Повышение по службе Александр Николаевич Громов
        Галактическая империя
        Новый, написанный после большого перерыва, захватывающий фантастический роман Александра Громова. Действие книги разворачивается в настоящем и будущем нашей планеты. Высокоразвитая инопланетная цивилизация, фактически правящая Вселенной, решается на необычный эксперимент: впервые отбор кандидатов на должность координатора Земли проводится среди людей. Последствия оказываются непредсказуемы…
        Александр Громов
        Повышение по службе
        
        Глава 1
        Разгильдяй премиум-класса
        Скверно, если твоя машина вдруг ни с того ни с сего взрывается. Хуже этого только одно: если она взрывается именно в тот момент, когда ты в ней находишься.
        Судьба - или дурная случайность? - выбрала для меня еще не самый скверный вариант. Я находился не внутри, а в стороне, поэтому меня не убило на месте, а только швырнуло вперед, впечатав лицом в осклизлый древесный ствол. Сзади налетел воздушный кулак, что-то крупное по-разбойничьи свистнуло над самым ухом, но ни один осколок меня не задел. Я просто остался без машины. Один. С расквашенным носом и перемазанным зеленой слизью лицом.
        Хорошо, что у здешних деревьев толстая и мягкая кора…
        Я потер нос, невнятно выругался и оглянулся на то, что осталось от моей «бабочки». Осталось в общем довольно много, сильнее всего пострадала кабина, потому что как раз под ней помещался аккумулятор, который, собственно, и рванул. А без питания, как известно, не заработает ни двигатель, ни антиграв. Не умеют они работать без питания, вот в чем штука… И теперь искалеченная машина не висела над слоем гниющего валежника, как ей полагалось, а ушла в него больше чем наполовину и, кажется, намеревалась провалиться еще глубже. Когда начнется прилив, она утонет просто и без затей.
        Хотя нет - раньше.
        Дерьмо эти новые аккумуляторы. Да-да, я все знаю: они легкие и емкие, энергии в них хватает минимум на сутки активного полета, реклама не врала, - но это уже третий известный мне случай взрыва. И главное, ни с того ни с сего.
        Случись такое на Земле, я погнал бы такую волну, что «Глобал электрик» была бы рада откупиться, не доводя дело до суда. Но здесь?.. Где мои свидетели? Где записанные независимо от меня показания приборов, неопровержимо доказывающие, что изделие эксплуатировалось в допустимых режимах и допустимых же природных условиях? Увы, не наблюдается ни того ни другого. Жив остался - вот и вся моя выгода, она же награда. Радуйся.
        Радуешься?
        Ну, в какой-то мере, в какой-то мере…
        На Земле, отклеив физиономию от дерева, я мог бы еще допустить - чисто теоретически, - что мою малютку грохнули каким-нибудь оружием. Но то на Земле, а не на Реплике. Местные формы жизни никогда не разовьются до такой степени, чтобы выдумать специальное оружие для уничтожения летающих машин. Времени у них не хватит отрастить мозги.
        До лагеря было не так уж далеко, километров шесть по прямой. Но два из них мне предстояло пройти по здешнему лесу. Опасно? Не очень. Но и не сказать чтобы совсем безопасно. И уж наверняка крайне утомительно.
        Два километра по той несусветной дряни, что называется здесь лесом за отсутствием на Реплике привычных землянину лесов… Если повезет, то часа за три доберусь до твердой почвы.
        Леса-водоемы, вот что это такое. Как утверждают биологи (и геологи с ними согласны) - почти точная копия тех верхнедевонских или нижнекарбоновых зарослей, какие существовали у нас на Земле в то время, когда до первого динозавра еще оставалось двести миллионов лет. Тем эти мокрые заросли и интересны биологам. Но здесь динозавров не будет…
        Ветер дул с моря. До начала прилива оставалось около двух часов, и мешкать не стоило. Я с неодобрением посмотрел на крупную бледную луну, чей серп напомнил мне сейчас лезвие бердыша, стряхнул с рукава черно-красную пиявку, наметил направление и двинулся в путь. С одного поваленного ствола на другой, с другого - на третий… Здоровенные стволы с толстой, вечно покрытой склизкой гадостью зеленой корой торчали там и сям среди завалов мертвой древесины, прорастали откуда-то снизу из никогда не покидающей эти леса солоноватой воды, пробивались наружу, торчали и жили в свое удовольствие. На другой планете спустя сотню-другую миллионов лет в этом месте образовался бы неслабый каменноугольный бассейн. Но не здесь. Здесь - не успеет.
        Потому что местное солнце уже понемногу превращается в красный гигант. Процесс этот нетороплив, но неуклонен. Через пятьдесят миллионов лет на планете не останется ничего живого, а еще спустя такой же срок выкипят и океаны. Дольше других продержатся термоустойчивые глубинные бактерии, но в конце концов сварятся и они. Мир без перспективы - и уж конечно, без понимания, что ее нет. Мир, где жизни местами нет вообще, а кое-где она так и прет сдуру.
        Не повезло планете…
        Глупый в общем-то мир. Интересный лишь тем, что очень уж он оказался похожим на палеозойскую Землю…
        И силой тяжести.
        И плотностью атмосферы.
        И ее составом - с поправкой на девонский период.
        И наклоном орбиты.
        И средним уровнем инсоляции.
        И крупным - даже более крупным, чем наша Луна, - спутником.
        Ну и жизнью, конечно. Недаром в нашей экспедиции из шестнадцати научников всего три геолога, причем один из них гидролог, а биологов аж целых восемь! Им тут непочатый край. Прилечь некогда. Цокают языками, таращат глаза, как ночные лемуры, и аж повизгивают от восторга.
        Роб Тернер, открывший этот мир буйной и мокрой жизни, пришел в неописуемый восторг и без особого взлета фантазии окрестил планету Палеоной, но название не прижилось. Зато после того как по причине взрыва Бетельгейзе траектории субпространственных каналов в этом секторе Галактики исказились до неузнаваемости и ни один звездолет не мог пробиться сюда в течение двадцати лет, то есть ровно столько же времени, сколько мечтал о доме Одиссей, планету стали называть Итакой. Некоторые земляне, живущие в убогих городишках с тем же названием, аж возгордились. Еще позднее планету переименовали в Реплику - в смысле, копию Земли, созданную, вестимо, позднее оригинала по уже имеющемуся образцу. Не такое уж плохое имечко. Хотя, по-моему, какую кличку планете ни дай, лучше или хуже она от того не станет.
        За десять минут я одолел метров сто. Уже хотелось отдышаться. Дрянной желтый стручок, торчавший прямо из зеленого ствола, вдруг взорвался с негромким хлопком, выбросив сизое облако спор. Я чихнул и мысленно высказал пару ласковых в адрес палеозоя. Скользко. Жарко. Влажно. Кислорода в атмосфере хватает, а дышать все равно трудно. Солнце жарит, пот ест глаза. Стоило бы назвать планету Сауной. А тут еще допотопной флоре приспичило размножаться, как будто в этом есть великий смысл…
        Врать не стану: геологу на Реплике тоже интересно, пусть даже интерес этот чисто академический. Никогда тут не возникнут поселения вокруг шахт и рудных карьеров, потому что колонизировать эту планету никто не станет. Здесь пока не найдены уникальные месторождения, ради которых можно было бы решить, что игра стоит свеч. Богатые ценным сырьем планеты есть и поближе. Да, найти кислородный мир - редкая удача, но много ли с него толку, если это обреченный мир? Он нам не нужен. Человечеству хочется продолжить себя в вечность, а не на какие-то жалкие миллионы лет. От скромности мы не умрем.
        Здоровенное - с ворону - насекомое басовито прожужжало над самым ухом; с древесного ствола на него прыгнул, растопырив мохнатые лапы, полосатый паук. Промахнулся. Насекомое умчалось. Что-то внятно хлюпнуло внизу, под слоем мертвой древесины - примитивная жизнь кишела и там. По осклизлому бурелому я выбрался на то, что условно назвал поляной (древесные стволы торчали здесь пореже), еще раз сопоставил скорость моего движения с расстоянием до края леса, вздохнул и пустил сигнальную ракету.
        Единственную.
        В индивидуальном аварийном комплекте только одна и есть. Знаю-знаю: в одиночку вообще не положено удаляться от лагеря за пределы прямой видимости. Но если твой друг внезапно заболел, а ему позарез нужно расставить по этому гнилому лесоболоту ловушки на мелкую фауну, то как не нарушить инструкцию? Все нарушают. Вот только аккумуляторы взрываются не у всех…
        Ракета пошла как надо: сначала с жутким свистом взвилась на тысячу метров, оставляя за собой коричневый, фосфоресцирующий в темноте - жаль, сейчас не ночь - след, и в верхней точке грохнула так, что я не зря заранее зажал уши. Наверное, в радиусе трех километров все пауки попрыгали с деревьев от испуга. Там и сям зашевелился валежник - очевидно, грохот не сильно понравился затаившимся в мокрых берлогах местным земноводным гадам - вчерашним рыбам, завтрашним саламандрам. Вообще-то почти все эти твари из породы «ни рыба ни мясо» считаются неопасными, мелковаты они, чтобы одолеть человека, но кто может знать, чем кончится дело, если эта безмозглая дрянь по-бульдожьи цапнет тебя за лодыжку? Не заражением ли крови?
        Словом, ракета пошла - и ушла, и жахнула, и оставила за собой след, уже понемногу поплывший вглубь материка под несильным бризом с моря… По идее мне осталось только ждать, когда кто-нибудь прилетит и заберет меня из этого земноводного «рая». Ага, как же!..
        Совсем не факт, что мои друзья-коллеги увидят и услышат мою ракету, - это я знал прекрасно. Половина людей в разгоне, каждый добывает свое, а вторая половина описывает и систематизирует находки, то и дело ломая головы над какой-нибудь очередной загадкой натуры - чаще всего без особого успеха. Они ругают этот мир за то, что слишком уж он похож на верхнедевонскую Землю, а все равно находят что-нибудь необъяснимое… А кто-то непременно занят бытовыми надобностями экспедиции, ему тоже нет интереса смотреть в небо и держать уши открытыми… Короче говоря, я понимал, что, пуская ракету, несколько увеличиваю свои шансы, но не более того. Шансы - это еще далеко не определенность, а я всегда считал себя реалистом, от беспочвенных фантазеров меня мутит.
        Средних размеров - в руку длиной - многоножка, вся в мелькании лапок-жгутиков, шустро вытекла из валежника и замерла передо мной, подняв переднюю часть туловища, как кобра. Жвалы ее мне не понравились. Я от души пнул тварь ногой, заставив ее совершить небольшой полет. Шмякнувшись о древесный ствол, многоножка предпочла унести ноги. Это правильно. Даже без оружия я все-таки ощущал здесь себя царем природы. Особенно в отлив. Нет, во время прилива я никакой не царь, меня запросто свергнет с престола и сожрет любой крупный хищник из тех, что заходят сюда с моря подкормиться мелочовкой… но я не собирался ждать прилива. Успею уйти от него, не успею - идти все равно надо. Планида моя такая. Если в лагере видели ракету, меня отыщут. А если не видели, то сидеть на месте и вовсе глупо.
        Жаль только, что мой радиомаячок остался в «бабочке». И зачем я, идиот, выложил его из кармана? Мешал он мне? Не говоря уже о рации, оставшейся там же. Или я не знал, что инструкции по поведению на иных планетах напоминают военные уставы именно тем, что оба вида этой литературы, фигурально выражаясь, написаны кровью?
        Знал ведь…
        Предаваться самоуничижению, оставаясь в зоне опасности, - занятие довольно бессмысленное, и я честил себя на все корки лишь потому, что моему продвижению это в общем не мешало, а поддерживать здоровую злость, наоборот, помогало. Мешала не ругань - мешал ландшафт. Перед каждым шагом я тщательно выбирал, куда поставить ногу, затем ступал, переносил на нее тяжесть, и мокрый насквозь валежник не хрустел, а пищал под моим весом. Под ним булькало и пузырилось. Я пробирался вдоль упавших мертвых стволов, покрытых такой скользкой слизью, что пройти по ним не рискнул бы и самый отчаянный эквилибрист, я обходил ямы и завалы и в целом приближался к берегу леса-водоема. Правда, очень уж медленно приближался…
        Помощь не шла. Обыкновенный разгильдяй почему-то воображает, что окружающие его люди уж никак не разгильдяи, а потому его непременно выручат вопреки всякой логике… Прошел час, и я окончательно уверился: помощь не придет, никто не заметил сигнальную ракету, и рассчитывать мне придется только на себя. Из этого умозаключения я сделал вывод: знаешь, Стас, ты, конечно, разгильдяй, но разгильдяй необыкновенный. Премиум-класса.
        Мысль не грела.
        Пот щипал глаза не хуже мыла. Очень хотелось пить. Дважды я зачерпывал горстью тухлую соленую воду и обтирал ею лицо. В третий раз едва успел отдернуть руку - из бочажка к ней метнулась голая пятнистая зверюга с алчно разинутой пастью, усаженной ненормальным количеством мелких зубов. Одна из тех тварей, которые «ни рыба ни мясо», сдуру вздумала обогатить мною свой рацион. Я шуганул ее, с неудовольствием подумав, что было бы, повисни она у меня на руке, как бульдог. Пришлось бы колотить земноводной тварью о ближайшее дерево, деликатно намекая, что человек ей не по зубам, так что пора бы тритону-переростку включить мозг - уж какой есть - и разжать челюсти… Вот уж всю жизнь мечтал вправлять мозги тритонам!
        Шаг… Еще шаг…
        Сказать по правде, я изрядно устал, только не хотел себе в этом признаться. Ошибки в общем направлении движения быть не могло, но сколько я уже прошел? Вряд ли более километра. Значит, до твердой почвы осталось как минимум столько же. Если бы я еще мог двигаться по прямой! Но нет - то и дело приходилось забирать то вправо, то влево, обходя совсем уж ненадежные места, и дважды я возвращался, упершись в лагуну. Скрипя зубами, что, по правде говоря, мало помогало делу.
        Добраться до сухой безжизненной земли, прежде чем меня застигнет прилив, - вот и все, чего я хотел. Неужели это так много?
        Прилив, кажется, уже начинался - пока очень медленно, как это обычно и бывает. Потом вода начнет подниматься гораздо быстрее. Подлая луна гнала с моря водяной горб, не желая считаться с моими намерениями. Наверное, она ждала, когда намерения превратятся в жаркие молитвы и жалкие мольбы, чтобы вволю потешиться над ними.
        Я заскрипел зубами и наддал, если можно так выразиться. Какое-то время я умудрялся держать фантастическую скорость не менее полутора километров в час, и мне казалось, что вон за той группой древовидных хвощей уже желтеют сложенные твердым песчаником скалы… берег…
        А потом я поскользнулся.
        Надо было сразу падать - тогда, наверное, я остался бы цел. Но я замахал руками и постарался восстановить равновесие - точнее, это сделал мой мозжечок или, может быть, спинной мозг, а уровень мыслительных способностей того и другого человеческого органа хорошо известен. Треск и хлюпанье под ногами, последние судорожные попытки за что-нибудь ухватиться, острая ослепляющая боль…
        Когда я пришел в себя, то сразу понял: дела плохи. Я лежал в теплой тухлой воде посреди все того же осклизлого бурелома, правая голень застряла между двумя лежащими мертвыми стволами и искривилась так, словно там был еще один сустав. Перелом обеих берцовых, ясное дело. Хорошо еще, что вроде бы закрытый…
        Я попробовал вытащить ногу и едва не потерял сознание от боли. Накатила чернота, но все же рассеялась понемногу. Тогда я попытался сесть, что получилось не сразу, и, бережно придерживая ногу обеими руками, умудрился извлечь ее из плена. Шина… Шина на голень… Нужны две недлинные ровные палки и чем примотать…
        Куда только девалась духота? Меня колотил озноб. Палки я нашел, достал из аварийного комплекта нож и кое-как довел их до ума. Разрезал штанину на полоски. Медленно, с темнотой в глазах и разными словами, выпрямил голень и худо-бедно сумел наложил шину.
        Н-да, это-то я сумел. Суметь бы еще добраться до сухого места…
        При одной только мысли передвигаться на своих двоих озноб усилился. Нет у меня больше тех двоих - осталась одна. Здесь не поскачешь на одной ножке и не будет толку от самодельного костыля. Ползти?
        Да, ползти. А когда прилив затопит весь этот осклизлый валежник - плыть.
        Чуть только осознаешь, что выбора нет, голова как-то очищается. Я пополз. Наука в общем нехитрая: перевалиться через один ствол, потом через другой, далее по грязи на брюхе… Мелкие и не очень мелкие многоножки не слишком проворно разбегались от меня во все стороны, одни прятались, а другие, отбежав, принимали угрожающие позы. Одна куснула. Из бочага тупо таращилась на меня голая плоскоголовая тварь, схожая с земным доисторическим лабиринтодонтом, и, должно быть, прикидывала зачаточным мозгом, опасен ли я или, наоборот, гожусь в пищу. Крупный паук свалился прямо на голову и немедленно тяпнул за шею. У членистоногих было еще меньше ума, чем у рептилий. Они просто хотели жрать. Местную ли пищу, земную ли - без разницы.
        Они почему-то вообразили, что я идеально подхожу для решения этой проблемы.
        Стряхнув паука и еще какую-то гадость, пытающуюся заползти мне за шиворот, я отполз подальше от развесистого дерева, откуда на меня могли пикировать любители кусаться, поднял голову и в очередной раз огляделся. Вода уже заметно прибывала, а до края леса - или, вернее, до берега - оставался еще порядочный кусок пути. Озноб, что удивительно, не прекращался. Я счел это дурным признаком.
        Одно радовало: направление я не потерял. Дурная это привычка - терять направление, особенно если имеешь компас в кармане и солнце в небе.
        Интересно, подумал я, когда меня хватятся? Очень может быть, что не раньше вечера. За это время вполне можно отбросить коньки или копыта - словом, все, что в таких случаях отбрасывают.
        Кое-как одолев еще метров сорок, я решил передохнуть. Ползти было уже поздно, плыть - рано, а набраться сил перед решающим и последним, как мне думалось, рывком - самое время.
        Озноб внезапно сменился таким жаром, что удивительно, как это мои уши не свернулись в трубочку и не захрустели. Сердце, по-моему, вообще остановилось. Продолжалось это недолго, наверное, секунд десять, но за это время я приблизительно понял, что чувствуют люди, когда умирают. Мне не понравилось. И сразу, без предупреждения, кто-то вновь сунул меня в криогенную установку.
        Лихорадка. Самая обыкновенная. Но что-то очень быстро.
        И я не сказал бы, что очень вовремя.
        Я проглотил тонизирующую таблетку. Подумал - и принял еще одну. Лучше мне не стало, но если организм хоть на время перестанет расклеиваться - уже хорошо. Вода поднималась, затапливая первобытный лес. Она и пахла теперь так, как положено пахнуть морской воде, загнанной в мелкую теплую лагуну: солью, водорослями и лишь немного тухлой гнилью. Море без всяких затей показывало, кто здесь главный.
        Когда вода поднялась настолько, что риск распороть себе живот о какой-нибудь торчащий сук сильно уменьшился, я поплыл. Лес медленно тонул, пауки и многоножки спасались на деревьях, а по воде там и сям пробегала рябь - надо полагать, амфибии бросили отсиживаться в укромных местах и принялись охотиться. Ко мне они не приближались. Доплыву! Я твердо верил в это. Четыре километра по твердой почве уже казались мне большей проблемой, чем этот сравнительно небольшой заплыв.
        Большинство людей вообще склонно предаваться розовым иллюзиям. Они приятны, а кто же не любит приятное?
        Прошло какое-то время, и я начал уставать. Не очень-то легко плыть, когда одна нога не действует да еще отзывается болью при каждом движении. Мертвую древесину затопило повсеместно, из воды торчали лишь зеленые стволы древовидных хвощей и плаунов, а за ними уже желтел и круто поднимался вверх берег. Доплыву, уже гораздо увереннее подумал я. Найду промоину и вскарабкаюсь. Сил мало, но на это хватит…
        Откуда-то пришла волна, меня качнуло. Полуметровый зеленый тритон вдруг выскочил из воды как ошпаренный и, запрыгнув на наклонный ствол, шустро замельтешил лапками, торопясь забраться повыше. Тритону отчаянно не хотелось быть съеденным.
        Мне тоже. И когда, оглянувшись назад между двумя взмахами, я увидел, что под поверхностью мутной воды ко мне целеустремленно движется нечто большое, я не стал тратить время на осмысление, что бы это могло быть, а равно и на бестолковую суету, способную лишь взбаламутить воду. Я рванул вперед со всей скоростью, на какую только был способен, умудряясь даже подгребать сломанной конечностью. Боль в ноге сразу перестала беспокоить меня, что и неудивительно: ко мне приближался куда больший предмет для беспокойства.
        Рыба из океана? Возможно. Здоровенная такая рыбина, метров пяти в длину, то ли еще панцирная, то ли уже костистая, явилась в прилив перекусить недоделанными земноводными, прячущимися от нее в поросших девонским лесом лагунах, явилась - и обнаружила меня. Более продвинутый хищник начал бы кружить возле незнакомой добычи, прикидывая, стоит ли нападать, - но эта примитивная тварь видела перед собою лишь пищу.
        Это я-то пища?
        Нечего и говорить, что у меня было другое мнение на этот счет!
        Самообладания я не потерял, у меня вообще крепкая психика, поэтому сразу решил: деревья - побоку. На дереве мне не спастись хотя бы потому, что нипочем не забраться на скользкий ствол даже со здоровой ногой, не говоря уже о сломанной. Я сразу устремился к куче мертвых стволов, вынесенных сюда, наверное, потопом после хорошего ливня. И знаете - я успел! Причем даже не в последнюю секунду.
        В предпоследнюю. Себя-то я выдернул из воды на хаос мертвой древесины одним могучим рывком, какой даже не буду пытаться повторить, а ногу не уберег. Стукнувшись обо что-то, она взорвалась такой адской вспышкой боли, что на секунду я потерял сознание. А когда тьма перед глазами рассеялась, понял: ничего еще не кончено.
        Тварь лезла из воды за мной.
        Огромная плоская голова, широченная пасть, мокрая бурая кожа с глянцевым отсветом, два выпученных глаза… Конечно, это была не рыба. На меня охотилось такое же земноводное, какие водились здесь в изобилии, но гораздо больших размеров. Этакий царь здешнего леса-водоема, пожирающий своих мелких собратьев во время прилива и отдыхающий в отлив где-нибудь под корягой за невозможностью двигаться… Я поразился, какие у него тонкие и слабые лапы. Достаточно быстрое в водной среде, чудовище переваливалось через первый ствол натужно, как параличное. Задние лапы и хвост все еще находились в воде. У меня появился шанс.
        Эх, если бы не нога!..
        Весь заляпанный зеленой слизью, я отползал и отползал. Накидайте кучу бревен, полейте ее гелем для душа - и вы поймете, сколь медленно я полз. Тварь двигалась ничуть не быстрее, но я понимал: как только она сгонит меня с этой кучи, я труп. Проглоченный и переваренный труп.
        Тварь разинула пасть, оказавшуюся едва ли не шире морды, и испустила крик. Самый искусный звукоподражатель не сумел бы воспроизвести эту смесь кваканья, рычания и писка. Я даже не сообразил, что охотники так не кричат…
        В следующее мгновение кто-то дернул тварь за хвост с такой силой, что она наполовину съехала в воду. Захлопнула пасть, замотала башкой, заелозила - но куда там! Не ее слабым лапам было сопротивляться тому локомотиву, что тянул ее назад, в воду. Тварь корчилась, извивалась, выражала извечный протест жертвы, угодившей на зуб более крупному хищнику, и лишь глаза ее оставались такими же бессмысленными, какими были до перемены ролей. Затем последовал новый мощный рывок, и тварь исчезла, обрушив крайнее бревно, а вода возле моего убежища взбурлила. На поверхности показался очень солидных размеров плавник. Ага, понятно… Местный тритон-переросток не был здесь гегемоном, царем и вершиной пищевой пирамиды - на эту роль, как я и думал, вполне успешно претендовали огромные рыбы, терроризирующие в прилив обитателей леса-водоема. Что ж, знай, тритон, свое место в пищевой цепи…
        Рыба меня спасла - так на моем месте решил бы стопроцентный оптимист, а я подумал: она дала мне время. Даже не столько мне, сколько моим товарищам и коллегам. Должны же они рано или поздно хватиться, что меня нет подозрительно долго!
        Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я впал в забытье. Может, час, может, больше. Все сильнее болела проклятая нога. Я лежал наполовину в воде, наполовину на мертвой древесине, найдя такое положение тела, чтобы не утонуть, если отключится сознание. Рыба, сожравшая тритона-переростка, уплыла по своим рыбьим делам. Прямой опасности вроде не наблюдалось, но соваться в воду все равно не стоило.
        Я думал о многом: о Реплике, которой суждено быть поджаренной, о нашей экспедиции, о том, что мы наконец закончим работу и вряд ли сюда вернемся… Кислородных миров, где кишмя кишит жизнь, крайне мало только в процентном отношении, а в абсолютных цифрах их в Галактике более чем достаточно. Я вспоминал, как Веня Фейгенбойм, крутя свою козлиную эспаньолку (когда-нибудь он ее оторвет), сказал мне: «Знаешь, Стас, это ясно даже дебилу: Реплике нужны не ксенозоологи, а палеонтологи. Вот эта тварь, которую я нескромно назвал в свою честь, - почти наша, земная, девонская вентастега. Ну, у моей лишняя пара ребер - вот и все отличие. Понимаешь, Стас, мне скучно здесь!»
        Я знаю, когда он перестанет скучать: когда найдет животное, у которого ноги растут из спины, живот помещается в голове, и в том животе три печени и четырнадцать желудков. Вот тогда он будет счастлив. Ему, видите ли, скучно здесь. А мне? Гм, как-то не думал об этом раньше. Ну да, на Реплике я нашел и описал новый минерал, каких нет на Земле, внес вклад в науку… Опять-таки интересно было поначалу, глаза разбегались… А по большому счету?
        Зарабатываю деньги, занимаясь тем, чему меня учили, не замахиваясь на великое, - вот как оно выглядит в действительности. И только.
        Хреново это, если хорошенько подумать. Но большинство людей живет именно так, а разве есть во мне силы оставаться в гордом меньшинстве? Никогда их не было, мечты только, да и то не настойчивые, а от случая к случаю, под настроение…
        Шевелились и еще какие-то мысли, однако они были прерваны, потому что в глазах вдруг стало темно. «Умираю?» - подумал я, успев еще удивиться тому, что это, оказывается, вовсе не страшно, а всего лишь грустно, - и отключился.
        Включившись вновь, увидел над собой тускло светящийся потолок корабельного медотсека и физиономию Вени Фейгенбойма с зажатой по обыкновению в кулаке эспаньолкой. Физиономия была озабоченная.
        - Слышишь меня? - проговорил Веня таким голосом, каким говорят с детьми и умалишенными. - Моргни, если слышишь. - Я поморгал, и он расцвел. - Ну, все путем, все замечательно, теперь ты пойдешь на поправку…
        Секунду-другую я размышлял о том, как в туземном лесу-водоеме, набитом примитивными земноводными и доисторическими акулами, оказались медотсек и Веня, кто и зачем их сюда приволок. Затем все-таки сообразил, где я нахожусь и как все было.
        Натурально, меня нашли, а найдя - доставили в медотсек корабля, где всяким травматикам и место. Тела я не чувствовал - следовательно, был помещен в ванну с гелем-регенератором. Скосив глаза, я убедился, что так оно и есть. В гелевой ванне никогда не ощущаешь своего тела, я это уже проходил. Голова, естественно, помещается над слоем геля и фиксируется, чтобы врачуемый не захлебнулся, если он в отключке или ему приспичит поспать.
        - Со мной… серьезно? - не без труда высипел я.
        - Не очень. - Я знал, что Веня врать мне не станет. - Но сутки пролежишь как миленький. Кстати, где «бабочка»?
        - Взорвалась. Аккумулятор.
        - Да ну? - Веня выпучил глаза и даже перестал жамкать в кулаке эспаньолку. - Слушай, я чувствую себя негодяем…
        - Перестань… Ты не мог знать.
        - Мог, не мог - все равно. Это я должен был лететь, а не ты.
        - Тебя там только не хватало… - Я представил себе, как долговязый и сутулый Веня Фейгенбойм, совсем не гимнаст и очень скверный пловец, выжил бы там, где сумел выжить я, и тут же мне пришлось представить сцену символических похорон с траурными речами возле топорно вытесанного из песчаника надгробия над пустой могилой. Останков бы не нашли. - Как твоя лихорадка?
        - Прошла. Не поверишь, совсем прошла. Слабаки эти местные бациллы. - Веня заулыбался. - Если по-честному, еще бы часика три - и я вполне мог бы лететь.
        - Ладно, я помню, что сам напросился, - проворчал я. Язык во рту уже не лежал студнем, а шевелился нормально, и слова давались мне без проблем. - Какие еще новости?
        - Симпсон всем шею намылила, а Дювивье в особенности, - сказал Веня. - Он нынче дежурный по лагерю. Говорит, что слышал твою ракету, но принял за отдаленный гром и не придал значения. То ли возился со своей почвенной фауной, то ли обед переваривал. Клянется, что все время был на связи и если бы что, так он бы сразу… Откуда ему было знать, что твоя «бабочка» взорвется. Террористов, мол, здесь нет. Ну, Этель ему и выдала. Ротозей, говорит, хуже террориста. И три дежурства ему вне очереди. Дювивье, по-моему, обиделся.
        - Считай, что я тоже обиделся, - сказал я. - Три дежурства - мало. Гром ему… В это время года - гроза?
        - Ну, ты у нас экстремист, ты бы его вообще расстрелял… Учти, он еще извиняться к тебе придет. Парень он хороший, переживает. Успокой его, ладно?
        - Посмотрим…
        - Понимаю. - Веня сочувственно покивал. - Ты, конечно, решил, что все о тебе забыли?
        - А разве не так?
        - Не так.
        - А как? Кто тревогу-то поднял?
        - Я.
        - Ну вот видишь. Значит, все, кроме тебя. Да и ты не слишком торопился… Ладно-ладно, не оправдывайся, проехали. Что еще новенького?
        - Восемьдесят пять и две, - сказал Веня.
        - Если это моя температура в градусах Цельсия, то странно, что я еще не мумифицировался, - кое-как сострил я. - Заметно усох?
        - Восемьдесят пять пиявок с тебя сняли, - пояснил Веня. - Среди них два новых вида - по одному экземпляру. Одна гигантская, вот такая вот. - Веня растопырил пальцы. - Вторая - красная с продольными черными полосками…
        - Тьфу, мерзость, - скривился я. - Зачем ты мне это рассказал?
        - Я думал, тебе будет интересно, - кротко ответствовал Веня. - Похоже, ты залез в самый пиявковый питомник да там и отключился. Литр крови потерял, не меньше. Они все толстые были, когда отваливались…
        - Замолчи, будь любезен. - Меня замутило, зато я понял, почему так ослабел, что даже не попытался доплыть до берега леса-водоема. У всякой непрухи есть причина.
        - С обоих новых экземпляров я взял образцы покровных тканей и отсеквенировал их, - как ни в чем не бывало продолжал Веня. - Большая черная - довольно типичный вид, ничем особым, кроме размеров, не интересна. А вот полосатая - это нечто! - Глаза Вени сверкнули, он дернул себя за эспаньолку, и я только сейчас догадался: все это время Веня тщательно маскировал свое торжество. - Это то, что может оправдать в глазах большой науки всю нашу экспедицию. Там такой геном… Это совсем-совсем иное, понимаешь?
        - Нет.
        - Куда тебе. Мне самому еще разбираться и разбираться. Но там - это уже точно! - наследственный код, записанный на молекуле, свернутой не двойной, а тройной спиралью! В точности по Лайнусу Полингу! - Веня сам не заметил, как перешел почти на крик. Он ликовал. Ему хотелось скакать и вопить. - Это тебе как?!.
        Как-как, подумал я. Да никак. Если бы он спросил меня, чем жила отличается от дайки, ретинит от риденита и автометаморфизм от аллометаморфизма, я оказался бы в своей стихии, а геномом пиявки пусть интересуются те, у кого мозги устроены иначе. По мне, лучше бы уж не было на свете ни уникального генома, ни самих пиявок.
        Литр крови им отдал - это же надо! Мне этот литр самому пригодился бы…
        Не без труда выпростав из геля правую руку, я убедился в Вениной правоте: рука была усеяна пятнами синяков. Раз, два, три… много. По всему телу их, стало быть, восемьдесят пять? Проверять незачем - и так верю. Гель медленно стекал с руки, и мокрая скользкая кожа глянцево отсвечивала - совсем как у недоделанных местных амфибий, которые «ни рыба ни мясо». Из-за синяков она была столь же мерзко пятнистой.
        Пришла Лора Паттертон, наш врач, и выгнала Веню за дверь, а мне включила гипносон. Я уснул и видел сны. В них я был, естественно, пятнистым земноводным существом, сидел в залитом водой коряжнике, раздувал горловой мешок и временами пытался цапнуть то проплывающую мимо рыбку, то гигантское насекомое, пролетающее над плоской моей башкой. Порой это удавалось. Мне было тепло и сытно, никакие пиявки не сосали мою кровь, где-то поблизости плавали, шевеля налимьими хвостами, сговорчивые самки, и мир был бы прекрасен, не водись в нем большие рыбы со страшными зубами. Я гнал от себя видение зубастой рыбьей пасти, чтобы на меня сошло полное умиротворение, но тут в мутной воде передо мной появлялась та самая пасть, стремительно наплывающая на меня, и сновидение обрывалось.
        Увы, лишь на время. Оно возвращалось снова и снова, повторяясь в удручающем однообразии. И каждый раз я либо не мог шевельнуться, либо мог, но бежать мне было некуда, что в общем-то сводилось к тому же. Типичный посттравматический кошмар. Уж не знаю, для чего они существуют, - наверное, для того, чтобы человеку и во сне жизнь медом не казалась.
        Найти бы того, кто решает, что должно и чего не должно мне казаться, поймать и отделать так, чтобы мать родная не узнала!
        И еще я видел человека, очень странного человека, и мне до боли непонятно было, что он делает на болоте, битком набитом пиявками и зубастыми пастями. Он не проваливался, не тонул и, кажется, улыбался. Темен и смутен был этот человек, скорее силуэт, чем объемная фигура, и к его подбородку была приделана эспаньолка, как у Вени. Но то был не Веня.
        Глава 2
        Белая чайка, черный человек
        Что такое пять веков для нашей Галактики?
        Правильно, ничто. Ну почти ничто. Даже рисунок созвездий толком не изменится. А уж внешний наблюдатель вообще не заметит никакой разницы.
        И пусть космическая пылинка по имени Земля намотает за это время пять сотен оборотов вокруг довольно тусклой желтой звезды - это ничуть не меняет дела. Пылинкам вообще свойственно суетиться, и чем мельче пылинка, тем сильнее ее тянет поучаствовать в общем мельтешении. Она и сама шустрит, и других пинает: двигайся! Живи здесь и сейчас! На всю катушку!
        Это резон. Особенно если забыть, что ты сам мельчайшая пылинка, ползающая на пылинке покрупнее - Земле, принять постулат о достижении твоими потомками безграничного могущества и без всяких оснований присвоить себе титул пупа и потрясателя Вселенной.
        Люди это умеют. Им не с кем сравнить себя. На острове, населенном единственным человеком, этот единственный - царь. И такой подход приносит плоды: вон куда шагнуло человечество за ничтожный срок - к звездам! Оно захватывает для себя бесхозные миры, оно стремительно расширяет свой ареал и когда-нибудь обживет всю Галактику, если его не остановят извне или не иссякнет запал внутри. Впрочем, до этого еще далеко. Пока же переключим внимание с одной планеты-пылинки на другую, дадим ей мысленного щелчка, чтобы побежала по орбите в обратную сторону, и отсчитаем примерно пятьсот оборотов.
        Сделали? Сделали. Теперь возьмем сильную лупу и начнем следить.
        В один ничем не примечательный апрельский день 200… года…
        Стоп. Прервемся, пока не разогнались. Некоторые думают, что апрель - это четвертый месяц года, и до некоторой степени они правы. Но тому, кто глубже проник в суть вещей, ясно иное: апрель - это климатическое недоразумение. Хуже того, это климатическая насмешка над человеком. То пригреет солнышко, и размякшему прохожему мнится, что он живет в лучшем из миров, то исподтишка налетит клубящаяся серая муть, утопит город, завоет в переулках, нашвыряет в морду и за воротник мокрого снега. Терпи, человече! Думаешь, в сказку попал?
        А хоть бы и так. Сказки ведь тоже бывают разные.
        И хочется человеку уже не мурлыкать неслышно, подставляя солнышку бледное лицо и улыбаясь во весь рот неведомо чему, а хочется ему в лучшем случае напиться, в худшем же - удавиться или, скажем, влезть куда повыше да и спрыгнуть оттуда раскоряченной лягушкой, чтобы хлоп - и амба!
        Итак, в один ничем не примечательный апрельский день некий молодой человек астенического телосложения стоял у перил косо переброшенного через Москву-реку пешеходного моста и смотрел вниз, туда, где в сморщенные ветром воды валились с неба серые неопрятные хлопья. Валились они также за воротник дешевенькой куртки молодого человека, на что он не обращал никакого внимания. Лицо молодой человек имел узкое, скорбно-задумчивое, глаза желто-зеленые, как у кота, а рыжевато-соломенную бородку, оставленную лишь на самом подбородке одиноким островом, - короткую, редкую и в целом неубедительную. Облик дополняли длинные волосы, собранные на затылке в хвост, и серьга в левом ухе. Словом, классический интеллигентный вьюнош, доросший до вопроса о цели и смысле бытия, поискавший там и сям ответ на данный вопрос и не нашедший его, а следовательно - без пяти минут самоубийца.
        Кто же еще потащится в такую погоду через пешеходный мост не по стеклянному коридору, проложенному от берега до берега вроде оранжереи для теплолюбивых овощей, а снаружи, возле самых перил, где и проход-то не разрешен? Только тот, кому уже все безразлично и наплевать на весь мир.
        Однако молодой человек не плевал в зябкую морщинистую воду. Он настроился дождаться проходящей под мостом баржи и ждал ее стоически, без ропота терпя непогоду. Напоследок ведь можно и потерпеть, верно?
        Способы лишить себя жизни многочисленны и разнообразны. Яды - это, скорее, женское. Вешаться - мучительно, не говоря уже об отъявленно мерзком зрелище, каковое представляет собой удавленник. Топиться попросту не хотелось. С выстрелом себе в висок молодой человек в сущности готов был примириться, но отродясь не имел огнестрельного оружия и не собирался предпринимать каких бы то ни было попыток заполучить его. Дольше всего он обдумывал вариант с горячей ванной и бритвенным лезвием, однако, во-первых, этот вариант тоже казался не вполне мужским, а во-вторых, здравый смысл говорил о высокой вероятности испугаться и прекратить суицид. Оставалось падение с высоты.
        Полет с крыши не устраивал: было страшно. Несколько дилетантских попыток научиться наслаждаться страхом не дали результата. Внезапно блеснула мысль: а ведь падать в воду не так жутко, как на асфальт или, скажем, на чью-нибудь припаркованную возле дома машину! Пустив корни, мысль дозрела: падение в воду в принципе годится, но полной гарантии не дает. А вот упасть, желательно плашмя, на палубу проходящей под мостом порожней баржи - это совсем другое дело. Во-первых, не так страшно, поскольку сохраняется иллюзия прыжка в реку, а во-вторых, железо баржи ничуть не мягче асфальта. Хлоп - и готово.
        В-третьих, никто не виноват. Это ведь не броситься нырком под мчащуюся машину, после чего из водителя всю душу вытрясут, не говоря уже о незаслуженно причиненном душевном потрясении незнакомому и скорее всего ни в чем не виновному человеку. Речники, наверное, народ простой и на нервы крепкий - обругают придурка, чего тот, понятно, уже не услышит, сдадут тело полицейскому наряду на ближайшей пристани, наряд вызовет труповозку, тем дело и кончится. Минимум проблем.
        Баржа, как назло, не шла, сколько молодой человек ее ни высматривал. Мутна и неуютна, а главное, пуста была рябая жидкая поверхность. Не наблюдалось на ней ни вожделенной баржи, ни прогулочного теплоходика, ни даже какого-нибудь завалящего буксира. Вообще никаких плавсредств. Возникла было гипотеза о еще не начавшейся навигации, побултыхалась немного в голове и сгинула, чуть только из-под моста вынеслась белая чайка на распростертых неподвижных крыльях. А ведь чайки - перелетные птицы. Значит, точно весна. И непрочный лед на Москве-реке еще когда сошел…
        По какой-то причине белоснежная чайка особенно расстроила молодого человека. Настроение не располагало любоваться изяществом.
        - Сволочь, - сказал он с чувством, имея в виду, собственно, не только птицу, но и отсутствующую баржу, и погоду, и вообще жизнь такую. Что это за жизнь, которая не позволяет прервать ее единственно приемлемым, любовно выбранным способом? Дрянь, а не жизнь.
        Он еще раз внимательно посмотрел вперед себя, но ничего интересного не высмотрел. Были там два моста - автомобильный и для метропоездов, - но баржи не наблюдалось. Тогда он обернулся, привстал на цыпочки и посмотрел назад сквозь стеклянную оранжерею. Не было ничего и там, кроме редких пешеходов, а на реке не наблюдалось ни порожней баржи, ни вообще никакой. Сошла бы баржа, груженная, скажем, углем или щебнем…
        А груженная песком - не сошла бы. Ибо амортизирующие свойства.
        То есть демпфирующие…
        Внизу каркнуло. Из-под моста вновь вынеслась давешняя чайка, неведомо когда успевшая сделать полный круг, а может быть, вовсе не та чайка, а другая. Но теперь за чайкой, старательно работая крыльями и постепенно сокращая отрыв, гналась большая серая ворона. Того и гляди вцепится в хвост или долбанет клювом по копчику… или как он у птиц называется?.. О, вспомнил! Пигостиль.
        Белоснежная красавица чуть шевельнула головой, грамотно, как опытный пилот, отслеживая заднюю полусферу. Когда расстояние между перьями ее хвоста и вороньим клювом сократилось до незаметной величины, чайка заложила резкий вираж, а одураченная ворона, проскочив по инерции мимо, возмущенно каркнула. Суетливо замолотив крыльями, она вновь тяжело и неуклюже попыталась зайти чайке в хвост. Та никуда не делась: парила в пределах досягаемости, словно приглашая серую разбойницу повторить попытку.
        И серая - даром что вороны считаются умными птицами - повторила, и вновь с тем же результатом. И повторила еще раз и еще. По прямой она летала быстрее, но тот, кто конструировал летательный аппарат марки «ворона», по-видимому, мало заботился о маневренности. Чайка ни разу не дала застигнуть себя врасплох, в последний момент изящным маневром уходя от атаки и ни разу не попытавшись атаковать в ответ. Происходящее ей явно нравилось. Наверное, она поставила перед собой задачу загонять ворону до полусмерти.
        «Развлекается, зараза, - неприязненно подумал молодой человек о чайке. - А серая - просто дура».
        Мелькнувшая было мысль о встрече верткого «МиГ-17» с тяжелым «Фантомом» над джунглями Вьетнама показалась ненужной и неуместной. Суицид - дело ответственное и серьезное, отвлекающие факторы здесь неуместны. Какие могут быть вороны с чайками и какой Вьетнам, когда настала пора осуществить последнее и самое важное решение в жизни? Сам решил, и не с бухты-барахты, не вдруг и не сдуру, а тщательно обдумав и взвесив решение, сам выбрал место и время - а тут, понимаете ли, дурацкие забавы пернатых!
        Мешают. Сбивают настрой.
        Взвихрился воздух, как гигантской ложкой взбаламученный, и новая порция мокрого снега ударила в лицо, убив наповал всякое легкомыслие. Вот сейчас бы и броситься плашмя с моста… Самый подходящий момент. Одна беда: проклятая баржа все не шла и не шла, ни спереди, ни сзади, а плашмя о воду - еще расшибешься ли насмерть? Уйти не солоно хлебавши, что ли?
        Ага. И потом остервенело ругать себя придурком и всякими другими поносными словами, а обнаружив в себе толику радости, животной радости организма, - еще и слабаком, малодушным сукиным сыном. И вновь настраиваться… Очень надо!
        Господи, как тошно… Заснули речники, что ли? Забастовка у них? Ну когда же подойдет эта чертова баржа?..
        - Через пятнадцать минут с секундами, - послышался справа звучный баритон с хрипотцой. - Со стороны центра города.
        Другой бы, находясь в столь издерганном состоянии души, подпрыгнул от неожиданности. Подпрыгнуть молодой человек не подпрыгнул, но вздрогнуть - вздрогнул. Нормальный рефлекс. Пока тело живо, оно во власти всякого непотребства вроде физиологии, а значит, отзывается на рефлексы. Но это временно и поправимо…
        Шагах в пяти справа от себя молодой человек обнаружил мужчину лет сорока, непринужденно сидящего на перилах и свесившего ноги в сторону реки. Обоих можно было принять за собратьев по духу с той разницей, что мужчина был изжелта-смугл, горбонос, одет в черную кожаную куртку и черные же кожаные брюки, бороды не имел вовсе, а перетянутый резинкой хвост на затылке отливал не блеклой соломой, а вороненой сталью.
        - Вам бы надо сместиться метров на двадцать - двадцать пять вон туда, - как ни в чем не бывало продолжал незнакомец, указав рукой в сторону Киевского вокзала. - Тогда баржа пройдет точно под вами.
        В ответ молодой человек лишь дико посмотрел на незнакомца и ничего не сказал. Не каждый же, подобно голливудскому киногерою, никогда не лезет в карман ни за словом, ни за пистолетом.
        - Я знаю, где проходит фарватер, - пояснил незнакомец.
        Тут только молодой человек начал приходить в себя.
        - Какого… - приступил он к произнесению гневной и вряд ли цензурной тирады, целиком оправданной в данном случае, ибо в некоторых ситуациях непрошеный советчик ничем не лучше помехи, - и осекся. До серого вещества наконец дошли и поразительная догадливость незнакомца, и странная его внешность, и не менее странное место, выбранное им для сидения, и то, что позади него сквозь стеклянный туннель по-прежнему двигались спешащие и не очень спешащие пешеходы - причем хоть бы один из них повернул головы кочан! Никому не был интересен сидящий на перилах моста черный человек. Воробей, усевшийся там же, наверное, привлек бы к себе больше внимания.
        Тут молодой человек потерялся и забормотал вначале шепотом, потом непроизвольно взвил голос до петушиного дисканта, поперхнулся и вновь зашептал:
        - Вы кто?.. Вы… зачем?! Что… кх… вам надо?..
        Черный человек расхохотался.
        - Вы бы сначала определились с тем, что надо вам, - веско сказал он. - Разбиться о баржу? Ну-ну. Через четырнадцать минут у вас будет такая возможность. Однако я замечаю в вас нерешительность и, простите, некоторую жалость к себе. Это видно по выбранному вами способу самоубийства. Кто хочет уйти из этого мира, тот просто уходит, не изобретая для этого сложных сценариев. На самом деле вы не хотите уйти, я это вижу. Вам просто желательно, чтобы мир вокруг вас изменился настолько, чтобы вы чувствовали себя в нем более приемлемо. Жаль, что с вашими средствами эта задача неосуществима. И никому вы ничего не докажете вашим суицидом, потому что всем в общем и целом наплевать, разве нет? От вашего ухода ровным счетом ничего в мироздании не изменится, уж мне-то вы можете поверить…
        Кем бы ни был незнакомец, пришлось признать: он глядит в корень. Но не его, едрена-матрена, собачье дело лезть в душу первому подвернувшемуся человеку со своей непрошеной правдой!
        - Настроение дрянь, понимаю, - продолжал тем временем разглагольствовать незнакомец. - Погода тоже дрянь. Одна дрянь влияет на другую, получается суперпозиция и интерференция дряни. Оттого и кажется, что и люди поголовно дрянь, и весь мир вокруг дрянь, и конца этому не будет. А это несерьезно и может быть объяснено лишь слабостью логики или узостью кругозора. Погода… пф! Тоже мне причина!..
        - Погода… - забормотал молодой человек, находясь в том странном состоянии, когда соображалка не подсказывает адекватного ответа, а толика разума, затаившись в глубине и не высовываясь, с болезненным интересом ждет, какой фортель выкинет остальной организм. - При чем тут погода?..
        - Наступит ведь и лето, - вкрадчиво молвил черный незнакомец.
        - Наступит, - без энтузиазма согласился молодой астеник. - Жара. Пот. Комары.
        - Слепни, - подсказал собеседник и отчего-то хихикнул.
        - Да, и слепни, - терпеливо согласился молодой человек.
        - Энцефалитные клещи, - вкрадчивым голосом продолжил незнакомец.
        Молчание.
        - Муха цеце…
        - Ну, может, хватит издеваться? - возопил молодой человек по закоренелой привычке не употреблять походя грязных слов. Потом все-таки употребил.
        Черный человек захохотал, раскачиваясь на перилах моста. Казалось, он вот-вот потеряет равновесие и свалится в реку, - однако качался и качался в свое удовольствие, невообразимо кренясь, и вопреки законам физики не падал.
        А потом вдруг и вовсе учудил: плавно взмыл на полметра и продолжал сидеть прямо на воздухе, не касаясь перил. Качаться, впрочем, перестал. Смеяться тоже.
        - Ну что вы рот разинули? - напустился он на молодого человека. - Ох, люди!.. Одно и то же, всегда и везде одно и то же! Кого ни возьми, все до одного как штампованные, никакого разнообразия реакций. Ну что, теперь небось пуститесь наутек? Валяйте, догонять не стану…
        Молодой человек молчал. Закрыть рот ему удалось сразу, а вот отрицательно помотать головой вышло только со второй попытки, да и то мотание получилось неубедительным, словно у заржавленного флюгера на порывистом ветру.
        Но незнакомец понял.
        - И на том спасибо, - сказал он язвительно. - Полагаю, теперь вы сообразили, что со мною следует хотя бы побеседовать? Или надо предъявить вам рога и копыта?
        Бросив взгляд на ноги черного незнакомца, незадачливый самоубийца установил наличие на ногах ботинок - очень хороших черных ботинок с высокой шнуровкой, то ли дорогих туристских, то ли спецназовских. Но что в них пряталось, ступни или копыта, понять было невозможно.
        - Ну-ну, - поощрил незнакомец. - Неужели вам не интересно, какие копыта у дьявола: раздвоенные, как у коровы, или цельные, как у лошади? Парнокопытный он или непарнокопытный? А может, мозоленогий, как верблюд? Да, чуть не забыл, еще ведь хвост! Как вы думаете, есть у моего хвоста кисточка на конце?
        - А вы покажите, - нашелся молодой человек.
        - Еще чего - штаны снимать у всех на виду, - брюзгливо молвил незнакомец, кивнув на стеклянный туннель, хотя никому из проходящих по туннелю пешеходов был решительно не интересен зависший в воздухе черный человек. - Но меня устраивает, что вам не очень страшно, и мне нравится, что хамить вы начали не в полную силу, а так, чуть-чуть… Может, поверите на слово? Нет у меня хвоста. И копыт нет, и рогов. Голову могу дать пощупать… хотя нет. Сделаем иначе.
        Черная фигура стала бледнеть. Исчезла кожаная куртка, ее заменил белоснежный балахон до пят, расположившийся на фигуре незнакомца безупречно живописными складками, а на спине выросли солидных размеров крылья такого ослепительно-белого цвета, что захотелось зажмуриться. Трансформировать свою голову незнакомец то ли не смог, то ли посчитал излишним, вследствие чего остался таким же смуглым чуть седеющим брюнетом, каким был. Лишь вокруг головы сгустилось из пустоты радужное сияние в форме нимба.
        - Так вам удобнее со мной разговаривать? - с плохо скрываемым сарказмом проговорил незнакомец. - Или когнитивный диссонанс мешает? Мешает? Тогда давайте разберемся, какого рода этот диссонанс. Вы верующий? Ну-ну, не тушуйтесь. Понимаю, что сейчас вам больше всего хочется не отвечать на вопросы, а оказаться в мире привычных для вас представлений… понимаю и терпеливо жду. Кстати, я не дьявол и не собираюсь покупать вашу душу. Я также и не ангел, не смотрите на мой временный облик. Хвоста у меня нет, и отращивать его ради вашего удовольствия я не собираюсь. Хватит с вас и крыльев. Итак, вы верующий?
        - Не сказал бы, - выдавил из себя молодой человек.
        - Даже сейчас? Замечательно. Значит, атеист?
        - М-м… тоже не сказал бы. Вера в отсутствие бога…
        - Можете не продолжать. Она тоже вера. Это тривиально. Следовательно, вы агностик?
        - Ну… наверное.
        - Прекрасно. Чтобы сознавать, что на свете есть и всегда останутся истины, недоступные человеческому разуму, нужно иметь какое-никакое мужество. А чтобы продолжать жить с этим пониманием, нужно еще большее мужество, которое не у всех есть, а уверовать в божественное для них невозможно, психотип не тот, вот и остается поджидать баржу, чтобы разбить о нее голову… Не дергайтесь! С вашим, без сомнения глубоким, внутренним миром мы разберемся немного позже. Сейчас меня интересует…
        - А скажите, - вдруг перебил молодой человек, - это вы были вороной? Ну, той, что гонялась за чайкой?
        - И чайкой был тоже я, - ответил собеседник. - Знаете, что такое ворона? Та же чайка, только в переводе Гоблина. Вам не смешно? Мне смешно. Думать люди, конечно, не умеют, но их афоризмы порой неплохи. Кстати, я попросил бы вас не перебивать меня. Итак, вопрос чисто для проформы: причина вашего намерения прервать свое существование? Надеюсь, дело не в изменившей вам девушке?
        - Нет…
        - Очень хорошо. Хотя немного жаль: в этом мире осталось так мало романтиков! И не в неоплатных долгах?
        - Нет…
        - Совсем хорошо. Значит, кое в чем вы уже не слабак. Впрочем, многие ваши знакомые не примут это во внимание. Все равно скажут: хлюпик, ничтожество. И забудут вас. Не пугает?
        - Нет.
        - Вероятно, дело в общей неудовлетворенности жизнью?
        - Ну, можно и так сказать…
        - Так и скажу. Приспособиться пробовали?
        - Разумеется.
        - О результатах не спрашиваю. Карьера не задалась?
        - Знаете, а идите вы!.. - вспылил молодой человек.
        Незнакомец в униформе ангела расхохотался.
        - Могу пойти, - весело сказал он. - Могу полететь. А могу просто исчезнуть, и вы останетесь один на один с вашими проблемами. Хотите? Ну скажите мне: «Черный ворон, я не твой», - и сигайте. Баржа пройдет под вами примерно через шесть с половиной минут… Нет, я одного не понимаю! Ему предлагают надежду на совсем иную жизнь, ему только что перевернули вверх дном все убогие представления в его бестолковой голове, перед ним могут раскрыться такие горизонты, о которых он за скудостью фантазии и мечтать не мог, - а он воротит нос! Пф! Что меня всегда удручало, так это человеческая психология. Не желаете показаться смешным, жалким, зависимым, так ведь? А вам не все равно за шесть-то минут до смерти? Вон она, баржа, видна уже. Ждать недолго.
        - Свинство это - читать чужие мысли, - пробормотал молодой человек, с ненавистью глядя на незнакомца. А мысли были, и не только перечисленные собеседником. Кто он вообще такой, откуда взялся? Галлюцинация? Гм, вряд ли… Если ангел, то фальшивый. Да и не бывает никаких ангелов, ни фальшивых, ни настоящих. Дьявол? Та же фигня: дьявола тоже нет… Кто он?
        - Я читаю мысли? - возмутился незнакомец. - По-моему, вы уж слишком возомнили о себе. Зачем мне читать ваши мысли, когда я и так их знаю? Никакого резона нет их читать. У людей вообще не мысли, а мыслишки. Полуфабрикаты и отбросы. Зачем бы я задавал вам вопросы, если бы рылся в мусоре? Я, например, не знаю, как вас зовут. Может, представитесь? - Поглядев на свинцовую воду Москвы-реки у себя под ногами, он добавил: - Напоследок…
        - Василий, - с явственным отвращением процедил молодой человек.
        - Рудра, - в свою очередь представился незнакомец и даже слегка наклонил голову, причем нимб вокруг нее успел за это короткое время растаять бесследно. - Профессия: ну, скажем упрощенно, бог. Подробности - со временем. Служебная обязанность: надзор за этой планетой. Хобби: изучение человеческих экземпляров. Не всех подряд, естественно. Вы, например, мне интересны… пока. Итак, продолжим. Верно ли я понял, что ваша неудовлетворенность жизнью проистекает не от вашего скромного места в человеческой иерархии, а, так сказать, вообще?.. Ну хоть кивните… Та-ак. Значит, у вас философская неудовлетворенность. Забавно… Знавал я в былые времена одного такого, соотечественники прозвали его Плачущим философом. Толковый был парень, диалектику выдумал, а это не каждому дано, и мог бы стать еще толковее, если бы меньше плакал и темнил… Ну, темнил - ладно… а плакать-то зачем? Не понимаю. Между нами говоря, и философствовать-то ему было совершенно незачем, как и вам. Много вы нафилософствуете, толком не зная мира, в котором живете, а? Я вас спрашиваю! - Василий молчал. Но если бы даже он попытался возразить,
незнакомец, назвавшийся Рудрой, не дал бы ему и рта раскрыть. - Ну что вы можете знать? - бушевал он. - Физику этого мира? Не смешите. Люди никогда не познают ее до конца. Ваши теоретики не в состоянии просто представить себе то, что они насчитали в своих моделях, а ведь они только начали подбираться к таким безднам, перед которыми иной раз пасую даже я! Может, вы убеждены, что знаете людей? Тоже смешно: даже я не всегда могу предсказать, чего от них ждать. Только в общих чертах… Ну а вы? Набрали в свое очень серое вещество малую толику информации, сделали скоропалительные выводы и решили, что вы слишком хороши для этого мира?
        - Может быть, - зло бросил Василий.
        Поражало его только одно: то, что он вовсе не удивляется беседе с этим типом, ангел он там, дьявол или бог. Как он сказал - Рудра?.. Э, стоп! Рудра! Кажется, об этом Рудре что-то когда-то было читано…
        Точно! Древнеиндийский бог сил природы, причем бог грозный, родившийся из земли в виде языка пламени… можно себе представить, каков был тот язык - как у взорвавшейся нефтяной платформы, наверное… Людей вроде не любил, а губил, всячески безобразил, предпочитая, чтобы его боялись, а не обожали. Потом… потом вроде смягчился, стал называться Шивой, обзавелся обширной паствой…
        - А почему у вас только две руки? - спросил Василий, впервые за время беседы проявив к чему-то неподдельный интерес.
        - А сколько бы вам хотелось? - огрызнулся Рудра. - Шесть? Шесть рук плюс две ноги - будет восемь. Паук. Когда я разговариваю с человеком, не желая его напугать, я не арахнид, а человек. Ну что ты будешь делать! Один раз пошутил на сельском празднике - так дураки вообразили себе, что я и впрямь шестирукий… Нет никакого Шивы, Василий, уж мне-то вы можете поверить. И Вишну нет, и Брахмы, и Иеговы. Вицлипуцли - и того нет… Я один. Вы не возражаете, если я приму привычный мне вид?
        - Пожалуйста, пожалуйста, - пробормотал Василий.
        О барже он уже забыл, как и о своем намерении. Любопытство - наверное, самая великая сила на свете, только не все это понимают.
        Крылья исчезли, белоснежный балахон растаял, черная фигура опустилась ниже. Теперь назвавшийся Рудрой незнакомец вновь стал выглядеть как человек и уже не сидел на перилах моста и не висел над ними, а стоял в трех шагах от Василия, грубо копируя его позу.
        - Униформа, - ткнул он пальцем себе в грудь, вероятно, имея в виду не только одежду, но и свой телесный облик. - Упрощенный вариант. Некоторые думают, что Рудре полагается еще лук с черными стрелами, но это от невежества. Зачем мне лук? Если уж пугать современных людей, то хотя бы огнеметом… Впрочем, к делу! Верно ли я понял, что вы не верите в бессмертие души?
        - Да, - подтвердил Василий, подумав со страхом, что теперь уже, пожалуй, ни в чем не уверен. И с еще большим страхом подумал он о том, что может сделать с ним этот черный тип, кем бы он ни был, богом или не богом. Пожалуй, что захочет, то и сделает…
        - Вы грубый материалист, - упрекнул Рудра. - Но знаете, в подавляющем большинстве случаев вы правы. Души… душонки… нематериальная субстанция… информация, одним словом. Человек умирает, и составляющие его тело химические элементы возвращаются в естественный круговорот веществ, а информация, или, если угодно, душа, теряется при этом процессе безвозвратно. На информацию не распространяются законы сохранения, что, между прочим, доказано вашими математиками. То есть чтобы сохранить душу какого-нибудь человека, чье пребывание в числе живых заканчивается, мне пришлось бы предпринять определенные действия, конкретно - переписать информацию на другой носитель, хотя бы и временный… Нудная, утомительная, а главное, почти всегда совершенно бессмысленная работа. Нет, этим я занимаюсь лишь в совершенно исключительных случаях… - Он замолк и выжидательно поглядел на жертву когнитивного диссонанса.
        - Например? - как-то само собой вырвалось у Василия, и он похолодел при мысли о том, что разговаривать подобным образом с богом, пожалуй, чересчур самонадеянно.
        - Скажите, чего бы вам хотелось, - ушел от прямого ответа Рудра. - Что бы вы желали получить прямо сейчас для того, чтобы навсегда отказаться от вашего глупого намерения лишить себя жизни и впоследствии вспоминать о нем с неловкостью или снисходительной усмешкой? Ну? Говорите же, не стесняйтесь. Вам нужно денег? Всемирной славы? Любви женщины? Может, всеобщего обожания?
        - И вы все это мне дадите?
        - Не исключено. Но если дам, то лишь то, что в моей власти и что не нанесет никому особого вреда. Вдруг вам придет в голову фантазия уронить Землю на Солнце? Я буду вынужден отказать вам в этой причуде. Не требуйте также, чтобы я прекратил мое существование, - это в принципе возможно, но я, знаете ли, против… - Последовала усмешка. - Итак, подумайте хорошенько: чего вам недостает?
        - Ума, - буркнул Василий.
        - О! - просиял Рудра и даже всплеснул руками. - Потрясающе! Редкий случай. Но зачем вам избыток ума, коль скоро вы ощущаете его нехватку? Ведь это по минимуму означает, что вы уже не дурак. А о том, что во многой мудрости много печали, вы, надеюсь, слышали?.. Гм, ну если вам так хочется, я, пожалуй, смогу пойти вам навстречу, но только не вдруг. Или вы куда-то торопитесь?
        Василий сам не знал, торопится ли он теперь и куда. На всякий случай он пожал плечами.
        - Вы получите шанс стать богом, - без обиняков заявил Рудра, по-видимому, воспринявший жест Василия как надо. - Бог, как вы понимаете, теоретически бессмертен. Он также мудрее большинства людей, поскольку имеет время подучиться на своих и чужих ошибках. Мне нужно только ваше согласие. Прошу внимания: речь идет не о вашем согласии стать богом, а только лишь о согласии получить шанс сделать это. Ничего еще не решено, так что потом не жалуйтесь. Не трудитесь задавать вопрос, почему я предлагаю шанс именно вам. Возможно, это просто мой каприз, но лучше считайте, что я нашел вас подходящим кандидатом на данную роль. Подходящим, но, заметьте, не единственным! Если вы не подойдете, я обязуюсь вернуть вас в исходное состояние, то есть поместить в эту же пространственно-временную точку с подчищенной памятью, и делайте с собой что хотите. Годится?
        Василий наморщил лоб.
        - А можно не стирать память? - спросил он, и в его голосе впервые за весь разговор проявились робкие нотки.
        - Можно, можно, - засмеялся Рудра. - Так и быть: если до этого дойдет - я спрошу вас, стирать или не стирать. Неужели вы думаете, что я боюсь огласки информации обо мне? Кричите хоть на каждом углу, никто не поверит. Рудра! Рудра! Да кто он такой? Три четверти людей о нем вообще ничего не слыхали, прочие же решат, что еще у одного психа окончательно съехала крыша. Все боятся когнитивного диссонанса, а что до вас лично, то вы в качестве отвергнутого претендента будете мне уже совсем не интересны, и какое мне дело до ваших душевных терзаний? Хоть самозажарьтесь на газовой плите, хоть сами себя посадите на кол, мне безразлично. Ежедневно сколько-то людей погибает не менее мучительным образом, так почему же меня должна волновать именно ваша судьба? Быть может, вы сами будете умолять меня стереть ту часть вашей памяти, которая касается упущенного вами шанса, откуда мне знать? Я ведь бог простой, не всеведущий. Хотя на вашем месте я бы не слишком держался за лишние воспоминания, потому что вы, насколько я понял, уже и без меня раздумали самоубиться. Ну и останетесь целы, будете жить-поживать, как все
прочие люди, и добра, естественно, наживать… Ну что, согласны?
        Василий молчал, морща лоб. Великая путаница царила в его голове.
        - Подвох ищете? - совсем развеселился Рудра. - Ну-ну, валяйте. Не стану уверять вас, что его нет, все равно ведь не поверите. Просто приведу понятную вам аналогию: что теряет абитуриент, не прошедший по конкурсу? Ничего он не теряет - он просто ничего не приобретает. А если стереть ему память о неудачной попытке, то он даже не огорчится… Итак?..
        - Согласен, - сказал Василий. - А когда…
        - Первое испытание? Прямо сейчас. Через сорок пять секунд из-под моста покажется нос баржи. Где - вы знаете. Вы прыгнете с моста на баржу именно так, как хотели - плашмя. Задание понятно?
        - Да… - вымолвил Василий, чувствуя, как внезапно побежали мурашки по коже. - Но… зачем?
        - Для проверки силы вашего желания стать богом, - сурово молвил Рудра. - Вы ведь не думаете, что мне нужны нерешительные кандидаты, сами не знающие, чего им хочется? Нет, не думаете?.. Тогда делайте, что вам говорят.
        В голове Василия бушевал шторм баллов на двенадцать. Перестаньте уговаривать самоубийцу отменить свое решение или хотя бы повременить с его исполнением, заявите ему, что он не просто имеет право, а именно обязан добровольно перейти в мир иной, - и ему неудержимо захочется жить. Кто он, этот тип, назвавший себя Рудрой, - действительно бог, что бы ни подразумевалось под этим словом, или просто развлекающийся гипнотизер? Но даже если он бог, то чем закончится падение на баржу?..
        Неужели тем, чем оно должно закончиться по законам физики?
        И неужели тот, древнеиндийский Рудра предпочитает теперь убивать не черными стрелами, а вульгарным обманом?
        Очень хотелось выругаться, плюнуть и уйти. Да, потом будет стыдно. Удастся ли когда-нибудь забыть этот стыд?
        Очень вряд ли.
        Хорошо, что Василий не видел себя в этот момент. Расширенные глаза безумца и деревянные непослушные ноги. На деревянных ногах он удалился шагов на тридцать в указанном Рудрой направлении и глянул вниз. Долго ждать не пришлось - из-под моста сейчас же показался черный мятый нос идущей порожняком баржи - широкий, как шоссе, и тупой, как сама идея прыгнуть вниз. Он выползал, как кит, как чудовищный Моби Дик, надменный, безобразный и равнодушный ко всякой мелюзге, и грубые сварные швы походили на боевые шрамы старого кашалота.
        Со второй попытки Василий перебрался через перила. Ох, как не хватало руки, могучей руки, чтобы взяла за шиворот и властно толкнула вниз! Секунда… еще одна… и еще…
        Нос баржи ушел далеко вперед. Как ни длинна была посудина, а всему есть предел, и Василий почувствовал, что скоро под ним появится рубка, если баржа самоходная, или буксир-толкач, если простая. Не выдержал - оглянулся на Рудру. Тот стоял у перил и улыбался - кажется, насмешливо.
        - Ну и хрен с ним, - прошептал Василий. - Плевать. Решил - сделаю. Хрен с ними со всеми…
        Кого он имел в виду под «всеми», он и сам не смог бы объяснить в данный момент.
        А в следующий - выпустил перила и, оттолкнувшись от них тощим задом, рывком наклонился над пустотой. Ощутив начало падения, дернулся было вновь вцепиться в ускользающую опору, но каким-то чудом поборол малодушие. Не закричал, хоть и было нестерпимо жутко. Просто падал плашмя, как и собирался, и наблюдал расширенными зрачками стремительное приближение грязной палубы.
        Две секунды свободного полета - это очень немного.
        Для самоубийцы, впрочем, более чем достаточно.
        Для бога, как оказалось, тоже. Неудержимое падение внезапно прервалось в полуметре от грязного железа, и целое мгновение изумленный Василий наблюдал под собой проплывающие вмятины, швы и пятна ржавчины.
        Потом все завертелось перед глазами и накатила темень.
        Глава 3
        Чемпион среди феноменов
        Веня соврал: я не выздоровел ни через сутки, ни через двое. Переломы, правда, срослись за считаные часы, как им и положено, и теперь я не плавал в ванне с гелем, как склизкий комок в киселе, а просто лежал на больничной койке в корабельном медотсеке, но встать с нее не мог, хоть и пытался. Кружилась голова, падал. Наша красотка Лора удивилась и прописала мне серию инъекций. Когда не помогли и они - помрачнела и взялась за меня по-настоящему.
        А я умирал. Наверное, мой организм умудрился совершить невозможное - подцепил-таки смертельный местный вирус или бациллу. Я всерьез нацелился переселиться в лучший мир, и мой личный «всерьез» свирепо, как разъяренный хищник, боролся с Лориным обстоятельным врачебным «всерьезом». Я знал, что, выживу я или нет, мой случай попадет в анналы как редчайший пример тяжелого течения заболевания от инфицирования человека инопланетным возбудителем, миллионами лет эволюции вовсе не к человеку приспособленным. Никогда я не стремился к такой славе, да и кто к ней стремится? Но мне уже было все равно.
        Умирать от болезни не страшно, нет. Подлая хвороба сначала вымотает жертву так, что та охотно согласится принять любой исход. Я и принял. Помру так помру, не помру так не помру. Очень просто. Хотелось только, чтобы все это поскорее кончилось.
        Но оно не кончалось. Страшный жар внезапно сменялся ледяным ознобом, я стучал зубами, затем вновь потел, проваливался в жуткие кошмары и выныривал из них, адски болели суставы, из пор сочилась сукровица, которую едва успевала впитывать адаптивная койка. Неизвестная геморрагическая лихорадка, что же еще. Прогноз, как водится, плохой, а ощущения - как при колесовании. Впрочем, не уверен, не подвергался.
        Мелкие букашки-роботы ползали по мне, силясь помочь. По-моему, Лора науськала на меня сразу три комплекта этих букашек. Они щекотали и массировали меня, они неутомимо собирали информацию и передавали ее в умные мозги задействованного ради меня «Парацельса», они даже дрались между собой за особо привлекательную для них точку на коже, куда так сладко воткнуть тончайшую иглу с микроинъекцией. Они были заняты своим делом, я - своим.
        Я попросту умирал.
        Это тоже дело, и довольно ответственное. А вы что думали? Глупо испортить конец жизни мольбой или истерикой - и стыдно, и толку нет никакого. Из набора атомов родился, в набор атомов возвращаешься. Разве кто-то обещал тебе, что будет иначе? Ведь только в раннем детстве ты наивно верил, что к твоей старости ученые обязательно изобретут некий эликсир бессмертия. Повзрослев, понял: нет такого эликсира, никогда его не будет, да и не надо.
        Словом, мне снилось - если бредовые видения можно назвать снами, - что мое бренное тело рано или поздно превратится в межзвездную пыль. Если меня закопают на Реплике, это произойдет довольно скоро по астрономическим меркам - когда местное солнце станет красным гигантом и понемногу испарит планету. Если же мои товарищи и коллеги окажутся настолько глупы, что заморозят труп и повезут его на Землю, ждать придется несколько дольше - не менее пяти миллиардов лет.
        Ну скажите, велика ли разница для того, кто уже не существует? Очень «мудрые» мысли возникают порой у умирающего!
        Зато я не ныл.
        По правде говоря, особой моей заслуги в том не было. Непросто ныть тому, кто выплывает из бреда лишь изредка и только для того, чтобы вспомнить, кто он такой и где находится. Вроде глотка воздуха перед очередным нырком. На жалобы просто не остается времени.
        Сны скоро изменились, и были они чудовищны. В них я летал по воздуху и в космосе, нырял в звезды и планеты, без труда протыкая собой конвекционные слои горячей плазмы и древние геологические пласты, вновь устремлялся в черную пустоту, заполненную лишь всевозможными полями, мое присутствие выбивало из них стаи виртуальных частиц, и я не ощущал ни веселья, ни жути. Мои полеты были не удовольствием, а работой, каким-то очень важным и довольно скучным делом, которому отдаешься только потому что надо, надо, иначе никак нельзя, это неизбежность, надо начать и кончить, впереди отдых, - но работа никак не кончалась, не отвязывалась, и я таскал на себе груз недоделок, как баран таскает курдюк, не имея с него никакой пользы. Иногда полеты на время прерывались, и тогда я превращался в грозного судию, кого-то карал, кого-то миловал, а кого именно - не мог понять. Какую-то безликую толпу. Качались люди с белесыми пузырями вместо голов, и никто не смел, да куда там не смел - даже в мыслях не держал оспорить мой самый дикий приговор, и это было самое страшное. Я жалел их, но карал, ибо было за что, жалел и все
равно карал, и они пели мне хвалу, корчились в муках, но все равно голосили нараспев, а я покрывался липким потом. Мне не было противно - было страшно.
        Никогда не думал, что из человеческого тела может выйти столько пота! Я буквально плавал в нем, как селедка в рассоле, и, вываливаясь ненадолго из сна, мечтал нырнуть в прохладную воду, и нырял, конечно, но уже снова во сне, и опять летал, уже понимая, что лечу не просто так, а спешу туда, где опять надо карать и миловать, разрушать и строить…
        Хуже всего было то, что мне это порой нравилось. Даже разрушать. Даже обрекать на казнь. И это пугало меня еще сильнее, чем муки осужденных мною людей. Я понимал, что со временем привыкну, но эта перспектива не приносила мне облегчения, а в точности наоборот. Что-то случилось со мной, и я откуда-то знал, что уже никогда не стану таким, как прежде. «Никогда» и «навсегда» - вот самые страшные на свете слова. И ни повернуть, ни отказаться, завопив жалобно, замахав руками, спрятав голову под подушку… Дело сделано, рыбка задом не плывет. За что мне такое, Господи, за что?
        А не позволяй кусать себя заразным пиявкам, вот за что!
        Галлюцинируешь? Валяй дальше. Если можешь, постарайся не помереть, и это все, что от тебя требуется…
        И вновь появлялся темный силуэт с острой бородкой, он говорил мне что-то, а я его не понимал. Но чувствовал, что его появление как-то связано и с болотом, и с пиявками, и с навязанной мне ролью судии и демиурга. Не раз я хотел прогнать темного человека, однако не решался сделать это и понимал: никогда не решусь. Странно… Я боюсь? Я трус?! Не замечал этого за собой. А получается, что все-таки трус!
        В очередной раз выпав из сна, я вдруг понял, что больше не хочу спать. Журчала специальная подстилка, отсасывающая пот, тело было липким. Из вены на сгибе правой руки змеилась трубочка, и еще какие-то провода тянулись к приборам от датчиков, прилепленных там и сям к моему телу. Кожу щекотали букашки-роботы, тихо гудел «Парацельс», думая свои медицинские думы. В медотсеке никого не было. Но только я собрался стряхнуть с себя букашек, как «Парацельс» пискнул, и тут же вошла Лора.
        Одарила меня профессиональным взглядом и уставилась на экран.
        - Однако! - Скрыть удивление ей не удалось. - Тебя можно поздравить. Как самочувствие, Стас?
        - Сносно, - сказал я. - Буду жить, а?
        - Будешь.
        - Тогда сними с меня этих клопов, не то я сам это сделаю.
        Лора поколебалась и задала команду. Букашки побежали по мне галопом, и через полминуты ни одной не осталось. Тогда я вволю и с наслаждением почесался там и сям.
        - Ну так как же ты все-таки себя чувствуешь? - спросила Лора. - Изложи как можно подробнее.
        - Статью напишешь? - прищурился я.
        - Конечно.
        - Валяй. Могу встать, могу работать - вот как я себя чувствую. Кстати, завтрак не помешал бы. Посытнее.
        - О! - сказала Лора. - Аппетит - это уже кое-что. Это просто замечательно. А скажи…
        Прежде чем я получил завтрак, мне пришлось ответить на добрую сотню вопросов в диапазоне от не болит ли у меня чего до здоровья моих прабабушек. Кажется, Лора все-таки осталась недовольна. Врачам не нравится, когда организм пациента ведет себя вопреки их прогнозам.
        - Я могу встать?
        - Полежи еще хотя бы сутки. Тебя надо понаблюдать в стационарных условиях. Возможен рецидив.
        Ну вот, так я и думал.
        - Сутки, пожалуй, вытерплю, - проворчал я. - Но не больше.
        - Это уж как Этель скажет…
        Что да, то да. Наша Этель Симпсон - кремень-женщина, да другую бы и не назначили начальником экспедиции. Препираться с Этель - дохлый номер.
        - Пусть она для начала скажет, чтобы мне поесть дали…
        Еда оказалась превыше всяких похвал: мало того, что расстарался дежурный по кухне, так еще и личный состав прислал мне вкусные заначки. Плохо только, что Лора торчала в медотсеке, вероятно опасаясь, что пища полезет из меня обратно. И напрасно торчала.
        Она даже не возразила, когда в медотсек шумно, как горный обвал, ввалился Веня. То ли Симпсон расщедрилась до того, что разрешила пускать ко мне посетителей, то ли Веня наплевал на риск получить внеочередное дежурство по лагерю.
        - Стас! - завопил он так, что у меня зазвенели барабанные перепонки. - Стас, ты глянь, что творится!..
        - Алмазные копи нашел? - съехидничал я. - Или пиявку нового вида?
        - Какие еще копи! Дювивье летал в лес проверить свои ловушки, так там знаешь что?..
        - Неужели мамонты?
        - Да не в ловушках! Дурень! Не в ловушках, а во всем этом палеозойском лесу-водоеме! В недоделанном угольном бассейне! Известкование всего и вся! Я тоже летал, образцы взял. Вот глянь пока снимки…
        Я просмотрел снимки, затем взялся за образцы. Да, это был банальный известняк, простой и доломитизированный… Натеки кальцита, какие бывают в карстовых полостях. Повертел в руках кристаллик исландского шпата и посмотрел сквозь него на Веню. Тот, конечно, удвоился. Да и без удвоения исландский шпат ни с чем не спутаешь.
        - Ну и где ты его добыл?
        - Прямо на стволе местного хвоща! - выпалил Веня. - И ствол весь кальцитом покрылся… Да вот же снимок, я сначала заснял этот кристалл, а потом уже отколол…
        - Плохо заснял. Я его за чешуйку на стволе принял.
        - Сам ты чешуйка! Кто из нас биолог, а кто только и умеет, что молотком махать? Не бывает на хвощах таких чешуек…
        - Там еще есть такое?
        Веня замахал руками.
        - Сколько угодно! Этот известняк прямо на глазах растет. Слушай, я чего-то в этой жизни не понимаю…
        Я и сам не понимал.
        - Полетели.
        - Э, куда? - встрепенулась Лора. - Тебе лежать надо.
        - Еще успею после смерти, - отрезал я. - Портки отдай, а?
        Плох тот медик, который дает пациенту много воли. Разумеется, никакой одежды я не получил, а Лора после бурной перепалки унеслась к Симпсон за поддержкой. Мне только этого и надо было. Завернувшись в полотенце и оставляя на полу следы потных ног, я проник в свою каюту, оделся в запасное и принялся понукать Веню, как понукают лошадь. Скорее, черт, пока не засыпались! Взяли дежурную «бабочку» - чего мелочиться, так и так Симпсон мне шею намылит.
        Лес-водоем обмелел - это я увидел еще издали. А вблизи оказалось, что странный цвет древесных стволов не игра светотени, а самое настоящее известкование. Белые и серые тона легли на первобытный лес, как будто кто-то сверху щедро присыпал его известкой, только искорки кристаллов сверкали на солнце так, что резало глаз. Что же это?.. Обычно я понимаю, когда Веня пытается разыграть меня, а когда серьезен, и в этот раз сразу понял, что он не разыгрывает, даже не думает разыгрывать, но, оказывается, поверил в это не до конца… Да и как прикажете трактовать сей феномен? Все, чему меня учили, вся геологическая наука, весь мой полевой опыт рухнули ко всем чертям. Хлоп - и нет их, и оказывается, что на этой паскудной планете иные законы природы, и постигай их заново, если только планета разрешит… Мы посадили «бабочку» на сером от известняка островке и принялись осматриваться.
        - Вот здесь я и был, - сказал Веня. - А вот отсюда, значит, я и…
        Он осекся. Древовидный хвощ - точнее, его местный аналог - был весь покрыт коркой известняка. На том месте, где Веня отколол образец, выросла целая друза прозрачных кристаллов, каждый в форме параллелограмма, почти ромба. Но не исландский шпат привлек мое внимание. В нескольких местах на стволе пучились наросты извести, похожие на каповые, они шевелились, точно живые, они бугрились и увеличивались в размере. Я стукнул один геологическим молотком, чтобы убедиться в том, что и так видел: на стволе, возникая непонятно откуда - не из атмосферы же, - бурно росла рыхлая влажная известь, она быстро твердела, реагируя с углекислотой, и застывала твердым панцирем. Да что же это такое…
        Этого не могло быть, но это было. Перистые листья плаунов поникли под нежданным грузом, с них звучно падали мутные капли, буквально на глазах росли сталактиты. То и дело слышался громкий треск, а затем либо всплеск, либо каменный стук - обламывались ветви, не выдержавшие тяжести. Причем стук слышался чаще всплеска - лес-водоем сильно обмелел, вода ушла, обнажив мертвые стволы и коряги, также одетые в известковую броню. С шумом рухнуло дерево, заслонявшее соседнюю крону, поросшую мириадами кристалликов арагонита, и они так засверкали на солнце, что я зажмурился. Ущипнуть себя, что ли? Не поможет…
        Некоторое время мне казалось, что я все еще сплю и вижу сон. Эту гипотезу пришлось отбросить как несостоятельную.
        Мы перелетали с места на место. Я собирал и собирал образцы, хоть и понимал уже, что они не дадут мне понимания, я просвечивал дно леса-водоема на пятьдесят метров, то есть на предельную для моего портативного геолокатора глубину, и не видел там ничего, что могло бы вызвать такой феномен. Не было там избытка соединений кальция, магния и стронция, ну не было! Откуда же тогда они взялись? Я пойму, мысленно твердил я себе, я обязательно пойму, вот только разберусь вон с тем местом… и с этим… и вон с тем еще… И я «разбирался» - осматривал, фотографировал, скалывал, просвечивал, то есть делал все, что полагается делать в поле, но ничегошеньки не понимал в том, что происходит, а понимал лишь то, что на самом-то деле я ни с чем не разберусь, потому что не умею переть буром против моих же представлений о природе. Все это было похоже не на природный процесс, а на чью-то глупую выходку, на выдумку психа, которая вдруг взяла и решила овеществиться. Знать бы еще - зачем…
        Чтобы свести меня с ума? А что, это тоже версия.
        Творилось что-то неописуемое. Растительность не только покрывалась известняковой коркой - она сама становилась известняком. Сверкающие кристаллы с одинаковой легкостью обволакивали тонкие былинки и толстенные стволы, это творилось прямо на глазах, и двоились внутри исландского шпата поглощенные растения, вначале четкие, как нарисованные, а потом лишь зыбкие полупрозрачные тени. Замещение живой ткани карбонатом кальция происходило стремительно, как в анимационном фильме, и плевать было природе на то, что обычно этот процесс требует как минимум десятков лет и обязательно идет в растворах. Я-то видел: бурное, практически взрывное известкование шло повсюду. Природа насмехалась над нами, известняк глумился, арагонит назойливо сверкал, вкрапления желтоватого магнезита и бурого сидерита сводили с ума, удивительной красоты сростки кристаллов гипса попросту издевались, и только зависшее вблизи зенита солнце по-прежнему жарило, делая вид, что ничего не изменилось, да с моря веял слабый ветерок. Вода куда-то уходила, а та, что не успела уйти, прямо на глазах покрывалась прочной известковой коркой. По ней
можно было пройти от острова к острову, и я ходил, а Веня Фейгенбойм тащился следом, снимал кадры направо и налево, собирал образцы в набрюшный контейнер и все время бубнил, что пора возвращаться.
        Куда? В скучный медотсек?
        Больше всего меня поразила гигантская морда одной земноводной твари, торчащая из доломитовой корки. Местный владыка, гегемон этих полузатонувших зарослей, был еще жив, но уже не мог дышать. Плоская бородавчатая морда чудовища окаменела, лишь глаза, два темных глаза навыкате еще шевелились через силу. Но вскоре застыли и они, а спустя несколько минут побелели. Хоть бери молоток да откалывай эту голову - вот, мол, изваяние один в один, годный экспонат для музея, никакой скульптор не сделает лучше…
        - Как бы нам самим не обызвестковаться, - громко сказал теряющий терпение Веня.
        Между прочим, резонное опасение.
        - Сейчас, сейчас… - пробормотал я, еще на что-то надеясь. - Еще пять минут…
        Какие пять минут? О чем я? На что надеюсь - на озарение? Так оно не приходит по заказу. Или на то, что ополоумевшая действительность вдруг сама собой произведет на свет нечто объясняющее смысл и причину феномена? Так и это вряд ли.
        Вокруг творилось до боли непонятное. Что это - неравнодушная природа? Природа, которой вдруг стало не наплевать? С чего бы вдруг?.. И на что ей не наплевать, спрашивается? И почему она хулиганит?
        - Опасно здесь, говорю, - в который раз пробубнил Веня.
        - Ты уже известкуешься? - огрызнулся я. - По-моему, нет.
        - Когда до нас дойдет, поздно будет.
        Я проигнорировал это паническое высказывание. Веня помолчал и сказал:
        - Два. - У него вообще есть привычка изъясняться числительными.
        - Чего два?
        - Два придурка. Сунулись в то, чего не знают. Видел, как муха вязнет в варенье?
        - Ладно, - нехотя согласился я. - Мотаем отсюда. Где наша «бабочка»?
        - Да вроде там, - со вздохом облегчения показал Веня.
        - Тогда веди.
        У меня хорошее чувство направления, но Веня просто родился с компасом в голове. Тут с ним лучше не спорить.
        «Бабочку» известкование не затронуло - как мы ее поставили на островке, примяв днищем мелкие хвощи и ветвистые водоросли, так она и стояла, только уже не на живом, а на мертвом, да и островок исчез, слившись с известковой твердью. Напоследок я отломил красивую, всю в мелких кристалликах веточку папоротника. Подарю Лоре, авось не станет злиться на меня за побег…
        Лора не злилась - злилась Этель, и я ее понимал. Кто, как не начальник экспедиции, отвечает за выполнение программы и что ей, начальнице, делать, когда программа под угрозой? Наплевать на природный феномен и продолжать работать по плану? Или наплевать на план и бросить все силы на изучение феномена?
        Она даже забыла наказать нас с Веней, тем более что Люк Дювивье, слетавший к морю посмотреть, как ведет себя растительность на литорали, вернулся сконфуженный и совершенно голый, а жизнерадостное ржание всех, кто находился в лагере, довело его до исступления. «Придурки вы! - кричал он. - Вас бы туда! Поглядел бы я, как вы…» Подколки быстро сошли на нет - уж очень Дювивье был расстроен.
        - Что с одеждой-то случилось?
        - Что-что… Рассыпалась прямо на мне. Побелела, сделалась хрупкой и давай отламываться да отваливаться… Думал, и мне каюк. Останусь на берегу, как те каменные рыбы…
        На литорали он наблюдал примерно ту же картину, что мы с Веней в лесу-водоеме. То есть в бывшем лесу-водоеме, который теперь не лес и не водоем… Только Дювивье повезло чуточку меньше, чем нам.
        Всех троих Симпсон сдала Лоре на предмет проверки - не несем ли мы в себе заразу известкования. Никто даже не посмел вякнуть, что это-де антинаучно. Так что я вновь оказался в медотсеке, причем в изоляции от всех, кроме Лоры. Почти в одиночном заключении, спасибо, что хоть в исподнем, а не нагишом, как в прошлый раз.
        Как и следовало ожидать, никакой таинственной заразы «Парацельс» во мне не выявил. И все же я не был выпущен - остался на койке в изоляторе, причем Лора настаивала, чтобы я не сидел, а лежал. К моим просьбам она оставалась глуха, шуток не понимала, и апеллировать к нашим особым в недавнем прошлом отношениям было бесперспективно. Эх, Лора, Лора…
        - Хорошая ты женщина, - вздохнул я. Правда иногда такова, что ее не произнесешь без вздоха.
        - А ты не подлизывайся, - одернула Лора.
        - Больно надо. Я вот лежу и думаю: что ты нашла в этом Гарсиа?
        - Тебе не понять.
        - Нет, правда. Размер инструмента имеет значение?
        - Конечно, имеет.
        - Не упрощай. Ты ушла от меня не из-за этого.
        - А ты не усложняй. Расстались - и расстались. Ты переживал?
        - Немного.
        - Так я и думала. Раз немного, так и жалеть особенно не о чем. Встретились, посовокуплялись и разбежались без претензий. У меня-то к тебе претензий нет. Если тебе так легче, считай, что это я тебе надоела, а не ты мне. Попробуй самогипноз, побормочи формулы самовнушения, помогает.
        Она ушла, а я остался лежать не в самом лучшем настроении. Да, мы с Лорой остались друзьями и, положа руку на сердце, наш спокойный, без истерик, разрыв устроил бы меня… если бы не этот бык Гарсиа. Чем я хуже его - тем, что не бык? Или все-таки размером инструмента? А может, он предложил ей замужество? Да, это возможно. Я-то не предлагал…
        Через минуту я решил больше не растравливать себе желчь. Ну, ушла от меня женщина и ушла. Что такого? Это случается. К тому же ушла она не к Гарсиа, то есть не сразу к Гарсиа, а был некоторый перерыв… Тем лучше, и нет у меня оснований противопоставлять мои стати статям быка. Пусть Лора будет счастлива, я только порадуюсь за нее.
        Однако в душе у меня все равно шевелился какой-то червячок. Не кусал, не грыз, но присутствовал.
        Я велел себе забыть о нем и стал думать об известковании. Ничего, конечно, не надумал, только стал еще тупее, чем был. Объяснить феномен я не мог, хоть бы и перерыл все справочники. То, что я видел, не имело права существовать, и точка. Прикажете верить в чудо? В общем-то в чудеса я верил… теоретически. Если они происходят где-то далеко и не со мной - пусть будут. Тем интереснее гадать: правда или мистификация? Но верить в заведомые, зримые чудеса, с которыми можно встретиться в быту или на работе, - увольте. Не бывает в наше время необъяснимых чудес. И не должно быть. Ни на Земле, ни на Реплике, ни в самом дальнем уголке Вселенной, куда наши потомки попадут не раньше чем через тысячелетие. Попадут, поглядят и скажут: никакие это не чудеса, это всего лишь местная специфика, а в общем-то везде одно и то же, скучно жить на свете, господа…
        А когда не скучно просто потому, что тихо шизеешь, - лучше?
        И еще я несамокритично думал, что мозги у всех нас - не только у меня - куриные, или, вернее, слегка модифицированные австралопитечьи и что не с такими мозгами понимают Природу. Объяснить-то мы можем что угодно, но понять - это уже совсем иное дело, и ничего-то мы не поймем, как бы ни тужились понять… А ведь как тужимся! Сколько экспедиций работает одновременно с нами в Галактике? Сорок? Пятьдесят? Да уж не меньше. И везде одно и то же. Если по результатам экспедиции планету признают перспективной, мы будем считать, что главное мы уже поняли, а с мелочами и тонкостями разберемся в рабочем порядке. И тут нам - хлоп по морде! Очень правильно это. Дураков бьют, это их удел и даже свойство. Мудрых бьют редко, но ведь мудрые куда попало не лезут…
        Я проснулся от дурного сна, в котором ходил по потолку и сердился на всех, кто ходит по полу. По потолку же ходить удобнее, разве не ясно? Во-первых, на нем меньше пыли, во-вторых, он не загроможден предметами, а в-третьих…
        Что «в-третьих», я не сформулировал, потому что посмотрел вверх. На потолке изолятора явственно отпечатались следы чьих-то потных ног. Они быстро таяли, но не настолько быстро, чтобы я не мог проследить, как тот человек двигался. Он пошел сначала в сторону двери, постоял там немного, потом вернулся другой дорогой, обогнув светильник… Следы обрывались как раз над моей койкой. Я вдруг понял, что лежу поверх одеяла и весь покрыт потом. А когда осознал, что это мои следы, - вспотел вторично.
        Некоторое время я лежал и ужасался. Лунатизм - это с людьми еще случается, но человек не геккон, чтобы бродить по стенам и потолкам хоть во сне, хоть наяву. И ни в какого человека от рождения не встроен антигравитационный привод.
        Это что же, я - феномен? В цирке меня показывать, в лабораториях на части разбирать?
        Собравшись с мыслями, я напрягся и приказал себе воспарить над койкой на метр. С тем же успехом я мог бы приказать Галактике перестать вращаться. Значит, я нормален… А следы?
        Следы на потолке уже растаяли. Да и были ли они вообще? Мало ли что померещится со сна. Наверное, я досматривал наяву занимательное сновидение…
        Так я убеждал себя, разве что не бормоча «я нормален, я нормален», и к появлению Лоры почти убедил.
        - Как самочувствие? - осведомилась она.
        - Как у всякого нормального лодыря, - ответил я бодро. - Скоро это кончится?
        - Потерпи еще. Думаю, скоро.
        - Что там наша Этель?
        - Собирается отрядить вас троих на изучение феномена. У остальных программа прежняя.
        - Она не может быть прежней. Она уплотнится.
        - Тебе-то что за дело? - Лора уставилась на меня с усмешечкой. - У них работа как работа, а у тебя риск.
        - Ага, - сказал я. - Обызвесткуюсь и буду торчать на окаменелом болоте вроде памятника. Ты мне цветы носить будешь?
        - На Реплике нет цветов. Принесу веник из хвощей.
        - Может, все-таки венок?
        - Не заслужил.
        Мы еще немного потрепались. Приятная все же женщина Лора, и плохо в ней только одно: этот антропоид Гарсиа. Конечно, он не позвал ее замуж, это я зря нафантазировал. Он просто старший офицер нашего «Неустрашимого» и на Реплике занят куда меньше научников. Отчего бы ему не покрутить роман, о котором будет приятно вспомнить в отставке? Один из многих и многих подобных романов…
        Быть не может, чтобы Лора этого не понимала. Она же умница. Выходит… Да ерунда сплошная выходит! Читай: я худший кандидат на эпизодический роман, чем этот Гарсиа. А почему? Со мною хоть есть о чем поговорить…
        - Анализы у тебя приличные, - сказала Лора. - Думаю, на этот раз не обызвесткуешься.
        Ну вот, подумал я, не хочет она со мной говорить. Кто о чем, а она об анализах.
        - А те двое?
        - Фейгенбойм в норме. Дювивье еще понаблюдаю сутки-двое.
        Бедный Люк…
        Он ведь тоже подбивал клинья под Лору, он завидовал мне, когда я владел ею, а теперь быть ему даже не на втором, а на третьем месте. С его-то темпераментом! Это же мука адова.
        Черта с два я его жалел. Я ему завидовал. Ну и что, что с Лорой теперь спит космофлотская дубина в аксельбантах? Зато пациент может видеть ее каждый день.
        Влюблен я, что ли?.. Нет, конечно нет. Это во мне взыграли собственнические инстинкты, сейчас мы поставим их на место. В два счета. Ну что такое Лора? Если объективно - женщина, каких много. Давно уже не юница, пользуется омолаживающими процедурами. Не всякий юмор понимает. Себе на уме. Знаем мы таких, видели их сотнями, шеренгами и батальонными коробками! Будут у тебя, Стас, еще такие. И даже не такие будут, а куда лучше!
        Лора ушла, а я завершил сеанс психотерапии и почувствовал себя гораздо бодрее. Захотелось даже пробежать кросс - по первобытной безжизненной пустыне, по окаменевшему лесу, затем по литорали… Посмотреть, не окаменел ли океан, пнуть в каменную морду какое-нибудь туземное страшилище, насобирать хрупких кальцитовых насекомых… В этот момент я не думал о причинах феномена. Я мечтал, и было мне легко-легко.
        Вот и потолок почему-то приблизился… Странно. Зачем он это сделал?..
        Внезапно я обнаружил, что парю над койкой. Это было даже интересно. Очень, очень яркая галлюцинация, весьма правдоподобная… Мне захотелось узнать, что это я такое съел, раз галлюцинирую? Или чем Лора меня напичкала? Или…
        Я понял, что нет никакого «или». Я летал, просто летал, точнее, висел в воздухе. Мне захотелось подняться повыше, и потолок послушно приблизился к самым глазам. Тогда я увидел на нем следы моих ступней, высохшие, едва заметные, но все же различимые, если приглядеться. Стереть их или оставить так? Пожалуй, стирать незачем: все равно снизу их никто не увидит.
        А если и разглядит, то примет за чей-то неумный розыгрыш. Или за галлюцинацию, ха-ха.
        Без всяких мускульных усилий я перенесся по воздуху к левой переборке, затем к правой. Заложил полубочку, перевернувшись на живот. Сгруппировался и кувыркнулся в воздухе. Опустился к полу и ввинтился спиралью снизу вверх и наискось. Все это получалось легко и естественно, как дыхание. Как ходьба. Так вот в чем дело!.. В прошлый раз я приказывал себе воспарить над койкой, а делать этого не следовало. Прикажите-ка себе поехать на велосипеде, если ни разу не ездили. Прикажите каждой мышце сокращаться именно тогда, когда надо, причем с четко выверенным усилием! Приказы тут бесполезны. Нужно просто один раз научиться, а потом достаточно захотеть.
        Я все-таки ушибся о потолок. Наверное, я сделал это достаточно громко, потому что вскоре услышал шаги Лоры. Едва успел приземлиться на койку и кое-как набросить на себя одеяло.
        - Ты чего буянишь? - строго осведомилась она.
        - Размышляю, как отсюда выбраться, - нашелся я.
        - Ты всегда так шумно размышляешь?
        - Не без этого. Зато выработал план действий.
        - Может, поделишься?
        - Буду делать подкоп. Как граф Монте-Кристо.
        Она даже не улыбнулась.
        - Серьезно, - сказал я, - когда ты меня выпустишь?
        - Если все будет нормально, то утром.
        - А сейчас ночь?
        - Сейчас вечер, - сказала Лора. - Пойду принесу тебе ужин.
        Голода я не чувствовал, но решил не отказываться: некоторые медики любят принимать отсутствие аппетита за грозный симптом.
        - Почитай или посмотри что-нибудь легкое на сон грядущий, - посоветовала мне Лора, запихнув в утилизатор грязные тарелки. Я изобразил готовность просмотреть хоть всю корабельную фильмотеку, и она ушла, пожелав мне спокойной ночи. А я остался размышлять.
        Легко сказать «размышлять». Голова шла кругом. Я все еще не был до конца убежден, что не галлюцинирую. С чего бы человеку левитировать ни с того ни с сего? Нет таких причин в природе. Вот сейчас попробую - и ничегошеньки у меня не получится…
        Я попробовал. Когда тело вместе с одеялом приподнялось над койкой сантиметров на десять, я быстренько уронил его обратно. Значит, все-таки летаю. Левитирую. Неясно, зачем это мне, но интересно…
        Может быть, могу что-нибудь еще? Как насчет телекинеза?
        На этот раз я остался лежать на койке, а мое одеяло, взметнув вихрь, устремилось к потолку с такой скороподъемностью, что куда там ковру-самолету. Я велел ему упасть, но подхватил взглядом на полпути, заставил зависнуть, расправил на нем складки и аккуратно опустил на себя. Передвинул чашку на столе. Заставил мои тапочки сплясать трепака. Ладно, это я умею. Что еще?..
        Я решил поиграть с освещением, но с этим делом не справился и оставил попытки. Да оно и к лучшему. Пусть Лора думает, что я готовлюсь ко сну или уже уснул. Лучше продолжу эксперименты с бытовыми предметами, тихие такие эксперименты, без шума, без вони, без световых эффектов…
        По моей воле мой правый тапок взлетел и завис посреди медотсека. Тапка мне было не жаль; не получится вернуть ему прежний облик - невелика беда. Ну-с, попробуем растянуть его от пола до потолка…
        Тапок начал было растягиваться - и порвался. Я состыковал обе половинки (с непривычки управлять сразу двумя предметами оказалось непросто) и срастил их. Все правильно: если хочешь менять геометрию предмета, позаботься о том, чтобы предмет это выдержал. Сделай его хотя бы из латекса.
        Я сделал - и на сей раз преуспел в задуманном. Тапок растянулся по моему приказу и сжался, чуть только я ему велел вновь стать добропорядочным тапком. Что бы еще попробовать? Менять геометрию предметов мне больше не хотелось, и я решил поупражняться в трансформации химсостава.
        Черт возьми! Не успел я придумать, каким материалом я хочу заменить латекс, как тапок побелел и, если я не зря изучал петрографию, превратился в чистый известняк. Я до того растерялся, что чуть было не уронил свое «изделие», едва успев подхватить его взглядом у самого пола. Велел висеть. Страшное подозрение зародилось в моей душе. Почему известняк? Потому что я предостаточно насмотрелся на него сегодня? Или (страшно подумать!) известкование леса-водоема вместе со всеми его обитателями - моих рук дело?!
        А что, очень может быть, что моих. Помню, снились мне кошмары, я был земноводной тварью, сидел в болоте и… и что? Мог я хотя бы мельком подумать во сне, что мне больше пристало ходить по твердому, нежели сидеть по горло в тухлой жиже? Подумать - и тут же забыть?
        Мог.
        Могла ли эта мимолетная мысль оформиться в неосознанный приказ?
        Почему бы нет.
        Я чуть не вспотел от такой мысли - и вспотел бы, если бы не приказал себе остаться сухим. Ну, если так, то завтра же я верну палеозойскому ландшафту свойственный ему палеозойский облик… Ладно, это будет завтра. А сегодня…
        По моей команде тапок стал золотым. Мне не было тяжело держать его в воздухе, но я ощутил его инерцию, когда подвигал им туда-сюда. Все-таки золото куда массивнее известняка. Вслед за этим я приподнял над полом второй тапок и проделал с ним ту же процедуру. Еще один приказ - и оба золотых тапка выросли до размеров крупной собаки. Ба, да я же богач!.. Впрочем, тьфу на богатство, я нутром чувствовал, что все это не более чем мелкая чепуха, какое там богатство, когда у меня такие возможности! А что если превратить это золото в чистый уран-235 и как следует шмякнуть тапки друг о друга?
        Мысль не успела развиться. Воздух в медотсеке потемнел, и в нем возник человек, еще более темный, чем воздух. Белело только его лицо, а пониже лица я разглядел остренькую бородку, почти как у Вени.
        - А вот этого не надо, - молвил человек и погрозил мне пальцем.
        Глава 4
        Кандидаты
        После кружения головы люди обычно неважно соображают - спросите любого, кто перекатался на карусели. Еще их тошнит, но Василия не затошнило.
        А вот голова кружилась нешуточно.
        - Новенький, - расслышал Василий сквозь белый шум, сопровождавший мучительные попытки осколков мира собраться во что-то целостное.
        - Еще один, - равнодушно констатировал другой голос.
        И мир наконец склеился воедино. Он оказался большой круглой комнатой, меблированной несколькими журнальными столиками и десятком кожаных кресел. На полу имелся пушистый ковер преогромных размеров, и на этом ковре Василий обнаружил себя в горизонтальном положении. Для гроба мир был велик, для Вселенной - мал. Рудры в этом мире не наблюдалось.
        Зато в нем находились два человека: смуглый - смуглее Рудры - курчавоволосый крепыш с широким скуластым лицом и рослый нордический блондин с тонкими бескровными губами и квадратным подбородком. Оба уютно устроились в креслах, причем крепыш расставил короткие толстые ноги и поместил между ними выпирающее брюшко, а блондин закинул свою левую голенастую конечность на правую. Кресла были обыкновенные, не из дорогих, и без подлокотников. Такой мебели больше пристало бы украшать вестибюль недорогого отеля. Как видно, здесь не уважали сибаритов и пижонов.
        - Очухался? - без особого любопытства спросил крепыш. Василий лишь помотал головой и дико вытаращился на сидящих.
        - Сейчас вопросы начнет задавать, - утвердительным тоном молвил блондин и, зевнув, снял ногу с ноги. - Я, пожалуй, пойду к себе.
        - Что так?
        - Надоело.
        - Давно ли сам был таким? - подколол смуглый.
        - Время - понятие относительное, - сухо ответствовал блондин.
        Однако с места не двинулся. Оба замолчали, без особого любопытства оглядывая Василия, и тот мог бы поклясться, что понимает их мысли. «Повадился Рудра таскать сюда кого ни попадя», - нелюбезно думал один. «Безрыбье», - соглашался другой.
        Василий поднялся на четвереньки, но и в этом не очень-то приличествующем человеку положении его шатнуло. Пытаться воздвигнуться вертикально было бы, пожалуй, опрометчиво. Тогда Василий сел на ковер, подобрав под себя ноги, как заправский турок.
        Он спросил бы, конечно, этих двоих, куда он попал и кто они такие, и ему очень хотелось спросить. Мешала пойманная на слух чужая фраза «сейчас вопросы начнет задавать». А вот не начну, подумал Василий, напрягаясь и чуточку злясь. Где Рудра, черт его побери? Откуда эта комната и эти люди? Кто они? Белая чайка, серая ворона, черный человек, холод в животе и потрясающее чувство падения, летящее прямо в лицо мятое железо баржи… все это было или нет?
        Захотелось даже ущипнуть себя, но так поступают лишь книжные герои и дураки, поэтому щипаться Василий не стал и глупую мысль из головы выгнал.
        Он молчал, глядя на этих двоих, и эти двое тоже молчали, глядя на него, с той разницей, что Василий глядел угрюмо, а эти двое - со смесью скуки и иронии. Секунды примерно с тридцатой молчания ситуация стала напоминать упражнение «кто кого переупрямит». Переупрямил Василий: самоубийцам упрямства не занимать.
        Смуглый скосил глаза на блондина, блондин - на смуглого. Смуглый поджал губы и чуть заметно кивнул со значением: тяжелый, мол, случай. Блондин молчаливо согласился с данным мнением. Еще секунда - и кто-нибудь из них первым начал бы разговор с Василием, но секунда - достаточный срок, чтобы в него могло уложиться хотя бы одно событие.
        Оно и уложилось.
        Вспышка заставила ненадолго ослепнуть, а уж грохнуло просто неописуемо. Василию показалось, что у него взорвалась голова. С потолка посыпалась пыль. Стеклянная столешница одного из журнальных столиков раскололась с тупым звуком, по ковру запрыгали осколки. Оконные стекла не лопнули лишь потому, что комната не имела окон; Василий только сейчас это заметил.
        А следом за вспышкой и грохотом в комнате неизвестно откуда появилось голое, мокрое, как из бани, человеческое с виду существо. Материализовавшись прямо в воздухе, оно обрушилось на пол, огласило помещение жалобным воем, скорчилось на ковре в позе эмбриона, явно стараясь занимать в этом мире как можно меньше места, задрожало и вдруг исчезло. Осталась оседающая с потолка пыль, осколки стекла да влажное пятно на ковре.
        Все трое дернулись, но из троих лишь Василий не знал, что он будет делать в следующую секунду. А смуглый с белобрысым знали.
        - Опять этот идиот!.. - зарычал смуглый, проворно вскочив с кресла.
        - А кто же еще? - проскрежетал блондин, морщась и ковыряя длинным мизинцем в ухе.
        - Он допросится!
        - Тихо, тихо… Не делай резких движений… Да, допросится. Кто бы сомневался. Но не от нас.
        - Ага, ага… - Курчавый крепыш потоптался и сел на прежнее место. - Откуда тебе знать, что не от нас? Может, Рудра так и запланировал, что как раз от нас?
        Белокурая бестия погрузилась в задумчивость. Курчавый победно сверкнул глазами, после чего уставился на разбитый столик и срастил его взглядом. Один длинный стеклянный осколок переполз через ногу Василия, извиваясь червяком, как гуттаперчевый. Но не это поразило сильнее всего.
        - Вы знаете Рудру? - спросил он.
        - Да кто ж его не знает… - пробурчал курчавый, уничтожая взглядом пыль на ковре и в воздухе. Мокрое пятно также съежилось и пропало. - Слышь, парень, ты уже в себе? Тогда сядь нормально, вон кресло… Ты уж прости, но боги между собой не «выкают», им на «ты» как-то проще…
        - Боги? - тупо спросил Василий.
        - Потенциальные, - признался курчавый. - Но по мелочи и мы кое-что можем. А уж понять, зачем ты здесь, сможет кто угодно. Ведь Рудра и тебе предложил стать богом, верно? И ты согласился. Я потому так уверенно говорю, что знаю. Кто отказывается, тот сюда не попадает. Значит, богом, говоришь?..
        Василий уже и сам не знал, кем он хочет стать.
        - Что молчишь? - напирал курчавый. - Все еще в себя прийти не можешь? Пора бы уже. Раз уж ты здесь, так давай садись, как подобает богу, а не рабу. Или помочь?
        - Не надо. - Василий сам дотащил себя до кресла. Ноги хоть с трудом, но слушались, а общее самочувствие вполне можно было выразить словами «отсидел весь организм».
        «Это нервное», - подумал Василий, отметив, что, кажется, начинает приходить в себя. Контуженные барабанные перепонки и сетчатка тоже не беспокоили.
        - Значит, боги, - пробормотал он, попытавшись состроить ухмылку, в чем не слишком преуспел. - Вообще-то я, можно сказать, почти атеист…
        Это заявление насмешило странную парочку. Смуглый запустил пальцы в курчавую шевелюру и зашелся оглушительным хохотом. Раскачиваясь, он бил себя короткой рукой по толстому колену, бросал счастливый, как у ребенка в цирке, взгляд на Василия - и снова хохотал. Белобрысый веселился сдержаннее.
        - Как же ты… ох, не могу… как же ты согласился стать богом, раз в бога не веришь? Ты Рудру-то видел?
        - Видел.
        - И все равно не поверил? Ой, у меня сейчас что-нибудь лопнет внутри… - Курчавый трясся и булькал. - А самому стать тем, в кого ты не веришь, - это тебе как, ничего? Вписывается в твою гносеологию?
        Василий угрюмо молчал.
        - Ладно, в кого ты там веришь, а в кого нет, это твое дело, - отсмеявшись, заявил смуглый. - Звать-то тебя как?.. Впрочем, знаю: Василием. Ничего, нормальное имя, бывают и похуже. Ты русский. Я Хорхе из Панамы, а вот этот долговязый неудачник - Ральф из Австрии. Оба - кандидаты в боги, прошу любить и жаловать.
        При слове «неудачник» белобрысый, названный Ральфом, едва заметно усмехнулся, и Василий подметил презрение в той усмешке. Подметил - и спрятал в память. Сейчас его жгуче интересовало иное.
        - Как вы узнали мое имя?
        - Ну не Рудра же нашептал! - прыснул Хорхе. - Как кандидаты мы тоже кое-что можем, я ведь тебе уже говорил. И ты сможешь. Пыль уничтожать, стекло сращивать… словом, всякие несложные манипуляции с предметами. Скорее всего, уже можешь, только еще не осознал это. А на каком языке, по-твоему, мы говорим?
        - На русском.
        - Ага, ага. А мне поначалу казалось, что на испанском, тут у нас до тебя один монгол был, так я удивлялся: откуда он знает испанский? А монгол, как попал сюда, был уверен, что все кандидаты говорят по-монгольски…
        - Монгол - был? - со значением спросил Василий. - И куда же он делся?
        - Рудра его отчислил, - без особой охоты подал наконец голос белобрысый Ральф. - И не только его… Слышь, Хорхе, а этот новичок довольно быстро соображает, ты не находишь?
        - Исмаил соображал еще быстрее, и где тот Исмаил? - возразил панамец.
        - И Витольд, - заметил Ральф.
        - Точно. И Витольд. И еще кое-кто. Не знаю, как в женской группе, но держу пари, что и там кто-нибудь недавно попал под отчисление, хоть одна кандидатка да вылетела. Чувствую… Эй, новичок, ты слушаешь? Запомни: Рудра терпелив, но до поры до времени. Другой на моем месте сказал бы тебе: не распаковывай вещи…
        - Другой - это я? - осведомился Ральф.
        - Какая догадливость! - просиял Хорхе.
        Ральф лишь снисходительно усмехнулся. Понятно, подумал Василий. Этот долговязый белобрысый индюк считает себя кандидатом номер один, чего и не скрывает. Наверное, втихую сетует на бестолковость Рудры: пора бы, мол, уже сделать выбор, он же очевиден! Любопытно…
        - А мне нечего распаковывать, - заявил он. - Вещей нет.
        - Тебе они и не нужны, - холодно сообщил Ральф.
        По-видимому, он не собирался менять свою манеру разговаривать со всеми свысока. Интересно, подумал Василий, как он держит себя с Рудрой? Впрочем, будет шанс увидеть…
        - Вообще-то мне нужны вещи, - сказал Василий, решив стойко пройти этап «шлифовки» новичка. - Как же совсем без вещей?
        - А что тебе нужно? - улыбаясь, спросил Хорхе.
        - Ну… хотя бы зубная щетка.
        - Захочешь - сделаешь. Зайди-ка для начала к себе, попривыкни, потренируйся… Потом возвращайся. Глядишь, вопросов поубавится.
        Только теперь, обведя взглядом стены, Василий осознал, что круглая комната лишена не только окон, но и дверей.
        - Выйти-то как? - беспомощно спросил он, борясь с нарастающим раздражением. Этот курчавый панамец Хорхе был еще ничего себе, Василий чувствовал, что смог бы подружиться с ним, но и Хорхе не избежал покровительственного тона. Ральф же не внушал ничего, кроме неприязни. Не то индюк, не то павлин.
        - Выйти? Да ты, главное, иди… Выйдешь как-нибудь.
        - М-м… куда?
        - Куда тебе надо, туда и выйдешь, - сказал, как отмахнулся, Хорхе и стал глядеть в потолок.
        Василий уставился на панамца, но помощи не дождался. Тогда он встал и вновь оглядел комнату. Гм… круглая. Без окон, без дверей, полна самовлюбленных личностей… Попадают в нее, а равно и выходят наружу только чудом, как тот голый и мокрый тип, что расколотил столешницу. Значит, требуется сотворить чудо?
        Впоследствии он сам удивлялся, что в тот момент еще не полностью утратил способность рассуждать хоть сколько-нибудь логично. Хотя, если подумать, чего еще ждать от кандидата в боги? Ошалелых метаний? Вот уж вряд ли полоумного возьмут в кандидаты…
        Хорхе все смотрел в потолок, собираясь, наверное, устроить так, чтобы в следующий раз пыль с него не сыпалась. Высокомерная белокурая бестия по имени Ральф изображала, будто погружена в некие раздумья, хотя Василий чувствовал: это поза. Оба старожила делали вид, что они неизмеримо выше мелкой суеты. Ну как же - полубоги! Ноблесс, как водится, оближ…
        И черт с ними.
        Ноги слушались уже лучше. Василий доковылял до стены и, коснувшись ее ладонью, убедился: действительно стена. Твердая, прохладная и чуть шероховатая на ощупь. Не бутафория. Мелькнула мысль, что под гипнозом человеку можно внушить, что холодное - это горячее, а жидкое - твердое. Следом мелькнула и другая мысль: вряд ли здесь стали бы баловаться гипнозом. Не тот уровень. Хотя… а если вся эта история с самого начала объясняется внушением под гипнозом? И Рудра, и прыжок с моста, и все остальное?.. Тогда как?
        Морды тогда им набить, мрачно решил Василий, не смущаясь тем, что вряд ли одолел бы в драке крепыша Хорхе. Впрочем, если он галлюцинация… галлюцинацию побить можно. По роже ей, галлюцинации, по мордасам и сусалам! Только… что ей, галлюцинации, побои? Она и не заметит.
        Тут он решил скосить глаза и убедился: Хорхе и Ральф, старательно делая вид, что новичок нисколько их не интересует, на самом деле внимательно наблюдают за ним.
        Беглый взгляд не остался незамеченным - Хорхе прервал молчание.
        - Не о том думаешь, - указал он.
        - А о чем это, интересно, я должен думать? - раздраженно осведомился Василий.
        - Думай о том, чего тебе хочется. Ты не можешь выйти отсюда только потому, что не захотел этого. Захоти.
        - Вообще-то мне…
        - Знаю: пока не хочется. Тебе хочется остаться здесь и получить от нас исчерпывающие ответы на все твои вопросы. Только мы их тебе не дадим. Ты ведь далеко не первый. Надоело. С нами тоже не особо церемонились.
        - И это единственная причина?
        - Нет, - помрачнел Хорхе, - не единственная. Просто первая и самая простая. Но и ее хватит. Слушай, я дело говорю: мотай-ка ты отсюда. Осмотришься, попривыкнешь - вернешься.
        - Ты будешь здесь?
        - Или я буду, или кто-то другой. Никого не будет - ну… тогда сам поймешь, что делать. Усвоил? Теперь иди.
        Нельзя сказать, чтобы Василий удовлетворился словами панамца, но, подумав самую малость, решил, что совет дан толковый. А что надо делать с толковыми советами? Правильно, надо им следовать, а кто не следует, тот болван. Василий уставился на стену, старательно думая: хочу выйти отсюда.
        И ведь сработало! Продолговатый кусок стены, достаточный для прохода человека, потемнел и как бы растворился. Василий решительно шагнул вперед. Куда - неизвестно.
        Лучше бы не шагал. Он очутился в абсолютно темном пространстве, где немедленно повис в пустоте, не ощущая под ногами опоры, и задергался, как червяк. Было непроглядно черно, ниоткуда не доносилось ни звука, и нос не улавливал никаких запахов. Кроме Василия, вообще ничего не было в этом пространстве, кажется, даже воздуха, и последнее наблюдение сильно ушибло психику. Василий чуть было не запаниковал, то есть, если честно, все-таки запаниковал немного, поскольку в голову сразу полезли мысли о спасении. Вспомнилось: «Зайди-ка для начала к себе», - и Василий ухватился за эту фразу, как за нить Ариадны. Не оборвать бы ниточку…
        «К себе» - это куда? Где вообще находится это «у себя»? Неясно, но оно точно не здесь, не в черноте этой… И какое оно, это место? Черт его знает, какое оно, но уж всяко получше, чем здесь, то есть «в нигде»! В нем свет должен быть, и какое-никакое пространство, огражденное снаружи стенами, полом и потолком, и пугать оно не должно, а должно быть хоть сколько-нибудь привычным…
        И тьма рассеялась, словно сдутая ветром, и взору открылась комната. Были в ней все признаки той съемной комнаты в московской коммуналке, где проживал Василий, но мебель была как у Борьки Котова, хорошая дорогая мебель, а пол - как у Ленки Антиповой, то есть ухоженный наборный паркет из ценных древесных пород, а не обшарпанный скрипучий ламинат. Люстра… не было в комнате никакой люстры, был вместо нее матово светящийся потолок. Этот потолок вызвал неодобрение Василия: хорошо бы повесить над головой хоть плафон, а то как-то голо, - и плафон сейчас же возник, и свет с потолка перелился в него, будто пролитая из сосуда жидкость при показе задом наперед. Василий даже не удивился.
        - Так-то лучше, - сказал он вслух больше для того, чтобы придать себе толику уверенности. Неуверенности было сколько угодно, а вот удивления уже не было. Наверное, на него иссяк лимит.
        Немедленно и страшно захотелось спать. Большой, совершенно новый диван с пуфиком притягивал кандидата в боги, как водопад щепку. Будь голова Василия чуть яснее, не случись с ним за какой-нибудь час столько потрясений, диванному притяжению нашлось бы в той же голове вполне рациональное и верное толкование: перенапряг психику. Но на такое умозаключение Василий уже не был способен. Падая в объятия дивана, он успел лишь подумать, что хорошо бы расшнуровать и содрать с ног кроссовки, но сил проделать эти манипуляции уже не осталось решительно никаких. Последний их остаток был потрачен на мысль: и так сойдет. Ввиду чрезвычайных условий. Чрезвычайных… чайных… чайных… Василий уже спал, когда его голова упала на мягко спружинивший пуфик, и касания не почувствовал.
        Проснулся он сразу, бодрый и с ясным сознанием. Чтобы вспомнить вчерашнее, хватило секунды. Вторая и третья секунды ушли на то, чтобы осознать: он лежит в джинсах и носках, а расшнурованные кроссовки аккуратно стоят возле дивана. Еще до истечения четвертой секунды родилось понимание: кандидату в боги с первых же шагов кое-что позволено. Уж некоторые манипуляции с предметами - точно. Хорхе же срастил вчера стеклянную столешницу, а это потруднее, чем пожелать сквозь сон, чтобы кроссовки сами расшнуровались и снялись с ног… А что он там говорил насчет зубной щетки?
        Василий мысленно приказал появиться рядом с диваном низенькому деревянному столику, а на нем - зубной щетке в стаканчике и тюбику пасты. Затем вырастил в углу комнаты раковину и взглядом переместил зубочистные принадлежности на специально созданную полочку. Подумал и добавил зеркало. Еще подумал - и вылепил в противоположном углу комнаты унитаз. Понял, что мог бы вырастить целиком санузел любой степени роскоши, но отложил это на потом. Да что там санузел с банальным джакузи - он легко мог бы расширить личное пространство до любых мыслимых размеров и создать в нем плавательный бассейн с вышкой. Сотворить аквапарк, каких не бывало!
        Он даже начал понимать, где все это помещается. В переводе на обычный человеческий язык место, где он находился и мог творить, называлось просто и кратко: нигде. Не было в человеческой вселенной такого места. Но кто сказал, что нет и не может быть иных вселенных?
        И кто посмел утверждать, что в этих вселенных ограничено место для индивидуального творчества? Ни тебе прав собственности, ни глухих заборов с видеонаблюдением и будкой охраны при въезде…
        Все это Василий понял как-то вдруг, после чего удовлетворенно хмыкнул и пожелал обуться. Кроссовки немедленно исчезли с пола и в то же мгновение возникли на ногах уже завязанными. Василию показалось, что правая жмет, и сейчас же шнуровку на ней чуть-чуть отпустило. Порядок.
        Ладно, а теперь что? Использовать по назначению унитаз, затем умыться и почистить зубы? Между прочим, не мешало бы вообще помыться, да и носки постирать… Гм, а зачем? Достаточно захотеть удалить из тела отходы, а с тела и одежды грязь, и все сбудется.
        Пожелал - и получил. Даже без глупых щелчков пальцами и выдирания волосинок из разных частей головы. Вот так.
        Другой на его месте рассмеялся бы, почувствовав необыкновенный подъем духа, но не Василий. Слишком свежи еще были воспоминания о прерванном суициде, о явлении Рудры и о летящей в лицо грязной палубе баржи. Поежиться уже не тянуло, мурашки по спине не бегали, и лишь ощущалась изрядная неловкость, какая бывает, например, когда нижнему сфинктеру приспичит громко выпустить газ в людном месте. Тихонько выругавшись, Василий постарался выбросить из головы ненужные переживания, в чем не преуспел. Не выбрасывались они, хотя, впрочем, и не особо мешали. Их можно было отодвинуть в сторону. Голова работала прекрасно, мысли текли несколькими потоками сразу, иногда пересекаясь, но не смешиваясь и нисколько не конфликтуя друг с другом. В таком состоянии ума человек, бывает, пишет гениальную поэму или симфонию, доказывает головоломную теорему либо придумывает новый выдающийся способ облапошить ближнего.
        Первым делом Василий осознал, что его пространство - это только его пространство, им самим созданное, лично для него предназначенное и не доступное для других кандидатов. Еще он понял, что не попал в эту комнату, а сам ее сотворил, и это понимание добавило ему бодрости. Вот, значит, как. Желаешь иметь личные апартаменты в виде роскошного дворца - пожалуйста. Только захоти, мысленно представь - и получи без подачи заявки и расписки в получении. Само собой, и без материальных затрат. Стало быть, подготовительной группы здесь нет, кое-какие способности Рудра дает кандидатам сразу. Оно и понятно: чтобы научиться плавать, волей-неволей приходится лезть в воду, и никто еще не научился ездить на велосипеде, не крутя педали.
        Это какие же способности могут - нет, должны! - открыться впоследствии, если уже сейчас можно творить и творить! С легкостью создавать что захочется и так же легко уничтожать неудачное, начинать сызнова, добиваться максимального совершенства, и все это практически без мучений, без горькой усталости и самобичевания при упадке сил, без неслышных воплей: «Я не могу! Не могу! Я жалок, я ничтожество, я бездарь!»
        Он изваял взглядом скульптурный портрет подлеца Жорки Климова и несколько минут измывался над ним, пока не получил помесь скунса с крокодилом, что полностью соответствовало общему представлению о Жорке, затем вернул статуе прежний облик, а рядом создал статую Наташки Головиной с непреклонным, а не жалким, как обычно, взглядом и плетью в руке. Заставить статуи двигаться оказалось чуть сложнее, но Василий справился и с этим. Наташка свирепо порола Жорку нагайкой, а тот вопил «уй-юй-юй-юй, я больше не буду!». Натешившись, Василий уничтожил квазиживые статуи и принялся размышлять, что бы еще сотворить. Среди прочих мыслей в голову пришла блистательная идея вылепить себе сексуальную рабыню, но эту идею Василий отодвинул на потом. Во-первых, за ним мог наблюдать Рудра, и не только наблюдать, но и войти без спроса. Он бог, ему можно. Во-вторых, гораздо проще было подавить в себе - конечно, временно! - всякое плотское влечение. В-третьих, пора было получить кое-какие ответы.
        Но прежде стоило попробовать поэкспериментировать над собой. Вместо зеркала Василий вырастил свою фантомную копию, точно повторяющую все движения оригинала. Замер, вглядываясь в себя. Н-да, ну и типчик!.. Сразу видно: ничего из себя не представляет, зато с претензией. Как, впрочем, и многие, воображающие, что планета вертится исключительно для их удобства.
        «Ничего такого я не воображал!» - возмущенно пискнул кто-то изнутри, и пришлось скрепя сердце заткнуть лжеца. Пусть он врал только наполовину, но и полулжец - все равно лжец. Смертельно обидеться на весь мир за то, что он тому-то и сему-то не соответствует, таким-то и сяким-то требованиям не отвечает и вообще не такой, как хочется, - это ли не претензия?
        Скрипнув зубами и уничтожив двойника, Василий вырастил взамен обыкновенное зеркало. Вот так-то лучше: зеркальный двойник привычен и не так противен. Брутальности в нем, конечно, острый дефицит, а что-то, наоборот, лишнее. Серьга в ухе, что ли?
        Василий уничтожил и ее, полюбовался на себя, кисло сморщился и восстановил. Скорчив рожу, избавился от серьги окончательно. Начинать надо с малого… Отогнув пальцами ухо, попытался зарастить дырку в мочке и потерпел фиаско. Еще одна попытка… Облом… По-видимому, неудачу следовало понимать так: с предметами развлекайся, привыкай, а себя не трогай, тебе еще рано.
        И уж конечно, не покушайся на других.
        Да в общем-то и не собирался…
        Перенос в давешнюю круглую комнату случился легко и без происшествий, если не считать легкого кружения в голове, тотчас и прекратившегося. В комнате в том же кресле сидел один лишь курчавый панамец, сложив короткие смуглые руки на выпуклом брюшке. Как будто никуда и не уходил.
        - Привет, - произнес Василий, плюхаясь в кресло рядом. - Доброе утро. Или… пардон, вечер? Меня долго не было?
        - Ну что, - насмешливо спросил Хорхе вместо ответного приветствия, - окрылен? Поиграл, а теперь паришь высоко в небе и зришь с высоты орлиным оком?
        - Ну… - протянул Василий и, сообразив, что таиться тут, пожалуй, бессмысленно, признался: - Ну… да. Не без этого.
        - Валяй, наслаждайся, пока можно. Все-таки следовало бы сказать тебе «не распаковывай вещи», но у тебя нет вещей.
        - Почему?
        - Тебе лучше знать, почему у тебя нет вещей…
        - Брось, - нахмурился Василий. - Ты прекрасно понял, что я имел в виду.
        - А, это… - Хорхе пожевал губами и осклабился. - От других ты еще и не то услышишь, готовься. А я скажу просто: есть кое-какие признаки.
        - А конкретнее?
        - Ты прошел сквозь стену.
        - И что?
        - Это слишком банально.
        - Допустим, - не стал спорить Василий. - Из этого что-то следует?
        - Понимаешь, я тут старожил, - объяснил Хорхе. - Мало кто из тех, кого ты здесь увидишь, попал сюда раньше меня. В общем, я тут присмотрелся кое к чему и могу делать кое-какие выводы. Первый уход из этой комнаты новичком - нечто вроде теста. Саму комнату у нас называют приемной. Или гостиной. Ее можно покинуть минимум шестью разными способами… в смысле, я знаю шесть, а на самом деле их, наверное, больше. Так вот: хождение сквозь стены - самый примитивный из способов, как правило, не свидетельствующий о высоком потенциале кандидата…
        - Это тебе Рудра сказал?
        - Рудра редко говорит на такие темы. Это я сам сделал вывод на основе наблюдений. На моей памяти почти все, кто начинал с хождения сквозь стены, были отчислены. Рудра бракует их активнее, чем всех прочих. Мало кто из них остался…
        - А ты сам, - коварно спросил Василий, - как впервые выбрался из приемной?
        - Прошел сквозь стену, - со вздохом сознался Хорхе и отвел взгляд.
        - Ага. Значит, этот тест - если он вообще тест - еще ни о чем не говорит?
        - Он говорит только о вероятности отсева. - Хорхе снова вздохнул.
        - Но ведь вероятность еще не определенность?
        - Ишь ты! - На сей раз в темных глазах панамца заиграли веселые чертики. - Какая глубокая мысль! Просто невероятно. Винер! Фон Нейман! Колмогоров!
        - Брось…
        - Ладно, бросил. А ты не злись. Злиться нам вредно, все равно Рудра злее нас всех. Ты лучше поспрашивай. Видишь, я сейчас без дела, ну и считай, что мне пришла охота поболтать. Пользуйся.
        - Кто такой Рудра? - спросил Василий напрямик.
        - О! - просиял Хорхе. - Какой вопрос! Прямо в точку. Только вот с ответом, понимаешь ли, затруднение. Откуда мы можем знать, кто он такой? Только от него самого. Его-то ты спрашивал, надеюсь?
        - Он мне ответил, что надзирает за Землей.
        - Точнее, за всей Солнечной системой, - кивнул Хорхе, - а также, вполне вероятно, и за ее ближайшими галактическими окрестностями. Но цивилизация разумных существ в сфере его ответственности только одна, так что главное для него, конечно, на Земле… Для нас он мало чем отличается от бога, а в масштабах Вселенной он - один из множества самых мелких служащих. Готовится уйти на повышение, вот и подбирает себе преемника из местных…
        - Он человек? - прямо спросил Василий.
        - Не знаю. Вряд ли. Хорошо уже то, что он считает человечество достаточно созревшим, чтобы родить хоть одного достойного преемника. Однажды он сказал мне, что ему стоило немалых трудов убедить в этом начальство.
        - Ты ему веришь?
        Хорхе рассмеялся.
        - Я-то? Пожалуй, верю. А что мне остается делать? Его объяснение хотя бы рационально, и это меня устраивает. А что прикажешь делать? Богом его считать, в смысле, настоящим богом? Не могу. Дьяволом? Не хочу. Проверить его слова? Хорошо бы - но как?
        - Можно найти способ, - задумчиво проговорил Василий.
        - А, ну ищи, ищи… Успеха тебе. Найдешь - надеюсь, поделишься.
        Сказано было с достаточной долей иронии, чтобы Василий немедленно захотел возразить. Наверное, он и возразил бы, и возразил бы еще раз, выслушав насмешливый контраргумент, и полез бы в пылу спора в бутылку, окончательно рассмешив панамца, но тут в приемной материализовались еще двое. Один был уже знакомой белокурой бестией, второй оказался рыхловатым шатеном в длинных выцветших шортах, мятой рубахе навыпуск и со скорбным лицом. Ральф тут же утонул задом в кресле, задрав тощие колени, а шатен остался стоять. Каким-то образом Василий сразу понял, что шатена зовут Валентином, и обрадовался соотечественнику.
        - Что, скучно? - спросил новоприбывших Хорхе.
        - Не то слово, - простонал шатен, а Ральф ничего не ответил. - Который день заданий нет, скучаю и думаю: может, это тест такой? Испытание на безделье? Все время думаю: вот сидит где-нибудь Рудра, или, может, не сидит, а стоит или перемещается между мирами, а краем глаза посматривает: не свихнулся ли еще его подопечный, а если свихнулся, то какую дурь выдумает и что сдуру учудит? Кстати, здравствуйте. Вы Василий, а меня зовут Валентин. Знаю, что вы в курсе, просто мне так приятно. Представишься честь по чести, как будто на Земле, - и на душе сразу легче, и внутри этакое, знаете ли, произрастание… Да лучше и не отвыкать от земного, чтобы потом к нему заново не привыкать…
        - Пошло-поехало… - вздохнул Хорхе. - Опять?
        - Опять, - сказал Валентин. - Что, нельзя?
        - Да можно, можно… Надоест тебя слушать - уйду.
        - Рудра тебя «уйдет», - предрек Валентин, - и меня тоже.
        - А зубы тебе не мешают? - без злости спросил Хорхе.
        - А тебе шоры на глазах - нет?
        - Брейк, - подал голос Ральф. - Глупо ведете себя.
        - Тебя-то кто просил вмешиваться? - взвился Валентин. - Разыгрываешь миротворца, набираешь очки?
        Ральф окатил Валентина взглядом, исполненным ледяного презрения, и не ответил.
        - Полюбуйся нашей кунсткамерой, - сказал Василию Хорхе. - И это еще только начало. Валя у нас личность известная: писатель, поэт и кто еще?.. Эссеист?
        - Сценарист, а не эссеист, - проворчал Валентин. - И немного драматург.
        - Да-да, я помню. Многостаночник. Но главное - писатель. А скажи мне, Валя, можно ли ходить в разведку с писателем?
        - Ни в коем случае, - немедленно отреагировал Валентин, и заметно было, что ответ на этот вопрос он выстроил заранее и не раз пускал в ход.
        - Правда? - спросил Хорхе. - А почему?
        - Неужто не понимаешь?
        - Что я понимаю, а чего не понимаю, тебя не касается, а вот новичку интересно. Ну так почему?
        - Почему, почему… Потому что натура тонкая, ясно тебе? Хотя тебе-то этого не понять… Но уж поверь на слово. Как следствие, из-за этой тонкости в соприкосновении с грубым внешним миром у писателя рождается преувеличенное представление о собственной значимости и сугубой ценности. Не только из-за этого, конечно, а еще из-за того, что в своих придуманных мирах он демиург. Увы, только в них. В реальной жизни его, демиурга, мало ценят: ну хлюпик же, чего его ценить, - вот и рождается конфликт, а человек с таким внутренним конфликтом потенциально опасен. Чуть прижмет, он тебя сдаст с потрохами, бросит на съедение кому-нибудь, спасая себя, ценного, а потом выдумает сто двадцать пять оправданий, одно убедительнее другого. И себя самого убедит, что иначе было никак нельзя, и миллиону дураков заговорит зубы.
        - А умным?
        - С ними труднее, - вздохнул Валентин. - Хорошо, что их мало.
        - Вот такие они, инженеры человеческих душ, - объяснил Хорхе ухмыляющемуся Василию. - Врут направо и налево, в том числе себе. Этот вот разыгрывает манию ничтожности, а зачем? Тактический прием. Наш Валя думает, что самоуничижение выгодно отличает его от некоторых самовлюбленных личностей. - Хорхе покосился на Ральфа. - А весь вопрос в чем? Желает понравиться. Каждому лестно стать любимым учеником, а там, глядишь, и пролезть в преемники… Эх, инженеры, мать вашу, душ, мозгов и потрохов!
        - Инженер человеческих душ у нас Рудра, а не я, - набычившись, пробурчал Валентин.
        - Думаешь, Рудра не видит тебя насквозь, если даже я вижу?
        - Ничего-то ты не видишь, - сказал Валентин.
        - Вижу, положим, немного. Но достаточно.
        - Неинтересно с вами, - заявил Валентин, зевнул напоказ, с опозданием прикрыв ладонью рот, и вдруг застыл неподвижно. Его фигура сделалась прозрачной и тихо растаяла. Хорхе прыснул.
        - Ушел с достоинством, - прокомментировал он. - А помнишь, Ральф, как он уходил поначалу? С шумом, с пламенем, с дымом, аки громовержец… Помнишь?
        - Помню, - отозвалась из глубины кресла белокурая бестия.
        - Смешно было, а?
        - Не смешно.
        Ральф переменил позу и забросил правую ногу на левую.
        - Патрик отчислен, - ничего не выражающим голосом сообщил он.
        - Знаю, - отозвался Хорхе.
        И помрачнел.
        Василий несколько раз моргнул. Патрик… Патрик… Внезапно ни с того ни с сего пришло понимание: то вчерашнее голое существо, что, подвывая, обрушилось здесь на пол, как раз и было Патриком. В следующее мгновение Василий принял не как слова, а как факт: да, Патрик отчислен. Почему? Тот, кто позволил пониманию Василия развиться вширь и вглубь, не пожелал дать ответ на этот вопрос. Думай сам. Делай выводы, если хочешь, а не хочешь - не делай.
        Да какие тут могут быть сложные выводы? Тоже мне, теорема Ферма! Ответ на поверхности. Разве ученик бога имеет право до такой степени потерять лицо? Мокрый, голый, жалобно воющий… Какой он ученик, если он тварь дрожащая? Стереть ему память и дать пинка под зад.
        Но кто довел его до потери лица? Сам ли себя?
        Вопросы. Ох, вопросы…
        - Мы кандидаты, так? - сказал Василий. - Кандидаты, условно говоря, в боги. Или в смотрящие Земли, дело не в терминах. Идет набор новых кандидатов. Параллельно идет отсев тех, кто, по мнению Рудры, непригоден. Вопрос: чем все кончится и сколько нас в конце концов останется? Несколько самых толковых? Один? Ни одного?
        - Бог должен быть только один, - снисходительно пояснил Ральф. - Рудра же один как перст, а справляется. Ему нужен не пантеон божеств, а просто достойный преемник, тоже один. Все остальные - шлак.
        - Ну и кто здесь наиболее вероятный кандидат в преемники?
        - Ирвин, - неохотно сказал Хорхе и вздохнул.
        - Ирвин, - согласился Ральф. - Потом я.
        Сказал - и тоже исчез. Мгновенно, без всяких эффектов.
        Наверное, не хотел возражений…
        А Хорхе молчал и смотрел на Василия добродушно-снисходительно, как бы говоря: вот видишь, даже мне-то здесь не так уж много светит, а тебе и подавно. Не распаковывай вещи, закатай губу обратно, твои шансы ничтожны, и почему, собственно, ты решил, что твой природный уровень - высший? От излишней самонадеянности, с отчаяния или просто глуп? Вот увидишь, повозится с тобой Рудра, посмотрит на тебя в лупу так и этак, разочаруется и забракует. Вернет в тот пространственно-временной континуум, откуда ты был взят, и память об упущенной возможности, наверное, сотрет…
        Это значит - вернет в тот проклятый апрельский день на перила моста? Чтобы снова ждать баржу, желать прыгнуть вниз и бояться прыгнуть? И все-таки в конце концов прыгнуть, наверно? Падать плашмя и опять видеть летящую навстречу грязную палубу, всю в ржавчине и сварных швах?
        Но будет ли лучше, если Рудра оставит ему память?
        Василий содрогнулся. Нет, только не это. Он понял, что сделает все, чтобы никогда не оказаться вновь на тех перилах. Он будет стараться. Он станет лучшим учеником Рудры, а иначе зачем вообще жить? Точка. Решено.
        А смуглый Хорхе, скотина, все понимал, качал головой и снисходительно улыбался…
        - Все мы с этого начинали, - сказал он.
        Глава 5
        Переводчик с никакого
        Человек приблизился, по пути вернув обоим моим тапкам прежний облик и аккуратно опустив их на пол. Я смотрел на него. Я молчал.
        - Не надо этого, - мягко повторил он. - Вы еще не осознаете размеров своей силы, а они, смею вас уверить, отнюдь не беспредельны. Совсем не факт, что вы успели бы своевременно прервать цепную реакцию. Я даже предчувствую, что не успели бы. И с местным ландшафтом вы поступили не сказать чтобы осторожно. Желаете упражняться - пожалуйста, но прежде подумайте о последствиях…
        Речь его звучала старомодно, почти смешно. Ну кто в наше время использует местоимение «вы» при обращении к одному человеку? За всю жизнь мне встретилось лишь одно подобное ископаемое, да и то еще в студенчестве. Это был старик-препаратор, которого держали на кафедре из жалости. Дедуля выглядел лет на девяносто, а стукнуло ему, думаю, все сто десять.
        Этот был относительно молод. Ну, может, чуть постарше меня.
        - Я полагаю, события последнего времени произвели в вашей голове определенное, скажем, кружение, - продолжал он, - и как раз по этой причине призываю вас к осторожности. Попытайтесь хотя бы первые дни обойтись без рискованных экспериментов. Собственно, понять пределы своей силы вы можете и чисто умозрительно. Попробуйте на досуге, у вас получится.
        - Кто… - Как я ни ошалел, а первым делом пожелал выяснить у непрошеного гостя, кто он такой, только не решил, на «ты» или «вы» к нему обращаться, и в этом затруднении мой организм не придумал ничего лучшего, как громко икнуть. А глаза на моего гостя я вытаращил, по-моему, с первой секунды его появления.
        - Ничего, ничего, - сказал гость. - Это просто рефлексы, свойственные человеку. Пожалуйста, продолжайте, я подожду.
        Ждать ему пришлось недолго.
        - Кто вы такой? - выпалил я.
        - Тот, кто изменил вашу жизнь и вашу сущность, но столь же легко может вернуть ее в прежнее состояние, - ответил гость. - Признаюсь, я рассчитывал на более интересную реакцию с вашей стороны. Надеюсь, вы не станете осенять себя крестным знамением, шептать «чур меня», падать ниц, вопить «изыди, сатана» и тому подобное? Если станете, то я в вас серьезно ошибся, а это со мной бывает редко. Самое главное - не сходите с ума. Но если я верно понял, вам просто-напросто надо как-нибудь меня называть, нет?
        - Желательно.
        - Пожалуйста. Зовите меня… ну хотя бы Эрликом, монгольским божеством подземного мира, только не удивляйтесь, что у меня нет бычьей головы или черной живой змеи вместо плети. В принципе, я мог бы назваться именем любого выдуманного людьми бога или антибога, это не так уж важно. Вы ведь понимаете, надеюсь, что ни одного из этих богов и демонов никогда не существовало в природе?
        - Я это знаю, - нахально ответил я.
        - Правда? - немедленно, но без удивления отреагировал Эрлик. - Согласен с вами: тех - не было и нет. А как насчет других - которых скудное человеческое воображение и представить себе не может? Они существуют?
        - Вы же существуете, - нашелся я.
        - Резонно. Вижу, способность к примитивной логике вы не потеряли. Если только я не плод вашего больного воображения. С такой возможностью вы не считаетесь?
        - Считаюсь.
        Тут он сделался строг.
        - А не лжете ли вы? Учтите, я могу читать мысли людей и редко делаю это лишь потому, что читать обычно нечего. Там ощущения, а не мысли. Их я улавливаю примерно так же, как ловит запахи нормальный человек, когда у него нет насморка. Так вы точно настаиваете на своем? Стало быть, я могу оказаться фантомом, а вы, выходит, даже галлюцинируя, сохраняете полную ясность ума? Подумайте хорошенько.
        - Если вы видите меня насквозь, то к чему эти вопросы? - пробурчал я.
        - Не ваше дело. Итак?..
        - Ну… В общем-то я… Да что там, не верю я в то, что вы мне мерещитесь!
        - Вижу, - благосклонно молвил он. - Правильно делаете. Ну что ж, будем считать, что первый экзамен вы сдали на «удовлетворительно». Надеюсь, вы приберете за собой сами - я имею в виду то, что вы натворили в здешних ландшафтах. Советую вам проявить сугубую аккуратность при подчистке памяти ваших коллег и ликвидации ненужных материальных свидетельств ваших невольных шалостей на этой планете. Главное - не высовывайтесь. С вашим даром надо обращаться бережно. Вы по-прежнему Станислав Иноземцев, магистр геологии, рядовой научник в рядовой экспедиции землян в Галактику. Для вас же будет лучше, если эта экспедиция так и останется рядовой. От сенсаций вы еще успеете устать, можете мне поверить. Только это будет несколько позже… Вы поняли?
        Я кивнул. Он посмотрел на меня с сомнением и вдруг преобразился. Его темная фигура выросла почти до потолка и раздалась вширь. Вместо аскетичного лица на меня смотрела страшная бычья голова с рогами, угрожающе склоненными в мою сторону и пугающим третьим глазом на крутом бычьем лбу. Все три глаза горели красными угольями. Оторвавшись от пола, Эрлик стоял теперь в черной лодке с загнутым носом, и лодка плыла ко мне по воздуху. Другой бы испугался до жидкого стула, тот же Веня, к примеру, да и мне стало малость не по себе. Эрлик был страшен.
        - Когда с тобой говорит божество, надо отвечать ему словами, а не жестами, невежа! - прогрохотал он так, что содрогнулись корабельные переборки, и размахнулся. Толстый бич просвистел перед самым моим лицом, и вместе с дуновением воздуха я почувствовал, как что-то мягкое щекотно мазнуло по моему носу. Я скорее понял, чем увидел: меня коснулся раздвоенный язык черной змеи. Кажется, я даже ощутил кисловатый запах ее яда. А ведь и верно: змея вместо плети…
        Змеюка громко зашипела. Мало какой рептилии нравится, когда ее мотают туда-сюда, ухватив за хвост.
        Я не двигался и на всякий случай молчал. Эрлик вернул себе прежний облик и опустился на пол.
        - А психика у вас крепкая, - сказал он. - Это хорошо… с одной стороны. Поглядим, что будет дальше. Я пока оставлю вам то, что дал, пользуйтесь.
        Весьма любезно с его стороны, подумал я, но сказал иное:
        - Обязательно нужно было так шуметь? Сейчас Лора прибежит…
        - Не прибежит, - отрезал Эрлик, и я как-то уверился: и впрямь не прибежит. - Успокойтесь и осваивайтесь. Только глупостей постарайтесь не делать.
        - Подождите… - Я вдруг понял, что он сейчас уйдет, исчезнет, оставив меня наедине с моим нежданным могуществом. Оно уже начинало понемногу пугать меня.
        Эрлик кивнул. Он понял.
        - Отвечу на три вопроса. Спрашивайте.
        - Почему я?
        - Бессмысленный вопрос. Но так и быть, назову две причины. Первая: подозрение на пригодность. Вторая: случайность. Ошибаются те, кто воображает, что в мире, где действуют боги, не остается места случайностям. Еще как остается. Задавайте второй вопрос.
        - Что я должен делать?
        - Учиться.
        - Чему?
        - Это третий вопрос?
        - Нет… Нет! Это уточнение ко второму.
        - Учиться всему, чему я пожелаю научить. Жду третьего вопроса. Надеюсь, он будет настоящим.
        Ничего умного не лезло в голову, хоть убей. И я спросил:
        - Как вы это сделали со мной?
        По выражению лица Эрлика я понял, что он разочарован, но понимает ситуацию, делает скидку и готов проявить ко мне снисхождение.
        - Пиявка.
        - Та самая, с продольными полосами? С тройным генетическим кодом?
        - С тройной спиралью в хромосомах, - поправил Эрлик. - Мой каприз, моя маленькая шалость. Можно было обойтись без нее, но люди питают слабость к символам. Им нравится, когда они находят причину, пусть даже не умея ее объяснить. Иначе они обязательно задумаются не о том, о чем им следует подумать.
        - А… - начал я, догадываясь, что вопрос, о чем людям следовало бы подумать, был, по мнению Эрлика, если не «настоящим», то близким к данной кондиции. Но спрашивать было уже некого.
        Эрлик исчез.
        Я тихо выругался. Совсем тихонько. Этот тип мог услышать и принять на свой счет. Бог он или не бог, а я не богохульник.
        Вдобавок десять раз подумаю, прежде чем ссориться с тем, кто сильнее.
        В конце концов я рухнул на койку в полном упадке сил - как умственных, так и физических. Утро вечера мудренее - так, кажется, говаривали в одной из линий моих предков? Всем своим организмом от макушки до пят я ощущал их правоту.
        Но уснуть не смог. Ворочался, пил воду, порой впадал в некое забытье, однако не спал по-настоящему до утра. И уж конечно, утро не стало мудренее вечера.
        Я даже не подумал о том, что можно включить гипносон или попросту приказать себе уснуть! С моими новыми способностями я мог еще и не такое. И представьте себе - забыл. Мучился, а не вспомнил. Кашу в моей голове кто-то старательно размешал большой ложкой - вот и все последствия ночи.
        Только утром в разваренной каше моих извилин проклюнулась идея: я могу попросту приказать себе стать свежим, как после восьми часов мирного сна. С первой попытки ничего не вышло, но я вспомнил, как надо: не приказывать, а просто делать.
        И сделал.
        Мысли сразу стали ясными, как горный хрусталь. Я ощутил необыкновенный прилив сил. Господи, как же это было просто! Пожелал - и вот тебе желаемое. На блюдечке.
        Вспомнив вчерашнее, я поморщился. Тупил я вчера, если честно себе признаться. Умеренно, но все же тупил. Совсем-совсем дурацкой была только одна моя выходка - с ураном. Ну, хоть одна несусветная глупость, а не две… Уже легче.
        Всю ночь я понапрасну мучился вопросом, кто такой Эрлик, откуда он взялся и чего от меня хочет. Ответы его, прямо скажем, нельзя было назвать очень уж вразумительными. Ясно мне было только то, что он гораздо могущественнее любого человека, что толикой своего могущества он поделился со мной, что я ему вроде бы подхожу (для чего?) и что он будет учить меня (чему?). Ночь не принесла ни ответов, ни даже более-менее внятных предположений, зато сейчас я мог запросто предложить с десяток гипотез, но уже не хотел. Незачем. Если Эрлик будет учить меня, значит, он явится ко мне еще хотя бы один раз - тогда я и попытаюсь выяснить все, что меня интересует. В крайнем случае просто спрошу.
        Я встал и проделал все утренние процедуры. Хотел было телепортировать мои отходы непосредственно в унитаз, но сдержался. Не всё сразу… Эрлик советовал быть поначалу осторожнее - и он прав.
        Так, что теперь?.. Теперь - убрать мои невольные издевательства над ландшафтом. Пусть лес-водоем вновь станет лесом-водоемом. Известкование - долой. Это можно сделать?
        Одной минуты мне хватило, чтобы понять: это можно сделать минимум семью разными способами. Из них заслуживали внимания три. Первый - проделать те же операции, но с обратным знаком. Пусть известняк растворится. При этом, конечно, мертвое не станет вновь живым. Второй - снять копию с другого леса-водоема и перенести ее сюда, предварительно расчистив место. Третий, и самый радикальный, - сдвинуть время и раздвоить реальность. То есть опять-таки снять копию с леса-водоема, но не с другого, а с этого самого леса-водоема, каким он был до моего вмешательства. Я выбрал третий способ.
        И знаете - получилось! Я напутал только с временем прилива-отлива, так что морская вода из затопленного леса бурно устремилась обратно в океан, ворочая валежник и смывая плохо укоренившиеся деревья. В коряжнике застряла чудовищных размеров рыбина - может быть, та самая, что сожрала охотившегося на меня тритона-переростка. Она грузно ворочалась, била хвостом, шевелила жабрами и разевала пасть, которой могла бы позавидовать белая акула. Я перенес рыбину в океан, поправил в лесу то, что натворила уходящая вода, и громко засмеялся. Хорошо, что в тот момент там никого из наших не было…
        Сейчас же вошла Лора.
        - Веселишься?
        Сказано было буднично, но теперь-то я не догадывался, а просто видел: Лора напряжена. Отчего это, мол, Стас гогочет? Психиатрическая помощь ему не требуется ли?
        - С чего мне, интересно, веселиться? - с поддельным недовольством ответил я. - Тоска зеленая. Ну хоть сегодня-то ты меня выпустишь?
        - А это мне диагност скажет, выпущу или нет…
        Само собой, мне ничего не стоило внушить диагностическому блоку «Парацельса» какие угодно данные по моему организму, но я поступил иначе: привел биохимию организма в такую скучную норму, что самый недоверчивый эскулап не усомнился бы в моей нормальности. Никакого обмана: здоров, стандартен, годен.
        Лора, казалось, была разочарована. Уточняю: разочарована как профессионал. Как женщина она, напротив, была рада тому, что я покину изолятор и не появлюсь в поле ее зрения, может быть, несколько дней. Ну ясно - Гарсиа… Чертов Гарсиа…
        Она спала с ним этой ночью, и я увидел, как это было. Услышал хриплое дыхание, сладостные стоны Лоры и деловитое сопение этого антропоида. Я видел его волосатую спину, наблюдал, как он ворочается, и обонял запах его пота. Обладание именно Лорой не имело для него никакого значения, ему просто нужна была самка. Лучше, конечно, несколько, но в полевых условиях он готов был согласиться и на одну - цивилизованный все-таки орангутан, не дикий…
        Я ненавидел его люто и бешено. И Лора что-то почувствовала.
        - С тобой точно все в порядке? Только честно.
        Честно я не мог.
        - Готов горы ворочать, - ответил я и в определенном смысле не покривил душой. - С которой начать? Указывай. Разрушить город или построить дворец?
        Она принужденно засмеялась.
        - Выметайся.
        Я ответил, что с удовольствием, и вымелся. Самое глупое, что я мог сейчас сделать, это поступать нелогично. Нет, Лора подождет. И Гарсиа подождет. Какую бы напасть, желательно неприятную в глазах женщины, наслать на него? Чесотку? Трещину заднего прохода? Дурной запах?
        Только не сейчас.
        Прежде всего следовало уничтожить улики. Я захотел увидеть, где хранятся все собранные экспедицией образцы незаконного известкования, - и увидел, после чего тщательно и без побочных эффектов дематериализовал их. Затем стер со всех носителей все записи, касающиеся природы феномена. С человеческой памятью оказалось труднее.
        Ограничение - вот что я почувствовал и вскоре понял его причину. Эрлик не дал мне полной власти над людьми. Я не мог дистанционно остановить сердце даже у Гарсиа, как бы я его ни ненавидел. Я не мог заставить человека самоубиться и, наверное, не мог еще много чего. Но подчистить память я мог.
        Я так и поступил, однако не до конца. Каждому участнику экспедиции я оставил смутные воспоминания об известковании, и каждый твердо знал, что на самом-то деле ничего этого не было, а была у него лихорадка с галлюцинациями, занесенная в лагерь Веней Фейгенбоймом, мною и еще невесть кем. Вот ею и переболел весь состав экспедиции, но, в отличие от меня, легко, без последствий. Большинство вообще не обращалось к Лоре, а поскольку это нарушение, за которое по головке не гладят, то большинство и не собиралось признаваться, что чувствовало недомогание и наблюдало какие-то там видения. Все это должно было объяснить нашей начальнице, почему в графике исследований приключился сбой. Сама Этель тоже полагала себя переболевшей и меньше всего была склонна распространяться о своих галлюцинациях. Все прочие - тем более.
        Я отправился получать ценные указания и узнал, что Этель дает мне лишь два дня на завершение изучения того ущелья, где я копался уже полмесяца. Для приличия я возразил, даже поспорил. Куда там! - два дня, и ни часом больше. У нас график, понял?
        Ай, волшебное слово! График! Боюсь, что я смотрел на свою начальницу несколько снисходительно, а Этель из тех, кто сразу подмечает такие вещи. Она сдвинула брови и холодно осведомилась, известно ли мне, от кого в первую голову зависит, приму ли я участие в следующей звездной экспедиции или буду до скончания века перебирать пустую породу на Луне или Марсе. Я вытянулся во фрунт и дал ей понять, что положу живот за свою карьеру. Меня разбирал смех, но роль старательной дубины удалась мне как нельзя лучше - Этель смягчилась и даже попросила меня не рисковать попусту. Испросив разрешение приступить, я выгнал из ангара резервную «бабочку», погрузил аппаратуру и рванул в горы.
        Ах, горы, горы… Любовь с детства. Тут они были первобытно-голые, без деревца, без былинки, а все-таки я любовался резкой игрой света и тени на будто вырубленных топором склонах и утесах. С час я парил над хребтами и долинами, как ротозей-эстет, а не геолог-поисковик. Какой я теперь геолог, если стоит мне захотеть - и я увижу кору этой планеты насквозь, до мантии, а если понадобится, то и глубже? Еще одно желание - и геолокатор запишет себе в память всю доступную ему стратиграфию, да и образцы пород я могу получить дистанционно и в любом количестве. Отдельно - несколько ценных минералов не хуже тех, что красуются в музейных витринах под толстым стеклом и бдительной охраной. Не для Лоры. Для себя.
        Лора будет моей и без дорогих подарков. Она придет ко мне, потому что сама этого захочет. А Гарсиа… Нет, обойдусь без членовредительства. И в жабу превращать его не стану. Гарсиа будет страдать диареей столько времени, сколько понадобится ему, чтобы понять, что он - ничтожество. И в мундире с аксельбантами ничтожество, и нагишом не лучше.
        Долго же самовлюбленный павиан будет осознавать этот непреложный факт…
        Я даже хихикнул и повернул «бабочку» к лагерю. Что мне пресловутый график? Я больше не геолог и вообще не научник, потому что все, что происходит со мной, глубоко антинаучно. Я теперь бог не бог, демон не демон, а, скажем так, божок. Или демоненок… На первое время вполне достаточно. Захочу, чтобы никому не пришло в голову задать мне вопрос, почему я околачиваюсь в лагере вместо того, чтобы работать по программе, - так и будет.
        Кстати, зачем это я лечу в лагерь, как простой смертный? Сообразив, что можно сэкономить целый час, я телепортировал вместе с «бабочкой». Хлоп - и вот уже внизу, под брюхом «бабочки», стоит, отбрасывая короткую тень, «Неустрашимый», как толстый человек на коротких ногах, а немного в стороне кучно белеют купола лагеря, смахивая на выводок грибов. Когда лагерь опустеет, а корабль взлетит, они согласно циркуляру о минимизации последствий нашего вмешательства в дела планеты тоже полетят, только не в космос, а в сторону океана - горящие на лету, разламывающиеся на куски, распадающиеся в пепел…
        Это будет потом, и мы этого не увидим. Мы будем растекаться по ложементам и клясть себя за то, что мы материальные тела, обладающие инерцией, а не бесплотные духи. Интересно, смогу ли я свести к нулю свою инерционную массу?
        Наверное, да.
        Как я и ожидал, никто в лагере не поинтересовался, почему я вернулся так рано. Никто даже не заговорил со мной. Одна только Этель проводила меня взглядом, пытаясь, как видно, припомнить что-то, но не припомнила и перестала интересоваться мною. Я велел себе выбросить из головы ненужные мысли. Лора. Главное - Лора.
        Медотсек, где мы прежде занимались любовью, надоел мне до рвоты. В крайнем слева жилом куполе, рассчитанном на четверых, сейчас находился и смачно храпел один лишь Курода, намаявшийся после ловли своей ночной живности. Я пожалел будить его и выставлять вон - сделал лишь так, чтобы он перестал храпеть, стал для Лоры невидим и не вздумал проснуться в ближайший час. После чего мысленно очертил вокруг купола окружность и запретил всем, кроме Лоры, переступать эту невидимую границу. Сквозь стенки купола я видел, как Веня, вовсе даже не собиравшийся зайти, а намеревавшийся лишь пройти мимо, ни с того ни с сего остановился на полушаге, задумался и заложил крюк. Так-то. Прости, Веня, ты мне друг, но нечего тебе здесь делать.
        И появилась Лора. Почему-то я боялся, что она будет двигаться сомнамбулически, но ничего подобного: она шла легко и пружинисто, она была весела, она буквально парила и порхала, и лицо ее светилось счастьем.
        Счастьем ожидания…
        Черт побери, как просто оказалось привить ей это счастье! Волосатый Гарсиа шел лесом, а может быть, плыл лесом-водоемом, цепляясь за коряги аксельбантами, или, вернее, сидел на толчке в одном из корабельных гальюнов, и Лора отмахнулась от него, как от досадного недоразумения. Лора шла ко мне, она точно знала, где меня найти. Чему удивляться: я ведь сам так пожелал.
        На мгновение меня охватил ужас в смеси с отвращением к самому себе. А в следующее мгновение Лора влетела в купол, на ходу заблокировав за собой дверь, и стало поздно размышлять о том, какой я подлец. Она молча накинулась на меня, ее руки так и мелькали, лишая одежды наши ждущие тела… и что я мог? Пусть я божок или даже дьяволенок, но я ведь мужчина! Я ничего не приказывал моим инстинктам - и, наверное, зря…
        Наше слияние было бурным и страстным. Мы не сломали койку только потому, что в кратком промежутке между пароксизмами наслаждения я велел ей не ломаться. И койка послушалась вопреки сопромату. Попробовал бы кто меня не послушаться!
        - А я, оказывается, и вправду тебя люблю, - сказала Лора, когда мы натешились. - А ты меня?
        - Ты же знаешь.
        - Я знаю, но хочу услышать. Ты меня любишь?
        - Люблю.
        Она прижалась ко мне. Ее тело было горячим, как печка, и потным, мое тоже, мне было неприятно, и навязчиво вставало перед глазами полотно Мунка «Автопортрет после акта». Наверное, в моих глазах застыло то же самое выражение: «Зачем, ну зачем мне это было надо?» И я понял: мы оба врали, Лора не любила меня. Она не любила и этого Гарсиа. Она вообще никого не любила. Слетать в одну экспедицию, в другую, в третью, поднакопить деньжат, купить домик где-нибудь в тихом пригороде, выйти замуж за спокойного состоятельного мужчину, воспитывать детей и выращивать на клумбе георгины - вот и все, о чем она мечтала и к чему упорно шла. Экспедиционно-полевые романы - это ведь так несерьезно, они ведь бывают только потому, что физиология требует… А я, мерзавец, взял да и внушил ей иллюзию любви.
        Теперь я точно знал, что это лишь иллюзия, и боялся посмотреть глубже, хотя уже подозревал, что увижу там: настоящей, вечной любви вообще не существует, есть лишь внушение и самовнушение - красивая обертка для инстинкта продолжения рода. Но приятно, этого не отнять. Парис был не дурак, выбрав любовь вместо мудрости и власти. Куда ни кинь, везде клин, какой выбор ни сделай - впереди одни хлопоты, но эти хоть сладостные…
        - А где Гарсиа? - спросил я.
        - А! - отмахнулась Лора. - Страдает поносом. Я дала ему таблеток, пройдет.
        Ничего у него не пройдет, пока я не пожелаю. И таблетки не помогут.
        - Не ревнуй, - шепнула Лора. - Я была дура, прости меня. Прости и больше никогда не ревнуй. Я хочу быть только с тобой.
        Она искренне верила в это. Потому что я так захотел.
        - Работа ждет, - сказал я.
        - Пусть ждет, - промурлыкала Лора, блуждая ладонью по моей груди.
        - Не всякая работа может ждать. Симпсон озвереет.
        - Ладно, я пойду. - Лора чмокнула меня в губы и принялась одеваться. - Ночью придешь?
        - Приду.
        Я знал, что не приду. Через полчаса и Лора не будет желать, чтобы я пришел. Потому что я верну все на место. Можно еще приказать ей забыть, что случилось между нами, но это, пожалуй, лишнее. Она сама постарается не вспоминать об этом. Подумаешь, мелкий эпизод из экспедиционной жизни, не стоит он того, чтобы о нем помнить…
        Лора ушла, а я поборолся с желанием наказать себя, подлеца, то ли розгосечением, то ли зубной болью, и поборол это желание. Скотина я все-таки. Хотя… если я думаю об этом, то, может, и не совсем скотина?
        Вычислять процент моего скотства я не стал. Вернул все на свои места (Курода сейчас же зашевелился и захрапел), и спустя две минуты удостоился визита Этель Симпсон.
        - Вот как? Отдыхаем?..
        - Так точно, - сказал я с удовольствием, однако перевел себя в сидячее положение. - Стратиграфическая карта готова.
        - По всему Западному массиву?
        - По всему, естественно.
        - С заходом на Кривой кряж?
        - И даже на Желтый сопочник.
        - А твое ущелье?
        - Тоже готово.
        Она присела на стул.
        - Быть не может. Сознайся - схалтурил?
        - Все данные уже в базе. Прикажи проверить.
        - Ладно, не злись, - примирительно сказала Этель. - Верю. Тебе - верю. Но как ты успел?
        Врать на эту тему я был готов сколько угодно.
        - Правильно распланировал работу, только и всего. Теперь отдыхаю и жду дальнейших распоряжений.
        Распоряжения не заставили себя ждать. Взять «скакуна», переместиться в рифтовый район и провести там комплексное исследование. Моя начальница снизошла до похвалы. Браво, Стас, браво. Если ты и там управишься раньше срока, ладно, хотя бы в срок, то я смогу отметить тебя в отчете как перспективного работника…
        А я и есть перспективный. Только не в том смысле, какой имела в виду Этель. По этой причине я хотел было внушить всему личному составу экспедиции, что меня вообще здесь нет, что я согласно приказу умотал в автономку на несколько дней, а самому остаться в лагере невидимым для окружающих, - но раздумал. А ну как сила моя развеется то ли сама по себе, то ли велением Эрлика? Наверное, он за мною присматривает - так не решит ли, что я чересчур заигрался?
        Словом, я полетел, взяв с собой аппаратуру, провизию, спальные принадлежности и малый купол на одного. Хорошая штука «скакун» - гражданский вариант ударного суборбитального катера. За два часа можно облететь всю планету, рикошетируя от атмосферы, как камешек от воды. Минут через сорок я был уже в рифтовом районе и выбирал место получше, а через час купол уже расправился и затвердел.
        Я был один, вообще один. При желании нетрудно было вообразить, что я единственный гуманоид на Реплике. Где «Неустрашимый» и экспедиция? Нет их. И не было. Это моя планета, и я здесь хозяин. Вокруг меня нет никого, даже насекомых. Разве что бактерии и занесенные сюда ветром споры примитивных растений, которым не суждено прорасти. Я решил не дезинфицировать вокруг себя почву и воздух. Что мне может сделать микроскопическая мелюзга!
        Ураган? Землетрясение? Я точно знал, что до ближайшего урагана еще без малого полгода, а до мало-мальски крупного землетрясения в данном районе - более трех лет. Я мог объять взглядом атмосферу всей планеты и проникнуть взором вглубь нее до самого ядра. Я точно знал, как будет зарождаться и развиваться тот ураган, откуда он придет, каких дел наделает по пути и какой силы будет здесь. Я видел, где случится гипоцентр землетрясения, как сдвинутся блоки коры и к чему приведет их шевеление. Я мог показать, где раскроются новые трещины, и предсказать с точностью до миллиметра, насколько в результате катаклизма расширится рифт. И все это интересовало меня весьма мало.
        Что-то должно было случиться, и не с планетой - со мной. Я просто ждал, любуясь закатом. Становилось прохладно, и я не лез в купол, а наращивал вокруг себя слой неподвижного теплого воздуха. Мне и купол был не нужен. Что-то должно было произойти. Что - я не знал. Что-то не безмерно важное, но совершенно необходимое.
        Может, явится Эрлик и снимет с меня ограничения, пусть только некоторые? Я ждал Эрлика.
        Я прождал его до утра. Эрлик не явился. Зато со мной творилось странное.
        Во-первых, как ни кощунственно такое сравнение, я подумал о том, что и Христос не зря удалялся в пустыню. Что-то там было такое, что-то происходило с ним… но чем оно было вызвано?
        Вернее - кем?..
        И совсем не из соображений традиции я почему-то был убежден: нет, не Эрликом. Совсем не им.
        Во-вторых, то, что прежде творилось со мною во сне, здесь продолжилось наяву. Впав в странное оцепенение, я постигал мир, в котором живу. Вот Земля и Солнце, вот Реплика кружится вокруг звезды, которая ее убьет, вот другие планетные системы, известные и не известные человечеству… Перед моим внутренним взором открылся целый кусок галактического рукава с миллионами звезд, десятками миллионов планет и планетоидов, триллионами комет, гравитационными и магнитными полями, горячими и холодными облаками газа, хитросплетениями естественных субпространственных каналов, черными дырами, пульсарами и магнетарами - и о каждом, буквально каждом объекте я знал неизмеримо больше, чем узнают земляне в ближайшее тысячелетие. Я понимал связи между объектами и мог точно предсказать их будущее. Я мог точно назвать день и час, когда на Землю свалится - если ему не помешать - астероид более чем километрового поперечника, и с той же точностью я мог назвать день и час, когда похожий астероид вонзится в третью планету красного карлика в созвездии Рыси, столь слабого, что эта звездочка не значится ни в одном каталоге. Я
знал, в каких звездных системах работают экспедиции вроде нашей, исследуя кислородные планеты и подготавливая вторую волну звездной экспансии человечества, обещающую быть куда масштабнее первой. Как все это поместилось в моей голове - даже не спрашивайте. Знаю, но не сумею объяснить. Человеческий мозг не содержит столько нейронов, сколько надо для усвоения всей этой информации. Но… человек ли я еще?
        Меня ничуть не удивило, когда я обнаружил, что могу понимать все человеческие языки, включая несколько мертвых. Мне не составило бы никакого труда прощелкать речь по-бушменски или промяукать по-вьетнамски. Китайская грамота? Нет проблем. Утраченный язык свиста гуанчей? Пожалуйста, вот он, могу посвистеть не просто так, а с глубоким смыслом. Удивляться, и то весьма относительно, я стал, когда почувствовал, что могу понимать языки, каких никогда не бывало на Земле. В одном из них смысловое значение имело подергивание хвоста, в другом - движение окологубных щупалец говорящего и того выроста, который я условно назвал хоботом. Разговаривать на этих языках я, понятно, не мог, но запросто бы устроился работать односторонним переводчиком, хоть литературным, хоть синхронным.
        Переводчиком с никакого… Хотя ведь существуют же где-то такие языки, раз я их знаю! Это что же получается: мы во Вселенной не одиноки?
        Так и получается…
        Мой странный дзен прервался на рассвете. Спать совсем не хотелось, есть тоже. Коммуникатор отметил полдюжины проигнорированных мною вызовов. Этель, наверное, здорово нервничает. Услала человека в одиночку, а он пропал…
        Хлопнув себя по лбу, я врубил связь.
        Глава 6
        Страшно быть Богом
        Задев толстый провод, неизвестно зачем протянутый между крышами жилых двадцатиэтажек, Василий крякнул от боли, почесал ушибленное плечо и винтом ушел ввысь. Нет слов, приятно летать на высоте, доступной мухам и аэропланам Сантос-Дюмона, уворачиваться от деревьев и столбов, пикировать на бродячих собак, хватать на лету ворон и галок и вообще откалывать разные штуки, заодно отрабатывая сложные маневры, однако немудреная птичья радость свободного полета когда-нибудь ведь и приестся, и захочется большего. Всякому интересно знать, на что он способен в пределе. Без этого стимула кто бы поперся на Эверест?
        Для всего мира, включая ворон и собак, Василий был незрим - сам же прекрасно видел свое тело, облаченное то ли в обтягивающее черное трико и балаклаву, то ли в гидрокостюм, словом, в подходящую для полетов униформу, не изъятую из супермаркета и даже не надетую, а выращенную прямо на теле. Из чего и как создан этот материал и сколько дали бы концерны за технологию его производства, Василия не интересовало. Главное - удобно, а детали не так уж важны. Вредно распылять внимание по мелочам.
        Ушибленное плечо также перешло в разряд мелочей. Ну что такое банальный ушиб? Ничто. Даже сломанную «домиком» ключицу Василий сумел бы вправить и срастить в одну секунду. Он справился бы и с худшими повреждениями. Дело несложное: во-первых, не позабыть заранее притупить чувствительность к боли ровно настолько, чтобы не терять сознания, пока жив, а во-вторых, при необходимости отдать телу соответствующий мысленный приказ. Проще простого.
        Москва осталась внизу, смещаясь к юго-востоку и понемногу растворяясь в дымке. Возле Шереметьево пришлось вертеть головой: в небе кружили лайнеры, и столкновение с одним из них не сулило ничего хорошего даже полубогу. Некоторое время Василий развлекался, уравнивая свою скорость то с одним лайнером, то с другим и заглядывая в иллюминаторы, а одному «боингу» оседлал нос и принялся корчить рожи пилоту. Потом ему надоели эти игры.
        Попытка превратиться в огромную птицу не принесла успеха. Разбилась в пыль и надежда обернуться гигантской летучей мышью. Все-таки имелись какие-то рамки, ограничивающие дурную человеческую фантазию. Развлекайся, но в меру. Переждав краткий прилив досады, Василий осознал: иначе просто не могло быть. Ни с ним, ни с любым другим кандидатом.
        Не балуй. Осваивай то, что тебе дано, не замахиваясь на большее. Оно со временем придет, это большее, если проявишь усердие и будешь паинькой.
        Да, но становятся ли паиньки богами?
        Ответа не было. Василий и не надеялся получить его. У кого есть дело, тот может на время отложить в сторону неудобные вопросы. А дело было. Освоиться как следует - раз. Нащупать пределы своих новых возможностей - два.
        Спохватившись, он пожелал стать невидимым для радаров и тут же понял, что это излишне: догадливый Рудра обо всем позаботился заранее. Уж если кандидат велел себе стать невидимым, не оговорив специально, в какой части спектра электромагнитных волн ему надлежит стать прозрачным, так быть ему прозрачным всюду, хоть в радиоволнах, хоть в рентгене. Поднявшись выше облаков и самолетов, Василий перевел себя в горизонтальный полет, вытянулся в струнку и начал понемногу увеличивать скорость. Стоило лишь захотеть, как вместе с жутким свистом почти исчез давящий напор рассекаемого воздуха. Наверное, тело летуна окутывал какой-то силовой кокон с превосходной аэродинамикой. Дышалось в нем легко, хотя при желании можно было вообще не дышать - Василий открыл это очень скоро.
        Он даже не поинтересовался, был ли слышен внизу хлопок от преодоления звукового барьера; сам он почти не ощутил его. Но три маха оказались пределом на высоте в двенадцать тысяч. Василий поднялся еще выше.
        Здесь небо налилось густой синевой, а скорость полета существенно увеличилась. А если забраться в стратосферу, да не в нижние ее слои, а в верхние?
        Никаких проблем. В потемневшем небе проступили слабые искорки звезд, разгораясь по мере набора высоты. Ого! Интересно, получится ли выйти на орбиту?..
        Он попытался. Темень над головой сгустилась, разлилась до горизонта, звезды засияли так, как никогда не бывало даже южной ночью в горах, а ниже себя Василий увидел слой атмосферы. Высота достигла девяноста километров, а скорость полета доросла до восьми махов и все увеличивалась, увеличивалась…
        Удар! Мягкий, будто подушкой, но оглушающий. Та подушка была громадна и весила, наверное, как товарный состав. Вспыхнуло что-то невообразимо яркое, и Василий на время ослеп. Бестолково задергались руки и ноги, жуткий холод пробрался в самое сердце. «Умираю?» - мелькнула мысль.
        Но он не умер. Кое-как придя в себя, он понял, что распростерт на мягком ковре в хорошо знакомой круглой комнате, что он снова может видеть, что конечности его все еще конвульсивно подергиваются, а в кресле сидит, почесывая брюхо и ухмыляясь, курчавый панамец Хорхе.
        По счастью, только он один.
        Вмиг припомнилось, как здесь же, почти на этом самом месте корчился то ли от жуткой боли, то ли от нестерпимого ужаса другой кандидат - ныне отчисленный бедняга Патрик. Правда, тот свалился сюда голым, мокрым, воющим и вообще потерявшим лицо. Скосив глаза вниз, Василий с громадным облегчением осознал, что специально выращенный им комбинезон для полетов все еще на нем.
        Судороги кончились. Крупная дрожь внезапно сотрясла все тело - и ушла. Василий кое-как перебрался в свободное кресло.
        - Что это было? - пробормотал он, пряча глаза.
        - Явление осла народу, - фыркнул панамец.
        - Не хами. Что со мной случилось?
        - Шимми-флаттер с тобой случился, - смягчившись, объяснил Хорхе. - Так мы это называем. Не расстраивайся, с кем не бывает.
        - А с кем бывает? - раздраженно спросил Василий.
        - С непослушными детьми. Ты пытался сделать то, к чему не был готов, ну и нарвался. Дай угадаю… летал?
        - Ага.
        - Хотел выйти в космос или просто хулиганил?
        - В космос.
        Хорхе снисходительно кивнул.
        - Ну и что ты там забыл? Нам бы с Землей разобраться…
        - Да так… интересно.
        - А, ну-ну.
        - Баранки гну! Теперь Рудра меня отчислит?
        Хорхе не спешил отвечать. «Помучить хочет», - решил Василий.
        - Язык проглотил?
        - Расслабься, - лениво проговорил панамец. - Думаю, не отчислит. Ты только начал упражняться, твой потенциал еще неясен, чего тебя гнать сейчас? Еще успеется.
        Ага… ну ладно. А этого ментора я сейчас подковырну…
        - Говоришь, с кем не бывает? А с тобой было?
        - Не твое дело.
        «Было», - удовлетворенно подумал Василий. Лучшее утешение для севшего в лужу - узнать, что в ней сидели и другие.

* * *
        - Терплю еще неделю, понял? - сурово и несколько брезгливо молвил Виктор Ефимович Дунаец понуро стоящему перед ним лейтенанту Ухваткину. - Долг вернешь. Иди работай.
        Ухваткин ушел. Сел внизу в старенький «Логан» с надписью «ДПС» и мигалкой на крыше, покосился на с трудом умещающегося на правом переднем сиденье толстого сержанта Полосатова и молча завел двигатель. Настроение было - хоть застрели кого-нибудь, чья рожа не придется по нраву, хоть сам себе продырявь башку. Подать в отставку? Наверное, придется. Можно еще дать интервью какому-нибудь телекорреспонденту, хотя бы анонимное, с замазанной на экране мордой, и оно даже выйдет в эфир, но сколько уже было таких интервью! И чем они всегда кончались…
        Да, он не умеет работать. Да, он не в состоянии выколотить из нарушителей достаточно денег, чтобы платить начальству дань. Начальство недовольно, супруга тоже. И так и будет. Вот по составленным протоколам он, Ухваткин, на первом месте, а толку с того - ноль без палочки. Ломай, не ломай себя, а каким уродился, таким и помрешь. На развалине будешь ездить и в отпуск уходить в декабре.
        Дунаец… «Бойтесь дунайцев, дары приносящих», - подумал Ухваткин и не зацепился за эту мысль. Во-первых, в фамилии «Дунаец» ударение стояло на последнем слоге, а во-вторых, какие такие дары видели от него подчиненные? С точностью до наоборот…
        - Поехали? - всхрюкнул Полосатов и грузно заворочался - отсидел себе зад, боров. Даже не счел нужным прибавить «товарищ лейтенант». И то сказать: с чего ему уважать блаженного придурка? Актерства в придурке ни на грош, и не понимает придурок, что грамотно выдоить частника - тут артистизм нужен. Не работает над собой лейтенант. Не внушителен, потому что не мясист, а, напротив, тощ. Опять же, цепляется к нарушениям, за которые весь штраф-то - пятьсот рублей, а протокол составлять - это ж сколько драгоценного удойного времени псу под хвост!
        В невысказанных мыслях Полосатова невидимый Василий читал презрение к неудачнику, а в мыслях Ухваткина - привычную безнадежную тоску. Он обернулся.
        - Хочешь помочь честному служаке? - спросил Рудра.
        Василий молча кивнул.
        - Действуй.
        - Разрешаешь немного повысить его упертость? А то я гляжу, он готов бросить это дело.
        - Хочешь довести его до больших звезд? Разрешаю.
        В глазах Ухваткина как-то сразу загорелись веселые злые огоньки. Весь день, занявший для Василия одну минуту, лейтенант обдумывал план действий и, конечно, не выдоил с частников даже жалкой тысчонки. Зато план быстро обрастал существенно важными деталями (Василий помогал), и к концу смены был отшлифован до блеска. С тем и этим сослуживцем - просто поговорить, у того и этого - выведать кое-что за выпивкой, сколотить команду недовольных и добиться, чтобы хотя бы каждый второй из них при нажиме сверху не порскнул зайцем в кусты, затем бурление фекалий в скандальных СМИ, далее заинтересовать темой особо упертого честолюбца из числа молодых настырных журналистов, потом Следственный комитет, запросы оппозиции в Думе, а главное, позаботиться о том, чтобы лейтенанта Ухваткина не убрали с дороги раньше времени, пока еще не поздно… Ухваткин и не предполагал, что обладает столь мощными способностями к анализу текущей ситуации и талантом стратега.
        Еще бы!
        Игра настолько увлекла Василия, что на какое-то время он начисто забыл о присутствии Рудры. Тот не проявлял себя ни покашливанием, ни скептическим хмыканьем, ни даже дыханием. Зачем ему дышать, в самом деле?
        Несколько лет пролетели за четверть часа. Уволенный из МВД полковник Дунаец сумел отмазаться от уголовщины, но уже никого не интересовал; правдолюбец Ухваткин также был уволен, затем восстановлен в звании и вскоре переведен на майорскую должность, а еще спустя десять лет…
        - Терплю еще неделю, - процедил через губу полковник Ухваткин, сурово и несколько брезгливо глядя на недотепу-подчиненного. Поиграл желваками. - Долг вернешь. Иди наверстывай.
        У Василия заныли зубы. Раздобревший, наевший мурло, лысеющий полковник Ухваткин делал то, что делал бы на его месте всякий другой, и не был счастлив. Платили ему, платил и он, навек распрощавшись с мечтой сломать когда-нибудь подлую систему, и молодящаяся супруга в норках и бриллиантах, владелица трех квартир и четырех лимузинов, тоже не была счастлива, поедаемая жгучей завистью к генеральским женам… Сделать, что ли, Ухваткина генералом, а затем поднять его на самый верх, чтобы устанавливал правила, а не следовал им?
        Ага, он установит!
        Нет, как это возможно? Кто-то преображается из завоевателя в мудреца, кто-то из неистового бабника в великого графа-морализатора, кто-то из смиренного монаха в инквизитора, а кто-то, как Алкивиад, как был двурушником, так им и остался, пока не пристрелили. Как понять, куда занесет человека нелегкая? Нипочем не поймешь, пока не проследишь за ним, да много ли пользы в знании постфактум?
        Великое счастье, что это только модель! Делай что пожелаешь, твори, выдумывай, пробуй - ответственности никакой.
        - Твои выводы? - Рудра был тут как тут.
        - Я ошибся, - глухо сказал Василий. - Надо действовать как-то иначе… но как? Пока не знаю.
        - Хорошее слово «пока»: тут и ожидание, и вместе с тем полная неопределенность, - едко произнес Рудра. - Люди вообще изобретательны на слова.
        Сказал - как розгой угостил. Василий вздрогнул. Обидно!
        - Эти модели - они вообще адекватны действительности? - спросил он.
        - В смысле общих тенденций? Полностью.
        - А если взять человека с иным типом личности? Поменять, так сказать, начальные условия?
        - Модель в твоем распоряжении, упражняйся. Бери какого угодно человека, конструируй его личность, но учти, что реакция социума на его действия будет соответствовать реальности. Менять истинные человеческие качества на идеальные во всех людях, сколько их есть на этой планете, модель не позволит. Это вообще невозможно. Тебе придется действовать в рамках, доступных координатору.
        - Подожди… Ты намекаешь на то, что все усилия бесполезны?
        - Убедись сам.
        - Но тогда… - Василий замялся. - Тогда… ты прости… в чем твоя функция?
        - Терплю, - сказал Рудра. - Иногда точечно вмешиваюсь, но не жду немедленного результата. И уже не верю, что мне или моему преемнику в конце концов удастся получить тот результат, на который я когда-то рассчитывал… Человечество - очень сложная система, и обращаться с ней надо с осторожностью. Как правило, я избегаю вмешательства на макроуровне - лучше действовать через отдельных людей…
        - Это же не приносит пользы! - перебил Василий. - Ты сам сказал только что!
        - Смотря как вмешиваться. Иногда польза все-таки есть. Редко, но бывает. А известно ли тебе, что у ваших далеких предков, которых вы называете Хомо эректусами, а раньше называли питекантропами, толщина свода черепа достигала двух сантиметров - вчетверо больше, чем у современных людей? Из этого факта кое-кто из ваших ученых делает вывод, что эректусы часто и с большим увлечением лупили друг дружку дубинами по головам, а естественный отбор закреплял соответствующие мутации. В общем-то, логичный вывод, одна беда - ошибочный.
        - А как было на самом деле? - без особого интереса спросил Василий.
        - Их бил по головам один из моих предшественников на этом посту, - сухо ответил Рудра, - да только все без толку…

* * *
        Сквозь узкие стрельчатые окна, способные послужить бойницами на случай осады, в комнату понемногу вползал поздний осенний рассвет. Дрова в камине прогорели еще ночью, нисколько не отдав тепла толстым стенам башни. От стен тянуло стылым холодом, сильно пахло дымом, сыростью и нечистотами.
        Пахло ли страхом? За малым опытом Василий не мог сказать это наверняка, хотя видел, что недвижно сидящий на табурете человек средних лет, недавно еще черноволосый, изрядно поседел, и ясно было, что седина обрызгала его лишь в последние недели.
        То, что присыпало известью волосы, также и сгорбило человека. Еще недавно он был горд, богат, влиятелен и считал себя вольным в поступках. Мог, не стесняясь слуг, чертить на полу замка магические фигуры, вызывая демонов и духов. Мог нанять целую ораву алхимиков, надеясь получить философский камень. Мог посадить простолюдина в подземелье и томить там до второго пришествия. Мог прилюдно отвесить священнику смачную плюху. Мог содержать двести рыцарей охраны. Мог нанять целое войско отпетых головорезов и двинуться с ним на Руан выручать Жанну… И сделал это! Не его вина, что опоздал. Король не сделал ничего, а он, Жиль де Монморанси-Лаваль, барон де Ре, маршал Франции, хотя бы попытался! Он мог не все, чего пожелает душа, но очень, очень многое! Да, он мечтал о всеведении и всемогуществе. А кто не мечтает?
        Но теперь, когда в игре, именуемой жизнью, проиграны мечты, проиграна сама жизнь и лишь чудом отыграна душа, ему осталось одно: молча сидеть на табурете и ждать, когда за ним придут. Он мог бы сидеть так до заката, но знал, что заката не увидит. Все последующие закаты и восходы - для других, не для него.
        - Любопытно было бы узнать, о чем он сейчас думает, - неспешно проговорил Рудра. - О чем вообще думает такой человек в утро своей казни?
        Хотелось сказать: раз интересно, так и узнай, - но Василий разумно промолчал и дождался: Рудра сам пожелал объяснить:
        - Это всего лишь изображение. Можно заглянуть в прошлое в какую угодно эпоху, но нельзя читать мысли давно умерших людей. Это даже мне не под силу. Догмат о всеведении, конечно, лестен, но придуман не мною. Мы можем видеть, слышать, даже обонять, но и только. Не очень-то я люблю такие упражнения. Поверь и прими: ничего нельзя изменить в прошлом: что прошло, то прошло навсегда. Но можно посмотреть, послушать…
        - Понюхать, - продолжил Василий, кривя нос.
        - Если не нравится, можешь отключить себе обоняние, - усмехнулся Рудра. - Неужели даже с этим не справишься?
        Действительно… Совсем отключать нюх Василий не стал, но снизил его чувствительность. А еще мысленно выругал себя и зарекся подкалывать бога. Тут же и подумал: пусть мысли приговоренного шестьсот лет назад узника Рудра читать не в силах, если только не врет, но ведь мои-то мысли читать может!
        Интересно, читает ли?
        И стыдно, и глупо… Мелкие мыслишки… Лучше вообще об этом не думать. Впрочем, легко сказать… Кто там собирался никогда не думать о белой обезьяне?
        - Я хочу знать твое мнение: о чем он думает? - спросил Рудра.
        - О Жанне д'Арк? - предположил Василий.
        Рудра поморщился.
        - Ну допустим… Очень возможно, что также и о Жанне, хотя со дня ее казни прошло уже девять лет. Она значила для него очень много, он и некромантией занялся, ища общения с нею… Без толку, конечно. Кто умер, тот умер. Впрочем, ответ принят. О Жанне. Но он не может думать только о ней. О чем еще он думает?
        Василий немного помедлил, подбирая слова.
        - Он думает о том, как могло так получиться. Чего он не предусмотрел, какие границы перешел, каких врагов упустил из виду…
        Рудра едко рассмеялся.
        - Общие слова. Такое можно сказать про любого осужденного. А еще что?
        - М-м… Наверняка ему не дает покоя мысль: обманут - не обманут? Ну, в смысле, что сначала удавят, а потом уже сожгут.
        Новый смешок.
        - А как же разрешение покаяться? Как правило, живьем сжигали только нераскаявшихся еретиков.
        - Ну… не знаю. - Василий растерялся. - Могут и обмануть. Я же видел, как шел процесс. Такому суду разве можно доверять?
        - Ладно, принято и это. - Видно было, что Рудра недоволен. - А что еще? Чего наш Жиль де Ре, по-твоему, не предусмотрел?
        Василий чертыхнулся про себя. Вот пристал… А на ум, как назло, лезут одни банальности.
        - Ну… многое, - нерешительно протянул он. - Например, он не понимал, что слишком уж опрометчиво подставляется… Что кое-кто захочет отжать его имущество…
        - Главное. Скажи главное.
        Василий вздохнул. Надо было решаться, и неверное решение могло отправить его назад, на мост через Москву-реку. Со стертой памятью, если Рудра проявит толику милосердия. И без стирания, если не проявит.
        Приходилось импровизировать.
        - Он не предусмотрел, что окажется настолько чувствительным к боли.
        - Так-так, - поощрил Рудра. - А дальше?
        - Он воин, - продолжал фантазировать Василий. - Он маршал Франции, он всю жизнь воевал. Таскал на себе тяжелые доспехи, уставал в походах, как собака, питался черствым хлебом пополам с грязью, убивал, сам бывал ранен. На то и война. Но пытка - это другое. К ней он не был готов. Одно дело получить рану в бою, когда адреналин в крови просто кипит, и совсем другое - когда тебя растянут на столе, привяжут за руки, за ноги и начнут медленно вытягивать. Ни звона клинков, ни треска доспехов, ни воплей ярости - просто кто-то скучно и деловито крутит ворот… Тут он сломался сразу. Я думаю, он до сих пор не может понять, как могло случиться, что он оказался таким слабаком.
        Василий и сам видел, что речь вышла не ахти, но Рудра, к его удивлению, благосклонно кивнул.
        - Уже лучше. Теперь расскажи о приговоре. Ты видел процесс, слушал свидетелей. Твое мнение?
        Василий тоже подумал, что теперь уже лучше. О судебном процессе над бароном де Ре у него успело сложиться определенное мнение.
        - Дутый процесс. От начала и до конца дутый. Адвоката нет. Судебное решение - только на основании свидетельских показаний. В том числе полученных под пыткой. Показания против подсудимого не подтверждены вещественными доказательствами. Множество свидетелей защиты вообще не опрошено. Это суд, спрашивается? Из сорока семи пунктов обвинения доказаны только занятия алхимией и магией да еще оскорбление действием какого-то попа…
        - То есть если бы ты имел возможность помешать исполнению приговора, ты помешал бы?
        - Конечно, помешал бы, - убежденно ответил Василий. - Несправедливый же приговор!
        Рудра покачал головой, и не понять было, то ли он смотрит на Василия с насмешкой, то ли с сожалением.
        - А как же пропавшие неизвестно куда дети?
        - Сначала надо выяснить, куда и как они пропали, и доказать вину барона!
        - Хорошо, - сказал Рудра. - Допустим, суд не стал утруждать себя сбором вещдоков, как это и было в действительности. Но предположим, что ты точно знаешь: подсудимый убивал детей. И не просто убивал, но насиловал, в том числе мертвых и умирающих, лично резал их в жертву сатане и Велиалу, а расчлененные детские тела приказывал выбрасывать в ров и выгребную яму. Предположим, ты это знаешь так, как будто сам при этом присутствовал, со стопроцентной уверенностью. Станешь ли ты с таким знанием мешать исполнению приговора?
        - Нет.
        - То есть станешь потакать неправедному правосудию? А ведь твое вмешательство, осуществленное с подобающими светошумовыми эффектами, возможно, привело бы к пересмотру всей судебной практики Средневековья, что, вероятно, спасло бы не один десяток тысяч жизней невинных людей.
        Василий промолчал. Рудра кого угодно сумел бы загнать в тупик, хоть логический, хоть этический. На выбор.
        - Что молчишь? У тебя нет ответа?
        - Нет.
        - Это хорошо, что нет, - неожиданно смягчился Рудра. - Так и быть, я скажу тебе, как я поступил. Я был там. И не вмешался. У меня не было ни одной причины вмешаться и тысяча причин не вмешиваться.
        - Де Ре в самом деле был виновен? - тихо спросил Василий.
        - Да, но, конечно, не в массовых убийствах детей. Не только восьмисот, в которых он признался, - там не было и ста пятидесяти убийств, признанных судом. Была всего одна жертва. Золотушная крестьянская девчонка. Она умерла от страха, когда слуга де Ре пустил ей кровь из вены. Кровь невинных детей была нужна де Ре для алхимических опытов, а девочка, я думаю, страдала врожденным пороком сердца. До того случая, да и после него с детской кровью у де Ре не было никаких проблем: взамен на небольшое кровопускание нищий ребенок получал щедрое подаяние и совет держать язык за зубами. В общем итоге один случай, один детский трупик. Что до содомии де Ре, то, во-первых, это делалось по взаимному согласию, во-вторых, не задаром, а в-третьих, все малолетние наложники барона остались живы. Да еще были накормлены на кухне и принесли несколько монет своим голодающим родителям. Вот как было на самом деле. По нынешним гуманным временам максимум, что ему грозило, - небольшой срок, возможно даже условный при хорошем адвокате. Ты спросишь меня, почему я был там и не вмешался?
        - Да, - отважно сказал Василий, - спрошу.
        - О! - Рудра покачал головой. - Кажется, я слышу в твоем голосе претензию, даже вызов. Нет? Это хорошо, что ты не мотаешь головой и не клянешься, прижав руки к сердцу, что и в мыслях не держал выразить мне недоверие. Не знаю, годишься ли ты занять мое место, но в тебе есть и достоинство, и толика ума, что уже неплохо. Иных я не держу… Однако отвечаю на вопрос. Я ничего не предпринял главным образом по двум причинам. Первая проста, вторая еще проще. С которой начать?
        - С простой.
        - Как угодно. Простая причина состояла в том, что все варианты дальнейшей жизни де Ре были бессмысленны, как ни тасуй их. Хуже того, почти все они умножили бы количество зла в этом мире. Предположим, наш барон вышел бы на свободу полностью оправданным. Чего проще? Внушаешь ему еще раз потребовать «божьего суда», а суду внушаешь согласиться на это со скрытым ликованием - пусть негодяй лезет голой рукой в кипяток за монетой, - сам же заставляешь воду в котелке кипеть при сорока градусах. Пара пустяков. С такой работой легко справился бы не то что бог, а какой-нибудь задрипанный маг, если бы только они существовали. Но что же потом? Барон возвращается в свой замок и продолжает еще более увлеченно заниматься тем же самым, то есть рисует магические знаки и кипятит ртуть с мышьяком, добавляя туда толченые акульи зубы, сушеных мокриц, когти черных котов, сердца пещерных саламандр и прочие ингредиенты в том же духе. При этом он чувствует себя не только оправданным, но и защищенным, - опасное заблуждение для такого человека! Как у вас говорят - «не знает берегов», кажется? Пяти лет не прошло бы, как кровь
невинных младенцев полилась бы рекой, и уже не кто-нибудь, а сам король назначил бы новый суд, и наш барон был бы осужден при наличии очевидных и страшных улик, таких, что уже и костра для него, пожалуй, показалось бы маловато. Согласен?
        - Можно было бы внушить ему бросить алхимию и некромантию, - не сдавался Василий. - Пусть жил бы нормально, как все люди… Может, вернулся бы на службу… Славный же был рубака, нет?
        - Внушить? - Рудра расхохотался. - Ты каждому человеку собираешься что-нибудь внушать? Их ведь немало на свете, людей, а заповеди Моисеевы уже даны им, и Христовы заповеди даны, чего же еще? Куда еще внушать? Кому? Глазастым слепцам и ушастым глухим? Молчи уж… Впрочем, если тебе неймется, можешь поиграть. Создам тебе модель - и действуй: спасай барона, наставляй его, если сумеешь, на путь истинный, возвращайся во времени назад, пробуй разные варианты… Может, поймешь, что нельзя к каждому человеку приставить персонального ментора. Будешь пробовать?
        - Нет. - Василий помотал головой. В диспуте Рудра бил его одной левой. Как, наверное, многих до него. Неужели координатор Земли еще не утратил вкус к спорам?
        - Утратил, не утратил - тебя не должно волновать, - проворчал Рудра в ответ на невысказанный вопрос. - Я на работе. Объясняю, как это делается, на данном примере. Мои базовые знания, мой опыт и некоторые специальные возможности позволяют мне видеть, конечно, не все мыслимые варианты дальнейшего существования де Ре - этих вариантов бесчисленное множество, - но хотя бы основной вектор. Этого вполне достаточно. И вектор в данном случае таков, что никакой - ни малейшей! - пользы человечеству дальнейшее существование де Ре не принесло бы. В некоторых вариантах, как и в том, который имел место в реальности, от него осталась бы только легенда о Синей Бороде, в других вариантах - другие байки, а в третьих вариантах на пользу людям и на поживу историкам не осталось бы вообще ничего, кроме, может быть, судебных документов, погрызенных мышами. Равным образом человечеству не принесло бы пользы и существование немалого количества еретиков, замученных инквизицией, и еще многих и многих, кого человеку с начатками милосердия в душе стоило бы пожалеть, но кого не могу жалеть я. Не имею права жалеть. Ты хочешь
спросить о Джордано Бруно? Конечно хочешь, а также о Гипатии, Сервете, Грандье и многих других. Я видел, как Сократ пил свою чашу цикуты, и не вмешался. Почему? Отвечай, когда спрашивают!..
        Крик был страшен. Василий вздрогнул. Он-то полагал, что вопрос был риторическим и сейчас Рудра сам объяснит, что к чему и почему. Удивительно, но вздрогнул и узник, как будто почувствовав, что он не один в своей башне-тюрьме, расправил плечи и обвел каменные стены испуганным взглядом. Задрал короткую бороду - вовсе не синюю, а черную с сильной проседью - и обвел взглядом сводчатый потолок. Прислушался, немного склонив голову, ничего не услышал и вновь сгорбился, уйдя в себя.
        Нужно было решить, что ответить. Как следует разговаривать с разгневанным богом? Молить его о пощаде или просто упасть ниц?
        - Потому что ты не всемогущ и не всеведущ, - глядя Рудре в глаза, сказал Василий. - Ты не можешь помочь каждому, твой объект - все человечество. Оно состоит из людей, но это не волнует тебя. Твои заботы - макроуровень. Думаю, что тебя вообще не интересуют вопросы пользы или вреда от каждого отдельно взятого человека. И это та вторая причина, которая, по твоим словам, еще проще первой. Я не прав?
        «Сейчас он вернет меня на тот мост», - вот что, почему-то уже без страха, подумалось Василию в те несколько мгновений, когда Рудра смотрел на него бесстрастным взглядом, и глаза его были темны, как ночь, и узкое смуглое лицо напоминало отнюдь не бога, а его заклятого врага. Но прошли эти мгновения, и вдруг оказалось, что Рудра вовсе не гневается, а усмехается - то ли скорее едко, чем добродушно, то ли наоборот, сразу и не поймешь.
        - Да, это и есть вторая причина, которая еще проще, - сказал он. - Она настолько элементарна, что даже ты ее понял. Но принял ли?
        - Не уверен, - сухо ответил Василий. Помедлил и добавил: - Прости.
        Теперь он готов был поклясться: вот сейчас Рудра рассмеется, - и Рудра в самом деле рассмеялся, показав мелкие белые зубы.
        - Простить тебя? Вот еще тема! Простить можно многое, а кое-что даже нужно прощать. Но нельзя прощать все. Мысль понятна?
        - Да.
        - Еще бы. Только это не моя мысль, а твоя. Прощать - чисто человеческое свойство. Это люди говорят «бог простит». А бог - реальный ваш бог, координатор - ничего и никому не прощает, потому что никого не судит. Теперь понятно?
        - М-м…
        - Поймешь. Кое-что ты уже понял: богу вообще редко приходится иметь дело с отдельными людьми, на нем лежит ответственность за всю цивилизацию. Понадобится прихлопнуть самого наилучшего человека ради общего блага - бог это сделает. С угрызениями совести или без них - никого не касается, лишь бы на пользу делу. Понадобится выручить и даже вознести над толпой мерзавца и убийцу - бог сделает и это. Да, часто бывает так, что сберечь хорошего человека каким-то боком полезно и для всей цивилизации, - но при чем тут вопросы правосудия и воздаяния? Запомни: бог творит произвол. Полезный, да, но произвол. Он не судия, у него другая специальность.
        - Но ведь иногда ты вмешиваешься?.. - начал Василий и осекся. - Погоди… Или… ты вообще не вмешиваешься?
        - Вмешиваюсь, вмешиваюсь, - снова рассмеялся Рудра. - Моя должность вовсе не синекура. Это хлопотная должность. Но запомни еще раз и навсегда: я не сужу. Вот тебе один пример: жил-был на свете один тип по имени Шауль, он же Савл, отличавшийся от других фарисеев лишь несколько более пытливым умом и задатками ритора. Кандидатура показалась мне подходящей, а кроме того, ничего лучшего у меня под рукой все равно не было. Этот малый пригодился мне для одного проекта. Глас свыше и трехдневная слепота - не вмешательство ли? Оно и есть. В чистом виде вмешательство. Гм… надеюсь, ты хотя бы слышал об апостоле Павле?
        Василий открыл рот и промолчал, потрясенный.
        - Мыслишь верно, - кивнул Рудра. - Заратустра, Иисус, Мухаммед, Шакьямуни - мои проекты. Были и другие. Это даст тебе приблизительное представление об одном из уровней, на котором мне приходится работать. Не страшно?
        - Страшно, - выдавил из себя Василий.
        - Вижу, что боишься. Не испугался бы - тут бы мы с тобой и расстались. Мне бесстрашных не надо. - Неожиданно Рудра вновь захихикал. - Вот забавно, до сих пор только одно занятие прошло у меня точно по плану. Но того кандидата я все-таки отчислил. Остальные комкают всю программу. Каждый по-своему, но комкают. Многие пытаются дерзить, вроде тебя. Вижу, ждешь, что я верну тебя туда, откуда взял… Нет, пока не верну. Иди отдохни.
        Протяжный скрип железной двери, возвестивший о том, что за осужденным пришли, вздрогнувший от скрипа узник, краткий миг темноты - и Василий обнаружил вокруг себя знакомые стены созданных им личных апартаментов, а себя самого - сидящим в напряженной позе. И даже не на полу, а на диване.
        Хотелось водки.
        Глава 7
        Кто, если не ты?
        - Одиннадцать, - со вздохом молвил Веня Фейгенбойм.
        Я знал, что он имеет в виду, но спросил, чтобы не выходить из образа:
        - Это количество волосинок на твоей макушке?
        Иногда Веня беззащитен перед подколками.
        - Где? - забеспокоился он, проворно ощупывая длинными пальцами черепной свод. - Что, плешь? Неужели опять? А?
        - Вот ты и попался, - объявил я. - Я-то думал: откуда у него такой волосяной покров? А он его наращивал у косметолога.
        - Ну, наращивал, и что дальше? - буркнул Веня и, наклонив голову, как бык, атакующий матадора, стал смотреть в зеркало. - Нет там плеши, врешь ты все…
        - Я и не говорил, что есть.
        - А что ты говорил?
        - Я просто спросил.
        - Это одно и то же. А одиннадцать - это столько суток нам еще добираться до Луны.
        - И что с того?
        - Скучно. Нет хуже занятия, чем возвращаться. Не знаешь, чем себя занять. У меня эта экспедиция шестая уже, и всегда одно и то же…
        - Поспи, - предложил я. - Курода, вон, спит. Так спит, что не храпит даже.
        Строго говоря, спал не один Курода. Спали Дювивье, Муханов, Зауберер, Нургаджи и вся команда метеорологов. Спал маленький, невероятно любознательный и всем надоевший луноликий Лю Фань по прозвищу Пятое Колесо. В охлажденном виде, как скоропортящиеся продукты, спали Погосян и Фиорелли. Криосон - хорошая штука, когда в ближайшей перспективе нет никаких занятий. Не спала Лора, и, понятно, не спал Гарсиа. Им было чем заняться.
        Меня это уже нисколько не интересовало.
        Не спала наша Этель, сочиняя объемистый отчет по результатам экспедиции, и не спал Веня. Этот - потому что боялся криосна, хотя никому на свете нипочем в этом не признался бы. Отказался от гибернации и я, потому что ждал следующего витка своей эволюции. Обоснованно или нет - время покажет.
        Но если я скучал осмысленно, то Веня - просто скучал. Поскольку я на всякий случай уничтожил все материалы по пиявке с тройной спиралью ДНК, истребил саму пиявку и почистил память всем, кто знал о ней, Веня пребывал в нормальном постэкспедиционном состоянии, то есть предавался бездеятельному отдыху. На Земле он вновь воспрянет и займется обработкой результатов экспедиции, этой рутины хватит ему на год. Да, рутины, поскольку никаких сверхценных результатов экспедиция не принесла. Известкование? Да что вы, какое известкование, не было его, да и быть не могло. Мы везем нормальный, ожидаемый набор данных о планете. Мир Реплики был известен и до нас, как известно было и то, что он возмутительным образом противоречит тезису о неповторяемости биологической эволюции. Как понять сей феномен - неизвестно, может, и через сто лет не поймут. Вене бы что-нибудь попроще, ему бы найти и описать какую-нибудь диковинную инопланетную животину, и он досадует: ну почему на Реплике не нашлось, скажем, зверя, у которого сердце находится в желудке и своими сокращениями помогает гастролитам перетирать пищу? Вышла бы
сенсация для публики, пусть не оглушительно громкая, но ведь Веня на глобальные масштабы и не замахивается. А я, негодяй и паршивый эгоист, лишил его уникальной пиявки…
        Совесть кольнула и успокоилась. Так было надо.
        Никто не глазел на обзорные экраны. Не на что там было глазеть - корабль шел в субпространственном канале. В космосе хоть звезды светят, а здесь не было ничего, и это еще слабо сказано. Наверное, не у одного меня возникало ощущение: если Ничто - это просто нуль, то тут оно кажется вполне осязаемой величиной с отрицательным знаком.
        - Не хочу я спать, - сказал Веня и зевнул. - Может, партию в шахматы?
        - Давай.
        Мне выпало играть черными.
        - Коня или слона? - предложил Веня. Он играет на уровне мастера и при игре равными силами прежде побивал меня без особых трудов.
        - Обойдусь без подачек, - отрезал я. - Ходи.
        - Ты прости, но без форы…
        - Тебе будет неинтересно со мной играть?
        - Ну, в общем-то…
        - Да или нет?
        - Ну… да, - сознался он.
        - С форой я играть не буду. Ходи.
        Веня вздохнул. Потом удивился. Потом сделал ход. Я ответил. Веня разыграл королевский гамбит. Ну-ну.
        На девятом ходу он призадумался. Я читал все комбинации, что складывались в его голове, хотя в этом не было никакой необходимости: сейчас я играл на уровне чемпиона мира. Против таких игроков, как Веня, я мог бы сыграть сеанс на тридцати досках вслепую.
        - А у тебя сегодня лучше получается, - признал Веня после четырнадцатого хода. На двадцать втором он нахмурился, запустил пальцы в негустую шевелюру, взлохматил ее и оставил пальцы там.
        Я двинул вперед пешку, жертвуя и ее, и коня.
        - Сто, - сказал Веня, подумав минуту. - Ровно сотня.
        - Чего сотня?
        - Сотня медведей в лесу сдохла. Ты хоть понял, какой ход ты сейчас сделал? На три восклицательных знака.
        - Почему только на три? - обиделся я.
        - Так ты понял или нет?
        - Пять, - мстительно сказал я. Своей манерой изъясняться числительными Веня в конце концов утомит кого угодно. Пусть теперь сам терпит.
        - Чего пять?
        - Тебе мат через пять ходов.
        - Где мат?! - вскинулся он. - Почему?
        - Ты играй, играй…
        От волнения он сделал глупый ход, получив в итоге мат не на пятом ходу, а на четвертом. Что, понятно, уже не имело никакого значения.
        - Реванш, а? - предложил он.
        - Валяй. Проигравший расставляет.
        Веня выбрал защиту Алехина - наверное, исключительно для того, чтобы сбить меня с толку. Нужно быть Алехиным, чтобы выигрывать черными с такой защитой. Ну, держись, Веня…
        Задолго до эндшпиля он понял, что надо сдаваться, но сделал еще семь никому не нужных ходов, прежде чем признал поражение. Признав - загрустил. Он такой. А я мельком подумал о том, что было бы неплохо зевнуть ему ферзя в следующий раз, чтобы не шибко расстраивался. Некоторые люди склонны придавать излишнее значение всякой ерунде вроде шахматной партии.
        Шли тридцатые стандартные сутки, считая от нашего старта с Реплики, и уже третьи в естественном субпространственном канале. Прогноз сулил «Неустрашимому» идти каналом еще сутки. Потом корабль вывалится из субпространства где-то между Проционом и Сириусом и пойдет к Земле «мелкими нырками», то бишь недлинными индуцированными каналами. Нырков будет два, а может, три. Они сожрут куда больше энергии, чем естественный канал, если только он не инверсный. Пространство не любит, когда его дырявят почем зря, и требует за это свою цену. Но запасов топлива в корабле гарантированно хватит на четыре нырка - это я знал от Лоры. Не о чем беспокоиться.
        Безусловно, в дальнем космосе может случиться всякое, но профессионал не станет нервничать из-за гипотетической случайности, которую он не в состоянии предвидеть и предотвратить. Дежурная смена экипажа и не нервничала.
        Зато меня внезапно пробрал озноб. Словно колючие льдинки зашевелились внутри, царапая и выстуживая внутренности. Случилось что-то плохое, а может, еще не случилось, но вот-вот случится - это я понял сразу. Но что именно, какая опасность на подходе - этого я не знал. С моими новыми способностями - и не знал! Страх пополам с досадой - вот что пробудили во мне те колючие льдинки.
        Спрятав шахматы, посрамленный Веня улегся на койку и принялся утешать себя просмотром какого-то интерактивного фильма. О да, там он был герой и победитель, сокрушитель несокрушимого, ловкач среди ловкачей и титан мысли. Весь сиял и аж подергивался. А я только и делал, что прислушивался к внутренним ощущениям. Льдинки, кажется, растаяли, но тревога осталась.
        Ничего не понятно!
        Одно я знал наверняка: это не игра воображения и не шутки подсознания. Опасность реальна. Я не смог бы объяснить, откуда у меня взялась такая уверенность, да и не пытался. Вредно отвлекаться на ненужный самоанализ.
        «Эрлик!» - позвал я мысленно.
        Никакого эффекта. Вдруг стало ясно: в субпространстве он мне не явится. Хитрая штука эти субпространственные каналы, до конца не познанная и нормального человека раздражающая. Скажем, простой вопрос: где мы сейчас, если смотреть на нас из обычного пространства? Нигде. Нас нет вообще, как нет в вакууме виртуальных частиц до их рождения, а есть лишь какое-то поле. Строго говоря, теория учит, что все без исключения естественные субпространственные каналы тоже виртуальны, как те частицы, только некоторые из них существуют микросекунды, а другие - тысячелетия. Существенно еще то, что долгоживущие каналы мы называем стабильными, а не виртуальными, но это уже наше, человеческое. Вселенной, разумеется, нет никакого дела до наших убогих представлений.
        Внутри канала и вовсе творится нечто неудобопонятное. По идее канал должен иметь стенки, на то он и канал, но здесь их нет. Пространство и время ведут себя как хотят. Вот если «Неустрашимый» прямо сейчас пробуравит дырку (в чем?) и вывалится из канала (допустим, что это возможно), то в какой Вселенной он окажется? Вероятно, в нашей, но в какой момент ее истории? Быть может, вскоре после ее рождения, еще до формирования элементарных частиц, а возможно, и спустя триллион лет после нас, когда погаснут даже самые тусклые долгоживущие звезды. И если в первом случае мы просто исчезнем как материальные тела, не успев осознать происходящее, то второй вариант уныл до крайности.
        Для начала я попытался разобраться с физикой субпространственного канала. Я ее не понял. Зато в какой-то момент ни с того ни с сего осознал, какая именно гадость вот-вот должна произойти с нашим каналом: он схлопнется. Вместе с нами. Это случится значительно раньше, чем «Неустрашимый» выйдет из канала, а именно через три часа с минутами по бортовому времени.
        Корабль просто перестанет существовать. Вместе с ним мы все превратимся в локальное возмущение в каком-то физическом поле, каковое возмущение со временем рассосется, испустив положенное количество космических лучей и виртуальных частиц.
        По спине пробежал холодок, но я не обратил на него внимания. Тело испугалось, а разум был возмущен: это я-то должен стать элементарными частицами? Я? И Веня тоже? И весь экипаж корабля, и вся наша экспедиция, и Лора с Гарсиа, только-только прекратившие кувыркаться в койке и не чувствующие сейчас ничего, кроме блаженной истомы?
        Точно. Все мы. Можно не перечислять поименно. Вероятно, именно так пропали в космосе некоторые корабли до нас, а теперь наша очередь.
        Эрлик, где ты?..
        Он не ответил.
        Так, сказал я себе. Так. Не злись. Вот тебе данность, прими ее спокойно. Подумай, на что ты можешь повлиять. Ты пока еще не всемогущ, но кое-что уже можешь. Правда, ты пока еще мало знаешь о том, что ты на самом деле можешь…
        - Ты чего? - внезапно спросил Веня Фейгенбойм. Я и не заметил, когда он оторвался от своей интерактивной жвачки. Зато теперь таращился на меня во все глаза.
        - Ничего, - буркнул я. - А что?
        - Ты светишься, - сообщил он испуганным голосом.
        - Ага, и пускаю дым из ушей. - Осознав, что меня и впрямь окутывает некое зеленоватое сияние, я убрал его, мгновенно погрузил Веню в сон и наскоро почистил ему память. Плохо, что мне пока не удается контролировать себя на сто процентов… ну да научусь. Если уцелею.
        Поправка: если все мы уцелеем. Очень мне надо остаться единственным выжившим на «Неустрашимом»! Нет уж, либо проживу без мук совести, либо вообще перестану жить, и только так.
        «Это в тебе говорит человеческое», - укоризненно и некстати встрял мой внутренний голос.
        Я велел ему заткнуться.
        Итак, канал скоро схлопнется. Значительно раньше, чем «Неустрашимый» выйдет из него. Для начала мне нужно понять: в моих ли силах поменять эту гнусную перспективу на более приятную?
        И опять я ничего не понял. Не нашел даже ответа на главный вопрос: кому и зачем понадобилось дать мне знание о близкой катастрофе, если я не могу предотвратить ее?
        Или… все-таки могу?
        Если могу, то вот еще один хороший вопрос: как?
        Целую секунду я люто завидовал дошкольникам: до сложных вопросов бытия они еще не доросли, а на детские наивные вопросы у взрослых всегда есть для них ответы. Так… что еще, кроме голой неудобоваримой физики, известно мне о субпространственных каналах?
        Легенды.
        Уж чего-чего, а их всегда хватало с избытком. Многие, как, например, встреча в канале с собственным прапрадедом, были тем, чем и казались, - стопроцентными выдумками, некоторые списывались на галлюцинации, а две-три, как я слышал, всерьез рассматривались немногими физиками-теоретиками, достаточно авторитетными, чтобы их интерес к подобным легендам выглядел чудачеством, а не шарлатанством. Интерес-то присутствовал, спекулятивные гипотезы также наличествовали, не было лишь результатов.
        Не знаю, какие процессы и с какой интенсивностью протекали в моем сером веществе, но голова заболела. Боль я убрал и вдруг понял: знаю! Одна из баек, рассказанных астронавтами, имела под собой почву.
        Некие тела в целом неправильной формы - иногда округлые, но чаще вытянутые, с виду какие-то бесструктурные, напоминающие клетки ферроплазмы под микроскопом, - впервые были замечены вахтенным пилотом корвета «Гримальди» при прохождении канала, считавшегося стабильным, но ныне уже не существующего. Тел было несколько; мелькнули на обзорном экране и пропали. Запись не велась, что в ту пору считалось допустимым: ничего, кроме черноты, в субпространственных каналах не бывает. Пилот, однако, утверждал, что определенно видел нечто постороннее, более светлое, чем чернота, и имеющее форму. И как всякий нормальный пилот, не желающий быть списанным из-за психических отклонений, сам же впоследствии признал свои видения секундной галлюцинацией, следствием перенапряжения и усталости. Впоследствии указанные «объекты» наблюдались лишь раз, другим пилотом другого корабля, и также были признаны не физическим, а медицинским феноменом.
        А что общего между этими двумя случаями?
        Я знал ответ: только то, что оба корабля шли каналом, готовым вот-вот схлопнуться. Им повезло, они успели. А сколько пилотов с бесследно пропавших кораблей наблюдали все те же странные тела, но уже не смогли никому ничего рассказать?
        Я мысленно проник взором сквозь обшивку корабля. Да вот же они!..
        Объекты и впрямь выглядели как плазмоиды под микроскопом - Лора как-то раз показывала мне эту гадость, по-моему, существующую в природе лишь для того, чтобы медикам было чем заняться. Правда, размеры этих объектов никто не назвал бы микроскопическими - крупнейший из них не уступал объемом кают-компании «Неустрашимого».
        Как они вели себя? По-моему, никак: медленно перемещались в разных направлениях, слегка колыхаясь, некоторые случайно соприкасались, после чего спокойно расходились каждый по своим делам, а два некрупных «плазмоида» на моих глазах слились в один, тут же начавший корчиться, будто ужаленный. Мне они показались живыми существами… впрочем, совершенно безмозглыми, как амебы.
        Что это мне давало? Похоже, что ничего… Так я думал целую секунду, прежде чем с великой радостью понял, что могу управлять ими. Мои новые волшебные способности позволяли командовать «плазмоидами» без помощи Эрлика, кем бы он ни был. Ладно…
        Я заставил один из «плазмоидов» разогнаться и боднуть другой. Получилось! И сейчас же я понял, что ничего из моей затеи не выйдет. Перемещение корабля в субпространственном канале, собственно, вообще нельзя назвать перемещением. Корабль просто находится в нем, двигатели молчат. Тут речь идет скорее о пребывании, чем о движении, и если я заставлю «плазмоиды» бодать корабль с кормы, ускоряя его ход, то это ничуть не приблизит момент выхода корабля из канала.
        Так… так… Решение пряталось где-то рядом, я почти осязаемо чувствовал его присутствие. Как скользкая тварь, оно не давалось в руки. Я злился, я скрежетал зубами, и не удивлюсь, если из моих ушей и впрямь валил дым. На мое состояние мне было плевать, а Веня спал. И текло время, унося в ничто минуты, оставшиеся до момента «ноль». Откуда-то я знал: надо что-то делать прямо сейчас, потом будет поздно…
        Эрлик, где ты?! Отзовись, помоги!
        Нет Эрлика. Есть только я, мирно сопящий Веня, бесчувственные научники в криосне да еще вахтенные на центральном посту, которым невдомек и от которых все равно нет никакой пользы. Возможно, они наблюдают «плазмоиды», вспомнили легенды о них и даже насторожились, но нет такого прибора, который указал бы экипажу на то, что канал скоро схлопнется. Не изобрели еще. И все равно он был бы бесполезен. Какой смысл предупреждать людей о неотвратимой гибели, если они не в силах уклониться от нее? Покинуть канал раньше времени невозможно - этим он похож на туннель, пронзающий гору. Единственный выход вон там, впереди, а свод туннеля вот-вот рухнет. Людям лучше ничего не знать.
        Они и не знают. Знаю лишь я, но человек ли я теперь?
        Размышлять об этом я не стал: пусть тема богатая, но всему свое время. Я здорово разозлился. В какой-то момент я перестал чувствовать свое тело, а еще спустя мгновение уже не понимал, где нахожусь: внутри корабля или вне его? Меня это совершенно не интересовало. И не удивило, что в какой-то момент я увидел наш корабль со стороны. Он был маленьким, как музейная модель, и при желании я мог бы схватить его одной рукой за носовую надстройку, а другой - дотянуться до дюз. Я мог бы отвесить «Неустрашимому» хорошего пинка - жаль, что это не принесло бы никакой пользы.
        Озарило меня внезапно, ну так на то оно и озарение, чтобы вспыхивать сразу, а не разгораться постепенно. Я схватил ближайший «плазмоид», мягкий и податливый, как медуза, схватил другой и соединил их. Они сопротивлялись, корчились, им совсем не хотелось сливаться воедино, их отталкивало друг от друга, как однополярно заряженные шарики, но я переупрямил. Их слияние сопровождалось вспышкой такой силы, что на секунду я ослеп. Это я-то! Корабль и подавно «ослеп»: сгорели все внешние камеры и погасли экраны. Кокон света как-то медленно, будто в дешевой анимации о взрыве сверхновой, вспух, расширился и постепенно угас. Оба «плазмоида» исчезли, а я ощутил, что канал, пожалуй, продержится несколько лишних минут.
        И стало ясно, что я должен делать. Пусть вытолкнуть корабль из канала не в моих силах, зато я могу продлить существование самого канала! Хватило бы только «плазмоидов»…
        Я ловил их, соединял друг с другом и сжимал. Та еще работенка, я вам доложу! Вспышка! Еще вспышка! Глупые «плазмоиды» и не думали убегать от меня, что сильно облегчало дело. Были ли они чисто физическими объектами или - а почему нет? - примитивными формами жизни, чье существование возможно только в субпространстве, нисколько не интересовало меня. Если они и были живыми, то сложностью не превосходили амеб, а кому их жалко? Лишь одно было существенным: их гибель продлевала каналу жизнь.
        Зато, кажется, укорачивала ее мне. Нет, точно укорачивала! После десятка уничтоженных пар «плазмоидов» я не просто напоминал выжатый лимон - если бы дело было только в усталости! Всем своим телом - или что там было вне корабля? - я ощущал, как эти вспышки постепенно убивают меня. Вероятно, они сопровождались гамма-излучением, если не чем-нибудь похуже. Я бы разобрался, чем именно, если бы не был так занят. Канал должен продержаться до тех пор, пока «Неустрашимый» не покинет его, - и точка. Одна цель, одна задача, одна мысль. Иногда и одной вполне достаточно.
        После пятнадцатой пары обнуленных «плазмоидов» мне стало совсем худо. Ни о каких посторонних мыслях не могло быть и речи просто физически. Сколько времени я выиграл - даже это знание как-то замылилось. Уже достаточно или еще нет?
        Погоня за каждым следующим «плазмоидом» требовала все больше времени. Я сильно уменьшил их количество вокруг корабля и вдобавок стал хуже видеть. Ни с того ни с сего по всему телу пробежала дрожь - хотя не знаю, можно ли назвать телом ту мою часть, что находилась вне корабля. Навалилась слабость, подступила дурнота. Вспышки при уничтожении каждой пары «плазмоидов» спасали экипаж и пассажиров, но губили меня.
        Простой убийственный вопрос: а кто, если не я?
        Больше некому, вот так повернулось дело. И никто не виноват.
        Эрлик, зараза, где ты?!
        На что мне твои подарки, если меня вот-вот не станет? Может, ты наградил меня нечеловеческим могуществом лишь для того, чтобы я спас корабль? И дал мне ровно столько силы, чтобы ее впритык хватило для выполнения одной-единственной задачи? Я только дешевая одноразовая марионетка, верно? Я расходный материал или в лучшем случае инструмент. Не очень ценный инструмент, который не жаль сломать… Кто же на самом деле интересует тебя, ради кого ты стараешься? Неужели ради Гарсиа?
        А вот интересно: если бы на корабле находился один лишь этот напыщенный буйвол с аксельбантами - стал бы я выбиваться из сил?
        Помню, что это была последняя внятная мысль, посетившая меня, и что данную этическую задачку я не решил. Потом - провал. Смутно припоминаю, что я продолжал свою работу, но в реальности или лишь в воображении - кто знает? А очнулся, как обычно, в медотсеке корабля под надзором «Парацельса». Голым. Под простыней. В пределах помещения не наблюдалось ни Лоры, ни каких-либо других ненужных людей.
        Корабль шел в обычном пространстве, это я понял сразу. Значит, у меня получилось…
        Очень хорошо, подумал я. Кроме того, я жив, что тоже неплохо. А что со мной такое?
        Я провел самодиагностику так скоро, что куда там «Парацельсу». Ну ясно: общее переутомление, истощение и прочие признаки загнанной лошади. Словом, надорвался, хорошо еще, что грыжи нет. Нет и никаких признаков лучевой болезни, что странно. Хотя не очень: в каком, собственно, виде я орудовал вне корабля? Вряд ли в качестве белкового тела…
        Для начала я отсоединил от себя все катетеры и восстановил нормальное самочувствие. «Парацельс» удивленно пискнул, и я почистил ему память. Не было меня тут, кибернетический эскулап все это время отдыхал. Запомнили? Всем ясно?
        Затем я почистил память людям, кроме тех, что еще не отошли от криосна. Их воспоминания о том, как я был найден и перенесен в медотсек, их тревогу за меня я заменил банальностью: последние сутки в канале я только и делал, что сражался в шахматы с Веней. Пусть он думает, что один раз даже обыграл меня, - мне не жалко.
        Одежда сама приползла ко мне, стоило лишь пожелать. И только тогда появился Эрлик. Я смотрел на черного человека с таким настроением, что другой на его месте превратился бы, наверное, в кучку пепла от одного моего взгляда. А этому, кажется, было хоть бы хны.
        Молча, стиснув зубы, я начал одеваться. И еще до того, как натянул штаны, понял: Эрлик только что тщательно просканировал мою память. Нормальный человек нипочем не заметил бы сканирования, но кто теперь мог назвать меня нормальным человеком? Лора? Веня? Этель Симпсон? Эти - да, но они не в счет.
        - Досталось тебе, - с едва заметной ноткой участия проговорил наконец Эрлик. Все-таки она была, эта нотка. Ну хоть не голая констатация факта, и то хлеб.
        А чего я ждал? Извинений?
        - Не в моих силах было поддержать тебя, - добавил он. - Тем лучше, ты справился сам. Прогрессируешь даже быстрее, чем я ожидал.
        Я молчал, застегивая рубаху. Черный человек помедлил самую малость, прежде чем сказать:
        - Кажется, я не вовремя…
        Я понял, что сейчас он исчезнет. Ну как тут было не заорать во всю силу легких:
        - Где ты был??!
        Он даже не поморщился, и тут меня прорвало. Я вывалил на него все, что у меня накопилось. Я орал, как полоумный, прекрасно зная, что никто, кроме Эрлика, не слышит моей истерики. Для чего мне было устроено испытание на прочность? Это что, педагогика такая? А если бы я не справился, корабль погиб бы вместе со всеми, кто на борту, да? Ну конечно, тогда бы ты пришел на помощь если не всем, то хотя бы мне одному, иначе зачем ты вообще возишься со мной? Остальные - тьфу, мелочь. Ты ведь выбрал меня, а не кого-то другого. Не сказал даже, для чего, но выбрал. А ты подумал, каково будет мне?..
        Он терпеливо слушал, не пытаясь перебить и не меняясь в лице. А я орал, пока не выдохся.
        - Ты не прав, - сказал он, дождавшись тишины. - Я не мог помочь тебе в субпространственном канале, потому что меня там не было. Мои возможности велики, но ограничены, я не всемогущ и, увы, не всеведущ. В моих силах индуцировать локальные каналы, но отыскать корабль, находящийся в субпространстве, - этого я не могу физически. И не могу - уже по иной причине - постоянно быть при тебе и войти в канал вместе с тобой. У меня полным-полно других забот.
        Забот у него полно… Нет, вы слышали? Я вновь едва не взорвался, но пороха уже не было, а если его нет, то нечему и взрываться.
        И тут внезапно, без всякого перехода, я испугался. По спине пробежал очень неприятный холодок. И я, собравшись с духом, задал вопрос, который должен был задать уже давно:
        - Эрлик, зачем я тебе?
        - Чтобы заменить меня в случае чего, - последовал ответ.
        Ничего себе! А я-то опасался, что выбран в качестве подопытного кролика для неизвестного мне эксперимента с неведомыми целями! Как ни странно, я был уверен, что Эрлик не лжет, хотя… хотя кто бы помешал ему внушить мне стопроцентное доверие к его словам?
        Он наделил меня лишь частью своей силы. Он сильнее меня. Он может крутить мною как хочет.
        - Мне нужен преемник в перспективе и помощник сейчас, - договорил Эрлик.
        - Почему я?
        - Потому что ты подходишь.
        Подхожу - для чего? И вновь мгновенный озноб, и вновь мурашки по спине… На что я подписываюсь? И спрашивает ли меня кто-нибудь, согласен ли я на это?
        - Эрлик… - прошептал я. - Ты… кто?
        - Координатор этого сектора Галактики, - весьма буднично произнес он. - Сектор бедный, в нем только одна цивилизация, примитивная, но нахальная и потенциально опасная. Догадываешься какая? Девяносто процентов внимания - на нее.
        - Ты - человек? - перебил я.
        - А что такое человек? - мгновенно возразил он. - Двуногое без перьев? Ответь: ты - человек?
        - Конечно.
        - Правда? Даже теперь?
        - Не надо этого, - замотал я головой. - Вот не надо! Я человек… считаю себя человеком хотя бы потому, что был рожден им. А ты?
        - И я. Только я родился несколько раньше тебя. Был избран, как и ты, прошел отбор… - Он почему-то замялся.
        - Это и мне предстоит? - дернулся я. - Отбор, да? Есть и другие соискатели?
        - Нет.
        Я перевел дух. Пожалуй, я не отказался бы сейчас побыть немного в одиночестве: услышанное следовало осмыслить.
        Ладно, решил я, осмыслю потом. Сейчас не потяну. Все, что мною пережито за последние дни, пока сильно смахивает на бред. Как-никак я добросовестно подготовленный специалист, меня даже можно назвать ученым, и учили меня правильно. Главное, привили убеждение: чудес не бывает. Встречается загадочное, сплошь и рядом мы видим то, что люди называют необъяснимым, хотя на самом деле оно всего лишь необъясненное и будет объяснено когда-нибудь в будущем. Богов - точно нет, во всяком случае таких, которым интересны земляне, так что молитвы и обряды бессмысленны, как и все религиозные каноны, исключая этические учения… Но какая-нибудь сверхцивилизация, пристально наблюдающая за нами, теоретически вполне возможна, и коль скоро она не просто цивилизация, а сверх-, то ее технологии кажутся нам чудесами. Ничем другим они казаться и не могут. Допустима даже мысль о том, что функционер этой супер-пупер-цивилизации был рожден человеком и рекрутирован в суперы…
        То-то и оно, что все эти соображения запросто укладываются в русло наших, человеческих представлений о том, с чем мы можем столкнуться во Вселенной! Моих представлений, в частности. Факт есть факт: со мной не случилось ничего такого, чего я при желании не мог бы выдумать сам. И какая же рабочая гипотеза возникает на данном фундаменте первым делом? Да самая банальная: я свихнулся и наблюдаю то, чего в реальности не существует, а на самом деле я, скорее всего, напичкан медикаментами и зафиксирован на койке, дабы не шалил в сомнамбулическом состоянии. Хорошая гипотеза?
        Да, но вряд ли доказуемая.
        Стало быть, в запас ее, в тыл. Объяснить происходящее сумасшествием я всегда успею. Понятно, при условии, что меня подлечат.
        Все эти мыслишки промелькнули в моей голове за какую-нибудь секунду. Они лежали на поверхности и не стоили того, чтобы тратить на них время. А черный Эрлик был тут и чего-то ждал.
        - Эти штуковины в канале, - спросил я, - ну, те, которые я шмякал друг о друга… это вообще что такое?
        - Ты уверен, что хочешь знать ответ?
        - Я не страус, и песка здесь нет.
        Он вздохнул.
        - Если совсем популярно, то в умирающих каналах возникают физические условия, способствующие рождению новых миров - вселенных более низкого уровня, чем наша, и, по нашим масштабам времени, очень короткоживущих. Любопытно, что в них возможна своеобразная жизнь и даже может возникать нечто похожее на разум. Если бы наша Земля была частью такой вот вселенной, то вся история человечества уложилась бы в миллисекунду. Само собой, с точки зрения внешнего наблюдателя. Не пугает?
        - Пугает…
        - А что пугает?
        - Мы сами… Наша Вселенная… она тоже такой вот короткоживущий пузырь для тех, кто рангом выше?
        - Вероятно, да. А больше ничего не пугает?
        Он мог бы не спрашивать. Я очень живо припомнил все, что творил. Вернее, разрушал. В буквальном смысле своими руками. Сколько вселенных «более низкого уровня» я уничтожил? Не помню, но много… Сколько цивилизаций погубил - и ради чего? Чтобы спасти один-единственный корабль одной-единственной примитивной, но нахальной цивилизации с тремя десятками людей на борту и среди них себя любимого, конечно… Нет, я-то был готов сдохнуть, но все же надеялся уцелеть…
        Уцелел! Спас! Такой ценой, что и думать о ней не хочется. А как не думать?
        - Эрлик, - сказал я, - знаешь что?
        - Что?
        Я вдруг понял: он знает, что я хочу сказать. Но все-таки произнес:
        - Может, ты подыщешь себе другого преемника?
        Глава 8
        Тревога!
        В круглой гостиной между полом и потолком завис наподобие воздушного шара средних лет мужчина. Нет, пожалуй, скорее пожилой, чем средних лет. Просто хорошо выглядящий. Щеки и подбородок мужчины были покрыты короткой седоватой бородкой, на носу сидели очки с толстыми стеклами в небогатой оправе.
        - Борис Ефимович, - представился он, не прерывая левитации, спустя мгновение после того, как Василий понял, что перед ним висит именно Борис Ефимович. Надо же, еще один соотечественник… - Он же достопочтенный сэр Аверс де Реверс. А вы?
        Несомненно, он уже знал, кто перед ним, но предпочитал держать некоторую дистанцию и панибратства среди кандидатов в боги не одобрял.
        - Василий, - ответствовал Василий и привстал. - Вы новенький?
        Сейчас же он понял свою ошибку. Никакой это был не новенький. Тьфу ты, незадача… Как бы не оскорбился…
        - Это вы новенький, - возразил мужчина, по виду ничуть не обидевшись. - А я старенький. Предвижу вопрос: зачем тогда забавляюсь? Угадал? А я не забавляюсь. Я экспериментирую.
        - Над кем?
        - Над собой. Над ситуацией. Даже над Рудрой, если уж на то пошло. Почему бы нет?
        - И в чем же суть эксперимента?
        - Ну, сэр!.. - Левитирующий Аверс де Реверс развел руками. - Это сложно объяснить. Кроме того, если я расскажу вам или кому-нибудь другому о сути и цели эксперимента, то нарушу этим его чистоту. Так что - извините, сударь.
        - Лучше бы вы зрение себе исправили, - не без толики яда в голосе отозвался Василий. - Неужели это так трудно… сэр?
        - Нет ничего легче. - Борис Ефимович вздохнул. - Но не кажется ли вам, что примитивизм банальных, лобовых решений недостоин человека разумного? Он привлекает простаков, как всякая ловушка. Он затягивает. Он разъедает, как короста. Позвольте осведомиться о вашем мнении: приличествует ли нам в нашем положении стремиться к простому и тонуть в обыденности?
        Василий озадаченно почесал в затылке и сразу понял: этот естественный жест был воспринят собеседником как свидетельство крайней простоты душевной организации кандидата. Что теперь ни делай, Борис Ефимович будет ставить себя не просто выше, а много выше.
        Сейчас и этот скажет, чтобы я не распаковывал вещи, подумал Василий - и ошибся. По-видимому, Борис Ефимович осознал, что Василий ему не конкурент, а коли так, то зачем тратить на него слова?
        Впрочем, не факт… Возможно, он, полагая себя хитрее прочих, решил не подвергать новичка психологическому давлению с первых же шагов, а почему решил так, а не иначе - черт его знает.
        И пусть себе.
        Василий не утерпел - щелкнул для пущего эффекта пальцами, и левитирующий Борис Ефимович оказался внутри пустотелой стеклянной сферы. Туда же Василий поместил пучки водорослей, термометр и воздушный насос, как в аквариуме. Не успел лишь решить, наливать ли воду.
        Борис Ефимович уничтожил все это без щелчков и каких бы то ни было других шевелений деталями организма. Просто взглядом.
        - Не надо мне мешать, - сказал он строго.
        Ладно… Василий плюхнулся в кресло и принялся рассматривать свои ногти. Сегодня он намеревался познакомиться с возможно большим числом кандидатов. Вероятнее всего, сидеть предстояло долго.
        Сидеть - и пытаться осмыслить.
        Пролетел месяц «кандидатского стажа», пошел второй. Местное время не имело никакого отношения к течению времени в реальном мире. Василий уже привык к тому, что стоит ему захотеть, как в его памяти откладывается знание о каком угодно предмете… то есть о почти каком угодно. Кое-что не давалось - надо думать, Рудра установил границы познания, дозволенные кандидатам. Как раз с течением времени «там» и «тут» разобраться не удалось; Василий однажды попытался - и отступился в состоянии, близком к ужасу. Только и понял, что существуют разные потоки времени, что их множество и что порой они текут независимо друг от друга, а порой хитро переплетаются. Но о физике реального мира, о биологии и об истории человечества Василий теперь знал больше, чем сто академиков. Спроси самого маститого историка, собаку съевшего на Древнем Египте, какое значение для человечества имела, скажем, ссора между Архандром, младшим командиром в отряде наемников Агесилая при фараоне Нектанебе Втором, и Рахотепом, жрецом в храме Птаха, - зависнет академик. Он и не слыхивал о таких персонажах, потому что письменных свидетельств о них
не сохранилось. А вопрос-то немаловажный, существенный вопрос…
        Изучение прошлого методом прямого наблюдения дозволялось и даже поощрялось; вмешательство, даже наилегчайшее, было невозможно. Наверное, на такое не был способен и сам Рудра.
        Информация впитывалась понемногу, зато часто, - наверное, чтобы близкие к закипанию мозги все-таки не закипели. Единая картина мира, впрочем, не складывалась. Вот рабочие модели - другое дело, их можно было строить в голове сколько угодно, хорошие были модели, годные для решения тех или иных частных задач, но далеко не всеобъемлющие. А полное и точное знание - придет ли оно когда-нибудь? И возможно ли оно вообще?
        Вопросы, вопросы… Прежняя жизнь отошла в тень, подернулась муаром и казалась пустой, как выброшенная коробка из-под пиццы, а о нелепой попытке самоубийства Василий не мог теперь вспоминать без едкой самоиронии. Пришлось по сути пережить второе рождение, заново учиться ходить, а не ползать, перестать агукать и начать говорить… Он понимал: все это пока семечки, дозволенные детишкам упражнения пополам с дозволенными же шалостями, но потом ведь придется отвечать за свои поступки, вот от чего холод по спине! А тут еще маячат перед глазами другие кандидаты со своими чудачествами и амбициями!
        Не было Хорхе, отчего Василий чувствовал себя неуверенно. Курчавый панамец представлялся сейчас чем-то вроде спасательного круга. Похоже, он имел склонность брать шефство над теми, кто на данную минуту слабее его. Видимо, покровительство грело его панамскую душу. Не приходилось ли ему жалеть об этом впоследствии?
        Да почти наверняка! В общем-то тяга к патронажу - неудобное качество, если принять за факт, что Рудра оставит только одного преемника. Помогать конкурентам, даже слабым, - плохая идея. Но… может, именно за это качество Хорхе до сих пор и не отчислен?
        Василий подстриг взглядом ногти, полюбовался на них и на всякий случай отполировал. Не понравилось. Удалил полировку. Превратил ноготь большого пальца в миниатюрный экран, начал было смотреть онлайн кульминацию битвы при Нагасино и нашел, что в игровом фильме самураи Такэда валились с коней куда живописнее. Дунув на ноготь, убрал экран. Зевнул.
        Никто ни шел - ни Хорхе, ни прочие кандидаты. Сейчас Василий обрадовался бы и Валентину с его манией ничтожности. Обязательно расспросил бы его, что можно делать в компании писателя, если нельзя ходить с ним в разведку. Не исключено, что услышал бы: хорошо выпить и плотно закусить. Из невысказанного: непременно поспорить о литературе, придя в итоге к консенсусу насчет убогости творений того или иного халтурщика.
        Скучно.
        Тем временем Борис Ефимович отпочковал от себя свою копию, причем в точности тех же размеров. Копия зависла рядышком и поправила очки. Копия и оригинал подмигнули друг другу. Наверное, Борис Ефимович мысленно приказал что-то второму Борису Ефимовичу, поскольку копия взяла под несуществующий козырек, огляделась и беззвучно растаяла. Странно, что не сказала «так точно, достопочтенный сэр!».
        Копия исчезла, а оригинал, повисев еще немного, расплылся было медузой, затем собрался в шар и вновь принял человеческий облик, все это между полом и потолком, как аэростат. Зачем он это делал, оставалось неясным. Может, это вроде физзарядки, решил Василий.
        А кто, собственно, сказал, что богам не нужна физзарядка? Ну, если не богам, так кандидатам…
        - Есть ли бог? - вдруг выпалил Василий.
        Борис Ефимович прервал свои странные занятия и обратил на него внимание.
        - Рудра, - ответил он с недоумением в голосе.
        - Рудра не настоящий бог, - возразил Василий. - Рудра, если я правильно его понял, ответственный за Землю и человечество. Шеф и координатор. Он сам себя им назвал. Не вижу оснований не верить, пока не доказано обратное. То есть получается, что он не более чем представитель значительно более высокоразвитой цивилизации, которой зачем-то понадобилось поддерживать во Вселенной хоть какой-то порядок… Он один из многих подобных ему, рядовой служащий. Я понимаю, что все его чудеса, вероятно, не более чем продукт очень продвинутых, но вполне рационально объяснимых технологий. Но я говорю о другом боге.
        - О каком, сэр? О боге христиан, мусульман, иудеев, зороастрийцев, сикхов? - немедленно возразил Борис Ефимович. - Об ответвлениях и сектах я уж и не говорю. Куда ни повернись - везде свой бог, и у всех он, разумеется, единственно правильный… Впрочем, я, кажется, вас понял. Вы хотите вот прямо сейчас, сразу, получить полный и окончательный ответ, которого не знаете ни вы, ни я, ни, подозреваю, сам наш хозяин, укрывшийся под псевдонимом Рудра. Вы хотите иметь исчерпывающую информацию о том, что в принципе не имеет доказательств и что приходится принимать - или не принимать - на веру? Да вы оригинал, прекрасный сэр!
        Его глаза за стеклами очков смеялись. Обидно не было. Пожалуй, Борис Ефимович, он же Аверс де Реверс, годился на то, чтобы иногда поболтать с ним на отвлеченные темы. И Василий спросил:
        - Вы случайно не философ?
        - Боже упаси. В той жизни я занимался наукой.
        - А философия - не наука?
        - Даже не лженаука. В лучшем случае - инструмент для примирения индивида с действительностью. Я вовсе не инструментальщик, сэр. Вы же не станете требовать от плотника, чтобы он самолично отковал себе топор?
        Василий засмеялся. Он хотел было спросить, какой именно наукой занимался «в той жизни» Борис Ефимович, но тут стена справа вспучилась. На ней обозначился шевелящийся барельеф, через мгновение превратившийся в горельеф, а еще спустя мгновение в комнату вломилась статуя. К изумлению Василия, она была сработана из красного кирпича. Отчетливо виделись цементные швы, кривящиеся, но не крошащиеся при движении истукана. Сделав несколько шагов по направлению к Василию, статуя с грохотом рассыпалась. Василий вздрогнул.
        - Глупые шуточки, сэр, - строго заметил Борис Ефимович и на всякий случай опустился ниже.
        Из груды кирпичных обломков вырос безносый человек. Последний осколок кирпича подпрыгнул в воздух и, метко попав человеку в лицо, прирос к нему, поменял цвет с кирпичного на телесный и стал носом. Этим носом человек немедленно шмыгнул. Был он невысок, редковолос, изжелта-бледен и передвигался так, будто все его суставы по-прежнему сковывал цементный раствор. Больной, решил Василий. И старый.
        - Опять… - послышался страдающий голос Хорхе. Василий и не заметил, как панамец возник в гостиной и занял место в кресле справа от него.
        - Не опять, а снова, - сиплым голосом возразил вновь прибывший. Вместо того чтобы занять место в свободном кресле, он лег на ковер, подложив под голову желтую руку в узлах вен. - Мое присутствие угнетает тебя, Джордж?
        - Мое имя - Хорхе, - сказал панамец.
        - Не имеет значения, Жора, не имеет значения…
        - Убирайся!
        - Куда это я уберусь? Да и зачем? Тут у вас хорошее общество, а впрочем, не мешало бы ему быть получше. Вот я и решил улучшить его качественно - собой. Не возражаете?
        - Возражаем, - сказал Хорхе.
        - А ты не говори о себе во множественном числе. Другие вон не возражают. Это новенький, да? Молчи, молчи, сам знаю. Русский, москвич, зовут Василием. А я дядя Миша из Тамбова. Мигель. Михаэль. Майкл.
        - Ты такой же Майкл, как я Жора, - зло процедил панамец.
        - А я что говорю? - обрадовался лежащий. - Слышь, Базиль, он не понимает. Метит в преемники Рудры, ядрен батон, а сам не может даже вообразить себя гражданином Вселенной. Кандидатик! Ну не дурак ли этот Рудра? Кого набрал!
        По смуглым скулам Хорхе катались желваки. А Василий мысленно содрогнулся, вообразив себе явление разгневанного Рудры со всеми вытекающими из дерзости дяди Миши последствиями. Но ничего не произошло.
        Как видно, Рудра не страдал обидчивостью богов-олимпийцев и реагировать на «дурака» посчитал ниже своего достоинства.
        - Зачем, интересно, Рудре бомж? - раздумчиво проговорил Борис Ефимович, покачиваясь в воздухе.
        - Ну-ну, валяй, монгольфьер, - поощрил его дядя Миша. - Выдвини еще одну гипотезу, коли делать нечего. А я так скажу: кто слишком умный, тот все равно что дурак. Проще надо быть, ядрен батон, и видеть то, что перед глазами. Жизнь даст сто очков вперед самой обширной библиотеке, вот и разуй глаза, наблюдай. Кто жизнью обучен по самое не могу? Кто ползал по ее дну и все подмечал? У кого не грех поучиться даже Рудре? У тебя, что ли, с твоими спектроскопами?
        - Это самая простая гипотеза, сэр, но не обязательно верная…
        - Это почему же?
        - Следует из наблюдений, до которых вы, сэр, такой охотник, - пояснил Борис Ефимович. - Ведь я еще не отчислен - следовательно, не безнадежен.
        Аргумент не произвел впечатления на дядю Мишу.
        - Может, Рудра потому тебя и держит, что ты у него заместо клоуна?
        - А может, не я, а кто-то другой здесь присутствующий? - не остался в долгу Борис Ефимович.
        Хорхе подмигнул Василию.
        - Привыкай. Еще и не то увидишь. Пауки мы в банке. Драться только не решаемся, потому что Рудры боимся, а иначе вцепились бы друг в друга, и шерсть клочьями.
        Василий пожал плечами. Между левитирующим Борисом Ефимовичем и распростертым на ковре дядей Мишей разгоралась перепалка - заметно, что далеко не первая. Хорхе махнул рукой: не слушай, мол, не стоит оно того.
        - Ну а как ты вообще? - спросил он. - Осваиваешься?
        - Пытаюсь.
        - Деликатесы уже приелись? А прочие удовольствия тела?
        - Как видишь, сижу здесь, - сердито ответил Василий, - и не получаю никаких удовольствий.
        - Я одно вижу: ты еще не отчислен, - веско сказал Хорхе. - Значит, надоело тебе наслаждаться. Иной кандидат, получивший от Рудры толику могущества, будто с цепи срывается. Это еще не беда - беда, если он остановиться не может, как та крыса с педалью, ну и вылетает ко всем чертям. Рудра ведь тоже порой ошибается, зато и признает свои ошибки.
        «А признав - исправляет их», - мысленно договорил Василий. Спорить с очевидностью не хотелось.
        Помолчали. Обмен едкими репликами между Борисом Ефимовичем и дядей Мишей продолжался, но заметно было, что оба выдыхаются.
        - Что-то русских много, - сказал Василий, просто чтобы что-то сказать. - Считая меня, уже четверо.
        - Случайность, наверное, - пожал плечами Хорхе. - Состав текучий. То одних больше, то других… А ты уже вообразил, что русские чем-то выделяются из общей массы?
        - Было бы приятно…
        - Тебе? Ты не Рудра. Да, русские отличаются от бирманцев, а бирманцы от нигерийцев, а нигерийцы от парагвайцев, а парагвайцы от русских, и это - согласен - позволяет строить определенные предположения, но только не выводы. Поостерегись.
        - А сколько нас всего на сегодняшний день?
        - Ну… уж это ты должен сам знать… Знаешь ведь?
        Секунду назад Василий мог бы поклясться, что не знает. Теперь знал: четырнадцать человек в мужской группе и шесть в женской. Итого двадцать.
        Возможно, другой обрадовался бы шансам: пять процентов вероятности стать избранным это далеко не ноль, - но радоваться тут было нечему. Во-первых, некто Ирвин, согласно общему мнению, лидировал по очкам и признавался наиболее вероятным кандидатом в преемники Рудры, а во-вторых, даже сам Рудра вряд ли мог дать гарантию того, что его преемником станет один из двадцати. Кто может помешать ему разогнать текущую двадцатку и набрать хоть сто, хоть тысячу новых кандидатов? Кто платит, тот и заказывает музыку, а кто силен, тот и прав. Несправедливо? Ну, иди поищи справедливости…
        И главное, не завопит ли о несправедливости тот, кто окажется избранником?
        Еще вчера Василий презрительно фыркнул бы, услыхав столь несуразный вопрос. Теперь он пришел в голову сам и не давал покоя.
        Хорхе, конечно, все понял.
        - Вижу, Рудра тебя просветил немного. Так?
        - Так, - признал Василий.
        - Можешь не рассказывать, если не хочешь. Твое дело. Долго в себя приходил?
        - Не очень… Водки выпил…
        - Помогло?
        - Если бы помогло, не стал бы протрезвляться. Еще бы добавил…
        - Что, казнь какая-нибудь? Рудра это любит. Кому покажет копчение Григория Талицкого, кому ведьм из Салема, кому печь в Майданеке…
        - Не казнь. Только суд. Инквизиционный.
        - Тебе повезло, - серьезно сказал Хорхе. - То ли Рудра тебя просто жалеет, то ли ты ему чем-то понравился. Мне он показывал аутодафе в Мадриде. Я потом тоже напился, только не водкой, а кальвадосом. Думал, сердце порвется на мелкие тряпочки, пока смотрел на это… и слушал.
        Василий вздохнул. Невесело усмехнулся:
        - Но ведь выдержал?
        - Как видишь. - Теперь вздохнул Хорхе. - Вспомнил, что Лопе де Вега был добровольным слугой инквизиции, ну и легче стало… немного. Поглядел на рожи зрителей - стошнило меня, зато еще чуть-чуть полегчало. Тогдашние люди выдерживали, а мы что, из другого теста? Да мы те же самые, разве что в космос летаем и унитаз изобрели! Уж если обезьяна приспособилась быть человеком, она к чему угодно приспособится, это дело привычки.
        - Обезьяна! - немедленно скривился дядя Миша. - Обезьяны - они в джунглях. Или в вольерах. Я - человек!
        - И звучишь гордо? - поддел Василий.
        - Можешь насмехаться, Базиль, я выше этого. - Дядя Миша напоказ зевнул и поменял руку под головой. - Две примитивные особи и один шизофреник - на кого прикажете обижаться? Скучно мне с вами…
        - Тогда что ты здесь делаешь? - спросил Хорхе, в то время как обвиненный в шизофрении Борис Ефимович высокомерно усмехнулся.
        - Вопросы, логичность которых очевидна всем, часто выдают низкий интеллектуальный уровень спрашивающего, - немедленно отбил выпад дядя Миша. - Но я не гордый, я отвечу. Человечество, Жора, определенно выиграло от того факта, что на голову Ньютона упало яблоко, а не кирпич. Собственно, выиграла наука, ядрен батон, а человечество - так, постольку-поскольку. Опосредованно. А что делал Ньютон, исключая момент, когда он чесал маковку после удара яблоком? Он наблюдал, понятно? Сидел под яблоней и наблюдал. Спокойно и с достоинством. Вот и я, попав сюда, - наблюдаю.
        «Много тебе будет пользы от твоих наблюдений, когда Рудра выбракует тебя и сотрет память», - подумал Василий, а Хорхе насмешливо осведомился:
        - Ну и какие же выводы ты сделал из наблюдений?
        - Ха! - Дядя Миша потер нос, после чего внимательно осмотрел ладонь, как будто опасался найти на ней кирпичную крошку. - Ха-ха! Какие выводы? А почему ты, Жора, не спросил о результатах наблюдений? Прыгаешь через ступеньку, недоучка, и еще скалишься… Помолчи минуту! Вот тебе главный результат: метод Рудры устарел, как дерьмо мамонта. Как Рудра действует, я спрашиваю? Набрал уйму кандидатов и мучает, каждый из них корежится, как микроб в стрептоциде, есть фавориты, есть кандидаты на вылет, а решения нет как нет. Метод долгий, неэффективный и затратный, все равно что грузить презервативы вилами. К народу ближе надо быть, к народу! И глаза разуть. Народ - дурак, но он же и подскажет лучший метод, инстинктивно нащупанный, выверенный… Так ли поступает многомудрый наш шеф и координатор? Совсем не так. Вот тебе и результат наблюдений, Гошенька, а до выводов ты уж сам додумайся, ядрен батон…
        - Думаешь, истинная цель Рудры - другая? - спросил Василий, в ответ на что дядя Миша благосклонно кивнул.
        - А дважды два - четыре, - пренебрежительно сообщил Хорхе. - Тоже мне открытие! Это старая дохлая гипотеза, толку от нее никакого. Поди проверь, так это или не так! Валяй, залезь в мысли Рудры, тамбовский философ! Ты можешь? Я - нет.
        - Слабак! Впрочем, я тоже слабак, как и мы все. Зато ему, ядрен батон, ничего не стоит залезть в наши мысли! Так зачем, я тебя спрашиваю, устраивать конкурс, если Рудра и так знает, кто из нас чего стоит?
        Не может он всего знать, подумал Василий. Не бывает всемогущих и всеведущих богов, их не может быть чисто логически. Тем более - координаторов, смотрящих, чиновников по сути своей. С ограниченными полномочиями и, соответственно, с урезанными возможностями. Бесспорно, Рудра способен увидеть во всей многомерной полноте текущий уровень кандидата, но, быть может, лишь очень приблизительно берется предсказать, чего кандидат достигнет, если над ним поработать? Похоже, что так…
        И он спешит, потому и прибегает к жестким методам обучения и воспитания. Потому и устроил здесь Институт экспериментального гвоздезабивания, хотя предпочел бы основать Институт теоретического шуруповерчения… Наверное, Хорхе прав: наш координатор готовится уйти на повышение, и у него мало времени, чтобы подготовить себе замену. По какой-то причине кто-то там, кто над ним, разрешил ему подготовить преемника из местных. Вот он и старается, форсирует… хотя его масштабы времени не сопоставимы с нашими. «Для вас - века, для нас - единый час…» Когда, интересно знать, он принял эстафетную палочку от прежнего координатора - еще до Античности, наверное? В бронзовом веке? В каменном? И сколько времени уже длится выбор преемника? А сколько еще продлится - может, столетие?..
        Тут мысли были прерваны многоголосым гвалтом; Василий и не заметил, как в круглой гостиной внезапно стало людно. Имела место склока. Помимо дяди Миши, Бориса Ефимовича и Хорхе присутствовал: Ральф, Валентин и еще один тип - очень молодой рыжеватый блондин неброской наружности. Этот скромно молчал, зато все остальные наперебой орали на дядю Мишу, изливая на него презрение и обвиняя в замшелости. Бомж-философ, тоже нам! Светоч с теплотрассы! Диоген Синопский выискался! Бочка твоя где? Что ты наблюдал в кирпичном виде, наблюдатель? Ньютон замызганный! На такого мыслителя нормальному-то яблоку противно падать, свалится только гнилое, с паршой. Да за такую крамолу надо медленно убивать ее инициатора! Можно и быстро, но потом сам же пожалеешь, что поспешил…
        Орал, забыв о достоинстве, но не забыв приземлиться, даже «достопочтенный сэр Аверс де Реверс», он же «шизофреник», Борис Ефимович. Орал и Хорхе, поддавшись общему настроению. Ральф отрывисто бросал короткие злые слова. Дядя Миша ворочался, как медведь, которого кусают за ляжки охотничьи псы, временами взрыкивал, бормотал «ур-р-роды», и Василию вдруг стало ясно: философ-почвенник не менее других жаждет оказаться преемником Рудры и лишь рядится отстраненным наблюдателем. Наивная хитрость, все отлично понимают, в чем тут соль, а шумят и наскакивают лишь постольку, поскольку этот кандидат не похож на других. Н-да, веселенькое семейство… Ревнивец на ревнивце сидит и ревнивцем погоняет. И впрямь пауки в банке, жалим друг друга почем зря и не убиваем лишь потому, что каждому понятно: Рудре это не понравится…
        Ирвин! Едва Василий обратил чуть более пристальное внимание на рыжеватого блондинчика, как неизвестно откуда в голову вспрыгнуло знание: это и есть Ирвин, по общему мнению - фаворит гонки и любимец Рудры. Как видно, неспроста: парень контролирует себя, не лезет в свару. Умен, выдержан, даром что молод. При таких качествах молодость - преимущество. Рудру можно понять.
        Труднее догадаться, почему он держит в кандидатах дядю Мишу. Разве что из-за пресловутого знания жизни, ее сермяжной и посконной стороны, коим знанием бомж-философ наделен по самое не могу. А зачем Рудре разочарованный литератор Валентин? А достопочтенный сэр Борис Ефимович, который, похоже, действительно малость тронутый, если только не прикидывается?
        «А я?» - уколола обидная мысль и непременно принялась бы ядовито жалить, если бы в голове не зазвенел ни с того ни с сего тревожный звоночек: динь-динь-динь…
        Галдеж прекратился мгновенно, как будто каждому из галдящих с размаху всадили в рот кляп. Внезапно в гостиной стало тесно от кандидатов. Считая с Василием, их оказалось ровно двадцать: четырнадцать мужчин и шесть женщин. Полный состав, общий сбор, личный состав в боевой готовности, больных и дезертиров нет.
        Что-то произошло, понял Василий, напрягшись. Хорошее или наоборот?.. Нет, откуда хорошее, наоборот, случилось что-то дрянное, чего никто не ждал, нагрянуло нечто отменно неприятное и, пожалуй, опасное, иначе звоночек в голове не ассоциировался бы так навязчиво с воющей сиреной воздушной тревоги. Пора бы ему уже смолкнуть: все кандидаты на месте, все насторожены, все жаждут узнать, какая еще напасть свалилась на наши головы…
        И звоночек умолк. Тотчас в гостиной возник Рудра, и возник не так, как ожидал Василий: не в виде громовержца, на три головы возвышающегося над сонмом мелких, не допущенных до Олимпа божеств, а запросто, в том самом облике, в каком явился несостоявшемуся самоубийце на перилах моста. Без всяких шумовых и световых эффектов. Но заметили его все разом.
        До того просто молчали. Теперь затаили дыхание. А Рудра не спешил, обводя пристальным взглядом всех собравшихся и ни на ком не задерживая внимание. Пожалуй, его темные глаза блестели сильнее, чем обычно, и тонкие губы были сжаты в ниточку, но и только.
        - Есть новость, - негромко сказал он в полной тишине, - очень неприятная новость. Как вам хорошо известно, высшее руководство разрешило мне подготовить преемника из числа аборигенов Земли. Не скрою, это разрешение было дано без особого энтузиазма. Вам пора узнать: не все там… - он сделал неопределенный жест, - считают, что ваша цивилизация уже достигла уровня, при котором упомянутое решение имело бы смысл. Многие из вас подозревали это - теперь вы знаете. Один… одно существо из моего мира… мой давний оппонент… решил вмешаться. Текущие обстоятельства таковы, что там, - теперь он чисто по-человечески указал взглядом наверх, - я не найду поддержки. И он, мой оппонент, в данный момент сильнее меня…
        Никто не проронил ни звука, но многие зашевелились.
        - Сначала, как я предполагаю, он продемонстрирует силу, - добавил Рудра после паузы. - Затем применит ее. В переговоры не вступит. Кроме того, он, вероятно, будет действовать не в одиночку. Я постараюсь отбиться, но… это трудно.
        Он говорил медленно, впечатывая слова в сознание кандидатов. Затем и вовсе замолчал. Остался лишь тот излучаемый Рудрой вихрь ощущений, что уловил Василий, да и все прочие тоже.
        Не просто напряжение - страх. Росло, крепло и твердело цементом понимание: Рудра переживает из-за того, что проделанная им большая скрупулезная работа, его работа, вот-вот пойдет насмарку. И он боится. Он знает, кто прав в давнем споре, и - при всех бесчисленных нюансах и оговорках - по-прежнему утверждает, что прав именно он, а не завистник-оппонент с его бандой подпевал. В далеком прошлом уже возникала похожая ситуация, она не обошла стороной человечество: имел место конфликт, затронувший Землю, и тогда бестолковые шаманы, не разобравшись в сути явлений, выдумали злых духов, а монотеисты - дьявола. Как в прошлый раз, так и в этот высшее руководство не настроено вмешиваться, если конфликт останется в рамках, не угрожающих существованию цивилизации, из-за которой он, собственно, возник.
        Что до кандидатов, то… им надо решить свою судьбу прямо сейчас. Рудре больше не на кого опереться. Сила кандидатов ограничена, но не равна нулю. Если они не хотят рисковать, пусть заявят об этом - и будут немедленно возвращены туда, откуда в свое время и с их согласия были изъяты. С сохраненными воспоминаниями или нет - не играет серьезной роли, мелочь это… Без поддержки Рудра обречен на поражение и не станет сопротивляться до последней крайности. Но и с поддержкой шансы на победу невелики, пусть ни у кого не останется иллюзий на этот счет. Возможно всякое, вплоть до физического уничтожения одного, нескольких или всех кандидатов. Оппонент упорен и, встретив ответное упорство, церемониться не станет. Сейчас еще можно сойти с дистанции - потом уже будет поздно…
        - Ваше решение?
        Зачем-то Рудра произнес это вслух. Должно быть, не верил, что информация, доведенная до кандидатов через мыслепередачу, хорошо усвоена.
        Что тут усваивать, подумал Василий. Усвоил уже. Решать надо…
        Да и решать тут нечего. Все понятно. Вернуться в человечество и влачить в нем то или иное существование, отчаянно, до судорог жалея об упущенных возможностях, запрещая себе думать о них и все равно думая, - нет уж, спасибо! Со стертой памятью - тоже не лучше. Альтернатива: пойти с Рудрой и победить или погибнуть, причем второе вероятнее первого. Рудра, конечно, подсобит, пока для него не запахнет жареным, но под угрозой гибели он, надо думать, начнет жертвовать кандидатами, спасая себя, и это в общем-то правильно и абсолютно логично, потому что без него мы - никто, никому не нужны и звать нас никак. Полуфабрикаты мы, причем в подавляющем большинстве неудачные, обреченные на отбраковку. Сами себя и отбракуем через суицид, у нас к нему склонность - полезно вспомнить, среди кого Рудра отбирал кандидатов. Мало кто из них готов признаться в этом, но ведь ясно же видно: все они затюканные нонконформисты, несостоявшиеся самоубийцы по причине страстного желания изменить что-то в этом мире и невозможности сделать это…
        Лучше уж в ничто, чем в прежнюю жизнь! Вспомнилось: университет, брошенный из-за невозможности вносить плату за обучение, должность младшего экономиста, полученная из милости, напыщенный хам начальник, ненужная каждодневная суета, приятели, которых язык не повернется назвать друзьями, скользкий Борька, подлая Ленка, иллюзия жизни в соцсетях и доставшаяся в наследство так называемая дача. Фазенда. Дощатый пол сгнил, снизу задувает, в драные обои на фанерных стенах тычется проникший с улицы большой комар с растопыренными ногами. Фундамент тонет. Участок в шесть соток на болоте. Чахлый больной лесок. Так и ждешь, что среди ночи завоет баскервильская собака, а не завоет она, так сам того и гляди завоешь.
        Подвыл - а легче стало? Нет. Комару твой вой - тьфу. И кому угодно - тоже тьфу. Жить нужно весело, тут смех нужен, а не вой. Хоть философский, от Демокрита, хоть глупый, от Шифрина. А лучше - нормальный, человеческий, здоровый…
        Ха-ха. Вот и смеюсь. Человеческий - и вдруг здоровый? Не бывает. То есть бывает, но редко. Пациент не осознает, что болен. Пациентов - тьма-тьмущая. Мы здоровы, мы все так говорим, а что решит большинство, то и истина. Кто берется лечить человечество, того распинают, в лучшем случае позволяют убежать из Мекки в Медину. Больные правят бал. Система доктора Смоля и профессора Перро. Сумасшедший дом на самоуправлении.
        И мне - туда?
        Мысли пронеслись коротким шквалом, и решение окрепло в долю секунды.
        - Драться, - сказал Василий, решительно выпятив подбородок, и был огорчен тем, что высказался не первым: минимум четверо кандидатов опередили его на мгновение. Да и аутсайдеры не сильно отстали.
        - Драться так драться. - Похоже, Рудра и не ожидал иного ответа. - Всем разбиться на тройки. Ирвин, Ральф, у вас неполная тройка, вы справитесь. Остальные…
        Остальные уже поняли, кто в какой тройке, Рудра распределил их сам, исходя из неизвестных соображений. Ну и для скорости, конечно.
        - Я буду защищать главный рубеж обороны, вы - перекроете окольные пути. Их семь - основных. Есть и другие, маловероятные, за ними я пригляжу сам. Внимание: действовать вам придется в привычных физических условиях, но возможны и даже вероятны локальные отклонения от них, а времени на тренировку нет. Никто не передумал?
        Отказников не нашлось.
        Глава 9
        Ты опасен, Стас!
        Вплоть до самого выхода «Неустрашимого» в нормальное пространство я мучительно размышлял: стереть к чертовой матери все накопленные кораблем в канале данные или не надо? В конце концов решил не стирать. Дотошные спецы на Лунной базе, конечно, сообразят, что произошло что-то диковинное, тут и обезьяна сообразит, хитромудрые теоретики на Земле ошалеют, всполошатся и начнут строить новые физические модели взамен устаревших, но все равно никто из них не поймет, что означают картинки, зафиксированные внешними камерами, пока те еще не сгорели, и цифирь, поступившая в мозг корабля от немногих уцелевших наружных датчиков. Об одном лишь догадаются: «Неустрашимому» здорово повезло. Ни по каким заумным физическим моделям не должен был он выйти из канала - ан вышел, выдрался, выскользнул, самодовольно поплевывая на грандиозное здание современной физики. Само собой, корабль на всякий случай будет проверен и протестирован с предельной дотошностью, а экипаж и пассажиров ждет углубленное медицинское обследование. А как иначе? Когда никто ничего не понимает, следует действовать строго по инструкции, благо их вагон
с тележкой, а что половина из них выдумана дебильными перестраховщиками, так это ничего. Дебилизм замечательно спасает от вскипания мозгов.
        Меня это в целом устраивало. Лунная база - та еще тюрьма, да нас, наверное, и с корабля-то не выпустят: вдруг несем в себе какую-нибудь заразу? Будут осторожничать, медлить, сомневаться, остервенят экипаж, превратят пассажиров в угрюмых склочников и нипочем не догадаются, что заразу несу я один.
        Вот и ладно. Все равно мне надо кое в чем разобраться. В себе - в первую очередь. В том, кто я теперь такой, кем и почему избран, а главное - для чего? Что, собственно, означает быть помощником координатора некоего сектора Галактики? А координатором, преемником Эрлика?
        Мы вынырнули как положено - между Сириусом и Проционом, ближе к последнему. Сириус ослеплял, и невооруженным прищуренным глазом я видел рядом с ним тусклую искорку Сириуса Б. Желтоватый Процион светил еще ярче, но глядеть на него было приятнее. Спутник звезды - крошечный белый карлик - различался едва-едва и навел на дурацкую мысль. Вот, скажем, если мои будущие обязанности перед вверенным мне сектором Галактики потребуют от меня погасить Солнце ради того, чтобы Процион Б разгорелся поярче, то галактическому начальству придется признать: оно здорово ошиблось с выбором.
        Пример, положим, действительно глупый. А сам ход мысли?
        Когда я заявил Эрлику, что не хочу самолично решать глобальные вопросы, он лишь посмеялся надо мной. Сказал только, что мы еще вернемся к этому разговору, и испарился. А я внезапно обнаружил, что мои новые способности он прихватил с собой. Вот уж чего я совсем не ожидал!
        Веня, удрученный моим шахматным превосходством, легко взял реванш и возликовал. Больше я не садился играть с ним в шахматы, а он, посмеиваясь надо мной, развил теорию спонтанной кратковременной гениальности - мол, под влиянием каких-то внешних факторов вроде визита шахматной музы я заиграл было на уровне гроссмейстера, да вот беда: муза заскучала, разочаровалась во мне и улетела искать более достойных. Я только и спросил, почему же она не явилась Вене, ведь рядом же, а он картинно надулся и сообщил, что его личная муза всегда при нем, а моя отправилась погулять. Я снова подколол его, потом еще раз и еще, и мы с удовольствием трепались, пока «Неустрашимый» не ушел в первый малый нырок. Тут явилась Этель и, напомнив нам, что работа экспедиции еще не окончена, холодно осведомилась, кто мы такие - саботажники или просто сачки? За работу, убогие!
        Мороки с геологической картой Западного массива хватило мне почти до самой Луны. Стратиграфия стратиграфией, а перевести все эти мутные картинки в такой вид, чтобы последнему олуху было понятно, где под землей что лежит, - тут человек нужен. Тоже олух, если честно, только со специальным образованием. Потом ту же работу проделает искусственный интеллект, и если результаты совпадут, то все путем.
        Не очень понятно, зачем все это. Колонизация Реплики вряд ли состоится, максимум построят там перевалочную базу для продолжения галактической экспансии. На этой планете можно будет жить еще пятьдесят миллионов лет, прежде чем тамошнее солнце сожжет ее. А толку? Бесперспективный мир.
        Интересно, почему там нет ни одного мало-мальски серьезного месторождения? Пожалуй, спрошу об этом Эрлика, когда он появится вновь… А появится ли?
        Благополучно вынырнув где-то между орбитами Земли и Марса, «Неустрашимый» направился к Луне, и вот тут-то я заскучал. Основная часть моей работы была сделана, осталось подчистить хвосты, но я не мог. Во мне как будто сработал внутренний переключатель: работа, привычная и где-то даже любимая, во всяком случае доставляющая мне удовлетворение, внезапно сделалась чем-то вроде рвотного порошка. Появись сейчас Этель Симпсон с угрозой влепить мне строгача за безделье - ей-богу, послал бы я ее подальше. С удовольствием! И несмотря на последствия!
        На ее - и мое - счастье, она не появилась.
        Как и следовало ожидать, из корабля на Луне нас не выпустили, и тут на меня навалилась настоящая хандра. Я даже не ожидал, что способен на хандру настоящую, продолжительную, глубокую, высшей пробы. Прежде я терпеть не мог хандрить, не в моем это вкусе, но теперь я нарочно и даже с удовольствием изводил себя, часами таращась в иллюминатор на звездное небо над серыми камнями Луны. Стояла ночь, реголит не отсвечивал, и только шар Земли маячил близко к горизонту. Кто я теперь? Кто мы все, вырвавшиеся в Галактику с вон той уютной голубенькой планетки и вообразившие, что можем многое, если не все? Несмышленыши, вот кто.
        Ни к селу ни к городу вспомнилась давняя звездная ночь в горах возле костра из веток сухой арчи. Ту девушку я уже почти забыл, зато хорошо помню, что метеорная была ночь и чудно хорош был звездный полет. Эх, звезда ты падающая, песчинка раскаленная, много ли в тебе смысла? Тужишься не сгореть - а ведь сгораешь. Прочертила след, и нет тебя. И следа нет, забыт. Новые песчинки в небе следы рисуют. Им, может, и не хочется рисовать, да выбора у них нет, как, впрочем, и у людей… Что?..
        Молчание. Тишина звездная. А у меня - хандра.
        Я не сразу догадался, как точнее следует классифицировать мое состояние. Потом нашел подходящее слово: похмелье. Подарите человеку что-то такое, чтобы у него голова кругом пошла, вещь какую-нибудь уникальную, а потом ни с того ни с сего отнимите - что выйдет? Горькая обида. Подарите ему могущество, какое ни одному смертному не снилось, дайте ему привыкнуть, а потом верните полубога в ряды людей - чем дело кончится? Тяжким похмельем.
        Если и была у меня обида, то только на себя самого, дурака этакого. Попросился обратно в человечество! Струсил, проще говоря. Ответственности испугался. Вообразил, что наша Вселенная - такой же пузырь, с какими я расправлялся, и представил себе, как некто огромный, страшный и обязательно тупой грубо хватает этот пузырь мозолистой псевдоподией и равнодушно схлопывает его, ничуть не интересуясь судьбой находящихся внутри него разумных существ в диапазоне от троглодитов до галактических координаторов.
        А хоть бы и так! Это что, причина впасть во вселенскую скорбь и заламывать руки - или, наоборот, успокоиться созерцанием своего пупа?
        Дудки. А что до погубленных мною миров, то кто их знает, имелись ли в них хоть какие-нибудь существа, не говоря уже о разуме. Если там, к примеру, действуют иные физические законы, то никакой жизни и даже, возможно, никаких атомов в них быть не может. Почти все космологи сходятся на том, что наша Вселенная не единственна, но уникальна, одна на миллиард или триллион. А те пузыри вдобавок были короткоживущими вселенными, и почему Эрлик решил, что их внутренние физические параметры допускают существование цивилизаций? Напугать меня хотел?
        Наверное, стремился призвать к ответственности. И ведь призвал! Оставлять потные следы на потолке и превращать тапки в золото - это теперь не для меня, побаловался и хватит.
        Шли дни. Инженеры облазили корабль «от киля до клотика», прозвонили все цепи, подвергли допросу с пристрастием корабельный мозг, пустили ползать по обшивке стадо мелких паучьих роботов-диагностов и сами ползали по ней чуть ли не с микроскопами. Срочно прибывшая с Земли команда эскулапов взялась за нас. Поскольку корабельный «Парацельс» был заранее сочтен ими слабосильным, они привезли такой агрегат, каких я и не видывал. В медотсек он не пролез бы ни при каких обстоятельствах, так что его пришлось разместить в грузовом отсеке среди корабельных запасов и нашего экспедиционного оборудования (по этому поводу Гарсиа и Этель устроили бурную, но бесполезную склоку с предводителем эскулапов). К кибернетическому чудищу вызывали всех по очереди, начав с экипажа. Больше всего я опасался ментоскопирования, каковой процедуре действительно подвергли экипаж, не обнаружив, как и следовало ожидать, ничего существенного. После чего, надо полагать, возобладал здравый подход, и ковыряться в памяти пассажиров медики посчитали излишним. Ура здравому подходу!
        Нас обнадежили в том смысле, что карантину-де скоро конец. С Земли прилетела малая посудина и прилунилась в отдалении, подняв облако быстро оседающей пыли. Я не обратил на посудину особого внимания, а зря. Веню вызвала Этель, он тихо запаниковал, засуетился, похватал свои материалы и помчался рысью. Вернулся разочарованным:
        - Там прилетел какой-то лопоухий из Инспекции по делам колоний. Интересовался нашим вмешательством в экосистему Реплики. По-моему, чистая проформа, и сошку прислали некрупную. Этель все равно злится: не учла, надо думать, какой-нибудь параграф, отсюда и инспекция. Допрос мне лопоухий учинил… без пристрастия. А, плюнь! Расскажешь, как было, и все дела. В шахматы не хочешь?..
        Когда пришла моя очередь, я отправился к Этель и убедился, что Веня не соврал и не преувеличил: моя начальница сидела с каменным лицом и сжатыми в ниточку губами, а заезжая сошка действительно оказалась не в меру лопоухой и к тому же лысоватой. По виду - рядовой инспектор, каких полным-полно в каждом ведомстве, мешающем работать нормальным людям. Средних лет. Неяркая физиономия, мешковатая одежда. Первое впечатление: служака-неудачник, занимает рядовую должность, выше уже не прыгнет и знает это. Следовательно, будет работать строго по инструкции, от и до, не творчески. Безопасен.
        Ох, как я ошибался!
        - Пожалуйста, расскажите о вашем участии в экспедиции, - произнес он скучным голосом и приготовился что-то записывать.
        - О чем именно рассказать? - Я без приглашения сел в свободное кресло. - Нельзя ли немного конкретнее?
        Он вперил в меня тусклый рыбий взгляд.
        - Обо всем.
        - С самого начала?
        - Если вас не затруднит.
        - Да запросто! - Я решил держаться развязно в рамках приличий. - Сколько угодно! Это моя третья межзвездная экспедиция, я подал заявку и прошел отбор…
        - Вам скучно на Земле?
        - Только в научном смысле. Геология Земли хорошо известна, там нечего делать человеку, желающему оставить след в науке.
        - И продвинуться по службе?
        - Да, и это.
        - Извините, что перебил. Продолжайте, пожалуйста.
        Я продолжил! Я так продолжил, что любой уважающий себя слушатель, вытерпев пять минут, выгнал бы меня вон, чего я, собственно, и добивался. Я нарочно останавливался на самых малозначительных эпизодах моего участия в экспедиции, тщательнейшим образом описывая всякую ненужную чепуху и не забывая придать ей эмоциональную окраску. Я сыпал геологическими терминами и на ходу сочинял геологическую историю Реплики, годную лишь для капустника. Я попросту издевался над чинушей. А он слушал! Вряд ли понимая хоть четверть того, что я нес, он внимал, не пытаясь заткнуть мой словесный фонтан. И все смотрел, смотрел своим рыбьим взглядом то ли на меня, то ли сквозь меня…
        Мало-помалу меня начала разбирать злость. Вот привязался, гусь некачественный! Что ему до геологии и до моих над ней издевательств? Ничего ведь не смыслит в науке, а уши навострил… вон какие уши… локаторы. Замечательные уши, развернутые так, чтобы ловить звуковые сигналы, идущие спереди, а что там сзади, ему неинтересно… А глаза по-прежнему тусклые, ну хоть бы малый огонек блеснул в снулых этих гляделках… помнится, тот земноводный гад, что пытался сожрать меня на Реплике, имел такие же скучные равнодушные глаза, разве что выпученные…
        Я вдруг куда-то поплыл. Лицо чинуши смазалось, будто выпало из фокуса, пустые глаза слились с оттопыренными ушами, рот вообще пропал. По-моему, я и сам начал пропадать куда-то, но не успел ни удивиться, ни испугаться. Тотчас наваждение и кончилось. Поморгав, я обнаружил две вещи: в каюте Этель кое-что исчезло, а кое-что, наоборот, появилось.
        Исчезла сама Этель. А появились - наручники. У меня на запястьях.
        Вслед за тем я совершил все действия, которые обязан был совершить и которых от меня, конечно, ждали: изобразил как мог безмерное удивление, потом - уже искренне - негодование, вопил, что ни в чем не виноват, и брыкался почему-то босыми ногами, когда двое мордоворотов поволокли меня куда-то. Между прочим, мимо попавшейся навстречу Лоры, а та лишь посторонилась и изогнула бровь. И только когда меня втолкнули в пустую подсобку, лишенную даже лежанки, до меня начало доходить.
        Гипноз, ничего больше. Этот хмырь ушастый оказался не так прост и сделал меня на раз-два. Под гипнозом я сам рассказал ему все, что он хотел узнать.
        Примерно через полчаса меня выволокли из подсобки, но лишь для того, чтобы сделать укол в сгиб руки. Я вырывался и орал, но, конечно, без всякого результата. «Им для чего-то нужно время, а меня они просто ставят на паузу», - сообразил я, неудержимо скатываясь в сон.
        Что потом? Обмяк, наверное, и ровно задышал, как всякий мирно спящий. А проснулся на стандартной койке раздетым и даже, кажется, вымытым. Поморгал, сводя в фокус расплывчатую реальность. Ясно. Наш медотсек. Опять я тут. Рядом со мной на табурете, расставив ноги и свесив объемистое брюшко, сидел пожилой грузный тип в незастегнутом белом халате.
        - Проснулись? - добродушно осведомился он. - Ну вот и хорошо. Я доктор Горский, а вам представляться нет нужды. Прежде всего я хочу принести извинения за те несколько насильственные меры, что были применены к вам. Даже с учетом особых обстоятельств они были несколько чрезмерны. Очень надеюсь, что вы не в претензии…
        - Еще как в претензии! - заголосил я строптиво. - Схватили, наручники надели, усыпили… На каком основании?! Преступник я вам, что ли? Так предъявите обвинение! Я в сортир хочу, между прочим!
        - Ну так ступайте. - Горский отъехал в сторону вместе с табуретом, снабженным колесиками, а я отбросил тонкое одеяло и поспешил в санузел. Меня немного шатало, а мысли путались. Наверное, я еще не до конца проснулся. Моих ботинок по-прежнему нигде не наблюдалось, исчезла и одежда. Немного утешило то, что мне оставили хотя бы трусы. Но только намыливая руки, я осознал, что мои запястья больше не схвачены наручниками. Интересно!..
        Когда я вернулся, доктор Горский по-прежнему сидел на табурете и вертел на толстом пальце те самые наручники.
        - Они нам не понадобятся, не так ли? - Я думал, что он спрячет наручники в карман, но он сделал больше: пренебрежительно отшвырнул их, да так, что, звякнув о пол, никелированные браслеты улетели куда-то в угол. - Кое-кому из моих подчиненных я уже накрутил хвост за перестраховку и самоуправство. Вы разумный человек, это сразу видно, и не откажетесь сотрудничать. Могу вас заверить, что вам ничего не грозит и предъявлять вам обвинения никто не станет…
        - Значит, я могу идти? - немедленно перебил я, на сто процентов уверенный в отказе.
        - Подождите немного. В моих и ваших интересах не слишком спешить. Давайте сначала разберемся с тем, что произошло с вами. Вы не против?
        - Вообще-то нет, но…
        - Понимаю, понимаю… - Он улыбнулся горьковатой улыбкой мудрого, много повидавшего человека. - Конечно, у вас имеются всякие «но». Я даже не стану гадать, сколько их. Уверен, что с вашей точки зрения их предостаточно. Вы рассматриваете случившееся с вами как возмутительное покушение на вашу свободу, на свободу личности, гарантированную законом. К сожалению, вы заблуждаетесь: контракт, подписанный вами, несколько ограничивает понятие личной свободы в особых обстоятельствах… Или, скажем, такой отвлеченный пример: разве душевнобольной, если он к тому же маньяк, имеет право на свободу личности?
        - Я не псих и не маньяк!
        - А никто и не утверждает, что вы психически ненормальны. Я же говорю: отвлеченный пример. Однако есть определенные подозрения, что с вами что-то не так, а вы знаете, как смотрят в Космофлоте на людей с отклонениями. Руководству подавай стандартный персонал, как будто таковой существует… - Ухмыльнувшись, Горский пригладил седую шевелюру. - Вам ведь хочется принять участие в следующих экспедициях во Внеземелье? - Я кивнул. - Тогда о чем мы спорим? Давайте опровергнем измышления перестраховщиков и развеем сомнения скептиков. По рукам?
        - Ладно, - согласился я, мучительно размышляя: что тот лопоухий выудил из меня под гипнозом? - Давайте опровергать и развеивать.
        Черт побери, мне подсознательно нравился этот тип! С таким держи ухо востро. Психолог, но не простой психолог. Интересно, в каком он звании?
        Подавшись вперед, Горский с кряхтением привстал. Под задницей у него оказалась кожаная папка, ее он раскрыл и положил себе на колени, слегка придавив животом. Папка была тощая, и первый бумажный лист, вынутый из нее, он протянул мне.
        - Прочтите, пожалуйста.
        «Муза, скажи мне о том многоопытном муже, который…» - прочел я строку, написанную довольно ровно моей рукой. - Это откуда?.. Ах, да. Гомер.
        - Прекрасно. Теперь взгляните на это.
        «И я видел, и вот, бурный ветер шел от севера, великое облако и клубящийся огонь, и сияние вокруг него», - значилось на листке. Почерк опять-таки был мой, хоть и более корявый, чем обычно.
        - А это еще что такое?
        - А это выдержка из книги пророка Иезекииля, из главы первой, - сообщил мне Горский. - Любопытно, не правда ли?
        - Что тут любопытного? Вообще-то я не религиозен…
        - Это не имеет значения. А любопытно здесь то, что оба этих отрывка вы написали, находясь под гипнозом, первый - правой рукой, а второй - левой, причем писали одновременно. Вы случайно не пробовали написать два разных текста двумя руками, находясь в нормальном состоянии?
        - И пробовать нечего, - отрезал я. - Не получится.
        - Ошибаетесь, - мягко возразил Горский. - Некоторые люди - их, правда, очень мало - на это способны. Кроме того, определенные успехи тут могут быть достигнуты тренировкой. Гипноз тоже может помочь. Но увы, это еще не все. - Он вытащил еще два листка. - Теперь взгляните сюда.
        На этих листках были рисунки; на одном - «пифагоровы штаны», какими их изобразил бы трехлетний ребенок, то есть неровными линиями вкривь и вкось, а на другом - нечто абстрактное, чему я не подобрал названия, но выполненное опять-таки в стиле малого ребенка, которому только дай чем рисовать - исчеркает все стены.
        - Ну а это что за абракадабра?
        - Спросите себя. Под гипнозом вам были даны не два задания, а четыре: записать два коротких отрывка из разнородных текстов, доказать школьную теорему и нарисовать неизвестное науке существо, причем все это одновременно, по команде «начали». В четыре карандаша. Два из них вы держали пальцами ног.
        - Ну ни фига себе!..
        Горский понимающе улыбнулся.
        - Вот и я сказал себе то же самое, как только увидел ваше творчество. Чтобы удивиться и, разумеется, насторожиться, штатному психологу Космофлота хватило бы и эксперимента с руками - в норме человеческая моторика не способна на такое. А если все же способна, значит, мы имеем дело с отклонением от нормы.
        - В какую сторону?
        - С этим нам еще предстоит разобраться. Надеюсь, в благоприятную для вас сторону. Вы уникальны, и вам придется с этим жить. Вопрос лишь в том, какова ваша уникальность с точки зрения практической: полезна она, вредна или попросту нейтральна?
        - Хотелось бы верить, что полезна, - вздохнул я. - На нейтральную тоже согласен.
        - А вы верьте, - посоветовал Горский. - И я буду верить. Вера горами движет. Кстати, пусть вас не смущает некоторая неразборчивость того, что написано и нарисовано не вашей правой рукой. Это как раз нормально. Ненормально то, что ваш мозг умудрился независимо управлять тонкими и притом разнородными движениями всех четырех конечностей.
        - Вот это - тонкие движения? - хмыкнул я, указав на детскую абстракцию.
        - Представьте себе, да. При всей кажущейся неразберихе рисунок лишь с виду хаотичен, в нем есть определенная система… Но не будем отвлекаться. Как вы объясните ваши необыкновенные способности?
        Я изобразил недоумение.
        - Никак… Я и не знал о них… Откуда мне знать? Слушайте, я же не психолог и вообще не медик! Как я могу объяснить то, чего не знаю?
        И принужденно рассмеялся. Кажется, не переиграл.
        - Да-да, - отозвался Горский. - Конечно. Я, правда, надеялся, что вы можете нам помочь, но нет так нет. Мы попробуем разобраться сами, рассчитывая все же на ваше содействие… - Тут я охотно закивал, выражая желание оказать всемерное содействие прямо сейчас и оказывать его впредь. - Итак… - Передо мной появился еще один листок. - Мы показали ваши каракули компьютеру, и вот что он нам выдал…
        С бумажного листа на меня смотрело лицо Эрлика. Созданный компьютером портрет был схематичен и чуточку карикатурен, но персонаж вполне узнаваем.
        Я облизнул губы, чем, похоже, выдал себя. Тогда моргнул и спросил:
        - Кто это?
        - Вам знаком этот человек?
        - Не помню такого.
        - А вы поройтесь в памяти.
        - Н-нет… - промямлил я после уместной паузы, - не помню. Ну вот совсем.
        - Может быть, воспоминания раннего детства? - предположил Горский. - Отец? Отчим? Какой-нибудь друг вашей матери, отпечатавшийся в вашей памяти благодаря какому-то событию?
        - Только не отчим, - помотал я головой. - Я его хорошо помню. Отца вот не помню… мама уничтожила все снимки, где он был. Может, и он. Друг мамы?.. Гм, тоже возможно. Вполне вероятно.
        - Ладно. Ну а вот это?
        Передо мной появился очередной бумажный лист с новым карандашным рисунком. Там опять был изображен Эрлик, и опять одно лишь лицо: узкое, с бородкой клинышком. Не сопоставить два портрета было невозможно, хотя второй портрет рисовал явно не компьютер и рисовальщик не отличался большим умением. Я сразу заподозрил, чье это художество.
        Но лишь пожал плечами: не понимаю, мол.
        - Это ваш собственный рисунок, - сказал Горский, не дождавшись от меня иной реакции. - Под гипнозом вам предложили повторить правой рукой то, что вы пытались сделать левой ногой, то есть изобразить существо, неизвестное науке. Вы изобразили портрет человека, что, согласитесь, довольно странно. Это очень старый психологический тест. Обычно рисуют тех или иных животных, реже растения, совсем редко - грибы. Один тестируемый выдумал существо-волну, передвигающееся в песке пустыни и само из песчинок состоящее, только нарисовать его не смог, другой попытался изобразить некую плазменную каракатицу, живущую в крайне ускоренном времени внутри шаровой молнии, - все это редкие, но не единичные исключения из правила. Но человек? Такого на моей памяти не было никогда. Вы не согласились бы прокомментировать это?
        - Что тут комментировать? - заартачился я. - Вообще-то я находился под гипнозом, ничего не помню, но… если так все и было, то мне сказали: рисуй существо. Я и нарисовал. Что не так? Человек есть существо, кто готов спорить с этим?
        - Да, но неизвестное существо?
        - Подавляющее большинство человеческих индивидов неизвестны науке, - парировал я. - Она ими не интересуется. Социология или, допустим, статистика оперируют человеческими массами.
        - Так вы в этом смысле выбрали объект для рисунка? Любопытно.
        - Откуда мне знать, в каком смысле я что выбирал! - крикнул я. - Ничего я не выбирал! Под гипнозом я был!
        - Не шумите, я помню, - поднял ладони Горский. - Я просто так спросил.
        Черта с два просто так, подумал я. А вслух сказал:
        - Ладно. Извините. Мне не по себе от всего этого, сами понимаете.
        - Понимаю, понимаю. Мне бы тоже на вашем месте было не по себе, даже очень не по себе… Но теперь вы попытайтесь представить себя на моем месте. Имеется доказанный факт: «Неустрашимый» вышел из субпространственного канала практически в момент его гибели. Возможно, за секунду до того, но не больше. Факт сам по себе уникальный, а собранные автоматикой данные уникальны в квадрате. Можем ли мы считать спасение корабля счастливой случайностью? Вообще-то можем, но вероятность подобного совпадения исключительно мала. Более того, имеются данные, позволяющие предположить, что гибнущий канал продержался на несколько часов дольше, чем должен был. Третье: один из бодрствующих членов экспедиции, находящейся на борту, внезапно приобрел невиданную квалификацию шахматиста и растерял ее впоследствии…
        Веня разболтал, подумал я. Вот сволочь.
        - …и четвертое: упомянутый член экипажа оказался наделен и другими необычными способностями, не выявленными ранее. Как вы думаете, можем мы игнорировать эти факты?
        - Я нормален! - запротестовал я.
        - В вашей интеллектуальной и психологической адекватности я нисколько не сомневаюсь, - отозвался Горский. - Речь идет о другом: что-то произошло с вами в субпространственном канале либо во время движения по нему, либо в момент выхода из него. Вам бы самому не хотелось узнать: что именно?
        Так. До тех антинаучных сенсаций, что я устроил на Реплике, они еще не докопались, подумал я. Но в принципе могут докопаться через углубленное ментоскопирование всех, кто наблюдал мои художества, либо опять-таки через гипноз. Тщательнее надо было подтирать за собой! Проклятый канал! Если бы не он, никому бы и в голову не пришло допытываться!
        - По-моему, ничего особенного со мной не происходило, - продолжал я держать безнадежную оборону.
        - Это вам только кажется. Поэтому… - Горский грузно поднялся с табурета, при этом у него что-то щелкнуло в колене, и он тихо крякнул. - Поэтому вам придется остаться здесь на некоторое время и подвергнуться более глубокому обследованию. Не беспокойтесь, оно не слишком затянется. Держитесь бодрее. Советую вам взглянуть на эту небольшую неприятность с другой стороны: не исключено, что ваши новые таланты в скором времени окажут вам - да и нам, Космофлоту, - большую услугу. Совсем не исключено, да. Сами понимаете, тут вам и карьерные перспективы, и всемирная слава, и все такое прочее… Ну, я оставляю вас ненадолго. - Грузно топая, он вышел. Щелкнул дверной замок.

* * *
        Я и не подумал ломиться в запертую дверь. Как ни путались мои мысли, как ни тянуло меня побеситься вволю, выражая свой протест всем напоказ - за мной ведь наверняка наблюдали, - я лишь поскрипел зубами и мало-помалу подавил в себе желание сокрушить что-нибудь. Я вам не буйный псих. Я квалифицированный, тренированный, психологически устойчивый работник Внеземелья, причем дальнего, то есть прошедший в свое время весьма придирчивый отбор - истериков-то и на Луну не пускают. Мои персональные данные свидетельствуют в мою пользу, как и мой послужной список. То есть моя нормальная реакция на личные проблемы должна быть относительно спокойной. Не возбраняется скрежетать зубами, можно еще сжимать и разжимать кулаки, в крайнем случае для сброса психологического напряжения сойдут физические экзерсисы наподобие «боя с тенью», не связанные с поломкой мебели или оборудования, - и более ничего. Никаких буйных шоу.
        Успокоившись, я пришел к некоторым простым умозаключениям. Прежде всего: из какого ведомства этот Горский? Само собой, не из Космофлота, тут он врал. Лопоухий гипнотизер - тот тоже не из Инспекции по делам колоний. Оба они из ведомства, с которым никакому нормальному человеку не хочется связываться, если только он не делает там карьеру.
        Да ведь Горский прокололся! «Штатному психологу Космофлота хватило бы и эксперимента с руками…» То есть он не штатный психолог. А какой - внештатный? Приглашенный консультант, мировая знаменитость? Тогда почему он сказал «нам, Космофлоту»? Ну то-то же.
        Яснее ясного: из Космофлота поступил сигнал «куда следует», там решили негласно проверить членов экспедиции, начав с тех, кто бодрствовал во время выхода корабля из канала, прислали на Луну лопоухого гипнотизера, тот, обалдев, не решился раскручивать меня дальше, доложил наверх - и вот сюда прибыл Горский. Экстренным спецрейсом. А почему меня на время оставили в покое?
        Проверяют весь состав экспедиции, вот почему.
        Проверив, обнаружат, что интерес для них представляю я один.
        Если бы ты был всего лишь интересен, Стас! Но ты опасен! Они тебя боятся.
        У тебя есть сколько-то времени. Вряд ли много, но есть. Вероятно, несколько часов.
        Что делать - вот вопрос.
        А что я могу сделать?
        Для начала - успокоиться. Не так, как сейчас, а совсем. Я закрыл глаза, несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул. Пробормотал, как некогда советовала мне Лора, несколько формул самовнушения - помогло. Ну, так-то лучше.
        Меня ждет ментоскопирование, причем углубленное, вплоть до моих снов, до глубинных инстинктов. Хватило бы и поверхностного. Наверное, я под гипнозом наболтал и об Эрлике, и Горский - опытный сукин сын! - решил до поры до времени подержать этого туза в рукаве. Ясно, что по результатам ментоскопирования меня не только больше никогда не выпустят в дальний космос - мне при плохом раскладе может не найтись места и в человечестве! Разве что в каком-нибудь засекреченном исследовательском центре в хорошо охраняемом бункере в отдаленной от очагов цивилизации пустыне за пятью рядами колючей проволоки… Ну что стоило Эрлику затереть все следы! Нет, не затер…
        Умышленно или просто схалтурил?
        Бог-халтурщик? Бог неопрятный и неаккуратный?.. Ну ладно, пусть не бог, не в терминах дело, но все равно высшее существо по сравнению с людьми - как оно могло пренебречь мелкими деталями?
        А черт его знает! Сказано же: неизвестное науке существо…
        Ну и нечего гадать.
        Итак, что я могу? Как человек - ничего. А как возможный преемник Эрлика, все же получивший от него кое-что авансом? Все ли свои подарки он забрал назад? Не оставил ли чего-нибудь помимо воспоминаний?
        Я уже проверял это и ответил тогда отрицательно, но теперь решил проверить еще раз со всей дотошностью. Вдобавок так, чтобы те, кто наблюдает за мной, будь то приборы или люди, не зафиксировали ничего сверхъестественного.
        Думай, Стас, думай…
        Я лежал с закрытыми глазами и мысленно представлял себе корабль. Вот он весь, здоровенный, строгий на вид и одновременно какой-то самодовольный, с почерневшей от воздействия космических лучей обшивкой, с рубкой, трюмами, каютами и ходовой установкой… с антеннами локаторов, с набитыми аппаратурой отсеками, куда посторонним вход воспрещен… с камбузом и сортирами. Вот знакомая царапина на пластике обшивки в нашей с Веней каюте, появившаяся до нас… А ну-ка… удастся ли мне уничтожить ее - не каюту, а царапину?
        Не удалось. Чего и следовало ожидать. Тот, кто еще недавно сокрушал вселенные, оказался бессилен сотворить самое ничтожное чудо. И ожидать его не стоило. Я ведь даже не видел со своей койки в медотсеке ту царапину - я лишь представлял ее в своем воображении.
        А не видел я ее потому, что не был способен увидеть!
        Да и на что я, собственно, рассчитывал? На простые решения?
        Теряю время, подумал я. Сейчас, наверное, визитеры с Земли занимаются следующим пассажиром, который ни сном ни духом, - и я даже знаю, кто он. Вернее, она. Этель Симпсон. Наша руководительница не потерпит, чтобы кто-то еще из состава экспедиции остался под подозрением, и, пылая гневом, потребует начать с нее. И ей пойдут навстречу. Уже пошли. В присутствии молчаливого Горского, скромно устроившегося в уголке, лопоухий гипнотизер погружает Этель в сон, а его ассистенты подкладывают ей бумажки и суют карандаши между большими и указательными пальцами ее ног… Тьфу, глупость какая! Откуда взяться на ноге указательному пальцу? На что он может указать? Ладно, проехали… Этель, конечно, ничего не нарисовала ногами, а удобопонятный текст накорябала одной лишь правой рукой. Чиста. Не представляет интереса. Следующий!
        Очнувшись, Этель высказала лопоухому и Горскому все, что она о них думает. Кто посмел разуть ее? Почему разули? Тест? Гипноз?.. А знаете ли вы, что допрос под гипнозом без согласия допрашиваемого может быть применен к нелетному персоналу Космофлота только с соответствующей санкции? Ах, вам это известно? И санкция имеется? Покажите подпись и печать… А это не вы будете решать, допрос вы учинили или не допрос! Так я и знала: вы занимаетесь самоуправством, и не ждите, что я это так оставлю…
        Внезапно я осознал: в какие-то моменты этой гневной тирады я действительно слышу ее, а не просто воображаю, и даже временами вижу лопоухого и Горского глазами Этель с ее сузившимися от холодного бешенства зрачками. Ага…
        Ничего не «ага»…
        Какое-то время я лежал, тупо глядя в стену. Растительный рисуночек на ней, имитирующий обои, если чем и был замечателен, так только запутанностью - лозы какие-то, узкие листья, длинные стручки… Внезапно с обоев на меня глянуло лицо - сумрачное лицо очень много повидавшего и перечувствовавшего человека, разочаровавшегося и уже ни на что хорошее не надеющегося… лицо Бетховена, пожалуй, только почему-то с усами, переходящими в бакенбарды. Я увидел его так явственно, что даже немного испугался. Зачем Бетховен брил усы? Он и с усами вполне узнаваем… Вот черт, опять меня понесло не туда. Никакой дисциплины мышления, непростительно…
        Зато логично. При дефиците мыслей мозг пытается занять себя хоть чем-то, он похож на лодыря, имитирующего при виде начальника напряженную работу. Я отвел взгляд, переместился немного на койке, включил в помощь плафону ночник и еще раз уставился на усатого Бетховена. Он исчез. Вместо него на меня скалилась разбойничья физиономия жуткого вида. Моргнул - исчезла.
        Мой лодырь-мозг развлекался. Зацепившись на растительном орнаменте за какое-то подобие той или иной детали человеческого лица, он дорисовывал остальное. Что подсказало моим извилинам вообразить Бетховена и душегуба? Понятно что: мой личный опыт, затем - прорва того, что я читал и видел, и далеко не в последнюю очередь весь тот информационный мусор, которым забито подсознание.
        Но разве это дает мне хоть что-нибудь?
        А впрочем, может быть, только это и дает… Что вычистил во мне Эрлик, отнимая свои подарки, - все до донышка или один лишь верхний слой? Но если он ограничился чисткой на уровне сознания, то почему я вижу, пусть урывками, то, что видит Этель Симпсон?
        Подсознание. Подсознание…
        Я поудобнее лег на спину, закрыл глаза и ровно задышал. Довольно скоро в кончиках моих пальцев застучал пульс, по отяжелевшим конечностям разлилась приятная теплота, отступил и сгинул страх за мое личное будущее. Аутотренинг - хорошая вещь, его основами обязан владеть каждый рядовой работник Внеземелья. Жаль, что я заранее не озаботился продвинуться дальше основ, а мне ведь нужно ввести себя в транс…
        Но и основ хватило. Не знаю, что в таких случаях наблюдают другие, а я всегда - и сейчас - видел слабо колыхающееся багровое зарево, занимающее все поле зрения, ничуть не страшное, а, напротив, умиротворяющее, и неспешно плывущие по нему зеленые тени - лишние и бессмысленные, но не мешающие. Я выбрал точку прямо перед собой и принялся вглядываться в нее. Сначала ничего не происходило. Затем багровая завеса прогнулась, как бывает с гуттаперчевой мембраной, когда на нее кладут стальной шарик. Зеленые тени отпрянули и пропали, а прогиб все увеличивался, пока не превратился в воронку. Она быстро расширялась, приближаясь ко мне. Я подался навстречу, и она всосала меня.
        Глава 10
        Прыжок веры
        Автомат в руках Мин Джи коротко сотрясся, грохот ударил по ушам, отразился от стен, и еще одна птица, мерзко взвизгнув, свалилась на полированный пол, дважды клацнула зубастой пастью и замерла. Из распахнутой пасти проворно вытекла жижа сиреневого цвета, вспучилась было горбом, проросла шевелящимися ложноножками и неизвестно во что превратилась бы, не спали Титос огнеметом и жижицу, и птицу. В ноздри ударила вонь, но как-то быстро улетучилась, и воздух в коридоре вновь стал обыкновенным, стерильным, мертвенным. Ни вони, ни дыма, ни копоти, ни даже пепла. Полированный пол не получил ожога.
        Странные птицы, которые и не птицы совсем…
        Василий еще раз поковырял ногтем стену. Темная, на вид гладкая, глянцевая, по идее должна быть скользкой, как пресловутая мраморная слизь, а на ощупь почему-то шершавая. И пол в коридоре такой же шершавый, это даже хорошо: подошвы не скользят. Твердость - алмазная, а хрупкости нет и в помине. Пули рикошетят, не оставляя выбоин, царапин - и тех нет. Коридор широк и высок, в нем полумрак, но шагов на тридцать-сорок видно хорошо, а откуда идет свет - непонятно. Наверное, светятся сами стены, хотя выглядят не светящимися, а освещенными со стороны. Странный материал… Впрочем, чему удивляться?
        Это не реальность - лишь адаптированное подобие. «Вы будете действовать в относительно привычной для вас среде», - напутствовал Рудра. Он и создал эту среду: коридор этот бесконечный, который надо защищать. Наверное, правильно рассудил. Неизвестно, в каких глубинах космоса или, хуже того, в каком диковинном пространстве на самом деле идет противоборство двух галактических суперсуществ, и кандидатам, которые наполовину еще люди, лучше не видеть и не ощущать реальной среды. Психика не выдержит, слабая и ущербная человеческая психика…
        Потому-то и способен здесь кандидат ровно на то, на что способен человек. Так замыслил Рудра, и так, видимо, надо. Хорошо еще, что не отнял способность понимать друг друга без переводчика, но сотворить что-нибудь мысленным усилием или, скажем, взлететь - этого здесь нет. Можно угадать смысл: не веди игру по правилам противника, не играй на его поле, уровень богов пока не для тебя, там опытный противник шутя разделается с учениками-приготовишками. Забудь о том, что ты мог бы совершить одной лишь своей волей, сражайся глазомером и оружием - и кто знает, не улыбнется ли тебе удача… Во всяком случае, теперь у тебя есть шанс, а велик он или мал - гадать бессмысленно: придет время, и ты узнаешь, каков он.
        Вот сбили зубастую птицу… которую уже по счету?.. Сбился. Ну ладно, нет больше этой птицы, здесь ее нет - а там, на истинном поле боя, кого или чего не стало? Может, титаническое цунами смыло заодно с супостатом населенный архипелаг, или Мин Джи только что уничтожила какой-нибудь астероид, или в отдаленном рукаве Галактики преждевременно взорвалась престарелая звезда… наверное, нет, это было бы слишком просто и топорно, и высшее начальство не одобрило бы… похоже, разборка между богами идет на таком уровне, до которого земной физике шагать еще тысячу лет. Лучше бы так шло и дальше, не нужно, чтобы хоть один удар, даже неточный и скользящий, пришелся по человечеству. Пусть оно ничего не заметит, не надо как в прошлый раз…
        Никто из кандидатов не осмелился спросить, какой катаклизм случился на Земле «в прошлый раз», а Рудра не стал об этом распространяться. Не Всемирный ли потоп?
        - Эта жижа шевелящаяся… - раздумчиво произнесла Мин Джи, - у тех, других пташек, ее не было. Ничего из них не вытекало.
        - Они пасть не разевали, - припомнил Василий.
        - Думаешь, в этом дело? Не уверена.
        - Какая разница, - хмыкнул Титос. - Мы же всех спалили.
        - Первая почему-то не догорела.
        - Предлагаешь вернуться к тем уголькам?
        - Вот ты и вернись, - сказала Мин Джи. - Если хочешь.
        - Почему я?
        - Потому что ты ее жег.
        Титос с оскорбленным видом пожал плечами.
        - Что может вытечь из угольков? - проворчал он. - Уголь - он и есть уголь.
        - А ты все-таки проверь, - посоветовал Василий.
        Титос немедленно ощетинился и стал похож на помесь ежа с хорьком.
        - Командовать будешь? - зашипел он. - Ты - мною? Молоко еще не обсохло, а туда же - начальничек!.. Стажем не вышел! Будешь делать то, что скажу я!
        - Буду делать то, что скажет она. - Стараясь не закипеть, Василий кивнул в сторону Мин Джи. Помолчав, добавил: - На дедовщину я не подписывался.
        - А на бабовщину, значит, подписывался?
        Скрипнув зубами, Василий смолчал. Этот юркий чернявый грек, Титос Галифианаксис, раздражал его с самого начала: наглый и самоуверенный тип, претензия на претензии сидит и претензией погоняет. К себе бы предъявлял претензии, кудреглавый данаец! Так нет же, он, видите ли, особенный. В общем-то, что тут удивительного, каждый человек по-своему особенный, ну так и что с того? Это еще не причина карабкаться на пьедестал. Удивительно другое: Титос старожил, задержался в кандидатах и по сию пору не отчислен. Почему? Неужто Рудра ценит в Титосе как раз то, что он одиночка, принципиальный одиночка, одиночка навсегда, потому что друзей у такого фрукта нет и быть не может? Вполне допустим такой постулат, ведь и сам Рудра бесконечно одинок, одинок по определению, должность у него такая, и его преемником может стать только один кандидат.
        Неужели Титос?..
        - Правда, - сказала Василию Мин Джи, - сходил бы ты, глянул.
        Кореянка была полной противоположностью греку. Коренастая, ростом едва по плечо Василию, широкоскулая и, пожалуй, некрасивая, она подкупала прежде всего деловитостью и умением обращаться с оружием. Вероятно, в той, прежней жизни ей приходилось стрелять не только в тире, чего нельзя было сказать ни о Василии, ни о Титосе. В Мин Джи ощущалась спокойная внутренняя сила, и тут-то Рудру можно было понять. Кореянка и не думала командовать, она просила, но так, что ее просьбы хотелось выполнить скорее, чем любой приказ. Василий охотно кивнул, развернулся на сто восемьдесят и затопал назад по коридору.
        Странный это был коридор, неоднородный. Квадратным в сечении, с полированными темными стенами, и прямым, как стометровка, он явился его защитникам не сразу: сначала стены топорщились какими-то буграми, потом коридор стал круглым в сечении, будто труба колоссального сточного коллектора, пошли повороты - там была убита первая птица, - затем пришлось пробираться среди корявых сталагмитов, неясно как и почему возникших, потому что никаких сталактитов на потолке не наблюдалось, а в самом начале, в тупике, висела зеленая клубящаяся муть, в которую не следовало соваться и которую надлежало защищать, короче - ничего не понятно и, откровенно говоря, жутко, но это была как раз та непонятность и та жуть, каковую, по мысли Рудры, способна выдержать психика нормального человека.
        Автомат, спаренный с огнеметом, вызывал искреннее умиление. Кажется, Рудра позаимствовал оружие из фильма «Чужие», с той лишь разницей, что отсутствовал индикатор количества оставшихся патронов. Он и не был нужен, поскольку патроны в бездонном магазине не заканчивались, сколько их ни расходуй, и ствол не перегревался, и дежурная граната всегда сидела в подствольнике, и никак не иссякала огнесмесь, как будто за каждым стрелком послушно ползла самоходная цистерна, и сжатого воздуха для огнемета было хоть отбавляй… удобно! Главное, правильно: воюй теми средствами, от которых хотя бы знаешь, чего ждать. Неандерталец, пожалуй, догадается, как орудовать шпагой, но засунь мушкетера в кабину реактивного истребителя - много он навоюет?
        Тебе не дано увидеть, что на самом деле изменится в мироздании от твоих выстрелов, гранат и огненных струй. Рано детишкам знать такие вещи…
        Угольков на месте не оказалось, что насторожило. Пройдя еще немного, Василий нашел птицу, уже почти восстановившую прежний облик. Летать она еще не могла - ползла, царапая когтями пол, скалила зубы и угрожающе зашипела, увидев человека. Василий сжег ее начисто - вот же гадость! - и вернулся.
        - Ты была права, - сказал он Мин Джи, - надо выжигать их полностью.
        - А что такое? - полюбопытствовал Титос.
        - Восстанавливаются.
        Мин Джи кивнула, как будто именно этого и ждала.
        - А коридор за нами такой же, как был?
        - Вроде да…
        Понятная без слов мысль: если коридор меняется, если в нем нежданно возник какой-либо боковой проход - надо спешно возвращаться: из открывшегося прохода может повалить всякая нечисть. Окажешься тогда перед перспективой атаки одновременно с фронта и тыла, что еще полбеды, а настоящая беда состоит в том, что не сдержишь противника, он пройдет за твоей спиной. С самого начала Титос предлагал остаться на месте, Василий не имел своего мнения, а Мин Джи заставила обоих двинуться вперед, чтобы было куда отступать в случае чего.
        И есть куда - к сталагмитам. Какое-никакое укрытие.
        Теперь Мин Джи колебалась, слова Василия не слишком успокоили кореянку.
        Титос презрительно ухмыльнулся.
        - Гляжу я на вас и любуюсь: сколько неподдельного усердия, сколько отваги, сколько искренности! Ишь, как стараетесь. Молодцы. Одобряю и мысленно рукоплещу. Небось переживаете, что мало птичек поджарили, что-то давно их не было…
        - Титос, иди молотитос, - не выдержал Василий.
        - Куда это я пойду? - картинно удивился грек. - У меня приказ. Ослушаться Рудру - это нет, это уж извините. Что приказано, то и выполню, а что я думаю при этом - никого не касается. А на вас мне смешно глядеть: вы как будто поверили в эту ахинею с конкурентом-оппонентом. Правда, что ли, поверили?
        - Может, да, а может, нет. - Мин Джи стрельнула глазами. - Тебе-то что за дело?
        - Да так… интересно. Ладно, можешь не отвечать, уже вижу, что поверила. Кто поверил в чучхе, тот всему поверит. Эй, а ты? Слышь, Брюс Всемогущий, я к тебе обращаюсь. Ты тоже веришь?
        Василий стиснул зубы и смолчал.
        - Вася, - мягко сказала кореянка, - будь добр, подержи коридор под наблюдением… сейчас я ему отвечу.
        Титос в комическом ужасе заслонился автоматом. Василий мысленно плюнул и перестал на него смотреть. Ну почему рядом не Хорхе, а этот наглый клоун?
        Плюху бы ему хорошую… Но из-за спины донесся спокойный голос Мин Джи:
        - Желал бы Рудра обмануть нас - обманул бы, точно. Выдумал бы что-то такое, чему мы поверили бы сразу и безоговорочно. Или даже внушил бы нам безграничное доверие к его словам, что ему стоит? Мог бы и превратить нас в болванчиков, роботов. Он поступил иначе. Ситуация кажется нам примитивной и нелепой - значит, правда. Значит, она такая и есть. Если нет, то в чем смысл? Ты думаешь, что он по-прежнему тестирует нас? Думай, если тебе так удобно. А для меня это задание - прыжок веры. Знаешь ведь, что это такое?
        Титос коротко всхохотнул.
        - Нужна Рудре твоя вера, как же! Ты что, правда решила, что он ищет себе преемника? Дудки, он исполнителей ищет, послушных и старательных исполнителей, дисциплинированных рабов. Из них и выберет лучшего себе в подручные. Инициативы от нас не требуется, знай выполняй что велено, а мысли раба никого не интересуют. Вот я - готов быть рабом, в боги не лезу и детским сказкам не верю, могу болтать сколько хочу и о чем хочу, лишь бы слушался хозяина. А ты - валяй прыгай. С верой.
        - Тебе нравится быть рабом? - кротко спросила Мин Джи.
        - Если раб - полубог, то кому бы не понравилось?
        «Мне, - подумал Василий. - Хотя… - Он еще раз представил, каково это - быть в ответе за все человечество, и содрогнулся. - Ладно, это дело неспешное, авось привыкну. Ко всему ведь привыкаешь…»
        Сразу три птицы вынырнули из мрака и, раскачиваясь в полете, понеслись, казалось, прямо к нему, так что думать стало некогда. Василий сбил одну, Титос и Мин Джи - вторую, а третью, проскочившую меж пуль, пришлось бить вдогон в три ствола. Из бутафорского автомата не выскакивали стреляные гильзы, зато отдача была ощутимой, да и грохот, отраженный стенами, нешуточно лупил по барабанным перепонкам. Будь ты раб или полубог, а перепонки у тебя человеческие, нежные…
        Пока Мин Джи следила за коридором, Василий и Титос тщательно выжгли птичьи останки. Затем осторожно, держась уступом, двинулись вперед, и темнота понемногу расступалась перед бойцами. Новые птички не появлялись. Может, больше и не появятся? Хорошо бы… Но не больно-то рассчитывай на это, новобранец. Не расслабляйся, жди. Мучайся невозможностью узнать, сколько еще времени продлится «прыжок веры», как проходит основное сражение и чья берет. Отсюда не видно. Ясно же, что кандидатам, кроме, возможно, Ирвина с Ральфом, доверены второстепенные периферийные участки…
        Плюнь. Будь наготове.
        - Так, - сказала Мин Джи, внезапно остановившись, - дальше не пойдем.
        Коридор впереди расширялся и раздваивался. Один квадратный в сечении отросток уходил направо, другой такой же - налево. Делить группу? Глупая идея.
        - Останемся здесь? - спросил Василий.
        - Я бы вернулся, - подал голос Титос. - Ну, хоть к сталагмитам, там хорошая позиция.
        Мин Джи колебалась. Внезапно вскинув автомат, Титос пустил гранату в левый коридор и сейчас же другую - в правый. После визга рикошетов вдали дважды бабахнуло.
        - Это ты зачем? - спросил Василий, ковыряя пальцем в ухе.
        - Проверка, - туманно пояснил грек.
        - Глупо, - осудила Мин Джи. - Устроить завал не удастся, это же видно.
        Титос безразлично пожал плечами.
        - Я попытался.
        - В следующий раз пытайся с общего согласия… Ладно, отходим.
        Василий не возражал. Медленно пятясь, отступили к зарослям сталагмитов. Пока пятились, под самым потолком стремительно пронеслось нечто мелкое, калибром, пожалуй, с воробья, а что именно - никто не успел рассмотреть и понять: Мин Джи сожгла тварь огнеметом. Одна только кореянка и успела среагировать. Боец.
        Василий виновато пошмыгал носом. Вот ведь приходится… без подготовки, без навыков. Не предусмотрел заранее - сам виноват. Был бы поумнее - не летал бы без толку над аэропортом, седлая носы авиалайнеров, а упражнялся в стрельбе и тактике. Можно ведь было выдумать и вырастить подходящий комплекс тренажеров, а еще проще - скопировать готовый. Хорошо еще, что отбиваться приходится всего-навсего от птичек, а не от каких-нибудь аллозавров, да и птички эти зубастые, похоже, не летают большими стаями…
        - А сталагмиты, по-моему, подросли, - сказал Титос.
        - По-моему, нет, - ответила Мин Джи. - Это тебе от страха мерещится.
        - Мне - от страха? - немедленно ощетинился грек.
        - Да мне все равно от чего, хоть от чесотки, лишь бы дело знал, раб-полубог… Давай-ка на ту сторону, будешь в арьергарде, я останусь здесь, а ты, Вася, - посередине.
        Против ожидания Титос не полез в перепалку, а, преодолев зигзагами сталагмитовую полосу препятствий, занял указанную позицию. Василий оперся спиной на сталагмит и попытался расслабиться. Ноги уже изрядно гудели. На грека смотреть не хотелось, слушать его - тоже. Рабом он быть готов, надо же… Сам хитрован и Рудру подозревает в том же, поскольку убежден, что в мире водятся только две разновидности разумных существ: умные ловкачи и дураки-лохи. Рудра определенно умен, а значит - что? Дурит он нашего брата, ой дурит!.. Самое интересное, что иные гипотезы в Титосово понятие о мироустройстве просто не укладываются. И вот единственно возможная, с его точки зрения, гипотеза, миновав стадию теории, превращается в незыблемую истину, потому что иначе все Титосово мироздание, такое простое и цельное, перевернется вверх дном и развалится на кусочки.
        Насчет рабов-полубогов - глупость, подумал Василий. Будь так, Рудра мог бы не темнить, от желающих не было бы отбоя. Но что если он выберет себе в преемники именно Титоса? Что, не может такого быть? Хотелось бы верить… А вдруг все-таки может? Если вспомнить историю, то сколько раз Личность выбирала себе в преемники Послушную Посредственность, а та - еще одну, более посредственную, потом шел черед следующей и так далее вплоть до полной бессмыслицы, до творческой импотенции, до сытых и пьяных недоумков во власти, до стагнации, гниения и распада? Мы в России это знаем, научены. А греки? Да леший с ними, греками, тут масштабы посерьезнее! Во всю Землю масштабы, во всю Солнечную систему да еще плюс ее окрестности, тянущиеся, возможно, на килопарсеки. О чем думает небесная канцелярия, если доверила выбор нового координатора одному существу, пусть разумному и опытному сверх всякой меры, но одному?..
        Глупости, сердито решил Василий. Сон разума рождает чудовищ, а дремота оного - несуразные гипотезы. Чего я просил для себя? Ума. И не получил его. То ли он слишком дефицитный ресурс, чтобы дарить его каждому встречному, то ли включена педагогика: тренируй свой разум сам, не ленись. Десять против одного за второй вариант. Стало быть, броди ощупью во тьме, натыкаясь на углы и наступая на грабли, пытайся думать несовершенным своим умишком…
        Очень скоро думать стало некогда. Какие там аллозавры! Мертвенный воздух в коридоре внезапно наполнился гудением, и встречать пришлось уже не зубастых птиц, а сотни мелких тварей, летящих под самым потолком с грозным жужжанием шершней и целеустремленностью саранчи. «Огнеметы!» - крикнула Мин Джи, но Василий уже и сам сообразил, да и Титос не слишком замешкался. В огненной завесе, расплескавшейся по потолку, вспыхивали и сгорали стремительные искорки. Атака длилась всего несколько секунд - видимо, враг рассчитывал на внезапность. Просчитался.
        Василий стер со лба пот. На камуфляжном рукаве осталась размазанная копоть. «Адаптированное подобие» поля боя очень старалось выглядеть а-ля натюрель. Лица Мин Джи и Титоса тоже почернели и блестели, как у эфиопов на африканском солнцепеке. Зачем навязано камуфляжное обмундирование - вопрос. Тут не укроешься в подлеске - не в лесу, чай. Наверное, Рудра решил, что кандидатам нужна привычная землянам боевая экипировка, без нее они не проникнутся важностью задачи…
        И в этом он прав. Влез в одежду - все равно что влез в шкуру, поневоле начнешь соответствовать прикиду. Василий вспомнил, как во время пьянки на даче у Борьки Котова он для смеха примерил старую, дореволюционную еще, офицерскую шинель и фуражку с овальной кокардой. Уже после третьей стопки хотелось подняться в штыки. Смешно и неловко вспомнить, но что было, то было.
        - Ты где служил? - спросила Мин Джи.
        - В авиации один год, - нехотя признался Василий. - А! Подай-принеси, подержи шланг, вымой здесь, вычисти там, чтобы сверкало… ну, караульная служба еще. Боец из меня… сама понимаешь. Я вообще откосить хотел.
        - У тебя неплохо получается. Особенно с огнеметом.
        - Глазомер, ничего больше.
        - Хороший глазомер.
        «Натренированный на компьютерных играх», - со стыдом подумал Василий, но, конечно, смолчал.
        - Э! Э! - немедленно встрял Титос. - А у меня?
        - Тоже годный. Только рабский.
        Титос всхохотнул.
        - Поддела, да? Ай, как ловко поддела и довольна. Ну-ну. Язви дальше, свободная личность.
        - Не стану, если заткнешься. - Мин Джи отвернулась. За спиной Василия Титос пробурчал что-то невразумительное и, как ни странно, замолк. Новая атака с фронта что-то задерживалась. Василий поднял взгляд к потолку и обмер.
        Еще минуту назад гладкий, потолок оброс полушаровидными наростами. Они были похожи на сильно увеличенные капли конденсата и росли вниз, вытягиваясь прямо на глазах. Вот у них обозначились острия, вот они уподобились сталактитам, которых так недоставало… черт возьми, обошлись бы без них! Василий смотрел, не в силах отвести взгляд. Он догадался, что это новая атака, лишь когда сообразил, что сталактиты не соосны сталагмитам, что одно плотно войдет в другое, как зубцы застежки-молнии, и заполнит зазоры, не оставив ни пяди свободного пространства…
        - Мин! - инстинктивно подавшись назад, заорал он дурным петушиным фальцетом.
        Кореянке понадобилось полсекунды, чтобы увидеть, оценить и сообразить, но Василий, преодолевая задним ходом полосу препятствий, с предельной ясностью понял, что как раз этой-то половины секунды и не хватит Мин Джи, чтобы выбраться на эту сторону. Кореянка была проворна и ловка, она обтекала сталагмиты, как слаломистка флажки, но все равно не успевала. «Давай, давай!» - молил Василий и видел, что это бесполезно. А! Автомат!
        Длинная бесполезная очередь, рикошеты… Сплющенные пули сыпались дождем. Василий бил в корень ближайшего сталактита, любая земная каменная сосулька обрушилась бы после первого попадания, а этой было хоть бы хны. Враг все-таки подстроил ловушку!
        Мин Джи повернула назад. Понятно: поддалась панике. Зря, но это уже все равно: не успеет ни туда, ни сюда…
        Оскалившись, Василий попятился мелкой трусцой, пустил гранату. Что еще он мог сделать? Позади пискнул Титос, и сейчас же грохнуло, оглушило, ударило в живот и грудь. Внутри что-то хрустнуло. Василий упал. Потеряв на время слух, он не узнал, крикнула ли Мин Джи перед смертью, и был рад этому.
        Каменные челюсти сомкнулись. Отделив защитников коридора от птичек, шершней, а может быть, и от аллозавров, они равнодушно смяли кореянку. Разрыв гранаты не отколол ни одного зуба.
        Василий кое-как взгромоздился на ватные ноги. В ушах звенело, перед глазами качалась захлопнувшаяся каменная пасть. Накатила слабость. Рука, пошарив по телу, стала мокрой и липкой. Да, конечно… осколки своей же гранаты. Аника-воин, неумейка… и себя не сберег, и кореянку…
        Только одно и было хорошо: коридор захлопнулся. Если каменные челюсти не разожмутся, если противник не придумает еще какую-нибудь пакость, то все в порядке, атаковать ему вроде больше неоткуда… если же это не так - что ж, будем отбиваться до последнего. Делай что должно, и будь что будет. Черт, рана некстати. Не отключиться бы… Титос один не выстоит…
        - Ты извини, но остаться должен только один, - послышалось за спиной, - и лучше я тебя, чем ты меня.
        Василий не успел ни понять, что происходит, ни даже повернуться к греку лицом. Он еще успел почувствовать, как первая пуля ударила в спину, прошла, раздирая внутренности, насквозь и как весь мир наполнился невыносимой болью, но уже не ощутил следующих ударов и не видел, как темный полированный пол сначала медленно, а затем все быстрее несется ему в лицо. Как локомотив во сне. Как палуба той дурацкой баржи наяву…
        Сейчас же пришлось зажмуриться от яркого света. Удивившись тому, что посмертное бытие, оказывается, существует, Василий поморгал, заслонился ладонью, а когда отнял ее от глаз, не сразу поверил увиденному. Он лежал на полу в трусах и майке, над ним матово светился потолок хорошо знакомой круглой гостиной, автомат и камуфляж подевались неведомо куда, сердце стучало отбойным молотком, но дышалось на диво легко. Никакого намека на раздирающую боль. Жив… Жив!
        - С прибытием, - донесся откуда-то издалека, будто сквозь вату, знакомый голос. - Ты бы оделся, что ли.
        Опять их было двое: курчавый панамец Хорхе с брюшком навыкате и белокурая бестия Ральф, только глаза у обоих теперь были шалые, а в позе - ни малейшей вальяжности. Кресла пустовали; Ральф в позе роденовского мыслителя, притом погруженного в великую скорбь, сидел на невесть откуда взявшемся здесь низком табурете, а Хорхе - просто на полу, привалившись к креслу и вытянув ноги. Но оба были в привычной одежде.
        Василий кое-как перевалил себя в сидячее положение. Осознав, что незачем отсвечивать нижним бельем, он мигом вырастил на себе штаны и рубаху. Прежние способности вернулись, а как их не хватало там, в коридоре!.. Кроссовки оказались малы, и при попытке увеличить их на один размер они удлинились сразу на три, как у клоуна.
        - Не торопись, - добродушно посоветовал Хорхе, - отдышись для начала.
        Дельный совет. Василий дополз до ближайшего кресла и тоже привалился к сиденью спиной.
        - В том коридоре… - с трудом выхрипел он, - у тебя как там было? Сталактиты со сталагмитами тоже смыкались?
        - В каком еще коридоре? - Хорхе даже не удивился. - Никаких коридоров. У меня лес был. Только не такой, как у нас в Панаме, а… - Он повертел рукой, пытаясь изобразить, какой был лес, не изобразил и бросил. - Дрянной, короче, лес.
        - А у меня пляж, - без энтузиазма сообщил Ральф, не меняя позы скорбного мыслителя. - Совсем маленький, песчаный. Песок рыжий, как кирпич. Скала слева, скала справа, скала сзади, а из моря лезла всякая мерзость. Потом - большая волна вроде цунами…
        Покачал головой и замолчал, похоже, удивившись своему многословию.
        - Ирвин отчислен, - сообщил Хорхе.
        Василий даже не сразу вспомнил, кто такой Ирвин. Потом сообразил: фаворит, лидер по очкам.
        - За что?
        - А они с Ральфом, понимаешь, полезли на скалу, спасаясь от волны, ну один и столкнул другого. Кто кого - догадываешься?
        - Зачем это Ирвину?
        - Это ты у него спроси - зачем, - посоветовал панамец. - Я так думаю, наш умник решил еще увеличить дистанцию между собой и номером вторым, чтобы у Рудры не осталось никаких сомнений насчет того, кто лучший из кандидатов. Ну, у Рудры и не осталось никаких сомнений… Слышь, Ральф, теперь ты у нас фаворит.
        - Иди ты знаешь куда? - обозлился Ральф.
        - Что, не понравилось умирать? - покачал головой Хорхе. - Это пройдет. Слышь, Базиль, а тебя тоже убивали? Ну конечно. Даже не буду спрашивать кто. Все ясно. Кореянка жива-здорова, а грек отчислен.
        - Откуда знаешь? - Василий раскрыл рот.
        Хорхе прыснул.
        - Посмотрел бы ты на себя, мертвец недоделанный… Ладно, не злись. Досталось тебе, вижу. Ничего, скоро оклемаешься, сам поймешь.
        - Мин Джи точно жива?
        - Точно, точно… не дергайся. Жива она. А что? - Темные глаза Хорхе загорелись интересом.
        - А ничего, - отрезал Василий. - Кстати. Тебя тоже убивали?
        - Смотря когда, - веско сказал панамец. - В этот раз - нет. А раньше - было. Умирал, но не умер, и Рудра тут ни при чем. Это еще там, в той жизни… Словом, я тебя понимаю. Мне тогда тоже не понравилось.
        - Валентин отчислен, - сказал вдруг Василий, не понимая, почему он уверен в этом. Знание само оказалось в голове.
        - Ага, приходишь в себя, - с удовольствием констатировал Хорхе. - А ну-ка тест тебе: за что он отчислен?
        - За пассивность в бою.
        - Скажи уж прямо: за трусость. Помнишь, он говорил, что нельзя ходить в разведку с писателем? Тонкая, мол, натура ценности необычайной, беречь ее надо за счет других… Сам понимал это лучше всех, сам же и объявил себя слабым звеном. Думал, скромность ему поможет, она и помогала - до проверки.
        - Сам вижу, - пробормотал Василий.
        - Ты, помнится, спрашивал, не много ли русских среди кандидатов, - продолжал разливаться Хорхе. - Ну вот, теперь одним меньше. А вообще-то - так, флюктуация. Иногда тех больше, иногда этих… Тут до тебя было аж пять китайцев, поди пойми, с какой стати Рудра к ним так воспылал… Теперь ни одного нет. А завтра, может, десяток папуасов объявится. Или эскимосов. А до меня, я слышал, старцы были, умудренные, жизнью битые, да только, говорят, они быстро поглупели, когда стали как молоденькие. Обрадовались, шалить начали. Нет, тут уж лучше не гадать, не нашего ума это дело…
        - Именно что нашего, - внезапно возразил Ральф. - Мы не просто кандидаты, мы ученики. Должны учиться понимать.
        Хорхе уставился на него с изумлением.
        - Ну и как успехи в учебе, отличник? Много ты уже понял? Не подтянешь отстающего?
        Ральф смолчал, только глубже погрузился в скорбную задумчивость. Панамцу быстро надоело на него смотреть.
        - Ну а ты? - обратился он к Василию.
        - Что я?
        - Что ты усвоил, кроме того, что наш босс не жалует змей подколодных?
        - То, что в этом он похож на нас, - пробурчал Василий.
        - Так. Дельно. Даже информативно, если учесть, что Рудра не землянин и вообще не человек. А еще?
        Вот допытывается… Ну ладно. Сейчас блеснем дедукцией.
        - Там, в том коридоре, был не я. Копия моя там отстреливалась, и копия Мин Джи, и копия того гада, Титоса… Вот почему мы живы, а вовсе не потому, что Рудра заштопал меня и собрал Мин Джи по кусочкам. И в твоем лесу был не ты, а твой аватар!
        - А ты умеешь складывать два и два, - похвалил Хорхе. - Давай дальше. Сделал один шаг, делай следующий.
        - Сам делай, - огрызнулся Василий. - Знаю, знаю, что ты хочешь сказать! Мол, и тут мы не настоящие, аватары мы. Аватары-полубоги. А наши настоящие тела где-то складированы и лежат в нафталине, пока нас не отчислят. Ну давай, скажи это!
        - Ты уже сам сказал, - ухмыльнулся панамец. - Давно понял?
        - Да как сказать… Заподозрил - давно. А печенкой понял только сегодня.
        - А то, что это не абсолютная истина, а просто наиболее вероятная гипотеза, твоя печень тоже понимает?
        - Да понимает она, понимает!
        - Только это понимает?
        Василий разозлился.
        - Ну чего пристал? Допер ли я, что наша битва была одним из тестов? Допер, представь себе!
        Хорхе раздумчиво покачал головой.
        - А вот тут притормози. Может, Рудра и впрямь устроил нам испытание, почему бы и нет? В медицине метод провокации для выявления болезни - один из самых эффективных. А может, наш босс говорил чистую правду, и тут мне нечего сказать. Допускаю и компромисс: полуправда. Каковы разборки между богами, я сказать не берусь, читай древнегреческие мифы, но тот или иной конфликт вполне может иметь место. И мы пригодились.
        - Как Геракл олимпийцам?
        - Ну, это ты хватил. В лучшем случае как рядовой канонир адмиралу Нельсону. Или вообще сопляк-юнга.
        Да, подумал Василий, и от юнг бывает польза, а если нет, то и незачем держать их на корабле. Однако держат. Сейчас же пришлось признать: ни одной умной мысли не лезет в голову, одни тупые. Домохозяйке впору, любительнице борщей и телесериалов. Собственно, чего и ждать после хорошей встряски, как не мозгового штиля? Человек не человек, если эмоции не бьют его по мозгам. Нет, не бог я, не бывает у богов психологии, если только они ответственные боги, - только холодный рассудок, голый расчет и, может, чуток интуиции…
        - А у тебя как было в том твоем лесу? - спросил он.
        Хорхе начал рассказывать, понемногу увлекаясь, и даже перебрался в кресло, чтобы с комфортом подсигивать на нем и размахивать руками. Хищные деревья с гибкими, как удавы, стволами… Движущаяся липкая паутина… Призраки, неуязвимые для пуль и гранат, но боящиеся огнеметов… Корни с заостренными концами, так шустро выскакивающие из почвы вертикально вверх, что зазевался - вмиг оказался на колу… Сочувственно кивая, Василий завидовал. Он знать не знал, кто такие Джафар и Мередит, напарники Хорхе, но панамцу с ними явно повезло. Ему не стреляли в спину, его не сталкивали с кручи, не толкали в паутину и не пытались пристроить над выскакивающим корнем. Его не предавали. Это ли не счастье?
        - …А потом деревья стали и вовсе резиновыми. Знаешь, как ветки пружинили? Крокодилы по ним так и летали с дерева на дерево. Лапы растопырит, пасть разинет и летит… И еще пауки…
        - Какие еще крокодилы? - не понял Василий.
        Хорхе махнул рукой.
        - Зеленые…
        Оба не сразу заметили, что Ральфа уже нет на табурете - исчез беззвучно, как и не было его. Отчислен? Нет.
        Ну и ладно.
        - Что-то наш тевтон не в себе, - молвил Василий. - Меня тоже убивали, но знаешь… мне казалось, он крепче.
        - Держу пари, он сам подумывал избавиться от Ирвина, - раздумчиво сказал Хорхе. - Конечно, он нипочем не сознается, однако было бы странно, если бы эта мысль не залезла в его голову. Но он не решился, и не потому, что боялся гнева Рудры. Просто понял: так нельзя. Почему нельзя - вопрос глупый, и вообще это не теорема, а аксиома. Просто нельзя, и все. Ральф понял это, а наш бывший фаворит не понял. Для него это была теорема, и он доказал ее неправильно.
        - Ты-то откуда знаешь, о чем они думали?
        - Да откуда… - Хорхе развел руками. - Знаю, потому что Ирвин отчислен, а Ральф - нет… О! - Прислушиваясь к чему-то внутри себя, панамец даже голову наклонил вбок и насторожил ухо. - Еще один.
        - Дядя Миша из Тамбова, - уныло констатировал Василий. - И этот, значит, не подошел…
        - Ты удивлен?
        - Не то чтобы… Тут другое… другое удивляет: как это Рудра до сих пор не научился сразу разбираться в людях? Двадцать пять веков он толчется среди нас, а может, и гораздо больше, пора бы уже кое-что понять, а он до сих пор приглядывается к каждому. Странно, да?
        - Не очень.
        - Почему?
        - Нет, это ты скажи мне почему.
        - Не знаю. Хотя… он ведь не друга-приятеля себе выбирает, а преемника. Это другое.
        Хорхе кивнул, а Василий вдруг понял, что очень хочет побыть в одиночестве. «Пойду», - пробормотал он и вмиг оказался в своих апартаментах, безвольный и опустошенный, не желая гадать, по какой конкретно причине отчислен из кандидатов бомж-философ, и тем более не желая видеть, как в далеком Тамбове на скамейке в сквере корчится в конвульсиях дядя Миша, пугая гуляющих истошным воем: «Сотри мне память! Память сотри, гад!» - и бегут на всякий случай прочь от припадочного психа мамаши с колясками, а кто-то уже набирает на мобильнике номер неотложной психиатрической помощи…
        Глава 11
        Поводырь для хомячка
        Воронка выбросила мою невидимую сущность в просторную каюту Этель Симпсон - как раз в ту минуту, когда из нее с молчаливой решимостью выходила, пылая гневом, сама Этель. Наверное, наша начальница отправилась сочинять рапорт о самоуправстве. На Горского и лопоухого гипнотизера ее возмущение произвело не большее впечатление, чем фоновый шум.
        Минутная заминка возникла лишь из-за того, кто теперь будет приглашать следующих испытуемых, коль скоро Симпсон взбрыкнула и теперь с ее подачи откажется сотрудничать весь необследованный состав экспедиции. Откажется, само собой, лишь на время. Спорить с такими, как Горский, учитывая вес его конторы, - все равно что сопротивляться гидравлическому домкрату. Но заминка все же возникла. Лопоухий пробурчал: «Санкцию ей…» - а Горский резонно указал на то, что все равно теперь придется заново работать с экипажем, поскольку стандартное ментоскопирование могло и не выявить всех аномалий… словом, послали за командиром «Неустрашимого». Тот не пришел в восторг, но прислал старпома. Как только вошел Гарсиа, я вновь ощутил острую неприязнь к этому палеоантропоиду.
        Волосатый гигант. Сто десять килограммов мяса, костей и требухи, немножко подкожного жира, а сколько мозга - не знаю. Покрытый щеткой жестких черных волос череп вроде бы и крупный, да явно толстый, вдобавок с неандертальскими надбровными дугами. Какая мысль могла зародиться под таким черепом?
        Я знал какая. Примитивная мысль самца об обладании Лорой. Моей Лорой!
        Вот же дрянь…
        Они и начали со старпома, проделав с ним то же, что со мной, и тут я обнаружил, что страдаю мстительностью. Чуть только Гарсиа уставился на уши гипнотизера и впал в транс, ему приказали снять ботинки и носки. Мало! Я незаметно вмешался и внушил ему раздеться догола, что он и выполнил под удивленными взглядами лопоухого и Горского. Глаза самого Гарсиа напоминали два пустых колодца. Двигаясь уверенно, будто и не под гипнозом, он аккуратно сложил свою космофлотскую форму и нижнее белье, повесил одежду на спинку стула и сел, положив шерстистые руки на толстые колени. Ну и горилла! Не понимаю, как Лоре не было противно спать с ним. Хотя, казалось бы, какое мне дело теперь-то?
        Дудки. Это пока еще мое дело, и я уж доведу его до конца, а то получается какая-то незавершенность…
        Эскулапы переглянулись и решили не корректировать. Два карандаша антропоид получил в руки, еще два были просунуты между волосатыми пальцами ног. Четыре белых листка и то же задание, на каком прокололся я. Пиши, писатель, рисуй, живописец! Одновременно! Всеми четырьмя.
        Он написал и нарисовал, правда, с моими поправками. Правой нижней конечностью Гарсиа изобразил геометрическое доказательство теоремы Пифагора, но не классическое, а древнеиндусское, а левой шерстистой ногой изобразил - и весьма неплохо - гомосексуальную порнографическую картинку, причем в качестве пассивного партнера нетрудно было узнать лопоухого гипнотизера, а в качестве активного - самого Гарсиа.
        Лопоухий остолбенел. То же проделал и Горский, но очнулся раньше. Прежде чем в помещение ворвались вызванные им мордовороты, Гарсиа издал яростный боевой клич, затем подпрыгнул, с тупым стуком впечатался макушкой в потолок, крякнул, взревел пещерным медведем, а затем медленно, как и полагается при лунной тяжести, обрушился на Горского. Тот неторопливо упал с табурета, а что он подумал при этом - не знаю, но могу догадываться. Наверное, он не понимал только одного: почему атаке подвергся он, а не лопоухий? Ведь рисунок ясно дал понять, кого предпочитает этот троглодит…
        Я бы мог ответить, что, увидев рисунок, лопоухий уже получил свое, - однако не стал. Тут ворвались бравые коммандос, повязали рычащего троглодита, и смотреть дальше стало неинтересно. Пусть, пусть ведомственная наука поломает голову над феноменом!
        Моей бестелесной сущности хотелось еще порезвиться, и я отправил ее прогуляться по Луне. Чем хороша бестелесность, так это тем, что ей не нужно дышать, незачем шагать, оставляя следы в лунной пыли, и поток заряженных частиц от Солнца ей нипочем. Призраки не хворают лучевой болезнью.
        Впрочем, сейчас все равно стояла ночь. Реголит все-таки отсвечивал в лучах, отраженных земным диском, и можно было заметить, как на сером безрадостном фоне то тут, то там вспыхивают искорки. Отбрасывая резкую тень, «Неустрашимый» торчал на посадочной площадке, как вавилонский зиккурат, чуть далее на похожих площадках застыло еще несколько кораблей, а за ними и чуть в стороне виднелись купола Лунной базы над заглубленными техническими сооружениями и жилыми объемами. Чем-то это напоминало земные муравейники. Между энергостанцией и обогатительной фабрикой высился террикон пустой породы, избавленной от ценного гелия-3. Вдали ползла козявка, и бил из нее пылевой гейзер - работал реголитовый комбайн.
        Что бы такого еще предпринять?
        Можно продиффундировать сквозь многослойную броню административного купола, заявиться прямо к начальнику базы, принять видимый облик и напугать людей до полусмерти. Можно отправить туда же голого старпома. Нет, пожалуй, хватит с него, лучше самому… Но зачем?
        Сам задал вопрос, сам же и ответил на него: от веселой злости, вот зачем. Запереть меня решили, да? Хотите исследовать, будто я букашка под микроскопом? И что будет потом, когда выяснится, что чудеса кончились (а уж я создам у вас твердое убеждение, что они кончились)? Вас ждет разочарование, а меня - пожизненное недопущение к работе в дальних экспедициях и, очень может быть, многолетнее, если опять-таки не пожизненное, пребывание под каким-нибудь самым отдаленным куполом базы. На пару с Гарсиа, кстати. Потому что вы пугаетесь странного, вам подавай обыденное, с ним вы как рыба в воде, и, конечно, вы опасаетесь, что мы занесем на Землю до жути непонятную инфекцию, но еще больше вы боитесь за свою карьеру, за перспективу взобраться чуть выше, а то и на самый верх служебной иерархии, за ваше узаконенное право стоять над людьми, за право решать, что делать другим и чего им не делать, за толику власти в человеческом муравейнике…
        Как ни хотелось мне поковырять в лунном муравейнике палочкой, эту мысль я отбросил. Мелко и ненужно. А чем тогда заняться?
        Погруженный в раздумье, я сам не заметил, как перестал плыть над грунтом и начал ходить по-человечески, в смысле, передвигаться плавными прыжками, оптимальными для перемещения по Луне. Без тяжелого, сковывающего движения скафандра прыгалось высоко и далеко. Я заскакал, как тушканчик, оставляя в лунной пыли следы босых ног. Вот будет шухер, когда какой-нибудь местный работяга обнаружит их и сначала не поверит своим глазам, а затем остолбенеет, как Робинзон!
        Опа!
        Страх навалился на меня сразу, во время очередного прыжка. Я медленно опускался вниз, и вместе со мной к лунному реголиту, освещенному диском Земли, приближалась моя тень. Господи, что со мной?! Я ведь отпустил погулять только мое сознание, не тело! Тело осталось там, в корабле, на койке, взаперти. А на самом деле оно скачет по Луне в одних трусах, будто принадлежит полному придурку, и даже, кажется, дышит… Да, точно, я дышу. Расслабился, потерял контроль над собой и сам не заметил, как инстинктивно сделал первый вдох, после чего начал размеренно опорожнять и наполнять легкие. Чем? Газом ничтожной плотности, составляющим весьма условную атмосферу Луны, то есть практически вакуумом. И я еще жив?
        Да, я был жив и, кажется, здоров. Более того, не ощущал холода, хотя морозец на теневой стороне Луны такой, что по сравнению с ним и Антарктида - тропики. Ладно… То есть ничего не ладно, а пора возвращаться, и как можно скорее! Летать-то я еще могу?
        Оказалось - могу.
        А уничтожить следы?
        Смог и это. Я поплыл к «Неустрашимому», мысленно разравнивая отпечатки босых ног, - и лунная пыль подчинялась мне! Когда следы кончились, я полетел стремглав, потея от страха. Даже в инопланетном болоте среди доисторических гадов меня не охватывал такой ужас. А вдруг иссякла моя невидимость и кто-то заметит меня с корабля или построек базы?
        Но я дышал, и я летел. А тень все-таки отбрасывал!
        С ума сойти - если задуматься над тем, как это вообще возможно. Но я не стал задумываться и, соответственно, не свихнулся. Мне было просто некогда.
        А смогу ли я проникнуть в корабль сквозь обшивку?
        «Сначала попробуй, а потом уже пугайся», - сказал я себе и понял, что худо-бедно справился с панической атакой. Ну то-то же. Не хватало мне еще раскиснуть, словно врожденному нытику! Никогда не понимал таких особей, а главное, не понимал, зачем они вообще существуют.
        Теперь не то чтобы понял, но начал понимать, что «зачем?» - вопрос неправильный. Просто существуют, и всё.
        Я продиффундировал прямо в корабельный медотсек, ожидая увидеть в запертой палате мою распластанную на койке тушку и радостно слиться с ней. И тут меня ждало новое потрясение: тушки не было.
        Та-ак!..
        Вот теперь я начал свирепеть. С чем я должен слиться, вернее, куда влиться? Где оболочка для моего «я»? Перемещена? Кто приказал, какая сволочь?
        Метнулся сквозь переборки в каюту Этель - никого… Валялся опрокинутый табурет. Тогда, еще раз на всякий случай приказав себе стать невидимым для всех, кроме меня самого, я поочередно посетил рубку, кают-компанию и каюту капитана. В рубке было пусто, в кают-компании жужжал робот-уборщик, а капитан дремал на своей роскошной койке - раза в полтора шире и намного мягче, чем у нас, плебеев. Тогда я вернулся в медотсек и осмотрел все палаты по очереди, пока не набрел на искомое.
        Лора врачевала Горского.
        Левый глаз толстяка был подбит, из ноздрей торчала вата. Значит, Гарсиа успел нанести два удара. Странно, что так мало. И удивительно: такой бугай - и с таким незначительным результатом… Подбитый глаз, расквашенный нос, но и намека нет на нокаут. А почему?
        Ответ скоро пришел и был прост: ведь это я, ломая внутренние запреты старпома, приказал ему напасть на Горского. Пожалуй, Гарсиа даже сопротивлялся моему приказу, но преуспел в этом лишь отчасти. Да и я не был конкретен: приказал напасть, наброситься, а не избить до полусмерти. Каков приказ, таков и результат.
        Ладно. Хватит пока и этого.
        Попробовал бы старпом воспротивиться хотя бы подсознательно, если бы его действия направлял не я, а Эрлик!
        Лопоухий гипнотизер пребывал здесь же - молча смотрел на Горского, на Лору, а что творилось между его ушами под лысым черепом - оставалось гадать. Лора же выглядела серьезнее некуда - точные, выверенные движения, губы в ниточку и никаких попыток приободрить пациента. Тут я хотя бы догадывался, что творится в ее голове: досада, что так вышло, злость на дурака Гарсиа и еще большая злость на визитеров с Земли, гадание, чем все кончится, и отчетливое понимание, что такие инциденты ничем хорошим не кончаются.
        А где Гарсиа?
        Его я нашел в той же конуре, куда поначалу упрятали меня, и с такими же наручниками на запястьях. Учитывая весовую категорию старпома, странно еще, что не надели ножные кандалы. Гарсиа сидел на полу неподвижно с великим, очень понятным недоумением на лице. Офицер, старпом! - и вдруг сорвался с нарезки. Скандал! Как такое вообще возможно? Почему вышло столь дико и нелепо? И что теперь будет?..
        Мне даже стало жаль его. Но ничего, пусть посидит немного, подумает о чем-нибудь, кроме случки и прочих жеребячьих дел. Думать вообще полезно, и какое кому дело, дружок, что думать ты не привык? Привыкай помалу, авось пригодится.
        Да, но где мое тело?!
        Мало-помалу дошло до жирафа: оно при мне. Полностью. Как так получилось - черт его знает, но, похоже, моя дорогая тушка, оставленная в запертой палате медотсека, рассосалась и нечувствительно соединилась с моим бестелесным «я», если только не испарилась за ненадобностью. Как это произошло физически - бог весть. Я материалист, в информацию без носителя не верю, ну и из чего же, позвольте спросить, состоит моя бестелесная сущность? Из каких таких частиц? И каковы взаимодействия между ними?
        Биолог мог бы рехнуться от таких вопросов. Но я геолог, мне проще. От непонятного, лежащего вне сферы моей компетенции, я на какое-то время могу отмахнуться, а удивляться никому не запрещено, от удивления еще никто не отдал концы. Мне так кажется.
        Что тут вмешался Эрлик - кристально ясно. Но какую игру он со мной затеял?
        Может, не со мной, а в меня? Игрушка я ему?
        От гипотез, которые бесят, лучше не отмахиваться, не тот случай. Я разозлился, но не более того. Ладно… если я игрушка, то поиграй этой игрушкой. Разрешаю. Все равно я никуда не денусь.
        К тому же игрушке предоставлена определенная степень свободы - как забавному хомячку в картонном лабиринте с препятствиями. Кто же возразит против свободы? Хомячок, и тот не против, если никто не гонит его вперед, а препятствия преодолимы.
        Итак, что мне делать?
        В корабле я навел шухер, на Лунной базе тоже. Теперь «Неустрашимому» не позволят взлететь и ни одну человеческую душу из него не выпустят, исключая, быть может, Горского и лопоухого, да и то не факт. Ну и черт с ними, потом разберусь. Интересно, что творится в штабе Космофлота? Хотя нет, это не слишком интересно. Гораздо важнее узнать, чем занято сейчас подлинное начальство наших визитеров…
        Закрыл глаза, расслабился, прислушиваясь к себе, - нет, не знаю. Напрягся - все равно не знаю. Такая степень свободы для хомячка не предусмотрена. Зато я обнаружил, что могу мысленно осмотреть корабль, причем не по очереди, отсек за отсеком, а сразу весь, сделал это и убедился: моей тушки нигде нет. Вот и славненько, тыл чист.
        Любопытно было бы посмотреть, какая беготня начнется внутри корабля, как только обнаружится, что я пропал неизвестно куда. Не увижу я этого, а жаль!
        Я вновь продиффундировал наружу и повис над грунтом, невидимый и внимающий. Тень от моего тела убрал, даже не удивившись тому, как легко мне это далось. Стоило лишь захотеть, чтобы тень исчезла, - и нет ее. Со стороны куполов Базы, сильно пыля, поспешали угловатые, безобразного вида машины с мощными лазерами в манипуляторах - горнопроходческая техника, годная и в качестве боевой на случай ЧП. Четыре штуки. Они развернулись в цепь и охватили «Неустрашимый» полукольцом, готовые в случае чего проплавить в корпусе корабля столько дыр, сколько понадобится для того, чтобы корабль не представлял опасности для Базы. Какой такой опасности? А никому не известно. Но тем страшнее.
        Начальство любого уровня твердо знает: прикрывая свою задницу, всегда лучше сделать что-нибудь бессмысленное, чем пребывать в бездеятельности.
        Тьфу на них на всех.
        Земной диск висел в черном небе там, где ему и положено (а куда он денется?), и казался меньшего размера, чем обычно. Наверное, Луна находилась в апогее. Значит, примерно четыреста пять тысяч километров… далековато.
        Вот и проверим, какую скорость может развить хомячок.
        Для начала я решил облететь вокруг Луны. Зачем - сам не понял. Просто захотелось. А для чего я превращал тапки в золото? Упражнялся, осваивая мир с целью понять, что я могу в нем, а чего мне не дано. Нормальная детская забава, неизбежная и где-то даже полезная.
        Пять тысяч метров над поверхностью - достаточная высота, чтобы не впечататься в какую-нибудь лунную гору. Подо мной замелькали кратеры, большие и малые, с разрушенными и относительно целыми валами и центральными горками, отдельные пики, нагромождения скал, трещины и разломы, древние лавовые купола, так и не ставшие вулканами… Я развил такую скорость, что должен был улететь прочь от Луны по гиперболической траектории, однако без всяких усилий держался на круговой орбите. Когда меня вынесло на освещенную сторону и в глаза ударило солнце, я даже не успел зажмуриться, да и не было в том надобности: зрение мгновенно подстроилось и выдержало световой удар.
        А как насчет рентгеновского излучения и солнечного ветра от нашего светила? Я не знал, но предполагал, что заряженные частицы проскакивают сквозь меня без задержки, словно это не протоны, а нейтрино, и жесткое излучение ничуть не вредит моей белковой сущности… или уже не белковой? Наверняка не белковой, а какой - без понятия. Эрлик объяснит, если захочет.
        И если оставит меня в живых, между прочим! Поди угадай, какой каприз придет в голову галактическому координатору с замашками бога, как часто меняется его настроение и вообще какова его цель. Вот возьмет и вычеркнет меня из списка существ…
        Да, но существо ли я теперь?
        Наверное, просто какая-то сущность. Убить меня уже нельзя, а вот обнулить - вполне можно.
        Разница в общем-то чисто техническая…
        Весь полет над освещенной частью Луны я мучился вопросом, кто же я теперь такой, и досадовал на неполноту и неточность дефиниций, чем и спасся от приступа ужаса возможной смерти. А завершив облет - помахал Лунной базе ручкой и двинул к Земле. Как был, то есть в одних трусах.
        Вырастить одежду не составило бы труда, но зачем? Во-первых, никто меня не видит и некого стыдиться. Во-вторых, и без тряпок на теле я не ощущал холода, а чтобы получить солнечные ожоги, мне теперь нужно нарочно захотеть этого, но на кой черт мне такие желания?
        Еще и теперь транспортные корабли преодолевают дистанцию между Землей и Луной за трое суток. Хорошо еще, что не портят земную атмосферу выхлопом ракетных двигателей, а неспешно поднимаются на антиграве, но выше атмосферы подчиняются законам небесной механики, а главное, экономики. В принципе корабль может домчать до Луны за несколько часов, но это, как и нырки в субпространство, для экстренных случаев, когда экономить вредно.
        Я покрыл четыреста тысяч километров минут за тридцать. Мог бы и быстрее, но отложил соревнование со световым лучом на потом. Однако начал торможение не раньше, чем земной шар занял почти все поле зрения.
        И сейчас же испугался по-настоящему.
        На Реплике Эрлик подарил мне новые способности - и они пригодились. На Лунной базе мое былое могущество растаяло как дым - и неожиданно вернулось. Почему?
        Проще всего было бы предположить, что всему причиной педагогические экзерсисы Эрлика, и успокоиться, как успокаивается ребенок под присмотром надежного и доброжелательного взрослого, - ну а если это не так? Предположим, Эрлик отвлекся на какое-то важное - важнее меня - дело, а то, что происходит со мной, есть результат действия каких-то других, посторонних сил? В самом деле, что я знаю об Эрлике? Очень немногое, да и то с его слов. И если сейчас его подарки вновь испарятся - все равно по чьему велению, - меня ждет мало хорошего. К счастью, смерть от вскипания крови довольно легка - очень уж не хочется гореть в атмосфере…
        Вряд ли кто-то обрадуется смерти, пусть и легкой, и я отнюдь не исключение. Сколько себя помню, меня никогда не тянуло на тот свет. Даже в подростковом возрасте, когда пустячная обида воспринимается как вселенский кошмар, я был весьма далек от мыслей о суициде. Потому и добился работы во Внеземелье, что понимал печенкой: дело надо делать, а не ныть. Распустил сопли - готово, сдался раньше времени. И даже не узнал, стоило ли вообще сдаваться. Может, сдался в шаге от победы. Это не для меня, точно.
        Короче говоря, мой испуг продолжался недолго. Я просто перестал думать о том, что в любой момент могу вновь превратиться в обыкновенного человека, и, сбросив скорость до приемлемой, спускался в атмосфере осторожно, чтобы не сгореть. А мог бы пронестись сквозь плотные слои неопалимым? Вполне вероятно. Однако на первый случай я не стал экспериментировать и, выбрав местом посадки австралийскую пустыню, мягко коснулся каменистой почвы.
        Вдохнул. Воздух был настоящим, земным, с запахами нагретого камня. Вокруг - никого. Рыжие валуны, песок, редкие корявые кустики с узкими жесткими листьями… Я «включил» нормальные человеческие органы чувств и мгновенно ощутил, что получить тепловой удар здесь не проблема. Заплясал на раскаленном песке. Отключил. Одежду создавать не стал, сойдут и трусы, все равно никто меня не увидит. И не услышит, пока я сам этого не захочу. Даже собака не учует.
        Место приземления я выбрал из перестраховки - меня не интересовала пустыня как таковая. Мне нужен был городок Кофс-Харбор на восточном побережье Австралии между Сиднеем и Брисбеном. Кто не знает, что такое Кофс-Харбор? Покажите мне этого человека, и, если откопаете его в какой-нибудь всеми забытой глуши, я скажу ему: «Дурень ты, дурень, деревенщина неотесанная! Кофс-Харбор - это прежде всего комплекс зданий Внеземной администрации, расположенный на склонах гор над уютным приморским городком с тем же названием, и чего в нем только нет (я имею в виду комплекс, а не городок)!». Стратегический центр галактической экспансии, Управление по делам Солнечной системы, Департамент дальней разведки, Штаб космофлота, Управление эмиграции, Инспекция по делам колоний, мощнейший Научный центр и так далее и тому подобное, включая ту малозаметную, но всем известную организацию, которая интересовала меня в первую очередь.
        Оттолкнувшись от почвы, я ввинтился в воздух штопором и направился на восток - сначала не слишком быстро и разглядывая окрестности, затем, когда надоел пустынный ландшафт, ускорился, заодно убрав сопротивление воздуха, чтобы не свистел в ушах. Когда редкие островки зелени подо мной превратились в архипелаги, внизу мелькнула извилистая речка, и в сознание прыгнуло ее название: Дарлинг. Это что же, теперь мне все время будет надоедать непрошеный подсказчик? Или можно его отключить?
        Конечно можно, стоит лишь захотеть. Но потом.
        Я наслаждался птичьей свободой, пока не надоело. Держась ниже рекомендуемой границы высот полета частных и маршрутных флаеров, я проносился над рощицами и пастбищами, где трясли курдюками упитанные овцы, радуя глаз гурманов, не отказавшихся еще от натуральной баранинки; я летел над трижды просеянными и вычерпанными до последней пылинки золотыми россыпями, над затейливо петляющими руслами скудных ручьев, над красно-желтыми холмами, над ветряками, над селениями…
        Вскоре начались горы, заставив меня подняться выше. Минутку! - а не могу ли я мгновенно перенестись в Кофс-Харбор?.. то есть не прямо туда, а, скажем, в ближайшие окрестности?
        И немедленно понял: могу! Стоит лишь захотеть - и я окажусь где угодно. Может, и не мгновенно, может, для меня навечно останется пределом скорость света, - однако в границах земного шарика это пустяки, да и до Луны в общем-то рукой подать. Но сначала мне надо выработать план действий.
        Вчерне он был уже ясен: определить нужный мне корпус в комплексе Внеземной администрации, проникнуть в него, выяснить, кто из сотрудников и начальства посвящен в историю с «Неустрашимым», влезть в память каждого посвященного и аккуратно почистить ее, а также уничтожить всю документацию… то есть что-то уничтожить, а что-то заменить на рутинное и безобидное. Тут придется поработать аккуратно… Неясно, как быть с Горским и лопоухим гипнотизером, - надо придумать убедительную причину (какую?) для их командировки на Луну и заменить им истинную память на фальшивую. То же самое проделать для всего персонала Базы, который был поставлен на уши… ой, что-то много! Справлюсь ли?
        Придется справиться, подумал я со вздохом, одновременно приказывая себе очутиться возле Кофс-Харбора…
        И, внезапно оказавшись в космосе, ничего не понял, ужаснулся и задергался, как пойманный лягушонок.

* * *
        - Ну что, доигрался? - спросил Эрлик.
        Я уже догадался, что это он выручил меня на Луне, - да больше и некому. Но как же он меня раздражал!
        - Твоими стараниями…
        - Не понял, - удивился он. - Ты, кажется, недвусмысленно заявил, что не горишь желанием ни пойти ко мне в помощники, ни тем более сменить меня со временем на моем посту. Тебя не привлекли ни способности, каких нет ни у одного человека, ни практическое бессмертие. Ты испугался ответственности, что вполне понятно, а для заурядного существа даже простительно. Я снизошел к твоей просьбе. Живи себе как нравится, как считаешь нужным. Что не так?
        - Ты знаешь, что не так, - пробормотал я, не обидевшись на «заурядное существо». Эрлик был прав.
        - Значит, по-твоему, я должен был стереть тебе память обо мне, о моих подарках и о некоторых твоих действиях? Нет? А, понимаю: тебе хотелось, чтобы приятные воспоминания остались, но никто, кроме тебя, не мог в них влезть. И чтобы ты сам не жалел ни о чем. Молодец! Просто образцовый человек! Даешь ему что-то - недоволен: то ли мало дал, то ли много; отнимаешь - опять недоволен: не то и не так отнял. Вечно чего-то хочет, а подумать, стоит ли этого хотеть, - это нет, это для нас слишком сложно…
        - У меня были проблемы…
        - С которыми ты справился очень грубо. И наплодил новых. Куда ты направлялся?
        - Ты знаешь куда, - пробормотал я.
        - Я-то знаю, а знаешь ли ты систему хранения и обработки поступающей информации там, куда ты направлялся? Информации обычной, информации под особым грифом и информации экстренной? Как я понимаю, ты хотел подчистить за собой?
        - Да.
        - И жить после этого спокойно?
        Как же, подумал я, проживешь с тобой спокойно…
        - Чего я хотел, вопрос отдельный, - дерзко ответил я. - Но жить, как я раньше жил, ты мне не дашь, уж это-то я понимаю. Я попросился назад в человечество - и огреб кучу проблем. Проще всего было бы оставить меня наедине с ними, но ты этого не сделал. Зато позволил мне самому разобраться. Зачем, собственно? Вопрос риторический.
        - А ты разобрался?
        - Еще не до конца.
        - Хочешь продолжить?
        Вот тут я затруднился с ответом. Вопрос явно был провокационным.
        - Было бы желательно, - все-таки пробормотал я.
        - Что желательно? - скривился Эрлик. - Желательно запутать все еще сильнее? Еще не наигрался? За такие шалости непослушных детишек бьют по рукам - и, кстати, правильно делают. Твоя шуточка с Гарсиа…
        - А при чем тут он?
        - Ты отлично знаешь, при чем. Ты мстил удачливому сопернику. Комплексы свои тешил!
        - А твои шуточки со мной? - парировал я.
        Эрлик задрал свою эспаньолку и зашипел сквозь зубы, как удав. Чем, интересно? Воздуха-то нет… А впрочем, совершенно не интересно! Мы разговариваем, вися в пустоте, но не дрейфуя и не кувыркаясь, мы дышим неизвестно чем и не задыхаемся, и какая-то субстанция между нами проводит звуки. Может, воздушный пузырь, вопреки школьной физике не стремящийся рассеяться в пространстве? Вряд ли. Слишком просто. А как на самом деле - неизвестно, рано еще тебе знать все премудрости, дошколенок. Принимай чудеса как данность и ничему не удивляйся.
        - Ладно, - примирительно сказал Эрлик. - Так и быть, не бери в голову.
        - И что теперь? - тупо спросил я.
        - Ничего. Живи себе. Я за тобой подчищу.
        - А сразу подчистить не мог?
        - Вот я и говорю: образцовый человек. В музей тебя под стекло. Как эталон. До Лунной базы сам доберешься?
        - Попробую… - Я посмотрел на него с опаской и не стал продолжать. Вот отнимет он свои подарки на полпути к Луне - и я просто исчезну для всех, кому я вдруг стал интересен, а вместе со мной исчезнет и проблема. Самый простой выход. - И что потом?
        - Ты сам решишь, что потом, - сказал он, начиная таять, как привидение, и я понял, что сейчас вновь останусь один.
        - Погоди! - заорал я.
        - Да? Что такое?
        Сквозь него были видны звезды.
        - Не уходи!
        Фигура Эрлика вновь обрела плотность, и звезды погасли.
        - Тебе страшно? - участливо спросил он.
        - Ну… да!
        - Чего ты боишься? Долетишь до Базы, и если за время полета не решишь, как тебе жить дальше, тут уж мне придется вмешаться. Ты забудешь все необычное, что случилось с тобой, а заодно и память тех, кто сейчас знает о твоей необычности, не сохранит ненужных воспоминаний, потому что я сотру их начисто, никакой ментоскоп их не выудит. Ненужные документы, касающиеся тебя, будут уничтожены, записи с внешних датчиков «Неустрашимого» - подправлены. Твое личное дело окажется обыкновенным скучным личным делом рядового внеземельщика: участвовал в таких-то экспедициях, получал поощрения за хорошую работу и - реже - взыскания за мелкие проступки. Ты продолжишь работать по специальности, тебя ждут новые экспедиции и масса новых впечатлений, лет через десять тебе доверят руководство экспедицией, а через двадцать лет ты продолжишь делать карьеру в управленческом аппарате. Вряд ли твое умеренное честолюбие позволит тебе подняться до сияющих административных высот, но ведь ты к ним и не стремишься… во всяком случае пока. Возможно, тебя ждет настоящая большая любовь, а с ней спокойное семейное счастье, дети и внуки.
В конце концов ты состаришься и отойдешь в лучший мир, констатируя напоследок: не зря жил. Само собой, ты пожалеешь о том, что мог бы сделать больше, да вот не сделал… но кто не жалеет об этом на смертном одре? Тебе позавидуют многие из тех, кто вообще не сделал ничего путного. Словом, нормальная перспектива. До Лунной базы ты доберешься, даю слово. А там забудешь все, что тебе не нужно помнить.
        Он просто издевался надо мной!
        - Нет… - прошептал я.
        - Оставить тебе память? Она отравит тебе жизнь.
        - Я о том… Нет, я не знаю…
        Эрлик развел руками совершенно по-человечески.
        - Ну вот, приехали! Люди есть люди, хотя бы и со сверхспособностями. Летит этакий фрукт в космосе без скафандра, дышит вакуумом без вреда для здоровья, разговаривает в среде, по идее не проводящей звуковых волн, может сворачивать горы мысленным приказом - и не знает, чего ему на самом деле хочется. Нет уж, тебе придется принять решение. Решай быстро и помни: какой бы путь ты ни выбрал, дороги назад не будет.
        Последний шанс, подумал я. Искушение. Вот для чего он вернул мне сверхспособности… вернул на время, чтобы я еще раз подумал, готов ли я вернуться к прежней жизни. И что мне ответить? Проглотить наживку - или гордо отвернуться?
        В обоих случаях придется потерять слишком многое!
        А Эрлик глядел на меня все так же иронически, и мне казалось, что он вот-вот подмигнет. Черт знает что: меня вербуют уж не знаю в кого, чуть ли не в боги, а выглядит это, если отставить в сторону место вербовки, так же несерьезно, как предложение пойти в бар хлопнуть по стаканчику.
        Какой-то дальней, самой мелкой извилиной я внезапно отметил: могу здраво рассуждать! Всем моим мыслям полагалось бы находиться в смятении, и решение мне пришлось бы принять уж не знаю чем, но только не корой головного мозга, - ан нет! Эмоции бушевали, но крупица холодного разума держалась стойко, как утес в беснующемся море.
        - Мне нужно больше времени, - достаточно твердо произнес я.
        - Могу проводить тебя до Луны.
        Я кивнул, и земной шар, занимавший без малого полнеба, начал понемногу удаляться. Эрлик управлял и своим движением, и моим. Я прикинул, сколько у меня времени на раздумье, и нашел, что его не слишком много.
        Земля удалялась, Луна приближалась, а я молчал. Помалкивал и Эрлик. Он неспешно крутил головой, любуясь яркими колючими звездами в черном небе, временами переводил взгляд на меня, и в том взгляде я видел снисходительность и иронию. Это бесило.
        - Я не готов, - сказал я. - Может, я и хочу стать координатором, но что это означает на практике?
        - Ну наконец-то первый хоть сколько-нибудь разумный вопрос! Отвечаю по пунктам. Во-первых, ты действительно еще не готов стать моим преемником, и я не предлагал тебе немедленно занять мою должность. Вспомни, что я тебе говорил: мне нужен преемник в перспективе и помощник сейчас…
        - Сам не справляешься? - нахально перебил я.
        Он осекся и посмотрел на меня исподлобья - ни дать ни взять демон, черный и недобрый.
        - Вот именно. Пока вы не распространились за пределы Солнечной системы - справлялся. Более или менее. Как и мой предшественник. Поэтому он искал себе сразу преемника, а не… стажера. Мне еще не предлагают пойти на повышение, как ему, - следовательно, мне нужен только помощник. Мой заместитель по планете Земля и всем объектам Солнечной системы, куда добрались люди. Я же возьму на себя вопросы галактической экспансии, новые колонии и, разумеется, общее руководство. Это справедливо?
        - Не можешь находиться одновременно в двух разных местах? - спросил я.
        - Еще как могу, только это не панацея. Помог я тебе в субпространстве? Ну то-то. Ты сам справился. И перестань отвечать вопросом на вопрос! Говори: мое общее руководство, а поначалу - врать не стану - жесткий контроль за твоими действиями тебя устраивает? Подумай и будь честным хотя бы с собой. Со мной не обязательно.
        Ага, подумал я, не обязательно. Это точно. Потому что без толку юлить, ты же мысли мои читаешь…
        - Я обязательно учту это обстоятельство, - холодно сказал я. - И приму его как должное - если соглашусь.
        Вот это уже была не дешевая подколка - я выдал реплику, достойную «высокой договаривающейся стороны». Аж сам себя зауважал.
        А Эрлик рассмеялся. Наверное, так должен веселиться умудренный жизненным опытом взрослый человек, услышавший, как ребенок, едва научившийся лопотать, вдруг с менторским видом изрекает некую великую истину - наподобие той, что лягушки квакают, а собаки кусаются. Ему бы сюсюкать, ути-пуси, а он - глядите-ка - вещает что твой лектор!
        - Задачи твоего зама по Солнечной системе? - потребовал я, чтобы Эрлик не очень веселился.
        Тот сразу оборвал смех.
        - Очень просто. Защита базовой части человечества от любых внешних угроз - маловероятных, но все же возможных, - а главное, от самого человечества. Цель: не допустить ни уничтожения цивилизации в Солнечной системе, ни ее вырождения. Не пустяк.
        Примерно так я и думал. Вопрос был лишь в том, стоит ли принимать на веру его слова. Но если он не лжет, то все это банально и наивно. Не надо мне поводыря, я еще не слеп. Самоуничтожение? Вырождение? Старо предание. Пятьсот и даже триста лет назад к такого рода пугалкам стоило бы отнестись серьезно, ну а теперь?
        Тут следовало пожать плечами с недоумевающим видом, что я и сделал.
        - По-моему, человечество как-то не собирается ни самоубиться, ни выродиться…
        - То есть ты считаешь, что пригляд за человечеством больше не нужен? - Я ожидал, что Эрлик хитренько прищурится, но не тут-то было. Он вздохнул совершенно по-человечески и вдруг сделался очень серьезен.
        - Может, и нужен еще, - осторожно согласился я. - Всегда ведь можно подправить там и сям. До идеала нам по-прежнему далеко. Но гляди: вооруженных конфликтов между людьми не было уже лет сто. Человечество, можно сказать, едино. Знаю, это противоречит биологической концепции «эволюционного куста», но зачем сводить социологию к чистой биологии? Это наивно. Далее: с хищнической эксплуатацией земных ресурсов практически покончено. Численность населения стабилизировалась. Мы активно изучаем Галактику и начали ее освоение. Уже существуют постоянные поселения на иных планетах…
        - Где местные ресурсы эксплуатируются именно хищнически, - перебил Эрлик.
        - Неважно! Это только поначалу. Издержки переходного периода - кстати, неизбежные. Потом… со временем все образуется. А как же иначе?
        - Иначе может быть как угодно, - веско молвил Эрлик. - Скажем, самое простое: человечество освоит значительную часть Галактики. Ну, пусть даже незначительную… Сотни колоний на сотнях планет. Затем тысячи. По галактическим меркам это очень немного, но главное начать. Жизнь в колониях пока тяжела, зато там гораздо больше личной свободы и нет контроля рождаемости. Сначала колонии, естественно, зависят от поставок с Земли самого необходимого. Затем мало-помалу переходят на самообеспечение, и это правильно: зачем же правительству Земной Федерации нести ненужное бремя? Земля сама подталкивает колонии к самодостаточности в экономическом плане, и когда это случится, попытается - скорее всего тщетно - сохранить политическое господство над ними. Наиболее успешные колонии обретут независимость, это лишь вопрос времени, и сами станут центрами притяжения для менее успешных колоний. Человечество вновь расколется на блоки, конкурирующие между собой, а от конкуренции один шаг до прямой вражды. Разве нет?
        - Ну… - протянул я, стараясь подпустить в голос нотку разочарования, - это экстраполяция. Почему то, что было когда-то на Земле, должно повториться в космосе?
        - Потому что человек психологически не изменился со времен палеолита, - отрезал Эрлик. - Он больше знает, больше умеет, он приобрел иные привычки, но сильнее всего боится потерять собственное «я» - а оно как минимум палеолитическое. Он не хочет лишить себя удовольствия огреть негодяя дубиной по башке - в прямом или переносном смысле. Само по себе это не так уж плохо, бывают ведь ситуации, но он сам желает решать, кто негодяй, а кто нет. А еще - чаще по причине умственной лени и тяги к душевному комфорту - он верит кому-то, кто точно знает меру чужого негодяйства, хотя на самом деле именно этот «кто-то» - самый негодяй и есть. Будущее человечества - это не только экспансия во Вселенную. Это войны, войны и войны. Истребление себе подобных и среды своего обитания.
        Ничего нового Эрлик мне не открыл, вся его тирада была пошлой банальностью. Подобные рассуждения надоели мне еще в студенческие годы. И я чуть было не сморозил: «Ну, когда еще это будет…» - просто чтобы он отстал от меня со своими проповедями. С кем-нибудь другим я бы именно так и поступил. Ну какой смысл в дискуссии, если она пустопорожняя?
        - Ладно, - согласился я с великим сомнением в душе, - пригляд за человечеством нужен. Вообще нужен или пока нужен - не будем углубляться. Как его осуществить - вот вопрос. Обезвреживать тех, от кого зависит принятие гибельных решений?
        - Если не видно другого способа - да, - жестко ответил Эрлик. Я был благодарен ему уже за это «если». Можно было ожидать чего-нибудь похуже.
        Внезапно он сменил тему:
        - Тебя удивило, что на Реплике не нашлось ни одного мало-мальски приличного месторождения? - Я кивнул. - Хочешь узнать, по какой причине их нет?
        - Спрашиваешь!
        - Потому что они были вычерпаны до дна еще миллиард лет назад, - как-то буднично сообщил Эрлик. - Да-да. Что уставился? Ты геолог и должен понимать, что за такой срок - да куда там, даже за гораздо меньший срок - никаких видимых признаков существования цивилизации на планете не останется. Реплика - старая, тектонически пассивная планета, так что в непоявлении новых месторождений нет ничего удивительного. А цивилизация там была… и полностью истребила себя в междоусобных войнах. Хуже того: была уничтожена вся высшая жизнь, остались разве что примитивные одноклеточные в океане и литосфере. Они-то спустя миллиард лет и дали ту вспышку видообразования, которую ты видел. Она по удивительной случайности напоминает земной палеозой и которая известно чем закончится… Кстати, представители той, погибшей цивилизации нисколько не походили на людей. Помешать им самоубиться мы не могли, потому что структуры, которую я представляю, в те времена еще не существовало в принципе, однако реконструировать прошлое и понаблюдать со стороны мы можем. Тебе пока не предлагаю… неприятное это зрелище, поверь.
        Я поверил, но сейчас же возразил:
        - Но мы-то не самоубились!
        - Ты уверен, что тут не обошлось без помощи извне? - прищурился Эрлик, и я завял. Первоклассник вздумал потягаться в споре с академиком… Что я могу предложить ему, кроме наивных аксиом, которые на самом деле никакие не аксиомы, и детских вопросов?
        Хотя как раз детские вопросы и ставят подчас в тупик самых мудрых академиков! И я спросил:
        - Зачем вам это?
        - Что «это» и кому это «вам»?
        - А вот не надо! Ты все отлично понял. Зачем твоей - гм - структуре заботиться о человечестве? Из чистого альтруизма? Прости, что-то не верится. Мы что, одиноки во Вселенной? Ты уже дал мне понять, что нет. Даже в нашей Галактике наверняка кто-то есть, кроме нас… а галактик во Вселенной пруд пруди. Мы чем-нибудь уникальны? Если да, то в чем состоит наша ценность?
        - Тебе прямо возьми и ценник предъяви, - проворчал Эрлик.
        - Да! Ценник. Будь добр.
        - Ну хорошо. Ваша главная особенность по сравнению с другими - резкое, взрывное развитие. Столь быстрой экспансии в Галактику пока еще не продемонстрировала ни одна цивилизация. Вы преодолели опасность уйти в виртуальную, несуществующую реальность и закуклиться на своей единственной планете. Это тоже нетипично. Вы деятельны, пытливы и отважны до нахальности. Насчет ценности - спорный вопрос, но как минимум понаблюдать за вами определенно стоит.
        - И это все?
        - Этого достаточно, чтобы время от времени мешать вам совершать гибельные ошибки. Во всяком случае - пока.
        - Потом надоест? - ехидно подколол я.
        Эрлик помолчал.
        - Хуже, - сказал он, когда я уже решил, что он обиделся. - Много хуже. Потом… не знаю когда, но когда-нибудь… мое руководство может просто испугаться. Не знаю, что последует за этим…
        - А ты?
        - Ну что я? Простой служащий. Могу надеяться, что мое мнение принимают к сведению, не более.
        - Я не о том. Ты - боишься?
        - Кажется, ты невнимательно слушал, - сказал он после паузы. - Да, боюсь. И давно.
        Глава 12
        Полубог на воле
        Очень скоро выяснилось, что отчислены не только Титос, Ирвин и дядя Миша. Помимо них под выбраковку попали еще шесть кандидатов, по три от каждого пола. Среди них оказался Борис Ефимович, он же достопочтенный сэр Аверс де Реверс; о прочих Василий ничего не знал. Джафару и Мередит, напарникам Хорхе, вроде бы достойно проявившим себя, тоже не повезло, а почему - гадай, пока гадается. Группа сократилась до одиннадцати человек. Новых кандидатов не появилось, если только Рудра не скрывал их.
        А зачем бы ему их скрывать?
        Ответ пришел быстро, и Василий долго боролся с ним. В течение нескольких часов он метался по своим апартаментам, как некормленый зверь в клетке, ходил по потолку, скрежетал зубами и, кажется, даже рычал, менял геометрию помещений, производя мысленным усилием невозможные архитектурные формы, дважды принял контрастный душ, сотворил и высосал, ничуть не опьянев, бутылку пятидесятилетнего «Гленморанжа», материализовал и применил по назначению бутерброд с семгой - словом, пытался найти опровержение своему прозрению. Не нашел.
        Зато понял, что сыт всем этим по горло. Где критерии отбора, где? Предъявите их! Молчание… Ясно лишь то, что понятно и ежу: отсеиваются глупые, робкие, нечестные, - но ведь гнилое нутро такого фрукта, как Титос, можно было разглядеть и пораньше. Да и не только его. Для чего Рудра держал столько времени эту кунсткамеру, наблюдая за ней со стороны и, надо думать, посмеиваясь? И почему сейчас выбраковал только девятерых?
        Потому что кунсткамера нужна ему и дальше. Что, маловато осталось чучел огородных, всего только одиннадцать? Ничего, добавит новых уродов в коллекцию. Человечество многочисленно, выбор велик.
        «А я? - билась в голове главная мысль. - В чем я-то уродец? Что во мне поучительного, почему оставлен в кандидатах?»
        Въедливый разум подсказывал ответы - упрямое эго отвергало их, но собственную утешительную и притом убедительную гипотезу выдумать не могло. В своей уникальности Василий ничуть не сомневался, но признавал и то, что каждый человек по-своему уникален. Это не новость. И уж конечно, не решающий аргумент для того, чтобы вручить первому попавшемуся уникальному ослу власть над человечеством!
        Другой бы радовался, попав в «шорт-лист». Василий страдал. Был бы религиозен - понял бы, что впал в грех уныния.
        Позитивный настрой - вот чего извечно не хватает неудавшемуся самоубийце! Неизменно позитивный! Вопреки всему!
        Доволен был только Хорхе - если только не лицедействовал, изображая простого панамского парня. Ральф три дня не показывался. Мин Джи появилась разок в гостиной, чмокнула Василия в щеку, помахала ручкой и исчезла. Выводов из этого Василий сделал ровно два: во-первых, у него появился еще один союзник, а во-вторых, мужская и женская группы теперь сведены воедино.
        Ну и что?
        Любопытнее всего было то, что и Рудра никак себя не проявлял. Дал понять, что отбиться удалось и опасность миновала, что оставшимися кандидатами он доволен, - и исчез. Куда - тут можно было гадать до бесконечности. Кое-кто из кандидатов склонялся к мысли о том, что нынешний координатор Солнечной системы и окрестностей отбыл в космическую канцелярию жаловаться на неспровоцированную агрессию, выставлять себя невинной жертвой и топить обнаглевшего конкурента. «Наивно думать, что порядки там такие же, как на Земле, - с ноткой высокомерия возражал пришедший в себя Ральф. - Что мы можем знать, сидя здесь? Разве они люди? Очень сомневаюсь. В лучшем случае с их порядками познакомится кто-нибудь один из нас… когда-нибудь впоследствии».
        Он предлагал не гадать и не думать, а просто ждать. К каким заключениям можно прийти, владея лишь крохами информации? Только к ошибочным.
        С этим тезисом Василий не спорил. Если бы еще рассуждения Ральфа хоть сколько-нибудь утешали! Трудно смириться с мыслью, что не знаешь чего-то насущно необходимого, а чего-то возможно еще более важного не узнаешь никогда!
        Торчать в апартаментах надоело до чертиков, просиживать штаны в гостиной тоже не тянуло. Чем бы заняться? Свои апартаменты Василий перестраивал уже раз десять, иногда стремясь к эстетическому либо функциональному совершенству, а иной раз просто капризничая, - и давно уже утомился упражнениями в стереометрии при рабской пластичности «стройматериалов». Пробовал менять и гостиную: хотелось каких-то окон или хотя бы витражей с фальшивым светом в нишах за ними, - но ни разу не получилось. Да и другим, по-видимому, тоже не удалось. Здесь каждому кандидату полагалось помнить, что он только кандидат, и не забываться. Знай, сверчок, свой шесток.
        Повинуясь внезапному порыву, Василий вдруг оказался над какой-то местностью на высоте десяти тысяч метров.
        Летать, нисколько не уставая, - чего проще. Привык. Правда, будет неприятно, если Рудра внезапно - и как раз во время полета - заберет назад те способности, что даны им кандидату. Тогда - вниз со скоростью свободного падения и звучный шмяк!
        Ну и ладно… Перспектива не сильно напугала. Финал как финал, смахивает на полет с того моста, только лететь придется дольше. И никаких телесных мук, никаких предательских пуль в спину - сразу амба при встрече с родной планетой.
        Отмахнувшись от ненужных мыслей, летун огляделся. Разглядеть землю мешали растрепанные облачка, и он спустился ниже. Там обнаружился остров Хонсю. Никто, и меньше всего Василий, не мог бы ответить, по какой причине его занесло именно сюда. Надо думать, адрес задало подсознание. Поди спроси у него, как оно работает!
        И не является ли оно атавизмом, недопустимым для кандидата в координаторы Земли и окрестностей…
        Проблемы с навигацией существуют для обыкновенных людей. Василия ничуть не затруднило бы указать свои координаты с любой мыслимой точностью без помощи навигационных спутников и картинки с цифирью на дисплее. Невидимый для оптических приборов и систем ПВО, он пролетел над Токийским заливом, полюбовался снегами великолепной Фудзи и повернул на северо-запад. Тесная городская застройка восточного побережья осталась позади; Василий летел над горами, отмечая под собой поселки, деревушки, рисовые чеки в долинах и редкую сеть извилистых дорог. Горы покрывали Японию, как бугры крокодилью спину, разве что менее упорядоченно… так, а это что там? Ага, вулкан. Вон какой кратер. И дымит, собака.
        Зависнув над дымным хвостом, Василий заглянул вглубь. Магматический очаг прятался неглубоко под горой, путь наружу ему преграждала пробка в жерле. Дым просачивался, магма - пока нет. Она давила, а пробка сопротивлялась.
        Яснее ясного представилось то, что вскоре случится: давление будет нарастать, магма выдавит пробку - и случится не просто извержение, а извержение со взрывом. Да еще и пойдет пирокластический поток, распространится по ущельям, спалит в них все, что горит, и, выйдя в долину, доберется вон до той деревеньки с маленьким синтоистским храмом.
        Когда случится взрыв? Ответ был получен мгновенно: через пятнадцать-семнадцать суток. Люди, если они не полные кретины, не пострадают, власти организуют эвакуацию деревни, но… не надо этого.
        Целую минуту Василий негодовал: почему момент взрыва он может предсказать столь неточно? Погрешность плюс-минус сутки - ну куда это годится? Потом сообразил, что даже полубогам не по силам учесть все факторы, крупные и мелкие, во всем их прихотливом взаимодействии, а главное, факторы случайные. Если бы точный срок случайного события можно было предсказать, оно не называлось бы случайным…
        Отказавшись от мысли тупо взорвать пробку, он разогрел ее до размягчения, позволяя магме довершить начатое. Теперь пробку выдавит уже завтра, но ничего страшного не произойдет: сильного взрыва не будет, а лавовый поток пойдет лишь по одному безлюдному ущелью и не натворит больших дел.
        В воздухе сильно похолодало, а лес на ближайших горах как по волшебству оделся инеем. Что за черт?.. Василий едва не хлопнул себя по лбу. Ну конечно! Прав Михайло Васильевич: что в одном месте прибавится, то же у другого места и отнимется. В данном случае - температура, а что перенос тепла от холодных тел к горячим запрещен вторым началом термодинамики, так ведь этот запрет выдуман людьми, а не богами… пардон, представителями сверхцивилизации. Им можно многое, а как они этого достигают - не твое дело, кандидатишка. Играй, развлекайся, пока позволено.
        Ложась на прежний курс, Василий поймал себя на том, что сделал это чересчур поспешно. Будто нашкодивший мальчишка, пытающийся удрать подальше от места каверзы и состроить невинную физиономию: не я, мол, меня вообще тут не было, чего ко мне привязались? Глупо… Даже если Рудра не контролирует каждого кандидата в реальном времени, все равно глупо и несолидно. Взрослей, юнец! Сообрази, что любое твое действие отягощено побочными эффектами, и умей своевременно нейтрализовывать их. Учись, шкет!
        Обозвал себя - и сразу стало как-то легче.
        Пролетая над Японским морем, он заметил внизу яхту хорошо всем известного российского олигарха и некоторое время боролся с искушением пустить ее на дно. Борьба увенчалась успехом. Что толку утопить одного кровососа из многих? Другой упырь, заняв его место, может, окажется еще ненасытнее. Систему надо менять, всю систему! И не только в России, а и на всей Земле.
        До самой Читы Василий ломал голову: как поменять и на что? Коммунизм? Ну да, ну да… Как-никак самая светлая мечта человечества с древнейших времен. Беда лишь в самом человеке: слишком много в нем дряни, не годится он для жизни в своей же мечте, и если в ком-то вся эта дрянь задавлена, упрятана в глубину и не шевелится, то где гарантия, что однажды она не выползет наружу? В нарядную коробочку не кладут тухлую сосиску - сгниет коробочка и завоняет.
        А вычистить из людских голов всю мерзость нельзя - Василий ощутил запрет, едва подумал о такой возможности. Не в первый раз подумал и не впервые уперся в холодную стену. Не только кандидату нельзя напрямую править глубинные изъяны душ человеческих, но и самому Рудре. Либо такие действия запрещены координатору в силу должностной инструкции, либо они просто-напросто не под силу даже ему - что уж говорить о кандидате!
        Уныние быстро сменилось злостью, а та уступила место спокойному размышлению. Василий даже не осознал, что успел уже кое-чему научиться. Не бесись и не скули, подумай.
        Очень вовремя подвернулось нечто требующее срочного вмешательства. Пролетая над речкой, вьющейся меж гор и впадающей в другую реку, несущую свои воды в Байкал, Василий заметил неладное: залповый сброс отравы с химкомбината. Вместо весело играющей на перекатах воды по руслу текла бурая жижа, и клубился над ней желтоватый туман. По счастью, местность выглядела безлюдной.
        Решение пришло в голову моментально, и действия были быстрыми. Ниже выброса в русло сошел оползень и перекрыл речке путь, а вода в быстро наполняющемся озерке была очищена химическим способом. Вся дрянь выпала безвредным осадком. Толком не зная химии, Василий инстинктивно понимал, что надо делать, и не удивлялся сам себе: прошло время удивляться. Затем он помог воде аккуратно размыть плотину - и свободен!
        Наказать, что ли, директора того комбината, да и главного инженера заодно? Может, устроить им такие геморройные боли, чтобы оба на стену полезли?.. Или просто и без затей внушить областному прокурору мысль во что бы то ни стало засадить виновных на десяток лет?.. Нет, незачем. Это слабый и кратковременный урок другим ротозеям, то есть и не урок вовсе. Проверено. Размениваться на мелочи - не преуспеть в главном.
        «Рудра не преуспел, а ты надеешься?» - спросил себя Василий. И сам же ответил себе вслух:
        - Надеюсь.
        Ни к селу ни к городу подумалось: а какое сейчас время года? Вроде как лето, если судить по таежной растительности. Ну да, так и есть… Третье июля. Иначе говоря, для кандидатов, помещенных в особый «пространственно-временной континуум», и для всех людей Земли время течет примерно с одинаковой скоростью. Интересно… Для кандидатов Рудра мог бы растянуть время, что было бы только логично, - а не сделал этого. И кстати, как он собирается возвратить отбракованного кандидата в ту же пространственно-временную локацию, откуда тот был взят?
        Неясно. Общее представление о потоках времени, текущих с разной скоростью, а то и в разных направлениях, не давало конкретного ответа. Впрочем, в данном случае никакого временного парадокса с воздействием будущего на прошлое не случится - особенно если стереть кандидату память о том, что он вообще когда-то был кандидатом, - а в воздействии прошлого на будущее парадокс вообще отсутствует…
        Вот и воздействуй на будущее в меру сил и разумения - если хочешь. В локальном, понятно, масштабе. Рудра разрешил побаловаться. А не хочешь - не балуйся, не воздействуй.
        Промчавшись над глубочайшим в мире озером, не особо заинтересовавшим его, и оставив позади узкую и быструю здесь Лену, петляющую меж лесистых сопок, Василий снизился и почти замер в воздухе. Внизу что-то было не так.
        Плач. Детский плач, тихий и безнадежный, как раз такой, какой бывает, когда ребенок уже не верит, что плач изменит что-либо в его судьбе, но все равно плачет, потому что не может иначе. И поблизости еще какой-то звук, отдаленно напоминающий детский плач, но точно не плач и не детский…
        Войдя в отвесное пике, Василий уже знал, что случилось.
        Спасатели и волонтеры искали заблудившуюся девчушку совсем не там, куда она выбрела после трехсуточного блуждания по тайге. Пошла, называется, с бабушкой по грибы… теперь мать в глухом отчаянии, а потерявшая внучку бабушка в больнице с приступом стенокардии…
        Девочка - потом. Сначала росомаха, ее крик как раз напоминает детский плач.
        Откуда пришло к нему это знание, Василий не задумался. Пришло и пришло, и гран мерси, и данке шен.
        Волчью стаю Василий легко обратил бы в бегство, просто внушив волкам неодолимый ужас. С безбашенной росомахой пришлось повозиться - дурной, вонючий, неуклюжий только с виду зверь оскалил внушительные клыки и попытался атаковать. Василий схватил его за загривок и шмякнул о пихту. Пришлось повторить эту процедуру еще дважды, прежде чем до зверя наконец дошло, что лучше отступить, покричав для порядка на обидчика. И только тогда Василий перенесся к ребенку.
        Рваные и грязные штанишки, порванная тут и там кофточка, грязные детские кроссовочки, немытая заплаканная мордашка, царапины тут и там… На вид девочке было годика четыре. Она не перестала скулить, заметив незнакомого дядю, не потянулась к нему ручонками и не испугалась. Трудно испугаться еще сильнее после трехсуточного испуга.
        Ясно… Обезвоживание. Голод. Гнус. Клещи. И вирус энцефалита уже в крови. А вот боррелиоза нет.
        - Привет, - сказал Василий, первым делом заставив клещей отцепиться от кожи ребенка и поубивав их. Трогать вирус не решился - с ним легко справится и традиционная медицина. Обезвоживание… гм, ну это просто.
        Водоносный слой был рядом. Василий взглядом отрыл яму - комья земли веером полетели прочь от него и девочки, сшибая ветки и шишки, - дождался, пока на дне ямы соберется лужица грязноватой воды, сотворил ковшик и велел лужице перетечь в него, фильтруясь и обеззараживаясь по пути. Это выглядело забавно: струя воды, как из фонтана, повисла параболой между дном ямы и ковшиком, мутная в начале траектории и светлая в конце ее. Наполненный ковшик Василий поднес девочке. Сел рядом.
        - Пей.
        Она пила жадно и долго. Потом, распахнув заплаканные глазенки, спросила:
        - Дядя, ты кто?
        - Я тот, кто отведет тебя к маме.
        - Не хочу к маме! Хочу к бабушке!
        Что там с мамой, подумал Василий, алкоголичка, что ли? Но выяснять не стал, сказал только:
        - Бабушка болеет, она потом придет.
        - Когда поправится?
        - Точно.
        Ребенок успокоился. Ни одного вопроса о том, откуда взялся этот чужой дядя. Главное - дядя пришел, и теперь все будет хорошо. Ничего в этой встрече нет удивительного. Дядя знает маму и бабушку? Ну конечно! Кто не их не знает! Жизнь малышки хороша и в целом устроена правильно. Чудеса ходят где-то рядом, и хотя бы одно из них обязательно случится. Самое лучшее. «Ведь так не бывает на свете, чтоб были потеряны дети…»
        Жаль, но еще как бывает. Росомаха тут не цветочки нюхала.
        - А теперь спи, бай-бай, - сказал Василий, и девочка, доверчиво привалившись к нему, ровно засопела.
        Он взял ее на руки и взмыл над тайгой.
        Но прежде чем опуститься и положить спящую на пути волонтеров, неровной упрямой цепью продирающихся сквозь кустарник и буреломы, он ощутил еще одну волну и понял, что надо свернуть к большому городу.
        Так… Еще один ребенок, теперь мальчишка примерно того же возраста. И не в тайге, не в пригороде даже, а прямо в центре.
        Раззявой на сей раз оказался папаша. Очкастый тощий хлюпик метался перед гипермаркетом, приставая к прохожим с вопросом, не видел ли кто его мальца, и глаза у папаши были шире очковых линз. А мальчишку, перепуганного до онемения, быстро уносил какой-то тип.
        Ясно… Извращенец. Уже судимый за изнасилование несовершеннолетнего и отбывший весь срок. Теперь, наученный опытом, наверняка убьет ребенка и избавится от трупа. Сейчас свернет в переулок и исчезнет во дворах.
        Что скажет Рудра?.. Да ничего он не скажет! Это, мол, ваши человеческие дела.
        Вот именно!
        Догоняя цель, Василий превратил себя в шаровую молнию. Две женщины хором взвизгнули, когда он пронесся между ними, после чего огненный шар, шипя и разбрасывая искры, вошел похитителю чуть выше крестца и вышел спереди, не задев малыша. Жертва крякнула на высокой ноте, осела на асфальт и перестала жить, а молния взмыла вверх и не слишком громко взорвалась. Выпущенный из рук малыш ушибся и наконец-то заревел во все горло, а вместе с ним заголосили на разные лады прохожие в радиусе ста метров. Вот и ладно, отец прибежит на крики, а шаровая молния… ну что молния? На то она и шаровая, чтобы никто не знал, как она устроена и чего от нее ждать. Свидетелей феномена вполне достаточно, так что дело ясное. Протокол о несчастном случае - и в архив.
        Ну вот я и стал убийцей, подумал Василий без сожаления. Когда-нибудь это должно было случиться… Материализовавшись внутри гипермаркета, он пережидал приступ сердцебиения, тупо пялясь на витрину с мерзлым минтаем. Рослая и толстая как цеппелин тетка с багровой от натуги физиономией протиснула мимо него тележку, с горкой заваленную провизией, кое-как протиснулась сама, прижав Василия к холодному железу, и, преисполненная собственной значимости, дыша, как стайер-рекордсмен после финиша, заявила, что неприлично, мол, торчать у витрины попусту.
        - Неприлично занимать столько места в биосфере, - шепнул ей на ухо Василий, вновь став невидимым. Тетка выпустила тележку, присела и заозиралась.
        Черт с ней. И вообще долой из города. На километровой высоте, невидимый, Василий вдруг ощутил еще одну эманацию и притормозил. Внутри болезненно завибрировала какая-то струна, отозвавшись на источник большого и безнадежного горя. Четко локализованное место непоправимой беды.
        Непоправимой? Ну поглядим, какая она непоправимая…

* * *
        - Он наблюдал за нами.
        - Само собой, - усмехнулся Хорхе. - Конечно, наблюдал. Выпустил несмышленых детишек погулять в реальный мир… детишек, положим, ему не слишком жаль, свернут себе шею - сами виноваты, а вот нашкодить могут. Ну, он и следил, чтобы мы не слишком расшалились.
        - А мы и не слишком…
        - Это точно. Иначе он вмешался бы.
        - Ты сразу понял, что тебя контролируют?
        - Чего тут не понять…
        - А я не сразу, - признался Василий. - Подозревал, конечно, но как я мог знать наверняка? Да и ты тоже.
        - Если что-то выглядит как кошка, мяукает, как кошка, и ловит мышей, как кошка, то это и есть кошка, - отрезал панамец.
        - Рудра хоть раз тебе мяукнул?
        Хорхе покачал головой. Он хотел что-то сказать, но Василий жестом остановил его.
        - Если по-честному, я и сейчас не могу ничего знать, - признался он. - Верю - это да. Но знать?..
        - Это одно и то же.
        В спор Василий не полез - у каждого в голове свои тараканы, и кому какое дело, если кто-то путает шершавое с зеленым?
        Они сидели на воздухе в километре над Атлантикой, и ровный пассат понемногу смещал их в сторону Карибского моря. Океан под ними катил крупную зыбь. Гостиная стала настолько привычной, что давно надоела. Как-то сразу обоим захотелось встретиться вдали от других кандидатов. И встреча состоялась.
        Оба были уверены, что теперь их точно отчислят за своеволие.
        Как проще всего сделать это? Элементарно: отнять подаренное. Прямо здесь и сейчас. И два человека полетят, нелепо кувыркаясь, вниз, где и разобьются о воду. Тела, надо думать, всплывут на радость акулам. И никто не виноват, даже Ньютон со своим всемирным тяготением. Сами подставились: мол, вот они мы, поступай с нами как хочешь, а мы сделали то, что сочли нужным. Не могли не сделать хотя бы этой малости.
        Может, и расщедрится космический бог, не убьет дураков… Только не стоит обольщаться. Потому что неизвестно, сотрет ли Рудра отбракованным неудачникам память о том, как они были почти богами, или оставит, как дяде Мише. Для Рудры это не стоящая внимания мелочь, а каково человеку?
        - Ты-то хоть творил добро, - со вздохом вымолвил Хорхе.
        - А ты?
        - А я истреблял зло. Это другое.
        - Все равно ты изменил баланс добра и зла в пользу добра, - возразил Василий.
        - На микроскопическую величину. И потом, откуда ты знаешь, что в пользу добра? И надолго ли? Придут другие…
        Месть - вот чего, оказывается, сильнее всего желал панамец, соглашаясь стать кандидатом в боги. Он сам покаялся в этом Василию.
        - Я убил их всех. Всех, кто был причастен к убийству моей семьи. И главарей, и исполнителей, и просто шестерок. И еще кое-кого, кто не был причастен, но мог бы…
        Наркоторговцы, понятное дело. Картель.
        Василий не осуждал, а Хорхе долго рассказывал о своей семье и зверской расправе над ней. И о том, как и почему выжил сам, хотя не должен был выжить. И о том, как сегодня, найдя убийц, он судил и казнил их всех - кого быстро, одного даже безболезненно, а кое-кого мучительно…
        Потом он захотел узнать, чем занимался Василий.
        - У тебя больше шансов, чем у меня, - признал Хорхе, выслушав. - Но все равно очень мало.
        Василий не спорил - сам понимал, что напортачил. Поддался естественному порыву творить добро… да разве это божеское дело? Доброты можно ждать от придуманных людьми богов, а уж никак не от галактических координаторов. Похоже, их дело - сохранять баланс, а не нарушать его.
        И вот два неудачника сидят не на пошлом облачке, а просто на воздухе в ожидании момента, когда земное притяжение швырнет их в океан. И оба не слишком жалеют о том.
        Говорят, что хуже нет, чем ждать и догонять… Тоже, сравнение! Ждать намного хуже. Когда догоняешь, ты весь в процессе, ты занят, и мысли у тебя коротенькие.
        - Ты доволен? - спросил Василий.
        - Казнил убийц - радовался, - признался Хорхе. - А теперь… даже не знаю. Пусто как-то. А ты?
        - А что я? Что мог, то и сделал. Одного гада, правда, прикончил, ну и правильно сделал. А потом боялся: Рудра вмешается, остановит. Очень боялся. Нет, ничего, не остановил…
        - Я не о том. Как ты вообще попал в тот детский онкологический центр?
        - Просто почувствовал его. Знаешь, оттуда такая эманация шла…
        - А как лечил детей?
        Наморщив лоб, Василий помолчал.
        - Сам не знаю, - признался он наконец. - Я же не врач, не онколог. Там у меня никаких особых мыслей не было, только ощущения. Настраивался на одну волну с ребенком и как-то… нет, не лечил. Просто приказывал больному организму стать здоровым. Чаще всего срабатывало. А где не получалось приказать, там уговаривал.
        - Уговорил?
        - Угу.
        Еще помолчали.
        - В общем, мы сделали все, что могли, - подытожил Хорхе.
        Василий неопределенно пожал плечами. Он так не думал. Сколько всего еще можно было сделать! Так ведь не дадут, остановят.
        - Говоришь, я творил добро? - молвил он. - Рудра в два счета докажет, что это не так. Не ахти какая задача. Во-первых, откуда нам известно, что вылеченные дети вырастут достойными людьми? Вдруг среди них окажется потенциальный маньяк и станет серийным убийцей? Вдруг он убьет больше людей, чем я спас? Как я могу знать это заранее? Да и Рудра не может, потому и не вмешивается… Но это еще не все. Тут есть и другое: какой-нибудь врач-экспериментатор может поверить, что именно его нестандартный метод лечения рака принес блестящие результаты. Доложит на конференции, опубликует сенсационную статью, метод будет опробован на других больных… с понятным результатом. Время будет упущено, больные помрут. А виновник - я!
        - Кто же еще, - буркнул Хорхе.
        - И о себе ты верно сказал: истребил одних убийц - придут другие, может, еще худшие. Другой картель начнет осваивать освободившуюся территорию. Теми же методами.
        - Да знаю я, знаю!
        - Извини…
        Василий потупился. До чего все-таки цепко держит полубога человеческая психология! Вцепилась, не отпускает. Командует. Можно наговорить горьких слов самому себе, и это нормально, это можно выдержать, а то и получить от самобичевания мазохистское удовольствие, но стоит сказать то же самое другому - тот сразу на дыбы! Потому что нестерпимо услышать о себе правду со стороны.
        Рудре, конечно, плевать на такую правду - мелкая она, человеческая. Ему бы масштаб покрупнее: скажем, вопрос о перенаселении планеты. А ну как спросит: каким образом, ребята, вы сохраните природную среду, сохранив также и цивилизацию? Белокурая бестия Ральф, наверное, ответит так: помогать развивающимся перенаселенным странам только контрацептивами, а границы закрыть. Другие кандидаты возразят: следует развить развивающихся до состояния развитых, чтобы у людей появились иные задачи, кроме размножения, и чтобы ни у кого не было нужды заводить огромные семьи ради помощи старикам. И другие, по мнению Рудры, окажутся неправы, а прав будет Ральф. Весь в белом над океаном дерьма, как и подобает богу. Голод, эпидемии и локальные войны избавят планету от человеческих излишков, проблема решится сравнительно быстро и наиболее эффективным способом…
        Вот кто нужен Рудре - не палач, но пособник. Люди все сделают сами.
        Не хочу, понял Василий. Не отчислит меня Рудра после моих недостойных бога выкрутасов - сам попрошу об отчислении. Одного только жаль: не узнаю о мироздании всего, что хочется узнать… Ну и ладно, перетерплю, да и терпеть недолго! Если мне будет дозволено молвить словечко - попрошу вернуть меня на тот мост, а то что-то не хочется, чтобы мои останки жрали рыбы… И память пусть сохранит. Уйду с того моста насвистывая и продолжу существовать как человек, радуясь тому, что остался человеком. А если затоскую об утраченном, если станет невмоготу жить, зная то, что успел узнать, - что ж, тогда вообще уйду. Нет, сигать с моста я теперь не стану, страх высоты давно преодолен, а просто выберу подходящее здание, оттолкнусь от края крыши - и солнце, отраженное в луже, напоследок брызнет мне в глаза, и меня не станет…
        Внесу свой вклад в борьбу с перенаселением!
        Почти каждый скажет: слабак, мол, и дурень. А разве нет?
        Ну и наплевать.
        Зато стала понятна истинная мотивация панамца. Потеряв семью и чудом выжив, он поддался искушению убить себя уже не от отчаяния, оно прошло, и не от праведной ярости, - а от невозможности изменить хоть что-то в этом мире и от нежелания жить там, где ничего нельзя изменить. Только таких Рудра и подбирал, подумал Василий. А среди кого он искал себе преемника в прошлых попытках?
        Среди мудрецов? Политиков? Администраторов? Генералов? Ученых? Финансистов? Педагогов? Профессиональных палачей с нервами из легированной стали? Ведь ясно же, что эксперимент с самоубийцами далеко не первый. На такие авантюры идут от полной безнадеги…
        - Искал даже среди идиотов, - раздался знакомый голос.
        Рудра!
        Оба завертели головами - никого…
        Но он был тут, рядом с двумя висящими над океаном кандидатами, и сейчас, наверное, решал, как поступить с ними.
        Попытка взять себя в руки провалилась сразу же - сердце забилось с такой силой, будто вознамерилось проломить ребра и выскочить на волю. Боюсь, осознал Василий, сразу возненавидев себя. Черт, как же страшно…
        - Посредственно, - вновь прозвучал голос, - но не безнадежно. Кое-кто выступил хуже.
        Как? Еще хуже?
        Огонек надежды не успел разгореться, он едва затеплился - и мир преобразился. Последовал несильный удар, и Василий обнаружил себя лежащим на полу более чем хорошо знакомой гостиной. Рядом ворочался и почесывался Хорхе.
        Вспомнилось давнее: мокрое голое тело, с воплем обрушившееся на пол прямо из воздуха в этом самом месте только для того, чтобы быть отчисленным.
        А я?..
        В двух шагах от Василия на пол сверзился долговязый Ральф, ойкнул, обвел интерьер безумным взглядом и тотчас вскочил.
        Ну конечно! Нелепые позы не к лицу белокурой бестии.
        - С возвращением, - сказала Мин Джи. Она сидела в кресле, закинув ногу за ногу, и дымила тонкой коричневой сигаретой.
        - Ты никуда не уходила? - немедленно спросил Ральф.
        - Еще как уходила. Просто вернулась раньше вас.
        - Ты вернулась - или тебя вернули?
        - Меня, - с вызовом призналась кореянка. - Ну и что?
        - Да ничего, это я так… - и Ральф принялся чистить костюм. Совершенно по-человечески, забыв, что можно просто приказать ему стать чистым. Как видно, его хорошенько шарахнуло по психике.
        - Итак, нас пока четверо, - деловито сказала Мин Джи. - Интересно, кто еще?
        - А остаться должен один, - напомнил Ральф. Он уже пришел в себя.
        - А почему не несколько? - спросил Василий.
        На него посмотрели с интересом.
        - В смысле?
        - Ну вот мы, скажем… нас четверо. Неужели мы не сможем принимать управленческие решения сообща?
        - Не сможем, потому что разругаемся. - На сей раз панамец опередил Ральфа, наверняка собиравшегося сказать что-то обидное и даже раскрывшего рот. - Рано или поздно возненавидим друг друга, и скорее рано, нежели поздно. Передеремся.
        - То-то у нас сейчас братская любовь!
        - А станет еще хуже. Примеров достаточно. Ты ведь изучал историю.
        - Ага, - кисло согласился Василий, - изучал. До того изучил, что уже не путаю турнир с турнюром.
        - Брось трепаться. Я серьезно говорю.
        - Да ладно… - пробормотал Василий. - Я ничего… Я так…
        Дал задний ход, но мысль не ушла из головы.
        - Еще не факт, что мы с вами оставлены, а не отчислены, - сказала Мин Джи и, затянувшись в последний раз, уничтожила взглядом окурок. - Знаю, знаю, что вы хотите сказать! Стал бы Рудра возвращать сюда шлак, которому место на свалке! Железная логика! Но это человеческая логика, а он не человек. Меня вообще удивляет его начальство: почему оно решило, что нового координатора уже можно выбрать из человеческой массы? Самоорганизующаяся система - это одно, человечество ею и является, но она с легкостью может стать и саморазрушающейся. Поглядите, что в мире делается. Система с разумным самоуправлением - это немного иное…
        - Принципиально иное, - вставил Ральф.
        - А я о чем? Ну так скажите мне: разумно ли именно сейчас доверить человеку присматривать за человечеством? А ведь поиск своего преемника Рудра начал давно - наверно, еще когда мы технологически не были способны истребить сами себя. Мы что, лучше наших прапрадедов? Может, не столь наивны, но не лучше же! Так в чем смысл? Найти умника из умников, гения из гениев, такого, чтобы можно было положиться на него, как на бетонную стену? Долго Рудре придется его искать…
        - Он и ищет долго, - напомнил Ральф, а Мин Джи сунула в рот новую сотворенную из воздуха сигарету. «Нервничает», - подумал Василий.
        - Вот вам еще одна гипотеза, - сказал Хорхе. - Наша цивилизация обречена на самоуничтожение, и Рудра это понял. А с кого спросят? С него. Кто не справился? Он. Кого накажут? Его. Ему это надо? Какой чиновник спит и видит, как бы получить по шапке? Вот почему он торопится с нами. Уйдет на повышение, а отвечать придется преемнику.
        - Ты только сейчас до этого додумался? - насмешливо прищурился Ральф.
        - Отвали.
        - Рад бы отвалить, да не могу. Нам велено быть здесь. Попробуй пройти сквозь стену - получится ли?
        - Не получится.
        Только сейчас Василий ощутил, что белокурая бестия права: выйти из гостиной не удастся. Значит, скоро здесь появится Рудра. Что-то он задерживается… Трудно собрать всех разбежавшихся по миру кандидатов, что ли? Ему-то - трудно?!
        Как бы в ответ на эти мысли на пол гостиной с глухим стуком и коротким взвизгом приземлились сразу две женщины - очень белокожая костлявая блондинка и пухлая негритянка. Василий мельком видел их однажды, а теперь в голову сразу прыгнули имена: Эмбер и Свангерою. Не успели они подняться на ноги, как появились еще двое: Родион и Маурицио.
        И сразу стало понятно, что все кандидаты налицо. Уже не одиннадцать.
        Только восемь.
        Глава 13
        Поводырь для зрячего
        Внешне рейсовик «Земля - Луна» с бортовым номером 019 походил на удлиненную консервную жестянку, к наружной поверхности которой какой-то затейник прилепил конусы дюз маршевых и поворотных двигателей, параболические антенны систем связи и фазированные решетки локаторов, нашлепку ходовой рубки и прочее в том же роде. Девизами его конструкторов были простота, дешевизна и функциональность. Слабосильные плазменные движки позволяли ему сесть на Луну и с нее же взлететь, но о самостоятельном взлете с Земли не могло идти и речи - рейсовик аккуратно и неторопливо покидал родную планету по антиграв-лучу и точно так же возвращался, вовсе не собираясь поджариваться в атмосфере. Ему не нужны были ни тепловые экраны, ни обтекаемость, ни мощная энергоустановка. Фактически 019 не был кораблем, а был самоходной баржей наподобие тех, что издавна утюжат спокойные воды там, где было бы слишком расточительно использовать полноценные морские суда. Такой посудине не нужно названия, хватит с нее и номера.
        Грузовой отсек, доверху набитый контейнерами с запасами провизии, оборудованием, семенами полезных растений, личным багажом и всем необходимым, что понадобится колонистам на планете, куда их доставит уже настоящий туннельный корабль, занимал середину консервной жестянки, как бы служа толстой прокладкой между силовой установкой и пассажирским отсеком. А пассажирский отсек, в свою очередь, смахивал на прокладку между багажом и владениями экипажа, откуда всякого не в меру любопытного погнали бы в шею, посмей он туда сунуться. По бортам средней и верхней части ноль-девятнадцатого под тонкой обшивкой скрывались емкости для топлива и воды, служа защитой от жесткой радиации.
        Тем не менее пассажирский отсек имел восемь маленьких иллюминаторов из свинцового стекла - по два на ярус. Иного смысла, кроме психотерапевтического, в них не было. Пятьдесят пассажиров каждого яруса, ютящиеся в одном помещении, за трое суток тесноты и вынужденного бездействия дошли бы до белого каления, когда любая мелочь вроде звучного храпа соседа по креслу-койке могла бы сыграть роль спускового крючка. Что там визгливая истерика! - чепуха это, не о чем и говорить. Прежде на старых рейсовиках случались и драки, даже убийства. Иллюминаторы служили отдушинами, как будто сквозь них внутрь корабля поступал свежий воздух, и работали на психологию. Непривычная землянину картина поражала воображение. Земля отдаляется… ух ты! А где Луна?.. Вот она, да какая уже здоровенная, аж кратеры без оптики видны… Красотища!
        Компьютер устанавливал очередность наблюдений, отсчитывал время, по истечении которого полагалось уступить место следующему пассажиру, и грозил наябедничать экипажу на хапуг и эгоистов, норовящих задержаться у иллюминатора дольше дозволенного. Пять минут созерцания - и отвали в хвост очереди, жди. Можешь болтать с соседями, можешь поспать, можешь смотреть надоевшие фильмы. И вновь дождешься своих законных пяти минут. Говорят, будто нет хуже, чем ждать и догонять. Полная чепуха: в ожидании чего-то хорошего, что обязательно должно случиться, время течет быстрее и куда приятнее.
        Встречаются и те, кто пугается космоса и рвется назад, на Землю. Доброжелательный голос компьютера успокаивает истериков: все отказники будут возвращены обратным рейсом, читайте контракт. Его можно разорвать - с такими-то и сякими-то последствиями, не шибко приятными, но в целом терпимыми. Оказавшись на Луне, отказники, как правило, одумываются.
        …Мальчишка лет десяти, расплющивший нос о стекло иллюминатора правого борта на верхнем пассажирском ярусе, внезапно отпрянул с криком:
        - Мама! Папа!
        - Ну что такое? - Лавируя в узких проходах между креслами-койками, к мальцу подошел отец. Мать спала и не отреагировала.
        - Смотри! - Мальчишка ткнул в стекло пальцем.
        - Ну?.. Надышал, отпечатков наставил… - С недовольным видом отец протер иллюминатор рукавом и приблизил к стеклу лицо. - Ну что там?
        - Как что? Человек!
        - Какой еще человек, где? Что ты выдумываешь? Одни звезды только… Эй, не толкайся!
        Мальчик рвался к иллюминатору.
        - Пусти… Да вот же он… Ой, теперь и правда нет… пропал.
        - Выдумщик!
        - Нет! Я видел!
        - Ну-ка расскажи все как есть, - потребовал родитель.
        - Человек там был, - объявил малец.
        - Где?
        - Там. Снаружи.
        - А, понятно. - Отец благодушно потрепал сына по вихрам. - Тебе повезло. Кто-нибудь из экипажа вышел в открытый космос. Мелкий ремонт или профилактика внешнего оборудования, может, починка какой-нибудь антенны… Это бывает. У нас сейчас инерционный полет, так что…
        - Да нет же! - крикнул мальчик. - Этот не из экипажа! Он без скафандра был! В одних трусах! В полосочку!
        - Да ну?
        - Я правду говорю!
        - Может, стоит показать тебя врачу? Фантазер.
        От обиды на глаза мальчика навернулись слезы. Ну почему все взрослые такие непонятливые?! Ничему не верят, ничем не интересуются, ничего не понимают, а ты изволь их слушаться!
        - Я правда видел… Он висел совсем рядом, шагов пять всего, и еще рукой мне вот так вот помахал…
        - Ладно, ладно. Ты только не ори. У тебя еще минута. Смотри зорче, может, бегемота увидишь…
        Не в пяти шагах от борта 019 - тут мальчик приукрасил, - а примерно в десяти невидимый Эрлик насмешливо спросил невидимого меня:
        - Зачем ты это сделал?
        Я и сам не знал, для чего мне понадобилось показать себя парнишке. Уж больно занятно он таращился в черноту космоса, прямо-таки впитывал ее в себя вместе с искрами звезд и никак не мог насытиться. И я был таким когда-то.
        - Просто захотелось. - Как еще я мог ответить? Врать не имело смысла. В конце концов, Эрлику ничего не стоит почистить память любому, кто увидит лишнее. А меня ждет выговор.
        Не тут-то было. Он вдруг исчез на две-три секунды и, появившись вновь, заговорил так:
        - Не совладал с искушением? Как ни странно, твоя несдержанность в данном случае вполне уместна. Я и сам иногда показываю людям странное - не каждому, естественно, и не слишком часто. «Мера важнее всего» - кто это сказал?
        - Клеобул Линдский, - машинально пробормотал я, внезапно осознав, что еще секунду назад не имел о Клеобуле ни малейшего понятия.
        - Точно. Толковый был грек. Но удивить переселенцев - это святое. Им в новых колониях много чему придется дивиться, так пусть привыкают. Может, кому-нибудь из них эта привычка спасет жизнь…
        - Что ты показал и кому? - перебил я.
        - Бегемота, как и пожелал тот переселенец. Только не ему, а левому борту нижнего яруса. Хотел было русалку, но решил, что бегемот ничуть не хуже.
        - Странная забота о каждой человеческой единице, - не удержался я от иронии. - А кто-то говорил мне, что…
        - Это переселенцы, - напомнил Эрлик. - Особый случай. Конкретно эти направляются на Прокну, знаешь о ней?
        - Сам там не был, но…
        - Одна из первых галактических колоний. Приличная планета у приличной звезды. Один материк, разделенный пополам поясом гор, - результат столкновения двух континентальных плит. Северная часть - сухие холодные степи, южная половина - влажные тропики. Интересные формы жизни на юге. Богатые руды на юге и севере, экспорт редких металлов. Север принадлежит евразийцам, юг - латиносам и африканцам. Фактически можно говорить не об одной, а о двух колониях. Между собой они еще не передрались, но когда-нибудь сцепятся обязательно. За ресурсы, за обладание всей планетой. Земное правительство не сможет вечно контролировать расползающееся по Галактике человечество.
        - Ну и что? - Мне и без Эрлика были известны основные сведения о Прокне. Рай для геолога, между прочим.
        - А то, что на Прокне я начал свой первый эксперимент над людьми, - пояснил Эрлик. - Увы, он окончился неудачей. Я, видишь ли, попытался в корне изменить психологию человеческого существа: убрать агрессивность, добавить доброты к ближнему и так далее. Получилась одна гадость, даже вспоминать не хочется… Видишь ли, мне пришлось вмешаться в анатомию и физиологию группы подопытных, и я прогадал. Уничтожив агрессивность и подлость, я ненамеренно уничтожил честолюбие, а также и пытливость ума. Среди подопытных не стало ни природных вожаков, ни хитрых интриганов, ни особей, стремящихся к чему-то большему, чем уже существующее. Уже во втором поколении они выродились, их колония распалась, они разбрелись по предгорьям… живут там скорее как животные, чем как люди, кормятся собирательством. Колонисты прозвали их убегунами: увидят людей - убегают… Правильно делают: в них порой стреляют. Просто так, для забавы.
        Вон оно как… Про убегунов Прокны слыхал и я: мол, спонтанный генетический сбой, приведший к наследуемому физическому уродству и наследуемой же деменции. Кажется, наиболее вероятной гипотезой признавалась вирусная, да только коварного местного вируса до сих пор никто не обнаружил. А на самом-то деле, оказывается, эксперимент…
        - Насколько я понял, те твои подопытные не были добровольцами? - зачем-то спросил я, зная ответ.
        - Не были, - сухо подтвердил Эрлик.
        - А знаешь, ты преступник, - сказал я задумчиво.
        - Знаю.
        Мы надолго замолчали. Ноль-девятнадцатый мало-помалу уходил от нас в сторону, следуя по стандартной траектории с выходом на окололунную орбиту, мы же мчались к Луне кратчайшим путем. Ее диск уже перерос земной и приближался.
        Он же фактически убил их, размышлял я, - тех переселенцев, из которых своей волей сформировал группу подопытных. Они, наверное, и не поняли, что с ними происходит, а он незаметно кромсал их и перекраивал… главное, из наилучших побуждений! Из светлой мечты сделать из человечества что-то более приличное, чем уже есть!
        Не знаю, как сильно он переживал, - но пережил. Неудачный эксперимент - ну что ж, бывает. Досадно, зато поучительно. Какой экспериментатор обходится без неудач? Учтем ошибки, поставим другой эксперимент, третий…
        Во имя чего - понятно. Насчет издержек - тоже незачем допытываться. Эрлик скажет: иначе никак, и не только пациенту больно, когда его режут по живому, а что прикажете делать? Самоустраниться, отринуть всяческую возню и наблюдать собственный пуп?
        Теперь мне стало ясно: он убивал и на Земле. Именно поэтому человечество пока что относительно едино и до сих пор не загубило свою материнскую планету. Только по этой причине мы сравнительно благополучны и даже начинаем вторую волну экспансии в Галактику. Потому что Эрлик, как старательный хирург, бесстрастно и методично отсекал то, что мешало. Движущие силы истории - это ведь не только тенденции и не только народные массы, это еще и отдельные люди. Вычислить среди них наиболее вредоносных и в нужный момент одному устроить обширный инсульт, другого втолкнуть в транспортную катастрофу, третьему попросту остановить сердце…
        Вот его работа. Вот чем он предлагает мне заняться.
        Принять предложение означает стать убийцей, как он. Уж точно уголовником в глазах морали и закона, на что полубогу по идее наплевать, - ну а в своих глазах? Мальчики кровавые не станут ли сниться?
        Отказаться - тоже стать преступником, даже намного худшим, и тут уже ни мораль, ни закон не возразят, - плюнь на свою цивилизацию, на свой биологический вид, устранись, созерцай свой пуп. И твое бездействие наверняка приведет к последствиям стократ худшим. Не убивай никого и не калечь, умой руки, предоставь убивать другим…
        Людям - людей? Человечеству - планету?
        А может, так и надо? Ведь нет тут ничего нового: давно известно, что наша цивилизация не может без насилия. Такими уж мы уродились. Да, сейчас на Земле всеобщий мир и относительное спокойствие, какого у нас не было уж не знаю сколько тысячелетий, но кому мы обязаны этакой благодатью? С большим удовлетворением мы думаем, что сами себе. Ан нет - вот этому… душегубу и вербовщику в душегубы!
        Не могу, подумал я. Не по мне ноша. Хочу и не хочу одновременно, вот в чем вся пакость. И выход тут только один: осознать, что не могу я этого, а хочу или не хочу - вопрос десятый. Мало ли чего я хочу или не хочу… Не могу - и точка.
        Облегчение пополам с сожалением - от такой гремучей смеси впору разорваться!
        Откажусь, решил я. Может, изведу себя мыслями о том, какой я остолоп, начну пить, стану алкоголиком, а то и наркоманом, испорчу жизнь себе и отравлю ее окружающим - но откажусь наотрез. Вот так-то.
        Впрочем, есть еще время подумать. Луна все ближе, и времени остается все меньше, но оно еще есть…
        - Внимание! - крикнул вдруг Эрлик, и я даже не успел удивиться тому, что он, кажется, испугался.
        В одно мгновение пространство вокруг нас изменило свойства. Только что я парил легче птицы в относительном вакууме - теперь вакуум сгустился и, сохранив прозрачность, стал вязким, как масло. Частицы высоких энергий, пришедшие от далеких сверхновых, чертили в нем треки, как в камере Вильсона. Их было немного - по счастью, сверхновые в ближайших галактиках вспыхивают не каждый день, - и вовсе не из-за них я перестал видеть Эрлика. Слышать тоже перестал и даже не удивился тому факту, что достаточно плотная среда наотрез отказывается проводить звуки. Но я чувствовал: Эрлик где-то рядом, и ему не до меня. Вязкая среда колыхалась, как будто неподалеку кто-то беспрестанно ворочался и вертелся в ней, - да так, наверное, и было. Кто-то - Эрлик, конечно, кому же еще! - боролся с кем-то или чем-то, и борьба поглощала все его силы.
        Да что вообще происходит?!
        Я почти запаниковал. Куда я вляпался, что означает этот кисель? Я не мог в нем дышать, однако и не задыхался. Уже неплохо. Но кому по душе неприятные сюрпризы?
        И что с Эрликом?..
        Дело, как видно, серьезное. Кто-то напал на него. Или что-то напало. Он цел, и он дерется. И мне надо драться.
        Знаю по себе: если я паникую, то паника длится недолго и всегда кончается злостью. Так вышло и теперь. Кажется, я оскалил зубы, как пес, которого пнули ни за что ни про что. Возможно, даже зарычал, не помню. Потом попробовал грести в ту сторону, откуда шли ко мне по киселю хаотичные волны плотности. Получилось не очень. Среда не располагала к плаванию брассом.
        Да что же это я! Точнее, не «что», а «кто». Хомо супер я вам или обычный человек? Двуногая букашка, не принимаемая во внимание?
        Теперь я разозлился по-настоящему. Что делать, если я только и могу, что неуклюже барахтаться в киселе? Да и не очень-то в нем побарахтаешься - вязкий, сволочь! Изменить свойства среды вокруг себя?
        Я попробовал. Без толку. Кисель остался таким, как был.
        Изменить себя?
        Не уверен, что законы логики родили эту мысль, - пожалуй, она вскочила мне в голову малой искоркой, но не успела оформиться и стать осознанной. Я так и не понял, какая часть моей нервной системы (или что у меня теперь?) отвечала за действия, зато сами действия не заставили себя ждать. Мое тело исчезло, я стал сгустком неведомо чего, то ли каких-то неведомых силовых полей, то ли все-таки барионов, и одновременно со вспышкой бурной радости обнаружил: кое-что могу!
        Кисель уже не мешал мне. Я по-прежнему находился в какой-то среде, но теперь она затрудняла мои движения не сильнее, чем земной воздух, и я видел Эрлика. Он был бесформен и мал, может, чуть крупнее меня самого, и сражался с огромным бесформенным «существом»: наскакивал на него, как резвый козленок на матерого быка, бодал и отскакивал. Удары не причиняли особого вреда «существу», но определенно не нравились ему, оно вытягивало ложноножки, пытаясь схватить и сожрать мелкого нахала, да куда там - Эрлик был проворнее. Молодец, знай наших, пришлая тварь! Погоди немного, сейчас получишь и от меня…
        Почему я решил, что малый сгусток - Эрлик, а большой - враг? Не имею ни малейшего понятия. Да тут и решать было нечего - я знал, кто есть кто, а если знаешь и не сомневаешься, то к чему вопросы?
        Собравшись в подобие шара, я разогнался, боднул супостата в мягкий бок и тотчас отскочил. Ложноножки метнулись в мою сторону, не достали, однако я понял, что в следующий раз нападать надо энергичнее, а удирать шустрее. Попробую…
        Бах! Никакого звука удара, конечно, не последовало, словно я бил кулаком в подушку. Ударил, отскочил. Принял теплую волну, исходящую от Эрлика, и разобрал в ней изображение поднятого вверх большого пальца. Мой гуру пытался подбодрить меня.
        Очень надо! Без его похвалы я обойдусь так же легко, как и без менторских наставлений. Меня ждет Лунная база и «Неустрашимый», ждут мои товарищи, моя работа, новые экспедиции… служба безопасности тоже ждет, только вряд ли что-то ей обломится, если Эрлик выполнит свое обещание хорошенько подчистить за мной, неряхой. В самом худшем случае у меня в перспективе не очень-то долгая и веселая жизнь тихого алкоголика в какой-нибудь богом забытой дыре на Земле. Ну и пусть. Как решил, так и сделаю, перерешать не стану…
        В той новой реальности, куда меня занесло по моему же приказу, рейсовик с бортовым номером 019 оказался неподалеку и размерами не превосходил муху - ленивую, сонную муху! Он полз еле-еле. Бьюсь об заклад, ни экипаж, ни локаторы не зафиксировали никаких странностей в ближнем космосе. Ни метеоритов крупнее горошины в радиусе ста тысяч километров, ни космического мусора в пределах трассы, ни опасного сближения с другим рейсовиком, ни даже вспышки на Солнце. Заурядный скучный рейс, рутина.
        Дорого бы я дал, чтобы ноль-девятнадцатый оказался сейчас вне досягаемости чужих псевдоподий!
        Как бы не так: будто уловив мои мысли (очень возможно, что так и было), амебоподобный монстр вытянулся в веретено и чуть ли не выстрелил ложноножкой в сторону ноль-девятнадцатого. Я рванулся наперерез.
        Не надо было поддаваться эмоциям, ох не надо! То, за что мы дрались, стоило, наверное, сотен таких рейсовиков и тысяч любопытных мальчишек, прилипших носами к иллюминаторам, а я, дурак, взял да и заслонил собой рейсовик от псевдоподии…
        Она коснулась меня, и я наивно вообразил, что буду отброшен, но вместо этого прилип. Помню ошеломляющую вспышку адской боли, как будто меня голого сунули в костер, - и больше ничего.

* * *
        Запахи… Пахло морем.
        Галлюцинирую?
        Почему бы нет. Бывают, наверное, обонятельные галлюцинации.
        Но тогда одновременно и слуховые! Я слышал, как волны накатывают на берег, шевелят гальку на пляже, шуршат и шипят. Невысокие волны, не штормовые, побарахтаться в них одно удовольствие.
        Под спиной оказалось что-то твердое, теплое, бугристое и не шибко удобное. Ага, галька… Пляж… Бывают ли осязательные галлюцинации?
        «Сейчас проверю насчет зрительных, эти-то уж точно бывают», - подумал я и открыл глаза.
        Действительно - пляж. Море. Солнце. Запах соли и водорослей… но какой-то не такой. Однако знакомый. И дышится как-то не так.
        Где это я?
        Земля?
        Нет. Не те ощущения.
        Поднял голову, огляделся. Да, пляж. Пустынный. Слева море гонит мелкую волну, справа торчат красноватые утесы, косо освещенные клонящимся к закату солнцем. Теплый ласковый ветерок. Вокруг - никого.
        Сел и вновь завертел головой - та же картина. Поднялся на ноги - ничего не изменилось. Лишь померещилось, что с телом что-то не так: мышцы слушались, но на миг возникло ощущение, будто я новенький, только что сошедший с конвейера механизм и мои шарниры еще не приработались. Обвел взглядом море и не заметил никаких плавсредств.
        Чаек, и тех не было. Ну точно: не Земля.
        Я знал только одну планету, где можно найти почти такие же ландшафты, как на Земле, с поправкой на палеозой. Реплика! Та самая, где еще недавно работала наша экспедиция и где я едва не отдал концы, сломав ногу в лесу-водоеме среди скользких стволов и неправильных пиявок. Любопытно…
        Первая мысль, что приходит в голову, обычно глупая. Меня посетила такая: работа экспедиции на Реплике еще не окончена, а пиявки с тройной ДНК-спиралью, известкование и прочие чудеса, возвращение, Эрлик и мое волшебное могущество в придачу, ликвидация вселенных, проблемы на Луне, бой с космическим монстром - все это мне приснилось, когда я обессиленный выполз-таки на материковый берег и, понятное дело, сразу отключился.
        Удобная гипотеза рухнула сразу, чуть только я обнаружил, что из одежды на мне одни лишь трусы в полосочку, причем относительно чистые, а не перемазанные болотной слизью. Да и не наблюдалось поблизости того паскудного леса-водоема, а шевелилось мелкой волной нормальное синее море. И все-таки я находился на Реплике.
        Вспомнил об адской боли от прикосновения псевдоподии - и сразу сел на гальку. Ноги не держали. Кратковременность той боли объяснялась болевым шоком, и спасибо болевому шоку! - но все равно моим телом овладела крупная дрожь. Сопротивляться ей я был не в силах. Вот ведь память человеческая - не сразу напомнила о той жути, повременила, посоветовалась с психикой и пожалела…
        Лучше бы моя память вообще стерла тот файл! Сволочь она немыслимая.
        Чья-то тень легла на гальку рядом с моей. Ну ясно чья… Дрожь усилилась и перешла в спазм. Я скорчился. И снова боль, но ее хоть можно было терпеть…
        - Ты только не дергайся, - послышался знакомый голос, и боль внезапно отступила. - Я восстановил тебя.
        Интересная новость… Ничего не понимаю.
        Он обошел меня и тоже сел на гальку - по-прежнему стройный, одетый в черное и с неизменной эспаньолкой на узком подбородке. Заходящее солнце золотило его кожу, он не щурился от света и выглядел абсолютно спокойным, будто и не случилось ничего экстраординарного. Этакий денди-супермен из дешевого интерактивного фильма.
        Впрочем, куда до него киношному супермену…
        - Значит, я умер? - тупо поинтересовался я сиплым голосом. Откашлялся.
        - Лучше сказать «перестал существовать», - мягко поправил Эрлик. - Биологическая смерть существует для биологических объектов.
        Справедливо. Ну какой же я биологический объект, если свободно летал в космосе, да что там в космосе - орудовал и в субпространстве, круша чужие миры! Где тут биология? Отсутствует и не нужна. Эрлик деликатно поправлял меня - помощнику галактического координатора пристало быть точным в терминологии.
        - Сложно было восстанавливать? - спросил я без всякого любопытства, просто чтобы не молчать.
        - Нисколько. Труднее было своевременно снять с тебя копию. Само по себе это тоже не проблема, но, видишь ли, я был немного занят, мог и не успеть. Повезло.
        Вот как… Значит, я уже не совсем я, а копия, - оригинал же корчился в ужасных муках, пока не «перестал существовать», как деликатно выразился Эрлик. Не то сгорел в раскаленных объятиях той псевдоподии, не то заживо переварился, как мелкая инфузория внутри хищной амебы.
        Меня передернуло.
        - Восстановил-то хоть точно? - сварливо пробурчал я.
        - Не сомневайся. Ты - это ты.
        Уже легче, подумал я, давя дрожь конечностей усилием воли.
        - А та здоровенная тварь - кто она?
        - Не знаю.
        - Как это?
        - Да вот так - не знаю. Думаю, конкурент. Это наиболее вероятная версия. Возможно и другое: мое руководство решило проверить, не расслабился ли я. Не исключен и такой вариант: проверке подвергся не я, а ты. Если это так, то проверку ты выдержал.
        - Ничего себе проверочка! А как узнать, какая версия верна?
        - Пока никак.
        - Поступит сообщение по официальному каналу? Начальство отметит в приказе?
        Эрлик долго и весело хохотал. Глядя на него, я сначала разозлился, а потом неожиданно для себя и сам всхохотнул. Действительно глупо… хорошо, что он принял мой нелепый вопрос за простую подколку.
        Я принял стоячее положение, для чего сначала воспарил над пляжем на метр. Ага, значит, все мое при мне, а если так, то негоже тупить.
        Ладно, сейчас я приведу себя в норму - ну хоть попытаюсь…
        - А что та… тварь?
        - Спаслась бегством. Ты здорово помог - отвлек ее на себя.
        Меня вновь передернуло. Да уж, отвлек…
        - А рейсовик?
        - Цел и невредим. Там даже ничего не заметили. В целом мы очень аккуратно выяснили отношения с нашим… гм… гостем.
        - И часто тебе приходится выяснять отношения? - спросил я.
        - Всего второй раз.
        - А когда случился первый?
        - Когда я еще был кандидатом. Достаточно давно по человеческим меркам.
        - И ты выдержал проверку?
        Ненужный вопрос, ответ на него очевиден. Но Эрлик ответил:
        - И я, и кое-кто еще. Но об этом после.
        Я лишь пожал плечами: после так после. Ему виднее. Радовало только одно: по его словам, драки с космическими тварями - редкость.
        Мелькнула мысль: а не я ли виноват? Может, это наказание за уничтоженные мной миры, схлопнувшиеся вселенные? Или, может, совсем не в мирах дело, а стоит принять гипотезу Эрлика: просто кто-то там, сильно наверху, мудрый и осторожный, проверяет, не ошибся ли наставник с выбором ученика? Не так ли проверяли и Эрлика с компанией других кандидатов?
        Ладно, пока замнем, подумал я. Авось сам скажет.
        - Прогуляемся? - предложил Эрлик. Он уже был на ногах.
        Мало приятного бродить по галечному пляжу, но нас-то это касалось каким боком? Пусть биологические структуры сбивают себе ноги о камни, а мы полетаем и будем выше камней и биологических структур. Однако Эрлик имел в виду другую прогулку.
        - Где это мы? - только и спросил я, внезапно зависнув вместе с Эрликом над лужайкой совершенно земного вида. Океана уже не наблюдалось, и пахло совсем не морем.
        - Открой глаза и увидишь. Ты уже зрячий, а я не твой поводырь.
        Не лужайка - степь до горизонта. Не сухая, а зеленая, как в разгар весны. Ветер шевелил траву - высокую, ростом по пояс, если не по грудь. Качались на тонких коленчатых стеблях знакомые, тысячу раз виденные метелки семян. Золотились искорки полевых цветов. Нырнув вниз, я сорвал травинку - на вид и на вкус совершенно обыкновенную, земную.
        Но это была не Земля. Это была все та же Реплика, названная Робом Тернером Палеоной за царящий на ней палеозой. Не могло на этих голых равнинах расти никакой травы, ее время еще не пришло! Между прочим, и не придет, потому что мезозоя здесь не будет…
        Но трава росла. А солнце, похоже, только что поднялось из-за горизонта. Мы находились на другом материке.
        - Ты бы хоть оделся, - сказал Эрлик.
        - Тепло, - отмахнулся было я, но тотчас сообразил, что ему, наверное, надоело лицезреть мои трусы в полосочку, и наскоро вырастил себе штаны и рубаху серебристого цвета. Немного подумав, добавил к ним серебристые мокасины. Пусть мой гуру предпочитает темные цвета, это его дело, ну а я побуду в образе доброго пришельца со сказочной планеты.
        Эрлик легонько усмехнулся и не возразил.
        - Нравится? - только и спросил он, взглядом указав на ландшафт.
        - Неплохо, - похвалил я. - Слишком ровно только, холмов не хватает, что ли. А почему трава?
        - Что тебя в ней не устраивает?
        - Наш корабль еще с орбиты снял подробную карту всей планеты, - сказал я. - Да она и экспедицией Роба Тернера была начерно картографирована. Потом еще я снимал со «скакуна». Не было тут ничего такого…
        - Было, - возразил Эрлик.
        - Замаскировал?
        - А ты как думал? Теперь гляди внимательнее.
        Ландшафт преобразился. Нет, трава никуда не делась, и равнина не вспучилась холмами, зато лужайка стала именно лужайкой, поляной в лесу, а не степью. Горизонт исчез. Лес, обыкновенный смешанный земной лес средней полосы обступил поляну со всех сторон, и лишь в двух местах зеленая стена прерывалась: из одного прогала вытекала, а в другой уходила тихая славная речушка, петляющая по поляне. Плеснула мелкая рыбешка, по воде разошлись круги. Какое-то насекомое деловито прожужжало перед моим носом, не заинтересовавшись такой ерундой, как зависшее в воздухе серебристое двуногое.
        - Так лучше?
        - Пожалуй, - осторожно согласился я. - Реальность или морок?
        - Реальнее не бывает.
        Тут был уместен один-единственный вопрос, и я его задал:
        - Зачем?
        В способности Эрлика создавать по своей прихоти любые биоценозы сомневаться не приходилось. Первое, что пришло мне на ум: развлекается. Имеет полное право. Координатору тоже иногда нужно отдохнуть, потому что усталый бог - очень недобрый, а главное, недальновидный бог, может наломать дров. Без отдыха никак. Деятельному существу - деятельный отдых. Ну хотя бы развлечения.
        Да, но усталость и опустошенность - это все-таки человеческое, а Эрлик как-никак бывший человек, если только он не врет. Даже очень бывший. Ему-то отдых нужен ли?
        Приставать к нему с вопросами такого рода я не стал, а взял да и произвел опыт на себе: смогу ли вернуться к кондициям полубога простым хотением?.. И спустя мгновение радостно понял: еще как могу! Надо только не упиваться своим бессилием и не лелеять усталость, а просто захотеть прийти в себя. Все очень просто и достигается совсем небольшим усилием!
        Теперь я был готов сворачивать горы, решать немыслимые головоломки и драться с целой стаей гигантских космических амеб. Более того, мне хотелось немедленного действия. Дворец, что ли, построить, поскольку разрушать города я не хочу?
        Я ограничился тем, что перебросил через речку ажурный мостик в самом живописном месте, где ленивые водовороты неспешно колыхали тростник. К моему удивлению, Эрлик лишь мельком взглянул на мое творение и не уничтожил его.
        - Все-таки зачем все это? - повторил я вопрос насчет ландшафта. - Или не скажешь?
        - Сначала покажу.
        Местность изменилась - хотя, наверное, это мы перенеслись в другое место. Новая поляна в лесу была поменьше прежней, однако и тут петляла речка, видимо, та же самая, а по ее берегам стояли аккуратные домики - на одном берегу стройно, как по линейке, вытянутые в две шеренги вдоль единственной улицы, а на другом - хаотично разбросанные. Три-четыре домика вообще торчали на отшибе, притулившись в разных местах к самому лесу. Возводить мосты через водную преграду было излишне - я заметил их аж четыре штуки. Палисадники с цветами, мощеные дорожки там и сям… ну просто сельская идиллия. Огороды! Синтезаторы пищи, конечно, стоят в каждом домике - хотя неясно, откуда к ним поступает энергия, - однако везде найдутся охотники до натуральной еды либо просто любители покопаться в грядках. Вон, кстати, кто-то копается, голова вниз, а зад задрал…
        Людей в палисадниках, на огородах и дорожках наблюдалось не так чтобы много, а все-таки они были. Одна парочка, обнявшись, торчала на мосту. Кто-то неспешно шел через поляну к самому дальнему домику у леса - и, наверное, зря, потому что из того домика вышел его обитатель с пустой корзинкой, сладко потянулся, прищурился на солнце и, не заметив потенциального визитера, затопал в лес - надо думать, по грибы.
        Совсем юная девушка в легком светлом платьице шла к речке прямо по высокой траве, презрев мощеные дорожки. Кажется, ей это нравилось. Она не сбавила шаг возле уреза воды, и я уже вообразил, что она собирается поплавать прямо в одежде, но она поставила босую ногу на воздух и спокойно перешла над водой на другой берег. Я с недоумением уставился на Эрлика.
        - Они кое-что могут, - пояснил тот, поймав мой взгляд. - Гораздо меньше, чем ты или я, но несколько больше, чем люди Земли. А потенциал развития у них намного выше, чем у обычных людей…
        - Ты постарался? - спросил я, уже догадываясь, что он затеял.
        - Кто же еще.
        - Выбираешь среди людей лучших - и сюда их, в сельскую идиллию?
        - Только с их согласия. А что тебе не так?
        - Тут только памятника Жан-Жаку Руссо не хватает… А хождение по воздуху - потому что надо приманить сюда народ сладкой конфеткой?
        - Воображаешь, что уже научился глядеть в корень? - сердито отбрил меня Эрлик. - Да, один корень ты разглядел. Но их много. Научишься видеть все - тогда и поговорим на равных.
        Я счел за лучшее на время заткнуться. Чертов мой язык, вечно ляпнет первое, что придет на ум! Впрочем, одно-то обстоятельство я угадал, один корень разглядел… И то правда: вот живет-поживает на Земле человек прекрасных качеств, прямая дорога ему в колонию для безупречных людей, да как уговоришь его бросить знакомое да привычное? Только и остается, что поманить чем-нибудь вкусненьким и, конечно, не обмануть…
        Девушка давно пропала из виду, а я все размышлял. Здесь аж четыре моста, так зачем же она сотворила для себя временный пятый, притом невидимый? Не ахти какая загадка: развлекается, вот зачем. Может, еще не наигралась, а может, просто пользуется тем, что ей подарено, и для нее это так же естественно, как простому человеку моргнуть или почесаться…
        Одно строение в «регулярной» части селения выделялось среди прочих - длинное и не слишком казистое, хотя и аккуратное на вид. То ли склад, то ли что-то промышленное.
        - Там энергоустановка? - указал я кивком.
        - Мастерские для любителей работать сообща, - пояснил Эрлик. - Не бездельничать же людям. Кто-то работает дома, а у некоторых тяга сотворить что-нибудь грандиозное, такое, что одному не под силу. Почему бы не создать им начальные условия? А дальше сами…
        - А развлечения?
        - Они сами развлекаются, когда им хочется. Я лишь присматриваю.
        - Приходится вмешиваться при случае, а?
        - Редко.
        Но все-таки приходится, отметил я про себя. Ну конечно. Люди - они где угодно люди, хоть на Земле, хоть на Реплике. А где больше одного человека, там и ссоры.
        Не зря, наверное, вон те домики стоят на отшибе!
        Не знаю насчет всех корней, но общую суть идеи Эрлика я уловил. Создать не просто еще одну внеземную колонию, а просто-напросто альтернативное человечество - вот на что он замахнулся! Присмотр за группой избранных, конечно, необходим… хотелось бы знать, постоянный или только на первых порах, а дальше сами?
        А ведь это уже было! Первобытный коммунизм, закрытые общины ессеев, граждане Уранополиса… и более или менее жалкое фиаско во всех известных случаях. Замах, вне всякого сомнения, благородный: ничего не разрушать, только строить…
        Где-то я уже слышал о такой максиме - или, может, читал? Не помню. Строить без разрушения на Земле, конечно, невозможно, да и в новых колониях не очень-то получится, но здесь, на Реплике, - почему бы нет? Во всяком случае, можно попытаться. У этого цыпленка есть шанс вылупиться, не разбив яйца. Помоги ему и вместе с ним строй с нуля что хочешь, а разрушать предоставь следующим поколениям, если построенное тобой и такими, как ты, им не понравится… Экий я пессимист, а вдруг постройка окажется ничего себе, вдруг она будет нуждаться всего лишь в достройке и косметическом ремонте? Может такое быть? Пожалуй, да - чисто теоретически. Да только всякому известно, каков путь от теории до практики. От некоторых теорий до реальности и пути-то нет никакого…
        - Это у тебя копии или настоящие люди? - спросил я.
        - Как в хорошей галерее - только подлинники.
        - А как ты их отбираешь?
        - Очень тщательно. - Вдаваться в подробности Эрлик не пожелал - мол, подумай и сам поймешь, - а я, не дождавшись ответа, решил пока не настаивать. Может, и правда пойму.
        - И никто из них не просится обратно на Землю?
        - Изредка. Обычно я иду навстречу, но прежде пытаюсь убедить остаться. Один человек, исчезнувший неведомо куда и вновь объявившийся с провалом в памяти, еще никого на Земле не заинтересует, но если их много - такой феномен рано или поздно заинтересует обязательно.
        - Я догадываюсь кого…
        Вот, кстати, еще забота на мою голову, если я окончательно соглашусь быть замом Эрлика по Земле, - гасить чрезмерное любопытство тех, в чьи служебные обязанности входит расследование всяческих странностей. Хлопотно. Впрочем, мне предлагают не синекуру, уж что-что, а это я уже усвоил!
        - Может, я тебе уже надоел с этим вопросом, - дипломатично произнес я, - но все-таки спрошу еще раз: зачем все это? Ты выращиваешь здесь, так сказать, улучшенную модель человечества?
        - Незачем спрашивать, если сам уже все понял, - сухо ответил Эрлик.
        - Неужели есть успехи?
        Кто угодно заметил бы иронию в моем вопросе, а заметив - вспылил. Но «кто угодно» - не Эрлик, и наоборот.
        - В некотором смысле, в некотором смысле…
        - А дальше что? - изнывая от нетерпения, спросил я.
        Глава 14
        Таблетка
        - Слушать меня внимательно, - сказал Рудра. - Да вы сядьте, вон сколько кресел. Расслабьтесь. Серьезную беседу лучше вести в непринужденной обстановке… Вас осталось восемь. Все вы прошли несколько этапов отбора, кто-то более успешно, кто-то менее, но прошли все. С момента причисления к кандидатам каждый из вас получил ряд способностей, не характерных для обычного представителя вашей цивилизации, как то: умение быстро перемещаться в пределах планеты, многое видеть, управлять внешними объектами, не афишируя свое присутствие, идеальное здоровье и теоретическое бессмертие. То есть убить вас все-таки можно, но от старости или болезни вы ни в коем случае не умрете. Все вы были выбраны из числа неравнодушных, тех, кому настолько не нравится окружающий мир и настолько нестерпимо бессилие что-либо изменить в нем, что вы были готовы кардинально решить проблему, уйдя из него навсегда. Получив новые способности, вы попытались, каждый по-своему, применить их…
        «Для благой цели, - мысленно закончил Василий, - потому что тех, кто слишком старался для себя, здесь уже нет».
        По-видимому, это и без того подразумевалось, поскольку Рудра продолжил иначе:
        - Разумеется, я следил за вашими успехами, неудачами и сомнениями. Каждый из вас хотя бы однажды попросил меня исключить его из числа кандидатов или хотя бы имел такое намерение, - тут он со значением посмотрел на Василия, затем почему-то на Ральфа, - что говорит о вашей похвальной скромности, но еще больше о естественном страхе перед ответственностью. Впрочем, никто из вас не настаивал на отчислении и не ныл, просясь обратно в человечество, а это говорит о том, что вы победили страх или хотя бы свыклись с ним. Никто из вас, оставшись временно без присмотра, не напортачил сильнее допустимого. Далее, все вы устно или мысленно пожелали узнать больше о строении и истории Вселенной, имея в виду также структуру, малую часть которой представляю здесь я. Любознательность вовсе не грех, она приветствуется…
        Все-таки он читает наши мысли, окончательно уверился Василий. Не просто способен на это в принципе, а подслушивает регулярно, а то и постоянно. Собственно, кто бы сомневался…
        Кандидаты сидели, а Рудра стоял перед ними, словно лектор. Он изменился с прошлой встречи, его взгляд стал жестче, а еще координатор казался уставшим и даже не собирался (или забыл?) скрыть это обстоятельство, хотя мог бы сделать это без труда. Похоже, ему досталось в галактических разборках… Неужели внешнее нападение, в отражении которого на периферийных участках стояли кандидаты, было реальной атакой, агрессией, а не очередным выдуманным Рудрой испытанием?
        Кажется, да. А если так, то что же получается? Галактическое начальство во многом номинально, коль скоро оно терпит «феодальные распри» в низах, все эти польско-литовские наезды одного ясновельможного пана на другого? Ой-ой…
        Василий решил, что подумает об этом потом, сейчас было некогда. Важен итог: атака отбита. Без сомнения, Рудра принял на себя основной удар и выполнил львиную долю боевой работы. Иначе и быть не могло, если только все это «по правде» и нет здесь более тонкой игры…
        Да, но где они теперь, умные мудрилы и глупые хитрецы, с самого начала подозревавшие, что их водят за нос? А? Покажите мне их. Нету. Отчислены.
        Выходит, остались умные хитрецы и наивные простаки?.. Василий мысленно выругался, честно признавшись себе, что он как раз из последних.
        - Итак, вас теперь восемь, - продолжал Рудра, обводя всех взглядом и никак не реагируя на мысли, что наверняка бурно роились в восьми головах. - А нужен только один. Имейте в виду, время поджимает. Промедлим сверх необходимого - дождемся новой атаки, и у меня нет уверенности, что на этот раз нам удастся выстоять. Кстати, для вас это повод задуматься: к тому ли вы стремитесь, что вам действительно нужно? Если кто-то из вас вообразил себе, что цивилизация, стоящая гораздо выше вашей, абсолютно вегетарианская, то должен вас разочаровать: это не так. Борьба за место под солнцем универсальна для всего живого, от амеб до хозяев Вселенной. Будь ваша цивилизация незлобивой, я не стал бы искать преемника среди ее представителей, мне бы просто не позволили сделать такую глупость. Так что готовьтесь к борьбе и выживанию… Никто не желает отказаться прямо сейчас?
        Он сделал паузу, а каждый кандидат в то же время исподтишка оглядел соседей. Никто не отказался.
        - Теперь о том, о чем я еще не говорил никому из вас, а именно о задачах, стоящих перед координатором, о тех задачах, которые он должен решать постоянно и аккуратно, если не хочет быть смещенным со своего поста и… об этом пока не будем. Первая из них и самая безвредная - наблюдение за цивилизацией землян, имея в виду главным образом мониторинг общих тенденций. Но и случайностями пренебрегать не следует. Если какой-нибудь никем не запланированный процесс вроде природной катастрофы сыграет роль спускового крючка и приведет к социальному катаклизму планетарного масштаба - это прокол координатора: почему проглядел нарастание напряжения в природе, а главное, в социуме? Последняя сотня лет вашего развития подбросила мне не один десяток задач подобного рода…
        Кандидаты молча внимали, и в глазах их читалось «да уж»…
        - Вторая задача - спасение человеческой расы в случае, если катастрофа неизбежна или уже произошла. Она, кстати, необязательно может произойти по недосмотру координатора, поскольку в некоторых ситуациях и он может оказаться бессилен. Чувствую, у вас давно созрел вопрос: зачем это нам, небожителям? Для чего мы опекаем вас и еще множество других младенческих цивилизаций? Ответ таков: разум - достаточно редкое явление, не в каждой галактике прячется хотя бы одна цивилизация, обладающая перспективой развития. Вселенная велика, места хватит для всех, а если когда-нибудь станет тесно, то существуют иные вселенные. Разумная Метавселенная - чем не грандиозная цель на отдаленную перспективу? Конкуренции между моей цивилизацией и вашей нет и быть не может - в противном случае вы были бы уничтожены еще в палеолите, превентивно. Вместо этого мы изучаем и защищаем. Мы вовсе не считаем себя самыми совершенными, мы просто успели раньше. Загорись ваша звезда за три-четыре миллиарда лет до того, как она загорелась в действительности, - и все могло бы повернуться совсем иначе. Но реальность такова: на сегодняшний
день - я имею в виду достаточно большой срок порядка миллионов лет по вашему счету - именно мы определяем, выражаясь по-детски, что хорошо, а что плохо, вне зависимости от того, нравится это кому-то или нет. Наконец, задача третья, не сиюминутная, а на перспективу: не допустить межцивилизационных конфликтов в том переходном периоде, когда ваша цивилизация столкнется с соседями, столь же нахальными и полагающими себя единственными и неповторимыми. Взрослые не должны допускать ссор в детской песочнице. Никаких расквашенных носов. Все понятно? Вопросы?
        - Где находится ближайшая к нам цивилизация? - Василий успел первым.
        - Не уполномочен отвечать, - холодно молвил Рудра.
        - Но… она в нашей Галактике?
        - Ответ на этот вопрос получит лишь один из вас.
        Понятно… Кто - можно даже не спрашивать.
        - Почему бы не предотвратить ядерную войну? - спросила Мин Джи.
        - Как? - Рудра иронически поднял бровь.
        - Уничтожить все ядерные боеприпасы… нет, лучше не уничтожать, а обезвредить. И обезвреживать их по мере их производства. Пусть военные и политики думают, что вооружены до зубов, тогда как на самом деле…
        Ральф вздохнул и задвигался - как видно, раньше других сообразил, что предложение кореянки отдает детским лепетом в только что упомянутой песочнице.
        - Потому что существует бактериологическое оружие, а также арсеналы оружия традиционного, - терпеливо объяснил Рудра. - А еще потому, что как только до тех, кто у вас принимает решения, дойдет, что сдерживающее начало исчезло, немедленно начнется война всех со всеми. Это достаточный аргумент?
        - Но масштабный ядерный конфликт убьет все человечество!
        - Что ты предлагаешь? Я вижу, тебе не терпится что-то сказать.
        - Почему бы не вмешаться на уровне разума и психики? - не сдавалась Мин Джи. - Разве нельзя внушить всем людям планеты отвращение к войнам и насилию?
        Из уст хладнокровного и умелого бойца это прозвучало довольно забавно.
        - Вот так взять и внушить. Причем только для начала, как я понимаю?
        - Да!
        - Мои полномочия равны моим возможностям, - спокойно объяснил Рудра. - Изменить нравы человечества я не в силах. Реморализовать значительной численности коллектив или группу также не могу. Способен, и то в определенных пределах, работать с отдельными индивидуумами и уже через них с человечеством… но это я уже пробовал.
        Будда, вспомнил Василий. Иисус. Мухаммед. Заратустра. Апостол Павел. Сколько их было всего?
        И всякий раз разочарование в конечном итоге…
        Эх, люди!
        - Но ведь глобальный ядерный конфликт уничтожит человечество! - не унималась кореянка.
        Видно было, этот аргумент Рудра слышит не впервые.
        - Он уничтожит только цивилизацию. Не путайте одно с другим и не ставьте человеческую глупость в один ряд с космической катастрофой. Какое-то количество людей, вероятно, уцелеет в подземных убежищах и по окончании ядерной зимы вновь начнет осваивать поверхность вашей планеты. Да, уцелеют немногие, но их количество будет достаточным, чтобы не бояться вырождения. Человечеству не впервой проходить сквозь «бутылочное горлышко». Любая разумная раса уникальна и не должна исчезнуть. Она и не исчезнет. На пепле старой цивилизации возникнет новая, чтобы начать заново и, возможно, с лучшими результатами. Если квалифицированно помочь ей в этом - однозначно с лучшими. Почти наверняка координатору придется незаметно вмешиваться, чтобы подтолкнуть одни процессы и замедлить другие, но ведь в том и состоит его работа. Беспокоиться не о чем.
        У кандидатов был обалделый вид. Каждый из них, наверное, подумал: «Ну ни фига себе!» Первым подобрал отпавшую челюсть конопатый Родион, и почти сразу худенький коротышка Маурицио, одетый в черное обтягивающее трико, как цирковой гимнаст, спросил:
        - А бывало где-нибудь, чтобы какая-нибудь цивилизация уничтожала сама себя полностью, без остатка?
        - В единичных случаях - да, - без воодушевления признал Рудра.
        - Значит, все-таки были случаи!
        - Повторяю: единичные. Либо в далеком прошлом, либо там, куда мы еще не добрались, либо по вине координаторов. Никто не застрахован от ошибок, а изредка случается и халатность. Наконец, бывают - я уже говорил об этом - обстоятельства непреодолимой силы, выражаясь языком ваших юристов.
        - Что же случилось с провинившимися координаторами? - спросила Эмбер. Голос у нее был странный, квакающий, а тон как будто обыкновенный. Так спрашивают о том, какая завтра ожидается погода. - Их как-то наказали?
        - Они наказали сами себя, разделив участь погибшей расы, - ответил Рудра, - и, поверьте мне на слово, правильно сделали.
        - Иначе что? - вскинулся Родион.
        - Иначе ничего хорошего. - Углубиться в подробности Рудра не пожелал.
        Кто-то ерзал, кто-то сидел неподвижно, но слегка - или не слегка? - пришибленными были все. А Рудра держал паузу, совершенно по-человечески покачиваясь с пятки на носок. Сейчас он выглядел лучше, чем в начале беседы, и одет был точно так же, как на мосту при первой встрече с Василием, и в глазах координатора был заметен тот же мефистофельский блеск. С чего бы? Отдохнул? Может, подпитывается психической энергией кандидатов? И еще интересно: не являлся ли он хоть раз если не доктору Фаусту, то Гете?
        - Еще вопросы имеются?
        - Есть ли бог? - звенящим голосом выкрикнул вдруг Хорхе. - Настоящий бог, не ты, есть ли он?
        Вот что его волнует, понял Василий, припомнив недавний разговор с Борисом Ефимовичем в этой самой гостиной. Ясно… Католическое воспитание с младых ногтей - и вдруг опрокинутая навзничь гносеология. Как же человеку существовать без истинного бога? Некому пожаловаться, не на кого надеяться…
        - Без комментариев, - сухо проронил Рудра.
        - Мне бы тоже хотелось узнать ответ на этот вопрос, - подала голос негритянка.
        - Всем хочется? - Кажется, на сей раз Рудра рассердился. - Ну конечно. Чего было и ожидать. Тогда отвечу так: теоретически допустимо, что над нашей цивилизацией, распространившей свое влияние, прошу заметить, еще не на всю Вселенную, стоит и опекает ее некая суперсверхцивилизация либо, что вероятнее, один-единственный ее представитель, взявшийся откуда-то извне и, возможно, создавший нашу Вселенную мысленным усилием. Можно допустить такое. Но это даже не теория, это непроверяемая гипотеза, своего рода спекуляция. Могу ручаться лишь за одно: любые обряды и любые моления, обращенные к этому гипотетическому существу, совершенно бессмысленны как для моей цивилизации, так и для вашей.
        Облом, подумал Василий. Ему было жаль хорошего парня Хорхе.
        Ничего, справится. На то и церковная догматика, чтобы обходить любые препятствия. Догматы принимались отнюдь не дураками.
        - Еще вопросы?
        Повисла пауза. Василий рассудил, что лучше помолчать, а то вон белокурая бестия Ральф молчит и слывет за умного…
        И сейчас же белокурая бестия подала голос:
        - Не мог бы ты предстать перед нами в своем истинном виде?
        - Предстану только перед одним, вы знаете перед кем, - сейчас же ответил Рудра. - Напоследок. Приняв меры для его безопасности. Остальным незачем знать.
        Ого! Значит, он не гуманоид?
        Предположение, осознал Василий. Всего лишь предположение, потому что откуда мы можем что-либо знать о Рудре? Только от самого Рудры.
        Однако если он не гуманоид, то приходится признать, что за время, проведенное на Земле, он изрядно очеловечился…
        - Если вопросов больше нет, то слушайте дальше. Гонка к финишу продолжается, и могу обещать, что она не затянется. Вы получите новые способности и новые задания. По результатам их выполнения я буду судить, кто из вас лишний. Естественно, перед выполнением заданий в реальном мире вы потренируетесь на моделях.
        «Вольно. Разойдись», - мысленно договорил за него Василий и не сильно ошибся: армейских команд не последовало, а Рудра просто исчез, оставив кандидатов озадаченно переглядываться.
        Разойтись? Пожалуй. Все равно говорить не о чем. Уйти к себе и ждать обещанного. Новые способности - интересно, каковы на вкус?
        А задания?

* * *
        Корпоратив, устроенный для верхушки крупнейшего сырьевого холдинга, был скромен (участвовали только члены Совета директоров материнской компании и несколько топ-менеджеров), но великолепен, да и в какую дефектную голову пришла бы несусветная мысль, что можно провести его как-то иначе? Недопустимо и немыслимо опускать планку, по статусу не положено, а главное, вредно: экономия может быть сочтена признаком финансовых затруднений, что мгновенно скажется на курсе акций. Ограничить масштаб вечеринки можно, но пусть будет дорого. Место проведения - более чем достойное, напитки и закуски - высочайшего класса, приглашенные звезды - только те, чей вечер не купишь за годовую зарплату заполярного вахтовика, каковой, по правде говоря, в гробу видал такие вечера.
        Статус. Статус! Он теперь означает иное, нежели в давно прошедшие и уже полузабытые времена малиновых пиджаков и бычьих затылков. Откуда только берется великосветскость, из каких рассеянных в пространстве невидимых спор произрастает она, почему ее душат, но не могут задушить сорняки? Или ею заражаются, как гриппом?
        Но и грипп мутирует, и вот уже вирус подцепил и встроил в свой геном сколько-то генов от старого московского купечества - это ничего, это можно, нешто мы не русские? Западная демократичность в общении? Всенепременно. Переходящая в конце вечера в российское панибратство? И это допустимо, надо же стряхнуть с себя напряжение! Но не зарывайся, веди себя прилично, знай свои рамки, а лучше всего братайся с выпивкой и закуской.
        Бледная заливная стерлядь и дразнящая обоняние копченая севрюга, не вульгарная семга, разжиревшая на комбикорме в садках, а настоящая онежская семужка, «беспощадно вкусные» устрицы, доставленные самолетом из Новой Зеландии, икра в вазочках, куропатки и рябчики, фаршированные черными французскими трюфелями, хамон и сесина, знаменитое на всю столицу мясо по-бургундски от шеф-повара, поросенок с румяной корочкой и яблоком во рту для любителей чего попроще… всего и не перечесть. Громадный вареный омар важно сложил клешни, словно морской царь, окруженный челядью из усатых лангустов, и выглядел даже довольным: его не выставят в зоомузее на показ всяким плебеям, его съедят достойные люди.
        Вина - под стать. Шампанское «Дом Периньон», «Пайпер Хайдсик» и «Мумм Гранд Кордон». А коньяки! А коллекционные виски из зябких глубин шотландских подвалов, чья история уходит в прошлое к временам Марии Стюарт, если не Роберта Брюса! История благородных напитков - отражение истории человечества; знакомясь с первой, поневоле постигаешь и вторую. Так не томи же бездельем вкусовые пупырышки, дай им работу!
        В этом кругу избранных Василий был своим - и одновременно его не было вовсе. Никто не удивлялся, увидев его, с ним здоровались словами или доброжелательным кивком, ему улыбались ничего не значащими улыбками, директриса по связям с общественностью Алла Мартыновна Чечевицына даже отпустила в его адрес скабрезную шутку, с трудом двигая губами (две подтяжки кожи), и проиллюстрировала ее намеком на виляние бедрами (три липоксации), - но стоило Василию выпасть из поля зрения, как о нем мгновенно забывали. Все шло как надо. Повинуясь его взгляду, подбежал накрахмаленный официант, вскрыл блестящими щипцами клешню омара. Василий взял серебряную двузубую вилочку, попробовал на вкус морское членистоногое и нашел его годным. Хотя в своих апартаментах он создавал для себя блюда и повкуснее.
        Дежурно улыбаясь, он сел за крайний стол рядом с главой дочерней компании, обвел взглядом зал. Где… объект? Ага, вот он. Не за столом босса, но за соседним, как и ожидалось. Как и должно быть. Где же еще должен помещаться тот, кому протежирует босс, кто на следующей неделе должен занять место в совете директоров, оттеснив вон того… губастого, с бульдожьей рожей, бритоголового племянника Аллы Мартыновны. И кто никого не оттеснит и никакое место не займет, если задание будет выполнено.
        Симпатичен он был, боссов протеже: моложавый, крупный, хорошо сложенный, с некрасивым, зато умным и приятным лицом, с естественными, но достойными манерами… волевой подбородок, развитое долгой практикой умение элегантно носить дорогой костюм и не менее полезное умение сдерживать эмоции, никаких замашек нувориша, в светлой голове наверняка планов громадье… акула, конечно, та еще, все они здесь акулы, фитофагов нет… а как его зовут? Олег Тимофеевич. Ясно. Чем он не угодил Рудре, почему его нельзя допускать в совет директоров? Ну что такое этот сырьевой холдинг, если не вникать в подробности? Тянет из земли то, что в ней лежит, бурит, копает, высасывает и вычерпывает, подпитывает налогами государственный бюджет, обманывая по возможности, не упустит случая хапнуть из того же бюджета, губит природу, ну так кто же ее не губит? Ничего не понятно…
        Тебе и не надо понимать, сказал себе Василий. У тебя есть только задание, как у киллера. Выполняй.
        …Уже были произнесены первые тосты, уже шипящее шампанское, взбудоражив по пути вкусовые пупырышки, устремилось в желудки, уже давно двигались челюсти, круша местные и заморские кулинарные редкости, и мужчины ослабили узлы галстуков, не решаясь пока снять пиджаки, и голоса звучали все громче, и где-то за дальним столом уже слышался заливистый женский смех - словом, веселье началось пристойно, как подобает, и решительно ничто не предвещало скандала. Олег Тимофеевич вел себя безукоризненно, да и кто мог ожидать чего-то иного? Может, одна только Алла Мартыновна, догадывающаяся, что ее племянника оттирают на глазах, желала втайне чего-нибудь этакого однако не будем злословить, не имея доказательств. Отдав должное брюту, Олег Тимофеевич отодвинул вместе с фужером пузатый коньячный бокал, отверг виски и патриотично указал подоспевшему официанту на водку. Стопка мигом наполнилась. Олег Тимофеевич выпил не поморщившись, закусил соленым грибочком и с благодушной самоиронией рассказал соседке, как в ледяной пещере под Якутском он пил ледяную водку из ледяных стопок, закусывая строганиной из мерзлого чира и
сырой жеребячьей печени. Дама ужасалась: «Неужели из сырой печени?» Даме мерещились несварение и злой эхинококк.
        Организм властно потребовал еще выпить, а душе захотелось развернуться во всю залихватскую ширь. В другое время Олег Тимофеевич, требовательный к себе не меньше, чем к подчиненным, насторожился бы и взял себя в руки, но теперь этого почему-то не произошло. А стопка перед ним вновь оказалась наполненной… официант вроде не подлетал, сама она, что ли?.. Впрочем, какая разница! Прозит!
        Теперь можно снять и пиджак. Застегнутый согласно требованиям деловой этики на одну лишь верхнюю пуговицу, он против ожидания заартачился. Вредная пуговица не пожелала расстегнуться. Пришлось ее оборвать: чего она мешается, в самом деле? Если враг не сдается, то что с ним делают, ась?
        Пиджак - на пол. И потоптать. Второй враг - стопка, уже вновь кем-то наполненная. Уничтожить врага. Олег Тимофеевич прицельно выплеснул водку себе в горло, а стопку что было сил хватил о пол. Брызнули осколки, взвизгнула дама, и тут на расходившегося топ-менеджера стали обращать внимание за соседними столами. Сам босс-покровитель повернул в его сторону голову и нахмурился.
        Было отчего! Олег Тимофеевич молча и яростно плясал на своем пиджаке, уже имея в левой руке початую бутылку «Царской золотой» и время от времени присасываясь к ней, как теленок к вымени, а правой рукой отпихивал двух непрошеных доброхотов, пытавшихся урезонить буяна. Жаль, очень жаль, что ни один из них не догадался взглянуть в глаза Олегу Тимофеевичу! Этот взглянувший оторопел бы, увидев в них немой крик: «Что это я? Что со мной? Зачем? Я не хочу! Помогите!»
        Помочь-то пытались, да безуспешно. Небывалая окрыляющая сила бушевала внутри Олега Тимофеевича, жила вне его сознания и царила, как абсолютный монарх. Сила! Рвущая путы условностей, чуточку радующая, но больше ужасающая, она росла, пенилась, как шампанское, и норовила хлынуть через край. Помогите…
        Не помогли, не сумели. А когда в зал, пританцовывая и загадочно улыбаясь, вошел приглашенный комик-пародист, доброхоты попросту разлетелись в стороны. Даже сейчас Олег Тимофеевич не стал оглашать зал пещерным боевым кличем - зачем ненужные шумы? Только дела имеют значение в деловом мире.
        И дела последовали! Схватив за заднюю ногу румяного поросенка, Олег Тимофеевич в два прыжка оказался возле эстрадной звезды и со всего размаха звезданул поросенком по известной всей стране лукавой улыбке. Раздался короткий сочный звук, будто на пол уронили куль с мокрым песком, поросенок распался надвое, яблоко выскочило из свинячьей пасти и запрыгало по полу, а горемыка-пародист не успел ничего, даже удивиться. Он был сметен, будто кегля, и, взбрыкнув ногами, опрокинулся навзничь.
        Тут уже все закричали на разные лады, и в зале как по волшебству возникли телохранители босса. Олег Тимофеевич метко швырнул в них поросячьей половинкой и, запрыгнув на стол с легкостью тушканчика, заплясал на нем. Стол крякал и жаловался. Закуски и заедки полетели на пол, грузно рухнуло титаническое блюдо с рекордным омаром и лангустами, а Олег Тимофеевич, одним движением сорвав с шеи галстук, принялся с треском материи сдирать с туловища белоснежную сорочку. Немедленно обнаружилось, что молчание не есть непременное условие его буйства. «Стриптиз! - на весь зал закричал он, выпутываясь из рукавов и окончательно превращая сорочку в рваную тряпку. - Шест мне!»
        Вместо шеста на него насела охрана, несколько гостей уже наперебой звонили в неотложную психиатрическую, радостно изумленная Алла Мартыновна снимала инцидент на камеру, и на дальнейшее развитие событий Василий не стал смотреть.
        Он так и не понял, доволен он собой или нет. С одной стороны, задание выполнено, и Олегу Тимофеевичу не светит место в совете директоров, а светит оно несимпатичному племяннику Аллы Мартыновны. Зачем это понадобилось Рудре - бог весть, ну да вряд ли он что-то делает просто так. Не одарив кандидатов прогностическими способностями, он снабдил их полезным инструментом: умением управлять людьми на расстоянии. И сами кандидаты - тоже инструменты, а Рудра смотрит на них с прищуром старого слесаря: кондиция или дерьмо? Кто-то плохо заточен, и это поправимо, а кто-то вообще сработан из низколегированной стали, в утиль его…
        Ничего особенного, так и должно быть. Безупречных не бывает, бывают иллюзии. Ирвин казался безупречным, пока не сломался.
        Убивать Олега Тимофеевича Василий не собирался: убийство не значилось в задании. Он предполагал всего лишь устроить топ-менеджеру автомобильную катастрофу по дороге с корпоратива, в каковой катастрофе водитель всего лишь украсился бы парочкой синяков, зато пассажир получил бы достаточные телесные повреждения, чтобы на несколько месяцев выбыть из строя. Просто и без лишних выдумок, по принципу экономии усилий. Тренировка на модели прошла безукоризненно, а уж как перевернулся и лег на крышу лимузин - любо-дорого было посмотреть.
        Но заглянув любопытства ради на корпоратив, Василий передумал. Всего лишь три месяца назад он ненавидел этих ворюг-толстосумов со всей ненавистью офисной планктонной частицы, честно признавая, что в глубине души завидует им, - теперь лишь презирал. И понимал, что решил унизить бедолагу Олега Тимофеевича не из едкой планктонной зависти, а из чистого презрения. Кто я, а кто ты - осознал? Ну и не выпендривайся.
        Вознесся, однако!
        Осталось сделать самую малость: убрать свое изображение из видеозаписей. Сделав это, Василий покинул банкетный зал, но вместо того, чтобы вернуться в круглую гостиную и смиренно ждать оценки экзаменатора, перенесся в свою съемную комнатушку в обреченном на снос обшарпанном доме с опасной трещиной на фасаде, в тот самый апрельский день, в тот самый час…
        Вмешаться в прошлое невозможно по определению, но можно наблюдать. Сам себе Василий казался вполне материальным, себя он видел и мог пощупать, но любой, кому вздумалось бы, запросто прошел бы сквозь него, ничегошеньки не заметив. Удобно! Ни от кого не придется уворачиваться, как уэллсовскому человеку-невидимке, и не нужно задерживать дыхание, чтобы, боже упаси, не нашуметь. Кстати, что там писали популяризаторы физики - невидимка должен быть слеп? Не ту физику они популяризировали.
        Узкая комната-пенал отражала убогий быт: мусор, пыль, расхристанная постель, огрызки и объедки на тумбочке, заменяющей стол. Ничуть не опрятнее, чем у квартирной хозяйки, старой пьяницы, с той лишь разницей, что квартирант имел ноутбук, а старухе было невдомек, зачем он нужен.
        Ностальгического чувства так и не возникло. Василий испытал жгучий стыд.
        «А где же я?» С этой мыслью он прильнул к оконному пыльному стеклу и понял, что точно выбрал время. Он увидел себя бредущим прочь от дома - навсегда, как мнилось. Прочь от жизни такой и вообще из бытия. Даже предсмертной записки не оставил, потому что всех презирал. Нет бы начать с себя!
        - Вернись, дурак, - прошептал Василий, но, конечно, никем не был услышан. Провожая взглядом нескладную свою фигуру, он морщился, как от зубной боли. Ну куда, куда ты идешь, от чего бежишь? От бесперспективности своего существования, что ли? Похоже на то. Отсутствие целей… Стать таким, как Олег Тимофеевич, ты не хочешь, служить до старости ему подобным тебе тоже поперек горла, и нет ветра, что наполнил бы твои паруса. Хм, а ты искал его, этот ветер?
        Заряд снежной крупы ударил в стекло, и Василий, замычав, отстранился. Рудра стал для тебя тем ветром, сказал он себе. Господи, да о чем я думал еще недавно? Вернуться? Отказаться? Я же не хочу назад в человечество, то есть, может, умом и хочу иногда, да не смогу уже. Привык к могуществу, как автомобилист привыкает к своей механической повозке на колесах, нет, даже намного хуже: как наркоман привыкает к ежедневной дозе и уже не мыслит себе существования без нее. И страшно мне до дрожи в коленках, и сосет под ложечкой, а куда же мне деться? Нет никаких сил спрыгнуть с этого поезда, разве что спихнут силой… хорошо еще, что Рудра взял на себя эту обязанность, а не предоставил кандидатам играть в «царя горы», спихивая друг друга!
        «Но если буду отбракован - черта лысого я теперь пойду самоубиваться, - сказал он себе. - Может, на прощание обзову Рудру сукиным сыном, но все равно скажу ему спасибо за школу».
        Он засмеялся, поняв, что сейчас с ним происходит окончательное перерождение, и тотчас ощутил, что в левом сжатом кулаке зажато нечто мелкое, чего только что не было. Разжав пальцы, он обнаружил, что на ладони лежит крупная пилюля. Одна, причем белая, а не две разноцветные, как в «Матрице».
        «Если уверен в себе - глотай», - произнес кто-то внутри него голосом Рудры, и сразу пришло понимание, что означает эта таблетка. Новый шаг на пути в боги, и шаг пороговый, бесповоротный.
        Расчеловечивание.
        Овцы не управляют отарой. Надзирающий за человечеством не должен быть человеком.
        Василий еще подумал о том, что по всем психологическим клише его сейчас должно бросить в жар, а потом безо всякого перерыва - в криогенную камеру, чтобы кожа от макушки до пят покрылась мурашками величиной с желудь, но почему-то не случилось ни того, ни другого. Вот же дерево бесчувственное, окаменевшее… не боишься, что ли?
        Но ведь и правда: не боюсь. Немного жаль только.
        А не придет ли время, когда станет не «немного», а очень-очень жаль?
        Может, нет, а может, и да. Как узнаешь заранее? Где они тут, чужие ошибки, чтобы поучиться на них? Топай помалу вперед без карты и компаса, наступай на грабли, набивай шишки. И не жалуйся! Наоборот, будь рад, что имеешь время на колебания и размышления.
        «Тот» Василий уже давно скрылся из виду, а этот размышлял и колебался, благо время было. Он проглотит таблетку, станет кем-то другим, и это правильно: человек глуп и слаб. Можно не глотать - и что тогда? Вспомнились слова Рудры: «Если вы не подойдете, я обязуюсь вернуть вас в исходное состояние, то есть поместить в эту же пространственно-временную точку с подчищенной памятью, и делайте с собой что хотите». Вот интересно: как он это провернет, если за прошлым можно только следить, не вмешиваясь?
        Он понял ответ: достаточно обнулить меня-сегодняшнего, и тогда останется лишь тот я-из-прошлого, что с мрачной решимостью обнулить себя топает на пешеходный мост по-над рекой… нет, не получается: теперь Рудра не должен вмешаться в попытку суицида, а ведь он уже вмешался! Отсутствие действия вместо действия - тоже вмешательство и притом временной парадокс в чистом виде. Быть может, ему все-таки можно вмешиваться в прошлое в исключительных случаях?
        В самом деле: что такого я натворил на Земле, будучи кандидатом? Ушиб росомаху, продырявил извращенца. Спас девчушку и пацана. Вылечил нескольких неизлечимо больных. Ускорил извержение вулкана. Ликвидировал экологическую катастрофу местного масштаба. Не столь уж великие дела, чтобы нельзя было отменить их безболезненно для человечества, хотя детей ужасно жаль…
        Как поступить?
        Глотать таблетку, ясное дело. Хотя бы ради тех детей.
        Но прежде…
        С внезапной радостью он понял, что способен на это. Более того, с новыми возможностями создание резервной копии своей личности не представлялось чем-то особенно трудным. Когда в воздухе сгустился полупрозрачный шар размером с апельсин, Василий прилепил его к потолку - пусть сегодняшний Я повисит тут незримо для всех, может, когда-нибудь пригодится.
        После чего улыбнулся, сунул в рот таблетку, сотворил в ротовой полости немного воды и глотнул.
        Ни горечи, ни сладости. Вообще никакого вкуса.
        Но что-то определенно изменилось.

* * *
        - Сегодня нас покинут двое, - молвил Рудра в столь глубокой тишине, что удалось бы, пожалуй, услышать падение пылинки на пол, если бы в воздухе гостиной действительно витали пылинки. - Шестеро из вас справились с заданием, двое - нет.
        Он выдержал паузу. Кандидаты боялись дышать. Не поворачивая головы, Василий скосил глаза налево, затем направо. Кому не повезло?
        Мне?..
        - Родион и Свангерою, - прервал молчание Рудра, - вы отчислены.
        Испытав короткую вспышку отчаянной радости, Василий немедленно устыдился: мелкое чувство, недостойное, шкурное. Да и с чего бы расчеловеченному испытывать человеческие эмоции? Наверное, это рудиментарное, со временем пройдет. Деловой настрой - вот что требуется в любой ситуации.
        Теперь он уже не таясь оглядел кандидатов и отчисленных и заметил, что пятеро из семи открыто занимаются тем же. Двое неудачников ожидаемо выглядели пришибленными. Глазеть на них никто не стеснялся: культурный человек устыдился бы, а полубогу можно.
        Удивительным казалось лишь то, что отбракованные еще здесь.
        - Родион, - молвил Рудра, - ты не хочешь ничего сказать?
        Прямо как перед казнью, подумал Василий. Последнее слово приговоренного.
        Глядя в пол, Родион покачал головой.
        - С воспоминаниями или без? - спросил Рудра.
        - С воспоминаниями.
        Родион беззвучно исчез. «Сопьется», - подумал Василий. Рудра повернулся к Свангерою.
        - А мне есть что сказать! - Пронзительный крик негритянки резанул уши. Она уже не сидела, а стояла, утопив кулаки в толстых боках, и вся тряслась от негодования. - Что я сделала не так? Я выполнила задание! Любой из нас его выполнил бы, там же не было ничего сложного! Что, нет?.. Все вы знаете, что я права. А я скажу, что со мной не так! Я неправильная! Я женщина, и я цветная из Ботсваны, вот что со мной не так! Второй сорт! Хуже мусора! Вы, белые, никогда не держали нас за людей! Слышь, Мин Джи, ты тоже не белая, так что готовься, станешь следующей…
        Кореянка не реагировала на акустическую атаку. Маурицио морщился и смахивал на гнома, одновременно раскусившего лимон и стручок кайенского перца. Хорхе и Эмбер сдерживались. Ральф демонстративно поковырял пальцем в ухе. А Рудра, не дослушав, спокойно вынес вердикт:
        - Без воспоминаний. - И негритянка исчезла.
        В течение маленькой паузы Василий успел подумать о многом. Во-первых, о том, что он-то справился с заданием, по правде говоря, действительно легким, во-вторых, о том, что где-то все-таки таился подвох, на который напоролись двое из восьми, а в-третьих, о том, что Рудра может водить - и наверняка водит - кандидатов за нос, но в главном честен. Не нужно только раздражать его всяким вздором…
        На подходе были и «в-четвертых», и «в-пятых», но тут пауза кончилась, и все подобрались.
        - Я считаю, что вы вправе узнать, за что были отчислены эти двое, - заговорил Рудра. - До сих пор отсев шел по очевидным причинам, как то: слабость интеллекта, зашоренность, трусость перед лицом опасности, боязнь ответственности или, наоборот, чрезмерная самоуверенность, врожденная подлость, не вскрытая мной заблаговременно, - признаю свои ошибки! - и так далее. Глупцы, купившиеся на привычный мне облик и всерьез полагающие меня дьяволом, вообще не допускались к участию в конкурсе. - Он усмехнулся. - Кое-кто из вас уже догадался, что моя личина - простейший и самый первый тест… Впрочем, к делу. Выполненные вами задания вовсе не были бессмысленными, но соль не в них. Каждый из вас получил таблетку и после некоторых понятных сомнений принял ее. Смею вас уверить: таблетка не плацебо, она подействует, когда потребуется. И каждый из вас понял, что может создать свою - чисто человеческую - копию с тем, чтобы на всякий случай припрятать ее в надежном месте и восстановить, если понадобится, свое «я». Шестеро из вас не побоялись разгневать экзаменатора и сделали это, несмотря на вероятные, как им казалось,
последствия. Двое - нет. Они и были отчислены.
        Не ошеломленным выглядел только сам Рудра.
        - Поясняю. Мне не нужны адепты, готовые идти за мной, не ведая сомнений. Еще менее нужны те, кто мечтает понравиться начальнику. Вечная ошибка лидеров - привечать и продвигать абсолютно лояльных, что, конечно, комфортно, зато отрицательный отбор обеспечен. Говорил же я Иисусу… впрочем, это к делу не относится. Вы рискнули, и вы выиграли, поздравляю. Но вас все еще вшестеро больше, чем необходимо…
        Очередная малая пауза. Замереть и забыть дышать… Каким будет новое задание?
        И тут Рудра огорошил всех.
        - Теперь вы сами должны определить, кто из вас лишний, - сказал он, прежде чем растаять в воздухе. - Десять минут на размышление.
        Так, сказал себе Василий, приехали.
        Глава 15
        Люди как боги
        Эрлик не стал тратить время на объяснение, по какому принципу он отбирает кандидатов в альтернативное человечество, и на неизбежный спор со мной, скептиком и привередой, - он просто сделал так, что нужная информация сама впорхнула в мою голову и распределилась там по неведомым извилинам. Ставлю все дарованные мне способности против пустой консервной банки - вы на моем месте тоже не заметили бы никаких действий с его стороны.
        Для индивида, не обладающего как минимум докторской степенью по математике, его метод отбора показался бы полной абракадаброй. Но я понял.
        Никакой интуиции, никаких гаданий на кофейной гуще и вообще ничего субъективного - лишь набор параметров в многомерной матрице. И весьма необычный способ их обработки.
        Нет, неточно: интуиция все же присутствовала на начальном этапе отбора. Плюс большой опыт. Вместе они позволяли не терять много времени на отсев пустой породы в поиске золотых крупинок. Эрлик мог работать сразу с тысячами.
        Заглянуть в душу найденной «крупинки» на всю глубину не составляло для него труда, а привести в действие математический аппарат было и того проще. Далее - при положительном результате - следовал личный контакт. Думаю, Эрлик действовал с избранными примерно так же, как со мной: сначала наделял какой-нибудь вкусняшкой, скажем умением двигать взглядом предметы или ходить по воздуху, выжидал, пока ошарашенный человек немного освоится, после чего являлся ему сам для делового разговора. Змий-искуситель без яблока!
        Умные. Терпимые (до определенной границы) к недостаткам других. Неагрессивные, но не пацифисты, а те, кто способен ударить в ответ. Вечно неудовлетворенные настоящим. Пытливые. Мужественные ровно настолько, чтобы начать новую жизнь, навсегда отказавшись от прошлого. Очень важно: деятельные. Эрлик и не взглянул бы в сторону бочки с засевшим в ней Диогеном. Что еще? Альтруизм? Несомненно. Ах да, в критерии отбора непременно входит талант к воспитанию детей - не одними же иммигрантами пополнять альтернативное человечество!
        Вот примерно так, предельно упростив и не привлекая головоломную математику, в которой разобрался бы в лучшем случае десяток умников на Земле, я объяснил себе принцип отбора «золотых крупинок». А мой наставник вещал:
        - Затем я - с полного их согласия - помещаю кандидатов сюда, во временную колонию. («Пересыльный лагерь», - скакнуло мне в голову, но я благоразумно смолчал.) Число колонистов здесь невелико, поскольку совершенно необходимо, чтобы каждый знал каждого. Бывает ведь, что два человека, прекрасных поодиночке, катастрофически не способны ужиться друг с другом и скатываются на пещерный уровень, - что тогда делать?
        - Что? - спросил я.
        - Есть разные методы, - туманно ответил Эрлик. - К сожалению, ни один из них не дает полной гарантии. Я уже сказал: в самом худшем случае одного или даже обоих приходится возвращать в человечество - пусть там собачатся в свое удовольствие. Как правило, я делаю это с добровольного согласия неудавшегося колониста…
        А тебе нетрудно получить добровольное согласие, подумал я. Не надо даже напрямую управлять эмоциями склочника - тот управит ими сам, если, допустим, в колонии ему будет объявлен бойкот. Помыкается такой бедолага, затоскует и запросится на Землю, согласившись даже на подчистку памяти. Остальные же - при содействии Эрлика - со временем как-нибудь притрутся друг к другу и гармонично социализируются во исполнение вековечной мечты человечества соорудить тем или иным способом идеальное общество идеальных людей!
        И что тогда?
        Кажется, Эрлик ждал, что я засыплю его вопросами, - их у меня и правда накопилось предостаточно, да еще добавились новые. Но я молчал. Сам скажет.
        Кое-что стало понятно и так - например, зачем ему понадобился зам по Земле и колониям. Либо господин координатор почувствовал, что вот-вот перестанет справляться одновременно с двумя задачами - наблюдением за старым человечеством и пестованием нового, - либо он уже не справляется.
        И второе куда вероятнее первого! Что-то он не особо колебался, подбирая кандидата в замы. Правда, может, я не единственный кандидат, но что-то говорит мне: черта с два. Гипотезу о моей невероятной исключительности не стоит и рассматривать. Нет, Эрлик подцепил меня как годного в первом приближении и стал доводить до ума - довольно топорно и неряшливо, надо сказать. Типичный признак нехватки времени.
        Нервничает ли он? Не хватало еще, чтобы мой гуру запаниковал, задергался и начал крушить все подряд! Кто как, а я в тот момент предпочту оказаться как можно дальше от него. Выращиваешь новое человечество? И на здоровье, дерзай, я даже помогу, если буду допущен, - но оставил бы ты Землю в покое, а? В помощники садовника я еще готов пойти, но в подручные вивисектора отнюдь не нанимался.
        Но ведь он и собирается оставить Землю в покое… спихнув на меня все заботы о ней и ее колониях в придачу!
        Ой…
        Наверное, я толстокожий вроде носорога да еще и сильно заторможенный, потому что испугался - по-настоящему, до мелкой дрожи, до нервного пота! - только сейчас. Ни разу в жизни мне не было так страшно. Барахтался в допотопном болоте, уползая от тритона-людоеда, - и то не слишком боялся, спасал корабль - не трусил, дрался в космосе неведомо с чем тоже без особого страха, но тут… Это что же мне предлагается - принять на себя всю меру ответственности за миллиарды человеческих душ? А я справлюсь? Мудрецы и кретины ответят хором: нет у тебя шансов, сиди, не рыпайся. И они правы. Разве я знаю, что на самом деле нужно делать, а чего делать не следует? Начну вмешиваться там и сям, исправляя для тренировки мелкие непотребства и не замахиваясь до поры до времени на крупные, но ведь не знаю же, не сумею спрогнозировать, чем со временем обернется даже самое невинное мое вмешательство, и как бы вместо исправленных мелких гадостей не получить крупные, если не фатальные! А на ком вина? На мне.
        Нечего сказать, отрадная перспектива!
        Но как откажешься? Ощутить себя ни на что не годным слабаком и для человека-то противно, а для меня и вовсе немыслимо. Сдохну ведь от презрения к себе!
        В тростниках плеснуло - наверное, прыгнула лягушка. Она раньше меня уловила низкий гул, внезапно донесшийся из мастерской. Гул смолк, послышался приглушенный смех. Как видно, колонисты занимались не только тем, что ходили в гости друг к другу и в лес по грибы.
        - Откуда энергия? - спросил я.
        Эрлик удивился.
        - Самая заурядная автономная ядерная энергоустановка средней мощности. Зачем придумывать уже придуманное?
        - Украдена на Земле?
        - Скопирована.
        - Я не о том, - отмахнулся я. - Я не о них, я о нас. Чтобы свободно и, главное, почти мгновенно перемещаться по Галактике, нужна бездна энергии, ведь так? Чтобы создать что-то из ничего - ну ладно, пусть из другой какой-то материи, - тоже нужна прорва энергии. Откуда?
        - По всей видимости, из темной энергии, - ответил Эрлик. - А может, из темной материи. И того и другого во Вселенной предостаточно.
        - Что значит «по всей видимости»? Ты не знаешь наверняка?
        - Вот именно.
        Ну, я вам доложу, это был номер! Такого я никак не ожидал.
        - Я не всеведущий, - напомнил Эрлик мне, обалдевшему, - и, кстати как и ты, не абсолютно всемогущий. То, что мне присуще, Декарт называл слабым всемогуществом. Я не в состоянии совершить ничего, что не укладывалось бы в пределы человеческой логики. Точно так же, и даже еще сильнее, ограничено мое всеведение. - Он легонько усмехнулся. - И твое тоже. Видишь ли, мой предшественник отбыл, не поделившись со мной этим знанием. Знал ли он сам - вот вопрос…
        Я мобилизовал мое слабое всемогущество и пришел в себя.
        - Ну и как ты с этим живешь?
        Совсем по-человечески Эрлик развел руками.
        - Так же, как шахматист, ограниченный в своей игре количеством клеток на доске. Привык. Нет, теоретически я мог бы попытаться расширить пределы моего познания, если бы оставил свою должность лет этак на тысячу… Не могу, сам понимаешь. Нет свободного времени.
        «Теперь у тебя есть я», - чуть было не вырвалось у меня хвастливое возражение. Но вместо этого я спросил:
        - А почему ты выбрал в помощники меня, а не одного из этих… колонистов?
        - А кто тебе сказал, что я не рассматривал каждого из них на эту роль?
        И то правда: никто не говорил. Что ж, лестно. И страшновато по-прежнему. Нет, пожалуй, еще страшнее.
        - Иначе говоря, если бы я тебе не подошел… - начал я.
        - …то жил бы сейчас в этой колонии, - продолжил за меня Эрлик. - Или вернулся бы в человечество. Сам бы и решил, что для тебя лучше, но если бы ты выбрал человечество и любимую работу, то воспоминаний обо мне из тебя не вытянули бы ни ментоскоп, ни гипнотизер.
        Я промолчал, сразу поверив.
        - Кстати, еще не поздно отказаться, - добавил Эрлик, правильно оценив ту мутную суспензию чувств и мыслей, что бултыхалась и пузырилась во мне. Проницательный, черт побери! - Словом, решай. Сейчас решай.
        - Пути назад не будет? - осведомился я.
        - Будет. Но ты меня разочаруешь.
        Трудно было не прыснуть, но я справился. Вот уж воистину цель всей жизни - не разочаровать тебя!
        - Я должен попасть на Землю, - заявил я. Немного подумав, добавил: - И на Луну.
        - Зачем?
        - Попрощаться.
        - Я спрашиваю, зачем тебе прощаться с Землей, если ты… а, я понимаю! Хочешь стать здешним колонистом?
        - Нет.
        - Тогда поясни.
        - Если я приму твое предложение - а я приму его! - то в следующий раз попаду на Землю совсем в другом качестве. Это будет уже не то.
        Мне показалось, что Эрлик незаметно перевел дух.
        - Ты так думаешь? Ладно, валяй, но поторопись. Жду здесь.

* * *
        Зачем, спрашивается, я летел от Луны к Земле подобно вульгарному планетолету, чего ради опасался, что сгорю в атмосфере, если мог поступить куда проще? Ну да, я не знал тогда, что уже могу, а чего еще нет. Осторожничал, пробовал воду большим пальцем ноги, прежде чем окунуться. Но окунулся и начал привыкать.
        Теперь вроде привык… и что?
        Только то, что стоило мне захотеть, как я оказался на земной поверхности, миновав уж не знаю сколько световых лет да еще две атмосферы - Реплики и Земли. Примерно так ребенок, только-только научившийся ходить, уже не тратит мыслительные усилия на каждый шаг. Он просто переступает ножками - топ-топ - и ковыляет куда вздумается.
        Иногда ошибается. Как и я. Ледяные поля Антарктиды определенно не были тем местом, куда я хотел попасть.
        Холодно? Пустяки. Я мог бы часами плавать в жидком азоте - хоть кролем, хоть брассом. Не получил бы удовольствия - это точно, но и стать хрупкой сосулькой мне не грозило. Разве что сам захотел бы… но что я вам, ненормальный?
        Из Антарктиды я шагнул в Евразию, в тихий приморский городок. Там была ночь, и в черноте на пустом берегу совершенно как на Реплике ворочалось море, шлифуя гальку. У спуска к пляжу горел одинокий фонарь, мешая светить звездам, и мельтешили возле него ночные мотыльки, а за границей конуса света была какая-то особенно глубокая чернота. Из моря нехотя выползла рыжая луна, по воде от нее протянулась ржавая дорожка.
        Я стоял на пригорке и размышлял о том, что давненько я не имел времени вот так вот постоять, вдыхая запахи, прислушиваясь к шороху гальки и ничего не делая. Собственно, и сейчас у меня мало времени, но немножко-то есть, а Эрлик подождет. Странно… я не испытывал особой радости от моего одиночества и безмолвного созерцания, - а как хотелось испытать! Ну море, ну лунная дорожка, ну запах йода - что тут такого? Обыденные явления, ничего вдохновляющего или умилительного.
        Ну и чему я удивляюсь, чего, спрашивается, искал и не нашел?
        Человеческое искал, ответил я себе, чисто человеческое, - а кто я такой теперь? В примитивной терминологии - полубог, то есть уже не совсем человек. Что-то приобретая, всегда что-то теряешь, и не говори, что ты этого не знал! Не хотел верить, это да, но кто ж тебя спрашивает о твоих подспудных желаниях? Есть только действительность, а она говорит, что остатки человеческого в тебе - всего лишь рудимент, причем временный. Можешь игнорировать его, можешь, наоборот, беречь и лелеять, но знай, что со временем он все равно рассосется и исчезнет.
        Знаешь?
        Знаю.
        Мелодичный смех донесся откуда-то справа, кто-то там купался среди ночи - девушка, конечно, и не одна, а с дружком. Нагишом, надо полагать. Я невольно улыбнулся и понял, что рудимент во мне еще крепок.
        Теперь дом. Вот он. Довольно далеко от моря, целых двадцать минут скоростной подземкой. Света в окнах нет, все спят. Под дальним от двери углом фундамента слабое место в грунте. Укрепить. Коррозия вот-вот проест подводящую водопроводную трубу. Восстановить. В подвале плесень, а в стропилах древоточец. Истребить. Архаичный электронный домоправитель сбоит и вот-вот сдохнет, собака. Дать старым элементам новую жизнь, а в нерациональное программное обеспечение лезть не стоит - специалист заметит и выпучит гляделки.
        Так. Сделано.
        Кухня. Ну, тут более-менее… Гостиная. Тоже норма. Один мелкий паучок, прикидывающий, не сплести ли здесь ловчую сеть, не в счет, вреда от него нет.
        Спальни.
        В верхней - сестренка. Спит без задних ног, пятнадцатилетняя бунтарка и ниспровергательница основ, и снятся ей, конечно, молодые красавцы. В ногах у нее свернулся клубком белый котенок-подросток, его не было, когда я улетал на Реплику. Котенок дергает ухом во сне - почуял меня, что ли? От кошачьих всего можно ждать. Нет, спит, и снятся ему подростковые сны: победы в драках с другими котами и молодые кошки толпами.
        Нижняя спальня. Мама тяжело дышит во сне, с недавних пор у нее нелады с легкими. Это мы сейчас поправим… ну вот и готово, дыхание в норме. Что еще? Ага, опухоль. Ты о ней еще не знаешь, мама, а я даже не стану разбираться, злокачественная она или доброкачественная. Чик - и нет ее. Ибо не нужна. В качестве помощника координатора я должен поступать рационально, то есть первым делом избавляться от всяких ненужностей… Шучу, шучу. Не от всяких.
        Ты видишь меня во сне, мама?
        Конечно, видит.
        «Здравствуй, ма».
        «Здравствуй, Стасик. Где ты?»
        «Везде. Я теперь никуда не уйду. Тебе скажут, что я пропал без вести, так ты не верь. Я жив, и со мной все в порядке, даже лучше. Я буду иногда навещать тебя как сейчас, во сне».
        «С тобой правда ничего не случилось?»
        «Случилось, и я рад этому. Не переживай, все к лучшему. Ты только учти: тобой и отцом вскоре заинтересуются очень серьезные люди, начнут выспрашивать обо мне, предложат пройти ментоскопирование. Соглашайся и не тревожься ни о чем: руки у них коротки меня достать, да и вас тоже».
        «Стас! Ты что-то натворил?»
        «Только хорошее, ма, только хорошее. А если кто-то боится непонятного, так это его проблемы, а не мои и не твои».
        «Ты меня пугаешь!»
        «Успокойся, ма. Все будет хорошо, я обещаю. Нет, не так: я знаю, что все будет хорошо, и ты мне верь. А теперь прости, мне пора».
        «Но ты еще придешь?»
        «Конечно. Я же обещал».
        Вот и кончился визит, и мама улыбается во сне. Теперь отец. Из серьезных неисправностей организма у него только подагра. Вернее, только что была подагра. Теперь уже нет.
        «Привет! Я вернулся».
        «Долго же тебя носило…»
        «Но ведь принесло? Я тут, можешь пощупать. Правда, я уже не такой, как прежде».
        «А ты никогда не был таким, как я хотел».
        «Это плохо?»
        «Наверное, закономерно. Так что с тобой произошло?»
        «Расскажу в другой раз, а пока знай: я жив-здоров. Тебя будут расспрашивать обо мне - плюнь и говори что хочешь, все равно эти люди ничего не решают».
        «А кто решает?»
        «Теперь я. Ну все, мне пора. Я еще приду».
        Теперь и губы отца трогает улыбка, а я спешу перенестись на Луну. Нельзя терять время, Эрлик не станет ждать вечно.
        Ну конечно, я окончательно и бесповоротно согласен на предложенную мне роль, и Эрлик прекрасно понял, что артачился я главным образом для того, чтобы набить себе цену. Но хватит. Я готов. Только доделаю одно дельце…
        Вот и «Неустрашимый» - морально и физически устаревший военный корвет, перестроенный в экспедиционное судно. Вот угрюмый Гарсиа, запертый в подсобке. Освободить его от наручников, что ли?.. Нет, лишние чудеса только ухудшат его положение. Он и так пострадал сильнее, чем заслужил.
        А Лора? Этель? Доктор Горский, который не доктор, а офицер службы безопасности с медицинским дипломом? Лопоухий гипнотизер?
        Я вдруг окончательно понял, что ничего менять не надо. Пусть загадки останутся загадками. Был в составе экспедиции на Реплику космогеолог Станислав Иноземцев, работал добросовестно, не слишком выделялся, не создавал особых проблем, пока внезапно не ошарашил всех, - и пропал неведомо куда. Волна необъяснимых явлений прокатилась по кораблю и схлынула, не оставив даже пены. Умным дядькам в наглухо засекреченных конторах еще много лет предстоит ломать над этим натренированные на загадках головы, и это хорошо: непонятное держит в напряжении. Дамоклов меч над нашей цивилизацией - это перебор, но подозрение насчет его присутствия создать полезно. Человечеству много чего нужно, но меньше всего оно нуждается в расслабленной самоуспокоенности…
        Я навестил только Веню - просто взял и материализовался прямо перед ним в тот момент, когда он, коротая время в нашей - а теперь только его - каюте, решал шахматную задачу. Он так и застыл с ладьей в толстых пальцах.
        - Вот, - сказал я, - зашел попрощаться.
        Веня икнул и выронил ладью.
        - Приятно было с тобой работать, - улыбнулся я. - Если чем когда обидел - не держи зла.
        Он затравленно кивнул и принялся озираться.
        - Кому-то придется закончить за меня отчет…
        Веня опять кивнул, быстро оживая. Он не из тех, кто надолго впадает в ступор. Теперь его прямо-таки глодало любопытство: кто я такой и что вообще происходит?
        Нормальная реакция ученого, что вы хотите. Нет, я обязательно внушу кому следует рискнуть и поставить эксперимент: отправить «Неустрашимый» в следующую плановую экспедицию в том же штатном составе и какими угодно средствами наблюдения за ним. Наплевав на всех перестраховщиков и разумно-осторожных. Пусть этот столп контрразведки, весь в звездах и орденских колодках, дергается, тягостно недоумевая: почему пошел на неоправданный риск?
        И ничего не случится. Будет Веня летать к звездам, пока не устанет, найдет на неведомых планетах кучу невиданных зверушек, и жизнь его - да и остальных экспедиционщиков - не будет поломана мною…
        Я помахал ему на прощание и растаял.
        И снова Земля, беглый осмотр. Теперь я твой врач, планета, лекарь без диплома и по совместительству полицейский. Всему придется учиться, но какую врачебную заповедь я должен запомнить в первую очередь? «Не навреди». На первых порах я буду очень осторожен.
        Вот они, люди: одиночки и семейные, богатые и бедные, красавцы и уроды, негодяи и прекраснодушные, приземленные и устремленные, старые и молодые, щедрые и скопидомы, умные и дураки, а все вместе - человечество. Работают, растят детей, бездельничают, мечтают кто о чем, сидят на чемоданах в ожидании транспорта в новую колонию, скупают задешево имущество эмигрантов, чтобы перепродать дороже, развлекаются, мыслят, влюбляются, растят детей, ссорятся и мирятся, смеются над прописными истинами, верят в завтрашний успех, а в войну не верят… И молятся в храмах: о здоровье, о детях, об удаче в делах, о прощении явных и тайных грехов, о том, чтобы ловчее облапошить ближнего и не быть облапошенным самому, о наказании врагов…
        Помолились бы лучше о том, чтобы я не наделал ошибок!
        Жаль, что нет во мне веры: я бы и сам вознес такую молитву.

* * *
        - Я уже стал сомневаться, что ты вернешься, - сказал Эрлик.
        Ага, сомневался он, как же! Наверняка подглядывал за мной. На его месте я бы так и сделал.
        Интересно, кружилась ли у него голова, когда он сам вступал в должность? У меня чуть было не закружилась, но «чуть-чуть», как известно, не считается. Задача поставлена титаническая, ну так что же? Я возьмусь за нее хотя бы потому, что большего мне никто и никогда не предложит. У Эрлика получилось - в том смысле, что могло выйти гораздо хуже, - и я обязан справиться. Хотя в обоих случаях кто-нибудь из высокого галактического начальства наверняка пробурчит брюзгливо: можно-де было сработать быстрее и оптимальнее… а я буду сокрушенно разводить руками, вздыхать, кивать и думать: «Сам попробуй, чиновный хрен!»
        Кроме того, Эрлик мне поможет хотя бы на первых порах, он ведь обещал.
        - Попрощался? - иронически спросил он.
        - Осмотрел рабочую площадку.
        Он понимающе кивнул.
        - Мне больше нравится сравнение с врачебным обходом. Точнее.
        - В хирургической клинике? - не менее иронически осведомился я.
        - В клинике общего профиля с маленьким хирургическим отделением, - поправил Эрлик. - Очень советую тебе: не торопись резать. Понаблюдай.
        Тот факт, что данный совет полностью совпадал с моими намерениями, я обозначил легким кивком. И немедленно спросил:
        - Ты тоже мандражировал, когда вступал в должность?
        - Да, только не прятал страх за бравадой.
        Ткнул меня носом, ничего не скажешь.
        - А как звали твоего наставника?
        - Он называл себя Рудрой.
        - И был человеком?
        - Нет.
        - Ну и где он теперь?
        - Ушел на повышение. Так он сказал.
        - А ты, стало быть, не уверен?
        - Послушай, хватит уже! - рассердился Эрлик. - Любознательность не порок, но знай меру.
        Я глубоко вздохнул: ладно, мол, затыкаю фонтан. И молчаливо признал, что насчет напускной бравады мой гуру был отчасти прав.
        Но чего он хотел - чтобы я демонстрировал направо и налево весь спектр моих эмоций? Извините, этому не обучен. Не на диком острове рос, а в цивилизации. А если координатору мечталось, чтобы его подручный спокойно и по-деловому воспринимал невероятное, то лучше бы он взял в подсобники вместо меня любую систему с искусственным интеллектом!
        Не захотел, и я его понимаю… Ну так терпи!
        Пока что я решил терпеть сам. Задача посильная.
        По-прежнему ласково светило солнце Реплики, по небу ползло одинокое облако, тихо шумел лес, ветерок рябил воду в речных заводях, одна женщина бросила копаться в грядках и ушла в дом, а в мастерской опять загудело. Парочка на мосту куда-то испарилась, я знал куда и позавидовал, вспомнив о Лоре. Больше не будет у меня счастливой любви, вот что пакостно. Какие угодно приключения тела я себе обеспечу, а вот насчет взаимных чувств - пф-ф! Пустота. Вакуум. Взаимность бывает только между приблизительно равными.
        Эрлик почему-то молчал - наверное, давал мне время налюбоваться на его творение. Да я в общем-то уже… Спросит - отвечу, что оценил, восхищен и мысленно рукоплещу.
        - Ну ладно, - сказал я, когда пауза затянулась до неприличия, - здесь у тебя что-то вроде отстойника вместе с сепаратором, тут ты наблюдаешь и решаешь, кого куда определить. Назову эту колонию Чистилищем… погоди, не цепляйся к словам! Как ни назови чайник, все равно в нем можно кипятить воду. С адом - я опять условно! - все понятно: это человеческая цивилизация. Так себе ад, не впечатляет. А где рай?
        - Дрянные у тебя ассоциации…
        - Охотно верю. Я ведь только учусь. Так что насчет рая?
        - Он не здесь.
        А то я не понял! Рай земной - это ведь только фигура речи. Рай репликанский - то же самое. Даже хуже, потому что вокруг рая здесь сплошной палеозой.
        - На другой планете? - допытывался я. - Она хоть в нашей Галактике?
        - Покажу. - На миг мне померещилось, что Эрлик чуточку поколебался, прежде чем принять решение. - Только не называй это место раем.
        - А как мне его называть?
        - Ореолом. Название придумано его обитателями. Сам поймешь, почему оно такое.
        - А как ты называешь это место? - допытывался я.
        Он даже удивился.
        - Так и называю: Ореол. Не все ли равно, как назвать? Мне было достаточно создать и населить его, а вопросы семантики - это для них.
        Для колонистов, договорил я за него. И правда, зачем Эрлику вникать в мелочи? Тут люди сами справятся. Построй им дом - они обставят и украсят его по своему вкусу, а то и перепланируют. Поставь перед ними задачи - сначала простенькие, затем посложнее, еще сложнее, а в перспективе и вовсе великие - и они решат их одну за другой. Поставь перед ними нерешаемую задачу - они найдут обходные пути и, может быть, приблизятся к решению.
        При условии, что не перегрызутся друг с другом и не станут чересчур отвлекаться на добычу хлеба насущного…
        А это уже задача для координатора.
        Ну так что же? Он справится. И я бы справился, да только координатор не доверит мне этот самый Ореол - сперва научись работать на Земле, подмастерье!
        Я тут же одернул себя - ишь, вздумал обижаться! «Довольствуйся малым», - учил Иисус, а если земная цивилизация для меня малое, то что же тогда большое?
        - Ты в чем-то сомневаешься? - спросил проницательный мой гуру.
        - Только в одном, - честно признался я, - по заслугам ли я вознесен?
        Он не рассмеялся и даже не улыбнулся.
        - В счет будущих заслуг. Если это утешит тебя, могу сообщить: когда я был на твоем месте, меня одолевали точно такие же мысли.
        - И что?
        - И ничего. Ты готов?
        Я подтвердил готовность кивком, и в тот же миг Реплика провалилась в тартарары.
        Глава 16
        Бунт пауков
        - Значит, враги, так? - По лицу и тону Хорхе невозможно было понять, злится ли он или испытывает гадливость. - Были просто соискатели, а теперь выходим на новый этап, топить друг друга будем. Всей бандой на одного, потом на следующего. Готовься, Ральф, ты первый.
        - Почему я?
        - Что за глупый вопрос! Потому что ты фаворит, а во всех телеиграх на вылет игроки в первую очередь выбивают самого сильного конкурента.
        - Не всегда.
        - Ну, бывает, что он вылетает вторым или третьим, - признал честный панамец, - если кто-нибудь другой настолько раздражает, что от него рады избавиться первым делом.
        - Вот это ты и есть, - заявил Ральф.
        - Ладно, тебя я раздражаю. А кого еще?
        Молчание было ответом. Привлекать к себе внимание - плохая идея в таких играх. Но ни Хорхе, ни Ральфа это, похоже, не смущало.
        А время текло медленно, будто загустело. Казалось, что назначенные десять минут уже дважды истекли, хотя куда там… Не прошло и минуты. То ли кто-то из числа кандидатов сумел исподтишка замедлить ход времени, то ли слишком уж быстрым аллюром неслись их мысли.
        - Никакого фаворита нет, - проквакала Эмбер. - Я имею в виду, с точки зрения Рудры. Точнее сказать, все мы фавориты, а нет среди нас как раз аутсайдеров. Надо думать, мы идем ноздря в ноздрю, а небольшой отрыв кого-нибудь из нас или, напротив, отставание целиком помещается внутри погрешности. В противном случае наш арбитр вынес бы вердикт без нашего участия. Логично?
        Мин Джи молча кивнула. Поддакнул кивком и Василий.
        Никому не хотелось говорить. Нет, ну что за гадость выдумал Рудра! До сих пор баловался тестами и всю грязную работу делал сам… хотя не очень-то она была и грязной: распознать и выгнать непригодного - дело необходимое и даже благое. Теперь же, когда балласт сброшен и остались лучшие, - взял да и самоустранился: пачкайтесь, мол, сами, топите друг друга, людишки, это у вас хорошо получается, а я постою в сторонке и посмотрю, кого вы утопите, а кто останется на плаву… Он что, не знает, какая субстанция имеет обыкновение плавать?
        Не исключено, что это тоже тест. Все равно окончательное решение остается за Рудрой, и не факт, что голосование решит, кто на самом деле сойдет с дистанции, а кто доплетется до финиша.
        Так подумал Василий, догадываясь, что похожие мысли посетили и конкурентов. Дураков здесь изначально не было, а простодушные успели кое-чему научиться.
        - Ну что, - прервала молчание Эмбер, - будем писать имя на билетиках? Или решим устно?
        - А какая разница? - подал голос Ральф.
        - Точно, - одобрил Хорхе. - Все равно мы будем знать, кто как проголосовал, включая того беднягу, кто вылетит отсюда. Хоть клади бумажки в шляпу и перемешивай их - все равно ведь узнаем, нет?
        - Без проблем, - кивнула Мин Джи.
        И вновь Василий почувствовал, что кандидаты думают сейчас о том же, о чем и он: ни у кого из них Рудра не отнял могущество. Незачем отнимать. Неудачник может прийти в ярость, но что он сделает один против пяти?
        А следующий - против четырех, далее против трех, двух… с теми же нулевыми шансами удержаться в числе фаворитов. Неясность появится, лишь когда останутся двое.
        - А ты любила смотреть эти телеигры? - спросил панамец кореянку.
        - Никогда их не видела. Но я понимаю, о чем ты говоришь.
        - А ты, Вась?
        - Терпеть не мог, - сознался Василий. - Так… посмотрел «Слабое звено» два или три раза. Давно.
        - Вот и я тоже, - молвил Хорхе. - Подлая игра. Только у нас она называлась не слабым, а слабейшим звеном.
        - Невелика разница.
        - Да ее вообще нет. Торчит в студии десяток клоунов в надежде сорвать куш, у каждого в башке тактический план, а миллионы обывателей таращатся в экраны и гадают, кого утопят в следующем туре. Дьявольски увлекательно.
        - Именно дьявольски, - согласилась, вздохнув, Эмбер. - Гнусно, не отрицаю. И все же увлекательно, тут не поспоришь.
        Кому что, подумал Василий. Кто она такая? Ни одной ее мысли не прочтешь - закрылась наглухо… Кажется, канадка, а может, новозеландка. Голос у нее противный… почему не догадалась поправить? Квакает, как из болота. Мягкое контральто ей очень подошло бы…
        Он с раздражением сознавал, что не чувствует действия белой таблетки. Мысли не стали умнее, и эмоции остались чисто человеческими. Опять обман, что ли? Наверное, таблетка не более чем символ, а ты, как пошлый простачок, взял да и ошалел от наплыва чувств, вообразив, что мгновенно станешь интеллектуальным титаном! Даже переживал, что оторвешься-де от корней, потому как нельзя воспарить над человечеством, оставаясь в нем. Копию себе соорудил… нет, копия-то оказалась необходимой для выживания в этой банке пауков, но разве ты думал об этом? Ты о другом думал, наивный лопух. И поделом тебе, не зарься на недоступное, довольствуйся малым…
        Не о том думаешь, сказал он себе. Кого эти пятеро станут топить в первую очередь - вот насущный вопрос. И кого будешь топить ты?
        Ральфа?
        Может быть. Хотя он изменился к лучшему и уже не столь заносчив, как прежде. Надо подумать. Панамца? Нет. Кореянку? Ни в коем случае.
        Этого итальянца Маурицио, о котором ничего не знаю?
        Эмбер. Ее утопят первой. Василий понял это с предельной ясностью, не утруждая себя сложными логическими выкладками. На кой дьявол они нужны, если результат уже получен? Он знал, что одна лишь Мин Джи с высокой вероятностью проголосует иначе, чтобы не остаться единственной паучихой в паучьей банке, - вернее, проголосовала бы за кого-нибудь другого, если бы не получила в уме тот же результат. И незачем ей голосовать за другого, раньше времени наживая себе врага. Всем остальным - тоже.
        Кстати, Эмбер почти наверняка проголосует за Мин Джи - как раз для того, чтобы в группе не было двух женщин: две женщины, в отличие от одной, ослабляют группу, следовательно, сами являются слабыми звеньями.
        Значит, Эмбер вылетит первой - это раз. Выходит, таблетка не была пустышкой - это два. Она заработала. С чего бы сразу стал виден расклад, как не с таблетки?
        Светиться от счастья почему-то не хотелось.
        - А может, откажемся? - робко спросил Василий.
        - Как это? - Ральф посмотрел на него с внезапным интересом.
        - Да очень просто. Заявим, что не станем выбирать неудачников, пусть Рудра решает, кто тут лишний.
        - Он выкинет всех и наберет новую группу, - сказала Мин Джи.
        - Ты бы так поступила? - поднял бровь Ральф.
        Кореянка не удостоила его ответом.
        Скрестив руки на пузе, Хорхе покачал курчавой головой:
        - Плохая идея.
        - Сам знаю, что плохая! - разозлился Василий. - Придумай лучше.
        - Уже придумали без нас…
        И то верно. При отсутствии явного фаворита - права Эмбер! - ничего не остается, кроме как заставить финалистов жрать друг друга. Нет, можно еще жребий тянуть, хотя это не спортивно, потому что нет состязания. Рудре оно для чего-то нужно, он что-то задумал, но что?
        При такой нехватке данных невозможен даже вероятностный анализ, и смирись. Не тобой прокопан этот канал с течением, стремнинами и бурунами, ты знай себе плыви, старайся не утонуть да следи, чтобы не вынесло на мель…
        Одно ясно: Рудра желает решить вопрос с преемником как можно скорее. Что там у него с повышением по службе - кто-нибудь другой претендует на желанную должность? Не угадаешь. Но лимит времени на исходе.
        У нас - тоже. Надо решать. Сколько минут уже истекло?
        - Ну что, голосуем? - нарушила молчание Эмбер. Как будто не подозревала, чем для нее закончится голосование. Квакающий голос был бодр.
        Натужно кивнув, Хорхе вмиг превратился в жарко пылающий факел. Разом вспыхнули Ральф, Мин Джи и Маурицио. Василий вскрикнул, осознав, что горит и сам - весь, от пяток до макушки. Назвать то, что он ощутил, болью было нельзя - все равно что сравнить со щекоткой удар кистенем. Позднее он дивился тому, что в краткий миг между осознанием события и своим неизбежным превращением в вопящий, мечущийся живой факел каким-то чудом успел принять меры - и перестал быть факелом раньше, чем завопил.
        Щипало в глазах. В гостиной воняло горелым. В странной и нелогичной позе, презрев законы равновесия, замерла Эмбер. Похоже, команда «замри» настигла ее в момент вскакивания с кресла. Тот, кто отдал эту команду, уже находился здесь и не выглядел ни раздраженным, ни торжествующим. Будни, мол. Рабочий момент.
        Ральф слегка дымился, Мин Джи тоже. Хорхе и Маурицио не дымились, зато по ним в изобилии стекала пена, падала комками на пол и таяла. Боль от ожогов помешала Василию осознать, что и сам он покрыт пеной с головы до ног. Простейшее противопожарное средство.
        А кореянка с белокурой бестией, надо думать, применили углекислотный огнетушитель…
        Все равно успели обгореть. Слегка.
        Стряхнув с лица клок пены, Василий зашипел от боли в щеке и приказал обожженной коже сей момент регенерировать везде, где требуется. Пену - долой. Восстановил обгоревшие волосы и сожженную бородку. Починил одежду. Повел носом и, поморщившись, удалил из гостиной запах гари.
        - Однако! - только и сказал Хорхе, в свою очередь приведя себя в порядок. В присутствии Рудры никто не осмеливался дать оценку выходке Эмбер. Пусть сам даст.
        - Без воспоминаний, - вынес вердикт Рудра, и Эмбер исчезла.
        Значит, покончит с собой, сказал себе Василий. Как собиралась. Что ж, справедливо… с одной стороны. Не умеешь проигрывать с достоинством - не играй. С другой стороны, как насчет воспетого романтиками желания никогда не сдаваться и, если что, умереть, стиснув зубы на горле врага?
        Романтик профнепригоден - вот и ответ. Для работы координатора нужен не романтический герой, а спокойный, разумный, деловой кандидат, и не зря была проглочена белая таблетка…
        Да, но проглотила ли ее Эмбер?
        Однозначно да. Но прежде создала свою копию, как все мы. На всякий случай. А поняв, что ее выставят вон, решила, что произошел как раз тот случай, и воплотилась в копию. Уходить, так хлопнув дверью! По-человечески.
        Или все-таки по-нечеловечески?
        Не хочу гадать, понял он. Устал гадать.
        И не хочу знать, кто станет следующим…
        Решение было спонтанным, непродуманным, невзвешенным, и Василий знал наверняка, что впоследствии много раз раскается в нем, но он сделал то, что посчитал нужным сделать сейчас, а не когда-то впоследствии. Метнуться в комнату в коммуналке, перелить себя в копию - и живо назад. Сжать свое личное время совсем не трудно. Никто ничего и не заметит. В один квант времени не уложиться, но сойдет и миллисекунда.
        Если мне суждено уйти, сказал он себе вернувшись, так хоть уйду как человек.
        А если суждено остаться? По силам ли тебе, человеку, конкурировать с наглотавшимися таблеток продвинутыми существами?
        Не знаю. Надо пробовать.
        А зачем?
        Чтобы постараться соответствовать, если останусь один. Вот и ответ. Кто сказал, что координатор Земли, Солнечной системы и ее окрестностей не может быть человеком? Рудра уж точно такого не говорил. Это противоречило бы всем его попыткам подготовить себе сменщика именно из числа людей, а не каких-нибудь сириусян. Это противоречило бы разрешению, данному ему его начальством…
        Кажется, отсутствие одного из кандидатов в самом деле осталось незамеченным. Вновь заняв свое кресло, Василий постарался как можно точнее скопировать прежнюю позу.
        Замедлился.
        Заметил ли кто?
        Кажется, нет. Рудра еще не успел произнести ни слова. Впрочем, он и не собирался томить кандидатов долгой речью. Только и сказал, прежде чем вновь исчезнуть:
        - Десять минут.
        Теперь Василий не знал, кого выпнут отсюда следующим, пазл не складывался. А ведь придется голосовать… Не хочу я голосовать за их вылет, вот в чем дело! Не по мне игра. Может, все-таки отказаться?
        Ага, и тут же окажешься слабым звеном. Либо отказываться всем, либо уж никому.
        Девять минут тянулись, как девять часов, не шли - ползли полудохлой улиткой. А на десятой минуте Маурицио, сидевший до сих пор молчком и смахивающий на нахохлившегося воробья, вдруг сказал:
        - Голосуйте за меня.
        - В смысле?
        - В смысле, против меня голосуйте. Я лишнее звено. Слабейшее.
        - Что так?
        - Надоело.
        - Берешь, значит, самоотвод? - попытался уточнить Хорхе.
        - Беру, беру. Ты только не переживай за меня, не надо. Проживу нормальную жизнь, в петлю не полезу и не сопьюсь.
        - Тогда мне вообще непонятно…
        - Чего тут не понять. Не желаю играть в эти игры. А тебе - удачи.
        - Объясниться по-человечески не хочешь? - подала голос Мин Джи.
        - Начинается!.. - Итальянец всплеснул руками. - Так и быть, придется растолковать для притворяющихся бестолковыми. Мне не выиграть эту партию - надеюсь, все это понимают. Я тоже понял. И в финал не выйду, и в полуфинал. Не хочу, чтобы мне указали на дверь, сам уйду. Тебе же легче будет, каждому из вас станет вольнее дышать, когда одним конкурентом станет меньше. Что тебе не по нутру? Лично мне все нравится: я сыграл в интересную игру и пережил самое занятное приключение в моей жизни. Жалеть не о чем. Неужели кто-то думает, что у человека есть только два состояния: либо весь в алмазах и счастлив до оргазма, либо все пропало и жить не стоит? Чушь собачья, я вам не триггер. Синица в руках у меня уже есть, ну и достаточно. Объяснил?
        Врет, подумал Василий. Или привирает. Но уходит красиво, этого не отнять.
        - Ты твердо решил? - спросил он.
        - Тверже не бывает. Голосуйте.
        …Когда появился Рудра, Маурицио потребовал:
        - С воспоминаниями.
        И исчез, улыбнувшись всем на прощание.

* * *
        Неудачники были всегда, во все века. Жизнь так устроена, что кому-то везет, а кому-то наоборот, и чтобы повезло одному, другому должно не повезти. Встречаются люди, заранее записавшие себя в неудачники и отказавшиеся от борьбы, их даже довольно много, но не о них речь. Зато мало таких, кто сходит с дистанции на последнем круге, имея хотя бы призрачную надежду на победу. Или даже без надежды. Их почти нет, потому что… потому что надо соответствовать, вот и все! Уважать себя.
        Перспективы у Маурицио не было, это точно. И все равно как-то недостойно отказываться от состязания. Гладиатор сражается до конца, и если все же гибнет, то в борьбе. Под аплодисменты.
        В чужой игре понятия смещаются, и черное становится белым. Маурицио не лишился самоуважения, как Эмбер, - он сохранил его и ушел с достоинством. Даже Рудра выглядел озадаченным.
        Однако назначил очередные десять минут и растворился.
        - Не знаю, как вам, а мне мерзко, - сказал Василий.
        Никто не поддержал его, но и не возразил. Хорхе поерзал в кресле и замер, сложив руки на брюшке. Мин Джи хмурилась. Ральф сидел с окаменевшим лицом, смахивая на изваяние. Он знал, кто станет следующим.
        Василий тоже знал это. Вряд ли Мин Джи станет голосовать за его вылет, да и Хорхе постарается в этом раунде выбить не его и не кореянку, а наиболее сильного конкурента, Ральфа. Тот понимает, что не симпатичен мне, думал Василий, и уже высчитал, что Мин Джи с высокой вероятностью остановит свой выбор также на нем, а не на панамце. Три голоса - и пожалуйте на выход.
        Нет, биться в истерике и поджигать счастливцев этот несчастливец не станет. Уйдет с достоинством - правда, не как Маурицио, но и не как побитая собака. Может, дождется и аплодисментов, как в телеигре…
        Голова оставалась ясной, мысли текли ровно. Выбив австрийца, мы, друзья и соратники, останемся втроем и начнем рвать друг другу глотки. Не хочу я топить ни Хорхе, ни Мин, вот что. И не стану. Проголосую за себя… хотя нет, это кокетство. Просто откажусь голосовать, и пусть Рудра вышибает меня пинком под зад. Лучше он, чем друзья…
        «Да какие они тебе друзья?!» - прошептал изнутри кто-то подлый.
        Сгинь, сволочь! Обыкновенные. Ну пусть не вполне друзья, но уж точно не враги. Назначить товарища врагом - каково это? И с Эмбер вышло нехорошо, даром что она напоследок выказала свою слабость. Осадок все равно гадостный.
        Удивительно ясные мысли бродили в голове, не путаясь и не распадаясь на обрывки, и было ясно: Хорхе и Мин Джи испытывают примерно те же чувства.
        Странно. После белой таблетки? Неужели то, что возносит человека над человечеством, сохраняет в нем человека?
        Допустим, что это так, хотя и не верится. Но допустим. Если нет, то придется предположить, что не только я воспользовался своей копией и вновь стал человеком, но и каждый из оставшихся сделал то же самое. Даже Ральф.
        Собственно, почему бы нет?
        А я? Откуда вдруг такая ясность в кочане головы?
        Ответ лежал на поверхности: таблетка лишь углубила интеллект, не вмешавшись ни во что более. Слияние оригинала с копией было ненужной попыткой дублировать себя в себе, а подаренное никуда не делось. Стал немного умнее, только и всего.
        «А ведь я просил Рудру как раз об этом», - вспомнил Василий. На одну секунду эта мысль развеселила его, но ничего не изменила и не могла изменить. По-прежнему один из четверых был лишним, и Рудра ждал, кого назовут слабым звеном.
        И останутся трое.
        Потом двое. Как тогда быть?
        Рудра решит исход финала. Если только у тех двоих хватит сил выдержать пытку до конца.
        Текли минуты.
        Да-да, это испытание на психологическую устойчивость. Последнее. Может, тебе в твоем новом качестве придется насылать великие потопы и испепелять города - так пусть же будет тверда рука со скальпелем! Что тебе стоит назвать имя? Это ведь совсем не то, что пролить на город горящую серу. Выброшенный кандидат не умрет, если попросит оставить ему воспоминания, а если еще и сохранит подаренный излишек интеллекта, то вполне сможет преуспеть там, в человечестве. Так что же ты воротишь нос, привереда? Еще не поздно поступить разумно…
        - Кто? - прозвучал голос едва ли не раньше, чем появился Рудра.
        Прежде он не задавал такого вопроса - наверняка подглядывал. А лез ли в мысли - кто знает.
        - Я не стану голосовать, - заявил Василий.
        Рудра поднял бровь.
        - Почему?
        - Не хочу.
        - Ты должен.
        - Нет.
        - Напрашиваешься на отчисление?
        - Тоже нет. Но поступай как знаешь.
        - Я уже поступил так, как следовало.
        - А я ломаю тебе всю игру? - Василий развел руками. - Что ж, сожалею. Но - нет.
        Полагалось бы вспотеть, но он не вспотел и лишь много позднее удивился этому обстоятельству.
        - Я тоже не стану голосовать, - сказал вдруг Ральф.
        - А ты почему?
        - Тоже не хочу.
        - Нельзя ли услышать более развернутую версию?
        Неужели он не догадывается?.. Да, он определенно не человек. Столько времени вариться в человеческой каше и не до конца понять людей - на такое способен только пришелец. Хотя бы и сто раз продвинутый!
        - Не хочу, и этого достаточно, - отрезал Ральф.
        - Понятно. А вы? - Теперь Василий видел Рудру в профиль и твердо знал, откуда в германских легендах взялся внешний облик Мефистофеля. Кто-то писал с натуры.
        - Мы тоже, - заявил Хорхе. - Или нет, а? Что скажешь, Мин?
        - Тоже.
        - Ну вот, наконец-то у нас консенсус. - Панамец потер ладонь о ладонь и вновь мирно сложил руки на брюшке. - Не желаем. Уходим от ответственности, если угодно. Бежим. Драпаем.
        Он даже улыбался, как человек, только что совершивший что-то значительное… да пожалуй, так оно и было.
        - Я надеялся, что у вас хватит разума принять разумное решение, - молвил Рудра.
        - Как раз хватило, - отозвался Хорхе, - и мы его приняли.
        - Не понял!
        - Видимо, существуют разные уровни разумности, - проговорила Мин Джи, - причем некоторые из них находятся не друг над другом, а просто в иной плоскости. Будь ты хоть трижды гением на своем уровне, а логика иного уровня тебе недоступна и, конечно, кажется идиотской.
        - Это ты обо мне? - осведомился Рудра.
        - А хотя бы.
        - Спасибо. Значит, выбор между вами вы оставляете за мной?
        - Как скажешь. - Голос Василия не дрогнул. - Хочешь - выбери одного из нас, хочешь - сошли назад в человечество всех четверых.
        - Точно! - подхватил Хорхе. - Только, чур, память не стирать. Эй, давайте-ка обменяемся адресами. Переписываться там, на земном шарике, будем, может, встречаться иногда…
        Рудра помолчал. Человек на его месте медленно сосчитал бы до десяти, чтобы успокоиться, - а что чувствовал неземлянин?
        Разочарование? Раздражение? Лучше не спрашивать.
        Наверное, он все же очеловечился в какой-то степени, поскольку заговорил так:
        - У меня нет времени начинать все заново. Слишком поздно я начал перебирать людей, ища себе замену… Был, был один! Он мог бы, у него была позитивная программа, в душе он был великий строитель, а не отрицатель. Бывало, ошибался, ну так кто же поначалу не набьет шишек себе и другим! Сколько раз я жалел, что не взял его в ученики! Я даже не помогал ему, не продвигал его проект… Нет, я просто смотрел, что у него получится. Получилось так себе, а кто виноват? Я! Не оплошал бы тогда - не возился бы сейчас с вами…
        - Иисус? - быстро спросил Хорхе.
        - Ни в коем случае. Его этическое учение подразумевало наличие совести у каждого человека, чего нет и никогда не будет. Интересно как феномен, но не более.
        - Сократ? - предположил Василий.
        - Этот во всем сомневающийся? Я же сказал: строитель.
        - Платон? - подал голос Ральф.
        - Мимо. Он строил не то, что надо, одна радость, что лишь на папирусе.
        - Неужели Кун Фу-Цзы? - ахнула кореянка.
        - Да. Вот с кем стоило бы поработать! Никто из вас и близко ему не вровень, а от доктринерства я бы его вылечил. Но поздно. Смерть - это, увы, навсегда, каких бы сказок ни выдумывали люди… Ну так что мне с вами делать?
        Это ты должен знать, а не мы, подумал Василий. Существуешь - ну так изволь мыслить! Сопоставляй параметры всех четверых, взвешивай на аптечных весах их недостатки и достоинства, возводи в квадрат пороки и пихай их в знаменатель, рисуй в уме многомерные графики, высчитывай, кто из нас годится Конфуцию хотя бы в подметки. Или просто прими волевое решение. Но решай, не тяни резину.
        - Еще десять минут, - решил Рудра.
        - Не надо, - покачала головой Мин Джи.
        - А сколько надо - год? Тысячелетие? Даю вам час.
        И вновь их осталось четверо.
        - Опять исчез, - проворчал Хорхе. - Ну что у него за привычка? Только я хотел возразить - и нет его…
        - Я бы тоже возразил, - признался Василий.
        - И я, - поддержал Ральф.
        - Может, кинем жребий? - предложила Мин Джи. На нее посмотрели со значением, и она принужденно улыбнулась: - Шутка.
        - Лучше устроить соревнование, - столь же вымученно пошутил Василий. - Кто выше прыгнет или метче плюнет. Увлекательное дело. Час пролетит - и не заметим.
        На него даже не взглянули. Какие еще спортивные состязания, когда заранее известно, что результаты будут одинаковы? Всем даровано поровну. Разве что устроить битву насмерть… В конце концов, в поединке двух равных по силе и мастерству бретеров один наверняка проткнет другого. Тот же жребий, вид сбоку.
        При честной игре «Слабое звено» приемлемо в самом начале: группа избавляется от балласта. Но честная игра невозможна, если заранее известно, что в конце концов должен остаться один. Не может быть, чтобы Рудра не понимал такой простой вещи.
        Все он понимает. Просто очень спешит. Это не очередное иезуитское испытание, он действительно намерен сделать преемником последнего оставшегося. Но одного, а не четверых. Самого коварного, самого изворотливого. Перед которым Макиавелли охотно снял бы шляпу.
        Ну так не надо было выбраковывать Ирвина и Титоса!
        Ну хорошо, подлецы не подошли по «техническому заданию», они были выявлены и отсеяны, подлецы умные и подлецы обыкновенные. Других-то подлецов не было. А кто, по замыслу Рудры, должен остаться? Подлец-гений?
        Вряд ли он есть среди нас, подумал Василий, да и нет времени воспитать его из тех, кто остался. Часа мало.
        Гибрид великого мудреца и великого политика - вот кто нужен. Царь Соломон, только без Суламифи да, пожалуй, и без гениталий. Но таковых здесь нет.
        Неужто сплоченный коллектив не в силах заменить одиночку?
        Смотря в чем, ответил себе Василий, смотря в чем… Да, но хотим-то мы примерно одного и того же будущего для человечества!
        - Я бы что-нибудь съел, - ни с того ни с сего заявил Хорхе.
        - Нервы? - осведомился Ральф.
        Панамец только хмыкнул. Василий, только что собиравшийся подавить зверский аппетит, внезапно захотел сделать это по-человечески.
        - Ладно, - сказала Мин Джи, - накормлю.
        Она «сварила» такой Том Ям, что из глаз Василия брызнули слезы, а в пищеводе вспыхнул пожар. Ральфу было не лучше.
        - Ну как? - поинтересовалась кореянка.
        - Где огнетушитель? - выпершил Василий, тем не менее отправляя в рот новую ложку супа.
        - Но ведь вкусно?
        - Не то слово.
        - Надеюсь, это не способ избавиться от конкурентов? - смаргивая слезы, кое-как выговорил Ральф.
        - Дурак! Это настоящий тайский суп, туристам такой не подают. Во избежание. Хорхе, что скажешь?
        - Отличный суп. Знаешь, у нас тоже острая кухня.
        Доели, уничтожили посуду, осушили глаза и носы. И стали ждать. Теплое блаженство растекалось по внутренностям, но не по головам.
        - Можно работать поочередно, - прервал молчание Хорхе. - Один на вахте, другие отдыхают. Нужно только выработать какие-то правила, чтобы серьезное вмешательство - только по общему согласию, а то каждому придется начинать с исправлений чужих косяков…
        - А что такое серьезное вмешательство? - перебил Ральф. - Дай определение.
        - Ну, это…
        - Не старайся. Каждый сам проводит грань между серьезным и несерьезным, и у каждого она своя. Ничего не выйдет.
        - С чего бы?
        - С того, что реальность многообразна. Сто раз в мире произойдет событие, на которое мы отреагируем одинаково, но в сто первый раз разойдемся в оценке. Резко разойдемся, до ссоры. И что тогда?
        - Нас всего четверо, - рассудительно произнес Василий, - и мы прошли отбор. Может, и договоримся о главном. По-моему, стоит попробовать.
        - Сверим идентичность понятий, - сказала Мин Джи. - Все мы примерно одинаково понимаем, что хорошо, что плохо и к чему надо стремиться. Разве это не так?
        - Все дело в этом «примерно», - проворчал Хорхе.
        - Вот и начнем с того, что уменьшим его до ненаблюдаемой величины! Неужели не справимся?
        - Справимся! - поддакнул Василий, и в этот момент появился Рудра.
        - Ну? - Вид у координатора был суровый. Он мог бы и не спрашивать - все знал и так.
        - Мы отказываемся голосовать. - Впоследствии Василий не мог припомнить, кто первым произнес эту фразу, и уверил себя в том, что это был он.
        - Все отказываетесь?
        - Все.
        Координатор Солнечной системы и окрестностей не был озадачен. Он был рассержен. Так взрослый мог бы сердиться на детишек, упрямо твердящих, что пластилин вкусен и полезен для пищеварения. «Почему он не брал в кандидаты отцов и матерей?» - подумал Василий и немедленно понял почему. Испытав разные социальные группы и разочаровавшись, он остановил выбор на самоубийцах, а самоубийцы-родители либо ненормальны, либо расписались в своей безответственности. Отказать без рассмотрения.
        - Я знаю, чего вы боитесь, - заговорил координатор. - Допустим, первый же из вас - назову его А, - кто не выдержит и сделает выбор, - тут Рудра посмотрел почему-то на Василия, - назовет слабым звеном Б. - Взгляд на Ральфа. - Естественно, Б тут же ответит ему тем же, ибо действие равно противодействию, а долг платежом красен. Счет пока равный. За кого, то есть против кого проголосуют В и Г? С большей вероятностью они назовут А, а не Б, потому что А, по их мнению, слабак и приспособленец, каковые качества он только что блистательно обнаружил. Вы боитесь. Именно трусость, а не корпоративная этика, которая, как вам кажется, у вас уже возникла, заставляет вас бунтовать. Трусость! Я не назову ее чувством самосохранения, потому что никому из вас не грозит смерть. Вы трусы!
        - Нет, - вскинул голову Ральф.
        - Называй как хочешь, - молвила Мин Джи, - но мы не станем.
        - Сам выбирай! - сверкнул глазами Хорхе. - Вот они мы, все тут. Ткни пальцем, а хочешь - метни жребий, выбери случайного труса!
        - Все равно тебе придется выбирать, когда останутся двое, - добавил Василий.
        - Это будет проще. А ты все-таки допускаешь, что останутся двое? Рад слышать.
        - Рано радуешься. В рамках мысленного эксперимента имею право допустить что угодно. А кроме того, это просто фигура речи.
        - А если я вас заставлю голосовать, что тогда? Уж не собираетесь ли вы напасть на меня все вчетвером? - прищурился Рудра.
        - А что, интересная мысль, - оживилась Мин Джи. - Но нет, не собираемся.
        - Это правильно.
        - Не из страха, - дополнил Василий. - Из благодарности.
        - Не свиньи же мы, - добавил Хорхе, а Ральф просто кивнул, соглашаясь.
        - Вы не свиньи, - согласился Рудра. - А как насчет обезьяны с гранатой? Каждый из вас по отдельности наверняка сумел бы сдержать порыв крушить все вокруг, если что-то пойдет не по его плану, он смог бы отстраниться, проанализировать свои действия и найти ошибку. Четверо - нет. Кораблем не управляют коллегиально. Скульптуру из мрамора не высекают толпой. Вы начнете действовать, мешая друг другу, перессоритесь и забудете о главной задаче. Один из вас, - здесь Рудра посмотрел сначала на Ральфа, а затем на Василия, - решит, что другой только мешает и пора обезвредить его, пока не стало еще хуже, этот другой, естественно, не согласится, и что тогда? Война богов? По-вашему, человечество только о ней и мечтает?
        - А руководство? - спросил Хорхе. - Я имею в виду твое нынешнее начальство и будущее наше. Разве оно не вмешается, не поправит?
        - Когда вмешается, уже может оказаться слишком поздно! Ну хватит… - Рудра прошелся взад и вперед, как бы обдумывая некую мысль. Остановился. - Моим преемником станет тот, кто первым поднимет руку. Ну!
        Руки всех четверых дернулись, но вернулись на свои места.
        - Глупо, - осудила Мин Джи, - и непорядочно.
        - Речь не о порядочности, а о том, кто из вас достоин моей должности. Кандидатов, полностью лишенных недостатков, я среди вас не вижу, да их и вообще не существует в человечестве. Ваши недостатки я считаю терпимыми, проблема лишь в том, что у каждого они свои. Следовательно, рано или поздно наступит момент, когда кто-то из вас перестанет толерантно относиться к решениям, принятым вами сообща при одном голосе против! Кому-то покажется, что ваша цивилизация под коллегиальным присмотром развивается не в том направлении и не с той скоростью. Что тогда? Подумайте!
        - Это же прекрасно, что недостатки у нас разные, - тряхнула челкой Мин Джи. - Наверное, и наши достоинства тоже вышли не из-под одного штампа. Что тут необычного? Нет, я лучше спрошу: что плохого, когда недостатки одного члена команды компенсируются достоинствами другого?
        - Все согласны с этой расхожей глупостью? - осведомился Рудра.
        Трое кивнули.
        - Ну хорошо! Даю вам сутки. За это время вы должны найти решение. Вы слышите, целые сутки!..
        Глава 17
        Привратники ореола
        Когда на Виоле-4 я с барахлящим ранцевым антигравом переходил, как заправский канатоходец, через пропасть по натянутой гнилой бечевке и мой вес хаотично колебался в пределах от нуля до пяти примерно килограммов, ощущение было похожее. Конечно, я говорю только о психологическом состоянии: азартно, любопытно и даже, пожалуй, забавно, а страха нет напрочь, он придет позже. А может, и нет, это зависит от обстоятельств. В тот раз, помнится, он все-таки пришел с привычным опозданием, хотя и ненадолго: навалилась прорва работы, а она здорово лечит. Но по ночам я дважды просыпался с криком, потому что снилось мне, как антиграв отказывает уже окончательно, бечевка сразу лопается под моим весом, и я лечу вниз на острые камни.
        Да хоть бы и на мягкую почву или в воду, без разницы. Лететь там было порядочно, а сила тяжести на Виоле-4 на двадцать процентов выше земной.
        Но наяву, балансируя на бечевке, я не вибрировал и вообще как бы смотрел на себя со стороны. Полезная привычка.
        Здесь было то же самое: азарт, любопытство и нетерпение, пожалуй, несколько мальчишеского свойства.
        Планеты не было. Был космос, очень дальний, судя по густой полосе Млечного Пути над головой и темноте с отдельными неяркими звездами под ногами. Край Галактики. Я висел в пустой черноте, в трех шагах от себя видел Эрлика, и что-то с ним было не так. Ну конечно! - он стоял, как порядочный, на какой-то поверхности, в то время как я завис над ним растопыренной лягушкой. Мой гуру помахал мне рукой, я ответил тем же, но догадался, чего он хочет, лишь когда он шагнул, жестом приглашая меня следовать за собой. Здесь можно было ходить по-человечески - стоило лишь сознательно отдать себя силам гравитации!
        Проявив должную сознательность, я поставил ногу на твердую пустоту - ничего, стоять можно. Пустота не прогибалась и не пружинила. Тогда я поставил вторую ногу и в свою очередь сделал шаг. Невидимая поверхность смахивала на небывало прозрачное стекло, и звезды сияли подо мной, будто так и надо, а те, что горели наверху, не отражались в твердом Ничто ни под каким углом. Сцепление подошв с поверхностью было идеальным, куда там стеклу.
        Чего только не бывает в мире! Вот я иду ровным шагом по твердому вакууму и, конечно, удивляюсь, тут любой бы выпучил глаза, - но удивляюсь как-то умеренно и уж точно без риска впасть в ступор. Привык. К хорошему, как известно, быстро привыкаешь. Как бы мне не привыкнуть вообще никогда ничему не удивляться…
        Эрлик помалкивал, дожидаясь моего естественного вопроса, и дождался:
        - Что это?
        - Преддверие. Как правило, так попадают в Ореол те, кто хочет и достоин жить в нем. Я решил показать тебе.
        - Но я-то не хочу в нем жить…
        - А я тебе и не предлагаю.
        - Говоришь, «как правило»? - прицепился я к его словам. - Значит, можно попасть туда и проще?
        - Можно сразу, но…
        Я понял. Психологический удар может оказаться чересчур силен для новичка. Мой заботливый гуру бережет мою нервную систему.
        Так и быть, прогуляемся, молчаливо согласился я. Разомнем ножную мускулатуру. А не бывает ли у координаторов профессиональной болезни - атрофии мышц?
        Чертов у меня характер, не могу не ерничать!
        Мы топали минут пять, и мало-помалу впереди разгоралось зарево - размытым куполом на твердом вакууме. Оно медленно переливалось всеми оттенками красного и зеленого, как полярное сияние. Интересно, его физика такая же, как в земной ионосфере?
        Потом выясню.
        Я не отказал себе в желании притормозить, присесть на корточки и поковырять ногтем твердое ничто. Затем мысленно приказал неведомому материалу отколоть от себя кусочек и вручить мне. Результат оказался нулевым: материал устоял, а Эрлик одарил меня ироническим взглядом. Он создал это вандалоустойчивое покрытие, а я… кто я такой? Всего лишь помощник, заместитель по направлению, не признанному боссом самым важным, в некотором смысле зам по тылу, и не мне портить то, что построено не мною.
        - А если какой-нибудь корабль сюда вмажется на субсвете? - Я отлично понимал, насколько ничтожна такая вероятность в огромной Галактике, притом на ее периферии, и задал вопрос больше для проформы.
        - Пролетит насквозь и не заметит. Кстати, как и любое физическое тело.
        - Погоди, погоди… - забормотал я. - Ты хочешь сказать, что это твое творение находится вне пределов нашей Вселенной?
        - И да, и нет.
        Мои мыслительные способности явно отставали от моих возможностей вмешиваться в структуру мироздания.
        - Не понял…
        - Не все сразу. Поймешь. Впереди у тебя много времени.
        Что-то мне не очень понравилась эта реплика.
        - А какова толщина этого - гм - покрытия?
        - Нулевая или бесконечная. Зависит от наблюдателя.
        Примерно как в субпространственном канале, там тоже все неясно… Вряд ли такое сравнение годилось в качестве прямой аналогии, но я успокоился. Дайте взбаламученному разуму точку опоры - он тут же с великим удовольствием прислонится к ней, как пьяный к забору. И даже сочтет мелочью тот факт, что в субпространстве не видно никаких звезд, а тут аж вся Галактика в роскошном виде. Да еще оба Магеллановых Облака для комплекта. Вон они маячат под ногами…
        Сияющий купол приближался гораздо быстрее, чем можно было предположить. Наверное, наши шаги были семимильными, если здесь вообще имело смысл понятие расстояния. Купол был уже совсем рядом, когда из него вырвалось нечто темное, приблизительно шарообразное, дернулось в сторону Млечного Пути и исчезло.
        - А это еще что? - изумился я, притормозив.
        Эрлик вздохнул и тоже остановился.
        - Не думаешь же ты, что я способен безошибочно определить, кто из землян достоин нового человечества, а кто нет?
        - Опять не понял…
        - Чего тут не понять. Никто не застрахован от ошибок.
        - А «предвариловка» на Реплике?
        - Не панацея, как видишь, - признал Эрлик. - Одно скажу в свою пользу: колонистов Реплики чаще приходится возвращать в человечество, чем ореолитов. Моя работа имеет смысл.
        - То есть это…
        - Экстрактор. Кого-то возвращают к исходной точке, снабдив фальшивой памятью и соответствующей легендой. Это уже сами ореолиты… кто-то не вписался в их социум.
        Вот, значит, как, подумал я. Прошел отбор, был признан годным, но не вписался. Социум всегда хорош, он мера всех вещей, попробуй-ка возрази, если он объявил себя самым лучшим, а может быть, и является таковым, - да вот человек, чем-то выделяющийся из толпы, не всегда хорош для него. Афиняне и Сократ… что было, то и будет. Кто-то надоел, кто-то раздражает соплеменников уже тем, что он не такой, как все, - и соплеменники с большим облегчением избавляются от надоеды. Спасибо и на том, что не заставляют глотать яд в растворе.
        - И ты не попробуешь вмешаться? - спросил я.
        - Зачем?
        - Разобраться. Вдруг один человек прав, а все другие ошибаются. Может такое быть?
        - Может. Но ореолиты не бросают экстрагированного, они продолжают наблюдать за ним и в принципе могут вернуть обратно. Бывали такие случаи.
        Ну что ж… если так…
        - Кстати, - улыбнулся Эрлик, - пресловутые черные корабли, один из которых ты только что наблюдал, уже были замечены и на Земле, и в колониях. Не слыхал?
        - Нет.
        - Информация наглухо засекречена - пока. Потом будет как обычно: шумиха, научные гипотезы о природном происхождении феномена, куча примазавшихся к теме шарлатанов, кричащие заголовки, завиральные идеи, и спустя десяток лет эта тема не вызовет у обывателя ничего, кроме кривой усмешки. Нормально. Массы пресытятся, а специалисты будут рыть землю, да только зря.
        - Уверен?
        - Возможно, тебе придется вмешаться. Ореолиты, они… несколько легкомысленно относятся к конспирации.
        Я помолчал, раздумывая. Ну конечно: они получили силу, хотя и уступающую могуществу Эрлика или моему, но превосходящую способности колонистов Реплики. А это немало. Они полубоги, а какое дело полубогам до человеческого болота? Пожалуй, те из них, кто имеет дело с изгоями - экстрагированными, по терминологии Эрлика, - считаются вторым сортом. Понятно, почему Эрлику понадобился зам по человечеству! Ему с этими-то дай бог разобраться…
        А мне?
        Работенка у меня будет та еще, и должность моя - дрянная. Эрлик будет забирать самых лучших, как раз тех, на кого я мог бы опереться, небось еще и меня припашет помогать ему в этом, - и с кем я останусь? Кто бы помог мне не сделаться мизантропом?
        Ответ пришел сам собой. Обыкновенные хорошие люди, которые почему-либо не подошли Эрлику, вот кто. Все те, в ком добра больше, чем зла, а ведь их большинство. Ума, правда, у них маловато, а лени и тяги к простым удовольствиям, напротив, много… но это еще не повод опустить руки. И еще изгои Ореола. Вот с ними я поработаю с особым прилежанием и уж как минимум буду защищать их. Если те, кто по роду службы занимается безопасностью - как они ее понимают - земной цивилизации, уже заинтересовались «черными кораблями», то наверняка они столь же въедливо, с профессиональной дотошностью интересуются и необъяснимыми исчезновениями людей, а главное, столь же необъяснимыми возвращениями некоторых из них.
        - Значит, на Земле время от времени появляются люди как бы из ниоткуда? - решил уточнить я на всякий случай. - Раньше пропадали без вести, а теперь вдруг стали появляться…
        - И на Земле, и в колониях, - подтвердил Эрлик. - Та организация, в лапы которой ты едва не попал, уже занимается ими и сделала в целом правильные выводы. Она ошибается только в первоисточнике этих… перемен. Рабочая гипотеза такая: глубоко законспирированная религиозно-евгеническая секта каким-то образом получила доступ к небывалым технологиям и, пользуясь ими, выводит с Земли своих адептов. Забракованных - возвращает. Главный нерешенный вопрос: откуда взялись эти технологии? Они там активно копают…
        Привет конторе доктора Горского, подумал я, прежде чем уточнить:
        - А моя задача - сделать так, чтобы они копали не в том направлении?
        - Можно и так. Решай сам, теперь это твоя забота.
        Что ж, мне придется как следует поморочить головы умным дядям. Пожалуй, я даже найду удовольствие в этом занятии. Что это за работа, если она не приносит ни капли удовольствия? Унылая каторга, ничего больше.
        - Учти, тебе придется нелегко, - предостерег Эрлик.
        - А то я сам не понял! - фыркнул я. - Возился бы ты со мной, если бы хотел предложить синекуру, как же!
        - Ну… в общем правильно. Хотя существует еще одно вполне логичное объяснение моей, как ты выразился, возне: мне нужен кто-то, кого я мог бы подставить вместо себя. Об этом ты не думал?
        - Думал и нашел эту гипотезу неосновательной.
        - Почему?
        - Да так… ощущение… И не надо смотреть на меня с таким сарказмом! Могущество могуществом, интеллект интеллектом, расчет расчетом, а кое-что должно, как и раньше, держаться просто на доверии! Я тебе доверяю, а если ты подставишь меня… черт, да все равно мне не о чем жалеть!
        - Не надо так орать, - сказал Эрлик, - я тебя хорошо слышу.
        - Извини…
        - Извиняю. - Он помолчал и вдруг чему-то улыбнулся. - Знаешь, а ты мне нравишься. Если бы я был таким в свое время… а я был хлюпик и рохля, мне пришлось работать над собой. У тебя такой работы будет меньше.
        Надеюсь, подумал я, втайне гордясь собой, и сейчас же моя мысль несколько изменила направление:
        - А скажи: ты уже пытался найти себе помощника?
        - Дважды, - сухо признался Эрлик.
        - Ну и как?
        - Что болтаешь попусту? Ты ведь уже понял: они не подошли.
        - А я?
        - Не подойдешь - станешь третьим. Но - только не задирай нос - я думаю, что на сей раз не ошибся. Чего стоишь, пошли.
        - Погоди… - Собираясь с духом, я набрал полную грудную клетку вакуума, выдохнул и задал-таки давно мучивший меня вопрос: - Твой предшественник Рудра - он тоже перебирал людей, прежде чем - ну, ты понимаешь - выбрать тебя?
        - Еще как перебирал. И выбрал он не меня одного.
        - Не расскажешь?
        Я вдруг понял, что никогда и ни за что не осмелюсь спросить Эрлика, за какие конкретные качества он выбрал меня. Тут лучше не знать, а гадать, выдвигая весьма приятные гипотезы. А уж спрашивать о нем самом было и вовсе неосторожно.
        Но я спросил.
        Мне почудилось, что Эрлик колеблется, - именно почудилось, потому что паузу он выдержал совсем маленькую.
        - Ну что ж, немного времени у нас есть…
        Он сел на невидимую поверхность, как на каменную скамью в античном театре. Я последовал его примеру и тоже не опрокинулся навзничь - твердое ничто возникло там, где я и хотел. Этакий толстенный невидимый сталагмит с ровно спиленной верхушкой или просто пень. В следующее мгновение пень стал упругим - среда подстраивалась под мои еще не осознанные желания.
        Рассказывать Эрлик не стал - просто влил в меня информацию о том, как он дошел до жизни такой. Вливал порциями, чтобы я успевал осмыслить, и, возможно, ждал моих вопросов. Но я молчал. Он просто слишком торопился, забыв, что я еще только учусь и поглощать-то поглощаю, а мгновенно переваривать еще не способен. В конце концов Эрлик понял мои затруднения и перешел на речь:
        - Он дал нам сутки на размышление. За сутки ничего не случилось, для начала мы просто разошлись, чтобы выспаться, а когда вновь собрались вместе, по-прежнему стояли на своем. Мы стали командой, и Рудра понял это, но в долговечность команды не верил. С большой неохотой он дал нам год, целый земной год, чтобы одуматься. Мы не одумались. И не перегрызлись. И тогда Рудра сломался. Вспылил, прошелся по качествам каждого из нас в отдельности и по всей четверке оптом, предрек человеческой цивилизации незавидное будущее и отбыл. А мы остались.
        - Это было в двадцать первом веке? - переспросил я. - Тяжелый был век…
        - И двадцать второй немногим лучше. Но мы справились. Земная цивилизация не самоубилась и не откатилась в палеолит. Началась экспансия в Галактику… вот тут жди проблем через век-другой, когда самые успешные новые колонии окрепнут и захотят суверенитета…
        В этом я не сомневался, меня сейчас интересовало другое.
        - А как вы договорились? Поделили между собой сферы влияния?
        - Примерно так. Я взял под наблюдение галактическую экспансию и все то, что с ней связано на Земле. Хорхе и Мин Джи поделили Землю на полушария - ему Западное, ей Восточное. Но Земля ведь едина. Они то и дело звали в третейские судьи то меня, то Ральфа. Бывало, что я нечаянно наступал на хвост то Хорхе, то Мин…
        - А Ральф?
        - Увлекся экспериментальной социологией. В земные дела почти не вмешивался… гм, я уверен, что после истории с Ирвином в нем произошел некий надлом. Ральф не чувствовал себя готовым. Нашел где-то вне нашего пространства куб, на внутренней поверхности которого обнаружил малочисленные человеческие поселения - наверняка пропущенная Рудрой шалость кого-то из ранних кандидатов, - и продолжил эксперимент. Снимал копии с реальных людей, помещал туда и наблюдал, как им там живется. Наверное, таким методом он собирался набраться опыта…
        - А с головой у него все было в порядке?
        - Вряд ли. В конце концов мы стали мешать друг другу, Рудра оказался прав. Да что там, мы с самого начала понимали, что он прав, умом понимали, а сердцем принять не могли. Мы ведь только люди, хоть и боги… Сначала были единой командой. Потом думали, что худой мир можно тянуть неопределенно долго, и честно пытались… целых двести лет. Я думаю, наш бывший гуру сильно удивился бы тому факту, что мы не перегрызлись намного раньше. Но это правда - мы смогли ужиться на первых порах, хотя рассчитывали на неизмеримо большее…
        - А потом? - Я видел, что он говорит через силу и что мое любопытство причиняет ему боль, но не мог остановиться и продолжал терзать.
        - Ну что потом… Сам должен понимать. Все началось и кончилось так, как должно было начаться и кончиться, только расклад вышел неожиданный. Я был почти уверен, что мне предстоит сцепиться с Ральфом, а оказалось - нет. Ральф и Мин Джи объединились против Хорхе. Он позвал на помощь - я не успел… Хорхе уничтожил Ральфа. Мин Джи убила Хорхе. И остались мы вдвоем… Не рассчитывал я на такое. Понимаешь, она ведь мне нравилась и по сути ничего против меня не имела, но простить ей Хорхе я не мог.
        - И что? - безжалостно поторопил я.
        - Ну что, что… - проворчал он. - Кого ты видишь перед собой? Кореянку?
        - Ты же можешь принимать любой облик…
        - А зачем мне тебя дурачить? Притом ты все равно расколол бы меня рано или поздно. Ты ведь не дурак, хоть и нахал. Ладно, хватит… Не хочу вспоминать.
        Что-то тут не складывалось, и я спросил:
        - И начальство не вмешалось, когда вы сцепились?
        - Нет.
        Интересно… Разбирайтесь, мол, сами. Тут было над чем задуматься. Неужели наша цивилизация - такая ничтожная малозаметная мошка, что трепыхание ее крошечных крылышек не имеет значения? В масштабах всей Вселенной - согласен, но лишь потому что Вселенная невообразимо громадна, ну а в сравнении с другими цивилизациями нашей же Галактики?
        - Скажи, - потребовал я, - была ли хоть раз инспекция? Галактическое начальство тебя навещало? Присылало эмиссаров?
        - Ни разу.
        - Ни поощрения, ни втыка за пять веков? Тогда откуда ты знаешь, что оно вообще существует, начальство твое?
        Взгляд Эрлика - или Василия? - показал, что я попал в точку.
        - А я и не знаю, - признался он. - Только слова Рудры, а он не клялся говорить правду, только правду и ничего, кроме правды. Еще когда он дал нам год на размышление, я подумал: что-то тут не складывается. То он торопится, будто новую должность вот-вот уведут из-под носа, а то вдруг - бац! - целый год! Допустим, должность у него все-таки увели, жди теперь следующего случая, - но тогда он должен был разогнать нашу банду четырех и найти кого-нибудь получше. Время позволяло. Так нет же…
        - Должно быть какое-то объяснение, - настаивал я.
        - А оно есть, только учти: это всего лишь гипотеза. Вот она: нет никакой могущественной организации, опекающей слабые и неразумные цивилизации наподобие нашей, хотя по меньшей мере одна сверхцивилизация во Вселенной действительно существует. И ей нет до нас никакого дела. Однако кое-кто из представителей этой сверхцивилизации не прочь поиграть с убогими или, если тебе больше нравится такое сравнение, позаботиться о приблудном котенке. Вероятно, подобное поведение считается у них неопасной странностью, допустимой аномалией. Или возрастной нормой. В это предположение хорошо ложатся и факты нападений на координатора: один сопливый карапуз с шумом и криком пытается вырвать котенка из рук другого…
        - Значит, Рудра - ребенок?
        - Я же сказал: это только гипотеза. Проверить ее я пока не смог.
        - Если она верна, зачем твой наставник врал?
        - Ну, это-то понятно: хотел создать у нас впечатление, что кто-то там, наверху, вмешается в случае чего, исправит ошибки неопытного координатора, сделает ему отеческое внушение…
        - Ничего себе ребеночек!
        - Соответствует уровню несмышленышей своей цивилизации. А чего ты хотел?
        Я уже сам не знал, чего хотел и хочу. Не очень-то приятно получить пыльным мешком по голове… особенно если в мешке кирпичи.
        И еще мне стало страшно - совсем как прежде, когда до меня дошла суть моей будущей работы и вся тяжесть ответственности, что ляжет на мой позвоночный столб. Хотя нет, стало еще страшнее. Кто поможет мне, если я ошибусь, кто наставит на путь истинный? Только Эрлик. А ему кто поможет?
        Только я. Если сумею.
        Придется суметь…
        Мы ведь только люди, вот что хуже всего. Могуществом равные античным богам - но люди. А людям свойственно ошибаться. Людям много чего свойственно, о чем и думать не хочется.
        - Ладно, - сказал я вставая, - пошли смотреть твой Ореол.
        Эрлик пребывал в задумчивости.
        - Не сейчас, - сказал он, когда я уже собирался осторожно потрясти его за плечи. - Не время.
        - Зачем тогда ты привел меня сюда?
        - Привел - и сделал ошибку. Поторопился. Тот враг, что напал на нас между Землей и Луной, где-то неподалеку. Я его чувствую. Теперь он настроился не на Землю. Ему нужен Ореол.
        - Чтобы поиграть?
        - Или сломать чужую игрушку. Но я ему не дам. Ты со мной?
        - А куда я денусь…
        Он протянул мне белую таблетку.
        - Хочешь?
        - Она настоящая?
        - Могущества тебе она не прибавит, зато увидишь мир в новом свете. Так хочешь?
        - А если нет?
        - Тебе решать.
        - Интересно попробовать. А как насчет обратного пути? Он возможен?
        - Подумай немного.
        От меня зависит, понял я и тотчас сообразил, что могу поступить в точности как мой гуру. Резервная копия! Я могу скопировать себя-нынешнего, свой психотип, так сказать, свою человеческую сущность - и впоследствии при желании обратиться к копии и перекачать себя в нее, сохранив в себе все, кроме нечеловеческого.
        Любопытно… и несвоевременно.
        - Давай как-нибудь потом, ладно?
        - Если мне не повезет, кто даст тебе второй шанс?
        Хватит с меня шансов, подумал я. Не время думать о шансах, время просто драться. Насмерть? Пожалуйста! За приблудного котенка по имени Земля я никого не пожалею.
        - Если тебе не повезет, то и мне тоже, - сказал я. - Вот так.
        - И упрямец к тому же, - констатировал Эрлик. - Ладно, как скажешь.
        - Если я правильно тебя понял, - сказал я, - этот твой Рудра в течение трех-четырех тысяч лет пытался вылепить из человечества что-нибудь пристойное, отчаялся, потерял к игрушке интерес и просто сбежал, верно?
        - Тебе это кажется невероятным?
        - Отчего же? А ты, значит, подставил плечо и в какой-то степени преуспел?
        - Хотелось большего…
        - Не прибедняйся, - сказал я, - все равно не похвалю. Всем хочется большего. И все имеют только то, чего достигли.
        - Да, но мы-то с посторонней помощью, - напомнил Эрлик.
        - А кем бы мы были, если бы не воспользовались ею? Круглыми дураками. Гордыми идиотами, которых даже не жалко. И драться нам было бы нечем…
        Эрлик все еще сидел - наверное, лоцировал то внепространство, в котором помещались мы и Ореол. Мне представились два карапуза, притаившиеся в детском домике на площадке для малышни и слушающие приближающиеся крадущиеся шаги.
        Извини, дворовый хулиган. Все будет по-взрослому.
        Кожу начало покалывать - похоже, лоцировали и нас.
        - Ну что, - сказал я, - надаем тумаков дитяти?
        - Смотри, как бы он сам нам не надавал, - хмыкнул Эрлик. - А таблетку все-таки возьми.
        - Зачем? - Он так настойчиво предлагал, что я взял.
        - Отринешь в себе человеческое. Проглоти. Если придется худо, может, и спасешься.
        - Ну да, спасусь бегством… Я понял. Мерси за заботу, а только не пошел бы ты знаешь куда?
        - Грубиян. Ты готов? Будем бить первыми.
        Вот это правильно, это по-человечески. Я кивнул. Бить и не отступать, пока враг не сдрейфит. Не просить и не давать пощады. Мы все еще молодые варвары, мы буквально вчера вышли в Галактику, но грезим о гораздо большем, мы настырны и упрямы, и с этим приставучим типом, который сам назначил себя нашим врагом, мы поступим так же, как поступили бы два варвара с просвещенным, но пресыщенным римлянином.
        На данном этапе меня это устраивает.
        - Пора, - сказал Эрлик и, уподобившись молнии, бьющей снизу вверх, рванул в черноту над головой.
        Щелчком я отправил белую таблетку куда-то в сторону Туманности Треугольника и ринулся следом.
        2013 - 2023 гг.