человеческой
истории подступ к миру никогда не определялся, исходя попросту из возможностей голого тела: уже одна рука со своим хватательным большим пальцем превосходит сама себя, сливаясь с инструментом, который умножает ее мощь; по сведениям самых древних доисторических документов, человек всегда предстает перед нами вооруженным. В те времена, когда нужно было орудовать тяжелыми дубинами и противостоять диким зверям, физическая слабость женщины превращалась в очевидную неполноценность. Когда использование орудия требует физических затрат, превосходящих женскую силу, женщина оказывается совершенно беспомощной. Но возможен и противоположный вариант, когда техника аннулирует потребность измерять разницу в мускульной силе между мужчиной и женщиной; избыток обеспечивает позицию превосходства лишь в силу потребности в нем; в противном случае иметь слишком
  много ничем не лучше, чем иметь достаточно. Так, управление большим количеством современных машин требует лишь части ресурсов мужской силы, и, если необходимый минимум не превосходит женских возможностей, она становится в работе равной с мужчиной. На самом деле сегодня можно пустить в ход колоссальную энергию, просто нажав кнопку. Что же касается бремени материнства, значение его бывает разным в зависимости от нравов: оно обременительно, когда женщину заставляют беспрестанно рожать, а потом кормить и воспитывать детей без посторонней помощи; если же она рожает по свободному выбору, если общество приходит к ней на помощь во время беременности и занимается ребенком, материнские обязанности становятся легкими и могут быть без труда компенсированы на трудовом поприще, В такой перспективе Энгельс изложил историю женщины в работе «Происхождение семьи»; у него эта история существенным образом зависит от технического развития. В каменном веке, когда землей сообща владели все члены рода, рудиментарный характер первобытной лопаты и мотыги ограничивал возможности земледелия: женских сил хватало на тот труд, что
требовался для обработки садов. При этом первобытном разделении труда два пола уже составляют нечто вроде двух классов; между этими классами существует равенство; мужчина охотится и рыбачит, женщина остается у домашнего очага; но домашняя работа включает в себя производительный труд: изготовление посуды, ткачество, садоводство; таким образом женщина играет большую роль в экономической жизни. С открытием меди, олова, бронзы, железа, с появлением плуга получает большее распространение земледелие: для того чтобы корчевать лес и возделывать поля, требуется интенсивный труд. И тогда мужчина прибегает к услугам других мужчин, низводя их до положения рабов. Появляется частная собственность; будучи хозяином рабов и земли, мужчина становится также и хозяином женщины. В этом состоит «великое историческое поражение женского пола». Оно объясняется переворотом, произошедшим в разделении труда вследствие изобретения новых орудий. «Та самая причина, которая прежде обеспечивала женщине ее господство в доме, - ограничение ее труда домашней работой - эта же самая причина теперь делала неизбежным господство мужчины в
доме; домашняя работа женщины утратила теперь свое значение по сравнению с промысловым трудом мужчины, его труд был всем, ее работа - незначительным придатком». Тогда же отцовское право приходит на смену материнскому; передача собственности происходит от отца к сыну, а не от матери к ее роду, как раньше. Возникает патриархальная семья, основанная на частной собственности. Женщина в такой семье - угнетенная. Будучи полновластным господином, мужчина позволяет себе среди прочих и сексуальные капризы: спит с рабынями или гетерами, то есть становится многоженцем. Как только нравы начинают допускать обратный вариант, женщина мстит неверностью - брак естественно дополняется адюльтером. Это единственное, чем может защитить себя женщина от домашнего рабства, в котором ее держат, - переносимое ею социальное угнетение является следствием угнетения экономического. Равенство может быть установлено лишь тогда, когда оба пола будут иметь юридически равные права; но это освобождение требует, чтобы весь женский пол влился в общественное производство. «Освобождение женщины станет возможным только тогда, когда она
сможет в крупном общественном масштабе участвовать в производстве, а работа по дому будет занимать ее лишь в незначительной мере. А это сделалось возможным только благодаря современной крупной промышленности, которая не только допускает женский труд в больших размерах, но и прямо требует его…»
  Итак, судьба женщины и будущее социализма тесно связаны между собой, что следует и из обширного труда, который посвятил женщине Бебель. «Женщина и пролетарий, - говорит он, - это двое угнетенных». И оба они будут освобождены в результате одного и того же развития экономики после переворота, произведенного машинным производством. Проблема женщины сводится к проблеме ее трудовых возможностей. Могущественная во времена, когда техника была под стать ее силам, свергнутая с престола, когда оказалось, что она неспособна этой техникой управлять, женщина вновь обретает равенство с мужчиной в современном мире. И только сопротивление старого капиталистического патернализма в большинстве стран препятствует этому равенству осуществиться на практике - оно будет осуществлено, когда будет сломлено сопротивление. Оно уже осуществлено в СССР, как утверждает советская пропаганда. А когда социалистическое общество будет построено во всем мире, не будет ни мужчин, ни женщин, а только равные между собой трудящиеся, Хотя намеченный у Энгельса синтез представляет собой определенный прогресс по сравнению с теми взглядами,
что были рассмотрены ранее, его анализ все же явился для нас разочарованием: здесь обходятся наиболее важные проблемы. Поворотным пунктом истории был переход от общинного строя к частной собственности - нам ничего не говорят о том, как стало возможным его осуществление; Энгельс даже признается, что «об этом мы ничего до сих пор не знаем»!; он не только не знает исторических деталей этого перехода, но даже не дает никакой его интерпретации. Точно так же не совсем ясно, почему частная собственность фатально повлекла за собой порабощение женщины. Исторический материализм принимает как общепризнанные факты, которые следовало бы объяснить: он без рассуждений говорит об интересе, который связывает человека с собственностью; но откуда берется этот интерес, который является источником
  ^1^ «Происхождение семьи, частной собственности и государства».
  всех общественных институтов, в чем его собственный источник? Таким образом, изложение Энгельса остается поверхностным, а открываемые им истины - условными, Оставаясь в пределах исторического материализма, их невозможно развить. Исторический материализм неспособен найти решения поставленных нами проблем, потому что они касаются всего человека в целом, а не некой абстракции, именуемой homo oeconomicus.
  Ясно, например, что идея индивидуального владения имеет смысл только в особых условиях человеческого существования. Чтобы возникла такая идея, нужно прежде, чтобы у субъекта существовало намерение полагать себя в своей принципиальной исключительности, чтобы он утверждал свое существование как нечто отдельное и автономное. Понятно, что это притязание могло оставаться субъективным, внутренним, лишенным истинного выражения до тех пор, пока у индивида не было практического способа объективно его удовлетворить: не имея адекватных орудий, он вначале не мог испытать свою власть над миром, чувствовал себя потерянным в природе и сообществе, пассивным, запуганным, игрушкой темных сил; он мог думать о себе, лишь идентифицируя себя со своим кланом, - тотем, мана, земля были коллективными реалиями. Изобретение бронзы позволило ему, пройдя испытание тяжелым производительным трудом, открыть в себе творца; покорив природу, он ее уже не боится и, стоя лицом к лицу с преодоленным сопротивлением, дерзновенно осознает себя как автономную активность и осуществляется в своей исключительности^1^. Но этого осуществления
никогда бы не произошло, если бы человек изначально его не хотел; урок труда был преподан не пассивному субъекту: выковав орудия труда и покорив землю, субъект выковал и покорил самого себя, С другой стороны, тезиса о самоутверждении субъекта недостаточно для объяснения собственности - в вызове, борьбе, в индивидуальном столкновении каждое сознание может попытаться возвыситься до идеи суверенности. Для того чтобы вызов приобрел характер экономического соперничества, чтобы в соответствии с этим сначала вождь, а потом и члены рода стали притязать на частное достояние, нужно, чтобы в человеке обнаружилась и другая изначальная тенденция: как уже было сказано в одной из предшествующих глав, существующий познает себя, лишь самоотчуждаясь; обращаясь к миру, он ищет себя в каком -нибудь постороннем образе, который делает своим. В тотеме, в мане, на занимаемой им территории его отчужденное существование встречается с его родом; когда индивид отделяется от сообщества, он оповещает об этом особым воплощением, мана индивидуализируется в вожде, потом - в каждом индивиде; одновременно каждый старается захватить
себе в собственность клочок земли, орудия труда, часть урожая. В этих богатствах - его богатствах - человек находит самого себя, потому что он потерялся в них, - и тогда понятно, что он может Придавать им столь же фундаментальное значение, как и самой своей жизни. Тогда заинтересованность человека в своей собственности становится понятным отношением. Но очевидно, что объяснить весь этот процесс одним лишь тезисом об орудиях труда нельзя, нужно целиком охватить все поведение человека, вооруженного этим орудием труда, - поведение, которое включает в себя онтологическую инфраструктуру.
  Точно так же невозможно из положения о частной собственности сделать вывод об угнетении женщины. Здесь снова проявляется недостаточность энгельсовского подхода. Он справедливо заметил, что мускульная слабость женщины реально поставила ее ниже мужчины лишь с появлением бронзовых и железных орудий труда; но он не увидел, что пределы ее трудовых способностей сами являются реальным недостатком лишь в определенной перспективе. Именно потому, что человек трансцендентен и амбициозен, посредством каждого нового орудия он проецирует свои новые требования; когда он изобрел бронзовые инструменты, то уже не мог довольствоваться возделыванием садов, а захотел вспахивать и обрабатывать большие поля - и не бронза как таковая породила это желание. Неприспособленность женщины к этим орудиям повлекла за собой ее крах, потому что мужчина подчинил ее с помощью своего проекта обогащения и экспансии. Но и этого проекта недостаточно, чтобы объяснить факт ее угнетения: разделение труда между мужчиной и женщиной могло бы стать дружеским сотрудничеством. Если бы изначально отношения человека с себе подобными строились
исключительно на дружбе, то любой тип порабощения был бы просто необъясним - явление это есть следствие захватнических свойств человеческого сознания, которое стремится к объективному осуществлению своей суверенности. Если бы оно не содержало в себе изначально категорию Другого и притязание на господство над Другим, открытие бронзовых орудий труда не могло бы повлечь за собой угнетения женщины. Энгельс не объясняет и особого характера этого угнетения. Он пытается свести противостояние полов к классовому конфликту - впрочем, без излишней в том уверенности: его тезис не выдерживает критики. Действительно, разделение труда между полами и проистекающее отсюда угнетение в некоторых случаях напоминают разделение на классы, но смешивать их нельзя. В классовом разделе нет никакой биологической основы; в процессе труда раб осознает себя противостоящим хозяину, пролетариат всегда осознавал свое положение в бунте, в нем он, обращаясь к сущности явления, угрожал своим эксплуататорам и в нем же устремлялся к тому, чтобы перестать существовать как класс. Мы уже говорили во введении, насколько отлично от этого
положение женщины, что связано в особенности с той общностью жизни и интересов, которая делает ее солидарной с мужчиной, и с тем, что мужчина встречает в ней сообщницу: в ней нет никакой жажды бунта, революции, она не смогла бы уничтожить себя как пол - она лишь требует устранения некоторых последствий половых различий. Еще важнее то, что к женщине нельзя, не покривив душой, подходить только как к трудящейся; ведь ее роль в воспроизводстве потомства не менее важна, чем ее производительные возможности; бывают времена, когда рожать детей полезнее, чем управлять плугом.
  Энгельс уходит от этой проблемы; он лишь заявляет, что социализм уничтожит семью: но это весьма абстрактное решение. Известно, как часто и радикально вынуждены были менять политику в области семьи в СССР, в зависимости от того, как по -разному уравновешивались непосредственные нужды производства и народонаселения. Впрочем, уничтожить семью необязательно означает освободить женщину; примеры Спарты и нацистского режима показывают, что, и прямо подчиняясь государству, она может быть по -прежнему угнетаема мужчинами. Действительно, социалистическая этика, то есть та этика, что ищет справедливости, не устраняя свободы, что налагает на личность обязанности, не стирая индивидуальности, окажется в затруднительном положении перед проблемами, возникающими в связи с положением женщины. Невозможно просто -напросто уподобить деторождение работе или службе наподобие военной службы. Требование рожать детей является для женщины гораздо более глубоким вторжением в ее жизнь, чем для граждан ^регламентация их поведения; еще ни одно государство не осмелилось установить обязательный коитус. Половой акт и материнство не
только занимают время и силы женщины - здесь задействованы сущностные ценности. И напрасно пытается рационалистический материализм игнорировать драматический характер половых отношений; половой инстинкт нельзя регламентировать. Нельзя быть уверенным, что он сам не несет в себе отказа от своего утоления, говорил Фрейд. И совершенно несомненно, что он не поддается интеграции в социальную сферу, потому что в эротизме содержится бунт мгновения против времени, бунт индивидуального против универсального. Стремясь направить его или использовать, рискуешь его убить, ибо с живой спонтанностью нельзя обращаться как с инертной материей; к тому же ее нельзя подавить силой, как подавляют свободу. Невозможно впрямую заставить женщину рожать - единственное, что можно сделать, это поставить ее в такое положение, из которого не будет другого выхода, кроме материнства. Закон или нравы заставляют ее вступать в брак, под запретом оказываются противозачаточные средства и абортыг не разрешается развод. Именно эти старые узы патриархата сегодня воскрешены в СССР; возрождены патерналистские теории брака; и таким образом
государство пришло к тому, что снова потребовало от женщины стать эротическим объектом, - в одной недавней речи советских гражданок призывали следить за своим туалетом, пользоваться косметикой и кокетничать, чтобы удерживать своих мужей и разжигать в них желание. Как видно из этого примера, женщину невозможно рассматривать только как производительную силу - для мужчины она еще и сексуальный партнер, воспроизводительница жизни, эротический объект, Другой, посредством которого он ищет себя самого. Сколько бы тоталитарные и авторитарные режимы с общего согласия ни запрещали психоанализ, сколько бы ни заявляли, что для граждан, присягнувших на верность коллективу, не существует индивидуальных драм, эротика представляет собой область, где индивидуальное всегда преобладает над общим. И для демократического социализма, где были бы уничтожены классы, а не личности, вопрос личной судьбы сохранил бы все свое значение - и все свое значение сохранила бы дифференциация полов. Половое отношение, которое связывает женщину с мужчиной, отличается от его отношения к ней; а связь женщины и ребенка нельзя свести ни к
какой другой связи. Не бронзовое орудие труда ее породило - и машины недостаточно, чтобы ее уничтожить. Требовать для нее всей полноты человеческих прав и возможностей не значит закрывать глаза на исключительность ее ситуации. Чтобы понять ее, нужно выйти за рамки исторического материализма, видящего в мужчине и женщине только экономические единицы.
  Итак, по одной и той же причине мы отвергаем сексуальный монизм Фрейда и экономический монизм Энгельса. Психоаналитик станет интерпретировать любые социальные требования женщины как проявление «мужского протеста»; и наоборот, для марксиста женская сексуальность является всего лишь более или менее опосредованным выражением ее экономического положения. Категории «клиторический» и «вагинальный», как и категории «буржуазный» и «пролетарский», одинаково неспособны охватить конкретную женщину. Но существует еще и экзистенциальная система мышления, анализирующая как индивидуальные драмы, так и экономическую историю человечества, и только она одна позволяет в целом понять такую исключительную форму, как жизнь человека. Фрейдизм может оказаться полезным, поскольку существующий человек есть тело; и то, каким образом он ощущает себя как тело перед другими телами, конкретно выражает его экзистенциальную ситуацию. Точно так же в марксистской теории истинным является тезис, что онтологические притязания человека принимают конкретные формы в зависимости от имеющихся у него материальных возможностей, в особенности
от тех, которые открывает ему техника. Но если данные о сексуальности и технических средствах не подчинить анализу человеческой реальности в целом, сами по себе они ничего не в силах объяснить. Поэтому -то у Фрейда налагаемые «сверх -я» запреты и влечения «я» выглядят как случайные факты, а от энгельсовского изложения истории семьи создается впечатление, что важнейшие события происходят неожиданно, повинуясь капризам таинственного случая. Пытаясь понять женщину, мы не будем отрицать определенного вклада биологии, психоанализа и исторического материализма - но мы будем исходить из того, что тело, сексуальная жизнь и технические средства конкретно существуют для человека лишь постольку, поскольку он включает их в глобальную перспективу своего существования. Ценность мускульной силы, фаллоса, орудий труда может быть определена лишь в более общей системе ценностей - она вырабатывается в том фундаментальном проекте человека, с которым тот трансцендирует к бытию.

  ЧАСТЬ ВТОРАЯ

  1.
  Этот мир всегда принадлежал мужчинам - и ни одно предложенное обоснование этого факта не показалось нам убедительным. Только рассмотрев доисторические и этнографические данные в свете философии экзистенциализма, философии существования, мы сможем понять, как установилась иерархия полов. Мы уже отмечали, что, когда две категории людей противостоят друг другу, каждая хочет навязать другой свое господство; если обе они в состоянии настаивать на этом требовании, между ними образуется - иногда враждебное, иногда дружественное, всегда напряженное - отношение взаимности; если же преимущество оказывается на стороне одной из них, она одерживает верх над другой и всячески старается закрепить ее в угнетенном положении. Итак, понятно, почему у мужчины возникло желание возвыситься над женщиной, но какое преимущество позволило ему осуществить это желание?
  Сообщаемые нам этнографами сведения о примитивных формах человеческого общества крайне противоречивы, особенно когда этнографы хорошо информированы и не придерживаются определенной системы. Исключительно трудно составить себе представление о положении женщины в период, предшествующий земледельческому. Мы даже не знаем, ведь, может быть, в условиях жизни, столь отличных от нынешних, мускулатура и дыхательный аппарат женщины были развиты так же, как и у мужчины. Ей доставалась тяжелая работа, в частности, именно она таскала тяжести; правда, последний факт можно расценить по -разному: возможно, эта функция была возложена на нее, чтобы при длительных переходах у мужчины руки были свободными и он мог бы отбиваться от возможных нападений зверя или человека; в таком случае его задача была более опасной и требовала большей физической силы. Создается тем не менее впечатление, что во многих случаях женщины были достаточно крепки и выносливы, чтобы участвовать в военных походах. Из рассказов Геродота, сказаний о дагомейских амазонках и многих других древних и современных источников следует, что женщины
принимали участие в войнах и кровавых вендеттах; при этом они проявляли не менее мужества и жестокости, чем мужчины; известно, например, что некоторые из них зубами вгрызались в печень своих врагов. И все же, скорее всего, тогда, как и сейчас, преимущество в физической силе было на стороне мужчины; в век дубины и диких зверей, в век, когда противостояние природе требовало предельного напряжения, а орудия труда были самыми примитивными, это превосходство должно было иметь колоссальное значение. Во всяком случае, какими бы сильными ни были в то время женщины, в борьбе против враждебного мира бремя деторождения им страшно мешало - рассказывают, что амазонки калечили себе груди, а значит, по крайней мере на тот период, что они посвящали себя ратному делу, отказывались от материнства. Что же касается нормальных женщин, беременность, роды, менструация снижали их трудоспособность и обрекали на долгие периоды бессилия. Чтобы защищаться от врагов, чтобы прокормить себя и свое потомство, они нуждались в покровительстве воинов, им необходимы были продукты охоты и рыболовства, которыми занимались мужчины. А так
как никакого контроля за рождаемостью, разумеется, не существовало, а природа не дала женщине периодов бесплодия, как самкам других млекопитающих, беспрестанное материнство, очевидно, поглощало большую часть сил и времени; они были неспособны обеспечить жизнь детям, которых производили на свет. Таков первый факт, ведущий к серьезным последствиям. На заре человечества жизнь была трудной: люди занимались собирательством, охотой и рыболовством и ценой тяжелейших усилий отвоевывали у земли лишь скудные богатства. Детей рождалось слишком много по сравнению с ресурсами сообщества, абсурдная плодовитость женщины мешала ей активно участвовать в преумножении богатств, и в то же время она постоянно создавала новые потребности. Призванная обеспечивать воспроизводство рода, она обеспечивала его с избытком - мужчина же обеспечивал равновесие между воспроизводством и производством. Таким образом, женщина даже не обладала привилегией по поддержанию жизни рядом с мужчиной - творцом нового; она не играла роль яйцеклетки по отношению к сперматозоиду или матки по отношению к фаллосу; она лишь посильно участвовала в
упорной борьбе человеческого рода за выживание, и только благодаря мужчине эта борьба приводила к конкретным результатам.
  И все же, поскольку равновесие производства и воспроизводства в конце концов всегда устанавливалось - ценой детоубийства, жертвоприношений, войн, - с точки зрения коллективного выживания одинаково необходимы и мужчины и женщины; можно даже предположить, что на определенной стадии продовольственного изобилия женщина -мать подчинила себе мужчину благодаря своей роли хранительницы и кормилицы. У животных существуют самки, которым материнство дает полную независимость; почему же женщине не удалось сделать из него пьедестал? Даже в те моменты истории, когда человечество самым настойчивым образом требовало увеличения рождаемости, поскольку рабочие руки нужны были больше, чем сырье, даже в те эпохи, когда материнство пользовалось наибольшим уважением, оно не позволило женщине завоевать первенство^1^. Причина этого в том, что человечество не является просто естественным видом; его задача - не в поддержании себя в качестве рода; его проект - не стагнация, это проект, направленный на то, чтобы преодолеть, превзойти себя.
  Первобытные племена мало интересовались будущими поколениями. Не привязанные к определенной территории, ничем не владея, не воплощаясь ни в чем стабильном, они не могли выработать никакой конкретной идеи о непрерывности; они не заботились о том, чтобы пережить себя, и не узнавали себя в своих потомках; они не боялись смерти и не нуждались в наследниках; дети были для них обузой, а не богатством. Доказательство тому - широкое распространение детоубийства у кочевых народов; а те же новорожденные, что не были убиты, часто умирали от недостатка гигиены посреди всеобщего равнодушия. И женщине, рожавшей детей, была неведома гордость созидания, она чувствовала себя пассивной игрушкой темных сил, а болезненные роды были событием бесполезным, а то и досадным, Позже ребенок стал цениться выше. Но в любом случае рожать и кормить - это не деятельность, это естественные функции, i них нет никакого проекта; и поэтому женщина не видит в этом повода для высокомерного утверждения своего существования; она пассивно претерпевает свою биологическую судьбу. Домашняя работа, которой она вынуждена посвятить себя, поскольку
только это совместимо с обязанностями материнства, замыкает ее в круге повторяемости и имманентности; эта работа повторяется изо дня в день в той же форме и переходит почти без изменений из века в век; женщина не производит ничего нового. Случай мужчины принципиально иной; добыча пропитания для коллектива представляет для него не просто жизненный процесс, как для рабочих пчел, но серию актов, трансцендирующих его животное состояние, Hom faber^ испокон веку изобретатель: уже палка и дубина, которыми он вооружает руку, чтобы сбивать с дерева плоды и убивать животных, являются инструментами, расширяющими возможности для освоения мира; мало того что он приносит в дом рыбу, выловленную из морской пучины, - прежде ему нужно покорить водную стихию, выдолбив пирогу; в ходе присвоения богатств мира он присваивает и сам мир. В этом действии он испытывает себя на власть; он полагает цели и проектирует к ним пути - он реализуется как человек существующий. Чтобы поддерживать жизнь, он созидает ее; он выходит за рамки настоящего и открывает будущее. Поэтому рыболовецкие и охотничьи походы приобретают характер
священнодействия. В честь их успешного завершения устраиваются триумфальные празднества; в них человек осознает свою человечность. Эту гордость он проявляет и сегодня, построив плотину, небоскреб, атомный реактор. Он трудился не только над сохранением данного мира - в труде он раздвигал его границы и закладывал основы для нового будущего, Есть в его деятельности и другой аспект, который внушает к ней наивысшее уважение, - эта деятельность зачастую опасна. Если бы кровь была всего лишь продуктом питания, она ценилась бы не выше молока; но охотник - не мясник, в борьбе с дикими животными он подвергается опасности. Чтобы поднять престиж своего племени и рода, воин рискует жизнью. И таким образом блестяще доказывает, что жизнь не является для человека высшей ценностью, а должна служить целям более значительным, чем она сама. Худшее проклятие, тяготеющее над женщиной, - это ее неучастие в военных походах; человек возвышается над животным не тем, что дает жизнь, а тем, что рискует жизнью; поэтому человечество отдает предпочтение не рождающему полу, а полу убивающему.
  И в этом ключ к разгадке всей тайны. На уровне биологии вид может поддерживать себя, лишь заново себя создавая; но это созидание - не что иное, как повторение той же самой Жизни в различных формах. Человек обеспечивает повторение Жизни, трансцендируя Жизнь посредством своего Существования, Экзистенции; превосходя самого себя, он создает ценности, которые полностью обесценивают простое повторение. У животных ничем не стесненное разнообразие деятельности самца оказывается совершенно напрасным, потому что у самца нет никакого проекта; когда он не служит виду, все его действия ничего не стоят; самец же человека, служа роду, преображает мир, создает новые инструменты, изобретает и кует будущее. Утверждая себя как полновластного господина, он встречает участие и в самой женщине - ведь она тоже существует, ей тоже свойственна трансцендентность, и проект ее не в повторении раз и навсегда данного, а в выходе за пределы своего «я» к другому будущему; в глубине души она согласна с мужскими притязаниями. Она присоединяется к мужчинам во время праздников, устраиваемых в честь мужских успехов и побед. Ее несчастье
в том, что она биологически обречена повторять Жизнь, тогда как и в ее глазах Жизнь не несет в себе своего обоснования, а обоснование это важнее самой жизни.
  Диалектика, определяющая, по Гегелю, отношение хозяина к рабу, местами больше подходит для объяснения отношения мужчины к женщине. Преимущество Хозяина, говорит он, основано на том, что, рискуя жизнью, он утверждает примат Духа над Жизнью - но на самом деле покоренному рабу этот риск тоже знаком. А вот женщина - это изначально существо, которое дает Жизнь вообще и не рискует своей жизнью; она никогда не сталкивалась с мужчиной в борьбе; к ней всецело приложимо гегелевское определение: «Другое (сознание) - это сознание зависимое, для которого основной действительностью является животная жизнь, то есть бытие, данное другой сущностью». Но это отношение отличается от отношения угнетателя и угнетенного, потому что женщина признает ценности, конкретно достигаемые мужчинами, и тоже на них нацелена; именно мужчина открывает будущее, к которому трансцендирует и она; по правде говоря, женщины никогда не противопоставляли мужским ценностям женские - это разделение придумали мужчины, желая поддержать мужские прерогативы; они решили создать женский удел - порядок и определенный уклад жизни, законы имманентности -
для того только, чтобы заключить в нем женщину; но существующий ищет оправдания своему существованию в своей трансценденции поверх каких бы то ни было половых различий - и доказательством тому служит само подчинение женщин. Их требования на сегодняшний день как раз и заключаются в том, чтобы быть признанными существующими наравне с мужчинами и не подчинять свое существование - жизни, а человека в себе - одной животной сущности.
  Таким образом, перспектива философии существования позволяет нам понять, почему биологическая и экономическая ситуация в примитивных племенах должна была привести к мужскому главенству. Самка подчинена роду в большей степени, чем самец; человечество всегда стремилось выйти за пределы особой судьбы; с изобретением орудий труда поддержание жизни стало для мужчины деятельностью и проектом, тогда как материнство для женщины так и осталось связанным с телом, как у животных. Мужчина стал полагать себя по отношению к женщине как хозяин, потому что человечество поставило вопрос о сути своего бытия, то есть предпочло жизни смысл жизни; проект мужчины заключается не в том, чтобы повторяться во времени, а в том, чтобы восторжествовать над мгновением и ковать будущее. Именно мужская деятельность, создавая ценности, утвердила как ценность само существование; она одержала верх над темными силами жизни, а также поработила Природу и Женщину.
  Теперь нам предстоит проследить, как это положение вещей закреплялось и развивалось на протяжении веков. Какое место уделило человечество той части себя самого, которая внутри его определилась как Другой? Какие права оно признало за этой частью? Какое определение дали ей мужчины?

  II
  Как мы только что убедились, в первобытном племени женская доля очень тяжела; у самок животных функция воспроизводства естественно ограничена, а во время ее исполнения особь полностью или частично освобождается от других забот; только самок домашних животных требовательный хозяин доводит порой до полного истощения, используя как их свойство воспроизводить жизнь, так и индивидуальные способности. Видимо, так же обстояло дело и с женщиной в то время, когда борьба против враждебного мира требовала отдачи всех ресурсов сообщества; к бремени беспрестанного и беспорядочного деторождения добавлялись тяжелые домашние обязанности. Впрочем, некоторые историки утверждают, что именно на этой стадии меньше всего выражено мужское превосходство. Однако следует отметить, что превосходство это переживается непосредственно, оно непреднамеренно и никем не полагаемо; еще не предпринимается никаких усилий, чтобы компенсировать жесткость обстоятельств, ставящих в невыгодное положение женщину; но нет и стремления притеснять ее, как это будет впоследствии при патерналистском строе. Неравенство полов не закреплено никакими
институтами; да и самих институтов тоже нет - нет ни собственности, ни наследства, ни права. Религия нейтральна - все поклоняются какому -нибудь бесполому тотему, Лишь когда кочевники закрепляются на земле и начинают заниматься сельским хозяйством, появляются институты и право. Человек уже не ограничивается суровым сопротивлением враждебным силам - он начинает конкретно утверждать себя через образ, который он навязывает миру, через то, как он мыслит мир и самого себя. В этот момент различие между полами отражается на структуре сообщества; оно приобретает особенный характер; в сельскохозяйственных коллективах женщина часто облечена необычайным престижем. Престиж этот главным образом объясняется тем совершенно новым значением, что приобретает ребенок в цивилизации, основой которой становится земледельческий труд. Обосновываясь на той или иной территории, люди присваивают ее себе; появляется собственность в коллективной форме; она требует от своих владельцев потомства; материнство становится сакральной функцией. Многие племена живут общинным строем - это не значит, что женщины принадлежат всем мужчинам
коллектива; сегодня уже практически никто не верит, что брак по принципу близкого соседства когда -либо практиковался; но религиозное, социальное и экономическое существование мужчин и женщин возможно только в группе - их индивидуальность остается чисто биологическим фактом; брак в любой форме - моногамии, полигамии или полиандрии - также является чисто мирским случайным явлением, не осознанным как какая -то мистическая связь. Для супруги он не является источником какого бы то ни было порабощения, она продолжает быть составной частью своего рода. Весь род в целом, объединенный одним тотемом, мистически обладает одной маной, а материально - одной территорией. В соответствии с процессом отчуждения, о котором я говорила, род воспринимает себя на этой территории в определенном объективном и конкретном образе; так, через постоянство места обитания он реализуется как единое целое, идентичность которого поддерживается в дисперсии времени. Только экзистенциальный подход позволяет понять сохранившуюся до наших дней идентификацию рода, людей, семьи и собственности. Сельскохозяйственная община противопоставляет
мировоззрению кочевых племен, для которых существует только мгновение, новое мировоззрение, которое видит жизнь уходящей корнями в прошлое и захватывающей будущее: возникает поклонение тотемическому предку, давшему имя членам рода, и род начинает серьезно интересоваться своими потомками - ведь в земле, которую он им завещает и которую они будут обрабатывать, род переживет самого себя. Община осознает себя как единое целое и хочет продлить свое существование за пределами настоящего времени - она узнает себя в детях, признает их своими, в них реализуется, в них же превосходит себя, Но первобытные люди, как правило, не задумывались об участии отца в воспроизводстве; детей рассматривали как перевоплощение духов предков, витающих вокруг определенных деревьев и скал, в определенных священных местах и попадающих в тело женщины; порой предполагалось, что такое проникновение возможно, только если женщина утратила девственность, однако другие народы допускали, что оно может осуществиться и через ноздри или через рот; во всяком случае, дефлорация имеет здесь второстепенное значение и по каким -то мистическим
причинам редко считается делом мужа. Мать же совершенно очевидно необходима для рождения ребенка; она сохраняет и вскармливает зародыш в своем чреве, через нее жизнь рода получает распространение в видимом мире. Таким образом, выходит, что она играет роль первого плана. Очень часто дети принадлежат роду матери, носят его имя и получают долю в его правах, в частности в пользовании землей, находящейся во владении рода. Итак, общинная собственность передается по женской линии; женщины распределяют поля и урожаи между членами рода, и наоборот, члены рода получают тот или иной удел от своих матерей. Значит, можно заключить, что земля мистическим образом принадлежит женщинам - они имеют одновременно религиозную и законную власть над землей и ее продуктами. Связующие их узы теснее, чем принадлежность; при материнском праве наблюдается самое настоящее отождествление женщины и земли; в них обеих путем различных превращений воспроизводится постоянство жизни - жизни, являющейся прежде всего способностью к порождению нового.
  Кочевники воспринимают рождение детей как явление случайное, а о богатствах земли и вовсе ничего не знают; земледелец же восхищается тайной плодородия, кроющейся в борозде пашни и в материнском чреве; он знает, что сам порожден так же, как скот или хлеб, и хочет, чтобы его род продолжался в новых людях, которые увековечат его, увековечивая плодовитость полей; вся природа представляется ему матерью; земля - это женщина, а в женщине живет та же неведомая мощь, что и в земле^1^. Отчасти поэтому ей были доверены сельскохозяйственные работы: если она способна призывать в свое чрево духов предков, значит, у нее есть сила заставить засеянные поля в изобилии давать плоды и колосья. В том и в другом случаях речь идет не о созидательном действии, но о магическом заклинании. На этой стадии человек уже не ограничивается собирательством плодов земли, но еще не знает своего могущества; он колеблется между техникой и магией; он чувствует себя пассивным и зависимым от Природы, произвольно отпускающей жизнь и смерть. Разумеется, он более или менее признает полезность полового акта и техники, помогающей возделать
землю, - но дети и урожай тем не менее представляются ему сверхъестественными дарами; причем богатства, скрытые у самых потаенных истоков жизни, привлекают в этот мир таинственные испарения, исходящие от женского тела. Подобные верования еще до сих пор сохраняются во многих индейских, австралийских и полинезийских племенах^2^; и значение их достаточно велико, поскольку они прекрасно сочетаются с практическими интересами коллектива. Материнство обрекает женщину на оседлый образ жизни; пока мужчина охотится, рыбачит, воюет, она, естественно, остается у домашнего очага. Но у примитивных народов садоводство ограничивается лишь небольшими площадями, размещенными в пределах деревни; их возделывание относится к домашней работе; пользование орудиями труда каменного века не требует интенсивных усилий; экономика и мистика сообща предоставляют земледелие женщинам. И по
  «Привет тебе. Земля, мать людей, стань плодородной в объятиях Божьих и преисполнись плодов на благо человеку», - гласит древнее англосаксонское заклинание.
  В Уганде и у индийских племен бханта бесплодная женщина считается опасной для садов. В Никобаре верят, что урожай будет более обильным, если его соберет беременная женщина. На Борнео именно женщины отбирают и хранят семена. «Кажется, в них видят природное родство с семенами, о которых сами женщины говорят как о беременных. Иногда в период созревания риса женщины проводят ночь на рисовых полях» (Хоуз и Мак -Доугал). В Древней Индии обнаженные женщины ночью проходят с плугом вокруг поля. Индейцы оренока предоставляли сажать и сеять женщинам, ибо «точно так же, как женщины умели зачинать и производить на свет детей, так и посаженные ими зерна и корни давали более обильные всходы, чем если бы их сажали мужчины» (Фрэзер). У Фрэзера можно найти множество подобных примеров.

  мере того, как зарождается домашняя индустрия, она также достается в удел женщинам; они ткут ковры и покрывала, изготавливают посуду. Часто именно они ведают обменом товарами - в их руках находится торговля. Итак, они способствуют поддержанию и распространению жизни племени; от их усилий и магических свойств зависят дети, стада, урожаи, домашняя утварь и вообще процветание группы людей, душой которой они являются. Такое могущество внушает мужчинам смешанное чувство уважения и ужаса, что находит отражение в культе женщин. Последние начинают восприниматься как воплощение всей чуждой Природы.
  Как мы уже говорили, человек осознает себя только в противопоставлении Другому, человек воспринимает мир сквозь призму дуализма, причем первоначально дуализм этот не имеет половой окраски. Но поскольку женщина отличается от мужчины, который полагает себя в качестве самотождественного, она, естественно, попадает в категорию Другого; понятие «Другой» включает в себя женщину; но вначале ее значение еще не так велико, чтобы она могла одна воплощать это понятие, и таким образом внутри Другого намечается подразделение: в древних космогониях один и тот же элемент часто имеет и мужское и женское воплощение - так, у вавилонян Океан (муж.) и Море (жен.) являются двойным воплощением космического хаоса. Когда роль женщины возрастает, она почти полностью поглощает область Другого. Тогда появляются божества женского пола, чей культ связан с поклонением идее плодородия. В Сузах было найдено древнейшее изображение Великой Богини, Великой Матери в длинном одеянии и высоком головном уборе, в то время как другие статуи увенчаны башнями; несколько таких изображений было обнаружено при раскопках на Крите. Ее то
представляют сидящей на корточках, с непомерно пышными бедрами, то - стоящей и более худой, иногда одетой, часто - обнаженной, сжимающей руки под полными грудями. Она владычица небес, ее символ - голубь; она же повелительница преисподней, откуда ползком выбирается на поверхность символизирующая ее в этом случае змея. Она дает о себе знать в горах и лесах, на море и в родниках. Повсюду она творит жизнь - даже убивая, воскрешает. Капризная, похотливая, жестокая, как Природа, благодатная и грозная одновременно, она царит по всей Эгеиде, Фригии, Сирии, Анатолии, по всей Западной Азии. В Вавилоне ее зовут Иштар, у семитских народов - Астарта, у греков - Гея, Рея или Кибела; в Египте ее обнаруживают в образе Исиды; божества мужского пола занимают по отношению к ней подчиненное положение. Являясь верховным идолом самых дальних сфер неба и преисподней, женщина на земле окружена табу; как все сакральные существа, она сама и есть табу; она обладает такой властью, что в ней видят волшебницу, ведьму; ее ассоциируют с молитвой, а иногда она становится жрицей, как друидессы у древних кельтов; в некоторых случаях
она участвует в управлении племенем и даже, случается, осуществляет его в одиночку. Те давние времена не оставили нам никакой литературы. Но великие патриархальные эпохи сохранили в своей мифологии, памятниках, традициях воспоминания о временах, когда женщины занимали очень высокое положение. С женской точки зрения, брахманическая эпоха была шагом назад по сравнению с эпохой Ригведы, а последняя - по сравнению с предшествовавшей ей примитивной стадией. Статус бедуинок в доисламскую эпоху был гораздо выше, чем тот, что определен Кораном. Великие образы Ниобеи и Медеи напоминают об эре, когда матери считали детей своим личным достоянием и непомерно гордились ими. А в гомеровских поэмах Андромаха и Гекуба обладают влиянием, которое классическая Греция уже не признает за женщинами, укрывшимися в тени гинекея. На основе этих фактов было выдвинуто предположение, что в первобытные времена существовало настоящее женское Царство; именно эту гипотезу, предложенную Бахоффеном, воспринял Энгельс; переход от матриархата к патриархату представляется ему «великим историческим поражением женского пола».
  Но в действительности такой золотой век Женщины - не что иное, как миф. Сказать, что женщина была Другим, - значит констатировать отсутствие отношения взаимности между полами; Земля, Мать, Богиня, она никогда не была для мужчины равной, ее могущество утверждалось за пределами человеческого царства, а значит, и сама она была вне его. Общество всегда было мужским, политическая власть всегда находилась в руках у мужчин. «Общественная или просто социальная власть всегда принадлежит мужчинам», - утверждает Леви -Строс в конце своего исследования, посвященного примитивным обществам. Для мужчины подобный, другой, который одновременно и тот же самый и с которым можно установить отношение взаимности, - это всегда индивид мужского пола. Дуализм, который в той или иной форме обнаруживается в недрах сообщества, противопоставляет одну группу мужчин другой, а женщины составляют часть богатства, которым мужчины владеют и обмениваются между собой. Ошибка произошла из -за смешения двух совершенно взаимоисключающих видов Другого. Если женщина рассматривается как абсолютно Другой, то есть - несмотря на всю свою магию -
как несущественное, совершенно невозможно воспринимать в ней другого субъекта^1^. Женщины, та -КАК МЫ УВИДИМ, ТАКОЕ РАЗДЕЛЕНИЕ УТВЕРДИЛОСЬ. КАК РАЗ В ТЕ ЭПОХИ, КОГДА ЖЕНЩИНА ВОСПРИНИМАЛАСЬ КАКДРУГОЙ,ОБЩЕСТВО ОСОБЕННО УПОРНО ОТКАЗЫВАЛОСЬ ПРИНЯТЬ ЕЕ КАК ЧЕЛОВЕКА. СЕГОДНЯ ОНА СТАНОВИТСЯ РАВНЫМ ДРУГИМ ЦЕНОЙ УТРАТЫ МИСТИЧЕСКОГО ОРЕОЛА. НА ЭТОЙ ДВУСМЫСЛЕННОСТИ ВСЕГДА ИГРАЛИ АНТИФЕМИНИСТЫ. ОНИ ОХОТНО СОГЛАШАЮТСЯ ПРЕВОЗНОСИТЬ ЖЕНЩИНУ КАК ДРУГОГО, С ТЕМ ЧТОБЫ УТВЕРДИТЬ ЕЕ ДРУГУЮ СУЩНОСТЬ КАК АБСОЛЮТНУЮ, НЕИЗМЕННУЮ И ОТКАЗАТЬ ЕЙ В УЧАСТИИ В ЧЕЛОВЕЧЕСКОМ MITSEIN.
  ким образом, никогда не составляли отдельной группы, которая полагала бы себя для себя перед лицом мужского объединения; они никогда не имели прямого и автономного отношения с мужчинами.
  «Отношение взаимности, лежащее в основе брака, было установлено не между мужчинами и женщинами, а между мужчинами при помощи женщин, которые явились для этого всего лишь основным поводом», - говорит Леви -Строс^1^. Конкретное положение женщины вовсе не зависит от того, какой тип филиации преобладает в обществе, к которому она принадлежит; при патрилинейной, матрилинейной, и при смешанной, и при неопределенной (ведь неопределенность всегда относительна) филиации женщина всегда остается под опекой мужчин; вопрос лишь в том, находится ли она после заключения брака по -прежнему под властью отца или старшего брата - властью, распространяющейся впоследствии и на ее детей, - или начинает подчиняться мужу. Но в любом случае: «Женщина служит лишь символом для своего потомства… матрилинейная филиация - не что иное, как рука отца или брата женщины, дотянувшаяся до деревни мужа»^2^. Она лишь посредница при передаче права, но не его держательница. На самом деле тип филиации определяет отношения между двумя мужскими группами, а не между полами. На практике конкретное положение женщины не имеет прочной связи с тем
или иным типом правового устройства. Случается, что при матрилинейной филиации она занимает очень высокое положение (следует, однако, не упускать из виду, что появление женщины - вождя, царицы во главе племени совершенно не означает, что в нем правят женщины; восшествие на русский престол Екатерины Великой несколько не изменило судьбу русских крестьянок); но нередко ей суждено жить в унижении и подлости. Впрочем, случаи, когда женщина остается со своим родом, а мужу дозволяется лишь наносить ей краткие, а то и тайные визиты, встречаются весьма редко. Почти всегда она переселяется в дом супруга - уже одного этого достаточно, чтобы продемонстрировать мужское превосходство. «При всех колебаниях форм филиации, - говорит ЛевиСтрос, - постоянное проживание в доме у мужчины свидетельствует об изначальной асимметрии в отношениях между полами, характеризующей человеческое общество». Поскольку она держит при себе детей, получается, что территориальная организация племени не совпадает с его тотемической организацией: последняя тщательно выстроена, первая - случайна; но на практике первая имеет большее значение,
ибо место, где люди живут и работают, важнее, чем их мистическая принадлежность. При переходных формах филиации, которые получили наибольшее распространение, сосуществуют два вида права, одно - религиозное, другое - основанное на совместном проживании и обработке земли, и они взаимно проникают друг в друга. Хотя брак и является светским установлением, его социальное значение чрезвычайно велико; семья, даже не имея религиозного смысла, очень существенна в человеческом плане. Даже в тех сообществах, где наблюдается большая сексуальная свобода, женщина, производящая на свет ребенка, должна быть замужем; одна со своим потомством она не сможет образовать автономную группу; одного религиозного покровительства брата оказывается недостаточно - необходимо присутствие супруга. Часто он имеет большую ответственность перед детьми; хотя они и не принадлежат к его клану, он обязан их кормить и воспитывать; между мужем и женой, между отцом и сыном устанавливается связь, основанная на совместном проживании, общем труде и интересах, взаимной нежности, Отношения между такой светской семьей и тотемическим родом очень
сложны, о чем свидетельствует разнообразие свадебных обрядов. Первоначально муж покупает жену у другого клана или по крайней мере два клана совершают обмен - один предоставляет своего члена, другой уступает скот, плоды, труд. Но поскольку муж берет на свое обеспечение жену и ее детей, бывает также, что он получает вознаграждение от ее братьев. Равновесие между мистическими и экономическими реалиями весьма шатко. Часто мужчина гораздо больше привязан к своим детям, чем к племянникам; он предпочтет утверждать себя как отец, когда предоставится возможность такого самоутверждения. И поэтому всякое общество начинает тяготеть к патриархальной форме, как только стадия его развития позволяет человеку осознать себя и проявить свою волю.
  Однако важно подчеркнуть, что даже в те времена, когда мужчина терялся в тайнах Жизни, Природы и Женщины, он не слагал с себя власти; когда, в страхе перед опасной магией, таящейся в женщине, он полагает ее как существенное, полагает ее именно он и в этом добровольно принимаемом отчуждении сам реализуется как существенное; несмотря на все ее плодоносные свойства, мужчина остается ее хозяином, как является он хозяином плодородной земли; ее судьба - быть подчиненной, покоренной, эксплуатируемой, как сама Природа, плодородие которой она магическим образом воплощает. Престиж, которым она наделена в глазах мужчин, она получает от них; они преклоняют колена перед Другим и поклоняются Богине -Матери. Но при всем своем кажущемся могуществе она постижима только в понятиях, выработанных мужским сознанием. Все изобретенные человеком идолы, какими бы ужасающими он их ни придумал, на самом деле зависят от него, что позволит ему в дальнейшем их разрушить. В примитивных обществах эта зависимость не признавалась и не полагалась, но она существовала не опосредованно, сама в себе; а как только человек полнее осознает
себя, как только осмелится утверждать и противопоставлять себя, она будет легко пропущена через сознание. На самом деле, даже когда человек воспринимает себя как данность, как пассивное существо, живущее по воле дождей и солнца, он все равно реализуется как трансценденция, как проект; его разум и воля уже тогда утверждают себя вопреки беспорядочности и случайности жизни. Тотемический предок, многие ипостаси которого берет на себя женщина, представляет собой под именем животного или дерева более или менее ярко выраженное мужское начало; в женщине увековечено его плотское существование, но ее роль лишь в том, чтобы вскармливать, а не созидать; она не созидает ни в одной области; она поддерживает жизнь племени, давая ему детей и хлеб, больше ничего - она остается обреченной на имманентность; она воплощает лишь статичность общества и тего замкнутость на себе.
  В то же время мужчина продолжает присваивать функции, которые открывают общество навстречу природе и всему человечеству в целом; единственно достойные его занятия - это война, охота, рыболовство, он делает своей добычей нечто чужое и присоединяет это к своему племени; война, охота, рыболовство представляют собой экспансию существования, его выход в мир; мужчина является единственным воплощением трансценденции. У него пока нет практических средств для полного господства над Женщиной -Землей, он еще не осмеливается восстать против нее, но уже хочет от нее оторваться. На мой взгляд, именно в этом желании следует искать глубинную причину знаменитого обычая экзогамии, столь распространенного в обществах с материнской филиацией. Даже ничего не зная о своей роли в деторождении, мужчина придает большое значение браку: женившись, он обретает достоинство взрослого и получает свою долю во владении миром; через мать он связан со своим кланом, предками, со всем, что составляет его собственную субстанцию; но во всех светских функциях - работе и браке - он стремился вырваться из этого круга, противопоставить
имманентности трансцендентность, открыть перед собой будущее, отличное от прошлого, куда уходят его корни. В зависимости от того, как определяется тип родства в различных обществах, запрещение инцеста принимает различные формы, но с первобытной эпохи до наших дней смысл его остается прежним: мужчина желает обладать прежде всего тем, чем сам он не является; он соединяется с тем, что представляется ему Другим по сравнению с самим собой. Значит, жена не должна быть причастна мане мужа, должна быть ей чужой - а следовательно, чужой и для его племени. В основе первобытного брака иногда лежит похищение, хотя бы символическое, - ведь насилие по отношению к другому человеку является самым наглядным утверждением его другой сущности. Силой завоевывая себе жену, воин доказывает, что способен присвоить себе чужое богатство и тем самым сломать границы судьбы, определенной ему по рождению; покупка жены в различных формах - будь то уплата выкупа или предоставление услуг - имеет тот же смысл, хотя это и не столь очевидно^1^.
  Понемногу человек опосредовал свой опыт, и мужское начало восторжествовало как в его представлениях, так и в практическом существовании. Дух одержал верх над Жизнью, трансцендентность - над имманентностью, техника - над магией, разум - над суеверием. Падение престижа женщины представляет собой необходимый этап в истории человечества - ведь этот престиж был основан не на ее позитивной ценности, но на слабости мужчины. В ней воплощались тревожные тайны природы - и мужчина выходит из -под ее влияния, когда освобождается от природы. Своим трудом покорить землю, а также и покорить самого себя стало возможным в результате перехода от камня к бронзе. Земледелец брошен на произвол земли, прорастания семян, смены времени года, он пассивен, он заклинает и ждет - и поэтому человеческий мир был населен тотемическими духами; крестьянин терпел капризы со всех сторон обступавших его стихий. Рабочий же, наоборот, мастерит орудие труда по своему усмотрению; своими руками он придает ему образ согласно своему проекту; перед лицом инертной природы, которая сопротивляется ему, но которую он побеждает, он утверждает себя
как суверенную волю; чем чаще будет он ударять по наковальне, тем скорее изготовит инструмент - тогда как ничто не может ускорить созревание колосьев; он осознает свою ответственность за изготовленную вещь: одно ловкое или неловкое движение может придать ей форму или сломать ее; осторожно и умело он доводит ее до
  ^1^ Подтверждение этой мысли в несколько иной форме мы находим в уже цитированной диссертации Леви -Строса. Из его рассуждений следует, что запрещение инцеста ни в коей мере не было изначальным фактом, повлекшим за собой экзогамию, - оно является негативным отражением позитивной воли к экзогамии. Нет никаких непосредственных причин, почему бы женщина не могла стать предметом торга для мужчин ее рода; но с социальной точки зрения важно, чтобы она была частью уступок, посредством которых каждый род, вместо того чтобы замкнуться на себе, устанавливает с другим родом отношение взаимности: «Экзогамия имеет не столько негативную, сколько позитивную ценность… она исключает эндогамный брак. не потому, что кровосмесительный брак связан с биологической опасностью, а потому, что экзогамный брак полезен для общества». Группа не должна единолично пользоваться женщинами, составляющими часть ее достояния, - ей следует сделать их средством общения с другими группами; брак с женщиной из своего рода запрещен «лишь потому, что женщина эта - то же, тогда как ей следует (а значит, она может) стать Другой… Проданы в
рабство могут быть те же самые женщины, которых первоначально приносили в дар. И те и другие должны лишь иметь на себе признак другой сущности, который является следствием определенного положения в структуре, а не врожденным свойством».
  совершенства, которым вправе гордиться: успех дела зависит не от милости богов, а от него самого.
  Он бросает вызов товарищам, гордится успехами, и, хотя обряды еще занимают какое -то место в его жизни, точная техника кажется ему намного важнее; мистические ценности отходят на второй план, а на первый выдвигаются практические интересы; он не совсем освобождается от богов, но отделяет их от себя тем, что сам от них отделяется; он отправляет богов на их Олимп, а себе оставляет землю; с первым ударом молота великий Пан начинает чахнуть и наступает царство человека. Он осознает свою власть. На примере отношения его творящей руки и изготовленного предмета он постигает причинность: посеянное зерно может произрасти, а может и не произрасти, тогда как металл всегда одинаково реагирует на огонь, закалку, механическое воздействие; этот мир орудий труда укладывается в четкие и ясные понятия - и возникают рациональное мышление, логика и математика. В корне изменяется образ мира. Культ женщины был связан с царством земледелия, царством неизменной длительности, случайности, непредсказуемости, ожидания, тайны, царство же hom faber - это торжество времени, которое можно покорить, как пространство; победа
необходимости, проекта, действия, разума. Впредь, даже имея дело с землей, человек будет подходить к ней как работник; он обнаруживает, что почву можно удобрять, что ей неплохо дать отдохнуть, что с такими -то посевами следует обращаться так -то; он орошает или осушает землю, прокладывает дороги, строит храмы - он заново создает мир. Народы, оставшиеся под властью богини -матери и сохранившие материнскую филиацию, тем самым остановились на стадии примитивной цивилизации. А дело в том, что женщина была почитаема в той мере, в какой мужчина пребывал рабом собственных страхов и потакал собственной беспомощности - ужас побуждал его поклоняться женщине, а вовсе не любовь. И чтобы осуществить себя как личность, ему нужно было прежде всего скинуть ее с престола'. Теперь в созидательной силе, свете, разуме и порядке он признает главенство мужского начала. Рядом с богиней -матерью возникает бог - сын или возлюбленный, - который пока еще ниже ее, но как две капли воды на нее похож и составляет с ней единое целое. Он тоже воплощает плодородное начало: это бык, Минотавр, Нил, удобряющий долины Египта. Он умирает
осенью и воскресает весной, после того как неуязвимая, но безутешная супругамать приложит все усилия, чтобы найти и оживить его тело. Эта
  ^1^ Разумеется, условие это необходимое, но не достаточное; существуют патрилинейные цивилизации, застывшие на примитивной стадии, есть и такие, развитие которых пошло вспять, как у майя. Между обществами с материнским и отцовским правом нет абсолютной иерархии, но только последние достигли определенного уровня технического и идеологического развития.
  пара впервые появляется на Крите, а потом встречается на всем побережье Средиземного моря; в Египте это Исида и Гор, в Финикии - Астарта и Адонис, в Малой Азии - Кибела и Аттис, а в эллинской Греции - Рея и Зевс. Потом Великая Матерь лишается престола. В Египте, где положение женщины продолжает быть исключительно благоприятным, богиня Нут, воплощающая небо, и Исида - плодородная земля, супруга Нила -Осириса - остаются чрезвычайно почитаемыми богинями; но верховным божеством все же становится Ра, бог солнца, света и мужественной энергии, В Вавилоне Иштар теперь всего лишь супруга Бел -Мардука, именно он сотворяет вещи и обеспечивает их гармоничное существование. Бог семитов - мужского пола. Когда Зевс воцаряется на небесах, Гее, Рее и Кибеле приходится отречься от престола, а Деметра остается божеством хоть и могущественным, но второстепенным. У ведических богов есть супруги, но их почитают меньше, чем их мужей. Римский Юпитер не знает себе равных^1^.
  Итак, торжество патриархата не было ни случайностью, ни результатом насильственной революции. С самого возникновения человеческого рода биологические преимущества позволили мужчине утвердиться как единственному полновластному субъекту; от этих преимуществ он никогда не отрекался; частично его существование было отчужденным в Природе и в Женщине; но затем он снова отвоевал его. Обреченная на роль Другого, женщина также была обречена и на то, что могущество ее будет непрочным, - кем бы она ни была, рабыней или идолом, ей никогда не суждено самой избирать свой удел. «Мужчины создают богов, женщины им поклоняются», - сказал Фрэзер. И только мужчины решают, будут ли их божества женского или мужского пола; женщина всегда занимает в обществе то место, которое отводят ей мужчины; ни в какие времена ей не удавалось установить свой закон.
  Возможно, правда, что, если бы производительный труд и впредь был по силам женщине, она вместе с мужчиной покоряла бы природу; человеческий род противопоставил себя богам в лице индивидов мужского и женского пола; но женщина не смогла овладеть возможностями, что сулили орудия труда, Энгельс недостаточно полно объяснил суть ее поражения: мало сказать, что изо-
  ^1^ Интересно отметить (см.: М. В е g о и е п. - «Journal de Psychologie», anne 1934), что в ориньякскую эпоху часто встречаются статуэтки, изображающие женщин с подчеркнутыми половыми признаками: бросаются в глаза полнота этих женщин и преувеличенное внимание к вульве. Кроме того, в пещерах обнаружены и просто грубо нарисованные вульвы. В солютрейскую и магдаленийскую эпохи подобные изображения исчезают. В ориньякскую эпоху мужские статуэтки встречаются редко, а мужской орган не изображается никогда. В магдаленийскую эпоху еще иногда встречаются изображения вульв, но в небольшом количестве, зато обнаружено множество фаллосов.
  бретение бронзы и железа коренным образом изменило расстановку производительных сил и что женщина тем самым попала в невыгодное положение; самого по себе этого невыгодного положения недостаточно, чтобы объяснить, почему она попала под гнет мужчины. Пагубным для нее оказалось то обстоятельство, что, не став для работника товарищем по труду, она была исключена из человеческого mitsein; исключение это нельзя обосновать слабостью женщины и низкой производительностью ее труда. Мужчина не признал ее себе подобной потому, что ей чужды были и его труд, и его образ мыслей, что она пребывала во власти тайн жизни; а раз он не принимал ее, раз она сохраняла в его глазах характер Другого, единственное, что мог сделать мужчина, - это стать ее угнетателем. Мужская воля к экспансии и господству превратила женскую слабость в проклятие. Человек захотел максимально использовать новые возможности, предоставляемые новой техникой, - и он прибегнул к подневольной рабочей силе и обратил в рабство себе подобных. Поскольку труд рабов гораздо производительнее труда женщины, она потеряла экономическую роль, которую играла в
племени. А в отношениях с рабом хозяин нашел гораздо более радикальное подтверждение своему господству, чем в том смягченном влиянии, которое он оказывал на женщину. Поскольку женщина внушала почтение и страх из -за своей плодовитости, поскольку она была Другой по сравнению с мужчиной, а значит сродни внушающей опасение области Другого, постольку мужчина в некотором роде находился в зависимости от нее, даже когда сама она зависела от него; взаимосвязь хозяин - раб актуально существовала и для нее, и тем самым она избежала рабства. Раб не защищен никаким табу, он всего лишь порабощенный человек, не отличный, а низший - актуализация диалектики его взаимоотношений с хозяином займет целые века; в рамках организованного патриархального общества раб - это всего лишь вьючное животное с человеческим лицом, хозяин ведет себя с ним как тиран; это разжигает в человеке гордыню - и он обращает ее против женщины. Всего, чего он добивается, он добивается за счет нее; чем могущественнее он становится, тем ниже она падает. В частности, став собственником земли^1^, он требует также и собственности на женщину. Некогда
им владела мана и Земля вообще - теперь у него одна душа и вполне конкретные земли; освободившись из -под власти Женщины вообще, он начинает претендовать на обладание конкретной женщиной и собственным потомством. Он хочет, чтобы семейный труд, который он использует для процветания своих полей, был целиком его, а для этого нужно, чтобы работники ему принадлежали, - так он порабощает жену и детей. Ему нужны наследники, в которых продлится его земная жизнь, поскольку он завещает им свои владения, и которые после смерти воздадут ему почести, необходимые для упокоения его души. Установление частной собственности дополняется культом домашних богов, и наследник выполняет одновременно экономическую и мистическую функции. Итак, с того момента, как земледелие перестает быть по сути своей магическим действием, а становится прежде всего созидательным трудом, мужчина обнаруживает в себе порождающую силу; он претендует на своих детей точно так же, как и на свой урожай^1^, Важнейшей идеологической революцией в первобытные времена был переход от материнской филиации к филиации отцовской - агнации; отныне мать
низводится до уровня кормилицы, прислуги, а всю полноту власти получает отец; все права принадлежат ему и передаются через него, Аполлон в «Эвменидах» Эсхила провозглашает эти новые истины: Дитя родит отнюдь не та, что матерью Зовется. Нет, ей лишь вскормить посев дано. Родит отец. А мать, как дар от гостя, плод Хранит, когда вреда не причинит ей бог^2^.
  Очевидно, что подобные утверждения не являются следствием научного открытия, - это символ веры. Наверное, познав на опыте причинность в технике и таким образом убедившись в собственных созидательных возможностях, мужчина обнаружил, что для продолжения рода он так же необходим, как мать. Идея повлекла за собой наблюдение; но последнее ограничилось тем, что признало роль отца равной роли матери: оно позволило предположить, что естественное условие зачатия - это встреча спермы и менструаций. Именно эта мысль выражена у Аристотеля; женщина - всего лишь материя, тогда как «принцип движения, который во всех рождающихся существах есть принцип мужской, - лучше и в нем больше божественного». Идея эта отражает стремление к могуществу, превосходящее всякое знание. Приписывая потомство исключительно себе, мужчина окончательно высвобождается из -под власти женского начала и отвоевывает у женщины господство над миром. Теперь уделом женщины становится рождение детей и выполнение второстепенной работы, она утра -Подобно тому как женщина отождествлялась с бороздой, фаллос теперь отождествляется с плугом, и наоборот.
На одном рисунке касситской эпохи изображение плуга дополняли символы полового акта; позже тождество фаллос - плуг нередко находило отражение в пластическом искусстве. Слово Iak в нескольких австралийско -азиатских языках значит одновременно «фаллос» и «заступ». Существует ассирийская молитва, обращенная к богу, «плуг которого оплодотворил землю».
  чивает и практическую значимость, и мистическое влияние, а потому оказывается всего лишь прислугой.
  Это завоевание мужчины представили как завершение ожесточенной борьбы. Одна из самых древних космогонии - ассиро -вавилонская - сохранила рассказ об их победе в тексте, датируемом VII веком, но воспроизводящем гораздо более архаичную легенду. Океан и Море, Атум и Тамиат^1^ породили мир небесный, мир земной и всех великих богов; но последние показались им чересчур беспокойными, и они решили их уничтожить; борьбу с самым сильным и самым красивым из своих потомков - Бел -Мардуком - вела Тамиат, женщина -мать; он сошелся с ней в поединке, после жестокой битвы убил ее и рассек пополам ее тело; из одной половины он сделал небесный свод, из другой - опору земного мира; затем он упорядочил вселенную и сотворил людей. В драме «Эвмениды», представляющей собой торжество патриархата над материнским правом, Орест также убивает Клитемнестру. Через такие кровавые победы мужская мощь и солярные силы порядка и света одерживают верх над женским хаосом. Оправдывая Ореста, суд богов провозглашает, что он прежде всего сын Агамемнона, а уже потом - Клитемнестры. Старое материнское право умерло - его убил дерзкий бунт
мужчины. Однако на самом деле, как мы уже видели, утверждению отцовского права предшествовал долгий переходный период. Завоевывая, мужчина отвоевывал свое - он лишь вступил во владение тем, чем уже обладал, привел право в соответствие с реальностью. Ни борьбы, ни победы, ни поражения не было. Впрочем, в этих легендах есть глубокий смысл, Как только человек утверждает себя как субъект и существо свободное, идея Другого опосредуется. С этого момента отношения с Другим представляют собой драму; существование Другого содержит в себе угрозу, опасность. Ранняя древнегреческая философия показала - и Платон ее в этом не опроверг, - что другая сущность - это то же самое, что отрицание, то есть Зло. Полагать Другого - значит склоняться к манихейству. А потому все религии и законы столь враждебны по отношению к женщине. В эпоху, когда человечество достигло такого уровня развития, что смогло записать свою мифологию и законы, патриархат уже установился окончательно - своды законов составляли мужчины. Вполне естественно, что женщине они отвели подчиненное положение, но можно было бы ожидать, что они отнесутся к ней
столь же доброжелательно, как и к детям или домашним животным. Ничего подобного. Закрепляя господство над женщиной, законодатели сами ее боятся. В ее амбивалентных свойствах выделяют один лишь пагубный аспект; из священной она становится нечистой, Ева, дарованная Адаму, чтобы стать его подругой, погубила человеческий род; когда языческие боги хотят отомстить людям, они создают женщину, и первое же такое существо женского пола - Пандора - выпустило на землю все невзгоды на погибель человечеству. Другой - это пассивность перед лицом активности, отличие, разбивающее единство, материя, противостоящая форме, беспорядок, сопротивляющийся порядку. Так предназначением женщины стало Зло. «Есть доброе начало, сотворившее порядок, свет и мужчину, и злое начало, сотворившее хаос, мрак и женщину», - говорит Пифагор, Законы Ману определяют ее как существо низкое, которое подобает держать в рабстве. Левит приравнивает ее к скоту, находящемуся во владении главы семьи. Законодательство Солона не предоставляет ей никаких прав. Римский кодекс отдает ее под опеку и заявляет о ее «глупости». Каноническое право
рассматривает ее как «врата Дьявола». Коран говорит о ней с величайшим презрением.
  Но в то же время Зло необходимо Добру, материя - идее, а ночь - свету. Мужчина знает, что, если он хочет удовлетворить свои желания и продлить свое существование, без женщины ему не обойтись; ее приходится вовлекать в общество - и по мере того, как она подчиняется заведенному мужчинами порядку, она очищается от изначальной скверны. Эта мысль отчетливо выражена в законах Ману: «С помощью законного брака женщина обретает те же достоинства, что и ее супруг, подобно тому как река теряется в океане, и после смерти может быть допущена в тот же небесный рай». Библия же с одобрением рисует портрет «сильной женщины». Несмотря на свою ненависть к плоти, христианство почитает посвященную девственницу и целомудренную и послушную супругу. Если женщина причастна к культу, она даже может играть важную роль в религии; женщины -брахманы в Индии или фламинии в Риме наделены не меньшей святостью, чем их мужья; в супружеской паре повелевает мужчина, но союз мужского и женского начал по -прежнему необходим для обеспечения плодородия, жизни и общественного порядка.
  Эта амбивалентность Другого, Женского повлияет на весь ход истории женщины; вплоть до наших дней она останется под властью мужской воли. Но воля эта имеет двойной смысл; полное присвоение женщины низводит ее до уровня вещи; однако мужчина хочет, чтобы все, что он завоевывает и чем владеет, имело собственное достоинство; Другой сохраняет в его глазах какую -то часть первобытной магии; как сделать супругу одновременно прислугой и подругой - вот одна из проблем, которую он пытается решить; его поведение на протяжении веков будет меняться, что повлечет за собой изменения и в женской судьбе^1^.
  Мы проследим за ходом этих изменений на Западе. История женщины на Востоке, в Индии и Китае в действительности представляет собой долгое и неизменное рабство. От средних веков до наших дней предметом своего исследования мы изберем Францию, история которой достаточно типична.

  ILL
  Возникновение частной собственности лишило женщину власти, и с частной собственностью будет на протяжении веков связана ее судьба: история женщины во многом перекликается с историей наследства. Фундаментальное значение этого установления можно понять, если учесть, что собственник отчуждает свое существование в собственности, он дорожит ею больше самой жизни; она выходит за узкие рамки этой временной жизни, продолжает существовать после разложения тела - земного, видимого воплощения бессмертной души; но такое продление жизни происходит только в том случае, если собственность остается в руках собственника - а она не могла бы по -прежнему быть его после смерти, если бы не принадлежала людям, в которых он видит свое продолжение, узнает самого себя, которых считает своими. Возделывать отцовскую землю и поклоняться манам отца - это для наследника две стороны одной и той же обязанности; он должен продлить жизнь предков на земле и в загробном мире. Таким образом, мужчина не станет делиться с женщиной ни имуществом, ни детьми. Полностью и навсегда удовлетворить свои притязания ему не удается. Но в период
могущества патриархата он отнимает у женщины все права на владение и передачу имущества. Впрочем, отказать ей в правах представляется вполне логичным. Стоит признать, что рожденные женщиной дети больше ей не принадлежат, как сразу теряется всякая связь между ними и группой людей, из которой происходит эта женщина. Если раньше при заключении брака один род на время отдавал женщину другому, то теперь ее полностью отторгают от группы, где она родилась, и присоединяют к группе супруга; он покупает ее, как скотину или раба, и навязывает ей своих домашних богов - дети же ее принадлежат семье супруга. Если бы она была наследницей, то все богатства семьи своего отца передала бы семье мужа - поэтому ее старательно исключают из наследования. И наоборот, поскольку она ничем не владеет, за ней не признают достоинства личности; она сама составляет часть достояния мужчины - сначала отца, потом - мужа. При строго патриархальном режиме отец волен осудить своих новорожденных детей на смерть, будь то мальчики или девочки; но в первом случае общество, как правило, ограничивает его власть: любой новорожденный мужского
пола и нормального сложения остается жить; а вот обычай отрекаться от девочек получил большое распространение; у арабов известны случаи массового детоубийства: только что родившихся девочек сбрасывали в яму. Признание ребенка женского пола было со стороны отца свободным изъявлением великодушия; в такое общество женщина вступает как бы дарованной ей милостью, а не на законном основании, как мужчина. В любом случае мать, родившая девочку, считается после родов гораздо более нечистой: у евреев Левит требует в этом случае очищения вдвое продолжительнее, чем если бы роженица произвела на свет мальчика. В обществах, где принято платить «цену за кровь», требуемая сумма совсем невелика, если жертва женского пола: жизнь женщины настолько же дешевле жизни мужчины, насколько жизнь раба дешевле жизни свободного человека. Пока она девушка, всю полноту власти над ней имеет отец; после свадьбы он целиком передает свою власть супругу. Поскольку она - собственность мужчины, как раб, скотина или вещь, естественно, он может иметь столько жен, сколько ему вздумается; ограничивают полигамию только экономические
соображения; муж может разводиться с женами по собственной прихоти - общество не дает им практически никаких гарантий. Зато женщине предписывается строгое целомудрие. Общества с материнским правом, несмотря на табу, допускали большую свободу нравов; редко когда требовалась невинность до брака, да и к супружеской измене относились не особенно строго. Когда же женщина становится собственностью мужчины, он хочет получить ее девственной и под страхом самых страшных кар требует абсолютной верности; нет хуже преступления, чем рисковать отдать права на наследство чужому отпрыску, - а поэтому pater familias^1^ имеет право предать смерти виновную супругу. На протяжении всего существования частной собственности супружеская неверность жены рассматривалась как величайшее предательство.
  Все законодательства, до наших дней продолжающие закреплять неравенство в вопросах супружеской неверности, толкуют о тяжести вины женщины, которая рискует ввести в семью незаконнорожденного наследника. И хотя право мужа самому свершить правосудие упразднено во времена Августа, кодекс Наполеона обещает карающему мужу снисхождение присяжных. Когда женщина одновременно принадлежала роду своего отца и семье мужа, два вида связей накладывались друг на друга и даже друг другу противоречили, и ей удавалось сохранить довольно большую свободу, ибо каждая из двух систем была ей опорой против другой: например, она часто могла выбирать мужа по собственной прихоти, поскольку брак был установлением мирским и не касался коренной структуры общества. Но при патриархальном режиме она является собственностью отца, он выдает ее замуж по своему усмотрению; прикованная к домашнему очагу, она становится вещью супруга, вещью рода (genos), в который ее ввели.
  Когда семья и частная собственность делаются безусловными основами общества, отчуждение женщины становится полным, Именно это произошло в мусульманском мире. Он феодален по своей структуре, то есть в нем не возникло достаточно сильного государства, чтобы объединить и подчинить себе различные племена; над властью главы рода нет никакой другой власти. Религия, сформировавшаяся в тот момент, когда арабский народ воевал и завоевывал, выказывает по отношению к женщине полнейшее презрение. «Мужья стоят над женами за то, что Аллах дал одним преимущество перед другими, и за то, что они расходуют из своего имущества», - говорится в Коране; они никогда не имели ни реальной власти, ни мистического авторитета. Бедуинка выполняет тяжелую работу - ходит за плугом и таскает тяжести, - тем самым между нею и мужем устанавливается отношение взаимной зависимости; она выходит из дома свободно, с открытым лицом. Покрытая чадрой и содержащаяся взаперти мусульманка и сегодня в большинстве слоев общества остается чем -то вроде рабыни. Я помню, как в одной пещерной деревне Туниса в подземном помещении сидели четыре женщины:
старая супруга, одноглазая, беззубая, с чудовищно изможденным лицом, пекла лепешки на углях среди паров едкого дыма; две жены помоложе, но почти так же обезображенные, качали на руках детей - одна из них кормила грудью; а у ткацкого станка сидела молоденькая богиня в роскошном убранстве из шелков, золота и серебра и связывала шерстяные нити. Покинув это мрачное логово - царство имманентности, чрево, могилу, - я встретила в коридоре, ведущем наверх, к свету, их мужа, одетого в белое, сияющего чистотой, улыбающегося, солнечного. Он возвращался с базара, где обсуждал с другими мужчинами, что творится в мире; несколько часов он проведет в этом уединенном жилище - его жилище посреди огромного мира, которому принадлежит он сам и от которого его никто не отторгает. А увядшие старухи и молоденькая новобрачная, обреченная на столь же скорое старение, не знают другого мира, кроме закопченного подземелья, и выйти оттуда они могут лишь под покровом ночи, в полном молчании и с закрытым лицом.
  Нравы евреев библейской эпохи мало чем отличаются от нравов арабов. Глава семьи имеет несколько жен и может разводиться с ними более или менее по собственной прихоти; под страхом суровых наказаний требуется, чтобы невеста была отдана супругу девственницей; в случае супружеской измены ее побивают камнями; ее удел - домашний труд, о чем свидетельствует портрет «сильной женщины»: «Она прядет шерсть и лен… встает затемно… Ночью ее лампа продолжает гореть… и даром хлеба ей есть не приходится», Но даже если она целомудренна и трудолюбива, ее считают нечистой и окружают табу; свидетельство ее в суде не учитывается. Екклезиаст
  говорит о ней с глубочайшим отвращением: «И нашел я, что горче смерти женщина, потому что она - сеть, и сердце ее - силки, руки ее - оковы… Мужчину одного из тысячи я нашел, а женщины между всеми ими не нашел». А после смерти мужа если не закон, то обычай требовал, чтобы вдова вышла замуж за брата усопшего.
  Обычай левирата встречается у многих народов Востока. Одна из проблем, встающих во всех обществах, где женщина находится под опекой, - это положение вдов. Наиболее радикальным решением было их заклание над могилой супруга. Но было бы ошибкой считать, что даже в Индии подобное жертвоприношение когда -либо предписывалось законом; законы Ману допускали, чтобы жена пережила мужа; эффектные самоубийства были всего лишь аристократической модой. Гораздо чаще вдова отдавалась в распоряжение наследников супруга. Иногда левират принимает форму полиандрии; чтобы предотвратить затруднения, связанные с вдовством, женщине дают в мужья сразу всех братьев одной семьи - обычай, который служит еще и для предупреждения возможного бессилия мужа. Когда читаешь Цезаря, создается впечатление, что в Бретани все мужчины одной семьи сообща имели некоторое количество жен.
  Но не везде патриархат установился в такой крайней форме. В Вавилоне законы Хаммурапи признавали за женщиной некоторые права; она получает часть отцовского наследства, а когда выходит замуж, отец дает за ней приданое, В Персии принято было многоженство; жене надлежит беспрекословно слушаться мужа, которого отец выбирает для нее, едва лишь она достигнет зрелости; но к ней относятся с большим почтением, чем у большинства народов Востока; инцест не воспрещается, нередки браки между братом и сестрой; жена обязана воспитывать детей: мальчиков - до семи лет, а девочек - до их замужества. Жена может получить долю наследства мужа, если сын окажется этого недостоин; если она «любимая жена», а муж умирает, не оставив взрослого сына, ей вверяется опека над несовершеннолетними детьми и ведение дел. Правила заключения брака наглядно показывают, какое значение для главы семьи имело наличие потомства. Существовало, кажется, пять форм брака^1^; 1) Женщина выходила замуж с согласия своих родителей; ее называли «любимой женой»; дети ее принадлежали мужу, 2) Когда женщина была единственным ребенком, ее первенца
отдавали ее родителям, чтобы он заменил им дочь; затем она становилась «любимой женой». 3) Если мужчина умирал холостым, его семья собирала приданое и выдавала замуж постороннюю женщину - ее называли «приемной женой»; половина детей как бы принадлежала покойному, другая половина - живому мужу. 4) Бездетная вдова, выходящая замуж второй раз, считалась женой -прислугой: половину детей от второго брака она должна была «отдать» покойному супругу. 5) Женщина, выходящая замуж без согласия родителей, не могла стать их наследницей до тех пор, пока ее старший сын, достигнув совершеннолетия, не сделает ее «любимой женой» своего отца; если муж умирал раньше, она считалась несовершеннолетней и отдавалась под опеку. Наличие статуса приемной жены и жены -прислуги устанавливает право каждого мужчины на продолжение жизни в потомках, с которыми он не обязательно связан кровными узами. Это подтверждает то, что мы говорили выше: в определенном смысле такие узы выдуманы человеком, когда он захотел помимо своей конечной жизни приобрести еще и бессмертие на земле и в загробном мире.
  Наиболее благоприятным положение женщины было в Египте. Богини -матери, став супругами, сохранили свое влияние; религиозной и социальной единицей является супружеская пара; женщина представляется союзницей мужчины, чем -то ему необходимым. Ее магическое воздействие настолько невраждебно, что преодолевается даже страх перед инцестом, и сестру не колеблясь отождествляют с супругой^1^. У женщины такие же права, как и у мужчины, та же юридическая сила; она наследует и владеет имуществом. Такая удача выпала ей не случайно: причина ее в том, что в Древнем Египте земля принадлежала царю и высшим кастам жрецов и воинов; частным же лицам земля давалась лишь в пользование; земельная собственность оставалась неотчуждаемой, имущество, передаваемое по наследству, не имело большой ценности, и в том, чтобы его поделить, не видели большой беды. Из -за отсутствия частной собственности женщина смогла сохранить свое человеческое достоинство. Она свободно выходила замуж, а овдовев, могла вступить во второй брак по собственному усмотрению. Мужчина обычно имел несколько жен, но, хотя все его дети считались законными, у
него была только одна настоящая жена, единственная приобщенная к культу и соединенная с ним на равных правах, - остальные были всего лишь рабынями, лишенными всяких прав. Главная супруга, выходя замуж, сохраняла свое общественное положение: она оставалась хозяйкой своего имущества и могла самостоятельно заключать сделки. Когда фараон Бокхорис установил частную собственность, женщина занимала слишком прочное положение, чтобы быть обойденной; Бокхорис открыл эру контрактов, и даже брак стал основываться на контракте. Существовало три вида контрактов: один из них относился к браку -порабощению - женщина становилась вещью мужчины, однако иногда она оговаривала, что у него не будет другой сожительницы, кроме нее; в то же время законная супруга считалась равной мужчине, и все имущество у них было общее; часто муж брал на себя обязательство выплатить ей определенную сумму в случае развода. Немного позднее этот обычай привел к исключительно благоприятной для женщины форме контракта: муж признавал за ней потенциальное право требования. Супружеская измена сурово каралась, но разводиться обе стороны могли более
или менее свободно. Практика контрактов значительно ограничивала полигамию; женщины присваивали состояния и передавали их своим детям, что привело к образованию класса плутократов. Птолемей Филопатер издал закон, по которому женщины больше не могли распоряжаться своим имуществом без разрешения мужа, что превращало их в вечных несовершеннолетних. Но даже в те времена, когда они имели привилегированный статус - единственный случай во всем древнем мире, - они не были социально равными с мужчинами; приобщенные к культу и государственному управлению, они могли играть роль регентш, но фараоном был мужчина; жрецы и воины были мужчинами; участие женщин в общественной жизни играло второстепенную роль; а в частной жизни от них требовалась верность в одностороннем порядке.
  Нравы греков недалеко ушли от восточных нравов; правда, у них не было принято многоженство. Почему, мы точно не знаем. В действительности содержать гарем всегда было чрезвычайно тяжело: позволить себе роскошь иметь большой сераль могли блистательный Соломон, султаны из «Тысячи и одной ночи», цари, вожди, богатые собственники; средний человек довольствовался тремя -четырьмя женами; крестьянин редко имел больше двух жен. С другой стороны, за исключением Египта, где не было частной собственности на землю, забота о сохранении вотчины в целости и сохранности привела к тому, что старший сын получал особые права на отцовское наследство; тем самым устанавливалась иерархия и между женами, поскольку достоинство матери главного наследника ставило ее намного выше остальных жен. Если женщина сама владеет имуществом, если за ней дается приданое, супруг видит в ней личность; он связывает себя с нею, и только с нею, религиозными узами. С этого момента, видимо, и устанавливается обычай признавать только одну супругу - но на самом деле греческий гражданин продолжал в свое удовольствие оставаться многоженцем, поскольку
всегда мог удовлетворить свои желания с городскими проститутками и служанками гинекея. «У нас есть гетеры для увеселения духа, наложницы (pallages) Для увеселения чувств и супруги, чтобы дарить нам сыновей», - говорит Демосфен. Наложница заменяла жену на ложе хозяина в том случае, если последняя заболевала, плохо себя чувствовала, была беременна или оправлялась после родов; получается, что разница между гинекеем и гаремом не столь уж велика. В Афинах женщину держат взаперти в ее апартаментах, в строгости, предписанной законами, и под наблюдением специальных магистратов. В течение всей жизни она обречена оставаться несовершеннолетней; она всецело подвластна своему опекуну, будь то отец, муж, наследник мужа или в крайнем случае государство, представленное общественными должностными лицами; все это - ее хозяева, распоряжающиеся ею, как товаром, поскольку опекунская власть распространяется и на человека, и на его имущество; опекун может передать свои права по собственному усмотрению: отец может отдать дочь приемному отцу или выдать замуж; муж: может, разведясь с супругой, передать ее новому мужу. Правда,
- греческий закон обеспечивает женщине приданое, служащее для нее содержанием, которое должно быть полностью ей возвращено в случае расторжения брака; он также предоставляет женщине право в редчайших случаях самой требовать развода; но больше никаких гарантий общество ей не дает. Разумеется, все наследство переходит детям мужского пола, приданое же представляет собой не имущество, полученное на основании родства, а что -то вроде обязательства, которое надлежит выполнить опекуну. Впрочем, благодаря обычаю давать приданое вдова уже не переходит как часть наследуемого имущества к наследникам мужа, а возвращается под опеку к своим родственникам.
  Одна из проблем, возникающих в обществах, основанных на агнации, - это судьба наследства при отсутствии наследников мужского пола. Греки установили обычай эпиклерата; наследница должна была выйти замуж за старейшего родственника из числа сородичей своего отца; таким образом имущество, завещанное ей отцом, переходило к детям, принадлежащим той же группе, и земля оставалась собственностью рода; женщина была не наследницей, а лишь машиной для производства наследников; этот обычай полностью отдавал ее под власть мужчины, поскольку ее автоматически выдавали за старшего члена семьи, который чаще всего оказывался стариком.
  Поскольку причина угнетения женщины кроется в желании бесконечно продлевать род и содержать вотчину в неприкосновенности, она может избежать этой абсолютной зависимости в той мере, в какой ей удастся избежать семьи; если общество, отрицающее частную собственность, отвергает и семью, судьба женщины тем самым значительно улучшается. Спарта, где преобладал общинный строй, была единственным городом, где женщина считалась почти равной мужчине. Девочек воспитывали так же, как и мальчиков; супруга не заточалась в доме мужа - ему разрешалось всего лишь украдкой навещать ее по ночам; он имел так мало прав на свою супругу, что другой мужчина мог во имя совершенствования рода потребовать соединения с нею - само понятие супружеской неверности исчезает, когда исчезает наследство; а так как все дети вместе принадлежат всему городу, женщины также не попадают в кабалу к ревнивому хозяину - или, наоборот, можно сказать, что, не владея имуществом, не имея собственных потомков, мужчина не владеет и женой. Женщины несут на себе тяготы материнства, как мужчины - тяготы войны; за исключением исполнения этого гражданского
долга, ничто не стесняет их свободы.
  Помимо свободных женщин, о которых мы только что говорили, и рабынь, живущих внутри геноса и являющихся полной собственностью главы семьи, в Греции есть еще проститутки. Примитивные народы знали проституцию из гостеприимства, то есть предоставление женщины проезжему гостю, которое наверняка имело какой -то мистический смысл, и священную проституцию, призванную выпустить на свободу в интересах коллектива таинственную мощь оплодотворения. Подобные нравы существовали и в классической античности. Геродот рассказывает, что в V веке до н. э. каждая женщина Вавилона должна была раз в жизни отдаться постороннему мужчине в храме Милитты за монету, а затем отдать ее в сокровищницу храма, вернуться домой и соблюдать целомудрие. Священная проституция по сей день сохранилась у египетских «альмей» (танцовщиц) и индийских баядерок, составляющих уважаемые касты музыкантш и танцовщиц. Но чаще всего в Египте, Индии и Западной Азии священная проституция переходила в проституцию законную, поскольку духовенство видело в подобной торговле средство наживы. Даже у евреев существовали продажные проститутки. В Греции храмы,
где можно встретить «девушек, радушно принимающих путников», как называл их Пиндар, находились в основном на побережье, на островах и в городах, куда приезжает много иноземцев, - деньги, получаемые женщинами, предназначались культу, то есть его служителям, а значит, косвенно шли на их содержание. В действительности здесь в лицемерном виде извлекается польза - как, например, в Коринфе - из сексуальных потребностей моряков и путешественников, то есть речь уже идет о продажной проституции. Особым институтом она стала при Солоне. Он купил азиатских рабынь и поселил их в «диктерионах», расположенных в Афинах рядом с храмом Венеры, неподалеку от порта; во главе заведения были поставлены «порнотропсы», в чьи обязанности входило его финансовое управление; каждая девушка получала зарплату, а вся прибыль предназначалась государству. Потом открылись частные заведения - Kapailia, - на их вывесках был изображен красный Приап. Вскоре туда на содержание помимо рабынь поступили греческие женщины из низших слоев общества. Диктерионы считались настолько необходимыми, что были признаны неприкосновенными убежищами. Между
тем куртизанки были заклеймены позором, не имели никаких социальных прав, дети не обязаны были их кормить; они должны были носить специальный наряд из пестрой материи, украшенной букетами цветов, и красить волосы шафраном. Кроме женщин, содержавшихся в диктерионах, существовали еще и вольные проститутки, которых можно разделить на три категории; диктериады, похожие на нынешних зарегистрированных проституток; аулетриды - танцовщицы и флейтистки; и гетеры, дамы полусвета, обычно приезжавшие из Коринфа, которые имели официальную связь с самыми известными людьми Греции и играли в обществе ту же роль, что и современные «светские женщины». Первых можно было встретить среди вольноотпущенниц или молодых гречанок из низших классов; их эксплуатировали сутенеры, и существование их было весьма плачевным. Вторым часто удавалось достигнуть богатства благодаря музыкальным талантам - самой известной из них была Ламия, любовница Птолемея Египетского, а потом его победителя, македонского царя Деметрия Полиоркета. Что касается последних, то многие из них, как известно, разделили славу своих возлюбленных. Они свободно
распоряжались собой и своим состоянием, были умны, образованны, знали искусства, и мужчины, восхищавшиеся их талантами, относились к ним как к полноправным личностям. Избежав семьи и поставив себя вне общества, они избегали также и власти мужчины - он видел в них себе подобных, почти равных. В Аспазии, фринии, Лаис утверждается превосходство женщины без предрассудков над добродетельной матерью семейства.
  Но если не считать эти блистательные исключения, греческая женщина влачит полурабское существование; и даже возмущаться она не имеет права - разве что Аспазия и еще более страстно Сафо вслух заявили о своем протесте. У Гомера еще сохранились реминисценции из героической эпохи, когда женщины имели какую -то силу; но и гомеровские воины сурово отправляют их на женскую половину. То же презрение встречаем мы и у Гесиода: «Тот, кто доверяется женщине, доверяется вору». В великую классическую эпоху женщина оказывается окончательно заточенной в гинекее. «Лучшая женщина - та, о которой меньше всего говорят мужчины», - сказал Перикл, Платон, собиравшийся допустить совет матрон к управлению республикой и дать девочкам свободное воспитание, представляет собой исключение; он вызывает насмешки Аристофана; в «Лисистрате», когда жена начинает расспрашивать мужа о государственных делах, он отвечает: «Тебя это не касается. Замолчи, а то побью… Тки свое покрывало», Аристотель выражает общее мнение, говоря, что женщина является женщиной в силу своей недостаточности и что она должна жить дома взаперти и подчиняться
мужчине. «Раб полностью лишен права участвовать в принятии решений; у женщины это право есть, но слабое и недейственное», - утверждает он. По словам Ксенофонта, жена и муж - люди друг другу совершенно чужие: «Есть ли на свете люди, с которыми ты беседовал бы меньше, чем со своей женой? - Таких очень мало…» Единственное, что требуется от женщины в «Экономике», это быть внимательной, осторожной, экономной, трудолюбивой, как пчела, хозяйкой дома, то есть образцовой экономкой. Скромный удел, отведенный женщине, не мешает грекам быть женоненавистниками до мозга костей. Уже в Vil веке до н. э. Архилох пишет язвительные эпиграммы, направленные против женщин; у Симонида Аморгского читаем: «Женщины - это величайшее из зол, когда -либо сотворенных Богом: пусть иногда они и кажутся полезными, очень скоро хозяева с ними хлопот не оберутся». А вот что у Гиппонакса: «Есть только два дня в жизни, когда жена радует вас: в день свадьбы и в день ее похорон». Наибольшую озлобленность проявляют ионийцы в своих милетских историях; например, хорошо известен рассказ об эфесской матроне. В эту эпоху женщинам в основном
вменяется в вину лень, сварливость и расточительство, то есть как раз отсутствие качеств, которые от них требуются. «И на земле, и в море водятся чудовища, и все же величайшее из них - это женщина, - пишет Менандр. - Женщина - это не оставляющее вас страдание». Когда с учреждением приданого женщина приобрела некоторый вес, стали сетовать на ее высокомерие; это излюбленная тема Аристофана и особенно Менандра. «Я женился на ведьме с приданым. Я взял ее за поля и дом, а это, о Аполлон, худшая из бед!..» «Будь проклят тот, кто придумал брак, а с ним и второй, и третий, и четвертый, и все, кто последовал их примеру». «Если вы бедны и женитесь на богатой женщине, вы обрекаете себя на рабство и бедность одновременно». Греческую женщину держали слишком строго, чтобы можно было осудить ее нравы, да и глумясь над ней, не имели в виду плоть. Мужчин в основном тяготили узы брака - а это позволяет нам предположить, что, несмотря на суровые условия жизни, несмотря на то что за ней не признавалось почти никаких прав, женщина, видимо, играла в доме важную роль и пользовалась некоторой самостоятельностью; ей
предписывалось послушание, а она могла не слушаться; могла изводить супруга сценами, слезами, болтовней, руганью, и брак, призванный поработить женщину, превращался в оковы и для мужа. В персонаже по имени Ксантиппа собраны всевозможные сетования греческого гражданина на мегеру жену и невзгоды супружеской жизни.
  Историю римской женщины определяет конфликт семьи и государства. Этруски представляли собой общество с матрилинейной филиацией, вполне вероятно, что в царскую эпоху в Риме еще сохранилась экзогамия, связанная с режимом материнского права: римские цари не передавали власть по наследству. Достоверно же известно, что после смерти Тарквиния утверждается патриархальное право: сельскохозяйственная собственность, частный надел, а значит, семья становятся ячейкой общества. Женщину все больше порабощает вотчина, а следовательно - семейная группа: законы полностью лишают ее даже тех гарантий, которые давались греческим женщинам; она проводит свою жизнь в бесправии и рабской зависимости. Само собой разумеется, она исключена из публичных дел и занимать «мужскую должность» ей строго воспрещается; в гражданской жизни она навеки обречена оставаться несовершеннолетней. Прямо ей не отказывают в праве на долю отцовского наследства, но косвенно не дают ею распоряжаться: наследницу подчиняют власти опекуна. «Опекунство было установлено в интересах самих опекунов, - говорит Гай, - чтобы женщина, наследниками которой они
заранее назначаются, не могла лишить их наследства завещанием или сделать бедными продажей имущества или долгами». Первый опекун женщины - это ее отец; если отца нет, эту функцию выполняют агнаты по отцовской линии. Когда женщина выходит замуж, она переходит «в руку» к супругу; существуют три формы брака: conferratio, когда супруги приносят Юпитеру Капитолийскому пирог из полбы в присутствии фламина Юпитера; coemptio, фиктивная продажа, посредством которой отец -плебей передавал («манципировал») дочь в собственность мужу; и usus, являвшийся результатом совместного проживания на протяжении года; все три вида считались «строгим браком» (cum mano), то есть супруг занимал место отца или агнатов -опекунов; жена приравнивалась к одной из его дочерей, и отныне ему принадлежала вся полнота власти над ее личностью и имуществом. Но уже начиная с эпохи Законов XII таблиц, из -за того что римлянка принадлежала одновременно и роду отца, и роду супруга, стали возникать конфликты, положившие начало ее юридической эмансипации. В самом деле, брак cum mano разоряет агнатов -опекунов. Для защиты интересов родственников
со стороны отца появляется так называемый «свободный брак» (sine manu); в этом случае имущество жены остается в распоряжении опекунов; права мужа распространяются только на ее личность, да и эту власть он делит с главой семьи, сохраняющим всю полноту влияния на дочь. Разногласия, возникающие между отцом и мужем, призван разрешать домашний суд - подобное установление позволяет женщине прибегать к поддержке отца против мужа и мужа против отца; она не принадлежит, как вещь, одному человеку. Впрочем, хотя род необычайно силен, что доказывает само существование такого суда, независимого от судов публичных, возглавляющий его pater familias - прежде всего гражданин: власть его неограниченна, он держит в полном подчинении жену и детей, но собственностью его они не являются; скорее, он организует их жизнь в интересах общественного блага; женщина рожает детей, ее домашняя работа часто включает в себя выполнение сельскохозяйственных задач, а потому она считается полезной для страны и пользуется глубоким уважением. Здесь мы можем заметить одну очень важную особенность, наблюдаемую на протяжении всей истории;
одного абстрактного права недостаточно, чтобы определить конкретное положение женщины - оно во многом зависит от ее экономической роли в обществе; часто даже бывает, что абстрактная свобода и конкретная власть изменяются в обратной зависимости. По закону римлянка порабощена в большей степени, чем гречанка, но реально она гораздо активнее вовлекается в общественную жизнь; дома она занимает атриум - центральное помещение жилища, а не отправляется в гинекей подальше от посторонних глаз; она следит за работой рабов; она руководит воспитанием детей и часто оказывает на них влияние вплоть до весьма зрелого возраста; она разделяет с супругом его труды и заботы и считается совладелицей его имущества. Выражающая сущность брака формулировка «Ubi tu Gaus, ego Gaia»^1^ - не пустая фраза; матрону называют domina (госпожа); она - хозяйка дома, причастная культу, она - подруга мужчины, а не рабыня; соединяющие их узы настолько священны, что за пять веков не известно ни одного развода. Она не сидит в заточении в своих апартаментах, а присутствует на трапезах, на празднествах, ходит в театр; на улице мужчины уступают
ей дорогу, даже консулы и ликторы сторонятся, когда она идет. Легенды отводят ей видную роль в истории: хорошо известны рассказы о сабинянках, о Лукреции, о Виргинии; Кориолан внемлет мольбе матери и супруги; на создание закона, закрепившего торжество римской демократии, Луциния якобы вдохновила его жена; души обоих Гракхов закалила Корнелия; «Повсюду мужчины правят женщинами, - говорил Катон, - мы же правим всеми мужчинами, а нами правят наши жены».
  Понемногу юридическое положение римлянки приходит в соответствие с реальными условиями ее жизни. Во времена патрицианской олигархии каждый отец семейства является независимым государем внутри республики; но когда власть государства укрепляется, оно начинает бороться против концентрации богатств в одних руках и против высокомерия могущественных семей. Домашний суд отступает перед публичным правосудием. А женщина получает все более и более значительные права. Первоначально ее свобода была ограничена четырьмя источниками власти; отец и муж распоряжались ее личностью, опекун и manus - ее имуществом. Ссылаясь на противоборство отца и мужа, государство сужает их права: отныне вопросы измены, развода и т. д. будет решать государственный суд. Точно так же одно за другим ликвидируют manus и опекунство. Сначала manus был отделен от брака в интересах опекуна; затем женщины стали использовать manus как способ освободиться от опекунов, либо заключая фиктивные браки, либо получая от отца или государства снисходительных опекунов. По имперскому законодательству опекунство будет полностью упразднено. Одновременно
женщина получает положительную гарантию своей независимости: отец обязан обеспечить ее приданым; после расторжения брака это приданое не переходит к агнатам и никогда не достается мужу; в любой момент женщина может потребовать его возмещения, внезапно разведясь с мужем, так что она держит его в своих руках. «Принимая приданое, он продавал свою власть», - говорил Плавт. Начиная с конца Республики было признано право матери пользоваться уважением своих детей наравне с отцом; в случае установления опекунства или плохого поведения мужа дети остаются с нею. При Адриане Веллеевы рекомендации предоставляют ей, в случае если у нее трое детей, а усопший бездетен, право наследовать ab intestat^1^ имущество каждого из них. При Марке Аврелии эволюция римской семьи завершается: начиная со 178 года наследниками матери становятся ее дети, которые одерживают верх над агнатами; отныне основой семьи становится conjuncti sanguinis^2^ и мать считается равной отцу; дочь является такой же наследницей, как и ее братья.
  Однако в истории римского права прослеживается тенденция, противоречащая той, о которой мы только что говорили: делая женщину независимой от семьи, центральная власть сама берет ее под свою опеку; во многих случаях женщина признается юридически недееспособной.
  В самом деле, ее влияние настораживающе возросло бы, если бы она смогла стать одновременно богатой и независимой, а значит, нужно было постараться отобрать одной рукой то, что было предоставлено другой. Закон Оппия, запрещавший римлянам жить в роскоши, голосовался в тот момент, когда Ганнибал угрожал Риму, а едва опасность миновала, женщины потребовали его отмены; Катон в знаменитой речи настаивал на его сохранении - но публичная демонстрация матрон одержала над ним верх. Поеле этого было предложено множество законов, тем более строгих, чем сильнее расшатывались нравы, но особого успеха они не имели, а только привели к правонарушениям. Победу одержало только сенатское постановление Веллея, запрещавшее женщине «вступаться за других»!, что почти полностью лишало ее гражданской дееспособности. Именно в тот момент, когда женщина практически достигла наибольшей эмансипации, провозглашается превосходство мужского пола над женским, что является замечательным примером самооправдания мужчин, о котором я говорила: поскольку права женщины как дочери, супруги, сестры уже не ограничиваются, ей отказывают в
равенстве с мужчиной как представительнице другого пола; ее притесняют под предлогом «глупости, немощности этого пола».
  Правда, матроны не лучшим образом распорядились своей новой свободой; но дело в том, что им и не было дозволено извлечь из нее нечто позитивное. Из -за двух противоположных тенденций, одна из которых - индивидуалистская - отрывает женщину от семьи, а другая - государственная - притесняет ее как личность, положение ее оказывается весьма шатким. Она наследница, она имеет равное с отцом право на уважение детей, она составляет завещание, она избавлена благодаря приданому от принудительных супружеских уз, она может развестись и снова выйти замуж, когда ей вздумается, - но она эмансипируется только негативно, поскольку никакого конкретного применения ее силам ей не предлагают. Экономическая самостоятельность остается абстрактной, раз она не порождает никакой политической правоспособности; так получается, что, лишенные возможности действовать, римлянки устраивают демонстрации: возбужденной толпой они рассыпаются по городу, осаждают суды, подстрекают к заговорам, диктуют распоряжения, разжигают гражданские войны; целая процессия отправляется за статуей Матери Богов и сопровождает ее вдоль берега Тибра,
приводя таким образом в Рим восточных богов; в 114 году разражается скандал весталок, вызванный упразднением их коллегии. Поскольку общественная жизнь и общественные добродетели женщинам по -прежнему недоступны, а частные добродетели былых времен с распадом семьи делаются ненужными и старомодными, у женщин не остается никаких моральных устоев. Им нужно выбрать одно из двух: или упрямо придерживаться тех же ценностей, что были в ходу у их предков, или вообще никаких ценностей не признавать. В конце - начале века можно встретить целый ряд женщин, которые по -прежнему были подругами и соратницами своих мужей, как во времена Республики; Плотина делит с Траяном славу и ответственность, Сабина настолько прославляет себя благодеяниями, что ее при жизни обожествляют в статуях; при Тиберии Сексция отказывается жить после смерти Эмилия Скавра, а Пасцея - после смерти Помпония Лабея; Паулина вскрывает себе вены одновременно с Сенекой; Плиний Младший сделал знаменитой фразу Аррии «Paete, non dolet»!; Клаудия Руфина, Виргиния, Сульпиция вызывают восхищение у Марциала как безупречные супруги и преданные матери. Но
существует также множество женщин, которые отказываются от материнства и множат число разводов. Законы по -прежнему не допускают супружескую измену, а потому иные матроны доходят до того, что записываются в проститутки, лишь бы никто не мешал их оргиям^2^. До сих пор римская литература всегда относилась к женщинам с почтением - теперь на них обрушиваются сатирики. Впрочем, их нападки направлены не против женщин вообще, а преимущественно против современниц. Ювенал клеймит их за похоть и обжорство и осуждает стремление к мужским занятиям: они интересуются политикой, роются в судебных бумагах, спорят с грамматиками и риторами, страстно увлекаются охотой, бегом на колесницах, фехтованием, борьбой. Получается, что они соперничают с мужчинами в основном в пороках и склонности к развлечениям; их воспитания недостаточно, чтобы поставить перед собой более высокие цели; впрочем, никакой цели им и не предлагается; действие им по -прежнему запрещено. Римлянка старой Республики имеет свое место на земле, но из -за отсутствия абстрактных прав и экономической независимости она к этому месту прикована; римлянка
периода упадка являет собой пример ложной эмансипации: в мире, единственными реальными хозяевами которого остаются мужчины, она имеет только пустую свободу - она свободна «просто так».
  IV
  Эволюция положения женщины не была непрерывной. Великие завоевания поставили под вопрос саму цивилизацию. Даже римское право испытывает влияние новой идеологии - христианства; а в последующие века варвары добиваются торжества своих законов. Полностью изменяется экономическая, социальная и политическая ситуация, что отражается и на положении женщины.
  Христианская идеология немало способствовала угнетению женщины. Наверное, в Евангелии есть дух милосердия, который распространяется на женщин, так же как и на прокаженных; именно мелкий люд, рабы и женщины наиболее страстно вверяют
  ^1^ «Пет, не больно» {лат.}.
  ^2^ Рим, как и Греция, официально допускает проституцию. Существовало два класса куртизанок: одни содержались в борделях, другие, bonae meretrices (добрые распутницы), свободно занимались своим ремеслом; ИМ не разрешалось одеваться как матронам; они имели определенное влияние в вопросах моды, привычек и искусства, но никогда не занимали такого высокого положения, КАК афинские гетеры.
  себя новому закону. В самый ранний период христианства женщины, если они подчинялись Церкви, пользовались относительным уважением; они являли примеры мученичества вместе с мужчинами; между тем участвовать в культе они могли лишь на второстепенных ролях; «дьяконессам» разрешалось выполнять только светские обязанности: ухаживать за больными, помогать бедным. И если считается, что брак - это институт, требующий взаимной верности, то само собой разумеется, что жена должна всецело подчиняться мужу; через святого апостола Павла утверждается еврейская, яро антифеминистская, традиция. Апостол Павел предписывает женщинам скромность и сдержанность; на основе Ветхого и Нового завета он формулирует принцип подчинения женщины мужчине. «Ибо не муж от жены, но жена от мужа, и не муж создан для жены, но жена для мужа». И в другом месте: «Но как Церковь повинуется Христу, так и жены своим мужьям во всем». В религии, проклинающей плоть, женщина представлена самым страшным искушением дьявола. Тертуллиан пишет: «Женщина, ты - врата дьявола. Ты смогла убедить того, против которого дьявол не осмеливался выступить в
открытую. Это из -за тебя Сыну Божьему пришлось умереть; тебе следовало бы всегда ходить в трауре и в лохмотьях». Святой Амвросий: «Ева склонила Адама ко греху, а не Адам Еву. И справедливо, чтобы женщина имела господином того, кто был склонен ею ко греху». И святой Иоанн Златоуст: «Среди всех диких зверей не найти никого, кто был бы вреднее женщины». Когда в IV веке складывается каноническое право, брак представляется уступкой человеческим слабостям и считается несовместимым с христианским совершенством. «Возьмем в руки топор и уничтожим на корню бесплодное дерево брака», - пишет святой Иероним. А со времен Григория VI, когда священникам было предписано безбрачие, опасный характер женщины стал подчеркиваться еще строже - все Отцы Церкви говорят о ее низости. Святой Фома Аквинский будет верен этой традиции, заявляя, что женщина - это всего лишь «случайное», незавершенное существо, нечто вроде неудавшегося мужчины, «Мужчина возвышается над женщиной, как Христос возвышается над мужчиной, - пишет он. - Женщина неизменно должна жить под властью мужчины и не иметь на своего главу никакого влияния». Поэтому
единственный вид брака, который признает каноническое право, - это брак с приданым, обрекающий женщину на бесправие и бессилие. Ей не только запрещено занимать мужские должности, но даже не разрешается обращаться к правосудию и свидетельство ее не учитывается. В смягченном виде влияние Отцов Церкви распространяется и на императоров; законодательство Юстиниана с почтением относится к женщине как к супруге и матери, но полностью подчиняет ее этим функциям; причина ее бесправия не в том, что она женщина, а в ее положении внутри семьи. Развод запрещается, а брак должен заключаться публично; мать имеет над детьми такую же
  власть, как и отец, и такие же права на их наследство; если муж умирает, она становится их законной опекуншей. В сенатское постановление Веллея вносятся изменения: отныне она может вступаться за третьих лиц, но не может заключать контракты от имени мужа; приданое ее становится неотчуждаемым - оно считается достоянием детей, и ей запрещается им распоряжаться.
  На территориях, занятых варварами, на эти законы накладываются германские традиции. У германцев были особые нравы. Вождей они знали только во время войны; в мирное время семья представляла собой автономное общество; похоже, она была чем -то средним между кланами с материнской филиацией и патриархальным родом; брат матери имел такую же власть, как отец, и оба они сохраняли влияние на свою племянницу и дочь, равное влиянию мужа. В обществе, где любое право обеспечивалось грубой силой, женщина была фактически абсолютно бессильна, но за ней признавались права, гарантией которых была ее зависимость от двух различных домашних властей; порабощенная, она все'же пользовалась уважением; муж покупал ее - но сумма сделки составляла наследство, становившееся ее собственностью; кроме того, отец давал за ней приданое; она получала долю в отцовском наследстве, а в случае убийства родителей - долю компенсации, выплачиваемой убийцей. Семья была моногамной, измена строго каралась, брак почитался. Женщина всегда оставалась под опекой, но жила в тесном сотрудничестве с мужем. «В мире и на войне она разделяет его судьбу,
вместе с ним живет, вместе с ним умирает», - пишет Тацит. Во время битв она приносила воинам еду и вдохновляла их своим присутствием. Если она оставалась вдовой, могущество покойного супруга частично передавалось ей. Бесправие, коренившееся в ее физической слабости, не считалось выражением морального несовершенства. Женщины были жрицами, пророчицами, а это наводит на мысль, что они были лучше образованны, чем мужчины. Позже в наследуемом имуществе среди предметов, по праву предназначавшихся женщинам, встречались драгоценности и книги.
  Именно эта традиция получает развитие в средние века. Женщина находится в абсолютной зависимости от отца и мужа: во времена Хлодвига над ней всю жизнь тяготел mundiuml, но франки отказались от германского целомудрия; при Меровингах и Каролингах процветает полигамия; женщину выдают замуж без ее согласия, муж может развестись с ней, когда вздумается, он властен над ее жизнью и смертью; с ней обращаются как с прислугой. Она находится под защитой законов - не только в качестве собственности мужчины и матери своих детей. Назвать ее проституткой, не представив тому доказательств, - это оскорбление, за которое приходится платить в пятнадцать раз дороже, чем за
  ^1^ Обет верности {лат.).
  любое оскорбление, нанесенное мужчине [.. похищение замужней женщины приравнивается к убийству свободного мужчины; пожатие руки замужней женщины влечет за собой штраф от пятнадцати до тридцати пяти су; аборты запрещены и караются штрафом в сто су; убийство беременной женщины стоит в четыре раза дороже, чем убийство свободного мужчины; женщина, доказавшая свою способность к материнству, ценится втрое дороже, чем свободный мужчина; но, когда она уже не может рожать, она теряет всякую цену; выйдя замуж за раба, она оказывается вне закона, и родители имеют право ее убить. Как личность она не имеет никаких прав. Впрочем, когда мощь государства возрастает, намечается та же тенденция, что мы наблюдали в Риме: опека над недееспособными, детьми и женщинами перестает быть правом семьи, а становится публичной обязанностью; со времен Карла Великого тяготевший над женщиной mundrom начинает принадлежать королю; сначала он вмешивается только в тех случаях, когда женщина лишается своих кровных опекунов; потом понемногу присваивает себе полномочия семьи; но эта перемена не приводит к эмансипации франкской женщины.
Mundium становится для опекуна обязанностью; его долг - покровительствовать своей подопечной, а для последней это покровительство означает все то же рабство, что и раньше.
  Когда на исходе бурных событий глубокого средневековья устанавливается феодальный строй, положение женщины представляется очень неопределенным. Феодальное право характеризуется смешением права верховной власти и права собственности, публичных и частных прав. Это объясняет, почему феодальный строй то принижал, то снова возносил женщину. Сначала ей было отказано в каких бы то ни было частных правах из -за ее политического бесправия. В самом деле, вплоть до XI века порядок основывается только на одной силе - владении оружием. Феод, по словам юристов, - это «земля, которую получают при условии несения военной службы»; женщина не может владеть феодальным доменом, потому что неспособна его защищать. Положение ее меняется, когда феоды становятся наследственными и родовыми; как мы видели, в германском праве сохранились некоторые пережитки материнского права: при отсутствии наследников мужского пола наследницей могла стать дочь. В результате и феодализм к XI веку признает передачу наследства по женской линии. В то же время от вассалов по -прежнему требуется несение военной службы, и судьба женщины не
улучшается оттого, что она становится наследницей; она нуждается в мужчине -опекуне; роль эту играет муж: он принимает инвеституру, отвечает за феод, имеет право пользования имуществом. Как и в Греции, женщинанаследница - это только промежуточное звено для передачи домена, а не его владелица; но при этом она и не эмансипируется; феод в некотором роде поглощает ее, она становится частью недвижимости. Домен уже не принадлежит семье, как во времена римских родов, - теперь это собственность сюзерена, и женщина тоже принадлежит сюзерену. Он выбирает ей супруга; рожая детей, она дарит их скорее ему, чем мужу: они станут вассалами и будут защищать его владения. Таким образом, она оказывается рабыней домена и хозяина этого домена при посредстве «покровительства» навязанного ей мужа - немного найдется эпох, когда судьба ее была бы тяжелее. Наследница - значит, земля и замок, претенденты спорят из -за такой добычи, а девушке порой нет и двенадцати лет, когда отец или сеньор отдают ее в подарок какому -нибудь барону. Чем больше раз мужчина женится, тем больше у него доменов, а потому множится число разводов;
Церковь их лицемерно допускает; поскольку брак между родственниками запрещен до седьмого колена, а родство определяется не только по крови, но и по духовным узам, то есть между крестными, всегда можно найти предлог для расторжения брака. В XI веке мы можем встретить целый ряд женщин, оставленных четырьмя -пятью мужьями. Овдовев, женщина обязана сразу же признать над собой нового хозяина. В «жестах» мы видим, как Карл Великий скопом выдает замуж вдов всех своих баронов, погибших в Испании; у Жирара Вьеннского герцогиня Бургундская сама приходит к королю с просьбой дать ей нового супруга. «Мой муж только что умер, но к чему мне траур?.. Найдите мне могущественного мужа, ибо он нужен мне, чтобы защищать мои земли». В эпосе мы часто встречаем короля или сюзерена, тиранящего девушек и вдов. Тот же эпос показывает, что супруг относился без всякого уважения к полученной в дар жене; он издевался над ней, оскорблял ее, таскал за волосы, бил; Бомануар в «Кутюмах Бовуази» требует только одного - чтобы муж «разумно карал» свою супругу. Эта воинственная цивилизация не может относиться к женщине иначе как с
презрением. Рыцарь не интересуется женщинами: его лошадь кажется ему гораздо более ценным сокровищем; в «жестах» девушки всегда сами делают первый шаг навстречу молодым людям; от замужних требуется верность, ни к чему не обязывающая мужа, мужчина не посвящает их в свою жизнь. «Будь проклят рыцарь, который спросит у дамы, когда ему надлежит участвовать в турнире». А у Рено де Монтобана читаем такую тираду: «Идите в свои расписные и позолоченные апартаменты, сидите в тени, пейте, ешьте, вышивайте, красьте шелк, но только не вмешивайтесь в наши дела. Наше дело - сражаться с мечом в руках. Молчать!» Иногда женщина разделяет тяжелую долю мужчин. В молодости она приучается к физическим упражнениям, ездит верхом, участвует в соколиной охоте; она не получает почти никакого образования, и в ней не воспитывают стыдливость: она принимает гостей замка, следит за их трапезами и омовениями, она «обихаживает их, чтобы помочь им уснуть»; замужней женщине случается преследовать хищных зверей, совершать длинные и трудные паломничества; когда муж далеко, сеньорию защищает она. Такие владелицы замков вызывают восхищение,
их называют virago^1^, потому что они ведут себя в точности как мужчины: жадны до наживы, коварны, жестоки, угнетают вассалов. История и легенды донесли до нас воспоминания о многих из них: когда по повелению владелицы замка Оби была построена башня, превосходившая высотой все известные донжоны, она тотчас же приказала отрубить голову архитектору, чтобы сохранить в тайне его секрет; мужа она изгнала из своих владений - он тайно вернулся туда и убил ее. Мейбл, жене Роджера Монтгомери, нравилось пускать по миру дворян своей сеньории - они отомстили, обезглавив ее. Жюльенна, назаконная дочь Генриха I Английского, защищала от него замок Бретей и заманила его в ловушку, за что была жестоко наказана. И все же подобные факты были исключениями. Обычно владелицы замков коротали дни, прядя пряжу, вознося молитвы, поджидая супруга и скучая.
  Часто утверждали, что куртуазная любовь, зародившаяся на Средиземноморском Юге, привела к улучшению женской доли. Относительно ее зарождения существует несколько гипотез: по одним, «куртуазность» проистекает из отношений владетельных дам с их молодыми вассалами; другие связывают ее с катарскими ересями и культом Богоматери; третьи выводят мирскую любовь из любви к Богу вообще. Нельзя с уверенностью сказать, существовали ли когда -нибудь на самом деле «куртуазные собрания» («cours d'amour»). Не вызывает сомнений лишь то, что грешнице Еве противопоставляется все выше превозносимая Церковью Мать Спасителя: ее культ приобрел такое значение, что стало возможным сказать, будто в XIII веке Бог сделался женщиной; мистическое учение о женщине развивается, таким образом, в религиозном плане. С другой стороны, праздность дворцовой жизни позволяет благородным дамам окружать себя пышным великолепием учтивости, галантных разговоров, поэзии; просвещенные женщины, такие, как Беатрис Валантинуа, Элеонора Аквитанская и ее дочь Мария Французская, Бланка Наваррская и многие другие, привлекают к себе поэтов и назначают
им жалованье. Расцвет культуры, охвативший сначала Юг, а потом и Север, поднимает женщин на новую высоту. Куртуазную любовь часто описывали как любовь платоническую; Кретьен де Труа, видимо, чтобы угодить своей покровительнице, изгоняет адюльтер из своих романов: единственная преступная страсть у него - это любовь Ланселота и Геневры; но на самом деле, поскольку феодальный супруг был опекуном и тираном, женщина искала возлюбленного вне брака; куртуазная любовь была компенсацией варварства официальных отношений. «Любовь в современном смысле слова проявлялась в античности лишь за рамками официального обще-
  • Мужественная женщина, воительница, героиня {лат.).
  ства, - замечает Энгельс. - Средневековье начинает с того пункта, где остановилась античность в своем стремлении к сексуальной любви, - с адюльтера». И действительно, пока существует институт брака, любовь будет облекаться именно в эту форму.
  На самом деле, если куртуазная любовь и смягчает женскую долю, глубоких изменений в ней она не вызывает. К освобождению женщины ведет не идеология, будь то религия или поэзия; некоторые сдвиги в этом направлении в конце феодальной эпохи обусловлены совсем иными причинами. Когда королевская власть утверждается над вассалами как власть верховная, сюзерен утрачивает немалую часть своих прав; в частности, понемногу аннулируется его право выдавать замуж своих вассалок по собственному усмотрению; одновременно феодального опекуна лишают права пользования имуществом подопечной; выгоды, связанные с опекунством, пропадают, а когда феодальная служба сводится к денежному обложению, исчезает и само опекунство; женщина неспособна нести военную службу, но она не хуже мужчины может выполнить денежное обязательство; феод превращается в простое земельное владение, и нет больше никаких оснований отказывать в равенстве обоим полам. В действительности в Германии, Швейцарии и Италии женщины по -прежнему живут под постоянной опекой; Франция же признает, по словам Бомануара, что «девушка стоит мужчины». Германская традиция
давала женщине в качестве опекуна защитника - когда она перестает нуждаться в защитнике, она обходится и без опекуна; как представительница своего пола она уже не считается бесправной. Незамужней или вдове предоставлены те же права, что и мужчине; собственность дает ей всю полноту власти; владея феодом, она им правит, то есть вершит правосудие, подписывает договоры, издает законы. Бывает, что она даже обращается к военному делу, командует войсками, принимает участие в битвах; женщины -солдаты существовали и до Жанны д'Арк, и Орлеанская дева хоть и вызывает удивление, но не шокирует, Однако женской независимости препятствует столько факторов, что все вместе их никогда не уничтожить: физическая слабость уже не в счет, но в случае, если женщина замужем, ее подчинение по -прежнему выгодно обществу. Поэтому муж остается всемогущим и после исчезновения феодального строя. Утверждается парадокс, сохранившийся и по сей день: общество охотнее всего принимает в свои ряды ту женщину, у которой меньше всего преимуществ. При гражданском феодализме брак выглядит точно так же, как и во времена военного феодализма;
муж по -прежнему остается опекуном своей жены. Когда появляется буржуазия, она соблюдает те же законы. Обычное право, как и право феодальное, допускает эмансипацию женщины только вне брака; девушка и вдова имеют те же права, что и мужчина; но, выходя замуж, женщина попадает под опеку, «попечение» мужа; он может ее избить, следит за ее поведением, связями, перепиской и распоряжается ее состоянием не в силу контракта, а исходя из самого факта брака. «Едва заключается брак, - говорит Бомануар, - имущество обоих делается общим в силу самого их супружества, а попечение об оном вверяется мужу». Дело в том, что и у дворян, и у буржуазии интересы собственности требуют, чтобы ею распоряжался один хозяин. Жену подчиняют мужу не потому, что в принципе считают ее неправоспособной, - когда никаких противопоказаний не возникает, за женщиной признают всю полноту прав. От феодализма до наших дней замужнюю женщину без колебаний приносят в жертву частной собственности. Важно отметить, что порабощение это тем полнее, чем значительнее размеры имущества, находящегося в распоряжении мужа; особенно отчетливо зависимость
женщины всегда проявлялась у имущих классов; патриархальная семья и поныне сохраняется у богатых землевладельцев; чем более социально и экономически могущественным чувствует себя человек, тем с большим правом он претендует на роль pater familias, И наоборот, общая нищета превращает супружескую связь в связь, основанную на взаимности. Женщину освободил не феодализм и не Церковь. Скорее, переход от патриархальной к подлинно супружеской семье начинается с крепостничества. Крепостной и его супруга ничем не владели, они лишь имели в общем пользовании дом, мебель, орудия труда - у мужчины не было никаких оснований стремиться подчинить себе жену, не имеющую никакого имущества; зато объединявшие их общий труд и общий интерес поднимали супругу до уровня подруги. Когда отменяется крепостное право, бедность сохраняется; супругов, живущих на равных, можно встретить в маленьких сельских общинах или у ремесленников; жена - это не вещь и не прислуга, такую роскошь может позволить себе только богатый человек; бедный же чувствует, что связь между ним и его половиной обоюдна; в свободном труде женщина завоевывает себе
реальную самостоятельность, ибо обретает определенную экономическую и социальную роль. Средневековые фарсы и фаблио отражают среду ремесленников, мелких торговцев и крестьян, где превосходство мужа над женой проявляется лишь в том, что он может ее побить, - однако она противопоставляет силе хитрость, и равенство между супругами восстанавливается. Тогда как богатая женщина покорностью расплачивается за свою праздность.
  В средние века женщина еще сохраняла некоторые привилегии: в деревнях она принимала участие в собраниях жителей, участвовала в первичных собраниях по выборам депутатов в Генеральные штаты; муж мог единолично распоряжаться только движимым имуществом - для отчуждения недвижимости необходимо было согласие жены. Только в XVI веке были систематизированы законы, сохранявшиеся на протяжении всего старого режима; в эту эпоху окончательно исчезают феодальные нравы, и ничто уже не защищает женщин от стремления мужчин приковать их к домашнему очагу. Здесь чувствуется влияние римского права, столь пренебрежительного по отношению к женщине; как и во времена римлян, яростные диатрибы, критические суждения против глупости и немощности женского пола, представляют собой не основание для такого кодекса, но попытку его оправдания; мужчины лишь задним числом могут объяснить, почему они поступают так, как им удобнее. «Среди имеющихся у женщин дурных свойств, - читаем мы в «Грезах фруктового сада», - девять дурных свойств, по моему мнению, причитаются им по праву. Во -первых, женщина по природе своей причиняет себе вред…
Во -вторых, женщина по природе своей весьма скупа… В -третьих, хотения их весьма внезапны… В -четвертых, сами чаяния их устремлены к дурному… В -пятых, они притворщицы… Опять же женщины известны своим вероломством, и, согласно гражданскому праву, женщина не может быть признана свидетелем при составлении завещания… Опять же женщина всегда делает обратное тому, что ей наказано сделать… Опять же женщины охотно всем рассказывают и пересказывают свои же собственные брань и стыд. Опять же они лукавы и хитры, Монсеньор Блаженный Августин говорил, что «женщина - это животное, не имеющее ни двора, ни хлева»; она мстительна, к стыду своего мужа, в ней вскармливается зло и начинаются все ссоры и все разногласия, от нее пролегает путь -дорога ко всяческому беззаконию». Подобные тексты встречаются в эту эпоху в изобилии. Приведенный выше интересен тем, что каждое обвинение предназначено для оправдания одного из направленных против женщин пунктов законодательства и зависимого положения женщин. Разумеется, все «мужские должности» для них закрыты, снова обретают силу Веллеевы рекомендации сенату, лишающие их всякой
гражданской правоспособности; право первородства и преимущественное право мужчины отодвигают женщину на второй план при получении отцовского наследства. Пока девушка не замужем, она остается под опекой отца, и если он не выдает ее замуж, то, как правило, заточает в монастырь. Матери -одиночке разрешено установление отцовства, но оно дает право только на покрытие расходов на медицинскую помощь при родах и на алименты на ребенка; выйдя замуж, женщина оказывается во власти мужа: он выбирает место жительства, управляет хозяйственными делами, разводится с женой в случае измены, заточает ее в монастырь или, позже, добывает королевский указ о взятии под стражу, чтобы отправить ее в Бастилию; ни один акт не действителен без его утверждения; все, что вносит жена в общее имущество супругов, уподобляется приданому в римском смысле слова; но поскольку брак нерасторжим, имущество может перейти в распоряжение жены лишь после смерти мужа; отсюда поговорка; «Uxor non est proprie socia sed speratur fore»^1^. Поскольку
  «Супруга не является в собственном смысле слова союзницей, но может надеяться стать ею» {лат.}.
  она не распоряжается своим капиталом, даже если сохраняет на него права, она за него и не отвечает; деятельность ее не становится содержательнее - она не имеет конкретного «подступа» к миру. Даже дети ее, как во времена «Эвменид», считаются принадлежащими прежде всего отцу, а уж потом ей: она «дарит» их супругу, авторитет которого несравненно выше и который является истинным хозяином своего потомства; этот аргумент даже использовал Наполеон, заявив, что, подобно тому как грушевое дерево принадлежит владельцу груш, женщина есть собственность мужчины, коему она приносит детей. Таким статус французской женщины оставался на протяжении всего старого режима; понемногу Веллеевы рекомендации будут изгоняться из юриспруденции, но только кодекс Наполеона уничтожит их окончательно. За долги супруги и ее поведение отвечает муж, только ему она должна давать отчет; она практически никак не связана напрямую с общественными властями, нет у нее и автономных связей с людьми, посторонними семье. В труде и материнстве она не столько сообщница, сколько прислуга: вещи, ценности, дети принадлежат не ей, а семье, то есть
мужчине, который ее возглавляет. Не больше свободы предоставлено ей и в других странах - напротив, в некоторых из них сохранилась опека, во всех - права замужней женщины ничтожны, а нравы суровы. Все европейские законодательства были составлены на основе канонического, римского и германского права - и ни одно из них не благоприятствовало женщине, во всех странах утвердились частная собственность и семья, и женщина подчинялась требованиям этих институтов.
  Во всех странах одно из следствий порабощения «честной женщины» семьей - это наличие проституции. Лицемерно поставленные вне общества, проститутки играют в нем чрезвычайно важную роль. Христианство клеймит их позором, но принимает как необходимое зло. «Уничтожьте проституток, - говорил Блаженный Августин, - и общество погрязнет в распутстве». А позже святой Фома Аквинский - или по крайней мере тот теолог, что подписал его именем IV книгу «De regimine principium» («правлении властителей»), - заявляет: «Отнимите у общества публичных женщин, и разврат заполнит его всяческими беспорядками. Проститутки в городе подобны отхожему месту во дворце; уничтожьте отхожее место, и дворец станет местом грязным и смрадным». В период глубокого средневековья в нравах царила такая свобода, что в девицах легкого поведения почти не было надобности; но когда сложилась буржуазная семья и стала строго соблюдаться моногамия, мужчине пришлось искать увеселений вне семейного очага.
  Напрасно капитулярий Карла Великого со всей возможной строгостью запретил проституцию, напрасно Людовик Святой приказал в 1254 году изгнать проституток, а в 12 6 9 -м - разрушить злачные места: в Дамьетте, как говорит Жуанвилль, палатки проституток прилегали к палатке короля. Усилия Карла IX во
  Франции и Марии -Терезии в Австрии, как покажет позже XVIII век, в равной мере оказались тщетными. Организация общества делала проституцию необходимой. «Проститутки, - высокопарно заявит Шопенгауэр, - это жертва человечества на алтарь моногамии». А специалист по истории европейской морали Лекки формулирует ту же самую мысль следующим образом; «Будучи высшим проявлением греха, они наиболее рьяно оберегают добродетель». Их положение часто справедливо сравнивали с положением евреев, с которыми у них часто находили много общего 1: ростовщичество и спекуляция запрещены Церковью так же, как и любое сношение вне супружества; но общество не может обойтись ни без спекулянтов, ни без свободной любви, и эти функции возлагаются на проклятые касты: их размещают в гетто и в специально отведенных кварталах. В Париже женщины «малого круга» работали в «норах», приходили туда утром, уходили вечером, после сигнала к тушению огней; они жили на определенных улицах, откуда не имели права отлучаться, в большинстве других городов дома терпимости располагались за пределами городских стен. Как и евреи, они были обязаны носить
на одежде отличительные знаки; во Франции это был, как правило, шнурок определенного цвета, который полагалось носить на плече; часто им запрещалось надевать шелк, меха и украшения честных женщин. Они на законном основании были заклеймены позором и абсолютно беспомощны перед лицом полиции и магистратуры, хватало жалобы кого -нибудь из соседей, чтобы их выгнали из дому. Большинство из них жили тяжело и бедно. Некоторых забирали в публичные дома. Французский путешественник Антуан де Лален оставил описание одного такого испанского заведения, находившегося в Валенсии в конце XV века. Место это, говорит он, «размером с небольшой город, со всех сторон обнесено стеной с единственными вратами. А перед вратами установлена виселица для преступников, кои могут оказаться внутри; у дверей стоит человек, который отбирает палки у желающих войти внутрь и предлагает им, коли будет на то их воля и коли у них есть деньги, оставить их покамест у него, с тем чтобы забрать на возвратном пути в целости и сохранности; а коли случится так, что деньги у них есть, но оставить их ему они не пожелают и будут ограблены ночью, так
за то привратник в ответе не будет. В месте сем есть четыре улицы, а в них - множество маленьких домиков, и в каждом из них - весьма полногрудые девицы, одетые в бархат и атлас. Таких девиц там двести или триста; а домишки их увешаны и разукрашены добротным бельем. Установленная такса в их деньгах составляет четыре денье, что для нас равняется одному
  ^1^ Те женщины, что приходили в Систерон через ворота Пепэн, должны были, как евреи, уплатить пошлину в пять су в пользу монахинь ордена Святой Клары (Баюто).

  грошу. Имеются там таверны и кабаре. Днем из -за жары место сие не разглядеть так хорошо, как ночью или вечером, когда все девицы сидят у своих дверей, а над ними горят красивые висячие фонари, чтобы удобнее было их рассматривать. Городу полагается два лекаря, кои состоят на жалованье и должны всякую неделю посещать девиц на случай, если занемогут они какой пристойной болезнью либо какой другой, тайной, дабы удалить их из сего места. Ежели в городе обнаруживается больная, городские власти обязываются взять ее на свое обеспечение, а пришлых же выпроваживают на все четыре стороны»^1^. Впрочем, автор дивится столь хорошо организованному порядку. Многие проститутки оставались свободными; иные недурно зарабатывали. Как и во времена гетер, служение любви открывало для женского индивидуализма больше возможностей, чем жизнь «честной женщины», Особое положение во Франции занимает незамужняя женщина; юридическая независимость, которой она располагает, самым резким образом контрастирует с порабощением супруги. Незамужняя женщина - это существо необычное; а потому нравы стремятся отнять у нее все то, что
предоставлено законами; у нее есть все гражданские права - но права эти абстрактны и пусты; у нее нет ни экономической самостоятельности, ни социального достоинства; обычно старая дева прячется в тени отцовской семьи или обретает общество себе подобных в лоне монастыря - а там едва ли ей доведется узнать другие формы свободы, кроме непослушания и греха, точно так же как римлянки периода упадка освобождались только через порок. Негативность остается уделом женщины, до тех пор пока негативно ее освобождение.
  В таких условиях женщина редко имеет возможность действовать или просто выражать себя: в трудящихся классах экономическое угнетение стирает неравенство полов, но одновременно отнимает все шансы у личности; у дворян и буржуазии женщину притесняют как женщину - она может вести лишь паразитическое существование; она малообразованна; нужны исключительные обстоятельства, чтобы она смогла задумать и осуществить какой -нибудь конкретный проект. Королевы и регентши имеют это редкое счастье: власть ставит их над полом; салический закон во Франции запрещает женщинам наследовать трон; но рядом с супругом и после его смерти они порой играют немалую роль, как, например, святая Клотильда, святая Радегунда, Бланка Кастильская. Монастырская жизнь делает женщину независимой от мужчины: некоторые аббатисы обладают большой властью; Элоиза как аббатиса прославилась не меньше, чем как возлюбленная. В мистических, то есть автономных, отношениях, связующих их с Богом, женские души черпают вдохновение и силу, не уступающую силе мужской души; а уважение, которым их окружают в обществе, позволяет им совершать нелегкие деяния.
Подвиг Жанны д'Арк выглядит чудом - впрочем, это была лишь вспышка безрассудной смелости. А вот история святой Екатерины Сиенской весьма показательна; посреди совершенно нормальной жизни ей удается снискать в Сиене славу благодаря активной благотворительной деятельности и видениям, свидетельствующим об интенсивной внутренней жизни; таким образом она приобретает необходимый для успеха авторитет, которого обычно у женщин не бывает; к ее влиянию прибегают, чтобы увещевать приговоренных к смерти, наставлять на путь истинный заблудших, миром разрешать раздоры между семьями и городами. Ее поддерживает сообщество, отождествляющее себя с нею, и это позволяет ей исполнять свою миротворческую миссию: проповедовать по городам и весям покорность папе, вести обширную переписку с епископами и монархами и, наконец, будучи избранной послом Флоренции, поехать за папой в Авиньон. Королевы Богом данным им правом и святые своими бесспорными добродетелями обеспечивают себе в обществе поддержку, позволяющую им стать вровень с мужчинами. От остальных же, напротив, требуется молчаливая скромность. То, что удалось Кристине
Пизанской, - поразительная случайность - да и она решилась зарабатывать на жизнь литературным трудом, лишь оставшись вдовой, обремененной детьми.
  В целом в средние века мужчины относились к женщинам не слишком благосклонно. Конечно, куртуазные поэты превозносят любовь; возникают многочисленные «Искусства любви», среди которых - поэма Андре Шаплена и знаменитый «Роман о Розе», где Гильом де Лорис призывает молодых людей посвятить себя служению дамам. Но этой литературе, испытавшей влияние поэзии трубадуров, противостоят тексты буржуазного толка, злостно обличающие женщин: фаблио, фарсы, лэ обвиняют их в лени, кокетстве и похотливости. Злейшие враги женщин - клерки. Они ополчаются на брак. Церковь сделала его таинством и в то же время запретила его христианской элите - кроющееся здесь противоречие явилось источником «Женской распри». Оно же с необычайным пылом обличается в «Жалобах Матеолуса» - произведении, опубликованном через пятнадцать лет после первой части «Романа о Розе», сто лет спустя переведенном на французский и бывшем в свое время знаменитым. Матье, женившись, потерял свое «клеркство» и теперь проклинает пресловутую женитьбу, женщин и вообще брак. Зачем Бог создал женщину, если брак несовместим со званием клерка? В браке не может
быть покоя, ведь это наверняка измышление дьявола; или же Бог сам не ведал, что творил. Матье надеется, что в Судный день женщина не воскреснет, Но Бог отвечает ему, что брак - это чистилище, благодаря которому можно попасть на небеса; и, перенесясь во сне на небеса, Матье видит легион мужей, встречающих его возгласами: «Приди, приди, о истинный мученик!» Ту же интонацию мы встречаем у Жана де Менга, тоже бывшего клерком; он предписывает молодым людям уклоняться от женского ига; сначала он нападает на любовь: Любовь - то полный злобы край, Любовь - то край любовной злобы; нападает и на брак, обращающий мужчину в рабство и обрекающий его на то, чтобы быть обманутым; и разражается яростной диатрибой против женщин. Защитники женщины пытаются в ответ доказать ее превосходство. Вот несколько аргументов, к которым вплоть до XVII века будут обращаться апологеты слабого пола; «Mulier perfetur viro scilicet. Material quia Adam factus est de limo terrae, Eva de costa Ade. Z, oco: quia Adam factus est extra paradisum, Eva in paradiso, /n conceptione: quia mulier concepit Deum, quid homo non potuit, Apparitione:
quia Christus apparuit mulieri post mortem resurrectionem, scilicet Magdalene. Exaltatione: quia mulier exaltata est super chorus angelorum scilicet beata Maria…»!
  На это противники возражали, что Христос явился прежде всего женщинам, потому что знал об их болтливости, а ему надо было поскорее возвестить всем о своем воскресении.
  Спор не стихал на протяжении всего XV века. Автор «Пятнадцати радостей брака» с сочувствием описывает невзгоды, выпадающие на долю несчастных мужей. Эсташ Дешан пишет нескончаемую поэму на ту же тему. В эту же эпоху начинается и спор о «Романе о Розе». Впервые женщина берется за перо, чтобы защитить свой пол; Кристина Пизанская бойко нападает на клерков в «Послании Богу любви». Клерки тут же поднимаются на защиту Жана де Менга; однако Жерсон, хранитель печати Парижского университета, встает на сторону Кристины; свой трактат он пишет по -французски, чтобы сделать его доступным широкой публике. Мартен ле франк бросает на поле брани неудобоваримый текст под названием «Дамский капюшон», который читали еще двести лет спустя. И снова вступает Кристина. Она в основном требует, чтобы женщины были допущены к образованию: «Если бы было принято отдавать маленьких дочерей в школу и если бы их учили наукам, как обыкновенно учат сыновей, они бы столь же замечательно преуспели в учебе и постижении тонкостей всех искусств и наук».
  На самом деле спор этот лишь косвенно касается женщин. Никто и не помышляет добиваться предоставления им какой -то
  «Женщина выше мужчины, а именно: Материально; ибо Адам был создан из глины, а Ева - из ребра Адама. Из -за места: ибо Адам был создан вне рая, а Ева в раю. Из -за зачатия: ибо женщина зачала Бога, а мужчина этого не мог. Из -за явления: ибо Христос после смерти явился женщине, а именно - Магдалине. Из -за вознесения: ибо женщина воспарила над хором ангелов, а именно - благодатная Мария…» {лат.)
  другой роли в обществе. Скорее речь идет о противопоставлении жизни клерка положению женатого человека; иными словами, речь идет о мужской проблеме, возникшей из -за двусмысленного отношения Церкви к браку. Этот конфликт разрешит Лютер, отказавшись от безбрачия священников. Но на положение женщины эта литературная война никакого влияния не имеет. Сатира, содержащаяся в фарсах и фаблио, хоть и высмеивает общество таким, как оно есть, но не стремится его изменить: она издевается над женщинами, но ничего против них не замышляет. Куртуазная поэзия превозносит женственность - но подобный культ отнюдь не способствует сближению полов. «Распря» - это явление второстепенное, она отражает настроения общества, но не изменяет его.
  Мы уже говорили, что юридический статус женщины оставался более или менее неизменным с начала XV до XIX века; однако в привилегированных классах ее конкретное положение меняется, Итальянское Возрождение - это эпоха индивидуализма, благотворная для процветания всех сильных личностей, без различия пола. Среди женщин этой эпохи можно встретить могущественных правительниц, как, например, Жанна Арагонская, Жанна Неаполитанская, Изабелла де Эсте; искательниц приключений, ставших кондотьерами и с оружием в руках сражавшихся наравне с мужчинами: так, жена Джираломо Риарио боролась за свободу Форли; Ипполита Фьораменти командовала войсками герцога Миланского и во время осады Павии привела к крепостным стенам роту знатных дам. Чтобы защитить свой город от Монлюка, жительницы Сиены собрали три отряда по три тысячи женщин в каждом, и командовали ими тоже женщины. Другие итальянки снискали славу своей образованностью или талантами; среди них Изотта Ногарола, Вероника Гамбара, Гаспара Стампара, Витториа Колонна, бывшая подругой Микеланджело, и особенно Лукреция Торнабуони, мать Лоренцо и Жюльена Медичи, перу
которой, в частности, принадлежат гимны и жития Иоанна Крестителя и Девы Марии. Среди этих рафинированных женщин насчитывается немало куртизанок; свободу нравов они дополняли свободой духа, занимаясь своим ремеслом, обеспечивали себе экономическую самостоятельность, и ко многим из них мужчины относились с почтительным восхищением; они покровительствовали искусствам, интересовались литературой, философией и часто сами писали и занимались живописью: Изабелла де Луна, Екатерина ди Сан -Челсо, Империя, бывшая поэтессой и музыкантшей, возобновляют традицию Аспазии и Фринии. И все же для многих еще свобода принимала только форму распущенности: оргии и преступления итальянских знатных дам и куртизанок стали легендой.
  Подобная распущенность и на протяжении последующих веков была основным видом свободы среди женщин, которых положение в обществе или состояние освобождали от расхожей морали; последняя же в целом оставалась такой же строгой, как и в средние века. Что же касается позитивных свершений, их пока могло быть лишь совсем немного. Всегда в привилегированном положении оказывались королевы; Екатерина Медичи, Елизавета Английская, Изабелла Католическая - это поистине великие правительницы. Весьма почитаемы были и некоторые великие святые. Удивительную судьбу святой Терезы Авильской можно объяснить примерно так же, как и судьбу святой Екатерины: в своей вере в Бога она черпает незыблемую веру в себя; доводя до совершенства приличествующие ее положению добродетели, она обеспечивает себе поддержку своих духовников и всего христианского мира - это позволяет ей стать выше обычной монахини; она основывает монастыри, управляет ими, путешествует, смело берется за дело и упорствует в своих начинаниях с бесстрашием и мужеством мужчины; общество не чинит ей преград; даже литературный труд не считается дерзостью - духовники
обязывают ее писать. Она с блеском свидетельствует о том, что женщина может подняться столь же высоко, как и мужчина, если удивительный случай предоставит ей равные с мужчиной возможности.
  Но в действительности возможности их по -прежнему неравны; в XVI веке женщины еще малообразованны. Анна Бретонская призывает множество женщин ко двору, где раньше были одни мужчины; она старается окружить себя свитой фрейлин - но больше печется об их воспитании, чем о культуре. Большинство женщин, прославившихся впоследствии умом, интеллектуальным влиянием, литературными трудами, были знатными особами; среди них герцогиня Рецская, г -жа де Линероль, герцогиня де Роан и ее дочь Анна; а лучше всего известны королева Марго и Маргарита Наваррская. Перетт де Гийе была, судя по всему, буржуазного происхождения; а вот Луиза Лаббе, вероятно, была куртизанкой - во всяком случае, отличалась большой свободой нравов.
  В XVII веке женщины и дальше будут заявлять о себе главным образом именно в интеллектуальной области; светская жизнь развивается, распространяется культура; женщины играют в салонах весьма значительную роль; уже одно то, что они не участвуют в созидании мира, позволяет им на досуге предаваться разговорам, искусствам, литературному творчеству; образование их неупорядоченно, но благодаря беседам, книгам, занятиям с частными наставниками и публичным лекциям они достигают больших знаний, чем их мужья; м -ль де Гурне, г -жа де Рамбуйе, м -ль де Скюдери, г -жа де Лафайетт, г -жа де Севинье пользуются во Франции большой известностью; а за пределами Франции такая же слава связана с именами принцессы Елизаветы, королевы Кристины, м -ль Шурман, состоявшей в переписке со всем ученым миром. Благодаря столь высокой культуре и связанному с ней престижу женщинам удается вторгнуться в мужской мир; от литературы и любовной казуистики многие честолюбивые особы переходят к политическим интригам. В 1623 году папский нунций писал: «Во Франции все великие события, все важные интриги, как правило, зависят от женщин».
Принцесса Конде подстрекает к «заговору женщин»; Анна Австрийская окружена женщинами, советам которых охотно следует; Ришелье благосклонно внимает герцогине д'Эгийон; известно, какую роль в период Фронды сыграли г -жа де Монбазон - герцогиня де Шеврез, м -ль де Монпансье, герцогиня де Лонгвиль, Анна де Гонзаго и многие другие. Наконец, г -жа де Ментенон великолепно продемонстрировала, какое влияние может оказывать на государственные дела умелая советчица, Вдохновительницы, советчицы, интриганки - женщины обеспечивают себе наибольшее влияние окольными путями; принцесса дез Урсэн в Испании добилась большей власти, но карьера ее была недолгой. Помимо знатных дам в обществе заявляют о себе и некоторые особы, избежавшие буржуазных пут; появляется неведомая ранее разновидность - актрисы. Впервые о присутствии женщины на сцене упоминается в 1545 году; в 1592 -м известен пока только один такой случай; в начале XVII века большая часть женщин, играющих на сцене, - жены актеров; затем они приобретают самостоятельность как в своей профессиональной деятельности, так и в личной жизни. Что касается куртизанок, то на
смену Фриниям и Империям приходит новый тип, нашедший наиболее полное воплощение в Нинон де Ланкло: тем, что она извлекает пользу из своей женственности, она ее превосходит; живя среди мужчин, она приобретает мужские свойства; независимость нравов приводит ее к независимости духа - Нинон де Ланкло довела свободу до высшей точки, возможной в то время для женщины.
  В XVIII веке свобода и независимость женщин еще более возрастают. В принципе нравы остаются строгими: девушка получает лишь самое общее воспитание; ее не спрашивая выдают замуж или отправляют в монастырь. Буржуазия - восходящий класс, укрепляющий свои позиции, - предписывает супруге строгое соблюдение нравственных норм. Зато разложение дворянства позволяет светским женщинам допускать величайшие вольности, а их пример оказывается заразительным и для крупной буржуазии; ни монастыри, ни семейный очаг не могут сдержать женщину. И снова для большинства из них свобода по -прежнему остается негативной и абстрактной - они ограничиваются поиском удовольствий. Однако наиболее умные и честолюбивые создают себе возможности для деятельности. Салонная жизнь переживает новый подъем: достаточно хорошо известно, какую роль сыграли г -жа Жоффрен, г -жа дю Деффан, м -ль де Лепинас, г -жа д'Эпине, г -жа Тансэн; женщины - покровительницы и вдохновительницы - это излюбленная аудитория писателя; и сами они занимаются литературой, философией, науками: у них, как, скажем, у г -жи де Шатле, есть свои физические кабинеты, свои
химические лаборатории, они ставят опыты, производят вскрытие; они активнее, чем когда -либо, вмешиваются в политическую жизнь: г -жа де При, г -жа де Майи, г -жа де Шатонеф, г -жа де Помпадур, г -жа дю Барри по очереди управляют Людовиком XV; вряд ли найдется министр, у которого не было бы своей тайной советчицы; Монтескье даже считает, что во Франции всем заправляют женщины; они составляют, говорит он, «новое государство в государстве»; а Колле пишет незадолго до 1789 года: «Женщины до такой степени взяли верх над французами, до такой степени подчинили их себе, что мужчины теперь думают и чувствуют только под их руководством». Помимо женщин из общества широкой известностью пользуются некоторые актрисы и женщины легкого поведения, как, например, Софи Арни, Жюли Тальма, Андриенна Лекуврер.
  Итак, на протяжении всего старого режима область культуры была наиболее доступна женщинам, стремившимся к самоутверждению. Однако ни одна из них не достигла высот Данте или Шекспира. Это объясняется общей посредственностью их положения. Культура всегда была достоянием лишь женской элиты, а не массы; но ведь гении мужского пола зачастую выходили именно из масс; да и представительницы привилегированных классов были окружены препятствиями, преграждавшими им путь к высшим достижениям. Ничто не стесняло полета какой -нибудь святой Терезы или Екатерины Великой, но тысяча обстоятельств сходились на пути женщин -писательниц. В своей небольшой книге «Чья -то комната» Вирджиния Вульф сочиняет забавную историю о судьбе предполагаемой сестры Шекспира; пока он в колледже понемногу изучал латынь, грамматику и логику, она сидела дома в полном невежестве; когда он браконьерствовал, бегал по полям и лесам, спал с женщинами, живущими по соседству, она штопала всякое тряпье под зорким оком родителей; а если бы она, подобно брату, смело отправилась искать счастья в Лондон, то ей бы не удалось стать актрисой, свободно
зарабатывающей на жизнь: или ее препроводили бы обратно в семью, где насильно выдали бы замуж; или, соблазненная, брошенная, обесчещенная, она покончила бы с собой от отчаяния. А еще можно представить себе, что она стала бы веселой проституткой, наподобие какой -нибудь Молль Фландерс, какой ее вывел Даниель Дефо, - но в любом случае она не возглавила бы войско и не стала бы писать драмы. В Англии, замечает В. Вульф, к женщинам -писательницам всегда относились враждебно. Доктор Джонсон сравнивал их с «собакой, ходящей на задних лапах, - получается не очень хорошо, но вызывает удивление». Художники больше чем кто -либо озабочены мнением о себе других людей; женщины сильно от него зависят - и можно понять, какая сила необходима женщине -художнику просто для того, чтобы дерзнуть выйти за установленные рамки; часто в этой борьбе они расходуют все свои силы. В конце

  XVII века леди Винхилси, дворянка, не имеющая детей, отваживается писать; в ее творчестве встречаются места, свидетельствующие, что по натуре она чувствительна и поэтична; однако она растратила всю себя на ненависть, гнев и страх: Увы! Женщина, берущаяся за перо, Считается таким самонадеянным созданием, Что ей никак не искупить свое преступление!
  Почти все ее творчество пронизано возмущением по поводу положения женщин. Аналогичная ситуация сложилась и в случае герцогини Ньюкасл; когда она, тоже будучи знатной дамой, начала писать, это послужило поводом для скандала. «Женщины живут, как тараканы или совы, а умирают, как черви», - пишет она в ярости. После всех оскорблений и насмешек ей пришлось укрыться в своих имениях; несмотря на щедрый темперамент, она, наполовину обезумев, не написала ничего, кроме нескольких вымученных нелепостей. Лишь в XVIII веке г -жа Афра Бен, из буржуазии, овдовев, жила, как мужчина, литературным трудом; ее примеру последовали и другие; но и в XIX веке женщинам нередко приходилось таиться; у них даже не было «собственной комнаты», то есть они не обладали той материальной независимостью, которая является одним из необходимых условий внутренней свободы.
  Как мы видели, положение француженок было более благоприятным из -за развитой светской жизни и ее тесной связи с жизнью интеллектуальной. И все же общественное мнение было в основном враждебно настроено по отношению к «синим чулкам». В эпоху Возрождения знатные дамы и интеллектуально развитые женщины положили начало движению в защиту своего пола; пришедшие из Италии платонические теории одухотворяют любовь и женщину. Множество образованных людей становятся на ее защиту. Появляются работы «Корабль добродетельных дам», «Рыцарь дам» и т. д. Эразм в «Малом Сенате» дает слово Корнелии, которая со всей резкостью излагает претензии своего пола. «Мужчины - это тираны… Они обращаются с нами как с игрушками,,. они делают из нас прачек и кухарок для себя». Он требует, чтобы женщинам позволили учиться. Корнелиус Агриппа в снискавшем в то время широкую известность труде «Декламация о благородстве и совершенстве женского пола» старательно доказывает превосходство женщин. Он снова приводит все те же аргументы: Ева означает Жизнь, Адам - Землю. Женщина создана после мужчины, а потому она совершеннее. Она родилась в
раю, а он - нет. Упав в воду, она всплывает, а мужчина - тонет. Она сделана из ребра Адама, а не из глины. Менструации лечат от всех болезней. Ева лишь обманулась по незнанию - согрешил Адам; поэтому Бог сделался мужчиной - впрочем, воскреснув, он явился женщинам. Затем Агриппа заявляет, что женщины добродетельнее мужчин. Он перечисляет «светлых дам», составляющих гордость их пола, что тоже стало общим местом подобных апологий. Наконец, он выступает с обвинительной речью против мужской тирании: «Действуя вопреки всякому праву, безнаказанно нарушая естественное равенство, тирания мужчины лишает женщину свободы, полученной ею при рождении». Между тем она рожает детей, она столь же умна и даже более утонченна, чем мужчина; ограничивать ее деятельность просто возмутительно, «и делается это уж наверное не по велению Господа, не по необходимости и не по здравому соображению, но в силу общепринятого обычая, через воспитание, труд и в особенности через насилие и угнетение». Он, конечно, не требует равенства полов, но хочет, чтобы к женщине относились с уважением. Труд этот имел неимоверный успех, равно как и
другая апология женщины - «Неодолимая сила», и проникнутая платоновским мистицизмом «Великолепная подруга» Эроэ. В одной любопытной книге, предвосхитившей учение Сен -Симона, Постель возвещает о пришествии новой Евы - матери, которая должна переродить человечество, - ему даже кажется, что он ее где -то видел: она умерла и, возможно, перевоплотилась в него. Маргарита Валуа проявляет большую сдержанность - в своей «Ученой и утонченной речи» она заявляет, что в женщине есть что -то божественное. Но больше всех послужила пером своему полу Маргарита Наваррская, противопоставившая нравственной распущенности идеал сентиментального мистицизма и целомудрия без ханжества и попытавшаяся примирить брак с любовью к чести и женским счастьем. Разумеется, противники женщин оружия не сложили. В частности, в «Препирательстве мужского и женского пола», написанном в ответ Агриппе, мы снова встречаем все те же средневековые аргументы. Рабле в третьей книге «Гаргантюа и Пантагрюэль» дает остросатирическое описание брака в традиции Матьё и Дешана - в то же время вершить закон в счастливом Телемском аббатстве предоставляется
женщинам, С новой, особенно язвительной силой антифеминизм выступает в 1617 году, когда Жак Оливье пишет «Азбуку женского несовершенства и лукавства»; на обложке была воспроизведена гравюра, изображающая женщину с руками гарпии, в перьях похоти, на курьих ножках, потому что она такая же, как курица, плохая хозяйка; и на каждую букву алфавита приводился один из ее пороков. Снова представитель Церкви разжигал старую распрю, М -ль де Гурне парировала «Равенством мужчин и женщин». Тут с «Сатирическими парнасами и кабаре» на нравы женщин обрушивается целый поток фривольной литературы, а для пущего их устрашения святоши приводят цитаты из апостола Павла, Отцов Церкви, Екклезиаста. Неисчерпаемой темой сатиры Матюрена Ренье и его друзей стала опять же женщина. В противоположном лагере апологеты снова приводят и комментируют на все лады аргументы Агриппы. Отец дю Боек требует в «Честной женщине», чтобы женщинам позволили учиться. «Астрея», а с ней целый поток галантной литературы прославляют их заслуги в рондо, сонетах, элегиях и т. п.
  Даже успехи, достигнутые женщинами, вызывают новые на них нападки; женщины из прециозных салонов восстанавливают против себя общественное мнение; публика рукоплещет «Смешным жеманницам», а немного позднее - «Ученым женщинам». И все же Мольер не был врагом женщин: он горячо выступает против навязанных браков, требует для девушки свободы чувств, а для супруги - уважения и независимости. А вот Боссюэ, напротив, совсем не щадит их в своих проповедях. Первая женщина, вещает он, была «всего лишь частью Адама, чем -то гораздо меньшим. Примерно в той же пропорции она наделена и разумом». Направленная против женщин сатира Буало - всего лишь упражнение в риторике, однако она провоцирует новый всплеск негодования: Прадон, Реньяр, Перро с жаром кидаются возражать. Ла Брюйер, Сент -Эвремон встают на сторону женщин. Самым решительным феминистом эпохи оказывается Пулен де ля Барр, опубликовавший в 1673 году труд картезианского толка «О равенстве обоих полов». Он считает, что мужчины, будучи сильнее, всегда поступали в угоду своему полу, а женщины по привычке мирятся с этой зависимостью. У них никогда не было тех же
возможностей, что и у мужчины, - ни свободы, ни образования. Соответственно их нельзя судить по тому, что они совершили в прошлом. Нет никаких оснований считать, что они ниже мужчин. В анатомии открываются некоторые различия, но ни одно из них не представляет для мужчины преимущества. В заключение Пулен де ля Барр требует для женщины систематического образования. Фонтенель пишет в их защиту «Трактат о множественности миров». И если Фенелон, следующий по стопам г -жи де Ментенон и аббата Флери, еще достаточно робок в своей программе воспитания, университетский профессор -янсенист Роллэн, напротив, хочет, чтобы женщины серьезно занялись учебой, XVIII век также распадается на две части. В 1744 году в Амстердаме автор «Спора о женской душе» заявляет, что «женщина, созданная исключительно для мужчины, после конца света перестанет существовать, ибо перестанет служить предмету, для коего была создана, из чего неизбежно следует, что душа ее не бессмертна». Чуть менее резко Руссо, в данном случае выражающий мнение буржуазии, утверждает, что женщина должна посвятить себя мужу и материнству. «Женское воспитание
должно всегда соотноситься с интересами мужчин… Женщина создана, чтобы уступать мужчине и сносить несправедливости», - утверждает он. Между тем демократический и индивидуалистический идеал XVIII века благоприятен для женщин; большинство философов воспринимают их как людей, равных представителям сильного пола, Вольтер обличает несправедливость их удела. Дидро полагает, что их приниженное положение было во многом создано обществом.
  «Женщины, мне жаль вас!» - пишет он. По его мнению, «во всех обычаях жестокость гражданских законов объединилась против женщин с жестокостью природы. К ним стали относиться как к неразумным существам». Монтескье парадоксальным образом считает, что женщины должны подчиняться мужчинам в домашней жизни, но что у них есть все необходимое для политической деятельности. «Женщине стать хозяйкой дома противно разуму и природе, управлять же империей - нет». Гельвеций показывает, что неполноценность женщины - это следствие ее нелепого воспитания; мнение это разделяет и Д'Аламбер. А у одной женщины, г -жи де Сире, робко зарождается экономический феминизм. Но едва ли не один только Мерсье в своей работе «Картина Парижа» возмущается нищетой женщин -работниц и таким образом затрагивает фундаментальный вопрос о женском труде. Кондорсе хочет, чтобы женщины приняли участие в политической жизни. Он считает, что они равны с мужчинами, и защищает их от классических нападок: «Говорили, что женщины попросту лишены чувства справедливости, что они подчиняются не столько совести, сколько чувству… [Но] это отличие порождено
не природой, а воспитанием и общественной жизнью». И в другом месте: «Чем больше были женщины порабощены законами, тем опаснее становилась ИХ власть… Она не была бы таковой, если бы женщины не были заинтересованы в ее сохранении, если бы она не была для них единственным средством защитить себя и избежать угнетения».
  V
  Можно было ожидать, что Революция изменит женский удел. Но этого не произошло. Буржуазная революция уважительно отнеслась к буржуазным институтам и ценностям; и совершена она была почти исключительно мужчинами. Важно подчеркнуть, что на протяжении всего старого режима именно женщины из трудящихся классов были наиболее независимы как представительницы своего пола. Женщина могла иметь свое дело, у нее были все необходимые права, чтобы самостоятельно заниматься своим ремеслом. В качестве белошвейки, прачки, полировщицы, продавщицы и т. д. она принимает участие в производстве; работает она или на дому, или на маленьких предприятиях; материальная независимость позволяет ей вести себя весьма вольно: женщина из народа может выходить из дому, посещать таверны, распоряжаться своим телом почти как мужчина; они с мужем - компаньоны, равные. Угнетение она терпит в экономическом, а не в половом плане. В деревнях крестьянка принимает значительное участие в сельском труде; относятся к ней как к прислуге; часто она не ест за одним столом с мужем и сыновьями, работает больше, чем они, и ко всем тяготам добавляются
еще связанные с материнством обязанности. Но, как и в древних сельскохозяйственных обществах, она необходима мужчине, а потому пользуется его уважением; у них общее имущество, общие интересы, общие заботы; в доме она имеет большой авторитет. Именно такие женщины могли бы в своей трудной жизни утвердить себя как личность и потребовать прав; но над ними тяготела традиция робости и подчинения: среди наказов депутатам Генеральных штатов число женских требований, можно сказать, ничтожно; ограничиваются они следующим: «Чтобы мужчины не могли заниматься ремеслами, предназначенными женщинам». Женщин, разумеется, можно встретить рядом с их мужьями на демонстрациях и во время волнений; именно они отправляются в Версаль за «булочником, булочницей и их маленьким подмастерьем». Но революционное движение возглавлял не народ, и не он пожинал его плоды. Что же касается женщин из буржуазии, то некоторые из них рьяно включились в борьбу за дело свободы: г -жа Ролан, Люсиль Демулен, Теруань де Мерикур; одна из них существенно повлияла на ход событий; Шарлотта Корде, убившая Марата. Было и несколько феминистских
движений. Олимпия де Гуж предложила в 1789 году «Декларацию прав женщины» по аналогии с «Декларацией прав человека», где потребовала уничтожения всех мужских привилегий. В 1790 году те же идеи можно обнаружить в «Резолюции бедной Жакотты» и других подобных пасквилях; но, несмотря на поддержку Кондорсе, усилия эти ни к чему не приводят, и Олимпия погибает на эшафоте. Наряду с основанной ею газетой «Импасьян» появляются и другие листки, но продержаться им удается недолго. Женские клубы по большей части сливаются с мужскими и поглощаются ими. Когда 2 8 брюмера 1793 года актриса Роз Лакомб, бывшая президентом Общества революционных республиканок, в сопровождении депутации женщин стала штурмовать вход в Генеральный совет, собрание услышало слова прокурора Шометта, как будто навеянные апостолом Павлом и святым Фомой Аквинским: «С каких это пор женщинам дозволяется отрекаться от своего пола и делаться мужчинами?.. [Природа] сказала женщине:«Будь женщиной. Забота о детях, тонкости домашнего хозяйства, разные тревоги, связанные с материнством, - вот твоя работа». В Совет их не допустили, а вскоре перестали
допускать даже в клубы, где проходило их политическое обучение. В 1790 году были упразднены право первородства и мужское преимущество; в том, что касается наследования, мальчики и девочки стали равны; в 1792 году законодательно утверждается развод, что несколько ослабляет суровость матримониальных уз; но все это были лишь незначительные завоевания. В буржуазной среде женщины настолько сильно врастали в семейную жизнь, что не могли почувствовать между собой реальную солидарность; они не составляли отдельной касты, способной выдвинуть требования, - с экономической точки зрения они вели паразитическое существование. Получается, что тем женщинам, которые могли бы участвовать в событиях, несмотря на свой пол, их классовое положение не позволяло это сделать, а женщины из активно действовавших классов были обречены оставаться в стороне именно как женщины. Только тогда, когда экономическая власть окажется в руках трудящихся, трудящиеся женщины смогут добиться таких прав, каких никогда не имели женщиныпаразиты, будь то представительницы дворянства или буржуазии.
  Во время отката Революции женщина пользовалась анархической свободой, но когда общество упорядочилось снова, она опять оказалась в тяжелой кабале. С феминистской точки зрения Франция опережала остальные страны; но, к несчастью для современной француженки, ее статус был определен во времена военной диктатуры; кодекс Наполеона, на целый век предрешивший ее судьбу, сильно задержал ее эмансипацию. Как все военные, Наполеон хочет видеть в женщине только мать; но как наследник буржуазной революции он не собирается разрушать структуры общества и давать матери преимущество перед супругой: он запрещает установление отцовства и жестко определяет положение матери -одиночки и внебрачного ребенка; но и замужней женщине материнское достоинство жизни не облегчает; феодальный парадокс продолжает существовать. Девушка и женщина не считаются гражданами, что лишает их права исполнять некоторые функции: занимать должность адвоката или принимать на себя опекунство. Однако незамужняя женщина пользуется всей полнотой гражданских прав, в то время как в браке сохраняется mundium. Женщине предписывается подчинение мужу; в
случае супружеской измены он может добиться ее заключения под стражу и получить развод; если он убьет виновную на месте преступления, в глазах закона его вина простительна; в то же время на мужа может быть наложен штраф в том случае, если он приведет сожительницу в дом, где живет его семья, и только тогда жена может получить развод. Место жительства определяет мужчина, и прав на детей у него гораздо больше, чем у матери; и - если только женщина не руководит коммерческим предприятием - для того, чтобы она могла взять на себя обязательство, необходимо разрешение мужа.
  В течение всего XIX века юриспруденция только усиливает строгости кодекса, в частности она лишает женщину всяких прав на отчуждение имущества. В 1826 году Реставрация ликвидирует развод; Учредительное собрание 1848 года отказывается восстановить его; положение о нем вновь появляется лишь в 1884 году - и то получить его очень трудно. А дело в том, что буржуазия в этот период сильна как никогда и в то же время понимает, какую -опасность несет в себе промышленная революция; власть буржуазии утверждается на весьма шаткой основе. Унаследованное от XVIII века свободомыслие не затрагивает семейной морали; она остается такой, как ее определяют в начале XIX века реакционные мыслители Жозеф де Местр и Бональд. Они обосновывают необходимость порядка божественной волей и требуют, чтобы в обществе существовала строгая иерархия; семья, неделимая социальная ячейка, представляется микрокосмом общества. «Мужчина для женщины - то же, что женщина для ребенка; или: власть для министра - то же, что министр для подданного», - говорит Бональд. В семье, определение которой Ле Плэ дает в середине века, соблюдается та же
иерархия.
  Огюст Конт тоже настаивает на иерархии полов, правда немного иначе; между полами существуют «кардинальные различия одновременно психического и морального свойства, которые во всех животных видах и особенно в роде человеческом решительно отделяют их друг от друга». Женственность - это что -то вроде «постоянного детства», не дающего женщине приблизиться к «идеальному типу представителя рода людского». Такая биологическая инфантильность проявляется в умственной слабости; этому живущему исключительно чувствами существу предназначена роль супруги и домашней хозяйки, она не может конкурировать с мужчиной - «ни руководящая деятельность, ни образование ей не пристало». Как и у Бональда, у Конта женщина заточается в семье, а руководит этим обществом в миниатюре отец, ибо женщина «неспособна ни на какое руководство, даже домашнее», она лишь следит за хозяйством и советует. Образование ее должно быть ограничено. «Женщины и пролетарии не могут и не должны становиться писателями, да они и не хотят этого», И Конт предрекает, что эволюция общества приведет к полному устранению женского труда вне семьи. Во второй
части своего труда Конт под влиянием любви к Клотильде де Во превозносит женщину, делает ее почти божеством, эманацией великого существа; именно ей, согласно позитивистской религии, будет поклоняться народ в храме Человечества; но поклонения она заслуживает одним своим нравственным обликом; пока мужчина действует, она любит - в ее душе гораздо больше альтруизма, чем у него. Однако все это, с точки зрения позитивизма, не освобождает ее из семейного заточения; развод ей запрещен, а вдове желательно оставаться вдовой навсегда; у нее нет ни экономических, ни политических прав; она всего лишь супруга и воспитательница.
  В более циничной манере Бальзак выражает тот же идеал. «Предназначение женщины и единственная ее слава - это/заставлять биться мужские сердца… - пишет он в «Физиологии брака». - Женщина - это собственность, приобретаемая по контракту; причем движимость, ибо владение не требует документального подтверждения; то есть, в сущности говоря, женщина - не что иное, как приложение к мужчине». Здесь писатель выступает рупором буржуазии, которая реагирует на вольнодумие XVIII века и угрожающие ей прогрессивные идеи удвоившим силу антифеминизмом. Блестяще показав в начале работы «физиология брака», что установление это, где нет места любви, неизбежно ведет женщину к адюльтеру, Бальзак увещевает супруга держать ее в полном подчинении, если только он хочет избежать

  насмешек и позора. Надо закрыть ей путь к образованию и культуре, запретить все, что могло бы способствовать развитию индивидуальности, заставить носить неудобные одежды, предписать обескровливающую диету. Буржуазия в точности следует этой программе; кухня, хозяйство закрепощает женщин, нравственность их - под ревнивым наблюдением; их держат в рамках принятых правил хорошего тона, что пресекает любое стремление к независимости. В качестве компенсации их окружают почетом и изысканной вежливостью. «Замужняя женщина - это рабыня, которую надо уметь посадить на трон», - говорит Бальзак; в любых незначительных обстоятельствах мужчине положено пропускать женщин вперед, уступать им первые места; их не только не заставляют носить тяжести, как в примитивных обществах, - их старательно освобождают от всех трудных обязанностей и забот, а тем самым и от всякой ответственности. И все это - в надежде, что, одураченные и соблазненные легкой жизнью, они согласятся на роль матери и домохозяйки, которую им хотят навязать. И действительно, большая часть женщин из буржуазии капитулирует. Поскольку воспитание и
паразитическое существование ставят их в зависимость от мужчины, они даже не решаются выдвигать какие -либо требования - те же, кто позволяет себе такую дерзость, не встречают почти никакого отклика. «Легче надеть на людей цепи, чем снять, если цепи приносят уважение», - сказал Бернард Шоу. Буржуазная женщина держится за свои цепи, потому что держится за классовые преимущества. Ей неустанно объясняют, и сама она знает, что женская эмансипация ослабила бы буржуазное общество; высвободившись из -под власти мужчины, она была бы обречена на труд; может, она и сожалеет, что ее права на частную собственность подчинены правам супруга, но она расстроилась бы куда больше, если бы эта самая частная собственность была уничтожена вовсе; она не чувствует никакой солидарности с женщинами из рабочего класса - она гораздо ближе к своему мужу, чем к работницам текстильной фабрики. Его интересы становятся ее интересами.
  И все же это упорное сопротивление не может затормозить ход истории; наступление машинного производства наносит удар по земельной собственности, вызывает эмансипацию трудящихся классов и, соответственно, эмансипацию женщины. Любой социализм, вырывая женщину из семьи, способствует ее освобождению: Платон, мечтая об общинном строе, обещал женщинам такую же самостоятельность, какая была у женщин Спарты. Вместе с утопическим социализмом Сен -Симона, Фурье, Кабе рождается утопия «свободной женщины». Принадлежащая Сен -Симону идея всемирной ассоциации требует отмены всякого порабощения - и рабочих и женщин. Сен -Симон, а вслед за ним Леру, Пекёр, Карно настаивают на освобождении женщин, исходя из того, что они такие же люди, как и мужчины. К сожалению, к этому разумному положению ученики Сен -Симона не отнеслись с должным доверием. Утописты превозносят женщину за ее женственность, а это самый верный способ навредить ей. Под тем предлогом, что единица общества - это супружеская пара, отец Анфантен хочет каждому духовнику дать в пару женщину, чтобы получилась так называемая «пара священнослужителей»; от
женщины -мессии он ждет пришествия лучших времен, а Спутники Женщины отплывают на Восток в поисках спасителя женского пола. Анфантен находится под влиянием Фурье, который путает освобождение женщины и реабилитацию плоти; Фурье требует, чтобы каждому человеку была предоставлена свобода следовать зову страстей; брак он хочет заменить любовью; он рассматривает женщину не саму по себе, а как возлюбленную. Кабе тоже обещает, что при икарийском коммунизме будет достигнуто равенство полов, хотя и допускает лишь ограниченное участие женщин в политической жизни. В действительности женщины в сенсимонистском движении занимают второстепенное место: одна только Клэр Базар, которая основала газету «Новая женщина», некоторое время продержавшуюся под ее руководством, играет весьма значительную роль. Вслед за этим изданием появляются и другие мелкие журналы, но требования их весьма робки; они больше добиваются образования для женщин, чем их эмансипации; именно к повышению уровня женского образования настойчиво стремится Карно, а вслед за ним и Легуве. Идея женщины -соратницы, женщины, возрождающей человечество,
продержалась на протяжении всего XIX века; ее можно найти у Виктора Гюго. Но доктрины эти лишь дискредитировали дело женщины, так как вместо того, чтобы сблизить ее с мужчиной, они ее противопоставляют ему, признавая ее интуицию, чувство, но не разум. Дискредитировано это дело было и неумелостью тех, кто за него боролся. В 1848 году женщины основывают клубы, газеты; Эжени Нибуайе издает газету «Голос женщин», в которой сотрудничает Кабе. Женская делегация отправляется к парижской ратуше, чтобы требовать «прав женщин», но возвращается ни с чем. В 1849 году Жанна Декуэн предложила себя кандидатом в депутаты и развернула предвыборную кампанию, которая потонула в насмешках. Были осмеяны и движения «везувианок» и «блумеристок», расхаживавших в экстравагантных костюмах. Самые умные женщины эпохи остаются в стороне от этих движений; г -жа де Сталь борется скорее за свое собственное дело, чем за дело своих сестер; Жорж Санд требует права на свободную любовь, но отказывается сотрудничать в «Голосе женщин»; ее требования распространяются главным образом на сферу чувств. Флора Тристан верит, что искупление
народа будет совершено женщиной; но она больше интересуется эмансипацией рабочего класса, чем эмансипацией своего пола. В то же время Даниэль Стерн и г -жа де Жирардэн присоединяются к феминистскому движению.
  В целом реформистское движение, развивающееся на протяжении XIX века, благоприятствует феминизму, поскольку ищет справедливости в равенстве. Но есть и примечательное исключение - Прудон. Наверное, из -за своих крестьянских корней он бурно реагирует на сенсимонистский мистицизм; он остается сторонником мелкой собственности, а тем самым обрекает женщину на домашнее заточение. «Домохозяйка или куртизанка» - вот дилемма, перед которой он ее ставит. До сих пор нападки на феминизм исходили от консерваторов, которые столь же беспощадно боролись и с социализмом; в частности, «Шаривари» находил в этом неистощимый источник для шуток; Прудон же разрушает альянс феминизма и социализма; он протестует против банкета женщин -социалисток под председательством Леру и мечет громы и молнии в адрес Жанны Декуэн. В труде, озаглавленном «Справедливость», он утверждает, что женщина должна оставаться в подчинении у мужчины; только мужчину можно считать социальным индивидом; в супружеской паре нет места сотрудничеству, что предполагало бы равенство, это - союз; женщина - существо неполноценное рядом с мужчиной, во -первых,
потому, что ее физическая сила составляет всего лишь Уз от мужской силы, а во -вторых, потому, что интеллектуально и морально она ниже его в той же пропорции; в целом ее ценность можно измерить формулой 2х2х2 против 3х3х3, что составляет 9/17 от ценности мужчины. Когда две женщины, г -жа Адам и г -жа д'Эрикур, ответили ему, одна решительно и твердо, другая - с не столь уместной экзальтацией, Прудон разразился опусом «Порнократия, или Женщина в современную эпоху». Между тем, как все антифеминисты, он горячо воспевает «настоящую женщину», рабу и зеркало мужчины; но при всем благоговении ему пришлось признать, что жизнь, которую он навязал собственной супруге, не сделала ее счастливой: письма г -жи Прудон - это одна нескончаемая жалоба.
  Однако на ход событий теоретические прения влияния не оказывают - скорее они дают колеблющееся отображение того, что происходит. Женщина отвоевывает себе экономическую значимость, утраченную ею еще в доисторические времена, поскольку вырывается из дому и, работая на заводе, по -новому принимает участие в производстве. Такой переворот становится возможным благодаря машине, ибо разница в физической силе между работниками мужского и женского пола в огромном большинстве случаев нивелируется. Поскольку резкий скачок промышленности требует гораздо больше рабочих рук, чем могут предложить работники мужского пола, привлечение женщин делается необходимым. Это и есть та великая революция, которая в XIX веке преображает участь женщины и открывает перед ней новую эру. Маркс и Энгельс по достоинству оценивают значение этой революции и обещают, что освобождение пролетариата принесет с собой и освобождение женщин. И действительно, «у женщины и рабочего есть нечто общее - они оба принадлежат к числу угнетаемых», - говорит Бебель. И оба они освободятся из -под гнета благодаря тому значению, которое в результате
технической революции приобретет их производительный труд. Энгельс показывает, что судьба женщины тесно связана с историей частной собственности; в результате какой -то катастрофы патриархат пришел на смену материнскому праву и подчинил женщину вотчине; промышленная революция представляет собой противоположность былого краха и приведет к эмансипации женщин. Он пишет; «Освобождение женщины станет возможным только тогда, когда она сможет в крупном общественном масштабе участвовать в производстве, а работа по дому будет занимать ее лишь в незначительной мере. А это сделалось возможным только благодаря современной крупной промышленности, которая не только допускает женский труд в больших размерах, но и прямо требует его…»
  В начале XIX века женщина подвергалась более постыдной эксплуатации, чем работники противоположного пола. Надомная работа представляла собой то, что англичане называют «sweating system» («потогонная система»); несмотря на непрерывный труд, работница зарабатывала недостаточно, чтобы обеспечить себя всем необходимым. Жюль Симон в книге «Работница» и даже консерватор Леруа -Больё в работе «Женский труд в XIX веке», опубликованной в 1873 году, обличают чудовищные злоупотребления; так, последний заявляет, что двести тысяч француженокработниц не зарабатывают и пятидесяти сантимов в день. Понятно, что они стремятся перейти на мануфактуры; впрочем, вскоре за пределами цехов останутся лишь ремесла швеи, прачки да прислуги - рабские ремесла с голодным жалованьем; даже плетение кружев, трикотажное производство и т. п. захвачены заводом; зато существует массовый спрос на рабочую силу в хлопковой, шерстяной и шелковой отраслях; больше всего женщин используют в прядильных и ткацких цехах. Часто хозяева предпочитают их мужчинам, «Они лучше работают за меньшую плату». Эта циничная формула проливает свет на драматизм
женского труда. Ведь только через труд женщина обрела свое человеческое достоинство, но борьба была исключительно тяжелой и долгой. Прядильщицы и ткачихи работают в никуда не годных гигиенических условиях. «В Лионе, - пишет Бланки, - в басонных цехах некоторые женщины вынуждены работать, почти повиснув на ремнях, одновременно действуя ногами и руками». В 1831 году работницам шелковой промышленности приходилось работать летом с трех до одиннадцати часов вечера либо по семнадцать часов в день, «часто во вредных для здоровья цехах, куда никогда не проникают солнечные лучи, - говорит Норбер Трюкэн. - Половина этих девушек заболевают чахоткой, еще не закончив обучение. Когда они жалуются, их обвиняют в притворстве»^1^. «Чтобы выжать их до конца, они прибегают к самым возмутительным средствам - нужде и голоду», - говорит анонимный автор «Правды о лионских событиях». Случается, что женщины совмещают сельскохозяйственный труд с работой на заводе. Их цинично эксплуатируют. В одном из примечаний к «Капиталу» Маркс рассказывает; «Г -н N, фабрикант, поведал мне, что для работы на механических ткацких станках он
нанимает исключительно женщин, причем отдает предпочтение замужним, а среди них - тем, кому нужно содержать большую семью, потому что они гораздо осмотрительнее и послушнее, чем незамужние, и вынуждены работать до изнеможения, чтобы обеспечить своих домашних необходимыми средствами. Именно так, - добавляет Маркс, - чистые свойства женщины обращаются ей во вред, а все нравственные и уязвимые стороны ее натуры превращаются в орудие порабощения и источник страдания». Резюмируя «Капитал» и комментируя Бебеля, Ж. Дервиль пишет: «Роскошный зверек или вьючное животное - вот что представляет собой женщина сегодня, и практически ничего более. Ее содержит мужчина, если она не работает, и опять -таки он же содержит ее, если она убивается над работой». Положение рабочих -женщин было настолько плачевным, что Сисмонди и Бланки стали требовать недопущения женщин в цеха. Причина этого частично состоит в том, что женщины поначалу не умели защищаться и не смогли организоваться в профсоюз. Женские объединения возникают в 1848 году, но первоначально это были только производственные объединения. Движение это продвигалось
вперед крайне медленно, что видно из следующих цифр: в 1905 году среди 781 392 членов профсоюза насчитывалось 69 405 женщин; в 1908 году среди 957 120 членов профсоюза насчитывалось 88 906 женщин; в 1912 году среди 1 064 413 членов профсоюза насчитывалось 92 336 женщин; в 1920 году на 1 580 967 трудящихся приходилось 239 016 рабочих и служащих женщин - членов профсоюза, а среди женщин, занятых в сельском хозяйстве, - всего 36 193 члена профсоюза на 1 083 957, то есть всего 292 000 женщин - членов профсоюза при общем числе трудящихся, состоящих в профсоюзе, 3 076 585. Они остались безоружными перед лицом открывающихся перед ними новых возможностей из -за традиционной привычки к смирению и подчинению, из -за недостатка солидарности и коллективной сознательности.
  В результате такого поведения женский труд долго оставался нерегламентированным. Вмешательства закона пришлось ждать до 1874 года; да и то, несмотря на проведенные в период Империи кампании, только два положения в нем касаются женщин; одно из них запрещает использовать труд несовершеннолетних в воскресные и праздничные дни; их рабочий день ограничен двенадцатью часами; что касается женщин старше двадцати одного года, то им всего лишь не разрешают подземные работы в шахтах и каменоломнях. Первая хартия женского труда датируется 2 ноября 1892 года; она запрещает ночную работу и ограничивает рабочий день на заводе; однако остается множество путей обойти ее. В 1900 году рабочий день ограничивается десятью часами; в 1905 году еженедельный выходной становится обязательным; в 1907 году трудящиеся женщины получают право свободно распоряжаться своим заработком; в 1909 году вводится гарантированный оплаченный отпуск для рожениц; в 1911 году положения 1892 года принимаются к неукоснительному исполнению; в 1913 году разрабатывается порядок предоставления отдыха женщинам до и после родов и запрещается
использование их на опасных и утомительных работах. Понемногу складывается социальное законодательство и женский труд получает гарантию соблюдения гигиены: закон требует стульев для продавщиЦг запрещается долгое стояние у внешних витрин и т. д. Международное бюро труда способствовало заключению международных конвенций относительно санитарных условий женского труда, предоставления отпусков
  по беременности и т. д.
  Вторым следствием смиренной пассивности работниц были заработки, которыми им приходилось довольствоваться. Почему заработная плата для женщин была установлена на таком низком уровне - это феномен, объяснявшийся по -разному и обязанный своим возникновением целому ряду факторов. Сказать, что у женщин меньше потребностей, чем у мужчин, недостаточно - это годится лишь как последующее оправдание. Скорее женщины, как мы уже видели, не сумели защитить себя от эксплуататоров; им предстояло столкнуться с конкуренцией тюрем, которые выбрасывали на рынок продукцию, произведенную без затрат на рабочую силу; конкурировали они и друг с другом. Кроме того, следует заметить, что освободиться с помощью работы женщина стремится в недрах общества, где сохраняется общность имущества супругов; связанная с домом отца или мужа, она чаще всего довольствуется тем, что вносит свой вклад в хозяйство, она работает вне семьи, но для семьи; а поскольку для работницы речь не идет о том, чтобы удовлетворить все свои потребности, ей приходится соглашаться на вознаграждение, значительно уступающее тому, что требует мужчина. И если
значительное число женщин соглашается на пониженную заработную плату, вся женская зарплата в целом, естественно, выравнивается по этому, наиболее
  выгодному для нанимателя, уровню.
  Во Франции, по данным опроса, проведенного в 1889 - 1893 годах, за равный с мужчиной рабочий день работница получала лишь половину того, что платили мужчине. По данным опроса 1908 года, самая высокая почасовая плата надомным работницам не превышала двадцати сантимов в час и доходила до пяти сантимов; при такой эксплуатации женщине невозможно было жить, не прося милостыню или не имея покровителя. В Америке в 1919 году женщина получает лишь половину мужского заработка. Приблизительно в тот же период за одинаковое количество угля, извлеченного из германских шахт, женщине платили примерно на 25 процентов меньше, чем мужчине. Между 1911 и 1943 годами женская заработная плата во Франции росла немного быстрее, чем мужская, но все равно осталась значительно ниже ее.
  Наниматели стали охотно принимать на работу женщин, поскольку они соглашались на низкую зарплату, а это вызвало сопротивление со стороны трудящихся мужского пола. Между делом пролетариата и делом женщин не было столь непосредственной солидарности, как это утверждали Бебель и Энгельс. Возникла примерно та же проблема, что и в США в связи с черной рабочей силой. Наиболее угнетаемые меньшинства какого -либо общества охотно используются угнетателями как оружие против основной массы того класса, к которому они принадлежат; тем самым первоначально они выступают как враги, и требуется более глубокое осознание ситуации, чтобы интересы черных и белых, работниц и рабочих не противопоставлялись друг другу, а сочетались бы. Вполне понятно, что трудящиеся мужского пола восприняли поначалу эту дешевую конкуренцию как страшную угрозу и отнеслись к ней враждебно. Только когда женщины были вовлечены в профсоюзную деятельность, они смогли защищать свои собственные интересы, не опасаясь поставить под удар интересы рабочего класса в целом.
  Несмотря на все эти трудности, женский труд продолжал развиваться. В 1900 году во Франции еще насчитывалось 900 000 надомных работниц, изготовляющих одежду, изделия из кожи, погребальные венки, сумки, поделки из стекла, предметы роскоши; но число их значительно сократилось. В 1906 году 42 процента женщин трудоспособного возраста (от восемнадцати до шестидесяти лет) были заняты в сельском хозяйстве, промышленности, торговле, работали в банках, страховых компаниях, конторах, имели свободные профессии. Движение это было ускорено во всем мире кризисом рабочей силы 1914 - 1918 годов и аналогичным кризисом во время второй мировой войны. Мелкая и средняя буржуазия решилась влиться в это движение, и женщины стали осваивать также и свободные профессии. Согласно одной из последних переписей довоенного времени, во Франции работают 42 процента от общего числа женщин в возрасте от восемнадцати до шестидесяти лет, в Финляндии - 37, в Германии - 34,2, в Индии - 27,7, в Англии - 26,9, в Нидерландах - 19,2, в США - 17,7 процента. Однако во Франции и Индии столь высокие показатели вызваны большим удельным весом
сельского труда. Если исключить крестьянство, во Франции в 1940 году насчитывается примерно 500 000 женщин, возглавляющих предприятия, миллион служащих, два миллиона рабочих, полтора миллиона единоличниц или безработных. Среди рабочих Насчитывается 650 000 надомниц; 1 200 000 заняты в перерабатывающих отраслях, 440 000 из них - в текстильной промышленности, 315 000 - на швейных предприятиях, 380 000 работают швеями на дому. По торговле, свободным профессиям, сфере обслуживания показатели во Франции, Англии и США примерно совпадают.
  Одна из основных проблем, возникающих в связи с женским вопросом, - это, как мы видели, проблема совмещения воспроизводящей роли женщин и ее производительного труда. В ранний исторический период глубинной причиной того, что на долю женщины выпала домашняя работа, а участвовать в построении мира ей было запрещено, была ее подчиненность функции продления рода. Цикличность периодов течки и брачных сезонов у самок животных обеспечивает им экономию сил; у женщин же, напротив, с момента наступления половой зрелости и до климакса способность к деторождению не ограничена природой. В некоторых цивилизациях ранние браки запрещены; известны индейские племена, где требуется, чтобы женщинам был обеспечен хотя бы двухлетний отдых между родами; но в целом на протяжении многих веков женская плодовитость никак не регулировалась. Еще во времена античности^1^ применялись противозачаточные средства, обычно предназначенные для женщин: микстуры, свечи, вагинальные тампоны; но они оставались секретом проституток и врачей; может быть, секретом этим владели римлянки периода упадка, которых сатирики упрекали за бесплодие.
Средневековье же об этом ничего не знало; никаких следов подобных секретов вплоть до XVIII века. Для целого ряда женщин жизнь в эти времена представляла собой непрерывную череду беременностей; даже женщины легкого поведения расплачивались за свободу любви беспрестанным материнством. Правда, в определенные эпохи человечество ощущало потребность в сокращении численности населения; но в то же время нации боялись ослабеть; в эпохи кризисов и нищеты снижение уровня рождаемости достигалось установлением более позднего брачного возраста. Как правило же, люди женились молодыми и имели столько детей, сколько могла выносить женщина; и только детская смертность сокращала численность живых детей. Уже в XVII веке аббат де Пюр^2^ протестует против «любовной водянки», на которую осуждены женщины; ^1^ «Самое древнее из известных упоминаний о противозачаточных средствах - это египетский папирус второго тысячелетия до нашей эры, рекомендующий вагинальное применение странной смеси, состоящей из экскрементов крокодила, меда, едкого натра и некоей клейкой субстанции» (P. Aries. Histoire des populations franaises).
Персидские средневековые врачи знали тридцать один рецепт, из которых только девять относились к мужчине. Соранос в эпоху Адриана объясняет, что в момент эякуляции женщина, не желающая иметь детей, должна «задержать дыхание, немного податься всем телом назад, чтобы сперма не могла попасть в os uteri (в матку), потом сразу встать на корточки и вытолкнуть все из себя».
  а г -жа де Севинье советует дочери избегать слишком частых беременностей. Однако мальтузианская тенденция получает развитие во Франции лишь в XVtII веке. Сначала обеспеченные слои общества, а потом и все население признают разумным соотносить количество детей с возможностями родителей - и тогда в обиходе начинают появляться противозачаточные средства. В 1778 году демограф Моро пишет; «Не только богатые женщины видят в продлении рода устаревшую попытку ввести их в заблуждение; зловещие секреты, во всем животном мире ведомые одному лишь человеку, уже проникли в деревню; природу обманывают даже в деревнях». Практика coitus interruptus (прерванного сношения) распространяется сначала в буржуазной среде, а потом и среди сельского населения и рабочих; презерватив, ранее существовавший в качестве антивенерического средства, становится противозачаточным средством, которое получает особенно широкое распространение после открытия вулканизации в 1840 году!. В англосаксонских странах birth control (контроль за рождаемостью) разрешен официально и найдено множество способов разграничить две ранее неделимые функции
- сексуальную и воспроизводящую. Когда в трудах венских медиков был в точности установлен механизм зачатия и благоприятствующие тому условия, в них же были подсказаны пути, как этого избежать. Во Франции пропаганда противозачаточных средств и продажа пессариев, вагинальных тампонов и т. д. запрещены, но это не мешает широкому распространению birth control, Что же касается аборта, он нигде не был официально разрешен законом. Римское право не оказывало специального покровительства внутриутробной жизни; nasciturus (зародыш) оно рассматривало не как человеческое существо, а как часть материнского тела: «Partus antequam edatur mulieris portio est vel viscerum»^2^. В период упадка Римской империи аборт считался в порядке вещей и законодательная власть, даже стремясь повысить рождаемость, не решилась его запретить. Если женщина отказывалась рожать вопреки воле мужа, он мог привлечь ее к ответственности - но вина ее состояла в непослушании. В целом в восточной и греко -римской цивилизации аборт допускался законом.
  Отношение морали к этому вопросу было в корне пересмотрено с наступлением христианства, которое наделило зародыш душой; в таком случае аборт принимает характер преступления против самого плода, «Любая женщина, поступающая так, чтобы не смочь родить столько детей, сколько она могла бы, столько же
  «К 1930 году одна американская фирма продавала двадцать миллионов презервативов в год. Пятнадцать американских мануфактур выпускали их полтора миллиона в день» (П. Ариэс).
  «Нерожденное дитя является частью женщины, чем -то вроде внутреннего органа».
  раз становится человекоубийцей, равно как и женщина, пытающаяся поранить себя после зачатия», - говорит Блаженный Августин. В Византии аборт карался лишь временной ссылкой; у варваров, допускавших детоубийство, аборт считался предосудительным, только если совершался насильно, против воли матери, - в качестве выкупа следовало уплатить плату за кровь. Но первые Вселенские соборы установили за это «человекоубийство» самые суровые кары, каким бы ни был предполагаемый возраст плода. Между тем возникает один вопрос, ставший предметом нескончаемых дискуссий: в какой момент душа проникает в тело? Святой Фома Аквинский и большея часть авторов установили, что одушевление происходит примерно на сороковой день для детей мужского пола и на восьмидесятый - у детей женского пола; так стали отличать одушевленный плод от неодушевленного. В средние века пенитенциарная книга гласит; «Если беременная женщина умертвит свой плод в течение сорока пяти дней, она подвергается наказанию сроком на один год. Если она сделает это до истечения шестидесяти дней, то подвергается наказанию сроком на три года. В случае же если
ребенок уже одушевлен, ее следует считать человекоубийцей». В то же время в книге добавляется: «Существует большая разница между бедной женщиной, умерщвляющей свое дитя из -за того, что ей трудно его прокормить, и той, что не имеет иной цели, кроме как скрыть преступление блуда», В 1556 году Генрих II издал знаменитый эдикт о сокрытии беременности; поскольку простое сокрытие каралось смертью, был сделан вывод, что с еще большим основанием эта мера должна применяться в случае аборта; в действительности эдикт был направлен против детоубийства; но было решено, что он дает право карать смертной казнью тех, кто делает аборт, и их сообщников. К XVIII веку различие между одушевленным и неодушевленным плодом исчезло. В конце века Беккария, влияние которого во Франции было весьма значительным, выступил в защиту женщины, отказывающейся иметь ребенка. Кодекс 1791 года оправдывает женщину, но карает ее сообщников «двадцатью годами кандалов». К XIX веку аборт перестают считать убийством - его рассматривают скорее как преступление против государства. Закон 1810 года полностью запрещает его под страхом лишения
свободы и каторжных работ для женщины и ее сообщников; в действительности врачи по -прежнему делают аборт в случаях, когда речь идет о спасении жизни матери. Чрезмерная суровость закона сама привела к тому, что к концу века присяжные перестали его применять; арестов было ничтожно мало, а 4/5 обвиняемых были оправданы, В 1923 году новый закон снова предусматривает каторжные работы для сообщников и тех, кто осуществляет операцию, но женщину карает только тюремным заключением или штрафом; в 1939 году новый декрет всецело направлен против специалистов: отныне к ним не применяется условное наказание. В 1941 году аборт был объявлен преступлением против государственной безопасности. В других странах это считается правонарушением, подлежащим исправительному наказанию; впрочем, в Англии это уголовное преступление (felony), караемое тюрьмой или каторжными работами. В целом кодексы и суды гораздо снисходительнее к самой женщине, чем к ее сообщникам. Впрочем, Церковь продолжает относиться к этой проблеме все так же сурово. Кодекс канонического права, утвержденный 2 7 марта 1917 года, гласит: «Те, кто осуществляет
аборт, считая также и мать, в случае, если результат достигнут, подвергаются отлучению - latae sententiae», к которому прибегают лишь в исключительных случаях. Никакие обстоятельства не учитываются, даже наличие угрозы для жизни матери. Совсем недавно папа снова заявил, что, выбирая между жизнью матери и ребенка, следует принести в жертву первую: ведь мать, будучи крещеной, может попасть на небо - любопытно, что ад в таких подсчетах никогда не фигурирует, - тогда как плод обречен вечно оставаться в лимбе^^.
  Лишь в течение краткого периода аборт был официально разрешен в Германии до прихода нацизма и в СССР до 1936 года. Но, невзирая на религию и законы, во всех странах он занимает значительное место. Во Франции за год насчитывается от восьмисот тысяч до миллиона абортов - то есть столько же, сколько и рожденных детей, причем две трети составляют замужние женщины, у многих из которых уже есть один или два ребенка. Несмотря на предрассудки, сопротивление, пережитки устарелой морали, совершился переход от свободной рождаемости к рождаемости, управляемой государством и самими людьми. Прогресс в области акушерства значительно снизил опасность родов; постепенно уходят в прошлое и испытываемые при родах мучения; в последние дни - в марте 1949 года - в Англии вышло постановление об обязательном применении некоторых видов анестезии; они уже широко используются в США и начинают распространяться во Франции. Искусственное оплодотворение завершает эволюцию, которая позволит человечеству подчинить себе функцию воспроизводства. В частности, эти изменения имеют колоссальное значение для женщины; она может сократить
число беременностей, разумно сделать их частью своей жизни, вместо то -Во втором томе мы вернемся к обсуждению позиции Церкви. Отметим лишь, что католики далеко не буквально восприняли учение Блаженного Августина. Накануне свадьбы духовник шепчет на ухо невесте, что она может делать со своим мужем все что угодно, лишь бы сношение завершилось «как положено»; всякие предохранительные меры - в том числе и coitus interruptus - запрещены; однако разрешается пользоваться календарем, разработанным венскими сексологами, и совершать акт, единственная признанная цель которого - зачатие, в дни, когда женщина зачать не может. Бывают даже духовники, которые сами рекомендуют этот календарь своей пастве. В действительности существует множество «христианских матерей», имеющих всего двоих -троих детей и отнюдь не прекративших супружеские отношения после последних родов.


  сея и от природных оков; она подчиняет себе свое тело большой мере избавленная от бремени деторождения, л взять на себя предлагаемую ей экономическую роль, что -ост ей в дальнейшем полное овладение своей личностью.. гак, эволюция положения женщины связана с совпадением
  факторов; участия в производстве и освобождения от рабстдеторождения. Как предвидел Энгельс, ее социальный и полигический статус неизбежно должен был измениться. Феминистское движение, начатое во Франции Кондорсе, а в Англии Мэри Уоллстонкрафт в ее работе «Защита прав женщины» и подхваченное в начале века сенсимонистами, не могло увенчаться успехом, пока у него не было конкретных основ, В настоящее время требования женщины зазвучат в полную силу. Они будут раздаваться даже в буржуазной среде. Вследствие быстрого развития промышленной цивилизации земельная собственность отступает перед собственностью движимой; принцип единства семейной группы теряет силу. Подвижность капитала позволяет его обладателю, вместо того чтобы быть под властью своего состояния, владеть им в одностороннем порядке и иметь возможность им распоряжаться. Женщина была всецело привязана к супругу через посредство вотчины; когда вотчину отменили, супруги стали просто сосуществовать, и даже дети перестали быть связующим звеном, прочность которого могла бы сравниться с материальным интересом. Таким образом, личность начинает утверждать
себя над группой; особенно эта эволюция бросается в глаза в Америке, где торжествует современная форма капитализма: здесь широко распространен развод и муж и жена представляют собой лишь временных союзников. Во Франции, где удельный вес сельского населения весьма значителен и где кодекс Наполеона установил опеку над замужней женщиной, развитие идет медленнее, В 1884 году восстанавливается развод, женщина может получить его в случае измены мужа; в то же время с точки зрения уголовного права разница между полами сохраняется: супружеская измена считается правонарушением, только если ее совершает женщина. Право опеки, принятое с оговорками в 1907 году, было окончательно побеждено лишь в 1917 -м. В 1912 году было разрешено установление отцовства для внебрачных детей. Пересмотра статуса замужней женщины пришлось ждать до 1938 и 1942 годов; тогда отменяется долг послушания, хотя главой семьи по -прежнему считается отец; он выбирает место жительства, но женщина может воспротивиться его выбору, если представит веские основания; правоспособность ее возрастает - и все же в не совсем ясной формулировке: «Замужняя
женщина обладает всей полнотой прав. Ее права не ограничены ничем, кроме брачного контракта и закона» - последняя часть статьи противоречит первой. Равенство супругов еще не достигнуто.
  Что касается политических прав, во Франции, Англии и США они были завоеваны не без труда, В 1867 году Стюарт Милль выступил перед парламентом с первой когда -либо официально произнесенной речью в поддержку женского избирательного права. В своих трудах он настоятельно требовал равенства мужчины и женщины в семье и обществе. «Я убежден, что социальные отношения полов, при которых один пол подчинен другому именем закона, сами по себе нехороши и составляют одно из главных препятствий на пути к прогрессу человечества; я убежден, что они должны уступить место полному равенству». Вслед за его выступлениями англичанки создают политическую организацию под руководством г -жи Фоусетт; француженки группируются вокруг Мари Дерезм, которая между 1868 и 1871 годами посвящает целую серию публичных лекций анализу женской участи, она горячо спорит с Александром Дюма -сыном, посоветовавшим мужу, обманутому неверной женой: «Убей ее». Подлинным основателем феминизма был Леон Ришье; в 18 6 9 году он основал общество «В защиту прав женщин» и организовал Международный конгресс в защиту прав женщин, состоявшийся в 18 7 8
году. Вопрос об избирательном праве пока не поднимался; женщины ограничились требованием предоставления им гражданских прав; на протяжении тридцати лет феминистское движение как ВО Франции, так и в Англии оставалось весьма робким. Правда, одна женщина, Губертина Оклер, развернула кампанию суфражисток; она создала группу «Избирательный голос женщины» и газету «Ситуаенн». Под ее влиянием образовалось множество обществ, но деятельность их была малоэффективна. Источником слабости феминизма были его внутренние разногласия; ведь женщины, как уже отмечалось, не солидаризируются по признаку пола - прежде всего они связаны со своим классом; интересы женщин, относящихся к буржуазии и к пролетариату, не пересекаются. Революционный феминизм воспринял сенсимонистскую и марксистскую традиции; кстати, следует отметить, что, например, Луиза Мишель выступает против феминизма, считая, что это движение только отвлекает силы, которые следует целиком употребить на классовую борьбу; с уничтожением капитала наладится и судьба женщины.
  В 1879 году социалистический конгресс провозгласил равенство обоих полов, и с тех пор союз феминизма и социализма стал нерасторжимым, но поскольку собственной эмансипации женщины ждут прежде всего от освобождения рабочего класса, то и делу своему они придают лишь второстепенное значение. Представительницы буржуазии, напротив, требуют новых прав в рамках существующего общества, но не переходят в ряды революционеров; они хотят изменить нравы в ходе добродетельных реформ, таких, как уничтожение алкоголизма, порнографической литературы, проституции. В 1892 году собрался так называемый Феминистский конгресс, который дал имя всему движению; результаты его были невелики. Между тем в 1897 году выходит закон, позволяющий женщине выступать свидетелем в суде, одна^•о, когда женщина, имеющая степень доктора права, подала заявление на должность адвоката, ей ответили дтказом. В 1898 году женщины получают право избирать в Торговый суд, право избирать и быть избранными в Высший совет труда, допуск в Высший совет общественной благотворительности и в Школу изящных искусств. В 1900 году феминистки снова собираются на
конгресс; но и он не приводит к большим результатам. Между тем в 1901 году Вивиани впервые поднимает в палате депутатов вопрос о женском голосовании - впрочем, он предлагает ограничиться предоставлением права голоса незамужним и разведенным женщинам. В этот период значение феминистского движения возрастает. В 1909 году создается французский Союз борьбы за женское избирательное право, вдохновительницей которого была г -жа Бруншвиг; она организует конференции, митинги, конгрессы, манифестации. В 1909 году Бюиссон делает сообщение относительно предложения Дюссозуа о предоставлении женщинам права голоса на выборах в органы местного управления. В 1910 году предложение в пользу женского избирательного права вносит Тома; к нему возвращаются в 191 8 -м, а в 1919 -м оно получает поддержку палаты депутатов; но в 1922 году в сенате оно не проходит. Ситуация складывается весьма сложная. Помимо революционного, так называемого независимого феминизма г -жи Бруншвиг появляется феминизм христианский: папа Бенедикт XV в 1919 году высказался за предоставление женщинам избирательного права, монсеньор Бодрийар и отец
Сертийанж ведут в этом направлении активную пропаганду; на самом деле католики считают, что женщины во Франции представляют собой консервативный и религиозный элемент; именно этого и боятся радикалы: истинная причина их сопротивления - в том, что они боятся перераспределения голосов в случае, если женщинам будет позволено голосовать. В сенате многие католики, группа Республиканского союза и другие ультралевые партии выступают за предоставление женщинам права голоса - однако большинство против него, Вплоть до 1932 года сенат прибегает к всевозможным отсрочкам и отказывается рассматривать предложения, касающиеся женского избирательного права; тем не менее в 1932 году, когда палата депутатов проголосовала тремястами девятнадцатью голосами против одного за поправку, предоставляющую женщинам право избирать и быть избранными, сенат открывает прения, которые продолжаются на протяжении нескольких заседаний: поправка отклоняется. Отчет, напечатанный в газете «Офисьель», чрезвычайно знаменателен; в нем можно найти все аргументы, выдвигавшиеся антифеминистами на протяжении полувека в трудах, одно перечисление
которых было бы весьма утомительным. В первую очередь в ход идут галантные аргументы типа: мы слишком любим женщин, чтобы позволить им голосовать; как некогда у Прудона, превозносится «настоящая женщина», принимающая дилемму «куртизанка или домохозяйка»; женщина потеряла бы все свое очарование, начав голосовать; она возвышается на пьедестале, так пусть и не сходит с него; став избирательницей, она теряет все и ничего не приобретает; для того чтобы повелевать мужчинами, ей не нужен избирательный бюллетень и т. д. Более серьезным аргументом служат интересы семьи: место женщины - дома; политические дискуссии привели бы к раздорам между супругами. Некоторые признаются в умеренном антифеминизме. Женщины отличаются от мужчин. Они не служат в армии. А что, проститутки тоже будут голосовать? А другие высокомерно настаивают на мужском превосходстве. Голосование - это обязанность, а не право, женщины ее недостойны. Они не столь умны и не столь образованны, как мужчины. Если бы они стали голосовать, мужчины бы изнежились. У женщин нет никакого политического воспитания, Они бы стали голосовать так, как прикажет
муж. Если они хотят быть свободными, пусть сначала освободятся от своей портнихи. Предлагают даже такой великолепный по своей наивности аргумент: во Франции женщин больше, чем мужчин. Но, несмотря на убогость всех этих возражений, француженке пришлось ждать до 1945 года, чтобы получить политические права.
  Новая Зеландия предоставила женщине все полноту прав уже в 1893 году; в 1908 -м ее примеру последовала Австралия. Но в Англии и Америке победа была трудной. Викторианская Англия властно держала женщину у домашнего очага, Джейн Остин писала тайком, и требовалось много мужества или необычайная судьба, чтобы стать Джордж Элиот или Эмилией Бронте; в 18 8 8 году один английский ученый писал; «Женщины - это не только не род, но даже не половина рода, а всего лишь подвид, предназначенный исключительно для размножения». Г -жа Фоусетт создает в конце века движение суфражисток, но движение это так же робко, как и во Франции. А вот к 1903 году женские требования приобретают особое звучание. Семья Пэнкхёрст образует в Лондоне Женский социально -политический союз (ЖСПС), примыкающий к лейбористской партии, который предпринимает серию решительных действий. Впервые в истории женщины выступают именно как женщины - это и привлекает особый интерес к деятельности суфражисток Англии и Америки. На протяжении пятнадцати лет они проводят политику давления, некоторыми чертами напоминающую поведение Ганди: не позволяя себе
прибегать к насилию, они более или менее искусно изобретают ему замену. Они врываются в Альберт -холл во время митингов либеральной партии, потрясая ситцевыми знаменами с лозунгом «Право голоса - женщинам!»; они силой пробираются в кабинет лорда Асквита, организуют митинги в Гайд -парке или на Трафальгарской площади, устраивают уличные шествия с транспарантами, читают лекции; во время демонстраций они оскорбляют полицейских или кидают в них камни, чтобы вызвать протест; в тюрьме они избирают тактику голодовок; они собирают средства, объединяют вокруг себя миллионы женщин и мужчин; они возбуждают общественное мнение настолько, что в 1907 году двести членов парламента образуют комитет в защиту женского избирательного права; с этого момента каждый год кто -нибудь из членов комитета предлагает закон о предоставлении женщинам права голоса, и закон этот отклоняется каждый год на одних и тех же основаниях. В том же 1907 году ЖСПС организует первый поход на парламент, в котором принимают участие множество укуганных в платки трудящихся женщин и несколько представительниц аристократии; их разгоняет полиция;
однако год спустя, когда раздается угроза запретить замужним женщинам работать в отдельных подземных шахтах, ЖСПС призывает работниц Ланкашира устроить большой митинг в Лондоне. Следуют новые аресты, на которые заключенные -суфражистки отвечают в 1909 году продолжительной голодовкой. Выйдя на свободу, они организуют новые шествия: одна из них верхом на побеленной известью лошади изображает королеву Елизавету. 18 июля 1910 года, в день, когда закон о женском избирательном праве должен был обсуждаться в палате общин, через весь Лондон протягивается живая цепь длиной в девять километров; а когда закон отклоняют, следуют новые митинги и новые аресты. В 1912 году женщины переходят к более агрессивной тактике: поджигают нежилые дома, срывают афиши, топчут газоны, швыряют камни в полицейских; в то же время они посылают делегацию за делегацией к Ллойд Джорджу и сэру Эдуарду Грею; прячутся в Альберт -холле и с шумом врываются в зал во время выступлений Ллойд Джорджа. Их деятель^ ность прервала война. Сейчас очень трудно установить, в какой степени эта борьба ускорила события. Избирательное право было
предоставлено англичанкам в 1918 году - в ограниченном виде, а затем в 1928 году - без всяких оговорок: такого успеха женщины достигли в значительной мере благодаря своей деятельности во время войны, Американская женщина вначале была более свободной, чем жительница Европы. В начале XIX века женщинам пришлось принимать участие в тяжелом труде первопроходцев, который лег на плечи мужчин, они боролись бок о бок с мужчинами, их было намного меньше, а потому ценили их очень высоко. Однако понемногу их положение приблизилось к положению женщин Старого Света; с ними продолжали галантно обращаться; они сохранили привилегии в области культуры и господствующее положение внутри семьи; законы охотно предоставляли им роль хранительниц религии и морали; все это нисколько не мешало мужчинам удерживать в своих руках бразды правления обществом. Около 1830 года появились женщины, которые стали требовать политических прав. Они предприняли также кампанию в защиту негров. Поскольку состоявшийся в 1840 году Конгресс за отмену рабства был закрыт для женщин, квакерша Лукреция Мотт основала феминистскую ассоциацию. 18 июля
1840 года на собравшемся в Сенека -Фолс съезде члены ассоциации составили проникнутый духом квакерства манифест, который задал тон всему американскому феминизму. «'Мужчина и женщина были созданы равными, и сам Создатель дал им неопровержимые права… Правительство образовано лишь для того, чтобы эти права оберегать. Мужчина обрекает замужнюю женщину на гражданскую смерть… Он узурпирует прерогативы Иеговы, который один может определять сферу деятельности человека». Три года спустя г -жа Бичер -Стоу пишет «Хижину дяди Тома», которая поднимает общественное мнение на защиту интересов негров. Эмерсон и Линкольн поддерживают феминистское движение. Когда развязывается война между Севером и Югом, женщины принимают в ней активное участие; однако напрасно требуют они, чтобы поправка, предоставляющая право голоса неграм, была сформулирована следующим образом: «Ни цвет кожи, ни пол не могут служить препятствием для предоставления избирательного права». И все же, пользуясь тем, что одна из статей поправки допускает разночтение, мисс Энтони, одна из главных лидеров феминизма, голосует в Рочестере вместе с
четырнадцатью соратницами; на нее налагают штраф в размере ста долларов. В 1869 году она основывает Национальную ассамблею в защиту женского избирательного права, и в том же году женщинам штата Вайоминг предоставляется право голоса. Но только в 1893 году Колорадо, а затем в 1896 -м - Айдахо и Юта последовали этому примеру. Далее прогресс идет очень медленно. Правда, в экономическом плане женщины добиваются гораздо большего, чем в Европе. В 1900 году в США насчитывается 5 миллионов работающих женщин, из которых 1 300 000 заняты в промышленности, 500 000 - в торговле; множество женщин работают в торговле, промышленности, занимаются бизнесом и всеми свободными профессиями. Есть женщины -адвокаты, доктора и 3373 женщины -пастора. Знаменитая Мари Бейкер Эдди основывает движение «Христианская наука». У женщин входит в привычку объединяться в клубы: в 1900 году в их составе насчитывается около двух миллионов членов.
  И все же только девять штатов предоставили женщинам право голоса. В 1913 году организуется движение суфражисток по типу аналогичного английского движения. Его возглавляют две женщины: мисс Стивене и молодая квакерша Элис Пол. Они добиваются от Вильсона разрешения проводить демонстрации и шествия со знаменами и транспарантами; затем организуют серию разнообразных лекций, митингов, шествий и манифестаций. Избирательницы из девяти штатов, где женщинам дано право голоса, торжественно направляются к Капитолию, требуя избирательного права для женщин всей нации. В Чикаго женщины впервые объединяются в партию за освобождение своего пола - она получает название «Партия женщин». В 1917 году суфражистки изобретают новую тактику; они как на часах стоят возле ворот Белого дома со знаменами в руках и часто приковывают себя к решетке, чтобы нельзя было прогнать их оттуда. Через полгода их арестовывают и отправляют в исправительную тюрьму Окскуейкуа; они объявляют голодовку, и в конце концов их выпускают. Новые шествия ведут к началу мятежа. Наконец правительство соглашается назначить при палате представителей
Комитет по избирательному праву. Исполнительный комитет Партии женщин созывает в Вашингтоне конференцию; в результате поправка о предоставлении женщинам избирательного права выносится на обсуждение палаты представителей и голосуется 10 января 1918 года. Остается получить одобрение сената. Поскольку Вильсон не обещает оказать достаточное давление на сенат, суфражистки разворачивают новые манифестации; они устраивают митинг у ворот Белого дома. Президент принимает решение обратиться к сенату с воззванием, но поправка отклоняется с перевесом в два голоса. Она будет принята республиканским конгрессом в июне 1919 года. Затем на протяжении двух лет длится борьба за полное равенство двух полов. На шестой конференции американских республик, состоявшейся в Гаване в 1928 году, женщины добиваются образования Межамериканского женского комитета. В 1933 году международные соглашения, подписанные в Монтевидео, поднимают положение женщин на новую высоту. Девятнадцать американских республик подписывают соглашение, предоставляющее женщине полное равенство во всех правах.
  Сильное феминистское движение существует также в Швеции, Во имя сохранения старых традиций шведки требуют права «на образование, на труд, на свободу». Борьбу ведут в основном женщины -литераторы, и в первую очередь их интересует моральный аспект проблемы; затем, объединившись в сильные ассоциации, они привлекают на свою сторону либералов, но наталкиваются на враждебность консерваторов. Норвежки получают право голоса в 1907 году, финки - в 1906 -м, тогда как шведкам приходится ждать этого еще много лет.
  В романских странах, как и в странах Востока, строгость нравов сильнее подавляет женщину, чем строгость законов. В Италии фашизм неуклонно тормозил развитие феминизма. Итальянский фашизм искал союза с Церковью, почитал семью и продолжал традицию женского рабства, так что женщина оказалась под двойным гнетом: над ней стояли общественные власти и муж. Совершенно иная ситуация сложилась в Германии. В 1790 году студент Гиппель выступил с первым манифестом немецкого феминизма. Начало XIX века было периодом процветания сентиментального феминизма наподобие того, что проповедовала Жорж Санд. В 1848 году первая немецкая феминистка Луиза Отто требовала для женщин права содействовать преобразованию страны - ее феминизм был прежде всего национальным. В 1865 году она основала Всеобщую ассоциацию немецких женщин. Немецкие социалисты вместе с Бебелем в свою очередь требовали устранения неравенства полов. В 1892 году в состав партийного руководства СДПГ входит Клара Цеткин. Появляются женские рабочие ассоциации и союзы женщин -социалисток, объединенные в Федерацию. Предпринятая немками попытка образовать женскую
национальную армию в 1914 году терпит провал, но они активно участвуют в военных действиях. После поражения Германии они получают избирательное право и начинают принимать участие в политической жизни: Роза Люксембург ведет борьбу в группе «Спартак» бок о бок с Либкнехтом и становится в 1919 году жертвой убийства. Большинство немок выступили в поддержку партии порядка; многие из них заседают в рейхстаге. Таким образом, наполеоновский идеал «Kche, Kirche, Kinder» был снова навязан Гитлером уже эмансипированным женщинам. «Присутствие женщины обесчестило бы рейхстаг», - заявил он. Поскольку нацизм имел антикатолическую и антибуржуазную направленность, он отвел матери привилегированное место. Социальная защита, предоставленная матерям -одиночкам и внебрачным детям, в большой мере освобождала женщину от брачных уз; как некогда в Спарте, она гораздо больше зависела от государства, чем от кого -либо еще, что давало ей одновременно больше и меньше автономии, чем имела женщина из буржуазной среды, живущая при капиталистическом строе.
  Наибольшего размаха феминистское движение достигло в СССР. Оно наметилось в конце XIX века среди студенчества и интеллигенции; женщины эти не столько боролись за свое частное дело, сколько были привержены революционному выбору в целом; они «идут в народ» и борются с охранкой нигилистическими методами: в 1878 году Вера Засулич убивает префекта полиции Трепова. Во время русско -японской войны женщины по многим специальностям заменяют мужчин; у них появляется самосознание, и Русский союз борьбы за права женщины требует политического равенства полов; в составе I Думы образуется парламентская группа, отстаивающая права женщины, однако результатов она не дает. Эмансипация трудящихся женщин станет возможной лишь после революции. Уже в 1905 году они приняли активное участие в охвативших страну массовых политических забастовках и пошли на баррикады. В 1917 году, за несколько дней до Февральской революции, по случаю Международного женского дня (8 марта) они устроили массовую манифестацию на улицах Санкт -Петербурга, требуя хлеба, мира и возвращения мужей. Принимают они участие и в Октябрьском восстании; между
1918 и 1920 годами они играют большую политическую и даже военную роль в борьбе страны против интервентов, Верный марксистской традиции, Ленин увязал женскую эмансипацию с освобождением трудящихся; он предоставил им политическое и экономическое равенство.
  Статья 122 -я Конституции 1936 года гласит: «Женщине в СССР предоставляются равные права с мужчиной во всех областях хозяйственной, государственной, культурной и общественнополитической жизни». Именно эти принципы были сформулированы Коммунистическим Интернационалом. Он требовал «социального равенства женщины и мужчины перед законом и в практической жизни. Радикальной переработки семейного права и кодекса семьи. Признания материнства социальной функцией. Возложения на общество забот по воспитанию детей и юношества. Организованной просветительной работы по борьбе с идеологией и традициями, превращающими женщину в рабыню». В экономической области завоевания женщины поразительны. Она получила равную с работниками мужского пола зарплату и стала принимать активное участие в производстве; тем самым она приобрела большую политическую и общественную значимость. В недавно изданной обществом «Франция - СССР» брошюре говорится, что по результатам всеобщих выборов 1939 года 457 000 женщин стали депутатами районных, областных, городских и сельских советов, 1480 - высших республиканских советов, 227 заседали в
Верховном Совете СССР. Около 10 миллионов женщин являются членами профсоюзов. Женщины составляют 40 процентов всего состава рабочих и служащих в СССР; многие работницы приняли участие в стахановском движении. Известно, сколь велика была роль русской женщины во время последней войны; женщины самоотверженно трудились даже в тех отраслях, где преобладали мужские профессии: в металлургической и горнодобывающей промышленности, на лесосплаве, на железной дороге и т. д. Они отличались как летчицы и парашютистки, создавали партизанские отряды.
  Такое участие женщины в общественной жизни породило сложную проблему; встал вопрос о ее роли в семейной жизни. На протяжении целого периода ее стремились вовсе освободить от домашних обязанностей; 16 ноября 1924 года на пленарном заседании Коминтерна было провозглашено; «Революция бессильна, пока существуют понятия семьи и семейные отношения». Признание и уважение свободного союза, облегчение развода, легализация абортов - все это обеспечивало женщине свободу перед лицом мужчины; законы об отпусках по беременности, ясли, детские сады и прочее облегчали материнские обязанности. На основании эмоциональных и противоречивых свидетельств трудно установить, каково же было ее реальное положение; несомненно лишь то, что сегодня необходимость воспроизводства населения привела к иной политике в области семьи: семья представляет собой первичную ячейку общества, а женщина является одновременно труженицей и домохозяйкой^1^. Сексуальная мораль - одна из самых строгих; по закону, принятому в июне 1936 года, и уси-
  ^1^ Секретарь ЦК комсомола Ольга Мишакова в 1944 году заявила в одном интервью: «Советские женщины должны стараться стать настолько привлекательными, насколько позволяет природа и хороший вкус. После войны им нужно будет одеваться, как женщинам, и иметь женскую походку… Девушкам будут говорить, чтобы они вели себя и ходили, как девушки, и, возможно, поэтому они станут носить очень узкие юбки, которые сделают ИХ походку грациозной».
  ливающему его закону от 7 июня 1941 года аборт запрещен, а развод практически упразднен; нравы осуждают супружескую измену. Находящаяся, как все трудящиеся, в тесной зависимости от государства, прочно привязанная к домашнему хозяйству, но при этом имеющая доступ к политической жизни и пользующаяся уважением благодаря своему участию в производительном труде, русская женщина оказывается в особом положении, которое было бы полезно по возможности изучить непосредственно во всей его исключительности; к сожалению, обстоятельства не позволяют мне сделать это.
  Комиссия по положению женщин на своей недавней сессии в ООН потребовала признания всеми нациями равенства в правах мужчины и женщины и одобрила целый ряд предложений, нацеленных на то, чтобы конкретная реальность была приведена в соответствие с этим юридическим статусом. Дело, кажется, было выиграно. Будущее может лишь привести к все более и более глубокой ассимиляции женщины с некогда мужским обществом.
  Если окинуть единым взором всю эту историю в целом, напрашивается целый ряд выводов. Первый из них - тот, что вся история женщин творилась мужчинами. Точно так же, как в Америке нет проблемы черных, а есть только проблема белых^^, как «антисемитизм - это не еврейская проблема, а наша»^2^, так и проблема женщины всегда была мужской проблемой. Мы видели, по каким причинам изначально физическая сила обеспечивала мужчинам моральное преимущество; они создали ценности, нравы, религию; эту власть женщины никогда у них не оспаривали. Считанные единицы - Сафо, Кристина Пизанская, Мэри Уоллстонкрафт, Олимпия де Гуж - протестовали против суровости своей доли; иногда случались коллективные манифестации; но римские матроны, объединившиеся против закона Оппия, или англосаксонские суфражистки смогли оказать давление только потому, что мужчины охотно ему поддавались. Судьба женщины всегда была в их руках; и распоряжались они ею отнюдь не в ее интересах - они пеклись о своих проектах, своих опасениях, своих надобностях. Они поклонялись богине -матери только потому, что Природа внушала им страх; как только бронзовые
орудия труда дали им возможность ей противостоять, они установили патриархат; и тогда статус женщины стал определяться конфликтом между семьей и государством; в положении женщины нашло отражение отношение христианина к Богу, миру и своей плоти; то, что в средние века называли «женской распрей», на самом деле было спором между клерками и светскими лицами относительно брака и безбрачия; к установлению опеки над замужней женщиной привел социальный строй, основанный на частной собственности, а современную женщину освободила техническая революция, осуществленная мужчинами. Именно эволюция мужской этики привела к уменьшению количества детей в семьях с помощью противозачаточных средств и частично освободила женщину от тягот материнства. Да и сам феминизм никогда не был автономным движением: он был частично орудием в руках политиков, частично эпифеноменом, отражающим более глубокую социальную драму. Женщины никогда не составляли отдельной касты, да и, по правде говоря, никогда не стремились играть в истории какую -то роль именно как пол. Доктрины, взывающие к женщине как к плоти, жизни, имманентности, как к
Другому, суть идеологии мужчин, нисколько не выражающие женские притязания. Большинство женщин смиряются со своей судьбой и совсем не пытаются действовать; а если кто и пробовал что -то изменить, то не из стремления замкнуться в своей исключительности и дать ей восторжествовать, а из стремления ее преодолеть. Они вмешивались в ход мирового развития в согласии с мужчинами и в предложенных мужчинами перспективах.
  Это вмешательство в целом было второстепенным и эпизодическим. Классы, в которых женщины пользовались некоторой экономической автономией и участвовали в производстве, были угнетаемыми классами, и как работницы женщины были порабощены еще в большей степени, чем работники мужского пола. В правящих классах женщина жила как паразит и в качестве такового полностью подчинялась мужским законам; в обоих случаях возможность действия для нее практически исключалась. Право и нравы не всегда совпадали: и равновесие между ними устанавливалось таким образом, что реально женщина никогда не была свободна. В древнеримской республике экономические условия дают матроне конкретные возможности, но никакой юридической независимости у нее нет; часто так же дело обстоит в крестьянской среде и у мелкой торговой буржуазии; дома любовница -прислуга, в социальном плане женщина - несовершеннолетняя. И наоборот, в те эпохи, когда общество распадается, женщина эмансипируется, однако, переставая быть вассалом мужчины, она теряет и свою вотчину; у нее есть только негативная свобода, которая находит свое выражение лишь в вольном
поведении и распутстве, - так было в период упадка Римской империи, в эпоху Возрождения, в XVIII веке, при Директории. Или она находит себе применение, но при этом порабощена; или она освобождается, но не находит себе применения. Следует среди всего прочего отметить, что замужняя женщина всегда имела свое место в обществе, но была абсолютно бесправна, тогда как незамужняя, будь то честная девушка или проститутка, обладала всеми правами мужчины; но вплоть до нынешнего века она была более или менее исключена из общественной жизни. Такая противоположность права и нравов породила, в частности, любопытный парадокс: свободная любовь не запрещена законом, тогда как супружеская измена является правонарушением; между тем часто «согрешившая» девушка считается обесчещенной, тогда как на похождения супруги смотрят снисходительно; многие девушки с XVII века до наших дней выходили замуж специально, чтобы свободно заводить любовников. При такой замысловатой системе основная масса женщин связана по рукам и ногам - нужны исключительные обстоятельства, чтобы между двумя видами уз, абстрактных и конкретных, смогла
пробиться и утвердить себя женская личность. Сравнимые с мужскими деяния совершили лишь те женщины, которые силою социальных установлений были вознесены превыше всех половых различий. Изабелла Католическая, Елизавета Английская, Екатерина Великая не принадлежали ни к мужскому, ни к женскому полу - это монархи. Примечательно, что, утратив социальный смысл, их женственность перестала обозначать неполноценность; в пропорциональном отношении королев, чье царствование считается великим, было намного больше, чем великих королей. Такое же превращение происходит и в религии; Екатерина Сиенская и святая Тереза - это святые души, без учета каких -либо физиологических условий; их мирская и мистическая жизнь, их деятельность и литературные труды достигают мало кому из мужчин доступных высот. Есть основания полагать, что другим женщинам не удалось оставить за собой в мире глубокий след из -за того, что условия жизни не давали им никакой свободы. Их вмешательство почти всегда было негативным или косвенным. Юдифь, Шарлотта Корде, Вера Засулич убивают; участницы Фронды готовят заговор; во время Революции и Парижской
коммуны женщины борются бок о бок с мужчинами против установленного порядка; свободе, лишенной права и власти, дозволено бросить все силы на отрицание и бунт, но запрещено участвовать в позитивном строительстве; самое большее, она может окольными путями проникнуть в дела мужчин. К советам Аспазии, г -жи де Ментенон, принцессы дез Урсэн мужчины прислушивались - но надо было, чтобы они согласились их слушать. Мужчины охотно преувеличивают это влияние, когда хотят убедить женщину в ее превосходстве; но на самом деле женские голоса смолкают, как только начинается конкретное действие; женщины могли спровоцировать начало войны, но не могли подсказать тактику ведения боя; на политику они влияли лишь постольку, поскольку политика сводилась к интригам, - истинные же бразды правления миром никогда не были в женских руках; женщины не оказывали никакого воздействия на технику и экономику, не создавали и не разрушали государств, не открывали новых миров. Многие события свершились из -за них, но они были прежде всего предлогом, а не действующими лицами. Самоубийство Лукреции имело чисто символическое значение.
Угнетенному всегда позволяется мученичество; во время гонений на христиан, после социальных или национальных потрясений женщинам всегда доставалась роль подвижниц; но никогда еще ни один мученик не изменил лицо мира. Да и манифестации и инициативы женщин приобрели вес, только когда получили эффективное продолжение в виде принятого мужчинами решения. Американки, сгруппировавшиеся вокруг г -жи Бичер -Стоу, сильно всколыхнули общественное мнение против рабства; однако истинные причины войны между Севером и Югом были далеко не сентиментального свойства. «Женский день» 8 марта 1917 года, может, и ускорил наступление русской революции - и все же это мог быть только сигнал. Большая часть женщин -героинь относятся к барочному типу: этакие авантюристки, оригинальные особы, прославившиеся не столько благодаря важности содеянного, сколько из -за исключительности своей судьбы; величие Жанны д'Арк, г -жи Ролан, флоры Тристан, если сравнить их с Ришелье, Дантоном, Лениным, представляется прежде всего субъективным - это скорее образцовые личности, а не исторические деятели. Великий человек вырывается из массы и
отдается на волю обстоятельств - женская масса живет в стороне от истории, а обстоятельства для каждой из них - это препятствие, а не трамплин. Чтобы изменить образ мира, нужно прежде накрепко в него врасти; но женщины, накрепко укоренившиеся в обществе, - это как раз те, которые этому обществу покорны. Если только речь не идет о божественном предназначении - а в этом случае женщины ни в чем не уступают мужчинам, - честолюбивая женщина, героиня выглядят диковинными существами. Лишь когда женщины начинают чувствовать себя на этой земле как дома, появляются такие личности, как Роза Люксембург и г -жа Кюри. Они с блеском продемонстрировали, что не неполноценность женщины определила ее ничтожную роль в истории, а ничтожная роль в истории обрекла ее на неполноценность^1^.
  Это особенно бросается в глаза в той области, где женщинам лучше всего удалось утвердить себя, - в области культуры. Их судьба была глубоко связана с развитием литературы и искусства; уже у германцев функции пророчиц и жриц возлагались на женщин; а так как женщины выходят за пределы этого мира, именно к ним обращаются мужчины, когда пытаются при помощи культуры перейти границы своего универсума и подступиться к чему -то другому. Куртуазный мистицизм, гуманистическое любопытство, вкус к красоте, развившийся в итальянском Возрождении, прециозность XVII века, прогрессивный идеал XVIII века в разных формах ведут к превознесению женственности. Женщина занимает
  ^1^ Примечательно, что в Париже из тысячи статуй (за исключением королев, которые по чисто архитектурным соображениям окружают клумбу Люксембургского сада) только десять воздвигнуто в честь женщин. Три посвящены Жанне д'Арк. Остальные - это г -жа де Сепор, Жорж Санд, Сара Бернар, г -жа Бусико и баронесса де Гирш, Мари Дерезм, Роза Бонёр.

  главное место в поэзии, становится центром художественного произведения; располагая большим досугом, она может посвятить себя усладам разума; вдохновительница, судья, аудитория писателя, она становится его соперницей; часто именно благодаря ей берут верх тот или иной вид чувственности, та или иная этика; она питает мужские сердца и тем самым вмешивается и в собственную судьбу: женское образование - это в большей степени завоевание самих женщин. В то же время, если женщины -интеллектуалки в совокупности и играют важную роль, их индивидуальный вклад, как правило, куда менее весом. Женщина занимает привилегированное место в области мысли и искусства, потому что она не участвует в действии; но искусство и мысль черпают жизненную силу в действии. Быть за пределами мира - расположение неблагоприятное для того, кто стремится сотворить его заново; и здесь тоже, чтобы возвыситься над данностью, надо прежде глубоко в ней укорениться. Реализация личности почти невозможна для людей из тех категорий, которые коллективно держат в приниженном положении. «В юбках куда, по -вашему, мы можем пойти?» - спрашивала Мария
Башкирцева. А Стендаль говорил: «Все гении, родившиеся женщинами, потеряны для счастья общества». По правде говоря, гениями не рождаются - ими становятся; а положение женщины до сих пор делало это становление невозможным.
  Антифеминисты выводят из анализа истории два противоречивых аргумента: 1) женщины никогда не создавали ничего великого; 2) положение женщины никогда не мешало расцвету великих личностей женского пола. В обоих утверждениях чувствуется предвзятость; успехи нескольких удачливых особ не могут ни компенсировать, ни оправдать систематического унижения основной массы; а то, что успехи эти редки и ограниченны, как раз и доказывает, что обстоятельства им не благоприятствуют. Как утверждали Кристина Пизанская, Пулен де ля Барр, Кондорсе, Стюарт Милль, Стендаль, ни в одной области женщина не могла полностью выявить свои возможности. Именно поэтому сегодня многие из них требуют нового статуса; опять же им не нужно, чтобы превозносили их женственность, - они хотят, чтобы в них самих, как и в человечестве в целом, трансцендентность возобладала над имманентностью; они хотят, наконец, получить абстрактные права и конкретные возможности, без совпадения которых свобода - не что иное, как мистификация^1^.
  Здесь снова антифеминисты играют на двусмысленности. То, не ставя ни во что абстрактную свободу, они восторгаются огромной конкретной ролью, которую может играть в обществе порабощенная женщина, - чего Же она тогда требует. А то, упустив из виду, что негативная свобода не дает никаких конкретных возможностей, упрекают абстрактно раскрепощенных Женщин, что они никак себя не проявляют.
  Сейчас это желание на пути к осуществлению. Но переживаемый нами период - переходный; этот мир, всегда принадлежавший мужчинам, еще в их руках; установления и ценности патриархальной цивилизации в большой степени сохранились. Далеко не везде женщинам предоставлена вся полнота абстрактных прав: в Швейцарии они до сих пор не голосуют, во Франции закон 1942 года в смягченной форме закрепляет преимущества супруга. А абстрактных прав, как мы только что говорили, никогда не бывает достаточно, чтобы обеспечить женщине конкретный подступ к миру; сегодня между двумя полами еще нет подлинного равенства.
  Прежде всего бремя семейной жизни для женщины по -прежнему намного тяжелее, чем для мужчины. Мы видели, что зависимость от материнства уменьшилась в результате применения - открытого или тайного - противозачаточных средств; но подобная практика охватывает не всех и соблюдается недостаточно строго; поскольку официально аборт запрещен, многие женщины подвергают опасности свое здоровье неконтролируемыми абортивными действиями или вынуждены сносить тяготы нового материнства. Заботы о детях, как и ведение хозяйства, почти исключительно ложатся на плечи женщины. Во Франции, в частности, настолько прочно укоренилась антифеминистская традиция, что мужчина счел бы для себя унижением принять участие в делах, всегда считавшихся женскими. Получается, что женщине труднее, чем мужчине, сочетать семейную жизнь и работу. В тех случаях, когда общество требует от нее этого усилия, ей живется намного тяжелее, чем ее супругу.
  Рассмотрим, например, долю крестьянок. Во Франции они составляют большинство женщин, участвующих в производительном труде; и, как правило, они замужем. Незамужняя на деле чаще всего остается прислугой в доме отца, брата или сестры; хозяйкой дома она становится, лишь признав над собой власть мужа; в разных регионах нравы и традиции отводят ей различную роль: нормандская крестьянка во время трапезы сидит во главе стола, тогда как корсиканская женщина не садится за один стол с мужчинами; но в любом случае, играя важнейшую роль в домашнем хозяйстве, она разделяет с мужем ответственность, интересы, вместе с ним владеет собственностью; пользуясь уважением и держа все в своих руках, она занимает примерно то же положение, что в древней сельскохозяйственной общине. Ее престиж часто равен или превышает престиж мужа; однако конкретные условия жизни ее намного тяжелее. Уход за садом, птичьим двором, овчарней, свинарником всецело ложится на ее плечи; принимает она участие и в тяжелой работе: уходе за стойлами, унавоживании, севе, вспашке, прополке, сенокосе; она копает, выдирает сорняки, жнет, собирает виноград,
а порой еще помогает нагружать и разгружать возы соломы, сена, дров и хвороста, фуража и пр. Кроме того, она готовит еду и ведет хозяйство: стирает, зашивает, штопает и т. д. Она несет на себе всю тяжесть материнства и заботы о детях. Она встает на заре, кормит птицу и мелкий скот, подает завтрак мужчинам, приводит в порядок детей и отправляется работать в поле, в лес или в огород; потом идет к источнику за водой, снова подает на стол, моет посуду, опять работает в поле до ужина; после последней трапезы она до поздней ночи штопает, убирается, перебирает маис и т. д. Поскольку даже во время беременности у нее нет времени заняться своим здоровьем, она быстро деформируется, преждевременно блекнет, стареет, поддается болезням. Ей отказано в тех немногих компенсациях, которые мужчина время от времени находит в общественной жизни: он ездит в город по воскресеньям и в дни ярмарок, встречается с другими мужчинами, ходит в кафе, пьет, играет в карты, охотится, ловит рыбу. Она же остается на ферме и вообще не знает досуга. Только зажиточные крестьянки, которые могут взять себе в помощь прислугу, или те, что
избавлены от полевых работ, достигают в жизни счастливого равновесия: они пользуются уважением в обществе, обладают дома большим авторитетом и при этом не сгибаются под тяжестью непосильного труда. Однако чаще всего сельский труд низводит женщину до положения вьючного животного.
  Положение лавочницы, хозяйки небольшого предприятия во все времена было привилегированным; они единственные, кого законодательство еще в средние века признало правоспособными; бакалейщица, молочница, трактирщица, торговка табаком находятся в равном положении с мужчинами; если они не замужем или овдовели, их торговое дело принадлежит только им; выйдя замуж, они остаются столь же самостоятельными, как и супруг. Они имеют редкую возможность работать там же, где живут, и работа обычно не бывает чересчур обременительной.
  Совершенно иначе обстоит дело у рабочих, служащих, секретарш, продавщиц - всех, кто куда -то ходит на работу, Им гораздо труднее сочетать работу специальности с заботами по дому (покупки, готовка, уборка, приведение в порядок одежды занимают по меньшей мере три с половиной часа каждый день и шесть часов в воскресенье; это весьма значительная цифра, если ЕЕ прибавить к количеству часов, проводимых на заводе или в учреждении). Что касается свободных профессий, то, даже если женщинам - адвокатам, врачам или преподавателям кто -нибудь помогает по хозяйству, заботы и обязанности, связанные с домашними делами и детьми, весьма обременительны и для них, В Америке работа по дому облегчается техническими изобретениями; зато от работающей женщины требуется, чтобы она элегантно одевалась и хорошо выглядела, и это становится еще одной обязанностью; а за дом и за детей по -прежнему отвечает она. С другой стороны, у женщины, стремящейся стать независимой благодаря работе,. гораздо меньше шансов добиться успеха, чем у ее конкурентов мужского пола. И мужчинам и женщинам одинаково претит быть под началом у женщины;
все всегда оказывают больше доверия мужчине; быть женщиной - это если не порок, то, во всяком случае, особенность. Чтобы «преуспеть», женщине желательно заручиться мужской поддержкой. Самые выгодные места, самые важные посты занимают мужчины, Существенно подчеркнуть, что в экономическом плане мужчины и женщины составляют две различные касты^1^.
  Сегодняшнее положение женщины определяется тем, что в
  намечающейся новой цивилизации упорно сохраняются пережитки самых древних традиций. Именно этот факт недооценивают поверхностные наблюдатели, которые считают, что женщина недостойна предоставленных ей ныне возможностей, или же видят в этих возможностях один лишь опасный соблазн. Истина же заключается в том, что в положении ее нет равновесия, а потому ей трудно к нему приспособиться. Перед женщинами открываются заводы, учреждения, факультеты, однако брак по -прежнему считается для них самым почетным поприщем, освобождающим от всякого прочего участия в общественной жизни. Как и в примитивных цивилизациях, акт любви - это для женщины некая услуга, за которую она имеет право прямо или косвенно брать плату. Везде, кроме СССР^2^, современной женщине разрешается рассматривать свое тело как капитал, который можно эксплуатировать. К проституции относятся терпимо^3^, любовные похождения приветствуются. Замужняя женщина имеет полное право быть на содержании мужа; кроме того, в обществе она наделена гораздо большим престижем, чем незамужняя. Нравы далеко не предоставляют ей сексуальной свободы, равной той, что
имеет неже-
  ^1^ В Америке большие состояния часто в конце концов попадают в женские руки: будучи моложе, жены переживают своих мужей и наследуют ИХ имущество; но тогда и сами они уже немолоды и редко решаются на новые вложения; они скорее пользуются, чем владеют собственностью. В действительности распоряжаются капиталами мужчины. Во всяком случае, таких богатых привилегированных женщин - незначительное меньшинство. А достичь высокого положения в качестве адвоката, врача и т. д. в Америке
  женщине еще труднее, чем в Европе.
  ^2^ По крайней мере по официальной доктрине.
  ^3^ В англосаксонских странах проституция никогда не регулировалась законом. До 1900 года английское и американское Common law (обычное право) рассматривало ее как правонарушение только в случае возмущения спокойствия и нарушения порядка. Позже в Англии и различных штатах США, законодательства которых сильно отличаются друг от друга по этому вопросу, проституцию более или менее строго и более или менее успешно пресекали. Во Франции в результате долгой аболиционистской кампании законом от 13 апреля 1946 года были закрыты дома терпимости и усилена борьба против сводничества: «Считая, что существование подобных домов несовместимо с основными принципами человеческого достоинства и ролью, предоставленной женщине в современном обществе…» И тем не менее проституция продолжает существовать. Очевидно, что ситуацию нельзя изменить негативными и лицемерными мерами.
  натый мужчина; в частности, ей практически запрещено материнство, ибо положение матери -одиночки по -прежнему остается скандальным. Как же тогда мифу о Золушке! не сохранить всю свою ценность? И поныне все склоняет молодую девушку к тому, чтобы ждать «прекрасного принца», богатства и счастья, а не пытаться всего этого добиться самой в трудной и неверной борьбе. В частности, она может надеяться получить благодаря ему доступ в более высокую касту - чудо, которое не заработать и за всю жизнь. Но такая надежда пагубна для женщины, потому что разводит ее силы и интересы^2^; может, это разделение и есть самое серьезное препятствие на ее пути. Уже родители, воспитывая дочь, скорее готовят ее к замужеству, чем способствуют ее индивидуальному развитию; она приветствует это, тем более что сама желает того же; в результате она часто хуже образованна, хуже подготовлена по специальности, чем ее братья, не хочет полностью отдаваться своей профессии; тем самым она обрекает себя на то, чтобы всегда быть ниже; получается порочный круг; чувствуя свою неполноценность, она еще сильнее хочет найти мужа. Обратная сторона
любого права - это всегда обязанность; но если обязанности слишком тяжелы, то и право становится бременем; для большинства работающих труд сегодня - это неблагодарная повинность; женщина за свой труд не может получить конкретного признания своего социального достоинства, нравственной свободы, экономической независимости; вполне естественно, что многие работницы и служащие видят в праве на труд только обязанность, от которой их может избавить брак. В то же время, поскольку женщина уже осознала свои возможности и может освободить себя от брака с помощью работы, она уже не дает так просто себя подчинить. Ей бы хотелось только, чтобы для совмещения семейной жизни и работы по специальности ей бы не приходилось выбиваться из сил и изворачиваться. Но даже в этом случае, пока существует соблазн легкого пути - создаваемый экономическим неравенством, которое дает преимущества отдельным личностям, и признанным правом женщины предать себя одному из таких привилегированных людей, - ей потребуется гораздо больше моральной стойкости, чем мужчине, чтобы избрать независимый путь. Не все еще понимают, что соблазн - это
тоже препятствие, причем одно из самых опасных. Здесь он граничит с мистификацией, поскольку на самом деле в лотерее удачного замужества выигрывает одна из многих тысяч. Современная эпоха призывает и даже обязывает женщин к труду; но она держит у них перед глазами заманчивый рай праздности и наслаждений; избранных она возносит высоко над головами тех, кто остается жить в этом земном мире.
  Экономические преимущества, которыми обладают мужчины, их социальная ценность, престижность брака, важность мужской поддержки - все склоняет женщин страстно желать нравиться мужчинам. В целом они еще не вышли из вассальной зависимости. Из этого следует, что женщина познает и выбирает себя не такой, какая она есть для себя, но такой, как определяет ее мужчина. Поэтому нам следует прежде описать ее так, как видят ее в мечтах мужчины, ибо ее «для -мужчин -бытие» - один из основных факторов ее конкретного положения.

  ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
  ГЛАВА 1
  История показала нам, что реальная власть всегда была в руках мужчины; с самого начала эпохи патриархата они считали полезным держать женщину в состоянии зависимости; их законодательство было направлено против нее; и таким образом она была конкретно конституирована как Другой. Это положение отвечало экономическим интересам мужчин, но оно также удовлетворяло их онтологические и моральные запросы. Когда субъект пытается утвердить себя, ограничивающий и отрицающий его Другой все же ему необходим, ибо он может достичь себя только через такую реальность, что не есть он сам. Именно поэтому жизнь человека никогда не может быть полнотой и покоем, она всегда нехватка и движение, всегда борьба. Человек сталкивается с противостоящей ему Природой; он обладает «подступом» к ней и пытается присвоить ее. Но она неспособна заполнить внутреннюю пустоту. Либо она осознается только в чисто абстрактном противопоставлении, и тогда она - препятствие и остается чуждой; либо она пассивно подчиняется воле человека и дает ему себя ассимилировать; он может владеть ею, только потребляя, то есть разрушая ее. В обоих случаях он
остается один; один, когда берет в руки камень, один, когда поедает плод. Присутствие другого возможно, только если другой - это представший перед ним он сам, то есть подлинно «Другое» - это «Другое» сознания, существующего отдельно от моего и в то же время ему идентичного. Только благодаря существованию других людей каждый человек может вырваться из своей имманентности, обнаружить подлинность своего бытия, осуществиться в трансценденции, выходя к объекту, как проект. Но эта посторонняя свобода, подтверждающая мою свободу, еще и вступает с ней в конфликт; в этом трагедия несчастного сознания; каждое сознание претендует на то, чтобы только себя одного полагать в качестве суверенного субъекта. Каждый стремится к самоосуществлению через порабощеиие другого. Но и раб в труде и страхе тоже ощущает себя как существенное, а несущественным в результате диалектического поворота оказывается хозяин. Драму эту можно преодолеть, если каждый свободно признает в другом личность, полагая одновременно себя и другого и как объект и как субъект во взаимно направленном движении. Но дружба, великодушие, через которые
совершается это признание свобод, - нелегкие добродетели; без сомнения, они представляют собой высшую реализацию человека, через них он достигает своей истинности; но истинность эта предполагает постоянно намечающуюся и постоянно устраняемую борьбу; она требует, чтобы человек ежеминутно превозмогал себя. Другими словами можно сказать, что человек приходит к подлинно моральному поведению, когда отказывается быть, чтобы взять на себя ответственность за свое существование; этим обращением он отрекается и от всякой установки на обладание, ибо обладание - один из способов поиска возможности быть; однако это обращение, в результате которого он достигает истинной мудрости, никогда не может совершиться до конца - его надо совершать беспрерывно, оно требует постоянного напряжения. Получается, что, неспособный реализоваться в одиночестве, человек, общаясь с себе подобными, постоянно подвергается опасности: жизнь его - это трудное предприятие, успех которого никогда не может быть обеспечен.
  Но трудностей он не любит, опасности - боится. Сам себе противореча, он жаждет жизни и покоя, существования и возможности быть; он, конечно же, знает, что «волнение духа» - это расплата за то, что дух развивается, а дистанция по отношению к объекту - расплата за само наличие объекта; но он все равно мечтает о покое в беспокойстве, и о непроницаемой полноте, которая -де живет в его сознании. Эта мечта в воплощенном виде как раз и есть женщина; она - то самое промежуточное звено между чуждой человеку природой и слишком похожим на него ближним^1^. Она не противопоставляет ему ни враждебного молчания природы, ни суровой требовательности взаимного признания; ей дана исключительная привилегия быть сознанием, и в то же время ею вроде бы можно обладать телесно. Благодаря ей появляется возможность избежать неумолимой диалектики отношений хозяина и раба, источник которой - во взаимной направленности свобод.
  Мы уже видели, что не было никогда никаких свободных женщин, которых бы потом поработили мужчины, и что разделение на два пола не привело к разделению на касты. Уподоблять
  ^1^ «…Женщина - это не бесполезное повторение мужчины, а зачарованное место, где осуществляется живая связь человека и природы. Исчезни она, и мужчины останутся одни, чужестранцы без паспорта в ледяном мире. Она - сама земля, вознесенная к вершинам жизни, земля, ставшая ощутимой и радостной; а без нее земля для человека нема и мертва», - пишет Мишель Карруж («Les pouvoirs de la femme». - «Cahiers du Sud», № 292).
  женщину рабу - это ошибка; среди рабов были женщины, но были всегда и свободные женщины, то есть те, что обладали религиозным и социальным достоинством: они соглашались на мужское верховенство, и мужчина не чувствовал угрозы бунта, который мог бы самого его превратить в объект. Таким образом, женщина представлялась как несущественное, которое никогда не станет существенным, как абсолютно Другой в одностороннем порядке. Все мифы о сотворении мира выражают это ценное для мужчины убеждение, и среди прочих - легенда «Бытия», которая через христианство утвердилась в западной цивилизации. Ева была сотворена не одновременно с мужчиной; ее сделали не из какого -то другого материала, но и не из той же глины, что пошла на изготовление Адама, - она вышла из ребра первого мужчины. Само рождение ее не было автономным; Бог не просто так решил сотворить ее ради нее самой и ради того, чтобы она в ответ поклонялась ему непосредственно; он дал ее Адаму, чтобы спасти его от одиночества, в муже - ее источник и цель; она его дополнение, как и следует несущественному. Таким образом, она представляется привилегированной
жертвой. Она - природа, просветленная сознанием, она - сознание, подчиненное от природы. Чудесная надежда, которую мужчина часто связывает с женщиной, заключается в том, что он надеется полностью состояться как бытие, телесно обладая другим бытием, и в то же время утвердиться в сознании своей свободы благодаря близости со свободой покоренной. Ни один мужчина не согласился бы стать женщиной, но все они хотят, чтобы женщины были. «Возблагодарим Господа за то, что он сотворил женщину». «Природа добра, ибо даровала мужчинам женщину». В этих и подобных им фразах мужчина который раз с вызывающей наивностью утверждает, что его присутствие в этом мире - факт неизбежный, его право, а вот присутствие женщины - простая случайность, но случайность счастливая. Будучи воспринимаема в качестве Другого, женщина тем самым воспринимается как полнота бытия в противоположность тому существованию, что заставляет человека ощущать внутри себя ничто; Другой, определенный как объект в глазах субъекта, полагается как «вещь -в -себе», то есть как бытие. В женщине позитивно воплощается отсутствие чего -то, которое человек носит
в своем сердце, и он надеется реализовать себя, пытаясь через нее добраться до самого себя.
  В то же время она представляла для него не единственное воплощение Другого, не всегда в истории ей придавалось такое значение. Бывали моменты, когда ее затмевали другие идолы. Когда гражданина поглощает Город, Государство, у него уже нет возможности заниматься своей частной судьбой. Посвященная государству спартанка имела более высокое положение, чем другие греческие женщины. Но зато ее и не преображала никакая мужская мечта. Культ вождя, будь то Наполеон, Муссолини, Гитлер, исключает всякий иной культ. При военной диктатуре, при тоталитарном режиме женщина перестает быть привилегированным объектом, и, разумеется, женщину обожествляют в богатой стране, жители которой не слишком представляют себе, во имя чего им жить, - что и происходит в Америке, Зато социалистические теории, требующие уравнивания всех людей, не признают, чтобы в будущем и даже уже в настоящем какая -либо категория людей была объектом или идолом: в подлинно демократическом обществе, о котором возвещает Маркс, нет места Другому. И все же немногие мужчины в точности соответствуют образу солдата, борца, который они для себя выбрали; и в
той мере, в какой они продолжают оставаться личностями, женщина сохраняет в их глазах особую ценность. Я видела письма немецких солдат к французским проституткам, где, несмотря на нацизм, наивно просматривалась живучая традиция голубого цветка. Коммунистические писатели, вроде Арагона во Франции или Витторини в Италии, в своих произведениях выводят на первый план женщину - возлюбленную и мать. Быть может, когда -нибудь миф о женщине угаснет: чем больше женщины утверждают себя как человеческие существа, тем скорее умирает в них чудесное качество Другого, Но пока миф этот живет в сердцах всех мужчин.
  Любой миф предполагает наличие Субъекта, проецирующего свои чаяния и опасения в трансцендентное небо. Поскольку женщины не полагали себя как Субъект, они не создали мужского мифа, в котором отразились бы их проекты; у них нет ни религии, ни поэзии, которые принадлежали бы собственно им: они и мечтают посредством мужских мечтаний. Они поклоняются богам, придуманным мужчинами. Последние для собственного восхваления создали великие мужественные образы: Геракла, Прометея, Парсифаля; в судьбе этих героев женщина играет второстепенную роль. Конечно, существуют стилизованные образы мужчины, в которых он запечатлен в своих отношениях с женщиной, - это образы отца, соблазнителя, мужа, ревнивца, хорошего сына, дурного сына; но их опять же создали мужчины, и до уровня мифа они не поднялись; практически это всего лишь клише. А вот женщина определяется исключительно в своих отношениях с мужчиной. Асимметрия отношений между мужской и женской категориями проявляется в одностороннем построении сексуальных мифов. Иногда говорят «пол», позразумевая под этим женщину; она - плоть и связанные с плотью наслаждения и
опасности. А что для женщины сексуальное и плотское воплощено в мужчине - это истина, которая не провозглашалась никогда, потому что провозглашать ее было некому. Изображение мира, как и сам мир, - это дело мужчин; они описывают его со своей точки зрения, которую они путают с абсолютной истиной, Описать миф всегда трудно; его никак не охватишь, не очертишь, он неотступно присутствует в сознании людей, но никогда не предстает перед ними как застывший объект. Он так изменчив, так противоречив, что не сразу понимаешь, насколько он цельный: Далила и Юдифь, Аспазия и Лукреция, Пандора и Афина, женщина - это одновременно Ева и Дева Мария. Она идол, прислуга, источник жизни, мощь тьмы; она - элементарное молчание истины; она - лукавство, болтливость и ложь; она - целительница и колдунья; она - добыча мужчины, она же - его погибель, она - все, чем он не является, но что хочет иметь, она его отрицание и смысл его жизни.
  «Быть женщиной, - говорит Кьёркегор^1^, - это что -то настолько странное, настолько смешанное и сложное, что ни один предикат не может этого выразить, а если употребить все те многочисленные предикаты, которые хочется употребить, они будут настолько противоречивы, что выдержать это под силу только женщине». Происходит это потому, что женщину рассматривают не позитивно, как она есть для себя, но негативно, как она представляется мужчине. Ибо если и есть другие Другие помимо женщины, она тем не менее всегда определяется как Другой. И амбивалентность ее - это амбивалентность самой идеи Другого, амбивалентность положения человека, как он определяет себя в своем отношении к Другому. Мы уже говорили, Другой - это Зло; но будучи необходимым Добру, оно оборачивается Добром; через Другого я подступаю ко Всему, но он же меня от Всего отделяет; он - врата в бесконечность и мера моей конечности, И поэтому женщина не воплощает никаких застывших понятий; через нее неустанно совершается переход от надежды к краху, от ненависти к любви, от добра к злу, от зла к добру. Под каким углом зрения ни рассматривай ее,
прежде всего бросается в глаза эта амбивалентность.
  Мужчина ищет в женщине Другого как Природу и как себе подобного. Однако известно, какие амбивалентные чувства внушает человеку Природа. Он эксплуатирует ее, но она его подавляет; он рождается из нее и в ней умирает; она - источник его бытия и царство, которое он подчиняет своей воле; это материальная оболочка, в которой томится душа, и это - высшая реальность; она - случайность и Идея, конечность и тотальность; она - то, что противостоит Духу, и сам Дух. То союзница, то враг, она представляется сумрачным хаосом, откуда бьет жизнь, и самой жизнью, и потусторонним миром, к которому она устремлена, - женщина же олицетворяет природу как Мать, Супруга и Идея; образы эти иногда смешиваются, иногда противостоят друг Другу, и у каждого из них два лица.
  Человек уходит своими корнями в Природу; он был рожден, как животные и растения; он прекрасно знает, что существует, только пока живет. Но со времен наступления патриархата Жизнь в его глазах приобрела двойственный характер; это сознание, воля, трансценденция, это - дух; но это и материя, пассивность, имманентность, это - плоть, Эсхил, Аристотель, Гиппократ провозгласили, что на земле, как и на Олимпе, подлинно творческое начало - это начало мужское: от него происходят форма, число, движение; колосья преумножаются благодаря Деметре, но первопричина колоса и его истинность - в Зевсе; плодовитость женщины стала рассматриваться лишь как пассивная добродетель. Она - земля, мужчина же - семя, она - вода, он - огонь. Сотворение мира часто представлялось как брак огня и воды; живые существа рождаются из теплой влаги; Солнце - супруг Моря; Солнце, Огонь - это божества мужского пола; а Море - это один из наиболее универсальных материнских символов. Инертная вода терпит воздействие палящих лучей, которые ее оплодотворяют. И так же неподвижная, возделанная трудами человека пашня принимает зерна в свои борозды.
Между тем ее участие необходимо: она питает семя, хранит его в себе, дает ему плоть. Поэтому даже после свержения с престола Великой Матери мужчина продолжал поклоняться богиням плодородия^1^; Кибеле он обязан своим урожаем, стадами, своим благополучием. Он обязан ей собственной жизнью. Он возносит воду до высот огня. «Слава морю! Слава пучине, объятой священным огнем! Слава волне! Слава огню! Слава чудному событию!» - пишет Гёте во второй части «Фауста»: Слава чуду и хваленье Морю в пламени и пене! Слава влаге и огню! Слава редкостному дню!^2^
  Он почитает Землю - «The matron Clay» («Матрону Плоть»), как называет ее Блейк. Один индийский пророк советует своим ученикам не копать землю, ибо «грех уязвить, порезать, разорвать нашу общую мать, возделывая ее под пашню,., Возьму ли я в руки нож, чтобы вонзить его в грудь моей матери?.. Покалечу ли плоть ее, чтобы добраться до костей?.. Как посмел бы я остричь волосы матери моей?» В Центральной Индии байжа также считают за грех «плугом разрывать чрево земли -матери», И наоборот, Эсхил говорит об Эдипе, что он «дерзнул обронить семя в борозду, из которой был рожден». Софокл говорит об «отцовских бороздах» и о «пахаре, хозяине далекого поля, в которое наведывается лишь раз в пору сева». Возлюбленная из египетской песни
  ^1^ «Я буду воспевать землю, всеобщую матерь на незыблемых опорах, почтенную прародительницу, питающую в своем лоне все сущее», - говорится в одном гомеровском гимне. Эсхил тоже прославляет землю, которая «порождает все существа, питает их, а потом снова принимает от них плодотворное семя».
  ^2^ Перевод Б. Пастернака.
  заявляет: «Я - земля!» В исламских текстах женщину называют «полем… виноградом». Святой Франциск Ассизский в одном из своих гимнов говорит о «сестре нашей земле, матери нашей, хранящей и лелеющей нас, производящей самые разнообразные плоды с разноцветными цветами и травой». Мишле, принимая грязевые ванны в Аккуи, восклицает: «О дорогая наша общая мать! Мы с тобой одно. Из тебя я пришел, к тебе возвращусь!..» Были даже целые эпохи, когда утверждался витальный романтизм, желавший, чтобы Жизнь восторжествовала над Духом, - и тогда магическая плодовитость земли, женщины представляется большим чудом, чем продуманные действия мужчины; тогда мужчина мечтает снова слиться с сумраком материнского лона, чтобы там обрести истинный источник своего бытия. Мать - это корень, уходящий в глубины космоса и всасывающий в себя его соки, она - ключ, из которого бьет живая вода, она же - питающее молоко, горячий источник, грязь из земли и воды, исполненная живительных сил!.
  Но, как правило, человек восстает против своего плотского состояния; он считает себя падшим богом: проклятие его в том, что он пал с лучезарного и упорядоченного неба в хаотический сумрак материнского чрева. И этот огонь, это активное и чистое дуновение, в котором ему хочется узнавать себя, женщина держит в плену землистой грязи. Он желал бы стать необходимым, как чистая Идея, как Одно, Все, Абсолютный Дух, а вместо этого томится в пределах тела, в пространстве и времени, которые он не выбирал, куда его не звали, бесполезный, громоздкий, нелепый. Случайность плоти - это случайность самого его бытия, которое он вынужден сносить при всей своей оставленности и ничем не оправданной никчемности, Случайность обрекает его на смерть. Тот дрожащий желатин, что вырабатывается в матке (потаенной и закрытой, как могила, матке), слишком напоминает влажную вязкость падали, чтобы он не отвернулся от нее с содроганием. Всюду, где идет процесс созидания жизни, в прорастании зерна, в ферментации, эта жизнь вызывает отвращение, ибо созидание ее возможно только через разложение; скользкий зародыш открывает цикл, который
заканчивается гниением смерти. Поскольку человека ужасает никчемность и смерть, его ужасает и то, что сам он был зачат; он хотел бы отречься от своих связей с животным миром; фактом своего рождения он оказывается во власти смертоносной Природы. У примитивных народов роды окружены строжайшими табу; в частности, плаценту следует непременно сжечь или выбросить в море, ибо тот, кто завладеет ею, будет держать в своих руках судьбу новорожденного; эта оболочка, в которой формировался плод, - символ его зависимости; уничтожение ЕЕ позволяет человеку оторваться от живой магмы
  «Буквально женщина - это Исида, плодовитая природа. Она - река и Русло реки, корень и роза, земля и вишневое дерево, лоза и виноградина» (М. К уж. Цит. соч.).
  и реализовать себя как автономное существо. Скверна рождения падает на мать. Левит и все древние своды законов предписывают роженице совершение очистительных обрядов; и во многих деревнях церемония взятия молитвы продолжает ту же традицию. Известно, какую неловкость, часто маскируемую смешком, непроизвольно ощущают дети, девушки, мужчины при виде живота беременной женщины или налившихся грудей кормилицы. В музеях Дюпюитрина любопытные разглядывают восковых зародышей и законсервированные плоды с тем нездоровым интересом, что вызвал бы у них вид разрытой могилы. При всем уважении, которым функция деторождения окружена в обществе, она все же внушает непроизвольное отвращение. И если в раннем детстве маленький мальчик чувственно привязан к материнской плоти, то, когда он вырастает, входит в общество, осознает индивидуальность своего существования, эта плоть вызывает у него страх; он предпочитает ничего не знать о ней и видеть в матери только нравственную личность; и если он жаждет видеть ее чистой и целомудренной, то виной тому не столько любовная ревность, сколько отказ признать, что у нее есть тело.
Подросток смущается и краснеет, если, гуляя с приятелями, встречает мать, сестер или еще какую -нибудь родственницу; присутствие их возвращает его в область имманентности, откуда от хочет улететь, обнаруживает корни, от которых он хочет оторваться. Раздражение, которое испытывает мальчик от поцелуев и ласк матери, имеет тот же смысл; он отвергает семью, мать, материнское чрево. Он хотел бы, как Афина, вступить во взрослый мир вооруженным с головы до пят, неуязвимым^1^. То, что он был зачат и рожден, - это проклятие, тяготеющее над его судьбой, нечистота, пятнающая его бытие. А еще это возвещение о смерти. Культ прорастания всегда ассоциировался с культом мертвых. Мать -Земля поглощает во чреве своем останки своих детей. Именно женщины - парки и мойры - ткут человеческую судьбу; но они же и обрывают ее нить. В большинстве народных представлений Смерть - женщина, и женщинам надлежит оплакивать мертвых, потому что
  смерть - это их дело^2^, Таким образом, у Женщины -Матери на лице печать тьмы: она - хаос, из которого все вышло и куда все должно однажды вернуться, она - Ничто. В Ночи сходятся многочисленные аспекты мира, на смену которым приходит день: это ночь духа, томящегося в плену универсальной и непроницаемой материи, ночь сна и
  ^1^ См. немного далее наш анализ Монтерлана, который дает образцовое воплощение этой точки зрения.
  ^2^Дeмeтpa представляет собой тип mater dolorosa (скорбящей матери). Но другие богини - Иштар, Артемида - жестоки. Кали держит в руках череп, наполненный кровью. «Головы свежеубиенных быков твоих висят на шее твоей, как ожерелье… Тело твое прекрасно, как дождевые облака, ноги твои забрызганы кровью», - говорит о ней один индийский поэт.
  пустоты. В морских глубинах царит ночь: женщина - это Маге tenebrarum (сумрачное море), внушавшее страх древним мореплавателям; и в недрах земли тоже царит ночь. Эта ночь, грозящая поглотить человека, ночь, представляющая собой обратную сторону плодовитости, вселяет в него ужас. Он стремится к небу, к свету, к залитым солнцем вершинам, к чистому и прозрачному, как кристалл, холоду лазури; а под ногами у него влажная, теплая, темная, готовая вобрать его в себя бездна; множество легенд повествуют о героях, навеки канувших после того, как однажды попали в материнский сумрак - в пещеру, в пропасть, в ад.
  Но здесь снова проявляется амбивалентность: всегда вызывая ассоциацию со смертью, прорастание в то же время несет в себе идею плодовитости. Ненавистная смерть представляется как новое рождение и сразу становится священной. Умерший герой воскресает, как Озирис, каждой весной, новые роды дают ему новую жизнь. Высшая надежда человека, говорит Юнг, «это чтобы сумрачные воды смерти стали водами жизни, чтобы смерть и ее холодные объятия стали материнским чревом, подобно морю, которое хоть и поглощает солнце, но заново рождает его в своих глубинах»!. Погребение бога -солнца в морской пучине и его новое блистательное явление - это общая тема многих мифологий, И человек тоже одновременно хочет жить, но стремится к покою, сну, его влечет к себе ничто. Он не хочет быть бессмертным, а через это может научиться любить смерть, «Неорганическая материя - это материнское чрево, - пишет Ницше. - Быть освобожденным от жизни - значит снова стать истинным, завершиться. И понимающий это отнесся бы к возвращению в состояние бесчувственного праха как к празднику». Чосер вкладывает в уста старика, который никак не может
умереть, такую мольбу: Палкой моей ночью и днем
  Стучусь я в землю, дверь матери моей, И говорю: «О мать! Впусти меня».
  Человек хочет утвердить свое существование во всей его исключительности и обрести гордое спокойствие от осознания своего «существенного отличия», но также он желает сломать преграды своего «я», слиться с водой, землей, ночью, с Ничем и со Всем. Женщина, обрекающая мужчину на конечность, в то же время позволяет ему выйти за пределы своего «я»: отсюда и связанная с нею двусмысленная магия.
  Во всех цивилизациях и даже в наши дни она внушает мужчине ужас: он проецирует на нее ужас перед собственной плотской случайностью. Девочка, не достигшая половой зрелости, не таит в себе угрозы, не окружена никакими табу, в ней нет ничего сакрального. Во многих примитивных обществах даже ее половой орган представляется невинным: с самого детства мальчикам и девочкам дозволяются эротические игры. Женщина становится нечистой с того момента, как может зачать. Часто встречаются описания строгих табу, окружавших в примитивных обществах девочку в день ее первой менструации; даже в Египте, где к женщине относились с исключительным почтением, на протяжении всего периода месячных ее держали взаперти 1. Часто ее выгоняют на крышу какого -нибудь дома, отправляют в хижину, расположенную за пределами деревни, ее нельзя ни видеть, ни трогать - больше того, она сама не может касаться рукой своего тела; у народов, ежедневно занимающихся вычесыванием вшей, ей дают палочку, чтобы она могла почесаться; ей нельзя прикасаться пальцами к пище; иногда ей вообще запрещается есть; в других случаях мать и сестра могут
покормить ее с помощью какого -нибудь инструмента; но все предметы, которых она касалась в этот период, должны быть сожжены. После первого испытания связанные с менструацией табу перестают быть настолько суровыми, но по -прежнему остаются строгими, В Левите, в частности, говорится; «Если женщина имеет истечение крови, текущей из ее тела, то она должна сидеть семь дней во время очищения своего. И всякий, кто прикоснется к ней, нечист будет до вечера. И все, на чем она ляжет… и все, на чем сядет, нечисто. И всякий, кто прикоснется к постели ее, должен вымыть одежды свои и омыться водою и нечист будет до вечера». Этот текст в точности совпадает с тем местом, где речь идет о нечистоте в результате заболевания гонореей. И очистительная жертва в обоих случаях одинакова. Очистившись от истечений, следует отсчитать семь дней и принести двух горлиц или двух молодых голубей священнику, который принесет их в жертву Всевышнему. Следует отметить, что в матриархальных обществах менструации приписывались амбивалентные свойства. С одной стороны, она парализует социальную деятельность, подрывает жизненные силы, от нее
вянут цветы и падают плоды; но она может действовать и благотворно: выделения используются для приготовления любовных напитков и лекарств, в частности для врачевания порезов и синяков. Еще сегодня у некоторых индейцев, когда они отправляются сражаться с фантастическими чудовищами, населяющими их реки, принято вывешивать на носу лодки пучок волокон, смоченных менструальной кровью: ее испарения губительно действуют на их сверхъестественных врагов, В некоторых греческих городах девушки несли в знак поклонения в храм Астарты белье, запачканное первой
  ^1^ Впрочем, разница между мистическими и мифологическими верованиями и жизненным опытом человека сказывается в следующем факте: ЛевиСтрос свидетельствует, что «молодые люди племени ниммебаго посещают своих любовниц, пользуясь покровом тайны, которым они окружены в результате уединения, предписанного в период месячных».
  кровью. Однако с пришествием патриархата подозрительной жидкости, истекающей из женского органа, приписывались лишь губительные свойства. Плиний в своей «Естественной истории» говорит: «Женщина в период менструации портит урожай, опустошает сады, губит ростки, заставляет падать плоды, губит пчел; если она коснется вина, оно превращается в уксус; молоко скисает…» Древний английский поэт выражает те же чувства, говоря: Oh! menstruating woman, thou'st a fiend From whom all nature should be screened!
  О женщина! Твои менструации - это бедствие, От которого следовало бы оберегать всю природу!
  Эти верования сильны даже в наши дни. В 1878 году один член Британской медицинской ассоциации дал интервью «Бритиш медикэл джорнэл», где заявил следующее: «Не вызывает сомнений, что мясо портится, если к нему прикасаются женщины, имеющие в это время менструацию»; он утверждает, что сам лично наблюдал два случая, когда окорок испортился при подобных обстоятельствах. В начале нашего века на сахарных заводах Севера устав запрещал женщинам появляться на предприятии в период того, что англосаксы называют «curse» - «проклятия», ибо иначе сахар чернеет, В Сайгоне женщин не берут на фабрики по производству опиума: из -за их месячных опиум сворачивается и становится горьким. Подобные верования до сих пор сохранились во многих французских деревнях. Любая хозяйка знает, что у нее ни за что не получится майонез во время женского недомогания или в присутствии женщины, у которой в этот момент месячные. В Анжу недавно один старый садовник, поставив в погребе сок из годового урожая яблок, писал хозяину дома: «Надо попросить живущих в доме и приглашенных молодых дам не заходить в погреб в определенные дни месяца, а
то сидр не будет бродить». Кухарка, узнав об этом письме, пожала плечами. «Это никогда не мешало сидру бродить, - сказала она, - это только для сала плохо: нельзя солить сало перед женщиной, у которой эти дела, а то оно стухнет»^l^.
  Было бы совершенно недостаточно сводить это отвращение к тому чувству, что всегда вызывает вид крови: конечно, кровь сама
  Один врач из Шера рассказал мне, что в той местности, где он живет, женщинам при подобных обстоятельствах нельзя входить в помещения для выращивания шампиньонов. Еще сегодня продолжается спор о том, есть ли У этих предрассудков какое -нибудь основание. Единственный факт, который приводит в их оправдание доктор Вине, - это наблюдение Шинка (пересказанное Виньи). Шинк якобы видел, как цветы завяли в руках у испытывающей недомогание служанки; приготовленное этой женщиной дрожжевое тесто якобы поднялось всего на три сантиметра вместо пяти в обычных условиях. Во всяком случае, факты эти явно бедноваты и неопределенны, если учесть, насколько велико значение и широко распространение связанных с ними верований, очевидно имеющих мистическое происхождение.
  по себе - священный элемент, как ничто другое проникнутый таинственной маной, одновременно являющий собой жизнь и смерть. Но пагубные свойства менструальной крови имеют исключительный характер. Она воплощает сущность женственности. А потому истечение ее таит в себе опасность для самой женщины, мана которой таким образом материализуется. Девушек племени чаго увещевают получше прятать свою менструальную кровь. «Не показывай ее матери, а то она умрет. Не показывай ее подругам, ибо если есть среди них недоброжелательница, она может завладеть бельем, которым ты вытиралась, и брак твой будет бесплодным. Не показывай ее злой женщине, которая возьмет твое белье и вывесит на крыше своей хижины - и тогда ты не сможешь иметь детей. Не бросай белье на дорогу или в кусты. Кто -нибудь злой может сотворить с ним дурное. Закопай его в землю. Прячь кровь от глаз твоего отца, твоих братьев и сестер. Если ты позволишь увидеть ее, это грех»^1^. У алеутов, если отец увидит дочь во время первых месячных, она может ослепнуть или онеметь. Считается, что в этот период в женщину вселяется дух и она обладает опасной силой.
Некоторые примитивные народы верят, что кровь выделяется в результате укуса змеи, так как женщина подозрительным образом связана со змеей и ящерицей и кровь ее имеет нечто общее с ядом ползучих тварей. Левит сближает менструацию и гонорею; кровоточащий женский орган - это не просто рана, но весьма сомнительная язва. И Виньи ассоциирует понятие нечистоты с болезнью, когда пишет: «Женщина - дитя больное, нечистое двенадцать раз». Будучи плодом непонятной внутренней алхимии, периодическое кровотечение, которым страдает женщина, странным образом увязывается с лунным циклом - ведь и у луны бывают опасные капризы^2^. Женщина - это часть жуткого механизма, от которого зависит ход планет и солнца, она вся во власти космических сил, управляющих судьбами звезд, приливов и отливов и оказывающих опасное воздействие на людей своими излучениями. Но особенно поразительно, что воздействие менструальной крови сближается с представлением о свернувшихся сливках, несхватившемся майонезе, с идеей брожения и разложения; утверждают также, что от этого воздействия бьются хрупкие предметы, рвутся струны на скрипках и арфах;
но особенно сильное влияние менструальная кровь
  ^1^ Цит. по: C. L v i -S t r а и s s. Les Structures lmentaires de la Parent.
  ^2^ Луна - это источник плодородия; она представляется «господином женщин»; нередки представления о том, что она совокупляется с женщинами в образе мужчины или змеи. Змея - это ипостась луны; она меняет кожу и регенерирует, она бессмертна; это сила, через которую распространяются плодородие и наука. Именно она охраняет священные источники, древо жизни, источник молодости и т. д. Но она же лишила человека бессмертия. Рассказывают, что она совокупляется с женщинами. В персидской традиции, а также среди раввинов считается, что менструация обязана своим возникновением сношениям первой женщины со змием.
  имеет на органические субстанции, находящиеся на полпути от материи к жизни; и не столько потому, что это кровь, сколько потому, что выделяется она из детородного органа; даже когда точная функция ее неизвестна, ясно, что она связана с зарождением жизни; не зная о существовании яичника, древние даже видели в менструальных выделениях дополнение к сперме. В действительности дело не в том, что кровь эта делает женщину нечистой, - скорее она просто свидетельствует о нечистоте женщины; она появляется в тот момент, когда женщина может быть оплодотворена; а когда она исчезает, женщина, как правило, снова становится бесплодной; она течет из того самого чрева, где формируется зародыш. На нее переносится ужас, который мужчина испытывает по отношению к женской плодовитости.
  Среди табу, связанных с женщиной в состоянии нечистоты, ни одно не может сравниться по строгости с запрещением всяких половых сношений. Левит осуждает мужчину, преступившего это правило, на семь дней нечистоты. Законы Ману на этот счет более суровы; «Мудрость, энергия, сила, жизнеспособность окончательно гибнут в мужчине, приблизившемся к женщине, нечистой от менструальных выделений». На мужчин, имевших половые связи во время менструации, налагалась пятидесятидневная епитимья. Поскольку считается, что женское начало достигает в этот период максимальной силы, возникает опасение, как бы при интимном контакте оно не возобладало над мужским началом. Еще более неопределенно то чувство отвращения, которое мужчина испытывает, обнаруживая в женщине, которой обладает, пугающую его материнскую сущность; он старается разъять эти два аспекта женственности: поэтому запрещение инцеста в форме экзогамии или в более современных вариантах является универсальным законом; поэтому мужчина избегает полового сближения с женщиной в те моменты, когда она особенно предана исполнению своей воспроизводящей роли; во время
месячных, когда она беременна или кормит грудью. Эдипов комплекс - описание которого, впрочем, следовало бы обновить - не противоречит такому отношению, а, наоборот, подразумевает его. Мужчина защищается от женщины постольку, поскольку это смутный источник мира и неясное органическое становление, Между тем в этом же самом обличье женщина позволяет обществу, отделившемуся от космоса и богов, поддерживать с ними связь. До сих пор у бедуинов и ирокезов от нее зависит плодородие полей; в античной Греции она слышит подземные голоса; ей внятен язык ветра и деревьев - она Пифия, Сибилла, прорицательница; ее устами говорят мертвые и боги. Она и сегодня сохраняет дар прорицания; она - медиум, хиромантка, гадалка, ясновидящая, вдохновленная свыше; она слышит голоса, у нее бывают видения. Когда мужчины ощущают потребность вновь погрузиться в лоно растительной и животной жизни - как Антей, прикасавшийся к земле, чтобы восстановить силы, - они взывают к женщине. Хтонические культы сохранились, пройдя через рационалистские цивилизации Греции и Рима. Как правило, они развиваются вне официальной религиозной жизни и
даже приобретают, как в Элевсине, форму мистерий: их смысл противоположен тому, что заключен в солярных культах, в которых человек утверждает свою волю к отделению и духовности; но они и дополняют эти культы; человек пытается вырваться из одиночества с помощью экстаза; такова цель мистерий, оргий, вакханалий. В отвоеванном мужчинами мире дикие и магические свойства Иштар и Астарты были узурпированы богом -мужчиной, Дионисом; но вокруг его образа опять же неистовствуют женщины: менады, тиады, вакханки призывают мужчин к сакральным возлияниям, к священному безумию. Аналогична и роль священной проституции: речь идет о том, чтобы одновременно освободить и направить в нужное русло силы плодородия. Еще и поныне народные празднества характеризуются вспышками эротизма; и тогда женщина представляется не просто объектом наслаждения, но средством достичь того hybris^1^, где личность выходит за пределы самое себя. «Все то потерянное, трагическое, что несет в себе человек, это «ослепляющее чудо» можно познать только в постели», - пишет Ж. Батай.
  В эротическом исступлении прижимая к себе возлюбленную, мужчина стремится потеряться в бесконечной тайне плоти. Однако мы видели, что нормальное мужское сексуальное чувство различает Мать и Супругу. Таинственная алхимия жизни вызывает у него отвращение, в то время как его собственная жизнь питается и наслаждается сочными плодами земли; он жаждет обладать ими; он страстно желает Венеру, только что явившуюся из морских вод. Поскольку верховный творец - мужчина, женщина при патриархате раскрывает себя в первую очередь как супруга. Прежде чем стать матерью рода человеческого, Ева была подругой Адама; она была дана мужчине, чтобы он имел и оплодотворял ее, как он имеет и оплодотворяет землю; а через нее он делает своим царством всю природу. В половом акте мужчина ищет не только мимолетного субъективного удовольствия. Он хочет завоевывать, брать, владеть; обладать женщиной - значит победить ее; он входит в нее, как лемех в борозду; он делает ее своею, как и обрабатываемую им землю; он пашет, сажает, сеет - образы эти стары, как письменность; от античности до наших дней подобных примеров можно привести
тысячи. «Женщина подобна полю, а мужчина - посеву», - гласят законы Ману. На одном из рисунков Андре Массона изображен мужчина, лопатой вскапывающий сад женского органа^. Женщина - добыча своего супруга, его имущество.
  ^1^ Гордыня (греч.).
  ^2^ Рабле называет мужской орган «пахарем природы». Мы уже говорили о религиозных и исторических корнях ассимиляции фаллос - лемех, женщина - борозда.
  Колебания мужчины между страхом и желанием, между боязнью оказаться во власти неконтролируемых сил и стремлением ими завладеть поразительным образом отражаются в мифах о Девственности. То страшащая мужчин, то желанная и даже требуемая, она представляет собой наиболее завершенную форму женской тайны; это одновременно ее самый тревожный и самый завораживающий аспект. В зависимости от того, чувствует ли себя мужчина подавленным окружающими его силами или самонадеянно полагает, что способен ими овладеть, он отказывается или настаивает, чтобы супруга досталась ему девственницей. В самых примитивных обществах, где превозносится могущество женщины, верх одерживает страх; женщине следует лишиться девственности до первой брачной ночи. Марко Поло говорит о жителях •У Тибета, что никто из них не пожелал бы жениться на девственнице. Иногда этот отказ получал рациональное обоснование: мужчина не хочет жениться на женщине, никогда не возбуждавшей мужских желаний. Арабский географ Аль -Бекри рассказывает о славянах: «Если мужчина женится и обнаруживает, что жена его девственна, он говорит ей: «Если бы ты чего
-нибудь стоила, тебя бы любили мужчины и кто -нибудь из них похитил бы твою девственность». После чего он прогоняет ее и расторгает брак». Утверждают даже, что у некоторых примитивных народов мужчины женятся только на женщинах, уже имеющих детей и таким образом доказавших свою способность рожать. Но подлинные мотивы столь распространенных обычаев дефлорации - мистического свойства. У некоторых народов бытуют представления о живущей во влагалище змее, которая может укусить супруга в момент разрыва девственной плевы; девственной крови приписываются ужасающие свойства, она сближается с менструальной кровью и тоже может уничтожить мужскую силу. В этих образах выражена идея, что женское начало, оставаясь нетронутым, обладает большей мощью и таит в себе большую угрозу!. Бывают случаи, когда вопрос о дефлорации вообще не возникает; например, у туземцев, описанных Малиновским, девушки вообще не бывают девственными, поскольку половые игры разрешены с самого детства. Иногда мать, старшая сестра или какая -нибудь замужняя женщина систематически дефлорирует девочку и расширяет вагинальное отверстие на протяжении
всего периода детства. Бывает также, что в момент наступления половой зрелости женщины осуществляют дефлорацию при помощи палки, кости или камня, что воспринимается просто как хирургическая операция. В других племенах девочку, достигшую половой зрелости, подвергают дикой процедуре: мужчины отводят ее за пределы деревни и дефлорируют насильно и даже при помощи каких -нибудь орудий. Один из
  ^ Отсюда и та мощь, которой предание наделяет девственниц в ратном деле: вспомним валькирий или Орлеанскую деву.
  наиболее часто встречающихся обычаев заключается в том, что девственниц отдают случайным прохожим, либо полагая, что на них не распространяется опасное воздействие маны, предназначенной только для мужчин своего племени, либо вовсе не заботясь о тех бедах, которые могут пасть на их головы. Еще чаще невесту лишает девственности накануне брачной ночи жрец, или врач, или касик, то есть вождь племени; на Малабарском берегу эта операция возложена на брахманов, и они, похоже, занимаются этим без всякого удовольствия и требуют солидного вознаграждения. Известно, что все священные предметы опасны для человека светского, однако посвященные могут иметь с ними дело, ничем не рискуя; а потому понятно, что жрецы и вожди способны укротить зловещие силы, от которых следует беречься супругу. В Риме от этих обычаев осталась лишь символическая церемония: невесту сажали на фаллос каменного Приапа, преследуя при этом двойную цель; увеличить ее плодовитость и обезвредить чересчур мощные, а потому пагубные флюиды, которые от нее исходят. Иногда муж защищается по -другому; он сам дефлорирует девственницу, но обставлено это
так, что в критический момент он оказывается неуязвимым; например, он делает это в присутствии всей деревни с помощью палки или кости. На Самоа он орудует пальцем, предварительно обернув его куском белой материи, а потом раздает присутствующим окровавленные лоскутки. Бывает также, что ему разрешается дефлорировать жену естественным путем, при условии что он не будет извергать в нее семя раньше, чем по прошествии трех дней, так чтобы девственная кровь не соприкасалась с оплодотворяющим семенем.
  Согласно классическому перевороту в восприятии священных вещей, в менее примитивных обществах девственная кровь становится символом благотворным. Во Франции еще сохранились деревни, где наутро после свадьбы на обозрение родственников и друзей вывешивают окровавленную простыню. А дело в том, что при патриархальном режиме мужчина стал хозяином женщины; и те же самые свойства, которые вызывают страх, когда встречаются в неукрощенных стихиях, становятся ценными качествами для собственника, сумевшего их приручить. Необузданный нрав дикого скакуна, неистовую силу молнии и водопадов человек превратил в средства собственного процветания. А потому и женщину он хочет получить со всем таящимся в ней богатством, нетронутой. Конечно, рациональные мотивы играют определенную роль в том, что девушке предписывается блюсти невинность; как и добродетельность супруги, целомудрие невесты необходимо, чтобы отец не рисковал передать свое имущество чужому ребенку. Но когда мужчина рассматривает супругу как свою личную собственность, требование девственности носит более непосредственный характер. Прежде всего идею обладания
никак нельзя воплотить позитивно; на самом деле никто никогда ничего и никого не имел; а потому люди стараются осуществить ее негативно; самый верный способ настоять на том, что некое имущество принадлежит мне, - это помешать другим пользоваться им. Да и потом человека больше всего прельщает то, что еще никогда никому не принадлежало: тогда победа представляется событием уникальным и абсолютным. Первопроходцев всегда манили целинные земли; каждый год кто -нибудь из альпинистов гибнет из -за желания покорить нетронутую вершину, а то и просто из -за попытки проложить новый путь по склону горы; а некоторые любопытные рискуют жизнью, чтобы спуститься под землю и добраться до еще не исследованных пещер. Уже покоренный человеком предмет становится инструментом; потеряв связь с природой, он лишается самых глубинных своих свойств; неукрощенный поток водопада обещает больше, чем вода городского фонтана. Девственное тело свежо, как скрытые источники, бархатисто, как нераскрывшийся бутон на заре, и светится, как жемчужина, не обласканная солнечными лучами. Человек, как дитя, заворожен всеми сумрачными, закрытыми
местами, куда никогда не проникал живительный луч сознания, которые ждут, чтобы в них вселили душу; он считает, что все, что ухватил или куда проник лишь он один, на самом деле - его творение. А еще одна из целей любого желания - это потребление желаемого предмета, подразумевающее его разрушение. Разрывая девственную плеву, мужчина владеет женским телом более интимно, чем если в результате проникновения она останется нетронутой; этим необратимым актом он недвусмысленно превращает тело женщины в пассивный объект и утверждает свою власть над ним. Этот смысл в точности выражает легенда о рыцаре, продирающемся через колючий кустарник, чтобы сорвать розу, аромат которой еще никому не ведом; он не только находит ее, но еще и ломает стебель и только тогда завладевает ею. Образ настолько прозрачен, что в народном языке «похитить цветок» у женщины означает лишить ее невинности, и от этого выражения происходит слово «дефлорация».
  Но девственность обладает эротической привлекательностью только в сочетании с юностью, иначе тайна ее снова начинает вселять беспокойство. Многие мужчины сегодня испытывают сексуальное отвращение к слишком затянувшейся девственности; на «старых дев» смотрят как на сварливых и злобных матрон, исходя не только из соображений психологического плана. Проклятие заключено в самом их теле, теле, не ставшем объектом ни для какого субъекта, ничьим желанием не превращенном в желанное, расцветшем и увядшем, не найдя себе места в мужском 'мире; не отвечая своему назначению, оно становится странным и нелепым объектом, вызывающим беспокойство, как непередаваемая мысль сумасшедшего, Я слышала, как один мужчина грубо сказал о сорокалетней женщине, еще красивой, но, как предполагалось, девственнице: «Там полно паутины…» И действительно, погреба и чердаки, куда никто уже не заходит и которые никому не нужны, заволакивает нечистая тайна; в них охотно наведываются призраки; покинутые людьми дома становятся жилищами духов. Если только женщина не посвятила свою девственность какому -нибудь богу, ее охотно подозревают в
связи с демоном. Девственниц, не покоренных мужчиной, старых женщин, ему не подвластных, охотнее, чем всех остальных, принимают за ведьм; ибо поскольку предназначение женщины - посвятить себя Другому, то, избежав гнета мужчины, она легко может подпасть под влияние дьявола.
  Супруга, если из нее изгнали злых духов при помощи обрядов дефлорации или, наоборот, если она чиста благодаря своей девственности, может оказаться желанной добычей. Сжимая ее в объятиях, любовник хочет овладеть всеми богатствами жизни. Она - это вся фауна и вся флора земли: газель, лань, лилия и роза, бархатистый персик, ароматная малина; она - драгоценные камни, перламутр, агат, - жемчуг, шелк, небесная лазурь, свежесть ключевой воды, воздух, пламя, земля и вода. Все поэты Востока и Запада преображали женское тело в цветы, плоды, птиц. Если с этой точки зрения взглянуть на античность, средние века и современную эпоху, получится целая толстая антология цитат. Всем известна «Песнь песней», где возлюбленный говорит возлюбленной: Глаза твои голубиные…
  Волосы твои - как стадо коз…
  Зубы твои - как стадо выстриженных овец…
  Как половинки гранатового яблока - ланиты твои…
  Два сосца твои - как двойни молодой серны…
  Мед и молоко под языком твоим…
  Андре Бретон обращается к этой вечной песни в «Аркане 17»; «Мелюзина в момент второго крика: она явилась из бедер ее, чрево ее - как весь урожай августовской пшеницы, торс ее взмывает ввысь, как фейерверк, из стройного стана, вылепленного по образу ласточкиных крыльев, груди ее как горностаи, плененные собственным криком, слепящие очи огнем раскаленных углей их пламенеющего зева. А руки ее как душа поющих и благоухающих ручьев…»
  Мужчина находит в женщине сияние звезды и мечтательность луны, солнечный свет и пещерный сумрак; но женщина - это и цвет дикого кустарника, и горделивая садовая роза. Деревни, леса, озера, моря и песчаные равнины полны нимф, дриад, сирен, ундин, фей. Ничто так глубоко не укоренилось в сердце мужчин, как этот анимизм. Море для моряка - это опасная, коварная, непокорная женщина, которая тем не менее дорога ему, потому что ее трудно укротить. Горделивая, строптивая, девственная и злобная гора - женщина для альпиниста, который с риском для жизни стремится ею овладеть. Принято считать, что такие сравнения свидетельствуют о сексуальной сублимации; однако скорее они выражают изначальное, как само разделение на два пола, родство женщины и стихий. От обладания женщиной мужчина ждет не просто утоления инстинкта; она - наиболее подходящий объект, через который он покоряет Природу. Случается, что эту роль играют другие объекты. Иногда мужчина ищет песчаных берегов, бархатных ночей, аромата жимолости на теле молодых мальчиков. Но телесное овладение землей может осуществиться не только путем полового
проникновения. В романе «Неведомому Богу» Стейнбек рисует человека, выбравшего в качестве посредницы между собой и природой поросшую мхом скалу; в «Кошке» Колетт описывает молодого мужа, сосредоточившего свою любовь на любимице кошке, потому что через это дикое и нежное животное он постигал чувственный мир, чего не могло ему дать человеческое тело его подруги. В море или горе Другой может найти столь же полное воплощение, что и в женщине; они оказывают мужчине такое же пассивное и непредсказуемое сопротивление, позволяющее ему осуществить себя; они - отказ, который нужно побороть, добыча, которой нужно овладеть. И если море и гора - женщины, то только потому, что женщина для любовника - тоже море и гора^1^.
  Но не всякой женщине дано стать посредницей между мужчиной и миром; мужчине недостаточно обнаружить у партнерши половые органы, дополняющие его собственные. Нужно, чтобы она воплощала дивный расцвет жизни и при этом таила в себе ее непостижимые тайны. А потому от нее прежде всего требуется молодость и здоровье, ибо, сжимая в объятиях нечто живое, мужчина окажется во власти его чар, только если забудет, что
  Симптоматична фраза Самивеля, приводимая Башларом («Земля и блуждания Воли»): «Эти со всех сторон окружившие меня горы я понемногу перестал воспринимать как врагов, которых надо побороть, как самок, которых надо попирать ногами, как трофеи, которые надо завоевать, чтобы иметь в собственных глазах и в глазах всех остальных доказательство собственной ценности». Амбивалентность отношения гора - женщина устанавливается через идею наподобие «врага, которого надо побороть», «трофея» и «доказательства» мощи.
  Та же самая взаимосвязь прослеживается, например, в следующих стихах Сангора: г г - ·
  Нагая женщина, объятая тьмой женщина!
  Созревший плод, чья плоть тверда, экстазы сумрачные черного ВИНА, уста, что сообщили дар поэтический моим устам.
  Бескрайняя саванна, чей горизонт так чист, саванна, что трепетать заставил бурей ласк своих восточный ветр.
  И: О Конго, лежишь ты на ложе лесном, царица земель африканских покорных.
  И твой балдахин поднимают высоко фаллосы гордых утесов.
  , «- женщина ты, говорит мне моя голова, и язык говорит мой, и чрево, что женщина ты. fr.
  жизнь всегда несет в себе смерть. Он желает большего: ему надо, чтобы возлюбленная его была еще и красива. Идеал женской красоты меняется; но некоторые требования остаются постоянными; например, поскольку предназначение женщины в том, чтобы быть обладаемой, ее телу должны быть свойственны инертность и пассивность объекта. Мужская красота состоит в приспособленности тела к исполнению активных функций - это сила, ловкость, гибкость, это явленная трансцендентность, одушевляющая тело, которому надлежит никогда не замыкаться на самом себе. Женский идеал может оказаться сходным в таких обществах, как Спарта, фашистская Италия, нацистская Германия, где женщина предназначается для государства, а не для личности, где ее рассматривают только как мать и совсем не оставляют места эротизму. Но когда женщина дана во владение мужчине, он требует, чтобы тело ее было представлено исключительно в своей «неподлинности». Ее тело воспринимается не как ореол субъективности, но как нечто увязшее в имманентности; тело это не должно напоминать об остальном мире, не должно обещать ничего, кроме самого себя; ему надлежит
возбуждать желание. В самой наивной форме это требование выражается в готтентотском идеале пышнобедрой Венеры, поскольку ягодицы - это часть тела, где меньше всего нервных окончаний, где плоть представляет собой ни для чего не предназначенную данность. Пристрастие восточных мужчин к полным женщинам того же свойства; им нравится абсурдное изобилие разросшихся жировых тканей, не одушевленных никаким проектом, не имеющих иного смысла, кроме того, что они есть l. Даже в цивилизациях с более тонкой чувственностью, где существуют понятия формы и гармонии, груди и ягодицы остаются излюбленными объектами в силу немотивированности, случайности их пышного расцвета. Нравы и мода часто способствовали тому, чтобы лишить женское тело способности к трансценденции: китаянка с перетянутыми ногами едва может ходить, накрашенные ногти голливудской звезды лишают ее рук, высокие каблуки, корсеты, фижмы, панье, кринолины были призваны не столько подчеркнуть линию женского тела, сколько сделать его еще более бессильным. Отягченное жиром или же, наоборот, полупрозрачное, неспособное ни на какие усилия, парализованное
неудобной одеждой и правилами благопристойности, оно в самом деле пред-
  ^1^ «Готтентоты, у которых стеатопигия развита не так сильно и встречается не так часто, как у бушменских женщин, считают такое сложение эстетичным и с самого детства массируют ягодицы своих дочерей, чтобы лучше развить их. Точно так же в некоторых африканских регионах встречается искусственное ожирение женщин, самый настоящий откорм, заключающийся в неподвижности и потреблении в больших количествах соответствующих продуктов, в частности молока. Это также практикуется среди зажиточных арабов и евреев, живущих в городах Алжира, Туниса и Марокко» (L и q и е t. - «Journal de Psychologie», 1934. Les Vnus des cavernes).

  ставляется мужчине его собственностью. Косметика и украшения также способствуют окаменению тела и лица. Функция женского украшения очень сложна; у некоторых примитивных народов оно носит священный характер; но обычно его роль - в том, чтобы окончательно превратить женщину в идола. Идола неоднозначного: мужчина хочет, чтобы в нем ощущалась плоть, его красота должна быть сродни красоте цветов и плодов; но кроме того, он должен быть гладким, твердым, вечным, как камень. Роль украшения в том, чтобы одновременно еще теснее связать женщину с природой и вырвать ее оттуда, чтобы сообщить трепетной жизни застывшую необходимость искусственности. Примешивая к своему телу цветы, меха, драгоценные камни, раковины, перья, женщина превращает себя в растение, в пантеру, в бриллиант, в перламутр; она пользуется духами, чтобы благоухать, как роза или лилия; но перья, шелк, жемчуг и духи служат также и для того, чтобы скрыть животный дух ее собственного тела. Она красит губы и щеки, чтобы придать им прочную неподвижность маски; она заключает свой взгляд в оковы косметического карандаша и туши для ресниц, и он
становится лишь переливающимся украшением ее глаз; заплетенные в косы, завитые и уложенные волосы теряют свою волнующую растительную тайну. Природа присутствует в убранной женщине, но это уже природа -пленница, человеческой волей приведенная в соответствие с человеческим желанием.
  Женщина тем желаннее, чем полнее раскрывается в ней природа и чем строже она порабощена: идеальным эротическим объектом всегда была «замысловатая» женщина. Вкус же к более естественной красоте часто бывает всего лишь благовидной формой той же замысловатости. Реми де Гурмон желает, чтобы женщины носили распущенные волосы, свободные, как ручьи и трава прерии, - однако струение вод и колосьев можно ощутить, лишь лаская локоны какой -нибудь Вероники Лэйк, а не взлохмаченную шевелюру, действительно предоставленную самой природе. Чем моложе и здоровее женщина, тем больше кажется, что ее юное лощеное тело сохранит свою свежесть навеки, и тем меньше она нуждается в искусственности; но следует всегда скрывать от мужчины телесную слабость сжимаемой в объятиях добычи и грозящее ей увядание. Кроме всего прочего, мужчина боится случайности ее судьбы, мечтает, чтобы она оставалась неизменной, необходимой, а потому ищет в лице женщины, в ее стане и ногах точного воплощения идеи, У примитивных народов идея сводится к усовершенствованному народному типу: народ с полными губами и плоскими носами ваяет Венеру с полными
губами и плоским носом; позже к женщинам применяют более сложные эстетические каноны. Но, во всяком случае, чем более гармоничными выглядят черты и пропорции женщины, тем больше радует она серДЦе мужчины, потому что ему кажется, что она избежала превратностей всего естественного. Мы приходим, таким образом, к странному парадоксу: желая в женщине ухватить природу - природу преображенную, - мужчина обрекает женщину на искусственность. Она не только «физис», но в такой же степени «антифизис»; и это не только в цивилизованных странах, где делают электрический перманент, удаляют волосы при помощи воска и носят эластичные пояса, но и там, где ходят негритянки с подносами, в Китае и повсюду на земле. Эту мистификацию разоблачил Свифт в знаменитой оде к Селии; он с отвращением описывает снаряжение кокетки и с отвращением напоминает о животных функциях ее тела; возмущаясь, он не прав вдвойне; ибо мужчина хочет, чтобы женщина одновременно была зверем и растением и скрывалась под рукотворной броней; он любит ее выходящей из морской пены и из дома моделей, обнаженную и одетую, обнаженную под одеждой, именно
такую, какой привык видеть ее в человеческом мире. Горожанин ищет в женщине животное начало; а для молодого крестьянина, проходящего военную службу, бордель воплощает всю магию города. Женщина - это поле и пастбище, но одновременно - Вавилон.
  Между тем в этом состоит первая ложь, первое предательство женщины - предательство самой жизни, которая, даже принимая самые привлекательные формы, всегда несет в себе ферменты старения и смерти. Уже одно то, как мужчина использует женщину, разрушает самые ценные ее качества: под тяжестью материнства она утрачивает эротическую привлекательность; даже если она бездетна, годы идут и искажают ее прелести. Немощная, безобразная, старая женщина вызывает ужас. Тогда говорят, что она поблекла, увяла, как сказали бы о растении. Конечно, у мужчины дряхлость тоже страшна; но нормальный мужчина не рассматривает других мужчин как плоть; с этими автономными, посторонними телами его связывает только абстрактная солидарность. А вот наблюдая женское тело, это ему предназначенное тело, он ощутимо сталкивается с умиранием плоти. «Прекрасная оружейница» Вийона смотрит на увядание своего тела враждебными глазами мужчин. Старая, безобразная женщина - это не только непривлекательный предмет; она вызывает ненависть, смешанную со страхом. В ней снова выявляется пугающая ипостась Матери, тогда как прелести Супруги -  Но и Супруга - тоже опасная добыча. В выходящей из вод Венере, в свежей пене и золотистых колосьях притаилась Деметра; завладевая женщиной через извлекаемое из нее наслаждение, мужчина одновременно будит в ней коварные силы плодовитости; он проникает в тот самый орган, который производит на свет детей. Поэтому во всех обществах множество табу оберегают мужчину от угрозы, таящейся в женском половом органе. Обратное утверждение неверно, женщине нечего бояться от мужчины; его орган воспринимается как светский, несвященный. Фаллос может быть вознесен до уровня бога, но в поклонении ему нет ни малейшего элемента ужаса; в повседневной жизни женщина не нуждается в мистической защите от него, он только благотворен
  для нее. Примечательно, впрочем, что во многих обществах с материнским правом половая жизнь очень свободна - но только в детские годы и в ранней юности женщины, когда половой акт не связан с идеей деторождения. Малиновский с некоторым удивлением рассказывает, что молодые люди, свободно занимающиеся любовью в «доме холостяков», охотно выставляют напоказ свои отношения; а дело в том, что, если девушка не замужем, считается, что она неспособна родить, и тогда половой акт воспринимается как мирное мирское развлечение. Но как только она выходит замуж, супруг, наоборот, ничем не должен выдавать свои чувства к ней, не должен к ней прикасаться, а любой намек на их интимную близость становится святотатством: а все потому, что теперь она соприкасается с грозной материнской сущностью, а половой акт становится священнодействием. Отныне он сопровождается запретами и предосторожностями. Половое сношение не разрешается во время обработки земли, сева и посадки растений: причина в данном случае заключается в том, что оплодотворяющие силы, необходимые для выращивания обильного урожая, а значит, для общего блага, не
должны расходоваться в межличностных отношениях; такая экономия предписывается из почтения к связанным с плодородием силам. Но в большинстве случаев воздержание оберегает мужественность супруга; мужчине следует воздерживаться перед рыбной ловлей, перед охотой и особенно когда он собирается на войну; в союзе с женщиной мужское начало ослабевает, а потому мужчине следует избегать близости всякий раз, когда ему требуются все его силы. Возникает вопрос, вызывает ли женщина отвращение у мужчины потому, что он вообще испытывает отвращение к проявлениям пола, или наоборот. Можно констатировать, что, в частности, в Левите ночная поллюция рассматривается как нечистота, хотя женщина тут ни при чем. А в наших современных обществах опасной и греховной считается мастурбация; многие мальчики и молодые люди, предающиеся этому занятию, испытывают при этом невыносимую тревогу. Уединенное наслаждение превращается в порок из -за вмешательства общества и особенно родителей; но не один юноша испытал неожиданный испуг при виде своих первых эякуляций: любое выделение его собственной субстанции, будь то кровь или сперма,
кажется ему тревожным; из него утекает его жизнь, его мана. В то же время, даже если субъективно мужчина может иметь некоторый эротический опыт, где женщина не присутствует, объективно она все равно присутствует в его сексуальной жизни: как говорил Платон в мифе об андрогинах, мужской организм предполагает женский организм. Обнаружив свой пол, мужчина обнаруживает женщину, даже если она не дана ему ни во плоти, ни в изображении; и наоборот, женщина страшна тем, что воплощает в себе все, что относится к полу. Никогда нельзя разделять имманентный и трансцендентный аспекты жизненного опыта: то, чего я боюсь или желаю, - всегда одно из превращений моего собственного существования, но ничто не может произойти со мной без помощи того, что не является мною. «Не -я» содержится в ночных поллюциях, в эрекции, если и не в ярко выраженном женском облике, то, во всяком случае, в качестве Природы и Жизни: человек чувствует, что им овладевает чуждая ему магия. Амбивалентность его чувств к женщине сказывается и в отношении к собственному половому признаку: он им гордится, посмеивается над ним и стыдится его.
Маленький мальчик заносчиво сравнивает свой пенис с пенисами товарищей; первая эрекция вселяет в него гордость и страх. Мужчина хочет, чтобы в его члене видели символ трансцендентности и могущества; он кичится им как морщинистым мускулом и одновременно как магическим даром: это свобода, обогащенная всей случайностью данности, и данность, подвластная свободному волеизъявлению; эта противоречивость приводит мужчину в восхищение; но он подозревает об обмане; орган, с помощью которого он собирается самоутверждаться, не слушается его; он полон неутоленных желаний, напрягается неожиданно, часто облегчается во сне, то есть являет собой подозрительную и капризную жизненную силу.
  Мужчина утверждает, что Дух в нем торжествует над Жизнью, активность над пассивностью; его сознание держит природу на расстоянии, его воля видоизменяет ее, но он обнаруживает в самом себе жизнь, природу и пассивность в виде полового члена. «Половые органы - это настоящий очаг воли, а противоположный ему полюс - мозг», - пишет Шопенгауэр. То, что он называет волей, - это привязанность к жизни, которая есть страдание и смерть, тогда как мозг - это мысль, дающая представление о жизни, а значит, отделившаяся от нее; половой стыд - это, считает он, стыд, который мы испытываем перед глупым упрямством своей плоти. Даже при том, что мы не разделяем свойственного его теориям пессимизма, следует признать его правоту в том, что в оппозиции половой член - мозг он видит выражение двойственного характера человека. В качестве субъекта он полагает мир и, оставаясь вне пределов полагаемого им универсума, делается его властелином; если же он осознает себя как плоть, как пол, он уже не является автономным сознанием, кристально чистой свободой: он врастает в мир, он - ограниченный и обреченный на смерть объект. Конечно,
акт зачатия превосходит границы тела - но он же их и устанавливает. Отец всех детей, пенис аналогичен матери -матке; мужчина, который сам вышел из зародыша, вскормленного в материнском чреве, несет в себе новые зародыши, и через это дающее жизнь семя отрицается его собственная жизнь. «Рождение детей - это смерть родителей», - сказал Гегель, Извержение семени - это предупреждение о смерти, оно утверждает примат рода над особью; наличие полового члена и его активность отрицают гордую исключительность субъекта. Именно это вытеснение духа жизнью делает половой член чем -то скандальным. Мужчина превозносит фаллос постольку, поскольку воспринимает его как трансцендентность и активность, как средство овладения Другим; но он стыдится его, когда видит в нем лишь пассивную плоть, превращающую его в игрушку темных сил Жизни. Стыд этот охотно маскируется под иронию. Чужой член легко вызывает смех; эрекция часто кажется смешной, оттого что имитирует обдуманное действие, тогда как на самом деле переносится пассивно; одно упоминание о гениталиях возбуждает веселье. Малиновский рассказывает, что дикарям, среди
которых он жил, достаточно было назвать «эти стыдные места», чтобы вызвать неудержимый смех; большинство шуток, называемых фривольными или сальными, не идут дальше элементарной игры слов такого рода. У некоторых примитивных народов женщины в период прополки садов имеют право грубо изнасиловать незнакомца, который рискнет забрести в их деревню; они набрасываются на него все вместе, часто доводят до полусмерти: мужчины племени смеются над этим подвигом; такое насилие закрепляет представление о жертве как о пассивной и зависимой плоти; мужчиной овладевают женщины, а через них - и их мужья, тогда как в нормальном половом сношении мужчина стремится утвердить себя как собственник.
  Но именно тогда ему предстоит с наибольшей очевидностью столкнуться с двусмысленностью своего плотского существования. Он с гордостью принимает свои половые свойства в качестве средства присвоения Другого; но эта мечта об обладании никогда не сбывается. В подлинном обладании Другой полностью уничтожается, потребляется, разрушается - но только султан из «Тысячи и одной ночи» может себе позволить обезглавливать любовниц, едва утренняя заря поднимет их из его постели; женщина переживает объятия мужчины и тем самым ускользает от него; стоит ему разжать руки, и добыча снова становится ему чужой; она опять новая, нетронутая, готовая столь же мимолетно отдаться новому любовнику. Заветная мечта мужчины - «отметить» женщину, чтобы она навсегда осталась его; но даже самый самолюбивый знает, что ничего, кроме воспоминаний, ему не останется и что самые жгучие образы холодны, если утрачено ощущение. Этому краху посвящена целая литература. Направлена она всегда против женщины, которую называют непостоянной, изменницей, потому что тело предназначает ее для мужчины вообще, а не для какого -то определенного мужчины.
Больше того, ее измена коварна еще и потому, что она сама превращает любовника в добычу. Только тело может соприкоснуться с другим телом; чтобы подчинить себе желанную плоть, мужчине самому надо стать плотью; Ева дана Адаму, чтобы через нее он реализовал свою трансцендентность, а она увлекает его во мрак имманентности; оболочку тьмы, сотканную матерью для сына, из которой он так хочет вырваться, воссоздает из непроницаемой глины любовница в момент головокружительного наслаждения. Он хотел обладать - а обладают им самим. Запах, испарина, усталость, скука - столько всего написано об унылой страсти сознания, ставшего плотью. Желание, часто таящее в себе отвращение, оборачивается отвращением, когда оно утолено. «Post cotum homo animal triste» («После совокупления мужчина - грустное животное») - «Плоть грустна», А между тем мужчина даже не нашел в объятиях возлюбленной полного успокоения. Вскоре в нем снова пробуждается желание; и часто он не просто хочет женщину вообще, но именно эту самую женщину. Тогда она приобретает исключительно тревожную власть. Ибо мужчина воспринимает сексуальную потребность
своего тела как самую обычную потребность вроде голода и жажды, не направленную ни на какой объект в частности: значит, узы, связывающие его с определенным женским телом, - это работа Другого. Это узы таинственные, как нечистое и плодовитое чрево, куда уходит корнями его жизнь, это своего рода пассивная сила - это магические узы. Набившая оскомину лексика газетных романов, где женщина описывается как волшебница, обольстительница, которая околдовывает, завораживает мужчину, отражает древнейший, универсальнейший миф. Женщина предназначена для волшебства. Волшебство, говорил Ален, - это дух, бродящий во всех вещах; действие можно назвать волшебным, когда его никто не производит, а оно само возникает из пассивности; а на женщину мужчины всегда смотрели именно как на имманентность данности; хоть она и порождает хлеба, плоды и детей, это не является актом ее воли; она не субъект, не трансценденция, не созидательная сила, но объект, начиненный флюидами.
  В обществах, где мужчина поклоняется подобным тайнам, женщина благодаря этим свойствам тоже становится частью культа и почитается как жрица; но когда мужчина стремится добиться торжества общества над природой, разума над жизнью, воли над инертной данностью, тогда женщина воспринимается как ведьма. Разница между священнослужителем и волшебником известна; первый повелевает силами, которые он покорил в полном согласии с богами и законами, на благо общины и от имени всех ее членов; волшебник действует в стороне от общества, вопреки богам и законам, руководствуясь собственными страстями. Женщина же не полностью интегрирована в мир мужчин; в качестве Другого она противостоит им; естественно, что она пользуется имеющимися в ее распоряжении силами не для того, чтобы распространить на все мужское общество и в будущее влияние трансценденции, но, будучи сама отрезана и противопоставлена, стремится увлечь мужчин в одиночество отрезанности и во тьму имманентности. Она - сирена, из -за пения которой матросы разбивались о рифы; она - Цирцея, превращавшая своих любовников в животных, ундина, увлекающая рыбака на дно
пруда. Плененный ее прелестями мужчина уже не имеет ни воли, ни проекта, ни будущего, он уже не гражданин, но тело - раб своих желаний, он вычеркнут из общежития, ограничен мгновением, пассивно поддается смене мук и наслаждений; извращенная волшебница восстанавливает страсть против долга, настоящий момент - против единства времени, она держит путника вдали от родного очага, она дарует забвение. Стремясь завладеть Другим, мужчина должен оставаться самим собой; но, ощутив крах своего стремления к невозможному обладанию, он пытается стать тем самым Другим, с которым ему не удается воссоединиться; тогда он отчуждается, теряется, выпивает волшебный напиток, делающий его чужим самому себе, погружается в быстротечные смертные воды. Мать обрекает сына на смерть, давая ему жизнь; любовница склоняет любовника отречься от жизни и отдаться высшему сну. Связь между Любовью и Смертью была патетически воспета в легенде о Тристане, но есть в ней и более изначальная истина. Рожденный из плоти, мужчина в любви осуществляется как плоть, а плоть предназначена могиле. Тем самым подтверждается союз Женщины и Смерти;
великая жница - это перевернутый лик плодородия, благодаря которому растут колосья. Но она же представляется ужасной невестой, скрывающей свой скелет под обманчивой нежностью плоти^1^.
  Итак, в женщине, будь то любовница или мать, мужчина прежде всего лелеет и ненавидит застывший образ собственной животной судьбы, жизнь, необходимую для его существования, но обрекающую его на конечность и смерть. В день своего появления на свет человек начинает умирать; эту истину и воплощает Мать. Зачиная, он утверждает примат вида над самим собой - именно это он постигает в объятиях супруги; в смятении и наслаждении он еще до зачатия забывает об исключительности своего «я». Даже если он пытается разделить себя и возлюбленную, в обоих очевидно для него только одно: их плотская природа. Он одновременно стремится полностью осуществиться как плоть - почитает мать, желает любовницу - и восстает против плоти с отвращением и страхом.
  Есть один весьма знаменательный текст, где мы найдем синтез почти всех этих мифов, - я имею в виду то место в «Курдской ночи», где Жан -Ришар Блок описывает, как молодой Саад сжимает в объятиях женщину намного старше его, но еще красивую, во время разграбления города: «Ночь стирала контуры предметов и ощущений. И уже не женщину прижимал он к своей груди. Он наконец приближался к цели нескончаемого путешествия, длившегося с сотворения мира. Он понемногу растворился в необъятности, колыхавшейся вокруг него, бескрайней и безликой. Все женщины перепутались в одной стране, гигантской, неприступной, унылой, как желание, Например, в балете Превера «Свидание» и в балете Кокто «Юноша и Смерть» Смерть представлена в образе молодой возлюбленной.
  знойной, как лето… Между тем он с робким восхищением узнавал сокрытое в женщине могущество, длинные, обтянутые атласом бедра, колени, напоминавшие два холма из слоновой кости. Когда он пробегал глазами вдоль полированной оси спины от поясницы к плечам, ему казалось, что он озирает тот самый свод, на котором зиждется мир. И снова его неотступно манил живот, упругий и нежный океан, где рождается и куда возвращается любая жизнь, пристанище из пристанищ, со своими приливами и отливами, горизонтами, безграничными просторами.
  И тогда им овладело яростное желание пронзить эту восхитительную оболочку и добраться наконец до самого источника ее прелестей. Они сплелись, брошенные друг к другу одновременным порывом. Женщина теперь существовала лишь затем, чтобы разверзнуться, как земля, открыть ему свои внутренности, насытиться влагой возлюбленного. Восторг обернулся убийством. Их слияние напоминало удар кинжала.
  …Он, одинокий, отъединенный, отсеченный человек, вот -вот должен был выплеснуться из собственной сущности, вырваться из темницы плоти и влиться материей и душой в универсальную материю. Ему было уготовано высочайшее, никогда ранее не испытанное счастье превзойти границы сотворенного существа, сплавить в едином восторге субъект и объект, вопрос и ответ, отсечь у бытия все, что не есть бытие, и достичь в последнем содрогании царства недостижимого.
  …Каждое новое движение смычка извлекало из вибрировавшего в его руках ценного инструмента все более и более высокие ноты. Вдруг последний спазм оторвал Саада от зенита и низверг на землю, в грязь».
  Желание женщины остается неутоленным, она сжимает любовника между бедрами, и он чувствует, как помимо его воли в нем снова растет желание: тогда она представляется ему враждебной силой, отнимающей у него мужество, и, снова обладая ею, он впивается зубами ей в горло, так глубоко, что убивает ее. Так завершается цикл, сложными, витиеватыми путями ведущий от матери к любовнице и к смерти.
  В этой ситуации мужчина может вести себя по -разному в зависимости от того, какой аспект плотской драмы для него важнее. Если он не имеет понятия об уникальности жизни и не заботится о своей особой судьбе, если он не страшится смерти, то с радостью примет свою животную природу. У мусульман женщина низведена до состояния полного ничтожества благодаря феодальной структуре общества, не допускающей вмешательства государства в дела семьи, и благодаря религии, которая, выражая воинственный идеал этой цивилизации, прямо предназначила мужчину Смерти и не оставила в женщине ничего магического: чего может бояться на земле тот, кто в любую секунду готов окунуться в сладострастные оргии магометанского рая? Мужчина, таким образом, может спокойно наслаждаться женщиной, не думая о том, чтобы защищаться от себя самого и от нее. Сказки «Тысячи и одной ночи» рассматривают ее как источник приторных наслаждений, вроде фруктов, варенья, сытных пирожных и благовоний. Сегодня такую склонность потакать собственной чувственности можно встретить у многих средиземноморских народов; щедро одаренный мгновением, не претендующий
на бессмертие, южный человек, видя сияние неба и моря, воспринимает Природу в самом роскошном виде, а потому будет любить женщин, смакуя удовольствие; по традиции он достаточно презирает их, чтобы не считать за людей: он не видит большой разницы между привлекательностью женского тела и красотой песка или воды; ни женщины, ни он сам не вызывают у него ужаса перед плотью. В «Сицилийских беседах» Витторини совершенно спокойно рассказывает о том восхищении, которое он испытал в возрасте семи лет, впервые увидев обнаженное женское тело. Греческий и римский рационализм дает обоснование этому стихийно сформировавшемуся мироощущению. Оптимистическая философия греков превзошла пифагорейское манихейство; нижестоящий подчинен вышестоящему и в качестве такового полезен ему; подобные гармоничные идеологии не проявляли никакой враждебности по отношению к плоти. Человек, обращенный к небосводу Идей или к Городу и Государству, воспринимает себя как Nous (Ум) или как гражданина и считает, что преодолел свою животную природу: предается ли он чувственным наслаждениям или живет как аскет, женщина, прочно интегрированная
в мужское общество, имеет лишь второстепенное значение. Разумеется, торжество рационализма никогда не было полным, и эротический опыт в этих цивилизациях сохраняет свой амбивалентный характер: мы можем судить об этом по обрядам, мифологиям, литературе. Но притягательные и опасные стороны женственности предстают здесь в смягченном виде. Ужасающий магнетизм женщина вновь обретает с пришествием христианства; страх перед противоположным полом - это одна из форм, в которые обращается для человека разорванность несчастного сознания. Христианин отделен от самого себя; он окончательно распадается на тело и душу, на жизнь и дух: первородный грех делает тело врагом души; все плотские привязанности представляются дурными*.
  Человек может быть спасен только потому, что грехи его искуплены Христом и что взор его обращен к царству небесному; но изначально он всего лишь гниль; самим рождением он обречен
  Вплоть до конца XII века теологи - за исключением святого Ансельма Кентерберийского - считали, согласно доктрине Блаженного Августина, что первородный грех содержится в самом законе размножения рода человеческого. «Похоть - это порок… рождающаяся с ее помощью человеческая плоть - это плоть греховная», - пишет Блаженный Августин. И у святого Фомы Аквинского: «Поскольку со времен первородного греха союз двух полов сопровождается похотью, грех этот передается и младенцу».
  не только на смерть, но и на проклятие; только благодаря божественной благодати может открыться для него небо, но на всех превратностях его естественного существования лежит печать проклятия. Зло - это абсолютная реальность; а плоть - это грех. И разумеется, поскольку женщина по -прежнему остается Другим, никому не приходит в голову, что мужчина и женщина - плоть друг для друга; плоть, которая для христианина враждебный Другой, отождествляется с женщиной. В ней воплощены искушения земли, пола, демона. Все Отцы Церкви настаивают на том, что именно она склонила Адама к греху. Снова напрашивается высказывание Тертуллиана; «Женщина! Ты врата дьявола. Ты смогла убедить того, против которого дьявол не осмеливался выступить в открытую. Это из -за тебя Сыну Божьему пришлось умереть; тебе следовало бы всегда ходить в трауре и в лохмотьях». Вся христианская литература стремится обострить чувство отвращения, которое мужчина может испытывать по отношению к женщине. Тертуллиан определяет ее как «Templum aedificatum super cloacam» («Храм, возведенный над клоакой»). Блаженный Августин с ужасом подчеркивает близость
половых и экскреторных органов: «Inter fces et urinam nascimur» («Мы рождаемся между задним проходом и мочевым пузырем»). Отвращение христианства к женскому телу доходит до такой степени, что оно соглашается обречь своего Бога на чудовищную смерть, только бы избавить его от скверны рождения: Эфесский собор Восточной Церкви и Латеранский собор на Западе утверждают догмат девственного рождения Христа. Первые Отцы Церкви - Ориген, Тертуллиан, Иероним - думали, что Мария рожала в крови и нечистотах, как другие женщины; но утвердилось мнение святого Амвросия и Блаженного Августина. Чрево Божьей Матери осталось закрытым. Начиная со средних веков сам факт наличия у женщины тела считался позорным. Это отвращение надолго парализовало даже развитие науки. Линней в трактате о природе обходит стороной как нечто «омерзительное» исследование женских половых органов. Французский врач Де Лоран, возмущаясь, задается вопросом, как «такое божественное животное, обладающее разумом и здравым смыслом, именуемое человеком, может испытывать влечение к непристойным частям женского тела, запачканным выделениями и постыдно
расположенным в самом низу туловища». Сегодня на христианские представления накладываются многие другие влияния; да и христианство предстает в разных видах; но, например, в пуританском мире ненависть к плоти укрепилась весьма прочно; она, в частности, выражается в романе Фолкнера «Свет в августе»; первые сексуальные испытания вызывают у героя тяжелейшую травму. В литературе вообще часто изображается молодой человек, у которого потрясение после первого полового акта доходит до рвоты; и если в действительности такая реакция встречается довольно редко, описывают ее так часто не случайно. Так, в англосаксонских странах, проникнутых пуританским духом, большинству подростков и многим мужчинам женщина внушает ужас, признаются они в этом или нет.
  Существует такое восприятие и во Франции, Мишель Лерис пишет в «Поре зрелости»: «Обычно я склонен воспринимать женский орган как что -то грязное и похожее на рану, не менее привлекательное от этого, но опасное само по себе, как все кровавое, слизистое, зараженное». Страхи эти отражаются и на представлении о венерических болезнях; не женщина пугает тем, что может передать болезнь, а болезни представляются омерзительными оттого, что происходят от женщины: мне рассказывали о молодых людях, которые воображали, что достаточно иметь частые половые сношения, чтобы получить гонорею. Охотно верят также, что в результате полового акта мужчина теряет в мускульной силе, в ясности ума, у него расходуется фосфор, притупляются органы чувств. Правда, онанизм влечет за собой те же опасности, и даже, в силу моральных причин, общество считает его более вредным, чем нормальные половые сношения. Законный брак и воля к продлению рода предохраняют от порчи эротизма. Но я уже говорила, что в любом половом акте подспудно присутствует Другой; и обычно у него женское лицо. Именно столкнувшись с женщиной, мужчина наиболее
отчетливо ощущает пассивность собственной плоти. Женщина - вампир, шлюха, пожирательница, поглотительница; ее половой орган жадно кормится органом мужчины. Некоторые психоаналитики хотели подвести под эти представления научную основу; все удовольствие, извлекаемое женщиной из полового акта, якобы происходит оттого, что она символически оскопляет мужчину и присваивает себе его член. Но, кажется, сами эти теории нуждаются в психоанализе, а врачи, которые их изобрели, перенесли в них страхи своих предков^1^.
  Все эти страхи проистекают из того, что в Другом, как его ни присоединяй, по -прежнему содержится «другое». В патриархальном обществе женщина сохранила многие из внушавших опасение свойств, которыми она обладала в примитивном обществе. А поэтому ее никогда не уступают Природе, но окружают табу, очищают обрядами, устанавливают над ней контроль священнослужителей; мужчину наставляют избегать ее природной наготы, приступать к ней только через церемонии, таинства, отрывающие ее от земли, от плоти и преображающие в человеческое существо; и тогда ее магическим свойствам задают нужное направление, как молнии с изобретением громоотвода и электростанций. Появляется даже возможность использовать их в интересах сообще -Мы уже показали, что миф о самке богомола не имеет никакой биологической основы.

  ства: здесь мы видим новую фазу в том колебательном движении, которое определяет отношение человека к своей самке. Он любит ее постольку, поскольку она принадлежит ему, и боится ее постольку, поскольку она остается Другим; но именно в качестве ужасного Другого он хочет сделать ее еще в большей степени своею: это и приведет к тому, что он признает за ней человеческое достоинство и станет относиться к ней как к себе подобной.
  В патриархальной семье женская магия была сильно одомашнена. Женщина позволяет обществу своим посредничеством интегрировать в себе космические силы. В труде «Митра -Варуна» Дюмезиль сообщает, что в Индии, как и в Риме, у мужчины есть два способа утвердить свою власть; в Варуне и Ромуле, в гандхарвах и луперкиях - агрессивность, насилие, беспорядок, hybris; и тогда женщина предстает существом, которое надо захватить, взять силой; похищенные сабинянки оказываются бесплодными, и их стегают ремнями из козлиной кожи, жестокостью отвечая на жестокость. Но Митра, Нума, брахманы и фламины, наоборот, обеспечивают порядок и разумное равновесие в городе: тогда жена связывается с мужем сложными обрядами бракосочетания и, сотрудничая с ним, обеспечивает ему господство над всеми женскими силами природы; в Риме, если у фламина Юпитера умирает жена, он слагает с себя полномочия. В Египте Исида, утратив свое всемогущество богини -матери, все же остается великодушной, улыбающейся, доброжелательной и мудрой, став блистательной супругой Озириса. А когда женщина предстает союзницей мужчины, его дополнением, его
половиной, она обязательно наделена сознанием, душой; он не смог бы находиться в такой тесной зависимости от существа, не приобщенного к человеческой сущности. Мы уже видели, что законы Ману обещали законной супруге такой же рай, как и ее мужу. Чем больше мужчина индивидуализируется и отстаивает свою индивидуальность, тем больше он склонен признать в своей подруге личность и свободу. Восточный человек, не заботящийся о собственной судьбе, довольствуется самкой, она для него - объект наслаждения; мечта же западного человека, поднявшегося до осознания своей исключительности, - это чтобы его признала чья -то чужая, покорная ему свобода. Грек не находит в затворнице гинекея себе подобного существа, которое ему требуется; а потому он обращает свою любовь на партнеров мужского -пола, в чьем теле, как и в его собственном, живет сознание и свобода, или же посвящает ее гетерам, чьи независимость, культура и ум ставят их почти наравне с мужчиной. Но когда позволяют обстоятельства, именно супруга может лучше всех удовлетворить требования мужчины. Римский гражданин видит в матроне личность - в Корнелии и Аррии он
владеет своим двойником. Парадоксально, но именно христианство в определенном плане провозгласит равенство мужчины и женщины. В женщине оно ненавидит плоть; но если она отречется от себя как от плоти, то станет таким же, как мужчина, Божьим созданием, искупленным Спасителем; и вот она уже вместе с мужчинами среди душ, чающих небесных радостей. И мужчины и женщины - слуги Господни, почти столь же бесполые, как ангелы, вместе при помощи благодати отвергающие земные искушения. Если женщина согласится отречься от своей животной природы, она, именно потому, что воплощала грех, станет самым радужным воплощением торжества избранных, побеждающих грех^1^. Конечно, божественный Спаситель, осуществляющий искупление людей, - мужчина; но человечество должно и само позаботиться о своем спасении, и его призывают выразить свою смиренную добрую волю, приняв самый униженный и самый порочный облик. Христос - Бог; но над всеми людьми царит женщина - Дева Мария. Правда, только секты, развивающиеся вне общества, воскрешают в женщине древние преимущества великих богинь. Церковь выражает интересы патриархальной цивилизации,
где женщине надлежит быть в подчинении у мужчины. Она может стать благословенной святой, если сделается его покорной рабой. Так в недрах средневековья складывается совершенно законченный образ женщины, благоволящей мужчинам: лик Матери Христа окружается сиянием славы. Это образ, обратный грешнице Еве; она попирает ногой змия; она - посредница в деле спасения, как Ева была посредницей в деле проклятия.
  Женщина страшила прежде всего как Мать; значит, ее следует преобразить и покорить именно в ее материнской сущности. Негативная ценность в особенности усматривается в девственности Марии: та, через кого была искуплена плоть, сама бесплотна; никто к ней не прикасался, никто ею не обладал, У азиатской Великой Матери тоже, по преданию, не было супруга; она породила мир и царствовала над ним в одиночку; она могла быть похотливой, если вздумается, но бремя, возлагаемое на супругу, никогда не снижало ее величия как Матери. Итак, Мария не знала скверны, которую несет с собой половая жизнь. Уподобленная воительнице Минерве, она - башня из слоновой кости, цитадель, неприступная твердыня. Античные жрицы, как и большинство христианских святых, тоже были девственницами: женщина, посвященная добру, должна быть посвящена во всем великолепии своих нетронутых сил; она должна хранить свое женское начало во всей его неукрощенной цельности. В Марии отказываются видеть супругу, чтобы превозносить в ней единственно Женщину -Мать. Но прославлять ее будут, только если она согласится на отведенную ей подчиненную роль. «Я
служанка Господня». Впервые в ис -Отсюда то особое место, которое отводится женщине, например, в творчестве Клоделя.
  тории человечества мать преклоняет колена перед сыном; она свободно признает его превосходство. В культе Марии воплощена высшая мужская победа - это реабилитация женщины через ее окончательное поражение. Иштар, Астарта, Кибела были жестоки, капризны и похотливы; они были могущественны; будучи источником смерти, равно как и жизни, они порождали мужчин и тем самым делали их своими рабами. Поскольку в христианстве жизнь и смерть зависят только от Бога, выйдя из материнского чрева, человек навсегда покидает его, а земле достанутся только его кости; судьба человека решается в таких сферах, где мать уже не имеет никакой власти; таинство крещения делает смешными церемонии сожжения или потопления плаценты. На земле больше нет места волшебству: единственный царь - Бог. Изначально природа - это зао, но она бессильна перед лицом благодати. Материнство как природное явление не дает никакой власти. Если женщина хочет изжить в себе изначальный порок, ей ничего не остается, как склониться перед Богом, который отдает ее в подчинение мужчине. А через эту покорность она может получить новую роль в мужской мифологии.
Когда она хотела господствовать, пока не отреклась во всеуслышание от своих притязаний, ее били и попирали ногами; как вассалка она может стать почитаемой. Она не теряет ни одного из своих первобытных атрибутов; они просто меняют знак; из пагубных они становятся благотворными, черная магия оборачивается белой магией. Став служанкой, женщина приобретает право на величайшие почести.
  Поскольку покорена она была именно в качестве Матери, то и любить и почитать ее будут прежде всего как мать. Из двух древних ликов материнства мужчина сегодня признает только один - улыбающийся. Ограниченный во времени и пространстве, имеющий только одно тело и одну конечную жизнь, мужчина - всего лишь индивид посреди чуждых ему Природы и Истории. Ограниченная, как и он, похожая на него, ибо и в ней живет дух, женщина принадлежит Природе, через нее проходит нескончаемый поток Жизни, а значит, она выступает посредницей между индивидом и космосом. Когда мать предстала в образе утешительницы, святой, понятно, что мужчина обратился к ней с любовью. Потерявшись в природе, он старается из нее выбраться, отделившись же от нее, стремится вновь с нею воссоединиться. Мать, прочно обосновавшаяся в семье, в обществе в полном согласии с законами и нравами, - это само воплощение Добра, - и природа, к которой она причастив, тоже становится доброй; она перестает быть враждебной духу; если она и остается таинственной, то это тайна с улыбкой на устах, вроде той, что сокрыта в мадоннах Леонардо да Винчи. Мужчина не
хочет быть женщиной, но мечтает вобрать в себя все сущее, а значит, и женщину, которой он не является: через культ своей матери он пытается завладеть чуждыми ему богатствами. Признать себя сыном своей матери - значит признать ее в самом себе, вобрать в себя женственность как связь с землей, с жизнью, с прошлым. Именно за этим приезжает герой «Сицилийских бесед» Витторини к своей матери: ему нужна родная земля, ее запахи и плоды, его детство, воспоминание о предках, традиции, корни, от которых оторвало его индивидуальное существование. Само ощущение связи с корнями преисполняет мужчину гордости от преодоления границ своего «я»; ему нравится любоваться собой, когда он вырывается из материнских объятий и отправляется навстречу приключениям, будущему, войне; отъезд этот был бы куда менее трогательным, если бы никто не пытался его удержать, - тогда он показался бы случайностью, а не победой, купленной дорогой ценой. Ему нравится также сознавать, что эти объятия всегда готовы принять его. После напряжения действия герой любит вновь вкусить покой имманентности возле своей матери: она для него - пристанище,
сон; ощущая ласковые прикосновения ее рук, он вновь погружается в лоно природы, отдается великому потоку жизни, спокойно подхватывающему его, как утроба, как могила. Потому он и умирает, по традиции призывая мать, что под материнским взором сама смерть представляется прирученной, аналогичной рождению, неразрывно связанной со всей плотской жизнью. Мать продолжает ассоциироваться со смертью, как в античном мифе о парках; ей надлежит хоронить мертвых и оплакивать их. Но роль ее заключается именно в том, чтобы сделать смерть составной частью жизни, общества, добра. Поэтому культ «героических матерей» систематически поощрялся; если обществу удается добиться, чтобы матери отдавали своих сыновей на смерть, оно начинает считать, что имеет право их убивать. Мать обладает таким влиянием на своих сыновей, что обществу выгодно прибрать ее к рукам: поэтому мать окружают всяческими знаками внимания, наделяют всевозможными добродетелями, создают вокруг нее религию, уклониться от которой нельзя под страхом святотатства и богохульства; из нее делают хранительницу морали; служа мужчине, служа властям, она тихо
-спокойно поведет детей по проторенным дорожкам. Чем более оптимистически настроено сообщество, тем скорее оно признает этот нежный авторитет и тем больше преобразится в нем мать. Американская Мом стала идолом, описанным Филиппом Уилли в «Поколении змей», потому что официальная идеология Америки - это самая упрямая разновидность оптимизма. Прославлять мать - значит принимать рождение, жизнь и смерть одновременно в их животном и социальном виде, значит провозглашать гармонию природы и общества. Огюст Конт делает женщину божеством будущего Человечества, потому что мечтает об осуществлении этого синтеза. Но по той же самой причине все восстающие ополчаются на образ матери; глумясь над ним, они отрицают ту данность, которую им стараются навязать через хранительницу нравов и законов^1^.
  Ореол уважения над головой Матери, окружающие ее запреты оттесняют враждебное отвращение, непроизвольно примешивающееся к той плотской нежности, которую она внушает. И все же в скрытом виде ужас перед материнством сохраняется. В частности, интересно отметить, что во Франции еще со времен средневековья сформировался один вспомогательный миф, позволяющий свободно изливаться чувству омерзения, - это миф о Теще. От фаблио до водевилей мужчина, издеваясь над матерью своей супруги, не охраняемой никакими табу, нападает на материнство в целом. Ему ненавистна сама мысль, что любимую женщину когда -то рожали: теща - наглядный образ дряхлости, на которую она обрекла свою дочь, дав ей жизнь; ее полнота и морщины возвещают о полноте и морщинах, которые ждут новобрачную, и таким образом перед глазами оказывается печальный прообраз ее будущего; рядом с матерью она выглядит уже не индивидуальностью, а моментом в жизни рода; она уже не желанная добыча, не милая подруга, потому что ее уникальное существова -ЗДЕСЬ СЛЕДОВАЛО БЫ ПРИВЕСТИ ЦЕЛИКОМ СТИХОТВОРЕНИЕ МИШЕЛЯ ЛЕРИСА «МАТЬ». ВОТ НЕСКОЛЬКО ХАРАКТЕРНЫХ ОТРЫВКОВ:
«МАТЬ, В ЧЕРНОМ ЛИ, В СИРЕНЕВОМ, В ЛИЛОВОМ, - НОЧНАЯ ВОРОВКА, ВЕДЬМА, ЧЬЕ ТАЙНОЕ ХОЗЯЙСТВО ДАЕТ ВАМ ЖИЗНЬ, ТА, ЧТО КАЧАЕТ ВАС, БАЛУЕТ И В ГРОБ КЛАДЕТ, КОГДА НЕ СУЖДЕНО ДОВЕРИТЬ ЗАБОТЕ ВАШИХ РУК ПОСЛЕДНЮЮ ИГРУШКУ - ПОГРЕБЕНЬЕ ЕЕ МОРЩИНИСТОГО ТЕЛА.<-..>
  МАТЬ - НЕМАЯ СТАТУЯ, САМ РОК, ВОЗВЫСИВШИЙСЯ НА НЕОСКВЕРНЕННОМ АЛТАРЕ, - ПРИРОДА, ЛАСКАЮЩАЯ ВАС, И ОПЬЯНЯЮЩИЙ ВАС ВЕТЕР, И МИР, ЧТО ЦЕЛИКОМ В ВАС ПРОНИКАЕТ, И ВОЗНОСИТ К НЕБЕСАМ (МИНУЯ БЕСЧИСЛЕННЫЕ ВИТКИ СПИРАЛИ), И ПРЕДАЕТ ВАС ТЛЕНЬЮ.<…>
  МАТЬ - ЮНА ИЛИ СТАРА ОНА, СИЯЕТ КРАСОТОЙ ИЛЬ БЕЗОБРАЗНА, ВЕЛИКОДУШНА ИЛЬ УПРЯМА - ТО КАРИКАТУРА, РЕВНИВОЕ ЧУДОВИЩЕ -ЖЕНА, УТРАТИВШИЙ ВЕЛИЧЬЕ ПРОТОТИП, - ВЕДЬ ЭТО КАК ИДЕЯ (ТА УВЯДШАЯ ПИФИЯ, ЧТО ВЗГРОМОЗДИЛАСЬ НА ТРЕНОЖНИК СВОЕЙ ЗАГЛАВНОЙ БУКВЫ), КОТОРАЯ ВСЕГО ЛИШЬ ПАРОДИЯ НА ЛЕГКИЕ, ЖИВЫЕ, ИСКРЯЩИЕСЯ МЫСЛИ…
  МАТЬ - ОКРУГЛО ИЛИ СУХО ЕЕ БЕДРО, УПРУГА ИЛИ ДРЯБЛА ГРУДЬ - ЗАКАТ НЕОТВРАТИМЫЙ, ЧТО ЖДЕТ ЛЮБУЮ ЖЕНЩИНУ С РОЖДЕНЬЯ, ПОСТЕПЕННОЕ КРОШЕНЬЕ СВЕРКАЮЩЕЙ СКАЛЫ, ЧТО ТОЧИТ МЕНСТРУАЛЬНАЯ ВОЛНА, РАСТЯНУТОЕ ПОГРЕБЕНЬЕ - В ПЕСКАХ ПУСТЫНИ ЛЕТ - РОСКОШНЕЙШЕГО КАРАВАНА, ЧТО НА СЕБЕ ВЕЗЕТ ГРУЗ КРАСОТЫ.
  МАТЬ - АНГЕЛ СМЕРТИ, ЧТО НАС ВСЕХ ПОДСТЕРЕГАЕТ, И УНИВЕРСУМА, ЧТО ВСЕ ОБЪЕМЛЕТ, И ЛЮБВИ, ЧТО ВОЛНЫ ВРЕМЕНИ ВЫНОСЯТ НА БЕРЕГ, - РАКОВИНА БЕЗУМНЫХ ОЧЕРТАНИЙ (ВЕРНЫЙ ПРИЗНАК ЯДА), ЧТО КИНУТЬ НАДО В ГЛУБОКИЙ ВОДОЕМ, ТА, ЧТО ПОРОЖДАЕТ КРУГИ ДЛЯ ВОД ЗАБЫТЫХ.
  МАТЬ - ЛУЖА МРАЧНАЯ, ЧТО ТРАУР НОСИТ ВЕЧНО ПО ВСЕМ, ПО НАМ САМИМ, - ТО СМРАДНЫЕ ПАРЫ, ЧТО ВСЕМИ ЦВЕТАМИ РАДУГИ СИЯЮТ И ПРОТЫКАЮТ, НАДУВАЯ, ПУЗЫРИ ЕЕ ОГРОМНОЙ ЗВЕРИНОЙ ТЕНИ (О СТЫД ПЛОТИ И МОЛОКА) И ЗАВЕСУ, ЧТО ДОЛЖНА БЫЛА БЫ РАЗОРВАТЬСЯ ОТ УДАРА МОЛНИИ, РОЖДЕНИЕ КОТОРОЙ ВПЕРЕДИ…
  ПРИДЕТ ЛИ КОГДА -НИБУДЬ НА УМ ОДНОЙ ИЗ ЭТИХ НЕВИННЫХ ШЛЮХ ИДТИ БОСЫМИ НОГАМИ СКВОЗЬ ВЕКА ВЫМАЛИВАТЬ ПРОЩЕНЬЕ ЗА ПРЕСТУПЛЕНЬЕ НАС НА СВЕТ РОДИТЬ».
  ние растворяется в универсальной жизни. Ее особенность будто в насмешку опровергается всеобщностью, независимость духа - глубинной привязанностью к прошлому, к плоти - и эту самую насмешку мужчина объективирует в гротескном персонаже; и если в его смехе столько затаенной злобы, то это потому, что он отлично осознает: судьба его жены - это удел всякого человека и его собственный, В легендах и сказках всех стран жестокий аспект материнства воплощен также во второй супруге. Именно мачеха хочет погубить Белоснежку. В злой мачехе - вроде г -жи фишини, которая бьет Софи в книгах г -жи де Сегюр, - продолжает жить древняя Кали, носящая ожерелье из отрубленных голов.
  Между тем за спиной у освященной по всем правилам Матери толпится целая когорта добрых волшебниц, поставивших на службу человеку соки трав и звездные излучения: бабушки, старушки с глазами, светящимися добротой, великодушные служанки, сестры милосердия, сиделки с удивительными руками, возлюбленная, о которой мечтал Верлен: О женщина, с душой и льстивой и простой, Кого не удивишь ничем и кто, порой
  Как мать, с улыбкою, вас тихо в лоб целует!^1^
  Они владеют светлой тайной узловатой виноградной лозы и свежей воды; они перевязывают и врачуют раны; мудрость их - это безмолвная мудрость жизни, они понимают без слов. Рядом с ними мужчина забывает всякую гордость; он знает, как приятно вверить себя им, вновь стать ребенком, ведь борьба за влияние между ними невозможна - он не может завидовать нечеловеческим свойствам природы; а ухаживающие за ним мудрые посвященные в своей преданности признают себя его служанками; он покорен их благотворному могуществу, потому что знает, что и в покорности остается их господином. В эту благословенную армию входят все будущие матери - сестры, подруги детства, невинные девушки, И даже супругу, когда рассеиваются ее эротические чары, многие мужчины воспринимают не столько как любовницу, сколько как мать их детей. Раз мать освящена и порабощена, ее можно, не страшась, обнаружить и в подруге, в свою очередь освященной и покорной. Искупление матери - это искупление плоти, а значит, и плотского союза, и супруги.
  Лишенная магического оружия с помощью свадебных обрядов, экономически и социально подчиненная мужу, «добродетельная супруга» - самое ценное сокровище для мужчины. Она настолько глубоко принадлежит ему, что составляет с ним одно целое: «Ubi tu Gaus, ego Gaa»; она носит его имя, поклоняется его
  Перевод В. Брюсова.
  богам, он за нее в ответе - он зовет ее своей половиной. Он гордится женой, как и своим домом, землей, стадами, богатствами, а то и больше; через нее он демонстрирует миру свое могущество; она - его мера, причитающаяся ему на земле доля. У восточных народов женщина обязана быть полной - тогда видно, что ее хорошо кормят, а это делает честь ее господину. Чем больше у мусульманина жен и чем более цветущий у них вид, тем больше его уважают. В буржуазном обществе одна из предназначенных женщине ролей - «держаться с достоинством»: ее красота, обаяние, ум, элегантность - это внешние признаки удачливости ее мужа, равно как и кузов его автомобиля. Богатый муж одевает на жену меха и драгоценности. Тот, что победнее, хвалится ее добродетелями и талантами домашней хозяйки; самый бедный, заполучив жену, которая ему служит, считает, что и он владеет кое -чем на земле; герой «Укрощения строптивой» созывает всех соседей, чтобы показать, какой покорности и уважения он добился от жены. В каждом мужчине в той или иной степени живет царь Кандол: он выставляет напоказ жену, полагая, что демонстрирует собственные
заслуги.
  Но женщина не только тешит социальное тщеславие мужчины; она для него источник и более интимной гордости: он приходит в восторг оттого, что господствует над ней; когда женщина воспринимается как человек, на смену натуралистическому образу лемеха, вспахивающего борозду, приходят более одухотворенные символы; муж «формирует» свою жену не только эротически, но и морально и интеллектуально; он воспитывает ее, накладывает на нее свой отпечаток. Излюбленная мечта мужчины - пропитать вещи своей волей, смоделировать их форму, проникнуть в сущность; женщина же - это в высшей степени «мягкое тесто», которое пассивно дает себя месить и лепить, но, поддаваясь, она сопротивляется, что и позволяет мужскому действию длиться постоянно. Слишком пластичную материю губит ее податливость; что -то в женщине неуловимо ускользает из рук, и это в ней особенно ценно. Итак, мужчина властвует над реальностью, превышающей его самого, что делает эту власть особенно почетной. Женщина пробуждает в нем незнакомое существо, в котором он с гордостью узнает самого себя; в чинных супружеских оргиях он обнаруживает великолепие своей
животной природы; он - Самец. Соответственно, женщина - самка, но в данном случае это слово звучит чрезвычайно лестно: самка, высиживающая, кормящая, облизывающая детенышей, защищающая и спасающая их с риском для жизни, - это пример для человека; мужчина взволнованно требует от своей подруги такого же терпения, такой же преданности. Главе семьи снова нужна Природа, но Природа, исполненная добродетелей, полезных для общества, для семьи и для него самого, - ее -то он и стремится заполучить к себе в дом. У ребенка и у мужчины есть одно общее желание - раскрыть секрет, спрятанный внутри вещи; в этом смысле материя разочаровывает: стоит разломать куклу, как ее живот оказывается снаружи, а внутри уже ничего нет; живое лоно более непроницаемо; живот женщины - это символ имманентности, глубины; частично он выдает свои секреты, например когда на лице женщины отражается наслаждение; но он и скрывает их; мужчина удерживает у себя дома невидимые трепетания жизни, причем так, что обладание не разрушает их тайны. В человеческий мир женщина переносит функции самки животного; она поддерживает жизнь, царствует в сфере
имманентности; тепло и уют утробы перемещаются благодаря ей к домашнему очагу; именно она хранит и оживляет жилище, где сложен груз прошлого и предвосхищается будущее; именно она дает жизнь грядущему поколению и кормит уже родившихся детей; благодаря ей существование, которое мужчина растрачивает в работе и действии, распространяя его на мир, собирается воедино, вновь погружаясь в свою имманентность: когда вечером он возвращается домой, он словно бросает якорь в землю; через женщину обеспечивается непрерывное течение дней; с какими бы превратностями ни пришлось ему встретиться во внешнем мире, она гарантирует повторяемость трапез, сна; она исправляет все, что разрушает или изнашивает деятельность: готовит пищу усталому работнику, ухаживает за ним во время болезни, штопает, стирает. В созданный и поддерживаемый ею супружеский мирок она привносит весь необъятный мир: она зажигает огни, разводит цветы, приручает излучения солнца, воды, земли. Один буржуазный писатель, которого цитирует Бебель, вполне серьезно говорит об этом идеале: «Мужчина хочет не только чтобы сердце той, кто будет с ним, билось для
него, но и чтобы ее рука вытирала пот у него со лба, чтобы благодаря ей воссияли мир, порядок, спокойствие, безмолвная власть над ним и над всеми вещами, которые он видит каждый день, возвращаясь домой; он хочет, чтобы она напоила все вокруг тем невыразимым женским ароматом, что зовется живительным теплом семейной жизни».
  Мы видим, каким одухотворенным стал образ женщины с появлением христианства; красота, тепло, уют, которые желает познать через нее мужчина, - это уже не ощутимые органами чувств качества; она уже не воплощение привлекательной видимости вещей - она становится их душой; в ее сердце есть нечто чистое, более глубокое, чем тайна плоти, нечто такое, в чем отражается истина мира. Она душа дома, семьи, очага. Она душа и более значительных сообществ - города, провинции, нации. Юнг отмечает, что города всегда ассоциировались с Матерью, потому что горожане живут в их чреве; поэтому Кибелу изображали увенчанной башнями; по той же причине принято говорить о «матери -родине»; но не только питающая почва - куда более неуловимая реальность обрела в женщине свой символ. В Ветхом завете и Апокалипсисе Иерусалим и Вавилон - не только матери, они еще и супруги. Существуют девственные города и города -блудницы, как Вавилон и Тир. А еще «старшей дочерью» Церкви называли Францию; Франция и Италия - латинские сестры. Статуи, олицетворяющие Францию, Рим, Германию, а также Страсбург и Лион на площади Согласия, - это женщины
вне какой -либо ипостаси. Уподобление это не просто аллегорично - его с чувством повторяет множество мужчин^1^.
  Часто путешественник просит женщину «дать ему ключ» к тем местам, где он оказался: когда он обнимает итальянку или испанку, ему кажется, что он обладает восхитительной сущностью Италии и Испании. «Когда я приезжаю в новый город, я всегда для начала иду в бордель», - говорил один журналист. Если шоколад с корицей может полностью раскрыть для Жида Испанию, то с еще большим основанием поцелуи экзотических уст все расскажут любовнику о стране, ее флоре, фауне, традициях и культуре. Женщина не отражает политические институты и экономические богатства страны, но она воплощает одновременно ее плотскую мякоть и мистическую ману. От «Грациэллы» Ламартина до романов Лота и новелл Морана - везде чужеземец стремится завладеть душой края с помощью женщин. Миньон, Сильва, Мирей, Коломба, Кармен приоткрывают сокровенную истину Италии, Вале, Прованса, Корсики, Андалусии. Когда Гёте полюбила жительница Эльзаса Фредерика, это показалось немцам символом аннексии Германии; и наоборот, когда Колетт Бодош отказалась выйти замуж за немца, в глазах Барреса это выглядело как отказ Эльзаса подчиниться Германии. Он делает
маленькую Беренику символом Эг -Морта и целой утонченной, любящей тепло цивилизации; в ней же отразилась и чувственность самого писателя. Ибо в ней - душе природы, городов, мира - мужчина узнает и своего таинственного двойника; душа мужчины - Психея, женщина.
  У Психеи женские черты в «Улялюме» Эдгара По; Я брел по огромной аллее Кипарисов - с моею душой, Кипарисов - с Психеей, душой. Целовал я ее, утешая. «Что за надпись, сестра дорогая, Здесь на склепе?» - спросил я, угрюм^2^.
  ^1^ Оно аллегорично в постыдном стихотворении, недавно написанном Клоделем, где он говорит об Индокитае: «Эта желтая женщина»; и наоборот, оно исполнено чувства у негритянского поэта: Душа черной страны, где древние спят, Живет говорит Сегодня ночью в тревожной силе изгиба твоей спины.
  ^2^ Перевод К. Чуковского.
  А Малларме, ведя в театре диалог с «душой, или же нашей идеей» (то есть божеством, присутствующим в человеческом духе), называет ее «столь изысканной, ненормальной (sic) дамой»!.
  Гармоничное Я, что не есть греза, Гибкая и твердая женщина, у которой безмолвие сменяется
  Чистым действием!..
  Таинственное Я… -
  так обращается к ней Валери. В христианском мире на смену нимфам и феям приходит что -то другое, не столь плотское; но у домашних очагов, в пейзажах, в городах и в самих людях по -прежнему неотвязно присутствует неосязаемая женственность.
  Эта истина, погребенная во мраке вещей, сияет также и на небе; будучи абсолютной имманентностью, Душа в то же время и трансцендентное, Идея. Не только города и нации, но даже абстрактные понятия и институты приобретают женские черты: Церковь, Синагога, Республика, Человечество - женщины, равно как и Мир, Война, Свобода, Революция, Победа. Идеал, который ставит перед собой человек, - это для него принципиально Другое, и он видит его в женском облике, потому что женщина - это осязаемый образ Другого; поэтому почти все аллегории, как в языке, так и в иконографии, - женщины^2^. Душа, Идея, женщина еще и посредница между ними; она - Благодать, ведущая христианина к Богу, она - Беатриче, указующая Данте путь в потустороннем мире, Лаура, зовущая Петрарку к высочайшим вершинам поэзии. Во всех учениях, где Природа уподобляется Духу, она воплощает Гармонию, Разум, Истину. Гностические секты сделали Мудрость женщиной - Софией; ей приписывали искупление мира и даже его сотворение. Итак, женщина уже не плоть, но увенчанное славой тело; ею уже не стремятся обладать, ее почитают во всем ее нетронутом великолепии;
бледные покойницы Эдгара По неуловимы, как вода, как ветер, как воспоминание; для куртуазной любви, для прециозных салонов и для всей галантной традиции женщина - уже не животное, но эфирное создание, дуновение, свет. И вот непроницаемость женственной Ночи оборачивается прозрачностью, чернота - чистотой, как в этих текстах Новалиса; «Ночной экстаз, небесный сон, ты спустился ко мне; тихонько приподнялся пейзаж, и над ним воспарил мой дух, освобожденный, возрожденный. Текст стал облаком, а через него я различил преображенные черты Возлюбленной».
  ^1^ Написано карандашом в театре.
  Физиология мало что проясняет в этом вопросе; все лингвисты согласны в том, что распределение конкретных слов по родам совершенно случайно. Между тем во французском языке большая часть абстрактных поняли - женского рода: «красота», «честность» и т. д. А в немецком языке большая часть заимствованных, иностранных, других слов - женского рода: «die Bar» (бар, закусочная) и т. д.
  «Так и тебе мы тоже милы, темная ночь?.. Драгоценный бальзам течет из твоих рук, луч падает из твоего букета. Ты удерживаешь тяжелые крылья души. Нас охватывает смутное, неизъяснимое волненье; я вижу, как нежно и сосредоточенно склоняется надо мной серьезное, радостно испуганное лицо, и узнаю в обрамлении переплетенных волос юность Матери… Еще более небесными, чем мерцающие звезды, кажутся нам бескрайние очи, которые отверзла в нас Ночь», Исходящее от женщины притяжение поменяло свою направленность; теперь она зовет мужчину не к сердцу земли, а к небесам.
  Здесь - заповеданность
  Истины всей. Вечная Женственность
  Тянет нас к ней^1^, -
  восклицает Гёте в финале второй части «Фауста».
  Поскольку Дева Мария - самый законченный и наиболее почитаемый образ возрожденной и посвященной Добру женщины, интересно проследить, каким он представляется в литературе и иконографии. Вот отрывок из литаний, с которыми взывали к ней в средние века ревностные христиане: «…Высочайшая Дева, ты плодотворная Роса, Источник Радости, Канал Милосердия. Колодец с живой водой, ты усмиряешь бушующее в нас пламя, Ты Сосок, из которого Бог кормит сирот молоком…
  Ты Мозг, Мякиш, Ядро всего благого.
  Ты Женщина без хитрости, любовь которой никогда не меняется…
  Ты Купель, Снадобье для прокаженных, Искушенная в физике, равной которой не сыщешь ни в Салерно, ни в Монпелье…
  Ты Дама с исцеляющими руками, и твои прекрасные, белые, длинные пальцы восстанавливают носы и рты, делают новые глаза и новые уши. Ты гасишь тех, в ком бушует пламя, оживляешь паралитиков, поднимаешь малодушных, воскресаешь мертвых».
  В этих обращениях мы находим большую часть женских атрибутов, о которых шла речь. Дева Мария - это плодородие, роса, источник жизни; многие образы сближают ее с колодцем, источником, ключом; выражение «источник жизни» - одно из самых распространенных; она не созидает, но удобряет, заставляет выплеснуться на свет Божий то, что спрятано под землей. Она - реальность, скрытая глубоко под видимостью вещей; Ядро, Мозг. Она усмиряет желания: она дана человеку, чтобы их утолить. Всюду, где жизни грозит опасность, она спасает и восстанавливает ее: она врачует и укрепляет. А так как жизнь исходит от Бога, она, будучи посредницей между мужчиной и жизнью, осуществляет и связь человечества с Богом. «Врата дьявола», - говорил Тертуллиан. Но преображенная, она становится вратами неба; в живописи ее изображают открывающей дверь или окно в рай или же возводящей лестницу от земли к небесам. Еще более прозрачный образ - заступница, ратующая перед Сыном за спасение человечества; на многих картинах Страшного суда Богоматерь изображена обнажающей груди и умоляющей Христа во имя своего славного материнства. В складках
плаща она укрывает отпрысков рода человеческого; ее сострадательная любовь следует за ними по морям и океанам, на поле брани, через все опасности. Во имя милосердия она смягчает божественную Справедливость: мы видим изображения «Богоматери с весами», с улыбкой склоняющей в сторону Добра чаши весов, на которых взвешивают души.
  Эта милосердная, нежная роль - одна из самых важных ролей, отведенных женщине. Даже всецело принадлежа обществу, женщина неуловимо проникает и за его пределы, потому что ей свойственна коварная щедрость Жизни. В некоторых случаях такое несовпадение задуманных мужчинами построений и случайности природы вызывает беспокойство; но оно становится благотворным, когда женщина, слишком покорная, чтобы угрожать творчеству мужчин, ограничивается тем, что обогащает это творчество и сглаживает чересчур резкие линии. Боги -мужчины представляют собой Судьбу; богини ЖЕ обладают ничем не оправданной благожелательностью и своевольной снисходительностью. Христианскому Богу свойственна суровость Справедливости, Деве Марии - мягкость милосердия. На Земле мужчины отстаивают законы, разум, необходимость; женщина же знает об изначальной случайности самого мужчины и той необходимости, в которую он верит; отсюда и таинственная ирония, цветущая на ее губах, и ее гибкое великодушие. Она рожала в муках, она врачевала раны мужчин, она кормит грудью новорожденного и хоронит мертвых; она знает о мужчине все, что уязвляет его
гордость и унижает волю. Даже склоняясь перед ним, подчиняя плоть духу, она держится за плотские границы духа; она подвергает сомнению серьезность жесткой мужской архитектоники, смягчает ее углы; она привносит в нее немотивированную роскошь, непредвиденную фацию. Ее власть над мужчинами основана на том, что она нежно призывает их к скромному осознанию своего истинного положения; в этом секрет ее искушенной, болезненной, ироничной и любящей мудрости. Даже легкомыслие, своеволие, невежество у нее - милые добродетели, ибо раскрываются они и по эту и по ту сторону мира, где мужчина предпочитает жить, но не любит чувствовать себя запертым. Рядом с установленными значениями и инструментами, изготовленными для практических целей, она являет тайну нетронутых вещей; от нее по улицам городов и вспаханным полям распространяется дуновение поэзии. Поэзия стремится уловить то, что существует поверх повседневной прозы: женщина - это в высшей степени поэтическая реальность, поскольку на нее мужчина проецирует все, чем сам он стать не решается. Она воплощает Грезу; греза - это нечто такое, что ближе всего человеку и
самое для него чуждое, чего не хочет, не делает, к чему стремится и чего никогда не достигнет; и таинственная Другая, являющая одновременно глубокую имманентность и далекую трансцендентность, сообщает грезе свои черты. Так Орелия посещает во сне Нерваля и под видом грезы открывает ему образ всего мира. «Она стала расти в ярком луче света, так что понемногу сад приобретал очертания ее тела, а клумбы и деревья становились кружевным узором, украшающим ее платье; а между тем лицо и руки ее запечатлевали свои контуры на парящих в небе алых облаках. Я терял ее из виду по мере того, как она преображалась, ибо она, казалось, теряла сознание от собственного величия.«О, не оставляй меня! - воскликнул я, - ведь вместе с тобой умирает природа»».
  Вполне понятно, что женщина, составляющая существо всей поэтической деятельности мужчины, представляется ее вдохновительницей: все Музы - женщины. Муза - это посредница между Творцом и природными источниками, где он черпает вдохновение. Именно через женщину, чей дух глубоко сопричастен природе, мужчине открывается путь к исследованию бездны молчания и плодовитой ночной тьмы. Сама по себе Муза ничего не создает; это остепенившаяся Сивилла, послушно ставшая служанкой своего господина. Ее советы могут пригодиться даже в конкретных и практических областях. Мужчина хочет добиваться придуманных им целей без помощи себе подобных, и если свое мнение высказал бы другой мужчина, он нашел бы его назойливым; однако он воображает, что женщина говорит с ним от имени других ценностей, от имени другой мудрости, на обладание которой он и не претендует, в которой больше инстинктивного, больше непосредственной связи с реальностью; Эгерия сообщает вопрошающему то, что подсказывает ей «интуиция»; самолюбие не мешает ему советоваться с ней, это как если бы он просил совета у звезд. Эта «интуиция» проникает даже в дела и
политику: Аспазия и г -жа де Ментенон и сегодня делают головокружительную карьеру^1^.
  Есть еще одна функция, которую мужчина охотно доверяет женщине: будучи целью деятельности мужчин и источником их решений, она тем самым оказывается мерой ценностей. В ней обнаруживаются качества оптимального судьи. Мужчина мечтает о Другом не только для того, чтобы им обладать, но и для того, чтобы найти подтверждение сйоим действиям; если он станет искать подтверждения у мужчин, у ему подобных, это потребует от него постоянного напряжения; поэтому он хочет, чтобы какой -нибудь взгляд извне сообщил его жизни, его деятельности и ему самому
  ^1^ Само собой разумеется, что в действительности они проявляют интеллектуальные способности, абсолютно идентичные мужским.
  абсолютную ценность. Взгляд Бога недосягаем, чужд, тревожен; даже в эпохи большой веры только нескольким мистикам довелось испытать его жгучее воздействие. Эта божественная роль часто возлагается на женщину. Живя рядом с мужчиной и под его властью, она не полагает никаких чуждых ему ценностей - ив то же время, в качестве Другого, остается вне мужского мира, а значит, сохраняет способность воспринимать его объективно. Именно она в каждом конкретном случае укажет на наличие или отсутствие мужества, силы, красоты, опираясь на полученную извне универсальную оценку этих качеств. Мужчины слишком заняты своими отношениями сотрудничества или борьбы, чтобы быть публикой друг для друга: они друг за другом не наблюдают. Женщина же остается в стороне от их деятельности, не участвует в поединках и битвах; самим своим положением она предназначается на роль зрителя. Рыцарь бьется на турнире ради своей дамы; поэты добиваются одобрения женщин. Когда Растиньяк хочет завоевать Париж, он прежде всего решает иметь женщин, не столько для того, чтобы обладать ими телесно, сколько для того, чтобы пользоваться репутацией,
которую могут обеспечить мужчине только они одни. На своих молодых героев Бальзак проецировал историю собственной юности; его становление проходило под опекой любовниц старше его по возрасту; и не только в «Лилии в долине» женщина играет роль воспитательницы; та же роль отводится ей и в «Воспитании чувств», и в романах Стендаля, и во многих других романах воспитания. Мы уже видели, что женщина - одновременно «физис» и «антифизис»; равно как и Природу, она воплощает Общество; в ней находят отражение цивилизация определенной эпохи, ее культура, о чем можно судить по куртуазной лирике, «Декамерону», «Астрее»; она вводит новую моду, правит салонами, направляет и отражает общественное мнение. Известность, слава - это женщины. «Толпа - женщина», - говорил Малларме.
  Заручившись покровительством женщин, молодой человек приобщается к «свету» и к той сложной реальности, что зовется «жизнью». Она - одна из излюбленных целей, к которым стремится герой, авантюрист, индивидуалист. Мы видим, как в античности Персей освобождает Андромеду, Орфей ищет в подземном царстве Эвридику, а Троя сражается, чтобы сохранить Прекрасную Елену. Рыцарские романы едва ли знают иную доблесть, кроме освобождения пленных принцесс. Что бы делал Прекрасный Принц, если бы ему не надо было будить Спящую Красавицу и осыпать дарами Ослиную Шкуру? Миф о короле, который женится на пастушке, столь же лестен для мужчины, как и для женщины. Богатый мужчина испытывает потребность дарить, иначе его бесполезное богатство останется абстрактным; ему нужно, чтобы было кому дарить. Миф о Золушке, который с умилением описывает Филипп Уилли в «Поколении змей», пользуется особенно большим успехом в процветающих странах; в Америке он распространен больше, чем где бы то ни было, потому что мужчины там чувствуют себя более обремененными своим богатством: всю жизнь они бьются над тем, чтобы заработать деньги, так
как же их тратить, если не посвятить себя женщине? Орсон Уэллс, в частности, воплотил в «Гражданине Кэйне» империалистическую природу этого ложного великодушия: Кэйн решает засыпать дарами никому не известную певичку и навязать ее публике как великую певицу единственно для утверждения собственного могущества; таких граждан Кэйнов в миниатюре немало найдется и во Франции. В другом фильме, «Лезвии бритвы», герой возвращается из Индии, достигнув абсолютной мудрости, и единственное применение, которое он ей находит, - это подобрать проститутку. Разумеется, воображая себя этаким дарителем, освободителем, искупителем, мужчина желает еще и порабощения женщины; ведь чтобы разбудить Спящую Красавицу, надо, чтобы она спала; чтобы были пленные принцессы, нужны людоеды и драконы. Между тем чем больше мужчине по душе трудные подвиги, тем больше удовольствия он получит, предоставив женщине независимость. Побеждать - это еще заманчивее, чем освобождать или дарить. Идеал среднего западного мужчины - это женщина, которая свободно признает его господство, не принимает безоговорочно его идей, но уступает его доводам,
которая умно противостоит ему, чтобы в конце концов дать себя убедить. Чем увереннее чувствует себя его гордость, тем больше ему нравятся приключения потруднее; куда лучше укротить Пентесилею, чем жениться на послушной Золушке. «Воин любит опасность и игру, - говорит Ницше, - поэтому он любит женщину, ибо она - самая опасная из игр». Мужчина, любящий опасность и игру, не без удовольствия смотрит, как женщина превращается в амазонку, если ему удается сохранить надежду ее покорить^1^, в глубине души ему нужно, чтобы эта борьба оставалась для него игрой, тогда как женщина ставит на карту свою судьбу; это и есть истинная победа мужчины, освободителя или победителя: женщина должна добровольно признать его своей судьбой.
  Итак, в выражении «иметь женщину» кроется двойной смысл: функции объекта и судьи связаны друг с другом. Раз женщина воспринимается как личность, ее можно завоевать только с ее согласия; ее надо заслужить. Улыбка Спящей Красавицы вознаграждает Прекрасйого Принца - слезы счастья и благодарности пленных принцесс становятся истинной мерой доблести рыцаря. А с другой стороны, в ее взгляде нет абстрактной суровости, как у
  ^1^ Поразительным тому примером могут служить американские или написанные на американский манер детективы. В частности, герои Питера Чейни всегда борются с какой -нибудь крайне опасной женщиной, неукротимой для всех, кроме них: после длящейся на протяжении всего романа дуэли она наконец признает победу Кэмпьена или Колхэма и падает в его объятия.
  мужчин, этот взгляд дает очаровать себя. И таким образом героизм и поэзия становятся способами соблазна: но, позволяя себя соблазнять, женщина вдохновляет мужчину на героизм и поэзию. В глазах индивидуалиста у нее есть и более существенное преимущество: она представляется ему не только мерой общепризнанных ценностей, но и отражением его собственных заслуг и самого его существа. Мужчины оценивают себе подобного в соответствии с тем, что он совершил, объективно, руководствуясь принятыми мерками. Но некоторые его свойства, в частности свойства, относящиеся непосредственно к жизни, могут интересовать только женщину; он может быть мужественным, обаятельным, удачливым, нежным, жестоким только по отношению к ней: и если он ценит в себе эти не столь очевидные качества, его потребность в женщине становится абсолютной; благодаря ей он познает чудо увидеть самого себя как Другого - Другого, который в то же время его самое глубокое «я». У Мальро есть одно место, где он замечательно показывает, чего ждет индивидуалист от любимой женщины. Кийо спрашивает себя; «Голоса других людей мы слышим ушами, а наш
собственный - горлом. Да. Жизнь нашу мы тоже слышим горлом, а жизнь других?.. Для других я - то, что я сделал… Только для Мэй он не был тем, что он сделал; только для него она была не его биографией, а чем -то совсем иным. Объятия, которыми пользуется любовь, чтобы прилепить одно существо к другому наперекор одиночеству, были даны в помощь не человеку, но безумцу, несравненному чудовищу, которое лучше всего того, чем любое существо является для себя самого, и образ которого он лелеет в своем сердце. С тех пор как умерла мать, Мэй была единственным существом, для которого он был не Кийо Жизором, а воплощением теснейшего сообщничества… Мужчин я не считаю себе подобными, это люди, которые смотрят на меня и судят меня; себе подобными я считаю тех, кто любит меня и не смотрит на меня, кто любит меня вопреки всему, вопреки деградации, низости, предательству, меня, а не то, что я сделал или сделаю, кто будет любить меня до тех пор, пока я сам буду любить себя, вплоть даже до самоубийства» -. Человечным и трогательным отношение Кийо выглядит оттого, что содержит в себе взаимность, оттого, что он просит Мэй
любить его таким, каков он есть, а не предлагать его приукрашенное отражение. Требования многих мужчин куда более низменны; вместо точного отображения они пытаются найти в глубине двух живых глаз свой образ в ореоле восхищения и благодарности, образ обожествленный. Женщину еще и потому так часто сравнивают с водой, что она - зеркало, в которое глядится мужчина -Нарцисс: он склоняется над ней, с чистым сердцем или исполненный коварства. Но, во всяком ^учае, ему надо, чтобы она была вне его всем, чего он не может уловить в себе, потому что внутренний мир человека - всего лишь ничто и, чтобы добраться до себя самого, он должен проецировать себя на объект. Женщина для него - высшая награда, поскольку она в чуждой ему форме, которой он может обладать телесно, является его апофеозом. Когда он сжимает в объятиях существо, которое в его глазах вобрало в себя Мир и которому он навязал свои ценности и свои законы, он обнимает то самое «несравненное чудовище», себя самого. И тогда, соединившись с Другим, которого он сделал своим, он надеется добраться до себя самого. Сокровище, добыча, игра и риск, муза,
наставница, судья, посредница, зеркало, женщина - это Другой, в котором Субъект превосходит себя, не будучи ограниченным, который противостоит ему, его не отрицая; она - Другой, который дает себя присоединить, не переставая быть Другим. И это делает ее настолько необходимой для радости мужчины и для его торжества, что можно даже сказать; если бы ее не было, мужчины выдумали бы ее.
  Они и выдумали^1^. Но она существует и помимо их вымысла. А поэтому она одновременно и воплощение их мечты и ее крах. Нет ни одной ипостаси женщины, которая тут же не влекла бы за собой свою противоположность: она Жизнь и Смерть, Природа и Искусственность, Свет и Тьма, В каком бы аспекте мы ни стали ее рассматривать, везде найдем все то же колебание, поскольку несущественное непременно оборачивается существенным. В образе Девы - Богоматери и Беатриче продолжают жить Ева и Цирцея.
  «Через женщину, - пишет Кьёркегор, - в жизнь является идеальность, а чем был бы без нее человек? Множество мужчин стали гениями благодаря молодой девушке, но ни один из них не стал гением благодаря молодой девушке, чью руку ему удалось получить…»
  «Только при негативном отношении женщина дает мужчине возможность созидать в идеальности… Негативные отношения с женщиной могут сделать нас бесконечными… позитивные отношения с женщиной делают мужчину конечным в сколь угодно протяженных пропорциях»^2^. То есть женщина необходима в той мере, в какой продолжает оставаться Идеей, на которую мужчина проецирует собственную трансцендентность; но она губительна в качестве объективной реальности, существующей для себя и в себе ограниченной. Кьёркегор считает, что установил с женщиной единственно приемлемые отношения, отказавшись жениться на своей невесте. И он прав в том смысле, что миф о женщине, полагаемой как бесконечно Другое, сразу же влечет и свое опровержение.
  ^1^ «Мужчина создал женщину - из чего же? Из ребра своего бога, своего идеала» (Ницше. Сумерки кумиров).
  А так как она - поддельное Бесконечное, неистинный Идеал, то она оказывается конечностью, посредственностью и одновременно - ложью. Такой она выглядит у Лафорга; все его творчество выражает затаенную обиду из -за некоей мистификации, в которой он одинаково винит мужчину и женщину. Офелия и Саломея - на самом деле всего лишь «маленькие женщины». Гамлет думает: «Итак, Офелия любила бы меня как свое «добро» и потому лишь, что социально и морально я выше, чем добро ее подружек. А какие мелкие фразочки вырывались бы у нее в тот час, когда над благополучием и уютом зажигают свет!» Женщина побуждает мужчину мечтать, тогда как сама думает об уюте и мясе с овощами; ей говорят о душе, а она - всего лишь тело. Любовник верит, что преследует идеал, а сам между тем оказывается игрушкой природы, которая использует все свои мистические свойства в целях воспроизводства. На самом деле она представляет собой повседневность; в ней воплотились глупость, осторожность, мелочность, скука. Это выражено, в частности, в стихотворении, озаглавленном «Наша подружка»;…J'ai l'art de toutes les coles J'ai des mes pour tous les
gots Cueillez la fleur de mes visages Buvez ma bouche et non ma voix Et n'en cherchez pas davantage: Nul n'y vit clair pas mme moi. Nos amours ne sont pas gales Pour que je vous tende la main Vous n'tes que de nafs mles Je suis l'Eternel fminin! Mon But se perd dans les Etoiles! C'est moi qui suis la Grande Isis! Nul ne m'a retrouss mon voile Ne songez qu' mes oasis…^1^
  …Мне подвластно искусство всех школ, У меня есть души на любой вкус, Возьмите лучшее из моих лиц, Пейте мои уста, но не мой голос И не стремитесь к большему: Никто не может в этом разобраться, даже я.
  И я не могу протянуть вам руку, Ибо любовь у нас разная, Ведь вы всего лишь наивные мужчины, А я - Вешая Женственность!
  Цель моя теряется в Звездах!
  Великая Исида - это я!
  Никто не заглядывал под мою вуаль, Думайте только о моих оазисах…
  Мужчине удалось поработить женщину, но добился он этого ценой потери всего того, что делало обладание желанным. Женская магия, вовлеченная в семью и в общество, не преображается, а рассеивается; низведенная до положения прислуги, женщина уже не может быть той неукротимой добычей, в которой воплощались все сокровища природы. С момента зарождения куртуазной любви стало общим местом, что брак убивает любовь. Слишком презираемая или слишком уважаемая, слишком повседневная, супруга перестает быть эротическим объектом. Свадебные обряды изначально призваны защитить мужчину от женщины; она становится его собственностью: но все, чем мы владеем, в свою очередь владеет нами; для мужчины брак - тоже тяжкая обязанность; и таким образом он попадает в ловушку, расставленную природой: за то, что когда -то мужчина пожелал свежую молодую девушку, он обязан всю жизнь кормить толстую матрону и высохшую старуху; хрупкая жемчужина, призванная украсить его существование, становится отвратительным бременем: Ксантиппа - это один из тех женских образов, о которых мужчины всегда говорили с величайшим ужасом^1^. Но даже когда
женщина молода, брак содержит в себе мистификацию, поскольку, стремясь привести эротизм в соответствие с требованиями общества, он может только убить его. А дело в том, что эротизм предполагает преобладание мгновения над временем, личности над коллективом; он утверждает разделение, а не связь, он противится любой регламентации; он содержит в себе враждебное обществу начало. Нравы никогда не подчинялись суровости установлений и законов; любовь во все времена утверждала себя вопреки им. В Греции и Риме чувственный лик любви был обращен к молодым людям и куртизанкам; одновременно плотская и платоническая куртуазная любовь предназначалась чужим женам. Тристан - это эпопея адюльтера. На рубеже XIX -XX веков, когда миф о женщине был создан заново, адюльтер становится темой всей литературы. Некоторые писатели, как, например, Бернстайн, изо всех сил отстаивая буржуазные институты, пытаются вернуть браку эротизм и любовь; но куда правдивее «Влюбленная» Порто -Риша, где показана несовместимость этих двух систем ценностей. Адюльтер может исчезнуть только вместе с браком. Ведь в некотором роде цель брака -
привить мужчине иммунитет против собственной жены, остальные же женщины сохраняют в его глазах головокружительную привлекательность; к ним -то он и обращается. Женщины вступают в заговор. Они восстают против порядка, стремящегося их полностью обезоружить. Чтобы вырвать женщину у Природы, чтобы подчинить ее мужчине с помощью церемоний и контрактов, в ней признают человеческую личность
  ^1^ Мы видели, что и в Древней Греции, и в средние века это была тема многочисленных жалоб и стенаний.
  и наделяют ее свободой. Но свобода - это как раз то, что не поддается никакому подчинению; а если ее предоставляют существу, изначально обладающему губительной мощью, она становится опасной. Опасность эта возрастает оттого, что мужчина ограничивается полумерами; он принимает женщину в мужской мир, только делая ее прислугой и лишая трансцендентности; и полученная ею в приданое свобода может найти лишь негативное применение - она выражается в отказе от самой себя.
  Только попав в неволю, женщина стала свободной; она отрекается от этой человеческой привилегии, чтобы вновь обрести мощь природного объекта. Днем она лицемерно играет роль послушной служанки, а ночью превращается в кошку, в лань; она снова покрывается чешуей сирены или, оседлав метлу, улетает водить сатанинские хороводы. Иногда эту ночную магию она обращает прямо на своего мужа; но куда предусмотрительнее скрыть свои метаморфозы от хозяина; в качестве жертвы избираются посторонние; они не имеют на нее прав, и для них она остается растением, источником, звездой, чародейкой. Получается, что неверность - ее предназначение; это единственный конкретный лик, который может обрести ее свобода. Она неверна даже независимо от своих желаний, мыслей, сознания; раз ее воспринимают как объект, она попадает в распоряжение любой субъективности, которая захочет ею завладеть; даже если ее запирают в гареме и прячут под покрывалами, нельзя быть уверенным, что она ни у кого не возбудит желания - а возбудить желание у постороннего уже значит нанести урон супругу и обществу. Но кроме того, она часто сама становится
сообщницей этой предопределенности; только ложью и изменой может она доказать, что никому не принадлежит, и пойти наперекор мужским притязаниям. Потому -то так быстро возбуждается мужская ревность; мы знаем по легендам, что женщина может быть заподозрена без всякой причины и осуждена по малейшему подозрению, как Женевьева Брабантская или Дездемона; и даже без всякого подозрения Гризельду подвергают тяжелейшим испытаниям; легенда эта была бы лишена всякого смысла, если бы женщина изначально не казалась подозрительной; ее вину не надо доказывать - это она должна убеждать в своей невиновности. А потому ревность может быть неутолимой; мы уже говорили, что обладание никогда не может быть реализовано позитивно; человек не станет обладателем источника, из которого пьет воду, даже если запретит пить из него всем остальным, - и ревнивцу это хорошо известно. Женщина по сути своей такая же непостоянная, как вода - жидкая; и никакая человеческая сила не может идти вразрез с природной истиной. Во всей мировой литературе, будь то «Тысяча и одна ночь» ^lui^ «Декамерон», мы видим, как женские хитрости торжествуют над
мужской осторожностью. В то же время мужчина делается»чоремщиком, исходя не только из своей индивидуалистской воли: общество делает его - отца, брата, супруга - ответственным заповедение женщины. Ей предписывается блюсти целомудрие по соображениям экономического и религиозного свойства, поскольку каждый гражданин должен быть освидетельствован как сын своего отца. Но очень важно также обязать женщину в точности соответствовать той роли, которую предназначило ей общество. Мужчина предъявляет к женщине двойственное требование, чем обрекает ее на двуличие: он хочет, чтобы она принадлежала ему и в то же время оставалась чужой; он мечтает о служанке и ведьме одновременно. Но только в первом из этих желаний он признается публично; второе требование - скрытое, он прячет его в тайнике своего сердца, своей плоти; оно идет вразрез с моралью общества; оно - злое, как Другой, как строптивая природа, как «дурная женщина». Человек не посвящает себя всецело Добру, которое сам созидает, и которому вроде бы велит следовать; он сохраняет постыдную тайную связь со Злом. Но везде, где последнее дерзнет неосторожно
показаться с открытым лицом, он объявляет ему войну. В ночном сумраке мужчина склоняет женщину к греху. Но среди бела дня он отвергает и грех, и грешницу. Женщины же, будучи грешницами в таинственном постельном ритуале, с тем большей страстью предаются публичному поклонению добродетели.
  Подобно тому как мужской половой член был в первобытных обществах чем -то мирским, тогда как женский орган наделялся религиозными и магическими свойствами, вина мужчины в обществах более современных считается лишь незначительной выходкой; часто к ней относятся снисходительно; даже нарушив законы сообщества, мужчина продолжает ему принадлежать; это просто непутевое дитя, не несущее в себе угрозы глубинным основам коллективного порядка. Если же женщина ускользает от общества, она возвращается к Природе и демону и внутри коллектива выпускает на волю неконтролируемые силы зла. К порицанию, которое вызывает бесстыдное поведение, всегда примешивается страх. Если мужу не удается удержать жену в рамках добродетели, ее вина распространяется и на него; его несчастье в глазах общества выглядит бесчестием; нравы бывают настолько суровыми, что ему приходится убить преступницу, чтобы отмежеваться от ее преступления. В иных цивилизациях снисходительного супруга могут подвергнуть публичному осмеянию или же посадить голым на осла и провезти по улицам. Общество же позаботится и о том, чтобы вместо него покарать
виновную, ибо она нанесла оскорбление не ему одному, а всему коллективу в целом. Исключительно суровыми были эти обычаи в суеверной, мистической, чувственной, запуганной плотью Испании. Кальдерон, Лорка, Валлье Инклан посвятили этой теме множество драм. В «Доме Бернарды Альбы» Лорки деревенские кумушки хотят наказать соблазненную девушку, приложив раскаленный уголь «к месту, которым она согрешила». В «Божественных речах» Валлье Инклана неверная жена представляется ведьмой, танцующей с демоном;
  когда обнаруживается ее вина, вся деревня сбегается, чтобы сорвать с нее одежды, а потом утопить ее. Многие обычаи требовали именно раздеть грешницу; потом ее забрасывали камнями, как свидетельствует Евангелие, заживо хоронили, топили, сжигали. Смысл всех этих казней в том, что ее возвращали Природе, лишив прежде социального достоинства; своим грехом она выпустила на волю злые природные токи - искупление представляло собой нечто вроде священной оргии, когда, срывая одежды, избивая, умерщвляя виновную, женщины в свою очередь выпускали на волю флюиды, таинственные, но благотворные, поскольку действовали эти женщины в согласии с обществом.
  Эта дикая суровость теряется по мере того, как ослабевают суеверия и развеивается страх. Однако в деревнях с недоверием смотрят на цыганок, у которых нет ни Бога, ни кола ни двора. Женщина, свободно пускающая в ход свои чары, - авантюристка, вамп, роковая женщина - по -прежнему вызывает опасение. В дурной женщине голливудских фильмов просматривается образ Цирцеи. Женщин сжигали как ведьм просто потому, что они были красивыми. А в ханжеском трепете, который ощущает провинциальная добродетель при виде женщин, ведущих дурную жизнь, продолжает жить ужас былых времен.
  Именно эти опасности превращают женщину в захватывающую игру для мужчины, склонного к авантюризму. Отказавшись от прав супруга, не желая опираться на общественные законы, он хочет попробовать победить ее в одиночном бою. Он пытается присвоить женщину вместе со всем ее сопротивлением; он преследует в ней ту самую свободу, благодаря которой она от него ускользает. Тщетно. Здесь недооценивается свобода: свободная женщина часто остается свободной вопреки мужчине. Даже Спящая Красавица может, проснувшись, проявить недовольство, не узнать в том, кто ее будит, Прекрасного Принца и не улыбнуться. Это как раз случай Гражданина Кэйна: его подопечная воспринимается как угнетенная, а под великодушием его проступает стремление к могуществу и тирании; жена героя равнодушно слушает рассказы о его подвигах, Муза, о которой мечтает поэт, зевает, внимая его стихам. Амазонка может, заскучав, отказаться от боя, а может и выйти из него победительницей. Римлянки периода упадка и многие нынешние американки навязывают мужчинам свои капризы или свой закон. Где же Золушка? Мужчина хотел давать, и вдруг женщина начинает брать.
Теперь уже не до игры - надо защищаться. С тех пор как женщина свободна, у нее есть лишь та судьба, которую она сама себе свободно создает. Отношения полов становятся отношениями борьбы. Став для мужчины ему подобной, она выглядит столь же устрашающе, как в те времена, когда она противостояла ему как чуждая природа. Кормящая, преданная, терпеливая самка оборачивается жадным, ненасытным зверем. Дурная женщина также уходит корнями в Землю, в Жизнь; но земля - это яма, а жизнь - беспощадная битва;
  на смену мифу о хлопотливой пчеле, о курице -наседке приходит миф о ненасытных насекомых: о самке богомола, о паучихе; женщина видится уже не кормящей детенышей, но съедающей самца; яйцеклетка - уже не кладезь изобилия, но ловушка из инертной материи, в которой тонет оскопленный сперматозоид; матка, эта теплая, мирная и надежная пещера, становится засасывающим спрутом, плотоядным растением, пропастью содрогающегося сумрака; в ней живет змея, ненасытно поглощающая мужскую силу. Та же диалектика превращает эротический объект в волшебницу, занимающуюся черной магией, служанку - в предательницу, Золушку - в людоедку и вообще делает женщину врагом; так приходится расплачиваться мужчине за то, что он, покривив душой, утвердил себя как единственно существенное.
  Между тем и это враждебное лицо - не окончательный облик женщины. Скорее, манихейство проникает в среду самих женщин. Пифагор ассоциировал доброе начало с мужчиной, а злое - с женщиной. Мужчины попытались преодолеть зло, присвоив себе женщину; частично им это удалось; но подобно тому, как христианство, принеся с собой идеи искупления и спасения, наделило слово «проклятие» всей полнотой смысла, так и дурная женщина полностью проявилась, столкнувшись лицом к лицу с женщиной освященной. На протяжении всех споров о женщине, длящихся со средних веков и по сей день, некоторые мужчины согласны признать только благословенную женщину своей мечты, другие же - проклятую женщину, этой мечте противоречащую. Но на самом деле мужчина потому и может обрести в женщине все, что у нее одновременно оба эти лица. Она - плотское, живое отражение всех ценностей и антиценностей, благодаря которым жизнь имеет смысл. Вот они, как на ладони, Добро и Зло, противостоящие друг другу в облике преданной Матери и коварной Любовницы; в древнеанглийской балладе «Сын мой Рэндал» молодой рыцарь умирает на руках у матери, отравленный
своей любовницей. «Смола» Ришпена повествует о том же, только с большей патетикой и с изрядной долей дурного вкуса. Ангелоподобная Микаэла противопоставляется черной Кармен. Мать, верная невеста, терпеливая супруга заняты тем, что перевязывают раны, нанесенные мужчинам в сердце вампами и колдуньями. Между этими двумя ярко выраженными полюсами вырисовывается множество двусмысленных образов, жалких, ненавистных, грешных, жертв, кокеток, слабых, ангельских, демонических. А отсюда - множество типов поведения и чувств, влекущих к себе мужчину и его обогащающих.
  Его завораживает сама сложность женщины: вот она, великолепная супруга, которой он может восхищаться по сходной цене. Кто она - ангел или демон? Неоднозначность превращает ее в Сфинкса, Под его покровительство был отдан один из известнейших публичных домов в Париже. В великую эпоху Женственности, во времена корсетов, Поля Бурже, Анри Батая и френч -канкана неистощимая тема Сфинкса неистовствует в комедиях, стихах и песнях: «Кто ты, откуда ты, загадочный Сфинкс?» До сих пор люди продолжают мечтать и спорить о женской тайне. Именно для того, чтобы сохранить эту тайну, мужчины долго умоляли женщин не отказываться от длинных платьев, нижних юбок, вуалей, длинных перчаток, высоких ботиков - все, что подчеркивает в Другом его отличие, делает его более желанным, поскольку мужчина хочет присвоить себе Другого именно как такового. Мы видим, как Ален -Фурнье в своих письмах упрекает англичанок за мальчишеское рукопожатие - его приводит в волнение стыдливая сдержанность француженок. Чтобы женщине могли поклоняться как далекой принцессе, она должна оставаться таинственной, неведомой; не похоже, чтобы Фурнье был
чересчур почтителен к женщинам, встретившимся ему в жизни, но все, что было чудесного в детстве, юности, всю ностальгию по потерянному раю он воплотил в женщине - женщине, чья основная добродетель - быть недоступной. Белым с золотом нарисовал он портрет Ивонн де Гале. Но мужчинам милы даже женские недостатки, если за ними кроется тайна. «У женщины должны быть капризы», - авторитетно заявил один мужчина благоразумной женщине. Каприз непредсказуем; он сообщает женщине постоянно меняющуюся грацию струящейся воды; ложь украшает ее сверкающими переливами; кокетство и даже развращенность придают ей опьяняющий аромат. Именно такая разочаровывающая, ускользающая, непонятная, двуличная, она лучше всего соответствует противоречивым желаниям мужчин; она - Майя с ее бесчисленными превращениями. Стало уже общим местом изображать Сфинкса в виде молодой девушки; мужчины считают девственность одной из самых волнующих тайн, тем более что сами они ведут себя намного вольнее; чистота молодой девушки позволяет надеяться, что под невинностью скрывается развращенность и самые разнообразные пороки; еще близкая животному и
растительному миру, уже послушная принятым в обществе обычаям, она и не ребенок и не взрослая; ее робкая женственность вызывает не страх, а только умеренное беспокойство. Понятно, что такому воплощению женской тайны отдается предпочтение. Однако, поскольку «настоящая девушка» исчезает, ее культ немного устарел. Зато тип проститутки, чей облик Гантийон придает Майе в одной нашумевшей пьесе, во многом сохраняет свой престиж. Это один из самых пластичных женских типов, дающих наибольший простор для великой игры пороков и добродетелей.
  Для робеющего пуританина она воплощает зло, стыд, болезнь, проклятье; она вызывает ужас и отвращение; она не принадлежит никому из мужчин, но отдается всем и живет на вырученные средства; тем самым она обретает ужасающую независимость похотливых богинь -матерей первобытной эпохи и воплощает Женственность, не утвержденную мужским обществом, по -прежнему несущую в себе пагубные силы; во время полового акта мужчина не может воображать, что обладает ею, - это он оказывается во власти демонов плоти; англосаксы, в глазах которых плоть в той или иной степени проклята, особенно остро ощущают при этом унижение, нечистоту. Зато мужчине, не чурающемуся плоти, нравится, что в проститутке она утверждает себя щедро и вызывающе; он увидит в ней прославление женственности, не опошленной никакой моралью; на теле ее он обнаружит магические свойства, некогда роднившие женщину со светилами и морями; когда мужчина вроде Миллера спит с проституткой, он воображает, что исследует пропасти жизни, смерти, космоса; он соединяется с Богом в глубине влажного мрака гостеприимного влагалища. Поскольку падшая женщина - своего рода
пария, изгнанная из мира лицемерной морали, ее можно рассматривать как опровержение всякой официальной добродетели; сама низость падения роднит ее с настоящими святыми; ибо кто был унижен, возвысится; Христос благосклонно отнесся к Марии Магдалине; грех отворяет небесные врата скорее, чем притворная добродетель. А потому именно у ног Сони Раскольников поступается мужским высокомерием и гордыней, приведшими его к преступлению; убийство распалило в нем стремление к разрыву, живущее в каждом мужчине, - и смиренная, всеми покинутая, униженная проститутка может лучше, чем кто бы то ни было, принять у него признание и раскаяние^1^. Выражение «fille perdue» - «потерянная девица» вызывает волнующие ассоциации; многие мужчины мечтают потерять себя; это не так -то просто, не всем удается легко и естественно достичь Зла в его позитивном обличье; даже демонам претят чрезмерные преступления; женщина позволяет себе, не слишком рискуя, служить черные мессы, где Сатану упоминают, но специально не приглашают; она вне мужского мира - и связанные с ней действия на самом деле не ведут ни к каким последствиям; в то же
время она человек, а значит, с помощью нее можно выразить протест против человеческих законов. От Мюссе до Жоржа Батая самый омерзительный и соблазнительный разврат - это посещение «девиц». Именно в женщинах ищут Сад и Захер -Мазох удовлетворения одолевающих их желаний; их ученики и большинство мужчин, имеющих «порочные» склонности, чаще всего обращаются к проституткам. Из
  ^1^ Марсель Швоб поэтически излагает этот миф в «Книге Монель»: «Я расскажу тебе о маленьких проститутках, и ты будешь знать, как все начинается… Видишь ли, они издают крик сострадания к вам и гладят вашу руку своей худенькой ручонкой. Они поймут вас, только если вы очень несчастны; они плачут вместе с вами и утешают вас… Ни одна из них, видишь ли, не может остаться с вами. Это слишком опечалило бы их, и потом они стыдятся оставаться с вами, когда вы уже не плачете, они не осмеливаются взглянуть на вас. Они учат вас тому, чему должны научить, и уходят. Сквозь холод и дождь проходят они, чтобы поцеловать вас в лоб, утереть ваши слезы, а потом жуткий мрак забирает их обратно… И не надо думать о том, чем они занимались в этом мраке».
  всех женщин они в наибольшей степени подчинены мужчине и в то же время легче ускользают из -под его власти; поэтому они и приобретают множество разнообразных значений. Между тем ни один женский тип - девственница, мать, супруга, сестра, служанка, любовница, неистовая добродетель, улыбающаяся одалиска - не может столь полно отвечать переменчивым мужским устремлениям.
  Предоставим психологии, и в частности психоанализу, разбираться, почему человек особенно привязывается к тому или иному аспекту многоликого Мифа и почему воплощает его в той или иной конкретной форме. Но миф этот присутствует во всех комплексах, навязчивых идеях, психозах. В частности, в основе многих неврозов лежит умопомрачение от запрета: оно может возникнуть только в том случае, если уже раньше в обществе сложилось табу; социального давления извне недостаточно, чтобы объяснить это явление; в действительности социальные запреты - не просто условности; они имеют - помимо прочих значений - онтологический смысл, который каждый человек познает на собственном опыте. В качестве примера интересно проанализировать эдипов комплекс; его слишком часто рассматривают как продукт борьбы инстинктивных тенденций и общественных предписаний; но прежде всего это конфликт, происходящий внутри самого субъекта. Привязанность ребенка к материнскому чреву - это прежде всего его связь с Жизнью в ее непосредственной форме, в ее самом общем виде, в ее имманентности; отказ оторваться от груди - это отказ быть брошенным, на
что обречен человек, стоит только ему отделиться от Всего; с этого момента и по мере того, как он все больше индивидуализируется и отъединяется, можно считать «сексуальной» сохранившуюся у него любовь к материнской плоти, существующей теперь уже отдельно от него; его чувственность становится теперь опосредованной, превращается в трансценденцию к постороннему объекту. Но чем скорее и решительнее ребенок начинает воспринимать себя как субъект, тем больше тяготит его плотская связь, противоречащая его независимости. И тогда он избегает ласк, а авторитет матери, ее права на него, а то и само ее присутствие вызывают у него чувство, похожее на стыд. Особенно неловко, неприлично кажется ему увидеть в ней плоть, он старается не думать о ее теле; в ужасе, который он испытывает по отношению к своему отцу, или отчиму, или любовнику матери, не столько ревность, сколько возмущение: напомнить ему, что его мать - существо из плоти и крови, значит напомнить и о его собственном рождении - событии, от которого он открещивается всеми силами; он желает по крайней мере придать ей величие большого космического феномена;
мать должна воплощать Природу, которая охватывает всех людей, не принадлежа ни одному из них; ему невыносимо видеть ее чьей -то добычей, и не потому, что он, как часто утверждают, хочет обладать ею сам, а потому, что он хочет, чтобы она существовала вне всякого обладания; убогие мерки супруги или любовницы - не для нее.
  Правда, когда в пору отрочества он начинает мужать, его иногда возбуждает материнское тело; но это происходит оттого, что через мать он познает женственность вообще; и желание, возникшее при виде бедра или груди, часто затухает, едва лишь молодой человек осознает, что эта плоть - плоть его матери. Большое число случаев извращения объясняется тем, что, будучи порой смятения, отрочество склонно к извращениям, отвращение в этом возрасте ведет к кощунству, а из запрета рождается соблазн. Но не следует думать, будто вначале сын наивно хочет спать с матерью, а потом вмешиваются внешние запреты и подавляют его. Наоборот, именно из -за запрета, сложившегося в душе у человека, рождается желание. Внутренний запрет - это самая нормальная и самая распространенная реакция. Но опять же он проистекает не из общественного предписания, маскирующего инстинктивные желания. Скорее, уважение - это сублимация изначального отвращения; молодой человек не позволяет себе воспринимать мать как плотское существо; он преображает ее, отождествляет с одним из чистых образов освященной женственности, предлагаемых ему обществом. Тем
самым он вносит свой вклад в укрепление идеального образа Матери, который придет на помощь следующему поколению. Образ же этот обладает такой силой потому, что необходим для индивидуальной диалектики человека. А поскольку в каждой женщине кроется сущность Женщины вообще, а значит, и Матери, отношение к матери непременно скажется и на отношении к супруге и любовницам; однако процесс этот не так прост, как часто воображают. Юноша, который испытал конкретное, чувственное влечение к своей матери, мог в ее лице желать женщину вообще: и тогда любая женщина сможет усмирить пыл его темперамента; ему не суждено томиться инцестуальной ностальгией^1^, И наоборот, молодой человек, испытывавший к своей матери нежное, но платоническое почтение, может желать, чтобы в женщине в любом случае было что -то от материнской чистоты.
  Всем известно, насколько вопросы пола, а значит, как правило, и все связанное с женщиной, важны при рассмотрении как патологического, так и нормального поведения. Бывает, что феминизируются другие объекты; поскольку и сама женщина - это во многом плод воображения мужчины, он может воображать ее и через мужское тело: в педерастии сохраняется разделение полов. Но обычно Женщину ищут в существах женского пола. Через нее, через все лучшее и худшее, что есть в ней, мужчина учится счастью, страданию, пороку, добродетели, вожделению, отречению, преданности, тирании, учится понимать самого себя; ^1^ Поразителен пример Стендаля.
  она - игра, приключение, но в то же время - испытание; она - торжество победы и более горькое торжество преодоленного поражения; она - умопомрачение потери, притягательная сила проклятия, смерти. Целое море значений существует только благодаря женщине; она - суть действий и чувств мужчин, воплощение всех ценностей, которые стимулируют их свободу. Понятно, что мужчина, даже если он обречен на самое жестокое разочарование, не желает отказываться от мечты, вобравшей в себя все его помыслы и мечтания.
  Вот почему женщина двулика и несет в себе разочарование: она - это все, что призывает к себе мужчина и чего он не достигает. Она - мудрая посредница между благосклонной Природой и человеком, она же - искушение всякой мудрости непокоренной Природой. Она телесно воплощает в себе все моральные ценности и их противоположности, от добра до зла; она - сама сущность действия и то, что ему препятствует, «подступ» человека к миру и его поражение; она как таковая - источник всякого размышления человека о своем существовании и всякого выражения, которое он сможет ему придать; в то же время она старается отвлечь его от самого себя, погрузить в безмолвие, в смерть. Он ждет, чтобы она, его служанка и подруга, была бы еще его зрителем и судьей, была бы подтверждением его бытия; а она парирует равнодушием, а то и насмешками и издевками. На нее он проецирует все, чего желает и чего боится, что любит и что ненавидит. Об этом так трудно говорить, потому что мужчина всего себя ищет в ней, потому что она - Все. Только это Все - из мира несущественного; она все Другое. А будучи другим, она другой и по отношению к самой
себе, и по отношению к тому, чего от нее ждут. Она - все, а потому никогда не бывает в точности тем, чем следовало бы ей быть; она - вечное разочарование, разочарование самого существования, которому никогда не удается ни достичь тождества с самим собой, ни примириться со всем множеством существующих.
  Глава 2
  Для подтверждения проведенного анализа мифа о женщине, бытующего в коллективном представлении, мы рассмотрим отдельные синкретические формы, в которых он преломляется в творчестве некоторых писателей. В частности, нам показалось весьма типичным отношение к женщине Монтерлана, Д. Г. Лоуренса, Клоделя, Бретона, Стендаля.
  1. МОНТЕРЛАН, ИЛИ ХЛЕБ ОТВРАЩЕНИЯ
  Монтерлан вписывается в древнюю традицию мужчин, воспринявших на свой счет высокомерное манихейство Пифагора. Вслед за Ницше он считает, что Вечную Женственность превозносили только в эпохи слабости и что герой должен восстать против Magna mater. Он берется свергнуть ее с престола, ибо сосредоточивает свое внимание на героизме. Женщина - это ночь, беспорядок, имманентность. «Этот содрогающийся сумрак - не что иное, как женское начало в чистом виде» l, - пишет он о г -же Толстой. По его мнению, только глупость и низость нынешних мужчин могли придать женской ущербности положительный смысл: все говорят об инстинкте женщин, об их интуиции, о даре предвидения, в то время как их следует винить в отсутствии логики, упрямом невежестве, неспособности понимать действительность; на самом деле они не наблюдательницы и не психологи; они не умеют ни смотреть на вещи, ни понимать людей; их тайна - иллюзия, а их непостижимые сокровища бездонны, как ничто; им нечего дать мужчине, они могут только ему навредить, Первый великий враг для Монтерлана - мать; в одной из ранних пьес, называющейся «Изгнание», он выводит на
сцену мать, не дающую сыну поступить на военную службу; в «Олимпийцах» юноше, желающему посвятить себя спорту, препятствует трусливый эгоизм матери; в «Холостяках» и «Девушках» образ матери просто отвратителен. Преступление ее в том, что она хочет навсегда удержать сына запертым в сумраке своего чрева; она калечит его, чтобы иметь возможность им завладеть и восполнить таким образом бесплодную пустоту своего существа; она - худшая из воспитательниц; она подрезает ребенку крылья, держит его вдалеке от вершин, к которым он стремится, оглупляет и унижает его. Претензии эти не совсем безосновательны. Но из упреков, которые Монтерлан открыто бросает женщине -матери, ясно, что ненавидит он в ней прежде всего свое собственное рождение. Он считает себя богом, он хочет быть богом; ведь он мужчина, он «высшее существо», он - Монтерлан. Бога не рожали; если у него и есть тело, то это - воля, отлитая в твердые и послушные мускулы, а не плоть, в которой притаились жизнь и смерть; вот за эту тленную, случайную, уязвимую, отвергаемую им плоть и должна, по его мнению, отвечать мать. «Единственное уязвимое место на
теле Ахилла - это то место, где держала его мать»^1^. Монтерлан никогда не соглашался принять человеческий удел; то, что он называет своей гордостью, с самого начала было испуганным бегством от того риска, что несет в себе свобода, связанная с миром посредством плоти; он хочет утверждать свободу, но отрицать эту связь; он мечтает быть субъективностью, царственно замкнувшейся на самой себе, без привязанностей, без корней; этой мечте мешает воспоминание о его плотском происхождении, и он прибегает к своему обычному средству: вместо того чтобы преодолеть его, он от него отрекается.
  Любовница в глазах Монтерлана оказывает столь же пагубное воздействие, что и мать; она не дает мужчине воскресить в себе бога; удел женщины, заявляет он, - это жизнь в самом непосредственном виде; она кормится ощущениями, прозябает в имманентности, бредит счастьем - и хочет запереть в нем мужчину; ей неведом порыв трансценденции, у нее нет чувства величия; она любит своего любовника в его слабости, а не в его силе, в беде, а не в радости; он нужен ей безоружный, несчастный, она даже хочет, чтобы он вопреки очевидности уверовал в собственную нищету. Он превосходит ее и тем самым от нее ускользает - она же стремится свести его к собственной мерке, чтобы завладеть им. Ведь он ей необходим, она не самодостаточна, она - паразитирующее существо. От лица Доминик Монтерлан описывает женщин, гуляющих по бульвару Рэнлах, «которые виснут на руке у своих любовников, будто какие -то беспозвоночные существа, похожие на разряженных слизняков»^2^; за исключением спортсменок, женщины, по его мнению, существа неполноценные, предназначенные для рабства; слабые, без мускулов, они лишены подступа к миру; поэтому они так
ожесточенно бьются за то, чтобы завладеть любовником, а лучше - супругом. Насколько я знаю, Монтерлан не использует миф о самке богомола, но к содержанию его обращается: любить для женщины значит пожирать; она делает вид, что отдается, а на самом деле берет. Он приводит возглас г -жи Толстой: «Я живу им и ради него и требую того же для себя» - и обличает опасность такой неистовой любви; он находит ужасную истину в словах Екклезиаста; «Мужчина, желающий вам зла, лучше, чем женщина, желающая вам добра». Он приводит в пример маршала Лиотея: «Если кто -нибудь из моих людей женится, это уже мужчина, уменьшившийся наполовину». Женитьбу он считает пагубной прежде всего для «высшего существа»; это просто какое -то смешное мещанство; можно ли представить себе, чтобы кто -нибудь сказал «г -жа Эсхил» или «Меня пригласили на ужин супруги Данте»? Этим наносится урон престижу великого человека; но самое ужасное - женитьба разрушает великолепное одиночество героя; ему нужно, «чтобы ничто не отвлекало его от него самого»^1^. Я уже говорила, что Монтерлан избрал свободу без объекта, то есть он предпочитает иллюзию
автономии подлинной свободе, которая связана с миром; именно эту праздность он и собирается защищать от женщины; женщина ведь тяжелая, она давит. «Суровая символика была в том, что мужчина не мог идти прямо, потому что держал под руку любимую женщину»^2^. «Я горел - она загасила меня. Я ходил по воде - она взяла меня под руку, и я стал тонуть»^3^. Так откуда же в ней такая сила, если она всего лишь недостаточность, бедность, негативность, а волшебство ее иллюзорно? Монтерлан этого не объясняет. Он лишь надменно заявляет, что «лев имеет все основания бояться комара»^4^. Однако ответ бросается в глаза: легко считать себя властелином, когда ты один, или считать себя сильным, когда старательно избегаешь обременять себя какой бы то ни было ношей. Монтерлан избрал легкий путь; он утверждает, что поклоняется труднодоступным ценностям, но пытается достичь их легким путем. «Короны, которые мы сами на себя возлагаем, - единственные достойные того, чтобы их носить», - говорит король в «Пасифае». Удобный принцип. Монтерлан водружает на себя корону и драпируется в пурпур; но достаточно одного постороннего взгляда,
чтобы обнаружить, что корона его из крашеной бумаги и что сам он, как андерсеновский король, совершенно голый. Ходить в мечтах по воде далеко не так утомительно, как реально двигаться вперед по дорогам земли. Потому то лев -Монтерлан в ужасе избегает женщины -комара: он боится испытания действительностью!.
  Если бы Монтерлан и в самом деле развеял миф о вечной женственности, его бы следовало поздравить: отрицая Женщину, можно помочь женщинам осознать себя людьми. Но, как мы видели, он не уничтожает кумира - он превращает его в чудовище. Он сам верит в эту темную, ни к чему не сводимую сущность - женственность; вслед за Аристотелем и святым Фомой Аквинским от считает, что она определяется негативно; женщина является женщиной в силу отсутствия мужественности; такова судьба, которую вынуждено переносить каждое существо женского пола, не имея возможности ее изменить. Та же, что попытается избежать ее, окажется в самом низу человеческой лестницы: ей не удастся стать мужчиной, а быть женщиной она откажется и превратится в ничтожную карикатуру, обманчивую видимость; и то, что у нее есть тело и сознание, не прибавит ей реальности: становясь в такие минуты последователем Платона, Монтерлан, судя по всему, считает, что живым существом владеют исключительно Идеи женственности и мужественности; у личности же, не подвластной ни одной из них, может быть только видимость существования. Он бесповоротно осуждает
подобных «вурдалаков», которые осмеливаются полагать себя как самостоятельные субъекты, думать, действовать. И, рисуя портрет Андре Акбо, он стремится доказать, что всякая женщина, пытающаяся сделать из себя личность, превращается в паясничающую марионетку. Конечно, Андре некрасива, непривлекательна, плохо одета, даже грязна, ее ногти и запястья далеко не безукоризненны; низкий уровень культуры убивает в ней всякую женственность; Косталь уверяет нас, что она умна, но Монтерлан на каждой посвященной ей странице убеждает нас в ее глупости; Косталь якобы относится к ней с симпатией; Монтерлан вызывает в нас отвращение к ней. С помощью этой ловкой игры на двусмысленности доказывается убожество женского ума и устанавливается, что изначальная ущербность извращает все мужские качества, к которым она стремится.
  Единственное исключение Монтерлан счел нужным сделать для спортсменок; самостоятельно упражняя свое тело, они могут завоевать дух, душу; правда, их ничего не стоит спустить с достигнутых высот; Монтерлан деликатно отходит от победительницы в беге на тысячу метров, которой посвящает восторженный гимн; он не сомневается, что легко соблазнит ее, и хочет уберечь ее от этого падения. Доминик не удержалась на тех высотах, куда
  Этот процесс Адлер рассматривает как классический источник психозов. Человек, разрывающийся между «стремлением к могуществу» и «комплексом неполноценности», устанавливает между собой и обществом максимальную дистанцию, чтобы не сталкиваться с испытанием действительностью. Он знает, что испытание это подточило бы его притязания, поддерживать которые он может лишь в тени своей неискренности.
  звал ее Альбан, - она влюбилась в него; «Та, что вся была только дух, только душа, теперь потела, источала запахи, задыхалась и тихо покашливала»^1^. Возмущенный Альбан прогоняет ее. Можно уважать женщину, которая с помощью спортивной дисциплины убила в себе плоть; но возмутительно и мерзко видеть, что автономное существование воплощено в женщине; женская плоть становится ненавистной, едва лишь в ней поселяется сознание. Женщине пристало только одно - быть чистой плотью. Монтерлан одобряет восточное отношение: в качестве объекта наслаждения слабый пол имеет право на свое место под солнцем; место, конечно, скромное, но все -таки пристойное; это право оправдано удовольствием, которое извлекает из женщин мужчина, и ничем иным, кроме этого удовольствия. Идеальная женщина совершенно глупа и совершенно покорна; она всегда готова принять мужчину и никогда ни о чем его не просит. Такова Дус (кроткая), которая под настроение так нравится Альбану, «Дус, восхитительно глупая и тем более желанная, чем более глупая… Вне любви она ни на что не годна, и тогда он избегает ее нежно, но твердо»^2^. Такова маленькая
арабка Радиджа, тихий зверек любви, покорно принимающий и удовольствие и деньги. Такой можно представить себе «женщину -животное», повстречавшуюся в одном испанском поезде: «Вид у нее был настолько тупой, что я сразу же возжелал ее»^3^. Автор поясняет: «Больше всего в женщинах раздражает претензия на разум; когда же они начинают культивировать свою животную сущность, в них проступает что -то сверхчеловеческое»^4^.
  Однако Монтерлан вовсе не похож на восточного султана; для этого ему прежде всего недостает чувственности. Он далек от того, чтобы без задней мысли наслаждаться «женщинами -животными»; они - «больные, опасные для здоровья, никогда не бывающие вполне чистыми»^5^; Косталь поверяет нам, что у юношей волосы пахнут сильнее и лучше, чем у женщин; порой он испытывает отвращение перед Соланж, перед «этим приторным, почти тошнотворным запахом и телом без мускулов, без нервов, напоминающим белого моллюска»^6^. Он мечтает о более достойных его объятиях, объятиях на равных, где нежность рождалась бы из побежденной силы… Восточный человек сладострастно упивается женщиной, и тем самым между любовниками устанавливается плотская взаимность: именно об этом свидетельствуют страстные мольбы «Песни песней», сказки «Тысячи и одной ночи» и множество арабских стихов, воспевающих возлюбленную; конечно, есть и дурные женщины; но есть и настолько восхитительные, что чувственный мужчина доверчиво вверяет себя их объятиям, не чувствуя при этом никакого унижения. Герой же Монтерлана всегда занимает оборонительную позицию:
«Брать, не будучи взятым, - это единственная приемлемая формула в отношениях высшего существа с женщиной»!. Он охотно говорит о моменте желания, который кажется ему агрессивным, мужским моментом; от момента же наслаждения он уклоняется; может, он рискует обнаружить, что и сам потеет, задыхается, «источает запахи»; но нет: ибо кто дерзнет вдыхать его запах и ощущать его испарину? Его беззащитная плоть ни для кого не существует, потому что возле него никого нет: он - это только сознание, чистое присутствие, прозрачное и полновластное; и если даже удовольствие существует и для его сознания, он этого не учитывает; это бы означало дать над собой власть. Он снисходительно говорит об удовольствии, которое дает, но никогда о том, которое получает: получать - значит зависеть. «От женщины мне надо одно - доставить ей удовольствие»^2^; живое тепло вожделения привело бы к сообщничеству - он же этого не допускает и предпочитает надменное одиночество господства. У женщин он ищет не чувственного, а рассудочного удовлетворения.
  И прежде всего - удовлетворения гордыни, которая желает выразить себя, не подвергаясь при этом никакому риску. Перед женщиной «испытываешь то же чувство, что перед лошадью или быком, к которым хочешь приблизиться: ту же неуверенность, ту же радость от возможности измерить свою силу^3^. Мериться силой с другими мужчинами было бы слишком самонадеянно; они бы сами вмешались в испытание, ввели бы совершенно неожиданные системы координат и вынесли бы чужой приговор; когда же имеешь дело с быком или лошадью, ты сам себе судья, что несравнимо надежнее. И с женщиной, если ее правильно выбрать, можно остаться совсем одному: «Я не могу любить на равных, потому что в женщине я ищу ребенка». Эта банальность ничего не объясняет; почему, собственно, он ищет ребенка, а не равного? Куда честнее со стороны Монтерлана было бы заявить, что у него, Монтерлана, нет равных; или точнее, что он не хочет, чтобы они у него были; ему подобный пугает его. Во времена «Олимпийцев» он восхищался строгостью спортивных соревнований, которые образуют иерархии, исключающие возможность жульничества; но сам он не внял этому уроку; в
дальнейшем его творчестве и жизни герои его, как и сам он, уклоняются от всякого сопоставления; они имеют дело с животными, пейзажами, детьми, женщинами -детьми, но никогда - с равными. Некогда увлекавшийся жесткой ясностью спорта, Монтерлан признает в качестве любовниц только женщин, вообще неспособных иметь свое суждение, а потому ничем не угрожающих его пугливой гордости; он выбирает «пассивных, похожих на растения», инфантильных, глупых, продажных. Он будет систематически стараться не признавать в них сознание; стоит ему обнаружить малейший признак его, он вскидывается на дыбы и уходит; о том, чтобы установить с женщиной какие бы то ни было межсубъектные отношения, не может быть и речи: в мужском царстве она должна быть всего лишь одушевленным объектом; ее никогда не будут рассматривать как субъект; ее точка зрения никогда не будет учитываться. Герой Монтерлана считает свою мораль высокомерной, тогда как она всего лишь удобна: он заботится единственно о своих взаимоотношениях с самим собой. Он привязывается к женщине - вернее, привязывает к себе женщину - не для того, чтобы наслаждаться ею, а для
того, чтобы наслаждаться самим собой; существование женщины, как абсолютно низшее, раскрывает субстанциональное, существенное, нерушимое превосходство мужчины - и никакого риска.
  Так, глупость Дус позволяет Альбану «в некоторой степени восстановить ощущение античного полубога, женившегося на легендарной Гусыне»!. Едва коснувшись Соланж, Косталь превращается в великолепного льва: «Как только они сели рядом, он потрогал бедро девушки (поверх платья), а потом положил руку на середину ее тела, подобно тому как лев придерживает лапой завоеванный им кусок мяса…»^2^ Многочисленным мужчинам, которые каждый день скромно проделывают этот жест в темноте кинозалов, Косталь возвещает, что это «изначальный жест Господа»^3^. Если бы у всех этих любовников и мужей, обнимающих своих любовниц перед тем, как ими овладеть, было, как и у него, чувство величия, им бы ничего не стоило на себе испытать сии мощные превращения. «Он слегка принюхивался к лицу этой женщины, словно лев, который, раздирая на куски лежащий у него в лапах кусок мяса, время от времени останавливается, чтобы лизнуть его»^4^. Эта плотоядная гордость - не единственное удовольствие, которое самец может извлечь из своей самки; она для него предлог, чтобы свободно, по -прежнему ничем не рискуя, холостыми выстрелами испытывать
собственное сердце. Однажды ночью Косталь будет забавляться своим страданием до тех пор, пока, пресытившись вкусом собственной боли, весело не примется за куриную ножку. Такой каприз себе можно позволить лишь изредка. Но есть и другие радости, иногда сильные, иногда утонченные. Например, снисходительность; Косталь снисходит до того, что отвечает на некоторые женские письма, и даже иногда делает это старательно; одной вдохновенной крестьяночке в завершение педантичного рассуждения он пишет: «Сомневаюсь, чтобы вы могли понять меня, но это лучше, чем если бы я унизился до вас»!. Иногда ему нравится приводить женщину в соответствие с воображаемым образом: «Я хочу, чтобы вы для меня были чем -то вроде арабского шарфа, который можно завязать как угодно… я не поднял вас до себя, чтобы вы были чем -то отличным от меня»^2^. Он забавляется, придумывая для Соланж несколько приятных воспоминаний. Но когда он спит с женщиной, чувство собственной расточительности становится особенно опьяняющим; он дарует радость, он дарует покой, тепло, силу, удовольствие - такое количество раздаваемых богатств просто переполняет
его. Сам он ничем не обязан своим любовницам; часто, чтобы быть в этом до конца уверенным, он им платит; но даже когда половой акт совершается за кров и стол, женщина в одностороннем порядке его должница: она ничего не дает, он берет сам. А поэтому он находит совершенно естественным, лишив Соланж девственности, отправить ее в туалет; даже если женщина нежно любима, нет ничего плохого в том, что мужчине за нее неловко; ему дано божественное право быть мужчиной, она же божественным правом обречена возиться с биде и спринцовкой. Здесь гордость Косталя настолько сближается с хамством, что не совсем понятно, чем, собственно, он отличается от дурно воспитанного коммивояжера.
  Первый долг женщины - подчиниться требованиям его великодушия; Косталь бледнеет от ярости при мысли, что Соланж не оценила его ласк. Радиджа нравится ему потому, что, едва он проникает в нее, лицо ее озаряется радостью. Итак, он наслаждается, чувствуя себя одновременно хищным зверем и великолепным принцем. Возникает недоуменный вопрос, почему так опьяняюще приятно брать и осыпать дарами, если взятая и осыпанная дарами женщина - лишь несчастная вещь, безвкусная плоть, где теплится эрзац сознания. Как Косталь может терять столько времени с такими ничтожными созданиями?
  Эти противоречия обнаруживают истинную цену гордости, которая на самом деле не что иное, как тщеславие.
  Велико удовольствие быть сильным, великодушным, хозяином, но более утонченную усладу доставляет жалость к несчастному племени. Время от времени Косталь с волнением ощущает в своем сердце такую братскую привязанность, такую симпатию к обездоленным, такую «жалость к женщинам». Что может быть трогательнее непредвиденной нежности суровых людей? Склоняясь над женщинами, этими хворыми животными, он являет собой благородную лубочную картинку. Даже спортсменок он любит видеть побежденными, ранеными, изнуренными, уязвленными; что же касается всех прочих, он хочет, чтобы они были как можно более безоружными. Их ежемесячные недомогания вызывают у него отвращение, а между тем Косталь признается, что «всегда любил у женщин те дни, когда знал, что они поражены недугом»^1^… Ему случается поддаться этой жалости; он даже берет на себя обязательства, пусть и не выполняя их: он обязуется помочь Андре, жениться на Соланж. Когда жалость оставляет его душу, обещания умирают; разве он ке вправе сам себе противоречить? Он сам определяет правила игры, в которой сам для себя - единственный партнер.
  Но того, что женщина - существо низшее и жалкое, недостаточно. Монтерлан хочет, чтобы она была еще и презренной. Иногда он утверждает, что конфликт желания и презрения - патетическая драма: «Ах! Желать того, к чему относишься с пренебрежением, такая трагедия!.. Быть вынужденным привлекать к себе и отталкивать почти одновременно, зажигать и быстро отбрасывать, как спичку, - вот она, трагедия наших отношений с женщинами!»^2^ По правде говоря, трагедию здесь можно углядеть только с точки зрения спички - точки зрения презренной. Что же касается зажигающего, боящегося обжечь пальцы, то совершенно очевидно, что гимнастика эта приводит его в восторг. Если бы его излюбленным удовольствием не было «желать того, к чему относишься с пренебрежением», он бы систематически не отказывался желать того, что вызывает уважение: Альбан не оттолкнул бы Доминик, а предпочел бы «любить на равных»; и тогда ему не пришлось бы с таким презрением относиться к тому, чего он желает: вообще -то, не совсем ясно, чем маленькая испанская танцовщица, молодая, привлекательная, пылкая, простая, так уж презренна; или это потому, что она
бедна, низкого происхождения, необразованна? Возникает опасение, что все это действительно пороки в глазах Монтерлана. Но в особенности он презирает ее как женщину, по определению; он справедливо утверждает, что не женская тайна питает мужские мечты, но сами эти мечты порождают таинственность; но и сам он проецирует на объект требования своей субъективности: не потому он пренебрежительно относится к женщинам, что они достойны презрения, но они представляются ему презренными, потому что он хочет относиться к ним пренебрежительно. Чем больше расстояние между ним и этими женщинами, считает он, тем более величественных вершин удалось ему достигнуть; а потому он и выбирает для своих героев таких жалких возлюбленных: великому писателю Косталю он противопоставляет старую деву, измученную сексуальной неудовлетворенностью и скукой, и мещаночку крайне правых взглядов, глупую и корыстную; слишком ничтожные мерки для выдающейся личности: в результате этой неловкой осторожности сам он представляется нам совсем маленьким. Но это неважно, Косталь считает себя великим. Малейших женских слабостей достаточно, чтобы
питать его высокомерие.
  В «Девушках» есть одно особенно показательное место. Соланж совершает свой вечерний туалет, перед тем как лечь с Косталем. «Она пошла в уборную, а Косталь вспомнил, что когда -то у него была кобыла, настолько гордая и утонченная, что ни разу не помочилась и не опорожнилась, когда он сидел на ней верхом». Здесь раскрывается ненависть к плоти (вспоминается Свифт: Селия какает), желание уподобить женщину домашнему животному, отказ признать за ней какую бы то ни было автономию, пусть даже на уровне мочеиспускания; важно еще и другое: возмущаясь, Косталь забывает, что и у него есть мочевой пузырь и прямая кишка; точно так же, говоря о тошнотворности женского пота и запаха, он совершенно не допускает мысли о собственных выделениях: он чистый дух, снабженный мускулатурой и стальным членом. «Презрение благороднее, чем желание», - заявляет Монтерлан в «Источниках желания»; а вот слова Альваро: «Мой хлеб - отвращение»!. Презрение, если оно получает удовольствие от себя самого, - замечательное алиби! Раз ты наблюдаешь и судишь, у тебя появляется чувство, что сам ты кардинальным образом отличаешься от того
другого, которого ты осуждаешь, и ты без особого труда смываешь с себя те недостатки, в которых обвиняешь его. Как самозабвенно изливает Монтерлан на протяжении всей жизни свое презрение к людям! Ему довольно обличить их в глупости, чтобы считать себя умным, в трусости - чтобы считать себя смелым. В начале оккупации он неистово презирает своих побежденных соотечественников; сам он - не француз и не побежденный, он над этим. В одном месте он делает оговорку, что вообще -то сам он, всех обвиняющий Монтерлан, сделал не больше других, чтобы предотвратить поражение; он даже не согласился стать офицером; но тут же он снова с таким пылом принимается за обличения, что уходит далеко от самого себя^2^. Если он демонстративно сожалеет о своем отвращении, то только для того, чтобы лучше уверовать в его неподдельность и получать от него больше удовольствия. В действительности он находит это чувство настолько удобным, что систематически пытается втянуть женщину в какую -нибудь подлость. Ему нравится искушать деньгами и драгоценностями бедных девушек: стоит им принять его недобрые дары, он торжествует. Он садистски
изводит Андре не для того, чтобы радоваться ЕЕ страданию, но ради удовольствия видеть, как она опускается. Он склоняет Соланж к детоубийству; она допускает такую перспективу, и огонь вспыхивает в душе Косталя: с восторгом презрения он обладает этой потенциальной преступницей.
  Ключ к такому поведению нам дает апология гусениц: каково бы ни было скрытое намерение автора, само это место весьма знаменательно!. Мочась на гусениц, Монтерлан забавляется тем, что щадит одних и приканчивает других; смех и жалость вызывают у него те, что цепляются за жизнь, - им он великодушно позволяет испробовать свой шанс; игра эта приводит его в восторг. Не будь гусениц, льющаяся струйка была бы просто мочеиспусканием; а так она раздает жизнь и смерть; рядом с ползучим насекомым мужчина, облегчающий свой мочевой пузырь, познает деспотичное одиночество Бога; и никакое противодействие другой стороны ему не угрожает. Так и на женщин -животных смотрит мужчина со своего пьедестала, то жестокий, то нежный, иногда справедливый, иногда капризный, он может подарить и отнять, осыпать благодеяниями, сжалиться, рассердиться; он слушается только своей прихоти; он всемогущий властелин, свободный, единственный. Но животные должны оставаться животными; их будут специально отбирать, потакать их слабостям и обращаться с ними как с животными с таким упорством, что в конце концов они и сами согласятся со своим
положением. Так, белые Луизианы и Джорджии радуются, если негр совершит самую ничтожную кражу или солжет; в этом они находят подтверждение превосходству, основанному на цвете кожи; а если кто -нибудь из негров упрямо продолжает быть честным, к нему будут относиться еще худее. Так, в концентрационных лагерях людей систематически втаптывали в грязь: в их низости раса господ видела доказательство своей сверхчеловеческой сущности.
  Сопоставление это вовсе не случайно. Достаточно хорошо известно, что Монтерлан восхищается нацистской идеологией. Он в восторге от того, что свастика, она же - Солнечное колесо, торжествует на одном из праздников Солнца. «Победа Солнечного колеса - это не только победа Солнца, победа язычества. Это еще и победа солнечного начала, заключающегося в том, что все вращается. Я вижу, как в этот день торжествует то самое начало, которым я проникнут, которое я воспевал, которое - и это я ощущаю всем моим сознанием - управляет моей жизнью»^. Известно также, как во время оккупации он с весьма уместным пафосом величия ставил в пример французам немцев, которые «дышат великим стилем силы»^3^. Та же паническая приверженность легкому пути, что заставляла его избегать равных, теперь ставит его на колени перед победителями; он думает, что, преклонив колена, уподобится им; и вот он уже победитель, а он всегда желал побеждать быка ли, гусениц, женщин, саму ли жизнь или свободу, И справедливо будет утверждение, что еще до победы он курил фимиам «тоталитарным чародеям»^1^. Как и они, он всегда был нигилистом, всегда
ненавидел людей. «Люди не стоят даже того, чтобы их куда -то вести; и чтобы до такой степени ненавидеть человечество, вовсе не обязательно, чтобы оно в чем -то провинилось перед вами»^; как и они, он верил, что некоторые существа - раса, нация или он сам, Монтерлан, - обладают абсолютной привилегией, которая дает им все права над другими людьми. Вся его мораль оправдывает и призывает войну и гонения. Чтобы судить о его отношении к женщинам, следует разобраться в этой этике подробнее. Ибо, в конце концов, следует знать, во имя чего им вынесен приговор.
  Нацистская мифология имела историческую инфраструктуру: нигилизм был выражением германского отчаяния; культ героя служил позитивным целям, за которые умерли миллионы солдат. Поведение Монтерлана не имеет никакого позитивного оправдания и выражает только его собственные экзистенциальный выбор. В действительности герой этот избрал страх. Любому сознанию свойственно притязание на верховную власть, но утвердить себя оно может, только рискуя собой; никакое превосходство никогда не дается просто так, поскольку человек, сведенный к своей субъективности, ничего не стоит; только дела и поступки людей могут установить иерархию; заслуги нужно постоянно завоевывать - и Монтерлану это известно. «Мы имеем право лишь на то, чем готовы рискнуть». Но он никогда не хотел рисковать собой среди себе подобных. Он упраздняет человечество, потому что не решается помериться с ним силами. «Такое препятствие, как люди, просто приводит в бешенство», - говорит король из «Мертвой королевы», А дело все в том, что они разрушают самодовольную «феерию», которой окружает себя тщеславный человек. Их нужно отрицать. Примечательно, что
ни в одном произведении Монтерлана не описывается конфликт человека с человеком; великая живая драма - это сосуществование людей - ее -то он и избегает. Его герой всегда один противостоит животным, детям, женщинам, пейзажам; он всегда во власти собственных желаний (как королева в «Пасифае») или собственных требований (как мэтр из Сантьяго), но рядом с ним никогда никого нет. Даже у Альбана в «Мечте» нет товарищей: живого Прине он презирает, прилив чувств он ощущает лишь у его трупа. Творчество, как и жизнь Монтерлана, признает только одно сознание.
  Одновременно из этого мира исчезает всякое чувство; в нем не может быть межсубъектных отношений, раз в нем всего один субъект. Любовь смешна; но не ради дружбы считают ее достойной презрения, ибо «у дружбы нет внутренностей»^1^. Любая человеческая солидарность высокомерно отвергается. Герой никогда не был рожден, он неограничен во времени и пространстве: «Я не вижу никакого разумного основания интересоваться современными мне внешними предметами больше, чем предметами любого прошедшего года»^2^. Все, что случается с другими, для него не в счет; «По правде говоря, события никогда для меня ничего не значили. Я любил только их отблески, оставленные во мне… Так пусть же происходят, как считают нужным…»^3^ Действие - невозможно; «Преисполниться рвения, энергии, отваги и не смочь применить их к чему бы то ни было из -за отсутствия веры во что бы то ни было человеческое»^4^. Выходит, что любая трансценденция запрещена. Монтерлан признает это. Любовь и дружба - вздор, презрение мешает действию; он не верит в искусство для искусства, не верит в Бога. Остается только имманентность удовольствия. «Единственное, к
чему я стремился, это лучше, чем другие, использовать свои ощущения»^5^, - пишет он в 1925 году. И еще; «В сущности, чего я хочу? Обладать понравившимися мне существами в мире и поэзии»^6^. А вот 1941 год: «А я, обвиняющий всех, что сделал я за эти двадцать лет? Это был сон, напоенный моим удовольствием. Я жил полной жизнью, упиваясь тем, что люблю; какой страстный поцелуй с жизнью!»^7^ Пусть так. Но не за то ли именно попирали ногами женщину, что она прозябает в имманентности? Какие высшие цели, какие великие намерения противопоставляет Монтерлан собственнической любви матери и любовницы? Ведь и он ищет «обладания»; а что касается «страстного поцелуя с жизнью», множество женщин могли бы дать ему фору. Правда, он особенно ценит необычные наслаждения; те, что можно извлечь из животных, мальчиков, несозревших девочек; он возмущается, что одна страстная любовница даже и не думает уложить в его постель свою двенадцатилетнюю дочь: такое вот несолнечное скупердяйство. Он что, не знает, что женская чувственность не менее возбудима, чем мужская? Если иерархию полов устанавливать по этому критерию, женщины,
чего доброго, одержат верх. По правде говоря, непоследовательность Монтерлана здесь просто чудовищна. Во имя «чередования» он заявляет, что уж раз ничто ничего не стоит, значит, все стоит одинаково; он принимает все, хочет все объять, ему нравится, чтобы широта его духа ужасала добродетельных матерей; в то же время именно он требовал во время оккупации введения «инквизиции»^1^, которая осуществляла бы цензуру над фильмами и газетами; ляжки американских девиц вызывают у него отвращение, блестящий же половой орган быка приводит его в восторг - у каждого свой вкус; каждый воссоздает «феерию» на свой лад; во имя каких ценностей этот великий любитель оргий с отвращением плюет на оргии других людей? Потому что эти оргии - не его? Значит, вся мораль состоит в том, чтобы быть Монтерланом?
  Он бы, разумеется, ответил, что наслаждаться - это еще не все: здесь должен быть особый язык. Нужно, чтобы удовольствие было обратной стороной отречения, чтобы сластолюбец чувствовал в себе еще и задатки героя, святого. Однако многие женщины весьма преуспели в том, чтобы примирять свои удовольствия с высоким представлением о собственной персоне. Почему же мы должны верить, что нарциссические мечтания Монтерлана имеют большую ценность, чем фантазии этих женщин?
  Ибо в действительности речь идет о мечтаниях. Поскольку Монтерлан не признает никакого объективного содержания в словах, которыми жонглирует: величие, святость, героизм, - они становятся просто игрушками. Монтерлан побоялся рискнуть своим превосходством среди людей; чтобы и дальше упиваться этим возбуждающим вином, он удалился на небеса; ведь Единственный наверняка обладает верховной властью. Он запирается в кабинете миражей: зеркала до бесконечности возвращают ему его собственное отражение, и он верит, что довольно его одного, чтобы населить землю; но он всего лишь затворник в плену у самого себя. Он думает, что свободен; но он отчуждает свободу в'пользу своего эго; он ваяет статую Монтерлана по канонам, заимствованным в лубочном искусстве. Альбан, отвергающий Доминик из -за того, что зеркало отразило лицо простака, - хорошая иллюстрация этого рабства; простаком можно быть только в глазах другого человека. Гордый Альбан подчиняет свое сердце этому коллективному сознанию, которое сам презирает. Свобода Монтерлана - это поза, а не реальность. Поскольку действие для него невозможно за неимением цели,
он довольствуется жестами; он - мим. Женщины для него - удобные партнеры; они подают ему реплики, а он забирает главную роль, венчает себя лаврами и дра-
  «Мы требуем создания организма, который обладал бы неограниченной властью по пресечению всего, что, по его мнению, способно нанести Урон человеческому достоинству французов. Нечто вроде инквизиции во имя человеческого достоинства французов» («Июньское солнцестояние» - «Solstice de Juin», p. 270).
  пируется в пурпур: но все это происходит на частной сцене; оказавшись на площади, в лучах настоящего света, под настоящим небом, актер плохо видит вокруг себя, плохо стоит на ногах, спотыкается, падает. В припадке здравого смысла Косталь восклицает: «Какой же, в сущности, вздор все эти «победы» над женщинами!»^1^ Да, ценности, подвиги, предлагаемые нам Монтерланом, - просто жалкий вздор. Высокие деяния, которыми он упивается, - это опять же всего лишь жесты, но никогда не свершения: его приводят в волнение самоубийство Перегрина, дерзость Пасифаи, изысканное поведение того японца, что дал укрыться под своим зонтом противнику, перед тем как свирепо наброситься на него на дуэли. При этом он заявляет, что «личность противника и идеи, которые он призван олицетворять, большого значения не имеют»^2^. Такое заявление в 1941 году приобретает особое звучание. Любая война хороша, говорит он еще, какова бы ни была ее цель; сила всегда прекрасна, чему бы она ни служила. «Бой без веры - вот формула, к которой мы непременно придем, если хотим сохранить единственно приемлемое представление о человеке, а именно
будем помнить, что он одновременно герой и мудрец»^3^. Любопытно, однако, что благородное безразличие Монтерлана ко всяким начинаниям склонилось не к сопротивлению, но к национальной революции, что его царственная свобода избрала покорность и что секрет героической мудрости он искал не в маки, а у победителей, Это тоже не случайно. Именно к таким мистификациям приводит псевдовозвышенное в «Мертвой королеве» и «Мэтре из Сантьяго», В этих драмах, наиболее претенциозных, а потому особенно знаменательных, мы видим двух властных мужчин, которые приносят в жертву своей пустой гордости женщин, виновных в том, что были просто людьми; они желали любви и земного счастья - в наказание у одной отнимают жизнь, у другой - душу. И снова, если мы спросим: во имя чего? - автор высокомерно ответит: во имя ничего. Он не захотел, чтобы у короля были веские основания убивать Инее; тогда это убийство было бы всего лишь банальным политическим преступлением. «Почему я ее убиваю? Ведь есть же, наверное, какая -нибудь причина, но я ее не вижу», - говорит он. А причина в том, что солнечное начало должно восторжествовать над
земной банальностью; но начало это, как мы уже видели, не освещает никакой цели - оно требует разрушения, и ничего более. Что касается Альваро, Монтерлан говорит нам в предисловии, что в некоторых его современниках ему интересны «их категоричная вера, их презрение к внешней реальности, их любовь к разрушению, неистовая страсть к ничему».
  Этой самой страсти мэтр из Сантьяго и приносит в жертву свою дочь. Ее станут именовать красивым словом, отдающим мистикой. Ну разве не пошло предпочитать счастье мистике? На самом деле жертвы и отречения имеют смысл только в перспективе какой -то цели, человеческой цели; а цели, превосходящие любовь и личное счастье, могут возникнуть лишь в таком мире, где знают цену любви и счастью; «мораль белошвеек» подлиннее, чем феерии пустоты, потому что своими корнями она уходит в жизнь, в действительность, - а именно здесь рождаются более высокие чаяния. Легко представить себе Инее де Кастро в Бухенвальде, а короля бегущим в германское посольство в интересах государства. Немало белошвеек во время оккупации заслужили уважение, в котором мы отказываем Монтерлану. Лишенные содержания слова, которыми он сыплет в изобилии, опасны самой своей пустотой: сверхчеловеческая мистика оправдывает любое временное опустошение. По крайней мере в драмах, о которых идет речь, она утверждает себя с помощью двух убийств: одного физического, другого - морального; ожесточенному, одинокому, непризнанному Альваро недолго стать
великим инквизитором, а непонятому, отвергнутому королю - каким -нибудь Гиммлером. Убивают женщин, убивают евреев, убивают женоподобных мужчин и иудействующих христиан, убивают все, что выгодно или принято убивать во имя этих высоких идей. Негативные мистические учения могут утверждать себя только через отрицание. Настоящий выход за пределы своего «я» - это позитивный шаг в сторону будущего, будущего людей. Лжегерой, стремясь убедить себя, что зашел далеко, что парит высоко, всегда смотрит назад или себе под ноги; он презирает, обвиняет, угнетает, преследует, мучает, убивает. Он считает себя выше ближнего из -за того зла, которое сам ему причиняет. Вот на какие высоты указует нам царственным жестом Монтерлан, когда прерывает свой «страстный поцелуй с жизнью».
  «Как осел, вращающий ворот арабского колодца, я все хожу и хожу по кругу, ничего не видя, постоянно проходя по собственным следам. Только вода от моего хождения не появляется». Вряд ли можно что -нибудь прибавить к признанию, под которым Монтерлан подписался в 1927 году. Вода так и не вышла на поверхность. Может быть, Монтерлану следовало бы зажечь костер Перегрина - это был бы самый логичный выход из положения. Он предпочел искать спасения в культе самого себя. Вместо того чтобы отдать себя этому миру, обогатить который он был не в силах, он довольствовался тем, что смотрелся в него; он подстраивал свою жизнь под этот мираж, видимый ему одному. «Принцы чувствуют себя непринужденно в любых обстоятельствах, даже в поражении» ^1^, - пишет он; а так как он находит удовольствие в поражении, то считает себя королем. Из Ницше он вынес, что «женщина - развлечение для героя», и решил, что достаточно развлекаться с женщинами, чтобы быть посвященным в герои. Ну и все остальное соответственно. Как говорит Косталь; «Какой же, в
  сущности, вздор!»
  II Д. Г. ЛОУРЕНС, ИЛИ ФАЛЛИЧЕСКАЯ ГОРДОСТЬ
  Лоуренса можно назвать антиподом Монтерлана. Его задача не в том, чтобы определить частные отношения между мужчиной и женщиной, но в том, чтобы вернуть их обоих в истинную Жизнь. Истинность эта не предполагает ни изображения, ни волеизъявления - она охватывает животную сущность, куда уходит своими корнями человек. Лоуренс страстно протестует против антитезы «пол - мозг»; в нем есть космический оптимизм, кардинальным образом противостоящий пессимизму Шопенгауэра; жажда жизни, выражающаяся в фаллосе, есть радость; мысль и действие должны проистекать именно из этой жажды жизни, чтобы не стать пустым понятием, бесплодным механизмом. Просто одного полового цикла недостаточно, ибо он замыкается в имманентности: он - синоним смерти; но и эта увечная действительность - секс и смерть - лучше, чем усеченное существование плотского humusl. Мужчине не только необходимо, как Антею, время от времени касаться земли; его мужская жизнь должна вся целиком быть выражением его мужественности, которая предполагает и непосредственно требует женщину; таким образом, последняя - это не развлечение, не добыча, не объект перед
лицом субъекта, но полюс, необходимый для существования полюса с противоположным знаком. Мужчинам, не желавшим считаться с этой истиной, как, например, Наполеон, не удалась их мужская судьба - это неудачники. Спасение личности - не в утверждении ее исключительности, но в возможно более интенсивной реализации ее всеобщего характера: будь то мужчина или женщина, человек никогда не должен искать в эротических отношениях торжества собственной гордости или возвеличения своего «я»; использовать половой акт как орудие собственной воли - непоправимая ошибка; нужно сломать границы его, даже выйти за пределы сознания, отказаться от всякой личной независимости. Ничего не может быть прекраснее той статуэтки, что изображает женщину во время родов: «Ужасающе пустое, заострившееся лицо, ставшее абстрактным до незначительности под грузом испытываемого ощущения»^2^. Экстаз этот - не жертва и не уступка; ^1^ Земля {лат.}.

  и речи нет, чтобы один пол дал поглотить себя другому; ни мужчина, ни женщина не должны восприниматься как обломки пары; пол - не рана; каждый из двоих - полноценное существо, должным образом поляризованное; когда один уверен в -своей мужественности, другая - в своей женственности, «каждому удается в полной мере ощутить силу полового тока»^1^; в половом акте никто из партнеров не завоевывает другого и не сдается ему - это чудесная реализация одного из них при помощи другого. Когда Урсула и Бикрин наконец обрели друг друга, «они взаимно давали друг другу то звездное равновесие, которое только и можно назвать свободой… Она была для него тем же, чем он для нее, - извечным великолепием другой реальности, мистической и осязаемой»^2^, Достигая друг друга в благородном томлении страсти, любовники вместе достигают Другого. Всего. Как Поль и Клара в момент их любви^3^: она для него - «сильная, странная, дикая жизнь, которая смешивалась с его жизнью. Все это настолько превосходило их самих, что они не решались нарушить молчание. Они встретились, и в их встрече одновременно всколыхнулись бесчисленное множество
былинок и смешавшиеся с ними звездные водовороты». Тех же космических радостей достигают и леди Чаттерлей с Меллорсом: сливаясь друг с другом, они сливаются с деревьями, светом, дождем. Эту мысль Лоуренс подробно развивает в «Защите леди Чаттерлей»: «Брак - всего лишь иллюзия, если он не имеет прочной и надежной фаллической основы, если он не связан с солнцем и землей, с луной, со звездами и планетами, с ритмом дней, ритмом месяцев, ритмом времен года, лет, десятилетий и веков.
  Брак ничего не стоит, если не основан на сообщении крови. Ведь кровь - это субстанция души», «Кровь мужчины и женщины - это две вечно различные реки, которые не могут соединить свои воды». А потому реки эти смывают своими излучинами единое целое жизни. «Фаллос - это тот объем крови, что полностью заливает долину крови у женщины. Мощная река мужской крови в самых укромных уголках обтекает широкую реку женской крови… но ни одна из них не прорывает своей плотины. Это совершеннейшее единение… и одна из величайших тайн». Такое единение чудесным образом обогащает обоих; но оно требует, чтобы все притязания личности были устранены. Когда две личности стремятся достичь друг друга, не отрекаясь от себя, как это обычно случается в современной цивилизации, попытка их обречена на неудачу. Тогда возникает «личная, белая, холодная, нервная, поэтичная» сексуальность, которая растворяюще действует на жизненный ток каждого. Любовники относятся друг к другу как к инструменту, что порождает ненависть между ними: так происходит с леди Чаттерлей и Михаэлем; они остаются в плену своей субъективности; их может бросить в
жар, как под воздействием алкоголя или опиума, но жар этот беспредметен; они не открывают реальность другого; они ничего не достигают. Лоуренс безоговорочно осудил бы Косталя. В образе Жерара^1^ он изобразил одного из таких гордых, эгоистичных самцов; и Жерар в значительной степени несет ответственность за тот ад, в который он устремляется вместе с Гудрун. Рассудочный, своевольный, он получает удовольствие от пустого самоутверждения и ни в чем не хочет уступать жизни: желая укротить горячую кобылу, он держит ее у забора, за которым с грохотом проносится поезд, разбивает в кровь ее строптивые бока и упивается властью. Когда эта жажда господства обращается на женщину, она изничтожает ее; будучи слабой, женщина превращается в рабыню. Жерар изучает Минетт: «Ее незамысловатый взгляд изнасилованной рабыни, смысл жизни которой заключается в том, чтобы постоянно быть изнасилованной, щекотал нервы Жерара. Его воля была единственной, она же была пассивной субстанцией его воли». Весьма убогое выражение власти; если женщина - всего лишь пассивная субстанция, значит, то, над чем возвышается мужчина, ничего не
стоит. Он думает, что берет, обогащается, - это самообман. Жерар сжимает в объятиях Гудрун; «Она была богатой, обожаемой сущностью его собственного существа… Она растворилась в нем, и он был близок к совершенству». Но стоит ему покинуть ее, как он снова чувствует себя одиноким и пустым; а на следующий день она не приходит на свидание. Если женщина сильна, мужские притязания порождают аналогичные притязания и у нее; завороженная и строптивая, она становится то мазохисткой, то садисткой. Гудрун чувствует себя крайне взволнованной, видя, как Жерар сжимает между бедрами бока взбесившейся кобылы; но ее возбуждает и рассказ кормилицы, которая говорит, что когда -то «щипала его за попку». Мужская заносчивость распаляет женское сопротивление. Если Урсулу побеждает и спасает сексуальная чистота Бикрина, равно как леди Чаттерлей - чистота лесничего, то Жерар вовлекает Гудрун в безысходную борьбу. Однажды ночью, несчастный, убитый скорбью, он забывается в ее объятиях. «С ней он с головой окунулся в жизнь, он обожал ее. Она была матерью и сущностью всего на свете. Чудесный, нежный дух, исходивший из ее женского
лона, обволакивал его иссушенный и больной мозг, подобно целебному соку растений, подобно успокоительной волне самой жизни, совершенной, словно он снова погружался в материнское лоно». Этой ночью он жадно хватается за то, чем могло бы стать единение с женщиной; но поздно; счастье его испорчено, ибо Гудрун на самом деле с ним нет; она дает Жерару уснуть у себя на плече, но сама не спит и остается нетерпеливой к отделенной от него. Таково наказание, выпадающее человеку, живущему во власти своего «я»; он один не может сломать свое одиночество; установив границы своего «я», он тем самым устанавливает и границы Другого: и ему никогда не достичь его. В конце Жерар умирает, убитый Гудрун и самим собой.
  Итак, поначалу ни один пол не имеет преимуществ перед другим. Ни один из них не является субъектом. Женщина - не добыча и не просто предлог. Мальро^1^ замечает, что для Лоуренса недостаточно, как для индийца, чтобы женщина была просто возможностью соприкоснуться с бесконечным, как, например, пейзаж: это бы означало опять же сделать ее объектом, только подругому. Она столь же реальна, как и мужчина; и достичь нужно реального единения. Поэтому положительные герои Лоуренса требуют от любовниц не просто отдать свое тело - им нужно нечто гораздо большее; Поль не соглашается, чтобы Мириам вручила ему себя как трогательную жертву; Бикрин не хочет, чтобы Урсула искала в его объятиях только удовольствие; если женщина замыкается в себе, то, будь она холодной или страстной, она оставляет мужчину в одиночестве - и он вынужден ее отвергнуть. Нужно, чтобы оба отдавались телом и душой. Если же дар этот принесен, они должны навеки сохранить верность друг другу. Лоуренс - сторонник единобрачия. Поиск разнообразия возможен лишь в том случае, если человек интересуется индивидуальными качествами отдельного человека; в
основе же фаллического брака - общечеловеческие свойства. Если по цепи мужественность - женственность пошел ток, никакая жажда перемен недопустима; эта цепь совершенна, замкнута в себе, окончательна.
  Обоюдный дар, обоюдная верность - неужели это действительно царство взаимного признания? Отнюдь, Лоуренс страстно верит в мужское превосходство. Само выражение «фаллический брак», где «фаллический» выступает эквивалентом «сексуального», красноречиво доказывает это. Из двух таинственным образом переплетающихся потоков крови фаллическому потоку отдается предпочтение. «Фаллос служит связующим звеном между двумя реками; он объединяет два различных ритма в единый поток». Таким образом, мужчина - это не только один из элементов пары, но и связь между ними; он больше каждого их них: «Мост в будущее - это фаллос». Культ Богини -Матери Лоуренс намерен заменить фаллическим культом; когда он хочет выявить сексуальную природу космоса, он говорит не о женском чреве, но о мужественности мужчины. Он почти никогда не рисует мужчину, возбужденного женщиной, - зато сколько раз показывает он женщину, тайно взволнованную сильным, тонким, вкрадчивым зовом мужчины; его героини - красивые и здоровые, но в них нет
  ничего опьяняющего; а вот герои - возбуждающие фавны. Смутную и могучую тайну Жизни воплощают самцы животных; женщины же испытывают на себе ее чары: одну приводит в волнение лис, другая влюбляется в жеребца, Гудрун лихорадочно бросает вызов стаду молодых быков; ее же приводит в смятение строптивая мощь кролика. На это космическое преимущество накладывается преимущество социальное. Наверное, потому, что фаллический поток стремителен, агрессивен, что он охватывает будущее - Лоуренс не дает достаточного объяснения, - именно мужчине надлежит «нести вперед знамена жизни»^1^; он устремлен к каким -то целям, он воплощает трансцендентность; женщина поглощена своими чувствами, она вся обращена вовнутрь; ее предназначение - имманентность. Мужчина не только играет активную роль в половой жизни, но и помогает ее превзойти; корнями он уходит в мир секса, но он и ускользает из него; женщина же остается у него в плену. Мысль и действие коренятся в фаллосе; за неимением последнего, женщина не может претендовать ни на то, ни на другое; она может играть мужскую роль, и даже с блеском, но в этой игре не будет правды.
«Энергия женщины концентрируется внизу, ближе к центру земли. Ее глубинный ток - это прилив, направленный вниз, лунное притяжение. Энергия мужчины, наоборот, устремлена вверх, к солнцу и дневной деятельности»^2^. Для женщины «самое глубокое сознание покоится в ее животе и пояснице… Если она обращает взор вверх, наступает момент, когда все рушится»^3^. В области действия инициатором, позитивным началом должен быть мужчина; женщина - позитивное начало в эмоциональном плане. Итак, Лоуренс приходит к традиционной буржуазной концепции Бональда, Опоста Конта, Клемана Вотеля. Женщина должна подчинить свое существование мужскому. «Она должна верить в вас и в ту высокую цель, к которой вы устремлены»^. И тогда мужчина вознаградит ее бесконечной нежностью и благодарностью. «Ах! Как сладостно вернуться домой, к женщине, когда она верит в вас и согласна, чтобы замыслы ваши превосходили ее разумение… К любящей женщине человек испытывает неистощимую благодарность…»^5^ Лоуренс добавляет, что подобную преданность мужчина может заслужить лишь в том случае, если у него действительно есть великие замыслы; если же его
проект - не более чем обман, любовники погружаются в жалкую мистификацию; уж лучше тогда замкнуться в женском цикле «любовь - смерть», как Анна Каренина и Вронский, Кармен и дон Хосе, чем лгать друг другу, как Пьер и Наташа.
  Но, делая эту оговорку, Лоуренс ратует, подобно Прудону и Руссо, за моногамную семью, где жена видит в муже оправдание своего существования. О женщине же, которая хочет поменяться ролями с мужчиной, Лоуренс говорит с такой же ненавистью, как и Монтерлан. Стоит только ей отказаться от роли Magna mater и заявить, что правда жизни в ее руках, как вот она уже ненасытная захватчица, калечащая мужчину, ввергающая его в имманентность, отвлекающая от поставленных целей. Лоуренс далеко не проклинает материнство - наоборот, ему нравится быть плотью, он принимает свое рождение и любит мать; матери в его творчестве представляют собой великолепные образцы настоящей женственности; они - чистое самоотречение, абсолютная щедрость, и все их живое тепло предназначено для ребенка: они согласны, чтобы он стал мужчиной, они гордятся этим. Но следует опасаться эгоистичной любовницы, которая хочет вернуть мужчину в детство; она пресекает порыв мужчины. «Луна, планета женщин, тянет нас назад»^1^. Она без конца говорит о любви; но любить для нее - значит брать, значит заполнять пустоту, которую она ощущает внутри себя;
любовь эта близка к ненависти; так Гермиона, страшно страдающая от чувства неполноценности из -за того, что никогда не могла никому отдаться, хотела бы завоевать Бикрина; это ей не удается; она пытается его убить, и сладострастный экстаз, который она испытывает, нанося ему удар, подобен эгоистичному спазму наслаждения^2^. Лоуренс терпеть не может современных женщин, этих созданий из целлулоида и резины, которые отстаивают свое право иметь сознание. Стоило женщине сексуально осознать себя - и вот она уже «шагает по жизни, поступая чисто рассудочно и подчиняясь велениям механической воли»^3^. Он отказывает ей в самостоятельной чувственности; ведь она создана, чтобы отдаваться, а не брать. Устами Меллорса Лоуренс кричит о своем отвращении к лесбиянкам. Но он осуждает и ту женщину, которая равнодушно или агрессивно держится с мужчиной; Поль чувствует себя уязвленным и раздраженным, когда Мириам ласкает его торс, говоря: «Ты красивый». Гудрун, как и Мириам, заслуживает порицания, когда восхищается красотой своего любовника; такое любование разъединяет их, равно как и ирония холодных как лед интеллектуалок,
находящих пенис смешным, а мужскую гимнастику забавной; не менее предосудительно упорное стремление к удовольствию: существует острое одинокое наслаждение, которое также разъединяет людей, и женщина не должна к нему стремиться. Лоуренс нарисовал множество портретов таких независимых, властных женщин, которые изменяют своему женскому призванию. Урсула и Гудрун из этой породы. Поначалу Урсула - захватчица. «Мужчине следовало бы предать ей всего себя без остатка…»! Позже она научится обуздывать свою волю. А вот Гудрун упорствует; рассудочная, артистичная, она отчаянно завидует мужчинам, их независимости, возможности действовать; она стремится сохранить нетронутой свою индивидуальность; она хочет жить для себя; полная иронии, жаждущая обладания, она навсегда останется в плену своей субъективности. Но самый показательный образ - это образ Мириам^2^, поскольку он наименее замысловатый. За крах Гудрун частично отвечает Жерар; Мириам же рядом с Полем одна несет бремя своего несчастья. Она тоже хотела бы быть мужчиной и ненавидит мужчин; она не принимает себя в своей всеобщности, она хочет «выделиться»; а
потому большой поток жизни идет мимо нее, она может походить на колдунью или жрицу, но никогда - на вакханку; окружающее может взволновать ее, только если она перевоссоздаст его в своей душе, придав ему сакральную ценность: сам этот пыл отделяет ее от жизни; все в ней поэзия, мистика, разлад. «Ее чрезмерное усилие замыкалось само на себе… она не была неловкой, и все же никогда не делала нужного движения». Она ищет чисто внутренних радостей, действительность же пугает ее; половая жизнь пугает ее; когда она спит с Полем, сердце ее остается в стороне, преисполненное чем -то вроде отвращения; она не согласна слиться с любовником воедино; она хочет впитать его в себя. Такое желание раздражает его; он страшно сердится, видя, как она ласкает цветы: можно подумать, она хочет вырвать у них сердце; он оскорбляет ее: «Вы просите любви, как подаяния; вам нужно не любить, а только быть любимой. Вы хотите наполниться любовью, потому что вам чего -то недостает, уж не знаю чего». Половая жизнь создана не для того, чтобы восполнять пустоты; она должна быть проявлением совершенного существа. То же, что женщины называют
любовью, - это жажда, которую они испытывают перед лицом мужской силы, желая ею завладеть. Мать Поля вполне здраво судит о Мириам: «Она хочет его всего целиком, она хочет извлечь его из него самого и поглотить его». Девушка радуется, когда ее друг болен, потому что может ухаживать за ним: вроде бы она делает все для него, но на самом деле это один из способов навязать ему свою волю. Поскольку они с Полем по -прежнему разобщены, она возбуждает в нем «горение, подобное жару, который бывает от опиума», но она неспособна принести ему радость и покой; в глубине своей любви, в самом потаенном уголке своего существа «она ненавидела Поля, потому что он любил ее и стоял над ней». А потому Поль уходит от нее. Он ищет равновесия рядом с Кларой; красивая, живая, близкая к природе, эта женщина отдает себя без остатка; и любовники достигают моментов экстаза, которые превосходят их обоих; но Клара не понимает этого откровения. Она думает, что обязана этой радостью Полю, его исключительности, и желает завладеть им; ей не удается удержать его, потому что она тоже хочет получить его всего целиком. Как только любовь
индивидуализируется, она превращается в алчный эгоизм, и чудо эротизма исчезает.
  Нужно, чтобы женщина отказалась от личной любви: ни Меллорс, ни дон Чиприано не расположены объясняться в любви своим любовницам. Тереза - образцовая женщина - возмущается, когда Кейт спрашивает, любит ли она дона Рамона^1^. «Он - моя жизнь», - отвечает она; дар, который она принесла ему, - это не любовь, а нечто совсем иное. Женщина, как и мужчина, должна отречься от всякой гордости и всякой воли; если она воплощает для мужчины жизнь, то и он для нее воплощает то же самое; леди Чаттерлей обретает покой и радость лишь потому, что признает эту истину: «она откажется от своего сурового и блестящего женского могущества, которое тяготило и ожесточало ее, и погрузится в воды новой жизни, глубоко -глубоко, в самые ее недра, где слышится песня без голоса - песня обожания»; в общем, она слышит призыв к хмельному упоению вакханок; слепо подчиняясь своему любовнику, не пытаясь искать себя в его объятиях, она образует с ним гармоничную пару, созвучную дождю, деревьям и весенним цветам. Так же и Урсула отрекается в объятиях Бикрина от своей индивидуальности, и они достигают «звездного равновесия». Но в полной
мере идеал Лоуренса лучше всего отражает «Змий в павлиньих перьях». Ибо дон Чиприано - один из тех мужчин, что «несут вперед знамена жизни»; у него есть миссия, которой он полностью отдается, настолько, что мужественность его превосходит себя, вырастая вплоть до божественности: если он хочет, чтобы его почитали как бога, это не мистификация; ведь каждый мужчина, который в полной мере мужчина, - бог; а значит, он заслуживает беззаветной преданности женщины. Начиненная западными предрассудками, Кейт поначалу отказывается от такой зависимости; она дорожит своей личностью и своим ограниченным существованием; но понемногу она проникается великим потоком жизни и отдается Чиприано телом и душой. Она сдается не как рабыня: прежде чем решиться жить с ним, она требует, чтобы он признал, насколько она ему необходима; он это признает, поскольку женщина действительно необходима мужчине; тогда она соглашается всегда быть только его подругой и ничем иным; она принимает его цели, его ценности, его мир. Это подчинение выражается и в самом эротизме; Лоуренс не хочет, «Змий в павлиньих перьях».
  чтобы женщина напрягалась в ожидании удовольствия и отделялась от мужчины в последнем содрогании; он намеренно отказывает ей в оргазме; дон Чиприано отстраняется от Кейт, когда чувствует в ней приближение этого жгучего наслаждения; она отрекается даже от этой сексуальной независимости. «Ее пылкая женская воля и желание усмирялись в ней и исчезали, и теперь она была сама нежность и покорность, как горячие источники, бьющие из земли без всякого шума, а при этом такие активные и могущественные в своей тайной силе».
  Понятно, почему романы Лоуренса - это прежде всего романы «воспитания женщин». Женщине неизмеримо труднее, чем мужчине, подчиниться космическому порядку, потому что мужчина подчиняется ему самостоятельно, ей же необходимо посредничество мужчины. Только когда Другой принимает облик посторонних сознания и воли, можно действительно говорить о добровольной сдаче; в противном случае самостоятельное подчинение странным образом напоминает монаршее решение. Герои Лоуренса либо обречены с самого начала, либо с самого начала владеют секретом мудрости!; их подчинение космосу совершилось уже так давно и они извлекают из него столько внутренней уверенности, что кажутся такими же заносчивыми, как какой -нибудь надменный индивидуалист; их устами говорит бог - сам Лоуренс. А вот женщина должна склониться перед их божественной природой. Будь мужчина даже фаллосом, а не мозгом, раз он причастен мужественности, он все равно сохраняет свои преимущества; женщина - не зло, она даже добра - но подчинена. Лоуренс снова предлагает нам идеал «настоящей женщины», то есть женщины, без колебаний соглашающейся определить себя как
Другого,

  III КЛОДЕЛЬ И СЛУЖАНКА ГОСПОДНЯ

  Оригинальность католицизма Клоделя заключается в упрямом оптимизме, с которым он утверждает, что даже зло обращается во благо.
  «Даже зло
  Несет в себе добро, и главное его не обронить»^2^, Принимая эту точку зрения, которой наверняка придерживается и сам Создатель - ведь предполагается, что он всемогущ, всеведущ и доброжелателен, - Клодель выражает полное согласие со всем творением в целом; без ада и греха не было бы ни свободы, ни спасения; когда Бог вывел этот мир из небытия, он предусмотрел
  ^1^ЗА ИСКЛЮЧЕНИЕМ ПОЛЯ ИЗ «ЛЮБОВНИКОВ И СЫНОВЕЙ» - САМОГО ЖИВОГО ИЗ ВСЕХ. НО ЭТО ЕДИНСТВЕННЫЙ РОМАН, ГДЕ ПОКАЗАНО СТАНОВЛЕНИЕ МУЖЧИНЫ.
  ^2^«ПОЛУДЕННЫЙ РАЗДЕЛ».
  грехопадение и искупление. В глазах евреев и христиан ослушание Евы поставило ЕЕ дочерей в весьма незавидное положение: известно, как сурово расправляются с женщиной Отцы Церкви. Напротив, ее можно оправдать, если допустить, что она послужила божественным замыслам. «Женщина! Та служба, что некогда, ослушавшись, сослужила она Господу в земном раю; и то глубокое согласие, что установилось между нею и Им; та плоть, что из -за своей вины оказалась во власти Искупления!»! Конечно, она источник греха, и мужчина из -за нее лишился рая. Но грехи человеческие были искуплены, и мир этот снова благословен: «Мы вовсе не покинули тот рай наслаждений, куда с самого начала поместил нас Бог»^2^.
  «Вся земля - Земля Обетованная»^3^.
  Ничто из того, что сделано руками Бога, ничто из того, что дано, не может быть плохо само по себе: «Все созданное Господом вбирает в себя молитва, с которой мы к Нему взываем! В Его творении ничто не тщетно, ничто не чуждо чему -нибудь другому»^4^. И нет даже ничего такого, что не было бы необходимо. «Все вещи, в единстве созданные Им, между собою сообщаются и все одновременно необходимы друг другу»^5^. Таким образом, и у женщины есть свое место в гармонии вселенной; и это не какое -нибудь незначительное место; существует «удивительная страсть, возмутительная в глазах Люцифера, которая связует Вечного Бога с этим мимолетным цветком Небытия»^.
  Конечно, женщина может быть и разрушительницей: в образе Леши^7^ Клодель воплотил злую женщину, ведущую мужчину к гибели; в «Полуденном разделе» Изе опустошает жизнь тех, кого ловит в западню своей любви. Но если бы не было риска погибели, не существовало бы и спасения. «Женщина - это элемент риска, который Он сознательно ввел в самую середину своего дивного построения»^8^. Человеку полезно познать искушения плоти. «Драматическим элементом в нашей жизни, ее мучительной остротой мы обязаны этому притаившемуся в нас врагу. Если бы душа наша не подвергалась столь жестоким нападкам, она бы спала, а так она вся в движении… Только в борьбе можно научиться побеждать»^9^. Человек призван прийти к сознанию своей души не
  только дорогами духа, но и дорогами плоти. «Но есть ли плоть, могущество которой окажет на мужчину влияние большее, чем сила женской плоти?»^1^ Все, что вырывает его из сна, из безопасности, полезно для него; любовь, в какой бы форме она ни возникла, имеет свойство быть в «нашем личном мирке, обустроенном усилиями нашего посредственного разума, чем -то вроде элемента, до глубины взрывающего устоявшийся порядок»^2^. Очень часто женщина только дарит иллюзии и не оправдывает ожиданий; «Я - обещание, которое нельзя сдержать, и этим самым я к себе влеку.
  Я - сладость того, что есть, и вместе сожаленье о том, чего нет. Я - истина под маской заблужденья, и тот, кто любит меня, не очень -то стремится различить, где тут одно, а где другое»^3^.
  Но и в иллюзии есть своя польза; именно это возвещает Ангел -Хранитель донье Пруэз: « - Даже грех! Грех тоже на пользу.
  - Так, значит, хорошо, что он меня любил?
  - Хорошо, что ты научила его желать.
  - Желать иллюзию? Желать тень, что ускользает от него навеки?
  - Желанье - это то, что есть, иллюзия ЖЕ - то, чего нет. Желанье через иллюзию.
  Это то, что есть, достигнутое через то, чего нет»^4^.
  По воле Господа Пруэз была для Родриго: «Мечом, пронзившим его сердце»^5^.
  Но женщина в руках Бога - это не только клинок или раскаленный уголь; блага сего мира не всегда следует отвергать; ведь они тоже питают душу; нужно, чтобы человек брал их и делал своими. Возлюбленная станет для него воплощением всей ощутимой красоты вселенной; она станет гимном прославления у него на устах, «О, как прекрасны вы, Виолен, и как прекрасен мир, в котором есть вы» в.
  «Кто та, что предо мной стоит? Она нежнее дыханья ветерка, она напоминает луну, что льет свой свет сквозь раннюю листву. Она подобна молодой пчеле, что расправляет крылья, еще не знавшие полета, или быстрой лани, или цветку, который сам не ведает о красоте своей»^7^.
  «Дай мне вдохнуть твой аромат, подобный аромату земли, когда она сверкает, омытая водою, как алтарь, и желтые и голубые цветы на свет рождает, Подобный аромату лета, что пахнет сеном и травой, подобный аромату осенних дней…»*
  Она вбирает в себя всю природу: розу и лилию, звезду, плод, птицу, ветер, луну, солнце, водопад, «мирную суету большого порта в лучах полуденного солнца»^2^, А еще она - нечто большее; для мужчины она - существо ему подобное.
  «Однако на сей раз то вовсе не звезда - крупица света в живом песке ночей, -
  Со мною рядом человек, как я…»^3^
  «Ты больше никогда один не будешь, но в тебе, с тобою рядом преданное существо навеки. Та, что навсегда твоя и никогда себя уж не отнимет, - твоя жена»^4^.
  «Кто -то для того, чтобы слушать, что я скажу, и верить в меня.
  Друг, что тихо говорит и заключает нас в свои объятья, уверяя, что зовется он женщиной»^5^.
  Когда мужчина прижимает ее к сердцу, привлекает к себе ее тело и душу, он обретает свои корни на этой земле и реализует себя.
  «Эту женщину я взял, и такова теперь мне мера и мой надел земли»^6^. Это бремя нелегко нести, но мужчина не создан для праздности: «И вот глупец мужчина с изумленьем видит возле себя нелепую особу, нечто тяжелое, громоздкое, большое.
  Ворох платьев, ворох волос - но что поделать?
  Он уже не может, не хочет это все с себя стряхнуть»^7^.
  А дело в том, что это бремя - одновременно сокровище. «Я великое сокровище», - говорит Виолен.
  И наоборот, отдавая себя мужчине, женщина осуществляет свое земное предназначение.
  «Ибо зачем быть женщиной, как не затем, чтобы тебя сорвали?
  Иль розою, как не затем, чтоб поглотили тебя? Зачем на свет рождаться, Как не затем, чтобы другому принадлежать и быть добычей могущественного льва?»^8^
  «Город».
  «Атласный башмачок». ^3^ Там же. «Город».
  «Черствый хлеб». «Город».
  «Полуденный раздел». «Кантата на три голоса».
  «Что делать, коли женщиной могу я быть лишь у него в объятьях, а кубком вина - лишь в сердце у него?»!
  «Но ты, душа моя, скажи, ведь не напрасно я создана была, ведь существует тот, кто призван меня сорвать!
  Какая радость будет для меня, когда заполнить смогу то сердце, что меня ждало»^2^.
  Само собой разумеется, такой союз мужчины и женщины должен быть заключен перед Богом; он священен и совершается в вечности; он должен быть принят глубоким движением воли и не может быть нарушен чьим -то капризом. «Любовь, согласие двух свободных людей отдать себя друг другу показалось Богу чем -то настолько великим, что он сделал это таинством. Здесь, как везде, таинство придает реальность тому, что было лишь высшим стремлением сердца»^3^. И еще: «Брак - не удовольствие, но принесенье удовольствия на жертвенный алтарь; брак - старание двух душ, которым отныне и вовек во имя цели, что их разуменью недоступна, Придется ограничиться друг другом»^4^.
  Благодаря этому союзу мужчина и женщина не только принесут друг другу радость; каждый из них еще и станет хозяином своего существа. «Эту душу во глубине моей души найти мог только он!.. Ведь это он пришел ко мне и протянул мне руку… Он был моим призваньем! Как выразить мне это? Он - мои истоки! Лишь благодаря ему и для него я в мир пришла»^5^.
  «Большая часть меня, что я считала несуществующей, поскольку занята была другим и думать о том забыла, и Вдруг, о Боже! Она живет, мучительно живет»^6^.
  И оправдание этого существа - в том, кого оно дополняет, кому необходимо. «Ты была необходима в нем», - говорит Ангел Пруэз. А вот слова Родриго: «Ибо что зовем мы смертью, как не тот момент, когда необходимым ты быть уже не можешь?
  Когда же без меня она умела жить? Когда ж я перестану для нее быть тем, что ей необходимо, чтоб быть самой собой»^7^.
  «Говорят, что нету душ, рожденных вне нашей жизни, и нету между ними таинственных, непостижимых уз.
  Но ты и я - возможно, тут нечто даже большее, ведь вот я существую только, пока ты говоришь; и речи наши встречают один и тот же отклик.
  Когда готовилось созданье наших душ то, может, Орион, у них осталось немного вещества, пошедшего на вас, и этот вам недостающий комок стал мною»^1^.
  В этой чудесной необходимости воссоединения вновь обретается рай и побеждается смерть: «Вот из мужчины и женщины воссоздано то существо, что некогда жило в Раю»^2^.
  «Одна возможность только есть у нас избегнуть смерти - избавить от нее друг друга.
  Так, если фиолетовый смешать с оранжевым, перед нами явится чистейший красный цвет»^3^.
  Итак, видя перед собой другого, человек на самом деле приближается к Другому во всей его полноте, то есть к Богу, «Ведь то, что мы делаем друг другу, - это Бог в различных ипостасях»^4^.
  «Если б прежде ты воочию не видел неба, разве смог бы ты так истово его желать?»^5^
  «О, перестаньте быть просто женщиной и дайте на челе у вас увидеть Бога, ибо вы бессильны удержать его в себе»^6^.
  «Любовь Бога обращена к тому же свойству нашей души, что и любовь Его созданий, к ощущению, что сами по себе мы не завершены и что высшее Благо, в котором мы реализуемся, - вне нас, в ком -то другом»^7^.
  Итак, каждый находит в другом смысл своей земной жизни и неопровержимое доказательство недостаточности этой жизни: «Уж если я не в силах небо даровать ему, то от земли хотя бы оторвать его смогу. Ведь только я одна способна недостаток дать ощутить ему, по силе сопоставимый с его желанием»^8^, «То, чего я у тебя просила, и то, что даровать тебе хотела, не с временем соизмеримо, но с вечностью»^9^.
  В то же время роль женщины и роль мужчины не полностью идентичны. В социальном плане существует явное преимущество мужчины. Клодель верит в иерархии и среди прочих - в иерархию внутри семьи: ее глава - муж. Анн Веркор царит в своем доме. Дон Пелаж смотрит на себя как на садовника, чьим заботам
  «Униженный отец».
  «Избранные места из наследия святых». «Атласный башмачок». «Избранные места из наследия святых». Там же.
  «Атласный башмачок». «Положения и предложения, I». «Атласный башмачок». ^9^ «Униженный отец».

  вверено хрупкое растение - донья Пруэз; он дает ей поручение, от которого она и не думает отказываться. Быть мужчиной - это уже привилегия. «Кто я такая, дева бедная, чтоб с мужем из рода нашего меня равнять?» - спрашивает Синь^1^. Мужчина возделывает поля, строит соборы, сражается с мечом в руках, исследует мир, завоевывает земли, действует, проявляет инициативу. Замыслы Бога на этой земле осуществляются через него. Женщина же воспринимается как нечто вспомогательное. Ее удел - оставаться на месте, ждать и поддерживать.
  «Я - та, что остаюсь, меня найдете здесь всегда», - говорит
  Синь.
  Она защищает наследие Куфонтэна и аккуратно ведет его счета, пока он сражается вдалеке за Дело. Женщина помогает борцу надеждой: «Я несу с собой неодолимую надежду»^2^. А еще - жалостью: «Мне стало жаль его. Куда бы, мать ища, он обратил свой взор, как не к познавшей униженье женщине
  В порыве доверчивости и стыда»^3^.
  А Золотая Голова, умирая, шепчет: «Вот раненого мужество, поддержка больного, Последний друг того, кто умирает…»
  Клодель ничего не имеет против того, чтобы женщина видела мужчину в минуты слабости; наоборот, он счел бы кощунством выставленную напоказ мужскую гордость, как у Монтерлана или Лоуренса. Мужчине полезно знать, что он - лишь жалкая плоть, и не забывать ни о своем рождении, ни о симметричной ему смерти. Любая супруга могла бы сказать словами Марты: «Да, верно, жизнь тебе дала не я.
  Моя ж задача в том, чтобы ее потребовать обратно. А потому мужчина, стоящий перед женщиной, Смятенье ощущает в своем сознании, как будто столкнувшись с кредитором»^4^.
  И в то же время эта слабость должна склониться перед силой. В браке жена отдается мужу, а он берет на себя ответственность за нее; Лала ложится на землю перед Кёвром, а он ставит на нее ногу. Отношение жены к мужу, дочери к отцу, сестры к брату - это отношение вассальной зависимости. Синь приносит Жоржу клятву рыцаря своему сюзерену.
  «Вы вождь, я - бедная сивилла, хранящая огонь»^5^.
  «Дай мне клятву принести, как молодые рыцари клянутся! О мой сеньор! Дай мне поклясться, не выпуская меня из рук,
  И будет эта клятва свята, как монашеский обет, О муж из рода моего!»^1^
  Верность и честность - это величайшие человеческие добродетели вассалки. Мягкая, кроткая, смиренная как женщина, она горда и неукротима как представительница своего рода; такова гордая Синь де Куфонтэн, такова принцесса из «Золотой Головы», которая выносит на своих плечах тело убитого отца, соглашается на нищету дикой и одинокой жизни, принимает муку распятия и ухаживает за Золотой Головой в его предсмертной агонии, а потом умирает рядом с ним. Часто женщина предстает перед нами примирительницей, посредницей: она - Эсфирь, исполняющая приказы Мардохея, Юдифь, послушная воле священников; она способна победить в себе слабость, малодушие, стыдливость во имя честного служения Делу, которое она считает своим, поскольку это дело ее хозяев; в своей преданности она черпает силу, которая делает ее ценнейшим орудием в руках мужчины.
  Итак, в человеческом плане получается, что источником величия для нее становится сама ее подчиненность. Однако в глазах Бога она совершенно самостоятельное существо. То, что у мужчины существование постоянно выходит за свои пределы, а у женщины оно сохраняется в неизменном виде, устанавливает между ними различие только с земной точки зрения; трансценденция же все равно осуществляется не на земле, а в Боге. А женщина имеет с ним столь же прямую, но еще более тесную и тайную связь, что и ее спутник. К Синь Бог обращается устами мужчины - правда, священника, - тогда как Виолен слышит его голос в уединении собственного сердца, а Пруэз имеет дело только с Ангелом -Хранителем. Самые возвышенные образы у Клоделя - женщины: Синь, Виолен, Пруэз. Отчасти это связано с тем, что святость для него - в отречении. Женщину же гораздо меньше увлекают земные цели, у нее меньше личной воли: созданная для того, чтобы отдаваться, а не для того, чтобы брать, она ближе к совершенному самоотречению. Именно через нее будут превзойдены земные радости; они дозволены и хороши, но принести их в жертву - гораздо лучше. Синь
совершает эту жертву с вполне определенной целью: спасти папу. Пруэз сначала смиренно идет на нее потому, что любит Родриго запретной любовью; «Разве ты хотел бы, чтобы в твоих объятьях оказалась неверная жена?.. Тогда б я стала просто женщиной, которой вскоре предстояло б умереть у сердца твоего, а не звездою вечной - предметом твоих страстей»^2^.
  Но когда стало возможным сделать эту любовь законной, она не предпринимает ничего, чтобы дать ей осуществиться в этом мире. Ибо Ангел -Хранитель шепнул ей: •«Залог». «Атласный башмачок».
  «Приветствую тебя, Пруэз, сестра, дитя Господне в свете, Та Пруэз, что лицезреют ангелы с небес, ведь это на нее он смотрит, сам того не зная, ее ты создала затем, чтобы ему вручить» ^1^.
  Она - человек, женщина, и смиряется она не безропотно: «Он запаха и вкуса моего не будет знать!»^2^ Но ей известно, что ее истинный брак с Родриго совершится
  только через ее отказ; «Когда нельзя никак уж будет путы разорвать, когда ко мне он будет навек привязан в этом невозможном союзе брачном, когда не станет средства ускользнуть от крика плоти моей всесильной и от пустоты безжалостной, когда я докажу ему небытие его, равно как и мое, когда в его небытии не будет тайны, что не поверялась бы небытием моим, Вот тогда его отдам я Богу отверзтого, разъятого, чтоб Он ударом грома его восполнил, вот тогда я получу супруга и буду Бога
  в объятиях сжимать»^3^.
  Решимость Виолен еще более таинственна и немотивированна; ведь она избирает проказу и слепоту, когда законный союз мог бы соединить ее с человеком, которого она любит и который любит ее.
  «Жак, быть может, Мы любили слишком сильно, чтобы справедливо было нам принадлежать друг другу, чтобы принадлежать друг другу было
  хорошо»^4^.
  Но столь исключительный жребий героизма и святости выпадает женщинам опять же потому, что Клодель воспринимает их в мужской перспективе. Конечно, один пол воплощает Другого в глазах противоположного пола; но, несмотря ни на что, его мужскому взгляду часто абсолютно другим представляется женщина. Существует мистическое преодоление границ своего «я», и «мы знаем, что сами по себе мы неспособны его свершить, а потому такую власть имеет над нами женщина - она подобна власти Благодати»^. Под «мы» здесь подразумеваются только мужчины, а не весь человеческий род, и их несовершенству женщина противостоит как зов бесконечности. В некотором смысле здесь наблюдается новый принцип субординации: сама соборность христианской церкви предполагает, что каждый человек - орудие спасения для всех остальных; но именно женщина оказывается орудием спасения для мужчины^ обратная ситуация не встречается. «Атласный башмачок» - это эпопея спасения Родриго. Драма открывается молитвой за его душу, которую брат его возносит к Богу; и завершается она смертью Родриго, приведенного Пруэз к святости. Но, с другой стороны, женщина тем
самым обретает величайшую независимость: ведь она несет в себе свою миссию, и, обеспечивая спасение мужчине или будучи примером для него, она в одиночестве приходит и к собственному спасению, Пьер де Краон пророчествует Виолен о ее судьбе и пожинает чудесные плоды ее жертвы; он восславит их перед людьми в камнях соборов. Но самопожертвование Виолен совершает одна, без всякой помощи. В отношении Клоделя к женщине есть нечто мистическое, напоминающее отношение Данте к Беатриче, мистику гностиков и даже мистику сенсимонистской традиции, видевшей в женщине возрождающее начало. Но поскольку мужчина и женщина в равной мере создания Господа, Клодель и ей дал самостоятельный удел. И получается, что у него женщина реализуется как субъект, становясь Другим («Я служанка Господня»); она является Другим в своем «для -себя -бытии».
  В «Приключениях Софии» есть одно место, где в сжатой форме изложена практически вся клоделевская концепция. Бог, читаем мы, даровал женщине «лицо, которое, каким бы далеким и искаженным оно ни было, являет некий образ ее совершенства. Он сделал ее желанной. Он соединил в ней конец и истоки. Он сделал ее хранительницей своих замыслов и наделил способностью дать мужчине тот созидательный сон, во время которого была задумана и она сама. Она - опора судьбы. Она - дар. Она - возможность обладания… Она - связующее звено в тех узах любви, что никогда не перестанут соединять Создателя с его творением. Она Его понимает. Она - душа, что видит и действует, В какой -то мере она разделяет с Ним терпение и власть над творением».
  С одной стороны, кажется, невозможно вознести женщину на большую высоту. Но, в сущности, Клодель всего лишь выражает в поэтической форме слегка модернизированную католическую традицию. Мы уже говорили, что земное предназначение женщины нисколько не мешает ее автономности в сверхъестественном плане; но и наоборот, признавая последнюю, католик считает себя вправе в этом мире сохранять мужские прерогативы. Почитая женщину в Боге, в этом мире к ней будут относиться как к прислуге; и даже чем больше будут требовать от нее полного подчинения, тем вернее наставят на путь спасения. Посвятить себя детям, мужу, дому, родовому имению, Родине, Церкви - такова ее доля, доля, всегда отводившаяся ей буржуазией; мужчина отдает свою деятельность, женщина - саму себя; освятить эту иерархию волей Господней - значит не изменить ее, а, наоборот, попытаться утвердить ее в вечности.

  IV БРЕТОН. ИЛИ ПОЭЗИЯ
  Несмотря на пропасть, отделяющую религиозный мир Клоделя от поэтического пространства Бретона, существует определенная аналогия в том, какую роль они отводят женщине: она - возмущающий спокойствие элемент; она вырывает мужчину из сна имманентности; уста, ключ, дверь, мост - это Беатриче, вводящая Данте в запредельный мир. «Любовь мужчины к женщине, если мы на секунду предадимся наблюдению за миром чувств, упорно загромождает небо гигантскими, яркими цветами. И для духа, который постоянно испытывает потребность ощущать надежность своего положения, она остается опаснейшим камнем преткновения». Любовь другой ведет к любви Другого. «Когда избирательная любовь к некоему существу достигает наивысшей точки, открываются шлюзы, выпуская на волю поток любви к человечеству…» Но для Бретона запредельный мир - не далекое, неведомое небо, он - прямо здесь, он открывает себя тому, кто умеет отодвинуть завесу повседневной банальности; и, в частности, иллюзию ложного знания рассеивает эротизм, «В наши дни сексуальный мир… не прекратил, насколько мне известно, противопоставлять нашему стремлению проникнуть в мир свое
непробиваемое ночное ядро». Столкнуться с тайной - это единственный способ ее обнаружить. Женщина - загадка и окружена загадками; ее многочисленные лики вместе составляют «единственное существо, в котором нам дано лицезреть последнее перевоплощение Сфинкса»; а потому она - откровение. «Ты была самим олицетворением потаенного», - говорит Бретон любимой женщине. И немного далее: «Еще не зная, в чем могло заключаться откровение, которое ты несла мне, я уже знал, что это - откровение». Это равнозначно утверждению, что женщина - поэзия. Ту же роль играет она и у Жерара де Нерваля, но в образе Сильвии или Орелии она принимает очертания воспоминания или призрака, потому что греза, более истинная, чем реальность, полностью с нею не совпадает; у Бретона же - абсолютное совпадение: есть только один мир; поэзия объективно присутствует в вещах, а женщина, безусловно, существо из плоти и крови. Ее встречают не в грезах, но во время самого обычного бодрствования, среди дня - банального дня, обозначенного в календаре определенным числом, как все остальные дни - 5 апреля, 12 апреля, 4 октября, 29 мая, - в обыденной
обстановке; в кафе, на улице. Но всегда ее отличает какая -нибудь необычная черта, Надя «идет с высоко поднятой головой, не в пример другим прохожим… На лице - своеобразный грим… Я никогда не видел таких глаз». Бретон подходит к ней. «Она улыбается, но так таинственно и, я бы сказал, со знанием дела». А вот в «Сумасшедшей любви»: «Эта только что вошедшая молодая женщина была как будто окутана паром - и

  одета огнем?.. И я вправе сказать, что в этом месте 29 мая 1934 года эта женщина была возмутительно^1^ прекрасна». И поэт сразу же осознает, что ей предстоит сыграть в его судьбе определенную роль; иногда эта роль бывает мимолетной, второстепенной; такова девочка с глазами Далилы в «Сообщающихся сосудах»; но даже тогда вокруг нее происходят маленькие чудеса: в день, когда у Бретона назначено свидание с этой Далилой, он читает в газете доброжелательную статью, подписанную давно потерянным из виду другом по имени Самсон. Иногда чудеса множатся; появление незнакомки 29 мая, той ундины из мюзик -холла, что выступала в номере с плаванием, было предсказано услышанным в ресторане каламбуром: «Хвастун Дины видел хвост ундины»; а ее первый большой выход с поэтом был в мельчайших подробностях описан в поэме, сочиненной им одиннадцать лет назад. Но самая потрясающая колдунья у него - это Надя; она предсказывает будущее, с ее губ слетают те же слова и образы, о которых в тот же самый момент думает ее друг; ее сны и рисунки - прорицания; «Я блуждающая душа», - говорит она; она идет по жизни «как -то особенно,
руководствуясь одной лишь интуицией и все время напоминая о чуде»; вокруг нее беспристрастный случай в изобилии сеет странные события; она так изумительно свободна от соблюдения приличий, что презирает законы и разум - и кончает жизнь в сумасшедшем доме. Это был «свободный гений, напоминающий одного из тех духов воздуха, которого можно привязать к себе на время с помощью определенных магических заклинаний, но о том, чтобы подчинить его себе, не может быть и речи». Из -за этого ей не удается до конца исполнить свое женское предназначение. Ясновидящая, пифия, волшебница, она слишком близка к тем ирреальным созданиям, что посещали Нерваля; она отворяет двери в сверхъестественный мир, но бессильна дать его, потому что не умеет отдаваться сама. Женщина осуществляет себя в любви, и только в любви до нее можно реально добраться; она вбирает в себя все, если при своей исключительности соглашается на исключительную судьбу, а не просто плывет по течению, не ведая корней. Наивысшего блеска ее красота достигает в тот ночной час, когда «она делается совершенным зеркалом, в котором все, что было, все, что призвано
быть, восхитительно погружается в то, что будет названо»на этот раз»». Для Бретона «найти место и формулу» смешивается с «овладеть истиной, воплощенной в душе и теле». А это овладение возможно только во взаимной любви - любви, разумеется, плотской. «Портрет любимой женщины должен быть не только образом, которому ты улыбаешься, но еще и оракулом, который ты вопрошаешь»; оракулом же он будет лишь в том случае, если сама женщина не просто идея или образ; она должна быть «краеугольным камнем материального мира»; для умеющего видеть сам этот мир - Поэзия, и нужно, чтобы в этом мире у него была реальная Беатриче. «Только взаимная любовь обусловливает всеобщий магнетизм, над которым ничто не властно и благодаря которому плоть - это солнце и блистательный отпечаток на плоти, а дух - вечно -брызжущий, неизменный, неумирающий источник, воды которого раз и навсегда нашли себе место между ноготком и тимьяном».
  Такая нерушимая любовь может быть только единственной. Парадокс позиции Бретона заключается в том, что от «Сообщающихся сосудов» до «Аркана 17» он упорно посвящает единственную и вечную любовь разным женщинам. Но, по его мнению, к неправильному выбору человека ведут социальные обстоятельства, препятствующие свободе выбора; впрочем, ошибаясь снова и снова, он на самом деле ищет одну женщину. И если он станет перебирать в памяти любимые лица, то «среди всех этих женских лиц увидишь лишь одно: последнее^1^ любимое лицо». «Сколько раз, однако, мог я наблюдать, что под совершенно различной внешностью в каждом из этих лиц ищет воплощения одна общая исключительнейшая черта». Ундину из «Сумасшедшей любви» он спрашивает: «Ужели вы наконец та самая женщина, ужели вы должны были прийти только сегодня?» А в «Аркане 17» читаем; «Ты прекрасно знаешь, что, едва лишь я увидел тебя, я сразу же, без колебаний тебя узнал». В совершенном, обновленном мире чета влюбленных, в силу взаимного и абсолютного дара, была бы нерасторжима; раз возлюбленная - это все, откуда возьмется место для другой? Эта другая - тоже в ней,
причем тем больше, чем больше она будет самой собой. «Необычное неотделимо от любви. Поскольку ты единственная, ты не можешь не быть для меня постоянно другой - другой тобою, И через все многообразие этих бесчисленных цветов я люблю тебя - изменчивую тебя, в красной рубашке, обнаженную, в серой рубашке». А по поводу иной, но столь же единственной женщины Бретон пишет: «Взаимная любовь, как я ее себе представляю, это система зеркал, которая под тысячью углов - как только может преломиться в моих глазах неизвестное - являет мне верное отражение той, что я люблю, все более поражающее предвосхищением моего собственного желания, все более полное жизни», Эта единственная женщина, наделенная плотью и одновременно искусственная, принадлежащая природе и человеческому роду, обладает той же колдовской силой, что и излюбленные сюрреалистами двусмысленные предметы: она подобна ложке -туфельке, или столу -волку, или мраморному сахару, найденному поэтом на барахолке или привидевшемуся ему во сне; она посвящена в тайну привычных предметов, внезапно раскрывающих свою


+=====
| истинную сущность, а также в тайну растений и камней. В ней - все: | Кудри жены моей - костер в ночи, Мысли ее - зарницы, Талия - как у песочных часов.
  …Меж бедер жены моей - морская трава и сладости
  древних, А очи жены моей полнятся духом саванны.
  Но прежде всего и помимо всего она - Красота. Красота для Бретона - это не идея, которую созерцают, но реальность, которая выявляется - а значит, и существует - только через страсть; красота мира существует только благодаря женщине.
  «Туда, в самую глубину горнила людского, в тот парадоксальный край, где сплавляются воедино два реально избравших друг друга существа, тем самым возвращая всему и вся значение, утраченное со времен древнейших солнц, и где, однако, свирепствует одиночество по той странной причуде природы, что сохраняет снег под пеплом, окружающим кратеры Аляски, - туда много лет назад послал я за новой красотой, той красотой, что служит исключительно интересам страсти», «Судорожная красота будет эротической, затаенной, взрывчато -неподвижной, волшебно -обстоятельственной - или ее не будет».
  Все приобретает свое значение благодаря женщине. «Именно в любви и только в любви осуществляется на самом высоком уровне взаимопроникновение сущности и существования». Оно осуществляется для любовников и одновременно распространяется на весь мир. «Постоянное перевоссоздание и перекрашивание мира в одном существе, как это происходит в любви, тысячью лучей освещает впереди себя земной мир». Для всех - или почти для всех - поэтов женщина олицетворяет природу; но, по Бретону, она не только ее выражает, но и высвобождает ее. Природа ведь не говорит ясным языком, и нужно проникнуть в ее тайны, чтобы уловить ее истинную суть, иначе говоря, красоту: поэзия - это не просто ее отражение, но, скорее, ключ; а женщина в данном случае ничем не отличается от поэзии. Поэтому она - необходимый посредник, без которого вся земля безмолвствует. «Природа, она ведь может воспламеняться и гаснуть, оказывать мне Добрые или дурные услуги лишь в той мере, в какой подымаются и опускаются для меня языки пламени в том очаге, что есть любовь, единственная любовь, любовь одного существа. Я познал в отсутствие этой любви по
-настоящему пустые небеса. И не хватало одного лишь большого огненного ириса, исходящего от меня, чтобы придать цену всему сущему… Я до головокружения смотрю на твои раскрытые ладони, простертые над только что зажженным нами и свирепствующим теперь огнем из сухих веточек, на твои чарующие, прозрачные руки, парящие над огнем моей жизни». Каждая любимая женщина для Бретона чудо природы: «Маленький, незабвенный папоротник, ползущий по внутренней стенке старого -старого колодца». «…Что -то ослепительное и такое важное, что могло лишь вызвать воспоминание о великой естественной физической потребности и при этом нежнейшим образом навести на мысль о некоторых высоких цветах, только начинающих распускаться». Но и наоборот; любое чудо природы напоминает о возлюбленной: именно ее он прославляет, приходя в умиление от грота, цветка, горы. Всякое различие между женщиной, греющей руки на площадке Тела, и самим Тедом стирается. Мольба поэта обращена сразу к обоим: «О восхитительный Тед! Возьми мою жизнь! Уста небес и одновременно уста преисподней, я люблю эту вашу загадочность, эту вашу способность вознести к
облакам природную красоту и все поглотить».
  Красота - это нечто большее, чем красота; она смешивается с «беспросветной ночью познания»; она - истина и вечность, абсолют; не временной и случайный аспект мира высвобождает женщина, но его необходимую сущность, сущность не застывшую, как ее представлял себе Платон, но «взрывчато -неподвижную». «Я не знаю в себе большего сокровища, чем ключ, отворивший мне бескрайний луг в ту самую минуту, как я узнал тебя, этот луг - сплошное повторение одного и того же растения, становящегося все выше и выше, и все большая и большая амплитуда его колебаний доведет меня до смерти… Ибо женщина и мужчина, которые до окончания века должны быть тобой и мной, будут в свою очередь скользить, ни разу не обернувшись назад, пока не потеряют тропинку, в луче света, ведущем к окраинам жизни и забвению жизни… Величайшая надежда, я бы сказал, та, что вбирает в себя все прочие надежды, состоит в том, чтобы так было для всех, чтобы для всех это длилось, чтобы одно существо полностью приносило себя в дар другому, а другое не могло бы жить, не ответив ему тем же, - и этот взаимный дар в глазах всех был бы единственным естественным
и сверхъестественным мостиком, брошенным над жизнью», Итак, женщина благодаря внушенной и разделенной ею любви - это единственное возможное спасение для каждого мужчины. В «Аркане 17» ее миссия расширяется и уточняется: она призвана спасти человечество. Бретон во все времена вписывался в традицию Фурье, который, требуя реабилитации плоти, превозносит женщину как эротический объект; совершенно естественно, что он приходит к идее сенсимонистов о женщине возрождающей. В современном обществе мужчины господствуют настолько, что в устах какого -нибудь Гурмона было оскорблением сказать о Рембо: «Девичий темперамент!» И все же, «видимо, настало время обратить внимание на женские идеи, а не на мужские, которые весьма шумно переживают ныне свое крушение… Да, в воображении мужчины продолжает жить образ утраченной женщины, но через всяческие испытания для нее и для него должна возникнуть и женщина обретенная. И прежде всего надо, чтобы она сама вновь обрела себя, чтобы научилась распознавать себя среди того ада, на который обрекает ее без всякой более чем проблематичной поддержки то мнение, которое в целом
составил о ней мужчина».
  Роль, которую ей следовало бы играть, - это прежде всего роль миротворческая. «Меня всегда поражало, что тогда не раздался ее голос, что она и не подумала воспользоваться всеми возможными преимуществами, колоссальными преимуществами, даваемыми двумя неотразимыми и бесценными модуляциями ее голоса: одна - чтобы говорить с мужчиной, другая - чтобы привлечь к себе все доверие ребенка. Нет такого чуда, нет такого будущего, которого не добился бы великий женский крик неприятия и тревоги, этот никогда не теряющий могущества крик… Когда же явится женщина, просто женщина, которая совершит иное чудо - протянет руки к сражающимся, чтобы молвить им:«Вы - братья»?». И если сегодня женщина выглядит неприкаянной, неуравновешенной, то это результат того, как обращаются с ней тираны -мужчины; но она по -прежнему обладает чудотворной силой, потому что уходит корнями в живые источники жизни, секреты которых утрачены мужчинами. «Мелюзина, наполовину захваченная панической жизнью, Мелюзина, с лодыжками из щебня, или из морской травы, или из ночного пуха, я взываю к ней, потому что только она одна способна вправить эту
дикую эпоху. Это женщина вообще вся целиком, и при этом женщина нынешнего дня, женщина, лишенная места за общим столом, бессрочная пленница своих движущихся корней, но обладающая в то же время божественным даром общаться через них с силами природных стихий… Женщина, лишенная места за общим столом, - так утверждает легенда, порожденная нетерпением и завистью мужчины».
  Итак, сегодня настало время вступиться за женщину; и не дожидаясь, пока ей будет возвращена ее истинная ценность в жизни, следует «недвусмысленно выступить в искусстве против мужчины и за женщину». «Женщина -дитя. Именно ее пришествие в империю чувств должно систематически подготавливать искусство». Почему женщина -дитя? Бретон объясняет нам это: «Я выбираю женщину -дитя не для того, чтобы противопоставить ЕЕ остальным женщинам, но потому, что в ней, и только в ней, на мой взгляд, содержится в состоянии абсолютной прозрачности другая^1^ призма видения мира…»
  В той мере, в которой женщина воспринимается как просто человеческое существо, она, так же как и существа мужского пола, окажется бессильна спасти этот терпящий бедствие мир; только женственность как таковая вносит в цивилизацию людей тот самый другой элемент, в котором заключена истинность жизни и поэзии и который один только и может избавить человечество.
  Поскольку перспектива Бретона - исключительно поэтическая, женщину он рассматривает исключительно как поэзию, то есть как другое. И сколько ни задавайся вопросом о ее судьбе, ответ будет таиться в идеале взаимной любви: у нее нет иного призвания, кроме любви; в этом нет никакого принижения, поскольку призвание мужчины - тоже любовь. Между тем хотелось бы знать, является ли и для нее любовь ключом к миру, открытием красоты; найдет ли она эту красоту в своем любовнике? или в своем собственном образе? будет ли она способна на поэтическую деятельность, в ходе которой поэзия рождается на свет при помощи восприимчивого существа, - или ограничится одобрением творчества своего партнера? Она - «поэзия -в -себе» непосредственно, то есть для мужчины; но нам не известно, является ли она поэзией для себя. Бретон не говорит о женщине как о субъекте. Он также никогда не рисует образа дурной женщины. Все его творчество - за исключением нескольких манифестов и памфлетов, где он обрушивается на человеческое стадо, - посвящено не перечню поверхностных форм сопротивляемости мира, но раскрытию его потаенной истины; и
женщина интересует его только в качестве наилучших «уст». Глубоко укоренившаяся в природе, совсем близкая к земле, она представляется также и ключом к запредельному миру. У Бретона есть тот же эзотерический натурализм, что у гностиков, видевших в Софии искупительное и даже созидающее начало, что и у Данте, избравшего Беатриче себе в проводники, или у Петрарки, озаренного любовью Лауры. Именно поэтому существо, наиболее глубоко укоренившееся в природе, наиболее близкое к земле, является одновременно и ключом к запредельному миру. Она - Истина, Красота, Поэзия, то есть - Все; более того, Все, принявшее облик другого, Все, за исключением самой себя.
  V
  СТЕНДАЛЬ, ИЛИ РОМАНТИКА ИСТИННОГО
  Я покидаю современную эпоху и возвращаюсь к Стендалю только потому, что после всех этих карнавалов, где женщина переодевается то мегерой, то нимфой, то утренней звездой, то сиреной, встреча с мужчиной, живущим среди женщин из плоти и
  крови, будет весьма ободряющей.
  Стендаль с детства любил женщин чувственной любовью; на них проецировал свои юношеские устремления: он охотно воображал себя спасающим от какой -нибудь опасности прекрасную незнакомку и завоевывающим ее любовь., Когда он приехал в Париж, самым пылким его желанием была «очаровательная жена; мы будем обожать друг друга, она узнает мою душу…». Состарившись, он чертит на слое пыли инициалы самых любимых женщин. «Я думаю, что больше всего на свете я любил предаваться мечтам», - признается он. А мечты его питали женские образы; воспоминание о них оживляет пейзажи. «Гряда скал, как мне кажется, при подходе к Арбуа и еще от Доля по большой дороге была для меня ощутимым, наглядным образом души Метильды». Музыка, живопись, архитектура - все, что он любил, он любил душою несчастного любовника; гуляет ли он по Риму - на каждой странице возникает женщина; в сожалениях, желаниях, грусти и радости, пробужденных в нем женщинами, он познал вкус собственного сердца; и он хочет, чтобы судьями его были они: он посещает их салоны, старается блистать в их глазах; им он обязан минутами величайшего счастья и величайшей
скорби, они были его главным занятием; их любовь он предпочитает всякой дружбе, их дружбу - мужской; женщины вдохновляли его писать книги, ИХ образы населяют его романы. В значительной степени он пишет для них. «Мне посчастливилось быть прочитанным в 1900 году близкими мне душами вроде г -жи Ролан и Мелани Гильбер…» Из них была соткана сама его жизнь. Откуда же у них такая привилегия?
  Этот нежный друг женщин, именно потому, что любит он их в их истинном обличье, не верит в женскую тайну; никакая сущность не определит женщину раз и навсегда; идея «вечной женственности» кажется ему педантичной и смешной. «Вот уже две тысячи лет педанты не устают повторять, что у женщин более живой ум, а в мужчинах больше надежности; что у женщин больше утонченности в мыслях, а мужчины более внимательны. Так некогда один парижский зевака, прогуливаясь по садам Версаля, заключил из увиденного, что деревья рождаются подстриженными». Различия, которые можно заметить между мужчинами и женщинами, отражают различия в их положении. Как, например, женщинам не быть романтичнее их возлюбленных? «Женщина трудится над вышиванием, ремеслом унылым, занимающим только руки, и мечтает о возлюбленном, в то время как тот галопом несется по равнине со своим эскадроном и будет взят под арест, если допустит неверное движение». Точно так же женщин упрекают в недостатке здравого смысла. «Женщины предпочитают эмоции разуму; это очень просто: поскольку в силу наших пошлых обычаев у них нет в семье никаких дел, от разума им
просто нет никакой пользы… Дайте вашей жене уладить дела с фермерами двух ваших имений, и, держу пари, записи будут вестись лучше, чем у вас». В истории мы находим так мало гениальных женщин только потому, что общество лишает их всякой возможности самовыражения. «Все гении, родившиеся женщинами^1^, потеряны для счастья общества; стоит только случаю дать им возможность проявить себя, и вот они уже обнаруживают сложнейшие таланты». Но самое ужасное препятствие, которое им приходится преодолевать, - это отупляющее воздействие воспитания; угнетатель всегда старается принизить тех, кого он угнетает; мужчина намеренно не дает женщинам испытать судьбу. «Мы оставляем невостребованными их самые блистательные качества, в изобилии несущие счастье и им самим и нам». В десять лет девочка живее и тоньше своего брата; в двадцать озорник оказывается остроумным человеком, а девушка - «большой дурой, неловкой, робкой и боящейся пауков»; виновато же в этом полученное ею воспитание. Женщинам следовало бы давать точно такое же образование, что и молодым людям. Антифеминисты возражают на это, что образованные и умные
женщины - чудовищны; а вся беда в том, что они до сих пор составляют исключение; если бы они все могли так же естественно, как и мужчины, приобщаться к культуре, то и пользовались бы они ею столь же естественно. А изуродовав, их заставляют подчиняться противоестественным законам; их выдают замуж против воли и требуют от них верности, и даже развод вменяется им в вину как распутство. Очень многих из них обрекают на праздный образ жизни, тогда как счастье вне труда невозможно. Такое положение дел возмущает Стендаля, в нем он видит источник всех недостатков, за которые упрекают женщин. Они не ангелы, не демоны, не сфинксы - они человеческие существа, которых идиотские нравы низвели до полурабского положения.
  Именно в силу того, что они угнетенные, лучшие из женщин стараются избежать тех пороков, что так обезображивают их угнетателей; сами по себе они не ниже и не выше мужчины; но все любопытным образом оказывается наоборот, и само их обездоленное положение идет им на пользу. Известно, что Стендаль терпеть не может дух серьезности: деньги, почести, положение в обществе, власть кажутся ему самыми жалкими идолами; огромное большинство мужчин ради них теряет себя; педант, важная персона, буржуа, муж подавляют в них всякую искру истинной жизни; как в доспехи, закованные в готовые идеи и выученные чувства, послушные социальной рутине, они на самом деле несут в себе одну пустоту; мир, населенный такими бездушными созданиями, - это пустыня скуки. К сожалению, есть немало женщин, увязающих в этих унылых болотах; это куколки с «идеями узкими и парижскими» или лицемерные святоши; Стендаль испытывает «смертельное отвращение к честным женщинам и присущему им лицемерию»; к своим легкомысленным занятиям они относятся с той же серьезностью, какой руководствуются их мужья; глупые благодаря воспитанию, завистливые,
тщеславные, болтливые, злые из -за праздного образа жизни, холодные, сухие, претенциозные, вредные, они населяют Париж и провинцию; их шипение раздается за спиной таких благородных дам, как г -жа де Реналь и г -жа де Шателле. Наверное, с самым злобным усердием рисовал Стендаль портрет г -жи Гранде, которую он сделал точной негативной копией г -жи Ролан или Метильды. Красивая, но лишенная выразительности, презрительная, необаятельная, она отпугивает своей «знаменитой добродетелью», но не знает истинного стыда, идущего от сердца; исполненная самодовольства, восхищающаяся собственной персоной, она умеет лишь подражать внешнему величию; в сущности, она пошла и низка; «в ней нет характера… она нагоняет на меня скуку», - думает г -н Левен. Она «в высшей степени благоразумна и озабочена осуществлением своих планов», ее единственное стремление - сделать мужа министром; «ум ее был иссушен»; осмотрительная, умеющая ко всему приспособиться, она всегда остерегалась любви, она неспособна на великодушный порыв; и когда в этой сухой душе вспыхивает страсть, она сжигает ее, не озарив своим светом.
  Чтобы понять, чего же Стендаль требует от женщин, достаточно перевернуть этот образ вверх ногами: прежде всего не стоит попадаться в ловушки серьезности; так как вещи, считающиеся важными, недоступны для женщин, они меньше, чем мужчины, рискуют потерять в них себя; у них больше шансов уберечь ту естественность, ту наивность, то великодушие, которые Стендаль ставит превыше всех прочих заслуг; больше всего он ценит в них то, что мы сегодня назвали бы их подлинностью; это и есть общая черта всех женщин, которых он любил или придумал с любовью; все они - существа свободные и настоящие. В некоторых из них свобода проявляется с оглушительной силой: Анжела Пьетрагуа, «возвышенная шлюха на итальянский манер, на манер Лукреции Борджиа», или г -жа Азюр, «шлюха на манер дю Барри… одна из тех француженок, что менее всего походят на куколок, которых мне доводилось встречать», открыто восстают против нравов. Ламьель смеется над условностями, нравами, законами; Сансеверина рьяно кидается в гущу интриг и не отступает перед преступлением. Другие женщины благодаря живости ума поднимаются над пошлостью: такова Мента,
такова Матильда де ля Моль, критикующая, ругающая, презирающая окружающее общество и желающая отличаться от него. У третьих свобода приобретает чисто негативный характер; в г -же де Шателле бросается в глаза ее безразличие ко всему второстепенному; подчиняясь воле отца и даже его взглядам, она тем не менее противопоставляет заложенным в них буржуазным ценностям то самое равнодушие, что дает повод упрекать ее в ребячестве и содержит в себе источник ее беззаботной веселости; Клелия Конти также отличается сдержанностью; балы, обычные развлечения молодых девушек ее не трогают; кажется, она всегда холодна «то ли из презрения ко всему окружающему, то ли из сожаления о какой -то далекой химере»; она судит мир и возмущается его низостью. Глубже всего дух независимости запрятан в душе г -жи де Реналь; она сама не знает, что не до конца смирилась со своей судьбой; ее отвращение к окружающей пошлости выражается в крайней чувствительности,
  уязвимости; ей чуждо лицемерие; она не утратила душевной щедрости, способности сильно чувствовать, в ней живет стремление к счастью; жар от огня, теплящегося у нее внутри, едва проникает наружу, но малейшего дуновения достаточно, чтобы пламя охватило все ее существо. Женщины эти просто живые; они знают, что источник истинных ценностей - не во внешних вещах, а в человеческих сердцах; и в этом заключается очарование мира, в котором они Живут: они изгоняют из него скуку самим фактом своего присутствия вместе с мечтами, желаниями, радостями, чувствами, вымыслом. Сансеверина, эта «активная душа», боится скуки больше смерти. Прозябать в скуке - «значит не давать себе умереть, - говорила она, - но не значит жить»; она «всегда чем -то страстно увлечена, всегда деятельна и при этом всегда весела». Легкомысленные, наивные или глубокие, веселые или серьезные, заносчивые или скрытные, все они отвергают тяжелое забытье, в которое погружено человечество. И стоит этим женщинам, сумевшим сохранить свободу, когда в ней не было никакого проку, встретить предмет, достойный их, как страсть возносит их к высотам
героизма; в их душевной силе и энергии сказывается диковатая чистота полной самоотдачи.
  Но одна свобода не могла бы наделить их такой романтической привлекательностью: просто свобода внушает уважение, но не затрагивает чувства; а вот усилия, которые предпринимает свобода для преодоления препятствий на пути к ее осуществлению, трогают за живое; чем труднее борьба, тем больше в женщинах патетики. Победы над внешними ограничениями уже достаточно, чтобы привести Стендаля в восхищение; в «Итальянских хрониках» он заточает своих героинь в монастыри, держит под замком во дворце ревнивого супруга; им приходится изобретать тысячу хитростей, чтобы соединиться с любимыми; потайные двери, веревочная лестница, окровавленные сундуки, похищения, заточения, убийства, разгул страсти и непослушания возникают благодаря изобретательности, в которой расходует себя изощренный ум; а угроза смерти и мучений только придает блеска дерзновенным порывам описанных Стендалем неистовых душ. Даже в более зрелых своих произведениях он по -прежнему остается чувствителен к этой броской романтике: она - наглядный образ того романтического духа, что рождается в сердце; их нельзя отделить друг от друга, равно как нельзя
разделить уста и возникшую на них улыбку. Изобретая алфавит, позволяющий переписываться с фабрицио, Клелия заново изобретает любовь; Сансеверина описана как «всегда искренняя душа, не признающая осторожности, целиком отдающаяся впечатлению момента»; душа эта раскрывается перед нами, когда берется интриговать, отравляет принца и затопляет Парму; она вся - в возвышенной и безумной затее, которую ей захотелось осуществить. Лестница, что приставляет к своему окну Матильда де ля Моль, - это вовсе не театральный аксессуар: это материальное воплощение ее гордой неосмотрительности, тяги к необычайному, вызывающей смелости. Эти души так и не обнаружили бы свои качества, если бы не были окружены врагами, будь то стены тюрьмы, воля властелина или строгость семейных нравов.
  И все же труднее всего преодолеть те препятствия, которые каждый находит в самом себе; вот тогда свобода переживает наиболее сомнительное, мучительное и заманчивое приключение. Очевидно, что Стендаль тем больше симпатизирует своим героиням, чем теснее темница, в которой они томятся. Конечно, ему нравятся шлюхи, возвышенные и невозвышенные, раз и навсегда поправшие все условности; но куда нежнее его отношение к Метильде, которую сдерживают угрызения совести и стыд. Такая женщина, как г -жа де Окенкур, нравится Люсьену Левену - но страстную любовь пробуждает в нем целомудренная, сдержанная, нерешительная г -жа де Шателле; фабрицио восхищается цельностью натуры ни перед чем не отступающей Сансеверины, но предпочитает ей Клелию - сердце его завоевывает молодая девушка. А г -жа де Реналь, скованная гордостью, предрассудками, невежеством, - это, наверное, самая удивительная из всех женщин, созданных Стендалем. Он охотно селит своих героинь в провинции, среди ограниченных людей, ставит над ними дурака мужа или отца; ему нравится, чтобы они были необразованны или даже напичканы ложными идеями. Г -жа де
Реналь и г -жа де Шателле обе неисправимые легитимистки; первая из них по натуре робка и совершенно неопытна, вторая наделена блестящим умом, о котором и сама не подозревает; а значит, они не отвечают за свои ошибки, а скорее становятся их жертвами, равно как и жертвами институтов и нравов. Романтика возникает из ошибки, подобно тому как поэзия рождается из неудачи. Трезвый ум, сам решающий, что ему делать и как, вызывает одобрение или сухое осуждение; тогда как на мужество и хитрости благородного сердца, ищущего свой путь во мраке, мы смотрим с тревогой, жалостью, иронией и любовью. Эти женщины введены в заблуждение, а потому в них процветают бесполезные и очаровательные свойства, такие, как стыдливость, гордость, крайняя чувствительность; в каком -то смысле это недостатки: они порождают ложь, мнительность, злобу, но целиком объясняются положением, в которое поставлены женщины; последние принуждены обращать свою гордость на вещи незначительные или по крайней мере «вещи, имеющие значение только благодаря чувству», потому что все предметы, «признанные важными», для них недосягаемы; их стыдливость
проистекает из тяготящей их зависимости: поскольку им не дано проявить себя в действии, любая ситуация затрагивает все их существо; им кажется, что сознание другого, и в особенности их возлюбленного, вскрывает их истинную суть: они боятся этого и пытаются этого избежать; в их уклончивости, колебаниях, бунтах и даже во лжи проявляется подлинная забота о ценности; и это делает их достойными уважения; но проявляется эта забота
  ?
  как -то неуклюже, даже неискренне, и это делает их трогательными и даже чуть -чуть смешными.
  Свобода особенно человечна, а следовательно, в глазах Стендаля, особенно привлекательна, когда она попадается в собственные ловушки и пытается сама себя обмануть. Стендалевские женщины впадают в патетику, когда сердце ставит перед ними непредвиденные проблемы: и тогда ни один закон, ни один совет, увещевание или пример, исходящие извне, не смогут быть для них ориентиром; им нужно все решать самим: этот момент уединения - высшая точка свободы. Клелия воспитана на либеральных идеях, она трезва и рассудительна; но заученные взгляды, будь они верными или ложными, не могут помочь ей в решении морального конфликта; г -жа де Реналь любит Жюльена вопреки своей морали, Клелия спасает фабрицио вопреки своему разуму; в обоих случаях мы наблюдаем одно и то же преодоление всех признанных ценностей. Эта смелость и восхищает Стендаля; причем еще более волнующей она кажется оттого, что сама женщина едва решается себе в ней признаться - что делает ее естественнее, непосредственнее, подлиннее. У г -жи де Реналь дерзость скрывается под невинностью; не зная любви, она не умеет ее распознать и поддается ей без
сопротивления; можно сказать, что, прожив всю жизнь во тьме, она оказывается беззащитной перед внезапно вспыхнувшим светом страсти; ослепленная, она принимает его, забыв и о Боге и об аде; когда огонь меркнет, она снова погружается во мрак, где правят мужья и священники; она не доверяет собственным суждениям, но очевидность поражает ее, как молния; стоит ей снова увидеть Жюльена, и она снова отдает ему свою душу; ее угрызения совести, письмо, вырванное у нее духовником, позволяют оценить, какое расстояние пришлось преодолеть этой пылкой и искренней душе, чтобы вырваться из темницы, где держало ее общество, и вознестись к небесам счастья, У Клелии конфликт более осознанный; она колеблется между честностью по отношению к отцу и порожденной любовью жалостью; она ищет себе оправданий; торжество ценностей, в которые верит Стендаль, кажется ему тем более неопровержимым, что жертвы лицемерной цивилизации воспринимают его как поражение; он с восторгом наблюдает, как они прибегают к хитрости и кривят душой, чтобы помочь страсти и счастью одержать верх над той ложью, в которую они верят: Клелия, давшая обет
Мадонне не видеть больше Фабрицио и на протяжении двух лет принимающая его ласки и поцелуи при условии, что глаза ее будут закры^ты, одновременно смешна и восхитительна. С той же нежной иронией смотрит Стендаль на колебания г -жи де Шателле и непоследовательность Матильды де ля Моль; все эти окольные пути, возвраты к старому, скрытые победы и поражения ради достижения простых и законных целей - для него это самая очаровательная комедия на свете, Драмы эти не лишены юмора, потому что актриса одновременно и судья, и одна из тяжущихся сторон, потому что ей удается саму себя обмануть и потому что она вынуждает себя идти сложными, запутанными путями там, где одного указания свыше было бы довольно, чтобы разрубить гордиев узел; НО между тем они свидетельствуют о самой почтенной заботе, какая только может терзать благородную душу: она хочет остаться достойной уважения в собственных глазах; собственное мнение о себе она ставит выше мнения окружающих и тем самым реализуется как абсолют. Эти одинокие, не встречающие отклика дебаты важнее правительственного кризиса; когда г -жа де Шателле спрашивает себя,
отвечать ей или нет на любовь Люсьена Левена, она решает свою судьбу и судьбу мира: можно ли довериться другому человеку? Можно ли полагаться на свое сердце? Какова цена любви и человеческим клятвам? Верить и любить - это безумие или великодушие? Вопросы эти касаются самого смысла жизни, жизни всех и каждого. Мужчина, называемый серьезным, на самом деле пустой человек, потому что принимает готовые обоснования собственной жизни; тогда как страстная и глубокая женщина ежеминутно пересматривает установленные ценности; ей знакомо постоянное напряжение ни на что не опирающейся свободы; а потому она беспрестанно чувствует себя в опасности: в один момент она может выиграть все или все потерять. И этот риск, на который она с волнением идет, придает ее истории колорит героического приключения. А ставка как нельзя более высока: смысл того самого существования, что есть достояние каждого, единственное его достояние. Выходка Минны де Вангель в каком -то смысле может показаться нелепой; но за ней стоит определенная этика. «Так что, ее жизнь - результат неверного расчета? Счастье ее продлилось восемь месяцев. Это
была слишком пылкая душа, чтобы довольствоваться реальностью жизни».
  Матильда де ля Моль не столь искренна, как Клелия или г -жа де Шателле; она поступает скорее в соответствии с собственным представлением о себе самой, а не с очевидностью любви и счастья: в чем больше гордости и величия - в том, чтобы уберечь себя или погубить, в том, чтобы унизиться перед любимым или оказать ему сопротивление? Она тоже одна со своими сомнениями и тоже рискует уважением к себе, которым дорожит больше жизни. Именно пламенный поиск истинного смысла жизни во мраке невежества, предрассудков, мистификаций при колеблющемся, лихорадочном свете страсти и нескончаемый постоянный риск достигнуть счастья или умереть, познать величие или стыд придают этим женским судьбам романтическую славу.
  Разумеется, сама женщина и не подозревает об открывшемся соблазне; наблюдать за собой, играть роль - это всегда поведение неподлинное; когда г -жа Гранде сравнивает себя с г -жой Ролан, уже одно это доказывает, что она на нее не похожа; а Матильда де ля Моль вызывает симпатию именно потому, что путается в своих комедиях и зачастую оказывается во власти своего сердца в те самые минуты, когда ей кажется, что она им управляет; она трогает нас тем сильнее, чем больше ускользает из -под собственной воли. Но самые чистые героини сами себя не осознают. Г -жа де Реналь не подозревает о своем изяществе, как г -жа де Шателле - о своем уме. В этом и состоит одна из величайших радостей возлюбленного, с которым идентифицируют себя автор и читатель: ему дано обнаружить эти потаенные богатства; только он один может любоваться той живостью, что проявляет вдали от посторонних глаз г -жа де Реналь, тем «живым, подвижным, глубоким умом», что неведом окружению г -жи де Шателле; и хотя все отдают должное уму Сансеверины, только он может проникнуть в глубь ее души. Рядом с женщиной мужчина вкушает радость созерцания; он
упивается ею, как пейзажем или картиной; она поет в его сердце и придает небу особые оттенки. Это открытие помогает ему открыть самого себя; тонкость женщин, их чувствительность и пылкость невозможно понять, если самому в душе не сделаться тонким, чувствительным и пылким; женские чувства создают целый мир нюансов, мир требований, открытие которого обогащает возлюбленного: возле г -жи де Реналь Жюльен уже не тот честолюбец, которым он решил стать, он делает свой выбор заново. Если мужчина испытывает к женщине лишь поверхностное желание, он сможет позабавиться, соблазнив ее. Жизнь преображает настоящая любовь. «Любовь наподобие вертеровской открывает душу… чувству и наслаждению прекрасным, в каком бы виде оно ни явилось, пусть даже в платье из грубого сукна. Она позволяет обрести счастье, даже не имея богатства…» «В жизни появляется новая цель, с которой все соотносится и которая меняет облик всего вокруг. Страстно полюбив, человек внезапно видит у себя перед глазами всю природу с тем возвышенным, что есть в ней, так, будто придумана она была только вчера». Любовь наносит удар по рутине повседневности,
разгоняет скуку - скуку, в которой Стендаль видит глубочайшее зло, потому что она говорит об отсутствии всяких оснований для жизни и смерти; у любящего есть цель, и этого довольно, чтобы каждый день стал приключением: какая радость для Стендаля провести три дня запертым в погребе Менты! Через веревочные лестницы, окровавленные сундуки в романы проникает интерес к необычайному. Любовь, а значит женщина, дает представление об истинных целях бытия: о прекрасном, о счастье, о свежести чувств и мира вообще. Любовь вырывает душу у человека и тем самым дает ему власть над нею; любовнику ведомы то же напряжение, тот же риск, что и его любовнице, и переживает он более подлинное испытание, чем в ходе продуманной деятельности. Когда Жюльен медлит у подножия поставленной Матильдой лестницы, он ставит на карту свою судьбу: именно в это мгновение становится ясно, что он собой представляет в действительности. С помощью жен щин, под их влиянием, так или иначе реагируя на их поведение, Жюльен, фабрицио, Люсьен познают мир и самих себя. Испытание, награда, судья, подруга, женщина у Стендаля действительно является тем,
что некогда пытался сделать из нее Гегель; другое сознание, которое, при взаимном признании, сообщает другому субъекту ту же истину, что само получает от него. Счастливая пара влюбленных, признающих друг друга в любви, бросает вызов и миру и времени; она самодостаточна, в ней реализуется абсолют.
  Но это предполагает, что женщина не есть другое в чистом виде: она сама - субъект. Стендаль никогда не ограничивается тем, чтобы описать героинь только в связи с героями, - он дает им собственную судьбу. Он попытался использовать редчайший ход, к которому, насколько мне известно, не прибегал ни один романист: он спроецировал себя на женский персонаж. Он не изучает Ламьель, как Мариво изучает Марианну или Ричардсон Клариссу Харлоу: он разделяет ее судьбу, как раньше разделял судьбу Жюльена. Правда, из -за этого образ Ламьель получается немного теоретическим, но он исключительно показателен. Стендаль возвел вокруг девушки все вообразимые препятствия: она бедна, живет в деревне, невежественна, грубо воспитана людьми, напичканными всеми возможными предрассудками; но она устраняет со своего пути все моральные преграды с того дня, как постигает всю полноту смысла коротенькой фразы; «Это глупо». Свободомыслие позволяет ей по собственному усмотрению распоряжаться импульсами любопытства, честолюбия, веселости; перед таким решительным характером материальные препятствия неминуемо должны сгладиться;
единственная проблема - это обеспечить себе в посредственном мире достойную ее судьбу. Ей пришлось выразить себя в преступлении и смерти - но такая же участь выпала и Жюльену. В обществе таком, как оно есть, нет места великим душам - мужчины и женщины оказываются в одинаковом положении.
  Примечательно, что Стендаль одновременно столь глубоко романтичен и столь решительно привержен феминизму; обычно феминисты - люди рациональные, подходящие ко всему с универсальной точки зрения; Стендаль же требует эмансипации женщин не только во имя свободы вообще, но во имя личного счастья. Любовь при этом ничего не потеряет, считает он; наоборот, она будет более истинной, если женщина, став равной мужчине, сможет полнее понять его. Наверное, некоторые из качеств, которые привлекают в женщине, исчезнут; но ценность их происходит оттого, что в них находит выражение свобода; а она станет проявляться по -иному; и романтика в мире не угаснет. Два отдельных существа, попадающие в различные ситуации, противостоящие друг другу своей свободой и пытающиеся обрести друг в друге оправдание своего существования, всегда будут переживать приключение, полное опасностей и обещаний. Стендаль верит в правду; стоит человеку начать избегать ее, и он заживо умирает; но там, где она процветает, процветают красота, счастье, любовь - радость, которая сама несет в себе свое оправдание. А поэтому, равно как и мистификацию
серьезного, он отрицает ложную поэзию мифов. Ему довольно человеческой действительности. Женщина, по его мнению, просто человек - и никакие грезы не в силах дать ничего более упоительного.
  VI
  Из этих примеров видно, что в творчестве каждого отдельного писателя находят отражение великие коллективные мифы: женщина предстает перед нами как плоть; мужская плоть рождается из материнского чрева и вновь создается в объятиях возлюбленной; это роднит женщину с природой, она воплощает ее; животное, долина крови, распустившаяся роза, сирена, округлый контур холма - она дарует мужчине humus, жизненную силу, осязаемую красоту и мировую душу; у нее могут быть ключи от поэзии; она может быть посредницей между этим и потусторонним миром: благодать или пифия, звезда или колдунья, она открывает дверь в сверхъестественное, сверхреальное; ее удел - имманентность; благодаря своей пассивности она несет мир, гармонию; но стоит ей отказаться от этой роли, как она превращается в самку богомола, людоедку. Во всяком случае, она воспринимается как привилегированный Другой, через которого осуществляет себя субъект: это одна из мерок человека, его равновесие, спасение, его приключение, счастье.
  Но мифы эти получают в каждом случае совершенно различное звучание. Каким именно будет Другой, определяется в зависимости от того, какой именно облик изберет для себя Один. Любой человек утверждает себя в свободе и трансцендентности - но не все люди вкладывают в эти слова одинаковый смысл. Для Монтерлана трансцендентность - это состояние: трансцендирует он, и он парит в небесах героев; женщина прозябает на земле, у него под ногами; ему нравится мерить расстояние от себя до нее; время от времени он поднимает ее к себе, овладевает ею, потом сбрасывает обратно; и никогда сам не снисходит до ее сферы липких сумерек, Лоуренс размещает трансцендентность в фаллосе; жизнь и могущество фаллоса существуют только благодаря женщине; значит, имманентность хороша и необходима; лжегерой, утверждающий, что далек от всего земного, не сумев стать полубогом, не может быть и мужчиной; женщина вовсе не презренна, она - сокровенное богатство, горячий источник; но она должна отказаться от какой бы то ни было собственной трансцендентности и только питать трансцендентность мужчины. Той же самоотверженности требует от нее и
Клодель: он тоже считает, что женщина призвана поддерживать жизнь, мужчина же своими деяниями способствует продвижению жизни вперед; но для католика все, что происходит на земле, погружено в никчемную имманентность: трансцендирует только Бог; в глазах Бога действующий мужчина и служащая ему женщина абсолютно равны; каждому надо превзойти свое земное существование, в любом случае спасение - дело индивидуальное. У Бретона иерархия полов предстает в опрокинутом виде; действие, осознанная мысль, на которые мужчина обращает свою трансцендентность, кажутся ему плотской мистификацией, порождающей войну, глупость, бюрократию, отрицание человеческого; истина же - это имманентность, чистое, непроницаемое присутствие реального; истинная трансценденция может осуществиться только через возврат к имманентности. Его позиция прямо противоположна позиции Монтерлана; последний любит войну за то, что там мужчины избавлены от женщин, Бретон почитает женщину за то, что она несет мир; один смешивает разум и субъективность и не принимает данный мир; другой думает, что разум объективно присутствует в сердце мира; женщина
компрометирует Монтерлана, потому что нарушает его одиночество; для Бретона же она - откровение, потому что вырывает его из субъективности. Что касается Стендаля, то, как мы видели, женщина у него едва ли имеет мифологическое значение: он рассматривает ее тоже как трансцендентность; для этого гуманиста свобода осуществляет себя во взаимных отношениях с другой свободой; и пусть Другой будет просто КЕМ -НИБУДЬ другим - этого, по его мнению, довольно, чтобы в жизни появился «пикантный привкус»; он не ищет «звездного равновесия» и не питается хлебом отвращения; он не жаждет чуда; он желает иметь дело не с космосом и не с поэзией, но со свободой.
  Дело в том, что и он таким образом проходит испытание как пропускающая свет свобода. Остальные - и это один из важнейших моментов - полагают себя как трансцендентность, но чувствуют себя пленниками чего -то непроницаемого, живущего у них внутри: они проецируют на женщину это «неделимое ядро ночи». Монтерлану свойственен описанный Адлером комплекс, заставляющий его»постоянно кривить душой: он заключается в сочетании претензий и страхов, которые он воплощает в женщине; он испытывает к ней то самое отвращение, которое боится почувствовать к себе; он стремится растоптать в ней потенциальное доказательство собственной неполноценности; он хочет, чтобы презрение миновало его; женщина - это яма, в которую он сбрасывает всех живущих в нем чудовищ^1^. Жизнь Лоуренса показывает, что он страдал аналогичным комплексом, только чисто сексуального свойства: в его творчестве женщина имеет значение компенсаторного мифа; с помощью нее превозносится мужественность, в ко-
  ^1^СТЕНДАЛЬ ЗАРАНЕЕ ОСУДИЛ ЖЕСТОКОСТИ, КОТОРЫМИ ЗАБАВЛЯЕТСЯ МОНТЕРЛАН: «ЧТО ДЕЛАТЬ В РАВНОДУШИИ? ПУСТЬ БУДЕТ ЛЮБОВЬ -ИНТЕРЕС, НО ТОЛЬКО БЕЗ ОТВРАЩЕНИЯ. ОТВРАЩЕНИЕ ВСЕГДА ИСХОДИТ ИЗ МАЛЕНЬКОЙ ДУШОНКИ, КОТОРАЯ НУЖДАЕТСЯ В ПОДТВЕРЖДЕНИИ СОБСТВЕННЫХ ЗАСЛУГ».
  торой писатель не совсем уверен; описывая Кейт у ног дона Чиприано, он считает, что как мужчина торжествует над Фридой; он тоже не допускает, чтобы подруга могла в нем усомниться: если бы она взялась оспорить его цели, он, наверное, перестал бы в них верить; ее роль - утешать его. Он просит у нее мира, покоя, веры, как Монтерлан просит уверенности в собственном превосходстве: они требуют того, чего им не хватает. У Клоделя веры в себя вполне достаточно; если он робок, то только наедине с Богом. А потому у него нет и следа борьбы полов. Мужчина смело принимает на себя тот груз, что несет женщина: ведь в ней возможность соблазна или спасения. Похоже, что для Бретона истинность человека определяется живущей в нем тайной; ему нравится, что Надя видит ту звезду, к которой он идет, звезду, похожую на «сердце бессердечного цветка»; он узнает себя в том, что ускользает из -под контроля воли и разума - в мечтах, предчувствиях, стихийном течении внутреннего языка: а женщина - это осязаемый образ скрытого присутствия чего -то гораздо более существенного, чем сознательная личность.
  Стендаль же тихо и спокойно равен самому себе; ему нужна женщина, как и сам он ей нужен, чтобы его рассеянное существование собралось в едином образе и в единой судьбе; бытие мужчины как бы предназначено кому -то другому; но нужно еще, чтобы этот кто -то пошел ему навстречу: другие мужчины слишком равнодушны к себе подобным; только влюбленная женщина может открыть любимому сердце и приютить его там целиком. Кроме Клоделя, который находит наилучшего свидетеля в Боге, все рассмотренные нами писатели ждут, чтобы женщина, по выражению Мальро, лелеяла в них то «несравненное чудовище», о котором знают они одни. В сотрудничестве или борьбе мужчины сталкиваются друг с другом в своем обобщенном качестве. Монтерлан для себе подобных - писатель, Лоуренс - доктринер, Бретон - глава школы, Стендаль - дипломат или остроумный человек; женщина же открывает в одном - великолепного и жестокого принца, в другом - волнующего фавна, в третьем - бога, или солнце, или существо «черное и холодное, как человек, пораженный молнией у подножия Сфинкса»!, в четвертом, наконец, - соблазнителя, шармера, любовника.
  Для каждого из них идеальной женщиной будет та, что точнее всего воплотит в себе Другого, способного открыть мужчине его самого. Монтерлан, солярный дух, ищет в ней чисто животную природу; Лоуренс, дух фаллический, требует, чтобы она вобрала в себя общие свойства женского органа; Клодель определяет ее как душу -сестру; Бретону мила Мелюзина, уходящая корнями в природу, свои надежды он возлагает на женщину -дитя; Стендаль желает, чтобы его любовница была умна, образованна, свободна духовно и нравственно - одним словом, была бы равной. Но единственный земной удел, который может быть уготован равной, женщине -ребенку, душе -сестре, женщине -вульве, женщине -зверю, - это всегда мужчина. Что бы ни представляло собой эго, которое ищет себя с ее помощью, оно может обрести себя, только если она согласится стать для него горнилом. От нее в любом случае требуются самозабвение и любовь. Монтерлан согласен на снисхождение к женщине, позволяющей ему оценить его мужскую силу; Лоуренс поет пламенный гимн в честь той, что отрекается от себя в его пользу; Клодель превозносит вассалку, служанку, преданную душу,
которая покоряется Богу, покорившись мужчине; Бретон ждет от женщины спасения человечества, потому что по отношению к своему ребенку или возлюбленному она способна на самую всеобъемлющую любовь; и даже у Стендаля героини впечатляют больше, чем герои мужского пола, потому что отдаются страсти с большим неистовством и самозабвением; они помогают мужчине в осуществлении его судьбы, подобно тому как Пруэз способствует спасению Родриго; в романах Стендаля им часто приходится спасать своих возлюбленных от разорения, тюрьмы или смерти, Монтерлан и Лоуренс считают самоотверженность долгом женщины; не столь надменные Клодель, Бретон и Стендаль восхищаются этой самоотверженностью как результатом великодушного выбора; они желают ее, не считая, что ее заслужили; но - кроме удивительной Ламьель - все их произведения свидетельствуют, что они ждут от женщины того самого альтруизма, которым восхищался и который вменял ей в обязанность Конт; этот альтруизм, по его мнению, говорит одновременно об очевидной приниженности и весьма сомнительном превосходстве.
  Мы могли бы вспомнить еще множество примеров: они привели бы нас к тем же самым выводам. Давая определение женщине, каждый писатель определяет свою этику вообще и свое частное представление о себе самом; и еще часто именно в ней он запечатлевает расстояние, отделяющее его видение мира от его эгоистических мечтаний. Даже отсутствие или незначительная доля женского элемента в творчестве писателя сами по себя симптоматичны; женский элемент приобретает исключительное значение, когда вбирает в себя все аспекты Другого, как это происходит у Лоуренса; он сохраняет это значение, если женщина воспринимается просто как другой человек, но автор интересуется тем, как сложится ее собственная жизнь, как в случае Стендаля; и он его теряет в такую эпоху, как наша, когда частные проблемы каждого отходят на второй план. В то же время женщина в качестве Другого еще играет определенную роль постольку, поскольку каждому мужчине хотя бы для того, чтобы превзойти себя, нужно себя осознать.
  ГЛАВА 3
  Миф о женщине играет значительную роль в литературе; но каково его значение в повседневной жизни? В какой мере затрагивает он нравы и индивидуальное поведение людей? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно уточнить, каковы его отношения с действительностью.
  Существуют различные виды мифов. Этот миф, сублимирующий такой неизменный аспект человеческого существования, как «рассеченность» человечества на две категории индивидов, относится к статическим мифам; он проецирует на платоническое небо реальность, познанную на опыте или концептуализированную на основе опыта; факт, ценность, значение, понятие, эмпирический закон он подменяет трансцендентной, вневременной, неизменной, необходимой Идеей. Идею эту невозможно оспорить, поскольку она располагается поверх данности; она содержит в себе абсолютную истину. Итак, рассеянному, случайному, множественному существованию разных женщин мифологическое мышление противопоставляет единую, застывшую Вечную Женственность; и если данному ей определению в чем -то противоречит поведение женщин из плоти и крови, виноваты в этом последние; вместо того чтобы признать Женственность отвлеченной категорией, женщин объявляют неженственными. Аргументы опыта бессильны против мифа. В то же время миф в определенном смысле проистекает из опыта. Так, совершенно точно утверждение, что женщина иная, чем мужчина, и эта ее иная суть
конкретно проявляется в желании, объятии, любви; но реальному отношению свойственна взаимность; именно поэтому оно порождает подлинные драмы: через эротизм, любовь, дружбу и их противоположности - разочарование, ненависть, соперничество - оно становится борьбой сознаний, каждое из которых считает себя существенным, признанием свобод, подтверждающих одна другую, неопределенным переходом от неприязни к сообщничеству. Полагать Женщину значит полагать абсолютного Другого, без всякой взаимности, вопреки опыту не признавая в ней субъекта, себе подобное существо.
  В конкретной действительности женщины проявляются в разных аспектах; но каждый сотворенный о женщине миф претендует на то, чтобы охватить ее целиком; каждый считает себя единственным, вследствие чего существует множество несовместимых мифов, а мужчины пребывают в задумчивости перед странной противоречивостью идеи Женственности; поскольку любая женщина обладает свойствами множества архетипов, каждый из которых претендует на воплощение ее Истинной сути, то, пытаясь разобраться в своих подругах, мужчины испытывают давнее недоумение софистов, которые никак не могли понять, как человек может быть одновременно блондином и брюнетом. Переход к абсолюту выражается уже в социальных представлениях; отношения легко закрепляются в классах, функции - в типах, как в детском мышлении связи фиксируются в предметах. Например, патриархальное общество, основанное на сохранении вотчины, обязательно предполагает, что, помимо тех людей, что владеют имуществом и передают его по наследству, существуют мужчины и женщины, вырывающие его их рук владельцев и пускающие в свободное обращение; мужчин авантюристов, мошенников,
воров, спекулянтов сообщество обычно осуждает; женщины, пользуясь своей эротической привлекательностью, имеют возможность побуждать молодых людей и даже отцов семейств транжирить свое достояние, не выходя за рамки законности; они присваивают их состояние или завладевают наследством; поскольку роль эта считается пагубной, тех, кто ее играет, называют «дурными женщинами», В действительности у другого семейного очага - в доме отца, братьев, мужа, любовника - они могут, наоборот, показаться ангелами -хранителями; какая -нибудь куртизанка, обирающая богатых банкиров, оказывается меценатом для художников и писателей. Двойственность таких персонажей, как Аспазия и г -жа де Помпадур, нетрудно понять с точки зрения конкретного существования. Но если определить женщину как Самку Богомола, Мандрагору, Демона, то разум повергается в недоумение, когда обнаруживает в ней Музу, Богиню -Мать, Беатриче.
  Поскольку коллективные представления, и в частности социальные типы, обычно определяются парой противоположных терминов, амбивалентность кажется органически присущей и Вечной Женственности. Святая мать дополняется жестокой мачехой, ангелоподобная девушка - развратной девкой: а потому говорят, что Мать - это Жизнь и что Мать - это Смерть, что всякая девственница - это чистый дух или плоть, предназначенная дьяволу.
  Разумеется, выбор между двумя противоположными началами единого целого обществу и его членам диктует не действительность; в каждую эпоху, в каждом отдельном случае общество и человек решают этот вопрос в соответствии со своими потребностями. Очень часто они проецируют на общепринятый миф установления и ценности, к которым сами привязаны. Так, патернализм, настаивающий, что место женщины у домашнего очага, определяет ее как чувство, внутренний мир, имманентность; на самом деле любой человек - одновременно и имманентность и трансцендентность; когда же ему не предлагается никакой цели

  или преграждается путь к ее достижению, когда ему не дают воспользоваться плодами его победы, трансцендентность его невольно обращается в прошлое, то есть опять -таки впадает в имманентность; таков удел женщины при патриархате; но это ни в коем случае не ее предназначение, как рабство не есть предназначение раба, У Огюста Конта ясно видно, как развивается эта мифология. Отождествить Женщину с Альтруизмом значит гарантировать мужчине абсолютное право на ее самоотверженность и категорически указать женщине, как ей надлежит жить.
  Не следует путать миф с раскрытием значения; значение имманентно объекту; оно открывается сознанию в живом опыте, тогда как миф - это трансцендентная Идея, которая непостижима для сознания. Когда Мишель Лерис в «Поре зрелости» рассказывает, как ему привиделись женские органы, он предоставляет нам значения, но не создает никакого мифа. Восхищение женским телом, отвращение к менструальной крови - это реакции на конкретную реальность. Ничего мифологического нет в опыте, обнаруживающем повышенную чувственность женской плоти, и попытка объяснить это через сравнение с цветами или камешками также не имеет ничего общего с мифом. Но сказать, что Женщина - это Плоть, что Плоть - это Ночь и Смерть или великолепие Космоса, - значит покинуть земную правду и вознестись к пустым небесам. Ведь мужчина для женщины - тоже плоть, а сама она не просто плотский объект; и плоть обретает для каждого и в каждом конкретном опыте особые значения. Точно так же совершенно справедливо, что женщина - как и мужчина - уходит корнями в природу; она сильнее, чем мужчина, подчинена роду, ее животная сущность более наглядна; но в ней,
как и в нем, данность подчинена существованию, женщина тоже принадлежит к царству человеческому. Отождествлять ее с Природой - это
  просто предвзятый взгляд.
  Мало найдется мифов, которые были бы настолько выгодны главенствующей касте: он оправдывает все привилегии этой касты и даже дает право ими злоупотреблять. Мужчинам не надо заботиться о том, чтобы облегчить страдания и тяготы, уготованные женщинам физиологией, поскольку так «угодно Природе»; под этим предлогом они делают существование женщины еще более жалким, например не признавая за ней никакого права на сексуальное удовольствие или заставляя ее работать, как вьючное животное^1^.
  Из всех этих мифов глубже всех запал в мужские сердца миф о женской «тайне». У него множество преимуществ. Прежде
  ^1^СР. БАЛЬЗАК. ФИЗИОЛОГИЯ БРАКА: «ВОВСЕ НЕ БЕСПОКОЙТЕСЬ ИЗ -ЗА ЕЕ ШЕПОТА, КРИКОВ, БОЛЕЙ;ПРИРОДА ПРЕДНАЗНАЧИЛА ЕЕ ДЛЯ НАСИ ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ НЕСТИ В СЕБЕ ВСЕ: ДЕТЕЙ, ОГОРЧЕНИЯ, УДАРЫ И МУЖСКИЕ БЕДЫ. НЕ УПРЕКАЙТЕ СЕБЯ В ЧЕРСТВОСТИ. ВО ВСЕ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВА ТАК НАЗЫВАЕМЫХ ЦИВИЛИЗОВАННЫХ НАЦИЙ МУЖЧИНА ВПИСАЛ ЗАКОНЫ, КОТОРЫЕ РЕГУЛИРУЮТ СУДЬБУ ЖЕНЩИН ПОД БЕЗЖАЛОСТНЫМ ЭПИГРАФОМ: ГОРЕ СЛАБЫМ!»
  всего он позволяет запросто объяснить все то, что кажется необъяснимым; мужчина, «не понимающий» женщину, счастлив подменить субъективный недостаток объективной помехой; вместо того чтобы признать свое невежество, он считает, что вне его существует какая -то тайна: вот и готово алиби, которое одновременно тешит лень и тщеславие. Таким образом влюбленное сердце избегает немалых разочарований: если возлюбленная капризна, а речи ее глупы, все оправдывает тайна. И наконец, благодаря тайне поддерживается то негативное отношение, которое казалось Кьёркегору намного предпочтительнее позитивного обладания: имея перед собой живую загадку, человек остается один - один со своими мечтами, надеждами, опасениями, любовью, тщеславием; эта субъективная игра, которая может охватывать все от порока до мистического экстаза, представляет собой для многих более привлекательный опыт, чем подлинное общение с человеческим существом. На чем же зиждется столь полезная иллюзия?
  Несомненно, в каком -то смысле женщина таинственна, «таинственна, как все на свете», как сказал Метерлинк. Каждый человек - субъект только для себя самого; каждый в своей имманентности может постичь только одного себя; с этой точки зрения другой - всегда тайна. В глазах мужчин непроницаемость «длясебя -бытия» наиболее очевидна у другого - женского пола; никакое влечение не поможет им проникнуть в ее индивидуальный опыт: им никогда не суждено узнать, что такое эротическое удовольствие, испытываемое женщиной, или недомогание при менструации, или родовые муки. По правде говоря, тайна эта взаимна; в сердце каждого мужчины, поскольку и он другой, причем другой мужского пола, есть нечто замкнутое в себе и непроницаемое для женщины; она не знает, что такое мужской эротизм. Но согласно универсальному правилу, которое мы констатировали, мужчины воспринимают мир через категории, которые со своей точка зрения принимают за абсолют: здесь, как и везде, они упускают из виду взаимность. Будучи тайной для мужчины, женщина воспринимается как тайна сама по себе.
  По правде говоря, ее положение исключительно располагает к такому восприятию. Ее физиологическая судьба очень сложна; она сама переживает ее как какой -то посторонний процесс; тело не является для нее ясным выражением ее существа; она чувствует себя в нем отчужденной; нить, которая во всяком индивиде соединяет физиологическую и физическую жизнь, или, лучше сказать, связь, существующая между «неподлинностью» и свободой индивида, - это сложнейшая загадка человеческого существования - в женщине же она особенно поразительна.
  Но то, что называют тайной, это не субъективное одиночество сознания и не загадка органической жизни. Истинный смысл это слово приобретает на уровне коммуникации; оно несводимо просто к молчанию, ночи, отсутствию; оно предполагает, что есть нечто издающее невнятный лепет, но неспособное выразить себя достаточно четко. Утверждение, что женщина - тайна, означает не то, что она молчит, но что язык ее непонятен; она здесь, но ее скрывает завеса; она существует вне этих смутных видений. Кто она? Ангел, демон, вдохновленная свыше, комедиантка? Предполагается одно из двух: или на эти вопросы существуют недоступные ответы, или, скорее, адекватного ответа вообще быть не может, потому что женщина изначально наделена двойственной сущностью; в сердце своем она неопределима сама для себя: это
  сфинкс.
  В действительности она была бы сильно озадачена, если бы
  ей пришлось решать, кто она есть; вопрос не предполагает ответа; и дело не в том, что скрытая истина слишком неуловима, чтобы ее можно было проанализировать, - просто в этой области нет истины. Человек есть только то, что он делает; возможное не выходит за рамки действительного, сущность не предшествует существованию; в своей чистой субъективности человек не может ничем быть. Его меряют по его поступкам. О крестьянке можно сказать, что она хорошая или плохая работница, об актрисе - что она талантлива или бездарна, но если рассматривать женщину в ее имманентности, о ней абсолютно ничего нельзя сказать, она - вне любой квалификации. В любовных же и супружеских отношениях, во всех отношениях, где женщина - лицо зависимое, где она - другой, ее воспринимают именно в ее имманентности. Поразительно, что в приятельнице, коллеге, сотруднице никакой тайны нет; зато если зависимое лицо мужского пола, если, например, молодой человек предстает перед мужчиной или женщиной старше или богаче его как несущественный объект, он тоже окутывается тайной. И это раскрывает нам основу женской тайны, которая имеет чисто
экономический смысл. Чувство тоже не может ничем быть. «В области чувств реальное не отличается от воображаемого, - пишет Жид. - Достаточно вообразить, что любишь, чтобы полюбить, и точно так же достаточно сказать себе, что ты воображаешь, что любишь, когда в самом деле любишь, чтобы сразу же начать любить немного меньше…» Различие между реальным и воображаемым возникает только в конкретном поведении. Мужчина, занимающий в этом мире привилегированное положение, имеет возможность активно демонстрировать свою любовь; очень часто он содержит женщину или по крайней мере помогает ей; женившись, он дает ей определенное социальное положение; он делает ей подарки; его экономическая и социальная независимость позволяет ему выступать с инициативами и делать жесты: разлученный с г -жой де Вильпаризи, г -н де Норпуа не раз проводил в дороге целые сутки, чтобы с ней соединиться; очень часто он занят, она же живет в праздности: он дарит ей время, которое проводит с ней; она же принимает его - с радостью, со страстью или просто чтобы развлечься? Принимает ли она его благодеяния из любви или из соображений выгоды?
Любит ли она мужа или замужнее состояние? Конечно, и те доказательства, что приводит мужчина, весьма двусмысленны: приносит ли он тот или иной дар из любви или из жалости? Но если женщина обычно находит в мужском обхождении множество преимуществ, обхождение женщины может пойти на пользу мужчине лишь постольку, поскольку он ее любит. И поэтому по его поведению в целом можно примерно оценить степень его привязанности. Между тем женщина почти не имеет возможности копаться в собственном сердце; в зависимости от настроения она может по -разному относиться к своим чувствам, и до тех пор пока она будет переживать их пассивно, ни одна из интерпретаций не будет в достаточной степени соответствовать истине. В тех редких случаях, когда экономические и социальные преимущества на ее стороне, с тайной все обстоит наоборот, и это отлично показывает, что связана эта тайна не с одним каким -нибудь полом, а с определенным положением. Для огромного числа женщин пути трансценденции перекрыты: поскольку они ничего не делают, они ничем и не становятся', они без конца спрашивают, чем они могли бы стать, что приводит их к
вопросу о том, что они есть: вопрос этот праздный; мужчине не удается обнаружить эту скрытую сущность именно потому, что она просто -напросто не существует. Женщину держат вне мира, а потому она не может объективно определить себя через мир, и тайна ее скрывает в себе одну лишь пустоту.
  Кроме того, ей, как всем угнетенным, случается намеренно прятать свое подлинное лицо; раб, слуга, нищий - все те, кто зависит от капризов хозяина, научились взирать на него с неизменной улыбкой или с загадочной невозмутимостью; истинные свои чувства, истинную манеру поведения они тщательно скрывают. И женщину с ранней юности учат лгать мужчинам, хитрить, лавировать. Она встречает их с разными поддельными лицами; она осторожна, она притворяется и лицедействует.
  Но женская Тайна в представлении мифологического мышления - это реальность более глубокая. На самом деле она непосредственно подразумевается самой мифологией абсолютного Другого. Если допустить, что несущественное сознание - это тоже пропускающая свет субъективность, способная оперировать cogito^1^, то это значит признать, что оно действительно суверенно и в конечном счете существенно; а чтобы всякая обоюдность оказалась невозможной, надо, чтобы Другой был другим для самого себя, чтобы сама его субъективность ощущалась как Другое; такое сознание, будучи отчужденным как сознание в своем чисто имманентном наличии, непременно стало бы Тайной; оно стало бы «Тайной -в -себе» уже потому, что было бы «Тайной -для -себя»; оно стало бы абсолютной Тайной. Точно так же существует тайна Негра или Азиата, существует помимо загадки, создаваемой их скрытностью, поскольку их, безусловно, воспринимают как несущественного Другого. Следует заметить, что американский гражданин, приводящий в глубокое недоумение среднего европейца, все же не воспринимается им как нечто «таинственное»: он лишь скромно признается, что не
понимает его; так и женщина не всегда «понимает» мужчину, однако мужской тайны не существует; все дело в том, что процветающая Америка и мужчина находятся в положении Хозяина, Тайна же - достояние раба.
  Разумеется, в сумерках притворства можно только предаваться мечтам о позитивной реальности Тайны; подобно некоторым побочным галлюцинациям она рассеивается при малейшей попытке ее зафиксировать. Литературе никак не удаются описания «таинственных» женщин; они могут появляться в начале романа как странные, загадочные особы; но, если только история не остается незавершенной, они всегда в конце концов выдают свой секрет и становятся последовательными, законченными персонажами. Например, герой книг Питера Чейни не перестает удивляться непредсказуемым капризам женщин: никогда нельзя угадать, как они себя поведут, они сбивают все расчеты; в действительности же, стоит читателю узнать, что именно движет их поступками, как они тут же представляются весьма несложными механизмами; одна - шпионка, другая - воровка; как бы умело ни строилась интрига, всегда существует ключ, а иначе и быть не может, будь автор сколь угодно талантлив, а воображение его - сколь угодно богато. Тайна - это всегда только мираж, и он исчезает при малейшей попытке вглядеться в него, Итак, мы видим, что миф в значительной степени
объясняется тем, какое применение находит ему человек. Миф о женщине - это роскошь. Он может возникнуть, только если над человеком не довлеют его неотложные потребности; чем более конкретно переживаются отношения, тем менее они индивидуализируются. Древнеегипетский феллах, крестьянин -бедуин, средневековый ремесленник, современный рабочий, в силу трудовой необходимости и бедности, имеют слишком определенные отношения с конкретной женщиной - своей подругой, - чтобы наделять ее доброй или недоброй аурой. Черные и белые статуи женственности были воздвигнуты в те эпохи и теми классами, которым был отпущен досуг, чтобы предаваться мечтам. Но и в роскоши есть своя польза; мечты эти всегда властно направлялись соображениями выгоды. Конечно, большинство мифов коренятся в непосредственном восприятии человеком его собственного существования и окружающего мира; но выход за пределы опыта к трансцендентной Идее был сознательно осуществлен патриархальным обществом в интересах самооправдания; через мифы оно навязывало людям свои законы и нравы в образной и наглядной форме; коллективный императив проникал в каждое
конкретное сознание в виде мифа. С помощью религий, традиций, языка, сказок, кино мифы проникают даже в те сферы существования, что всецело находятся во власти материальной действительности. Каждый может обрести в них источник сублимации своего скромного опыта: одного обманула любимая женщина - и он заявляет, что она - взбесившаяся матка; другого мучает мысль о его мужском бессилии - и женщина превращается в Самку Богомола; третьему нравится общество его жены - и вот она уже Гармония, Покой, кормилица Земля, Любовь к дешевой вечности, к карманному абсолюту, свойственная большинству мужчин, удовлетворяется за счет мифов. Малейшее волнение или неприятность становятся отражением вневременной Идеи; иллюзия эта приятно льстит тщеславию, Миф - это одна из тех ловушек ложной объективности, в которые непременно попадает дух серьезности. Речь снова идет о том, чтобы подменить жизненный опыт и требуемые им свободные суждения готовым идолом. Вместо подлинной связи с автономным существом миф о женщине предлагает неподвижное созерцание миража. «Мираж! Мираж! Их надо убить, раз они неуловимы; или же успокоить,
просветить, отучить от увлечения украшениями, сделать их действительно равными нам спутницами, задушевными подругами, союзницами в этой жизни, по -другому одеть их, остричь им волосы, все им сказать…» - восклицал Лафорг. Мужчина ничего не потерял бы, отказавшись превращать женщину в символ, - скорее наоборот, Коллективные, направляемые грезы, клише очень бедны и однообразны рядом с живой действительностью: для настоящего мечтателя, для поэта она бывает гораздо более плодотворным источником, чем приевшееся чудесное. Эпохи, когда к женщинам относились с самой искренней нежностью, - это не куртуазный феодализм и не галантный XIX век, это эпохи - например, XVIII век, - когда мужчины видели в женщинах себе подобных: именно тогда они оказывались действительно романтичными: достаточно прочитать «Опасные связи», «Красное и черное», «Прощай, оружие!», чтобы в этом убедиться. В героинях Лакло, Стендаля, Хемингуэя нет никакой тайны, но от этого они не менее привлекательны. Признать в женщине человека не значит обеднить опыт мужчины: он не утратил бы ни разнообразия, ни богатства, ни интенсивности, если бы
развивался в отношениях двух субъектов; отказаться от мифов не значит разрушить весь драматизм отношений между полами, не значит отрицать те смыслы, что действительно открываются мужчине через женскую реальность; это не значит уничтожить поэзию, любовь, приключения, счастье, мечту - это значит лишь настаивать на том, чтобы поведение, чувства, страсти были основаны на правде^1^.
  Лафорг еще говорит насчет женщины: «Поскольку ее оставили в рабстве, лени, без всякого иного занятия или оружия, чем ее пол, она гипертрофировала его и стала Женственностью… и мы позволили ей гипертрофировать себя; в мире она существует для нас… Так вот, все это неверно… С женщиной чы до сих пор играли в куклы. Это длится уже слишком долго!..»
  «Женщина теряется. Где женщины? Нынешние женщины - это уже не женщины»; мы видели, в чем заключается смысл этих таинственных лозунгов. В глазах мужчин и несчетного числа женщин, смотрящих на мир теми же глазами, недостаточно иметь женское тело и исполнять женские функции в качестве любовницы, матери, чтобы быть «настоящей женщиной»; через половую жизнь и материнство субъект может требовать для себя независимости; «настоящая женщина» - это та, которая принимает себя как Другого. В поведении нынешних мужчин есть двойственность, создающая в душе у женщины мучительное противоречие; они в значительной степени соглашаются видеть в женщине себе подобную, равную; и все же продолжают требовать, чтобы она оставалась несущественным; для нее же эти две судьбы несовместимы; она колеблется между ними, не будучи вполне приспособленной ни к одной из них, что и объясняет ее неуравновешенность. У мужчины между общественной и частной жизнью нет никакого разрыва; чем больше он утверждается в действии, в работе - на «подступах» к миру, тем более мужественным он представляется; ценности человеческие переплетаются в нем с
жизненными ценностями; автономные же достижения женщины вступают в противоречие с ее женственностью, поскольку от «настоящей женщины» требуется, чтобы она сделалась объектом, была Другим, Вполне возможно, что в этом плане чувственность и даже сексуальность мужчин меняется. Уже родилась новая эстетика. И хотя мода на плоскую грудь и худые бедра - на женщину -эфеба - продержалась недолго, возврата к пышному s 1, еалу прошлых веков не произошло. Теперь требуется, чтобы женское тело было плотью, но скромной; оно должно быть изящным, а не жирным, мускулистым, гибким, сильным, должно указывать на трансцендентность; предпочтительнее, чтобы оно было не белым, как тепличное растение, но тронутым лучами универсального солнца, загорелым, как торс рабочего человека. Одежда стала практичной, но от этого женщина не стала казаться бесполой: наоборот, короткие юбки позволили гораздо лучше, чем раньше, оценить ноги и бедра. И непонятно, почему, собственно, работа должна лишить ее эротической привлекательности. Восприятие женщины одновременно как социального лица и как плотской добычи может быть весьма возбуждающим; в
недавно появившейся^1^ серии рисунков Пене можно видеть, как молодой жених бросает свою невесту, будучи соблазненным хорошенькой женщиной -мэром, которая собиралась зарегистрировать их брак; тот факт, что женщина исполняет «мужскую должность» и в то же время возбуждает желание, долгое время был темой для более или менее непристойных шуток; понемногу возмущение и ирония притупились, и сейчас, кажется, зарождается новая форма эротизма; может быть, она породит и новые мифы.
  Не вызывает сомнений, что женщинам сегодня очень трудно совмещать положение автономного индивида с женской судьбой; в этом источник той их неловкости, той тревоги, из -за которых их иногда считают «потерянным полом». Наверное, куда удобнее переносить беспросветное рабство, чем трудиться над избавлением от него; да и мертвые лучше приспособлены к земле, чем живые. Во всяком случае, возврат к прошлому столь же невозможен, сколь и нежелателен. Следует надеяться, что мужчины со своей стороны безоговорочно примут положение, складывающееся в настоящий момент; только тогда женщина сможет жить, не чувствуя внутреннего разлада. Тогда, быть может, исполнится пожелание Лафорга: «О девушки, когда же вы станете нам братьями, задушевными братьями, без всякой задней мысли об эксплуатации? Когда же мы обменяемся настоящим рукопожатием?» Тогда «Мелюзина, избавленная от бремени рока, взваленного на нее одним лишь мужчиной, освобожденная Мелюзина…» обретет «свое место за общим столом»^1^. Тогда она станет в полной мере человеком, «когда будет сокрушено бесконечное рабство женщины, когда она начнет жить для себя и сама
по себе, а мужчина - вызывавший до тех пор отвращение - отпустит ее на волю»^2^.
  ТОМ 2. ЖИЗНЬ ЖЕНЩИНЫ.
  Родиться женщиной - какое несчастье! Однако еще большее несчастье - будучи женщиной, не осознавать своей трагедии до конца.
  Кьёркегор
  Полужертва, полусообщница, такая же, как все в этом мире.
  Ж. - П. Сартр

  ВВЕДЕНИЕ
  В наше время женщины развенчивают миф о «женственности»; они начинают на деле утверждать свою независимость; однако полноценное человеческое существование дается им нелегко. Их воспитывают женщины, их детство проходит в окружении женщин, их типичная судьба - это замужество, в результате которого они практически попадают в зависимое от мужчины положение. Мужское превосходство остается в силе и по -прежнему опирается на прочную экономическую и социальную основу. В связи с этим необходимо тщательно изучить традиционный жизненный путь женщины. Как женщина узнает о своем «уделе», как она следует ему, в каком замкнутом мире она живет, как она может вырваться из него - вот вопросы, на которые мне хотелось бы найти ответы. Только найдя их, мы сможем понять, с какими проблемами сталкиваются женщины, стремящиеся, несмотря на свое тяжелое прошлое, создать себе новое будущее. Употребляя слова «женщина», «женский», я, конечно, не имею в виду какой -либо эталон или нечто неизменное; большая часть моих утверждений сделана с учетом «современного воспитания и нравов». Я не собираюсь изрекать в этой книге вечные
истины, я просто хочу описать тот общий фон, на котором, во всем его своеобразии, протекает существование женщины.

  ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
  ГЛАВА 1 ДЕТСТВО
  Женщиной не рождаются, ею становятся. Ни биология, ни психика, ни экономика не способны предопределить тот облик, который принимает в обществе самка человека. Существо, называемое женщиной, нечто среднее между самцом и кастратом, могло возникнуть только под воздействием всех сторон цивилизованной жизни. Лишь при общении с другими людьми индивид может осознать себя Другим. Поскольку ребенок замкнут на себе, он не может заметить своего полового отличия от других. Для детей, и девочек и мальчиков, тело - это прежде всего выразитель определенного внутреннего мира и инструмент для познания внешнего мира; они знакомятся с миром с помощью глаз и рук, а не с помощью половых органов. Грудные дети обоих полов одинаково переживают драму рождения и отнятия от груди; у них одинаковые интересы и удовольствия; первым источником самого приятного для них ощущения является сосание, затем они проходят анальную фазу; наибольшее удовольствие им доставляет общая для них функция испражнения; они изучают свое тело с одинаковым любопытством или одинаковым равнодушием; из клитора и пениса они извлекают схожее смутное
удовольствие. По мере того как развивается их восприятие внешнего мира, их чувства обращаются к матери. Ее кожа, мягкая, гладкая и эластичная женская кожа, пробуждает в них сексуальные желания, удовлетворяемые хватательными органами. И девочки и мальчики демонстративно обнимают мать, ощупывают ее, ласкаются к ней; при рождении нового ребенка и те и другие испытывают ревность, проявляющуюся одинаковым образом - это приступы гнева, капризы, нарушения мочеиспускания. Дети обоих полов одинаково кокетничают для того, чтобы завоевать любовь взрослых. До двенадцатилетнего возраста девочка так же крепка физически, как и ее братья, их интеллектуальные способности ничем не отличаются, и она может соперничать с ними в любой области. И если нам кажется, что в девочке еще задолго до половой зрелости, а иногда и с самого раннего детства проявляются специфические признаки ее пола, то это не потому, что какие -то загадочные инстинкты с рождения обрекают ее на пассивность, кокетство и материнство. Дело в том, что с самого рождения ребенок живет среди людей и девочке с первых лет ее жизни настойчиво внушают мысль о ее
предназначении.
  Сначала мир представляется новорожденному лишь в виде имманентных ощущений, он все еще погружен в нечто нерасчлененное, как и в то время, когда он жил во мраке чрева. Вскармливают ли его грудью или из бутылочки, он постоянно окружен теплом материнского тела. Понемногу он начинает воспринимать предметы как нечто, отличное от себя самого, он выделяет себя из них. В это же время его довольно резко отрывают от кормящего его тела, в ответ на что иногда наступает бурная реакция^1^. Во всяком случае, именно в тот момент, когда эта буря начинает успокаиваться, то есть к тому времени, когда ребенок приближается к полугодовалому возрасту, в его мимике, которая впоследствии превращается в настоящее кривляние, начинает появляться желание нравиться другим. Конечно, такое поведение не обусловлено сознательным выбором; но ведь совершенно необязательно обдумывать ситуацию для того, чтобы ее пережить. Ребенок непосредственно переживает первородную драму любого существа - Драму отношений с Другим. Человек с тоской осознает свою отчужденность. Он готов отказаться от свободы, от своего внутреннего мира и хотел бы
слиться со вселенной. Этим объясняются его космические и пантеистические искания, стремление к забвению, сну, экстазу, смерти, Ему никогда не удается уничтожить свое отдельное «я», но ему по крайней мере хотелось бы достичь той прочности, которой обладает бессознательный мир, окаменеть, как предмет. Он особенно хорошо осознает себя существом тогда, когда на него направлен фиксирующий взгляд другого человека. Именно в этом плане следует рассматривать поведение ребенка: в своей телесной форме он обнаруживает замкнутость, одиночество и отчужденность от окружающего мира, он пытается преодолеть эту катастрофу, отстраняясь от своего существования в виде некоего образа, реальность и ценность которому придадут другие люди. Представляется, что он начинает утверждать свою личность^ с того момента, когда начинает узнавать свое
  Жюдит Готье рассказывает в своих воспоминаниях, что она так жалобно плакала и чахла, когда ее разлучили с кормилицей, что пришлось ее возвратить. Лишь значительно позже ее отняли от груди.
  Эта теория выдвинута доктором Лаканом в его работе «Complexes familiaux dans la formation de l'individu». Этот факт, имеющий чрезвычайную важность, служит, по мнению автора, объяснением того, почему в процессе развития ««я»сохраняет двусмысленное обличье персонажа в спектакле».
  отражение в зеркале, что также совпадает с моментом отнятия ребенка от груди. Его «я» настолько смешивается с отражением, что и формируется оно только в условиях отстраненности. Итак, зеркало играет более или менее значительную роль. Однако нет сомнения в том, что к шестимесячному возрасту ребенок начинает понимать мимику родителей и под их взглядами осознавать себя в качестве объекта. Он уже является независимым субъектом, который устремлен к реальному миру, но он может встретить самого себя только в отстраненном образе.
  Когда ребенок растет, он борется против первородной отчужденности двумя способами. С одной стороны, он стремится отвергнуть разрыв: он прижимается к матери, стремится ощутить ее живое тепло, требует ласки, С другой стороны, он пытается оправдаться, заслужив одобрение других людей. На взрослых он смотрит как на божества: ведь они могут наделить его тем или иным обликом. Он испытывает магию взгляда, способного превратить его то в очаровательного ангелочка, то в чудовище. Эти два способа защиты не исключают один другого, напротив, они взаимодополняющи и взаимопроникающи. Когда ребенку удается понравиться, чувство самооправдания подтверждается телесно; его целуют и ласкают. Как во чреве своей матери, так и под ее ласковым взглядом ребенок испытывает одно и то же чувство - счастливой пассивности. В течение первых трех -четырех лет жизни и мальчики и девочки ведут себя одинаково: все они стремятся продлить счастливое состояние, предшествующее отнятию от груди, у тех и у других можно наблюдать как стремление расположить к себе, так и кривляние; мальчикам, как и их сестренкам, хочется нравиться, вызывать
улыбки и восхищение.
  Приятнее отрицать разрыв, чем его преодолевать; безопаснее затеряться в центре вселенной, чем принимать прочную форму под воздействием сознания других людей. Контакт с телом приводит к более глубокой отстраненности, чем любое смирение под воздействием взгляда другого человека. Стремление понравиться, кривляние представляют собой более сложную и труднодостижимую стадию, чем простой покой в объятиях матери. Магия взгляда взрослого человека обманчива: ребенок утверждает, что его не видно, родители вступают с ним в игру, ищут его на ощупь, смеются, а затем неожиданно заявляют: «Ты нам надоел, прекрасно тебя видно». Ребенок сказал что -то, что всех позабавило, он повторяет это, но на этот раз в ответ ему лишь пожимают плечами. В этом мире, таком же неверном и непредсказуемом, как мир Кафки, ребенок спотыкается на каждом шагу^1^. Именно поэтому
  В «Голубом апельсине» Йосю Гоклер говорит о своем отце: «В хорошем настроении он мне казался таким же страшным, как в минуты нетерпенья, потому что я никак не могла понять, чем вызваны движения его души… Опасаясь изменений его настроения как капризов какого -нибудь божества, я испытывала к нему уважение, смешанное с тревогой… Я произносила свои многие дети боятся становиться большими, они отчаиваются, когда родители перестают сажать их на колени или пускать к себе в постель. Лишаясь физической близости, они все более и более остро начинают испытывать и моральное отдаление, которое всегда мучительно переживается человеком.
  Вот тут впервые девочки оказываются в лучшем положении, чем мальчики. Это как бы второе отнятие от груди, менее резкое, чем первое, в результате которого ребенок постепенно лишается телесных контактов с матерью. Но в поцелуях и ласках особенно настойчиво отказывают мальчикам, девочку же продолжают ласкать, ей позволяют постоянно быть рядом с матерью, отец сажает ее на колени, гладит по головке, ее одевают в платьице самых нежных цветов, прощают ей слезы и капризы, тщательно причесывают, забавляются ее гримасами и кокетством. От страха перед одиночеством ее оберегают прикосновения и снисходительные взгляды. Мальчику, напротив, запрещают любое кокетство, его попытки понравиться, кривляние вызывают раздражение. «Мужчины не просят, чтобы их целовали… Мужчины не вертятся перед зеркалом,,. Мужчины не плачут…» - говорят им. Взрослые хотят, чтобы мальчик был «маленьким мужчиной», и он может заслужить их одобрение, только проявляя независимость. Он нравится им только тогда, когда не стремится понравиться.
  Многие мальчики пугаются суровой независимости, на которую их обрекают, и хотят стать девочками. В те времена, когда в раннем детстве всех детей одевали в платьица, мальчики нередко плакали, когда на них надевали штанишки и стригли им локоны. Некоторые упрямо хотят быть женщинами, и это одна из причин, которая приводит к гомосексуализму. «Мне страстно хотелось быть девочкой, и я до такой степени не осознавал преимуществ мужского состояния, что хотел мочиться сидя», - рассказывает Морис Сакс^1^. Однако если поначалу к мальчику относятся более строго, чем к его сестренкам, то это потому, что с ним связывают более значительные планы, Требования, которые к нему предъявляют, сразу же ставят его выше девочки. Морис рассказывает в своих воспоминаниях, что он ревновал к своему младшему брату, с которым мать и бабушка были очень нежны. Отец взял его однажды за руку и вывел из комнаты. «Мы - мужчины, оставим женщин», - сказал он ему. Ребенка убеждают, что от мальчиков
  словечки так, словно загадывала на орла или решку, не зная, как они будут восприняты». Немного дальше она рассказывает такую историю: «Однажды утром, после того как меня отругали, я затянула свою считалку: старый стол, половая щетка, плита, миска, молочная бутылка, котелок и так далее, - и моя мать, услышав это, расхохоталась… Через несколько дней, когда мать опять ругала меня, я попыталась еще раз смягчить ее считалкой, но не тут -то было. Вместо того чтобы развеселить, я ее еще больше рассердила, и меня наказали еще строже. Мне казалось, что взрослых совершенно невозможно понять».
  требуют больше из -за их превосходства. Чтобы ободрить его на трудном пути, ему постоянно внушают мысль о его мужском достоинстве. Это абстрактное понятие принимает для него вполне конкретную форму и воплощается в пенисе. Чувство гордости к своему маленькому мягкому свисающему половому члену возникает у него не само по себе, он проникается им благодаря поведению окружающих его людей. По древней традиции, матери и кормилицы уподобляют мужской половой член мужественности. То ли из благодарной любви или из смирения они испытывают его очарование, то ли его беспомощное младенческое состояние внушает им чувство превосходства, но они обращаются с половым членом ребенка с каким -то особенным снисхождением. Рабле рассказывает нам об играх и словечках кормилиц Гаргантюа^1^; известны также игры и остроты кормилиц Людовика XIII. И более стыдливые женщины дают половому члену маленького мальчика дружеские прозвища, говорят о нем с ребенком как о маленьком человечке, который как бы одновременно является и самим ребенком и кем -то другим. Как говорится в уже приводившемся высказывании, они представляют его в
качестве «alter ego, но обычно более хитрого, умного и ловкого, чем его обладатель»^2^. С точки зрения анатомии пенис очень подходит для выполнения этой роли: расположенный на поверхности тела, он похож на маленькую, данную от природы игрушку, на что -то вроде куколки, Так, расхваливая двойника ребенка, придают вес и ему самому. Один отец рассказывал мне, что его сын в трехлетнем возрасте еще мочился сидя. Этот ребенок, живший в окружении сестер и кузин, был робок и грустен. Однажды отец отвел его в уборную и сказал: «Сейчас я тебе покажу, как это делают мужчины». С этого момента мальчик был очень горд, что он умеет мочиться стоя, и начал презирать девочек за то, что «они писают через дырочку». Истинная причина его презрения заключалась не в том, что у девочек не было какого -то органа, а в том, что его, а не их выделил и научил мочиться отец. Таким образом, пенис вовсе не воспринимается как прирожденная привилегия, якобы приносящая мальчику чувство превосходства, напротив, его возвышение представляет собой нечто вроде компенсации - придуманной взрослыми и с восторгом принимаемой ребенком - за суровые
пережива-
  ^1^«…И СТАЛ УЖЕ ЗАДАВАТЬ РАБОТУ СВОЕМУ ГУЛЬФИКУ. А НЯНЬКИ ЕЖЕДНЕВНО УКРАШАЛИ ЕГО ГУЛЬФИК ПЫШНЫМИ КИСТЯМИ И РАЗВЛЕКАЛИСЬ ТЕМ, ЧТО МЯЛИ ЕГО В РУКАХ, ТОЧНО ПЛАСТЫРЬ, СВЕРНУТЫЙ В ТРУБОЧКУ; КОГДА ЖЕ У ГУЛЬФИКА УШКИ СТАНОВИЛИСЬ НА МАКУШКЕ, НЯНЬКИ ПОКАТЫВАЛИСЬ СО СМЕХУ - ВИДНО БЫЛО, ЧТО ЭТА ИГРА ДОСТАВЛЯЛА ИМ НЕМАЛОЕ УДОВОЛЬСТВИЕ.
  ОДНА ИЗ НИХ НАЗЫВАЛА ЕГО ВТУЛОЧКОЙ, ДРУГАЯ - БУЛАВОЧКОЙ, ТРЕТЬЯ - КОРАЛЛОВОЙ ВЕТОЧКОЙ, ЧЕТВЕРТАЯ - ПРОБОЧКОЙ, ПЯТАЯ - ЗАТЫЧЕЧКОЙ, КОЛОВОРОТИКОМ, СВЕРЛЫШКОМ, БУРАВЧИКОМ, ПОДВЕСОЧКОМ, РЕЗВУНЧИКОМ -ПОПРЫГУНЧИКОМ, СТОЯЧКОМ, КРАСНЕНЬКОЙ КОЛБАСКОЙ, ЯИЧКОМ -НЕВЕЛИЧКОМ…» И Т. Д.
  ния, связанные с последним отрывом от матери. Так ему помогают пережить сожаление о том, что он уже вышел из младенческого возраста, и о том, что он не девочка. Позднее он станет связывать со своим половым членом свое превосходство и гордую независимость^1^.
  Для девочек все обстоит иначе, Матери и кормилицы не испытывают к их половым органам ни уважения, ни нежности, не привлекают внимание к этим потайным частям тела, которые видны лишь частично и которые невозможно взять в руки. В каком -то смысле у девочек нет половых органов. Однако девочка не чувствует себя лишенной чего -либо, она, конечно, ощущает свое тело как единое целое. В то же время ее положение в мире сильно отличается от положения мальчика. В связи с этим целый ряд факторов может превратить в ее глазах это отличие в неполноценность.
  Не много есть вопросов, столь же часто обсуждаемых психоаналитиками, как знаменитый женский «комплекс кастрации». Большинство специалистов считают сегодня, что желание обладать пенисом проявляется в разных случаях в самых различных формах^2^. Прежде всего многие девочки довольно долго ничего не знают о строении мужского тела. Ребенка не удивляет, что существуют мужчины и женщины, так же как существуют солнце и луна. Ему кажется, что между словом и сущностью нет различия, а в его любопытстве еще не присутствует анализ. Есть также девочки, которые не обращают никакого внимания, а то и посмеиваются над маленьким кусочком плоти, свисающим между ног мальчиков. Это такая же особенность мужчин, как одежда или прическа. Часто они замечают его у новорожденных братьев, и, «если девочка еще мала, - пишет X, Дейч, - пенис ее брата не производит на нее никакого впечатления»; она рассказывает об одной девочке, которая, увидев пенис, не проявила к нему никакого интереса и лишь значительно позже, в связи с собственными проблемами начала придавать ему значение. Бывает, что пенис воспринимается как аномалия; это какой
-то нарост, нечто непонятное, свисающее как шишка, соска или бородавка, он может вызвать отвращение. Наконец, бесспорно и то, что во многих случаях девочки интересуются пенисом своего брата или товарища, но это не означает, что они испытывают к нему чисто сексуальную ревность. И тем более они не ощущают глубокой обиды из -за отсутствия подобного органа. Их желание завладеть им не отли-
  ^М. Т. 1, С. 79 - 80.
  КРОМЕ РАБОТ ФРЕЙДА И АДЛЕРА, ПО ЭТОМУ ВОПРОСУ СУЩЕСТВУЕТ ОБШИРНАЯ ЛИТЕРАТУРА. АБРАХАМ ВПЕРВЫЕ ВЫСКАЗАЛ МЫСЛЬ О ТОМ, ЧТО ДЕВОЧКА СЧИТАЕТ СВОИ ПОЛОВЫЕ ОРГАНЫ ИЗУВЕЧЕННЫМИ. КАРЕН ХОРНИ, ДЖОНС, ЖАННА ЛАМПЛЬДЕ -ГРООТ, X. ДЕЙЧ, А. БАЛИНТ ИЗУЧАЛИ ЭТОТ ВОПРОС С ПСИХОАНАЛИТИЧЕСКОЙ ТОЧКИ ЗРЕНИЯ. СОССЮР ПЫТАЕТСЯ ОБЪЕДИНИТЬ ПСИХОАНАЛИТИЧЕСКИЙ ПОДХОД С ИДЕЯМИ ПИАЖЕ И ЛЮКЕ. СМ. ТАКЖЕ:POLLACK.LES IDES DES ENFANTS SUR LA DIFFERENCE DES SEXES.
  чается от желания завладеть любым другим предметом, оно нередко бывает поверхностным.
  Известно, что функция испражнения и особенно функция мочеиспускания сильно интересуют детей. Ребенок часто мочится в постель в знак протеста против предпочтения, отдаваемого родителями другому ребенку. Есть страны, где мужчины мочатся сидя, и бывает, что женщины мочатся стоя. Так, например, поступают многие крестьянки. Но в современном западном обществе женщины обычно мочатся сидя на корточках, в то время как мужчины делают это стоя. В этом различии и заключается для девочек самая поразительная половая дифференциация. Чтобы помочиться, ей нужно снять штанишки, присесть, а значит - спрятаться. Это неудобно, это тяжелая и постыдная обязанность. Стыд возрастает в тех нередких случаях, когда девочка подвержена непроизвольным мочеиспусканиям, например при безудержном смехе. В этом отношении девочки контролируют себя хуже, чем мальчики. У мальчиков функция мочеиспускания похожа на свободную игру, она обладает притягательностью всех игр, в которых проявляется свобода. Пенис можно поворачивать, с его помощью можно что -то делать, и для ребенка это очень интересно. Одна девочка, увидев, как мочится мальчик,
восхищенно воскликнула: «Как это удобно!»^1^ Струю можно направить куда угодно, она может далеко бить, и мальчик чувствует себя от этого всесильным. Фрейд говорил о «непомерном честолюбии старых мочегонных средств», Штекель благоразумно оспаривал такую формулировку. Но правда и то, что, как говорит Карен Хорни^2^, «образы всесилия, особенно садистского характера, часто ассоциируются с мужской струёй мочи»; такие образы, сохраняющиеся лишь у некоторых взрослых мужчин^3^, очень важны для детей. Абрахам говорит о том, что «женщины испытывают большое удовольствие, поливая сад из шланга». Я согласна с теориями Сартра и Башлара^4^ и думаю, что вовсе не обязательно^5^ это удовольствие возникает от того, что шланг ассоциируется с пенисом. Любая струя воды - это чудо, вызов земному притяжению, направлять ее, распоряжаться ею - значит одержать маленькую победу над законами природы. Во всяком случае, мальчик находит в мочеиспускании постоянное развлечение, которого его сестренки лишены. Кроме всего прочего, благодаря струе мочи мальчик может, особенно на природе, устанавливать разнообразные контакты с
предметами; с водой, землей, мхом, снегом и так далее. Для того чтобы повторить подобные опыты мальчиков, некоторые девочки ложатся на спину и пытаются направить струю мочи «кверху», другие хотят научиться мочиться стоя. Карен Хорни полагает, что они также завидуют мальчишкам, потому что те могут мочиться не прячась. «Одна больная, увидев на улице мужчину, который мочился, неожиданно воскликнула:«Если бы я могла попросить подарок у Провидения, то я бы хотела, чтобы мне было позволено лишь один раз в жизни помочиться, как это делают мужчины»», - рассказывает он. Девочкам кажется, что мальчики, которым разрешено дотрагиваться до пениса, могут использовать его как игрушку, тогда как им запрещено трогать свои половые органы.
  Тот факт, что перечисленные факторы могут внушить многим девочкам желание иметь мужской половой член, подтверждается многочисленными опросами психиатров и полученными ими признаниями. Хэвлок Эллис в своей научной работе «Ондинизм» приводит слова одной из своих пациенток, которую он называет Зения: «Журчание струи воды, особенно вырывающейся из длинного поливного шланга, всегда сильно возбуждало меня, оно напоминало мне журчание струи мочи, которое я слышала, наблюдая в детстве, как мочился мой брат и даже некоторые другие мужчины». Другая пациентка, г -жа P. C., рассказывает, что, будучи ребенком, она очень любила брать в руки пенис своего маленького товарища. Однажды ей дали подержать поливной шланг; «Мне было очень приятно держать его, он напоминал мне пенис». Она подчеркивает, что пенис не имел для нее никакого отношения к сексу, она знала его лишь как орган мочеиспускания. Самый интересный случай, описанный Хэвлоком Эллисом, - это случай Флорри, который позже был также проанализирован Штекелем. Я расскажу о нем подробно.
  Речь идет об очень умной, художественно одаренной, активной, биологически нормальной женщине, не имеющей извращений. Она рассказывает, что в детстве мочеиспускательная функция играла для нее большую роль. Вместе со своими братьями она играла в игры, связанные с мочеиспусканием, они без всякого отвращения подставляли руки под струю мочи. «Мои первые представления о мужском превосходстве были связаны с органами мочеиспускания. Я досадовала на природу за то, что она лишила меня такого удобного и красивого органа. Ни один чайник с отбитым носиком не страдал так сильно, как я. Не было никакой надобности внушать мне теорию верховенства и превосходства мужчин. Доказательство этого постоянно было у меня перед глазами». Ей самой доставляло большое удовольствие мочиться в лесу. «Ей казалось, что ничто не может сравниться с пленительным шуршанием струи мочи, падающей на сухие листья где -нибудь в лесном уголке, она наблюдала за тем, как моча впитывается в землю. Но особенна ее завораживало мочеиспускание в воду». Подобное удовольствие испытывают и многие мальчики, и существуют даже детские обывательские
картинки, на которых изображаются мальчики, мочащиеся в пруд или ручей. Флорри жалуется, что из -за покроя своих штанишек она не могла проделывать все то, что бы ей хотелось. Часто во время прогулок за городом она долго терпела, а затем вдруг мочилась стоя. «Я хорошо помню странное ощущение от этого запретного удовольствия; помню также, как меня удивляло, что я могу мочиться стоя». По ее мнению, форма детской одежды вообще играет большую роль в формировании женской психологии. «Дело не только в том, что мне было неудобно снимать штанишки и присаживаться для того, чтобы не испачкать их. Именно из -за необходимости приподнять заднюю полу и обнажить ягодицы у многих женщин чувство стыдливости связано не с передней частью тела, а с задней. Итак, первое сексуальное различие, которое я осознала, громадное различие, заключалось в том, что мальчики мочатся стоя, а девочки - сидя. Наверное, именно поэтому мое первоначальное чувство стыдливости было связано не с лобком, а с ягодицами». Все эти впечатления стали чрезвычайно важными для Флорри из -за того, что отец часто сек ее до крови, а одна из гувернанток как
-то раз отшлепала ее для того, чтобы заставить помочиться. Ее одолевали мазохистские мечты и образы: ей представлялось, что ее, на глазах у всей школы, сечет учительница, а она при этом не может сдержать мочеиспускания. «Эти образы доставляли мне какое -то необычно приятное ощущение», - замечает она. Однажды, в пятнадцатилетнем возрасте, она не могла больше терпеть и стоя помочилась на безлюдной улице. «Когда я анализирую свои чувства, мне кажется, что главным из них был стыд за то, что я стою и что струя между мной и землей очень длинна. Когда я была ребенком, хотя и крупным, струя не могла быть так длинна, но в пятнадцать лет я была высокой девушкой, и мне было стыдно, когда я думала об этой длинной струе. Я уверена, что дамы, о которых я упоминала ^, с испугом выбегавшие из современного писсуара в Портсмуте, сочли совершенно неприличным для женщины стоять, раздвинув ноги и подобрав юбки, и выпускать такую длинную струю». В двадцатилетнем возрасте, да и в последующем, о;; а нередко повторяла свой эксперимент, и при мысли о том, что ее могут застать и она не сможет остановиться, она испытывала
наслаждение, смешанное со стыдом. «Казалось, что струя вытекает из меня помимо моей воли, и, оддако, это доставляло мне больше удовольствия, чем если бы я делала это вполне сознательно (курсив Флорри). Необычное ощущение, что она вырывается из вас под воздействием какой -то невидимой силы, решившей, что вы поступите именно так, - это удовольствие, полное неуловимой прелести, которое может испытать только женщина. Когда вы ощущаете поток, извергающийся из вас по чьей -то воле, более могущественной, чем вы сами, вы испытываете жгучее удовольствие». Позже у Флорри развился флагелляционный эротизм, которому постоянно сопутствовали мочеиспускательные галлюцинации.
  Этот случай очень интересен, поскольку он проливает свет на многие стороны детского опыта. Однако такое огромное значение они могут приобрести, разумеется, лишь в особых обстоятельствах. Если девочка воспитывается в нормальных условиях, преимущества мочеиспускательных органов мальчиков не играют для нее
  ^1^НАМЕК НА ЭПИЗОД, РАССКАЗАННЫЙ РАНЕЕ: В ПОРТСМУТЕ БЫЛ ОТКРЫТ СОВРЕМЕННЫЙ ПИССУАР ДЛЯ ЖЕНЩИН, УСТРОЕННЫЙ ТАК, ЧТО МОЧИТЬСЯ В НЕМ НАДО БЫЛО СТОЯ; КЛИЕНТКИ ЛИШЬ ЗАГЛЯДЫВАЛИ В НЕГО И ТУТ ЖЕ ВЫХОДИЛИ.
  значительной роли и не могут сами по себе вызвать в ней чувство неполноценности. Психоаналитики, которые вслед за Фрейдом считают, что девочка, впервые увидевшая пенис, может быть травмирована, плохо знают особенности детского мышления. Ему не свойственны четкие категории, и его не смущают противоречия. Когда девочка при виде пениса заявляет: «У меня такой тоже был», или: «У меня такой будет», или даже: «У меня такой есть», это не ложь с целью защиты. Наличие и отсутствие чего -либо не являются для нее взаимоисключающими. Дети, и это доказывают их рисунки, значительно больше верят раз и навсегда определенным или значимым типам, чем тому, что могут видеть глазами. Рисуя, они не смотрят на изображаемый предмет и, во всяком случае, видят только то, что хотят видеть. Соссюр^1^ совершенно справедливо подчеркивает этот факт и приводит следующее, очень важное замечание Люке: «Если ребенок решил, что рисунок сделан неправильно, он для него перестает существовать, он в буквальном смысле слова не видит его и находится как бы под гипнозом нового рисунка, заменяющего старый, Точно так же он не замечает линий,
которые могут случайно оказаться на листе его бумаги». Внешний вид мужского тела - это настолько сильный образ, что он нередко глубоко запечатлевается в сознании девочки, В результате она в буквальном смысле перестает замечать свое собственное тело. Соссюр рассказывает, например, об одной пятилетней девочке, которая пыталась, как мальчик, помочиться в щель между прутьями решетки и говорила, что ей хочется иметь «длинную штучку, из которой течет». Она утверждала, что у нее есть пенис, и тут же заявляла, что у нее его нет, что вполне согласуется с детским мышлением по принципу «участия», описанным Пиаже, Девочки нередко думают, что все дети рождаются с пенисом, но у некоторых из них родители его отрезают, чтобы сделать из них девочек. Это рассуждение удовлетворяет детскую склонность к выдумкам. Ведь ребенок обожествляет родителей и, по словам Пиаже, «видит в них источник всего того, чем он владеет». Кроме того, поначалу девочка не рассматривает кастрацию как наказание. Мысль о ней как о нанесении какого -либо ущерба может появиться у нее лишь в случае, если у нее уже есть те или иные причины для
неудовлетворенности жизнью. Как справедливо замечает X. Дейч, такое внешнее событие, как знакомство с мужским половым членом, не может привести к внутренним изменениям. «Девочка, впервые увидевшая мужской половой член, может быть травмирована лишь при условии, что уже раньше в ее жизни были события, способствующие возникновению этой травмы». Если девочка не может удовлетворить свое желание мастурбации или кривляния, если родители пресекают ее онанизм, если ей кажется, что ее меньше любят и уважают, чем ее братьев, в этом случае ее неудовлетворенность может вспыхнуть при виде пениса. «Для девочки первое знакомство с особенностями мужского телосложения - это подтверждение уже предугаданной потребности, ее, если можно так выразиться, конкретизация»^1^, Адлер также справедливо подчеркивает, что именно из -за того, что родители и близкие ставят мальчика значительно выше девочки, пенис в глазах девочки превращается в символ и источник оказываемого мальчику уважения. Она смотрит на своего брата как на высшее существо, а тот в свою очередь гордится, что он мужчина. Девочке остается лишь завидовать ему и
чувствовать свою ущербность. Иногда из -за этого у нее возникает обида на мать, реже - на отца. Случается, что она винит в своем увечье себя или утешается мыслями о том, что пенис где -то спрятан в ее теле и когда -нибудь появится.
  Нет сомнения в том, что отсутствие пениса играет большую роль в жизни девочки даже в том случае, если у нее нет серьезного желания обладать им. Великое преимущество, которое мальчик извлекает из него, заключается в том, что, обладая зримым и осязаемым органом, он может, хотя бы частично, отождествить с ним свою личность. Он. как бы отделяет от себя тайну своего тела и его опасности и, таким образом, держит их на расстоянии. Конечно, пенису тоже может грозить опасность, мальчик страшится кастрации, но такой страх легче преодолеть, чем те неясные опасения, испытываемые девочкой в связи с ее «внутренностями», опасения, которые нередко преследуют женщину в течение всей ее жизни. Женщина чутко прислушивается ко всему, что в ней происходит. С самого начала она меньше понимает себя, в ней глубже ощущение смутной тайны жизни, чем у мужчины. Тот факт, что у мальчика есть alter ego, с которым он себя отождествляет, придает ему решительность при осмыслении своего внутреннего мира. Сам предмет, с которым он себя отождествляет, становится символом автономии, трансцендентности, мощи; мальчик измеряет длину своего
пениса, соревнуется с товарищами, у кого дальше летит струя мочи. Позже источниками удовлетворения и гордости станут для него эрекция и эякуляция. Что касается девочки, то она не может отождествить себя с какой -либо частью своего тела, Взамен этого ей дают посторонний предмет - куклу, она -то и должна выполнять роль alter ego для девочки. Отметим, что ту же роль может играть перевязка на порезанном пальце; ребенок смотрит на забинтованный, как бы отделенный от тела палец с интересом и даже некоторой гордостью, и в связи с этим может начаться процесс перенесения личности на этот забинтованный палец. Однако обычно данную от природы мальчику игрушку, его двойника девочке заменяет фигурка с человеческим лицом, а за неимением ее - кукурузный початок или просто дощечка. Между этими двумя игрушками существует огромная разница, которая заключается, во -первых, в том, что кукла - это целый человечек, с туловищем и конечностями, а во -вторых, в том, что кукла - это неживой предмет. Вследствие этого девочку побуждают полностью отказаться от своей личности и рассматривать ее как нечто пассивное. Тогда как
мальчик стремится через посредство пениса утвердить себя как самостоятельного субъекта, девочка, лаская и наряжая куклу, мечтает о том, чтобы ее ласкали и наряжали точно так же, она начинает смотреть на себя как на чудесную куклу!. Похвала и выговоры, картинки и слова доводят до ее сознания значение слов «красивая» и «безобразная», вскоре ей становится ясно, что для того, чтобы нравиться, нужно быть «хорошенькой, как на картинке», и она стремится быть похожей на картинку, наряжается, вертится перед зеркалом, сравнивает себя со сказочными принцессами и феями. Об удивительном примере подобного детского кокетства рассказывает Мария Башкирцева. От четырех до пяти лет у нее была сильная потребность нравиться, привлекать внимание окружающих, и в этом нет ничего случайного. Дело в том, что ее поздно, в возрасте трех с половиной лет, отняли от груди, и для такого большого ребенка удар был, по -видимому, очень жестоким, необходимость пережить вынужденное отдаление от матери порождала в ней глубокие чувства. «В пятилетнем возрасте, - пишет она в своем дневнике, - я заворачивалась в мамины кружева, прикалывала к
волосам цветы и шла в гостиную танцевать. Я изображала великую танцовщицу Паниту, и весь дом собирался, чтобы посмотреть на меня…»
  Подобное самолюбование проявляется у девочек так рано, оно играет такую важную роль в жизни женщины, что его источником часто считают какой -то таинственный женский инстинкт. Но мы только что показали, что поведение женщины обусловлено не какой -то ее анатомической особенностью. Осознание того, что она отличается от мальчика, может привести к самым разнообразным результатам. Конечно, обладание пенисом представляет собой большое преимущество, но его ценность уменьшается естественным образом по мере того, как у ребенка теряется интерес к выделительным функциям организма и развиваются социальные связи. Если он и сохраняет свою ценность в глазах девяти -десятилетнего ребенка, так это потому, что он становится символом мужественности, высоко оцениваемой обществом. В действительности в этом отношении очень важно влияние воспитания и окружающих. Все дети пытаются как -либо компенсировать отдаление от матери, связанное с отнятием от груди, они стремятся привлечь к себе внимание окружающих, кривляются. Но что касается мальчиков, то их быстро отучают от этого, им помогают избавиться от самолюбования, направляя
их внимание на пенис. У девочек же
  Аналогия между женщиной и куклой сохраняется и в зрелом возрасте: французы в просторечии называют женщину «poupe» (кукла), англичане говорят о разнаряженной женщине, что она «dolled up» (как кукла).
  эта общая для всех детей склонность к превращению себя в объект укрепляется. В каком -то смысле этому способствует кукла, но она не играет определяющую роль. Ведь мальчик тоже может любить игрушечного медведя, полишинеля и отождествлять себя с ним. Значение пениса и куклы определяется всем ходом жизни детей.
  Итак, пассивность, которая является основной чертой «женственной» женщины, развивается в ней с первых лет жизни. Но было бы неверно утверждать, что такова природа женщины. В действительности это тот жизненный путь, который навязывают ей воспитатели и общество. Мальчику очень повезло: для того чтобы снискать уважение окружающих, он должен стремиться к самоутверждению. Он познает жизнь, свободно действуя в мире, - соперничает с другими мальчиками в суровости и независимости, презирает девчонок. Лазая по деревьям, сражаясь с товарищами, состязаясь с ними в буйных играх, он осознает свое тело как средство борьбы и покорения природы. Он гордится своими мускулами так же, как своим половым членом. Его силы равномерно распределяются между играми, спортом, борьбой, преодолением препятствий и испытаниями. В то же время он получает беспощадные уроки жестокости, учится переносить удары, превозмогать боль, сдерживать детские слезы. Он предприимчив, изобретателен и смел. Конечно, ему случается испытывать себя напоказ или терять веру в свою мужественность, и в связи с этим у него возникает немало проблем во
взаимоотношениях со взрослыми и сверстниками, Но что особенно важно, так это то, что между свойственным ему стремлением обладать обращенным во внешний мир образом и желанием самоутверждаться в конкретных действиях нет принципиального противоречия. Его становление заключается в действии, в едином движении. Женщина, напротив, с раннего возраста переживает конфликт между своим независимым существованием и вторым «я». Ее учат, что для того, чтобы нравиться, нужно прикладывать усилия, нужно превратиться в предмет. Следовательно, она должна отказаться от своей независимости. С ней обращаются как с живой куклой, ей отказывают в свободе. Так зарождается порочный круг: чем меньше свободы ей предоставляется для того, чтобы понять, осознать и познать окружающий мир, тем меньше она осознает собственные возможности, тем меньше осмеливается утверждать себя как независимый субъект. Если бы ее подтолкнули на этом пути, в ней обнаружилась бы та же бьющая через край энергия, то же любопытство, тот же дух инициативы, та же смелость, что у мальчика. Это и случается иногда, когда девочку воспитывают как мальчика; в этом
случае она избавлена от многих проблем^1^.
  ^1^ПО КРАЙНЕЙ МЕРЕ В РАННЕМ ВОЗРАСТЕ. ОДНАКО В СОВРЕМЕННОМ ОБЩЕСТВЕ КОНФЛИКТЫ, ВОЗНИКАЮЩИЕ В ПОДРОСТКОВОМ ВОЗРАСТЕ, МОГУТ ИЗ -ЗА ЭТОГО УСУГУБИТЬСЯ.

  Интересно отметить, что именно таким образом отцы любят воспитывать дочерей, а женщинам, воспитанным мужчинами, не свойственны многие женские комплексы. Но в обществе не принято обращаться с девочками так же, как с мальчиками, Я знавала в одной деревне двух девочек трех и четырех лет, отец которых хотел, чтобы они носили штанишки. Все дети преследовали их, спрашивали: «Это девочки или мальчики?», пытались проверить это. Дело дошло до того, что девочки начали умолять, чтобы им позволили носить платья. Даже если родители допускают, чтобы девочка вела себя как мальчик, это будет шокировать окружающих ее людей: друзей, учителей, если только она не живет вдали от общества. Всегда найдутся тетушки, бабушки, кузины, которые ослабят влияние отца. Обычно он не играет большой роли в воспитании девочки. Одно из проклятий, тяготеющих над женщиной, заключается, по справедливому замечанию Мишле, в том, что в детстве ее воспитанием занимаются только женщины. Мальчика в раннем возрасте тоже воспитывает мать, но, во -первых, она относится к нему с большим уважением, чем к девочке, а во -вторых, он скоро выходит из
-под ее влияния^1^, в то время как девочку именно мать знакомит с особенностями женской жизни.
  Ниже мы покажем, насколько сложны отношения матерей и дочерей; для матери дочь - это и ее второе «я», и посторонний человек; мать одновременно безудержно любит дочь и чувствует в ней врага. Она властно увлекает девочку на тот же путь, по которому прошла сама, и делает это как из сознательной гордости своим женским положением, так и из чувства мести. То же самое можно наблюдать у гомосексуалистов, игроков, наркоманов, то есть у всех тех, кто, принадлежа к какому -либо братству, с одной стороны, гордится этим, а с другой - тяготится; все они страстно стремятся привлечь в свое братство новых членов, Точно так же женщина, воспитывающая девочку, с усердием, к которому примешивается высокомерие и обида, стремится сделать из нее женщину по своему образу и подобию. Даже хорошая мать, искренне желающая добра дочери, обычно полагает, что самое разумное - это воспитать из нее «настоящую женщину», поскольку именно в таком качестве ей легче всего будет жить в обществе. Поэтому девочка дружит с девочками, обучается у учителя -женщины, живет в окружении женщин, как в гареме, читает книги и играет в игры,
приобщающие ее к женской доле, постоянно слышит перлы женской мудрости, познает женские добродетели, учится стряпать и шить, вести хозяйство, а также наряжаться, кокетничать и скромничать. У нее неудобная и дорогая одежда, которую нужно Уметь аккуратно носить, замысловатая прическа, ей постоянно внушают правила хорошего тона; держись прямо, следи за своей
  КОНЕЧНО, ИЗ ЭТОГО ПРАВИЛА ЕСТЬ МНОЖЕСТВО ИСКЛЮЧЕНИЙ, НО МЫ НЕ МОЖЕМ АНАЛИЗИРОВАТЬ ЗДЕСЬ РОЛЬ МАТЕРИ В ВОСПИТАНИИ МАЛЬЧИКА.
  походкой. Чтобы быть привлекательной, ей приходится сдерживать естественные порывы, ей запрещают подражать мальчикам играть в слишком бурные игры, драться, Словом, от нее ждут, чтобы она, как и взрослые женщины, стала прислугой и кумиром. Сейчас, благодаря завоеваниям феминизма, становится все более и более обычным побуждать девочку учиться, заниматься спортом. Но если это у нее плохо получается, ее не осуждают так строго, как мальчика. Ей не так просто добиться успеха в жизни, потому что от нее требуют специфических свершений, по крайней мере от нее хотят, чтобы она, кроме всего прочего, оставалась женщиной, сохраняла женственность, В раннем детстве девочка без особых сожалений мирится со своей судьбой. Ребенок существует в мире игры и мечты; он играет в жизнь и в действия, а ведь когда речь идет о воображаемых поступках, понятия жизни и действия не поддаются четкому разграничению. Превосходство мальчика над девочкой компенсируется благодаря надеждам, которые девочка возлагает на свою будущую жизнь женщины и которые уже в детстве осуществляются в играх. Поскольку ей знаком лишь ее детский мир, ей
кажется, что мать пользуется большим авторитетом, чем отец. Мир представляется ей чем -то вроде матриархата, она подражает матери, отождествляет себя с ней, иногда даже стремится поменяться с ней ролями. «Когда я буду большая, а ты маленькая», - часто говорит она ей. Кукла - это не только двойник девочки, это также ее ребенок. Эти две функции нисколько не противоречат друг другу, так как настоящий ребенок тоже представляет собой для матери alter ego. Ругая, наказывая, а затем утешая куклу, она одновременно защищается от матери и приобретает материнскую власть. Девочка олицетворяет обоих членов пары «мать - дочь». Она поверяет кукле свои тайны, воспитывает ее, утверждает над ней свою непререкаемую власть, иногда даже отрывает ей руки, бьет и мучает ее. Таким образом, благодаря кукле происходит утверждение внутреннего мира девочки, формируется ее отраженное восприятие самой себя. Часто девочка включает в свою воображаемую жизнь мать и вместе с ней играет в отца, мать и ребенка. Возникает воображаемая семья, в которой вообще нет мужчины. Но и тут дело вовсе не во врожденном, таинственном материнском
инстинкте. Девочка видит, что детьми занимается мать, ей это внушают, это подтверждает весь ее детский опыт, рассказы, которые она слышит, книги, которые читает. Ее учат восхищаться богатством женщины - детьми, и кукла нужна именно для того, чтобы это богатство приняло осязаемые формы. Ей настойчиво внушают мысль о ее «призвании». Девочка знает, что у нее когда -нибудь будет ребенок. Кроме того, ей больше, чем мальчику, хочется знать, что у ребенка «внутри». По этим причинам ее чрезвычайно занимает тайна деторождения, Она скоро перестает верить в то, что детей находят в капусте или приносят аисты, В тех же случаях, когда в семье появляются другие дети, она быстро понимает, что младенцы зарождаются в чреве матери.
  Впрочем, сегодня родители не скрывают от детей, как это делали раньше, тайну деторождения. Девочек она обычно не пугает, а восхищает, они находят в этом явлении что -то волшебное. Физиологические стороны деторождения им еще непонятны. Они ничего не знают о роли отца и полагают, как об этом рассказывается в сказках, что женщина беременеет от некоторых продуктов (в сказках королева съедает какой -нибудь фрукт или рыбу, а затем рожает очаровательного ребенка). Из -за этого некоторые женщины, даже становясь взрослыми, связывают зачатие с пищеварительной системой. Все эти проблемы и открытия глубоко интересуют девочку, питают ее воображение. Я приведу в качестве типичного примера случай, описанный Юнгом в работе «Конфликты детской души», который обнаруживает удивительное сходство с проанализированным приблизительно в то же время Фрейдом случаем маленького Ганса: К трем годам Анна начала спрашивать у родителей, откуда берутся дети. Ей сказали, что это «ангелочки», и сначала она, по -видимому, полагала, что люди, умирая, отправляются на небеса, а затем перевоплощаются в новорожденных. Когда ей было четыре
года, у нее родился брат. Казалось, что она не замечала беременности матери, но когда после родов она увидела ее в постели, то посмотрела на нее смущенно и недоверчиво и после некоторого замешательства спросила: «А ты не умрешь?» Ее отправили на некоторое время к бабушке, а когда она вернулась, у постели родителей стояла детская кроватка. Поначалу она ее невзлюбила, но вскоре ей понравилось играть в сиделки. От ревности к брату она гримасничала, выдумывала всякие истории, не слушалась взрослых, говорила, что опять уйдет к бабушке. Нередко она заявляла матери, что та говорит ей неправду: она подозревала, что то, что ей говорят о рождении ребенка, - ложь. Смутно догадываясь, что слова «иметь ребенка» означают разные вещи для няни и для матери, она спрашивала у матери: «Я стану такой же женщиной, как ты?» У нее возникла привычка ночью громкими криками звать родителей, а поскольку окружающие часто говорили о землетрясении в Мессине, она часто спрашивала о нем и им объясняла свои страхи. Однажды она неожиданно приступила к матери с вопросами иного сорта: «Почему Софи моложе меня? Где был Фриц до того, как
родился? На небе? Что он там делал? Почему он спустился оттуда только сейчас?» В конце концов мать объяснила ей, что ее младший брат вырос в материнском животе, так же как растения растут в земле. Это объяснение привело Анну в восхищение. Затем она спросила: «А он вышел сам?» - «Да». - «Как же он это сделал, ведь он не умеет ходить?» - «Ползком». - «Значит, здесь есть дырка, - сказала она, указывая на грудь, - или он вышел через рот?» И не дожидаясь ответа, заявила, что ей прекрасно известно, что его принес аист. Однако вечером она вдруг сказала: «Мой брат живет в Италии в доме из материи и стекла, который не может разрушиться». После этого землетрясение перестало ее интересовать, она больше не просила показать ей фотографии извержения вулкана. В разговорах с куклами она еще упоминала об аисте, но не очень уверенно. Но вскоре ее начали интересовать другие вещи. Увидев, что отец лежит в постели, она спросила: «Почему ты в постели? У тебя в животе тоже что -то растет?» Она видела во сне свой игрушечный Ноев ковчег и рассказывала: «У него была крышка внизу, она открывалась, и все маленькие животные
проваливались вниз». В действительности у ее Ноева ковчега крышка была сверху. У нее опять начались кошмары: очевидно, теперь она размышляла над ролью отца. У ее матери была с визитом беременная женщина, а на следующий день мать увидела, что Анна засунула под юбку куклу и медленно вытаскивает ее головой вниз, приговаривая: «Вот, ребенок вылезает, он уже почти весь снаружи». Через некоторое время она сказала, когда ей дали апельсин: «Я хочу проглотить его целиком, чтобы он спустился низко -низко, в самый низ живота, и тогда я рожу ребенка». Однажды, когда отец был в ванной, она бросилась на его кровать, легла на живот, начала болтать ногами и спросила: «Ведь папа делает так?» Затем в течение пяти месяцев эти вопросы ее не интересовали, позже она стала с недоверием относиться к отцу, ей казалось, что он хочет ее утопить и так далее. Однажды, когда, забавляясь, под наблюдением садовника сажала в землю семена, она обратилась к отцу: «А глаза тоже сажают на лицо? А волосы?» Отец объяснил ей, что они уже имеются у зародыша ребенка, а затем развиваются вместе с ним. Тогда она спросила: «Но как же маленький
Фриц забрался в маму? Кто его посадил в ее тело? А тебя кто посадил в твою маму? И как маленький Фриц вышел оттуда?» Отец улыбнулся и ответил: «А как ты думаешь?» Она указала на свои половые органы: «Он вышел оттуда?» - «Конечно». - «Но как же он попал в маму? В нее посадили семечко?» Отец объяснил ей, что оплодотворяет женщину мужчина. Этот ответ абсолютно удовлетворил ее, и на следующий день, чтобы подразнить мать, она говорила ей: «Папа мне сказал, что Фриц - ангелочек, что его принес аист». Она стала значительно спокойнее, но один сон все еще тревожил ее: она видела мочащихся садовников и среди них своего отца. Однажды она видела, как садовник шлифовал ящик, и после этого ей стало сниться, что он шлифует ей половые органы. Совершенно очевидно, что ее очень интересовало, какую именно роль играет отец. Она узнала почти все в пятилетнем возрасте, и позже, как кажется, этот вопрос не доставлял ей никаких волнений.
  Этот случай весьма характерен, хотя не так часто у девочки возникают столь четкие вопросы о роли отца, да и родители обычно очень уклончиво отвечают на такие вопросы. Многие девочки подкладывают под свои фартучки подушки и воображают себя беременными; случается, что они носят куклу под юбкой, а затем кладут ее в колыбель, иногда они кормят куклу грудью. Мальчики тоже восхищаются тайной материнства. Все дети благодаря живому воображению проникают в глубь вещей, ощущают их тайные внутренние богатства. Все они с восторгом, как к чуду, относятся к предметам, содержащим внутри себя другие предметы, например к куклам, коробкам, внутри которых находятся другие, маленькие куклы и коробки, к виньеткам, в центре которых изображены такие же виньетки в уменьшенном виде. Все они любят наблюдать, как раскрываются почки, восхищаются цыпленком, вылупляющимся из скорлупы, или неожиданно раскрывающимися в воде «японскими цветами». Один маленький мальчик, раскрыв пасхальное яйцо и увидев в нем сахарные яички, с радостным изумлением воскликнул: «О! Да это же мама!» Рождение ребенка представляется детям таким же
волшебством, как чудесные фокусы. Им кажется, что матери обладают такой же чудодейственной силой, как феи. Многие мальчики с огорчением осознают, что они лишены этого дара, и если, став старше, они разоряют гнезда, затаптывают растения и вообще с какой -то яростью истребляют все живое, так это потому, что мстят за свою неспособность давать жизнь. Девочка же с радостью ждет того дня, когда она будет способна к этому.
  Кроме этой надежды, которая укрепляется благодаря игре в куклы, девочка находит возможности для самоутверждения в работе по хозяйству. Даже совсем маленькая девочка может многое сделать по дому. Мальчика обычно такой работой не занимают, но девочке ее не только позволяют делать, но и требуют от нее этого. Она подметает пол, вытирает пыль, чистит овощи, купает младенцев, помогает готовить пищу. Чаще всего матери помогает старшая в семье девочка. Иногда из -за удобства, иногда из -за враждебного отношения или садизма мать перекладывает на нее многие свои дела. В этом случае девочка рано вступает в серьезный мир. Чувство собственной значимости помогает ей выполнять свою женскую роль, но она лишается радостного бескорыстия, детской беззаботности, она слишком рано становится женщиной и познает пределы, которые женская доля накладывает на жизнь человеческого существа. В отроческом возрасте она чувствует себя взрослой, это придает нечто необычное ее развитию. Если девочка перегружена домашними делами, она может скоро превратиться в рабыню, обреченную на безрадостное существование. Но если ей дают работу по
силам, она гордится тем, что приносит пользу, как большая, и с удовлетворением чувствует свою солидарность с взрослыми. Эта солидарность укрепляется еще и от того, что мать - домашняя хозяйка недалеко уходит в своем развитии от своих дочерей, еще девочек. Мужчина владеет профессией, от детского возраста его отделяют годы учебы. Для маленького мальчика в работе, которой занимается его отец, есть что -то глубоко таинственное, он еще очень далек от того взрослого мужчины, которым когда -нибудь станет. Что касается дел, которыми занимается мать, то в них для девочки нет ничего таинственного. «Это уже маленькая женщина», - говорят о ней родители. Считается, что девочка развивается быстрее, чем мальчик. На самом же деле, если она и раньше приближается к уровню взрослого человека, так только потому, что, как правило, большинство женщин более инфантильны, чем мужчины. Женщина действительно рано начинает чувствовать себя взрослой, ей нравится играть роль «маленькой мамы» по отношению к младшим братьям и сестрам, Она любит напускать на себя важный вид, говорит рассудительно, отдает распоряжения, демонстрирует
свое превосходство над малышами -братьями, с матерью разговаривает как с равной.
  Несмотря на перечисленные компенсации, она не БЕЗ сожаления принимает предопределенную ей судьбу, и, когда она становится старше, свойственная мальчикам мужественность начинает вызывать в ней зависть. Иногда родители, бабушки и дедушки плохо скрывают, что им бы хотелось иметь мальчика, а не девочку, в других случаях они с большей любовью относятся к брату, чем к сестре. Как показывают опросы, большинство родителей сильнее хотят иметь сына, чем дочь. С мальчиками разговаривают серьезнее, уважительнее, им предоставляют больше прав. Сами мальчики презирают девочек, не принимают в свои игры и компании, оскорбляют, называют их «зассыхами», напоминая таким образом о тайном унижении, которому девочки подвергаются в раннем детстве. Во Франции в смешанных школах мальчишечья каста намеренно угнетает и преследует девочек. Однако если девочки хотят соперничать с мальчиками, драться с ними, то их осуждают. Девочки по двум причинам с завистью наблюдают за чисто мальчишескими занятиями: с одной стороны, они испытывают инстинктивное желание утвердить свою власть над миром, а с другой - протестуют против подчиненного
положения, в котором они обречены жить. Кроме всего прочего, они страдают и от того, что им запрещают лазать на деревья, стремянки и крыши. Адлер отмечает, что понятия верха и низа очень важны, потому что идея возвышения в пространстве связана с представлением о духовном превосходстве, как об этом свидетельствуют мифы древности. Дойти до верха, добраться до вершины означает утвердиться в этом мире в качестве независимого субъекта. Мальчики часто соперничают в лазанье. Девочке подобные подвиги запрещены, и она, сидя под деревом или у подножия горы и видя в вышине торжествующих мальчиков, чувствует себя ниже их и душой и телом. То же самое она чувствует, когда мальчик обгоняет ее в беге, побеждает в состязаниях в прыжках, сбивает с ног в драке или просто не желает с ней общаться.
  По мере того как девочка растет и ее мир расширяется, мужское превосходство утверждается все сильнее. Очень часто в этот момент ее стремление походить на мать перестает казаться ей удачным решением проблемы. Если девочка в раннем возрасте принимает свою женскую участь, то совсем не потому, что она намерена сдаться без борьбы. Напротив, она делает это для того, чтобы властвовать. Ей хочется стать матроной потому, что ей кажется, что общество матрон обладает большими преимуществами. Но когда круг ее общения перестает ограничиваться матерью, когда друзья, учеба, игры, чтение расширяют его, ей становится ясно, что в мире хозяйничают не женщины, а мужчины. Именно это событие, а не знакомство с пенисом, резко изменяет ее представление о самой себе.
  С привилегированным положением мужчины она знакомится сначала в семье. Постепенно она начинает понимать, что у отца больше власти, хотя он и не проявляет ее поминутно. Оттого что к ней нечасто прибегают, она становится еще более значимой. Даже в тех случаях, когда в действительности вся власть в семье принадлежит матери, ей обычно хватает ума ссылаться на волю отца. В важные моменты она требует, награждает или наказывает не сама, а от его имени или через его посредство. Жизнь отца окружена загадочным и таинственным ореолом: часы, которые он проводит дома, комната, где он работает, его вещи, занятия, интересы - ко всему этому относятся с особым уважением. Именно он содержит семью, отвечает за нее, он - глава семьи. Обычно он работает вне дома, и через него семья сообщается с миром, он воплощает в себе этот неверный, огромный, опасный и чудесный мир, он - высшее существо, он - Бог^1^. Это подтверждается и при телесных контактах, в силе рук, которые поднимают девочку, в крепости тела, к которому она прижимается. Он вытесняет мать с первого места в сознании ребенка, как в сознании древних бог Ра вытеснил
Исиду, а Солнце - Землю. В результате этого в мировосприятии девочки происходит радикальная перемена: она собиралась стать такой же женщиной, какой является ее всемогущая мать, но она никогда не сможет превратиться в то высшее существо, каким представляется ей отец, С матерью ее связывало активное состязание, от отца же она может лишь пассивно ожидать признания своих достоинств. Мальчик осознает превосходство отца, соперничая с ним, тогда как девочка принимает его с чувством бессильного восхищения. Как я уже говорила, то, что Фрейд называет «комплексом Электры», - это не сексуальное желание, как он утверждает, а полнейшее отречение субъекта от самого себя и его покорное и коленопреклоненное согласие превратиться в объект. Нежное отношение отца к дочери придает чудесный смысл ее жизни. Она обладает всеми достоинствами, которые другим не так -то просто приобрести. Она удовлетворена, она чувствует, что ее боготворят. Случается, что всю свою жизнь женщина тоскует по той полноте чувств и тому покою, которые она испытала в детстве, и стремится к ним. Отсутствие отцовской нежности может развить в девочке
чувство вины и обреченности. Иногда она обращается за признанием своих достоинств к кому -нибудь другому и становится равнодушной, если не враждебной к отцу. Однако не один отец повелевает миром, мужское превосходство распространяется на весь сильный пол. При этом не следует считать, что для девочки все мужчины помимо отца являются его «заместителями». Дедушки, старшие братья, дядья, отцы поДружек, друзья дома, преподаватели, священники, врачи привлекают девочку сами по себе, просто потому, что они - мужчины.
  «Его благородная личность внушала мне глубокую любовь и огромный страх, - говорит г -жа де Ноайль о своем отце. - Сначала он вызывал у меня удивление. Первый мужчина всегда удивляет девочку. Я прекрасно понимала, что все зависит от него».
  Видя трепетное уважение взрослых женщин к Мужчине, девочка
  также возводит его на пьедестал^1^.
  Девочка во всем видит подтверждение описанной иерархии полов. В истории и литературе, которые она изучает, в песнях и сказках, которые ей поют и рассказывают, повсюду воспевается мужчина. Грецию, Римскую империю, Францию и все другие государства создали мужчины, они же открыли ценность земли и создали орудия для ее обработки, они управляют землей, они создали существующие на земле статуи, картины, книги. В детской литературе, мифах, сказках и рассказах отражаются гордыня и вожделение мужчин, девочка познает мир и свою судьбу в нем через мужское восприятие. Мужское превосходство подавляюще; с одной стороны, столько мужчин - Персей, Геркулес, Давид, Ахиллес, Ланселот, Дюгесклен, Байард, Наполеон, а с другой - одна Жанна д'Арк, за спиной у которой к тому же видятся величественные очертания еще одного мужчины - архангела Михаила! Не придумаешь ничего скучнее, чем книги, рассказывающие о жизни замечательных женщин, так бледно они выглядят рядом с рассказами о великих мужчинах. Кроме того, многие из этих женщин светятся лишь в лучах славы какого -нибудь героямужчины, Ева была создана не ради себя самой, а
только как жена Адама и из его ребра. В Библии немного найдется женщин, совершивших славные дела: Руфь только лишь нашла себе мужа, Эсфирь спасла иудеев, преклонив колена перед Артаксерксом, при этом сама она была просто орудием в руках Мардохея, Юдифь была наделена большей отвагой, но и она послушно выполняла волю священников, и в ее подвиге есть что -то нечистое, он несравним с ярким и чистым триумфом Давида. Богини из античной мифологии фривольны и капризны, все они трепещут перед Юпитером. Прометей героически похищает небесный огонь, а Пандора открывает коробку с несчастьями. В сказках, правда, встречаются старухи, наделенные чудовищной силой. Например, в андерсеновском «Райском саду» Мать ветров напоминает великую жрицу первобытных времен; ее четыре огромных сына со страхом повинуются ей, а если они плохо себя ведут, она бьет их
  ^1^СЛЕДУЕТ ОТМЕТИТЬ, ЧТО КУЛЬТ ОТЦА ОСОБЕННО ХАРАКТЕРЕН ДЛЯ СТАРШЕЙ ДОЧЕРИ: МУЖЧИНА ПРОЯВЛЯЕТ ОСОБЫЙ ИНТЕРЕС К ПЕРВОМУ РЕБЕНКУ, НЕРЕДКО ИМЕННО ОН УТЕШАЕТ ДОЧЬ, ТАК ЖЕ КАК И СЫНА, КОГДА МАТЬ ЗАНЯТА НОВОРОЖДЕННЫМ. В РЕЗУЛЬТАТЕ ДЕВОЧКА ГОРЯЧО ПРИВЯЗЫВАЕТСЯ К НЕМУ. ЧТО КАСАЕТСЯ МЛАДШЕЙ ДЕВОЧКИ, ТО ОНА НИКОГДА НЕ ВЛАДЕЕТ ОТЦОМ БЕЗРАЗДЕЛЬНО, ОБЫЧНО ОНА РЕВНУЕТ ЕГО К СТАРШЕЙ СЕСТРЕ. ОНА МОЖЕТ ТАКЖЕ ПРИВЯЗАТЬСЯ К СТАРШЕЙ СЕСТРЕ, ПОСКОЛЬКУ ОСОБОЕ ОТНОШЕНИЕ ОТЦА ПРИДАЕТ ТОЙ БОЛЬШОЙ ПРЕСТИЖ, ИЛИ К МАТЕРИ. БЫВАЕТ, ЧТО ОНА ВОССТАЕТ ПРОТИВ СВОЕЙ СЕМЬИ И ИЩЕТ ПОМОЩИ ВНЕ ЕЕ. САМАЯ МЛАДШАЯ ДОЧЬ В СЕМЬЕ ТАКЖЕ МОЖЕТ ЗАНИМАТЬ ПРИВИЛЕГИРОВАННОЕ ПОЛОЖЕНИЕ, НО ПО ДРУГИМ ПРИЧИНАМ. КОНЕЧНО, В СИЛУ МНОЖЕСТВА ОБСТОЯТЕЛЬСТВ ОТЕЦ МОЖЕТ ИСПЫТЫВАТЬ ПРЕДПОЧТЕНИЕ К ТОМУ ИЛИ ИНОМУ РЕБЕНКУ. НО ПОЧТИ ВСЕ ИЗВЕСТНЫЕ МНЕ СЛУЧАИ ПОДТВЕРЖДАЮТ ТОТ ФАКТ, ЧТО СТАРШАЯ И МЛАДШАЯ ДОЧЕРИ ИСПЫТЫВАЮТ К НЕМУ ПРОТИВОПОЛОЖНЫЕ ЧУВСТВА.
  сажает в мешок. Но эти персонажи отнюдь не привлекательны. феи, сирены, ундины, то есть существа, ускользающие от власти мужчин, более приятны. Но их существование неопределенно, у них почти нет индивидуальности, они вмешиваются в жизнь людей, но сами не имеют собственной судьбы. Как только андерсеновская маленькая Русалочка становится женщиной, она познает иго любви, ее участью становится страдание. Обычно героем современных рассказов и древних легенд бывает мужчина. Книги г -жи де Сегюр представляют собой любопытное исключение из этого правила: в них описывается матриархальное общество, в котором муж, если он не отсутствует, играет жалкую роль. Что же касается образа отца, то он, как правило, окутан ореолом славы, как и в реальном мире. Все женские драмы в «Маленьких женщинах» связаны с отцом, обожествленным из -за его отсутствия. В приключенческих романах кругосветные путешествия совершают мальчики, они уходят в плавание на кораблях, они в джунглях питаются плодами хлебного дерева. Все значительные события происходят по воле мужчин. В действительной жизни содержание романов и легенд
подтверждается. Если девочка читает газеты, слышит разговоры взрослых, она понимает, что и сегодня, как в прошлом, миром правят мужчины. Люди, которыми она восхищается; главы государств, генералы, путешественники, музыканты, художники, все - мужчины. Именно мужчины наполняют восторгом ее душу.
  Верховенство мужчины проявляется и в мире религиозных представлений. Поскольку религия играет значительную роль в жизни женщины, а девочка подчинена матери в большей степени, чем мальчик, она обычно испытывает более сильное религиозное влияние. А ведь в западных религиях Бог Отец - это мужчина, старик, имеющий один чисто мужской признак; большую белую бороду!. Христос также имеет для верующих вполне конкретный облик: он предстает в виде мужчины из плоти и крови с длинной белокурой бородой. По мнению теологов, ангелы не имеют пола, но имена у них всегда мужские и являются они в облике прекрасных юношей. Посланники Бога на Земле - папа, епископы, у которых целуют руку, священники, которые служат мессу, читают проповедь, перед которыми становятся на колени в тиши исповедальни, все они - мужчины. У набожной девочки отношения с небесным отцом похожи на отношения с отцом земным, но поскольку они затрагивают только воображение, то приводят к еще более глубокому отказу от собственной индивидуальности. Кроме того, следует отметить, что самое глубокое воздействие оказыва-
  ^I^«С ДРУГОЙ СТОРОНЫ, Я БОЛЬШЕ НЕ СТРАДАЛА ОТ ТОГО, ЧТО НЕ МОГУ ВИДЕТЬ БОГА. НЕ ТАК ДАВНО МНЕ УДАЛОСЬ ВООБРАЗИТЬ, ЧТО ОН СОВЕРШЕННО ТАКОЙ ЖЕ, КАК МОЙ ПОКОЙНЫЙ ДЕДУШКА. КОНЕЧНО, ЭТОТ ОБРАЗ МАЛО ПОХОДИЛ НА БОГА, НО Я С ЛЕГКОСТЬЮ ОБОЖЕСТВЛЯЛА ЕГО, МЫСЛЕННО ОТДЕЛИВ ГОЛОВУ ОТ ТЕЛА, ПОМЕСТИВ ЕЕ НА ФОНЕ ГОЛУБОГО НЕБА И УКРАСИВ ГИРЛЯНДОЙ БЕЛОСНЕЖНЫХ ОБЛАКОВ», - РАССКАЗЫВАЕТ ЙОСЮ ГОКЛЕР В «ГОЛУБОМ АПЕЛЬСИНЕ».
  ет на женщин католическая религия^1^. Дева Мария на коленях выслушивает слова ангела и говорит в ответ; «Я служанка Господня», Мария Магдалина припадает к ногам Христа и вытирает их своими длинными волосами. Женщины -святые говорят о своей любви к всеблагому Христу, преклонив колена. Приходя в церковь, ребенок предстает перед очами Бога и ангелов, мужскими очами, также став на колени. Нередко замечают, что между женским эротическим и мистическим языком существует сходство. Так, например, святая Тереза пишет о младенце Христе: Возлюбленный мой! Из любви к тебе я готова отказаться лицезреть на этой грешной земле твой лучезарный взгляд и осязать незабываемое прикосновение твоих губ, но заклинаю тебя: воспламени меня своей
  любовью…
  Возлюбленный мой, удостой меня лицезреть нежность твоей первой
  улыбки, не рассеивай моего жгучего восторга, позволь мне погрузиться
  в твое сердце.
  Я жажду очарования твоего божественного взора, возьми меня в
  плен своей любви. Льщу себя надеждой, что когда -нибудь ты возьмешь меня к очагу любви и, наконец, погрузишь меня в пылающую бездну, и
  я навеки стану ее блаженной жертвой.
  Но это отнюдь не значит, что подобные излияния всегда сексуальны. Скорее, по мере своего развития женская сексуальность пропитывается тем религиозным чувством, которое женщина с детства питает к мужчине. Известно, что девочку, когда она предстает перед исповедником и даже перед пустынным алтарем, охватывает страх, очень похожий на тот, который позже она испытывает в объятиях любовника. Дело в том, что женская любовь - это такая форма существования, при которой одно сознательное существо превращается в предмет для нужд другого, высшего существа. Под сводами церкви набожная девушка испытывает такое
  же пассивное наслаждение, Стоя на коленях, закрыв лицо руками, познает она чудо самоотречения, ее мысли устремляются к небу. Она знает, что стоит лишь быть покорной Богу, и он со временем возьмет ее на небо, где она будет жить в окружении облаков и ангелов. На основе этих чудесных религиозных представлений она судит и о своем земном будущем. Разумеется, оно может открываться девочке и многими другими путями, однако все они указывают ей одну и ту же дорогу: довериться в мечтах сильной мужской руке, которая поведет ее к сияющим горизонтам. Она узнает, что для того, чтобы быть счастливой, надо быть любимой, а для того, чтобы быть
  ^1^НЕТ НИКАКОГО СОМНЕНИЯ В ТОМ, ЧТО В КАТОЛИЧЕСКИХ СТРАНАХ, ТО ЕСТЬ В ИТАЛИИ, ИСПАНИИ И ФРАНЦИИ, ЖЕНЩИНЫ ЗНАЧИТЕЛЬНО БОЛЕЕ ПАССИВНЫ, ПОДЧИНЕНЫ МУЖЧИНЕ, РАБОЛЕПНЫ И УНИЖЕНЫ, ЧЕМ В ПРОТЕСТАНТСКИХ, ТО ЕСТЬ СКАНДИНАВСКИХ И АНГЛОСАКСОНСКИХ. ЭТО ОБЪЯСНЯЕТСЯ ГЛАВНЫМ ОБРАЗОМ ИХ СОБСТВЕННОЙ ПОЗИЦИЕЙ: КУЛЬТ ДЕВЫ МАРИИ, РЕГУЛЯРНОЕ ПОСЕЩЕНИЕ ЦЕРКВИ, А ТАКЖЕ ДРУГИЕ ФАКТОРЫ ПОДТАЛКИВАЮТ ИХ К МАЗОХИЗМУ.
  любимой, надо ждать любви. Женщина - это Спящая Красавица, Золушка, Белоснежка, она ждет и терпит. В песнях, сказках молодые люди отважно отправляются на поиски возлюбленных, они разят драконов, сражаются с великанами, а возлюбленные сидят взаперти в башне, замке, саду или пещере, они в плену, усыплены или прикованы к скале. Словом, они ждут. «Настанет день, и мой принц придет…», «Some day he'll come along, the man I love…» - поется в распространенных песенках, которые также внушают женщине мысль о терпении и ожидании, Самая насущная необходимость для женщины - это покорить мужское сердце. Все они, даже самые неустрашимые, даже не боящиеся риска, стремятся к этой победе. И зачастую для того, чтобы преуспеть, им нужно одно -единственное достоинство - красота. Понятно поэтому, что забота о своем внешнем виде может превратиться для женщины в настоящее наваждение. Будь она принцессой или пастушкой, ей всегда нужно быть красивой, иначе не завоюешь любовь и счастье. Люди жестоки, некрасивая внешность ассоциируется у них со злобой. Видя несчастья, которые обрушиваются на некрасивых женщин, они не стремятся
разобраться, за что же именно наказывает их судьба: за злые поступки или за дурную внешность. Часто молодые красавицы, которым уготовано счастливое будущее, в начале жизни выступают в роли жертвы. История Женевьевы Брабантской, Гризельды совсем не так невинна, как представляется; она таит в себе душераздирающее переплетение страдания и любви. Женщина достигает самых блаженных побед, лишь дойдя до последней ступени унижения. Девочка осознает, что ее путь к могуществу лежит через полнейший отказ от собственной личности, будь то ее отношения с Богом или с мужчиной. Она извлекает наслаждение из мазохизма, сулящего ей высшие победы. Белая как снег и окровавленная святая Бландина, терзаемая львами, как мертвая лежащая в хрустальном гробу Белоснежка, Спящая Красавица, лишившаяся чувств Атала, целая когорта нежных, поруганных, оскорбленных, пассивных, поставленных на колени, униженных героинь знакомит девочку с чарующим волшебством красоты мученичества, одиночества и смирения. Что же удивительного в том, что девочка в отличие от мальчика, воображающего себя героем, любит видеть себя мученицей: в играх
язычники отдают ее на растерзание львам, ее мучает Синяя Борода, король, ее супруг, прогоняет ее в темный лес, а она смиренно страдает, умирает и тем самым покрывает себя славой. «Когда я была еще совсем маленькой девочкой, мне хотелось завоевывать мужскую нежность, волновать их, быть спасаемой ими, умирать в их объятиях», - пишет г -жа де Ноайль. Замечательный пример подобных мазохистских мечтаний мы находим в «Черной накидке» Мари Ле Ардуэн.
  В семилетнем возрасте я, сама не знаю как, придумала своего первого мужчину. Он был высокий, стройный, очень молодой, всегда был одет в черный атласный костюм с длинными рукавами, ниспадающими до земли. Его прекрасные кудрявые белокурые волосы спускались до плеч… Я называла его Эдмоном… Затем однажды я придумала ему двух братьев… Эти три брата - Эдмон, Шарль и Седрик, - три стройных блондина, одетые в черные атласные костюмы, доставляли мне необычайное наслаждение. Их красивые ноги в шелковых туфлях и тонкие руки наполняли мою душу самыми разными чувствами… Я сама была их сестрой Маргаритой… Мне нравилось воображать, что я подчинена их воле, что они имеют надо мной безраздельную власть. Я говорила себе, что старший брат Эдмон волен в моей жизни и смерти. Мне было запрещено смотреть ему в глаза. Он наказывал меня розгами за малейшую провинность. Когда он обращался ко мне, меня пронизывал такой страх и раскаяние, что я была неспособна отвечать, а только без конца бормотала: «Да, ваше высочество», «Нет, ваше высочество» - и при этом с каким -то странным удовольствием чувствовала себя идиоткой… Когда он
причинял мне слишком сильное страдание, я шептала: «Благодарю, ваше высочество». Наступал момент, когда, изнемогая от боли, я, чтобы не закричать, прижималась губами к его руке, в душе у меня что -то обрывалось, и я впадала в такое состояние, когда от избытка счастья хочется умереть.
  С довольно ранних лет девочка воображает, что она уже вступила в возраст любви. В девять -десять лет ей нравится краситься, она подкладывает себе что -нибудь в лифчик, наряжается, как взрослая женщина. Однако она вовсе не стремится к эротическим опытам с мальчиками своего возраста. Конечно, бывает, что девочка спрячется где -нибудь с мальчиком, и они «кое -что друг другу покажут», но это обусловлено только сексуальным любопытством. Партнером же любовных грез девочки бывает взрослый мужчина, либо выдуманный ею, либо избран -ый в мечтах среди окружающих ее людей. В этом последнем случае девочка не идет далее любви на расстоянии. В воспоминаниях Колетт Одри^1^ есть прекрасное описание ее детских грез, рассказ о том, как в пятилетнем возрасте она познала любовь.
  Конечно, это не имело ничего общего с детскими сексуальными удовольствиями, например с приятными ощущениями, которые я испытывала, скача на одном из стульев в столовой или поглаживая себя, перед тем как заснуть… Между чувством и удовольствием была только одна общая черта - я тщательно скрывала от окружающих и то и другое… В Приве я влюблялась во всех начальников канцелярии моего отца… Когда они уезжали, я не очень огорчалась, ведь они были лишь поводом для моих любовных грез… По вечерам в постели я брала реванш за свой юный возраст и излишнюю робость. Все начиналось с тщательной подготовки: для меня не составляло никакого труда вызвать в сознании предмет своих грез, труднее было преобразить самое себя так, чтобы видеть себя изнутри. Ведь я была теперь «она». Итак, я становилась красивой восемнадцатилетней девушкой. В этом мне очень помогла одна коробка конфет. Это была длинная коробка от плоских, прямоугольных драже, на которой были изображены две девушки, окруженные голубками. Я была брюнеткой с короткими вьющимися волосами и в длинном муслиновом платье. Мои воображаемые возлюбленные не виделись в
течение десяти лет. Он возвращается почти неизменившийся, и это прелестное существо повергает его в смятение. Она же как будто почти совсем не узнает его, она очень естественна, холодна и остроумна. Для их первой встречи я сочиняла поистине блестящие диалоги. Затем следовали недоразумения, длительная и трудная борьба, он переживал минуты полного упоения и жгучей ревности. Наконец, доведенный до отчаяния, он признавался ей в любви. Она выслушивала его, не говоря ни слова, и в тот момент, когда он думал, что все пропало, она сообщала ему, что никогда не переставала его любить, и они целомудренно обнимались. Эта сцена обычно проходила вечером в парке. Я представляла себе два силуэта, близко сидящие на скамейке, их шепот и в то же время чувствовала тепло его тела. Но дальше этого я не шла. до свадьбы дело никогда не доходило^1^. На следующее утро я ненадолго возвращалась к своим грезам. Не знаю почему, но отражение в зеркале моего намыленного лица приводило меня в восхищение (вообще я не казалась себе красивой) и наполняло мое сердце надеждой. Я могла бы часами любоваться этим слегка запрокинутым,
проглядывающим из мыльной пены лицом, которое, как мне казалось, смотрит на меня из далекого будущего. Но времени на это не было. Когда же я вытиралась, очарование исчезало, я опять видела свое привычное детское лицо, не представлявшее для меня никакого интереса.
  Игры и мечты учат девочку пассивности, Но еще до того, как она становится женщиной, она уже является человеческим существом, она уже знает, что принять долю женщины означает отказаться от своей индивидуальности и тем самым изуродовать себя. И хотя отказаться от борьбы соблазнительно, уродовать себя невыносимо, Мужчина, Любовь - эти понятия еще далеки от нее, скрыты за дымкой будущего. В настоящем девочка, так же как и ее братья, стремится к активности и свободе. Для детей свобода не представляет собой тяжкого бремени, поскольку она не подразумевает для них ответственности, они видят, что взрослые оберегают их, чувствуют себя в безопасности и не испытывают желания лишиться опеки. Из -за стихийной тяги девочки к жизни, ее любви к игре, смеху, приключениям общение с матерью начинает ей казаться недостаточным и подавляющим. Она хотела бы вырваться из -под материнской власти. Материнский контроль над девочкой значительно более мелочен и неусыпен, чем над мальчиком. Редко мать проявляет такие понимание и сдержанность, которые с любовью описаны Колетт в «Сидо». Даже если не говорить о почти патологических
случаях, которые, В противоположность мазохистским грезам М. Ле Ардуэн грезы К. Одри имеют садистский характер. Ее возлюбленный видится ей раненым, в опасности, а она героически спасает его, но при этом и унижает. Это характеризует ее как женщину, категорически отвергающую пассивность и стречящуюся завоевать независимость, приличествующую человеческому существу.
  кстати, не так уж редки^1^, когда мать предстает как истязательница, удовлетворяющая в отношениях с дочерью свое желание господствовать и свой садизм, следует отметить, что дочь для матери является особым объектом, в отношениях с ней она стремится утвердиться в качестве независимого субъекта. И такое поведение матери приводит девочку к бунту. Нормальную девочку, восставшую против нормальной матери, описывает К. Одри: Я не могла бы сказать правду, какой бы невинной она ни была, потому что в отношениях с мамой я всегда чувствовала себя виноватой. Она была главной среди взрослых, и это внушало мне живейшую неприязнь, от которой я не избавилась и по сей день. В душе у меня как будто была глубокая и болезненная рана, которая постоянно давала о себе знать… У меня не было ясных мыслей, например: она слишком строга или она не имеет права. Но все мое существо изо всех сил говорило: нет, нет, нет. Мой протест вызывала не сама по себе ее власть и даже не необоснованные приказы и запреты, а ее желание обуздать меня. Иногда она прямо так и говорила, но даже когда не говорила, об этом свидетельствовали ее взгляд,
ее тон. Однажды она рассказала своим знакомым дамам, что дети бывают значительно послушнее после трепки. Я не могла забыть эти слова, они застряли у меня в горле, ни вытолкнуть их, ни проглотить было невозможно. Они рождали во мне гнев, в котором смешивались и моя вина перед ней, и стыд перед собой (ведь, в конце -то концов, я ее боялась, и у меня для мести не было в запасе ничего, кроме грубых слов или дерзостей). Но вопреки всему я ощущала этот гнев и как доблесть; до тех пор пока рана в моей душе не затянулась, пока во мне живет молчаливая ярость, единственное проявление которой заключается в повторении слов: обуздать, послушный, трепка, унижение, - меня не удастся обуздать.
  Бунт против матери нарастает, по мере того как мать теряет в глазах дочери свой авторитет. Девочка видит, что мать ждет, терпит, жалуется, плачет, устраивает сцены. Неблагодарная роль матери в повседневной жизни не может ее возвысить. Если она - жертва, ее презирают, если - мегера, ненавидят. Ее жизнь предстает как образец скучнейшего однообразия, в ней нет ничего, кроме глупых повторений, она никуда не движется. Замкнувшись в своей роли хозяйки, она возводит барьеры на пути к существованию, становится его преградой и отрицанием. Дочь горячо желает не быть похожей на нее. Она преклоняется перед женщинами, которым удалось избежать женского рабства: перед актрисами, писательницами, преподавательницами. Она с увлечением занимается спортом, учится, лазает по деревьям, рвет одежду, пытается соперничать с мальчиками. Часто она находит себе верную подругу и поверяет ей свои секреты. Это не обычная дружба, она похожа на любовную страсть, и ее участницы делятся сексуальными секретами, то есть рассказывают друг другу те сведения, которые им удается раздобыть, и обсуждают их. Нередко случается, что образуется
треугольник, поскольку одна из девочек влюбляется в брата подружки. Так, в «Войне и мире» верная подруга Наташи - Соня влюблена в ее брата Николая. Такая дружба всегда хранится в тайне, и вообще, девочки в определенном возрасте любят секреты и делают их из самых незначительных вещей. Такова их реакция на то, что скрывают от их неудовлетворенного любопытства. Это также способ придать себе больше веса, к чему они всячески стремятся. Они пытаются вмешиваться в жизнь взрослых, придумывают о них романтические истории и отводят в них себе значительную роль, хотя сами и не слишком верят в них. Собираясь в группы, девочки стараются показать, что на презрение мальчиков они отвечают презрением: они держатся в стороне от них, дразнят их, насмехаются. Но в то же время каждой девочке льстит, когда мальчики обращаются с ней как с равной, она стремится получить их одобрение. Ей хотелось бы принадлежать к высшей касте. Отголоски того процесса, который еще в первобытном обществе подчинил женщину мужскому авторитету, слышатся в определенном возрасте в душе каждой девочки: она восстает против своей участи, в ней
трансцендентное протестует против нелепости имманентного. Ее раздражает, что ее придирчиво заставляют следовать правилам приличия, носить неудобную одежду, закабаляют работой по хозяйству, останавливают все ее порывы. По этому поводу было проведено немало опросов, и почти все они^1^ дали одинаковые результаты: все мальчики - как когда -то Платон - говорят, что они ни за что на свете не хотели бы быть девочками. Почти все девочки приходят в отчаяние от того, что они не мальчики. По статистике, приведенной Хэвлоком Эллисом, только один мальчик из ста хотел бы быть девочкой, тогда как 7 5 процентов девочек предпочли бы быть другого пола. Как явствует из обследования Карла Пипале (изложенного Бодуэном в его труде «Детская душа»), из двадцати мальчиков в возрасте от двенадцати до четырнадцати лет восемнадцать сказали, что они готовы согласиться на все что угодно, но только не быть девочками, а из двадцати двух девочек десять хотели бы стать мальчиками. При этом они приводили следующие доводы; «Мальчикам лучше живется, они не страдают, как женщины… Мама меня бы больше любила… Мальчики занимаются более
интересной работой… Мальчики способнее к учебе… Мне было бы интересно пугать девочек… Я бы больше не боялась мальчиков… Они свободнее… У мальчиков более интересные игры… У них удобнее одеж -Конечно, есть и исключения. Так, в одной швейцарской школе, где мальчики и девочки воспитываются вместе, живут в прекрасных условиях, пользуясь комфортом и свободой, все ученики сказали, что они довольны жизнью. Однако такая ситуация нетипична. Девочки, без сомнения, могли бы быть такими же счастливыми, как мальчики, но современное общество йе дает им этой возможности, это - факт.
  да…» Это последнее замечание приходится слышать часто: почти все девочки жалуются на то, что платья неудобны, что они не могут в них свободно двигаться. Они должны постоянно помнить, что юбка не должна задираться, а светлая одежда должна быть чистой. В десять -двенадцать лет большинство девочек - это действительно «несостоявшиеся мальчишки», то есть дети, которым не дозволено быть мальчиками. Мало того что они страдают от этого, как от несправедливого ущемления своих прав, их, кроме того, принуждают к нездоровому образу жизни. Не получающий выхода избыток жизненных сил, невостребованная бодрость приводят к нервозности. Слишком степенные развлечения оставляют неизрасходованной кипучую энергию. Девочки начинают скучать. Чтобы разогнать скуку и компенсировать унижающую их неполноценность, они предаются печальным, романтическим грезам, начинают увлекаться пустыми фантазиями, теряют ощущение реальности. Их чувства становятся экзальтированными и необузданными. Поскольку они не могут действовать, они говорят, нередко перемежая серьезные разговоры с пустой болтовней. Им кажется, что они одиноки, что их никто
не понимает, и они ищут утешения в самовлюбленности: воображают себя героинями романа, восхищаются собой, жалеют себя. В них естественным образом развиваются кокетство и притворство, причем оба эти недостатка углубляются по мере взросления. Их неудовлетворенность выражается в капризах, приступах гнева, рыданиях. Им нравится плакать - склонность к слезам сохраняется у многих взрослых женщин главным образом потому, что они любят разыгрывать из себя жертву. Таким образом они одновременно протестуют против суровости своей судьбы и стремятся растрогать окружающих. «Девочки так любят плакать, что иногда даже плачут перед зеркалом, это доставляет им особое удовольствие», - рассказывает епископ Дюпанлу. Переживания девочек касаются в основном отношений с родителями. Они стремятся отдалиться от матери, при этом иногда они настроены к ней враждебно, а иногда испытывают острую нужду в ее покровительстве, Им хочется безраздельно владеть любовью отца. Они ревнивы, ранимы, требовательны. Иногда они сочиняют целые истории: считают себя приемными детьми, а своих родителей - неродными, придумывают родителям тайную
жизнь, размышляют об их взаимоотношениях, полагают, что мать не понимает отца, что он с ней несчастен и не находит в ней той идеальной подруги, которой могла бы быть для него дочь. Их вымысел может быть прямо противоположным: мать права, считая отца грубым и неотесанным, он внушает ей физическое отвращение. Выдумки, притворство, детские трагедии, наигранный восторг, причуды - причины всего этого следует искать не в загадочной женской душе, а в положении девочки в обществе.
  Индивид, воспринимающий себя в качестве субъекта, наделенного способностью к автономии и трансцендентности, видящий в себе некий абсолют, переживает нелегкий момент, обнаруживая, что его уделом, предопределенным судьбой, является подчиненное положение. Для того, кто осознал свою неповторимость, мучительно обнаружить в себе качества Другого. Именно это происходит с девочкой, когда она, познавая мир, начинает осознавать себя женщиной. Предназначенная ей жизненная сфера - замкнута, ограниченна, подавлена миром мужчин. Куда бы она ни кинула взор, она повсюду видит барьеры, ограничивающие ее возможности. Божества, которым поклоняются мужчины, так далеки от нее, что на деле она не воспринимает их как божества, взамен она обожествляет людей.
  В таком положении находятся не только девочки. Так же живут негры в Америке: они лишь отчасти приобщились к цивилизованному обществу, которое смотрит на них как на низшую касту. Именно от этого так горько страдает на заре своей жизни Биггер Томас^1^ - от фатальной неполноценности, которая определяется его проклятьем «отличия» в качестве Другого - цветом кожи. Он смотрит на пролетающие в небе самолеты и знает, что никогда не сядет за штурвал, потому что чернокожий. Точно так же девочка знает, что она никогда не будет бороздить моря, никогда не отправится к полюсу, многие приключения и радости недоступны ей, потому что она - женщина, ей не повезло с самого рождения. Между ними имеются также различия; негры восстают против своей судьбы, тем более что никакие преимущества не компенсируют ее жестокости, Женщину же приучают к тому, чтобы она примирилась со своей участью, Я уже упоминала^2^ о том, что наряду с естественным стремлением субъекта суверенно распоряжаться своей свободой в человеке существует также искусственная готовность отказаться от своей независимости, бежать от нее. Родители и воспитатели,
книги и сказки, женщины и мужчины всячески расхваливают девочке прелести пассивности, ее учат наслаждаться ими с раннего детства, Она поддается искушению, сама того не замечая, ее уступка тем более неизбежна, что порывы ее трансцендентности наталкиваются на самое решительное сопротивление. Но принять пассивность означает также принять без борьбы навязываемую ей извне судьбу, и такая перспектива ее пугает. Перед мальчиком, будь он честолюбивым, легкомысленным или робким, будущее открывает множество дорог: он может стать моряком или инженером, остаться в деревне или уехать в город, отправиться в путешествие или разбогатеть. Глядя в будущее, где его ждут разнообразные возможности, он чувствует себя свободным. Девочка выйдет замуж, станет матерью, бабушкой, она будет заниматься домашним хозяйством точно так же, как ее мать, будет воспитывать детей, как воспитывали ее самое. В двенадцать лет она уже точно знает, что ей уготовано, она будет жить день за днем, но строить свою жизнь ей не дано. Она с любопытством, но и со страхом думает о своей будущей жизни, все этапы которой предусмотрены заранее и к
которой ее неминуемо
  приближает каждый день.
  Именно поэтому девочку значительно больше, чем ее братьев, заботят тайны пола. Конечно, и мальчики ими горячо интересуются, но для них в будущем роль мужа и отца не станет главной. Для девочки вся будущая жизнь ограничена браком и материнством, и, как только она начинает угадывать ее секреты, у нее возникает впечатление, что ей грозят чудовищные страдания. Рано или поздно, хуже или лучше, но кто -нибудь ее просветит, она узнает, что ребенок зарождается в чреве матери не случайно и появляется на свет Божий не по мановению волшебной палочки. Она со страхом думает об этом. Иногда мысль о том, что внутри ее должно появиться, как непрошеный гость, какое -то тело, кажется ей не приятной, а отвратительной, она с ужасом думает о безобразно вздутом животе. А каким образом ребенок выйдет из нее? Даже если ей никогда специально не говорили о криках и страданиях рожениц, она кое -что слышала случайно, читала библейское изречение; «В муках будешь рожать детей своих». Она предчувствует мучения, которые неспособна даже вообразить, полагает, что при родах делают какие -то странные операции в области пупка.
Предположение о том, что ребенок выходит из материнского тела через анальное отверстие, также не очень успокаивает ее. Когда девочки таким образом представляют себе процесс рождения ребенка, у них бывают запоры на нервной почве, Не помогают и точные объяснения: девочек преследуют мысли о большом животе, разрывах, кровотечениях. Чем богаче воображение ребенка, тем сильнее он страдает. И во всяком случае, ни одна девочка не может перенести эти видения без содрогания. Колетт рассказывает, что однажды мать обнаружила ее лежащей в обмороке после того, как она прочитала описание родов в одном из романов Золя: Автор описывал роды «с анатомической точностью, не скупясь на откровенные и грубые подробности, смакуя цвета, позы, крики. Во всем этом не было ничего общего с моими бесстрастными знаниями сельской девушки. Мне показалось, что раньше меня обманывали, я испугалась, ощутила угрозу, подстерегающую меня, молоденькую самку, на жизненном пути… Но я читала дальше описание разорванной плоти, экскрементов, пятен крови… Я обмякла и во весь рост упала на траву, похожая на одного из тех зайчат, которых браконьеры
приносили на кухню прямо с охоты».
  Взрослые неспособны рассеять тревогу девочки. Подрастая, она начинает понимать, что им нельзя верить на слово. Нередко она их ловит на лжи, даже когда речь идет о ее собственном появлении на свет. Кроме того, она знает, что они не находят ничего необычного в самых ужасных вещах. Если ей пришлось испытать какое -либо сильное физическое потрясение: удаление гланд или зуба, вскрытие нарыва, - то воспоминание о перенесенной боли обострит ее страх перед родами.
  Поскольку беременность и деторождение проявляются в физических изменениях и процессах, у девочки возникает подозрение о том, что между супругами имеются «физические отношения». Слово «кровь», встречающееся в таких выражениях, как «дети одной крови», «чистокровный», «полукровка», иногда дает пищу детскому воображению. Некоторые девочки предполагают, что замужество сопровождается торжественным переливанием крови. Однако чаще дети связывают «физические отношения» с системой мочеиспускания и испражнения, в частности распространены предположения о том, что мужчина испускает мочу в женщину. Они представляют себе сексуальные отношения как нечто «грязное». Именно это до глубины души потрясает ребенка, которого всегда тщательно ограждали от всего «грязного». Почему же взрослые допускают подобные вещи в своей жизни? Получив первые сведения о сексуальных отношениях, ребенок сначала считает их настолько нелепыми, что даже не испытывает стыда. Он просто находит нелепым все, что ему рассказывают или что он читает, это кажется ему выдумкой. Героиня очаровательной книги Карсон Маккалерс «Новобрачная», девочка,
однажды застает соседей в постели голых. Эта ситуация была для нее настолько необычна, что она не придала ей никакого значения; Это было летом. Однажды в воскресенье дверь комнаты супругов Мэрлов оказалась открытой. Ей была видна только часть комнаты, комод и спинка кровати, на которой висел корсет миссис Мэрлов. Однако из этой спокойной комнаты доносился непонятный шум. Когда она подошла к двери и заглянула в комнату, то была настолько поражена тем, что увидела, что бросилась в кухню с криком: «У мистера Мэрлова обморок!» Береника побежала в холл, но, увидев, что происходит, лишь поджала губы и захлопнула дверь… Фрэнки попробовала спросить у Береники, что все это значит, но та сказала только, что они люди как люди, хотя им следовало бы помнить об одном человеке и позаботиться о том, чтобы дверь была закрыта. Фрэнки чувствовала, что «человеком» была она, но смысла происшедшего не понимала. «Что это с ними?» - спросила она. «Да ничего особенного», - ответила Береника. Фрэнки по голосу догадалась, что от нее что -то скрывают. Однако запомнила она только, что супруги Мэрлов - люди как люди…
  Когда детям объясняют, что нужно соблюдать осторожность с незнакомыми мужчинами, когда в их присутствии обсуждают преступления на сексуальной почве, то им обычно говорят о больных, маньяках, сумасшедших, ибо это самое простое объяснение. Если в кинотеатре девочку лапает сосед, если прохожий показывает ей свой половой член, она думает, что имеет дело с ненормальными людьми. Конечно, в проявлениях безумия нет ничего приятного, приступ эпилепсии, истерика, бурная ссора роняют престиж упорядоченного мира взрослых. Видя все это, ребенок теряет чувство безопасности. Но в конце концов, в хорошо организованном обществе существуют клошары, нищие, калеки со страшными увечьями, почему же в нем не быть и людям с психическими отклонениями от нормы? Это отнюдь не может поколебать его устои. Но когда ребенок начинает подозревать, что родители, друзья и учителя потихоньку занимаются всякими мерзостями, его действительно охватывает страх.
  Когда мне впервые рассказали о сексуальных отношениях между мужчиной и женщиной, я заявила, что такого не может быть. Я не могла предположить, что нечто подобное могло бы быть между моими родителями, я слишком сильно уважала их, чтобы так думать. Я повторяла, что это чересчур отвратительно, и я никогда не соглашусь на это. К сожалению, вскоре, услышав, чем занимаются родители, я поняла, что ошибалась… Это было тяжкое мгновение: я с головой накрылась одеялом и заткнула уши, мне хотелось провалиться сквозь землю!.
  Как представить себе достойных, одетых людей, проповедующих приличие, сдержанность и благоразумие, в виде двух голых животных, переплетенных как в схватке? Такими поступками взрослые сами ставят под сомнение свой авторитет, их пьедестал рушится, и горизонт затягивается тучами. Нередко дети упрямо отказываются верить в такое отвратительное открытие. «Мои родители этим не занимаются», - заявляют они. «Когда люди хотят иметь ребенка, - говорила одна девочка, - они идут к врачу, раздеваются, им завязывают глаза, потому что смотреть нельзя, врач привязывает мать и отца друг к другу и следит за тем, чтобы все шло хорошо». Она превратила любовный акт в хирургическую операцию, конечно малоприятную, но зато такую же приличную, как лечение зубов. Однако, несмотря на то что ребенок не хочет думать об этом и отказывается в это верить, в его сердце проникают тревога и сомнение. В нем происходит такой же болезненный процесс, как во время отнятия от груди. На этот раз его не просто отрывают от материнского тела, рушится вся окружавшая и защищавшая его вселенная. Он остается без крыши над головой, всеми покинутый,
один на один с полным неизвестности будущим. Тревога девочки возрастает еще и оттого, что она не может точно узнать, что за непонятное проклятие тяготеет над ней. Сведения, которые ей удается получить, отрывочны, в книгах - противоречия, даже специальные труды не рассеивают туман, У нее возникает множество вопросов; причиняет ли половой акт боль или доставляет наслаждение? Сколько времени он длится, пять минут или всю ночь? Ей приходилось читать, что иногда одно -единственное объятие оборачивается беременностью, в других же случаях долгие часы страсти не приводят к этому. Занимаются ли люди «этим» каждый день или изредка? Ребенок старается восполнить пробел в своих знаниях, читая Библию и изучая энциклопедии, пытается выбраться из потемок, преодолевая чувство отвращения. По этому вопросу имеется интересный документ, опрос, проведенный доктором Липманном. Ниже следуют ответы некоторых девушек на вопрос о том, как происходило их знакомство с сексуальной стороной жизни.
  Я по -прежнему терялась в своих туманных и несуразных догадках. Никто не говорил об этом, ни мать, ни учительница, в книгах я тоже не находила толковых объяснений. Постепенно акт, который сначала казался мне таким естественным, превратился в нечто таинственное, опасное и отталкивающее. Старшие девочки, которым было двенадцать лет, понимающе перебрасывались грубыми шутками с девочками из нашего класса. Все это было весьма туманно и внушало отвращение. Девочки обсуждали также вопрос о том, где зарождается ребенок, и высказывали предположение, что это происходит в теле мужчины, причем всего один -единственный раз, не зря же вокруг свадьбы бывает столько шума. В пятнадцать лет у меня начались менструации, и это было новым потрясением. Теперь все то, о чем я думала и слышала, начинало касаться меня непосредственно…
  Сексуальное воспитание! В доме моих родителей нельзя было и намекнуть на нечто подобное!.. Я искала сведения в книгах, но меня мучило и нервировало то, что я не знала, где именно следует их искать. Я ходила в мужскую школу, учитель ни словом не касался подобных вопросов… Наконец книга Хорлама «Мальчик и девочка» просветила меня. Напряжение и возбуждение прошли, хотя я была очень несчастна. Мне понадобилось много времени для того, чтобы понять и признать, что истинная любовь состоит из эротики и сексуальности.
  Этапы моего знакомства с сексуальной стороной жизни: I. Первые вопросы и смутные представления (абсолютно не удовлетворявшие меня). От трех лет до одиннадцати… Отсутствие ответов на вопросы, которые я задавала в последующие годы. Однажды, когда мне было семь лет, я кормила свою крольчиху и вдруг увидела, что под ней ползают голенькие крольчата… Мать объяснила мне, что у животных и у человека дети растут в животе матери, а затем выходят из ее бока. Появление детей из бока показалось мне маловероятным… О зарождении ребенка, беременности, менструации мне много рассказывала няня… Наконец, в ответ на мой вопрос отцу о его истинной функции он рассказал мне какую -то запутанную историю о пыльце и пестике.
  II. Попытки узнать все самостоятельно (от одиннадцати до тринадцати лет). Я отыскала какую -то энциклопедию и медицинский труд… Но ЭТО была чистая теория, написанная длинными иностранными словами.
  III. Проверка полученных знаний (от тринадцати до двадцати лет): а) в повседневной жизни; б) в научных работах.
  Когда мне было восемь лет, я часто играла с одним мальчиком моего возраста. Однажды мы заговорили на эту тему. Я уже знала из объяснений матери, что в теле у женщины имеется много яиц… и что ребенок зарождается в одном из этих яиц всякий раз, когда матери этого хочется… В ответ на это объяснение я услышала от своего маленького товарища: «Ну и дура же ты! Когда наш мясник и его жена хотят иметь ребенка, они ложатся в постель и занимаются всякими гадостями». Меня это возмутило… В то время (мне было двенадцать с половиной лет) у нас была прислуга, которая рассказывала нам грязные истории. Маме я об этом не говорила ни слова, потому что мне было стыдно. Но я спросила у нее, может ли родиться ребенок, если посидеть на коленях у мужчины. Она мне все объяснила как могла лучше.
  Откуда берутся дети, я узнала в школе, и мне показалось, что это ужасно. Но как они появляются на свет? Мы обе представляли себе эти вещи как что -то чудовищное, особенно после того, как однажды темным зимним утром по дороге в школу мы встретили мужчину, который показал нам половой член и сказал, подойдя к нам вплотную: «Смотрите, какой хорошенький!» Это вызвало у нас немыслимое отвращение, нас буквально тошнило. До двадцати одного года я думала, что ребенок появляется на свет из пупка.
  Одна девочка отвела меня в сторону и спросила: «Знаешь, как рождаются дети?» В конце концов она мне заявила: «Ну ты даешь! Ты полная идиотка! Дети появляются из живота женщины, но сначала женщинам приходится заниматься с мужчинами гадкими вещами!» Затем она более подробно объяснила, что это за «гадкие вещи». Ее слова оглушили меня, я категорически отказывалась верить во что -либо подобное. Мы спали в одной комнате с родителями… Вскоре после этого разговора ночью я услышала, что происходит то, что я считала немыслимым. Мне стало стыдно, я начала стыдиться своих родителей. Из -за всего этого я сильно изменилась. Меня мучили ужасные моральные переживания. Только оттого, что я знала обо всех этих вещах, я казалась себе самой глубоко испорченной.
  Следует отметить, что даже систематическое сексуальное воспитание неспособно разрешить проблему. При всем желании родители и учителя не смогут выразить в словах и понятиях эротические переживания, они познаются только на опыте. Любой, даже самый серьезный анализ будет немного смешным и исказит правду. Можно, начав с рассказов о поэтической любви цветов, о брачных играх рыб, о том, как вылупляется из яйца цыпленок, как рождаются котенок и козленок, дойти до рода человеческого и объяснить тайну зачатия, но как словами рассказать о физической любви и наслаждении? Как объяснить девочке, в которой не кипят страсти, сладость ласк и поцелуев? Члены семьи, случается, целуются, и даже иногда в губы, но почему в некоторых случаях поцелуи кружат голову? С таким же успехом можно описывать цвета слепцу. Пока не приходят смятение и желание, которые и придают эротической функции смысл и целостность, ее отдельные стороны кажутся до дикости неприличными. Девочку особенно возмущает тот факт, что девственность - это нечто вроде запечатанного сосуда и женщиной она станет только после совокупления с мужчиной. Поскольку
эксгибиционизм является распространенным извращением, многим девочкам случается видеть пенис в состоянии эрекции. И уж во всяком случае, они видели половой член животных, причем, к сожалению, чаще всего им бросается в глаза половой член лошади. Неудивительно, что он внушает им страх. Девочка испытывает страх перед родами, перед пенисом, перед «припадками», которые бывают у женатых людей, она испытывает отвращение к бесстыдным занятиям, ей смешны действия, лишенные, по ее мнению, всякого смысла. В результате всего этого она приходит к решению: «Я никогда не выйду замуж»^1^. Так надежнее всего можно уберечься от боли, безумия и непристойности. Бесполезно объяснять девочке, что, когда придет время, ни первая брачная ночь, ни роды не покажутся ей такими ужасными, что миллионы женщин прошли через это и чувствуют себя прекрасно. Когда ребенок боится какого -либо события в будущем, его успокаивают, говоря, что позже оно покажется ему совершенно естественным. Тогда его начинает мучить другой страх; он думает, что со временем он станет помешанным, безумным. Наблюдая за превращением гусеницы в куколку, а затем
в бабочку, можно прийти в замешательство; осталось ли в этом существе после длительной спячки что -нибудь от бывшей гусеницы? Сама -то она себя узнает, обретя блестящие крылышки? Я знала девочек, которые при виде куколок погружались в грезы, смешанные с тревогой.
  И вот наступают перемены. Девочка не понимает их значения, но она замечает, что в ее отношениях с миром и даже в ее теле происходят едва уловимые изменения. Она становится чувствительной к прикосновениям, вкусовым ощущениям и запахам, на которые раньше не обращала внимания. У нее бывают странные видения, она не узнает себя в зеркале, И окружающий мир, и она сама кажутся ей «чудными». Именно такова маленькая Эмили, описанная Ричардом Хьюзом в «Циклоне на Ямайке»: Чтобы освежиться, Эмили погрузилась в воду до живота, и целая стайка рыбок принялась щекотать ее, тыкаясь носами в ее тело. Это было похоже на легкие, безобидные поцелуи. В последнее время ей было неприятно, когда ее трогали, но эти прикосновения были просто невыносимы. Она выскочила из воды и оделась.
  «Все переворачивалось во мне от отвращения, я молила Бога позволить мне уйти в монастырь и таким образом избежать материнства. И после долгих размышлений об омерзительных тайнах, которые жили во мне против моей воли, укрепившись в мысли, что такая сильная гадливость не может быть ничем иным, кроме знака свыше, я пришла к следующему выводу: мое призвание - это обет целомудрия», - пишет Йосю Гоклер в «Голубом апельсине». Кроме всего прочего, ей внушает страх первое совокупление. «Вот от чего первая брачная ночь так ужасна! Это открытие потрясло меня, добавив к отвращению, которое я уже испытывала, страх перед физической болью. Мне казалось, что эта операция должна быть крайне мучительной. Я бы испугалась еще больше, если бы могла предположить, что при рождении Ребенок проходит тем же путем. Но мне давно было известно, что дети появляются из живота матери, и я полагала, что они отделяются путем сегментации».
  Даже у уравновешенной Тессы, героини романа Маргарет Кеннеди, бывают моменты неприятного смятения: Вдруг она почувствовала себя глубоко несчастной. Она пристально глядела в темный холл, который, казалось, был разделен на две половины лунным светом, проникавшим через открытую дверь. Она больше не могла этого терпеть. Она вскочила, и у нее вырвалось негромкое восклицание: «О, как я все ненавижу!» Она убежала в горы, охваченная страхом, яростью и каким -то грустным предчувствием, от которого, как ей казалось, негде было укрыться в тишине дома. Очутившись на неровной тропинке, она снова зашептала: «Я хочу умереть, как я хочу
  умереть».
  Она понимала, что это неправда. Ей вовсе не хотелось умирать, но подобная необузданность в словах, казалось, успокаивала ее…
  В уже цитированной книге Карсон Маккалерс дано подробное описание такого тревожного состояния: В то лето Фрэнки устала от самой себя, она была себе противна. От ненависти к себе она стала бродяжкой, никчемной девчонкой. Неопрятная, неудовлетворенная, несчастная и грустная, она слонялась по кухне. Кроме того, она чувствовала себя преступницей… Это была странная и бесконечная весна. Окружающий ее мир начал меняться, и Фрэнки ничего не понимала в этих изменениях… Отчего -то зеленеющие деревья и апрельские цветы наводили на нее грусть. Она не знала, откуда взялась эта тоска, но из -за этого необъяснимого чувства ей казалось, что хорошо бы было уехать из города… Да, уехать куда -нибудь далеко -далеко. В тот год весна была поздняя, в ней было что -то томительное и слащавое. Дни были нестерпимо длинными, от светлой весенней зелени ее тошнило… То и дело ей хотелось плакать. Иногда на рассвете она выходила во двор и долго смотрела, как встает солнце. Душа ее как будто хотела о чем -то спросить, но не получала от неба никакого ответа. Ее начали трогать вещи, которых она раньше не замечала: освещенные дома,
которые она видела, гуляя по вечерам, или голос, раздающийся в каком -нибудь уголке. Она смотрела на огоньки домов, слушала голос, и в душе у нее что -то замирало от ожидания. Но огоньки гасли, голос смолкал, и ничего не происходило. Все это пугало ее и в то же время вдруг заставляло задуматься о том, что она собой представляет, каково ее место в мире и почему она стоит здесь, смотрит, слушает, вглядывается в небо, и все это - одна. Ей становилось страшно, грудь ее тревожно сжималась.
  …Она гуляла по городу, и все, что она видела и слышала, казалось ей незавершенным, ее тяготила все та же тревога. Тогда она спешно бралась за какое -нибудь дело, но всегда не за то, за которое следовало бы… После долгих весенних сумерек, проведенных в блужданиях по городу, ее нервы трепетали, как грустная джазовая мелодия, сердце замирало, и казалось, что оно сейчас остановится.
  В это беспокойное время детское тело девочки становится телом женщины, превращается в плоть. Если девочка не страдает железистой недостаточностью, которая вызывает задержку развития, то к двенадцати -тринадцати годам она вступает в пору полевого созревания^1^. У девочек она начинается значительно раньше, чем у мальчиков, и приводит к гораздо более важным изменениям. В этот период их тяготят тревога и раздражительность. Развитие груди и волосяного покрова вызывает у них сначала стыд, который, правда, иногда со временем перерастает в гордость. Девочка становится вдруг застенчивой, не хочет показываться голой даже сестрам и матери, с удивлением и отвращением изучает свое тело. Она со страхом следит за тем, как под соском, еще недавно таким же незаметным, как пупок, растет плотная и немного болезненная округлость. Ее беспокоит, что у нее появилось уязвимое место. Конечно, болезненное ощущение незначительно, его не сравнишь с ожогом или зубной болью. Однако девочка всегда воспринимала боль, происходила ли она от несчастных случаев или от болезни, как отклонение от нормы, и в связи с этим развитие груди
часто вызывает в ней какую -то глухую обиду. Что -то с ней происходит, и хотя это не болезнь, а нечто обусловленное законами жизни, это в то же время мучительная борьба. Девочка росла все эти годы, но она этого не замечала, воспринимая свое тело как нечто конкретное и законченное. И вдруг она начинает «формироваться». Само слово внушает ей отвращение. Проявления жизни внушают доверие лишь тогда, когда обретают равновесие и устойчивую форму, как, например, у расцветшего цветка или полного сил животного, и девочка, переживающая развитие груди, осознает двусмысленность слова «живой». Она - ни рыба ни мясо, а какая -то странная материя, движущаяся, неопределенная, в ней происходят нечистые процессы. Девочка всегда видела у себя на голове отливающие шелком волосы, но новая растительность, появляющаяся под мышками и внизу живота, придает ей, по ее мнению, сходство с животным или растением. Независимо от того, понимает ли она что -нибудь в этих изменениях или нет, она чувствует, что из -за них утратит какую -то часть своей личности. Она становится частью жизненного цикла, значительно более обширного, чем ее
собственное существование, угадывает свою вечную обреченность на зависимость от мужчины и детей. Грудь кажется бесполезным и вызывающим наростом. До сих пор у всех частей туловища: у рук, ног, кожи, мускулов, даже у округлых ягодиц, на которых так удобно сидеть, - было ясное назначение. Немного подозрительными были только половые органы, но, во -первых, они воспринимались как мочеиспускательные, а во -вторых, они спрятаны и их никто не видит. Теперь же грудь проступает под свитером или кофточкой, и тело девочки, которое она привыкла не отделять от собственного «я», становится плотью, его начинают замечать, на него начинают смотреть посторонние люди. Одна женщина говорила: «Мне было так стыдно, что в течение двух лет я носила пелерины, чтобы спрятать грудь». Вот слова другой: «Никогда не забуду, какое смятение охватило меня, когда одна из моих сверстниц, сформировавшаяся раньше меня, нагнулась однажды за мячом и я увидела ее пышную грудь. Когда я увидела эту грудь вблизи, я подумала, что и моя грудь станет такой же, и меня охватил нестерпимый стыд». Еще одна женщина рассказывала мне: «В тринадцать лет
я ходила в коротких платьях без чулок. Какой -то мужчина отпустил насмешливое замечание по поводу моих толстых ног. На следующий день мама заставила меня надеть чулки и удлинить юбку, но я никогда не забуду свое потрясение от сознания того, что на меня смотрят». Девочка чувствует, что тело выходит из -под ее власти, перестает быть простым отражением ее индивидуальности, становится чужим ей. В то же время другие начинают воспринимать ее как вещь, на нее смотрят на улице, обсуждают ее телосложение, ей хотелось бы, чтобы ее не видели, ей страшно и превращаться в плоть, и выставлять эту плоть на
  всеобщее обозрение.
  От отвращения к себе у многих девушек появляется желание похудеть, они отказываются есть, а если их заставляют, их тошнит, они постоянно следят за своим весом. Другие становятся болезненно робкими, для них настоящая пытка войти в гостиную или даже выйти на улицу. Иногда это становится причиной психозов, Жане в своей работе «Навязчивые состояния и психастения» описывает на примере больной по имени Надя типичный случай психоза.
  Надя была девушкой из богатой и глубоко интеллигентной семьи. Она была элегантна, артистична, с ярко выраженными музыкальными способностями. Но она с детства была упряма и раздражительна. «Ей очень хотелось, чтобы ее любили, от родителей, сестер, прислуги, словом, от всех она требовала необычайной любви. Видя даже небольшую привязанность, она становилась настолько требовательной и властной, что отталкивала от себя людей. Она была болезненно чувствительна, и из -за насмешек ее двоюродных братьев и сестер, желавших смягчить ее характер, в ней зародилось чувство стыда, сфокусировавшееся на ее теле». Кроме того, потребность быть любимой внушила ей желание оставаться ребенком, маленькой девочкой, которую все ласкают и которой ни в чем не отказывают. При мысли о том, что она когда -нибудь вырастет, ее охватывал ужас. Ее состояние значительно ухудшилось из -за раннего полового созревания: к опасениям, связанным с ростом, добавилась стыдливость. Поскольку мужчины предпочитают полных женщин, ей всегда хотелось быть очень худой. К детским страхам прибавилось чувство отвращения, которое мучило ее в связи с
ростом волос на лобке и развитием груди. В одиннадцать лет она еще носила короткие юбки, и ей стало казаться, что на нее все смотрят. Ей стали шить длинные юбки, но, несмотря на это, она стыдилась своих ног, бедер и так далее. При появлении менструации она чуть не обезумела; когда начали расти волосы на лобке, «она была убеждена, что подобная мерзость есть только у нее, и до двадцати лет тщательно их выщипывала, чтобы отделаться от этого животного украшения». Развитие груди обострило навязчивое состояние, поскольку ей всегда внушала отвращение полнота. Она не осуждала за нее других женщин, но считала, что ее бы это испортило. «Я не стремлюсь быть красивой, но если я располнею, мне будет очень стыдно, это будет просто ужасно. Если бы я растолстела, я не решилась бы никому показаться на глаза». Она была готова на все, лишь бы не вырасти: она прибегала к различным предосторожностям, давала клятвы, совершала заклинания. Она клялась прочесть молитву пять или шесть раз, подпрыгнуть пять раз на одной ноге. «Если я в музыкальной пьесе четыре раза возьму одну и ту же ноту, я согласна стать большой и потерять
любовь окружающих». В конце концов она решила прекратить есть. «Я не хотела ни толстеть, ни расти, ни становиться похожей на женщину, мне хотелось навсегда остаться маленькой девочкой». Она дает торжественную клятву не принимать никакую пищу, затем, уступая мольбам матери, отказывается от нее, но проводит целые часы стоя на коленях, дает письменные обеты, рвет их. Когда ей было восемнадцать лет, умерла ее мать, и она установила для себя следующую диету: две тарелки овощного супа на воде, один яичный желток, столовая ложка уксуса, чашка чая с соком одного лимона. Это все, что она ела в течение дня. Ее мучил голод. «Иногда я часами думала о пище, так мне хотелось есть, я глотала слюну, жевала носовой платок, каталась по полу от голода». Но на искушения она не поддавалась. Она была красива, но утверждала, что у нее опухшее, покрытое прыщами лицо. Если врач говорил, что он не видит никаких прыщей, она отвечала, что он ничего в этом не понимает и не умеет «разглядеть прыщи, которые находятся под кожей». Кончилось тем, что она стала замкнуто жить отдельно от семьи в небольшой квартире. Она не выходила их
дома и виделась только с сиделкой и врачом. Ее приходилось долго уговаривать, чтобы она согласилась повидаться с отцом. Однажды у нее значительно ухудшилось состояние после того, как отец сказал, что она хорошо выглядит. Она ужасно боялась иметь круглое, румяное лицо и крепкие мускулы. В квартире почти всегда было темно, поскольку ей была невыносима мысль, что кто -то ее увидит или даже сможет увидеть.
  Очень часто родители своим поведением внушают девочке стыд за ее внешность, В работе Штекеля «Фригидная женщина» описан подобный случай; Я страдала от ощущения своей непривлекательной внешности, которое возникло у меня оттого, что меня постоянно критиковали дома. Моей чересчур честолюбивой матери хотелось, чтобы я всегда выглядела наилучшим образом, и она постоянно указывала портнихе на недостатки моего телосложения, для того чтобы та их скрыла: покатые плечи, слишком широкие бедра, плоский зад, тяжеловатая грудь и так далее. Поскольку долгое время у меня была опухшая шея, мне не разрешалось носить открытую на шее одежду… Больше всего горя мне причиняли ноги, в период полового созревания они стали 'чень некрасивыми, ко мне придирались из -за походки… Конечно, во всем этом была Доля правды, но я из -за этого так страдала и так стеснялась, что совсем потеряла способность владеть собой. Когда я кого -нибудь встречала, я Думала лишь об одном: как бы он не увидел мои ноги.
  От подобного стыда девочка становится неуклюжей, поминутно краснеет и из -за этого еще больше робеет и постоянно боится покраснеть. В этой же работе Штекель рассказывает об одной женщине, «которая в молодости так сильно и болезненно краснела, что в течение года ходила с повязкой на лице, объясняя это
  зубной болью», Иногда в период, который можно назвать непосредственно предшествующим периоду полового созревания, девочка еще не испытывает отвращения к собственному телу, Она гордится тем, что превращается в женщину, с удовлетворением следит за развитием груди, подкладывает в лифчик носовые платки и хвастается перед старшими девочками. Она еще не понимает значения тех явлений, которые в ней происходят. Они становятся ей ясны после первой менструации, и в это же время в ней пробуждается чувство стыда, А если это чувство уже было ей знакомо, то оно в этот момент подтверждается и обостряется. Все свидетельства женщин сходятся; независимо от того, знает ли девочка о том, что ее ждет, или нет, менструация всегда кажется ей чем -то отвратительным и унизительным. Очень часто матерям не приходит в голову предупредить девочку о том, что ее ждет. Исследователи отмечают!, что матери охотнее говорят с дочерьми о тайнах беременности, о родах и даже о половых отношениях, чем о менструации. Дело в том-, что они сами относятся к менструации как к неизбежному злу и питают к ней отвращение, сходное с тем древним
мистическим ужасом, который она вызывала у мужчин. И это отвращение они передают своему потомству. Когда девочка находит на белье подозрительные пятна, она /умает, что у нее понос, или смертельное кровотечение, или какая -нибудь постыдная болезнь. Как свидетельствует опрос, проведенный Хэвлоком Эллисом в 1896 году в одной американской школе, из 1 25 девочек 36 в момент своей первой менструации ничего не знали об этом явлении, а у 3 9 знания были весьма смутные. Следовательно, более половины опрошенных девочек были не в курсе дела. По словам Хелен Дейч, в 1946 году ситуация почти не изменилась. Х. Эллис рассказывает об одной девочке из Сен -Уэна, которая бросилась в Сену, потому что думала, что у нее какая -то «неизвестная болезнь». Штекель в «Письмах к матери» также рассказывает о девочке, которая пыталась покончить с собой, так как приняла менструальное кровотечение за знак свыше и наказание за порочность своей души. Нет ничего удивительного в том, что девочка пугается, ведь ей кажется, что менструация угрожает ее жизни. По мнению Кляйн и английской психоаналитической школы, девочки считают, что
причина кровотечения заключается в повреждении внутренних органов. Даже если девочку осторожно предупредили и ее не мучают страхи, ей стыдно, ей кажется, что она грязная, она бежит в ванную комнату, старается отстирать или спрятать запачканное белье. В книге Колетт Одри «В глазах воспоминания» мы находим типичный рассказ о таких переживаниях.
  Это возбуждение таит в себе жестокую драму. Однажды вечером, раздеваясь, я увидела, что со мной не все в порядке, но это меня не испугало, и я никому ничего не сказала в надежде, что завтра все пройдет… Через четыре недели все повторилось, но в более сильной форме. Стараясь не привлечь ничьего внимания, я отправилась в ванную комнату и положила свои штанишки в корзину с грязным бельем, стоявшую за дверью. Было жарко, и я ступала голыми ногами по разогретой ромбовидной плитке. Когда я вернулась и ложилась в постель, в комнату вошла мама, она хотела все мне объяснить. Я не помню, какое именно впечатление произвели на меня в то время ее слова, но пока она их шептала, в комнату неожиданно заглянула Каки. При виде ее круглой и любопытной физиономии я вышла из себя. Я закричала на нее, и она в испуге закрыла дверь. Я умоляла маму, чтобы она немедленно наказала ее за то, что она не постучала в дверь… Глядя на спокойную, многоопытную маму, на лице которой была написана тихая радость, я совсем потеряла голову. Когда она ушла, меня охватило глухое отчаяние.
  Вдруг перед моими глазами возникли две сцены: несколькими месяцами раньше мы с мамой и Каки, возвращаясь однажды с прогулки, встретили старого доктора Приве, кряжистого, как дровосек, и с большой белой бородой. «Ваша дочка растет, мадам», - сказал он, взглянув на меня. От этих слов я вдруг возненавидела его, сама не понимая за что. Немного позже мама, вернувшись из Парижа, спрятала в комод стопку маленьких новых салфеток. «Что это?» - спросила Каки. Мама, стараясь выглядеть естественной, как это делают взрослые, когда открывают вам часть правды, для того чтобы скрыть главное, ответила: «Скоро это понадобится Колетт». Я промолчала, не в силах о чем -либо спрашивать, и вдруг почувствовала к ней неприязнь.
  В ту ночь я долго ворочалась в кровати без сна. Этого не может быть. Я сейчас проснусь. Мама ошиблась, это пройдет и больше никогда не возобновится… На следующий день после тайно совершившейся во мне и запятнавшей меня перемены нужно было еще пережить встречу с окружающими людьми. Я с ненавистью смотрела на сестру, потому что она еще ничего не знала и неожиданно, сама того не понимая, получила надо мной огромное превосходство. Затем я возненавидела мужчин, которым никогда не придется пережить этого, но которым все известно. Наконец, у меня возникла неприязнь и к женщинам за то, что они так легко мирятся со своей участью. Я была уверена, что, если бы они узнали, что со мной происходит, их бы это обрадовало. «Вот и твоя очередь наступила», - подумали бы они. Эта тоже, думала я при виде женщины. И эта. Мир сыграл со мной злую шутку. Мне было страшно ходить, бегать я и вовсе не решалась. Мне казалось, что от земли, от теплых зеленоватых солнечных лучей, от пищи исходит какой -то подозрительный запах… Менструация прошла, и вопреки здравому смыслу я опять начала надеяться, что больше это не повторится.
Через месяц я поняла, что надеяться не на что, и окончательно смирилась с этим несчастьем; но на этот раз меня охватило какое -то тяжелое оцепенение. С тех пор в моем сознании появилось понятие «до». Вся моя остальная жизнь будет лишь тем, что наступило «после».
  Большинство девочек именно так переживает этот период, Многие из них с ужасом отвергают мысль о том, чтобы поделиться этим секретом с близкими. Одна из моих подруг рассказывала, что, поскольку она росла с отцом и воспитательницей, но без матери, ей пришлось прожить три месяца, испытывая страх и стыд, пряча свое запачканное белье, прежде чем стало известно, что у нее начались менструации. Даже, казалось бы, закаленные крестьянки, знакомые с самыми грубыми сторонами жизни животных, испытывают отвращение к этому наказанию судьбы, потому что в деревне все, что связано с менструацией, считается непристойным. Я знала одну молодую фермершу, которая в течение целой зимы потихоньку стирала свое белье в ледяном ручье и тут же надевала на себя мокрую рубаху, чтобы скрыть от всех свой постыдный секрет, Я могла бы привести сотни подобных примеров, Даже рассказав кому -нибудь о своем ужасном горе, девочка не может облегчить душу. Конечно, случай, когда мать дала дочери звонкую пощечину и сказала: «Дура! Ты еще слишком мала», - это исключение. Однако многие матери не проявляют желания помочь девочке: они не дают
достаточно ясных объяснений, и девочка входит в новый жизненный этап, который начинается с первой менструации, полная тревоги. Она гадает, не ждут ли ее в будущем другие болезненные испытания, или думает, что теперь она может забеременеть от простого общения с мужчиной или его прикосновения. В результате мужчины вызывают в ней панический страх. Но даже если ей все понятно объяснили и подобные страхи ее не мучают, не так -то просто вернуть ей душевное равновесие. Раньше девочка могла, хотя и немного кривя душой, думать о себе как о бесполом существе или совсем не думать о своем поле; случалось даже, что она мечтала проснуться однажды утром мальчиком. Теперь же матери и тетушки с довольным видом шепчут: «Она уже большая девочка». В их полку прибыло, отныне она - одна из них, она бесповоротно вошла в ряды женщин. Иногда девочки гордятся этим, думают, что стали взрослыми и что в их жизни вскоре все переменится. Так, Тид Монье в романе «Я» рассказывает: Многие из нас стали «большими девочками» во время каникул, с другими это происходило уже в лицее, и мы по очереди ходили в стоявшую во дворе уборную, где
те, кто достиг этого рубежа, восседали, как королевы, дающие аудиенцию своим подданным. Мы приходили, чтобы «посмотреть на кровь».
  Но вскоре девочку постигает разочарование: она видит, что не получила никаких преимуществ, жизнь идет своим чередом. Единственная новость - это повторяющееся каждый месяц неприятное событие. Некоторые девочки, узнав, что им суждено терпеть это всю жизнь, часами плачут. Но больше всего их возмущает, что их непристойный изъян известен мужчинам. А как бы хотелось, чтобы хотя бы они ничего не знали об унизительной участи женщин. Не тут -то было! Отец, братья, двоюродные братья, словом, все мужчины знают об этом и даже иногда позволяют себе шутить по этому поводу, Именно в такой момент у девочки возникает или обостряется отвращение к своему слишком чувственному телу. Первоначальное удивление проходит, но неприятные ощущения остаются. Девочке противен пресный запах с гнильцой, похожий на запах болота или увядших фиалок, исходящий от нее в дни менструации, неприятен вид крови, цвет которой отличается от цвета крови из царапины. Ей постоянно приходится помнить о том, что нужно переодеваться, следить за своим бельем, простынями, решать множество мелких, неприятных практических задач. В экономных семьях
гигиенические салфетки каждый месяц стирают и прячут в бельевой шкаф. Может быть, придется отдавать белье, испачканное собственными выделениями, в чужие руки - прачке, прислуге, матери, старшей сестре. Ватные тампоны, которые продаются в аптеках, упакованные в коробки с красивыми названиями «Камелия», «Эдельвейс», после употребления выбрасывают. Но в путешествии, на отдыхе, на экскурсии от них не так -то просто отделаться, ведь бросать в унитаз категорически запрещено, Юная героиня «Психоаналитического дневника», переведенного на французский Кларой Мальро, описывает, какой ужас ей внушали гигиенические салфетки. В дни менструации ее смущает даже присутствие сестры и она соглашается раздеваться только в темноте. Этот стесняющий, неудобный предмет может упасть, если сделать резкое движение, и это еще унизительнее, чем если бы у вас посреди улицы упали штанишки. От жгучего страха потерять гигиеническую салфетку у девочек иногда возникают психастенические мании. Коварная природа распорядилась так, что недомогания и боли нередко начинаются после кровотечения, которого девочка может и не заметить. Часто
сроки у девочек нечетки, кровотечение может начаться неожиданно, застав девочку на прогулке, на улице, у друзей. Может случиться, что она - как когда -то г -жа де Шеврез^1^ - запачкает одежду или сиденье… Из -за этой опасности некоторые девочки постоянно испытывают страх. Чем сильнее отвращение девушки к этой напасти, тем тщательнее она должна следить за собой, чтобы случайно не попасть в унизительную ситуацию или избежать обидного конфиденциального замечания, Вот несколько ответов, полученных по этому поводу доктором Липманном^ во время опроса, посвященного юношеской сексуальности: ^1^ Во времена фронды г -жа де Шеврез, одетая мужчиной, была разоблачена из -за пятен крови, которые остались на седле. В. Л м а и н. Молодость и сексуальность.
  В шестнадцать лет, когда однажды утром у меня началась менструация, я очень испугалась. Вообще -то я знала, что это должно случиться, но мне было так стыдно, что я полдня пролежала в постели. На все вопросы я только твердила: «Я не могу встать».
  Я онемела от удивления, когда в неполные двенадцать лет у меня началась менструация. Меня охватил ужас, а мать только сухо сообщила мне, что это будет повторяться каждый месяц. Я решила, что это страшная гадость, и никак не могла смириться с тем, что у мужчин ничего подобного не бывает.
  После этого случая мать решила заняться моим половым воспитанием и заодно объяснила мне, что такое менструация. И тогда меня постигло второе разочарование: в день первой менструации я, сияя от радости, бросилась к матери, которая еще спала, и закричала: «Мама, у меня началось!» «И из -за этого ты меня разбудила?» - услышала я в ответ. Все же мне казалось, что после этого вся моя жизнь переменится.
  Поэтому я страшно испугалась во время своей первой менструации, увидев, что кровотечение не останавливается. Однако я никому ни слова не сказала, даже матери. Мне только -только исполнилось пятнадцать лет. К тому же неприятных ощущений у меня почти не было. Только один раз у меня были такие сильные боли, что я упала в обморок и три часа пролежала на полу в своей комнате. Но и об этом я тоже ничего никому не сказала.
  Менструации у меня начались, когда мне было около тринадцати лет. Мы со школьными подругами уже говорили об этом, и я была очень горда, что теперь я тоже стала большой. Я очень важно заявила преподавателю физкультуры, что не могу заниматься, потому что плохо себя чувствую.
  Моим половым воспитанием занималась не мать. У нее самой менструальный цикл начался только в девятнадцать лет, и она так боялась, что ее будут ругать за испачканное белье, что закопала его в поле.
  Первая менструация у меня была, когда мне было восемнадцать лет^1^. Мне никто ничего об этом не говорил. Ночью у меня начались сильное кровотечение и боли, я ни на минуту не сомкнула глаз. Как только рассвело, я в испуге побежала к матери и со слезами спросила у нее, что делать. Но она только выбранила меня: «Ты могла бы спохватиться пораньше и не пачкать простыни и постель». Вот и все объяснения. Естественно, я ломала себе голову, не понимая, какое преступление я совершила, и была очень встревожена.
  Я уже знала, что это такое. Я даже с нетерпением ждала этого, потому что надеялась, что мать расскажет мне, как появляются на свет дети. Наконец этот великий день настал, но мать ничего мне не сказала. И все же я была очень рада. «Теперь, - думала я, - у меня тоже могут быть дети, я стала женщиной».
  Этот переАом в жизни девочки наступает довольно рано, Мальчик становится юношей лет в пятнадцать -шестнадцать, а девочка превращается в женщину в тринадцать -четырнадцать. Но основное различие их опыта заключается не в возрасте или в физиологических проявлениях, подчас доводящих девочек до очень тяжелого состояния. Для мальчиков и девочек половое созревание имеет совершенно различное значение главным образом потому, что возвещает им о различном будущем, Конечно, мальчики тоже тяготятся своим телом в этот период, но поскольку они с детства привыкли гордиться принадлежностью к сильному полу, то по мере их полового созревания растет и их самоуважение. Они с гордостью показывают друг другу такие мужские признаки, как растущие на ногах волосы, более чем когда -либо хвастают своим половым членом, сравнивают его с другими. Им боязно становиться взрослыми, многие подростки опасаются свободы и связанной с ней ответственности, но вступление в сан мужчины наполняет их радостью. У девочки же по мере ее взросления ограничивается жизненное пространство просто в силу ее принадлежности к женскому полу. Мальчик с
восхищением смотрит на растущие на его теле волосы, потому что они сулят ему безграничные возможности, а девочка в смятении останавливается перед «грубой и замкнутой драмой», которая врывается в ее жизнь. Пенису его особую ценность придает социальное окружение, оно же представляет менструацию как печать позора. Первый символизирует мужское начало, вторая - женское, и оттого, что женское начало предполагает нечто переменчивое и низшее, принадлежность к нему воспринимается с возмущением. Девочке всегда казалось, что в ее жизни есть какой -то неосязаемый смысл, хотя из -за отсутствия пениса он и не имеет предметного выражения. Именно этот смысл и обнаруживается в потоке извергающейся из нее крови. Если она уже смирилась со своей участью, она принимает это событие с радостью. «Теперь ты стала женщиной». Если же она всегда против нее восставала, то этот кровавый приговор поражает ее как молния. Но чаще всего она еще не сделала никакого выбора и неприятные ощущения, связанные с менструацией, склоняют ее к отвращению и страху. «Так вот что значат слова; быть женщиной!» Злая судьба, которая угрожала ей смутно
и как бы извне, оказывается, находится в ней самой, ее невозможно избежать. Девочке кажется, что она попала в ловушку. Если бы женщина не стояла в обществе ниже мужчины, она не видела бы в менструации ничего, кроме присущего ей способа приобщиться к жизни взрослых людей. И у мужчины и у женщины есть немало других не менее отталкивающих физиологических проявлений, но с ними легко мирятся потому, что они есть у всех и, следовательно, не могут рассматриваться как изъян. Менструация вызывает у девочкиподростка отвращение из -за того, что свидетельствует о ее при»адлежности к низшей и обездоленной касте. Она глубоко страдает от ощущения собственной ущербности. Если бы не это, она по -прежнему гордилась бы своим телом, несмотря на менструации. Когда девочке удается сохранить свое человеческое достоинство, она значительно меньше мучается из -за этого унизительного физиологического проявления. Если занятия спортом, умственная работа, общественные обязанности или религия дают ей возможность самоутверждения, она не примет своего своеобразия за ущерб. Тот факт, что в период полового созревания у многих девушек
развиваются психозы, объясняется тем, что они чувствуют себя беззащитными перед непонятным и неотвратимым будущим, обрекающим их на невообразимые испытания. Участь женщины - это болезни, страдания, смерть; вот мысли, которые
  постоянно их преследуют.
  На примере больной, описанной X. Дейч под именем Молли, мы можем ярко представить себе подобные страхи.
  Молли было четырнадцать лет, когда у нее начались психические расстройства. Она была четвертым ребенком в семье, где было пятеро детей. Отец был очень строг и каждый раз, когда семья собиралась за столом, ругал девочек; мать была несчастлива в браке, родители часто не разговаривали друг с другом. Один из братьев убежал из дома. Молли была талантливой девочкой, прекрасно танцевала чечетку, но семейная атмосфера была для нее невыносима. Она боялась мальчиков. Ее старшая сестра вышла замуж против воли матери. Молли проявляла большой интерес к ее беременности. У сестры были трудные роды, пришлось накладывать щипцы. Молли подробно рассказали об этой операции, кроме того, она узнала, что женщины нередко умирают при родах. Это было для нее сильным ударом. В течение двух месяцев она ухаживала за младенцем. Когда сестра должна была переехать к мужу, произошла ужасная сцена: мать потеряла сознание, Молли тоже упала в обморок. Она уже видела, как лишались чувств ее подружки в школе, и ее постоянно преследовали мысли о смерти и обмороке. Когда у нее впервые началась менструация, она сказала матери: «У меня
началось», - и они с сестрой пошли покупать гигиенические салфетки. По дороге они встретили мужчину, и она опустила голову. Вообще она была сама себе противна. Менструации протекали у нее безболезненно. Она всегда стремилась скрыть их от матери. Однажды, заметив пятно на ее простыне, мать спросила, нет ли у нее менструации, и Молли сказала ей неправду. Как -то раз она заявила сестре: «Теперь со мной может случиться все что угодно. У меня может родиться ребенок». «Для этого тебе надо жить с мужчиной», - ответила сестра. «Но я же живу с двумя мужчинами, с папой и с твоим мужем».
  Отец боялся, что девочек изнасилуют, и не позволял им в одиночку выходить из дома по вечерам. Из -за этого Молли стала думать, что мужчины очень опасны. После того как у нее начались менструации, страх забеременеть или умереть от родов настолько овладел ею, что она перестала выходить из своей комнаты и даже не хотела вставать с постели. Если ее уговаривают выйти из дома, ее охватывает ужасная тревога, если ее выводят из дома, она лишается сознания. Она боится машин, такси, не спит, ей кажется, что ночью в дом входят воры, она кричит, плачет. У нее бывают мании, связанные с пищей, иногда она начинает много есть для того, чтобы не упасть в обморок. Она также боится оставаться в закрытом помещении. Она не может учиться в школе и жить нормальной жизнью.
  История больной Нэнси свидетельствует о том, что подобные страхи могут быть связаны не только с началом менструального цикла, но и с функционированием внутренних органов^1^, В тринадцатилетнем возрасте девочка была дружна со своей старшей сестрой и очень гордилась тем, что та, тайно обручившись, а затем выйдя замуж, обо всем откровенно ей рассказывала. Поскольку взрослая сестра доверяла ей свои секреты, девочка чувствовала себя также взрослой. В течение какого -то времени она жила в семье сестры, но когда сестра сообщила ей, что скоро она «купит» ребенка, Нэнси начала ревновать ее к мужу и будущему ребенку. Ей было невыносимо думать, что с ней опять обращаются как с маленькой и что -то от нее скрывают. У нее начались боли в животе, она захотела, чтобы ей удалили аппендикс. Операция прошла успешно, но в течение всего пребывания в больнице Нэнси была в сильнейшем возбуждении. Она устраивала бурные сцены сиделке, которую невзлюбила, пыталась соблазнить врача, назначала ему свидания, вела себя вызывающе, истерично требовала, чтобы с ней обращались как со взрослой женщиной. Она утверждала, что виновата в
смерти своего младшего брата, умершего несколькими годами раньше. Наконец, она была уверена в том, что аппендикс ей не вырезали и оставили в желудке скальпель. Она потребовала, чтобы ей сделали рентген, в качестве предлога придумав, что она проглотила пенни.
  Многие девочки в этом возрасте хотят, чтобы им сделали операцию, и особенно чтобы им удалили аппендикс. Таким образом выражается страх перед изнасилованием, беременностью и родами. Они чувствуют в себе какую -то опасность и надеются, что хирург избавит их от непонятной подстерегающей угрозы.
  Девочка знакомится с ощущениями взрослой женщины задолго до начала менструального цикла. С ней происходят и другие подозрительные явления. До начала менструаций ее эротизм связан с клитором. Трудно сказать, в меньшей ли степени онанизм распространен у девочек, чем у мальчиков. Девочки занимаются им в первые два года своей жизни, возможно, даже в первые месяцы жизни. Считается, что к двухлетнему возрасту онанизм у девочек прекращается и они возвращаются к нему много позже. В силу своего анатомического строения мужской половой член больше подвержен прикосновениям, чем невидимая слизистая оболочка. Однако девочка случайно может задеть чувствительное место, например влезая на гимнастический снаряд или дерево, садясь на велосипед. Это может случиться в игре или от прикосновения одежды. Наконец, нередко подруги, старшие девочки, взрослые учат ребенка вызывать ощущения, к которым он стремится вновь и вновь. Во всяком случае, если девочка хоть один раз испытала удовольствие, она его уже никогда не забудет, хотя и относится к нему как к легкому и невинному развлечению^1^. Девочки не видят связи между тайными
наслаждениями и будущей женской судьбой. Сексуальные отношения с мальчиками, когда они имеют место, бывают вызваны главным образом любопытством. Но наступает момент, когда девочка начинает испытывать смутное, неведомое ей волнение. Развивается чувствительность эрогенных зон, а они у женщин столь многочисленны, что все ее тело можно считать эрогенным. Девочка начинает по -новому воспринимать ласки родных, невинные поцелуи, поглаживание по голове или затылку, не имеющие никакого отношения к сексу прикосновения портнихи, врача, парикмахера. В игре, в возне с мальчиками и девочками она может испытать какие -то ощущения и затем сознательно стремиться почувствовать их более отчетливо. Вспомним возню Жильберты с Прустом на Елисейских полях. В объятиях кавалера по танцам она, на глазах у ничего не подозревающей матери, испытывает странное томление. Кроме того, даже окруженная заботой девочка иногда не уберегается от более обстоятельного сексуального опыта. В кругу «порядочных» людей о таких достойных сожаления историях обычно не говорят, но не так уж редко некоторые ласки друзей дома, дядюшек, двоюродных
братьев, не говоря уже о дедушках и отцах, носят значительно менее безобидный характер, чем полагают матери. Излишнюю дерзость или недостаточную скромность могут проявить и преподаватель, и священник, и врач. Рассказы о подобном опыте можно найти в «Удушье» Виолетты Ледук, в «Материнской ненависти» С. де Тервань, в «Голубом апельсине» Йосю Гоклер. По мнению Штекеля, особенно опасными бывают дедушки.
  «Мне было пятнадцать лет. Ночь перед похоронами дедушка провел у нас. Утром, когда мать уже встала, он попросил у меня разрешение лечь ко мне в кровать и поиграть со мной. Я ничего не ответила и немедленно встала… Я уже начинала бояться мужчин», - рассказывает одна женщина^2^.
  Одна девушка вспоминает о том, какой удар она пережила в восьми- или десятилетнем возрасте, когда ее семидесятилетний дед стал хватать ее за половые органы. Он посадил ее на колени и ввел ей палец во влагалище. Она ужасно испугалась, но не решилась никому об этом рассказать. С тех пор сексуальная сторона жизни вызывала у нее ужас^3^.
  ^1^ЕСЛИ, КОНЕЧНО, НЕ СЧИТАТЬ ТЕХ, ДОВОЛЬНО МНОГОЧИСЛЕННЫХ СЛУЧАЕВ, КОГДА ИЗ -ЗА ПРЯМОГО ИЛИ КОСВЕННОГО ВМЕШАТЕЛЬСТВА РОДИТЕЛЕЙ, А ТАКЖЕ ИЗ -ЗА СТРАХА БОЖЕСТВЕННОГО НАКАЗАНИЯ ОНО ВОСПРИНИМАЕТСЯ КАК ГРЕХ. ИЗВЕСТНЫ СЛУЧАИ ОТВРАТИТЕЛЬНЫХ ПРЕСЛЕДОВАНИЙ, КОТОРЫМ ПОДВЕРГАЮТСЯ ДЕТИ, КОГДА ИХ ХОТЯТ ОТУЧИТЬ ОТ «ДУРНОЙ ПРИВЫЧКИ».
  ^2^«ФРИГИДНАЯ ЖЕНЩИНА».
  ^3^ТАМ ЖЕ.

  От стыда девочки обычно не рассказывают о подобных историях. Впрочем, если они и рассказывают об этом родителям, то их чаще всего ругают, «Не говори глупостей… У тебя дурные наклонности». Молчат они и о странном поведении некоторых незнакомых мужчин. Вот рассказ одной девочки, записанный доктором Липманном^1^: Мы сняли комнату в подвале у сапожника. Когда хозяин оставался один, он часто приходил ко мне, брал меня на руки и подолгу целовал, дергаясь взад -вперед. При этом он не просто прикасался ко мне губами, а засовывал мне в рот язык. Я ненавидела его из -за этого. Однако никогда никому и слова не сказала, так как была очень робкой.
  Девочка набирается сексуального опыта не только из общения с всезнающими или испорченными подружками. Кто -то прижимается к ней в кино, кто -то лезет под юбку в транспорте, молодые люди отпускают ей вслед насмешливые замечания, на улице ее преследуют мужчины, кто -то ее обнимает, кто -то слегка прикасается. Она не очень хорошо понимает, что с ней происходит. В ее голове часто царит странная неразбериха, поскольку теоретические знания полностью оторваны от практического опыта. Одна девочка уже испытала все степени смятения и желания, но в то же время полагает - как, например, персонаж произведения Фрэнсиса Джеймса «Клара д'Эллебёз», - что для того, чтобы забеременеть, достаточно поцеловаться с мужчиной. Другая точно знает, как проходит процесс зачатия, но волнение, которое она чувствует в объятиях кавалера по танцам, принимает за мигрень. Нет сомнения в том, что современные девочки знают о сексе значительно больше, чем их матери и бабушки. Однако некоторые психиатры утверждают, что и сегодня немало девочек -подростков знают лишь одно назначение половых органов - мочеиспускательное^2^. Во всяком
случае, они почти никогда не связывают свои сексуальные ощущения с половыми органами, так как у них нет физиологического проявления, такого, как, например, эрекция у мужчин, указывающего на подобную связь. Между их романтическими грезами о мужчине, любви и непристойностью некоторых деталей, о которых они постепенно узнают, существует такой разрыв, что они не видят в них ничего общего. Тид Монье в романе «Я» рассказывает, как однажды она и несколько ее подружек поклялись друг другу, что они узнают, как устроены мужчины, и расскажут об этом остальным: И вот что я рассказывала, после того как однажды без стука вошла в комнату родителей: «Это похоже на держалку для бараньего окорока, то есть сначала»что -то вроде скалки, а затем - что -то круглое». Это было трудно объяснить. Я сделала рисунок, вернее целых три, и каждая из нас взяла себе по рисунку, спрятала его в корсаже и время от времени, взглянув на него, фыркала от смеха, а затем задумывалась… Каким образом такие невинные девочки, как мы, могли увидеть какую -либо связь между этими предметами и сентиментальными песенками, душещипательными историями,
в которых любовь выражается в уважении, робости, вздохах и целовании рук и настолько идеализируется, что в ней не остается и намека на половые отношения?
  Тем не менее благодаря чтению, беседам, зрелищам, случайно услышанным словам девушка понимает, что означают ощущения, волнующие ее плоть, она призывает и желает их. Лихорадочное состояние, трепет, испарина, кчкое -то томление придают ее телу новое, тревожное значение. Молодой человек не стесняется говорить о своих эротических порывах, потому что он с радостью осознает себя мужчиной. У него сексуальное желание носит агрессивный, захватнический характер, он видит в нем утверждение собственного «я», своего превосходства, хвастается им перед товарищами. Для него сексуальные ощущения - это предмет гордости. К противоположному полу его влечет сила, сходная с той, которая подталкивает его к борьбе с миром, и он не ощущает ее как нечто абсолютно новое. Девочка, напротив, всегда скрывает свою сексуальную жизнь. Когда ее эротизм принимает новую форму и подчиняет себе все ее тело, он превращается в мучительную тайну и девочка воспринимает сексуальное томление как постыдную болезнь. Ее желание пассивно, и она даже в мыслях не может избавиться от этого состояния с помощью какого -либо самостоятельно принятого
решения. Она не мечтает о том, чтобы хватать, мять или насиловать, она лишь ждет и призывает, чувствует свою зависимость и страшится опасности, угрожающей ей из -за ее собственного тела, ставшего ей чужим.
  Дело в том, что неопределенность ее надежд и мечты о пассивном счастье свидетельствуют о том, что ее тело станет предметом, которым будет обладать другой человек. Она хочет пережить сексуальные ощущения в их имманентности и призывает не прикосновение рук, губ, тела какого -либо определенного человека, а просто прикосновение рук, губ, какого -нибудь тела. Образ партнера остается в тени или затянут дымкой идеала, но время от времени она со страхом думает о нем. Ее девичьи страхи, отвращение к мужчинам приобрели более двусмысленный характер, чем в недавнем прошлом, но стали и более мучительными. Раньше их причиной был глубокий разрыв между ее детским организмом и будущим взрослой женщины, теперь они возникают из тех противоречий, которые она в себе ощущает. Она понимает, что ею неизбежно кто -то будет обладать, ведь она сама этого хочет, но в то же время ее душа восстает против этого желания. Она одновременно стремится к позорной пассивности послушной жертвы и страшится ее. При мысли о том, что ей придется раздеться донага в присутствии мужчины, ее охватывает сладостная дрожь, но она также понимает, что
в этом случае ничто не помешает мужчине разглядывать ее. Еще большей властью наделены руки: они могут прикасаться, мять и поэтому внушают еще больший страх. Но самый яркий и в то же время самый отвратительный символ физического обладания - это проникновение мужского полового члена в тело женщины. Девушке, которая всегда отождествляла свое тело с самой собой, ненавистна мысль о том, что его могут проткнуть, как протыкают кожу, или разорвать, как разрывают материю. Причем отвергает она не столько рану или боль, причиняемую этим актом, сколько тот факт, что и рану и боль ей навязывают извне. «Ужасно думать… что тебя пронзит мужчина», - сказала мне как -то одна девушка. Отвращение к мужчине возникает не от страха перед мужским половым органом, но этот страх подтверждает существование такого отвращения и символизирует его. Проникновение мужского полового органа в тело женщины рассматривается как непристойность и унижение лишь в пределах более широкой схемы их взаимоотношений, но не следует забывать, что оно в этой схеме является основным элементом.
  Тревога девочки выражается в кошмарах и преследующих ЕЕ видениях. Как раз тогда, когда девушки уже готовы примириться со своей женской участью, многих из них начинает мучить мысль о насилии. Прямые и косвенные доказательства этого можно найти в снах девушек и в их поведении. Перед сном они с замирающим сердцем осматривают свою комнату, ожидая обнаружить притаившегося злоумышленника, забравшегося к ним с недобрыми намерениями, им кажется, что в дом проникают взломщики или в окно лезет бандит, готовый броситься с ножом на свою жертву. Все они в той или иной степени боятся мужчин. Порой у них появляется отвращение к отцу, они не выносят запаха его табака, им неприятно входить после него в ванную комнату. Даже те девушки, которые по -прежнему хорошо относятся к отцу, часто испытывают к нему физическое отвращение. Общение с отцом раздражает их так, как если бы они с детства относились к нему враждебно, что случается чаще всего с младшими девочками в семье. По словам психиатров, их юные пациентки часто видят один сон; их насилует мужчина на глазах у уже немолодой женщины и с ее согласия. Ясно, что таким
образом они бессознательно просят у матери разрешения отдаться своим желаниям. Дело в том, что они живут под тягостным гнетом лицемерия. Именно в тот момент, когда девушка открывает в себе и вокруг себя таинственные волнения жизни и половых отношений, от нее особенно строго требуют «чистоты» и невинности. Она должна быть белее снега и прозрачнее воды, ее одевают в воздушную кисею, ее комнату отделывают в нежные тона, при ее появлении понижают голос, ей не разрешают читать непристойные книги. Но даже самые чистые и наивные девушки порой предаются «порочным» видениям и желаниям. Они стараются скрыть это даже от своих лучших подруг, не хотят сознаваться в этом самим себе, стремятся жить и думать так, как велят правила хорошего тона. В результате они теряют веру в себя и начинают казаться неискренними, несчастными и болезненными. Позже самой трудной задачей их жизни будет преодоление всех этих запретов. Несмотря на то что они стремятся подавить свои естественные желания, их угнетает сознание совершаемых ими немыслимых грехов. Можно сказать, что, для того чтобы стать женщиной, девушка должна пережить не
только стыд, но и угрызения совести.
  Нет ничего удивительного в том, что для девочки переходный возраст - это время болезненной растерянности. Ей уже не хочется быть ребенком. Но и мир взрослых пугает и отталкивает ее.
  Итак, мне хотелось стать большой, но совсем не хотелось жить той же жизнью, которой живут взрослые, - говорит Колетт Одри… - Так во мне укреплялось желание стать взрослой, но быть свободной от ответственности и обязанностей взрослого человека. Мне не хотелось переходить на сторону родителей, хозяек дома, домохозяек и глав семей.
  Девочке хочется освободиться от опеки матери, но в то же время она ощущает острую потребность в материнской защите. Она нужна ей потому, что из -за нехороших поступков, таких, как онанизм, сомнительные отношения со сверстниками, чтение недозволенных книг, у нее тяжело на душе. Приведем в качестве примера типичное письмо, написанное пятнадцатилетней девочкой своей подруге: Мама хочет, чтобы на большой бал, который дают X, я надела в первый раз в жизни длинное платье. Ее удивляет, что мне этого не хочется. Я умоляла ее позволить мне в последний раз надеть розовое платьице. Мне так страшно. Мне кажется, что, если я надену длинное платье, мама надолго уедет в путешествие и неизвестно когда вернется. Глупо, правда? А иногда она смотрит на меня так, как будто я еще совсем маленькая. Ах! Если бы она знала! Она бы связывала мне руки на ночь и презирала бы меня!^1^
  В книге Штекеля «Фригидная женщина» имеется замечательный рассказ женщины о ее детстве. Некая Сюссе Мэдель, жительница Вены, в возрасте двадцати одного года откровенно и подробно рассказала о своем детстве. В этой истории мы видим конкретные примеры всех тех явлений, которые мы последовательно изучали, «Когда мне было пять лет, у меня появился первый товарищ по играм, мальчик по имени Ричард, ему было шесть или семь лет. Мне всегда хотелось знать, как отличают девочку от мальчика. Мне говорили, что это делают по волосам, по носу… Я не спорила, но все же мне казалось, что от меня что -то скрывают. Однажды Ричард захотел писать. Я предложила ему свой горшок. Когда я увидела его половой орган, а для меня это было нечто совершенно изумительное, я с восторгом закричала: «Что это у тебя? Какой хорошенький! Боже, как мне хочется тоже иметь такой!» И недолго думая, я смело прикоснулась к нему…» Одна из тетушек застала их, и после этого за ними бдительно следили. В девять лет она играла в свадьбу и во врача с двумя другими мальчиками, восьми- и десятилетнего возраста. Мальчики трогали ее половые органы, а
однажды один из них прикоснулся к ним своим пенисом и сказал, что так делали ее родители после свадьбы. «Я очень разозлилась. О нет, они не занимались такими гадостями!» Она еще долго играла в эти игры и испытывала к обоим мальчикам дружеские чувства, смешанные с влюбленностью и сексуальным влечением. Однажды об этом узнала ее тетушка, разразился ужасный скандал, и ей пригрозили, что отправят ее в исправительный дом. Она больше не виделась с Артуром, которого предпочитала другому мальчику, и очень от этого страдала. Она стала плохо учиться, у нее испортился почерк, она начала косить. Потом у нее завязалась новая дружба с Вальтером и Франсуа. «Вальтер занимал все мои чувства и мысли. Я позволяла ему гладить себя под юбкой. Для этого я становилась перед ним или садилась и делала письменные задания… Если мама открывала дверь, он отдергивал руку, а я писала. В конце концов у нас установились отношения, которые обычно бывают между мужчиной и женщиной, но я не позволяла ему далеко заходить. Когда ему казалось, что он проник во влагалище, я вырывалась и говорила, что кто -то идет… Я и представить себе не
могла, что это грех».
  Дружба с мальчиками прекращается, она дружит только с девочками. «Я привязалась к Эмми, хорошо воспитанной и образованной девочке. Однажды, когда нам было двенадцать лет, мы обменялись на Рождество золотыми сердечками, внутри которых были выгравированы наши имена. Нам казалось, что это что -то вроде помолвки, мы поклялись друг другу в «вечной верности». Отчасти я обязана своим образованием Эмми. Она же посвятила меня в проблемы секса. В пятом классе я уже не очень верила, что детей приносит аист. Я полагала, что дети появляются из живота и для того, чтобы они могли оттуда выбраться, его нужно вскрыть. Особенно большой страх Эмми на меня нагоняла, говоря о мастурбации. Читая в школе Евангелие, мы начали кое -что понимать в половых отношениях. Например, когда святая Мария приходит к святой Елизавете. «В это время взыграл младенец во чреве Елизаветы». Есть в Библии и другие любопытные в этом отношении места. Мы их подчеркивали, и, когда это было обнаружено, весь класс чуть не получил плохую отметку по поведению. Эмми обратила мое внимание и на «девятимесячное воспоминание», о котором говорится в
«Разбойниках» Шиллера. Отца Эмми перевели на другое место службы, и я опять осталась одна. Мы переписывались, используя секретную систему письма, которую сами придумали, но мне было одиноко, и я привязалась к девочке -еврейке по имени Хедл. Однажды Эмми увидела, как я выходила из школы с Хедл. Она устроила мне сцену ревности. Я дружила с Хедл до нашего общего поступления в коммерческую школу, где мы также оставались лучшими подругами и мечтали породниться в будущем, так как мне очень нравился один из ее братьев, который был студентом. Когда он обращался ко мне, я так смущалась, что говорила ему в ответ нелепости. В сумерки мы с Хедл нередко сидели, прижавшись друг к другу, на маленьком диване, и я, сама не понимая почему, горько плакала, слушая его игру на рояле.
  Еще до моей дружбы с Хедл я в течение нескольких недель дружила с некоей Эллой, которая была из бедной семьи. Однажды она, проснувшись ночью от скрипа кровати, увидела, что делают ее родители «наедине». Она мне рассказала, что отец лег на мать, а та ужасно кричала. Затем отец сказал: «Пойди скорее подмойся, чтобы ничего не было». Поведение отца меня напугало, и я старалась не встречаться с ним на улице, а мать мне было очень жаль (должно быть, ей было очень больно, раз она так кричала). Я спросила другую свою подружку о том, какой длины бывает пенис, кто -то говорил мне, что он бывает от двенадцати до пятнадцати сантиметров в длину. На уроке шитья мы брали сантиметр и под юбкой отмеряли это расстояние от того самого места. Оно, естественно, доходило по крайней мере до пупка, и мы со страхом думали, что после свадьбы нас в буквальном смысле посадят на кол».
  Она смотрит, как совокупляются собаки. «Когда я видела на улице, как мочится лошадь, я не могла отвести глаз, кажется, мой взор приковывала длина пениса». Она наблюдает за мухами, за животными в деревне.
  «Когда мне было двенадцать лет, я заболела тяжелой ангиной, и одного знакомого врача попросили осмотреть меня. Он сидел рядом с кроватью и вдруг сунул руку под одеяло и чуть не дотронулся до «того самого места». Я вздрогнула и закричала: «Как вам не стыдно!» Подбежала мать, доктор был ужасно смущен, он заявил, что я маленькая нахалка и что он хотел просто ущипнуть меня за ногу. Меня заставили просить у него прощения… Наконец, когда у меня начались менструации и отец однажды увидел мои запачканные кровью салфетки, произошла ужасная сцена. Почему он, чистый мужчина, «должен жить в окружении стольких грязных женщин». Мне казалось, что менструация - это большая провинность». В пятнадцать лет она подружилась с еще одной девочкой, с которой они переписываются «с помощью стенографии» - «чтобы дома никто не смог прочитать наши письма. Нам столько нужно было рассказать друг другу о наших победах. От нее я узнала немало стихов, которые она читала на стенах уборной. Один из них я помню до сих пор, потому что в нем любовь, которая была так высоко вознесена в моем воображении, смешивалась с грязью: «В чем высший
смысл любви? Две пары ягодиц, свешивающихся с одного стебля». Я решила, что со мной такого никогда не будет. Мужчина, который любит девушку, не может требовать от нее подобных вещей. Когда мне исполнилось пятнадцать с половиной лет, у меня родился брат, и я очень ревновала, так как до этого я была единственным ребенком в семье. Подруга постоянно приставала ко мне, чтобы я посмотрела, как устроен мой брат, но я была абсолютно неспособна рассказать ей то, что ей так хотелось знать. В это время еще одна подруга рассказала мне о первой брачной ночи, и я решила выйти замуж из любопытства, хотя слова «пыхтят как паровоз» из ее рассказа оскорбляли мое эстетическое чувство… И не было среди нас ни одной, которая не испытывала бы желания выйти замуж для того, чтобы любимый муж раздел ее и отнес на кровать: это было так заманчиво…»
  Прочтя эту историю, в которой рассказывается о вполне нормальном, а вовсе не патологическом случае, кто -нибудь, возможно, скажет, что эта девочка ужасно «испорчена». На самом же деле за ней просто меньше следили, чем за другими. Хотя любопытство и желания «хорошо воспитанных» девушек не выливаются в действия, они тем не менее присутствуют в играх и видениях. Когда -то у меня была знакомая девушка, очень набожная и поразительно невинная, позже она стала образцовой женщиной, полностью погруженной в материнство и религию. Однажды вечером она сказала своей старшей сестре, дрожа от возбуждения: «Какое это должно быть чудо - раздеваться в присутствии мужчины! Давай поиграем: как будто ты - мой муж». И она начала раздеваться, вздрагивая от волнения. Никакое воспитание не может помешать девочке осознавать назначение своего тела и мечтать о будущем. Самое большее, чего можно добиться, - это заставить ее безжалостно подавлять свои чувства и ощущения. Но это неизбежно оставит след на всей ее сексуальной жизни. А было бы желательно, чтобы ее учили другому: принимать себя такой, какая она есть, без
самолюбования, но и без стыда.
  Теперь нам понятно, какая драма разыгрывается в душе девочки -подростка в период полового созревания. Она не может стать «большой», не смирившись со своей женской участью. Она и раньше знала, что из -за принадлежности к слабому полу ей придется вести неполноценное и замкнутое существование. Теперь к этому добавляется еще отвратительное болезненное состояние и чувство какой -то непонятной вины. Поначалу она объясняла себе свое низшее положение в обществе тем, что ей чего -то недостает. Теперь же отсутствие пениса оборачивается грязью и чувством греховности. На пути в будущее она встречает оскорбления, стыд, тревогу и чувство вины.

  ГЛАВА 2 ДЕВУШКА
  В течение всего детства девочку подавляют и уродуют, но тем не менее она ощущает себя независимым индивидом. В отношениях с родителями, друзьями, в учебе и играх она ведет себя как существо, способное к трансценденции, ее будущая пассивность ей только мерещится. После наступления половой зрелости это будущее не просто приближается, оно становится частью ее тела, превращается в самую что ни на есть конкретную реальность. Это фатальное, раз и навсегда предрешенное будущее: в то время как мальчик активно прокладывает себе путь к взрослой жизни, девочка ждет начала этого нового периода. И хотя он ей неведом, контуры его уже намечены, ее к нему несет ход времени. Детство осталось в прошлом, настоящее для нее - это только переход из одного состояния в другое, хлопоты, в которых нет никакой значительной цели. Она транжирит свою молодость на ожидание, скрытое или откровенное. Она ждет Мужчину.
  Конечно, юноша тоже мечтает о женщине, желает ее, но она станет лишь частью его жизни и не будет определять его судьбу. Девочка же, желает ли она осуществиться как женщина или преодолеть женский удел, всегда ждет мужчину, который помог бы ей вырваться из плена и достичь намеченных целей. Поэтому мужчина видится ей в сияющем облике Персея или святого Георгия, он - освободитель, он богат и могуществен, он владеет секретом счастья, он - Прекрасный Принц. Она предчувствует, что ласки мужчины вовлекут ее в великий жизненный поток, в котором она будет покоиться, как когда -то покоилась в чреве матери. Подчинившись нежной мужской власти, она вновь обретет ту же защищенность, какую ощущала в объятиях отца. Магия поцелуев и взглядов опять превратит ее в кумира. Она всегда была убеждена в превосходстве мужчины над женщиной, и эта убежденность не является плодом детского воображения. Она вытекает из экономической и социальной жизни общества. Мужчины действительно хозяева мира. Девочка -подросток хорошо видит, что служить мужчине в ее интересах. Этому ее учат родители: отец гордится ее победами над мужчинами, а
мать видит в них залог ее благополучной жизни в будущем. Среди подружек зависть и восхищение вызывает та, на которую чаще всего обращают внимание мужчины. В американских колледжах авторитет студентки определяется количеством имеющихся у нее поклонников. Брак - это не только самая почетная и наименее изнурительная карьера, которую способна сделать женщина; он один позволяет ей добиться полного социального признания и реализовать себя в качестве любовницы и матери. Именно такого будущего желают ей окружающие, к такому будущему стремится и она сама. Все единодушны в том, что главное дело ее жизни - это завоевание мужа или по крайней мере покровителя. Мужчина для нее, как, впрочем, и она для мужчины, есть воплощение Другого. Этот Другой представляется ей существенным, рядом с которым она воспринимает себя как несущественное. Она уйдет из -под родительского крова, выйдет из -под материнской опеки и откроет себе дорогу в будущее. Но оно не станет ее собственным завоеванием, поскольку она покорно и смиренно отдаст себя в руки нового повелителя.
  Часто приходится слышать, что девочка покоряется этому выбору только потому, что физически и морально она уступает мальчику и не может соперничать с ним. Отказываясь от бесполезного соперничества, она передает члену высшей касты заботу о своем счастье. На деле эта ее покорность объясняется вовсе не природной неполноценностью, напротив, отказ от борьбы можно объяснить только покорностью, причины которой кроются в жизни девочки -подростка, в окружающем ее обществе и, наконец, в том будущем, что ей предлагают.
  Разумеется, во время полового созревания тело девушки подвергается изменениям. Оно становится более хрупким, чем прежде, женские органы чувствительны, их функционирование деликатно. Грудь непривычна, тягостна, мешает. При резких движениях она напоминает о себе, вздрагивает, причиняет боль. После полового созревания женщина становится менее сильной, выносливой и ловкой, чем мужчина. Расстройство гормональной секреции вызывает нервную и вазомоторную неустойчивость. Болезненно проходят менструации, из -за сопровождающих их головных болей, слабости, болей в животе затрудняется нормальная деятельность. К этим недомоганиям добавляется психическая нестабильность. В период менструации женщина нередко бывает настолько нервна и раздражительна, что приближается к состоянию, близкому к безумию. И это повторяется каждый месяц. Контроль за Центральной и вегетативной нервной системой ослабляется. Нарушение кровообращения, некоторые формы самоинтоксикации приводят к тому, что тело превращается в некую ширму между самой женщиной и миром, в горячечный туман, подавляющий, душащий и отгораживающий ее от реальности. Из
-за физических страданий и пассивности жизнь кажется женщине тяжелым бременем. Угнетенная и задыхающаяся, отгороженная от мира, она становится чужой и сама себе. Разрушаются целостные представления, теряется чувство времени, другой человек воспринимается лишь как некая абстрактная фигура. И хотя способность к логическому рассуждению и сохраняется, как это бывает при меланхолических формах бреда, она служит лишь лежащим на поверхности страстям, вспыхивающим на фоне органического расстройства. Перечисленные факты имеют огромное значение, но женщина считает их важными лишь настолько, насколько она их
  осознает.
  Приближаясь к тринадцатилетнему возрасту, мальчики учатся
  по -настоящему применять силу, у них наблюдаются всплеск агрессивности, стремление к могуществу, они бросают вызов всему и всем. В том же возрасте девочки перестают играть в игры, где необходимо применять силу. Конечно, они могут заниматься спортом, но спорт предполагает специализацию, подчинение искусственным правилам и не имеет ничего общего с произвольным и привычным применением силы. Он не занимает центрального места в жизни и не так наглядно знакомит с ее законами, как драка без определенных правил или какое -либо приключение, требующее силы и ловкости. Ни одна спортсменка не может испытать гордости победителя, которую испытывает мальчик, положивший на лопатки своего товарища. Кроме того, во многих странах девушки обычно не занимаются спортом, им не дозволено не только драться, но и просто каким -либо образом применять физическую силу. Они - лишь пассивные обладательницы своего тела, во всяком случае, они не могут распоряжаться им так же активно, как делали это в раннем детстве. Их вынуждают даже и не думать о том, чтобы чем -то выделиться в этой жизни, возвыситься над другими людьми, не их дело
открывать что -то новое, дерзать, раздвигать границы возможного. Отметим также, что девушкам почти несвойственна позиция вызова, столь распространенная среди юношей. Конечно, женщины сравнивают себя друг с другом, но это пассивное соперничество, оно не имеет ничего общего с тем вызовом, когда состязаются два свободных существа, два авторитета, вес которых надлежит укрепить. Залезая выше, чем товарищ, побеждая его в борьбе, юноша утверждает свое господство на земле. Девушкам такая наступательная позиция запрещена, им не разрешается применять силу. Разумеется, в нормальной жизни взрослых людей грубая сила не играет значительной роли, но мужчины никогда о ней не забывают, и часто их поведение напоминает о возможности ее применения. Между ними завязываются бесчисленные ссоры, которые, правда, обычно не доходят до драки, но стоит только мужчине сжать кулаки для того, чтобы обстоять свое достоинство, как в нем укрепляется ощущение своей суверенности. В ответ на оскорбление или попытку обращаться с ним как с объектом мужчина может ударить или подвергнуться ударам, он не отдает на откуп другому свою
трансцендентность, которая является основой его существования. Насилие - это объективное испытание на пути каждого к самому себе, к своим страстям и своей воле. Полностью отказаться от него - значит отказаться от всякой объективной истины и замкнуться в некоей абстрактной субъективности. Когда гнев или возмущение не находят своего выражения в мускульных усилиях, они остаются лишь игрой воображения. Невозможность превратить движения души в реальные действия порождает чувство глубокой неудовлетворенности. На Юге Соединенных Штатов чернокожий ни под каким видом не может помериться силами с белым. Именно в этом заключается причина возникновения загадочной «черной души». Самочувствие чернокожего в мире белых, способы, с помощью которых он к нему приспосабливается, компенсации, к которым стремится, все его чувства и действия можно объяснить, только учитывая тот факт, что он обречен на пассивность. Во время оккупации французы, принявшие решение не прибегать к насильственным действиям против оккупантов даже в случае провокации (а такое решение могло быть продиктовано как эгоистической осторожностью, так и
сознанием своего высокого долга), чувствовали, что их положение в мире стало совершенно иным. Теперь по прихоти других людей с любым из них могли обращаться как с вещью, они лишились возможности действовать в соответствии с особенностями своей личности, она стала чем -то второстепенным. Поэтому ясно, что юноша, который может заявлять о себе решительными поступками, и девушка, чувства которой не могут выражаться в конкретных действиях, не могут одинаково воспринимать мир. Юноша постоянно подвергает его сомнению, он в любой момент готов восстать против реальности. В связи в этим, когда он принимает ее такой, какая она есть, у него создается впечатление, что он ее активно утверждает. Девушка лишь испытывает влияние мира, он не зависит от ее воли и поступков, и поэтому она воспринимает его как нечто неизменное. Ее физическая слабость влечет за собой безотчетную робость. Она не верит в свою силу, поскольку никогда ею не пользовалась, не решается что -либо предпринимать, изобретать, против чего -либо восставать. Она обречена на послушание и смирение и может лишь принять то место, которое ей приготовило
общество. Она воспринимает порядок вещей как данность. Одна женщина рассказывала мне, что в молодости она яростно отрицала свою физическую слабость, хотя в глубине души и осознавала ее. Ей казалось, что если она смирится с ней, то потеряет желание и решимость чем -либо заниматься даже в таких областях, как умственная деятельность и политика. У меня была одна знакомая девушка, которую воспитывали как мальчика. Она была очень крепкой и полагала, что может сравниться по силе с мужчиной. Она была хороша собой, каждый месяц у нее бывала болезненно протекавшая менструация, и, несмотря на это, она совершенно не осознавала, что она - женщина. Она была так же резва, полна жизненных сил, предприимчива и храбра, как мальчик. Она без колебаний могла ввязаться в драку на улице, если видела, что обижают ребенка или женщину. Однако после нескольких подобных случаев, окончившихся неудачей, она поняла, что грубая сила - это достояние мужчин. Осознав свою физическую слабость, она утратила значительную часть уверенности в себе. И постепенно шаг за шагом она превратилась в женщину, заняла пассивную позицию в жизни,
смирилась со своим зависимым положением, Теряя доверие к своему телу, человек теряет доверие к себе. Посмотрите, какое значение придают своим мускулам юноши, и вы поймете, что тело субъекта представляет собой форму его существования в объективном мире.
  Эротические импульсы только подтверждают желание юноши гордиться своим телом: в них он видит знак своей трансцендентности и могущества. Девушка в принципе способна осознать и принять свои эротические желания, но чаще всего она воспринимает их как нечто постыдное. Она стесняется всего своего тела. Из -за недоверия, которое она с раннего детства питала к тому, что у нее внутри, менструальный цикл воспринимается ею как нечто подозрительное и даже отвратительное. Именно этот душевный настрой превращает менструацию в серьезную жизненную помеху. Девушке настолько невыносима мысль о том, что окружающие узнают, в каком состоянии она находится, что она предпочитает отказаться от многих прогулок и развлечений. В свою очередь отвращение, связанное с подобным состоянием, отражается на организме, усугубляя недомогание и боли. Как известно, одной из характерных особенностей женской физиологии является тесная связь, взаимодействие эндокринной секреции и функционирования нервной системы. Тело женщины и особенно девушки - это «истерическое» тело в том смысле, что в нем, можно сказать, психические процессы неотделимы
от физиологических проявлений. Потрясение, которое переживает девушка в связи с болезненной перестройкой организма во время полового созревания, усиливает болезненность этой перестройки. Она питает недоверие к собственному телу и с тревогой следит за собой, ей начинает казаться, что она нездорова, и она действительно заболевает. Как мы уже говорили, женское тело и в самом деле хрупко, оно подвержено и чисто органическим расстройствам, но все гинекологи в один голос утверждают, что девять десятых их пациенток - это мнимые больные. Врачи хотят этим сказать, что в одних случаях недомогания вообще не имеют отношения к физиологии, а в других - органические нарушения являются результатом психических травм. Здоровье женщины подтачивается главным образом ее страхом перед женской участью.
  Итак, биологические особенности организма затрудняют женщине жизнь только в силу повышенного внимания к ним. Неустойчивость нервной и вазомоторной системы, если она не доходит до патологии, не мешает ей заниматься никакой деятельностью. Ведь и мужчины тоже отличаются разнообразием темпераментов. Повторяющееся каждый месяц кратковременное недомогание, даже если оно сопровождается болезненными ощущениями, также не может ничему препятствовать. И действительно, многие женщины легко переносят его, особенно те, кого это ежемесячное «наказание» могло, казалось бы, стеснять больше, чем других, а именно: спортсменки, путешественницы, женщины, занимающиеся работой, требующей физической выносливости. Немного есть таких профессий, которые требуют неженской силы. Спортсмены не ставят своей целью достижение результатов, не зависящих от их физических возможностей, они стремятся к таким достижениям, на которые способен их организм. Чемпион в наилегчайшем весе ценится не меньше чемпиона тяжелого веса; чемпионка по лыжному спорту не считается ниже мужчины -чемпиона, который бегает быстрее ее, они просто соревнуются в
разных категориях. Именно спортсменки, реально заинтересованные в собственных физических достижениях, в меньшей степени чувствуют свою неполноценность по сравнению с мужчинами. Как бы то ни было, из -за своей физической слабости женщина не может постичь законы противоборства. Но эта ее неполноценность была бы компенсирована, если бы у нее были другие способы физического самоутверждения, самоутверждения в мире. Если бы она плавала, взбиралась на горные вершины, управляла самолетами, вступала в борьбу с природой, рисковала и подвергалась опасности, у нее бы исчез тот страх перед жизнью, о котором я упоминала. Ее особенности становятся столь значительными в силу всех тех условий, которые ограничивают применение ее способностей, причем важны они не сами по себе, а как подтверждение комплекса неполноценности, внушаемого женщине с детства.
  Тот же комплекс мешает ее интеллектуальному развитию. Нередко замечают, что с наступлением периода полового созревания девушки начинают отставать в интеллектуальной и художественной деятельности. Это объясняется многими причинами. Наиболее распространенная из них заключается в том, что девочкуподростка значительно меньше поощряют к подобного рода занятиям, чем ее братьев. От нее требуют, чтобы она не забывала, что она - женщина, и ей приходится сочетать профессиональные обязанности с женскими. Вот что рассказывала по этому поводу Директриса одной профессиональной школы: Вот девушка начинает работать и зарабатывать себе на жизнь. У чее появляются новые желания, которые отделяют ее от семьи. Часто ей приходится нелегко… Она возвращается вечером домой, падая от усталости, полная впечатлений от прошедшего дня… И как же ее встречают? Мать тут же посылает ее куда -нибудь с поручением. Нужно еще доделать незаконченные дела по хозяйству, кроме того, она должна привести в порядок свою одежду. Невозможно описать все скрытые мысли, которые ее одолевают. Она чувствует себя несчастной, сравнивает свое положение с
положением брата, у которого нет никаких домашних обязанностей, и в ней вспыхивает возмущение^1^.
  Работа по дому и светские обязанности, которые матери не задумываясь заставляют выполнять своих дочерей - студенток или учениц в мастерской, до крайности переутомляют девочек. Во время войны я готовила девочек в севрскую школу и встречала среди них таких, которые помимо учебы в школе были закабалены домашними делами. В результате одна из них заболела туберкулезным спондилитом, другая - менингитом. Матери - об этом речь пойдет ниже - с глухим раздражением относятся к свободе дочерей и более или менее сознательно притесняют их. Усилия, которые прикладывает юноша, готовя себя к жизни взрослого мужчины, вызывают уважение, и молодому человеку предоставляется большая свобода. Девочку же не выпускают из дома или контролируют ее отлучки, ее никогда не побуждают самостоятельно организовывать свой досуг, свои развлечения. Нечасто увидишь, чтобы женщины без мужчин отправлялись в длительную прогулку, в поход пешком или на велосипеде, чтобы они играли в бильярд или в шары и так далее. Им трудно проявлять независимость не только из -за того, что воспитание лишает их инициативы, но также из -за царящих в обществе
нравов. Если они гуляют по улицам, на них смотрят, к ним пристают. Я знаю девушек, которых никак нельзя назвать робкими, но, несмотря на это, им совсем не нравится в одиночестве гулять по Парижу. Дело в том, что их постоянно задевают, им все время нужно быть начеку и они не получают никакого удовольствия от прогулки. Когда на улицу шумной группой выходят студентки, как это часто делают юноши -студенты, они привлекают всеобщее внимание. Если они быстро идут, поют, громко говорят или смеются, что -нибудь едят, то их поведение расценивается как вызывающее, их оскорбляют, преследуют, с ними заговаривают. Беспечность воспринимается как развязность. Самоконтроль, на который обречена женщина, становится для «воспитанных девушек» второй натурой и лишает их непосредственности, подавляет девичью пылкость. Это приводит к нервному напряжению и скуке. А скука заразительна, и девушки быстро надоедают друг другу, общая неволя их не объединяет. Именно поэтому им так необходима компания юношей, И оттого, что они не могут обойтись без нее, в них зарождается робость, преследующая их в течение всей жизни и даже
отражающаяся на их работе. Им кажется, что блестящих успехов способны добиться только мужчины, они не осмеливаются ставить себе слишком высокие цели. Я уже упоминала о том, что пятнадцатилетние девочки, сравнивая себя с мальчиками, говорили; «Мальчики лучше». Это убеждение деморализует девочек, приводит к лени и посредственности. Однажды одна девушка, не испытывавшая к сильному полу особенно сильного уважения, упрекнула какого -то мужчину в трусости. Ей возразили, что и сама она не отличается большой храбростью. «Ну! Женщина - это совсем другое дело», - снисходительно заявила она.
  Глубинная причина этих пораженческих настроений заключается в том, что девочка -подросток не чувствует ответственности за собственное будущее и не находит нужным предъявлять к себе большие требования, поскольку в конечном счете ее судьба зависит не от нее. Совсем не потому она предается мужчине душой и телом, что осознает себя ниже его. Как раз наоборот, мысль о его превосходстве возникает у нее и утверждается потому, что она обречена на служение ему.
  В самом деле, ценность ее человеческой личности не возвысит ее в глазах мужчины. Чтобы добиться этого, ей нужно приноравливаться к его представлениям о женщине. В молодости у нее недостает опыта для того, чтобы это понять. Подчас она ведет себя так же агрессивно, как мальчики, пытается завоевать их расположение, властно и с нескрываемым высокомерием навязывая свою волю. Такие приемы почти всегда приводят к поражению. Постепенно всем девушкам, как самым податливым, так и самым гордым, становится ясно, что для того, чтобы нравиться мужчинам, они должны отказаться от проявления самостоятельности. Матери объясняют им, что они больше не должны обращаться с мальчиками как с равными, не должны навязывать им свое общество, гораздо пристойнее занимать пассивную позицию. Если им хочется завязать дружбу или пофлиртовать, то они должны проявлять инициативу так, чтобы никто ее не заметил. Мужчины не любят ни девушек с мужскими замашками, ни «синих чулков», ни слишком умных женщин. Смелые, культурные, умные женщины, женщины с сильным характером пугают их. Как замечает Джордж Элиот, почти во всех романах победу
одерживает не брюнетка с мужским характером, а глупая блондинка. В «Мельнице на флоссе» Мэгги безуспешно пытается изменить эту ситуацию. В конце концов она умирает, а замуж за Стефана выходит белокурая Люси. В «Последнем из могикан» сердце героя завоевывает бесцветная Алиса, а не мужественная Кора, в «Маленьких женщинах» Лорри смотрит на симпатичную Джо только как на товарища по детским забавам, влюбляется же он в нудную Эми с кудрявыми волосами. Быть женственной означает быть бездеятельной, пустой, пассивной и послушной. Девушке приходится не только наряжаться и украшать себя, но и подавлять свою непосредственность, заменяя ее искусственной грацией и обаянием, которым ее обучают старшие женщины. Любая попытка самоутверждения вредит ее женственности и уменьшает шансы соблазнить мужчину. В начале своего жизненного пути молодой человек испытывает относительно немного трудностей прежде всего потому, что его предназначение как человеческого существа и как мужчины не вступает в противоречие, об этой счастливой участи он знает с детства. Он завоевывает уважение в обществе и мужской престиж, добиваясь
независимости и свободы. Честолюбец вроде Растиньяка стремится разбогатеть, прославиться и таким образом завоевать расположение женщин. К этому его подталкивает ходячее мнение, в соответствии с которым наибольшим вниманием женщин пользуются знаменитые и богатые мужчины. Напротив, для любой девушки характерно ощущение разрыва между уделом человеческим и ее собственно женским назначением. Именно поэтому для нее подростковый возраст - это такой трудный и в то же время настолько определяющий период. До этого момента она была автономным индивидом, теперь настало время распрощаться со своей независимостью. Мало того, что она, как и ее братья, и даже еще мучительнее, разрывается между прошлым и будущим. К этому добавляется конфликт между ее врожденным стремлением быть активным, свободным субъектом и эротическими наклонностями, которые в сочетании с социальными требованиями побуждают ее воспринимать себя как объект. Стихийно она осознает себя личностью: как же ей отказаться от этого? Даже если мое самоосуществление возможно лишь в качестве Другого, то как мне решиться отказаться от собственного «я»?
  Вот удручающая дилемма, над которой бьется вступающая в жизнь женщина. Уже распростившись с детской независимостью, но еще не дойдя до подчиненного положения женщины, она переходит от желания к отвращению, от надежды к страху, отталкивает то, что только что призывала. Именно этими колебаниями можно объяснить состояние девушки на исходе переходного возраста. В зависимости от отношения в своему будущему, сформировавшемуся еще в детстве, девушка по -разному реагирует на свое внутреннее состояние, «Маленькая женщина», юная матрона может легко примириться с происходящими в ней изменениями. Однако иногда детское положение «маленькой мамы» прививает ей вкус к власти, и она восстает против мужского ига. Она готова стать основоположницей матриархата, а вовсе не эротической игрушкой или служанкой мужчины. Так часто случается со старшими девочками в семье, которым с раннего детства поручают важные дела. «Девчонка -сорванец», обнаруживая свою женственность, нередко испытывает горькое разочарование, которое может быть чревато гомосексуальностью, Между тем в независимости и силе она нуждается лишь для
самоутверждения в мире. Поэтому вполне возможно, что ей не захочется отказываться от той власти, которую дает женственность, от материнства и вообще от значительной части своей жизни. Как правило, после небольшого сопротивления девушка смиряется со своей женственностью. Ведь ей уже давно знакомо очарование пассивности, она испытывала его в детстве, кокетничая с отцом, и позже, предаваясь эротическим грезам. Взрослея, она обнаруживает, что эта пассивность обладает властью. К стыду за собственное тело вскоре начинает примешиваться тщеславие. Взволновавшее ее прикосновение, смутивший взгляд - это призыв, просьба. Она начинает понимать, что в ее теле скрыто таинственное богатство, это - ее сокровище, ее оружие, она гордится им, Возрождается кокетство, исчезнувшее было в годы независимого отрочества. Она начинает краситься, меняет прически, не прячет грудь, а, напротив, массирует ее, чтобы она стала больше, изучает в зеркале свою улыбку. Сексуальное смятение и стремление соблазнить тесно связаны между собой, поэтому девушки, у которых не пробудилась чувственность, не проявляют никакого желания понравиться.
Как показывает практика, настроение больных, страдающих недостаточностью щитовидной железы, которые обычно бывают апатичными и мрачными, резко меняется после инъекции гормона щитовидной железы, они начинают улыбаться, становятся веселыми и игривыми, Психологи, стоящие на позициях метафизического материализма, без долгих размышлений объявили, что кокетство - это «инстинкт», вырабатываемый щитовидной железой. Но эта нечеткая формулировка ничего не объясняет в процессах, происходящих в девушке, как, впрочем, и в ребенке. Дело в том, что при любом органическом заболевании - лимфатизме, анемии и других - тело больного причиняет ему страдание: оно чужое, враждебное, оно ни к чему не стремится и ничего не обещает. Если же к больному возвращается здоровье и равновесие, он вновь обретает власть над своим телом и благодаря этому выплескивает свои эмоции на окружающих.
  Для девушки высшая степень эротики заключается в том, чтобы согласиться с ролью жертвы. Она становится объектом и осознает себя таковым. Эта новая сторона ее бытия вызывает у нее удивление, ей кажется, что она раздваивается, не полностью совпадает со своим телом, какая -то ее часть существует вне тела, Так, в романе Розамонд Леманн «Приглашение к вальсу» Оливия, подойдя к зеркалу, неожиданно видит незнакомое лицо, из зеркала на нее смотрит не сама Оливия, а, Оливия -объект, и девушка испытывает короткое, но очень сильное потрясение, С недавнего времени, видя свое отражение в зеркале, она испытывала какое -то особое волнение: иногда по непонятным причинам она видела перед собой незнакомую девушку, какое -то совершенно новое существо.
  Это уже случалось с ней раза два -три. Она смотрелась в зеркало, видела свое отражение. Но что же происходило?.. Сегодня она видела нечто совершенно новое: загадочное выражение лица, серьезное и в то же время сияющее, ниспадающие волнами, пышные и блестящие волосы. Тело ее - может быть, все дело в платье - казалось упругим и етройным, оно приобрело четкие очертания, расцвело, стало одновременно гибким и крепким; в нем кипела жизнь. Перед ней, как на портрете, стояла девушка в розовом платье, и все предметы, отражавшиеся ^в^ зеркале, обрамляли ее, указывали на нее и шептали: это вы…
  В этом образе Оливию больше всего восхищают те надежды, которые он ей подает; ведь это она сама и в то же время это ее осуществившаяся детская мечта. Кроме того, для девушки ее тело дорого еще и тем, что оно изумляет как что -то совершенно ей незнакомое. Она ласкает его, гладит округлость плеча, локтевой сгиб, любуется грудью, ногами. Удовольствие, получаемое от самой себя, погружает ее в мечты, для нее это нежный способ осознать свое новое состояние. Для юноши любовь к самому себе и эротический порыв к объекту, которым он хотел бы обладать, - это разные вещи. У него самолюбование обычно исчезает с наступлением половой зрелости. Что касается женщины, то тот факт, что и она сама и ее любовник воспринимают ее как пассивный объект, изначально лишает ее эротику четкой направленности. Ею движет сложный порыв: для нее знаки внимания, оказываемые мужчинами, - это признание высоких достоинств ее тела, предназначенного тем же мужчинам, и было бы упрощением сказать, что она хочет быть красивой для того, чтобы очаровывать, или что она стремится очаровывать для того, чтобы увериться в своей красоте. И в глубине
души и во внешних проявлениях она не отделяет любовь к собственному «я» от внимания, которым ее удостаивают мужчины. Такое смешение ярко проявляется у Марии Башкирцевой. Мы уже знаем, что из -за позднего отнятия от груди у нее резко обострилось желание, наблюдаемое у детей, а именно привлекать к себе взгляды людей и слышать их похвалу. С пяти лет и до конца подросткового возраста вся ее любовь сосредоточена на собственной внешности, она безумно любит свои руки, лицо, грацию. Она пишет: «Моя героиня - это я…» Она хочет стать певицей и привлекать восторженные взгляды публики, на которую сама она будет смотреть с гордым пренебрежением. Это сосредоточение на самой себе выражается также и в своеобразных романтических мечтаниях. С двенадцатилетнего возраста она испытывает состояние влюбленности, которое заключается в стремлении быть любимой. При этом в обожании, которое ей хотелось бы внушить мужчине, она ищет лишь оправдание собственной самовлюбленности. Она влюбляется в герцога де X., хотя ни разу с ним даже не говорила, и воображает его у своих ног. «Моя красота поразит тебя, и ты меня полюбишь… Ты
достоин лишь такой женщины, которой я когда -нибудь стану». Такую же способность видеть себя со стороны мы находим в Наташе Ростовой из романа «Война и мир».
  «Мама и та не понимает. Это удивительно, как я умна и как… она мила», - продолжала она, говоря про себя в третьем лице и воображая, что это говорит про нее какой -то очень умный, самый умный и самый хороший мужчина… «Все, все в ней есть, - продолжал этот мужчина, - умна необыкновенно, мила и, потом, хороша, необыкновенно хороша, ловка - плавает, верхом ездит отлично, а голос! Можно сказать, удивительный голос!»…
  Она возвратилась в это утро опять к своему любимому состоянию любви к себе и восхищения перед собою. «Что за прелесть эта Натаща! - сказала она опять про себя словами какого -то третьего, собирательного мужского лица. - Хороша, голос, молода, и никому она не мешает, оставьте только ее в покое».
  Кэтрин Мэнсфилд в персонаже по имени Берил также показывает, насколько тесно в жизни женщины переплетены самолюбование и любовное желание, В столовой при мерцающем свете камина Берил, сидя на подушке, играла на гитаре. Она играла для собственного удовольствия, вполголоса напевала и любовалась собой. Блики огня играли на ее туфлях, на красной деке гитары, на ее белых пальцах.
  «Если бы я с улицы заглянула через окно в комнату, я бы, наверное, не узнала себя», - думала она. Она совсем тихо сыграла аккомпанемент, ^теперь она больше не пела, а слушала.
  «Когда я впервые тебя увидел, девочка моя, ты думала, что ты совсем одна! Ты с ногами сидела на подушке и играла на гитаре. Боже! Я никогда не забуду эту минуту…» Берил подняла голову и запела: Даже луна утомлена.
  Вдруг раздался громкий стук в дверь. Показалось красное лицо служанки… Нет, она не в силах переносить присутствие этой глупой девушки. Она убежала на темный балкон и принялась ходить взад -вперед. Ах! Она была так взволнованна. К каминному колпаку было прикреплено зеркало. Она оперлась на него руками и взглянула на свое едва видимое отражение. Как она красива! Но нет решительно никого, кто мог бы это оценить… Берил улыбнулась, и улыбка ее была настолько хороша, что она улыбнулась еще раз… (Пролог)
  Культ собственного «я» выражается у девушек не только в обожании своей внешности, им хочется узнать и воспеть все свое существо. Именно с этой целью они ведут дневники, в которых так любят изливать свою душу. Знаменитый дневник Марии Башкирцевой может служить образцом этого жанра. Девушки разговаривают со своим дневником так же, как недавно разговаривали с куклами, для них это - Друг, поверенный, к нему обращаются, как к человеку. В нем они записывают то, что хотят скрыть от родителей, подруг, преподавателей, чем упиваются в одиночестве. Одна двенадцатилетняя девочка, которая вела дневник до двадцати лет, написала на его первой странице: Я маленький блокнотик, Милый, красивый, скромный, Поверь мне все свои секреты, Я маленький блокнотик^1^.
  Другие девушки пишут в начале дневника: «Прочесть только в случае моей смерти» или «После моей смерти - сжечь». Развитая у девочки склонность к секретам особенно обостряется в период, предшествующий половому созреванию. Она становится пугливой и нелюдимой, не желает показывать окружающим людям свое скрытое «я», которое считает своей истинной сущностью. На самом же деле это лишь игра ее воображения. Она видит себя танцовщицей, как Наташа у Толстого, или святой, как Мари Ленерю, или просто воображает себя единственным в своем роде чудом. Между этой воображаемой героиней и объективно существующим обликом, который видят родители и друзья, нет ничего общего. Поэтому девочка начинает думать, что ее не понимают, и с еще большей страстью углубляется в себя, упиваясь своим одиночеством. Ей кажется, что она не похожа на других, она выше их, она - исключение, и она говорит себе, что будущее вознаградит ее за нынешнее серое существование. От своей ограниченной и жалкой жизни она скрывается в мечтах. Она всегда любила им предаваться, но теперь эта склонность становится более сильной, чем когда -либо ранее. Она
использует поэтические штампы для того, чтобы заслониться от пугающего ее мира. Мужчин она видит лишь в сиянии лунного света и розовых облаков, в темноте бархатной ночи, собственное тело представляется ей скульптурой из мрамора, яшмы и перламутра, она сочиняет для себя глупые сказки. Девочка так часто погружается в нелепые выдумки из -за того, что она лишена возможности действовать в реальном мире. В противном случае ей понадобились бы четкие представления о реальности; ее же все располагает к туманному ожиданию. Юноша тоже склонен мечтать, но ему видятся приключения, в которых ему отведена активная роль. Девушка выбирает не приключение, а чудо, в ее восприятии предметы и люди окрашиваются в неопределенные магические тона. А ведь идея магии неотделима от идеи пассивной силы. Поскольку девушка обречена на пассивность и в то же время жаждет власти, она неизбежно приходит к вере в магические чары. Она наделяет ими свое тело, которое с их помощью подчинит себе мужчину, они видятся ей и во всей ее судьбе, которая со временем вознесет ее без всяких усилий с ее стороны. Что касается реального мира, она
старается о нем не думать.
  «Иногда в школе я, сама не знаю как, отвлекаюсь от объяснений и улетаю в страну грез… - пишет одна девушка. - Меня так сильно захватывают восхитительные видения, что я совершенно теряю представление о реальности. Я неподвижно сижу за партой, а когда прихожу в себя, с изумлением вижу, что нахожусь в школе».
  «Мне больше нравится мечтать, чем сочинять стихи, - пишет другая девушка, - рассказывать себе какую -нибудь красивую сказку без начала и конца, придумывать легенду, любуясь при свете звезд горами.
  Это гораздо приятнее, потому что не так конкретно и создает впечатление покоя и свежести»^l^.
  Мечтательность может приобрести патологическую форму, полностью захватить девушку, как это произошло в описываемом ниже случае^2^: Мари Б., умная и мечтательная девочка, в период полового созревания, который начался у нее приблизительно в четырнадцатилетнем возрасте, начинает страдать психическим возбуждением и манией величия. «В один прекрасный день она заявляет родителям, что она - королева Испании, принимает величественные позы, заворачивается в гардину, смеется, поет, командует, приказывает». В течение двух лет такое состояние повторяется во время месячных, затем восемь лет она живет нормальной жизнью, но остается глубоко мечтательной, стремится к роскоши, нередко с горечью говорит: «Я - дочь служащего». К двадцати трем годам она становится вялой, с презрением относится к окружающим, вынашивает честолюбивые замыслы. В конце концов она доходит до такого состояния, что ее приходится поместить в больницу для душевнобольных в Сент -Анн, где она проводит восемь месяцев, затем возвращается домой и в течение трех лет не встает с постели. Она становится «противной, злой, буйной, капризной, ничего не
делает, превращает жизнь всех своих близких в настоящий ад». Ее опять отправляют в Сент -Анн, и она уже никогда оттуда не выходит. Она не встает с постели, ничем не интересуется. Иногда, в периоды, которые, по -видимому, совпадают с месячными, она встает, заворачивается в одеяло, принимает театральные позы, посылает врачам улыбки или иронические взгляды… В ее речах нередко слышатся признаки эротических желаний, а высокомерное поведение свидетельствует о мании величия. Она все больше и больше погружается в мечты, время от времени на лице ее блуждает довольная улыбка, она совсем не следит за собой и даже пачкает постель. «Она надевает на себя странные украшения. Она обходится без рубашки, часто не пользуется простынями и укрывается лишь одеялом, лежит голая, а на голове у нее диадема из фольги, на руках, ногах, плечах - множество браслетов из тесемок и лент. На пальцах - кольца из того же материала». В то же время иногда она вполне разумно рассуждает о своем состоянии. «Я помню приступ болезни, который у меня когда -то был. В сущности, я понимала, что все это неправда. Я поступала так, как поступает
маленькая девочка: играя в куклы, она хорошо знает, что они не живые, но хочет убедить себя в обратном… Я делала всякие прически, наряжалась. Сначала это меня забавляло, а потом мало -помалу это стало сильнее меня, как будто меня околдовали; как будто мечта превратилась в реальность… Я чувствовала себя актрисой, играющей роль. Я жила в воображаемом мире. Я как бы жила многими жизнями и во всех этих жизнях была первым лицом… Да, я пережила много жизней, в одной из них я вышла замуж за очень красивого американца, он носил золотые очки… У нас был большой дом, у каждого - своя комната. Какие вечера я устраивала!.. Я жила во времена пещерных людей… Еще я вела распутную жизнь, я потеряла счет мужчинам, с которыми спала. Здесь вы немного отстали от жизни. Удивляетесь, когда я обнажаюсь и надеваю золотое украшение на бедра. Раньше у меня были друзья, я их очень любила. Я устраивала у себя праздники. Было много цветов, духов, дорогих мехов. Друзья дарили мне предметы искусства, статуи, машины… Когда я лежу голая под простыней, это напоминает мне прошлую жизнь. Я любовалась своим отражением в зеркале, как
актриса… Как по волшебству, я становилась кем хотела. Я даже делала глупости. Была морфинисткой, нюхала кокаин. У меня были любовники… Они приходили ко мне ночью. Всегда вдвоем. С ними приходили парикмахеры, и мы рассматривали почтовые открытки». Она влюблена в одного из врачей и заявляет, что она его любовница. Рассказывает, что у нее была трехлетняя дочь. Говорит, что у нее есть также шестилетняя дочь, очень богатая, сейчас она путешествует. Ее отец - очень шикарный мужчина. «Она рассказывает еще с десяток подобных историй.'В каждой речь идет о какой -то неестественной жизни, которой она живет в своем воображении».
  Очевидно, что болезненная мечтательность возникает главным образом оттого, что самовлюбленная девушка не удовлетворена своей жизнью, считает ее недостойной себя и в то же время боится вступить в борьбу с реальностью. У Мари Б. процесс компенсации, проявляющийся у многих девочек -подростков, просто дошел до крайности.
  Однако это молчаливое самолюбование не может полностью удовлетворить девушку. Чтобы состояться, ей необходимо существовать в сознании другого человека. Часто она прибегает к помощи подруг. Несколькими годами раньше сердечная подружка помогает ей вырваться из -под материнской опеки и познать мир, в частности мир секса. Для девочки -подростка подруга является одновременно и объектом, который помогает ей преодолеть границы собственного «я», и свидетелем, который возвращает ей это «я». Некоторые девочки демонстрируют друг другу свое обнаженное тело, сравнивают грудь. Достаточно вспомнить в связи с этим сцену из «Девушек в форме», описывающую эти вызывающие развлечения учениц пансиона. Случается им ласкать друг друга, иногда бессознательно, но порой и с полным знанием дела. Почти у всех девушек наблюдаются лесбийские наклонности, Колетт прямо пишет об этом в романе «Клодина в школе», а Розамонд Леманн в «Пыли» говорит об этом намеками. Эти наклонности имеют ту же природу, что и доставляющая наслаждение самовлюбленность. Любуясь другой и лаская ее, девушка выражает восхищение своей нежной кожей и изящными
формами. Верно и обратное: в самообожании, испытываемом девушкой, заключена немалая доля культа женственности вообще. В сексуальных отношениях мужчина - субъект. Поэтому обычно желание, влекущее мужчин к не сходному с ними объекту, отдаляет их друг от друга. Что касается женщины, то она представляет собой в чистом виде объект желания. Вот почему в лицеях, школах, пансионах и мастерских так часто встречается «особенная дружба», иногда это только духовные взаимоотношения, иногда - в полном смысле слова плотские. В первом случае подруги раскрывают друг другу душу, делятся своими секретами, иногда, чтобы неопровержимо доказать любовь и доверие, показывают друг другу свои дневники. Даже если в их отношениях нет и намека на секс, подруги бывают очень нежны друг с другом и нередко дают друг другу косвенное физическое доказательство своих чувств. Так, Наташа обожгла себе руку раскаленной докрасна линейкой, чтобы доказать свою любовь к Соне. Но чаще всего они называют друг друга множеством ласковых имен, обмениваются пылкими письмами. Вот что пишет, например, своей любимой подруге Эмили Дикинсон молодая
пуританка из Новой Англии; Сегодня я целый день думаю о вас, а ночью видела вас во сне. Мы гуляли в чудесном саду, я помогала вам нарезать букет роз, но никак не могла набрать полную корзину цветов. Целый день я молюсь, чтобы увидеть вас во сне, а по мере того как приближается ночь, мне становится все радостнее, я с нетерпением считаю минуты, отделяющие меня от темноты и сновидений, в которых я вижу никогда не наполняющуюся корзину…
  В работе «Душа девочки -подростка» Мендус приводит немало подобных писем: Дорогая Сюзанна… Мне хотелось бы начать свое письмо со стихов из «Песни песней»: О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна! Как библейская невеста, вы похожи на саронский нарцисс, на лилию долин, и для меня вы всегда значили больше, чем обычная девушка; вы были символом множества прекрасных и возвышенных вещей… и поэтому, о моя чистейшая Сюзанна, я люблю вас чистой и бескорыстной и даже немного религиозной любовью.
  Другая девушка пишет в дневнике о менее возвышенных чувствах: Мы сидели рядом, она своей белой ручкой обнимала меня за талию, одна моя рука лежала на ее круглом плече, а другая прижималась к ее обнаженной руке. Я прикасалась телом к ее нежной груди и прямо перед собой видела ее приоткрытый ротик и хорошенькие зубки… Меня била дрожь, лицо мое горело^1^.
  В книге Евар «Девочка -подросток» собрано также немало интимных излияний такого же рода: Моей возлюбленной фее, моей любимой, дорогой. Моя прекрасная фея. Ах! Скажи, что ты меня еще любишь, скажи, что я по -прежнему твоя лучшая подруга. Мне грустно, я так люблю тебя, о моя Л., и не могу сказать тебе все, выразить тебе всю свою привязанность, нет слов, чтобы описать мою любовь. Слово «обожаемая» ничего не выражает по сравнению с тем, что я чувствую; иногда мне кажется, что у меня разорвется сердце. Завоевать твою любовь - это так прекрасно, что я не смею на это надеяться. Сокровище мое, скажи, что ты меня не разлюбишь!..
  От пылкой нежности недалеко до постыдной девичьей любви. Иногда одна из подруг подавляет другую, садистски пользуется своей властью над ней, но чаще такая любовь бывает взаимной, без унижения и борьбы. Удовольствие, которое девочки доставляют друг другу, воспринимается ими как нечто невинное, то есть так же, как они воспринимали его когда -то в детстве, предаваясь ему не вдвоем, а в одиночестве. Но в самой этой невинности есть что -то пресное. Когда девушка вступает в жизнь и хочет сблизиться с'Другим, она приписывает его отношению к ней то очарование, которое когда -то испытывала от отцовской любви, ей требуются любовь и ласка божества. Она охотно привяжется к женщине, менее далекой и опасной, чем мужчина, но располагающей какой -то долей мужского превосходства. Женщина, которая работает, сама зарабатывает себе на жизнь, имеет определенный вес в обществе, будет почти так же привлекательна для нее, как мужчина. Известно, какой пламенной любовью пылают сердца школьниц к преподавательницам и воспитательницам. В «Женском батальоне» Клеманс Дан сумела в целомудренных выражениях описать жгучие страсти.
Иногда девушки рассказывают о своих жарких чувствах любимым подругам, бывает, что они обе пылают страстью, и каждая гордится тем, что любит сильнее. Вот что пишет, например, одна школьница своей лучшей подруге; Я лежу в постели с насморком и думаю только о мадемуазель X. Я никогда еще так не любила никакую учительницу. Уже в прошлом году она мне очень нравилась, а теперь я ее по -настоящему люблю. Мне кажется, даже больше, чем ты. Мне представляется, что я ее целую и чуть не падаю в обморок. Я жду не дождусь, когда опять пойду в школу: ведь я увижу ее^1^.
  Нередко девушка набирается смелости и признается в своих чувствах самому кумиру: Дорогая… невозможно описать моего отношения к вам… Когда я не могу вас увидеть, я готова на все, чтобы встретиться с вами; я думаю о вас постоянно. Когда я встречаюсь с вами, у меня навертываются слезы и мне хочется спрятаться; я такая маленькая и невежественная по сравнению с вами. Когда вы разговариваете со мной, я смущаюсь, волнуюсь, мне кажется, что я слышу нежный голос феи, какой -то любовный гул, ^1^ Цит. по указанной работе Маргариты Евар.
  это невозможно передать. Я слежу за всеми вашими движениями, не слышу, что вы говорите, бормочу какие -нибудь глупости. Вы сами видите, дорогая… как это все запутано. Одно только мне ясно: я люблю вас всеми силами души1.
  Директор одной профессиональной школы рассказывает: Помню, что в школьные годы мы вырывали друг у друга бумагу, в которую один наш молодой учитель заворачивал завтрак, мы платили по двадцать пфеннигов за кусочек этой бумаги. Еще наши пылкие чувства выражались в том, что мы коллекционировали его использованные билеты на метро^2^.
  Поскольку женщина, предмет обожания, выполняет роль мужчины, лучше, чтобы она не была замужем. Замужество не обязательно отталкивает юную обожательницу, но все же стесняет ее. Ей не нравится, что объект ее поклонения подчинен власти супруга или любовника. Часто такие чувства внешне никак не выражаются или по крайней мере принимают чисто платоническую форму. Однако в данном случае переход к конкретно означенной эротике значительно более вероятен, чем с возлюбленным мужчиной. Даже если у девочки никогда не было детских сексуальных отношений со сверстницами, ее не пугает женское тело. Нередко с сестрами или с матерью у нее такая близость, к которой неуловимо примешивается чувственность. Точно так же с обожаемой возлюбленной переход от нежности к удовольствию может произойти незаметно. Когда в «Девушках в форме» Дороти Уик целует в губы Херту Тил, в ее поцелуе есть и что -то материнское, и что -то сексуальное. Между женщинами существует сообщничество, которое приглушает голос стыдливости. В волнении, которое одна из них вызывает в другой, обычно не бывает ничего необузданного. Женские ласки не могут
привести ни к лишению девственности, ни к проникновению пениса во влагалище, они удовлетворяют желание, порождаемое, как в детстве, клитором, и не влекут никаких опасных перемен в теле девушки. Она может ощутить себя пассивным объектом, оставаясь в значительной степени свободной личностью. Именно об этом говорит Рене Вивиен в стихах, описывающих отношения «отверженных женщин» и их любовниц: Наши тела похожи, как близнецы, В наших легких объятьях таится» воздушная сладость. Наши прикосновения не причиняют
  боли.
  И, даже сбросив одежду, Мы остаемся и любовницами, и сестрами^l^.
  И в другом стихотворении: Мы любим изящество и нежность. Обладая тобой, я не причиняю боли
  твоей груди. Целуя тебя, я неспособна беспощадно
  терзать твои губы^2^.
  Поэтическое употребление слов «грудь» и «губы» ясно показывает, что в этих отношениях отсутствует проявление силы. Ведь отчасти именно из -за страха перед буйным проявлением темперамента, перед насилием девушка отдает свою первую любовь не мужчине, а старшей по возрасту женщине. Женщина, обладающая чертами мужчины, воплощает для нее и отца, и мать. От отца у нее авторитет, превосходство, знание и единственно верное понимание ценностей, она возвышается над окружающим миром, как божество. Но в то же время она - женщина, а девушка и в том случае, когда ее мать была скупа на ласки, и в том, когда ее слишком долго нежили, тянется, как и ее братья, к материнскому теплу. В этой женской плоти, так похожей на ее собственную, она вновь сполна испытывает непосредственное слияние с жизнью, которого была лишена после отнятия от груди. Кроме того, устремленный на нее взгляд ее возлюбленной помогает ей преодолеть индивидуализирующее ее отчуждение. Конечно, отношения людей всегда сопровождаются конфликтами, а любовь - ревностью. Но в подобных отношениях отсутствуют многие трудности, возникающие между девушкой и ее
первым возлюбленным. Сексуальные отношения между девушкой и женщиной могут превратиться в настоящую любовь. Благодаря им девушка может испытать счастье и равновесие души, к продолжению и возобновлению которых будет постоянно стремиться и о которых будет вспоминать с замиранием сердца. Они могут проявить в девушке лесбиянку или заронить желание стать ею^3^. Но чаще всего они бывают недолговечны, на это их обрекает сама их доступность. В любви девушки к старшей женщине отражается ее устремленность в будущее: ей хочется стать вровень со своим идолом - своей возлюбленной, и если только эта последняя не обладает исключительным превосходством, она быстро теряет свое влияние. Девушка начинает самоутверждаться, она размышляет, сравнивает, и другая женщина, выбранная именно из -за того, что она была близка и не внушала страха, оказывается недостаточно Другой, для того чтобы их отношения длительное время удовлетворяли девушку. Боги -мужчины подходят для этого значительно больше, потому что их небеса расположены дальше. В силу любопытства и чувственности девушка стремится к более страстным отношениям. Нередко
она с самого начала рассматривала свои отношения с женщиной как некий переход, приобщение, ожидание; любовь, ревность, гнев, радость, огорчение - это игра, и она сама в большей или меньшей степени отдает себе отчет в том, что без большого риска разыгрывала приключения, о которых мечтала, но которые не решалась или не имела возможности реально пережить, Она предназначена для мужчины и знает об этом, она хочет жить нормальной и полной жизнью женщины.
  Мужчина ослепляет ее и в то же время внушает ей страх. Чтобы примирить эти противоречивые чувства, она различает в нем самца, который отпугивает ее, и лучезарное божество, которому она набожно поклоняется. С окружающими ее мальчиками она резка и дика, но обожествляет недосягаемых прекрасных принцев; киноактеров, фотографии которых вешает над своей постелью, умерших или живых, но, во всяком случае, недоступных ей героев, случайно увиденных незнакомцев, которых никогда больше не увидит. Такая любовь не создает никаких трудностей, Иногда ее объектом становится социально или интеллектуально выдающийся человек, внешность которого неспособна внушить любовного волнения, например старый и немного смешной профессор, Пожилые люди так далеки от мира, в котором живут девушки, и можно тайно отдать им свою любовь, посвятить себя им, как посвящают себя Богу. В такой любви нет ничего унизительного, она является результатом свободного выбора, поскольку в ней нет ничего плотского. Романтическая влюбленная охотно воображает своего избранника униженным, некрасивым, немного смешным, так она чувствует себя в большей
безопасности. Она притворно оплакивает препятствия, которые отдаляют его от нее, но на самом деле она потому его и выбрала, что между ними не может быть никаких реальных взаимоотношений. Так она может превратить любовь в абстракцию, в нечто чисто субъективное, неспособное нанести ущерб ее девственности. Ее сердце учащенно бьется, она испытывает боль разлуки и муки свидания, досаду, надежду, обиду и восторг, но все это вхолостую, в ней не происходит никаких физических перемен. Забавно отметить, что чем отдаленнее кумир, тем он великолепнее. Если предметом любви становится учитель музыки, которого девушка встречает каждый день, то ему лучше быть смешным и некрасивым, но если она влюбляется в совершенно постороннего человека, вращающегося в недоступных ей сферах, то он должен быть красивым и мужественным. Самое важное, чтобы ни в коем случае не возникал вопрос о сексе.
  Воображаемая влюбленность задерживает период самовлюбленности, укрепляет ее, и в этом случае эротика проявляется лишь в своей имманентности, без реального присутствия Другого. Нередко девушка живет необычайно интенсивной воображаемой жизнью потому, что находит в ней оправдание, позволяющее ей избегать реальных переживаний. Реальности она предпочитает свои грезы. Среди примеров этого явления, которые приводит Х. Дейч в «Психологии женщин», есть один весьма показательный; речь идет о красивой и соблазнительной девушке, за которой вполне могли бы ухаживать, но которая категорически отказывалась общаться с окружавшими ее молодыми людьми. Однако в тринадцатилетнем возрасте она выбрала себе для поклонения юношу семнадцати лет, который не пользовался большим успехом и с которым она ни разу не разговаривала. Она раздобыла его фотографию, сама сделала на ней надпись от его имени и в течение трех лет вела дневник, в котором описывала свои воображаемые отношения с ним; они целовались, страстно обнимались, иногда они так ссорились, что она плакала, и у нее в таких случаях действительно глаза становились красными
и заплаканными, затем они мирились, она от его имени присылала себе цветы и так далее. Когда она переехала и стала жить далеко от него, она писала ему письма, но никогда их не отсылала и сама отвечала на них. Совершенно очевидно, что это была попытка защититься от
  реального опыта, который ее пугал.
  Этот случай близок к патологии. Но он в увеличенном виде показывает процесс, который может наблюдаться и у нормальных девушек. Например, у Марии Башкирцевой мы видим удивительный пример воображаемой сентиментальной жизни. Она утверждает, что влюблена в герцога X., но она ведь с ним никогда не разговаривала. На самом деле она стремится возвеличить собственное «я». Но поскольку она была женщиной, то и помыслить не могла о том, чтобы добиться успеха с помощью какой -либо самостоятельной деятельности, - в то время, когда она жила, и в той социальной среде, к которой принадлежала, это было невозможно. В восемнадцатилетнем возрасте она очень трезво замечает: «Я пишу К., что мне хотелось бы быть мужчиной. Я знаю, что смогла бы чего -нибудь достичь, А что можно сделать, когда носишь юбку? Единственная возможность карьеры для женщины - это замужество; у мужчины - множество шансов, у женщины - только один, то есть ноль, как и на ее счете в банке». Следовательно, она нуждается в любви мужчины, но для того, чтобы он мог наделить ее высокой значимостью, он сам должен обладать независимым сознанием. «Мне никогда
не понравится мужчина, стоящий ниже меня на общественной лестнице, - пишет она. - В богатом и независимом мужчине есть гордость и удовлетворенность собой. В его уверенности есть что -то победоносное. Мне нравится капризная, фатоватая и жестокая внешность Х„ в нем есть что -то от Нерона». Или еще: «Смирение перед превосходством любимого мужчины - вот самое глубокое удовлетворение самолюбия, которое может испытать неординарная женщина». Так самовлюбленность приводит к мазохизму. Связь этих двух мироощущений была заметна уже в грезах девочки о Синей Бороде, о подвигах Гризельды и святых мучениц. Женское «я» существует для другого человека и благодаря ему, и чем могущественнее этот другой, тем богаче и сильнее ее «я». Оно завоевывает своего повелителя и заимствует все его добродетели: если бы Нерон полюбил Марию Башкирцеву, она стала бы похожей на Нерона. Обратить себя в ничто ради другого человека означает создать его в себе и для себя. На деле мечта о собственном ничтожестве является не чем иным, как гордым стремлением к самореализации. В действительности Мария Башкирцева никогда не встретила мужчину,
обладавшего такими достоинствами, ради которых она согласилась бы отказаться от собственной индивидуальности. Одно дело преклонять колена перед созданным самой собой и отдаленным божеством, и совсем другое - отдаться душой и телом самцу из плоти и крови, Многие девушки долго не расстаются с мечтами, даже вступив в реальную жизнь; они ищут мужчину, который бы превосходил всех остальных мужчин своим положением в обществе, заслугами, интеллектом, им хочется, чтобы он был старше их, чтобы он уже чего -то добился в жизни, имел власть и авторитет, их привлекают богатство и слава. Избранник представляется им в виде некоего абсолютного субъекта, любовь которого принесет им часть его великолепия и неповторимости. Поскольку он обладает столь высокими достоинствами, девушка питает к нему идеальную любовь: она хочет отдаться ему не потому, что он мужчина, а потому, что он обладает столь исключительными достоинствами, «Я хотела бы видеть гигантов, а вижу только мужчин», - говорила мне когда -то одна из подруг. Во имя этих высоких требований девушка пренебрегает ничем особенно не выделяющимися претендентами и
предпочитает не думать о проблемах секса. Кроме того, случается, что она в воображении, и, значит, ничем не рискуя, создает свой собственный образ, который она лелеет, которым любуется, хотя совсем не собирается воплощать его в реальность. Так, Мари Ле Ардуэн в «Черной накидке» рассказывает, что ей нравилось воображать себя преданной жертвой мужчины, тогда как на самом деле у нее был властный характер.
  Из -за какой -то стыдливости я никогда не выражала в реальной жизни скрытые наклонности моей натуры, но в течение долгого времени они давали пищу моему воображению. Насколько я себя знаю, в действительности у меня властный, несдержанный характер, в сущности, я неспособна уступать.
  Однако во мне жила потребность самоуничижения, и иногда я воображала себя самоотверженной женщиной, живущей лишь ради исполнения своего долга, к тому же до идиотизма влюбленной в мужчину и стремящейся выполнять все его желания. Жили мы в ужасной нужде. Муж работал до изнеможения и возвращался домой совершенно обессиленный. Я портила себе глаза, занимаясь починкой его одежды у окна, в которое почти не проникал свет. В маленькой закопченной кухне я готовила ему какую -то жалкую еду. Наш единственный ребенок все время болел и едва не умер. Однако на лице у меня постоянно блуждала мягкая мученическая улыбка, а в глазах светилось молчаливое мужество, которое в реальной жизни вызывало у меня отвращение.
  Кроме самолюбования и самовлюбленности, у девушек бывает и более близкая к реальности потребность в руководителе, повелителе. Освобождаясь от родительской власти, они тяготятся самостоятельностью, к которой не подготовлены и из которой не могут извлечь никакой пользы. Они становятся капризными, экстравагантными и стремятся поскорее отделаться от ненужной им свободы. История капризной, надменной, строптивой, несносной девушки, в которую влюбляется и которую укрощает разумный мужчина, - весьма распространенный сюжет бульварной литературы и массового кино, Это избитая истина, которая льстит и мужчинам и женщинам. Подобную историю рассказывает, между прочим, г -жа де Сегюр в книге «Какой чудесный ребенок!», В детстве Жизель разочаровалась в слишком снисходительном отце и привязалась к пожилой и очень строгой тетушке. Позже, уже девушкой, она попадает под влияние взыскательного молодого человека, его зовут Жюльен. Он беспощадно говорит ей в глаза правду, унижает ее, стремится ее переделать, Затем она выходит замуж за богатого, но бесхарактерного герцога и очень страдает. Овдовев, она принимает
требовательную любовь своего ментора и наконец находит счастье и умиротворение, В книге Луизы Алкотт «Хорошие жены» независимая Джо влюбляется в своего будущего мужа за то, что он строго выговаривает ей, когда она совершает легкомысленный поступок. Он ругает ее, и в ней загорается желание попросить прощения, подчиниться. Несмотря на кичливую надменность американских женщин, в фильмах Голливуда мы сотни раз видели строптивых девушек, укрощенных целительной грубостью возлюбленного или мужа: пара пощечин или даже порка предстают в них как верные способы для того, чтобы добиться взаимности. В действительности же переход от идеальной любви к плотской происходит непросто. Многие женщины тщательно избегают сближения с предметом своей любви из -за более или менее осознанного страха перед разочарованием. Если герой, гигант, полубог отвечает взаимностью влюбленной в него девушке и превращает ее чувство в реальные отношения, девушка пугается: ее кумир становится просто самцом, и она с брезгливостью отворачивается от него. Есть кокетливые девушки, которые прилагают много усилий, чтобы соблазнить «интересного» или
«притягательного», по их мнению, мужчину, но если он проявляет в ответ слишком бурные чувства, то вызывает в них странное раздражение. Он нравился им потому, что казался недоступным, влюбившись же, он теряет весь свой ореол. «Он ничем не отличается от других мужчин». Девушка досадует на него за то, что он уронил себя в ее глазах, и пользуется этим как предлогом, чтобы отказаться от физических взаимоотношений с ним, поскольку они пугают ее девственную чувствительную душу. Если девушка и уступает своему «идеалу», она бывает холодна с ним, «После таких случаев, - пишет Штекель, - некоторые экзальтированные девушки кончают с собой: ведь рушится вся их воображаемая любовь, поскольку «идеал» предстает перед ними в виде»грубого животного»» ^. Из -за тяги к недосягаемому девушка нередко влюбляется в мужчину, ухаживающего за ее подругой, или в женатого мужчину. Нередко ее привлекают донжуаны, она мечтает подчинить себе, привязать к себе соблазнителя, которого не может удержать ни одна женщина, тешит себя надеждой, что ей удастся его переделать, Однако в глубине души она понимает, что не добьется успеха, и
именно это определяет ее выбор, Есть девушки, которые на всю жизнь остаются неспособными испытать реальную и полную любовь, всю жизнь они ищут несуществующий идеал, Дело в том, что между самовлюбленностью девушки и опытом, на который ее обрекает ее сексуальность, существует противоречие. Женщина соглашается воспринимать себя как нечто второстепенное лишь при условии, что в результате такого самоотречения она вновь займет весьма важное место. Превращаясь в объект, она тут же становится кумиром, и такое положение приносит ей горделивое удовлетворение. Но она отвергает неумолимую диалектику, которая вновь возвращает ее в состояние второстепенного существа. Она хочет быть притягательным сокровищем, а не вещью, которой можно завладеть. Ей нравится, когда на нее смотрят как на чудесный фетиш, обладающий магическими чарами, но она вовсе не хочет быть плотью, на которую можно смотреть, которую можно трогать или терзать. Мужчина же лелеет женщину - добычу и избегает пожирательницу людей Деметру.
  Она гордится, когда ей удается привлечь внимание мужчины, вызвать его восхищение, но с возмущением отвергает возможность стать его пленницей, В период полового созревания она узнала, что такое стыд, и он примешивается и к ее кокетству, и к ее тщеславию, мужские взгляды и льстят ей, и оскорбляют ее, ей бы хотелось, чтобы видели лишь то, что она показывает, а взгляды слишком проницательны. Этим объясняется непоследовательность ее поведения, сбивающая с толку мужчин: она одевает открытое платье, обнажает ноги и в то же время краснеет и раздражается, когда на нее смотрят. Ей забавно вести себя с мужчиной вызывающе, но как только она замечает, что вызвала в нем желание, она с отвращением отдаляется от него; желание мужчины - это
  «Фригидная женщина».

  не только лестный знак внимания, но и оскорбление. Если она осознает свое обаяние, если ей кажется, что она может пользоваться им, как ей заблагорассудится, победы кружат ей голову. Но поскольку ее внешность, формы и тело должны кому -то принадлежать и терпеть его волю, она хочет спрятать их от этой чужой и нескромной воли, страстно стремящейся обладать ими, Именно в этом заключается глубокий смысл ее природной стыдливости, которая сильно ощущается даже в самом смелом кокетстве. Девочка может отважиться на самые дерзкие выходки, потому что она еще не понимает, что именно они свидетельствуют о ее пассивности, но как только она начинает отдавать себе в этом отчет, ее охватывают стрех и гнев. Нет ничего более двусмысленного, чем взгляд: с одной стороны, он существует на расстоянии и поэтому кажется полным уважения, но с другой - он коварно завладевает тем образом, на который направлен. Вступающая в жизнь женщина окружена подобными ловушками. Она уже готова предаться чувству, но тут же пугается и убивает в себе желание. Ее тело еще не до конца оформилось, и она воспринимает ласку то как чудесное
удовольствие, то как неприятную щекотку, поцелуй может сначала привести ее в смятение, а затем рассмешить, она то уступает, то бунтует, позволяет себя поцеловать и нарочито вытирает губы, ее улыбка и нежность могут неожиданно превратиться в иронию и враждебность, она дает обещания, а затем и думать о них забывает. Такова Матильда де ля Моль, соблазненная красотой и редкими качествами Жюльена: благодаря своей любви она хочет жить исключительной жизнью и в то же время страстно подавляет свои собственные чувства, не желает покориться воле другого человека; она переходит от раболепства к высокомерию, от мольбы к презрению; если она что -нибудь дает, то тут же заставляет за это заплатить. Такова ситуация в «Монике» Марселя Арлана; героиня путает любовное смятение и грех, любовь для нее - постыдное самоотречение, ее кровь бурлит, но этот пыл ей ненавистен, сквозь ее покорность прорывается бунт.
  Молодая девушка защищается от мужчины, выставляя напоказ свою детскую, но уже испорченную натуру. Девушку часто описывали полудикаркой, полусмиренницей. Именно так представляет Колетт героиню романа «Клодина в школе» и соблазнительную Винку из произведения «Невыколосившиеся хлеба». Винка горячо интересуется окружающим миром и чувствует себя в нем полновластной хозяйкой, но она также с любопытством относится к мужчинам, ее влечет к ним чувственное и романтическое желание. Она пропадает в зарослях ежевики, ловит креветок, лазает по деревьям и в то же время вздрагивает, когда ее товарищ, Фил, прикасается к ее руке, она познает то смятение, которое превращает тело в плоть и впервые приоткрывает в женщине женщину. Она взволнованна, ей хочется выглядеть красивой, иногда она причесывается, красится, одевает кисейные платья, ей забавно кокетничать, соблазнять; но поскольку она хочет также жить длясебя, а не только для других, она временами бегает в старых некрасивых платьях, в мешковатых брюках. Какая -то часть ее личности осуждает кокетство и рассматривает его как отказ от собственной индивидуальности.
Поэтому она иногда нарочно ходит с запачканными чернилами руками, грязная, непричесанная, Из -за этого бунтарства она делается неловкой, и это вызывает у нее досаду, раздражение, она начинает краснеть, делается еще более неуклюжей и в конце концов начинает ненавидеть свои неудачные попытки понравиться. На этом этапе девушка уже не хочет оставаться ребенком, но еще не соглашается стать взрослой, она недовольна и своим ребячеством, и женским смирением. Она все отвергает.
  Это и есть основная характерная черта девушки, благодаря которой мы можем понять многие ее поступки. Она отвергает судьбу, предназначенную ей природой и обществом, но в этом отказе нет ничего конструктивного. Ее слишком сильно раздирают противоречия, и она не может вступить в борьбу с миром. Поэтому она ограничивается бегством от реальности или чисто символическим протестом. За каждым ее желанием скрывается страх: она с нетерпением ждет будущего, но боится расстаться с прошлым; ей хотелось бы «иметь» мужчину, но мысль о том, что она станет его добычей, внушает ей отвращение. В свою очередь, каждый страх скрывает какое -нибудь желание: насилие внушает ей ужас, но она стремится к пассивности. Поэтому она обречена на лицемерие и на все уловки, которые из него вытекают; она предрасположена к различным мучительным наваждениям, отражающим одновременное воздействие на ее душу желания и страха.
  Одна из самых распространенных среди девушек форм протеста - насмешка. Лицеистки, мидинетки «надрываются» от хохота, рассказывая друг другу сентиментальные или непристойные истории, разговаривая о флирте, видя мужчин или целующихся влюбленных. Я знала школьниц, которые специально ходили по аллее Люксембургского сада, где сидели влюбленные, чтобы посмеяться, другие ходили в турецкие бани, чтобы поиздеваться над толстыми женщинами с отвислыми животами и грудью. Насмешки над женским телом, над мужчинами, над любовью - это способ отвергнуть сексуальность, это вызов взрослым, но, кроме всего прочего, это попытка преодолеть собственное смущение. Со словами и образами играют для того, чтобы рассеять их опасное очарование. Я видела, например, как ученицы четвертого класса «прыснули», обнаружив в латинском тексте слово femui·!. Тем более, позволив обнимать и ласкать себя, девушка может взять реванш, расхохотавшись в лицо партнеру или насмехаясь над ним с подругами, Помню, как однажды ночью в купе железнодорожного вагона две девушки по очереди обнимались с ком
  Бедро, задняя нога (лат.
  мивояжером, очень довольным такой удачей. В перерывах девушки истерически -смеялись, компромисс между сексуальностью и стыдом вернул их к поведению переходного возраста. Девушки прибегают не только к безудержному смеху, но порой и ругаются. От некоторых из них можно услышать такие выражения, от которых покраснели бы их братья. Но девушек это совершенно не пугает, наверное, потому, что из -за почти полного их невежества сказанное не вызывает у них никаких четких представлений. Прибегая к сквернословию, девушки хотят если не помешать формированию образов, то обезопасить их. Неприличные истории, которые рассказывают лицеистки, предназначены совсем не для того, чтобы удовлетворить сексуальные инстинкты, а для того, чтобы отвергнуть сексуальность. Они хотят видеть в ней только смешные стороны, как в механической, почти хирургической операции. Но так же как и насмешки, словесные непристойности - это не только протест, но и вызов взрослым, что -то вроде кощунства, намеренное выставление напоказ своей испорченности. Девушки отвергают требования природы и общества, и их вызов и противостояние им выражаются в
разнообразных странностях поведения, Известно, например, что иногда они едят самые необычные вещи: карандашные грифели, облатки, щепки, живых креветок, десятками глотают таблетки аспирина, иногда даже едят мух, пауков. У меня была одна знакомая девушка, надо сказать очень разумная, которая делала и пила какие -то ужасные смеси из кофе и белого вина, кроме того, она иногда ела сахар, смоченный в уксусе. Другая девушка, обнаружив в салате червяка, не задумываясь съела его. Все дети с увлечением изучают мир с помощью глаз, рук, а более глубоко с помощью рта и желудка. Что касается девочек переходного возраста, то им особенно нравится изучать его, поглощая несъедобные, внушающие отвращение вещи. Их часто привлекает именно «отвратительное». У одной красивой, в меру кокетливой и аккуратной девушки была какая -то действительно непреодолимая тяга ко всему, что казалось ей «грязным»: она брала в руки насекомых, разглядывала грязное гигиеническое белье, слизывала кровь из царапины. Играя с грязными вещами, девочка преодолевает отвращение к ним, а отвращение - это то чувство, которое часто посещает ее в период
полового созревания. Ей неприятно собственное тело, так как оно слишком чувственно, ей внушают отвращение менструальная кровь, сексуальные отношения взрослых, мужчины, которым она предназначена, и она возится с вещами, вызывающими у нее брезгливость, именно для того, чтобы преодолеть это ощущение. «Поскольку каждый месяц из меня обязательно будет течь кровь, я докажу, слизывая кровь из царапины, что она меня нисколько не пугает. Поскольку мне придется пройти через возмутительное испытание, почему бы не съесть червяка?» Это настроение еще более ярко проявляется в тех, часто встречающихся в этом возрасте случаях, когда девушка наносит себе физический ущерб.
  Девушки ранят себе ноги бритвами, обжигают себя сигаретами, делают на своем теле порезы, царапины. Одна из моих подруг молодости однажды для того, чтобы не идти на скучный прием, так поранила себе ногу топором, что пролежала в постели полтора месяца.
  Такое садомазохистское поведение возникает как результат мысленного предвосхищения сексуального опыта и протеста против него. Подвергая себя испытаниям, девушка преследует цель закалиться против любой напасти, обезопасить их все, включая первую брачную ночь. Когда она сажает себе на грудь слизняка, десятками пьет таблетки аспирина, наносит себе рану, она тем самым бросает вызов своему будущему любовнику: ты никогда не сможешь причинить мне ничего более ужасного, чем то, что я причиняю себе сама. Так, мрачно и высокомерно, девушка готовится к сексуальным отношениям. Предчувствуя, что ей суждено стать пассивной добычей, она в борьбе за свою свободу готова превозмогать боль и отвращение. Нанося себе рану ножом или обжигая себя, она протестует против проникновения в себя пениса, который лишит ее девственности, и протест этот заключается в том, чтобы избавиться от страха перед болью, связанной с этим действием. В ее поведении имеются черты мазохизма - ведь она получает удовлетворение, испытывая боль, но его главное содержание - это садизм: осознавая себя самостоятельным субъектом, она оскорбляет, глумится
и терзает свою зависимую плоть, ненавистную, но неотделимую от нее плоть, обреченную на подчинение. Дело в том, что ни при каких обстоятельствах девушка не стремится действительно отказаться от своей судьбы. В садомазохистских пристрастиях таится глубокое лицемерие: если такие пристрастия охватывают девушку, это значит, что она, несмотря на все свои протесты, принимает будущее женщины. Она бы не истязала с такой ненавистью свою плоть, если бы не осознавала себя плотью. Несмотря на то что она поддается приступам жестокости, в глубине души она готова смириться. Когда юноша восстает против своего отца или против мира, в его необузданности есть что -то конструктивное: он ссорится с товарищами, дерется и с помощью кулаков утверждает себя как независимого субъекта, он навязывает миру свою волю, побеждает его. Но девушке запрещено утверждать себя или навязывать свою волю, и именно это ее так сильно возмущает. У нее нет надежды ни изменить мир, ни возвыситься над ним. Она знает или по крайней мере полагает, что лишена самостоятельности. Не исключено, что такое состояние ей нравится. Она может лишь разрушать,
за ее яростью скрывается отчаяние: после тоскливого вечера она может начать бить посуду, стекла, вазы, и вовсе не для того, чтобы победить свою судьбу, это всего -навсего символический протест. Восставая против своего нынешнего бессилия, девушка восстает и против будущего порабощения, но ее бесполезные взрывы не только не освобождают ее от пут, а часто лишь сильнее их затягивают. В
  женской жестокости, направленной против себя самой или против окружающего мира, нет ничего положительного, это показные поступки, не приводящие ни к какому результату. Мальчик, который залезает на скалы или дерется с товарищами, смотрит на физическую боль, на раны и шишки как на незначительные последствия своей конструктивной деятельности, он не стремится к ним и не избегает их (кроме тех случаев, когда страдает комплексом неполноценности и попадает в ту же ситуацию, в которой находятся женщины). Девушка любуется своими страданиями, ищет в душе склонность к ярости и бунту, но мало интересуется их результатами. Ее извращенность объясняется тем, что она прочно связана с миром детства и не имеет ни возможности, ни истинного желания вырваться из него. Она бьется в клетке, но вовсе не стремится освободиться, ее поведение неконструктивно, рефлективно, символично. ' В некоторых случаях ЕЕ извращенность приводит к опасным последствиям. Многие девушки страдают клептоманией, которая представляет собой весьма двусмысленную форму «сексуальной сублимации». Конечно, у клептоманки преобладают желание нарушить
законы и запреты и острое ощущение опасности при совершении недозволенного действия, но в этих чувствах можно различить две стороны. Незаконно присваивая предметы, девушка гордо утверждает свою самостоятельность, заявляет о себе как о субъекте по отношению к украденным предметам и к обществу, осуждающему кражу, и тем самым отвергает установленный порядок и бросает вызов его охранителям. Но в этом вызове есть также что -то мазохистское: клептоманку привлекает риск, которому она подвергается, - ведь если ее поймают, она окажется на дне пропасти. Именно из -за опасности быть пойманной девушка испытывает такую жгучую тягу к воровству. Если ее воровство обнаружится, все будут смотреть на нее с осуждением, указывать пальцем, и, переживая этот позор, она до конца и безвозвратно осознает, что она - вещь. Брать, но ничего на давать взамен из страха стать чьей -то добычей - вот в чем заключается опасная сексуальная игра девочкиподростка.
  Именно этим объясняются все дурные поступки или правонарушения девушек. Некоторые из них забавляются тем, что рассылают анонимные письма, другие мистифицируют окружающих. Одна четырнадцатилетняя девочка, например, убедила всю деревню, что в одном из домов водятся привидения. Девушки наслаждаются и своей тайной властью, и непослушанием, вызовом обществу, и опасностью разоблачения. Последнее чувство доставляет им такое большое удовольствие, что нередко они сами разоблачают себя, а иногда даже обвиняют себя в проступках и преступлениях, которых не совершали, Нет ничего удивительного в том, что страх перед превращением в вещь неизбежно приводит к осознанию себя в качестве таковой, - это явление, характерное для всех отрицательных навязчивых состояний. Так, больной,
  страдающий психическими припадками, со страхом ждет их приближения и в результате впадает в них. Выздоравливает он лишь тогда, когда перестает думать о своей болезни. То же самое можно сказать о психастенических тиках. С такого рода больными девушку сближает ее глубокая неискренность, у нее можно обнаружить многие симптомы неврозов, например мании, тики, склонность к заклинаниям, извращенность, и объясняется все это той постоянной борьбой между желанием и страхом, которая, как мы уже говорили, идет в ее душе. Например, девочки нередко совершают «побеги» из дома; они уходят сами не зная куда, бродят вдалеке от родительского дома, а дня через два -три вдруг возвращаются. Это отнюдь не настоящий уход из дома, не реальный разрыв со своей семьей, это имитация бегства, и если в подобных случаях девушке предлагают расстаться со своими близкими, она чувствует себя растерянной: она хотела бы расстаться с ними, не расставаясь. Иногда бегство связано с тем, что девушка воображает себя проституткой: она видит себя проституткой в мечтах, с большей или меньшей робостью разыгрывает из себя проститутку: ярко
красится, выглядывает в окно и строит глазки прохожим, порой дело доходит до того, что она уходит из дома, и комедия превращается в реальность. В таком поведении нередко отражается отвращение к сексуальному желанию, чувство вины; поскольку меня одолевают такие мысли и желания, я такая же, как проститутки, я и есть проститутка, думает девушка. Случается, что ей хочется освободиться от подобных мыслей, покончить с ними, дойдя до конца, и, отдаваясь первому встречному, она стремится убедить себя, что сексуальная сторона жизни не имеет большого значения. Такой поступок может выражать и враждебное отношение к матери, которое возникает либо от того, что девушке внушает отвращение суровая добродетель ее матери, либо от того, что она подозревает мать в распущенности, а также обиду на слишком равнодушного отца. Во всяком случае, в этом наваждении, так же как в сопутствующем ему страхе беременности, о котором мы уже говорили, безнадежно смешиваются бунт и смирение, что характерно для психастенического синдрома. Важно отметить, что, ведя себя подобным образом, девушка не стремится выйти за рамки природного и
общественного порядка, не хочет раздвинуть границы возможного или произвести переоценку ценностей. Она довольствуется тем, что выражает протест, нисколько не изменяя существующего мира, его границ и законов. Такое поведение часто называют «бесноватым», в нем таится глубочайший обман: добро признается лишь для того, чтобы над ним глумиться, правила существуют для того, чтобы их нарушать, уважение к святыням нужно для того, чтобы святотатствовать. Главное в поведении девушки заключается в том, что она, ощупью пробираясь через тревожную мглу собственной неискренности, через отказ от мира и собственной судьбы, принимает и то и другое.
  Однако она не просто отвергает навязываемое ей положение, но также пытается исправить его недостатки. Будущее пугает ее, но и в настоящем она не находит удовлетворения, ей страшно становиться женщиной, но и быть ребенком ей совершенно не нравится, она уже рассталась с прошлым, но еще не вступила в новую жизнь. У нее есть занятия, но она ничего не создает, и поскольку это так, то она ничего на имеет и ничего из себя не представляет. Эту пустоту она старается заполнить притворством и мистификациями. Ее часто упрекают в том, что она скрытна, лжива и любит устраивать «истории». Но дело в том, что она обречена на секреты и ложь. В шестнадцать лет женщина уже пережила мучительные испытания: период полового созревания, месячные, пробуждение сексуальности, первое любовное волнение, первый любовный жар, страхи, отвращение, предосудительные отношения - все это скрыто в. ее душе, и она научилась тщательно хранить свои секреты. Ведь ко лжи ее подталкивает даже то, что ей необходимо прятать гигиенические салфетки, скрывать месячные. В новелле «Старое человечество» К. Э. Портер рассказывает о том, как в Южной
Америке в конце XIX века девушки доводили себя до болезненного состояния, поглощая смесь соли с лимоном, если в день бала у них были месячные. Они хотели остановить их таким способом, поскольку опасались, как бы молодые люди не догадались об их состоянии по кругам под глазами, по запаху или при прикосновении к их рукам. Мысль о том, что это может случиться, приводила девушек в ужас. Трудно чувствовать себя кумиром, феей, недосягаемой принцессой, когда между ног у тебя окровавленная салфетка или, если смотреть на вещи шире, когда знаешь, что над тобой тяготеет проклятие, ты - прежде всего тело, Стыдливость девушки, представляющая собой естественный протест против того, чтобы к ней относились как к плоти, порой граничит с лицемерием. Ложность положения, на которое обречена девушка -подросток, заключается в том, что ее принуждают быть вещью, и вещью драгоценной, тогда как она сама ощущает себя «экзистенцией» еще не сложившейся, характером неопределенным, недостатки которого ей хорошо известны. Макияж, накладные букли, корсет, увеличивающий грудь бюстгальтер - все это обман, само лицо превращается в
маску: девушка учится искусно придавать ему непосредственное выражение, изображает изумительную пассивность. Нет ничего более удивительного для девочки, чем неожиданно увидеть свое, так хорошо знакомое ей лицо при исполнении женских функций. Она отвергает свою трансцендентность и имитирует имманентность, ее взгляд не видит, а отражает, тело не живет, а ждет, все ее жесты и улыбки становятся призывными. Обезоруженная, готовая к своей судьбе девушка становится похожей на цветок, который можно подарить, или на фрукт, который можно сорвать. На всю эту ложь ее толкает мужчина, желающий быть обманутым; позже эта ложь начинает вызывать у него раздражение, и он обвиняет женщину.
  Однако бесхитростная девочка не вызывает в нем ничего, кроме равнодушия и даже враждебности. Его соблазняет только девушка, которая расставляет ему ловушки. Будучи жертвой, она в то же время подстерегает добычу, для успеха своего предприятия она использует собственную пассивность, превращает свою слабость в силу. Поскольку ей не дозволено открыто идти в атаку, остается лишь прибегать к уловкам и расчету, Для того чтобы достичь своей цели, она должна делать вид, что ею легко овладеть. Поэтому позже ее будут упрекать в коварстве и предательстве. Эти упреки не лишены основания. Но верно и то, что она вынуждена разыгрывать перед мужчиной мнимую покорность, потому что он стремится к господству. И можно ли требовать от нее, чтобы она подавила в себе жизненно важные стремления? Изначально в ее уступчивости не могло быть ничего, кроме извращенности. Впрочем, женщина прибегает к хитрости не только в силу своей природной предрасположенности к ней. От того, что для нее закрыты все дороги, от того, что она не может свершать, а вынуждена лишь быть, над ней тяготеет проклятие. В детстве она разыгрывала танцовщицу
или святую, став старше, она играет самое себя, так что же такое для нее истина? В замкнутом пространстве, где она живет, это слово лишено смысла.
  Истина - это неприкрашенная реальность, которая познается только в процессе деятельности, а женщине не дано действовать. Романы, которые она сочиняет о себе и для себя, но также и для других, по ее мнению, лучше передают ее потенциальные возможности, чем скучные рассказы о ее обыденной жизни. Она не может оценить себя и свои способности и поэтому для самоутешения прибегает к притворству. Она мысленно создает какой -либо образ и стремится придать ему вес, пытается прослыть оригинальной, выделиться, совершая экстравагантные поступки, потому что не может выразить свою индивидуальность в конкретной деятельности. Она знает, что в этом мире, где правят мужчины, она не несет никакой ответственности и не играет никакой роли. Именно потому, что у нее нет никакой серьезной деятельности, она и выдумывает всякие «истории». Если Электра из пьесы Жироду создает всем одни затруднения, так это потому, что не ей, а Оресту суждено взять в руки настоящий меч и совершить реальное убийство, Девушка, так же как и девочка, растрачивает себя в слезах, приступах гнева, доводит себя до болезненного состояния, впадает в
истерику, и все это для того, чтобы привлечь к себе внимание, стать значительным лицом. Для того чтобы придать себе значительность, она вмешивается в жизнь других людей, не пренебрегая никаким оружием: она выдает секреты или придумывает их, совершает предательства, клевещет. Для того чтобы чувствовать биение жизни, ей необходима атмосфера трагедии, ибо в своей реальной жизни она не видит никакой опоры. По той же причине она бывает капризной. Наши фантазии, дорогие нам образы отличаются противоречиями; только действие создает связи в беге изменчивого времени. У девушки нет истинной воли, она обладает только желаниями, которые часто меняются и никак не связаны между собой. Такая непоследовательность может иногда становиться опасной, оттого что девушка хотя и предается каждому желанию лишь мысленно, но предается ему всем своим существом, Она непримирима и требовательна, ей нравится все бесповоротное и абсолютное. Поскольку она не может располагать своим будущим, ей хочется завоевать вечное. «Я никогда не отступлю. Я всегда буду желать всего. Мне необходимо возвести свою жизнь на недосягаемую высоту для
того, чтобы согласиться ее прожить», - пишет Мари Ленерю. Эти слова перекликаются со словами Антигоны из пьесы Ануя: «Я хочу всего и немедленно». Такой детский максимализм можно обнаружить лишь у человека, который не живет, а грезит: в грезах не существует ни времени, ни препятствий, и для того, чтобы компенсировать их отрыв от реальности, им нужно дать полный простор. Человек, обдумывающий какие -либо реальные планы, знает, в каких пределах он может действовать, что и является залогом его фактической власти. Девушка хочет получить все, потому что от нее не зависит ничего. Именно поэтому взрослые люди, и особенно мужчины, считают ее «ужасным существом». Она не признает никаких ограничений, с которыми мужчина сталкивается, действуя в реальном мире. Она подстрекает его пренебрегать ими. Так Хильда^1^ ждет, чтобы Сольнес подарил ей царство, и, поскольку не ей придется его завоевывать, она хочет, чтобы оно было бескрайним; она требует, чтобы Сольнес построил самую высокую башню из всех, которые когда -либо существовали на земле, и чтобы он «поднялся на такую же высоту, на какую вознесется башня». Он не
решается подниматься, боится головокружения, она же, глядя на него с земли, отказывается считаться с обстоятельствами и человеческой слабостью, не может понять, что реальность устанавливает пределы ее мечтам о величии. Взрослые всегда кажутся мелочными и слишком осторожными девушке, готовой не отступать ни перед каким риском именно потому, что ей нечем рисковать. Совершая в воображении чрезвычайно смелые поступки, она ждет, что взрослые будут совершать такие же поступки в реальности. Не рассчитывая подвергнуть себя испытанию, она приписывает себе самые редкие добродетели и не боится разоблачения.
  Однако именно из -за невозможности проверить себя девушка чувствует неуверенность, и хотя в воображении она считает себя совершенством, она все -таки ощущает дистанцию между собой и тем персонажем, который она создает для того, чтобы им любовались другие. Этот персонаж зависит от чужого восприятия. Тем самым этот двойник, которого она идентифицирует с собой, пассивно терпя его присутствие, подвергает опасности и ее. Вот почему она чувствительна и тщеславна. Малейшая критика, насмешка угрожают целостности ее облика. Ведь ее значимость возникает не благодаря ее собственным усилиям, она порождается изменчивым одобрением окружающих. Ценность ее личности зиждется не на ее собственной деятельности, она создается приговором общественного мнения. Таким образом, она как бы может быть измерена количественно. Но если товара слишком много, он теряет цену. Поэтому девушка может быть неповторимой, исключительной, замечательной и совершенно необычной только в том случае, если ни одна другая девушка таковой не является. Ее подруги - это соперницы, враги, она старается испортить их репутацию, устранить их; она
ревнива и недоброжелательна.
  Очевидно, что все те недостатки, в которых чаще всего упрекают девушку, предопределены ее положением в обществе («ситуацией»), Мучительно обрекать себя на пассивность и зависимость в возрасте, которому свойственны надежды и честолюбие, в возрасте, когда кипит желание жить, занять свое место в мире. Именно в это время женщина осознает, что ей не дозволены какие бы то ни было завоевания, что она должна отречься от себя, что ее будущее зависит только от прихоти мужчины. Какие бы социальные или сексуальные стремления ни рождались в ней, все они обречены на неудовлетворенность, все ее жизненные и духовные порывы наталкиваются на препятствия, Понятно, что при таких условиях ей нелегко оставаться уравновешенной, Ее изменчивое настроение, слезы, нервные припадки свидетельствуют не столько о физиологической слабости, сколько о ее глубокой неприспособленности к своему положению, Однако девушки, которые одолевают эту ситуацию, прибегая к тысяче мелких хитростей, порой принимают ее совершенно искренне и сознательно. У них имеются раздражающие недостатки, но порой они удивляют и своеобразными достоинствами. И те
и другие одного происхождения, Отказ от реальной жизни, тревожное ожидание, самоотречение могут послужить девушке трамплином, обеспечить ей прорыв к одиночеству и свободе.
  Девушка скрытна, она страдает, ее мучают сложные внутренние конфликты, В то же время эта сложность обогащает ее, ее духовная жизнь глубже, чем духовная жизнь ее братьев, она внимательно наблюдает за тонкими и разнообразными движениями своего сердца, она лучше разбирается в психологии, чем мальчики, преследующие внешние цели. Она способна обосновать свой бунт, который противопоставляет ее миру, не впадая в излишнюю серьезность или конформизм. Ее не может обмануть традиционная ложь окружающих, которая вызывает у нее только иронию. Постоянно ощущая двусмысленность своей «ситуации», она способна не только на бесполезные протесты, но имеет достаточно мужества для того, чтобы усомниться в общепринятом оптимизме и избитых истинах, в лживой, предустановленной морали. Такова, например, трогательная Мэгги, героиня романа Джордж Элиот
  «Мельница на Флоссе», в Которой -автор воплощает сомнения и отважный бунт юной девушки против нравов викторианской ан глии; герои этой книги, в частности брат Мэгги, - - Том, упрямо следуют общепринятым принципам,'для: них мораль превращается в застывшие формальные· правила;. Мэгги пытается по -новому Взглянуть на них, опровергнуть их, она без страха идет навстречу одиночеству и возводит егр -ъ чистую свободу, противостоящую склеротичному мужскому миру.
  Девушка может использовать свою свободу лишь отрицательным способом/Однако благодаря тому, что ее душевные силы остаются незанятыми, в ней может развиться ценное качество - восприимчивость, в этом случае она становится преданной, внимательной, понимающей и любящей. Именно таким кротким великодушием отличаются героини Розамонд Леманн. В романе «Приглашение к вальсу» мы видим, как Оливия, еще робкая, неловкая и не очень склонная к кокетству, с волнением и любопытством вглядывается в мир, в котором ей вскоре предстоит жить, Она всем своим существом слушает партнеров по танцам, старается давать им такие ответы, которых они ждут, она на все отзывается, трепещет, принимает то, что ей предлагают. Героиня романа «Пыль» Джуди обладает такими же привлекательными качествами, Она не отказывается от радостей, свойственных детству, любит ночью купаться голышом в протекающей в парке реке, любит природу, книги, красоту, жизнь; в ней нет самовлюбленности, она правдива, лишена эгоизма, в ней нет стремления к возвеличиванию собственного «я» с помощью мужчин, она отдает свою любовь как дар. Она одаривает ею любое
существо, которое ее пленяет, - как мужчину, так и женщину, и Дженнифер, и Роди. Отдавая себя, она не теряет своей индивидуальности. Она живет жизнью независимой студентки в своем собственном мире с собственными проектами. Но от молодого человека ее отличает нежная кротость и позиция ожидания. Самым изящным образом, несмотря ни на что, она предназначает себя Другому, Этот Другой обладает в ее глазах такими чудесными свойствами, что она одновременно влюблена и во всех молодых людей из семьи соседей, и в их дом, и в их сестру, и во всю их жизнь; и Дженнифер ей нравится не столько как подруга, сколько как воплощение этого Другого. Роди и его кузенов она очаровывает своей способностью подчиняться их воле, считаться с их желаниями. Она - само терпение, мягкость, согласие и молчаливое страдание.
  Тесса из романа Маргарет Кеннеди «Нимфа с верным сердцем» не похожа на Оливию, но и она тоже пленяет нас своим сердечным отношением к дорогим ей людям. Это непосредственная, диковатая, но цельная натура, Она не согласна жертвовать даже малейшей частью своей личности; украшения, румяна, притворство, лицемерие, показное изящество, осторожность и подчинение женщины вызывают в ней возмущение; ей хочется быть любимой, но она не согласна носить маску; она приспосабливается к настроению Левиса, но без всякого раболепства; она понимает его, чувствует все движения его души, но когда им случается поссориться, Левис хорошо знает, что ему не удастся смягчить ее с помощью ласки. В то время как властную и тщеславную Флоренс можно склонить на свою сторону поцелуями, Тессе удается чудо - любя, она остается свободной, и поэтому в ее любви нет ни враждебности, ни надменности. Ее простодушие привлекает так же, как могли бы привлечь ухищрения; она не уродует себя для того, чтобы понравиться, не унижается, не превращается в вещь. Она живет в окружении музыкантов, отдающих себя без остатка творчеству, но самой ей неведома
власть всепоглощающего вдохновения. Зато она всем своим существом любит окружающих, понимает их, помогает им и делает это легко, движимая неясным и непосредственным великодушием. Именно поэтому она остается совершенно свободной даже в такие моменты, когда, думая о других, забывает о себе. Благодаря своей чистоте и естественности ей удается избежать многих конфликтов, переживаемых девушками; она страдает из -за жестокости мира, но не из -за собственной раздвоенности; в ней все гармонично, как в беззаботном ребенке или в мудрой женщине. Такая чувствительная, великодушная, восприимчивая и пылкая девушка вполне готова к глубокой любви.
  Если же она не находит любви, она способна погрузиться в поэзию. Поскольку ей не приходится действовать, она наблюдает, чувствует, замечает; какой -нибудь цвет или улыбка могут глубоко взволновать ее, ведь ее судьба зависит не от нее, и она собирает ее по кусочкам, любуясь древними городами и изучая лица зрелых мужчин. Она изучает мир на ощупь и на вкус хотя и страстно, но более бескорыстно, чем юноша. Плохо интегрированная в человеческий мир, она с трудом приспосабливается к нему и, как маленький ребенок, многое видит в нем по -своему. Вместо того чтобы заботиться о своей власти над вещами, она озабочена их значением, замечает их необычные очертания, неожиданные превращения. Лишь изредка она чувствует в себе творческую отвагу, да и технические приемы, которые помогли бы ей выразить свои чувства, незнакомы ей; но в ее беседах, письмах, литературных заметках и набросках иногда проявляется необычное видение мира. Девушка пылко устремляется вовне, потому что ее трансцендентность еще не загублена; и в силу того, что она еще ничего не совершила и еще не стала ничем, ее порыв преисполняется страстью.
Ощущая в себе пустоту, не ведая ограничений, из глубины своего «ничто» она стремится овладеть ВСЕМ. Вот почему она испытывает такую необычайную любовь к Природе: она обожествляет ее даже в большей степени, чем юноша. Необузданная, не зависящая от человека Природа яснее всего выражает целостность всего сущего. Девушка еще не успела завладеть никакой частицей вселенной, именно поэтому Дна может принадлежать ей вся, и, гордо овладевая ею, она познает себя. Немало рассказов об этих восторгах юности можно найти у Колетт в романе «Сидо»: Я так любила восход, что мать использовала это как поощрение. Я просила ее разбудить меня около половины четвертого утра и тогда уходила, захватив корзинку, в сторону огородов, затерявшихся в узкой излучине реки, в ту сторону, где росла земляника, черная и красная смородина.
  В половине четвертого все еще спало в нетронутой, влажной голубой дымке, и, идя вниз по песчаной дороге, я постепенно погружалась в туман, которого в низине было больше, чем наверху. Сначала в тумане были только ноги, потом в нем исчезало мое стройное тело, затем он подступал к моему лицу - к губам, ушам и особенно к носу, моему самому чувствительному органу… Именно на этой дороге, в этот ранний час я осознавала свою ценность, состояние невыразимой благодати и причастности к первому порыву ветра, первому птичьему щебету, к овалу показавшегося на горизонте солнца, еще не успевшего принять свою обычную форму… Я возвращалась, когда звонили к первой мессе. Но к этому времени я успевала досыта наесться ягод, сделать большой круг чо лесу, как вышедшая в одиночку на охоту собака, напиться из двух моих любимых затерянных в лесу ключей…
  В книге «Тяжесть теней» Мэри Уэбб также описывает ту горячую радость, которую испытывает девушка, любуясь хорошо знакомым ей пейзажем: Когда атмосфера в доме накалялась, нервы у Амбры напрягались до предела. Тогда она уходила в горы, поросшие лесом. Ей казалось, что в отличие от обитателей Дормере, которые жили под гнетом закона, лес живет только движением. От того что великолепие природы придавало ей силы, у нее выработалось своеобразное восприятие красоты. Ей казалось, что она видит связи между предметами; природа перестала для нее быть случайным сочетанием мелких деталей и превратилась в гармоничную, строгую и величественную поэму. Это было царство прекрасного, здесь сверкал какой -то свет, не исходивший ни от цветов, ни от звезд… Казалось, что по всему лесу пробегала легкая, таинственная и волнующая дрожь, похожая на блики света… Прогулки Амбры в этом мире зелени были своеобразным религиозным ритуалом. Однажды тихим утром она пришла в Птичий сад. Она часто приходила сюда на восходе дня с его мелочными, раздражающими заботами… Беспорядочное порхание и гомон птиц приносили ей какое -то утешение…
Наконец она дошла до Верхнего леса, и красота обступила ее со всех сторон. Для нее в этих свиданиях с природой было что -то напоминавшее противоборство, она слышала собственный гневный голос, который говорил: «Я не отпущу тебя, пока не получу твоего благословения…» Она стояла опершись на дикую яблоню и неожиданно внутренним слухом услышала, как быстро и мощно поднимается по дереву сок. На мгновение ей показалось, что он шумит, как прибой. Цветущая верхушка дерева закачалась от ветра, и Амбра, очнувшись от грез, вновь услышала шум вокруг себя, таинственные речи ветвей… У каждого лепестка, у каждого листочка была своя мелодия, свидетельствующая о том, из какой глубины он появился на свет. Ей казалось, что в нежных и хрупких шариках цветов таились грозные отзвуки мира… С вершины холма прилетел и зашелестел в ветвях душистый ветерок. Предметы, обладающие формой и сведущие о ее смертности, затрепетали, ощутив дыхание этого непередаваемого, не имеющего формы явления. Этот ветерок превращал лес из простой группы деревьев в нечто целое и изумительное, напоминающее созвездие… Он в своем непрерывном и
неподвижном существовании не принадлежал никому, кроме самого себя. Именно это и привлекало Амбру в этих местах, населенных духами природы, и от любопытства у нее прерывалось дыхание. Именно из -за этого она и застыла сейчас в каком -то странном экстазе…
  Такие непохожие друг на друга женщины, как Эмилия Бронте и Анна де Ноайль, переживали в юности, да и не только в юности, подобные порывы.
  Приведенные отрывки хорошо показывают, какую опору находит девушка в полях и лесах, В родительском доме царят мать, законы, обычаи, привычки, и девочке хочется вырваться из этого круга, ей хочется самой стать независимым субъектом. Но в обществе она получает право взрослого человека, лишь становясь женщиной, за свободу она должна заплатить самоотречением. А вот среди растений и животных она остается человеком и чувствует себя свободной одновременно и от семьи, и от мужчин, она - субъект, личность. В таинственности лесов она видит отражение своей одинокой души, а в широких просторах равнин - явленный образ своей трансцендентности. Она сама чувствует себя бескрайней песчаной равниной, взметнувшейся к небу вершиной. Видя уходящие в неизвестность дороги, она верит, что ничто не помешает ей пойти по ним и когда -нибудь она по ним пойдет. С вершины холма она обозревает все дарованные ей, лежащие у ее ног богатства мира. Любуясь струящейся водой или переливающимся светом, она предчувствует еще неведомые ей радости, огорчения, восторги. В зяби на озере, в солнечных бликах она смутно видит залог собственных
будущих переживаний. Запахи и краски говорят на таинственном языке, но одно слово звучит в нем с победной ясностью, это слово - «жизнь». Существование перестает быть какой -то абстрактной судьбой, вехи которой отмечены записями в мэрии, существование - это будущее и великолепие плоти. Девушка перестает ощущать свое тело как постыдный изъян, а в своих желаниях, которые материнский взгляд заставляет загонять далеко вглубь, она все больше узнает те соки, что поднимаются по стволам деревьев. Она больше не чувствует себя проклятой и открыто заявляет о своем родстве с листвой и Цветами. Сминая головку цветка, она осознает, что когда -нибудь в ее руке будет трепетать живая добыча. Плоть больше не воспринимается как грязь; это красота и отрада. Растворившись в небе, слившись с равниной, девушка превращается в чуть заметное дуновение, оживляющее и воспламеняющее мир, в веточку вереска; она - и индивид, живущий на земле, и разлитое в атмосфере сознание, она - и дух, и жизнь; она так же торжествующе вездесуща, как сама земля.
  Иногда девушка ищет по ту сторону Природы более отдаленную и более ослепительную реальность; она готова раствориться в мистическом экстазе. Во времена, когда религия играла важную роль в жизни общества, многие девушки спасались от душевной пустоты обращением к Богу; на Екатерину Сиенскую и Терезу Авильскую^1^ очень рано снизошло божественное откровение. Жанна д'Арк была юной девушкой. В другие времена высшей целью возвышенных порывов становится благо человечества; тогда мистическое воодушевление воплощается в конкретные проекты, но огонь, который пылает всю жизнь в душах таких женщин, как г -жа Ролан или Роза Люксембург, загорается также и из -за тяги юного существа к абсолютному, В покорности, самоотречении, в самом глубоком отказе от своей индивидуальности девушка может черпать величайшую отвагу. Иногда это приводит ее к поэзии. Но может привести также и к героизму. Один из способов, с помощью которого женщина может преодолеть свое униженное положение в обществе, заключается в том, чтобы раздвинуть его горизонты.
  Богатство и сила натуры, благоприятные обстоятельства иногда позволяют женщинам сохранить, став взрослыми, страстные замыслы, родившиеся в юности. Но это бывает очень редко. Не случайно героини романов Джордж Элиот и Маргарет Кеннеди - Мэгги Тюлливер и Тесса - умирают молодыми. И сестры Бронте тоже прожили нелегкую жизнь. «Ситуация» девушки так сильно трогает нас потому, что она восстает против мира, несмотря на свою слабость и одиночество; но мир слишком могуществен, и, если она упорствует в его отрицании, она неизбежно ломает свою судьбу. Красавица Зюилен, поражавшая всю Европу язвительной силой и оригинальностью ума, внушала страх всем своим возлюбленным: из -за ее категорического нежелания считаться с обстоятельствами она долгие годы не могла выйти замуж и тяготилась этим; ведь, по ее мнению, выражение «девственная мученица» - это плеоназм. Но такое упорство встречается редко. Большинство девушек понимают, что вступили в неравный бой, и в конце концов уступают. «Все вы умираете, дожив до пятнадцати лет», - пишет Дидро Софи Воллан. Когда же, как это бывает чаще всего, бой - это лишь символический
мятеж, поражение неминуемо. Требовательная в воображении, полная надежд, но пассивная девушка вызывает у взрослых снисходительную улыбку, они знают, что она смирится со своим уделом. Действительно, непослушная и странная девочка по прошествии двух лет становится рассудительной, забывает о своем протесте против уготованной ей женской участи. Именно такую судьбу предсказывает Колетт своей
  Мы еще вернемся к своеобразию женского мистицизма.
  героине Винке, то же самое происходит с героинями ранних романов Мориака. Кризис отрочества - это нечто вроде «работы», напоминающей ту, которую доктор Лагаш называет «похоронной работой». Девушка постепенно хоронит свое детство, хоронит в себе автономного и властного индивида, которым она была, и покорно вступает во взрослую жизнь.
  Конечно, невозможно установить четкие категории, основываясь на одном возрасте. Некоторые женщины остаются инфантильными на всю жизнь; иногда описанное нами поведение сохраняется довольно долго. Тем не менее в целом заметна большая разница в поведении молоденькой пятнадцатилетней девушки и девушки взрослой. Последняя неплохо разбирается в реальной жизни, она уже не живет воображением, ее меньше, чем раньше, мучают противоречия, Вот что писала Мария Башкирцева, когда ей было около восемнадцати лет: Чем старше я становлюсь, тем больше во мне равнодушия. Теперь мало что меня волнует, а раньше волновало все.
  Ирен Ревельотти отмечает: Для того чтобы мужчины обращали на вас внимание, нужно думать и поступать так, как это делают они, иначе они считают вас паршивой овцой, и вы остаетесь в одиночестве. А я уже достаточно тосковала в одиночестве. И теперь хочу, чтобы было много народу даже не вокруг меня, а вместе со мной… Я хочу жить настоящим, а не существовать, дожидаясь будущего и мечтая о нем, мне больше не нравится придумывать приключения, не имеющие никакого отношения к реальности.
  И дальше: От того, что мне говорят комплименты и ухаживают за мной, я стала ужасно тщеславной. Куда девалось счастье, полное страха и изумления, которое я испытывала в пятнадцать лет… На смену ему пришло какое -то холодное и жестокое опьянение от того, что я беру реванш в жизни, расту в глазах общества. Я флиртую, играю в любовь. Я никого не люблю… Я стала умнее, хладнокровнее, трезвее. Но и холоднее. Что -то сломалось во мне… За два месяца я рассталась с детством.
  Приблизительно те ЖЕ мысли мы находим В ЕЕ признаниях, сделанных в девятнадцатилетнем возрасте^1^: Раньше, о! какая пропасть лежала между складом моего ума, казавшимся несовместимым с нашим временем, и требованиями самого этого времени! Теперь я, как мне кажется, стала спокойнее. Новые великие идеи, которые я узнаю, не вызывают во мне мучительных потрясений, бесконечных разрушений и построений; они прекрасно вписываются в то, что уже накоплено мной… Теперь я незаметно для себя, не теряя нити рассуждений, перехожу от теоретических идей к обыденной жизни.
  Девушки, за исключением самых некрасивых, в конце концов мирятся со своей женской участью, Часто, окончательно не осознавая своего назначения, они с беззаботной радостью наслаждаются его удовольствиями и преимуществами. Не связанная еще никакими обязательствами, никакой ответственностью, она свободна, и в то же время настоящее не кажется ей пустым, не разочаровывает ее, она знает, что это лишь этап в ее жизни; наряды и флирт заменяют ей детские игры, и, погруженная в мечты о будущем, она не видит, насколько пусты эти ее увлечения. Вот как В. Вульф в своих «Волнах» описывает впечатления, переживаемые юной кокеткой на званом вечере: Я чувствую, что вся свечусь в темноте. Ноги в шелковых чулках приятно поглаживают одна другую при ходьбе. Колье холодит открытую грудь. Я нарядна, я готова… Волосы лежат хорошо. Губы у меня алые, и мне это нравится. Я готова к встрече со всеми этими мужчинами и женщинами, которые поднимаются по лестнице. Мы все равны между собой. Я прохаживаюсь мимо них, окидывая их взглядом, и они тоже глядят на меня… Здесь, в царстве духов и огней, я расцветаю как папоротник, раскрывающий
свои курчавые листья… Я чувствую, что сейчас способна на все. Я становлюсь то шаловливой и веселой, то томной и грустной. Меня раскачивает как былинку. Вот меня качнуло направо, и, сверкнув, я говорю тому молодому человеку: «Подойди ко мне». Он подходит. Он приближается ко мне. Это самый волнующий момент, который мне когда -либо приходилось переживать. Я дрожу, я трепещу… Какая мы, наверное, очаровательная пара, я в атласном платье и он в своем черном фраке с белой манишкой. Смотрите теперь на меня, мои пэры, смотрите все, и женщины и мужчины. И я буду смотреть на вас. Ведь я одна из вас, это мой мир… Дверь открывается. Она без конца открывается. Вот она откроется еще раз, и вся моя жизнь изменится… Дверь открывается. «О, иди сюда», - говорю я этому молодому человеку, склоняясь к нему как большой золотистый цветок. «Иди же», - говорю я, и он идет ко мне.
  Чем взрослее становится девушка, тем труднее ей переносить материнскую власть. Если она занимается домашним хозяйством в родительском доме, ей тягостно думать, что она лишь служанка, она хотела бы иметь свой собственный дом и своих детей. Нередко между ней и матерью возникает глубокое соперничество, особое раздражение у старшей дочери возникает при рождении новых детей в семье. Она считает, что мать «свое отжила», что теперь ее очередь рожать детей и хозяйничать. Если она работает вне дома, она страдает от того, что в семье с ней обращаются просто как с одним из ее членов, а не как с автономным индивидом.
  Она становится менее романтичной, чем была в отрочестве, и больше думает о замужестве, чем о любви. Ее будущий муж уже не рисуется ей в божественном ореоле, она стремится лишь к прочному положению в мире, хочет начать вести свою жизнь женщины. Вирджиния Вульф так описывает мечты девушки из богатой сельской семьи: Скоро, в жаркий полуденный час, когда пчелы жужжат над кустами жимолости, ко мне придет мой суженый. Он мне скажет одно -единственное слово, и я ему отвечу так же. Я подарю ему всю себя без остатка. У меня родятся дети, в моем доме будут служанки в фартуках, в поле мои работницы будут убирать снопы. У меня будет кухня, и туда будут приносить в корзинах больных ягнят, чтобы погреть их у очага, там будут висеть окорока и косички блестящего лука. Я стану, как моя мать, молчаливой женщиной в голубом переднике со связкой ключей в руках^1^.
  Такие же мечты лелеет Прю Сарн, девушка из бедной семьи, в одноименном произведении Мэри Уэбб: Мне казалось, что остаться не замужем - ужасно. Все девушки выходят замуж. У девушки, которая вышла замуж, есть свой дом и, может быть, лампа - она зажигает ее по вечерам, когда муж должен вернуться с работы; но даже если ей приходится обходиться свечами, это все равно, ведь она может поставить их у окна, и муж, возвращаясь домой, думает: «Моя жена дома, она зажгла свечи». И вот наступает день, когда г -жа Бегильди делает ей колыбель из соломы, а потом наступает еще один день, и в колыбели появляется красивый, толстый младенец, и всем посылают приглашения на крестины; соседи сбегаются к матери, как пчелы слетаются к матке. Часто в трудные моменты я думала: «Ничего, Прю Сарн! Когда -нибудь ты станешь маткой в собственном улье».
  Для большинства взрослых девушек, независимо от того, работают они или нет, живут взаперти в родительском доме или пользуются какой -нибудь свободой, самая важная жизненная задача заключается в том, чтобы найти мужа или хотя бы постоянного любовника. Эта цель часто бывает губительной для женской дружбы. «Сердечная подруга» лишается своей особой роли. Девушка видит в своих подругах скорее соперниц, чем сообщниц. Я знала одну умную и способную девушку, которая воображала себя «недосягаемой принцессой» и описывала себя так в стихах и литературных набросках. Она откровенно признавалась, что не испытывает никакой привязанности к подругам детства: некрасивые и глупые не нравились ей, а соблазнительные казались опасными, Нетерпеливое ожидание мужчины, часто сопровождаемое уловками, хитростями и унижениями, ограничивает горизонт девушки; она становится эгоистичной и жестокой. И если Прекрасный Принц долго не появляется, в девушке начинают развиваться отвращение к жизни и озлобленность.
  Характер и поведение девушки определяются ее «ситуацией», если она меняется, меняется и облик девушки. Сегодня она получила возможность сама определять свою судьбу, а не вручать ее мужчине. Если она увлечена учебой, спортом, освоением профессии, общественной или политической деятельностью, навязчивая мысль об отношениях с мужчиной ослабляется, ее значительно меньше занимают сентиментальные и сексуальные конфликты. Однако девушке значительно труднее, чем молодому человеку, обрести самостоятельность, Я уже говорила о том, что ни семья, ни нравы не поощряют ее усилий в этом направлении. Кроме того, даже если она хочет стать независимой, мужчина и любовь занимают большое место в ее жизни. Если она целиком поглощена каким -либо делом, ей страшно, что она не состоится как женщина. Она скрывает это чувство, но оно живет в ней, ослабляет ее волю и ограничивает деятельность. Во всяком случае, работающая женщина стремится совместить свою карьеру с чисто женскими успехами; и дело здесь вовсе не в трате уймы времени на туалеты и внешность, гораздо хуже другое: такое стремление делает ее жизненные интересы
противоречивыми. Юноша -студент вне своих учебных занятий ради развлечения и без какой -либо конкретной цели размышляет над актуальными проблемами, и именно такие размышления приводят к наилучшим результатам. Мечты женщины уводят ее от профессиональных занятий: она думает о своей внешности, о мужчинах, о любви; на учебу и карьеру она тратит лишь необходимые время и силы, тогда как в этой области важны максимальные усилия. И это объясняется не недостатком умственных способностей или неумением сосредоточиться; дело тут в плохой совместимости столь разных интересов. Возникает порочный круг: нередко нас удивляет, что женщина, найдя мужа, легко расстается с занятиями музыкой, учебой или работой; это происходит оттого, что вся эта деятельность не задевала ее глубоко и не могла принести глубокого удовлетворения. С одной стороны, все мешает реализации ее честолюбивых замыслов, а с другой - сильнейшее социальное давление толкает ее к замужеству, которое обеспечивает ей определенное положение и защиту в обществе. Естественно, что она не пытается самостоятельно отвоевать себе место в этом мире, а если и
пытается, то делает это с большой робостью. До тех пор пока в обществе не будет существовать абсолютного экономического равенства и пока из -за существующих нравов привилегии, принадлежащие мужчине, будут распространяться лишь на женщину -супругу или любовницу, мечта о пассивном жизненном успехе не исчезнет и будет мешать самореализации женщины.
  Однако какими бы путями ни шла подготовка девушки к жизни взрослой женщины, она не исчерпывается теми фактами и процессами, которые мы описали. Медленно, шаг за шагом, или резко, но ей предстоит еще приобщиться к сексуальной стороне жизни. Некоторые девушки противятся этому. Если в детстве девушке пришлось пережить связанные с сексом неприятные случаи, если неразумное воспитание внушило ей ужас к сексуальным отношениям, в ней сохраняется отвращение к мужчине, которое обычно испытывает девочка в период полового созревания. Случается также, что в силу обстоятельств некоторые женщины против своей воли долго сохраняют девственность. Но в большинстве случаев, раньше или позже, девушка начинает жить сексуальной жизнью. И разумеется, ее прошлое определяет, как именно сложится эта жизнь. В то же время для девушки это новый опыт, который она познает в незнакомых ей обстоятельствах и на который свободно реагирует. В следующей главе мы рассмотрим этот новый этап ее жизни.

  ГЛАВА 3 ПРИОБЩЕНИЕ К ТАЙНАМ СЕКСА
  В каком -то смысле и женщина и мужчина с самого раннего детства начинают приобщаться к сексуальной стороне жизни. Теоретическое и практическое знакомство с ней продолжается без перерыва в детстве и в юности, проходя поочередно оральную, анальную и генитальную фазы. Однако эротический опыт девушки - это не просто продолжение ее предыдущих сексуальных ощущений; для нее он представляет собой нечто непредвиденное и жестокое и воплощается в абсолютно новых для нее действиях, не имеющих ничего общего с ее прошлым опытом. В тот момент, когда девушка впервые сталкивается с тайной половых отношений, перед ней возникает масса острых и неотложных проблем. Одни девушки легко переживают этот кризис, для других он заканчивается трагедией: самоубийством или безумием. Как бы то ни было, судьба женщины в значительной степени зависит от того, как проходит ее приобщение к сексуальным отношениям. Мнение психиатров по этому поводу едино: начало половой жизни женщины имеет огромное значение и отражается на всей ее последующей жизни.
  По биологическим, социальным и психологическим причинам положение женщины в этой области действительно глубоко отличается от положения мужчины, У мужчины переход от сексуальной инфантильности к зрелости проходит относительно просто: происходит объективация удовольствия, которое вместо того, чтобы находить удовлетворение внутри субъекта, переносится на другое существо. Выражением необходимости такого переноса является эрекция; половой член, руки, губы мужчины - словом, все его тело стремится к партнерше, при этом он остается центром этого стремления, что свойственно субъекту в его отношениях с воспринимаемым им объектом или приводимыми в действие орудиями. Устремляясь к объекту, субъект не теряет своей автономии; для него женская плоть представляет собой добычу, в ней он находит то, что его чувственность стремится найти в любом объекте; конечно, он не может превратить ее в свою собственность, но может хотя бы держать ее в своих объятиях; однако ограничиться ласками и поцелуями для мужчины означает потерпеть частичное поражение. В то же время это такое поражение, которое приносит радость и стимулирует
дальнейшее развитие событий. Полноценный половой акт должен прийти к своему естественному концу - оргазму. У него есть четкая физиологическая цель: в результате извержения семени мужчина освобождается от продуктов секреции, которые отягощают его; во время полового акта наступает полное облегчение, которое, несомненно, сопровождается приятными ощущениями. Конечно, удовольствие - это не единственная цель полового акта, который нередко приводит к разочарованию, поскольку возбуждение исчезает, не дойдя до кульминации. Во всяком случае, мужчина совершает определенное действие, и при этом его тело не претерпевает никаких изменений; услуга, которую он оказывает роду человеческому, неотделима от испытываемого им наслаждения. Женская эротика значительно сложнее, она отражает непростое положение женщины в обществе. Как мы уже отмечали*, самка не только не может использовать в своей индивидуальной жизни свойственную ей силу, но и является жертвой рода, интересы которого не совпадают с ее собственными интересами. Это противоречие доходит у женщины до пароксизма и выражается, кроме всего прочего, в существовании
двух разных органов; клитора и влагалища. В детском возрасте центром женской эротики является первый; некоторые психиатры полагают, что у некоторых девочек существует влагалищная чувствительность, однако такое мнение, похоже, не подтверждается вескими доказательствами. Кроме того, подобная чувствительность, по -видимому, может иметь лишь второстепенное значение. Во взрослом возрасте клиторная система остается неизменной^, и женщина на всю жизнь сохраняет эту эротическую автономию. Клиторный спазм, так же как оргазм у мужчины, представляет собой нечто вроде детумесценции и происходит почти механически. Однако к нормальному половому акту он имеет лишь косвенное отношение, поскольку не играет никакой роли в зачатии. Мужчина совокупляется с женщиной и оплодотворяет ее только через влагалище; это последнее становится эротическим центром лишь при условии вмешательства мужчины, которое всегда близко к насилию. Когда -то женщина переходила из мира детства в супружескую жизнь в результате настоящего или притворного похищения. Насилие превращает девушку в женщину; в таком случае говорят о «похищении»
девственности, дефлорации - «срывании цветка». Но дефлорация не является гармоническим завершением постепенной эволюции, она есть резкий разрыв с прошлым, начало нового цикла. Женщина испытывает удовольствие при сокращении внутренней поверхности влагалища, Всегда ли это сокращение приводит к четкому и окончательному оргазму? По этому вопросу ведутся бесконечные споры. Анатомия не дает на него ясного ответа. «Анатомические и клинические данные убедительно доказывают, что большая часть поверхности влагалища лишена нервных окончаний, - говорится, в частности, в докладе Кинси. - Многие хирургические операции внутри влагалища не требуют применения анестезии. Доказано, что внутри влагалища нервные окончания сосредоточены в зоне, расположенной на внутренней стенке, вблизи от основания клитора». Однако приятные ощущения вызывает не только стимуляция зоны сосредоточения нервных окончаний, но также «введение какого -либо предмета во влагалище, особенно в том случае, когда мускулы влагалища сокращены; в то же время полученное таким образом удовлетворение объясняется, по -видимому, мускульным тонусом, а не
эротической стимуляцией нервов». Тем не менее нет никаких сомнений в том, что влагалищное удовольствие существует, так же как и влагалищная мастурбация, у взрослых женщин она, как представляется, более распространена, чем полагает Кинси^1^.
  Совершенно достоверно также и то, что влагалищная реакция очень сложна, ее можно назвать психофизиологической реакцией, поскольку она не только затрагивает всю нервную систему, но также зависит от отношения субъекта к переживаемой им ситуации: она требует всей полноты включенности индивида в акт. Новый эротический цикл, который начинается с первого совокупления, требует определенной «подготовки» нервной системы, выработки новой, еще не существующей формы, в которую должна войти клиторная система. Для этого необходимо длительное время, а иногда такая форма и вовсе не возникает у женщины. Поразительно, что женщина может выбрать между двумя эротическими циклами, первый из которых сохраняет девичью независимость, а второй отдает ее во власть мужчины и ребенка. Действительно, нормальный половой акт ставит женщину в зависимость от мужчины, ведет к продолжению рода. Именно мужчине - как и у самцов почти всех животных - принадлежит агрессивная
  Употребление искусственного пениса известно со времен древнегреческой цивилизации и даже ранее до наших дней… Вот список предметов, для извлечения которых из влагалища или мочевого пузыря пришлось прибегнуть к хирургическому вмешательству: карандаши, кусочки воска для заклеивания писем, заколки, катушки, костяные булавки, щипцы для завивки волос, швейные иголки, спицы, футляры для иголок, циркули, хрустальные и простые пробки, свечи, небольшие стаканы, вилки, зубочистки, зубные щетки, футляры от губной помады (в одном случае, приведенном Шредером, в футляре находился майский жук, то есть это было что -то вроде японского rinutama), куриные яйца и так далее. Крупные предметы, естественно, были найдены у замужних женщин (H. Ellis. tudes de psychologie sexuelle, vol. I). роль, тогда как женщина лишь терпит его объятия. Как правило, она всегда может принадлежать мужчине, однако он может овладеть ею лишь в том случае, если находится в состоянии возбуждения; мужчина может овладеть женщиной, даже не желающей ему отдаваться, во всех случаях, кроме одного: ему может помешать только такой глубокий протест,
который принимает форму вагинизма, более прочно закрывающий доступ во влагалище, чем девственная плева. Но даже в случае вагинизма мужчина может удовлетворить свое желание, физической силой сломив сопротивление женщины. Поскольку женщина является объектом, ее вялость почти ничего не меняет в той роли, которую отвела ей природа; многих мужчин даже не интересует, испытывает ли желание женщина, с которой они разделяют ложе, или просто подчиняется их желанию. Можно совершить половой акт даже с мертвой женщиной. Совокупление невозможно без желания мужчины, и его естественным завершением является удовлетворение мужчины. Оплодотворение может произойти несмотря на то, что женщина не испытывает никакого удовлетворения. Кроме того, для женщины оплодотворение - это отнюдь не завершение сексуального процесса, напротив, это лишь начало той обязанности, выполнения которой требует от женщины род человеческий. Этот процесс развивается медленно и мучительно и проходит через беременность, роды, кормление.
  Итак, «анатомическая судьба» мужчины и женщины глубоко различна. Не менее различны их нравственные установки и общественная «ситуация». Патриархальная цивилизация обрекает женщину на целомудрие; право мужчины на свободное удовлетворение сексуальных желаний признается более или менее открыто, но женщина замкнута в границах замужества, для нее физическая любовь, не освященная законом или венцом, является грехом, падением, поражением, слабостью; она обязана всячески защищать свою честь и целомудрие; ее «уступка», или «падение», ведет к презрительному отношению к ней, тогда как ее победитель вызывает восхищение, хотя на словах его и осуждают. С первобытных времен до наших дней бытует мнение о том, что постель для женщины - это «служба», за которую мужчина выражает благодарность, преподнося подарки или обеспечивая ее жизнь. Но служить - значит отдаваться хозяину; в таких отношениях нет и намека на взаимность. Чтобы убедиться в этом, стоит лишь вспомнить об отношениях супругов или о существовании проституции: женщина отдается, мужчина берет ее и вознаграждает. Ничто не мешает мужчине завоевать и овладеть
женщиной, стоящей ниже его на общественной лестнице, общество всегда терпимо относилось к любовной связи между хозяином и служанкой, однако состоятельная женщина, отдающаяся шоферу или садовнику, вызывает осуждение. В Южной Америке, где расизм носил самые жестокие формы, общество никогда не осуждало мужчин за любов»ую связь с негритянками, ни до Войны за независимость, ни в наши дни, и они пользовались и пользуются этим правом с надменностью властелинов. Белая же женщина за связь с чернокожим во времена рабства заплатила бы своей жизнью, а в наше время была бы предана суду Линча. Рассказывая о том, что он переспал с женщиной, мужчина говорит, что он ее «взял» или что он ею «обладал», иногда, говоря об обладании женщиной в грубых выражениях, мужчина заявляет, что он ее «трахнул»; греки называли женщину, не знавшую мужчины, «parthenos admos», то есть непокоренная девственница; римляне называли Мессалину «invicta»!, потому что ни один из ее любовников не смог доставить ей наслаждение. Таким образом, для любовника половой акт - это завоевание и победа. Эрекция, когда она происходит у собрата, кажется
мужчине похожей на смешную пародию на намеренный половой акт, однако, когда то же самое происходит с ним самим, он извлекает из этого даже некоторое тщеславие. Говоря на эротические темы, мужчины используют военные термины; любовнику свойственна стремительность солдата, его половой член выгибается как лук, эякуляция - это залп, можно подумать, что речь идет о пулемете или пушке; они говорят об атаках, осадах, победах. Для мужчины совокупление - это что -то вроде героического поступка, «Половой акт, который заключается в оккупации одного существа другим, - пишет Бенда в «Докладе Уриэля», - наводит на мысль о захватчике и захваченной вещи. Поэтому, когда люди обсуждают даже самые цивилизованные любовные отношения, они употребляют такие слова, как победа, атака, приступ, осада, защита, поражение, капитуляция, то есть совершенно явно проводят параллель между любовью и войной. Этот акт приводит к осквернению одного существа другим и внушает осквернителю определенную гордость, оскверненный же, даже если все произошло с его согласия, испытывает унижение». В этой последней фразе содержится намек на еще один
миф, а именно; мужчина пачкает женщину, В действительности сперма - это не экскремент, и выражение «ночная поллюция» употребляется лишь потому, что в этом случае извержение семени не достигает своей естественной цели. Ведь никто не считает кофе грязью и не говорит, что он засоряет желудок, на том основании, что от него на светлом платье может остаться пятно. Некоторые мужчины считают, что нечистой является женщина, она своими влажными половыми органами пачкает мужчину. Как бы то ни было, превосходство того, кто пачкает другого, довольно зыбко. На деле сильная позиция мужчины основана на том, что его биологически агрессивная роль сочетается с социальной функцией главы, хозяина, эта последняя функция и придает такую большую значимость физиологическим различиям. Будучи повелителем мира, мужчина, как на знак своей власти, претендует на право бурно проявлять свои желания; о мужчине, обладающем большими эротическими возможностями, говорят, что он сильный, мощный - это определения, характеризующие его активность и трансценденцию. И напротив, поскольку женщина является лишь объектом, о ней говорят, что она
горячая или холодная, иначе говоря, предполагается, что она способна обнаружить только пассивные качества.
  Итак, женская сексуальность пробуждается в совершенно иной атмосфере, нежели мужская. Кроме того, в тот момент, когда женщина впервые сталкивается с мужчиной, ее эротическое поведение зависит от многого. Утверждение о том, что девственнице неведомо желание, что ее чувственность пробуждается мужчиной, неверно; эта выдумка еще раз свидетельствует о безудержном стремлении мужчины к господству, о его желании ни в чем не признавать самостоятельности своей подруги, даже в ее тяге к нему самому. На самом же деле как у мужчины желание нередко пробуждается при контакте с женщиной, так и немало девушек страстно ждут ласки еще до того, как к ним прикоснулась рука мужчины.
  Мои узкие бедра, из -за которых я была похожа на мальчика, округлились, и во всем моем существе поселилось ощущение трепетного ожидания, во мне все громче слышался совершенно недвусмысленный призыв; я не спала по ночам, ворочалась в постели, металась, охваченная лихорадкой и тоской, - пишет Айседора Дункан в книге «Моя жизнь».
  Вот что говорит одна молодая женщина, подробно и откровенно рассказавшая Штекелю о своей жизни: Я начала страстно флиртовать. Мне хотелось «пощекотать себе нервы», Я очень любила танцевать, и во время танцев я закрывала глаза, чтобы полностью отдаться этому удовольствию… Когда я танцевала, во мне появлялось нечто вроде эксгибиционизма: чувственность брала верх над стыдливостью. В течение первого года я танцевала с увлечением. Я любила поспать, спала много и каждый день занималась мастурбацией, иногда это длилось целый час… Часто после мастурбации, вся в поту и не в состоянии продолжать из -за усталости, я засыпала… Я вся горела и была бы рада любому мужчине, который захотел бы меня успокоить. Я искала не какого -то определенного человека, а мужчину*.
  Что действительно верно, так это то, что смятение девственницы не выливается в какую -либо определенную потребность: девственница сама не знает, чего она хочет. В ней еще жива детская агрессивная эротика, ее первые порывы были хватательными, и в ней все еще сохраняется желание обнимать, владеть; ЕЕ особенно привлекает добыча, обладающая качествами, которые она привыкла ценить при знакомстве с миром посредством вкусовых, обонятельных и осязательных ощущений. Дело в том что сексуальность не является изолированной областью, она тесно связана с мечтами и чувственными удовольствиями; дети и подростки обоих полов любят все гладкое, упругое, мягкое, бархатистое, нежное, то, что не ломается и не теряет формы при нажатии, то, что симметрично на взгляд и ровно на ощупь; женщине как и мужчине, приятно мягкое тепло песчаных дюн, которые так часто сравнивают с женской грудью, шуршание шелка, нежное прикосновение мягкого пуха, бархатистого цветка или фрукта; девушки питают особое пристрастие к неярким пастельным тонам, к нежно -дымчатому тюлю или кисее. Им не нравятся грубые материи, скалы неправильной формы,
поверхности из необработанного камня, терпкий вкус или кисловатый запах; в раннем детстве они, так же как и их братья, с любовью и нежностью прикасались к материнскому телу; в период самовлюбленности, во время бессознательных или вполне сознательных лесбийских опытов девушки выступают в роли субъекта и стремятся к обладанию женским телом. При первых взаимоотношениях с мужчиной их руки и губы еще хранят воспоминания об активных ласках и добыче. Однако мужчина с его крепкими мускулами, неровной, а то и поросшей волосами кожей, терпким запахом и грубыми чертами не вызывает у них желания, а иногда и просто внушает отвращение. Именно об этом пишет Рене Вивиен: Я, женщина, не имею права любоваться красотой. Я обречена видеть мужское уродство. Мне не дозволено восхищаться твоими
  волосами и глазами, Твоими длинными и душистыми волосами.
  Если в женщине преобладает хватательная наклонность, если она склоняется к обладанию, она, как это случилось с Рене Вивиен, обращается к лесбийской любви или привязывается лишь к тем мужчинам, с которыми она может обходиться как с женщинами; так, героиня романа «Господин Венера» Рашильда покупает себе молодого любовника, очень любит его ласкать, но не позволяет ему лишить себя девственности. Некоторым женщинам нравится ласкать мальчиков тринадцати -четырнадцати лет или даже еще моложе, но они не подпускают к себе сложившихся мужчин. Однако мы видели, что у большинства женщин с детства развивается пассивная сексуальность; им нравится, чтобы их обнимали, ласкали, и, особенно по достижении половой зрелости, они стремятся ощутить себя плотью в объятиях мужчины, которому, как им известно, обычно принадлежит активная роль. «Мужчине не обязательно быть красивым», - слышат они постоянно, в нем следует искать не пассивные качества объекта, а мощь и мужскую силу. Так в них зарождается противоречие: с одной стороны, они стремятся к крепким объятиям, способным превратить их в трепещущий объект, а с другой -
воспринимают резкость и силу как неприятное, ранящее их сопротивление. У них есть две формы чувственности - одна на коже, а другая в руках, и они противоречат друг другу. Женщины стремятся к компромиссу, насколько это возможно; они отдаются мужественному, но достаточно молодому и соблазнительному партнеру, который является для них желаемым объектом; в юноше они могут найти те чары, которые их привлекают; в «Песни песней» наслаждение супруги и супруга гармонично, они находят друг в друге то, что ищут; земную фауну и флору, драгоценные камни, ручьи, звезды. Но у супруги нет возможности взять все эти богатства; из -за строения своего тела она неловка и беспомощна, как евнух, ее порыв к обладанию не может осуществиться из -за того, что у нее нет органа, в котором он мог бы воплотиться. Мужчина же отвергает пассивную роль. Впрочем, часто в силу обстоятельств девушка становится добычей мужчины, ласки которого волнуют ее, но на которого ей не хочется смотреть и которого не хочется ласкать. Нужно также подчеркнуть, что отвращение, которое примешивается к желанию женщины, объясняется не только ее страхом перед
мужской агрессивностью, но и чувством глубокой ущемленности: ей приходится достигать наслаждения в борьбе с непроизвольными порывами своей чувственности, тогда как у мужчины зрительное и осязательное удовольствие сливается с собственно сексуальным.
  В самой пассивной эротике немало двусмысленного. Нет, например, ничего более неоднозначного, чем прикосновение. Многие мужчины могут без всякого отвращения вертеть в руках любой предмет, но не терпят прикосновения травы или животного, от прикосновения к шелку, бархату одни женщины замирают от удовольствия, другие вздрагивают; помню, как одна моя подруга молодости покрывалась гусиной кожей только при виде персиков; переход от смятения к щекотке, от раздражения к удовольствию происходит очень легко; руки, обхватывающие тело, могут оберегать и защищать его, но могут и сжимать, душить. Такое двойственное восприятие характерно для девственницы из -за ее парадоксального положения; тот орган, где должно завершиться ее превращение в женщину, закрыт девственной плевой. Смутный И жгучий призыв растекается по всему ее телу, но не проникает именно в то место, где должен произойти половой акт. У девственницы нет никакого органа, благодаря которому она могла бы удовлетворить активное эротическое желание; у нее также нет жизненного опыта мужчины, который обрекает ее на пассивность.
  В то же время ее пассивность - это не абсолютное бездействие. Для того чтобы женщина почувствовала любовное томление, в ее организме должны произойти фактические изменения: иннервация эрогенных зон, расширение некоторых эректильных тканей, секреция, повышение температуры, учащение пульса и дыхания. Желание и наслаждение требуют от нее, точно так же как от мужчины, траты жизненных сил. Будучи рецептивным, эротическое желание женщины в каком -то смысле активно, оно проявляется в повышении нервного и мускульного тонуса. Апатичные и томные женщины всегда холодны; неизвестно, существует ли врожденная фригидность, но совершенно ясно, что психические факторы имеют решающее значение в проявлении эротических возможностей женщины, В то же время бесспорно и то, что физиологическая слабость, недостаток жизненных сил выражаются, кроме всего прочего, в сексуальном равнодушии. Наконец, если жизненная энергия растрачивается в какой -либо сознательной деятельности, например в спорте, сексуальные потребности вытесняются; так, женщины Скандинавских стран обладают крепким здоровьем, физической силой, но они «холодны». У
«темпераментных» женщин, таких, как испанки и итальянки, томность и «огонь» не вступают в противоречие, другими словами, у них все пылающие жизненные силы сосредоточены в их плоти. Стать пассивным объектом - это совсем не то же самое, что быть им; влюбленная женщина не спит, она не мертва, в ней пульсирует, то усиливаясь, то ослабляясь, эротическое чувство; в момент его ослабления каким -то колдовским образом возникает желание. Но равновесие между приливом страсти и ее отливом легко может быть нарушено. Желание мужчины выражается в напряжении; натянутые нервы и напряженные мускулы не могут быть ему помехой; позы и жесты, сознательные действия не уменьшают его желания, часто, напротив, увеличивают его. Что касается женщины, то каждое ее сознательное усилие мешает ей «погрузиться» в желание; именно поэтому женщина непроизвольно^1^ отвергает те формы полового акта, которые требуют от нее физических усилий и напряжения; слишком резкие и многочисленные изменения поз, требование сознательных действий - жестов или слов - разрушают колдовство. Сильное, раскрепощенное сексуальное желание может вызвать
подергивание, сокращение и напряжение мускулов; в этот момент некоторые женщины царапаются, кусаются, их тело выгибается с необычайной силой; но все эти явления происходят лишь тогда, когда желание достигает пароксизма, а для этого в качестве предварительного условия необходимо отсутствие какого -либо принуждения, как физического, так и морального. Только в этом случае вся жизненная энергия женщины может сконцентрироваться на сексуальном желании. Все это означает, что девушке недостаточно позволять делать с собой все»что угодно; ее послушание, томность и бездействие не могут принести удовлетворения ни ее партнеру, ни ей самой. От нее требуется активное участие в деле, к которому абсолютно не
  ^1^НИЖЕ МЫ УВИДИМ, ЧТО СУЩЕСТВУЮТ ТАКЖЕ ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ПРИЧИНЫ, СПОСОБНЫЕ ИЗМЕНИТЬ ЕЕ ЕСТЕСТВЕННОЕ ПОВЕДЕНИЕ.
  готовы ни ее девственное тело, ни перегруженное различными табу, запретами и предрассудками сознание.
  Учитывая описанную ситуацию, нетрудно понять, что начало эротической жизни женщины не может быть легким. Как мы уже говорили, нередко из -за каких -то случаев, произошедших в детстве или юности, у женщины возникает глубокое неприятие этой стороны жизни, иногда непреодолимое; обычно девушка стремится побороть его, но тогда в ее сознании возникают жестокие конфликты. Ей сильно мешают строгое воспитание, боязнь греха, чувство вины перед матерью. Во многих слоях общества девственность ценится так высоко, что, по мнению девушки, было бы настоящим бедствием лишиться ее, не вступив в законный брак. Девушка, в порыве увлечения или от неожиданности уступившая мужчине, считает себя опозоренной, «Первая брачная ночь» - это тоже нелегкое испытание: ведь девушка оказывается во власти мужчины, обычно избранного не ею, который считает возможным за несколько часов, а иногда и за несколько минут приобщить ее к сексуальной стороне жизни. Вообще говоря, любой «переход» вызывает страх оттого, что является чем -то окончательным, бесповоротным; становясь женщиной, девушка безвозвратно порывает со своим прошлым; но тот
переход, о котором мы говорили, более драматичен, чем какой -либо иной; он не только образует пропасть между вчерашним и завтрашним днем, но и вырывает девушку из воображаемого мира, в котором проходила значительная часть ее существования, и бросает ее в реальную жизнь. По аналогии с боем быков Мишель Лерис называет брачную постель «ареной истины»; самый глубокий и опасный смысл это выражение имеет для девушки. Во время сватовства, флирта, ухаживания, даже самого незначительного, девушка все еще живет в своем привычном мире, полном мечтаний и церемоний; жених говорит с ней романтическим языком, и, уж во всяком случае, он с ней любезен; у нее еще есть возможность обманывать самое себя. И вдруг на нее смотрят настоящие глаза, ее обнимают настоящие руки: именно неотвратимая реальность этого взгляда и этих объятий так страшит ее.
  Роль мужчины как сексуального воспитателя женщины определяется как его физиологическими особенностями, так и нравами, царящими в обществе. Конечно, для юноши -девственника такой воспитательницей является его первая любовница; но он обладает эротической автономностью, которая недвусмысленно проявляется в эрекции; в любовнице он находит лишь тот реальный объект, обладать которым он страстно желает, он находит женское тело. Девушке же для того, чтобы познать собственное тело, необходим мужчина, она полностью зависит от него. Уже в своем первом опыте мужчина обычно проявляет активность и решительность, независимо от того, платит ли он своей партнерше или в течение того или иного срока ухаживает за ней и добивается ЕЕ благосклонности. И наоборот, в большинстве случаев за девушкой ухаживают, ее благосклонности добиваются; даже если она сама сознательно привлекает внимание мужчины, он тут же берет в свои руки инициативу в развитии их отношений. Часто он бывает старше и опытнее. Считается, что за эту новую для нее страницу жизни ответственность несет мужчина, поскольку его желание более агрессивно и властно.
Именно мужчина, будь он любовником или мужем, ведет ее на ложе, ей же остается лишь отдаться на его волю и повиноваться. Даже если мысленно она признает его власть, в тот момент, когда ей приходится подчиниться, ее охватывает паника. И прежде всего она боится мужского взгляда, который ее парализует. Стыдливость девушки отчасти внушена ей, но у нее есть также глубокие корни, уходящие в сущность человеческой природы; и мужчинам и женщинам знаком стыд за свою плоть, в своем чисто статичном виде, в своей неоправданной имманентности плоть существует под взглядом другого человека как абсурдная случайность предметного мира, и в то же время она является самой собой, и ей хотят помешать существовать для другого, хотят ее отрицания. Некоторые мужчины говорят, что могут показаться женщине в обнаженном виде только в состоянии эрекции. Действительно, мужская плоть в состоянии эрекции становится сильной, мощной, половой член перестает быть инертным предметом, но, как рука или лицо, становится властным выражением субъективности. Это одна из причин, по которой стыдливость не оказывает на молодых людей такого же
парализующего действия, как на женщин; агрессивная роль как бы оберегает их от взгляда партнерши; и даже если на них глядят, они могут не опасаться, что о них вынесут недоброжелательное суждение, поскольку любовницы требуют от них прежде всего не пассивных качеств. Поэтому у мужчин комплекс неполноценности касается скорее сексуальной силы и умения доставить женщине удовольствие; во всяком случае, у них есть возможность защищаться, пытаться добиться успеха. Женщине же не дано превращать свою плоть в волю; как только она перестает прятать свою плоть, она становится совершенно беззащитной; даже если она стремится к ласкам, ее возмущает мысль о том, что на нее смотрят, к ней прикасаются; тем более что самыми эрогенными частями тела являются грудь и ягодицы. Многим взрослым женщинам неприятно, когда на них, даже одетых, смотрят со спины; можно себе представить, какое внутреннее сопротивление должна преодолеть наивная влюбленная девушка для того, чтобы согласиться показаться обнаженной. Конечно, какая -нибудь Фриния не боится взглядов, она величественна в своей наготе, красота служит ей покрывалом. Но
девушка, даже если она так же прекрасна, как Фриния, еще не уверена в этом; она не может высокомерно гордиться своим телом до тех пор, пока восхищение мужчины не подтвердит ее девичьего тщеславия. Но и оно пугает девушку; ведь любовник еще опаснее, чем просто любующийся ею мужчина, любовник - это судья, он заставит ее увидеть себя в истинном свете, Любая девушка, даже страстно влюбленная в свой образ, трепещет в ожидании мужского приговора. Вот почему она требует полумрака, прячется в простыни. Когда она любовалась собой в зеркале, она лишь грезила, причем грезила о себе как бы глазами мужчины. Теперь эти глаза перед ней, и она должна выдержать их взгляд наяву, их невозможно обмануть, с ними невозможно бороться: в этих глазах неведомая ей свобода Другого, который принимает решение, решение безапелляционное. В реальном эротическом испытании ее детские и девичьи наваждения либо рассеются, либо навсегда закрепятся; многие девушки страдают от того, что у них слишком толстые ноги, слишком плоская или, наоборот, слишком тяжелая грудь, слишком узкие бедра, стыдятся какой -нибудь бородавки или опасаются
какого -нибудь скрытого физического недостатка.
  В любой девушке живут разнообразные смехотворные страхи, в которых она и себе -то едва смеет сознаться, - пишет Штекель. - Трудно поверить, что множество девушек страдают от навязчивых идей, полагая, что в их физическом строении что -то ненормально, или мучаются втайне, поскольку не уверены в том, что они физически нормальны. Так, одна девушка полагала, что ее «нижнее отверстие» находится не на месте. Она думала, что совокупление происходит через пупок, и терзалась оттого, что у нее в пупке отверстия не было и палец туда не входил. Другая девушка считала себя гермафродитом. Еще одной казалось, что она изуродована и никогда не сможет жить половой жизнью^1^.
  Даже если девушки не страдают от наваждений, их пугает тот факт, что некоторые части их тела, которые раньше не существовали ни для них самих, ни для кого -либо иного, скоро будут в центре внимания. Какие чувства будет вызывать ее облик, еще незнакомый ей самой, но который ей придется осознать как свой собственный? Отвращение? Равнодушие? Иронию? Ей не остается ничего, кроме ожидания мужского приговора: ставки сделаны! Именно поэтому поведение мужчины имеет такое большое значение. Его пыл и нежность могут внушить женщине такую уверенность в себе, которую ничто не сможет поколебать; до глубокой старости она будет считать себя райской птицей, роскошным цветком, распустившимся однажды ночью навстречу желанию мужчины. И напротив, из -за неумелого поведения любовника или мужа у женщины может возникнуть комплекс неполноценности, который в некоторых случаях даст толчок к развитию длительных неврозов, в ней может зародиться озлобленность, которая проявится в стойкой фригидности. У Штекеля приводятся поразительные примеры подобной реакции женщин: Одна тридцатилетняя женщина в течение четырнадцати лет страдала
такими невыносимыми поясничными болями, что ей приходилось целыми неделями лежать в постели… Впервые она их почувствовала во время первой брачной ночи. Лишая ее девственности, что происходило для нее очень болезненно, ее муж воскликнул: «Ты меня обманула, ты - не девушка…» Эта тягостная сцена продолжает жить в ней в виде боли. Для мужа эта болезнь является наказанием, поскольку ему пришлось потратить немало денег на многочисленные курсы лечения… Ни в первую брачную ночь, ни в последующей супружеской жизни эта женщина не испытывала сексуального наслаждения. Первая брачная ночь стала для нее ужасной травмой и повлияла на всю ее жизнь.
  Ко мне обратилась молодая женщина с жалобами на нервную систему и особенно на полную фригидность… По ее словам, в первую брачную ночь ее муж, раздев ее, воскликнул: «Какие у тебя короткие и толстые ноги!» Затем он совершил половой акт, который не доставил ей никакого удовольствия, напротив, причинил боль… Она прекрасно понимала, что фригидна потому, что в первую брачную ночь подверглась оскорблению.
  Другая фригидная женщина рассказывает, что в первую брачную ночь муж глубоко оскорбил ее; когда она раздевалась, он, как она утверждает, сказал: «Господи, какая же ты худая». И хотя после этого он приласкал ее, она никогда не могла забыть этого ужасного момента. Какая грубость!
  Г -жа З. В. также совершенно фригидна. Она пережила глубокую травму в свою первую брачную ночь, потому что после совокупления муж, как она рассказывает, заявил ей: «У тебя большое отверстие, ты меня обманула».
  Его взгляд таит опасность, руки - угрозу. Как правило, она незнакома с отношениями, основанными на применении силы, ей не пришлось пройти через испытания, которые мужчина преодолевал, вступая в драки в детстве или юношестве, она не знает, что значит быть бессильной плотью и находиться во власти другого человека. И вот теперь она в руках мужчины, который гораздо сильнее ее. Мечты разрушены, у нее нет возможности ни отступить, ни прибегнуть к хитрости, она находится во власти самца, и он может делать с ней все, что хочет. Она цепенеет от его объятий, которые так похожи на неведомую ей борьбу. Она позволяла себя ласкать жениху, товарищу, коллеге, словом, воспитанному и вежливому мужчине, и вдруг он превратился в чужого, эгоистичного и упрямого самца, перед которым она чувствует себя совершенно беспомощной. Нередко бывает, что из -за отвратительной грубости мужчины первое совокупление девушки превращается в настоящее насилие. В деревне, например, где царят грубые нравы, крестьянская девушка, принимающая ухаживания партнера, но не желающая идти до конца, легко может лишиться девственности в какой -нибудь
канаве, испытывая стыд и ужас. Но и в других слоях общества и классах девственница чаще всего подвергается грубому обращению либо со стороны эгоистичного любовника, который думает лишь о своем удовольствии, либо со стороны мужа, уверенного в своих супружеских правах и воспринимающего сопротивление жены как оскорбление и даже приходящего в ярость, если дефлорация оказывается делом нелегким.
  Впрочем, даже если мужчина ведет себя в этой ситуации иначе и преисполнен учтивости, первое совокупление для нее - это всегда насилие. Девушка ожидает, что ее будут целовать в губы или ласкать ее грудь, стремится к уже знакомому ей или предугадываемому половому наслаждению. Вместо этого мужчина разрывает ее девственную плеву и проникает туда, куда она его не призывала. Существует немало рассказов о том, как девушка, изнемогающая от восторга в объятиях мужа или любовника, уверовавшая в то, что она достигла осуществления своей сладострастной мечты, вдруг с ужасом ощущает острую боль, происхождение которой не может понять; все ее мечты развеиваются, любовное томление исчезает, и любовь становится подобием хирургической операции.
  Приведем одну из исповедей, собранных доктором Липманном в работе «Молодость и сексуальность», в которой описана эта типичная ситуация. Это рассказ девушки из простой семьи, совершенно несведущей в вопросах секса.
  «Я думала, что ребенок может родиться от одних поцелуев. Когда мне было восемнадцать лет, я познакомилась с мужчиной и, как говорится, сильно влюбилась». Она часто встречалась с ним, и в беседах он объяснял ей, что, если девушка любит мужчину, она должна ему отдаться, потому что мужчины не могут жить без половых отношений и до тех пор, пока они не в состоянии жениться, они вынуждены вступать в связь с девушками. Она не согласилась. Однажды он организовал экскурсию, во время которой они должны были провести ночь вместе. Она написала ему письмо, в котором говорила, что для нее это было бы просто ужасно. Утром назначенного дня она передала ему письмо, но он даже не раскрыл его и отправился с ней в гостиницу. Она уважала и любила его и поэтому пошла с ним. «Я была словно под гипнозом. По дороге я умоляла его не делать этого… Я не помню, как мы пришли в гостиницу. Единственное, что я помню, - это что меня била дрожь. Мой возлюбленный старался успокоить меня; но я долго не поддавалась на его уговоры. Наконец моя воля была сломлена и я позволила ему делать все, что он хотел. Когда позже я вышла из
гостиницы, мне казалось, что все произошло во сне, от которого я только что проснулась». Больше она не захотела встречаться со своим возлюбленным, и в течение девяти последующих лет у нее не было мужчин. Через девять лет она познакомилась с мужчиной, который сделал ей предложение, и она его приняла.
  В этом случае лишение девственности было разновидностью насилия. Но оно может быть мучительным даже в том случае, когда происходит с согласия девушки. Мы знаем, какие страсти бушевали в молодой Айседоре Дункан. Она познакомилась с очень красивым актером и влюбилась в него с первого взгляда; он в свою очередь пылко ухаживал за ней1.
  «Моя жизнь».
  Я тоже была в смятении, у меня кружилась голова, меня охватывало желание обнимать его еще крепче. В конце концов однажды вечером он потерял всякий контроль над собой и, словно охваченный безумием, схватил меня и понес на диван. Так, испытывая страх, замирая от восторга, а затем крича от боли, я узнала, что такое любовь. Должна признаться, что сначала я была страшно испугана и ощущала острую боль, как если бы мне сразу вырвали несколько зубов; но мой возлюбленный так страдал и мне было так жаль его, что я не протестовала против того, что сначала показалось мне членовредительством и пыткой… (На следующий день) то, что было для меня тогда лишь болью и мукой, началось опять; я стонала и кричала, как будто меня истязали. Мне казалось, что я искалечена.
  Вскоре, сначала с этим любовником, а затем с другим, она испытала райское блаженство, которое описывает с большим чувством.
  Однако в реальных половых отношениях, так же как раньше в девичьем воображении, на первый план выступает не боль, значительно более важную роль играет проникновение полового члена во влагалище. Мужчина совершает половой акт внешним органом; женщина же должна позволить проникновение внутрь себя. Конечно, многим юношам приходится преодолеть страх, чтобы отважиться проникнуть в тайники женского тела; они боятся этого так же, как в детстве боялись темных пещер и склепов или таинственных существ, способных вцепиться зубами, поранить, застигнуть врасплох; им кажется, что их увеличившийся в размере пенис застрянет в половой щели; у женщины нет ощущения опасности при проникновении в нее пениса; зато у нее возникает впечатление, что ее тело перестает принадлежать ей. Хозяин земли или хозяйка дома утверждают свои права предупреждением «не входить»; женщины из -за того, что их лишают трансцендентности, особенно тщательно охраняют все, что окружает их в личной жизни: их комната, шкаф, шкатулка - неприкосновенны. Колетт приводит рассказ старой проститутки: «В мою комнату, мадам, ни один мужчина и ногой не ступал;
в Париже и кроме нее достаточно мест, где я могу заниматься своим ремеслом». Ее тело не принадлежало ей, но у нее был кусочек пространства, в который не мог вторгнуться посторонний человек, Что касается девушки, то у нее, напротив, нет ничего, кроме собственного тела, это ее самое драгоценное сокровище; проникая в ее плоть, мужчина берет ее; это простонародное слово выражает суть житейского опыта. Унижение, которое она испытала во время полового акта, переходит в конкретные чувства: она придавлена, покорена, побеждена. Как почти все самки, женщина во время совокупления находится под мужчиной^1^. Адлер неоднократно подчеркивал, что та-
  ^1^КОНЕЧНО, ПОЗИЦИЯ МОЖЕТ БЫТЬ И ИНОЙ. НО ВО ВРЕМЯ ПЕРВОГО СОВОКУПЛЕНИЯ МУЖЧИНА ЧАЩЕ ВСЕГО ПРИБЕГАЕТ К ТАК НАЗЫВАЕМОМУ НОРМАЛЬНОМУ ПОЛОВОМУ АКТУ.
  кое положение вызывает чувство униженности. С детства понятия «высшего» и «низшего» являются самыми важными; взбираясь на дерево, ребенок утверждает свой авторитет; небеса находятся над землей, а ад - под землей, падение, спуск ассоциируется с потерей авторитета, подъем - с его повышением; в борьбе побеждает тот, кто кладет противника на лопатки. И вот женщина лежит в позиции, означающей поражение; еще хуже она себя чувствует, если мужчина сидит на ней верхом, как на взнузданном животном. В любом случае она ощущает свою пассивность; ее ласкают, в нее проникают, она лишь переживает соитие, в то время как мужчина активно действует. Конечно, мужской половой член - это не произвольная мышца, которая действует по воле человека; это не лемех и не шпала, а часть плоти; в то же время мужчина может действовать им сознательно, двигать в ту или иную сторону, останавливать, вновь начинать движение, женщина же лишь послушно принимает действия мужчины. Именно мужчина, особенно когда женщина неопытна, выбирает позу, регулирует длительность полового акта и частоту совокуплений. Женщина чувствует себя орудием, вся
свобода принадлежит Другому, Именно об этом говорят поэты, сравнивая женщину со скрипкой, а мужчину - с заставляющим ее звучать смычком. «В любви, - пишет Бальзак!, - если не принимать во внимание духовные отношения, женщина подобна лире, которая дарит свой секрет только тому, кто умеет на ней играть». Он берет ее и с ней испытывает наслаждение; он же дает его ей: сами эти понятия не подразумевают взаимности. Женщина набита расхожими представлениями, придающими мужской роли героический характер, женской - позорное самоотречение, и ее интимный опыт подтверждает эту асимметрию. Не следует забывать, что юноша и девушка совершенно по -разному относятся к своему телу: юноша воспринимает его со спокойной уверенностью и горделиво связывает с ним исполнение своих желаний; для девушки, несмотря на ее нарциссизм, это нечто чужое, обременяющее ее и доставляющее ей беспокойство. Мужской половой член чист и прост, как палец, он простодушно открыт взгляду; мальчику случалось хвастаться им перед товарищами; женские половые органы - это нечто загадочное даже для самой женщины, их не видно, они имеют причудливую
форму, покрыты слизистой оболочкой, влажны; каждый месяц они кровоточат, иногда их пачкают какие -то выделения, словом, в них есть что -то таинственное и опасное. В значительной мере потому, что женщина не узнает се-
  «ФИЗИОЛОГИЯ БРАКА». В «НАСТОЛЬНОЙ КНИГЕ ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНОЙ ЛЮБВИ» ЖЮЛЬ ГЮЙО ПИШЕТ, ЧТО МУЖ - «ЭТО МЕНЕСТРЕЛЬ, РУКА И СМЫЧОК КОТОРОГО СПОСОБНЫ ВЫЗВАТЬ ГАРМОНИЮ ИЛИ КАКОФОНИЮ. В ЭТОМ СМЫСЛЕ ЖЕНЩИНА ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ПОХОЖА НА СТРУННЫЙ ИНСТРУМЕНТ, ИЗ КОТОРОГО МОЖНО ИЗВЛЕЧЬ ГАРМОНИЧНЫЕ ИЛИ НЕСТРОЙНЫЕ ЗВУКИ В ЗАВИСИМОСТИ ОТ ТОГО, КАК ОН НАСТРОЕН».


  бя в них, она не признает своими и сексуальные желания. Выражение этих желаний для нее есть нечто постыдное. В то время как мужской половой член «встает», женские половые органы «текут». Само это слово пробуждает неприятные воспоминания о тех временах, когда дети мочатся в постель, то есть совершают невольный и осуждаемый поступок. Подобное неприятное чувство охватывает мужчину в случае ночной поллюции. В самом испускании мочи или извержении спермы нет ничего унизительного, если это активные действия, но они становятся унизительными, если происходят самопроизвольно, поскольку в этом случае тело перестает быть организмом, обладающим мускулами, сфинктерами, нервами, управляемым мозгом и воплощающим сознательного субъекта, и становится безжизненным сосудом, вместилищем, игрушкой механических сил. Если из тела сочится влага - как она может сочиться из старой стены или трупа, - то создается впечатление, что тело не просто исторгает влагу, а разжижается, то есть происходит отвратительный процесс разложения. Женское сексуальное желание напоминает мягкое трепетание раковины; мужчина пылает, женщина же лишь
испытывает нетерпение. Ее ожидание может стать страстным, но в любом случае остается пассивным; мужчина набрасывается на свою добычу, как орел или коршун, женщина же подстерегает ее подобно плотоядному растению, опутывающему насекомое, или трясине, засасывающей ребенка, она пристает, как смола, присасывается, как банка, ее призыв неподвижен, всепроникающ и липок, по крайней мере именно таковы ее собственные смутные ощущения. Поэтому в ней возникает не только сопротивление самцу, стремящемуся подчинить ее, но и глубокий внутренний конфликт. На торможение и запреты, порожденные воспитанием и обществом, накладываются отвращение и протест, вызванные самим ее эротическим опытом; при взаимодействии все эти явления и ощущения усиливаются, и в результате после первого совокупления собственная сексуальная участь у женщины вызывает еще более глубокий протест, чем раньше.
  Наконец, есть еще один фактор, из -за которого мужчина и половой акт кажутся опасными, - это угроза беременности. Почти во всех обществах незаконнорожденный ребенок создает столько социальных и экономических проблем для женщины, что иногда девушки, забеременев, кончают с собой, а матери -одиночки убивают новорожденных. Страх перед беременностью становится такой мощной преградой для возникновения сексуального желания, что многие девушки поневоле сохраняют девственность до вступления в брак, как этого требуют от них нравы. Но даже в том случае, когда у девушки возникает сексуальное желание и она уступает любовнику, она трепещет от той жуткой угрозы, что таится в его плоти. Штекель рассказывает, например, о девушке, которая во время первого совокупления все время кричала: «Только бы все обошлось, только бы все обошлось!» Даже замужняя женщина нередко не хочет заводить ребенка либо из -за слабого здоровья, либо потому, что молодая семья еще не может его содержать. Имеет ли она дело с любовником или мужем, отсутствие абсолютного доверия к своему партнеру вызывает в ней осторожность, парализует ее эротизм.
Она или с тревогой следит за действиями мужчины, или сразу же после совокупления бежит в ванную, чтобы удалить из себя семя, попавшее в нее против ее воли. Эта гигиеническая операция резко разрушает чувственную магию ласки, подчеркивает разделение тел, только что слившихся в общем наслаждении. В этом случае мужская сперма предстает как вредоносное семя, как грязь, и женщина очищает себя от нее, как очищают от грязи сосуд, в то время как мужчина, которого все это нисколько не касается, отдыхает в постели. Одна молодая разведенная женщина рассказывала мне, какое отвращение она испытала во время первой брачной ночи, не принесшей ей полного удовлетворения, когда ей пришлось уйти в ванную комнату, в то время как ее муж беспечно закурил сигарету; по -видимому, именно с этого момента их семья начала разрушаться. Фригидность женщины нередко объясняется ее отвращением к спринцовке, кружке, биде. Более надежные и удобные противозачаточные средства в значительной мере способствуют сексуальному раскрепощению женщины. В Америке, например, где широко применяются противозачаточные средства, значительно меньшее число
девушек выходит замуж, сохраняя девственность, чем во Франции. Благодаря этим средствам женщины полнее отдаются сексуальным порывам. Но для того, чтобы примириться с необходимостью использования противозачаточных средств, а следовательно, смотреть на свое тело как на вещь, женщине также приходится преодолеть внутреннее сопротивление. Когда -то мысль о том, что мужчина «пронзит» ее, вызывала у нее озноб; теперь ее удручает мысль о том, что для удовлетворения желаний мужчины она должна «закупорить» себя. Закроет ли она проход в матку или вставит в нее тампон, убивающий сперматозоиды, женщину, осознающую особенности функционирования своего тела и трудности достижения равновесия в сексуальных отношениях, будет смущать такая холодная преднамеренность. Многие мужчины также не любят прибегать к презервативу, Только вся совокупность сексуального поведения способна оправдать его отдельные моменты. Сексуальные жесты, которые»при холодном анализе могли бы внушить отвращение, кажутся вполне естественными, когда тела партнеров преображаются под влиянием эротического желания. И наоборот, при расчленении
сексуального поведения на отдельные, лишенные смысла элементы эти элементы могут показаться грязными и непристойными. Совокупление, которое влюбленная женщина воспринимает как единение, слияние с любимым, при отсутствии любовного смятения, желания, наслаждения превращается в ту неприятную хирургическую операцию, каковой оно является по мнению детей. Таков эффект предусмотрительного употребления презерватива, даже когда на него согласны обе стороны. Кроме того, не все женщины имеют возможность прибегать к каким -либо предосторожностям; многие девушки совершенно не знают, как защититься от угрозы беременности, и их одолевают тревожные мысли о том, что их судьба зависит от доброй воли мужчины, которому они доверились.
  Ясно, что испытание, требующее преодоления такого сильного сопротивления, способное привести к столь серьезным последствиям, нередко заканчивается глубокими травмами. Часто случается, что первое любовное приключение приводит к проявлению ранее скрытого психического заболевания. Несколько примеров подобного развития событий мы находим в работе Штекеля: У М. Г., девятнадцатилетней девушки, внезапно начался буйный бред. Когда я ее увидел, она находилась в своей комнате и кричала: «Я не хочу! Нет! Я не хочу!» Она срывала с себя платье и порывалась обнаженной выбежать в коридор… Пришлось отправить ее в психиатрическую больницу, где бред ослабел и перешел в кататоническое состояние. Эта девушка, машинистка -стенографистка по профессии, была влюблена в уполномоченного представителя фирмы, в которой она работала. Незадолго до своей болезни она ездила за город с подругой и двумя сотрудниками фирмы. Один из них попросил ее провести ночь в его комнате, пообещав, что «ничего серьезного не будет». По ее словам, в течение трех ночей он ласкал ее, но не покушался на ее девственность… Она же была «холодна, как
собачий нос», и заявила ему, что все это - гадости. Но в какой -то момент ее охватило смятение и она закричала: «Альфред, Альфред!» (так звали уполномоченного). Позже ее стали мучить угрызения совести. (Что скажет мать, если узнает?) Вернувшись домой, она легла в постель, объяснив, что у нее мигрень.
  Мадемуазель Л. Х. была в глубокой депрессии, отказывалась есть, не спала; еще раньше у нее начались галлюцинации, она перестала узнавать близких. Она залезла на подоконник и хотела выброситься из окна. «Я застал эту двадцатитрехлетнюю девушку сидящей в постели, она не заметила, что я вошел… Ее лицо выражало тревогу и ужас, она вытягивала вперед руки, как будто защищалась от кого -то, а скрещенные ноги конвульсивно подергивались. Она кричала: ««Нет! Нет! Нет! Скотина! Таких людей нужно сажать в тюрьму! Мне больно! А!»» После этого она произнесла что -то нечленораздельное. Вдруг выражение ее лица резко изменилось, глаза заблестели, она подалась вперед, как будто хотела поцеловать кого -то, ноги перестали дергаться и потихоньку раздвинулись, слова, которые она произносила, выражали что -то похожее на сладострастие… После припадка она долго плакала… Больная одергивала на себе рубаху, как будто это было платье, и все время повторяла: «Нет!» Позже стало известно, что один из ее сотрудников, женатый человек, часто навещал ее, когда она болела. Сначала она была от этого очень счастлива, но затем у нее
начались галлюцинации, она пыталась покончить с собой. Она выздоровела, но больше не подпускала к себе мужчин и отказалась выйти замуж, когда ей было сделано серьезное предложение.
  В других случаях спровоцированная таким образом болезнь имеет менее серьезные последствия. Так, у одной из девушек психическое расстройство, последовавшее за первым совокуплением, было вызвано сожалением о потере девственности; Двадцатитрехлетняя девушка страдает от навязчивых страхов. Болезнь началась во Франценбадене: у нее возник страх, что она забеременеет от поцелуя или прикосновения в общественной купальне или в уборной… Ей казалось, что какой -нибудь мужчина, занимавшийся онанизмом, мог оставить свою сперму в воде купальни, и она требовала, чтобы ванну в ее присутствии мыли три раза; в уборной она не осмеливалась испражняться сидя. Некоторое время спустя она стала бояться, что у нее разорвется девственная плева, она не решалась танцевать, прыгать, перелезать через какое -либо препятствие, ходила мелкими шажками; если она замечала какой -нибудь кол, она боялась потерять девственность, напоровшись на него, и, дрожа от страха, далеко его обходила. Кроме того, она боялась, что в поезде или в толпе какой -нибудь мужчина овладеет ею сзади, она лишится девственности и забеременеет… В последний период
болезни она боялась, что у нее в постели или на рубашке окажется булавка, которая проникнет во влагалище. Каждый вечер больная, раздевшись донага, стояла посреди комнаты, а ее несчастная мать была вынуждена тщательно осматривать ее белье… При этом она утверждала, что любит своего жениха. Медицинский осмотр показал, что она лишилась девственности. Очевидно, она откладывала свадьбу, боясь, что это станет известно жениху. В конце концов она призналась ему, что ее соблазнил один певец, вышла замуж и выздоровела ^.
  Психические нарушения могут быть вызваны и угрызениями совести, не компенсированными удовлетворением сексуального желания: Х. Б., двадцатилетняя девушка, после путешествия в Италию, которое она совершила со своей подругой, впала в глубокую депрессию. Она не выходила из комнаты, ни с кем не разговаривала. Ее положили в психиатрическую больницу, и там ее состояние ухудшилось. Она слышала голоса, которые оскорбляют ее, ей казалось, что все над ней издеваются, и так далее. Ее вернули к родителям, дома она неподвижно сидела где -нибудь в углу. Она спрашивала у врача: «Почему я пришла после того, как преступление было совершено?» Она считала, что все для нее потеряно. Все погасло, все разрушено. Ей казалось, что она грязная. Она никогда не сможет спеть ни одной ноты, все связи с миром разорваны… Ее жених сознался, что он ездил к ней в Рим, где она ему отдалась после долгого сопротивления, там она тоже много плакала… Она сказала, что с женихом никогда не испытывала удовольствия. Выздоровела она после того, как встретилась с любовником, который ее удовлетворял и за которого она вышла замуж.
  У «малышки из Вены», детские исповеди которой я приводила, есть также подробный рассказ о начале ее взрослой жизни. Читая его, мы замечаем, что несмотря на то, что ее детские приключения заходили довольно далеко, в ее «приобщении к сексуальной жизни» все было для нее абсолютно ново.
  «В шестнадцать с половиной лет я начала работать. В семнадцать с половиной у меня был первый отпуск; это было прекрасное время для меня. За мной постоянно ухаживали… Я была влюблена в одного молодого сотрудника… Мы пошли в парк. Это было 15 апреля 1909 года. Мы сели рядом на скамейку. Он целовал меня и умолял: «Откройте рот», но я судорожно сжимала губы. Потом он начал расстегивать мою блузку. Мне очень хотелось позволить ему это, но тут я вспомнила, что у меня плоская грудь, и воспротивилась, хотя страстно желала ощутить эту ласку… 7 апреля один сотрудник, женатый человек, пригласил меня на выставку. За обедом мы выпили вина. Я разошлась и начала рассказывать двусмысленные анекдоты. Не слушая моих просьб, он подозвал экипаж, усадил меня и, как только экипаж двинулся, начал меня целовать. Он становился все более и более дерзким, его руки ласкали все мое тело, я сопротивлялась изо всех сил; я не помню, добился ли он своей цели. На следующий день я чувствовала себя не в своей тарелке. Он показал мне, как сильно я ему расцарапала руки… Он попросил меня почаще встречаться с ним… Я уступила, мне было и
тревожно и любопытно… Как только его руки приближались к моим половым органам, я вырывалась; но поскольку он был хитрее меня, один раз он силой удержал меня и ввел мне палец во влагалище. Я заплакала от боли. Это было в июне 1909 года; я уехала в отпуск. Однажды я отправилась на экскурсию с подругой. Мы встретились с двумя туристами. Они пригласили нас пойти с ними. Мой кавалер захотел поцеловать мою подругу, но она ударила его кулаком. Тогда он бросился на меня сзади, притянул к себе и поцеловал. Я не сопротивлялась… Он предложил мне пойти с ним. Я протянула ему руку, и мы спустились в лес. Он поцеловал меня. Он начал целовать мои половые органы, что меня сильно возмутило. Я говорила ему: «Как вы можете делать такие гадости?» Он положил мою руку на свой половой член… Я его ласкала… вдруг он отбросил мою руку и накинул носовой платок на свой половой член, чтобы я ничего не видела… Через два дня мы вместе поехали в Лизинг. На безлюдной поляне он вдруг снял пальто и положил его на землю… Он бросил меня на него, поставив свою ногу между моих. Я не думала, что мне действительно грозит опасность. Я умоляла
его убить меня, но не лишать «моего лучшего украшения». Он стал очень груб, начал ругаться и пригрозил мне полицией. Он закрыл мне рот рукой и овладел мной. Мне показалось, что настал мой последний час. У меня было ощущение, что у меня в желудке все переворачивается. Когда наконец он оставил меня в покое, мне показалось, что он не так уж плох. Ему пришлось поднять меня на ноги, поскольку сама я не могла этого сделать. Он осыпал поцелуями мое лицо и глаза. Я ничего не видела и не слышала. Если бы он не поддерживал меня, я бы попала под машину… Мы были одни в купе второго класса, он опять расстегнул брюки и хотел овладеть мною. Я закричала и бросилась в конец вагона, к последней подножке… Наконец он рассмеялся пронзительным и грубым смехом, которого я никогда не забуду, и оставил меня в покое, сказав, что я глупая гусыня ияе имею никакого представления о том, что приятно. В Вену я возвращалась одна. Приехав на вокзал, я пошла в уборную, потому что в дороге чувствовала, что по ногам у меня течет что -то теплое. Я с испугом увидела следы крови. Как скрыть это дома? Я рано легла спать и долго плакала. У
меня не проходило ощущение, что проникнувший во влагалище пенис давит на желудок. Я вела себя необычно, у меня не было аппетита, и моя мать стала догадываться, что что -то произошло. Я все ей рассказала. По ее мнению, в этом не было ничего ужасного. Мой сотрудник делал все, чтобы утешить меня. Темными вечерами он гулял со мной в парке и ласкал меня. Я ему позволяла это, но как только чувствовала, что мои половые органы начинают увлажняться, я вырывалась, потому что мне было очень стыдно».
  Несколько раз она ходила с ним в гостиницу, но не отдавалась ему. Она знакомится с очень богатым молодым человеком, за которого хотела бы выйти замуж. Она спит с ним, но не ощущает ничего, кроме отвращения. Возобновляются ее отношения с сотрудником, но она скучает по второму любовнику, начинает косить, худеть. Ее отправляют в санаторий, где у нее чуть было не завязался роман с молодым русским, но в последнюю минуту она прогоняет его из своей постели. Она флиртует с врачом, с офицером, но не соглашается им отдаться. В это время у нее начинается нервное расстройство, и она решает лечиться. После лечения она отдается человеку, который ее любит и который позже женится на ней. Когда она начинает жить супружеской жизнью, фригидность проходит.
  В приведенных примерах, число которых легко можно было бы умножить, травмы и отвращение возникают из -за грубости партнера или из -за неожиданности происходящего. В наиболее благоприятных условиях приобщаются к сексуальной жизни те девушки, которые без насилия и неприятных сюрпризов, без определенных правил и сроков, не спеша преодолевают свою стыдливость, привыкают к партнеру, учатся любить его ласки. В этом смысле можно лишь приветствовать свободу нравов, которой пользуются американские девушки и которую стремятся завоевать французские; американки переходят от юношеских ласк к полноценным сексуальным отношениям незаметно для себя. Если половые отношения не рассматриваются как нечто запретное, если девушка чувствует себя свободной в отношениях с партнером, если в этом последнем черты самца -повелителя уходят на задний план, все это значительно облегчает первые шаги девушки в сексуальной жизни. Когда любовник молод, неопытен, робок, не чувствует своего превосходства, девушка окажет значительно меньшее сопротивление, но и ее превращение в женщину может оказаться неглубоким. Так, в романе Колетт
«Невыколосившиеся хлеба» Винка, которую довольно грубо лишили девственности, так спокойно ведет себя на следующий день, что удивляет своего товарища Фила. Ее спокойствие объясняется тем, что она не ощутила себя в чьей -то власти, напротив, она избавилась от девственности и гордится этим, но не испытывает ни растерянности, ни потрясения. По правде говоря, Фил напрасно удивляется, ведь его подруга не познала мужчину, Клодина, танцуя с Рено, ощутила значительно больше, Мне рассказывали о том, как одна французская лицеистка, больше похожая на подростка, чем на девушку, однажды, проведя ночь с товарищем, прибежала наутро к подружке и заявила: «Я спала с К., это было очень интересно». Один преподаватель американского колледжа говорил мне, что его ученицы теряют девственность задолго до того, как становятся женщинами; их партнеры, с одной стороны, слишком их уважают, чтобы смущать их стыдливость, а с другой - сами слишком целомудренны, чтобы будить в них страсть. Некоторые девушки бросаются в многочисленные эротические похождения, чтобы избежать страха перед сексуальными отношениями; кроме того, они надеются
избавиться таким образом от любопытства и различных наваждений; однако часто их поступки сохраняют сугубо теоретический характер и поэтому не имеют отношения к реальности, точно. так же как те фантазии, с помощью которых девушки предвосхищают будущее. Отдаваясь для того, чтобы бросить кому -либо вызов, а также из страха или пуританского рационализма, девушка не испытывает истинных эротических ощущений, она может пережить лишь какой -то их эрзац, лишенный опасности и большой привлекательности. В этом случае половой акт не сопровождается ни страхом, ни стыдом, потому что она не чувствует глубокого любовного смятения, а удовольствие не охватывает всей ее плоти. Лишенная таким образом девственности, девушка, в сущности, остается девственницей, и очень вероятно, что в день, когда жизнь толкнет ее в объятия чувственного и властного мужчины, она будет сопротивляться ему, как это обычно делают девушки, Пока же этого не случилось, она похожа на девочку переходного возраста; когда ее ласкают, ей щекотно, когда целуют, смешно; для нее физическая любовь - это что -то вроде игры, и если она не в настроении
развлекаться подобным образом, требования любовника кажутся ей грубыми и быстро надоедают; у нее сохраняются отвращение, навязчивые страхи и стыдливость, свойственные девочкеподростку, Если она никогда не преодолеет подобного отношения к эротике - а это, по словам американских мужчин, нередко случается с американскими женщинами, - она проживет всю свою жизнь в состоянии полуфригидности. Настоящей сексуальной зрелости достигает лишь та женщина, которая по доброй воле обращается в плоть, жаждущую любовного смятения и наслаждения.
  Однако не следует полагать, что женщины, обладающие пылким темпераментом, легко преодолевают все трудности. Напротив, иногда эти трудности усиливаются. Эротическое желание женщины может достигать такой силы, которая незнакома мужчине. У мужчины сексуальное желание неистово, но локализовано, мужчина, не считая, может быть, момента оргазма, сохраняет самоконтроль; женщина же переживает состояние полного самозабвения; для многих из них оно является самым сладостным моментом в любви, но оно также таит в себе нечто потустороннее и пугающее. Случается, что мужчина испытывает страх, глядя на женщину, лежащую в его объятиях, настолько она погружена в себя, так сильна над ней власть любовного безумия; потрясение, которое она переживает, преображает ее значительно глубже, чем мужчину преображает его агрессивное исступление. В пылу страсти она не чувствует стыда, но, придя в себя, стыдится и страшится только что пережитого порыва; для того чтобы она приняла его с радостью или даже с гордостью, ей необходимо полностью раскрыться навстречу пламенному наслаждению; она сможет полностью осознать свои желания только
после глубокого их удовлетворения, если же этого не произойдет, она гневно отвергнет их.
  Здесь мы касаемся основной проблемы женской эротики; в начале эротической жизни самоотречение женщины не компенсируется интенсивным и легко достигаемым наслаждением. Ей было бы значительно легче пожертвовать стыдливостью и гордостью, если бы она знала, что эта жертва ведет ее к райскому блаженству. Но как мы уже видели, лишение девственности не является счастливым завершением девичьего этапа эротики; напротив, для девушки это совершенно неожиданное явление; влагалищное наслаждение появляется не сразу; по статистике, приведенной Штекелем и подтверждаемой многими сексологами и психиатрами, во время первого совокупления удовольствие получают лишь 4 процента женщин; 5 0 процентов испытывают влагалищное наслаждение лишь через несколько недель, месяцев, а иногда и лет. Главную роль здесь играют психические факторы. Женское тело отличается своеобразной «истеричностью» в том смысле, что нередко у женщины между осознаваемыми фактами и их органическим выражением не существует никакой дистанции; моральное сопротивление женщины не позволяет ей испытывать удовольствие; если это сопротивление ничем не
компенсируется, оно долго не ослабляется и образует мощное препятствие для удовлетворения сексуального желания. Часто возникает порочный круг: первая неловкость, совершенная любовником, неделикатное слово или жест, высокомерная улыбка отражаются на всем медовом месяце или даже на всей супружеской жизни. Молодая женщина не испытывает удовольствия, разочаровывается, и в ней зарождается озлобленность, которая мешает ей достичь гармонии в сексуальной жизни. Правда, мужчина, которому не удается удовлетворить женщину нормальным путем, может доставить ей удовольствие через клитор и таким образом расслабить и умиротворить ее, что бы там ни говорилось в нравоучительных легендах. Однако многие женщины не хотят этого, потому что клиторное удовольствие в большей степени, чем влагалищное, воспринимается как навязанное извне; женщина, разумеется, страдает от эгоизма мужчины, который думает лишь о собственном удовлетворении, но ей также неприятно слишком открыто проявляемое желание доставить ей удовольствие. «Доставить наслаждение другому, - говорит Штекель, - значит получить над ним власть; отдаться кому -либо -
значит отречься от своей воли». Женщине значительно легче принять удовольствие, если оно является, по ее мнению, следствием удовольствия, которое получает мужчина во взаимоотношениях с ней, как это бывает в нормальном удачном

  совокуплении. «Женщины с радостью покоряются, если видят, что партнер не стремится покорить их», - говорит также Штекель; если же они чувствуют такое стремление, они восстают, Многим женщинам не нравится, когда их ласкают рукой, потому что рука не имеет отношения к удовольствию, которое она доставляет: это орган активной деятельности, а не плоть; даже мужской половой член может вызвать отвращение, если он предстает не как плоть, трепещущая от желания, а как умело используемое орудие. Кроме всего прочего, любая компенсация лишь подтверждает в ее глазах недоступность для нее ощущений, свойственных нормальной женщине. Штекель на основании многочисленных наблюдений замечает, что все так называемые фригидные женщины хотят стать нормальными: «Они хотят ощутить оргазм, как нормальные женщины, любой другой способ не приносит им морального удовлетворения».
  Итак, поведение мужчины имеет огромное значение. Если его желание необузданно и грубо, партнерша чувствует себя в его объятиях как неодушевленный предмет, но если он слишком хорошо владеет собой, слишком сдержан, он не превращается в плоть; он требует от женщины, чтобы она стала вещью, она же не получает над ним никакой власти. И в том и в другом случае он ранит ее гордость; для того чтобы превращение в трепещущую плоть не лишило ее ощущения ценности своей личности, необходимо одно условие: становясь добычей самца, она и сама должна воспринимать его как добычу. Если это условие не выполняется, женщина не может преодолеть фригидность. Не очень привлекательному, холодному, небрежному или неловкому любовнику не удается пробудить сексуальность женщины, удовлетворить ее; но и мужественный и опытный партнер может натолкнуться на сопротивление женщины, поскольку она страшится его господства, Некоторые женщины способны испытать удовольствие только с робкими, неумелыми мужчинами или даже с полуимпотентами, так как они не внушают им страха. Нет ничего легче для мужчины, чем пробудить в любовнице горечь и
обиду. А обида - это одна из самых распространенных причин фригидности; женщина своим оскорбительно холодным поведением в постели платит мужчине за все оскорбления, которые она, по ее мнению, вынесла; нередко ее поведение диктуется агрессивным комплексом неполноценности: «Раз ты меня не любишь, раз из -за моих недостатков я никому не нравлюсь, раз я достойна лишь презрения, я не отдамся во власть любви, желания и наслаждения». Именно так она мстит ему и себе, и когда он унизил ее своим пренебрежительным отношением, и когда вызвал ее ревность, и когда слишком медлил с признанием в любви, и когда не женился на ней, а лишь вступил в любовную связь. Обида, порождающая подобную реакцию, может возникнуть внезапно и ворваться в течение поначалу счастливых любовных отношений. Мужчине, возбудившему в женщине такую враждебность, редко удается самостоятельно преодолеть ее, однако в некоторых случаях их отношения изменяются к лучшему после убедительного доказательства любви и уважения. Случается, что недоверие и напряженность женщины рассеиваются, если любовник предлагает ей выйти за него замуж; польщенная,
счастливая и успокоенная, она перестает сопротивляться ему. Но чаще всего обиженная женщина превращается в счастливую любовницу или супругу в том случае, когда встречает нового возлюбленного, относящегося к ней деликатно и уважительно. Если он сумеет освободить ее от комплекса неполноценности, она с восторгом отдастся ему.
  В работе Штекеля «Фригидная женщина» подробно описана роль психических факторов в женской фригидности. Приводимые ниже примеры наглядно показывают, что ее причиной зачастую бывает затаенная обида женщины на мужа или любовника; Мадемуазель Г. С. отдалась мужчине в надежде, что он женится на ней. Однако сама она неоднократно заявляла, «что не стремится к браку, поскольку не хочет себя связывать». Она хотела выглядеть независимой женщиной. Но на деле, как и вся ее семья, рабски почитала традиционную мораль. Любовник же верил ее словам и не заговаривал о свадьбе. Это вызвало в ней упрямое сопротивление, которое, постепенно усиливаясь, довело ее до полной бесчувственности. Когда наконец он сделал ей предложение, она, чтобы отомстить ему, призналась, что он ее не удовлетворяет, и категорически ему отказала. Она больше не хотела быть счастливой. Слишком долго ей пришлось ждать… Она измучилась от ревности и мучительно ждала, когда же он сделает ей предложение, чтобы гордо его отвергнуть. Позднее она хотела покончить с собой с единственной целью: изощренно наказать своего любовника.
  Женщина, испытывающая удовольствие от отношений с мужем, но очень ревнивая, однажды заболев, начинает думать, что муж ей изменяет. Вернувшись домой из больницы, она решила вести себя по отношению к мужу холодно. Она считала, что он больше никогда не будет вызывать в ней никаких чувств, потому что он ее не уважает и просто пользуется ею, если не имеет ничего лучшего. С этого момента она стала фригидной. Поначалу она прибегала к маленьким хитростям, чтобы не возбуждаться. Например, воображала, что ее муж ухаживает за ее подругой. Но вскоре вместо оргазма она начала испытывать болезненные ощущения.
  Семнадцатилетняя девушка имела связь с мужчиной и испытывала огромное удовольствие от этих отношений. В девятнадцать лет она забеременела и предложила своему любовнику пожениться. Он не очень этого хотел и посоветовал ей сделать аборт. Она отказалась. Через три недели он согласился жениться на ней, и она стала его женой. Но простить ему эти три недели мучений она не смогла и стала фригидной. Позднее, после объяснения с мужем, ей удалось преодолеть фригидность.
  Г -жа Н. М. узнала, что ее муж через два дня после свадьбы навестил свою старую любовницу. Оргазм, который она уже испытала, навсегда исчез. У нее возникла навязчивая идея: она не нравится мужу, она его разочаровала. Именно это стало причиной ее фригидности.
  Но и в тех случаях, когда женщина преодолевает сопротивление и по истечении более или менее длительного времени испытывает влагалищное удовольствие, остается еще немало других проблем. Дело в том, что длительность полового акта у мужчины и женщины неодинакова. Для того чтобы достичь оргазма, женщине требуется значительно больше времени, чем мужчине.
  В докладе Кинси говорится, что около трех четвертей всех мужчин испытывают оргазм приблизительно через две минуты после начала полового акта. Если учесть, что многие женщины из высших слоев общества настолько мало расположены к половым отношениям, что могут испытать оргазм только после десяти -пятнадцати минут самой активной стимуляции, и добавить к этому, что немало женщин вообще никогда в жизни не испытывают оргазма, то становится ясно, что для того, чтобы создать гармонические отношения со своей партнершей, мужчина должен обладать исключительным умением продлевать свою сексуальную деятельность и задерживать извержение семени.
  Рассказывают, что в Индии, выполняя свои супружеские обязанности, мужчина нередко курит трубку для того, чтобы отвлечься от собственного удовольствия и продлить удовольствие жены; западные Казаковы любят хвалиться количеством «раз», а их особую гордость вызывает исторгнутый у партнерши крик благодарности. Эротические предания гласят, что такой подвиг совершить нелегко; мужчины часто жалуются на ужасные требования своих подруг: у нее бешенство матки, это ненасытная людоедка, ее невозможно удовлетворить, говорят они. В книге III своих «Опытов» (глава V) Монтень высказывает такую точку зрения: Ведь мы хорошо знаем по личному опыту, до чего они ненасытней и пламенней нас в любовных утехах, - тут и сравнивать нечего! Ведь мы располагаем свидетельством того жреца древности, который бывал поочередно то мужчиной, то женщиной… Ведь мы слышали, кроме того, из их собственных уст одобрительные отзывы об императоре, а также императрице римских, живших в разное время, но равно прославленных своими великими достижениями в этом деле (он в течение одной ночи лишил девственности десяток сарматских пленниц, а она за
одну ночь двадцать пять раз насладилась любовью, меняя мужчин соответственно своим нуждам и своему вкусу), adhuc ordens rigidae tentigine vulvae, Et lassata vins, necdum satiata rcessif.
  Ведь в связи с процессом, начатым в Каталонии одной женщиной, - она жаловалась на чрезмерное супружеское усердие своего мужа, к чему ее побудило, по моему разумению, не столько то, что оно было и вправду ей в тягость (я верую лишь в те чудеса, которые при-
  ^1^«ПОКА НАКОНЕЦ, ВСЕ ЕЩЕ СГОРАЮЩАЯ ОТ ЛЮБОВНОГО ВОЖДЕЛЕНИЯ, УТОМЛЕННАЯ, НО НЕ НАСЫТИВШАЯСЯ, ОНА НЕ ПОКИНУЛА ЛОЖЕ» (ЮВЕНАЛ) (ДАТ.).
  знает наша религия)… - в связи с этим процессом последовал знаменательный приговор, вынесенный королевой Драгонской и гласивший, что после обстоятельного обсуждения этого вопроса Советом славная королева… повелела, имея в виду установить законный и необходимый предел, чтобы число ежедневных сближений между супругами ограничивалось шестью, ибо, значительно преуменьшая и урезывая истинные потребности и желания своего пола, она, по ее словам, тем не менее решилась навести в этом деле порядок и ясность, а стало быть, и достигнуть в нем устойчивости и неизменности.
  Дело в том, что чувственность мужчины и женщины глубоко различна. Как я уже говорила, мы не можем с уверенностью утверждать, что влагалищное удовольствие обязательно приводит к четко ощущаемому оргазму; женщины вообще редко откровенно высказываются на эту тему, но даже когда они стремятся точно описать свои ощущения, в их словах много неясного; по -видимому, разные женщины испытывают разные чувства. Ясно одно: у мужчины половой акт имеет четкое биологическое завершение - извержение семени; несомненно также, что переплетение всех его сложных желаний ведет его именно к этому концу, который по его достижении представляется в качестве некоего результата его действий и если и не удовлетворяет его желание, то по крайней мере уничтожает его. Женщина, напротив, с самого начала стремится к какой -то неясной цели, имеющей скорее психический, чем физиологический характер; она жаждет смятения и сладострастия вообще, и ее тело неспособно четко указать на конец полового акта. Именно поэтому она никогда не испытывает ощущения его полной завершенности. У мужчин приятные ощущения быстро усиливаются, затем, достигая
определенного предела, завершаются оргазмом и быстро сходят на нет; половой акт у них прерывист и конечен.' Наслаждение, испытываемое женщиной, разливается по всему ее телу, отнюдь не всегда оно сосредоточивается в ее половых органах; но даже в тех случаях, когда оно сосредоточено во влагалище, его сокращения создают не оргазм в точном смысле этого слова, а некое волнообразное ощущение, ритмично возникающее, исчезающее, вновь возникающее, доходящее временами до пароксизма, затем отступающее и постепенно тающее, но никогда не исчезающее окончательно. Оно не ограничено во времени и может продолжаться сколь угодно долго; эротическая потенция женщины чаще всего ограничивается нервной или сердечной усталостью, а также психическим удовлетворением, а не четко ощущаемым утолением сексуального желания; Даже вполне удовлетворенная и утомленная женщина не чувствует себя абсолютно освобожденной от этого желания. Lassata necdum satiata, - вспомним слова Ювенала. Мужчина совершает серьезную ошибку, стремясь навязать партнерше свой собственный ритм и упорно стараясь довести ЕЕ До оргазма. Нередко это приводит лишь к
разрушению свойственной только ей одной формы чувственности^1^. Это пластичная форма, способная сама определять продолжительность ощущений; некоторые спазмы, локализующиеся во влагалище или охватывающие всю систему половых органов и даже все тело, могут привести к резкому ослаблению напряжения. У некоторых женщин подобные процессы происходят достаточно регулярно и обладают достаточной силой, следовательно, их можно уподобить оргазму, Однако влюбленная женщина может также находить умиротворение и удовлетворение в оргазме мужчины. Кроме того, бывает, что сексуальное желание женщины удовлетворяется спокойно, постепенно, без резких потрясений. Для удачных половых отношений нужно не полное совпадение оргазма мужчины и женщины, как полагают некоторые педантичные, но упрощенно мыслящие мужчины, а возникновение сложной эротической формы, Многие мужчины считают, что для того, чтобы «ублажить» женщину, нужно время и владение техникой, то есть думают, что ей можно навязать удовольствие извне; они и не подозревают, до какой степени сексуальное желание женщины зависит от всей переживаемой ею ситуации. Для нее
чувственность, как мы уже говорили, похожа на колдовство, она требует полного погружения в нее, и, если какие -либо слова или жесты вступают в противоречие с магией ласки, колдовство рассеивается. По этой причине женщины так часто закрывают глаза во время полового акта; с физиологической точки зрения это реакция на расширение зрачка, но женщина закрывает глаза и в темноте. Ей хочется устраниться от всего, что ее окружает, забыть о времени, о самой себе, о своем любовнике и затеряться во тьме плоти, такой же смутной, как материнское лоно. Но особенно ей хочется преодолеть расстояние между собой и находящимся лицом к лицу с ней мужчиной, ей хочется слиться с ним. Как мы уже говорили, превращаясь в объект, она хочет в то же время оставаться и субъектом. Ее забвение глубже, чем забвение мужчины, поскольку любовное желание и смятение разлиты во всем ее теле и она может сохранить свойства субъекта только благодаря слиянию со своим партнером. Необходимо, чтобы мужчина и женщина в равной степени давали друг другу наслаждение и получали его; если мужчина лишь берет и ничего не дает или если он доставляет
женщине удовольствие, не испытывая его сам, женщина чувствует себя обманутой; с того момента, как она реализуется в качестве Другого, она осознает свою второстепенность, вот почему ей нужно отрицать сам принцип Другого. Вот почему ей всегда неприятен момент, когда объятия любовников размыкаются. Муж-
  ^1^ЛОУРЕНС ПРЕКРАСНО ПОНИМАЛ ПРОТИВОПОЛОЖНОСТЬ ЭТИХ ДВУХ ЭРОТИЧЕСКИХ ФОРМ. НО ЕГО УТВЕРЖДЕНИЕ О ТОМ, ЧТО ЖЕНЩИНА, ПО -ВИДИМОМУ, НЕ МОЖЕТ ИСПЫТАТЬ ОРГАЗМА, НИ НА ЧЕМ НЕ ОСНОВАНО. НЕПРАВИЛЬНО КАК ВЫЗЫВАТЬ ЕГО ВО ЧТО БЫ ТО НИ СТАЛО, ТАК И АБСОЛЮТНО ОТКАЗЫВАТЬ В НЕМ ЖЕНЩИНЕ, КАК ЭТО ДЕЛАЕТ ДОН ЧИПРИАНО ИЗ «ЗМИЯ В ПАВЛИНЬИХ ПЕРЬЯХ».
  чина, как бы он себя ни чувствовал после полового акта, а ему может быть грустно или весело, он может быть разочарован или ощущать себя победителем женщины, всегда забывает о своей плоти; он вновь становится полным хозяином своего тела, ему хочется спать или принять ванну, выкурить сигарету или выйти на воздух. Женщине же хотелось бы оставаться в объятиях мужчины до тех пор, пока окончательно не рассеются чары, превратившие ее в плоть, для нее прекращение телесного контакта - это болезненный разрыв, напоминающий отнятие ребенка от груди; любовник, слишком резко отстраняющийся от нее, глубоко ее обижает. Но еще болезненнее ее ранят слова, показывающие, что слияния, в которое она уже поверила, на самом деле не существует. Жена Жиля, о которой рассказывает Маделен Бурдуш, вздрагивает, когда муж спрашивает ее: «Тебе было хорошо?» Она закрывает ему рот рукой; многим женщинам неприятно, когда с ними разговаривают во время полового акта, поскольку слова превращают удовольствие в какое -то внешнее, отдельно от женщины существующее ощущение. «Достаточно? Или хочешь еще? Тебе было хорошо?» Сама возможность
возникновения этих вопросов свидетельствует об отсутствии слияния, превращает акт любви в механическую операцию, которая проводится под руководством мужчины. Именно по этой причине мужчина и задает вопросы. Он стремится не столько к слиянию и взаимности, сколько к господству; когда чета распадается на двух индивидов, единственным субъектом остается мужчина; для того чтобы отказаться от этого преимущества, нужно глубоко любить и быть очень великодушным; мужчине же хочется, чтобы женщина чувствовала себя униженной, чтобы у нее было ощущение, что ею обладают вопреки ее воле, он хочет взять у нее больше, чем она хочет дать. Женщина была бы избавлена от многих трудностей, если бы за мужчиной не тянулся целый шлейф комплексов, из -за которых любовные отношения представляются ему чем -то вроде борьбы; если бы этого не было, женщина также не смотрела бы на любовное ложе как на арену.
  В то же время в девушке, наряду с самолюбованием и гордостью, наблюдается желание ощущать чье -либо господство. По мнению некоторых психоаналитиков, женщинам присущ мазохизм, и именно это свойство их натуры помогает им приспособиться к своей эротической судьбе. Заметим, однако, что понятие «мазохизм» весьма запутанно, и нам следует подробно рассмотреть его, Вслед за Фрейдом психоаналитики различают три формы мазохизма; одна из них заключается в связи болезненных ощущений с чувственностью, вторая состоит в том, что в любви женщина соглашается на подчиненное положение, а третья - в существовании у нее некоего механизма самонаказания. Психоаналитики утверждают, что женщине свойствен мазохизм, потому что при потере девственности и родах удовольствие якобы бывает связано с болезненными ощущениями, а также потому, что она мирится со своей пассивной ролью в любви.
  Прежде всего следует заметить, что болезненные ощущения играют определенную роль в эротических отношениях, не имеющую ничего общего с пассивным подчинением. Нередко боль поднимает тонус испытывающего ее индивида, пробуждает чувствительность, притупленную сильным любовным смятением и удовольствием; она напоминает яркий луч, вспыхивающий во тьме плотских ощущений, отрезвляет влюбленных, млеющих в ожидании наслаждения, с тем чтобы позволить им вновь погрузиться в состояние этого ожидания. В порыве нежной страсти любовники нередко причиняют друг другу боль. Полностью погруженные во взаимное плотское наслаждение, они стремятся использовать все формы контактов, единения и противоборства. В пылу любовной игры человек забывает самого себя, приходит в исступление, в экстаз. Страдание также разрушает границы личности, доводит чувства человека до пароксизма, заставляет его превзойти самого себя. Боль всегда играла значительную роль в оргиях; известно, что высшее наслаждение может граничить с болью: ласка иногда превращается в пытку, а мучение может доставлять удовольствие. Обнимаясь, любовники нередко кусают,
царапают, щиплют друг друга; такое поведение не свидетельствует об их садистских наклонностях, в нем выражается стремление к слиянию, а не к разрушению, субъект, на которого оно направлено, вовсе не стремится к самоотрицанию или самоунижению, он жаждет единения. К тому же такое поведение свойственно отнюдь не только мужчинам. Дело в том, что боль может быть признаком мазохизма лишь тогда, когда она добровольно принимается как знак рабского подчинения. Что же касается боли, испытываемой при потере девственности, то она как раз не сопровождается никаким удовольствием, а муки при родах внушают страх всем женщинам, и они очень радуются тому, что современные методы могут им принести облегчение. Боль занимает абсолютно одинаковое место в чувственности женщины и мужчины.
  Следует также отметить, что женская покорность - это весьма неоднозначное понятие. Как мы видели, в большинстве случаев девушки в воображении принимают господство полубога, героя, мужчины, но это всего лишь следствие их склонности к самолюбованию. На деле они нисколько не расположены терпеть подобное господство, если оно выражено в плотских отношениях. Напротив, они нередко отвергают мужчину, вызывающего в них восхищение и уважение, и доверяются человеку, не обладающему над ними никакой властью, Игра воображения не может служить объяснением конкретного поведения, поскольку лелеемые девушкой воображаемые образы не имеют отношения к реальной действительности, Девочка, со смешанным чувством страха и самолюбования мечтающая об изнасиловании, вовсе не хочет ему подвергнуться; реальное изнасилование стало бы для нее страшной катастрофой. Типичный пример такого расхождения воображаемой и реальной жизни мы видим в книге Мари Ле Ардуэн «Черная накидка»; Но с воображаемыми картинами самоуничижения была связана одна вещь, мысли о которой вызывали у меня трепет и сердцебиение. Это было все то, что шло дальше
любовной чувствительности и вело к обыкновенной чувственности. Каких только тайных гнусностей я не воображала. Меня изводила потребность самоутверждаться всеми возможными способами.
  Напомним также случай Марии Башкирцевой: Всю свою жизнь я стремилась хотя бы в воображении добровольно отдаться под чье -либо господство, но люди, с которыми я сталкивалась, были настолько заурядны по сравнению со мной, что не могли внушить мне ничего, кроме отвращения.
  Не следует забывать, что в сексуальных отношениях женщине действительно обычно принадлежит пассивная роль; однако в конкретном воплощении в жизнь этой пассивности нет ничего мазохистского, впрочем, так же как в нормальной агрессивности мужчины нет ничего садистского; из ласки, любовного смятения и совокупления женщина либо сама извлекает удовольствие и тем самым утверждает свое «я», либо она стремится к единению с любовником, жаждет отдаться ему, что означает, что она превосходит себя, но отнюдь не отрекается от себя. Мазохизм заключается в том, что индивид сознательно отдает себя во власть сознания другого человека, который превращает его в вещь в чистом виде; при этом индивид сам себя осознает как вещь, играет роль вещи. «Мазохизм является не попыткой соблазнить другого собственной объективностью, а попыткой соблазнить самого себя собственной объективностью для другого»^1^. Жюльетту де Сада и юную девственницу из «философии в будуаре», которые позволяют мужчинам делать с ними все, что им заблагорассудится, но и сами испытывают при этом удовольствие, ни в коей мере нельзя назвать мазохистками. Точно
так же не являются мазохистками леди Чаттерлей или Кэт, несмотря на то что они полностью отдаются во власть своих партнеров. О мазохизме можно говорить тогда, когда «я» существует отдельно от индивида и этот отчужденный двойник мыслится обоснованным свободой другого человека.
  В этом смысле некоторые женщины действительно являются мазохистками. К этому предрасположены девушки, которым свойственно самолюбование, ведущее к отчуждению собственного «я», Если в самом начале эротической жизни им случается пережить глубокое смятение и желание, они познают подлинные чувства и ощущения любви, и тот идеал, который они называли своим «я», исчезает; но если в начале эротической жизни девушку подстерегает фригидность, это «я» утверждается, и в том, что она превращается в вещь, принадлежащую мужчине, девушка видит свою вину. А ведь «мазохизм, так же как садизм, - это осознание чувства вины. Я виновен уже потому, что являюсь вещью». Эта мысль Сартра сближается с фрейдовским понятием самонаказания. Девушка видит свою вину в том, что она отдает свое «я» другому человеку, и наказывает себя за это, сознательно все глубже погружаясь в униженное и подчиненное состояние; как мы уже видели, девственницы мысленно противостоят своим будущим любовникам; предчувствуя свое скорое поражение, они в качестве наказания подвергают себя различным пыткам; имея дело с реальным любовником, они упрямо
продолжают следовать той же линии поведения. Нам известно также, что сама фригидность - это возмездие, налагаемое женщиной на самое себя и на партнера; из -за уязвленного тщеславия у девушки возникает обида на любовника и на самое себя, поэтому она запрещает себе испытывать удовольствие. Девушка -мазохистка исступленно отдается в рабство мужчине, говорит ему о своем обожании, стремится к унижению, побоям; тот факт, что она согласилась на отчуждение собственного «я», вызывает в ней ярость, углубляющую отчуждение. Именно так ведет себя Матильда де ля Моль: она в бешенстве от того, что отдалась Жюльену, именно поэтому она падает к его ногам, хочет покориться всем его капризам, приносит ему в жертву свои роскошные волосы; но в то же время она восстает и против него и против самой себя; мы догадываемся, что в его объятиях она холодна как лед. Притворное самозабвение женщины -мазохистки создает новые помехи, преграждающие ей путь к наслаждению, в то время как она мстит себе именно за неспособность познать его. Порочный круг, в котором женщина движется от фригидности к мазохизму, может навсегда замкнуться и
толкнуть ее в качестве компенсации к садистскому поведению. Возможно также, что эротическое созревание избавит женщину от фригидности и самолюбования, она осознает истинный смысл своей сексуальной пассивности и, перестав играть в нее, действительно ее переживет. Ибо парадокс мазохизма заключается в том, что самоотречение субъекта требует от него постоянных усилий; забыться же он может, лишь отдаваясь другому в стихийном порыве, без всякой задней мысли. Итак, женщина действительно более склонна, чем мужчина, к мазохистскому искушению, ее положение пассивного эротического объекта толкает ее на игру в пассивность, которая в свою очередь представляет собой самонаказание, вытекающее из ее бунтарского самолюбования и его следствия - фригидности; факт остается фактом: среди женщин и особенно среди девушек мазохизм очень распространен. Колетт так рассказывает о своих первых любовных приключениях в книге «Первые опыты»: Я была еще совсем юной, когда меня охватило головокружение, нечистое, ужасное, постыдное головокружение, свойственное девочкамподросткам. Многие девушки, едва достигшие половой зрелости,
мечтают о том, чтобы какой -нибудь взрослый мужчина любовался ими, забавлялся с ними и обучал их утонченному разврату. Эта скверная склонность несет в себе свое искупление: девушки вынуждены ее сдерживать. Именно она вызывает возникающие в период полового созревания неврозы, из -за нее у девушек появляется привычка грызть мел или уголь, пить зубной эликсир, читать непристойные книги или колоть себе руки булавкой.
  Из этого отрывка ясно видно, что мазохизм является одним из источников девичьих извращений, что он отнюдь не способствует разрешению конфликтов, возникающих в сексуальной жизни женщины. Напротив, погрязнув в нем, женщина уклоняется от своего истинного пути. Мазохизм никогда не ведет к нормальному и счастливому расцвету женской эротики.
  Подобный расцвет возможен лишь в случае, когда женщине, благодаря любви, нежности и чувственности, удается преодолеть свою пассивность и установить с партнером равноправные отношения. Асимметрия мужской и женской эротики создает неразрешимые проблемы до тех пор, пока партнеры находятся в состоянии борьбы; если же женщина чувствует, что мужчина не только желает ее, но и уважает, проблемы становятся легкоразрешимыми; когда мужчина, желая женщину, уважает ее свободу, она, становясь объектом, на теряет своего достоинства и, добровольно подчиняясь ему, не утрачивает своей свободы. В этом случае любовники достигают общего наслаждения, хотя каждый из них испытывает его по -своему; удовольствие, испытываемое ими, неодинаково, но источником этого удовольствия является партнер. Значение слов «получать» и «давать» изменяется, радость пропитывается благодарностью, а удовольствие - нежностью. В конкретной, плотской форме происходит признание собственного «я» и Другого, причем оба они воспринимаются с необычайной остротой. Некоторые женщины говорят, что в момент совокупления они воспринимают мужской половой член
как часть собственного тела; некоторым мужчинам кажется, что они превращаются в обладаемую ими женщину; конечно, все эти описания неточны, Другой сохраняет всю свою значимость, но из отношений между «я» и Другим исчезает враждебность; именно сознание слияния отдельно существующих тел и придает половому акту столь волнующий характер; и еще более удивительным представляется то, что эти два существа, страстно отрицающие, но в то же время и утверждающие свои границы, при всем своем сходстве так различны. Это различие, которое часто отдаляет их друг от друга, при слиянии приводит их в восторг; в порывистой пылкости мужчины
  женщина видит отражение собственного ровно горящего огня; в мужской силе ей видится власть, которой она располагает над ним; полный жизненных сил мужской половой член принадлежит женщине точно так же, как ее улыбка принадлежит дарящему ей наслаждение мужчине. В результате отражения и взаимопроникновения всего богатства мужественности и женственности любовники сливаются в едином трепещущем экстазе, Для достижения такой гармонии необходимы не столько технические ухищрения, сколько взаимная щедрость души и тела, возможная при естественном эротическом влечении любовников.
  Помехой подобной щедрости для мужчин нередко становится тщеславие, а для женщин - робость; женщина, не преодолевшая в себе различные торможения, неспособна быть щедрой. Именно поэтому окончательный сексуальный расцвет наступает у женщины довольно поздно; своего эротического апогея она достигает годам к тридцати пяти. К сожалению, если она замужем, муж к этому времени привык считать ее фригидной; можно, конечно, попытаться понравиться другому мужчине, но она уже начинает увядать, ее время ограниченно. Многие женщины начинают отдавать себе отчет в собственных желаниях только тогда, когда сами они перестают быть соблазнительными.
  Сексуальная жизнь женщины зависит не только от всего описанного выше, но и от ее социального и экономического положения. Более глубокое изучение этой темы без учета социально -экономического контекста может привести к выводам, далеким от реальности. Однако из уже проделанного нами анализа можно сделать некоторые заключения общего характера. Эротика - это одна из тех областей действительности, в которой люди наиболее остро чувствуют двойственность своей натуры; в эротическом опыте они ощущают себя и плотью, и духом; и Другим, и субъектом. Этот конфликт приобретает действительно драматический характер для женщины, поскольку в начале эротической жизни она осознает, что является лишь объектом, а также потому, что ей нужно время для того, чтобы научиться достигать сексуального удовольствия; познавая особенности своей плотской натуры, она в то же время вынуждена вести борьбу, чтобы вернуть себе утраченное достоинство трансцендентного и свободного субъекта; это непростое и рискованное предприятие; многим женщинам не удается довести его до успешного конца. Но именно благодаря сложности проблем, с которыми
они сталкиваются, им удается избежать заблуждений, свойственных мужчинам, которые охотно верят в такие свои обманчивые преимущества, как агрессивная роль и исключительная способность испытывать оргазм; мужчины не без колебаний осознают в себе плоть. Представление женщины о себе более достоверно.
  Однако даже если женщина более или менее хорошо приспосабливается к пассивной роли, она всегда чувствует себя лишенной многих возможностей, свойственных активному индивиду. И если она и завидует мужчине, то не оттого, что у него имеется орган обладания, а оттого, что ему дана способность овладевать добычей. Странный парадокс заключается в том, что чувственный мир, окружающий мужчину, состоит из мягкости, нежности, приветливости, - словом, он живет в женском мире, тогда как женщина бьется в суровом и жестком мире мужчины; из -за этого в ней сильно желание прикасаться к гладкой коже, к мягким округлым формам, ей нравится поглаживать цветы или мех, ласкать ребенка, подростка или женщину; немалая часть ее личности остается невостребованной, она стремится к обладанию сокровищем, подобным тому, которое женщина дарит мужчине. Именно этим объясняется свойственная многим женщинам, хотя и не всегда явно выраженная, склонность к лесбийской любви. У некоторых женщин эта склонность под воздействием целого комплекса сложных причин проявляется с особой силой. Не все женщины прибегают к классическому решению своих
сексуальных проблем, то есть к тому единственному решению, которое признано обществом. В связи с этим мы должны рассказать также и о тех, которые выбирают отвергаемый обществом путь.

  ГЛАВА 4 ЛЕСБИЯНКА
  Лесбиянок часто изображают в фетровой шляпе, коротко остриженных и в строгом костюме; говорят, что причиной их сходства с мужчинами является отклонение от нормы, вызываемое гормональными нарушениями. Однако нет ничего более ошибочного, чем смешение лесбиянки и мужеподобной женщины. Немало лесбиянок встречается среди одалисок, придворных дам, то есть среди самых что ни на есть «женственных» женщин; и напротив, многие мужеподобные женщины не являются лесбиянками, Сексологи и психиатры подтверждают то, что явствует из обычных наблюдений: подавляющее большинство «проклятых женщин» с точки зрения анатомии ничем не отличаются от других женщин. Никакая «анатомическая судьба» не предопределяет особенностей их сексуального влечения.
  Разумеется, иногда в силу физиологических причин возникают особые случаи. Между двумя полами нет строгих биологических различий; идентичное тело изменяется под гормональным воздействием, направленность которого в принципе определяется генотипом, но может в течение развития зародыша отклониться в сторону; такие отклонения приводят к возникновению индивидов, не являющихся ни мужчинами, ни женщинами. Некоторые мужчины бывают похожи на женщин из -за позднего полового созревания; случается, что девушки - особенно спортсменки - вдруг превращаются в юношей, Х. Дейч рассказывает историю одной девушки, которая пылко ухаживала за замужней женщиной, хотела похитить ее и жить с ней вместе; и вдруг однажды она обнаружила, что превратилась в мужчину; она смогла жениться на своей возлюбленной, у них родились дети. Однако из сказанного не следует, будто в каждой лесбиянке за обманчивыми формами скрывается мужчина. Нередко у гермафродитов, имеющих обе половые системы в неразвитом состоянии, наблюдается сексуальное поведение, свойственное женщинам. Я знала одну такую женщину, которую нацисты выслали из Вены; она была
в отчаянии от того, что не могла привлечь внимание ни гетеросексуальных мужчин, ни педерастов, в то время как ей самой нравились
  только мужчины. Под воздействием мужских гормонов у мужеподобных женщин развиваются вторичные половые признаки, свойственные мужчинам; что касается инфантильных женщин, то у них женские гормоны вырабатываются в недостаточном количестве и их половое развитие остается незавершенным. Эти физиологические особенности могут прямо или опосредованно толкнуть женщину к лесбийской любви. Женщина, в которой кипят жизненные силы, которой свойственны страстность и агрессивность, стремится быть активной и, как правило, отвергает пассивность; если женщина некрасива или имеет врожденные физические недостатки, она может попытаться компенсировать свою неполноценность, приобретя мужские качества; если у нее неразвиты эрогенные зоны, она не чувствует потребности в мужских ласках, Однако анатомия и гормоны создают лишь определенную предрасположенность, но отнюдь не определяют сексуальную ориентацию женщины. Х. Дейч приводит историю одного раненого польского легионера, за которым она ухаживала во время войны 1914 - 1918 годов. На самом деле это была девушка с явно выраженными мужскими вторичными половыми признаками; она
пошла в армию сначала в качестве сестры милосердия, а затем сумела стать солдатом; это не помешало ей влюбиться в своего сослуживца (впоследствии она вышла за него замуж), и из -за этого ее считали гомосексуалистом. Таким образом, несмотря на мужеподобные внешние проявления, ей была свойственна эротика женского типа. Бывают случаи, когда и мужчины испытывают сексуальное влечение не только к женщинам; мужчина может быть гомосексуалистом, обладая полноценным мужским организмом, а мужеподобная женщина вовсе не обязательно обречена на лесбийскую любовь.
  Существует мнение, что среди физиологически нормальных женщин одни отдают предпочтение клиторному оргазму, а другие - влагалищному, и первые якобы обречены на лесбийскую любовь; но известно, что женщинам в детском возрасте свойственна клиторная эротика; прекращение эротического развития на этой стадии или его продолжение зависят отнюдь не от анатомических причин; ошибочно также распространенное утверждение о том, что склонность к клиторному типу эротики объясняется детской мастурбацией; сегодня сексология признает детский онанизм вполне нормальным и широко распространенным явлением. Развитие женской эротики - и мы об этом уже говорили - это психологический процесс; физиологические факторы играют в нем определенную роль, но в целом он определяется отношением субъекта к жизни, к своему существованию. По мнению Мараньона, и у мужчин и у женщин сексуальность развивается «по одному направлению», но у мужчин она достигает законченных форм, а у женщин остается «недоразвитой»; он считает, что лишь лесбиянки обладают столь же интенсивным либидо, что и у мужчины, и поэтому являются женщинами «высшего» типа. В
действительности женская сексуальность отличается своеобразной структурой, и мысль об иерархизации мужского и женского либидо представляется абсурдной; выбор сексуального объекта ни в коей мере не зависит от количества энергии, которой обладает
  женщина.
  Большой заслугой психоаналитиков явилось то, что они стали
  рассматривать извращение не как органическое, а как психическое явление; однако и им представляется, что извращение порождается внешними обстоятельствами. Впрочем, они мало занимались этим вопросом. По мнению Фрейда, в процессе развития женской эротики обязательно происходит переход от клиторной стадии к влагалищной, который ученый сравнивает с другим переходом, заключающимся в том, что, подрастая, девочка переносит любовь, питаемую ею первоначально к матери, на отца; различные причины могут помешать развитию этого процесса; например, женщина не может смириться со своим состоянием кастрата или не хочет признаться самой себе, что у нее отсутствует пенис, вся ее любовь концентрируется на матери, и она ищет кого -нибудь, кто мог бы ее заменить. По мнению Адлера, остановка в развитии эротики - это не случайное и не пассивно воспринимаемое событие, она совершается по воле женщины, которая, стремясь реализовать бушующие в ней силы, сознательно отрицает свою неполноценность и старается стать вровень с мужчиной, господство которого ей претит. Но будь то остановка эротического развития на инфантильной стадии
или протест мужеподобной женщины, для Адлера женский гомосексуализм представляет собой незавершенность эротического развития. На деле лесбиянка не является ни «несостоявшейся» женщиной, ни женщиной «высшего» типа. Индивид в своем развитии не обязательно движется по пути прогресса: на каждом этапе развития прошлое переосмысляется в связи с новым выбором, и, если индивид склоняется к тому, что считается «нормальным», это не придает его выбору никакой особой значимости; о выборе следует судить по его соответствию природным свойствам индивида. Лесбийская любовь может быть для женщины как бегством от своего естественного состояния, так и его осознанием. Основная вина психоаналитиков заключается в том, что из морализаторского конформизма они всегда рассматривают лесбийскую любовь как неаутентичное поведение.
  Женщина - это такое существо, от которого требуют, чтобы она превратилась в объект; однако, будучи субъектом, она обладает агрессивной чувственностью, которую может удовлетворить лишь при контакте с телом мужчины, - это источник конфликтов, которые женской эротике необходимо разрешить. Нормальными считаются такие отношения, при которых женщина сначала становится добычей самца, а затем, с рождением ребенка, вновь приобретает самостоятельность; но ведь «естественность» этих отношений соответствует более или менее понятному социальному интересу. Даже гетеросексуальные отношения предоставляют и Друтчб возможности. Лесбийская любовь - это одна из попыток примирить независимость женщины с пассивностью ее плоти. И если уж говорить о природных наклонностях, то можно заметить, что у любой женщины есть сексуальная тяга к лицам своего пола. Для лесбиянки характерен отказ от отношений с мужчиной и влечение к женской плоти; но ведь все девочки -подростки испытывают страх перед половым актом, страшатся господства мужчины, с некоторым отвращением относятся к мужскому телу; и напротив, для них, так же как для
мужчин, женское тело является чем -то желанным. Я уже говорила о том, что мужчины, подчеркивая свои качества субъекта, одновременно подчеркивают свою независимость от другого человека; рассматривать другого как вещь, которой можно овладеть, - это значит через другого утверждать в себе мужской идеал; напротив, женщина, признающая себя вещью, видит в себе подобных и в себе самой добычу. Педераст вызывает враждебное отношение со стороны гетеросексуальных мужчин и женщин, потому что они требуют, чтобы мужчина был властным субъектом!, что касается лесбиянок, то к ним представители обоих полов относятся с безотчетной снисходительностью, «Должен сознаться, - говорит граф де Тилле, - что это соперничество не вызывает во мне никакого недовольства; напротив, оно меня забавляет, и я настолько аморален, что готов просто смеяться над ним», Колетт, описывая чувства Рено по поводу отношений Клодины и Рези^2^, говорит о таком же ироничном равнодушии, Активная и независимая гетеросексуальная женщина сильнее раздражает мужчину, чем неагрессивная лесбиянка, поскольку лишь первая посягает на прерогативы мужчины;
лесбийская любовь вовсе не противоречит традиционному разделению полов: в большинстве случаев она ведет к осознанию женственности, а не к ее отвержению. Как мы уже видели, лесбийская любовь часто возникает у девочки -подростка в качестве заменителя гетеросексуальных отношений, испытать которые у нее еще не было случая и которых она страшится. Это этап в сексуальном развитии, и девушка, которая с жаром отдается такой любви, может в недалеком будущем стать пылкой супругой или любовницей, любящей матерью. Таким образом, говоря о лесбиянке, необходимо объяснить не позитивную сторону ее выбора, а негативную: главной ее особенностью является не просто тяга к женщинам, а исключительность этой тяги.
  ^1^ Случается, что гетеросексуальная женщина вступает в дружеские отношения с педерастом. Такие отношения, не имеющие ничего общего с сексом, забавляют ее, дают ей чувство безопасности. Однако чаще женщины враждебно относятся к подобным мужчинам, которые из величественного субъекта сами превращаются в пассивный предмет или превращают в него Другого мужчину.
  Следует заметить, что английский уголовный кодекс карает гомосексуализм, но не рассматривает лесбийскую любовь как правонарушение.
  Часто - вслед за Джонсом и Хеснардом - различают два типа лесбиянок; «мужеподобные», или те, которые «хотят подражать мужчинам», и «женственные», то есть те, которые «боятся мужчин». Действительно, в извращении наблюдаются две основные тенденции: некоторые женщины отвергают пассивность, другие же пассивно отдаются, но лишь в женские объятия; однако эти два типа поведения взаимодействуют, отношение к избранному или к отвергаемому объекту можно объяснить во взаимосвязи. По многим причинам, о которых речь пойдет ниже, указанное различие представляется нам довольно произвольным.
  Говорить о «мужеподобной» лесбиянке, что она стремится «подражать мужчине», - значит утверждать, что она идет против своей природы. Я уже говорила о массе неточностей, возникающих из -за того, что психоаналитики принимают категории «мужчина - женщина» в том понимании, в каком они существуют в современном обществе. То есть мужчина считается представителем позитивного и нейтрального, в нем видят одновременно самца и представителя рода человеческого, женщина же представляет собой только негативное, она не более чем самка. Поэтому всякий раз, когда она ведет себя как представитель человеческого рода, о ней говорят, что она хочет уподобиться самцу. Ее занятия спортом, политикой, наукой, ее влечение к другим женщинам воспринимаются как «протест против засилья мужчин»; общество не желает видеть, что она стремится к завоеванию определенных ценностей, и поэтому расценивает ее субъективное поведение как выбор, противоречащий ее природе. В основе такого восприятия лежит глубокое заблуждение: считается, что женский представитель человеческого рода по природе своей может быть лишь женственной женщиной; для того
чтобы стать идеальной женщиной, недостаточно быть ни гетеросексуальной, ни даже матерью; «настоящая женщина» - это искусственный продукт, фабрикуемый цивилизацией, как когда -то фабриковались кастраты; так называемые «женские инстинкты» кокетства и покорности внушаются ей обществом точно так же, как мужчине внушается гордость его половым членом. Но даже мужчина не всегда принимает свое мужское предназначение; у женщины же есть веские основания еще сильнее восставать против предназначенного ей жизненного пути. Такие понятия, как «комплекс неполноценности», «комплекс мужественности», напоминают мне анекдот, рассказанный Дени де Ружмоном в книге «Доля дьявола»; одной даме казалось, что во время прогулок за городом на нее нападают птицы; после длительного психоаналитического лечения, которое не избавило ее от этого наваждения, врач, прогуливаясь с ней в саду клиники, заметил, что на нее действительно нападают птицы. Женщины чувствуют себя приниженными, потому что требования, предъявляемые им обществом, действительно принижают их. В глубине души они хотят стать полноценными индивидами, свободными
субъектами, располагающими своим будущим и всем миром. И если к этому стремлению примешивается стремление к мужественности, так это потому, что женственность в современном мире равнозначна неполноценности. Из исповедей лесбиянок, первая из которых испытывает платоническую тягу к женщинам, а вторая - плотскую, приведенных в работах Хэвлока Эллиса и Штекеля, явствует, что и ту и другую больше всего возмущает принадлежность к женской половине рода человеческого.
  Сколько себя помню, - говорит одна из них, - я никогда не считала себя девочкой и постоянно была в смятении. Около пяти или шести лет мне пришло в голову, что несмотря на то, что говорят окружающие, я если и не мальчик, то уж, во всяком случае, не девочка… Сложение моего тела казалось мне загадочной случайностью… Когда я еще едва начинала ходить, меня уже интересовали молотки и гвозди, мне хотелось сидеть верхом на лошади. К семи годам мне стало ясно, что все то, что мне нравится, не годится для девочки. Я была очень несчастна, часто плакала и сердилась, меня донимали разговоры о мальчиках и девочках… Каждое воскресенье я отправлялась на прогулку с мальчиками из школы, где учились мои братья… В одиннадцатилетнем возрасте в наказание за мои наклонности меня отправили в пансион… К пятнадцати годам, о чем бы я ни размышляла, я всегда думала как мальчик… Я была полна сочувствия к женщинам… Я стала защищать их и помогать им.
  Вот что рассказывает Штекель: До шестилетнего возраста, несмотря на то что ей говорили окружающие, она считала себя мальчиком, по непонятным причинам одетым девочкой… В шесть лет она говорила себе: «Я стану лейтенантом, а если Бог сохранит мне жизнь, то и маршалом». Она часто видела себя в мечтах верхом на лошади, во главе армии, отправляющейся в поход. Она была очень способной, но расстроилась, когда из педагогического училища ее перевели в лицей, ей было страшно, что она станет слишком похожей на женщину.
  Подобный бунт вовсе не означает, что девочке уготована судьба лесбиянки; многие девочки переживают такое же возмущение и даже отчаяние, когда узнают, что от того, что их тело сложено так, а не иначе, им навсегда придется отказаться от своих вкусов и стремлений; вспомним, какой гнев охватил Колетт Одри^1^, когда в двенадцатилетнем возрасте она узнала, что никогда не сможет стать моряком; совершенно естественно, что будущую женщину возмущают ограничения, налагаемые на нее ее полом. Вопрос о том, почему она их отвергает, некорректен, скорее следовало бы понять, почему она их принимает. Женский конформизм объясняется ее покорностью и робостью; но ее смирение легко может превратиться в бунт, если ей покажется, что общество не предоставляет ей достаточных компенсаций. Именно это происходит в тех случаях, когда девочка -подросток считает себя обделенной как женщина, именно в таких обстоятельствах ее анатомические данные приобретают значение. Если девочка некрасива, плохо сложена или считает себя таковой, она может отказаться от женского жизненного пути, к которому чувствует себя малоспособной; но было бы
неправильно говорить, что она делает выбор в пользу мужеподобного поведения для того, чтобы компенсировать недостаток женственности; скорее возможности, предоставляемые ей взамен преимуществ, которыми располагают мужчины, но которыми она должна пожертвовать, представляются ей слишком скудными. Все девочки с завистью смотрят на удобную одежду мальчиков; их собственные, слишком нарядные платья приобретают для них значение только тогда, когда они, глядя в зеркало, начинают понимать, что они им к лицу, начинают видеть в своем внешнем облике залог будущего благополучия; если же они видят в зеркале ничем не примечательное, ничего не обещающее лицо, то кружева и банты становятся для них обузой или даже насмешкой и желание походить на мальчиков укрепляется.
  Но даже хорошо сложенные и красивые женщины, вступающие на путь самостоятельной деятельности или просто свободолюбивые, отказываются жертвовать собой ради мужчины; они хотят реализовать себя через поступки, а не через имманентное присутствие. Мужское желание, превращающее их лишь в предмет любви, так же неприятно им, как оно неприятно юношам; покорные женщины вызывают у них такое же отвращение, какое мужественные мужчины испытывают к пассивным педерастам. Они избирают мужскую манеру поведения отчасти для того, чтобы подчеркнуть отсутствие какой бы то ни было близости между собой и покорными женщинами; они надевают мужскую одежду, ходят мужской походкой, говорят языком, свойственным мужчинам, образуют с женщиной -подругой пару, в которой играют роль мужчины. Подобная комедия - это действительно «протест против засилья мужчин», но она представляет собой лишь вторичный феномен; глубинным же является возмущение полного сил и независимого субъекта при мысли о том, что он должен превратиться в предмет для удовлетворения плотских желаний. Лесбиянками становятся многие спортсменки; они не могут смириться с
тем, что их тело, знакомое с мускульным усилием, разрядкой, движением, порывом, превратится в пассивную плоть; их тело не жаждет чарующих ласк, оно активно взаимодействует с миром, отнюдь не являясь пассивным предметом; для них пропасть между телом для себя и телом для другого становится непреодолимой. Подобное сопротивление наблюдается также у деятельных женщин или женщин, занимающихся интеллектуальным трудом, для которых отречение от своей личности немыслимо даже в плотских отношениях. Если бы равенство полов стало фактом действительности, это препятствие во многих случаях было бы устранено, но мужчины по -прежнему убеждены в своем превосходстве, а такое убеждение мешает женщине, которая его не разделяет, строить свои отношения с мужчиной. Следует отметить в то же время, что наиболее волевые и властные женщины без колебаний вступают в схватку с мужчиной; так называемая «мужеподобная» женщина зачастую испытывает влечение только к мужчинам. Она не желает ни поступаться своим человеческим достоинством, ни жертвовать своей женской судьбой, поэтому предпочитает войти в мир мужчины или даже овладеть им.
Обладая неутомимой чувственностью, она не боится грубой страстности мужчины; ей легче, чем робкой девственнице, преодолеть сопротивление собственного тела и познать наслаждение в отношениях с мужчиной. Очень грубая и примитивная натура не видит унижения в половом акте; интеллигентная женщина, обладающая смелым умом, умеет его преодолевать; уверенная в себе, воинственная женщина весело вступит в поединок, из которого, как она убеждена, выйдет победительницей. Жорж Санд отдавала предпочтение молодым людям, «женственным» мужчинам, что же касается г -жи де Сталь, то она лишь с годами стала склоняться к молодым и красивым любовникам; по -видимому, она совсем не чувствовала себя добычей мужчин, поскольку подавляла их мощью своего ума и с гордостью принимала их поклонение. Русская императрица Екатерина могла даже позволить себе мазохистское упоение, поскольку и в любовных играх она оставалась непререкаемой повелительницей. Когда Изабелла Эхберардт в мужском костюме и верхом на лошади путешествовала по Сахаре, она нисколько не чувствовала себя униженной, отдаваясь какому -нибудь громадному пехотинцу. Женщина,
не желающая подчиняться мужчине, отнюдь не всегда избегает его, чаще она пытается превратить его в орудие своего удовольствия. При благоприятных обстоятельствах - тут главная роль принадлежит партнеру - женщина просто забудет о противоборстве и будет полностью удовлетворена своей долей, точно так же как мужчина удовлетворен своей.
  Как бы то ни было, женщине приходится значительно труднее, чем мужчине: ей нелегко примирить свою активную личность с пассивной ролью в сексуальных отношениях, поэтому многие женщины, вместо того чтобы тратить силы для достижения этой цели, просто отказываются от нее. Так, к лесбийской любви часто склоняются представительницы художественных и литературных кругов. И совсем не потому, что она является источником творческой энергии, а их сексуальное своеобразие свидетельствует о наличии какой -то высшей силы; дело скорее в том, что они заняты серьезной работой и не хотят терять время, разыгрывая роль женщины или вступая в борьбу с мужчиной. Они не признают верховенства мужчин и не хотят ни притворяться, ни бороться с ними; в любовных объятиях они ищут отдых, успокоение, развлечение и предпочитают не иметь дело с партнером, очень похожим на противника; таким образом они избегают женской зависимости от мужчины. Разумеется, часто «мужественная» женщина сознательно принимает свою женскую долю или отвергает ЕЕ в результате своего гетеросексуального опыта. Из -за пренебрежительного отношения мужчин у
некрасивой женщины развивается чувство обездоленности; высокомерный любовник может оскорбить гордую женщину. Все рассмотренные нами выше причины фригидности, такие, как обида, досада, боязнь беременности, травма, полученная в результате аборта, и так далее, могут сыграть свою роль и при данном выборе. И чем сильнее недоверие, которое женщина испытывает к мужчине, тем весомее становятся
  все эти причины.
  Однако для женщины, обладающей властной натурой, лесбийская любовь не всегда представляет собой абсолютно удовлетворительное решение проблемы сексуальных отношений; она стремится к самоутверждению, и тот факт, что она, как женщина, не может полностью реализовать свои возможности, ей неприятен; в гетеросексуальных отношениях она видит и унижение, и обогащение; отвергая ограничения, накладываемые ее полом, она в то же время лишается чего -то. Точно так же как фригидной женщине, несмотря на протест против удовольствия, хочется его испытать, лесбиянке нередко вопреки собственной воле хочется стать нормальной женщиной, женщиной в полном смысле этого слова. У лесбиянки, о которой рассказывает Штекель, мы явно видим такие колебания.
  Все видели, что ей нравится общаться только с мальчиками, что она не хочет становиться женственной. В возрасте шестнадцати лет у нее завязались первые отношения с девушками: она их глубоко презирала, и поэтому ее эротические отношения с ними сразу приняли садистский характер; за одной подругой, которая вызывала у нее уважение, она ухаживала пылко, но платонически; к тем же, кем она овладевала, она испытывала отвращение. Она с неистовым интересом погрузилась в трудную учебу. Разочарованная в своей первой, возвышенной лесбийской любви, она исступленно бросилась в чисто чувственные отношения, начала пить. В семнадцать лет она познакомилась с молодым человеком и вышла за него замуж; но относилась она к нему как к своей жене, носила мужской костюм, продолжала пить, училась. Сначала она страдала от вагинизма; оргазма она никогда не испытывала. По ее мнению, во время полового акта ей приходилось принимать «унизительную» позу, ей же всегда хотелось играть агрессивную и активную роль. Она рассталась с мужем, хотя и «безумно любила его», и вернулась к лесбийской любви. Вскоре она познакомилась с одним
художником и отдалась ему, но оргазма так и не испытала. Ее жизнь разделялась на четкие периоды: в течение какого -то времени она писала, занималась творческой работой и ощущала себя настоящим мужчиной; в такие периоды она эпизодически вступала в половую связь с женщинами, причем в ее поведении с ними было что -то садистское. Затем наступал период, когда она вела себя как женщина. Она обратилась к психоаналитику, потому что хотела испытать оргазм.
  Лесбиянке легче было бы жертвовать своей женственностью, если бы взамен ее она могла приобрести победоносную мужественность. Но так не бывает: ведь мужской половой орган у нее появиться не может. Конечно, она может лишить свою подругу девственности при помощи руки или использовать искусственный пенис для того, чтобы имитировать обладание; но в любом случае она остается кастратом. Иногда она от этого глубоко страдает. Сознание того, что, с одной стороны, она несовершенна как женщина, а с другой - не обладает мужской силой, тяготит ее, нередко приводит к психозам. Одна больная говорила Дальбье^1^; «Если бы у меня было что -нибудь, что могло бы проникать в женщину, дело шло бы лучше». Другой хотелось, чтобы у нее была твердая грудь. Часто лесбиянки пытаются компенсировать недостаток мужественности наглым, вызывающим поведением, которое на самом деле свидетельствует о внутренней неуравновешенности. Иногда им удается построить со своими подругами отношения, абсолютно аналогичные тем, которые существуют между женщиной и «женственным» мужчиной или подростком, еще не уверенным в своей мужской силе. Один из
самых удивительных примеров подобных отношений мы видим в истории «Шандора», описанной КраффтЭбингом. Его героиня достигла таким образом совершенного равновесия, которое было разрушено вмешательством общества.
  Шаролта происходила из семьи венгерских дворян, известной своим экстравагантным поведением. Отец девочки воспитывал ее как мальчика; она ездила верхом, охотилась и т. д. Так ее воспитывали до тринадцати лет, а затем отдали в пансион, где она влюбилась в маленькую англичанку, заявила ей, что она - мальчик, и похитила ее. Затем она вернулась к матери, но вскоре под именем Шандор и в мужском костюме отправилась в путешествие с отцом; она с увлечением занималась мужскими видами спорта, пила, ходила в публичные дома. Ее особенно привлекали актрисы и одинокие женщины не первой молодости, отличавшиеся истинной женственностью. «Мне нравились, - рассказывает она, - поэтические проявления женской страсти. Женское бесстыдство внушало мне отвращение… Женская одежда, как, впрочем, и все женское на мне и во мне, вызывала у меня невыразимую брезгливость; в то же время я восхищалась прекрасным полом». У нее были многочисленные любовные связи с женщинами, она тратила на них много денег. С одной женщиной, которая была старше ее на десять лет, они прожили три года как муж и жена, и Шаролте было очень нелегко убедить
свою подругу, что им необходимо расстаться. Женщины страстно влюблялись в нее. Она полюбила молоденькую учительницу и сумела обманным путем жениться на ней; невеста и ее родные считали «Шандора» мужчиной; отцу невесты однажды показалось, что он увидел у своего будущего зятя половой член в состоянии возбуждения (по -видимому, это был искусственный пенис); чтобы обмануть окружающих, Шаролта брилась, но горничная однажды обнаружила на ее белье следы менструальной крови и, подсматривая за ней в замочную скважину, убедилась, что это - женщина. После разоблачения Шаролту посадили в тюрьму, но суд ее оправдал. Она очень страдала от разлуки со своей любимой Мари и писала ей из тюрьмы страстные письма. У нее было не совсем типичное для женщины телосложение: бедра были очень узкими, талия отсутствовала. Грудь была развита, половые органы были женскими, но слабо развитыми. Менструации у Шандор начались в семнадцатилетнем возрасте и внушали ей глубокое отвращение. Мысль о сексуальных отношениях с мужчиной была ей омерзительна; она испытывала стыд только перед женщинами и могла бы спать в одной кровати с мужчиной,
но ни в коем случае не с женщиной. Ей было неприятно, когда с ней обращались как с женщиной, и в день, когда ей пришлось надеть женскую одежду, ее охватил настоящий ужас. Ее «как магнитом тянуло к женщинам от двадцати четырех до тридцати лет». Удовлетворить свое сексуальное желание она могла, только лаская свою подругу, а не принимая ее ласки. При возможности она пользовалась чулком, набитым паклей, напоминающим искусственный пенис. Мужчин она ненавидела. Ода очень дорожила моральным уважением окружающих, обладала большим литературным талантом, глубокой культурой и феноменальной памятью.
  Шандор не подвергалась психоанализу, но из простого описания фактов можно сделать некоторые выводы. Представляется, что она благодаря полученному воспитанию и особенностям своего организма подсознательно считала себя мужчиной, и «протест против засилья мужчины» здесь ни при чем; этому в значительной мере способствовало влияние ее отца, с которым она путешествовала и жила; она настолько чувствовала себя мужчиной, что в ее отношении к женщинам не было никакой двойственности: она их любила по -мужски, не чувствуя опасности быть скомпрометированной ими; ее любовь властна и активна, она не нуждается во взаимности. Однако она удивительным образом «ненавидит мужчин» и питает особое расположение к немолодым женщинам. Это наводит на мысль, что у Шандор был мужской эдипов комплекс по отношению к матери; в ней сохраняются инфантильные чувства маленькой девочки, составляющей с матерью единое целое и мечтающей когда -нибудь иметь возможность защищать мать и властвовать над ней. Потребность в материнской нежности нередко всю жизнь преследует человека, который был лишен ее в детстве; Шандор, которую воспитал отец,
по -видимому, мечтала в детстве о любящей и любимой матери и позднее искала ее в других женщинах; этим можно объяснить ее жгучую ревность к мужчинам, связанную с уважением и «поэтической» любовью, которые она испытывала к одиноким, немолодым женщинам, видя в них что -то священное. Она испытывала точно такие же чувства, которые Руссо испытывал к г -же де Варане или юный Бенжамен Констан к г -же де Шаррьер: ведь чувствительные, «женоподобные» юноши склонны влюбляться в женщин, годящихся им в матери. Такой тип лесбиянки встречается нередко. Это женщины, которые из -за чрезмерной любви или ненависти к матери никогда не чувствовали своего единства с ней; они не хотят быть женщинами сами, но стремятся попасть под мягкое покровительство женщины; избалованные теплом и чувством безопасности, они могут проявить в жизни мужскую отвагу; их поведение похоже на мужское, но в то же время в них таится хрупкость, толкающая их в объятия немолодых любовниц; такая пара воспроизводит классическую гетеросексуальную пару, состоящую из немолодой женщины и юноши.
  Психоаналитики неоднократно отмечали, что отношения девочки с матерью могут в будущем стать причиной ее склонности к лесбийской любви. Есть два условия, при которых девочке -подростку трудно освободиться из -под власти матери: первое - это излишняя опека не в меру заботливой матери, а второе - дурное обращение «плохой матери», в результате которого у девочки возникло глубокое чувство вины. В первом случае отношения между матерью и дочерью сходны с лесбийской любовью; они спят в одной постели, ласкают друг друга, целуют друг другу грудь; это приводит к тому, что девочка ищет повторения уже испытанного счастья с другими женщинами. Во втором случае девочка страстно желает найти «хорошую мать», которая защитила бы ее от «плохой», освободила от тяготеющего над ней проклятия. Одна из больных Хэвлока Эллиса, ненавидевшая мать в течение всего детства, так описывает свою любовь к взрослой женщине, которая вспыхнула в ней в шестнадцатилетнем возрасте.
  Я чувствовала себя как сирота, у которой неожиданно появилась мать, моя враждебность к взрослым стала постепенно проходить, я начала их уважать… Моя любовь к ней была абсолютно чистой, я думала о ней как о матери… Мне было приятно, когда она ко мне прикасалась, иногда она обнимала меня или сажала на колени… Вечером, когда я уже лежала в постели, она приходила пожелать мне доброй ночи и целовала меня в губы.
  Если старшая женщина проявит инициативу, младшая с радостью примет и более страстные объятия. Обычно она играет пассивную роль, ей хочется чувствовать себя в чьей -то власти, под чьей -то опекой, нравится, чтобы ее баюкали и ласкали, как ребенка. Какими бы ни были эти отношения, платоническими или плотскими, они нередко превращаются в настоящую любовную страсть. Но поскольку они представляют классический этап в развитии девочки -подростка, они не могут прояснить причин окончательного выбора в пользу лесбийской любви. В подобных отношениях девушка ищет и освобождения и защиты, которые она могла бы найти также в объятиях мужчины. Когда период восторженной любви проходит, девочка испытывает к своей старшей подруге двойственные чувства, подобные тем, которые она испытывала к матери: она терпит ее власть, но в то же время стремится освободиться от нее; если старшая упрямо хочет Удержать девочку, то она в течение какого -то времени будет оставаться у нее «в плену»^1^; но в конце концов, мирно или после бурных сцен, она вырвется на свободу; ее отрочество кончилось, она чувствует себя достаточно зрелой,
чтобы вступить в нормальную жизнь женщины. Окончательный выбор в пользу лесбийской любви возможен, либо если девушка - как Шандор - отвергает свою женскую натуру, либо если ее женская натура достигает наивысшего расцвета в объятиях другой женщины. Все это означает, что сосредоточенность девушки на ее отношениях с матерью не может быть объяснением извращения. Выбор в пользу лесбийской любви может быть сделан и по другим причинам. Благодаря реальному сексуальному опыту или первым подступам к нему женщина может обнаружить или почувствовать, что гетеросексуальные отношения не принесут ей удовлетворения, поскольку лишь женщина может доставить ей удовольствие. Так, женщине, боготворящей свою женственность, наибольшее наслаждение могут принести лишь объятия другой женщины.
  Важно подчеркнуть еще один факт; женщины склоняются к лесбийской любви не из -за того, что им претит превращение в объект; большинство лесбиянок, напротив, стремится к присвоению сокровищ своей женственности. Согласиться на превращение в нечто пассивное вовсе не значит отказаться от требований субъективности: оставаясь «вещью в себе», женщина надеется на самообретение, но в таком случае она пытается обрести себя еще и в качестве Другого. В одиночестве она не может достичь реального раздвоения; лаская свою грудь, она не может знать, ни что почувствовала бы рука постороннего при прикосновении к ее груди, ни как она сама реагировала бы на подобную ласку чужой руки; мужчина способен открыть ей глаза на существование ее плоти для себя, но не на то, что она есть для другого. Эффект полного зеркального отражения ощущений наступает только тогда, когда она ласкает тело женщины, которая в свою очередь ласкает ее тело. Любовные отношения мужчины и женщины - это активное действие; каждый из них перестает быть собой и превращается в другого; влюбленная женщина особое очарование видит в том, что от ее пассивного
томления мужчина впадает в любовное неистовство; однако женщине, склонной к самолюбованию, трудно увидеть связь между своими прелестями и возбужденным половым членом мужчины. Любовные отношения между двумя женщинами - это созерцание; ласки предназначены не для того, чтобы завладеть партнершей, а скорее для того, чтобы с ее помощью неторопливо воссоздать самое себя; разъединения больше не существует, нет также ни борьбы, ни победы, ни поражения; между ними возникает полная взаимность, каждая из них одновременно является и субъектом, и объектом, и госпожой, и рабыней. Они едины в своей двойственности. Двойственность превращается в согласие. «Благодаря близкому сходству, - говорит Колетт, - даже сладострастие принимает спокойные формы. Женщине доставляет удовольствие уверенность в том, что она ласкает тело, все секреты которого ей известны, ей приятно, что она, благодаря собственному опыту, знает, как доставить своей подруге максимум наслаждения»^1^. А вот что говорит по этому поводу Рене Вивиен: В нашей груди бьются одинаковые женские
  сердца. Дорогая! У нас похожие тела, Наши души пережили одинаковые страдания, Мне понятна твоя улыбка и тень на твоем
  лице, Я испытываю к тебе такую же глубокую нежность, как ты ко мне. Иногда нам даже кажется, что мы с тобой одной крови. Я люблю тебя как своего ребенка, свою подругу, свою сестру^.
  Раздвоение может принимать форму материнской привязанности; мать, которая узнает и отчуждает себя в дочери, нередко испытывает к ней сексуальное влечение; ей так же, как лесбиянке, нравится опекать и баюкать нежную плоть, В «Усиках виноградника» Колетт так описывает это сходство: Когда ты будешь склоняться надо мной и я увижу твои глаза, полные материнской тревоги, меня будет охватывать страстное томление; Ведь ты в своей любящей подруге видишь ребенка, которого тебе не посчастливилось иметь.
  Такие же чувства выражает и Рене Вивиен: - ^^^·.·,'^·. '·': -
  Пойдем, я убаюкаю тебя, как больного я;,.·>·
  ребенка,;«;;. Как плачущего, вздрагивающего больного; ч -ребенка, Своими сильными руками я крепко обниму
  твое легкое тело.
  Ты увидишь, как я умею исцелять и защищать, Ты поймешь, что мои объятия - это надежная защита^3^.
  «Эти удовольствия…»
  «Чары».
  «Когда твоя рука в моей руке».
  И еще: Я люблю видеть тебя, слабую и спокойную, в моих объятиях, Похожих на теплую колыбель, в которой ты можешь отдохнуть.
  В любой любви - и сексуальной и материнской - есть и скупость и щедрость, желание обладать другим и в то же время все ему отдать; в тех случаях, когда женщины склонны к самолюбованию, когда в ребенке или в любовнице их привлекает лишь продолжение или отражение собственной личности, материнская и лесбийская любовь обнаруживает причудливое сходство.
  Но и самолюбование не всегда ведет к лесбийской любви, об этом свидетельствует судьба Марии Башкирцевой, в ее дневниках нет и намека на нежные чувства по отношению к женщинам; она жила не чувствами, а рассудком, была очень честолюбива и с детства стремилась завоевать внимание мужчин; ее интересовало только то, что могло принести ей славу. Женщина, которая боготворит исключительно себя и стремится к умозрительному успеху, неспособна испытывать теплые чувства к другим женщинам; она видит в них лишь соперниц и врагов.
  В реальности ни один фактор никогда не является определяющим; всегда речь идет о выборе, который совершается при сложном переплетении обстоятельств и покоится на свободном решении; никакое сексуальное предназначение не предопределяет жизнь индивида; наоборот, в его эротике выражается его целостное отношение к существованию.
  Однако обстоятельства могут оказать на выбор значительное влияние. До настоящего времени девочки и мальчики воспитываются порознь; в пансионах и школах для девочек дружеские отношения нередко переходят в сексуальные; в тех же кругах, где постоянное общение мальчиков и девочек способствует развитию гетеросексуальных отношений, лесбиянок значительно меньше. Любовные отношения возникают у многих женщин, работающих в мастерских и канцеляриях в окружении женщин и не имеющих возможности встречаться с мужчинами; совместная жизнь удобна для них и в материальном и в моральном отношении, К извращению их может привести как отсутствие гетеросексуальных отношений, так и неудача в них. Здесь трудно разграничить покорность судьбе и предпочтение: женщина может стремиться к сексуальным отношениям с другими женщинами потому, что она разочаровалась в мужчинах, но иногда ее разочарование объясняется тем, что в мужчине она искала женщину. По всем этим причинам было бы неправильно говорить о существовании чисто гетеросексуальных женщин и лесбиянок. Если нормальный мужчина, миновав период юношеских исканий, не позволяет
себе гомосексуалистских выходок, то нормальная женщина нередко возвращается к любовным отношениям, которые в юности - в платонической или иной форме - принесли ей столько радости. Разочаровавшись в мужчинах, она ищет в женских объятиях замену предавшего ее любовника; в книге «Странница» Колетт говорит о том, что запретные страсти женщин часто играют роль утешения; некоторые женщины отдаются подобным утешениям всю жизнь. Даже женщина, получающая удовлетворение от отношений с мужчинами, может не пренебрегать более спокойными ласками. Если она пассивна и чувственна, ласки подруги не внушают ей отвращения, потому что от нее требуется только одно: отдаться ласкам, позволить доставить себе наслаждение. Если же она активна и пылка, в ней проявляются черты «гермафродита», причем не в силу таинственного гормонального влияния, а просто потому, что агрессивность и тяга к обладанию считаются мужскими качествами; так, влюбленная в Рено Клодина не пренебрегает прелестями Рези и остается полноценной женщиной, несмотря на то что в ней живет желание обладать и ласкать. Разумеется, «порядочные женщины» настойчиво
подавляют эти «порочные» желания; однако они проявляются в форме чистой, но страстной дружбы или материнской нежности; иногда они явно обнаруживаются при психозах, вспыхивают во время климактерических кризисов.
  И уж тем более совершенно бесполезно пытаться разделить лесбиянок на две четкие категории. Впрочем, сами лесбиянки наводят на мысль о возможности их разделения на «мужеподобных» и «женственных», поскольку в угоду привычкам общества и вопреки своим истинным отношениям они нередко подражают бисексуальным парам. Но тот факт, что одна из них носит строгий костюм, а другая - изящное платье, не должен никого вводить в заблуждение. При более внимательном рассмотрении становится ясно, что они, за исключением крайних случаев, обладают двойственной сексуальностью. Женщина, которая становится лесбиянкой из -за того, что не может терпеть господства мужчины, часто с радостью видит в своей подруге такую же гордую амазонку, как она сама; в недавнем прошлом преступная любовь была распространенным явлением среди студенток севрской школы, которые жили в общежитии и не общались с мужчинами; они с гордостью осознавали свою принадлежность к женской элите и хотели оставаться независимыми субъектами; поскольку их объединяла борьба против привилегированной касты мужчин, каждая из них видела в своей подруге отражение
собственной высокоценной личности; в плотских отношениях каждая из них считала себя и мужчиной и женщиной, причем обладание достоинствами обоих полов приводило их в восхищение. Но и в другом случае, а именно когда женщина в объятиях другой женщины хочет насладиться своей женственностью, она также гордится тем, что не подчиняется никакому хозяину. Рене Вивиен страстно любила женскую красоту и хотела сама быть красивой; она хорошо одевалась, гордилась своими длинными волосами; но ей также нравилось быть свободной, ни от кого не зависеть; в своих стихах она с презрением отзывается о женщинах, которые выходят замуж и тем самым соглашаются стать рабынями мужчин. Она пила крепкие напитки, иногда вставляла в речь ругательства, и это, конечно, свидетельствовало о ее желании походить на мужчину. На самом же деле в большинстве случаев лесбиянки достигают в ласках полной взаимности. В связи с этим между ними нет четкого распределения ролей: так, инфантильная женщина может чувствовать себя как юноша рядом с немолодой женщиной, опекающей ее, или как любовница, опирающаяся на руку любовника. Они также могут быть
равными в любви. Ввиду того что партнерши принадлежат к одному полу, между ними возможны любые сочетания, перемещения, изменения ролей, им доступна любая игра воображения. Равновесие их отношений зависит от психологических наклонностей каждой из подруг и от ситуации в целом. Если одна из них помогает другой или содержит ее, на ее долю выпадают функции мужчины; она может играть роль тирана, покровителя, эксплуатируемого глупца, почитаемого господина и даже иногда сутенера; моральное, социальное или интеллектуальное превосходство может поставить одну из подруг на первое место; наиболее любимая из них может оказаться в привилегированном положении из -за страстного обожания любящей, формы объединения женщин, так же как формы объединения мужчины и женщины, весьма разнообразны; такие союзы могут быть основаны на чувстве, расчете или привычке; отношения в них могут приближаться к супружеским или носить романтический характер; в них можно встретить садизм, мазохизм, великодушие, преданность, верность, каприз, эгоизм, предательство; среди лесбиянок имеются как проститутки, так и возвышенные влюбленные.
  Однако из -за некоторых обстоятельств подобные связи имеют особый характер. Они не освящаются официальными учреждениями или обычаями, не регулируются договорами, и поэтому они совершенно искренни. Отношения между мужчиной и женщиной, даже если они женаты, никогда не бывают до конца открытыми; особенно это касается женщины, которую мужчина всегда заставляет следовать каким -либо правилам: он требует от нее образцовой добродетели, очарования, кокетства, ребячества или серьезности; в присутствии мужа или любовника женщина никогда не чувствует себя совершенно свободной; с подругой же ей не нужно ничего выставлять напоказ, притворяться, они настолько похожи друг на друга, что могут вести себя совершенно естественно. Благодаря сходству между ними возникает глубочайшая близость. В таких союзах эротика нередко занимает незначительное место; в них страсть не приобретает столь потрясающего и головокружительного характера, как в отношениях между мужчиной и женщиной, и не приводит к столь глубоким изменениям; по окончании плотских утех любовники не становятся чужими друг другу; у женщины мужское тело вызывает
неприязнь, мужчина иногда испытывает к женскому телу равнодушие, смешанное с отвращением; в отношениях между женщинами плотская нежность ровнее, но продолжительнее; они не впадают в неистовый экстаз, но и не испытывают враждебного равнодушия; во взглядах и прикосновениях они находят спокойное удовольствие, тихое продолжение того, которое они испытывают в постели, Сара Позонби прожила почти пять безоблачных лет со своей подругой; похоже, что они сумели создать себе тихий рай за пределами реального мира. Но и за искренность приходится расплачиваться. Из -за открытости отношений, из -за того, что женщины ничего не скрывают друг от друга и не контролируют себя, между ними вспыхивают ожесточенные ссоры. В мужчине и женщине много различий, и это смущает их: мужчина испытывает по отношению к женщине жалость и тревогу, он старается обращаться с ней вежливо, снисходительно и сдержанно; женщина уважает и побаивается мужчину, старается сдерживаться в его присутствии; каждый из них бережно обращается со своим таинственным партнером, чувства и реакции которого ему не до конца понятны. Но друг с другом женщины
беспощадны; они неутомимо и ожесточенно обманывают, провоцируют, преследуют друг друга и в конце концов доходят по отношению друг к другу до самых отвратительных низостей, Мужское спокойствие - будь то равнодушие или самообладание - это плотина, о которую разбиваются женские сцены; но между двумя влюбленными женщинами слезам и бурным ссорам не бывает конца; они, не зная меры, могут обмениваться упреками, вести длительные объяснения. Излишняя требовательность, взаимные обвинения, ревность, деспотизм - все эти бедствия супружеской жизни с особой остротой проявляются в лесбийской любви. Такая любовь обычно бывает столь бурной еще и потому, что ее подстерегает значительно больше опасностей, чем гетеросексуальную любовь. Лесбийская любовь осуждается обществом, и ей нелегко найти в нем свое место. Женщина, которая в силу своего характера, положения или силы страсти выполняет роль мужчины, сожалеет о том, что не может обеспечить своей подруге нормальную жизнь и уважение общества, о том, что не может жениться на ней, о том, что ведет свою подругу по необычному пути; именно так Рэдклифф Халл описывает чувства
своей героини из романа «Колодец одиночества»; такие угрызения совести могут привести к болезненной тоске и, что особенно важно, к мучительной ревности. Пассивная или менее влюбленная подруга со своей стороны действительно страдает от осуждения общества; она чувствует себя опозоренной, извращенной, обездоленной, в ней накапливается обида на подругу, обрекающую ее на подобную судьбу. Случается, что одной из женщин хочется родить ребенка; иногда она смиряется со своей бездетностью, но это оставляет рану в ее душе, иногда женщины берут ребенка на воспитание, и, наконец, бывает, что та из них, которая хочет стать матерью, обращается за помощью к мужчине; ребенок может как укрепить их союз, так и стать источником новых разногласий.
  Мужественный характер женщин, живущих в границах лесбийской любви, объясняется не особенностями их эротической жизни, которая не выводит их за пределы женского мира; его можно объяснить той ответственностью, которую им приходится брать на себя из -за того, что они обходятся без мужчин. Их можно противопоставить куртизанкам, проникающимся мужским духом в силу чисто мужского окружения и полной зависимости от мужчин. Такова, например, Нинон де Ланкло. Особая атмосфера, окружающая лесбиянок, порождается контрастом между их частной жизнью, протекающей в среде женщин, и общественным существованием, в котором им свойственна мужская независимость. Они ведут себя как мужчины в мире, лишенном мужчины. Женщина без мужчины всегда выглядит несколько необычно; дело в том, что мужчины не уважают женщин как таковых; в почтении, которое они оказывают окружающим их женщинам: супругам, любовницам или содержанкам, проявляется лишь их взаимоуважение; женщина, не пользующаяся покровительством мужчины, оказывается безоружной перед лицом агрессивной, насмешливой или враждебной высшей касты. Как «эротическое извращение»
лесбийская любовь чаще всего вызывает иронию, но когда она превращается в образ жизни, она внушает презрение и возмущение. И если в поведении лесбиянок заметны вызов и позерство, так это потому, что в их положении невозможно жить естественной жизнью; человек, живущий естественной жизнью, не нуждается в постоянном самоконтроле, не стремится постоянно видеть свои действия со стороны; лесбиянки же из -за отношения к ним окружающих постоянно сосредоточены на себе. Только немолодые или занимающие почетное место в обществе лесбиянки могут спокойно и равнодушно идти своим путем.
  Невозможно, например, ответить на вопрос о том, почему лесбиянки так часто носят мужскую одежду. Что это: склонность или защитная реакция? Несомненно, что это в значительной мере объясняется их внутренним выбором. Ведь нет ничего Менее естественного, чем женская одежда; конечно, и в мужской одежде немало искусственного, но она все же удобна и проста, она располагает к действию, а не мешает ему; мужскую одежду носили Жорж Санд и Изабелла Эхберардт; в своей последней книге «Я» Тид Монье также говорит о том, что предпочитает носить брюки; все женщины, занимающиеся активной деятельностью, любят обувь без каблуков и одежду из плотной ткани. Женская одежда имеет совершенно определенное назначение: она должна «украшать» женщину и таким образом привлекать к ней внимание; в недавнем прошлом гетеросексуальные феминистки были в этом вопросе так же непримиримы, как лесбиянки: они отказывались становиться выставляемым напоказ товаром и носили строгие костюмы и головные уборы; нарядные, декольтированные платья кАзались им символом общественного порядка, против которого они боролись. Сегодня они лучше понимают
реальность, и этот символ отчасти утратил для них свое значение. Для лесбиянок же он по -прежнему важен, поскольку они еще не завоевали право на существование. Если же женщина делает выбор в пользу лесбийской любви из -за своих физических особенностей, случается, что мужская одежда просто больше ей подходит. Следует также заметить, что разного рода украшения служат для удовлетворения осязательной чувственности женщины; у лесбиянок же прикосновение к бархату и шелку вызывает скорее презрение, чем приятные ощущения; они могут нравиться им, как это было с Шандор, на их подругах, но чаще они предпочитают удовлетворять подобного рода чувственность, лаская тело своей подруги. По этой же причине лесбиянки нередко неумеренно пьют, курят крепкий табак, вставляют в свою речь ругательства, считают необходимым пользоваться своей физической силой; в эротических отношениях они не знают ничего, кроме женской нежности, и уравновешивают ее грубоватыми ухватками в других сферах жизни. Вследствие всего этого лесбиянки любят мужское общество. Но и здесь их подстерегает опасность; их отношения с мужчинами нередко носят
двусмысленный характер. Женщина, не сомневающаяся в своей мужественности, хочет дружить и сотрудничать только с мужчинами. Такая уверенность возникает у тех женщин, интересы которых близки к интересам мужчин, которые так же, как мужчины, с успехом занимаются бизнесом, искусством или общественной деятельностью. Принимая у себя друзей, Гертруда Стайн разговаривала только с мужчинами, предоставляя Алисе Токлас занимать их спутниц^1^. Что касается женщин, то к ним у лесбиянки с ярко выраженными мужскими чертами двойственное отношение; с одной стороны, она их презирает, а с другой - испытывает, сравнивая себя с ними, комплекс неполноценности и как женщина, и как мужчина. Она боится, как бы ни восприняли ее или как неудавшуюся женщину, или как неполноценного мужчину, и, чтобы скрыть этот страх, либо выказывает им высокомерное превосходство, либо, как лесбиянка, описанная Штекелем, бывает с ними до садизма агрессивна. Однако лесбиянки не так уж часто вступают во взаимоотношения с мужчинами. Как мы видели, большинство из них молчаливо избегают мужчин. Их поведение, как и поведение фригидных женщин,
объясняется отвращением, обидой, робостью и гордостью; они понимают, что на самом деле в них мало сходства с мужчинами; в то же время к их женской обиде добавляется мужской комплекс неполноценности; в мужчинах они видят соперников, лучше, чем они, приспособ -ГЕТЕРОСЕКСУАЛЬНАЯ ЖЕНЩИНА, КОТОРАЯ ПОЛАГАЕТ ИЛИ СТРЕМИТСЯ УБЕДИТЬ СЕБЯ В ТОМ, ЧТО ЦЕННОСТЬ ЕЕ ЛИЧНОСТИ СТАВИТ ЕЕ НА ОДИН УРОВЕНЬ С МУЖЧИНОЙ, ЧАСТО ВЕДЕТ СЕБЯ ТАК ЖЕ - ПРИМЕРОМ МОЖЕТ СЛУЖИТЬ Г -ЖА ДЕ СТАЛЬ.
  ленных для того, чтобы соблазнять, обладать и сохранять свою добычу; им ненавистна власть мужчин над женщинами, ненавистны «грязные» отношения, которые мужчины навязывают женщинам. Их раздражают социальные преимущества мужчин, они завидуют их физической силе. Что может быть унизительнее, чем сознание невозможности вступить в схватку с соперником, понимание того, что он может сбить вас с ног одним ударом? Из -за такого сложного чувства враждебности некоторые лесбиянки ведут себя вызывающе: они общаются только между собой, образуют нечто вроде замкнутых сообществ, показывая тем самым мужчинам, что они не нуждаются в них ни в сексуальном плане, ни в повседневной жизни. Отсюда недалеко до бесполезной показухи, до вызывающего подражания мужскому поведению. Сначала лесбиянка разыгрывает из себя мужчину, затем в игру превращается само ее лесбийское состояние; мужская одежда из маскарадного костюма превращается для нее в необходимый опознавательный знак; она не согласилась замкнуться в жизненном пространстве женщины, но в то же время замуровала себя в жизненном пространстве лесбиянки. Сообщества независимых
женщин отличаются крайней ограниченностью и противоестественностью. Добавим также, что многие женщины объявляют себя лесбиянками лишь из корыстного самолюбования и вполне сознательно прибегают к двусмысленному поведению, надеясь таким образом привлечь внимание мужчин, любителей «порочных» женщин. Из -за таких суетливых энтузиасток, а их -то мы чаще всего и замечаем, презрение к тому, что общественное мнение расценивает либо как порок, либо как позу, лишь усугубляется, На деле лесбийская любовь не является ни сознательным извращением, ни роковым проклятием^1^. Это жизненная позиция, избранная в силу тех или иных обстоятельств, то есть обусловленная и определенными причинами, и свободным выбором. Ни один из факторов, подталкивающих субъекта к подобному выбору, а среди них мы можем перечислить его физиологические данные, психологическое развитие и социальные обстоятельства, не является решающим, но все они одинаково важны для объяснения этого выбора. Для женщины это один из способов решить проблемы, связанные с ее положением вообще и с ее эротическими особенностями в частности. Как и во всякой другой
жизненной позиции, в ней возможно кривляние, неуравновешенность, неудачи и ложь, если она недобросовестна и пассивна или противоречит природе избравшего ее субъекта. Но она может также привести к прекрасным человеческим взаимоотношениям, если ей свойственны трезвость, великодушие и свобода, ^1^ В романе «Колодец одиночества» мы видим героиню, обреченную на лесбийскую любовь из -за своих психофизиологических особенностей. Однако документальная ценность этого романа сильно преувеличена.

  ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ПОЛОЖЕНИЕ ЖЕНЩИНЫ В ОБЩЕСТВЕ
  ГЛАВА 5 ЗАМУЖНЯЯ ЖЕНЩИНА
  Нормальной судьбой женщин испокон веку считается замужество. В современном обществе большинство женщин состоят в браке, были замужем, готовятся к вступлению в брак или страдают от одиночества. Женщину, не состоящую в браке, независимо от того, чувствует ли она себя обездоленной, приемлет ли этот институт или относится к нему равнодушно, мы называем «незамужней», то есть определяем ее по отношению к браку. В связи с этим наше исследование не может оставить в стороне анализ данного института.
  Изменения, произошедшие в экономическом положении женщин, влекут за собой и изменения института брака: он становится добровольным союзом двух независимых индивидов, каждый из которых берет на себя определенные обязательства по отношению к другому, адюльтер представляет собой расторжение договора, а развода может потребовать любой из супругов на одинаковых условиях. Прошли те времена, когда женщине отводилась единственная функция в обществе - функция воспроизведения рода, да и сама эта функция из обязанности, возложенной на женщину природой, превратилась в добровольную миссию!. При этом она приравнивается к производительному труду: ведь нередко отпуск по беременности оплачивается будущей матери государством или нанимателем. В СССР в течение нескольких лет брак рассматривался как договор между индивидами, основанный лишь на их свободном волеизъявлении; теперь он, кажется, превратился в государственную службу, обязательную для обоих супругов. Победа той или другой тенденции зависит от того, по какому пути пойдет развитие общества в целом, но в любом случае мужская опека постепенно исчезает. Однако с
феминистской точки зрения наша эпоха является переходной. В производственной деятельности участвуют не все женщины, но даже и они живут в обществе, где устаревшие структуры и ценности еще дают о себе знать. Поэтому современный брак может быть понят лишь с учетом прошлого, приметы которого сохраняются в нем до сих пор, Брак всегда представлял собой две абсолютно разные вещи для мужчины и женщины, несмотря на то что мужчина и женщина необходимы друг другу. Женщины никогда не были кастой, вступающей в равноправные отношения с мужской кастой и заключающей с ней равноправные договоры. Мужчина - это независимый и полноценный член общества, на него смотрят прежде всего как на производителя, смысл его существования заключается в труде на благо общества; мы уже видели^1^, почему роль женщины, ограниченная деторождением и домашней работой, не гарантирует ей такого же самоуважения, которое испытывает мужчина. Конечно, мужчина нуждается в женщине: некоторые народы, стоящие на низком уровне развития, презирают холостяков, неспособных в одиночку обеспечить свое существование; в деревне крестьянину нужна помощница;
вообще большинство мужчин предпочитают перекладывать на спутниц жизни неприятные обязанности; мужчина стремится обеспечить себе постоянную сексуальную жизнь, хочет обзавестись потомством, да и общество требует от него продолжения рода. Однако, желая жениться, мужчина не обращается непосредственно к женщине; только благодаря согласию мужского общества мужчина может стать супругом и отцом. Женщину, которая в семейных группах, управляемых отцами и братьями, занимает зависимое, если не совсем бесправное положение, испокон веку одни мужчины отдавали замуж за других мужчин. Когда -то клан, отцовский род распоряжался ею почти как вещью: она была частью оброка, об уплате которого две стороны приходили к соглашению; положение женщины мало изменилось даже после того, как в результате развития данного института заключение брака приобрело форму контракта^2^. С одной стороны, женщина, имеющая приданое или получившая свою часть наследства, становится юридическим лицом, а с другой - и приданое и наследство подчиняют ее семье; длительное время брачные контракты заключались между тестем и зятем, а не между мужем и
женой. В этом случае экономической независимостью могла располагать только вдова^3^. Девушка никог-
  ^1^СМ. Т. 1.
  ^2^РАЗВИТИЕ ИНСТИТУТА БРАКА НЕ БЫЛО НЕПРЕРЫВНЫМ ПРОЦЕССОМ. В РИМЕ, А ЗАТЕМ В СОВРЕМЕННОМ ОБЩЕСТВЕ ОНО ПОВТОРИЛО ПУТЬ, УЖЕ ПРОЙДЕННЫЙ В ЕГИПТЕ; СМ. Т. 1, Ч. 2 («ИСТОРИЯ»).
  ^3^ЭТИМ ОБЪЯСНЯЮТСЯ ОСОБЫЕ ЧЕРТЫ, СВОЙСТВЕННЫЕ ПЕРСОНАЖУ МОЛОДОЙ ВДОВЫ В ЭРОТИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ.
  да не пользовалась полной свободой выбора; безбрачие, не считая тех редких случаев, когда оно предстает как священный долг, низводит девушку до положения бесполезного низшего существа; брак - вот единственная возможность обеспечить свое существование, а также его единственный смысл, Общество обязывает женщину вступать в брак для выполнения двух функций, первая из которых - деторождение; иногда, впрочем довольно редко, государство берет ее под свою непосредственную опеку и требует от нее только выполнения материнских функций; так было в Спарте и отчасти в гитлеровской Германии. Чаще, и это бывает даже в обществах, которым неизвестна роль отца в продолжении рода, она находится под защитой мужа; в связи с этим вторая функция женщины - это удовлетворение сексуальных потребностей мужчины и забота о его домашнем очаге. Ее общественной обязанностью считается служба мужу, который со своей стороны должен дарить ей подарки, оставлять наследство или содержать ее; именно через супруга общество воздает должное женщине, принесенной ему в жертву. Права, которые приобретает исполняющая свои обязанности супруга,
определяются обязанностями, налагаемыми на мужчину. Он не может по собственному усмотрению разорвать супружеские связи; развод возможен только по решению представителя государственной власти, и иногда в случае развода мужчина обязан выплатить жене денежную компенсацию; подобный обычай был весьма распространен в Египте времен Бокхориса, в настоящее время он в ходу в США, где это называется «alimony»^1^. Общество всегда более или менее откровенно признавало полигамию; мужчина может иметь любовную связь с рабыней, завести сожительницу или любовницу, обратиться к услугам проститутки; но он обязан уважать некоторые привилегии законной жены. Если последняя подвергается дурному обращению или терпит какой -либо ущерб, у нее есть более или менее гарантированный выход: она может вернуться в свою семью, потребовать и получить право на раздельное жительство или развод. Следовательно, в браке у каждого из супругов есть свои обязанности и свои преимущества, но их положение неодинаково, Девушка может стать членом общества, только выйдя замуж; если она «остается в девках», то общество смотрит на нее как на
неполноценное существо. Именно поэтому матери всегда так упорно стремились пристроить своих дочерей. В прошлом веке в буржуазных семьях мнение девушек по этому вопросу почти не учитывалось. Их предлагали потенциальным претендентам на заранее организованных «свиданиях». Этот обычай был описан Золя в романе «Накипь»: - Опять сорвалось! - только и мог сказать Жоссеран.
  - Вы что, не понимаете? - пронзительным голосом продолжала г -жа Жоссеран. - Я, кажется, ясно сказала вам, что еще одна партия вылетела в трубу! И это уже четвертая по счету! Ты слышишь? - снова
  наступая на дочь, воскликнула г -жа Жоссеран. - …Скажи, как это случилось, что у тебя опять сорвалась партия?
  Берта поняла, что теперь мать возьмет ее в оборот.
  - Сама не знаю, мама, - пробормотала она.
  - Помощник начальника отдела, - продолжала мать, - молодой, ему нет еще и тридцати лет, великолепная будущность. Каждый месяц регулярно приносит свое жалованье, уже чего вернее? А ведь это самое главное. Ты, надо полагать, опять выкинула какую -нибудь глупость, как с другими женихами?
  - Нет, мама, уверяю тебя…
  - Ты с ним танцевала, а потом вы перешли в маленькую гостиную…
  Берта смутилась.
  - Да, мама… Когда мы очутились одни, он позволил себе разные гадости. Он меня поцеловал и крепко прижал к себе… Тогда я испугалась и толкнула его так, что он налетел на стул…
  - Толкнула его так, что он налетел на стул! - вскипев от ярости, прервала ее мать. - Вот оно что! Ах ты несчастная!.. Толкнула его так, что он налетел на стул…
  - Но, мама, ведь он меня схватил…
  - Ну и что? Важность какая, схватил!.. Вот и отдавайте этих дурех в пансион! Чему только вас там обучают?.. Из -за какого -то поцелуя в уголке!.. Да тебе даже и не следовало докладывать об этом нам, твоим родителям… А ты еще толкаешь людей так, что они налетают на стулья, и упускаешь женихов…
  Она приняла нравоучительный тон и продолжала: - Ну, конечно! Я опускаю руки! Ты просто дура набитая, дочь моя!.. Поймите раз навсегда, что, поскольку у нас нет денег, вы должны привлекать мужчин чем -то другим… Делаешь любезную мину, строишь глазки, не отнимаешь своей руки и, словно невзначай, позволяешь кое -какие шалости. Вот так только и поймаешь мужа…
  Досадней всего, что она ведь умеет быть премиленькой, когда хочет, - продолжала г -жа Жоссеран. - Ну, полно, вытри глаза и посмотри на меня, как будто я мужчина и ухаживаю за тобой. Ты улыбаешься, роняешь веер, но так, чтобы твой поклонник, передавая его тебе, коснулся твоих пальцев… И не держись так прямо, старайся иметь гибкую талию. Мужчины не любят, чтобы женщина была как доска. Если мужчина позволяет себе что -то лишнее, то не корчи из себя дурочку! Это значит, милая моя, что он загорелся…
  Часы в гостиной пробили два. Возбужденная затянувшейся ночной беседой, одолеваемая яростным желанием немедленно же найти жениха для Берты, г -жа Жоссеран до того забылась, что стала рассуждать вслух, во все стороны поворачивая свою дочь, словно та была куклой из папье -маше. Берта, обессиленная и безвольная, совершенно покорилась матери. Но на сердце у нее было тяжело. Страх и стыд сжимали ей горло…
  Таким образом, девушка не играет никакой активной роли; ее выдают замуж родители. Молодые люди женятся, берут женщину в жены. В браке ИХ привлекает утверждение и обогащение их существования, а не осуществление права на него; они добровольно берут на себя определенные обязанности. Поэтому они могут размышлять о выгодах и неудобствах брака, как это делали греческие и средневековые писатели -сатирики; для них это не судьба, а образ жизни. Ничто не мешает им остаться холостыми, некоторые из них женятся поздно, есть и такие, которые вовсе не женятся, Вступая в брак, женщина становится владычицей частицы мира; существуют официальные гарантии, предохраняющие ее от капризов мужчины, но она попадает к нему в зависимость. Именно он материально обеспечивает семью и поэтому он же является ее воплощением в глазах общества. Женщина берет фамилию мужа, приобщается к его вере, входит в его сословие, его среду; она становится членом его семьи, его «половиной». Она следует за ним туда, куда он отправляется в силу своей деятельности; семья, как правило, живет там, где работает муж; женщина более или менее резко
отрывается от своего прошлого и переходит в мир, к которому принадлежит ее супруг; она отдает ему самое себя, она обязана вступить в брак девственницей и строго хранить верность мужу. Она теряет часть прав, которые по закону предоставляются незамужней женщине. Римское право отдавало женщину в руки мужа (loco filiae); в начале XIX века Бональд говорил, что отношения между мужем и женой подобны отношениям между матерью и ребенком; до 1942 года французское законодательство вменяло женщине в обязанность подчинение мужу; еще и сейчас закон и нравы предоставляют мужу большую власть, которая вытекает из его положения в семье. Поскольку он работает, то именно через него осуществляется связь между интересами семьи и общества; будущее семьи также зависит от него, поскольку он участвует в создании коллективного будущего; именно он олицетворяет открытость к внешнему миру. Женщина занята продолжением рода и заботами о домашнем очаге, то есть она олицетворяет замкнутость^1^. На самом же деле жизнь любого человека является одновременно и открытой к миру и замкнутой; преодолевая свою замкнутость, он должен
сохраняться как личность; обращаясь к будущему, не должен терять связи с прошлым, общение с другими должно служить его самоутверждению. Эти две стороны жизни присутствуют в любом ее проявлении. Мужчина, вступая в брак, достигает их гармонического сочетания; в профессиональной или политической жизни он сталкивается с изменениями и прогрессом, он осознает, что время и пространство изменяют его самого; когда же жизнь, полная перемен, утомляет его, он заводит семью, остепеняется, укрепляет свои связи с миром; теперь по вечерам он возвращается домой, где его ждет жена, хранительница семейных традиций и домашнего очага, воспитательница детей. Что касается жены, то у нее лишь одна миссия: продолжать и поддерживать жизнь в самом широком смысле слова. Она рожает детей, обеспечивает размеренный ритм повседневной жизни и крепость домашнего очага, в котором она живет за закрытыми дверями; она не оказывает никакого непосредственного влияния на будущее и мир, ее связь с обществом осуществляется лишь через посредство мужа.
  В настоящее время брак во многих отношениях сохраняет описанный выше традиционный облик. Прежде всего: девушке значительно важнее вступить в брак, чем молодому человеку. Существуют многочисленные социальные слои, в которых замужество является единственно возможной судьбой для женщины; в крестьянской среде к незамужней женщине относятся с презрением, она превращается в служанку отца, братьев, зятя, уехать же из деревни ей нелегко; вступая в брак, она попадает в зависимость к мужу, но в то же время становится хозяйкой в доме. В некоторых буржуазных кругах девушку не готовят к самостоятельной трудовой деятельности, поэтому ей остается либо вести паразитический образ жизни в доме отца, либо заниматься неквалифицированным трудом, нанимаясь в чужую семью. Но даже и эмансипированные девушки предпочитают брак профессиональным занятиям из -за экономических привилегий, которыми обладают мужчины. Они стремятся выйти замуж за человека, занимающего более высокое положение в обществе, чем их собственное, или надеются, что муж «пойдет» быстрее и дальше, чем они сами. В настоящее время так же, как и раньше,
считается, что половой акт - это услуга, которую женщина оказывает мужчине; она доставляет ему удовольствие, и он обязан ее за это отблагодарить. Тело женщины - это вещь, которую можно купить; для женщины оно представляет собой капитал, который ей позволено использовать с выгодой для себя, Иногда она приносит мужу приданое, нередко берет на себя обязанность выполнять определенную домашнюю работу; содержать в порядке дом, воспитывать детей. Во всяком случае, она имеет право жить на содержании мужчины, более того, традиционная мораль подталкивает ее к этому, Нет ничего удивительного, что такой легкий жизненный путь кажется ей привлекательным, тем более что женские профессии малоинтересны и плохо оплачиваются; замужество для женщины более выгодно, чем какой -либо другой образ жизни. Общественная мораль по -прежнему осуждает сексуальную свободу незамужней женщины. Хотя во Франции до недавнего времени измена жены считалась правонарушением, а свободная любовь не была запрещена законом, незамужней женщине было практически невозможно завести любовника. Многие девушки из буржуазной среды, за которыми строго
следят в родительском доме, и сейчас еще выходят замуж для того, чтобы «получить свободу». В Америке немало женщин пользуются сексуальной свободой, но их опыт можно сравнить с опытом молодежи из первобытных племен, которая, как мы знаем по описанию Малиновского, предается безобидным наслаждениям в «доме для холостяков»; полноценными взрослыми женщинами, по мнению общества, они становятся только после того, как вступают в брак. В Америке еще в большей степени, чем во Франции, одинокая женщина в глазах общества является ущербным существом, даже если она зарабатывает себе на жизнь; без обручального кольца она никогда не добьется полного уважения своей личности и не сможет пользоваться всеми своими правами. Так, материнство приносит уважение лишь замужней женщине, для матери -одиночки рождение ребенка - это тяжелое испытание. По всем этим причинам многие девушки Старого и Нового Света на вопрос об их планах на будущее отвечают так же, как отвечали когда -то их сверстницы: «Я хочу выйти замуж». Что касается молодых людей, то ни один из них не смотрит на брак как на основную цель своей жизни. Для них
необходимым условием достижения независимости взрослого человека является материальное благосостояние; иногда они добиваются его, вступая в брак - так нередко бывает в крестьянской среде, - но иногда эта цель препятствует их женитьбе, Из -за неустойчивости, неопределенности современной жизни обязанности молодого человека, связанные с его вступлением в брак, стали чрезвычайно тяжелыми, а выгоды значительно уменьшились; ведь он легко может заработать себе на жизнь и без труда удовлетворить свои сексуальные потребности. Конечно, вступая в брак, он получает определенные жизненные удобства («дома питаться лучше, чем в ресторане», «нет необходимости ходить в публичный дом») - не страдает больше от одиночества; с появлением семьи и детей он занимает определенное место во времени и пространстве, его жизнь становится наполненной. Несмотря на все это в целом, мужчин, не желающих вступать в брак, больше, чем женщин. Отец не столько отдает дочь замуж, сколько стремится сбыть ее с рук; девушка, занятая поисками мужа, не просто отвечает на призыв мужчины, она его соблазняет.
  Обычай устраивать браки не ушел в прошлое; он сохраняется в среде благомыслящей буржуазии. У могилы Наполеона, в опере, на балу, на пляже или в гостях девушка на выданье с гладко зачесанными волосами, в новом платье робко демонстрирует свои физические достоинства и умение скромно вести беседу; родители торопят ее: «Я уже истратил немало денег на твои выезды; решайся же наконец. Теперь очередь твоей сестры». Несчастной девушке известно, что ее шансы уменьшаются по мере того, как она взрослеет; претендентов мало, и у нее не многим больше свободы выбора, чем у бедуинки, которую обменивают на стадо овец. Как говорит Колетт в романе «Дом Клодины»: «Молодой девушке, не имеющей состояния и профессии и зависящей от братьев, остается лишь молчать, ловить удачу и благодарить Бога!»
  Светская жизнь в менее грубой форме позволяет молодымлюдям встречаться под наблюдением бдительных матерей. Девушки стали немного более свободными, они чаще выходят из дома, учатся, получают профессии, благодаря которым у них появляется возможность знакомиться с мужчинами. В 1945 - 1947 годах г -жа Клэр Лепла провела опрос по поводу вступления в брак^1^. Она взяла множество интервью, я приведу некоторые вопросы и ответы.
  Вопрос: Часто ли встречаются устроенные браки?
  Ответ: Устроенных браков больше нет (51%).
  Устроенные браки очень редки, их не более 1% (16%).
  Устроенные браки составляют от 1 до 3% (28%).
  Устроенные браки составляют от 5 до 10% (5%).
  Люди, отвечавшие на вопросы, отмечали, что обычай устраивать браки, очень распространенный до 1943 года, почти исчез. Однако «иногда браки устраивают из соображений выгоды, из -за отсутствия знакомств, из -за робости иди возраста, из желания заключить хороший союз». Часто это делается священниками; иногда девушки находят себе мужей в результате переписки. «Они описывают свою внешность и посылают описание в специальную газету, которая публикует его под номером. Эту газету посылают всем лицам, описание которых в ней опубликовано. В ней бывает до двухсот описаний внешности женщин, желающих выйти замуж, и приблизительно столько же описаний, присланных мужчинами. Каждый из них может выбрать любого из описанных и начать переписку с ним через посредство газеты».
  Вопрос: Каким образом знакомятся будущие супруги в течение последних десяти лет?
  Ответ: На светских увеселениях (48%).
  Во время учебы или общего дела (22%).
  На вечеринках, на отдыхе (30%).
  Все единогласно отмечают, что «браки между друзьями детства
  чрезвычайно редки. Любовь вспыхивает неожиданно».
  Вопрос: Имеют ли деньги большое значение при выборе супруга? Ответ: 30% браков заключаются ради денег (48%). 50% браков заключаются ради денег (35%). 70% браков заключаются ради денег (17%).
  Вопрос: Стремятся ли родители выдать замуж дочерей? Ответ: Родители стремятся выдать замуж дочерей (58%). Родители хотят выдать замуж дочерей (24%). Родители хотят, чтобы дочери продолжали жить с ними (18%).
  Вопрос: Стремятся ли девушки выйти замуж? Ответ: Девушки стремятся выйти замуж (36%). Девушки хотят выйти замуж (38%).
  Девушки предпочитают совсем не выходить замуж, чем выйти замуж неудачно (26%).
  «Девушки преследуют молодых людей. Девушки выходят за первого
  встречного, чтобы пристроиться. Они все надеются выйти замуж и делают все, чтобы добиться этой цели. Девушка чувствует себя униженной, если за ней не ухаживают, и, чтобы избежать подобной ситуации, ^1^ См.: Клэр Лепла. Обручение.
  она выходит замуж за первого встречного. Девушки выходят замуж, чтобы выйти замуж. Девушки выходят замуж, чтобы стать замужними женщинами. Девушкам не терпится выйти замуж, потому что замужние женщины более свободны». По этому последнему вопросу мнение опрошенных было единым.
  Вопрос: Кто активнее проявляет свое желание вступить в брак: девушки или молодые люди?
  Ответ: Девушки говорят молодым людям о своих чувствах и просят жениться на них (43%).
  Девушки активнее, чем молодые люди, проявляют желание выйти замуж (43%).
  Девушки ведут себя скромно (14%).
  В этом вопросе опрошенные почти единогласны: обычно при заключении браков инициатива принадлежит девушкам. «Девушки понимают, что у них нет ничего, что могло бы их поддержать в жизни; они не представляют себе, каким образом они могли бы заработать себе на жизнь, и поэтому ищут спасения в замужестве. Девушки объясняются в любви молодым людям, вешаются им на шею. Они невыносимы! Девушка готова пойти на любые уловки, лишь бы выйти замуж… женщины сами бегают за мужчинами, и т. п.»
  Во Франции подобный опрос не проводился, но, поскольку французская и бельгийская буржуазия ведет сходный образ жизни, выводы приведенного опроса, по -видимому, справедливы и для Франции; во Франции браки «устраивались» чаще, чем в какой -либо другой стране, знаменитый «Клуб зеленой каймы», организующий для своих членов вечера, чтобы помочь сближению мужчин и женщин, по -прежнему процветает, брачные объявления занимают немало места в газетах.
  Во Франции, как и в Америке, матери, старшие женщины, женские журналы цинично учат девушек искусству «ловить» мужа, как липкая бумага ловит мух; это «поиск», «охота», требующие большого умения: цель не должна быть ни слишком трудно, ни слишком легко достижимой; нужно быть реалисткой, а не витать в облаках, кокетство должно перемежаться со скромным поведением; не следует требовать ни слишком много, ни слишком мало… Молодые люди побаиваются женщин, которые хотят их «женить на себе». Вот признание одного молодого бельгийца в книге Клэр Лепла «Обручение»: «Нет ничего более неприятного для мужчины, чем чувствовать, что его преследуют, понимать, что его прибрала к рукам женщина». Мужчины стараются не попасться в женские сети. Как правило, девушке предоставляется весьма ограниченный выбор; его можно было бы назвать действительно свободным, если бы девушка имела возможность отказаться от брака. Обычно решение девушки определяется расчетом, отвращением, смирением, а не восторженными чувствами: «Если молодой человек, который просит ее руки, хоть немного подходит ей (с точки зрения среды, здоровья, карьеры),
она принимает его предложение, даже если не любит его. Она соглашается выйти за него замуж, даже если не все в нем удовлетворяет ее, и не питает никаких иллюзий».
  Однако, несмотря на свое желание выйти замуж, девушка нередко боится этого. Брак приносит ей больше выгод, чем мужчине, и поэтому она страстно к нему стремится, но в то же время он требует от нее больших жертв, в частности для нее это резкий разрыв с прошлым. Как уже говорилось, многих девушек пугает мысль о том, что им придется покинуть родительский дом. Когда минута расставания приближается, их тревога усиливается. Именно в этот период у многих девушек развиваются неврозы; они возникают иногда и у молодых людей, которые боятся своей новой ответственности, но у девушек они встречаются значительно чаще, О причинах этих заболеваний, которые в этот трудный для девушки момент проявляются с особой силой, мы уже упоминали. Теперь я приведу еще один пример, взятый из работы Штекеля. Он лечил девушку из состоятельной семьи, у которой наблюдались симптомы невроза.
  Когда Штекель познакомился с ней, ее мучила рвота; она принимала каждый вечер морфий, у нее были приступы гнева, она не хотела умываться, ела в постели, не выходила из комнаты. У нее был жених, которого, как она утверждала, она горячо любила. Она призналась Штекелю, что отдалась ему. Позже она сказала ему, что при этом не испытала никакого удовольствия, напротив, она вспоминала о его поцелуях как о чем -то отвратительном, и именно из -за них ее тошнило. Выяснилось, что она отдалась ему для того, чтобы наказать свою мать, которая, по ее мнению, недостаточно любила ее; в детстве она по ночам подглядывала за родителями, потому что боялась, что у нее появится брат или сестра; мать она обожала. «И теперь она должна выйти замуж, уехать из родительского дома, расстаться с родительской спальней? Это невозможно». Она растолстела, царапала и портила себе руки, стала ко всему равнодушной, заболела, старалась всячески оскорбить своего жениха. Врач вылечил ее, но она умоляла мать позволить ей не выходить замуж: «Ей хотелось навсегда остаться дома, быть ребенком». Но мать требовала, чтобы она вышла замуж. За
неделю до свадьбы ее обнаружили в постели мертвой: она застрелилась.
  Бывает также, что девушка долго болеет, потому что внутренне не хочет выздоравливать; она в отчаянии от того, что ее, болезненное состояние не позволяет ей выйти замуж за человека, которого «она обожает»; на деле же она сама доводит себя до такого состояния для того, чтобы не выходить за него замуж, и выздоравливает только в случае, если помолвка расторгается. Иногда девушка боится вступать в брак из -за того, что у нее уже были эротические отношения и ей не удастся скрыть это. Например, если она лишилась девственности, ей страшно, что это станет известно. Однако чаще мысль о том, что ей придется отдаться во власть чужого мужчины, невыносима ей потому, что она горячо любит отца, мать, сестру или глубоко привязана к родительскому дому. Причины, по которым девушки решаются выйти замуж, разнообразны: одни понимают необходимость этого шага, других принуждают к нему, третьи знают, что брак для них - единственное разумное решение жизненных проблем, четвертые стремятся к нормальной жизни супруги и матери, но при этом у многих из них в глубине души живет тайное и упорное сопротивление браку, которое
осложняет им начало супружеской жизни, а иногда мешает достичь в ней счастливого равновесия.
  Итак, обычно брак бывает основан не на любви. «Супруг - это не любимый человек, а всего -навсего его заместитель», - сказал Фрейд. И в этом несовпадении нет ничего случайного. Оно вытекает из самой природы института брака, который существует не для того, чтобы обеспечить индивидуальное счастье мужчины и женщины, а для того, чтобы подчинить их экономический и сексуальный союз коллективным интересам. В некоторых странах с патриархальным общественным устройством бывало - сейчас это случается у некоторых мусульманских народов, - что жених и невеста, выбранные родителями, до дня свадьбы не видят лиц друг друга. И речи быть не может о том, чтобы социальная сторона индивидуальной жизни была основана на сентиментальном или эротическом капризе.
  В этой благоразумной сделке, - говорит Монтень, - желания не бывают столь неистовы; они пасмурны и намного слабее. Любовь не терпит, чтобы руководствовались чем -либо, кроме нее, и она с большой неохотой примешивается к союзам, которые установлены и поддерживаются в других видах и под другим наименованием; именно таков брак: при его заключении родственные связи и богатство оказывают влияние - и вполне правильно - нисколько не меньшее, если не большее, чем привлекательность и красота. Что бы ни говорили, женятся не для себя; женятся нисколько не меньше, если не больше, ради потомства, ради семьи.
  У мужчины, поскольку именно он «берет» женщину в жены, и особенно если вокруг него много женщин, желающих выйти замуж, возможности выбора более широки. Что же касается женщины, то считается, что для нее половой акт - это лишь услуга, которую она обязана оказывать мужчине и за которую она получает определенные выгоды. В связи с этим совершенно логично, что ее личные вкусы можно не принимать во внимание. Брак существует для того, чтобы защитить ее от своеволия мужчины, но ни любовь, ни индивидуальность не могут существовать в условиях несвободы. Попадая под покровительство мужчины, женщина, таким образом, вынуждена пожертвовать чувством любви, на которое способен лишь независимый индивид. Я слышала однажды, как набожная мать семейства говорила дочерям, что «любовь - это грубое чувство, свойственное только мужчинам и незнакомое

  порядочным женщинам». Ту же теорию, но в наукообразной форме излагает Гегель в «Феноменологии духа».
  Все это означает, что для женщины брак ни в коем случае не приводит к созданию неповторимых отношений с избранным ею супругом, он лишь в самом общем виде оправдывает выполнение ею женских функций. Все женщины должны довольствоваться одинаковыми радостями, не внося в них ничего индивидуального; это приводит к двум важным обстоятельствам, касающимся их эротической судьбы: во -первых, они не имеют никакого права на небрачные сексуальные отношения. Поскольку для супругов плотские отношения становятся обязанностью, наложенной на них обществом, желание и удовольствие уходят на второй план по сравнению с общественными интересами. Но мужчина, тесно связанный с миром как работник и гражданин, может иметь случайные связи как до женитьбы, так и после нее. Во всяком случае, он может обрести счастье и вне брака. Женщина же, на которую общество смотрит главным образом как на продолжательницу рода, должна как таковая быть абсолютно незапятнанной. Кроме того, как мы уже говорили, биологическая связь между общим и частным неодинакова у мужчин и женщин: мужчина, выполняя свои обязанности супруга и воспроизводителя,
всегда испытывает удовольствие!, у женщины же детородная функция и сладострастие не связаны между собой. Так что действительной целью брака, который, как считается, освящает эротическую жизнь женщины, является на самом деле ее уничтожение.
  Еще не так давно ущемление сексуальных прав женщины воспринималось мужчинами как вполне естественная вещь; они, как известно, не видели в нем ничего страшного и, ссылаясь на законы природы, легко мирились с женскими страданиями; такова уж, считали они, ее участь. Эта успокоительная точка зрения укреплялась и библейским проклятием. Страдания, связанные с беременностью, - тяжкая цена, которую женщина платит за краткий миг призрачного наслаждения, - служили им темой для шуток. «Пять минут удовольствия, девять месяцев мук», «входит легче, чем выходит». Этот контраст нередко казался им смешным. Подобная философия не лишена садизма; ведь страдания женщин радуют многих мужчин, и им не нравится, что они могут быть облегчены^2^. Поэтому не стоит удивляться тому, что мужчины без
  Нечего и говорить о том, что присловие «Дырка, она и есть дырка» - это всего лишь грубая шутка; мужчина в сексуальных отношениях ищет не только удовольствие; в то же время процветание некоторых дешевых публичных домов доказывает, что мужчина может удовлетворить сексуальное желание с первой встречной женщиной.
  ^2^ Некоторые мужчины утверждают, например, что родовые муки необходимы для появления материнского инстинкта: по их словам, лани, которые рожают под действием анестезии, не желают вскармливать оленят. Но, во -первых, в доказательство они приводят малоубедительные факты, а во -вторых, женщины - это не лани. Истина заключается в том, что облегчение женского бремени возмущает мужчин.
  всяких угрызений совести отказывали женщинам в праве на сексуальное удовлетворение; более того, они полагали, что целесообразно отказывать им не только в сексуальном удовольствии, но и в сексуальном желании^1^.
  Именно об этом с легким цинизмом говорит Монтень: Вот и выходит, что допускать, состоя в этом почтенном и священном родстве, безумства и крайности ненасытных любовных восторгов - своего рода кровосмешение, о чем я, кажется, уже где -то говорил. Нужно, учит Аристотель, сближаться с женой осторожно и сдержанно и постоянно помнить о том, что, если мы станем чрезмерно распалять в ней желание, наслаждение может заставить ее потерять голову и забыть о границах дозволенного… Мне неведомы браки, которые распадались бы с большей легкостью или были бы сопряжены с большими трудностями, нежели заключенные из -за увлечения красотой или по причине влюбленности… Удачный брак, если он вообще существует, отвергает любовь и все ей сопутствующее… Даже те наслаждения, которые они вкушают от близости с женами, заслуживают осуждения, если при этом они забывают о должной мере, и что в законном супружестве можно так ЖЕ впасть в распущенность и разврат, как и в прелюбодейной связи. Эти бесстыдные ласки, на которые толкает нас первый пыл страсти, не только исполнены непристойности, но и несут в себе пагубу нашим женам. Пусть
лучше их учит бесстыдству кто -нибудь другой. Они и без того всегда готовы пойти нам навстречу… Брак - связанный и благочестивый союз; вот почему наслаждения, которые он нам приносит, должны быть сдержанными, серьезными, даже в некоторой мере строгими. Это должна быть страсть совестливая и благородная.
  ^1^ Даже в наши дни желание женщины испытывать удовольствие вызывает гнев у некоторых мужчин. Существует удивительный документ, доказывающий это, - брошюра доктора Гремийона «Правда о венерическом оргазме у женщины». Из предисловия мы узнаем, что автор, герой войны 1914 - 1918 годов, спас от смерти 54 немецких военнопленных, он высоконравственный человек. Он яростно обрушивается на книгу Штекеля «Фригидная женщина» и, в частности, заявляет: «Нормальная плодовитая женщина не знает венерического оргазма. Многие матери (и как раз лучшие) никогда не испытывают острого оргазма… Скрытые эрогенные зоны являются не естественными, а искусственными. Приобретая их, женщины гордятся, но на самом деле это признак разложения… Если вы скажете это любителю женщин, он не станет вас слушать. Ему хочется, чтобы его подружка, с которой он занимается разными мерзостями, испытывала венерический оргазм, и она его испытывает. Если оргазма не существует, его выдумают. Современные женщины хотят, чтобы мужчины доставляли им наслаждение. Мы отвечаем ИМ на это: «Мадам, у нас на это нет времени, да к тому же это негигиенично!..»
Тот, кто создает у женщины эрогенные зоны, копает себе яму: ведь он создает ненасытных женщин. Проститутка без труда может довести до изнурения не одного мужа… женщина, обладающая эрогенными зонами, перерождается, начинает иначе мыслить, иногда она становится опасной, она способна на преступление… Не было бы ни невроsob, ни психозов, если бы люди хорошенько усвоили, что «постельные развлечения» - это такое же обычное дело, как еда, мочеиспускание, испражнение и сон…»
  В самом деле, муж, пробуждающий чувственность в своей жене, пробуждает ее как таковую, поскольку женщина выходит замуж не в силу влечения к какому -либо индивиду. Таким образом он подталкивает свою супругу к поиску удовольствия в других объятиях. Слишком пылко ласкать женщину, говорит также Монтень, - это «гадить в корзину, которую вы собираетесь нести на голове». Впрочем, он честно признает, что из -за осторожности мужчины женщина оказывается в весьма невыгодном положении: У женщины есть серьезные причины отвергать существующие в обществе жизненные правила, тем более что придуманы они мужчинами, без участия женщин. Конечно, между ними и нами бывают стычки, плетутся интриги. Кое в чем мы поступаем с ними легкомысленно: нам прекрасно известно, что по склонности и страсти к любовным утехам
  мы им в подметки не годимся…
  Мы щедро вознаграждаем ее за воздержание, в противном же случае сурово караем… Нам хотелось бы, чтобы женщины были здоровы, сильны, пышны, упитанны и в то же время непорочны, то есть и страстны и холодны одновременно; ведь брак, который, как мы утверждаем, должен остудить их пыл, не приносит им облегчения из -за царящих у
  нас нравов.
  Прудон менее щепетилен; по его мнению, «добропорядочность» требует, чтобы любовь была отделена от брака; Любовь не должна главенствовать над добропорядочностью… любовные излияния неуместны ни между женихом и невестой, ни между мужем и женой, они разрушают уважение к домашнему очагу и трудолюбие, мешают выполнению общественного долга… (выполнив свои любовные обязанности)… мы должны отказаться от любви. Так пастух, сквасив молоко, отжимает из него творог…
  Однако в XIX веке буржуазные представления о любви несколько изменились. С одной стороны, буржуазия страстно желала защитить и укрепить брак, а с другой - из -за развития индивидуализма простое подавление женских требований стало невозможным. Право на любовь яростно защищали Сен -Симон, Фурье, Жорж Санд и представители романтизма. Возникла новая проблема: соединить брак с индивидуальными чувствами, которые, как считалось ранее, не имеют к нему отношения. Именно в это время появилось понятие «супружеская любовь», удивительное порождение традиционного брака по расчету. Идеи консервативной буржуазии, во всей их непоследовательности, были выражены Бальзаком. Он признает, что в принципе брак и любовь не имеют ничего общего, но ему неприятно уподоблять такой достойный уважения институт, как брак, обыкновенной сделке, в которой с женщиной обращаются как с вещью; в результате, читая его произведение «Физиология брака», мы постоянно сталкиваемся с удивительной непоследовательностью.
  С политической, гражданской и моральной точки зрения брак можно рассматривать как закон или контракт, как институт… следовательно, он должен вызывать всеобщее уважение. До сих пор общество видело лишь эти очевидные стороны брака и именно их считало основой супружеских отношений.
  Большинство мужчин вступают в брак с целью воспроизведения, они хотят иметь собственных детей; но ни произведение, ни собственность, ни дети не могут составить счастье человека. Crescite et multiplicamini^1^ не равнозначно любви. Во имя закона, короля и справедливости требовать любви от девушки, которую вы видели четырнадцать раз за две недели, - это нелепость, совершаемая большинством суженых.
  Казалось бы, здесь все так же ясно, как в гегелевской теории. Однако Бальзак без всякого перехода продолжает: Любовь заключается в согласии между потребностью и чувством, супружеское счастье - в абсолютном взаимопонимании супругов. Из этого вытекает, что мужчина, который хочет быть счастливым, должен следовать определенным правилам чести и деликатности. Располагая правом, данным ему законом общества, освящающим потребность, он должен следовать тайным законам природы, под действием которых расцветают чувства. Если он видит свое счастье в том, чтобы быть любимым, он должен сам искренне любить. Ведь ничто не может противостоять истинной страсти. Но тот, кто полон страсти, всегда испытывает желание. Можно ли постоянно желать свою жену?
  - Да.
  После этого Бальзак говорит об искусстве брачной жизни. Однако мы скоро замечаем, что главной целью для мужа должна быть не любовь жены, а ее верность, и для того, чтобы оградить свою честь, муж должен постоянно указывать жене на ее слабости, препятствовать ее культурному развитию, держать в состоянии морального отупения. И это называется любовью? Основной смысл этих туманных и бессвязных рассуждений сводится, по -видимому, к тому, что мужчина, используя свое право выбирать жену и удовлетворяя с ней свои потребности, должен вносить в отношения с ней как можно меньше индивидуального. Именно в этом Бальзак видит залог верности жены. В то же время муж, используя определенные приемы, должен пробудить любовь жены. Но если мужчина женится ради собственности и потомства, можно ли его назвать действительно влюбленным? А если он не влюблен, то откуда возьмется всепобеждающая страсть, в ответ на которую вспыхнет страсть жены? Неужели Бальзаку действительно неизвестно, что неразделенная любовь не только не вызывает ответных чувств, но докучает и вызывает отвращение? Вся его недобросовестность ясно видна в его
программном романе «Воспоминания новобрачных», написанном в форме переписки. Луиза де Шальё хочет основать супружеские отношения на любви. В результате она в порыве страсти убивает своего первого мужа; сама она умирает из -за чрезмерной ревности ко второму мужу. Рене де л'Эстораль жертвует своими чувствами ради благоразумия. В награду она обретает материнские радости и создает прочное семейное счастье. Непонятно, во -первых, в силу какого проклятия - если, конечно, это не воля автора - влюбленная и страстно желающая насладиться радостями материнства Луиза лишена их: ведь любовь никогда не мешала зачатию. Во -вторых, невозможно отделаться от мысли о том, что радость, с которой Рене принимает объятия супруга, свидетельствует о ее «лицемерии», за которое Стендаль так ненавидел «порядочных женщин». Вот как Бальзак описывает ее первую брачную ночь; Рене пишет своей подруге: «Мы с тобой называли мужчин -мужей животными. Но в ту дивную ночь это животное исчезло, вместо него появился мужчина -любовник, любящий мужчина, его нежные слова проникали в самое сердце, я испытывала несказанное наслаждение в его
объятиях… Я была полна ожиданием чего -то необыкновенного. Признаюсь, было все, что называют любовью, все самое интимное, порою неожиданное, и он вел себя деликатно, отдавая должное тонкости момента: в ход были пущены все чарующие формы обольщения, и я испытывала таинственную прелесть, которую рисует нам наше воображение, всепозволяющий любовный пыл, я сладострастно отдавалась его ласкам, и испытанное наслаждение завладело мною так сильно, что я почувствовала себя на вершине блаженства, с которой так не хотелось спускаться».
  Это прекрасное чудо, по -видимому, повторялось не очень часто, поскольку в следующих письмах Рене жалуется: «Раньше я была живым существом, а теперь стала вещью». После ночей «супружеской любви» она утешается, читая Бональда. Хотелось бы по крайней мере знать, с помощью какой уловки в самый трудный момент, момент приобщения женщины к сексуальной жизни, муж превратился в чудодея. Рецепты, которые Бальзак дает в «физиологии брака», либо слишком общи: «Никогда не начинайте супружеские отношения с насилия», либо туманны: «Талант мужа заключается в том, чтобы умело подмечать зародыши удовольствия, развивать их, придавать им новое направление и выражение». Впрочем, он тут же замечает, что в отношениях «между двумя существами, не любящими друг друга, такое умение превращается в разврат». Но ведь Рене как раз не любит Луи; да и откуда у этого последнего может появиться вышеописанный «талант», если он действительно таков, каким его описал автор? На деле Бальзак цинично уклонился от решения проблемы. Он недооценил тот факт, что нейтральных чувств не существует, что отсутствие любви, принуждение и скука чаще
вызывают отнюдь не нежную дружбу, а озлобление, нетерпение и враждебность. В «Лилии в долине» он более искренен, и поэтому судьба несчастной мадам де Мортсоф значительно менее поучительна.

  Примирение брака и любви - это такая сложная вещь, которая требует ни больше ни меньше как божественного вмешательства, - таково мнение Кьёркегора, выраженное весьма сложным языком. Он с удовольствием обличает свойственные браку парадоксы.
  Брак, какое странное изобретение! Но что в нем самое странное, так это то, что его считают стихийным поступком. В действительности же это один из тех поступков, над которым долго размышляют… Разве можно себе представить, чтобы такой важный шаг предпринимался стихийно^1^.
  Трудность заключается в следующем: любовь и любовное влечение появляются абсолютно стихийно, брак же - это обдуманный шаг; в то же время любовное влечение должно пробуждаться после вступления в брак или после того, как принято решение о вступлении в брак, то есть при желании жениться; это значит, что самая стихийная на свете вещь должна в то же время совершаться в результате абсолютно свободно принятого решения; то, что из -за своей стихийности является до такой степени таинственным, что может быть объяснено лишь божественным вмешательством, должно совершаться в результате интенсивных размышлений, неминуемо приводящих к принятию решения. Кроме того, все должно происходить определенным образом: решение не должно незаметно следовать за любовным влечением, и то и другое должно появляться одновременно, в момент развязки, и любовь и решение должны быть налицо 2.
  Иными словами, любовь и брак - это не одно и то же, и совершенно непонятно, как любовь может превратиться в долг. Однако Кьёркегор не боится парадоксов, и вся его работа о браке написана для того, чтоб прояснить эту загадку. Он не отрицает, что действительно: «Размышление убивает стихийность… Если бы размышления на самом деле приводили лишь к любовному влечению, то брака бы не существовало». Но «решение отчасти принимается бессознательно, хотя ему предшествует размышление. Оно воспринимается как нечто абсолютно идеальное, оно так же стихийно, как любовное влечение. Решение это - религиозная концепция жизни, оно построено на этических принципах и должно открыть путь любовному влечению, предохранить его от внешней и внутренней опасности». Поэтому «супруг, настоящий супруг - это тоже чудо!.. Уметь сохранить радость любви, в то время как жизнь обрушивается всей тяжестью серьезных проблем на него и на его возлюбленную!»
  Что касается женщины, рассудок не является ее сильной стороной, она не умеет «размышлять», поэтому «она переходит от непосредственной любви к непосредственному религиозному чувству». Если перевести эту теорию на ясный язык, она означает, что
  «In vino veritas». ^2^ «Разговоры о браке».
  решение любящего мужчины о вступлении в брак представляет собой акт веры в Бога, который призван гарантировать согласие между чувствами и обязанностями; что касается любящей женщины, то она просто стремится выйти замуж. Я знала одну пожилую даму, ревностную католичку, которая наивно верила в «сакраментальную любовь с первого взгляда»; она утверждала, что, когда будущие супруги дают у алтаря окончательное согласие на брак, в их душах загорается любовь, Кьёркегор, правда, допускает существование «влечения» до этого момента, но было бы чудом, если бы супруги испытывали это «влечение» в течение всей своей жизни.
  Однако французские писатели и драматурги прошлого века, не очень верившие в силу таинства брака, стремились найти более понятные для человека способы обеспечения супружеского счастья; в вопросе объединения эротики и супружеской любви они пошли дальше, чем Бальзак, В романе «Влюбленная» Порто -Риш говорит о несовместимости сексуальной любви и семейной жизни, рассказывая о муже, утомленном пылкой страстью жены и ищущем покоя в объятиях более умеренной любовницы. Но с легкой руки Поля Эрвьё супружеская «любовь» превратилась в законодательном порядке в долг. Марсель Прево внушает молодому супругу, что он должен обращаться с женой как с любовницей, и описывает в скрыто похотливых выражениях страстные объятия супругов. Бернстайн воспевает супружескую любовь в своих пьесах: рядом с безнравственной, лживой, чувственной и злой воровкой женой муж предстает как мудрый и великодушный человек; автор также дает понять, что он - опытный и неутомимый любовник, В ответ на романы, рассказывающие об адюльтере, появляются книги, восхваляющие романтику брака. Даже Колетт отдает дань этой морализаторской волне, В книге
«Распутное дитя» она, описав циничные похождения новобрачной, не очень умело лишенной девственности, приводит ее в конце концов в объятия мужа, в которых она и познает наслаждение. М. Мартэн Морис в книге, имевшей некоторый успех, также рассказывает историю молодой женщины, которая после краткой связи с умелым любовником возвращается к мужу и делится с ним приобретенным опытом. Сегодня американцы, которые почитают супружеские отношения, но и являются индивидуалистами, по другим причинам и другими способами делают все возможное для того, чтобы ввести секс в супружеские отношения. Ежегодно появляется множество книг о семейной жизни, имеющих целью облегчить процесс приспособления друг к другу супругов и, что особенно важно, научить мужчину строить счастливые и гармоничные отношения с женой. Психоаналитики и врачи выступают в качестве «советников супругов»; общепризнано, что женщина так же, как мужчина, имеет право на удовольствие, и мужчина обязан знать приемы, которые помогут ему доставить ей удовольствие. Но, как мы знаем, удачные сексуальные отношения - это не просто дело техники. Даже если молодой
человек выучил наизусть несколько десятков учебников вроде таких, как «Что должен знать каждый муж», «Тайны супружеского счастья». «Любовь без страха», то совершенно не очевидно, что он сможет вызвать любовь своей молодой жены. Она реагирует на психологическую ситуацию в целом, а традиционный брак отнюдь не создает благоприятных условий для пробуждения и расцвета женской эротики.
  Когда -то в сообществах, живших по законам матриархата, от новобрачной не требовали, чтобы она была девственницей; напротив, по религиозным причинам она обычно лишалась девственности до свадьбы. В некоторых сельских районах Франции еще сохранились остатки этой древней вольности нравов; там от девушек не требуют безупречного поведения до вступления в брак, напротив, «согрешившим» девушкам и даже матерям -одиночкам легче найти мужа, чем девственницам. В кругах, которые принимают идею эмансипации женщин, девушкам так же, как и юношам, предоставляется сексуальная свобода. Однако патерналистская мораль настойчиво требует девственности от невесты; муж хочет быть уверенным в том, что она не носит под сердцем ребенка от другого мужчины; получая в собственность^1^ ее плоть, он хочет полностью и безраздельно обладать ею; девственность превратилась в моральную, религиозную и мистическую ценность, пользующуюся до сегодняшнего дня повсеместным признанием. Во Франции есть места, где друзья новобрачного с шутками и песнями ждут за дверью спальни молодоженов того момента, когда супруг вынесет им для обозрения
простыню, запачканную кровью; иногда утром родители демонстрируют ее соседям^2^. До сих пор распространены также менее грубые обычаи, связанные с «первой брачной ночью». Не случайно существует немало игривых литературных произведений, посвященных этой теме; дело в том, что животная сторона супружеских отношений, взятая отдельно от социально значимой стороны, всегда воспринимается как нечто непристойное. По законам гуманистической морали любой жизненный опыт должен быть человечным и основанным на свободном движении души. Подлинно нравственная эротическая жизнь - это либо свободный всплеск желания и удовольствия, либо трепетная борьба за обретение свободы в области секса. Но все это возможно лишь в случае, когда любовь или желание приводят индивида к мысли о неповторимости партнера. Когда же сексуальные отношения перестают быть делом индивидов и передаются в ведение общества или Господа Бога, половые отношения между людьми превращаются в нечто низменное. Именно поэто-
  ^М. Т. 1, Ч. 3.
  ^2^«ДО НАСТОЯЩЕГО ВРЕМЕНИ ИММИГРАНТЫ ПЕРВОГО ПОКОЛЕНИЯ НЕКОТОРЫХ ОБЛАСТЕЙ СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ ПОСЫЛАЮТ ЗАПАЧКАННУЮ КРОВЬЮ ПРОСТЫНЮ РОДСТВЕННИКАМ, ОСТАВШИМСЯ В ЕВРОПЕ, В КАЧЕСТВЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА ТОГО, ЧТО БРАК ДЕЙСТВИТЕЛЬНО СОВЕРШИЛСЯ», - ГОВОРИТСЯ В ДОКЛАДЕ КИНСИ.
  му благонравные матроны с отвращением отзываются о плотских удовольствиях: они числят их среди тех функций тела, о которых неприлично говорить вслух. По той же причине свадебные застолья сопровождаются двусмысленными шутками. Есть что -то парадоксально непристойное в том, что выполнение грубой животной функции предваряется пышной церемонией. Универсальное и отвлеченное значение брака состоит в том, что объединение мужчины и женщины, произошедшее на глазах у всех согласно символическим ритуалам, превращается в ночной тиши в ни для кого не видимое столкновение двух конкретных и неповторимых индивидов. Колетт, присутствовавшая в тринадцатилетнем возрасте на крестьянской свадьбе, испытала страшное смятение, зайдя с подружкой в спальню новобрачных: Спальня новобрачных… Там стояла высокая и узкая кровать с кумачовыми занавесками, высокими перинами и множеством пуховых подушек. Здесь закончится этот день с его запахами пота, ладана, скотного двора и свадебных блюд… Скоро сюда войдут новобрачные. Эта мысль еще не приходила мне в голову. Их тела утонут в этой толстой перине… И вступят в загадочную борьбу, о
которой благодаря отважной искренности моей матери и наблюдениям над животными я знала и слишком много, и слишком мало. А потом? Мне стало страшно в этой комнате, рядом с кроватью, о которой раньше я и не думала*.
  Охваченная страхом девочка почувствовала контраст между семейным торжеством и животно низменной тайной, скрывающейся за пологом этой кровати. В цивилизациях, где женщина не рассматривается как личность, например на Востоке, в Греции, в Риме, никто не видит в свадьбе ничего смешного или непристойного; животная функция человека является, по общему мнению, такой же обыденной, как древние традиции; но в современном западном обществе мужчины и женщины воспринимаются как индивиды, и вольные шутки свадебных гостей относятся к конкретным мужчине и женщине, которым в ближайшие часы предстоит пережить неповторимый опыт: совершить акт, тщательно маскируемый ритуалами, речами и цветами. Разумеется, можно также говорить о контрасте между торжественностью пышных похорон и разложением трупа в могиле. Но покойник не может очнуться в гробу; что же касается новобрачной, то она, столкнувшись с непонятным и неожиданным для нее жизненным испытанием, на которое ее обрекли напутствие мэра в трехцветной ленте и торжественное церковное благословение, переживает шок и ужас. Не только в водевилях девушки после первой брачной
ночи в слезах возвращаются к матерям, об этом можно прочесть и в психиатрических исследованиях, мне самой не раз рассказывали о подобных случаях. Обычно это бывает с девушками, воспитанными в слишком строгих правилах, не имеющими никакого понятия о сексуальных отношениях и потрясенными неожиданным открытием этой стороны жизни. В прошлом веке г -жа Адам полагала, что обязана выйти замуж за мужчину, который поцеловал ее в губы, поскольку, по ее мнению, в этом и заключалась законченная форма сексуального слияния. Но подобные истории происходили также сравнительно недавно. Например, Штекель рассказывает об одной новобрачной; «Когда во время свадебного путешествия муж лишил ее девственности, она решила, что он сошел с ума, и подчинилась ему, боясь противоречить сумасшедшему» 1, Девушки бывают до того несведущими, что выходят замуж за лесбиянку и долго живут с этим псевдомужем, не догадываясь, что рядом с ними находится отнюдь не мужчина.
  Ваше поведение в ночь после свадьбы оглушает жену, как будто ее окатили ушатом ледяной воды. Даже если до свадьбы у нее было смутное беспокойство…
  Ага, так вот что такое брак, думает она. Поэтому так тщательно скрывают, что происходит на самом деле. Меня провели.
  Но от обиды она ничего не говорит вслух. И вы сможете снова и снова окатывать ее водой, она не потревожит соседей никакими скандальными выходками.
  Этот отрывок из стихотворения Мишо^2^ «Первая брачная ночь» довольно точно описывает ситуацию. Многие современные девушки лучше осведомлены о том, что их ждет, но и их согласие носит абстрактный характер, И сейчас лишение девственности часто похоже на насилие. «Нет сомнения в том, что насилие чаще совершается в браке, чем вне брака», - говорит Хэвлок Эллис. В работе Нойгебауэра «Monatsschrift fr Geburtshilfe» (1889, т. IX) описаны более ста пятидесяти случаев, когда мужья наносили женщинам раны во время совокупления; причинами этого были грубость, состояние опьянения, неправильная поза, несоразмерность половых органов, Хэвлок Эллис рассказывает, что одна англичанка расспросила шесть неглупых женщин среднего класса об их впечатлениях от первой брачной ночи. Для всех совокупление было шоком; две из них совсем ничего не знали, трое других полагали, что знают, но и они получили психическую травму. Адлер также подчеркивал психологическую значимость момента лишения девственности.
  Первый момент, когда мужчина вступает в свои супружеские права, нередко определяет всю последующую жизнь. Неопытность и излишнее возбуждение мужа могут стать первой причиной бесчувственности женщины. Если же муж в течение длительного времени ведет себя с женой грубо и неумело, он может обречь ее на полную фригидность.
  В предыдущей главе мы привели целый ряд примеров такого неудачного приобщения к сексуальным отношениям. Вот еще один случай, рассказанный Штекелем; Г -жа .., воспитанная в очень строгих правилах, со страхом ждала первой брачной ночи. Муж сорвал с нее одежду, не позволив ей лечь в постель. Сам он тоже разделся и предложил ей полюбоваться своим обнаженным телом, поглядеть, какой у него пенис. Она закрыла лицо руками. Тогда он воскликнул: «Зачем же ты вышла замуж, дура ты эдакая». Затем он повалил ее на кровать и грубо овладел ею. Она, конечно, на всю жизнь осталась фригидной.
  В самом деле, мы уже писали о том, какое огромное внутреннее сопротивление должна преодолеть девственница, вступающая в сексуальную жизнь. В этот период в ней происходит огромная физиологическая и психическая перестройка. Глупо и бесчеловечно требовать от нее, чтобы этот процесс прошел за одну ночь. Абсурдно считать выполнением долга такую сложную операцию, как первое совокупление. Страх женщины увеличивается еще и от того, что непонятная операция, которую ей предстоит перенести, освящена традицией; общество, религия, семья, друзья торжественно поручили ее заботам супруга -повелителя. Кроме того, ей кажется, что от первой брачной ночи зависит все ее будущее, поскольку до сих пор в брак вступают на всю жизнь. В этот момент она чувствует себя один на один со своей судьбой: мужчина, которому она будет всегда принадлежать, воплощает в ее глазах Мужчину вообще, он предстает перед ней в совершенно новом облике, приобретающем огромное значение потому, что отныне она всегда будет жить бок о бок с ним. Однако и мужчина испытывает тревогу при мысли о том, что ему предстоит совершить; у него имеются собственные
проблемы и комплексы, из -за которых он и становится робким, неловким или, наоборот, грубым, У многих мужчин торжественность бракосочетания парализует сексуальную потенцию, Жане пишет в работе «Навязчивые состояния и психастения»: Кто не встречал стыдливых новобрачных, которым не удается овладеть молодой женой и которые из -за этого впадают в отчаяние, чувствуют себя опозоренными? В прошлом году нам довелось присутствовать при довольно любопытной трагикомической сцене: разгневанный тесть притащил в клинику «Сальпетриер» своего тихого и покорного зятя. Тесть требовал медицинского свидетельства, которое позволило бы подать на развод. Несчастный молодой человек объяснял, что раньше у него все хорошо получалось, но после свадьбы из -за стеснения и стыда он ни на что не способен.
  Слишком пылкая страсть пугает девушку, слишком уважительное отношение унижает. Некоторые женщины до конца своих дней ненавидят мужчину, который эгоистически думал лишь о своем удовольствии и не обращал внимания на их страдания, но они также всю жизнь таят обиду на того, кто, как им кажется, пренебрег ими^1^, или на того, кто не счел нужным лишить их девственности в первую же ночь или не смог этого сделать. Хелен Дейч отмечает^, что некоторые робкие и неумелые мужья просят врача лишить их жену девственности хирургическим путем, ссылаясь на какой -либо ее физический недостаток. Однако обычно никаких недостатков у жены нет. Женщины, пишет Дейч, всю жизнь испытывают обиду и презрение к мужу, не сумевшему нормально овладеть ими. Один из случаев, описанных Фрейдом^3^ показывает, что импотенция мужа может нанести травму жене; Одна больная обычно бегала из одной комнаты в другую, посреди которой стоял стол. Там она особым образом складывала скатерть, звала служанку, а когда та подходила к столу, отсылала ее… Пытаясь объяснить это наваждение, она вспомнила, что на скатерти было скверное пятно и она каждый раз
старалась положить ее так, чтобы служанка сразу его увидела… Вся эта сцена воспроизводила ее первую брачную ночь, когда муж показал свою слабость как мужчина. Он много раз прибегал в ее спальню из своей для того, чтобы сделать новую попытку. Он стыдился служанки, которая стелила постель, и поэтому запачкал простыню красными чернилами, чтобы служанка подумала, что это кровь, Первая брачная ночь превращается для молодоженов в испытание, преодолевая которое они боятся опозориться. Каждый из них настолько поглощен своими собственными проблемами, что у него не возникает мысли о необходимости великодушного отношения к другому. В эту ночь половой акт приобретает торжественное и поэтому особенно опасное значение; неудивительно, что нередко ее последствием становится пожизненная фригидность женщин, В эту ночь муж сталкивается с трудной проблемой: если он будет «слишком сладострастен с женой», это может шокировать и оскорбить ее; этот страх, по -видимому, парализует американских мужчин, особенно, как отмечается в докладе Кинси, в семьях, где муж и жена имеют высшее образование. Дело в том, что чем глубже
самосознание женщины, тем значительнее ее заторможенность. Если же муж слишком «уважительно» обходится с женой, ему не удается пробудить ее чувственность. Эта дилемма возникает из -за двойственной позиции молодой женщины, которая и стремится к наслаждению, и отвергает его, требует сдержанности, но и страдает от нее. Если не принимать во внимание случаи исключительного счастья, муж представляется жене или распутником, или беспомощным юнцом. В связи с этим неудивительно, что для женщин «выполнение супружеского долга» нередко становится тяжелой и неприятной обязанностью.
  ^1^СМ. НАБЛЮДЕНИЯ ШТЕКЕЛЯ, ПРИВЕДЕННЫЕ В ПРЕДЫДУЩЕЙ ГЛАВЕ. «ПСИХОЛОГИЯ ЖЕНЩИН».
  МЫ ПРИВОДИМ ЕГО КРАТКОЕ ИЗЛОЖЕНИЕ, ОСНОВЫВАЯСЬ НА РАБОТЕ ШТЕКЕЛЯ «ФРИГИДНАЯ ЖЕНЩИНА».
  Ей тягостно подчиняться нелюбимому повелителю, пишет Дидро в трактате «О женщинах». «Я видел, как одна порядочная женщина содрогалась от отвращения при приближении мужа; я видел, как после выполнения супружеских обязанностей она подолгу лежала в ванне, потому что ей казалось, что она никак не может смыть эту грязь. Нам почти неведомо подобное чувство отвращения. Мы менее ранимы. Многие женщины умирают, не познав восторгов сладострастия. Они редко испытывают эти ощущения, которые я бы сравнил с приступом эпилепсии и которые мы можем испытать всякий раз, когда этого желаем. Даже в объятиях обожаемого мужчины им не дано достичь высшего блаженства. Мы же можем испытать его в объятиях услужливой женщины, которая вовсе нам не нравится. Они хуже, чем мы, владеют своими чувствами, и поэтому наивысшее удовольствие приходит к ним медленнее и реже. В очень многих случаях их ожидания оказываются обманутыми».
  Действительно, немало женщин становятся матерями и бабушками, никогда не испытав ни удовольствия, ни даже желания; они стараются уклониться от выполнения этого «грязного долга» и для этого добывают медицинские справки или придумывают какие -либо иные предлоги. В докладе Кинси говорится, что многие американские женщины «считают, что им слишком часто приходится совокупляться с мужем, они бы хотели, чтобы у мужа реже возникало желание заниматься любовью. Лишь немногие женщины хотели бы совокупляться чаще». В то же время, как нам известно, эротическая потенция женщин почти неисчерпаема. Это противоречие наглядно показывает, что брак, который, как утверждают, упорядочивает женскую эротику, на самом деле убивает ее.
  В романе «Тереза Декейру» Мориак описывает отношение молодой женщины, вышедшей замуж без любви, к браку вообще и к своим супружеским обязанностям в частности:…Быть может, она искала в браке не столько материального могущества, богатства, сколько убежища. Что толкнуло ее на этот брак, как не чувство страха. Юная, но практичная девушка, с детства приученная к хозяйству, она поспешила войти в подобающий для нее круг, занять в нем раз и навсегда определенное место. Она хотела укрыться от какой -то невидимой опасности. Никогда она не казалась такой рассудительной, как в пору ее помолвки с Бернаром, она стремилась вступить в семейный клан, «устроиться», войти в добропорядочный мирок, спасти себя… Свадьба состоялась в Сен -Клере, в тесной церкви, где болтовня дам заглушала одышливую фисгармонию, а их крепкие духи перекрывали запах ладана, и в этот знойный день Тереза почувствовала, что погибла. Она, как лунатик, вошла в клетку и вдруг очнулась, когда громыхнула и захлопнулась тяжелая дверь. Ничего как будто не изменилось, но она поняла, что отныне уже не может погибнуть одна. В густой чаще семейных устоев и
правил она будет подобна тлеющему огню, который ползет под зарослями вереска… Вечером в день этой полудеревенской, полугосподской свадьбы группы гостей, расцвеченные яркими платьями девушек, преградили дорогу автомобилю новобрачных и проводили их шумными приветствиями… Вспомнив о той ночи, что последовала за свадьбой, Тереза шепчет: «Это было ужасно…», потом спохватывается: «Да нет… не так -то ужасно…» А разве она очень страдала во время ИХ путешествия на итальянские озера? Она играла в сложную игру «не выдавай себя»… Тереза сумела приучить свое тело к такому притворству и черпала в этом горькую усладу. В мире неведомых ей ощущений, в которые мужчина принуждал ее проникнуть, она с помощью воображения допускала, что там и для нее, возможно, есть счастье, но какое оно? Перед ней словно был пейзаж, затянутый густой сеткой дождя, и она старалась представить себе, каким он был бы при ярком солнце, - вот так Тереза открывала, что такое страсть.
  И как легко было обмануть Бернара, ее спутника с пустым взглядом… Он весь уходил в наслаждение, как те очаровательные поросята, на которых забавно смотреть, когда они, хрюкая от удовольствия, бросаются к корыту. («Я стала этим корытом», - думает Тереза.) Где он научился классифицировать все, что касалось плотских утех, отличать ласки, дозволенные порядочному человеку, от повадок садиста? Тут он никогда не проявлял ни малейшего колебания… «Бедняга Бернар, а ведь он не хуже других. Но вожделение превращает человека, приближающегося к женщине, в чудовище, совсем на этого человека не похожее. Я видела, как Бернар утопает в пучине похоти, и вся замирала, как будто этот сумасшедший, этот эпилептик при малейшем моем движении мог удушить меня».
  Вот еще одно свидетельство, более откровенное. Эта история была рассказана Штекелю двадцативосьмилетней женщиной, воспитанной в высококультурной среде: Невестой я была счастлива. У меня наконец появилось ощущение защищенности, все обращали на меня внимание. Жених восхищался мной, баловал меня, для меня это было внове… От поцелуев (жених никогда не ласкал меня иначе) я так загоралась, что не могла дождаться свадьбы… Наутро в день свадьбы я была в сильном возбуждении, моя рубашка промокла от пота. И все это от мысли, что скоро то неведомое, которого я так желаю, перестанет быть для меня тайной. Я по -детски представляла себе, что мужчина мочится во влагалище женщины… Когда мы очутились в спальне, все началось с небольшого разочарования: муж спросил меня, не выйти ли ему. Я попросила его выйти, потому что действительно стыдилась его. Но в моем воображении сцена раздевания играла важную роль. Когда я легла в постель, он со смущенным видом вошел в комнату. Позже он сознался мне, что испытывал страх, глядя на меня, потому что я была воплощением молодости, полной радостного ожидания. Быстро раздевшись, он
потушил свет. Почти не приласкав меня, он сразу попытался овладеть мною. Мне было очень страшно, и я попросила его не трогать меня. Мне хотелось оказаться где -нибудь Далеко от него. Я была в ужасе от его попытки сразу, без ласк, овладеть мною. Мне казалось, что он груб, и позже я нередко упрекала его в этом. Но это была не грубость, а полная бестактность, отсутствие чуткости. В эту ночь все его попытки были безрезультатными. Меня начало охватывать отчаяние, и я стыдилась собственной беспомощности, думая, что виновата я, что я неправильно сложена… В конце концов в эту ночь мне пришлось удовольствоваться его поцелуями. Десять дней спустя ему удалось лишить меня девственности, но половой акт длился несколько секунд, и я не почувствовала ничего, кроме небольшой боли. Какое это было разочарование! Позже у меня бывали приятные ощущения во время совокупления, но достичь этого было нелегко, и мужу приходилось прикладывать немало усилий, чтобы испытать удовольствие… В Праге мы останавливались в холостяцкой квартире моего деверя, и воображение рисовало мне ощущения, которые он испытывает, узнав, что я спала в
его постели. Там я впервые пережила оргазм и была очень счастлива. В первые недели муж каждую ночь совокуплялся со мной. Я неоднократно достигала оргазма, но это меня не удовлетворяло, потому что ощущение было очень кратковременным, а я возбуждалась до того, что была готова плакать… После двух родов… совокупление удовлетворяло меня все меньше и меньше. Оргазм я испытывала редко, муж всегда кончал раньше меня. Каждый раз я напряженно ждала (сколько времени он еще сможет?). Когда он был удовлетворен, а я - нет, я его ненавидела. Иногда во время полового акта я воображала, что лежу с деверем или врачом, принимавшим у меня роды. Муж попытался возбудить меня с помощью пальца… Я действительно пришла в сильное возбуждение, но в то же время мне казалось, что это позорный и ненормальный способ, и он не приносил мне никакого удовольствия… В течение всего времени, пока мы были женаты, муж никогда не ласкал мое тело. Однажды он сказал мне, что со мной он не мог решиться ни на что… Он никогда не видел меня обнаженной, поскольку мы не снимали ночных рубашек, и он совершал половой акт только ночью.
  В действительности эта женщина была очень чувственна, и позже она обрела счастье в объятиях любовника.
  Период обручения существует для того, чтобы приобщение девушки к сексуальной жизни не было слишком резким; однако нередко нравы требуют, чтобы между женихом и невестой не было ничего похожего на сексуальные отношения. Если ЖЕ девственница отдается своему будущему мужу, то она переживает приблизительно то же, что и новобрачная. Невеста решается на такой шаг лишь в том случае, когда обязательство, взятое на себя женихом, кажется ей столь же непоколебимым, как и уже совершившийся брак. В этой ситуации первое совокупление также воспринимается как испытание. Отдавшись же жениху, даже если ей удалось избежать окончательного закабаления - беременности, невеста почти никогда уже не решается отказать ему.
  Трудности начального этапа сексуальной жизни легко преодолеваются, если между двумя любящими и желающими друг друга партнерами существует полное согласие. Сила и величие физической любви заключается в том, что любовники, не посягающие на свободу друг друга, дарят друг другу блаженство. В этом случае ни одно их действие не может быть постыдным, поскольку они ничего не навязывают друг Другу, напротив, они оба великодушно отдаются друг Другу. Брак же в принципе представляет собой нечто непристойное, поскольку он вводит понятия прав и обязанностей в отношения, в основе которых должен лежать свободный порыв. Обрекая людей на сексуальные взаимоотношения без учета их индивидуальных склонностей, брак придает телу постыдное сходство с орудием. Нередко муж леденеет при мысли о том, что он исполняет свой долг, а жене непереносимо стыдно оттого, что человек, который находится рядом с ней, всего -навсего пользуется своим правом. Конечно, случается, что в начале супружеской жизни сексуальные отношения приобретают индивидуальный характер. Иногда приобщение к сексуальной жизни происходит медленно, но бывает и так,
что в первую же брачную ночь у супругов возникает гармоничное физическое влечение. Сознание того, что она состоит в браке, расслабляет женщину, устраняет мысли о грехе, которые еще так часто появляются в связи со всем, что касается плоти; регулярные и часто повторяющиеся половые сношения ведут к возникновению плотской близости, способствующей половому созреванию. Немало женщин бывают счастливы в первые годы супружеской жизни. Следует особо подчеркнуть, что они навсегда сохраняют благодарность мужу за это счастье и позже прощают ему любые провинности. «Женщины, которые были удовлетворены сексуальными отношениями с мужем, не находят в себе сил для того, чтобы расторгнуть неудачный семейный союз», - говорит Штекель. И все -таки девушка подвергается огромной опасности, беря на себя обязательство всю жизнь спать с одним, и только с одним, мужчиной, сексуальные возможности которого ей неизвестны. Ведь ее эротическая судьба в большой мере зависит от личности партнера. Именно об этом парадоксе Леон Блюм говорит с вполне обоснованным осуждением в своей работе «Брак».
  Лишь лицемер может полагать, что союз, основанный на обычаях, может перерасти в любовь; совершенно нелепо требовать, чтобы супруги, связанные практическими, социальными и моральными интересами, всю жизнь желали друг друга. В то же время сторонникам брака по расчету действительно не составляет никакого труда доказать, что у тех, кто женится по любви, не так уж: много шансов на счастье. Во -первых, идеальная любовь, которую испытывает девушка, не всегда располагает ее к сексуальной любви; ее платоническое обожание, ее мечтания и страсти, в которых отражаются ее детские и девические мысли и представления, недолговечны, они не выдерживают испытания повседневной жизнью. Даже если между нею и ее женихом возникает искреннее и глубокое эротическое влечение, оно не может стать прочной основой для долгой совместной жизни.
  В беспредельном пространстве любви костер чувственности, сияние которого заслоняет сначала все остальное, занимает на самом деле очень мало места, - пишет Колетт. - Это колеблющееся пламя окружено неизвестностью, полной опасностей. Очнувшись после кратких объятий или даже после длительного периода наслаждения, нам придется начать жить рядом друг с другом, друг для друга^1^.
  Во -вторых, плотская любовь, даже если она существует до свадьбы или возникает сразу после нее, почти никогда не длится годами, Конечно, сексуальная любовь нуждается в верности, потому что взаимное желание двух влюбленных делает их отношения сугубо индивидуальными и неповторимыми. Они не хотят, чтобы сексуальные отношения с третьими лицами разрушили эту неповторимость, они хотят быть незаменимыми друг для друга; но верность имеет смысл лишь до тех пор, пока она стихийна. Однако стихийные эротические чары довольно быстро рассеиваются. Чудо эротических чар состоит в том, что перед каждым из любовников предстает в своем телесном воплощении существо, суть которого заключается в бесконечной иррациональности; конечно, подчинить себе такое существо невозможно, но с ним можно слиться в особом, трепетном порыве. Когда же два индивида не стремятся более к слиянию, потому что между ними возникли вражда, отвращение или равнодушие, эротическое влечение исчезает; почти так же неизбежно оно исчезает и в том случае, когда любовников связывает взаимное уважение и дружба. Ведь два человека, испытывающих одинаковую
иррациональную тягу друг к другу в жизненных обстоятельствах и общих делах, не обязательно ощущают потребность в телесном слиянии; более того, подобное слияние, потерявшее свою былую значимость, вызывает у них отвращение. Слово «кровосмешение», которое употребляет Монтень, очень точно определяет суть происходящего. Эротическое влечение - это движение к Другому, в этом его основной смысл; однако семейная жизнь приводит к тому, что супруги становятся как бы одной личностью; им нечем обмениваться, они ничем не могут одарить друг друга, в их отношениях нет места борьбе и победам. Поэтому, если между ними сохраняются плотские отношения, они нередко воспринимаются как нечто постыдное; супруги чувствуют, что для них половой акт перестал быть формой возвышенных межличностных отношений и превратился в нечто вроде взаимной мастурбации. Из вежливости супруги скрывают тот факт, что они смотрят друг на друга как на орудия, необходимые для удовлетворения их потребностей, но, когда подобные правила вежливости не соблюдаются, он становится совершенно очевидным. Именно это мы видим в работе Лагаша «Природа и
проявление ревности». Для женщины, пишет Лагаш, мужской половой член является ее собственным источником наслаждений, и она относится к нему с такой же скупостью, как к домашним запасам продовольствия. Если мужчина одарит наслаждением соседку, то ей самой ничего не останется. Поэтому она придирчиво осматривает его трусы, чтобы узнать, не растратил ли он свое драгоценное семя. Жуандо в «Записках мужа» говорит о «повседневном контроле законной жены, которая проверяет вашу одежду и следит за вами во сне для того, чтобы найти доказательства вашей измены». Муж в свою очередь удовлетворяет свои потребности с женой, не спрашивая ее о ее желаниях.

  Впрочем, такое грубое удовлетворение потребностей неспособно утолить сексуальное желание человека. Поэтому нередко к самым законным, казалось бы, сексуальным отношениям примешивается что -то порочное. Многие женщины, совокупляясь с мужем, дают волю эротической фантазии. Штекель рассказывает об одной двадцатипятилетней женщине, которая «может испытать с мужем легкий оргазм, только представляя себе, что какой -то сильный и уже немолодой мужчина грубо овладевает ею против ее воли. Она воображает, что ее насилуют, бьют, что она находится не с мужем, а с другим мужчиной». Мужчина также предается подобным мечтаниям; лаская жену, он воображает, что ласкает бедра какой -либо танцовщицы, которую видел в мюзик -холле, или грудь миловидной женщины, фотографией которой он любовался. Пищей для воображения может служить воспоминание или какой -либо образ. Случается, что он представляет себе, как кто -то соблазняет его жену, обладает ею или насилует ее, благодаря таким картинам он снова видит в ней другого человека, то есть возвращает ей свойство, которое она утратила. «Супружеские отношения, - говорит Штекель, -
способны приводить к причудливым изменениям и извращениям, супруги становятся тонкими актерами, разыгрывающими такие комедии, которые могут разрушить всякие границы между видимостью и реальностью». В крайних случаях возникают вполне определенные пороки; муж начинает предаваться скопофилии, ему необходимо видеть свою жену обнаженной или знать, что у нее есть любовник, только при этом условии она приобретает для него определенное очарование; иногда он с садистской настойчивостью отбивает у нее влечение к нему, желая видеть ее вновь независимой и свободной для того, чтобы иметь возможность обладать полноценным человеческим существом, У женщин, которые стремятся пробудить в муже повелителя и тирана, каковым он не является, напротив, возникают мазохистские наклонности. Я знала одну даму, воспитанную в монастыре, очень набожную, днем властную и не терпящую возражений, которая по ночам страстно умоляла мужа отстегать ее, что ему и приходилось делать, преодолевая ужас. Но и сам порок приобретает в браке организованную, холодную и серьезную форму, это самый печальный результат, к которому может привести
супружеская жизнь, Истина заключается в том, что физическая любовь не может быть ни самоцелью, ни простым средством; она не может стать смыслом жизни, но в то же время ее смысл тесно связан с человеческой жизнью. Это значит, что в жизни любого человека ей Должна отводиться эпизодическая и автономная роль. Иными словами, она должна быть свободной.
  Именно поэтому оптимистическая буржуазная мораль призывает молодую супругу не к любви. Ее приучили к мысли о том, что светлый идеал - это счастье, то есть спокойное равновесие, основанное на имманентности и повторении. В эпохи процветания и спокойствия счастье было идеалом всей буржуазии, и крупной земельной буржуазии в особенности. Эта последняя стремилась не к будущему завоеванию мира, а к мирному сохранению прошлого, к поддержанию статус -кво. Золотая середина, лишенная честолюбия и страстей, череда бесконечно повторяющихся и ни к чему не приводящих дней, тихое скольжение жизни, оканчивающееся смертью, без поисков высоких целей, - вот что воспевает автор «Сонета счастья». Но сегодня эта псевдомудрость, восходящая отчасти к Эпикуру и Зенону, утратила свое значение. Сохранение и воспроизведение мира без каких бы то ни было изменений не кажется ни желательным, ни возможным. Мужчина призван действовать; производить, сражаться, создавать, двигаться вперед, сливаться со Есей вселенной, заглядывать в бесконечное будущее. Однако традиционный брак не позволяет женщине достигать таких же высот, которые
доступны мужчине; он обрекает ее на имманентное существование. Ее удел - создавать размеренную жизнь, в которой настоящее уходит корнями в прошлое и поэтому не страшится опасностей будущего. Другими словами, ее миссия состоит именно в том, чтобы создавать счастье. Если она и не любит мужа, то, во всяком случае, уважает его, испытывает к нему теплые чувства, которые обычно называют супружеской любовью, Домашний очаг, отданный в ее распоряжение, составляет для нее целый мир; именно она обеспечивает продолжение человеческого рода во времени. И все -таки ни один человек не способен пренебречь иррациональной частью своей личности, даже тот, кто упрямо отвергает ее существование. Буржуазия недавнего прошлого полагала, что, сохраняя установившийся порядок, прославляя его своим богатством, она служит Богу, своей стране, определенному политическому строю, цивилизации; по ее мнению, быть счастливым означало соответствовать призванию человека. Женщине необходимо сознавать, что счастливая семейная жизнь также служит более высоким целям и связующим звеном между женщиной, живущей вдали от общества, и миром является
мужчина; только благодаря ему ее существование, заполненное мелочными заботами, приобретает общественное значение. Супруг, черпающий из своих отношений с женой силы для той или иной деятельности или борьбы, оправдывает ее существование; ей остается лишь препоручить ему свою жизнь, и он придаст ей смысл.
  От женщины же ждут скромного самоотречения; в награду за это она получает руководство и защиту, которые избавляют ее от изначального человеческого одиночества; она становится необходимой. Матка в своем улье, мирно живущая незаметной жизнью, но в то же время влекомая мужем в бесконечное время и безграничное пространство, супруга, мать, хозяйка дома, словом, женщина находит в браке и жизненные силы, и смысл жизни. Посмотрим теперь, во что этот идеал выливается в реальности.
  Материальным воплощением вышеописанного идеального счастья всегда был дом, будь то хижина или дворец, именно он символизирует постоянство и изоляцию от мира, В его стенах семья превращается в отдельную ячейку, приобретает свой облик в результате смены поколений. Прошлое, хранимое в его обстановке и портретах предков, является залогом безмятежного будущего. Размеренное чередование времен года распознается по созреванию плодов в саду. Каждый год с наступлением весны одни и те ЖЕ цветы предшествуют неизбежному приходу лета и осени, поры сбора всегда одних и тех же фруктов. Ни время, ни пространство не стремятся к бесконечности, они послушно движутся по кругу. В любой цивилизации, основанной на земельной собственности, существует обширная литература, воспевающая очарование и добродетели дома. В романе Анри Бордо, который так и называется: «Дом», дом является средоточием всех буржуазных ценностей; верности прошлому, терпения, экономности, предвидения, любви к семье, к родной земле и т. д. Нередко достоинства дома воспеваются женщинами, поскольку забота о счастье семейной группы входит в круг их
обязанностей. Ведь с тех давних времен, когда domina^1^ располагалась внутри атриума, именно они являются «хозяйками дома». Сегодня дом потерял свое патриархальное величие. Для большинства мужчин это просто жилище, никак не связанное с памятью об ушедших поколениях и не накладывающее свою печать на будущее. Однако женщины до сих пор стараются придать своему «гнездышку» тот смысл и ту ценность, которыми когда -то обладал настоящий дом. В романе «Консервный ряд» Стейнбек рассказывает о бездомной женщине, которой во что бы то ни стало хочется украсить ковриками и занавесками свое жилище - старый брошенный котел. Муж не может понять, для чего нужны занавески, если нет окон, но она не желает его слушать.
  Забота о домашнем уюте свойственна только женщинам. Нормальный мужчина смотрит на окружающие его предметы как на орудие и раскладывает их в соответствии с их предназначением; его «порядок», который женщине обычно кажется беспорядком, заключается в том, чтобы его сигареты, бумаги и инструменты всегда были у него под рукой. Художники, которые воссоздают мир в каком -либо материале, например скульпторы и живописцы, совершенно не обращают внимания на окружающую их обстановку. Вот что пишет Рильке о Родене: Когда я впервые побывал у Родена, я понял, что его дом не представляет собой для него ничего, кроме насущной необходимости. Это кров, защищающий от холода, крыша, под которой можно спать. Он не вызывал у скульптора никаких чувств, нисколько не мешал его уединению и сосредоточенности. Его жилищем была его душа, в ней он находил и тень, и убежище, и спокойствие. Он стал для себя и небом, и лесом, и широкой рекой, течение которой невозможно остановить.
  Но для того, чтобы найти пристанище в собственной душе, нужно быть творцом или человеком действия. Мужчина не придает большого значения своему жилищу, потому что ему доступен весь мир и он может самоутверждаться в делах. Что же касается женщины, то ее жизнь ограничивается рамками семьи, и ей необходимо превратить эту тюрьму в свое владение. Ее отношение к дому логически вытекает из ее положения в обществе: будучи добычей самца, она сама овладевает им; жертвуя собой, она завоевывает свободу; отрекаясь от мира, становится хозяйкой в своем собственном мире.
  Однако нельзя сказать, что необходимость ограничить свой мир рамками жилища не вызывает в ней сожаления. Ведь в юности, наслаждаясь красотой природы, она чувствовала свою близость ко всему миру. Теперь же, когда она живет в ограниченном пространстве, вместо горизонта она видит стены, а символом Природы становится цветок герани. Вот что говорит об этом героиня романа В. Вульф «Волны»: Зима и лето различаются для меня теперь не цветом травы или вересковых пустошей, а запотевшими или замерзшими окнами. Раньше я бродила по буковым лесам, любовалась голубизной падающего сорочьего пера, встречала бродяг и пастухов… теперь же я хожу из комнаты в комнату и вытираю пыль.
  И женщина всеми силами старается компенсировать ограниченность своего жизненного пространства. Сообразуясь СО своими средствами, она заводит в доме растения и животных, приобретает предметы, рассказывающие об экзотических странах или о прошедших эпохах. Она привязывает к дому мужа, через которого для нее осуществляется связь с обществом, и ребенка, в котором для нее воплощается все будущее. Дом становится для нее центром мира, единственной реальностью. По справедливому замечанию Башлара, он представляет собой «нечто противоположное миру или же мир противоположного». Это приют, пристанище, пещера, чрево, защита от исходящей извне опасности, он становится единственной реальностью, в то время как внешний мир отодвигается, становится нереальным. Женщина с особой силой ощущает свою власть по вечерам, при закрытых ставнях; освещающее мир полдневное солнце смущает ее. В темноте же она не чувствует себя обездоленной потому, что просто -напросто отказывает в реальности всему, чем она не владеет. От абажура исходит свет, который не принадлежит никому, кроме нее одной, он освещает только ее жилище.
Следовательно, ничего другого и не существует. В. Вульф описывает, как дом становится единственным реальным предметом, а окружающее его пространство теряет свою реальность.
  Теперь окна стали для темноты неопреодолимым барьером. Сквозь них вместо четких очертаний предметов реального мира виделись какие -то причудливые формы. Дом казался единственным островком порядка, незыблемости, устойчивости, за окнами были видны лишь отсветы, в которых расплывались и исчезали предметы, потерявшие четкость очертаний.
  Украшая свой дом бархатом, шелком, фарфором, женщина удовлетворяет осязательную чувственность, которая обычно не находит удовлетворения в эротических отношениях. В этом украшении проявляется также ее индивидуальность, именно она выбирает, мастерит или «откапывает» мебель и безделушки, именно она расставляет их в доме, руководствуясь определенными эстетическими требованиями, главным из которых обычно бывает симметрия. Внутренний вид жилища не только свидетельствует о жизненном уровне хозяйки, но и отражает ее индивидуальность. Итак, жилище женщины - это то, чем ей суждено владеть в этой жизни, в нем отражается как ее социальный статус, так и ее наиболее индивидуальные черты. Поскольку она ничего не создает, она страстно ищет смысл своего существования в том, что имеет.
  Женщина придает жилищу те или иные индивидуальные черты в процессе домашней работы. Именно поэтому она всегда принимает в ней то или иное участие даже в случае, если располагает прислугой. Наблюдая, контролируя, высказывая замечания, она присваивает результаты работы прислуги. Забота о доме повышает ее самоуважение. В ее обязанности входит также забота о пропитании и одежде членов семьи и вообще уход за семейной группой, В этом заключается ее активная деятельность. Но это такая деятельность, которая не может вырвать ее из имманентности и не дает ей возможности самоутвердиться в качестве неповторимой личности, Многие авторы воспевали прелести домашнего труда. В самом деле, благодаря ему женщина вступает в контакт с материей, близко знакомится с предметами, что способствует раскрытию качеств ее личности и, следовательно, ее обогащению. В книге Мадлены Бурдукс «В поисках Марии» описывается удовольствие, которое испытывает героиня, смазывая плиту чистящей пастой. Ей кажется, что ее рука наделена магической силой, и от ее прикосновения чугун начинает сверкать.
  Она испытывает удовольствие, когда несет из подвала полные ведра, которые с каждой ступенькой все сильнее оттягивают руки. Ей всегда нравились простые предметы, с определенным запахом, неровной поверхностью, незатейливыми формами. И она прекрасно умеет с ними управляться. Она решительно и безбоязненно засовывает руки в потухшую печь или погружает их в мыльную воду; чистит и смазывает железо, натирает мебель воском, широким круговым движением смахивает со стола очистки. Между ней и вещами, к которым она прикасается, существует полное взаимопонимание, добрые, товарищеские отношения.
  Многие писательницы с любовью говорят о свежевыглаженном белье, о радужных переливах мыльной воды, о белых простынях и о сверкающей меди. Когда хозяйка чистит и полирует мебель, «образ оплодотворения придает мягкость и терпение ее руке, которая, натирая дерево воском, украшает его», - пишет Башлар^1^. Закончив работу, хозяйка любуется ее результатами. Но для того, чтобы обнажились прекрасные качества предметов; гладкая поверхность стола, блеск подсвечников, прохладная белизна накрахмаленного белья, - они должны сначала испытать на себе отрицательное воздействие. Результаты этого отрицательного воздействия и следует удалить. Именно об этом, по мнению Башлара, мечтает хозяйка: ей видится активная чистота, одерживающая верх над не -чистотой. Вот как он описывает эти мечты; Итак, необходимость борьбы за чистоту должна возникнуть сначала в воображении. Затем это воображение должно перерасти в насмешливый гнев. Хозяйка смазывает медный кран чистящей пастой с недоброй улыбкой. Она пачкает его вязкой массой, черпая ее старой, грязной, жирной тряпкой, преодолевая отвращение и раздражение. Почему ей приходится
заниматься этой грязной работой? Но вот она берет в руки чистую тряпку, и в ней просыпается веселая и здоровая злость. Она приговаривает: ты у меня заблестишь, кран, ты у меня засверкаешь, котел! Наконец, когда медь блестит и смеется, как бесхитростный паренек, хозяйка успокаивается и наслаждается своей победой, любуясь этим блеском.
  Понж рассказывает о борьбе, в которую чистота вступает с грязью в баке для кипячения белья; Тот, кто хотя бы одну зиму не прожил в тесном соприкосновении с баком для кипячения белья, не может знать его качеств и тех трогательных чувств, которые он вызывает.
  Сначала, хорошенько уперевшись, надо рывком поднять полный грязного белья бак и поставить его на плиту; затем подвинуть его так, чтобы он оказался точно на конфорке.
  Размешать головни и медленно нагревать; время от времени щупать, проверяя, хорошо ли он нагревается, затем прислушиваться к исходящему от него глухому шуму и при этом много раз приподымать крышку, чтобы убедиться в том, что вода кипит равномерно.
  Наконец, еще кипящий бак нужно снова обхватить и поставить на пол…
  Бак для кипячения белья устроен таким образом, что, когда его наполняют грязным бельем, он до того раскаляется от кипучего негодования, что выплескивает свои эмоции в свою верхнюю часть так, что они настоящим потоком низвергаются на эту кучу грязного белья, приведшую его в такое возмущение, и в конце концов очищают его…
  Конечно, с белья, когда его положили в бак, часть грязи уже была удалена…
  И тем не менее он ощущает, чувствует грязь на вложенном в него белье и с помощью интенсивного движения, сильного кипения он одерживает над ней верх и очищает ткань, так что после обильного полоскания чистой водой белье становится белым как снег.
  И вот происходит настоящее чудо. Неожиданно разворачивается множество белых флагов - и это отнюдь не капитуляция, а победа, - свидетельствующих не только о физической чистоте жителей данной местности!.
  При таком подходе домашняя работа приобретает привлекательность игры, и девочки нередко увлекаются чисткой столового серебра или дверных ручек. Однако эта работа может приносить положительные эмоции женщине только в том случае, если она трудится ради жилища, которое вызывает у нее чувство гордости. В противном случае ей недоступна единственная награда за все ее усилия: удовольствие от созерцания результатов своего труда. Один американский журналист^2^, проживший несколько месяцев среди «белых бедняков» на Юге США, описал драматическую судьбу одной женщины, работавшей не покладая рук и, кроме того, тратившей массу сил для того, чтобы придать своей лачуге приличный вид. Она жила с мужем и семерыми детьми в деревянном сарае, кишевшем клопами, со стенами, покрытыми копотью, Она не жалела сил для того, чтобы «украсить свой дом». В самой большой комнате были камин, покрытый голубоватой штукатуркой, стол, несколько картин на стенах, и она была похожа на нечто вроде алтаря. Но лачуга оставалась лачугой, и М. Ч, говорила со слезами на глазах: «О! Я ненавижу этот дом. Что с ним ни делай, он все равно никогда
не будет уютным!» Многие женщины точно так же без конца выбиваются из сил в борьбе, которая никогда не увенчается победой. Даже для женщин более счастливой судьбы победа в такой борьбе не может быть окончательной. Не многие работы так схожи с сизифовым трудом, как работа домашней хозяйки: день за днем она моет посуду, вытирает пыль, чинит белье, но на следующий день посуда будет опять грязная, комнаты - пыльные, белье - рваное. Домашняя хозяйка тратит свои силы на топтание на месте; она ничего не создает, она лишь сохраняет в неизменном виде то, что существует. Из -за этого у нее возникает впечатление, что вся ее деятельность не приносит конкретного Добра, она ограничивается лишь бесконечной борьбой со Злом. И эта борьба каждый день начинается сначала. Все знают историю о лакее, который ни за что не хотел чистить сапоги хозяина, «Зачем? - спрашивает он. - Ведь завтра опять придется чистить». Многие девушки, еще не смирившиеся со своей женской долей, испытывают такое же отчаяние. Я помню сочинение шестнадцатилетней девушки, которое начиналось так: «Сегодня у нас генеральная уборка. Я слышу шум, это
мама пылесосит в гостиной. Мне хотелось бы убежать. Я даю себе слово, что, когда вырасту, в моем доме никогда не будет никаких генеральных уборок». Ребенку будущее представляется как некое восхождение к неизвестным вершинам. И вдруг, наблюдая за тем, как мать моет посуду, девочка осознает, что уже в течение многих лет ежедневно в одно и то же время ее руки погружаются в грязную воду, а затем вытирают фарфор жесткой тряпкой, И так будет до самой смерти. Еда, сон, уборка… годы не устремляются вверх, к небу, а горизонтально стелются, как однообразные, серые полосы скатерти; дни ничем не отличаются один от другого; в жизни нет ничего, кроме пустого и безнадежного сегодняшнего дня. В новелле «Пыль»^1^ Колетт Одри тонко описала унылую тщету работы, яростно сопротивляющейся бегу времени: На следующий день, когда она орудовала метлой под диваном, оттуда вылетел предмет, который она сначала приняла за кусок старой ваты или пуха. Но это был комок пыли. Такие комки образуются на высоких шкафах, когда их не протирают сверху, за мебелью у стен. Она задумчиво смотрела на это удивительное вещество. Вот как: они
живут здесь около двух с половиной месяцев, и, несмотря на бдительность Жюльетты, пыль в укромных уголках уже успела собраться в крупные хлопья, напоминающие серых зверьков, которых она так боялась в детстве. Тонкий слой пыли свидетельствует о небрежности, это первый признак запущенности. Пыль незаметно осаждается из воздуха, которым мы дышим, из одежды, ее приносит ветерок, врывающийся в открытое окно. Но этот комок говорил о том, что пыль уже перешла в другое состояние, она торжествовала, сгущалась, принимала определенную форму и из тонкого осадка превращалась в заметные отбросы. Она была почти красива, прозрачна и легка, как кисточка на ежевичных кустах, но не так ярка.
  …С пылью не может справиться никакая всасывающая сила. Она овладела миром, и пылесос превратился в предмет, наглядно показывающий, сколько труда, материи и выдумки изводит человечество в борьбе с ее непобедимым нашествием. Пылесос - это сор, превратившийся в орудие.
  …Причиной всего этого была ИХ совместная жизнь; после еды оставались объедки; пыль, которую приносил каждый из них, смешивалась и распространялась повсюду… Жизнь каждой семьи сопровождается появлением мелкого мусора, который необходимо убирать для того, чтобы было место для новой порции мусора. Сколько же труда нужно затратить, и только для того, чтобы выйти на люди в чистой блузке, привлекающей всеобщее внимание, или для того, чтобы этот инженер, который вам приходится мужем, имел приличный вид. На ум Маргарите пришли много раз слышанные ею слова: уход за паркетом… для ухода за медными предметами пользуйтесь… до конца своих дней ей придется ухаживать за двумя ничем не примечательными существами.
  Существо, которое стирает, гладит, подметает, вычищает пыль из темных углов, конечно, не подпускает к себе смерть, но и не живет настоящей жизнью. Время способно одновременно и создавать, и разрушать, и хозяйка видит лишь его разрушительную сторону. У нее вырабатывается манихейское отношение к жизни.
  «Играем, проигрывая».


  Ведь сущность манихейства заключается не только в признании равноправия добра и зла, но и в том, что, согласно этой доктрине, добро достигается не положительными действиями, а уничтожением зла. В этом отношении у христианства, хотя оно и признает существование дьявола, мало сходства с манихейством, ибо, по его законам, победу над дьяволом одерживают не постоянной борьбой с ним, а посвящая себя служению Богу. В любом учении о возвышении души и обретении свободы поражение зла подчинено торжеству добра. Но женщине не суждено совершенствовать мир; ведь она постоянно имеет дело с домом, комнатами, грязным бельем и паркетом, то есть с вещами, не подверженными изменениям. Ее задача - постоянно изгонять из них злое начало. Она борется с пылью, пятнами, грязью, противостоит греху, сражается с сатаной, У нее невеселая судьба: ей не дано познать стремления к положительной цели, ее удел - без устали отражать происки врага. Нередко женщина -домохозяйка смиряется с этим, подавляя бессильное бешенство. Говоря об этом явлении, Башлар употребляет слово «злоба», то же слово встречается в трудах психоаналитиков. По их
мнению, свойственное домохозяйкам неистовство представляет собой форму садомазохизма. Сущность мании или порока заключается в том, что они заставляют свободного индивида стремиться к тому, чего он в действительности не хочет. Чем ненавистнее одержимой хозяйке ее постоянная борьба с грязью и злом, отсутствие в ее жизни положительных устремлений, тем яростнее она выполняет свои обязанности, тем выше оценивает значение своей судьбы, которая, в сущности, вызывает в ней протест. Ее война с мусором, возникающим в результате любой жизнедеятельности, перерастает в войну с самой жизнью. При виде живого существа, входящего в ее владения, в глазах у нее загорается недобрый огонек. «Вытирай ноги, не переворачивай все вверх дном, не трогай это». Если бы она могла, она запретила бы членам своей семьи дышать, такая угроза таится для нее даже в дыхании. Все, что происходит вокруг, может обернуться для нее новым, неблагодарным трудом, например, если падает ребенок, значит, придется чинить его разорванную одежду. Поскольку она постоянно сталкивается с процессами разложения и вынуждена заниматься работой, не имеющей
конца, она теряет любовь к жизни, взгляд ее становится тяжелым, выражение лица - серьезным и озабоченным, она живет в постоянной тревоге и ищет спасения в осмотрительности и скупости. Окна она не открывает: вместе с солнцем в дом могут попасть насекомые, микробы и пыль. К тому же солнце портит обои; старые кресла закутаны в чехлы и посыпаны нафталином; если их открыть, они выцветут. Даже демонстрируя свои сокровища гостям, она не испытывает настоящего удовольствия; вещи, выставленные на всеобщее обозрение, могуг потерять свой блеск. Постепенно ее настороженность перерастает в подозрительность и даже враждебность ко всему живому. Рассказывают же о провинциальных хозяйках, которые для того, чтобы убедиться, что на мебели нет пыли, проводят по ней рукой в белой перчатке. Именно с такими женщинами расправились сестры Пепэн несколько лет тому назад, с женщинами, которые с одинаковой силой ненавидят и грязь, и своих слуг, и весь мир, и самих себя.
  Однако лишь немногие женщины еще в молодости вступают на такой унылый и порочный путь. Обычно их спасает от этого бескорыстная любовь к жизни. Вот что Колетт говорит в связи с этим о Сидо: Она была проворна, все умела, но не была чересчур прилежной хозяйкой. Беспорядок и грязь вызывали у нее брезгливость, но в ней не было ничего общего с доходящими до безумия и сосредоточенными лишь на своих обязанностях хозяйками, которые постоянно проверяют, не пропала ли у них салфетка, полная бутылка или несколько кусков сахара. Когда ей приходилось самой наводить порядок или наблюдать за тем, как прислуга, пересмеиваясь с соседом, неторопливо протирает окна, у нее вырывались бесконечные возгласы, ей не терпелось покончить с этим. «Когда я дома и тщательно вытираю чашки из китайского фарфора, - говорила она, - я чувствую, как старею». Но она честно выполняла все свои обязанности, а затем выходила на крыльцо и спускалась по ступенькам в сад. И сразу же владевшие ею мрачное возбуждение и обида рассеивались.
  Фригидные или обездоленные женщины, старые девы, разочаровавшиеся в своих мужьях жены или женщины, которых слишком властные мужья обрекают на уединенное и бессмысленное существование, с удовольствием погружаются в нервное возбуждение и обиды. Я знала одну пожилую женщину, которая каждый день вставала в пять часов и принималась наводить порядок в шкафах. Вместе с мужем, который обращал на нее мало внимания, и единственным ребенком она безвыездно жила в имении, не имея никаких связей с внешним миром. Она оглушала себя наведением порядка, как другие оглушают себя вином. Элизе из «Записок мужа» Жуандо хозяйственные хлопоты нравятся потому, что ей хочется властвовать в каком -либо мире. В ней бушуют, не находя выхода, жизненные силы, она полна стремления к господству, но господствовать ей не над чем. И она бросает вызов времени, пространству, жизни, мужчинам, всему, что существует на свете.
  С девяти часов, когда мы кончили ужинать, она моет. Сейчас уже полночь. Я было задремал, но отдых на фоне такого усердия начинает походить на лень. Это меня раздражает.
  Элиза: Для того чтобы навести чистоту, нужно не бояться запачкать руки.
  Скоро в доме станет так чисто, что жить в нем будет невозможно. Есть кровати, но спать надо не на них, а рядом, на полу. На них такие белоснежные подушки, что ложиться страшно: ведь можно смять их или запачкать. Стоит мне пройти по ковру, как жена тряпкой или каким -нибудь инструментом разглаживает мои следы.
  Вечером:
  - Ну вот, готово.
  Чем она занимается целый день, с утра до вечера? Передвигает вещи и мебель и трет каждый сантиметр пола, стен, потолка.
  Она теперь не желает знать ничего, кроме своих обязанностей домохозяйки. Она вечно наводит порядок: то разбирает стенной шкаф, то протирает цветы на подоконнике.
  Ее мать: У Элизы столько дел, что она не замечает, как проходит жизнь.
  Действительно, благодаря хозяйственным хлопотам женщина, сама того не замечая, бежит от самой себя. Вот что говорит по этому поводу Шардон; Это кропотливая и неупорядоченная работа без начала и конца. Из -за нее женщина, уверенная в том, что она нравится своему мужу, быстро перестает за собой следить, опускается, погружается в умственную пустоту и погибает как женщина…
  Причина бегства от самой себя, садомазохизма, заставляющего женщину направлять всю свою энергию на домашнюю работу и забывать о самой себе, нередко кроется в сексуальных отношениях. «Ведение хозяйства, требующее физических усилий, - это тот бордель, который доступен для женщины», - замечает Виолетта Ледук в романе «Ненасытная». Поразительно, что страсть к чистоте доходит до крайних форм в Голландии, стране, женщины которой известны своей холодностью, и в пуританских обществах, в которых плотским радостям противопоставляется идеал порядка и непорочности. И отнюдь не отсутствием воды можно объяснить тот факт, что на Средиземноморском побережье грязь не мешает людям наслаждаться жизнью: они любят плоть, животные стороны жизни и поэтому запах человеческого тела, нечистоплотность и даже кишащие насекомые не противны им.
  Приготовление пищи - это более полезная и более приятная работа, чем уборка. Сначала необходимо сходить за покупками, а это одно из самых приятных занятий для многих хозяек. Женщине тяжело переносить свою оторванность от мира, тем более что однообразная повседневная работа не дает пищи для ее ума, В южных городах женщины с удовольствием шьют, стирают, чистят овощи, сидя на пороге дома и переговариваясь с соседками. Для живущих взаперти мусульманских женщин поход к реке за водой становится настоящим событием. Однажды в деревушке Кабили я видела, как женщины сломали колонку, поставленную там по распоряжению администрации. Ведь их лишали единственного развлечения: каждое утро спускаться всем вместе в долину, к воде. Встречаясь в магазинах, в очередях или на улицах, женщины ведут разговоры, благодаря которым утверждаются «хозяйственные Ценности», которые вызывают у my. ощущение собственной значимости. Они чувствуют себя членами сообщества, которое, хотя бы на короткое время, противопоставляет себя обществу мужчин RaK нечто существенное чему -то несущественному. Но кроме того, делать покупки - это большое
удовольствие, покупка - это открытие, почти изобретение. В своем дневнике А. Жид замечает, что мусульмане, незнакомые с таким развлечением, как игра, заменяют ее поисками спрятанных сокровищ. Так общества, в которых процветает торговля, удовлетворяют свою тягу к поэзии и приключениям. Хозяйкам несвойственно предаваться бесцельным играм; но ведь крепкий кочан капусты или хороший камамбер - это тоже сокровище, и, поскольку торговец всегда старается смошенничать, эти сокровища у него надо выманить. Торговец и покупательница борются между собой, прибегая к различным уловкам, при этом покупательница стремится приобрести лучший товар как можно дешевле. Значение, которое она придает каждому выторгованному грошу, невозможно объяснить лишь желанием свести концы с концами; это игра, в которой ей хочется одержать победу. Хозяйка, придирчиво осматривающая лотки, - это повелительница: мир со всеми его богатствами и подвохами лежит у ее ног, и она берет себе добычу по вкусу, Дома, выкладывая покупки на стол, она переживает краткий миг триумфа. Консервы и непортящиеся продукты она убирает в шкаф, это запас на
будущее. И с удовольствием поглядывает на беззащитные овощи и мясо, с которыми она поступит по своей прихоти.
  С появлением газа и электричества магия огня исчезла. Но многим деревенским женщинам еще знакомо радостное чувство, возникающее при превращении мертвой древесины в живое пламя. Женщина, разжигающая огонь, превращается в колдунью. Простым движением руки, взбивая яйца, меся тесто и разжигая огонь, она совершает превращения предметов; материя становится пищей. Вот как Колетт описывает волшебство этого священнодействия: Все, что происходит с того момента, когда полная кастрюля, сковорода или чайник ставятся на огонь, и до того момента, когда вы, замирая от волнения, но все -таки не без сладостной надежды, подаете на стол дымящееся блюдо, покрыто тайной, магией и колдовством…
  Та же писательница с удовольствием описывает превращения, которые происходят под пологом горячих углей: Как вкусно запекается в углях все, что в них кладут. Если вы сделаете в горячих углях углубления и положите в них яблоки или груши, то вынете их сморщенными и запачканными в золе, но с мякотью, нежной как пух. Каким бы вкусным ни было яблоко, запеченное в кухонной плите, его нельзя сравнить с этой сладкой мякотью, покрытой запеченной румяной корочкой, на которой, если вы умело возьметесь за дело, проступают лишь капли застывшего золотистого сока. В котле, установленном на высоком треножнике, лежала просеянная зола, до которой никогда не поднималось пламя. В нее клали картофель так, чтобы клубни не соприкасались друг с другом, затем ставили котел непосредственно над раскаленными углями и через некоторое время вынимали из котла белый как снег, обжигающий, шелушащийся картофель.
  Писатели, рассказывающие о женщинах, особенно поэтично описывают варку варенья. Какое великое дело - сплавить воедино в медном тазу твердый и чистый сахар с нежной мякотью фруктов; хозяйка создает пенящуюся, клейкую, обжигающую и даже опасную субстанцию; это - кипящая лава, которую она • обуздывает и с торжеством разливает по банкам. Затем она накрывает банки пергаментной бумагой и пишет на них дату своей победы. Так она подчиняет себе время: она ловит его в сахарную ловушку, она закупоривает в банки саму жизнь. Занимаясь приготовлением пищи, хозяйка не только обнаруживает глубину веществ и проникает в нее. Она переделывает вещества, воссоздает их. Меся тесто, женщина чувствует свою силу. «Рука так же, как взгляд, может мечтать, воспринимать поэзию», - говорит Башлар. Он рассказывает о «мягкости и пухлости теста, о том, как оно эластично наполняет руку, о том, как все движения руки передаются тесту, а все движения теста передаются руке». Меся тесто, хозяйка испытывает приятные ощущения, но после выпечки тесто приобретает совершенно новую значимость. «Выпечка - это великое чудо, имеющее материальную
форму, это чудо окрашивает бледные цветы в золотистые и превращает тесто в хрустящую корочку» ^. Удачный пирог или слоеное тесто приносят особое удовлетворение женщине, тем более что не всем дано испытать такую удачу. Для этого нужно обладать специальным даром. «Нет ничего более сложного, чем умение печь, - пишет Мишле. - Тут нет определенных правил, этому нельзя научиться. Нужно родиться с этим умением. Этот дар достается в наследство от матери».
  Неудивительно, что девочки, подражая взрослым женщинам, любят играть в приготовление пищи. Они «понарошку» готовят обед из извести и травы; с удовольствием забавляются с игрушечной плитой, радуются, когда матери разрешают им размять тесто для пирога или разрезать горячую карамель. Но и о приготовлении пищи можно сказать то же, что мы говорили о наведении чистоты: то, что часто повторяется, быстро надоедает. У индейцев, которые питаются главным образом кукурузными лепешками, из века в век в каждом доме женщины целыми днями месят, пекут, подогревают и снова месят и пекут совершенно одинаковые лепешки и не находят никакого очарования в этом занятии. В ежедневном хождении по магазинам нелегко увидеть поиски спрятанного сокровища, начищенный до блеска кран тоже неспособен долго радовать женщину. Этими прелестями склонны скорее поэтически восторгаться писатели и писательницы, поскольку им либо вовсе не приходится заниматься хозяйством, либо приходится заниматься крайне редко. Но если делать эту работу ежедневно, она становится однообразной и выполняется механически. Она постоянно прерывается ожиданием чего
-то; нужно подождать, пока закипит вода, пока будет готово жаркое, пока высохнет белье.
  Б а ш л а р. Земля и блуждания Воли.
  Даже если хозяйка делает несколько дел одновременно, у нее остаются длительные интервалы вынужденного безделья. Чаще всего работа по хозяйству вызывает скуку, это несущественный промежуток времени, отделяющий сегодняшний день от завтрашнего. Если же она выполняется творческой личностью, человеком, способным к сознательному труду, она становится такой же составной частью его жизни, как физиологические функции организма. Именно поэтому хозяйственные обязанности, выполняемые мужчинами, не производят такого унылого впечатления. Для них это неприятная, но несущественная работа, от которой им хочется поскорее отделаться. Трагизм судьбы женщины -домохозяйки заключается в том, что из -за разделения труда она обречена на необходимую, но второстепенную работу: жилище и пища нужны для жизни, но не они придают ей смысл; хозяйка обеспечивает лишь материальную сторону жизни, не касаясь ее духовной стороны; эта работа не может быть средством достижения индивидуальных целей. Неудивительно, что для того, чтобы мужественно нести свой крест, домохозяйкам необходимо вкладывать в эту работу свою неповторимую душу и
придавать огромное значение ее результатам. У каждой из них есть свои ритуалы и суеверия, свои способы сервировки стола, уборки комнат, починки белья, приготовления пищи, от которых они ни за что не откажутся. Каждая из них убеждена, что она лучше всех готовит жаркое и натирает паркет. Если муж или дочь хотят помочь ей или сделать что -либо вместо нее, она вырывает у них из рук иглу или веник со словами: «Ты не умеешь пришивать пуговицы». Дороти Паркер^1^ с сочувственной иронией описывает растерянность молодой женщины, которая считает своим долгом внести что -то свое в обстановку квартиры, но не знает, как это сделать; Миссис Эрнест Уэлтон бродила по квартире, где царил образцовый порядок, то тут, то там что -то поправляя. Она не очень хорошо понимала, что и где нужно поправить. Еще до замужества у нее бывало красивое и волнующее видение: она представляла себе, как она, не спеша прогуливаясь по своему новому жилищу, в одном месте переставляет розу, в другом - расправляет цветок и превращает обычную квартиру в то, что называют «home». Даже теперь, после семи лет супружеской жизни, она нередко в
воображении предавалась этому изящному занятию. Пыталась она это делать и наяву, по вечерам, когда зажигались лампы с розовыми абажурами. И каждый раз с тоской гадала, в чем же секрет их маленьких чудес, которые в один миг меняют вид квартиры. Сделать так, чтобы в доме чувствовалась женская рука, - такова роль супруги. А ведь миссис Уэлтон было несвойственно пренебрегать своими обязанностями. Она неуверенно, почти жалобно провела рукой по камину, приподняла японскую вазочку, постояла, держа ее в руке, с отчаянием во взоре оглядела комнату… Затем сделала шаг назад и огляделась, оценивая сделанные изменения. Просто поразительно, но вид комнаты почти не изменился.
  Женщина тратит много времени и сил, стремясь к оригинальности и неповторимому совершенству. Именно поэтому работа у нее «кропотливая и неупорядоченная… без начала и конца», как говорит Шардон. Почти невозможно определить, сколько времени реально уходит на домашние заботы. Недавно проведенный опрос (опубликованный в 1947 году в газете «Комба» за подписью С. Эбера) свидетельствует о том, что замужние женщины посвящают домашней работе (уборке, закупке продуктов) около трех часов сорока пяти минут в будние дни и около восьми часов в выходные дни, то есть тридцать часов в неделю. Это составляет три четверти рабочего времени работницы или служащей. Если домашняя работа добавляется к профессиональным занятиям, она превращается в непосильное бремя; если же женщина занимается только ею, она не слишком обременительна. (Следует учесть, кроме всего прочего, что работница и служащая в противоположность домашней хозяйке тратят время на транспорт.) Уход за детьми, особенно если их много, значительно увеличивает количество работы, выполняемой женщиной, в бедных семьях матери целыми днями хлопочут до изнеможения. И
напротив, женщинам из обеспеченных слоев населения, которые имеют возможность нанимать прислугу, почти нечего делать. Однако за безделье они расплачиваются скукой, из -за которой многие из них придумывают себе немыслимо сложные обязанности, более изнурительные, чем работа по какой -либо специальности. Одна из моих подруг, у которой бывали приступы нервной депрессии, говорила мне, что, когда она хорошо себя чувствует, она справляется с домашними обязанностями играючи и у нее остается время для занятий, Требующих значительно больше сил и внимания. Когда же из -за приступа неврастении эти занятия становились для нее недоступными, она целыми днями возилась с хозяйственными делами и все равно не могла их переделать.
  Самое грустное заключается в том, что у этой работы нет длительно существующего результата, Женщина склонна видеть в ней самоцель, и чем больше сил и времени она отдает этой работе, тем сильнее эта склонность. Любуясь пирогом, который она вынула из духовки, она вздыхает, так ей жаль, что его сейчас съедят! Ей досадно, что муж и дети ходят по натертому паркету и пачкают его. Вещи, которыми пользуются, ломаются или пачкаются. Поэтому ей бы хотелось, чтобы до них никто не дотрагивался. По этой причине одна хозяйка прячет варенье до тех пор, пока оно не заплесневеет, другая держит под замком мыло. Но ход времени остановить невозможно. В продуктах, если их долго хранить, заводятся черви, их поедают крысы. Одеяла, занавески и одежду портит моль. Мир сделан не из камня, а из сомнительной субстанции, подверженной разложению. Съедобные вещества так же двусмысленны, как освежеванные чудовища на картинах Дали: они кажутся неизменными, лишенными жизни, но на самом деле невидимые силы превращают их в разлагающийся труп. Хозяйка, которая вкладывает душу в вещи, так же как и сами вещи, зависит от изменений,
происходящих во внешнем мире: белье желтеет, жаркое подгорает, фарфор бьется, и все это непоправимые бедствия, ведь испорченная вещь утрачивается безвозвратно. А если так, то, значит, в них невозможно найти устойчивую опору. Войны с их бомбардировками и грабежами грозят дому и всему, что в нем находится.
  Итак, результат работы хозяйки является предметом потребления; женщина обречена на постоянное самоотречение, поскольку любой ее труд увенчивается разрушением. Для того чтобы она шла на это без сожаления, надо по крайней мере, чтобы ее жертвы доставляли кому -либо радость, удовольствие. Но поскольку цель хозяйственной работы заключается в том, чтобы поддерживать статус -кво, муж, привыкший жить в чистоте и порядке, не замечает ни того ни другого, беспорядок и небрежность скорее привлекают его внимание. К вкусному блюду он проявляет больше интереса. Самым радостным для хозяйки моментом является момент, когда она ставит на стол хорошо приготовленное блюдо. Удовольствие мужа и детей выражается не только в похвалах, но и в том, что они с аппетитом едят его. Кроме того, результаты труда хозяйки в этом случае уничтожаются не полностью. Ведь поглощенная пища превращается в жизненные силы. Здоровье близких представляет для женщины более животрепещущий интерес, чем чистота паркета. Работа кухарки, без всякого сомнения, имеет непосредственную связь с будущим. Однако, хотя искать опору в независимом существе
более разумно, чем в неодушевленных предметах, это тоже очень опасно. Работа кухарки может быть оценена только едоками. Ей же необходимо их одобрение, она ждет, чтобы они похвалили ее блюдо и попросили добавки, раздражается, если им не хочется есть. Иногда даже бывает непонятно, готовит ли хозяйка для мужа или же муж существует для того, чтобы поедать приготовленные ею блюда. Эта неясность вообще окрашивает все поведение домашней хозяйки: она поддерживает порядок в доме для мужа, но в то же время требует, чтобы он тратил все заработанные деньги на покупку мебели или холодильника. Она хочет сделать его счастливым, но все его занятия должны соответствовать тем понятиям счастья, которые создает она.
  Когда -то эти требования женщин, как правило, удовлетворялись. Речь идет о тех временах, когда семейное счастье было идеалом не только женщины, но и мужчины, который больше всего дорожил своим домом и семьей, когда даже для детей примером для подражания была жизнь родителей, традиции и прошлое семьи. Тогда восседавшая во главе стола хранительница семейного очага была непререкаемой повелительницей. В некоторых помещичьих или богатых крестьянских семьях, хранящих патриархальные обычаи, она и поныне играет столь же значительную роль. Однако в целом в сегодняшнем обществе брак - это пережиток старозаветных нравов. Поэтому положение супруги резко ухудшилось: на нее возлагаются все традиционные обязанности, но при этом она не располагает традиционными правами. Она обязана выполнять домашнюю работу, не получая взамен ни вознаграждения, ни почета. Современный мужчина женится для того, чтобы укрепиться в имманентности, но не для того, чтобы замкнуться в ней. Он хочет иметь домашний очаг, но не желает быть его пленником, он заводит семью, но втайне сохраняет замашки холостяка, он не презирает семейное счастье,
но и не стремится к нему как к единственно стоящей цели. Однообразие вызывает у него скуку, он ищет чего -то нового, хочет рисковать, преодолевать препятствия. Ему необходимы товарищи и друзья, которые не дают ему полностью погрузиться в семейные отношения. Еще в большей степени, чем муж, за рамки семьи стремятся выйти дети. Для них настоящая жизнь течет не в семье, она в будущем. Ребенок всегда стремится к чему -то новому. Женщина пытается создать мир, основанный на постоянстве и преемственности; муж и дети стремятся выйти за пределы этого мира, который они воспринимают как нечто само собой разумеющееся. Поэтому женщины, которым неприятно сознавать, что их услуги в любой момент могут оказаться ненужными, начинают навязывать их силой. В этом случае за обличьем матери и хозяйки начинает проглядывать мачеха и мегера.
  Итак, домашняя работа не обеспечивает женщине независимости; она не приносит непосредственной пользы обществу, не оказывает влияния на будущее, у нее нет никаких осязаемых результатов. Она наполняется смыслом и становится достойной уважения только в случае, когда выполняется для людей, возвышающихся до производственной или другой деятельности в обществе. Иными словами, домашнее хозяйство не только не способствует освобождению женщины, но, напротив, ставит ее в зависимость от мужа и детей. Ее существование приобретает смысл только благодаря им, она же играет в их жизни лишь второстепенную роль. Тот факт, что закон не вменяет ей более в обязанность «послушание», ничего не меняет в ее положении, в основе которого лежит не воля супруга, а сама структура супружеского союза. Женщине не дано заниматься трудом, приносящим конкретные результаты, и в связи с этим она не может проявить себя как полноценная личность. Как бы ее ни уважали, она всегда занимает подчиненное, не заслуживающее внимания положение, как человек, живущий за счет других. Самое тяжелое проклятие, тяготеющее над ней, заключается в том, что
даже смысл ее жизни не зависит от нее самой. Именно поэтому для нее значительно важнее, чем для мужчины, как, удачно или неудачно, сложится ее семейная жизнь. Ведь в жизни мужчины обязанности гражданина и работника занимают гораздо больше места, чем обязанности супруга. У женщины же главными, а нередко и единственными обязанностями являются обязанности супруги. И не домашняя работа облегчает женщине ее положение в семье. Напротив, от ее положения в семье зависит ее отношение к своим домашним обязанностям. Женщина, любящая мужа, преданная ему всей душой, выполняет свои обязанности с удовольствием, а женщине, затаившей обиду на своего мужа, они кажутся невыносимым ярмом. Как бы то ни было, домашняя работа никогда не выходит на первый план в жизни женщины, она не может стать для нее опорой в превратностях супружеской жизни. Теперь нам предстоит рассмотреть, что же представляет собой в действительности положение женщины, основным содержанием которого являются «услуги», будь то услуги в постели или по хозяйству, положение, позволяющее женщине обрести самоуважение, лишь смирившись со своим зависимым
состоянием.
  В переходном возрасте, превращаясь из ребенка в девушку, женщина переживает кризис. Еще более глубокий кризис она переживает, вступая в жизнь взрослой женщины. К переживаниям, которые»всегда вызывает не очень деликатное приобщение девушки к сексуальной жизни, добавляются страхи, сопровождающие любой «переход» из одного состояния в другое.
  Когда после свадьбы, как после страшного стихийного бедствия, женщина сталкивается лицом к лицу с реальностью, видит противоречивую связь любви и стыда, чувствует собранные воедино восторг, жертвенность, долг, жалость и ужас, ощущает непривычное для нее соседство божественного и животного начала… все это порождает такое смятение в ее душе, подобного которому не найти, - пишет Ницше.
  Традиционное «свадебное путешествие» с его волнениями отчасти предпринималось для того, чтобы скрыть это смятение. Молодая женщина, выбитая на несколько недель из привычной повседневной жизни, временно терявшая связи с обществом, чувствовала себя оторванной от пространства, времени и реальности^ Но рано или поздно ей приходилось вновь возвращаться к реальной жизни. Молодая женщина вступает во владение своим новым жилищем не без тревоги. Она значительно более тесно, чем юноша, связана с отцовским домом. Отрываясь от своей семьи, она остается один на один с миром. Именно в этот момент она переживает страх одиночества и головокружительное ощущение свободы. В разных случаях разлука может быть более или менее болезненной, Если связи женщины с отцом, братьями, сестрами и особенно с матерью уже разорваны, она расстается с ними легко. Если, все еще оставаясь под влиянием своей семьи, она имеет возможность сохранить ее покровительство, она не очень сильно
  ^1^В РОМАНАХ КОНЦА ПРОШЛОГО ВЕКА ДЕВУШКИ НЕРЕДКО ЛИШАЮТСЯ ДЕВСТВЕННОСТИ В СПАЛЬНЫХ ВАГОНАХ. ИНЫМИ СЛОВАМИ, АВТОРЫ ПОМЕЩАЮТ ЭТО СОБЫТИЕ КАК БЫ «НИГДЕ».
  ощутит изменение своего положения. Однако, как правило, даже если девушка стремилась вырваться из отцовского дома, оказавшись вдали от маленького сообщества, членом которого она была, оторванная от своего прошлого, от своего детского мира, управляемого четкими принципами и ценностями, она чувствует себя неуверенно. Только пылкие и полноценные эротические отношения могли бы вернуть ей имманентный покой, но обычно эти отношения скорее потрясают ее, чем удовлетворяют. Приобщение к сексуальным отношениям, даже если оно проходит удачно, лишь усугубляет ее смятение. У новобрачной мы видим те же самые проявления, которые наблюдались у девочки в период ее первой менструации; нередко окончательное знакомство с половыми отношениями вызывает в ней отвращение, она с ужасом думает, что эти отношения будут повторяться. Кроме того. ее будущая жизнь вселяет в нее горькое разочарование. Девочка, пережив волнения, связанные с первой менструацией, с грустью замечает, что она еще не стала взрослой. Потеряв девственность, девушка превращается во взрослую женщину, она минует последний этап, но что же дальше? Тревожное
чувство разочарования связано, впрочем, не только с потерей девственности, но и с замужеством. Женщина, которая до свадьбы «жила» со своим женихом или с какими -либо другими мужчинами, но для которой замужество означает полноценное вступление в жизнь взрослой женщины, часто испытывает то же чувство. Пережить зарождение какого -либо дела - это восхитительно. В то же время нет ничего более угнетающего, чем сознание невозможности влиять на свою судьбу. На фоне окончательно определенного, неотвратимого будущего свобода превращается в нестерпимую бесцельность. Раньше, когда девушка была под родительской опекой, ее свобода выражалась в бунте и надежде; она пользовалась ею для того, чтобы отвергнуть свое защищенное положение, выйти за его пределы. Из тепла и защищенности в своей семье она стремилась к замужеству. Теперь она замужем, и никакого другого будущего у нее нет. За ней закрылись двери ее нового жилища: вот и вся ее доля на земле. Она прекрасно знает, какие обязанности ей уготованы - те же самые, которые выполняла ее мать. Каждый день будет походить на все предыдущие. Будучи девушкой, она не владела
ничем, но в надеждах и мечтах могла обладать всем. Теперь она получила во владение частицу мира и с тревогой думает: вот и все, что я имею, и это навсегда. Она навсегда связана с этим мужем, с этим жилищем. У нее больше не может быть ни надежд, ни больших желаний. В то же время новая ответственность пугает ее. Даже если муж старше жены и пользуется уважением, он теряет в ее глазах свой престиж из -за того, что их связывают половые отношения. Муж не может заменить отца, тем более мать, он не может избавить свою жену от ненужной ей свободы. Отгороженная от всего мира стенами своего нового жилища, связанная с почти незнакомым ей мужчиной, не ребенок, а супруга, готовящаяся сама стать матерью, она трепещет от ужаса. Она окончательно оторвалась от матери, затерялась в мире, где обречена жить, не имея никакой цели. Оставшись одна лицом к лицу со своим неприветливым настоящим, она познает скуку и пошлость мелочей жизни. О том, какая тоска ее при этом охватывает, можно судить по отчаянным признаниям, доверенным молодой графиней Толстой своему дневнику. Она с восторгом согласилась выйти замуж за великого
писателя, талантом которого восхищалась. После пылких объятий на деревянной террасе в Ясной Поляне физическая любовь начинает внушать ей отвращение. Ее разлучили с близкими, оторвали от прошлого, рядом с ней человек, чьей невестой она была ровно неделю, который старше ЕЕ на семнадцать лет, прошлое и интересы которого ей абсолютно чужды. Все вокруг кажется ей пустым и Холодным, она живет как во сне. Приведем ее рассказ о первых днях после свадьбы, а также некоторые выдержки из дневника первых лет супружеской жизни, 2 3 сентября 1862 года Софья выходит замуж и вечером расстается с семьей своих родителей: Что -то тяжелое, мучительное подступило мне к самому горлу и душило меня. Я вдруг в первый раз ясно почувствовала, что я н а в с е гд а отрываюсь от своей семьи, от тех, кого так сильно любила, с кем прожила всю свою жизнь. Начались прощания. Это было ужасно!.. Но вот и последние минуты. Я нарочно оставила свое прощание с матерью под конец. Уже совсем перед тем, как мне сесть в карету, я бросилась ей на шею. Мы обе рыдали… Когда я наконец решилась оторваться от моей матери и, не оборачиваясь, стала
садиться в карету, она вскрикнула таким раздирающим голосом, что долго потом, да и во всю свою жизнь, я не забыла этого крика… Осенний дождь лил не переставая. Забившись в уголок, вся разбитая от усталости и горя, я не переставая плакала. Лев Николаевич казался очень удивленным и даже недоумевающе удивленным… Когда выехали из Москвы за город, стало темно и жутко… Отсутствие света и фонарей удручало меня. До первой станции, кажется «Бирюлево», мы почти не разговаривали. Помню, что Лев Николаевич был как -то особенно бережно нежен со мной. В Бирюлеве нам, молодым, да еще титулованным… открыли царские комнаты… с красной триповой мебелью и такие неуютные. Принесли самовар, приготовили чай. Я забилась в угол дивана и молча сидела, как приговоренная.
  - Что ЖЕ, хозяйничай, разливай чай, - говорил Лев Николаевич. Я повиновалась, и мы начали пить чай, и я конфузилась, и все чего -то боялась. Ни разу я не решилась перейти на «ты», избегала как -либо назвать Льва Николаевича и долго после говорила ему «вы».
  Через два дня они приезжают в Ясную Поляну. 8 октября Софья делает запись в дневнике. Она в тревоге. Она страдает от того, что у ее мужа есть прошлое.
  Всегда, с давних пор, я мечтала о человеке, которого я буду любить, как о совершенно целом, новом, чистом человеке… это были детские мечты, с которыми до сих пор трудно расстаться… Он целует меня, а я думаю «не в первый раз ему увлекаться».
  На следующий день она записывает; Вчера объяснились, легче стало, совсем даже весело. Хорошо мы нынче верхом ездили, а все -таки тесно. Такие я сегодня видела тяжелые сны, не помню их всякую минуту, а тяжело на душе. Опять мама сегодня вспоминала, ужасно стало грустно… Я все как -то сплю и не могу проснуться… Надо мной что -то тяготит. Мне все кажется, что я скоро умру. Теперь это странно, потому что у меня муж. Я слышу, как он спит, а мне одной страшно. К себе он меня не подпускает, и мне это грустно. Так противны все физические проявления.
  11 октября: Ужасно, ужасно грустно. Все более и более в себя ухожу. Муж болен, не в духе, меня не любит. Ждала я этого, да не думала, что так ужасно. Кто это думает о моем огромном счастии. Никто не знает, что я его не умею создавать ни для себя, ни для него. Бывало, когда очень грустно, думаешь: так зачем жить, когда самой дурно и другим нехорошо. И теперь страшно: все приходит мне эта мысль. С каждым днем он делается холоднее, холоднее, а я, напротив, все больше и больше люблю его… И про своих все вспоминаю, как легко жилось, а теперь, боже мой, вся душа разрывается. Никто не любит… Мамаша милая, Таня, какие они славные были, зачем я ИХ оставила… так меня и точит, так грустно, ужас. А Левочка отличный какой… И все, что сначала было у меня: энергия на занятия, жизнь, хозяйство, - все пропало. Сидела бы себе целый день сложа руки, молчала бы да думала горькие думы. Работать хотела, да не могла… Ужасно хочется поиграть, да тут так неудобно… Сегодня предложил остаться, а он в Никольское поедет. Надо бы было согласиться, избавить его от своей особы, а у меня не хватило сил… Бедный, везде ищет
развлечения, чтоб как -нибудь от меня избавиться. Зачем я только на свете живу.
  13 ноября 1862 года: Правда, я не умею дела себе создать. Он счастливый, потому что умен и талантлив. А я - ни то, ни другое. Дело найти не трудно, его много, но надо прежде увлечься этими мелочными делами, а потом заводить кур, бренчать на фортепьяно, читать много глупостей и очень мало хороших вещей и солить огурцы… Я опять заснула теперь так, что даже поездка в Москву, будущий ребенок - все это не производит во мне никакого волнения, ни радости, ничего. Хотела бы знать средство, которое могло бы меня освежить, разбудить. Одна, это ужасно. Я не привыкла. Столько жизни было дома, а как мертво здесь, когда его нет. Он всегда почти одинокий, не понимает этого. Привык быть один и утешаться не людьми близкими, как я, а делом. У него семьи не было.
  23 ноября: Конечно, я бездельная, да я не по природе такая, а еще не знаю, главное, не убедилась, в чем и где дело… Иногда мне ужасно хочется высвободиться из -под его влияния, немного тяжелого, не заботиться о нем, да не могу. Оттого оно тяжело, что я думаю его мыслями, смотрю его взглядами, напрягаюсь, им не сделаюсь, себя потеряю. Я и то уж не та, и мне стало труднее.
  1 апреля: Во мне большой недостаток - неуменье находить в себе самой ressources… Лева озабочен делами, хозяйством, а я не озабочена ничем… На что я способна?.. Хотела бы я побольше дела. Настоящего только. Бывало, всегда весною в такое чудное время чего -то хочется, куда -то все нужно, бог знает, о чем мечтаешь. А теперь ничего не нужно, нет этого глупого стремления куда -то, потому что чувствуешь невольно, что все нашел и искать больше нечего, а все -таки немного скучно иногда.
  25 апреля:…Лева все больше и больше от меня отвлекается. У него играет большую роль физическая сторона любви. Это ужасно - у меня никакой, напротив.
  Из этих записей видно, что в течение первых шести месяцев супружеской жизни Софья страдает от разлуки с родными, от одиночества, от того, что в ее судьбе уже ничего не может измениться. Физические отношения с мужем внушают ей отвращение, она скучает. Мать Коле -п·!, вступив по настоянию братьев в свой первый брак, также скучала до слез: Итак, она рассталась с теплым бельгийским домом с кухней в подвале, где пахло газом, горячим хлебом и кофе, рассталась с роялем, скрипкой, большим полотном Сальватора Роза, оставшимся в наследство от отца, с горшком для табака и глиняными трубками с длинными мундштуками… с открытыми книгами и смятыми газетами. Она вышла замуж и в холодный зимний день, какие бывают лишь в странах, богатых лесом, уехала жить в дом с высоким крыльцом. В нем, к своему удивлению, она обнаружила на первом этаже гостиную с белыми стенами, отделанными позолотой. Зато на втором этаже штукатурка со стен сыпалась и царил полный беспорядок, как на чердаке… в спальнях был ледяной холод, не располагавший ни к любви, ни к сладкому сну… Сидо, искавшая друзей, стремившаяся к веселому и невинному
общению, обнаружила в своем собственном доме лишь слуг и хитрых фермеров… Она украсила этот огромный дом, приказала побелить закопченную кухню, сама приглядывала за фламандскими блюдами, месила тесто для пирогов с изюмом, ждала первого ребенка. Дикарь улыбался ей, появляясь дома в перерыве между двумя поездками, и снова исчезал… Видя, что ни приготовление вкусных блюд, ни украшение дома, ни терпение не могут ей помочь, Сидо похудела от одиночества, стала часто плакать.. «Письмах к замужней Франсуазе» Марсель Прево описывает растерянность молодой женщины, вернувшейся из свадебного путешествия.
  Она вспоминает квартиру своей матери, обставленную в стиле Наполеона III и Мак -Магона, завешенные плюшем зеркала, шкафы из черносливового дерева, все, что ей казалось таким немодным и смешным. Все это проносится в ее памяти и кажется теперь настоящим убежищем, действительно гнездышком, в котором она росла, окруженная бескорыстной нежностью, в тепле и безопасности. А эта квартира, с запахом новых ковров, окнами без занавесок, множеством стульев и кресел, несет на себе печать чего -то незавершенного, как будто отсюда только что выехали предыдущие жильцы. Нет, она нисколько не похожа на гнездышко. Это только место, в котором еще предстоит свить гнездо. И вдруг ей стало страшно грустно, словно ее бросили одну в пустыне.
  «Дом Клодины».
  Такое смятение может стать причиной длительной меланхолии или различных психозов. В частности, из -за того, что у молодой женщины много ничем не заполненного свободного времени, ее начинают мучить психастенические навязчивые идеи. Например, ее преследуют видения, в которых она выступает как проститутка. Такие видения, мы знаем, бывают и у девушек. Пьер Жане в работе «Навязчивые состояния и психастения» рассказывает об одной новобрачной, которая не могла оставаться дома одна, потому что ее так и тянуло подойти к окну и строить глазки прохожим. Другие апатично живут в этом новом мире, который «кажется им ненастоящим», в котором вместо реальной жизни - раскрашенные картонные декорации, а вместо людей - призраки, Есть и такие, которые не хотят признавать, что они стали взрослыми, и упорствуют в этом нежелании всю свою жизнь. Вот, например, что пишет Жане о больной, которую он условно называет Ки.
  Ки, тридцатишестилетней женщине, кажется, что она девочка десяти -двенадцати лет. Она прыгает, смеется, танцует, распускает волосы, подстригает их. Все это она проделывает чаще всего, когда остается одна. Ей хотелось бы полностью погрузиться в эту мечту. Как жаль, что она не может играть в прятки или проказничать на виду у всех… «Мне хочется, чтобы меня считали хорошенькой, я боюсь стать уродливой, как жаба, мне хочется, чтобы со мной разговаривали, ласкали меня, постоянно говорили мне, что меня любят, как ребенка… Ребенка любят за его проказы, за его доброту, за его милые выходки. А что от него требуется в ответ? Только чтобы он вас любил, больше ничего. Как бы это было хорошо! Но не могу же я сказать это мужу, он меня не поймет. Послушайте, мне бы так хотелось быть маленькой, жить с отцом и матерью, которые бы сажали меня на колени и гладили по голове. Но это невозможно, я взрослая женщина, мать семейства, я должна содержать в порядке дом, быть серьезной, рассудительной. Что за жизнь!»
  Мужчины также нередко переживают кризис, связанный с женитьбой. Доказательством этого может послужить тот факт, что у мужчин порой возникают психозы перед женитьбой или в начале семейной жизни. Молодой человек не так сильно привязан к семье, как его сестры, но он до свадьбы принадлежал к какому -либо братству, которое спасало его от одиночества. Это может быть специальная высшая школа, университет, учебная мастерская, бригада или компания. Вступая в настоящую взрослую жизнь, он должен расстаться с ней. Его пугает его будущее одиночество, и нередко он женится, чтобы избежать его. В этом случае он становится жертвой распространенной в обществе иллюзии, в соответствии с которой семейная чета представляет собой «семейное сообщество». Если не считать того краткого мига, когда полыхает любовная страсть, два индивида не могут создать свой собственный мир, который защищал бы их от внешнего мира. Вскоре после свадьбы они в этом убеждаются. В женщине для мужа вскоре не остается ничего загадочного, она ему полностью подчинена, и перед ним вновь возникает угроза одиночества. При этом жена - это скорее
отягчающее, а не смягчающее жизнь обстоятельство, она не избавляет мужа от груза ответственности, а, напротив, усугубляет его. Нередко у мужа и жены бывает большая разница в возрасте, образовании, общественном положении, и все это мешает им достичь настоящего взаимопонимания. При всей своей близости супруги бывают чуждыми друг другу. Было время, сравнительно недавно, когда супругов разделяла настоящая пропасть: с одной стороны, невинная, ничего не знающая о жизни девушка, не имеющая никакого «прошлого», и с другой - уже «поживший» жених, которому предстояло приобщить ее к реальной действительности. Некоторым мужчинам нравилось выполнять эту деликатную роль. Те же из них, которые обладали более трезвым рассудком, с беспокойством констатировали, что между ними и их будущими супругами существует огромная дистанция, В романе «Этот невинный возраст», действие в котором происходит в 1870 году, Эдит Уортон описала чувства, которые испытывает молодой американец к своей невесте; Со страхом и уважением любуется он чистым лбом, задумчивым взглядом, веселой и невинной улыбкой молодого создания, которое скоро
вручит ему свою душу. Этот опасный продукт общественной системы, к которой он сам принадлежал и в которую верил, - ничего не знающая и всего ожидающая девушка - казался ему теперь чем -то совершенно загадочным… Да и что они могли знать друг о друге? Ведь он, как порядочный человек, был обязан скрывать свое прошлое от невесты, а она просто не могла иметь никакого прошлого… Как центр этой искусно построенной системы мистификаций, девушка была еще более непостижимой загадкой из -за своей откровенности и смелости. Бедняжка, она откровенна, потому что ей нечего скрывать; доверчива, потому что не может вообразить, чего ей нужно остерегаться. И без всякой подготовки, в одну прекрасную ночь ей придется испытать то, что называют «жизненной реальностью». В сотый раз мысленно обозрев зачатки этой души, он с грустью подумал опять, что эта искусственная непорочность, так ловко изготовленная заговорщицкими действиями матерей, тетушек, бабушек и даже отдаленных пуританок -прабабушек, существовала лишь для того, чтобы удовлетворить его личные вкусы, для того, чтобы он мог воспользоваться своим правом властелина и
сломать ее, как хрупкую фигурку из снега.
  Современные девушки более естественны, более осведомлены и лучше подготовлены к жизни. Пропасть между ними и молодыми людьми не так глубока. Однако нередко они бывают гораздо моложе своих мужей. Этот факт часто недооценивается, и различие степени зрелости супругов принимают за различие полов, Во многих случаях женщине свойственны детские черты не потому, что она женщина, а потому, что она действительно очень юна. Серьезность мужа и его друзей удручают ее. Софья Толстая писала год спустя после свадьбы:
  …Он стар и слишком сосредоточен. А я нынче так чувствую свою молодость, и так мне нужно чего -нибудь сумасшедшего. Вместо того, чтобы ложиться спать, мне хотелось бы кувыркаться. А с кем?..
  Что -то старое надо мной, вся окружающая обстановка стара. И стараешься подавить всякое молодое чувство: так оно здесь, при этой рассудительной обстановке, неуместно и странно.
  Муж же смотрит на жену как на «младенца», дает ей понять, что она не соответствует тому образу подруги жизни, который он себе создал. Это унижает жену; она, конечно, стремится найти в нем опору, поскольку лишилась поддержки родительской семьи, но в то же время хочет, чтобы ее воспринимали как «взрослого человека». Желая оставаться ребенком, она одновременно хочет стать женщиной. Если муж старше ее, он никогда не научится обращаться с ней так, как ей бы этого хотелось.
  Не следует также забывать, что девушка и юноша, даже если возрастная разница между ними незначительна, получили совершенно различное воспитание. Девушка росла в женском мире, ей привили женскую мудрость, уважение к женским ценностям, в то время как юноша пропитан принципами мужской этики. Им нелегко понять друг друга, и это неизбежно приводит к конфликтам, Поскольку в браке жена обычно подчинена мужу, именно для нее проблема супружеских отношений приобретает наибольшую остроту. Парадокс брака заключается в том, что у него имеется не только эротическая, но и социальная функция. В связи с этим для молодой женщины ее муж предстает в двух ипостасях: с одной стороны, это полубог, наделенный мужественной силой, ею предназначение - заменить отца, он - защитник, опекун, кормилец, опора; за его спиной жена может чувствовать себя спокойно. Он также носитель ценностей, гарант истины, этическое оправдание семейной пары. Но в то же время это самец, с ним женщина познает вещи, которые в зависимости от обстоятельств могут показаться ей позорными, странными, отвратительными или потрясти ее до глубины души. Один и
тот же человек предается с женщиной животным отношениям и внушает ей представления о моральных идеалах:…Однажды вечером в Париже, где они остановились на обратном пути, Бернар демонстративно покинул мюзик -холл, возмущаясь спектаклем, который там давали: «И подумать только, что иностранцы видят эту мерзость! Какой позор! А ведь по таким зрелищам они судят о нас!..» Терезу поразило, что этот стыдливый человек через какой -нибудь час заставит ее терпеть в темноте его мучительные изобретения^1^.
  Между крайностями, то есть мужчиной -ментором и мужчиной -фавном, встречаются самые разные типы мужчин. Иногда муж выступает одновременно в роли отца и любовника; половой акт превращается в этом случае в священную оргию, а женщина - в возлюбленную, испытывающую абсолютное блаженство благодаря полному отречению от собственной воли. Но такая страстная любовь нечасто наблюдается в супружеской жизни. Иногда жена любит мужа платонически, она не может отдаться страсти из -за слишком глубокого к нему уважения. Именно о такой женщине рассказывает Штекель: «Г -же Д. С„ вдове очень известного артиста, сорок лет. Хотя она и обожала своего мужа, но в отношениях с ним была фригидна». Бывают случаи, когда в удовольствии, доставляемом ей мужем, женщина видит их общее падение и вследствие этого теряет уважение к мужу. Неудача в эротических отношениях может привести к тому, что женщина станет смотреть на мужа как на грубое животное, за физическим отвращением к нему может последовать презрение к его личности. И напротив, как мы уже видели, презрение, антипатия, обида на мужа приводят женщину к фригидности. Часто
случается, что после приобщения к сексуальной жизни женщина по -прежнему относится к мужу как к уважаемому повелителю, прощая ему его животные наклонности, Таким, по -видимому, было отношение к мужу Адели Гюго. Муж может также быть для жены приятным партнером, не заслуживающим большого уважения. К. Мэнсфилд
  описала в новелле «Прелюдия» формы такого неоднозначного отношения жены к мужу: Она по -настоящему любила его. Он был ей дорог, она восхищалась им, глубоко уважала его. Да! Более, чем кого -либо в этом мире. Она очень хорошо знала его. Искренний, респектабельный, несмотря на свой жизненный опыт, простой, даже наивный, ему легко угодить, но его и легко обидеть. Если бы только он не крутился вокруг нее волчком, не восклицал, не смотрел на нее таким ненасытным, таким влюбленным взглядом. По ее мнению, он был слишком сильным. Она с детства не любила, чтобы ее тормошили. Он же иногда становился до того невыносим, что ей хотелось закричать что было силы: «Ты же меня убьешь!» В такие моменты ее подмывало наговорить ему грубостей, гадостей. Да, да, это было так, при всей своей любви, уважении и восхищении Стэнли она его ненавидела. Никогда раньше у нее не было таких отчетливых чувств. Чувства же, которые она испытывала к Стэнли, были искренними, четкими и определенными. Ее ненависть к нему была такой же реальной, как и добрые чувства. Ей казалось, что она могла бы разложить их по пакетикам и отдать Стэнли.
Особенно ей хотелось дать
  ему пакетик с ненавистью и посмотреть, какие у него будут глаза, когда он его раскроет.
  Далеко не всегда и не все молодые женщины так хорошо отдают себе отчет в собственных чувствах. Любовь к мужу, супружеское счастье - это их долг по отношению к самим себе и к обществу, этого от них ждет семья. Если же родители были против брака, женщина хочет показать им, что они были не правы.
  Обычно молодая женщина начинает супружескую жизнь со лжи самой себе. Ей хочется убедить себя, что она очень любит мужа. Чем сильнее сексуальная неудовлетворенность женщины, тем больше безумия, чувства собственности и ревности в ее отношении к мужу. Лишь одно может утешить ее в разочаровании, в котором поначалу она не сознается даже себе самой, - муж должен постоянно находиться рядом с ней. Штекель приводит многочисленные примеры подобной болезненной привязанности.
  В первые годы замужества женщина была фригидной из -за детских сексуальных установок. Вследствие этого у нее развилась гипертрофированная любовь к мужу, подобная той, которая часто наблюдается у женщин, не желающих замечать равнодушия мужа. Она жила только мужем, думала только о нем. У нее не было собственной воли. По утрам он должен был говорить ей, что ей предстоит сделать днем, что она должна купить и т. д. Она все тщательно исполняла. Если же он этого не делал, она сидела в своей комнате без дела и тосковала по нему. Она никуда его одного не отпускала, не могла оставаться одна, любила держать его за руку… Она была несчастна, часами плакала, жила в постоянном страхе за мужа. Если причин для страха не было, она их выдумывала.
  Другая женщина сидела взаперти в своей комнате, как в тюрьме, потому что боялась выходить одна на улицу. Когда я приходил, она сидела рядом с мужем, держала его за руку и умоляла никогда от нее не уходить… Они были женаты уже семь лет, но мужу ни разу не удалось вступить с ней в половые отношения.
  Такую же привязанность испытывала к мужу Софья Толстая. Из приведенных мною отрывков ее дневника, да и из всего дневника в целом, ясно видно, что сразу после свадьбы она поняла, что не любит своего мужа. Физические отношения с ним были ей противны, она ревновала его к его прошлому, считала его старым и скучным, враждебно относилась к его идеям. Впрочем, сам он был ненасытен и груб в сексуальных отношениях, не считался с женой, обходился с ней сурово. Однако в дневнике Софьи мы видим не только слова отчаяния, жалобы на скуку, грусть и равнодушие, но и свидетельства страстной любви. Она хочет, чтобы любимый супруг никогда не расставался с ней, когда его нет с ней рядом, ее мучает ревность. Она пишет: 11 января 1863 года:…Ревность моя, это врожденная болезнь, а может быть, она оттого происходит, что, любя его, не люблю больше ничего, что я вся ему отдалась, что только и могу быть счастлива от него и с ним.
  17 января 1863 года:…все один у меня источник моих капризов, горя и проч. - этот эгоизм, чтобы он и жил, и думал, и любил - все А^я меня… Как я только подумаю, вот я люблю того -то или то -то, сейчас оговорюсь, что нет, люблю одного Левочку. А надо любить непременно еще что -нибудь, как он любит дело… а мне везде такая тоска без него…
  Расставаться с ним ужасно горько.

  17
  октября 1863 года: Я чувствую себя неспособной достаточно понимать его и потому так ревниво за ним слежу.
  31 июля 1868 года: Смешно читать свой журнал. Какие противоречия, какая я будто несчастная женщина. А есть ли счастливее меня? Найдутся ли еще более счастливые, согласные супружества… И только больше и больше любишь… А я все так же беспокойно, и страстно, и ревниво, и поэтично люблю его, и его спокойствие иногда сердит меня.
  17 сентября 1876 года:…Я жадно отыскиваю все страницы дневника, где какая -нибудь любовь, и мучаю себя ревностью… Боюсь за свое дурное, недоброжелательное чувство к Левочке, за то, что он уехал. Теперь я от тревоги не сплю ни одной ночи, не ем почти ничего, глотаю слезы или украдкой плачу… У меня всякий день лихорадочное состояние, а теперь по вечерам дрожь, нервное состояние… все думаю: «За что, за что я наказана, за то, что так любила».
  Как мы видим, Софья делает безуспешные попытки компенсировать моральной или «поэтической» экзальтацией отсутствие истинной любви. Именно из -за отсутствия любви возникают излишняя требовательность, тревога, ревность, У многих женщин, не испытывающих любви, развивается болезненная ревность. В ней в косвенной форме выражается неудовлетворенность женщины, объективируемая ею в придуманной сопернице. Ее отношения с мужем никогда не давали ей ощущения полноты чувств, и, воображая, что муж ей изменяет, она в каком -то смысле рационализирует свое разочарование.
  Нередко из моральных соображений, лицемерия,' гордости или робости женщина упорствует в своем самообмане. «Часто отвращение к любимому супругу не осознается в течение всей жизни. Его называют меланхолией или как -нибудь иначе», - говорит Шардон^1^, Однако даже если женщина не осознает своего враждебного отношения к мужу, она его глубоко чувствует. Оно с большей или меньшей силой выражается в стремлении женщины к избавлению от господства мужа. После медового месяца и периода растерянности, который нередко следует за ним, она пытается отвоевать свою независимость. Это нелегкое предприятие. Часто муж бывает старше жены, во всяком случае, он наделен мужским престижем, считается по закону «главой семьи» и поэтому обладает моральным и социальным превосходством. Нередко также он обладает, по крайней мере внешне, интеллектуальным превосходством, От женщины он выгодно отличается своей культурой или уж, во всяком случае, профессиональным образованием. С юных лет он интересуется тем, что происходит в мире, это касается его непосредственно. Он немного знаком с правом, он в курсе политической жизни, принадлежит к
какой -нибудь партии, профсоюзу или другой организации. Он - труженик и гражданин, и его мысль направлена на деятельность, он имеет дело с действительностью, которую невозможно обмануть. Все это значит, что средний мужчина умеет рассуждать, по достоинству оценивает факты и опыт, до некоторой степени обладает критическим рассудком. Именно этого все еще не хватает многим девушкам. Даже если они что -то читали, слушали лекции, немного знакомы с искусством, все их знания бессистемны, они не превращаются в культуру. Правильно рассуждать им мешает отнюдь не какой -нибудь порок мозга, просто им не приходится этим заниматься в жизни. Для них мыслительная деятельность - это не средство, а скорее игра. Даже умные, тонкие и искренние женщины незнакомы с методами мыслительной деятельности и поэтому не умеют доказать свою точку зрения или сделать выводы из рассуждения. Именно из -за этого муж, даже если он значительно более посредственный человек, чем жена, легко берет над ней верх. Он умеет доказать, что прав, даже в тех случаях, когда явно не прав. Логика, которой владеет мужчина, часто превращается в насилие.
Шардон в «Свадебной песне» хорошо описал эту скрытую форму угнетения. Будучи старше, культурнее и образованнее Берты, Альберт пользуется своим превосходством для того, чтобы свести на нет ценность ее убеждений всякий раз, когда они не совпадают с его убеждениями. Он неустанно доказывает ей, что прав он. Она со своей стороны не сдается, заявляя, что в его рассуждениях нет никакого смысла, что он упрямо не хочет отказываться от своих представлений, вот и все. Так между ними углубляется непонимание. Альберт не хочет понимать чувства Берты, которые, хотя она и неспособна их объяснить, рождаются в глубине ее души. Она же не видит ничего живого в сухой логике, которой муж доводит ее до изнеможения. Дело доходит до того, что его начинает раздражать ее невежество, которого, впрочем, она никогда от него не скрывала. Он с насмешкой задает ей вопросы по астрономии. В то же время ему приятно руководить ее чтением, ему нравится, что он с легкостью может овладеть ее вниманием, Молодая женщина обречена на поражение в любом споре из -за своей интеллектуальной неразвитости, и ей остается лишь молчать, плакать или
злиться: Оглушенная, как будто от удара, Берта теряла способность размышлять, слыша пронзительный, лающий голос Альберта. Он властно раздавался в ее ушах, заглушая все остальные звуки, и усугублял ее смятение и унижение… Она чувствовала себя побежденной, терялась от неожиданных поворотов непонятной ей аргументации, и для того, чтобы освободиться от этого нестерпимого давление, она воскликнула: «Оставь меня в покое!» Этого ей показалось мало; взглянув на хрустальный флакон, стоявший на туалетном столике, она вдруг швырнула в Альберта шкатулку…
  Иногда женщина пытается бороться. Но чаще всего она волей -неволей позволяет мужчине думать за себя. Так происходит с Норой из пьесы Г, Ибсена «Кукольный дом», «Когда я жила с папой, он мне говорил, что он думает по тому или иному поводу, и я думала так же. Если я думала иначе, я ему этого не говорила, потому что это ему бы не понравилось… Потом я стала жить с тобой… Ты всегда поступал так, как тебе нравилось, и мне стало нравиться то, что нравилось тебе, или я делала вид, что это так. Мне трудно в этом разобраться, наверное, бывало и так и эдак; в чем -то я была с тобой согласна, а в чем -то - притворялась, И ты, и папа сильно навредили мне. Именно из -за вас я стала никчемной», Создателем семейного мировоззрения становится мужчина. В силу робости, неумения или лени женщина в общих и абстрактных вопросах придерживается тех мнений, которые высказывает ее муж. Одна умная, культурная и независимая женщина, но в течение пятнадцати лет с восхищением относившаяся к своему мужу, которого считала выше себя, рассказывала мне, какое смятение она испытала после его смерти, столкнувшись с необходимостью иметь
собственное мнение и самостоятельно выбирать форму поведения, Ей все время хотелось угадать, что бы он подумал, какое решение принял в том или ином случае. Мужьям, как правило, нравится роль ментора и руководителя^1^. Вечером, после дня, наполненного борьбой с трудностями, взаимоотношениями с равными ему людьми, подчинением вышестоящим, мужчине нравится чувствовать себя непререкаемым авторитетом и изрекать неоспоримые истины^2^. В рассказах о прошедшем дне он всегда прав в спорах с противниками, ему приятно видеть в жене двойника, способствующего его самоутверждению. Он комментирует газетные сообщения и политические новости, с удовольствием читает жене вслух. Таким образом, даже ее восприятие культуры становится опосредованным. Для того чтобы укрепить свой авторитет, он охотно преувеличивает слабости жены. Она же более или менее покорно мирится с подчиненным положением. Из-
  ^1^ХЕЛЬМЕР ГОВОРИЛ HOPE: «ТЫ ДУМАЕШЬ, ЧТО Я ТЕБЯ МЕНЬШЕ ЛЮБЛЮ ОТТОГО, ЧТО ТЫ НЕ УМЕЕШЬ САМОСТОЯТЕЛЬНО ДЕЙСТВОВАТЬ? НЕТ -НЕТ, ТЫ МОЖЕШЬ ВО ВСЕМ ПОЛОЖИТЬСЯ НА МЕНЯ, Я ТЕБЕ ДАМ СОВЕТ, ПОДСКАЖУ. Я НЕ БЫЛ БЫ МУЖЧИНОЙ, ЕСЛИ БЫ ИЗ -ЗА СВОЕЙ ЖЕНСКОЙ СЛАБОСТИ ТЫ НЕ КАЗАЛАСЬ МНЕ ЕЩЕ МИЛЕЕ… ДОВЕРЬСЯ МНЕ ВО ВСЕМ И БУДЬ СПОКОЙНА, У МЕНЯ ДОСТАТОЧНО СИЛ ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ ЗАЩИТИТЬ ТЕБЯ… СОЗНАНИЕ, ЧТО ОН ГОТОВ ВСЕ ПРОСТИТЬ ЖЕНЕ, ПРИНОСИТ МУЖЧИНЕ НЕВЫРАЗИМУЮ СЛАДОСТЬ И УДОВЛЕТВОРЕНИЕ… ОН ВИДИТ В НЕЙ И ЖЕНУ, И РЕБЕНКА. ИМЕННО ТАК Я И ОТНОШУСЬ К ТЕБЕ ТЕПЕРЬ, ТЫ МОЕ МАЛЕНЬКОЕ, РАСТЕРЯННОЕ И ИСПУГАННОЕ СУЩЕСТВО. НИ О ЧЕМ НЕ БЕСПОКОЙСЯ, НОРА, ТОЛЬКО ВСЕГДА БУДЬ СО МНОЙ ОТКРОВЕННА, И Я СТАНУ ТВОЕЙ ВОЛЕЙ И СОВЕСТЬЮ».
  ^2^«ВЫ ДОЛЖНЫ ДОБИВАТЬСЯ, ЧТОБЫ ЖЕНА ВИДЕЛА В ВАС НАСТОЯЩЕГО МУЖЧИНУ, НАСТОЯЩЕГО ГЕРОЯ. ЧТО ЭТО ЗА МУЖЧИНА, ЕСЛИ ЖЕНА НЕ ВИДИТ В НЕМ ГЕРОЯ… ВЫ ДОЛЖНЫ НЕУСТАННО БОРОТЬСЯ ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ ЦЕЛИ ВАШЕЙ ЖЕНЫ БЫЛИ ПОДЧИНЕНЫ ВАШИМ ЦЕЛЯМ… ЕСЛИ ВЫ ДОСТИГНЕТЕ ЭТОГО, ВАША ЖИЗНЬ ПРЕОБРАЗИТСЯ. С КАКИМ НАСЛАЖДЕНИЕМ ВЫ БУДЕТЕ ПО ВЕЧЕРАМ ВОЗВРАЩАТЬСЯ К НЕТЕРПЕЛИВО ЖДУЩЕЙ ВАС ЖЕНЕ! КАК ПРИЯТНО ВЕРНУТЬСЯ ДОМОЙ И СЕСТЬ РЯДОМ С НЕЙ… КАКИМ БОГАТЫМ И ЗНАЧИТЕЛЬНЫМ ВЫ БУДЕТЕ ЧУВСТВОВАТЬ СЕБЯ, ВОЗВРАЩАЯСЬ ДОМОЙ ПОСЛЕ УТОМИТЕЛЬНОГО РАБОЧЕГО ДНЯ… ВЫ БУДЕТЕ ИСПЫТЫВАТЬ ГЛУБОКУЮ БЛАГОДАРНОСТЬ К ЖЕНЩИНЕ, КОТОРАЯ ЛЮБИТ ВАС, ВЕРИТ В ВАШЕ ПРИЗВАНИЕ» (Л О У P Е Н С. ФАНТАЗИЯ БЕССОЗНАТЕЛЬНОГО).
  вестно, что женщины, искренне оплакивающие отсутствие мужей, с радостным удивлением обнаруживают в себе способности, о которых даже не подозревали: оказывается, они могут без посторонней помощи управлять делами, воспитывать детей, принимать решения. Они страдают, когда мужья, возвращаясь, вновь обрекают их на недееспособность, Брак подталкивает мужчину к капризному владычеству: ведь желание господствовать - самое распространенное и непобедимое из всех желаний. Отдавая ребенка во власть матери, а жену во власть мужа, мы способствуем укоренению тирании в обществе. Нередко супругу мало того, что жена восхищается им, одобряет его поступки, слушается его советов, видит в нем наставника. Он приказывает, разыгрывает из себя повелителя. Обиды, накопившиеся в нем за всю жизнь, начиная с детства, недовольство, растущее в нем из -за задевающих или ранящих его отношений с людьми, - все это он выплескивает дома, требуя от жены безоговорочного подчинения. Он хочет выглядеть грозным, непобедимым и неумолимым. Поэтому он отдает суровые приказания, а иногда и кричит, стучит кулаком по столу. Такое нелепое поведение
мужа является для женщины повседневной действительностью. При этом муж настолько убежден в своей правоте, что малейший намек на независимое поведение женщины кажется ему бунтом. Будь его воля, он и дышать самостоятельно не позволил бы ей. Однако женщины, случается, восстают. Даже те женщины, которые в начале супружеской жизни высоко ставят мужской авторитет, быстро теряют уважение к нему, Как ребенок в один прекрасный день вдруг осознает, что его отец не такая уж важная персона, так и супруга довольно скоро начинает понимать, что рядом с ней жиЕет не достойный всяческого почитания Властелин, Вождь и Учитель, а простой мужчина, которому по непонятным ей причинам она должна подчиняться. В этом подчинении она видит ничем не оправданную обязанность. Иногда она покоряется мужу с мазохистским удовольствием, выступает в роли жертвы, но за ее смирением проглядывает безмолвный, но бесконечный упрек. Нередко, однако, женщина вступает в открытый поединок с мужем, стремится в свою очередь подчинить его себе.
  Мужчина, полагающий, что нет ничего легче, чем подчинить женщину своей воле, что он может «воспитать» жену по своему усмотрению, наивен. «Женщина становится такой, какой ее делает мужчина», - говорит Бальзак, Однако несколькими страницами далее он говорит противоположное. В области абстрактного и логического мышления женщина действительно обычно мирится с мужским превосходством, но во всем, что касается дорогих ей привычек и образа мыслей, она противостоит ему с молчаливым упорством. Детство и юность оказывают на нее значительно более глубокое влияние, чем на мужчину, поскольку она живет по преимуществу в своей собственной истории. И как правило, с багажом, накопленным в детстве и юности, она не расстается всю свою жизнь. Муж может навязать жене свои политические взгляды, но он неспособен ни на йоту изменить ни ее религиозные убеждения, ни ее суеверия. В этом наглядно убедился Жан Баруа, который вообразил было, что он и впрямь имеет влияние на юную простодушную святошу, с которой связал свою жизнь. Он с огорчением замечает: «Рассудок маленькой девочки нашпигован провинциальной мудростью, то есть
всеми банальными истинами, свойственными невежеству и тупости. Что тут можно исправить?» Вопреки расхожим мнениям, которые она повторяет как попугай, женщина прочно сохраняет собственные представления о мире. Упорство мешает ей порой понять мужа, более образованного, чем она, но оно же, напротив, иногда возвышает ее над мужской серьезностью, как это происходит с героинями Стендаля и Ибсена. Временами из -за враждебного отношения к мужу, возникающего от сексуального разочарования или от слишком сильного давления на нее, женщина, для того чтобы противостоять ему, цепляется за какие -либо авторитеты; матери, отца, брата, сестры, какого -либо мужчины, имеющего в ее глазах больший вес, чем муж. Не противопоставляя ему ничего позитивного, она систематически противоречит ему, нападает на него, стремится его уколоть, Она пытается внушить ему комплекс неполноценности, И разумеется, если только она на это способна, она делает все для того, чтобы вызвать восхищение мужа, а также навязать ему свои взгляды, подчинить его себе. Короче говоря, она безраздельно завладевает моральным авторитетом. В тех случаях, когда
она не может поставить под сомнение умственное превосходство мужа, она пытается взять реванш в сексуальном плане. Иногда даже отказывается вступать в половые отношения с мужем. Так поступала г -жа Мишле. Вот что рассказывает о ней Алеви: Она хотела господствовать во всем: в постели, поскольку этого невозможно было избежать, но также и за письменным столом. Ее целью был именно письменный стол, но Мишле поначалу отчаянно защищал его. Она же отказывала ему в постели. Так это продолжалось несколько месяцев. Наконец Аннаис Миаларе уступила Мишле в постели и вскоре получила доступ к столу. Там было ее истинное место, она от рождения была наделена литературным даром…
  Порой женщина остается глухой к страсти мужа, оскорбляя его своей холодностью, порой капризничает, заставляет его упрашивать себя или флиртует, вызывает ревность мужа, изменяет ему. Так или иначе, она стремится его унизить, задеть его мужское достоинство. Даже если из осторожности она не показывает мужу своей холодности, она гордо хранит этот возвышающий ее секрет в своем сердце, поверяя его иногда дневнику или, чаще, подругам. Многие замужние женщины с удовольствием рассказывают друг другу о том, на какие «трюки» они идут, чтобы симулировать наслаждение, которого они, по их словам, не испытывают. И они жестоко высмеивают тщеславную наивность своих придурков. Эти доверительные беседы - та же комедия; ведь между фригидностью и стремлением к ней границы весьма расплывчаты. Во всяком случае, многие женщины считают себя нечувственными и оправдывают этим свою озлобленность. Есть женщины - те, которых можно сравнить с настоящими хищницами, - так вот они стремятся главенствовать и ночью и днем. В объятиях мужа они холодны, в общении презрительны, в повседневной жизни деспотичны. Именно так, по свидетельству
Мейбл Додж, Фрида обходилась с Лоуренсом. Поскольку его интеллектуальное превосходство было очевидно, она стремилась навязать ему собственное видение мира, в котором значимыми были лишь сексуальные ценности, Он должен был смотреть на жизнь ее глазами, ее же роль заключалась в том, чтобы оценивать жизнь сквозь призму секса. Именно с этой точки зрения она принимала или отвергала те или иные жизненные явления.
  Однажды она сказала Мейбл Додж: Необходимо, чтобы он получал от меня все. Когда меня нет рядом, он ничего не чувствует. Ничего. И к книгам его я тоже имею непосредственное отношение, - с расстановкой сказала она. - Об этом никто не знает. А я создала для него многие и многие страницы.
  В то ЖЕ время ей необходимы были постоянные доказательства того, что он не может без нее обойтись. Она требовала, что• бы он непрестанно занимался ею, и, если он не делал этого сам, она его принуждала.
  Фрида совершенно сознательно стремилась к тому, чтобы ее отношения с Лоуренсом были лишены спокойствия, свойственного отношениям в семейных парах. Как только она чувствовала, что в нем начинает брать верх привычка, она шла на него в атаку. Она делала все для того, чтобы он никогда не забывал о ее существовании. Потребность в постоянном внимании превратилась у нее в то время, когда я с ними встретилась, в оружие, которым пользуются для борьбы с врагом. Фрида умела уколоть мужа в чувствительное место… Если в течение дня он не обращал на нее внимания, то вечером она доходила до оскорблений.
  Их супружеская жизнь превратилась в череду бесконечно повторяющихся сцен, в которых ни один из них не желал уступать. Малейшая размолвка превращалась в титанический поединок между Мужчиной и Женщиной.
  То же яростное желание господства, хотя и совсем в другой форме, мы видим у героини книги Жуандо^1^ Элизы. Для того чтобы его удовлетворить, она всячески унижает мужа, «Записки мужа» и «Новые записки мужа».
  Элиза: «Я начинаю с того, что занижаю всех, кто меня окружает. После этого мне уже не о чем беспокоиться: я вижу только глупых мартышек и ярмарочных великанов».
  Просыпаясь утром, она говорит мне: «Уродец ты мой».
  Она делает это намеренно: хочет меня унизить.
  С какой нескрываемой радостью она развенчала одну за другой все иллюзии, которые я питал по отношению к себе самому. Она никогда не упускала случая сообщить мне, какой я жалкий тип, и делала это в присутствии моих ошеломленных друзей или смущенной прислуги. И я в конце концов в это поверил… Для того чтобы продемонстрировать свое презрение ко мне, она при всяком удобном случае намекает, что мои произведения интересуют ее меньше, чем материальная выгода, которую они нам приносят.
  Терпеливо, неспешно, со знанием дела она лишала меня уверенности в себе, методически унижала, постепенно, шаг за шагом, но с явным хладнокровным и беспощадным умыслом стремилась сломить мою волю и растоптать мою гордость. Все это привело к тому, что я оскудел
  мыслями.
  «Оказывается, ты зарабатываешь меньше, чем рабочий», - заявила она мне однажды в присутствии полотера.
  …Она унижает меня для того, чтобы казаться выше меня или, по крайней мере, равной мне. Благодаря испытываемому ко мне пренебрежению она чувствует себя недосягаемой… Она уважает меня только в тех случаях, когда может использовать мое творчество в качестве трамплина или товара.
  Фрида и Элиза рядом с мужчиной -партнером утверждают себя в качестве полноценного субъекта, прибегая при этом к тактике, которой они выучились у мужчин: они стремятся отказать им в праве на трансцендентность. Мужчины нередко говорят о том, что женщина мечтает подвергнуть их кастрации. На самом же деле позиция женщины более двусмысленна: она желает не столько уничтожить мужской пол, сколько унизить его, а еще точнее то, что женщине хочется помешать ему, выхолостить его планы, лишить его будущего. Женщина одерживает верх, когда ее муж или ребенок больны или утомлены, когда в них говорит лишь немощная плоть. В этом случае в доме, где она царит, они превращаются в объект, в предмет, каких много в доме. Она обращается с ними как умелая хозяйка: лечебные процедуры для нее не многим отличаются от починки домашней утвари, а уход за больным - от чистки посуды, ее добрые руки, привыкшие иметь дело с отбросами и грязной водой, не гнушаются ничем. Рассказывая о Фриде, Лоуренс говорил Мейбл Додж: «Вы не можете себе представить, каково чувствовать прикосновение этой женщины, когда болеешь. У нее по -немецки
тяжелая рука», И женщины сознательно дают мужчинам почувствовать тяжесть своих рук, напоминая им таким образом, что и они тоже лишь существа из плоти. Крайнюю форму такого поведения мы видим у героини Жуандо Элизы:
  Вспомнить хотя бы о вши Чан Цен. Это было вскоре после нашей свадьбы… Ведь я познал близость женщины только благодаря этому, то есть в тот день, когда Элиза уложила меня, обнаженного, к себе на колени и начала стричь, как барана. При этом она освещала свечой самые укромые уголки моего тела. О, как тщательно она осматривала подмышечные впадины, пупок, яички, растягивая кожу, как на пяльцах, как медленно двигалась свеча вдоль бедер, между ног, с каким холодком прикасалась к телу бритва у анального отверстия. Наконец комок светлых волос, в котором сидела вошь, упал в специальную корзиночку, и Элиза сожгла его. Освободив меня таким образом от насекомого и его гнезда, она в то же время обрекла меня на какую -то новую беззащитность, на неминуемую отчужденность.
  Женщина предпочитает видеть в мужчине не тело, в котором выражена некая субъективность, а пассивную плоть. Экзистенции, деятельному существованию она противопоставляет жизнь, духовным ценностям - ценности плоти. К делам, которые затевают мужчины, она нередко относится с паскалевским юмором. Она полагает также, что «все несчастья мужчин проистекают из одного: они не умеют спокойно посидеть в своей комнате». Она бы с радостью не выпускала их из дома; любая деятельность, не приносящая непосредственной пользы для семейной жизни, вызывает у нее неудовольствие. Жену Бернара Палией возмущало, что он жжет мебель для того, чтобы изобрести новый вид эмали, без которого человечество прекрасно обходилось до сих пор. Жена Расина хотела, чтобы ее муж интересовался смородиной в ее саду, и отказывалась читать его трагедии. Жуандо с раздражением пишет в «Записках мужа» о том, что Элиза не видит в его литературном труде ничего, кроме материальной выгоды.
  Я говорю ей: «Сегодня выходит моя последняя повесть». Она отвечает: «Значит, в этом месяце у нас будет по крайней мере на триста франков больше». Это не цинизм, просто ее действительно ничего больше не интересует.
  Иногда подобные конфликты обостряются до того, что приводят к разрыву. Но чаще всего женщины, восстающие против господства мужей, стремятся «сохранить» их. Они вступают с ними в борьбу за свою автономию и в то же время готовы сразиться со всем остальным миром для того, чтобы сохранить «положение», которое обрекает их на зависимость. Эта двойная игра очень непроста, и именно этим объясняется отчасти состояние тревоги и нервного напряжения, в котором живут многие женщины. Яркий пример такого состояния приводит Штекель; Г -жа З. Т., которая никогда не испытывала удовольствия от половых отношений, замужем за очень культурным человеком. Она до того не выносит его превосходства, что когда -то пыталась сравняться с ним, изучая его профессию. Но это оказалось слишком сложно, и она бросила это, как только он к ней посватался. Ее муж очень известен, окружен многочисленными почтительными учениками. Она же не желает разделять их смешную восторженность. С самого начала супружеской жизни и в течение длительного времени половые отношения с мужем не доставляли ей удовольствия. Оргазм она испытывала, лишь занимаясь
онанизмом после того, как ее муж, удовлетворив свои желания, покидал ее. Она не скрывала этого от мужа. Его попытки пробудить в ней желание с помощью ласк она отвергала… Вскоре она начала с насмешками и пренебрежением отзываться о работе мужа. «Я хорошо знаю частную жизнь этого великого человека изнутри и не понимаю дурачков, которые за ним бегают», - говорила она. Ссорясь с мужем, она нередко заявляла: «На меня твое бумагомарание никакого впечатления не производит!» или: «Ты считаешь, что можешь поступать со мной, как тебе вздумается, только потому, что ты - писака». Муж все больше и больше сближался с учениками, а она окружала себя молодыми людьми. Так они жили в течение нескольких лет до тех пор, пока ее муж не влюбился всерьез в другую женщину. Она никогда не обращала внимания на его интрижки, даже сближалась с «бедными покинутыми дурочками»… Но тут она решила поменять тактику и отдалась одному из окружавших ее молодых людей, не испытав при этом никакого удовольствия. Затем она созналась мужу в измене. Он отнесся к этому совершенно спокойно, и они могли бы разойтись без труда… Однако она не дала
ему развода. Они всерьез объяснились и помирились. Она со слезами отдалась ему и впервые испытала острый оргазм…
  Очевидно, несмотря на борьбу с мужем, она никогда не помышляла расстаться с ним.
  «Заполучить мужа» - это искусство, а «удержать» его - профессия, требующая большого умения. Одной молодой женщине, которая часто ссорилась с мужем, сестра говорила: «Будь осторожна; если ты станешь постоянно устраивать сцены Марселю, то потеряешь свое положение», Ставка очень высока: материальное обеспечение и моральное удовлетворение, собственный дом, достоинство замужней женщины, более или менее удачный суррогат любви и счастья, Женщина быстро начинает понимать, что ее эротическая привлекательность - это не самое сильное оружие в ее арсенале. Со временем его действие ослабляется, а на свете - увы! - есть другие привлекательные женщины. Но все же она всячески старается оставаться соблазнительной, нравиться. Часто в ней борются гордость, склоняющая ее к холодности, и мысль о том, что пылкая чувственность может понравиться мужу и привязать его к ней. Кроме того, она полагается на силу привычки, на любовь мужа к удобному жилищу, к хорошей пище, к детям. Своей манерой одеваться и принимать гостей она стремится повысить престиж мужа, а с помощью советов и влияния - прибрать его к рукам. Она старается
стать как можно более необходимой для светских успехов мужа или для его работы. Но самое главное, существует настоящий свод правил для жен, чтобы «удержать мужа»: следует изучить его слабости и поощрять их, умело дозировать лесть и пренебрежение, послушание и сопротивление, бдительность и снисходительность. Эта последняя смесь требует особого такта. Мужу не следует предоставлять ни слишком мало, ни слишком много свободы. Если жена не в меру снисходительна, муж пренебрегает ею. Растрачивая деньги и любовный пыл с другими женщинами, он тем самым лишает всего этого свою жену, и может случиться так, что какая -нибудь любовница настолько завладеет им, что сумеет склонить к разводу или по крайней мере занять в его жизни главное место. В то же время, если жена боится малейшей интрижки мужа, если она неотступно следит за ним, постоянно устраивает ему сцены или пристает с какими -то требованиями, она рискует всерьез восстановить его против себя. Необходимо уметь сознательно «делать уступки»: пусть муж время от времени изменяет, на это можно закрыть глаза, но бывают случаи, когда нужно проявить максимум
бдительности. Замужние женщины особенно боятся девушек, которым, по их мнению, очень бы хотелось занять их место. Для того чтобы вырвать мужа из рук опасной соперницы, жены увозят мужей в путешествие, стремятся отвлечь их внимание. Иногда - по примеру г -жи де Помпадур - они подыскивают другую, менее опасную соперницу, И если ничего не помогает, они прибегают к слезам, скандалам, попыткам самоубийства и т. д. Однако из -за часто повторяющихся сцен и упреков муж может уйти из дома. Женщины становятся невыносимыми в тот самый момент, когда им больше всего нужно быть соблазнительными. Для того чтобы выйти победительницей из подобной схватки, женщина должна умело сочетать трогательные слезы и героические улыбки, шантаж и кокетство. Скрытничать, хитрить, ненавидеть, прятать свой страх, рассчитывать на тщеславие и слабости мужчины, мешать осуществлению его намерений, обманывать, тайно направлять его поступки - все это не самое веселое занятие. У женщины есть оправдание: брак требует от нее полного самоотречения, поскольку у нее нет ни профессии, ни специальных знаний, ни собственных знакомых, даже имя она
носит не свое, она лишь «половина» своего мужа. Если он оставит ее, она, скорее всего, не найдет поддержки ни в себе самой, ни в окружающих. Легко бросить камень в Софью Толстую, как это делают А. де Монзи и Монтерлан, но, если бы она отказалась терпеть лицемерие супружеской жизни, что бы с ней стало? Какая судьба ждала бы ее. в этом случае? Похоже, она действительно была жуткой мегерой, но можно ли требовать, чтобы она любила деспота мужа и благословляла свое рабское состояние? Только между свободными и фактически равноправными супругами могут возникать отношения, основанные на верности и дружбе. До тех пор пока мужчина пользуется экономической независимостью, пока он по закону и по традиции находится в привилегированном положении просто потому, что он - мужчина, он естественным образом будет нередко выступать как тиран и тем самым толкать женщину к бунту или к обману.
  Никто не отрицает ни трагедий, ни мелочности семейной жизни. Однако защитники института брака утверждают, что причиной

  семейных конфликтов является не сама сущность этого института, а злая воля людей. Идеальные супружеские пары были описаны многими писателями, и в частности Толстым в эпилоге романа «Война и мир» - это Пьер и Наташа. Наташа, которая была кокетливой и романтической девушкой, выйдя замуж, к удивлению всех своих близких, не думает ни о туалетах, ни о свете, ни о развлечениях. Она отдает всю себя мужу и детям, становится образцовой замужней женщиной.
  В ее лице не было, как прежде, этого непрестанно горевшего огня оживления, составлявшего ее прелесть. Теперь часто видно было одно ее лицо и тело, а души вовсе не было видно. Видна была одна сильная, красивая и плодовитая самка.
  Она требует от Пьера такой же самоотверженной любви, какую испытывает к нему сама, ревнует его, он вынужден отказаться от развлечений, от дружбы и, так же как Наташа, полностью посвятить себя семье, Он «не смел ездить в клубы, на обеды… не смел уезжать на долгие сроки, исключая как по делам, в число которых жена включала и его занятия науками, в которых она ничего не понимала, но которым она приписывала большую важность».
  Пьер был «под башмаком своей жены», но взамен этого: Наташа у себя дома ставила себя на ногу рабы мужа… Весь дом руководился только мнимыми повелениями мужа, то есть желаниями Пьера, которые Наташа старалась угадывать.
  Когда Пьер уезжает, Наташа не может дождаться его возвращения, без него она страдает. Между ними царит полное согласие, они понимают друг друга с полуслова. В заботах о детях, о доме, о любимом и уважаемом муже она испытывает почти безоблачное счастье.
  Эту идиллическую картину стоит рассмотреть более подробно. Наташа и Пьер едины, как душа и тело, говорит Толстой. Но если душа покидает тело, человек умирает. Что же случилось бы, если бы Пьер разлюбил Наташу? Вот и Лоуренс тоже отвергает возможность мужского непостоянства; дон Рамон будет всю жизнь любить маленькую индианку Терезу, которая подарила ему свою душу. Между тем один из самых страстных ревнителей единственной, абсолютной и вечной любви Андре Бретон вынужден признать, что в современной жизни при выборе предмета любви может произойти ошибка. Но будь то ошибка или непостоянство, для женщины это оборачивается одиночеством. Крепкий и чувственный Пьер может испытывать физическое влечение к другим женщинам. Наташа ревнива, рано или поздно их отношения испортятся. В результате он либо расстанется с ней, и это разобьет ее жизнь, либо начнет ей лгать и затаит на нее злобу, что отравит ему жизнь, либо они придут к компромиссу, который неизбежно будет сопровождаться ощущением неудовлетворенности, и тогда они будут несчастливы оба, На это можно возразить, что у Наташи по крайней мере есть дети. Однако
дети могут приносить радость только в благополучной семье, одним из полюсов которой является муж; для покинутой, терзаемой ревностью женщины они становятся непосильным грузом. Толстой восхищается тем, что Наташа разделяет мысли Пьера, не задумываясь над ними. А другой мужчина, Лоуренс, который тоже требует от женщины слепой преданности, насмехается над Пьером и Наташей, Следовательно, тот или иной мужчина, по мнению других мужчин, может быть вовсе не богом, а глиняным идолом. Поклоняться ему - значит не спастись, а погубить себя. Как тут разобраться? Каждый мужчина имеет свои притязания и оспаривает притязания других. Становится все трудней опереться на авторитет. Женщина сама должна уметь мыслить и критиковать, она не может больше быть лишь чьим -то эхом. Впрочем, навязывая женщине принципы и ценности, которые она не готова свободно воспринять сама, ее можно только унизить. Она может разделить идеи своего мужа лишь на основе собственного независимого суждения и не должна ни одобрять, ни отвергать все то, что ей непонятно. Не может же она заимствовать у кого -то смысл жизни.
  Самое глубокое развенчание мифа о Пьере и Наташе дала чета Льва и Софьи Толстых. Софья испытывает к мужу отвращение, находит его «невыносимым»; он изменяет ей со всеми крестьянками окрестных деревень, она ревнует и скучает. Каждая из ее многочисленных беременностей сопровождается нервозностью, а дети не заполняют ни ее сердца, ни ее повседневной жизни. Для нее домашний очаг - бесплодная пустыня, для него - ад, И кончается все это тем, что она, старая истеричная женщина, полуголой бегает по мокрому лесу, а он, несчастный загнанный старик, уходит из дома, разрывая таким образом «союз», который длился всю жизнь.
  Конечно, Толстые - это из ряда вон выходящий случай. Многие пары «прекрасно живут», и это значит, что супругам удается достигнуть компромисса и они живут бок о бок, не слишком стесняя и не слишком обманывая друг друга.
  Но существует одно проклятие, которого им почти никогда не удается избежать. Это скука. И когда мужу удается полностью подчинить себе жену, и когда каждый из них живет в собственном мире, по прошествии нескольких месяцев или нескольких лет им не о чем говорить. Семейная пара - это сообщество, члены которого теряют свою автономию, но при этом не избавляются от одиночества. Отношения мужа и жены не развиваются, в них нет динамики, они приобретают застывший характер. Поэтому ни в духовных, ни в эротических отношениях им нечего дать друг другу, нечем обмениваться. В одной из своих лучших новелл Дороти Паркер рассказала грустную историю многих супружеских отношений. Вечер, и мистер Уэлтон возвращается домой; Миссис Уэлтон открыла ему дверь.
  - Вот и ты! - весело сказала она. Оба оживленно улыбались.
  - Привет! - сказал он. - Ты не выходила?
  Они обменялись легким поцелуем. Она с вежливым интересом смотрела, как он вешает пальто и шляпу, вынимает из кармана газеты. Одну из них он протянул ей.
  - А, ты принес газеты! - сказала она.
  - Ну как? Что ты делала днем? - спросил он.
  Она ждала этого вопроса. Еще до его прихода она представляла себе, как будет в подробностях рассказывать ему, что происходило днем. Но теперь ей показалось, что это слишком длинно и неинтересно.
  - Да ничего особенного, - сказала она с веселым смехом. - У тебя все в порядке?
  - Ну… - начал он. Но и у него не возникло никакого желания рассказывать. К тому же она уже была занята: обрывала нитку, выбившуюся из бахромы подушки.
  - Да все нормально, - сказал он.
  …С другими людьми она умела разговаривать… И Эрнест в компании не отличался молчаливостью… Она попыталась вспомнить, о чем они говорили до свадьбы, когда были женихом и невестой. Но и тогда они не очень много разговаривали. Впрочем, это ее не беспокоило. Тогда они целовались, им было не до разговоров. Но когда люди прожили вместе семь лет, то не приходится рассчитывать на поцелуй и ласки как на ежевечернее времяпрепровождение.
  Кто -нибудь, возможно, скажет, что за семь лет люди неизбежно привыкают друг к другу, понимают, что им нечего друг другу сказать, и смиряются с этим. Но это не так. Это действует на нервы. Это не уютная, дружеская тишина, которая не тяготит людей. От этого возникает впечатление чего -то несделанного, невыполненного долга. Так чувствует себя хозяйка дома, когда у нее на вечеринке что -то идет не так. Эрнест сейчас погрузится в чтение, но, прочтя половину газеты, начнет зевать. Миссис Уэлтон не могла видеть этого без отвращения. Она скажет, что ей нужно поговорить с Делией, убежит на кухню и пробудет там довольно долго, будет рассеянно заглядывать в кастрюли, проверять счета из прачечной. А когда она вернется, муж уже будет готовиться ко сну.
  Так они проводили триста вечеров в году. За семь лет таких вечеров уже накопилось больше двух тысяч.
  Иногда утверждают, что такое молчание более убедительно свидетельствует о близости, чем какие бы то ни было разговоры. Разумеется, я вовсе не хочу сказать, что супружеская жизнь не сближает людей. К сближению ведут любые семейные отношения, и это несмотря на то, что за ними могут скрываться также ненависть, ревность, обиды. В приводимом ниже отрывке Жуандо ярко показывает, чем отличается интимность такого рода от истинного человеческого братства:
  Элиза - моя ЖЕНА, и она, конечно, самый близкий мне человек среди моих родных, друзей. Но как бы ни было важно место, которое она занимает в моей жизни, место, которое я ей отвел в самых потаенных уголках своей личности, как бы прочна ни была ее связь с моим телом и душой (а именно в этом заключается драма нашего нерушимого союза), незнакомец, которого я вижу издали, глядя из окна на бульвар, кем бы он ни был, по -человечески мне гораздо ближе, чем она.
  Он говорит также; В один прекрасный день обнаруживаешь, что тебя отравляют ядом, и в то же время понимаешь, что ты к нему уже привык. Как ЖЕ отказаться от него, не подвергая себя опасности?
  И еще: Думая о ней, я осознаю, что супружеская любовь не имеет ничего общего ни с симпатией, ни с чувственностью, ни со страстью, ни с дружбой, ни с собственно любовью. Она равна лишь сама себе и не может быть сведена ни к одному из этих чувств, у нее своя природа, своя неповторимая сущность, своя уникальная форма, различная в каждой семейной паре.
  Защитники супружеской любви! нередко говорят о том, что она не является любовью и именно поэтому приобретает возвышенный характер. Дело в том, что в последнее время в кругах буржуазии вошел в моду эпический стиль: обыденность в этом случае выдается за романтику, верность - за возвышенное безумие, скука - за мудрость, а супружеская ненависть - за проявление глубокой любви. На деле ненависть двух людей, неспособных в то же время обходиться друг без друга, это не самое истинное и волнующее, а самое жалкое из человеческих чувств. Идеальным могло бы быть противоположное чувство двух абсолютно самостоятельных индивидов, связанных друг с другом лишь свободным согласием, вытекающим из любви. Толстой восхищался тем, что связь Наташи и Пьера «держалась чем -то… неопределенным, но твердым, как связь ее собственной души и тела». По гипотезе дуалистов, тело лишь служит оболочкой для души. Следуя этой гипотезе, нужно, по -видимому, предположить, что случайность тяжелым бременем лежит на каждом из членов супружеского союза. Каждый из них должен сознательно принимать и любить необъяснимое и не им избранное
присутствие супруга, которое в то же время является необходимым условием и даже формой существования его самого. Однако люди, высказываю-
  ^1^ЛЮДИ, СОСТОЯЩИЕ В БРАКЕ, МОГУТ ЛЮБИТЬ ДРУГ ДРУГА, НО В ЭТОМ СЛУЧАЕ НИКТО НЕ ГОВОРИТ О «СУПРУЖЕСКОЙ ЛЮБВИ». ЭТИ СЛОВА ОБОЗНАЧАЮТ, ЧТО МЕЖДУ СУПРУГАМИ НЕТ ЛЮБВИ. ТОЧНО ТАК ЖЕ, КОГДА О ЧЕЛОВЕКЕ ГОВОРЯТ, ЧТО ОН «УЖЕ СЛИШКОМ КОММУНИСТ», ЭТИМ ХОТЯТ СКАЗАТЬ, ЧТО ОН ВОВСЕ НЕ КОММУНИСТ, А «ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО ЧЕСТНЫЙ ЧЕЛОВЕК» НЕ ПРИНАДЛЕЖИТ К КАТЕГОРИИ ПРОСТО ЧЕСТНЫХ ЛЮДЕЙ И Т. Д.
  щие подобные мысли, намеренно смешивают слова «сознательно принимать и любить», и именно этим им удается многих ввести в заблуждение. А ведь на деле «сознательно принимать и любить» - это отнюдь не одно и то же. Мы сознательно принимаем свои физические данные, свое прошлое, свое положение в настоящем. Но что касается любви, то это порыв к другому, к особому существованию, это - цель, это - будущее. Кроме того, сознательное отношение к бремени или к тирании выражается не в любви, а в бунте. Отношения людей, рассматриваемые как нечто само собой разумеющееся, не могут иметь ценности. Так, любовь детей к родителям приобретает свое истинное значение только тогда, когда она становится осознанной. Как же можно восхищаться само собой разумеющейся супружеской любовью, которая к тому же лишает супругов свободы? Люди твердят о своем уважении к этой пестрой смеси привязанности, обид, ненависти, правил приличия, смирения, лени и лицемерия, называемой супружеской любовью лишь потому, что она служит им оправданием.
  Однако о физической любви, как и о дружбе, можно сказать одно и то же: для того чтобы она была истинной, она должна быть свободной. Но свобода - это не каприз. Любовь требует принятия некоторых обязательств на более или менее длительный срок. При этом лишь индивиду принадлежит право, сообразуясь со своей волей, поступать тем или иным образом, то есть выполнять свои обязательства или отказаться от них. Чувство может быть свободным при условии, что оно не зависит ни от каких не имеющих к нему отношения правил, когда переживающий его человек может быть искренним и ничего не бояться. Супружеская же любовь, напротив, предполагает подавление всех порывов и постоянную ложь. И прежде всего она мешает супругам по -настоящему узнать друг друга. Повседневная близость не ведет ни к пониманию, ни к симпатии. Муж слишком уважает свою жену, чтобы интересоваться изломами ее психологии. Поступи он так, он признал бы за ней какую -то независимость, которая могла бы оказаться неудобной и даже опасной. Испытывает ли она наслаждение в постели? Действительно ли она любит мужа? Действительно ли она с радостью покоряется
ему? Он предпочитает не задавать себе этих вопросов, они даже кажутся ему неприличными. Его жена - «порядочная женщина», и она по определению добродетельна, преданна, верна, чиста, счастлива и думает так, как полагается думать. Однажды один больной, поблагодарив своих друзей, близких и врачей, сказал своей молодой жене, которая в течение шести месяцев не отходила от его постели: «Тебя я не благодарю, ты исполняла свой долг». Ни одно из перечисленных выше качеств муж не считает заслугой жены, ибо они гарантированы обществом и являются необходимой частью института брака. Он не отдает себе отчета в том, что его жена вовсе не сошла со страниц одного из романов Бональда, что она - живой человек из плоти и крови. Он принимает как должное ее неукоснительную преданность долгу. Он не задумывается о том, что ей, возможно, приходится бороться с искушениями и иногда она не может устоять, что, как бы то ни было, ее терпение, чистота и благопристойность нелегко ей даются. И уже совсем он не хочет знать ее мечтаний, фантазий, тоски, то есть той эмоциональной атмосферы, в которой протекает ее жизнь. В своем
произведении «Ева» Шардон описывает мужа, который в течение многих лет ведет дневник семейной жизни. Этот муж весьма деликатно рассказывает о своей жене, но он говорит о ней только как о жене, такой, какой она ему представляется, и совершенно не видит в ней свободного индивида. Он сражен, когда неожиданно узнает, что она его не любит и собирается с ним расстаться. Как много сказано о разочаровании наивного и честного мужчины, убеждающегося в женском коварстве, с каким ужасом мужья из пьес Бернстайна обнаруживают, что их подруга жизни - воровка, злюка, изменница. Они мужественно переносят этот удар, но все -таки автору не удается заставить читателя поверить в их силу и великодушие. Они нам кажутся грубыми мужланами, лишенными чувствительности и доброй воли. Мужчины упрекают женщин в скрытности, однако лишь самовлюбленные глупцы могут с таким постоянством позволять себя обманывать. Женщина обречена быть безнравственной, потому что мораль предписывает ей роли сверхъестественного существа - - то есть и сильной женщины, и превосходной матери, и эталона честности, и т. д. Как только она начинает думать,
мечтать, спать, чего -то желать, дышать, не следуя установленным правилам, она разрушает тот идеал, который создали мужчины. Именно поэтому многие женщины позволяют себе «быть самими собой» только в отсутствие мужа. В свою очередь женщина также не знает своего мужа. Ей кажется, что она знакома с его истинным обликом, поскольку видит его в повседневной жизни, но мужчину определяет прежде всего его дело, то, которым он занят в миру, среди других мужчин. Отказаться принимать в расчет эту его суть - его дело, его трансцендентность - значит исказить саму его природу. «Женщина выходит замуж за поэта, - говорит Элиза, - но, становясь его женой, она замечает в первую очередь, что он забывает спускать воду в туалете»^1^. Но муж тем не менее остается поэтом, и если жена не интересуется его творчеством, то она знает его хуже, чем какой -нибудь лично с ним незнакомый читатель. Зачастую, однако, в этом нет ее вины. Из -за отсутствия опыта и культуры она не понимает мужа, ничего не смыслит в его делах, ей не удается разделять его помыслы, несмотря на то что для него они имеют значительно большее значение, чем
однообразно повторяющаяся повседневность. Редко, в исключительных случаях, женщина становится настоящей подругой мужа, обсуждает с ним его планы, дает ему советы, участвует в его работе. Но представление о том, что таким образом она может возвыситься до личного творчества, иллюзорно.
  Единственным свободно действующим и ответственным субъектом остается муж. Только женщина, любящая своего мужа, может находить радость в служении ему. Если это не так, она будет испытывать лишь разочарование, даже озлобление от бесплодности своих усилий. Следуя совету Бальзака, который говорил, что, обращаясь с женщиной как с рабыней, нужно внушать ей, что она - королева, мужчины охотно распространяются о том, какое влияние на них оказывают жены. Однако в глубине души они сознают лживость подобных утверждений. Жоржетта Леблан, требовавшая, чтобы Метерлинк поставил ее имя рядом со своим на книге, которую, по ее мнению, они написали вместе, стала жертвой именно такого обмана. В предисловии к «Воспоминаниям» этой певицы Грассе без обиняков объяснил ей, что мужчины, щедро раздающие спутницам своей жизни звания сотрудниц и вдохновительниц, тем не менее считают, что результаты работы принадлежат лишь им одним, И у них есть на это основания. В любом действии или творчестве самым важным является момент выбора, момент принятия решения. Роль женщины в этом отношении можно сравнить с ролью стеклянного шара в
руках у гадалки: она легко заменима. Доказательством может служить легкость, с которой мужчины заменяют одну советчицу или сотрудницу на другую. Софья Толстая переписывала рукописи мужа, готовила их к печати, позже он поручил это дело одной из своих дочерей, И тогда Софья поняла, что, несмотря на все свое усердие, она не стала незаменимой для мужа. Лишь независимый труд может обеспечить женщине подлинную автономию^1^.
  У разных людей супружеская жизнь складывается по -разному. Но в повседневной жизни большинства женщин можно обнаружить много общего. Утром муж торопится на работу, и жена с удовольствием ждет его ухода, предвкушая тот момент, когда она останется свободной, не обязанной никому подчиняться хозяйкой дома. Затем и дети уходят в школу, и она на целый день остается одна или с младенцем, который возится в кроватке или играет в манеже и общение с которым весьма ограниченно. Какое -то время у нее уходит на приведение себя в порядок и на уборку квартиры. Если у нее есть прислуга, то распоряжения и болтовня с ней на кухне также занимают ее на какое -то время. Если прислуги нет, она сама идет за покупками, обменивается замечаниями о
  ^1^ИНОГДА МЕЖДУ МУЖЧИНОЙ И ЖЕНЩИНОЙ ВОЗНИКАЕТ ИСТИННОЕ СОТРУДНИЧЕСТВО, В КОТОРОМ ОБА ОНИ РАВНО АВТОНОМНЫ. ПРИМЕРОМ МОЖЕТ СЛУЖИТЬ СУПРУЖЕСКАЯ ПАРА ЖОЛИО -КЮРИ. В ПОДОБНЫХ СЛУЧАЯХ ЖЕНЩИНА, ОБЛАДАЮЩАЯ РАВНЫМИ С МУЖЧИНОЙ ЗНАНИЯМИ, ПЕРЕСТАЕТ БЫТЬ ПРОСТО ЖЕНОЙ ДЛЯ СВОЕГО МУЖА, А ИХ ОТНОШЕНИЯ ВЫХОДЯТ ЗА РАМКИ СЕМЕЙНЫХ. КРОМЕ ТОГО, СУЩЕСТВУЮТ ЖЕНЩИНЫ, КОТОРЫЕ ПОЛЬЗУЮТСЯ МУЖЧИНАМИ ДЛЯ ДОСТИЖЕНИЯ СВОИХ СОБСТВЕННЫХ ЦЕЛЕЙ, ИМ ТАКЖЕ УДАЕТСЯ ИЗБЕЖАТЬ УДЕЛА ЗАМУЖНЕЙ ЖЕНЩИНЫ.
  ценах с соседками или торговцами. В тех случаях, когда муж и дети приходят обедать домой, женщине не удается пообщаться с ними за столом. Она должна приготовить еду, подать ее на стол, убрать со стола, словом, она слишком занята. Да чаще всего они и не приходят. Как бы то ни было, всю долгую вторую половину дня она проводит в одиночестве. Идет с младшими детьми в парк и, присматривая за ними, вяжет, или шьет, или сидит у окна и чинит одежду. Ее руки заняты, а ум - нет, и она перебирает заботы или обдумывает планы на будущее, грезит, скучает. При этом ни одно ее занятие не является самодостаточным. Ее мысли устремлены к мужу или к детям, для которых она чинит рубашки или готовит пищу. Она живет только ради них, А можно ли сказать, что они хотя бы признательны ей? Постепенно ее скука перерастает в нетерпение, тревожное ожидание возвращения детей и мужа. Дети возвращаются из школы, она целует их, расспрашивает, но им нужно делать уроки, хочется поиграть, они ускользают от нее, не могут развеять ее скуку. Мало того, они то и дело получают плохие отметки, теряют вещи, шумят, безобразничают, дерутся, их
приходится часто ругать. Они скорее утомляют мать, чем успокаивают. С тем большим нетерпением она ждет мужа. Что он делает? Почему он еще не вернулся? Он работает, видит мир, разговаривает с людьми, о ней он и не думает. Она начинает нервничать, ей все больше и больше кажется, что она зря пожертвовала своей молодостью, он ей за это нисколько не благодарен, Муж, направляясь домой, где его жена сидит взаперти, смутно чувствует свою вину. В первое время после свадьбы он приносит ей цветы или маленькие подарки, но вскоре этот ритуал утрачивает для него всякий смысл. Он уже больше ничего не приносит и не очень торопится домой, тем более что опасается, что его не слишком ласково встретят. В самом деле, нередко женщина устраивает сцены, чтобы отомстить за скучный день, за длительное ожидание или чтобы заглушить разочарование, поскольку, несмотря на все ее надежды и ожидания, присутствие мужа не рассеивает ее скуки. В случае если жена ни на что не сетует, разочарование испытывает муж. На работе он не в бирюльки играл, он устал, нуждается в отдыхе, но в то же время возбужден. Конечно, не жена, которую он видит
изо дня в день, может вывести его из этого состояния, К тому же он чувствует, что жене хотелось бы поделиться с ним своими тревогами, что она надеется на его помощь для того, чтобы победить скуку, разрядиться. Поэтому присутствие жены не радует его, а подавляет, мешает ему по -настоящему расслабиться. Дети также не приносят ни покоя, ни радости. Ужин и вечер проходят в атмосфере скрытого недовольства. Муж и жена читают, слушают радио, лениво переговариваются, и при этом, несмотря на кажущуюся близость, каждый из них чувствует себя одиноким. Жена, кроме того, с тревожной надеждой - может быть, наконец - или с не менее тревожным страхом - опять - думает о предстоящей ночи. Она засыпает разочарованной, раздраженной, иногда удовлетворенной. В любом случае следующим утром она с удовольствием слышит звук закрывающейся двери. Чем беднее женщина, чем больше у нее домашней работы, тем тяжелее ее судьба. И напротив, ее доля легче, если ей доступны досуг и развлечения. Однако при всех обстоятельствах любая замужняя женщина испытывает три чувства, о которых шла речь: скуку, ожидание, разочарование.
  В принципе женщины могут рассчитывать на некоторое разнообразие в жизни^1^, но в действительности оно доступно далеко не всем. Брачные узы особенно обременительны в провинции. Женщине необходимо так или иначе приспособиться к этой ситуации, поскольку избежать ее она не может. Некоторые приспосабливаются, как мы видели, преисполняясь чувством собственной значимости и превращаясь в домашних тиранов, становятся мегерами, Другим больше по нраву роль жертвы, они становятся добровольными рабынями мужа и детей и находят в этом мазохистскую радость. Третьи навсегда сохраняют самовлюбленность, свойственную девушкам. Эти последние также страдают от того, что не могут самореализоваться в каком -либо деле: ничего не делая, ничем и не становишься. Личная нереализованность заставляет их думать, что их недооценивают. Они с грустью любуются собой, сосредоточиваются на грезах, кривляний, болезнях, маниях, семейных сценах. Они выдумывают себе драмы или уходят в воображаемый мир. Именно к такого рода женщинам следует отнести «улыбающуюся мадам Бде», описанную Амиелем. Они обречены на однообразную провинциальную жизнь
рядом с грубияном мужем; в отсутствие любви и какой -то деятельности их мучает сознание пустоты и никчемности этой жизни. Чтобы скрасить ее, они погружаются в романтические мечты, в заботы о цветах, которыми они себя окружают, о туалетах, о собственной персоне. Муж же лишь мешает им даже в этих играх. И в конце концов их начинает мучить желание убить его. Неестественное поведение, с помощью которого защищаются женщины, может привести к извращениям, а навязчивые идеи - даже к преступлению. Случается, что мотивом семейных преступлений является не столько корысть, сколько чистая ненависть. Именно по этой причине героиня Мориака Тереза Декейру пытается отравить своего мужа, то же самое не так давно сделала г -жа Лафарже. А недавно суд оправдал сорокалетнюю женщину, которая в течение двадцати лет терпела изверга мужа, но в один прекрасный день вместе со своим взрослым сыном без всяких колебаний задушила его. Другой возможности избавиться от невыносимой жизни у нее не было.
  Если же женщина принимает этот свой удел, но стремится сохранить ясность ума и свое «я», то ей не остается никакой другой опоры, кроме стоической гордости. Поскольку она зависит от всех и вся, ей доступна лишь внутренняя, следовательно абстрактная, свобода. Она отбрасывает расхожие принципы и ценности, размышляет, вопрошает, и именно так ей удается избежать супружеского рабства. Но высокомерная сдержанность и следование лозунгу «Терпение и воздержание» представляет собой только негативную позицию. Она непреклонна в своем самоотречении и цинизме, и ей не хватает позитивной реализации своих сил. Пока она молода и пылка, она ищет всяческие способы для их приложения: помогает людям, утешает, защищает, дарит, у нее множество занятий. Но она страдает от того, что ни одно ее дело не требует от нее полной отдачи, от того, что у ее деятельности нет никакой цели. Нередко, измученная одиночеством и бесполезностью своих усилий, она в конце концов изменяет себе самой и губит себя. Удивительный пример подобной судьбы мы видим в жизни г -жи де Шаррьер. В посвященной ей захватывающей книге «Портрет Зелиды» Жофруа
Скотт так описывает ее; «Огненные черты на ледяном челе». Но отнюдь не разум погасил в ней жизненное пламя, о котором Эрменш говорил, что оно могло бы «согреть сердце младенца». Блестящую красавицу погубило замужество. Она превратила свою покорность в добродетель. Поистине для того, чтобы найти какое -либо другое решение проблемы, понадобились бы героизм и гениальность, И тот факт, что ее редкие и возвышенные качества не спасли ее, является самым убедительным приговором институту брака из тех, которые когда -либо существовали.
  Блестящая, образованная, умная и пылкая мадемуазель де Туиль удивляла всю Европу. Она отпугивала претендентов на свою руку; более чем двенадцати отказала; другие же, среди которых, возможно, были и вполне достойные, не решились сделать предложение. Единственным мужчиной, который ее интересовал, был Эрменш, но не могло быть и речи о том, чтобы она вышла за него замуж. В течение двенадцати лет они переписывались. Однако ни эта дружба, ни ее учеба не могли принести ей полного удовлетворения. «Девственница и мученица» - это плеоназм, говорила она. Подчиненная жестким правилам жизнь в Зюилене была ей невыносима, ей хотелось стать женщиной, быть свободной. В возрасте тридцати лет она вышла замуж за г -на де Шаррьера. Она находила, что он «честен душой» и «проникнут духом справедливости», и высоко ценила эти качества. Сначала она хотела сделать из него «самого нежно любимого мужа на свете», позже, как рассказывал Бенжамен Констан, «она доставила ему немало мучительных минут, желая добиться от него чувства, равного тому, которое испытывала сама», но ей не удалось расшевелить его размеренную невозмутимость.
Живя в Коломбье в окружении честного, но скучного мужа, впавшего в детство свекра и лишенных очарования золовок, г -жа де Шаррьер начала тосковать. Ей не нравилось косное провинциальное общество Нефшателя. Чтобы убить время, днем она стирала белье, а по вечерам играла в «Комете», Ее жизнь на краткий миг озарилась романом с молодым человеком, после которого она еще сильнее стала ощущать одиночество. «Приняв скуку за вдохновение», она написала четыре романа о нравах Нефшателя, после чего круг ее друзей сузился еще больше, В одном из своих произведений она описала долгую и несчастную супружескую жизнь живой, чувствительной женщины с добрым, но холодным и нечутким мужем. Замужество представлялось ей в виде череды недоразумений, разочарований и мелких обид. Ясно, что сама она была несчастлива. Она заболела, выздоровела, и долгое одиночество вдвоем, в которое превратилась ее жизнь, продолжалось. «Ясно, что уныло -однообразная жизнь в Коломбье и мягко -осуждающая позиция ее послушного мужа создавали вокруг нее такую пустоту, которую невозможно было заполнить никакой деятельностью», - пишет ее биограф, Именно
в этот момент она познакомилась с Бенжаменом Констаном, который в течение восьми лет был предметом ее страстных чувств. Но после того, как она порвала с ним, не желая оспаривать его у г -жи де Сталь, ее сердце ожесточилось. Однажды она написала ему; «Жизнь в Коломбье была для меня невыносима, и я всегда впадала в отчаяние, когда мне приходилось возвращаться туда. Но наступил день, когда я больше не захотела уезжать оттуда и заставила себя смириться с этой жизнью». В течение пятнадцати лет она не выезжала из города и не выходила из своего сада. Так она следовала правилу стоиков; стараться победить не судьбу, а свое сердце. Она была пленницей, и единственной доступной ей формой свободы был выбор тюрьмы. «К присутствию господина де Шаррьера она относилась так же, как к окружавшим ее Альпам», - пишет Скотт. Но она был ч слишком проницательна, чтобы не понимать, что в этом смирении не было ничего, кроме самообмана. Она стала такой замкнутой и суровой, в ней ощущалось такое отчаяние, что на нее было страшно смотреть. Она привлекала в свой дом эмигрантов, которых было много в Нефшателе, покровительствовала
им, оберегала их и направляла. Она писала элегантные, но дышащие разочарованием романы, которые живший в нищете немецкий философ Хюбер переводил. Она стала советчицей в кружке молодых женщин, занималась философией Локка со своей любимицей Генриеттой, Ей нравилось играть роль благодетельницы по отношению к окрестным крестьянам. Она все больше и больше избегала общества Нефшателя, все больше и больше замыкалась в гордом одиночестве. Она «стремилась лишь к одному - погрузиться в свою однообразную жизнь и терпеть ее. Даже в ее добрых поступках было что -то пугающее, потому что она совершала их с леденящим душу хладнокровием… Окружающим казалось, что это не человек, а тень, которая скользит по пустой комнате»^1^. Лишь в редких случаях, например когда она принимала гостей, в ней пробуждались жизненные силы. Но «годы проходили бесплодно, госпожа и господин де Шаррьер старели рядом, отделенные друг от друга целой вселенной, и многие гости с облегчением вздыхали, выходя из их дома, поскольку им казалось, что они вырвались из могильной тьмы. Часы отмеривали время, господин де Шаррьер занимался внизу своей
математикой, из сарая доносился размеренный стук цепов. Жизнь продолжалась, хотя бич непонимания лишил ее малейшего смысла… Она была заполнена ничтожными событиями, отчаянными попытками заполнить пустоты дня. Вот до чего дошла Зелида, ненавидевшая все мелочное», Кто -нибудь, возможно, скажет, что жизнь г -на де Шаррьера была такой же унылой, как и жизнь его жены. Но она его вполне удовлетворяла; по -видимому, она хорошо соответствовала его посредственной натуре. Представим себе мужчину, обладающего такими же исключительными качествами, как красавица из Зюилена. Совершенно очевидно, что он не стал бы прозябать в бесполезном одиночестве в Коломбье. Он отвоевывал бы себе место под солнцем, что -нибудь предпринял бы, вел борьбу, действовал, жил. Сколько женщин, увязнув в семейной жизни, были, по словам Стендаля, «потеряны для человечества»! Говорят, что брак принижает мужчину, и нередко это действительно так, но он почти всегда губит женщину. Это признает даже такой защитник брака, как Марсель Прево.
  Сколько раз, встречая молодую женщину, которую я знал еще девушкой, через несколько месяцев или лет после ее вступления в брак, я удивлялся пошлости ее характера и мелочности ее жизни.
  Почти те же слова мы читаем в дневнике Софьи Толстой через полгода после свадьбы.
  13 октября 1863 года: У меня будничная жизнь, смерть. А у него целая жизнь, работа внутри, талант, бессмертие.
  Через несколько месяцев у нее вырывается еще одна жалоба: Нельзя довольствоваться только тем, чтоб сидеть с иголкой или за фортепьяно, и одной, совершенно одной, и придумывать, или просто убеждаться, что муж не любит и что теперь закабалена и сиди.
  И одиннадцать лет спустя она пишет слова, под которыми и сейчас немало женщин готовы подписаться: 12 октября 1875 года:…и нынче, завтра, месяцы, годы - все то же и то же. Проснешься утром и не встаешь. Что меня поднимает, что ждет меня? Я знаю, придет повар, потом няня… потом я… сяду молча вышивать дырочки, потом ученье грамматики и гамм… Потом вечером то же вышиванье дырочек и вечное, ненавистное для меня раскладыванье пасьянсов тетеньки с Левочкой.
  На то же самое жалуется и г -жа Прудон. «У вас есть идеи, - говорила она мужу, - а у меня, когда вы на работе, а дети в школе, ничего нет».
  Нередко в первые годы семейной жизни женщина питает иллюзии, стремится во что бы то ни стало восхищаться мужем, безгранично любить его, внушает себе, что муж и дети не могут без нее жить. Затем на поверхность выходят ее истинные чувства: она замечает, что муж прекрасно мог бы обойтись без нее, что дети со временем отдалятся от нее, видит, что и муж и дети в той или иной мере неблагодарны. Домашний очаг не защищает ее больше от пустоты; оказывается, что она одинока и в качестве неповторимой личности никому не нужна. При этом она неспособна уже найти никакого применения своим силам. Серьезной опорой ей могут служить привязанности и привычки, но спасти ее они не могут. Все правдиво пишущие писательницы говорят о грусти, в которую погружается душа «тридцатилетней женщины». Это чувство испытывают героини Кэтрин Мэнсфилд, Дороти Паркер, Вирджинии Вульф. Сесиль Соваж, которая в начале своей писательской карьеры жизнерадостно воспевала брак и материнство, позднее осторожно намекала на бедственное положение женщин. Показательно, что при сравнении количества самоубийств, совершаемых незамужними и замужними
женщинами, обнаруживается, что в возрасте от двадцати до тридцати лет (особенно от двадцати пяти до тридцати) эти последние надежно защищены от отвращения к жизни. В дальнейшем же ситуация меняется. «Что касается замужества, - пишет Хальбвакс, - то как в провинции, так и в Париже оно защищает женщин главным образом до тридцатилетнего возраста, а позже его роль идет на убыль»^1^.
  Брак драматичен не потому, что он не приносит женщине обещанного счастья - ведь счастье не может быть гарантировано, - а потому, что он калечит женщину, обрекая ее на однообразие и косность. Первые двадцать лет жизни женщины изобилуют событиями; она переживает опыт менструации, полового созревания, вступления в брак, материнства; она открывает мир и находит свое место в нем. В двадцать лет она становится хозяйкой дома, связывает свою судьбу с судьбой мужчины, рожает ребенка и неожиданно обнаруживает, что этим исчерпываются все события ее жизни, Истинная деятельность и работа - это удел мужчины, у женщины же есть лишь занятия, которые иногда изнуряют ее, но никогда не приносят удовлетворения. Ей внушили, что ее величие заключается в самоотречении и преданности, но нередко она не видит никакого смысла в необходимости отдавать все силы «заботе о двух весьма посредственных личностях до конца своих дней». Нет ничего прекраснее самозабвения, но ведь надо пони-
  ^1^ПРИВЕДЕННОЕ ЗАМЕЧАНИЕ КАСАЕТСЯ ФРАНЦИИ И ШВЕЙЦАРИИ, НО НЕ РАСПРОСТРАНЯЕТСЯ НИ НА ВЕНГРИЮ, НИ НА ОЛЬДЕНБУРГ.
  мать, для кого и для чего приносится жертва. Мало того, сама преданность женщины расценивается как навязчивость. Муж видит в ней тиранию, от которой он стремится освободиться. И это несмотря на то, что именно мужчина навязывает женщине преданность в качестве высшего и единственного оправдания ее существования, Вступая в брак, мужчина требует, чтобы женщина отдалась ему без остатка, при этом сам он не берет на себя взаимного обязательства, заключающегося в согласии принять этот дар. Конечно, в словах Софьи Толстой «Я живу им и ради него и требую того же для себя» есть что -то возмутительное. Но Толстой действительно требовал, чтобы она жила лишь ради него и им, а подобная позиция может быть оправдана только взаимностью. Эгоизм мужа обрекает женщину на несчастье и его самого в итоге превращает в жертву. Он хочет, чтобы в постели она была одновременно пылка и холодна; точно так же, требуя от нее полной самоотдачи, он желает, чтобы она была необременительной. Женщина должна укрепить его положение в мире, но не стеснять его свободы, обеспечивать размеренное течение дней, но не надоедать ему, быть
постоянно рядом с ним, но не докучать. Он хочет иметь ее в полном своем распоряжении, но не принадлежать ей, жить в семье и оставаться холостяком. Таким образом, с того момента, когда мужчина вступает в брак, он начинает обманывать женщину, С годами она все больше и больше осознает этот обман. То, что Д. Г. Лоуренс говорит о половой любви, может быть применимо к любому виду любви: если, объединяясь, два человека стремятся дополнить друг друга,' то их союз обречен на неудачу, поскольку он по своей сути калечит личность каждого из них. Брак должен быть соединением двух независимых людей, а не тихим пристанищем, насильственным захватом, бегством от действительности или чудодейственным бальзамом. Нора в «Кукольном доме» Ибсена, которая считает, что, прежде чем стать женой и матерью, ей нужно стать личностью, хорошо понимает это. Семейная пара не должна воспринимать себя ни как сообщество, ни как закрытую ячейку, и каждый из ее членов, будучи индивидом, должен в качестве такового быть членом какого -либо общества, в котором он мог бы свободно развиваться, опираясь лишь на собственные силы. Только в этом
случае он сможет связать себя совершенно бескорыстными узами с другим индивидом, являющимся также членом какого -либо коллектива, узами, основой которых станет взаимопонимание двух свободных личностей.
  Существование подобных гармоничных пар не является утопией, иногда такие отношения встречаются в семейной жизни, но чаще за ее пределами. Некоторые люди, связанные пылкой половой любовью, остаются свободными в дружеских привязанностях и занятиях, других связывает дружба, не стесняющая их сексуальной свободы. Изредка встречаются пары, связанные и любовью, и дружбой, но все же не рассматривающие свои отношения как единственный смысл жизни. Отношения между мужчиной и женщиной чрезвычайно разнообразны. Благодаря дружбе, удовольствию, доверию, нежности, взаимопониманию, любви они могут стать друг для друга одним из самых обильных источников счастья, богатства и силы, доступных для человеческого существа. За неудачные браки ответственность несут не люди, вопреки тому, что говорят Бональд, Кант и Толстой, сам этот институт изначально порочен. Разговоры о том, что мужчина и женщина, которым даже не было позволено свободно сделать свой выбор, должны полностью удовлетворять друг друга в течение всей своей жизни, чудовищно гнусны и неизбежно приводят к лицемерию, лжи, вражде и несчастью.
  Традиционная форма брака постепенно меняется, но и в настоящее время он остается формой угнетения, которое, хотя и по -разному, затрагивает обоих супругов. С точки зрения прав, которые в принципе им предоставлены, они почти равны, по сравнению с прошлым они более свободны в выборе, им значительно легче расстаться. Особенно это касается Америки, где развод - самое обычное дело. Супруги больше подходят друг другу по возрасту и по уровню культуры, мужья без большого сопротивления признают за женами требуемую ими независимость. Иногда муж и жена поровну распределяют между собой заботы по хозяйству, они вместе развлекаются, занимаясь туризмом, велосипедным спортом, греблей и т. д. Жена уже не проводит дни в ожидании мужа, она занимается спортом в различных обществах или клубах, у нее есть занятия вне дома. Изредка она даже занимается какой -нибудь незначительной работой и зарабатывает немного денег. Возникает впечатление, что в молодых семьях супруги абсолютно равны между собой. Однако до тех пор, пока ответственность за материальное обеспечение семьи возлагается только на мужа, это впечатление обманчиво.
Место жительства семьи выбирает муж, исходя из требований своих профессиональных занятий, жена же вынуждена ехать с мужем из провинции в Париж, из Парижа в провинцию, в колонии, за границу. Уровень жизни семьи определяется по уровню заработка мужа, в соответствии с его занятиями организуется распорядок дня, распределяются дела в течение недели и года. Друзья и знакомые семьи, как правило, выбираются среди людей, с которыми муж связан по профессии. Поскольку муж является более активным членом общества, чем жена, именно он определяет интеллектуальные, политические и моральные воззрения семьи… Для женщины, неспособной зарабатывать себе на жизнь, развод остается лишь абстрактной возможностью. Ведь если в Америке алименты, выплачиваемые мужем в случае развода, представляют собой значительную часть его заработков, то во Франции судьба разведенной женщины, будь она одна или с детьми, получающей смехотворную сумму, просто возмутительна, Однако основное неравенство мужчины и женщины заключается в том, что мужчина реализует себя как личность в деятельности и работе, тогда как для женщины -супруги свобода не
имеет никакого зримого воплощения. Так, положение молодых американок можно сравнить с положением римлянок периода упадка. Известно, что у этих последних был выбор между двумя жизненными путями; одни оставались верными образу жизни и добродетелям своих бабок, а другие проживали жизнь в пустой суете. Многие американки также остаются «хранительницами домашнего очага», то есть не изменяют традициям; остальные же в большинстве случаев попусту тратят силы и время. Во Франции, даже если муж готов во всем помогать своей жене, после рождения ребенка на нее наваливается масса домашних забот, отнюдь не менее утомительных, чем заботы женщин прошлых лет.
  Обычно утверждают, что в современных семьях, особенно в США, мужчины порабощены женщинами. Эти утверждения не новы. Начиная с древних греков, мужчины жалуются на тиранию Ксантипп. Однако верно и то, что женщины начинают вмешиваться в мужские занятия, в которые раньше доступ был для них закрыт. Я знаю, например, женщин, вышедших замуж за студентов, с неистовым упорством борющихся за успехи своих мужей. Они устанавливают для своих супругов распорядок дня и расписание работы, наблюдают за их занятиями, лишают их всех развлечений, разве что не запирают их на ключ. Правда также и то, что сегодня мужчина меньше, чем раньше, защищен от женского деспотизма, поскольку он в принципе признает права женщины и понимает, что реализовать их она может только при его^ посредстве. Ему приходится компенсировать вынужденные бессилие и бездеятельность женщин, принося в жертву самого себя. Для того чтобы в их союзе существовала хотя бы видимость равенства, он должен больше отдавать, поскольку он большим владеет. Она именно потому и требует, и берет, и получает, что из них двоих она беднее, Противоречивость отношений
хозяина и раба находит здесь свое самое конкретное выражение; угнетая, мужчина сам становится жертвой угнетения. Мужчину сковывает само его превосходство; деньги зарабатывает он один, и женщина требует их от него; профессиональной деятельностью занимается он один, и женщина требует, чтобы он добился успеха; способность к развитию воплощается в нем одном, и женщина стремится украсть ее у него, присваивая его планы на будущее, его успехи. И напротив, женская тирания является лишь проявлением ее зависимости. Женщине известно, что процветание семейной пары, ее будущее, ее счастье и смысл ее существования зависят от другого человека. И если она так яростно стремится подчинить этого человека своей воле, так это потому, что на нее смотрят как на его собственность. Свою слабость она превращает в силу, но то, что она слаба, - бесспорный факт. В семейной жизни муж терпит мелочное и раздражающее притеснение, гнет же, испытываемый женщиной, сковывает ее по рукам и ногам. Можно сказать, что жена, которая от скуки часами держит при себе мужа, издевается над ним или тяготит его. Но в конце концов ему значительно
легче обходиться без нее, чем ей без него. Если он оставит ее, то ее жизнь будет разбита. Радикальная разница между ними заключается в том, что женщина в душе ощущает себя зависимой, она остается рабыней даже тогда, когда внешне ведет себя совершенно свободно. Мужчина же внутренне чувствует себя свободным, его зависимость чисто внешняя. Возникающие у него впечатления, что жертвой является он, объясняются только тем, что его обязанности более явны, чем обязанности жены. Жена же живет за его счет, как иждивенка. Но ведь иждивенка и непререкаемый господин - это далеко не одно и то же. На деле, точно так же как с биологической точки зрения, самец и самка страдают не друг от друга, а оба являются жертвами вида, супруги страдают от гнета не ими созданного учреждения. Когда говорят, что мужчины угнетают женщин, мужья возмущаются: ведь они сами чувствуют себя притесненными, и их действительно притесняют. Но истина заключается в том, что именно правила, придуманные мужчинами, и общество, созданное ими и в их интересах, поставили женщину в такое положение, которое в настоящее время стало причиной мучений и
женщин и мужчин.
  В их общих интересах следовало бы изменить саму эту ситуацию так, чтобы брак перестал быть «карьерой» для женщины, В рассуждениях мужчин, заявляющих о том, что они против расширения прав женщин, под тем предлогом, что «женщины и так достаточно надоедливы», отсутствует логика. Именно потому, что, вступая в брак, женщины превращаются в «пожирательниц мужчин», «пиявок» и «фурий», необходимо изменить институт брака, а следовательно, и сам женский удел. Женщина представляет собой столь тяжкое бремя для мужчины оттого, что ей не позволено рассчитывать на собственные силы. Освободив ее, то есть дав ей возможность что -то делать в этом мире, мужчина и сам обретет свободу.
  Некоторые молодые женщины уже пытаются завоевать эту позитивную свободу, но не многие из них способны длительно и упорно учиться или заниматься какой -либо профессиональной деятельностью. Чаще всего они понимают, что им придется пожертвовать своей работой ради карьеры мужа. Их заработки слишком незначительны, чтобы влиять на бюджет семьи. Многие из них делают лишь робкие попытки заняться профессиональной деятельностью, тем более что она не освобождает их от супружеского рабства. Те же женщины, которые владеют какой -либо серьезной профессией, не пользуются равными с мужчинами социальными благами. Так, жены адвокатов имеют право на получение пенсии в случае смерти мужа, а мужьям женщин -адвокатов в подобном праве отказано. Иными словами, за работающей женщиной не признается способность содержать семью, как это признается за мужчиной. Есть женщины, которые благодаря своей профессии приобретают настоящую независимость, но для многих замужних женщин работа «вне дома» представляет собой
  лишь дополнительные тяготы. Кроме того, с рождением ребенка женщина чаще всего вынуждена ограничиваться ролью домохозяйки. Сегодня слишком трудно сочетать работу и материнство.
  По традиции считается, что именно рождение ребенка приносит женщине реальную автономию и освобождает ее от поисков какой -либо другой цели в жизни. Не замужество, а материнство превращает ее в полноценного индивида; ребенок - это ЕЕ счастье, ее оправдание. Становясь матерью, она полностью реализует свои как социальные, так и сексуальные возможности. Именно в рождении детей заключается смысл и цель института брака. Рассмотрим эту высшую ступень назначения женщины.

  ГЛАВА 6 МАТЬ
  Именно в материнстве женщина реализуется полностью физиологически; принято считать, что это ее «природное» предназначение, поскольку весь ее организм настроен на продолжение рода. Но мы уже говорили о том, что жизнь человеческого общества не определяется законами природы. В частности, вот уже почти сто лет функция воспроизводства определяется не столько биологической случайностью, сколько желанием^1^. В некоторых странах официально приняты конкретные меры по «контролю за деторождением»; в тех же нациях, которые находятся под сильным влиянием католической религии, к подобным мерам прибегают тайно: либо мужчина не завершает половой акт, либо женщина тотчас после акта любви прибегает к тем или иным средствам, позволяющим удалить попавшие в нее сперматозоиды. По этой причине между возлюбленными и между супругами возникают конфликты, ссоры: мужчина постоянно раздражен из -за того, что должен контролировать свое удовольствие, женщину же угнетает необходимость срочного промывания половых органов; в результате мужчина сердится на женщину за ее плодовитость, а она опасается тех ростков жизни, которые он может
в нее излить, И оба подавлены, когда, несмотря на все принятые меры, женщина «попадается». Это случается особенно часто в тех странах, где выбор противозачаточных средств ограничен. И тогда остается только одно - аборт. Он, кстати, тоже запрещен в странах, где предусмотрены меры «контроля за деторождением», к нему прибегают в редких случаях. Во Франции же он более употребителен, особенно среди тех женщин, кто ведет активную любовную жизнь.
  Не много найдется тем, при обсуждении которых буржуазное общество исходило бы таким лицемерием: аборт - это отвратительное преступление, и говорить об этом даже намеками неприлично. Когда писатель описывает радости и муки роженицы - это прекрасно, когда ЖЕ он пишет о женщине, которая сделала аборт, его тут же обвиняют в том, что он копается в грязи, что представляет человечество в неприглядном свете. А между тем во Франции ежегодно абортов делается столько же, сколько появляется новорожденных. Явление это так распространено, что его следует рассматривать как одну из нормальных опасностей, которым женщина подвергается вследствие своего положения. Существующий кодекс стремится представить аборт как преступление и таким образом как бы требует, чтобы эта деликатная операция производилась тайно. Нет ничего абсурднее тех аргументов, которые выставляются против легализации аборта. Упор делается на то, что это опасное вмешательство в организм. Однако честные врачи вместе с доктором Магнусом Хиршфельдом утверждают, что «аборт, сделанный в больнице рукой настоящего профессионала с использованием необходимых
предупредительных мер, не несет никакой серьезной опасности, как на том настаивает закон». Как раз наоборот, именно в отсутствии легализации аборта содержится огромный риск для женщины. Недостаточная компетентность женщин, незаконно делающих аборты, условия, в которых производится операция, - все это порождает массу несчастных случаев, иногда со смертельным исходом. А вынужденное материнство является причиной появления на свет хилых детей, которых родители не в состоянии прокормить и которые либо попадают в приют, либо становятся настоящими мучениками. Следует еще отметить, что общество, так рьяно защищающее права эмбриона, не проявляет никакого интереса к детям, стоит им родиться; вместо того чтобы преследовать женщин за аборты, было бы лучше приложить эти усилия для реформирования такой опорочившей себя организации, как детский приют; на свободе гуляют ответственные за то, что дети в приютах находятся в руках мучителей; общество закрывает глаза на страшную тиранию в детских «воспитательных домах» или в семьях, где родители или близкие ведут себя как палачи; и если женщине отказывают в праве на плод,
который она вынашивает, то почему же ребенок считается принадлежностью только своих родителей; в течение одной недели мы узнаем, что какой -то хирург, уличенный в подпольных абортах, ушел из жизни, покончив с собой, а какой -то отец, чуть ли не до смерти избивший своего сына, получил всего лишь три месяца условно. Совсем недавно из -за плохого ухода, по недосмотру отца от крупа умер мальчик, а одна мать отказалась вызвать врача к тяжелобольной дочери, объяснив это своим полным подчинением воле Божьей, - на кладбище дети бросали в нее камни; некоторые журналисты выступили на страницах печати с возмущением по этому поводу, а ряд вполне приличных людей, напротив, публично заявили, что дети принадлежат родителям и что всякое вмешательство со стороны неприемлемо. Газета «Се суар» пишет: сегодня насчитывается «миллион детей в опасности», а во «Франс -суар» читаем: «Пятистам тысячам детей угрожает гибель, они страдают либо физически, либо морально». В Северной Африке женщина -арабка лишена возможности делать аборт: из десяти детей, рожденных ею, умирает семь или восемь, и никто не реагирует на это, потому
что трудная и бессмысленная беременность убивает чувство материнства. Если это нравственно, то как относиться к такой нравственности? К этому еще хочется добавить, что именно те, кто выказывает наибольшее уважение к жизни эмбриона, проявляют поспешную готовность, когда речь идет об отправке молодых людей на войну, что, по сути, то же, что приговорить их к смерти.
  Практические доводы, выдвигаемые против легального аборта, беспочвенны; что же касается нравственных причин, то они сводятся к старому католическому аргументу: у зародыша есть душа; когда от него освобождаются до рождения, он остается некрещеным и его душе закрыты врата рая. Замечательно то, что Церковь разрешает уничтожение уже живущих людей: на войне или при приговоре к смертной казни; а вот к плоду во чреве Церковь выказывает беспредельное человеколюбие, Зародыш некрещеный. Как же быть тогда со священными войнами против неверных, ведь неверные тоже некрещеные, между тем их уничтожение всемерно поощрялось. Жертвы инквизиции далеко не всегда заслуживали милость Божию, так же как и преступники, приговоренные к гильотине, или солдаты, умирающие на полях сражений. Во всех этих случаях Церковь полагается на Бога, она соглашается с тем, что человек в ее руках лишь инструмент и судьба его души решается между Церковью и Богом. Зачем же тогда запрещать Богу принимать на небеса душу зародыша? Если бы церковный собор согласился на это, Бог протестовал бы не более, чем в известный период, когда индейцы
уничтожались по религиозным соображениям. На самом деле мы здесь наталкиваемся на старую тупую традицию, не имеющую ничего общего с моралью, Нужно учитывать также мужской садизм, о котором у меня уже был случай рассказать. Книга доктора Роя, написанная в 1 943 году и посвященная Петену, тому яркий пример: это памятник недобросовестности. Доктор Рой отечески настаивает на опасности аборта, считая в то же время кесарево сечение самой гигиеничной операцией. Он хочет, чтобы аборт рассматривался как преступление, а не как проступок; он высказывается за запрет аборта даже в терапевтических целях, то есть когда беременность грозит здоровью или жизни матери; аморально делать выбор между одной и другой жизнью, заявляет он и, опираясь на этот аргумент, советует принести в жертву мать. Он заявляет, что зародыш не принадлежит матери, это автономное существо. Однако те же так называемые «благомыслящие» врачи, превознося материнство, утверждают, что плод составляет единое целое с телом матери, что это не паразит, питающийся за ее счет. Мы убеждаемся, насколько жив антифеминизм, наблюдая, с каким ожесточением иные
мужчины отказывают женщине во всем, что могло бы освободить ее. Но ведь закон, обрекающий на смерть, на бесплодие, на болезнь огромное количество молодых женщин, абсолютно беспомощен увеличить рождаемость. В одном сходятся сторонники и враги легального аборта - преследование женщин за него потерпело полный крах. Согласно данным, представленным профессорами Долерисом, Балтазаром, Лакассанем, во Франции к 1933 году насчитывалось пятьсот тысяч абортов в год; по статистике 1938 года (данные доктора Роя), их - миллион, В 1 94 1 году доктор Обертин из Бордо сообщает, что их число колеблется от восьмисот тысяч до миллиона. Последняя цифра представляется более близкой к истине. В одной из статей газеты «Комба» за март 1948 года доктор Депла пишет; Аборт стал обычным явлением… Преследование за него практически провалилось. В департаменте Сены в 1943 году из 1300 расследований 750 завершились вынесением обвинения - 360 женщин арестованы, 513 приговорены к тюремному сроку от одного до пяти и более лет - все это не так много по сравнению с предполагаемыми 15 000 абортов в пределах департамента. На его территории
предъявлено 10 000 исков.
  И далее; Аборт, который считается криминальным, во всех слоях нашего пронизанного лицемерием общества рассматривается так же, как и распространенные противозачаточные средства. Две трети абортируемых женщин - замужние… Можно сказать, что во Франции приблизительно столько абортов, сколько и появлений на свет новорожденных.
  Операция эта производится нередко в кошмарных условиях, и потому немало случаев, когда женщины гибнут от аборта.
  В Парижский институт судебно -медицинской экспертизы каждую неделю доставляют два трупа женщин - жертв аборта; во многих случаях аборт провоцирует определенные заболевания.
  Иногда приходится слышать, что аборт - «классовое преступление», и это в значительной степени правда. Противозачаточные средства несравненно более распространены в буржуазной среде; наличие ванной, умывальной комнат облегчает их применение, иное у рабочих или крестьян, лишенных даже водопровода; девушки из буржуазной среды более осторожны; когда же у них появляется семья, то ребенок не такая тяжелая нагрузка: ведь наиболее частые причины аборта - это бедность, жилищные трудности, необходимость для женщины работать вне дома. Можно сказать, что чаще всего, родив двух детей, супруги решают на этом ограничиться; таким образом, ужасная женщина, позволившая себе сделать аборт, и великолепная мать, имеющая двух белокурых ангелочков, - это одна и та же женщина, да, одна и та же. В одном из документов, опубликованном в «Тан модерн» в октябре 1945 года и называвшемся «Общая палата», г -жа Женевьева Сарро описывает больничную палату, где она провела некоторое время и где многие лежали после выскабливания: у пятнадцати из восемнадцати был выкидыш, причем у половины - спровоцированный. На 9 -й койке лежала жена
грузчика центрального рынка, от двух браков она родила десять детей, из которых в живых остались только трое, и у нее было семь выкидышей, из них пять вызваны искусственно; она охотно пользовалась техникой «железного прутика» и любезно делилась своим опытом, с этой же целью пила разные таблетки, названия которых сообщила своим соседкам по палате. На 1 6 -й койке - девочка шестнадцати лет, замужняя, у нее были похождения, она сделала аборт и после этого страдала от сальпингита. На 7 -й - тридцатипятилетняя женщина, она рассказывала: «Вот уже двадцать лет, как я замужем; я его никогда не любила; двадцать лет я вела себя прилично. А три месяца тому назад у меня появился возлюбленный. Всего один раз мы были вместе, в гостиничном номере. И я забеременела… Надо же было так случиться! Я рассталась с ним. Никто не знает об этом, ни мой муж, ни… он. Теперь все, кончено; я уж никогда не позволю. Очень мучительно… я не имею в виду выскабливание… Нет -нет, другое; это… самолюбие, понимаете». А на 14 -й койке лежала женщина, которая за пять лет родила пятерых; в сорок лет она выглядела старухой. И все они
относились к происходящему с покорностью, продиктованной отчаянием. «Женщина сотворена для страданий» - вот их грустные размышления.
  Тяжесть испытаний, выпадающих на долю женщины, зависит от ее жизненных условий. Замужняя женщина из буржуазной среды или женщина, хорошо устроенная, поддерживаемая мужчиной, женщина, у которой есть деньги и связи, имеет значительные преимущества; прежде всего она намного легче добивается разрешения на аборт «в лечебных целях»; при необходимости ей есть чем оплатить путешествие в Швейцарию, где к аборту относятся снисходительно; при современном развитии гинекологии это неопасная операция, если ее делает специалист с соблюдением всех необходимых санитарных норм и с использованием обезболивающих средств, если нужно; когда такой женщине не удается получить официальное разрешение на аборт, она прибегает к чьим -нибудь известным надежным услугам; она находит нужные адреса, у нее достаточно денег для оплаты добросовестного ухода, а главное, чтобы сделать аборт вовремя, при маленьком сроке беременности; за ней будет обеспечен соответствующий уход; некоторые из этих привилегированных считают к тому же, что подобная операция полезна для здоровья и улучшает цвет лица. Совсем иная судьба у одинокой девушки, без
поддержки, без средств, она в полном отчаянии, когда вынуждена прибегнуть к «преступлению», чтобы скрыть совершенный.«проступок», который ее окружение ей не простит; в такой ситуации ежегодно во Франции оказываются около трехсот тысяч служащих, секретарш, студенток, работниц, крестьянок; родить же в этом случае - порок еще более ужасный, поэтому многие положению матери -одиночки предпочитают самоубийство или детоубийство, - то есть ничто, никакая мера взыскания не помешает им «расстаться с ребенком». Вот банальный случай - один из многих тысяч похожих, этот рассказ приводит в своей книге «Молодость и сексуальность» доктор Липманн. Речь идет об одной берлинской девушке, внебрачном ребенке, ее отец - сапожник, мать - прислуга; Я познакомилась с сыном соседа, он был на десять лет старше… Его ласки были так новы для меня, что, признаюсь, я не могла им противостоять. Однако это ни в коем случае не было любовью. Он же настойчиво продолжал меня всячески просвещать, давал мне книги о природе женщины; в конце концов я отдалась ему. А когда после двухмесячного ожидания я получила место учительницы в начальной
школе в Спёзе, я уже была беременна. В последующие два месяца у меня не было месячных. Мой соблазнитель писал, что мне абсолютно необходимо предпринять все, чтобы вызвать эти дела, пить керосин и есть хозяйственное мыло. О, я не в состоянии вам описать все мучения, все мои страдания. Я одна должна была пройти весь этот страшный путь. Страх появления ребенка заставил меня совершить ужасное. Вот откуда у меня появилась ненависть к мужчинам.
  Школьный священник, узнав об этой истории из случайно попавшего в его руки письма, сделал девушке серьезное внушение, и она рассталась с молодым человеком; а относиться к ней стали как к паршивой овце.
  Полтора года я словно прожила в исправительном доме.
  Позже эта девушка пошла работать няней в семью одного преподавателя и прожила у них четыре года.
  В это время я познакомилась с одним судьей. Встретив настоящего мужчину и полюбив его, я почувствовала себя счастливой. Я дарила ему свою любовь и отдавала всю себя. В результате в двадцать четыре года я родила здорового мальчика. Сегодня этому ребенку десять лет. Его отца я не видела девять с половиной… поскольку я считала недостаточной сумму в две тысячи пятьсот марок на воспитание ребенка, которому его отец отказывал и в имени и в отцовстве, мы расстались. Ни один мужчина не вызывает больше во мне желаний.
  Чаще всего сам соблазнитель толкает женщину на то, чтобы избавиться от ребенка. Либо он бросает ее еще до того, как она обнаруживает, что беременна, либо она великодушно хочет скрыть от него свое положение, либо, наконец, она не находит в нем никакой поддержки. Нередко женщине трудно отказаться от ребенка; бывает это и потому, что она не решается сразу от него избавиться, а то и потому, что не знает надежного места, куда обратиться за помощью, или не имеет достаточно денег для этого; бывает, что время уже упущено для того, чтобы принимать таблетки, от которых к тому ЖЕ и проку мало; так проходит время - три, четыре, пять месяцев беременности, когда наконец женщина решается предпринять меры для избавления от нее; искусственно вызванный выкидыш куда опаснее, болезненнее и морально тяжелее, чем аборт в первые недели. Женщина знает это, и только из страха и отчаяния пытается избавиться от беременности. В деревне неизвестен способ введения металлического стержня с целью вызвать выкидыш; согрешившая деревенская женщина нарочно падает с чердачной лестницы, а то и бросается с высоты обычной лестницы, при
этом нередко получает сильные ранения, не достигнув никакого результата; а случается, что где -нибудь под забором, в кустах, в выгребных ямах находят трупик задушенного младенца. В городе женщины друг Другу помогают. Но не всегда легко найти «подпольную акушерку», еще труднее - соответствующую сумму денег; беременная женщина обращается за помощью к своей подруге или пытается справиться сама; эти доморощенные хирурги, как правило, малокомпетентны. Чтобы вызвать выкидыш, они пользуются металлическим стержнем или вязальной спицей; однажды врач мне рассказывал, как одна невежественная кухарка, намереваясь ввести себе в матку уксус, ввела его в мочевой пузырь, - страдания ее были нестерпимы. Искусственный выкидыш, вызванный грубыми средствами и с последующим плохим уходом, часто более болезнен, чем нормальные роды, следствием его могут быть нервные потрясения, доходящие до припадков, другие серьезные заболевания, он может вызвать кровотечение, грозящее смертельным исходом, Колетт рассказала в «Грибиш» о жестокой агонии молоденькой танцовщицы из мюзик -холла, которой помогла ее невежественная мать; самое
распространенное снадобье, по ее мнению, - это концентрированный раствор мыла, его выпивают, а затем в течение четверти часа бегают: подобными средствами нередко можно избавить женщину от рождения ребенка, только убив ее самое. Мне рассказывали о машинистке, которая четыре дня провалялась у себя в комнате, обливаясь кровью, не пила, не ела, боясь позвать кого -нибудь. Трудно представить себе более страшную ситуацию, при которой страх смерти смешивается со страхом перед совершаемым преступлением и чувством стыда. Это испытание менее жестоко для женщин хотя и бедных, но замужних, они действуют с согласия своих мужей и не терзаются излишне: в одном благотворительном учреждении мне рассказывали, что в их «зоне» женщины помогают друг другу советами, одалживают инструменты и даже попросту ассистируют друг другу, как будто речь идет об удалении какой -нибудь мозоли на ноге. Но их физические страдания велики; в больнице обязаны принять женщину, если у нее уже начинается выкидыш; однако ее наказывают немилосердно, отказывая в болеутоляющих средствах при прохождении операции и последующей чистке. Как
свидетельствует Ж. Сарро, эти преследования даже не возмущают женщин, они привыкли к физическим страданиям, но их очень мучают оскорбления, которыми их осыпают. Сам факт, что женщина проделывает эту операцию тайно с сознанием, что это преступно, усиливает опасность и придает содеянному гнусный, вызывающий тревогу характер. Боль, болезнь, смерть воспринимаются как наказание: им известно, что отделяет страдание от пытки, проступок от наказания за него; несмотря на риск, которому подвергает себя женщина, она считает себя виноватой, и именно такое восприятие боли и совершенного проступка делает ее переживания нестерпимо тягостными.
  Этот моральный аспект драмы переживается ее участницами по -разному, с большей или меньшей силой, Для женщин, скажем так, «свободных», обеспеченных, хорошо устроенных, принадлежащих к тем кругам, где нравы не так строги, которых прошлая бедность или несчастье научили пренебрегать буржуазной моралью, для них нет вопроса: необходимо пережить неприятный момент, и нужно это сделать, вот и все. Но много других женщин, запуганных моралью, очень чтящих ее, хотя они и не могут вести себя в соответствии с ней; они внутренне уважают закон, который нарушают, и очень страдают от совершаемого проступка; еще более они страдают от того, что нужно найти сообщниц. Прежде всего их унижает необходимость просить кого -то о помощи: они вынуждены кланяться кому -то в поисках нужного адреса; умолять врача, акушерку помочь им; они в страхе, что к ним отнесутся свысока, грубо; либо они прибегают к позорному сговору. Пригласить кого -нибудь специально для совершения правонарушительного поступка - ситуация, незнакомая большинству мужчин, а женщина переживает такие моменты со смешанным чувством страха и стыда. Вынужденная
прибегнуть к чьему -то вмешательству, она в душе отвергает это. Она как бы раздваивается внутри себя. Очень может быть, что у нее явится спонтанное желание сохранить ребенка, которому она хотела помешать родиться; но если она решительно не настроена на материнство, она болезненно остро переживает то, к чему ей приходится прибегать. Так как если аборт - это не убийство, то его также нельзя приравнивать и к противозачаточным средствам; некий факт имел место, это безусловное начало чему -то, развитие же прерывается. Некоторых женщин преследует память о ребенке, которого не было. Хелен Дейч приводит пример с одной замужней женщиной, психически нормальной, которая в силу своего физического состояния дважды теряла трехмесячных зародышей, так вот она сделала две могилки, за которыми очень любовно ухаживала и после рождения своих многочисленных детей. Женщины, намеренно провоцирующие выкидыш, еще чаще испытывают чувство совершенного греха. Как бы воскресает в сердце чувство упрека, испытанное в детстве, когда ревность к новорожденному брату вызывала желание его смерти, и женщина ощущает себя виноватой, как
будто она и в самом деле убила ребенка. Это чувство вины может доходить до патологически меланхолического состояния. Рядом с женщинами, которые думают, что они посягнули на чужую жизнь, есть много других, считающих, что они калечат себя; так рождается неприязнь к мужчине, который согласился или склонил женщину на эту мучительную процедуру. Х. Дейч приводит еще один пример с девушкой, очень сильно влюбленной в своего молодого человека, так она сама воспротивилась рождению ребенка, полагая, что он помешал бы их счастью; а когда вышла из больницы, навсегда отказалась видеть своего возлюбленного. Если примеры таких решительных разлук встречаются нечасто, то нередки случаи, когда женщина становится фригидной, и это не только по отношению к тому, кто стал виновником ее беременности, но и к другим мужчинам.
  Мужчины обычно легкомыслечно относятся к аборту; они его рассматривают как одну из многочисленных жизненных сложностей, на которые сама немилостивая природа обрекла женщину: они не в состоянии осмыслить, какой ценой это дается женщине. Один и тот же факт приводит женщину к отторжению того, что отличает ее как женщину, к ущемлению ее женской сущности, мужчину же, его самцовую честь, утверждает самым радикальным образом. Женщина переживает нравственное потрясение, которое может сказаться и на ее состоянии в будущем. Ведь женщине с детства твердят, что она сотворена для того, чтобы рожать детей, и всячески славят материнство; неудобства ее положения (месячные, связанные с ними болезненные состояния и т. д.), хозяйственные заботы - все оправдывает чудесная привилегия - способность рожать детей. И вот мужчина, ради сохранения своей свободы и чтобы не усложнять себе жизнь, свое положение на работе, требует от женщины отказаться от того, что составляет ее триумф как самки. Ребенок уже не бесценное сокровище: рожать детей совсем не святое дело; эта пролификация, размножение, рассматривается как нечто
случайное, неприятное, имеющее отношение к изъянам женской природы. Ежемесячная повинность, связанная с менструацией, кажется женщине чем -то благословенным, и вот она с тревогой ожидает этого появления крови, которое в свое время, в детстве, повергло ее в ужас, а ее утешили, предрекая радости деторождения. Даже соглашаясь на аборт, желая его, женщина все равно его воспринимает как травму, как ущерб, наносимый ее женской природе, и доходит до того, что начинает смотреть на свой пол как на проклятье, своего рода недуг, опасность наконец. Травмированные абортом, некоторые женщины, дойдя до крайней степени самоотрицания, становятся лесбиянками. Мужчины, для своего еще большего преуспеяния, принуждая женщину приносить в жертву возможности своей плоти, вместе с этим разоблачают все лицемерие морального кодекса, придуманного самцами. Мужчины повсеместно запрещают аборт; но когда дело касается лично кого -то, то аборт оказывается весьма удобным решением; их не смущает это вопиюще циничное противоречие; мужское двуличие женщина переживает своей израненной плотью; как правило, женщина застенчива и не находит в
себе силы решительно восстать против мужской недоб-

  росовестности; она считает себя жертвой несправедливости, делающей ее без вины виноватой, чувствует себя опороченной, оскорбленной; именно в ней конкретно и непосредственно содержится мужской грех; мужчина совершает грех, но тут же от него отделывается, перекладывая его на плечи женщины; он ограничивается словами утешения, иногда мольбами, порою действует угрозами, урезониванием или приходит в ярость; все это он тут же забывает; а ей остается переводить все услышанное в боль и кровь. Бывает, что мужчина вовсе не говорит ни слова, просто уходит, и все; но его молчание, его побег уличают его с еще большей беспощадностью, чем весь моральный кодекс, составленный мужчинами -самцами. Нечего и удивляться тому, что называют «аморальностью» женщин; кстати, это излюбленный предмет для обсуждения в среде женоненавистников; как же женщинам не испытывать органического неприятия к высокомерным принципам, громко провозглашаемым мужчинами и тайно ими же нарушаемым? Женщины постигают науку не верить мужчинам ни когда те превозносят женщину, ни когда возвеличивают мужчину; единственно верным остается одно - это
опустошенная и кровоточащая утроба, это красные кусочки жизни, это отсутствие ребенка. И «понимать» все женщина начинает с первого аборта. Для большинства из них мир уже никогда не будет прежним. И все -таки из -за плохого распространения противозачаточных средств аборт во Франции сегодня - единственный открытый путь для женщины, которая не хочет рожать детей, обреченных умереть в нищете. Штекель! сказал об этом очень правильно: «Закон о запрете аборта аморален, потому что он будет нарушаться непременно, ежедневно, ежечасно».
  «Контроль за деторождением» и легальный аборт позволили бы женщине самой, на свою ответственность регулировать деторождение. В действительности плодовитость женщины определяется отчасти ее собственной волей, отчасти случаем. Пока искусственное оплодотворение не вошло в повседневную практику, случается, что женщина хочет иметь ребенка и не рожает - то ли из -за отсутствия связи с мужчиной, то ли потому, что ее муж бесплоден или сама женщина нездорова. С другой стороны, женщина нередко оказывается вынужденной рожать против своего желания. Беременность и рождение ребенка переживаются женщинами по -разному, иногда между этими двумя стадиями возникает как бы бунт, иногда смирение, удовлетворение, восторг. Следует учитывать, что решения, принимаемые молодой матерью, и чувства, в которых она признается, не всегда соответствуют ее сокровенным желаниям. Незамужняя девушка -мать может быть стеснена материально, ее может угнетать новая, внезапно появившаяся нагрузка, хотя она и не расстраивается так откровенно и даже видит в своем ребенке исполнение тайно взлелеянной мечты; напротив, молодая замужняя женщина, с
радостью и гордостью относясь к своей беременности, втайне может бояться ее, порою она ей становится ненавистна, ее мучают наваждения, галлюцинации, детские воспоминания, в которых она же сама себя не узнает. Это одна из причин, делающих женщин в этом положении скрытными. Их неразговорчивость объясняется отчасти тем, что им нравится окружать себя таинственностью, своим поведением показывать, что все это могло произойти только с ними; но, с другой стороны, они как бы выбиты из колеи противоречивыми чувствами, которые их переполняют, «Тревоги, вызванные беременностью, - это как сновидение, которое исчезает так же быстро, как память о боли во время родов», - сказала одна женщина, Беременность проявляет в женщине такие качества, которые самой природой своей обречены на забвение.
  В детские и девические годы женщина проходит ряд фаз на пути к материнству. Для крошки - это чудо, это игра: кукла для нее дитя, в будущем ребенке она предчувствует кого -то, кто будет в ее власти, в ее полном владении. Девушка же видит в нем некую угрозу сохранения целостности своей бесценной личности. При этом она либо безоговорочно отказывается от материнства, как это делает героиня Колетт Одри, поверяющая нам: Когда я видела ребенка, играющего в песке, я испытывала к нему неприязнь за то, что он появился из женщины… Не меньшую неприязнь я питала к взрослым, которые верховодили над детьми, заставляли пить слабительное, шлепали их, одевали, всячески унижали: мне неприятно мягкое женское тело, всегда готовое отпочковать новых деток, и мужчины, с независимым видом и чувством удовлетворения взирающие на всю эту плоть из женщин и детей, им принадлежащих, мне не кажутся привлекательными. Мое тело принадлежало мне одной, я любила его только загорелым, блестящим от морской соли, поцарапанным утесником. Оно должно оставаться крепким и герметически закрытым^1^.
  Либо она хочет забеременеть и одновременно этого боится, что приводит к страхам и тревогам, связанным уже с самой беременностью. Встречаются девушки, которым нравится исполнять роль матери, но они еще не готовы взять на себя такую ответственность, Это как раз случай с Лидией, который приводит Х. Дейч. Лидия в шестнадцать лет поступила бонной в семью иностранцев, преданно и заботливо относилась к доверенным ей детям; для нее это было продолжением детской игры, где она вместе со своей мамой изображала семейную пару, воспитывала ребенка; внезапно она теряет интерес к своей работе, к детям, начинает гулять, занимается флиртом; пора игр закончилась, девушку уже заботит ее собственная настоящая жизнь, и материнство в ней пока занимает мало места. Некоторые женщины всю жизнь сохраняют желание как старшие воспитывать детей, но питают ужас к биологическому акту родов: они становятся акушерками, медсестрами, учительницами; это очень преданные тети, но они отказываются производить на свет ребенка. Другие, не отвергая категорически материнства, поглощены любовной жизнью либо деловой карьерой, занимающей большое
место в их жизни. Бывает, женщины опасаются, что ребенок окажется нагрузкой для них или для их мужа.
  Нередко женщина не беременеет оттого, что не вступает с мужчиной в сексуальные отношения или умело пользуется средствами, контролирующими рождаемость; но есть другие случаи, когда женщина неосознанно боится ребенка, это уже процесс психической защиты, и он мешает зачатию; иногда у женщины наблюдается функциональное расстройство нервного происхождения, здесь даже и медицинский осмотр не даст ответа на вопрос, почему женщина не беременеет. Доктор Артус в «Замужестве» наряду с другими приводит следующий потрясающий пример; Г -жа X. была не готова к семейной жизни; мать часто рассказывала ей о самых разных и страшных случаях, связанных с беременностью. Когда г -жа X. вышла замуж, на следующий же месяц ей показалось, что она беременна; это ее испугало; то же случилось через три месяца: опять страх. Год спустя она обратилась за консультацией к гинекологу, который ни у нее, ни у ее мужа не обнаружил причин бесплодия. Через три года эта женщина обратилась к другому врачу, а тот ей сказал: «Вы забеременеете, когда меньше будете думать и говорить об этом…» После пяти лет супружеской жизни г -жа X. и ее муж
смирились с тем, что у них не будет детей. А к концу их шестилетия на свет появился малыш.
  На зачатие влияют, в общем -то, те же факторы, что и на беременность. Во время беременности оживают детские мечты о ней и тревоги девического периода; беременность переживается по -разному в зависимости от отношений женщины с матерью, с мужем, к себе самой.
  Готовясь стать матерью, женщина как бы попадает на место той, которая ее родила: тут происходит ее полное освобождение. Если женщина истинно хочет беременности, она обрадуется ей и переживет ее нормально, без чьей -либо помощи; если же она признает верховодство над собой, принимает его, тогда она охотно отдаст себя в материнские руки; новорожденный ей будет казаться братом, сестрой, но только не собственным ребенком; есть и такое, когда беременность желанна для женщины, но в то же время женщина не может одолеть какой -то страх, она боится, что ребенок, вместо того чтобы освободить, закабалит ее, - эта боязнь бывает столь сильной, что может послужить причиной выкидыша. Х. Дейч^1^ рассказывает об одной беременной молодой женщине, предполагавшей после родов отправиться с мужем в поездку, ребенок бы в этом случае остался у ее матери, - эта женщина родила мертвого ребенка, при этом она поразилась, что не так сильно оплакивает его, хотя прежде очень хотела ребенка; оказывается, мысль поручить ребенка матери, которая использует его, чтобы помыкать ею, приводила ее в ужас. Девушка порою испытывает чувство
вины по отношению к матери; если оно сохраняется, то, став женщиной, она начинает воображать, что над ее потомством или над ней самой тяготеет проклятье и она или умрет в родах, или ребенок родится мертвым. Именно у молоденьких женщин это чувство собственной вины часто чревато страхом за исход беременности. На примере, приведенном Дейч, видно, как пагубно может ска^ заться отсутствие близости с матерью: Миссис Смит, младшая в многодетной семье, где был всего один мальчик, появилась на свет, не доставив радости матери, ожидавшей сына; она, казалось бы, не очень страдала от отсутствия материнской любви благодаря привязанности отца и одной из старших сестер. Когда же она вышла замуж и сама ждала ребенка, то ненависть, некогда испытанная ею к матери, вызвала в ней чувство неприятия самой мысли о материнстве, а ведь она очень хотела ребенка; за месяц до срока она родила мертвого ребенка. При повторной беременности ее не покидал страх перед новой неудачей; к счастью, одна из ее близких подруг также забеременела; ее мать, очень сердечный человек, бережно опекала обеих беременных женщин; однако подруга должна
была родить на месяц раньше, и миссис Смит очень пугалась при мысли, что ей придется дохаживать беременность одной; ко всеобщему удивлению, подруга переходила лишний месяц!, и обе женщины разродились в один день. Подруги договорились зачать следующего ребенка в один и тот же день, и миссис Смит совершенно спокойно переносила свою новую беременность. Случилось так, что на третьем месяце беременности подруга уезжает из города; в день, когда это становится известно миссис Смит, у нее происходит выкидыш. У нее никогда больше не было других детей; неблагоприятная память о матери лежала на ней тяжелым бременем.
  Не менее важно и отношение женщины к отцу ребенка. Взрослая женщина, независимая, может захотеть ребенка только для себя: я знала одну такую; у которой глаза загорались при виде мужчины, оцениваемого ею как красивый самец, не потому, что он вызывал у нее чувственные переживания, а потому, что его данные ей представлялись ценными для производителя, - это тип женщин -амазонок, с энтузиазмом относящихся к чуду искусственного оплодотворения. Если отец ребенка живет вместе с ними, ему все равно отказывают в каком бы то ни было праве на потомство, они стремятся - такова мать Поля в «Любовниках и сыновьях» - образовать со своим малюткой замкнутую пару. Однако в большинстве случаев женщине нужна поддержка мужчины, Х. Дейч утверждает, что была проведена проверка, согласно которой ребенок появился на свет десять месяцев спустя после зачатия.
  чтобы принять новую для себя ответственность; только если мужчина отдает всего себя ей, женщина с радостью отдает всю себя ребенку.
  Если женщина еще дитя и к тому же застенчива, она особенно нуждается в помощи мужчины. Та же Х. Дейч рассказывает об одной пятнадцатилетней женщине, беременной от своего шестнадцатилетнего мужа. В детском возрасте она любила крошек и помогала матери ухаживать за своими маленькими братьями и сестрами. Став же матерью двух детей, она растерялась. Она требовала, чтобы муж был постоянно рядом; ему пришлось найти работу, позволявшую много времени проводить дома. Она жила в постоянной тревоге, преувеличивая серьезность детских ссор, придавая чрезмерное значение малейшим инцидентам в повседневной жизни детей. Немало молодых матерей требуют от своих мужей помощи в таком объеме, что те бегут от домашнего очага, угнетаемые непомерными заботами. Х. Дейч приводит много интересных случаев, вот один из них: Молодой женщине, замужней, показалось, что она беременна. Это доставило ей огромную радость; между тем ее муж был в отъезде, и она позволила себе небольшое любовное похождение, не опасаясь за последствия ввиду беременности; но вот муж возвращается, возобновляется их близость, немного позже эта женщина понимает,
что ошиблась относительно даты зачатия: она приходилась на время отсутствия мужа. Рождается сын, и женщина себя спрашивает, чей он, кто его отец - ее муж или случайный любовник; дело доходит до того, что она уже неспособна испытывать материнские чувства к когда -то такому желанному ребенку; в смятении, несчастная, она обращается к психиатру, интерес к новорожденному появляется, только когда ей удается заставить себя считать отцом ребенка своего мужа.
  Чувства женщины, любящей своего мужа, нередко зависят от его чувств; если муж испытывает гордость, узнав о беременности жены, то и она воспринимает свое положение с радостью, если же ему это только докучает, то и женщиной овладевает уныние. Иногда ребенка хотят ради упрочения связи или замужества, и тогда отношение к нему может зависеть от успеха или провала плана женщины. Если же женщина враждебно относится к мужу, тут могут быть разные ситуации: ребенок поглотит ее полностью, а его отца она отстранит от него, другой вариант - когда женщина свою ненависть к мужчине переносит на ребенка. Г -жа .., о первой брачной ночи которой мы рассказывали со слов Штекеля, забеременела сразу же и всю свою жизнь ненавидела дочь, зачатую в момент, когда она испытала ужас от грубости мужа в первую ночь их близости.
  Софья Толстая в своем дневнике тоже пишет, что двойственное отношение к мужу отразилось на ее первой беременности:
  Всему виновата беременность - но мне невыносимо и физически и нравственно. Физически я постоянно чем -нибудь больна, нравственно страшная скука, пустота, просто тоска какая -то. Я для Левы не существую… Ничего веселого я не могу ему приносить, потому что я беременна.
  В своем положении она испытывает только удовольствие мазохистского свойства: вероятно, неудачно сложившиеся любовные отношения с мужем вызвали в ней чисто детскую потребность в самобичевании.
  22 мая 1863 года: Я все больна теперь со вчерашнего дня. Выкинуть боюсь, а боль эта в животе мне даже доставляет наслаждение. Это, бывало, так ребенком сделаешь что -нибудь дурно, мама простит, а сам себе не простишь и начинаешь сильно щипать или колоть себе руку. Боль делается невыносимая, а терпишь ее с каким -то огромным наслаждением… воротится здоровье, будет ребенок, воротится и физическое наслаждение, - гадко!…И все мне кажется таким скучным. И часы даже жалобно бьют, и собака скучная… и все умерло. А если Лева…
  Но главным образом беременность - это драма, переживаемая женщиной внутри себя; женщина ощущает беременность и как обогащение, и как потерю; зародыш составляет часть ее, и одновременно он, как паразит, эксплуатирует ее; она им владеет и сама в полной его власти; в нем все ее будущее; вынашивая его, она чувствует себя огромной, как вселенная; но само это богатство ее уничтожает, у нее ощущение, будто она сама - ничто. Появится новая жизнь и оправдает ее собственное существование, это наполняет ее гордостью; но в то же время она чувствует себя игрушкой каких -то темных сил, ее раздирают сомнения, над ней как бы совершается насилие. Но что особенно необычно в беременной женщине - это тело, сохраняющее природные свойства: оно сгибается при тошноте, недомогании; оно уже существует не только для себя и от этого становится как никогда объемистым. Когда ремесленник, человек действия, превосходит себя, в этом превосходстве сохраняется субъективность, индивидуальность, у будущей же матери исчезает противопоставление субъекта объекту; женщина и ребенок, из -за которого ее тело раздулось, составляют непостижимую
пару, объединенную жизнью; в плену у природы, женщина одновременно и растение, и животное, коллоидный склад, наседка и яйцо; ее эгоистичное тело пугает детей, у молодых людей вызывает ухмылочку; потому что она, будучи человеческим созданием, сознательным и свободным, стала пассивным инструментом жизни. Жизнь в обычном понимании - всего лишь условие существования; в беременности проявляется ее творческая сущность; но это своеобразное творчество, оно зависит от случайности и от определенного действия. Есть женщины, для которых радости вынашивания ребенка и кормления его грудью так велики, что они хотели бы их бесконечно повторять;
  как только ребенок отнят от груди, у них появляется чувство лишения. Женщины этого типа скорее «наседки», чем матери, они жадно стремятся отказаться от свободы в пользу своего тела: пассивная плодовитость, как им кажется, сама по себе оправдывает их существование. Если же их теАо совершенно инертно, иного пути проявить превосходство, даже малое, им не дано; они становятся ленивыми и скучными, но как только внутри проявился росток, женщина уже - родоначальница, источник, цветок, она затмевает самое себя, она - и движение к будущему, и физически ощутимое настоящее. Чувство, будто тебя лишили чего -то, которое появилось, когда ребенка отняли от груди, исчезает; она снова погружается в поток жизни, становится частью целого, звеном в непрерывной цепи поколений, плотью, которая живет для другой плоти и при ее помощи. Полное слияние - обрести которое женщина надеялась в объятиях, но только приблизилась к нему - она получает, когда чувствует ребенка в своем тяжелом животе или когда прижимает его к своей полной молока груди. Она уже не какой -то объект, подчиненный некоему субъекту; она и не субъект,
обеспокоенный проблемами собственной свободы, она - это непостижимая реальность, которая зовется жизнью. Наконец -то ее тело принадлежит ей, поскольку оно принадлежит ее ребенку. Общество признает, что женщина имеет право на вынашиваемого ребенка, более того, придает этому праву священный характер. Грудь, считавшаяся выражением эротики, теперь выставлена напоказ, это источник жизни даже на картинах религиозного содержания. Пресвятая Дева Мария, которая умоляет Сына пощадить человечество, представлена с обнаженной грудью. Лишенная независимости в своем теле и обделенная социальным достоинством, женщина -мать строит утешительные иллюзии по поводу ощущаемого внутри себя живого существа, бесспорной ценности.
  Но это лишь иллюзия. Ибо на самом деле женщина не делает ребенка; он сам делается внутри ее; ее плоть производит только плоть; женщина неспособна обосновать чье -либо существование, оно будет шагом самостановления; в свободных сотворениях объект рассматривается как ценность и облачается в одежды необходимости: пока ребенок не покинул чрева матери, необоснованно его рассматривать как ребенка, это всего лишь немотивированное размножение способом деления клеток, это голый факт, случайность которого симметрична случайности смерти. У матери могут быть свои причины захотеть ребенка, но она не сможет передать тому другому существу, которое появится завтра на свет, свои собственные основания для жизни; она дает ему жизнь в силу общих свойств своего организма, а не в силу особенностей ее личной экзистенции, ее существования. Именно это имеет в виду героиня Колетт Одри, когда говорит: Мне и в голову не приходило, что ребенок может придать какой -то особый смысл моей жизни… Он зародился во мне, и я должна была довести его благополучно до момента рождения, что бы ни произошло, не в силах ускорить ход вещей даже
ценою своей жизни. Потом он появился, родился от меня; и что же, он походит на то, что я стремилась произвести… да нет же, это не так^1^.
  В каком -то смысле чудо воплощения повторяет каждая женщина; каждый рождающийся ребенок - это бог, превращающийся в человека: не приди он в мир, в мире не было бы таких явлений, как совесть, свобода; женщина -мать лишь предоставляет свое чрево; высшее назначение того существа, которое формируется в ее чреве, ускользает от нее. Именно эта непостижимость передается двумя противоречивыми тезисами; у каждой матери одна определенная идея - ее ребенок будет героем; так она выражает свой восторг при мысли, что может произвести на свет совесть и свободу; с другой стороны, женщина -мать боится родить калеку, чудовище, потому что ей известны ужасающие возможности плоти, а эмбрион внутри ее - всего лишь плоть. Случается, женщина позволяет овладеть собою фантазии одного направления, однако чаще ее терзают сомнения. Женщину поражает также и другая непостижимость. Включенная в великий цикл воспроизводства рода, она утверждает жизнь вопреки времени и смерти; таким образом она приобщается к бессмертию; но своей плотью она ощущает также реальность высказывания Гегеля: «Рождение детей - это смерть родителей».
  Он же говорил, что ребенок для родителей «бытие -для -себя, плод их любви, который падает в стороне от них», и обратное соображение: он обретает это бытие -для -себя, «отделяясь от дающего ему жизнь источника, при этом сам источник высыхает». Это преодоление себя является для женщины и предвестником смерти. Для нее это выражается в страхе, испытываемом при мысли о родах: она боится потерять собственную жизнь, Значение беременности для женщины неоднозначно - естественно, что и ее поведение в связи с этим двойственно: оно меняется по мере развития зародыша. Следует подчеркнуть, что в начале процесса ребенок еще никак не дает о себе знать; он еще только в воображении; женщина -мать может представлять себе в мечтах, какой будет эта кроха, когда через несколько месяцев появится на свет, готовить колыбельку, приданое; она ощущает пока лишь новые для себя органические процессы, очагом которых оказалась. Некоторые священники из общества «Жизнь и способность к воспроизводству жизни» высказывают мистические соображения о том, что женщина определяет, забеременела ли она после близости с мужчиной, по качеству
полученного удовольствия; это миф, и его следует отбросить. Никогда у женщины не бывает определенного чувства, что это произошло; она приходит к этому выводу только при появлении каких -то признаков. Менструация прекращается, увеличивается объем живота, груди становятся тяжелыми и болезненными, появляются головокружения, тошнота; иногда ей даже кажется, что она просто приболела, и только врач просвещает ее на этот счет. С этого момента она понимает, что ее телу дано такое предназначение, которое заставит его выйти за свои пределы; день за днем этот кусочек, зародившийся от ее плоти и чуждый этой плоти, станет расти в ней; она во власти рода, диктующего ей свои таинственные законы поведения, и, как правило, это отчуждение ее пугает; результат этих страхов - рвота. Отчасти рвоту вызывает перестройка внутренних органов; но подобной реакции нет у самок других млекопитающих, у женщин же она может быть сильно выражена, и причины тому - психические свойства; в этом очень остро проявляется конфликт, который имеет место у самки человека, между родом в целом и индивидом l. Даже в случае, если женщина очень
хочет ребенка, ее тело восстает, когда приходит время рожать. В книге «Состояния нервозности и тревоги» Штекель утверждает, что рвота беременной женщины всегда выражает своеобразное неприятие ребенка; а если будущий ребенок воспринимается враждебно - по каким -то тайным причинам, - тошнота и рвота усиливаются.
  «Психоанализ нас учит, что симптоматическое воздействие психики на появление рвоты встречается только при выражении вслух враждебных эмоций либо по поводу беременности, либо в адрес зародыша», - говорит Х. Дейч. Далее она продолжает; «Часто психический мотив рвоты у беременной женщины тот же, что и при рвоте, вызванной истерическим состоянием у девушек при одной мысли о беременности» 2. В обоих случаях оживает старый миф об оплодотворении через рот, который имеет хождение среди детей. Женщины с инфантильной психикой отождествляют беременность, как в давние времена, с болезнью пищеварительного тракта. Х. Дейч приводит пример одной больной, с тревогой выискивающей в содержании рвоты кусочки эмбриона; при этом она сознавала абсурдность этой навязчивой идеи. Булимия, отсутствие аппетита, отвращение к пище выражают все то же колебание между желанием сохранить ребенка и желанием удалить эмбрион. Я знала женщину, страдавшую одновременно от страшной рвоты и жестокого запора; она мне поведала однажды, что ею владеют два чувства - желание избавиться от зародыша и стремление приложить все силы для его
сохранения; и то и другое соответствует ее подлинным желаниям. Доктор Артус в «Замужестве» предлагает пример, который я в сокращении привожу: ^1^ См. т. 1, гл. 1.
  ^2^ Мне подробно рассказали случай с одним мужчиной, у которого в первые месяцы беременности его жены - которую, кстати, он мало любил - появились точно такие же симптомы, как у беременной женщины, - тошнота, головокружение, рвота. Эти явления, совершенно очевидно, - следствие истерии, выражающей конфликт, происходящий в сознании.
  У г -жи Т. очень тяжелая беременность с невыносимыми приступами рвоты… Состояние ее вызывает беспокойство, и возникает вопрос о прерывании беременности… Молодая женщина очень расстроена… В результате небольшого исследования обнаруживается: г -жа Т., будучи беременной, подсознательно идентифицировала себя с одной из своих старых подруг по пансиону, игравшей в свое время значительную роль в ее личной жизни и умершей при первой беременности. Как только была выяснена причина, самочувствие женщины улучшилось; спустя две недели рвота еще иногда появлялась, но состояние беременной не вызывало больше опасений.
  Запоры, поносы, рвота - все это признаки неуравновешенного состояния, желания сохранить ребенка и тревоги за себя; в результате этого бывают выкидыши: почти все внезапные выкидыши являются следствием определенного психического состояния. Все недомогания, связанные с беременностью, усиливаются по мере того, как женщина на них сосредоточивается, они тем невыносимее, чем больше женщина к себе «прислушивается». Кстати, знаменитые «желания» беременных женщин - это лишь детские навязчивые идеи, так предупредительно поощряемые: они, как правило, всегда касаются пищи - следствие когда -то бытовавшей идеи об оплодотворении через органы пищеварения; женщина, переживая в смятении перемены в своем организме, впадает в состояние психастении, это ощущение необычности ее положения проявляется в каком -либо желании, и женщина иногда зацикливается на нем. Впрочем, традиционно существует целая «культура» таких желаний, как раньше была культура истерик; женщина настроена на то, что у нее должны быть желания, она их ждет, она их выдумывает. Мне рассказали об одной незамужней беременной женщине, которая исступленно
хотела шпината, она отправилась за ним на рынок, купила и дрожала от нетерпения, следя за его варкой, - так выражалось тоскливое ощущение одиночества; зная, что ей не на кого рассчитывать, кроме себя, она с лихорадочной поспешностью торопилась удовлетворить свои желания. Герцогиня д'Абрантес в своих мемуарах забавно описывает случай, когда желание настойчиво внушалось беременной женщине ее окружением. Она жалуется, что во время беременности была окружена чрезмерным вниманием.
  Эти заботы, эта предупредительность только усугубляют плохое самочувствие, тошноту, нервозность и тысячу одно страдание, которые практически всегда сопровождают первую беременность. Я это испытала на себе… Все началось с моей матери, однажды я ужинала у нее, и она спросила меня…
  - О Господи! - сказала мне она, положив свою вилку на стол и посмотрев на меня с беспокойством. - О Господи! Я забыла спросить тебя о твоем желании.
  - Но у меня нет никакого желания, - ответила я.
  - У тебя нет никакого желания? - удивилась моя мать… - У тебя нет никакого желания! Но это же неслыханно! Ты ошибаешься. Ты просто не обращаешь на это внимания. Я поговорю с твоей свекровью.
  И вот уже обе матери совещаются между собой. И вот уже Жано в ужасе, что я вдруг рожу ему ребенка с кабаньей головой… каждое утро он спрашивает меня: «Лора, скажи, чего ты хочешь?» Золовка, приехавшая из Версаля, присоединилась к ним… сколько же она видела людей, обезображенных из -за того, что желания их матерей не были удовлетворены, и не счесть… В конце концов страх добрался и до меня. Я стала выискивать, что бы мне доставило особое удовольствие, и ничего не находила. Наконец однажды, когда я сосала ананасовый леденец, мне показалось, что я с удовольствием бы съела ананас… Стоило мне подумать, что я хочу ананаса, как это желание стало настойчивым; а когда Корселе заявил, что теперь не сезон… О! Тут -то и началось, страдание мое было так велико, что доводило меня до бешенства, желание достигло такой степени, что либо смерть, либо вы должны его удовлетворить.
  (Жано после ряда демаршей достал один ананас, получив его из рук г -жи Бонапарт. Герцогиня д'Абрантес с удовольствием нюхала его всю ночь, держа в руках, доктор разрешил ей съесть его только утром. Когда же утром Жано предложил ей ломтики очищенного ананаса…)
  Я отставила тарелку подальше от себя. «Но… я не знаю, что со мной, я не могу есть ананас». Он поднес мне эту проклятую тарелку прямо к носу, что и вызвало мое резкое утверждение, что я не могу есть ананас. Пришлось не только унести его, но открыть все окна, побрызгать духами в моей спальне, чтобы без остатка уничтожить запах ананаса; появись он на мгновение, это привело бы меня в ужасное состояние. Что самое интересное во всем этом, так это то, что с тех пор я всегда делала над собой усилие, чтобы съесть ананас…
  Это все женщины, которым уделяют слишком много внимания или которые очень заняты собой; большинство беременных, болезненно переносящих свое положение, как раз из их числа. Те же, кто легко переносит это испытание, относятся либо к числу «наседок», либо к стойким женщинам, не впадающим в панику из -за физических ощущений и настроенным нормально выдержать всю беременность: г -жа де Сталь переносила свою беременность так же легко, как умела непринужденно болтать.
  С течением беременности меняются взаимоотношения матери и зародыша. Зародыш прочно устраивается в материнском животе, оба организма адаптируются друг к другу, между ними происходит биологический обмен, позволяющий женщине обрести равновесие. Она уже не ощущает себя во власти рода: она сама владеет плодом своего чрева, В первые месяцы беременности она обычная женщина, ослабленная тем скрытым процессом, который происходит внутри ее; а позже она уже мать, и ее физическое недомогание - это оборотная сторона ее славы. Ее немощность имеет объяснение. Очень многие женщины обретают в беременности восхитительный покой: все их поведение имеет оправдание; им всегда хотелось обратить на себя больше внимания, последить
  за своим телом; раньше они не осмеливались из -за чувства, диктуемого их социальным положением, потакать своему собственному интересу к своему же телу; теперь они имеют на это право; все, что они делают для себя, они делают также для ребенка. От них не требуют ни работы, ни жертв; им не надо заботиться о том, что не имеет непосредственного отношения к ним; их настоящее озарено мечтами о будущем; их задача - расслабиться и жить: у них отпуск. Смысл их жизни здесь, в животе, это создает удивительное ощущение полноты существования. «Это можно сравнить с тем теплом, которое получаешь зимой от маленькой печки, она жарко горит и греет только вас, всецело зависит от вашей воли. Это, с другой стороны, бодрящий душ, неизменно освежающий вас летом. Вот так», - говорит Х. Дейч со слов одной женщины. Осчастливленн&я, женщина еще и получает удовольствие от своего «интересного» положения, ведь с самой юности она так хотела этого; став супругой, она страдала от своей подчиненности мужчине; теперь она перестала быть сексуальным объектом, служанкой; она воплощает род, она обещает жизнь, вечность; окружающие ее
уважают; и даже ее капризы священны: это особенно стимулирует, как мы уже видели, развитие воображаемых «желаний». «Беременность позволяет женщине увидеть целесообразность в тех действиях, которые в другом бы случае казались абсурдными», - говорит Х. Дейч. Чувствуя себя уверенно благодаря тому, что в ее чреве развивается другая жизнь, женщина испытывает наконец -то подлинное наслаждение от ощущения себя.
  В «Этуаль Веспер» писательница Колетт так описывает эту фазу своей беременности: Постепенно, исподволь мною овладевало блаженное ощущение беременной самки. Меня уже не мучили недомогания, я ничего не страшилась. Блаженство, удовлетворение - как назвать это чувство защищенности, научным термином или словом из разговорного языка? Должно быть, оно заполнило меня всю, поскольку я помню его… Не умолчу и о том, о чем никогда не говорят в данном случае, о чувстве гордости, об обыкновенном великодушии, которые я испытывала, вынашивая своего ребенка… Каждый вечер я как будто прощалась с еще одним прекрасным днем моей жизни. Я знала, что стану сожалеть о нем. Но чувства ликования, удовлетворения, блаженства заполняли собой все, и я была во власти животной радости, беспечности, причиной которых был мой увеличивающийся живот и тайные призывы ко мне того создания, которое я носила под сердцем.
  Шестой, седьмой месяц… Первая клубника, первые розы. Могу ли я иначе назвать свою беременность, как длительный праздник? Муки при родах забудутся, но не забудется этот необыкновенный длительный праздник: я все помню. Особенно сон, который овладевал мною во внеурочное время, я отдавалась ему, как в детстве, хотелось уснуть на земле, на траве, на разогретой земле. Единственное «желание», здоровое желание.
  К концу беременности я была похожа на крысу, пытающуюся унести стянутое ею яйцо. Я стала неловкой, мне порою было трудно улечься… При тяжелом животе, при усталости мой праздник длился. Окруженная заботами и привилегиями, я была на пьедестале…
  Эту счастливую беременность, как нам говорит Колетт, один из ее друзей назвал «мужской беременностью». И в самом деле, Колетт относится к тому типу женщин, которые мужественно переносят свое состояние, не уходя в него с головой. Она продолжает писать. «Ребенок дал мне знать, что появится на свет первого числа, и я отложила свою ручку».
  Есть женщины, которые в этом положении невыносимы, они носятся с собой как с исключительностью. Стоит их поддержать в этом, как они тут же принимают на свой счет все мифы, сложенные мужчинами; ясности ума они противопоставляют ночь, плодом которой может стать Жизнь, светлому разуму - тайны внутреннего мира, безграничной свободе - свой живот во всей его выразительной весомости; будущая мать подобного типа ощущает себя перегнойным слоем, нивой, источником, корнем; когда она погружается в сон, ее посещают сновидения, где среди хаоса происходит брожение миров. Есть среди беременных и такие, что сосредоточиваются не на себе, а на кладе жизни, что развивается внутри их. Именно такое настроение выражает Сесиль Соваж в своей поэме «Расцветающая душа»; Гы принадлежишь мне, как заря равнине. Вокруг тебя моя жизнь, теплая шерсть, В которой втайне растут твои зябнущие члены. О ты, которого я нежу со страхом в вате, Маленькая расцветающая душа, привязанная к моему цветку. Из кусочка своего сердца я делаю твое сердце, О мой плод, покрытый пушком, мой влажный ротик.
  А в письме к мужу она пишет; У меня странное ощущение, как будто я участвую в образовании маленькой планеты и леплю ее в виде хрупкого шарика. Я никогда не была так близка к жизни. Я никогда так отчетливо не ощущала себя сестрой земли, с ее растительным миром и движением соков. Мои ноги ступают по этой земле, словно по живому зверю. Я во власти дум о том дне, когда заиграют флейты, зажужжат разбуженные пчелы, распустятся розы, ведь он уже шевелится, бунтует во мне. Если бы ты знал, сколько весенней свежести, юности изливается в мое сердце этой душой, готовящейся распуститься. Подумать только, это детская душа Пьеро где -то там, в ночи моего чрева, трудится над двумя огромными глазами, как у него.
  Женщины другого типа, очень кокетливые, воспринимающие себя главным образом эротически, любящие красоту своего тела, очень страдают от того, что их фигура изменилась, что они подурнели и неспособны возбудить желание. Беременность им вовсе не представляется праздником, они не чувствуют себя обогащенными ею, напротив, она ущемляет их, В книге Айседоры Дункан «Моя жизнь» читаем: Ребенок уже давал о себе знать… Мое великолепное мраморное тело обмякло, раскололось, обезобразилось… Гуляя по берегу моря, я чувствовала иногда прилив сил, энергии, и я говорила себе, что это маленькое создание принадлежит мне, только мне; однако в другие дни… я чувствовала себя Несчастным животным, попавшим в капкан… Переходя от надежды к отчаянию, я часто вспоминала о путешествиях моей юности, о моих скитаниях, о том, как открывала для себя искусство, и все это всего лишь древний пролог, затерявшийся в тумане, пролог ожидания ребенка, такого шедевра, который может произвести любая крестьянка… Мною овладевали самые разные страхи. Напрасно я говорила себе, что все женщины рожают. Все было как бы естественно и в то же время
страшно. Страшно чего? Конечно, не смерти и не страданий, я испытывала неведомый мне ранее страх перед неизвестным. С удивлением замечала я, как обезображивалось мое прекрасное тело. Куда подевалась моя девичья грация наяды? Где мое честолюбие, моя известность? Часто помимо воли я чувствовала себя несчастной, поверженной. Борьба с жизнью, этим исполином, была неравной; тогда я начинала думать о моем будущем ребенке, и уныние мое исчезало. Тяжелые часы ожидания во мраке. Какой дорогой ценой оплачиваем мы славу материнства!..
  На последней стадии беременности между матерью и ребенком намечается расставание. По -разному женщины ощущают первое движение ребенка, его удар ножкой в ворота жизни, в стенку живота, который укрывает его от внешнего мира. Некоторые женщины с восторгом принимают этот первый сигнал, возвещающий о совершенно автономной жизни внутри их; другие испытывают к себе отвращение при мысли, что представляют собой вместилище для какого -то постороннего существа. Вновь нарушается единство зародыша и материнского тела: матка опускается, женщина испытывает как бы давление, напряжение, появляется затрудненное дыхание. На сей раз ею владеет не нечто неопределенное, а ребенок, который вот -вот родится; до этой поры это был не более чем образ, надежда; и вот он становится ощутимой реальностью. Это создает новые проблемы. Каждый момент вызывает тревогу: особенно пугают роды. По мере их приближения у женщины оживают все детские страхи; если она испытывает чувство вины перед матерью, ей может явиться мысль, что она проклята ею и поэтому либо она сама, либо ее ребенок умрет. У Л. Толстого в «Войне и мире» Лиза как раз одна
из таких инфантильных женщин, видящих в родах смертельный приговор, и она действительно умирает.
  Роды по -разному воспринимаются женщинами: женщина -мать хочет и сохранить в себе это сокровище своей плоти, драгоценный кусочек себя самой, и одновременно избавиться от того, что ей навязано, что стесняет ее; она хочет наконец подержать свою мечту в руках и в то же время боится новых обязанностей, которые неизбежно появятся при материализации мечты; женщина может оказаться во власти одного или другого желания, однако чаще оба желания ей не чужды. Нередко также ей недостает мужества в момент мучительного испытания; она начинает доказывать себе самой и окружающим - матери, мужу, - что справится сама, без чьей -либо помощи; в то же время она обижена на весь мир, на жизнь, на своих близких за вынужденные страдания и из чувства протеста становится пассивной. Женщины независимые по природе - матроны или женщины с мужским характером - склонны вести себя активно в преддверии родов и во время самих родов; очень инфантильные женщины пассивно отдаются на милость акушеркам, матерям; одни призывают всю свою гордость, чтобы не кричать; другие не слушают никаких рекомендаций. Подводя итог, можно сказать, что в
этой ситуации поведение женщин выражает глубину их отношения к миру вообще и к своему материнству в частности: их поведение может быть стоическим, смиренным, требовательным, настойчивым, они могут бунтовать, оставаться безучастными, быть напряженными… Психологическое состояние значительно воздействует на продолжительность и трудности протекания родов (роды зависят, естественно, также от чисто органических факторов). Важно отметить, что нормальной женщине - как и самкам некоторых домашних животных - необходима помощь при выполнении того, что ей определено природой; случается, что крестьянки из -за грубости нравов или стыдливые матери -одиночки рожают без посторонней помощи; надо сказать, что это нередко приводит к смерти ребенка или провоцирует у матери неизлечимые заболевания. Даже в момент завершения предначертанного женской долей женщина еще не свободна: это доказывает, что человеческий род по природе своей никогда не отличался хорошей приспособляемостью. Понятно, конфликт между интересами женской природы и интересами рода так остр, что часто влечет за собой смерть матери или ребенка; вмешательство
со стороны человека, то есть медицины, хирургии, значительно уменьшило - можно сказать, свело на нет - когда -то столь частые несчастные случаи. Применяемая анестезия снимает категоричность библейского высказывания: «…в болезни будешь рожать детей» ^; методы анестезии широко используются в Америке, получают распространение во Франции;

  Священные книги Ветхого завета в русском переводе. С. - Петербург,)9. гл. III. г. Д. - ТТрпри
  в марте 1949 года специальным декретом применение анестезии
  стало обязательным в Англии^1^.
  Трудно точно сказать, от каких именно страданий избавляют женщину средства анестезии. Тот факт, что роды могут длиться порою более суток, а в других случаях два -три часа, не позволяет сделать никакого обобщения. Есть женщины, для которых роды превращаются в настоящую пытку. Так было с Айседорой Дункан: весь период беременности она пребывала в тревоге, напряженное психическое состояние сильно обострило боль при родах; она пишет: Можно говорить что угодно об испанской инквизиции, ни одна женщина, родившая ребенка, не испугалась бы ее. Это просто игрушки в сравнении с родами. Некто невидимый и жестокий без отдыха и срока безжалостно держал меня в своих когтях, ломая мне кости и разрывая на части нервы. Говорят, что эти страдания быстро забываются. Я могу только сказать одно: стоит мне только закрыть глаза, и я снова слышу свои крики и стоны.
  Есть женщины, которые, напротив, считают это испытание не очень тяжким. Некоторые даже находят в нем чувственное удовольствие.
  Я настолько сексуальна, что и сами роды переживаю как сексуальный акт, - пишет одна из женщин^. У меня была красивая акушерка («Мадам»). Она меня выкупала, сделала уколы. Этого было достаточно, чтобы привести меня в состояние сильного возбуждения и вызвать нервную дрожь, как при желании.
  Одни женщины уверяют, что во время родов чувствовали прилив мощных творческих сил; они действительно проделали очень производительную работу, связанную с большим напряжением воли; другие, наоборот, вели себя пассивно, ощущая себя объектом страданий и пыток.
  ^1^ Я уже говорила о том, что некоторые антифеминисты возмущались, призывая в свидетели природу, Библию, когда речь заходила о том, чтобы избавить женщину от страданий во время родов; эти страдания якобы являются одним из источников материнского «инстинкта». Х. Дейч, похоже, склоняется к этому мнению; если мать не проходит через гигантский труд родов, она не чувствует всем своим существом в ребенке, которого ей показывают, своего ребенка, говорит Х. Дейч; между тем она признает, что и женщины, прошедшие через страдания родов, порою испытывают пустоту и недоумение; а в своей книге она вместе с тем утверждает: материнская любовь - это чувство, это сознательное отношение, а не инстинкт; оно не связано непременно с беременностью; она отстаивает мысль, что женщина может испытывать материнские чувства и к приемному ребенку, и к ребенку мужа от первого брака и т. д. Такое противоречие имеет своим источником, очевидно, признание обреченности женщины на мазохизм, и, исходя из этого тезиса, придается столь высокая значимость страданиям женщины.
  ^2^ Штекель собрал по этому поводу ряд признаний, которые приводятся здесь вкратце.
  Первые взаимоотношения матери и новорожденного тоже, естественно, неодинаковы. Некоторые женщины очень страдают от пустоты, появившейся внутри их: словно бы у них украли сокровище.
  Я умолкший улей, Из которого вылетел пчелиный рой.
  Я уже не ношу корм
  От моей крови твоему хрупкому тельцу.
  Все мое существо - это закрытый дом, Из которого только что вынесли мертвеца, -
  пишет Сесиль Соваж. И далее: Ты уже не принадлежишь полностью мне. Твоя головка Размышляет уже о других небесах.
  И еще: Он родился, я потеряла своего горячо любимого малютку. Теперь он родился, я осталась одна и чувствую, Как кровь во мне приходит в ужас от пустоты…
  В то же время каждая женщина испытывает ни с чем не сравнимое любопытство. Истинное чудо - видеть, держать в руках живое существо, сотворенное в тебе, вышедшее из тебя. А все же какова истинная доля участия матери в этом необыкновенном событии, в результате которого на земле появляется новая жизнь? Она этого не ведает. Без нее ребенка бы не было, а между тем он ускользает от нее. Она испытывает тоску и удивление, видя его вне себя, отторгнутым от себя. И всегда присутствует разочарование. Женщине хотелось бы чувствовать ребенка своим так же уверенно, как собственную руку: однако все ощущения этого нового существа заключены в нем самом, он непроницаем, в него не проникнешь, он существует отдельно; можно сказать, она его не узнает по той простой причине, что его не знает; ведь свою беременность она пережила без него; у нее в прошлом нет ничего общего с этим незнакомым малюткой; она готовилась к тому, что ребенок тотчас станет ей близким; но нет, этот новичок до удивления не вызывает в ней никаких чувств. В мечтах и во время беременности это был образ, в нем не было определенности, и мать мысленно
играла в будущее материнство; теперь же эта крошка законченный индивид, и он здесь, рядом, его могло бы и не быть, но он есть, хрупкий, требовательный. Радость, что он наконец появился, такой живой, испытывается наравне с чувством сожаления, что он вот такой, какой есть.
  Часто кормление грудью позволяет молодым матерям обрести после пережитого ими чувства расставания, можно сказать, животное чувство близости к ребенку; это более изматывающе, чем беременность, но вместе с тем кормление грудью позволяет женщине продлить «каникулы», состояние покоя, полноты жизни, переживаемое беременной женщиной.
  Когда ребенок сосал грудь, - говорит по этому поводу одна из героинь Колетт Одри, - ничего другого не нужно было делать, и это могло тянуться часами; она не думала даже о том, что последует за этим. Ей нужно было только ждать, когда насытившийся ребенок оторвется от груди, как толстая пчела'.
  У тех женщин, которые не могут кормить грудью детей, безразличие, смешанное с удивлением первых часов появления ребенка, длится до тех пор, пока они не сумеют установить между собой и ребенком тесной связи. Это как раз то, что произошло с Колетт, как и некоторые другие женщины, не кормившей свою дочь грудью; со свойственной ей искренностью она описывает появление у нее материнского чувства: Что далее, а далее я рассматривала этого нового человека, пришедшего в дом совсем не с улицы… Вкладывала ли я достаточно любви в это созерцание? Я бы не стала утверждать. Правда, я от природы восторженна, сохранила это качество до сих пор. И я восторгалась новорожденной как чудом: ее ноготками, прозрачными, розовыми, похожими на выпуклые чешуйки креветки, подошвами ее ножек, пришедших к нам не по земле. Легким пушком ее ресниц, касающихся щечек и оберегающих сон синих глазок от земных видений. Маленькими половыми органами, напоминающими чуть вскрытый миндаль, двустворчатыми, плотно закрытыми, губка к губке. Однако свое внимание в смеси с восхищением к дочери я не называла любовью, я еще не чувствовала любви. Я
была в ожидании… Представлявшиеся моим глазам картинки, которых все мое существо так долго ожидало, не призывали меня к неусыпному вниманию, не делали из меня ревностной служительницы своему ребенку, как это бывает у ослепленных любовью матерей. Когда же наконец я почувствую, что во мне произошел перелом, второй и куда более трудный? Должна признаться, мне пришлось воспользоваться целым рядом рекомендаций, испытать разные чувства, в том числе мимолетную ревность, ложные и истинные предчувствия, гордость от того, что в моих руках находится жизнь, смиренным кредитором коей я состою, осознание, немного коварное, возможности преподать кому -то урок скромности, прежде чем я стала матерью, как все. Успокоилась же я, только когда внятный детский лепет расцвел на очаровательных губках, когда познание окружающего мира, лукавство и даже нежность сделали из обыкновенной малютки девочку, а из девочки - мою дочь!^2^
  Многих женщин пугают новые обязанности. Во время беременности они были заняты только своим телом; от них не требовалось никакой активности. А вот теперь перед ними новое существо, у которого есть на них права. Кое -кто из женщин радостно ласкает своего младенца, находясь в роддоме, там у нее еще веселое и беззаботное настроение, но, вернувшись домой, она начинает видеть в своем ребенке обузу. Даже кормление грудью не приносит радости, напротив, появляется боязнь испортить грудь; соски в трещинах, болезненно набухшие груди, ротик ребенка, припадая к ним, причиняет жестокую боль - все это вызывает чувство обиды; матери кажется, что дитя высасывает из нее силы, жизнь, счастье. Она попадает в жестокую кабалу к нему, он уже не часть ее: он - тиран; враждебно смотрит она на этого чужого человечка, угрожающего ее телу, ее свободе и в целом ее личности.
  Появляется и много других факторов. Среди них взаимоотношения молодой матери со своей матерью сохраняют первостепенную важность. Х. Дейч приводит случай, когда у женщины пропадало молоко всякий раз, как ее навещала мать; нередко молодая мать просит помочь ей и вместе с тем ревниво относится к заботам, оказываемым малышу другой женщиной, и ее отношение к нему окрашивается в мрачные тона. Огромное значение имеют и чувство, питаемое к отцу ребенка, и его собственное отношение к малютке. Совокупность причин - экономических, сентиментальных - лежит в основе восприятия ребенка как обузы, как оков или, наоборот, как освобождения, как сокровища, придающего уверенность в себе. В иных случаях враждебность к ребенку перерастает в настоящую ненависть и выражается в крайне небрежном и просто плохом уходе за ним. Чаще всего женщина, осознавая свой материнский долг, побеждает это чувство; оно вызывает у нее упреки в свой адрес, из -за этого становится неспокойно на душе и возрождаются страхи, пережитые во время беременности. Все психоаналитики сходятся во мнении, что те матери, которых преследует боязнь причинить
зло ребенку, в воображении которых с ним происходят страшные несчастные случаи, питают к нему неприязнь и стараются от нее избавиться.
  Своеобразны взаимоотношения матери и ребенка на заре его появления. Они отличаются от всех прочих человеческих взаимоотношений, ведь ребенок в первое время самостоятельно еще не реализуется: его улыбки, лепет имеют только тот смысл, который им придает мять, - ребенок зависит от матери, а не от себя, каким бы он ей ни казался - очаровательным, единственным на свете или утомительным, обыкновенным, невыносимым. Вот почему женщины холодные по природе, неудовлетворенные жизнью, меланхоличные, те, что ожидали найти в ребенке компаньона, обрести энергию, пыл, которые позволят им уйти от самих себя, оказываются глубоко разочарованными. Тем, кто надеется обновить свою жизнь, утвердиться в ней с помощью какого -то внешнего события, материнство приносит мрачное разочарование, равно как и «прохождение» через половое созревание, первый сексуальный опыт, замужество. Нечто подобное испытала Софья Толстая. Она пишет:
  Эти девять месяцев были самыми ужасными в моей ЖИЗНИ. Что касается десятого, лучше об этом не говорить.
  Тщетно силится она изобразить в своем дневнике какую -то радость: печаль и страх перед ответственностью - вот что нас поражает в этих записях.
  Все закончилось. Я родила, пережила причитающуюся мне долю страданий, оправилась и понемногу возвращаюсь к жизни с постоянным страхом, беспокойством думая о ребенке, и особенно о муже. Что -то сломалось во мне. Что -то говорит мне, что я буду страдать постоянно, думаю, это боязнь не справиться со своими обязанностями по отношению к семье. Я лишилась естественности в поведении, боясь этой грубой любви самца к своему потомству и чрезмерной любви к мужу. Утверждают, что любить мужа и детей - это добродетель. Такая мысль иногда утешает меня… Как мощно чувство материнства, и каким естественным мне кажется быть матерью. Это Левин ребенок, вот почему я люблю его.
  Однако известно, что она так много говорит о любви к мужу именно потому, что не любит его; это отсутствие любви отражается на ребенке, зачатом в объятиях, вызывающих у нее отвращение.
  К, Мэнсфилд описала разноречивые чувства одной молодой женщины, с любовью относившейся к мужу, но не выносившей его ласк. К своим детям она питала нежность, но параллельно с этим у нее было ощущение пустоты, которое она с горечью истолковывала как полное равнодушие. Линда, так звали эту женщину, гуляя в саду со своим последним новорожденным, думает о муже, Стэнли: В настоящий момент она была его женой; и даже любила его. Нет, не того Стэнли, которого знали окружающие, не обыденного, а Стэнли застенчивого, чувствительного, простодушного, каждый вечер на коленях произносящего свои молитвы. Однако беда была в том… что она так редко видела Стэнли таким. Были проблески, спокойные минуты, в остальное же время, по ее впечатлению, жизнь проходила так, словно в доме вот -вот начнется пожар, а то и вовсе дом походил на судно, ежедневно терпящее кораблекрушение. И в центре опасности всегда был Стэнли. Ей приходилось постоянно спасать его, выхаживать, успокаивать, выслушивать его истории. В остающиеся часы она дрожала от страха забеременеть… Красиво звучит - основное предназначение всех женщин рожать детей. Это
не так. Она, например, могла бы доказать, что это ложное представление. Беременности ее угнетали, ослабляли ее здоровье, приводили в уныние. А тяжелее всего было вынести отсутствие любви к детям. Что там притворяться… Ее словно бы выстуживал ледяной ветер каждый раз в этих тяжких путешествиях; у нее просто не оставалось для детей тепла. Заботиться о младшеньком, слава Богу, есть кому, это делает ее мать Берила, да ей все равно, кто это будет делать. Она его и в руках -то толком не держала. Вот он лежит у ее ног, не вызывая никаких чувств. Она посмотрела вниз, на него… Было что -то столь необычное и неожиданное в его улыбке, что Линда тоже улыбнулась. Но тут же опомнилась и сказала ребенку холодно: «Я не люблю маленьких детей». - «Ты не любишь маленьких детей?» Он не мог в это поверить. «Ты меня не любишь?» Он бессмысленно болтал

  ручонками, стараясь протянуть ИХ к матери. Линда легла на траву. «Почему ты все улыбаешься? - сказала она строго. - Если бы тебе были известны мои мысли, ты бы не смеялся…» Линду поражала доверчивость этого маленького создания. О нет, не надо притворяться. Не это она испытывала; что -то совсем непохожее на бывшее ранее, что -то новое, что -то… Слезинки запрыгали в глазах; она прошептала тихо ребенку: «Здравствуй, мой забавный малыш…»*
  Этих примеров достаточно для подтверждения мысли об отсутствии материнского «инстинкта» как такового: само это слово не применимо ни в какой мере к роду человеческому. Отношение матери к ребенку определяется совокупностью ее жизненных ситуаций и тем, как они ею воспринимаются. Чувства матери к ребенку, как видно из приведенного выше отрывка, весьма переменчивы.
  Впрочем, истина такова - если условия, в которых оказывается женщина -мать, не слишком неблагоприятны, в своем ребенке она видит приобретение.
  Это было как эхо окружающей действительности, ее собственной жизни… через ребенка она получала влияние на все, и прежде всего на самое себя, -
  пишет К. Одри об одной молодой матери. А вот что она пишет о другой: Я чувствовала его тяжесть на своих руках, на своей груди, как будто не было ничего тяжелее в мире, силы мои напряглись до предела. Он прижимал меня к земле, погружал в тишину ночи. Одним махом он возложил на мои плечи всю тяжесть вселенной. Вот почему я так хотела, чтобы он был. Без него я была слишком легковесной.
  Если женщины из числа «наседок» теряют интерес к ребенку после его рождения даже в большей степени, чем матери после того, как ребенок отнят от груди, то женщины другого типа, наоборот, ощущают ребенка своим, именно когда он отделен от их плоти; из чего -то туманного, составляющего часть их природы, он становится частицей вселенной; да, он уже не лежит ощутимой тяжестью в теле, но его можно видеть, его можно трогать. Сесиль Соваж в стихах описывает переход от грусти, сопутствовавшей разрешению от бремени, к радости, заложенной в собственническом чувстве матери: Вот и ты, мой маленький любимый, На большой кровати своей мамы. Я могу целовать тебя, держать в руках, Взвешивать твое прекрасное будущее; Здравствуй, моя маленькая статуя
  Из крови, радости и голой плоти, Моя маленькая копия, мое волнение… '"
  Неоднократно высказывалась мысль, будто ребенок у женщины успешно ассоциируется с пенисом: это не совсем так.
  В сущности, для взрослого мужчины пенис уже не чудесная игрушка: ценность этого органа в обеспечении овладения желаемым; взрослая женщина как раз завидует добыче, захваченной мужчиной -самцом, а не инструменту захвата; ребенок утоляет этот ее агрессивный эротизм, который не находит полного выражения в мужских объятиях: ребенок становится равнозначным той любовнице, которая отдается самцу и которой сам самец для женщины служить не может; конечно же, не всегда ВСЕ происходит точно так: любые взаимоотношения несут в себе своеобразие; ребенок дает матери пережить - как возлюбленная любовнику - всю полноту плотских чувств, и это происходит не от идеи отдачи, а от идеи захвата, владения; женщина овладевает в ребенке тем, что мужчина ищет в женщине: другое существо, наделенное человеческой природой и сознанием, становящееся его добычей, его двойником. Ребенок воплощает в себе всю природу. Героиня К. Одри говорит о своем ребенке; Под моими пальцами его кожа, как шубки маленьких котят, как все цветы мира…
  Нежную кожу ребенка, его теплую мягкую кожу молоденькая женщина, совсем девочка, воспринимает сначала своей материнской плотью, а потом через посредство всей вселенной. Ее ребенок и растение, и животное, в его глазках и дожди, и лазурь неба и моря, его ноготки сделаны из кораллов, а волосы из шелковистой растительности, это живая кукла, птичка, котенок; мой цветочек, моя жемчужина, мой цыпленочек, мой ягненочек. Мать нежно произносит почти все слова из лексикона любовника и так же, как и он, с какой -то жадностью и настойчивостью все время говорит «мой, моя», утверждая принадлежность; у нее те же, что у мужчины, средства, выражающие обладание: ласки, поцелуи; она прижимает ребенка к телу, она окутывает его теплом своих рук, своей постели. Порою эти отношения приобретают явно сексуальный характер. Вот что читаем в одном из писем, полученных Штекелем, которое я уже здесь приводила: Я кормила грудью своего сына, но это мне не давало радости, так как он не рос и мы оба теряли в весе. Для меня в этом было что -то сексуальное, и я ощущала стыд, давая ему грудь. Восхитительно было чувствовать маленькое
теплое тельце, прижимающееся к твоему телу; сладостная дрожь пробегала по мне, когда его ручонки касались меня. Вся моя любовь как бы отделялась от меня и направлялась к сыну… Ребенок слишком часто был со мной. Как только он видел меня лежащей в постели, ему было года два, он тотчас полз ко мне, стараясь взобраться на меня. Своими ручонками он ласкал мои груди и пальчиком хотел коснуться низа; мне это доставляло такое удовольствие, что я с усилием отстраняла его. Нередко я боролась против желания поиграть его пенисом…
  Ребенок растет, и отношение матери к нему меняется; в первое время это «обычный младенец», один из множества ему подобных: мало -помалу у него появляются свои, индивидуальные черты. В этот период женщины властные или очень чувственные охладевают к ребенку; напротив, другие - например, Колетт - начинают больше интересоваться им. Чувства матери к ребенку становятся все более неоднородными: он - второе «я», и иногда у нее появляется искушение полностью отрешиться от себя в его пользу, но он автономный субъект, следовательно, бунтарь; он такой ощутимо реальный сегодня, но там, в будущем это неизвестный молодой человек, и только в воображении можно рисовать, каким будет он, став взрослым; он - богатство, сокровище, но вместе с тем и бремя, и тиран. Радость, доставляемая ребенком матери, зависит от душевной щедрости матери; ей должно быть приятно служить кому -то, отдавать себя, творить счастье. О такой матери пишет К. Одри: У него было счастливое детство, прямо как описывают в книгах, только на книжное оно было похоже, как живые розы на розы, изображенные на открытке. И это счастье шло от меня, как то
молоко, которым я его вскормила.
  Подобно влюбленной женщине, мать в восторге от сознания своей необходимости; она отвечает определенным требованиям, и это дает основание для ее жизни; но трудность и величие материнской любви состоят прежде всего в том, что она не предполагает взаимности; перед женщиной не мужчина, не герой, не полубог, а маленькое лопочущее существо, наделенное сознанием и случайно обретшее именно это хрупкое тельце; ребенок не обладает еще никакой значимостью и не может придать значимость другому; рядом с ним женщина остается одинокой; она не ждет никакой награды в обмен на свои дары, она вольна сама находить им свои собственные обоснования. Такая душевная щедрость заслуживает высшей похвалы, которой мужчины неутомимо награждают женщину; мистификация начинается тогда, когда, принимаясь прославлять Материнство, провозглашают, что любая женщина -мать являет собой пример, Да, материнская преданность может быть безупречно искренней; в жизни этот случай редок. Обычно материнское чувство - это своеобразный компромисс между самовлюбленностью, альтруизмом, мечтой, искренностью, неискренностью, преданностью, цинизмом.
  Из -за существующих у нас нравов судьба ото всех и вся зависимого ребенка может оказаться в руках женщины так или иначе неудовлетворенной: в сексуальном плане ее либо тяготит собственная холодность, либо не утолены ее потребности; в социальном плане она чувствует, что стоит ниже мужчины; она никаким образом не воздействует на окружающий мир и его устройство в будущем; и вот ребенок для нее становится средством компенсации всех ее лишений, ее неудовлетворенности; когда понимаешь, до какой степени современное положение женщины мешает ей раскрыться, сколько желаний, порывов, устремлений, притязаний остаются без выхода, приходишь в ужас от мысли, что этой женщине доверены беззащитные дети. Как в свое время с куклами, которых она то ласкала, то мучила, ее поведение носило символический смысл, так и теперь; только для ребенка эти символы поведения означают горькую реальность жизни. Когда мать порет ребенка, она бьет не только его и не столько его, она вымещает на нем свою обиду на мужчину ли, на весь мир, недовольство самой собой; а удары получает ребенок. Мулуджи в «Энрико» как раз дает почувствовать всю
тяжесть такого недоразумения: Энрико хорошо понимает, что не его с таким остервенением бьет мать; а мать, опомнившись от исступления, рыдает, упрекая себя и одаривая его нежностью; он не таит на нее обиды, но эти удары не проходят бесследно. Точно так же ведет себя мать в «Удушье» Виолетты Ледук; набрасываясь на свою дочь, она, собственно, вымещает на ней боль от обиды, нанесенной бросившим ее соблазнителем, от обиды на жизнь, в которой она оказалась униженной и сломленной. Никогда не было тайной, что в составляющие материнского чувства может входить и жестокость; однако с лицемерной стыдливостью была отвергнута идея «плохой матери», ее заменила мачеха; обычно это супруга во втором браке, мучающая ребенка умершей «доброй матери». Да, одна из таких матерей, г -жа Фишини, точь -в -точь примерная г -жа де Флервилль, описана у г -жи де Сегюр. Начиная с «Рыжика» Жюля Ренара, появляется все больше произведений, осуждающих матерей за их жестокое отношение к детям, это уже упомянутые «Энрико», «Удушье», а также «Материнская ненависть» С. де Тервань, «С гадюкой в кулаке» Эрве Базена. Безусловно, типы матерей в
этих романах в какой -то степени из ряда вон выходящие, все -таки моральные устои и правила приличия заставляют большинство женщин сдерживать свои недостойные порывы; но те, что фигурируют в указанных романах, грубо и импульсивно выплескивают свое недовольство, свой гнев на ребенка в резком окрике, в порке, шлепках, пощечинах, непристойной ругани, оскорблениях и разного рода наказаниях. Есть матери с откровенно садистским характером, а есть другие, и их немало, - очень капризные; почувствовать свою власть для них особая радость; совсем крошечное дитя в их руках игрушка: если это мальчик, они, не стесняясь, подшучивают над его половым членом; если это девочка, они делают из нее куклу; а потом начинают требовать от этого маленького невольника слепого повиновения; тщеславные, они демонстрируют своего ребенка всему свету, как ученую собачку; ревнивые, с собственническими наклонностями, они изолируют своего ребенка ото всех,
  Сплошь и рядом женщина настроена на вознаграждение за свои заботы о ребенке; она лепит для себя воображаемый образ, который станет восхищаться ею, обожать ее и многократно благодарить, а она в этой модели будет узнавать самое себя. Когда Корнелия, указывая на своих сыновей, с гордостью произнесла: «Вот мои сокровища», она подала роковой пример будущим матерям; слишком многие из них живут в надежде повторить однажды этот самодовольный жест; и ради этой цели они не колеблясь приносят в жертву маленького индивида из плоти и крови, ибо их не удовлетворяет то, что он есть, и неведение того, чем он может стать. И вот они обязывают его быть похожим на их мужа или, наоборот, не быть похожим на мужа, а воплотить в себе дедушку, бабушку, кого -нибудь из высокочтимых предков; они подражают какой -нибудь знаменитости: одна немецкая социалистка была в полном восхищении от Лили Браун, рассказывает X. Дейч; у знаменитой возмутительницы спокойствия был гениальный сын, рано умерший; стремившаяся ей подражать социалистка вбила себе в голову, что и ее сын должен быть гением, и стала к нему относиться как к будущему
гению, а в результате - из него вышел бандит. Этот противоречащий естественному порядку вещей деспотизм вреден для ребенка, а для матери он кончается разочарованием. X. Дейч рассказывает нам еще одну потрясающую историю, речь пойдет об итальянке, за жизнью которой она наблюдала несколько лет.
  У г -жи Мазетти было много детей, и постоянно раздавались ее жалобы на трудности то с одним, то с другим ребенком; она обращалась к кому -нибудь за помощью, но ей сложно было помочь из -за ее высокомерного отношения ко всем, и в особенности к собственному мужу и детям; на людях поведение этой дамы было сдержанным и даже важным: совсем иначе было дома - постоянное раздражение и скандалы. Она была из семьи бедных, малокультурных людей и с детства хотела «выделиться»; с этой целью посещала вечерние курсы, и, кто знает, возможно, ее амбициозные устремления были бы удовлетворены, не выйди она в шестнадцать лет замуж за человека, сексуально ее привлекавшего и ставшего отцом ее ребенка. Г -жа Мазетти продолжала посещать курсы и предпринимала другие усилия, не теряя надежды вырваться из своей среды; муж ее был хорошим, квалифицированным рабочим, однако агрессивность, заносчивость жены довели его до того, что он стал пить; и, может быть, именно мстя за себя, он много раз делал ее беременной. Некоторое время г -жа Мазетти мирится со своим положением, а затем расстается с мужем и начинает точно так же, как его,
третировать детей; в своем нежном возрасте они ее вполне удовлетворяют: старательные, прилежно учатся, получают хорошие отметки и т. д. Но когда старшей дочери, Луизе, исполнилось шестнадцать, появился страх, не повторит ли дочь ее ошибок: строгость и даже жестокость матери принимают такие формы, что случается то, чего она более всего боится, - Луиза в отместку приносит домой незаконнорожденного ребенка. Все дети в основном принимали сторону отца, а не матери, донимавшей их своими высокими моральными требованиями; г -жа Мазетти никогда не питала добрых, нежных чувств ко всем детям одновременно, она выделяла одного и возлагала на него все надежды, а затем меняла любимца безо всякой на то видимой причины, вызывая тем самым у детей злобу и ревность. Дочери одна за другой пошли по рукам, неся домой сифилис и незаконнорожденных детей; сыновья стали ворами. А бедная мать не хотела понимать, что именно ее требования образцово -идеального поведения толкнули детей на эту дорогу.
  Вот такая воспитательная твердолобость и капризный садизм, о котором я уже говорила, нередко сочетаются; свои приступы гнева против ребенка мать объясняет желанием его «воспитать», а провал в воспитании усиливает ее враждебное отношение к ребенку, Не менее часто встречается и другое отношение к детям, и оно тоже им вредит, - это мазохистская преданность; иная мать, дабы заполнить внутреннюю пустоту и наказать себя за тщательно скрываемое недружелюбие, превращается в невольницу своего чада; она до бесконечности культивирует в себе патологическое чувство беспокойства, она не может себе представить ребенка не рядом с собой; она отказывается ото всех удовольствий в жизни, просто от личной жизни, в результате чего ее лицо приобретает унылое выражение страдалицы; и во всех этих приносимых, с ее точки зрения, жертвах она черпает право отказывать ребенку в какой бы то ни было свободе; это посягательство на независимость ребенка легко сочетается с тираническим стремлением к властвованию; mater dolorosa превращает свои страдания в орудие садизма; устраиваемые ею сцены безропотной покорности судьбе порождают у
ребенка чувство вины, довлеющее порою над ним всю -жизнь; и такое поведение матери по вредности воздействия на ребенка страшнее просто скандальных сцен. Разрываясь между противоречивыми чувствами, недоумевая, ребенок не знает, как ему защищаться: то удары, то слезы уличают его как преступника. Великое оправдание своему поведению мать отыскивает в том, что ребенок очень далек от осуществления счастливой реализации ее самой, обещанной ей еще в детстве: она его наказывает за то, что оказалась жертвой мистификации, которую он наивно разоблачил. Со своими куклами она обращалась как хотела; помогая сестре, подруге в уходе за младенцем, она не ощущала никакой ответственности. А теперь общество, муж, мать и собственная гордость требуют от нее отчета за самостоятельную жизнь этого маленького существа, как будто бы она сама творит эту жизнь; особенно усердствует муж: он с таким же раздражением набрасывается на жену за недостатки у ребенка, как за невкусный обед или за безнравственность ее поведения; его безотносительная требовательность, требовательность вообще, нередко тяжело сказывается на отношении матери к
ребенку; независимая по характеру женщина - либо потому, что она одинока, либо в силу беззаботности или особого авторитета в семье - ведет себя несравненно спокойнее тех, над кем висит чужая властная сила, которой они должны так или иначе повиноваться, при этом заставляя повиноваться ребенка. Немыслимо трудно обуздать, поставить в заданные рамки ребенка, поведение которого почти столь же загадочно, сколь и поведение животного; он подвижен, порывист, неожидан, как силы природы, правда, природы человеческой; ребенка нельзя ни выдрессировать без особых ученых слов, как собачку, ни убедить с помощью фразеологии взрослых: ребенок пользуется этой сложностью ситуации, противопоставляя словам животную стихию плача, истерики, отвечая дерзкими словами на принуждения. Конечно же, в какой -то период воспитание ребенка увлекает женщину, и, если у нее находится время, ей нравится заниматься им специально: скажем, женщинамать ведет ребенка в сквер, где он спокойно играет, в этой ситуации для нее он - такое же верное алиби, как в период беременности, когда он обитал в ее животе; нередко, сохранив в себе в той или
иной мере детские черты, женщина дурачится вместе с ним, вспоминает ребячьи игры, словечки, разные забавы - одним словом, радости минувших лет. Когда же она стирает, занята на кухне, кормит грудью младшего ребенка, ходит за покупками, принимает гостей и особенно когда она занимается мужем, старший ребенок докучает ей, изнуряет ее; у нее нет свободного времени на его «воспитание»; для нее прежде всего - не допустить беды; он ломает, рвет, пачкает - это постоянная опасность для окружающего и для него самого; он все время двигается, кричит, разговаривает, шумит - он живет своей жизнью; и эта жизнь доставляет хлопоты его родителям, беспокоит их. Их интересы не совпадают: возникает драматическая ситуация. Ребенок постоянно занимает родителей, это нагрузка, и те все время требуют от него каких -то жертв, а он не понимает почему; они требуют, чтобы он поступался чем -либо ради их спокойствия и ради собственного будущего тоже. Естественно, он бунтует. Он не понимает тех объяснений, что пытается вдолбить ему мать: она не может пробиться к его сознанию; его мечты, страхи, тревожащие его мысли, желания образуют
свой, закрытый, непрозрачный мир; мать может только со стороны, осторожно вносить известный ей порядок в жизнь существа, воспринимающего все навязываемые ему законы как абстракцию, как бессмысленное насилие. Ребенок взрослеет, непонимание остается: он попадает в мир иных интересов, иных ценностей, где нет места его матери; нередко он ее за это презирает. Особенно мальчик; гордый своей принадлежностью к мужскому племени, он посмеивается над матерью с ее женскими установками; она требует, чтобы уроки были сделаны, но сама не знает решения ни одной из задач, заданных ему, не может помочь в переводе латинского текста, не в силах «проследить» за ним.
  |Эти тяжкие проблемы иногда доводят ее до слез, муж же очень редко оценивает сложность обстановки и самой задачи: как управлять существом, с которым ты не можешь найти общий язык, хотя это и человеческое создание; как войти в независимую жизнь, свобода которой определяется и отстаивает себя именно
  в борьбе с тобой.
  Складываются разные ситуации в зависимости от того, кто является объектом воспитания - мальчик или девочка; и хотя мальчик «труднее», мать обычно легче приспосабливается к нему, Большинство женщин хотят сына, прежде всего потому, что считают положение мужчины особым, более престижным, ну и из -за конкретных привилегий, связанных с этим. «Родить мужчину - это прекрасно!» - говорят они; мы уже знаем, что они хотят произвести на свет «героя», а герой, как известно, мужского пола. Сын может стать начальником, вождем, солдатом, изобретателем; он может стать властителем на всей земле, и его мать станет соучастницей его бессмертия; дома, которые ей не пришлось построить, страны, в которых не смогла побывать, книги, к чтению которых не было времени приступить, - все это даст ей он. И с его посредничеством она овладеет миром, но при условии обретения власти над сыном. Вот так рождается парадокс в отношении матери к сыну. Фрейд считает, что во взаимоотношениях матери и сына менее всего двойственности; на самом же деле в материнстве, как и в замужестве, и в любви, у женщины всегда присутствует неоднозначность
по отношению к мужской трансцендентности, мужскому превосходству; если супружеская или любовная жизнь вызвали в ней враждебное отношение к мужчинам, она будет искать удовлетворения во власти над самцом в детском обличье; она с иронической фамильярностью станет подшучивать над высокомерными притязаниями маленького полового органа: порою она станет даже запугивать ребенка угрозами за неповиновение отнять его. Но даже если она более кротка и миролюбива, даже если она уважает в своем сыне будущего героя, она все равно стремится удержать его в своей власти, закрепив раз и навсегда неизменное, хорошо знакомое ей положение вещей; вот почему к мужу она относится как к ребенку, к сыну только как к младенцу. Было бы слишком рационально, слишком просто считать, что мать хотела бы оскопить своего сына; ее мечта более противоречива: она хочет, чтобы его возможности были безграничными и в то же время чтобы он весь помещался у нее на ладони, чтобы он правил всем миром и стоял на коленях перед ней. Она поощряет в нем изнеженность, пристрастие к вкусной еде, великодушие, скромность, любовь к сидячему образу жизни, она
запрещает ему спорт, встречи с товарищами, она его делает неуверенным в себе, потому что ей хочется, чтобы он принадлежал только ей; и вместе с тем она разочарована, если он не стал авантюристом, чемпионом, гением, которым бы она могла гордиться. То, что влияние матери нередко бывает гибельным - это утверждал Монтерлан, это же ярко показал Мориак в «Обезьянке», - вне сомнений. К счастью, мальчик может легко уклониться от такого воздействия: общественные нравы, само общество побуждают его к тому. Да и сама мать готова покориться судьбе: ей хорошо известно, что в борьбе с мужчиной у женщины неравные с ним возможности, Она находит утешение, разыгрывая роль mater dolorosa или предаваясь тщеславным мыслям о победителе, которого произвела на свет.
  Девочка в большей степени принадлежит матери; притязания матери, следовательно, возрастают. Их взаимоотношения окрашены в более драматичные тона. Дочь для матери не представитель касты избранников судьбы, а ее двойник. На дочь проецируется вся двойственность отношения к себе самой; а когда обнаруживаются искажения alter ego, мать переживает это как предательство. Конфликты, о которых уже шла речь раньше, именно между матерью и дочерью носят особенно острый характер.
  Есть другие женщины, из тех, что удовлетворены жизнью и не стремятся найти второе воплощение в дочери, или по крайней мере они воспринимают дочь без разочарования; такие матери хотят предоставить своему ребенку те же возможности, что были и у них, а также постараются дать то, чего сами были лишены; они сделают его юность счастливой. Колетт нарисовала портрет одной из таких матерей, уравновешенных, душевно щедрых; Сидо нежно любит свою дочь и растит ее без принуждений; она отдает ей себя, никогда ничего не требуя взамен, потому что радость она черпает в собственном сердце. Может быть и так, что, отдавая всю себя своему двойнику, в котором мать не только угадывает себя, но и видит, что он превосходит ее, она в конце концов полностью отчуждается от себя; отрекается от своего собственного «я», единственной ее заботой остается счастье ребенка; при этом возможно даже эгоистичное и жесткое отношение ко всем остальным; в такой ситуации мать подстерегает опасность надоесть той, которую она обожает, как это случилось с г -жой де Севинье, ставшей в тягость г -же де Гриньан; дочь в раздражении станет
отделываться от тиранической преданности; часто это не удается, и она всю жизнь остается инфантильной, теряясь перед выпадающей на ее долю ответственностью, потому что ее слишком опекали, долго «высиживали». Но самый тяжелый случай - когда на девушку давит своеобразный материнский мазохизм. Некоторые женщины переживают свою принадлежность к женскому роду как истинное проклятие: рождение дочери, хотели они ее или нет, воспринимается с горьким удовольствием обрести себя в другой жертве; в то же время они считают себя виновными в ее появлении на свет; упреки в свой адрес, чувство жалости к себе, вновь обострившееся при появлении дочери, - все это переводится в бесконечное беспокойство; они ни на шаг не отпускают ребенка; они кладут девочку спать в свою постель, спят вместе с ней пятнадцать, двадцать лет; огонь этой беспокойной страсти уничтожает девочку.
  Большинство женщин требуют, с одной стороны, уважения к женщине, с другой - ненавидят женскую долю; так и живут в злобе на нее. Отвращение, питаемое ими к своему полу, могло бы их подвигнуть дать дочерям мужское воспитание, но они редко оказываются так щедры. В раздражении от того, что произвела на свет женщину, мать встречает ее двусмысленным выражением, похожим на проклятие; «Ты будешь женщиной», Она надеется при этом компенсировать свою неполноценность, делая из той, которую рассматривает как свою копию, существо высшего порядка; вместе с тем она награждает дочь тем же пороком, от которого пострадала сама. Порою она стремится навязать ребенку в точности свою судьбу: «Это было вполне хорошо для меня, подойдет и тебе; меня так воспитывали, и я от тебя требую того же». Порою, наоборот, она строго -настрого запрещает дочери брать в качестве примера свою жизнь: мать хочет, чтобы ее опыт чему -то служил, это тоже своеобразный способ взять реванш. Женщина легкого поведения помещает свою дочь учиться. В «Удушье» мать, видя в дочери ненавистное ей последствие ошибки юности, в ярости говорит ей: Потрудись
понять. Если с тобой случится что -нибудь подобное, я отрекусь от тебя. Я ведь в свое время понятия ни о чем не имела. Грех! Что это такое, неясно, что -то неопределенное, грех! Если какой -нибудь мужчина позовет тебя, не ходи с ним. Иди себе своей дорогой. Не оборачивайся. Ты слышишь, ну а если это случится, не ищи у меня жалости к себе, оставайся одна в этой грязи.
  Мы уже знаем, что г -жа Мазетти, изо всех сил желая уберечь дочь от повторения ее собственной ошибки, добилась обратного. Штекель так описывает комплекс «материнской ненависти» к дочери: Я был знаком с женщиной, нетерпимо относившейся к своей четвертой дочери, милому, очаровательному созданию, с самого момента ее рождения… Она считала, что та унаследовала все недостатки своего отца, мужа этой женщины… А дело было в том, что малышка родилась, когда за этой дамой ухаживал другой мужчина, поэт, в которого она была страстно влюблена; и мать надеялась, что - как у Гёте в «Избирательном сродстве» - ребенок будет похож на любимого. А девочка с рождения заметно походила на отца. Но это не все, в своей дочери мать видела свое отражение: восторженность, нежность, набожность, чувствительность. А ей хотелось бы видеть себя сильной, непреклонной, твердой, воздержанной, энергичной. Наблюдая свои черты в девочке, она ее ненавидела за это гораздо больше, чем за ее сходство с отцом.
  Конфликты становятся серьезнее по мере взросления девочки; известно, что дочь добивается своей независимости от матери: в глазах матери это проявление чудовищной неблагодарности; мать не щадит сил в стремлении «укротить» эту затаившуюся волю; она не приемлет, чтобы ее двойник стал «другой» личностью. Удовольствие, испытываемое мужчиной рядом с женщиной, - это чувство превосходства, женщине же ведомо подобное чувство только рядом с детьми, особенно с дочерьми; и если ей приходится отказаться от своих привилегий, от своей власти, она чувствует себя обездоленной. Любая мать, любящая ли, недобрая, независимость детей воспринимает как крушение своих надежд. Она переживает двойную ревность: к окружающему миру, который отбирает у нее дочь, и к дочери, которая, завоевывая часть этого мира, крадет, таким образом, его у своей матери. Эта ревность прежде всего касается взаимоотношений дочери и ее отца; нередко мать использует ребенка с целью привязать мужа к домашнему очагу; в случае неудачи ее одолевает досада; если же ей это удается, в ней быстро оживает детский комплекс: она сердится на дочь, как когда -то
на свою мать; дуется, считает себя брошенной, непонятой. Одна француженка, бывшая замужем за иностранцем и очень любившая своих дочерей, тем не менее однажды в гневе воскликнула: «Хватит с меня, я не желаю больше жить с этими чужеземцами!» Нередко старшая из дочерей, будучи любимицей отца, особенно подвергается нападкам матери. Мать постоянно подавляет ее, давая трудные задания, требуя серьезности не по возрасту: дочь в глазах матери соперница, и она к ней относится уже не как к ребенку, а как к взрослому человеку; и дочь познает, что «жизнь - это не роман, что она не усыпана розами, что в ней надо делать не только то, что хочешь, и вообще мы явились на землю не для того, чтобы развлекаться…». Очень часто мать несправедливо дает шлепки и пощечины ребенку, просто так, впрок, «дабы неповадно было»; помимо всего прочего, она хочет показать, кто хозяин положения: ведь ее более всего удручает, что в действительности у нее нет никаких преимуществ перед одиннадцати- или двенадцатилетней дочерью; в этом возрасте девочка уже может справиться с домашними делами, это «маленькая женщина»; к тому же она очень
живая, остро воспринимающая окружающий ее мир, у нее светлая головка, она рассудительна - все это, по мнению многих, дает ей превосходство над взрослыми женщинами. Мать жаждет безраздельно царствовать в женском универсуме; она видит себя единственной, неповторимой, незаменимой; и на тебе, юная помощница сводит эту роль до чистой обыденности. Она яростно обрушивается на дочь, если находит в доме беспорядок после двухдневного отсутствия; но в еще большую ярость она приходит, убеждаясь, что жизнь в семье в ее отсутствие протекала совершенно нормально. Она не может согласиться с тем, что ее дочь становится и в самом деле её двойником, ее сменой. Между тем еще невыносимее видеть, что дочь открыто самоутверждается, становится личностью. Матери упорно не нравятся все те подруги дочери, у которых она ищет поддержки, противясь домашнему гнету, и которые подбадривают ее, поощряя «не покоряться»; мать высказывает в их адрес критические замечания, старается помешать дочери слишком часто с ними видеться, а то и вовсе запрещает им встречаться под предлогом «дурного влияния». Любое влияние, кроме ее собственного,
признается дурным; с особой неприязнью мать относится к женщинам приблизительно своего возраста, к которым дочь питает добрые, сердечные чувства: такие взаимоотношения объявляются ею вздором и даже относятся к числу нездоровых. Порою, чтобы привести мать в раздражение, ребенку достаточно развеселиться, проявить беззаботность, затеять игру, рассмеяться; мальчикам это прощается охотнее; они пользуются своими «мужскими» привилегиями; что ж, это естественно, ведь женщина с давних пор отказалась от невыполнимой задачи соперничества с мужчиной, Но с какой стати другая женщина должна наслаждаться тем, в чем ей, матери, уже отказано? Находясь, как в ловушке, во власти всегда важных семейных проблем, женщина -мать завидует дочери, тому, что у нее есть какие -то занятия, развлечения, позволяющие ей избавиться от скуки домашнего очага; и это бегство дочери из дома переживается матерью как развенчание всех тех ценностей, ради которых она принесла себя в жертву. Ребенок взрослеет, и обида все с большей силой гложет материнское сердце; каждый новый год клонит ее жизнь к закату; а юное тело дочери год от года
крепнет, расцветает; у матери возникает чувство, что будущее, открывающееся перед дочерью, украдено у нее; этим можно объяснить раздражение, возникающее у некоторых женщин при появлении у дочери первой менструации: они сердятся на дочь за то, что отныне она становится по -настоящему женщиной. Перед юным созданием открываются самые разные возможности, тогда как удел матери - повторение того, что уже было, рутина; перед взрослеющей женщиной открывается еще не изведанное - именно в этом ей завидует мать и по этой причине питает к ней неприязненные чувства; мать не может присвоить возможности дочери, и поэтому она старается их ограничить, а то и свести на нет: не выпускает дочь из дому, следит за ней, тиранит, намеренно плохо одевает, отказывает в каких -либо развлечениях, приходит в неописуемый гнев, если девушка пользуется макияжем, «выходит в свет»; вся горечь, накопившаяся за жизнь, оборачивается против новой, молодой жизни, устремленной в будущее; мать пытается унизить девушку, высмеивает все ее начинания, притесняет. Нередко между ними разгорается открытый бой, и вполне понятно, его выигрывает
младшая, время работает на нее; но у этой победы вкус вины: поведение матери рождает у дочери и возмущение, и угрызения; мать одним своим существованием делает дочь виноватой: известно, что это чувство вины может очень серьезно отразиться на будущем дочери. Хочешь не хочешь, а матери приходится в конце концов признать свое поражение; когда же дочь становится взрослой, между ней и матерью устанавливаются дружеские отношения, более или менее спокойные. Однако старшая навсегда сохраняет чувство разочарования и обманутых надежд; а младшую нередко преследует ощущение висящего над ней проклятия.
  Нам еще предстоит коснуться взаимоотношения детей и их матери, женщины зрелого возраста; однако в жизни матери эти взаимоотношения занимают особенно важное место именно в первые двадцать лет ребенка. Из всего сказанного выше становится очевидной крайне опасная ложность двух широко распространенных предрассудков, Согласно первому из них, материнство способно заполнить собой всю жизнь женщины; это вовсе не так. На свете масса несчастных, озлобленных, неудовлетворенных жизнью матерей. Пример тому Софья Толстая, рожавшая более двенадцати раз; на каждой странице дневника она возвращается к одной и той же мысли - все вокруг и внутри ее пусто и бессмысленно. Дети вносят в ее жизнь подобие мазохистского мира. «Появились дети, и я уже не чувствую себя молодой. Мне спокойно и радостно». Отказ от молодости, от красоты, от личной жизни компенсируется толикой покоя, она чувствует себя повзрослевшей, свою жизнь - оправданной. «Чувство, что я необходима им, приносит мне большое счастье». Для Софьи дети - орудие, позволяющее оспаривать превосходство мужа. «Мой единственный источник, мое единственное оружие,
позволяющее восстановить наше равенство, - это дети, в них энергия, радость, здоровье…» Но они одни, только они, совершенно не в силах наполнить смыслом снедаемое тоской существование, 25 февраля 1865 года, после короткой экзальтации, она пишет; И я тоже, я тоже хочу и могу все^1^. Однако это чувство возникает и проходит, и тогда я констатирую для себя, что ничего не хочу, ничего не могу, только одно - ухаживать за малышами, есть, пить, спать, любить мужа и детей, что в конечном счете должно было бы быть счастьем, меня же это повергает в печаль, и, как и вчера, мне хочется плакать.
  А одиннадцать лет спустя: Я решительно отдала все свои силы воспитанию детей, страстно желая делать это хорошо. Но Господи, Боже мой! как я нетерпелива, раздражительна, я кричу!.. Как же печальна эта вечная борьба с детьми!
  Взаимоотношения матери и детей определяются содержанием жизни матери; они зависят от ее отношений с мужем, от того, каким было прошлое женщины, есть ли у нее другие занятия, по -мимо заботы о детях, и каковы они, как она ладит сама с собой; глубочайшая ошибка и, можно даже сказать, абсурд видеть в ребенке панацею от всех бед. К такому же выводу приходит и X. Дейч в работе, которую я неоднократно цитировала; изучая разные стороны материнства, она опиралась на свой опыт врачапсихиатра. X. Дейч очень высоко оценивает функцию материнства; именно реализация этой функции, по ее мнению, позволяет женщине состояться полностью, но при условии, что женщина делает этот выбор сама, добровольно, самостоятельно, искренне, всем своим существом желая этого; молодая женщина должна находиться в таком психологическом, моральном и материальном положении, которое позволило бы ей выдержать эту нагрузку; в противном случае последствия катастрофичны. В частности, преступно советовать рожать ребенка в качестве средства излечения женщинам, страдающим меланхолией или невропатией; это будет несчастьем и для женщины, и для
ребенка. Только уравновешенная женщина, здоровая, ясно отдающая себе отчет в том, какую ответственность она на себя берет, способна стать «доброй матерью».
  Я уже говорила о том, что над браком в принципе как бы тяготеет проклятие. Это происходит оттого, что чаще всего обе стороны соединяются в нем в своей слабости, а не в силе, ибо каждый требует чего -то от другого, вместо того чтобы с радостью самому отдавать. Еще большая иллюзия, чреватая сильным разочарованием, - мечтать с помощью ребенка ощутить полноту жизни, обрести желанное тепло в жизни, значимость - одним словом, все то, чего женщина без него не сумела создать, почувствовать; ребенок приносит радость только женщине, способной бескорыстно желать, чтобы счастливым был другой человек, только той, которая, не думая о себе самой, стремится найти продолжение жизни в другом. Несомненно, рождение и воспитание ребенка можно рассматривать как особое предназначение; но это предназначение не более, чем какое -либо другое, может служить готовым оправданием всему на свете; вот почему нужно, чтобы это предназначение было желанным само по себе, а не потому, что оно сулит те или иные выгоды. Штекель очень справедливо заметил: Дети - не заменитель любви; если жизнь разбита, они не закроют ее бреши; они не
предназначены для того, чтобы заполнять пустоту нашей жизни; это ответственность, тяжелые обязанности; это самое щедрое украшение свободной любви. Они - не игрушка для родителей, не исполнение их долга перед жизнью, не компенсация неудовлетворенных амбиций. Дети - это обязанность растить счастливые создания.
  В этой обязанности нет ничего идущего от природы', природа не может диктовать какой бы то ни было моральный выбор; моральный выбор предполагает обязательства. Рожать детей означает брать на себя обязательства; если же мать впоследствии уклоняется от них, она совершает преступление против человеческого существования, против свободы; однако никто не может ее к этому принудить. Отношение родителей к детям, как и отношение супругов друг к другу, должно быть плодом свободного выражения воли и желания. Считать, что для женщины ребенок - это ее особое самовыражение, преимущественная реализация, даже и неверно; можно слышать, как с легкостью говорят о женщине, что она кокетка, часто меняет любовников, лесбиянка, стремится к власти потому, что у нее «нет детей»; сексуальная жизнь женщины, цели, которые она ставит перед собой в жизни, то, что она считает важным, ценным, значительным, к чему стремится, видимо, вполне заменяют ребенка. На самом деле мы имеем здесь самую элементарную неточность или недобросовестность, некорректность выражения: с тем же правом мы можем сказать, что по той причине, что женщине не
повезло в любви, что у нее нет никаких занятий в жизни, ее сексуальные потребности не удовлетворены, она хочет заиметь ребенка. Распространенный псевдонатурализм скрывает вполне определенную, специально разработанную социальную мораль, Она оформлена словесно, как рекламный лозунг: ребенок - это высшая цель для женщины.
  Второй, также ошибочный, предрассудок навязан первым, будто ребенок находит свое надежное счастье в руках матери. На свете нет матерей «бессердечных от природы», поскольку материнская любовь совсем не природное, врожденное от природы, чувство, а есть на свете, и именно в этом все дело, плохие матери. Одно из важных утверждений психоанализа касается опасности, которую представляют для ребенка, в общем -то, «нормальные» родители. Взрослые -родители могут страдать от разного рода комплексов, неврозов, их могут преследовать навязчивые идеи, а корни этого кроются в семейном прошлом; родственники со своими конфликтами, ссорами, драмами наименее подходящая компания для ребенка. Неся на себе следы жизни в отчем доме, родители в свою очередь допекают собственных детей комплексами, неудовлетворенностью, несбывшимися надеждами; и эта злополучная цепочка, каждое звено которой - драма, будет нескончаемой. Так, садомазохистские проявления матери создают у дочери комплекс вины, оборачивающийся ее садомазохистским отношением к своим детям, и тому есть много примеров. Чудовищное лицемерие заложено в сочетании
презрительного отношения к женщине, ее недооценки, с одной стороны, и уважения, оказываемого матерям, - с другой. Отказывать женщине в праве на общественную деятельность, признавать карьерные амбиции только за мужчинами, во всеуслышание заявлять, что, о какой бы профессии ни шла речь, женщина менее способна к ней, чем мужчина, и одновременно доверять ей самое тонкое, самое важное на свете дело, какое только может быть; воспитание, выращивание человеческого существа, - это ли не преступный парадокс. На свете есть масса женщин, которым нравы их народов, традиции страны не позволяют получать образование, овладевать культурой, занимать ответственные посты, приобщаться к общественно полезной деятельности - все это прерогатива мужчин, которые между тем, не испытывая угрызений совести, отдают в руки женщин детей, как некогда в детстве им дарили кукол, чтобы утешить и отвлечь от мыслей об их более низком положении по сравнению с мальчиками; им всячески мешают жить, а в качестве компенсации позволяют играть в игрушки из плоти и крови. И женщине нужно, видимо, быть в высшей степени счастливой или святой, чтобы
противиться искушению злоупотребить теми правами, которые у нее есть. Кто знает, может быть, справедливо высказывание Монтескье о том, что было бы лучше, если бы женщинам доверили управление государством, чем доверять им семью; ибо как только представляется случай, женщина проявляет себя не менее здравомыслящей, деятельной, чем любой мужчина: именно в умении абстрактно мыслить и согласованно действовать у женщины наиболее ярко проявляются сильные стороны ее пола; сегодня ей куда труднее избавиться от груза своего прошлого, прошлого женщины, и обрести эмоциональную устойчивость, в ее нынешней ситуации ничто не благоприятствует этому. Мужчина тоже, как известно, куда выдержаннее и разумнее ведет себя на работе, чем дома; там он с математической точностью производит свои расчеты, четко и спокойно обдумывает свои замыслы, а дома он непоследователен, он лжет, капризничает, рядом с женой он «распускается», а та в свою очередь «распускается» с ребенком. И эта поблажка себе самой, эта потачка очень опасна, опаснее той, что позволяет себе мужчина, ведь у женщины есть та или иная возможность защитить себя перед
мужем, а ребенок, в сущности, беззащитен перед матерью. Без сомнения, было бы предпочтительнее для блага ребенка, чтобы его мать была цельной натурой, морально неискалеченной, чтобы она находила способы для самовыражения, самореализации в своей работе; было бы также желательно, чтобы ребенок находился на попечении родителей несравненно меньше времени, чем теперь, чтобы его занятия, развлечения проходили в среде его сверстников, под наблюдением взрослых, не связанных с ним родственными узами, чье отношение к нему свободно от родственных чувств, Даже если ребенок появляется на свет как сокровище, в семье счастливой или, по крайней мере, спокойной, «потолок» его матери определяет его бытие. Он неспособен преодолеть ее имманентности; она заботится о плоти ребенка, ухаживает за ним, печется о нем, но она создает только одну жизненную ситуацию, одну модель, в соответствии с заложенными в ней данными, и только свобода, данная ребенку, позволяет ему выйти за пределы этой заданной ситуации; когда же мать делает ставку на его будущее, пытаясь обрести трансценденцию, прорваться сквозь пространство и время, она в
очередной раз ставит себя в зависимое положение. И не только неблагодарность, но и неудача сына рушат все ее надежды: как в замужестве или любви она ищет в другом обоснование своей жизни, так и на ребенка она перекладывает ту же заботу, тогда как единственно правильным поведением было бы взять ответственность на себя, по своему усмотрению распорядиться своей жизнью. Мы уже говорили, что неполноценность женщины есть результат того, что она обречена на воспроизводство жизни, тогда как мужчина призван творить ее смысл, заниматься вещами более значимыми, чем простое повторение фактов существования; заключить женщину в рамки материнства означало бы сделать подобную ситуацию вечной. Сегодня женщина требует допустить ее к участию в движении, посредством которого человечество ищет смысл своего бытия, преодолевая его ограниченность; она согласна воспроизводить жизнь, только если у этой жизни есть смысл; она не желает быть матерью, не облеченной определенной ролью в экономической, политической и социальной жизни. Женщине небезразлично, производит ли она на свет пушечное мясо, раба, чью -то жертву или свободного
человека. В хорошо организованном обществе, где ребенок будет в значительной степени на попечении коллектива профессионалов, а мать окружена заботой, пользоваться поддержкой, женщина вполне сможет сочетать материнство со своей работой. С другой стороны, у работающей женщины - будь то крестьянка, инженер -химик или писательница - беременность протекает гораздо легче только по той причине, что она не сосредоточена на своей собственной персоне; жизнь этой женщины наполнена смыслом, благодаря этому она даст ребенку максимум, требуя от него минимум; именно такая женщина, добиваясь успеха в своих начинаниях, побеждает в борьбе, познает истинные человеческие ценности, она же будет и лучшей воспитательницей для потомства. Если сегодня женщина чаще всего с трудом сочетает работу, на много часов отрывающую ее от дома и отнимающую у нее все силы, с воспитанием детей, так это потому, что, с одной стороны, женский труд еще до сих пор очень часто сродни рабству; с другой - не предпринято никаких шагов, чтобы детям были обеспечены здоровый уход, хорошее содержание и воспитание вне дома. Здесь нужно говорить о
несостоятельности социальной системы, а не оправдывать ее с помощью софистических уловок, заявляя о неписаном законе, согласно которому мать и дитя принадлежат исключительно друг другу; на самом деле эта взаимопринадлежность означает лишь двойной и пагубный для обеих сторон гнет.
  Идея, что материнство уравнивает женщину с мужчиной, относится к числу мистификаций. Психоаналитики немало потрудились, доказывая, что ребенок для женщины - эквивалент пениса; но как ни превосходен этот атрибут, все же никто не станет утверждать, что одно обладание им способно оправдать существование или стать его высшей целью. Охотно и много говорили также о священных правах женщины, однако право голосовать женщина получила не как мать; к матери -одиночке до сих пор относятся с пренебрежением; и только замужняя женщина -мать восхваляется, то есть восхваляется та, что находится в подчинении у мужа, И пока муж с экономической точки зрения глава семьи, дети гораздо больше зависят от отца, чем от матери, хотя занимается детьми куда больше мать. Вот почему, и мы это уже видели, отношение матери к детям непосредственно диктуется ее взаимоотношениями с супругом.
  Таким образом, супружеские отношения, домашнее хозяйство, материнство образуют такую структуру, все компоненты которой взаимосвязаны; нежно привязанная к своему мужу, женщина с легкостью несет все нагрузки домашней жизни; счастливая в своих детях, она снисходительна и ласкова к мужу. Однако добиться такой гармонии нелегко, так как предписанные женщине различные функции плохо согласуются между собой. Женские газеты дают множество советов хозяйкам, как сохранить свою сексуальную привлекательность, занимаясь мытьем посуды, как оставаться элегантной во время беременности, как совмещать кокетство, изящество, материнство и ведение хозяйства; но та женщина, которая решится с рвением и пунктуальностью следовать их советам, вскоре почувствует себя в полной растерянности, смятении, панике от непосильности для нее такой нагрузки; как сохранить привлекательность и оставаться желанной, если потрескавшиеся руки и потерявшее от родов форму тело стесняют тебя, вызывают чувство неловкости; вот почему, когда женщина остается влюбленной в своего мужа, нередко в душе ее поселяется обида на детей, которые, как ей
кажется, наносят урон ее соблазнительности и лишают ее супружеских ласк; если же, напротив, у женщины сильнее развиты материнские чувства, она ревнует детей к их отцу, притязающему на них, С другой стороны, идеальное ведение хозяйства находится, как известно, в противоречии с движением жизни; а ребенок - враг натертого паркета. Материнская любовь нередко теряется где -то среди замечаний, гневных выговоров, вызываемых чрезмерной заботой женщины о своей репутации хорошей хозяйки. И нет ничего удивительного в том, что женщина, вечно находясь в фокусе этих противоречий, проводит целые дни в нервном напряжении и раздражении; она постоянно в чем -то проигрывает, а выигрыши ее непрочны, они не вписываются ни в какое надежное преуспеяние. Ее труд никогда не идет ей во спасение: спасение обретается в чуждой для нее свободной деятельности. Женщина, запертая в четырех стенах, неспособна творить свое существование; у нее нет возможности утвердиться в своей индивидуальности; более того, она и не распознает свою индивидуальность. У арабов или индийцев, вообще у жителей села на женщину смотрят как на самку, на
домашнее животное, оценивая ее качества по выполняемой работе, а если с ней что -то случается, она умирает, ее без сожаления заменяют другой. В современном цивилизованном мире женщина в глазах своего мужа обладает той или иной долей индивидуальности; но если только она не отрекается от самой себя, не тонет, как Наташа, в страстной и тиранической преданности своей семье, она страдает от того, что ощущает себя всего лишь чистой функцией. Она - хозяйка дома, супруга, мать - единственная и одновременно как все; Наташа находит радость в таком суверенном самоуничтожении и, отвергая любое противостояние, отрицает других. А современная западная женщина, напротив, желает быть замеченной, выделенной другими в качестве этой, конкретной хозяйки дома, этой супруги, этой матери, этой жены! Удовлетворение такого рода она пытается обрести, реализуя себя в обществе,
  ГЛАВА 7 СВЕТСКАЯ ЖЕНЩИНА
  Семья - это не замкнутое на себя сообщество: она тесно взаимодействует с другими ячейками общества; семейный очаг - это не только «интерьер», где уединяется супружеская пара; это также свидетельство определенного жизненного уровня, благосостояния, вкуса: все это предъявляется постороннему глазу. В светской жизни главная роль принадлежит женщине. Мужчина связан с общественной средой, как производитель и как гражданин, органической солидарностью, основанной на разделении труда; семейная пара - это социальная единица, статус которой определяется самой семьей, ее классовой принадлежностью, средой, расой и которая механически связана солидарностью с другими группами людей аналогичного социального уровня. Именно жена наилучшим образом поддерживает этот статус: профессиональные отношения мужа часто не совпадают с этим статусом на шкале социальной значимости; неработающая женщина может позволить себе жить в пределах «своего» круга. Она использует свое время для «визитов», «приемов», практически не несущих никакой полезной нагрузки, однако очень необходимых для поддержания соответствующего положения в
социальной иерархии. Это, естественно, такие светские взаимоотношения, которым оказывается предпочтение перед другими в силу указанных выше причин. Женщине хочется, наконец, продемонстрировать другим свой внутренний мир, свою внешность, чего не замечают ни муж, ни дети, поскольку это является как бы достоянием всей семьи. Светский долг, состоящий в «презентации», соединяется с тем удовольствием, которое женщина при этом испытывает.
  Прежде всего ей самой необходимо продемонстрировать себя; занимаясь домашними делами, она и одета соответственно; для выхода в свет и для приема у себя она «наряжается». Дамский туалет несет двойную нагрузку: с одной стороны, это знак социального достоинства его обладательницы (ее образа жизни, материального положения, ее социальной среды), с другой - это выражение дамского нарциссизма, самолюбования; это и просто одежда, это и наряд; и женщина, страдающая от того, что не занята серьезным делом, надеется выразить с его помощью собственную сущность. Следить за своей внешностью, соответственно одеваться - это разновидность труда, позволяющая женщине держать себя в форме, подобно тому как домашняя работа позволяет ей содержать свой дом на нужном уровне; ей представляется, что таким образом она сама творит свое «я». Существующие нравы побуждают ее к самоотчуждению в этом образе. Одежда мужчины, как и его тело, должна подчеркивать его трансцендентность, а не привлекать к нему взгляды!; ни элегантность, ни красота не понуждают его конституироваться в качестве объекта; да и вообще мужчина, как правило, не
склонен рассматривать свою внешность как отражение своей сущности. И наоборот, от женщины само общество требует, чтобы она подавала себя в качестве эротического объекта. Цель сменяющих друг друга мод, которым она беспрекословно подчиняется, - не обнаружить в ней автономного индивида, а, напротив, подавить ее способность к транс ценденции, оформить ее в виде жертвы чувственных притязаний мужчины -самца. Никто не намерен поддерживать ее личные устремления, как раз наоборот, им хотят помешать. Юбка ведь куда менее удобна, чем брюки, а в туфлях на высоком каблуке ходить совсем не легко; самые элегантные платья и туфли, самые изящные шляпки и самые тонкие чулки оказываются самыми непрактичными, непрочными. Любая одежда на женщине, слегка обозначающая фигуру, искажающая ее или облегающая, выставляет ее напоказ. Это объясняет интерес девочки -малышки к одежде; облачиться в какой -либо наряд превращается для нее в увлекательную игру; позднее наступает возраст, когда детская независимость восстает против неудобств светлых легких тканей и лакированных туфелек; в переходном возрасте повышенное внимание к своему
гардеробу, желание привлечь к себе внимание сменяются небрежным отношением к своей внешности; когда же маленькая женщина осознает свое призвание возбуждать эротические чувства у противоположного пола, она с наслаждением наряжается.
  На страницах этой книги уже высказывалась мысль о том, что женщина, украшая себя, уподобляется природе и вместе с тем преподает природе науку лукавых ухищрений в достижении этой цели; женщина становится для мужчины цветком и драгоценным камнем, превращаясь в цветок и драгоценный камень для себя самой. Прежде чем одарить мужчину волшебством водной глади, нежностью и теплом меха, она овладевает этим сама. Самые значительные свои победы женщина одерживает не благодаря
  СМ. Т. 1. ИСКЛЮЧЕНИЕ СОСТАВЛЯЮТ ПЕДЕРАСТЫ, КОТОРЫЕ КАК РАЗ ВОСПРИНИМАЮТ СЕБЯ ОБЪЕКТОМ СЕКСУАЛЬНЫХ ВОЖДЕЛЕНИЙ, А ТАКЖЕ ЩЕГОЛИ, ИЛИ ФРАНТЫ, О НИХ СЛЕДУЕТ ВЕСТИ РЕЧЬ ОТДЕЛЬНО. СЕГОДНЯ, В ЧАСТНОСТИ, «ЗЮИТСЮИТИЗМ» АМЕРИКАНСКИХ НЕГРОВ, НОСЯЩИХ СВЕТЛЫЕ, МОДНОГО ПОКРОЯ ОДЕЖДЫ, ОБЪЯСНЯЕТСЯ ВЕСЬМА СЛОЖНЫМИ ПРИЧИНАМИ.
  коврам, подушечкам, букетам цветов и прочим разным изящным безделушкам, а с помощью перьев, жемчугов, остроумия и сладкоречия, уместно примененного, шелков, обволакивающих ее стан; они переливаются, отливают разными цветами, нежно ласкают тело женщины, как бы вознаграждая за грубость окружающей ее чувственной вселенной - ее удела; всему тому, что в женщине подчеркивает женщину, уделяется тем больше внимания, чем меньше она сексуально удовлетворена. Многие лесбиянки одеваются по -мужски совсем не потому, что подражают мужчинам или бросают вызов обществу; зачем им ласка бархата и атласа, если ее они получают от женского тела^1^. Женщина, отдающая себя во власть жестких мужских объятий - доставляет ли это ей удовольствие или, что еще хуже, не доставляет, - на самом деле «обнимает» только собственное тело; она его опрыскивает духами, ароматной водой, умащивает душистыми маслами, чтобы уподобиться цветку, а игра бриллиантов на ее шейке оттеняет блеск ее собственной кожи; чтобы завладеть ими, женщина отождествляет себя со всеми сокровищами мира. Она придает им не только чувственное значение, иногда для нее
они превращаются в ценности, даже идеалы. Это украшение - подарок, а та драгоценность - талисман. Иная женщина сотворит из себя настоящий букет или вольеру; другая напоминает музей, третья - иероглиф. Жоржетта Леблан в своих «Воспоминаниях» так рассказывает о своей молодости: Мне нравилось быть одетой, как на какой -нибудь иной картине. Вот я прогуливаюсь «под Ван Эйка», вот «под Рубенса» или «под Мадонну Мемлинга». Я и сейчас вижу себя идущей по Брюсселю зимним днем в платье старинного покроя, из бархата аметистового цвета, расшитого серебряной тесьмой, снятой с какой -то ризы. Длинный шлейф платья тянулся за мной, я не считала нужным обращать на него внимание, сознательно подметая им тротуар. Головной убор из меха желтого цвета обрамлял мои белокурые волосы, но самым вызывающим во всем наряде был бриллиант, вставленный в железный обруч, проходивший по центру моего лба. Зачем все это? Да затем, что мне это просто нравилось, для меня это был способ выйти из плена условностей. И чем больше смеялись, когда я проходила мимо, тем немыслимее были мои изобретения. Казалось бы, мне должно быть неловко,
поскольку мой внешний вид вызывал насмешки. Ничего подобного, я бы сочла такие чувства для себя позорной капитуляцией… Со мной вообще все было иначе. Ангелы Гоззоли, Фра Анжелико, Верны Джонсы, Ваттсы служили мне моделями. Цвета неба и утренней зари были излюбленными в моей одежде; широкие, просторные платья свободно спадали, образуя вокруг меня множество мягких складок, волочащихся наподобие шлейфов.
  ^1^ШАНДОР, О КОТОРОЙ РАССКАЗЫВАЛ КРАФФТ -ЭБИНГ, ОБОЖАЛА ХОРОШО ОДЕТЫХ ЖЕНЩИН, НО САМА «ОДЕВАТЬСЯ» НЕ ЛЮБИЛА.
  В психиатрических лечебницах встречаются особенно яркие экземпляры такого вот волшебного присвоения окружающего мира. Когда женщина не контролирует своего увлечения украшениями, драгоценностями, разного рода символическими нарядами, забывая повнимательнее рассмотреть себя в зеркале, она рискует выглядеть слишком экстравагантно, а то и причудливо или странно. Для совсем маленькой девочки ее туалет - это карнавальный костюм, превращающий ее в фею, в королеву, в цветок; она считает, что тотчас становится красавицей, нацепив на себя нитки бус, навязав бантики; все эти пестрые, яркие украшения полны для нее волшебной красоты, и она идентифицирует себя с ними; привлеченная цветом какой -нибудь ткани, наивная девушка не замечает, что он не идет к бледному цвету ее лица; особенно щедро плохим вкусом наделены взрослые представители творческих и интеллектуальных профессий. Занятые умственным трудом, они как бы находятся в плену у окружающего их мира, не отдавая себе отчета о собственной внешности; их покоряют старинные ткани и украшения, они в восторге от того, что в их туалете есть что -то, что напоминает о
Китае или о средневековье, и в зеркало они бросают либо мимолетный, либо самодовольный взгляд. Порою удивляешься нелепости, странности туалета на женщине очень пожилого возраста: диадемы, кружева, вызывающей расцветки и несуразного фасона платья, причудливые украшения - все это невыгодно подчеркивает увядшие черты. Чаще всего это случается с женщиной, когда она перестает интересоваться противоположным полом и туалет, костюм снова, как в детстве, становится для нее чем -то вроде игры. Напротив, элегантная женщина, которая следит за собой в любом возрасте, свободно может получить от своего костюма чувственное или эстетическое удовольствие, нужно всего лишь, чтобы ее одежда гармонично сочеталась с ее внешними данными; цвет платья может выгодно оттенить цвет лица, фасон подчеркнет красивые линии фигуры либо скроет дефекты. Ей нравятся не предметы ее туалета, а она сама, изящно одетая.
  Одежда женщины - это не просто наряды; я повторюсь, если скажу, что у нее есть социальная функция - она указывает на социальное положение женщины. Лишь проститутка, функция которой сводится исключительно к тому, чтобы служить эротическим объектом, должна выражать себя только в этом единственном качестве; когда -то ее признаками были пышно взбитые волосы, выкрашенные в шафранный цвет, и платье из ткани с яркими Цветами, сегодня - это высокий каблук, платье из блестящей ткани в обтяжку, чрезмерный, бросающийся в глаза макияж, резкий, привлекающий внимание запах духов - все это приметы профессии. Любая другая женщина подвергнется порицанию за то, что оделась «как шлюха». Находясь в полной зависимости от своей социальной среды, она должна скрывать свои эротические достоинства или очень сдержанно обнаруживать их. Однако благопристойность состоит не только в том, чтобы одежда возвещала о строгой целомудренности хозяйки. Когда женщина слишком откровенно возбуждает мужской интерес, говорят, что у нее дурные манеры; та же, которая как бы отталкивает от себя мужчин, слывет подозрительной: ей приписывают либо
стремление к мужеподобию, лесбиянство, либо желание выделиться, и тогда ее считают эксцентричной. Когда же, отказываясь от роли объекта, она бросает вызов обществу, ее называют анархисткой. Если женщина стремится быть неприметной, она должна оберегать свою женственность. Только нравы, традиции, обычаи устанавливают компромисс между желанием выделиться и целомудрием; «порядочная женщина» должна прикрывать то шею, то щиколотку; девушкам разрешается подчеркивать свои прелести, дабы привлечь внимание претендентов на их руку, замужней же женщине запрещено всякое украшательство - таков обычай в большинстве крестьянских семей. В других случаях девушек обязывают носить воздушные, свободные одежды неброских тонов, скромного покроя, а женщинам постарше разрешаются облегающие платья из яркой, тяжелой ткани, дабы подчеркнуть все прелести фигуры, Скажем, на шестнадцатилетней девочке черное выглядит слишком вызывающе, поэтому в этом возрасте его, как правило!, не носят. Правила есть правила, и им, само собой разумеется, следует повиноваться; но в любом случае, даже в самой аскетической среде, женщина сумеет
подчеркнуть, что она женщина; жена пастора и та немного завивает волосы, слегка подкрашивается, сдержанно, но все -таки следует моде - одним словом, заботится о своей внешности, чем показывает, что она так или иначе принимает роль самки. Интеграция эротики в социальную жизнь особенно очевидна в феномене «вечернего платья». Чтобы подчеркнуть значительность празднества, нужно быть роскошной и расточительной, все это вкладывается в вечерний костюм, он должен быть дорогим и совершенно непрактичным; к тому же неудобным, насколько это только возможно; юбка длинная и такая широкая или такая узкая, что сдерживает шаг; драгоценности, платья с воланами, расшитые блестками, украшенные цветами, перьями, парики совершенно меняют женщину, превращая ее в живую куклу. И эта живая кукла выставляет себя напоказ: вот как бесплатно распускаются цветы, так и женщина обнажает свои плечи, спину, грудь. На этих празднествах мужчина никак не должен проявлять своего вожделения, ему оставляется только право на выразительные взгляды, на объятия во время танца; и вместе с тем он может радоваться, что он король в этом королевстве,
населенном такими
  ^1^В ОДНОМ ИЗ ФИЛЬМОВ, ВПРОЧЕМ ДОВОЛЬНО ГЛУПОМ, ДЕЙСТВИЕ ПРОИСХОДИТ В ПРОШЛОМ ВЕКЕ; ГЕРОИНЯ БЕТТ ДЭВИС, ПОЯВИВШИСЬ НА БАЛУ В КРАСНОМ ПЛАТЬЕ, СТАЛА ПРИЧИНОЙ СКАНДАЛА, ИБО ДО СВАДЬБЫ РЕКОМЕНДОВАЛСЯ БЕЛЫЙ ЦВЕТ. ЕЕ ПОВЕДЕНИЕ БЫЛО ИСТОЛКОВАНО КАК БУНТ ПРОТИВ УСТАНОВЛЕННОГО ПОРЯДКА.
  нежными сокровищами. Эти сокровища один мужчина как бы преподносит другому, и весь праздник принимает облик священнодействия с приношением даров; каждый мужчина дарит всем присутствующим возможность полюбоваться тем телом, которое составляет его собственность. В вечернем платье женщина предстает в облике той, которая готова подарить удовольствие всем мужчинам, оставаясь гордостью своего владельца.
  Эта социальная значимость туалета позволяет женщине выразить в манере одеваться свое отношение к обществу, в котором она живет; послушная установленному обществом порядку, она принимает облик скромного, благовоспитанного человека; возможны и другие варианты: она может представить себя хрупкой, беззащитной, по -детски слабой, таинственной, наивной, строгой, веселой, степенной, слегка дерзкой, незаметной - словом, как ей захочется, у нее есть выбор, или, напротив, женщина станет утверждать себя, бросая вызов условности. Показательно, что в большинстве романов «свободная от предрассудков» женщина непременно выделяется смелостью своего туалета, который подчеркивает в ней качества сексуального объекта и, следовательно, ее зависимость. Например, в романе Эдит Уортон «Этот невинный возраст» молодая особа, разведенная, с авантюрным прошлым, решительного нрава, впервые предстает перед читателем в платье с чрезмерным вырезом; между тем спровоцированный ею страшный скандал свидетельствует о ее презрении ко всякого рода конформизму. Таким образом, совсем юная девушка будет развлекаться, одеваясь под даму,
взрослая женщина - под девочку, куртизанка - под светскую даму, а светская дама - под роковую женщину. Даже если каждая из них одевается по своим возможностям, во всех случаях речь идет об игре. Лукавство, искусное умение, изобретательность, как и вообще искусство, порождаются воображением. Не только эластичный пояс для чулок, бюстгальтер, перекрашивание волос, макияж меняют фигуру и лицо женщины; даже самая скромная женщина, когда она элегантно одета, уже становится другой; она словно картина, статуя, актриса на сцене, это ее аналог, кто -то сходный с ней, некий субъект, созданный ею персонаж, но не она сама. Вот такое соединение с вымышленным объектом, чем -то, с ее точки зрения, очень достойным и совершенным, как герой романа, как живописный портрет или скульптурный бюст, доставляет ей удовольствие, поднимает в собственных глазах; она стремится раствориться в этом воображаемом образе, показаться в этом новом, ошеломляющем облике и почувствовать себя защищенной.
  Именно такой предстает перед нами в своем дневнике Мария Башкирцева, которая неустанно множит свои образы от страницы к странице. Она не забывает описать нам ни один из своих нарядов, и в каждом новом туалете чувствует себя по -новому, иной, новой, и очень себе нравится в обновленном, еще незнакомом, новом, другом облике.
  Я взяла большую мамину шаль, в центре сделала дырку для головы и сшила ее по бокам. Эта спадающая классическими складками шаль придает моему облику что -то восточное, библейское, необычное.
  Я иду к Лаферрьерам, и Каролина ЗА три часа делает мне платье, в котором я словно окутана облаком. Это кусок английского крепа, который она прямо на мне укладывает складками так, что я выгляжу худенькой, элегантной, высокой.
  Когда я надеваю шерстяное платье теплого тона с мягкими складками, я становлюсь похожей на одно из творений Лефевра, который так хорошо умел изобразить эти гибкие, молодые станы, сокрытые под целомудренной одеждой.
  Как припев повторяется изо дня в день: «Как я была очаровательна в черном… В сером я была очаровательна… Я была в белом, и была очаровательна».
  Г -жа де Ноайль, тоже придававшая большое значение нарядам, с грустью вспоминает в своих мемуарах о том, какая это драма плохо сшитое платье.
  Я любила яркие цвета, смелые, контрастные сочетания, для меня платье было целой картиной, началом новой жизни, обещанием новых похождений. Когда я надеваю платье, сшитое не рукою уверенного мастера, я непременно страдаю от всех обнаруженных мною недостатков.
  Для большинства женщин туалет играет столь значительную роль только оттого, что он воплощает для них одновременно иллюзию и мира, и их собственного «я». В романе немецкого автора И. Кёна «Девушка из искусственного шелка» речь идет о страсти, питаемой бедной, молоденькой девушкой к беличьей шубке; она чувственно ощущает ее ласковое тепло, нежность ее меха; под этой драгоценной шкуркой она видит себя совершенно другой и очень нравится себе; наконец -то она обладает той красотой, которая принадлежит миру и до которой она еще никогда не дотрагивалась, и лучезарная судьба в ее руках, судьба, которая раньше ей не принадлежала, И вот я увидела шубку, висящую на вешалке, мех ее был такой мягкий, такой нежный, такой ласковый, такого дивно серого цвета, такой застенчивый: мне сразу захотелось обнять ее, так она мне понравилась, я полюбила ее. Она была похожа на утешение и на праздник всех святых, она обещала полную защищенность, как небо. Это была шубка из настоящей белки. Не произнеся ни звука, я сняла свой плащ и надела белку. Этот мех мне очень шел, он как бриллиант оттенял мою кожу, и моя кожа полюбила эту
шубку, а с тем, что полюбишь, нельзя расставаться, раз уж оно у тебя в руках. А внутри подкладка из марокканского крепа, натуральный шелк, и по ней ручная вышивка. Шубка укутала меня, обняла, и я в этой шубке, мой вид в ней для сердца Юбера были красноречивее моих слов… В этой меховой шубке я была такой элегантной. Это походило на встречу с редким мужчиной, любовь которого превращала тебя в драгоценность. Это манто хочет меня, и я хочу его: мы обладаем Друг другом.
  Поскольку женщина есть объект, ее манера одеваться и украшать себя меняет ее собственную значимость, Нельзя считать несерьезным, пустым внимание женщины к шелковым чулкам, перчаткам, шляпке: держать марку настоятельно необходимо. В Америке, например, основная часть бюджета работницы расходуется на косметику, украшения, заботу о внешности и одежду; во Франции эта часть бюджета менее весома; но все равно, уважение к женщине тем выше, чем «лучше она представлена»; чем настоятельнее ее потребность в устройстве на работу, тем полезнее для нее выглядеть со вкусом и богато одетой; элегантность - это оружие, это вывеска, это требование уважения к себе, это рекомендательное письмо.
  Но элегантность - это и кабала; ее знаки требуют высокой оплаты; они так дорого стоят, что порой какому -нибудь инспектору случается застигнуть в большом универмаге иную светскую даму или актрису за кражей духов, шелковых чулок, белья. Именно ради того, чтобы хорошо, модно одеваться, многие женщины занимаются проституцией или пользуются «помощью со стороны»; туалет диктует их потребность в деньгах. Чтобы хорошо одеваться, об этом нужно заботиться, это требует внимания и времени; однако такого рода задача может служить источником приятных эмоций, радости, и здесь также таятся «открытие сокрытых сокровищ», умение выигрышно поторговаться, хитрости, уловки, удачные комбинации, выдумка; ловкая, умелая женщина может сотворить чудо, стать настоящим творцом себя. Дни распродаж - в особенности распродаж по резко сниженным ценам - полны безумных приключений, Новое платье уже само по себе праздник для женщины. А макияж, прическа - это своеобразное произведение искусства. В наше время в большей степени, чем когда -то1, женщина с радостью отдается работе над своим телом, фигурой, этому служат спорт, гимнастика,
бани, массажи, режимы питания и отдыха; женщина сама может решать, какой вес ей необходим, и добиваться этого, следить за своей фигурой и не давать ей расплываться, с вниманием относиться к своему цвету лица, заботиться о своей коже; современные нормы красоты, эстетика сегодняшнего дня позволяют ей разнообразить свою внешность, обогащая свою красоту приобретением активных достоинств; она имеет право на тренированные, крепкие мускулы, она категорически
  ^1^СОГЛАСНО ПОСЛЕДНЕМУ АНКЕТИРОВАНИЮ, ВО ФРАНЦИИ В НАШИ ДНИ ПОЧТИ ПУСТУЮТ ЖЕНСКИЕ ГИМНАСТИЧЕСКИЕ ЗАЛЫ; ОСОБЕННОЕ УВЛЕЧЕНИЕ ФИЗИЧЕСКОЙ КУЛЬТУРОЙ СРЕДИ ЖЕНЩИН ПРИХОДИТСЯ НА 1920 - 1940 -Е ГГ. ПРИЧИНА КРОЕТСЯ В ТОМ, ЧТО В НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ ФРАНЦУЖЕНКИ ИСПЫТЫВАЮТ НЕМАЛО ТРУДНОСТЕЙ, СВЯЗАННЫХ С ВЕДЕНИЕМ ХОЗЯЙСТВА.
  против лишнего веса и жировых отложений; а в физической культуре, в спорте она утверждает себя как субъект; в спорте она как бы освобождается, она свободна, во внимание принимаются только ее физические данные, то есть нечто неглавное, второстепенное, случайное; но эта свобода легко оборачивается зависимостью. Звезда Голливуда торжествует над природой, однако в руках продюсера она пассивный объект. Жизнь женщины - это постоянная борьба, а когда она добивается победы, ей есть отчего быть собой довольной, однако женское кокетство обязывает, и стремление не потерять форму требует - как, впрочем, и домашнее хозяйство, ему необходимо внимание - постоянной борьбы со временем, ухода за собой; ибо тело женщины - это тоже объект, и его подтачивают годы. Колетт Одри описала этот вечный бой, в точности напоминающий ей ту борьбу, которую у нее в доме прислуга вела с пылью ^.
  Она вдруг увидела, что ее тело утратило упругость, монолитность, свойственные ему в молодости; руки потолстели, мышцы ослабли, линия бедер изменилась от лишнего жира, кожа стала отвисать. Ее это очень обеспокоило. Она тут же пересмотрела весь свой распорядок: отныне день будет начинаться с получасовой гимнастики, а вечером перед сном четверть часа массажа. Она принялась изучать учебники по медицине, журналы мод, следить за размером талии. Началось приготовление фруктовых соков, прием слабительных средств по определенным дням, а посуда теперь мылась только в резиновых перчатках. Ее две заботы свелись к одной: во что бы то ни стало омолодить свое тело, довести до блеска свое жилище; и то и другое должно быть доведено до кондиции, так чтобы однажды можно было выставить напок: з и себя и дом и сказать - мгновение, остановись… и мир замрет, повиснув где -то вне пределов старости и беспорядка… Она стала посещать занятия по плаванию в бассейне, чтобы улучшить свои навыки, а дамские журналы, содержащие разные рецепты и в каждом номере новые рекомендации по обретению и сохранению красоты, держали ее в
постоянном напряжении. Женжер Рожерс, например, поверяет: «Каждое утро я сто раз расчесываю волосы щеткой, на это уходит ровно две с половиной минуты, и у меня шелковистые волосы…» А как, к примеру, сделать ваши щиколотки тоньше: ежедневно становитесь тридцать раз подряд на носочки, не касаясь пятками пола, на это требуется всего одна минута; что такое одна минута в течение дня? В другом номере советуют масляную ванночку для ногтей и маску из лимона для рук, а для лица клубничную маску.
  Рутинная традиция надевает еще одно ярмо на женщину - невозможно заботиться о красоте, не заботясь о своем гардеробе. Иных женщин возраст так пугает, что любое изменение в них вызывает страх перед самой жизнью, особенно это касается женщин, не удовлетворенных судьбой или не очень живого темперамента, быстро поддающихся мрачному настроению: они прикладывают все усилия, чтобы сохраниться, законсервироваться, как если бы речь шла о мебели или варенье; такое упорство, достойное лучшего применения, отравляет их собственную жизнь, ставит во враждебную позицию к ближним: вкусная пища вредит фигуре, вино плохо отражается на цвете лица, от смеха появляются морщины, солнце портит кожу, от отдыха становишься грузной, работа изматывает, от любви появляются синяки под глазами, от поцелуев уж очень пламенеют щеки, от мужской ласки и объятий грудь теряет форму, а кожа увядает, материнство уродует лицо и фигуру; известно, как нередко молодая мать гневно отталкивает от себя ребенка, в восторге бросающегося к ней, когда она в бальном платье. «Не прикасайся ко мне, у тебя влажные руки, ты испачкаешь меня»; увлеченная
своей внешностью, женщина так же грубо отвергает объятия мужа или возлюбленного. Подобно тому как мебель сохраняется в чехлах, так и она хотела бы уберечь себя от пагубного воздействия мужчин, окружающего мира, от влияния времени. К сожалению, никакие меры предосторожности не избавляют от поседения волос, появления морщин. И женщине с самых юных лет известно, что это неотвратимо. И никакая бережливость не может гарантировать от таких случайностей, как капля вина, пролитая на платье, искра от сигареты, явившаяся причиной дырки; мгновенно исчезает роскошное создание, куда девается ее праздничный вид, с которым она красовалась в салоне, одаривая всех улыбкой; а вместо этого появляется расчетливая домохозяйка с серьезным, лишенным какого -либо намека на улыбку лицом; и тут открывается, что весь ее туалет, ее костюм - это не какой -то букет, фейерверк, бесценное и преходящее великолепие, предназначение которого - щедро одарить мгновение, озарить, ослепить своим блеском; отнюдь, это демонстрация своего богатства, своего состояния, это вложение капитала; он стоил каких -то жертв; испортить его - значит
претерпеть непоправимую катастрофу. Нечаянно посаженное пятно на одежде, вырванный клок, неудачно сшитое платье, плохо сделанная завивка - все это воспринимается как катастрофа, гораздо большей значимости,»ем подгоревшее жаркое или разбитая ваза; а все потому, что кокетка не только отдает себя во власть вещей, она хочет, чтобы ее воспринимали как вещь, а без этих вещей, вещей -посредников, она не ощущает себя в безопасности в этом мире. Ее отношения с портнихой, шляпницей, высказываемое ею нетерпение, ее требовательность указывают на то, как серьезно она к этому относится, и в то же время говорят о ее неуверенности. Если платье хорошо сшито, задуманный наряд удался, женЩина ощущает себя тем персонажем, который ею был задуман; но если ее туалет выглядит несвежим или платье оказалось неУДачно сшитым, - бедняга, она чувствует себя как падший ангел.
  «От платья зависело все, мое настроение, поведение, выражение лица, одним словом, все…» - пишет Мария Башкирцева. И еще: «Или следует ходить совсем без одежды, или нужно одеваться в соответствии со своей внешностью, своим вкусом, характером. Когда эти условия нарушены, я чувствую себя неловкой, заурядной и вследствие этого униженной. Куда девается мой ум, что происходит с моим настроением? Все просто, и ум, и настроение пострадали от неудавшихся тряпок, и вот я уже выгляжу глупой, скучной и не знаю, куда деваться».
  В большинстве случаев женщина предпочитает отказаться от праздничного приема, нежели явиться на него, по ее разумению, плохо одетой, даже если в ее планы не входит быть особо замеченной на таком вечере, Однако вопреки утверждению женщин; «Я, к слову сказать, одеваюсь только для себя» - неоднократно было замечено, что и нарциссизм предполагает взгляд со стороны. Можно с уверенностью сказать, что если и встречаются женщины искренние, не думающие о посторонних взглядах, не принимающие их в расчет, так это, как правило, в психиатрических больницах; в обычной жизни женщине нужны зрители.
  «Я хотела бы нравиться, и чтобы говорили, что я красива, и чтобы Лева это видел и слышал… А иначе зачем быть красивой? Мой очаровательный маленький Петя любит свою старую няню, для него она представляет красоту, а для Левочки все лица одинаковы, даже самые уродливые… Мне хочется уложить волосы. Никто этого и не заметит, но все равно это будет очаровательно. Что заставляет меня желать быть замеченной? Бантики, ленточки, все доставляет мне удовольствие, я хотела бы новый кожаный пояс, а теперь, когда я написала эти строки, мне хочется плакать…» - пишет Софья Толстая после десяти лет замужества.
  Муж очень плохо справляется с предназначаемой ему ролью. Отсюда и неоднозначность его требований, и двойственность отношения к жене. Если жена очень привлекательна и обращает на себя внимание, муж исходит ревностью; между тем в каждом супруге в той или иной степени присутствует царь Кандол, жена должна служить достоинству мужа, своим внешним видом делать ему честь, быть элегантной, хорошенькой или, по крайней мере, «недурной»; а то, чего доброго, он скажет ей с досадой словами папаши Юбю: «Вы сегодня очень некрасивы! Это что, потому что у нас сегодня гости?» В браке, как уже отмечалось, плохо уживаются эротическая и социальная стороны; свойственный им от природы антагонизм здесь обнаруживается с особой остротой. Если жена стремится подчеркнуть свою сексуальную привлекательность, она порочит себя в глазах мужа; он порицает жену за ту самую дерзость, которая в другой женщине его как раз и привлекает, и выговор, который он ей делает, убивает в нем всякое желание; если же женщина одета скромно, прилично, муж одобряет ее, но воспринимает холодно: внутренне он слегка упрекает ее за то, что она не так
привлекательна, не так соблазнительна. По этой причине муж редко смотрит на жену своими собственными глазами; он как бы рассматривает ее со стороны. «Что о ней скажут?» Его предположения редко бывают близки к истине, ибо он в любом случае остается ее мужем. Ничто так не раздражает жену, как восхищение ее мужа нарядом, поведением, манерами другой женщины, одним словом, всем тем, и точно таким, что он критикует у нее. Это, впрочем, естественно: он постоянно видит ее перед собой, она слишком близко, рядом; с его точки зрения, у нее всегда одинаковое лицо; он не замечает ни ее туалетов, ни новой прически. Нередко даже влюбленный муж или пылкий любовник бывают невнимательны к туалету женщины. Если они любят женщину искренне и пылко, то, как бы ни шли ей наряды, они ее только скрывают; и они будут ее лелеять и плохо одетой, и усталой не менее, чем расфранченную, блистательную. А если нет любви, то самые красивые платья ни к чему, они бесполезны. Для женщины туалет, конечно, может служить своеобразным средством привлечения внимания, но он не служит решающим орудием; искусство женщины состоит в том, чтобы
породить иллюзии, она предлагает на обозрение нечто возбуждающее воображение: плотские объятия, повседневная жизнь рассеивают любые иллюзии; супружеские чувства, как и плотская любовь, зиждутся на реальной почве. Впрочем, женщина одевается не только для того, чтобы показаться любимому мужчине. Правда, Дороти Паркер в новелле «Прелестная Ева» приводит именно такой случай с молодой женщиной, с нетерпением ожидавшей своего мужа на побывку. Ей хотелось показаться ему особенно красивой при встрече: Она купила себе новое платье; черное: ему нравились черные платья; простого, элегантного покроя, ему нравились такие; и такое дорогое, что ей даже думать не хотелось об этой цене…
  - …Тебе нравится мое платье?
  - О, очень! - сказал он. - Ты мне всегда в нем очень нравилась. Это было как удар грома, она прямо окаменела.
  - Это платье, - парировала она, с преувеличенной четкостью произнося каждый слог, что звучало очень обидно, - да оно новое. Я его никогда не надевала. И если хочешь знать, я его специально купила для сегодняшнего дня.
  - Прости меня, дорогая. О, конечно же, теперь -то я вижу, что оно вовсе не похоже на то, за которое я его принял; оно великолепно; ты мне всегда так нравишься в черном.
  - Ты знаешь, вот в такие минуты, - сказала она, - я почти желаю, чтобы у меня появился другой повод надеть черное платье.
  Часто считают, что женщина одевается, чтобы вызвать зависть или ревность у других женщин: такая ревность в самом деле выразительный знак успеха; но не только она под прицелом. Сквозь восхищенные и завистливые голоса одобрения женщина хочет распознать тот звук, который убедит ее в полной победе ее красоты, ее элегантности, ее вкуса - ее самой, наконец. Она одевается, чтобы показать себя, она показывает себя, чтобы утвердиться. Таким образом она ставит себя в очень тяжелую зависимость; преданность домохозяйки своим обязанностям полезна в любом случае, даже если о ней никому не известно; а усилия кокетки остаются тщетными, если их результат никто не отметил. Женщина все время находится в поиске своей наибольшей значимости; это погоня за абсолютом делает ее поиск изнурительным; если хоть кто -то один не одобрил ее шляпки, она уже нехороша; комплимент ей льстит, а дурное слово повергает в уныние; путь к абсолюту бесконечно длинен, и женщине никогда не удается победить на всех направлениях; вот почему кокетки так обидчивы; вот почему некоторые хорошенькие и обожаемые женщины могут быть печальны от
собственного убеждения в том, что они недостаточно красивы и вовсе не элегантны, и, чтобы они могли убедиться в обратном, им недостает как раз высшей похвалы какого -то такого судьи, который им и неизвестен: таким судьей должна быть каждая для себя, но именно это и неосуществимо. Редко встречаются такие женщины из числа кокеток, которые заключают сами в себе высшие законы элегантности и так, что никто не смеет усомниться в них, потому что это они сами определяют, можно сказать, декретом успех и провал; такие женщины, пока длится их царствование, могут считать себя исключительно преуспевшими. К несчастью, этот успех ничему не служит и никому не нужен.
  Туалет предполагает выходы в свет и приемы, это его природное предназначение. И вот женщина из салона в салон демонстрирует свой новый костюм и приглашает к себе, дабы показаться в своем царстве, то есть в своем «интерьере». В исключительно торжественных случаях во время ее «визитов» ее сопровождает муж; но чаще всего, как раз когда муж на работе, жена выполняет свои «светские обязанности». Множество раз уже описывалось, какая зеленая тоска бывает на этих светских собраниях. А происходит это оттого, что женщины, собравшись вместе в силу «светских обязанностей», не знают, о чем говорить друг с другом. Ничто не связывает, например, жену адвоката с женой врача, и еще меньше общего у жены доктора Дюпона с женой доктора Дюрана. Дурным тоном считается в общем разговоре вдруг заговорить о шалостях своих детей, о своих домашних заботах. Поэтому разговор ведется на общие темы: о погоде, о последнем романе, ныне модном, ну и высказываются некоторые глобальные мысли, заимствованные у мужа. Такая традиция, как «приемный день мадам», понемногу исчезает; однако в разных вариантах остается во Франции обязанность
«визитов». Американки охотно заменили разговоры на игру в бридж, но это доставляет удовольствие только тем, кто любит эту игру,
  А между тем в светской жизни немало привлекательного, в ее арсенале содержатся пленительные возможности, не чета этой пустой и праздной экзекуции в виде долга вежливости. Принимать гостей - это не только принимать своих знакомых у себя дома; это сделать ваше жилище приятным для гостей; светская сторона жизни - это и праздник для себя, это одновременно и преподнесение даров другим, например в виде приятного вечера, Хозяйка дома выставляет свои сокровища: серебро, скатерти, салфетки, хрусталь; она украшает дом цветами: хрупкие, недолговечные, бесполезные, цветы как бы олицетворяют бесплатность праздников, которые но. самом деле требуют расходов и являются роскошью; распускаясь в вазах, обреченные на скорую смерть, они излучают фейерверк радости, выдыхают фимиам и мирру, они сулят возлияние, жертвоприношение. Стол заполняют изысканные блюда, тонкие вина. Нужно не только удовлетворить аппетит гостей, нужно придумать милые дары, дабы предупредить их желания; процесс еды переходит в таинственную церемонию. В. Вульф приводит отрывок, в котором миссис Дэллоуэй рассказывает именно о таком моменте: И началось
бесшумное хождение через распашные двери очаровательных горничных в белых фартучках и таких же белых чепчиках, это были не служанки, выполняющие обычную работу, а жрицы, исполняющие таинство великой мистификации, которую хозяйки в Мэйфейре традиционно совершают с половины второго до двух часов. Легкое движение руки - и жизнь улицы как бы замирает, на смену ей в свои права вступает обманчивая надежда, несбыточная мечта, иллюзия, уводящая вас в мир, кажущийся иным: сначала подают недорогие блюда, затем на столе как бы сами собой появляются хрусталь и серебро, плетеные корзиночки, вазы с красными фруктами; румяная корочка взбитой сметаны скрывает рыбное блюдо; в специальных кастрюльках нежатся уже разделанные цыплята, много света, яркого, соответствующего церемонии; потом наступает очередь вина и кофе - недорогих, - и веселые видения предстают перед мечтательными взглядами, неторопливо течение мыслей, и жизнь в этот момент кажется чудесной музыкой…
  Женщина - устроительница подобных светских празднеств горда собой, она ощущает себя творцом некоего таинственного и совершенного мгновения, распределительницей счастья и веселья. Благодаря ей гости собрались вместе, благодаря ей этот вечер, она - бесплатный источник радости, гармонии.
  Это именно то, что переживает миссис Дэллоуэй.
  Предположим, что Петер ей говорит: «Ну хорошо! Хорошо! А вот ваши вечера, какой в них смысл?» И она ответит следующее (тем хуже, если никто этого не понимает): «Эти вечера, они как приношение даров…» Вот этот живет в южной части Кеннинггона, а кто -то другой в Бэйсвотере, а еще кто -то, скажем, в Мэйфейре. И она постоянно думает о них и говорит себе: «Какая жалость! Как это печально!» И добавляет:
  «Как жаль, что их никто не собирает вместе». И она их приглашает всех. И это как подарок; все продумано, во все это вкладывается творчество. Но для кого?
  Может быть, это подарок ради радости делать подарки. Во всяком случае, это ее жизнь, ее сегодняшний день. У нее нет ничего другого. Кто -нибудь другой, неважно кто, мог бы оказаться на ее месте и сделать все тоже хорошо. А все -таки это было восхитительно, подумала она. И это сделала она.
  В этом внимании к другому человеку истинная щедрость, ведь праздник всегда праздник. Можно сожалеть, что социальная рутина быстро превратила праздничное торжество в обычный институт, то, что было радостным событием, подарком, стало обязанностью, а праздник стал просто обычаем. Наслаждаясь «званым обедом», гостья думает о том, что ей придется отвечать тем же: порою она даже сожалеет, что прием был слишком шикарным. «Эти Н. хотели нас эпатировать», - язвительно говорит она мужу. Между прочим, мне рассказывали, что во время последней войны в одном маленьком португальском городке самым дорогим удовольствием был званый чай: каждый раз хозяйке приходилось подавать к чаю все больше пирожных и разнообразить их другими мучными изделиями; это становилось столь тяжелой нагрузкой, что однажды все дамы, собравшись, решили ничего к чаю не подавать. А праздник от этого теряет свою щедрость и великолепие; конечно, это нагрузка, как всякая нагрузка, она нелегка; все, что обставляет праздник, связано с массой забот: как бы не разбились хрустальные рюмки, не испортили бы скатерть, хватит ли шампанского, печенья; а
разбитая чашка, прожженная шелковая обивка кресла - это же катастрофа; и на следующий день нужно все мыть, чистить, убирать, приводить в порядок; женщина боится дополнительной работы. Она испытывает зависимость со всех сторон, такова судьба хозяйки дома; она чувствует себя зависимой от того, как получится какое -то блюдо, удастся ли жаркое, от мясника, у которого куплено мясо, от кухарки, от нанятой на этот день прислуги; она зависит от мужа, который хмурит брови, как только ему покажется, что что -то не так; над ней довлеет зависимость от гостей, которые оценивающим взглядом окидывают мебель, определяют достоинства вин и решают про себя, успешным или нет был вечер, Только душевно щедрые или очень самоуверенные женщины с легким сердцем перенесут это испытание. Если это окажется успехом, он даст им огромное удовлетворение. Большинство женщин в этом отношении похожи на миссис Дэллоуэй, о которой В. Вульф нам говорит: «Хоть она и любила этот успех, эти победы… их блеск, возбуждение, которое они несут с собой, в то же время она ощущала их пустоту, их притворную сторону», В действительности женщина может
находить в этом истинное удовольствие, только если она не придает этой части своей жизни никакого значения; в противном случае это вечные муки неудовлетворенного тщеславия. Впрочем, встречается не так уж много женщин, настолько обеспеченных и беспечных, чтобы изводить свою жизнь на «светскость». Есть такие, которые полностью посвящают себя светской жизни, но при этом не делают из нее культа, а стремятся придать своей светской жизни осмысленность, ставят какие -то цели: настоящие «салоны» непременно имеют уровень либо литературных, либо политических. Для женщин это возможность завоевать авторитет среди мужчин и играть самостоятельную роль. Они стремятся вырваться из рамок замужней дамы, Замужняя женщина не может, как правило, похвастаться избытком удовольствий, кратковременные удовольствия, изредка выпадающие на ее долю, чаще утомляют ее, нежели развлекают. Светская жизнь требует от нее «презентации», выставления себя напоказ, но она не создает между женщиной и другим представителем той же светской жизни истинного общения. Светская жизнь не вырывает женщину из ее одиночества.
  «Печальна мысль о том, - пишет Мишле, - что женщина, существо, должное иметь к кому -то отношение, которое может жить только вдвоем, чаще, чем мужчина, остается одинокой. Мужчина повсюду находит себе компанию, заводит новые знакомства, А она, без семьи она беспомощна. А семья ее закабаляет; вся тяжесть семейных забот ложится на нее». Да, это так, женщина, запертая в четырех стенах, обособленная, не знает радостей товарищества, которое требует наличия каких -то общих целей, интересов; работа не занимает ее мозг, воспитание не привило ей ни вкуса, ни привычки к независимости, самостоятельности, а ведь все дни ей приходится проводить в одиночестве; уже говорилось, что это было одним из страданий Софьи Толстой. Выйдя замуж, она стала редко бывать в родительском доме, редко видеться с друзьями юности. Колетт в своей книге «Первые опыты» рассказывает о переживаниях девушки, оторванной от родной среды в связи с замужеством и переездом из провинции в Париж; она находит для себя поддержку только в длинных письмах, которыми обменивается с матерью; но письма не заменят живой души, а признаться в своих
переживаниях Сидо она не может. Нередко бывает и так, что между молодой женщиной и ее семьей прерываются тесные родственные взаимоотношения; ни с матерью, ни с сестрами ее не связывают дружеские узы, они не подруги ей. Сегодня из -за квартирного кризиса многие молодые женщины, выйдя замуж, либо остаются жить в своей семье, либо живут в семье мужа; эти вынужденные обстоятельства далеко не всегда служат условием возникновения действительно Дружественной среды для женщины. Женская дружба, если женщине удается ее приобрести и сохранить, очень дорога ей; дружеские отношения между женщинами совсем не похожи на аналогичные отношения между мужчинами; мужчины общаются между собой как индивиды на основе обмена мыслями, идеями, планами; женщин, объединенных общностью своей женской судьбы, сплачивает свойственное им взаимное понимание, своего рода сообщничество. И в общении друг с другом они прежде всего стремятся упрочить им принадлежащий мир. Они не спорят по поводу справедливости того или иного мнения, той или иной точки зрения: они посвящают друг друга в свои тайны, обмениваются рецептами; они вступают в
союз, консолидируются, чтобы создать как бы свой контрмир, который по значимости превзойдет мир мужчин; объединившись, они находят в себе силы сбросить свои оковы; они не признают сексуальное верховенство мужчины и обсуждают друг с другом свою фригидность, цинично посмеиваясь при этом над сексуальными аппетитами мужчин либо над их неумелостью; они с иронией высказываются по поводу морального и интеллектуального превосходства своих мужей и вообще мужчин. Они сравнивают свой опыт: беременность, роды, болезни детей, свои собственные болезни, домашние заботы превращаются в главные события человеческой истории. Они обходятся без техники: делясь рецептами приготовления блюд, хитростями ведения хозяйства, они сообщают им достоинство секретной науки, основанной на устной традиции. Бывает, что вместе они обсуждают моральные проблемы. «Письма в редакцию» на страницах женских журналов дают им прекрасную пищу для обмена мнениями; трудно себе представить в рубрике «Сердечная почта» письма мужчин; мужчины встречают друг друга в мире, который принадлежит им, тогда как женщины должны определить, оценить и исследовать
свою собственную область; главным образом они дают друг другу советы, как стать красивой, делятся рецептами по приготовлению блюд, показывают новые рисунки по вязанию, спрашивают друг у друга совета; и сквозь эту склонность к болтовне и страсть выставиться напоказ порою остро ощущается подлинная тревога, беспокойство. Женщина хорошо знает, что для мужчин существуют одни правила, один кодекс, а для женщины другой, она знает, что мужчины даже рассчитывают на то, что женщина не станет соблюдать их кодекс, поэтому -то они и толкают ее на аборт, на неверность, на совершение ошибок, предательство, ложь, на все то, что сами же официально осуждают; и женщина призывает своих подруг помочь ей создать что -то вроде «закона вне закона», моральный кодекс чисто женский. Не только недоброжелательность бывает причиной того, что женщины подолгу критически обсуждают поведение своих подруг: женщинам в значительно большей степени, нежели мужчинам, нужна нравственная изобретательность и чтобы осудить других женщин, и для оценки собственного поведения.
  Что придает ценность подобным взаимоотношениям, так это содержащиеся в них правда поведения, безыскусность. Перед мужчиной женщина всегда в состоянии презентации; она что -то изображает; она лжет, делает вид, что, как и противоположный пол, она не принимает себя всерьез, она лжет, когда посредством мимики, наряда, определенных слов создает вымышленный образ; разыгрывается спектакль, он требует постоянного напряжения; и рядом с мужем, и рядом с любовником любая женщина думает приблизительно так: «Я не похожа на себя»; мир мужчин жесток, там острые углы, пронзительные звуки, резкий свет, жесткие контакты. Каждая женщина, когда она в кругу своих подруг, как бы сбрасывает с себя все показное; она чистит оружие, готовится к бою, но пока она не в бою; она продумывает свой наряд, макияж, готовит свои хитрости; она расслабилась, ходит в домашних туфлях, в халате, она за кулисами и только готовится выйти на сцену; ей нравится эта мягкая, приятная атмосфера расслабленности. Колетт описывает времяпрепровождение со своей подругой Марко; Короткие дамские откровения, разные забавы, которые мы придумывали в своем
уединении развлечения ради, - все это походило то ли на жизнь в монастырских мастерских, то ли на период выздоровления больного человека…^1^
  Колетт нравилось быть советчицей женщин старше ее; В жаркое послеполуденное время, занавесив балконное окно шторой, Марко занималась починкой белья. Шить она не умела, но старалась, и я кичилась тем, что помогаю ей советами… «Не нужно обшивать ночную сорочку лентой небесно -голубого цвета, розовая больше подходит для белья и лучше оттеняет цвет кожи». Я не ограничивалась этим, я давала массу других советов по поводу ее рисовой пудры, цвета губной помады, карандаша, которым она подчеркивала красивую форму своих век. «Вы так считаете? Вы так считаете?» - повторяла она. Мой юный авторитет был непоколебим. Я брала расческу и слегка раздвигала ее густую челку, придавая ей игривость, я проявляла себя настоящим знатоком в умении оживить ее взгляд, заставить заблестеть глаза, зажечь пламенеющую зарю на верхней части скул, у висков.
  Чуть дальше Колетт нам рассказывает, как, вся в волнении, Марко готовится к встрече с молодым человеком, которого собирается покорить:…Она хотела вытереть слезы, я ей не дала этого сделать.
  - Дайте я сделаю.
  Я большими пальцами приподняла верхние веки, чтобы слезинки, готовые побежать по щекам, рассосались и краска на ресницах не расплылась.
  - Так! Подождите, это еще не все.
  Я подправила грим. Губы ее слегка дрожали. Она терпеливо позволяла делать с собой все, что я считала необходимым, вздыхая при этом, как будто я перевязывала ей раны. В качестве последнего штриха я попудрила ее пудрой более розового цвета. Ни я, ни она не произнесли ни слова, пока я не закончила.
  - …Что бы там ни случилось, - сказала я, - не плачьте. Ни в коем случае не позволяйте себе расплакаться.. Она провела рукой по лбу.
  - Мне надо было бы в ту субботу купить вот то черное платье у перекупщика… А вы не могли бы одолжить свои чулки -паутинку? Я уже не успею купить.
  - Ну конечно, да, конечно.
  - Спасибо. Как вы думаете, а может быть, мне приколоть цветок к платью? Хотя нет, не нужно никакого цветка. А что, действительно духи «Ирис» вышли из моды? Знаете, мне кажется, что я должна вас спросить об очень многом; узнать у вас кучу разных мелочей…
  В другой своей книге Колетт вновь касается той стороны жизни женщины, которая связана со сложностями, трудностями. Три несчастные сестры, которым их любовные похождения причиняют много тревог, переживаний, каждую ночь собираются на старом диванчике, знакомом им еще с детства; и здесь они расслабляются, перебирая события ушедшего дня, готовясь к баталиям дня следующего, вкушая мимолетное удовольствие хорошего отдыха, крепкого сна, теплой ванны, приступа слез; они почти не разговаривают, но каждая старается создать для других уют, и все, что происходит между ними, истинно, естественно.
  Для некоторых женщин вот такая беззаботная близость, полная искреннего тепла, ценнее, чем серьезная высокопарность отношений с мужчиной. Самовлюбленная женщина, женщина -нарцисс, именно в другой женщине, как во времена своей юности, находит свою исключительную копию; именно в ее внимательном и оценивающем взгляде она увидит, прелестно ли ее платье, хорошо ли сшито, каково убранство ее квартиры, достаточно ли оно изящно. Замужество не мешает женщине иметь сердечную подружку, избранную ею свидетельницей ее жизни: эта подружка, может статься, будет представлять желанный, вожделенный объект. Уже говорилось о том, что лесбийские наклонности есть почти у каждой девушки: объятия мужа, к тому же нередко весьма неумелые, не служат им помехой; этим и объясняется чувственная нежность, которую женщина испытывает к себе подобным; у обычного, нормального мужчины подобных чувств не возникает. Чувственная привязанность между подругами может принять форму экзальтированной сентиментальности или выражаться в ласковых проявлениях, легких, туманных, а иногда точно, ясно выраженных. Объятия женщин могут носить характер
игры, развлечения на досуге - так бывает среди женщин гарема, основная забота которых хоть чем -то занять себя, - или они приобретают первостепенную важность.
  Однако женская дружба редко достигает истинно тесных, искренних, подлинно доверительных взаимоотношений; женщины как бы непроизвольно, помимо собственной воли, ощущают себя солидарными в большей степени, чем мужчины, но в пределах этой солидарности их побуждения, их устремления не связаны с

  отношением друг к другу: все вместе и каждая в отдельности они повернуты к мужской половине человечества, завоевать которую хочется только для себя одной. Взаимоотношения женщин строятся не на их индивидуальных качествах, а непосредственно на их общности, и это служит причиной возникающих несогласия, враждебности. Наташа Ростова обожала всех женщин, живущих в семье, потому что она могла перед ними демонстрировать пеленки и подгузники своих грудных младенцев, и одновременно она ревновала к ним мужа: ведь в каждой из них Пьер мог увидеть женщину. Согласие между женщинами происходит от взаимоотождествления, здесь же кроется причина оспаривания каж° дои из них своего приоритета, У любой хозяйки дома со своей горничной куда более доверительные отношения, чем у ее мужа со своим слугой или шофером - если только он не педераст; госпожа и горничная обмениваются женскими секретами, порою становятся сообщницами; а вместе с тем между ними постоянное враждебное соперничество, хозяйка дома не касается домашних дел, но хочет, чтобы заслуга по их выполнению приписывалась ей одной, она одна главная в доме; она
незаменима, без нее как без рук. «Стоит мне отлучиться, как все идет вверх дном». Она упорно старается уличить свою прислугу в недостаточной старательности; если служанка слишком хорошо справляется со своей работой, ее госпожа начинает ощущать дискомфорт, это мешает ей чувствовать себя единственной, неповторимой и незаменимой. По той же причине раздражение вызывают учителя, гувернантки, кормилицы, бонны, занимающиеся юным поколением, родственники и подруги, помогающие в том или ином деле, а объяснением служит либо неуважение «ее воли», либо небрежное отношение к «ее идеям»; правда же заключается в отсутствии у нее и воли, и собственных особенных идей; и не нравится ей больше всего как раз то, что кто -то так же успешно справляется с ее функцией, как если бы это делала она сама. Это и есть основной источник всех домашних скандалов, отравляющих семейную жизнь: каждая женщина с тем большим усердием требует признания себя абсолютной владычицей в доме, чем меньше у нее возможности добиться признания своих особых заслуг. Когда же дело доходит до области чувств, любви, кокетства, вот тогда -то каждая видит в
другой только врага; впервые я заметила такое соперничество у девушек, часто оно продолжается всю жизнь. Идеал светской дамы - это абсолютная значимость; она страдает, когда не окружена успехом, славой; даже легкий ореол вокруг чужой головки невыносим; все возгласы одобрения в адрес другой нестерпимы, они украдены у нее; что же такое абсолют, как не исключительность? Искренне влюбленную женщину удовлетворяет воцарение в одном -единственном сердце, она не станет завидовать поверхностным успехам своих подруг; но она опасается за свою любовь. Увы, женщина, обманутая своей лучшей подругой, живет не только на страницах романов как литературный штамп - чем более тесной дружбой связаны две женщины, тем это опаснее. Близкая, посвященная во все подруга начинает все видеть глазами той, влюбленной, чувствовать ее сердцем, ее кожей: ей уже нравится чужой избранник, ее завораживает мужчина, соблазнивший ее подругу; ей кажется, что ее собственная порядочность не позволит развиться ее чувствам; при этом ее все -таки раздражает второстепенная роль, и вскоре она готова уступить чувствам, сдаться, Осторожные,
осмотрительные женщины в большинстве своем, влюбившись, избегают «близких подруг». Эта двойственность в природе женщин никогда не позволяет им полностью отдаваться взаимным чувствам. Тень мужчины -самца тяжело повисает над ними. Они могут и не говорить с нем, здесь применим стих СенДжона Перса: О солнце никто и не упоминал, но все ощущали
  его могущество.
  Когда они вместе, они ему мстят, расставляют ловушки, проклинают его, оскорбляют, но и всегда его ждут. Пока женщина находится в домашнем затворничестве, она во власти случайностей, жизнь ее невыразительна, скучна; она как зародыш, живущий еще за счет материнского тепла, но это все еще зародыш. Женщина только в том случае продлит с некоторым удовольствием такое застойное состояние, если заранее рассчитывает вскоре отличиться. Вот так же в своей ванной она испытывает полное удовольствие от погружения в ее негу, только представляя, как вскоре она появится в дверях ярко освещенного салона. Женщины друг для друга могут быть только товарищами по плену, они помогают друг другу переносить тюремное заключение, даже готовить побег, но освободителя они ждут из мира мужчин.
  Для большинства женщин этот мир сохраняет свой притягательный блеск и после замужества; только муж теряет свой престиж; жена обнаруживает, что в нем исчезла чисто мужская сущность, но мужчина как таковой по -прежнему остается для женщины истинной вселенной, высшим авторитетом, чудом, удивительным приключением, хозяином, учителем, глазами, которыми она смотрит на мир, добычей, удовольствием, спасением, благополучием; он олицетворяет, наконец, превосходство, он - ответ на все вопросы. И самая преданная супруга ни за что не откажется поговорить наедине с каким -нибудь мужчиной. С детства у нее сохранилась потребность в авторитетном наставнике; когда муж не в состоянии больше выполнять эту роль, жена обращает свой взор к другому мужчине. Это может быть иногда отец, брат, дядя, какой -нибудь родственник, старый друг, кто -нибудь из тех, кто сохранил свой авторитет, и она в нем находит опору. Есть две категории мужчин, профессия которых как бы предназначает их в конфиденты или менторы: это священники и врачи. Первые пользуются большим вниманием, их советы бесплатны; в исповедальне они выслушивают признания
своих прихожанок; они по возможности стараются не прослыть «ханжами» или «поповскими прихвостнями»; но это их долг направлять свою паству на путь истинный, и долг этот тем ответственнее, чем большую социальную и политическую значимость приобретают женщины, исполнение его не терпит промедления, ибо Церковь стремится привлечь женщин на свою сторону. «Духовный наставник» во время исповеди внушает кающейся прихожанке свои политические взгляды, требовательно рекомендует, за кого голосовать; очень многих мужей возмущает и раздражает вмешательство так называемых духовников в супружескую жизнь; они почему -то берут себе право решать, что в альковных супружеских отношениях, которые должны касаться только супругов, законно, дозволено и что не дозволено; они вмешиваются в воспитание детей; они советуют женщине, как ей вести себя со своим мужем; и та женщина, которая поклонялась мужчине как Богу, с удовольствием преклоняет колена и перед этим мужчиной, представителем Бога на земле. Врач более защищен от нашествия женщин, он требует плату за свои консультации; и если клиентка неделикатна, бестактна, нескромна, он
может закрыть перед ней дверь, то есть не принимать; с другой стороны, он служит мишенью для преследований, порою очень настойчивых, определенной направленности; три четверти мужчин, донимаемых эротоманками, врачи; раздеться донага перед мужчиной, выставить себя напоказ многим женщинам доставляет огромное наслаждение, Среди знакомых мне женщин, - пишет Штекель, - есть такие, для которых осмотр у симпатичного врача доставляет единственное удовольствие. Они встречаются главным образом среди старых дев; из -за небольшого недуга, незначительного расстройства здоровья спешат такие больные к врачу с требованием, чтобы тот их «очень тщательно» осмотрел. Некоторые женщины панически боятся заболеть раком или подцепить инфекцию в общественном туалете, эти страхи служат им предлогом, чтобы явиться к врачу на осмотр.
  Штекель приводит такие случаи: Старая дева Б. В., сорока трех лет, богатая, один раз в месяц, после менструации, посещает врача, требуя, чтобы он ее осмотрел самым тщательным образом, так как, по ее мнению, с ней что -то не так. Каждый месяц она приходит к новому врачу и разыгрывает одну и ту же комедию. Врач просит ее раздеться и лечь на стол или на кушетку. Она отказывается, упирая на свою стыдливость, говоря, что для нее это невозможно, что это противоестественно! Врач либо заставляет, либо мягко убеждает ее наконец раздеться, она раздевается, объясняя при этом врачу, что она девственница, и прося, чтобы он был осторожен. Врач говорит, что осмотр будет произведен через прямую кишку. Часто оргазм наступает, как только начинается осмотр; и повторяется еще интенсивнее во время проникновения в прямую кишку. Эта Б. В. все время записывается к врачу под вымышленным именем и платит за визит сразу… Она призналась, что весь этот спектакль был задуман ею с надеждой, что кто -нибудь из врачей ее изнасилует…
  Г -жа Л. М., тридцати восьми лет, замужняя, рассказала мне, что муж совершенно не волнует ее, она ничего не испытывает рядом с ним. Из -за этого она вынуждена обратиться к врачу и пройти обследование. После двух визитов к врачу она говорит, что у нее появился любовник. Но этому любовнику не удается вызвать у нее оргазм. Оргазм у нее наступает только при осмотре гинеколога. (Ее отец был гинекологом!) Довольно часто она была вынуждена обращаться к врачу ради осмотра. Время от времени она требовала курса лечения, и это было самое счастливое для нее время. Последний гинеколог подолгу массировал ей матку якобы ввиду ее опущения. При каждом массаже у нее наступало несколько оргазмов. Свою страсть к гинекологическим осмотрам она объясняет тем, что свой первый в жизни оргазм она испытала именно при первом осмотре гинеколога.
  Женщина легко вбивает себе в голову, что мужчина, перед которым она выставляет себя напоказ, тут же пленяется либо ее физической красотой, либо красотой ее души, и она убеждает себя, в некоторых патологических случаях, что священник или врач в нее влюблен. Даже если она абсолютно нормальна, все равно у нее появляется чувство, что между нею и им существует пусть хрупкая, но все же связь; она находит удовольствие в почтительном повиновении; впрочем, порою она черпает в этом еще и уверенность, помогающую ей принимать жизнь такой, какая она
  есть.
  Бывают и другого типа женщины, их не удовлетворяет жизнь только на уровне высоких моральных устоев; они жаждут романтических приключений. Если они не хотят обманывать или расставаться со своим мужем, они прибегают к маневру юных дев, боящихся мужчин во плоти: они предаются воображаемым страстям. Штекель приводит множество подобных примеров в работе «Фригидная женщина»; Очень приличная, скромная, замужняя дама из высшего общества жалуется на повышенную нервозность, депрессию. Однажды, будучи в опере, она вдруг поняла, что безумно влюбилась в тенора. Его исполнение глубоко взволновало ее. И она становится страстной поклонницей певца. Она не пропускает ни одного спектакля с его участием, покупает его фотографию, предается мечтам о нем, посылает ему букет роз с запиской: «От благодарной незнакомки». Она даже написала ему письмо (подписанное так же - «незнакомка»). Но она по -прежнему вдали от него. И вот ей представляется случай познакомиться с певцом. Она тотчас понимает, что не воспользуется этим. Она не хочет узнать его поближе. Он совсем не нужен ей рядом. Она и так счастлива, горячо, пылко любя его
и оставаясь верной супругой.
  Одна дама была страстной поклонницей знаменитого венского актера Кайнца. В своей квартире она устроила комнату Кайнца, повесила множество портретов великого артиста. Здесь была и библиотека, посвященная Кайнцу. Все, что ей удалось собрать: книги, брошюры, газеты со статьями о нем, - все это бережно хранилось наряду с театральными программами, афишами премьер или юбилеев Кайнца. Вершиной всего была фотография артиста с его подписью. Когда ее кумир умер, дама носила траур целый год, а позже много ездила специально, чтобы слушать лекции, посвященные Кайнцу. Культ Кайнца был для нее иммунитетом к эротизму и чувственности.
  Вспомните, сколько было слез, когда умер Рудольф Валентине. Замужние женщины в не меньшей степени, чем девушки, порою боготворят киногероев. Возможно, любимые образы возникают перед их глазами, когда они предаются удовольствиям в одиночестве или, может быть, в объятиях супруга, когда они вызывают в памяти волнующие видения; нередко в кадры таких видений попадают дедушка, брат, преподаватель и т. д. или какое -то детское воспоминание.
  Но есть в окружении женщины мужчины из плоти и крови; и будь она сексуально удовлетворена, или холодна по природе, или обманута - исключение составляет очень редкий случай взаимной, полной, абсолютной, исключительной любви, - она все равно придает огромное значение их вниманию. Будничный взгляд мужа, который она встречает ежедневно, не оживляет ее; ей нужны глаза, таящие тайну и в ней самой открывающие тайну; ей необходим рядом духовный наставник, которому она может доверить свои маленькие тайны, который способен вызвать к жизни поблекшие образы прошлого, дать повод для улыбки, от чего в уголке ее ротика всегда появляется ямочка, при этом она совершенно по -особенному взмахивает ресницами; она только тогда соблазнительна, привлекательна, мила, излучает любовь, когда ее любят, ее желают. Если женщина более или менее удовлетворена замужеством, то ее интерес к другим мужчинам диктуется только тщеславием: она как бы призывает их избрать ее кумиром; она соблазняет, она нравится, она очень довольна и получает удовольствие, мечтая о запретной любви, при этом думая: «Если бы я захотела,,.»; она предпочитает
пленить сразу нескольких поклонников, нежели придаться серьезному роману с одним; более пылкая, но менее непримиримая, чем молоденькая девушка, она своим кокетством требует от мужчин подтверждения ее ценности, значимости и власти над ними; чем крепче она привязана к домашнему очагу, тем смелее она себя ведет; завоевав одного мужчину, она продолжает эту игру, не придавая этому большого значения и ничем не рискуя.
  » Может случиться, что после более или менее длительного периода верности наступит время, когда женщина перестанет ограничиваться флиртом и кокетством с мужчинами. Изменить мужу ее чаще всего толкает обида. Адлер утверждает, что неверность женщины - это всегда месть; это, пожалуй, слишком; однако приходится считаться с тем фактом, что она и в самом деле гораздо реже уступает обольстительности любовника, нежели желанию бросить вызов своему мужу: «Он не единственный на свете - есть и другие, которым я нравлюсь, - я что, его рабыня? - нет, он считает себя очень хитрым и пусть останется в дураках». А далее возможно, что муж, которому она изменила, которого обманула, останется для нее по -прежнему на первом месте; и как юная девушка вступает в связь с мужчиной из протеста, восстав против матери, чтобы пожаловаться на родителей, выйти из их повиновения, самоутвердиться, так и женщина, которую к мужу привязывают даже нанесенные им обиды, ищет в любовнике конфидента, свидетеля, созерцающего в ней жертву, сообщника, помогающего ей унизить мужа; она ему беспрерывно рассказывает о муже, будто потому, что не
может сдержать своего презрения к нему; а если любовник не соответствует предназначенной для него роли, она с досадой отворачивается от него и либо возвращает свои чувства мужу, сменив гнев на милость, либо ищет другого утешителя. Очень часто в объятия любовника женщину бросает не столько обида на мужа, сколько разочарование в нем; замужество не каждой женщине несет любовные радости; и она не хочет мириться с мыслью, что ей никогда не познать чувственных наслаждений, блаженного удовольствия, счастья - блаженства любви, ожиданием которого была окрашена вся юность. И вот женщина, обделенная в замужестве чувственным удовольствием, не знающая эротического удовлетворения, которой к тому же отказано в свободе проявления ее собственных, свойственных ей одной чувств, по иронии судьбы и следуя ест«: твенной диалектике попадает в сети адюльтера, нарушает супружескую верность.
  Мы воспитываем наших девиц, можно сказать, с младенчества исключительно для любви, - говорит Монтень, - ИХ привлекательность, наряды, знания, речь, все, чему их учат, преследует только эту цель, и ничего больше. Их наставницы не запечатлевают в ИХ душах ничего, кроме лика любви, хотя бы уже потому, что без устали твердят поучения, рассчитанные на то, чтобы внушить им отвращение к ней.
  Чуть ниже он добавляет: Итак, величайшая глупость - пытаться обуздать в женщинах то желание, которое в них так могущественно и так естественно.
  А вот что заявляет Энгельс: В связи с моногамией постоянно возникают две характерные социальные фигуры: любовник и рогоносец… Наряду с моногамией и гетеризмом адюльтер становится неизбежным социальным явлением, его воспрещали, за него строго наказывали, но бороться с ним было бесполезно.
  Если супружеские объятия вызвали у женщины лишь любопытство, не удовлетворив ее половых чувств - подобный случай описан Колетт в книге «Распутное дитя», - она стремится дополнить свои познания в этой области на стороне. Если муж разбудил в ней женщину, вызвал острые чувственные ощущения, однако жена при этом не питает к нему особенной привязанности, она может захотеть вкусить открывшиеся ей удовольствия и с другими.
  Моралисты высказывали возмущение тем фактом, что общественное мнение находится на стороне любовника, и тогда, я уже говорила об этом, литература, направленная на удовлетворение обывательских вкусов, предприняла усилие по поддержке мужей; но ведь это же смешно - защищать мужа, доказывая, что в глазах общества, то есть в глазах других мужчин, он более значителен, чем его соперник: важно -то другое, как его оценивает жена. А оттолкнуть он может жену по двум причинам. Прежде всего, ему принадлежит неблагодарная роль своего рода пионера; а требования девственницы весьма противоречивы: с одной стороны, она мечтает, чтобы ею овладели, с другой - требует особого уважения к себе, все это почти заведомо обрекает мужа на провал; жена может уже никогда не обрести в его объятиях чувственного пыла, навсегда остаться рядом с ним холодной женщиной; другое дело - любовник, он не причиняет физической и моральной травмы, связанной с лишением девственности, с ним не ассоциируется болезненное чувство унижения, испытываемое целомудренной девушкой при первой близости; неизбежная травма - познание неведомого - с ним не
соотносится: женщина в основном знает, что ее ждет во взаимоотношениях с любовником; более естественная, более готовая к этим отношениям, которые ее уже не ранят, не такая наивная, как в первую брачную ночь, она больше не отождествляет любовь сердец и физическое влечение, чувства и чувственное волнение, душевные порывы и эротические переживания; когда женщина находит себе любовника, то в нем именно любовника она и хочет найти. Полная ясность в этом отношении и определяет свободу выбора. Второй изъян, довлеющий над мужем, как раз и заключается в определенной несвободе: как правило, его терпят, он - не избранник. Либо девушка соглашается выйти замуж, покоряясь судьбе, потому что так положено и выбора у нее нет, либо жениха находит семья, и в этом случае она также безропотно дает согласие, либо мужчина ее любит, и она решает не отказывать ему; в любом случае, даже если она выходит замуж по любви, став женой, она попадает в подчинение к мужу, он ее повелитель; по отношению к нему она выполняет свой супружеский долг, и нередко муж ей представляется тираном. Выбор любовника, конечно же, зависит от многих
обстоятельств, и все -таки главное - он обеспечен свободой; выйти замуж - это вроде обязанности, а вот иметь любовника - это роскошь, шик; женщина уступает мужчине -любовнику, потому что он ее добивается, очень настойчиво ее об этом просит и она уверена если не в его любви, то по крайней мере в его желании; ведь его отношение к ней - это не подчинение закону. У любовника есть и еще одно преимущество, его престиж не теряется в повседневной жизни, полной различных трений, благодаря этому он сохраняет свою привлекательность, обольстительность: его нет рядом, он совсем не такой, как тот, что рядом, он - другой. И у женщины при встрече с ним возникает впечатление, что она выходит за свои пределы, получает доступ к новым ценностям, овладевает новыми богатствами: она ощущает себя другой. Разрыв с любовником приводит женщину в отчаяние, словно пустота образуется внутри. Жане в работе «Навязчивые состояния и психастения» приводит множество случаев подобных меланхолических состояний, все примеры наглядно показывают, что женщина искала в любовнике и что она в нем находила.
  Тридцатидевятилетняя женщина, в состоянии тяжелого нервного напряжения из -за того, что ее покинул некий литератор, с которым она была связана в течение пяти лет, и все эти годы он приобщал ее к своей работе, к своему творчеству, пишет Жане: «Жизнь его была такой интересной, такой богатой событиями и он был таким тираном, что я ничем другим, как только им, и заниматься не могла и ни о чем больше
  думать не могла».
  Другой случай: женщина тридцати одного года заболела вследствие разрыва с любовником, которого она обожала. «Я бы согласилась быть чернильницей на его письменном столе, лишь бы его видеть и слышать», - пишет она. И объясняет далее: «Я не выношу, когда я одна, мне тоскливо, мой муж не дает достаточной, необходимой мне работы для моего мозга, он ничего не знает, он ничему не может меня научить, ничем заинтересовать, увлечь, он не удивляет меня… ему свойствен один лишь будничный здравый смысл, меня от этого в сон клонит». А о любовнике она пишет совсем иначе: «О, это удивительный человек, я ни разу не видела, чтобы он был выведен из равновесия, позволил эмоциям взять над собой верх, чтобы беззаботно предался веселости, был небрежен, он всегда в форме, полный самообладания, насмешливый, его бесстрастность и холодность могли вас заставить смертельно страдать. При этом он был дерзок, хладнокровен, остроумен, ему была свойственна тонкость ума, у него был живой интеллект - ото всего этого
  я потеряла голову…»
  Некоторые женщины вкушают полное удовольствие и приходят в радостное возбуждение только в начальный период связи; если любовнику не удается доставить им наслаждение тотчас - что вначале случается очень часто, так как партнеры еще не привыкли друг к другу, не изучили друг друга, - они обижаются на него, и у них может появиться к нему чувство отвращения; эти «Мессалины» множат свой опыт и бросают одного любовника за другим. Но бывает и так, что муж не доставляет жене удовольствия, их интимные отношения терпят крах, и появляется другой мужчина, который очень подходит этой женщине, они вступают в долголетнюю связь. Нередко он ее привлекает потому, что представляет собой тип, радикально противоположный ее супругу. Такой контраст представляли между собой Сент -Бёв и Виктор Гюго, что позволило В. Гюго соблазнить Адель. А у Штекеля есть такой пример: Г -жа П. Х. восемь лет была замужен за одним из членов атлетического клуба. Однажды она обратилась в гинекологическую клинику по поводу сальпингита в легкой форме и при этом пожаловалась, что муж не оставляет ее в покое… она же испытывает только боль. Он грубый
и жесткий человек. В конце концов муж заводит любовницу, ее это очень обрадовало. Она хочет развестись с ним и обращается в адвокатскую контору, где знакомится с секретарем, полной противоположностью ее мужа. Это был худощавый мужчина, хрупкого сложения, по виду некрепкого здоровья, но очень любезный и нежный. Они становятся друзьями; мужчина ищет ее любви, пишет ей нежные письма и оказывает ей тысячи знаков внимания. У них обнаруживаются общие интересы, духовная близость… После первого поцелуя у нее исчезает состояние замороженности… И хотя как мужчина он был и не очень сильным, однако умел доставить этой женщине такое удовольствие, что она переживала самые острые оргазмы… После ее развода с мужем они поженились и жили очень счастливо… Ласками и поцелуями он вызывал у этой женщины оргазмы. И это была та же самая женщина, которую первый муж, очень сильный мужчина, обвинял во фригидности!
  Отнюдь не все романы, не каждая любовная связь завершается вот так, как в сказке с доброй феей. Как молоденькая девушка мечтает, чтобы пришел герой -освободитель и вырвал ее, увел из отчего дома, так, бывает, и замужняя женщина ждет встречи с другим мужчиной, который избавит ее от кабалы супруга; чаще приходится слышать, как пылкий влюбленный остывает и сбегает, как только возлюбленная заводит речь о женитьбе; нередко женщину ранит нерешительность, недоговаривание возлюбленного: обида и даже враждебность, возникшие как следствие этого, портят их взаимоотношения. Если связь между мужчиной и женщиной стабилизируется, она может стать привычной, принять характер супружеских отношений; здесь будут и огорчения, и неприятности, и трудности, и скука, и печаль, и ревность, и осмотрительность, и хитрость - словом, все пороки супружеской жизни. И женщина начинает мечтать о другом мужчине, дабы вырваться из этой рутины.
  Впрочем, адюльтер принимает самые разные формы, в зависимости от нравов и обстоятельств. На уровне нашей цивилизации, где еще порой живы патриархальные традиции, нарушение супружеской верности со стороны женщины считается более серьезным, чем СО стороны мужчины.
  До чего же несправедлива оценка пороков! - говорит Монтень. - . Мы рассматриваем и оцениваем пороки не соответственно их природе, а руководствуясь собственной выгодой, от чего и проистекает такая предвзятость в нашем отношении к ним. Суровость наших понятий приводит к тому, что приверженность женщин к названному пороку становится в наших глазах отвратительнее и гаже, чем того заслуживает его сущность, и ведет к последствиям еще худшим, чем причина, его породившая.
  О первопричине такой строгости уже шла речь: адюльтер женщины может иметь последствия, в семье может появиться сын, рожденный от постороннего человека, что причинит ущерб законным наследникам, лишив их определенных прав; муж - хозяин, супруга - его собственность. Социальные перемены и практика «контроля за рождаемостью» в значительной степени лишили этот мотив его силы. Однако стремление удерживать женщину в зависимом положении способствует запретам, которыми ее до сих пор окружают. Нередко женщина переживает это внутри себя; она закрывает глаза на вольности своего мужа; религия, моральные устои, ее собственная «добродетель» не позволяют ей отвечать тем же. За женщиной следят - в особенности в «маленьких городках» как Старого, так и Нового Света - куда строже, чем за мужчиной; у него больше возможности уходить из дома, он путешествует или просто разъезжает, и к вольностям в его поведении относятся снисходительнее; тогда как женщина рискует своей репутацией, и ей может грозить развод. Многократно описывались хитрости и уловки, к которым прибегает женщина, дабы сплутовать и сорвать наблюдение, присмотр
за ней. Я знаю один маленький португальский городок, где придерживаются строгих старинных нравов, там женщины выходят из дома лишь в сопровождении свекрови или золовки; однако местный парикмахер сдает комнаты, расположенные над его подсобным помещением; и вот между укладкой волос и их расчесыванием любовники торопливо предаются объятиям. В больших городах у женщины меньше надсмотрщиков, хотя «приемы от пяти до семи часов вечера», практиковавшиеся когда -то, тоже не очень -то свободно и счастливо позволяли развиваться незаконной любви. Адюльтер, как правило связанный с ограниченным временем, с сохранением тайны, не способствует созданию между возлюбленными человечных, теплых, свободных и доверительных отношений; ложь, которая его сопровождает, отражается и на супружеских отношениях, лишая их всяческого достоинства.
  Современные женщины разного социального уровня частично добились так называемой сексуальной свободы. Но по -прежнему перед ними стоит сложная проблема, как примирить их супружескую жизнь с удовлетворением эротических потребностей. Брак вообще может не обнаружить между супругами физического влечения; казалось бы, самое разумное в таком случае просто расстаться, разойтись. Между тем признается, что мужчина может быть великолепным мужем, будучи при этом очень ветреным;

  удовлетворяемые им на стороне сексуальные капризы совсем не мешают ему сохранять дружеские отношения с женой и не мешают их семейной жизни; чем больше свободы дают супруги друг другу, тем более искренни, чистосердечны их отношения, тем менее в них лицемерия, фальши и двоедушия. Вероятно, можно согласиться, что женщину также устроит такое положение; нередко она полна желания и благих намерений разделить жизнь, интересы своего супруга, создать с ним вместе прочную семью, домашний очаг для своих детей и вместе с тем не отказалась бы познать и другие объятия. Постоянная сделка между осторожностью и лицемерием, этот сопутствующий адюльтеру компромисс, делает его унизительным; только когда брак будет результатом свободно заключенного союза на основе искреннего взаимопонимания, тогда он будет лишен одного из своих изъянов. А пока приходится признать, что на сегодняшний день вызывающее раздражение высказывание Франсийона у Дюма -сына: «Женщина - это совсем другое дело» - в определенном смысле сохраняет силу. А то различие между мужчиной и женщиной, которое приводится в подтверждение, оно неестественно.
Утверждают, например, что женщине в меньшей степени, чем мужчине, необходимы половые отношения, - нет мнения более ошибочного. Если женщина отвергнута мужем, если как женщина она не удовлетворена, она становится сварливой женой, злой матерью, фанатичной хозяйкой, помешанной на домашних заботах, одним словом, такие женщины несчастны и опасны; во всяком случае, даже если желание у женщины возникает реже, чем у мужчины, это не причина, чтобы не позволить ей его удовлетворить. Истинное различие заложено в той связи между эротическим положением мужчины и эротическим положением женщины и в том, как традиция современного общества это определяет. Ведь до сих пор считается, что акт любви со стороны женщины - это служение мужчине, вследствие чего мужчина рассматривается как ее властелин; так уж принято, что мужчина может взять в жены, в любовницы женщину, уступающую ему в чем -то, ниже его по своему уровню, женщина же, если свяжет свою судьбу с мужчиной -неровней, теряет себя в глазах окружающих; ее поведение в таком случае рассматривается как капитуляция, как падение. Жена порой вовсе не возражает, чтобы у
мужа были и другие женщины, ей это даже льстит; пожалуй, Адель Гюго представляла подобный тип, она знала, что ее пылкий супруг расточает жар своей любви и в других постелях, но не терзалась по этому поводу; некоторые женщины, подражая г -же де Помпадур, идут на посредничество^1^. Все меняется, когда муж держит свою жену в объятиях, она становится объектом, добычей; ему кажется, что у него в руках
  Я говорю здесь о браке. В любовной связи, мы это увидим, отношения любовной пары иные.
  сверхъестественная, таинственная сила, это уже не его жена, она не принадлежит ему, у него ее похитили. А главное, что в постели женщина часто ощущает себя именно женщиной, такой и хочет быть, и, следовательно, владычество на стороне мужчины; не менее важно и то, что ввиду престижа женщина готова одобрить в мужчине все, готова подражать ему, брать с него пример, следовать ему во всем; мужчина, обладающий ею, в ее глазах воплощает мужчину как такового, одним словом, мужчину, иначе и не скажешь. Мужа раздражают, и не без основания, отзвуки чужих мыслей в устах жены: у него появляется ощущение, что это им обладали, его изнасиловали. Если г -жа де Шаррьер порвала с юным Бенжаменом Констаном - который, кстати, между двумя мужеподобными женщинами исполнял как бы женскую роль, - так она это сделала потому, что не могла переносить заметного и ненавистного ей влияния г -жи де Сталь. Женщина, отдавая себя во власть мужчине, «отдаваясь» ему, становясь его отражением, должна признать, что ее неверность куда сильнее отрывает ее от мужа, чем его измена.
  Когда женщина соблюдает свою неприкосновенность, свою верность, так это бывает потому, что она опасается, что ее муж окажется скомпрометированным в глазах любовника. Женщина даже способна вообразить себе, что, переспав с мужчиной - пусть хоть раз, хоть наскоро, где -нибудь на диванчике, - она одержала верх над законным супругом; тем больше оснований у мужчины, обладавшего своей любовницей, считать, что он одурачил ее мужа. Вот почему и в «Нежности» Батая, и в «Ночной красавице» Касселя женщины заботливо выбирают любовников среди мужчин низкого происхождения: женщине от них нужны чувственные наслаждения, и она не хочет дать им перевес над уважаемым мужем. Мальро в «Условиях человеческого существования» нам показывает жизнь одной пары, где муж и жена составили для себя пакт о взаимной свободе; между тем, когда Мэй рассказывает Кийо, что она переспала с одним своим товарищем, Кийо страдает от мысли, что этот мужчина воображает, что он ее «имел»; он согласился уважать ее независимость в полной уверенности, что у нее никогда никого не будет', но сознание, что какой -то другой мужчина лелеет приятные мысли
относительно Мэй, его ранит и оскорбляет. Общество, общественное сознание смешивают свободную женщину и женщину легкого поведения; даже любовник не хочет признавать ее свободы, которой сам же пользуется; ему предпочтительнее думать, что его любовница уступила, позволила себя увлечь, сдалась на его уговоры, он ее завоевал, соблазнил. Гордая женщина сама лично еще может как -то примириться с таким тщеславием своего партнера; но ей отвратительно, что достойный уважения муж терпит от подобного чванства. Женщине очень трудно действовать на равных с мужчиной до тех пор, пока это ЕЕ равенство не признается повсеместно, во всем мире, всеми одинаково и не будет конкретно реализовано.
  А так и адюльтер, и дружеские связи, и светская жизнь - все это лишь дивертисменты в супружеской жизни; они могут помочь переносить цепи принуждения и насилия, но не разрывают их. Это всего лишь подобие побега, и это никаким образом не позволяет женщине по -настоящему распорядиться своей судьбой.


  ГЛАВА 8 ПРОСТИТУТКИ И ГЕТЕРЫ
  Мы уже видели^1^, что брак имеет своим прямым продолжением и проституцию. «Гетеризм, - говорит Морган, - сопутствует человечеству на всем пути развития цивилизации в виде туманного призрака рядом с семьей». Предусмотрительности ради мужчина требует от жены нравственной чистоты, но его самого не удовлетворяют условия, выполнение которых он ей навязывает.
  Цари Персии хотя и приглашали своих жен на пиры, - рассказывает Монтень, одобряющий их мудрость, - но когда желания их от выпитого вина распалялись и им начинало казаться, что еще немного и придется снять узду со страстей, они отправляли их на женскую половину, дабы не сделать ИХ соучастницами своей безудержной похоти, и звали вместо них других женщин, к которым не обязаны были относиться с таким уважением.
  Нужна канализация, чтобы гарантировать здоровые условия жизни во дворцах, - так говорили Отцы Церкви, А Мандевилль в одной своей нашумевшей работе писал: «Совершенно очевидна необходимость пожертвовать одной частью женщин, дабы уберечь другую и тем самым избавить общество от еще более отталкивающей грязи». Одним из аргументов американских рабовладельцев в пользу сохранения рабовладельческого строя был тот, что белые Юга Америки, будучи избавлены от тяжелых работ, выполняемых рабами, могут поддерживать между собой самые демократические, самые утонченные отношения; вот так же существование касты «гулящих девок» позволяет с рыцарским уважением относиться к «честной женщине». Проститутка - это козел отпущения; мужчина выплескивает на нее свою мерзость, с ее помощью как бы освобождается от своей гнусности, низости, она прикрывает его подлость, и при этом он ее не признает. Работает ли она на законном основании, с ведения полиции, или подпольно, с ней все равно обращаются как с парией.
  Если подходить с экономической точки зрения, то положение проститутки ничем не отличается от положения замужней женщины. «Между теми, которые торгуют собой посредством проституции, и теми, которые продаются способом замужества, есть единственная разница - она в цене и длительности соглашения», - говорит Марро в работе «Половая зрелость». И для одной, и для другой половой акт означает служение, тогда как у проститутки много клиентов и каждый платит за себя. Первую - один мужчина, ее муж, охраняет от всех остальных, вторая же защищена множеством мужчин от тирании одного -единственного. И в том, и в другом случае прибыль, извлекаемая обеими за счет своего тела, ограничена конкуренцией; муж всегда помнит о своей возможности в случае чего взять в жены другую женщину: выполнение «супружеских обязанностей» - это не одолжение, не любезность, не милость, это соблюдение условий соглашения, это подразумевается заключением супружеского акта, В случае проституции мужское желание, не столько единичное, сколько специфическое, удовлетворяется любым телом. И супруге и гетере только тогда удается заставить мужчину
служить своим интересам, когда они каким -то образом обретают превосходство над ним, получают власть и влияние. Однако между ними есть и большая разница, она состоит в том, что законная жена, будучи существом угнетенным, в качестве замужней женщины пользуется при этом уважением как человеческая личность; и это уважение - серьезная преграда притеснению. А у проститутки нет прав личности, в ее положении фокусируются все проявления женского рабства.
  Наивно спрашивать себя, что толкает женщину на путь проституции; сегодня уже никто не верит в теорию Ломброзо, не делающего различия между проститутками и криминальными элементами, и тех и других он считал дегенератами; как утверждает статистика, умственный уровень, в общем, у проституток несколько ниже среднего, а некоторые из них просто откровенные дебилы: ведь женщины, умственные способности которых замедлены в развитии, охотно выбирают себе ремесло, не требующее от них никакой специализации, никакого обучения; однако большинство проституток совершенно нормальны, а встречаются среди них и очень умные женщины. И не какая -то фатальная наследственность или особый физиологический изъян приводят в проституцию. В действительности в том обществе, где наличествуют нищета и безработица, каждая профессия тотчас приобретает своих служителей; пока будет необходимость в полиции и проституции, будут и полицейские, и проститутки. Кроме того, в среднем оба эти ремесла дают больший доход, чем многие другие. Было бы лицемерием удивляться масштабу проституции, предложение определяется спросом, в данном случае со
стороны мужчин; это извечный и универсальный экономический процесс. «Из всех причин проституции, - писал в 1857 году Паран -Дюшатле по итогам проведенного им исследования, - определяющими являются отсутствие работы и нищета - неизбежное следствие мизерной оплаты труда». Благомыслящие моралисты издевательски заявляют, что все рассказы, вызывающие жалость и сочувствие к проституткам, предназначаются наивному клиенту. Действительно, во многих случаях проститутка могла бы зарабатывать на жизнь иным способом; однако, если избранный путь ей не кажется самым худшим, это вовсе не доказывает, что у нее в крови порок; скорее следует осудить то общество, где это ремесло представляется женщине менее отвратным, чем какое -нибудь другое. Возникает вопрос: почему та или иная женщина избирает проституцию? Но корректнее было бы спросить: а почему бы ей ее не избрать? Среди прочего было замечено, что очень большое количество «девочек» встречается среди служанок, причем во всех странах, как отмечал Паран -Дюшатле. Лили Браун обнаружила это в Германии, а Рикер в Бельгии. Приблизительно 50 процентов проституток в прошлом
были прислугой. Достаточно беглого взгляда на «комнаты для прислуги», и все становится ясным. Эксплуатация, угнетенное положение, при котором с ней обращаются скорее как с вещью, нежели как с человеческой личностью; прислуга ли она, выполняющая все виды работ по дому, или горничная - ей не приходится ждать в будущем улучшения своей судьбы; она вынуждена также исполнять и капризы хозяина; и вот от рабства, связанного с ее положением служанки, от любовной интрижки, заведенной с ней хозяином, она скатывается к рабству, которое вряд ли можно считать унизительным и которое ей представляется даже более счастливым. Кроме того, публичные женщины очень часто бывают из тех, что оторваны от своих родных мест; считается, что 80 процентов парижских проституток происходят из провинции или прибыли из деревни. Близость семьи, забота о своей репутации в связи с этим могли бы помешать женщине избрать для себя профессию, в общем не вызывающую уважения; однако, затерявшись в большом городе, утратив прежние общественные связи, она теряет и представление о «морали», точнее, оно становится абстрактным и поэтому никак не
препятствует ее поведению. Насколько буржуазия окружает и половой акт, и вообще все, что связано с сексом - в особенности с невинностью, - сомнительным табу, настолько в крестьянской и рабочей среде во многих случаях к этим вопросам относятся попросту безразлично. Множество исследований подтверждают этот вывод: большое число девушек из этой среды позволяют лишить себя невинности первому встречному, а далее они уже не видят ничего особенного в том, чтобы отдаваться любому. Доктор Бизар, проведя опрос ста проституток, выяснил: одна из них лишилась невинности в одиннадцать лет, две - в двенадцать, две - в тринадцать, шесть - в четырнадцать, семь - в пятнадцать, двадцать одна - в шестнадцать, девятнадцать - в семнадцать, семнадцать - в восемнадцать, шесть - в девятнадцать лет, остальные - после двадцати одного года. Таким образом, 5 процентов опрошенных лишились девственности, еще не сформировавшись. Больше половины сказали, что отдались по любви; остальные так, от непонимания. Первый соблазнитель чаще всего молодой человек. Из тех, кто работает рядом в мастерской, в цехе, товарищ по работе или друг
детства; вслед за ними идут военные, потом непосредственный начальник, бригадир, мастер, камердинер, затем студенты; в списке доктора Бизара числились также два адвоката, один архитектор, один врач, один фармацевт. Вопреки распространенному мнению, роль первого обычно принадлежит не хозяину: чаще это его сын, племянник или кто -то из его друзей. Комманж в своем исследовании выделил сорок пять совсем молоденьких девушек от двенадцати до семнадцати лет, лишенных невинности незнакомыми мужчинами, которых позже никогда не встречали; они согласились на это пассивно и никакого удовольствия не испытали. Доктор Бизар приводит среди прочих следующие случаи: Мадемуазель Ж. из Бордо, восемнадцати лет, возвращаясь из монастыря, дала себя увлечь в крытую повозку из чистейшего любопытства, не помышляя о дурном, где ее лишил девственности какой -то ярмарочный торговец.
  Девочка тринадцати лет, не раздумывая, отдается незнакомцу, встреченному на улице, больше она его никогда не видела.
  М. рассказывает, что она лишилась девственности в семнадцать лет, отдавшись совершенно незнакомому молодому человеку, и позволила это сделать из -за своей полной неосведомленности в этих вопросах.
  Р. была лишена невинности в семнадцать с половиной лет молодым человеком, случайно встреченным в доме врача, к которому она обратилась, чтобы пригласить к своей больной сестре; упомянутый молодой человек повез ее домой на машине якобы для того, чтобы оказать услугу, помочь поскорее вернуться, на самом же деле, получив от нее то, что ему было нужно, он высадил ее посреди улицы.
  Б., лишенная девственности в пятнадцать с половиной лет, сказала буквально следующее: «Я делала это, не придавая этому никакого значения». Она никогда впоследствии не видела того молодого человека, а девять месяцев спустя родила здорового ребенка.
  С. лишилась девственности в четырнадцать лет, молодой мужчина завлек ее к себе домой под предлогом знакомства с сестрой. Сестры у него не оказалось, зато оказался сифилис, которым он и заразил девочку.
  Ф. лишилась невинности в восемнадцать лет, произошло это в заброшенной фронтовой траншее, сделал это ее женатый кузен, вместе с которым они осматривали места боевых действий, она забеременела, и он вынудил ее покинуть семью.
  С. в семнадцать лет была лишена девственности прямо на пляже, летним вечером, молодым человеком, с которым она только что познакомилась в отеле, и все произошло в ста метрах от их мирно беседовавших мам. Молодой человек заразил ее гонореей.
  Л. лишилась невинности в тринадцать лет, это сделал ее дядя, когда вечером они слушали радиоприемник, а тетя, любившая ложиться рано, спокойно спала в соседней комнате.
  Нет сомнения, что ни одна из этих девиц, без сопротивления отдавшихся первому претенденту, не была травмирована потерей девственности. Интересно другое: какое психологическое влияние оказал на их будущее этот печальный опыт; к сожалению, подвергать психоанализу таких «потаскушек» невозможно, они не умеют описать происходящее с ними, пользуются банальными, избитыми, ходульными выражениями. Некоторые из них объясняют легкость своего поведения существованием и влиянием проституции, мы уже говорили об этом; а подтолкнуть к этому может и обида на семью, и непонятные, пугающие своей новизной сексуальные ощущения, наконец желание поиграть во взрослых. Встречаются совсем девочки, подражающие проституткам; они чрезмерно и вызывающе красятся, посещают парней, кокетничают с дерзкой откровенностью; хотя на самом деле они еще дети, существа асексуальные, холодные, которые полагают, что можно безнаказанно играть с огнем; и наступает день, когда они попадают в ловушку к какому -нибудь молодцу, а уж потом понеслось…
  «Когда дверь взломана, ее трудно держать закрытой» - такое откровение одной четырнадцатилетней проститутки мы находим у Марро в работе «Половая зрелость». Между тем только в очень редких случаях девушка идет на панель сразу после того, как теряет девственность. В ряде случаев она сохраняет привязанность к своему первому любовнику и живет с ним; имеет какое -нибудь «честное» занятие; когда любовник бросает ее, находится утешитель; поскольку она уже не принадлежит одному -единственному мужчине, то считает, что можно отдаваться любому; бывает, сам любовник - первый ли, второй - советует таким образом зарабатывать на жизнь. Очень часто на путь проституции девушек толкают родители: в некоторых семьях - например, в знаменитой американской семье Жюк - все женщины посвящают себя этому ремеслу. Среди молоденьких бродяжек очень много девочек, брошенных своими родными, они начинают с попрошайничества, а кончают панелью. В 185? году Паран -Дюшатле, проведя опрос 5000 проституток, обнаружил, что 1441 заставила заниматься проституцией нищета, 1425 - были соблазнены и брошены, 1255 - брошены своими близкими и
остались без средств. Современные данные примерно те же. Часто из -за какого -нибудь заболевания женщина не в состоянии заниматься прежним трудом или по какой -то причине теряет работу, и то и другое может привести ее к проституции, ибо нарушается непрочное равновесие ее бюджета, и она вынуждена спешно найти новый источник для существования. Причиной может послужить и рождение ребенка. Больше чем у половины женщин в приюте Сен -Лазар были дети, по меньшей мере один ребенок; у многих от трех до шести; доктор Бизар знал там одну, которая родила четырнадцать детей, из которых восемь еще были живы, когда он с ней познакомился. Он, кстати, говорил, что очень немногие бросают своих малюток; и нередко именно ради детей, чтобы прокормить их, мать -одиночка становится проституткой. Доктор Бизар приводит следующий случай: Некая девушка жила в провинции, в девятнадцать лет ее лишил девственности шестидесятилетний хозяин, тогда она еще жила в своей семье, из -за беременности ей пришлось уйти от родных, она родила здорового ребенка, дочь, которую вполне нормально растила. После родов отправилась в Париж,
устроилась там кормилицей, гулять начала в двадцать девять лет. Проституцией занимается, таким образом, уже тридцать три года. Сейчас себя чувствует выбившейся из сил и сломленной, просит поместить ее в Сен -Лазар.
  Известно, что рост проституции наблюдается во время войны и в период послевоенных кризисов. Автор рассказа «Жизнь проститутки», частично напечатанного в «Тан модерн»^1^, так говорила о своих первых шагах: Я вышла замуж в шестнадцать лет за человека на тринадцать лет старше меня. Замуж вышла с единственной целью вырваться из дома, от родителей. Мой муж только и знал, что делал мне детей. «С ними ты никуда не денешься, дома будешь сидеть, не до выходов тебе будет» - так он говорил. Он был против того, чтобы я красилась, не хотел водить меня в кино. А уж свекровь и вовсе терпеть невозможно было, она ежедневно являлась к нам и одобряла все, что бы ни делал ее мерзавец сын. Мой первый ребенок - мальчик, его назвали Жак; четырнадцать месяцев спустя я родила Пьера… Так как было скучно сидеть дома, поступила на курсы медсестер, мне там очень понравилось… Потом поступила работать в больницу в пригороде Парижа, в женское отделение. Одна молоденькая медсестра, совсем девчонка, обучила меня тому, о чем я понятия не имела раньше. Для меня спать с мужем было как барщину отбывать. После я работала в мужском
отделении шесть месяцев без всяких шашней. И вот как -то один тип, бывший солдат, служивший в Северной Африке, подонок, но очень красивый парень, вваливается ко мне… Он дает мне понять, что я могла бы жить иначе, могла бы отправиться с ним вместе в Париж, оставить работу… Он очень хорошо сумел меня усыпить… Я решилась уехать с ним… Целый месяц я была по -настоящему счастлива… Однажды он привел женщину, очень хорошо одетую, даже шикарно, и сказал: «Вот эта очень хорошо делает свое дело». Вначале я не соглашалась. Даже нашла место медсестры в клинике, помещавшейся в том же квартале, чтобы показать ему, что не желаю заниматься проституцией, но долго не могла сопротивляться. Он все время мне повторял: «Ты меня не любишь. Когда сильно любят мужчину, на него работают». Я плакала. В клинике все время была очень печальной. В конце концов я дала отвести себя к парикмахеру. И вот я начала выходить! Жюло следовал за мной, чтобы приглядывать, хорошо ли я работаю, и чтобы предупредить в случае, если фараоны рядом появятся…
  Журнал напечатал этот рассказ под псевдонимом Мария -Тереза; я тоже буду называть ее так.
  В определенном смысле это классическая история, описывающая, как сутенер заставляет свою девушку идти на панель. Роль сутенера может принадлежать и мужу. А иногда и другой женщине. Л. Февр в 1931 году опросил 510 молодых проституток^1^· 284 из них жили одни, 132 - с другом, 94 - с подругой, с которой их, как правило, связывала лесбийская любовь. Л. Февр приводит отрывки из их писем, сохраняя орфографию: Сусанна, Семнадцать лет: «Я стала заниматься проституцией сначала в основном с проститутками. Одна из них меня очень долго держала при себе, очень ревновала, тогда мне пришлось уйти с этой улицы…»
  Андрэ, пятнадцать с половиной лет: «Я ушла от родителей, потому что захотела жить с подругой, с которой познакомилась на вечере, я сразу поняла, что она хочет любить меня как мужчина, я с ней прожила четыре месяца, а потом…»
  Жанна, четырнадцать лет: «Моего бедного папочку звали Н., он умер от последствий войны в госпитале в 1922 году. Мать снова вышла замуж. Я ходила в школу, чтобы получить свидетельство об окончании, потом пошла учиться шить… потом стала работать, денег получала мало, поэтому стали ругаться с отчимом… Мне пришлось поступить к мадам на улице… Целых десять дней я была одна с ее дочерью, которой было лет двадцать пять; я почувствовала, как она вдруг изменилась. А однажды, прямо так же, как парень, она призналась мне в любви… Сначала я не решалась, а потом побоялась, что меня выгонят, и в конце концов согласилась; я тогда кое в чем разобралась, кое -чему научилась… Потом я работала, потом осталась без работы и стала заниматься проституцией, сначала я это делала с женщинами. Я познакомилась с одной очень щедрой дамой», и т. д.
  Очень часто женщина видит в проституции временный способ поправить материальное положение, Однако уже сто раз писали о том, как она незаметно втягивается в ремесло в силу разных причин. Как раз сравнительно редки случаи так называемой «торговли белыми», то есть «торговли женщинами», когда женщина оказывается втянутой в дело насильно, путем ложных обещаний, мистификаций и т. д. Но, раз попав в сферу проституции, женщина вынуждена оставаться в ней зачастую против своей воли. Поначалу необходимые ей средства дает сутенер или содержательница публичного дома, которые таким образом присваивают себе все права на нее, забирают себе большую часть ее заработка, и освободиться от них ей очень трудно. Мария -Тереза вела настоящую войну много лет, прежде чем одержала победу.
  В конце концов я поняла, что Жюло хотел только мои денежки, и подумала, что, если бы его не было рядом, я смогла бы кое -что откладывать себе впрок… В публичном доме вначале чувствовала себя скованно, не осмеливалась подойти к клиентам и сказать: «Пойдем со мной». Жена одного из приятелей Жюло все время за мной следила и подсчитывала, сколько раз я поднималась к себе с клиентом… И вот
  ^1^ «Проститутки -бродяжки в тюрьме»
  ук. юло мне пишет, что я должна каждый вечер отдавать свой заработок хозяйке, «так их у тебя не украдут…». Когда я захотела купить себе платье, хозяйка заведения сказала, что Жюло запретил мне выдавать мои деньги… я решила вырваться из этой тюрьмы как можно скорее. Когда хозяйка публичного дома узнала, что я собираюсь уйти, она мне не дала тампон^1^ перед осмотром врача, как это делала раньше, и меня взяли и отправили в больницу… Оттуда пришлось вернуться на эту каторгу, чтобы заработать деньги на отъезд… но в борделе я пробыла только четыре недели. Несколько дней проработала на бульваре Барбес, как когда -то, но была так зла на Жюло, что не могла оставаться в Париже: мы все время ругались, он еще и бил меня, однажды чуть не выбросил в окно… Я договорилась с одним агентом поехать куда -нибудь в провинцию. Когда я сообразила, что этот агент знаком с Жюло, то не пошла на условленное место свидания. А потом две девки из компании этого агента, встретив меня на улице Бэлом, избили… На следующий день собрала чемодан и отправилась одна на остров Т. Три недели спустя поняла, что с меня хватит, что больше не
могу находиться в этом борделе, и написала доктору, когда он пришел с осмотром, чтобы меня отметили как выбывающую… Жюло меня встретил на бульваре Мажанта и поколотил… На лице у меня остались следы от его побоев. Я уже больше не могла переносить Жюло, была им сыта по горло. И тогда я подписала контракт и уехала в Германию…
  Художественная литература сделала фигуру Жюло типичной, В жизни проститутки он играет роль покровителя. Ссужает ее деньгами на туалеты в начале пути, затем защищает от конкуренток, от полиции - иногда бывает, что он сам полицейский, · - от клиентов. Ведь среди них попадаются такие, которые хотели бы получить удовольствие и сбежать, не заплатив; есть и другие, которые дают выход своему садизму. Несколько лет назад в Мадриде, например, золотая молодежь, в основном фашисты, развлекалась тем, что в холодную ночь бросала в реку проституток; а во Франции были случаи, когда развеселившиеся студенты увозили женщин за город и ночью их там бросали совершенно голыми; поэтому, чтобы получить заработанные деньги, избежать жестокого обращения, проститутке нужен мужчина. К тому же он для нее еще и моральная поддержка: «Когда ты одна, так и работаешь хуже, спустя рукава, как -то и сердце не лежит к этому делу, все идет кое -как» - так говорят некоторые из них. Нередко проститутка даже любит своего мужчину; и нередко именно любовь толкает ее к занятиям этим ремеслом или служит ей оправданием; в среде, где она
вращается, у мужчин огромное превосходство над женщинами; их разделяет такая дистанция, что эта любовь превращается в религию, благоговейное поклонение, ею -то и объясняется самоотречение иных проституток. В жестокости и насилии своего самца они видят признак мужественности и подчиняются
  Специальный тампон выдается женщинам заведения перед осмотром врача, чтобы он не обнаружил у них гонококк, если же хозяйка хочет от кого -то избавиться, она не дает тампон.
  ему с особой покорностью. Они ревнуют его, мучаются, но одновременно еще и переживают рядом с ним радость влюбленности.
  Некоторые из них питают по отношению к закабалившим их мужчинам только злобу и обиду: и лишь страх держит их рядом с ними, под их властью, в зависимости от них, как это было в случае с Марией -Терезой. И вот женщины утешаются с каким -нибудь любовником, «хахалем» из числа своих клиентов.
  Все женщины моей среды помимо своих Жюло имели хахаля, и я тоже, - пишет Мария -Тереза. - Это был очень красивый парень, моряк. Хоть он и неплох был в постели, я не получала с ним удовольствия, но зато у нас были очень хорошие, дружеские отношения. Нередко мы поднимались ко мне в комнату совсем не для занятий любовью, просто беседовали, и он говорил, что я должна уйти из этого заведения, что мне не место здесь.
  Проститутки также находят для себя радость и отвлечение в общении с женщинами. Среди проституток очень много лесбиянок. Мы уже видели, что у истоков их карьеры нередко лежит какое -нибудь любовное приключение с женщиной, немало проституток начинают как лесбиянки и продолжают жить со своей подружкой. По результатам обследования, проведенного Анной Рюлинг в Германии, около 20 процентов проституток заявили, что они лесбиянки. Февр рассказывает о тюрьмах, где молодые заключенные женщины обмениваются письмами порнографического содержания, со страстными уверениями в своих чувствах, которые подписывают: «Навеки вместе». Эти письма очень похожи на те, которые пишут друг другу школьницы, - »аздувая тем самым сердечное пламя; правда, школьницы не так опытны, не так искушены, более скромны, сдержанны, застенчивы, робки; проститутки же предельно откровенны в выражении своих чувств, как в описании их словами, так и в реализации. Мы знаем, что в жизни Марии -Терезы - а познакомила ее с чувственным наслаждением женщина - особую роль играет именно подружка в противоположность презираемому клиенту и ненавистному,
повелевающему ею сутенеру; Как -то Жюло привел девчонку, бедную служаночку, у которой не было даже башмаков на ногах. Пришлось купить ей полную экипировку на барахолке, а потом уж отправиться вместе работать. Она была очень миленькая, и, так как ко всему прочему любила женщин, мы быстро поладили. С ней я вспомнила все, чему меня когда -то научила медсестра в больнице. Мы часто веселились и вместо работы отправлялись в кино. Я была рада ей.
  Очевидно, что подружка в данном случае выполняет ту же роль, что и сердечный друг для добропорядочной женщины, основное окружение которой тоже женщины: именно подружка приносит удовольствие, отношения с ней свободные, бескорыстные, они диктуются только взаимным желанием, взаимопритяжением; устав от мужчин, испытывая в силу этого к ним отвращение, а порою и просто желая отвлечься, проститутка ищет объятий другой женщины, чтобы расслабиться и получить удовольствие. Во всяком случае, в среде проституток вот такое взаимопонимание, быстро объединяющее женщин, намного более распространено, чем в любой другой среде. От того, что отношения этих женщин с другой половиной человечества построены на коммерческой основе, от того, что общество относится к ним как к париям, проститутки между собой сохраняют прочную солидарность; они могут оказаться соперницами, могут ревновать друг друга, оскорблять, драться, наконец; но они крайне нуждаются друг в друге, чтобы построить свой «контрмир», где они обретают человеческое достоинство; и подружка - это их конфидент, особо доверенный, избранный свидетель их жизни; кто
еще, кроме нее, может оценить наряд, прическу, все то, что предназначено для соблазна мужчин, с одной стороны, но что, с другой, имеет и самоценность, что вызывает зависть и восхищение у других женщин.
  Что же касается отношений проститутки и клиентов, то существуют разные мнения на этот счет, да и случай на случай не приходится. Нередко утверждается, что для своего любимого она хранит особый поцелуй, одаривая им его уста, и особую нежность, что для нее нет никакого сравнения между объятиями по любви и профессиональными объятиями. Свидетельства мужчин по этому поводу вызывают сомнения, поскольку ИХ тщеславие стимулирует самообман и они с готовностью дают себя провести с помощью разыгрываемых комедий, якобы погружающих их в стихию наслаждений. Действительно, поведение и состояние проститутки меняются в зависимости от обстоятельств, от того, работает ли она, так сказать, на «конвейере», что физически изнуряет, или у нее короткий визит клиента, или «рабочая ночь», или свидание с хорошо знакомым клиентом, отношения с которым стали привычными. Мария -Тереза занималась своим ремеслом, как правило не вкладывая в это никаких чувств, безучастно, безразлично, однако и в ее памяти сохранилось несколько блаженных ночей, принесших ей наслаждение; у нее были «любовники», и, собственно, они были у всех ее товарок;
бывает, что проститутка отказывается брать деньги с клиента, если он ей очень понравился, а то и помогает ему, окажись он в затруднительном положении. А в общем, проститутка работает бесстрастно, холодно. Некоторые из них к большинству своих клиентов относятся не просто с безразличием, а еще и с примесью презрения. «О! До какой же степени все мужчины придурки и кретины! Женщина может чем угодно забить им голову!» - пишет Мария -Тереза. Все же многие из них испытывают обиду и отвращение к мужчинам; их испорченность им омерзительна. То ли потому, что в бордель мужчины идут, дабы дать выход своим порокам, в которых они не осмеливаются признаться ни женам, ни любовницам, то ли сам бордель возбуждает, стимулирует развращенность, только большинство мужчин требует от проститутки «фантазий», Мария -Тереза жаловалась, в частности, на французов, проявлявших ненасытность, неутомимость и чрезмерно богатое воображение. Женщины, попавшие на лечение к доктору Бизару, признавались, что «все мужчины в той или иной степени порочны». Одна из моих подруг много раз беседовала с молоденькой проституткой, лежавшей на
излечении в больнице Божон; это была умненькая девушка, в свое время она работала прислугой, потом жила с сутенером, которого обожала. Она говорила; «Все мужчины порочны, кроме моего. За это я и люблю его. Если я когда -нибудь обнаружу у него порок, я его брошу. Когда клиент приходит впервые, он еще не осмеливается, ведет себя нормально; но когда он приходит в следующий раз, он уже начинает требовать всяких штучек… Вы говорите, что ваш муж не испорчен, - увидите еще. Все они испорчены». Испорченность, развращенность мужчин породили у нее ненависть к ним. Другая моя подруга в 1943 году в Френе тоже познакомилась с проституткой и даже подружилась с ней. Эта проститутка уверяла, что 90 процентов ее клиентов развращены, порочны, около 50 процентов скрытые педерасты. Те из них, которые проявляли чрезмерное воображение, пугали ее. Один немецкий офицер требовал, чтобы она прогуливалась по комнате обнаженной с цветами в руках, имитируя расправленные крылья и изображая полет птицы; несмотря на куртуазность и щедрость этого офицера, она, едва заметив его, сбегала. Марию -Терезу «фантазии» приводили в ужас, хотя
ее сексуальный опыт намного превосходил простое совокупление и чаще всего эти «фантазии» требовали от проститутки меньшей затраты сил. Три проститутки, о которых шла речь выше, неординарны, они умны, восприимчивы, чувствительны. Они, без сомнения, отдавали себе отчет в том, что, как только их перестанет защищать рутина ремесла и как только клиент перейдет из разряда обыкновенного, типичного клиента и примет индивидуальный облик, они тут же станут жертвой чьей -то совести и свободного каприза, и речь уже будет идти не о простой купле -продаже. Впрочем, есть проститутки, специализирующиеся на «фантазиях», и оплачиваются они дороже. Во враждебном отношении проституток к клиентам проявляется еще и классовое чувство. Хелен Дейч пространно изложила историю некой Анны, хорошенькой белокурой проститутки, по возрасту совсем ребенка, которая, будучи, как правило, нежной, милой, испытывала приступы бешенства при виде определенного типа мужчин. Она выросла в рабочей семье; отец пил, мать постоянно болела; это несчастное супружество привило ей ужас перед семейной жизнью, и она ни за что не соглашалась выйти замуж,
хотя, несмотря на ее ремесло, ей неоднократно делали предложения. Местные парни ее совратили; ей нравилось ее занятие; но когда, заболев туберкулезом, она оказалась в больнице, у нее стала развиваться безумная ненависть к врачам; «респектабельные» мужчины ей были отвратительны; вежливость, сочувствие доктора для нее были непереносимы. «Что, мы не знаем, что ли, как с них легко слетает маска любезности, достоинства, самообладания и вместо этого появляется грубое животное?» - говорила она. В остальном же была уравновешенной, психически здоровой. Вот только сочинила историю про ребенка, который якобы воспитывался у кормилицы, а так не лгала. Умерла она от туберкулеза, Еще одна молоденькая проститутка, Юлия, которая с пятнадцати лет отдавалась всем встречавшимся с нею мальчишкам, любила только слабых, бедных, несчастных мужчин; с ними она была мила, нежна; а на остальных смотрела как на «диких животных, заслуживающих самого худшего обращения». (У нее был сильно выраженный комплекс на почве несостоявшегося материнства; слова «мать», «ребенок» и созвучные с ними приводили ее в неописуемую ярость, в
настоящий транс.)
  Большая же часть проституток морально адаптируется к своему уделу; это совсем не означает, что у них наследственная или врожденная порочность, аморальность, - они просто чувствуют себя, и не без оснований, частью общества, требующего от них именно таких услуг. Они прекрасно знают, что назидательные речи полицейских, регистрирующих их, чистейшее пустословие, а возвышенные чувства, афишируемые клиентами за стенами борделя, их мало смущают. Мария -Тереза так все объясняет хозяйке булочной, у которой она живет в Берлине: По мне, все хороши. Пусть только платят денежки, мадам… Да, правда, потому что спать с мужчиной бесплатно, просто так, ни за что, с какой стати, он все равно скажет о вас, что вы проститутка; когда же он вам заплатит, то, хоть и сочтет вас проституткой, зато хитрой; ведь как получается, когда вы требуете денег у мужчины, то можете быть уверены, что он вам на это ответит: «Я не знал, что для тебя это работа», или: «А у тебя есть еще кто -нибудь, другой мужчина?» Вот так. Так что за плату ли, бесплатно ли, получается одно и то же. «Да, конечно, - отвечает она. - Вы правы». А я ей говорю
дальше: вы полчаса простоите в очереди только за талончиком на обувь. Я же за полчаса успею с одним переспать. Вот у меня и туфельки на ногах; а если жить с кем -то, тут иначе, надо уметь запудрить мозги, охмурить, за это тебе еще больше платят. Видите, получается, что я права.
  Нет, не моральная и не психологическая стороны жизни отягощают существование проститутки. Ее материальное положение в большинстве случаев плачевно. Обираемые сутенером и держательницей публичного дома, проститутки никогда не чувствуют себя уверенно, а три четверти из них вообще не имеют своих денег. Доктор Бизар, лечивший, по его выражению, легионы проституток, говорит, что приблизительно 75 процентов из них лет пять спустя после освоения ремесла схватывают сифилис; особенно легко, пугающе легко, заражаются неопытные несовершеннолетние проститутки; среди них процентам 25 необходима операция из -за осложнений после перенесенной гонореи. Одна из двадцати заболевает туберкулезом, 60 процентов становятся алкоголичками или наркоманками; 40 процентов умирают, не дожив до сорока лет. К этому нужно добавить, что предпринимаемые ими меры предосторожности не всегда надежны, и время от времени они беременеют, а аборт делают, как правило, в ужасных условиях, Проституция низкого пошиба - это тяжелое ремесло, при котором женщина подвергается сексуальному и экономическому угнетению, испытывает произвол полиции,
терпит унизительный медицинский контроль, капризы клиентов, не защищена ни от каких инфекций, ни от каких болезней, а также и от нищеты; при котором она в полном смысле слова низведена до уровня вещи^1^.
  От рядовой проститутки до знаменитой гетеры - дистанция огромного размера, у этой лестницы множество ступенек. Основное различие между ними состоит в том, что проститутка выступает на торгах как представительница некоей общей категории себе подобных и в силу существующей в этой среде конкуренции обречена оставаться на жалком жизненном уровне, тогда как гетера делает ставку на свою особенность: если ей удается добиться успеха, она может рассчитывать на высокое положение. Красота, обаяние, сексапильность необходимы для достижения этой цели, но и их недостаточно: нужно, чтобы ее оценило общественное мнение. Ее стоимость выявляется через желание мужчины, но она получает признание лишь тогда, когда мужчина открыто, перед всем миром назовет эту стоимость, провозгласит ее цену. В веке минувшем это были дом или дворец, экипаж, жемчуга - свидетельства власти «кокотки» над своим покровителем, которые возводили ее в ранг дамы полусвета; она удерживалась в своем высоком положении до тех пор, пока мужчины продолжали разоряться ради нее. Социальные и экономические перемены привели к исчезновению такого типа
женщин, как Бланш д'Антини. Нет больше «полусвета», среды, в которой могла бы самоутверждаться подобная репутация. Амбициозность и честолюбие находят другие пути для самоутверждения. Признание завоевывается новыми способами. Последнее воплощение гетеры - это кинозвезда, Имея в качестве опоры мужа - таково строгое требование Голливуда - или солидного, серьезного друга, она появляется на экране и далее роднится со своими героинями - фринией, Империей, Золотой Каской. Она предлагает мужчинам Женщину их мечты, а они за это отдают ей состояние и создают славу.
  Грань между проституцией и искусством всегда была хрупка, поскольку красота и сладострастие как -то двусмысленно соединя-
  ^1^ВПОЛНЕ ОЧЕВИДНО, ЧТО ЛИЦЕМЕРНЫМИ ЗАЯВЛЕНИЯМИ И ПРОСТО ОТРИЦАНИЕМ ДАННОГО ЯВЛЕНИЯ СИТУАЦИИ НЕ ИЗМЕНИШЬ. ЧТОБЫ ПРОСТИТУЦИЯ ИСЧЕЗЛА, НЕОБХОДИМЫ ДВА УСЛОВИЯ: КАЖДАЯ ЖЕНЩИНА ДОЛЖНА ИМЕТЬ ВОЗМОЖНОСТЬ РАССЧИТЫВАТЬ НА ПРИЛИЧНУЮ РАБОТУ; ОБЩЕСТВЕННЫЕ НРАВЫ НЕ ДОЛЖНЫ БЫТЬ ПРЕПЯТСТВИЕМ СВОБОДЕ ЛЮБВИ. ТОЛЬКО УНИЧТОЖИВ УСЛОВИЯ, ПРИ КОТОРЫХ ВОЗНИКАЕТ ПРОСТИТУЦИЯ, МОЖНО УНИЧТОЖИТЬ САМУ ПРОСТИТУЦИЮ.
  кэтся; на самом деле не красота пробуждает желание; эта платоновская теория любви предлагает похоти свои лицемерные оправдания. Фриния, обнажающая грудь перед ареопагом, якобы предоставляет возможность созерцания чистой идеи. Показ неприкрытого тела становится зрелищем, явлением искусства; американские «бурлески» сделали из раздевания драму. «Обнаженное тело невинно, целомудренно», - заявляют старые господа и под видом коллекционирования «художественно выполненных ню» собирают порнографические фото. В борделе момент, когда клиенты делают выбор, - это настоящий парад; этот парад может принимать более сложные формы - «живые картинки», «артистичные позы». Проститутка, желающая выделиться, повысить свою стоимость, не ограничивается пассивным показом своего тела; она стремится обнаружить особые таланты. Греческие «флейтистки» пленяли мужчин своей музыкой и танцами. Женщины из племени, обитающем в Улед -Наиле, исполняют танец живота, испанки танцуют и поют в Барио -Шино, и для тех и для других это способ предложить себя в изысканной манере особому ценителю. Нана, как известно, выходит на сцену с
определенной целью, ей нужны «покровители». Некоторые мюзик -холлы, как некогда кафешантаны, кабаре, представляют собой попросту бордели. Любое ремесло, любой вид деятельности, связанный с обнажением женского тела, может быть использован в «галантных» целях. Нет сомнения, есть танцовщицы мюзик -холла, есть платные партнерши для танцев в кабаре, обнаженные танцовщицы, партнерши для проведения времени за столиком, сексапильные красотки, манекенщицы, певицы, актрисы, которые не смешивают эротическую часть своей жизни с ремеслом; и чем большего мастерства, технического совершенства, выдумки требует их ремесло, тем в большей степени оно становится самоцелью; однако нередко женщина, «предлагающая себя» публике, впадает в соблазн использовать свой шарм и с помощью интимной коммерции заработать себе на жизнь. И только куртизанка обзаводится ремеслом, которое служит ей ширмой. И редкая из них ведет себя как Леа, героиня Колетт, которая на обращение друга «моя актриса» отвечает: «Актриса? Подумать только, мои любовники становятся бестактны». Торговая, рыночная стоимость каждой из них зависит от репутации,
точнее, от имени, а сделать «имя» можно на сцене или на экране, потом оно становится источником дохода.
  Не каждая Золушка мечтает только о волшебном принце: муж или любовник, она подозревает, может превратиться и в ее тирана; поэтому она предпочитает мечтать о собственном смеющемся изображении на афишах больших кинотеатров. Но все -таки чаще всего благодаря «протекциям» мужчин она достигает этой цели; именно мужчины - муж, любовник, вздыхатель - обеспечивают ее триумф, предлагая ей свое состояние или имя, свою известность. Потребность нравиться окружающим, нравиться толпе, массе очень роднит звезду с гетерой. В обществе они играют сходные роли: гетерами я называю всех женщин, которые не только свое тело, но и свою личность в целом рассматривают как капитал, годный для эксплуатации. Их жизненная позиция не имеет ничего общего с жизненной позицией творческого человека, созидателя, который, выходя за грань возможного в своем творчестве, превосходит самого себя, выходит за пределы изначальных данных и, становясь другим, зовет к свободе, открывая ей будущее; гетера не снимает покрывала с мира, не прокладывает дорог в трансцендентное^1^; она, напротив, использует это стремление к трансцендентному для
извлечения личной выгоды. Гетера, предлагая себя восхищенным поклонникам, не отрицает пассивную женственность, которой предписано пребывать во власти мужчин, но наделяет ее волшебной силой, что позволяет держать мужчин в ловушке самим своим присутствием, кормиться этим, если хотите, пожирать их и затягивать вместе с собой в имманентность.
  Этот путь позволяет женщине обрести некоторую независимость. Одаривая собою многих мужчин, она не принадлежит никому в отдельности; накопленные деньги, приобретенная известность, которой она пользуется как ходовым товаром, обеспечивают ей экономическую самостоятельность. Самыми свободными женщинами Древней Греции были не матроны, не рядовые проститутки: ими были гетеры. Куртизанки эпохи Возрождения, японские гейши несравненно свободнее всех своих современниц. Во Франции самой свободной женщиной, свободной по -мужски, можно считать Нинон де Ланкло. Парадоксально, но факт: те женщины, которые максимально используют свое женское начало, свою женскую природу, достигают положения, сходного с положением мужчины; отталкиваясь от своего пола, который отдает их во власть мужчин как объект, они становятся субъектом. Они не только зарабатывают себе на жизнь, как мужчины, но и жизнь их проходит исключительно в мужском окружении; исповедуя свободу нравов, вольные в своих намерениях, придерживаясь широких взглядов, они могут подняться - таков пример Нинон де Ланкло - до редчайшей свободы разума. Самые изысканные,
выдающиеся из них нередко окружены артистами, писателями, которые скучают в обществе «порядочных женщин». В гетере находят самое пленительное воплощение мужские мифы: она более, чем какая -либо другая женщина, воплощает в себе плоть и дух, она - идол, вдохновительница, муза; художники и скульпторы ее выбирают своей моделью; поэты мечтают о ней; интеллектуал обнаружит в ней все сокровища истинно женской «интуиции»; в отличие от матроны, матери семейства, у нее легкий, свободный ум, потому что она не погрязла в лицемерии. Особенно одаренные ге
  ^1^ Гетере тоже случается быть артисткой, художницей, стремление нравиться побуждает ее выдумывать, творить, создавать. Она может совмещать эти две функции или, пройдя стадию любовных связей, перейти в разряд актрис, певиц, танцовщиц и т. д., мы расскажем об этом дальше.
  теры не удовлетворяются ролью Эгерии, они испытывают потребность в своей самоценности автономно, независимо от той цены, которую ставит на них выбор Другого; свои пассивные добродетели они хотели бы перевести в актив. Они являют себя миру как суверенные субъекты, они пишут стихи, прозу, занимаются живописью, сочиняют музыку. Именно так Империя стала самой знаменитой из итальянских куртизанок. Возможен и такой вариант, когда женщина использует мужчину как инструмент и при его посредстве начинает исполнять сугубо мужские функции: так через своих могущественных любовников правили миром «великие фаворитки»!.
  Такое освобождение находит свое выражение, помимо всего прочего, и в эротическом плане. Заставляя мужчину платить деньги или оказывать ей какие -либо услуги, женщина как бы компенсирует комплекс женской неполноценности; деньги здесь играют очистительную роль; они сводят на нет борьбу полов. Если многие женщины, отнюдь не профессиональные проститутки, стремятся заполучить от своих любовников денежные чеки и подарки, так это не из скупости: заставить мужчину платить - и расплачиваться за это, как мы увидим дальше, - это значит сделать его своим орудием. Женщина таким путем защищается, чтобы не стать самой орудием в руках мужчины; он полагает, что «имеет ее», но это сексуальное обладание иллюзорно; это она его имеет, и в гораздо более серьезном смысле - в экономическом. Ее самолюбие удовлетворено. Теперь она может отдаться объятиям любовника; она не уступает чужой воле; она «не обязана» доставлять удовольствие, это она скорее получает удовольствие как дополнительную прибыль; о ней уже нельзя сказать, что ее «взяли», поскольку ей заплачено.
  Надо сказать, что куртизанка считается фригидной женщиной. Для своей же пользы она должна уметь управлять и своим сердцем, и своим чревом; сентиментальная или чувственная, она рискует стать жертвой мужского превосходства, подпасть под его влияние, а он станет ее эксплуатировать, всецело подчинит себе либо заставит страдать. Мужские объятия - особенно в начале карьеры - нередко унижают ее; бунт против мужского высокомерия находит свое выражение во фригидности. Гетеры, как и матроны, охотно делятся друг с другом «трюками», позволяющими им работать на притворстве. Это презрение, это отвращение, питаемое к мужчине, - свидетельство того, что в игре «эксплуататор - эксплуатируемый» они совсем не уверены в своем выигрыше. И в самом деле, в большинстве случаев зависимость - вот их удел.
  Как одни женщины пользуются замужеством в собственных интересах, так другие используют любовников для достижения политических, экономических и других целей. И те и другие выходят за рамки своего положения.
  У них нет одного мужчины -господина. Но вместе с тем они испытывают самую насущную потребность в мужчинах. Если мужчина перестанет ее желать, куртизанка потеряет все средства для существования; даже дебютантка знает, что ее будущее в их руках; даже кинозвезда, лишившись мужской поддержки, видит, как падает ее престиж: Рита Хейуорт, когда она рассталась с Орсоном Уэллсом, почувствовала себя сиротой и со страдающим видом ездила по Европе, пока не встретила Али Хана. Красавица из красавиц не может быть уверена в завтрашнем дне, ибо ее власть сродни волшебству, чародейству, а волшебство капризно; чары изменчивы; она так же прикована к своему покровителю - мужу или любовнику, - как «добропорядочная» супруга к своему супругу. Она не только обязана услаждать его в постели, но и выносить его постоянное присутствие, его речи, его друзей, а главное - его спесь. Когда сутенер оплачивает своей подопечной туфли -лодочки на высоком каблуке, атласную юбку, он вкладывает свои средства, чтобы возвращать их себе в виде ренты, обирая свою жертву; промышленник же, производитель, одаривая жемчугами и мехами свою подругу,
демонстрирует с ее помощью свое состояние и мощь, свое положение; зарабатывают ли посредством женщины деньги или, напротив, тратят их на нее - это все то же порабощение, все та же кабала. Дары, которыми ее осыпают, превращаются для нее в цепи. Да и богатые туалеты, драгоценности - принадлежат ли они действительно ей? Случается, что, поссорившись, мужчина требует вернуть ему все когдато им купленное, как это сделал недавно с присущей ему элегантностью Саша Гитри. Чтобы «сохранить» своего покровителя, при этом не отказываясь от своих удовольствий, женщина хитрит, прибегает к уловкам, обману, лицемерию, всему тому, что бесчестит и семейную жизнь; ей не то чтобы приходится прибегать к раболепию, раболепна сама по себе вся эта игра. Если она красива, пользуется известностью, она может поменять своего сегодняшнего господина на другого, коль ей становится невмоготу с ним. Однако красота требует забот, она - хрупкое сокровище; гетера ведь полностью зависит от своего тела, а время безжалостно; для нее борьба со старением принимает самый драматический характер. Если ей удается добиться престижного положения,
она может жить за счет него, независимо от возрастных изменений лица и форм тела. Но забота об имени, составляющем ее самое верное достояние, подчиняет ее самой страшной тирании - тирании общественного мнения. Всем известно, что звезды Голливуда попадают в подлинное рабство. Даже их тело не принадлежит им; это продюсер решает, какого цвета должны быть их волосы, какими должны быть их вес, фигура, вообще типаж; иногда, чтобы изменить линию щеки, им удаляют зубы. Диета, гимнастика, примерка костюмов, макияж - все это повседневная каторга. «Личная жизнь» предполагает выходы в свет, флирты; их частная жизнь становится частью общественной жизни. Во Франции нет, конечно, писаных правил; но каждая предусмотрительная и ловкая женщина знает, что «реклама» предъявляет к ней свои требования. Звезде, отказывающейся покориться этим требованиям, придется познать либо резкое, либо постепенное, но неизбежное падение. Проститутка, отдающая только свое тело, возможно, в меньшей степени порабощена, чем женщина, которая превратила желание нравиться в свое ремесло. Женщине, «достигшей положения», у которой в руках
настоящее дело, талант которой признан - будь она актрисой, певицей, танцовщицей, - удается избежать удела гетеры; ей может посчастливиться познать истинную независимость; большинство же всю жизнь пребывают в страхе; им беспрестанно приходится вновь завоевывать и публику, и мужчин.
  Очень часто женщина -содержанка скрывает даже от себя самой свою зависимость; подчиняясь заведенному общественному порядку вещей, она признает его значимость; она восхищается «светом», усваивает его нравы; ей хочется соответствовать буржуазным нормам. Существуя за счет богатой буржуазии, она принимает ее идеи; она становится «благомыслящей»; в свое время эти женщины охотно помещали своих дочерей в монастыри, а в старости и сами начинали ходить к мессе, страстно приобщаясь к вере. Как правило, эта категория женщин поддерживает консерваторов. Они слишком горды тем, чего им удалось добиться в жизни, и боятся перемен. Тот вечный бой, который им приходилось выдерживать, чтобы «выйти в люди», не располагает к сантиментам, и чувства общечеловеческой солидарности, человеческого братства у них не возникает; слишком дорогой ценой, рабским унижением заплатили они за свой успех, чтобы искренне желать всеобщей свободы. Золя именно эту черту выделяет у Нана: Что касается книг и драматических произведений, тут у Нана было совершенно определенное мнение: ей нравились такие произведения, в которых бы было благородное
содержание и нежный сюжет, чтобы они давали пищу для мечты и возвеличивали душу… Ее возмущали республиканцы. Что им надо, наконец, этим мерзавцам, которые и не моютсято никогда? Что, разве мы несчастливы; разве император не сделал все, что нужно, для народа? Мразь, этот народ! Она -то его знала, поэтому она имела право о нем говорить: ну нет, вы же подумайте, это же чистое несчастье для всех, эта их республика. О Господи, да сохранит нам Господь нашего императора подольше.
  А во время войн никто не проявляет свой патриотизм столь рьяно, как известные шлюхи; им хочется благородством своих чувств возвыситься до графинь. Избитые истины, высказывания, лишенные живого смысла, отражающие чудовищные предрассудки, надуманные, неестественные эмоции - все это составляет сюжеты и колорит их бесед на общественные темы, и часто кажется, что они начисто, до самых сокровенных тайников души лишены искренности, Ложь и преувеличение разрушают сам язык.

  В жизни гетеры все напоказ; слова, мимика, жесты служат совсем не для выражения мысли, чувств, а для эффекта - чтобы произвести впечатление. Перед покровителем разыгрывается комедия любви: временами гетера хочет верить, что это не игра. Перед обществом разыгрывается благопристойность, престиж; в конце концов гетера начинает верить, что она и впрямь зерцало всех добродетелей, священный идол. Постоянная ложь управляет внутренней жизнью гетеры, и все ее измышления, все хорошо продуманные выдумки заимствуют у истины ее свойства. Бывают порою и в жизни гетеры непредвиденные события: любовь не проходит совсем мимо нее; случаются «увлечения», «страсти»; и иногда она даже чувствует, что «влюблена». Однако та, что уделяет чрезмерное внимание своим капризам, чувствам, удовольствиям, очень скоро может расстаться со своим «положением». Как правило, гетера ведет себя с осторожностью супруги, нарушающей верность; ей так же нужно, чтобы ни общество, ни ее покровитель ничего не узнали об ее романах; таким образом, у нее нет возможности уж очень много внимания и времени уделять своим «сердечным дружкам»; они только
служат некоторым отвлечением, отдыхом. К тому же, можно сказать, каждая гетера слишком заботится о своем успехе, чтобы позволить себе забыться и отдаться истинной любви. Что же касается женщин, к ним гетера иногда испытывает чувственное влечение; относясь враждебно к мужчинам, навязывающим свое господство, она находит в объятиях подруг и сладострастное наслаждение, и ощущение реванша, как Нана в компании своей дорогой Сатэн. Гетера хочет играть в обществе активную роль, дабы в полной мере использовать свою свободу, ей также хочется иметь подле себя кого -то зависящего от нее: скажем, молодых людей, которым бы она не без удовольствия «помогла», девушек, которых она охотно бы поддержала, словом, кого -то рядом, с кем она бы себя чувствовала покровителем. У гетеры могут быть, а могут и не быть, лесбийские наклонности, но в любом случае у нее с женщинами нередко складываются неоднозначные, непростые отношения, о которых я уже говорила: они для нее судьи и свидетели, наперсницы, доверенные лица и сообщницы, они ей нужны, чтобы сотворить свой «контрмир», свою вселенную, к этому стремится любая женщина, так
или иначе подавляемая мужчиной. Однако женское соперничество здесь достигает высшей степени. Проститутка строит свою коммерцию, ведет свое дело, если можно так выразиться, опираясь на то общее, что ее объединяет с другими ей подобными, то есть с конкурентками; но если работы достаточно, если ее хватает на всех, то, даже отчаянно ругаясь, они ощущают свою солидарность. И чувства, и поведение гетеры иные, она стремится «выделиться», а потому уже заранее и настроена, и ведет себя враждебно по отношению к той, которая, подобно ей, добивается особого положения, исключительного места в обществе. Вот уж в таких случаях женские «пакости» делаются с особым мастерством.

  Самая большая беда гетеры состоит не только в том, что ее независимость - это обманчивая изнанка тысячи зависимостей, но прежде всего в том, что сама свобода ее отрицательна. Такая актриса, как Рашель, или такая танцовщица, как Айседора Дункан, даже если их опекают мужчины, имеют свое ремесло, которое их востребовало и оправдало; они достигли в желанной, любимой работе конкретной свободы. Большинство же женщин, связанных с искусством, видят в нем лишь средство, а не цель своей жизни, не связывают с ним никаких настоящих жизненных планов. Кинозвезда, в частности, находится в полной зависимости от режиссера, ей нет необходимости проявлять какую -либо творческую активность, делать что -либо по собственной инициативе, созидать. Используется, эксплуатируется то, что уже есть в ней; она не создает нечто новое. Да к тому же немногим удается пробиться в звезды. В «галантности»^1^, в ее подлинном смысле, для трансцендентности пути заказаны, И здесь также скука, тоска сопутствуют пребыванию женщины в имманентности. Золя отмечает это у Нана: Но среди всей этой роскоши и поклонения Нана смертельно скучала.
Ночью, в любую минуту, к ее услугам было вдоволь мужчин, а денег столько, что они валялись в ящиках туалетного столика вперемешку с гребнями и щетками. Но это ее уже не удовлетворяло: она чувствовала какую -то пустоту, какой -то пробел в ее существовании, вызывавший зевоту. Часы ее ничем не заполненной жизни повторялись с неизменным однообразием… Она жила как птица небесная, уверенная в хлебе насущном, готовая уснуть на первой попавшейся ветке. И уверенность, что ее накормят, давала ей возможность весь день лежать на боку, ничего не предпринимая; усыпленная этой праздностью, подчиняясь обстоятельствам с монастырской покорностью, она как бы замкнулась в своем ремесле публичной женщины. Она убивала время в бессмысленных развлечениях и целые дни проводила в ожидании мужчины, которого терпела с видом усталой снисходительности.
  В американской литературе много раз описывалась эта глухая, давящая атмосфера, которая буквально душит каждого, кто приезжает в Голливуд, с первой минуты его появления: мужчины актеры и статисты там, впрочем, томятся так же, как и женщины, чей удел они разделяют. Даже во Франции официальные выходы нередко превращаются в тяжкую, неприятную обязанность. Покровитель, властвующий над какой -нибудь молоденькой киноактрисой, начинающей кинозвездой, дебютанткой, как правило, человек немолодой, его друзья ему под стать: их заботы чужды молодой женщине, их беседы нагоняют на нее смертельную скуку; и между ними возникает пропасть куда более глубокая, чем между супругами в буржуазном браке, ведь дебютантке двадцать лет, ^1^ Имеются в виду любовные приключения, жизненный путь, определяемый ими, то есть тот путь, на котором это перестает быть просто приключением, а становится определенным средством достижения цели. - Перед. а ее покровителю -банкиру - сорок пять, и день и ночь они проводят бок о бок.
  Молох, в жертву которому гетера приносит удовольствие, любовь, свободу, - это ее карьера. Для какой -нибудь матроны, добропорядочной супруги, счастье статично, оно заключено во взаимоотношениях с супругом и детьми. «Карьера» же гетеры разворачивается во времени, тогда как она сама остается все тем же объектом, той же имманентностью, вся суть которой в ее имени. Имя пишется на афише буквами, размер которых увеличивается по мере того, как его носительница завоевывает себе место под солнцем, в зависимости от этого и произносят его с разной интонацией. Смотря по темпераменту, женщина ведет свою линию либо осторожно, либо смело и открыто. Одни вкушают удовольствие, перекладывая красивое белье в шкафу, другим же необходим пьянящий дух, авантюры. Они только и делают, что непрерывно поддерживают в состоянии приемлемого равновесия свое шаткое положение, постоянно подвергающееся угрозе рухнуть, что и случается порою; а другие всеми силами создают себе известность и словно строят Вавилонскую башню, безуспешно стремящуюся дотянуться до неба. Известны женщины, включающие любовные похождения в другую деятельность,
связанную с риском, вот они -то и есть настоящие авантюристки: это шпионки, как Мата Хари, или секретные агенты; инициатива, как правило, им не принадлежит, они скорее исполнительницы чужих проектов, орудие в руках мужчин. Но в общих чертах поведение гетеры аналогично поведению авантюриста; так же, как и он, гетера зачастую находится где -то на полпути от серьезного к авантюрному в прямом смысле этого слова; она руководствуется вполне вещественными ценностями: это деньги и слава; но умение добиться их она ставит так же высоко, как и обладание ими; в конце концов, высшую значимость в ее глазах имеет ее личный успех. Этот индивидуализм она оправдывает более или менее последовательным нигилизмом, совершенно искренним, тем более что она убеждена в собственном враждебном отношении к мужчинам, а в женщинах она видит только соперниц. Если она достаточно умна, чтобы испытывать потребность в моральном оправдании, она обратится к ницшеанским идеям и даже неплохо усвоит их; она станет утверждать преимущественное право избранного, элиты, властвовать над чернью. Ее собственная персона ей представляется сокровищем,
одно появление на свет которого - уже истинный дар для всех; а поэтому, занимаясь только самой собой, она считает, что тем служит обществу. Жизнь женщины, предназначенной мужчине, наполнена любовью к нему; та же, что использует мужчин, пребывает в уверенности, что в этом смысл ее реализации. Гетера очень ценит славу, но не только из -за экономических соображений: в славе она ищет апофеоз собственного нарциссизма.

  ГЛАВА 9 ОТ ЗРЕЛОСТИ К СТАРОСТИ
  Женщина - если она сконцентрирована только на своих функциях самки - в большей степени, чем мужчина, зависит от физиологического состояния; ее физиологическое развитие проходит более нервно, более прерывисто, чём у мужчины. Каждый отдельный период в жизни женщины отмечен монотонностью; однако смена физиологических стадий проходит резко; эти переходы, превращения проявляются острее, чем у мужчин; половая зрелость, вступление в сексуальные отношения, климакс. Мужчина стареет постепенно, женщина оказывается застигнутой врасплох внезапным изменением своей женской сущности; еще совсем молодая, она уже теряет свою эротическую притягательность, способность давать потомство, а это как раз то, что и в глазах общества и в ее собственных служит ей оправданием и в чем она видит возможность своего счастья; ей остается прожить почти половину взрослой жизни без надежды на будущее.
  «Опасный возраст» характеризуется рядом органических расстройств^1^, однако они существенны не сами по себе, а тем, что они с собой несут. Происходящие в организме перемены гораздо легче переносятся женщинами, не делавшими основную ставку на свою женскую сущность; те, кто был занят работой, серьезно или даже тяжело трудился - в семье ли, вне ее, - испытывают облегчение при прекращении менструации, связанной с зависимостью и ограничениями; крестьянка, жена рабочего, постоянно живущие под угрозой новой беременности, счастливы, когда наконец риска больше нет. В подобном положении, как и во многих других, женщина страдает не от физических недомоганий, а от тревоги, терзающей ее сознание, ее душу. Душевная, моральная драма, как правило, разыгрывается до того, как появятся физиологические признаки наступления нового периода, и только когда этот этап пройден, тревога проходит.
  Задолго до появления признаков наступления новой фазы женщину преследует ужас старения. Мужчина в зрелом возрасте занимается каким -нибудь серьезным делом, его интересы связаны с предприятием, творчеством, своей работе он придает больше значения, нежели любви; его сексуальный пыл уже не так остр, не то что в юности; и поскольку ему, в отличие от пассивного объекта, нет нужды в особой притягательной внешности, то и возрастные изменения лица и тела не разрушают его возможностей соблазнителя. А вот с немалой частью женщин все происходит иначе; к тридцати пяти годам, одолев наконец внутреннее стеснение, торможение, она достигает полного расцвета, лучшей эротической поры: ее желания особенно неистовы, и она хочет наиболее полного их удовлетворения, ее страсть требует наиболее глубокой реализации; женщина делает несравненно большую ставку на сексуальные ценности, чем мужчина; она пользуется этим, чтобы удержать мужа, обеспечить себе протекцию, ведь в целом ряде профессий, которыми она занимается, ей это необходимо - ей нужно нравиться; она может приобрести какое -то влияние в обществе только при
посредничестве мужчины: что же станет с ней, когда она уже не будет иметь над ним власти? Этот вечный вопрос женщина себе задает с тревогой, не в силах остановить процесс возрастных изменений своего тела, ведь себя она отождествляет именно с ним; она сопротивляется, борется; однако краски, чистки, всякие косметические, пластические операции всего лишь продляют уходящую молодость. Какое -то время она еще может лукавить перед зеркалом. Когда же настает роковой период и процесс увядания становится необратимым, разрушая возведенное, построенное ею в период половой зрелости здание, у нее возникает такое чувство, будто сама неотвратимая смерть коснулась ее.
  Не следует думать, что женщина, особенно упоенная своей красотой, ревностно оберегающая свою молодость, испытывает самые сильные страдания; отнюдь, самовлюбленная дама, женщина -нарцисс, слишком любит себя, заботится о своей персоне, чтобы заранее не предусмотреть возможную расплату, неотвратимый жизненный поворот и не подготовить для себя запасные позиции, не укрепить свой тыл; она, конечно же, будет переживать происходящие в ней возрастные изменения, но не будет застигнута врасплох и довольно быстро адаптируется к новому качеству. Та же женщина, которая забывает себя ради других, проявляет особую преданность семье, детям, мужу, кому -то из близких людей, жертвует собой, однажды почувствует потрясение при внезапном открытии; «А ведь у меня, как и у всех, только одна жизнь; и вот каков оказался мой удел, вот что со мной сталось», И к удивлению окружающих, в ней действительно происходят разительные, радикальные перемены: выбитая из привычной колеи, лишенная привычных занятий, она вдруг оказывается лицом к лицу с самой собой и совершенно беспомощной. Миновав этот межевой столб, на который она как бы
неожиданно натолкнулась, женщина этого типа начинает мучиться от ощущения, что она пережила себя; ее тело уже не обещает ей никаких радостей; мечты, желания, которые не пришлось осуществить, станут химерой; увидев перед собой подобную перспективу, женщина обращает свой взор в прошлое; пришло время подводить итоги; и она приступает к этому не без страха. Ее пугают те узкие рамки, в которых прошла жизнь, те ограничения, которые были ей навязаны. Перед лицом этой короткой, полной разочарований жизни она вспоминает себя юной, на пороге неизведанного, кажущегося недосягаемым, бесконечным будущего, она отказывается верить в его конечный характер; скудость своего существования она сопоставляет с непроявившейся одаренностью своей личности. А все дело лишь в том, что, будучи женщиной, она более или менее пассивно покорилась своей судьбе, но теперь ей кажется, что ее одурачили, провели, не дали осуществиться, развиться заложенному в ней, обманули ее надежды и она, как по льду, скользнула от юности к зрелости, не успев опомниться, не отдав себе в этом отчета. Печальное открытие: ее муж, ее окружение, ее занятия
- все это недостойно ее; она ни в ком не нашла понимания. Она отходит от окружающих ее ранее близких людей, почувствовав себя выше их, замыкается в себе, лелея в душе свою тайну, свое горькое открытие - таинственный ключ своей несчастной судьбы; она старается припомнить все упущенные возможности. Она начинает вести дневник; если находится подруга или еще кто -нибудь, кому можно довериться, она изливает душу в бесконечных разговорах о своей неудавшейся судьбе; целыми днями и ночами она пережевывает, перебирает в уме все, о чем сожалеет, она сетует, жалуется, упрекает. И как в юности мечтают о том, каким будет будущее, так она думает, каким могло бы быть ее прошлое; она воспроизводит в памяти те возможности, которые проглядела, придумывает, воображает чудные романы в ретроспективе. Хелен Дейч приводит пример с одной женщиной, которая рано разошлась со своим первым мужем, поскольку брак был несчастливым, удачно вышла замуж вторично, прожила со вторым супругом ряд безмятежных лет, а в сорок пять ею внезапно овладела тоска по первому мужу и она погрузилась в меланхолию. В ней ожили все детские печали,
переживания юности, и вот женщина начинает бесконечно возвращаться мысленно к событиям, связанным с детскими и юными годами, и с новой остротой заявляют о себе уже было уснувшие чувства к родителям, братьям, сестрам, к друзьям детства. Порою она впадает в угрюмую, мрачную задумчивость, становится безучастной. Однако чаще всего в нахлынувшем приливе энергии она пытается что -то исправить в своей жизни, в той ее части, которую считает загубленной. И открывает себя заново, совсем иную, очень не вписывающуюся в прожитую ею жизнь, и эту себя новую она по -новому преподносит, превознося собственные достоинства, настоятельно требуя воздаяния, справедливости. Обогащенная жизненным опытом, она думает, что сумеет наконец заставить оценить себя; ей хотелось бы взять реванш. И каковы же ее первые шаги - от приподнятости чувств она стремится удержать, приостановить бег времени. Если у женщины склонность к материнству, она заявляет, что еще способна родить ребенка; все свои душевные силы она вкладывает в свой порыв, в желание перестроить свою жизнь. Чувственная женщина станет завоевывать нового любовника,
возлюбленного. Кокетка изо всех сил хочет нравиться, эта жажда у нее проявляется гораздо острее, чем раньше. И все вместе они уверенно заявляют, что никогда в жизни не чувствовали себя такими молодыми. Им хочется убедить окружающих, что время их не коснулось; стиль одежды выбирается «молодежный», мимика - детская. Начинающая стареть женщина хорошо понимает, что если она теряет привлекательность эротического объекта, так это не только потому, что ее тело не может явить мужчине пленительную свежесть, а прежде всего потому, что прошлое женщины, прожитые годы, накопленный жизненный опыт, хочешь не хочешь, превращают ее в личность; она боролась, любила, желала, страдала, наслаждалась жизнью; эта автономия пугает ее, и женщина стремится отказаться от нее; начинается преувеличенное акцентирование своей женственности, женщина украшает себя, использует парфюмерию, косметику, все делается для того, чтобы стать воистину очаровательной, грациозной, таинственной - истинной женщиной, со всеми свойствами, дарованными природой; на своего собеседника -мужчину она бросает наивные взгляды, ее голос, интонации становятся
ребячливыми, она охотно и много болтает, воспроизводя свои детские воспоминания, события к жизни маленькой девочки; вместо того чтобы просто говорить, она щебечет, хлопает в ладоши, громко смеется. И весь этот спектакль разыгрывается вполне искренне. У нее появился новый интерес к жизни, а желание вырваться из рутины, все начать заново создает у нее впечатление, что жизнь повторяется.
  В действительности же нет и речи о каком -то новом начале; женщина не открывает для себя в окружающем ее мире новых целей, к которым бы ей хотелось стремиться, целей достойных, с полезным зарядом. Ее оживление переходит в эксцентричность, теряет смысл, оправданность по той простой причине, что его единственное предназначение - чисто символически компенсировать неудачи в прошлом, свои ошибки. Бывает и иначе, женщина прилагает усилия, пока еще не поздно, чтобы осуществить свои детские желания либо интересы, возникшие в юности: одна учится играть на пианино, другая занимается скульптурой, третья пишет, иные путешествуют, учатся ходить на лыжах, изучают иностранные языки. Все, что до сих пор ею откладывалось или на что она не могла согласиться в силу отсутствия определенных условий, теперь - лишь бы еще не было слишком поздно - она приемлет. В некоторых случаях женщина вдруг признается себе, как отвратителен ей супруг, перестает испытывать радость в его объятиях, становится фригидной; или, наоборот, она предается пылкой любви, которую до сих пор не поощряла; доводит супруга до изнеможения своей
требовательностью; как в детстве, занимается мастурбацией. Лесбийские наклонности, скрыто присутствующие почти в каждой женщине, заявляют о себе. Нередко объектом таких чувств может стать дочь; но чаще какая -нибудь подруга вызывает к себе подобное необычное влечение. Ром Ландо в книге «Секс, жизнь и вера» воспроизводит историю, рассказанную ему ее героиней: Г -же было около пятидесяти лет; уже двадцать пять лет она была замужем, имела трех взрослых детей, занимала значительное положение в организациях, связанных с социальными проблемами и проблемами милосердия в своем городе; как -то в Лондоне она встретила женщину моложе себя на десять лет, так же как и она увлеченно занимающуюся социальными вопросами. Они стали подругами, и г -жа Y предложила ей в следующий приезд остановиться у нее, что г -жа и сделала, а на следующий вечер после приезда она неожиданно для себя стала страстно целовать хозяйку дома. Рассказывая об этом, она горячо уверяла, что понятия не имеет, как это с ней случилось; ночь она провела со своей подругой, а домой вернулась потрясенная. До той поры она ни малейшего понятия не имела о
лесбиянстве, просто и представить не могла, что «подобное» существует. Она неустанно думала о г -же , испытывая к ней страстное влечение, и впервые в жизни ежедневные ласки и поцелуи мужа ей казались пресными. Она решила снова повидать свою подругу, дабы «пролить свет на все это», страстное влечение только усилилось; эти отношения позволили ей испытать такое наслаждение, какого она до сих пор не знала. Однако ее мучило сознание совершенного греха, и она обратилась к врачу, чтобы выяснить, есть ли «научное объяснение» ее поведению, ее состоянию, нравственно ли это.
  В приведенном случае субъект действия уступил внезапному порыву, неожиданно нахлынувшему чувству и был этим глубоко обескуражен. Однако нередко женщина намеренно стремится к новым ощущениям, желая пережить новые чувства, романы, которых у нее не было и которых скоро уже может и не быть. При этом она охладевает к своему домашнему очагу, как бы отстраняется от семьи, прежде всего потому, что считает своих домашних недостойными себя, по этой причине ищет уединения, а главное - приключения, острых ощущений. И если случится такому быть, она с жадностью кидается в авантюру. Вот как в этой истории, преподнесенной нам Штекелем: Г -же Б. З. было сорок лет, у нее было трое детей и позади двадцать лет замужества, когда ей стало приходить на ум, что ее не понимают, что жизнь не удалась; она стала отыскивать для себя все новые и новые занятия и наконец отправилась в горы покататься на лыжах; там она познакомилась с тридцатилетним молодым человеком и стала его любовницей; между тем некоторое время спустя этот молодой человек влюбляется в дочь г -жи Б. З. И г -жа Б. З. соглашается на ИХ брак ради того, чтобы
сохранить рядом своего любовника; дело в том, что между матерью и дочерью тайное, невысказываемое, но очень сильное лесбийское влечение, этим частично и объясняется подобное решение. Однако вскоре положение становится невыносимым, неприемлемым, любовник иногда в течение одной ночи переходит из ложа матери в ложе дочери. Г -жа Б. З. делает попытку самоубийства. Как раз в это время - ей уже было сорок шесть лет - она и обращается за помощью к доктору Штекелю. Она решила разорвать свои отношения с любовником, а ее дочь отказалась, со своей стороны, выйти замуж. Г -жа Б. З. вновь превращается в примерную супругу и становится очень набожной.
  Как правило, у женщины, отягощенной собственными представлениями о нормах приличия, порядочности, дело не доходит до действий. Только в ее снах блуждают эротические призраки, при пробуждении она еще продолжает их смаковать; у нее появляется преувеличенная нежность к детям, на их долю щедро сыплются ласки; если у нее есть сын, могут возникать в воображении сцены кровосмешения; одна тайная влюбленность в юношу сменяет другую; и, как в юности, пугающая идея насилия преследует ее; даже лавры проститутки ее волнуют; противоречивость желаний и неадекватность страхов могут вызвать беспокойство, тревогу и даже невротические состояния; ее близкие возмущаются некоторыми проявлениями в ее поведении, которые, в сущности, отражают жизнь, протекающую в ее воображении.
  В этот нервно -напряженный период жизни женщины граница между реальностью и воображаемым миром еще более зыбкая, чем в период полового созревания. Одно из самых тяжелых проявлений старости у женщины выражается в раздвоении личности, или в потере себя, из -за чего женщина буквально может утратить всяческую способность объективной оценки окружающего. Здоровые, в расцвете сил люди, близко прикоснувшиеся к смерти, также рассказывают об удивительном чувстве раздвоения личности; когда ты в полном сознании, готов к активному действию, свободен и в то же время игрою судьбы превращен в пассивный объект: нет, это не меня сбил автомобиль; не может быть, чтобы эта старая женщина в зеркале была я. Женщина, «никогда не чувствовавшая себя такой молодой» и в то же время никогда не видавшая себя такой старой, не может примирить эти два образа, ей кажется, что время течет вне той реальности, в которой она существует, и потому оно не может ее разрушать. И реальность отдаляется, уменьшается до неуловимых размеров, и одновременно иллюзия перестает восприниматься как иллюзия. Женщина скорее верит своему внутреннему
самоощущению, чем тому чужому миру, где время ведет себя странно, где ее двойник совсем не походит на нее и где все, что произошло, было предательством. Она погружается в восторженное состояние, ею овладевает приподнятое настроение, ее посещают восхитительные мысли. А так как ее более, чем когда -либо, занимает любовь, то неудивительно, что она легко и охотно верит, что любима. Девять из десяти эротоманов - женщины; и всем им в основном от сорока до пятидесяти лет.
  Однако отметим, что отнюдь не каждому дана способность так смело преодолевать барьер реальности. Нередки случаи, когда женщины, обманутые в своих надеждах, разочаровавшись в существовании любви, ищут спасения у Бога; чаще всего это случается, когда наступает климакс, тогда и кокетка, и увлекающаяся, легко влюбляющаяся женщина, и легкомысленная могут стать набожными, благочестивыми; неясное, смутное представление о мироздании, о тайне собственного предназначения, печаль и уныние от чего -то несостоявшегося, от непонятости сладко томят душу на пороге осени, и религия всему придает гармонию. В религии женщина обретает новую жизнь, награду за несостоявшееся, неудавшееся; все жизненные испытания считаются ниспосланными Господом Богом; вот уже душа утешена перенесенными страданиями, в них видится особая заслуга и особая божественная благодать, милость Божия; и сладостно верится в прозрение, посылаемое небом, или даже - как, например, в случае с г -жой Крюденер - в его повеление. Если женщина в этот свой кризисный период оказывается в растерянности, отвлекается от реальной жизни, она становится уязвимой и
подвержена любому внушению: всякий, кто хорошо возьмется за дело, обретет над ней власть, подчинит своему влиянию. Она с энтузиазмом отнесется к любому, даже сомнительному авторитету; она - готовая добыча религиозных сект, поклонников спиритизма, прорицателей, целителей - одним словом, шарлатанов всех мастей. Ведь она не просто потеряла способность критически воспринимать окружающий мир, она еще жаждет истины, единственной, окончательной; ей необходимо средство, формула, ключ, который мог бы внезапно спасти и ее и вселенную. С полным небрежением она относится к логике вещей, она глуха ко всему, что не сообразуется с ее особым случаем; убедительными ей кажутся только те аргументы, которые как бы ей специально адресованы: удивительные откровения, раскрытие тайн, гипнотические внушения, послания свыше, знаки судьбы, даже чудеса - положительно все это зацветает вокруг нее пышным цветом. Неожиданные открытия вовлекают ее порой в активную деятельность: она окунается в дела, бросается в предпринимательство, пускается в авантюры, следуя чьему -нибудь совету либо внутреннему голосу. Иногда же она
концентрируется на сознании, что только на нее возложено хранение абсолютной истины и вселенской мудрости. Но деятельная ли, склонная ли к созерцанию, она в своем поведении постоянно обнаруживает лихорадочную экзальтацию. Кризис, связанный с климаксом, резко делит жизнь женщины на две части; эта -то прерывистость и создает у женщины впечатление начала «новой жизни»; перед ней открывается другая эпоха, она приступает к освоению ее с рвением вновь обращенной; она открыта для любви, она обращена к Богу, к его житию, к искусству, к человечеству - сложность происходящего поглощает ее и возвышает. Она умерла, воскресла и созерцает землю нездешним взором, проникшим в потустороннюю тайну, она видит себя устремленной к непокоренным вершинам.
  А между тем мир не меняется; вершины остаются недосягаемыми; полученные послания - допустим такую ослепительную очевидность - оказываются плохо расшифрованными; внутренний свет гаснет; а перед зеркалом остается женщина, постаревшая со вчерашнего еще на один день. И душевный подъем сменяет мрачная депрессия. Такой ритм, такая смена одного состояния другим диктуются самим организмом женщины, его физиологическим состоянием, ибо уменьшение гормональных выделений восполняется продуктом повышенной активности гипофиза; именно физиологические причины обусловливают чередования в настроении женщины периодов подъема и спада. Повышенная активность, возбужденная деятельность. Иллюзии, воодушевление, увлечение чем -то необычным могут означать только защиту, заслон перед неизбежностью, неотвратимостью того, что произошло, А затем снова тоска хватает за горло, и женщине кажется, что жизнь прошла, хотя до смерти еще далеко. И вместо того чтобы преодолевать свое отчаяние, не поощрять смятение, не падать духом, женщина нередко начинает растравлять себе душу. Постоянно упрекая окружающих, сожалея о чем -то, жалуясь на
всех и вся, она все время мучается; она подозревает соседей, близких людей в злых происках против нее; если у нее есть сестра или подруга, близкая по возрасту, привязанная к ней, им случается объединиться и вместе неистовствовать по поводу преследований то ли судьбы, то ли людей. Но самое тяжкое - это ее патологическая ревность к мужу: предмет отыскивается легко - его друзья, его сестры, наконец, его работа; и всякий раз находится некая соперница, виноватая во всех ее страданиях. Самые сильные и частые приступы ревности характерны для возраста от пятидесяти до пятидесяти пяти лет.
  Осложнения, связанные с климаксом, могут продолжаться иногда до самой смерти - особенно когда женщина не расположена стариться; если женщина хочет сохранить свое обаяние, свою притягательность и пользоваться этим как богатством, она станет энергично, активно, последовательно оберегать это; а если ее сексуальные желания не увядают, она борется с еще большим неистовством за свои чары. И это нередкий случай. Как -то у принцессы Меттерних спросили, в каком возрасте женщина перестает быть женщиной и ее плоть замолкает, не терзая ее больше. «Я не знаю, - ответила она, - мне всего шестьдесят пять лет». Согласно Монтеню, замужество лишь «слегка освежает женщину», однако с течением лет это средство действует все слабее и слабее; часто в зрелом возрасте женщина расплачивается за безразличие и холодность, проявленные в юности; когда наконец к ней приходят желания, муж уже смиряется с ее безразличием; он нашел для себя выход, И при такой ситуации супруга, потерявшая от длительного, ставшего привычным общения былую притягательность для своего благоверного, вряд ли уже разбудит в нем супружеское пламя.
Раздосадованная этим, решившаяся «взять от жизни свое», она становится менее разборчива - даже если в прошлом было наоборот - в выборе любовников; правда, нужно еще их найти: начинается охота на мужчину. Тысячи хитростей извлекаются на поверхность, берутся на вооружение: расставляются сети для мужчин, куда они завлекаются притворной влюбленностью, разыгрываемой страстью; делая вид, что не может устоять, женщина добивается, чтобы ее взяли; преподнося себя как подарок, она заставляет себя взять; тут вам и деликатность, и дружеский настрой, и особая признательность, и благодарные чувства - все идет в ход. Иные женщины увлекаются молодыми людьми, и не только свежесть плоти их привлекает: лишь в них они надеются найти бескорыстную нежность, которую порой юноша питает к даме старше его возрастом, к любовнице, почти одних лет с его матерью; она же при этом становится вызывающей, властной; не только красота Шери так сильно действует на Леа, но и его покорность; перейдя сорокалетний рубеж, г -жа де Сталь стала выбирать себе юных пажей, ей нравились их робость и поклонение; и потом, скромного молодого человека,
еще неопытного, гораздо легче полонить. Когда же все уловки, все попытки соблазнить оказываются тщетными, исчерпанными, теряют действенность, остается последнее средство: платить. Известная народная сказка о «подношениях», пришедшая к нам из средневековья, забавно рассказывает о ненасытных, дьявольски чувственных женщинах, вовлекавших в орбиту своей сатанинской страсти множество мужчин разного возраста, чему они и обязаны прозвищем «женщины -людоедки»: женщина в награду за дары своей любви требовала от каждого возлюбленного небольшие «подношения», которые складывала в шкаф; и вот шкаф уже заполнен до отказа; между тем пришло время любовникам получать подношение после каждой ночи любви; шкаф мало -помалу опустел; подношения розданы, нужны другие. Некоторые женщины расценивают эту ситуацию довольно спокойно, и даже цинично: они взяли свое от жизни, настала их очередь «вернуть полученное». Отношение к деньгам у них и у проституток в таких случаях сходное - они служат очищению, с той разницей, что одни дают, а другие берут, а в общем, мужчина, самец превращается в инструмент, и это позволяет женщине
ощутить эротическую свободу, в чем женщина себе отказывала в юности, чему мешала девическая гордость. Любовница -дарительница, скорее романтичная, нежели трезвомысляЩая, чаще всего полна стремлений купить призрак нежности, восхищения, уважения; она даже убеждает себя, что одаривает мужчину просто из удовольствия дарить, никто от нее ничего не требует, к тому же молодой человек, возлюбленный - ЕЕ избранник, почему же не проявить к нему материнскую щедрость; и потом, в нем есть что -то загадочное, «таинственное», то самое, чего мужчина так требует от женщины, принимающей его «помощь», ибо таким образом грубые рыночные отношения маскируются под «игру», окружаются тайной. Однако редки случаи, когда подобное лицемерие, неискренность долго не проявляются; борьба между одним и другим полом переходит в борьбу между эксплуататором и эксплуатируемым, и здесь женщина рискует быть жестоко разочарованной, униженной, потерпеть поражение. Если она осторожна, благоразумна, она смиряется с необходимостью «отступить», не ожидая наступления финала, пусть даже чувства еще требуют удовлетворения и пылкость не угасла.
  Со дня, когда женщина внутренне готова к новому жизненному этапу, когда она уступает времени, отступает, ее состояние и поведение меняются. До сих пор это была еще молодая женщина, настойчиво боровшаяся со злом, стремившимся каким -то неведомым образом лишить ее красоты, испортить ее фигуру; теперь она становится другим существом, асексуальным, но вполне завершенным в своем развитии: это пожилая женщина. Можно считать, что возрастной кризис миновал. Однако это не значит, что с этого момента женщине легко жить. Отказавшись от борьбы со временем, женщина вступает в новый бой: ей нужно сохранить свое место под солнцем.
  С наступлением осени, а затем и зимы в ее жизни женщина освобождается от своих цепей; прикрываясь возрастом, она уклоняется от неприятных ей обязанностей, сбрасывает с себя тяготящее ее ярмо; мужа она к этому времени достаточно изучила и уже не дает ему возможности притеснять себя, она избегает его объятий, вступает в новую пору отношений с ним - это дружба, равнодушие или враждебность, - живя рядом с ним, она живет своей жизнью; если он раньше ее уступает времени, она становится главой семьи. Наконец она может пренебречь требованиями моды, не страдать от общественного мнения; она свободна от светских обязанностей, от соблюдений строгого режима, от забот о своей красоте: так Шери внезапно обнаруживает, что Леа больше не интересуют модистки, корсетницы, парикмахеры, она с блаженством предается чревоугодию, гурманству. Ну а дети уже взрослые, успешно обходятся без нее, вступают в брак, покидают родительский дом. Развязавшись со всем, что называется долгом, обязанностями, о чем говорят и думают «нужно», «необходимо», что считается обязательным, она наконец -то обретает свободу, К сожалению, в жизни
каждой женщины повторяется одна и та же реальность, мы уже говорили об этом в нашем повествовании: свобода к ней приходит тогда, когда она уже не знает, как ею распорядиться. И в этом явлении нет случайности: в патриархальном обществе женщине уготовано зависимое положение, из -за своих сугубо женских функций она попадает в кабалу и вырывается из этого рабства только тогда, когда их утрачивает.
  К пятидесяти годам она в расцвете сил, за ее плечами богатый опыт; мужчина именно к этому возрасту достигает вершины своей карьеры; ее же отправляют на отдых. Всю жизнь ее только и учили самоотречению, и вот ее самоотверженность больше не нужна, Она становится невостребованной, ее существование - ничем не оправданным, она с грустью смотрит на предстоящие годы, думая про себя: «Никому я не нужна!»
  Она не смиряется тотчас же. Иногда от тоски и растерянности она цепляется за мужа; осыпает его заботами, делая это более напористо, властно, чем когда -либо; но супружеская жизнь уже устоялась, ее рутина утвердилась, незыблем налаженный порядок; или другой вариант, при котором женщине известно, что уже давным -давно она не нужна своему мужу, а то и третий, когда женщина не видит в своем муже ничего ценного, достойного, способного наполнить ее жизнь смыслом. Заботиться о нормальном течении их совместной жизни - это все равно что в одиночку заботиться о себе самой. И тогда она с надеждой обращает свое внимание на детей: их игра еще не сыграна; весь мир, будущее - все перед ними открыто, все впереди, и ей хотелось бы устремиться туда с ними. И если женщине посчастливилось произвести ребенка на свет уже не в юном возрасте, а скорее в преклонном, то у нее есть преимущество; она все еще молодая мать, когда другие почитаются предками. Но обычно мамы в возрасте от сорока до пятидесяти лет становятся свидетелями превращения детей во взрослых молодых людей. И именно в момент их взросления, когда они ускользают
из -под ее влияния, женщина с особой силой старается жить их жизнью.
  Поведение женщин различается в зависимости от того, возлагают ли они свои надежды на сыновей или на дочерей; с сыном женщина обычно связывает наибольшие надежды. Он погружает ее в прошлое, напоминая то время, когда она с замиранием сердца готовилась к его возмужанию, с трепетом наблюдая за его взрослением, и вот он, чудесный миг, сын стал мужчиной; с первого крика новорожденного ждала она этого дня, ждала, чтобы сын дал ей те сокровища, которыми его отец не сумел ее одарить. Правда, в свое время она награждала его шлепками, затрещинами, порола, давала слабительное, но все это забыто, как и не было; тот, кого она вынашивала в своем чреве, - это же один из тех полубогов, правящих миром и судьбою женщин: теперь он признает ее заслуги, восславит ее материнство. Он заступится за нее, защитит от господства супруга, отомстит за нее всем любовникам, бывшим и не бывшим, он будет ее освободителем, ее спасителем. Рядом с ним она будто помолодела, вернула свою привлекательность, вновь стала той юной красавицей, щеголяющей перед окружающими своими достоинствами в ожидании сказочного принца; прогуливаясь в его
сопровождении, элегантная, еще очаровательная, она сама себе кажется его «старшей сестрой»;
  она приходит в восторг, когда он - на манер героев американских фильмов - поддразнивает ее, подтрунивает над ней, слегка толкает, шутит, смеется, насмешливый и одновременно полный уважения, почитания; с гордостью и покорностью признает она за тем, кого носила под сердцем, мужское превосходство. Как относиться к этим чувствам, отдающим грехом кровосмесительства? Конечно же, когда она в самолюбовании, опираясь на руку сына, представляет себя его «старшей сестрой», то эти слова целомудренно отражают плод ее воображения; а вот когда она спит, когда она не контролирует себя, сновидения и грезы уводят ее порою очень далеко; но я уже говорила о том, что мечты и разного рода фантазии далеко не всегда выражают скрытое желание реального акта: нередко они сами по себе уже достаточны, это как бы осуществленное желание - желание, удовлетворенное в воображении. Когда мать в той или иной завуалированной форме придумывает для себя игру, в которой ее сын играет роль возлюбленного, - это всего лишь игра. Собственно эротизму в таком сочетании, как правило, почти нет места. Но это все -таки пара; и из глубины своей
женской природы мать приветствует в своем сыне мужчину -владыку; когда он обнимает ее, она себя чувствует счастливой и пылкой влюбленной и, полагая, что она приносит миру дар, в обмен на это рассчитывает попасть прямо к Богу в рай. И, чтобы добиться этого вознесения, она взывает к свободе сына -возлюбленного, великодушно рискуя собою, но требует плату, эта плата - ее въедливая требовательность. Мать полагает, что сам факт рождения сына уже предоставляет ей на него священные права; и, дабы считать его своим творением, своим достоянием, ей совсем не нужно, чтобы сын опознал себя в ней; она не так требовательна, как любовница, потому что гораздо спокойнее, увереннее себя чувствует, хотя и причины тому не весьма благовидны; вылепив его плоть, она хочет присвоить и его существование; все должно принадлежать ей - его поступки, дела, заслуги. Превознося свой плод, она, собственно, превозносит самое себя до небес.
  Жить по доверенности, или жить не на свои дивиденды, - ненадежный выход. Все может обернуться совсем не так, как того хотелось. Ведь нередко сын оказывается ни на что не способным ничтожеством, хулиганом, неудачником, пустоцветом, бездарью, наконец, просто неблагородным, неблагодарным человеком. Тот герой, которого она придумала, существует только в ее воображении. Очень редко встречаются матери, искренне уважающие в своем сыне человеческую личность, признающие его свободу, пусть даже в ущерб себе, и готовые вместе с ним рисковать, если того требует жизненная или деловая ситуация. Гораздо чаще встречаются матери другого типа, соперничающие с описанной выше и повсеместно и во все века восхваляемой спартанкой, точнее, противоположные ей, готовые с одинаковой легкостью обречь своего отпрыска на смерть или на славу; ведь у сына одна задача на земле - оправдать, наполнить смыслом, сделать целенаправленным, осмысленным существование матери, руководствуясь теми ценностями, которые она почитает. Мать требует, чтобы планы сына -бога соответствовали ее идеалам и чтобы успех им был обеспечен. Каждая женщина
хочет родить героя, гения; однако все матери героев, гениев в свое время кричали, вопили что есть силы, что их сыновья разрывают им сердце. Чаще всего как раз вопреки матери мужчина -сын завоевывает трофеи, о которых она мечтала, а когда он бросает их к ее ногам, она даже не выражает признательности. И даже одобрительно относясь к деятельности сына, мать, словно влюбленная, все равно терзается от мучающих ее противоречий. Дабы жизнь его выглядела не бессмысленной, не лишенной цели, а наполненной, обязательно отмеченной каким -то предназначением, одним словом, особенной, - кстати, ему вменяется в обязанность и так называемое оправдание жизни матери, - ему необходимо сделать что -то немыслимое - превзойти самого себя, обогнать саму жизнь, наконец, стремясь к достижениям; и чтобы добиться этой цели, он вынужден, бывает, поступиться здоровьем, испытать опасности; но ведь при этом он подвергает сомнению ценность того дара, который ему дала мать; завоевание иных высот, победу на стезе иных свершений, торжество, триумф как венец на пути к вершине он порою ставит выше самой жизни. Ее же это приводит в
негодование, она даже чувствует себя оскорбленной; она ощущает себя государыней рядом с сыном и по отношению к нему, только если плоть, данная ею, ему дорога как высшая ценность, ценится им превыше всего: он не имеет права разрушать то творение, которое она создавала в муках. «Ты же устанешь, ты можешь заболеть, у тебя будут неприятности, это плохо кончится для тебя, это принесет тебе несчастье», - твердит она ему беспрестанно. Между тем она сама прекрасно знает, что просто жить, то есть физиологически существовать, недостаточно, иначе вообще производить на свет кого -то было бы излишним; она же первая придет в раздражение и будет недовольна, если ее отпрыск окажется лентяем, трусом. Она -то всегда озабочена, ей не до отдыха. Отправляя сына на войну, она хочет, чтобы он остался жив, но вернулся непременно с наградой. А в его работе она ему желает успешной «карьеры», но все время опасается, как бы он не переутомился. Как бы там ни было, забота и тревога не покидают ее; когда она, беспомощная, уже не в силах что -либо активно менять, она наблюдает за развитием его жизни, которую уже не направляет: она в
постоянном страхе за него, как бы он не ошибся в выборе пути, а вдруг он не достигнет успеха, а вдруг на пути к карьере, к успеху он надорвется и заболеет. Даже если она ему доверяет, все равно разница в возрасте и разница полов препятствуют возникновению между сыном и матерью истинного взаимопонимания; она не осведомлена о его деятельности: он не прибегает к ее помощи.
  Вот почему даже полное восхищение сыном, даже самая несоизмеримая гордость за него не приносят женщине -матери чувства удовлетворения. Глубоко веря, что она произвела на свет не просто другую плоть, дала начало новой жизни, но подарила миру совершенно ему необходимое, жизнь, человека, без которого миру не обойтись, она ощущает свою жизнь в ретроспективе оправданной; но права не превратишь в занятия; чтобы заполнить свои дни, ей необходимо продолжать столь удачно начатое дело; она хочет чувствовать себя необходимой своему божеству; но внезапно чары спадают, приходит конец сыновней преданности, покорности: появляется супруга и освобождает мать от всех ЕЕ функций. Уже много раз описывалось враждебное чувство, испытываемое матерью по отношению к той, чужой, что пришла и «отняла» у нее дитя. Мать воспринимает случайный факт рождения ребенка на уровне божественного, священного таинства: вот почему она отказывается признать, что решение на уровне отношений между людьми может быть более весомым. В ее глазах все ценности уже обозначены, они предопределены природой и прошлым; она не признает ценности
свободного выбора. Ее сын обязан ей своим рождением, жизнью, а той женщине, с которой еще вчера не был знаком, чем ей он обязан? Конечно же, она воспользовалась колдовством, приворотом, сумела убедить его в существовании невидимой связывающей их нити, которой доселе не существовало; она интриганка, и корыстная, и опасная. И вот мать уже с нетерпением ждет, что все раскроется, обман обнаружится; подбадриваемая известным мифом об исцеляющих руках доброй матушки, врачующей раны, нанесенные злой женщиной, она всматривается в лицо сына, силясь обнаружить на нем следы его несчастной, мучительной жизни; и она их обнаруживает, несмотря на то что сын уверяет ее в обратном; она начинает его жалеть, тогда как он сам ни на что не жалуется; она следит за каждым шагом невестки, она ее постоянно критикует, не приемлет никакие ее деяния; всему новому, что делает невестка, противопоставляется все то, что делалось раньше, когда -то, в прошлом; утверждение привычки, настойчивое неприятие всего, что ее нарушает, как бы осуждают само присутствие, само существование посторонней, незваной. Каждая из этих двух женщин по
-своему видит счастье находящегося рядом с ними горячо любимого мужчины; жена видит в нем того, посредством которого она сможет завоевать мир; а мать, дабы удержать его около себя, все время напоминает ему о детстве; в противовес планам молодой женщины, жены, ожидающей, что муж ее станет состоятельным, займет важный пост, мать выставляет свои незыблемые мотивы: сын «очень хрупкий», ему нельзя перегружаться. Назревающий конфликт между прошлым и будущим возрастает, когда невестка, пришелица, оказывается беременной. «Рождение детей - это смерть родителей»; вот когда эта суровая истина обнаруживается, обретает всю свою силу; мать, надеявшаяся продолжать жить в своем сыне, вдруг осознает, что он ее приговаривает к смерти. Она дала жизнь; но жизнь будет продолжаться и без нее: она уже больше не мать, а всего лишь связующее звено, одна из составных частей; она низвергается с небес, где царствуют вечные, вневременные идолы; теперь она всего -навсего индивид, стареющий в ожидании своего часа, В патологических случаях ненависть к невестке может довести мать до нервного истощения или даже толкнуть ее на
преступление; именно так случилось с г -жой Лефевр; весть о беременности невестки, последовавшая за длительным периодом неприязни, привела к решению убить невестку^1^, В обычных, нормальных случаях бабушка превозмогает свою враждебность; иногда, правда, она отказывается видеть в новорожденном ребенке своего единственного сына и любовь ее к нему сродни тирании; но гораздо чаще молодая мать и ее мать предъявляют на новорожденного свои права; бабушка же со стороны отца новорожденного, ревнуя, испытывает к ребенку противоречивые чувства, где неприязнь выдается за беспокойство о нем.
  Иначе развиваются отношения матери со взрослой дочерью, они двойственны: в сыне мать ищет бога; в дочери она находит своего двойника, дублера. «Дублер» - это двусмысленный персонаж; он убивает того, чьей эманацией является, об этом написал в своих сказках Э. По, об этом же «Портрет Дориана Грея» или история, рассказанная Марселем Швобом. Итак, дочь, становясь женщиной, приговаривает свою мать к смерти; однако она же предоставляет матери возможность пережить себя. Поведение матери варьируется в зависимости от того, как она воспринимает взросление своего ребенка, дочери, видит ли она в этом гибель для себя или, напротив, возрождение.
  Многие матери непреклонны в своей враждебности к дочерям; они не могут согласиться с тем, что эти неблагодарные, обязанные им жизнью, отстранили их, отодвинули в сторону; не раз писали о ревности кокотки к свеженькой, молоденькой девушке, ее дочери, невольно изобличающей всевозможные уловки, ухищрения матери, скрывающей возраст; женщина, всю жизнь ненавидящая другую женщину, видящая в ней соперницу, до конца своих дней будет ненавидеть эту соперницу, находя ее даже в собственном ребенке; она постарается удалить от себя дочь или
  ^1^ В августе 1925 года жительница Севера из буржуазной среды, г -жа Лефевр, шестидесяти лет, жившая с мужем и детьми, убила свою невестку, у которой была шестимесячная беременность, во время путешествия в автомобиле, который вел ее сын. Ее приговорили к смертной казни, затем помиловали, остаток жизни она провела в исправительном доме, она никогда не испытывала угрызений совести; считала, что сам Бог руководил ею в этом убийстве - убивая свою невестку, она «как бы вырвала сорную, ядовитую траву, ядовитое семя, убила дикое, опасное животное». В доказательство этого она приводила слова молодой женщины, сказавшей однажды: «Я теперь член вашей семьи, и вы должны со мной считаться». Заподозрив, что невестка ее беременна, она купила револьвер, якобы для защиты от воров. С наступлением климакса она как -то особенно остро ощутила в себе материнские чувства; прямо -таки отчаянно сконцентрировалась на материнстве: в течение двенадцати лет она испытывала недомогания, провоцируемые ложной беременностью.
  держать ЕЕ взаперти, а то и станет прибегать к разным мерам, чтобы не дать дочери осуществить свои возможности. Другой тип - женщина, триумф которой строится на том, чтобы быть показательной, образцовой Супругой, Матерью, она тоже не отступает так легко, не отказывается от жестокой борьбы, защищая свой трон; эта женщина утверждает, что дочь еще ребенок, а волнующие ее дела - это детские забавы; дочь слишком молода для замужества и слишком хрупка для того, чтобы производить потомство; а если дочь настаивает на замужестве, на желании иметь семью, детей, в ответ она услышит только притворство, неискренность; мать неутомимо станет критиковать поведение дочери, смеяться над ней или над ее знакомыми, пророчить ей несчастья, неудачи с ее избранниками. Если бы было можно, она бы обрекла дочь на вечное детство;, ну а если это невозможно, то она постарается затормозить развитие этой новой взрослой жизни, которая борется за себя. Нередко матери преуспевают в своих действиях: многие молодые женщины остаются одинокими или бесплодными, либо у них случается выкидыш, либо отсутствует молоко, и они не могут кормить
своего ребенка, не умеют воспитывать детей, вести хозяйство, создать семью - все это может быть следствием пагубного влияния матери. Супружеская жизнь дочери оказывается неудачной. И вот дочь, несчастная, остро ощутившая одиночество, находит укрытие в объятиях матери -государыни, матери -владычицы. Если же дочери удается устоять, между ней и матерью разгорается вечный бой, мать, полагая, что ее незаконно лишили прав, переносит значительную часть своего недовольства на зятя, адресуя ему все раздражение, вызываемое в ней беспримерной независимостью ее дочери.
  Мать, которая идентифицирует себя с дочерью, не менее деспотична; она хочет, имея за плечами основательный опыт, снова пережить молодость; ей кажется, спасаясь от прошлого, она спасает само прошлое; она подыскивает зятя в соответствии с тем образом мужа, о котором мечтала сама, но не нашла; сохранившая привлекательность, нежная, она легко дает волю воображению, в котором супруг ее дочери отчасти женится и на ней; с помощью дочери она хочет утолить свои устремления к богатству, жажду успеха, славы; сколько историй написано о том, как мать всеми средствами «толкает» свою дочь либо на путь проституции, либо в актрисы кино или театра; под предлогом помощи и внимания мать просто присваивает себе жизнь дочери; мне рассказывали о таких матерях, которые укладывали вздыхателей своей дочери к себе в постель. Однако крайне редки случаи, когда дочь терпит бесконечно подобную опеку; как только находится муж или серьезный покровитель, дочь поднимает бунт и срывает оковы. Теща, которая вначале хвалит, превозносит своего зятя, а затем начинает ненавидеть его, жалуется на человеческую неблагодарность, разыгрывает из
себя жертву; она также становится матерью -врагом. Предчувствуя все эти разочарования, многие женщины без особого внимания относятся к своим взрослым детям, они притворяются равнодушными, спокойными, но от этого мало радости, они лишают себя ее. Каждая мать должна обладать редким сочетанием душевной щедрости и отсутствием эгоистической заинтересованности, чтобы найти в жизни своих детей источник душевного обогащения, не превращаясь при этом ни в деспота, ни в мученицу.
  Чувства бабушки по отношению к внукам воспроизводят ее отношение к дочери, а поэтому они могут быть и враждебными. Не только заботясь об общественном мнении, многие матери заставляют своих соблазненных дочерей сделать аборт, бросить ребенка, избавиться от него, уничтожить: они просто рады случаю и возможности лишить дочь материнства; они настойчиво хотят сохранить только для себя эту привилегию. Даже при законнорожденном ребенке такая мать станет рекомендовать дочери не кормить ребенка грудью, удалить его от себя. Всем своим поведением, равнодушным и безучастным, подобные матери -бабушки словно бы не признают эту новую, невесть откуда взявшуюся жизнь; либо они только тем и заняты, что ругают ребенка - внука или внучку, наказывают его беспрестанно, плохо относятся к нему. В противоположность этому типу матерей другие, те, что идентифицируют себя с дочерью, напротив, воспринимают рождение младенца с большей радостью, чем молодая женщина, их дочь; молодая мать несколько растеряна в связи с появлением маленького незнакомца; а бабушка сразу признает его - она как бы попадает в прошлое двадцатилетней
давности и снова ощущает себя роженицей; возможность покровительства, господства, радости, которых дети ее давно лишили, снова вернулась к ней, вся жажда материнства, от которого женщина отказалась в связи с климаксом, чудесным образом вернулась; она чувствует себя матерью этого младенца, она берет на себя всю заботу о нем, поскольку у нее опыт, а если его отдают ей на воспитание, привязывается к нему со всею страстью. К несчастью для нее, молодая женщина предъявит свои права на ребенка, ибо бабушке уготована только роль ассистентки, которую когда -то уже играли старшие в ее семье; и вот она снова чувствует себя свергнутой; а тут еще приходится считаться с другой бабушкой, матерью зятя, к которой она ревнует внука или внучку. Появившееся чувство досады вредит первоначальной спонтанно возникшей любви к ребенку. Беспокойство, нередко отмечаемое у бабушек по отношению к внукам, передает двойственность их чувств: с одной стороны, они обожают и лелеют малыша, поскольку он им принадлежит, с другой - они враждебно настроены к этому маленькому чужому существу, с которым они отныне тоже связаны, и их смущает
эта неприязнь. Тем не менее, даже отказываясь от полного обладания внуками, бабушка сохраняет к ним глубокую привязанность, горячую любовь, она может сыграть в их жизни особую роль, роль божества, покровительницы: не присваивая себе ни прав, ни ответственности, она любит их от чистого сердца, всей щедростью своей души; лаская их, она при этом не связывает с ними свои честолюбивые мечты, она ничего от них не требует, ничем ради них не жертвует, не делает ставки на их будущее, в котором ее не будет; она ласкает маленькие существа из плоти и крови, оказавшиеся рядом с ней в этот миг жизни, она их любит такими, какие они есть сегодня; она не воспитатель; она не воплощение абстрактной справедливости, ее поведение не диктуется законом, Впоследствии это может стать источником конфликтов между бабушкой и родителями ребенка.
  Бывает так, что у женщины нет своего потомства или она в свое время не проявила к нему должного интереса; естественной связи между нею и ее детьми и внуками не получилось, и в возмещение этого она порой стремится создать аналогичные связи. Она дарит материнскую нежность кому -то из молодых людей; пусть даже ее привязанность не всегда остается платонической, но она не лицемерит, когда говорит молодому протеже, что любит его «как сына»: ведь и материнские чувства построены на влюбленности. В самом деле, соперницы г -жи де Варане с готовностью балуют молодых людей и помогают им сформироваться; им нравится быть нужными, быть необходимым условием их существования, их опорой; они ведут себя как матери, и рядом со своим любовником стремятся к этой роли в значительно большей степени, чем к роли любовницы. Не менее часто такого типа женщина питает материнские чувства и к девушкам, и в этом случае их взаимоотношения могут принимать некоторый сексуальный оттенок; несущественно, руководствуется ли женщина платоническим чувством или плотским, но она хочет найти в протеже своего двойника, чудесным образом
помолодевшего. Актрисы, танцовщицы, певицы начинают заниматься педагогической деятельностью - они воспитывают учеников; женщина, занимающаяся интеллектуальным трудом - например, г -жа де Шаррьер, живущая в уединении, в Коломбье, - создает свою школу; набожная женщина собирает вокруг себя девушек, чья душа обращена к Богу; проститутка становится содержательницей публичного дома. В свой так называемый прозелитизм, то есть обращение в свою веру, они вкладывают и пыл, и рвение, но все это не бескорыстно: они страстно стремятся к перевоплощению. Их тираническое великодушие порождает те же конфликты, что возникают между матерью и дочерью, связанными кровными узами. Можно также перенести свои чувства на маленьких детей, внуков: тетушки, мачехи охотно берут на себя роль бабушек. Однако крайне редко женщина в своем потомстве - данном природой или избранном ею - находит оправдание своей жизни, которая клонится к закату; она терпит неудачу, пытаясь присвоить чье -либо молодое существование. Она либо упорствует в этом стремлении, изнуряя себя в бессмысленной борьбе и драмах, либо смиряется с участью скромного
участия. Это самый распространенный случай. Стареющая мать, бабушка подавляют в себе желание властвовать, скрывают свои обиды; они удовлетворяются тем, что дети отдают им по доброй воле. В подобных случаях они не находят в них существенной поддержки. И оказываются ни с чем перед пустотой будущего, во власти одиночества, сожалений, скуки.
  Здесь можно говорить о трагедии женщины пожилого возраста: она не находит себе применения. Всю свою жизнь женщина из буржуазной среды ломает голову чаще всего над решением одной и той же ничтожной проблемы: как убить время? Но вот дети выросли, муж достиг высокого положения или по крайней мере устроен, и дни потянулись бесконечные, смертельно скучные. «Дамские занятия» были выдуманы специально, чтобы развеять эту чудовищную праздность; руки вышивают, вяжут, двигаются; что получится в результате, совсем неважно, изделие вовсе не цель, это не назовешь настоящей работой; ее продукт не вызывает интереса, к тому же возникает проблема, куда пристроить получившееся изделие; от него избавляются, делая подарок подруге, отдавая в дар какой -нибудь благотворительной организации, устилают им камин, столик; это и не забавная игра, дающая ощущение радости самой жизни; едва ли это можно назвать и серьезным занятием, ведь голова практически не участвует в работе, мозг бездействует; это абсурдное развлечение, как называл его Паскаль; иголкой, спицей или крючком женщина печально ткет небытие своих дней. А акварельные
краски, музицирование, чтение - у них та же роль; женщина праздная, без серьезного, своего, занятия, с помощью всего этого совсем не стремится расширить свое воздействие на мир, ей просто хочется разогнать скуку; деятельность, которая не направлена в будущее, - это тщета и суета; праздная женщина начинает читать и откладывает книгу, садится за пианино, закрывает его и возвращается к рукоделию, зевает и в конце концов принимается за телефонные разговоры. Охотнее всего она ищет спасение в светской жизни; она выходит, делает визиты, особое внимание уделяет своим приемам - такова миссис Дэллоуэй; она присутствует на всех бракосочетаниях, на всех похоронах; не имея своей личной жизни, она подпитывается за счет того, кто рядом; была светская дама, а стала кумушка: она все видит, все комментирует; свою незанятость она компенсирует обильной критикой и щедро раздаваемыми советами. Она навязывает свой опыт всем, в том числе и тем, кто этого и не просит, Если у нее есть средства, она держит салон, надеясь таким образом приобщиться к чужим делам, к чужому успеху; известно, с каким деспотизмом г -жа дю Деффан и г
-жа Вердюрен обходились с допущенными в салон. Быть гвоздем сезона, центром «круглого стола», вдохновительницей, создать определенную «среду» - это уже приближение к настоящей деятельности, Есть и другие, более прямые способы вмешаться в жизнь общества; и во Франции действуют женские организации, несколько женских ассоциаций, но особенно это развито в Америке, где женщины

  имеют свои клубы, там они играют в бридж, занимаются распределением литературных премий, размышляют об улучшении социального устройства. Характерно, что большая часть таких организаций на обоих континентах существует ради самих себя: выдвигаемые ими цели служат им всего лишь предлогом. Все происходит как в притче Кафки «Городской герб»: никто не собирается возводить Вавилонскую башню; вокруг ее мнимого местонахождения возникает обширный центр, растрачивающий все свои силы на самоуправление, саморасширение, на улаживание собственных распрей. Так и дамы из женских объединений большую часть времени и сил расходуют на организацию своих организаций; они избирают органы правления, обсуждают свой устав, споря друг с другом, и борются за престиж с конкурирующей организацией, чтобы у них не отнимали их бедняков, их больных, их раненых, их сирот; они скорее позволят им умереть, нежели уступят своим соседям. И они весьма далеки от желания изменить порядок вещей, а вместе с ним уничтожить несправедливость, правонарушение, злоупотребление, ибо тогда не будет места ИХ самопожертвованию; они благословляют войны,
голод, благодаря которым они становятся благодетельницами человечества. Ясно, что в их представлении шерстяные вязаные шлемы, посылки не предназначаются солдатам, голодающим, - это как раз солдаты, голодающие для того и существуют, чтобы получать вязаные вещи или пакеты с провизией.
  Тем не менее некоторые из женских объединений добиваются неплохих результатов. В США, например, слияние высокочтимых «Момс» огромно, что объясняется прежде всего избытком свободного времени, паразитическим существованием членов этого общества, а поэтому их деятельность может стать и вредоносной. «Не разбираясь в медицине, не зная ни искусства, ни науки, а также будучи невежественными в религии, юриспруденции, ничего не ведая о человеческом организме, его здоровье, гигиене… - говорит Филипп Уилли^1^ об американской Мом, - она в очень редких случаях интересуется тем, что делает именно в качестве члена своей разветвленной организации: каждой участнице вполне достаточно делать что -то». Их действия не входят составной частью в единый конструктивный план, их деятельность не имеет определенной, не говоря уже - значительной, цели, важно только властно и громко заявить о своих вкусах, своих предрассудках и вообще заботиться о своих интересах. Возьмем, к примеру, область культуры, их роль там куда как значительна: кто, кроме них, поглощает больше книг; только читают они, будто раскладывают пасьянс; литература
тогда обретает смысл и достоинство, когда она адресована целеустремленному человеку, помогает овладеть казавшимися недосягаемыми высотами. Литература
  должна быть частью общего движения человеческой трансцендентности; вместо этого женщина поглощает одну книгу за другой, одно произведение искусства за другим, ни то ни другое не меняет ее имманентности, косного бытия; произведение живописи превращается в безделушку, музыка остается просто звуком, художественное произведение, роман, воспринимается как бредни, столь же бесполезные, как детский чепчик, связанный крючком. Американки главным образом ответственны за то, что качество бестселлера так снизилось; этот жанр литературы пригоден для примитивного развлечения, причем развлечения праздных женщин, как средство, уводящее их от действительности, как отвлечение. Деятельность женщины подобного типа Филипп Уилли определяет следующим образом; Они терроризируют политиков до такой степени, что те начинают раболепно хныкать, они наводят ужас на пасторов; они надоедают управляющим банками, они изводят директоров школ. Мом плодит организации с единственной целью склонить своих близких к гнусному попустительству своим эгоистичным желаниям… она готова изгнать из города, а то и из государства, если бы то было
возможно, всех молодых проституток… она добивается, чтобы автобусная линия проходила там, где удобно ей, а вовсе не трудящимся… она организует фантастические ярмарки и благотворительные праздники, а выручку от этого отдает привратнику, чтобы тот на следующее утро купил пива, дабы членам комитета промочить свои луженые глотки… Клубы предоставляют Мом неисчислимые возможности совать свой нос в чужие дела.
  Нельзя не признать, что в этой едкой сатире много правды. Не будучи специалистами ни в политике, ни в экономике, ни в какой -либо технической области, пожилые дамы, в сущности, не оказывают никакого конкретного воздействия на жизнь общества; они не понимают существующих проблем, неспособны выработать ни одной конструктивной программы. Их мораль абстрактна и формальна, как императивы Канта; они провозглашают запреты вместо того, чтобы искать пути к прогрессу; они и не стремятся положительным образом изменить ситуацию, они попросту ругают то, что есть вокруг, полагая так искоренить зло; этим и объясняется их постоянное объединение на борьбу с чем -нибудь: с алкоголизмом, с проституцией, с порнографией; они не понимают, что действие с чисто отрицательным зарядом обречено на неуспех, как это уже было в Америке с провалом сухого закона, во Франции с законом, за который призывала голосовать Марта Ришар. Пока женщина ведет паразитический образ жизни, она не может эффективно участвовать в построении более совершенного мира.
  Однако, несмотря ни на что, некоторым женщинам случается серьезно увлечься каким -нибудь делом, целиком посвятить себя ему, стать по -настоящему активными; эти женщины не стремятся просто занять себя чем -нибудь, они действуют в соответствии с намеченными целями; став самостоятельными производителями, они выпадают из категории паразитов, о которой мы здесь говорили; но такого рода превращения редки. Большинство женщин в своей частной или общественной деятельности не ставят перед собой реальных целей, для них это просто средство занять себя, а любое занятие теряет всякий смысл, будучи всего лишь времяпрепровождением. Многие из них от этого страдают; позади целая жизнь, а Они испытывают ту же растерянность, что и подростки на заре еще не открытой жизни; ничто не привлекает, не вызывает интереса, словно пустыня окружает и тех и других; по поводу любой деятельности можно услышать; «Зачем это все нужно?» Но юное существо взрослеет, волей -неволей жизнь увлекает его; подросток осознает значение ответственности, целей, ценностей; он брошен в мир, он делает выбор, принимает решение и начинает работать. А
женщина в возрасте, предложи ей заново отправиться в будущее, ответит печально: «Слишком поздно». И дело здесь не в годах, не время, не прожитые сами по себе годы существенны отныне для нее: женщина ведь очень рано уходит на пенсию; ей недостает порыва, доверия, надежды, гнева, наконец, которые позволили бы ей открыть новые для себя цели. Она погружена в рутину, бывшую всегда ее уделом; она превратила ее в систему, отсюда - хозяйственный раж; погружение в набожность; демонстрация напускного стоицизма, как в случае г -жи де Шаррьер. Она стала сверх меры сухой, безразличной к окружающему, эгоистичной.
  Только к концу жизни, когда женщина отказывается от борьбы, когда приближение смерти освобождает ее от тревог по поводу будущего, она наконец обретает покой. Нередко муж бывает старше ее, она становится свидетельницей его кончины, переживая это молча, испытывая даже некое снисхождение: это ее реванш; когда муж умирает первым, женщина достаточно легко переносит свой траур; неоднократно отмечалось, что мужчины тяжелее переносят позднее вдовство: они значительно больше выигрывают от брака, нежели женщина, особенно в старости; ибо их вселенная перемещается отныне в пределы семейного очага, а дни текущие не устремлены в будущее; и женщина обеспечивает надежность их монотонного течения, она управляет ими; когда мужчина лишается своих общественных функций, он становится абсолютно бесполезным; женщина сохраняет хотя бы управление домашним хозяйством; она необходима своему мужу, тогда как он становится надоедливым субъектом. Почувствовав наконец независимость, женщина ощущает себя иначе, достоинство, даже гордость наполняют ее; и на мир она смотрит другими, своими глазами; и осознает, что всю жизнь ее
дурачили и мистифицировали; ясное, трезвое мышление, обретенное в зрелости, появившаяся недоверчивость нередко приводят женщину к жесткому цинизму. Кстати, женщина, «прожившая жизнь», знает мужчин так, как не знает ни один из них; ведь она видела не только общественное лицо мужчины, точнее, не то, что мужчина выставляет на вид перед обществом, она знает его таким, каков он есть, когда он позволяет себе расслабиться в отсутствие себе подобных; она знает также и женщин, обнаруживающих свою суть только стихийно, перед другими женщинами; итак, перед ней предстает то, что скрывает фасад. Однако если жизненный опыт позволяет ей понять ложь и избавиться от заблуждений, его все же недостает, чтобы понять истину. Ее жизненная мудрость, приносящая ей горечь или забавляющая ее, в сущности, совершенно негативна: это протест, обвинение, отказ; она бесплодна. Самая большая степень свободы, на которую способен тип женщины -паразита в мыслях, равно как и в поступках, - это стоический вызов или скептическая ирония. Ни в каком возрасте ей не удается быть одновременно полезной и независимой.

  ГЛАВА 10 «СИТУАЦИЯ» И ХАРАКТЕР ЖЕНЩИНЫ
  Сегодня нам понятно, почему в обвинениях, выдвигаемых против женщины во все времена, в эпоху расцвета Греции и в наши дни, так много общего: ее положение осталось прежним, происшедшие изменения были чисто поверхностными, и именно этот удел определяет то, что называется «характером» женщины: она «погрязла в имманентности», она - сам дух противоречий, она осторожна и мелочна, ограниченна, неточна, безнравственна, самым недостойным, низким образом прагматична, лжива, неискренна, корыстна… Во всех этих утверждениях есть доля истины. Только ее поведение, ее качества, все, в чем ее обвиняют, не предопределено ей природой, ее женскими гормонами, и не заложено в клетках ее мозга: общество, общественное устройство, принуждает женщину вырабатывать в себе определенные качества и диктует ей формы поведения, которые предопределены ее «ситуацией». Именно с этой точки зрения мы постараемся рассмотреть эту «ситуацию» обобщенно; вероятно, нам не избежать повторений, но это позволит уловить, охватить комплексно, как экономические, социальные, исторические условия оформили это «вечно женственное».
  Иногда «мир женщин» противопоставляют мужскому универсуму, однако нельзя не подчеркнуть еще раз, что женщины никогда не составляли автономное, закрытое общество; они входили в сообщество, управляемое мужчинами, где занимали подчиненное положение; они объединены с себе подобными только по признаку пола, чисто механической общностью: между ними нет необходимой органической солидарности, служащей непременной основой для всякого однородного сообщества; во все времена - начиная с элевсинских мистерий и до наших дней, когда появились клубы, салоны, благотворительные общества, - женщины старались объединиться, дабы утвердить свой «контрмир», только делается это все равно в недрах мира мужского. Отсюда и парадокс их положения: они одновременно принадлежат миру мужчин и той сфере, где этот мир вызывает вечные споры; вот и мечутся они, замкнутые в своей, женской, сфере и одновременно осажденные миром мужчин, и нигде не могут утвердиться прочно. Их покорность сопровождается протестом, за отказом следует согласие; и в этом поведение взрослой женщины ничем не отличается от поведения юной особы, девушки; сложность
заключается в том, что взрослая женщина уже не витает в мечтах о будущей жизни, а живет ею.
  Женщина и сама признает, что мир принадлежит мужчинам; мужчины его создали, организовали, они им управляли и сегодня еще в нем господствуют; что же касается женщины, она не считает себя ответственной за него; всем понятно, что женщина - нижестоящий член общества, подчиненный, зависимый; ей не давали уроков применения силы, она не вырастала как субъект на равных рядом с другими членами общества; заключенная в своей плоти, как и в своем доме, она ощущает себя пассивным объектом рядом с этими богами с человеческим лицом, определяющими и цели, и ценности. В этом истинный смысл выражения, адресованного женщине, - «вечное дитя»; вот так же относились к чернокожим рабочим, к рабам, к колониальным народам, называя их «большие дети», до тех пор пока их не боялись; и это означало, что они должны безропотно следовать той правде и тем законам, которые им навязывались другими. Уделом женщины стали повиновение и почтение. Даже в мыслях она не имеет подступа к осаждающей ее со всех сторон реальности. Для нее жизнь - это глухое, безликое присутствие.
  Действительно, она не изучает технических дисциплин, которые позволили бы ей утвердить свою власть над материей; она подходит к миру не со стороны материи, но со стороны жизни, а жизнью управляют не механизмы и орудия труда, но некие тайные законы. Мир для женщины предстает не в виде «набора инструментов» - этаких посредников между ее волей и избранными ею целями, по определению Хайдеггера; напротив, он предстает перед ней как стойкое, непрерывное сопротивление; в нем преобладают неотвратимость и таинственные случайности. Взять хотя бы чудо превращения крошечной клетки в чреве матери в человеческое существо; никакая математика не способна перевести его в уравнение, никакая машина не сумела бы ни ускорить, ни замедлить этот процесс; он длится ровно столько, сколько это необходимо; женщина во времени проходит испытание на прочность, и самые тонкие аппараты неспособны ни сократить, ни умножить это время; это чудо заключено в ее плоти, которая следует ритму луны, сначала расцветает, а затем подвергается коррозии. Ежедневно и кухня Дает ей уроки терпения и пассивности; это настоящая алхимия, нужно
повиноваться огню и воде, ждать, когда растворится сахар, подойдет тесто, а также когда высохнет белье, созреют фрукты. Домашние дела очень похожи по сути на техническую деятельность; только они слишком элементарны, слишком монотонны, чтобы убедить женщину в наличии законов механической причинности, Впрочем, и в этой области есть свои капризы, свои тонкости; есть ткани, которые при стирке садятся, и те, которые не садятся, пятна выводимые и невыводимые, посуда, разбивающаяся ни с того ни с сего, пыль, неведомо откуда берущаяся, как иное, непонятно как выросшее растение. Женский склад ума, или, точнее, менталитет женщины, увековечивает менталитет представителей земледельческих цивилизаций, которые с трепетным обожанием относились к магическим свойствам земли: женщина тоже верит в магию. Ее пассивная эротика формирует желание не как волю и агрессию, а как притягательность, влечение, как притяжение, воздействующее на маятник искателя подземных родников; только одно присутствие ее плоти заставляет мужской член встать, так почему же затаившейся воде не заставить затрепетать ореховый прутик? Женщина ощущает
себя окруженной какими -то волнами, излучениями, флюидами; верит в телепатию, астрологию, в восприимчивость к разного рода излучениям, биотокам, волнам, в «животный магнетизм», в теософию, в крутящийся столик, двигающееся блюдце, в прорицателей, лекарей, ясновидцев и целителей; в религию она вносит самую примитивную веру: ставит свечи, благодарственные приношения и т. д.; в святых видит древних духов природы: этот защищает путешественников, тот помогает роженицам, а вот еще один, с его помощью находятся потерянные вещи; и нет сомнения в том, что ни одно чудо не покажется ей невероятным, невозможным. Она не отвергает заговоры и молитвы; стремясь добиться результатов, она прибегает к неким обрядам. Причину ее косности нетрудно понять; время не балует ее новизной; до творческого фейерверка в ее жизни далеко; эта жизнь обречена на постоянный повтор, поэтому и будущее представляется ей копией прошлого; знать бы волшебное слово, заклинание; только ведь само течение времени связано для женщины с силами плодородия, а плодородие подчинено ритму сменяющих друг друга времен года, месяцев; и беременность, и
цветение в итоге ведут к идентичному воспроизведению предшествующего; в этом круговом движении эволюция сводится к медленной деградации: портится мебель и одежда, стареет лицо; богатые возможности, сила плодородия, плодоношения мало -помалу разрушаются бегущими годами. Поэтому женщина и не верит в существование такой могучей силы, которая могла бы что -то изменить для нее.
  Она не только ничего не ведает об истинной деятельности, способной изменить лицо окружающего ее мира, но, более того, она чувствует себя затерянной в этом мире, заблудившейся в нем, словно в тумане. Она не умеет пользоваться приемами мужской логики. Стендаль писал, что женщина владеет такой логикой не хуже мужчины. Но это тот инструмент, который ей некуда приложить. Никакой силлогизм не поможет приготовить майонез, успокоить плачущего ребенка; рассуждения в стиле мужской логики не отражают той реальности, опыт которой она имеет. Она живет в королевстве мужчин, и, поскольку в нем она ничего не делает, поскольку мысль ее не связана с серьезными проектами, ее мозг словно дремлет; она, будучи невостребованной, теряет всякую связь с реальностью; ее подступы к миру ограничены тем уровнем, где существуют лишь образы слова; вот почему она принимает на веру самые противоречивые утверждения; она и не стремится пролить свет, разъяснить для себя чудеса в области, далекой от ее понимания; ее вполне удовлетворяет информация самого низкого качества; она путает партии, мнения, общественные движения, географические
названия, имена деятелей и самих деятелей тоже, события; в голове ее полная мешанина. Но, в конце концов, ясный взгляд на мир - не ее дело; ее приучили во всем полагаться на мужской авторитет, и она отказывается критиковать что бы то ни было, изучать что -то и судить о чем -либо самостоятельно. Она во всем полагается на авторитет высшей касты. И в итоге мир мужчин предстает перед женщиной как трансцендентная реальность, как некий абсолют. «Мужчины созданы быть богами, - говорит Фрэзер, - женщины им поклоняются». Мужчины не могут с полным самоотречением поклоняться идолам, созданным ими самими; а вот женщины, встретив на своем пути эти величественные статуи, и не думают о том, что их сотворила чьято рука, они покорно падают ниц, охотно преклоняются перед ними^1^. Например, им нравится, чтобы Порядок, Право воплощались в каком -нибудь руководителе. Каждый Олимп имеет своего богасуверена; столь престижная мужская сущность должна была сложиться в некий образ, прототип, а отец, муж, любовники - это всего лишь его слабое отражение. Как это ни забавно, но культ этого великого тотема имеет сексуальный смысл;
и признаем, что этот культ позволяет женщине полностью удовлетворить выпестованную с детства мечту быть послушной и кому -то поклоняться. Возьмем, к примеру, французских генералов: Буланже, Петена, де Голля^2^, всегда были женщины, с обожанием внимавшие им; все помнят также, с каким восторгом журналистки газеты «Юманите» писали о Тито. Генерал, диктатор - взгляд орла, волевой подбородок - воистину небесный отец, на которого можно положиться, он - гарант всех ценностей. Невежество женщин и их незадействованность становятся источником их обожания как героев, так и законов мужского мира; они их признают, не рассуж-
  ^1^ Ср.: Ж. - П. Сорт р. Грязные руки. «Хёдерер: Они упрямы, понимаешь, они воспринимают идеи в готовом виде, а потом верят в них, как в Бога. А идеи производим мы, и только мы знаем саму кухню, мы никогда не бываем уверены в том, что до конца правы».
  «По пути следования процессии генерала де Голля его встречало много народа, в основном это были женщины и дети». (Газеты по поводу приезда генерала в сентябре 1948 г. в Савойю.)
  «Мужчины аплодировали тому, что говорил генерал в своей речи, а женщины просто выражали свой восторг генералу. Некоторые из них были буквально в экстазе, чуть ли не каждое слово генерала приводило их в восторг, они аплодировали и кричали с таким воодушевлением, что лица их становились цвета петушиного гребешка». («Aux coutes», 11 avril 1947.)
  дая, а принимая на веру; вера черпает свою фанатическую силу из того факта, что в ее основе не лежит знание: она слепая, пылкая, упрямая, тупая; если она появляется, то как нечто безусловное, вопреки разуму, вопреки фактам, вопреки ее истории, вопреки всему ее опровергающему. Это упрямое благоговение может в зависимости от обстоятельств быть двух видов: в одних случаях оно относится к сути закона, к его содержанию, в других только к его форме, которую женщина страстно поддерживает. Если женщина из привилегированной социальной среды, пользующейся всеми преимуществами, всеми благами данного социального порядка, то она не хочет никаких перемен, напротив, она стоит за незыблемость устраивающей ее системы и проявляет при этом непреклонность. Мужчины знают, что в их власти переделать, перестроить существующий порядок, создать новые этические нормы, новый свод законов; осознавая свою трансцендентность, они смотрят и на историю как на процесс становления; даже самый убежденный консерватор понимает, что определенная эволюция неизбежна и с этим надо считаться, сообразуя с таким положением вещей и свое
поведение, и свое мышление; женщины же, не участвуя в истории, не понимают и законов необходимости; они не доверяют будущему и хотели бы остановить время. Кумиры, преподнесенные женщине отцом, братьями, мужем, становятся ее кумирами; если их низвергнуть, она попросту не сумеет заселить заново этот небосвод; вот она и защищает их настойчиво, упорно. В годы Гражданской войны в США никто среди южан так страстно не выступал за сохранение рабства, как женщины; женщины же были среди ярых защитников порядка в Англии во времена англо -бурской войны, во Франции в период борьбы с Коммуной. Похоже, что свое неучастие в активном историческом процессе они стремятся компенсировать интенсивностью афишируемых чувств; в случае победы они набрасываются на поверженного врага, словно гиены; в случае поражения они упорно отказываются от какого бы то ни были примирения; при этом у них все сводится лишь к позиции, им решительно все равно, какие идеи защищать, пусть самые устаревшие: так, к примеру, в 1914 году они могут выступать как легитимистки, ав 1949 -м - как защитницы царя. Мужчина подчас, снисходительно улыбаясь,
подстегивает женщин: ему нравится наблюдать, как его аккуратно выраженное мнение приобретает фанатичную форму; однако ему случается иногда и раздражаться, сталкиваясь с поразительно нелепой и тупой интерпретацией его идей.
  Женщины проявляют жесткую непримиримость только в цивилизованных странах, там, где четко выражены границы разных социальных групп. Как правило, женщина слепо, не рассуждая, верит во что -то, уважает закон просто потому, что это закон; закон может меняться, но он остается законом; в глазах женщины сила рождает право, потому что все права, которые женщина признает за мужчинами, объясняются их силой; вот почему в случае распада какого -то сообщества они первыми бросаются к ногам победителей. Если подвести итог, то можно сказать, что они приемлют то, что есть. Одна из характерных черт женщины - это умение смириться. Когда из -под развалин Помпеи извлекли останки людей, то увидели, что мужчины застыли в позе гнева, возмущения, готовые восстать, бросив вызов небу, либо убежать, а женщины согнулись, склонились к земле, опустив головы. Они беспомощны перед лицом обстоятельств: вулканов, полицейских, хозяев, мужчин. «Женщины созданы для страданий, - говорят они сами. - Такова жизнь… что тут поделаешь». Из смирения рождается их терпение, приводящее многих в восхищение. Они со значительно большим терпением
переносят физические страдания; они способны проявить стоическое мужество, когда того требуют обстоятельства; у них нет напористой смелости мужчин, вместо этого большинство женщин отличает непреклонная стойкость пассивного сопротивления; гораздо энергичнее, чем их мужья, борются они с нищетой, противодействуют кризисам, не теряют голову в несчастье; с почтением относятся к времени, его течению, над которым не властна никакая поспешность, они вообще не берегут собственного времени; занимаясь каким -нибудь делом со спокойным упорством, они добиваются порою потрясающих результатов. Есть такая поговорка: «Что хочет женщина, то хочет Бог». Если женщина щедра от природы, ее смирение, покорность переходят в снисходительность, терпимость, мягкость и даже нетребовательность: она соглашается со всем, никого не осуждает, поскольку считает, что и люди, и вещи могут быть только тем, что они есть. Какая -нибудь гордячка превратит это качество в особую добродетель на манер г -жи де Шаррьер, непреклонной в своем стоицизме. Но женщине свойственна и первозданная осторожность; женщина всегда стремится сохранить,
восстановить, наладить, утрясти, а не разрушить и построить заново; она отдает предпочтение компромиссам и соглашениям, а не революциям и взрывам. В XIX веке именно женщины оказались самым большим препятствием на пути рабочего движения к освобождению; таких, как Флора Тристан, Луиза Мишель, были единицы, а сколько домохозяек, растерянных и робких, умоляли своих мужей не рисковать! Ведь они боялись не просто забастовок, безработицы, нищеты; их страх перед восстанием объяснялся сомнением - не ошибка ли это. Терпение они понимают только как терпение; резким переменам они предпочитают рутину; им легче удается обеспечить себе пусть жалкое благополучие и такое же семейное счастье, чем выйти на дорогу борьбы. Их судьба связана с тем, что преходяще: потерю этих непрочных ценностей они переживают как потерю всего. Только свободный субъект, который не ощущает на себе давления времени, в состоянии одержать победу над разрушением, упадком; этот высший полет недоступен женщине, ей этого не дано. Оттого, что она никогда не вкушала всевластия свободы, она не верит и в освобождение: ей кажется, что в мире властвуют
темные силы судьбы, восстать против них было бы слишком самонадеянно. Опасные дороги, на которые ее хотят увлечь, не вызывают в ней никакого энтузиазма^1^, и в этом нет ничего удивительного: она ведь не сама их пролагала. Когда ей откроется будущее, тогда она не станет цепляться за прошлое. Когда женщину призывают к конкретным действиям, цели которых она осознает как свои, она так же смела и мужественна, как и мужчина^2^.
  Многие из недостатков, в которых ее упрекают, такие, как посредственность, ограниченность, незначительность, мелочность, робость, ничтожность, леность, легкомыслие, раболепие, свидетельствуют лишь о том, что женщине ограничили горизонт. При этом говорят, что женщина слишком чувствительна или что она погрязла в имманентности; да прежде всего ее заперли в этой имманентности. Рабыни гарема не испытывают никакой патологической страсти к варенью из розовых лепестков, к ароматизированным ваннам: и то и другое помогает им убивать время; в той мере, в какой женщина задыхается в своем скучном и мрачном гинекее - доме, который она не может покинуть, семейном очаге, - в той же мере она будет увлекаться комфортом, стремиться к благосостоянию, ища в них убежище; впрочем, если она страстно жаждет наслаждений, так это чаще всего потому, что она их лишена; сексуально неудовлетворенная, вынужденная уступать упорству мужчины, терпеть его грубость, «приговоренная выносить все мерзости мужчин», она утешается взбитыми кремами, винами, туманящими ей голову, мягкими тканями, лаской воды и солнца, ласками подруги, юного
любовника.
  Если женщина представляется мужчине существом исключительно «физических» достоинств, то только потому, что придавать особое значение своим исключительным животным данным ее вынуждают обстоятельства. Плоть женщины не более требовательна, чем плоть мужчины, однако женщина прислушивается к малейшему зову в себе и развивает, раздувает эти искры до пламени; муки сладострастия, как и муки страдания, - это ошеломляющий триумф мгновения; неистовство мгновения увлекает и будущее, и вселенную в небытие; есть только пламя страсти, пламя плоти, все остальное ничто; во время этого короткого апофеоза
  Ср.: А. Жид. Дневник: «Креус, жена Лота: она замедляет шаг, он оглядывается и тоже замедляет шаг. Невозможно представить себе возгласа более страстного: И федра, спустившись с вами в Лабиринт, Либо выберется вместе с вами, либо заблудится.
  Страсть ослепляет ее; она делает еще несколько шагов, ей бы хотелось присесть или вернуться назад - или, наконец, чтобы ее несли на руках».
  ^2^ Поведение женщин - представительниц пролетариата коренным образом изменилось за последний век; в частности, во время забастовок на шахтах Севера они проявили не меньше, чем мужчины, энергии и энтузиазма, выходя вместе с ними на демонстрации, борясь рядом с ними.
  женщина преодолевает чувство обойденности, обманутости, искалеченности, фрустрации. Однако подчеркиваю еще раз; женщина придает такую значимость имманентности лишь потому, что это ее единственный удел. У ее легкомыслия и у ее «отвратительного материализма» одна и та же причина; она придает значение мелочам, тому, что в сущности ничтожно, нестояще, незначительно, оттого, что не допускается к значительному, к решающе важному и серьезному; впрочем, те пустяки, которые заполняют ее дни, нередко следует отнести к самым серьезным вещам; нужно заботиться о своем туалете, внешности, от них зависит привлекательность и, следовательно, ее возможности, ее шансы. Порою она кажется ленивой, нелюбознательной, не интересующейся происходящим вокруг; но ведь то, чем ей предлагают заниматься, равноценно пустому времяпрепровождению; если она склонна к многословию, писанине, то это чаще всего из -за неосознанного желания перехитрить, провести собственную праздность: слова в данном случае подменяют запрещенную ей деятельность. Ведь когда женщине поручают серьезное и ответственное дело, она умеет проявить активность, стать
полезной, немногословной, аскетичной, и в не меньшей степени, чем мужчина, - это бесспорный факт. Ее обвиняют в раболепии; утверждают, что она готова гнуть спину перед хозяином, целовать руку, ее побившую; пожалуй, она и в самом деле не наделена в большинстве случаев истинной гордостью; советы, предлагаемые газетной и журнальной рубрикой «Сердечная почта» обманутым женам, покинутым возлюбленным, пропитаны гнусным духом покорности; женщина растрачивает себя в чванстве, высокомерии и в конце концов довольствуется крохами, уделяемыми ей мужчиной. Но что может сделать женщина без мужской поддержки, коль мужчина для нее одновременно и единственное средство достижения чего бы то ни было, и единственный смысл жизни? Да она просто вынуждена сносить унижения; рабыни не понимают значения слов «человеческое достоинство»; и то уже хорошо, если ей удается отделаться от серьезных неприятностей, И наконец, если женщина заурядна, «заземлена», если она домоседка, недостойно корыстна, так это потому, что ей навязывают ее жизнь с установившимися обязанностями готовить пищу, мыть, выгребать грязь, чистить - не здесь же
ей черпать величие. Ей выпала в жизни монотонно повторяющаяся вереница случайностей, именно эту часть жизни она обеспечивает: разве не естественно, что и сама она повторяет, снова начинает делать то, что уже делалось другими, никогда ничего не придумывая самостоятельно, и время ей представляется идущим по кругу, никуда не ведущим; она все время занята, при этом ничем не занимаясь; она лишена и того, что имеет, ибо зависит от этого; эта зависимость от всего, что окружает ее, от мира вещей, - не что иное, как следствие зависимости женщин от мужчин, она же объясняет ее бережливую экономию, ее скупость. В своей жизни она не руководствуется высокими целями:
  она либо производит, либо содержит то, что относится лишь к числу средств: пищу, одежду, жилище; а это не самые основные посредники между животной жизнью и свободным существованием; единственная их ценность - в их полезности; женщина -домохозяйка существует на уровне полезного и льстит самой себе и хвалится тем, что она полезна своим близким. Увы, ни один человек не может удовлетвориться ролью второстепенного существа: он тотчас же превратит средства в цели - как это делают, например, политики, - и уже ценность средства превращается таким образом в абсолютную ценность. И вот уже на небосводе домохозяйки главным светилом становится полезность, она ценится выше правды, выше красоты, больше свободы; и в этой, ее собственной, перспективе она видит окружающий ее мир, вселенную; поэтому она и усваивает мораль, вытекающую из учения Аристотеля, мораль золотой середины, мораль посредственности. Откуда взяться у женщины таким качествам, как отвага, рвение, бескорыстие, величие? Ведь эти качества рождаются свободой выбора, широко открытым будущим, поверх любой заданности. А женщину заключают в стенах кухни или
будуара и удивляются, что у нее, видите ли, узкое мышление, ограниченное мировоззрение; ей подрезают крылья и при этом сожалеют, что она не летает. Пусть перед ней откроется будущее, и ей не нужно будет цепляться за настоящее.
  С той же непоследовательностью женщину, ограниченную пределами семьи либо сосредоточенную на себе самой, обвиняют в нарциссизме, эгоизме и во всем, что из этого вытекает; тщеславии, чванстве, обидчивости, чувствительности, отсутствии доброты и так далее и тому подобное; у нее отнята всякая возможность широкого общения; ее жизненный опыт исключает преимущества солидарности, она как бы не понимает ни необходимости в ней, ни пользы от нее, ибо целиком и полностью предана семье, изолирована от всех; нельзя же ожидать, чтобы в подобной ситуации женщина превзошла себя и обратилась к общечеловеческим интересам. Да, она упрямо цепляется за то, что ей привычно, замыкаясь в знакомых пределах, где хоть в какой -то степени она ощущает себя хозяйкой и где находит пусть непрочную, пусть шаткую, но все же власть.
  Впрочем, тщетно старается женщина держать закрытыми двери и затененными окна своего дома, она все равно не чувствует себя в нем в полной безопасности; мужская вселенная, мир мужчин, к которому она издалека питает уважение, не осмеливаясь, однако, туда проникнуть, осаждает ее; и поскольку у нее нет ни достаточной профессиональной подготовки, ни четких знаний, ни строгой логики, она неспособна понять этот мир и чувствует себя в нем ребенком или дикарем, которого подстерегают опасности и чудеса. Она воспринимает этот мир сквозь свое магическое представление о нем: ход событий ей кажется фатальным, предопределенным, и в то же время ей представляется возможным все что угодно; она плохо отличает возможное от невозможного, готова поверить любому; она доверчиво воспринимает слухи, с легкостью распространяет их и способна посеять панику; даже в самые безмятежные времена она чувствует себя озабоченной; ночью, просыпаясь, лежа без сна, она представляет себе всякие кошмары, какие только может предложить жизнь; для женщины, обреченной на пассивность, неведомое будущее полно устрашающих призраков, ей мнятся войны,
революции, голод, нищета; лишенная возможности действовать, она отдается тревогам. Муж, сын, принимаясь за новое дело, увлекаясь им, в какой -то степени рискуют; однако их проекты или заданные им инструкции намечают в еще неведомом верную дорогу, а женщина бьется, как в потемках; она «беспокоится», это ее основное действие, происходящее от бездействия; в воображении любая возможность превращается в реальность: поезда сходят с рельсов, операция оказывается неудачно проведенной, бизнес терпит крах, задуманное дело проваливается; жуткие мысли, бесконечные мрачные переживания - это все лишь проявления ее собственного бессилия.
  Ее недоверие к окружающему миру выражается в беспокойстве, тревоге, в которых она живет; если ей чудятся страхи, угрозы, катастрофы, это значит, что она не чувствует себя счастливой. Большую часть времени она борется с необходимостью покоряться, смиряться; она отлично знает, что все переживаемое ею от нее не зависит, это происходит помимо ее воли: она ведь женщина, и ее не спрашивают; а она не осмеливается возмутиться, восстать; скрепя сердце она покоряется; ее поза выражает постоянный упрек. Все, кому приходилось выслушивать признания, исповеди женщин, будь то врачи, священники, сотрудники служб социального обеспечения, знают, что их самая обычная форма - это жалоба; подруги, собираясь вместе, охают и ахают, сетуя на свою судьбу, каждая плачется на свою жизнь, и все вместе ропщут на свою участь, ругая женскую долю, весь свет и всех мужчин разом. Свободный индивид упрекает только себя в своих неудачах, только себя считает ответственным за них; тогда как во всем, что происходит с женщиной, виновен кто -то другой, этот другой и ответствен за все ее несчастья. Отчаянно, с яростью отвергает она все
предлагаемые рецепты решения, способные что -то изменить, исправить в ее положении; если уж женщина принадлежит к типу тех упрямиц, для которых постоянно на что -либо жаловаться и есть суть повседневного существования, то давать ей совет, выражать готовность помочь в решении проблемы - бессмысленно: ни одно предложение не принимается ею, ни одна рекомендация не кажется ей достойной внимания. Жить именно так, как она живет, в состоянии бессильного гнева, ее как раз устраивает. Предложите ей готовую возможность изменить жизнь, она возденет руки к небу со словами: «Этого мне только не хватало». Всем своим нутром она понимает, что недуг ее кроется очень глубоко, гораздо глубже, чем все его поверхностные проявления - предлог для жалоб, что нет какой -то одной уловки, одного средства, способных избавить ее от этого недуга; она недовольна целым светом и упрекает его за то, что мир устроен, построен без ее участия, более того, во вред ей, ее не приняли в расчет; с юности, с детства восстает она против своего удела; за все убытки ей с рождения обещана компенсация, в нежном возрасте ее убедили, что, доверившись
мужчине, сдавшись на его милость, вручив в его руки свою судьбу, она будет вознаграждена сторицей, и она считает, что ее ввели в заблуждение, обманули; она бросает обвинение всему мужскому миру; оборотная сторона зависимости - чувство горечи, неудовлетворенности: когда отдаешь все, то, сколько бы ни получил взамен, всегда недостаточно. А между тем у нее существует потребность относиться с уважением, почитанием к миру, организованному мужчинами; она бы чувствовала себя в опасности, незащищенной, если бы начала отрицать его в целом: такое манихейское, двойственное отношение к мужчине, к организованному им миру продиктовано ее жизненным опытом домохозяйки. Свободный индивид в своей деятельности признает себя наравне с другими ответственным и за содеянное зло, и за творимое добро, он знает, что сам определяет цели и средства их достижения; каждая его акция, каждое решение не лишены противоречивости, он может поступать и так и эдак, он отдает себе в этом отчет; справедливость и несправедливость, приобретения и потери перемешиваются в его деятельности. Однако тот, кто ничего не делает, кто пассивно
присутствует в жизни, ставит себя вне игры и отказывается даже в мыслях решать этические проблемы: добро, благо, за него следует бороться, оно должно быть воплощено в жизнь, а если нет, то это уже чья -то ошибка, а то и преступление, и виновные должны быть наказаны, Женщина же добро и зло представляет себе так же, как ребенок, - в виде лубочных картинок; манихейство успокаивает сознание и избавляет от мучительной тревоги, неизбежно сопровождающей любой выбор; ведь решить, что есть большее бедствие, а что меньшее, выбрать между тем, что полезно и прибыльно, и тем, что несет в себе значительно большие преимущества, в чем заключен успех завтрашнего дня, самостоятельно определить, где поражение, где победа, - значит сильно рисковать; с точки зрения манихейства пшеница и плевела, полноценное зерно и сорная трава, добро и зло должны иметь резкие границы, ясные, четко очерченные признаки, и, следовательно, все элементарно - нужно вырвать сорняк и избавиться от зла; всякая грязь сама себе выносит приговор, а чистота - это абсолютное, полное отсутствие грязи; и, таким образом, чистка означает совершенное
уничтожение всего того, что можно отнести к отбросам, грязи, нечистотам, иными словами, помехам. Это приводит женщину к заключению, что во всем «виноваты» евреи, или франкмасоны, или большевики, или правительство; женщина всегда против кого -то или чего -то; женщины, например, куда горячее мужчин выступали против Дрейфуса; они обычно не понимают, в чем первопричина зла; однако от «хорошего правительства» они ждут, что оно с этим злом справится, как они справляются с пылью в своем доме, - сметет его, и делу конец. Для ревностных сторонниц де Голль - это король дворников; с метлой и тряпкой в руках он метет и чистит, дабы сделать Францию «безупречной».
  Осуществление таких надежд - дело неопределенного будущего; между тем зло продолжает разъедать добро, а под рукой нет ни евреев, ни большевиков, ни франкмасонов, и женщина ищет ответчика, на которого можно было бы конкретно обрушиться: муж - вот кто избирается жертвой. Он - это воплощение мужского мира, при его посредничестве мужское общество берет женщину под свою опеку и навязывает ей ложные представления; вся тяжесть плохо устроенного мира, пороки общества, в котором ей приходится жить, ложатся на его плечи, он виноват во всем. Она ждет его возвращения с работы, чтобы пожаловаться ему на детей, на поставщиков продуктов, на трудности, связанные с ведением хозяйства, на дороговизну, на свой ревматизм, на погоду, наконец; она хочет, чтобы за все это он чувствовал себя виноватым. Нередко у жены к мужу есть особые претензии, она осыпает его упреками, питает к нему неприязнь; но он виноват прежде всего в том, что он мужчина; кстати, у него могут быть свои болезни, заботы, сложности: «Как можно сравнивать!» Он обладает привилегией, которую она постоянно ощущает как несправедливость. Но что интересно,
вражда, питаемая к мужу или любовнику, только привязывает женщину к ним, а не отталкивает; мужчина, возненавидев женщину, будь то жена или любовница, избегает ее, не стремится быть рядом; женщина, напротив, должна иметь ненавистного ей мужчину под боком, чтобы он расплачивался за все. Путь нападок, упреков не избавляет женщину от страданий, недовольства; напротив, они еще более ее терзают; самое большое утешение для нее - встать в позу мученицы. Жизнь, мужчины ее одолели, она побеждена: даже это поражение она превратит в победу. Поэтому, как в детстве, она увлеченно, вдохновенно станет лить слезы, устраивать сцены, истерики.
  Видимо, от бесплодного бунта, тщетных мятежных усилий, на фоне которых проходит ее жизнь, женщина так легко прибегает к слезам; бесспорно, и по своей физиологической природе она в меньшей степени, чем мужчина, способна контролировать деятельность своей симпатической нервной системы; и воспитание не научило ее сдерживаться: ведь правила, предписания играют здесь большую роль, почему, например, Дидро и Бенжамен Констан проливали потоки слез, хотя мужчины перестали плакать с тех пор, как обычай им это запретил. Но более всего женщина склонна разыгрывать из себя побежденную, может быть, потому, что на самом деле она никогда этого не испытывала. Мужчина живет в согласии с окружающим его миром, он принимает его; даже истинное несчастье не изменит его поведения, он противостоит ему, он не будет сломлен, не «рухнет»; для женщины же достаточно просто неприятности, чтобы ею вновь овладело чувство враждебности окружающего мира и несправедливости к ней судьбы; и тогда она устремляется в свое самое надежное убежище, это убежище - она сама; эти теплые струйки, льющиеся по щекам, это жжение в глазах от пролитых
слез - так сладко изливается ее страдающая душа, слезы теплом обдают кожу, солоноваты на вкус - нежная и горькая ласка; лицо пылает от облегчающих душу потоков; слезы - жалоба и утешение, жар и облегчающая душу, успокаивающая свежесть, И это также превосходное оправдание, лучшая защита; они набегают внезапно, как ураган, прямо -таки настоящий тайфун, циклон, потоки весеннего ливня, женщина превращается в жалобно стонущий, воющий фонтан, она обливается слезами, будто плачет само небо, терзаемое неведомыми муками; глаза ее уже ничего не видят, туман застилает их, это уже и не глаза, они не смотрят, они утонули в слезах; мутным взглядом смотрит она вокруг, притихает, вновь становясь пассивной. Над ней хотели одержать верх: что ж, она побеждена и глубоко погружается в свое поражение; она идет ко дну, она тонет, она ускользает от мужчины, а он смотрит, беспомощный, бессильный, как при встрече с бурным водопадом. С его точки зрения, подобное поведение - коварство, а она считает, что борьба между ними с самого начала - коварство, поскольку в ее руки не вложено необходимое оружие, И она прибегает к
испытанному средству - магическому заклинанию. Ее рыдания усиливаются, их каскад подавляюще действует на мужчину, приводит его в отчаяние или раздражение, от чего она рыдает еще пуще.
  Если же горючие слезы не оказывают нужного воздействия, недостаточны как средство бунта, за ними последуют такие бурные сцены, что мужчина, не в силах выдержать непоследовательное, неоправданно бурное поведение женщины, и вовсе выходит из себя. В иных социальных слоях мужчина прибегает к физическому средству успокоения женщины, он ее бьет; в других, по -видимому помня, что в этой схватке он сильнее и его кулак и в самом деле тяжел, он не позволяет себе прибегать к его помощи. А женщина, как дитя, порывиста, безудержна, только все ее выпады походят на символы: она может броситься на мужчину, расцарапать ему физиономию, однако это всего лишь размахивание руками. И чем меньше у нее возможности выразить свой протест в иных формах, не в нервных кризах, тем больше у нее истерик, нервных припадков, и физиология - не единственная причина столь бурных эмоционально -конвульсивных проявлений; сконцентрировавшаяся внутри энергия выплескивается наружу, не достигая цели; холостой заряд, неспособный поразить; это издержки, пустая трата сил, свойственные всякой отрицательно заряженной энергии, выброс которой
провоцируется какими -то определенными обстоятельствами. Женщина -мать крайне редко не сдерживается в присутствии своих малолетних детей, к чему здесь нервные взрывы, ведь их можно попросту побить, наказать; другое дело взрослый сын, муж, любовник, которых женщине не удается подчинить себе, вот перед ними она самозабвенно предается неистовому отчаянию. Очень показательны истерические сцены Софьи Толстой; бесспорно, она не права в том, что никогда не стремилась понять своего мужа, и записи, сделанные ею в дневнике, не рисуют нам ее ни щедрой или великодушной, ни чувствительной или сердечной, ни чистосердечной, искренней, она вовсе не кажется привлекательной; однако, права она была или нет, сама ее ситуация была ужасной; всю свою жизнь она только и делала, что терпела, то упреки и обвинения, то супружеские объятия и материнство, оставаясь при этом одинокой; она была вынуждена вести образ жизни, навязанный ей мужем; когда новые решения Л. Толстого обострили конфликт, она оказалась безоружной перед враждебным ей волеизъявлением, которое она отвергала всей своей бессильной, беспомощной волей; тогда -то она
и прибегает ко всякого рода комедиям протеста - ложные попытки самоубийства, ложные побеги, притворные болезни и т. д. и т. п., - отвратительным для окружающих, истощавшим ее самое; а между тем какой еще у нее был выход? Она не могла заставить молчать свои чувства, таить свой протест, и не было никакого другого эффективного способа их выразить.
  Да, женщине, дошедшей до крайности, остается один выход - самоубийство. Однако, судя по всему, она его использует куда реже мужчины. Статистика здесь весьма красноречива. Если проанализировать состоявшиеся самоубийства, то среди жертв мужчин гораздо больше, чем женщин, они чаще таким образом сводят счеты с жизнью; однако попытки самоубийства более свойственны женщинам. Возможно, причина кроется в том, что женщину вполне устраивает сама комедия: она чаще мужчины разыгрывает самоубийство и намного реже действительно хочет покончить с собой. Отчасти это происходит потому, что женщине ненавистно, отвратительно все грубое; ведь женщина почти никогда не использует холодное или огнестрельное оружие. Она скорее утопится, как Офелия, тем самым являя близость, родство женщины с пассивной водой, в глубине которой затаилась ночь и где, как ей кажется, и жизнь может раствориться пассивно. Короче говоря, здесь наблюдается та же противоречивость женской природы, о которой уже шла речь: даже ненавидя что -то, женщина не так уж искренне стремится от этого избавиться. Она разыгрывает разрыв, а в итоге продолжает жить
с человеком, заставившим ее страдать; она как бы уже готова расстаться с мучительной для нее жизнью, но вместе с тем редки случаи самоубийства женщин. Женщина вообще не питает вкуса к решительным действиям, к бесповоротным решениям: она может ополчиться против мужа, она протестует, однако не уходит, не спасается бегством.
  Вместе с тем есть масса чисто женских способов выразить свой протест. Уже упоминалось о том, что нередко женщина изменяет мужу из чувства протеста, как бы бросая вызов, а не с целью получить удовольствие; она может стать ветреной, расточительной только потому, что муж слишком аккуратен. Женоненавистники, обвиняющие женщину в том, что она «всегда опаздывает», полагают, что ей недостает «пунктуальности, точности». В действительности же известно, насколько женщина покорна требованиям времени. Все ее опоздания умышленны. Иные кокетки хотят тем самым подогреть страсть мужчины и набить себе цену, показать, как они необходимы; однако чаще всего женщина, заставляя мужчину подождать несколько лишних минут, выражает таким образом протест против того бесконечного ожидания, коим является ее собственная жизнь. В каком -то смысле все ее существование есть ожидание, поскольку она находится во власти имманентности, случайности, а оправдание ее жизни, смысл ее жизни всегда зависят от кого -то другого: она ждет уважения, похвалы, одобрения от мужчин, она ждет любви, ждет благодарности, восхваления, превозношения от
мужа, любовника; она ждет - они должны раскрыть смысл ее жизни, ценность ее существования, ее личности вообще. Она ждет - они должны обеспечить ее содержание; чековой ли книжкой она пользуется, или муж ей выдает ежедневно, ежемесячно определенные суммы, необходимо прежде всего, чтобы он зарабатывал и чтобы его заработок увеличивался, так как ей требуется расплатиться с бакалейщиком или купить новое платье. Она ждет появления мужчин в своей жизни: из -за экономической зависимости она оказывается в их полном распоряжении; она всего лишь элемент, составная часть в жизни мужчины, тогда как мужчина - это вся ее жизнь целиком; у мужа свои занятия, своя работа вне дома, жена целыми днями терпит его отсутствие; и любовник - каким бы он ни был пылким - сам решает, когда они встретятся и сколь продолжительно будет их свидание - в зависимости от его возможностей. А в постели - и здесь она вся ожидание, ждет, чтобы у мужчины появилось желание, ждет - порою напряженно, с беспокойством, - получит ли удовольствие от близости с ним. Все, что она может сделать в ответ, так это не прийти вовремя на свидание,
назначенное любовником, не быть готовой в выходу в час, назначенный мужем; таким поведением она пытается утвердить важность своих собственных занятий, она отстаивает свою независимость, на какой -то момент она становится главным субъектом и кто -то другой пассивно ждет, подчиняясь ее воле. Таков ее скромный реванш; как бы ни упорствовала женщина в стремлении «поставить» мужчину на место, ей никогда не компенсировать бесконечные часы ожиданий, длительное тягостное томление, безбрежность напрасных надежд, безграничное время, отданное на служение мужчине, подчиненное его воле, удовлетворению его желаний.

  И все -таки, признавая в основном превосходство мужчин, мирясь с их авторитетом, поклоняясь их кумирам, женщина начинает понемногу оспаривать их право на правление; отсюда этот пресловутый «дух противоречия», за который ее так часто упрекают; но поскольку не существует никакой сферы, где женщина обладала бы автономией, то она не может противопоставить «мужским» истинам свои позитивные истины и ценности; она может только отрицать. Ее отрицание становится более или менее систематическим в зависимости от того, какое чувство к мужчине владеет ею в тот или иной момент: уважение или обида. В любом случае главное состоит в том, что ей известны все недостатки, все слабые места системы, организованной мужчинами, и она торопится объявить о них, разоблачить.
  Эта система не подчиняется женщине. Женщины в мире мужчин не имеют влияния, потому что их жизненный опыт не предполагает овладение логикой, профессиональным знанием и умением, и наоборот - власть чисто мужских средств кончается у границ женской сферы. Мужчины решительно отказываются вникать в сущность целого пласта человеческого опыта, потому что они не в силах его осмыслить: женщина же в нем живет. Инженер, привыкший к точности и четкости при составлении рабочих планов, и дома ведет себя как демиург: одно слово, и вот уже еда на столе, рубашки накрахмалены, дети ведут себя тихо; поэтому, по его мнению, производить на свет потомство так же просто и быстро, как Моисею показать силу Господа, сотворить знамение, ударяя своим жезлом или простирая его; он не удивляется этой необыкновенной акции, не видит в ней чуда. Понятие чуда отличается от идеи магии; в мире, где все рационально предопределено, чудо пробивает брешь, взрывает этот мир событием необъяснимым, о которое разбивается разум; явления же магического свойства объединены соотнесенностью с тайными силами, деятельность которых доверчивое сознание,
даже не вникая в ее суть, увязывает с непрерывным становлением мира. Для отца -демиурга новорожденный - это чудо, а для матери, ощущавшей его созревание в своей утробе, появление ребенка на свет - это что -то магическое. Жизненный опыт мужчины поддается осмыслению, хотя пробелы и оставляют в нем немало дыр; жизненный опыт женщины, если рассматривать его в чистом виде, напротив, непонятен, темен, но это цельный опыт. И эта наполненность отягощает его; в своих взаимоотношениях с женщиной мужчина предстает легкомысленным или легковесным, но ведь это легкомыслие, несерьезность, поверхностность диктаторов, генералов, судей, бюрократов, это неосновательность свода законов, неустойчивость принципов. Именно это, по -видимому, хотела сказать одна домохозяйка, которая однажды, пожав плечами, молвила: «Мужчины, да они ни о чем не думают!» Или другое высказывание женщин: «Мужчины, да они же ничего не знают, они же ничего не понимают в жизни!» Мифу о своем жестокосердии и коварстве женщины противопоставляют образ беззаботного, пустого трутня.
  В свете сказанного понятно, отчего женщина не признает мужской логики. Эта логика не вписывается в ее жизненный опыт; женщине также известно, что мужчины используют свою логику, рассудок как скрытую форму насилия; их категоричные, не допускающие возражений утверждения имеют целью ввести женщину в заблуждение, заморочить ей голову. Ее хотят поставить перед дилеммой: либо ты согласна, либо ты не согласна, то есть либо ты приемлешь всю систему общепринятых принципов, либо нет; отказываясь, она отвергает сразу всю систему; женщина не может себе позволить столь резкий разрыв; у нее нет возможности построить другое общество, если даже она не принимает существующего. И так, на перепутье между бунтом и рабством, женщина против воли принуждает себя покориться мужскому авторитету. И при каждом удобном случае с помощью насилия ее вынуждают отвечать за последствия столь небезусловной покорности, Мужчина верит в химеру, предается несбыточной мечте о подруге - добровольной рабыне; он хочет, чтобы, уступая ему, она как бы уступала очевидности заданной теоремы; но она -то знает, что постулаты, на которых строятся
его мощные умозаключения, выдвинуты им самим; и если она станет подвергать их сомнению, он легко закроет ей рот; и все -таки мужчине никогда не убедить женщину в своей правоте, ибо она догадывается о произвольности его выводов. И тогда, раздражаясь, он станет обвинять ее в упрямстве, отсутствии логики: между тем она отказывается играть, зная, что карты крапленые, игра нечистая.
  Нельзя сказать, что женщина действительно ищет какую -то другую истину, помимо той, что открыта мужчинами; скорее она считает, что этой истины нет. И дело тут не в переменчивой действительности, вызывающей у нее сомнение в справедливости, достоверности, идентичности самих принципов; и не в том, что магические явления, которые окружают ее, разрушают понятие причинности; двойственность, противоречивость каждого понятия, каждого принципа, каждой провозглашенной ценности, всего существующего она обнаруживает в самом сердце этого мужского мира и в себе самой, поскольку и она из этого мира, ему принадлежит. И она знает, что мужская мораль в той ее части, что касается женщины, - сплошная мистификация. Мужчина высокопарно внушает ей свой кодекс чести и добродетели, но сам же исподволь склоняет ее к непослушанию; он даже оплачивает это непослушание, заранее рассчитывает на неповиновение, надеется на него; без женщины весь этот прекрасный фасад, за которым он укрывается, рухнет.
  Мужчина охотно руководствуется гегельянской идеей, согласно которой гражданин обретает свое нравственное достоинство в трансцендентном порыве к универсальному, но в качестве отдельного индивида он имеет право на желание, на удовольствие. Его взаимоотношения с женщиной, таким образом, помещаются в ту контингентную^1^ ячейку, где правила морали не действуют и тип поведения не имеет значения. Тогда как с представителями своего пола, с другими мужчинами, его отношения строятся с учетом всей шкалы признанных ценностей; он есть выражение свободы перед лицом свободы другого в поле действия общепризнанных законов; однако рядом с женщиной - она как бы специально для того и существует - мужчина перестает нести ответственность за свое поведение, он предается иллюзии пребывания «в себе», в «неаутентичном», неподлинном плане; он позволяет себе быть тираном, садистом, насильником, может ребячиться или проявлять мазохистские наклонности, казаться несчастным, заслуживающим жалости; он старается удовлетворить все свои наклонности, дать проявиться всем навязчивым идеям; он «расслабляется», «разряжается» по праву,
завоеванному служением обществу. Его жену нередко поражает - пример Терезы Декейру - контраст между высоким слогом его речей, изысканной манерой поведения в обществе, на публике, и «постоянным цинизмом, непрерывными пошлыми выдумками, непристойностями». Он ратует за увеличение народонаселения - сам же при этом исхитряется произвести на свет ровно столько детей, сколько нужно лично ему. Он превозносит целомудренность, высоконравственность, верность супругов - и при этом соблазняет жену соседа. Сколько лицемерия в заявлениях мужчин о преступности абортов, при этом из -за них ежегодно во Франции миллион женщин оказываются вынужденными прибегать к этому средству; очень часто муж или любовник заставляют ее принять это решение; нередко они добиваются того же самого, своим молчанием ставя ее в безвыходное положение, исподволь подводя саму женщину к принятию этого решения. Они заранее уверены в том, что женщина возьмет на себя всю вину за содеянное; ее «аморальность», «безнравственность» необходима для поддержания гармонии в обществе, почитаемом мужчинами как нравственное, чтящее мораль. Самый яркий пример
двуличия мужчин представляет их отношение к проституции: ведь именно их спрос рождает предложение; мне уже приходилось рассказывать, с каким пренебрежением, скептицизмом отзывались проститутки о респектабельных господах, клеймящих пороки вообще и выказывающих столько снисходительности в адрес своих личных прихотей; и, кстати, это о девицах, торгующих своим телом, говорят: испорченная, распущенная, распутная, развратная, а вовсе не о мужчинах, которые этим пользуются. Подобный образ мышления иллюстрирует такой анекдот: в конце прошлого века в одном из публичных домов полиция обнаружила двух девочек, двенадцати и тринадцати лет; начался судебный процесс, девочки рассказывали о своих клиентах, а это все были важные
  господа; одна из них едва открыла рот, дабы произнести имя одного из них, как прокурор с поспешностью остановил ее: «Не марайте имя этого честного человека!» Господин, награжденный орденом Почетного легиона, остается честным, даже лишая девственности маленькую, девочку, дитя; у него свои слабости, у кого их не бывает? Тогда как девочка не приобщена к тому пространству мира, где действуют свои этические нормы, своя нравственность, своя мораль, - она не должностное лицо, не генерал, не какой -нибудь известный во Франции человек - просто маленькая девочка, и больше никто, - о ее моральной ценности судят по ее отношению к «контингентной», несущественной сфере сексуальных услуг; поэтому она распутная, порочная, подходящая только для исправительного дома. В большинстве случаев мужчина, не пороча своего имени, может совершать в сообщничестве с женщиной какие -то проступки, за которые ее станут клеймить, бесчестить.
  Женщина плохо улавливает эти тонкости; но она хорошо понимает, что действия, поведение мужчины не соответствуют принципам, которые он провозглашает, более того, он предлагает ей не следовать им; ей хорошо известно, что его планы и замыслы не соответствуют его подлинным желаниям, и поэтому она может не давать ему того, что могла бы дать. Она будет производить впечатление верной и целомудренной супруги, а потихоньку, тайком уступит своим желаниям; она будет любящей матерью, но позаботится о противозачаточных средствах и в случае необходимости прибегнет к аборту. Официально мужчина порицает таких женщин, таковы правила игры; а тайно, в глубине души он благодарен одной из них за «ее легкое поведение», другой за то, что она не рожает. Женщина - как секретный агент, которого уничтожают, если он провалился, и осыпают наградами в случае успеха; она выносит на своих плечах все следствия мужской безнравственности, аморальности: не только проститутка, любая женщина служит отхожим местом в этом сияющем начищенном дворце, где живут честные люди - мужчины. И когда женщине говорят о достоинстве, чести, порядочности
и других высоких мужских добродетелях, нужно ли удивляться, что она отказывается это «проглотить». Женщины откровенно смеются, когда такие вот добродетельные мужчины упрекают их в корыстолюбии, в склонности ломать комедию, в притворстве, лживости^1^; а что им еще остается делать, у них нет никакого другого выхода, им это прекрасно известно. Мужчина тоже «интересуется» деньгами, успехом, однако всего этого он может добиться своим трудом; а женщине угото-
  ^1^ «И каждая выдает себя за хрупкую, нежную мадемуазель Нитуш, саму невинность, недотрогу, к этому их привело невольническое прошлое, они должны соблазнять, порою сами того не желая, и ждут своего часа, у них нет другого орудия спасения, средства к существованию» (Жюль Лафорг).
  вана роль паразита, каждый паразит по необходимости эксплуататор; мужчина нужен ей, чтобы обрести человеческое достоинство, чтобы есть, наслаждаться жизнью, производить на свет детей; она обеспечивает себя жизненными благами, оказывая сексуальные услуги; и поскольку ее заключили в рамки этой одной функции, она вся целиком стала объектом или орудием эксплуатации. Кстати, о лжи, если исключить проституток, то можно сказать, что между женщиной и ее покровителем и речи нет о честном рыночном обмене. От мужчины и исходит этот импульс, побуждающий ее притворяться: мужчина хочет, чтобы она была другой, однако каждый человек, каждое существо, как бы безгранично оно от себя ни отрекалось, остается субъектом; он же хочет видеть ее только объектом - она и превращает себя в объект; тогда же, когда она ощущает себя человеком, она действует свободно; в этом ее первородный грех; самая послушная, самая пассивная, она остается существом мыслящим; и иногда достаточно, чтобы мужчина заметил, что, отдаваясь ему, она рассматривает и оценивает его, как он тут же чувствует себя одураченным; ведь с позиции мужчины женщина
должна быть лишь приданной ему вещью, его добычей. При этом от нее, от этой вещи, требуется, чтобы она отдавалась мужчине свободно, охотно; в постели она должна испытывать удовольствие; в семейной жизни - искренне признавать его превосходство и его заслуги; в момент послушания она должна притворяться, что независима, в других же случаях, напротив, откровенно разыгрывать комедию пассивности. Женщина лжет, чтобы удержать мужчину, который обеспечивает ей хлеб насущный: она устраивает бурные сцены с потоками слез, проявляет неописуемую любовь, одаривая мужчину своими восторгами и радостями, впадает в состояние крайнего нервного возбуждения, демонстрируя нервный криз; она лжет также, дабы ускользнуть от тирании, на которую согласилась по необходимости. Он поощряет в ней притворство, которое питает его властные наклонности и тщеславие, а она в ответ использует против него свое умение быть скрытной; таким образом, она берет реванш, доставляющий ей двойное удовольствие: изменяя ему, она радуется, наслаждается, удовлетворяя свое собственное желание и одновременно смеясь над ним. И супруга, и куртизанка равно
лгут, изображая восторги любви, которой не испытывают, а потом развлекаются с любовником, с подружками, посмеиваясь над наивным тщеславием обманутого дурака. «Мало того, что они неспособны, они еще хотят, чтобы мы до исступления кричали от удовольствия», - зло говорят женщины. Эти разговоры напоминают пересуды слуг между собой, злословящих в адрес своих «макак» - хозяев. У женщины те же слабости, ибо она жертва того же патерналистского гнета, она также цинична, поскольку видит мужчину насквозь, как слуга своего хозяина.
  И все -таки совершенно очевидно: ни одна из этих черт не выражает ни сути женской природы, ни изначально заложенных в ней стремлений, они отражают лишь ее «ситуацию». «Ложь царит повсюду, где существует принудительный режим, - сказал Фурье. - Запрет и контрабанда неотделимы друг от друга как в любви, так и в торговле». И мужчины прекрасно понимают, что недостатки женщины отражают ее общественную судьбу, не менее хорошо они понимают, что, заботясь о поддержании иерархии полов, они сами же поощряют развитие у своей подруги именно тех черт, которые заставляют их презирать ее. Бесспорно, и мужа, и любовника раздражают слабости, недостатки той конкретной женщины, с которой они живут, а ее пороки приводят их в негодование; между тем, восхищаясь прелестями женственности в целом, они не отделяют ее от этих недостатков. Если женщина лишена коварства, вероломства, если она не пустышка, не легкомысленное создание, если она смела, честна, да еще и не ленива, она теряет свою притягательность, соблазнительность. В «Кукольном доме» Хельмер объясняет, как приятно мужчине ощущать свою силу, осознавать себя
справедливым, снисходительным, все понимающим, когда он прощает слабой женщине ее ошибки, в общем -то самые пустяковые. Мужья, описанные Бернстайном, тоже проявляют снисходительность - так хочется автору - к женам -плутовкам, женам -злюкам, к неверным женам; относясь к ним с такой невзыскательностью, они соизмеряют со всем этим свое мужское благоразумие. Американские расисты, французские колонисты также хотели видеть жителя Африки, негра, хитрым, ленивым, лживым: это подтверждение его недостойности и оправдание поведения колонизаторов, угнетателей; в случае если кто -то из них упорствует в своей честности, неподкупности, его считают смутьяном. Если же женщина постарается избавиться от слабостей и недостатков, ее будут обвинять в них еще больше, в противном случае она может украсить себя ими.
  Отрицая логические принципы и моральные императивы, скептически оценивая законы природы, женщина не может составить себе целостного, всеобъемлющего представления об окружающем мире; мир представляется ей некой совокупностью случайностей; и ей легче поверить в россказни соседки, чем в научное сообщение; без сомнения, она уважает печатное слово, скользит взглядом по страницам текста, не задумываясь над содержанием прочитанного; а вот какая -нибудь история, рассказанная в очереди или в гостях, тотчас же обретает у нее полное доверие; в сфере ее бытия все - магия; вовне - все тайна; у нее нет критерия правдоподобности, вероятности; только непосредственный опыт может ее убедить: ее собственный или чужой, но утверждаемый с достаточным упорством. Изолированная в своем доме, она не так уж много соприкасается с другими женщинами и поэтому невольно считает свою участь как бы особой, единственной в своем роде и все время ждет, что судьба и мужчины будут к ней благосклонны, сделают для нее исключение; она больше доверяет озарениям, нежели веским доводам; и с легкой верой принимает их за знаки, посланные Богом, а
может быть, иной силой, таинственным духом; о ряде несчастий, несчастных случаях, каких -то горестях она размышляет с полным спокойствием; «Со мной этого не случится»; так же уверенно и спокойно она считает, что «для меня сделают исключение»: ей нравится иметь льготы - торговец ей сделает скидку, полицейский не спросит пропуска; ей внушали, что улыбка женщины - ценность, только забыли сказать, что улыбаются все женщины. Дело не в том, что она считает себя совершенно необыкновенной по сравнению с другой женщиной, со своей соседкой; просто ей и в голову не приходит себя с кем -то сравнивать; по той же причине никакой опыт ее ничему не учит: она терпит одно поражение за другим, но не делает никаких выводов.
  Вот почему женщинам не удается создать свой прочный «контрмир», «контрвселенную», где они могли бы бросить вызов мужчинам; время от времени они поносят мужчин вообще, злословят в их адрес, рассказывают друг другу альковные истории, подробности родов, передают сведения, почерпнутые из гороскопов, делятся рецептами красоты. Но чтобы действительно построить этот «мир злой памяти», как того требует накопившаяся горечь, им недостает убежденности; их отношение к мужчинам слишком неоднозначно. Ведь это и дитя, и уязвимый, ранимый человек, во власти любой случайности, он наивен, он и легкомысленный, пустой бездельник, и жалкий тиран, эгоист, тщеславный человек, но это и герой -освободитель, и божество, распределяющее блага. Его желание - грубая похоть, его объятия - унизительная обуза, и одновременно его пылкость, страстность, его мужская сила воспринимаются как энергия от демиурга, творца. Когда женщина с восторгом произносит; «Вот это мужчина!», она имеет в виду и сексуальную силу ее избранника, и занимаемое им положение в обществе: и то и другое есть выражение созидательной силы, силы власти, творческой
силы; она не может себе представить артиста, бизнесмена, генерала, руководителя предприятия слабым мужчиной, плохим любовником, не обладающим сексуальной силой: общественные, деловые успехи мужчины всегда обладают и сексуальной притягательностью; и наоборот, она готова признать гениальным того мужчину, который удовлетворит ее, утолит ее желание. В любом случае очевидно, что она находится в плену мифа о мужском начале, о мужчине. Для Лоуренса, например, да и для многих других, фаллос есть одновременно энергия живой силы и трансценденция человека. И женщина тоже может принимать радости любви за выражение особой связи со вселенной. Делая из мужчины культ, она сначала теряет себя в нем, а затем вновь обретает, но уже в лучах славы, Противоречия здесь легко снимаются, потому что в созидании мифа о мужественности участвует множество индивидов. Иные из них - те, с кем жизнь по случайности свела ее или сводит в повседневности, - воплощают ничтожество человеческого духа, в других ярко выражено величие человека. Но для женщины оба типа сливаются воедино. «Если я стану знаменитой, - писала одна девица, по уши
влюбленная в некоего мужчину, полагая при этом, что он принадлежит к высшей расе, - Р., без сомнения, женится на мне, поскольку это польстит его самолюбию; он будет прогуливаться под руку со мной грудь колесом». Между тем она была от него в восторге. Один и тот же тип может легко и просто быть в глазах женщины скупым, мелочным, чванливым, ничтожным и одновременно божеством: в конце концов, и у богов есть свои слабости. Когда любят человека, признавая его свободу и все проявления его натуры, тогда и относятся к нему с той строгой требовательностью, которая в действительности и есть подлинное уважение, любовь; а вот когда, преклоняясь перед мужчиной, хвастаются: «Я им верчу, как хочу» - и при этом услужливо, угоднически поощряют все его «маленькие слабости», которые якобы не подрывают его престижа, - это как раз говорит об отсутствии искренней любви, уважения к мужчине как к особой личности, такой, которая проявляется в реальной деятельности; женщина способна слепо преклоняться перед мужской сущностью вообще, частью которой является и ее идол; ведь мужество, мужская сущность - это священная аура, это
ценность по своей данности, она неизменна, она утверждается за мужской особью независимо от ее конкретных мелких изъянов; и она же завидует этим привилегиям, норовит взять над ним верх с помощью разного рода хитростей.
  Двойственность чувств, которые женщина испытывает к мужчине, дает о себе знать и в ее отношении к себе самой, и в ее отношении к окружающему миру; та сфера жизни, в которую она заключена, блокирована мужским миром; но этот мир в свою очередь осаждают неведомые силы, в чьих руках и сами мужчины становятся игрушкой; заключив союз с этими волшебными силами, она завоюет мир, возьмет власть в свои руки. Человеческое общество покорило Природу; но Природа властвует над ним; Дух, Сознание, утверждается надмирно, поверх Жизни, однако он угаснет, если жизнь его не поддержит. Женщина ссылается на эту двусмысленность, когда утверждает, что видит больше истинного смысла в общении с природой, нежели в городской жизни, в лечении больных, нежели в идейных исканиях, в родах, нежели в революции; она стремится восстановить то царствие земное, тот матриархат, о котором мечтал Бахоффен, чтобы, поменяв местами, восстановить в правах существенное и отодвинуть несущественное. Но ведь женщина также есть существо, наделенное способностью к трансценденции, и одухотворить то жизненное поле, в рамки которого она заключена, она
может, только преобразуя его, наделив его свойствами трансцендентного. Мужчина живет в логически устроенном мире, который являет собой осмысленную реальность. Женщина имеет дело с магической реальностью, не поддающейся простому логическому объяснению, осмыслению, и

  женщина бежит от нее, прячется в свои личные раздумья, лишенные реального содержания. Вместо того чтобы позаботиться о своем месте в жизни, она обращает взор к небу в поисках чистой Идеи о своем назначении, судьбе; вместо того чтобы действовать, она воздвигает в воображении собственную статую; вместо того чтобы размышлять, она мечтает. Поэтому и получается, что, будучи столь «физически» ощутимой, женщина одновременно производит впечатление неестественной, ненатуральной, будучи столь земной, она хочет казаться эфирным бесплотным созданием. Ее жизнь проходит за чисткой кастрюль, она представляет это как чудесный роман; находясь в вассальной зависимости от мужчины, она считает себя его кумиром, идолом; ее тело оскорбляют, унижают,^ а она прославляет Любовь. Осужденная познать только случайную конкретность жизни, она превращает себя в жрицу Идеала.
  Эта противоречивость, двойственность проявляется и в том, как женщина воспринимает собственное тело. Для нее это бремя: оно подвержено родовым мукам, ежемесячным кровотечениям, и поэтому оно воспринимается ею не как надежный инструмент для взаимодействия с миром, а как некая данность; оно не гарантирует бесспорного наслаждения, оно подвержено страданиям и раздирающим болям; оно таит в себе угрозы: женщина «нутром» своим ощущает себя постоянно в опасности. Это тело подвержено «истерике», поскольку его эндокринная система тесно связана с симпатической нервной системой, которая направляет работу мускулов и внутренних органов; это тело выражает даже те реакции женщины, за которые она не хочет нести ответственность: в рыданиях, конвульсиях, рвотных движениях тело не подчиняется ей, оно ее предает; оно выдает ее самую сокровенную правду, правду, которой женщина стесняется, которую она хотела бы утаить. А с другой стороны, тело женщины - это ее восхитительный двойник, ее прелестное «я», созерцаемое со стороны; зеркало отражает его во всем его блеске; оно - обещание счастья, произведение искусства, живая
статуя; она его лепит, украшает, выставляет напоказ. Когда она улыбается себе в зеркале, она забывает, что плоть ее переменчива, непостоянна; в любовных объятиях, в ожидании материнства этот облик исчезает, саморазрушается, Однако нередко, размышляя о себе, она воображает сцены со своим участием и поражается тому, что их героиня - она, и это ее плоть.
  Природа наградила женщину двумя симметричными ликами: она - хранительница очага, и она же - существо, полное мистических чувств и склонное к их излиянию. Став домохозяйкой, матерью, женщина отказывается от вылазок в поля и леса, им она предпочитает спокойную работу в саду, в огороде, она с любовью выращивает цветы и расставляет их в вазы; между тем ее не перестали приводить в восторг свет луны и заход солнца. В земной флоре и фауне она видит прежде всего пищу и украшения, а ведь в них течет еще и живительный сок, энергия, название которым великодушие и магия. Оказывается, Жизнь - не только имманентность и повторяемость, это еще и ослепительный источник света; в цветущих лугах она проявляется как Красота. Женщина связана с природой своей способностью к плодородию, но, помимо этого, женщина ощущает еще и другое - одушевляющее ее дыхание природы, или сам дух природы. И тогда, когда она чувствует себя неудовлетворенной или несостоявшейся, несовершенной, как еще не достигшая зрелости девушка, ее душа также устремляется по бесконечно простирающимся дорогам к дальним горизонтам. Закабаленная мужем, детьми,
семьей, домашним очагом, она испытывает пьянящее чувство свободы, очутившись одна, сама с собой на склоне холма, окруженная природой; здесь она не супруга, не мать, не домохозяйка, она - человек; она созерцает мир и покой и понимает, что она - существо, наделенное сознанием и безграничной свободой. Перед тайной воды, перед устремленными к небу вершинами мужское превосходство тускнеет; когда она пересекает поросшие вереском поляны, погружает руки в речную воду, она живет для себя, а не для кого -то. Женщина, сумевшая сохранить независимость вопреки своей закабаленности, и в самой Природе будет пылко любить собственную свободу. Ну а кто -то найдет в ней лишь предлог для восторгов; у других сумерки вызовут опасение схватить насморк или упасть в обморок.
  Эта двойная принадлежность, с одной стороны, плотскому миру, а с другой - миру «поэтическому» предопределяет то метафизическое состояние, а проще говоря, ту мудрость, которую с годами обретает женщина. Она стремится совместить жизнь и трансцендентность; это значит, что она не признает картезианство и все родственные ему учения; она разделяет постулаты натурализма, близкого к учению стоиков или неоплатонизму XVI века; неудивительно, что женщины с Маргаритой Наваррской во главе так привязаны к столь материальной и одновременно столь духовной философии. Разделяя социальные установки манихейства, женщина испытывает глубокую потребность быть оптимисткой в онтологическом плане: нравственные принципы деятельности ей не подходят, поскольку ей не дают действовать; она покоряется данности, поэтому эта данность должна быть Добром; но то Добро, которое, как у Спинозы, познается разумом или, как у Лейбница, расчетом, неспособно затронуть ее. Она признает такое добро, которое было бы Гармонией всего живущего и в котором она нашла бы себе место просто потому, что тоже живет. Понятие гармонии - один из ключей к
женскому миру: оно предполагает совершенствование без движения, непосредственное объяснение смысла каждого элемента через смысл целого и пассивное участие этого элемента во всем сущем, В гармоничном мире женщина достигает таким образом того же, что ищет мужчина в деятельности, она внедряется в мир, она востребована им, она участвует в творении Добра. Откровением для женщины становятся те мгновения, в которые она обнаруживает свое созвучие с реальностью и остается в мире сама собой: это моменты лучезарного счастья, их описывает В. Вульф на примере миссис Дэллоуэй или в «Прогулке с фонарем»; это счастье, пережитое героинями К. Мэнсфилд, оно служит для них высшей наградой. Радость как порыв свободы предназначена мужчинам, тогда как женщина испытывает ощущение радостной полноты бытия^1^. Понятно, что состояние душевного покоя приобретает в глазах женщины высокую значимость, как правило, она живет в напряжении, отказывая себе во многом, на нее сыплются упреки, от нее постоянно чего -то требуют; и нельзя ее корить за желание насладиться дивными послеполуденными часами или ласковым вечером. Однако искать в
этом жизненное определение, толкование души, сокрытой от мира, - чистая иллюзия. Добро не явлено миру, в этом мире нет и гармонии, и ни одному индивиду не уготовано в нем нужное место, его место.
  Есть оправдание и высший смысл в том, что духовные искания женщины общество всегда направляло в одну сторону - в сторону религии. Женщине необходима религия, так же как она необходима народу в целом, и причины здесь одинаковы; когда какой -либо пол или класс обрекают на имманентность, взамен следует предложить мираж трансцендентности. Мужчине выгодно утверждать, что Господь возложил на него и миссию правления миром, и составление необходимых для этого законов; и поскольку в обществе мужчина осуществляет верховную власть над женщиной, очень хорошо и удобно, чтобы она считала, что такова воля Всевышнего, Между прочим, у евреев, магометан, христиан мужчина - хозяин по божественному предписанию: страх перед Богом у любой отобьет охоту к бунту. Ставка делается на ее легковерность, К мужскому миру женщина испытывает уважение и доверие: Отец Небесный едва ли кажется ей более недосягаемым, чем иной министр, а тайна Бытия едва ли превосходит загадку работы электростанций. А главная причина, способствующая столь охотному погружению в религию, состоит в том, что
  ^х^ Из множества имеющихся у меня текстов я приведу один, автор которого Мейбл -Додж, где, как мне кажется, выражено глобальное видение мира. Текст, возможно, не так четко изложен, но мысль, в нем заложенная, ясна. «Был спокойный осенний день, золотисто -пурпурный. Мы с фридой сортировали фрукты, сидя на земле, а вокруг груды красных яблок. Мы на минуту прервали наше занятие. Солнце и плодородная Земля грели нас, обдавали благоуханием, а яблоки казались живыми символами полнокровия, покоя и изобилия. Земля переполнилась соком, и этот же сок жизни бежал по нашим жилам, мы ощутили веселье, неукротимую энергию, почувствовали себя такими же богатыми, как фруктовый сад. Какое -то мгновение, у женщин это бывает, мы переживали одинаковое чувство, чувство совершенства, полной самодостаточности, наполненности собой, удовлетворенности собой, источником этого было наше прекрасное, превосходное здоровье».
  женщина испытывает в ней глубокую потребность. К современному уровню развития цивилизации, когда даже на долю женщины приходится некая степень свободы, религия предстает не столько как орудие принуждения, сколько как средство мистификации. Ныне во имя Бога от женщины все реже требуют признавать себя слабой, низшей, зависимой, скорее она должна верить, что благодаря Ему она может стать равной мужчине - своему сюзерену; таким образом, с помощью обещания преодолеть несправедливость пресекается всякая попытка к бунту. Уже не скажешь, что женщина незаконно лишена своей трансцендентности; ее имманентность предназначается Богу; ведь заслуги человека измеряются только на небесах, а не на земле; здесь, на земле, по высказыванию Достоевского, существуют лишь разные занятия: чистить обувь или строить мост - та же тщета; все преходяще, и этим одним махом уничтожаемым социальным неравенством восстанавливается равенство полов. Вот почему девочка и девушка погружаются в набожность с куда большим пылом, чем их братья; взгляд Божий, усиливая трансцендентность мальчика, подавляет его: он навсегда останется ребенком
под его мощным покровительством; это более радикальная кастрация, чем та, что грозит ему со стороны отца. А женщина - «вечное дитя» - во взгляде Господа находит спасение, он преображает ее в сестру ангелов; Господь упраздняет привилегию пениса. Искренняя вера очень помогает девочке избавиться от комплекса неполноценности: она ни самец, ни самка, она создание Бога. Этим объясняется, что многие великие святые среди женщин прославились неженской твердостью: святая Бригитта, святая Екатерина Сиенская с полным правом претендовали на правление миром; они совершенно не признавали мужского превосходства; Екатерина очень успешно и даже жестко управляла своими духовниками; Жанна д'Арк, святая Тереза проявили такое мужество, такую отвагу, какие не смог превзойти ни один мужчина. Церковь настаивает, что Господь против того, чтобы женщина уклонялась от опеки мужчин; именно в руки мужчин она вложила страшные орудия власти: отказ в отпущении грехов, отлучение от Церкви, предание анафеме; Жанна д'Арк, настаивавшая на своей правоте, была сожжена. И все -таки женщина, покорившаяся по воле Божией мужским законам, именно
в Боге находит главную опору, восставая против мужчин. Таинства опровергают мужскую логику; мужская гордыня объявляется грехом, а их деятельность не только абсурдна, но и чревата виной: зачем заново перестраивать мир, если таким его создал сам Бог? Пассивность, к которой предрасположены женщины, освящена Церковью. Перебирая четки где -нибудь в углу У огня, женщина чувствует себя куда ближе к небесам, чем ЕЕ муж. бегающий по политическим собраниям. Нет нужды что -то делать для спасения души, достаточно жить в повиновении. Синтез жизни и духа совершенен: мать не только производит плоть - она дарует Богу душу; это несравненно БОЛЕЕ возвышенно, чем проникновение в тайны атома. При пособничестве Отца Небесного женщина может открыто требовать от мужчины восславления своей женственности.
  Господь не только восстанавливает таким образом достоинство женского пола, он позволяет каждой женщине обрести в небесном молчании особую поддержку; как человеческая особь, женщина не имеет серьезного веса; но, действуя от имени Бога, вдохновленная им, она обретает силу, ее воля становится священной. Г -жа Гийон рассказала, как она узнала от одной больной монахини, что «Слово Божие повелевает и этому Слову нужно повиноваться»; так религиозная женщина в форме сдержанного, скромного повиновения подчеркнула свое особое положение, свою силу; воспитывает ли женщина детей, руководит ли монастырем, организует ли благотворительную акцию или какое -либо другое дело, она лишь послушно исполняет волю Божию, внеземные силы направляют ее действия; и ей нельзя не повиноваться, не оскорбив при этом самого Бога. Мужчины, разумеется, не пренебрегают той же поддержкой; однако они не используют ее столь активно при взаимоотношениях с себе подобными, так как те в равной степени могут предъявлять к ним те же требования, и конфликт разрешается на земном уровне. Женщина взывает к воле Божией, дабы убедительно подтвердить
свою власть в глазах тех, кто ей уже и без того подчинен, и с целью оправдать эту власть в своих собственных глазах. Если таковое сотрудничество и оказывается полезным для женщин, так это только потому, что она углублена во взаимоотношения с самой собой - даже если это интересует кого -то другого; только в таком внутреннем диалоге высшее молчание, молчание неба обретает силу закона. На самом деле женщина прибегает к религии, чтобы удовлетворить свои желания. Она может быть фригидной, мазохисткой, садисткой, при этом она, отрекаясь от плоти, может разыгрывать из себя жертву, гася любой живой порыв возле себя; калеча, уродуя, уничтожая себя, она считает, что пополняет ряды избранниц, занимает место на иерархической лестнице; когда же она мучает мужа и детей, лишая их земного, человеческого счастья, она готовит им лучшее место в раю; Маргарита де Кортон, «чтобы наказать себя за согрешение», как рассказывают ее благочестивые биографы, жестоко обращалась с ребенком за его промахи: она не давала ему есть до тех пор, пока не будут накормлены все проходящие мимо нищие; впрочем, ненависть к нежеланному
ребенку, как мы видели, явление нередкое: он становится мишенью для ярости под маской добродетели. Женщины другого типа, придерживающиеся не очень строгой морали, налаживают с Богом более. удобные отношения; уверенность в отпущении грехов и очищении от них нередко помогает верующей женщине побороть щепетильность. Выбирает ли она аскетизм или предпочитает чувственные наслаждения, горделивое поведение или смирение, забота о собственном спасении способствует ее желанию предаться тому удовольствию, которое она предпочитает всем прочим, - заниматься самой собой; она прислушивается к движению своей души, к биению сердца, к трепету плоти, чувствуя свое оправдание в присутствии в себе самой благодати, милости, идущей от небес, как беременная женщина находит оправдание в вынашиваемом ею плоде. Она не только с нежной бдительностью присматривается к себе самой, рассматривает себя, изучает, она еще поверяет себя духовнику на исповеди; в былые времена было и такое; женщина могла испытать восторг от принародных, публичных исповедей. Рассказывают, что все та же Маргарита де Кортон, чтобы наказать себя за тщеславие,
забиралась на крышу своего дома и принималась истошно кричать, как роженица: «Вставайте, жители Кортоны, поднимайтесь, зажигайте свечи и фонари, выходите из домов и идите сюда послушать грешницу!» Она перечисляла все свои грехи, обращая к звездам свей безумные вопли. Столь шумным самобичеванием, унижением и смирением одновременно она удовлетворяла свою потребность в эксгибиционизме, выставлении себя напоказ; примеров подобного поведения немало среди самовлюбленных женщин. Религия не возбраняет женщине потворствовать себе; в лице Бога она ей дает наставника, отца, возлюбленного, она обеспечивает ей божественную опеку, в которой женщина испытывает ностальгическую потребность; она наполняет ее мечты; она заполняет ее свободное время. Но главное - она утверждает, оправдывает установленный в мире порядок, она оправдывает покорность судьбе, смирение, вознаграждая надеждой на лучшее будущее там, на небесах, где все бесполы. Вот почему и сегодня, в наши дни, женщины остаются в руках Церкви таким мощным козырем; вот почему Церковь так враждебно относится к малейшим мерам, способным хоть как -то содействовать
их эмансипации. Да, женщинам нужна религия, а чтобы религия оставалась вечной, ей нужны женщины, «настоящие женщины».
  Очевидно, что «характер» женщины, то есть ее убеждения, ценности, мудрость, нравственность, вкусы и поведение, объясняется ее «ситуацией». Поскольку трансцендентность ей недоступна, она, как правило, неспособна на великое, то есть на героизм, бунт, бескорыстие, полет фантазии, творчество, - но ведь и не всем поголовно мужчинам это дано. Многие мужчины, так же как женщины, живут в некоем промежуточном пространстве, в сфере несущественного. Рабочие вырываются из этого пространства благодаря политической борьбе, в которой выражена их воля к революционным преобразованиям. Те же мужчины, которые принадлежат к среднему классу, замкнуты в нем. Служащие, торговцы, бюрократы, так же как женщины, обречены на однообразные повседневные занятия, отгорожены от мира избитыми истинами, они живут в страхе перед общественным мнением и стремятся лишь к более или менее утонченному комфорту. Никаким превосходством перед женщинами их круга они не обладают. Что касается женщин, то они в стирке, стряпне, заботах о доме, воспитании детей проявляют больше инициативы и независимости, чем мужчины, слепо повинующиеся
общепринятым правилам. Мужчина среднего класса всецело зависит от воли начальства, он обязан прилично одеваться и постоянно демонстрировать свою принадлежность к данному социальному слою. Женщина же может слоняться по квартире в пеньюаре, петь и смеяться с соседками, она действует по своему усмотрению, в своих мелких делах не боится риска, применяет эффективные средства для достижения своих целей. Видимость и условности играют в ее жизни меньшую роль, чем в жизни ее мужа. Бюрократический мир, который - как, впрочем, и многое другое - описал Кафка, мир церемоний, абсурдных жестов и бесцельных поступков, почти безраздельно принадлежит мужчинам, женщина же значительно теснее связана с реальной действительностью. Мужчина, имеющий дело с цифрами или превращающий товар в звонкую монету, живет в отвлеченном, абстрактном мире. В то же время сытый младенец в колыбели, белоснежное белье, жаркое - все это значительно более осязаемые блага. При этом, занимаясь такими конкретными делами, женщина ощущает их случайность, а следовательно, и случайность своих собственных забот. Поэтому нередко они не поглощают ее
полностью, она ничем не связана. В делах, предпринимаемых мужчиной, есть как желание изменить мир, так и стремление убежать от действительности; мужчина придает огромное значение своей работе и своей личности, нередко напускает на себя внушительный и серьезный вид. Женщина же, подвергая сомнению мужскую логику и мораль, никогда не попадает в подобные ловушки. Именно это так нравилось в ней Стендалю. Она не настолько горда, чтобы закрывать глаза на двойственность своего положения или скрываться за маской собственного достоинства, она более откровенно высказывает свои неупорядоченные мысли, проявляет непосредственные чувства и реакции. Вот почему разговаривать с ней значительно интереснее, чем с ее мужем, если только она говорит от собственного имени, а не как законная половина сеньора. Он надоедливо повторяет избитые истины, то есть то, что вычитал в своей газете или в специальных трудах, она же делится хотя и ограниченным, но конкретным опытом. Пресловутая «женская чувствительность» представляет собой отчасти выдумку, а отчасти притворство. Однако бесспорно и то, что женщина более внимательно, чем
мужчина, приглядывается к самой себе и к миру. Ее сексуальная жизнь связывает ее с суровым мужским миром, и в качестве компенсации в ней развивается любовь к «красивым вещам», которая может привести как к претенциозности, так и к изысканности. Поскольку ее жизненное пространство ограниченно, предметы, которые попадают ей в руки, кажутся ей драгоценными. Для нее они существуют сами по себе, вне связи с какими -либо понятиями или планами, и поэтому она замечает их красоту. Ее стремление к переменам выражается в любви к праздникам; ее очаровывает красота букета, пирога или лишь к беспомощности и бегству от действительности. Следовательно, у них есть только одна стезя: бороться за свое освобождение.
  Освобождение женщины станет реальностью лишь в том случае, если оно будет делом коллективным, и его необходимым условием является окончательное торжество ее экономической независимости. Однако всегда было и теперь существует немалое количество женщин, которые стремятся обрести спасение в одиночку. Они пытаются найти смысл существования в рамках своей имманентности, другими словами, извлечь из имманентности трансцендентность. Именно такую - иногда смешную, но нередко бесконечно волнующую - попытку безответной женщины превратить свою неволю в сияющую славу, свое рабское положение в высшую свободу мы обнаруживаем у самовлюбленной женщины, у влюбленной женщины и у богоискательницы.

  ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
  ГЛАВА 11 САМОВЛЮБЛЕННАЯ ЖЕНЩИНА
  Немало авторов утверждают, что самовлюбленность - это основная черта, диктующая поведение любой женщины^1^. Однако необоснованное расширение этого понятия может привести лишь к его размыванию. Так, Ларошфуко свел на нет понятие эгоизма. В действительности самовлюбленность представляет собой вполне определенный процесс отчуждения; собственное «я» мыслится как абсолютно самодостаточное, и субъект замыкается в нем. Женщинам свойственны и многие другие жизненные позиции, как искренние, так и надуманные: некоторые из них мы уже проанализировали. Бесспорно, однако, то, что в силу обстоятельств женщина чаще, чем мужчина, сосредоточена на себе, обращает на себя свою любовь.
  Для любви всегда необходимы два лица: субъект и объект. Женщина может прийти к самовлюбленности двумя путями, сходящимися в одной точке. В качестве субъекта она чувствует себя обездоленной: в раннем детстве она была лишена alter ego, каким для мальчика является половой член, ее агрессивная сексуальность в отрочестве осталась неудовлетворенной. Но важнее всего, что ей прегражден путь к видам деятельности, которыми занимаются мужчины. Конечно, она занята, но она не делает ничего. Выполняя функции супруги, матери и хозяйки, женщина не может раскрыться как неповторимая личность. Мужчина реализуется в построенных им домах, распаханных полях, вылеченных больных. Поскольку женщина не может реализовать себя через проекты и цели, она будет стремиться осознать себя через свою имманентность. Пародируя высказывание Сьейеса, Мария Башкирцева писала: «Кто я? Ничто. Кем я хотела бы быть? Всем». Именно потому| что они - ничто, многие женщины доходят до крайности, ограничивая свои интересы своим собственным «я», значение которого они преувеличивают до такой степени, что оно для них сливается со Всем. «Моя героиня -
это я», - говорила также Мария Башкирцева. Мужчина действует и таким образом неизбежно познает себя. Женщина же, живя взаперти и занимаясь трудом, не имеющим весомых результатов, не может определить ни свое место в мире, ни свои силы. Она приписывает высшее значение себе именно потому, что ей недоступен никакой важный объект деятельности.
  Возможность стать объектом собственных желаний возникает у женщины в связи с тем, что она привыкла так воспринимать себя с детства. Полученное ею воспитание побуждает ее отождествлять себя со своим телом, во время полового созревания она осознает свое тело как нечто пассивное и вызывающее желание. Это вещь, до которой она может дотронуться руками, которую волнует прикосновение атласа и бархата, на которую она сама может смотреть глазами любовника. Бывает, что, занимаясь онанизмом, женщина мысленно раздваивается на мужчину - субъект и женщину - объект. Так, Ирен, случай которой описан Дальбье^1^, говорила себе: «Я буду себя любить» - или с большей страстью: «Я овладею собой» и, наконец, доходя до пароксизма: «Я оплодотворю себя». Когда Мария Башкирцева пишет: «А все -таки жаль, что никто не видел мои руки и грудь, ведь они так молоды и свежи», - она также выступает одновременно в роли субъекта и объекта.
  На деле человек не может стать абсолютно другим, оставаясь самим собой, он неспособен в пределах собственного сознания мыслить себя как объект. Подобное раздвоение осуществимо только в мечтах, У девочки такие мечты материализуются в кукле, с которой ей легче отождествить себя, чем со своим телом, поскольку она сама и кукла существуют по отдельности. О потребности быть вдвоем с куклой для того, чтобы вести с самой собой нежный диалог, рассказывает г -жа де Ноайль, в частности в «Книге моей жизни».
  Я любила кукол, их безжизненность позволяла мне оживлять их событиями моей собственной жизни. Я никогда не соглашалась лечь в свою теплую постель, если они не были тоже в тепле и уюте… Я мечтала по -настоящему насладиться чистотой раздвоенного одиночества… Как страстно испытывала я в раннем детстве потребность оставаться самой собой, но в двух лицах… Ах, как мне хотелось в трагические моменты, ^1^ «Психоанализ». В детстве Ирен нравилось мочиться так, как это делают мальчики. Во сне она часто видит себя в облике ундины, что подтверждает мысли Хэвлока Эллиса о взаимосвязи самовлюбленности и того, что он называет «ондинизмом», то есть разновидности мочеиспускательного эротизма.
  когда вместо мечтательной кротости во мне закипали оскорбительные слезы, чтобы рядом со мной была другая, маленькая Анна, которая обнимала бы меня, утешала и понимала… Позднее я обнаружила ее в своем сердце и приложила все силы, чтобы не потерять ее. И она помогала мне, но не утешая, как я когда -то об этом мечтала, а придавая мне мужество.
  Девочка -подросток перестает интересоваться куклами. Но в течение всей своей жизни женщина находит могущественную поддержку своему стремлению к самоотстранению и самоотождествлению в магии зеркала. Ранк вскрыл связь между зеркалом и двойником в мифах и мечтах. Чаще всего женщина ассимилирует свое зеркальное отражение со своим «я». Мужская красота является показателем трансцендентности, а женская обладает пассивной имманентностью. Только вторая создана для того, чтобы привлекать взгляды, и поэтому может стать жертвой неподвижной западни зеркальной поверхности. Мужчина, который чувствует себя активным субъектом и стремится им быть, не отождествляет себя с застывшим отражением, оно не привлекает его именно потому, что он не воспринимает свое тело как предмет, вызывающий чье -то желание. Женщине же, которой известно, что на нее смотрят как на такой предмет, и которая превращается в него, действительно кажется, что она может увидеть себя в зеркале. Пассивное, предназначенное для других отражение - это такая же вещь, как и она сама. И поскольку женщина с вожделением относится к собственной плоти, она своим
восхищением и желанием оживляет неодушевленные достоинства, которые видит в зеркале. Вот что рассказывает г -жа де Ноайль, знавшая в этом толк: Я меньше гордилась своими духовными дарованиями, столь сильными, что они не вызывали у меня сомнения, чем своим отражением в зеркале, в которое я часто заглядывала… Лишь физическое удовольствие наполняет душу удовлетворением.
  Слова «физическое удовольствие» неясны, неопределенны в этом контексте. Душу радует созерцание лица - оно здесь и сейчас, оно реально, в нем невозможно усомниться, в то время как наличие духовных дарований еще надо доказать. Все будущее сосредоточено в этой блестящей поверхности, границы которой образуют целую вселенную, за пределами ее узкой рамы вещи находятся в беспорядке и хаосе, мир сведен к этому кусочку стекла, в котором сияет отражение, единственное на свете. Каждая женщина, погрузившись в свое отражение, одна самодержавно царствует над пространством и временем, обладает всеми правами на мужчин, на судьбу, на славу и на сладострастие. Мария Башкирцева была так сильно опьянена своей красотой, что хотела запечатлеть ее в вечном мраморе. Таким образом она могла бы обеспечить бессмертие самой себе:
  Возвращаясь домой, я раздеваюсь донага и стою пораженная собственной красотой, как будто я никогда ее не видела. Нужно обязательно сделать мое скульптурное изображение, но как? Если я не выйду замуж, это будет очень трудно. А сделать статую совершенно необходимо, ведь со временем я подурнею, фигура испортится… Придется выйти замуж, хотя бы для того, чтобы можно было заказать свое скульптурное изображение.
  Сесиль Сорель так описывает свои приготовления к любовному свиданию: Я сижу перед зеркалом. Мне хотелось бы быть еще красивее. Я встряхиваю своей львиной гривой. От соприкосновения расчески с волосами вспыхивают искры. Мое лицо сияет, как солнце, обрамленное пышными волосами, как золотыми лучами.
  Я вспоминаю также одну молодую женщину, которую видела в туалетной комнате в кафе. В руках у нее была роза, казалось, что она немного пьяна. Она тянулась губами к зеркалу, как будто хотела выпить свое отражение, и с улыбкой шептала; «Восхитительна, я просто восхитительна». Самовлюбленная женщина, соединяющая в себе жрицу и идола, парит в вечности, обрамленная сиянием славы, из -за облаков ее приветствуют коленопреклоненные создания. Она - Божество, сосредоточенное на самой себе. «Я люблю себя, моя богиня - это я!» - говорила г -жа Мережковская. Стать Божеством - это значит осуществить невероятный синтез двух ипостасей личности. «Я - в себе» и «я - для себя». Мгновения, в которые у индивида возникает впечатление, что он достиг этого, приносят ему всплески необычайной радости, восторга, ощущения полноты чувств. Однажды в девятнадцатилетнем возрасте Руссель, живший тогда на чердаке, почувствовал нимб славы над своей головой и уже никогда не мог избавиться от этого ощущения. Девушка, увидевшая однажды в зеркале красоту, желание, любовь и счастье, облаченные в ее собственные черты и, как ей кажется,
одухотворенные ее собственным сознанием, всю свою жизнь будет стремиться исчерпать посулы этого поразительного открытия. «Я люблю тебя», - поверяет однажды Мария Башкирцева своему отражению. В другой раз она пишет: «Я так люблю себя, я приношу себе столько счастья, что за обедом я вела себя как безумная». Даже если женщина не отличается безупречной красотой, она видит в своем лице печать неповторимого богатства души, и этого достаточно для того, чтобы опьянить ее. Вот что пишет О СЕБЕ г -жа Крюденер в своем романе, где она изобразила себя в персонаже по имени Валери: В ней есть что -то особенное, такое, чего я не видела ни у одной женщины. Есть женщины такие же изящные, как она, есть и гораздо более красивые, но все -таки им далеко до нее. Ею, может быть, и не восхищаются, но в ней есть что -то такое идеальное и очаровательное, что не обратить на нее внимания невозможно. Она стройная и тоненькая, как былинка…
  Нет ничего удивительного и в том, что даже самые некрасивые иногда приходят в экстаз, глядя на себя в зеркало. Их волнует одно то, что они видят перед собой плотский предмет. Так же как мужчинам, им достаточно увидеть чистое цветение молодого женского тела для того, чтобы прийти в изумление. И поскольку они ощущают себя неповторимым субъектом, немного хитря, они наделяют присущие лишь им качества единственным в своем роде шармом. Они видят в своем облике изящные, редкие и пикантные черты и кажутся себе красивыми только потому, что они - женщины.
  Впрочем, зеркало является хотя и основным, но не единственным инструментом для раздвоения личности. Во внутреннем диалоге каждый человек пытается создать себе брата -близнеца. У женщины, которая проводит большую часть дня одна за скучной домашней работой, есть все возможности для того, чтобы в мечтах изобретать свое собственное лицо. В юности она мечтает о будущем, в зрелом возрасте, замурованная в бесцельном настоящем, она придумывает свою собственную историю, подправляя ее, эстетически упорядочивая, задолго до смерти превращая свою обыденную жизнь в судьбу.
  Известно, между прочим, до какой степени женщины дорожат воспоминаниями детства: об этом свидетельствует женская литература. Рассказывая о своей жизни, мужчины обычно уделяют мало внимания детству, женщины же, напротив, нередко рассказывают лишь о первых годах своей жизни. Детство занимает особое место в сочиняемых женщинами романах и сказках. Женщина, рассказывающая о себе подруге или любовнику, почти всегда начинает со слов: «Когда я была девочкой…» Она испытывает ностальгию по этой поре. Ведь тогда она находилась под доброжелательной и властной охраной отца и в то же время вкушала радость независимости. Взрослые опекают девочек и оправдывают их существование, девочки чувствуют себя независимыми индивидами, перед которыми открывается свободное будущее. В зрелом же возрасте замужество и любовь слабо защищают их, они превращаются в прислугу, в объект наслаждения, они - узницы настоящего. Девочки, чувствуют себя центром вселенной, которую они завоевывают шаг за шагом, а взрослые женщины изолированы от мира и обречены на имманентность и однообразие, Они чувствуют себя униженными. Но больше всего они
страдают оттого, что их поглощает некий общий женский удел. Каждая из них - лишь жена, мать, хозяйка, женщина, такая же, как тысячи других. В детстве, напротив, в жизни каждой из них было что -то особенное, своеобразное; она ничего не знала о том, что ее подружки познают мир теми же путями, что и она. Родители, учителя и друзья признавали ее индивидуальность, и она считала себя не похожей ни на кого, единственной в мире, предназначенной для такого счастья, которое способна испытать только она. Воспоминания об этой своей юной сестре, от свободы, требований и самостоятельности которой она отреклась, которую она в той или иной степени предала, волнуют ее. Женщина, в которую она превратилась, оплакивает в себе человеческое существо, которым она когда -то была, и пытается найти в глубине души черты этого умершего ребенка. Слово «девочка» трогает ее, но еще больше ее трогают слова «странная девочка», поскольку они воскрешают утраченную оригинальность, Она не только издалека умиляется исключительностью своего детства, но пытается оживить его в себе. Она стремится убедить себя в том, что ее вкусы, мысли и
чувства сохранили необычайную свежесть. Смущенно отводя глаза, играя с бусами или вертя в руках кольцо, она шепчет: «Странно… но такая уж я есть. Представьте себе, вода меня завораживает… .^1^, Я безумно люблю деревню». Любое предпочтение представляется ей чем -то эксцентричным, любое мнение - вызовом миру. Дороти Паркер описала эту черту такой, какой мы видим ее в жизни. Вот что она говорит о миссис Уэлтон: Ей нравилось воображать, что она из тех женщин, которые могут быть счастливыми только в окружении цветов… В порывах откровения она признавалась, что очень любит цветы. Эти маленькие исповеди звучали почти как извинения, как будто она просила, чтобы ее не судили слишком строго за такой странный вкус. Она, казалось, ждала, что ее собеседник опешит от удивления и воскликнет: «Не может быть! До чего же мы дойдем!» Время от времени она признавалась, что у нее есть и другие излюбленные вещи. Она всегда говорила об этом с некоторым смущением, как будто ее деликатной натуре претила откровенность. Она рассказывала, как она любит какой -нибудь цвет, деревню, развлечения, какую -нибудь действительно
интересную пьесу, красивую материю или одежду, солнце. Но чаще всего она говорила о своей любви к цветам. Ей казалось, что эта любовь более, чем какая -либо другая, выделяет ее из всех смертных.
  Нередко женщина стремится подтвердить свои размышления поступками; например, она выбирает себе какой -нибудь цвет; «Мой цвет - зеленый», у нее есть любимый цветок, любимые духи, любимый музыкант, она отдает предпочтение какому -нибудь суеверию или причуде. Ей не обязательно надо быть красивой для того, чтобы выражать свою личность в нарядах и в устройстве своего дома. Персонаж, который она создает, может быть более или менее законченным и оригинальным, это зависит от ее ума, упорства и глубины ее отчужденности. Некоторые женщины лишь смешивают случайные, разнородные и не связанные между собой черты. Другие систематически создают какой -либо образ, постоянно играют какую -либо роль. Мы уже отмечали, что женщины не делают различия между такой игрой и реальностью. У созданной подобным образом героини жизнь принимает форму грустного или чудесного, но всегда немного странного романа. Бывает, что она воспроизводит уже написанный роман. Многие девушки говорили мне, что узнают себя в Джуди из романа «Пыль». Я помню одну пожилую и очень некрасивую даму, у которой была привычка повторять: «Прочитайте «Лилию в
долине», это моя история». Ребенком я с почтительным удивлением смотрела на эту увядшую лилию. Другие, не находя столь ясных аналогий в литературе, говорят: «Моя жизнь - это настоящий роман». Они родились под счастливой или несчастливой звездой, «Такие вещи случаются только со мной», - говорят они. Преследуют ли их неудачи или им улыбается счастье, но у них всегда есть судьба. С наивностью, которая пронизывает все ее «Воспоминания», Сесиль Сорель пишет: «Так я пришла в мир. Моими первыми друзьями были талант и красота». Г -жа де Ноайль пишет в «Книге моей жизни», этом поразительном свидетельстве самовлюбленности: В один прекрасный день гувернантки исчезли, и их место заняла судьба. Она била и ласкала создание, полное сил и слабостей, оберегала его от крушений, в которые оно, как воинственная Офелия, спасающая свои цветы, готово было броситься и грохот которых не умолк до сих пор. Она внушала ей надежду на то, что высшее пророчество, гласящее: «Греки извлекают пользу даже из смерти», действительно верно.
  В качестве примера литературного произведения, написанного самовлюбленной женщиной, следует привести еще один отрывок; Я была крепкой девочкой, с нежными, округлыми руками и ногами, с румяными щеками. В отрочестве моя внешность изменилась, я стала более хрупкой и тонкой, превратилась в трогательную девочку -подростка. В то же время я обладала жизненными силами, которые могли рождаться из моего одиночества, голода, кратких и таинственных уходов от жизни так же неожиданно, как родился источник в скале Моисея. Я не стану хвастаться своим мужеством, хотя и имею на это право. Мое мужество - это мои силы и мои удачи. Я могла бы описать его, как описывают самые обычные вещи. Так говорят: «У меня зеленые глаза, черные волосы, маленькие, но сильные руки…»
  Или такие строки: Сегодня я могу позволить себе сказать, что благодаря гармоничным силам своей души я жила под звуки своего внутреннего голоса…
  Если женщина некрасива, ничем не замечательна, несчастлива, она выбирает роль жертвы. Она прикладывает большие усилия для того, чтобы создать образ mater dolorosa, непонятой супруги, она представляется самой себе как «самая несчастная женщина в мире», Именно такой персонаж разыгрывает больная меланхолией, описанная Штекелем в работе «фригидная женщина»; Г -жа Х. В., бледная, в темном платье, приходит ко мне на каждое Рождество для того, чтобы пожаловаться на судьбу. Она со слезами рассказывает мне свою грустную историю. Загубленная жизнь, неудачный брак! Когда она пришла ко мне впервые, я был глубоко взволнован, готов был плакать вместе с ней… Между тем прошли два долгих года, а она по -прежнему переживает крах своих надежд, оплакивает свою погубленную жизнь. На ее лице видны первые признаки старости, и в этом она находит новую причину для жалоб. «Во что я превратилась, а ведь моей красотой все восхищались!» Она постоянно жалуется и приходит в отчаяние от того, что всем ее друзьям известна ее печальная судьба. Она всем надоедает своими жалобами… И в этом находит еще одну причину для того, чтобы
чувствовать себя несчастной, одинокой, непонятой. Из этого лабиринта страданий не было никакого выхода. Эта женщина наслаждалась своей трагической ролью. Мысль о том, что она - самая несчастная женщина на земле, буквально опьяняла ее. Никакие попытки привлечь ее к активной жизни не увенчались успехом.
  У маленькой миссис Уэлтон, у роскошной Анны де Ноайль, у несчастной больной Штекеля, так же как у множества женщин, отмеченных исключительной судьбой, есть одна общая черта: все они считают, что их не понимают. Окружающие или вовсе не признают, или недостаточно ценят их своеобразие. Они с уверенностью объясняют себе это непонимание и равнодушие окружающих тем, что в их душе живет некая тайна. Действительно, многие из них хранят в секрете какой -нибудь эпизод детства или юности, сыгравший важную роль в их жизни. Они знают, что та история их жизни, которая известна всем, не вполне соответствует истинной истории. Однако главное заключается в том, что лелеемая самовлюбленной женщиной героиня - это всего лишь плод воображения. Свою целостность она обретает не в конкретной реальности, а благодаря некоему скрытому принципу, какой -то «силе», «добродетели», такой же необъяснимой, как флогистон. Женщина верит в эту «силу» или «добродетель», но если бы ей захотелось рассказать о них другому человеку, ей было бы так же нелегко, как психастеническому больному, силящемуся признаться в вымышленных преступлениях. И
у женщины, и у психастеника «тайна» сводится к ни на чем не основанной убежденности в том, что в глубине их души имеется ключ, с помощью которого они могут распознавать и объяснять чувства и поступки. У психастеников подобная иллюзия возникает из -за безволия и вялости. Женщине кажется, что она хранит в себе неизъяснимую тайну, потому что ее душевные силы не находят себе выражения в повседневной деятельности. К этому ее побуждает общеизвестный миф о таинственной женской душе, который в свою очередь тоже как бы подтверждается.
  Обладая этими невидимыми сокровищами, женщина, родилась ли она под счастливой или несчастливой звездой, приобретает в собственных глазах значимость трагедийной героини, которую ведет перст судьбы. Вся ее жизнь преображается и превращается в священное действо. В платье, выбранном с торжественной тщательностью, предстает одновременно жрица, облаченная в священные одежды, и идол, украшенный руками послушников и выставленный для поклонения. Дом превращается в храм, где царит ее культ. Так, Мария Башкирцева одинаково заботится и об окружающей ее обстановке, и о нарядах: Рядом с письменным столом я поставила старинное кресло, так что, когда кто -нибудь входит, стоит мне лишь немного повернуть его, и я сижу напротив вошедшего… на фоне стола, свидетельствующего об ученых занятиях, книг, картин, растений. Гость видит меня целиком, а не половину меня, возвышающуюся над черным столом, как это было раньше. Над диваном висят две мандолины и гитара. Представьте себе посреди всего этого светловолосую девушку с белоснежной кожей и маленькими тонкими руками с голубыми прожилками.
  Красуясь в гостиных или обнимаясь с любовником, женщина выполняет миссию, она Венера, дарующая миру сокровища своей красоты. Разбив стекло на карикатуре Биба, Сесиль Сорель защищала не себя, а Красоту. Ее «Воспоминания» свидетельствуют о том, что всю свою жизнь она призывала людей поклоняться Искусству. То же можно сказать и об Айседоре Дункан, судя по тому, что она писала о себе в книге «Моя жизнь».
  Как я бывала красива после спектаклей, в тунике и с розами в волосах, - пишет она. - Почему же не поделиться своей прелестью? Почему мужчине, целыми днями занимающемуся умственным трудом, не ощутить объятий прекрасных рук, не найти утешения в своих огорчениях, не забыться на несколько часов в обществе красивой женщины?
  Щедрость самовлюбленной женщины приносит ей выгоду: ведь в восхищенных глазах окружающих ее людей она лучше, чем в зеркале, видит свое второе «я», озаренное лучами славы. Если у нее нет снисходительной публики, она открывает свое сердце исповеднику, врачу, психоаналитику, ходит к хироманткам и гадалкам. «Дело не в том, что я им верю, - говорила одна восходящая кинозвезда, - но мне так нравится слушать, когда говорят обо мне». Самовлюбленная женщина говорит о себе с подругами, в любовнике она больше, чем любая другая женщина, ищет свидетеля. Влюбленная женщина быстро забывает о своем «я», но многие женщины неспособны на настоящую любовь именно потому, что они не могут забыться. Альковной близости они предпочитают более обширную сцену. Этим объясняется значение, которое они придают светской жизни. Им нужны зрители и слушатели, их персонажу необходима самая широкая публика. Описывая в очередной раз свою комнату, Мария Башкирцева невольно проговаривается: Таким образом, когда кто -то входит и застает меня за письменным столом, я видна как на сцене.
  В другом месте она пишет: Я обязательно создам себе достойное обрамление, я построю особняк еще красивее, чем у Сары, и мастерские в нем будут еще больше…
  Вот что пишет в свою очередь г -жа де Ноайль: Я всегда любила и люблю большое стечение народа… поэтому мне нередко удавалось успокоить друзей, которые извинялись передо мной, боясь, что слишком большое количество гостей может показаться мне докучливым. Я откровенно признавалась им в том, что не люблю играть в пустом зале.
  В своей манере одеваться, в разговорах женщина в значительной степени удовлетворяет склонность к самодемонстрации. Но самовлюбленной женщине, обладающей честолюбием, хочется показать себя с разных сторон и самым необычным образом. В частности, она может превратить всю свою жизнь в спектакль, предназначенный для восторженной публики, поклонение которой ей действительно нравится, В «Коринне» г -жа де Сталь посвятила немало страниц описанию того, как она очаровывала итальянское общество, читая стихи и аккомпанируя себе на арфе. В Knne одним из ее любимых развлечений была декламация трагедийных ролей. Приняв вид Федры, она нередко делала пылкие признания молодым любовникам, которых она одевала в костюм Ипполита. Для г -жи Крюденер излюбленным способом показать себя был танец с шалью. Вот как она описывает его в романе «Валери»: Валери попросила свою шаль из темно -синего муслина, убрала волосы со лба и накинула шаль. Шаль закрывала ей голову и спускалась на плечи. Ее лицо приняло античные очертания, волосы скрылись под шалью, она опустила ресницы, улыбка ее растаяла. Она склонила голову, и шаль мягко
опустилась на ее скрещенные руки и грудь. Синяя шаль и чистое, нежное лицо были похожи на рисунок Корреджо, изображающий тихое смирение. Когда же она подняла глаза и слабая улыбка тронула ее губы, то всем показалось, что перед ними описанное Шекспиром Терпение, улыбающееся Страданию.
  …Нужно видеть Валери. Одновременно робкая, возвышенная и тонко чувствующая, она смущает, удивляет, волнует, заставляет проливать слезы и биться сердце так, как оно бьется при встрече с великой душой. Она наделена прелестным изяществом, которому невозможно научиться, но которое природа тайно дарует высшим существам.
  При благоприятных условиях ничто не может дать самовлюбленной женщине столь глубокого удовлетворения, как театральная карьера.
  Театр, - говорила Жоржетта Леблан, - давал мне то, что я в нем искала: повод к восторженному возбуждению. Сегодня он представляется мне карикатурой на деятельность, чем -то необходимым для склонных к крайностям темпераментов.
  Это удивительно точное замечание. Не имея возможности действовать, женщина придумывает себе суррогаты деятельности. Для некоторых женщин театр представляет собой особенно привлекательный эрзац деятельности. Впрочем, актриса может руководствоваться весьма разными целями. Некоторые из них играют для того, чтобы заработать себе на жизнь, это просто ремесло; другие стремятся приобрести известность для того, чтобы впоследствии использовать ее в любовных приключениях. Есть такие, для которых театральная карьера - триумф самолюбования. Самые великие из них, такие, как Рашель или Дузе, - это подлинные актрисы; играя, они на самом деле возвышаются. Низкопробных же комедианток нисколько не интересует, как они играют; от своей деятельности они ждут только славы, видя в ней меру своей стоимости. Крайне самовлюбленная женщина не может достичь больших высот ни в искусстве, ни в любви, поскольку она неспособна к самоотдаче.
  Этот порок будет заметно ощутимым, чем бы она ни занималась. Ее соблазняют все пути, которые могут привести к славе, но она ничему не отдается до самозабвения. Живопись, скульптура, литература - все это занятия, требующие серьезного обучения и большой работы в одиночестве. Многие женщины пробуют в них свои силы, но, если ими не движет позитивное желание творчества, они быстро бросают эти занятия. Кроме того, многие из тех, что упорствуют, лишь «играют» в труд. Мария Башкирцева, столь жаждавшая славы, проводила за мольбертом целые часы, но она слишком сильно любила самое себя для того, чтобы действительно любить живопись. Спустя годы, пережив разочарование, она сама признавалась в этом: «Да, работа не поглощает меня, сегодня я следила за собой; я делаю вид…» Если женщина состоялась в творчестве, как это случилось с г -жой де Сталь и г -жой де Ноайль, то можно считать, что она не была полностью погружена в свой собственный культ. Однако есть один недостаток, который довлеет над творчеством многих писательниц; они недостаточно требовательны к себе, и это ограничивает и уменьшает их возможности, наносит
ущерб их искренности.
  Многие женщины, исполненные чувства своего превосходства, не могут, однако, самостоятельно продемонстрировать его миру. Они стремятся заполучить в качестве посредника мужчину, которого убеждают в своих достоинствах. Они не разрабатывают

  собственных проектов, не создают своих ценностей, но стремятся присвоить уже созданные. Поэтому они обращаются к тем мужчинам, которые уже обладают влиянием и славой, становятся их музами, вдохновительницами, советчицами в надежде отождествить себя с ними. Яркий пример тому - отношения Мейбл Додж с Лоуренсом.
  Мне хотелось, - говорит она, - завладеть его умом, заставить его создать некоторые вещи… Я нуждалась в его душе, воле, творческом воображении, в его лучезарном видении мира. Для того чтобы стать хозяйкой всех этих важнейших орудий, я должна была владычествовать над его кровью… Я всегда старалась заставить действовать других, даже и не помышляя предпринимать что -либо сама. У меня возникало ощущение особого типа деятельности - некоего плодотворного воздействия. Это была своего рода компенсация за отчаянное чувство невозможности что -либо сделать.
  И далее; Мне хотелось, чтобы Лоуренс побеждал благодаря мне, чтобы он пользовался моим опытом, моими наблюдениями, моим Таосом и чтобы он отлил все это в совершенную форму искусства.
  Жоржетта Леблан также хотела быть для Метерлинка «пищей и пламенем», но она хотела еще, чтобы ее имя стояло рядом с именем поэта на книге его стихов, Речь здесь не идет о сжигаемых честолюбием женщинах, которые поставили себе какие -то личные цели и использовали мужчин для их достижения, - такими были принцесса дез Урсэн и г -жа де Сталь, Это женщины, в которых живет чисто субъективное желание стать значимыми, Они не преследуют никаких объективных целей, но считают себя вправе присвоить достижения Другого. Отнюдь не всегда им это удается, но они прекрасно умеют не замечать свои поражения и убеждать себя в своей непобедимой обольстительности. Они убеждены в том, что достойны любви и восхищения, способны внушать желание, и это вселяет в них уверенность в том, что их на самом деле любят, желают, что ими восхищаются. Во всякой самовлюбленной женщине есть что -то от Белизы. Даже невинная и преданная Лоуренсу Брет строит из себя некую прелестно строгую малютку: Я поднимаю глаза и вижу, что вы смотрите на меня с лукавством фавна, что в ваших глазах, Пан, светится вызывающий огонек. Я пристально смотрю на
вас серьезным и полным достоинства взглядом, и постепенно этот огонек гаснет.
  Подобные иллюзии могут породить настоящий бред. У Клерамбо были основания считать эротоманию чем -то вроде профессионального «бреда». Чувствовать себя женщиной - значит чувствовать себя объектом желания, считать себя желанной и любимой. Знаменательно, что из десяти больных, страдающих «иллюзией любимых существ», девять - женщины. Совершенно ясно, что воображаемый любовник - апофеоз их самовлюбленности. Они хотят, чтобы он обладал абсолютной ценностью; он должен быть священником, адвокатом, врачом, суперменом. Поведение подобных больных всегда отмечено одним общим признаком: воображаемая любовница превосходит всех женщин, она обладает неотразимыми, всепобеждающими добродетелями.
  Эротомания может сопровождать различные психозы, но содержание ее неизменно. Больная озарена и возвеличена любовью великого человека, внезапно сраженного ее прелестями, он демонстрирует ей свои чувства, хотя и не прямо, но настойчиво, тогда как она от него ничего не ждет. Иногда такие отношения остаются платоническими, в других случаях приобретают сексуальную форму, но самым характерным в них является то, что могущественный и славный полубог любит больше, чем любим, и что он проявляет свою страсть необычным и двусмысленным образом. Из большого числа случаев, описанных психиатрами, я приведу один, совершенно типичный, взятый из книги Фердьера «Эротемания». Это рассказ женщины сорока восьми лет по имени Мари -Ивонн: Это был мэтр Ашийль, бывший депутат, заместитель министра, член коллегии адвокатов и Совета порядка. Я познакомилась с ним 12 мая 1920 года. Накануне я хотела встретиться с ним во Дворце правосудия, я давно уже заметила этого крупного мужчину, но не знала, кто он. Увидев его, я почувствовала озноб… Да, между нами вспыхнуло чувство, взаимное чувство, наши взгляды встретились. Я почувствовала
слабость к нему с первой встречи, и он тоже… Во всяком случае, он первым намекнул мне на свое чувство, это было в начале 1922 года. Он всегда принимал меня у себя в гостиной и при этом бывал один, как -то он даже отослал своего сына… Однажды он встал и пошел мне навстречу, продолжая разговор. Я сразу поняла, что это был порыв чувств… Он говорил мне вещи, понятные только мне. Говоря мне любезности, он намекал на то, что мы питаем взаимные чувства. В другой раз в своем кабинете он подошел ко мне и сказал: «Вы, мадам, только вы, и никто другой, вы меня понимаете». Я была так взволнованна, что не знала, что ответить, я только сказала: спасибо, мэтр! Д еще один раз он провожал меня от кабинета до выхода на улицу и даже отделался от какого -то человека, который шел с ним, дав ему на лестнице двадцать су и сказав: «Оставьте меня, молодой человек, вы же видите, я с дамой!» Все это он проделал, чтобы проводить меня и остаться со мной наедине. Он всегда крепко пожимал мне руку. Во время своей первой защитительной речи он, пошутив, дал мне понять, что холост.
  Он подослал ко мне во двор уличного певца, чтобы рассказать мне о своей любви… Он приходил и смотрел на мои окна, я могла бы спеть вам романс, который пел он… Он распорядился, чтобы городской оркестр прошел мимо моего дома. Как я была глупа. Я должна была ответить на его ухаживания, а я охладила пыл мэтра Ашийля… Он подумал, что я его отвергаю, и начал действовать. Лучше бы он открыто объяснился со мной, но он стал мстить. Мэтр Ашийль думал, что мне нравится В., он ревновал… Он достал мою фотографию и с ее помощью навел на меня порчу; я поняла это в этом году, после того как долго копалась в книгах и словарях. Он хорошенько потрудился над моей фотографией; из -за этого -то все и началось…
  Подобный бред легко переходит в манию преследования. Нечто похожее происходит и с нормальными женщинами. Самовлюбленная женщина не может допустить, что окружающие не испытывают к ней жгучего интереса, и, если она располагает убедительным доказательством того, что ей не поклоняются, она сразу же начинает думать, что ее ненавидят. Любые критические замечания она объясняет ревностью и досадой. Все ее неудачи происходят из -за гнусных махинаций, и, таким образом, в ней еще глубже укореняется мысль о собственной значимости. Она очень склонна к мании величия или к мании преследования, которая является антиподом первой. Центр ее мира - это она, и, поскольку ей известен лишь ее собственный мир, она становится абсолютным центром вселенной.
  Однако комедия самолюбования, разыгрываемая женщиной, вредит ее реальной жизни. Воображаемый персонаж домогается обожания воображаемой публики. Женщина, поглощенная своим «я», отрывается от действительного мира, она не стремится установить реальные отношения с другими людьми. Г -жа де Сталь не вкладывала бы душу в декламацию «Федры», если бы подозревала о тех насмешках, которыми осыплют ее «обожатели» вечером в своих дневниках. Но самовлюбленная женщина не допускает и мысли о том, что ее могут воспринимать не той, какой она хочет казаться. Именно этим объясняется тот факт, что, будучи постоянно сосредоточенной на самой себе, она так ошибочно о себе судит и так часто ставит себя в смешное положение. Она неспособна слушать, она лишь говорит, да и то только для того, чтобы разыгрывать свою роль.
  Это забавно, - пишет Мария Башкирцева. - Я не разговариваю с ним, я играю, и, поскольку он мне нравится в качестве зрителя, я изощряюсь в шутливых, детских выражениях и ужимках.
  Самовлюбленная женщина слишком пристально вглядывается в себя, чтобы что -то увидеть, но и в других людях она понимает только то, что сама им приписывает. Все то, что она не может отождествить с собой, с собственной историей, остается чуждым для нее. Ей хочется все испробовать: опьянение и муки любви, чистые радости материнства, дружбы, одиночество, печаль и веселье. Но поскольку она неспособна к самоотдаче, ее чувства и переживания искусственны. Разумеется, Айседора Дункан истинными слезами оплакивала смерть своих детей. Но когда она широким театральным жестом бросила их пепел в море, в ней взяла верх актриса. А отрывок из ее книги «Моя жизнь», в котором она рассказывает о своем горе, невозможно читать без чувства неловкости: Я чувствую тепло своего тела. Я выпрямляю обнаженные ноги и смотрю на них, я смотрю на свою нежную грудь, на руки, которые никогда не лежат неподвижно, а вечно находятся в плавном движении, я вижу, что уже в течение двенадцати лет во мне накапливается усталость, что в моей груди заключен неистощимый источник страдания, что мои руки отмечены печалью, и, когда я остаюсь одна, мои
глаза редко бывают сухими.
  В культе собственного «я» девочка -подросток черпает мужество для того, чтобы решиться войти в то будущее, которое ее тревожит, но этот этап ее жизни должен быть кратким, в противном случае у нее не будет будущего. Влюбленная женщина, которая заключает любовника в имманентность жизни влюбленной пары, обрекает его, как и самое себя, на смерть. Самовлюбленная женщина, не видящая ничего, кроме своего воображаемого двойника, уничтожает себя. Ее воспоминания застывают, поведение становится шаблонным, она повторяет одни и те же слова и жесты, из которых постепенно исчезает всякий смысл. Именно этим объясняется то жалкое впечатление, которое производят многие женские «дневники» и написанные женщинами «автобиографические произведения». Занятая одним лишь самовосхвалением женщина, которая ничего не делает, не реализуется как личность и, следовательно, восхваляет ничтожество.
  Ее несчастье заключается в том, что, несмотря на все старания обмануть себя, она осознает свое ничтожество. Между индивидом и его двойником не может быть никаких реальных взаимоотношений, потому что двойника не существует. Самовлюбленную женщину ожидает полный крах. Ей не удается ощутить себя целостным, полноценным существом, она не может сохранить иллюзию, что быть «в себе» - значит быть «для себя». Одиночество она переживает как случайность и покинутость. Вот почему, если, конечно, она не изменяется, она всегда обречена бежать от себя самой к толпе, к шуму, к людям. Было бы глубоким заблуждением считать, что, избирая себя в качестве высшей цели, она сбрасывает цепи зависимости, напротив, она попадает в самое тяжелое рабство. Она не может найти опору в своей свободе, поскольку превратила себя в объект, которому постоянно грозит и внешний мир, и чужое сознание. Мало того что ее тело и лицо суть уязвимая плоть, которая со временем стареет. С чисто практической точки зрения украшать идола, возводить его на пьедестал, строить для него храм - это дорогостоящее занятие. Как мы уже видели, для того чтобы
запечатлеть свои формы в вечном мраморе, Мария Башкирцева готова была выйти замуж за богатого человека. Состояниями многих мужчин расплачивались Айседора Дункан и Сесиль Сорель за золото, фимиам и мирру, которые они складывали к подножию своих тронов. Поскольку для женщины воплощением ее судьбы является мужчина, женщины обычно измеряют свой успех количеством и качеством покоренных их властью мужчин. Но здесь вновь вступает в игру взаимность; «пожирательница мужчин», которая стремится сделать из мужчины свое орудие, не может тем не менее стать независимой от него. Ведь для того, чтобы привязать его к себе, ей нужно ему нравиться. Американские женщины, которые стремятся стать идолами, превращаются в рабынь своих поклонников. Они одеваются, живут и дышат только мужчинами и для мужчин. На деле самовлюбленная женщина так же зависима, как гетера. Господства мужчины ей удается избежать только в том случае, когда она соглашается подчиниться тирании общественного мнения. Эта связь не предполагает взаимности. Если бы она стремилась добиться признания со стороны Другого и признавала бы его свободу как цель,
признавала на деле, она перестала бы быть самовлюбленной женщиной. Парадокс ее позиции заключается в том, что она требует, чтобы ее высоко ценил мир, за которым она сама не признает никакой ценности, поскольку в ее глазах в счет идет только она одна. Одобрение окружающих - это бесчеловечная, таинственная и капризная сила, которую нужно пытаться покорить с помощью магии. Несмотря на внешнее высокомерие, самовлюбленная женщина знает, что ей грозит опасность. Поэтому она неспокойна, чувствительна, раздражительна, постоянно настороже. Ее тщеславие никогда не бывает удовлетворено. С годами она со все большей тревогой ждет похвал и успеха, все чаще подозревает, что вокруг нее плетутся заговоры. Растерянная, снедаемая одними и теми же мыслями, она погружается во тьму лицемерия и нередко в конце концов замыкается в параноическом бреду. Именно к ней удивительным образом подходит изречение: «Кто захочет спасти свою жизнь, погубит ее».

  ГЛАВА 12 ВЛЮБЛЕННАЯ
  Слово «любовь» имеет не один и тот же смысл для мужчин и женщин, что является источником возникающих между ними недоразумений. Байрон совершенно верно заметил, что в жизни мужчины любовь представляет собой лишь одно из занятий, тогда как для женщины она и есть жизнь. Ту же мысль выразил Ницше в «Веселой науке»; Одно и то же слово «любовь» в действительности значит различные вещи для мужчины и женщины. Совершенно ясно, как понимает любовь женщина: это не просто преданность, это полная самоотдача, душой и телом, без всяких ограничений и в любых обстоятельствах. Именно это отсутствие каких бы то ни было условий превращает любовь женщины в веру, естественную, которую она способна исповедовать. Когда мужчина любит женщину, он ждет^1^ от нее такой же любви. Сам он вовсе не требует от себя именно такого чувства, какое испытывает женщина. И если бы нашлись мужчины, которые стремились бы к столь полному самоотречению, то, право же, они просто не были бы мужчинами.
  В определенные моменты своей жизни мужчины могут быть страстными любовниками, но ни одного из них нельзя назвать «великим влюбленным». Переживая самые бурные порывы, они никогда не жертвуют собой до конца. Даже когда падают на колени перед любовницей, их главное стремление - это обладать ею, сделать ее своей. Как суверенные субъекты, они всегда остаются средоточием собственной жизни, и любимая женщина для них является одной из ценностей в ряду других. Они хотят приобщить ее к своему существованию, а не дать поглотить себя. Для женщины же любовь - это полное отречение от себя ради своего господина.
  Выделено Ницше.
  Любящая женщина забывает о своей личности, - пишет Сесиль Соваж. - Это закон природы. Женщина не может существовать без повелителя. Без повелителя она похожа на растрепанный букет.
  На самом деле речь идет не о законе природы. Наличие различных представлений о любви у мужчин и женщин - это свидетельство различия их «ситуации». Индивид, являющийся субъектом, личностью, обладающий благородным стремлением к трансцендентности, делает все, чтобы усилить свое влияние на мир, он честолюбив, деятелен. Но второстепенное существо не может найти абсолютную ценность в собственной субъективности; существо, обреченное на имманентность, не может реализовать себя в поступках. Замкнутая в сфере относительного, с детства предназначенная для мужчины, приученная видеть в нем господина, с которым ей не дозволено сравниться, женщина, которая не задушила в себе желания быть человеком, мечтает превзойти себя в стремлении к этому высшему существу, соединиться, слиться с полновластным субъектом. У нее есть только одна возможность: душой и телом затеряться в том, кто преподнесен ей как абсолютная ценность. Поскольку она в любом случае обречена на зависимость, то вместо того, чтобы подчиняться тиранам - родителям, мужу, покровителю, - она предпочитает служить божеству. Она добровольно и с таким жаром
желает своего рабства, что оно кажется ей выражением ее свободы. Она стремится преодолеть свою «ситуацию» второстепенного объекта, полностью вживаясь в нее; своей плотью, чувствами и поступками она торжественно превозносит возлюбленного, видит в нем высшую ценность и реальность, простирается перед ним ниц. Любовь становится для нее религией.
  Как мы уже видели, девочка -подросток сначала хочет идентифицировать себя с лицами мужского пола. Отказавшись от этого желания, она старается стать сопричастной мужским достоинствам, заставив кого -нибудь из них полюбить себя. И соблазняет ее отнюдь не индивидуальность того или иного мужчины, она влюблена в мужчин вообще. «Вы, мужчины, которых я полюблю, как я жду вас! - пишет Ирен Ревельотти. - Как я радуюсь, что скоро встречусь с вами. Особенно с Тобой, с первым». Конечно, необходимо, чтобы мужчина принадлежал к тому же классу и расе, что и девушка. Достоинства сильного пола ощущаются только в этих рамках. Мужчина может стать полубогом только в том случае, когда на него смотрят как на человека. Так, для дочери колониального офицера туземец - не человек. Если же девушка отдается мужчине, стоящему ниже ее на общественной лестнице, это значит, что она хочет унизиться, так как считает себя недостойной любви. Обычно же девушка ищет мужчину, который воплощает для нее мужское превосходство. Очень быстро она приходит к выводу, что многие индивиды мужского пола уныло ординарны и приземлены; но поначалу она
имеет о них положительное мнение. Поэтому мужчинам надо не столько доказывать свою ценность, сколько не слишком грубо ее опровергать. Именно этим объясняется множество печальных ошибок молодости; наивная девушка соблазняется видимостью мужественности. В зависимости от обстоятельств высоким достоинством в глазах девушки могут стать физическая сила, элегантность, богатство, культура, ум, властность, общественное положение или военный мундир, но при этом любая женщина всегда хочет, чтобы ее любовник был настоящим мужчиной. Близость нередко вредит мужскому престижу, он может улетучиться после первых поцелуев, в результате частых встреч или после первой брачной ночи. В то же время любовь на расстоянии - это вымысел, а не реальный опыт. Желание любви может перерасти в страстную любовь лишь в том случае, когда оно подкреплено плотски. И наоборот, любовь может родиться из физических объятий, поскольку женщина, сексуально покоренная мужчиной, начинает превозносить его, даже если он казался ей незначительным. Но часто случается также, что женщине не удается увидеть божество ни в одном из знакомых ей мужчин.
Вопреки расхожему мнению, любовь занимает не так уж много места в жизни женщины. Ее муж, дети, дом, удовольствия, тщеславие, светские и сексуальные отношения, продвижение по социальной лестнице значат для нее гораздо больше. Почти все женщины мечтают о «великой любви», некоторые из них прикасаются к ней, другим достается суррогат, они познают ее неполной, ущербной, смехотворной, несовершенной, лживой. Но очень немногие действительно посвящают ей всю свою жизнь. Великими возлюбленными становятся чаще всего женщины, которые не растратили свою душу в юношеских интрижках. Некоторые из них сначала идут традиционным женским путем: выходят замуж, заботятся о доме, рожают детей. Иногда это женщины, испытавшие тягостное одиночество или начавшие какое -либо дело, не увенчавшееся успехом, И если они видят хотя бы слабую возможность спасти свою не оправдавшую надежд жизнь, посвятив ее представителю элиты, они всем сердцем отдаются этой надежде. Мадемуазель Аиссе, Жюльетте Друэ, г -же д'Агу - всем им было почти тридцать лет, когда родилась их любовь, а Жюли де Лепинас - около сорока. У них не было никакой цели в
жизни, они были не в состоянии предпринять что -либо, по их мнению, достойное, у них оставался лишь один выход - любовь.
  Даже если женщинам доступна независимость, любовь сильнее манит большинство из них, потому что самой нести бремя своей жизни очень нелегко. Так, юноша нередко тянется к женщине, которая старше его, он ищет в ней наставницу, воспитательницу, мать. Но его образование, правила, которым он следует, нравы общества не позволяют ему окончательно избрать легкий путь, путь самоотречения. Поэтому такую любовь он рассматривает как определенный этап. Шанс мужчины, как взрослого, так и ребенка, состоит в том, что его принуждают избирать самые трудные, но и самые надежные пути. Несчастье женщины заключается в том, что ее окружают почти непреодолимые искушения. Все толкает ее на легкий путь; вместо того чтобы побуждать ее бороться за себя, ей предлагают скользить по течению, пока она не достигнет волшебного блаженства. А когда она замечает, что была заворожена миражем, уже слишком поздно и силы ее иссякли, Психоаналитики нередко утверждают, что в любовнике женщина ищет образ отца. Но этот последний очаровывал ее в детстве не потому, что он был ее отцом, а потому, что был мужчиной. И этой магией обладают все
мужчины. Женщина стремится не подменить одного другим, а возродить определенную ситуацию, ту, в которой она находилась, будучи девочкой и живя под защитой взрослых. Она была глубоко интегрирована в семейную жизнь и наслаждалась покоем, почти полностью покоряясь воле родителей. Благодаря любви она вновь обретет отца и мать, вернется в детство. Ей так хочется вновь увидеть потолок над своей головой, спрятаться за стенами от своей растерянности перед миром, за законами, которые защитили бы ее от свободы. Многие женщины хотят благодаря любви вернуться в детство, им нравится, когда любовники называют их «маленькой девочкой, дорогой деткой». Мужчины хорошо знают, что слова: «Ты похожа на совсем маленькую девочку» - больше всего трогают женское сердце. Мы уже видели, что многим, из них мучительно не хочется становиться взрослыми, многие упорно «разыгрывают» ребенка, как можно дольше продолжая вести себя и одеваться по -детски. Превратиться в ребенка в объятиях мужчины - это для них высшее счастье. Именно об этом поется в популярной песенке: В твоих руках я чувствую себя такой маленькой, Такой маленькой,
любовь моя…
  Эта тема без конца повторяется в любовных разговорах и переписке. «Беби, малютка моя», - шепчет любовник, а женщина называет себя «твоя малышка, твоя крошка». Ирен Ревельотти пишет: «Когда же придет тот, кто сумеет властвовать надо мной?» А когда ей показалось, что она встретила такого человека, она говорит: «Мне нравится, что ты мужчина и что ты выше меня».
  Рассказ психастенической больной, случай которой описан Жане в работе «Навязчивые состояния и психастения», является яркой иллюстрацией подобного поведения: С тех пор как я себя помню, все глупости и добрые поступки, которые я совершала, имели одну причину: стремление к совершенной и идеальной любви, которой я могла бы отдаться полностью, доверить все мое существо другому существу, Богу, мужчине или женщине, которые были бы настолько выше меня, что мне уже не нужно было бы думать о своем поведении в жизни, заботиться о себе. Найти кого -нибудь, кто полюбил бы меня настолько, что захотел бы взять на себя заботу о моей ЖИЗНИ, кого -нибудь, кому бы я слепо повиновалась и к кому питала бы полное доверие, зная, что он оградит меня от любой слабости, и кто с большой любовью и нежностью прямо повел бы меня к совершенству. Как я завидую идеальной любви Марии Магдалины к Христу. Быть пылко любящей ученицей обожаемого учителя, достойного подобной любви, жить и умереть для своего бога, верить в него без тени сомнения и, наконец, обрести полную победу Ангела над зверем; всем своим телом чувствовать тепло его
объятий, быть такой маленькой, затерявшейся в его покровительстве, настолько принадлежать ему, что больше не существовать самой по себе.
  Мы уже видели на многочисленных примерах, что в действительности мечты о слиянии с другим, о самоуничтожении представляют собой страстное желание быть. Во всех религиях поклонение Богу неотделимо для верующего от заботы о спасении собственной души. Безраздельно отдаваясь божеству, женщина надеется, что благодаря ему она обретет самое себя и воплощенный в нем мир. В большинстве случаев она ждет, что любовник наполнит смыслом ее существование, возвеличит ее «я». Многие женщины способны полюбить только в случае если они сами любимы. И наоборот, для того, чтобы влюбиться, им порой достаточно проявления любви. Девушка смотрит на себя глазами мужчины. В грезах женщина полагает, что она обрела себя благодаря устремленному на нее мужскому взгляду.
  Идти рядом с тобой, - пишет Сесиль Соваж, - ступать своими маленькими ножками, которые ты так любил, видеть, какие они хорошенькие в высоких сапожках с фетровыми голенищами, - все это рождало во мне любовь к той любви, которой ты их окружал. Малейшие движения рук, спрятанных в муфту, локтей, лица, переливы голоса наполняли меня счастьем.
  Женщина чувствует себя высшей, надежнейшей ценностью. Отныне, благодаря любви, которую она внушает, она имеет наконец право лелеять себя. В любовнике она с восторгом обретает свидетеля. Именно в этом сознается героиня романа Колетт «Странница».
  Да, правда, я уступила, позволив этому человеку прийти и на следующий день: не устояла перед желанием сохранить даже не влюбленного или друга, а жадного свидетеля моей жизни и личности… Только совсем состарившись, сказала мне однажды Марго, женщина может отказаться от тщеславного желания жить на глазах у кого -то.
  В одном из писем к Мидделтон Мьюри Кэтрин Мэнсфилд рассказывает, что недавно она купила очаровательный сиреневый корсет, и тут же замечает; «Как жаль, что некому его показать!» Что может быть горше, чем чувствовать себя никому не нужным цветком, ароматом, сокровищем? Что это за богатство, которое ничего не дает мне самой и которое никто не хочет получить в дар? Любовь - это проявитель, благодаря которому в бесцветном отрицательном образе, таком же бесполезном, как неудачный негатив, начинают играть яркие, положительные черты. С ее приходом лицо женщины, линии ее тела, воспоминания детства, пережитые горести, платья, привычки, весь ее мир и вся ее личность - словом, все, что с ней связано, освобождается от случайности и превращается в необходимость. Она становится драгоценным подарком, положенным на алтарь ее божества.
  До того как он любовно положил руки ей на плечи, до того как он стал глядеть на нее не сводя глаз, она была просто не очень красивой женщиной в бесцветном и унылом мире. Но с того момента, как он поцеловал ее в первый раз, вокруг, как символ бессмертия, засияли все цвета радуги, - писала М. Уэбб в романе «Тяжесть теней».
  Вот почему мужчины, обладающие весом в обществе и умеющие льстить женскому тщеславию, могут стать объектом женской страсти, даже если внешне они совершенно непривлекательны, В их высоком общественном положении воплощаются Закон, Истина, а в их убеждениях отражается неоспоримая реальность. Женщина, которую они восхваляют, начинает чувствовать себя бесценным сокровищем. Именно этим, по словам Айседоры Дункан^1^, объясняются, например, успехи д'Аннунцио.
  Когда д'Аннунцио любит женщину, он поднимает ее душу высоко над землей и уносит ее туда, где в сиянии живет Беатриче. Каждую свою возлюбленную, одну за другой, он причисляет к божественным существам, возносит их так высоко, что им и вправду начинает казаться, что они равны Беатриче… На каждую свою избранницу он набрасывал сияющее покрывало. Она возвышалась над другими смертными и жила в лучах необычного света. Но когда она надоедала поэту и он заменял ее другой, сияющее покрывало исчезало, ореол угасал и женщина вновь оказывалась на грешной земле… Слышать волшебную хвалу, на которую был способен лишь д'Аннунцио, - это радость, сравнимая с той, которую испытывала в раю Ева, услышав голос змия. Д'Аннунцио может каждую женщину заставить считать себя центром вселенной.
  Только в любви женщина может привести в гармонию эротику и самовлюбленность. Как мы уже видели, эти две системы противостоят друг другу, и из -за этого женщине очень трудно приспособиться к сексуальной жизни. Она должна превратиться в предмет из плоти, стать добычей, но это противоречит тому поклонению, с которым она к себе относится. Ей кажется, что ласки портят и пачкают ее тело или унижают ее душу. Поэтому некоторые женщины предпочитают фригидность, полагая, что таким образом они сохранят в целостности свое «я». Другие разделяют животные страсти и возвышенные чувства. В этом смысле случай г -жи Д. С,, описанный Штекелем и уже приводившийся в связи с проблемой брака, является весьма типичным; ^1^ «Моя жизнь».
  В отношениях с мужем, которого она уважала, она была фригидна. После его смерти она встретилась с молодым человеком, также из артистической среды, он был крупный музыкант. Она стала его любовницей. Ее любовь была, да и сейчас еще остается столь глубокой, что она чувствует себя счастливой, лишь находясь рядом с ним. Вся ее жизнь заполнена Лотаром. Но, несмотря на пылкую любовь, она оставалась фригидной в отношениях с ним. Затем ей встретился еще один мужчина. Это был крепкий и грубоватый лесник, который, оставшись однажды с ней наедине, просто -напросто без лишних слов овладел ею. Она была так подавлена, что даже не сопротивлялась. И с ним она испытала самый острый оргазм в своей жизни. «В его объятиях, - говорит она, - я восстанавливаю силы на многие месяцы. Меня охватывает какое -то дикое опьянение, за которым наступает неописуемое отвращение при мысли о Лотаре. Я ненавижу Поля и люблю Лотара. Но Поль меня удовлетворяет. В Лотаре меня привлекает все. Но, наверное, для того, чтобы испытать наслаждение, мне необходимо превратиться в шлюху. Ведь пока я остаюсь светской женщиной, наслаждение мне
недоступно». Она не хочет выходить замуж за Поля, но продолжает спать с ним. В моменты наслаждения она превращается в другого человека, и с ее губ срываются непристойные выражения, которые она никогда бы не осмелилась произнести при других обстоятельствах.
  Штекель замечает также, что «многие женщины испытывают оргазм, лишь впав в животное состояние». В физической любви они видят унижение, которое невозможно примирить с такими чувствами, как уважение и привязанность. Однако есть и другие женщины, у которых чувство унижения проходит, если мужчины относятся к ним с уважением, нежностью и восхищением. Эти женщины отдаются только тому мужчине, который, по их мнению, глубоко любит их. Только очень циничная, равнодушная и гордая женщина может рассматривать физические отношения как взаимное удовольствие, в котором каждый из партнеров получает свою долю. Мужчина, так же как женщина, а иногда и сильнее, протестует, если его хотят использовать как орудие наслаждения^1^. Но именно у женщины обычно возникает впечатление, что ее партнер пользуется ею как вещью. Только восторженное восхищение может помочь ей преодолеть унижение, в которое повергает ее любовный акт, представляющийся ей поражением. Как мы уже видели, любовный акт требует от женщины глубокого отчуждения; ее охватывает пассивное томление, с закрытыми глазами, безликая, потерянная, она чувствует, как ее
уносят волны, как ее затягивает буря, как она проваливается во тьму. Это тьма плоти, чрева, могилы; она растворяется, соединяется с Целым, ее «я» исчезает. Но вот мужчина отстраняется - она сброшена на землю, она лежит в постели, в комнате горит свет; она вновь обретает имя, лицо, но она повержена, превращена в добычу, в объект.
  ^1^ См., в частности, роман «Любовник леди Чаттерлей». Устами Меллорса Лоуренс выражает ужас перед женщинами, которые хотят превратить его в орудие наслаждения.
  Именно в этот момент ей требуется проявление любви. Так же как ребенку, отнятому от груди, необходимо видеть связь с родителями в их ободряющих взглядах, в устремленных на нее глазах любовника женщина должна видеть связь с Целым, от которого с такой болью была оторвана ее плоть. Редко случается, чтобы она чувствовала себя вполне удовлетворенной. Даже если она испытала успокаивающее удовольствие, она не может окончательно освободиться от колдовской власти плоти. Ее смятение продолжает жить в чувствах. Вызывая в женщине сладострастие, мужчина привязывает ее к себе, а не освобождает. Но он -то больше не желает ее, и она может ему простить это минутное равнодушие, только если он питает к ней вечные непреходящие чувства. В этом случае имманентность момента преодолевается, обжигающие воспоминания из сожаления превращаются в сокровище, угасающая страсть становится надеждой и обещанием. Наслаждение оправданно, и женщина может гордиться своей сексуальностью, потому что она ее возвышает. Смятение, удовольствие и желание из состояний превращаются в дар, ее тело больше не объект, это песнопение, это пламя.
Теперь она может со всей страстью отдаться эротической магии, тьма сменяется светом, влюбленная женщина может открыть глаза, смотреть на любящего ее мужчину, взгляд которого в свою очередь прославляет ее. Благодаря ему «ничто» превращается в полноту бытия, а бытие - в ценность. Она не тонет больше в море мрака; как на крыльях, она взмывает к небесам. Утрата себя становится священным экстазом. Когда женщина отдается любимому мужчине, на нее нисходит благодать, как на верующего при причастии, как на Деву Марию, когда в нее вселился Святой Дух. Именно этим объясняется тот факт, что божественные песнопения и фривольные песенки отличаются одинаковой чувственностью. Дело здесь не в том, что мистическая любовь всегда имеет сексуальный характер, а в том, что сексуальность влюбленной приобретает мистическую окраску. «Мой бог, мой возлюбленный, мой господин…» - вот слова, которые срываются с уст и коленопреклоненной святой, и лежащей в постели влюбленной женщины. Первая подставляет свою плоть под разящие стрелы Христа, жаждет стигматов, призывает обжигающую божественную Любовь. Вторая тоже полна ожидания и
желания принести себя в дар, но для нее стрелы, дротики и копья воплощаются в мужском половом члене, И в той и в другой живет одно и то же детское, мистическое представление о любви: раствориться в другом для того, чтобы обрести независимое существование.
  Иногда утверждают, что стремление раствориться в другом ведет к мазохизму^1^. Но, как я уже упоминала, говоря об эротике, ^1^ Такие мысли, в частности, высказываются в диссертации Х. Дейч «Психология женщин».
  о мазохизме можно говорить лишь в случае, когда женщина «сама завораживает себя той личностью, которую видят в ней другие»*, то есть когда сознание субъекта сосредоточивается на собственном эго для того, чтобы закрепить ситуацию унижения. Но влюбленная женщина - это не то же самое, что самовлюбленная женщина, погруженная в свое «я», она испытывает страстное желание преодолеть границы своей личности и превратиться в бесконечность при посредстве другого, который приобщен к бесконечной действительности. Сначала она теряет себя в любви для того, чтобы себя же и спасти. Но парадокс любви, доходящей до обожания, заключается в том, что, стремясь к самоспасению, женщина в конце концов приходит к самоотречению. Ее чувства приобретают мистический оттенок, она больше не требует от своего бога одобрения и обожания, она хочет раствориться в нем, забыться в его объятиях. «Я хотела бы быть святой в любви, - пишет г -жа д'Агу, - В моменты экзальтации и аскетического неистовства я стремилась к мученичеству», В этих словах ярко проявляется желание полного саморазрушения, которое смело бы границы, отделяющие ее от
возлюбленного. Но это отнюдь не мазохизм, а мечта о самозабвенном слиянии с любовником. Той же мечтой была охвачена Жоржетта Леблан, когда сказала: «Если бы в то время меня спросили, чего я желаю больше всего на свете, я без колебания ответила бы: быть пищей и пламенем для его ума».
  Для того чтобы осуществить такой союз, женщина хочет прежде всего служить своему возлюбленному. Она будет чувствовать себя необходимой, только выполняя его требования. Она станет частью его существования, приобщится к его ценностям и обретет смысл жизни. По словам Ангелиуса Силезиуса, даже глубоко религиозным людям нравится думать, что Бог нуждается в человеке. В противном случае они совершенно напрасно приносили бы себя ему в дар. Чем большего мужчина требует от женщины, тем она счастливее. Хотя Жюльетте Друэ нелегко было переносить уединение, в котором она жила по требованию Гюго, чувствуется, что она подчиняется ему с радостью: сидя в уголке у камина, она хоть что -то делает для счастья своего повелителя. Она страстно стремится приносить ему реальную пользу: готовит ему изысканные блюда, обставляет для него квартиру, которую мило называет «наше маленькое гнездышко», следит за его одеждой.
  Мне хочется, чтобы ты как можно чаще пачкал и рвал свою одежду и чтобы мне одной, и больше никому, приходилось чинить ее, - пишет она ему.
  Для него она читает газеты, делает вырезки, разбирает письма и записи, переписывает рукописи. Она приходит в отчаяние, когда поэт поручает часть этой работы своей дочери Леопольдине. Подобное поведение характерно для любой влюбленной женщины. Иногда доходит до того, что во имя любовника она тиранит себя. Ему должно быть посвящено все ее существо, все, чем она располагает, каждое мгновение ее жизни. Только в этом она видит смысл своего бытия. Все, чем она обладает, заключено в нем. Если он от нее ничего не требует, она чувствует себя настолько несчастной, что деликатные любовники иногда даже придумывают какие -нибудь требования. Сначала она ищет в любви подтверждения собственной личности, своего прошлого, затем любовь овладевает и ее будущим: чтобы обрести его смысл, она предназначает его тому, в ком сосредоточены все ценности. Именно так происходит ее отречение от собственной трансцендентности; она подчиняет ее трансцендентности другого, «свободного», а сама становится его крепостной, его рабыней. Сначала она хотела затеряться в нем для того, чтобы обрести и спасти себя, но в действительности мало
-помалу теряет себя, вся реальность сосредоточивается в другом. Любовь, которая вначале представляется самовлюбленной женщине как апофеоз, осуществляется в горьких радостях самоотречения, приводящих порой к самоуничтожению. Женщина, испытывающая глубокую страсть, поначалу хорошеет, становится более элегантной. «Когда Адель причесывает меня, я любуюсь своим лицом, потому что вы любите его», - пишет г -жа д'Агу, Все обретает смысл: ее лицо, тело, ее комната, ее «я»; она лелеет все это при посредстве любящего и любимого мужчины. Но со временем она отказывается от какого бы то ни было кокетства. Если любовник хочет этого, она изменяет свою внешность, которая когда -то была ей дороже самой любви, иногда даже перестает ею интересоваться. Все свое существо, все, что она имеет, она отдает во владение своему суверену, отвергает все, что ему не нравится. Ей хотелось бы посвятить ему каждое биение своего сердца, отдать ему по капле всю свою кровь, весь свой костный мозг. Именно это желание выражается в мечте о мученичестве. Даря себя, она хочет дойти до пытки, до смерти, стать землей, прахом, превратиться в
ничто, способное лишь откликаться на его призыв. Она яростно уничтожает в себе все то, что не приносит пользы любимому. Если мужчина полностью принимает подобный дар женщины, мазохизм ей не угрожает. Так, у Жюльетты Друэ мы не находим его следов. В порыве обожания она иногда становилась на колени перед портретом поэта и просила у него прощения за проступки, которые она могла бы совершить, но в ней не вспыхивал гнев на самое себя. Однако бескорыстный восторг легко может превратиться в мазохистскую ярость. В любовнице, положение которой по отношению к любовнику аналогично положению ребенка по отношению к родителям, возрождается чувство вины, которое она когда -то испытывала перед этими последними. До тех пор пока она любит мужчину, она восстает не против него, а против себя самой. Если он любит ее меньше, чем ей бы этого хотелось, если ей не удалось полностью завладеть им, осчастливить его, быть ему достаточной, вся ее самовлюбленность превращается в отвращение, унижение и ненависть к самой себе, которая приводит ее к желанию покарать себя. В течение более или менее длительного кризиса, а иногда и в
течение всей жизни она сознательно обрекает себя на положение жертвы, ожесточенно вредит собственному «я», поскольку она не сумела одарить счастьем любовника. Это случай абсолютно мазохистского поведения.
  Однако не следует путать те случаи, когда влюбленная женщина стремится к страданию для того, чтобы отомстить себе самой, с теми случаями, когда она хочет убедиться в свободе и силе любимого мужчины. Стало общим местом - и, по -видимому, это действительно так - утверждать, что проститутки гордятся побоями своих любовников. Однако в восторг их приводит не тот факт, что их бьют и порабощают, а сила, власть и независимость мужчин, от которых они зависят. Им также нравится видеть, как их любовники издеваются над другими мужчинами, они нередко подстрекают их к небезопасным схваткам; им хочется, чтобы их повелители обладали достоинствами, которые ценятся в их среде. Женщину, с удовольствием принимающую мужские капризы, в его тирании восхищает прежде всего яркое проявление его свободы и независимости. Но нельзя забывать о том, что побои и требования станут для нее отвратительными, если по какой -либо причине любовник утратит свой авторитет. Они ценны для нее до тех пор, пока в них проявляется божественность возлюбленного. В этом случае, чувствуя себя добычей другого, свободного человека, она испытывает
пьянящую радость. Изменяться в зависимости от прихотливой и непреклонной воли другого человека - это одно из самых удивительных переживаний, даруемых человеческому существу. Утомительно постоянно жить в одном и том же обличье. Лишь слепое повиновение позволяет человеку познать ряд глубоких превращений. И вот, повинуясь мимолетным мечтам и властным приказам любовника, женщина становится поочередно рабыней, цветком, трепетной ланью, изящной статуэткой, подстилкой, служанкой, куртизанкой, музой, подругой, матерью, сестрой, ребенком. Женщина с удовольствием идет на все эти метаморфозы до тех пор, пока не догадывается, что все наслаждения имеют один и тот же вкус - вкус покорности. В любви, как и в эротике, мазохизм, по нашему мнению, - это путь, на который вступают неудовлетворенные женщины, разочарованные в любовниках и в самих себе. Женщины, которых самоотречение наполняет счастьем, не склонны вступать на него. Мазохизм ставит на первый план ущемленное, униженное «я»; любовь же ведет к забвению себя ради высшего субъекта.
  Главная цель как людской, так и религиозной любви - это отождествление себя с любимым. Мера ценностей и истинность мира отражаются в его сознании, и поэтому лишь служить ему недостаточно. Женщина стремится глядеть на жизнь его глазами.



+=====
| Она читает те же книги, что и он, любит те же картины и музыкальные произведения, ее интересуют лишь те пейзажи, которыми она любуется вместе с ним, лишь те мысли, которые исходя от него. Его друзья и враги становятся ее друзьями и врагами; задавая себе вопрос, она старается отгадать, как бы ответил на него он, она хочет дышать тем воздухом, который он выдыхает. Фрукты и цветы, полученные не из его рук, не имеют для нее ни вкуса, ни аромата. Само ее жизненное пространство нарушено: центром вселенной является не то место, где находится она сама, то, где находится он, все дороги начинаются у его дома и веду к нему. Она повторяет его слова, воспроизводит его жесты, при обретает его привычки и причуды. «Я и есть Хитклиф», - говорит Кэтрин в романе «Грозовой перевал», и так восклицает любовь; влюбленная женщина. Она - другое воплощение возлюбленного, его отражение, двойник любимого: она - это он. Что касается ее собственного духовного мира, она бросает его на произвол, она живет для него и в его мире. |
+=====
| |

  Высшее счастье для влюбленной женщины заключается в том, чтобы возлюбленный признал ее частью себя самого. Когда он говорит «мы», она чувствует себя единой с ним, тождественной ему, она разделяет его авторитет, вместе с ним царствует над всем остальным миром. Она беспрестанно, иногда даже назойливо повторяет это сладостное «мы». Чувствуя себя необходимой существу, которое является абсолютной необходимостью, выстраивая свои отношения с миром на основе необходимых ей целей и представляя мир как нечто необходимое, влюбленная женщина в своем самоотречении познает чудо обладании абсолютом. Именно уверенность в этом дает ей столь высокое счастье. Ей кажется, что она сидит по правую руку от Бога, и ей неважно, что она занимает лишь второе место, если она знает, что это место в столь превосходно устроенном мире останется за ней навсегда, До тех пор пока она любит, любима и, следовательно, необходима возлюбленному, она чувствует свою жизнь наполненной смыслом, наслаждается покоем и счастьем. Такова, по -видимому, была судьба мадемуазель Аиссы рядом с рыцарем д'Айди до тех пор, пока религиозные сомнения не
смутили ее душу; такова была судьба Жюльетты Друэ, жившей в тени Гюго.
  Но это сверкающее счастье редко бывает прочным. Мужчина не может быть Богом, Отношения верующей с невидимым божеством зависят только от ее религиозного пыла, но обожествленный мужчина - не Бог, он здесь, он - настоящий. И именно в этом источник страданий влюбленной. Ее заурядная участь заключена в знаменитой фразе Жюли де Лепинас; «Всю свою жизнь, друг мой, я люблю вас, страдаю и жду». Конечно, и мужчины тоже страдают от любви, но их страдания недолговечны, не всепоглощающи. Бенжамен Констан хотел умереть, потеряв Жюльетту Рекамье, но через год излечился, Стендаль в течение долгих лет тосковал по Матильде, но эта тоска скорее украшала его жизнь, чем разрушала ее. Женщина, осознающая себя второстепенным и полностью зависимым существом, переживает адские муки, Любая влюбленная узнает себя в маленькой русалочке Андерсена, сумевшей ради любви сменить свой рыбий хвост на женские ножки, хотя ходила при этом словно по иголкам и ножам.
  но, что любимый мужчина безусловно необходим женщине, нельзя также сказать, что она ему не нужна; но он не в силах наполнить смыслом жизнь той, которая боготворит его, он не позволяет ей завладеть собой.
  Для истинной любви «случайность» возлюбленного со всеми его недостатками, ограниченностью, врожденной непредсказуемостью не может быть помехой. Она не может быть и спасением, поскольку это просто взаимоотношения между двумя людьми. Идолопоклонническая любовь придает возлюбленному абсолютную ценность, и это первая ложь, которая бросается в глаза всем посторонним, «Он не заслуживает такой любви», - шепчут вокруг влюбленной. Потомки, представляя себе бесцветный лик графа Гибера, сострадательно улыбаются. Открывая недостатки, посредственность своего божества, женщина переживает мучительное разочарование. В «Страннице», в «Первых опытах» Колетт нередко намекает на эту горькую агонию любви. Подобное разочарование бывает мучительнее, чем разочарование ребенка, когда рушится авторитет его отца: ведь женщина сама выбрала того, кому отдала в дар все свое существо. Даже если избранник достоин самой глубокой привязанности, он все равно остается земным человеком, и женщина, преклоняющая колена перед высшим существом, обращает свою любовь не к нему. Ее вводит в заблуждение собственная серьезность, из -за которой
она придает достоинствам своего возлюбленного абсолютное значение, то есть не хочет признать, что их носителем является человеческое существо. Из -за этого заблуждения между ней и предметом ее обожания развертывается пропасть. Она восхваляет его, повергается перед ним ниц, но она не может стать ему настоящим другом, потому что не осознает, что в мире его подстерегают опасности, что его планы и цели шатки, а сам он хрупок. Видя в нем Бога, Истину, она неправильно судит о его свободе, которая отмечена нерешительностью и страхом. Этот отказ мерить любовника человеческой меркой объясняет многие парадоксы женского поведения. Женщина просит что -либо у любовника, и он удовлетворяет ее просьбу, следовательно, он великодушен, богат, великолепен, он царь и бог; если же он отказывает, он превращается в скупца, мелочного и жестокого человека, он животное, демон. Так и подмывает спросить: если «да» удивляет как нечто в высшей степени необычное, то почему так поражает «нет»? Если отказ представляет собой проявление столь отвратительного эгоизма, то почему такое восхищение вызывает согласие? Нет ли места для просто
человеческих качеств между сверхчеловеческими и бесчеловечными?
  Дело в том, что поверженное божество - это не человек, а самозванец; у любовника есть лишь одна возможность: доказывать, что он действительно тот самый царь, которого обожает женщина. В противном случае он разоблачает себя как узурпатор. Если женщина больше не любит его, в ней растет желание растоптать его. Во имя славы, которой влюбленная увенчала своего возлюбленного, она отказывает ему в праве на какую бы то ни было слабость. Она разочаровывается и раздражается, если он не соответствует тому образу, которым она его подменила. Если он устал или рассеян, если ему не вовремя хочется есть или пить, если он ошибается или противоречит сам себе, она заявляет, что он «недостоин сам себя», и ставит ему это в вину. Таким образом, она доходит до того, что упрекает его за любое дело, которое ей самой приходится не по нраву. Она судит собственного судью и для того, чтобы он был достоин оставаться ее повелителем, отказывает ему в праве на свободу. Порою ей легче поклоняться отсутствующему божеству, чем присутствующему. Как мы видели, некоторые женщины посвящают себя умершим или недоступным для них героям и не
желают видеть в них что -либо общее с существами из плоти и крови, поскольку эти последние не соответствуют их мечтам. По всем этим причинам лишенные иллюзии женщины заявляют: «Не нужно ждать сказочного принца. Мужчины - просто ничтожные существа». Но они не казались бы карликами, если бы от них не требовали, чтобы они были великанами.
  Именно в этом состоит проклятие, тяготеющее над страстной женщиной: ее возвышенное представление о мужчине неизбежно превращается в требовательность. Отрекаясь от себя ради другого, она хочет в то же время взять свое: ей необходимо завладеть человеком, которому она отдает все свое существо. Она дарит ему себя безраздельно, но он должен обладать всеми совершенствами, чтобы достойно принять этот дар. Она посвящает ему все свое время, но и он должен быть постоянно рядом с ней. Она хочет жить лишь им, но она хочет жить полной жизнью, для этого он должен посвятить всего себя ей.
  Иногда я до того неразумна в своей любви к вам, что забываю о том, что не могу и не должна поглощать вас полностью, так, как поглощаете меня вы, - пишет г -жа д'Агу Листу.
  Она пытается подавить свое непроизвольное желание - желание быть для него всем. То же стремление отражается в жалобах мадемуазель де Лепинас: Боже мой! Если бы вы знали, как я живу в те дни, когда лишена восторга и радости видеть вас! Друг мой, вас удовлетворяют движение, работа, развлечения, мое же счастье в вас, и только в вас. Без постоянных встреч с вами, без любви к вам я не хотела бы жить.
  Сначала влюбленная женщина с упоением удовлетворяет желания любовника, затем, как легендарный пожарник, совершающий поджоги из любви к своему ремеслу, она старается пробуждать в нем желание для того, чтобы иметь возможность удовлетворять его. Если это ей не удается, она чувствует себя до того униженной и ненужной, что любовнику приходится разыгрывать пылкость, которой он на самом деле не испытывает. Превратившись в рабыню, женщина нашла самый надежный способ поработить мужчину. В этом состоит еще один обман любви, который с такой обидой разоблачают многие мужчины, в частности Лоуренс и Монтерлан: она принимает форму дара, будучи на самом деле тиранией. В «Адольфе» Бенжамен Констан едко описал путы, которыми оплетает мужчину слишком возвышенная женская страсть, «Она не скупилась на жертвы, потому что единственной ее заботой было заставить меня принимать их», - безжалостно говорит он об Элеоноре. Действительно, жертвы, которые принимает любовник, превращаются в опутывающие его обязательства, при этом он лишен даже преимущества выглядеть человеком, который что -то дает сам. Женщина требует, чтобы он с
благодарностью нес крест, который она на него возлагает. И ее тирания ненасытна. Влюбленный мужчина властен, но, если он получил то, чего желал, он чувствует себя удовлетворенным. Что касается взыскательной женской преданности, то она не знает границ. Любовник, доверяющий своей любовнице, не имеет ничего против ее отлучек или занятий вдали от него; он уверен, что она принадлежит ему, и предпочитает обладать не вещью, а свободным существом. Для женщины же отсутствие любовника - это всегда пытка. Он для нее - всевидящее око, судия, и, устремляя свой взгляд не на нее, он тем самым чего -то ее лишает: все, что он видит помимо нее, украдено у нее. Когда он далеко от нее, и она сама и весь мир перестают существовать. Он покидает ее и изменяет ей даже тогда, когда, будучи с ней рядом, читает или пишет. Она ненавидит его, когда он спит. Бодлер с умилением смотрит на спящую женщину: «Твои прекрасные глаза устали, бедная моя любовь». Пруст в восторге от спящей Альбертины^1^. Это объясняется тем, что мужская ревность представляет собой стремление к безраздельному обладанию. Возлюбленная, к которой во сне
возвращается трогательная детская наивность, не принадлежит никому, мужчине достаточно быть уверенным в этом. Но божественный повелитель не имеет права предаваться покою имманентности, и женщина враждебно смотрит на его поверженную трансцендентность. Ей не нравится животная инертность этого тела, существующего в данный момент не для нее, а для себя, пре-
  ^1^ Тот факт, что Альбертина - вовсе не Альбертина, а Альберт, ничего не меняет; как бы то ни было, Пруст ведет себя в этом случае, как свойственно мужчинам.
  доставленного случайности, платой за которую является ее собственная случайность. Виолетта Ледук ярко выразила это чувство; Ненавижу спящих мужчин. Когда я гляжу на них, у меня возникают нехорошие мысли. Меня раздражает их покорность. Ненавижу их безотчетную безмятежность, мнимую бесчувственность, их вид, напоминающий прилежного слепца, их умеренное опьянение, их бездарную старательность… Я долго ждала, подстерегала, когда же на губах спящего появится розовый пузырек. Мне было нужно только его присутствие. Но его -то я не дождалась… Я видела, что во сне его глаза были похожи на глаза умершего… Я пряталась за его веселым взглядом в минуты, когда он был твердым мужчиной. Нет ничего хуже, чем его сон. Он завладевает всем. Я ненавижу его, когда он спит, за то, что из бессознательного состояния он умеет создать себе чуждый мне покой. Ненавижу его умиротворенное лицо… Он весь ушел в себя и занят только собственным отдыхом. Я не знаю, о чем он думает… Начинали мы вместе, и с какой страстью! Мы хотели взлететь над землей на крыльях темперамента. Мы отправились в путь, карабкались, подстерегали, выжидали,
напевали, подошли к концу, вскрикивали, выиграли и проиграли, и все это вместе. Мы действительно были далеко от реальной жизни. Мы отыскали новую разновидность небытия. А теперь ты спишь. Ты устраняешься, и это нечестно с твоей стороны… Когда ты двигаешься во сне, моя рука невольно прикасается к твоему детородному органу. Он похож на длинный сарай, в котором хранятся пятьдесят мешков зерна, в нем есть что -то властное. Я держу в руке мошонку спящего мужчины… Это маленький мешочек с семенами. В моей руке поля, которые будут засеяны, виноградники, которые будут обработаны, вода, сила которой будет укрощена, доски, которые будут сколочены, рыболовные сети, которые будут вытащены из воды. В моей руке отборные цветы и фрукты, породистые животные. В моей руке скальпель, секатор, зонд, револьвер, акушерские щипцы, но все это не наполняет мою руку. Спящее оплодотворение мира - это всего лишь ненужная немощь в жизни души…
  Да, когда ты спишь, я ненавижу тебя^.
  Бог не должен засыпать, иначе он превращается в прах, в плоть. Он должен постоянно бодрствовать, иначе его творение теряется в небытии. Для женщины спящий мужчина - это предатель и скупец. Случается, что любовник будит возлюбленную, но он делает это, чтобы предаться ласкам, она же будит его просто для того, чтобы он не спал, не отдалялся от нее, думал только о ней, постоянно пребывал с ней, в комнате, в постели, в ее объятиях, как Бог в алтаре. Это постоянное желание женщины, она тюремщица.
  В то же время она не готова согласиться на то, чтобы мужчина стал просто ЕЕ пленником, и больше ничем. В этом состоит один из болезненных парадоксов любви: становясь узником, божество лишается своей силы. Женщина спасает свою трансцендентность, посвящая ее мужчине, он же должен соединить ее с миром. Если оба любовника полностью погружаются в страсть, их свобода вырождается в имманентность. Единственный выход для них - это смерть, именно в этом отчасти заключается смысл сказания о Тристане и Изольде. Любовники, которые хотят принадлежать лишь друг другу, не могут остаться в живых: они умрут со скуки. Марсель Арлан в «Чужих землях» описал медленную агонию самопожирающей любви. Женщина осознает эту опасность. Если не считать приступов исступленной ревности, она сама требует, чтобы мужчина действовал, завоевывал мир. Какой же он герой, если не совершает никаких подвигов. Дама обижается, когда рыцарь покидает ее и отправляется совершать новые подвиги, но, если он остается у ее ног, она презирает его. Именно в этом заключаются трудности и муки любви: женщина хочет всецело владеть мужчиной и в то же время
требует от него, чтобы он был выше всего того, чем можно было бы обладать. Свободное существо не может принадлежать никому, и женщина, которая хочет удержать при себе человека, являющегося, по выражению Хайдеггера, «отсутствующим существом», хорошо знает, что эта попытка обречена на провал. «Мой друг, я люблю вас, как и следует любить, до крайности, до безумия, до исступления, до отчаяния», - пишет Жюли де Лепинас. Женщину с ясной головой идолопоклонническая любовь может привести только к отчаянию. Ведь любовница, требуя, чтобы любовник был героем, гигантом, полубогом, хочет, чтобы он интересовался не только ею, и в то же время для нее счастье возможно лишь при условии, что она полностью завладеет возлюбленным.
  Из того факта, что женская страсть заключается в абсолютном отказе от каких бы то ни было собственных прав, как раз вытекает, что противоположный пол не может испытывать подобных чувств, не может стремиться к самоотречению, - говорит Ницше *. - Ведь если бы в любви оба любовника отрекались от себя, то я уже не знаю, к чему бы это привело, разве что к ужасной пустоте. Женщина хочет, чтобы ею обладали… ей нужен кто -нибудь, кто бы ею обладал, не отдаваясь сам, не забывая о собственном «я», а, напротив, желая обогатить его любовью… Женщина отдается, а мужчина благодаря этому возвышается…
  Обогащая возлюбленного, женщина по крайней мере чувствует себя счастливой. Она не может стать Всем для него, но старается думать, что она ему необходима. Степень необходимости невозможно измерить. Если он «не может жить без нее», она считает себя основой его драгоценного существования и определяет этим собственную цену. Она с радостью служит ему, но он должен принимать ее служение с благодарностью, В соответствии с обычной диалектикой преданности дар превращается в требование. Добросовестно мыслящая женщина начинает задаваться вопросом; действительно ли он нуждается во мне? Мужчина лелеет ее, желает ее с неповторимой нежностью и пылом. Но, может быть, и к другой женщине он мог бы испытывать неповторимые чувства? Многие влюбленные женщины поддаются на самообман, они не хотят признавать, что в неповторимом всегда присутствует нечто общее. Мужчина подталкивает их к этой иллюзии, потому что поначалу он разделяет ее. Нередко его страстное желание как бы бросает вызов времени. В тот момент, когда он хочет эту женщину, он хочет ее со всей своей страстью и только ее одну. Конечно, мгновение это - абсолют, но
этот абсолют - мгновение. Обманутая женщина начинает мыслить категориями вечности. Поскольку объятия повелителя превращают ее в богиню, ей начинает казаться, что она, и только она одна, родилась богиней и была предназначена богу. Однако желание мужчины не только бурно, но и преходяще, оно удовлетворяется и быстро угасает. Женщина же чаще всего, отдавшись мужчине, становится его пленницей. На эту тему существует немало легкого чтива и популярных песенок: «Юноша шел мимо, девушка пела… Юноша пел, девушка плакала». Даже если мужчина длительное время привязан к женщине, это еще не значит, что она ему необходима. Она же требует именно этого: самоотречение может спасти ее, только наделив властью. Нельзя пренебречь правилами игры во взаимность. Итак, на ее долю выпадают либо страдания, либо самообман. Нередко поначалу она цепляется за ложь. Она полагает, что мужчина любит ее такой же любовью, какой любит его она. Стараясь обмануть себя, она принимает желание за любовь, эрекцию за желание, любовь за религию. Она принуждает и мужчину лгать ей: «Ты любишь меня? Так же, как вчера? Ты меня не разлюбишь?» Эти
вопросы она очень ловко задает как раз в тот момент, когда у мужчины нет времени дать искренние и обстоятельные ответы или когда обстоятельства не позволяют ему этого сделать. Она настойчиво задает их в пылу любовных объятий, выздоравливая после болезни, плача или прощаясь с ним на вокзале. Вырывая у него желаемые ответы, она превращает их в трофеи. Даже не получая ответов, она слышит их в его молчании. Каждая по -настоящему влюбленная женщина в той или иной степени страдает паранойей, У меня была одна подруга, которая, долго не получая писем от отсутствующего любовника, говорила: «Когда хотят разорвать, то об этом пишут». Затем, получив недвусмысленное письмо, она заявила: «Тот, кто действительно хочет разорвать, не пишет об этом».
  Слушая исповеди женщин, нелегко отделить здравомыслие от патологического бреда. Поведение мужчины, описываемое охваченной паникой влюбленной женщиной, всегда кажется экстравагантным. Он - невропат, садист, бесхарактерный человек, страдающий от комплекса неполноценности, мазохист, дьявол, подлец или все они вместе взятые. Никакие, даже самые тонкие психологические объяснения не проливают свет на его поведение. «X обожает меня, страшно ревнует, ему бы хотелось, чтобы, выходя на улицу, я надевала маску. Но это такой необычный человек, он с таким недоверием относится к любви, что, когда я прихожу к нему, он разговаривает со мной на лестничной площадке и даже не впускает в квартиру». Другое признание; «Z обожал меня. Но он был слишком горд, чтобы попросить меня приехать к нему в Лион. Я поехала туда и поселилась у него. Через неделю он выгнал меня, хотя мы не ссорились. После этого я видела его еще два раза. В третий раз я ему позвонила, но он посреди разговора положил трубку, Он невропат». В этих историях не остается ничего загадочного, когда о них говорят мужчины: «Я ее совершенно не любил» или «Я
неплохо к ней относился, но не мог бы прожить с ней и месяца». Слишком упорный самообман приводит женщину к психическому заболеванию. Больным эротоманией всегда кажется, что любовник ведет себя загадочно, парадоксально, Поэтому их бред легко берет верх над реальностью. Нормальная женщина чаще всего в конце концов осознает истинное положение вещей, понимает, что любовник ее разлюбил. Но до тех пор, пока обстоятельства не вынуждают ее признать это, она всегда немного лукавит. Даже при взаимной любви в чувствах любовников существует глубокое различие, которое женщина старается не замечать. Необходимо, чтобы мужчина был способен найти смысл жизни не в ней, поскольку сама она надеется обрести оправдание своего существования в нем. Мужчине необходима женщина потому, что она бежит от своей свободы, ему же, если он обладает свободой, без которой не был бы не только героем, но и просто мужчиной, не нужен никто и ничто. Женщина принимает зависимость в силу своей слабости, но как же может стать зависимым от нее тот, кого она любит за силу?
  Женщина со страстной и требовательной душой вряд ли может обрести покой в любви, потому что цели, к которым она стремится, противоречивы. Если она страдает и мучается, то рискует стать обременительной для мужчины, рабыней которого она мечтала быть. Не чувствуя себя необходимой, она становится назойливой, невыносимой. Женщинам часто приходится переживать подобную драму. Мудрая и уступчивая возлюбленная примиряется со своей судьбой. Она не может заменить любовнику все, стать для него необходимой и довольствуется тем, что она ему полезна. Другая легко может занять ее место, и она удовлетворяется тем, что пока еще они вместе. Она признает свою зависимость, не требуя взаимности. На этих условиях на ее долю может выпасть скромное счастье, но даже тогда оно не будет безоблачным. Возлюбленная страдает от ожидания еще больше, чем супруга, Если в жене сильнее всего говорит голос возлюбленной, то домашние и материальные хлопоты, различные занятия и удовольствия теряют в ЕЕ глазах всякую ценность. От скуки ее может
  спасти только присутствие мужа. «Когда тебя нет рядом, мне кажется, что на белый свет и смотреть не стоит, все, что случается, представляется мне безжизненным, а сама я превращаюсь в пустое платьице, наброшенное на стул», - пишет Сесиль Соваж вскоре после замужества^1^. Но как мы уже видели, нередко страстная любовь рождается и расцветает вне брачных уз. Один из самых замечательных примеров жизни, целиком посвященной любви, - жизнь Жюльетты Друэ, Это было одно бесконечное ожидание. «Я неизменно нахожусь в одном и том же состоянии, то есть вечно жду тебя», - пишет она Гюго. «Я жду тебя, точно белка, запертая в клетку». «Боже мой! Как же грустно для такой натуры, как моя, только и делать, что всю жизнь ждать», «Ну и день! Мне казалось, что он никогда не кончится, ведь я так ждала тебя. А теперь мне кажется, что он промелькнул слишком быстро, потому что ты так и не пришел…» «Мне кажется, что день тянется вечно». «Я жду тебя, потому что предпочитаю ждать, чем думать, что ты не придешь». Правда, Гюго заставил Жюльетту порвать с ее богатым покровителем князем Демидовым, запер ее в маленькой квартире и в
течение двенадцати лет запрещал выходить одной, опасаясь, что она возобновит знакомство с кем -нибудь из старых друзей. Но даже когда жизнь Жюльетты, называвшей себя «твоя маленькая заточенная жертва», стала несколько более свободной, она по -прежнему видела ее смысл лишь в любовнике, хотя встречалась с ним крайне редко. «Я люблю тебя, мой возлюбленный Виктор, - пишет она в 1 8 4 1 году, - но мне грустно, я так мало, так мало вижу тебя, а в тех редких случаях, когда мы видимся, ты так мало принадлежишь мне, что все эти малости наполняют мое сердце и ум грустью». Она страстно хочет примирить независимость и любовь. «Я хотела бы быть и свободной женщиной, и рабыней, свободной - благодаря профессии, которая бы кормила меня, а рабыней - лишь в любви». Но после того, как ее артистическая карьера потерпела полную неудачу, ей пришлось «на всю свою жизнь» примириться с одним положением - положением любовницы. Несмотря на старания быть полезной своему идолу, жизнь ее не была наполнена ничем. Об этом свидетельствуют семнадцать тысяч писем, написанных ею Гюго, она писала по триста -четыреста писем в год. В
промежутках между визитами повелителя ей оставалось лишь убивать время. Самое ужасное в положении гаремной женщины состоит в том, что она проводит дни в нестерпимой скуке. В те моменты, когда мужчина не пользуется вещью, которой она для него является, она превращается в ничто. Такова же ситуация возлюбленной: она хочет быть лишь любимой женщиной, все остальное теряет цену в ее
  ^1^ Совсем по -другому чувствует себя женщина, обретшая в браке автономию. В этом случае супруги, каждый из которых остается самодостаточным, свободно отдают друг другу любовь.

  глазах. Поэтому она существует, лишь когда любовник рядом с ней, занимается ею; она ждет его прихода, его желания, его пробуждения, а как только он уходит, она вновь начинает его ждать. Именно в этом состоит проклятие героинь романов «Отдаленная улица» Фанни Херст и «Ненастье» РЛеманн, жриц и жертв чистой любви. Эта жестокая кара постигает всех, кто не хочет взять свою судьбу в собственные руки.
  Ожидание может быть радостным; если та, что ждет возлюбленного, знает, как он спешит к ней, как любит ее, тогда в ожидании - восторг, обещания. Но когда проходит доверчивое опьянение любви, во время которого возлюбленная словно наяву видит даже отсутствующего любовника, к пустоте, порождаемой его отлучками, примешивается мучительное беспокойство: ведь он может никогда больше не прийти, Я знала одну женщину, которая каждый раз встречала любовника с удивлением. «Я думала, что ты больше не придешь», - говорила она. А если он спрашивал почему, она отвечала: «Могло случиться, что ты бы не пришел: когда я тебя жду, мне всегда кажется, что я тебя больше не увижу». Ведь он может разлюбить, может полюбить другую женщину. Дело в том, что неистовство, с которым женщина стремится обмануть себя, говоря: «Он безумно любит меня, он не может любить никого, кроме меня», - не исключает мук ревности. Отличительное свойство самообмана заключается в возможности страстно утверждать противоречивые вещи. Так, сумасшедший, упрямо называя себя Наполеоном, без труда признает, что он также ученик парикмахера. Женщина редко идет
на то, чтобы спросить себя: любит ли он меня по -настоящему? Но зато она постоянно ломает голову над вопросом: не любит ли он кого -нибудь другого? Она не допускает мысли, что пыл любовника может мало -помалу остыть, не верит, что любовь для него может иметь меньшую ценность, чем для нее, она сразу же начинает воображать, что у нее появилась соперница, Для нее любовь - это и свободное чувство, и колдовские чары, поэтому она полагает, что свободная любовь «ее» мужчины принадлежит ей, но он «опутан», «попал в сеть» ловкой интриганки. Мужчина воспринимает женщину как существо, подобное ему в своей имманентности, поэтому он нередко разыгрывает из себя Бубуроша. Ему трудно представить себе, что в ней есть нечто, что ускользает от его понимания. Мужская ревность - это обычно мимолетный порыв чувств, такой же, как и сама мужская любовь. Этот порыв может быть бурным и даже опасным, но тревога редко поселяется надолго в сердце мужчины. Для мужчины ревность чаще всего есть компенсация за что -то: когда у него плохо идут дела, когда жизнь бьет его, он уверен, что это все женские козни^1^, Женщина же, которая
любит мужчину за его качество Другого, за его трансцендентность, постоянно чувствует себя в опасности. Между предательским отсутствием и неверностью разница невелика. Как только женщина чувствует, что любима меньше, чем раньше, она начинает ревновать, а поскольку она очень требовательна, то она чувствует это почти всегда. Ее упреки и претензии, какими бы причинами они ни были вызваны, всегда выливаются в сцены ревности. Так она выражает нетерпение и скуку ожидания, горькое чувство зависимости, сожаление о своей искалеченной жизни. Каждый взгляд, который мужчина бросает на другую женщину, ставит на карту ее судьбу; ведь ради него она отреклась от себя. Именно поэтому она так сердится, если ее любовник даже вскользь взглянет на другую. А если он напоминает ей о том, что недавно она не могла оторвать глаз от незнакомого мужчины, она убежденно отвечает: «Это совсем другое дело». И она права. Мужчина ничего не получит от взглядов женщин, она дарит ему себя только в том случае, если ее плоть становится его добычей. Женщина же, на которую бросают полные вожделения взгляды, немедленно превращается в
привлекательный и желанный объект, при этом возлюбленная, которой пренебрегают, «возвращается в прах, из которого она вышла». Итак, она постоянно настороже. Что он делает? На кого смотрит? С кем разговаривает? То, что она получила благодаря желанию, может быть отнято у нее улыбкой, достаточно одного мгновения для того, чтобы изгнать ее из «сияющего света бессмертия» в сумерки повседневности. Все, что она имеет, ей дала любовь, потеряв ее, она потеряет все. Неясная или определенная, безосновательная или обоснованная, ревность представляет собой для женщины страшную пытку, потому что она подрывает ее веру в любовь. Если измена несомненна, она должна либо отказаться воспринимать любовь как религию, либо отказаться от подобной любви. Это такое глубокое потрясение, что нет ничего удивительного в том, что сомневающаяся и заблуждающаяся влюбленная женщина поочередно мучается то от желания узнать убийственную правду, то от страха перед ней.
  Поскольку женщине присущи одновременно высокомерие и нервозность, часто она, постоянно ревнуя, направляет свою ревность не по адресу: Жюльетта Друэ мучилась подозрениями по поводу всех женщин, с которыми общался Гюго, не боялась она только Леони Биар, которая была его любовницей в течение восьми лет. Для неуверенной в себе женщины каждая другая женщина - опасная соперница. Любовь убивает дружбу, потому что влюбленная замыкается в мире любимого мужчины; ревность усугубляет одиночество и тем самым еще больше закабаляет женщину. В то же время ревность служит противоядием от скуки; удерживать мужа - это настоящая работа, удерживать любовника - это нечто вроде подвижничества. Женщина, которая, погрузившись в счастливое обожание, перестала было заботиться о своей внешности, вновь начинает уделять ей внимание, как только чувствует опасность. Наряды, украшения дома, светские успехи превращаются в элементы схватки. Борьба - это тонизирующая деятельность, и до тех пор, пока воительница уверена в победе, она доставляет ей острое удовольствие. Но тревожный страх перед поражением превращает великодушный дар в
унизительную кабалу. Мужчина, защищаясь, нападает, Женщина же, даже если она горда, вынуждена становиться тихой и пассивной. Ее лучшее оружие - уловки, осторожность, хитрость, улыбки, очарование, покорность. Я вспоминаю одну молодую женщину, к которой я неожиданно зашла однажды вечером; когда я от нее уходила два часа назад, она была хмурой, небрежно накрашенной и одетой, теперь же она ждала его. Когда она увидела меня, ее лицо приняло свое обычное выражение, но за долю секунды я успела увидеть ее в ожидании встречи с ним, натянутую от страха и лицемерия, готовую с улыбкой перенести любое страдание. Она была тщательно причесана, ярко накрашена, на ней была ослепительно белая кружевная блузка. Нарядная одежда - тоже орудие борьбы. Массажисты и косметологи знают, с какой трагической серьезностью их клиентки относятся к самым, казалось бы, пустяковым услугам. Женщине нужно придумать что -нибудь, чтобы вновь соблазнить любовника, стать той, которую он хотел бы встретить и которой хотел бы обладать. Но все усилия тщетны, ей не удается возродить в себе образ Другой, который когда -то привлек мужчину и
который может привлечь его в иной женщине. В любовнике живет то же двойственное и невероятное требование, что и в муже: он хочет, чтобы любовница была абсолютно «его» и в то же время «чужой», новой, он хочет, чтобы она в точности соответствовала его мечте и при этом отличалась от всего, что он может вообразить, чтобы она отвечала его ожиданиям и была удивительно неожиданной. Это противоречие разрывает женщину и обрекает ее на поражение. Она пытается стать такой, какой ее хочет видеть любовник. Многие женщины, которые в начальную пору любви, утверждающей их в самолюбовании, расцветают, - доходят до маниакального, пугающего состояния униженности, как только начинают чувствовать охлаждение любовника. Поглощенные одной мыслью, опустившиеся, они раздражают любовника. Слепо отдаваясь мужчине, женщина теряет свою свободу, которая поначалу придавала ей такую соблазнительность. Мужчина ищет в ней свое отражение, но если это отражение слишком похоже на него, ему становится скучно. Одно из несчастий влюбленной женщины заключается в том, что любовь уродует и уничтожает ее, она становится рабыней, служанкой,
слишком послушной тенью, слишком похожим отражением. Осознавая это, она приходит в отчаяние, от которого ее достоинства умаляются еще больше. Она плачет, жалуется, устраивает сцены и окончательно теряет всякую привлекательность. Человек «существующий» определяется тем, что он делает. Она же для того, чтобы «быть», доверила себя сознанию другого человека, отказавшись от всякой самостоятельной деятельности. «Я умею только любить», - пишет Жюли де Лепинас. Заголовок романа Доминик Ролен «Я вся - любовь» - это девиз влюбленной женщины. В ней нет ничего, кроме любви, но, если любовь лишается объекта, женщина превращается в ничто.
  Нередко она понимает, что ведет себя неправильно, и пытается возродить свою свободу, вновь стать для любовника непредсказуемой. Тогда она начинает кокетничать. Если она возбуждает желание в других мужчинах, пресыщенный любовник вновь начинает проявлять к ней интерес. Это избитая тема многих «ехидных» романов. Пока послушная Альбертина находится рядом с Прустом, она кажется ему пресной, на расстоянии она вновь становится загадочной, он ревнует и по -новому оценивает ее. Однако подобные уловки таят в себе опасность. Если мужчина отдает себе в них отчет, они лишь подчеркивают жалкую зависимость любовницы, Но и в случае успеха они рискованны; мужчина пренебрегает женщиной, потому что уверен в том, что она принадлежит ему, но из -за этой же уверенности он к ней привязан. Неизвестно, чему повредит неверность: пренебрежению или привязанности. Может случиться, что оскорбленный мужчина отвернется от охладевшей к нему любовницы. Да, он хочет, чтобы она была свободна, но в то же время он хочет, чтобы она была ему преданна. Эта опасность известна женщине, она парализует ее кокетство. Влюбленной женщине редко
удается удачно играть в такую игру, слишком силен ее страх попасться в собственные сети. Если в ней еще сохраняется уважение к любовнику, ей противно обманывать его, ведь в ее глазах он остается богом. Выигрывая, она ниспровергает своего идола, проигрывая, гибнет сама. Спасения нет.
  Осмотрительная влюбленная - но эти два слова плохо сочетаются друг с другом - старается превратить страсть любовника в нежность, дружбу, привычку. Иногда она пытается привязать его более прочными узами, родив ему ребенка или выйдя за него замуж. Желание стать женой своего любовника не дает покоя многим возлюбленным, поскольку они стремятся к прочному положению. Ловкая любовница пользуется великодушием молодого любовника для того, чтобы обеспечить свое будущее. Однако женщина, занимающаяся подобного рода спекуляциями, не заслуживает имени возлюбленной. Дело в том, что возлюбленная, неистово мечтая навсегда завладеть свободой любовника, не помышляет об ее уничтожении. Именно поэтому любовь -религия, за исключением тех редких случаев, когда свободные обязательства сохраняются всю жизнь, ведет к катастрофе. Мадемуазель де Лепинас повезло в ее связи с Мора: она охладела первой. Охладела она потому, что встретила Гибера, который в свою очередь быстро охладел к ней, Любовь г -жи д'Агу и Листа умерла вследствие следующей неумолимой логики: страстный, живой и честолюбивый Лист был очень привлекателен, но те
же качества толкали его все к новым и новым увлечениям. Он неминуемо должен был расстаться с португальской монашенкой. Платой за пылкость, придававшую д'Аннунцио такую обворожительность^1^, была его неверность. Мужчина может глубоко переживать разрыв с женщиной, но в конце концов у него остается его мужская жизнь. У покинутой женщины ничего не остается, она превращается в ничто. Если у нее спрашивают: «А как вы жили раньше?», она даже не в состоянии вспомнить об этом. Она отреклась от своего собственного мира и избрала себе новую отчизну, из которой ее неожиданно изгоняют. Она отреклась от всех ценностей, в которые верила, разорвала дружеские связи и теперь оказывается одна, в пустыне, без крыши над головой. Как ей начать новую жизнь, ведь у нее нет ничего, кроме возлюбленного. Она погружается в бредовые грезы, как когда -то женщины удалялись в монастырь. Если же женщина слишком благоразумна, ей остается лишь умереть. Очень быстро, как это случилось с мадемуазель де Лепинас, или в медленных муках. Агония может длиться долго. Если в течение десяти или двадцати лет женщина отдавалась мужчине телом и
душой, если он прочно держался на пьедестале, на который она его возвела, разрыв для нее - сокрушительная катастрофа, «Что мне делать, - спрашивала одна сорокалетняя женщина, - что мне делать, если Жак меня больше не любит?» Она тщательно одевалась, причесывалась, красилась, но ее застывшее, постаревшее лицо вряд ли могло внушить кому -нибудь любовь. А сама она, прожив двадцать лет в тени одного мужчины, разве могла полюбить другого? Когда человеку сорок лет, ему остаются еще долгие годы жизни. Помню одну женщину, глаза которой по -прежнему оставались красивыми, а черты лица - благородными, несмотря на опухшее от плача лицо. Она, слепая и глухая ко всему, даже не замечала, как на людях по лицу ее текли слезы. Теперь ее божество другой говорит слова, придуманные для нее. Как королева, лишившаяся трона, она не уверена в том, что у нее действительно когда -то было королевство. Если женщина молода, она может исцелиться, ее излечит новая любовь. Иногда она отдается ей более сдержанно, понимая, что все то, что не уникально, не может быть абсолютным. Но нередко она губит себя в ней еще неистовей, чем в
первой любви, потому что стремится искупить прошлое поражение. Неудача в абсолютной любви может стать плодотворным испытанием только в случае, если женщина способна взять себя в руки. Расставшись с Абеляром, Элоиза не потеряла себя, потому что, став настоятельницей монастыря, создала себе независимую жизнь. Героини Колетт слишком горды и душевно богаты, чтобы позволить погубить себя любовному разочарованию: Рене Мере спасается работой, а Сидо говорит своей дочери
  Колетт, что не слишком опасается за ее сентиментальную жизнь, потому что знает, что в ее душе, кроме качеств возлюбленной, есть и другие качества. Однако лишь немногие преступления влекут за собой худшие наказания, чем великодушное заблуждение женщины, заключающееся в том, что она полностью отдается в руки другого человека, Подлинная любовь должна была бы быть основана на взаимном признании двух свобод. Каждый из любящих чувствовал бы себя в этом случае и самим собой и другим, ни одному из них не пришлось бы отрекаться от своей трансцендентности или калечить себя. Оба они вместе находили бы в мире ценности и цели. Каждый из них, даря себя возлюбленному, познавал бы себя и обогащал свой мир. В работе «Происхождение души» Жорж Гусдорф очень точно описывает, чего ждет от любви мужчина: Любовь открывает нам нас самих, заставляя нас превзойти самих себя. При соприкосновении с кем -то посторонним, но дополняющим нас мы утверждаем себя. Любовь, как форма познания, открывает нам новые горизонты и края в мире, где мы всегда жили. В этом заключается великая тайна: меняется мир, меняюсь я сам. И знаю об этом не
я один. Более того, есть кто -то, кто мне это открыл. Так женщина играет необходимую и основополагающую роль в познании мужчиной самого себя.
  Именно этим объясняется та важность, которую приобретает для молодого человека наука любви^1^. Мы видели, как Стендаль и Мальро восхищались чудом, превращающим «меня самого в другого». Но Гусдорф не прав, когда он пишет: «Точно так же мужчина является для женщины необходимым звеном, связывающим ее самое с ней самой». В настоящее время «ситуация» женщины не такова. Мужчина познает себя в Другом, но он остается самим собой, его новое лицо вписывается в его целостную личность. Для женщины такая ситуация была бы возможна, только если бы она так же полноценно существовала «для себя», то есть обладала экономической независимостью, стремилась к достижению собственных целей и была непосредственно связана с обществом. При этих условиях в любви возможно равенство, его описал Мальро в отношениях между Кийо и Мэй. Тогда женщина может даже играть мужскую, главенствующую роль, как играла, например, г -жа де Варане по отношению к Руссо или Леа по отношению к Шери. Но в большинстве случаев женщина осознает себя лишь в качестве Другого, часть ее личности, предназначенная «для другого», становится самой ее сущностью.
Любовь для нее - это не дух посредничества между «собой» и «собой», потому что она не обретает самое себя в своем субъективном существовании. Вся ее личность сведена лишь к роли любовницы, которую не только открыл, но и сотворил мужчина, и ее благополучие зависит
  от этой основавшей ее деспотической свободы, которая в любой момент может ее уничтожить. Ее жизнь проходит в страхе перед тем, кто, не до конца осознавая это и не очень желая, держит ее судьбу в своих руках. Ей грозит опасность от другого, она - запуганный и бессильный свидетель собственной судьбы. Поневоле тиран и палач, этот другой, наперекор ей и себе принимает облик врага. Вместо слияния, к которому она стремится, влюбленная женщина приходит к горькому одиночеству, вместо взаимопонимания ее ждет борьба, а то и ненависть. Для женщины любовь - это отчаянная попытка, приняв зависимость, на которую она обречена, преодолеть ее. Но зависимость, даже если она добровольна, ведет лишь к страху и порабощению.
  Мужчины многократно провозглашали, что для женщины любовь - это высшее свершение. «Женщина, которая любит, как женщина становится еще больше женщиной», - говорит Ницше, А вот слова Бальзака; «В высоком смысле жизнь мужчины есть слава, а жизнь женщины есть любовь. Женщина равна мужчине лишь тогда, когда она превращает свою жизнь в вечный дар, тогда как жизнь мужчины - это вечное действие». Но и в этих словах заключен жестокий обман, поскольку мужчинам нет дела до дара, приносимого им женщинами. Мужчине не нужна ни безоговорочная преданность, которой он требует, ни идолопоклонническая любовь, которая тешит его тщеславие. Он их принимает только при условии, что не должен отвечать взаимностью, которой требует подобная позиция женщины. В соответствии с его проповедями женщина обязана дарить себя, но этот дар раздражает его. И растерянная женщина остается один на один со своими отвергнутыми дарами и со своим бесполезным существованием. В тот день, когда женщина сможет любить благодаря своей силе, а не благодаря слабости, когда она будет любить не для того, чтобы бежать от себя, а для того, чтобы себя
найти, не для того, чтобы отречься от себя, а для того, чтобы себя утвердить, - в тот день любовь станет для нее, как и для мужчины, не смертельной опасностью, а источником жизни. Пока же она в самом патетическом виде представляет собой проклятие, тяготеющее над женщиной, запертой в женском мире, искалеченной, неспособной обходиться без посторонней помощи. Бесчисленные мученицы любви свидетельствуют против несправедливости судьбы, предлагающей им в качестве единственного спасения бесплодный ад.

  ГЛАВА 13 БОГОИСКАТЕЛЬНИЦА
  Любовь предписана женщине как ее высшее призвание. Обращая свои чувства к мужчине, женщина ищет в нем бога. Если же в силу обстоятельств человеческая любовь ей недоступна, если она разочарована или слишком требовательна, она поклоняется божественному началу в лице самого Бога. Конечно, бывали и мужчины, горевшие тем же пламенем, но, во -первых, их немного, а во -вторых, их рвение всегда принимало интеллектуальную и весьма рафинированную форму. Что касается женщин, становящихся Христовыми невестами, то имя им легион и отдаются они своей судьбе с поразительной эмоциональностью. Женщина привыкла жить на коленях, обычно она ждет, что спасение придет к ней с небес, где царствуют мужчины. Они тоже скрыты от нее облаками. Их величие открывается ей, когда она проникает по ту сторону завесы их плотского присутствия. Возлюбленный часто отсутствует, он сообщается со своей обожательницей, прибегая к неким знакам, она может познать его сердце только благодаря догматической вере, и чем выше она его ставит, тем непонятнее кажется ей его поведение. Мы уже видели, что при эротомании подобную веру не может поколебать
никакое опровержение. Женщине не нужны ни свидания, ни прикосновения для того, чтобы чувствовать рядом с собой присутствие божества. Идет ли речь о враче, священнике или Боге, она связывает с ними одни и те же бесспорные истины и рабски подставляет свою душу волнам любви, нисходящим свыше. Любовь к мужчине и любовь к Богу переплетаются в ней не потому, что вторая является сублимацией первой, а потому, что первая также представляет собой порыв к трансцендентному, к абсолютному. В любом случае влюбленная женщина хочет спасти свое случайное существование, соединив его с Целым, воплощенным в суверенной Личности.
  Это совмещение обращает на себя внимание во многих случаях - патологических и нормальных, - когда обожествляется любовник или Бог приобретает человеческие черты. Я приведу лишь один из них, описанный Фердьером в его работе об эротомании. Рассказывает больная; В 1923 году я переписывалась с одним журналистом из газеты «Пресс», каждый день я читала его статьи о нравственности, я читала в них между строк, мне казалось, что он мне отвечает, дает советы. Я сочиняла любовные письма, я часто ему писала… В 1924 году меня внезапно осенило: мне казалось, что Бог ищет женщину и что он скоро заговорит со мной. У меня было впечатление, что он возложил на меня миссию, что он избрал меня для того, чтобы основать храм. Мне казалось, что я являюсь центром большого поселения, где живут женщины, которых лечат доктора… Именно в этот момент… меня отправили в психиатрическую лечебницу в Клермоне… Там были молодые доктора, которые хотели переделать мир; находясь в палате, я ощущала их поцелуи на своих руках, мне казалось, что я держу в руках их половые органы, однажды они мне сказали: «Ты не чувствительная, а чувственная,
повернись»; я повернулась и почувствовала их в себе, это было очень приятно… Заведующий отделением, доктор Д., был похож на Бога; когда он подходил к моей кровати, я чувствовала, что между нами что -то происходит. Глядя на меня, он как бы говорил: я весь принадлежу тебе. Он действительно любил меня; однажды он пристально и очень необычно поглядел на меня… его зеленые глаза стали голубого цвета, как небо, они чудесным образом увеличились… он наблюдал, какое впечатление это на меня производит, разговаривая с другой больной, и улыбался… я не могла думать ни о чем, кроме этого, ни о ком, кроме доктора Д., клин клином не выбьешь, и, несмотря на всех моих любовников (у меня ИХ было пятнадцать или шестнадцать), я не могла разлюбить его. Это его вина… в течение двенадцати лет или дольше я мысленно разговаривала с ним… когда я хотела забыть его, он снова возникал… иногда он немного посмеивался надо мной… «Видишь, ты боишься меня, - говорил он еще, - ты можешь любить других, но ты всегда будешь возвращаться ко мне…» Я часто писала ему письма, даже назначала свидания и ходила на них. В прошлом году я навестила
его, но он напустил на себя холодность, в нем не было ни капли тепла, я почувствовала себя глупо и ушла… Правда, мне говорили, что он женился на другой женщине, но меня он будет любить всегда… это мой супруг, хотя между нами никогда не было полового акта, который бы связал нас… «Оставь все, - говорит он иногда, - со мной ты будешь постоянно возвышаться, ты станешь неземным существом». Видите: всякий раз, когда я ищу Бога, я нахожу мужчину; я уже не знаю, в какую веру мне обратиться.
  Это патологический случай. Но у многих набожных женщин наблюдается глубокое смешение образа мужчины и Бога. Промежуточное положение между небом и землей чаще всего занимает исповедник. Он слушает кающуюся женщину, открывающую перед ним душу, земным ухом, но в его устремленном на нее взгляде сияет небесный свет. Это человек, сопричастный Богу, это Бог, присутствующий на земле в облике человека. Вот как г -жа Гийон описывает свою встречу с отцом Ля Комбом; «Мне казалось, что из самой глубины его души на меня нисходила благодать, которая затем возвращалась от меня к нему, так что и он испытывал то же самое». Благодаря вмешательству священника она вырвалась из холодности, от которой страдала в течение многих лет, в ее душе вновь запылал огонь. И весь свой длительный период набожности она прожила рядом с ним. Она признается: «Это было единое целое, до такой степени, что я не могла отделить его от Бога». Было бы очень поверхностно говорить, что в действительности, будучи влюблена в мужчину, она притворилась, что любит Бога. Она любила этого мужчину, потому что в ее глазах он был не самим собой, а кем -то
другим. Так же как больная, описанная Фердьером, она безотчетно стремилась к высшему источнику ценностей. Именно к этому стремится любая верующая женщина. Мужчина -посредник зачастую нужен ей для того, чтобы вознестись к пустынным небе. сам, но она вполне может обойтись без него. Плохо отличая действительность от игры, сексуальный акт от магического действа, воображаемый предмет от реального, женщина проявляет удивительную способность телом ощущать Отсутствие. Гораздо более серьезно обстоит дело, когда, как это иногда случается, набожность накладывается на эротоманию. Эротоманка чувствует себя отмеченной любовью некоего верховного существа. Именно ему принадлежит инициатива в любовных отношениях, он любит ее более страстно, чем она его, он втайне от всех подает ей неопровержимые знаки своих чувств, он ревнует и раздражается и даже не останавливается перед наказанием, если его избранница не проявляет достаточной пылкости. Однако он никогда не появляется как реальный человек из плоти и крови. Все то же самое можно сказать о верующей женщине: Бог испокон веку лелеет душу, которую озаряет своей любовью.
Для нее он пролил свою кровь, для нее готовит сияющие чертоги, и ей остается лишь с готовностью отдаваться пламенным чувствам.
  Сегодня все признают, что эротомания может быть как платонической, так и сексуальной. Точно так же плоть в той или иной степени причастна к чувствам, которые верующая женщина посвящает Богу. Она выражает их так же, как это делают земные любовники. Созерцая изображение Иисуса, сжимающего в объятиях святого Франциска, Анжель де Фолинью услышала голос Христа, говорившего ей: «Вот как крепко я буду тебя обнимать, так крепко, что земными чувствами этого нельзя ощутить… я никогда не покину тебя, если ты меня любишь». Г -жа Гийон пишет: «Любовь не давала мне ни минуты покоя. Я говорила ему: возлюбленный мой, достаточно, оставьте меня». «Я стремлюсь к любви, пронзающей душу несказанным трепетом, лишающей чувств…» «Боже мой! Если бы самым чувственным женщинам ты дал испытать то, что испытываю я, они отвернулись бы от своих мнимых удовольствий для того, чтобы изведать истинное наслаждение». Вспомним знаменитое видение святой Терезы;
  В руках у ангела было длинное золотое копье. Время от времени он пронзал им мое сердце так, что доставал до внутренностей. Когда он вынимал копье, казалось, что он вырывает внутренности, и от этого во мне вспыхивал жар божественной любви… Когда мой духовный супруг вынимает копье, которым он пронзил мне душу, я явственно чувствую, как боль проникает в самую глубину моего существа и разрывает его.
  Иногда благочестиво замечают, что исступленно верующая женщина прибегает к эротическим выражениям из -за бедности языка. Но тело у нее тоже только одно, и поэтому она заимствует у земной любви не только слова, но и внешнюю форму поведения. Отдаваясь Богу, она ведет себя так же, как женщина, которая отдается мужчине. Однако это нисколько не умаляет ценности ее чувств. Когда Анжель де Фолинью становится вслед за порывами своего сердца то «бледной и иссохшей», то «тучной и краснолицей», когда она проливает потоки слез^1^ или простирается ниц, то все эти явления нельзя, конечно, рассматривать как чисто «духовные». Но объяснить их лишь ее чрезмерной «возбудимостью» - это все равно что говорить о «снотворных свойствах» мака. Тело ни в коем случае не может быть источником субъективного опыта, поскольку в своем объективном виде оно само олицетворяет субъект. Именно этот последний и переживает все состояния в целостности своего существования. Противники и почитатели религиозных подвижниц полагают, что сексуальное истолкование восторгов святой Терезы низводит ее до уровня истерички, Но истеричный человек
теряет свое достоинство не потому, что его тело активно выражает наваждения, а потому, что он подвержен наваждениям, что его свобода парализована и уничтожена, Однако власть, которую факир может приобрести над своим организмом, не превращает его в раба. Движения тела могут выражать порыв к свободе. Тексты святой Терезы не позволяют двусмысленного толкования и доказывают правильность статуи Бернена, который изобразил святую изнемогающей от сокрушительного наслаждения. И тем не менее было бы неправильно считать, что в основе ее чувств лежит «сексуальная сублимация». В ней нет предварительного тайного сексуального желания, которое превращается в любовь к Богу. Влюбленная женщина также не испытывает предварительного, ни на кого не направленного желания, которое затем обращалось бы к тому или иному индивиду. Любовное смятение возникает в ней только тогда, когда появляется любовник, и сразу обращается на него. Так, в едином порыве святая Тереза стремится слиться с Богом и чувствует это слияние всем своим телом. Она не попадает в рабскую зависимость от своих нервов и гормонов, скорее следует восхищаться силе
ее веры, проникающей в самую глубину ее плоти. В действительности
  ^1^ «Слезы так жгли ей щеки, что ей приходилось смачивать лицо холодной водой», - пишет один из ее биографов.
  ценность мистического опыта определяется не степенью его субъективного переживания, а его объективной значимостью. Экстаз почти одинаково проявляется у святой Терезы и Марии Алакок, однако значение их опыта глубоко различно. Тереза в интеллектуальном ключе ставит драматическую проблему отношений между индивидом и трансцендентным Существом. Она поженски пережила опыт, смысл которого выходит далеко за рамки любого объяснения, основанного на сексе, ее место рядом с Хуаном де ля Крусом. Но она - блестящее исключение. Послания ее менее выдающихся сестер сообщают лишь о сугубо женском видении мира и спасения; они стремятся не к трансцендентному, а к искуплению своей женственности^1^.
  Женщина прежде всего ищет в божественной любви то, что влюбленная ищет в любви мужчины; апофеоз своего самолюбования. С вниманием и любовью устремленный на нее взгляд высшего существа представляет для нее необыкновенную удачу. Будучи девушкой и молодой женщиной, г -жа Гийон постоянно мучилась желанием вызывать любовь и восхищение. Современная протестантская подвижница мадемуазель Be пишет: «Самое горькое для меня - это когда никто не относится ко мне с особым дружеским участием, не интересуется тем, что во мне происходит». Г -жа Крюденер до такой степени полагала, что Бог постоянно думает о ней, что, по рассказам Сент -Бёва, «в кульминационные моменты любовных игр стонала:«Боже мой, как я счастлива! Простите меня за такое чрезмерное счастье!»» Можно представить себе, какое опьянение охватывает самовлюбленную женщину, когда зеркалом ей служит все небо. Ее обожествленный образ вечен, как сам Бог, он никогда не померкнет, в то же время в своей горящей, трепещущей, утопающей в любви груди она ощущает душу, созданную, искупленную, лелеемую возлюбленным Отцом, Она одновременно обнимает и своего двойника, и
самое себя, бесконечно возвышенную Богом. Следующие тексты святой Анжель де Фолинью ярко показывают это. Вот что говорит ей Иисус: Моя нежная дочь, дочь моя, возлюбленная моя, мой храм. Дочь моя, моя возлюбленная, люби меня, ведь я люблю тебя так сильно, так сильно, как ты не можешь любить меня. Вся твоя жизнь: то, что ты ешь, то, что ты пьешь, как ты спишь, - все нравится мне. При твоем посредстве я совершу великие дела в глазах народов; благодаря тебе я буду познан, благодаря тебе мое имя восславит множество народов. Дочь моя, супруга моя кроткая, я очень люблю тебя.
  Или в другом месте; ^1^ Следует отметить, что теологические размышления Екатерины Сиенской также имеют большое значение. И она являет собой в значительной мере мужской тип.

  Дочь моя, к которой во мне столько нежности, сколько не может быть у тебя ко мне, моя отрада, сердце всемогущего Бога лежит теперь на твоем сердце… Всемогущий Бог вложил в тебя много любви, больше, чем в какую -либо другую женщину этого города, он сделал тебя своей отрадой.
  И еще; Я так люблю тебя, что не замечаю больше твоих слабостей, мои глаза больше не смотрят на них. Я вложил в тебя бесценное сокровище.
  Избранница не может не отвечать страстной любовью на столь пылкие откровения, нисходящие с такой высоты. Она пытается соединиться с возлюбленным, прибегая к приему, привычному для влюбленной женщины: к самоотречению. «У меня есть только одно дело: любить, забыть себя, отречься от себя», - пишет Мария Алакок. Экстаз выражает телесно это отречение от собственного «я»: она ничего не видит, не чувствует, забывает о своем теле, отвергает его. Сила самоотдачи, глубочайшая пассивность указывают на ослепительное и суверенное Присутствие. Квиетизм г -жи Гийон возводил подобную пассивность в систему: большую часть времени она проводила в состоянии, напоминавшем каталепсию, жила как во сне.
  Большинство исступленно верующих женщин не удовлетворяются лишь пассивным посвящением себя Богу. Они стремятся к активному самоуничижению и достигают этого умерщвлением плоти. Конечно, аскетизм практиковался также монахами и верующими мужчинами. Но ожесточение, с которым женщина издевается над своей плотью, не сравнимо ни с чем. Мы уже видели, как неоднозначно женщина относится к своему телу, она ведет его к славе, подвергая унижениям и страданиям. Предназначенная для любовника в качестве вещи, удовлетворяющей его потребности в удовольствии, она превращает себя в храм, в идола; раздираемая болью при родах, она дает жизнь героям. Религиозная подвижница истязает свою плоть для того, чтобы иметь право притязать на нее. Доводя ее до гнусного состояния, она обращает ее в орудие своего спасения. Только этим можно объяснить странные эксцессы, которым предавались некоторые святые. Святая Анжель де Фолинью рассказывает, с каким наслаждением она пила воду, в которой только что омывала руки и ноги прокаженным: Эта вода наполнила нас такой нежностью, что весь обратный путь мы были преисполнены радостью. Никогда
я не пила с таким наслаждением. У меня в горле застрял кусок чешуйчатой кожи, оторвавшейся от язвы прокаженного. Вместо того чтобы выплюнуть его, я с большим усилием его проглотила. Мне казалось, что я вышла от причастия. Я никогда не сумею выразить охватившую меня радость'.
  Известно, что Мария Алакок языком вылизывала рвоту больной; в автобиографии она описывает, какое счастье она ощутила, наполнив рот экскрементами человека, страдавшего поносом. Иисус вознаградил ее, продержав в течение трех часов ее губы прижатыми к своему Сердцу, Набожность принимает плотскую окраску особенно в странах, народам которых свойственна пылкая чувственность, таких, как Италия и Испания. В одной деревне в Абруззе женщины до сих пор в кровь царапают языки, облизывая камни на дороге, ведущей к кресту. Поступая таким образом, они лишь подражают Спасителю, который защитил людскую плоть, унизив свою собственную. Женщины воспринимают это великое таинство значительно конкретнее, чем мужчины.
  Нередко Бог является женщине под видом супруга, иногда он предстает перед ней во всем своем величии, сияя белизной и красотой. Он облачает ее в свадебный наряд, коронует ее, берет за руку, обещает ей божественный апофеоз. Но чаще всего он является в виде человека из плоти и крови. Обручальное кольцо, которое Иисус подарил святой Екатерине и которое она невидимо носила на пальце, - это то «кольцо из плоти», которое ему обрезали во время обряда обрезания. Но что самое важное, Бог для женщины - это измученное окровавленное тело: ведь самый сильный пыл охватывает ее, когда она созерцает распятие. Она отождествляет себя с Девой Марией, которая обнимает прах своего Сына, или с Магдалиной, которая стоит у креста и на которую падают капли крови Возлюбленного. Так женщина дает волю садомазохистским видениям. Глядя на унижение Бога, она восхищается падением Человека. Образ бездыханного, пассивного, израненного распятого Христа вытесняет образ бело -розовой жертвы, отданной на растерзание хищникам, на поругание мужчинам, пронзенной кинжалом, образ, с которым женщина в детстве так часто отождествляла себя. Она с
глубоким потрясением видит, что Мужчина, Мужчина -Бог взял на себя ее роль. Ведь это она пригвождена к кресту в ожидании Воскресения. Да, это она, у нее есть доказательства этого: ее лоб окровавлен от тернового венца, ее руки, ноги, ребра пронзены невидимыми гвоздями. Из трехсот двадцати одного мученика, известного католической церкви, лишь сорок семь - мужчины, остальные же, и среди них, в частности, Елена Венгерская, Жанна де ля Круа, Г. д'0стен, Озона Мантуанская, Клэр де Монфалкон, - женщины, которые чаще всего уже достигли климактерического возраста. На одну из самых знаменитых мучениц, Екатерину Эммерих, благодать снизошла в молодом возрасте. Когда ей было двадцать четыре года, она возжелала мученичества, и ей привиделся окруженный сиянием юноша, который подошел к ней и возложил ей на голову терновый венец. На следующий день виски и лоб у нее распухли и начали кровоточить. Четыре года спустя она в молитвенном исступлении увидела израненного Христа. Из его ран исходили лучи, острые, как заточенные лезвия. После этого видения на руках, ногах и боках святой выступили капли крови. Она исходила
кровавым потом, кашляла кровью. Даже в настоящее время каждую Страстную пятницу Тереза Неман обращает к пришедшим ей поклониться лицо, залитое кровью Христа. Стигматы представляют собой высшую ступень таинственной алхимии, с помощью которой обожествляется плоть, поскольку кровавые муки суть проявления божественной любви. Нетрудно понять, почему женщины с таким необычным трепетом относятся к превращению кровавых пятен в чистое золотое пламя. Они никогда не забывают о крови, текущей из тела самого достойного из всех мужчин. Святая Екатерина Сиенская говорит об этом почти во всех своих письмах. Анжель де Фолинью до изнеможения смотрела на сердце Христа и на зияющую рану у него на боку. Екатерина Эммерих надевала красную рубашку для того, чтобы быть похожей на Иисуса, который уподобился «тряпице, пропитанной кровью»; она все видела «сквозь кровь Иисуса». Мария Алакок при уже упоминавшихся обстоятельствах в течение трех часов упивалась Святым Христовым Сердцем. Она предложила верующим для поклонения огромный сгусток крови, окруженный пылающими стрелами любви. В этой эмблеме отразилась великая женская
мечта: от крови к славе через любовь.
  Некоторых женщин удовлетворяет внутреннее общение с Богом, то есть экстатические состояния, видения, разговоры с Богом. Другим необходимо подтверждать свою религиозность мирскими конкретными делами. Переход от созерцания к действию осуществляется в двух весьма различных формах. Есть женщины, стремящиеся к активной деятельности, такие, как святая Екатерина, святая Тереза, Жанна д'Арк; у них - ясные цели и трезво избранные способы их достижения. Их откровения служат лишь для того, чтобы предметно представить их убеждения и заставить пойти по пути, который уже возник в их воображении. Но есть и самовлюбленные женщины, такие, как г -жа Гийон, г -жа Крюденер. Скрыто пылающий в них жар неожиданно приводит их «в апостольское состояние». У них нет ясного осознания своей миссии, они - совершенно так же, как дамы -благотворительницы, в суете сует не очень заботятся о том, что конкретно делают, им важно лишь, чтобы это было нечто значительное. Так, г -жа Крюденер стала считать, что наделена особыми способностями, лишь после того, как мир узнал ее в качестве посланницы и писательницы; судьбой Александра I она
занялась не для того, чтобы осуществить те или иные идеи, а чтобы утвердить себя в качестве боговдохновленного существа. Если женщине достаточно намека на красоту и ум для того, чтобы ощутить свою одухотворенность, то, разумеется, считая себя избранницей Божией, она полагает, что ей поручена высокая миссия: она проповедует туманные теории, охотно создает секты, ее опьяняет мысль, что через членов вдохновляемого ею сообщества ее личность многократно повторяется.
  Религиозный пыл, так же как любовь и даже самовлюбленность, совместим с активной, независимой жизнью. Но сами усилия, направленные на достижение индивидуального спасения, ведут лишь к гибели. Женщина либо вступает во взаимоотношения с нереальным, своим двойником, Богом, либо создает нереальные взаимоотношения с реальным существом. Ни в том ни в другом случае она не в состоянии воздействовать на мир, не может вырваться за рамки своей субъективности, обрести подлинную свободу. Единственная возможность обрести ее - стать позитивно действующим членом общества.
  ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
  ГЛАВА 14 НЕЗАВИСИМАЯ ЖЕНЩИНА
  Французское законодательство не вменяет послушание мужу в число обязанностей супруги: каждая французская гражданка имеет право голоса. Однако эти гражданские свободы остаются абстрактными понятиями, если они не сопровождаются экономической самостоятельностью. Женщина, которую содержит мужчина, будь то жена или куртизанка, не может быть независимой только оттого, что держит в руках бюллетень для голосования. Хотя современные нравы отменили многие запреты, существовавшие ранее, их отмена не внесла глубоких изменений в ситуацию женщины, она по -прежнему остается подчиненной мужчине. Только благодаря труду женщине удалось в значительной мере преодолеть ту дистанцию, что отделяла ее от мужчины. Один только труд может гарантировать ей реальную свободу. Как только женщина перестает вести паразитический образ жизни, система, основанная на ее зависимости, рушится, исчезает необходимость в посреднике -мужчине, который связывает ее с внешним миром. Проклятие, тяготеющее над зависимой женщиной, заключается в том, что ей не дозволено делать что -либо самой. Поэтому она упорствует в невероятном стремлении
состояться, будь то в самолюбовании, любви или религии. Но только в активной, производительной деятельности женщина обретает свою трансцендентность. Только реализуя свои собственные проекты, она самоутверждается как реальный субъект, соотнося свою деятельность с достижением поставленных целей; добиваясь денег и прав, она обретает себя и испытывает чувство ответственности. Эти преимущества осознаются многими женщинами, даже теми, которые выполняют самую непритязательную работу. Я слышала, как поденщица, мывшая пол в гостинице, говорила: «Я никогда ничего ни у кого не просила, я всего добилась сама». И оттого, что она сама была в силах себя прокормить, она гордилась собой, как какой -нибудь Рокфеллер. Однако не следует думать, что простого обретения права голоса и ремесла достаточно для полного освобождения женщины, - в современном обществе труд не равнозначен свободе. Лишь в социалистическом обществе женщина, получая доступ к труду, обретает и свободу. Сегодня большинство трудящихся подвергаются эксплуатации. Кроме того, несмотря на изменения в положении женщины, социальная структура не претерпела
глубоких перемен. Мир, хозяевами в котором всегда были мужчины, по -прежнему сохраняет тот облик, который они ему придали. Эти факты не следует упускать из виду, так как они определяют всю сложность вопроса о женском труде. Недавно одна важная и благомыслящая дама провела опрос среди работниц завода «Рено». Она утверждает, что работницы скорее предпочли бы не работать на заводе, а заниматься домом. Но ведь степень их экономической независимости обусловлена тем, что они являются представительницами экономически угнетенного класса. Кроме этого, работа на заводе не избавляет их от домашнего труда^1^. Если бы им предложили выбирать между сорокачасовой рабочей неделей на заводе или дома, они, по всей вероятности, дали бы другие ответы. Возможно даже, что они с легкой душой согласились бы делать и то и другое, если бы они сами, будучи работницами, были бы хозяевами и составной частью этого мира и участие в его переустройстве приносило бы им радость и гордость. Но в настоящее время, даже если не принимать в расчет крестьянок^, большинство работающих женщин остаются пленницами традиционного женского мира. Ни
общество, ни мужья не оказывают им ту помощь, которая необходима для достижения реального равенства с мужчинами. Только женщины, имеющие политические убеждения, активно работающие в профсоюзах, с верой глядящие в будущее, могут находить этический смысл в неблагодарных и утомительных повседневных занятиях. Но поскольку у женщин никогда не бывало свободного времени, поскольку в наследство им досталось традиционное послушание, то нет ничего удивительного в том, что лишь сейчас у них начинает развиваться политическое и социальное чутье. Работа не приносит им моральных и социальных преимуществ, на которые они могли бы надеяться, и естественно, что они без энтузиазма воспринимают связанные с ней неудобства. Естественно также и то, что мидинетки, служащие, секретарши не хотят терять те выгоды, которые приносит им поддержка мужчин. Я уже говорила о том, что возможность очень простым способом, принеся в жертву свое тело, приобщиться к привилегированной касте непреодолимо влечет молодую женщину. Она обречена вступать в любовные интрижки потому только, что ее зарплата мини-
  ^1^Я уже говорила в т. 1 (с. 174 - 175) о том, насколько обременительны эти заботы для работающей женщины.
  ^2^ Мы описали их положение в т. 1 (с. 172 - 173).
  мальна, а тот жизненный стандарт, поддержания которого требует от нее общество, очень высок. Если она довольствуется тем, что зарабатывает сама, она неизбежно превращается в парию, из -за бедного жилища и плохой одежды она лишается всяких развлечений и даже любви. Добродетельные люди учат ее аскетизму, и она подчас питается так же скудно, как монахиня. Но не все способны возлюбить одного лишь Бога, и, если женщина хочет, чтобы ее жизнь удалась, ей нужно нравиться мужчинам. Итак, она соглашается принимать помощь. На это и рассчитывает циничный работодатель, который платит ей нищенскую зарплату. Иногда эта поддержка помогает ей улучшить свою ситуацию и завоевать настоящую независимость, иногда, напротив, она бросает свое ремесло и переходит на содержание. Бывает, что, живя на содержании, она продолжает работать. Работа помогает ей сохранять независимость от любовника, а любовник - забыть о работе. Но в этом случае ей приходится испытывать двойную зависимость; от своей профессиональной деятельности и от мужского покровительства. Для замужней женщины зарплата обычно представляет собой не основной, а
дополнительный доход; для женщины, «которой помогает мужчина», именно эта помощь является чем -то второстепенным. Но ни та ни другая не могут своими силами достичь полной независимости.
  Однако в настоящее время существует довольно много привилегированных женщин, которые обретают в своей профессии экономическую и социальную автономию. Именно их имеют в виду, когда говорят о возможностях женщины и о ее будущем. Поэтому, несмотря на то что они все еще составляют меньшинство, изучение их ситуации представляет большой интерес. Именно о них постоянно спорят феминисты и антифеминисты. Антифеминисты утверждают, что современные эмансипированные женщины не достигают в жизни никаких заметных успехов и при этом утрачивают внутреннее равновесие. Феминисты преувеличивают достигаемые ими результаты и не желают замечать шаткости их положения. На деле ничто не позволяет утверждать, что эмансипированные женщины избрали неправильный путь. В то же время совершенно очевидно, что в новых условиях они не освоились. Но ведь они прошли пока лишь половину пути. Становясь экономически независимой от мужчины, женщина не обретает тем самым ни морального, ни социального и психологического положения, идентичного положению мужчины. Ее подход к профессиональной деятельности, как и сама ее профессиональная
деятельность, находится в зависимости от условий ее жизни в целом. Но ведь когда девушка вступает во взрослую жизнь, она не имеет за собой того багажа, которым располагает юноша, да и общество глядит за нее другими глазами. И мир она воспринимает в иной перспективе. Быть женщиной - значит сегодня для автономного человеческого существа сталкиваться с особыми проблемами.
  Привилегия, которой мужчина обладает с самого детства, заключается в том, что его предназначение в качестве человеческого существа не вступает в противоречие с его судьбой как представителя мужского пола. Фаллос для него равнозначен трансцендентности, поэтому он находит, что все его социальные или духовные достижения наделяют его еще большей мужественностью. Он не раздвоен. В то же время для того, чтобы женщина состоялась в своей женственности, от нее требуют превратиться в объект, в жертву, то есть отречься от своих потребностей в качестве полноценного субъекта. Именно это противоречие определяет ситуацию женщины, избравшей свободу. Не желая калечить себя, она не хочет ограничиваться ролью самки, но ведь отказ от особенностей своего пола - тоже увечье. Мужчина - это человеческое существо, обладающее полом, и женщина будет таким же полноценным индивидом, как мужчина, лишь при условии, что и она также будет обладать полом. Отказ от женственности - это отказ от определенной части своей личности. Женоненавистники часто упрекают умных женщин в том, что они «не следят за собой», в то же время они поучают
их: если вы хотите быть равными нам, вы не должны красить лицо и ногти. Этот совет просто нелеп. Именно потому, что представление о женственности формируется искусственным образом с помощью обычаев и моды, оно навязывается женщине извне. Это представление может изменяться, каноны, правила поведения для женщин и мужчин могут сближаться. На пляжах, например, принадлежностью женского купального костюма стали трусы. Но это ничего не меняет в сути дела: ведь индивид не может формировать представление о женственности по своему усмотрению. Женщина, которая не отвечает этому представлению, теряет свою сексуальную привлекательность, а вслед за тем - и социальную значимость, поскольку сексуальные ценности являются социально значимыми. Отрекаясь от женских свойств, женщина не приобретает мужских. Даже переодевшись в мужской костюм, женщина не может превратиться в мужчину, она остается только травести. Как мы видели, тот же гомосексуализм имеет особые формы проявления, нейтральность и в нем невозможна. Любая негативная позиция всегда имеет свою положительную противоположность. Нередко совсем юной девушке кажется,
что она может просто презирать условности, и вследствие этого ее поведение становится демонстративным. Она создает новую ситуацию, порождающую последствия, за которые ей придется расплачиваться. На человека, который не желает подчиняться установленному порядку, смотрят как на бунтовщика. Экстравагантно одевающаяся женщина лжет, говоря, что она это делает лишь потому, что ей так нравится. Она прекрасно знает, что делать то, что нравится, - значит вести себя экстравагантно. И напротив, женщина, не желающая выглядеть эксцентрично, следует общепринятым правилам. Вызывающее поведение, если только за ним не скрывается хороший расчет, неразумно, оно не столько экономит, сколько поглощает время и силы. Женщина, которая не хочет шокировать окружающих или терять свое место в обществе, должна жить так, как положено жить женщине, нередко от этого зависит и ее профессиональный успех. Но если для мужчины конформизм представляет собой нечто совершенно естественное, поскольку обычаи отражают потребности мужчины как автономного и активного индивида, то женщине, стремящейся также стать активным субъектом, необходимо
завоевывать свое место в мире, обрекшем ее на пассивность. Эта задача усложняется еще и тем, что замкнутые в своем мире женщины придают преувеличенное значение своим женским занятиям. Так, искусство одеваться или вести хозяйство превратилось в настоящие головоломки. Мужчине почти не приходится заботиться о своей одежде. Она удобна, приспособлена к его активной жизни и вовсе не должна быть изысканной: она не воспринимается как неотъемлемая часть его личности. Кроме того, никто не считает, что он обязан сам содержать свою одежду в порядке, какая -нибудь женщина за плату или по доброй воле освобождает его от этой заботы. Женщине же известно, что люди, которые смотрят на нее, не делают различия между ней самой и ее внешностью. Суждение о ней, уважение к ней, внимание мужчин во многом зависят от того, как она одета. Первоначально ее одежда была рассчитана на ничегонеделание, и она по -прежнему остается непрочной: чулки рвутся, каблуки стаптываются, светлые платья и блузки пачкаются, плиссировка расходится. А ведь чаще всего ей приходится самой приводить в порядок одежду. Никто не возьмется помогать ей по
собственной инициативе, а сама она не решается тратить деньги на работу, которую может сделать собственными руками, И без того завивка, укладка волос, косметика и новые платья стоят дорого. У секретарши или студентки, когда она возвращается домой вечером, всегда есть какое -нибудь дело: починить чулок, постирать блузку, погладить юбку. Хорошо зарабатывающая женщина освобождена от этих неприятных занятий, но она должна быть одета с изысканной элегантностью, что вынуждает ее тратить много времени на покупки, примерки и т. д. Традиции вменяют также в обязанность женщине, даже незамужней, заботу о своем жилище. Мужчине, присланному на работу в какой -либо город, ничто не мешает поселиться в гостинице. Женщине же лучше найти себе квартиру, которую она должна содержать в безупречном порядке. Ведь ей не простят беспорядка, который у мужчины сочтут совершенно естественным. Но не только общественное мнение побуждает женщину тратить время на уход за собой и на хозяйственные дела. Ради собственного удовлетворения она хочет быть настоящей женщиной. Она бывает довольна собой лишь тогда, когда ей удается создать
себе новую жизнь, не отказываясь в то же время от того, к чему ее подготовили мать, детские игры и девичьи грезы. Выросшая в атмосфере нарциссизма, она по -прежнему противопоставляет мужской фаллической гордости свой собственный культ: она хочет быть центром внимания, очаровывать. Мать и другие старшие женщины привили ей любовь к своему гнезду. Первоначально ее мечты о независимости воплощались именно в желании иметь собственное жилье, и они остаются ей дороги даже в том случае, когда она обрела свободу иным путем. Поскольку она не чувствует себя уверенной в мужском мире, ей необходима ниша, где она могла бы укрыться, символ того мира, который она привыкла искать внутри себя самой. Следуя женской традиции, она сама натирает полы и готовит пищу вместо того, чтобы, как ее коллега -мужчина, питаться в ресторане. Она хочет жить и как мужчина, и как женщина, поэтому она перегружена и переутомлена.
  Она не хочет терять ни малейшей крупицы женственности потому, что стремится добиться как можно большего успеха в отношениях с другим полом. И именно в области сексуальных отношений перед ней встают самые трудные проблемы. Для того чтобы стать полноценным, равным мужчине индивидом, женщине должен быть доступен мир мужчин так же, как мужчине доступен мир женщин, ей должен быть доступен другой человек. Однако потребности в другом в каждом из этих случаев не симметричны. Положение, состояние, известность, которых добилась женщина, могут восприниматься как ее имманентные достоинства и увеличивать ее сексуальную привлекательность. Но сам факт автономной деятельности делает сомнительной ее женственность, и женщина это знает. Поэтому независимая женщина, особенно женщина интеллигентная, которая осознает свою ситуацию, страдает от комплекса неполноценности. Она не может посвящать своей внешности столько времени, сколько посвящает ей кокетка, для которой единственная цель в жизни - это успех у мужчин. Как она ни старается следовать советам специалистов, она все равно остается. дилетанткой в мире элегантности.
Женское очарование предполагает, что трансцендентность сходит до уровня имманентности и выражается лишь в едва заметном трепете плоти; следует превратиться в добычу, не осознавая себя таковой. Но интеллигентная женщина знает, что она предлагает себя, знает, что она - сознание, субъект, да и невозможно, как по мановению волшебной палочки, изменить свой взгляд и превратить глаза в пустые небесные или водяные блики; невозможно сдержать порыв тела, устремленного к преобразованию мира, и превратиться в статую, оживляемую лишь смутным трепетом. Интеллигентная женщина, преодолевая страх перед неудачей, старательно пытается сыграть эту роль. Но сознательные усилия - это тоже активная деятельность, поэтому в этой роли она проваливается. Интеллигентная женщина совершает те же ошибки, которые совершает стареющая женщина: первая пытается скрыть свои мозги, так же как вторая - свой возраст; она одевается как девочка, без всякой меры украшает свою одежду цветами, оборками, выбирая для нее яркую материю. Она постоянно разыгрывает детское изумление, резвится, скачет, лепечет, изображает развязность, легкомыслие,
непосредственность. Она похожа на тех актеров, которые, будучи не в состоянии вызвать в себе чувства, приводящие к расслаблению определенных мускулов, усилием воли напрягают другие мускулы, например тянут вниз веки или уголки рта, вместо того чтобы расслабить их и дать им свободно опуститься. Точно так же женщина с головой тужится изобразить непосредственность. Тщетность усилий раздражает ее; за абсолютно наивным выражением лица внезапно проскальзывают проблески слишком острого ума, в доверчиво приоткрытых губах появляется что -то фальшивое. Ей трудно овладеть искусством нравиться оттого, что в отличие от своих сестер -рабынь она не одержима одним лишь стремлением пленять; как бы сильно ни было ее желание соблазнить мужчину, она не пропитана им до мозга костей. Чувствуя свою несостоятельность, она приходит в ярость и стремится взять реванш, используя приемы, к которым обычно прибегают мужчины; вместо того чтобы слушать, она говорит, высказывает тонкие мысли, описывает оригинальные чувства. Вместо того чтобы соглашаться с собеседником, она ему противоречит, стремится одержать над ним верх. Г -жа де
Сталь ловко пользовалась и мужской и женской тактикой и одерживала таким образом поразительные победы, редкий мужчина мог устоять перед ней. Однако вызывающее поведение, которое, кстати говоря, часто встречается у американских женщин, как правило, не покоряет, а раздражает мужчин. Причиной же такого поведения является скептическое отношение мужчин к женщинам. Если бы они были готовы любить не рабыню, а равное им существо - а ведь мужчины, лишенные высокомерия и комплекса неполноценности, так и поступают, - то женщин перестала бы мучить постоянная мысль о собственной женственности и они стали бы естественней, проще и без стольких усилий вели бы себя так, как это свойственно женщинам, каковыми они, в конце концов, и являются.
  Справедливости ради нужно отметить, что мужчины начинают привыкать к новому положению женщины, а женщины, не чувствуя к себе предвзятого отношения, стали значительно более естественны. Теперь работающая женщина не пренебрегает женственностью и не теряет сексуальной привлекательности. Но это завоевание, которое знаменует собой прогресс на пути к равенству, все еще остается неустойчивым. Дело в том, что женщине значительно труднее, чем мужчине, вступать с противоположным полом в те отношения, к которым она стремится. Ее эротическая и сентиментальная жизнь наталкивается на многочисленные препятствия. Но в этом отношении и зависимая женщина не имеет никаких привилегий: в том, что касается секса и чувств, большинство замужних женщин и куртизанок глубоко ущемлены. Проблемы, с которыми сталкивается в этой области независимая женщина, бросаются в глаза просто потому, что она идет по пути борьбы, а не смирения. Ведь все житейские проблемы можно разрешить, тихо похоронив их. Поэтому женщине, которая убивает свои стремления и желания, жить проще, чем той, которая старается жить полной жизнью. Однако эта
последняя не желает, чтобы ей ставили в пример первую. Она чувствует себя обойденной судьбой, лишь сравнивая свою жизнь с жизнью мужчины.
  Женщина, которая занимается активной, ответственной деятельностью, которая упорно преодолевает возникающие перед ней препятствия, нуждается так же, как мужчина, не только в удовлетворении своих физических потребностей, но и в отдыхе и развлечении, которые она может испытать благодаря удачным сексуальным похождениям. Однако до сих пор еще существуют общественные круги, где за ней не признают права на свободу подобного рода. Пользуясь ею, женщина рискует погубить свою репутацию и карьеру. В любом случае от нее требуют лицемерия, которое тяготит ее. Чем более высокого общественного положения она достигла, тем вероятнее, что на ее поведение закроют глаза. Но в провинции за ней, как правило, пристально следят. Даже при самых благоприятных обстоятельствах - то есть когда женщине не угрожает общественное мнение - ее положение в этом вопросе отличается от положения мужчины. Различия объясняются как традициями, так и теми проблемами, которые возникают у женщины в связи с особой природой ее эротики.
  Мужчине ничто не мешает вступать в мимолетную половую связь, которая, на худой конец, может успокоить его плоть и принести ему моральную разрядку. Нашлись женщины, правда в небольшом количестве, которые потребовали, чтобы для женщин также были открыты публичные дома. В романе под названием «Номер 17» одна женщина предлагала открыть дома, где мужчины за плату удовлетворяли бы «сексуальные потребности» женщин^1^. Я слышала, что когда -то в Сан -Франциско существовало подобного рода заведение. В него ходили только девочки из публичных домов, которых забавляло, что там они не получают плату, а платят сами. Однако их сутенеры добились того, что его закрыли. Такой выход из положения и утопичен и нежелателен. Да и, скорее всего, он не будет иметь успеха, поскольку, как нам известно, у женщин «сексуальное удовлетворение» не наступает так же механически, как у мужчин, и большинство из них не смогли бы отдаваться сладострастию на таких условиях. Во всяком случае, на сегодняшний день такой возможности для них не существует. Что касается поисков на улице случайного партнера на ночь или на какое -то время, то,
если даже предположить, что обладающая сильным темпераментом и преодолевшая все сдерживающие факторы женщина относится к ним без отвращения, они представляют для нее значительно большую опасность, чем для мужчины. Она больше, чем мужчина, рискует заразиться венерическим заболеванием, поскольку предпринимать предосторожности для того, чтобы не передать такое забо -Автор (я забыла его имя и не считаю это большой потерей) многословно объясняет, каким образом можно обучить этих мужчин удовлетворять любую клиентку, какую жизнь они должны вести и т. д.
  левание, должен он. Кроме того, как бы осторожна она ни была, ей всегда грозит опасность забеременеть. Но главное заключается в том, что в отношениях между незнакомыми людьми, в которых верх берут животные инстинкты, значительную роль играет физическая сила. Незнакомая женщина, которую мужчина приводит к себе домой, не представляет для него большой угрозы, ему достаточно лишь не терять бдительности. Для женщины, которая приводит в свой дом незнакомого мужчину, дело обстоит совершенно иначе. Мне рассказывали о двух молодых женщинах, только что приехавших в Париж с целью «повидать жизнь». Пройдясь по ресторанам, они пригласили на ужин двух недурных собой сутенеров, с которыми познакомились на Монмартре. В результате сутенеры, применив силу и угрожая шантажом, ограбили их. Еще более знаменателен другой случай; речь идет о разведенной женщине сорока лет, которая целыми днями не покладая рук работала для того, чтобы прокормить троих детей -подростков и стариков родителей. Она была еще хороша собой и привлекательна, но у нее совершенно не было времени на светскую жизнь или кокетство, как не было и желания
по всем правилам соблазнять какого -либо мужчину. Однако она была чувственна и полагала, что так же, как и мужчина, имеет право удовлетворять потребности своего тела. Иногда по вечерам она бродила по улицам и находила мужчину. Но однажды ее очередной любовник после того, как они провели несколько часов в Булонском лесу, не захотел просто так отпустить ее. Он хотел узнать, как ее зовут, где она живет, хотел видеться с ней и даже поселиться вместе. За то, что она не приняла его предложения, он жестоко избил ее, и она убежала от него перепуганная, в синяках, Привязать к себе любовника, как нередко мужчина привязывает любовницу, содержа его или помогая ему, могут лишь богатые женщины. Среди них встречаются такие, которых устраивает подобная сделка: платя мужчине, они превращают его в орудие и обращаются с ним презрительно -небрежно. Однако, как правило, лишь пожилые женщины способны так резко отделять чувства от эротики; у молодых же, как мы видели, эти две сферы тесно связаны. Даже многие мужчины не могут представить себе, как можно отделять плоть от сознания. Большинство женщин и подавно не хотят об
этом и думать. Впрочем, такие отношения таят в себе обман, который женщины ощущают более остро, чем мужчины: ведь тот, кто платит, сам превращается в орудие, поскольку его партнер пользуется им для того, чтобы добывать себе средства к существованию. Благодаря своей гордости мужчина не замечает двусмысленности эротической драмы, ему не требуется делать усилий для того, чтобы обмануть себя. Женщина же более уязвима, более чувствительна, но при этом она более здраво рассуждает, она может обмануть себя, только прибегая к изощренной лжи. Поэтому чаще всего мужчина, которому она платит деньги, а для этого надо еще их иметь, не приносит ей удовлетворения.
  Большинство женщин, так же как большинство мужчин, хотят не только утолить свои желания, но при этом еще и сохранить чувство собственного достоинства. Когда мужчина наслаждается женщиной и дарит ей наслаждение, он утверждает себя в качестве единственного в своем роде субъекта, он властный завоеватель, щедрый даритель или и тот и другой вместе. Женщине со своей стороны хочется думать, что с помощью удовольствия она подчиняет себе мужчину, что она щедро осыпает его дарами. Поэтому женщина, стремясь внушить мужчине, что она ему необходима, и прибегая при этом к обещаниям возвышенного счастья, к игре на его галантности или к уловкам, возбуждающим в нем совершенно обезличенное желание, легко принимает это стремление за высокий дар. Благодаря такому выгодному для себя убеждению она может домогаться мужчины, не чувствуя унижения, поскольку считает, что ею движет великодушие. Так, в романе «Невыколосившиеся хлеба» «дама в белом», страстно ждущая ласки от Фила, высокомерно говорит ему; «Я люблю лишь умоляющих и изголодавшихся». На деле она сама ловко заставляет его стать в позу умоляющего, И тогда, говорит
Колетт, «она устремилась в тесный и темный мирок, в котором в своей гордыне могла считать мольбу признанием в отчаянии и где подобные ей попрошайки упиваются собственной иллюзорной щедростью». Г -жа де Варане относится к тому типу женщин, которые выбирают себе любовников среди молодых или несчастливых мужчин, а также тех, которые стоят ниже их на общественной лестнице, для того чтобы выдать свои желания за великодушие. Но есть и бесстрашные женщины, атакующие самых неприступных мужчин и приходящие в восхищение от мысли, что они их осчастливили, хотя на самом деле те уступают лишь из вежливости или страха.
  Если женщина, расставляющая мужчине ловушки, хочет убедить себя в том, что она его одаривает, то та, которая действительно одаривает, напротив, хочет думать, что она овладевает им. «Я из тех женщин, которые овладевают», - говорила мне как -то одна молодая журналистка. В действительности в подобных отношениях, не считая случаев насилия, никто никем не овладевает, и женщины, придерживающиеся такого взгляда, обманывают себя вдвойне. Дело в том, что мужчина нередко соблазняет женщину своей страстью и агрессивностью, он активно завоевывает согласие партнерши. О женщинах же, за редкими исключениями, среди которых можно назвать уже упоминавшуюся мною г -жу де Сталь, этого сказать нельзя. Чаще всего они могут лишь предлагать себя. Ведь большинство мужчин весьма ревностно относятся к своей роли, мужчине хочется пробудить в женщине неповторимое чувство, а не просто быть избранным ею для удовлетворения ее потребностей. Этот последний случай он рассматривает как эксплуатацию^1^. «Женщина, которая не боится мужчин, внушает им страх», - говорил мне один юноша. Нередко и от зрелых мужчин я слышала: «Терпеть не могу
женщин, которые берут на себя инициативу». Стоит женщине слишком смело предложить себя, как мужчина отступает; он хочет побеждать. Итак, женщина может овладеть мужчиной, только превратившись в добычу. Она должна стать неодушевленным предметом, показать свою готовность к покорности. Добиваясь успеха, она думает, что приворожила мужчину по собственной воле, и ощущает себя субъектом. Но если мужчина выказывает ей пренебрежение, она рискует навсегда остаться ненужным предметом. Именно поэтому она чувствует себя глубоко униженной, если мужчина отвергает ее авансы. Мужчина, полагающий, что его обманули, также впадает в бешенство, но для него это не более чем неудача в одном из начинаний. Что касается женщины, то она добровольно превращается в плоть, погружается в смутные ощущения, ожидания и обещания. Она может победить, лишь теряя себя, следовательно, она теряет все. Нужно быть грубо бесчувственным или исключительно трезвомыслящим существом для того, чтобы смириться с подобным поражением. И даже в том случае, когда женщине удается соблазнить мужчину, ее победа вызывает сомнения; ведь, согласно
общественному мнению, побеждает мужчина, именно он овладевает женщиной. Общество не допускает мысли о том, что женщина, как и мужчина, способна управлять своими желаниями; по распространенному мнению, она находится в их власти. Считается само собой разумеющимся, что мужчина наделен особой силой именно как индивид, в то время как женщина остается рабыней рода^2^. Ее либо представляют как абсолютную пассивность - и тогда она - просто «подстилка, с ней спит любой, кто захочет». Она всегда под рукой, никогда не отказывает, ее используют как домашнюю утварь, она покорно отдается во власть смутных ощущений, мужчина зачаровывает ее и подбирает, как фрукт. Либо в ней видят отчужденную активность: в нее вселился дьявол, в ней притаилась змея, жадно поглощающая мужскую сперму. Как бы то ни было, никто не допускает даже мысли о том, что она попросту свободна. Во Франции особенно часто и с особым упорством путают свободную и легкодоступную женщину, причем доступность обозначает нежелание сопротивляться, отсутствие самоконтроля, недостаточность или даже отрицание свободы. Жен -Это чувство похоже на то, которое,
как мы уже говорили, испытывает девушка. Но она в конце концов примиряется со своей судьбой.
  ^2^ Как мы видели (т. 1, гл. 1), в этой точке зрения есть доля истины. Но такое неравенство проявляется не в сексуальном желании, а в продолжении рода. В желании же и мужчина и женщина в одинаковой степени выполняют свою природную функцию.
  екая литература стремится разрушить этот предрассудок; например, в романе «Гризельда» Клара Мальро подчеркивает тот факт, что ее героиня не просто следует влечению, а совершает акт, за который берет на себя ответственность. В Америке сексуальная свобода женщины общепризнана, и это значительно улучшает ее положение. Но то явное пренебрежение, с которым во. Франции относятся к «легкодоступным женщинам» даже мужчины, пользующиеся их услугами, парализует многих женщин. Они боятся того, что о них подумают и что о них скажут.
  Даже если женщина презирает анонимные сплетни, у нее возникают реальные трудности с партнером, поскольку он олицетворяет общественное мнение. Очень часто он считает, что половые отношения - это та область, в которой должно утверждаться его агрессивное превосходство. Он хочет не получать, а брать, не обмениваться, а овладевать силой. Он хочет взять от женщины больше, чем она готова дать, требует, чтобы ее согласие превратилось в поражение, а слова, которые она ему шепчет, - в насильно вырываемые признания. Если она испытывает наслаждение, то, по его мнению, она признает себя рабыней. Так, Клодина идет навстречу Рено и без всяких промедлений подчиняется ему, но он все -таки опережает ее; он спешит совершить над ней насилие, несмотря на то что она готова отдаться ему, и не разрешает ей закрывать глаза, чтобы, наблюдая за их выражением, наслаждаться своим триумфом. В «Условиях человеческого существования» властный Ферраль упрямо зажигает лампу, которую Валери хочет потушить. Гордая, требовательная женщина воспринимает мужчину как противника, но в этой борьбе она вооружена много хуже, чем он. Во -первых,
на его стороне физическая сила, и поэтому ему легче навязывать свою волю. Кроме того, напряжение и активность соответствуют его типу эротики, тогда как женщина, отказывающаяся от пассивности, разрушает ту основу, на которой покоится ее наслаждение. И хотя она старательно изображает покорность, удовольствия она не испытывает. Вот почему большинство женщин, не желающих пожертвовать своей гордостью, становятся фригидными. Нечасто встречаются любовники, которые позволяют своим любовницам удовлетворять деспотические или садистские наклонности, но еще реже встречаются женщины, которые получают полное эротическое удовлетворение благодаря своей покорности.
  Существует путь, который представляется женщине значительно менее тернистым, это - мазохизм. Если днем ей приходится работать, бороться, брать на себя ответственность, рисковать, то с какой радостью ночью она покоряется капризам сильного мужчины. Влюбленной и неопытной женщине и в самом деле нередко нравится отречься от себя и полностью отдаться во власть деспотической воле. Но для этого ей нужно чувствовать себя действительно покоренной. Женщине же, которая в жизни постоянно имеет дело с мужчинами, нелегко поверить в их безусловное превосходство. Мне рассказывали о женщине, которая, не будучи настоящей мазохисткой, была очень «женственна», то есть ощущала глубокое удовольствие, забываясь в объятиях мужчины. После того как в семнадцатилетнем возрасте она впервые вышла замуж, она поменяла нескольких мужей и многочисленных любовников, которые принесли ей немало радости. Позже, когда она справилась с трудным делом, во время которого ей пришлось распоряжаться мужчинами, она стала жаловаться на фригидность, Прежнее безмятежное самозабвение стало для нее невозможным, потому что она привыкла считать себя
выше мужчин, в ее глазах они утратили авторитет. Когда женщина начинает сомневаться в превосходстве мужчин, их притязания лишь уменьшают то уважение, которое она могла бы к ним испытывать. Мужчина, который в постели хочет предстать самым что ни на есть свирепым самцом, из -за своей наигранной мужественности кажется опытной женщине инфантильным, она видит в его поведении лишь желание отделаться от старого комплекса кастрации, от прежней отцовской власти или еще от какого -либо наваждения. Не только из гордости любовница отказывается уступать капризам любовника. Дело в том, что она хочет иметь дело со взрослым мужчиной, который живет в реальном, а не воображаемом мире. Склонной к мазохизму женщине приходится переживать глубокое разочарование: вымученное или снисходительное материнское попустительство не имеет ничего общего с самоотдачей, о которой она мечтала. И она либо удовлетворяется смехотворными играми, разыгрывая покорность и зависимость, либо стремится заполучить так называемого «выдающегося» мужчину в надежде, что он станет ее повелителем, либо становится фригидной.
  Как мы уже говорили, и садизма и мазохизма можно избежать. Для этого каждый из любовников должен видеть в своем партнере подобное себе существо. Если и мужчина и женщина проявляют немного скромности и великодушия, то мысли о победе и поражении отступают и любовь превращается в свободный обмен чувствами. Но как это ни парадоксально, женщине значительно труднее, чем мужчине, признать в представителе другого пола подобное себе существо. Именно потому, что мужская каста занимает высшее положение в обществе, мужчина может относиться к самым разным женщинам с ласковым уважением. Женщину любить просто: во -первых, она чаще всего вводит любовника в новый для него мир, который он с удовольствием исследует вместе с ней; во -вторых, по крайней мере в течение какого -то времени, она вызывает интерес, забавляет. Наконец, оттого, что она живет в подчинении и ее возможности ограниченны, все ее положительные качества представляются достижениями, а ее заблуждения кажутся простительными. Стендаль восхищается г -жой де Реналь и г -жой де Шателле, несмотря на их очевидные предрассудки. У женщины могут быть сумбурные
мысли, она может быть неумной, недальновидной, трусливой, и мужчина не ставит ей всего этого в вину. По его мнению - нередко вполне обоснованному, - она жертва своей ситуации. Он мечтает о том, какой она могла бы быть и, возможно, станет… Ей можно дать фору, ей также можно многое приписывать, поскольку она не представляет собой ничего определенного. Именно эта неопределенность быстро утомляет любовника, но в ней также содержится тайна, откровение, которые соблазняют его и вызывают у него легкую нежность. Испытывать дружеские чувства к мужчине значительно труднее: ведь он представляет собой лишь то, чего добился собственными силами, и ничего больше, его надо любить за то, что он действительно делает, а не за неопределенные обещания и возможности. Он несет ответственность за свои действия и мысли, для него нет снисхождения. Для того чтобы стать ему близким человеком, нужно одобрять его действия, разделять его мнения, цели. Жюльен может любить легитимистку, но такая женщина, как Ламьель, не может испытывать нежных чувств к мужчине, образ мыслей которого она презирает. Даже той женщине, которая готова к
компромиссам, трудно быть снисходительной. Ведь мужчина не открывает перед ней трогательный мир детства, она встречается с ним в мире, общем для них обоих, и он приносит ей лишь себя самого. Сосредоточенный на себе, определенный, полный решимости, он не поощряет мечтаний. Когда он говорит, его надо слушать, ведь он принимает себя всерьез. Если же он не интересен женщине, то ей становится скучно с ним, его присутствие тяготит ее. Только совсем молодых мужчин можно без труда украсить чудесным ореолом, в них можно найти тайну и обещание, к ним можно относиться снисходительно, не принимать их всерьез. Это одна из причин, по которой зрелые женщины находят их столь соблазнительными. Однако сами молодые мужчины, как правило, предпочитают молодых женщин. Тридцатилетняя женщина обычно общается со зрелыми мужчинами. И, конечно, среди них она может встретить таких, которые оправдают и ее уважение и ее дружбу. Но в этом случае ей очень повезет, если в их поведении не будет высокомерия. Самое трудное в любовных приключениях женщины, в которых принимает участие не только ее душа, но и тело, - это встретить мужчину,
которого она считает равным себе и который при этом не считает ее ниже себя.
  Мне могут возразить, что обычно женщины не склонны превращать все это в проблему. Они пользуются случаем и не задают себе лишних вопросов, они научились справляться с оскорбленной гордостью и неудовлетворенной чувственностью. Это верно. Но верно и то, что они таят в своих душах немало разочарований, унижений, сожалений и обид, подобных которым мужчины обычно не испытывают. Даже из неудачного любовного приключения мужчина обязательно извлечет хотя бы одну выгоду: удовольствие. Женщине же оно зачастую может не принести ничего. Даже если она равнодушна к партнеру, она вежливо уступает, когда приходит решающий момент. Бывает, что любовник оказывается импотентом, и тогда она страдает оттого, что, совершив безрассудный поступок, попала в смешное положение. Если ей не удается испытать наслаждение, ей кажется, что ее провели, надули; если же она удовлетворена, то ей хочется надолго удержать любовника, Ее утверждения о том, что она ищет лишь кратковременных любовных приключений и не ждет от них ничего, кроме удовольствия, редко бывают абсолютно искренними. Дело в том, что удовольствие не приносит ей
освобождения, напротив, оно привязывает ее к любовнику. Любое расставание, даже мирное, причиняет ей боль. Именно поэтому женщины значительно реже, чем мужчины, тепло отзываются о своих бывших любовниках.
  Природа женской эротики, трудности свободной сексуальной жизни склоняют женщину к единобрачию. В то же время ей значительно труднее, чем мужчине, сочетать любовную связь или брак с карьерой. Случается, что любовник или муж не хотят, чтобы она работала. Это приводит ее в замешательство. Вспомним хотя бы «Странницу» Колетт, которая страстно жаждет мужского тепла, но страшится супружеских пут. Если женщина уступает, она теряет свободу, если же она упорствует, то обрекает себя на иссушающее одиночество. Большинство современных мужчин не возражают против того, чтобы их подруга занималась профессиональной деятельностью. Романы Колетт Ивер, в которых описываются молодые женщины, вынужденные ради семейного мира пожертвовать своей профессией, несколько устарели. Совместная жизнь двух свободных людей обогащает их обоих, для каждого из них профессиональная деятельность партнера представляет собой залог собственной независимости. Женщина, способная себя содержать, освобождает мужчину от тяжелого бремени, которое было платой за то, что он держал ее в рабстве. Если мужчина действительно полон доброй воли, то
великодушные и снисходительные любовники или супруги достигают абсолютного равенства. Бывает даже, что мужчина выступает в роли преданного слуги. Так, Льюис создавал вокруг Джордж Элиот ту благоприятную атмосферу, которую обычно создают жены вокруг своих властителей -мужей. Однако чаще всего забота о согласии в семье по -прежнему ложится на плечи женщины. Мужчина находит совершенно естественным, что домом, уходом за детьми и их воспитанием занимается она одна. Сама женщина полагает, что, выходя замуж, она берет на себя определенные обязанности, которые должна выполнять, как бы ни была занята. Ей не хочется лишать мужа тех преимуществ, которые бы он приобрел, женившись на «настоящей женщине». Ей хочется быть элегантной, хорошей хозяйкой, нежной матерью, то есть такой, какой обычно
  ^1^ Примером подобного равенства была, по -видимому, в свое время жизнь Клары и Роберта Шуман.
  бывают жены. Такое бремя вскоре становится изнурительным. Она взваливает его на себя как из уважения к своему партнеру, так и из верности себе: ведь в ней живет желание не упустить ничего, что выпадает на женскую долю. Оставаясь сама собой, она становится еще и напарником мужа, живет его заботами, интересуется его успехами не меньше, а иногда и больше, чем своей собственной судьбой. Ее приучили уважать мужское превосходство, и возможно, что она до сих пор считает, что первое место должно принадлежать мужчине. Иногда также она отказывается от притязаний на это место из страха разрушить свою семью. Она мечется между стремлением к самоутверждению и стремлением к самоустранению и мучительно страдает от этой раздвоенности.
  Однако есть одно преимущество, которое женщина извлекает из своего униженного положения: поскольку женщина в принципе располагает меньшими возможностями, чем мужчина, она не может априори чувствовать свою вину по отношению к нему. Доброжелательно настроенный мужчина обязан «бережно» относиться к женщине, поскольку у него в жизни больше возможностей, чем у нее. Поэтому он позволяет внушить себе угрызения совести, жалость, рискует попасть в руки женщин, которые из -за своей безоружности становятся «надоедливыми» и «ненасытными». Женщина, завоевавшая мужскую независимость, пользуется значительным преимуществом: в сексуальных отношениях она имеет дело со свободными и активными индивидами, которые - как правило - не паразитируют на ее жизни, не угнетают ее своей слабостью, не требуют от нее удовлетворения своих потребностей. Однако в действительности лишь немногим женщинам удается создать свободные отношения с партнерами; не столько мужчина стремится опутать их цепями, сколько они сами выковывают их для себя, становясь по отношению к нему в позицию влюбленной женщины. В течение двадцати лет, проведенных в
ожиданиях, мечтах и надеждах, девушка лелеет миф о герое, освободителе и спасителе. Независимость, обретенная благодаря работе, не может заглушить ее стремления к возвышенному самоотречению. Если бы ее воспитывали точно так же^1^, как мальчика, она без труда преодолела бы девичью самовлюбленность. Но и став взрослой, она лелеет тот культ собственного «я», к которому ее склоняла вся ее юность. Свои профессиональные успехи она превращает в достоинства, украшающие ее образ. Ей необходимо, чтобы ее редкие качества обнаруживались и освящались взглядом высшего существа. Хотя она строго судит мужчин, общаясь с ними в повседневной жизни, в ней живет уважение к Мужчине, и, встречая такого, она готова броситься ему в ноги.
  ^1^ То есть не только теми же методами, но и в той же атмосфере. Однако в настоящее время это невозможно, несмотря на все усилия воспитателей.
  Получить смысл жизни в подарок от божества легче, чем приобрести его собственными усилиями.
  Общество побуждает женщину верить в возможность даруемого спасения, и она не отказывается от этой веры. Иногда она полностью отказывается от независимости и становится просто влюбленной женщиной. Чаще же она пытается быть одновременно и независимой и влюбленной. Однако идолопоклонническая любовь, любовь -самоотречение разрушительна, она занимает все мысли, не дает ни минуты покоя, она неотступна и деспотична. В случае профессиональных неудач женщина страстно ищет убежища в любви, ее провалы на работе приводят к сценам и требованиям, от которых страдает любовник. При этом сердечные страдания отнюдь не усиливают ее профессиональное рвение, напротив, образ жизни, мешающий ей вступить на славный путь великой любви, раздражает ее. Одна женщина, работавшая десять лет тому назад в политическом журнале, издаваемом женщинами, говорила мне, что в редакции редко говорили о политике, но зато постоянно говорили о любви: одна жаловалась, что ее любят лишь за ее тело и не признают ее тонкого ума, другая вздыхала, что в ней замечают только ум и не интересуются ее прелестным телом. Для того чтобы женщина могла
влюбляться так, как влюбляется мужчина, то есть свободно, не нанося ущерба своей личности, нужно, чтобы она реально ощущала себя равной ему, чтобы она в подобного рода делах проявляла одинаковую с ним решимость. Это, однако, как мы сейчас увидим, встречается нечасто.
  Существует одна женская функция, в которой в настоящее время полная свобода невозможна. Это - материнство. В Англии и Америке женщина по крайней мере может по собственной воле отказаться от выполнения этой функции благодаря применению противозачаточных средств. Во Франции, как нам известно, она нередко вынуждена прибегать к болезненным и дорогостоящим абортам. Часто у нее против ее воли рождается ребенок, что губит ее профессиональную жизнь. Выполнение этой обязанности тяжким бременем ложится на плечи женщины еще и потому, что современная мораль не разрешает ей заводить ребенка тогда, когда ей этого хочется. Мать -одиночка шокирует общество, рождение вне брака порочит ребенка. Для того чтобы стать матерью, женщина должна либо связать себя узами брака, либо пожертвовать своей репутацией. В связи с этим женщины так сильно интересуются искусственным осеменением. Дело не в том, что они отвергают объятия мужчин, а в том, что они надеются, что общество наконец допустит свободное материнство. Заметим еще, что из -за отсутствия хороших яслей и детских садов появление ребенка полностью парализует активную
деятельность женщины; ведь она может продолжать работать, только если будет оставлять его на родителей, друзей или прислугу. В результате женщина должна выбирать между бездетностью, которая нередко оборачивается для нее мучительным лишением, и обязанностями, которые сложно совместить с требованиями карьеры, Итак, сегодня независимая женщина разрывается между своими профессиональными интересами и заботами об исполнении женского долга. Ей трудно обрести равновесие, она может прийти к нему лишь ценой уступок, жертв и уловок, которые держат ее в постоянном напряжении. Именно в этом, а не в физиологических особенностях женщин следует искать причину нередко присущих им нервозности и физической слабости. Трудно сказать, какую роль в этом играет само физическое строение женщины. Например, некоторые полагают, что менструации мешают женщине вести активный образ жизни. Но женщины, труды или действия которых широко известны, обращали на них, по -видимому, мало внимания. В чем тут дело: может быть, они добились успеха именно потому, что ежемесячные недомогания протекали у них в легкой форме? Можно предположить и
противоположное: легкая форма недомоганий объясняется тем, что они ведут активную жизнь, стремятся достичь поставленных целей. Ведь если женщина сосредоточена на болезненных ощущениях, то они обостряются. Те же женщины, которые занимаются спортом или работают, меньше других страдают от них потому, что не сосредоточивают на них внимание. У этих недомоганий имеются, конечно, и органические причины. Я знала весьма энергичных женщин, которые каждый месяц как минимум сутки проводили в постели с ужасными болями. Однако это нисколько не мешало их деятельности. Я убеждена, что большая часть болезней и недомоганий, угнетающих женщину, имеют психические причины. Об этом, впрочем, мне говорили и гинекологи. Постоянные усталость и бессилие, которые испытывает женщина, объясняются, как я уже говорила, моральным напряжением, бесчисленными обязанностями, а также противоречиями, в силках которых она бьется. Это вовсе не означает, что ее боли - мнимые, они так же реальны и мучительны, как и та ситуация женщины, которая их порождает. Однако сама эта ситуация не зависит от женского организма, скорее организм реагирует
на нее. Следовательно, здоровье женщины не будет мешать ее работе, если она займет в обществе подобающее ей место; напротив, работа, не позволяя женщине постоянно прислушиваться к себе, будет способствовать улучшению ее самочувствия.
  Обо всех этих фактах нельзя забывать, говоря о профессиональных достижениях женщины и делая предположения о ее будущем. Она вступает на путь профессиональной деятельности в непростой ситуации, не освободившись от тех обязанностей, которые по традиции вменяются женщине. Объективные обстоятельства также не благоприятствуют ей. Всегда трудно быть новичком и пробивать себе дорогу во враждебно или по крайней мере недоверчиво настроенном обществе. Ричард Райт рассказал в романе «Негр», сколько препятствий встречает честолюбивый
  негритянский юноша на пороге жизни, какую борьбу ему нужно выдержать лишь для того, чтобы достичь уровня, на котором у белых начинают возникать проблемы. Негры, приехавшие во Францию, на собственном опыте или на примере других переживают трудности, подобные тем, с которыми сталкиваются женщины.
  Чувство неполноценности возникает у женщины в период ученичества. Я уже говорила об этом, рассказывая о жизни девушки, но теперь должна внести некоторые уточнения. Во время учебы и первых, столь важных для карьеры лет профессиональной деятельности женщины редко используют все свои потенциальные возможности, и впоследствии многих из них «блокирует» этот неудачный старт. Конфликты, о которых речь шла ранее, проявляются с особой силой в период между восемнадцатью и тридцатью годами, это как раз то время, когда решается профессиональная судьба человека. Живет ли она с родителями или с мужем, ее окружающие редко относятся к ее усилиям с таким же уважением, с каким они относятся к подобным же устремлениям мужчины. От нее требуют выполнения домашних обязанностей, нередко трудоемких, ее свободу стесняют, кроме того, сама она еще находится под глубоким влиянием воспитания, внушившего ей ценности, исповедуемые старшими; в ней еще живы детские и девичьи мечты, и ей трудно совместить груз своего прошлого с интересом к будущему. Иногда она отказывается от своей женской доли и избирает либо целомудрие, либо
лесбийскую любовь, либо вызывающее мужеподобное поведение. Она небрежно одевается или даже носит мужской костюм. Вызов, кривлянье, протест отнимают у нее много времени и сил. Однако чаще она, напротив, хочет утвердиться в своей женственности; кокетничает, встречается с мужчинами, флиртует, влюбляется, склоняясь то к мазохизму, то к агрессивности. В любом случае она копается в себе, суетится, разбрасывается. Поскольку ее захватывают посторонние мысли, она не может полностью отдаться работе. Вследствие этого она не достигает в ней больших успехов и у нее возникает соблазн бросить ее. Что особенно сильно деморализует женщину, стремящуюся жить своим трудом, так это способ существования других женщин ее круга, тех, кто изначально пребывал в той же ситуации, имел те же шансы, что и она, и кто живет теперь в праздности. Мужчины, случается, испытывают те же чувства в отношении привилегированных, но они солидарны со своим классом. В целом те из них, кто начинает карьеру в равных условиях, достигают приблизительно одного и того же уровня жизни. Что касается женщин, начинающих жизнь с одного старта, то
посредничество мужчин ставит их в очень разные условия. Замужняя или имеющая богатого любовника подруга - это искушение для женщины, которой приходится добиваться своего благополучия самостоятельно. Ей кажется, что она по собственной воле обрекла себя на самый тяжкий жизненный путь. Всякий раз, когда она встречается с трудностями, она спрашивает себя, не лучше ли было бы избрать другую дорогу. «Подумать только, как мне приходится иссушать свой мозг!» - возмущенно говорила мне одна молоденькая студентка из бедной семьи. Мужчина следует властной необходимости, женщина же должна вновь и вновь принимать решение, Двигаясь вперед, она не устремляет свой взгляд прямо на цель, но блуждает вокруг нее. Поэтому она движется робко и неуверенно, Кроме того, ей кажется - я уже об этом говорила, - что, чем дальше она заходит, тем вероятнее теряет возможность реализовать себя как женщина. Если она становится «синим чулком», умной женщиной, мужчины, как правило, теряют к ней интерес; если она добивается слишком выдающихся успехов, это унижает ее мужа или любовника. Для того чтобы искупить свои успехи, она старается
быть как можно более элегантной и легкомысленной. Мало того, она умеряет свои творческие порывы. Она надеется в один прекрасный день освободиться от забот о самой себе и боится, что если она сполна возьмет на себя эту заботу, то ее надежда никогда не осуществится. Эти чувства мешают ей без всяких колебаний отдаться своей учебе, своей карьере.
  Поскольку женщина хочет быть женщиной, независимость порождает в ней комплекс неполноценности, и наоборот, женственность заставляет ее сомневаться в своих способностях к профессиональной деятельности. Это очень важно. Как мы видели, четырнадцатилетние девочки говорили во время опроса: «Мальчики умнее, им легче учиться». Девушки убеждены, что их способности невелики. Родители и учителя считают, что умственный уровень девочек ниже, чем у мальчиков, ученики охотно соглашаются с этим, И действительно, несмотря на то что мальчики и девочки учатся по одним и тем же программам, лицеистки значительно менее развиты, чем лицеисты. Если не считать немногих исключений, в целом женский философский класс значительно слабее, чем мужской. Многие ученицы не собираются продолжать учебу и работают очень поверхностно, а другие страдают от того, что им не с кем соревноваться. До тех пор пока им приходится сдавать несложные экзамены, их слабости незаметны, но если девушки принимают участие в серьезных конкурсах, то они осознают свои пробелы. Но они объясняют их не низким уровнем подготовки, а обделившей женщину
несправедливой судьбой. Они смиряются со своим неравенством и поэтому усугубляют его. Они убеждают себя в том, что для того, чтобы добиться успеха, требуется много терпения и старания и поэтому следует тщательно беречь свои силы. Но такое решение не может привести ни к чему хорошему. Утилитарный подход особенно губителен в учебе и профессиях, требующих хотя бы небольшой изобретательности, оригинальности, маленьких открытий. Даже для перевода греческого текста разговоры, чтение книг не по программе, прогулка, способная дать простор мыслям, могут оказаться полезнее, чем унылая зубрежка грамматики. Излишнее уважение к авторитетам и эрудиции ограничивает слишком сознательную студентку, убивает в ней способность к критике и размышлениям. Методичное упорство не приносит ей ничего, кроме усталости и скуки. В классах, где лицеистки готовятся к вступительным экзаменам в Севрский педагогический центр, царит угнетающая атмосфера, которая приводит в отчаяние всех девушек, хоть немного наделенных живой индивидуальностью. Девушки сами создают себе каторжную жизнь и мечтают лишь об одном: вырваться из нее; стоит им
закрыть книгу, как их мысли устремляются к совсем другим материям. Им неведомы сладостные моменты, когда учеба превращается в увлечение, а мыслительный процесс доставляет настоящую радость. Столь неблагодарные занятия удручают их, они чувствуют себя не в состоянии достичь желаемой цели, Помню, как в то время, когда на философском факультете экзамен на степень агреже был общим для юношей и девушек, одна студентка сказала мне: «Мальчики могут подготовиться к экзамену за год или два, а нам нужно не менее четырех лет». Другая студентка, которой рекомендовали прочитать работу Канта, указанную в программе, сказала: «Это слишком трудная книга, это книга для студентов нормальной школы!» По -видимому, она считала, что для девушек экзаменационные требования могут быть снижены. Но это заведомо проигрышная позиция, при которой все шансы на успех действительно оказываются у мужчин.
  Из -за подобных пораженческих настроений женщины легко довольствуются незначительными успехами и не решаются замахиваться на большее. Поскольку они приступают к профессиональной деятельности, не имея глубокого образования, им приходится ограничивать свои честолюбивые устремления. Часто тот факт, что она сама зарабатывает себе на жизнь, кажется женщине достаточно значительной заслугой. Ведь она могла бы, как многие другие женщины, поручить свою судьбу заботам мужчины. Для того чтобы не потерять стремления к независимости, она должна быть в постоянном напряжении. Она гордится этим, но в то же время это ее утомляет. Если она хоть что -нибудь делает, ей кажется, что этого вполне достаточно. «Для женщины это совсем неплохо», - думает она. Одна женщина, занимающаяся необычной для женщины работой, говорила: «Если бы я была мужчиной, я стремилась бы быть в первых рядах, Но я единственная во Франции женщина, которая занимает подобный пост, и с меня довольно». Такая скромность объясняется осторожностью. Женщина не хочет заходить слишком далеко, чтобы не надорваться. Кроме того, ее смущает справедливая мысль о
том, что ей не доверяют. Обычно представители высшей касты враждебно относятся к выскочкам из нижней: белый человек не пойдет к чернокожему врачу, а мужчина - к врачу -женщине. Но и представители низшей касты, проникнутые чувством своей неполноценности и зависти к людям, которые сумели разорвать оковы судьбы, также предпочитают обращаться к тем, кого считают выше себя, В частности, большинство женщин, слепо поклоняющихся мужчинам, хотят, чтобы их врач, адвокат, начальник были только мужчинами. Ни мужчины, ни женщины не любят, чтобы ими руководили женщины, Начальство же, даже если и уважает женщину, всегда относится к ней с долей пренебрежения. Быть женщиной - это если и не порок, то, во всяком случае, странность. Женщина должна постоянно завоевывать доверие, которое поначалу ей не склонны оказывать. Для нее все начинается с подозрений, она должна показать себя. При этом говорится: если она чего -то стоит, она себя проявит. Но вес человека в обществе - это не такое достоинство, которое дается ему от природы, это результат удачного развития. Редко кому удается преодолеть тяжесть предвзятого отношения.
Прочно укоренившийся комплекс неполноценности обычно вызывает защитную реакцию, выражающуюся в подчеркнутой демонстрации своего авторитета. Так, большинство женщин -врачей либо слишком властны, либо совсем лишены этого качества. Если они держатся естественно, они не внушают никакого почтения, ведь жизнь учит их скорее соблазнять, чем распоряжаться, Советы, которые даются спокойным тоном, разочаровывают больных, поскольку они любят властных врачей. Сознавая это, женщина -врач начинает говорить серьезным, даже резким тоном. Но в этом случае ей недостает добродушной убежденности, которая так нравится в уверенном в себе враче. Мужчина привык внушать к себе уважение; клиенты верят в его компетентность, ему незачем быть настороже, он уверен, что сумеет произвести на них впечатление. Женщина не внушает такого доверия, и поэтому она пыжится, проявляет излишнее усердие. В деловом мире, в сфере управления женщины подчеркнуто скрупулезны, придирчивы, часто агрессивны. Здесь, как и в учебе, женщинам не хватает непринужденности, вдохновения и смелости. Для того чтобы добиться успеха, они напускают на себя деланно
самоуверенный вид. Ее деятельность - это цепь из вызовов и абстрактного самоутверждения. В этом кроется самый большой порок, порождаемый недостатком уверенности в себе; субъект не может забыть в своей деятельности о себе. Он не просто преследует какую -либо цель, а стремится дать доказательства своих достоинств, которых у него требуют. Напористость при достижении целей может принести неприятности, но также и непредвиденные успехи, осторожность же всегда приводит к посредственным результатам. У женщин редко наблюдается склонность к риску, к чистому эксперименту, к бескорыстной любознательности. Они «делают карьеру» точно так же, как другие женщины строят свое счастье. Они живут в мужском мире, который подавляет их, у них не хватает смелости вырваться за его пределы и с головой уйти в свою работу. Они по -прежнему смотрят на свою жизнь как на нечто имманентное, главное для них не достижение цели, а личный успех в ее достижении. Между прочим, такая позиция ярко проявляется у американских женщин: им нравится иметь работу, знать, что они способны с ней неплохо справиться, но их совершенно не интересует
содержание работы. В связи с этим женщины склонны придавать слишком большое значение мелким неудачам и незначительным успехам, они то приходят в отчаяние, то раздуваются от самодовольства. Предсказуемый успех не вызывает у них преувеличенной реакции, но тот, который поначалу вызывает сомнения, кружит им голову. Именно этим объясняется поведение женщин, теряющих рассудок от собственной значительности, громко кричащих о своих малейших достижениях. Они постоянно оглядываются назад для того, чтобы полюбоваться своими успехами, это мешает им двигаться вперед. Вследствие всего этого они способны сделать неплохую карьеру, но неспособны на великие дела. Заметим, что многие мужчины также в состоянии добиться лишь незначительных успехов в жизни. Женщины - за редкими исключениями - не могут сравниться только с самыми успешными из мужчин. Это положение вещей вполне объясняют приведенные мною примеры, но они ни в коей мере не проливают свет на будущее женщины. Современная женщина неспособна на великие свершения главным образом по одной причине; ей не удается забыть о себе. Но для того чтобы забыть о себе, человеку
необходима твердая уверенность в том, что он себя обрел. Женщина же, которая без всякой поддержки делает первые шаги в мире мужчин, пока еще слишком занята поисками себя.
  Существует категория женщин, на которых эти замечания не распространяются, потому что их карьера не только не мешает, а, напротив, способствует утверждению их женственности. Это женщины, которые с помощью художественного самовыражения стремятся вырваться из той данности, которую они являют собой, то есть актрисы, балерины и певицы. В течение трех веков только они обладали реальной независимостью в обществе, да и сегодня занимают в нем особое место. В прошлом Церковь проклинала служительниц муз, и эта излишняя суровость способствовала большой свободе их нравов. За ними часто ухаживают мужчины, и так же, как куртизанки, они проводят немало времени в обществе мужчин. Но поскольку они сами зарабатывают себе на жизнь и в своей работе находят смысл существования, они не попадают в рабство к мужчинам. Они пользуются огромным преимуществом; их профессиональные успехи увеличивают их женские достоинства, так же как профессиональные успехи мужчин увеличивают их мужские достоинства. Самореализуясь в качестве человеческого существа, они тем самым реализуются как женщины. Их не раздирают противоречивые
устремления, напротив, в своей профессиональной деятельности они находят оправдание самовлюбленности, поскольку в силу профессионального долга должны быть хорошо одеты, ухоженны, очаровательны. Возможность что -то делать, просто демонстрируя самое себя, приносит глубокое удовлетворение самовлюбленной женщине. В то же время для того, чтобы такая демонстрация могла, по выражению Жоржетты Леблан, подменить собой деятельность, она требует умения и искусства. Великая актриса пошла еще дальше; своей манерой выражать данность она вышла за ее пределы, стала подлинной актрисой, созидательницей, которая, придав определенный смысл миру, тем самым придала его и собственной жизни.
  Но и эти редкие привилегии таят в себе опасность; вместо того чтобы интегрировать в свою артистическую жизнь этот нарциссизм и дарованную ей сексуальную свободу, актриса нередко впадает в культ своего «я» или предается любовным интригам. Я уже упоминала о так называемых «актрисах», которым кино или театр нужны только для того, чтобы «сделать себе имя», то есть приманку для привлечения мужчин. Удобства, которые дает женщине мужская поддержка, значительно больше соблазняют ее, чем превратности карьеры и самодисциплина, необходимая для любой серьезной работы. Желание жить женской жизнью - иметь мужа, дом, детей - и испытать чары любви не всегда легко примирить со стремлением добиться намеченной цели. Но что особенно ограничивает талант многих актрис, так это восхищение собственным «я». Они настолько высоко ценят само свое присутствие на сцене, что серьезная работа кажется им ненужной. Самое важное для них - показать со сцены себя, персонаж же, которого они изображают, тонет в этом лицедействе. Они, так же как другие женщины, лишены всякой способности забывать о себе, поэтому не могут преображаться.
Такие актрисы, как Рашель или Дузе, умеющие одолевать подобные рифы и способные превратить собственную персону в орудие своего искусства, а не в искусстве видеть силу обслуживания своего «я», встречаются редко. Что касается плохой актрисы, то в личной жизни она доводит до крайности все недостатки самовлюбленной женщины: она тщеславна, обидчива, склонна ломать комедию и смотреть на мир как на сцену.
  В наши дни женщине доступно не только сценическое искусство, многие женщины пробуют свои силы в различных сферах творческой деятельности. Ситуация женщины предрасполагает ее к поискам спасения в занятиях литературой и живописью. Живя на обочине мужского мира, она не замечает его универсальности и воспринимает его через призму своей индивидуальности. Для нее он представляет собой не совокупность предметов и понятий, а источник ощущений и чувств. Свойствами вещей она интересуется постольку, поскольку они обладают чем -то общедоступным и тайным. Реальность, вызывающая в женщине чувство протеста, не может поглотить ее, напротив, она будит в ней дух отрицания, который находит выражение в словах. Вглядываясь в природу, женщина ищет в ней образ своей души; предаваясь мечтам, стремится познать свое бытие. Но она обречена на поражение, поскольку единственная сфера, в которой она может обрести себя, - это сфера воображаемого. Чтобы не позволить себе во внутренней жизни, которая не служит ничему, погрузиться в ничто, чтобы утвердить себя вопреки данности, которую она одолевает с помощью бунта, чтобы создать
другой мир, отличный от этого, в котором ей не удалось обрести себя», ей необходимо самовыражение. Поэтому она, как известно, склонна к болтовне и бумагомаранию. Она изливает душу в разговорах, письмах и дневниках. И если она хоть чуть -чуть честолюбива, она пишет мемуары, превращает историю своей жизни в роман, воспевает свои чувства в стихах. Свободного времени для подобных занятий у нее достаточно.
  Однако те же обстоятельства, которые заставляют женщину обратиться к творчеству, создают нередко непреодолимые для нее препятствия. Когда она занимается живописью или литературой лишь для того, чтобы убить время, окружающие смотрят на это как на «дамские занятия», подобные рукоделию, то есть как на что -то малоценное, отнимающее не много времени и старания. Нередко женщина берется за кисть или перо в период климакса, стремясь разнообразить свое тусклое существование. Но время уже ушло, и она из -за пробелов в образовании навсегда остается лишь любительницей. Но даже если она приступает к подобным занятиям в молодости, она редко относится к искусству как к серьезной работе. Живя в праздности, она никогда в жизни не испытывала необходимости подчиняться суровой дисциплине и поэтому неспособна к упорному, длительному труду. Она не может заставить себя прочно овладеть техническими приемами; уединенная работа, результаты которой приходится уничтожать, никому не показав, для того, чтобы все начать сначала, многократные поиски вызывают в ней отвращение. И поскольку еще в детстве, обучая искусству нравиться,
ее научили лукавить, она надеется добиться успеха с помощью каких -нибудь уловок. В этом признается Мария Башкирцева: «Да, работа не поглощает меня, сегодня я следила за собой: я делаю вид…» Женщина любит не работать, а играть в работу. Из -за своей веры в магические свойства пассивности она принимает заклинания за действия, символические жесты - за продуктивную деятельность. Она подделывается под слушателей школы изобразительных искусств, вооружается кистями, устраивается за мольбертом, но взгляд ее при этом блуждает от чистого холста к зеркалу, а ведь букет или ваза с яблоками не возникнут на холсте сами по себе. Сидя за письменным столом и перебирая в уме обрывки историй, женщина легко оправдывает эти занятия в собственных глазах, воображая себя писательницей. Но ведь когда -то нужно заполнить строчками белый лист, причем такими, которые имели бы смысл для других людей. Вот тогда и открывается обман. Чтобы нравиться, достаточно создать видимость, но произведение искусства - это не видимость, это солидный предмет, и, чтобы его создать, нужно владеть ремеслом. Колетт стала большой писательницей не
только благодаря таланту и темпераменту; писательским трудом она нередко зарабатывала себе на жизнь и поэтому, как всякий хороший ремесленник, требовала от себя тщательности. Создавая свои книги, начиная от «Клодины» и кончая «Рождением»
  Она превращалась из любительницы в профессионала. Пройденный ею путь ярко показывает, насколько благотворно влияние серьезного обучения. Однако большинство женщин не понимают, какие проблемы ставит перед ними желание творить, именно этим в основном объясняется их лень. Они никогда не задумываются о своей способности развиваться, им кажется, что их даровитость есть навеки данная им благодать, им не приходит в голову, что за нее еще следует заплатить. Соблазняя, они умеют лишь демонстрировать себя. При этом их обаяние либо действует, либо нет, успех или неудача нисколько не зависят от их воли. Они полагают, что таким же образом можно выразить себя и в рассказе, поэтому они больше доверяют своей непосредственности, чем вдумчивому труду. Писать или улыбаться - для них все едино; и в том и в другом случае они пробуют свои силы, не зная, увенчаются ли их попытки успехом. Уверенные в себе женщины рассчитывают, что книга или картина получатся удачными без всяких усилий с их стороны, робкие - теряются от малейшей критики. Женщины не понимают, что ошибка может способствовать успеху, и считают ее такой же
непоправимой катастрофой, как и пробелы в образовании. Именно поэтому они нередко отличаются обидчивостью, которая им сильно вредит. Видя свои ошибки, они, вместо того чтобы извлекать из них уроки, раздражаются и впадают в уныние, К сожалению, непосредственность не так просто поддается выражению, как кажется. Парадокс банальности - это объясняет Полан в «Цветах из Тарба» - заключается в том, что ее легко спутать с непосредственным выражением субъективного впечатления. Поэтому, когда женщина, не учитывая восприятия других людей, описывает возникающие в ее воображении образы, которые кажутся ей абсолютно неповторимыми, она на деле воспроизводит обыкновенный штамп. Если ей об этом говорят, она удивляется, сердится, отказывается от писательской деятельности. Она не может постичь того, что ее необычная манера выражаться может показаться избитой читателю, воспринимающему написанное через призму собственного опыта. Конечно, умение обнаружить в себе и облечь в слова яркие впечатления - это драгоценный дар. Читая Колетт, мы восхищаемся непосредственностью, которой не встретишь ни у одного писателя -мужчины. Но
это хорошо продуманная непосредственность, если можно так выразиться, несмотря на кажущуюся противоречивость этих слов: писательница сознательно отбирает впечатления, отбрасывая некоторые из них. Что же касается женщин, имеющих склонность к бумагомаранию, то для них язык - это не способ межличностного общения, не обращение к другому человеку, а непосредственная демонстрация собственных чувств. Им кажется, что, отбирая или исправляя выражение, они приносят в жертву часть самих себя. Но они не хотят жертвовать ничем, с одной стороны, потому, что себя любят такими, какие они есть, а с другой - не думают, что могут измениться. Их пустое тщеславие объясняется тем, что, чрезмерно любя себя, они не отваживаются совершенствоваться.
  Именно этим объясняется тот факт, что из множества женщин, пробующих свои силы в литературе или живописи, не сдаются лишь единицы. Даже те из них, которые благополучно преодолевают первые препятствия, нередко мучительно страдают одновременно от самовлюбленности и комплекса неполноценности. Неумение самозабвенно отдаваться своему делу - вот недостаток, который в литературе и живописи мешает им больше, чем в каком -либо другом деле. Стремясь к голому самоутверждению, к формальному довольствованию успехом, они не погружаются в глубину мира, в его созерцание и поэтому оказываются неспособными воссоздать его заново. Мария Башкирцева стала художницей, потому что хотела прославиться. Стремление к славе, как навязчивая идея, отгораживало ее от мира, на самом деле она не любила рисовать, видела в искусстве лишь средство для достижения успеха. Ее тщеславные и пустые мечты отнюдь не могли помочь ей разгадать значение какого -либо цвета или выражения лица. Женщина не готова отдавать работе все свои силы, поскольку сплошь и рядом она смотрит на нее просто как на украшение своей жизни. Книга или картина - это лишь
второстепенные средства, позволяющие ей показать во всем блеске основную ценность - собственную персону. Поэтому главная - а иногда и единственная - интересующая ее тема - это она сама. Г -жа Виже -Лебрён без конца изображала на своих картинах счастье собственного материнства. Даже говоря на самые общие темы, женщина умудряется рассказать о самой себе. Так, читая театральную хронику, мы нередко узнаем подробности о росте и фигуре ее автора, о цвете ее волос и особенностях характера. Конечно, «я» не всегда достойно ненависти. Немногие книги вызывают такой же жгучий интерес, как некоторые исповеди, но для этого они должны быть искренними, а автор должен знать, что он хочет сказать читателю. Что касается женской самовлюбленности, то она не обогащает, а обедняет женщину. Сосредоточенность на самой себе разрушает ее личность; любовь, которую она испытывает к себе, превращается в шаблон, В результате в своих писаниях она раскрывает не свой подлинный опыт, но лишь ходульное представление о себе как о некоем воображаемом божестве. Никто не думает упрекать женщин за то, что они подобно Бенжамену Констану или
Стендалю описывают в романах самих себя. Но их беда состоит в том, что зачастую в их изображении история их жизни становится похожей на наивную сказку. Стеной волшебных грез девушка отгораживается от пугающей ее грубой реальности. Но и взрослая женщина, к сожалению, заслоняется поэтической дымкой от мира людей и самой себя. Когда сквозь эту дымку все -таки пробивается правда, возникают пленительные творения. Но сколько же существует пресных и унылых романов наряду с «Пылью» и «Нимфой с верным сердцем».
  Совершенно естественно, что женщина стремится вырваться из мира, в котором часто чувствует себя непризнанной и непонятой. Достойно сожаления, что ей недоступны смелые полеты фантазии, свойственные таким писателям, как Жерар де Нерваль или Эдгар По. Множество причин оправдывают женскую робость. Ведь главная забота женщины - нравиться мужчинам, и она боится, что ей это не удается только лишь потому, что она пишет. Неприятно прослыть «синим чулком», и, хотя само это понятие уже несколько устарело, оно все еще сохраняет оттенок осуждения, поэтому женщина не решается дополнительно шокировать общество своими литературными произведениями. Самобытного писателя при жизни всегда принимают в штыки, ведь все новое вызывает тревогу и раздражение. Женщина же пока еще удивлена и польщена тем, что ее допускают в мир мыслей и искусства, то есть в мир, принадлежащий мужчинам. Она ведет себя в нем благоразумно, не решается сомневаться, ниспровергать, взрывать. Ей кажется, что скромностью и хорошим вкусом она должна оправдать свои литературные притязания. Она делает ставку на надежные конформистские ценности и вносит в
литературу лишь такие личные ноты, которых от нее ждут. Иными словами, для того чтобы напомнить о том, что она женщина, она украшает свое произведение тщательно отобранными причудливыми эпизодами и жеманными выражениями. Так, ей особенно удаются «бестселлеры», но не следует ждать, что она осмелится пойти по непроторенной дороге. Дело не в том, что в поступках и чувствах женщин не хватает оригинальности; порой встречаются столь своеобразные женщины, что их впору изолировать от общества. В целом женщины, не стремящиеся проникнуть в мир мужских профессий, проявляют больше странностей и эксцентричности, чем мужчины. Но их причудливый гений находит свое выражение в обыденной жизни, в разговорах и переписке. Когда же они пытаются писать, то принадлежащий мужчинам мир культуры подавляет их. Поэтому из -под их пера выходит нечто напоминающее лепет. Если же женщина берется рассуждать, если она выражает свои мысли по правилам, установленным мужчинами, она сразу же обнаруживает опасность в своем своеобразии и всеми силами старается подавить его. Так же как студентка в учебе, она имитирует строгость и силу
мужской мысли и доводит свое усердие до педантизма. Она может стать прекрасным теоретиком, значительно развить свой талант, но считает своим долгом искоренять в себе все, что ее отличает от мужчины. Есть безумные женщины, есть и талантливые, но ни одна не обладает тем неистовством таланта, которое называется гениальностью.
  Именно эта скромная рассудительность до сих пор ставит пределы женскому таланту. Однако уже в прошлом многие женщины умели обходить ловушки самовлюбленности и ложной мечтательности. Теперь они избегают их все чаще и чаще. Но ни одна из них не может настолько пренебречь осторожностью, чтобы возвыситься над миром данного. Разумеется, немалое количество женщин принимает существующее общество таким, какое оно есть. Будучи самой консервативной частью буржуазии, они на все лады воспевают ее: находят изысканные эпитеты для характеристики утонченности полной, по их мнению, достоинств цивилизации; восхваляют идеал буржуазного счастья, поэтическими красотами маскируют корысть своего класса, распространяют обман, предназначенный для того, чтобы убедить женщин «оставаться женщинами». Старые дома, парки, огороды, живописное старшее поколение, непослушные дети, стирка, варка варенья, семейные торжества, наряды, гостиные, балы, страдающие, но верные жены, величие преданности и жертвенности, мелкие огорчения и большие радости супружеской любви, юношеские мечты и зрелая мудрость - все эти темы буквально затасканы
английскими, французскими, американскими, канадскими и скандинавскими писательницами. Они заработали на этом славу и деньги, но нисколько не обогатили наше представление о мире. Значительно больший интерес представляют те писательницы, которые восстали против несправедливости общества и заклеймили ее в своих произведениях. Обличающая литература способна порождать глубокие и искренние произведения. Благодаря своему бунту Джордж Элиот сумела нарисовать подробную и трагическую картину викторианской Англии. Однако, как отмечает Вирджиния Вульф, Джейн Остин, сестрам Бронте и Джордж Элиот пришлось непроизводительно потратить столько сил в борьбе против давления извне, что к той черте, с которой обычно начинают крупные писатели -мужчины, они пришли, потеряв часть дыхания. Им не хватило сил для того, чтобы воспользоваться своей победой и почувствовать себя совершенно свободными. В их произведениях, к примеру, не найдешь ни иронии, ни непринужденности или спокойной искренности, свойственных Стендалю. Нет у них и богатства опыта Достоевского или Толстого. Именно поэтому такую прекрасную книгу, как «Мидделмарч»,
нельзя сравнить с «Войной и миром», а «Грозовому перевалу», несмотря на все его величие, далеко до «Братьев Карамазовых». Сегодня женщинам уже не так трудно самоутверждаться. Но они еще не до конца преодолели свою тысячелетнюю принадлежность к исключительно женскому миру. Так, они справедливо гордятся завоеванной ими трезвостью взглядов, но не умеют ее по -настоящему использовать. Известно, что женщина традиционного типа являет собой одновременно и мистифицированное сознание, и орудие мистификации. Она, например, стремится как бы не замечать своей зависимости, на деле же это означает, что она с ней мирится. Обличать эту зависимость - значит уже делать шаг к освобождению. Защитой против стыда и унижений может служить цинизм как начало сознательного отношения к себе. Стремясь трезво мыслить, писательницы оказывают большую услугу делу освобождения женщины.

  Однако - обычно это происходит безотчетно - они слишком преданны этому делу и поэтому не могут относиться к миру беспристрастно, но только беспристрастная позиция открывает самые широкие горизонты. Прорвав завесу иллюзий и лжи, они считают, что все уже сделано. Но ведь отважное обличение отрицательных сторон жизни не дает ответов на саму ее загадку, ибо действительность неоднозначна, бесконечна и таинственна. Обнаружив эту загадку, ее нужно осмыслить, попытаться разрешить. Прекрасно, когда люди не поддаются обману, но здесь -то все и начинается. Женщина же, рассеяв миражи, теряет мужество и в страхе останавливается на пороге реальности. Именно поэтому, как бы искренни и трогательны ни были автобиографические произведения женщин, они не идут в сравнение с «Исповедью» или «Воспоминаниями эготиста». Женщины пока еще слишком сосредоточены на поисках ясности, чтобы видеть за ними новые тени.
  «Женщины не идут дальше отдельного случая», - сказал мне как -то один писатель. Это довольно точное замечание. Они так зачарованы полученной возможностью исследовать этот мир, что довольствуются лишь описанием его деталей, не стремясь понять сам его смысл. Что у них получается очень хорошо, так это наблюдение за непосредственно данной реальностью. Из них получаются прекрасные репортеры: ведь ни одному журналисту -мужчине не удалось превзойти Андре Виолли, автора блистательных репортажей об Индокитае и Индии. Они умеют описывать атмосферу и людей, замечают оттенки их взаимоотношений, приоткрывают нам тайные движения их сердец. Вилла Катер, Эдит Уортон, Дороти Паркер, Кэтрин Мэнсфилд глубоко и тонко описывали людей, среду, в которой они живут, цивилизации. Но им редко удается создать мужской персонаж, такой же убедительный, как Хитклиф, поскольку в мужчине они видят прежде всего самца. Они нередко с успехом описывают свою внутреннюю жизнь, опыт, свой мир. Они тонко чувствуют скрытую субстанцию вещей, их очаровывает неповторимость их собственных ощущений; используя яркие выражения и осязаемые образы,
они показывают нам свой непосредственный опыт. Их словарь обычно бывает богаче, чем синтаксис, поскольку их больше интересуют сами вещи, нежели связи между ними. Не стремясь к абстрактной элегантности стиля, они берут за живое тем, что бьют на чувства. Одной из тем, которую они разрабатывают с наибольшей любовью, является Природа. Для девушки или для женщины, которая не отреклась от себя полностью, природа означает то же самое, что означает для мужчины женщина: это и она сама, и ее отрицание, это и ее царство, и место изгнания, это все - в облике другого. Рассказывая о землях и огородах, писательницы открывают нам свой самый сокровенный опыт, самые близкие их сердцу мечты. При этом для многих из них вся природа с ее загадочными превращениями заключается в цветочных горшках, вазах и грядках. Кто -то из них, например Колетт или Кэтрин Мэнсфилд, хоть и не заключает растения и животных в ограниченное пространство, все же стремится опутать их узами своей навязчивой любви. Очень редко встречаются писательницы, воспринимающие природу как свободную, не зависящую от человека стихию, пытающиеся разгадать ее
особое значение, самозабвенно слиться с этой другой сущностью. Но на этот путь, открытый Руссо, отважились вступить лишь Эмилия Бронте, Вирджиния Вульф и отчасти Мэри Уэбб. По пальцам можно пересчитать писательниц, которым удалось одолеть данность в поисках ее сокровенного смысла. Эмилию Бронте притягивала загадка смерти, В. Вульф - сама жизнь, а К. Мэнсфилд иногда - скорее изредка - задумывалась над заурядностью повседневной жизни и страдания. Ни одна женщина не написала таких произведений, как «Процесс», «Моби Дик», «Улисс» или «Семь столпов мудрости». Потому что никто из них не восставал против удела человеческого. Они всего лишь обрели возможность более или менее полно жить в его границах. Именно поэтому в их произведениях не встретишь ни отзвуков метафизических размышлений, ни черного юмора. Они неспособны усомниться в данностях этого мира, увидеть его противоречия, задуматься над ними, и все потому, что принимают его всерьез. Впрочем, не будем забывать, что о большинстве мужчин можно сказать то же самое: женщина кажется посредственной лишь тогда, когда ее сравнивают с теми редкими художниками, к
которым приложимо определение «великий». И вовсе не судьба устанавливает ей свои пределы. Нетрудно понять, почему женщина не смогла - и, может быть, еще в течение долгого времени не сможет - достичь вершин творчества.
  Живопись, литература, философия - это те сферы, где мир перестраивают заново на основе человеческой свободы, это сферы созидания. Для того чтобы выразить себя в них, следует прежде всего заявить о себе как о такой свободной личности. Традиционное образование и обычай ограничивают возможности женщины в мире; поэтому ей приходится вступать в жестокую схватку за свое место в нем, в схватку, в ходе которой не может быть и речи о преодолении пределов данности. Ей нужно сначала утвердить себя там в своем суверенном одиночестве; но женщине прежде всего недостает навыка, как, одолевая тоску, заброшенность и черпая силы в гордости, овладевать своей трансценденцией.
  Чему я больше всего завидую, - пишет Мария Башкирцева, - так это возможности свободно гулять в одиночестве, ходить куда вздумается, сидеть на скамейке в саду Тюильри. Без такой свободы невозможно стать настоящим художником. Совсем не так видишь окружающий мир, когда идешь с кем -нибудь, когда для того, чтобы добраться до Лувра, нужно ждать подаваемой машины и ехать с компаньонкой или с кем -нибудь из членов семьи!.. Это та свобода, которой так недостает, но без которой невозможно добиться хоть каких -то результатов. Бесконечные и неразумные запреты сковывают мысль… И крылья опускаются. Главным образом по этой причине из женщин не получается художников.
  В самом деле, для того чтобы стать творческой личностью, недостаточно приобщиться к культуре, то есть превратить разного рода зрелища и знания в часть своей жизни. Культура должна быть усвоена посредством свободного движения трансценденции, Обогащенный знаниями разум устремлен к пустым небесам, которые ему предстоит населить. Если же тысячи невидимых нитей привязывают его к земле, порыв улетучивается. Конечно, сегодня девушка может выходить одна и бродить по Тюильри, но я уже говорила о том, как враждебна к ней улица. На нее смотрят, до нее могут дотронуться. Неприятная история легко может произойти с ней и когда она бесцельно и бездумно бродит по улицам, и когда она, сев на террасе кафе, закуривает сигарету, и когда она одна идет в кино. Ее одежда и поведение должны внушать уважение. Мысль об этом «приземляет» ее, не дает забыть ни об окружающем мире, ни о себе самой. Т. Э. Лоуренс в восемнадцатилетнем возрасте отправился на велосипеде в длительное путешествие по Франции; ничего подобного девушке не разрешат, и уж совсем немыслимо, чтобы она, как это сделал Лоуренс годом позже, пешком отправилась в
путь по пустынной и небезопасной стране. А ведь нельзя недооценить значение подобного опыта: именно благодаря ему индивид, в полной мере ощущающий свободу и радость познания, учится смотреть на всю землю как на свою вотчину. Не будем забывать, что женщина по природе своей лишена уроков насилия; я уже говорила о том, что ее физическая слабость склоняет ее к пассивности. Пуская в ход кулаки и одерживая победу, мальчик убеждается в том, что может постоять за себя. У девушки отсутствие подобной убежденности не компенсируется ничем: ни активными занятиями спортом, ни какими -либо приключениями, ни гордостью за одоленные препятствия. Она может жить в мире и чувствовать себя одиноко, но она никогда не вступает с ним в единоборство в качестве независимой и неповторимой личности. Все способствует тому, что окружающие сковывают ее волю, распоряжаются ею, даже любовь для нее не самоутверждение, а самоотрицание. В этих условиях страдания или обездоленность нередко становятся плодотворными испытаниями для женщины. Испытав одиночество и научившись в борьбе с природой, смертью и судьбой рассчитывать лишь на свои
собственные силы, Эмилия Бронте написала сильную и страстную книгу. Роза Люксембург была некрасива, у нее никогда не было соблазна культивировать самое себя, поклоняться собственному образу, превратиться в предмет, добычу, ловушку. Поэтому с молодых лет она всей душой отдалась свободе и духовной жизни. Но и женщина, пережившая немало испытаний, редко без оглядки вступает в мучительную схватку с окружающим миром, так как из -за отягощающих ее жизнь ограничений и обычаев она не может почувствовать себя ответственной за него. В этом заключается глубинная причина ее посредственности.
  Мы называем великими тех мужчин, которые - тем или иным образом - взвалили на себя всю тяжесть мира; их постигла различная судьба: одним удалось повлиять на устройство мира, другие погибли, но все они начали с того, что взяли на себя это немыслимое бремя. Подобного подвига никогда не совершала, да и не могла совершить, ни одна женщина. Только те, кто принадлежит к привилегированной касте, способны считать этот мир своим, чувствовать свою вину за его беды, видеть свои заслуги в его прогрессе. Только те, кому принадлежат бразды правления, могут, познавая, анализируя и изменяя мир, задумываться над его смыслом. Только они могут ощущать свое влияние на него и стремиться оставить в нем свой след. До настоящего времени воплощением Человека всегда был мужчина, а не женщина. Дело в том, что люди, которые представляются нам выдающимися, те, которых мы называем гениями, связывают свое особое существование с судьбой всего человечества. На это никогда не решалась ни одна женщина. Да разве мыслимо, чтобы женщина прожила такую жизнь, какую прожил, например, Ван Гог? Женщину никогда бы не послали в командировку в
Боринаж, она не ощутила бы нищету других как свое собственное преступление, не жаждала бы его искупить. Следовательно, она никогда не смогла бы написать такие подсолнухи, какие написал Ван Гог. Не говоря уже о том, что тот образ жизни, который Ван Гог вел в Арле, то есть уединение, посещение кафе и публичных домов, а также все то, что, питая его обостренную чувствительность, питало его искусство, были бы абсолютно недоступны женщине. Из женщины никогда не мог бы выйти такой писатель, как Кафка: она не сумела бы разглядеть в своих сомнениях и тревогах муку Человека, изгнанного из рая. Одна лишь святая Тереза в полной независимости и одиночестве прожила жизнь, соизмеримую с человеческим уделом. Мы уже видели, почему это произошло. Существуя вне и поверх любых земных иерархий, она так же, как Хуан де ля Крус, не ощущала потолка над головой. Для каждого из них жизнь была та же ночь, которую озаряли те же вспышки света, они ощущали в себе Ничто, в Боге - всю полноту бытия. Лишь тогда, когда достоинство любого человеческого существа будет зависеть не от его принадлежности к тому или иному полу, а от тех
успехов, которых человек, преодолевая трудности, добьется в своем свободном существовании, - лишь тогда история, проблемы, сомнения и надежды женщины и всего человечества сольются, и в своей жизни и творчестве женщина будет стремиться приоткрыть тайны мира, а не только своей личности. Но до тех пор пока ей приходится бороться за свое человеческое достоинство, она не может стать созидательницей.
  Повторим еще раз; ситуация женщины, а не какие -то ее таинственные особенности, объясняет пределы ее личностного развития. Следовательно, будущее широко открыто для нее. Сколько раз приходилось слышать слова о том, что женщины лишены «творческой жилки». Этот тезис выдвигает, в частности, известная в прошлом антифеминистка г -жа Марта Борели. Однако складывается впечатление, что ее книги - это наглядное пособие для изучения женской глупости и непоследовательности, - настолько они противоречат одна другой. Впрочем, понятие творческого «инстинкта», так же как понятие «вечной женственности», следует сдать в архив. Ту же мысль, но в более конкретной форме высказывают некоторые женоненавистники, которые утверждают, что женщина неспособна что -то создать, поскольку она - невропатка. Однако те же самые люди заявляют, что гениальность граничит с неврозом. Как бы то ни было, судьба Пруста показала, что психофизиологические расстройства не ведут ни к бездарности, ни к посредственности. Что касается аргументов, которые, по мнению некоторых, дает изучение истории, то мы уже видели, какова им цена. На исторический
факт нельзя смотреть как на вечную истину, это лишь та или иная ситуация, которую можно рассматривать как историческую именно потому, что она находится в процессе перемен. Как женщины могли бы проявить свою гениальность, если у них никогда не было никакой возможности создать не только гениальное, но и просто любое произведение? Еще не так давно старая Европа была полна презрения к варварам -американцам, у которых не было ни художников, ни писателей. «Дайте нам время, прежде чем требовать от нас поисков смысла жизни», - сказал на это Джефферсон. То же самое говорят чернокожие расистам, когда те упрекают их в том, что среди них нет ни Уитменов, ни Мелвиллов. Французский пролетариат также не дал миру ни одного писателя, сравнимого с Расином или Малларме. Свободная женщина только рождается. Когда женщина обретет полную свободу, то сбудется, быть может, пророчество Рембо: «Поэтессы будут! Когда падут оковы векового рабства женщины, когда, она станет жить для себя и собой, когда мужчина, который до сих пор вел себя по отношению к ней отвратительно, вернет ей свободу, она тоже обратится к поэзии. Женщина
откроет еще не познанный мир. Будет ли круг ее идей отличаться от нашего? Она сорвет покров со странных, загадочных, отталкивающих и восхитительных вещей, а мы воспримем и осмыслим их»^l^. Можно усомниться в том, что «круг ее идей» будет отличаться от мужского. Ведь для того, чтобы обрести свободу, ей необходимо освоить «круг мужских идей». Попытки ответить на вопросы, касающиеся степени ее будущей самобытности и места самобытности в ее личности, привели бы к слишком смелым предвидениям. Бесспорно одно: до сих пор способности женщины подавлялись и поэтому были потеряны для человечества. Давно пора, как в ее личных, так и в общественных интересах, предоставить ей возможность для самореализации.
  Письмо Пьеру Демени, 15 мая 1871 г.

  ЗАКЛЮЧЕНИЕ
  «Нет, женщина нам не собрат, своей ленью и испорченностью мы сделали из нее какое -то своеобразное непознаваемое существо, которое, не имея другого оружия, кроме секса, ведет с нами войну не только постоянную, но и нечестную - она может любить или ненавидеть, но не может быть искренним соратником, это существо, движимое духом кастовости, превращает во франкмасонство недоверие вечной рабыни».
  Многие мужчины подписались бы и сегодня под этими словами Жюля Лафорга; многие считают, что между двумя полами возможны только «интриги и хиханьки да хаханьки» и никакие отношения братства и товарищества немыслимы. Все дело в том, что на сегодня ни мужчины, ни женщины не довольны друг другом. Однако остается неясным, что это - проклятье от сотворения мира, осуждающее их на взаимное терзание, или печатью антагонизма, заставляющего одних противостоять другим, отмечен лишь проходящий период человеческой
  истории.
  Мы уже имели возможность убедиться, что вопреки имеющим хождение легендам различия в физиологии и все, что с ними связано, совсем не предполагают безусловное вечное противостояние полов, бескомпромиссную нескончаемую вражду между Самцом и Самкой, Мужчиной и Женщиной; известно, что даже самка богомола пожирает самца только из -за отсутствия другой пищи и с единственной целью - продолжения рода, ради будущего потомства, ради защиты своего вида; на всех уровнях животного мира его представители подчиняются этому инстинкту. Только ведь человечество не просто одна из ветвей животного мира, это совсем другой вид: оно - плод, результат общественно -исторической эволюции и находится в постоянном становлении; его определяет сознательное отношение к происходящему, сам способ осознания фактов его естественного развития. Даже самый недобросовестный или недоброжелательный анализ взаимоотношений полов человеческого вида не позволяет обнаружить, что соперничество между ними предопределено физиологическими свойствами. Объяснение этой действительно имеющей место враждебности в их взаимоотношениях следует искать в
области, помещающейся где -то между биологией и психологией, иначе говоря, в области психоанализа. Распространено мнение, что источник зависти женщины к мужчине заключен в пенисе, поэтому женщина хотела бы его оскопить; это детское желание иметь пенис, или детская зависть к нему, проходит, как правило, у взрослой женщины, однако это чувство может сохраниться, если женщина относится к себе как к существу ущербному, видя в своей женственности некий изъян; вот тогда, считая, что именно пенис дает все привилегии, она и хочет завладеть мужским членом. С готовностью признаем, что мечта о кастрации - чистый символ: в ней выражено желание женщины лишить мужчину его трансцендентности. На самом деле желание женщины, мы в этом имели возможность убедиться, очень двойственно: противоречивые чувства владеют ею, она хочет иметь эту трансцендентность, одновременно преклоняясь перед ней и не признавая ее, желая погрузиться в нее вся и в то же время стремясь удержать ее целиком внутри себя. Под всем этим следует понимать, что драма разыгрывается отнюдь не на сексуальной почве; да и никогда мы не представляем пол как
нечто определяющее, решающее в судьбе, само по себе предлагающее ключ к раскрытию поведения, образа действия индивида, однако пол все -таки выражает всю ситуацию индивида в обществе, иначе говоря, некоторым образом обусловливает эту ситуацию. Борьба полов не заложена как неизбежность в анатомии мужчины и женщины. Когда возникает вопрос о противоборстве полов, за некую данность принимается вневременная, вечная борьба в мире бессмертных Идей между такими неясными сущностями, как Вечная Женственность и Вечная Мужественность, характеризующимися непреходящими, неизменными свойствами, относящимися к области женской и мужской психологии, каждой в отдельности, при этом забывается, что такая гигантская битва приобретает в земных условиях две совершенно различные формы, соответствуя двум разным историческим моментам.
  Женщина, ушедшая в свою имманентность, стремится туда же увлечь и мужчину и удерживать его в этой тюрьме; такая женщина органически сосуществует с окружающим ее миром, смешивается с ним и уже не страдает от того, что ее жизнь ограничена только им: мать, супруга, возлюбленная - это тюремные стражники; общество, устроенное по законам, выработанным мужчинами, принимает как нечто данное подчиненное положение женщины, она не главный член общества, по своему положению она ниже мужчины; уничтожить эту зависимость от мужчины, расстаться с подчиненностью, выйти за пределы означенного ей мужчинами более низкого в сравнении с ними уровня женщина может, как ей кажется, только разрушая мужское превосходство, то есть все то, на чем, по ее мнению, оно основывается. Она упорно старается сломить мужчину, сломать его, превзойти, одолеть, она ему противоречит, говорит и делает все наперекор, не признает его истин, отрицает все, что он считает правильным, не принимает, не воспринимает его ценностей, восстает против них. И все это только для того, чтобы защититься; она обречена на имманентность, на зависимое, более
низкое положение в обществе вовсе не из -за какой -то неизменной, незыблемой сущности или из -за неведомой вины. Они навязаны ей чужой волей. Любое принуждение, угнетение может вызвать агрессию, ввести в состояние войны. И этот случай не исключение. Если на человеческое существо смотрят как на нечто второстепенное, оно непременно станет притязать на восстановление своей суверенности.
  Сегодня сражение между мужчиной и женщиной приобретает другие формы; женщина уже не стремится завлечь мужчину в свою тюрьму и там его удержать, она сама хочет сбежать из этой тюрьмы; она больше не стремится увлечь его в сети имманентности, напротив, она хочет сама выпутаться из них, вынырнуть на поверхность и очутиться в свете трансцендентности. И тут мужчины снова создают конфликтную ситуацию: очень неохотно они «дают увольнительную» женщине. Мужчине нравится оставаться субъектом -властелином, абсолютным монархом, иметь неограниченные преимущества во всем, быть основным человеческим существом; он никак не соглашается считать непосредственно свою подругу равной себе, такой же равноправной, как и он; наподобное недоверие женщина отвечает враждебностью. Это уже не война между индивидами, обособленными каждый своей сферой: восставшая каста, выдвигающая свои требования, идет на штурм, а каста, привилегированное положение которой может пошатнуться, сопротивляется, противодействует. Две трансцендентности сталкиваются Друг с другом, вступают в борьбу; вместо взаимного признания права на существование они
оспаривают превосходство одной над другой.
  Это находит выражение как в сексуальном, так и в духовном плане; «женственная» женщина, будучи пассивной добычей, пытается заставить мужчину подчиниться своим плотским желаниям, сделать его такой же пассивной добычей собственной плоти; она прилагает всевозможные усилия, дабы увлечь его, поймать в ловушку, разжечь его страсть и заставить подчиниться этой страсти, сама оставаясь при этом покорной, послушной вещью; совсем иначе ведет себя «эмансипированная» женщина, ей хочется активности, деятельности, хочется проявить предприимчивость, инициативность, она отвергает пассивность, навязываемую ей мужчиной. Например, Элиза и другие женщины, подобные ей, не признают ценности активного мужского характера, не считают, что он должен котироваться выше женских достоинств; для таких женщин плоть важнее духа, обстоятельства выше свободы, а свою рутинную мудрость они предпочитают смелости творчества. Тогда как «современная» женщина принимает, воспринимает «мужские» ценности; и это находит у нее выражение в стремлении мыслить, действовать, работать, творить совсем так же, как мужчина; вместо того чтобы принизить,
умалить достоинства мужчины, она утверждает себя, настаивает на своем равенстве с ним.
  И требования равенства в их конкретном выражении вполне легитимны; порицания заслуживает в таком случае вызывающее поведение мужчин. В их оправдание можно лишь сказать, что женщины сами нередко путают карты. Какая -нибудь Мейбл Додж стремится покорить Лоуренса чарами присущей ей женственности, женскими достоинствами, с тем чтобы затем духовно властвовать над ним; своим успехом у мужчин многие женщины пытаются доказать, что они стоят мужчин, и с этой же целью с помощью секса они добиваются мужской поддержки; они как бы играют на двух досках, требуя одновременно и поклонения себе, как в былые, древние времена, и нового отношения, простого человеческого уважения, делая ставку и на собственные чары, давнее испытанное средство, и на едва завоеванные права; понятно, что это приводит мужчину в раздражение и он занимает оборонительную позицию; однако мужчина тоже проявляет двоедушие, когда, требуя от женщины лояльного, честного поведения, игры по правилам, сам своим недоверием, враждебностью отнимает у нее необходимые козыри. Похоже, что борьба между мужчиной и женщиной и не может быть ясно очерченной, в
силу того что неясна, непрозрачна сама сущность женщины. Она противостоит мужчине не как субъект, а как объект, парадоксальным образом наделенный качествами субъективности; она выступает одновременно как некое «я» и как Другой, что является противоречием и влечет за собой непредсказуемые последствия. Когда женщина использует в качестве орудия и свою слабость, и свою силу, это не предумышленный расчет, не заранее согласованный с самой собой план: она действует спонтанно, ищет спасения на том пути, который ей предопределили, - на пути пассивности, и одновременно она активно требует для себя самостоятельности, независимости, власти и господства, наконец; и конечно же, способ действия, к которому она прибегает, не из тех, что назовешь «честной войной», но ведь он ей продиктован ее двусмысленной ситуацией, не ею самой избранной. Между тем, когда Мужчина относится к женщине как к свободной личности, он возмущается, что она остается для него ловушкой; когда же он ей льстит и осыпает похвалами как свою добычу, у него вызывают негодование ее притязания на самостоятельность, независимость; как бы там ни было,
ему все время кажется, что его обошли, обыграли, что он стал жертвой, она же считает себя ущемленной, обиженной, уязвленной.
  Распря между мужчиной и женщиной будет продолжаться до тех пор, пока они не признают взаимного равенства, то есть до тех пор, пока женственность будет увековечивать себя в качестве неизменной сущности, - кто более, мужчина или женщина, заинтересован в поддержании этой ситуации? Женщина, сбрасывая с себя оковы, хочет тем не менее сохранить свои прерогативы; а мужчина в свою очередь предпочел бы сберечь свои привилегии и потребовать от женщины, чтобы та согласилась с определенными ограничениями. Монтень прав, говоря: «Легче обвинить один из полов, чем оправдать другой». Хулить или одобрять, подвергать порицанию или раздавать похвальные листы - тщетно. Ведь на самом деле очень трудно разорвать этот порочный круг, каждый пол одновременно - и жертва другого пола, и собственная; между двумя противниками, соревнующимися в своей устремленности к чистой, абсолютной свободе, легко можно было бы установить согласие: нужно только, чтобы война не приносила пользы ни одной из сторон; однако в том -то и сложность, что каждый из воюющих лагерей не только враг, но и сообщник, пособник своего противника; женщина
готова сдаться, мужчина готов уступить; подобная позиция внушает сомнения и не оправдывает себя: каждый зол на другого, каждый обвиняет другого в несчастьях, случившихся будто исключительно по причине уступок, из -за искушения пойти навстречу, проявить обходительность, способность к пониманию; мужчина и женщина более всего ненавидят Друг в друге свой собственный провал, поражение своих недобрых намерений, неудавшуюся низость.
  Мы уже знаем, почему изначально мужчины подчинили себе женщин; девальвация женственности была необходимым этапом в человеческой эволюции; однако итогом этого могло бы стать сотрудничество обоих полов; угнетение одного пола другим объясняется склонностью человека бежать от себя, отчуждаясь в другом, в том, которого он угнетает; и сегодня в каждом отдельном человеке мы обнаруживаем эту тенденцию: большинство людей уступают этому порыву; муж ищет себя в своей жене, любовник - в любовнице, и все это с лицом каменной статуи, не показывая виду; мужчина ищет в женщине подтверждения мифа о своей мужественности, своем владычестве, немедленного подтверждения реальности этого. «Мой муж никогда не ходит в кино», - говорит чья -нибудь жена, и таким образом некая мужская точка зрения запечатлевается в мраморе вечности. Однако сам мужчина - раб своего мифического двойника: какой нужен труд, чтобы сотворить этот образ, а ему постоянно грозит опасность! В любом случае он воздвигнут на своенравной женской свободе; воздвигнут несмотря ни на что; и мужчине необходимо постоянно поддерживать свое реноме - выглядеть,
производить впечатление мужественного, значительного человека, человека высших достоинств; он притворяется, ломает комедию, и с ним проделывают то же самое; он бывает агрессивен, встревожен, озабочен, неспокоен; если он враждебен по отношению к женщинам, так это из страха перед ними, и страх этот объясняется боязнью самого себя, того персонажа, с которым он слился. Сколько же времени, сил расходуется на то, чтобы справиться с комплексами, превозмочь их, одолеть разного рода сложности, придать поведению благородство и тем возвыситься, идеализируя свой облик; сколько же энергии тратится на разговоры о женщинах, на стремление и усилия их соблазнить, привлечь их внимание, обольстить, наконец на страх перед ними! Да мужчины сами себя освободили бы, дав свободу женщинам. Но именно этого они страшатся более всего. И они упорствуют, что -то выдумывают, мистифицируют с единственной целью удержать женщину в ее оковах.
  Пусть она пребывает в заблуждении - большинство же мужчин видят истинное положение вещей. «Родиться женщиной - какое несчастье! Однако еще большее несчастье - будучи женщиной, не осознавать своей трагедии до конца», - говорит Кьёркегор. Между тем с давних пор общество стремится замаскировать это несчастье. Например, общество рассталось с институтом попечительства: взамен женщина получила «покровителей», у которых те же права, что и у попечителей в древности, причем считается, что это в интересах самой женщины. Запрещать ей работать, держать ее дома - значит, оказывается, защищать ее от себя самой, обеспечивать ее счастье. Известно, сколько поэтического тумана напускается на те монотонные, однообразные нагрузки, навязанные ей: домашнее хозяйство, материнство; в обмен на свободу ей преподносят в подарок сомнительные сокровища «женственности». Бальзак прекрасно описывает эту уловку, он советует мужчинам относиться к женщине как к рабыне и при этом внушать ей, будто она королева. Менее циничные мужчины стараются и себя самих убедить в том, что она принадлежит к числу привилегированных. Среди американских
социологов есть те, что сегодня всерьез преподносят теорию «low -class gain», то есть теорию «преимуществ низших каст». И во Франции тоже нередко провозглашалось - правда, не в столь научной форме, - что рабочим просто повезло, им нет нужды что -либо «изображать», что -либо «представлять собой»; в таком случае еще больше повезло клошарам, бродягам, ведь они могут ходить в отрепьях, спать просто на улице, этого удовольствия, этой радости лишены и граф Бомонт, и несчастные господа из семейства де Вендель. Этакие беспечные завшивленные голодранцы весело и бодро чешутся от заедающих их паразитов, радостные негры, заливающиеся смехом под ударами плетей и хлыстов, развеселые арабы из Суса, с улыбкой на устах закапывающие в землю своих умерших от голода детей, - вот так и женщины наслаждаются жизнью, пользуясь своей несравненной привилегией: отсутствием обязанности нести ответственность. Не надо трудиться, нет никаких нагрузок и обязательств, нет забот - ей совершенно очевидно
  ^1^ «In vino veritas». Ему принадлежат также такие слова: «В сущности, происходит следующее - за женщиной снова начинают ухаживать, и в этом выражается участие природы к своему самому слабому творению, существу, ею обделенному и для которого иллюзия к тому же нечто большее, чем компенсация. Но именно иллюзия оказывается для нее роковой… Почувствовать себя свободной благодаря воображению, стать жертвой воображения, это ли не самая сокрушительная насмешка?.. Женщина вовсе не обездоленное существо, однако в определенном смысле она обездолена, поскольку не может одолеть иллюзии, коими природа ее утешает».
  досталась на земле «самая лучшая доля». Что особенно тревожит и беспокоит - это, видимо, уходящая корнями в первородный грех упорная извращенность, в силу которой люди всех времен и народов, якобы удостоившиеся лучшей доли, непрестанно взывают к своим благодетелям: «Это уж слишком! Нет сил! Я бы охотно оказался на вашем месте! Меня бы больше устроила ваша доля!» А в ответ замечательные капиталисты, щедрые, великодушные завоеватели, великолепные мужчины стоят на своем: «Сохраните свою лучшую долю, берегите ее!»
  Дело еще в том, что мужчины находят у своих подруг большее понимание, нежели угнетатели у тех, кого они угнетают; поэтому мужчины недобросовестным образом делают женщин своими соучастницами, дабы заявить, что женщина сама захотела той жизни, к которой они ее принудили. Мы уже видели, что воспитание женщины становится преградой на ее пути к протесту, бунту, к авантюре, все общество в целом - начиная с уважаемых родителей - лжет ей, превознося необычайно высокую ценность склонности к самоотречению, к самопожертвованию, скрывая при этом от нее, что ни возлюбленный, ни муж, ни дети не согласятся взвалить на себя ее нагрузку. Женщина не задумываясь принимает лживые заверения, потому что они сулят легкую дорогу, пологий спуск: это и есть самое страшное преступление, совершаемое против нее; с самого детства всю жизнь ее портят, разлагают - указывают, что ее призвание есть отказ от активной жизненной позиции, искушающий каждого живущего, ибо свобода так тревожна. Ведь если у ребенка поощрять леность, весь день придумывая ему забавы, не оставляя ему времени для обучения, не показывая и не рассказывая, сколь
это полезно, то, когда он станет взрослым, его нельзя упрекать за то, что он предпочитает быть невежественным и неприспособленным. А женщину воспитывают именно так, не стремясь научить ее реализовывать себя в жизни, привить потребность отвечать за себя; поэтому женщина легко соглашается полагаться на покровительство, на любовь мужчины, на чью -либо помощь - одним словом, на то, что кто -то поведет ее за руку, укажет, как ей поступать, по какому пути следовать, что избрать в жизни; возможность добиться чего -либо, реализоваться, ничего при этом не делая, легко увлекает ее. Да, она допускает ошибку, отдаваясь этому искушению; но мужчина не имеет права ее упрекать, поскольку он сам ее и искушает. Когда между ними разразится конфликт, каждый обвинит другого, возложив на него ответственность за создавшееся положение; женщина станет упрекать мужчину за то, что из -за него она такая, какая есть, что он ее сделал такой, и он услышит: «Меня не учили думать, размышлять, рассуждать, зарабатывать себе на жизнь, обеспечивать себя…» И станет ставить ей в вину, что она все это приняла не сопротивляясь, со всем
согласилась, он упрекнет ее: «Ты ничего не умеешь, ты ни к чему не способна…» И так каждый пол наступает на другой, думая тем самым оправдать себя; но ошибки и неправота одного пола не снимают вины с другого, не оправдывают его.
  Многочисленные конфликты, восстанавливающие мужчин и женщин друг против друга, происходят из -за того, что ни те ни другие не хотят отвечать за последствия создавшегося положения, при котором одни предлагают условия, другие живут по ним; это неопределенное понятие «равенства в неравенстве», которым один пользуется, чтобы скрыть свой деспотизм, а другой - чтобы не показать своего малодушия, не выдерживает испытания жизнью; в процессе своих взаимоотношений с мужчиной, схожих с товарообменом, женщина ссылается на гарантированное ей абстрактное равенство, а мужчина тут же ставит точки над «i», констатируя конкретное, фактическое неравенство. Корни взаимного недовольства, вечного, нескончаемого, возникающего между ним и ею, кроются в неоднозначности понятий давать и брать: она жалуется, что все отдает, он протестует и утверждает, что это она у него все отбирает. Женщина должна понять, что товарообмен - а это основной закон политэкономии - регулируется той ценностью предлагаемого товара, которую он представляет для покупателя, а не для продавца: женщину просто обманули, твердя ей, что она бесценна; на
самом деле она лишь развлечение, удовольствие, спутница, то есть благо, конечно, но не самое основное; мужчина - центр всего, главный смысл, смысл ее жизни, так что обмен - сделка, имеющая место между ними, - строится не на принципах равноценности; и это их неравенство особенно очевидно сказывается на времени, проводимом ИМИ вместе, - обманчиво предстающее одинаковым, одним и тем же для обоих, оно имеет разную ценность для каждого из них; проводя вечер со своей возлюбленной, любовницей, мужчина может использовать это время для своей карьеры, встретиться с друзьями, завязать нужные связи, завести полезные знакомства и, наконец, развлечься; для мужчины, прочно интегрированного в общество, время есть положительное богатство - это деньги, репутация, удовольствие. Все обстоит иначе для женщины, особенно для женщины праздной, томящейся без дела, тоскующей от незнания, куда себя приложить, для нее время - это то, от чего надо избавиться, куда -то его определить, как говорят, убить; когда это ей удается, она считает, что с толком провела время, как будто прибыль получила; участие в этом мужчины - чистая
прибыль, прямая выгода; в большинстве случаев мужчину больше всего интересует сексуальная сторона его связи с женщиной, он стремится извлечь именно эту пользу; в сущности, мужчина при общении со своей возлюбленной может вполне удовольствоваться тем временем, которое ему необходимо для совершения акта любви; что же касается женщины - за некоторым исключением, - то ей хочется «сбыть» время, которому она не может найти применения; и как торговец на рынке, который согласен продать вам картошку только · в том случае, если вы «возьмете» у него репу, женщина готова уступить своему возлюбленному, только если он вместе с ее телом «возьмет» на себя нагрузку занять ее время разговорами, беседами или выходом в свет, прогулками. Равновесия им удается добиться только в том случае, если мужчине не покажется чрезмерно высокой цена за весь лот, что во многом зависит от силы его желания и, конечно же, от значения, придаваемого им тем занятиям, которыми он жертвует; если же женщина требует, иначе говоря, предлагает, слишком много времени, она кажется назойливой, чрезмерной, как река, выходящая из берегов; в таком случае
мужчина скорее предпочтет не иметь ничего, чем иметь слишком много. Тогда женщина делает свои требования более умеренными; однако чаще всего согласие достигается ценой двойного напряжения: женщина считает, что мужчина «приобрел» ее со скидкой, по сниженной цене, а мужчине кажется, что она ему слишком дорого стоит. Разумеется, в предложенном рассуждении присутствует юмор, и все же - за исключением случаев безумной страсти, сильной, ревнивой, всепоглощающей любви, при которой мужчина хочет, чтобы женщина принадлежала ему целиком и полностью и всегда, во всякое время, - в самой нежности, в желании, даже в любви заложен этот конфликт; у мужчины никогда нет времени, ему всегда «нужно что -то делать», у него есть что делать, тогда как женщина стремится, хочет освободиться, избавиться от имеющегося у нее времени; и по этой причине мужчина не считает время, дарованное ему женщиной, действительно даром, подношением, оно для него нагрузка. Впрочем, он соглашается ее терпеть, потому что хорошо знает - он принадлежит к привилегированной касте, у него попросту «совесть нечиста»; и по своей доброй воле он может
компенсировать порою неравенство положения своей щедростью; правда, и в этом случае может статься, что проявленное сострадание мужчина так высоко ставит себе в заслугу, что при первом же столкновении обрушивает на женщину град упреков, обвиняя ее в неблагодарности; он возмущается: «Я слишком добр». Женщина понимает, что ведет себя словно попрошайка, и хотя она убеждена в ценности преподносимых ей подарков, это ее унижает. Этим же объясняется жестокость, на которую она оказывается порою способна; у нее «совесть чиста», потому что она из числа потерпевших; она не считает себя обязанной щадить тех, кто принадлежит к привилегированной касте, ей ведь нужно защищаться; более того, она будет испытывать радость, если ей представится случай выразить свое презрение любовнику, не сумевшему ее удовлетворить; раз он не дает ей столько, сколько ей необходимо, она отберет у него все, испытав при этом дикое наслаждение. И вот тогда, задетый за живое, раненный в самое сердце мужчина обнаруживает истинную цену той связи, которой он пренебрегал: он готов на любые обещания, даже если ему будет казаться, что его снова
эксплуатируют; мужчина обвиняет возлюбленную в шантаже, она его упрекает в скупости; и оба чувствуют себя ущемленными, уязвленными. Не стоит труда, да и тщетно, кого -то обвинять, порицать, а кого -то прощать: нет и не может быть справедливости в несправедливости. Правитель в колонии не имеет никакой возможности вести себя всегда хорошо по отношению к туземцам, так же как генерал по отношению к своим солдатам; здесь есть единственное решение - не быть ни тем ни другим, ни правителем, ни генералом; но мужчина не может перестать быть мужчиной. И этот мужчина становится без вины виноватым, отвечающим за преступление, которого не совершал; вот так и женщина независимо от себя самой оказывается жертвой и мегерой одновременно; порою мужчина начинает бунтовать, становится жестоким, в этом случае он является соучастником несправедливости, совершаемой по отношению к женщине; иногда он позволяет своей требовательной жертве уничтожить себя, растерзать и тогда чувствует себя одураченным; но чаще всего он идет на компромисс, отчего ощущает себя униженным, и это выбивает его из привычной колеи.
  Если мужчина честен и добропорядочен, он порою больше самой женщины переживает ситуацию, в которой та оказалась: в определенном смысле легче тем, кто считается поверженным; если же женщина добропорядочна и честна, но неспособна обеспечить себя самостоятельно и ей претит мучить, терзать мужчину, взваливать на него всю тяжесть своей собственной судьбы, то она сама испытывает глубокое смятение. В жизни сколько угодно примеров, когда трудно найти подходящее решение в создавшейся ситуации, потому что безвыходны диктующие ее условия: мужчина, который считает себя вынужденным продолжать материально обеспечивать женщину и поддерживать ее общественный статус тогда, когда он больше ее не любит, считает себя жертвой; но если он покинет ее, оставив без средств к существованию, ее, истратившую на него всю жизнь, то жертвой становится она, и это тоже несправедливо. Источник зла заложен не в чьей -то личной испорченности, дурных наклонностях - неискренность, недобросовестность, нечестность рождаются там, где начинаются взаимные обиды и упреки, - зло проявляется, когда создается ситуация, при которой действующие
лица, он и она, оказываются беспомощными. Женщины становятся «липучими», превращаются в обузу и страдают от этого; они разделяют судьбу насекомых -паразитов, всю жизнь существующих за счет другого организма; одарите их автономией, дайте им самостоятельность, позвольте им быть независимыми, пусть они сами борются за свое существование, пусть будут активны в этом мире, воюют с ним, отвоевывают себе место под солнцем, и от ИХ зависимости не останется и следа, мужчины тоже станут свободными. И те и другие почувствуют от этого себя намного лучше.
  Мир, общество, где мужчины и женщины были бы равноправны, нетрудно вообразить, так как это как раз то общество, которое обещала советская революция: женщины, получившие одинаковое с мужчинами воспитание и образование, будут работать вместе с мужчинами на одних и тех же условиях и за равную зарплату; эротическая свобода не станет возмущать общественные нравы, сексуальный акт уже не будет «службой» за положенную плату; женщине придется иначе обеспечивать себя; брак станет свободным, и супруги смогут разойтись, когда захотят; материнство будет добровольным, что означает предоставление каждой женщине права самой контролировать рождение детей, делать аборт; каждой матери, каждому ребенку гарантированы равные права, независимо от того, рождены ли дети в браке или нет; оплаченный отпуск по беременности, а после рождения ребенка забота о нем общества не означают, что ребенка забирают у родителей, он просто не остается на их полном попечении, часть забот о нем берет на себя общество.
  Однако достаточно ли изменить законы, институты, нравы, общественное мнение, весь социальный контекст, чтобы женщины и мужчины стали действительно равными? «Женщины всегда останутся женщинами», - заявляют скептики; другие же ясновидцы пророчествуют, что женщина, лишенная женственности, не сможет измениться настолько, чтобы стать подобной мужчине, и превратится в чудовище. Такие утверждения должны означать, что современная женщина - это чистое творение природы; повторим еще раз: в человеческом обществе сегодня ничего нет от самой природы и женщина наших дней также продукт развития цивилизации; вмешательство другого в ее судьбу - изначальная данность, и если бы оно было иначе ориентировано, то привело бы к совсем иному результату. Ни гормоны, ни таинственные инстинкты не определяют женскую природу, женскую сущность, все зависит от того, как ощущает себя сама женщина; отталкиваясь от восприятия окружающих, как она относится к своему телу, каково ее мировосприятие. Пропасть, пролегающая между девушкой и юношей, целенаправленно прокладывается с самого раннего детства; позднее девушка становится такой
женщиной; какой ее хотят видеть, какой ее сделали, и
  ^1^ Наличие ряда профессий, очень тяжелых и запрещенных для женщины, не противоречит этому проекту: среди самих мужчин существует отбор для иных профессий; отправной точкой для отбора служат физические и интеллектуальные качества; главное требование состоит в том, чтобы при определении профессиональной пригодности был ликвидирован барьер между полами и вообще кастовый подход.
  это прошлое, начало которому положено еще в детстве, шлейфом тянется за ней всю жизнь; взвесив тяжесть этих пут, признаем очевидную истину - судьба женщины не была ей предначертана где -то там, в вечности. Безусловно, не стоит думать, что достаточно изменить экономические условия жизни женщины, и сама женщина изменится. Этот фактор был и остается главным для ее развития, но если он не повлечет за собой других последствий - моральных, социальных, культурных и т. д., о которых он свидетельствует и которых требует, - новой женщины не появится. В настоящее время таких перемен не произошло нигде, ни в СССР, ни во Франции, ни в Соединенных Штатах Америки; вот почему современная женщина разрывается между прошлым и будущим; чаще всего она кажется «истинной женщиной», одетой под мужчину, и она чувствует себя одинаково неуютно как в чисто женском обличье, так и в мужском костюме. Ей предстоит сменить кожу, скроить для себя собственные одежды. Женщина придет к этому только благодаря эволюции всего общества. Ни один воспитатель сам по себе не сможет вырастить «человеческое существо женского пола», которое было
бы точным подобием «человеческого существа мужского пола»: сегодня девочка, воспитанная под мальчика, начинает ощущать свою исключительность и, следовательно, вновь приобретает свое отличие. Это хорошо понял Стендаль, он говорил: «Нужно посадить все деревья разом, тогда вырастет лес». Если ЖЕ мы, напротив, предположим, что в обществе равенство полов реально реализовано, то, видимо, это равенство утверждалось заново в каждом индивиде.
  Если бы с самого раннего возраста девочек воспитывали с той же строгостью, требовательностью и уважением, что и мальчиков, если бы они учились одним и тем ЖЕ вещам и играли в одни и те ЖЕ игры, если бы они пользовались одинаковой свободой и при этом жили в окружении действительно равноправных мужчин и женщин, смысл понятий «комплекс кастрации» и «эдипов комплекс» претерпел бы существенные перемены. Если бы мать наравне с отцом заботилась о материальном и нравственном состоянии семьи, она пользовалась бы столь же высоким авторитетом, что и отец. В этом случае девочка видела бы, что мир принадлежит не одним мужчинам, что он андрогинен, двупол. Даже если бы девочка была сильнее привязана к отцу - а это отнюдь не очевидно, - в ее привязанности преобладало бы не ощущение беспомощности, а стремление к состязательности, и ничто не подталкивало бы ее к пассивности. Если бы она могла проявить себя в труде или спорте и, активно соперничая с мальчиками, могла бы доказать, на что способна, то отсутствие пениса, которое в принципе компенсируется возможностью родить ребенка, не приводило бы к развитию «комплекса
неполноценности». Соответственно и у мальчиков не развивался бы ничем не обоснованный «комплекс превосходства», никто не внушал бы его в обществе, требующем одинаково уважительного отношения к женщине и мужчине. Девочки не искали бы компенсации в нарциссизме и бес-
  ^1^ Я знаю восьмилетнего мальчика, который живет с матерью, тетей и бабушкой, причем все три независимы и активны. В семье есть еще престарелый немощный дедушка. Мальчик страдает от глубочайшего «комплекса неполноценности» по отношению к женщинам, хотя мать всячески борется против этого. Он презирает своих школьных приятелей и преподавателей только за то, что они - убогие мужчины.
  плодных грезах, не смотрели бы на себя как на вещь, они интересовались бы своими делами и занимались бы ими без всяких оговорок. Я уже говорила о том, что девочка значительно легче переживала бы период полового созревания, если бы за ним для нее, как для мальчика, наступала свободная жизнь взрослого человека. Менструация вызывает у нее такой ужас лишь потому, что она представляется ей грубым проявлением ее женственности. Развивающаяся эротика также не вызывала бы у девочки глубоких переживаний, если бы она не испытывала отвращения и страха перед своей женской участью. Преодолеть этот кризис ей могло бы помочь последовательное сексуальное воспитание. При совместном обучении мальчиков и девочек миф о таинственной непостижимости Мужчины никогда не смог бы родиться, он был бы убит в зародыше повседневной близостью и открытой состязательностью мальчиков и девочек. Все возражения против такой системы обучения сводятся к необходимости соблюдения сексуальных табу. Однако невозможно подавить в ребенке естественное любопытство и тягу к удовольствию, это приводит лишь к неудовлетворенности и неврозам.
Сентиментальность, порывы лесбийской любви, платонические страсти девочек -подростков, с сопровождающим их вздорным и распущенным поведением, приносят значительно больше вреда, чем иные детские игры и знакомство с некоторыми конкретными знаниями. На пользу девушке пошло бы и то, что она, видя в мужчине не полубога, а лишь товарища, друга и партнера, осознала бы необходимость самой обеспечивать свое существование. Эротика и любовь из самоотречения превратились бы в свободные порывы, стали бы равноправными. Конечно, невозможно одним росчерком пера устранить все трудности, которые переживает ребенок, превращаясь во взрослого человека. Каким бы разумным и мягким ни было воспитание, оно не заменит ему собственного, порой нелегкого опыта. Единственное, к чему следует стремиться, так это к тому, чтобы воспитание не возводило на его пути ненужных препятствий. «Порочных» девочек больше не клеймят каленым железом, и это уже хорошо: благодаря психоанализу родители кое -чему научились. В то же время в современном обществе воспитание женщины, в том числе и сексуальное, проходит в таких скверных условиях, что
никакие возражения против радикальных изменений в этом вопросе не могут рассматриваться как веские. Речь идет не о том, чтобы избавить женщину от случайностей и невзгод человеческого существования, а о том, чтобы дать ей возможность противостоять им.
  Женщина отнюдь не является игрушкой в руках загадочной судьбы; оценка присущих ей особенностей зависит от того значения, которое им приписывается. Если смотреть на них, исходя из новых перспектив, эти особенности могут подвергнуться переоценке. Как мы уже знаем, в эротической жизни женщина испытывает зависимость от мужчины, которая зачастую бывает ей ненавистна. Однако это не означает, что из -за своей физиологии женщина обречена вечно жить на коленях. Мужская агрессивность выглядит как величайшее достоинство лишь в обществе, целиком и полностью нацеленном на утверждение мужского превосходства. В этих условиях женщина проявляет абсолютную пассивность только потому, что изначально считает себя обязанной быть пассивной. Многие современные женщины, хотя и борются за свое человеческое достоинство, воспринимают эротическую жизнь как рабство. Именно поэтому им кажется унизительным лежать под мужчиной, ощущать в себе его половой член, от этого они становятся фригидными.
  Однако если бы реальность была иной, то и символический смысл любовных жестов и поз воспринимался бы иначе. Так, женщина, которая платит любовнику, которая чувствует себя выше его, может гордиться своей полной пассивностью и считать, что она его порабощает, поскольку силы приходится тратить только ему. Кроме того, уже сегодня существует немало пар, где сексуальные отношения партнеров равноправны. У таких пар на смену понятиям победы и поражения приходит понятие взаимного обмена. В самом деле, мужчина так же, как женщина, может становиться пассивной плотью, которой играют гормоны и родовой инстинкт, заложником смутного желания. В свою очередь охваченная плотской страстью женщина, так же как мужчина, добровольно и активно дарит свое тело партнеру. Каждый из них по -своему переживает странную неоднозначность существования, явленного их телами. Если в этих схватках каждый видит в другом своего противника, то на деле оба борются против себя, проецируя на партнера ту часть себя, которую он стремится отринуть. Вместо того чтобы преодолеть противоречивость ситуации, каждый стремится выйти из нее за счет
другого, обвиняя его во всех низостях и приписывая себе благородство. А ведь если бы оба они с трезвой скромностью, той, что выражает подлинное достоинство, признали равную ответственность за их отношения и увидели в другом себе подобного, то смогли бы пережить Драму эротических отношений как истинные друзья. Сам факт бытия в качестве человеческого существа значим гораздо более, чем все особенности, отличающие одного человека от другого. Превосходство не может быть данным раз и навсегда. То, что древние называли «добродетелью», определяется на том уровне, «который зависит от нас». Два начала борются в представителях обоих полов: плотское и духовное, конечное и трансцендентное. И мужчины и женщины подвержены влиянию времени, их подстерегает смерть, они имеют ту же глубокую потребность друг в друге. Благодаря свободе и те и другие могут обрести истинное величие, и если они сумеют правильно ею воспользоваться, то надуманные преимущества каждого из полов рассыплются в прах и, возможно, между мужчинами и женщинами возникнет подлинное братство.
  Мне могут возразить, что все эти рассуждения утопичны, поскольку, чтобы «переделать женщину», обществу необходимо поставить ее в реально равные условия с мужчиной, сделать ее равной мужчине; что же, консерваторы никогда не упускали случая подчеркнуть, что это вопрос из числа тех, что вращаются по замкнутому кругу. К счастью, история не движется по кругу. Бесспорно, если одну часть общества держать в униженном состоянии, она и будет униженной, неполноценной. Однако свобода способна разомкнуть этот порочный круг; предоставьте неграм право голосовать, и они станут достойны этого права; позвольте женщинам нести ответственность за жизнь в обществе, и они справятся с этим; но дело в том, что совершенно напрасно ждать от угнетателей добровольной щедрости, великодушия. Между тем бунт притесненных, а также перемены внутри привилегированной касты создают новую ситуацию. Пришлось ведь мужчинам в собственных интересах частично раскрепостить, эмансипировать женщину: женщинам нужно лишь продолжать свое восхождение, этому будут способствовать достигнутые успехи; почти очевидно, что через какое -то время они
добьются подлинного экономического и социального равенства, а за этим последует и их внутреннее преображение.
  Предвижу и здесь возражения, иные скажут - да, такой мир возможен, но желателен ли он? Стоит женщине стать «такой же», как мужчина, жизнь тотчас потеряет «свою прелесть», «свою пикантность». Нет ничего нового в подобных высказываниях: те, кто заинтересован в увековечении настоящего, всегда проливают слезы по восхитительному прошлому, готовому вот -вот исчезнуть, даже не одарив улыбкой нарождающееся будущее. В самом деле, с уничтожением рабства исчезли огромные плантации, покрытые великолепными азалиями и камелиями, была повержена, уничтожена тонкая культура южан; старые кружева оказались на чердаках, оставшись в прошлом, уйдя в небытие, как чистый тембр певцов знаменитой Сикстинской капеллы, а вот теперь и «женский шарм» грозит исчезнуть, оказаться утраченным, обратиться в прах. Не могу не согласиться с тем, что только дикари, варвары не в состоянии оценить редкий цветок, дивные кружева, кристально чистое пение евнухов Сикстинской капеллы, очарование женщины, ее особый шарм. Когда женщина предстает во всей своей красоте, во всем своем великолепии, она прелестна, ее называют «очаровательной»;
«очаровательная женщина» - куда более волнующая, чем «дурацкие картины, ее изображающие, украшающие интерьер, полотна с изображением бродячих акробатов, расписные вывески, рисунки и картины непрофессионалов», так потрясавшие Рембо; лукавая, владеющая всеми современными хитростями, вооруженная новейшими достижениями науки нравиться, она явилась из глубины веков, из Фив, Миноса, Чичен -Ицы; она же - культ, тотем центральных областей африканского пространства; ее можно сравнить с вертолетом и с птицей; и главное чудо: под крашеными волосами в ее головке шелест листвы обращается в мысли, а из груди вылетают слова. Ошеломленные мужчины тянутся жадными руками к чуду; но стоит овладеть им, как чудо исчезает, рассеивается; и супруга, и любовница говорят, как все, обыкновенно, ртом: слова их стоят ровно столько, сколько они стоят; грудь, кстати, тоже. Столь мимолетное чудо - и такое редкое, - заслуживает ли оно того, чтобы увековечить ту ситуацию, что искажает жизнь каждого из полов? Можно ценить красоту цветов, очарование, прелесть женщины, но оценивать их по их стоимости; и если эти сокровища оплачиваются
кровью или несчастной судьбой, нужно суметь ими пожертвовать.
  Главное препятствие тому - мужчины, считающие подобную жертву чрезмерной; среди них немногие хотят в глубине души, чтобы женщина реализовала все заложенные в ней возможности. Те, что относятся к ней с презрением, не видят от этого собственной выгоды, а те, что нежно любят ее, слишком хорошо понимают, что они в таком случае теряют. И в самом деле, современное развитие угрожает не только женскому шарму: начиная существовать для себя, женщина отказывается быть дублером и посредником между миром и мужчиной, за что ей и предоставлялось особое место в мужской вселенной. Для мужчины, зажатого между молчанием природы и требовательным присутствием других свобод, женщина - подлинное сокровище; с одной стороны, она - его подобие, с другой - пассивная вещь. Тот облик, в каком он воспринимает свою подругу, может быть плодом его воображения; но опыт, источником которого она является, тем не менее реален, и для мужчины нет ничего более ценного, интимного, жгучего, чем он. Зависимость, более низкое положение в обществе, несчастья женской доли создают особый женский характер, этого нельзя отрицать. Бесспорно, в новом
завтрашнем мире будут утрачены условия для иных любовных, сексуальных приключений, но это не значит, что из жизни людей будут изгнаны любовь, счастье, поэзия, мечта. Отнесемся бережно к нашему будущему и не дадим воображению обеднить его; если оно нам покажется опустошенным, виной тому - скудость нашей фантазии; оно для нас всегда лишь некая абстракция, и каждый оплакивает втайне отсутствие себя в нем. Между тем человечество будет жить в завтрашнем дне в своей плоти и со своей свободой, для него это будет его настоящее, и оно предпочтет это настоящее как осуществленную реальность. Между полами возникнут новые взаимоотношения, физические и эмоциональные, о которых, возможно, мы еще и не имеем понятия: уже теперь между мужчиной и женщиной появляются дружеские связи, соперничество, сообщничество, товарищеские отношения, целомудренные или сексуальные, которых минувшие века не могли бы вообразить. Кроме того, самым спорным и сомнительным мне представляется утверждение, что будущему уготовано однообразие, следовательно, скука. Прежде всего, я не считаю, что в современном мире отсутствует скука, как не
считаю, что свобода влечет за собой однообразие. Между мужчиной и женщиной всегда сохранится определенное различие, у каждого из них свои эротические свойства, свой сексуальный мир; женщина навсегда сохранит свои особые качества, свойственные только ей чувствительность, чувственность: ее отношение к себе,· к своему телу, к телу мужчины, к ребенку никогда не будет идентично отношению мужчины к себе, к своему телу, к телу женщины, к ребенку. Тем, кто так много говорит о «равенстве в различии», не подобает оспаривать тезис о наличии различий в равенстве. С другой стороны, монотонность, однообразие создают определенные институты: молодые и красивые рабыни гарема в объятиях султана становятся одинаковыми; христианство придало эротике вкус греха и порочной фантазии, одарив душой самку мужчины. Верните женщине ее особую суверенность, любовные объятия от этого не проиграют в патетике. Нелепо утверждать, что реальное равенство мужчины и женщины может привести к исчезновению пороков, оргий, любовного экстаза и страстей. Противоречия между плотью и духом, преходящим и вечным, опьянением имманентности и зовом
трансцендентности, остротой удовольствия и пустотой забвения не исчезнут никогда. Волнение, страдание, радость, провал и триумф всегда будут находить воплощение в сексуальных отношениях. Освободить женщину - значит отказаться ограничивать ее лишь отношениями с мужчиной, но это не значит отрицать сами эти отношения. Существуя для себя, она будет тем самым существовать и для мужчины. Каждый из них, видя в другом независимого субъекта, останется для него Другим. Взаимодополняемость в их отношениях не уничтожит того чуда, которое порождается делением человеческих существ на два пола, не уничтожит желания, обладания, любви, грез, любовных приключений. Сохранят свой полный смысл и волнующие нас понятия: давать, побеждать, соединяться. Напротив, только тогда, когда будет покончено с рабским состоянием половины человечества, когда разрушится основанная на нем система лицемерия, деление человечества на два пола обретет свое подлинное значение, а человеческая пара - свой истинный облик.
  «Прямым, естественным, необходимым отношением человека к человеку является отношение мужчины к женщине, - сказал Маркс. - Из характера этого отношения становится ясным, до какой степени мужчина воспринимает самого себя как представителя рода, как человека; отношение мужчины к женщине - это самое естественное отношение одного человеческого существа к другому человеческому существу. Здесь проявляется, до какой степени естественное поведение мужчины стало человеческим, иначе говоря, до какой степени проявления человеческого существа стали его естественной сущностью, до какой степени его человеческая природа стала его собственной, естественной природой».
  Прекрасно сказано. Именно в существующем мире человеку надлежит добиться торжества царства свободы; и чтобы одержать эту высшую победу, в числе прочего мужчине и женщине необходимо возвыситься над своими естественными различиями и заключить между собой подлинно братский союз.
  ^1^ Выделено Марксом.