Сохранить .

        Ниже ада Андрей Гребенщиков
        Вселенная Метро 2033 #14
        «Метро 2033» Дмитрия Глуховского - культовый фантастический роман, самая обсуждаемая российская книга последних лет. Тираж - полмиллиона, переводы на десятки языков плюс грандиозная компьютерная игра! Эта постапокалиптическая история вдохновила целую плеяду современных писателей, и теперь они вместе создают «Вселенную Метро 2033», серию книг по мотивам знаменитого романа. Герои этих новых историй наконец-то выйдут за пределы Московского метро. Их приключения на поверхности Земли, почти уничтоженной ядерной войной, превосходят все ожидания. Теперь борьба за выживание человечества будет вестись повсюду!
        На сей раз карта «Вселенной Метро 2033» открывается в сердце Урала: местом действия романа «Ниже ада» становится постъядерный Екатеринбург. Андрей Гребенщиков, коренной свердловчанин, показывает нам один из самых загадочных и зловещих городов выжженной планеты. Вместе с мальчишками, которым судьба приказала стать героями, вы пройдете не только через туннели тамошнего метро, но и отправитесь в таинственную глубь уральских гор, будете сражаться с невиданными чудовищами и делать удивительные открытия…
        Андрей Гребенщиков
        МЕТРО 2033: НИЖЕ АДА
        Посвящается Галине Борисовне, человеку, чье призвание - спасать самых маленьких и беззащитных ангелов
        Жизнь после ядерной войны
        Объяснительная записка Дмитрия Глуховского
        Полтора года назад - еще до того, как стартовала книжная серия «Вселенная Метро 2033» - мы запустили портал Metro2033.ru. Портал тоже задумывался как маленький мир - мы сделали ставку прежде всего на общение, на обсуждения. На нашем форуме круглосуточно сидят сотни человек со всего мира. Обсуждают новые книги, игры, мечтают и спорят. Живут.
        Но у портала есть и еще одна крайне важная задача: он помогает нам находить таланты. На сайте Metro2033.ru действует система публикаций творчества: каждый креативный человек может запостить свои рассказы или романы, музыку и графические работы. Другие голосуют за эти работы, а лидеры рейтингов получают внимание и отзывы всех посетителей.
        Я тоже просматриваю и прочитываю эти работы - хотя и не пускаюсь в обсуждения. Вместе с редакторами издательской группы «АСТ» мы все время ищем среди авторов портала Metro2033.ru тех, кого стоило бы издать во «Вселенной Метро». Работа нелегкая - на сайте опубликованы больше полутора тысяч рассказов, романов и стихов. Но тем приятней, когда вдруг отыскиваешь среди массы по-своему интересных произведений настоящую жемчужину.
        В прошлом году мы опубликовали две книги, написанные новичками-посетителями нашего портала: «Странник» Сурена Цормудяна и «К свету» Андрея Дьякова. Оба романа - отличные, искренние, правдивые и яркие. Оба заслужили высокие оценки читателей и стали бестселлерами.
        «Ниже ада» Андрея Гребенщикова - третий из четырнадцати романов нашей серии, написанный непрофессионалом, жителем нашего портала и постъядерного Екатеринбурга. Андрей написал книгу очень любопытную: мистическую, захватывающую, придуманную и воплощенную не по канонам, не по лекалам, а как сердце подсказывало. Получилось не как у всех. Сюжет этой книги предугадать невозможно, просканировать авторский замысел с начала не получится.
        Теперь на карте «Вселенной Метро 2033» появился Екатеринбург - и вместе с ним крохотная часть Урала. Пока что события, описанные в этой книги, касаются только ее героев. Но именно с нее мы планируем начать соединять доселе разрозненные истории героев «Вселенной» единым сверхсюжетом.
        Теперь «Вселенная» будет не просто мозаикой, а пазлом, увидеть общую картину на котором можно будет, только складывая его кусочки вместе.
        В этом году будет еще интересней, чем в прошлом! Андрею Гребенщикову - как и всем нам - еще есть, что вам рассказать!
        Дмитрий Глуховский
        Пролог
        Тьма больше не говорила со мной. Внезапно умолкла на полуслове, и воцарилась сказочная, невозможная тишина.
        Неужели это все? Вот так просто - вечное Ничто, состоящее из темноты и тишины… Я так долго ждал…
        Всего лишь видение, лживый морок - я открываю глаза. Жив. С этой стороны сна тоже тихо и нет света. Две грани мрака, как вы похожи! Где же та черта, что отделит царство смерти от мира людей? Тех, кто еще дышит…
        Где я? Там или Здесь? Где хочу быть? Распят между жизнью и смертью…
        Устал. И нет ничего, кроме неизбывной усталости, моей верной спутницы. Все остальные давно умерли, ушли на ту сторону. Иногда им завидую, иногда жалею, но чаще предаюсь забытью, чтобы не вспоминать, не думать…
        Как страшно быть последним, бессмысленно - какая ненужная жестокость. Вы - там, где покой, я - нигде. Забытый человек на осколках уничтоженного мира. Я - движение в пустоте, угасающая инерция в разреженном пространстве. Но почему же падение длится так долго… Устал.
        Что-то чуждое рождается с внешней стороны сна. Тишина возмущается, взрывается низким, напряженным гулом. Сбрасываю липкую паутину дремы и беспамятства. Звук нарастает, наливается силой, он сотрясает надтреснутые стены моего убежища. Вскакиваю - вокруг пыль и тлен - крошечная комната, окутанная пеленой забвения. Прочь! Прочь! Распахиваю дверь, бегу длинным, лишенным освещения коридором. Но мне не нужен свет, чтобы видеть, - я давно слился с тьмой…
        Останавливаюсь, замираю перед эскалатором. Что ждет наверху? Не страшно, страх давно не властен надо мной. Но сердце замирает - в волнении, предчувствии. Забытый трепет… Усмехаюсь и огромными прыжками лечу навстречу неизвестности. Ветхая лента подвижной лестницы жалобно протестует и воет под ногами на все голоса - но ты не предашь, не развалишься - знаю, верю!
        Странно, но мышцы совсем не ощущают усталости, а старый «мотор» в груди рвется в бой. Застоявшаяся кровь вскипает от адреналина, вены тяжело и зло пульсируют. Я жив, снова жив!
        Считаные метры отделяют от поверхности - нетерпение гонит меня: «Быстрей, быстрей!»
        Здравствуй, любимый - ненавистный город.
        Ты почти не изменился, чуть постарел, еще больше покрылся серой пыльной сединой, на стенах домов прибавилось трещин-морщин, а над тобой все то же выцветшее, безликое небо. Зато в этом самом небе, разрезая воздух мощными телами, тяжело идут винтокрылые машины - железные птицы!
        Забавно, но их название совершенно выветрилось из головы, но так даже красивее - железные птицы, посланники небес! В них не много грации, зато какое упоение собственной мощью - бешеной, необузданной, настоящей!
        Невольно любуюсь, не замечая ничего более, смотрю вверх, как мальчишка, - полный удивления, восторга и желания взлететь вместе с ними - с Предвестниками! Предвестниками зла или добра - не важно, - главное, перемен! Город, оплакивающий свою гибель, больше не будет прежним. Тень жизни, что так похожа на смерть, утратит могильную обреченность…
        «Вертолеты». Перекатываю забытое слово на языке - вер-то-ле-ты. «Вертеться» и «лететь»! Для проклятого подземного мира, застывшего в одной плоскости, полет - невозможная мечта, дарованная лишь птицам, мутировавшим в драконов. Но человек вырвался из тяжких оков земного тяготения, вернулся в небо, и, значит, все теперь будет по-другому!
        Как говорил один знакомый сталкер - «низколетящие вертолеты - это к дождю». Пусть же хлынет дождь и омоет тело Екатеринбурга. Нам всем нужно немного свежести…
        А мне пора в дорогу - вслед небесным машинам.
        Часть 1
        КОГДА СПЯЩИЙ ПРОСНЕТСЯ
        Когда живешь, наивно веря,
        Что впереди вся жизнь еще,
        А ангел пропивает перья
        И крылья прячет под плащом,
        Тем удивительнее чудо,
        И разрушительней беда.
        Любовь - внезапная приблуда.
        До скорой встречи, господа!
        Когда надеяться напрасно,
        Когда всех шансов - круглый ноль,
        Тогда несбыточнее счастье,
        И упоительнее боль.
        И эхо будет зря аукать -
        Мы растворимся без следа.
        Смерть - это вечная разлука.
        До скорой встречи, господа![1 - Здесь и далее - стихи Майка Зиновкина.]
        Глава 1
        БОТАНИЧЕСКАЯ
        «Вставай, проклятьем заклейменный!» - прямо в ухо Ивану проревел свистящий и хрипящий репродуктор. От неожиданности мальчишка вздрогнул и отшатнулся в сторону, попутно зацепив плечом кого-то из прохожих. Невинно пострадавший прошипел, по всей вероятности, нечто обидное - с утра добрых людей на станции не бывает - и тут же скрылся в толпе.
        «Ненавижу этот припев, - устало подумал Иван, - с самого детства». Все нехитрые и, похоже, самолично придуманные сказки об оживших мертвецах, зомби и прочих упырях его дед заканчивал именно этими дурацкими словами. Произнесенные в ночи - страшным, протяжным полушепотом - они эхом отдавались в детском сознании Ванечки, маявшимся по полночи (как ему тогда казалось) удушающей бессонницей, а потом и кошмарами.
        Сознание пятнадцатилетнего Ивана Александровича Мальгина напевало иные песни, призывной мольбой выводя: «Ложись, дозором утомленный». Спать хотелось нещадно. Красные от недосыпа глаза слезились и закрывались на ходу.
        На станции же царило праздничное оживление. Помимо надрывающихся громкоговорителей, вливающих в уши несчастных слушателей однообразный, давно приевшийся репертуар, всеобщее внимание привлекали алые знамена, развешанные повсюду. Яркие полотнища, свисающие со всех сторон - стен, потолков, уступов, сводов и карнизов, обильно украшавших Ботаническую, буквально притягивали взгляды ошарашенных обывателей. Впервые за долгие годы монотонная серость невзрачной обители расцвела обжигающе колючим цветом. Немногочисленные дети обалдело, буквально с раскрытыми ртами вышагивали вокруг удивительных флагов, исподволь стараясь прикоснуться к драгоценной ткани. Начстанции товарищ Федотов, суровый и непреклонный в прочие дни, лишь укоризненно грозил сорванцам пальцем да напыщенно хмурил брови, при этом не очень старательно пряча довольную улыбку в густые усы. Рядом с начальством наматывал круги верный подхалим (по призванию) и завскладом (по должности) Василич, кудахча подобно наседке, побившей межрайонный рекорд по высидке яиц:
        - Красота-то какая, Павел Семеныч, ты посмотри! Аж душенька партийная радуется! Вот ведь на что криворукий народец эти чкалы, а такой схрон замечательный откопали - и стяги, и значки, и грамоты тебе… бланки партбилетов, пионерские галстуки, вымпелы, даже горн нашелся. Хоть сейчас строем вставай и вперед - к коммунизму.
        - Ты, Василич, давай без богохульства. Сердцу, конечно, вся эта лепотень и мила, только ведь и без того станция нашенская хороша, считай большевистским заветами и промышляем без устали, как и завещал нам великий товарищ… Тьфу ты, опять зубы заговариваешь. Давай-ка по-быстрому отгружай Чкаловской премиальные, и гляди у меня, не жилься! Заработали горемыки, все по-честному. Праздник какой всем устроили!
        Завскладом с готовностью закивал и почти уже ринулся исполнять поручение, как заметил в толпе Ивана, вялой походкой бредущего куда-то - явно без цели, и негромко прикрикнул, подражая начальственной интонации:
        - Ванька, ходь сюды!
        Начстанции, только вздохнул, давно устав, как от самого лизоблюдства, так и от тщетной борьбы с ним. Старый хитрован Василич даже прямую критику в свой адрес умело переводил на обычные «рельсы» лести, поддакивания и прочей малоприятной для нормального мужика гадости.
        Иван, погруженный в свои мысли, на окрик никак не отреагировал, продолжая, как ни в чем не бывало, свое неторопливое шествие. Дозорный шел словно лунатик - никого и ничего не замечая вокруг. Губы его подрагивали, иногда складывались в слова, будто он вел неслышимую беседу с самим собой. Казалось, еще чуть-чуть и самостийный спор-разговор перерастет в нечто большее - с жестикуляцией и криками. Однако неугомонный завсклада бесцеремонно прервал напряженную рефлексию, схватив «мыслителя» за руку.
        - Ваньк, ты чего ето не отзываешьси?
        Федотов, с трудом сдерживаясь, незаметно сплюнул в сторону: «пародист недобитый».
        - А, что? - Дозорный, пойманный врасплох, с трудом приходил в себя. - Это вы, дядя Коля? Извините, задумался.
        - Задумался он, - недовольно просипел Василич. - И как ты к старшему по званию обращаешься?
        «Лебезим перед одними, отрываемся на других», - с досадой отметил про себя Федотов.
        - Прошу прощения, Николай Васильевич, виноват.
        - Так, друг мой. - Заведующий складом сменил гнев на милость. - Беги ко мне, там дрезина под погрузку стоит, нужно в нее перекидать консервы, сласти кое-какие, спиртяжки немного - смотри бутыли не расфигачь, как дружок твой, Живчик…
        На последнем слове Василич осекся, поняв, что брякнул про сына начстанции явно лишнее. Секундное замешательство (да легкая паника в бегающих свинячьих глазках), и командная речь обернулась подобострастной:
        - Павел Семеныч, люблю твоего Костика, как родного, вот тебе крест… в смысле, слово большевистское. Однако иногда такое вытворит окаянный, что только и прощаешь в надежде, что за ум вот-вот возьмется и в папку своего наконец пойдет, станет ответственным гражданином Ботанической, честным, порядочным…
        Федотов, как обычно в таких случаях, отключил слух и мозг и нетерпеливо махнул рукой, лишь когда поток елея начал перехлестывать все возможные границы.
        Приняв начальственный жест за добрый (а главное - прощающий небольшую бестактность) знак, Николай Васильевич удовлетворенно крякнул и вернулся к застывшему дозорному:
        - Возьмешь тюки с одеждой списанной, пару поддонов фонящих книжек из спецхрана, две бочки с «отработкой». Так, что еще забыл? Ну вот, на десерт - коробочку лекарств от души оторву. Сроки годности везде либо замазать надо, либо сорвать к чертям. Чего стоишь, рядовой Мальгин? Разрешаю выполнять, кладовщик в курсе, поможет, чем сможет.
        Опешивший от неожиданного поворота событий Иван некоторые время лишь беззвучно открывал и закрывал рот, не решаясь перечить раздражительному начальнику. Однако валящая с ног усталость и обостренное чувство справедливости победили «иерархическую» робость, и он тихим голосом возразил:
        - Дядь Коль… Николай Васильевич, как же так, я ведь только с «ночного» иду, двенадцать часов без сна, еще и инцидент этот…
        Завсклада злобно зыркнул на расхрабрившегося молодого человека и бесцеремонно отрезал:
        - Знаю я ваши так называемые «ночные дозоры»! Одно разнузданное пьянство да здоровый сон у костра. Ну-ка марш…
        Теперь пришла очередь вмешиваться Федотову:
        - Ну-ка, цыц, коли не видишь - пацаненок на ногах не держится! Гостинцы самолично пойдешь на дрезину навьючивать, не переломишься, а то жиром оплыл весь, холодец ходячий, смотреть противно.
        Василич нервно хохотнул в ответ и, мгновенно уловив перемену начальственного настроения, без единого возражения ретировался. Правда, напоследок одарив Мальгина весьма нелестным и «многообещающим» взглядом.
        - Иван, что за оказия приключилась? Мне ничего не докладывали, - спросил начстанции, дождавшись, пока разобиженный завскладом не скрылся в толпе.
        - Павел Семеныч, - заволновался дозорный, - это… ну… фигня какая-то… в смысле, зверюга неопознанная… как это… неидентифицированный носитель мутагенных изменений, вот! Я туннель патрулировал - должны по уму втроем ходить, но чкалы со мной не пошли. Их командир, сказал, что ботаникам - ну, жителям нашей станции, а не в обидном смысле, ага… ну это он, наверное, хотел сказать… в дозоре делать нечего, и домой пытался меня отправить, только ведь я доброволец и никак не…
        - Стоп, стоп, стоп! Не тараторь! Не разумею ничегошеньки. Давай так - шагом марш отдыхать, отоспись от души и со свежей головушкой ко мне - отчет держать. Уразумел?
        Иван радостно, не скрывая облегчения, закивал и тут же, не прощаясь, с готовностью зашагал в сторону жилища.

* * *
        Произошедший разговор выветрился из памяти уже через пару минут - сонливость и усталость быстро взяли свое. И лишь одна - самая навязчивая, самая беспокойная и неотступная мысль преследовала Ивана. Светлана… Светочка, Светик, Светлячок… Как осуществить задуманное, как разорвать тот невыносимый заколдованный круг - чудную помесь из страха и заветной мечты, - чтобы многотонный груз неопределенности, мучавшей уже несколько месяцев, наконец спал с его не самых сильных и выносливых плеч…
        Дозорный мельком кинул взгляд на блестящую металлическую поверхность ближайшей колонны и с неудовольствием отметил собственную худощавость (злые языки называли ее худосочностью) и общую субтильность совсем не по-геройски выглядящего тела. Гнутая, отполированная до состояния зеркала жесть, покрывающая столб, еще больше искажала нерадостную для Ивана картину - карикатурный великан с осиной талией и такой же грудью. По эту сторону «зеркала» он не отличался и высоким ростом - тем обиднее казалась немая, но ядовитая насмешка листа презренного железа.
        Молодой человек, огромным усилием воли стряхнув с себя почти победившую дрему, неожиданно резким шагом приблизился к колонне - практически вплотную - и застыл от нее в сантиметрах двадцати. С такого расстояния фигура уже не выглядела столь гротескно, однако вытянутое лицо в обрамлении не по моде длинных волос показалось мордой спаниеля - вечно печальной и до отвращения невыразительной. Попытка растянуть тонкогубый рот в широкой и злой насмешке превратила отражение - вопреки ожиданиям - не в Чеширского кота, а в скалящегося в дурной ухмылке суслика.
        Расстроенный Иван мигом потерял всяческий интерес к лживой бездушной сущности, являющейся по совместительству украшением и декоративной опорой станции. Однако внутри уже привычно скребли разбуженные «кошки» - думки, одна мрачней другой, закружились в занудном, миллион раз повторенном хороводе: «она тебе откажет», «кто она, а кто ты», «красавица и…».
        «Махнуть бы на все рукой, быстрей добраться до вожделенной „кроватки“ и спать несколько счастливых часов подряд - без снов и кошмарных откровений», - влюбленный страдалец тяжело вздохнул и медленным шагом двинулся к «дому».

* * *
        Станция Ботаническая, купающаяся в праздничной красоте и роскоши, не замечала тяжких дум своих обитателей. Казалось, ее больше заботили алые «серпасто-молоткастые» полотнища, что щедрою рукой были развешаны вдоль всех стен и колонн. Громкая, зовущая в бой музыка интересовала станцию гораздо больше, чем бесхитростные мечты суетных и вечно спешащих жителей. Не было ей дела и до мальчишки-дозорного, грезившего о будущей свадьбе с милой его сердцу девушкой. Нет, конечно, пока жениться было рано - браки на станции регистрировали не раньше шестнадцатилетия, но Ивану почему-то хотелось заручиться Светкиным согласием уже сейчас. Или… Ну а как еще признаться ей, что он ее… Любит?
        Иванова нелепая растерянность, усиленная смешной нерешительностью и помноженная на умилительную рефлексию, могли бы вызвать у любого живого существа добрую и понимающую улыбку, однако Ботаническая хранила мертвое, отвлеченное ото всех и вся молчание.
        Многочисленные глаза станции, существуй они на самом деле, с тревогой бы взирали в сторону недостроенного, а позже и засыпанного тоннеля к Уктусским горам. С той стороны зарождалось движение, столь несовместимое с кладбищенским покоем. Будь у Ботанической уши, они бы вняли недовольному человеческому ропоту, доносящемуся с соседней Чкаловской. Однако у подземного убежища, бывшего всего пару десятилетий назад обычной конечной остановкой на одной из линий Свердловского метро, не было ни очей, ни ушей. Лишь каменное сердце, тревожно бьющееся в ожидании близкой беды, притаившейся на поверхности.

* * *
        Ботаническая слыла не самым плохим местом для подземной жизни. А если учитывать, что достоверно выживших станций насчитывалось ровно две, то досужие домыслы относительно благополучия конечной казались совсем не лишенными оснований. Вторая уцелевшая счастливица - Чкаловская - тоже не голодала и, например, не умирала от жажды - страшного бича, поразившего и мучавшего Большое метро вплоть до Последней катастрофы.
        «И почему эти неблагодарные чкалы совсем не ценят нашу заботу?! Мы даем им еду, питье, одежду и оружие, драгоценную электроэнергию, наконец. Так откуда вечное недовольство, лицемерная ненависть к собственным покровителям - ботаникам? Да, кусок хлеба достается им тяжелее, чем нам, - его приходится отрабатывать дозорами, вылазками, черновой работой, в конце концов, но про элементарную благодарность хорошо бы вспоминать почаще». Иван вместо вожделенной неги и долгожданного сна неожиданно задумался о превратностях человеческого поведения и низменности людского порока, так славно представленного чкаловскими сталкерами в последнем дозоре. «Надутые, злобные индюки, помешанные на собственной „недооцененной“ важности. На фига я вообще с ними на вахту заступил, ведь знал, что нормальному „ботанику“ в их обществе делать нечего… Блин, скоро вставать, а я ерундой маюсь, сдались мне эти наймиты несчастные».
        Ивана разбудил бравурный марш, несущийся с улицы, и нежный, игривый поцелуй в щеку.
        Глава 2
        КОНФЛИКТ
        - Лежебока, вставай! Встава-аай, хватит разлеживаться!
        Иван нехотя раскрыл один глаз - совершенно мутный и очумелый спросонья - и тут же закрыл, в тщетной попытке снова «потерять сознание» и забыться прекрасным видением. Ведь по ту сторону реальности он находился с девушкой своих невысказанных грез.
        Внезапно лицо спящего перекосила гримаса крайнего удивления и полнейшей растерянности, а очи широко распахнулись. Сам Иван подскочил на кровати - «Светка!»
        «Потусторонняя» девушка-мечта спокойно восседала на его кровати и озорно улыбалась.
        - Ну наконец-то, - с притворным облегчением взмахнула она руками. - Полчаса уже жду, пока мой спящий красавец проснется!
        Насчет получаса ложь была абсолютно явной - представить Свету смиренно ожидающей чего-либо или кого-либо столь невозможно продолжительный отрезок времени Иван не мог физически. С ее неуправляемой, кипучей энергией ожидание вряд ли продлилось дольше пятнадцати секунд, а то и меньше.
        - Ванечка, - незамедлительно пошла в атаку она, - кто вчера весь день дразнил мое любопытство и обещал сегодня раскрыть страшную и жутко важную тайну, а?! Сколько можно издеваться над девичьей любознательностью?!
        Молодой дозорный мгновенно налился пунцовой краской, а в душе жутко запаниковал: «Кто же меня за язык-то тянул!» Еще день назад идея припереть самого себя к стенке и заставить собственную нервно дрожащую (а честнее - просто трусливую) сущность наконец сделать предложение Светлане казалась блестящей. Но вот наступил «час Икс», а решимости не прибавилось. «Что же ей сказать?! Я не готов, не готов! Только не сегодня - нужно немного времени - можно во всем признаться завтра, послезавтра, на следующей неделе - лишь бы не сейчас! Господи, ну зачем я все это затеял?! Она откажет, а мне гореть от отчаяния и стыда…»
        Кажется, его замешательство не укрылось от потенциальной невесты, однако она истолковала происходящее по-своему:
        - Что-то ужасное, да? Или даже постыдное?!
        В глазах Светы мелькнуло сочувствие и готовность к женской, почти материнской жалости - унизительно, ведь ей самой всего пятнадцать!
        - Но ты всегда можешь со мной поделиться!
        Иван взвыл про себя: «Ну вот… ужасное и постыдное предложение руки и сердца». Он читал в редких ныне книгах, что хорошее предложение должно быть романтичным, с обязательными свечами, благовониями, интимным полумраком и твердым, уверенным в себе кавалером, шепчущим заветное признание в ушко благосклонно улыбающейся даме. Из всего перечисленного в палатке присутствовал только полумрак, правда, назвать его интимным не поворачивался язык. Зато был порядком помятый, испуганный кавалер, нервно перебирающий трясущимися руками краешек кургузого одеяла, настороженно ожидающая барышня и затхлый, густой воздух холостяцкого жилища вместо ароматических свечек.
        Пауза затягивалась. Никакая правдоподобная ложь на ум дозорному не приходила и приходить явно не собиралась - а сказать правду… ну уж нет, лучше сразу повеситься в туннеле.
        Небеса смилостивились над отчаявшимся «женихом» и теряющей терпение «невестой». Спасение пришло в виде круглолицего, конопатого Валерки, вихрем ворвавшегося в палатку Ивана:
        - Ванька, тебя Пал Семеныч вызывает!
        Влюбленный не смог сдержать громкого, откровенного вздоха облегчения и, на ходу натягивая на себя верхнюю одежду, опрометью кинулся прочь из палатки. Возмущенный девичий крик достиг его горящих ушей на полпути к начстанции.

* * *
        Федотов поприветствовал запыхавшегося Ивана крепким рукопожатием и жестом указал на скамью у стены. Палатка начальника всегда удивляла дозорного скромностью - кроме портретов вождей - Ленина, Сталина и Зюганова (первых Ваня всегда путал между собой, последнего же запомнил благодаря надменному и очень неприятно-презрительному взгляду) - рабочее место главного человека на Ботанической не украшало ровным счетом ничего. Скромный, пошарканный стол, а вместо приличествующего любому начальнику кресла - желательно из настоящей кожи - убогого вида древний стул, все ножки которого носили следы постоянного ремонта - кое-как намотанная проволока, привинченная на саморезы железная пластинка и лохмотья некогда черной, а ныне бесцветно-грязной изоленты.
        Скамейка для посетителей - длинная широкая доска, прибитая огромными гвоздями к двум пенькам разной высоты, отчего один ее край явственно возвышался над другим - также примером изящества и роскоши не являлась. Притом, в детском садике, школе, станционном клубе и прочих общественных местах мебель устанавливалась в разы краше и значительно представительнее. Иван неоднократно вызнавал у своего друга Кости по прозвищу Живчик, сына начстанции, о причинах столь странного отношения к дорогим вещам - ведь кабинет того же Василича буквально ломился от дефицитной и кричащей о материальном благополучии хозяина обстановки. Живчик в ответ только пожимал плечами: «Вот такой у меня папка».
        Сам Федотов ненамного отличался от своего рабочего места: донельзя простой и непритязательный комбинезон, заштопанный во многих местах, давно стоптанные ботинки, хорошо помнящие времена эпохи До, и вечная фуражка - также видавшая виды - на седой, нечесаной голове. За никогда не снимаемый головной убор люди старшего поколения в шутку называли его Боярским. Иван по фотографиям знал этого древнего актера, однако связи между изжеванной жизнью фуражкой Михалыча и позерской шляпой лицедея отследить не мог. Сам Федотов на вопросы о кепке не отвечал, отшучиваясь, либо и вовсе отмалчиваясь.
        Иван сел на краешек предложенной скамейки и замер в ожидании. Начальник станции некоторое время молчал, лишь передвигая с места на место увесистого вида статуэтку, носящую странное название «Рабочий и…», кто «и» Мальгин никак не мог запомнить - непонятное слово, значение которого, несмотря на объяснения деда, всегда ускользало от него. Одним словом, баба с серпом в руке, судя по одежде - «чкаловка».
        Наконец Павел Семенович со вздохом отставил фигурку.
        - Ванятка, ты извини, если доспать толком не дал… - начал он и внезапно умолк на полуслове.
        Молодой дозорный с удивлением воззрился на собеседника. Всегда собранный и деловитый начальник сегодня выглядел изможденным и усталым. Его лицо, более бледное, чем обычно, было мрачным, отстраненно-задумчивым и даже… потерянным! Это Федотов-то - человек, которого иначе как Железным Большевиком никто не называл…
        - Что-то случилось, Павел Семенович?
        Федотов встрепенулся, затуманенные тревожными мыслями глаза просветлели:
        - Задумался, прости старика. Мне на Чкаловскую надо отчаливать, оказия нежданная нарисовалась… Пока дрезину готовят, поведай, чего там с тобой в дозоре приключилось.
        Иван, немало подивясь пристальному интересу главы станции, все же мешкать и задавать лишние вопросы не стал и немедля приступил к рассказу.

* * *
        Кирюшка зычно гикнул и с размаху засадил что-то грязно-вонючее в спину чкаловцу, замыкающему строй ночного охранения. Жижа немедленно расползлась на защитном костюме дозорного, оставив мерзкого вида кляксу. Дозорный дернулся и резко повернулся, вздергивая автомат.
        Кирилла Топырева на станции знали все. Сирота, сын погибшего при таинственных обстоятельствах сталкера по прозвищу Федя-Лиходей, он рано остался один, долго жил по чужим семьям, а сейчас являлся единственным воспитанником созданного специально под него приюта. Другие дети, пережившие страшную беду, всегда находили себе новых родителей, а часто за ними выстраивались целые очереди. Лишь от младшего Топырева поочередно наотрез отказались пять супружеских пар. Причина - неуемная, ничем не объяснимая дурь и лютая, недетская злоба. Не было на станции большего отморозка и хулигана - Кирю боялись сверстники и ненавидели взрослые, а за глаза иначе как «олигофреном» не называли, постоянно сравнивая с «безбашенным полудурком-отцом». И страшнее наказания, чем внеочередной наряд в приюте в обществе совершенно необучаемого монстра, на Ботанической просто не существовало.
        Вот и сегодня Топырев, привычно сбежав из-под опеки очередного несчастного «воспитателя», занимался любимым делом - гадил окружающим.
        «Чкал», заметив, что враг всего лишь малолетний «ботаник», забросил оружие за спину и грозно направился в сторону негодяя.
        Кирилл и не думал прятаться или бежать. Распахнув беззубый рот, он завопил:
        - Чкаловцы - рабы, приживалы и холопы! Мерзкие нахлебники, бездельники, объедающие нашу добрую станцию. Неблагодарные упыри на нашей шее!
        Мозг придурка явно не мог сгенерировать столь сложные ругательства, потому в другое время можно было только подивиться столь вызывающему красноречию. Однако разъяренный чкаловец думал только о славной трепке, ожидающей недоросля.
        - Только тронь меня, поганый гастарбайтер! - истошно заверещал Топырев, когда дозорный схватил его за шкварник.
        Внезапно откуда-то из темноты раздался зычный голос: «Что здесь происходит?»
        Из ближней палатки неспешно вышло трое здоровых детин в камуфляжной форме. На рукавах каждого алели яркие милицейские повязки.
        Пойманный негодник, похоже не очень удивленный появлению подмоги, тихо, с деланой обидой проблеял:
        - Товарищ милиционер, меня чкаловский избивает.
        - Гражданин, сдайте оружие и пройдемте до выяснения обстоятельств. - Самый коренастый страж порядка требовательно протянул руку к автомату опешившего дозорного.
        Чкаловец на секунду замер, приходя в себя от неожиданного поворота событий, а затем, демонстративно передернув затвор, пробасил:
        - А ты попробуй, отбери.
        Воцарилась гробовая тишина, нарушаемая лишь всхлипами юродивого.
        Напряженные мужские фигуры застыли друг напротив друга в угрожающих позах - взбешенный, готовый на все чкал, направляющий в грудь крепышу-милиционеру ствол АКМ, и хищно глядящие в прицелы охотничьих карабинов менты, нетерпеливо ждущие команды стрелять на поражение. Лишь глава патрульной тройки плотоядно улыбался, непринужденно рассматривая дуло наставленного автомата:
        - Гражданин иной станции, повторно предлагаю вам сдать оружие. Вы находитесь в пределах юрисдикции станции Ботаническая и обязаны подчиняться представителям сил ее правопорядка. Неподчинение приравнивается к вооруженному нападению…
        Говоривший прервал себя на полуслове и растянул губы в презрительной усмешке. Несмотря на официальный тон, в каждой фразе его сквозил нескрываемый вызов, а в сощуренных глазах явственно читалось: «Только дернись, сука чкаловская, и я тебя с огромным удовольствием размажу».
        Со стороны дозорных послышался недовольный ропот - кто-то пытался спорить, другие громко и зло возмущались, третьи матерились сквозь зубы.
        Накаленную обстановку наконец разрядил один из чкаловцев, судя по властному голосу - командир дозорного отряда:
        - Ильяс, отставить сопротивление! Отдай оружие и иди с этими людьми. Я пойду с тобой.
        Дозорный, названный Ильясом, заколебался, автомат в его руках на миг дрогнул, но ствол пошел вниз.
        Однако мент, потерявший интерес к «бунтарю», теперь пристально разглядывал чкаловца, умиротворившего «земляка»:
        - Гражданин, обвиняемый в хулиганстве и оказании вооруженного сопротивления органам правопорядка, пойдет один, без сопровождающих.
        Сказано это было твердо и абсолютно безапелляционно, но сам говоривший продолжал смотреть на собеседника, ничего не предпринимая и будто выжидая ответной реакции. На его лице играли желваки, а в темных глазах пылал яростный огонь. Про таких говорят: «чешутся руки», и они действительно «чесались» - сержант Комаренко давно засиделся под землей и откровенно страдал от скуки. «Ну же, чкал, не будь бабой! Вспыли, полезь выручать своего ретивого товарища, давай же!» - молил про себя возбужденный взрывоопасной, почти искрящейся атмосферой милиционер.
        В ответ же послышалось лишь корректное и спокойное:
        - Я являюсь руководителем военизированного формирования, прибывшего на Ботаническую для осуществления пограничного рейда в соответствии с Договором. Я несу ответственность за действия группы и за каждого ее отдельного члена. Ввиду отсутствия на вашей станции дипломатических или консульских служб, мои полномочия приравниваются к консульским.
        Нарочито хладнокровная и издевательская речь чкаловца стала последней каплей в неглубокой чаше терпения воинственного сержанта - он буквально взорвался.
        Выхватив пистолет, Комаренко подскочил к «консулу» и с ненавистью прохрипел:
        - Ты, сука с сучьей станции, со мной спорить вздумал?! Бери своих безродных ублюдков и вали, куда шел!
        Для убедительности мент приставил к виску чкаловца ствол:
        - Считаю до трех. Раз…
        - Всем стоять, - рявкнул чкаловский командир, останавливая бросившихся ему на помощь бойцов. - Мы уходим. А тебя, сержантик, я запомню, помяни мое слово. Если с Ильясом что случится, лучше вешайся сам…
        Последнее было произнесено свистящим шепотом, однако услышали все вокруг.

* * *
        Слушая рассказ Ивана, Федотов, и до того пребывавший в расстроенных чувствах, мрачнел на глазах. Иногда он перебивал дозорного, чтобы уточнить незначительные, с точки зрения Мальгина, детали, но чаще в сердцах чертыхался и непонятно кого обещал закопать живьем. Наконец Павел Семенович не выдержал, вскочил из-за стола и принялся нервно измерять утлый кабинетик шагами:
        - Опять провокация! Опять! Уже третья в этом месяце…
        Дозорный непонимающе смотрел на раздосадованного начальника, но вопросы задавать не решался.
        Федотов метался, словно зверь в клетке, что-то неразборчиво бубнил под нос, зато ругался вполне отчетливо.
        - Ванятка, как все плохо-то, неправильно и просто отвратительно…
        - Павел Семенович, я что-то не то рассказываю? - встревоженно спросил Мальгин.
        Федотов неопределенно махнул рукой, тяжело вздохнул и усилием воли заставил себя усесться обратно на рабочее место. Однако скрыть нарастающую нервозность не мог - его выдавали бешено барабанящие по столу пальцы.
        - Иван, ты не молчи, времени у нас в обрез. Чем история закончилась?
        - Жутко чкалы разозлились - Ботаническую на все лады склоняли, начальника своего все пытали за «беспредел ментовской» и что Ильяса одного бросил…
        Старый большевик внезапно спросил невпопад:
        - А ты что думаешь?
        - Пал Семеныч, я не понял, по какому поводу?
        - Да по всей ситуации… - туманно вымолвил глава Ботанической.
        Иван задумался на несколько мгновений, затем поспешно выпалил:
        - Всем известно, что Киря отморозок конченный. Чего чкалы из-за него на рожон полезли? Не нравится мне их вспыльчивость и вечное недовольство. Наша станция их из задницы, простите за выражение, вытащила - одели, обули, от голода и холода спасли, работу дали, а они, сволочи неблагодарные, с кулаками на наших бросаются, милиционеров не слушаются, да еще и оружием размахивают. Место свое забыли, я так считаю.
        Федотов с интересом посмотрел на юного собеседника, похоже испугавшегося собственной резкости.
        - Вырастешь, Ванька, поймешь еще многое… О наших отношениях с чкалами. Что они возмущаются, я как раз не удивлен… Нашими идиотами недоволен. И без того отношения непростые… А они задирают Чкалов… Тьфу ты! Разберусь, со всеми негодяями разберусь, дай только с Чкаловской вернуться, утихомирить их… Да ты продолжай-продолжай, чего в дозоре дальше было?
        - Побушевали они, покричали… подробностей не знаю, я ж один с Ботаники в дозоре был, они меня сторонились и до происшествия, а после и подавно… В конце концов, решили на пост не заступать. Говорят, «Свою свинскую станцию защищай сам». Спорить с ними бесполезно было, пришлось одному в туннель идти.

* * *
        Ивана потряхивало от страха и злости. «Проклятые наймиты - дерзкие, наглые и безответственные! А если сейчас мутанты попрут…»
        Вцепившись в автомат, казавшийся на станции всесильным и способным защитить от любой опасности, а в полумраке слабо освещенного туннеля растерявшего всю «чудодейственность», Мальгин медленными шагами продвигался к Сотому метру - месту несения караула. Сзади еще раздавались неразборчивые крики предателей-чкаловцев, уютно устроившихся у костровища, где обычно происходила пересменка, а впереди ждала лишь тьма да небольшая баррикада из мешков с песком. Конечно, был там и неплохой стационарный фонарь, отдалявший границу страшной неизвестности еще метров на тридцать, однако утешало это слабо. Отстоять весь ночной караул в гордом одиночестве - от подобной мысли холодело внутри.
        «Ну я дурак! - ругал себя обливающийся потом Иван. - Нормальный человек сразу бы побежал жаловаться на станцию, а тут герой выискался. Ой, дурак…»
        Когда одинокий дозорный добрался, наконец, до поста, вся спина его была мокрой, руки и ноги дрожали, а зубы выбивали нещадную чечетку.
        В очередной раз, обозвав себя идиотом, Мальгин без сил плюхнулся на холодный бетонный пол, прислонившись спиной к стенке из «песка».
        «Господи, да за двенадцать часов я тут с ума раз десять сойду!» Словно в ответ на безмолвный крик отчаянья из-за стены послышалось шуршание и топот множества лапок. Забыв обо всем, дозорный вскочил и бросился к станковому пулемету. В ярком свете фонаря мелькали крошечные мохнатые тушки - крысы! Не самые страшные враги человека в новой «эволюционной» иерархии, однако и радости встреча с ними не вызывала, особенно если твари собирались огромными «табунами», как любил говаривать дед. Сейчас мерзких хищников виднелось немного, всего несколько десятков, и бежали они не на баррикаду, а в разные стороны, исчезая в бесчисленных трещинах и ходах туннеля. Крысы явно были чем-то или кем-то напуганы и пытались спасти собственные, не особенно ценные шкуры. Наиболее отчаянные либо самые перетрусившие особи неслись на свет фонаря - их-то Иван и срезал очередью. Безумный грохот выстрелов и сумасшедшая отдача пулемета буквально отбросили легкотелого Мальгина назад, кинув оземь, - да так, что тот на миг потерял сознание. Когда сознание вернулось, вокруг царила густая, непробиваемая тишина: ни скверного шелеста
крысиных лап, ни, к сожалению, топота кирзовых сапог бегущих на выручку чкаловцев. «Предатели!» - кольнула острая и беспощадная мысль.
        Выглянув из укрытия, дозорный не обнаружил ни грызунов, ни иных представителей местной фауны. Правая рука сама собой перекрестила перепуганного хозяина, а непослушные, пересохшие губы прошептали «Слава тебе, Господи, слава…».
        Религия на Ботанической была запрещена, однако дед Ивана, несмотря на все происки большевиков, всегда имел при себе иконку с образом Николая Святителя, а внука заставлял по вечерам зубрить молитвы. Вот и в эти минуты дозорный судорожно вспоминал давно - со смертью деда - забытые священные тексты, неумело славил Спасителя и искренне, как никогда в жизни, просил отвести от него напасти и беды.
        Успокоиться удалось далеко не сразу - тело еще долго сотрясала нервная дрожь, а нательную рубашку, потяжелевшую от липкого, холодного пота, можно было выжимать. Короткий взгляд на циферблат наручных часов чуть снова не поверг Ваньку в ужас: с начала проклятой смены прошел всего один час! Один! Час! Да перед его глазами пролетела вся жизнь, а тормозная минутная стрелка сподобилась лишь на один несчастный оборот. Хотелось кричать, вцепиться зубами в «баррикадную» мешковину и рвать ее зубами, щедро осыпая бетон под ногами песком - делать хоть что-то, только не ощущать давящего, уничтожающего одиночества, собственную слабость и беззащитность перед миллионами опасностей, сокрытых во тьме туннеля. «Ненавижу Чкаловскую, ненавижу, ненавижу, - повторял Мальгин как заведенный. - Ненавижу».
        Следующий час дозорный провел, нервно вышагивая вдоль баррикады. Он измерял шагами ширину туннеля, маршировал до одурения, иногда срывался на бег: от стены до стены - оттолкнуться ладонью от гладкой холодной поверхности - совершить обратный марш-бросок до противоположной каменной границы.
        По уставу все внимание бойца, находящегося в охранении, концентрируется на освещенном секторе перед заставой. Однако заставить себя бесстрастно уставиться в глубину черного гигантского зева, почему-то называемого метро, не было ни сил, ни желания, ни смелости. Случайно брошенный взгляд по ту сторону отзывался леденящим холодком в сердце - «пламенный мотор» замирал на мгновение, чтобы затем выплеснуть дикий поток адреналина в стынущую кровь…
        Ивану казалось, что волосы на его голове шевелятся и мгновенно седеют. До края измотанный, выбившийся из сил и окончательно потерявший самообладание юноша распростерся на голой земле. А через секунду - забылся то ли сном, то ли беспамятством.

* * *
        Когда Ваня очнулся, минуты почти завершили третий оборот. Дозорный, сгорая от стыда и жгучей ненависти к собственной слабости, вскочил и огляделся по сторонам. На его счастье, ничего не изменилось - тьма со всех сторон, жалкий пятачок света впереди хлипкой «песочной» крепости и извечный подземный холод внутри. Ни врагов, ни монстров не наблюдалось. Забытье немного помогло избыть страх, притушило пожар эмоций, освежило вскипающую голову.
        «Что со мной было? Откуда эта дурная паника?!» Конечно, Иван не мог назвать себя героем, рыцарем без страха и упрека, но и трусом никогда не слыл. Да и в дозор ходил уже многократно. Темнота, крысы, одиночество могли, конечно, напугать, однако не до потери сознания же!
        «Надо подумать… вспомнить…» Перебирая мысленно последние воспоминания, Мальгин прогнал в уме сцену на «перроне», где случился конфликт милиции с чкаловской группой, потом отказ дозорных с другой станции заступить на ночной пост, свое недолгое путешествие непосредственно к «заставе» и… крыс! Что-то было в них неправильное, какая-то ненормальность в поведении и движении. Они двигались странно, не как обычно, дергано, резко, словно замирая на ходу, а потом в короткий миг преодолевая значительное расстояние. Эти твари по-своему изящны и грациозны, и бегать рывками они не привыкли… «В этом что-то есть - понять, зацепиться, увидеть!» И, наконец, как вспышка - осознание: на земле не осталось ни одного крошечного трупика, ни одной тушки! А ведь он бил из пулемета наверняка, пусть без подготовки, пусть трясущимися руками, но ведь с малого расстояния промазать было невозможно…
        «Нужно пойти проверить, - обреченно подумал Иван. - Иначе до самого утра не успокоюсь…» Осторожно выглянув в бойницу, он внимательно осмотрел освещенный периметр, благо темнота за его пределами больше не вгоняла дозорного в исступление. Мальгин приподнял закрепленный на толстом, невысоком столбе стационарный фонарь, чуть увеличив видимую зону. Повел вправо, влево, затем, тяжело вздохнув, закинул автомат за плечо и полез через «ограждение». Спасительные стены, яркий фонарь, верный пулемет - все осталось позади.
        Запал решимости иссяк практически мгновенно - шаги Мальгина замедлились, дыхание участилось, а «Калашников» оказался в чуть подрагивающих от напряжения руках.
        Бьющий в спину луч света ощущался физически, давил, подталкивал и словно шептал: «Смелее, солдат, вперед, вперед!» Огромная тень, отбрасываемая дозорным, растянулась почти до самой «границы дня и ночи» и вскоре уперлась во мрак. Переминаясь с ноги на ногу, Иван осмотрел залитое светом пространство и ничего не обнаружил: ни дохлых или подраненных грызунов, ни следов крови. Разве что давно запекшиеся, высохшие и впитавшиеся в бетон красно-бурые напоминания о прошлых перестрелках.
        Бои случались, пусть и очень редко. Нет-нет, но случайные безмозглые твари все же пыталась пробраться на станцию. Старожилы даже рассказывали о трехдневной атаке жутких безымянных монстров, что произошла вскоре после Первой Катастрофы. Говорят, тогда арсеналы Ботанической опустели наполовину - боеприпасы подвозились безостановочно, а обратно на станцию шли дрезины с убитыми и ранеными бойцами. Нынешняя застава была предпоследним рубежом обороны (за ней - только «Пост Последней Надежды», обозначаемый даже в официальной документации, как ППН). Предыдущие две навсегда остались на двухсотом и двести пятидесятом метре…
        Вездесущий Живчик хвастал, что пробирался до «средней» заставы, однако Иван ему не верил. Особенно сейчас, когда на сотом метре каждый крошечный шажок давался с огромным трудом.
        «Все, крыс нет, поворачивай обратно», - скомандовал себе Мальгин и, не поворачиваясь, спиной вперед отступил к баррикаде. Глаза его не переставая бегали по темной «завесе», пытаясь разглядеть, увидеть, прорваться сквозь непробиваемый мрак. Он ощущал нечто непередаваемое словами, игнорируемое разумом и чувствами, но яростно бьющее во все «колокола» интуиции и предчувствия. Очень и очень дурного предчувствия…
        И тьма откликнулась. Когда Иван прикидывал, как ему, не теряя из виду враждебную темноту, перелезть обратно через «песочную» стену, что-то с той стороны явственно изменилось.
        Словно черный, налитый тяжестью туман всколыхнулся, ожил и… снова замер. В тягостном, дурном ожидании. Мгла - злая, концентрированная, густая - миллионом глаз уставилась на одинокого человека, забытого всеми во глубине заброшенного туннеля, ведущего в никуда. Хотелось кричать, звать на помощь, но пересохшее горло рождало лишь сдавленный хрип, рука судорожно нашаривала куда-то запропастившийся автомат, а ноги беспомощно отталкивались от земли, пытаясь вдавить тело дозорного еще дальше в неподатливую баррикаду.
        «ТАМ КТО-ТО ЕСТЬ!»
        Безумная мысль раненой птицей металась в голове. Виски мгновенно увлажнились соленым потом и запульсировали в сумасшедшем ритме. Сердце взвыло запредельными оборотами. «Бежать, бежать».
        Мальгин зажмурился, повернулся вокруг своей оси и с диким воплем кинулся на стену, преграждающую путь к спасению. Одним нечеловеческим прыжком взлетел на ее узкий гребень, зашатался, тщетно пытаясь сохранить равновесие, и кулем полетел вниз.

* * *
        В дверь деликатно, но настойчиво постучали. Начальник станции и дозорный вздрогнули от неожиданности и недоуменно переглянулись.
        - Павел Семенович, - в кабинет вплыла дородная секретарша, - ваша дрезина готова.
        Федотов мотнул головой, «возвращаясь» из чужого рассказа в реальность.
        - Извиняй, Ванятка, мне пора.
        Мальгин разочарованно вздохнул. Полчаса назад пережитое ночью казалось сном - нереальным, разбитым на тысячу осколков, ускользающим и почти забытым. Лишь теперь, подробно все описывая, он вспоминал и не верил сам себе: неужели весь этот ужас происходил на самом деле?!
        Тем временем окончательно пришедший в себя начстанции поманил своего растерянного собеседника:
        - Пойдем, проводишь меня и в двух словах поведаешь, чем дело-то кончилося.
        Ваня нахмурился, пытаясь припомнить, что было дальше.
        - Ну-у, - протянул он. - Шмякнулся я сильно, до сих пор плечо и бок болят. Но тогда, конечно, ничего не почувствовал, вскочил сразу…
        Павел Семенович укоризненно посмотрел на юного рассказчика и выразительно указал на часы: «Ваня, время!»
        Мальгин обиженно хмыкнул и замолчал.
        - А еще я автомат, оказывается, с внешней стороны укрепления обронил. Такого страху натерпелся, пока… - начал он и тут же осекся.
        - Ванька, ты меня не гневи. Рассказывай, что за чудищи были и каким макаром ты до конца караула продержался?
        Дозорный окончательно потупился и пробурчал себе под нос:
        - Не было больше ничего, если так судить… Ближе к утру только стая гигантских упырей-мотылей на свет фонаря ринулась. Я на них весь боезапас извел. А потом стационарный светильник погасил и поманил своим - карманным. Они - за мной, а я - к костровищу, где пересменка происходит. Думал, хоть там чкалы поганые огнем поддержат…
        - А что чкалы?
        - Да ничего! - рыкнул Мальгин. - За автоматы взялись, но помогать не стали. Стояли и смотрели, как я ножом от упырей отмахиваюсь. Хорошо, в это время смена наших пришла, отбили родные, не бросили… не то что шакалы эти подлючие.
        На последних словах дозорный в сердцах сплюнул.
        Уже садясь в дрезину и прощально пожимая Ване руку, Федотов подумал:
        «Как же все плохо-то, как плохо… Хороший парнишка молодой Мальгин, весь в деда… но ведь не докумекивает, не понимает - захоти чкаловские, они б его „дружественным огнем“ и скосили.
        Мотыли не бог весть какой враг, но по инструкции дозор обязан открыть по ним огонь. Могли, могли мальчонку из мести положить - за обидки милицейские и все прочие, что за многие годы накопилися и тут враз пошли выплескиваться. А потом только плечами пожали бы: „Случайно зацепили, война, бывает“. Пожалели несмышленыша, пожалели. А так пропал бы ни за грош».
        - Спасибо, Иван Александрович, за ценную информацию, - уже вслух, по-деловому пробасил глава Ботанической. - Не серчай, что так неловко разговор наш завернулся - вот возвернусь и договорим по-человечьи, а потом и разбор учинять будем. Покамест даю тебе увольнительную на двое… нет, трое суток. Отдыхай, молодежь. Силов набирайся.
        Когда дрезина отошла от станции на несколько десятков метров, Федотов устало откинулся на неудобной, продавленной сидушке и закрыл покрасневшие от постоянной бессонницы глаза.
        «Как все плохо», - повторил он про себя. Ехать на Чкаловскую не хотелось абсолютно. Все внутри сопротивлялось этой поездке, и он откладывал ее до последнего. Чистая интуиция - безо всяких логических доводов, но как же четки и однозначны ее сигналы: «Не езди! Разве я подводила тебя?! Не езди!»
        Однако сейчас ситуация окончательно вышла из-под контроля и требовались безотлагательные действия. Какие? Умиротворить беснующихся по делу и без дела Чкалов? Возможно. «Сделаю, не переломлюсь, но что дальше? Что за сука разжигает междоусобицу? Столько лет худо-бедно ладили, а теперь как вожжа под хвост попала. Но кто?! Сам, конечно, виноват, гайки кое-где перекрутил, передавил, на самолюбие наступил, уязвил. Целое поколение обиженных у соседей взрастил. Виноват, кругом виноват. Как говаривал Мальгин-старший, „построил коммунизм на одной отдельно взятой станции за счет эксплуатации другой…“ Однако себя судить опосля буду, сначала надо гниду поймать, что дрова к разгорающемуся костру без устали таскает… Провокация за провокацией…
        Чкаловская военщина? Слишком тонко для них. Сталкеры? Вряд ли - их лояльность обходится дорого, но оно того стоит и всегда себя окупает. Кто-то из чкаловской „головы“? Может быть, может быть… Митрич-староста? Слаб и перепуган, ему бы место свое удержать с такими-то помощничками… Рамиль, Артур, Олег? Тут хмырь на хмыре и хмырем погоняет. Ну и рассадничек ты себе, Митрич, устроил, да и мне заодно. Вот тут надо пошукать да посмотреть…
        „Хорошо, Павел Семеныч“, - похвалил себя начстанции. - Молодец, варит еще котелок, не совсем, значит, проржавел. Однако провокации все как одна у нас происходят - кто дурачка гадости научит, кто менту ретивому шепнет, где „горяченького“ в засаде подождать, подростков с разных станций меж собой схлестнет, лозунги шовинисткие покричит… Где-то ведь рядом козлинушка родненькая ходит, под боком под самым… Только зачем? Где тут выгода зарыта, корысть в чем? Мож, меня подсидеть да в начальники выбиться… Неплохой вариант, вполне себе рабочий. Гнилушек до власти охочих окрест хватает… Ничего, вот возвернусь и устроим партийные чистки. Даешь тридцать седьмой год с опережением графика на четыре года! Придется кое-кому накрутить хвосты, да на путь истинный наставить…
        Однако что ж так сердце щемит да предчувствиями погаными душа полнится… Ох, неспокойно как, тревожно… Быстрей бы отмучаться да домой рвануть».
        Павел Васильевич открыл глаза и осмотрелся по сторонам - извечная туннельная темнота и немного нервная тишина, нарушаемая лишь ритмичным перестуком колес.
        Но успел привязаться я и полюбить
        даже эту холодную темень,
        Что лишила надежды на Солнце…
        «Интересно, кто это сказал… хорошо стервец сказал, прямо в точку. Какая все-таки причудливая штука - жизнь».
        Жить Федотову оставалось чуть больше десяти часов.
        Глава 3
        ЖИВЧИК
        Живчик нехотя захлопнул пошарканный блокнот, когда-то имевший обложку из кожзама, а ныне щеголяющего «обнаженными» листами. Костя тысячу раз обещал себе что-нибудь сделать с рассыпающейся на глазах реликвией, однако это «что-нибудь» никак не желало обретать зримые формы.
        Тяжело вздохнув, Федотов-младший пригладил верхние, самые многострадальные листы, будто извиняясь перед ними за собственную неряшливость и неумение держать слово.
        Кипа истерзанной бумаги под названием «Первая война» была для него всем, но перебороть собственные пороки иногда выше человеческих сил. «А человек слаб, - думал Живчик. - И не всегда аккуратен. Однако возводить аккуратизм в ранг благодетели - значит идти против людской природы в частности и истины в целом».
        Впрочем, в данный момент мысли его витали далеко от столь приземленных материй, как отсутствие нелепой и не очень нужной обложки на старенькой записной книжке. Где-то глубоко внутри себя юноша рвал и метал, разражался гневными тирадами и сыпал направо и налево проклятьями, внешне сохраняя весьма миролюбивый и даже интеллигентный вид.
        Наконец гнев все же вырвался наружу, и Костя Федотов чуть слышно чертыхнулся. Последняя вылазка на поверхность принесла ошеломляющие результаты. Настолько ошеломляющие, что хотелось кого-нибудь хорошенько поколотить. Например, сталкера, продавшего ему за баснословное количество патронов «записи участника» Первой войны, оказавшиеся банальной подделкой. Или пронырливого торгаша с Чкаловской, подсунувшего липовые свидетельства «очевидцев» тех событий.
        Живчик застонал от обиды. Сколько денег и времени потрачено впустую, сколько трудов насмарку. На любимый блокнот без слез смотреть невозможно - и не только из-за жалкого его состояния. Оказалось, что правды в этих листах не больше, чем в сказках Гофмана.
        «А сказки были славные, особенно в забавном пересказе отца», - внезапно рассмеялся Костя. От приятного воспоминания сразу стало легче. Классическая литература в «говорковом» исполнении любого доводила до икоты. Папа, конечно, обижался, пробовал контролировать свою речь, однако быстро сбивался, и все опять заканчивалось хохотом слушателей и ответными обидами.
        Первый позыв - сжечь несчастные и, в общем-то, ни в чем не повинные записи - прошел бесследно. Юного историка еще немного потряхивало, однако благоразумие неумолимо побеждало.
        «Надо отвлечься», - решил Федотов, спрятал блокнот и отправился разыскивать своего друга Ваньку.

* * *
        Ботаническая не отличалась ни особо выдающимися размерами, ни поражающими воображение площадями. Однако укромных мест и местечек, потайных закутков и схронов хватало с лихвой и целиком компенсировало общую скромность планировки станции. Не найдя Ивана в палатке, Живчик уверенно отправился на его поиски в один из таких уголков. И, к своему удивлению, не обнаружил там никого. Обычно Мальгина можно было застать спящим у себя дома, несущим службу в дозоре, либо сохнущим по своей ненаглядной Светке в этой самой каморке, служившей когда-то бытовкой для обходчиков.
        «Где же ты шатаешься, когда друзьям нужна помощь?» - озадаченно буркнул Костя и в полной задумчивости побрел обратно на станцию. В этот момент его и окликнули, хотя свистящий шепот, несущийся откуда-то из темени, назвать окликом можно было лишь с большой натяжкой.
        «Живчик!» - повторил шелестящий, приглушенный голос. Федотов хотел было зажечь фонарик, чтобы внимательно рассмотреть звуковую «аномалию», знающую его прозвище, как из тени выскочил Мальгин, злобно размахивающий руками, и с яростным шипением: «Да, тихо ты, дурак!» оттащил его в сторону.
        Косте понадобилось секунд тридцать, чтобы прийти в себя и прорычать невидимому товарищу:
        - Ванька, совсем с ума спятил, что ли?!
        - Да не кричи, говорю!
        Прошла еще пара минут, прежде чем глаза окончательно привыкли к темноте и смогли разглядеть ссутулившегося Ивана, сидящего на «огрызке» шпалы в глубине стеновой ниши.
        - Прячешься? - наконец догадался Костя.
        Мальгин коротко, с несчастным видом кивнул.
        - От кого?
        Друг ответил не сразу - некоторые время повертелся на шпале, тяжело повздыхал, покряхтел и, наконец, трагически выдохнул:
        - От Светика…
        Теперь паузу на раздумье взял Федотов. Понять суть происходящего абсолютно не представлялось возможным. «Ванька, бегающий от своей любви… небо рухнуло на землю!»
        Вскипающий разум товарища спас сам «автор головоломки»:
        - Костян, не грузись. Очередная глупая ситуация, не первая и не последняя.
        - Разозлил нашу фурию? - проявил Костик чудеса интуиции. - Ох, и не завидую я тебе, страшна девка в гневе…
        Иван помрачнел окончательно и еле слышно пробурчал:
        - Сам ты фурия… Чего искал-то меня?
        - Да ерунда приключилось с моей историей Первой войны, - с готовностью выпалил Живчик, мечтающий наконец выговориться и разделить мучавшую проблему на двоих. Однако собеседник не поддержал его запала и лишь разочарованно протянул:
        - Аааа…
        И тут же замолк, отвернувшись.
        Федотов, и без того находившийся последние часы в постоянном нервном возбуждении, не выдержал и вспылил:
        - Иван! Я не понимаю! У нас что, такой большой мир?! Тебе не тесно в пределах двух станций? Да ты даже на Чкаловской никогда не бывал, а она, между прочим, очень красивая! Изящная, тонкая архитектура, не то что наша рубленая классика. Но ведь тебе, да и куче других людей, плевать. Вам и здесь хорошо, да?! Нашли свое счастье в четырех стенах…
        Говоривший вскочил и, презрительно посмотрев в сторону слабо различавшегося в тени силуэта невольного слушателя, яростно зашагал из стороны в сторону.
        - Разве тебе не обидно, что вся наша «современная» история насчитывает всего пару десятков лет, и то - перерубленных войной пополам? Ну-ка, скажи, когда была Первая война? - неожиданно потребовал Живчик.
        Оторопевший от такого напора Иван пробормотал чуть слышно:
        - Ну лет десять назад, наверное…
        - Десять лет? - Казалось, у Живчика перехватило дыхание. - Десять лет?! Идиот! И таких идиотов две полных станции! Вас ни фига не интересует, кроме дневного пайка и необременительной работы. Ты знаешь слово «деградация»? - И, не давая ответить, требовательно, подражая учительскому тону, задал новый вопрос: - Между какими двумя сторонами происходила Первая война 2017 года? Результаты и итоги войны?
        Обиженный за «идиота», Мальгин отвернулся. Косте было всего-то на год больше, чем ему, а гонору как у двадцатилетнего. Иван подумал-подумал, а потом пробурчал зло:
        - Отвали, а? Мы там не участвовали, Бог миловал. Я только в планах еще был, а ты еле на свет появился! Чего ты все в древностях копаешься?!
        Живчик, совершив несколько глубоких, успокаивающих вдохов-выдохов, спокойным и ровным голосом повторил:
        - Между какими двумя сторонами происходила Первая война 2017 года?
        - Динамо, вроде…
        - Хорошо, дальше.
        - Геологическая, что ли?
        Федотов, не в силах больше сдерживаться, заорал на Ивана:
        - Ты карту Метро видел, нет?! Динамо даже не граничит с Геологической! Хоть немного включай голову.
        Поняв, что он попал под горячую руку своего фанатичного товарища и дальнейшее сопротивление бесполезно: все равно не отстанет, Мальгин обреченно представил в уме давно забытую схему Свердловского метрополитена. «Динамо… почти в центре города. Что же рядом по ветке? Вверх, на север, идут несколько станций Уралмаша и еще какая-то, выходящая на железнодорожный вокзал. Уральская? Вроде так. С ней война была?» Иван прислушался к собственным ощущениям - они молчали. Апеллировав к памяти и краткому школьному курсу, вспомнил - Уралмашевская ветка поддерживала Динамо, и Уральская в том числе.
        «Значит, не она. Какие станции идут южнее… Геологическая точно, Бажовская… но она уже совсем рядом с чкалами…»
        - Костик, я не помню, - жалобно признался Ваня.
        Извиняющиеся нотки в голосе друга неожиданно подействовали на «экзаменатора», и он, устыдившись собственной горячности, уже гораздо более мирно уточнил:
        - Ну скажи, какие станции еще знаешь?
        - Театральная, - начал перечислять Мальгин. - Возле Оперного театра.
        - Так.
        - Уктусские горы, идут сразу за нами.
        - Уктусские так открыть и не успели, - покачал головой Живчик. - Еще вспоминай.
        - Посадская на другой ветке.
        - Хорошо.
        - Волгоградская - конечная той ветки.
        - Молодец, дальше.
        Перечислив еще с полдюжины ничего не значащих названий, Ваня своевременно отметил, что его мучитель снова начинает закипать, и благоразумно решил с огнем не играть. Напрягая все извилины и призывая на помощь образ учителя истории, очень дряхлого Ивана Николаевича, страдавшего всеми возможными старческими заболеваниями, не исключая и склероза, юноша прогнал перед глазами картинку одного из немногочисленных его уроков и с облегчением выпалил нужное название:
        - Площадь-тысяча-девятьсот-пятого-года!
        - Аллилуйя! А я-то уже решил, что ты меня заживо уморить задумал.
        Обстановка разрядилась.
        Воспользовавшись так кстати возникшей паузой - и в «допросе», и в напористой атаке Живчика, Иван немедленно взмолился:
        - Костик, давай больше не будем про твою любимую войну, а? На душе и так погано, еще ты со своими нравоучениями пристаешь… Ты мне лучше скажи: насчет двухсотого метра врал?
        Федотов непонимающе замотал головой:
        - В смысле?
        - Ну что доходил до двухсотого метра туннеля, ведущего к Уктусским горам…
        - Был я там! Но с каких это пор ты стал моими путешествиями интересоваться? Подлизываешься? Думаешь, я от тебя с войной отстану?
        Иван энергично покачал головой:
        - Какое! Будешь мою историю слушать про сотый метр? Узнаешь, какая у меня «необременительная работа»…

* * *
        От повторного пересказа история хуже звучать не стала. Наоборот, Ивану удалось припомнить больше деталей и подробностей, а некоторые вещи со второго раза стали заметней и понятней. Например, то, что дурачок Киря вел себя крайне неадекватно. Хотя неадекватность и была для него нормой, однако произошедшее было «неадекватно даже его неадекватности» - Живчик так и сказал. Больше всего его поразило, что Топырев не испугался чкала и не унесся, как обычно, прочь «трепетной ланью». Ваня понятия не имел, что обозначает эта фраза, но ее частенько употреблял в подобных случаях дед, наряду с несколько менее странным выражением про «горного козла». Козла, в отличие от лани, Мальгин несколько раз видел в иллюстрированных книжках, да и соответствующее ругательство никто не отменял.
        Когда повествование дошло до появления сержанта Комаренко, Костя зацокал языком: «Не очень хороший человек».
        На самом деле Федотов выразился гораздо жестче и определенней, однако Мальгин-старший мата не любил и эту нелюбовь передал единственному своему выжившему родственнику. А для лучшего запоминания закрепил еще и ремнем, когда внучек имел неосторожность продемонстрировать свои богатые познания в русской словесности. Вот и сейчас Ваня автоматически, в уме, поправил товарища.
        - Я с ним сталкивался, - продолжил Живчик. - Карьерист, засидевшийся в сержантах. Только и ищет повод выслужиться, да новые погоны примерить. Думаю, все было подстроено.
        - Зачем?
        - Отец упоминал, что чкалов дразнят не в первый раз за последнее время. Зачем - не скажу, не знаю. Скорее всего, что-то политическое, а значит, тебе малоинтересное.
        Дозорный предпочел пропустить колкость мимо ушей и с нескрываемым волнением и удовольствием продолжил рассказ.
        Вопросы Костик задавал совершенно иные, нежели его «начальственный» батюшка, интересуясь в первую очередь увиденным и «прочувствованным» непосредственно в дозоре, и такой подход импонировал Ивану значительно больше. Ведь инцидент с чкалами и дебилом Кирей был всего лишь прелюдией к настоящему приключению, но на главу станции «настоящее приключение» как раз никакого впечатления и не произвело. А вот сын его останавливал рассказчика через слово, уточняя, сколько было крыс, как они выглядели, шевелилась ли тьма, а если шевелилась, то как, и много чего еще.
        Через полчаса Иван полностью простил благодарному слушателю нелепую выходку с Первой войной, а еще спустя десять минут готов был обнять и по православному обычаю трижды расцеловать его как лучшего друга.
        Ну, «лучшего» - положим, преувеличение. Скажем - «старшего».
        Да, они когда-то вместе целыми днями зависали в станционной библиотеке, мусоля старые книжки, учась в них устарелой «культурной» речи, воображая себя старинными героями, разыгрывая меж собой сцены сражений и приключений. Да, совсем пацанами вместе гоняли по станции, которая превращалась то в древнюю крепость, то в огромную летучую машину, то в корабль, плывущий по волнам… Ну, они старались, как могли, все это себе представить. Получалось одинаково - и всегда похоже на «Ботаническую».
        А потом, когда Ваньке было двенадцать, а Костику - тринадцать, что-то между ними произошло. Костик вытянулся, под носом у него появился пушок, голос сломался, и вдруг Ванька перестал его понимать. Потом вроде обрушившиеся мостки навели вновь, но за упущенный год Живчик изменился. Вместо понятных приключенческих книжек увлекся скучной историей, да еще и стал куда-то пропадать. Сначала Ваньке ничего о своих отлучках не говорил, а потом признался - порядком Мальгина напугав.
        Кроме бездонной пропасти - целого года разницы в возрасте, Мальгина от Живчика отделяла еще и стена непонимания. Не говоря о бессмысленном и бесполезном увлечении историей мира метро, которого Ваня не разделил, выяснилось, что Костя страдал и еще одной, гораздо более опасной манией: он обожал запрещенные вылазки на поверхность! Вот что называется идиотизмом, а вовсе не незнание, за какой станцией идет какая, и кто там кого победил в мышиной возне 2017 года! «Что делать приличному человеку на выжженной радиацией земле? Одно дело посылать туда за добычей чкалов - их хотя бы не жалко. Но ботаникам соваться наверх - просто дурной тон! Нет, сумасшествие!»
        Главная же проблема с Костиными вылазками заключалась в том, что по-хорошему Мальгин должен был его сразу же со всеми потрохами заложить бате: сбегая на поверхность, Живчик рисковал и своей собственной жизнью, и жизнью всех обитателей станции. Ну и да, делать это было строго-настрого запрещено. Однако когда Федотов-младший в ответ на многодневное канюченье Ваньки, наконец согласился признаться ему, что же он делал во время своих загадочных исчезновений со станции, он взял с Мальгина слово пацана, что тот никогда никому ничего не расскажет.
        Ванька, сгоравший от любопытства, слово дал. Ну и все. Отныне каждый раз, когда Костиков отец или любой другой человек на станции выпытывал у Ваньки, куда запропастился его дружок, тому приходилось врать, притворяться, выкручиваться, сбегать, прятаться - все, что угодно, лишь бы не сказать взрослым правды.
        Слово Мальгин держал, хотя и ненавидел Костяна за эту сделку страшно.
        Наконец все произошедшее ночью было поведано, и оставалось только услышать одобрительный вердикт слушателя, а также законную похвалу за проявленные твердость и смелость. Однако Живчик повел себя неожиданно.
        - Сдрейфил, да? И совершенно зря! Это к тебе Хозяин крыс приходил. Он бы тебя не тронул все равно, так что ты зря штаны себе испортил, - рассмеялся Костя, немедленно превращаясь из друга в недруга. - Он даже более безобидный, чем ты!
        Мальгин насупился и отвернулся, а когда успокоился, заявил нарочито спокойным голосом:
        - Во-первых, я ничего не пугался. Во-вторых, ты бы сам там в одиночку целую смену посидел, посмотрел бы тогда на тебя… безобидный, блин…
        - Да не обижайся, Ванька, - смягчился Живчик. - Ты, конечно, молодец, что пост не покинул и, как герой Петропавловской крепости, один отбивался от нечисти до последнего…
        Никакого такого героя Иван не знал, но перемену тона отметил и принял непонятный эпитет в качестве извинений. На душе немного отлегло - его хотя бы не пытались высмеять.
        - Если бы ты хоть немного интересовался историей родной станции, - неосмотрительный Федотов вновь вступил на скользкую почву, - то непременно знал бы про Хозяина крыс.
        Лишенный лаврового венка юный дозорный выжидательно молчал.
        - Все звали его Крыс, - начал проштрафившийся Живчик. - Любил он с этими гадами возиться…
        - Кто он?
        - Да дядька один. То ли из Китая, то ли из Средней Азии, сейчас никто на станции и не вспомнит. Скрытный такой тип был, неразговорчивый, весь себе на уме. Других людей чурался, а с грызунами наоборот - дружбу водил… Наловит тварей побольше и давай выводить потомство прямо у себя в палатке. Говорят, общался с ними, песни пел, в бубен стучал… домики и вольеры мастерил.
        Зачем и почему у человека такая прихоть странная появилась - народ мало интересовало, а вот антисанитария и явная придурь по соседству напрягали. Ботаническая ведь не Чкаловская, здесь всегда с едой порядок был, до крыс никто никогда не опускался. Через такое дело невзлюбили Крыса. И палатку ему поджигали, и питомцев травили. Но мужичонка упрямый попался: гнул свою линию, даже когда его с платформы отселили подальше в «технички», все равно не угомонился, только пуще прежнего принялся «зоопарк» разводить. Терпели добрые люди, терпели, да тут беда пришла. Надеюсь, про трехдневную атаку мутантов слышал? Ну да, я ж тебе сам про двухсотый метр рассказывал…
        Так вот, дозорных наших полегло тогда немерено, в первый день, считай, почти всех твари поганые и порешили. Мобилизовать пришлось всех подряд - стариков, женщин, недорослей. Не обошли и Крыса - «калаш» в руки и вперед, на передовую.
        Рассказывают, воевал он отважно, мутов положил - не счесть, да и в целом молодцом держался: враз все обиды забыл, раненых на себе вытаскивал, боевых товарищей прикрывал и себя не жалел. Все бы хорошо - захлебнулись упыри в собственной крови, и поток их, казавшийся бесконечным, на третий день стал иссякать, но тут в одном «соратнике» былое взыграло… Не захотел он впредь грызунов под боком терпеть и разрешил ситуацию по-своему, по-простому, - исподтишка положил Крыса «дружественным огнем». Насмерть, понятно. Тогда никто разбираться особо не стал, не до того было. Звериное хозяйство извели под корень, тело «фермера» сожгли с почестями на братском костре, тут бы истории и закончиться, да только с тех самых пор на заставе жуть всякая стала происходить, - таинственным полушепотом заключил Живчик и, выдержав театральную паузу, продолжил:
        - Дозорные в голос твердили, что на сотом метре завелась нечисть. Будто смотрит на дежурных кто-то из темноты - пристально так, до жути, чуть не в глаза заглядывает. И крысы повсюду шныряют - возникают неожиданно из ниоткуда и так же пропадают. Кто послабее да потрусливее - с поста сбегали, с других семь потов за смену сходило, самогонкой потом откачивать приходилось. Одним словом, ничего хорошего. Вроде и вреда прямого напасть никакому не причиняла, однако приятного мало - двенадцать часов кряду с таким находиться. Уже и сталкеров на разведку посылали, но те, понятно, с пустыми руками вернулись.
        В общем, долго продолжалась эта канитель, пока однажды в дозор не вступил давнишний сосед Крыса, тот, что вместе с ним рубеж от мутантов защищал. На дежурство он попал случайно, подменял кого-то из приболевших друзей. От появления крыс да «Наблюдающего из тьмы» случился у мужика прямо на посту нервный припадок - с пеной, конвульсиями и всеми такими делами. Беднягу, конечно, в чувство привели и в лазарет отправили, только на следующий день удавился он. И с тех пор давно уже ни грызунов странных, ни взглядов с той стороны никто не видел и не ощущал. Умные люди решили, что Крыс так своего убийцу наказал и, отомстив, упокоился с миром.
        Мальгин выглядел явно разочарованным и обиженным:
        - Я с тобой серьезно разговаривал, а ты меня сказками пичкаешь!
        - Так мы с тобой, Ванька, где живем?
        - Где? - растерялся мальчишка.
        Федотов захохотал:
        - В сказке и живем! Ты сам посмотри: обитаем, как гномы во глубине Уральских гор, по земле чудища расхаживают, по небу драконы летают, под землей и того чище - каких только чудес не встретишь. Чем тебе не сказка? Только страшная, не сказать - жуткая!
        - Не люблю я сказки с печальным концом, - то ли примирительно, то ли с укором сказал Иван. - Неужели ты правда веришь в призраков?
        Костя пожал плечами:
        - Ну, сам посуди, мы где сейчас находимся?
        - В сказке?
        - Да нет, сказка, на самом деле, До была… когда наверху люди жили, под Солнцем…
        В словах друга дозорному послышалась нескрываемая горечь.
        - А теперь, Ванечка, мы всем выжившим человечеством рухнули в самую преисподнюю и наматываем круги по аду… И деваться нам некуда - рай-то сами уничтожили, вот и остается только спускаться все ниже и ниже. И чем дальше - тем хуже… Представь, умирает человек в аду, так куда его душе податься в отсутствие Эдемского сада? Некуда, Иван, некуда. Вот и мается она в заточении, живых пугает… Тому же Хозяину крыс куда идти? Он, может, и рад бы угомониться да упокоиться навсегда, только в аду покоя нет…
        - Но ты же сам сказал, что больше его никто не видел, - горячо возразил Мальгин. - Так какого черта он ко мне приперся?!
        Константин с легкой улыбкой покачал головой:
        - «Когда времена меняются, вся нечисть просыпается» - так твой дед говорил. Хотя он имел в виду коммунистов.
        И тут же заливисто засмеялся.

* * *
        Время близилось к ужину, и Живчик предложил пойти перекусить. Мальгин мгновенно погрустнел и заявил, что ни малейших признаков голода не испытывает и вообще останется здесь на ночь.
        - Ну и долго ты от Светланы своей ныкаться собираешься?
        Не дождавшись вразумительного ответа, Федотов озорно подмигнул товарищу:
        - Я знаю, где тебя спрятать!
        Живчик попал в точку - дозорный мгновенно оживился и с интересом воззрился на него.
        - Иван Александрович, давно ли вы в последний раз выходили на поверхность?
        - Лет восемь назад, наверное, - наугад соврал Ваня.
        - Не желаете ли повторить вылазку?
        Мальгин выпучил глаза и энергично покрутил пальцем у виска:
        - Умственными расстройствами, в отличие от тебя, не страдаю. Уж лучше пойти сразу Светику сдаться.
        - Мне кажется, я знаю, как тебя уговорить. - Костя вновь подмигнул и заговорщически зашептал что-то на ухо недоуменному дозорному. Последний с каждым услышанным словом бледнел прямо на глазах, а затем неожиданно густо покраснел. На лбу его выступил пот, а вены на висках явственно запульсировали. Парня мучили сомнения, а внутренняя борьба была настолько бурной, что, казалось, волосы на голове шевелятся.
        - Ванька, решайся: ты немного поможешь мне, а я разрешу все твои мнимые проблемы…
        - А с чем помочь-то?
        - Ну… - Живчик сделал загадочный вид. - Один человек попросил меня провести для него разведку местности… Сказал, нужно удостовериться, что никто не распечатал Саркофаг… В котором заточено древнее зло…
        - П… правда? - У Мальгина аж глаза округлились от одновременного удивления, страха и восторга.
        - Ну… сказал не вполне так, но смысл тот, - отвел взгляд Живчик. - Пойдешь?
        - Сволочь ты, Костян! - вздохнул Ваня. - Ладно…
        - Отлично! - потер руки Федотов. - Мне нужен час на подготовку. Надо достать из тайника радкостюмы, оружие и еды в дорогу. Постарайся не сдрейфить и не сбежать, пока я собираюсь!
        Встретиться условились на обычном месте.

* * *
        В «обычное место» - один из технических туннелей на западе станции - можно было проскользнуть в обход платформы. То есть, не попадаясь на глаза «невесте». Лезть пришлось через вентиляционный канал, достаточно темный и узкий, чтобы вызвать приступ клаустрофобии, однако Иван безропотно последовал этим путем. Вероятность встречи со Светой, действительно страшной в гневе, пугала его гораздо больше, нежели кратковременный приступ паники в замкнутом пространстве.
        Вскоре появился и Живчик, нагруженный двумя огромными баулами со снаряжением.
        Когда шустро переодевшийся Федотов помогал непривычному дозорному нацепить тяжелый костюм радиационной защиты, их и поймали.
        - Ребят, а вы далеко собрались? Никого не забыли?
        Глава 4
        ВЫЛАЗКА
        «Чуть не обделались», - ухмылялась про себя Светка, глядя на вытянувшиеся лица друзей. Если Костя от неожиданности просто подпрыгнул, то Ивана основательно перекосило - он затрясся, руки его задрожали, а цвет лица мгновенно сменился на землистый.
        Довольная произведенным эффектом, девушка повторила:
        - Никого не забыли?
        Мальгин судорожно закрутил головой, Живчик сохранял мрачное молчание.
        - Что ж ты, Ванечка, бегаешь от меня весь день, прячешься, а потом аж на поверхность нелюбимую готов лезть. Прям распирает от любопытства… Будешь признаваться во всем или как?
        Федотов хмыкнул, глядя на товарища, а тот на глазах «поплыл» - уставился в пол, скукожился всем телом и что-то забормотал себе под нос. Картина получилась жалостливая и жалкая, и Константин не выдержал:
        - Светик, ну чего ты к человеку пристаешь? Видишь, мы заняты, то бишь, дела у нас. Мы сейчас с Ванечкой прогуляемся немного, а потом он твою любознательность девичью обязательно удовлетворит.
        При этих словах Иван умудрился, наряду с прочими напастями, еще и густо покраснеть.
        «Совсем раскис парень» - одновременно подумали Живчик и Света. Однако повели себя совершенно по-разному. Первый вознамерился встряхнуть друга и увести за собой, а вторая бросилась добивать «раненого»:
        - Иван! Ты обещал мне рассказать «страшную тайну»! Сегодня. Мужик ты или нет? Кто слово будет держать?
        Последний гвоздь в гроб был вбит, и наступила тяжелая, гнетущая тишина.
        Федотов судорожно соображал, как «вывести пацана из-под удара», коварная девушка, изрядно потешавшаяся над происходящим, с трудом сдерживала себя от смеха, а Мальгин… Мальгин уподобился камышу на ветру, с отсутствующим видом раскачиваясь из стороны в сторону и ни на кого не глядя. Немая сцена затягивалась.
        Первой не выдержала Светлана и рубанула с плеча:
        - Я иду с вами.
        Споры были недолгими и абсолютно бесполезными. Кроме своей необычной, неподходящей для подземного мира красоты, эта девушка была известна непоколебимым упорством и крутым нравом. Любой на Ботанической знал: с этой спорить - себе дороже.
        На поиски третьего комплекта защитной одежды ушел еще час. Живчик благоразумно увел Светлану с собой («Поможешь мне с радкостюмом»), подальше от Ивана, в тайной надежде, что последний воспользуется ситуацией и сбежит. Однако по возвращении дозорный был обнаружен на том же месте и в том же коматозном состоянии.

* * *
        Так плохо Ивану было единственный раз. Три года назад.
        Он все тогда видел и все понимал, однако отказывался принимать, верить и жить с этим… Его любили на станции - одного из первых рожденных После.
        Долгие годы после Катастрофы на Ботанической никто не рождался.
        Когда все случилось, по какой-то неизвестной причине еще несколько долгих лет никто на Ботанической не мог завести ребенка. Не получалось. Люди уже отчаялись было, когда на свет появился пышущий здоровьем Костик, немедленно ставший всеобщим любимцем и этой любовью сильно избалованный. А через год родился Ваня. Его мама умерла при родах, да и сам он едва не отправился за ней.
        Выхаживать слабенького ребеночка опять помогала вся Ботаническая. Сталкеры несколько раз поднимались на иссушенную в ядерном мареве землю, чтобы найти нужные лекарства. Рискуя жизнью, на Ботанику пробирались самые важные люди нового времени - врачи. Среди них и его будущая крестная, неонатолог тетя Галя…
        Однако родной человек был у Вани всего один. И когда этот человек стремительно, на глазах угас, Иван закрылся - от окружающих, от горького знания, от неумолимо надвигающегося одиночества. Он не плакал на отпевании, которое проводилось на коммунистической станции в первый и, наверное, последний раз, держался, когда склонился над дедом и стиснул его холодную - теперь такую чужую, лишенную тепла - руку. Не было слез, когда любимого человека накрыла простыня и какие-то люди предали тело огню…
        Все пришло позже - соленая, терпкая влага, отчаяние, ощущение потери. Пришло и оглушило звенящей пустотой.
        Ваня никогда не знал мира До - ему не было дела до того, что было Раньше. Причитания старых людей об ушедшем никогда искренне не трогали мальчика: нельзя сопереживать тому, чего не понимаешь и даже не представляешь. Но теперь он стал одним из тех, кто навсегда что-то утратил, и вселенная, обычно такая милосердная к нему, перевернулась.
        Три года - огромный срок для Метро. Постепенно пустота исчезла, заполнилась заботами, новыми переживаниями и впечатлениями. А потом пришла Любовь - первая, настоящая, единственная, и мир снова улыбнулся Ваньке.
        Пережить все снова? Утратить ориентиры и цели? Сейчас все вновь рухнет и что ждет его по ту сторону признания? Опять ужасная, выжигающая душу боль? Туннельная чернота внутри, без места надежде и желаниям? Может, правильнее безответно любить на расстоянии, пусть мучительно и глупо, но зато ощущать хоть что-то!
        Иван не был готов кардинально изменить с таким трудом обретенный баланс в жизни, ту причудливую гармонию с самим собой и миром, что достигалась с огромным трудом в последние годы. Все, что угодно, лишь бы не услышать в ответ ее нервный, слегка удивленный смех и убийственное «Нет».
        «Никакого признания не будет». Решение было категоричным, «железобетонным», совсем не в духе мягкого Ванечки, но оно принесло неожиданное облегчение. Пелена спала с глаз - он увидел друзей и широко улыбнулся:
        - Ребят, извините, задумался, вспомнил кое-чего. Светик, ты меня прости, я подшутил над тобой, нет никакой страшной тайны. Отомстил за тот твой розыгрыш со «съедобными» камушками, из-за которого чуть без зубов не остался.

* * *
        Теперь вроде бы никакого смысла подниматься на поверхность для Ивана не было. Живчик заманивал его наверх под предлогом посещения ювелирного магазина, «где можно подыскать подарки для Светика, а то, глядишь, и обручалка сыщется».
        Идти за кольцом в компании с той, кому оно предназначено, - не слишком хорошая идея. Да и понадобится ли когда-нибудь этот подарок?
        И к чему тогда теперь подниматься? Чтобы исследовать этот страшный Живчиков «Саркофаг»? Но, прежде чем Ваня успел сказать «Ну, пойдем тогда в метро, Свет?», Костя встрял:
        - Что за задание, мы с Мальгиным тебе сказать не можем. Опасное и очень секретное. Ты, Свет, не ходила бы, а?
        - Еще чего! - сжала кулачки Светка. - Ты издеваешься надо мной, что ли? А зачем костюм мне искал? Я точно иду! Скажи ему, Вань!
        И одного ее взгляда хватило, чтобы Ваня сломался, немедленно забыв о своей решимости никуда к чертям не ходить.
        - Да… Костян… Мы все вместе пойдем. - Он принял мужественный и решительный вид.
        - Ну ладно, ладно, - делано вздохнул Живчик и отвернулся, чтобы спрятать дьявольскую улыбочку.
        Конечно, как тут Ваньке отказаться от похода? Как не покрасоваться в глазах несостоявшейся будущей невесты, не поучаствовать с ней в общем приключении? Или показаться трусом, передумавшим в последний момент?
        Все мысли вновь крутились вокруг красавицы Светланы, ведь «казнь» была отсрочена, а то и вовсе отменена. В голове просветлело.
        Глядя на девушку, дозорный думал: «Смогу ли когда-нибудь отказаться?» Существовал один-единственный ответ… Ее стройная, миниатюрная фигурка в безразмерном защитном костюме выглядела так умилительно, что Мальгин не смог сдержать растроганной улыбки, за что тут же был обожжен разъяренным взглядом - Света, такая очаровательно-дикая в своей ярости, все еще злилась и даже успела немного поколотить «идиотского шутника» своими острыми кулачками. Конечно, девушка не поверила ни единому его слову, но выбить «страшную тайну» из вывернувшегося негодяя больше не могла, отчего разъярялась еще сильней.
        «Красивая. Самая красивая». Иван улыбался. Разрубив гордиев узел, он снова чувствовал себя человеком - в меру довольным окружающей действительностью, в меру спокойным, в меру уверенным в завтра. Да, решение далось тяжело и лучезарное завтра усилием воли отодвинулось в туманные дали послезавтра, но у него есть время, есть терпение, есть целая жизнь впереди. Все будет хорошо и очень-очень правильно - изящное тоненькое колечко, статный, мужественный кавалер и благосклонная, светящаяся от счастья невеста, тихо шепчущая заветное «Да». Все равно еще целый год жениться нельзя!
        По туннелю шли молча, погруженные в свои мысли. Недоуменный, разочарованная и умиротворенный - странная компания в странном темном месте… Первым тягостную тишину нарушил, разумеется, беспокойный Живчик:
        - Светка, а ты знаешь, почему женщин-сталкеров не бывает?
        - А разве их не бывает? - Девушка, также утомленная затянувшейся паузой, с готовностью удивилась.
        - Конечно нет.
        - Так почему?
        - У женщин психика гораздо устойчивей к потрясениям, чем у мужиков.
        Иван не любил манеру Живчика вытягивать из собеседников нужные ему вопросы, но сейчас не сдержался:
        - Так это же и хорошо! Почему тогда сталкерш нет?
        - Хорошо, конечно. - Костя кивнул. - Но только до поры до времени.
        И снова умолк в ожидании, покуда Мальгин и Света не взмолились в голос: «Живчик, да не тяни ты кота за хвост, объясняй уж!»
        Федотов довольно ухмыльнулся и принялся рассказывать:
        - У мужиков ведь как? Стресс получил, вернулся на базу, хорошенько это дело заспиртовал, гадостные эмоции из себя выплеснул - и снова в бой! Женщины существа иные, их мало что до пьянки беспробудной шокировать может. Копят себе негатив потихоньку, копят, никуда его не девают, а потом бабах - и взрыв! А когда этот взрыв произойдет, то никому не ведомо, в том числе и самой боевой даме… То ли «крышку» сорвет на поверхности в самый ненужный момент, то ли жахнет посреди подземного благолепия от малейшей, казалось бы, невинной искорки.
        Раньше сталкерами трудились все, кому не лень, даже отчаянных мальцов наверх пускали - понятно, что не у нас, отец в этом плане строгий жутко, я за свои похождения перед ним сколько натерпелся… Так вот, на одной из таких дурных станций погибла группа сталкеров. Это сама по себе история жутко интересная, как-нибудь и до нее доберемся, но речь сейчас о другом. Из похода тогда вернулась лишь одна сталкерша. Спокойно все рассказала начальству, во всех деталях и подробностях, через пару дней даже проводила на то проклятое место «похоронную» команду. А через неделю зарезала мужа, ребенка, и сама повесилась. А в записочке посмертной начеркала, что в таком мире жить не хочет и любимых своих мучить не даст…
        С тех пор сталкерят одни мужики, и то далеко не всякие. Правило это, конечно, негласное, но исполняется прилежно повсюду, - резюмировал Живчик и тут же поправился: - Вернее исполнялось, пока Большое Метро еще существовало…
        - Дурацкая у тебя история, - мгновенно взвилась Света. - А если бы из похода мужик вернулся и своих порезал? Мужиков бы от сталкерства отстранили? Глупости! Может, женщина эта несчастная такого там навидалась, что малохольные мужчинки сразу бы коньки двинули, не сходя с места.
        - Вот я и говорю, - кивнул Константин, - что лучше бы всем сталкерам там и остаться было, чем вот так… всю семью под нож…
        Девушка осеклась, а Иван поддержал старшего товарища:
        - Да вернись мужик, он бы неделю по кабакам да бабам шлялся, через это дело весь ужас из себя повывел и был бы как новенький.
        - Много ты понимаешь, «по кабакам и бабам», - зло цыкнула Света, и разговор затих.
        К месту выхода на поверхность подошли через десять минут. Незаметная ниша в стене и утопленная в нее железная вертикальная лестница, исчезающая в темноте, - вот и все таинственное «окно Федотова в большой мир», про которое Живчик прожужжал Ивану все уши. «Окно», мягко говоря, не впечатляло. Но Костик, заметив разочарование на лицах спутников, нисколько не обиделся, лишь подмигнул:
        - Мои юные путешественники, величие этого места вам откроется немного позже, имейте терпение. Пока же надеваем противогазы и наслаждаемся замкнутым резиновым пространством. Нужно привыкать - на первых порах жутко неудобно, ни фига не видно и не слышно, да еще и невозможно дышать, но с практикой придет и умение. - С видом завзятого профессионала Живчик проверял амуницию у друзей, что-то поправлял, дергал, закреплял.
        - На сладкое - раздача оружия. Тебе, Константин Павлович, автомат Калашникова модернизированный, - Федотов вручил сам себе АКМ. - Иван Александрович, тебе пистолет Макарова, а Светлане…
        - Геннадьевне, - просипел совершенно неузнаваемый голос из-под противогаза.
        - А Светлане Геннадьевне, в свете вышерассказанной были, оружия не положено.
        Что закричала Света в ответ, Иван не услышал: резиновый «намордник», плотно облегающий голову, надежно отсекал все звуки из «внешнего мира». А через моментально запотевшие окуляры было плохо видно, как «гном» в не по размеру огромном «защитнике» гоняется за высоким и отчаянно веселящимся Живчиком. Кончилось немая (для Вани) сцена все же примирением - зажатый в угол Костя при помощи пантомимы выкинул невидимый, но, по всей вероятности, все же белый флаг и сдался на милость победительницы. Потом долго ей что-то втолковывал, крича в скрытое маской ухо, разводил руками и имел при этом весьма извиняющийся вид. Похоже, что никакого дополнительного оружия в его секретных арсеналах попросту не было. Правда, настырная Светка все же смогла выторговать у прижимистого сына начальника станции небольшой нож, который тот с большой неохотой снял с пояса и с еще большей неохотой протянул даме.
        Можно было выступать, однако неугомонный Федотов вдруг схватился за голову, уже затянутую в противогаз, и извлек из вещмешка три стакана, два из которых раздал напряженно ожидающим «компаньонам».
        «Шут гороховый! - выругался про себя Иван. - Давай сейчас через резину эту проклятую напьемся».
        Однако свой стакан Живчик, к всеобщему удивлению, приложил горлышком к месту предполагаемого нахождения уха Светланы и что-то сказал. Та понимающе закивала.
        Теперь пришло время Мальгина - он с интересом ждал, пока товарищ приложит стакан к его уху. И услышал - причем довольно отчетливо:
        - Наверху придется общаться именно таким образом. Рации у меня нет, уж извини. И последнее, по первости там жуть берет - страшно и открытое пространство на мозг давит. Станет невмоготу - пой.
        - Что петь? - переспросил Иван и тут же, поняв собственную оплошность, повторил свой вопрос через стакан.
        - Что хочешь, то и пой, главное, чтобы песня хорошая была, душевная, - знаешь такую? - И, не дожидаясь ответа, Костик стремительно полез по лестнице, ведущей в небо.
        Мальгину выпало замыкать карабкающуюся процессию, и когда его со всех сторон окружил бетон близких, давящих стен да непроглядная, коварная темнота, он что есть мочи заорал любимое дедовское:
        Пусть ярость благородная вскипает, как волна!
        Идет война народная, священная война.

* * *
        Поднимались долго, а может, только казалось, что этот узенький лаз никогда не кончится, и люди навеки останутся его пленниками. Внезапно Иван налетел головой на сапог Светы, а та, то ли от испуга, то ли просто от раздражения, дернула ногой и случайно заехала ему каблуком по лбу. Будь наверху кто-то другой, Мальгин обязательно бы отомстил, например дернув конечность провинившегося.
        Дозорный не знал, почему восхождение прекратилось, но терпеливо ждал, благо выбора особого не было. Зато Света вся извелась, переминаясь с ноги на ногу и без устали отбивая о перекладину лесенки неведомый, вернее неслышимый ритм.
        «Не того человека прозвали Живчиком», - улыбнулся Ваня.
        Наконец сверху послышался вполне различимый скрежет металла о металл, царапающий уши даже сквозь осточертевший противогаз, в котором Мальгин начинал постепенно ощущать себя слепо-глухо-немым. Не будь доносящийся сверху звук таким противным, дозорный явно бы ему порадовался.
        Помимо слуховых ощущений, появилась пища и для глаз - у лестничного туннеля обнаружился конец, а там и свет! Вернее, слабенький отсвет чего-то тусклого, но после кромешной тьмы последних минут радоваться приходилась и этому.
        Ноги Светы перестали отбивать нервную чечетку и быстро исчезли в темноте, а через несколько секунд ее силуэт мелькнул в круге света на самом верху и вновь пропал.
        «Ребята уже с той стороны», - понял замыкающий группу Иван и почувствовал неприятное покалывание в сердце. «Что ждет нас там… в чужом мире, бывшем когда-то родным домом?»
        Все страхи, искусно загоняемые парнем внутрь, вихрем вырвались наружу и забили тревогу: «Не ходи, беги, немедленно беги назад, на понятную и безопасную Ботанику, скорее, скорее!»
        Как же хотелось последовать голосу разума, быстро съехать по лестнице и со всех ног, не разбирая дороги, нестись к по-настоящему родной станции… «Зачем мне мир-фантом, приют чужих воспоминаний?» Но веление сердца в очередной раз побило все доводы разума: сверху ждала Света, и пути назад не существовало. Преодолев последние метры, дозорный вылез через отверстие канализационного люка и, зажмурившись от бьющего по глазам света, тяжело плюхнулся на спину.
        «Сейчас я открою веки и увижу небо, по которому постоянно бредят все старики на станции. Говорят, оно сейчас совершенно иное, чем было До, и все равно красивое, бездонное, глубокое… - Мысли Мальгина текли вяло и умиротворенно. Появившаяся было паника растворилась сама собой. - Интересно, как то, что находится высоко, может быть глубоким. Похоже на глупость. Но здесь хорошо - спокойно и безмятежно. Дед бы сказал, „как в раю“. Хотя вот Живчик утверждает, что нет больше никакого рая…»
        Приоткрыв глаза и усиленно проморгавшись, Мальгин разглядел два расплывчатых силуэта, склонившихся над ним. Они прижались друг к другу, практически слившись в единое целое, и неестественно колыхались. Укол ревности заставил дозорного подняться на локте и пристальней всмотреться в творящееся непотребство. Когда зрение окончательно вернулось, оказалось, что Живчик что-то нашептывал Свете через стакан, и оба они кивали в сторону замечтавшегося «путешественника-лежебоки», корчась от хохота.
        Обиженный Ваня вскочил и пригрозил пересмешникам кулаком. Те снова согнулись в безмолвном смехе. Парень вознамерился было перейти от «слов» к делу - по крайней мере, Федотову стоило отвесить дружеский пинок под мягкое место. И тут он осознал, что никакого неба над головой нет, зато присутствует очень высокий потолок и стены, одна из которых прозрачная. Именно сквозь нее в помещение заглядывал светящийся желтым, неправильный - усеченный с одного края - круг.
        «Неужели это и есть хваленое Солнце? Не впечатляет… Блеклый, рассеянный свет… Но ведь на наше светило нельзя смотреть, об этом все знают - ослепнешь мгновенно. А вот для Луны в самый раз… Правда, жалкая она какая-то, любой фонарь на Ботанической ярче светит». - Задумавшись Мальгин не заметил, как к нему подошел Живчик, и потому испуганно вздрогнул, когда услышал глухой голос:
        - Ромео, ты опять замечтался? На отражение Луны засмотрелся? Пойдем уже, вживую она гораздо интереснее.
        - Погоди, - схватил Иван товарища за рукав и, перехватив стакан, спросил: - Где мы?
        - О-о-о! - протянул Федотов и поднял указательный палец. - Святая святых нашей маленькой «ботанической» цивилизации!
        И по своей дурной манере замолчал на полуслове. Ване пришлось воспользоваться языком жестов - больно ткнуть любителя театральных пауз в бок. Это помогло, и Живчик громко выдохнул, то ли от боли, то ли от неожиданности: «Дирижабль».
        «Дирижабль»… нечто большее, чем даже библейский Ноев ковчег. Источник жизни и благосостояния Ботаники, надежда на будущее и защита от всевозможных тягот жизни После. Жители станции боготворили его. Именно гигантский супермаркет, соседствующий с подземкой, спас «ботаников» в первые, самые тяжелые и беспощадные годы, от голода и жажды - бича Большого Метро. Благодаря «Дирижаблю» удалось остановить эпидемии, избежать нехватки медикаментов, теплой одежды, средств гигиены. Когда другие станции боролись за выживание, неся страшные людские потери, а иногда вымирая полностью, Ботаническая отстраивала свою систему энергоснабжения, запитанную на «автономку» все того же спасительного торгового центра. Когда население Большого Метро только-только стало приходить в себя от затяжного лихолетья и научилось обеспечивать себя минимально необходимым для самого жалкого подобия жизни, на конечной станции первой ветки Свердловского метрополитена давно работали детский сад, школа, больница, библиотека, клуб, а на соседней Чкаловской, фактически признавшей свой вассалитет, спецы-«ботаники» обустраивали свиноферму и
«теплицы» для овощей! Единственными, кто так и не познал вкуса крысятины, а потому счастливо избежал чумы и мора, были опять-таки жители самой южной из построенных станций.
        Костя рассмеялся, прочитав мысли друга:
        - Больше можешь не благоговеть перед «Дирижаблем». Открою тебе великую тайну - он выскоблен полностью, до самой последней крошки и винтика. Наши вытащили все, что смогли унести. Причем уж много лет как.
        - Что?! - закричал Иван, совершенно забыв про стакан.
        Но Живчик услышал его и так:
        - Сталкеры «отовариваются» теперь в «Екатерининском». Он, конечно, гораздо дальше, сильно скудней и тварей опасных там, да и по пути в разы больше, зато запасов еще на пару-тройку лет должно хватить.
        Шокированный дозорный застыл. В голове вертелся страшный вопрос: «А что будет дальше?»
        - Не боись, прорвемся как-нибудь.
        Правда, особой уверенности в голосе старшего товарища он не услышал.

* * *
        Даже выпотрошенный и ободранный до нитки, исполинский, почти безразмерный «Дирижабль» впечатлял. Сюда легко могла поместиться родная станция Ивана, да и часть Чкаловской в придачу. Ему не приходилось бывать у соседей, «Но что бы там ни говорил Живчик, Чкала не может быть ни больше Ботаники, ни красивей. Кто-то рассказывал, что там стоит вечная вонь от свиней, и повсюду в грязи валяются пьянчуги».
        Впрочем, сейчас мальчишке было не до «прелестей» сомнительного обиталища чкаловских приживал - зрелище открытого, почти ничем не ограниченного пространства (разве можно назвать еле заметную в вышине крышу - ограничителем?) завораживало.
        Живчик, стоя чуть в стороне от расхаживающих в полуобморочном состоянии друзей, только посмеивался. Рожденным под землей всегда трудно на поверхности, их стихия уже иная… Позволив «детям подземелья» насладиться свободой еще несколько минут, он махнул им рукой, привлекая внимание, а когда все собрались, одновременно в два стакана объявил «настоящее всплытие на поверхность».
        - Повторяю, это не прогулка. Мы, конечно, пойдем по зачищенному району, обозначенному на всех картах «синей зоной» с минимальным уровнем опасности. Однако никто не отменял мелких гадов - кошек, ильтышей, сомнамбул, голубялок и прочую погань. Самые гниды, по крайней мере в нашем районе, живут наверху. Но вы особо на небо не заглядывайтесь, вашему вестибулярному аппарату и так приключения нешуточные предстоят. Смотрите под ноги, по сторонам, назад. Все ясно?
        Новоприбывшие из «нижнего мира» дружно кивнули и смело двинулись к ближайшему выходу из торгового центра. Федотову пришлось ловить обоих за шкирку и разворачивать в противоположную сторону: «Нам туда».
        Обещанные Живчиком приключения начались для новоявленных сталкеров сразу по выходе из «Дирижабля». Не успели сделать и десяти шагов, как Свету повернуло вокруг своей оси, и девушка безвольным кулем рухнула на землю. Ивана же согнуло пополам, из-за чего он начал тяжело заваливаться вбок.
        «Тьфу ты, малохольные!» - мысленно сплюнул Костя и подхватил друга. Однако тот замахал руками, мол, сам справлюсь, и жестом указал на лежащую девушку. Стоило отпустить дозорного, как тот мгновенно осел на голую землю и замер в неудобной позе. Федотов укоризненно покачал головой и тут же склонился над Светланой - та не подавала никаких признаков жизни. Лишь пара хлестких пощечин по лицу, скрытому противогазом, наконец привели ее в сознание. Она встряхнула головой, приподнялась на одной руке и с некоторым трудом огляделась по сторонам. Когда ее взгляд устремился вверх, Живчик резко прикрыл ладонью окуляры девичьего противогаза и, бесцеремонно схватив второй рукой за подбородок, отвернул прочь от опасного для новичков неба.
        Иван сам догадался, что смотреть туда больше не стоит. «Слишком страшно, когда нет верха… старики были правы на счет „бездонности“ и „глубины“… Луна-то какая… пугающая… - Мысли путались, а тело до сих пор колотило. Почва же под ногами ходила ходуном, не давая успокоиться еле сдерживаемому рвотному рефлексу. - Для полноты ощущений остается только наблевать в этот несчастный кожаный намордник, и, считай, прогулка удалась на славу».
        Приходили в себя долго. Живчик то и дело нервно посматривал на часы, иногда, на зависть пострадавшим, долго вглядывался в ночное небо.
        - Ванька! Еще полчаса вашей релаксации, и придется разворачиваться домой… Давно таких впечатлительных не встречал. Сталкеры, блин.
        Возвращаться с позором никто не захотел. Вернее, не захотела Света, а Ивану, которого во всех смыслах уже мутило от внешнего мира, пришлось поддакнуть своей несостоявшейся невесте. Траурная процессия, состоящая из двух подземных «калек», еле передвигающих ноги, и одного привычного к тяготам наземной жизни человека, медленно брела по улице, когда-то носившей название «Тбилисский бульвар». Костя объяснил друзьям, что улица и бульвар - это одно и то же, а что такое «Тбилис», он не знал.
        Мальгин старался не смотреть по сторонам: его до сих пор штормило, а потому мрачные красоты мертвого города интересовали мало. Да и убогие окуляры обеспечивали видимость, близкую к нулевой. Света же, напротив, активно крутила головой, взмахивала от удивления руками и постоянно бегала к Живчику с какими-то вопросами. Тот с удовольствием отвечал.
        Когда группа свернула с бульвара, дозорному стало легче - дома здесь стояли значительно плотней и ближе друг к другу, да и по высоте превышали своих собратьев с «Тбилиса». Создавалась иллюзия сплошных стен, окруживших друзей со всех сторон. «Прямо как в благословенном Метро, - со вздохом подумал юноша. - Если не смотреть вверх, то можно забыть, где находишься, и перевести, наконец, дух».
        Немного отдышавшись, Мальгин с некоторым подобием интереса принялся осматривать «достопримечательности» пресловутого покинутого рая. Строй уродливых многоэтажек, пялящихся на него сотнями пустых глазниц-окон, вгонял в тоску. Безрадостное зрелище напоминало мазню сумасшедшего чкаловского художника под названием «Слепой калека, напрасно всматривающийся в никуда в ожидании ничего». Кроме обреченности и вечного укора выжившим, в руинах не ощущалось ничего. Пустота… выжженная, абсолютная пустота.
        «Надо же, какой унылый мир, как они жили здесь? Ютились друг над другом в клетушках, ходили по головам, попирались чужими ногами… справа, слева, сверху, снизу, сбоку - в бесконечном нагромождении других жизней… Неудивительно, что они сошли с ума и уничтожили себя… Я бы здесь точно долго не протянул».
        Первый привал сделали через час на заброшенной заправочной станции. При ней оказался небольшой магазинчик, где троица и устроилась. Прежде чем раздать сухой паек, Живчик тщательно исследовал все закутки приютившего их помещения, в том числе и с помощью дозиметра.
        - Ну, путешественники, налетайте на сталкерский хлебушек, - весело заявил Федотов, видимо вполне удовлетворенный результатами замеров. - Особо отличившимся героям разрешаю снять противогазы.
        Под крышей Ивану сразу стало легче, и «хлебушек» пошел с большой охоткой. Света от собрата-новичка нисколько не отставала, уплетая лепешку за обе щеки.
        - Первое крещение небом, считай, худо-бедно прошли, - начал довольно улыбающийся Федотов, и тут снаружи раздался жутковатый, протяжный вой, после которого улыбка мгновенно сползла с его посеревшего лица. - А теперь предстоит боевое…
        Магазинчик со всех сторон окружили волколаки. Иван слышал про них раньше - помесь собаки и еще какой-то фигни, чье название упорно не хотело всплывать в памяти. Сами по себе не особо опасны, но вот в стае… в стае - караул.
        - А я надеялся, показалось, - сокрушенно покачал головой Костя. - Значит, вели нас с самого «Дирижабля»… Терпеливые, суки…
        Он не выглядел особенно испуганным, и в друзей это вселяло некоторый оптимизм.
        - Дела наши хреновые, - сказал Костя, убивая на корню все ожидания. - Одно хорошо: с вами, друзьям мои, Живчик, который в воде не тонет и в огне не горит, а еще он очень любит много читать и изучает мир, в котором живет. - При этих словах Федотов подмигнул напряженно вцепившемуся в пистолет Ивану.
        - Если все пойдет по плану, оружие нам не понадобится. Зато понадобится огонь, в котором, как я сказал выше, не горит доблестный Живчик… Действуем так. Света! Забери у Ивана пистолет, а то, чувствую, он сейчас с перепугу дел натворит! Да, и плотно оберни ствол вот этими тряпками. Это называется «сталкерский» глушитель - лишний шум нам сейчас ни к чему. После чего иди к тем стеклянным дверям, будешь наблюдать за тварями. Только приблизятся - стреляй, только, пожалуйста, не в воздух, патронов лишних не бывает. Ты, Ванька, поможешь мне сломать прилавок: нам понадобятся дрова для небольшого костерка. Все поняли? По местам! И не забудьте надеть противогазы, в случае чего, драпать будем быстрее паровоза.
        - А зачем нам костер? - спросил Иван, когда прилавок их совместными с Костей усилиями был наконец разворочен.
        - Как зачем? Будем из волчар шашлыки делать. Знаешь, какое у них мясо питательное, - хмыкнул Федотов. - Вообще ситуация у нас интересная, даже многовариантная. Можно подстрелить пару шавок, тогда их «друганы» про нас мигом забудут и немедленно бросятся освежевывать раненых и убитых. Это плюсы. Теперь минусы: на звуки стрельбы сюда сбежится весь микрорайон, и волки в сравнении с некоторыми новоприбывшими покажутся сущими кутятами.
        Другой вариант - вся эта мутагенная псарня жутко боится огня. Нам надо просто пошугать немного свору. Есть шансы вообще спугнуть, в худшем случае - будут держаться на почтительном расстоянии. Это плюсы. А с другой стороны, я сегодня видел в небе шнягу под названием «дятел». Знаешь такого?
        Ваня нахмурился, перебирая в уме известных ему «пернатых» представителей местной фауны, однако бестиарий поверхности, в отличие от подземного, был ему знаком слабо. Пришлось признать свое невежество.
        - А ведь легендарное создание! В школе проходится былина о сталкере Игнате и Востроносой птице-людоеде…
        - Ах, эту! Конечно знаю! - обрадовался Ванька.
        Впрочем, радость была недолгой - вспомнились не самые приятные детали былины, описывающие силу и жестокость летающего монстра, и Мальгин побледнел.
        - Вижу, что знаешь, - ухмыльнулся старший товарищ. - Так эта дрянь наше огненное представление «с орбиты» легко заметит и обязательно помчится выяснять, что за дурни ей семафорят, на ужин просятся. Такой у нас расклад. Со всех сторон, так сказать, большие и толстые ягодицы, и отступать некуда.
        - А в-в л-легенде, - пролепетал мальчишка, тщетно борясь с предательским заиканием, - чем дело кончилось? Я не дочитал… Вот все дочитал, а эту - н-нет…
        - Несколькими выстрелами из подствольника и получасовым спринтом по пересеченной местности с препятствиями. Когтистыми и клыкастыми. Без шансов на выживание…
        - Живчик! - Иван перебил его, не выдержав, - вытаскивай нас отсюда!
        - Да не ори ты! - разозлился Федотов. - Без тебя тошно. Гляди сюда.
        С этими словами он извлек откуда-то из глубин защитного костюма небольшую карту:
        - Мы здесь, у объездной автострады. Рядом с ней зона отчуждения - нет ни домов, ни других построек.
        - А это что, совсем рядом? - Иван ткнул пальцем в комплекс зданий, расположенных вдоль дороги.
        - Ты руины по пути не видел, что ли? Можно, конечно, и там спрятаться, только я туда не ходок, пусть лучше «дятел» мне мозг выклюет. Видишь, вся территория красным для тупых выделена и кучей восклицательных знаков для полных даунов обозначена… Короче, не перебивай. Мы идем сюда, - Костя указал на лесной массив. - Напрямки ходу километра полтора, но, как обычно, самый короткий путь пролегает через очаги радиации, скопления мутов и прочие гадости. Планирую пройти по автостраде - здесь намечается крючок в пятьсот метров, но это не смертельно - через эту эстакаду. Минуем здоровый перекресток и углубляемся в лес. Дальше по обстоятельствам…
        - А почему лес белым обозначен?
        - Ну даешь! Терра инкогнита потому что, белое пятно на карте. Не был тут никто и никогда. Речь, естественно, о После.
        - Вообще никто?
        Живчик замялся:
        - Ну, из живых - точно никто.
        - Я туда не пойду!
        - Ты мужик или как? - зло зашипел взбешенный Федотов, - увидел пару собачек, птичку в небе, лесок темный и уже полные штаны навалил?! Это тебе не в дозоре стоять, от теней шарахаться! Здесь бегать надо и даже стрелять иногда!
        Еще одного оскорбления при даме своего сердца - и такого! - и без того закипавший уже Мальгин стерпеть не мог.
        Не стерпел и с кулаками бросился на «так называемого друга». Что произошло в следующий момент, он даже не успел понять - вспыхнувшая острая боль в левой ноге затмила сознание, а через мгновение, ощутив радость свободного падения, Иван рухнул спиной на пол, и лишь голова его зависла в нескольких сантиметрах от твердой и негостеприимной земли.
        - Ты еще ручонками помаши, горячий подземный парень, - уже беззлобно хохотнул Костик, осторожно извлекая ладонь из-под затылка поверженного товарища. - Нашел время! Сейчас бы звезданулся дурным котелком, и в бессознанку, а мне - тащи бездыханное тело… И вообще, Иван, - уже серьезно продолжил Федотов. - Запомни: ни одна туннельная крыса с «поверхностной» не сравнится. Пока поверь на слово, а поймешь как-нибудь потом.

* * *
        - План такой. Света, Ванька, берите деревянные палки. Это - факелы. Хотя правильнее назвать их просто дровами, но не суть. Костер, как видите, я уже развел. Светлана Геннадьевна, не нужно «факел» поджигать заранее, ему гореть и так недолго суждено… Сейчас мне предстоит непростая задача: запалить магазин. - Не обращая внимания на девичьи вздохи и Ванькино нецензурное удивление, Живчик, как ни в чем не бывало, продолжил: - Поджигаем это уютное гнездышко, даем немножко разгореться, и вот тогда с горящими дровами-факелами несемся, что есть мочи, на улицу. Огнем разгоняем всю хвостатую гопоту и чешем строго на запад. Впереди бежит славный дозорный Иван Мальгин. Направление не перепутаешь? Нужно держаться дублера вдоль автострады, этот путь приведет нас под мост эстакады - на данном этапе это наша цель. Мадемуазель следует строго за подземным героем и не оглядывается. Кто замыкает нашу феерическую кавалькаду, надеюсь, и так понятно. Мне немного придется погонять шелудивых песиков, могу приотстать, ждать меня не надо. Главное, добежать до моста и сидеть там, как мыши… это были такие безобидные крысы,
только помельче и подобрее, потому и вымерли. Впрочем, не суть. Огнестрельное оружие старайтесь не использовать, если какая гнида встретится на пути - шугайте огнем. Почти все местные хищники ночные, и огня либо боятся, либо по глазам он им здорово бьет - ослепляет всерьез и надолго. Теперь оружие. Света, пистолет давай мне, «глушитель» можешь выкинуть - все равно я стрелять не собираюсь, а Ваньке отдаю автомат, на всякий случай. Еще раз повторяю: «огнестрелом» шуметь только в крайнем, самом крайнем случае! Вопросы?
        - А как же дятел? - нахмурившись, спросил Мальгин.
        - Дятел отвлечется на горящий магазин. Пока этот тупень сообразит, что к чему, мы «грозу» спокойно пересидим под мостом, там он нас ни за что не найдет. Умишка куцый, с этим летуну явно не повезло.
        Магазин не хотел гореть долго. Однажды Света даже подняла тревогу: «Муты идут!», однако обошлось: вознамерившиеся было напасть зверюги быстро успокоились, когда в дверях показался Живчик с ярко горящим «факелом». Распугав самых отчаянных, либо голодных тварей, молодой человек вернулся к пироманскому занятию, и через несколько минут его усилия были вознаграждены - долго упорствовавший магазин наконец сдался и заполыхал яркой свечой в ночи.
        - За мной! - задорно выкрикнул Костик, лихо натянул на лицо противогаз и призывным жестом повел друзей в атаку.
        Трое факелоносцев выскочили из горящего здания, как черти из табакерки, и с отчаянием безумцев бросились на опешивших охотников. Те испуганно завизжали на собачий манер и трусливо отхлынули назад. Иван, окрыленный первым успехом, с горящим поленом наперевес бросился было вслед дрогнувшему врагу, но кто-то крепко схватил его за рукав и с силой развернул. Инстинктивно замахнувшись импровизированным оружием, дозорный едва не зашиб яростно жестикулировавшего Живчика. Тот требовал немедленно убираться в сторону моста, «а с этими он и сам справится».
        Устыдившись, Мальгин быстро схватил застывшую на месте Свету и потащил за собой. Девушка с негодованием вырвалась, но, чуть помедлив, все же потрусила вслед.
        «Ну и характер!» - вздохнул дозорный и прибавил ходу. Бежать в тяжелом мешковатом «защитнике» было занятием не из легких, а плотно прилегающий противогаз мешал не только видеть и слышать, но и дышать. Однако обстановка совершенно не располагала к жалобам и стонам, а ожидать комфорта на проклятой поверхности - удел слабоумных. Иван разогнался до собственной «крейсерской» и ракетой понесся вперед. Раздражение и даже злость, испытываемые к Живчику за то, что тот вытащил неповинных людей из уютного подземелья, постепенно сходили на нет. «Ведь на заправке он остался нас прикрывать - это же сколько мужества надо иметь, чтобы одному против целой своры…»
        Додумать юноша не успел: сверху раздался утробный клекот, вполне различимый даже сквозь толстую резину «намордника». Убегающие разом подняли головы к небу. Худшие опасения сбывались - в воздухе барражировал дятел. Его массивное, черное тело с раскинутыми в стороны крыльями закрывало всю Луну и, казалось, могло скрыть весь горизонт.
        От испуга и неожиданности Иван заорал. Света с силой вырвала из его судорожно сжатой руки догорающий «факел» и затоптала хиленький огонек сапогами. А в следующую секунду парочка уже на всех парах неслась к мосту.
        Мальгин умудрился пару раз упасть, пытаясь одновременно смотреть за дятлом и бежать к цели. Вестибулярный аппарат урожденного жителя Метро к таким испытаниям готов не был. У юноши немедленно начинала кружиться голова, а непослушные ноги заплетались. На их счастье, гигантская птица что-то выжидала, кружась на месте и не снижаясь. До спасительного моста оставалось всего метров пятьдесят, когда со стороны заправки раздался сухой треск пистолетных выстрелов. В застывшей тишине безмолвной ночи они показались раскатами далекого грома.
        Глава 5
        «…АТ МОС…» И ПРОЧИЕ СТРАННЫЕ НАХОДКИ
        Друзья испуганно переглянулись. Иван застыл на месте, судорожно соображая, что делать. Живчик дал однозначные инструкции относительно моста, однако…
        Света ткнула его маленьким кулачком в бок и жестом указала на автомат. Но растерявшийся Мальгин медлил, пытаясь принять «правильное» решение.
        «Сколько всего было выстрелов? Четыре или пять, не больше. Значит, патрон или два у Костика есть, плюс запасные обоймы… Черт, обоймы же он у меня не забрал! Что же делать?! Еще дятел этот проклятый, все кружит, высматривает…» Бежать назад не хотелось абсолютно, да и мост манил своей безопасной близостью.
        «Это не трусость, нет, совсем нет! Живчик сказал, ждать его здесь - он опытный, знает, что говорит…» - Попытки убедить себя наталкивались на все более активные и болезненные удары девушки, пытавшейся силой вырвать у колеблющегося дозорного автомат. В этот момент раздался выстрел, и тут же - еще один.
        «Вот теперь точно все, ПМ отработан…» - обреченно подумал Иван. Он легко вырвал из девичьих рук перетягиваемый автомат и опрометью кинулся на помощь товарищу. Обратный путь показался ему значительно короче - противогаз больше не мешал, а дятел, выцеливающий из поднебесья добычу, на некоторое время совершенно вылетел из головы. Было немного стыдно за собственную медлительность, однако все ненужное и мешающее действовать немедленно вытеснила единственная мысль: «Успеть!» По дороге встретилась пара мечущихся в поиске укрытия волколаков. Они грозно рычали, но напасть на человека не решались, явно чем-то напуганные. Когда дозорный выскочил на ярко освещенную пылающим магазином заправку, его взору открылась странная картина: несколько на удивление крупных волчар, сгрудившись вокруг одного из заправочных автоматов, попеременно напрыгивали на бензоколонку, пытаясь что-то ухватить огромными челюстями. Присмотревшись, сразу поняли, что лакомой добычей для них является Живчик, подобно «царю горы» взгромоздившийся на самую верхотуру. Он отчаянно отбивался от хищников горящей палкой-факелом, почему-то
совершенно не пугавшей мутантов, а заодно охаживал наиболее ретивых рукояткой разряженного пистолета. Однако силы были неравны, наседавшие со всех сторон голодные гады то и дело пробивали оборону загнанного одиночки и в любую секунду могли сбросить несчастную жертву наземь.
        Иван спокойно вскинул автомат, переключил режим стрельбы на автоматический, передернул затворную раму и короткой очередью срезал ближайшую тварь. Следующая очередь выкосила еще парочку хищников, а больше патронов тратить не пришлось - стая бросилась врассыпную и через секунду растаяла в темноте. Еще через мгновение измотанный до предела Живчик безвольным кулем рухнул вниз. К счастью, волчьи туши смягчили падение.
        Мальгин подхватил упавшего друга и осторожно помог ему подняться. Костика шатало во все стороны, однако он нашел в себе силы выпрямиться и обнять спасителя. Иван не знал, показалось ему или нет, но сквозь толстенную резину противогаза, заглушая шум бушующего пожара и вой далеких животных, послышалось: «Спасибо, брат».
        В голове же дозорного совершенно отчетливо и немилосердно прозвучало: «А мог сейчас последней сволочью отсиживаться под мостом».

* * *
        Света, которая все это время не отставала от Ивана ни на шаг, подхватила Живчика с другой стороны, помогая тому опереться на свое плечо.
        Двигались жутко медленно - бедный Костик совершенно выбился из сил, да к тому сильно хромал - похоже, одна из кусачих тварей все же достала его. Однако на попытку осмотреть рану лишь махнул рукой: «После».
        Дозорный хотел было идти к мосту, однако Федотов остановил его и указал новое направление - на север, к небольшому «трехъярусному» зданию.
        Нападения ожидали в любую секунду и с любой стороны: еще бы, что может быть заманчивей для хищников, чем малоподвижная жертва посреди пустыря, к тому же весьма шумная и склонная к пиромании? Иван забрал у друга пистолет, перезарядил и отдал Свете. Шансов на выживание ПМ добавлял немного, однако в сложившейся ситуации нельзя было пренебрегать и такой мелочью.
        Местная живность ждать себя не заставила - вскоре окрестности наполнились рыком, визгами и какими-то до жути человеческими причитаниями невидимых в ночи хищников. Они кружили где-то неподалеку, но почему-то не приближались. Зато на заправке стоял пир горой - утробное урчание вечно голодных, безразмерных желудков, гвалт делящих добычу падальщиков и шум разворачивающейся массовой драки за пропитание наверняка достиг даже самых тугих на ухо обитателей микрорайона Ботанический, пропустивших ранее прогремевшую перестрелку.
        «Скоро здесь будет очень жарко», - подумал Иван и, насколько было возможно, ускорил шаг. Друзья последовали его примеру. Они спускались в подвал трехэтажки, когда воздух разрезал дикий боевой клич и огромная туша исполинской птицы, по чьей-то несмешной шутке прозванной дятлом, камнем рухнула на беснующихся «сухопутных» бестий, в огромном количестве заполнивших заправочную станцию. Окончание «пиршества» люди благоразумно ожидать не стали, скрывшись в спасительном подполье.

* * *
        Но и подполье оказалось обитаемым - забитым какими-то дневными тварями, безмятежно спящими в столь неурочный час. Несмотря на протесты Кости, умолявшего экономить боеприпасы и решить дело ножом, лежбище зачистили огнестрелом - ни Света, ни Иван мясницкими навыками не владели.
        - Только шумите и расточительствуете, - хриплым голосом проворчал Федотов. - Почти все «дневники» травоядные, ничего бы они нам не сделали… наверное…
        - Мы сегодня твоих «наверное» вдоволь наслушались, хватит, - беззлобно парировал Ванька и тут же сменил тему: - Ты как? Ранен?
        Живчик отрицательно мотнул головой:
        - Ничего страшного, одна дура бодучая только ногу здорово зашибла. Несмертельно, отсидеться немного надо, ну и отдышаться… Эти слепни треклятые изумительную карусель мне закрутили…
        - Какие слепни?
        - Как какие? Те, от которых ты меня спас. Ну, вам, детям подземелья, все одно - что волколак, что слепень. Бегунка от голубялки отличить не сможете.
        - Я не смогу, - честно призналась Света.
        Иван хоть и промолчал, но ни о бегунках, ни о голубялках тоже ничего не слышал.
        - Слепни внешне хоть и напоминают волколаков, но общего с ними имеют мало, абсолютно другой вид, - лекторским тоном произнес Живчик. - Прозвище свое получили за полное отсутствие органов зрения, то бишь глаз. Чем они этот недостаток компенсируют - черт знает, но сильны и свирепы без меры, потому всякая шантрапа, вроде тех же волколаков, обходит слепней дальней стороной. Кстати, уважаемый Иван Александрович, уроды прибежали именно из тех развалин, куда вы нас усиленно зазывали.
        - Никого я никуда не зазывал, - обиженно буркнул дозорный.
        Пропустив реплику мимо ушей, Федотов продолжил:
        - Надо на карте пометку сделать, что за чуды там живут. Кстати, один динамовский биолог еще до войны утверждал, что «слепошарики» - бесперспективный вид и вскоре исчезнут сами собой. Видел бы он, как один вымирающий вид сегодня чуть не отгрыз ноги другому, исчезающему…
        - Живчик, - перебила его Света, - раз ты такой умный, объясни, почему раньше животных было мало - всякие коровы, овцы, лошати, а сейчас столько всего развелось?
        - Лошади, - автоматически поправил девушку довольный Федотов, как никто любящий порассуждать на общие темы. - На самом деле, все обстоит в точности до наоборот. Это раньше разнообразие животного мира было невероятным, а После почти все повымирало, не справившись с новыми реалиями… Что делать овце или корове в таком мире? Из домашних животных повезло только свинье - за счет относительно компактных размеров и общей неприхотливости. До Первой войны их почти на каждой станции разводили.
        Кто-то про мутации говорит… На них все списывают. Спецы считают, что нарушился природный защитный механизм, и животные разных видов смогли спариваться и давать потомство. Вот и поперло уродств всяких, на любой вкус… Ну и без радиации наверняка не обошлось. Выживали единицы, а давать свое потомство вообще редко кому удавалось. Но уж если удавалось, то мало не казалось… Например, в обожаемом Ванькой дятле такая генетическая каша, что мама не горюй! Франкенштейны в чистом виде.
        - А это что за гадость?
        - Франкенштейн? Это фольклорное, к слову пришлось. Монстр, созданный из разных частей других существ.
        - Живчик! - взмолился Иван. - Хватит уже зауми, скажи лучше, что мы дальше делать будем?
        Дозорный был тут же одарен свирепым взглядом сразу двух пар глаз:
        - Иван Александрович, тебе не интересно - ты не слушай! Пока мы со Светланой… эээ…
        - Геннадьевной, - напомнила девушка.
        - Геннадьевной, да… пока мы со Светочкой умные беседы ведем, я в себя прихожу - после дикой чечетки на бензоколонке танцору хоть немного отдохнуть нужно. Да и нога еще ноет. Если наш нетерпеливый друг позволит, раненый герой еще полчасика порадуется жизни, чуть было так обидно не потерянной.
        Выдав гневную тираду, «танцор» переключил все внимание на девушку:
        - Итак, на чем нас прервал подземный троглодит? Да, новые виды… Их немного, просто на каждой станции мутов обзывают по-разному. Единую систему классификации хотел ввести один ученый, но аккурат перед самой войной…
        Возьмем «волколаков». Название это прижилось только у нас, его ведь придумал чкаловский любитель мистики. В других местах их называют, вернее, называли иначе: фоксы (что-то лисье в убогих явно просматривается), утконосы (это на Уральской изгалялись, впрочем, они всех мутов утконосами звали), просто лаки или лайки (а это бывшие соседи с Посадской у нас переняли и по-своему переиначили), зубаны, клыканы, перевертыши и даже жбаны… Были еще и нецензурные варианты - на Проспекте Космонавтов большие шутники и сквернословы жили, каждому гаду достойный ярлык навешали… Вот и получается: названий много, а вид всего один, отсюда и путаница. И кажется непосвященным, что гадов море, хотя бестиарий не такой уж и богатый. С тем, что было До, не сравнить никак.
        Костик еще долго и пространно разглагольствовал, однако Иван больше не слушал, погружаясь в собственные мрачные мысли.
        - Вань, а Вань!
        - А? Что? - вздернул голову заспанный Мальгин.
        - Живчик совсем тебя лекцией усыпил, - рассмеялась Света. - Клевый он оказался парень. Всего на год нас с тобой старше - а сколько всего знает! И попутешествовать успел немало. Я раньше думала, обалдуй обыкновенный, типа тебя…
        - Обалдуй и есть. Благодаря кому, по-твоему, мы здесь оказались? - ревниво заявил мигом проснувшийся Иван. - Куда, кстати, подевался этот молодой и умный?
        - …который никого силком за собой не тащил, - послышалось откуда-то сверху. Через секунду показался и сам Костя. - А ходил я на поверхность. Должен же кто-то разведкой заниматься, пока некоторые безответственные граждане сны смотрят. Посему докладываю: магазин успешно прогорел, а сама заправка, по всей видимости, пуста, жалко только, что не взорвалась… Надеюсь, местная гадость нарезвилась сегодня по самое не хочу, и к нам никто более цепляться не будет. Так что можем выдвигаться. Только сперва мне с вами, друзья мои, военный совет держать надо, - надулся для серьезности вида Федотов. - Пройдена лишь половина пути, а времени потрачено уйма. Мы окончательно выбились из графика. Предлагаю возвращаться.
        - С пустыми руками? - ахнула Света. - Столько страхов натерпеться, чтобы совершить никому не нужную обзорную экскурсию по поверхности? Я против!
        Иван смолчал, хотя внутри него клокотал вулкан эмоций, а в черепной коробке трепетной птицей билась единственная мысль: «Домой! Домой! Домой!»
        Хитрый Живчик предусмотрительно не стал спрашивать мнения товарища, а лишь театрально пожал плечами, как бы говоря: «Ну, раз вы настаиваете…»
        - Скажи наконец, куда мы идем и что значит «выбились из графика»? - сдался дозорный, так и не решившийся перечить любимой девушке.
        Оба вопроса Косте не понравились. Поморщившись, он процедил:
        - Про цели похода сказать не могу. Если в общих чертах, нужно исследовать одно место, я тебе, Иван, на карте его показывал. Остальное - тайна, причем чужая. А график… мы до восхода Солнца вернуться не успеваем никак…
        Теперь ахнула не только Светлана.
        - Как же мы днем-то пойдем?! Ты нам ослепнуть предлагаешь?
        Живчик вновь пожал плечами:
        - У меня противогаз с поляризованными окулярами для защиты зрения. А вы обратно пойдете с завязанными глазами.

* * *
        «Они оба сумасшедшие! И дурной Живчик, непонятно ради чего рискующий чужими жизнями, и сумасбродная девчонка, решившая поиграть в сталкера. Да и я идиот, раз безропотно дал втянуть себя в этот бред». - Иван негодовал, злился на себя и других, но покорно шел вслед проклинаемому другу.
        Местная фауна, как и предполагал Федотов, нарезвившись на заправке, оставила их в покое. Шли быстро. Костя еще немного подволакивал ушибленную ногу, однако общего темпа не нарушал. Напротив, это Света и Ваня иногда с трудом поспевали за ним.
        Живчик провел группу к автостраде, минуя злополучную заправку. Та еще дымилась, но больше никаких признаков жизни на ней не наблюдалось. Не было видно и дятла в небе, чему Мальгин был искренне рад. Немного мучило любопытство, кто же победил в битве за три жирных тушки - сухопутная гвардия или авиация? Иван поставил бы на «птичку», уж больно внушительно выглядел пернатый монстр, однако наземные твари могли взять числом… Впрочем, желающих проверять, чьи обглоданные кости остались на месте боя, не нашлось.
        Широкая дорога, которую Живчик называл «объездной», не понравилась Ивану сразу - абсолютно плоское пространство, в случае чего укрыться негде. Здесь подземному жителю было очень неуютно, к тому же опять вернулось головокружение. Борясь с нахлынувшей тошнотой, он наклонил голову так, чтобы видеть только растрескавшийся, изломанный во многих местах асфальт, и не поднимал ее до тех пор, пока вдоль в автострады не вырос густой лес, так напоминающий вожделенные стены. Здесь его внимание привлекли многочисленные «безрельсовые дрезины» разных форм и размеров, брошенные прямо посреди дороги. Впереди виднелся семафор, который и объяснял, почему «дрезины» нашли свое последнее пристанище именно здесь. Дед рассказывал, что Апокалипсис произошел в час пик, - многие пытались вырваться из гибнущего города на таких вот нелепых самоходных тележках - «авто-мо-би-лях» - и навсегда застревали в заторах…
        Мальгин с удивлением отметил, что у многих дрезин сохранились колеса, и все они были из мягкой и непрактичной резины, сейчас больше напоминающей изжеванную временем и молью ткань. Иван показал Живчику на нелепое изобретение предков, однако тот его либо не понял, либо просто не оценил ужасающую глупость «древних» людей.
        «Ох, и странные же были времена… жили, как насекомые в ульях-домах, ездили на мягких колесах… да и небо это невозможное… Если верить книгам и старикам, с него иногда лилась вода - жидкая, но чаще падала в замерзшем виде… Не хотелось бы мне жить в таком сумасшедшем мире».
        После семафора Живчик свернул с «объездной», и группа углубилась в темный, немного пугающий лес. Хотя после диких открытых просторов автострады и Ивану, и Свете здесь дышалось намного спокойнее, да и свободнее. Зато Живчик напрягся всем телом, а движения его стали осторожнее.
        Беспокойство друга не осталось незамеченным, и Света что-то спросила у него. Костик ненадолго задумался, затем неопределенно пожал плечами и широко развел руки, как бы охватывая все окружающее пространство.
        «Наверное, узнавала, чего надо опасаться в этом „деревянном раю“», - догадался Мальгин.
        Тревога лидера передалась всей команде. Теперь опасность мерещилась повсюду - на каждой ветке сидел мутант, за редкой листвой прятался кровосос, а в чахлой траве укрылся людоед. В отличие от мертвого, призрачного города, лес жил - отовсюду доносились самые странные и устрашающие звуки, под чьими-то ногами или лапами сухо трещал хворост, на ветру поскрипывали старые ветви, потерявшие прежнюю упругость, неприятно шуршала опавшая листва…
        В станционной библиотеке безумной популярностью среди старшего поколения пользовались книги древнего писателя Пришвина, помешанного на природе. Старший Мальгин подложил внуку парочку томиков - но мелкому оболтусу рассказы показались жутко нудными и непонятными, однако трепетное отношение к загадочному и полному скрытых тайн лесу невольно передалось и на многие годы засело где-то в подкорке. На поверку же лес оказался мрачным и абсолютно неромантичным скоплением невзрачных кривых столбов, растущих прямо из грязи. Страшненькие худосочные веточки, жалостливые скукоженные листики, лысоватые кусты - разве это могло вдохновлять так, как, например, пещера сталагмитов или заброшенная станция, поросшая мхом-«вьюшкой»? А что сравнится с мерцанием «пересвешников» в брачный период?
        Иван удивленно покачал головой и в очередной раз удовлетворенно заключил: «Ну и дикий же мир был раньше».
        Несмотря на опасения Федотова, лес миновали всего за десять минут и безо всяких происшествий. Зато на поляне, куда вышла группа, ребят ожидали весьма неожиданные сюрпризы.
        Первым стала распластанная на земле дикая кошка с разнесенной в клочья головой. Рядом с обезглавленной тушей лежала другая, с целым черепом, зато с насквозь продырявленным пулями телом. Всего трупов обнаружилось шесть - целая кошачья стая.
        Вторым - потухшее, но еще хранящее тепло огромное костровище.
        «Кому и зачем понадобилось разводить такой гигантский костер? Только привлекать внимание!» - поразился было Мальгин и тут же вспомнил одного знакомого пиромана, сжегшего не более часа назад «памятник старинного зодчества» на заправочной станции. Однако мифический герой выглядел потрясенным не менее своего юного друга - с длинной палкой он ходил по золе и что-то с увлеченным видом выискивал.
        Последней неожиданностью стали человеческие следы, во множестве оставленные на поляне. Живчик, забросивший тщетные попытки найти в прогоревших углях хоть что-нибудь ценное, уверенно заявил:
        - Форма следов абсолютно стандартная: подошвы впечатавшейся в грязь обувки принадлежат обычным сапогам, во множестве распространенным на обеих выживших станциях. Их носят и сталкеры, и случайные наземные пассажиры типа… впрочем, неважно…
        Однако одну пару «ног» всезнайка опознать так и не смог, отметив, что никогда не видел такой обуви. Но больше всего «следопыта» взволновало направление шагов неопознанных конечностей:
        - Вот смотрите, «нормальные» подошвы месили жижу вокруг костра, причем довольно долго - земля очень плотно утоптана. А боты-«нестандарты» пришли с дальнего края поляны и остановились вот здесь! До этого места отпечатки четкие и ясные, а тут разбитые, словно человек какое-то время стоял и переминался с ноги на ногу…
        Понимая, что очередная лекция может затянуться, Иван сразу потребовал объяснить, чем дело кончилось, но недовольный Живчик заявил, что торопыги, которым особо неймется, могут потренироваться сами, и дальше изучал поляну молча. Потом, также, не нарушая молчания, жестом позвал друзей - «выдвигаемся». Мальгин поспорил сам с собой, сколько продлится тихая забастовка болтуна Костяна. Взвесив все варианты: пять минут, десять и совсем фантастика - «Федотова разорвет, но слова больше он не вымолвит», дозорный остановился на компромиссных семи минутах и проиграл. Подвела Светлана, начавшая о чем-то допытываться у сына начстанции. Тот с нескрываемым облегчением принялся рассказывать и объяснять. Оставшемуся в одиночестве спорщику пришлось присоединиться к благоговейно прислушивающейся девушке, лишь бы не оставлять этих двоих наедине. Ему совершенно не нравилась Светина перемена отношения к бывшему «умнику и зануде», а ныне «большому умнице и интересному рассказчику».
        Живчик вдохновенно вещал о том, что, по его мнению, делали люди у костра, зачем его вообще разжигали, откуда взялся человек в нестандартной обуви и куда все вместе эти ночные «знакомцы» ушли. Звучало все путано, сопровождаясь кучей предположений и домыслов. Хитросплетение фактов быстро утомило Ивана, и дальше он слушал вполуха. Самое главное, что ребята шли теперь по следам таинственных «лиходеев». Федотов упорно именовал их сталкерами, однако у дозорного странный ночной «шабаш» вызывал исключительно тревожные и подозрительные мысли: «Добрый человек, тем более сталкер, такой ерундой, как разведение сигнальных огней посреди леса, маяться не будет. - В том, что огонь был именно сигнальным, Мальгин не сомневался. - … Еще и Костик темнит чего-то, недоговаривает… Ну, я и вляпался. А мог на станции спать давно, в любимой палатке… Дернул ведь черт связаться с проходимцем этим, себе приключений искать на…»
        Группа снова шла через лес, однажды пересекла неширокую асфальтовую дорогу и вновь углубилась в его неприветливую тьму. Несколько раз Живчик терял следы преследуемых людей, и тогда все трое вынуждены были возвращаться и искать отпечатки чужих ног, врезавшихся в податливую, мягкую почву. Иван в первое время пытался наравне с Костиком находить еле заметные цепочки следов, однако вскоре игра в скаутов ему наскучила, да и отпечатки попадались на глаза исключительно старшему товарищу.
        К глухому раздражению на выпендрежного друга, так и норовящего покрасоваться своими сомнительными талантами перед Светкой («А говорил, что терпеть ее не может!»), добавилась усталость в непривычных к длительным переходам ногах. Измученному организму хотелось есть, спать и ощущать крышу над головой, а не шляться непонятно где, ублажая тайные потребности не очень вменяемых друзей-шатунов.
        «Что же нашему умнику понадобилось от тех странных людей с поляны? - спрашивал себя Мальгин. - Зачем он сюда вообще потащился? Обещал отвести меня в ювелирку, как только закончит свое маленькое дельце… Что-то я шалею уже от маленького дельца…»
        В отличие от любящего порассуждать в одиночестве Ивана, Света тайн и недомолвок не терпела, потому «пытала» Живчика не переставая:
        - Костя, мы, между прочим, жизнями рискуем, а так и не знаем ради чего…
        Ваня пытался было упомянуть загадочный Саркофаг, о котором говорил Живчик, но тот на него шикнул: дескать, нечего разбалтывать секреты девчонкам.
        Сам Федотов на женские провокации не поддавался, лишь напоминая настырной даме древний миф о длинноносой Варваре да задавая встречный вопрос о смысле и происхождении выражения «Я пойду с вами, и даже не пытайтесь меня отговаривать».
        Однако поговорками и каверзами остановить упрямицу было невозможно - она развлекала себя тем, что умудрялась один и тот же вопрос повторить во множестве разных форм: мольбы чередовались с угрозами, заискивание переходило в шантаж, а легкое заигрывание сменялось слабо завуалированным хамством. Федотов держался, однако постепенно терпение и хладнокровие начинали отказывать обычно спокойному молодому человеку. От драки группу спасла груда ржавого железа, в которой сметливый глаз Живчика распознал старинный грузовичок со звучным названием «Газель». Мигом забыв о наглой девице, он бросился изучать раритет.
        Сама машина особой редкости из себя не представляла - на дорогах уничтоженного города подобных экземпляров можно было обнаружить в великом множестве. Однако что не самый проходимый автомобиль делал в глубине пусть и небольшого, но все же леса? Беглый осмотр ничего не дал, лишь в кабине на полу и сиденьях обнаружились в большом количестве стреляные гильзы довольно редкого калибра 5,56 мм… Натовский стандарт…
        В кузове друзья нашли пустые деревянные ящики с предупреждающими надписями «Осторожно», «Опасный груз», «Взрывоопасно».
        Удивительная лесная находка заставила надолго задуматься Живчика, развлекла Мальгина, в очередной раз поразившегося странности предков, установивших в кабине нечто круглое и невообразимо неудобное вместо нормальных рычагов управления, а также породила в голове пытливой Светланы новую партию вопросов, неизменно заканчивавшихся припевом «Поэтому, Костя, ты все нам должен честно рассказать».
        Ко всеобщему разочарованию, извлечь что-то либо ценное из «грузовой дрезины», как ее именовал Иван, не удалось. Жутко интересно, загадочно, но… И если Константин давно привык к тому, что любопытство исследователя чаще всего остается неудовлетворенным, то его товарищи все никак не могли смириться с неразрешимостью загадки.
        Однако через двести метров пути загадок еще и прибавилось. На этот раз они натолкнулись на лежащий на боку армейский грузовик «Урал» с тем же грузом пустых ящиков, рассыпанных вокруг. Однако самым интригующим открытием стал найденный неподалеку страшно изувеченный «КАМАЗ». Он уткнулся в землю сплющенной, вскрытой как консервная банка кабиной, а в метрах тридцати от него на деревьях полулежал-полувисел вырванный с мясом искореженный кузов вместе с задней осью. Кроме чудовищного состояния последнего грузовика, его отличал еще один признак: у КАМАЗа оставался водитель - скелет в лохмотьях странного защитного костюма неизвестной марки.
        Живчик забрался внутрь, покопался в кабине, ничуть не смущаясь своих сомнительных действий, и, выскользнув из объятий мертвой, ощетинившейся острым металлом кабины, высыпал изъятые трофеи прямо под ноги друзьям: прямоугольные автоматные обоймы, совершенно не похожие на изогнутые рожки «калашей», изящного вида пистолет, названный Живчиком «Береттой», и сумку-планшет с огромной дыркой посредине. Последняя, видимо, и была для Федотова величайшим сокровищем: он осторожно раскрыл ее и трясущимися руками попытался извлекать содержимое, однако бумага, нещадно потрепанная временем и агрессивной средой, крошилась и рассыпалась в пыль прямо на его пальцах.
        Пока Костик тщетно мучился с документами, Иван спросил у него про жетон мертвеца. Тот лишь развел руками: «Видимо, кто-то раньше сорвал…» и погрузился в изучение документов. Настала тишина, пока Живчик что-то не закричал, не вскочил как ужаленный и не затрясся всем телом.
        Друзья бросились к нему. Некоторое время Константин не мог вымолвить ни слова, лишь стоял, держась за голову, и мерно покачивался из стороны в сторону. Мальгин видел эту позу раньше и про себя называл ее «Федотов в глубоких думах». Тот действительно не обращал на Свету и Ивана никакого внимания, будто полностью погрузившись в собственные мысли. Наконец мыслитель вышел из столбняка и вялым жестом руки указал на лежащую на земле планшетку. Она была вскрыта снаружи - видимо, Живчик, отчаявшись достать бумаги, аккуратно срезал внешнюю сторону сумки таким образом, чтобы верхний листок внутри планшетки не пострадал. Ребята дружно склонились над «сокровищем», приведшим товарища в предкоматозное состояние, однако разобрать смогли лишь несколько слов: «Всему личному со…» сверху и «…ат Мое…» в самом низу.
        Разочарованный Иван покрутил указательным пальцем у виска: «Совсем Костик шизанулся на своих древностях». Света выглядела не менее обескураженной - чему там было так удивляться? Однако Федотов тут же напустился на них:
        - Вы ничего не понимаете. Читайте конец, внимательно!
        - «… ат Мое…», - послушно прочитала Света. - И что из этого?
        - Как что?! Это же подпись!
        Иван честно признался себе, что боится друга в состоянии крайнего возбуждения, ведь еще утром этого дня (неужели это было всего несколько часов назад?!) имел несчастье пасть жертвой гнева фанатичного «историка» Живчика. Потому он благоразумно предпочел в дискуссию не вступать. Зато наивная Света, не ведающая о запальчивом характере Федотова, задала «роковой вопрос»:
        - Ну и что?
        - Как что?!! Глазами надо смотреть и думать при этом головой!!! Она не только для ношения противогаза дана!
        А вот дальнейший поворот событий дозорный не мог предугадать никак.
        Маленький гном, облаченный в нелепый мешковатый радкостюм, залепил наглому гиганту крохотным кулачком прямо в левый окуляр, да так, что «Голиаф» закачался и, не удержав равновесие, комично плюхнулся на пятую точку.
        В первый момент Ваня испугался, что разъяренный Федотов бросится на обидчицу, но тот продолжал сидеть на земле, ошалело потряхивая буйной головой и даже не делая попытки подняться. И тогда Мальгин расхохотался над поверженным умником. И через этот истеричный хохот выходило все недоброе, что копилось с момента подъема на поверхность: раздражение на Живчика, ревность к Свете, злость на самого себя, ненависть к верхнему миру…
        Просмеявшись от души, Иван с легким сердцем подошел к другу и помог тому подняться. Под толстым слоем резины трудно разглядеть чужие эмоции, однако в напряженной позе, в которой застыл Костя, в его скупых движениях, чувствовалось колебание и внутренняя борьба. Наконец он принял решение и, приблизившись к амазонке, что-то сказал, дождавшись ответа, манерно поцеловал ей руку. Выглядело это, как прикосновение противогаза к перчатке, и, поскольку в таком поцелуе начисто отсутствовала романтика, сцену примирения Мальгин воспринял спокойно, даже с некоторой долей довольства. Мол, смотрите, какая у меня боевая невеста!
        Глядя на примирившихся товарищей, он понял еще одну важную вещь, из-за которой никогда не сможет полюбить или хотя бы принять поверхность. «Здесь нет и, наверное, никогда не будет живых лиц, только застывшие маски, лишенные эмоций, красоты и смысла. Это наказание, навязанная мутация - хочешь наверх, откажись от себя, от всего человеческого… Сотри свой лик до серой однообразной массы с парой толстых окуляров, притупляющих твое зрения, заткни уши и рот, забудь о дыхании и обонянии… Ты не можешь ни к чему прикоснуться - осязание заканчивается там, где начинаются невообразимо толстые, грубые перчатки, лишающие тебя малейшей чувствительности… Мир уродов… А мне хочется видеть изумрудно-зеленые глаза Светы и вьющиеся, длинные локоны, слышать ее смех, раз за разом повторять невообразимо красивое имя, вдыхать запах ее нежной кожи и касаться этой шелковистой кожи…»
        - Ванечка, хватит рефлексию разводить, нам пора, - приглушенный голос Светланы заставил очнуться от философских рассуждений и позвал в дорогу.
        «Пусть будет по-твоему, моя будущая невеста. Когда мы вернемся домой, места сомнениям не останется». Иван улыбнулся собственным мыслям и зашагал вслед любимой девушке.

* * *
        Далеко идти не пришлось. Живчик, начавший было объяснять, что за таинственный «… ат Мое…» чуть не привел к драке, запнулся на полуслове, когда группа поднялась на высокий холм и оказалась на краю… котлована. Вершины у холма не было - обнаженная, лишенная растительности земля резко уходила из-под ног и ниспадала вниз на многометровую глубину, в рукотворный ров, изрытый бесчисленными воронками взрывов. Зрелище было удивительным, обескураживающим и отвратительным одновременно - будто в песочнице для малышей порезвился злобный великан, вырывший посреди аккуратного ребячьего «оазиса» огромную, безобразную яму.
        Вместо очевидного вопроса, Света сильно дернула замершего Живчика за рукав, мол, господин умник, что это?! Тот в ответ лишь комично почесал голову: «Кто бы знал?..» Наблюдая эту пантомиму на краю пропасти, Иван вспомнил про ящики с грозными надписями, что в обилии валялись вокруг найденных грузовиков:
        - Ребят, а ведь в дрезинах была взрывчатка! Это с помощью нее здесь все разворотили!
        «Мимы» на миг задумались, сопоставляя факты, после чего малый мим обрадовано закивал: «Молодец, Ванька, соображаешь», второй же соглашаться не спешил:
        - Не совсем так.
        «Ну что ты за человек такой, Костик! Нет, чтоб признать - в кои-то веки кто-то оказался догадливей занудного всезнайки», - мысленно проворчал Иван.
        - Не совсем так, - медленно повторил Федотов. - В машинах, без сомнения, был тротил или что-то в этом роде. Однако грузовики брошены много лет назад, это видно невооруженным взглядом. А земля в котловане свежая. Руку даю на отсечение, взрывали совсем недавно.
        Мальгин коротко выругался - обилие нераскрытых тайн начинало бесить.
        - А что же тогда подрывали тротилом из дрезин?!
        - Все ответы там. - Живчик указывал рукой на непонятное темное пятно на дне котлована. - Я думаю, мы нашли, что искали. Саркофаг. И он распечатан.
        Глава 6
        ПОДСЛУШАННЫЙ РАЗГОВОР
        - Что это? - спросила Света, когда группа спустилась на дно рукотворной пропасти. Она указывала в сторону огромного, бесформенного куска железа, плотно впечатанного в землю.
        - Мне кажется, когда-то это было гермоворотами, - не сразу ответил задумчивый Живчик.
        Девушка догадалась первой:
        - Неужели здесь была станция метро?!
        - Сомневаюсь… Ни на одной из карт, а их я повидал немало, нет даже намека на «незадокументированные» станции. Сюда не ведет ни один тоннель - их я тоже исползал великое множество…
        - Тогда что же такое этот твой «Саркофаг»? - спросил Ваня. - Что еще за древнее зло?!
        - Ты что-то знаешь! - вспыхнула Светка. - Вы оба что-то знаете, а мне не говорите!
        Ванька пожал плечами: все, что знал, он уже выложил. Ребятам оставалось лишь выжидательно смотреть на всезнайку Живчика. И тот, наконец, попытался оправдать доверие:
        - Предположу, что ворота в такое состояние привели именно тротилом из грузовиков. «Гермы» изуродованы основательно, причем довольно давно… Хотя количество взрывчатки явно превосходит все разумные пределы… Видать, работали не только по железу.
        Зайдем с другого конца: человек, поручивший мне все здесь проверить - только никаких вопросов, я и так говорю сейчас много лишнего! - был уверен, что ворота надежно погребены глубоко под землей. В общем-то, в этом и нужно было убедиться - найти странный рукотворный холм и удостовериться, что никто не пытался проникнуть в его тайны. Это и есть «Саркофаг». Ну, был…
        Живчик поежился в ожидании неудобных вопросов.
        - А что за древнее зло? - тут же вцепилась в него Светка.
        - Да не знаю я! - покраснел Живчик. - Он… Он мне не сказал. Однако много лет назад люди на грузовиках пытались навсегда замуровать это.
        - А люди… что за люди замуровывали заживо это? Что же там такое может быть? Кому могло понадобиться запечатывать твой Саркофаг? Если поймем, кто взрывал, догадаемся и зачем, а? - ткнула пальчиком Живчика Светка.
        - Свет, это очень хороший вопрос. - Федотов растерянно тер скрытый противогазом и наверняка сильно наморщенный лоб. - И у меня, кажется, есть ответ. А у вас?
        - Костик, не томи! - взмолилась девушка.
        Живчик хмыкнул (как показалось Ивану, удовлетворенно) и со смехом произнес:
        - Если бы кто-то не бросался на друзей с кулаками, а внимательно и вдумчиво слушал, никаких вопросов бы не возникало. Вспоминайте записку с подписью. Подсказываю - подпись!
        - «…ат Мое»? Это ни о чем не говорит.
        - Подсказываю, «…ат Мое» - часть прославленного, легендарного имени, известного даже неучам и женщинам!
        Иван крутил в уме имена легендарных личностей, запомненных еще со школы. В отличие от легенд, самих имен было немного, но и те вспоминались с неохотой. Первым в памяти всплыл Корнет, считающийся покровителем детей, - когда-то он в одиночку, ценой собственной жизни отбил атаку мутантов на «динамовский» детский садик… не подходит, кто еще? Додон - садист и безжалостный вояка, запомнившийся, однако, тем, что полчаса во главе отряда головорезов удерживал атакуемую со всех сторон церковь Иоанна Златоуста, где шел молебен за здравие населения Площади 1905 года, умирающего от страшной, неизлечимой чумы. Дед любил эту историю, вошедшую в Новую Библию под названием «Поход последней надежды», и частенько пересказывал внуку. Притча заканчивалась гибелью Додона и его людей, а также всех священников, однако и эпидемия сама собой сошла на нет, и станция выжила. Была история, которую старик терпеть не мог, - про Александра Пехотина с Уралмаша, который бросился на баррикаду (то ли на Площади, то ли Посадской - абстрактная география сгинувших станций никогда не была сильным местом Ивана) и своим телом прикрыл
пулеметное гнездо, чем спас многих боевых товарищей. Дед называл легенду «калькой с древней враки - мифом в квадрате». Помнится, из-за «кальки» и «враки» они постоянно ссорились с соседом, Владимиром Николаевичем, который именовал Мальгина-старшего не иначе как «неугомонным антисоветчиком».
        Еще у всех на слуху было имя сталкера Игната, героя Первой войны. Личность мифическая - спецназовец, диверсант, подрывник, участник чуть ли не всех стычек Площади с Динамо. Руководил боевым крылом…
        Додумать мальчишка не успел, вспомнив позывной знаменитого воителя:
        - Игнат Москвич! Ат Мое - это Игнат Москвич!
        - Ну вот, можешь головой работать, когда захочешь! Молодец! - снисходительно похвалил его Живчик.
        Мальгин вынужден был признаться себе, что комплимент «умника» оказался на редкость приятным. Факты, наконец, начинали складываться.
        - Получается, что гермоворота взрывали люди Игната? Либо даже он сам?
        - Именно, Иван, именно!
        Следующая мысль показалось Ване кощунственной:
        - А не его тело мы обнаружили на дрезине?!
        - Это вряд ли, - сказал Федотов. - Во-первых, Москвич использовал Глок, а у трупа мы нашли Беретту, во-вторых, там же была обойма от М-16, а Игнат предпочитал отечественные автоматы - ВАЛ и Абакан, в-третьих, так просто он погибнуть не мог. Не тот человек. Некоторое считают, что ему и Отшельнику удалось пережить войну…
        Кто такой Отшельник, Иван краем уха слышал - некий могущественный политический деятель из Большого Метро. Однако никакой конкретики: где и чем руководил, чем прославился и как вошел в историю, припомнить не удавалось.
        - Ты так говоришь, словно знал его лично, - попытался съязвить Мальгин, в это время усиленно обдумывая, как задать один глупый вопрос, не вызывая шквала презрительных насмешек в свой адрес. Его интересовало, на чьей стороне выступал Игнат? В школьной программе об этом говорилось, и вполне определенно, вот только помимо географии с литературой дозорный недолюбливал еще и историю.
        - А надо интересоваться чем-то кроме здорового сна и не менее здорового питания. Например, чтением. Очень рекомендую, - зло бросил в ответ друг и продолжил прерванную речь: - В КАМАЗе наверняка был кто-то из его команды, все-таки «Беретты» и боеприпасы к натовскому оружию где попало не валяются… Итак, вот что мы имеем: динамовский спецназ при помощи огромного количества взрывчатки - знать бы, где они ее взяли, - взорвал либо замуровал некий объект «площадников»…
        Глупый вопрос снимался, и Ваня вздохнул с облегчением.
        - … и на многие годы все забыли о неприметном холмике. Однако теперь некто с погибшей Площади девятьсот пятого года срыл горку под ноль, даже гораздо ниже, и извлек на белый свет ворота, ведущие черт знает куда.
        - Про погибших «копателей-срывателей» звучит довольно бредово, - резонно возразила Света.
        Живчик спорить не стал:
        - Ну да, разве что кто-то из недобитков вернулся, скажем, за сокровищами. Но, скорее всего, это «варяги». Прознали про тайны Площади и вышли на большую охоту за канувшим в лету наследием.
        Иван молча обдумывал слова товарища - как обычно, слишком много «если» и «почему», а каждый ответ рождает десятки новых вопросов. «Нужно, кстати, Костика подробней по Первой войне расспросить, а то в голове пустота… И что это за варяги такие?»
        Однако шустрая девчонка в очередной раз опередила слишком задумчивого юношу:
        - Я не понимаю, откуда взялись варяги. Чкалы? Наши? Но тогда каким образом снесли холм?! Это обеим станциям не под силу! Или твой батя, Костик, скрывает от народа какое-то супероружие?
        - Отец у меня врать и скрытничать не привык, - отрезал младший Федотов. - Давайте загадки дома разгадывать будем - задание выполнено, пора возвращаться.
        Мальгин внутренне возликовал и тут же сгоряча сболтнул лишнего, о чем мгновенно пожалел:
        - А куда девались те странные люди, что перебили стаю кошек у сигнального костра? Мы же все время шли по их следам.
        Не успел Живчик ответить, как Ваня отчетливо осознал, что путь домой отрезан.
        - Они, Ванечка, внутри «сокровищницы». Ларец с драгоценностями вскрыт…

* * *
        На этот раз Иван спорил - долго, отчаянно и все так же безрезультатно. Упрямица с изумрудно-зелеными глазами была непреклонна: «Не хочешь, жди снаружи, а я так просто отсюда не уйду». Довольный раскладом Живчик даже не вмешивался, скромно стоя в сторонке от разбушевавшейся пары.
        «Эх, сорвать бы с него противогаз да врезать от души по довольной роже», - ярился Мальгин, понимая, что безнадежно проигрывает пигалице с невозможным характером. Спускаться в так называемую сокровищницу не хотелось абсолютно, но и оставаться одному на поверхности - чистое сумасшествие… Пришлось сдаться в тихой надежде, что путь внутрь найти все же не удастся.
        Волею злой судьбы, именно Ивану было суждено обнаружить вход.
        Следы преследуемой группы привели Федотова к плохо замаскированному, зато отлично задраенному люку. Пока два «упертых фанатика» выискивали кнопки, рычаги и прочие управляющие элементы, способные сдвинуть намертво приколоченный люк с места, дозорный предпочел отойти в сторонку, чтобы ненароком не подсказать друзьям-врагам правильный вариант вскрытия заслонки. Сегодня язык уже раз предал своего хозяина, кто поручится, что подлость не повторится вновь.
        Внимание юноши привлекла глубокая сдвоенная воронка, опровергающая один из дедовских тезисов - «снаряд дважды в одно место не попадает».
        - Попадает, дедушка, еще как попадает… - пробурчал себе под нос непутевый внук, спускаясь в глубокую конусообразную яму с удивительно правильными краями. «Чем же они тут лупили? На взрывчатку никак не похоже». В один момент ноги дозорного потеряли опору, и он покатился вниз, напрасно пытаясь затормозить всеми четырьмя конечностями.
        Воронка оказалась глубже, чем представлялась сверху. Застыв на глубине трех метров, Иван тут же принялся голосить, призывая друзей. Можно было попытаться выбраться самому, однако ровные стенки оставляли человеку в тяжелом и неповоротливом костюме радиационной защиты немного шансов. Крики о помощи тоже не помогали - либо остальные настолько увлеклись своими поисками, что не слышали ничего вокруг, либо толстая резина противогаза душила крик. Оставался еще вариант с автоматом - его-то точно не проигнорируешь…
        «Значит, точно не пропаду, - облегченно заключил Иван, попавший в ловушку собственной глупой любознательности. - Все же надо бы самому вылезти, а то эти двое псевдотоварищей точно заклюют дурацкими шуточками. Если немного разбежаться и как следует подпрыгнуть…»
        Сказано - сделано: Мальгин уперся спиной в одну из стенок, с силой оттолкнулся и, сделав два шага, резко подпрыгнул. Пальцы лишь скользнули по кромке ямы, ни за что не уцепившись. Настырный юноша еще дважды повторил попытку, прежде чем почувствовал, как земля под ногами пришла в движение и многотонным пластом рухнула куда-то вниз, увлекая за собой незадачливого дозорного.

* * *
        Стрелять Иван не решился - все-таки неизвестная территория, скорее всего враждебная… Только терпеливо светил фонариком «в небо» из глубокого, только что образовавшегося желоба. Друзья должны были заметить этот сигнал, и они не подвели.
        Ребята что-то кричали, но слов было не разобрать. Наверное, спрашивали, чего Мальгин там делает и как его туда занесло…
        Но что можно ответить на такие вопросы? «Я - любопытный дурак, которого длинный нос завел черт знает куда?» Все равно не услышат, а сигнализировать о таком световой морзянкой - только плодить идиотизм… Достаточно будет обычного SOS, а поржать над ним верные друзья успеют и позже. Главное, чтобы Живчик придумал, как вернуть несчастного «спелеолога» на нелюбимую, но столь желанную сейчас поверхность.
        Ворча и чертыхаясь, Иван изучал дно, на котором оказался. Похоже, небольшая «пустотка» в земле - несколько метров в диаметре, низкий потолок, каменистые стены. «Не хотелось бы провести здесь остаток молодой жизни…» При этой безрадостной мысли ноги несчастного дозорного разъехались в разные стороны, заскользив по неожиданно ровному и гладкому полу. Не удержав равновесия, Ваня завалился на спину, больно приложившись затылком обо что-то неприятно твердое, отозвавшееся на удар протяжным, гулким эхом, ушедшим под землю.
        Немного отлежавшись и вдоволь посквернословив, Иван внимательно изучил источник странного звука. Им оказалась большая железная плита, на которой он и поскользнулся, присыпанная сверху тоненьким слоем давно засохшей грязи. Ванька простучал ее для порядка - кажется, пустотелая… Возможно, за ней вовсе ничего не было!
        «Хватит с меня тайн и приключений на сегодня, - благоразумно заключил Мальгин и отошел в дальний конец „пещеры“. - С фигней этой пусть фанаты разбираются, а у меня передоз».
        Любопытству понадобилось всего несколько минут, чтобы возобладать над скукой и накатывающим страхом замкнутого пространства. Иван, будучи подземным жителем, не понимал, откуда взялась глупая склонность к клаустрофобии, однако поделать ничего не мог - приходилось терпеть. Очистив металлическую поверхность от земли, поняли, что плита сильно вытянута и проходит под всей пещерой, исчезая за ее пределами. Железо выглядело неоднородным - Ване удалось обнаружить несколько сварных швов, один из которых выглядел гораздо грубее и неряшливее прочих. Именно он и пострадал от времени сильнее всего. Достаточно небольшого усилия и…
        «Не буду больше уподобляться сующим повсюду свой длинный нос Светланам», - схватил себя за руку Мальгин.
        Он вновь забился в самый дальний уголок своей тюрьмы и, прислонившись к осыпающейся стене воронки, принялся терпеливо ожидать подмоги.

* * *
        Мальчишка не заметил, когда появились друзья, а потому заорал, как умалишенный, почувствовав чью-то руку на своем плече. Света и Костя спустились по веревке и уже пару минут с ужасом наблюдали, как увлеченный, не видящий ничего вокруг Иван разбегался от одного края пещеры, несся к противоположному и, оттолкнувшись двумя ногами, тяжело приземлялся в одну и ту же точку. Затем раздосадовано бил каблуком правого сапога по месту приземления - и немая сцена повторялась.
        Первой сжалилась над Мальгиным сердобольная девчонка:
        - Ванечка, с тобой все нормально?
        В ответ перепуганный Ванечка закричал так, что у всех троих затрещали барабанные перепонки.
        Когда звуковая контузия и первый шок прошли, смущенный парень продемонстрировал «спасателям» результаты своего титанического труда - лопнувший по стыку двух металлических плит сварочный шов. Незавершенную работу Мальгина доделывали все вместе. Наконец плита не выдержала нечеловеческого напора и с протестующим скрипом пошла вниз.
        Боевая троица оказалась в узеньком и низком квадратном туннеле, незамедлительно названном Живчиком «вентиляционным коробом». Метр в ширину, столько же в высоту и черт знает сколько в длину - туннель тянулся в обе стороны, и понять, где у него начало, а где конец, без разведки не представлялось возможным.
        В очередной раз не высказанный вопрос «Куда идем дальше?» повис в воздухе. Взоры «рядового состава» устремились на «командира». Тот быстро глянул на компас и уверенно махнул: «На север». Спорить никто не стал.
        Передвигались на четвереньках в обычном порядке: «Впереди вожак нашей стаи, за ним - самка, замыкает строй бета-самец». Ивану совершенно не понравилось, как их обозвал задавака Федотов. Хотя понятие «бета-самец» было незнакомо и малопонятно, но чувствовалось в нем подковыка и скрытая насмешка. Светка за «самку» съездила Федотову ладошкой по скуле, но Ване показалось, что сделала она это как-то не от души, как-то для проформы.
        «Прогулка» выдалась долгая, нудная и однообразная. Туннель казался бесконечным, а не привыкшие к подобному роду передвижений конечности затекали, ныли и быстро уставали. Приходилось часто останавливаться и отдыхать - ложиться на прохладную металлическую поверхность короба и несколько минут релаксировать. Одна из релаксаций закончилась для Вани непродолжительным, но очень приятным сном: он находился у себя в палатке, а вокруг кипела станционная «ботаническая» жизнь, суетная, но такая близкая юному сердцу. В неприглядную действительность его вернули слова Светы: «Пойдем, засоня! Костя считает, осталось недолго».
        К счастью, всезнайка оказался прав. Вскоре туннель забрал резко вниз, и ползти стало значительно легче. А затем Живчик обнаружил в боковой стенке решетку.

* * *
        В узкие щелочки смотрели по очереди. Из-за темноты с той стороны решетки практически ничего не было видно, только кусок ничем не примечательного широкого коридора. Светить фонариком Федотов категорически запретил: «Будем считать, что находимся на вражеской территории. В нашем случае лучше перебдеть. Дальше идем очень тихо - не шуметь, не разговаривать, острыми коленями и кривыми руками по коробу не стучать».
        Спустя четыре решетки, друзья услышали первые голоса. Их обладателей разглядеть не удавалось, а далекая речь сливалась в сплошное «бу-бу-бу», однако то, что таинственный объект был обитаем, обнадеживало и настораживало одновременно.
        «Значит, рядом с нашей станцией есть еще жизнь, кроме Чкалов… Как бы хотелось, чтобы здесь обитали добрые, миролюбивые люди, а не такие завистники и придурки, как надоевшие соседи… Или это всего лишь мародеры, а странное подземелье давно и безнадежно мертво? Но что они могут здесь искать? - Мальгин не любил вопросы без ответов, но сейчас что-то приятно щекотало нервы, и это было воистину противоречивое ощущение. - Вот так живчиками и становятся…» Сбросить пугающее наваждение помогли воспоминания о Ботанической - что может быть лучше спокойствия и тихого домашнего уюта?
        Неожиданно ползущая впереди Света остановилась. Как ни пытался Иван высмотреть, что помешало дальнейшему движению группы, темнота скрывала все секреты. Наконец девушка продвинулась на несколько «шагов» вперед и снова замерла. До ушей дозорного донесся еле различимый шелест голосов - Костик со Светой о чем-то переговаривались! Юноша напрягся, пытаясь расслышать хоть слово. Ожидание и тревога - не лучшие союзники в пути… Вскоре ситуация разрешилась - команда вновь отправилась в дорогу, а через пару метров Мальгин увидел причину задержки: они миновали развилку, где туннель разбивался на три рукава, уходящих в разные стороны.
        «Значит, ребята решали, по какому проходу идти, - облегченно выдохнул Иван. - Или чертов умник предлагал разделиться…» От этой мысли внутри все похолодело, а зубы предательски клацнули, отбивая нервную чечетку.
        Вентиляционный короб расстраивался еще дважды, но больше совещаний не устраивали, и группа шла прямо, никуда не сворачивая.
        Решетки попадались теперь гораздо чаще, а голосов становилось все больше. О чем говорили люди, по-прежнему было не разобрать, да и в поле зрения никто не попадался. Лишь однажды удалось рассмотреть комнату, слабо подсвеченную крохотным огоньком. Присмотревшись, Иван понял, что помещение освещается лампой, установленной на письменном столе. Убранство кабинета - это оказался именно кабинет - заставили дозорного мысленно присвистнуть: «Вот как у нашего начстанции рабочее место выглядеть должно!» Огромный ковер, застилающий все просматриваемое пространство пола, вдоль одной стены - шикарный деревянный шкаф со стеклянными дверцами, полностью забитый книгами, на другой - гобелен с изображением древнего рогатого зверя. На последней из видимых стен висела картина в массивной резной раме. Изображение в полумраке разобрать не удавалось, зато неплохо просматривалась входная дверь, расположенная слева от картины. Из-под нее пробивался тусклый, по всей видимости, коридорный, свет, выхватывая из темноты часть проема, также выполненного из резного дерева! Но больше всего неискушенного дозорного поразили
исполинское кожаное кресло на мощной деревянной «ноге», расширяющейся книзу четырьмя львиными лапами, и невероятных размеров письменный стол-аэродром, кромка которого была щедро украшена многочисленными витыми узорами. Конечно, Мальгин в жизни не видал, что такое ковер, гобелен и аэродром и уж тем более львиные лапы, но чтобы оценить немыслимое богатство обитателя этого кабинета, почти забытых в новом мире слов и не требовалось.
        Красота и очарование любимой Ботанической мгновенно померкли, перечеркнутые всего лишь одной комнатой, причем первой попавшейся… Что могло ожидать команду дальше, зрелище какой неведомой роскоши, Иван представить себе не мог, однако был уверен в одном - с этой «станцией» дружбы не получится. А если, не дай бог, она все же случится, то Ботанической уготована судьба Чкаловской - вечно пресмыкаться, выслуживаться и таскать крохи с барского стола…
        Продолжать тайное путешествие по чужой вентиляции расхотелось начисто. «Вернуться бы домой, забыть обо всем и никогда не вспоминать…»
        Следующая остановка стала для друзей последней.

* * *
        Иван терпеливо ждал своей очереди, чтобы придвинуться к решетке и с жадностью высматривать «потусторонние» чудеса. Но Живчик почему-то медлил, не подпуская к обозрению даже Свету. Сам же он, стянув противогаз, припал к щели вплотную, попеременно прикладываясь к узкой «бойнице» то глазами, то ухом, и не отрывался уже минут десять.
        «Что же там происходит?» - маялся Мальгин. Наконец он решился и последовал примеру старшего товарища - снял дыхательную маску. Легкие мгновенно наполнились местным воздухом, показавшимся после осточертевшего «намордника» необыкновенно свежим и даже вкусным, а в ушах зазвучали голоса, к которым так напряженно прислушивался Живчик.
        Говоривших было несколько. Все мужчины. Большего разобрать не удавалось, как Иван ни напрягался. Разве что один голос - резкий, трескучий, неприятно режущий слух, немного выбивался из общего неразборчивого гула. Почему-то он казался отдаленно знакомым…

* * *
        Генерал Вольф закрыл усталые глаза и откинулся в кресле. Виски пульсировали. Голову раскалывала нещадная боль. «Жаль, нельзя прикрыть уши, чтобы не слышать этот мерзкий голос…» В последнее время мигрень стала невыносимой, а перерывы между ее визитами все сокращались, грозя в один не очень прекрасный момент исчезнуть окончательно.
        «Когда я выпил последнюю таблетку? Месяца три назад, кажется. А ведь держался целый год… Зря, конечно, выпил, слабину дал. С ней хоть оставалась какая-никакая надежда, она грела, неизменно лежала в нагрудном кармане, как талисман или оберег, и будто шептала: „Держись, Станиславыч, я тут, я рядом, станет невмоготу - помогу, обязательно помогу, выручу, ты, главное, держись“…
        Этот пришлый проситель с невозможным голосом убьет меня. Господи, как же режет виски! Заткнись, поганец! Сделаем все, что просишь, даже больше - чтобы уж мало не показалось, только умолкни, умолкни!
        Господи! Столько лет провести в заточении, чудом спастись - и ради чего? Ради того, чтобы немедленно тебя отыскал какой-то иуда и приперся качать права, что-то у тебя клянчить? Это как если бы скованного Сатану достали из бездны, а вместо того, чтобы строить грандиозные планы возмездия воинству ангелов, он был бы вынужден выслушивать кляузы дворовых хулиганов на участковых милиционеров…»
        Визитер же все говорил и говорил - о тяжелой доле их «народа», о нещадной эксплуатации, о попранной гордости. А потом длинно и витиевато сулил какие-то смешные и скудные блага в обмен на поддержку.
        «Предатели везде одинаковы, - без всяких эмоций думал Генрих. - Как всегда, предлагают свою никчемную душонку в обмен на материальные блага. Твоя душа, мой скрипучий попрошайка, вряд ли заинтересует даже не особо разборчивого черта, нам же она и вовсе ни к чему. Но ты ведь не знаешь, что мы сами назначаем цену за свои услуги. Тем хуже для тебя, незнание - одна из самых дорогих вещей в мире, даже в таком ущербном. „Никогда ничего не проси у тех, кто сильнее тебя“!»
        - Как вы, говорите, называется ваша станция? - уже вслух перебил Генрих Станиславович своего гостя.
        Конечно, он знал это название. За полтора десятка лет, проведенных им в заточении, мало что изменилось, только вот обитаемый мир сжался до пределов нескольких станций… Жалких, мелких… Ничтожных в сравнении даже с порядком замшелым и заплесневелым Бункером.
        Визитер ошалело посмотрел на пожилого, седого как лунь мужчину в военной форме. Тот презрительно кривил тонкие губы в неприветливой усмешке.
        - Чкаловская, товарищ генерал.
        - А те негодники, что вас обижают и кушать не дают?
        Гость предпочел пропустить издевку мимо ушей:
        - Ботаническая, товарищ генерал.
        - Хорошо, молодой человек. Надо постараться не перепутать… годы, знаете ли, берут свое… Сотрем в порошок не ту, конфуз выйдет… Кстати, а вы в каком звании?
        Чкаловец заколебался:
        - Н-никакого нет, товарищ генерал. У меня гражданское образование, товарищ генерал.
        - Обидное упущение с вашей стороны, прямо-таки досадное. - Человек в форме сокрушенно покачал седой головой. - Но раз вы имеете намерение возглавить объединенные станции, наверняка успели получить классическое высшее образование по управлению, администрированию или, на худой конец, юриспруденции? Многие наши уважаемые лидеры, начиная с Владимира Ильича и заканчивая Дмитрием Анатольевичем, были академическими юристами.
        Гость побледнел и упавшим, но все таким же неприятным голосом тихо сказал:
        - Никак нет, товарищ генерал. У меня среднеспециальное техническое образование, имею уважаемую рабочую профессию…
        - Ну что ж, докучать вам расспросами я более не намерен. Благодарю за честные ответы. А насчет образования не переживайте, ведь тот же Ульянов-Ленин уверял, что государством способна управлять даже кухарка. Я правильно говорю, товарищи? - генерал окинул вопросительным взглядом людей, сидящих по его сторону стола.
        Все поспешно закивали, лишь блондин с дальнего угла несуетливо, с намеком на вальяжность, поднялся и, в нарушение субординации, перебил командующего:
        - Тут еще кое-что…
        «Маркус, - зарычал про себя седой. - Неугомонный Маркус-Тевтон… Опять лезешь вперед, сучонок». Он никогда не нравился старику - слишком холеный для нормального мужика, слишком избалованный женским вниманием, а потому самовлюбленный и слишком заносчивый. К тому же гражданский… К последним генерал относился заведомо презрительно, считая их второсортным, бесполезным сбродом, способным лишь на проедание день ото дня скудеющих запасов продовольствия. Однако проклятый блондинчик, вопреки общему правилу, бесполезным не был - долгие годы заточения, в отличие от убогого апатичного большинства, впавшего в отчаяние и пьяное безумие, он провел с пользой - постоянно тренируя и совершенствуя тело и закаляя дух. И эта исключительность тоже вызывала раздражение…
        - Да, Маркус.
        - Я хотел бы дополнить обращение нашего нового друга и союзника. Артур Шарифович, не возражаете?
        Человек со скрипучим голосом поспешно кивнул.
        - Уважаемые чкаловцы передали схемы Ботанической, ее укреплений и постов. Мы вместе помозговали и набросали предварительный план прорыва периметра и захвата станции… Я понимаю, что это не моя компетенция, однако хотел бы перед вами, Генрих Станиславович, ходатайствовать о передаче операции под мое руководство. У нас с чкаловскими товарищами установились хорошие деловые и дружеские отношения и высокий уровень взаимопонимания. Мои люди и повстанцы провели совместную разведку окрестностей Ботанической, наметили основные пункты для…
        Стариковские глаза недобро сузились. Разрабатывать боевую операцию втайне от командующего Бункера… За его спиной… Планировать, как распоряжаться его бойцами… Да что этот розовый блондинчик о себе возомнил?! А ведь он копает под старика Вольфа… Пока еще советуется - и то, не к генералу лично пришел на прием, обсудить, а тут, на людях, на общем собрании впервые выносит на обсуждение… Плохо вся эта история пахнет! Но ведь один же он не может на такое решиться, так? Не может! Значит, у него тут поддержка. Значит, кто-то из подковерных крыс, сидящих за этим столом, сделал ставку на молодую кровь, на эту зеленоглазую блондинистую харю…
        А Маркус, ничуть не смутившись стального и острого генеральского взгляда, нагло вперившись в Генриха Станиславовича, спокойно отчеканил:
        - …к тому же товарищ Краснов уже выразил полную поддержку моим действиям и даже выделил троих человек из Особого отряда.
        Шах и мат. Подавись, старый хрыч.
        Вот кто на сосунка сделал ставку! Сам Краснов… Спаситель… Бог из машины…
        «Вот ведь змееныш! - кипело в голове у взбешенного генерала, внешне сохранявшего невозмутимость. - Спелся с залетной сволочью. Опрометчиво и недальновидно. Рановато ты решил лизнуть новой власти… Она ведь и не власть еще… Ничего… Ничего! Я дам, что просишь, но вернуть придется с процентами, очень большими процентами».
        - Ну что ж, Маркус, завидное рвение в делах требует достойной награды. Считайте, что операция ваша, - осклабился старик, обнажая некрасивые желтые зубы заядлого курильщика. - Вы уже придумали ей название?
        - Так точно, Генрих Станиславович. «Всплытие».
        - Неплохо. Со смыслом и без лишнего пафоса… Надеюсь, вы оправдаете наше доверие… Ах да, план операции занесите в мой кабинет, хочу лично ознакомиться с вашим тактическим гением. - Не дожидаясь ответа, генерал переключился на чкаловца: - А вы, уважаемый, останетесь у нас на ночь? Я распоряжусь выделить вам отдельную комнату - злая судьба и человеческое коварство надолго лишили нас невинных радостей простого гостеприимства. Пришло время наверстывать упущенное…
        Артур с труднозапоминаемым отчеством заволновался:
        - Товарищ генерал, огромное спасибо за лестное предложение, однако, с вашего позволения, я бы все же отбыл домой… Моя измученная многолетним игом станция заждалась добрых вестей.
        - Идите, - впившись в иуду взглядом, разрешил Вольф. - Идите и спите спокойно.

* * *
        Когда Живчик наконец отпрянул от решетки и затравленно посмотрел на друзей, оба ужаснулись: лица на нем не было, только бледная маска, состоящая почти из одних широко раскрытых глаз - смертельно напуганных и совершенно потерянных. Света пыталась что-то спросить, однако Костик остановил ее, прижав к губам указательный палец. Борясь с собой и нещадно бьющей дрожью, жестами показал - «возвращаемся».
        Глава 7
        ПАДЕНИЕ БОТАНИЧЕСКОЙ
        На этот раз честь возглавлять ползущую на четвереньках процессию выпала Ивану. Однако «нечаянная радость» продлилась недолго - на ближайшем перекрестке удалось перегруппироваться и, наконец, поговорить.
        - Все очень и очень плохо, - провозгласил Живчик и предупреждающе вскинул руку. - Пока никаких вопросов, у нас мало времени. Текущая задача - расходимся в разные стороны и через решетки пытаемся найти человека с большой черной папкой. Его приметы: блондин высокого роста, больше метра восьмидесяти, здоровый, одет в гражданскую одежду, что-то темное, но не черное, на лицо смазливый, девки от таких прутся. Возраст непонятный, то ли тридцать, то ли сорок лет, я не разобрал. Кто его обнаружит - нужно проследить, куда он папочку свою денет, вроде как должен оставить в некоем кабинете. Собираемся здесь же через двадцать минут, и ради бога, дети подземелья, не заблудитесь и не потеряйтесь. Искать и ждать никого не буду. Пошли!
        Самый легкий туннель - тот, по которому группа сюда пришла, достался Свете. Два неизведанных ответвления молодые люди делили между собой. Пока Иван колебался, прикидывая, какое из зол меньшее, Живчик, недовольный заминкой, толкнул его в бок и указал на левый проход. Осторожный дозорный негодующе замотал головой и шустро полез направо. Торопящийся отползти подальше юноша даже не заметил, как ошарашенный Федотов покрутил пальцем у виска.
        Мальгин не знал, что пугало его больше - непроглядная тьма или одиночество. Первая будила самые мрачные фантазии, вызывая к жизни диких монстров, второе же без остановки нашептывало в уши, что он беззащитен и слаб…
        Совсем плохо стало, когда пришла клаустрофобия и стиснула смертельными объятиями окружающих стен, вдавила несчастного мальчишку в «землю», навалившись беспощадной тяжестью.
        «Ты умрешь здесь».
        Иван вздрогнул.
        «Ты совсем один».
        По телу прошла дрожь.
        «Темнота выдавит твои глаза».
        Сердце сжалось…
        «Тишина разорвет барабанные перепонки».
        …остановилось…
        «Ужас вырвет язык и навсегда запечатает уста».
        … и, захлебнувшись адреналином, рванулось из груди.
        «Ты обречен. Прими неизбежное».
        Иван не знал, почему не закричал, как нашел силы сдержаться, - лишь до крови закусил нижнюю губу и пополз быстрее.
        Голос в его голове не утихал, он пульсировал в венах, бился в такт сходящему с ума сердцу, наполнял кровь и разливался с ней по всему телу, через каждый крошечный капилляр проникая во все уголки сознания. От него не укрыться, не спастись…
        Паника захватила дозорного, скрутила мышцы, парализовала волю - с неимоверным трудом добравшись до ближайшей решетки, он бессильно распластался на днище короба и зажал руками уши. «Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу». - Воспаленный разум выкинул странную фразу, когда-то услышанную от деда.
        Тьма расхохоталась: «Если я не вижу зла, не слышу о зле и ничего не говорю о нем, то я защищен от него».
        Одиночество вторило ей, по-вороньи прокаркав: «Мидзару, кикадзару, ивадзару».
        Ужас прошелестел: «Только мертвые слепы, глухи и бессловесны…»
        Иван кричал - безмолвно, зажимая предательский рот. Прямо перед ним, в двух шагах, застыла мертвая обезьянка с вытекшими глазами. Ее обнаженные челюсти, чуть прикрытые полуистлевшими кусочками кожи, сложились в странное: «Мидзару». «Кикадзару!» - выкрикнула другая обезьяна и обхватила уродливыми лапами, изъеденными до кости опарышами, обрубки ушей. «Ивадзару», - прошептала сквозь плотно сомкнутые, почти сгнившие губы третья. И с последним звуком сознание покинуло дозорного.

* * *
        Мальгин очнулся от движения - кто-то, крепко ухватившись за ноги, волочил его по вентиляционному коробу. Иван пытался закричать, но не мог: что-то душило его, не давая дышать. Тогда он что есть силы ударил ногами неведомого похитителя.
        Тот коротко, по-девчачьи взвизгнул и затих. Движение прекратилось.
        Юноша ощупал свое яйцо. Резиновая маска противогаза - вот что не давало ему нормально дышать! Но кто и зачем нацепил на него «намордник»?! Нужно умудриться развернуться в узеньком туннельчике, и тогда личность злоумышленника станет известна. Только бы не мертвые обезьяны…
        Совершив акробатический подвиг, сделавший бы честь любому эквилибристу, Мальгин оказался «лицом к лицу» с неприятелем. Тот также был закован в резиновую «броню» противогаза - пришлось срывать.
        «Светик! - простонал ошарашенный парнишка. Раскаяние и испуг пришли одновременно. - Светик, прости! Светочка, милая, очнись!» Он осторожно одной рукой шлепал девушку по щекам, приводя в сознание, а второй гладил растрепавшиеся светлые волосы, что сводили его с ума…
        Света открыла глаза и мутным взглядом окинула своего невольного обидчика, а в следующую секунду крохотный острый кулачок вонзился в челюсть виновато улыбающегося Ивана. Глупая улыбка мгновенно сменилась обиженной гримасой:
        - Светик…
        - Вот ты гад! Я надрывалась, тащила его неподъемную тушу, а он лягаться вздумал, как лошать… Предатель! Свинтус чкаловский! - рычала обозленная валькирия и вновь пыталась ударить, метя Мальгину в нос.
        Ваня увернулся, резко отдернув голову вбок, однако при этом ощутимо приложился ею о металлическую стенку короба.
        Видимо посчитав «сатисфакцию» достаточной, девушка успокоилась и уже почти примирительным тоном бросила:
        - Поползли, драчун. Костик нас, наверное, заждался.

* * *
        Но на условном месте Живчика не оказалось. Света объяснила, что Федотов нашел блондина в своем ответвлении и узнал, куда тот девал папку с документами.
        - Нам повезло, что красавчик пошел не твоим туннелем, - съязвила девушка. - Знатный ты мастер поспать на ходу…
        - Я не спал!
        - Да знаю, успокойся. Костик сказал, что тут с воздухом что-то не то, поручил отыскать тебя, надеть «намордник» и вернуть назад. Знала бы, что ты меня дохлой обезьяной будешь обзывать, костерить на непонятном языке, да еще и «ногоприкладствовать» - ни за что бы не пошла.
        - Свет, ты извини меня. - Иван сокрушенно развел руками. - Сам не знаю… морок какой-то или галлюцинации одолели… А Костя, кстати, где?
        - Пока ты избивал невинных женщин, умник полез документы извлекать.
        - Но как?!
        - Как, как, - передразнила Светка. - Решетку вытащил и вниз сиганул. Там какой-то кабинет оказался сильно удивительный, покруче виденного раньше. Так что, боюсь, Живчик, пока все в нем не излазит, обратно не вернется.
        Девичье предсказание сбылось лишь отчасти - для полного исследования большого и интересного кабинета запыхавшийся Живчик появился слишком быстро, однако вещмешок его выглядел значительно потолстевшим и округлившимся, явно скрывая в своих недрах новые, весьма многочисленные сокровища.
        Заметив Ивана, Костя радостно похлопал его по плечу:
        - Как ты? Успел надышаться местной дрянью?
        Ваня молча кивнул.
        - Что-то видел, слышал?
        Дозорный, путаясь и сбиваясь, рассказал друзьям о голосах и странных обезьянах.
        - Вспомни, что они говорили, - попросил озадаченный Живчик.
        - Точно не вспомню, какие-то три слова дурацких. На «ару» все заканчивалось… Мидзару, какадзару, ивандзару - что-то подобное.
        Умник почесал голову:
        - Что-то очень знакомое… Надо подумать… Ладно, я отдышался, пора выдвигаться. Здесь очень опасно… и наше время на исходе.

* * *
        Мрачные слова Живчика подействовали: обратно «шли» споро, без привалов и остановок. Однако в месте, где туннель резко забирал вверх, измученная группа встала. Федотов никак не хотел расставаться с украденными сокровищами, но с ними длительный подъем одолеть не мог - потяжелевший мешок тащил его вниз. Остальные и без лишнего груза за долгую ночь настолько выбились из сил, что на подобные подвиги также не были готовы. После короткого совещания решили выходить пустыми коридорами, что тянулись последние несколько сотен метров под вентиляционным коробом. План особой продуманностью и безопасностью не отличался, скорее напротив - шансов нарваться на охрану и патрули было хоть отбавляй, но устраиваться на ночлег в узкой «трубе» не хотелось никому. Вернувшись к ближайшей решетке, Костя без лишнего шума выдавил ее, и команда спустилась на враждебную территорию.
        Первое время передвигались вдоль близкой и знакомой вентиляции, но вскоре коридор ушел вправо, и дальше пришлось пробираться на ощупь. К счастью, развилок им пока не встречалось, равно как и местных жителей. Живчик предположил, что данная часть подземного объекта является необитаемым техническим блоком, либо попросту заброшена.
        - Если это техблок, то у него не обязательно должен быть выход на поверхность… чует мое сердце, Сусанин, заведешь ты нас… - устало и не особо жизнерадостно пошутила Света.
        От деда Иван слышал историю про сталкера Сусанина. Вернее, дедушка называл его «проводник», но чем оный отличается от сталкера, внук понять так и не смог.
        - Светочка, душа моя, - передразнивая девушку, елейным тоном промурлыкал Живчик. - Мы же вместе с тобой не более двух часов назад пытались на поверхности люк открыть. Я знал, что у блондинок память короткая, но не до такой же степени… А вот чутье и компас высокого, статного шатена с хорошей памятью указывают, что мы идем аккурат к цели.
        Внезапно откуда-то сзади из глубины туннелей послышался странный протяжный вой. Вначале еле слышный, звук нарастал, становился громче, неприятно резал слух. Вскоре раздался лязг и грохот металла (с очень похожим шумом на Ботанической открывались гермоворота), и вой стал невыносимым, а окружающую полутьму расчертили красные аварийные фонари, во множестве вспыхнувшие под потолком.
        Переглянувшись, друзья бросились бежать.
        «Тревога… они объявили тревогу». Все пережитое до сих пор - заправка, дятел, мертвые обезьяны - померкло, покрылось зыбкой пеленой прошлого и теперь казалось далеким, забытым сном. Настоящий кошмар начинался прямо сейчас - самый страшный хищник умирающего мира выходил на охоту за себе подобными.
        Усталости больше не было, ноги несли сами - «вперед, быстрей, вперед!» Сзади враг - жестокий, опасный, безжалостный. Человек…
        На роковой перекресток выскочили на полной скорости и тут же остановились - коридор расходился на два абсолютно одинаковых прохода. Но к выходу вел лишь один из них - это понимали все… И тут Живчик заколебался, не решаясь сделать выбор. Драгоценные секунды таяли, а время играло на стороне противника. Тогда инициативу взяла на себя решительная Света. Схватив обоих кавалеров, она с силой потащила их в левый туннель. И ошиблась - за кривую усмешку фортуны пришлось заплатить непомерную цену…
        Проход метров через двести уперся в глухую стену, когда-то наспех выложенную из обломков разномастных плит и блоков. Возможно, за ней находились разрушенные гермы, обнаруженные ребятами на дне котлована. Тупик.
        Пришлось возвращаться. А на перекрестке их уже ждали.

* * *
        Иван не помнил, как все произошло. Света только что бежала перед ним и вдруг, словно налетев на невидимое препятствие, застыла на месте. Что-то ударило ее в плечо, в грудь, в живот. Словно невесомая кукла, она отлетела назад. Врезалась спиной в стенку. И медленно, очень медленно скользнула по ней вниз, оставляя за собой кроваво-алый след.
        Глухие пистолетные выстрелы Иван слышал, как в тумане, сквозь плотный, почти осязаемый воздух. Первый, второй, третий - тело любимой приняло их все, лишь последняя, четвертая пуля, будто сжалившись над бренной, хрупкой красотой, чиркнула по стене и рикошетом ушла в красную пелену аварийных фонарей.
        Дозорный не знал, откуда в его руке взялся ПМ, не чувствовал, как нажимал на курок, не понимал, что за странный светловолосый человек роняет из рук оружие, хватается руками за обезображенное лицо и падает ниц уже без движения.
        Сдавленный крик Живчика: «Это тот блондин! Ты убил его!» прошел мимо ушей, а перед глазами застыла только крошечная изломанная фигурка, прошитая насквозь беспощадным свинцом.
        Иван сорвал противогаз с бледного, измученного лица. Глаза - зеленые, как изумруды, глубокие, как сказочные древние моря, - были открыты, но уже ничего не видели. Стекло. Равнодушное, холодное. И нет больше жизни по ту сторону…
        Мальчишка заорал, разрывая голосовые связки, раздирая страшным воем гортань. Эхо катилось волной по туннелям, заглушая сирену, захлестывая отчаянием и болью.
        Костя сжался, его бил озноб. Слишком быстро и слишком много всего произошло… Светы больше нет. Горечь утраты нахлынет позже, и скрутит, и завертит в сумасшедшем водовороте бессилия. А еще - вина, неизбывная вина за друга, которого вел за собой и не уберег.
        Но чтобы наступило «позже», нужно выжить сейчас. Погоня близка! Блондин опередил всех, разменяв свою жизнь на Светину. И их с Ванькой ждет та же участь, только удастся ли захватить кого-нибудь с собой? Как же не хочется умирать…
        Живчик склонился над девушкой и осторожно закрыл ее глаза, устремленные в вечную пустоту. Хотелось прошептать несколько важных слов на прощание, но он только легко коснулся губами ее щеки и тихонечко сжал безвольную руку: «Прости меня».
        В следующую секунду, резко выпрямившись, Федотов схватил в охапку Ивана - уже затихшего, но безучастного, с мутным, остановившимся взором. Тот не сопротивлялся, покорно, механически вышагивая вслед товарищу.
        Правый, спасительный коридор очень скоро вывел их к вертикальной лестнице, упирающейся в массивный, громоздкий люк. Невзрачная черная кнопка сервопривода, что обнаружилась рядом с нижними рядом ступеней, привела его огромную крышку в движение - та, истошно воя электрическими «мышцами», поднялась и застыла, обнажив кусочек предрассветного неба. Выход на поверхность. Как же все просто! Стоило лишь повернуть в правильную сторону, и все было бы по-другому…
        Прежде чем возвращаться, предстояло подготовиться к встрече с дневным солнцем - коварным и безжалостным светилом, выжигающим своими лучами все вокруг. Костя нацепил Ване под «намордник» плотную непрозрачную повязку, главным и единственным предназначением которой являлась защита зрения. На себя Федотов натянул противогаз с темными окулярами-светофильтрами. К сожалению, второго такого в его бездонном мешке не нашлось. Теперь, приняв необходимые меры предосторожности, можно было выдвигаться.
        Пребывающего в оцепенении Мальгина пришлось поднимать наверх чуть ли не силой - Ваня не мешал, но и помощи от него в таком состоянии ожидать не приходилось. На подъем ушло несколько драгоценных минут, и когда друзьям, наконец, удалось ступить на долгожданную землю, шум погони - топот ног и гул множества голосов - раздавался уже совсем отчетливо.
        Закрыв люк дублирующей кнопкой, расположенной почти у самой поверхности, с внутренней стороны «колодца», Живчик в несколько приемов соорудил «растяжку», после некоторых колебаний вставив в нее жутко дорогую РГД-5.
        Мысль о том, что впервые в жизни он готовит ловушку для человека, неприятно холодила. Однако времени для колебаний и сомнений не оставалось - Ботаническая ждала своих детей.

* * *
        Взрыв прогремел через несколько минут после того, как поредевшая группа углубилась в лес. Несмотря на спешку, шли все равно слишком медленно - будто ослепший, впавший в прострацию Иван скорому передвижению никак не способствовал. Живчик вел товарища за руку, стараясь обходить ямки, бугорки, корни и прочие лесные напасти, с маниакальным упорством лезущие под ноги, однако тот все равно постоянно спотыкался и нередко валился наземь.
        Поняв, что так от погони не уйти, Федотов изменил направление с очевидного для преследователей северо-востока, ведущего напрямик к родной станции, на север. Теперь друзьям предстояло совершить значительный крюк длиною в пару лишних километров, к тому же не через самые спокойные земли. Однако выбора не оставалось - несколько жалких минут форы таяли на глазах, еще немного и…
        Что там «и», Костя проверять на собственной шкуре не собирался, тем более речь шла не только об их жизнях - родной и единственный дом был в опасности. Увиденное и услышанное в безымянном подземелье не шло из головы.
        Артура с противным голосом сын начстанции узнал сразу. Федотов-старший частенько брал маленького Костю на соседскую станцию, когда посещал ее с дипломатическими визитами. Потому всю чкаловскую «верхушку», начиная от злобного «полуполковника» Сызранова, страдавшего по так никогда и не полученному званию, и заканчивая отцовским коллегой, начальником Чкаловской мягкотелым мямлей Дмитричем, каким-то чудом удерживавшим свой пост все последние годы, Живчик знал сызмальства. Павел Семенович удивлялся политическому долгожительству столь слабой фигуры, как Дмитрия, объясняя этот феномен тем, что в таком гадюшнике, как ЧК (так отец именовал Чкаловскую, родную же станцию обычно называл Ботой), где куча группировок борется за власть, на троне удержаться может только такая вот безвольная и потому всех устраивающая размазня, человек-компромисс.
        По-настоящему зубастые хищники обитали при «компромиссе» в скромном чине замов.
        Один из них - Артур Шарифович, ставленник реваншистов-военников, тип скользкий и неприятный, не нравился обоим Федотовым. Как оказалось, не зря…
        «А ведь отец сейчас в самом логове». - Константин тщетно гнал от себя страшную мысль, но не думать о единственном родном человеке не мог.
        Мир, еще вчера казавшийся увлекательной книгой, полной тайн и опасностей, населенной сказочными чудовищами и мифическими героями прошлого, оказался кровавой ареной, побеждали на которой предатели и лжецы. Живчик не страдал инфантилизмом, но чуть идеализировать и приукрашивать не слишком радостную действительность себе позволял. И вот иллюзиям пришел конец. Отец среди врагов, а Бота, любимая, надежная Бота, готовится на заклание чужим властолюбивым амбициям, приносится в жертву зависти и подлости.
        «Что сейчас творится в душе у Ваньки?» - Живчик пристально посмотрел на друга. Противогаз надежно скрывал любые эмоции и чувства, однако Костя отчего-то был уверен: под толстым слоем резины - только пустота и одиночество. «Господи, зачем я потащил их… Они же совсем дети, ничего, кроме станции, не видели. Поиграл в доброго сказочника…»

* * *
        - Дедушка, что такое «мидзару, кикадзару, ивадзару»?
        - Ваня, мы столько раз читали эту притчу. Ты должен вспомнить. Сам.
        - Но я был слишком маленький, чтобы понять и запомнить!
        - Для мудрости нет возраста. Ты знаешь ответ, не давай мозгу лениться.
        - Дедушка, я очень скучаю, мне плохо без тебя, так одиноко…
        - Одиночество - не самое страшное в проклятом, низвергнутом ниже ада мире… Впереди ждет долгая дорога, полная лишений и боли. Ты должен быть сильным, чтобы пройти ее до конца.
        - Но я не хочу…
        - Кто-то должен искупить… Я не понимаю.
        - Понимание обязательно придет. Мидзару, кикадзару, ивадзару…

* * *
        Иногда Живчику казалось, что Ванька что-то бормочет, разговаривает с кем-то. Костик пытался прислушиваться, однако разобрать ничего не мог. Оставалось только надеяться, что друг справится. Федотов прекрасно помнил, как долго Ванька отходил от смерти деда, но тот хоть умер своей смертью и не так… неожиданно. Вот только что Светик легко и упруго неслась вперед, без труда обходя более сильных ребят, и вдруг все оборвалось - за миг, крошечный, ничего не значащий миг, перерубивший молодую жизнь. Сказка оказалась очень страшной… Конечно, Живчику приходилось видеть смерть - поверхность исправно собирает дань душами подземных жителей. Однажды на его глазах обрушился многоэтажный дом, и троих сталкеров завалило в подвале. Двоим повезло, они погибли мгновенно, а вот последний умирал несколько дней… Обе станции посылали спасателей, пытались разобрать завалы, однако с первых же минут всем и каждому было понятно - без тяжелой техники делать здесь нечего. Всем, кроме погребенного заживо, обреченного на страшные, бесконечные часы одиночества, без права на надежду и чудо. Он кричал, плакал, умолял и проклинал, а
сам даже не мог нажать на избавительный курок - ему перебило позвоночник.
        Это было самое страшное воспоминание Федотова - до сегодняшнего дня. К тому же с несчастным сталкером он знаком не был. Да, рассказывали, что мужик отличный - надежный, проверенный, «свой в доску»… а еще отчаянный счастливчик, ведь у него вся семья выжила. Счастливчик… Но слова и рассказы ничего не значат, когда на твоих глазах смерть забирает совсем молоденькую девчонку, знакомую с раннего детства. Как же несправедливо, нелепо, жестоко… и очень-очень больно.
        «Ванька, ты держись, ладно?» Но он не слышит. В каких неведомых пределах летает его душа?

* * *
        - А ты… ты вышла бы за меня? Если бы я успел…
        - Не знаю, Ванечка. Но ты должен был спросить… обязательно должен был…
        - Я не успел, испугался.
        - Теперь некому ответить на незаданный вопрос…
        - Прости… Посмотри на меня, пожалуйста, еще хоть раз!
        - Не могу открыть глаз. Тот блондин с пистолетом навсегда закрыл их.
        - Я убил его. Отомстил.
        - Его нет с этой стороны. Он среди живых и ищет тебя.
        - Я не боюсь. Сам найду его и…
        - Это очень опасный человек из очень опасного места. Темный разум, порожденный бездонной пропастью.
        - Разум всех людей из подземелья отравлен. Я дышал их воздухом, он пропитан ядом.
        - Не разум. Души их отравлены. Тьма нашла дорогу в отчаявшиеся сердца, отвергнувшие веру.
        - Не уходи, прошу!
        - Мидзару, кикадзару, ивадзару…

* * *
        Костя вздрогнул, заметив в кустах небольшого безглазого зверька, усиленно вращающего слуховыми отростками. Знакомая тварь, сама по себе не представляющая никакой опасности, - мутация не наделила ее ни острыми клыками, ни смертоносными когтями. На первый взгляд кажется, таким не место в радиоактивном котле под названием планета Земля. Но… как всегда, найдется одно весомое «но», перечеркивающее все прочее. Хорхь - именно так прозывали мутанта на Ботанической - был симбионтом. А его партнером по выживанию значился Хморхь, Штырь, Колотун, Забойник, Ударник, Таран, Молот, Метрострой и прочий недобрый десяток наименований, обозначающий всего лишь одного гада с хоботом. Причем хоботом не обычным, а жутко напоминающим по своему функционалу пневматический отбойник.
        Лично Живчику больше нравилось прозвище «Метелица» - не так прямолинейно, зато очень точно: своим носовым отростком «мутазавр» мог отметелить любого другого представителя местной фауны, не исключая, к сожалению, и человека. Слепой Хорхь, как ни странно, был «глазами» старшего товарища по эволюционной лестнице - крошечный, мохнатый «радарчик», несмотря на собственную безобидность, очень неплохо умел «подсвечивать» цели для тысячекилограммного собрата.
        «Если мы „в прицеле“ - это конец», - промелькнуло в мозгу Федотова. До того, как пришел страх, сработали инстинкты: он всем телом навалился на Мальгина и повалил того на землю, сам распластавшись рядом.
        Мутант уловил движение и мгновенно нацелил уши-антенны в сторону притаившихся людей. Несколько долгих секунд длинные отростки «сканировали» окружающее пространство, а затем, не обнаружив ничего интересного, разочарованно развернулись обратно. И тут Ваня что-то нечленораздельно выкрикнул - не очень громко, но Хорхю хватило и этого. Он призывно заверещал тоненьким противным голосочком, и лес немедленно ответил ему топотом двух пар столбоподобных лап и хрустом ломаемых веток. Вечно голодный, ненасытный Таран несся напролом к своим жертвам.
        Судя по шуму, расстояние до места, где залегли друзья, монстр должен преодолеть секунд за двадцать, в лучшем случае, тридцать. «Попытаться сбежать? С бессознательным Ванькой только и бегать… да еще и от на редкость шустрой скотины. Граната? Калаш? - Живчик панически перебирал варианты. - Сразу наведем на себя погоню. Нож? Супротив такого „броневика“… Пистолет? Тоже громко, да и не возьмет он толстокожего… Стоп!»
        Костя, больше не скрываясь, вскочил и судорожно принялся развязывать вещмешок. И немного растерялся, наткнувшись на трофеи из подземелья, про которые успел начисто забыть. Насколько ценные, настолько бесполезные здесь и сейчас… Безжалостно отшвырнув краденые «сокровища», он извлек тряпку, которую называл «сталкерским глушителем», и неверными руками навертел на ствол пистолета. Огромная туша мутазавра уже мелькала между ближними деревьями и грозилась вот-вот выйти на финишную - для друзей - прямую. Федотов потратил несколько мгновений на то, чтобы расслабить мышцы рук, затем вскинул пистолет, прицелился, задержав дыхание, и, наконец, выстрелил.
        Пуля предназначалась отнюдь не Метелице: роговые плиты на морде и костяной шейный нарост-«зонтик» надежно защищали гада от лобовых атак. А вот для мягкотелого «стукача» Хорха мелкий калибр был в самый раз. Смертоносный металл сбил зверька с крошечных лапок, мохнатая тушка завалилась на спину, несколько раз судорожно вздрогнула и застыла навсегда. Лишившись наводчика, гигантская туша, безглазая и тугоухая, остановилась на полном ходу и замерла. Растерянно водя страшной мордой в разные стороны, исполин выбрасывал наугад полутораметровый «отбойный» хобот, словно пытаясь нащупать хоть что-нибудь вокруг.
        Живчику стало почти жаль гиганта, уж больно несчастным и потерянным выглядел хищник, в одночасье растерявший все свое могущество. «Недолго тебе мучиться осталось, кого-то ждет шикарный ужин на три дюжины персон из тонны радиоактивного мяса».
        Осторожно подняв Ивана и стараясь не шуметь, дабы не гневить понапрасну капризную госпожу Фортуну, Федотов осторожно провел друга мимо жалобно подвывающего людоеда. В другое время любознательный молодой человек обязательно бы задержался подольше у этого экзотического экземпляра местной фауны… Но то время прошло.
        Удача, покинувшая команду в проклятом подземелье, явно благоволила ей на поверхности: погоня, по всей видимости, ушла более очевидным и предсказуемым маршрутом, да и фауна больше не докучала. Пришлось, правда, отбить несколько не слишком опасных покушений коварной флоры, однако Живчик слишком хорошо изучил повадки растений этой зоны, чтобы попасться в недружелюбные объятия ползучего папоротника-кружелиста или купиться на хитроумные приманки черной белены. Лес отпустил людей, так и не получив ожидаемой кровавой дани. Впереди возвышались городские «джунгли».

* * *
        - Мидзару.
        - Уходи.
        - Кикадзару.
        - Я не слышу тебя.
        - Ивадзару.
        - Я больше не боюсь.
        - Твоя судьба предсказана, человек.
        - Мне все равно.
        - Судьба слепа, как и ты. Мидзару.

* * *
        Обойму ПМа пришлось расстрелять, чтобы отогнать стаю не в меру докучливых голубялок. Еще пара патронов ушла на окончательное усмирение шатуна-неупокойника.
        «Всего четыре патрона, и мы останемся без „тихого“ огнестрела, - горестно вздохнул Живчик. - Негусто. Боезапас калаша, конечно, почти не тронут, только Ванька немного пострелял на заправке, но… Кто же знал, что готовиться нужно к „тихой“ операции. Славная вышла прогулка…»
        Заметив дальше по улице неясные тени, Федотов заколебался. Скорее всего, какая-нибудь мелочь, но стоит ли понапрасну рисковать куцым боеприпасом? Скрепя сердце, пришлось свернуть во дворы. В ослепительном свете взошедшего солнца замкнутое внутреннее пространство железобетонных многоэтажек не казалось особо угрожающим, скорее наоборот - вся «площадь» отлично простреливалась, что было огромным минусом для «контактных» хищников. Здесь хорошо и вольготно только человеку, давно предпочетшему клыкам и когтям более практичный дальнобой. Главное, держаться подальше от самих домов, их стен, окон и дверей, и тогда никакая засада не страшна.
        Успокоившись, Костя смело двинулся вперед, увлекая за собой безмолвного товарища. И просчитался.
        Слепни - старые знакомые! - появились, когда друзья уже миновали центр двора. Пятерка крупных особей и не думала прятаться - мутанты застыли метрах в сорока от людей и вальяжно ожидали своих жертв. Роль загонщиков досталась еще шестерым тварям, зашедшим со спины самонадеянных двуногих.
        Федотов обматерил сам себя и, недолго думая, взялся за автомат. «Вот тебе и „тихая“ операция… Даже если отобьюсь от этих уродов, от погони уже вряд ли уйдем. Как же обидно сгинуть в пятнадцати минутах ходьбы от родной станции…»
        Вслух Костя прокричал:
        - Ну что, гады, подходи по одному!
        И не услышал собственного голоса, потонувшего в оглушительном гуле. Слепни все, как по команде, вскинули морды к небу, откуда пришел спасительный шум. А Живчик, прежде чем с удивлением уставиться ввысь, разрядил полрожка в загонщиков. Оставшиеся в живых монстры предпочли позорное бегство неизбежному истреблению.
        Источник небесного «грома» укрылся от Костиного взгляда - одна из высоток напрочь перекрывала обзор. Пришлось оббегать кругом целый дом.
        «Как же удачно получилось! - радовался неожиданной развязке Федотов. - Этот грохот заглушил выстрелы. Вот уж подфартило так подфартило».
        Но в следующее мгновение Живчик забыл о внезапном везении - тяжело разрезая густой воздух лопастями, над мертвым микрорайоном Ботанический летел вертолет.

* * *
        - Внук, тебе пора возвращаться.
        - Я знаю, дедушка. Мы еще увидимся когда-нибудь?
        - Пусть судьба ведет тебя. Мидзару, кикадзару, ивадзару.

* * *
        Что-то мешало, давило на глаза. Пришлось стащить с лица противогаз, а затем и тугую повязку, обрекающую на слепоту. Иван находился в каком-то темном помещении, состоящем из одних лестниц. Живчик тащил его за собой, накручивая спираль за спиралью из проносящихся мимо ступеней. Дозорный несильно дернул рукой, пытаясь вырваться. Костя, почувствовав сопротивление, мгновенно обернулся и, не ослабляя захвата, оценивающе посмотрел на друга.
        - Где мы? - Голос не слушался Мальгина, и вместо вопроса получился один лишь хрип. Но и его было достаточно, чтобы старый товарищ торжествующе вскричал:
        - Ну, слава богу, я уж и не надеялся… - И тут же добавил, уже совершенно иным, не терпящим возражений тоном: - Натягивай повязку и намордник обратно! Мы идем наверх!
        Лестница вывела команду на крышу многоэтажного дома. Иван не мог видеть безграничных просторов, открывающихся с недоступной жителю Метро высоты… и это спасло его от шока. Зато «зрячий» Живчик пережил все от начала и до конца… Он видел, как массивная туша вертолета приземлилась возле входа на Ботаническую, видел, как из летательного аппарата выбегали люди в черных одеждах и исчезали в недрах родной станции. Один за другим - три десятка человек… Видел, как пустой транспортник поднялся в небо и лег на обратный курс, чтобы вскоре вернуться с подкреплением.
        Можно было долго обманывать себя, но Костя уже знал - гермоворота открыты. Изнутри. Руками предателей. И ничего не подозревающая Бота в эти минуты…
        - Ботаническая пала. Нам больше некуда возвращаться.
        Часть 2
        АЛТАРЬ ДЛЯ ГЕРОЯ
        Надежда - плацебо: чем ближе финал, тем целебней.
        Но рвать не спеши затянувшие раны бинты -
        Ведь чтобы прозреть, перво-наперво надо ослепнуть
        И, не убоявшись окутавшей мир темноты,
        Дойти до конца, путь во мраке нашарить руками,
        Творцу передать набежавший за годы оброк:
        Убить в себе Авеля, чтобы раскаялся Каин
        И начал творить - неумело - но все же добро,
        Задумавшись вдруг о души неразбитом корыте,
        Как делает каждый, живя предпоследнюю треть.
        Надежда - плацебо. Но срок ее годности выйдет,
        Когда не останется больше желанья хотеть.
        Глава 8
        НА РАСПУТЬЕ
        Раскаленное восходящее солнце злобным циклопом уставилось на мертвый город. Лучами-щупальцами оно обыскивало каждый дом, заглядывало в пустые окна, проникало в открытые двери. И только тьма и тени дарили полуночным обитателям Екатеринбурга надежду на спасение. Забившись в подвалы, схоронившись в подземных норах и лазах, обитатели ночи терпеливо пережидали долгие часы правления безумного Властелина Света.
        Твари дневные, ослепленные величием и могуществом своего господина, никогда не чувствовали себя под Его взглядом вольготно. Жестокая красота светила придавливала к земле, заставляла опускать очи долу, преклоняться и раболепствовать. Тем же неразумным и отчаянным, кто осмеливался поднять голову в глупой гордыне, немедленно следовало справедливое наказание - звезда навсегда лишала зрения и разума. Даже птицы, небесные создания, не перечили воле сурового владыки…
        Стоящий на вершине огромного дома человек поймал себя на мысли, что хочет поднять глаза и смотреть вверх, не отрываясь, до рези и слез, чтобы только навлечь на себя гнев космического исполина, чтобы забыть и не думать ни о чем. Но скупые соленые слезы текли и без злой воли Солнца.
        Сердце сжалось в груди, замерло. «Вот и все, - подумал человек отрешенно. - Вот и все… Так просто - был целый мир, был дом, был отец, а потом в одночасье не стало ничего».
        Он подошел к краю крыши и теперь балансировал на ее краю. «Так просто…» Кто знает, был бы сделан следующий шаг, но сзади ждал растерянный и беспомощный друг, чьи глаза надежно укрыты от взгляда испепеляющего светила плотной повязкой.
        Непривычно открытый мир под ногами лежал, словно на ладони. Тонкие карандаши высоток, изогнутые змейки приземистых девятиэтажек и карликовые «наросты» административных пристроек обнажились, предстали в мертвенной, безнадежной наготе. Величественный «Дирижабль» с высоты походил на гигантскую теплицу, оставленную тружениками-титанами, либо даже технохрамом кустарей - гномов, что в память о себе возвели этот священный ангар… Мысли человека, застывшего на краю, путались, бессознательно витая в причудливых сферах. Как же хотелось насладиться мгновением, стоя выше самых высоких вершин, раскинуть руки и закричать: «Этот мир - мой!» Только злобно ухмыляющаяся реальность затыкала рот, заставляя давиться лживыми словами. «Мы - бездомные. Отверженные. Изгнанные. Чужаки на собственной земле».
        - Пошли, Ванька. Нам пора.

* * *
        Генрих Станиславович Вольф громко выдохнул и резко опрокинул в рот «мензурку» с несколькими капельками коньяка. Зажмурился от наслаждения и тут же с сожалением посмотрел на опустошенный сосуд. Алкоголь дарил пусть кратковременную, но все же столь желанную индульгенцию от ненавистной мигрени.
        «Сначала кончились таблетки, а теперь и последнее средство… Впору ложиться и помирать от безнадеги. Хорошо, что с Ботанической все так удачно сложилось. Сумбурно, конечно, без особой подготовки, наспех, но результат достигнут, это главное. Надо распорядиться, пусть потрясут новую „колонию“ на предмет обезболивающих и хорошей выпивки…»
        В дверь негромко постучали и вежливо ждали ответа. Из двоих заместителей старого генерала тактом отличался Валера, а умом и знанием этикета, предписывающим после стука входить, Борис.
        - Заходи, Валерий Алексеевич! Чего тебе?
        - Здравствуйте, Генрих Станиславович, - вошедший чуть заметно поклонился. Привычка довольно странная и уставом не предусмотренная, но отчего-то неизменно приятная глазу и самолюбию. - Хорошо сегодня выглядите, а то вчера бледностью изрядно всех нас испугали.
        Старик болезненно поморщился, вспоминая вчерашний приступ:
        - Валера, ты ведь знаешь, не люблю я этих церемоний и мнимого сочувствия. Испугались они… Давай по делу.
        Невысокий худощавый человек в военной форме смущенно улыбнулся и тут же вновь посерьезнел:
        - Я с докладом. Собрал отчеты с руководителей спецгрупп и подготовил сводную для…
        - Без церемоний и лишних слов, - раздраженно повторил генерал. - Подробности тоже особо не интересны. Так что - сразу по результатам.
        Валерий Алексеевич без сожалений захлопнул папку с документами и довольно сообщил:
        - Операция успешно завершена. Станция Ботаническая контролируется нашим спезназом. Военизированные формирования противника разоружены, арсенал взят под усиленную охрану. Арестованы все руководители, кроме начальника станции Федотова, находящегося сейчас на Чкаловской. Меры по его задержанию приняты.
        - Валера, все это я и без тебя знаю. Кроме того, что начстанции упустили. Как раз об этом предыдущие хвастуны упомянуть отчего-то забыли… Почему до сих пор не пойман? Что делает у чкалов?
        Маленькое серое лицо зама сердито сморщилось - Борька-выскочка, второй заместитель, опять обошел его, да еще и выставил гонцом, приносящим сомнительные вести.
        - Старый лис почувствовал неладное и поехал самолично волнующуюся станцию инспектировать. Там его чкаловские товарищи и должны были взять. К сожалению, подтвержденных данных пока нет. У нас нет свободных людей, все сейчас на Ботанике…
        Могущественного генерала мало трогал какой-то мелкий царек, лишившийся своего трона. Но после выходки Маркуса на всеобщем собрании Вольфу во всем чудился заговор. Почему больше нет свободных людей? Почему всех боеспособных отослали на никому не нужную Ботаническую? Почему обнажили Бункер, оставив его самого, Вольфа, без защиты? Кто приказал?
        - Кто приказал?!!
        - Прошу прощения?.. - захлопал глазами испуганный зам.
        - Кто приказал всех солдат отправить на Ботаническую?
        - Так вы же… Вы же и подписали, Генрих Станиславович…
        Неужели из-за проклятой мигрени что-то проглядел? Не вчитался в приказ? Повернулся спиной к заговорщикам? Или это уже паранойя?
        - Пошел вон! - заорал на зама генерал. - Вон!!!

* * *
        Молчание. Гуманное и жестокое, гнетущее и умиротворяющее. Оно податливо, ты сам придаешь ему смысл, наделяешь оттенками. Слова глупы и беспомощны, тишина же всемогуща.
        Два человека шли беззвучно. Шумный, беспокойный ветер скрывал их неслышимой пеленой, обволакивал благословенным безмолвием. Но они не замечали его заботы, погружаясь в бездонные глубины собственных мыслей. Черных мыслей, что ничего не ведают о свете и надежде, лишь поедают самих себя, множа и множа пустоту.
        Живчик изо всех сил старался не думать об отце, не вспоминать о павшей станции. Как же сплелись воедино эти два понятия - Ботаническая и ее бессменный начстанции. Фанатичный большевик и заботливый всеобщий батя, жесткий, авторитарный лидер, не признающий иных догм, кроме коммунистических, и справедливый, милосердный защитник своих «чад»… Таких людей не бывает - лед и пламень.
        Иван страшное известие о падении родной станции воспринял отстраненно, его душа пребывала в пропасти, что находится гораздо ниже ада… Что ей очередная усмешка беспощадной судьбы, всего лишь еще один гвоздь в гроб прежней жизни… Сердце, умершее от ран, не убить второй раз.

* * *
        - Здравствуйте, Павел Семенович! Какая неожиданная и приятная встреча!
        Режущий слух голос Артура неприятно кольнул - в нем отсутствовали привычные заискивающие нотки.
        - И тебе, Артур Шарифович, не хворать.
        Глаза чкаловского зама светились недобрым, озорным огоньком. Впервые в жизни он смотрел на ненавистного, трижды проклятого сатрапа с Ботанической в упор, не отводя взгляда. Но и Федотов не выглядел испуганным, с интересом рассматривая преображенного Артура.
        «Ты посмотри, как распетушился голубок: копытцем бьет, рогами землю роет… А все равно свинья свиньей. Только вот откуда оборзение такое? На грудь принял, что ли?»
        От чкаловца действительно резко пахло спиртными парами, а рот пьяно кривился в тщетной попытке изобразить презрение. Получалось плохо, как-то карикатурно.
        - Какими же ветрами глубокоуважаемого товарища принесло на нашу Богом забытую станцию?
        Павел Семенович нахмурился: «Похоже, гнида силушку за спиной почувствовал… Совсем страх потерял…» Снаружи кабинета чкаловского начстанции, где происходила странная беседа, ожидала хорошо вооруженная, прекрасно обученная, а главное, преданная охрана из четырех «ботанических» автоматчиков. А на всей Чкале в «мирное» время насчитывалось не более полудюжины серьезных «стволов» - остальные были изъяты по его, Федотова, личному распоряжению. Как говорится, во избежание возможных эксцессов. Оружие хранилось в арсенале Ботаники и выдавалось на руки чкаловским наемникам только в дозор, либо их же сталкерам при выходе на поверхность. Так что силовых акций можно не опасаться. «Но что же хмырь задумал?»
        - Попутными, Артурка, попутными.
        Заместитель Дмитрича очень болезненно относился к играм со своим именем. Зашипел он и на этот раз:
        - Павлик, не забывайся, когда с начальством разговариваешь… Но я прощаю, ведь ты, наверное, еще не в курсе - меня до начальника Ботанической повысили. Принимаю, как говорится, поздравления.
        «Белены, что ли, объелся? Ну, так мы быстро поправим. - Зрачки Федотова сузились, а кулаки против воли сжались. Давненько никто не бросал ему вызов. Интриги и подковерная борьба сопровождали его правление постоянно - власть, к тому же единоличную, нужно удерживать каждый день, каждую минуту и секунду. Однако до открытой конфронтации не доходило уже великое множество лет… - Охрану позвать, или…»
        Не долго думая, старый большевик провел в челюсть гораздо более молодого и мощного оппонента оглушительный удар справа и тут же добавил слева. Мышцы не забыли многолетнего увлечения боксом: оглушенного Артура подбросило в воздух и откинуло на письменный стол. Перелетев через препятствие, чкал врезался в стену, соскользнул по ней и без движения замер на полу. Но урок не был окончен - старший Федотов подхватил обмякшее тело, вздернул за грудки и, глядя в осоловевшие глаза соперника, одними губами прошептал:
        - Шакалящим сукам мою станцию не получить никогда…
        Договорить он не успел - из «приемной» оглушительной барабанной дробью донеслась длинная автоматная очередь. Начстанции немедленно забыл об Артуре и опрометью бросился к дверям - его люди оказались в опасности. Рванув на себя дверную ручку, Федотов каменным изваянием застыл на пороге. Вся его охрана была перебита, а на самого коммуниста уставился сразу десяток АКМов.
        «Откуда они взяли столько оружия?!» - Мысль стала для Павла Семеновича последней - через мгновенье его спину пронзила пистолетная пуля.
        - Не зарекайся, тварь! - прохрипел Артур, поднимаясь с земли и пряча «Макарова» в кобуру. - Кончилась ваша власть, слазь…
        Когда на Чкаловскую прибыл эмиссар подземелья, сильно помятый Артур Шарифович, не очень правдоподобно изобразив сожаление, отрапортовал:
        «При задержании бывший начстанции Ботаническая Федотов Пэ-Эс и его охрана оказали вооруженное сопротивление и были уничтожены ответным огнем…»

* * *
        Живчик с удивлением посмотрел на друга: тот опять впал в прострацию и что-то невнятно бормотал себе под нос. Все, что можно было разобрать, - имя отца.
        - Здравствуй, Ванечка.
        - Здравствуйте, Павел Семенович. Костя очень беспокоится о вас.
        - У меня послание для тебя. Мидзару, кикадзару, ивадзару.
        Глава 9
        К ПОЯСУ ЩОРСА
        - Куда мы теперь?
        Вопрос повис в воздухе. Костя не знал ответа, и Иван прекрасно отдавал себе в этом отчет.
        - Мы обречены, да?
        Живчик молчал.
        - Я не хочу вот так… ни за грош. Давай вернемся за Светой… за ее телом. Похороним по-человечески. - Мальгин понимал нереальность предложения, однако ситуация требовала хоть каких-то действий.
        Федотов никак не реагировал, видимо обдумывая какой-то вариант. Впрочем, существовал ли он на самом деле?
        Друзья спускались по лестнице - пролет за пролетом. Очень-очень медленно, будто экономя шаги и силы, - спешить стало некуда. Казалось, закончатся ступени, и страшное будущее, в котором нет дома, надежды, любимых и родных людей, навалится многотонным грузом и сотрет их несчастные жизни в порошок. Если обернуться, можно заметить, как каменные пролеты исчезают и превращаются в пустоту, а замерев на секунду и всмотревшись в темноту под ногами - не увидеть ничего. Прошлое идет по пятам, сжирая, измалывая в пыль Настоящее, и от него не укрыться в неведомом Будущем, потому что оно еще ужаснее, чем бесплодная пустошь Ушедшего. Застыть бы на коротком промежутке между адом и смертью, сохранить исчезающий баланс, устоять на месте - но безжалостное Время подгоняет, торопит навстречу неизбежному, и сопротивляться ему нет сил.
        - Нам нужно укрыться, - внезапно подал голос Живчик. - Переждать, пока солнце в зените. Говорят, в это время Безликий Патруль обходит свои владения.
        Иван хотел спросить, что за странный такой патруль, однако Костя перебил его: «Расспросы - потом! Сейчас ищем укромный уголок».
        Мальгин решил, что товарищ имеет в виду очередной подвал, но ошибся - их движение вниз прекратилось. Федотов, увлекая за собой незрячего дозорного, вышел с лестничной клетки, расположенной в отдельном от жилых помещений блоке многоэтажки, и теперь проверял дверь за дверью, выискивая незапертую квартиру. Можно было облегчить задачу, прострелив любой замок, однако привлекать внимание местных обитателей не хотелось.
        «Вакантных» помещений обнаружить на этом уровне не удалось, пришлось пройти еще два этажа, прежде чем одна из дверей поддалась и впустила ребят в квартиру под номером «41».
        Прихожая заканчивалась просторной гостиной, ярко освещенной набирающим силу солнцем. Его лучи облизывали кости сразу нескольких скелетов, лежащих на полу вокруг обеденного стола, - Апокалипсис застал семью за едой. Почему они не попытались укрыться в подвале, ведь сирены противовоздушной обороны подарили обреченному городу несколько минут?
        Последний скелет обнаружился в углу комнаты, и он явно принадлежал человеку эпохи После - стандартный защитный костюм, противогаз и зажатый в кисти пистолет сомнений не оставляли. Причина смерти сталкера тоже была иной: он не сгорел в ядерном зареве, зато на правом виске виднелось небольшое пулевое отверстие, а левая часть черепа напрочь отсутствовала. Современник Живчика и Вани застрелился…
        Костя проверил ПМ самоубийцы, тот был пуст. «Значит, последним патроном…»
        Федотов слышал легенду про «уралмашевца», прошедшего все метро насквозь, лишь бы еще раз побывать у себя дома. Именной жетон с ничего не значащей фамилией, висящий на шее скелета, имел гравировку с символом Проспекта Космонавтов. Значит, легенда переврала только станцию - несчастному пришлось преодолеть всю старую ветку, от одной конечной до другой, чтобы найти смерть среди своей семьи…
        «Почему несчастному? - Живчик тяжело вздохнул. - Он хотя бы умер у себя дома…»
        Устроились ребята в большой ванной комнате без окон. Здесь царил густой, непрозрачный полумрак, и Мальгину наконец-то можно было снять с глаз опостылевшую повязку.
        - Что так чернота, что так. Скоро совсем видеть разучусь… - проворчал он, а потом тихо попросил: - Рассказывай, Костик.
        Пересказ разговора, подслушанного Живчиком в безымянном подземелье, успокоения не принес никому. Мальгин скрипел сквозь зубы, насылая на чкаловцев страшные проклятья, самого же Федотова трясло от воспоминаний о тайном убежище вероломных и таких непонятных захватчиков.
        - Что нам делать? - без особой надежды спросил Иван, когда все было сказано.
        - На Боту и Чеку нельзя… По крайней мере, мне: чкалыши с большим удовольствием повесят сына диктатора. Впрочем, не сомневайся, «добрые люди» нашепчут, кому надо, что ты - друг семьи диктатора, так что на твоем месте я бы рисковать тоже не стал.
        Ванька мрачно кивнул:
        - Конечно, донесут. Да и что мне теперь там… Думаешь, буду работать на гадов, которые Светку убили?
        Костя пожал плечами:
        - Выбора у нас, если честно, никакого: все варианты один поганей другого. Только и остается, что пробиваться к Большому Метро.
        Ваня недоверчиво рассмеялся:
        - Чем нам мертвые станции помогут? Да ты и сам говорил, что мы какой-то фигней от всех остальных веток отрезаны…
        - Говорил, пока не встретил человека с той стороны.
        Установилось напряженное молчание - слова друга шокировали дозорного. Предвосхищая кучу вопросов, Живчик сразу же заявил:
        - Я не знаю, кто он, не знаю, как прошел через Пояс Щорса. Все, что мне известно, - незнакомец интересовался местностью, где мы позже обнаружили подземелье. Ну и то, что носил он жетон Геологической…
        - Врешь! - немедленно взвился Иван. - Все знают, Геологическая погибла во время Апокалипсиса и у нее не может быть никакого символа! Да и жетона быть не может.
        - Я про символ ничего и не утверждал, - спокойно возразил Федотов. - А металлический медальон с надписью «ГЕО» видел собственными глазами.

* * *
        Что представляет из себя Пояс Щорса, не знал никто. Ходили слухи о какой-то непроходимой для человека зоны, протянувшейся с востока - на запад вдоль улицы этого самого сказочного героя древней братоубийственной войны. Многие смельчаки пытались исследовать запретную территорию, однако успеха не достиг ни один, зато многие поплатились жизнью. Пришлось смириться с тем, что «сухопутного» коридора между южной оконечностью первой ветки, а также прибившейся к ней станции Волгоградская со второй ветки и Большим Метро не существует. Все коммуникации с внешним миром осуществлялись через необитаемую Бажовскую.
        После Первой войны «дорога жизни» совсем прекратила свое существование. Бажовская, как это называли сталкеры, «схлопнулась»: южные караваны застревали в туннелях по пути к станции, а самые бесстрашные и отчаянные, покусившиеся на тайну этого места, домой так никогда не вернулись.
        - Костя, пойдем к Волгоградской! - жарко спорил Иван, не желающий даже слышать о Большом Метро. - Я знаю, что ворота там закрыты со времен войны, но прошло столько лет, вдруг что-то изменилось? Должны же «волгари» когда-нибудь на белый свет выползти.
        - Я ходил туда… Волга запечатана, как и прежде. Может, мне и показалось, только «печать» эта нанесена снаружи. Кто-то замуровал наших соседей…
        У Мальгина отвисла челюсть:
        - Игнат Москвич и там поработал?! Но ведь на Волгоградской жили вполне нормальные люди, не чета упырям из подземелья!
        - Не знаю я, Ваня. Почерк, вроде, другой: на воротах сталкерский знак… - И по своему дурному обыкновению Живчик замолчал.
        - Какой?! - взмолился юноша.
        - Крест с тремя горизонтальными перекладинами… - Снова пауза.
        - Господи, Живчик, ну что за манера тянуть кота за хвост?
        - Крайне редко используемый символ. Неопределенная угроза высшей категории. - На этот раз Константин уточняющего вопроса ждать не стал. - «Волгарей» изолировали, потому что они представляли опасность для всего Метро.

* * *
        Крест с тремя перекладинами несколько охладил пыл Ивана - такими знаками в новом мире разбрасываться не принято. К вящему неудовольствию юноши, всезнайка Федотов понятия не имел, что случилось с закрытой «Волгой». Версий, конечно, выдвигалась масса - от эпидемии неизвестной болезни до массового помешательства ее обитателей. Однако если даже неизвестные сталкеры, перекрывшие выходы станции, не могли точно идентифицировать характер опасности, то истина навеки сокрыта глубоко в недрах Волгоградской, и лучше бы никому не покушаться на ее обреченный покой.
        Сняв вопрос по отступлению на запад, Живчик уперся в ожесточенное сопротивление друга по северному направлению. «Я через Пояс не пойду, хоть ты режь, - твердил тот. - Лучше сдохнуть от вражеской пули, чем…»
        Чем что, Мальгин не представлял, потому как сказки о запретной территории ни определенностью, ни конкретикой не отличались. Лишь стандартный набор страшилок: нехорошее место. Гиблое. Проклятое.
        Неприступный бастион чужого упрямства пришлось брать, как обычно, хитростью - ведь, как известно, на каждую пугающую сказку найдется своя волшебная история.
        - А ты знаешь, уважаемый Иван Александрович, - елейным начал голосом Костя, - что нередко такие вот истеричные настроения создаются искусственно? Конечно, с Щорсой не все так просто, и крупицы правды в потоке небылиц встречаются, однако…
        Федотов выдержал многозначительную паузу и нанес «удар»:
        - Почему эту зону называют поясом? Подумай, ведь пояс обязан что-то опоясывать. И он опоясывает! Умные люди уверены: внутри аномалии находится Зеркало для Героя… Вот его-то и скрывают тщательно от чужих глаз, плодя ужастики для доверчивых и трусливых обывателей.
        Иван пропустил подколку мимо ушей, настолько потрясла его новость о легендарном Зеркале.
        - Но я всегда считал это мифом, романтической выдумкой для детишек…
        - Может, и выдумка, сам не видел, спорить не стану, - поспешно согласился прячущий улыбку Костик. - Тогда нам остается последний вариант - выбираться туннелями Бажовской.
        При последних словах дозорный ощутимо содрогнулся всем телом. Федотов же мысленно похвалил себя за удачно выбранную тактику. Пряник и кнут - проверенный временем дуэт.
        - Ты при мне это название даже не упоминай. - Ванька испуганно замахал руками. - Лучше наври чего-нибудь интересного про Зеркало, все помирать потом легче будет.
        Но, несмотря на все уговоры, Живчик был непреклонен. «Нужно выспаться, - заявил он. - Переход предстоит очень тяжелый. А байки потравить мы всегда успеем».
        Спать решили по очереди - один располагается в ванной, второй стоит на часах. Взбудораженный Иван ложиться первым наотрез отказался, поэтому Костик, как мог, устроился на ночлег, и вскоре донеслось его мерное посапывание, периодически переходящее в молодецкий храп.
        Ивану не хотелось оставаться с собственными мыслями наедине. Спор с умником хоть немного отвлек его, дав отдых воспаленному разуму. Теперь все возвращалось на круги своя: тишина, темнота, одиночество. Некоторые время он слушал беспокойное бормотание Живчика, тот во сне звал отца… Значит, и друг не обрел столь желанной и необходимой передышки. «Надолго нас так не хватит…»
        Усилием воли удалось опустошить голову, очистить от тяжести, просто ни о чем не думать. «Хорошо, когда нет воспоминаний и страхов. Сливаешься с воздухом, развоплощаешься, оборачиваясь бестелесным духом». Дозорный поймал себя на том, что начинает клевать носом. Налившиеся свинцом веки сами собой опустились, дыхание выровнялось и сделалось почти неслышимым, грудь мерно вздымалась в гипнотическом ритме - вдох, мгновение полной неподвижности, выдох, а вялые, уставшие мышцы тихонечко подрагивали… «Нет, так не пойдет, хороший солдат на посту не спит!» - отругал себя Мальгин и судорожно принялся искать, чем бы разогнать сладостную, но пока запретную дремоту. Прошел всего час, предстояло продержаться еще столько же, прежде чем Костик сменит его.
        Никаких развлечений в ванной не нашлось, а нехитрый марш - два шага вперед, разворот и еще два шага - вогнал в тоску через три минуты. Тогда Мальгин начал читать про себя стихи, а когда их запас иссяк, перешел к песням, коих, благодаря деду, знал великое множество. Конечно, вслух горланить он их не стал, обошедшись чуть слышным мычанием в такт безмолвной музыке. Ваня пел все подряд - от гимна давно исчезнувшего государства до балансирующих на грани приличия частушек. Случайно в репертуар вклинилась провокационная в текущих обстоятельствах колыбельная, однако она навевала добрые детские воспоминания, игнорировать которые не хотелось:
        Сладко мой птенчик живет:
        Нет ни тревог, ни забот.
        Вдоволь игрушек, сластей,
        Вдоволь веселых затей.
        Все-то добыть поспешишь,
        Только б не плакал малыш!
        Пусть бы так было все дни,
        Спи, моя радость, усни!
        Усни! Усни!
        «Дедушка, как же мне тебя не хватает… Казалось, я выкарабкался, смог жить один, без тебя, не чувствуя бесконечной боли в сердце. Думал, заполнил пустоту каждодневными заботами, работой, бытом… Ты знаешь, что здорово помогло? Я влюбился - влюбился очень сильно. Только о ней и мечтал круглыми сутками, хотел во всем признаться, чтобы быть вместе. Даже предложение мечтал сделать, но не успел… Она погибла, убита злобным человеком из страшного, загадочного места… Я отомстил, застрелил этого… но только ничего не изменилось, твой внук опять один. И ему очень плохо. Судьба отбирает все, что дорого… Разве это справедливо? Разве я заслужил такое? Дедушка, почему?»
        Спи, моя радость, усни!
        (ивадзару)
        В доме погасли огни
        (мидзару)
        Птички затихли в саду
        (кикадзару)
        Иван не сразу понял, что сквозь колыбельную пробивался чей-то голос. Тихий и далекий шепот, почти шелест:
        В доме все стихло давно
        (кикадзару)
        В погребе, в кухне темно
        (мидзару)
        Дверь ни одна не скрипит
        (кикадзару)
        Мышка за печкою спит
        (ивадзару)
        Слышится шум за стеной,
        (кикадзару)
        Что нам за дело, родной,
        Глазки скорее сомкни,
        Приди, моя радость, приди.
        Приди, приди!
        Кто-то звал его: «Приди!» Молил: «Приди!» Плакал: «Приди!» Смеялся: «Приди!» Кричал в отчаянии: «Приди!»
        И невозможно устоять - быстрей, быстрей, на зов, идти, бежать! Ослепительный солнечный луч бьет по глазам. Плевать! Нельзя остановиться или отступить - к свету, к свету!
        Умри, моя радость, умри!
        Умри, умри!
        Торжествующий вой сменился воплем разочарования, когда страшный удар сбил дозорного с ног и повалил на землю. Кто-то зажимал ему глаза, скрывая призывающий свет. «Мне нужно туда!»
        - Идиот, успокойся! Хватит, Иван!
        Ярость - лютая, беспощадная. «Уничтожить препятствие! Разбить оковы!»
        Раздался одиночный выстрел, и наваждение тут же исчезло, а голова взорвалась от неописуемой, сводящей с ума боли. Сознание дозорного померкло и провалилось в бездну.

* * *
        - Ванька, очнись! Да очнись же ты! Ванька!
        Кто-то тормошил его без остановки, зачем-то возвращая в мучительное сознание, сотканное из ужаса и нечеловеческой муки.
        - Не надо…
        - Ну, слава богу, Иван! Только не отключайся, держись!
        Острая злая боль пронизала череп насквозь и впилась в глаза миллионом раскаленных иголок. И вместо крика отчаяния - только тихий стон:
        - Помоги…
        - Не открывай их… Сейчас сделаю компресс.
        Где-то рядом послышалось журчание воды, а через секунду на лицо Мальгина легла мокрая тряпка. Боль немного притупилась.
        - Воды у нас в обрез. Компрессов больше не будет… Когда сознание окончательно проясниться, я дам тебе обезболивающее, но пока терпи.
        - В кого ты стрелял? - трясущимся от слабости голосом спросил Иван.
        - К нам на огонек сирена залетела.
        - Какая… Какая сирена?
        - Ну, гарпия… Хотя в мифах именно сирены заманивали простачков… Очень странно получилось: всегда считалось, что у людей на их «чары» иммунитет, потому твари обычно довольствуются всякой мелочью. Но ты, видать, особо восприимчивым стал. Плохо это… и очень опасно.
        - Она говорила со мной…
        - Эти курицы тупее чкаловского «свиномяса», мозг - с горошинку. Просто они эмпаты… ну, ретрансляторы эмоций, мыслей, переживаний. Считай, что ты пообщался сам с собой, с собственным подсознанием. Понравилось?
        Дозорный промолчал.
        - А на деле сирены - обыкновенные трупоеды. Кстати, про курицу я не шутил, похоже, это их потомки так мутировали: ни острых клыков, ни длинных когтей, ни развитой мускулатуры. В открытом бою такому задохлику делать нечего, вот и приноровились они жертв своих топить, с высоты сбрасывать, в западни заманивать… Между прочим, пока я птичку не пристрелил, ты усиленно рвался сигануть с балкона, навстречу солнышку.
        - Спасибо, Кость…
        - Когда твои обожженные глаза спасем, тогда и будешь благодарить. А пока выпей таблеток и отдыхай. Двинемся на закате, хватит на сегодня солнечных ванн!

* * *
        - Село солнце?
        - Глаза не открывай, я тебе капли закапал. Жжет?
        - Немного.
        - Это хорошо.
        - А что с солнцем?
        - Садится. Скоро выступаем.
        - Мне снился Безликий Патруль… Я не знаю, что это такое, но он мне снился.
        - Хочешь, расскажу про него?
        - Конечно.
        - Эмпаты - а это не только курицы, есть существа и посерьезней, и значительно опасней, - не всегда убивают своих жертв. Высшие эмпаты подчиняют хищников, заставляют охранять себя. Судьба такого защитника незавидна - безвольная кукла, живущая до полного истощения организма. Хозяева не заботятся об их отдыхе и пропитании, сохраняя жизнь до тех пор, пока организм жертвы функционирует. Как только отказывают мышцы - бесполезный охранник сжирается…
        Еще до Первой войны случилась такая история: отряд из четырех сталкеров попался в сети на редкость могучего гада. Пропавших людей вовремя заметили и поспешили им на выручку, но только пленившему их монстру хватило сил и на подмогу… в общем, «охранников» стало семь. Эмпата пытались выследить и отстрелить, однако этот вид мутантов очень редко показывается на свет, да никто толком и не знает, как он выглядит. Что самое поганое, весь свой «улов» чудовище водило рядом с «Дирижаблем», и как солнце окажется в зените, так отряд выходил на марш - словно дразня и приманивая новых жертв. Кое-кто из родственников срывался, и Патруль множился… Когда от истощения умер первый сталкер, пойманных насчитывалось уже десять человек. За все время отбить удалось всего одного несчастного, который попал в заранее расставленную на пути следования Патруля ловушку. Да только все равно без толку: эмпат выжег ему мозг вместе с личностью, и вместо человека осталось шагающее растение с автоматом. Из соображений гуманности мой отец приказал расстрелять всех «пленных». Именно за это решение к прозвищу «Большевик» он получил
приставку «кровавый»… А на Чкаловской теперь висит картина местного художника под названием, как ты понимаешь, «Безликий Патруль». Напоминание об опасностях, таящихся на поверхности.
        - А с эмпатом что стало?
        - Никто не знает. Но говорят, в полдень иногда можно увидеть без вести пропавших сталкеров, марширующих вдоль «Дирижабля»….

* * *
        - Ну, теперь открывай глаза, - приказал Живчик через час. - Только осторожненько… вот так. Что-нибудь видишь?
        - Очень мутно все, будто в пятнах, - сокрушенно покачал головой Иван.
        - Радоваться надо, Иван Александрович. А еще ждать. Похоже, видеть будешь, если за курицами прекратишь гоняться.
        Костя подошел к другу и вновь нацепил ему под противогаз плотную повязку.
        - Но зачем, ночь ведь на дворе?
        Федотов укоризненно вздохнул:
        - Ванечка, дорогой, чего ты все спорить пытаешься? Твоей калечной сетчатке достаточно посмотреть на любую вспышку - огня или выстрела, чтобы отправиться в продолжительный или даже пожизненный нокаут. Будут еще вопросы, предложения, возражения?

* * *
        Усеченная Луна искоса смотрела на двух безумцев, ищущих свою судьбу в гибельном Поясе Щорса. Слепец и поводырь. Изгнанники, бредущие во тьме.
        Иван больше не чувствовал страха, не видел его… В пустоте бояться нечего. Есть только движение, в котором цель и смысл, оправдание и стремление. Так легче и проще, потому что иначе - безжалостные тиски памяти и горечь утраты.
        Когда-то дед пел ему о Князе Тишины. Странном, но очень милосердном существе, идущем вослед своим слугам. Однако стоило кому-либо «впасть в безмолвие или уставиться на лик Луны», как «добрейший» господин растаптывал несчастного. Раньше песня казалась нелепицей, сегодня же все встало на свои места. За ним, Иваном Александровичем Мальгиным, шел свой, персональный Князь Тишины. И не дай бог, на миг замешкаться, забыться - пощады не будет… Есть только движение, и мосты за спиной сгорают, один за другим… Но почему следующий за ним без устали бормочет бессмысленные «мидзару, кикадзару, ивадзару»?..
        По непонятной прихоти Фортуны зверье, завидев людей, разбегалось и пряталось. Никто не покушался на друзей, не вставал на их пути к запретной территории. Значит, не зря говорится: «Легка дорога в ад».
        Живчик судорожно перебирал в уме известные данные о Поясе и не находил ничего ценного. «Щорса» всегда описывалась одними прилагательными - ужасающая, смертельная, губительная и так далее. Не было ни подробных рассказов выживших, ни толковых домыслов «сопричастных». Белое пятно на карте, а скорее даже - черная дыра. Нормальный человек сюда не сунется. Нормальный человек развернется и пойдет домой, в любимую палатку и теплую постель. Это ведь только когда возвращаться некуда, можно позволить себе быть отважным и безрассудным. Хотя даже бездомному совсем не хочется умирать…
        Впереди показались предупредительные столбы по обочинам дороги. Наспех прибитые таблички гласили: «Опасная зона! Проход запрещен!» Буднично и просто. Весь Екатеринбург можно утыкать подобными надписями, да и само Метро тоже. Человек нынче жертва, всего лишь маленькое звено в чьей-то пищевой цепочке. Нет ему покоя ни на земле, ни на небе, и даже недра отвергают его…
        - Почему мы остановились? - забеспокоился Иван.
        Живчик ничего не ответил, лишь боязливо поежился. Про себя же сын убежденного атеиста и коммуниста прошептал: «Прошу, не оставь нас в этот час…»
        Глава 10
        СНОВА В ИГРЕ
        Предупредительные надписи остались далеко за спиной - команда из двух безрассудных человек вступила на запретную территорию.
        Поначалу все казалось обычным и привычным - насколько обычной и привычной может быть для подземного жителя поверхность. Ночь жила по своим извечным законам - вокруг шла битва за выживание: сильные поедали слабых, хитрые убивали глупых, осторожные питались падалью, а безумные… безумным судьба дарила возможность стать и охотником, и жертвой.
        Живчик ощущал себя именно таким безумцем, бросающим вызов всем и каждому. Бескомпромиссным идиотом в логове неизведанного и оттого - страшного врага. Жаль, шансы на выживание обратны шальной храбрости и сумасшествию. Да и нет никакой храбрости, одна лишь безнадега - зато действительно сводящая с ума.
        Сохранившаяся табличка на полусгнившем деревянном бараке гласила: «Ул. 8 Марта, 173/1». Живчик в очередной раз искренне подивился странной фантазии предков, именовавших улицы датами в календаре. Да что там улицы, даже центральная площадь города была некогда названа в честь дремучего года, всю значимость которого помнят разве что глубокие старики. 1905… Пропасть «глубиной» почти в сто тридцать лет, целая эпоха, уместившая в себя падение трех империй… Два раза родина встала с колен, но теперь вставать стало некому и нечему, и через пару поколений даже название великой страны навсегда забудется, выветрится из памяти потомков.
        «Не о том думаешь», - зло прервал сам себя Федотов. Расслабляться не стоило: улица с утратившим значение наименованием была необычной: красивые высотные дома теснились с убогими двухэтажными «деревяшками», чей возраст наверняка приближался к пресловутому пятому году двадцатого столетия. В Ботаническом микрорайоне, являвшемся по меркам исчезнувшей цивилизации очень молодым, Косте такого нелепого смешения архитектур видеть не приходилось… «Где странности - жди беды» - железное сталкерское правило. В памятниках деревянного зодчества вполне могли обитать ильтыши - жутко неприятные создания, по странной прихоти природы являвшиеся не только «мясолюбами», но и «короедами».
        Неизвестность, ожидавшая друзей в Поясе Щорса, страшила значительно сильнее знакомых и неплохо изученных мутантов, однако и тем было вполне под силу прервать недолгое путешествие… А он, Живчик, отвечал теперь не только за себя, как это бывало почти во всех вылазках, но и за незрячего (временно, как надеялись оба), беспомощного на поверхности Ваньку.
        В уме немедленно всплыла жизнерадостная упрямица Света, за которую он также нес ответственность, только вот «не донес»… Погибла девчонка. А ведь это он, Костя, ее на погибель привел. Не останавливал, подначивал, будоражил девчачье воображение… Его вина. И самое ужасное - ничего, абсолютно ничего исправить уже нельзя… Значит, и груз на сердце - до конца жизни.
        «Хватит! Если сейчас не сосредоточиться - конец жизни наступит очень быстро», - отругал себя Константин. Потом крепче сжал автомат и ускорил шаг, не забывая крутить головой и осматривать окрестности.
        Постепенно шум истребительной и жестокой войны за каждый кусок мяса стихал, зверье куда-то исчезало, а мрачная местность становилась все пустыннее. Угрожающая и гнетущая тишина обволакивала, насмешливо заглядывая в лицо и потешаясь упрямой решимости идущих.
        «Смелее», - шептал обессилевший, замерший в чахлой листве придорожных деревьев ветер.
        «Не оглядывайся», - скрипела рама раскрытого настежь окна.
        «Вперед!» - подбадривали журчащие радиоактивной жижей водостоки.
        «Не останавливайся», - шелестел мусор под ногами.
        Когда до улицы Щорса оставалось не более пятидесяти метров, тьма сгустилась перед людьми, превратившись в тугой, неподатливый кисель. Живчик уперся в непроглядный черный туман и, как ни старался, не мог сделать ни шагу. Странный, невозможный барьер пугал и сбивал с толку.
        Как нелепо и глупо, решившись на отчаянный поход, застрять в самом начале! И тут…
        - Жди здесь, - внезапно сильным и уверенным голосом приказал незрячий Иван.
        Легко прошел сквозь темную пелену и исчез во мгле. Костя пытался что-то кричать другу, бежать следом - все напрасно. Туман пропустил лишь дозорного.
        Обескураженный Живчик задумчиво вышагивал вдоль невидимой преграды, иногда останавливаясь, чтобы вслушаться и всмотреться в непроницаемую враждебную черноту Пояса. Тщетно.
        Поведение Ивана поставило Федотова в тупик. Куда он отправился? Откуда знал, что сможет пройти? Почему вообще решился идти в полном одиночестве? Еще вчера слова «Ванька», «решительность» и «храбрость» представляли из себя полнейшие противоположности, а сегодня… Мальгин сильно изменился после подземелья. Конечно, смерть любимой его крепко перекорежила, а потом еще и изгнание с родной станции… Но было еще нечто, чего Живчик уловить не мог, и оттого чувствовал себя особенно неуютно.
        Когда Костя совсем было, отчаялся вновь увидеть товарища, отсутствовавшего уже более часа, Иван появился из ниоткуда, буквально прорезав плоть разделительного барьера. Он шел неверной походкой, слегка раскачиваясь из стороны в сторону, словно пьяный. Живчик бросился к нему и вдруг застыл на месте - Ваня хоть и двигался неуверенно, спотыкаясь и запинаясь на ровном месте, однако крупные препятствия обходил загодя.
        - Ты что, снял повязку?! Совсем рехнулся? Ослепнешь ведь!
        Мальгин рассеянно повернул голову в сторону кричащего товарища и очень медленно, с трудом подбирая слова, произнес:
        - Мы уходим… Здесь не пройти…
        Противогаз на его лице по-прежнему бугрился плотной, обернутой на несколько раз тряпкой. Он же не видел! Не видел?..

* * *
        Очень тяжелый и плотный воздух. Упирается, сопротивляется идущему, встает непроходимой стеной, однако ему не выдержать человеческого напора, ничего не противопоставить стремлению того, кто ищет…
        Шаг - упрямый, стремительный, еще один и еще, и вот уже завеса взрывается миллионом осколков и превращается в черный пепел, вихрем поднимающийся к небу. Иван не видел его, лишь извечная ночь шелестела крылами. Больше ничто не нарушало кладбищенскую тишь этого места - здесь царил покой, недоступный живым, не было движения и звука, не рождались слова и не умирал в муках их потаенный смысл.
        - Он достиг! - раздался ликующий, полный победного торжества вопль в голове дозорного. И тут же чужие голоса, болезненно нарушая сакральную тишину, обрушились со всех сторон:
        - Ему не место здесь… Уходи!
        - Он прошел, значит, достоин.
        - Он слаб, беспомощен и слеп!
        - Мидзару. Слепота - это дар. Судьба ведет его.
        - Уста человека пусты.
        - Ивадзару. Чтобы услышать, нужно перестать говорить.
        - Он глух, таким не под силу постичь предначертания.
        - Кикадзару. Не слышать лживого предначертания - суть мудрости.
        Внезапно многоголосица смолкла, оставив лишь одного говорящего:
        - Хозяйка, ты нарушила границу. Тебе не рады здесь. Уходи и забирай своего человека.
        Весомо, однозначно, словно приговор. В каждом слове скрытая мощь и неколебимая уверенность.
        Однако в ответ спокойное:
        - Мастер Вит, я пришла с миром и не хочу больше вражды. Этот мальчик должен пройти. Не препятствуй нам - я прошу.
        - Мне нет дела до твоих просьб. Уходите.
        Теперь Иван видел: вокруг него - тени, смутные и нечеткие. У них нет лиц и черт, всего лишь размытые, расплывчатые людские силуэты. Мальгин слышал биение давно остановившихся сердец и механически повторял чужие, не принадлежащие ему слова, порождавшие мертвенный трепет:
        - Я должен узреть Зеркало… я должен узреть Зеркало…
        Однако его монотонный речитатив грубо прервали:
        - Ты глуп. В твоих глазах - взгляд врага. В твои уши шепчет враг. В твоих устах - речи врага.
        - Я должен…
        - Иван Мальгин! В память о человеке, который значил гораздо больше своего никчемного потомка, я отпущу тебя живым. Это подарок. Воспользуйся им, пока не стало поздно.
        Странный разговор был окончен. Иван в полном одиночестве стоял посреди пустыря, окруженного остовами невысоких, полуразрушенных домов. Темная улица, которой никогда не коснется ни луч солнца, ни свет его бледной сестры. Лишь тени да искаженные отблески далекого сияния призрачных звезд.
        Резкий окрик развеял зыбкую магию иллюзорного мира:
        - Ты что, снял повязку?!
        - Здесь не пройти, - чужим голосом, пугая самого себя, прохрипел Иван.

* * *
        Генрих Станиславович улыбался. Искренне, широко, совершенно не скрываясь от окружающих. Те, в свою очередь, давно забыв, что генерал способен чему-то радоваться, жутко удивлялись, не замечая очевидных, в общем-то, причин для небывалого веселья.
        Вытянутые, смурные лица подчиненных, обычно навевавшие смертельную тоску или вызывавшие подозрения, сегодня смешили старика, заставляя уголки рта раздвигаться до совсем уж неприличной улыбки в тридцать два зуба.
        Нет, заговорщиков пока схватить не удалось. Выскочку Маркуса нейтрализовать и вздернуть тоже не вышло. Произошло кое-что получше. С захваченной спецназом Ботанической ему доставили обезболивающее! Мигрень отступила, и в голове теперь снова было тихо и ясно, как в поле после грозы.
        Вольф прошелся торжествующим взглядом по скучным физиономиям штабных офицеров. Есть, есть среди них иудушки. Есть те, кто уже продался залетному эмиссару, кто поверил в стоящую за ним могучую силу, кто готов продать старика Вольфа с потрохами. Да вот только успеют ли?
        «Да какие из них вояки, их мать! - почти без злобы выругался про себя седой генерал. - Горстка перепуганных, оплывших пенсионеров. Тусклые, тупенькие глазки, заплывшие от беспробудного пьянства, помятые, небрежно выбритые рожи с застывшим выражением покорного равнодушия… Им же ничего не надо! Оставь старперов в покое, и они спокойно допьются до столь желанных чертиков. Пятнадцать лет вынужденного одиночества в толпе себе подобных не пощадили практически никого… Некогда блестящие офицеры - будущее российской армии, ее честь и опора - все как один пребывают в скотском состоянии… И вот часть из них уже сговорилась с Красновым… Со щенком Маркусом… Может, и все… Но до поры до времени молчат… За что продались? За водку? За жратву? За обещания свободы? Нет, скорей уж за водку!»
        Но этот заговор, это ничего. Ничего. Самое главное, в нагрудном кармане лежало настоящее, бесценное сокровище - полная, без одной таблетки, упаковка обезболивающего, а извечная мигрень, наконец, отступила. Конечно, проклятая сука никуда не делась, лишь притаилась в ожидании, когда действие лекарства ослабеет, и путь к болевым центрам вновь будет открыт. Ничего… когда есть надежда, десяток невзрачных кругляшей, дарующих забытье, верное средство в вакуумной упаковке, даже неизлечимая болезнь становится всего лишь пугалом, надоедливой страшилкой, от которой легко отмахнуться.
        Чистый, незамутненный разум снова остр и резок, как в молодости. Ничто не мешает, не отвлекает, мысли принадлежат тебе одному, а сознание не разбивается на крошечные осколки, молящие о пощаде и вечном сне. Какая забытая, непередаваемая легкость и в уме, и теле! Будто и не было никогда его черного междулетья, его кошмара, казавшегося бесконечным.
        «Лихие годы минули, и я снова жив! Снова жив!»
        Генрих Станиславович окинул внимательным взглядом большую совещательную комнату. Почти двадцать человек напряженно ждали. Одни ловили каждый его жест и движение губ, вторые безучастно изучали несуществующие узоры на стене… Одни были ему еще верны, другие уже молились втихую на Маркуса…
        Годы в заточении переломили хребет и тем, и другим. И верные ему люди, и тайные его враги - никто тут не стоит и выеденного яйца. Все превратились в жвачных животных. Один Вольф ощущает себя тем, кем чувствовал раньше. Волком.
        …Когда стало понятно, что выхода на поверхность больше нет и самим на свободу не пробиться, все отреагировали по-разному. У разочарования и уныния великое множество форм: массовые суициды сменялись дикими оргиями, оргии переходили в многодневные молебны, а те неизменно заканчивались новыми самоубийствами и кровавыми погромами. Цикл безумия повторился бесчисленное множество раз, прежде чем пришло спасение, однако дожили до него далеко не все. Первыми рехнулись ушедшие в себя «тихони» и погрязшие в буйстве холерики, не нашедшие приложения кипучей энергии в замкнутом мире. Затем сдались творческие и ученые, не вынесшие бессмысленного существования. Следом наступила очередь энтузиастов-трудоголиков, упертых практиков и прожженных циников, лишившихся всякой основы и мотива для продолжения борьбы за выживание. Последними не выдержали философствующие индивиды и прочая привычная к пограничным состояниям разума братия.
        Сегодня за столом сидели исключительно военные и чинуши высоких рангов. Вот кто продемонстрировал удивительную выживаемость и приспосабливаемость к любым условиям. Неистребимые, словно тараканы! Потрепанные, израненные душой и пропитым телом, но сохраняющие видимость жизни…
        «Вас сгубило спасение. Пока не было смысла и цели, вы казались готовыми к движению. Но вот, наконец пришла пора действовать, а под чудом уцелевшим фасадом оказалась только труха да трупная гниль, и нет там никакой жизни - одна мерзко воняющая разложением и упадком видимость».
        И вот в этом-то болоте и завелись предатели… Стоило появиться кому-то более энергичному, более молодому, как они решили проводить Акеллу в последний путь… Ждут… Выжидают… Отравят? Придушат?
        Нет. Надо нанести удар первым. Пусть наугад. Пусть в невиновных. Неважно.
        Главное - показать сейчас, у кого власть. У кого в руках кнут. Тогда сомневающиеся, непримкнувшие поостерегутся принимать скоропалительные решения. А предатели - затаятся, а то и передумают.
        Значит, наугад? В голове Вольфа свистнул воображаемый хлыст, раскручиваясь…
        - Алексей Леонидович, - старик вкрадчивым голосом обратился к ближайшему «советнику». - Скажи, дорогой, а что у нас там, на фронтах делается?
        Захваченный врасплох полковник часто-часто заморгал, нахмурил и без того изрезанный глубокими морщинами лоб и потешно застыл с полуоткрытым ртом:
        - Эээ, товарищ генерал, ну, эээ…
        - Ты чего блеешь, идиотина?! - взревел вмиг впавший в амок старик. - Ты кадровый офицер, а мямлишь, как малолетняя проститутка! Если погоны жмут, да лишними звездами давят, - только намекни!.. Семеновых!
        - Я, товарищ генерал. - Из-за стола мгновенно вскочил побледневший майор.
        - Дырка от… сам знаешь, от чего. - Вольф злобно передразнил попавшего под горячую руку офицера. - Ты как выглядишь, офицер?! Едальник толком не побрит, мундир забыл об утюге. Ну-ка, покажи обувку. Давай, давай, пошевеливай костылями! Энергичней, я сказал. Ты, тварь мохноногая, почему ботинки не чистишь? В рядовые захотел? Ностальгия замучила? Так это мы быстро организуем! Правда, товарищ Крестьянинов?
        - Так точно, товарищ генерал!
        - Что точно?
        Капитан Крестьянинов отчаянно завращал перепуганными глазами, судорожно отыскивая нужный ответ. Однако пауза непростительно затянулась.
        - Кто нацепил тормозу капитанские погоны? - рявкнул грозный старик.
        Потрясенная совещательная комната хранила тяжелое молчание.
        - Та-ак. Все трое - немедленно сдать оружие дежурному офицеру. После чего самостоятельно следовать на гауптвахту и ожидать вынесения решения по дальнейшему прохождению воинской службы. Выполнять!
        Несчастная тройка поспешно, не оглядываясь и не пытаясь спорить, покинула роковой кабинет.
        - Продолжим, защитнички отечества? Повторяю вопрос: что у нас происходит на фронтах? Прошу вас, подполковник Филимонов.
        - Товарищ генерал, обе прилегающие к нам станции метрополитена взяты под контроль. Очаги сопротивления подавлены, вражеские лидеры либо содержатся под арестом, либо уничтожены.
        - Хорошо, Павел Николаевич, очень хорошо… А каким же образом осуществляется этот самый контроль?
        Подполковник на мгновение замялся, но тут же взял себя в руки:
        - На Ботанической находятся две группы нашего спецназа, на Чкаловской - представитель штаба.
        Вольф задумчиво потер подбородок:
        - На первой станции - несколько десятков наших человек, на второй - всего один? Интересно, интересно. А почему Бункер не прикрыт? Нас с вами кто охранять будет?!
        - Так ведь товарищ Краснов…
        - Посадский волколак тебе товарищ, а не Краснов! - вскипел генерал.
        - Есть отряд лейтенанта Никитиной, - мягко напомнил ему Валентин Пантелеевич - иссушенный, согнутый неподъемным грузом годов дед.
        Вольф глянул на него и смягчился. Точно, есть ведь Никитина со своими бой-бабами. Так себе охрана, конечно, против красновских головорезов может не потянуть, но все-таки… Все-таки… Ладно, допустим.
        - И кто же контролирует захваченные станции? - двинулся дальше Вольф.
        - Начстанции Ботанической определен Артур Шарифович Хайруллин, он же является исполняющим обязанности начальника Чкаловской, - быстро выпалил Филимонов.
        - Оп-па, как забавно! А кто определил представителя туземной станции на столь высокий и ответственный пост? И не разорвется ли жопа товарища Хайруллина от сидения сразу на двух удаленных друг от друга стульях?
        - М… М… Маркус, товарищ генерал…
        - Маркус?! Маркус?! А кто дал Маркусу полномочия назначать комендантов? С каких пор, а?! Вы что же это, гады?! Субординацию нарушать?! И что мне с этим вашим Шарфиком Артурычем делать?
        - Да убирать его пора бы, - лениво протянул лысоватый мужичок неопределенного возраста, остававшийся до сих пор безучастным. - Мавр свое дело сделал…
        - Ростислав Григорьевич, - перебил его Валентин Пантелеевич. - Ты и при «жизни» тонкостью маневра не отличался, а нынче совсем головой сдал. Генрих! - Теперь дед, не замечая недовольного фырканья лысого, обращался к генералу. - Ты уже проорался, или еще не весь пар на своих чурбанах выпустил? Предлагаю поговорить по делу, а разоблачением культа личности одного зарвавшегося солдафона займемся чуть позже.
        «Зарвавшийся солдафон» на миг успокоился. Может, показался ему заговор? Может, в самом деле - паранойя?
        - Ну, если культ оставим на потом, то я согласен. Вещай, Валентин Пантелеич!
        - Татарина с гнусным голосом сами трогать не будем. Нам одной обозленной Ботанической - за глаза, на всех спецназа не напасешься. Пусть чкалы пока радуются: напрягу я своих дипломатиков, верительные грамоты, красочные церемонии и прочие протокольные прыжки с ужимками обеспечим в лучшем виде. Власть должна быть признанной и легитимной. Параллельно же нужно осторожно поработать с недовольными, которых Артур от «царской» кормушки отодвинул.
        - Таких - пруд пруди, - согласно кивнул генерал.
        Валентин Пантелеевич, недовольный тем, что его перебили, сморщился, как вяленый помидор, и проворчал:
        - Таких по определению полно везде и всегда. Кормушка не безразмерная, а вот голодных рож вокруг - превеликое множество. Итак, обиженных негласно приласкаем, вооружим и, конечно, научим, куда это оружие направить.
        - Готовим мятеж обделенных?
        - Молодец, Ростислав, в твоем мозгу еще остались не пораженные денатуратом крошечные участочки серого вещества… Честолюбивый сын татарского народа должен сгинуть в пламени «карманной» революции.
        - А наш спецназ огнем и мечом восстановит пошатнувшийся «конституционный» режим?
        - Господи, Генрих! - устало прошипел старик. - Проговаривая вслух очевидные вещи, ты не выглядишь умнее. Последнему служаке ясно, что бунт подавим, зачинщиков казним, сопричастных накажем, а на престол в качестве вечного «временщика» посадим дуралея Ростика.
        - А что, исполняющий обязанности царя - неплохой карьерный рост! - заливисто захохотал Ростислав Григорьевич. - Мне нравится. Одного понять не могу: не слишком ли много чести для вонючей заштатной станции? Столько возни и ради чего?
        Дед что-то недовольно высказывал недалекому «Ростику», но генерал уже не слушал. Пантелеич на его стороне! Это даже не полдела - больше! Пантелеич - авторитет, и если он ворчит, но Вольфа поддерживает, остальные призадумаются, за кого играть…
        Итак! Белые фигуры сильно прорежены, их офицеры расколоты на два лагеря, лояльные - поражены безумием и слабостью, а пешки дезориентированы. Но король скинул с себя пелену боли и немощи.
        Теперь нужно два хода. Первым - очистить свои ряды. Перевешать предателей, взять все бразды в свои руки. А потом… Потом заново всмотреться в далекий неприятельский берег.
        Пятнадцать лет вынужденного мира окончены. После того как военная машина будет прочищена и смазана, офицеры докажут свою верность, бойцы пройдут тренировки, а старые союзники и новые вассалы будут призваны под знамена, неоконченная древняя война будет продолжена.
        Война до победного конца. Война на уничтожение.
        Генрих Станиславович улыбался.

* * *
        Странное путешествие Ивана через непроходимую границу Пояса Щорса никак не шло из головы младшего Федотова. Что это было? Как дозорный смог преодолеть барьер, недоступный ему, Живчику? Что увидел по ту сторону? Костя выспрашивал друга, но в ответ получал лишь неопределенное подергивание плечами и упрямое молчание. В лучшем случае: «Я ничего не помню».
        «Да что, черт возьми, с ним происходит?!» - безмолвно вопрошал себя растерянный и оттого злой Костик.
        Происходящее все больше напоминало дурной сон, от которого никак не удается проснуться. Нити событий, их бесконечная, бессмысленная череда переплетались в причудливый, невозможный клубок, а единственный верный союзник все глубже погружался в какой-то наркотический транс. Иван шел совершенно безучастно, не обращая внимания на надоедливого друга, мешающего… Впрочем, как и чему он мешает, Федотов понять был не в силах, Мальгин же упорно отмалчивался. Бесполезный поток пустых размышлений прервался Ванькиным еле различимым шипением:
        - Тихо! Стой!
        Дозорный застыл в предупреждающей позе, вскинув правую руку в красноречивом жесте. Он что-то почувствовал и теперь, казалось, напряженно всматривался в темную даль.
        - Живчик, ты слышишь?
        Костя отрицательно мотнул головой:
        - Что там?
        По своему новому, раздражающему обыкновению Мальгин ничего не ответил, лишь пристальней уставился вперед.
        Опасения Ивана оказались не напрасными - вскоре на пустыре показались смутные движущиеся тени. Они не скрываясь, без спешки приближались к людям и остановились только, когда до двуногих оставалось не более пятнадцати метров.
        Незваными гостями оказались небольшие зверьки, внешне походившие на доисторических броненосцев, изображения которых Живчик видел в старой иллюстрированной книге о животном мире Южной Америки. Вытянутые приземистые тушки так же покрывали толстые панцири из роговых пластинок, однако были и отличия: в местах сочленения пластин отчетливо проглядывались торчащие коротенькие отростки, больше всего, напоминающие присоски на щупальцах гигантского головоногого паука, нежно прозываемого в народе «Осьминожкой».
        Назывались зверюги довольно странно - «коптилками», «чернильницами» и «туманками». И если первое прозвище хоть как-то объяснялось жиденьким темноватым дымком, выделяемым ими при дыхании как раз через «дымоходы»-присоски, то происхождение «чернильницы» или «туманки» припомнить не удавалось.
        Около минуты броненосцы усиленно нюхали воздух, водя вытянутыми треугольными мордами из стороны в сторону и подслеповато таращась крошечными глазками-бусинками на двух застывших в ожидании людей. Затянувшуюся паузу нарушил самый длинномордый из них: вытянув некоторое подобие кожистых «губ» в комичную трубочку, он негромко, но отчетливо «прокрякал» нечто совершенно унылое и немелодичное. Оставшиеся твари отреагировали немедленно - задышали глубоко и шумно, словно кузнечные меха, и воздух вокруг них тут же потемнел. Причем чем дольше они дышали, тем непроглядней становилась окружающая тьма. В считаные секунды друзья оказались в плотной пелене абсолютно «чернильного» тумана.
        Мальгин открыл стрельбу из пистолета, видимо ориентируясь на обострившийся от вынужденной слепоты слух.
        - Ванька, ты их пулями не возьмешь, зато меня зацепишь! - закричал Живчик и от греха подальше кинулся наземь. Стрелять по броненосцам из «Макара» не было никакого смысла - во-первых, бесполезно, а во-вторых, опасность теперь исходила не от них. Припав ухом к земле, Федотов отчетливо различал топот множества ног или лап, стремительно приближавшихся к «туманности» со всех сторон.
        Кто же устроил им ловушку? Память, пробуксовывавшая под напором адреналина, бессильно выдавала бессвязную информацию, значение которой сводилось к банальному: «скоро здесь будет полным-полно зубастых, кровожадных хищников». Стая заурядных и не особо сильных гадов, неспособных ничего противопоставить человеку среди бела дня, легко одолеет их в этом непроглядном чернильном мареве…
        Стоп! Сознание уцепилось за какую-то малозначительную деталь… «„Туманки“… „манки“. Черт! Думай, голова, думай!»
        Совсем рядом с упомянутой выше головой чиркнула шальная пуля, и все мысли мгновенно покинули «опасное место», оказавшееся под дружеским огнем.
        Костя хотел заорать благим матом что-нибудь трехэтажное в адрес стрелка, и тут в мозгу, наконец совместились два понятия: «Туманка» и «огонь»! Сталкеры называли этот прием «противотуманкой». Конечно, на каждую мутагенную гадину найдется своя человеческая хитрость.
        Колесико зажигалки крутанулось с сочным, жизнеутверждающим хрустом. Рожденная на краткий миг искра полыхнула и превратилась в ослепительную звезду, пожравшую все окрест. Вспыхнувшие горючие «чернила» пощадили только людей в огнеупорных защитных костюмах, от остальных участников феерии остались лишь обгоревшие до костей тушки да уцелевшие в «жаровне» роговые пластинки, уже без всяких присосок.
        «Кто к нам с коптилкой придет, тот от коптилки и…» - засмеялся было довольный собой Живчик, но тут же осекся. Сквозь парящий от запредельной температуры воздух показалась неясная фигура исполинского роста. Пять, шесть… Сколько же в ней метров?
        Бой на пустыре близ границы Пояса Щорса только начинался.
        Глава 11
        В ГОСТЯХ У ДЯДЮШКИ АЙКА
        Когда Вольф остался наедине со своим старым другом и наставником Валентином Пантелеевичем Терентьевым, тот с ухмылкой заявил:
        - Вижу, наш залетный гость крепко взял тебя за…
        - Краснов? - перебил его Вольф. - Не страшно. Другое хуже, Пантелеич. Маркус выходит из-под контроля. Шушера подковерная оживилась, чувствую. Надо искать, выдергивать… А то не успеешь оглянуться, а они тут как тут.
        Терентьев нахмурился, всем своим видом демонстрируя осуждение:
        - Зря ты, горячая голова, своих чурбанов так напугал: если кто тебя и терпел еще, теперь побоятся. Сам же их к Краснову в объятия толкаешь!
        - Плевать. Пользы от них… Как враги они полезнее, нежели союзники. Пусть себе красновскую бригаду разлагают.
        Терентьев недовольно поджал губы:
        - Не мне тебя учить, но в такой ситуации разбрасываться людьми, даже самыми плохонькими, - глупо! Скоро каждая боеспособная единица будет на счету…
        Генерал покивал.
        - Ладно. Маркуса мы проработаем. Предателей вычислишь мне в ближайшие дни… Поговори с народом… Ну и списочек мне. А там разберемся. Надо думать, что потом делать будем. Сам понимаешь, Краснов сейчас на моем фоне хорошо выглядит: молодой, сильный. Варяг. С техникой, с людьми. А уж какая сила за ним стоит… Мне нужен план, Валентин. Чтобы людей расшевелить. Чтобы знали: я возвращаюсь. Бункер возвращается. Что ту войну мы не проиграли, а просто приостановили. Мне нужен весь этот город, Валентин. Для начала.
        Валентин Пантелеевич улыбнулся тихо и кивнул тоже.
        - Я пришлю тебе человечка. Он планы любит строить…

* * *
        Первым закричал Иван: «Это Князь Тишины! Не стой, бежим!»
        Дважды просить Живчика не пришлось, он схватил товарища под руку и потащил в противоположную от исполина сторону.
        Но побег закончился, не успев начаться. Не сделав и пару шагов, друзья застыли на месте - их мышцы странным образом одеревенели и отказались повиноваться. Так друзья и стояли двумя недвижимыми статуями посреди пустыря. Они пытались сопротивляться оцепенению, однако все было бесполезно. Разум пасовал перед непослушным телом, а бессилие порождало яростное, кипящее отчаяние.
        Гигант приближался. Парализованный Живчик не мог его видеть, огромная туша, прозванная другом «Князем Тишины», надвигалась со спины, но безразмерная тень уже легла на обреченных людей и с каждым шагом разрасталась, приобретая все более устрашающие черты. «Безголовый» силуэт искривленного, несимметричного тела, всего покрытого «пузырями» наростов, из которых торчали нитеобразные шевелящиеся отростки, с трудом различимые в отраженном лунном свете.
        «Что же это такое?!» - Федотов отчаянно перебирал в памяти образы монстров, виденных во плоти либо на сталкерских картинках. Такого «чуда» припомнить не удавалось… Конечно, переростки попадались на глаза очевидцам и даже нашли свое место в бестиарии: «Железобетонные» Титаны с одноименного района ЖБИ когда-то наводили ужас на всю восточную часть Екатеринбурга, Эльмашевские Истуканы сотрясали север в бесконечных стычках с «Малютами» из Березовского, а родной юго-запад содрогался при одном виде Шагающих Молотобойцев с Вторчермета. Однако «Князя» никто никогда не описывал и не зарисовывал…
        «Первооткрыватели фиговы! - тихо ругнулся Константин и сделал неутешительный вывод о фатальной природе открытия. - Видать, потому никто и не знает, что в живых ни одного свидетеля не осталось».
        Безрадостная мысль потонула к оглушительном вопле, раздавшемся прямо за спиной. И, к вящему ужасу людей, вопль был торжествующим.

* * *
        Генералу уже приходилось ранее видеть этого чрезмерно худого и непомерно высокого молодого человека. Нервный, не знающий куда деть длинные узловатые руки, Гринько не производил впечатления уверенного в себе человека, способного командовать и брать ответственность за других. Его бегающий, не останавливающийся на собеседнике взгляд жутко раздражал генерала, а сбивчивая речь только усиливала отторжение.
        «Стареет все-таки Валентин… Прислал какого-то очкастого недотепу. Маркус на этой доске - слон, не меньше. А Пантелеич мне против него какого-то коня предлагает. Дареного…» - поморщился Генрих Станиславович, шумным выдохом прерывая порядком утомивший пустословный монолог.
        - Вячеслав, давай-ка ближе к делу. Валентин Пантелеевич рекомендовал тебя в качестве аналитика в… назовем это «боевым отделом». Ты в курсе происходящего?
        Очкарик торопливо кивнул.
        - Тогда изложи в нескольких словах оперативную обстановку, - потребовал генерал.
        Гринько заметно оживился, видимо почувствовав себя в своей тарелке:
        - На Ботанической и Чкаловской все просто: можно маневрировать со способами удержания и продвижения наших интересов, но по большому счету это уже техника.
        - Ох, ты какой шустрый! - Старик искренне поразился. - Мы тут совещания собираем, головы ломаем, а у тебя «все просто». Не слишком ли поверхностно, молодой человек?
        Вячеслав на секунду смутился, но сумел быстро собраться:
        - Генрих Станиславович, обе станции уже отработаны. Слишком слабы, чтобы сопротивляться, слишком мелки, чтобы заострять на них внимание.
        - Продолжай, торопыга. - Костяшками пальцев Вольф выбивал по столу раздраженную «чечетку».
        - Ботаническая расположена рядом с наземной сырьевой базой, и это единственное ее достоинство. Впрочем, запасы сырья сильно истощены и скоро закончатся. Есть еще развитая энергосистема, но для нас она особого интереса не представляет, разве что в качестве «времянки». Чкаловская отвечает нашим задачам полнее. Немаловажный плюс - наличие крупной свинофермы и даже зачаточного сельского хозяйства. И если «ботаники» в основном паразитируют на супермаркетах и соседях, фактически ничего самостоятельно не производя, а лишь потребляя, то чкаловское население значительно более приспособлено к тяготам современной жизни. Это отличный плацдарм для…
        - Погоди, молодой. А ты в курсе, что твоя успешная Чкала полностью контролируется, как ты говоришь, «паразитом»? - Генрих насмешливо посмотрел на юного теоретика.
        - Товарищ генерал, сложившаяся система «реципиент-донор» изначально неустойчива! - азартно заявил Гринько и, не замечая собственной наглости, затараторил: - Превосходство носило временный характер, и мы присутствовали при совершенно закономерной развязке. Более жизнеспособная станция скинула гнет «разжиревшей», утратившей всяческую связь с реальностью соседки. Да, мы ускорили естественный процесс, возможно, послужили катализатором, но, положа руку на сердце, все случившееся произошло бы в будущем и без нашего участия. Просто повезло своевременно «всплыть» и бескровно, без расходования лишних ресурсов захватить обе станции!
        Генрих Станиславович, пропустив мимо ушей бестактный менторский тон молодого аналитика - к гражданским он по обыкновению относился снисходительно, уточнил:
        - Слава, поясни про неустойчивую систему. Не вижу здесь никакой очевидности.
        - Я поработал с накопленными у нас материалами по истории постъядерного метрополитена, - хвастливо заявил Гринько и тут же, опомнившись, горько добавил: - Благо времени было предостаточно… Так вот, свою независимость Чкаловская продала за доступ к энергосистеме «Дирижабля», от которой запитана Ботаническая. Плюс, на тот исторический момент времени Чкала стояла на грани вымирания из-за сильнейшего облучения своего водного источника. Начстанции Федотов с Ботаники тогда вовремя подсуетился, организовал подвоз воды, медикаментов, его спецы установили на фонящей скважине мощные фильтры - в обратную же сторону пошло оружие, боеприпасы, комплекты хим- и радзащиты. Когда станция имени Чкалова оказалась полностью санирована, ее арсеналы были полностью опустошены, а возможность самостоятельно подниматься на поверхность исчезла как данность. А без соответствующей экипировки и «огнестрела» на поверхности особо делать нечего…
        - Продолжай, - подбодрил заинтересованный генерал.
        - Да с этой парочкой, в принципе, все. Ботаническая села на шею спасенным соседям и нещадно эксплуатировала, выдавая драгоценное оружие и снаряжение очень дозировано, только для выполнения конкретных, четко очерченных задач: охраны подземных и внешних рубежей от мутантов, разведки поверхности, разграбления прилегающих супермаркетов и магазинов. Другое дело, что Чкаловская, несмотря на постоянный и бдительный контроль «старшей сестры», все же вооружалась, что-то пронося сверху, а что-то перекупая у продажных ботаников. Когда объявились мы, Чкала находилась в пяти минутах от полного и окончательного свержения нелепого и изрядно затянувшегося ига. Однако самое важное, товарищ генерал, ждет нас впереди.
        - Ну, Славик, удивляй. - Генрих Станиславович больше не скрывал интереса.
        - В дальнейшем следует вполне логичная и единственно возможная для развития экспансия. Как говорит товарищ Краснов…
        Генерал нахмурился:
        - Как говорит товарищ Краснов, мне неинтересно! Понял, шкет?! Ты варяга будешь слушать или своего генерала?!
        Гринько сдулся вроде:
        - Конечно, вас, товарищ генерал! Но вы-то ведь за экспансию тоже?
        - Я тоже! Но куда двигаться?! Большого Метро, как ты знаешь, давно больше нет… И благодаря кому, знаешь…
        - Генрих Станиславович! - В голосе Гринько вдруг звякнуло упрямство. - Но весь мир ведь не сдулся до размеров двух карликовых государств-станций! За Поясом Щорса есть жизнь, она не могла не сохраниться! Я почти всю свою жизнь просидел под землей, в замкнутом пространстве. И мне не хочется, чтобы только начавший открываться мир застрял на полпути. Две станции - это не столица Урала, а всего лишь маленькая частица огромного города. И мы после полутора десятилетий заточения должны получить нечто большее, чем жалкие крохи с барского стола. Екатеринбург обязан принадлежать нам! Не Краснову, не горстке случайно выживших, а нам! Бункеру!
        Генерал с одобрением смотрел на него, улыбаясь в душе. Хлюпик, а как говорит!
        - Брешешь! - для вида нахмурил брови Вольф. - Вот когда поймешь, как через Щорсу перейти, тогда и придешь. А пока вон отсюда, наполеонишко!
        Гринько пулей выскочил из кабинета, а Вольф потер руки.
        - Щенок… - довольно проворчал он.
        За Щорсой должна быть жизнь. В прошлой Большой Игре он не потерпел поражения. Просто игроки убрали доску на пятнадцать долгих лет. А теперь достали, отряхнули от пыли и продолжают с миттельшпиля.
        Как знать, может, Славик и не конь. Может, это пешка, которая дойдет однажды до противоположной стороны доски, чтобы стать ферзем.
        Генералу нужны такие фигуры.
        У него, старика Вольфа, тоже отчаянно чешутся руки довести начатое когда-то дело до конца. Вот только извечный привкус горечи, так остро ощущаемый до сих пор… Упущенная победа, обернувшаяся крахом. Сокрушительное поражение на финише. Ужасный удар, последствия которого ощущаются до сих пор…
        Было страшно, и Генрих не стеснялся признаться себе в слабости. Права на ошибку не было, как не было возможности отсидеться и принять «дары» безмятежной, спокойной старости. Ему не стоит тешить себя надеждой тихонечко скончаться в теплой кровати. Да и об этом ли он мечтал, когда поступал в военную академию? Или когда освобождал Цхинвал. Или… Усилием воли прервав нахлынувший поток воспоминаний, генерал тяжело поднялся из-за стола и неспешно принялся мерить кабинет шагами.
        «Если не ударить первым, Краснов возглавит операцию и приберет к своим загребущим рукам все. Значит, будем играть на опережение».

* * *
        Веки не слушались, отказываясь подниматься. Живчику хотелось выть от осознания собственной беспомощности, но даже такой роскоши позволить себе не мог - все тело застыло, превратившись в бездвижный монолит. Даже чувства, все пять органов, настороженно молчали, ничего не сообщая несчастному человеку. В этом новом, замкнутом на тишину, темноту и пустоту мире существовало лишь полнейшее, безграничное отчаяние. Паралич подчинил все человеческое существо своей абсолютной, единоличной власти. Оставалось только принять неизбежное да молить жестокосердную судьбу о… Впрочем, Федотов не желал ни легкой, ни мучительной, ни какой иной смерти, а потому продолжал сопротивляться, не давая сознанию окончательно помутиться и забыться летаргическим сном.
        «Может, я уже умер? - пронеслась странная, как будто чужая мысль. - Стоит перестать брыкаться, мучиться и все закончится? Мира вокруг больше нет, либо мне стало нечем его воспринимать… Наверное, это одно и то же…» Разум засыпал, оставался лишь страх и жалобно хнычущий инстинкт самосохранения, но голосок его с каждой секундой слабел.
        А потом родилось слово. Как ни вслушивался в него Костя, но так и не смог разобрать, пока оно не превратилось в надсадный хриплый смех. По ту сторону пустоты и смерти кто-то отчаянно веселился. Голос был неприятным, резким, зато казался человеческим, что немедленно возродило в душе почти утраченную надежду. Хотелось крикнуть неведомому пересмешнику, попросить о помощи, но язык словно пристыл к небу, отказываясь шевелиться. Сил не оставалось даже на мычание.
        - Ну вот, мои хорошие, поросяточки ненаглядные, - заворковал просмеявшийся невидимка. - Дядюшка Айк обязательно о вас позаботится! Надо же, какая хорошая, гладенькая кожа. Давненько такое сокровище не попадалось, а тут аж два отменных экземпляра зараз! Вот уж точно, великое небо сжалилось над грешником и прислало…
        Что прислало великое небо неведомому Дядюшке, осталось неизвестным, потому что в эту минуту где-то слева, совсем близко, застонал очнувшийся Ванька, и Айк мгновенно переключился на него.
        - Пришел в себя, касатик? Тц-ц-ц, ты чего так волнуешься? Лежи себе спокойно, отдыхай, наслаждайся минутками. Говорят, когда их остается очень мало, каждая секунда обретает весьма солидный вес и становится почти зримой. О смелый мальчик, поведай мне о тяжести часовой стрелки!
        Не услышав ответа, Дядюшка отрывисто хохотнул, но тут же поперхнулся смехом:
        - Да ты не так прост, как я погляжу… Что у тебя с мозгом? Там живет какая-то мерзопакостная сопротивлялка. Дядюшка Айк очень не любит неповиновения, а неожиданности так просто ненавидит. Ты же не хочешь огорчить добряка Айка? Ведь иначе наглеца ждет жестокое наказание. Но я против жестоких наказаний и средневековой жестокости, ведь с человеком договориться всегда можно, правда?
        Существо, называющее себя Айком, еще долго разговаривало с Иваном, упрекая в чем-то малопонятном и требуя чего-то невразумительного. Мелькнувшая было, надежда на счастливое избавление исчезла. Друзья находились в полной власти безумца.
        «Молодость, молодость… - внезапно раздалось над самым ухом, и Живчик вздрогнул. - На выводы скора, на размышления скудна».
        - Впрочем, насчет полной власти подмечено абсолютно верно, - кудахтающий голос Айка зазвучал с новыми, угрожающими нотками. - Так стоит ли оскорблять тех, кто волен делать с твоею жизнью все, что угодно?
        Как ни силился Костя ответить, ничего не выходило.
        - Молчите, юноша? - с издевательской укоризной проговорил голос. - Конечно, творческого человека каждый бездарь обидеть может, сумасшедшим обозвать или еще каким обидным словом. А этот сумасшедший, между тем, спас вас обоих от Антея Паралитика. Увел, что называется, прямо из-под носа людоеда, в желудочном соке которого пара глупцов могла бы уже битый час плескаться… Но человеческая благодарность, как и прежде, вещь весьма сомнительная и дивидендов не приносящая. - Айк безрадостно вздохнул, а потом вдруг с жаром добавил: - Дядюшка дал вам шанс на новую жизнь, а сколько еще всего подарит - не счесть! Только новую - с нуля, с чистого листа - жизнь нужно обязательно напитать смыслом. Глубинным, потаенным, сокрытым от лица обычных, серых людишек. Радуйтесь, я одарю вас и целью - истинной, единственной, настоящей. Все, что было в прошлом, - тлен, пустая трата сил, глупое прожигание бесценного времени. Впереди самое важное, самое главное - то, ради чего можно простить и забыть бесконечную тщету!
        Склонившись над Живчиком, безумец с силой затряс его, словно надеясь, что так его слова лучше дойдут до «облагодетельствованного»:
        - Ты! Пойдешь! Со мной! Твой друг с зеркальной головой стал бесполезен, сам себя отринув от великой Задачи и низвергнув до уровня пыли. Его удел - быть принесенным в жертву. По крайней мере, в его сожженных, слепых глазах я видел лишь отражение алтаря, залитого кровью. Что ж, желание гостя - закон! Но ты - другое дело, твое предназначение в служении высшим целям. Пойдем, я открою самую важную тайну в твоей не слишком долгой жизни. Истинное рождение произойдет всего через несколько минут, ты станешь иным, светлым воителем, справедливым и честным. Встань же, раскрой ленные очи и разомкни лживые уста, ибо пришло время приветствовать своего Господина!
        Не ощущая собственного тела, не чувствуя ничего, кроме изумления, Костя тяжело поднялся и широко раскрыл невидящие глаза, а губы помимо воли сложились в чужие слова:
        - Славься, Извечный Господин.
        - Я познакомлю тебя с братьями по оружию.
        - Спасибо, Извечный Господин.
        - Ступай за мной.
        - Слушаюсь, Извечный Господин.
        Живчик попытался зажать предательский рот, но тело жило отдельной жизнью, не замечая запертого в клетке из мяса и костей пленника. В глазах все плыло и двоилось, а взгляд не фокусировался, блуждая от одного непонятного объекта окружающей обстановки к другому. Но хуже было другое - взбунтовавшееся тело послушно шагало вслед невысокому и пока слабо различимому человеку, и как шагало! Далеко выкидывавший не гнущиеся в коленях ноги и неловко переваливающийся из стороны в сторону по совершенно немыслимой траектории, Костик напоминал сам себе куклу в руках не очень опытного кукловода. И в этот момент ему стало по-настоящему страшно.
        Словно поняв это, Дядюшка Айк демонстративно щелкнул пальцами, и Живчик застыл на полушаге с приподнятой правой ногой. Безумец захохотал:
        - А знаешь, ты сейчас похож на цаплю!
        Как же хотелось ответить, на кого похож этот сумасшедший оборванец, но наведенный паралич не оставлял шанса даже огрызнуться. Дядюшка прекратил смеяться, подошел вплотную к молодому человеку и зло всматривался тому прямо в глаза.
        - Слишком громко думаешь и слишком неучтиво, - прошипел он. - Так вот тебе небольшой урок вежливости! - С этими словами безумец с силой оттолкнул беспомощного Федотова.
        Заваливаясь назад, Живчик ощутил, как к его мышцам возвращается чувствительность, и торжествующе закричал, когда через секунду спину и затылок пронзила оглушительная боль от встречи с бетонным полом. А еще через мгновение тело вновь сковало незримыми путами - злобная тварь лишь подшутила над ним, показав свое пугающее превосходство!
        - Некоторые правила этикета нужно прямо-таки вколачивать в голову, - залился громким, каркающим смехом Дядюшка Айк.
        - Спасибо за урок, Извечный Господин. - Губы Живчика вновь сложились в чужие слова.
        - Встать! - резко скомандовал Айк. - Итак, твое второе имя - покорность! Твоя главная добродетель - послушание. Твоя вера - послушание. Твоя доблесть заключена в послушании, а мечты - лишь о верном служении Господину.
        - Да, Извечный Господин, я раб твой.
        - Хорошо, теперь смотри!
        Костя по команде повернул голову и уставился во мрак.
        Окружающее пространство проявлялось не сразу, глаза долго привыкали к темноте. Они находились посреди огромного, протянувшегося на многие десятки или даже сотни метров зале с высоким сводом. Как ни старался Живчик, он не мог разглядеть, где заканчивается это безразмерное помещение. Взору открылась лишь ближайшая боковая стена, грубо сложенная из неоштукатуренного кирпича, да за спиной ощущался вход.
        Зал не был пустым, наоборот, почти на всем его протяжении он был заполнен неровными вертикальными колоннами, установленными близко друг к другу на массивных постаментах и не достающими до потолка. Все они резко сужались к вершине, оканчиваясь шишкообразными наростами правильной формы.
        - Тебе нравится эта архитектурная композиция, мой юный раб?
        - Да, Извечный Господин, - помимо воли пробасил Живчик низким грудным голосом.
        «Господин, господин, господин…» - откликнулось эхо, как будто вторя ему сотней голосов.
        - Ты еще не понимаешь, но величие этого места и не нуждается в чьем-то мелочном осмыслении. Тебе уготовано стать частью неземного величия, еще одним кирпичиком в общем деле… Знакомься, - Дядюшка Айк указал на ближайшие колонны, - это мои первые воители. Вместе с ними мы начали наш великий поход.
        Тело Живчика пришло в движение и сделало несколько шагов к постаменту. Вблизи столбы оказались небрежно вылепленными статуями, каменными истуканами.
        - Глупые люди называли их Безликим патрулем, но разве они безлики? Посмотри, какие тонкие, живые черты, внимательные, пристальные глаза!
        Костя послушно вгляделся в лицо ближайшей статуи. Оно не было ни тонким, ни живым, но неправдоподобно широко раскрытые глаза смотрели с мольбой, безумным, безграничным отчаянием, и они… двигались! Живчик обомлел и весь сжался изнутри - перед ним стоял не бездушный болван из камня, а заживо замурованный в бетон человек!
        - Ага! - торжествующе воскликнул сумасшедший зодчий. - Истина открылась твоему куцему мозгу! Теперь ты обретешь новый дом и новых друзей… Гляди, это Федя Топырев по прозвищу Лиходей, в прошлом знатный сталкер с твоей Ботанической. Вот отважные воины с Чкаловской, а это гости издалека - Уралмаш, Машиностроителей, Проспект Космонавтов, и, наконец, родные и милые моему сердцу жители Площади. Когда-то они изгнали меня, отправили умирать на поверхность, но мне совсем не хотелось расставаться с жизнью. Пришлось выживать назло им всем. Это очень интересная, поучительная и длинная история, но у нас обоих будет вдоволь времени, чтобы все обсудить, ибо я подарю тебе вечность! Да, тела быстро истлевают, но сознание… Оно заключено в клетку, когда-то изобретенную мной. Мысль теряет свободу, но обретает бессмертие. Результат всей моей жизни… наивысший триумф и проклятье, порожденное черной завистью… Но я ничего и никого не забыл и воздам сторицей. Когда-нибудь моя армия пойдет в бой. Пояс Щорса не выдержит такой мощи и падет, дорога к Площади будет открыта. И тогда каждый заплатит по счетам… А пока, - Айк
остановился у пустого постамента и жестом указал на него Живчику, - прошу занимать свободные места. Небольшие цементные процедуры и…
        Договорить безумец не успел. Что-то мелькнуло у него за спиной, а спустя мгновение Дядюшка Айк словно подкошенный рухнул на землю. В ту же секунду оковы паралича пали, и Костя в изнеможении осел на постамент.
        - Как же ты вовремя, Ванька… - Живчик благодарно кивнул другу, стоящему над Айком и держащему в руках подобие деревянной палицы.
        Иван в неизменной повязке на глазах выглядел растерянным. Он нервно, незряче озирался по сторонам, что-то бессвязно бормоча себе под нос.
        Костя хотел спросить, как Мальгину удалось преодолеть наведенное оцепенение и вслепую обнаружить и вырубить инфернального маньяка, но тут он заметил тонкие ручейки крови, стекающей из-под повязки на щеки дозорного.
        - Ванька!
        - Тихо. - Иван предупреждающе поднял руку. - Я слышу… скоро здесь будет Князь Тишины. Надо уходить.
        - Но эту тварь надо добить! - истошно закричал Живчик, брезгливо поддевая носком ботинка бессознательное тело Дядюшки. - И столько людей… нужно всех освободить!
        Мальгин с удивлением «посмотрел» в сторону товарища и мотнул головой:
        - Здесь некого спасать, а с этим эмпатом нам не справиться. Надо уходить.
        Когда друзья покидали пределы проклятого зала, где-то вдалеке послышался грохот выламываемых ворот. Словно гигантский молот долбил по толстому листу железа, и тот неохотно поддавался, упираясь из последних сил.
        - Князь Тишины, - ни к кому не обращаясь, негромко сказал Иван, и сотни беззвучных, обреченных на вечное заточение голосов повторили в ужасе эти слова.
        Глава 12
        ПЕРЕВОРОТ
        Туннели: темные, одинаковые, нескончаемые. И пустые. Ни движения, ни крысиного писка, ни робкого ветерка.
        Два человека пробирались через их бесконечность. Они не знали, где находятся и куда идут, не знали, чего ждать от грядущего, на что надеяться. Зато прошлое не оставляло людей ни на миг, мучая горькой памятью, грозя не желающими растворяться в ушедшем опасностями.
        Живчик не знал, преследует ли их сумасшедший эмпат или злобный Князь Тишины, но задерживаться даже на привал или недолгий сон не хотел, да и не мог. Отчаянные, полные животного, адского ужаса глаза живых статуй стояли у него перед взором и не желали исчезать. Сотни обреченных на кошмарное безвременье пленников… А ведь он даже не попробовал им помочь, малодушно поверив Мальгину. Пусть Ванька и друг, пусть он спас его, но на другой чаше весов было столько судеб, безвинно приговоренных к вечным мукам!
        - Почему этот упырь называл тебя зеркальным? - невпопад спросил Костя, хоть как-то пытаясь освободиться из-под гнета воспоминаний.
        Иван равнодушно пожал плечами:
        - Не знаю… Я постоянно чувствовал, что он пытается проникнуть мне в голову, но не может. А когда увел тебя туда, в проклятый зал, мое тело постепенно перебороло оцепенение. У этого человека… У этого нелюдя не было абсолютной власти надо мной…
        Живчик задумался:
        - Безмозглая гарпия легко окрутила тебя, а могучий Хозяин Безликого Дозора, одолевший стольких абсолютно разных людей, не смог?
        Мальгин не ответил.
        - Ванька! - не выдержал Федотов. - Да что с тобой такое творится?! Я понимаю, ты убиваешься по Свете, но сейчас не время для траура! Мы должны выживать - оба, вместе! Не надо замыкаться, расскажи, что происходит, и я помогу, черт тебя дери! Помогу!
        Дозорный остановился и, никуда не глядя, нехорошо ровным голосом произнес:
        - Я снимал повязку… Знаешь, она больше не нужна. Думаю… думаю, я ослеп.
        - Но ты же сам нашел и вырубил Айка, какое, на фиг, «ослеп»?!
        Ивана затрясло, он старался держаться, но…
        - Ничего не вижу, Костик, вообще ничего. Даже света. И голова все время болит, словно от шума, голосов чьих-то… А когда страшно становится или совсем невмоготу и понимаешь, что сорвешься в следующий миг, словно подхватывает тебя кто-то и ведет. Не за руку, не за собой, а просто расчищая путь и указывая. Устал я, Костик, очень сильно устал. Ты не мучай меня, ладно? Нет никаких ответов…

* * *
        Вольф пристально вглядывался в лицо вновь вызванного Гринько.
        - Итак, некто Вячеслав Аркадьевич Гринько жаждал экспансии, рвался на свободу из душного подземелья, чтобы покорить поверхность. Закостеневшие старперы чуть было не подрезали молодому соколу крылья. Однако вовремя опомнились и решили поддержать инициативу, идущую с самых низов, дать юному поколению шанс показать себя и осуществить все мечты! Посему, мой друг, принимай поздравления: тебе выпала огромная честь оказаться в авангарде великого похода к Большому Метро. Будешь планировать наступательную операцию!
        Ошалевший от нечаянной радости Славик сначала побледнел, затем лицо его пошло багровыми пятнами, а губы растянулись в улыбке.
        - Но и это еще не все. Планирование операции будет не отстраненно-теоретическим, а самым что ни на есть прикладным, то есть полевым.
        Гринько не успел осознать всей угрозы, скрытой в последней фразе, потому продолжал с глуповатым видом улыбаться.
        - Я не совсем понимаю, Генрих Станиславович…
        - Как? - Генерал делано удивился. - Такой умный, такой талантливый и не понимаешь? Тогда распахни пошире уши! - Голос Вольфа внезапно переменился, из него исчезли елейные нотки, а их место занял режущий металл. - Лично мной собрана разведгруппа, состоящая исключительно из доверенных лиц. Тебе сказочно повезло попасть в круг этих людей. Задача группы: проникнуть за внешний периметр Пояса Щорса. Пробраться в Большое Метро. Наладить контакт с нашими старыми союзниками на западных станциях. Договориться с ними о том, чтобы они встали под наши знамена. Потому что нам нужны преданные солдаты - в случае, если придется… Если придется напомнить Краснову, где его место.
        - Так значит, товарищу Краснову…
        - Товарищ Краснов должен ни слухом, ни духом о нашей операции! - рявкнул генерал. - Экспансия и покорение города будет осуществляться силами Бункера и наших союзников с западных станций! Точка! И ты отправишься через пояс Щорса, чтобы обеспечить выполнение операции! Командует лейтенант Никитина.
        - Но… но… - до парня, кажется, только дошел смысл генеральского приказа, - я же не сталкер! И не солдат! Я н-не могу на поверхность… Как же улица Щорса? Он же непроходимая!
        Вольф снова оскалился улыбке:
        - Вот мы и подошли к сути. Головастик, или, если тебе угодно, мозг группы, отвечает за навигацию. Помнишь такое древнее слово? Правильно, за прокладку безопасного маршрута. У тебя есть целые сутки для подготовки плюс неограниченный доступ к архивам. Дерзай, молодежь!
        - Генрих Станиславович! - почти вскричал Гринько. - Но я предполагал, что мы форсируем Пояс на вертолете Краснова, а не…
        Нервы в очередной раз подвели старого военного, и он заорал не своим голосом:
        - Какой, на хрен, вертолет, какой, на хрен, Краснов?! Ты, мозг на палочке, головой вообще, что ли, не думаешь?! Валя, кого ты мне в аналитики подсунул? Откуда вообще такие дауны берутся?! - Подскочив к бледному, как смерть, Славику, Вольф грозно прорычал: - Думай, башка чугунная, что несешь!
        - Я в-все понял, Г-генрих С-станиславович! Операция тайная, Краснов и его люди не должны ничего знать, - выпалил теряющий остатки самообладания и сил аналитик.
        - Ма-ла-дец, - шепотом, по слогам, произнес генерал и извлек из кобуры пистолет. По телу молодого человека прошла судорога, а когда холодный ствол коснулся виска, из глаз брызнули слезы.
        - П-пожалуйста, н-не н-надо, Генрих С-станиславович! П-пожа-луйста…
        Старик плавно взвел курок и плотоядно ухмыльнулся:
        - Я смотрю, ты в случае опасности ловчее соображать начинаешь? Хочешь, прикажу всегда тебя под прицелом держать? - Вольф цедил каждое слово, почти прижавшись к уху несчастного аналитика. - Тебя бодрит холод металла, приставленного к виску, да? Хочешь почувствовать дыхание железа? Не бойся, только кивни.
        Указательный палец генерала лег на курок и очень осторожно, буквально на миллиметр вдавил его.
        - Слышишь, как бьется стальное сердце? Не надо обманывать старика, ты слышишь. Оно сейчас замерло в ожидании, в предвкушении! Оно жаждет собрать смертельный урожай, нужно только нажать немного сильнее.
        Палец на спусковом крючке сдвинулся еще чуть-чуть.
        - Ты чувствуешь, Славик? Чувствуешь его голод? Его нетерпение? Его дрожь? А ведь оружие нельзя мучить голодом, нельзя испытывать его терпение слишком долго! Хотя откуда тебе, штатскому, знать о таком? А вот я - человек военный, мы с оружием одной крови, у нас сердце бьется в такт. Ты должен меня понять и простить. - И генерал вжал курок до упора. Раздался щелчок, показавшийся Гринько оглушительным. Спустя мгновение молодой аналитик рухнул в обморок.
        - Баба. Тряпка и баба, - презрительно заключил Вольф, убирая в кобуру незаряженный пистолет.
        - А ты - старый идиот! - не выдержал Валентин Пантелеевич. - Все тешишь себя мыслями, что на западных станциях еще кто-то жив? Веришь, что помнят тебя? Что ждут? Что ты свистнешь - а они сразу и примчатся?
        - Верю, - твердо сказал Вольф. - Ждут и помнят. Меня, Валентин, забыть не получится.
        Гринько дернулся и тихонько застонал.

* * *
        - Костик, где мы? И куда мы идем? - разорвал затянувшуюся тишину негромкий, почему-то охрипший голос Ивана.
        Живчик ответил не сразу, а ответив, говорил медленно, будто подбирая слова:
        - Что случилось после нападения Князя, мне неизвестно - попросту отрубился. Я не знаю, как мы оказались у Дядюшки этого несчастного, - он сказал, что отбил нас у гиганта, но так ли это на самом деле… Да и не важно, по большому счету. Главное, что местонахождение его обиталища - один сплошной секрет, поэтому куда мы движемся - тоже непонятно. Еще и компас сошел с ума - стрелка тупо наматывает круги вокруг оси.
        Иван никак не отреагировал на услышанное, вновь погрузившись в изматывающее молчание.
        Косте безумно хотелось сказать что-нибудь ободряющее, внушающее оптимизм, хотя бы и самую отъявленную ложь или бессмыслицу, лишь бы избежать гнетущей, давящей на сознание тишины. Однако Ваня внезапно заговорил первым:
        - Знаешь, я много думал в последнее время над твоими словами… Что мы навсегда заперты в аду, и единственный путь - все ниже и ниже.
        Федотов попытался вспомнить подробности той безрадостной беседы, которая, как сейчас оказалось, происходила чуть не в земном раю - на свободной и по-своему счастливой Ботанической. Но подробности разговора упорно ускользали из памяти, слишком уж абстрактной и отвлеченной была его тема.
        - Живчик, а что находится ниже ада?
        Костя замялся, не ожидая подобного интереса:
        - Ну… насколько я помню, в Библии есть указание, что нижним пределом является Геенна огненная.
        - И что там?
        - Там? Там уже ничего, только огонь… Душам остается лишь гореть в этом вечном огне, без надежды на прощение и вознесение.
        - А мы?
        - Что мы? - не понял Федотов.
        Мрачный, совершенно неуместный сейчас диалог начинал раздражать его, но предаваться в тишине собственным безрадостным мыслям было намного хуже.
        - У нас… есть надежда?
        Костя подавил порыв ляпнуть бездумные «да», «конечно», «а как же иначе?». На что лично он, Федотов Константин, надеется? Куда стремится? Что ждет от будущего, когда все прошлое - любимое, дорогое прошлое - полыхает погребальным костром? Когда за спиной лишь пустота, да и в сердце тоже, а ведет его лишь элементарный инстинкт самосохранения? Глупый и лживый ответ. Что тогда? Ответственность за жизнь друга? Стоит ли себя идеализировать…
        - Нет у нас никакой надежды, Ванька. Одно упрямство, жажда мести и крови. Злоба и ярость. Лютая злоба и отчаянная ярость.
        Иван задумался, а затем без всякого выражения произнес:
        - Завидую я тебе. Потому что сам не ощущаю ни-че-го. Одного хочу, чтобы быстрее все закончилось. Без разницы, как, лишь бы поскорее.
        Живчик с трудом сдержал стон. «Бедный парень, разве он заслужил такое…» Костя пытался представить, каково это - лишиться всего в жизни, ослепнуть и остаться запертым в клетке из боли и невыносимой памяти. Он не осуждал друга за слабость - разве самому удалось бы не сломаться? Но вслух сказал:
        - Не надо так, Ваня. Разве Светик хотела бы видеть тебя таким? А что сказал бы дед? Он от рака умирал, мучился жутко, а тебя, да и всех нас, кто его любил, успокаивал, к мужеству призывал! Разве мы теперь вправе… Мы покуда живы, и жизнь свою так просто не отдадим. Так что заканчивай ты с этими пораженческими настроениями.
        Но Мальгин, казалось, его не слышал.
        - Впереди что-то очень-очень плохое, - прошептал он. - Темное. Ждущее. Голодное.
        Повязка на глазах Ивана вновь намокла и побагровела, а по щекам заструились тоненькие кровавые ручейки.
        Живчик выругался про себя, извлек из вещмешка кусочек ткани и энергичными, злыми движениями быстро протер лицо товарища, при этом приговаривая:
        - Все они тут ненасытные и совсем не светлые. Прорвемся, дозорный! Нет у нас с тобой другого выхода…
        - Ты что-нибудь слышишь? - спустя какое-то время обратился Живчик к Ивану.
        Тот обреченно пожал плечами:
        - Не переставая, постоянно. Даже во сне.
        Костя недоуменно хмыкнул и, оставив друга в покое, приложился ухом к бетонному полу. Ему чудился шелестящий, отрывистый звук, доносящийся оттуда-то из глубины туннелей.
        «Может, подземная река?» - попытался успокоить себя он. Получилось не очень убедительно. Шум то нарастал, приближаясь, то надолго смолкал, но обязательно появлялся вновь. Последние полчаса Живчик не выпускал из напряженных рук свой верный, успокаивающий и придающий сил АК, но, вопреки обыкновению, помогало это слабо: страх неизвестности вчистую переигрывал холодную и расчетливую веру в непогрешимость всесильного оружия.
        После продолжительной и довольно крутой дуги туннель вывел друзей на абсолютно прямой участок пути - мощный фонарик Живчика никак не мог нащупать противоположного конца коридора, и это немного успокаивало - значит, неведомый враг не сможет подкрасться незамеченным или выскочить из-за поворота. В это время Иван что-то отрывисто прошептал, испугав и без того шарахающегося от каждого звука Костю.
        - Ч-что? Что ты сказал?
        Мальгин одними губами произнес:
        - Уроборос.
        Живчик, разозлившись на несущего невнятности товарища, хотел было переспросить, как темнота вдалеке пришла в движение, и послышался знакомый пугающий шелест. А Иван больше не шептал, он кричал, без устали повторяя:
        - Уроборос! Уроборос! Уроборос!
        Федотов тоже орал, в отчаянье, пытаясь вырвать свою руку из насмерть сжавшейся кисти друга. Живчик значительно превосходил Ивана в силе и физической подготовке, но сейчас именно худосочный, никогда не отличавшийся особенной статью и мощью мальчишка тащил его за собой, увлекая навстречу взбесившейся, ожившей тьме.
        - Уроборос! Уроборос! Уроборос!

* * *
        - Давайте-ка, други, выпьем трофейного коньячку. Как раз для такого случая берег. - Генрих Станиславович с видом радушного хозяина наполнил три хрустальных рюмочки резко пахнущей жидкостью.
        До сих пор пребывающий в прострации Гринько покорно принял подношение и механическим движением опрокинул драгоценный алкоголь себе в горло.
        - Молодца! - похвалил Вольф. - Даже не поморщился. Но ты все равно закуси, закуси. Лимончика, к сожалению, сохранить не удалось, но вот шоколадку для хорошего человека не пожалею.
        Валентин Пантелеевич с осуждением смотрел на седого генерала. Давным-давно он учил прямолинейного и не лезущего за словом в карман офицера искусству дипломатии, в том числе технике «плохой-хороший». Правда эта ролевая разводка была рассчитана на двух человек, а его бывший ученик умудрялся соединить оба сценария в себе одном - когда успешно, а когда и топорно, как произошло с беднягой Славиком. С другой стороны, Гринько уже потихоньку приходил в себя и даже смотрел на своего мучителя без откровенной ненависти и желания немедленно растерзать на кусочки. Значит, перспективному, но пока не сильно искушенному во взрослых игрищах подопечному Терентьева достаточно и такой грубой халтуры. «Над мальчишкой еще работать и работать…»
        Вольф, разгадав мысли престарелого наставника, виновато улыбнулся ему. Мол, «Извини, Пантелеич, но зачем тратить лишние силы, если и так вполне сгодится?», и тут же озорно подмигнул: «Не переживай, научим твоего сосунка уму-разуму».
        Валентин Пантелеевич демонстративно проигнорировал пантомиму и с кислой физиономией пригубил свою порцию коньяка.
        - Ты кушай, кушай шоколадку, Славик, - ворковал над юношей отчаянно веселящийся Генрих. - Мозгам, особенно молодым и не замшелым, оно очень даже потребно. Кушай, и зла на меня, старика, не держи. Каюсь, погорячился… Сейчас еще по одной выпьем, за дружбу и мир между поколениями, а потом беги в архив, там в спецхран с Ботаники как раз доставили личные бумаги коменданта Федотова. Надеюсь, нужные ответы в них найдутся. А вечером заходи без всяких стеснений ко мне: найденное обсудим, обнаруженное посмотрим, ну и выпьем опять-таки.
        Гринько предпочел надолго не задерживаться, торопливо, без видимого удовольствия сжевал крохотную плитку настоящего «доисторического» шоколада и, вежливо попрощавшись, стремительно выскочил из кабинета.
        Оставшись наедине, Вольф немедленно отбросил показное веселье и с задумчивым видом уселся напротив Терентьева:
        - Придется идти ва-банк.
        - Генрих, зачем ты тащишь мальчишку на поверхность? От него там не будет никакого проку, одна обуза.
        Генерал скрестил руки на груди:
        - Время… Время поджимает страшно… Мы больше не можем ждать: сегодня я встречаюсь с Красновым. Вернее, это он желает со мной встретиться. О чем разговор, не знаю. Но предположения - нехорошие. Может попросить подвинуться.
        - А что с первой твоей группой, вышли они на связь?
        Вольф нахмурился и отрицательно мотнул седой головой:
        - Пока тишь, да гладь, да Божья благодать… Не знаю я, что с ними. Поэтому Гринько к западным станциям и отправляю… Если сейчас начнется… Кого я против Краснова выставлю? Ростика? Тебя? Славика твоего?
        - А кого ты сейчас посылаешь на смерть? Бабий отряд амазонок? Я, конечно, видел «НикитУ» в действии, она молодец, боевая девка, но всего лишь девка! И не забывай, остальные далеко не так хороши. Еще и Славика похоронить хочешь.
        - Валентин, - казалось, Вольф спокойно воспринял критику и поток обвинений, но внимательный наблюдатель мог заметить вздувшуюся венку, бешено пульсирующую на виске, и недобрый прищур пристально уставившихся на собеседника глаз, - скоро грянет буря. Я чувствую. Краснов готовит мне на замену эту холеную сволочь, Маркуса. На две захваченные станции посадит татарина. Подтянет еще силы - и Екатеринбург в его руках. Если мы до западных станций не доберемся первыми, через неделю он их известит, что я скончался от инфаркта, и приберет их к своим рукам без единого выстрела. И все. Все, понимаешь?!
        - А если нет за Щорсой никого? Если нет никаких западных союзников? - покачал головой Валентин.
        - Должны быть. А если нет… - Вольф пожевал. - Тогда, Валентин, нам с тобой лучше самим повеситься.

* * *
        - Ванька, отпусти, придурок! Чего ты творишь, сумасшедший?!
        Казалось, они ускоряются с каждым шагом, летя навстречу смерти. И Живчик по-прежнему не мог сопротивляться безумному стремлению своего товарища, влекущего их на заклание неизбежно приближающейся тьме, что клубилась и извивалась в лучах бешено скачущего фонарика, закрепленного на автомате Кости. С каждым метром, с каждым мгновением она сгущалась, обретая форму, становясь осязаемой… Когда до нее оставалось не более тридцати шагов, стали видны огромные поблескивающие в отсветах глаза и широко раскрытая пасть, из которой смертельным жалом торчал раздвоенный язык.
        «Уроборос - вечный змей! - Понимание пришло и вырвалось оглушительным, невозможным воплем ужаса, что разъял уста Живчика. - Гигантская мифологическая рептилия, пожирающая…» Но память подернулось пеленой отчаяния, сокрыв от Кости подробности древней сказки. От страха, сокрушающего, испепеляющего чувства, которому покорны все разумные существа на несчастной планете Земля, у Кости подкосились ноги, он запнулся на ровном месте и упал. Однако Мальгин словно не заметил падения друга - нисколько не сбавляя темпа и волоча захлебывающегося криком Живчика по полу туннеля, дозорный изо всех сил рвался вперед.
        Время прервало свой бег и застыло, явив готовящемуся к смерти Федотову поразительную, наполненную сокрушительным ужасом картину: посреди широкого туннеля застыла голова гигантского гада. Пасть его была так широко разинута, что полностью скрывала глаза и тело чудовища, зато огромные клыки с прозрачными, поблескивающими в свете фонаря каплями яда на концах, его тонкий, длинный и острый язык виднелись до отвращения ясно.
        Когда стремительно сокращающееся расстояние до монстра превратилось в жалкую полудюжину метров, этот смертоносный язык с молниеносной скоростью ударил по людям, рассекая воздух, подобно бичу.
        Костя хотел заорать, но подавился криком, хотел кинуть в небо, сокрытое многометровой твердью земли, прощальную молитву, но не успел - время вновь сорвалось с цепи и, наверстывая упущенное, бросилось вскачь.

* * *
        Вольф рывком вскрыл упаковку с обезболивающим и торопливо извлек спасительную таблетку. Голова трещала, и неотступная мигрень каждую секунду могла заявиться с незваным визитом.
        Разговор с Красновым, мягко говоря, не получился. Короткий, не дольше пяти минут, раздраженный диалог быстро перерос в поток обвинений в адрес спасенных и лично их главы - в трусости, невыполнении прямых обязанностей и даже вредительстве. И генерал не сдержался, в крайне ультимативной форме предложив буйному «варягу» скатать гербовую бумажку с чрезвычайными полномочиями в трубочку и спрятать у себя в самой глубокой и непроглядной сокровенности, после чего валить, откуда пришел. Словом, и без того изначально пошедшая не так, как планировалось, беседа мгновенно вышла из-под контроля, а уж ее феерический финал… «Не стоило, конечно, бить этого напыщенного козла, но как же приятно сейчас ноют соскучившиеся по хорошему мордобою кулаки…»
        Запив таблетку нескромным, весьма продолжительным глотком коньяка, старик откинулся в глубоком кресле и попытался расслабиться. Не удалось… Тогда он склонился над селектором, щелкнул кнопку с фамилией «Терентьев» и произнес:
        - Валентин Пантелеич! Не откажи в любезности, зайди ко мне.
        Уже через минуту тяжелая деревянная дверь безо всякого стука широко распахнулась, однако вместо ожидаемого Терентьева на пороге показалась запыхавшаяся, тяжело дышащая Катя Никитина по прозвищу Никита.
        - Товарищ генерал! Люди Краснова… и часть примкнувших к ним перебежчиков… разоружили охрану арсенала… и захватили все его содержимое, - борясь со сбившимся дыханием, начала девушка и тут же, отринув армейские условности, торопливо затараторила: - Генрих Станиславович, их около двадцати, все вооружены. Идут сюда. Ваши помощники и замы арестованы. Пытавшиеся оказать сопротивление - убиты. Времени нет!
        Из-за спины Никиты послышался крепкий матерок и излюбленное терентьевское: «Доигрались, вашу мать!»
        - Вашу мать… - эхом повторил Вольф.
        Глава 13
        ДОРОГА ВНИЗ
        Живчик так и не понял, как Ивану удалось уклониться от языка сказочной рептилии, но смертоносное жало пронзило пустоту, даже не зацепив никого из людей. А через мгновение мальчишка… исчез! Только что бежал, тащя за собой нещадно обдирающего колени Федотова, и вдруг пропал, растворился в темноте.
        Не успел Костя ахнуть от удивления, как Ванька, никогда особо не отличавшийся силой, высунувшись из неприметного лаза в стене, резко подхватил его и выдернул из-под удара вновь атаковавшего языка.
        Живчик ошалело вертел головой, силясь разглядеть, где он находится, и понять, как им удалось спастись. Фонарик выхватывал лишь небольшой кусок низко нависающего потолка и на невысказанный вопрос ответа не давал. Однако змея бесилась где-то совсем рядом, отыскивая внезапно исчезнувших жертв, а значит, расслабляться не стоило. Костя вскочил на ноги и тут же споткнулся обо что-то мягкое. На полу, прислонившись к стенке, сидел Мальгин. Иван никак не отреагировал на неловкость Живчика - потратив уйму сил на безумный спурт, он потерял сознание. Все лицо его было бурым от крови, и промокшая насквозь повязка терялась на страшном фоне.
        - Ванька, очнись! Ванечка! - Пытаясь растолкать товарища, Федотов понял, что звуки за спиной стихли, и наступала полнейшая, могильная тишина, та, что страшнее любого шума. Живчик крутанулся на сто восемьдесят градусов и, быстро стабилизировав руками трясущийся фонарик, навел его в темноту перед собой. Проделав короткий путь всего лишь в пару метров, луч уперся в нечто блестящее, отражающее свет, словно зеркало… Огромный блюдцеобразный глаз змея!
        Чудище победно взревело, и глаз исчез из ярко очерченного фонарем круга, сменившись клыкастой пастью. Упругий и тяжелый, словно стенобитный таран, язык врезался в грудь Живчика и отбросил того далеко назад, сильно приложив о землю. Моля самого себя не потерять сознание от боли, тот тяжело поднялся, шатаясь, подхватил Ивана и проволок несколько метров, прежде чем змей поразил его вновь. Второй удар отправил Костю в нокаут.
        Боль увела его по ту сторону сознания, но она же и вернула. Возвращение получилось страшным. Живчику казалось, что все его кости не просто сломаны, а перемолоты в пыль, грудная клетка, превращенная в сплошной клубок нервных окончаний, словно побывала под многотонным прессом, сплющилась, не давая легким дышать, а сердцу биться. Каждый вдох или выдох сопровождался оглушительной, нечеловеческой мукой. Даже стоны и мольбы о помощи застревали в горле, не в силах преодолеть болевой барьер. Сквозь мутную, кровавую пелену, окутавшую слезящиеся глаза, мелькал призрачный, расплывчатый силуэт. До Кости доносился чей-то очень знакомый голос, он спрашивал, просил, кричал и даже угрожал, но слова терялись в тумане, разбивались на звуки и превращались в протяжную, вибрирующую тишину. А потом в плечо вошло длинное, тонкое жало, и мир покачнулся в последний раз, чтобы через мгновенье исчезнуть окончательно.

* * *
        Первым в себя пришел Терентьев.
        - Пошли! - не терпящим возражений голосом приказал он.
        - Куда?! - тут же вскинулась Никитина. - Здесь отличная огневая точка, оба прохода идеально простреливаются. Мы можем долго…
        - Не можем, - зло перебил старик и быстрым шагом направился к книжному шкафу, бурча под нос: «Бабы - они и есть бабы!»
        - Генрих, - Терентьев обернулся, демонстративно не глядя на амазонку, - хотел я тебе перед смертью маленький секретик своего бывшего кабинета раскрыть, вот сегодня самый, что ни на есть удобный случай подвернулся.
        Валентин Пантелеевич раскрыл стеклянные створки шкафа и принял совершенно неподобающую для ситуации и своего преклонного возраста позу. Широко раскинув руки, он поднял правую ногу и, отчаянно шатаясь на единственной опоре, навалился на книги таким образом, что руки его вдавили книги на верхней полке, а колено уперлось в корешок какого-то широченного фолианта на нижней. За стенкой раздался приглушенный металлический лязг и отчетливый вой сервопривода. Шкаф задрожал, потом резко дернулся, словно преодолевая значительное сопротивление, и с шумом отъехал на несколько десятков сантиметров вбок, обнажая узкий темный проход.
        - Ну, это просто подло! - со смехом вскричал Вольф, первым бросаясь во тьму. - Я же все книги перебрал-передергал, но чтобы сразу три, да еще и цаплей…
        Когда вся компания оказалась за пределами кабинета, а дверь в тайник вернулась на законное место, Генрих Станиславович укоризненно погрозил старому наставнику пальцем:
        - Хотел я в коньячок слабительного подмешать, чтобы неизвестного расхитителя алкоголя наконец наказать, но, на твое счастье, наш нечистый на руку врач все запасы давно распродал. Да и пожалел я престарелого друга-выпивоху.
        Терентьев виновато, хоть и несколько театрально потупился:
        - Грешен… Каюсь. Осознаю. Исправлюсь. Считай это платой за аренду некогда моего «царственного» кабинета.
        - Ну а папочку мою с материалами по Первой войне и о Хранилище зачем умыкнул?
        Валентин Пантелеевич энергично замотал головой:
        - Нечего на заслуженных пенсионеров напраслину возводить, чего не брал, того не…
        Никитина наконец не выдержала и заторопила препирающихся стариков:
        - Нужно уходить, как можно быстрей!
        Терентьев посмотрел на молодую поспешницу и пробурчал:
        - Помнится, минуту назад кто-то предлагал героически отстреливаться до последнего патрона… Никакого уважения и благодарности от недорослей!
        Вольф, меж тем, прислушивался к своим ощущениям. То, чего он опасался и со страхом ждал многие годы, свершилось. «Акелла промахнулся» и тут же был свергнут молодым и удачливым «волкодавом». Наверняка в эти минуты по его - теперь уже тоже бывшему - кабинету рыскают вооруженные «красновцы», засовывая любопытные носы в каждую щелочку. И все равно, горечи не было. Равно как и ярости, бешенства или разочарования. То, что он поймал за руку воровавшего коньяк Валентина, подарило гораздо больше эмоций, нежели вооруженный переворот, устроенный залетным варягом.
        Неужели он вдруг перегорел? Так долго цеплялся за власть, а под конец сдулся, сдался без боя? Нет, генерал слишком привык оставлять последнее слово за собой, да и поздновато меняться. Он пока не представлял, что будет делать через десять минут, куда поведет свою куцую, нелепую группу, состоящую из двух стариков и юной девицы. Знал только одно: пока Генрих Вольф жив, бороться он не перестанет. Не на того товарищ Краснов напал…
        Терентьев пообещал, что доставит их в схрон с оружием и экипировкой, а затем покажет путь на поверхность. На этом ближайшие жизненные планы генерала заканчивались. Что делать на враждебной поверхности? Куда податься в новом, совершенно изменившемся за пятнадцать лет мире? Но даже в безнадежной ситуации надо закончить то, что другим оказалось не под силу…
        - Катя, - позвал Генрих Станиславович воительницу, идущую замыкавшей: узкий коридорчик позволял перемещаться исключительно колонной по одному.
        - Слушаю, товарищ генерал! - Взволнованная девушка уже пришла в себя и вернулась к уставной форме обращения к старшим по званию. Вольф отметил этот факт с удовлетворением и про себя похвалил смышленую и обычно выдержанную девчонку.
        - Товарищ лейтенант, находится ли кто-нибудь из наших людей на поверхности?
        - Вверенная мне разведгруппа сейчас отрабатывает на земле программу прорыва через зону повышенной радиоактивной опасности. Расчетное время возвращения группы с тренировки - около полутора часов. Если мы уложимся в это время…
        - Молодец, - одобрительно кивнул генерал, и девчонка довольно зарделась.
        Вооруженная группа на поверхности, все еще абсолютно лояльная Вольфу, являлась далеко не самым малым везением.
        - Какова численность группы?
        Никита отрапортовала:
        - Пять рядовых и один сержант, товарищ генерал.
        - Все бабы? - вмешался нахмуренный Валентин Пантелеевич.
        - Так точно!
        «Похоронная команда», - поморщился Терентьев, но вслух ничего не сказал.
        А уже через пять минут блужданий по туннелям он сидел в углу оружейной комнаты и молча смотрел на увлеченных железными игрушками Генриха и Катю. Оба с удовольствием «примеряли» различные модели оружия, передергивали затворы, доставали обоймы, будто забыв о подлом перевороте, высланной им вслед погоне и о бабской разведгруппе, возвращающейся с тренировки в подземелье. Однако Терентьев не торопил генерала и его подчиненную. «Пусть резвятся!» - решил он. Тем более что в тайном арсенале было собрано «вражеское» натовское оружие, многие модели которого даже пожилой вояка Генрих держал в руках впервые. А вот Валентин любил «фашистский», как он его сам называл, огнестрел больше родных «калашей» и «Макаров», потому и собрал весьма неплохую коллекцию.
        Давным-давно, когда подземный комплекс только строился, Валентин надеялся, что этим стволам никогда не суждено стрелять… какая непростительная наивность. Но тогда он был молод, горяч, увлечен и даже представить себе не мог, что однажды подземелью суждено спасти его, заодно лишив неба, свободы, памяти. Теперь же пришла пора расстаться с последней ценностью. «Хотя какая это ценность… дряхлая и никому не нужная, даже самому себе».
        Мысли путались. Старик пытался вспомнить лица жены и их единственного сына. Но лиц не было, лишь имена, Галя и Максимка, да пустота вместо сердца, да черная дыра воспоминаний. В тот день он послал за ними вертолет, уже понимая, что не успеть, но… И гермоворота закрылись, разделив жизнь на до и после.
        Когда время вышло, он сам приказал запечатать Бункер. Нельзя поставить под угрозу жизни сотен людей в обмен на крошечный шанс всего лишь для двоих, пусть и самых любимых человечков. Тот Терентьев свято верил в это и не колебался ни секунды. «Идиот… пустоголовый идиот…» Много позже сумасшедший, полностью двинувшийся от пьянства радист рассказывал, что Ми-8 кружил над убежищем минут пятнадцать и без остановки запрашивал разрешения…
        Нельзя верить сумасшедшим, иначе рехнешься сам… Если не знать, не думать, не вспоминать, то можно как-то жить, дышать, верить… Однако скоро они придут за ним, и что он сможет сказать в свое оправдание?
        - Валя, что с тобой?
        Терентьев не заметил, как к нему подошел не на шутку испуганный Вольф.
        - Все нормально, Генрих, просто задумался. Извини.
        - Мы слегка подразорили твой схрон. Молодежь соблазнилась заморским М-16, а я не побрезговал одним фрицевским пистолетиком, надеюсь, ты не в обиде? Себе возьмешь что-нибудь?
        Терентьев отрицательно покачал головой и тут же посоветовал:
        - Радзащиту лучше надеть здесь, дальше начинаются совсем узенькие туннельчики, там будет не развернуться.
        - Кстати, - встрепенулся Генрих, - а что с мальчишкой? С Гринько этим перепуганным?
        - Кто его в спецхране найдет? Да и кому он нужен? Вот выпровожу вас, потом постараюсь и его наверх вывести. Главное, дождитесь парня… Ну, вам пора. - Валентин Пантелеевич первым протянул руку. Долгих прощаний он не любил.
        - Может, передумаешь? - Ответ был хорошо известен Вольфу заранее, но глупый вопрос вырвался сам собой.
        - Ты же в курсе: Терентьев решений не меняет. - Старик пытался отшутиться, но губы его мелко подрагивали.
        - В курсе, Валя, в курсе, но…
        - Ты прекрасно понимаешь - поверхность убьет меня на раз. Мне там долго не протянуть. Попартизаню покуда здесь, в своем любимом и уютном подземелье. А там, глядишь, и ты с триумфом вернешься родной Бункер отвоевывать.
        Вольф не принял руку старого товарища. Откинув ее в сторону, он крепко обнял Терентьева, несколько раз несильно похлопав по спине.
        - Удачи тебе.
        - И тебе…
        Оба знали, что видятся в последний раз.
        Первой в вентиляционный ход залезла Никита, Вольф последовал за ней. Когда его фигура исчезла было в металлическом коробе и Терентьев развернулся, чтобы уйти, сверху показалась голова генерала.
        - Валя, давно хотел спросить… Почему ты тогда отрекся от престола в мою пользу?
        - Не хотел быть свергнутым. Тобой.
        - Я так и думал… Чутье никогда тебя не подводило.

* * *
        - Сколько… сколько меня не было?
        - Ты провалялся в отключке часа три. Наверное, я с дозировкой перемудрил. Но колоть уколы вслепую - не самое простое занятие. Как себя чувствуешь?
        Живчик осторожно притронулся рукой к груди и тут же зашипел от боли:
        - Вот ведь гребаная змеюка!
        - Значит, уже лучше, - со смехом сказал Иван. - Раньше ни говорить, ни ругаться не мог - хрипел только.
        - А где этот гад… ползучий?
        - Не бойся, мы ушли техническими туннелями - они слишком узкие для него…
        Морщась и ежесекундно чертыхаясь, Костя с трудом приподнялся на локтях:
        - Как же все болит, кошмар!
        Немного отдышавшись, он поискал глазами друга, однако кругом царила непроницаемая темнота и ориентироваться приходилось исключительно по голосу.
        - Откуда ты мог знать, - глядя в черное никуда, спросил Живчик, - что там будет технический туннель? Мы ведь успели в последнюю секунду! Ты ведь никогда здесь не был и уверял, что понятия не имеешь, где мы находимся!
        В голосе Ивана чувствовались усталость и безразличие:
        - Я и сейчас не имею… Костя, что ты хочешь услышать?
        - Правду!
        - Нет никакой правды, я уже говорил… Услышал в голове слово это дурацкое, «Уроборос», - впервые услышал! - и почему-то стало жутко до чертиков. А потом вдруг четко и абсолютно ясно осознал, что путь к спасению всего один и находится он прямо под носом у чудовища. Вот и все. Ни прибавить, ни убавить.
        Живчик разочарованно махнул рукой и менторским тоном заявил:
        - Уроборос - это змей такой, из древних мифов, из тех, что задолго До были… Есть сказки и в наше время, что видели или слышали о нем. Мол, что-то важное он охраняет. Нет, постой, как-то не так…
        Федотов наморщил лоб и несколько секунд безмолвно шевелил губами.
        - Точно, я читал! Правда, книжка оказалась впоследствии липовой - подделкой под более старые записи, сделанные еще до окончания Первой войны. Но, тем не менее, Уроборос там упоминается. Автор уверяет, что на востоке, где-то в районе Втузгородка, действовала секта Всемирного Змея - так Уроборос по-другому прозывается. По их верованиям, Змей защищает выживший мир от того, что сам же охраняет! Уроборос всегда изображается в виде кольца - кусающим или пожирающим свой хвост, и сектанты были уверены, что внутри этого кольца Окончательное Зло, Последний Апокалипсис, что наконец добьет остатки человечества. И только Уроборос до поры до времени сможет ему противостоять. Интересная теория?
        - Я не люблю теории. Твой змей совсем не выглядел защитником человечества, да и хвост свой в зубах не держал.
        - Не надо путать символическое и фактическое, - разгорячился Костя. - И потом, ты не видишь главного. Мы прорвались через Уробороса? Так сделай очевидный вывод, где мы и куда направляемся…
        - Мы внутри кольца?
        - Именно, Ваня, именно! И значит, направляемся напрямик к Окончательному Злу.
        - Предлагаешь повернуть обратно?
        - Ни за что! По мне, так большего зла, чем этот глист «всемирный», во всем Метро не сыскать!
        - Ванька, а почему мы идем в темноте? Где мой фонарик?
        - Потерялся фонарик. Скажи спасибо своему Уроборосу ненаглядному.
        - У тебя в вещмешке был запасной.
        - Вещмешок остался примерно там же, где и фонарь.
        Живчик рукой нащупал друга и потянул к себе:
        - Значит, нам придется вернуться, Ваня. Пара слепцов - это слишком много для команды из двух человек.
        Иван наклонился к другу совсем близко и прошептал чужим, хриплым голосом, выделяя каждое слово:
        - Я. Поведу. Нас. Путь. Открыт. Я. Вижу. Верь.
        Костя от неожиданности вздрогнул и попытался отпрянуть, однако дозорный лишь сильнее схватился за него и медленно, отчетливо выговорил:
        - Мидзару. Кикадзару. Ивадзару.
        Федотова бросило в холодный пот. Из закрытых бурой повязкой глаз Ивана текли кровавые слезы, оставляя на щеках темные следы. Его губы, обильно омытые соленой жидкостью, раз за разом складывались в безмолвный крик: «Помоги!!!»

* * *
        Два изломанных судьбой человека, ведомые отчаяньем и неизвестностью, шли темными, лишенными света туннелями. Страх гнал и направлял их, подобно горной реке, увлекающей своим течением все, что попадается на ее стремительном пути. Пленники чужих страстей, они безвольно брели чужими дорогами, не ведая, где и когда утеряли свои…
        Люди молчали, не нарушая тишину запретного для живых места. Лишь крепче держались друг за друга, совершая неверные, робкие шаги в невидимую, но настойчиво зовущую пропасть…
        За их спинами оставался кровавый след, привлекая все новых и новых хищников, отрезая пути отхода. Однако точка невозврата была давно пройдена, и прошлое превращалось в прах, разрывая в клочья воспоминания и надежды, обращая в пепел мечты и сокровенные желания, умерщвляя могильным холодом и тленом веру…
        Даже не ведающий жалости Всемирный Змей оплакивал обреченных, невольно нарушивших несокрушимые до времени границы…
        Та, что жила бесконечным ожиданием, затаилась, растворилась в вечной темноте, обернувшись покрывалом из тишины и безмолвия. Незримый таймер включился, и минутная стрелка, нарушая законы вселенной, двинулась противосолонь, отмерив людям последние часы.
        Глава 14
        В КОЛЬЦЕ
        Дорога во тьме казалась нескончаемой. Здесь не было метров, минут и секунд - все превратилось в бессмысленное движение без цели и причины, без начала и конца. Даже мысли, метавшиеся в страхе, замерли и лишь безвольно отсчитывали шаги, навевая благословенную дрему.
        - Ваня, я больше не могу. Мы черт знает сколько времени без сна. Давай сделаем привал.
        - Здесь нельзя спать, - упрямо, раз за разом, повторял дозорный. - Ты можешь не проснуться.
        Но однажды, когда миновали тысячи лет, а за спиной остались миллионы километров, Иван ничего не ответил, и обессиленный Костя повалился на землю, заснув прежде, чем достиг пола.
        Счетчик Гейгера отчаянно пищал, словно пытаясь отговорить самонадеянного человека от глупой выходки.
        Воздух вокруг сгустился, сделался ощутимым и неподатливым. Преодолевая его сопротивление, Мальгин двинулся вперед, пытаясь не слышать навязчивого писка. «Гейгер» взвыл последний раз и, захлебнувшись, наконец сдался. Его светящееся зеленым глазом электронное табло потухло, а миниатюрный динамик умолк, не нарушая тишину даже треском.
        Каждый шаг давался Ивану с трудом, и иногда начинало казаться, что само пространство противится его отчаянному походу в запретные пределы. Но вскоре воздух сделался обычным, прозрачным и незаметным, и идти стало значительно легче.
        Ваня вспоминал… Деда, такого разного - веселого и строгого, вечно занятого и готового отдать всего себя обожаемому внуку… Свету - смешливую упрямицу с невозможным характером. Родную Ботаническую - спокойную, уютную, надежную.
        Затем память о счастливых днях подернулась тьмой, и он увидел истощенного, бледного, слабо шевелящего губами дедушку, Светика с мертвым взглядом пустых глаз, строй вражеских солдат, исчезающих в недрах обреченной станции…
        Картинки проносились перед взором в безумном калейдоскопе, мгновенно сменяя друг друга: прыгающие на Живчика волколаки, гигантский властелин неба с нелепым прозвищем «дятел», остовы сгоревших в ядерном пожаре «дрезин», котлован, ведущий к «распечатанному» подземелью, стреляющий в Свету блондин… Коварная гарпия, ужасающий Князь Тишины, сумасшедший Дядюшка Айк, невообразимый Уроборос - они возникали на миг и тут же исчезали в неведомых уголках памяти. И только жертвенный алтарь из причудливых снов пылал негасимым огнем… Он манил, звал, не давал покоя.
        Из небытия во всех деталях возник недавний разговор, видимый отстраненно, будто со стороны.
        - Возле Пояса Щорса, - начал Иван, - у меня было очень странное видение… Там я услышал про Алтарь для героя. Мне кажется, это что-то смутно знакомое…
        - Твой дед рассказывал нам про него, но тогда ты был совсем еще маленьким и вряд ли можешь что-нибудь помнить.
        - А ты?
        Живчик нахмурился:
        - Тогда слово «аллегория» было мне неизвестно, но Алтарь всегда казался именно аллегорией. Чем-то не существующим на самом деле, просто символом.
        Старший Мальгин был верующим человеком. Религия на Ботанике запрещена издавна, ты знаешь, но с твоим дедом никто из большевиков предпочитал не связываться, тем более мой отец, всегда уважавший его - правда, совсем за другие качества. Так вот, понятие «искупление» в его речах звучало не раз и не два, потому Алтарь все считали его идеей фикс.
        - Так что за Алтарь-то? - не выдержал Иван.
        - Будешь перебивать, вообще ничего рассказывать не буду. - Костя сделал вид, что обиделся. - Он утверждал, что у каждой эпохи, у каждого народа есть свой герой - человек с чистой душой. Он принимает на себя грехи других, всходит на Алтарь и приносит себя в жертву во спасение всех остальных - и праведных, и подлых, без разбора. Такие жертвенные спасители были во все времена - твой дед смеялся, что даже коммунисты со своим выдуманным Матросовым не остались в стороне от этой идеи.
        Александр Евгеньевич надеялся, однажды свой спаситель появится и у Метро…
        - А где этот Алтарь? - опять не сдержался на удивление любопытный дозорный.
        Живчик надул щеки и тяжело, с шумом выдохнул:
        - Ты издеваешься или совсем не слушаешь? Важен не сам алтарь, он находится внутри у каждого человека - в сердце, в голове, в душе - где угодно, а тот, кто способен на него взойти. Не струсить, не предать себя и других в последнюю минуту, не взмолиться о пощаде, выпрашивая судьбу поспокойнее.
        По растерянному виду друга Косте стало совершенно очевидно, что речь своей разъяснительной цели не достигла.
        - Хорошо, - смилостивился он. - По слухам, Алтарь может быть укрыт как раз в Поясе, но достичь его способен лишь «чистый помыслами светлый разумом», ну и прочий бред в таком роде. Нас с тобой, похоже, завернули уже на дальнем подходе, видать, совсем рожами не вышли. Теперь успокоился, герой?
        Тогда Иван ничего не ответил другу, но он и не успокоился. Выкинуть из головы непонятное видение было выше его сил. Закрыть ослепшие, истекающие кровью глаза и видеть хищное пламя, сжирающее чье-то умирающее в страшных конвульсиях тело… Вот только открыть глаза и перестать видеть никак не получалось.
        Огонь ждал его. Ваня со всей обреченностью понял: никакого добровольного восхождения не будет. Все решено другими и задолго до него… Потому что нет того очищающего, искупляющего алтаря, что придумал утративший веру дед, есть лишь жертвенник неизвестному беспощадному идолу, собирающему урожай из человеческих жизней.
        «Ты не прав. - В мыслях возник грустно улыбающийся дедушка. - Я никогда не терял веры… Очень скоро она понадобится и тебе».
        - Помоги! - прошептал Иван в пустоту. Но никто его не услышал.

* * *
        Туннель озарился нервным красным мерцанием аварийного освещения, выхватив из подземного мрака покрытый трещинами низкий свод. Он нависал прямо над головой, и Ваня немедленно почувствовал приближение своей ненавистной спутницы - клаустрофобии.
        Призрачный свет не облегчил путь идущему. Неистовая, сумасшедшая игра теней порождала причудливые, пугающие образы. Иван замечал колеблющиеся силуэты, принимающие самые невозможные формы, чудились ему и движения, совершаемые неизвестно кем, исчезающим с первым же новым всполохом.
        Мальгину хотелось спросить, видит ли Живчик все это, но каждый раз что-то останавливало его, и безмолвное шествие в окружении загадочных световых аномалий продолжалось. А потом одна из теней превратилась в замершую, бездвижно стоящую фигуру человека, облаченного в защитный костюм. Мерцание мешало рассмотреть детали, но ее реальность была несомненной. Иван с криком «Смотри!» быстро обернулся к Живчику и обнаружил наконец, что давно остался один… Один на один со ждущим в дальнем конце туннеля сталкером.
        Сердце, пережившее, кажется, все страхи безжалостного мира, предательски сжалось. Дыхание сбилось и обернулось стоном, полным горечи и боли. Как же так, в самую тяжелую минуту…
        Выбора не оставалось - дорога ждала его. Ждал и погрузившийся в безмолвие сталкер… Бездвижная фигура, лишенная намека на жизнь.
        Когда Иван на деревенеющих, неверных ногах преодолел разделяющие их двадцать метров, ничего не произошло. Человеческая фигура, вблизи оказавшаяся каменным изваянием с надетым на голову настоящим противогазом, пошевелиться и не могла. Рука сама потянулась, чтобы стянуть резиновую маску, но тут же отдернулась - воспоминания о зале Дядюшки Айка были еще свежи. Представив, как по ту сторону окуляров бешено вращаются вылезающие из орбит безумные глаза, Иван торопливо отбежал прочь от истукана и несся вперед до тех пор, пока одинокое изваяние не скрылось за поворотом.
        Но передышка выдалась недолгой: уже следующий переход таил в себе новую опасность - прямо посреди туннеля, припав на одно колено, стояла женщина. Ее лица, спрятанного под дыхательной маской, тоже не было видно, а половую принадлежность выдала лишь одежда, да по-девичьи хрупкое телосложение. Она смотрела прямо на Ивана, и от этого холодного, «стеклянного» взгляда ужас пробирал до самых костей. Узкий коридор не позволял обойти женщину стороной, поэтому обливающемуся потом Мальгину приходилось буквально вжиматься в стену, чтобы не коснуться страшного изваяния. Одно неловкое движение, и юноша неосторожно задел руку статуи, после чего та немедленно обрушилась вниз с каменным грохотом.
        Иван истошно закричал - на миг ему показалось, что голова женщины встрепенулось от длительной спячки и медленно, с недоумением повернулась в его сторону. Крик сорвался на визг. Сходящий с ума дозорный со всей мочи рванул прочь от невозможного наваждения, при этом окончательно повалив изваяние наземь.
        Бегущий Ваня не видел, как оно превратилась в крошку и пыль, зато прекрасно слышал, как за спиной, неотступно преследуя его, раздавались гулкие глухие удары и неприятный скрежет металла о бетон. Когда сдерживать вырывающееся из груди сердце стало невозможно, юноша бросил короткий взгляд через плечо и обомлел: за ним катилась голова женщины, затянутая в противогаз, и при каждом обороте билась торчащим фильтром о пол. Ноги юноши подкосились, и он бессильно распластался по земле. Что-то - к своему ужасу Иван прекрасно знал, что - ткнулось ему в бок.
        Сознание мутилось, а тело не слушалось. Хотелось умереть прямо здесь. Ничего не видеть и не слышать, не чувствовать и не думать. Лишь бы не быть, не ощущать укоризненного молчания каменных истуканов… Они приближались… со всех сторон… они искали, они охотились, им нужна была жертва. Живая. Он.
        Следующие три статуи он расстрелял издалека - истратил кучу патронов, но проложил себе безопасный путь. Хрупкие создания разлетались под пулями каменной крошкой и исчезали в непроглядной, медленно оседающей пыли. На четвертой статуе пистолет лишь издал металлический «клац» и замолчал. Обойма была безнадежно пуста.
        Превозмогая себя и не отрывая напряженного взгляда от невзрачной, невысокой фигуры, Иван вновь пробирался «по стеночке». Вблизи тщедушная фигура оказалась стариком в ободранной, превратившейся в хлам одежде - длинном дырявом балахоне, оканчивавшемся внушительным капюшоном, полностью скрывающим лицо. Непонятно было, есть ли хоть что-нибудь за кромешной темнотой. Дозорный не знал, почему решил, что перед ним именно старик, - возможно потому, что тот держал в руках кривой толстый посох, больше подобающий пожилым людям.
        В лучах аварийного освещения казалось, что длинный, свободный плащ постоянно находится в движении, колеблется на несуществующем ветру. А бесформенный провал капюшона - неотрывно следит за Иваном, незаметно поворачиваясь ему вслед.
        Окончательно нервы измученного Мальгина сдали, когда дорогу перегородили сразу пять или шесть истуканов, наряженных в одежду простых караванщиков, причем подземных. Гражданская одежда и никакой защиты, лишь неизменные противогазы на лицах. Они смотрели и ждали…
        Иван сел на холодный пол и заплакал без слез. Опустошенные глаза больше не рождали соленую влагу, и от этого было только тяжелей. Его грудь содрогалась, а все тело била жестокая дрожь. Сил не оставалось совсем. Ни надежды, ни желания бороться, ни-че-го. Пустота, которая победила.
        Но он все же встал и, не чувствуя рук и ног, да и вообще самого себя, прошел, продрался сквозь плотно сомкнутые ряды страшных созданий. Они хватали его, цеплялись мертвыми пальцами и рассыпались в прах. А Иван шел - это был его последний бросок, за которым либо смерть и забытье, либо…
        Мерцание участилось, и освещение уподобилось стробоскопу. Вспышки режущего красного цвета становились все ярче и сменяли друг друга со все нарастающей скоростью. Рябь во вновь зрячих глазах стала невыносимой, и Ваня прикрыл их. Однако темноты не было: стены вокруг исчезли, и юноша оказался посреди освещенной мягким и ласкающим солнцем лужайки. Он сидел в деревянной беседке, столько раз виденной на старой, утерявшей цвет фотографии, а напротив него… дед, улыбающийся и спокойный. Только Иван все равно почувствовал его тревогу.
        - Я буду с тобой в этот час, - сказал дед. Немного печально, но чувствовалась в голосе и упрямая решительность, и уверенность готового ко всему человека. Отвага обреченного.
        - Почему я вижу тебя?
        - Потому что хочешь видеть.
        Лужайка исчезла. Пространство вновь сузилось до узкого коридора, солнце превратилось в пульсирующий кроваво-красный светильник. Вот только на душе все равно стало легче. - Злое, гнетущее, невыносимое одиночество отступило, а с ним, пусть ненадолго, ушел и страх. Иван не пытался обмануть себя - передышка будет короткой, но в ушах звучало: «Я буду с тобой», значит, еще ничего не кончилось и поход продолжается. Они больше не унизят Ивана Мальгина, не дождутся его слез, не увидят выброшенного белого флага.
        - Ну! Давай своих истуканов! - крикнул дозорный, обращаясь неизвестно к кому. - Всех давай сюда, кто еще остался!
        Туннели безмолвствовали, то ли игнорируя наглеца, то ли молча насмехаясь над его бравадой и готовя новые испытания для юного воина.
        Постепенно боковые стены расширялись, коридоры становились просторнее, а сводчатые потолки - выше. Надоедливый «стробоскоп» сменился уютным желтым свечением, производимым привычными на вид метровыми фонарями, распространенными и на Ботанической станции.
        Исчезла и тишина - за спиной послышались чьи-то осторожные шаги. Мальгин, холодея, обернулся. Прямо на него шел вооруженный автоматом человек в камуфляжной форме. На голове его был ярко-синий берет десантника, но бледное, морщинистое лицо оставалось открытым! Походка военного выдавала напряженную сосредоточенность: он двигался очень медленно, ежесекундно замирая и оглядываясь по сторонам. И при этом на обомлевшего Ивана сталкер упорно не обращал внимания, глядя сквозь него. Когда людей разделяло не более двух метров, странный человек вновь остановился и с недоуменным выражением уставился на портативный дозиметр. Наконец десантник оторвал взгляд от прибора и в сердцах выругался. По его губам дозорный без труда распознал смысл короткого, но на редкость нецензурного выражения. Однако ни единого звука Иван так и не услышал! Сталкер вообще двигался абсолютно бесшумно, за исключением резкого шороха шагов.
        - Привидение… - Помимо собственной воли юноша произнес пугающее слово вслух. Призрачный гость, как ни в чем не бывало, продолжил собственный путь, легко пройдя сквозь Мальгина, и тут же исчез за поворотом. Ваня, превозмогая суеверный страх, последовал за ним, и, естественно, за ближайшим углом никого не оказалось. Просто не могло оказаться. Привидения (дед свойски называл их «привидяшками») существовали в виде проекций в небольших замкнутых пространствах, редко превышающих несколько десятков квадратных метров. Одна из таких аномалий жила в туннеле близ Ботанической, и молодежь частенько бегала туда «смотреть кино». Старшее поколение это увлечение по каким-то причинам не поддерживало, зато и другим не мешало. Между собой взрослые называли привидение «прибытием поезда», а один сильно умничающий и мало кем любимый мужичок всех еще и уточнял: «на вокзал Ла-Сьюта». На самом деле, в привиденческом кино призрачный поезд никуда, а тем более на вокзал с дурацким названием, не прибывал - он пулей проносился по туннелю и так же стремительно исчезал, а весь его путь занимал не более тридцати метров. Видеть
поезд можно было каждый день в одно и то же время, шутливо называемое «сеансом». Впрочем, знаменитый всезнайка по прозвищу Живчик утверждал, что есть и другой поезд, появляющийся гораздо реже и в совершенно непредсказуемое время. Все отличие между привидениями состояло в том, что «ежедневный» поезд стучал колесами по рельсам, а мифический «редкий» перемещался совершенно бесшумно, лишь громко сигналя перед самым своим исчезновением.
        По рассказам сталкеров, встречались и другие привидения, особенно ими грешили некоторые зоны на поверхности. Самая знаменитая из них, «Черный тюльпан», долгое время оставалась любимым местом сборища бывших десантников, спецназовцев и еще каких-то непонятных «чеченцев» с «афганцами». Как говорил дядя Коля, козырявший наколками «ВДВ» и протертой во всех местах тельняшкой: «Каждый мужик обязан хоть раз в жизни посетить „Тюльпан“ и у памятника оставить патрон, а лучше несколько - в честь настоящих героев». Когда Большое метро погибло, а Ботаническая оказалась отрезана от «Черного тюльпана», Николай Егорович долго маялся и переживал, каждый год в самом начале августа рвался туда и однажды все-таки ушел. Понятное дело, назад он не вернулся…
        Впрочем, сами привидения людям вреда не причиняли и слыли абсолютно безобидными. Пощекотать же нервы сценками древней жизни обожали многие, ведь подземная жизнь небогата на развлечения…
        Вид призрачного десантника, совсем не похожего на внезапно вспомнившегося дядю Колю, радости Ивану не доставил и, вопреки очевидной безвредности, даже напугал. В отличие от поезда, существующего лишь жалкие секунды, тот казался таким реальным и настоящим, что по спине юного дозорного пробежали мурашки. Если дать волю фантазии, можно представить, как неведомый человек…
        Послышавшиеся из туннеля голоса прервали размышления Ивана: навстречу ему, неслышно ступая, шла пожилая пара - сильно хромающий сухонький старичок и тучная пожилая женщина, забавно переваливающаяся при ходьбе из стороны в сторону.
        - Фима, это ты во всем виноват, ну разве можно так запускать свое…
        Прямо сквозь привидения беззвучно пробежали тяжеловооруженные солдаты в армейской защите. За ними показались караванщики, группа священников, хмурые ободранцы непонятного рода занятий, крепыши бандитской наружности, несколько спешащих неизвестно куда врачей, команда спецов-инженеров с соответствующими нашивками на рукавах и десятки, а то и сотни других гражданских и служивых лиц. Призраки накладывались, перекрывая друг друга, порождали оглушительную какофонию из всевозможных звуков, человеческой речи и металлического оружейного лязга.
        Мальгин вжался в стену, с трепетом и ужасом разглядывая столь причудливое явление, собравшее «кадры» из совершенно разных времен и событий. А человеческий поток все не иссякал; казалось, путешественникам не будет конца. И тут среди многочисленных безликих привидений Иван увидел… себя: растерянно бредущего, потерянного и смертельно усталого. Это было уже слишком! Юноша бросился бежать. Прочь, прочь от навсегда запечатленного проклятым местом двойника, прочь!!!
        Ваня бежал, не разбирая дороги, не замечая ничего вокруг. Быстрей! Лишь бы оказаться подальше от туннеля, где он стал частью парада призраков… Частью неведомой ему и оттого еще более ужасной истории. Кровь прилила к голове, а сердце ожесточенно, зло билось в груди, отбивая стремительный ритм. Вперед!
        Паническое бегство Ивана закончилось в бескрайнем зале, который совершенно неожиданно прервал собой казавшуюся бесконечной череду туннелей. Дозорный вылетел из полутемного коридора и, не успев затормозить, оказался под ярко освещенным узорчатым сводом, обрамляющим зал. Отвыкшие от резкого света глаза немедленно заслезились, и Мальгин часто-часто заморгал, пытаясь рассмотреть хоть что-нибудь вокруг.
        Освещение в зале было довольно странным: купол и верхняя часть стен буквально терялись в неестественно жгучем, слепящем сиянии, зато пол и все пространство под ногами утопали в кромешной тьме. Иван озирался, ожидая новых испытаний и потрясений. Что еще готовит для него проклятое место? Однако минуты шли, но ничего не происходило. Дозорный успел перевести сбитое от длительного забега дыхание и теперь с осторожным интересом рассматривал замысловатые рисунки на грубо побеленных стенах. Непонятные символы, скверно изображенные фигуры животных и людей, крючковатые письмена, написанные крупными, но не различимыми с такого расстояния буквами. Желая рассмотреть их получше, Ваня приблизился к стене. Под ногами что-то отчетливо и весьма неприятно для уха захрустело. Пришлось пошарить на ощупь - увидеть что-либо сквозь плотный темный туман, застлавший землю, не представлялось возможным. Рука сразу же нащупала продолговатый, тонкий посередине предмет, расширяющийся на концах. Вытащив находку на свет, юноша вздрогнул он неожиданности: в его крепко сжатом кулаке была кость. Обыскав пол, Иван без труда обнаружил
косточки самых разных размеров и форм, но чьему скелету они когда-то принадлежали? Зверь, мутант, человек? Все сомнения развеял найденный вскоре череп, на котором сохранилась остатки голубого берета… Останки несчастного десантника вывались из рук, и с укоризненным стуком посыпались наземь. Мальгин вряд ли бы смог объяснить почему, но он точно знал: это тот самый десантник из «кино», виденного в туннеле с аномалией.
        Следуя внезапному порыву, юноша резко опустился на корточки и оказался по ту сторону тумана. Высокий потолок немедленно исчез, зато все пространство снизу оказалось видимым, как на ладони.
        Дед иногда употреблял малопонятное внуку слово «гекатомба», и вот теперь его внуку пришлось увидеть ее воочию.
        Обозримая часть пола была усыпана человеческими скелетами. Некоторые из них хорошо сохранились, другие уцелели лишь частично, третьи, подобно найденному десантнику, превратились в разрозненный набор костей. Количество мертвых поражало! Неужели все виденные ранее люди нашли здесь свою смерть?! Иван заметил несколько остовов в не затронутых временем тяжелый армейских бронекостюмах, рядом с которыми валялись пулеметы Калашникова, редкие спецназовские «Абаканы» и прочие внушающие трепет и уважение «железяки». Крутых, хорошо обученных, вооруженных до зубов и защищенных самыми надежными панцирями вояк не спасло ничто! Они полегли всем отрядом…
        «Не суди их! Это были настоящие солдаты, и они сражались до самого конца». - Голос прозвучал очень слабо, на грани слышимости, будто издалека.
        Мальчишка вскочил, нервно оглядываясь и выцеливая давно опустошенным пистолетом неведомого противника. Осознав беспомощность своего оружия, он снова бросился вниз, рассчитывая разжиться трофейным автоматом или пулеметом. Мертвым воителям они были ни к чему.
        Однако туман во второй раз не принял его, сгустившись настолько, что стал непроходимым.
        «Глупое железо не помогло гораздо более могучим и опытным мужам. Стоит ли повторять чужие ошибки?» - Теперь голос звучал значительно громче.
        Иван в панике пытался пробиться внутрь тумана, но запутывался в нем, словно в липкой паутине, - каждое новое движение давалось с неимоверным трудом. «Не трать силу понапрасну. Она тебе скоро понадобится».
        Наконец Мальгину удалось краем глаза засечь нечеткий силуэт на границе между залом и ведущим в него проходом. Именно оттуда всего несколько минут назад пришел он сам. «Неужели привидение?» - пронеслось в разгоряченном мозгу.
        В ответ на невысказанную мысль странный собеседник лишь беззлобно рассмеялся:
        «Увы, привидениям не дано беседовать с живыми».
        Юноша изо всех сил пытался выскользнуть из неожиданно крепких объятий обволакивающего тумана, чтобы, наконец, повернуться к незваному гостю и рассмотреть того во всех подробностях, но тщетно. Мистические оковы не резали и не холодили рук и ног, но держали надежнее всякого металла.
        «Ты не должен бояться. Я помогу. Они все погибли, потому что пытались видеть, хотели иметь власть слышать, обладали способностью говорить. Ты - справишься. Должен справиться. Я проведу тебя через Бажовскую костницу…»
        «Бажовская, Бажовская, Бажовская, - молоточками застучало в голове обливающегося горячим потом Ивана. - Неужели…»
        Голос пробивался сквозь хаотичные, беспорядочные мысли испуганного до смерти юноши:
        «…я сомкну твои очи - они не увидят зла. Мидзару. Я прикрою твои уши - они не услышат зла. Кикадзару. Я закрою твои уста - они не скажут о зле. Ивадзару». Захлебывающийся адреналином Иван закричал, вложив в вопль все накопившееся отчаяние, выплеснув неотступно преследующую боль, излив непомерные страдания, выпавшие на его долю. Но было уже поздно - звуки умерли, негасимый свет померк. Наступила вечная ночь.

* * *
        Живчик протер глаза и ошалело покрутил тяжелой от не принесшего отдохновения сна головой.
        - Ваня! - позвал он. - Ванька, где ты?
        Ответа не было. Костя напрасно чиркал зажигалкой, отыскивая Мальгина, - слабый, колышущийся огонек выхватывал из тьмы только каменные стены бесконечных коридоров.
        - Ваня!
        «Ваня, Ваня, Ваня» - передразнивало гулкое, издевательское эхо.
        - Где ты?
        «Ты, ты, ты…»
        Принять то, что он остался в кромешной темноте, посреди неизвестного подземелья в полном одиночестве, Живчик не хотел, да и не мог. А потому упорно продолжал звать потерянного товарища.
        «Ваня, Ваня, Ваня».
        Костя не страшился ни черноты исчезающих в неизвестности туннелей, ни ужасающего для многих одиночества. Напротив, он давно привык путешествовать в одиночку, не мучая себя бременем чужих страхов, надоедливых истерик и капризов. Однако это таинственное место приводило бывалого путешественника в панический, сокрушительный, ничем не объяснимый ужас.
        Живчик злился на себя, ругал последними словами за трусость, пытаясь распалиться и встретить опасность в адреналиновом угаре. Вместо этого все тело сотрясала мелкая дрожь да бессильное, вгоняющее в беспросветную тоску отчаяние брало сердце в железные тиски.
        «Где ты, ты, ты…»
        Федотов продолжал бессмысленный поиск, терзал слабеющую на глазах зажигалку, и та, наконец, породив крошечный прощальный огонек, иссякла. Зато заговорил дозиметр, выдав череду пока еще коротких, отрывистых тресков. Впереди ждало нечто фонящее, а значит, смертельно опасное.
        Дважды чертыхнувшись (один раз на так не вовремя закончившуюся зажигалку, второй - на свою неуемную энергию, уничтожившую единственный источник света), Живчик все же продвинулся на несколько шагов вперед. Дозиметр уже надрывался, голося изо всех сил, - идти дальше, даже в радкостюме, было чистейшим безумием.
        «Что же там, черт возьми, такое?» Конечно, очаги повышенной радиации попадались не только на поверхности, но и под землей, однако исключительно редко. Живчик пошарил рукой по земле, поднял небольшой камешек и зашвырнул его далеко вперед, по направлению к предполагаемому излучающему объекту. Вопреки Костиным ожиданиям, камень не ударился о твердое препятствие, а, свободно пролетев отмеренное расстояние, приземлился почти бесшумно. «Почти», потому что перед тем, как встретиться с полом, он все же издал один характерный, пусть и еле слышимый звук. Всплеск! Всего в нескольких метрах от Живчика была открытая вода, и, похоже, отнюдь не лужа.
        Открытие фонящего источника не принесло молодому человеку никакого облегчения. Напротив, обозначившаяся проблема буквально пригвоздила его своей неразрешимостью: как Ванька смог здесь пройти?! А он прошел именно здесь, потому что других путей попросту не существовало! Ни ответвлений, ни перекрестков, ни развилок - ничего, лишь единый, монолитный туннель. Не мог же дисциплинированный Мальгин наплевать на собственный дозиметр!
        И только в последнюю очередь Живчик вспомнил о себе. Ему некуда было отступать, а дорога, ведущая вперед, оказалась непроходимой. Он оказался в западне.
        Глава 15
        ХОЗЯЙКА МЕДНОЙ ГОРЫ
        Самые важные человеческие чувства, зрение и слух, исчезли. Растворились в ночи, бросив ослепшего и оглохшего калеку Ивана на произвол злой судьбы.
        Он хотел закричать и не мог: язык не слушался. Неведомый голос выполнил свои обещания: мидзару, кикадзару, ивадзару. Не вижу, не слышу, не говорю. Причудливые, странные слова наконец-то обрели смысл. Однако плата за его обретение оказалась чрезмерной. Поколебавшись с секунду, дозорный осторожно приподнял ногу и сделал шаг. Тело, лишенное почти всех чувств, оставалось покорным - конечности безропотно выполняли все команды, а сам он двигался. Неизвестно куда и зачем, но двигался!
        Эйфория, порожденная маленькой победой, неважно, над кем или чем, быстро сошла на нет, сменившись… клаустрофобией. Некогда огромный мир сузился до куцего осязания и обоняния. Во Вселенной, существующей лишь на ощупь, было тесно и неуютно. Запустение, отсутствие жизни, мертвенный покой - даже запахи ощущались лишь полунамеками. «Я» Мальгина стало иным. Оно определялось одним лишь движением без смысла и направления, а боль в усталых мышцах служила одновременно подтверждением бытия, напоминанием о «присутствии» среди живых и наградой за продолжение бесконечной борьбы. Идти, переставлять ноги, шаг за шагом, не останавливаться, идти! Левая рука Ивана уперлась во что-то влажное, склизкое, податливо-упругое. Дозорный в испуге отпрянул, но кончики его пальцев сохранили мерзкое ощущение от контакта с чем-то запретным и ужасным. В сознании закрутились всевозможные образы, порожденные только что полученным тактильным опытом. Мозг судорожно анализировал, сравнивал, подбирал единственно правильный ответ на незаданный вопрос. Когда Мальгин уже был готов понять и принять знание о том незримом, к чему он помимо
своей воли прикоснулся, кто-то осторожно обхватил его правую руку и увлек за собой. И Ваня, к своему собственному безмерному удивлению, безропотно и доверчиво последовал вслед за ним.
        Тепло человеческих рук… После холодной, тошнотворной слизи оно успокаивало, внушало доверие. Ивану просто хотелось идти вслед тому, кто вел его, аккуратно, но крепко сжимая ладонь. Ни о чем не думать, забыть обо всем, только идти…
        В голове зазвучал тревожный звоночек: столь нагло и упорно внушаемая слепая вера заставила насторожиться и прийти в себя. Обманчивая, коварная нега, влекущая юношу в неведомые дали, пропала без следа - Мальгин попытался вырвать руку из чужого захвата, но ладонь уже была пуста, и его кулак сжался, не встретив ни малейшего сопротивления. Зато мощный толчок в спину заставил дозорного пролететь несколько метров. Чудом не завалившись лицом вперед, Иван со всей возможной скоростью развернулся и принялся наносить слепые удары по невидимому противнику. Ни один из них не достиг цели, зато последовал еще один толчок, теперь уже в грудь, далеко отбросивший беспомощного человека. А за ним - еще и еще. Целый град следующих друг за другом тычков загонял растерянного и более не способного к защите юношу все дальше и дальше. Каждую секунду Мальгин ожидал неизбежной встречи со стенкой, но вместо этого его ноги запнулись о выступ на земле, и Ваня, как подкошенный, рухнул наземь, весьма болезненно приложившись спиной о бетонный пол. Однако вместе с жуткой болью вернулись и некоторые чувства - теперь он отчетливо
различал шелест скользящего невдалеке грузного тела. Что-то невыразимо ужасное, источающее невообразимые миазмы, с причмокиванием и утробным урчанием приближалось к нему. Услышал он и отчаянный, оглушительный крик:
        «Вставай, беги!»
        Забыв о боли, Иван вскочил и тут же получил новый толчок в грудную клетку:
        «Шевелись, нам туда!»
        Куда «туда», выяснить не удалось - его вновь схватили за руку и, развернув на сто восемьдесят градусов, потащили за собой. Дозорный больше и не думал сопротивляться - преследующее его слизистое нечто не оставляло никакого выбора.
        Бегство прекратилось так же внезапно, как и началось. Безвестный спаситель резко остановился и с облегчением выдохнул:
        «Все… прошли!»
        Иван узнал голос говорившего - это он обещал провести дозорного через Бажовскую костницу. Только раньше голос казался бестелесным и бесполым, а сейчас ласкал слух красивым женским сопрано.
        - А ты, Ванечка, молодец… я рада, что не ошиблась в тебе.
        «Откуда она знает мое имя?!!» - немедленно встрепенулся с трудом приходящий в себя юноша.
        - Иван Мальгин, не порти первого положительного впечатления от личной встречи! - засмеялась женщина.
        - Но откуда…
        - Значит, слышать голоса в своей голове, это в порядке вещей, а предположить, что они могут из этой самой головы информацию черпать, уже нечто из ряда вон выходящее? - Собеседница открыто потешалась над ничего не понимающим Иваном. Впрочем, злобы в ее словах он не почувствовал.
        - Кто ты? - Дозорному отчаянно хотелось увидеть эту странную женщину, но зрение никак не возвращалось. Ее мелодичный, текучий, чуть насмешливый голосок очаровывал, заставляя фантазировать, насколько прекрасна может быть его обладательница.
        - Ну-ка, ну-ка, особо воображению волю не давай, - читая его мысли, хохотнула «невидимка», явно пребывающая в отличном настроении. - Я, конечно, ничего так на вид, грех жаловаться, но и лишнего выдумывать не стоит. А то, если разочаруешься, когда глаза прозреют, я их обратно и выцарапаю, чтобы неповадно было девушек обижать!
        Вся накопленная за последние страшные дни и бесконечные часы тяжесть рухнула с усталых плеч Ивана, и он засмеялся вместе с этой - наверняка очень симпатичной - хохотушкой. В ответ она обняла его и нежно потрепала по растрепанным волосам:
        - Не буду врать, что все позади, но пока отдыхай. Ты заслужил…

* * *
        Иван видел Ботаническую - безмятежную, свободную, счастливую. Там его ждали дед и Светик. Завидев внука, дедушка радостно замахал рукой, а девушка с криком бросилась навстречу.
        Сон! Прекрасный сон, вместивший в себя все лучшее, что когда-то было у простого дозорного с самой лучшей на свете станции. Вот бы не просыпаться, навсегда остаться здесь, среди любимых…
        Из дальнего туннеля раздался приглушенный, но явственно слышимый шелест. Что-то приближалось - огромное, смертельно опасное, ненасытное. Хлюпая, на станцию полилась зловонная жижа, а из темноты возникла склизкая…
        - Проснись! Проснись, говорю! - Кто-то энергично тряс Ивана за плечи. Сбрасывая остатки сна, дозорный ошалело крутил тяжелой от увиденного кошмара головой.
        - Ч-что?
        - Ну и проняла тебя эта страшилка! Как говорят сталкеры, по самый костный мозг. - Черты сокрушавшейся женщины до сих пор оставались невидимыми, но силуэт ее тела, оказавшегося довольно миниатюрным, пусть и слабо, но различался. Значит, зрение возвращалось!
        - Я тебя почти вижу, - кончиками губ улыбнулся Иван.
        - Верну я тебе скоро твои драгоценные глазки, не переживай. Вот чудищем своим мерзопакостным грезить перестанешь, и сразу прозреешь.
        - Не понимаю, - честно признался Мальгин.
        - Ничего удивительного. Это же я тебя как облупленного знаю, а ты пока - словно ежик в тумане. Но это дело поправимое: спрашивай, отпираться и юлить не буду.
        В голове Ивана роилась целая куча вопросов, причем хотелось узнать все и сразу, но приходилось расставлять приоритеты. На первом месте оказалось зрение и препятствующее его возвращению «мерзопакостное чудовище».
        Женщина задумчиво вздохнула, собираясь с мыслями.
        - Хмм… Ну, на самом деле, никакого нет чудища, - вздох повторился. - Ты какую версию хочешь услышать, банальную или красивую?
        Уставший от загадок юноша без колебаний выбрал банальную.
        - Тогда все просто. Бажовская костница - это ментальная аномалия. Могучая и гиблая… Народу здесь полегло - не счесть. А скольким еще дурачкам отважным предстоит буйну головушку сложить, даже думать не хочу. Костница извлекает из подсознания пробивающихся сюда смельчаков их самые потаенные, запретные страхи, а затем проецирует на органы чувств… Я понятно излагаю?
        Иван отрицательно покачал головой.
        - Ну, смотри, вот ты - очень сильно боишься слизняков. Даже не боишься, а прямо-таки истерически трясешься от одного их вида и впадаешь в глубокий транс. Аномалия тебе такую пакость и подсунула. Только в размерах увеличила, антуражу понагнала да хищным нравом наделила. Скажи спасибо, что я тебе зрение и слух отключила, иначе бы давно с инфарктом лежал и к прочим скелетикам потихоньку присоединялся. Так яснее?
        Поморщившись от упоминания о ненавистных слизняках, Ваня неопределенно пожал плечами:
        - Но я даже понять не успел…
        Женщина перебила:
        - А если бы успел, то все, кранты! Аллес гемахт, гитлер капут!
        Непонятную фразу дозорный предпочел пропустить мимо ушей. Ему вообще не очень нравилась манера собеседницы выражаться. Как-то не очень все это шло красивому и мелодичному голосу.
        - Скажи, пожалуйста, какие мы нежные! - огрызнулась разозлившаяся собеседница, в очередной раз прочитав не предназначенные для нее мысли. - Выражаюсь, как умею. Меня, сироту уралмашевскую, сталкеры с малолетства растили… Сталкершей я жила, сталкершей и…
        Поняв, что сболтнула лишнего, она мгновенно напустилась на Ивана:
        - И вообще, чего ты все время отвлекаешься?! Хотел слушать - слушай! Костница живых через себя пропускать не привыкла. Гадостное место, что тут скажешь… Так вот, обломавшись с защищенным мной зрением и слухом, она стала давить на осязание, а с ним я не работаю, не моя это специализация. И ведь почти, сука такая, продавила. Ты уже в двух шагах был от догадки, чего там руками нашелудил. Если бы сообразил, то со страху немедленно Кондратию пред светлые очи бы и представился. Я тебя гипнозом попробовала оттуда вытянуть, но ты взбрыкнул очень не вовремя… Молодец, конечно, что грубое вмешательство в сознание прочувствовал, но на тонкое да изящное никак не поспевала. Пришлось пинками и тычками из костницы выпроваживать - не до манерностей было. Так что извиняй, чем богаты…
        Мальгин лихорадочно обдумывал услышанное:
        - А ты аномалию, получается, не боишься?
        В голосе женщины послышалась неожиданная горечь:
        - У меня все страшное в жизни уже произошло… да и в смерти тоже. Нечем больше пугать… Давай про меня пока не будем, ладно?
        - Ладно. - Иван спорить не стал, слишком уж глубокой и явственной звучала ее боль. - Кстати, я ведь до сих пор даже имени твоего не знаю, глупо как-то.
        - Ха! - Настроение собеседницы мгновенно переменилось. - По имени меня только любимый-ненаглядный называл… Другие же все больше Хозяйкой величали. Хозяйкой медной горы, если полностью.
        Перед затуманившимся взором Ивана промелькнули давние, крепко забытые воспоминания - дед с толстой книгой в руках, а на коленях у него маленький Ваня, единственный и обожаемый внук. Малыш водил по обложке крохотным пальчиком, повторяя вслед за взрослым: «Па-вел Пет-ро-вич Ба-жов. Ска-зы».
        - Ты опять мне на сознание давишь? - догадался юноша. - Так я всякие «Малахитовые шкатулки» да «Каменные цветки» с детства терпеть не мог, потому что не понимал никогда.
        - Ну и дурак! - похоже всерьез обиделась Хозяйка. Дальше шли молча. Наконец Ваня устал бороться с мучительным любопытством:
        - Почему Хозяйка-то?
        - Потому что Бажова, в отличие от глупышей всяких, взахлеб читала, это раз. Живу, если можно так сказать, вблизи станции Бажовская, это два. Во владениях моих, помимо прочих богатств химических, целые горы меди сокрыты, это три. - И, немного поколебавшись, добавила: - А может, никакой меди и нет вовсе… не сильна я в горном деле. Просто тот сталкер, что мне за батю был, покуда на Эльмаше однажды не сгинул, всегда свою дочу приемную красиво так звал, витиевато - Медной горы хозяйкой. Не помню… не знаю, за что. Но вот так с детства и повелось.
        Зрение полностью вернулось к Ивану спустя несколько часов. Все это время они куда-то шли и болтали с Хозяйкой обо всем на свете. Та рассказывала про диковинных мутантов, обитающих в этом районе, об аномалиях и подземных загадках, а Ваня объяснял быт своей родной станции и вспоминал забавные происшествия из недавнего, оказавшегося таким безмятежным, прошлого. Под негласным запретом оставались лишь темы о цели их совместного путешествия («Как дойдем, так все узнаешь») да история - по всей видимости, трагическая - самой женщины.
        Словоохотливая и смешливая Хозяйка скоро понравилась Ване. Правда, иногда она раздражалась, стоило затронуть в разговоре нечто ей неприятное, либо наоборот, начинала обидно подтрунивать над Иваном, задевая его за живое. Впрочем, чувствуя, что переходит границу, она тут же отыгрывала обратно, не чураясь безотказных чар женского кокетства и легкой, почти незаметной лести. А ее похвалы, признавался сам себе юноша, были чертовски приятны, и он немедленно прощал Хозяйке доводившие его минуту назад бестактные остроты и подколы. Самым сложным оставалось свыкнуться с тем, что женщина легко читала все его мысли, как бы он ни пытался их скрыть.
        Насколько нагло и бесстыдно она копалась в голове у Ивана, настолько же бесцеремонно он теперь уставился на эмпатку - крохотное, навряд ли превышающее ростом метр пятьдесят, хрупкое создание с огромной копной ярко-огненных волос, красиво сбегающих по плечам и ниспадающих до самой «нижней спины». Таких роскошных, длинных и ухоженных волос Мальгин никогда в жизни не видел - борющееся с неистребимыми вшами человечество предпочитало короткие, вплоть до «нулевых», прически. Острое личико с лукаво-веселыми угольками черных глаз выглядело гораздо моложе, чем представлял себе юноша - Хозяйке на вид казалось не больше двадцати пяти лет!
        Взгляд Ивана непроизвольно, но жадно скользнул по ее фигуре. К сожалению, также невольному, все соблазнительные подробности скрывались свободного покроя платьем до пола. Само платье поразило не меньше, чем его обладательница: малахитово-зеленое, переливающееся на свету, оно было совершенно книжным, как на рисунках в самых старых книгах. Например, у того же Бажова.
        - Дурилка! - залилась звенящим смехом Хозяйка. - Я именно у него фасончик и срисовала, с одноименной мне красавицы. А за формы, вернее, их отсутствие, ты моде девятнадцатого века пеняй, там сплошь скромность и целомудрие в почете были. Любила бы другую литературу, может, и голышом бы дефилировала.
        Ваня густо покраснел, вероятно дав волю фантазии.
        - Что, понравилась? - Довольная произведенным эффектом, Хозяйка озорно поблескивала глазами. - Тогда считай, что зыркалки ты себе спас: выцарапывать не буду, пусть любуются.
        Мальгин внезапно помрачнел, вспомнив о погибшей невесте.
        - Да перестань ты! - примирительно махнула рукой девушка. - Не собираюсь я тебя соблазнять, у самой сердечко девичье занято… - И, изменившись в лице не меньше дозорного, тихо добавила: - Гадом одним редкостным…
        Пристально взглянувший на нее Иван с бескрайним ужасом обнаружил, что изменения в облике Хозяйки произошли отнюдь не только в переносном смысле! Ее нежные, красивые черты словно бы расплылись, истончились, явив сквозь ставшую прозрачной маску усталое, измученное лицо совершенно иной женщины, отмеченной печатью глубокой печали и неизъяснимого страдания.
        - Ты?! Ты - привидение! - что есть силы заорал Ваня и с диким воплем бросился бежать.
        Из-за спины послышалось короткое «Твою мать!», и в тот же миг Мальгин со всей дури врезался в появившуюся прямо перед ним Хозяйку. Столкновение вышло совершенно реальным, правда, на земле оказался лишь юноша. Эмпатка, вновь принявшая вид молоденькой девушки, даже не шелохнулась.
        - Сам ты привидение! - В ее голосе послышалось разочарование и неподдельная грусть. - Объясняла ведь уже, привидения - всего лишь тупые картинки из прошлого… И кончал бы ты ныть, как баба! Пугливей голубялки, честное слово!
        Иван, проклиная все на свете и боясь отвести взгляд от монстра, отползал от него подальше, отталкиваясь от пола пятками и локтями.
        - Мальгин, хорош труса праздновать! Ну-ка, стой, а то мозг испепелю к чертям собачим!
        Угроза подействовала. Бледный, обливающийся потом дозорный замер на месте.
        - Что ж за мужик пошел малохольный! - Хозяйка медленно, без резких движений, видимо оберегая и без того пошатнувшуюся психику молодого страдальца, подошла к нему. Присела на корточки и, сокрушенно покачав головой, извинилась:
        - Не сердись, Ванечка. Надо было сразу сказать, но стращать понапрасну не хотелось: после костницы ты и без того не очень выглядел…
        Дрожащим от напряжения и пережитого шока голосом юноша чуть слышно выдавил:
        - Ты ведь, как она, правда? Как костница, как тот слизняк? Только кажешься… пока в тебя веришь!
        Девушка не пришла в восторг от сравнения со слизняком, но все же сдержалась от крутившейся на языке ответной гадости:
        - Бажовская костница - это лютая, нечеловеческая злоба. Жадная до крови, до чужих страхов и боли. Но она мертва, вернее, никогда не жила… А я… - Голос Хозяйки предательски дрогнул, она судорожно сглотнула и отвернулась, не договорив. Однако блеснувшую в глазах влагу Иван заметить успел, и эти слезы неожиданно для него самого растопили лед в сердце. Юноша приподнялся на одной руке, а вторую осторожно положил на плечо беззвучно рыдающей Хозяйке. Та, было дернулась, пытаясь освободиться, но Иван лишь крепче сжал кисть, и девушка затихла.
        - Это… так странно… Но я верю. Или поверю. - Дозорный пытался найти нужные слова, чтобы успокоить и поддержать, однако получалось, как обычно, неуклюже и неловко. Тогда он просто развернул ее к себе и обнял. Хозяйка, пряча заплаканное лицо, благодарно всхлипнула и прижалась к его груди. Так они и сидели - странная, невозможная пара молчаливых существ, затерянных в глубине Уральских гор. Иван касался ее, и она казалась живой - теплой, дрожащей, настоящей… Лишь когда девушка теряла концентрацию, задумывалась или отвлекалась, черты красивого лица смазывались, теряя очертание, и тогда на него смотрела… иногда пустота, но чаще кто-то глубоко несчастный, отчаявшийся, потерявший надежду.
        - Никакая я не несчастная. - Слезы все еще стояли в покрасневших глазах, но кончики губ приподнялись в слабой улыбке. - А надежда… Может, и теряла, врать не буду, но когда первый раз тебя увидела, и ты отозвался на мой зов…
        - Расскажи мне все, - попросил Ваня. - Надоело быть ежиком в тумане. Кстати, что такое ежик?
        Хозяйка, откинув голову назад, залилась громким смехом:
        - Какой забавный незнайка попался в мои сети! Только можно я больше ничего рассказывать не буду? Я ведь девушка талантливая, много чего умею. Хочешь, «кино» про себя покажу?
        Сбитый с толку Ваня все же кивнул головой:
        - Хочу.
        - Тогда закрывай глаза и расслабься, мне так проще будет. И хватит уже бояться, не укушу.
        - Я и не боюсь, - обиделся Иван.
        - Нашел, кому врать! Ладно, давай смотреть. Только без спросу очи свои любопытные не разувай, хорошо?
        Дозорный почувствовал, как его разума что-то коснулась, и в тот же миг он увидел двоих людей, прогуливающихся по перрону неизвестной станции.
        «Это Динамо», - раздался в голове голос Хозяйки.
        - Игнат, - невысокий, болезненно худой человек обращался к своему значительно более внушительному по размерам спутнику, - отодвигай все текущие дела и собирай бойцов.
        Высоченный, широкоплечий Игнат с готовностью согласился:
        - Как скажете. К чему нам готовиться?
        - ЧП на Бажовской… Ты про свалку химотходов на улице Ткачей слышал? Ну, понятно, ты же у нас столичный житель, тебе простительно. В общем, есть старая свалка, давно заброшенная. Когда Екатеринбург, а тогда еще Свердловск, разрастаться стал, она оказалась чуть ли не в центре города, и властям пришлось все это «благолепие» зарывать. Организовали по-быстрому могильник, а сверху для верности еще и жилых домов понатыкали, причем элитных… После Апокалипсиса упорно ходили слухи, что «схоронка» эта нешуточную течь дала. Ты должен знать, банда мутантов-переростков около ЦПКиО долгое время зверствовала…
        Банду мгновенно оживившийся Игнат, похоже, знал.
        - Знающие люди на утечку отходов и кивали, мол, благодаря ей не в меру активная живность в районе так лютует. Впрочем, лирику с историей отставим. Главное - источник водоснабжения на Бажовской загадился, да так, что народ на станции как мухи мереть стал, а выжившим после химкоктейля «везунчикам» крышу срывает напрочь. Местные техники грешат, что воду именно «прохудившаяся» свалка отравляет, ведь советские умники ее аккурат рядом с несколькими речками, большей частью подземными, устраивали… Одним словом, надо разобраться: дырку залатать, течь заткнуть.
        Что ответил Игнат, Ваня не услышал - ему в лицо уже летела клыкастая тварь, а сам он оказался в огненном аду. Мутант не дотянулся до Вани буквально несколько сантиметров - что-то ухнуло слева, и хищника разнесло на куски, а мальчишку обдало смердящими кровавыми ошметками.
        Вокруг творилось нечто невообразимое: земля под ногами ходила ходуном, дрожащий алым маревом воздух пылал перед глазами, а уши закладывало от страшного непрекращающегося грохота - где-то совсем рядом басил пулемет, стрекотали автоматы, взрывались гранаты, а сквозь неистовство боевого металла изредка прорывалась отчаянная матерщина и дикий рев монстров. Шел бой, и обалдевший Ваня наблюдал его из самого «первого ряда»…
        Детали происходящего все время ускользали от не готового к подобному зрелищу юноши. Глаза неведомого бойца (а Мальгин, похоже, видел все через них) слишком быстро и резко «сканировали» окружающее пространство. За долю секунды он успевал оценить обстановку чуть ли не со всех сторон, прицелиться и, не дожидаясь результата мгновенно следующего выстрела, выискивать новую цель. Сумасшедшая круговерть событий завораживала и заставляла буквально захлебываться черно-белой завистью: реакция и незаурядные навыки солдата вызывали восхищение, густо замешанное с горьким ощущением собственной неполноценности.
        Нарушая волшебную иллюзию «кино», послышался довольный смешок Хозяйки, и понимание нереальности видения немного отрезвило Ваню. Избавившись от яростной горячки жестокой бойни, он наконец-то смог хотя бы приблизительно оценить общую картину творящегося безумия. В мельтешении кадров ему то там, то здесь удавалось выхватить силуэты других бойцов. Закованные в тяжелую армейскую броню и отлично вооруженные, те бились с неимоверной отвагой и мужеством и одновременно - с непередаваемым, нечеловеческим хладнокровием.
        Иван видел напирающих с трех сторон мутов - среди бесконечного множества совершенно неизвестных бестий лишь изредка мелькали «родные» волколаки и слепни, все остальное радиоактивное воинство казалось абсолютно чуждым. По крайней мере, в Ботаническом микрорайоне ничего подобного дозорному не встречалось.
        Неожиданно в ухе ожил передатчик, заставив юношу вздрогнуть и в очередной раз позавидовать: на его станции таких продвинутых радкостюмов отродясь не было. Сквозь треск помех послышался хрипловатый командный бас: «Внимание! Отходим, отходим. Денис, поддай огня! Понт, Юпи, прикройте его!» В ответ раздалось дружное «Есть», а один голос с нескрываемой радостью добавил: «Вот так бы сразу!» Основная группа подалась назад, но три солдата остались на месте. На острие клина оказалась массивная фигура с огромным прямоугольным горбом-ранцем на спине, по бокам встали пулеметчики.
        «Мужики, - вновь заговорил передатчик, - продержитесь две минуты, а потом уходите. Слышишь, Деня? Давай в этот раз без фанатизма».
        Вместо уставного «Вас понял», в руках «горбатого» здоровяка зашипел, извергая потоки пламени, огнемет «Шмель». Мутанты, укрытые непроницаемой стеной огня, взвыли - кто от разочарования и ужаса, а кто - захлебываясь невыносимой болью. Ивану жутко хотелось полюбоваться работой сказочного, воспетого подземными поэтами «Шмеля» («Тому, кто работал „Шмелем“ от души//В течение получаса,//Уже не забыть, сколько спирт ни глуши,//Как пахнет паленое мясо»), но перед ним предстала другая картина. Боец, глазами которого он видел бой, повернулся, и Мальгин наконец увидел, куда именно он попал. Оказалось, что люди закрепились на высоком берегу неширокой, извилистой речки («Это Исеть», - услужливо подсказала Хозяйка), а орды гадов напирают с пустыря, находящегося на противоположной стороне.
        «Аня, Колун, Бабах, - скомандовал наушник, - у вас есть девяносто секунд, чтобы добраться до левой крайней трехэтажки. Где-то около нее, ближе к воде, есть канализационный люк. Понятно дело, укрепленный и заваренный. Люк взорвать к едреням и ждать подхода остальных сил».
        Наблюдатель, как Иван прозвал «своего» солдата, на миг застыл, окидывая взглядом пятерку расположенных неподалеку однотипных коттеджей, а затем, резко набрав скорость, во весь опор помчался к указанному дому. Тяжелое, прерывистое дыхание бегущего Наблюдателя явственно доносилось до слуха Мальгина, и это дыхание показалось ему… женским.
        «В точку», - подтвердила догадку обрадованная Хозяйка.
        Мозг юноши продолжал со скрипом работать: «Колун и Бабах - явно не девичьи прозвища. Значит, Наблюдателя, вернее Наблюдательницу, зовут Анна?»
        «Тоже верно».
        Иван уже было, удовлетворился собственным дедуктивным успехам, как новая мысль поразила его своей очевидностью:
        «Это же ты, твои воспоминания!»
        «Аллилуйя! Но ты все же редкостный тугодум», - засмеялась Хозяйка, обретшая человеческое имя.
        Не обращая внимания на подколку, Ваня продолжал блистать эрудицией:
        «А по имени тебя называл только возлюбленный, ты сама говорила… значит, командир группы - твой любовник!»
        «Ну что за дурацкое слово! - возмутилась Анна. - Игнат - мой жених».
        На последних словах она запнулась, но через секунду, поколебавшись, глухим голосом добавила - «был…»
        «Игнат… он погиб?» - Череда умственных откровений Ивана на этом закончилась, и девушка раздраженно бросила: «Кино будешь досматривать или нет?» И, не дожидаясь ответа, показала юноше новую сцену. Группа из восьми спецназовцев находилась уже где-то под землей.
        Они ползли по неимоверно узкому и низкому туннелю-желобу, густо поросшему плесенью и грибами. Особенно тяжело приходилось замыкающему, огнеметчику Денису. Человек героических пропорций, он, к тому же, был нагружен баллонами от своего верного оружия. Когда «труба» в очередной раз сузилась, Игнат приказал всем остановиться.
        «По моим подсчетам, до могильника осталось метров двести, сомневаюсь, что больше… Только таким жирдяям, как большинство из нас, туда, похоже, не доползти. Надо вернуться».
        «Но», - попытался возразить один из пулеметчиков, однако тут же был прерван командиром: «Без всяких „но“. Возвращаемся к расширению этого треклятого лаза, перегруппировываемся - попросту меняемся местами. К могильнику пойдут самые субтильные. Бабах, Фат и…»
        «Разрешите мне, товарищ командир», - раздался знакомый Ивану красивый женский голос.
        Этот же голос, только звучащий теперь в голове Мальгина, с тоской закончил:
        «Конечно, он разрешил… приказал… мы же были на задании. Какие тут могут быть сантименты… И боец по прозвищу „Хозяйка“ возглавила группу „задохликов“, потому как была самой маленькой и проворной».
        Где-то на самой периферии зрения Иван увидел две смутные фигуры - огромную мужскую и миниатюрную женскую. Она подошла к нему вплотную, поднялась на цыпочки и прильнула к его губам. В последний раз…
        Хозяйка плакала. Иван не мог этого знать наверняка, но чувствовал, и в горле у него застрял ком.
        «Фат не смог пройти сотый метр. Бабах застрял уже ближе к концу - ему не хватило всего метров пятнадцати, но там труба стала совсем узкой. А Хозяйке „повезло“, она протиснулась, пролезла, добралась до могильника…»
        Девушка молчала. Глотала несуществующие, невозможные слезы и молчала. Наконец с трудом выдохнула:
        «Тут совсем чуть-чуть осталось. Надо домучить…»
        Свалка токсичных отходов светилась вязким зеленым светом, производимым разлитой повсюду желеобразной массой. Хозяйке даже не понадобился фонарь, чтобы найти необходимый зал с железнодорожными цистернами. И протекающий танкер она обнаружила без особого труда…
        «Я обнаружила», - уже твердым голосом сказала Анна. Картинка перед глазами Ивана рассеялась, и он понял, что «кино» закончилось.
        Сама заделать пробоину не смогла, не хватило инструментов. Там ничего особо сложного не было, тупая работа. Требовалась всего-то пара дополнительных стальных пластинок, да еще… Но это не важно. Обратно в трубу залезть не смогла, она таким конусом заканчивалась… Я уже потом сообразила, как это на мышеловку похоже: внутрь влезть зверюшка может, а вот обратно…
        Наверное, что-то можно было придумать, все же человек - не мышь безмозглая… Вот только, видать, разбередила я чего-то в том могильнике поганом, пошли испарения, газ какой-то повалил и… По инструкции, по кодексу, по армейской чести и уставу командир отвечает за своих солдат и обязан… Одним словом, Игнат спас всю группу, пожертвовав всего лишь самым маленьким, самым беспомощным солдатиком… Вот так, Ванечка. Такая у меня история любви вышла. Неказистая и безрадостная.
        - А что же дальше было? С тобой?
        - Я? Держалась, сколько могла. Выхлоп кратковременный был, быстро прошел… не добил. И я ждала, долго-долго ждала, что меня спасут. Даже когда все фильтры кончились, за надежду хваталась, что не бросит меня суженый мой. А когда силы и желание бороться ушли, я просто уснула. Жила, трепыхалась, билась до последнего, а потом раз - и уснула. Спала бесконечно, и сны затейливые видела, один страшней другого… И боялась никогда не проснуться. Да только смилостивилось надо мной всемогущее небо, всеобщую беду мне во благо повернув. Когда Динамо и Площадь гибли в огне Первой войны, могильник ожил. Думаю, его взрывами задело. А вместе с могильником…
        Иван снова видел «кино» - перед глазами встал уже знакомый мрачный саркофаг, залитый ядовитым зеленым светом. Только теперь огромный зал с цистернами был наполнен светящимся туманом, который сгущался и становился плотнее в центре безразмерного помещения. Словно невесомый кокон, он укутывал, скрывал нечто в своем сердце…
        «Не кокон, а колыбель, - раздался в голове голос Хозяйки. - Колыбель нескончаемых кошмаров».
        Шло время, а картина не менялась, пока однажды земля не встала на дыбы, не задрожала в страшном приступе, и мертвое царство не пришло в движение: часть цистерн сорвались со своих пьедесталов и… Дальнейший хаос Мальгин разобрать был не в силах - скрежетал покалеченный металл, что-то шипело, испарялось, выплескивалось и смешивалось в диком, адском вареве. Когда туман рассеялся, юноша заметил ее - крохотную, распростертую на полу фигурку в величественном изумрудном сиянии.
        «А ты романтик. - Ваня почувствовал, что Хозяйка улыбается, и была в этой незримой улыбке и горечь, и трогательная нежность. - Уметь разглядеть в луже токсинов изумруды… Девушки таких любят».
        Бледное, покрытое какой-то прозрачной, бесцветной пленочкой лицо Анны виднелось теперь во всех подробностях. Она очень походила на Хозяйку, лишь волосы не отличались такой вызывающей пышностью и роскошью: как у всех в Метро, ее голову украшал короткий «ежик».
        «Поймал, поймал - приукрасила себя немного. Но я же девочка, хоть и немного странная, мне простительно».
        Она не была столь же вызывающе красива, как Света, но в каждой ее черточке чувствовалась сила, пусть скрытая и неявная, как у спящего хищника, кажущегося безобидным и расслабленным. Грациозная мощь. Сжатая пружина.
        «Сомнительный, конечно, комплимент, но и на том спасибо».
        На миг Ивану показалось, что плотно сомкнутые веки Анны дрогнули, но видение свалки исчезло, и он вновь оказался по эту сторону реальности.
        - Когда я очнулась, - начала Хозяйка и тут же сбилась. - Короче, все изменилось. Она - сталкерша Анна, приемная дочь легендарного Павла Петровского по прозвищу Паша Цель, некогда возлюбленная не менее легендарного Игната Москвича, гвардеец и почетный гражданин станции Динамо, - навсегда осталась в саркофаге. Нетленная… а может, замаринованная, как уж честнее сказать, мне неведомо. Мое… ее тело до сих пор там. А я - здесь, и кто такая эта я, то известно одному небу.
        Девушка задумалась.
        - Иногда кажется, будто я газ или воздух. Или дух. Или пустота. Разумный океан на Солярисе, думающее нечто посреди свалки химических отходов. И не знаю, проклятье или благословение вернуло меня к жизни. Да и жизнь ли это вообще… Иногда, когда становится совсем плохо, обзываю себя Помоешной Владычицей, потому что обитаю, могу быть только там, где присутствует токсин с «моего» могильника. Даже не представляю, что там за газ такой. Он встречается в Метро, но очень редко и обычно там, где возникают большие проблемы с вентиляцией.
        - Как в подземелье, где погибла Света? - прервал ее Иван.
        - Да. Или как на Волгоградской… - Лицо Хозяйки сделалось почти прозрачным. - Я очень долго была одна. Меня никто не видел и не слышал. Вокруг только выжженная мертвая земля, но люди - самые смелые, упорные и отчаянные - стремились пройти сквозь Бажовскую, а я пыталась остановить, предупредить, спасти каждого из них, всех до одного! Но ты видел Костницу. Меня никто не услышал. Никто! Все умерли на моих глазах. Я чувствовала их страхи, воочию, в самых мельчайших подробностях, видела все кошмары, а помочь не смогла. Они все были глухи и слепы…
        - Аня, успокойся, - испуганно попросил Ваня.
        - Не смей называть меня так! - заорала в ответ взбешенная, уже не сдерживающаяся Хозяйка. - Это имя не принадлежит тебе! Слушай меня, ты все должен услышать, абсолютно все!.. Не живя, не имея тела, я мечтала умереть вместе с каждым приходящим сюда человеком, разделить его страх и боль и не существовать больше, не мучиться ощущением собственной пустоты. Но однажды на станции Волгоградская маленькая девочка показала в эту самую пустоту пальцем и громко закричала: «Там тетя! Сказочная тетя!» Ты понимаешь, крошечная, пятилетняя Катенька увидела, смогла увидеть. А потом и услышала. И мы разговаривали, много и обо всем подряд. Я пыталась выговориться за все годы одиночества с этой крошечкой, с самым лучшим на свете ребенком! Смерть не получила меня, я больше не хотела ее, не звала и не умоляла. Зато Катюша… она была обречена с самого начала, и мы обе знали об этом. Неизлечимая, очень мучительная болезнь, щедрый подарок нового мира. В тот роковой день я взорвалась, не выдержала наконец, и мою силу прорвало… Наверное, Катя и Аня умерли вместе. А Хозяйка обрела долгожданную мощь.
        - Я не понимаю. - Голос Ивана звучал глухо.
        - Я тоже… - Глаза девушки сузились, в них заплясали яростные огоньки. - Но в тот день, когда родилась Хозяйка, Волгоградская сошла с ума. Не могу вспомнить, а может, не хочу, но там произошло что-то ужасное.
        - Станция запечатана сталкерами.
        Хозяйка коротко кивнула:
        - Что-то случилось с жителями, и виновата в этом я. Но упоение силой, властью - остановиться было невозможно. А потом все кончилось, и вернулось одиночество.
        - Затем ты «встретила» меня?
        - Не спеши. До «затем» прошли годы. Я кое-чему научилась. Например, управлять низшими мутантами, немного воздействовать на людей… правда, только пугать. Но и этого было достаточно, чтобы держать большинство любопытных подальше от Бажовской. Самым трусливым хватало стаи мутов, тем, кто понаглее, - наведенного кошмара. Я хоть как-то пыталась отмолить Волгоградскую и спасла немало жизней, поверь мне. Хотя самым лихим и безбашенным «зверята» и внушения нипочем… Твой друг, кстати, из таких.
        К собственному величайшему стыду, о Живчике Иван вспомнил впервые:
        - Что с ним?!
        Вместо ответа Ване привиделся блуждающий во тьме товарищ. Совершенно не различая ничего вокруг, он куда-то упорно пробивался буквально на ощупь. Было отчетливо слышно, как захлебывается истеричным треском его счетчик Гейгера, как безостановочно матерится и подбадривает себя напуганный, усталый путник.
        - Куда он идет? Там же «фон» безумный! Останови его!
        Хозяйка отвернулась. Иван подскочил к ней вплотную и попытался схватить за плечи, но руки проходили сквозь ее ставшее прозрачным тело.
        - Почему ты молчишь? Он же облучится! Аня, помоги! Помоги!
        Она посмотрела на него широко раскрытыми пылающими яростью глазами и зло процедила сквозь зубы:
        - Нравится тебе? Нравится вот так: все видеть, понимать, но быть не в силах хоть что-нибудь изменить? Я поделюсь своим могуществом - наслаждайся, любуйся, как умирает твой друг. А ведь он идет за тобой, хотя мог остаться в безопасном месте, мог отсидеться там, где я вас разделила. Но нет, он думает, что должен тебя защитить и спасти, сам не представляя, от чего или кого. И все равно идет, плюет на радиацию и идет. Скажи, Ваня, тебе нравится обладать такой силой?! Беспомощной, тщетной, напрасной?
        Раздавленный, ничего не соображающий юноша лишь шептал, молил, заклинал:
        - Анечка, милая, останови его! Анечка, пожалуйста, останови его!
        Сухой, беспощадный ответ поверг его в отчаяние:
        - Я - Хозяйка Медной Горы. Свободная, как ветер, могучая, как стихия. Я - Хозяйка Медной Горы. Бестелесная узница поганой, вонючей свалки, не властная над собой и собственной судьбой. Бессильная, как штиль. Бесполезная, как пустота. Всезнающее ничто. Я не могу ничего изменить, потому что он ничего не услышит и ничему не поверит.
        Живчик исчез, и юноша с Аней вновь остались одни.
        - Я отправила ему навстречу тварей. Надеюсь, им удастся отогнать его подальше от «очага». - Усталость и безразличие в красивом голосе, боль и привычная тоска в глубоких глазах.
        - Спасибо, Хозяйка… Только зачем столько жестокости?
        - Ты нужен мне, нужно твое понимание. Я хотела сделать мир лучше, всегда: и до - всеобщего до и моего личного до, - и теперь не передумала. Если небо наделило меня таким даром, он не может быть напрасным… Не хочу больше быть пустотой, существовать без цели и смысла. И мне кажется, теперь я знаю, зачем получила второй шанс.
        Хозяйка замолчала. Она не ждала очевидного вопроса, не выдерживала театральную паузу, просто целиком ушла в себя, что-то обдумывая, подбирая правильные слова. Ее телесный образ вновь заколебался и «поплыл».
        - Я должна благодарить тебя, ведь все ответы почерпнуты из твоей головы… Из памяти. Когда в замурованном подземелье ты откликнулся мне, я чуть не сошла с ума от счастья. Правда. После смерти Кати, после Волгоградской я совсем отчаялась, блуждала по нашему крошечному миру, как тень, и медленно теряла разум от одиночества.
        В подземелье была очень слабая концентрация составляющей меня субстанции, а значит, была слаба и я. Все, на что меня хватило, - глупые страшилки. Извини, что напугала, но только для возбуждения страха нужно приложить совсем чуть-чуть сил. Ты даже не представляешь, насколько труслив человек, насколько подавлен инстинктом самосохранения. Он всегда открыт для испуга, его мозг находится в постоянном ожидании ужаса, в готовности к худшему. «Человек - это единственное существо, мотивированное к жизни ощущением неотступно следующей за ним смерти». Между прочим, дедом твоим сказано, мне бы на такое ума не хватило…
        Хозяйка жестом остановила Ивана, порывавшегося спросить, откуда она знает деда:
        - Не перебивай. Я должна была тебя чем-то зацепить, чтобы привести к себе, и этим «чем-то» стал страх. Он вел тебя, а я защищала: отводила глаза мутантам, укрывала от самых злобных тварей. Когда не удалось прорваться через Пояс Щорса, и вы попались безумному Дядюшке Айку, я «зазеркалила» твое сознание от его щупалец. Весь поход чуть не закончился катастрофой в туннелях Великого Полоза…
        - Кого-кого? - Ваня все же не удержался и перебил.
        - Так нелюбимый тобой Бажов называл Уробороса. Если тебе угодно, Уроборос очень чуток к моему присутствию. Понятия не имею, что им движет, но он выслеживает меня… И на этот раз он тоже рвался на рандеву с Хозяйкой Медной Горы, которая засела в голове одного знакомого тебе юноши со славным русским именем Иван. Вы спаслись в последний момент, и спаслись чудом.
        Я была с тобой все это время: пока ты прощался с погибшей любовью, пока тосковал по утраченному дому, пока медленно сходил с ума от невыразимого горя. И мне удалось смягчить твои страдания, или хотя бы отвлечь от них. Но ты, Иван Мальгин, и сам проявил себя настоящим человеком. Я горжусь твоей силой, горжусь, что ты не сломался, не сдался, не предал себя. Ты - достойный наследник деда.
        Младший Мальгин никак не отреагировал на похвалы, зато мучавший его вопрос про деда, наконец задал.
        - В моем полном распоряжении - вся твоя память, - с мягкой полуулыбкой произнесла Хозяйка.
        И было совершенно непонятно, оправдывается она или втолковывает глупому, капризному ребенку вполне очевидные вещи.
        - Наверное, не стоит этого говорить, но глазами новорожденного Ванечки я даже видела его… и твою маму.
        Ивана буквально затрясло, заколотило, лоб покрылся испариной, а губы прошептали: «Покажи ее».
        Девушка посерьезнела, застыла в раздумье, а затем решительно покачала головой:
        - Извини, но нет. Да и зачем? В твоем сознании уже есть образ, такой нежный и ангельский… Она тяжело умирала. Пусть это останется там, где и должно быть, - в прошлом.
        Ваня ничего не возразил. Просто не мог, лишь смотрел и молил одним лишь взглядом. И Хозяйка неожиданно для себя смутилась и не выдержала:
        - Один маленький «кадр» в подарок, и больше не проси. Момент, когда ей показывают тебя.
        Одни лишь глаза - заплаканные, измученные, испещренные красными прожилками лопнувших сосудиков, полные муки и… мимолетного, очень и очень скоротечного счастья.
        «Мама…»
        Хозяйка терпеливо ждала, боясь пошевелиться, нарушить чужую магию, испортить волшебство.
        - Спасибо, Аня. - Мальчишка был тих и немногословен, но слова сейчас и не требовались.
        Глава 16
        АЛТАРЬ
        Маркус широко размахнулся и уже было, кинул зеркало в стену, но огромным усилием воли остановил занесенную для броска руку.
        «Ты еще истерику устрой», - отругал он себя и крепче сжал зеркало, предусмотрительно держа его тыльной к себе стороной. Стоит развернуть проклятую стекляшку, и от праведного гнева ее не спасет уже ничто.
        Конечно, старое, треснувшее в нескольких местах зеркальце ни в чем не виновато. Настоящий виновник страшных метаморфоз, случившихся с отражением Маркуса, в эти минуты спокойно разгуливает по поверхности и наверняка тихо или не очень радуется своему меткому выстрелу.
        «Однако рано ты, безвестная тварь, радуешься. Маркуса так просто не возьмешь! Можно неловкой пулей разрыхлить ему половину лица, вырвать часть щеки, раздробить зубы, но ни одному сосунку не переиграть Тевтона в честном бою».
        Рука само собой развернула зеркало. Если правильно повернуть голову, то отразится эффектная, породистая физиономия: блондина - дамского угодника, любимца всех девушек и женщин, настоящего красавца. Но стоит чуть не угадать с ракурсом, и станет видна чудовищная половина… Как мрачно пошутил Краснов, «Боюсь, до свадьбы такое не заживет». Впрочем, стоит ли себя обманывать? Такое не заживет никогда. Алексей Александрович, конечно, намекал, мол, у них там «пластику» могут сделать: и техника есть, и спецы остались, нужно лишь побыстрее закончить операцию в Ебурге, и тогда он заберет Маркуса с собой…
        Верить в сказки Маркус не привык, но на этот раз реальность обошлась с ним чересчур сурово, чтобы можно было на корню отсечь саму возможность фантастического исцеления. Пусть маленькая, крохотная надежда живет где-нибудь в дальних закоулках души, авось и правда по-человечески залатают да подшлифуют… Только бы не видеть уродливого монстра в каждом отражении.
        А пока - железная маска на пол-лица, довольно ладно и умело изготовленная кем-то из местных умельцев. Из зеркала за Маркусом неотрывно следили горящие, налитые кровью глаза, выглядывающие из-под ниспадающей пряди ухоженных светлых волос. Вся остальная часть лица была плотно укрыта стальными наборными пластинами, по форме напоминающими нижнюю часть рыцарского забрала. Надо признаться, выглядит не так уж плохо, даже, э-э-э, брутально. Милые дамы будут сражены преображенным Тевтоном. Они любят таинственность и мрачную обреченность, и они получат ее. Но сначала - работа. Слишком много времени оставлено в больничной палате, слишком много ненужных эмоций пережито в этих стенах.

* * *
        Рыжеволосая девушка в зеленом старинном платье и погруженный в себя юноша в мешковатом костюме радзащиты медленно шли подземными туннелями. Они не разговаривали и вряд ли помнили о существовании друг друга - слишком далеко витали их мысли, слишком о разных вещах они думали и вспоминали.
        Захоти Хозяйка проникнуть в сознание своего спутника, ей бы, как обычно, это не составило особого труда, но она опять была на Волгоградской, вновь и вновь переживая события давно минувших лет. И Ване, который первым пришел в себя, удалось застать ее врасплох.
        - Ты не рассказала про дедушку.
        - Ч-что? А, ну да, ну да. - Казалось, девушка неохотно возвращалась к реальности. - Твой дед был незаурядным человеком. Умным, образованным, интеллигентным, хотя таких даже в нашем скудном Метро довольно много. А вот действительно необычных - по пальцам пересчитать. Так вот, Александр Евгеньевич Мальгин был особенным, исключительным. Он умел видеть суть вещей и событий, разбираться в людях и их помыслах, а самое главное - пытался, причем весьма успешно, влиять на суть вещей, на события, на людей и их помыслы.
        - Аня, ну почему ты всегда говоришь загадками?
        - Потому что кто-то вечно куда-то торопится и совершенно не умеет слушать! - Хозяйка выглядела разозленной. - Вот в чем твой дед не преуспел, так это в воспитании у внука усидчивости и внимания. Видать, жалел непутевого и мало помогал ремнем!
        - Молчу, молчу. - Иван принял игру девушки и придал себе сосредоточенный и даже немного покаянный вид.
        - Вот так-то лучше. - Хозяйка наконец оценила рвение юноши. - Продолжаем. Ты знаешь, кто был автором идеи бескровного захвата Чкаловской? Изначально отец Живчика готовился устроить там настоящую мясорубку, а Мальгин смог выйти на чкаловского инженера и за определенное вознаграждение уговорил того испортить все питьевые фильтры на станции. Чкалы сдались без боя, да еще и были благодарны за чудесное, очень и очень своевременное спасение от жажды и отравления зараженной водой. А кто сомневался в искренности намерений великодушной соседки-Ботаники и пытался сопротивляться установлению дружески-покорных отношений, тот скоропостижно умирал или бесследно исчезал.
        - Ты врешь! Это все ложь! - Иван заорал так, что испугался собственного оглушительного крика. - Добрее деда никого на свете не было и нет!
        Хозяйка делано удивилась:
        - А кто обвиняет его в злобе? Установление контроля над более слабой станцией диктовалось сложившейся на то время обстановкой - политические игрища шли по всему Большому Метро. Борьба за сферы влияния развернулась повсеместно: экспансионисты с Динамо рвались к власти и захвату всей старой ветки и ее новых «отростков». Ты бы знал, как ловко динамовская верхушка взяла все Уралмашевское направление… Правда, могущественная Площадь, тоже успевшая неплохо укрупниться и укрепиться, зубы ей пообломала и заставила поумерить аппетиты. Твой дед все процессы отслеживал и прекрасно понимал, что Ботанику до поры до времени спасает только удаленное географическое положение. Но уж больно сладким и притягательным для всех был «Дирижабль», да и весь богатый микрорайон. Александр Евгеньевич сыграл на опережение. Голодная и ободранная Чкаловская только и ждала, когда кто-нибудь приберет ее к рукам, что твой дед виртуозно и проделал, не пролив ни капли крови, если не считать насмерть отравившихся. Чкале предназначалась роль буфера, приграничной зоны между Большим Метро и зажиточной Ботанической. Отсюда у ваших соседей
якобы сам собой родился культ силы, кодекс воина, самоорганизовались сталкерские отряды и прочие военизированные подразделения - их готовили на убой в случае отражения крупномасштабной агрессии. Конечно, с точки зрения несчастных чкаловцев Мальгин - манипулятор и расчетливый садист, зато для ботаников, тех, кто действительно был в курсе его настоящей роли в общественной жизни станции, - спаситель и отец нации.
        Девушка прервалась, переводя дух:
        - Что ты так на меня смотришь? Дурилка, это все взято из твоей памяти. Разве обычной сталкерше под силу такое придумать? Ты явно переоцениваешь мои умственные способности, я и половину слов-то подобных до недавнего времени не знала…
        Видя недоверие Ивана, она продолжила:
        - Дед повсюду таскал тебя с собой, ты присутствовал на куче самых разных переговоров и собраний просто потому, что он боялся оставить любимого внука хоть на минуту без присмотра, вообще не доверял тебя никому. Пока взрослые определяли судьбы мира, маленький Ванечка игрался своими нехитрыми игрушками… Вань, ну что мне толку врать? Хочешь, я назову твоих солдатиков поименно? Корнета и Игната, естественно, исключаю, ими вся детвора болела, а вот одноногий ковбой Йохан Морган? Разве такое кому-то еще под силу придумать?
        Юноша смутился и побледнел - из уст девушки позывной самого главного его Героя звучал до ужаса нелепо, комично и даже кощунственно.
        - Так что твой дед никакой не злодей, - заключили Хозяйка. - Вот о чем я талдычу уже битых полчаса. Покуда он жив был, Чкаловская даже рыпнуться не смела, крепко вы их в кулаке держали… Это потом начался разброд и шатание, приведшие к печальному результату. Но это лишь подчеркивает значение сильной и выдающейся личности. Ты должен гордиться, а не возмущаться, как малолетка. Пусть Живчик возмущается, его отец по всем статьям Александру Евгеньевичу проигрывал, хотя тоже далеко не последний был человек.
        - Зачем ты это рассказываешь? - В голосе Вани не слышалось ни гордости, ни радости. - Я дедушку запомнил совершенно другим…
        - Затем! - рубанула девушка. - Чтоб представлял, о каком человеке пойдет речь!
        - Так это еще не все?!
        - Пока только прелюдия была. - Хозяйка плотоядно улыбнулась. - Все самое интересное осталось на десерт.
        Иван безнадежно махнул рукой:
        - Добивай!

* * *
        Крутящиеся лопасти стоящего на земле вертолета создавали вокруг него настоящую пылевую бурю. Потоки взбесившегося воздуха чуть не сбивали с ног бегущих к винтокрылой машине людей.
        Ми-8. Коротко и емко, как все правильное в этой жестокой жизни, - М-16, АК-74, РГД-5… Маркуса искренне восхищала эта железная бескомпромиссная мощь. «Хорошо, когда цель далека настолько, что чувствуешь кончик ствола за тысячу миль от себя». Кто-то из «древних» сказал… Красиво, черт возьми, и очень верно. Знали те люди, что жили до, толк в силе: слова, оружия, размаха. Жаль, что так бесславно кончили…
        Цель у Маркуса была предельно ясна и проста.
        Найти и уничтожить Вольфа до тех пор, пока старик не успел перебраться через пояс Щорса и первым достичь Большого Метро, где, по слухам, ему хранили лояльность несколько западных станций.
        В Большом Метро, понятное дело, бункерские не бывали с самой Войны. Может, бредит старик, и нет никаких больше западных станций. А может, он доберется до туда и поставит под ружье человек двести. Кранты тогда и Маркусу, и Краснову.
        Но это так задача, официальная. Старика-генерала Маркус сместить, конечно, давно хотел, но чтобы лично его ненавидеть - нет, такого не было. Вольфа он, скорей, уважал.
        Есть и другая цель.
        Двое пацанов с захваченной Ботаники, проникшие в Бункер.
        А в особенности тот, который своей неловкой пулей разворотил Маркусу его красивое лицо. Который его сделал уродом на всю жизнь.
        Этого надо любой ценой отыскать и голыми руками придушить. Обязательно.
        Тем паче, что у мелких подонков в руках теперь ценная документация с совершенно секретными сведениями о местонахождении Бункера и другого объекта…
        Маркус слышал, как заверещал один из пацанов, когда девке вышибло мозги. Надо было вывесить тело бабенки на «Дирижабле» - он сам бы пришел. Это была его самочка, и тварь бы обязательно явилась за трупиком любимой шлюхи. Тут бы Маркус и повозился с его лицом…
        Тевтон горестно вздохнул, натянул на голову массивный шлем с наушниками и махнул рукой пилоту: «Поехали!» Летательный аппарат завибрировал всем «телом», дернулся и тяжело оторвался от земли. Пятнадцать бойцов Бункера и их предводитель впервые в жизни поднимались в небо.
        Как назло, всю округу заволокло густым, плотным туманом. Пилоты отчаянно матерились, но ничего поделать не могли. Маркус скрежетал зубами от обиды и злости, однако сквозь белесую пелену, как ни всматривался, не видел ни зги. Только остовы высотных домов выглядывали сквозь дымку, все остальное безнадежно тонуло где-то внизу. Выполнение второстепенных заданий оказалось под большим вопросом.
        Блондин еще несколько минут гонял вертолет над районом, сверялся со старой картой, ориентируясь по высоткам и делал в ней какие-то пометки. По всему выходило, что путей для беглецов оставалось не так уж и много. На юго-западе Ботаническая граничила с Вторчерметом, облюбованным ордами мутантов, на юго-востоке находился еще не опустошенный торговый центр «Екатерининский», но его уже тщательно обследовали и взяли под охрану. На запад и восток уходила объездная дорога, идти по которой было чистым безумием: во-первых, до «жилых» кварталов добираться несколько километров, а во-вторых, она уводила в заманчивые, но слишком слабоизученные места, куда без тщательной подготовки соваться, явно не следовало. Оставалось северное направление: улицы 8-го марта и Белинского.
        «Вот только Вольф, пронырливая сволочь, самыми очевидными и простыми путями ходить не привык, - рассуждал про себя Маркус. - Ему понятно, что Восьмое марта и Белинка перекроются в первую очередь, а „Екатерининский“ начали шерстить еще по его указанию. Что остается? Юг? Навряд ли, он никуда не ведет, делать там абсолютно нечего. Запад? Пустошь из уничтоженных кварталов, очаги радиации, агрессивная, расплодившаяся фауна. Решится ли? Этот может. Трудная задача, вполне в его духе. Восток? Восток интереснее всего. Идти туда гораздо дольше, но и районы открываются значительно более перспективные - Сибирский тракт выводит к центру города в обход Пояса Щорса; фабрики „Урал“ и „Конфи“, да и концерн „Калина“ толком не разграблены, а значит, генералу будет, где зализать раны, пересидеть „смутное время“ и пополнить припасы. Микрорайон Синие Камни опять же недалеко, он мародерами вообще не тронут…»
        Маркус представил дорожную развязку: огромный мост у «Калины», заканчивающийся адской транспортной мешаниной из Объездной дороги, переулка Базовый, Сибирского тракта и улицы Куйбышева. И куда не кинь взгляд, повсюду «клондайк», где обязательно найдется, чем поживиться… Проблем у генерала возникнет ровно две - расстояние в десять километров для современного мира просто огромно, особенно по открытой, простреливаемой отовсюду местности. Это раз, так сказать, меньшее из зол. А вот пройти отрезок восемьсот метров от бывшего пивзавода до Базового - задача нетривиальная, требующая и удачи и смелости. В этом месте трижды проклятый ЦПКиО, рассадник всевозможной живности, пересекает Объездную, по которой выдвинется Вольф. Другого пути нет…
        Блондин нахмурил тонкие, ухоженные брови и в задумчивости потер прикрытую противогазом переносицу. «Я бы не пошел, слишком там погано. Но ручаться за Вольфа… Безумный, отчаянный старик. Даже немного обидно, что он оказался по ту сторону баррикад».
        Конечно за пятнадцать лет, что они просидели в изоляции, на поверхности многое могло измениться, но, как показывала жизнь, да и весь опыт Маркуса, в лучшую сторону не менялось ничего и никогда. Каждый новый год подводил человечество ближе и ближе к бездне. На этот раз - окончательной.
        Итак, решение принято. Блондин тряхнул головой, подошел к пилотам и жестами показал: «Садимся там». Вертолетчики некоторое время отбивались: «Туман, не видно ни черта, можем задеть лопастями…» Оглушительный шум двигателей заглушал все возможное красноречие Маркуса, а потому тот, не тратя слов понапрасну, извлек из кобуры пистолет и продемонстрировал гладкий вороненый ствол одному из спорщиков, для пущей убедительности приставив оружие прямо к визору. Аргумент подействовал - уже через пять минут небесная машина не очень грациозно, зато точно в назначенное место опустила свое огромное железное брюхо. Перекресток улиц Луганская - Кольцовский тракт, идеальная огневая точка для засады. Если Генрих решится идти на восток, мимо он не пройдет…
        Поколебавшись, Маркус отрядил на задание восьмерых бойцов. Для одинокого генерала, сопровождаемого от силы парой верных солдат - точного количества никто не знал, слишком быстро происходили события в последние часы, - восьмерка казалась явно избыточной, однако блондин знал реальную цену своим подопечным. Все боеспособные части находились сейчас на оккупированных станциях, и в Бункере оставался самый бесполезный сброд. Именно такие люди и составляли костяк собранной наспех команды Маркуса. Никакие.
        «Может, хоть числом возьмут, криворукие да кособокие». - Блондин презрительно сплюнул и, повернувшись к напуганным его выходкой с пистолетом вертолетчикам, скомандовал:
        - Летим через Щорса. Направление - станция Уральская.

* * *
        - Все считали Мальгина глубоко религиозным и верующим человеком, что в условиях оголтелого большевизма казалось простым обывателям рискованным и смелым. Он действительно отличался сильной верой, но слепым фанатиком не являлся никогда и ни в чем. После Армагеддона многие, а то и почти все, в Боге разуверились. Не смогли простить Ему пережитого ужаса, нового, но, по их мнению, незаслуженного изгнания из рая. А Александр Евгеньевич, наоборот, в вере укрепился.
        Хозяйка посмотрела на Ваню, но тот лишь непонимающе пожал плечами. Мол, верил и верил, что ж тут такого?
        - Как всякий человек, несущий на своих плечах значительную ответственность, он знал, что за некоторые вещи - этих материй я совсем не понимаю - люди обязаны были когда-нибудь заплатить. И они заплатили по полной - своими душами и жизнями. А кто выжил, продолжили нести бремя и долг, даже еще больший, чем прежде. Ведь очень и очень немногим посчастливилось получить второй шанс. Во «вторых шансах» я очень большой специалист, так что понимаю, о чем говорю. Следующий «катарсис», или, что ближе к истине, потоп, станет для оскудевшего человечества последним. Никаких третьих шансов не предусмотрено, на кону стоит все. Есть вещь, о которой твой дед не знал, потому что просто не мог знать. И никто не знает, хотя очень скоро могут узнать абсолютно все, без исключений. Мы на пороге нового Апокалипсиса. Это Мальгин предсказал, пусть и не угадал причину - он ошибочно считал, что вскоре должна взорваться Белоярская атомная станция, которая окончательно похоронит город. Но сам «триггер» не так уж и важен. Главное - Екатеринбург обречен, а уж что его добьет, то дело десятое.
        Слова Ани не произвели на Ивана какого-либо впечатления: разговоры о новом конце света велись на Боте постоянно и по популярности уступали лишь обсуждениям пищевого рациона на день. Равнодушие собеседника не укрылось от Хозяйки и, казалось, даже расстроило ее. Впрочем, вида она постаралась не показать.
        - Основание моего могильника размывается с двух сторон: изнутри он разъедается токсинами, снаружи - подтачивается подземной рекой. Скоро в мою усыпальницу хлынет вода и разнесет заразу по всему городу, так что не спасут никакие фильтры.
        Иван молчал.
        - Это все… Когда придет очередь «Белоярки», она лишь сотрясет одну большую братскую могилу. Людей больше не будет. Совсем не будет, понимаешь?
        Иван не проронил ни слова.
        - Ты что, не слышишь меня?!
        Юноша встрепенулся и, недобро глядя на кричащую девушку, раздраженно, выговаривая каждое слово, произнес:
        - Думаешь, я буду жалеть о предательской Чкале? Или разоренной, теперь уже чужой Ботанике? А может, о проклятом подземелье, что отобрало у меня и родину, и любимую?! Да мне плевать!
        Лицо Хозяйки стало прозрачным, заколебалось, пошло волнистой рябью. Страшная гримаса искривила ее губы в презрительном:
        - Что же ты, трусливая тварь, сдаться решил? На память деда плюешь?! Руки на себя, живого, накладываешь? Таким, как ты, конец света не страшен - вы и так дохлые! Я, умирая в саркофаге, задыхаясь, захлебываясь ядовитым дерьмом, всеми забытая, брошенная и преданная, и то ручки кверху не поднимала, слезами от обиды не утиралась. Слышишь, мразь, я, простая уралмашевская девка, никогда не знавшая, что такое семья и родители, не имевшая своего настоящего, единственного дома, боролась! До последнего вздоха боролась, потому-то, может, сейчас здесь и нахожусь и слова напрасные на тебя трачу. Не смогло Небо уберечь мое тело, но душа из объятий смерти вырвалась, презрела все законы вселенной и зубами, когтями, яростью и ненавистью вытащила себя с того света. А ты… ты… ты убирайся! Вали отсюда, слизняк паршивый! Убирайся!!!
        Иван остался один. Злые, колкие слова взбешенной Хозяйки Медной а горы растаяли вместе с ней, и вновь перед Ваней лежала лишь бесконечная пустота туннелей. Одинаковых, бессмысленных, ведущих в никуда, Он злился, безумно злился на взбалмошную, психованную Хозяйку. Мысленно спорил с ней, что-то доказывал, начинал кричать вслух, спохватывался и ругал себя.
        Было стыдно, ужасно стыдно. Он пытался заглушить стыд и не мог. Это беспощадное чувство давило и жгло, не оставляя в покое ни на секунду.
        Преодолевая глупую, но упорно сопротивляющуюся гордыню, он наконец прошептал:
        - Аня, извини меня…
        И… ничего не произошло.
        - Аня, прости меня, я идиот. Тупой, ничего не понимающий идиот.
        Тишина. Звенящая, безмолвная.
        - Аня, я буду бороться. Ради оставшихся в живых… и ушедших. Ради деда, ради Живчика и его отца, ради Светы и ее смешного братика Тима, ради толстого противного завхоза Василича, ради сварливой поварихи Егоровны, ради отморозка Кирюши… ради всех… - Последние слова сорвавший голос Иван произносил уже про себя, но Хозяйка услышала его и так и улыбнулась одними глазами: «Молодец, вот теперь молодец».

* * *
        Вольф с размаху опустил тяжелую руку на плечо закованного в радкостюм Гринько и рывком прижал того к себе.
        - Вот уж не ждал, Славик, что буду так радоваться твоему появлению.
        Молодой человек, даже сквозь противогаз выглядевший опешившим от горячей встречи, аккуратно выбрался из медвежьих объятий Генриха Станиславовича.
        - И я… я рад… очень… - промямлил он подрагивающим голоском.
        - Ты не ссы, нормально все будет! Всех врагов победим. За то, что старика не предал, сделаю из тебя настоящего мужика с яйцами в штанах и горячим сердцем в груди. Дедушка Генрих верную службу никогда не забывает.
        Пламенное обещание произвело на Гринько незабываемое впечатление - теперь его дрожь стала видна невооруженным глазом даже сквозь толстый «защитник».
        Можно было выступать. Команда, за исключением юного и до отвращения цивильного «яйцеголового», получилась весьма боевитой, пусть и в большинстве своем бабской: шесть амазонок во главе с Никитой - и видавший виды, но не забывший армейской выручки «старый конь» Генрих. Могло быть и хуже.
        Генерал собрал всех в тесный круг и зычно, громко, чтобы дошло до каждого, заявил:
        - Мои преданные волчицы… Ну, и волчонок… Меня трудно застать врасплох, поскольку от жизни давно ничего, кроме форс-мажора, не жду, а потому коварство пришлого гада Краснова не удивило. Враг хитер, но я хитрее. Потому путешествовать по нашему несчастному городу мы будем с ветерком и огоньком, как давно уже никому и не снилось. Идем в Большое Метро! Искать старых друзей и напоминать им, что за ними должок… Зададим врагу перца? Сунем ему под хвост…
        Последний оборотец своей непечатностью вогнал Славика в краску, зато привычные к армейскому юмору и крепкому матерку амазонки дружно засмеялись: «Сунем, товарищ генерал!»
        - Тогда, девочки… кхм… и мальчик, выступаем. Один верный железный друг давно меня заждался.
        Где-то сверху и слева раздался странный, неясный гул. Он нарастал, становясь с каждой секундой все отчетливей.
        Старый Вольф быстрее всех распознал природу этого звука и закричал, что есть силы:
        - Вертолет! Все за мной, быстро! Укрываемся в ближайшем здании!
        Возможно, предосторожность была излишней - висящий в нескольких метрах от земли туман надежно скрывал «волчью стаю». Однако на винтокрылом летательном аппарате, явившемся из далекой эпохи До, могли иметься тепловизоры, датчики движения и прочие давно забытые и вышедшие из употребления механизмы. Генрих Станиславович предпочел понапрасну не рисковать.
        К своему удивлению, он понял, что все происходящее - свержение, побег, сбор боевой группы и предстоящее большое и без сомнений сложнейшее путешествие неимоверно возбуждает его, призывает к действию, вдохновляет на нечто за давностью лет превратившееся в тлен. Вольф чувствовал себя вновь молодым - тем безбашенным, сумасшедшим Геной, Генри, Хайнрихом, даже Фрицем - в армии у него была куча кличек, - что упивается адреналином, мечтает о горячке боя, рвется только вперед, не оглядываясь и не задумываясь ни о чем. Бешено ныл палец, лежащий на курке автомата, справедливая, кровавая ярость требовала жертву. Как же хотелось вцепиться в горло врагу, разорвать голыми руками пасть страшному мутанту, срезать длинной очередью набегающие полчища падали. Любой: людской, животной мутагенной - без разницы!
        «Я жив, - щерясь, сказал Вольф сам себе. - Снова жив».
        Первым зданием, куда они попытались вломиться, оказался некогда знаменитый на весь Свердловск и вылупившийся из него Екатеринбург бар «Хлебушко». Будь у команды в запасе хоть пара лишних минут, Генрих бы обязательно вспомнил те вечера, что провел здесь в теплой компании, распивая казавшийся в ту пору божественным пенный напиток. Но увы, время, как это часто с ним случается, подгоняло и торопило, не давая ностальгии ни малейшего шанса.
        Дверь в злачное заведение отворилась на несколько жалких сантиметров и безнадежно застряла, упершись в нечто массивное и твердое, заворчавшее и заухавшее во сне. Любимый несколькими поколениями свердловчан бар отныне принадлежал совершенно иным существам.
        Одна из воительниц, оторва Нютка, изготовилась было закинуть внутрь логова гранату, но Никита рывком отдернула подчиненную, молча вскинув указательный палец на барражирующий в тумане вертолет. В следующее мгновение указательный палец вернулся в плотно сжатый кулак, кулак же, в свою очередь, застыл у носа Нюты.
        От греха подальше, решили отойти.
        Амазонки легко преодолели покосившийся забор, отделяющий бар от пятиэтажки, гордо носящей на торце табличку с бессмысленным набором дат и числительных «8 марта 205а». Генрих ненадолго замешкался, но все же довольно ловко перелез через препятствие. Дольше всех возился Гринько, ни грацией, ни сноровкой не отличавшийся. Наконец сердобольная Ксюша Стрела, утомленная зрелищем его беспомощных кульбитов, перетащила брыкающегося юношу через непреодолимую для него преграду.
        Укрылись в подвале, благо двери были раскрыты нараспашку. На первый взгляд дом выглядел покинутым и необитаемым; большего от него и не требовалось.
        Гул вертолета затих уже через несколько минут, но предусмотрительный генерал покидать убежище не спешил. «Отдыхаем еще четверть часа, - приказал он. - Потом марш-бросок до цели. По моим расчетам, осталось не больше километра, однако места здесь нехорошие».
        На все расспросы о цели Вольф отрицательно качал головой: «Не портите сами себе сюрприз, скоро все увидите». Однако марш-бросок к неведомому сюрпризу пришлось отложить: когда «волки» собрались на выход, никакого выхода не оказалось. Дверной проем исчез.

* * *
        Он сидел на полу, застланном какими-то старыми тряпками, и держал в крошечных, по-детски пухлых руках самодельную машинку с неаккуратно выведенной на борту красной звездочкой. Ему снова было шесть лет - счастливых и беззаботных. А недалеко, в противоположном конце палатки, за столом сидел дедушка - улыбчивый, как всегда, но почему-то немного растерянный, и что-то объяснял сидящему напротив незнакомому дяде. Ванечка не понимал смысла взрослых слов, но он не нуждался в них. У него была новая машинка, и мир вокруг превратился в бескрайнюю игровую площадку.
        К неудовольствию сосредоточенно гоняющего по полу машинку ребенка, взрослые вели себя странно: много шумели, спорили, громко хохотали и постоянно стучали стаканами. И чем больше раздавалось стеклянного звона, тем жарче становилась их беседа.
        - Я благодарен вам, - сказал дед нетвердым голосом и тут же поправился. - Тебе, конечно, тебе. За добрые вести, мудрые слова и обещания, в которые очень хочется верить. Но знаешь, мы с тобой, два важных мужика, сидим здесь, вроде бы принимаем исторические решения, но все это в действительности так мелко… Посмотри на моего внука. Ваня - самый главный человек во Вселенной! У тебя есть дети? Были… значит, ты понимаешь, должен понимать. Нет в нем никакого греха, ни малейшего. Ни корысти, ни подлости, ни лжи, - ничего. А что это, как не святость? Через сколько-то времени все изменится-переменится, но сейчас, прямо сейчас перед двумя старыми грешниками на грязном полу сидит ангел, кроха-херувимчик. Только свет и никакой тьмы.
        Гость с неподдельным интересом смотрел на распаляющегося, уже нетрезвого деда и искренне кивал, со всем соглашаясь.
        - На мне кровь, на тебе кровь. И грехи наши будут только множиться, до самого неизбежного финала. Но грешим мы ради ангелов, вот ради них берем всю тяжесть на душу. Наверное, только этим и спасаемся, только так и оправдываемся… Они - чистые, они искупят все дерьмо, всю накопленную нами и предками дрянь! Их поколение. Если не они, то потом некому будет.
        - Я знаю, Александр Евгеньевич, знаю, - у незнакомца был приятный, сильный голос, - время опять подходит к концу… В этот раз все произойдет быстро, и никаких тебе двух тысяч лет на «обдумывание».
        Пришла очередь удивляться Мальгину:
        - Вы… Ты из этих, из фаталистов, что ли? Вот бы никогда не подумал!
        - Наоборот, Александр Евгеньевич, наоборот. Я - оптимист. Неисправимый. Побитый жизнью, но верить не переставший. Потому и отдаю все борьбе - есть за что биться, убиваться… и других убивать. Апокалипсис не пощадил никого из моих - беременная жена и близнецы остались по ту сторону… Когда-то и мне хотелось туда же… Но есть люди, ради которых нужно жить самому - не для себя, но жить. Мы с вами, уважаемый Александр Евгеньевич, должны дать шанс другим, зубами прогрызть для них дорогу, ногтями прорыть путь. Для Ванечки, для всех динамовских и уралмашевских детишек, да и вообще для всех станций, даже для разнесчастных площадников, будь они трижды неладны!
        Гость ненадолго умолк, затем, взвешивая каждое слово, медленно проговорил:
        - Я многое про вас слышал. Плохого, хорошего, очень хорошего и очень плохого. Где правда, а где ложь - не разберешь. Одно ясно, торговаться с Вами бесполезно. Вы человек твердой воли, захотите - сделаете, не захотите… Да, я немало пообещал Ботанической, и обещания свои не только сдержу, но и ничего не попрошу взамен. Тут я честен. Но…
        - А вот и начинаются встречные «но», - Мальгин в шутку погрозил собеседнику пальцем. - Я слишком давно «в бизнесе», чтобы ждать чудес. Твой подход рискованный: получив дары, надо признать, щедрые, я не обязательно сделаю ответные, совсем не обязательно. Хотя он, подход то есть, мне нравится. Люблю безрассудство, построенное на тонком расчете.
        Гость развел руками, изображая полнейшую невинность:
        - Александр Евгеньевич, я знаю и уверен, что победа будет достигнута не на поле боя и не силой оружия. Настоящая война идет не между станциями или не в меру честолюбивыми людьми. Есть более тонкие материи - там все и решится… Я хочу найти Зеркало и Алтарь для героя.
        Дед изумленно присвистнул:
        - Вооот даже как… неожиданно, неожиданно. Поразили старика, неприятно поразили. Последний полководец, который умудрялся смешивать войну с мистикой и символизмом, чрезвычайно плохо кончил. Вы понимаете, о ком я?
        - О ком же?
        - О Гитлере, молодой человек, о Гитлере.
        Незнакомец что-то резко ответил, но что именно, было уже не разобрать - маленький Ванечка уснул прямо на полу, крепко сжимая в руках драгоценную машинку.
        Иван сокрушенно потряс головой:
        - Как говорится, на самом интересном месте… Знал бы тогда, черта с два бы уснул. Этот визитер показался мне знакомым, кто он?
        - Это Отшельник, тоже из серых кардиналов. Стоял за главой Динамо - идеолог, стратег и так далее. Мне приходилось с ним встречаться, поскольку группа Игната, куда, как ты помнишь, я входила, подчинялась непосредственно ему. Нас так и звали, «гвардейцы кардинала». Именно он отдал приказ Игнату заткнуть пробоину на треклятой свалке.
        - Точно, - обрадовался Ваня. - Вспомнил! А что он пообещал деду?
        - Думаю, поклялся не трогать Ботаническую.
        - А в обмен попросил Зеркало и Алтарь, это понятно. Аня, ты можешь мне наконец объяснить, что это за ерунда такая? Зеркальце в обмен на мир…
        Хозяйка нахмурилась:
        - Ты зря ерничаешь. Во-первых, Зеркало и Алтарь не материальные предметы, это символы. Во-вторых, Отшельник просил информацию о них. В-третьих, если бы кто-то не любил поспать, особенно посреди важных разговоров, мы бы знали несоизмеримо больше! Как бы твой дед ни смеялся над Отшельником и его склонностью к мистике, он сам являлся большим мистиком. Идея Зеркала принадлежит именно ему. Теперь выбирай: я своими кривыми словами рассказываю или опять в воспоминания ударимся, к первоисточнику?
        - Давай «кино»!
        - Что такое зеркало? - неизвестно кого спросил дед и тут же сам ответил: - Предмет для познания, вернее самопознания. Окружающий мир мы познаем при помощи органов чувств, а вот для познания себя Природа и Бог нас никаким естеством не наградили. Потому человек изобрел зеркало, чтобы, так сказать, восполнить досадное упущение могущественных сил. Что бы человек ни делал, к чему бы ни стремился, вся его деятельность неизменно возвращается и направляется к познанию собственного «Я». Самопознание - мотив для движения, стимул для жизни и та «морковка», за которой мы всю жизнь беспрекословно следуем и которую никак не можем достать. Любое человеческое действие - суть выражение своего «Я». Именно поэтому нам всем требуется постоянная оценка окружающих: правильное ли действие, красивое, благородное и так далее. Проблема в том, что наши действия, а значит, и наше «Я» все время оценивают другие. Мы как бы любуемся собой в отражении чужого мнения, видим себя глазами посредника. Вот и получается, что мы существуем не сами по себе, а лишь в оценках и мнениях окружающих. Нам необходимо найти к «Я» самое важное и
правильное прилагательное: мое «Я» красивое, мое - умное, мое - еще какое-то. Но прилагательное придумывает не «Я», а наблюдатель со стороны и в такой оценке «Я» деградирует до «Я по мнению Его», что совершенно не равняется чистому «Я». И мы ищем Зеркало - настоящее, объективное, способное отразить чистейшее «Я». Ищем и не находим, потому как давно его утеряли. Если обращаться к Библии, то как раз в момент изгнания из Эдемского сада. В раю или Бог был незамутненным отражением человеческой природы, или, наоборот, человек служил неким, пусть и несовершенным отражением божественного. Но это не так существенно, главное, что наши далекие предки владели Зеркалом, а оно владело их истинным отражением. Но человечество взрослело, училось порокам, напитывалось грехами, увлеченно потакая самым низменным позывам, и его отражение мутнело, искривлялось. Отражать стало некого - вместо человека остался лишь сгусток грязи. И Зеркало пропало, ушло, не желая нести в себе людскую черноту и тьму…
        - Аня, прекрати, я ничего не понимаю! - взмолился взмокший от чрезмерных умственных усилий Иван.
        - Ну-ка тихо! - цыкнула Хозяйка. - Чуть-чуть осталось.
        А дед, меж тем, увлеченно продолжал:
        - Отказавшись от самопознания, человек обрекал свой род на животное существование, ибо только животным свойственно не интересоваться собственной природой. Им достаточно поесть и дать потомство, на этом жизненный цикл считается успешно пройденным, можно удобрять землю гумусом из своего бесполезного тела, в котором душа никогда и не ночевала.
        - Аня, я и при жизни деда это морализаторство ненавидел, - вновь заныл Ваня. - У меня зубы от тоски сводит.
        - Я кого-то сейчас так по зубам ткну, что они всю жизнь ныть будут, вместе с прикушенным болтливым языком, - весьма убедительно пообещала бывшая сталкерша.
        - Однако человечество спасло себя, - вещал старший Мальгин, - или Бог спас свое любимое творение, что, в общем, не суть. А суть в том, что нашелся чистый человек, непорочный, светлый, и взошел он на Алтарь чужих грехов, и взял он на себя всю тьму своего рода, и принял он смерть за всех нас. И человечество, очистившись от темноты и невежества, прозрело и ужаснулось, увидев глубину той пропасти, куда себя загнало.
        - Аняяяя!
        - Ну, ты достал! - Хозяйка так разъярилась, что пропало не только «кино», но и сама она стала совсем прозрачной. - У тебя не мозги, а желе в голове! Вообще думать отвык под землей…
        - Анечка, миленькая, давай своими словами, а? Я вспомнил, дед свои лекции каким-то пришлым мужикам читал, они специально с Большого метро к нам добирались. Так даже у фанатиков этих ум за разум заходил и соображалка вскипала!
        Поняв, что спорить бесполезно, девушка только беспомощно всплеснула руками:
        - Ну, своими так своими. По мнению твоего дедушки, пороки тянут человека вниз, такая уж у него природа испорченная, и, чтобы окончательно не погрязнуть в грехах, ему нужно искупление, обновление, потрясение. Лишь этот акт позволяет хоть на сколько-то времени из полнейшего мрака вылезти, устыдиться. А Апокалипсис произошел, потому что цикл прервался, не нашелся новый искупитель, и люди рухнули в ад, созданный собственными руками. И продолжают уверенно погружаться все глубже и глубже. И так - пока совсем не достигнут дна, на чем история человеческая и закончится. Последний Апокалипсис добьет всех. Но спастись еще можно. Вся надежда на Искупителя. Александр Евгеньевич был уверен, что тот обязательно появится.
        Иван разочарованно выдохнул:
        - Муть какая-то… Тогда Отшельник, получается, просто дурак, обменявший обещание мира на такую пустышку, а дед, наоборот, молодец, что запудрил башку твоему кардиналу.
        - Дед, конечно, молодец, да не все так просто, как тебе кажется.
        - Господи! - Юноша застонал в отчаянии. - Если это не так «просто», то что же дальше будет…
        - Отшельник искал последователей культа Алтаря, тех слушателей, что приходили к деду… Ты очень нервно реагируешь на некоторые факты из биографии своего единственного родственника. - Хозяйка сверкнула глазами. - Боюсь, опять начнешь возмущаться и топать ногами.
        Иван издевку проигнорировал:
        - А тебе-то чего бояться? Говори, не таись.
        - Ну, как знаешь. Ты, наверное, не помнишь «учеников», что тайно собирались у вас? Это были абсолютно разные люди - мужчины, женщины, старики, даже молодежь… Объединяло их одно - смертельная болезнь: почти все были облученными, всех ожидал долгий и мучительный финал. Правда, попадались и фанатики, но не часто, скорее, как исключения. Их Мальгин отправлял домой, предпочитая не связываться. Остальные получали, что хотели, - Алтарь. Они уходили на заведомо губительные задания, с которых не было возврата. Благодаря этим людям составлялись карты «нового» Екатеринбурга, изучались самые непроходимые и зараженные зоны, куда не сунется ни один здравомыслящий сталкер. Территории концерна «Калина» и Оптико-механического завода исследованы смертниками, районы Синие Камни, Вторчермет, Елизавет вновь открыты служителями Алтаря, всем известные легендарные экспедиции до ЦПКиО, Вечного огня, Метеогорки и Дендрария совершены «приговоренными» сталкерами. А еще безвестные для тебя герои расчистили считавшуюся намертво блокированной дорогу к торговому центру «Екатерининский», который стал вашей новой житницей после
того, как был опустошен «Дирижабль».
        - Господи. - Ваня притих. - Вот кто настоящие герои…
        - Вот именно! Хотя я ожидала от тебя возмущения по поводу использования смертельно больных людей.
        - Дедушка дал обреченным шанс уйти достойно, - гордо, почти с вызовом заявил юноша. - И за это я им и его «учениками» горжусь.
        - Все правильно… Потому твой дед и отказал Отшельнику, предполагавшему использовать алтарщиков в качестве живых бомб в борьбе с Площадью. Тот видел в них всего лишь террористов, камикадзе, чем здорово и далеко не в лучшую сторону отличался от Александра Евгеньевича.
        - Гад твой Отшельник!
        - Может быть, может быть, - задумчиво протянула Хозяйка. - Но я бы судить его не стала, очень уж своеобразный человек…
        - А с Зеркалом что? Тоже какой-то культ? - перебил Иван, уже сделавший все необходимые выводы о подлой личине Отшельника.
        - Наконец-то ты включил голову, - с еле заметной ухмылкой похвалила девушка. - Только не культ, а Орден. Один из алтарщиков, звали его Вит, пережил несколько опаснейших вылазок, а потом и вовсе излечился от лучевой болезни. Решив, что испытание Алтарем он выдержал, Вит возомнил себя Искупителем или чем-то в этом роде. У тебя в памяти очень мало информации о нем, а что есть - отрывочная и нечеткая. Похоже, Александр Евгеньевич сам не очень хорошо представлял, что за чудо произошло с его бывшим «послушником».
        - Почему бывшим?
        - Вит организовал Орден Зеркала: не погнушался фанатиками, собрал их под свое крыло и увел.
        - Куда… и зачем?
        - А ты забыл? Вспоминай. - Хозяйка насмешливо подмигнула. - Мы встречались в Поясе Щорса, я же пыталась провести тебя по поверхности, минуя всяких подземных «уроборосов» и «костниц», а он не пустил. Не выходит у нас с ним дружбы, любви и взаимопонимания… не красна, видать, Виту-мастеру девка подгорная… Что касается «зачем», это просто - возвращать миру утраченное Зеркало. «Фанаты» любят задачи посложней да побессмысленней…
        Поняв, что длительный экскурс в историю деятельности славного предка подошел к концу, Иван вопросительно взглянул на девушку:
        - Аня, спасибо… Я столько услышал… Правда, спасибо. Получается, деда я толком и не знал… Одного не пойму, с какой целью ты посвятила меня в эти старые дрязги и красивые сказки?
        Хозяйка побледнела. Почти совсем растаяла в воздухе, но с заметным усилием все же «воплотилась» вновь. Она не говорила ни слова, лишь нервно покусывала губы, видимо собираясь с мыслями. Наконец набравшись решимости, сказала:
        - Место, где ты просил остановить Живчика… спасти от радиации… Сам ты прошел его. И получил смертельную дозу… Я провела тебя, затуманила разум и провела.
        - Что?!
        - Совсем нет времени. Ни у тебя, ни у меня не оставалось выбора. Это был единственный путь…
        - Куда, черт побери?!
        - Я… - Хозяйка запнулась. - Я веду тебя, вела с самого начала к Алтарю. Ты должен взойти на него, чтобы спасти остальных.

* * *
        Голова кружилась, а перед глазами стоял плотный туман. Сердце бешено колотилось в груди, отсчитывая последние часы и минуты в до обидного короткой жизни дозорного Ивана Мальгина.
        Слова Хозяйки повергли его в шок. Ваня не кричал, не проклинал, не рыдал и не жаловался на судьбу. Открывшаяся правда оказалась настолько горькой и беспощадной, что сил противиться просто не осталось.
        - Ты использовала меня.
        - Да.
        - Как барана на заклание!
        - Как жертвенного агнца…
        - Почему я?!
        - Ты один слышишь меня. Ты один готов к этому.
        - Я тебя ненавижу.
        - Неправда.
        - Мне страшно.
        - Я знаю.
        Она рассказала ему, что подземная река прорвется в могильник через несколько дней и распространит яд по всем оставшимся станциям всего за сутки. И Екатеринбург опустеет - окончательно, навсегда. Если только не…
        Иван тяжело вздохнул: всеобщая гибель на одной чаще весов и «если только не», которое убьет всего одного человека, - на другой. «Но почему я?»
        «Ты дитя нового мира, один из его первенцев. Никто другой не положит свою жизнь на алтарь ради такого мира. Рожденные до презирают его. Но для тебя он родной и единственный, и другого уже не будет».
        «А Живчик?! Он родился раньше меня!»
        «Он живет прошлым. Историей. Метро - не дом ему. Он мечтает жить на поверхности, в старом мире… Только вот тот мир никогда не вернется, если кто-то не вступится за мир нынешний. За всех людей, которые в нем живут…»
        «И это должен сделать именно я? Аня, разве тебе нисколько не жалко меня?»
        «Я умру вместе с тобой, как умерла когда-то с „волгоградской“ девочкой Катей».
        Хозяйка, вернее сталкерша Аня, ползла по узкому лазу прямо перед ним. Когда-то она уже проделала этот путь - путь в один конец. А теперь помогала пройти ему.
        «Я ведь тоже могу застрять, как те твои друзья, Фат и Бабах».
        «Они струсили. Были совсем из другого теста… В их жилах не текла кровь Александра Мальгина. Ты не способен на предательство».
        Когда проход стал совсем узким, а каждое движение давалось с огромным трудом, прямо перед ним возникло заплаканное, призрачное лицо Ани.
        «Дальше я не пойду. Не хочу туда, не хочу видеть себя… мертвой. Но ты подойди ко мне. К той, что когда-то жила… На шее висит кулон с крошечными смешными фигурками. Это мой оберег, три японских обезьянки. Та, что закрывает лапками глаза, - Мидзару, уши - Кикадзару, рот - Ивадзару. Буддийские символы, охраняющие от зла: „Если я не вижу зла, не слышу о зле и ничего не говорю о нем, то я защищен от него“. Пусть они помогут тебе. Удачи, и - прощай».
        И она коснулась своими губами его губ.
        Неощутимый поцелуй девушки, которой давно нет, и мальчишка, которого скоро не станет.
        Последние метры буквально содрали с Вани кожу - каким чудом ему удалось втиснуться в клиновидное жерло, которым оканчивался лаз, он не знал, да и даже не задумывался - его мысли были далекого отсюда.
        - Я рад, дедушка, что ты пришел ко мне в этот час.
        Они вновь сидели на залитой щедрым летним солнцем лужайке.
        - Она не та, кем кажется. - Дед достал из нагрудного кармана потертый металлический портсигар, неуловимым, быстрым движением извлек самокрутку, поджег от спички и с наслаждениями затянулся. Раньше он никогда не курил при внуке, но Ванечка все равно иногда заставал его с сигаретой. - Анна Петровская умерла много лет назад. Ее сознание и память стали всего лишь частью чего-то большего… монстра под названием Хозяйка Медной горы. Он не кровожадный, жестокий или злой, в нашем, человеческом понимании. Просто другой, чужой. Одно из многих порождений Апокалипсиса.
        Дед выпустил изо рта несколько густых колец дыма, через мгновение растаявших в солнечных лучах без следа.
        - Аня - всего лишь личина. Маскировка под человека. Не верь.
        - Она сказала, что оставшиеся резервуары нужно опустошить в подземную речку, которая когда-то питала Бажовскую, иначе прорвется совсем другая река, напитает Исеть и отравит весь город…
        - Не верь. Реке, убившей Бажовскую, просто не хватило концентрации яда, чтобы поразить и другие станции. Тогда протек один резервуар, а сколько всего их осталось?
        - Около пятидесяти.
        Мальгин-старший откинулся на плетеном кресле, прикрыв морщинистые веки. Казалось, он впал в дрему, разморившись в теплых, ласковых лучах. Но губы его скривились в горькой усмешке:
        - Хозяйка не хочет ничьей смерти, ни твоей, ни прочих выживших. Она действительно не кровожадна. Но токсин, убивающий всю мыслящую органику, это ее кровь и сфера ее обитания. Монстр хочет забрать себе весь город, напитать ядом каждый миллиметр, каждый уголок несчастного Екатеринбурга. - Дед закашлялся и затушил дымящийся окурок. - Трудно осуждать его за это. Он всего лишь эволюционирует, расширяет ареал. Вот только человеку в его зоне существования места не останется. Совсем.
        Портсигар вновь открылся, на свет появилась новая самокрутка.
        - Ты, Ванечка, в самом центре силы монстра. Тебе здесь нечего противопоставить ему. Твоя воля будет сломлена, и ты своими руками уничтожишь несколько десятков тысяч горожан. Вот такой алтарь тебе заготовила «Анечка».
        Внезапно лицо старика выцвело, потеряло краски, стало прозрачным.
        Сквозь родной, знакомый до последнее морщинки лик на Ивана смотрел кто-то совершенно другой - тоже очень и очень знакомый, но пока неуловимый.
        - Она уже здесь, рвется в твой мозг. Помни, Хозяйка воздействует на тебя через Мидзару, через глаза. Есть всего лишь одна возможность выйти из-под ее контроля…
        Фигура деда поплыла, заколебалась и превратилась в пар, обнажив настоящего собеседника. Перед Иваном сидел он сам, отражаясь, словно в зеркале:
        - Иногда достучаться до самого себя бывает невозможно, - тот Иван грустно покачал головой. - Слишком сильно очарование, слишком сильно желание верить. Но, кроме деда, ты бы не послушал никого. Извини за вынужденную ложь. И помни о Мидзару.
        Видение померкло. Мальгин стоял посреди зала, укутанного смрадным зеленым туманом.
        Она была особенно прекрасна здесь, в месте, где когда-то нашла свой последний приют. Смотрела ему прямо в глаза, неотрывно, пристально.
        - Иногда разум играет с нами в весьма странные игры. Знаешь, я правда не хотела приходить. Слишком болезненные воспоминания, слишком сильная боль. Но тебя одолели сомнения, и пришлось вмешаться. Не казни себя за минутную слабость, это пройдет. Все будет хорошо. Ты справишься. Поднимешься к цистерне, откроешь затворы. Иди. Медленно. Все будет хорошо.
        Ее напряженный взгляд буквально дырявил Ивана. Глаза-щелочки, глаза-амбразуры, глаза-прицелы.
        - Иди. Ты давно ждал этого. - Слова расплывались, таяли, укутывали в свой гипнотический поток. - Ты всю жизнь мечтал стать героем. Иди.
        Иван послушно двинулся к ближайшей емкости, хранящей в своем металлическом чреве химические отходы.
        - Хорошо. Молодец. - Голос Хозяйки ласкал и убаюкивал, согревал невидимым теплом. - Ты все делаешь правильно. Дед бы гордился тобой.
        Упоминание деда неожиданно заставило юношу встрепенуться, очнуться от сна наяву. Он стоял на высокой площадке-дорожке, обвивающей цистерну со всех сторон, а его руки лежали на покрывшемся многосантиметровом слоем пыли пульте с рядом смутно проглядывающих «кругляшей». Иван автоматически, не задумываясь, быстрыми движениями стер пыль, пальцы сами собой забегали по черным и красным кнопкам, вызывая к жизни давно уснувший механизм.
        Мальгин обомлел: руки действовали независимо от его воли, совершая неведомые манипуляции с малопонятным блоком управления. Они подчинялись монотонному шепоту Хозяйки, раздававшемуся на самой периферии слуха: «Крайняя левая кнопка в нижнем ряду. Средний ряд, четвертая кнопка. Верхняя красная…»
        Ваня, прилагая гигантские усилия, попытался вернуть утерянный контроль над собственными конечностями. Тщетно! Тогда, без лишних раздумий, он сделал шаг назад - ноги пока не предали его. Где-то за спиной раздался оглушительный, нечеловеческий рык, а руки, не дотягиваясь больше до пульта, повисли бессильными плетьми.
        - Иди! Работай! Быстро! - неистовствовал взбешенный голос.
        Ноги, не обращая внимания на сопротивление юноши, пришли в движение и вернули тело на исходную позицию, пальцы вновь забегали по кнопкам: «Верхний ряд, вторая черная. Третий ряд, последняя…»
        Ивана охватила паника, липкий страх взял в тиски, а Хозяйка, претерпевшая столь ошеломляющие метаморфозы, прохрипела прямо в ухо:
        - Дурак, ведь мог уйти, как настоящий герой… Ну, зачем ты все испортил?! Я не хотела вот так…
        Ваня пытался ответить и не мог, силился повернуть голову, чтобы узреть настоящий лик Хозяйки Медной горы, но она не позволила.
        - Мне жаль, правда, очень жаль. Тебе не понять. Как не поняла я… ни бедную, всеми забытую Аню, ни маленького, несчастного дозорного, отринутого породившим его миром…
        Мальгин не ощущал ее присутствия, казалось, Хозяйка исчезла. Однако его тело продолжало жить своей жизнью и исполнять чужие команды. Значит, враг был рядом…
        «Помни о Мидзару - понимание, как вспышка озарило сознание. - Она действует через твои глаза». Взгляд юноши упал на край широкого пульта, скрытого тенью, - там что-то было, что-то выделялось на темном фоне. Тяжелая, налитая ядом могильника капля упала с потолка, с тихим всплеском ударилась об угол пульта, разлетевшись на сотню брызг. Одна из них попала человеку на щеку и обдала холодящей подземной свежестью. Через мгновение новая капля «приземлилась» по соседству с первой.
        «Там два сталагмита», - услужливо подсказал внутренний голос. Прошли секунды, прежде чем Иван смог их разглядеть. Две конусообразные, отдающие зеленью сосульки вырастали прямо из железного блока управления. Тонкие и острые, как иглы…
        «Мидзару».
        Иван непонимающе смотрел за застывшую во льду ядовитую красоту проклятого места.
        «Мидзару».
        Они были так близко, только протяни руку. Или…
        «Нееет!!! Нет, нет, нет!» - Его беззвучный крик не услышал никто вокруг. Некому было оценить отчаяние и боль юного дозорного, осознавшего свою участь.
        «Нет! Пожалуйста, нет!»
        Наверное, Хозяйка Медной горы могла ощутить его потрясение и смертельный ужас, но ей было не до него…
        «Ты должен, Иван. Иначе умрут все. Ты убьешь всех, - неумолимо повторял внутренний голос. - Всех. Абсолютно всех».
        «Господи, Господи, Господи! Помоги мне, не оставь в это час, Господи». - Ваня больше не различал ничего вокруг, только вторил своему безудержному страху и молился - неистово, забывая слова, он взывал, из последних сил разрывая истерзанную душу и сердце. По щекам стекали терпкие, соленые слезы. «Второго шанса не будет. Ты должен».
        «Господи!»
        Оцепеневшее, непослушное тело дозорного дернулось, пришло в движение и подалось, резко наклонилось вперед, роняя голову на сталагмиты.
        «Стоооооой!» - Своды саркофага потряс дикий, неимоверный вопль.
        Сил прикрыть веки и не видеть неумолимо приближающиеся острия у Ивана не осталось. Куски застывшего льда вошли ему прямо в глаза.

* * *
        - Твою-то медь! - выругалась Лена по прозвищу Монашка.
        - …! - нецензурным эхом отозвалась ее сестра Оля-Ураган. Обе девушки ошалело рассматривали старую кирпичную кладку на месте бывшего дверного проема. Ничего, абсолютно ничего не указывало, что всего полчаса назад здесь был проход. Сейчас же все видели монолитную стену из красного, хорошо подогнанного кирпича, соединенного аккуратной тонкой полоской цемента. И ни малейшего намека на дверь.
        Заблудиться в крохотном подвальчике, едва ли превышавшем по площади несколько десятков квадратных метров, и выйти «не туда» было попросту невозможно, а значит…
        - Это не стена, и уж тем более не кирпич. - Монашка надавила на место предполагаемого проема, и кладка под давлением немного подалась внутрь, но тут же жестко отпружинила, возвращая прежнюю форму. - Оно теплое, к тому же пульсирует, я руками чувствую… Какая-то дрянь под стену маскируется.
        - Подвинься, сестренка. - Ольга вскинула автомат и короткой очередью прошила странное и, похоже, живое новообразование. Пули с противным хлюпом прошли сквозь него, оставив крошечные отверстия с рваными краями. Через миг «раны» самым немыслимым образом затянулись.
        - Ах, вот ты какая? - со злым азартом пробормотала одна из воительниц.
        В следующую секунду подвал содрогнулся от сумасшедшего грохота выстрелов - одновременно по цели «сработало» сразу несколько стволов.
        Нечто заколыхалось, задергалось подобно натянутой ткани. Казалось, еще чуть, и оно не выдержит, с треском разойдется на кучу лоскутов. Но патроны в обоймах закончились быстрее. Пока амазонки перезаряжали оружие, «стена» успела полностью восстановиться.
        - Ну, сейчас кто-то огребет! - в бешенстве заорала запальчивая Нютка. - Девочки, разбегайтесь, я сейчас из подствольника жахну.
        - Ты совсем контуженная, что ли?! - Никита схватилась за ствол ее автомата и с заметным усилием отвела в сторону. - Всех нас угробить решила? Вернемся на базу… - Лейтенант осеклась, но тут же нашлась: - Когда все закончится, засядешь за матчасть! Часами будешь мне отвечать про поражающий эффект взрывной волны в замкнутом пространстве.
        Смущенная Нюта, не в первый и не в последний раз страдающая от собственного взрывного темперамента, виновато потупилась.
        - Прости, Катя… то есть, товарищ лейтенант.
        - Надоели мне твои бесконечные «прости». Сдай Калашников и гранаты, пока никого не покалечила. Пистолет можешь оставить при себе, чтобы в случае чего от стыда застрелиться.
        Вольф удивленно повел бровями («Сурова Катерина, сурова») и, жестом отозвав ее в сторону, негромко, чтобы никто не услышал, спросил:
        - Катя, ты палку не перегибаешь? Сейчас каждый боец на счету, а с пистолетиком она много не навоюет.
        Никитина раздраженно махнула рукой в сторону пристыженной Нюты, но ответила еще более тихим голосом, почти шепотом:
        - Товарищ генерал, вы… Ты бы знал, как она меня достала! Пока спокойная - цены ей нет, но стоит вскипеть - все, сливай воду. Верну боезапас, куда денусь?
        - Вот и умничка. - Старик сместился так, чтобы загородить девушку от любопытных взглядов и исподволь погладил ее по щеке. - Умничка… Насчет стены мысли есть?
        В это время сзади раздался возбужденный крик Ксюши Стрелы:
        - Тут около вентиляции такая же дрянь прячется! Они нам воздух перекрывают!
        - Хреновый расклад. - Вольф не стал дожидаться ответа Никиты. - Кислорода надолго не хватит. Давайте экспериментировать.
        Как оказалось, ни ножи, ни огонь, ни дерево прикладов живую стену не брали. Само собой, пинки и удары не на шутку обозленных амазонок зримого эффекта также не оказывали. А неумолимое время шло. С каждым выдохом живительный воздух превращался в обрекающий на удушье углекислый газ. Ярость и боевой азарт сменились сначала тревогой, а затем и настоящим, честным страхом - страхом смерти.
        После долгих совещаний Вольф пришел к неутешительному выводу: заблокировавшего их гада придется подрывать. Пусть не из подствольника, а связкой гранат, но последствия отчаянного шага от этого не менялись - массовая контузия взрывной волной, а самым «удачливым» - еще и осколочные ранения. И это еще хороший сценарий.
        - Посмотрите на нашего умника, - недобро прошипела сержант Ирина Броня, указывая на склонившегося над какими-то бумагами Гринько. - Он уже молитвы, небось, читает, интеллигентик перепуганный. Зря старается, в рай с полными штанами не пускают.
        Никто не засмеялся. Славик же, ненадолго оторвавшись от бумаг, неожиданно твердо заявил:
        - А я в рай пока не собираюсь. И в ад тоже. Если не будете меня отвлекать, то и сами со смертью повремените.
        Генрих Станиславович внимательно посмотрел на Гринько - его уверенность и спокойствие вызвали у старика невольное уважение к непутевому дылде. А еще Вольф с облегчением осознал, что гранаты пускать в ход рано. Где пасует сила, там на выручку придет ум. Так оно и получилось.
        - Славик, человек ты мой дорогой. - Осторожно ступая, словно боясь спугнуть нежданную удачу, Вольф приблизился к юноше. - Что ж у тебя за бумажки такие спасительные?
        Гринько с готовностью поднялся, отобрал из толстой кипы бумаг пару листочков и, с трудом пряча самодовольную улыбку, протянул их генералу.
        Вольф пробежался глазами по густо испещренным неровным, прыгающим почерком листам, но, то ли в силу возраста, то ли плохого освещения, то ли того и другого сразу, ни слова разобрать не смог.
        - За такие каракули в военное время расстреливать полагается, без суда и следствия, - недовольно пробурчал старик, терзаемый любопытством все сильней. Ответы находились в его руках, однако, как говорили в детстве, «висит груша, да нельзя скушать».
        - Генрих Станиславович, - Славик буквально лучился от сладостного чувства осознания собственной важности, - так их не писарь писал, а человек служивый - сталкер с Чкаловской станции. В перерывах между боями и походами, в прямом смысле на коленке.
        - Вячеслав Аркадьевич, - тон Вольфа, окончательно потерявшего терпение, лишился малейшего намека на прежнюю игривость и зазвенел холодной сталью, - пока мы лясы точим и разговоры разговариваем, воздух в занимаемом нами же помещении заканчивается. Потому прошу…
        По всей видимости, Славик на всю жизнь запомнил, к чему приводят перемены настроения лютого старика, и быстро затараторил:
        - Это документы из спецхрана, куда вы отправили меня изучать архивные материалы. Из-за… из-за переворота, произошедшего в Бункере, я успел прочитать очень немногое, вот и взял с собой столько, сколько смог утащить. Совсем чуть-чуть, если честно. Помимо прочих интересностей, мне удалось раскопать здесь информацию о колонии плотно засевших в районе улиц Титова - Восьмое марта, где мы имеем несчастье находиться, чудных мутантов - «кирпичников», или «хамелеонов». Непонятно, растения это или животные, а возможно, даже некая их по-настоящему дикая смесь, но эта гадость - плотоядная падальщица. В открытом бою она бессильна против своих потенциальных теплокровных жертв, зато весьма изобретательна на различного рода каверзы. Например, ее излюбленный прием - изолировать «загоняемую дичь» в замкнутом пространстве, лишить дыхания, тем или иным способом, а затем с беспомощной…
        - Хватит! - рявкнул утомленный теорией генерал. - Что да кто оставь биологам и прочим лобастикам. Единственное, что нам нужно знать о кирпичнике, - способ его умерщвления.
        - Он практически неуязвим, товарищ генерал. - Гринько дрожал, понимая, что вновь может стать участником «пляски с пистолетами» - от дурного вояки только этого и можно было ожидать.
        И юноша не обманулся в своих страхах: услышав фатальное «неуязвим», Вольф схватился за кобуру.
        - Вода! - заорал переживающий дикое дежа вю Славик. - Она останавливает метаболизм монстра, и клетки мгновенно отмирают…
        Фраза по метаболизм и клетки оказалась явно излишней и своих слушателей не нашла: «волчицы» во главе с вожаком уже вскрывали вещмешки, извлекая фляги со спасительной жидкостью.
        К невиданной радости молодого человека, начисто забывшего про недавнее глупое самодовольство, вода подействовала зримо и эффективно. Попав на поверхность мнимой стены, она забурлила, зашипела и… пропала, с невиданной скоростью впитавшись в «дверной проем». Тот, в свою очередь, потемнел, утратив иллюзорную кирпичную текстуру, пошел буграми и трещинами и, наконец, потеряв эластичность и упругость, провис, словно тряпка. Ксюша Стрела оборвала мучения хамелеона хлестким, тренированным ударом кулака. Безжизненная субстанция под ее рукой взорвалась целым фонтаном ядовито-желтых брызг и разлетелась на сотни рваных кусочков. Часть капель угодила Стреле на не прикрытое противогазом лицо и оставила после себя крошечные ожоги и язвочки. К счастью, глаза бойца оказались не задеты, а ранки - не особо болезненными.
        - Быстрее! - Пришедший в себя Гринько вновь взял на себя роль спасителя. - Эта гнусь очень быстро регенерирует. Бежим!
        Дважды просить не пришлось - уже через пять секунд весь «волчий» отряд в полном составе выстроился в холле пятиэтажки. Покинув западню, солдаты спецназа шумною девичьей толпой обступили смущенного Славика. Ира Броня, несколькими минутами ранее обвинявшая новоявленного героя в трусости, завопила:
        - Качай головастика!
        - Ура умнику! - завизжал нестройный женский хор, и тщедушное тельце перепуганного Вячеслава Аркадьевича Гринько, подхваченное не по-женски сильными руками, трижды взлетело под высокий потолок.
        Громко отпраздновав первый успех, «волки» выдвинулись в путь. Отмеренный генералом километровый марш-бросок вдохновленная команда прошла на удивление быстро и споро, не встретив на своем пути никаких препятствий.

* * *
        Боли не было. Совсем. Только нахлынувшее чувство свободы - безбрежной, абсолютной, дарующей необыкновенную легкость, опьяняющее эйфорией. Все страшное закончилось. Все было позади.
        Хозяйка Медной горы стояла перед ним, и он видел ее прежний, человеческий облик!
        Ссохшиеся губы с трудом разлепились:
        - Аня…
        Она чуть качнула головой:
        - Нет. Но точно и не Хозяйка… тебе. Нет у меня больше власти над тобой, Ваня Мальгин.
        - Я не понимаю.
        Она позволила себе слабую тень улыбки:
        - Ты всегда был тугодумом. Правда, очень славным и отважным.
        - Что с моими глазами, почему они…
        Хозяйка улыбнулась чуть шире:
        - Твой внутренний голос принадлежит славному и отважному тугодуму, а значит, так же глуп и наивен, как его владелец. - Она провела рукой по лицу. - Мидзару не имеет никакого отношения к глазам. Есть лишь сознание и ничего более. Ты победил меня. Взошел на алтарь, и победил.
        - Но…
        - Не было никаких сталагмитов. Лишь игра разума и преодоление себя. Когда-нибудь поймешь, обязательно поймешь…
        - Так ты не убьешь меня?
        Хозяйка подошла к Ване вплотную и попыталась обнять - призрачная рука прошла сквозь него, так и не коснувшись.
        - Нет больше власти. Ни убить, ни приголубить… А теперь уходи, я очень не люблю, да и не умею проигрывать. Мои слуги выведут тебя и твоего друга на ту сторону - считай это подарком. И никогда не возвращайся сюда, иначе я найду, как отомстить - за обиду, за разочарование, за поражение…
        - Я буду скучать по тебе.
        Хозяйка поменялась в лице - побледнела, осунулась:
        - Не стоит, Ваня. Правда, не стоит.
        - Тогда по Ане…
        - Ты помнишь, как у Бажова заканчивается тот самый сказ? Про Хозяйку?
        Юноша неуверенно пожал плечами.
        - Худому с ней встретиться - горе, и доброму - радости мало… А теперь прощай, мой глупый герой.
        Фигура в длинном старинном платье растаяла, а на полу что-то блеснуло. Ивану показалось, что это крошечная ящерка в золотой короне юркнула в невидимую щель.
        Часть 3
        ЗЕРКАЛО
        Мне знакомо, как обидно, когда ты
        Не допел, не домечтал, не дожил -
        Я привык быть неизвестным солдатом,
        Что лежит в грязи, снегу или ржи.
        Где погиб я в первый раз? Что за дата?
        Сколько битв, эпох и армий назад?
        Я устал быть неизвестным солдатом -
        И не надо мне посмертных наград!
        Только вновь на мне шинель или латы.
        Только силы, как всегда, не равны.
        Я готов быть неизвестным солдатом,
        Но хочу хоть раз вернуться с войны.
        Глава 17
        ПРОРЫВ
        Небо приняло не всех. Лишь двое бойцов из уполовиненного отряда Маркуса прилипли к иллюминаторам и жадно пожирали глазами белую пелену тумана, укрывшего микрорайон Ботанический, да слабо видимую вдали серую мглу Пояса Щорса. Оставшиеся пятеро наружу старались не смотреть - кого мучила совершенно понятная для «подземной крысы» боязнь высоты, а кого мутило в приступе морской болезни. Сам Маркус, казавшийся со стороны расслабленным и даже умиротворенным, в душе метал громы и молнии. Он проклинал туман, лишивший его возможности самолично выследить и наказать мятежного генерала и вражеских лазутчиков. Вдобавок, пришлось разделить и без того не слишком боеспособную группу, лишь бы изловить Генриха Вольфа.
        На самом деле, Тевтон не особо нуждался во всех этих так называемых бойцах. Будучи по натуре одиночкой, он вполне мог обойтись без своры сопровождения, тем более такой калечной и неумелой.
        «Ненавижу дилетантов!» - в очередной раз чертыхнулся Маркус и с нескрываемым презрением осмотрел вверенную ему «инвалидную» команду:
        весящий более центнера Гера Кабан, больше похожий на жирную, отожравшуюся свинью, ленивую и вечно сонную;
        смуглый, длинноносый Ираклий, основным достоинством которого являлось умение задорно выплясывать зажигательные восточное танцы и петь заунывные, протяжные песни на каком-то каркающем языке. Умения - одно важнее другого для настоящего солдата;
        Сенька Лупень, имбецил, с трудом освоивший две команды - «бить» и «не бить». «Гамлет хренов»;
        Леха Бердников по кличке Шкаф, обыкновенный «вышибала», здоровый, как прозвище, исполнительный, как ишак, и такой же умный;
        Петрик, нытик, задохлик, классический криворукий неудачник;
        Ион - Лев Ионников - недоразумение, непонятно как получившее в руки оружие. Неврастеник и натуральный псих, с кучей комплексов и тараканов в голове;
        Борька Саблезуб, или просто Зубик, - страшилище с дефектом челюсти - неправильный прикус, торчащие во все стороны кривые зубы, вечная ухмылка на скособоченном рыле. От одного его вида становилось тошно.
        Брезгливо морщась при виде слюны, стекающей из никогда не закрывающегося рта Борьки, Маркус с горечью вспомнил о своем «обновленном» лице и вынес вердикт:
        «Летающий цирк уродов».
        Утешало одно: оставленная внизу, в засаде, восьмерка воинов была еще хлеще. Тевтон честно признался себе, что, формируя эту команду, он попросту избавился от самых убогих бездарей…
        А ведь все это детки непростых родителей: в Бункер рядовым гражданам дороги не было. Вот тебе и элита в новом поколении! Вырожденец на вырожденце. Да и сами «венценосные» предки, из тех, кто пережил Черное лихолетье, давно лишились прежнего лоска. Отчаялись, опустились, а потом смирились, признали свое поражение… Деградация, обратная эволюция. Самые лучшие и сильные представители ушедшей цивилизации утратили человеческий дух, психологию победителя, мироощущение венца творения, сдались, прекратили борьбу за выживание. Немудрено, что их потомки - бесполезные, ни на что не годные выродки. Это упадок, за которым не будет никакого подъема. Вечная дорога вниз.
        Зато как же выгодно на общем фоне смотрится Краснов - энергичный, сильный, стремительный! У него есть цель и огромное желание достичь ее любой ценой и любыми средствами. Вот где свет! Предстоящая война перемелет в пыль всю накопившуюся за годы гнусь и гниль - ела-бакам не выжить. Новый мир будет создан на их костях, но руками таких, как Краснов и он, Маркус! И очень жаль, что Генрих Вольф не с ними, - он ведь живой, настоящий. Генерала есть за что ненавидеть, но не уважать его - невозможно. Если старик в одиночку уничтожит отправленных истребить его восьмерых дегенератов, никакой фантастики в этом не будет, а будет торжество силы и природы, которая не терпит слабости и упадничества.
        Из тяжелых раздумий Тевтона вырвал окрик пилота:
        - Командир, к Поясу приближаемся!
        Маркус прильнул к иллюминатору - пропустить вид запретного места он был не в силах. Вертолет стремительно летел навстречу серой, казавшейся непробиваемой монолитной стене. Тевтон поежился: пусть пилоты уже летали сквозь нее, пусть Краснов уверял, что на такой высоте аномальная зона угрозы не представляет, легче не становилось. Инстинкт самосохранения бушевал, моля немедленно вмешаться и увести винтокрылую машину прочь, подальше от загадочного гиблого Щорса, уйти от неизбежного столкновения…
        Блондин пересилил страх и назло трусливому инстинкту заставил себя смотреть еще пристальней, еще внимательной - неотрывно и не мигая, до боли в напряженных глазах. Жизнь - это преодоление: фобий, чужой воли, самого себя, злого рока. А кто думает иначе, тот гниет заживо. В Бункере, на Ботанической, Чкаловской, на любой другой станции Большого Метро, если такие еще остались. Для безвольных, идущих по вялому течению бесконечных и одинаковых дней зомби все равно, где встретить свою смерть, ведь они перестали быть уже очень давно.
        Запрет и Тайна - два сакральных слова, и сейчас железная птица, созданная руками сгинувших предтечей, нарушит запрет и пересечет неизвестно кем установленную границу. Какой момент! Сердце Маркуса затрепетало - ради таких мгновений и стоило ждать пятнадцать безумно долгих лет, ради этого и стоило лелеять ускользающую надежду, ради…
        Тупой нос вертолета на полном ходу врезался в непроглядную тьму и легко погрузился в нее всем своим мощным телом. Команда «тевтонцев» вошла в пределы Пояса Щорса.

* * *
        Генрих Станиславович отогнал подбежавших к нему на помощь девчонок и самолично отпер тяжелые двери гаража. Противогаз на лице надежно скрывал эмоции старика, однако быстрые, суетливые движения выдавали охватившие его эмоции: железный, твердолобый, каменный Вольф… волновался, словно юноша на первом свидании! «Волчицы» растерянно переглянулись: таким старого генерала им видеть еще не приходилось.
        Из-за царящей в гаражном боксе темноты рассмотреть что-либо было невозможно. Однако любопытство загнало всю команду внутрь, а вперед всех легко и упруго вбежал разом скинувший пару десятков лет генерал.
        Одновременно включилось несколько фонарей, их лучи жадно забегали в поисках сокрытых сокровищ и наткнулись на застывшую посреди бокса массивную железную махину. Грузовик! Вольф обхватил руками его блестящее от пушечного сала крыло и, нежно поглаживая круглые обводы, прижался всем телом к бездушному металлу. Никита застыла прямо на входе в этот «волчий храм», недоверчиво разглядывая преображающегося на глазах старика.
        Генрих, переставший обниматься с капотом только минуты через три, с неимоверной осторожностью потянул дверь в кабину и с видом жреца, совершающего древнее таинство, забрался внутрь. Как мальчишка, он гладил огромный руль с непропорционально тонкими спицами, тихонечко касался набалдашника «кочерги» от коробки передач, умилительно ерзал и слегка подпрыгивал на старом, потертом сиденье. Одним словом, старик вел себя абсолютно неадекватно ни возрасту, ни чину, ни сложившейся тяжелой ситуации. Но верные «волчицы» прощали своему предводителю все странности. Однако лишь Вальке Мехсе удалось полностью и искренне разделить ребяческие восторги престарелого «мальчишки»:
        - Ершень-поршень, это же армейский «Урал»! Легендарная машина - мощная, надежная и красивая, как наша жизнь… Генрих Станиславович. - Валя, забыв от потрясения о всякой субординации, вскарабкалась на пассажирское место и совершенно пьяным от счастья взглядом пожирала суровое убранство салона. - Грузовик ведь на консервации? Вы разрешите… можно мне… я ведь механик… механик-водитель. Правда, водитель только в теории, но…
        Вольф прервал сбивчивую речь восхищенного солдата и голосом доброго волшебника из старых сказок провозгласил:
        - Не просто разрешу. Я приказываю тебе, механик-водитель Мехлис, оживить эту крошку. Слишком долго она ждала своего часа.
        Некрасивая, неизящная, с мужской фигурой и невыразительным, сереньким лицом нелюдимка Мехса завизжала так, что у генерала заложило уши. Если бы в эту минуту кто-то мог видеть выражение ее глаз, которые, казалось, светились даже сквозь толстые окуляры противогаза, он бы понял, что женщина вот-вот достигнет вершины экстатического наслаждения.
        - Ну-ка, цыц, - посуровел генерал. - Отставить визги! Идем со мной.
        Девушка осеклась и настороженно, но без лишних разговоров последовала за Вольфом.
        - Посвети мне сюда. - Тон офицера вновь изменился, став загадочно-торжественным.
        Валентина послушно навела свой фонарь в указанном направлении. В дальнем углу гаража, среди россыпи канистр, запчастей и неопознанных ящиков, притаилось нечто странное - нелепой, асимметричной формы, округлое с одной стороны и как будто сточенное с другой. Мехсе понадобилось секунд пятнадцать, чтобы, наконец, осознав увиденное, слабеющим, трясущимся голоском прошептать:
        - Мотоцикл… настоящий… с коляской… Боже…
        И, не поддержи Вольф ее за крепкие, мускулистые плечи, - неизвестно, устояла ли бы механик Мехлис на подкашивающихся ногах.
        «Реанимация» колесного антиквариата заняла несколько мучительно долгих часов. Пока Мехса и Вольф с приданной им в помощь Монашкой копались в железном чреве грузовика, оставшаяся без дела группа разбрелась по соседним гаражам в поисках сокрытых в их недрах сокровищ. Не усидел на месте даже Гринько, покорпевший было над записями, но потом последовавший за «волчицами». Те уже обыскали три бокса, где доживали свой безрадостный век гнилые легковушки. Одну из девушек - Вячеслав не узнал ее в противогазе - он застал в предпоследнем исследованном боксе. Воительница с отсутствующим видом сидела на сваленных у стены покрышках.
        - Нашли что-нибудь интересное? - поинтересовался Гринько у безымянной рядовой. Но «волчица» никак не отреагировала на вопрос, даже головой не повела.
        Славика такое невнимание обидело - после спасения группы от «кирпичника» он надеялся на более благосклонное отношение к собственной персоне. Однако шанс исправиться нахальной или невнимательной девице все же предоставил и переспросил, повысив голос практически до крика:
        - Я спрашиваю, что-то ценное обнаружили?
        Только глухой мог не услышать столь громкий вопрос, но никакой реакции от «собеседника» не последовало и на этот раз.
        - Эй! - Гринько несильно потряс неучтивицу. - Ты чего молчишь?
        Вместо ответа девушка безвольно завалилась на бок и, шурша защитным костюмом, тихо съехала на пол.
        - Ты чего?! Ты чего? - Юноша пришел в замешательство, а следом пришел страх. Секундное колебание - предпринять что-то самому или немедленно звать помощь? - и напуганный Славик бросился к соседнему боксу, откуда раздавались голоса сразу нескольких «волчиц».
        Потерявшей сознание девушкой была Ксюша Стрела. Опознали ее по нашивкам на «защитнике», а вот по лицу вряд ли кто из соратниц смог бы узнать красавицу Стрелку - под стянутым противогазом никакого лица не оказалось, лишь жуткая помесь опухоли, изрытой многочисленными мерзко выглядящими язвами, и кровоточащей плоти, торчащей из-под слезающей кусками кожи.
        - Господи Всемогущий!
        - Она жива?!
        - Пульс есть, но очень слабый.
        - Что это вообще за дрянь?!
        - Я видел, ей на кожу жидкость попала. - В женскую многоголосицу робко вмешался единственный представитель мужского пола. Под общими взглядами Славик окончательно смутился и спешно забормотал: - Ну, когда она «кирпичника» дохлого кулаком разбивала, что-то брызнуло из него. Я читал, что…
        - Умник, мне плевать, что ты там читал, - набросилась Никита. - Ты скажи лучше, как Ксюхе помочь!
        - Я же не доктор! - взмолился Гринько, не готовый к подобному повороту событий.
        Еле сдерживающая себя Никитина прорычала сквозь зубы:
        - Так чего же ты медлишь, придурок яйцеголовый? Бери свои поганые бумажки и спасай мне бойца! А если не сможешь - пеняй, козья рожа, на себя: за Ксюшу я твою харю в такое же месиво превращу, без всякого «кирпичника», голыми руками. Давай, давай, поторапливайся, чего встал, как истукан?! Бегом, марш!
        Однако в записях необходимой информации не нашлось - их неведомый автор ничего подобного случившемуся со Стрелой не упоминал. Славик с горечью отметил, что теперь бы мог дополнить архивный документ ценным наблюдением и предостеречь многих сталкеров от прямого контакта с омертвевшими частями кирпичника. Вот только за «ценное наблюдение» кое-кому придется заплатить очень и очень дорого, а если Никита на самом деле взбесится и исполнит угрозу относительно его физиономии… От гнева лейтенанта Никитиной Вячеслава спас генерал:
        - Что ты к мальчику вяжешься? Он-то в чем виноват?
        Вольф был прав, и все это понимали, но отчего-то крайним в сложившейся ситуации «волчицы» посчитали именно Гринько. Чужака.
        Импровизированная мини-колонна из мотоцикла-разведчика и армейского грузовика без всякой помпы и былой радости покинула гаражный комплекс и выехала на Объездную дорогу. В кузове «Урала» в свой последний путь направлялась умирающая Ксения Стрельникова - настоящий боевой товарищ и проверенный друг… совсем молоденькая, жизнерадостная и жизнелюбивая девчонка… Никита, глотая бессильные слезы и стараясь не обращать внимания на притихшего в углу кабины Гринько, крепко прижалась к ведущему многотонную махину Генриху. Девушка мешала вновь постаревшему генералу управлять железным монстром, однако он лишь ласково обнимал ее, да еще крепче прижимал к себе.
        Иллюзорное предчувствие легкого и ненапрягающего путешествия, возникшее было при виде хорошо пережившей длительную консервацию автотехники, улетучилось без следа. Ни старенький, но надежный мотоцикл, ни проверенный временем грузовик помочь Стреле не могли. У Вольфа оставалась маленькая надежда, что боевое железо, которому он так привык доверяться в военном прошлом, убережет хотя бы других девочек. Однако и этой надежде не суждено было сбыться.

* * *
        Серая мгла над Поясом Щорса не была повсеместной. Кое-где она расступалась, обнажая трупы многоквартирных домов. Маркус различал натыканные повсюду однотипные пятиэтажки, иногда перемежающиеся «низкорослыми» блоками детских садиков и школ.
        Но что поражало Тевтона, так это полное, абсолютное отсутствие хотя бы малейших признаков жизни - ни движения, ни даже намека на него. Время будто застыло, попав в плен к зыбкой, угрожающей тьме. Открывающаяся сверху картина казалась фотографией - старой, выцветшей, померкшей и, самое главное, мертвой. Все запечатленное неведомым фотографом давно исчезло, стало пылью, сохранившись лишь как образ, отпечаток на бумаге.
        Подобное ощущение возникало у Маркуса при виде одного-единственного уцелевшего снимка родителей. Кадра, выхваченного из их жизни и плененного равнодушным глянцем. На снимке оба улыбались, тесно прижавшись друг к другу. Такие счастливые, беззаботные… Мама уже носила в своем чреве их единственного наследника, долгожданного сына… Портрет есть, а родителей давно нет, и только Маркусу дано воспоминаниями и неутихающей любовью вернуть - на долю секунды, на неизмеримый квант времени - этих единственно важных людей из небытия. Придать им, исчезнувшим, смысл, значение, сказать запоздалое «спасибо» и… не услышать, но почувствовать где-то на грани сознания и фантазии: «Мы любим тебя»…
        Но некому насытить кварталы, укутанные мглой хотя бы тенью памяти. Сиротливая часть города. Ненужная, забытая, всеми брошенная. Может, оттого и мстит она всем, кто не разучился дышать? Только лютой ненавистью и питает свое призрачное существование, только ею и удерживается от неизбежного падения в ад забвения…
        Гера Кабан заголосил визгливо, совсем по-бабьи:
        - Снизу что-то летит!
        В следующее мгновение Тевтону показалось, что по вертолету ударил гигантский кулак, словно разбуженный древний титан пытался прихлопнуть надоедливо жужжащую стальную муху. Машину резко подбросило вверх. Дальний от Маркуса борт смяло, а здоровенный кусок обшивки просто вырвало из боковины Ми-8, унеся с собой в зияющий провал всех, кому не посчастливилось сидеть с той стороны. Раненая «небесная птица» надсадно взвыла заходящимися в агонии двигателями и вдруг затихла. Лишь лопасти по инерции продолжали со свистом разрезать воздух, но это был единственный звук - шумные, страшно грохочущие движки онемели. Изгоняемая из чуждой человеку и его механическим созданиям стихии, изуродованная махина сделала полный оборот вокруг своей оси, а потом, на мгновение застыв, камнем устремилась навстречу немилосердной земле, теряя винты.
        Внутри у Маркуса все сжалось, дикий ужас сковал бешено бившееся сердце, и лишь одна-единственная мысль заполнила собой воющее от ожидания неминуемой смерти сознание: «Сейчас будет выламывать кости, разрывать на куски. Выламывать и разрывать…» Но всемогущая судьба пожалела Тевтона.
        Искалеченная туша Ми-8 не достигла убийственной поверхности, врезавшись в плоскую крышу высоченного дома. Извергая снопы искр и пламени, сшибая все на своем пути, она на брюхе понеслась по горизонтальной поверхности, легко преодолела несколько десятков казавшихся спасительными метров и, не удержавшись, соскользнула с края высотки. Последний приют пришелец из прошлого, краса и гордость ВВС сгинувшей великой страны, нашел на вершине соседней, чуть более низкой, многоэтажки.
        Маркус, повиснув на ремнях и не веря удаче, лихорадочно ощупывал себя. Жив! И, похоже, цел! Совсем рядом точно так же болтались двое - Петрик, верхняя часть головы которого, удерживаясь на лоскутах кожи, с противным звуком соударялась с оставшимся на привычном месте подбородком, и Ираклий, внешне практически не пострадавший. Однако и он катастрофы не пережил: тонкий и длинный железный брусок прошил тело насквозь, снизу вверх, и намертво застрял в районе шеи. Сегодня старуха с косой славно порезвилась…
        Брезгливо оттолкнул трупы, заливающие его кровью, Тевтон щелкнул карабином и осторожно освободился от пристежных ремней. Приземлился Маркус на противоположный борт, на который при финальном кульбите завалился многострадальный вертолет.
        Первым делом он отправился в кабину пилотов, вернее в то, что от нее осталось. Сидевший слева, а теперь оказавшийся снизу летчик погиб - вдавившееся при ударе железо расплющило беднягу, а теперь еще и нарождающийся огонь пока робко, опасливо пробовал на вкус изуродованные останки. Зато второй еще дышал. Маркус сорвал с него гермошлем и хлесткими ударами по щекам привел в чувство. Пилот, не открывая залитых кровью глаз, застонал:
        - Спина… добей…
        - Что случилось? Отвечай, что случилось?! - Блондин несколько раз повторил вопрос и, не дождавшись ответа, нещадно затряс пилота за плечи. - Говори!
        Гримаса адской боли исказила лицо несчастного, но Маркуса это не остановило:
        - Говори!
        - Сбили… РПГ… с земли…
        Тевтон аж присвистнул:
        - Стреляли из Пояса Щорса? Из РПГ? Чудны дела твои, о великое небо… Ты видел, кто стрелял? Говори, быстро!
        Но пилот лишь безостановочно, не обращая ни на что внимания, молил:
        - Добей… пожалуйста… добей… сгорю… заживо… спина перебита… добей…
        Кабина вертолета действительно озарялась почувствовавшим силу пламенем - быстро расправившись с телом погибшего вертолетчика, оно поднималось выше, к пока еще живому.
        - Значит, заслужил, - наставительно бросил через плечо блондин, спешащий прочь из пылающей кабины. - Загубил и себя, и других, и боевую машину.
        Отойдя на несколько метров, он обернулся и добавил:
        - Говорят, огонь очищает…
        Когда Маркус через дыру в разодранном железном брюхе покидал обреченный Ми-8, пилот истошно заверещал - начинался обряд очищения.
        К огромному удивлению Маркуса, он оказался не единственным выжившим. Вскоре из чрева почти целиком охваченного пламенем вертолета показался Леха Шкаф, за ним последовал Ион. Оба выглядели ужасно, с трудом держались на ногах, шатаясь из стороны в сторону, на вопросы Тевтона отвечали невпопад и несли какую-то околесицу. Шкаф дважды порывался вернуться за Кабаном, который якобы еще был жив.
        - Унесло твоего Кабана в тартарары вместе с левым бортом, - Маркус зло оборвал бред подчиненного. - Самим надо уходить, скоро здесь будет совсем жарко.
        Счастливое спасение бойцов не обрадовало Тевтона - конечно, это дополнительные руки, стволы, пушечное мясо, в конце концов, но… Маркус привык различать знаки ведущей его Судьбы. Сегодня в страшной катастрофе выжить должен был только один - избранный, ведомый высшими силами. Однако чудо произошло сразу для троих, двое из которых - настоящий сброд и отребье, и оттого разом потеряло всякую цену, превратившись в нелепую и глупую случайность. К тому же один из унтерменшей, Шкаф, да-да, тупой как валенок Шкаф, с трудом дышащий и еле-еле передвигающийся, вытащил на себе несколько автоматов и вещмешок с боеприпасами и сухим пайком. А он, Маркус, даже не вспомнил об оружии и еде, когда спешно покидал горящий вертолет. Это был укор - живой, настоящий, болезненный, вызов его холодному и расчетливому уму, его выдержке и отваге… Леха поймал самого Маркуса на трусости, вот как это называется, если забыть о церемониях.
        Торжественность чУдного момента померкла, оставив лишь горечь и разочарование.
        - Вертушка скоро рванет, - раздраженно рявкнул Тевтон. - Пошли вон с крыши, придурки.
        Сам он опасного места не покинул, лишь недовольно смотрел в спины исчезающих в чердачном проеме солдафонов.
        - Уроды! - Он смачно сплюнул, злясь больше на самого себя, и быстрым шагом направился к противоположному краю крыши. Медлить действительно не стоило - в сплошной стене огня самого небесного исполина видно уже не было. Укрывшись за кирпичной трубой, Маркус тщательно изучал окрестности, хорошо просматривающиеся с высоты десятиэтажного дома. Юг, откуда они прилетели, скрывался за серой пеленой Пояса.
        «Значит, Щорса мы все-таки прошли», - с облегчением отметил Тевтон. С востока и запада его взгляд упирался в безликие жилые массивы, а вот вожделенный север, куда группа, собственно, и пробивалась… Карта подсказывала, что прямо перед ним, буквально в квартале, находится Дворец спорта «Уралец». Монолит из стекла и бетона с вычурной наклонной фронтальной стеной произвел впечатление на блондина: чувствовалась в нем некая величавость, надменная, горделивая уверенность в своей силе. Что-что, а силу Маркус уважал. Однако не «храм хоккея» привлек его внимание - чуть западнее помпезного дворца мощная оптика помогла различить две крошечные и, самое важное, движущиеся точки! При увеличении точки превратились в человеческие фигуры, удалось рассмотреть даже детали, вплоть до радкостюмов - один стандартный мешкообразный, распространенный на всех станциях Метро, другой - доселе невиданный, плотно облегающий тело, отливающий вороненой чернотой и усыпанный множеством разнообразных карманов и кармашков.
        Вот эта была Удача, настоящий Указующий Перст Судьбы! Ради такого можно было вдребезги разбить древний летательный аппарат и положить жизни нескольких никчемышей - оно того стоило. Вопреки логике, вопреки всему вообще, Маркус знал, кого встретил на краю света, и его бешено колотящееся сердце возликовало от предчувствия сладостной мести.
        Неожиданно крыша вздыбилась, ушла из-под его ног и отшвырнула Маркуса далеко вперед, чуть не сбросив вниз на рассохшийся асфальт с огромной высоты: покинутая летательная машина наконец окончила свой земной путь. Оглушительный взрыв, разнесший многострадальную вертушку на тысячу осколков, стал прощальным залпом в ее честь.
        Когда сознание вернулось и Тевтон трясущейся рукой вновь приложил бинокль к глазам, точки уже скрылись из вида, но изменить это ничего не могло.
        Враг был совсем рядом, всего лишь в нескольких сотнях метров.

* * *
        Некогда добротная скоростная дорога, уводившая напряженный автомобильный поток от центральных районов Екатеринбурга, ныне утопала в разросшейся, поглотившей асфальт зелени. О том, что когда-то здесь проходила оживленная магистраль, напоминали лишь высокие бордюры, обрамлявшие дорожное полотно, да бесчисленные, разбросанные в беспорядке ржавые остовы, бесконечно давно бывшие автомобилями.
        Валя Мехлис, по приказу генерала возглавившая колонну в качестве разведчика, оказалась неуемным водителем-лихачом. Оседлав непокорный, задорный мотоцикл, она то и дело разгонялась до неприличной скорости, совершенно неподобающей для «преображенной» временем и буйной флорой автомагистрали, залихватски, на пределе реакции и здравого смысла лавировала между железными «трупами» четырехколесных собратьев и надолго пропадала из зоны видимости. Вольф, одновременно и взбешенный ее безответственным поведением, и завидующий так понятному ему упоению скоростью, только отчаянно жал на клаксон, да материл бледную Никиту, пеняя ей за полнейшее отсутствие дисциплины во вверенном отряде. Заслышав призывный сигнал «Урала», Мехса немедленно притормаживала и покорно дожидалась еле плетущегося грузовика, но вскоре вновь срывалась за горизонтом до нового генеральского «окрика».
        - Понабрали девок в спецназ! Вот доберемся до Базового переулка, выпорю обеих, слышишь, Никитина? И тебя, и дуру твою безмозглую. Перед всем строем по голой заднице ремнем отхожу!
        Никита, про себя обещавшая задавить Валю голыми руками при первом же удобном случае, смиренно качнула головой, на ходу меняя тактику защиты:
        - За правое дело, - сверкнула глазами она, - я готова на любые жертвы. Шлепайте!
        Несколько мгновений Генрих неотрывно смотрел на игривую лейтенантшу, прикидывая в уме, впасть ему немедленно в гнев или…
        Грузовик одним колесом зацепил довольно глубокую яму, и все его железное тело неприятно содрогнулось.
        - Тьфу ты! Ну, бабы… - проворчал генерал, а потом его взгляд, пылающий не только яростью, но и азартом, вернулся к дороге.

* * *
        Вертолет уже пять минут, как исчез за остовом ближайшей высотки, а группа из восьми бойцов по-прежнему стояла посреди перекрестка, растерянно озираясь по сторонам. Они привыкли подчиняться воле сильного, но в данном случае такового среди них не было. Маркус поставил задачу уничтожить Вольфа, но как именно надлежит исполнить приказ, он не уточнил. «Любой ценой» - вот и весь сказ.
        Где-то совсем рядом раздался громкий вой. Солдатики, еще больше теснясь друг к дружке, испуганно переглянулись.
        - Короче. - Наконец-то один из них немного пришел в себя и решил взять командование в свои руки. - Надо перекрыть этот участок, - он повел рукой, - вон теми ржавыми машинами, - рука ушла в сторону. - Опосля делимся на две группы по четыре человека. Одна остается здесь, а вторая… - боец задумался на секунду, скользя взглядом по окрестности. - Вторая забирается туда, - указал на мост, нависающий над дорогой.
        - А чего это ты разошелся-то, а? - Как всегда бывает в таких случаях, хотя бы одного из толпы, невзирая на панику, обязательно давит жаба.
        - А ты можешь предложить что-то другое? - встрял в разговор третий. Хмурый увалень сподручнее перехватил тяжелый ручной пулемет, как бы прибавляя весомости своим словам. - То-то, - заметил он, так и не дождавшись ответа.
        Потом развернулся и быстрым шагом двинулся к зданию по правую сторону улицы.
        Магистраль была сплошь забита ржавыми кузовами самых разнообразных авто. Несущийся прямиком в западню мотоцикл, словно сошедший с ума шмель, выписывал невероятные восьмерки, чтоб миновать этот памятник часу пик. Несколько раз легкая машина даже становилась на два колеса, и лишь благодаря коляске и пассажиру в ней, служившему неким балластом, не переворачивалась.
        Тяжелому, надсадно ревущему грузовику повезло значительно меньше. Его габариты не позволяли столь ловко маневрировать. Порой даже приходилось идти на таран. Два листа железа, бывшие еще час назад воротами гаража, а теперь приваренные в виде импровизированного клина к решетке автомобиля, весьма удачно справлялись с этой миссией, расшвыривая в разные стороны все, что дерзнуло встать на их пути.
        Как ни старался Вольф не терять из виду мотоцикл, тот так и продолжал все время убегать далеко вперед, уподобившись расшалившейся во время прогулки собачке. Но это-то и спасло всех пассажиров…
        Когда мотоцикл на всем ходу выскочил из поворота и устремился к перекрестку, на котором Объездная дорога временно переходила в Базовый переулок, Мехса запоздало поняла, что дальше тупик. Раздался скрежет и визг тормозов, и тут же заработал крупнокалиберный пулемет, засыпая все пространство веером пуль. Следом, вторя ему, застрекотали автоматы. Несколько пуль угодили в колеса и пробили бак, после чего машина окончательно вышла из-под контроля. Вначале руль крутануло влево, а потом, словно пушинку, подбросило в воздух. Раздался мощный взрыв, окатив бойцов Маркуса волной копоти и кусками железа. Одному из солдат, не успевшему вовремя присесть за кузовом ближайшего автомобиля, колесом снесло голову. Туловище дернулось в конвульсии и завалилось навзничь.
        «Волчица» по имени Люба Удачница, ноги которой застряли в искореженном нутре коляски, погибла, а вот Мехсе на удивление повезло: взрывная волна отбросила ее далеко в сторону, при этом девушка успела сгруппироваться и удачно приземлиться. Она тут же залегла, отползая в укрытие, и открыла ответный огонь. Как следствие, еще один из нападавших, получив пулю в лоб, выбыл из игры.
        Отзвук взорвавшегося мотоцикла Вольф услышал, уже почти въезжая в поворот. Тормозить и выворачивать назад не представлялось возможным, к тому же с Кольцовского моста, прошивая тент, засвистели пули - в бой вступила вторая часть засады.
        - Твою мать! - заорал генерал, резко крутанув руль вправо и уводя грузовик в сторону обросших густыми зарослями ворот проходной пивзавода. Машина с диким грохотом вылетела на тротуар и после того, как Генрих Станиславович втопил педаль газа в пол, почти встала на задние колеса, точно взбесившаяся лошадь. Потом вновь ухнула на все колеса и рванула вперед. Рядом, что есть сил, завизжал Гринько. Он ничего не знал о воротах и видел перед собой лишь сплошную стену.
        «Урал» снес преграду, буквально сорвав ворота с петель, и, не снижая скорости, несся дальше. Славик резко замолчал, так и не обозначив перехода от шума к тишине. Просто захлопнул рот, натужно переводя дыхание.
        Меж тем бой на перекрестке продолжался. Мехса, одна против шестерых, решила дорого отдать свою жизнь.
        Умение против грубой силы. Желание отомстить против боязни за свою шкуру.
        Сейчас она действительно напоминала волчицу - отчаянную, разъяренную и готовую на все.
        Рассчитанный, точный, принуждающий противника укрыться с головой выстрел и моментальный откат в сторону. Снова одиночный хлопок, теперь уже на поражение, и опять смена позиции. Перевести дуло, поймать в прицел еще одну фигуру. Выслушать предательский щелчок, возвещающий о том, что магазин пуст. Сменить - секундное дело! - взвести затвор и снова направить оружие на цель. Замереть в ступоре, прикипев взглядом к гранате, выпущенной из подствольника и несущейся к тебе, вычерчивая неимоверную дугу.
        Говорят, в жизни каждого человека наступает момент, когда перед его глазами пролетает вся жизнь. И неважно, долгая ли она или короткая. Абсолютно вся. С сумасшедшей скоростью смены кадров и в доскональных подробностях. Теперь Валя Мехлис знала это наверняка. А потом наступила темнота.
        Вольф сбавил скорость. Территория завода с его поворотами и узенькими улочками - это все же не автодром. «А старость - не радость, - дополнил генерал, крепче сжав руль, чтобы унять предательскую дрожь в руках. - Эх, где мои семнадцать лет…»
        - Не боись, Славик, прорвемся - он сумел-таки выдавить улыбку.
        Поворот, еще один, и машина выехала на прямой участок, тоже оканчивающийся воротами.
        - Держись, - скомандовал Генрих Станиславович, и мотор снова взревел. Предупрежденный Гринько на сей раз не орал, только подобрался на сидушке, ухватившись за ручку, приваренную на уровне бардачка. - Не завидую я сейчас остальным в кузове. - При этих словах колесо машины попало в выбоину, и ее чуть было не снесло в сторону. Крыло чиркнуло по стене, металл противно скрежетнул о бетон. Посыпалась штукатурка.
        Вольф, сжав зубы, выровнял руль. Вовремя. Удар! Тела пассажиров дернулись, подавшись вперед. Металл на металл. Створки ворот улетели в разные стороны, открывая проезд. Нога водителя тут же отпустила газ и переместилась на тормоз, а руки крутнули баранку вправо. «Урал» опасно накренился, грозя вот-вот опрокинуться. Снова смена педалей, и машина резким толчком вошла в поворот. Останки «жигуленка», ставшего на пути разбушевавшегося грузовика, унеслись вслед воротам. А вслед продолжали лететь пули.
        Уходя от погони, грузовик беспрепятственно промчался метров пятьсот, однако дальше часть дороги напрочь отсутствовала: вместо асфальта зияла огромная дыра. Казалось, будто здесь произошел раскол земной коры, наподобие землетрясения.
        «Тогда почему он не тянется дальше?» - Вольф прошелся взглядом по трещине, которая по какой-то неизвестной причине оканчивалась здесь же, на краю дороги. «Урал» замер в десятке метров от кромки. Сворачивать в парк страшно не хотелось: дурная слава пристанища «нечисти», закрепившаяся за этим местом, была весьма веской причиной. Но глухая бетонная стена, возвышающаяся по другую сторону дороги, просто не оставляла иного выбора.
        Внезапно земля вспучилась и стала быстро оседать. До пассажиров сразу же дошло, что это вовсе не прихоть природы учинила такое с дорогой.
        - Кроты!!!
        Мутировавшие до невероятных размеров подземные жители вышли на охоту. Почему они решили устроить свою ловушку именно здесь, на асфальте, так и осталось загадкой. Впрочем, сидящих в «Урале» это сейчас волновало меньше всего.
        Включив задний ход, Вольф уже в который раз втопил газ до отказа. Машина, выхлопнув облако гари, неуклюже попятилась, но буквально тут же уткнулась в свою сестру, превратившуюся в груду ржавого железа, и встала. Мотор ревел, выдавая все, что только мог, но безрезультатно. Между тем асфальт с неимоверной скоростью проваливался, приближаясь к «Уралу».
        - Вон съезд! - вскрикнула Никитина, указав на парк. - Через минуту мы уже не сможем вывернуть!
        Генерал в который раз чертыхнулся и одним резким движением направил грузовик в сторону ЦПКиО, разом оставив позади теперь уже десятиметровый провал. Он слабо представлял себе, какое еще чудовище могло таиться под сенью громадных деревьев. Выиграл у смерти небольшую отсрочку - и на том спасибо. Но когда «Урал», дернувшись, как от удара током, вдруг заглох, ему взаправду сделалось не по себе.
        - Лена! - Вольф с опаской высунулся из окна. Тент слегка приоткрылся, и из кузова выглянула Монашка. - Не слышишь, мотор заглох! Хватай ручку!
        Та понимающе кивнула и скрылась внутри, но лишь на миг. На сей раз полог откинулся побольше, пропуская девушку, а следом высунулась сержант Инна Броня, держа наготове автомат. Еще одна «волчица» обозначилась с другой стороны, водя «Абаканом» в разные стороны. Рассмотреть что-либо в густых, схожих по своему виду с джунглями зарослях ей не удалось, но вот услышать можно было запросто. Их так учили: малейший подозрительный шум - стреляй без промедления, а уже потом можешь поинтересоваться, кто там пожаловал.
        Один поворот ручки, второй. Грузовик кашлял, словно больной ангиной, но работать отказывался.
        - Ему надо остыть, - подняла голову Монашка, отрываясь от работы.
        - А тебе надо…. - Вольф не закончил: сзади раздался многоголосый вой, казалось пронизывающий до мозга костей и выворачивающий наизнанку внутренности.
        - Принесла нелегкая! - Лена тут же нагнулась и заработала с удвоенной силой. Вниз - рывок. Вверх - снова рывок.
        - Оборотни! - крикнула сержант, открывая огонь. Стрекот автомата слился с визгом и рычанием раненого зверя. И опять страшный вой вспорол воздух, как хорошо наточенный нож. Никита перелезла через холодного от ужаса Славика, открыла дверцу и, встав на ступеньку, дала длинную очередь, даже не пытаясь целиться. Треск ломаемых ветвей и мерзкий звук прикосновения когтей к асфальту возвестили, что твари подобрались совсем близко.
        Стекла противогаза запотели, дыхание сбилось, но Монашка безустанно пыталась завести машину. Спиной, мокрой от пота, чувствовала, что оборотни вот-вот появятся и с этой стороны. «Ну, давай, милый. Не подведи». - Она стиснула зубы, до крови прикусив при этом губу. И «Урал», словно смилостивившись, фыркнул громче прежнего, а потом натужно взревел.
        Лена, позабыв о кривом стартере, заскочила на ступеньку возле водителя. Одной рукой ухватилась за приспущенное окно, а другой достала из кобуры «Макарова» и, не мешкая, открыла огонь по тварям.
        - Держитесь крепче! - скомандовал Вольф, понимая, что увлеченные схваткой бойцы могут запросто вылететь с внезапно рванувшей с места машины.
        Оборотни тем временем приблизились вплотную и пошли на штурм. Их массивные тела с невероятной легкостью взмывали вверх, чтобы потом всей своей двухсоткилограммовой массой упасть на тент автомобиля. Давить. Рвать когтями. И добраться до вожделенной плоти.
        Второй магазин тоже опустел, и Инна, отбросив ставший бесполезным автомат, метнулась к укрытому под слоем брезента огнемету «Шмель». Одним движеньем откинула брезент, другим - полог, прикрывавший задний борт, и, дико заорав, нажала на спуск. Первым под струю огня угодил оборотень, который как раз находился в прыжке, несясь прямо на девушку. Шерсть на животном вспыхнула, и до ноздрей сержанта донеслась отвратительнейшая вонь, пробившаяся даже сквозь фильтр противогаза. Пылающее чудовище, так и не долетев до цели, упало на дорогу.
        Неожиданно, придавливая девушек, тент грузовика просел почти до пола - хищнику, выскочившему откуда-то справа, удалось прорваться сквозь заградительный огонь. И именно в этот момент грузовик наконец-то рванул с места.
        Никита, рискуя свалиться с подножки, освободила руки, оттолкнулась, хватаясь за край борта, и в невероятном прыжке тоже оказалась на крыше. Чудом удерживаясь там в сидячем положении, она ухватилась за висевший на шее М-16 из терентьевских запасников.
        - Получи, тварь!!!
        Американская винтовка исторгла вереницу пуль прямо в рычащую пасть мутанта. Тот тут же захлебнулся и, повинуясь инерции, слетел с грузовика.
        - Твари! Твари! - Девушку словно заклинило.
        Магазин уже был пуст, но впавшая в амок Никита не замечала этого. На ее счастье, вместе с патронами закончилась и атака оборотней. Истерзанный грузовик, хромая на два разорванных колеса, уходил вглубь вражеской территории. Замерший в предвкушении славной кровавой охоты Центральный парк культуры и отдыха имени Маяковского терпеливо ждал своих безумно храбрых посетителей.
        Глава 18
        ГОРОДСКИЕ ДОСТОПРИМЕЧАТЕЛЬНОСТИ
        В проеме чердачной двери показалась голова Лехи Шкафа, благодаря огромным размерам легко узнаваемая в любом противогазе. Здоровяк обыскивал взглядом крышу, усыпанную горящими останками несчастного вертолета.
        «Меня, видать, ищет. Не иначе, злобная тварь надеется напороться на труп Тевтона. - Маркус из своего укрытия наблюдал за поисками солдата, но пока оставался вне поля зрения Лехи, обладающего узким, во всех смыслах, кругозором. - Хотя вряд ли. Любит, не любит, а без меня им с Ионом долго не продержаться, да и домой ни за что не вернуться. Уж это должно быть понятно даже самому крошечному мозгу».
        Маркус понятия не имел, как выбираться обратно без винтокрылой машины, но это пока интересовало его в последнюю очередь. Впереди ждало невыполненное задание, а также странная, замеченная чуть ранее парочка.
        «Неужели это в самом деле они? - Уверенность, владевшая Тевтоном минуту назад, неожиданно сменилась разумным сомнением. - Но как так может быть? Как эти двое прошли по Щорсу? Невозможно…»
        Однако долгая и бессмысленная рефлексия никогда подолгу не мучила Тевтона. Цель, мнимая или реальная, была замечена, значит, пора в погоню!
        - Эй, рядовой! - крикнул он, покидая укрытие.
        Путь вниз сквозь десяток этажей мертвого здания занял неожиданно много времени - спуск выдался насыщенным. На самом выходе с чердака группа напоролась на стаю каменных, либо казавшихся таковыми птиц, бездвижно сидевших на задних лапах вдоль стены, плотно укутавшись в собственные крылья. Было совершенно непонятно, живы они или нет. Как можно не проснуться от оглушительного взрыва, раздавшегося тремя метрами выше и потрясшего все здание? Однако мысль «проверить пульс» у пташек, превышающих по размеру человека, не пришла даже в больную голову Иона. Зато верзила Шкаф попытался умыкнуть из кладки, обнаруженной в углу лестничной клетки, одно из яиц, за что получил от взбешенного Маркуса удар в бок.
        Двумя этажами ниже горе-воздухоплаватели наткнулись на пирамиду, составленную из аккуратно сложенных в несколько рядов черепов. Основание пирамиды состояло из самых крупных «голов» невообразимой и совершенно неправильной формы, далее - смутно знакомых Маркусу то ли волколаков, то ли слепней, предпоследний ряд - целиком из человеческих черепков (именно черепков, потому как все они отличались небольшими размерами и могли принадлежать только детям или карликам). А венчала замысловатую пирамиду одна-единственная черепная коробка, внешне очень похожая на человеческую, однако ею не являющаяся. Слишком много в ней было отличий, пусть и мелких, но очевидных даже не искушенному в анатомии Тевтону.
        «Какой-то мутант», - заключил он.
        «Архитектурная композиция» повергла Маркуса в недоумение, густо замешанное на странном и необъяснимом трепете:
        «Что-то ритуальное? Новая религия? Но чья?»
        - Ну и мерзость, - брезгливо заявил Ион и прежде, чем блондин успел что-то предпринять, разворотил ногой ближайший угол пирамиды. Конструкция просела, накренилась, и ее составные части тут же покатились вниз, подпрыгивая по ступеням с неприятным, режущим слух хрустом. Несколько секунд люди заворожено наблюдали за странным зрелищем, а затем Маркус, без лишних разговоров и разъяснений, провел бойцу прямой удар в челюсть. Для назидания. Тот взвыл от боли, за что получил еще один «урок» под дых. Вой немедленно прекратился, а солдат, хватая воздух раскрытым ртом, беззвучно осел наземь.
        Однако на этом показательная экзекуция не закончилась - теперь командир пинал беднягу, скорчившегося на полу, причем с явным и совершенно нескрываемым удовольствием. К полному недоумению Шкафа, не смеющего ни заступиться, ни даже просто задать лишний вопрос, вся сцена происходила в полнейшей тишине - Тевтон ничего не выговаривал провинившемуся, не угрожал, не предупреждал - он вообще не проронил ни слова. Лишь когда Ион окончательно затих, Маркус бросил Лехе короткое: «Идем».
        В горле здоровяка застряло: «А как же этот?», но вслух ничего сказано так и не было.
        Через два пролета люди нарвались на встревоженных шумом жабоподобных мутантов - те угрожающе ревели, клацали зубными пластинами, но при приближении Алексея, отправленного Маркусом вперед, немедля ретировались. Верзила хотел выстрелить им вслед, но, услышав злобное шипение командира, одумался.
        - Вы, сученыши… - Тевтон еле сдерживал себя. Шкафу оставалось только радоваться, что основной пар уже спущен на беднягу Иона. - Обоих положу, к чертям собачьим. Головой надо думать, головой, драный ты гамадрил!
        - Так точно! Есть головой! - Леха попытался изобразить смиренную покорность.
        - Не есть головой, а думать ей! Имбецил хренов! - За бранью последовал тычок в грудь. - Ступай вниз. Автомат убери. Возьми пистолет с глушителем. Стрелять - только по команде. Понял, идиотина? Как слышишь меня, прием?
        Леха не обиделся ни на толчок, ни на оскорбления, ни на издевательский тон - небось, сцена расправы над Ионом до сих пор стояла перед его глазами.
        Затаился, гнида? Ждет возможности поквитаться? Может быть, все может быть. Но это все потом, а пока…
        Запыхавшийся, с трудом переводящий дух Ион догнал остальных на втором этаже, через силу извинился перед избившим его командиром и пообещал впредь действовать осмотрительней. И Шкаф, и Маркус оглядели Ионникова с презрением - но каждый остался при своих мыслях.
        Последний сюрприз ожидал группу прямо у выхода - вся лестничная клетка перед дверью и ведущие в подвал ступени были увиты красноватым плющом, активно реагировавшим на свет фонаря. Стены и пол словно ожили, зашевелились и распались на множество отдельных извивающихся отростков, немедля ринувшихся к людям. Шкаф не заметил, как лишился фонаря, и сам чуть не последовал за ним - в его руку вцепился самый ловкий и быстрый побег и поволок здоровяка за собой. Лишь меткий выстрел Тевтона, перебивший пополам растительное щупальце, спас солдата от незавидной участи. В следующую секунду командир схватил оторопевшего Бердникова за шкирку и поволок обратно на второй этаж.
        - Да пошевеливайся же, придурок, не тупи!
        Из многоэтажки выбрались через балкон второго этажа. Маркус торопливо оглядел дом снаружи, нашел табличку с названием улицы и с явным удовольствием отметил на карте мелким аккуратным почерком - «Перекресток улиц Серова-Фурманова. Опасная зона: аномалия флоры; следы разумной деятельности - пирамида из черепов, в том числе человеческих, вероятно, предмет культа. Требуется дополнительное изучение». Посмотрев на подчиненных, он развел руками:
        - Тяжела нынче работа картографа.
        Немного подумал и добавил уже серьезным тоном:
        - Этот город принадлежит нам. И всех врагов мы должны знать в лицо, чтобы когда-нибудь очистить НАШ Екатеринбург от всякой швали. Мутантов, монстров, предателей. Все ясно?
        Солдаты торопливо закивали.
        - Если останетесь в живых, возможно, мы сюда еще вернемся.
        Леха в испуге дернулся, и это не укрылось от цепких глаз Тевтона.
        - Не боись, солдат, вернемся уже победителями… с огнеметами и спецбригадой чистильщиков. Сожжем гадюшник, как считаешь?
        Шкаф до сих пор с содроганием вспоминал прикосновения хищного растения, но удивительное многословие обычно молчаливого Маркуса пугало не меньше.
        - Так точно.
        - Молодец! Отличный ты собеседник… Ладно, чего встали, остолопы? Двигаемся!
        Планы пришлось перекраивать на ходу. Станция Уральская казалась теперь недостижимой - слишком далеко, слишком опасно. Вдобавок путь к ней проходил через самые дикие места - мертвую с самого Апокалипсиса Геологическую, уничтоженные в результате Первой войны Площадь и Динамо. А ведь где-то совсем рядом находилась и таинственная Бажовская… Подземного прохода сквозь эти проклятые Небом и самими людьми места попросту не существовало, наземный же для крошечной группы, на две трети состоящей из криворуких недоумков, был невозможен.
        Маркус прекрасно осознавал, что оправдывается перед самим собой, увиливая от основного задания под весьма благовидным предлогом, пусть и сообразуясь с железобетонной, всем понятной логикой. Однако эмоции, далекие от прагматики и холодного расчета, перехлестывали - враг, столь ненавистный и желанный, совсем рядом. И задание подождет! Сначала нужно вернуть долг за изувеченное лицо. Выбирая между Долгом и Местью, вперед следует пропустить кровавую даму. Иначе покоя не будет уже никогда.
        Люди перешли улицу Фурманова - блондин с подозрением отметил, насколько она пустынна, и без происшествий миновали целый квартал по Серова. Вблизи Дворец Спорта (а Маркус направлялся именно к нему) терял все свое очарование. Разбитые стекла, торчащие «ребра» железных, обильно покрытых ржавчиной свай, обнаженные жалкие внутренности - длинные коридоры вдоль фасада, усыпанные осколками и мусором. От величественного здания оставался лишь разлагающийся труп. Пройдет пара лет, и сгнившая изнутри конструкция рухнет, погребая память о себе под толстым слоем пыли и бетона.
        Тевтон безжалостно вывел на карте прямо поверх изображения дворца могильный крест. Живым тут нечего искать.
        «Обидно, - родилась вдруг несвоевременная мысль. - Отец был рьяным болельщиком хоккейного клуба „Автомобилист“, ему бы не понравилось зрелище разоренного, растоптанного спортивного храма, где проведено столько волнительных часов».
        Маркус поморщился - воспоминания сбивали, отвлекали от главного. Враг. Где-то рядом. Короткий взгляд на карту. Вот парк справа от «Уральца», где была замечена подозрительная парочка. За парком военный госпиталь, кардиоцентр и церковь… Что им там делать? Или они пошли не туда, а спустились к улице 8-го марта, ведущей к сердцу города? Как же не вовремя взорвался чертов вертолет, сейчас бы не приходилось гадать понапрасну!
        Бойцы нетерпеливо переминались с ноги на ногу рядом с застывшим над картой командиром. Его задумчивость и нерешительность смущали солдат, и без того пребывающих в не самых лучших душевных кондициях. Наконец Тевтон отвлекся от схемы и привычно сорвал зло на подчиненных:
        - Едрену мать! Вы какого рожна на меня уставились, козлодои?! Мы стоим, как три тополя на Плющихе, - любой гад подкрадывайся и сгрызай! По сторонам надо смотреть, по сторонам, а не на мой затылок!
        Интуиция подсказывала Маркусу, что люди, которых он собрался преследовать, вряд ли решатся пойти открытой всем ветрам, пулям и монстрам «Восьмомартой» - он сам точно бы ныкался по дворам и переулкам. Значит, остаются мелкие улочки вдоль многочисленных корпусов госпиталя.
        - За мной, мозги! Нас ждет увлекательное путешествие по злачным местам!
        Пустырь или парк - на карте это было непонятно - превратился в труднопроходимые заросли из низкорослого и мерзко выглядящего кустарника, растущего вперемешку с незначительно более высокими кривыми деревцами. Впрочем, местная растительность хотя бы стояла спокойно и на человека не набрасывалась, за что ей можно было легко простить непрезентабельный внешний вид.
        Правда, несмотря на безобидность флоры, Ион умудрился несколько раз споткнуться об корни и упасть, чуть насквозь не пробив острой веткой окуляр противогаза, а заодно и защищаемый им глаз. Тевтон с трудом преодолел жгучее желание самостоятельно насадить тупой «котелок» неловкого, слабоумного солдата на эту ветвь, лишь бы навсегда покончить с мучениями - и с Ионовскими, и со своими.
        - Лева, а кто были твои родители? - с лживым участием осведомился Маркус.
        - Папа - инвестор, а мама… Она на пианине хорошо играла.
        - А потом?
        - Что «потом»? - Ионников непонимающе уставился на командира.
        Маркус мысленно сосчитал до десяти, после похвалил себя за крепкие нервы и нечеловеческое долготерпение.
        - После Апокалипсиса что с ними случилось?
        - Папа активно участвовал в работе джентльменского клуба, несколько раз становился чемпионом по покеру. - В голосе Иона послышалась неподдельная гордость. - А мама… мама играла на пианине в женском…
        - Стоп! Я спрашиваю про Черное лихолетье.
        Лев недовольно запыхтел, но все же ответил:
        - Папа от цирроза, а мама… повесилась…
        - На пианине? - Маркус издевался уже в открытую.
        Леха Шкаф заскрипел зубами от ярости, но, как обычно, промолчал, а Лева лишь растерянно проблеял:
        - П-почему на пианине? На трубе…
        Прежде чем Ион успел добавить «водопроводной», блондин уже заходился в совершенно истеричном хохоте, приговаривая то и дело непонятное «Гламурно!».
        Копившаяся многие годы ненависть к так называемой «элите» нашла наконец выход и изливалась долгим, надсадным смехом. Маркус даже прослезился, будучи не в силах остановить пугающий солдат хохот. Его-то родители трудились в Бункере прислугой, а в годы лихолетья обожравшийся наркотой «хозяин жизни» расстрелял их - просто так, просто потому, что ему было страшно подыхать в одиночестве. А потом пустил пулю себе в башку… Зато теперь сыночки-вырожденцы подчиняются ему, безродному Маркусу, сыну рабочего и нянечки, а он изгаляется над ними, как только хочет. Захочет - изобьет до полусмерти, захочет - унизит, захочет… Все заплатят. За все.
        Ненависть.
        Причина и мотив, стимул и движущая сила. Только ненависть помогла выжить в сумасшедшие годы - постоянная, неотступная, дикая… спасительная. Теперь пришел черед миру прогибаться под его, Маркуса, пятой. Ионников, Бердников - лишь вши, придавить которых или оставить жить - дело его настроения, прихоти. Впрочем, Шкаф еще пригодится, еще отработает свое бессмысленное существование. А вот Иона нестерпимо хотелось пристрелить прямо сейчас.
        «Давай же, - мысленно взывал Маркус ко Льву, - сожми кулаки, тряпка, накинься на меня. Попранная память матушки, даже такой же никчемной и бесполезной, того стоит! Ну же, стань мужиком хоть перед смертью».
        Но Ион ничего не предпринимал. Стоял и безмолвно смотрел в другую сторону, вот и весь протест.
        «Обидно. - Тевтон искренне огорчился и с сожалением убрал руку с кобуры. - Обидно».
        С каждым шагом растительность становилась все гуще, а деревья из карликов превращались в настоящих исполинов. С крыши дома парк представлялся вытянутым, но довольно узким, однако в реалии значительно превосходил увиденное сверху. Приходилось с трудом пробираться сквозь плотные заросли и поваленные наземь огромные стволы гигантских то ли тополей, то ли раздавшихся вширь ив. Местами попадалась паутина, сотканная как из тонюсеньких, практически невидимых нитей, так и из толстенных, размером с добрый канат. В одной из «сетей» еще бился свежепойманный рогатый кабан.
        «Что же за паука ожидает такой знатный ужин?» - Маркус несколько секунд боролся с любопытством, но здравомыслие, как обычно, одержало победу. Ведь неведомое насекомое могло не побрезговать и двуногими да безрогими созданиями.
        Парк - он уже превратился в настоящий дремучий лес - закончился неожиданно. Только что со всех сторон буйствовала преображенная радиацией флора, и вдруг сразу два здания появились из ниоткуда. Оба стояли на пустой земле - дальше невидимой черты не пробрался ни один побег, ни одно зернышко не проросло вдоль заброшенных корпусов военного госпиталя. Маркус оглянулся. За спиной оказалась идеально ровная стена из деревьев. Зрелище впечатляло своей нереальностью, но одновременно и пугало. Что за силы порезвились здесь, кому вообще такое подвластно?
        Бесконечные вопросы без единого ответа - к этому быстро привыкаешь в новом мире. Тишину зачарованного места нарушили совершенно неуместные выстрелы, пришедшие откуда-то издалека. Вслед за одиночными пистолетными хлопками послышался надсадный автоматный речитатив. Бой был в самом разгаре, и промедление могло оказаться фатальным. Тевтон показал жестом Шкафу следовать за ним, а не вовремя впавшему в задумчивость Иону понадобился еще и подзатыльник.

* * *
        Оборотни хоть и не скрылись в чаще парка, но больше почему-то не нападали. Держались на расстоянии (что было тем более странно, потому как скорость передвижения «Урала» была сравнима разве что с черепашьей), время от времени, сотрясая округу пронзительным воем. Виной тому были густые, почти как в дебрях Амазонки, заросли да глубокие рытвины, залитые водой и превратившиеся в сплошное болото. Вольф старался проскакивать такие ямы с особой осторожностью, понимая: если что, тяжеленный грузовик засядет там навсегда. Никита в кабину возвращаться не стала и перебралась в кузов, чтобы подбодрить девчонок, да и самой, если понадобится, быть на острие атаки. Присела рядом с Ксюшей, которая во время перестрелки пришла в себя. Стрелу лихорадило, а ее тело время от времени изгибалось дугой, и тогда с губ раненой срывался приглушенный противогазом крик боли, большее похожий на рычание.
        - Ну, потерпи. - Лейтенант пробовала выдавить из себя что-нибудь ободряющее, подыскать нечто, способное хоть как-то облегчить страдания подруги, но не смогла придумать ничего, кроме банального «потерпи». Не знала она и ответа на главный вопрос: сколько терпеть?
        Сержант Инна Броня, казалось не замечая того, что творится вокруг, продолжала автоматически, очень бережно, почти ласково, поглаживать рукоять своего «Шмеля».
        «Прорвемся. Мы с тобой обязательно прорвемся», - нашептывала она при этом. Но веры в благополучный исход в словах не было. Совсем. Скорее наоборот, чувствовалась обреченность, та, что сродни безысходности. А после нее свет в конце туннеля не увидеть…
        «Странно себя твари ведут. Очень странно. - Машину опять подбросило на выбоине, так что сидевший рядом с генералом Гринько, не удержавшись, высоко подскочил и стукнулся головой о крышу. Парень тихонько, почти что про себя, чертыхнулся и покрепче ухватился за ручку. - Такое впечатление, что они выступают в роли загонщиков, - размышлял Вольф, не обращая на подчиненного никакого внимания. - Неужели ими кто-то управляет? Быть такого не может. Возможно еще поверить в оборотней, выступающих в роли ручных собачек, но кроты… - Генрих Станиславович вызвал в памяти картину недавних событий и еще раз, подробно, выделяя каждую деталь, прошелся по ним. - Да захоти они действительно завалить нас под землю - завалили бы обязательно. Но тогда напрашивается весьма резонный вопрос: а куда, к чему именно нас подталкивают?»
        Генерал почувствовал, как рубашка, уже в который раз за сегодняшний день, сделалась мокрой от пота, плотно облепив плечи и грудь. По телу пробежал неприятный, пробирающий до костей озноб.
        - Я… - Гринько уже давно хотелось что-то сказать, но, видя сосредоточенность командира и боясь лишний раз навлечь на себя начальственный гнев, до поры сдерживался. А сейчас все же не удержался. - У меня такое чувство, что сам лес наблюдает за нами. Вы не подумайте чего такого… - парень затараторил, оправдываясь, не желая быть обвиненным в трусости, - но там, - он махнул рукой, - реально что-то не то. У меня голова раскалывается, и глаза режет.
        Вольф промолчал, отметив про себя, что симптомы у парня такие же, как и у него самого. Однако первой прочувствовала на себе какое-то давление Стрела - изогнулась сильнее обычного и закричала, что есть сил, пытаясь содрать с лица противогаз. Никита вовремя успела схватить ее за руки, но почти сразу поняла, что в одиночку с разбушевавшейся подругой не справиться.
        - Да помогите же мне! - крикнула она, наваливаясь всем своим телом на раненую.
        А в Ксюху будто демон вселился. Она рвалась, металась, подвывая и моля, чтобы ее немедля пристрелили. Подскочившая Монашка ухватила девушку за ноги, а Никита попробовала перехватить руки Стрелы, но та вырвалась и попыталась встать. Тогда сержант, нехотя и как будто бы не спеша, отлепилась от своего мнимого собеседника и локтем заехала Стреле в область затылка. Ксюша моментально обмякла и безвольной куклой свалилась на пол.
        - Ты чего?! - Монашка опешила.
        - А чего она… - Сержант хотела что-то добавить, но не нашлась. Отмахнулась и сделала шаг по направлению к огнемету.
        - Что за…. - выдавила она через мгновение и тут же упала на колени, ухватившись за голову и истошно голося.
        Никита, собиравшаяся было выложить Инне все, что она думает по поводу сержантских методов обхождения с ранеными, сказать ничего не успела - не дали возможности жуткая головная боль и подступившая к горлу тошнота. А еще через мгновение уже вся оставшаяся часть команды истошно орала, катаясь по полу и колотя кулаками по доскам кузова.
        Гринько сполз на пол и бился, бился головой о дверцу, наверняка пытаясь таким вот нехитрым способом утихомирить разрывающую его изнутри боль. А Вольф… Вольф понял, что еще миг, и он уже не то что не сможет вести автомобиль, а вообще забудет, как его зовут. Глаза буквально лезли из орбит, а черепную коробку раскалывало. Генерал крепче, до судороги в мышцах сжал руль и прибавил газу. «Урал» снова взревел и рывком подался вперед. Сучья с удвоенной силой застучали по кабине грузовика.
        Первую выбоину машина проскочила более-менее удачно. Миновала поворот. Еще одна рытвина подбросила грузовик, словно игрушечный. Вольфу даже на какой-то момент показалось, что вот-вот они вообще, подобно самолету, взлетят в воздух. Пронесло, и «Урал» с громким чавканьем приземлился, подняв волну грязи. Огромная масса воды, перехлестывая через капот, залила лобовое стекло. Колеса завертелись вхолостую, пытаясь вырваться из плена, но болото не отпускало, всасывая, втягивая в свою трясину подвернувшуюся добычу.
        - …! - констатировал Вольф, газанув еще пару раз. Грузовик только еще глубже ушел под воду, продолжая медленно, но верно оседать в, казалось бы, обычной яме. Зато у всех разом утихла боль, и вернулось желание выжить при любых раскладах.
        - Приехали! - Генрих Станиславович открыл дверцу и, встав на ступеньку, крикнул, обращаясь ко всем в кузове: - Дальше пешком!
        Гринько, ошалевший от пережитого, тоже приоткрыл дверцу и, осторожно высунувшись наружу, прислушался. Тишина. Вязкая, как болото под колесами автомобиля, она будто обрела плоть и теперь давила, наваливаясь всей своей массой, подминая под себя все, что оказывалось на ее пути.
        - Слышите? - В голосе парня явно проступали панические нотки.
        - Ни хрена не слышу, - отмахнулся, как от назойливой и порядком надоевшей мухи, Вольф.
        - То-то и оно, - многозначительно изрек Славик. - Даже оборотни больше не воют.
        Командир прислушался.
        - Ну не воют и, слава богу. - Он полез в кабину, чтобы забрать автомат. «С кем приходится работать, - подумалось при этом. - Сплошная перепуганная зелень».
        Инна по-деловому, без спешки сняла огнемет с подставки и приказала Монашке:
        - Подашь.
        - Но Ксюха… - Боец как раз помогала подняться Стреле, к которой во время встряски снова вернулось сознание.
        - Ты ею будешь прикрывать свою задницу, когда твари на нас попрут?! - заорала сержант.
        - Я подам, - встряла Никита и схватила «Шмель». Инна кивнула и скрылась за бортом.
        Спустя минуту все были на земле. Кое-как обошли грузовик, перегородивший весь проход, и, не сговариваясь, дружно повернулись в его сторону. Жаль было бросать спасшую их машину, в которой, казалось, зашевелилась родная душа. Теперь им придется рассчитывать только на себя.
        - Гринько, помоги тащить Стрелу, - приказал генерал, понимая, что для повышения боеспособности стремительно редеющей группы будет лучше освободить руки одной из девчонок.
        - Оставьте меня. - Ксюша порывалась вырваться. Монашка, крепко державшая ее под руку, чувствовала - каждое движение доставляет подруге невероятные страдания. Но исполнять такую просьбу не спешила, лишь старалась идти ровнее, выверяя каждый шаг. Гринько, сопя и кряхтя, помогал, как мог.
        Вольф специально не выключил фары, и тусклый свет еще какое-то время освещал им путь. Но грузовик уходил в болото все глубже, пока вязкая жижа не накрыла его перед целиком. Напоследок мотор громко зарычал, будто жалуясь на такой вот печальный конец, и затих. Мир погрузился во тьму.
        - Отставить! - зашипела сержант на Гринько, опрометчиво врубившего свой фонарь. Тот поспешно клацнул выключателем.
        - Тихо-то как. - Никита отметила это только сейчас, когда все вокруг перестали копошиться.
        - Вот и я про это! - тут же оживился Гринько.
        - А я-то думаю, чего не хватает? - Инна, несмотря на всю свою строгость, тоже не удержалась от замечания. - Серые больше не воют.
        - Неспроста это. - Никитина передернула затвор. - А главное, кто-то понял, чего с нами было?
        - Может, аномалия какая? - предположила Монашка.
        - Разговорчики, - встрял Вольф, чувствуя, что подобные беседы ни к чему хорошему не приведут. Особенно когда у всех и так нервы на пределе. - Вы лучше по сторонам смотрите.
        - Так ведь ни фига не видно, - пробубнил Гринько. - А если что, так мы обязательно это услышим. - Он вспомнил вой оборотней и зябко повел плечами.
        Впереди замаячил просвет. Тьма слегка приоткрыла свое плотное покрывало и, словно смилостивившись, показала, что выход близко. Все приободрились и ускорили шаг.
        А Ксюша опять застонала. Идти она уже не могла, и ее приходилось буквально волочить.
        Инна первой раздвинула ветки и вышла из чащи. Резко остановилась, так, что не успевший среагировать Вольф со всего маху уткнулся ей в спину. Сержант чертыхнулась и, неуклюже размахивая руками, полетела вперед. Генерал попробовал ухватить ее за руку, но ладонь, затянутая в плотные защитные рукавицы, лишь проехалась по прорезиненной поверхности костюма. Когда же девушка окончательно завалилась вперед, он увидел то, что секунду назад предстало перед ее взором, а главное, то, куда она сейчас падала. И, не задумываясь ни на секунду, метнулся следом.
        Вольф с самого начала свернул не туда, и вместо выхода из парка отряд очутился у того, что некогда было безобидным прудом с лебедями и шутками, отдыхающими на берегу горожанами и плескающейся под лучами ласкового солнца рыбой.
        Генерал бултыхнулся в воду, сразу уйдя в зловонную жижу по пояс.
        Снял с плеча автомат и прикладом вперед протянул вынырнувшей Инне.
        - Руку, давай руку! - На берег меж тем вышли все остальные и, как завороженные, уставились на происходящее.
        - Да отпусти ты эту железяку! - Тяжелый огнемет, который сержант и не думала выпускать из рук, уверенно тащил ее ко дну.
        - Нет! - Инна отчаянно замотала головой. Все это выглядело более чем странно, потому как девушка увязла уже по грудь.
        - Я приказываю! Твою мать! - Вольф пытался с помощью автомата подтащить ее к себе. - А вы чего застыли, как истуканы?! - заорал он на бойцов. Никитина моментально рванула к воде. Сержант наконец-то выпустила оружие, и дело сдвинулось с мертвой точки.
        И тут абсолютно гладкая поверхность воды пошла пузырями. Поначалу маленькими, россыпью, затем все больше, скучившимися в одной точке, увеличиваясь до размеров надувного шара. Вот парочка лопнула, и лишь вялая рябь еще как-то обозначила это место. Но вместо того, чтобы оставаться там, рябь вдруг начала перемещаться, с все возрастающей скоростью приближаясь к Инне. Не доплыв каких-то пару метров, она остановилась, будто задумавшись, что ей делать дальше. И вдруг пропала - словно привиделась.
        Сержант резко, не издав ни звука, исчезла под водой. Автомат, с помощью которого ее пытались вытащить, она так и не выпустила из рук. И Вольф с Никитиной почувствовали, что их тянет следом. С огромной силой, противопоставить которой они не могли ничего.
        - Отпускай! - Вольф понял, что и они сейчас окажутся там, в глубине.
        - Но…
        - Отпускай! - Голос генерала дрожал, выдавая сильнейшее физическое напряжение.
        И Никита покорно разжала руки. Громкий всплеск, и круги. Вот все, что осталось от сержанта.
        - Бегом на берег! - Вольф первым поспешил выбраться из озера и отдал приказ остальным: - Следите за поверхностью.
        А рябь тем временем вернулась, но иная, расходящаяся в разные стороны.
        - Там!
        Гринько даже не знал, как описать то, что он видит, и просто указал дулом «Абакана» туда, где из воды появлялось нечто огромное, будто сошедшее с древних рисунков, изображавших мифическое морское чудовище.
        - а!!! - Инна была еще жива.
        Тишину прорезал отчаянный девичий крик и тут же оборвался на самой высокой ноте. Щупальца твари, подобно змее, кольцами обвивали свою жертву, подняв в воздух.
        Хруст ломаемых костей услышали все.
        И тут же открыли огонь. Но пули лишь исчезали в складках склизкой кожи монстра, не причиняя никакого вреда. Из воды вырвались еще несколько отростков и заметались по всему берегу, расшвыряв бойцов по разные стороны и выискивая новую жертву. Почти все пути к отступлению оказались перекрыты.
        - Уходим! - Вольф сменил магазин и схватил Никитину за руку, увлекая назад, в чащу.
        - А? - Девушка перестала стрелять и побежала за своим командиром.
        - Скорее! - Славик подбежал к Монашке, которая присела на одно колено рядом с Ксюхой и жахнула по очередному щупальцу из подствольника. Граната почти оторвала у твари конечность, и воздух тут же сотрясло от невероятного рева. Озеро забурлило.
        - Уходи сам, - девушка залезла в подсумок и достала очередную гранату, - я Стрелу не брошу!
        Гринько понял, что так оно и будет. Он снял с плеча свою ношу и аккуратно положил к ногам Монашки.
        - Здесь гранаты… - Юноша хотел было бежать, но Лена вдруг схватила его за плечо и притянула к себе.
        - Ты… - Она сперва хотела попросить Славу, чтобы тот приглядел за сестрой, которая где-то там, дальше по берегу, отстреливалась от чудовища, но потом поняла, что скорее Оля Ураган сможет защитить пацана, а не наоборот, и осеклась, сказав вместо этого: - Передай Ольке, чтобы берегла себя.
        Гринько кивнул и на полусогнутых бросился догонять товарищей.
        - Дура ты. - Стрела, лежавшая рядом, стянула противогаз и рукавицы.
        Монашка увидела, что та улыбается. Вернее, догадалась, потому что назвать гримасу, появившуюся на изуродованном лице подруги, улыбкой можно было лишь с большой натяжкой. А Ксюха тем временем на ощупь залезла в сумку и достала пару гранат.
        - И всегда была дурой. - Девушка зубами выдернула чеки, крепко сжав смертоносные цилиндрики в ладонях.
        - Да и ты не подарок. - Монашка отбросила автомат и тоже достала гранаты. Потом, не выпуская их из рук, неловко стащила противогаз и полной грудью вдохнула морозную свежесть. Произнесла задумчиво: - А я думала, что уже никогда не смогу этого сделать…
        - Страшно, - призналась Стрела.
        - Прорвемся…. - сказала Монашка. Или только хотела сказать, потому что щупальца обвили тела девушек и потащили туда, где бесновался их хозяин. Спустя мгновение раздался мощный взрыв.
        Чудовище взревело от боли. Вода буквально вскипела. Высоченные, с трехэтажное здание волны понеслись, накатили на берег. Славку вместе с Олей, до которой парень как раз успел добраться, накрыло с головой, затем подняло в воздух и отбросило далеко от озера.
        Подводный монстр бился в страшных конвульсиях, обрушивая на берег все новые и новые «цунами». Наконец огромная туша перестала содрогаться и бессильно ушла на дно. На несколько коротких мгновений тишина, нарушенная было кровавой битвой, стала абсолютной - звенящей, давящей на барабанные перепонки. Затем ночь взорвалась десятками надсадно воющих нечеловеческих глоток: сначала оборотни, потом подхватили иные, неведомые существа. Через секунду голосили уже сотни тварей - все по-разному, на свой лад, но в каждом крике слышалось полнейшее отчаяние, растерянность и непередаваемая мука.
        Вольфа пробрал тот животный ужас, что лишает воли и разума, заставляя забыть обо всем и покорно дожидаться предначертанной участи. Выжившие «волчицы» и «волчонок» не избежали обезоруживающего действия дикого страха и застыли вокруг своего предводителя. Однако Генриху Станиславовичу, в отличие от его юных подопечных, уже случалось бывать на войне - настоящей, истребительной, до последней капли крови. Ему приходилось, вжимаясь всем телом в землю, пережидать прямой огонь вражеской артиллерии и видеть жерло танкового ствола, нацеленное на такой ненадежный блиндаж. Он был под минометным обстрелом и знал, что такое рукотворный ад, порождаемый ракетными залпами установок «Град». Над ним с оглушительным ревом пролетали самолеты и вертолеты безжалостного противника, и он терял находящихся на расстоянии вытянутой руки боевых товарищей, чьи жизни забирали противно хлюпающие, разрывающие плоть пули… Одним словом, когда-то в молодости уже прошедший Преисподнюю Генрих Станиславович нашел в себе мужество преодолеть отупляющий, гнетущий страх.
        - Ураган! Ольга, твою медь, где Монашка и Стрела?
        - А, что? - Девушка непонимающе уставилась на генерала - ужас повязал ее по рукам и ногам.
        К удивлению Генриха, на вопрос ответил Гринько. Голос парня прыгал и срывался, но Славик уже вышел из оцепенения.
        - Обе… погибли… взорвали гранаты… и себя… геройски…
        Оля всхлипнула.
        - Ордена и медали после, - жестко и сухо выговорил генерал. - Пока спасаем свои шкуры. Все, за мной!
        Что удивительно, хотя из кустов и зарослей за людьми следило великое множество теперь уже видимых, горящих и таких голодных глаз, на отряд никто не нападал. Хищники только стояли и молча смотрели, безучастно и даже равнодушно. И это пугало больше, чем понятная звериная злоба.
        «Словно смерть болотной гадины вырубила всех прикормышей, - мелькнуло в светлой голове Гринько смелое предположение. Но, взглянув на своих мрачных соратников, делиться мыслью он не решился. - Высмеют. В лучшем случае».
        Группа беспрепятственно миновала «Чертово колесо», прошла вдоль куцего ряда аттракционов и вышла на центральную аллею, ведущую к выходу из парка. Триста метров по прямой, незащищенной местности. Здесь «аборигены» стояли прямо на пути, не таясь и не пытаясь скрыться. Местами «волкам» приходилось протискиваться сквозь плотные ряды самой разнообразной живности - от небольших, по колено человеку, крыс до трехметровых прямоходящих исполинов, напомнивших генералу гигантских богомолов. По-прежнему безучастные, звери не огрызались в ответ даже на откровенную агрессию. Некоторые провожали «нарушителей границы» бессмысленными взглядами, другие не реагировали вовсе, третьи лежали на земле без всяких признаков жизни.
        Вольф ежесекундно останавливал себя, чтобы не сорваться на бег, Никита что-то отстраненно шептала себе под нос, Оля Ураган беззвучно оплакивала сестру и подруг, и лишь расхрабрившийся Славик с нескрываемым интересом изучал местный бестиарий, конспектируя в уме нечто, ведомое одному ему. Удача отвернулась от людей, когда до выхода из ЦПКиО оставался жалкий десяток метров. Далеко за спиной, со стороны проклятого пруда, раздался трубный призыв. Резкий и надрывный, он больно царапал слух, заставляя затыкать и без того прикрытые противогазами уши. Звери мгновенно встрепенулись, не исключая и тех, что казались мертвыми, и ответили своему господину ликующим, восторженным хором. Сумеречный парк пришел в движение.
        - Выжила-таки, сука! - сквозь зубы выругался Вольф и, больше не сдерживаясь, что было сил рванул к величественным, до сих пор сохранившим былую красоту арочным воротам. На ходу он подхватил Никиту под руку и силком потащил за собой, а Олю же и Славика подбодрил отборным матом: - Шевелитесь, вашу маму, шевелитесь!!!
        Просить дважды никого не пришлось. Ураган подтолкнула чуть замешкавшегося Гринько чуть пониже поясницы:
        - Умник, на том свете будешь думать! Беги! - И, демонстрируя завидную скорость, опрометью кинулась вперед.
        Оборотень настиг юношу, замыкавшего спасавшуюся бегством колонну, прямо под аркой. Страшный удар огромной, когтистой лапы сбил Гринько с ног и отбросил на добрый десяток метров. Разбрызгивая кровь из разорванного бока, он на короткий миг взмыл в воздух безвольной куклой, чтобы через мгновение с громким стоном жестко удариться о твердую, немилосердную землю. Три автомата заговорили разом, и железный поток разломал грудную клетку монстра, превратил ее в месиво. Мутант успел обиженно завизжать, прежде чем новая очередь разнесла его мерзкую морду в клочья.
        Но за решетчатым забором уже виднелась накатывающаяся «волна» нечисти, готовая поглотить и перемолоть несчастных людей в фарш. Отряд Вольфа, застыв посреди пустыря перед воротами славного и когда-то любимого свердловчанами парка отдыха, готовился встретить неминуемую смерть.
        Глава 19
        АНГЕЛ ЛЕЙТЕНАНТА НИКИТИНОЙ
        Живчик нашел друга сидящим прямо на бетонном полу. Иван спал, привалившись спиной к стене. Его осунувшееся лицо казалось измученным, однако при этом появилась в облике Мальгина некая умиротворенность и даже сила. Сила человека, который проделал огромный и чертовски сложный путь. Путь испытаний и лишений. Он явно смертельно устал и, наверное, прямо здесь свалился с ног, но достиг чего-то неведомого и непостижимого для Костика.
        Живчик поборол искушение разбудить друга и расспросить о многом, лишь опустился рядом, беззвучно прошептал: «Ну вот, мы снова вместе, Ванька», и прикрыл глаза. Ожидание обещало быть долгим. Бесконечное путешествие требовало такого же отдыха.
        Проснулся Федотов от ощущения чужого пристального взгляда в упор. Живчик не почувствовал ни опасности, ни особой тревоги, однако тело само собой приняло вертикальное положение, а руки рефлекторно потянулись к оружию.
        - Это я, Костик, - прозвучал спокойный, чуть насмешливый голос Ивана. Мальгин с улыбкой смотрел на принявшего боевую стойку товарища. Живчик собирался было шутливо отругать товарища за столь бесцеремонную побудку, но, встретившись с ним взглядом, осекся. Иван действительно слегка изменился, и прежде всего глазами. Они словно постарели, и теперь за ними скрывалось неподъемное бремя, тяжкий груз… воспоминаний о пережитом? знаний о какой-то запретной, темной тайне? Костя не ведал и даже не мог догадываться, а потому смутился от неожиданности. Иван же засмеялся, легко и открыто, словно и не было никакой скрытой тяжести на душе:
        - Ну, здравствуй, брат! А я уже боялся, что больше не свидимся.
        Они обнялись, впервые - как равные. Живчик не похлопал мальчишку по спине, как сделал бы старший товарищ, успокаивая и подбадривая младшего и неопытного. Просто понял, что уже не в праве быть снисходительным и притворяться мудрым. Он больше не был наставником испуганному и неуверенному мальчишке, - тот мальчик исчез безвозвратно. Он не сгинул в проклятых туннелях, не пропал в хитросплетеньях подземного лабиринта, он просто растворился в воздухе - а вместо него возник кто-то другой - старше, нет, старее, мудрее. Лишенный наивности, разочарованный… Другой.
        - Ванька, ты куда пропал? Я отрубился, заснул прямо на ходу, а ПОТОМ…
        Иван отстранился. Резко, поспешно.
        - Живчик, не спрашивай, не отвечу. Не смогу. Такая каша в голове, не разобрать, что явь, а что привиделось.
        И нервно вздохнул, переводя дыхание:
        - Я… как во сне. До сих пор…
        Он надолго замолчал, а затем махнул рукой, оставляя путаные воспоминания прошлому:
        - Скажи, лучше, как ты перебрался через ту радиоактивную лужу?
        Костя тут же напустился на товарища:
        - А ты?!
        Но видя укоризненный и одновременно просящий взгляд, тут же осекся.
        - Я пытался пройти, честно. Почувствовал, что ты в опасности, и плюнул на Гейгера. Только вот летучие мыши отогнали от воды - их была тьма-тьмущая, никогда не видел за раз столько гадов! Долго гнались за мной… я все боялся выскочить обратно к Уробросу, но вместо этого свалился в какую-то яму и сколько-то провалялся в отключке. Сны всякие видел, будто ящерка вела меня за собой какими-то тайными тропами, сначала сквозь заброшенные малахитовые шахты, потом через пещеру с цветком из камня… Странные видения - будто и спишь, и не спишь сразу. Я, наверное, головой хорошо приложился, когда падал. А в себя пришел только здесь.
        Костя приготовился к длительным расспросам, в которых насмешка будет идти рука об руку с подозрительным недоверием, но дозорный совсем не удивился странному рассказу, лишь уточнил:
        - А ящерка с короной была?
        - Что?!
        - Нет, ничего… Пора выбираться, а наговориться еще успеем.
        Друзья находились в небольшой прямоугольной комнате, тускло освещенной одной-единственной лампой, раскачивающейся под потолком на длинном проводе. На противоположной стене темнел провал выхода. Ваня осознал сразу, что это именно выход, - сюда они с Живчиком попали другим путем. Можно было поискать скрытые в камне выемки, замаскированные подвижные плиты или что-то в этом роде, вот только стоило ли?
        Рядом с выходом обнаружился знакомый, плотно набитый всякой всячиной рюкзак Живчика, потерянный еще в туннелях Уробороса… «Прощай, Хозяйка… И спасибо за все» - мысль незримой птицей унеслась в глубину Уральских гор. Достигла она адресата? Хотелось верить, что да.

* * *
        За дверью оказался узкий и извилистый коридор, окрещенный Костиком «кишкой». Однако петлять по нему пришлось недолго: один из затяжных дугообразных поворотов вывел ребят в несимметричный зал, сплошь состоящий из неправильных и грубых форм. Живчику показалось, что это пустошь в гранитной породе, - частично ее пол, стены и потолок обработаны человеком, но работа была недоделанной, брошенной на середине.
        Посреди зала ничком лежал человек. Приблизившись, Костя понял: он мертв, причем очень и очень давно. Противогаз незнакомой марки, выглядящий весьма серьезно и дорого, лежал в стороне от трупа и не мог прикрыть наготы гладкого, потерявшего даже остатки кожи и волос черепа. Защитный костюм мертвеца - совершенно черный, гладкий, облегающий - Живчик также не смог опознать.
        - Крутая штука, - пробурчал он себе под нос и без всякой брезгливости перевернул невесомое, превратившееся в скелет тело. Хотелось подробнее изучить загадочный «защитник», а заодно посмотреть жетон почившего сталкера.
        В глаза сразу же бросился металлический кругляш на груди, на нем был изображен Кремль и выбиты две буквы: «И. М.»
        - Ого! - громко закричал Живчик, будучи совершенно не в силах сдерживать нахлынувшие эмоции. И повторил еще несколько раз, судорожно дыша, открывая и закрывая рот, словно выброшенная на берег рыба: «Ого!»
        - Да что там такое? - Иван потерял терпение и непонимающе уставился на круглый знак. И тут же осекся:
        - Ни хрена себе…
        Костя, наконец, перестал «огокать» и перешел на «не может быть». Игнат Москвич… вот где ты сложил свою буйну головушку… «Находка» пугала и обескураживала, ведь до этого самого момента оставалась надежда, что мифический герой перехитрил бледную старуху с косой и пережил Первую войну. Но по всему выходило, что даже таким людям не дано обмануть смерть… С другой стороны, возможность прикоснуться к легенде, пусть и навсегда ушедшей, завораживала. Вот лежит герой, наводивший ужас на всю Площадь Девятьсот пятого года, истребитель неисчислимого количества самых разнообразных монстров в человеческом и зверином обличьях. Его имя гремело по всему Метро, каждый мальчик мечтал вырасти таким же сильным и смелым, как Игнат, а девочки втайне грезили встретить на своем жизненном пути такого «рыцаря в черной химзащите».
        Со сноровкой профессионального мародера Живчик обыскал останки, исследовал многочисленные карманы защитного костюма и вывалил их содержимое прямо на пол. Горочка получилась внушительная.
        - Ванька, я никак понять не могу: костюм абсолютно цел, ни одной дырки! Череп и кости тоже в сохранности, ни переломов, ни трещин. Что же его погубило?!
        «Месть Хозяйки - ничего не забывшей и не простившей», - вертелось у юноши на языке, но он сдержался и лишь неопределенно пожал плечами:
        - Наверное, никто и никогда уже не узнает.
        - Мы должны похоронить Игната, - убежденно произнес Костя. - Нельзя его просто так здесь бросить, не по-людски это! Конечно, погребать положено при всех регалиях, оружии и экипировке, но боюсь, в нашем случае так не получится, - продолжал он, обращаясь больше сам к себе, а может, пытаясь оправдаться - и перед Иваном и, опять-таки, перед собой. - У меня рука не поднимется закопать под землю его «защитник», автомат или пистолет, а уж дневник - и подавно!
        - Ты нашел дневник? - почему-то не на шутку заинтересовался Иван.
        - Вот, смотри. - Живчик заметно колебался, не желая выпускать сокровище из сжавшихся пальцев, но все же пересилил внезапно нахлынувшую жадность и передал другу потрепанный блокнот небольшого формата. Дневник открылся на последнем листе, и Мальгин увидел размашисто написанную фразу:
        «Вот и все, боевое крыло станции Динамо полегло в полном составе, за исключением своего командира… Буду прорываться через подземелья. Вот только предчувствия нынче не сулят ничего доброго…»
        Записей было довольно много - крошечных, выполненных и на скорую руку, и больших, обстоятельных, выведенных спокойным, размеренным почерком. К удивлению дозорного, часто попадались стихи.
        - Живчик, неужто Москвич стишки сочинял? Ни за что бы не подумал!
        - Сам ты «стишки», - взвился Федотов. - Ты думаешь, он только палить умел да мутантов резать?! А стихотворения, между прочим, у него не хуже получались. У меня любимое есть, слушай:
        Нет ни души, в этом городе нет ни души -
        Тысячи големов, тысячи мертвых машин.
        Тысячи ангелов смотрят уныло с небес.
        Тысячи демонов праздник свой празднуют здесь.
        Тысячи тысяч желаний, исполненных вмиг -
        Тысячи тысяч тропинок, ведущих в тупик.
        И механический ящик, играющий туш
        В честь хохмача-добряка Покупателя Душ.
        Сделка законна и крови на подпись не жаль.
        Что этот ад, если прямо сейчас будет рай! -
        Неограниченный доступ к несметным благам,
        Реки молочные, из киселя берега…
        Так что никто не держался за душу свою,
        И ни один не спросил, кто хозяин в раю -
        Каждый давно для себя все, что нужно, решил.
        Нет ни души, в этом городе нет ни души…
        - Ну, ничего вроде, - нехотя выдавил из себя Иван. - Но все равно, несерьезно как то… взрослый мужик, а бумагу как подросток марал.
        - Тьфу на тебя! - Костик злился, похоже, по-настоящему. - Если не понимаешь, то лучше молчи!
        Прошло минут десять, прежде чем Живчик, все это время перебиравший находки, вновь заговорил с товарищем:
        - Как «защитник» будем делить? Предлагаю жребием.
        Иван представил, как натягивает на себя костюм, в котором когда-то сгнил мертвец, и энергично закачал головой:
        - Не надо мне ничего. Ну, разве что, только пистолет - красивый, я такой не видел никогда.
        - Это «Беретта», Игнат шибко ее уважал. - В изменившемся голосе Живчика послышалась явственная, совсем нескрываемая мольба. - От противогаза тоже отказываешься?
        Юноша с сожалением посмотрел на широкий тонированный визор дыхательной маски, отметил, что она снабжена переговорным устройством - небывалая роскошь! - и с трудом отодвинул ее от себя:
        - Забирай. Стандартный противогаз с таким «защитником» будет выглядеть убого.
        - Спасибо, вот это по-братски! - Восторженный «побратим» уже не помнил, что чуть раньше едва не набросился на щедрого Мальгина из-за поэзии.
        Живчик аккуратно вытряхнул кости Москвича на заранее подложенный кусок ткани, бережно завернул останки и сложил в вещмешок, а затем торопливо натянул вожделенный костюм на себя.
        - Ну? Как я тебе в таком прикиде?
        - Круто, Костик, круто, - рассеянно протянул Иван, мысленно костеря собственную глупую мнительность, и поспешно, чтобы не выдать истинных чувств, спросил: - Теперь можем идти?
        - Эээх, - преобразившийся друг неожиданно поник. - Выгадать бы несколько часов для дневника, но… идем.
        Странный зал, столько лет служивший усыпальницей для Игната Москвича, сменился низеньким туннелем, который через полсотни метров уперся в тупик. Но испугаться ребята не успели: в стене, перегородившей дальнейший путь, обнаружились вбитые металлические скобы, ведущие наверх.
        Долгое путешествие под землей подошло к концу - тридцать ступеней вознесли друзей на поверхность. Живчик сдвинул массивный люк и осторожно высунул голову. Прямо на него тяжелым и мрачным взором смотрело здание, когда-то гордо именовавшееся Дворцом спорта.
        - Костя, где мы?
        Живчик задумчиво огляделся по сторонам:
        - Мне кажется, мы прошли Щорсу. Кто бы мог подумать…
        - Теперь мы герои, - грустно усмехнулся Иван, думая о чем-то своем.
        - Так и есть!
        - И куда дальше?
        Живчик в нерешительности покусал губы и, растягивая слова, произнес:
        - Я плохо представляю эти места. Давай где-нибудь укроемся и по карте Игната определимся, что делать дальше? Только…
        - Здесь кто-то есть, - перебил Иван.
        - Что?!
        - За нами наблюдают, я чувствую.
        - Но…
        Договорить Мальгин не успел - со стороны высотки, стоящей почти напротив Дворца, раздался негромкий, приглушенный большим расстоянием взрыв, и через мгновение ее крыша озарилась неестественно ярким огнем. В небо повалил густой иссиня-черный дым.
        - Какого черта?!
        - Бежим!
        Друзья кинулись напролом сквозь заросли, ломая на бегу хрупкие ветки неизвестных кустарников. Низенькие растения вскоре сменились деревьями - сперва карликовыми, а затем высоченными, полностью скрывающими стволами и кроной серое, безликое небо. Разрозненные, отдельно стоящие деревья превратились в плотный, труднопроходимый лес, и бежать стало невозможно.
        - Что… что это… было? Ты видел? - запыхавшийся Живчик тяжело переводил дух. - По нам стреляли?
        - Какая-то стекляшка блеснула на солнце. Может, оптический прицел, может, бинокль. Но что-то случилось у них, у наблюдателей, раз так шарахнуло…
        - Ничего не понимаю, - признался Костя. Ивану оставалось только согласиться с товарищем - объяснения случившемуся не находилось.
        - Ты слышишь? - теперь пришла очередь настораживаться Федотову. - Впереди! Какой-то стук!
        Прямо на Ивана, стуча двумя парами копыт, несся кабан! Секунда - и зверь, оттолкнувшись задними лапами, ринулся на замершего от испуга юношу. Огромная туша тяжело, будто в замедленной съемке, оторвалась от земли и смертельным снарядом полетела навстречу жертве. В голове не успевающего ни уклониться, ни отпрыгнуть Ивана оглушительно разорвалась страшная, прощальная мысль: «Все…»
        Однако стремительный полет неожиданно прервался - кабан сказочным, фантастическим образом завис прямо в воздухе. Зыркнул налитыми кровью глазами на чудесно спасшегося человека и яростно завыл, но тут же сорвался на визг, жалобный и отчаянный.
        - Паутина! - что есть силы заорал Живчик, уже мысленно похоронивший друга. - Паутина, мать ее за ногу!
        - Па-у-ти-на, - по слогам повторил обливающийся холодным потом Мальгин и без сил привалился к ближайшему дереву. - Па-у-ти-на, мать ее за ногу…
        - Ваня, Ванечка! - Костя схватил друга за плечи, бешено затряс. - Сейчас хозяин паутины придет! Валим отсюда! Не будем больше удачу испытывать!
        Федотов поднял с земли ветку и, будто слепец тросточкой, принялся нащупывать пространство перед собой, боясь повторить незавидную судьбу кабана. Новый способ передвижения заставил их сбавить скорость, однако на ум обоим мальчишкам пришла древняя поговорка «Тише едешь, дальше будешь».
        Из леса вышли перенервничавшими и совершенно разбитыми. Услужливая фантазия не переставая рисовала картины одна страшнее другой - как ужасный паук заживо пожирал несчастного шестинога, пил из него кровь, высасывал мозг… «Уфф, жуть какая!» - Дозорного передергивало от отвращения. От мысли, что, не нарвись дурной хищник на эту сеть, в нее бы неизбежно попал сам Иван, становилось тошно. А вот Мальгин, мечтавший о привале и хотя бы кратковременной передышке, вмиг забыл о всякой усталости, когда увидел, какие здания раскинулись на кромке внезапно закончившегося леса.
        Два мрачных, навевающих самые недобрые предчувствия строения преградили друзьям дорогу. То, что с левой стороны, частично обрушилось и потеряло всю фронтальную стену, а вот правое хоть и уцелело, но выглядело, как настоящий дом с привидениями. Похоже, оно было заброшено еще задолго до Апокалипсиса и ныне дышало почти ощутимой ненавистью к покинувшим и обрекшим его на бесконечное увядание людям. Даже обычно невосприимчивый к таким вещам Живчик что-то почувствовал и, ускорив шаг, двинулся в проход между «нехорошими» пятиэтажками, стремясь побыстрее миновать внушающее тревогу место. Старые сталкеры рассказывали ему, что после Катастрофы в госпитале неведомым образом то ли проснулась, то ли поселилась темная, жуткая и тревожная душа. Но выбитые окна и растрескавшиеся стены плохо были приспособлены для того, чтобы удерживать в себе дыхание этой противоестественной жизни. И госпиталь жрал проходящих мимо путников, высасывая их души, чтобы поддерживать и подкармливать ими душу собственную…
        Пустые глазницы окон тяжелым и недобрым взглядом провожали двух путников, вторгшихся в чужие владения, нарушив тишину и уединение мертвого госпиталя. В отдалении показался еще один корпус, такой же мрачный и жуткий, что и предыдущие.
        - Валить надо отсюда, - вполголоса проговорил Живчик. По его спине холодными струйками стекал пот. Но бежать не получалось - ненависть, почти ощутимая и материальная, придавливала Костю к земле, сковывала ноги, узлом вязала волю, лишая сил. Казалось, еще чуть-чуть, и еле сдерживаемая ярость потревоженного места прорвется и растерзает несчастных нарушителей. Однако шли секунды, один тяжелый и неуверенный шаг сменялся другим, а третий корпус оставался все дальше и дальше за спиной.
        Кто-то помог им, удержал госпиталь от свирепой расправы над незваными гостями, заставил запретное место пропустить людей, - понимание пришло из ниоткуда, непрошеным гостем вломившись в сознание Ивана. Но кто? Хозяйка? Интуиция подсказывала Мальгину, что обитательница подземной пустоши тут ни при чем, - не ее методы, не ее «почерк»… Тогда кто? Вопрос пульсировал в висках, напрасно ища ответа. Союзник? Здесь?! Откуда? Значит, враг? Но зачем спас? Заманивает добычу к себе? Впереди показался изъеденный ржавчиной хребет арочного склада, дико и неуместно затесавшегося в монументальное царство, построенное из честного, давно утратившего штукатурку кирпича. Однако не металлоконструкция привлекла внимание ребят. На противоположной стороне дороги слева от нелепого здания расположилось простенькое на вид одноэтажное строение. На углу его торчала совершенно невообразимая, никак не вписывающаяся в окружающий пейзаж старинная башенка с куполообразной крышей.
        - Ну и безвкусица, - проворчал Костик.
        Ивану же до архитектурного безумия никакого дела не было; его куда больше интересовало, что скрывается за невысокими стенами. Не выпуская странное сооружение из виду, друзья обошли его и вскоре наткнулись на перегороженную шлагбаумом проходную. Переглянулись в нерешительности: можно было продолжать движение или вдоль огороженной территории, для которой стены приземистого здания служили своеобразным забором, или сквозь нее. Осторожность настаивала на первом варианте, необъяснимое любопытство звало внутрь. Когда влекомые эмоциями молодые люди уже подались было пересечь обозначенную шлагбаумом черту, Живчик схватился за автомат и указал стволом в темный конец улицы:
        - Гляди!
        Иван, также не забывший об оружии, не сразу рассмотрел застывший в нескольких десятках метров от них силуэт, похожий на человеческий. Незнакомец и не думал скрываться - одну руку он демонстративно отвел в сторону, показывая, что не вооружен, а вторую поднял вверх, водя из стороны в сторону. Неизвестное существо призывало людей к себе.

* * *
        «Сколько всего в жизни видел, сколько лет землю топтал, а к смерти подготовится так и не успел», - Вольф горько усмехнулся. Умирать не хотелось - ни геройски, в неравном бою, как и положено старому солдату, ни обыкновенно, со сжавшимся от страха сердцем. - «Как быстро все закончилось! Обидно…»
        Он покосился на Никитину, присевшую на одно колено и обреченно выцеливавшую многочисленные цели из предательски подрагивающего автомата. Ни семьи, ни детей, ни внуков. Волк-одиночка. Престарелый дурак, не сделавший главного… Смогла бы Никита стать матерью для его так и не рожденных волчат? Наверное. Ведь о такой женщине можно только мечтать… Почему же не мечталось раньше, пока было время, утекающее сейчас сквозь пальцы?
        Генрих сильнее ухватился за верный «Абакан»: «Ладно, боевой товарищ, поздно слезы лить. Пора умирать. С честью и достоинством, как и предписано русскому офицеру. Захватим пару десятков выродков с собой, а? В заслуженный, долго и терпеливо ждавший ад…»
        На ворота накатил первый вал мутантов, и колонны, словно волнорезы, разбили его на несколько ручейков. Слаженно заработали «калаши», собирая смертельный урожай. Одна, вторая, третья твари, вылетев за пределы парка, напоролись на свинцовый шквал и умылись кровью, обильно оросив ею пядь земли у самого входа в проклятый ЦПКиО. Но сзади напирало и бесилось целое море клыкасто-когтистого зверья.
        «Никакого девятого вала не будет… - отстраненно подумал генерал, - пережить бы еще один».
        На прицельный кинжальный огонь нарвалось еще полдюжины гадин; их распотрошенные пулями тела падали, затрудняя движение бегущим следом, но надолго воющих от бешенства мутантов задержать не могли. Вот сразу четыре оборотня, подобно выстреливающим из шампанского пробкам, вылетели из ворот и оказались лицом к лицу с людьми - троих из них сразу скосили Вольф с Никитой, а вот Оля Ураган попалась на смене обоймы. Огромная мохнатая туша нависла над бедной девушкой и… ничего не произошло! Оборотень почему-то замешкался, и эти мгновенья решили все - Ольга выхватила пистолет и разрядила его в морду чудовища.
        - Стойте! Не стреляйте! - слабо подал голос раненый Гринько. Однако его услышали, и бойцы в полном составе недоуменно уставились на бредившего юношу.
        - Не стреляйте, - повторил он настойчиво. - Они ничего не могут сделать… здесь…
        Вольф и Никита переглянулись, девушка удивленно пожала плечами. Впрочем, раздумывать было некогда - по эту сторону парка уже показались новые хищники, и места сомнениям не нашлось - пришел черед говорить оружию. Еще одна атака оказалась отбита с огромным трудом - самый проворный зверь, похожий на дикую, невозможную смесь ощетинившейся иглами лошади и длинноногой свиньи рухнул прямо у ног генерала. Однако Генрих Станиславович успел отметить странность в поведении мутанта.
        - Отставить огонь! - решительно приказал он. - Отходим. Девки, возьмите Славку, а я прикрою.
        «Волчицы» поражено посмотрели друг на друга: поведение мужской половины отряда начинало их настораживать. Но ослушаться генерала было невозможно. Девушки подхватили обливающегося кровью Гринько и бодро потащили прочь от парка. Вольф, не отрываясь от застрявшей в воротах нечести, пятился следом.
        Очередная волна мутантов выдавила сквозь арку сразу десяток представителей местной фауны, и те, не сделав и пары шагов за пределы парка, встали, как вкопанные, растерянно глядя по сторонам. Прилив за приливом выталкивал из ЦПКиО все новые порции бестий, но те, пересекая очерченную воротами и забором границу, становились беспомощными, мгновенно теряя агрессию и спесь.
        Никитина требовательно взглянула на Славика, видимо не решаясь требовать разъяснений у генерала:
        - Объясни!
        Но силы уже оставили юношу, и он погрузился в беспамятство.
        Подошедший Вольф, не обращая никакого внимания на Ольгу, приобнял Никиту и просто сказал:
        - Спаслись. Можем идти с миром.
        И, видя растерянность в поведении подчиненных, все же пояснил:
        - Осьминог этот сра… пардон, девочки, несчастный, контролирует зверье только в определенном радиусе, кажется - как раз по границам парка. Там, - генерал махнул в сторону огороженной решетчатым забором территории, - он всесилен, здесь же головоногое чудо ничего поделать не может. Так-то. А Славик наш молодец, мозговитый парнишка, первый до всего допер. Теперь наша очередь его спасать. В путь, мои красавицы!
        Генрих чувствовал себя так, словно родился во второй раз. Да и то сказать, буквально несколько минут назад они все избежали смерти. Бледная старуха была совсем рядом, нетерпеливо заглядывала в глаза, требовательно звала за собой… «Ничего, карга, подождешь!»
        Оля, бегло осмотрев рану Славика, сокрушенно покачала головой:
        - Его нельзя тащить с собой, слишком большая кровопотеря. Нужен покой и срочное лечение.
        Слова лейтенанта Никитиной - не только командира отряда, но и медика - прозвучали приговором. Вольф выругался. Ранение, даже не смертельное, обрекало молодого парня…
        Ольга раскрыла вещмешок и извлекла полевую аптечку.
        - Не бог весть что, но кое-какую помощь на первое время оказать смогу.
        - Ты что, хочешь остаться? - Никита на миг опешила.
        Девчонка по прозвищу Ураган развела руками:
        - Его моя сестренка спасла. Разве я теперь вправе бросить?
        Генерал в упор посмотрел на нее и медленно, выговаривая каждое слово, спросил:
        - Оля, ты понимаешь, на что себя обрекаешь?
        Ураган кивнула:
        - Генрих Станиславович, я не смогу по-другому, даже если прикажете… Кроме Ленки, сестры, нет у меня никого. Не предам ее память. Простите… Да и рядом с парком вряд ли какая другая погань селиться будет, значит, прорвемся как-нибудь…
        - Прорвемся, - еле слышно повторил старый офицер и тут же, отдавая честь храброму солдату, сурово и твердо произнес: - Рядовая Величко, приказываю вам любой ценой выжить и прорваться. Во что бы то ни стало!
        - Слушаюсь!
        Уходили без долгих проводов. Истекающего кровью парня и его «сестричку» оставили в подвале дома прямо напротив входа в ЦПКиО. На сердце у Вольфа было тяжело. «Что же ты, старый вояка, толком от бункера не успел отойти, а уже весь свой отряд растерял…»
        - Генрих, не надо. - Никитина прижалась к нему и, казалось, читала тяжелые мысли. - Ты ни в чем не виноват. Я уверена, девчонки не напрасно положили свои жизни… Они бились за своего генерала. Сурового, жестокого, но уважаемого… И любимого. Для любого солдата честь - умереть за командира и правое дело.
        - Знать бы еще, правое ли оно… Свергнутый горе-диктатор бежит, сломя голову, в неведомые дали…
        Никита улыбнулась.
        - Ты знаешь, горе-диктатор, когда я в тебя влюбилась?
        Вопрос прозвучал непринужденно, даже с намеком на шутку, но на слове «влюбилась» голос ее немного дрогнул.
        Вольф вздрогнул.
        - Влюбилась? - произнес он севшим голосом.
        Вот сейчас, когда все уже потеряно, когда ничего между ними не может быть - и не потому, что он слишком стар, а потому, что просто уже не успеется, - теперь она ему признается?! Почему не раньше, почему не в Бункере?!
        Ведь сколько он смотрел на нее - но стеснялся приставать, не хотел из орла превращаться в старого козла. А она как-то все в неприступную играла. Всегда с ним сухо, официально…
        И вдруг. На тебе: влюбилась…
        Стариковское сердце запрыгало в груди почище, чем от вида исполинского монстра.
        - Да, влюбилась, - мягко сказала Никита. - Мне было пять лет. Я лежала в лазарете и умирала. Врач даже не счел нужным скрывать это от дочери безродной поварихи и неведомого, отказавшегося от нее «аристократа».
        «Антибиотики нужны детям из благородных, настоящих семей, а не всяким ублюдкам», - он так и сказал, правда. А мне так хотелось жить, безумно! Я молила Боженьку, каждую ночь молила. Плакала и молилась, не спала, сколько хватало сил, потому что боялась не проснуться. И Ангел явился - ты был в белоснежном халате, а мне казалось, что ангельские крылья развеваются за твоею спиной. И было всего несколько коротких слов: «Выдать лекарства всем». Доктор - та тварь - пытался спорить, возражать, но ты лишь посмотрел на него сверху вниз и добавил негромко: «Это приказ». А для меня будто Небеса разверзлись и Слуги Господни стали трубить в свои трубы. Я рыдала от счастья и не верила, только повторяла: «Это приказ, это приказ»…
        - Эк развела поповщину… А я не помню тебя маленькой, - извиняясь, прошептал потрясенный Генрих. - И эпизод в больнице не помню. Одно знаю, врач тот через два года после начала Блокады скололся… Сдох, как собака.
        - Высшая справедливость. Она существует, я знаю об этом с тех самых пяти лет. От ангела в генеральских погонах, - рассмеялась девушка и игриво спросила: - А хочешь расскажу, когда влюбилась в моего седовласого героя во второй раз?
        - Был еще и второй раз? - сглотнул старик.
        - Мне уже было шестнадцать, из которых двенадцать я дружила к Олесей Нечаевой…
        Вольф, услышав до боли знакомую фамилию, попытался перебить Никиту, но та опередила его:
        - Генрих, подожди, пожалуйста. Все правильно, ее изнасиловали и убили. Все были в курсе, что порезвились три брата-отморозка, подполковничьих сыночка, но прямых доказательств и свидетелей не было. Так называемое следствие не особо старалось опорочить детей высокородных родителей, тем более из-за какой-то никчемной простолюдинки, и суд быстро зашел в тупик, а после и оправдал выродков…
        - Катя, не надо, я прекрасно помню ту историю. И стыдно до сих пор, что поддался на уговоры устроить суд, а не расстрелять мразей по закону военного времени. Не за что там в меня было влюбляться - испугался заиметь врагов из слишком многочисленного и могущественного клана. Да что там… Их родители были мне всегда преданы… Не мог же я…
        Катя Никитина словно бы пропустила его слова мимо ушей:
        - Их отпустили. «За недоказанностью», так это называлось… Они смеялись во весь голос, хлопали друг друга по плечам, отпускали издевательские шуточки в ту сторону зала, где сидели поседевшие родители Олеськи и ее единственная подруга… Я пронесла с собой пистолет. Закрыла глаза и читала отходную молитву: перед смертью мне нужно было успеть сделать три точных выстрела, и я просила у Бога, чтобы рука не дрогнула, а глаз не подвел. Но Ангел спас меня вновь. Ты встал и громко, так, что услышали все вокруг, произнес: «Справедливость попрана. Как и честь погибшей девочки». Я помню, как сразу стало тихо. Люди замерли и смотрели на тебя. Ждали. Кто с надеждой - единственной, последней, а кто с испугом и ненавистью.
        - Катенька, я сорвался, дал волю эмоциям…
        Девушка не слушала его.
        - Ты вызвал всю троицу. Сказал, что там, где бессильны законы, справедливость можно обрести при помощи силы. «По-мужски», вот как ты сказал. Три здоровых детины… Тупые, наглые, уверенные в своей безнаказанности. Они были выше тебя, шире в плечах, моложе… У них не было шансов… Они навалились на тебя все сразу. Но ты раскидал их, как щенят…
        - А потом добил. У меня профессия такая, убивать. Я не горжусь этим…
        - А я горжусь! - Катя посмотрела на Вольфа сияющими глазами. - До сих пор. Ты был словно Ангел Мести, беспощадный и кровавый, что творит высшую справедливость. Голыми руками, одного за другим…
        Генрих криво ухмыльнулся:
        - А потом получил два покушения и восстание… Вот уж воистину, не знал, что женское сердце падко на глупцов.
        - Женское сердце, Генрих, падко на тех, кто способен идти собственной дорогой, не боясь никого и ничего. На тех, за кем праведная сила…
        - Нашла праведника…
        Она ничего не ответила, и Вольф отчего-то почувствовал себя неуютно. Давняя, тщательно скрываемая от самого себя история всплыла и, вопреки извечному стыду, вызвала еще и неожиданную гордость. Кто-то видел эти ужасы совершенно иными глазами…
        - Надеюсь, у тебя ничего не припасено про третью влюбленность? - Вольф слабо улыбнулся.
        - Мне первых двух хватило по уши. - Никитина еще пребывала в каком-то отрешенно-задумчивом состоянии, но все же смогла улыбнуться в ответ.
        - Ну и, слава богу! - выдохнул старик. - Трудно даются твои Любови моей замшелой памяти. Не хочу ворошить былое, уж больно в том чуланчике грязно и душно. Давай лучше я тебе обзорную экскурсию по этой части города устрою, ладно?
        Катя с готовностью кивнула - прошлое нелегко давалось не только седовласому генералу.
        - Места здесь славные во всех смыслах. ЦПКиО мы с тобой хорошо изучили, к несчастью… А сейчас следуем по улице Ткачей, которая вот там, за мостом, перейдет в Фурманова. Мост пересекает речку Исеть, еще при жизни за «чистоту» прозванную хмм… как по мягче-то выразиться-то… ну пусть будет «грязнотечкой». Видишь справа шесть красивых однотипных домиков? Местная достопримечательность. Построены очень и очень давно, сразу после Перестройки. Что это такое? Ну, тоже Апокалипсис, только локальный, для одной страны, но речь не об этом. Построены, значит, давно, но так никогда и никем не заселены. Представляешь, какая красота пропадала? Теперь смотри чуть левее домов, через речку, на другой берег - там объяснение, почему жить в красоте не пришлось никому.
        - Кроме пустыря, ничего не вижу, - удивилась Никита.
        - И не увидишь, потому что «истина», как ей и положено, скрыта в глубине, под землей, - многозначительно усмехнулся Генрих. - Раньше, много раньше, здесь была окраина города. И на этой самой окраине располагалась свалка химических веществ. Затем Свердловск разросся, и окраина превратилась чуть ли не в центр. Забавно… мегаполис со свалкой посередке. Срамное место превратили в могильник, а сверху закидали землей. Самые ушлые и предприимчивые тут же по соседству возвели элитное жилье - это же очень круто, жить в собственном доме прямо в городе! Но продать ничего не смогли, там такое превышение всех эпидпорогов - караул просто! Вот такая басня о человеческой глупости и алчности.
        - А мораль? - серьезно спросила Никита.
        - Мораль? Хмм… Наверное, простая: некоторые называют время До раем, а настоящее После - адом. И то, и другое, конечно, ложь, потому что на самом деле ничего не изменилось…
        - К-как н-не изменилось? - От неожиданности девушка начала заикаться.
        - Все, что вокруг, - антураж и фон, не больше. Он-то как раз стал во много тысяч раз хуже, спору нет. Но сам человек остался прежним! Условия обитания откинули его обратно в каменный век, какие-то качества, без сомнения, обострились - подлость и героизм, например, видятся теперь гораздо ярче и отчетливей. Однако «венец создания» не претерпел каких-либо изменений. Вообще. Новый «потоп» был напрасным. Как говорил друг моего врага: «Этот мир настолько погряз в грехах, что оказался не в силах породить нового Искупителя…»
        - Ты говоришь, про…
        - У меня была масса времени для размышлений, гораздо больше, чем нужно… С религией отношения не сложились, хотя и пытался. На том месте, где у приличного человека вера живет, у меня дыра, пустота полнейшая. Нечем верить. Хотя очень хочется, потому что иначе - иначе Бункер, наш Бункер… Зачем нужен ад, когда человек и без геенны огненной такие ужасы творит, что никакому черту не снилось?
        Ты думаешь, я не понимаю, что мы с Красновым занимается идиотизмом? Нет никакой разницы, кто победит - он или я. Ни малейшей, серьезно. Хороший или плохой выиграет - а кто из нас хороший, кто плохой? - наш крошечный мир получит новую экспансию, очередную, на этот раз Вторую, войну. Умоется кровью, как и всегда, похоронит мертвецов, возвеличит какого-нибудь царька и опять кинется в бой, за следующими жертвами. А что ты хочешь? Ни я, ни Краснов ничего другого не умеем, только бороться, выживать, лезть наверх. Мы подобны акулам, которые не могут остановиться, - сразу задыхаемся…
        - Кому подобны? - робко уточнила Никитина.
        - Что? - разгоряченный Вольф на мгновение растерялся. - А, это рыбы такие были хищные - огромные и прожорливые, жутко страшные. Но жить могли только в движении, а остановившись - умирали от удушья…
        Сбитый вопросом, он пришел в себя и тут же устыдился своего неожиданного запала:
        - Кать, ты извини… Прорвало старика, вот и несу чушь несусветную. Забудь. На чем мы остановились? Да, на достопримечательностях! Свалку трудно к ним отнести, но когда-то я любил все эти городские легенды, вот одна и всплыла в памяти. Нам сейчас на Уральских Коммунаров надо… Есть дорога в пять километров, а есть - в три. Как пойдем?
        - В три! - улыбнулась Катя.
        - Короткая дорога - не всегда быстрая, - вздохнул старик. - Однако желание женщины - закон. Выбирай: углы сбиваем через Дворец спорта и далее через Зеленую рощу - это парк, или же через военный госпиталь, собор Александра Невского и…
        - Собор, - с готовностью выпалила девушка. - Конечно собор!
        - Ну, собор так собор. Придется идти через глухомань. С Фурманова свернем на 8-го марта, там через Большакова, переулками выберемся к госпиталю и, соответственно, к Собору. Это один комплекс зданий.
        Вольф еще долго и, похоже, с ностальгическим наслаждением перебирал названия ничего не говорящих Никите улиц, каких-то «Московских горок», комплекса «Романова», «кольца Екатерины» и прочей непонятной наземной экзотики, но она больше не слушала. Пришлось оставить дом, стать изгоем, лишь бы только быть с тем, кого любишь… Тайно, наверное, порочно, но любишь, восхищаешься. Катя, не разбирая слов, упивалась уверенным, твердым голосом, прижималась к сильному телу и чувствовала ответное тепло - даже сквозь неимоверную толщину двух защитных костюмов. Разве имеет значение расстояние, когда на душе так покойно, когда смятение, тревога и боль исчезли без следа и их место заняло безмятежное, тихое, неудержимое счастье… Оно будет недолгим, ускользнет сквозь пальцы вместе с последними песчинками времени, отмеренного судьбой, - Катя внезапно осознала горькую истину, и молодое сердце дрогнуло. Стекло в хрупких вселенских часах уже треснуло, запустив обратный отсчет для еще одной жизни.
        Никита удержала саму себя от мольбы и удержала слезы, заблестевшие в уголках глаз. «Я благодарна тебе за эти мгновенья. Сколько бы мне ни осталось, я буду благодарить тебя до последней секунды, ничего не прося, не вымаливая еще крохи счастья. Я готова…»
        Она взяла старика за руку… И ей вдруг стало спокойно-спокойно.
        Если они дойдут до Метро, дойдут до Коммунаров, все сложится. И она сможет быть с единственным мужчиной, которого полюбила за свою жизнь, - столько, сколько получится.
        Когда тишину мертвого города нарушила яростная и злая автоматная очередь, лейтенант Екатерина Никитина отчетливо услышала звон превращающегося в осколки стекла - последняя песчинка из разбитых часов устремилась навстречу неизбежности.
        Глава 20
        ОТШЕЛЬНИК
        Еще один цикл завершен. Неутомимое время совершило виток и вернулось туда, где я впервые увидел разрывающие полотно неба винтокрылые машины. Тогда мне было неведомо, кто и зачем нарушил мертвенный покой города, кто вывел меня из затянувшегося беспамятства. И я пошел вослед железным птицам.
        Путешествие на юг сквозь запретные пределы Щорса выдалось недолгим - обитатели Пояса признали во мне Отшельника, пусть и постаревшего на шестнадцать бесконечно долгих и бессмысленных лет, и помогли. Простым смертным неведомы тропы, открытые мастеру Биту, основателю Ордена Зеркала, и его верным служителям, навсегда переставшим быть людьми… Я не захотел верить в дурные вести, принесенные странными существами, и пошел дальше, в душе понимая, что уже слышал правду - горькую, ненавистную, пугающую.
        Прося юношу с забавным прозвищем Живчик, что жил на «внутренней» станции Ботаническая, разведать интересующую меня местность, я знал, что рискую его жизнью напрасно. Еще один грех в бездонную копилку. Однако скоро за все воздастся. Уже не боюсь…
        Жаждущий крови Бункер неистребимой гидрой вновь поднимал свою голову. Потрепанный, сумасшедший, но оттого еще более грозный. Я пытался искать помощи в Большом Метро, в местах, которые считал когда-то родными, - Конфедерации Уралмаша. До Первой войны она состояла из пяти станций во главе с казавшейся несокрушимой Динамо. Какая непростительная наивность! Руины Динамо до сих пор дымятся радиоактивным маревом, а в ее чреве копошатся гигантские черви. Начстанции Уральская, старый кадровый офицер, называемый всеми не иначе как Кремень, стоял передо мной на коленях и сам молил о помощи, заклиная именем моего верного, давно сгинувшего воина - Корнета, покровителя и заступника детей. С трудом сдерживая слезы, он показывал свои владения, превращенные в последний приют для малышей, эвакуированных со всех выживших станций ветки. Кроме детишек, нескольких женщин-воспитательниц и совсем дряхлых стариков, здесь никого не было - все остальное население держало оборону на Машиностроителей. Проспект Космонавтов уже был сдан Царю Грез - никем не виданному, но, несомненно, существующему кошмарному чудовищу,
повелителю подземных тварей - кротов, саламандр и летучих крыс. Я прошел уралмашевской веткой, я заглядывал в глаза ее защитников и не видел ничего, кроме отчаяния и ожидания смерти, - они знали о предначертанной им участи. Отчаяние помогло пробиться дальше, на погибший Проспект. Там, хранимый судьбой, я узрел самого Царя Грез и его миньонов, но на Уральскую уже не вернулся: для отважного Кремня и его обреченных людей не было добрых вестей, как не было и надежды.
        Я двинулся на восток. Про Втузгородок, ЖБИ и озеро Шарташ ходили легенды, одна страшней другой, но выбора уже не было. Сам город вел меня тайными путями, укрывал от врагов, являл картины былого и ужасы грядущего. Прах и пепел - покинутая, обезлюдевшая пустошь, населенная лишь блеклыми тенями, чьими-то истлевшими воспоминаниями…
        Разуверившись найти надежду на востоке, я двинулся на запад. Но и там город оказался неумолим к моим поискам. Люди проявляли завидную волю, выживали в адских, невыносимых условиях, боролись до последнего вздоха - вот только яростный, бескомпромиссный инстинкт самосохранения почти всех превратил в диких животных, настоящих хищников, готовых на все. А кто попытался сохранить в себе человека, стал жертвой, пал от острых клыков и удлинившихся когтей своих бывших сородичей, а ныне падальщиков сумеречного Запада.
        Когда я возвращался на Гео - мертвую станцию Геологическая, приютившую и ставшую домом, мне явилась призрачная женщина в старинном зеленом платье. Лица ее, укрытого дымкой-вуалью, рассмотреть не удалось, зато насмешливый голос показался смутно знакомым.
        - Здравствуй, Отшельник.
        - Кто ты?
        - Ничего не меняется. Ты никогда не отличался вежливостью, а ведь когда-то было принято отвечать приветствием на приветствие. Впрочем, неважно. Я пришла не манерам тебя учить… Хочу немного поторговаться.
        - Приступай.
        - Мне нужна твоя смерть.
        - Обычно все охотились за моей жизнью…
        - Она уже ничего не стоит, тебе осталось недолго.
        - Допустим. Что же ты предлагаешь взамен?
        - Информацию. Ту, которой владел Игнат Москвич, но не успел передать тебе.
        - Она неполная, а потому бесполезная. Раз он сам не смог ею воспользоваться.
        - Молодец, Отшельник, все правильно. У Игната не было ключа, чтобы воспользоваться мощью. Я дам тебе его.
        - Даже если ты лжешь, мне не нужна моя смерть, забирай ее. Как я получу свое?
        - Двое ребят с той стороны Пояса - идут сюда. Ключ уже у одного из них, а дневники Москвича они скоро получат.
        - Честная сделка, хоть и глупая. Так кто ты?
        Но женщина уже покинула меня, оставив в тягостных раздумьях. Она предложила многое, затребовав ничтожное… Однако через минуту я забыл о странной встрече, слишком много их произошло в последнее время, слишком много вопросов, без единого намека на ответы.
        Город оплакивал своих ушедших творцов, богов, что низверглись в пропасть. Он служил нам, хранил сколько мог, но не сумел защитить от самих себя. Хозяева жизни… Ха! От нас остались жалкие осколки, всего лишь несколько тлеющих очагов сопротивления. Сколько продержится Уралмаш? Неделю, месяц? В любом случае он обречен, потому что ничего не может противопоставить монстру с Севера. Ботаника, Чкала? Уже потеряли независимость, не сумели выжить даже в «тепличных» условиях. Бункер? Свирепый агрессор, однажды поставивший Свердловск на грань уничтожения, ради нелепых амбиций уничтоживший оплот Большого метро? Да, ему под силу продлить агонию бьющегося в конвульсиях города - слишком могущественные силы стоят за теми, кто прибыл сюда на небесных машинах. Однако даже им, уверенным в правоте и бесконечном могуществе далеких покровителей, неведомо, что отлично вооруженные, снаряженные всем необходимым владыки еще того, доапокалиптического мира, проигрывают битву за битвой миру новому, отрицающему старых богов. Они отступают по всем фронтам, бегут без оглядки, и иного выхода у них нет. Теперь мы все здесь чужие…
Екатеринбург - несчастное, измученное сердце Урала, всего лишь плацдарм, очередная точка для отхода. Они попытаются закрепиться, задержаться подольше, но изменить ничего не смогут - слишком несоизмеримы силы. Сама природа восстала против варваров, превративших планету в радиоактивную помойку.
        Город показал мне свою изнанку, я видел нарождающихся Хозяев, что придут после нас… вместо нас… Мы должны уйти. Сейчас, пока не стало слишком поздно. Еще есть шанс - призрачный, иллюзорный, но шанс. Распятый Екатеринбург готовится к смерти - не первой для него, но последней. Он знает, что ему суждено стать кровавой ареной, полем боя, где схлестнутся иные, неведомые и непонятные нам существа. Он просит меня увести выживших, спасти хоть кого-нибудь…
        Горный Щит, село с говорящим названием, что раскинулось за южной окраиной Екатеринбурга. Суждено ли ему стать колыбелью, пристанищем для Последних? Мне открыто лишь то, что имя мое будет покрыто вечным позором и поставлено в один ряд с Каином, а того, кто возглавит Великий Исход, нарекут предателем и проклянут потомки. Что ж, такова судьба каждого, кто посмел заглянуть в Зеркало…
        Да, человеку уготован новый Каменный век, но за Каменным неизменно приходит Железный. А за тотальным истреблением нет ничего. Мы должны отступить, чтобы когда-нибудь попытаться вернуться. Мы рвемся напролом сквозь ад, но все время идем не в ту сторону… Ниже ада не будет уже ничего. Совсем. И мы опять застыли у последней черты.
        Мне предстоит небольшая вылазка из обители, на полтора десятка лет приютившей мое тело - где же бродила душа, пусть останется тайной, - до места, где сойдутся линии судьбы и пересекутся Прошлое, Настоящее и Будущее.
        Прошлое - вечный вояка Вольф, неутомимый игрок, мечтающий закончить однажды начатую партию. Настоящее - посланник далеких и могущественных сил. Пусть сам он еще не появился на сцене, но его энергичный протеже - блондин с изуродованным лицом - может зайти очень далеко. Будущее - двое ребят с покоренной станции, изгнанники без дома и родины. Одного из них ждет проклятие рода человеческого, судьба второго еще не предрешена, а может, укрыта от моего взора.
        Время последней молитвы. Я читал ее, впервые понимая сокровенный смысл слов «Защити меня силою Честного и Животворящего Креста Твоего»… Прикладываю три сложенных воедино пальца ко лбу. Вершина Креста - Страдание, самый страшный миг в жизни, когда я понял: все те, кто составлял ее, остались с внешней стороны….
        Рука опускается к животу - Борьба. Она помогла пережить Страдания. Я бился отчаянно, стремился защитить идеалы нового мира, искал новый смысл, тщился победой оружия искупить горечь и проиграл… Пальцы касаются правого плеча - здесь Опустошение и Отчаяние, новая Потеря и Падение длиною в шестнадцать долгих лет… Беспамятство… Рука завершает вычерчивать в воздухе святой символ и теперь касается левого плеча - это последний шаг, Самоотречение… Самый тяжелый, невозможный… Мне предстоит предать свой род, смешать свое имя с грязью, а всю память об Отшельнике превратить в бесконечное презрение. Человек - это борьба с собой, с окружающей средой, с жизнью и смертью. Вечный солдат на придуманной им войне. Я не позволю сгореть ему в столь вожделенном пламени ярости и войны, которое больше не очищает, а лишь испепеляет. До конца, до ничего. Это путь в пустоту - ниже ада уже ничего нет… Мы должны отступить в этот раз. Оставить Город на поругание чуждым и непонятным нам силам, оставить поле боя… Будет ли это новое Бородино, и сможем ли мы когда-нибудь с триумфом вернуться? Не знаю. Надеюсь.
        «Помоги, Господи! - Я склоняю голову и шепчу, безмолвно взываю о помощи. Прошлое, Настоящее и Будущее уже стоят на пороге и нетерпеливо ожидают моего решения. - Ты свидетель, я всегда шел дорогами борьбы, предпочитал честную, пусть и безнадежную битву до последней капли крови, даже если ей предначертано стать человеческой. Но титулы, которыми меня наградят спасенные потомки, - трус и предатель. На все времена, отмеренные тому человечеству, которое мне предстоит спасти… Какая жестокая ирония! Преклоняю колени и закрываю глаза. Слишком много на душе грехов, слишком много пролито своей и чужой крови, чтобы узреть Твой Свет, понять Истину. И все же я всматриваюсь изо всех сил, пытаясь в неизбывной тьме увидеть хотя бы намек, просвет. Но там нет ничего, кроме зеркального отражения…»
        Дорога ждет. Мне пора. Еще можно отказаться, уйти, ведь город не проклянет меня и не станет чинить мне препятствий. Он безмолвно примет мой выбор, отпустит и даже не укорит пристальным взглядом в спину - ему привычны человеческие слабости: трусость, малодушие, эгоизм. Я выгадаю еще несколько лет жизни, лишь перестану слышать его беззвучный голос, не смогу видеть рожденные им образы и предам еще одно существо, поверившее в меня. Не сомневайся, мой добрый друг, я пойду до конца, как всегда. И на этот раз - дойду.
        Вот восьмигранная башенка, венчающая прилегающий к церкви корпус госпиталя. Как же она похожа на шахматную ладью… Вся жизнь оказалась шахматной партией - страшной в своей безжалостной реальности. Я был ферзем, могущественной фигурой, внушавшей дикий ужас врагам и вызывавшей бесконечное доверие у союзников. Но поле боя, когда-то состоявшее из черно-белых клеток, выжжено дотла, цвета ушли, и теперь уже не разобрать, где зло, где добро… Пешки, кони, офицеры, даже король умерли, растерзанные жестокой и бессмысленной битвой. Кто выжил на той половине? Мой соперник, Кровавый Ферзь, чья душа темнее самой черной ночи. Убийца. Тварь, что простым нажатием кнопки превратила две процветающие, густонаселенные станции в радиоактивную пустыню. Время и долгое заточение под землей потрепали тебя, от прежнего лоска не осталось и следа. Теперь ты седовласый старик, от которого отрекся твой новый король, с коварной легкостью введенный в игру неведомым игроком. Да, Генрих, теперь ты, как и я, лишен родины. Нравится ощущение? Но агония не затянется надолго - две пешки, выдвигающиеся из глубокого тыла, уже метят, сами
того не ведая, в новые ферзи. Как же обидно, что наша доска летит в тартарары, и не разглядеть, чей цвет они обретут в конце! Поэтому я просто рискну, сделав ставку на молодость, ее непорочную уверенность в собственной непоколебимой правоте и безгрешности. Мы отыграны, дорогой Генрих, давай же сделаем последний ход!
        Замечаю две фигуры, пристально всматривающиеся в провал меж двух больничных корпусов, прикрытый лишь трухлявым шлагбаумом. Это не ваш путь. Сейчас я подниму руку и укажу, надеюсь, верное направление.
        Один из пришедших поворачивается в мою сторону и смотрит, но не различает застывшего среди теней человека. Еще можно уйти, спасти себя, выиграть немного времени…
        Моя рука поднимается вверх, разрывая спасительную, укрывающую тьму.
        Они не спешат, идут медленно, наставив на меня холодные, отливающие металлом стволы. Костюм одного из них, иссиня-черный, плотно облегающий тело, невозможно не узнать - когда-то принадлежал моему другу и соратнику Игнату Москвичу. Значит, женщина в зеленом платье не обманула и дневник прославленного сталкера у ребят.
        - Как он умер? - спрашиваю я, жестом указывая на собственность Игната.
        Человек в чужом костюме заметно вздрагивает, крепче хватается за автомат.
        - Кто «он»?
        Плохое начало беседы. Не люблю, когда отвечают вопросом на вопрос, поэтому решаю немного потрепать его нервы. Дурацкая привычка держать собеседника в тонусе.
        - Ты знаешь.
        - Отвечай!
        Злится он; или маскирует неуверенность? Жмут все-таки вещи с чужого плеча…
        - Игнат, - подсказываю я, решая не продолжать игру.
        Не ровен час, и правда выстрелит.
        Молчаливый спутник нервного автоматчика с интересом смотрит на меня.
        - Ты знал его?
        - Конечно. Так как умер мой друг?
        Слово «друг» производит впечатление. Люди, держащие меня на прицеле, переглядываются. Настороженность сменяется любопытством. Это хорошо, значит, шальной пули можно больше не опасаться.
        - Кто ты и откуда? Что здесь делаешь?
        Ишь, какие прыткие!
        - Я прибыл из ада - вершить судьбы.
        Любопытство ребят вновь уступает напряжению и недоверию, за которыми может последовать и выстрел. Плохо… плохо говорить правду - в нее, как и прежде, никто не верит… Чтобы разрядить обстановку, смеюсь, стараясь казаться искренним и дружелюбным:
        Такое уж у меня чувство юмора, не всем нравится.
        Выкладываю новый козырь:
        - Живчик, твои вопросы на удивление постоянны… правда, в прошлый раз они звучали значительно вежливей.
        Похоже, перегибаю палку. На ребят жалко смотреть: растерялись, не ожидали встретить знакомых так далеко от дома.
        - Кто… ты?!
        Разговор, похоже, зацикливается вокруг моей персоны. Когда-то умение нагнетать таинственность сослужило мне неплохую службу, однако сейчас это лишь потеря драгоценного времени.
        - Мы с тобой виделись по ту сторону Пояса… честно говоря, не могу вспомнить сколько времени назад. По моей просьбе ты отправился к Бункеру… Я называл его тогда «Саркофагом», чтобы не раскрывать тебе всех карт…
        - Вы!!!
        - Люблю вежливую молодежь, - улыбаюсь. - В качестве награды за труды можешь оставить костюм Игната у себя. - И тут же быстро добавляю, внимательно следя за реакцией юноши: - Дневник, естественно, тоже отбирать не собираюсь.
        Дело сделано, собеседники смотрят на меня почти подобострастно, с огромным почтением, принимая за поднявшегося из огненных недр чудотворца. Воистину: знание - сила!
        - Но откуда?! Откуда вы зна…
        - Знаю, и все. Работа такая. Зачем напрасные вопросы? Ты ведь искал меня?
        Живчик энергично трясет головой.
        - А я искал тебя. Ты представишь мне своего друга?
        Друг, не дожидаясь, называет себя сам:
        - Иван Мальгин.
        В его голосе слышится некоторое разочарование - чудотворец оказывается не таким уж всезнающим.
        - Мальгин! - Я не могу сдержать удивления, не заботясь о том, что больше не выгляжу исполненным мудрости и сокровенных знаний посланцем Преисподней. - Ого!
        Когда я прихожу в себя от удивления, поясняю, стараясь придать тону утерянную на мгновение величественность:
        - Таких случайностей не бывает… Твоего деда я знал и очень уважал. Он был исключительный человек. Редкий. Получается, и с тобой мы знакомы, но тогда ты был настолько юн, что легко разгуливал под столом…
        - Ты Отшельник? - Ваня вновь застает меня врасплох.
        А вот бедняга Живчик теряется окончательно - я так и представляю, как в немом изумлении открывается и закрывается его рот под противогазом. Видимо, достаточно на сегодня шоковой терапии.
        - Правильно, Ваня, абсолютно правильно.
        - Вы пришли, чтобы нам помочь?
        С совершенно искренним сожалением отрицательно мотаю головой.
        - Я сам нуждаюсь в вашей помощи. И Город тоже…
        Он заинтригован и совсем не испуган. Молодец, великий дед был бы им доволен! Впрочем, кровь - не водица…
        - Вам предстоит уничтожить Бункер. Окончательно выжечь заразу. Доделать то, что не смогли в свое время ни я, ни Игнат.
        Интерес и готовность к действию - защитные окуляры его маски не в силах скрыть разгорающееся в глазах пламя. Он пойдет до конца. Наверное, у него свои счета с Бункером. Как у каждого из тех, кто живет в этом проклятом городе.
        - С огромным удовольствием, Отшельник. Скажи только, как.
        Он уже обращается ко мне на «ты», как к ровне. Без фамильярности и наглости, даже не думая о форме, и это выходит у него совершенно естественно. Все верно, мне нужна помощь младшего Мальгина (вот тебе и «ферзь» с «пешкой»!), а это ставит нас на одну доску, уравнивая просителя и просимого. И он подспудно ощущает, что чаши весов застыли на одном уровне. Достойную смену оставил старик.
        - Как это сделать, написано в дневниках Москвича. Там почти все необходимые данные.
        - Почти?
        - Если бы у Игната была вся информация, Бункер исчез бы с лица земли много лет назад. Однако у вас есть недостающее…
        Разговор прервается грозным клекотом, раздавшимся в нескольких десятках метров над головой. Живчик, явно чувствующий себя в малопонятной беседе неуютно, мгновенно выхватывает пистолет и принимается выцеливать летающего хищника.
        Я поднимаю взгляд. Икары… Наследники воронов. Невелики, но живучи невероятно.
        Живчик стреляет, попав в птицу с первого же раза. Метко, жаль, бесполезно: икара подбрасывает, тот возмущенно кричит и тут же устремляется вниз, на глупого стрелка. Пистолет выплевывает еще несколько патронов, вслед за ним наконец, подает голос автомат. К счастью, очередь срезает летающему гаду слабозащищенное крыло, и он камнем падает наземь. Впрочем, не угомонившись даже в чуждой для себя стихии - отталкиваясь уцелевшим крылом, с неимоверным упорством продолжает ползти к обидчику.
        - Нужно уходить. Со всей стаей не справимся.
        В небе кружит больше дюжины плотоядных птиц, и все они готовятся к атаке.
        Больше всего пугает, что Город не отвел от нас тварей. Странно. Раньше он никогда меня не бросал.
        Быстро осмотревшись по сторонам, понимаю, что укрыться успеем лишь в башне, похожей на шахматную ладью. Сколько раз я видел ее во снах… в кошмарах… Как же скверно… и почему так бешено стучит сердце? Ответ известен. Даже не ответ, приговор без права на помилование и отсрочку. Господи, как же не хочется! Ведь пересеки я порог башенки-ладьи, обратного хода уже не будет, правда? Знаю… даже принимаю… но НЕ ХОЧУ! Мне больно, Господи, мне очень больно от одной мысли, что… Дай мне силу, еще немного решимости, совсем чуть-чуть отваги. Не хочу перед ее лицом трястись от страха. Дай твердости принять предначертанное!
        Я закрываю глаза и делаю шаг.

* * *
        Отшельник, чуть задержавшись перед входом в башню, исчез под ее темными сводами. Иван и Живчик бросились вслед за ним.
        Не успели ребята толком осмотреться внутри необычного помещения (Ваня только отметил, что здесь творится жуткий беспорядок и повсюду навалена самая разнообразная мебель), как снаружи раздался легкоузнаваемый речитатив «Калашникова», а спустя несколько секунд в предусмотрительно запертую дверь отчаянно забарабанили. Ивану даже показалось, что с той стороны сквозь непрекращающийся автоматный стрекот доносится отборная брань - изо всех сил голосили мужчина и женщина!
        Живчик, недолго думая, распахнул дверь, запустил две метнувшиеся внутрь фигуры и тут же захлопнул обратно.
        Новоприбывшие долго не могли отдышаться - оба с нескрываемым облегчением стянули противогазы и теперь жадно глотали воздух.
        - Уф… спасибо… ребята, - тяжело проговорила миловидная темноволосая девушка. Она прислонилась спиной к стене и пыталась успокоиться, выровнять дыхание. - Я уж думала… все… склюют твари…
        Ее спутник, все время остававшийся в тени, запыхался значительно сильнее красавицы:
        - Мы… на ваши выстрелы… бросились… людей не ожидали встретить… вы в башню… а ироды сразу на нас… переключились… никогда таких птичек не встречал…
        При звуках голоса мужчины Живчик заметно напрягся. Где-то он его уже слышал, и совсем недавно… На языке вертелось любимое «Кто вы и откуда?», однако с расспросами все же стоило подождать. А вот Отшельник ждать не стал. Видимо, соображения такта и этикета мало его волновали. Он щелкнул кнопкой фонарика и направил луч в сторону гостей:
        - Ну, здравствуй, Генрих Станиславович! Давно искал встречи с тобой…
        Луч бил мужчине прямо в глаза, он часто-часто заморгал и закрылся рукой от нестерпимого света. Впрочем, было уже поздно - Живчик узнал генерала, отдавшего приказ о захвате Ботанической.
        Руки сделали все сами: перехватили из-за спины автомат, передернули затвор и нажали на спуск. Своды башни взорвались от раската яростного грома, но есть на свете вещи быстрее пули. Любовь и преданность.
        Спутница седовласого генерала кинулась навстречу обрекающему на вечность металлу и приняла адресованную другому смерть. Живчик видел, как менялся ее взгляд - вспышка невыносимой боли, перемалывающей внутренние органы в кровавую кашу, затем, на безумно короткий миг, радость - успела, спасла! - и затухание, когда жизнь стремительно покидала молодое, красивое тело. Пули отбросили ее далеко назад, но лейтенант Екатерина Никитина, уже мертвая, продолжала стоять еще несколько мгновений, даруя Вольфу возможность укрыться, уйти из-под огня. Защищая своего любимого генерала… Когда ее израненное тело повалилось на пыльный, грязный пол, душа Кати была уже далеко от бренной земли.
        Выстрелы умолкли, зато закричали люди: Живчик - испуганно, отчаянно, проклиная самого себя, Вольф - яростно и дико, как загнанный зверь, Мальгин - от удивления и непонимания. Даже Отшельник, внутренне готовый к подобному развитию событий, не удержался от гневной брани.
        - Не стрелять! Вашу мать, не стрелять!
        Он схватил ошарашенного, глотающего слезы Костю и затряс изо всех сил:
        - Очнись! Живчик!
        Пока Отшельник приводил Федотова в чувство, Иван высматривал исчезнувшего в темноте генерала. Ваня чувствовал - человек, так неожиданно оказавшийся врагом, находится где-то совсем рядом, но, как ни вслушивался, не мог различить ни одного постороннего звука. «Кто ж ты такой, неведомый Генрих Станиславович?»
        Дозорный собрался было исследовать ближайший закуток, что располагался между опрокинутым на бок шкафом и застывшим на полпути к полу железным стеллажом, как его негромко окликнул Отшельник:
        - Иван, иди сюда. - И, когда Мальгин приблизился, совсем тихо зашептал: - Забирай своего друга… не вовремя он раскис… Вам надо уходить. Не спорь, найдутся дела поважней, чем с Вольфом в прятки играть. Сам как-нибудь справлюсь. Вон, видишь письменный стол? Обходи его справа и двигай вдоль стены по часовой стрелке, пока не упрешься в лестницу, ведущую в подвал. В дальней стене подвала есть ниша, отсчитай в ней сверху три ряда кирпичей и одновременно сильно толкай пятый и седьмой - откроется проход, ведущий в старинную систему туннелей, проложенных под центром города. В дневниках Игната должна быть карта… Короче, разберетесь, не маленькие.
        - Но куда мы должны выйти?!
        - Не знаю, Ванечка, самому жутко интересно. Все есть в записях Москвича. Он был в курсе, как и откуда можно уничтожить Бункер. Читайте, ищите. И удачи, Мальгин… младший. Не подведи нас с дедом!
        Спустя минуту, когда ребята окончательно скрылись из виду, Отшельник нарочито громко и насмешливо произнес, обращаясь к скрытому тьмой генералу:
        - Генрих Станиславович, постреляем?
        - Отшельник, я правильно понял? - Голос генерала послышался откуда-то из центра башни.
        - Он самый. Рад встрече?
        - Не слишком. Вот раньше бы, когда я мечтал свернуть тебе шею голыми руками… Видать, перегорел я, начисто. То ли старость виновата, то ли шестнадцать лет блокады, которую нам устроил твой Игнат…
        - Зато у тебя было время, чтобы раскаяться. Скажи, ты видишь по ночам призраки тех людей, что погубил одним нажатием кнопки? Сотен живых людей?
        - В своем ли ты уме, какое раскаяние? Я поступил сообразно боевой обстановке - одним ударом уничтожил врага и предавшего нас союзника, сберегая собственные силы и жизни вверенных мне солдат. Я сделал то, что должен был сделать. Сомневаюсь, что ты сам мучишься совестью за то, что подорвал Бункеру все ходы-выходы и обрек на медленную, но очень мучительную смерть. - Реакции собеседника Вольф ждать не стал и продолжил: - Мы истребили своего врага, но и враг, уже с того света, сумел огрызнуться, да с такой силой и коварством, что… Конечно, Бункер пережил и Динамо, и Площадь, однако цену заплатил непомерную: шестнадцать кругов ада. Мы прошли их все, круг за кругом - сходя с ума, теряя человеческий облик, раздирая друг другу глотки от отчаяния… Пусть руками Игната, но ты отомстил нам сполна, все счета давно оплачены.
        - Разве, Генрих? Человеческая память слишком коротка, но у меня не было этих твоих шестнадцати лет. Все произошло как будто вчера, и я помню каждого динамовца, от глубокого старика до новорожденного ребенка, в лицо и поименно. Не дано мне забыть, что люди, за которых я отвечал и которых вел за собой, мертвы все до единого. А враг, учинивший кровавый геноцид, жив.
        Генерал устало вздохнул, прерывая Отшельника:
        - Я не буду оправдываться перед тобой. Хочешь стреляться, давай стреляться, чем не развлечение для двух отживших свое полоумных стариков? У тебя даже есть преимущество - ты аж захлебываешься от праведного или неправедного, кто сейчас разберет, гнева.
        - Давай, - без лишних слов согласился Отшельник. - Для того и собрались.
        - Зря Динамо не признало свое поражение. - Голос Вольфа звучал глухо, в отличие от громко клацнувшего в тиши затвора автомата. - Сейчас бы город жил… Перед смертью - твоей или моей, как думаешь? - открою маленькую, зато очень военную тайну. - Вольф хрипло рассмеялся. - Операция «Сайгон» по уничтожению очагов сопротивления свердловского метрополитена - это отнюдь не наша, не «бункеровская» задумка. Ее разработал, а после санкционировал Центр. Нам с Терентьевым лишь предоставили доступ к НАСТОЯЩЕМУ оружию… К городу уже направлялась огромная колонна тяжелой техники и грузовиков с продовольствием, медикаментами, оружием, топливом и прочими радостями цивилизации. С таким богатством Екатеринбург бы расцвел…
        - Копкой под кодовым названием «Искупление Сайгона»?
        - Откуда… откуда ты знаешь?!
        - Не дошел твой конвой. Где-то в районе Верхнего Дуброво последний радиоперехват был. Потом тишина.
        Вольф умолк и молчал довольно долго. Потом позвал:
        - Отшельник?
        - Да?
        - Отзови своих головорезов и сам не стреляй. Хочу поговорить.
        - О чем ты, они давно ушли. Я стрелять пока не буду.
        - Так я выхожу?
        - Выходи.
        Сначала из-за перегородки показалась голова Вольфа, которая завертелась, ощупывая цепким взглядом пространство вокруг неподвижно стоящего Отшельника, затем высунулся автомат с демонстративно опущенным к земле дулом и, наконец, генерал появился целиком. С интересом окинул взглядом собеседника и остановился. Видимо, выражение глаз Отшельника успокоило Генриха Станиславовича окончательно - закинув автомат на плечо, он отвернулся и отошел в противоположную сторону, где на полу лежало тело Никиты. Присел рядом с ней, что-то прошептал и нежно провел ладонью по холодному и удивительно безмятежному лицу.
        Отшельник терпеливо ждал.
        - Отомщу за нее, - наконец проговорил Вольф, подходя к Отшельнику. - И не тебе, ее убийце. Но пока эмоции подождут. Я предлагаю договариваться. Дуброво не так далеко - километров тридцать. Ты не представляешь, что это был за конвой: танки, БТРы, мотопехота и огромное, нереальное количество груза… Ставка готовила свой переезд в Екатеринбург. Там, в трех десятках километров, целое Эльдорадо. Нам хватит, чтобы поднять город. Мы все исправим…
        - Кто «мы», Генрих? Изгнанный генерал без войска и Отшельник, в самом деле, ставший простым одиночкой?
        - Я договорюсь с Красновым, это эмиссар Ставки. Мы все уладим! У него есть два вертолета, мы полетим…
        - Уже один. Второй сбит по моей личной просьбе Орденом Зеркала…
        - Это что еще за напасть?.. Ладно, плевать, неважно. Один так один, хватит и его!
        - Ты не понимаешь… не знаешь… не видишь. Или не хочешь понимать, знать и видеть. Загляни чуть подальше своего тупого реваншизма, нет здесь людей. Большое метро ты убил, уничтожив ключевые станции, а жалкие остатки не доживут ни до какого мифического конвоя. В эти самые минуты орды мутантов с Уктуса идут к внутренней части Щорса - к Ботанике. И это только первая волна. Для тебя и для твоего Бункера с его имперскими амбициями все кончено, Вольф. Он примет на себя основной удар нечисти, после чего мы его и накроем, вместе с уктусскими тварями…
        - Что значит «накроем»?!
        - Это значит, моя очередь жать на красную кнопку, Генрих Станиславович.
        - Блеф! У тебя нет кодов доступа!
        - Ты прав, нет. Зато есть у моих, как ты их окрестил, «головорезов». Жаль, конечно, что самолично инициировать процесс мне не удастся, но сам факт радует безмерно. Ваш поганый склеп испытает на своей шкуре то, на что ты обрек наши станции.
        - Ты больной ублюдок! - Руки Вольфа сжались в кулаки, а испепеляющий взгляд уперся в холодное спокойствие глаз Отшельника. Но как генерал ни пытался обнаружить в них ложь или игру, не находил и следа. Тогда он поднял автомат и направил ствол прямо в лицо старому врагу. - Отзови их! Слышишь?!
        - Не могу. - Отшельник равнодушно пожал плечами. - Как и в случае с Игнатом, мне неизвестно, куда они направляются. Ребята уже в автономном плавании.
        - Зато мне известно. Пункт управления находится под Окружным домом офицеров. Либо отведешь меня туда, раз уж эта часть города тебе близка и знакома, либо унесешь обретенное знание в могилу. Выбирай.
        Отшельник ухмыльнулся:
        - ОДО? Не ожидал, если честно. Самый центр города…
        - Там расположен бункер, аналогичный нашему, только предназначен он был не для всякой гражданской швали, а для военного руководства.
        - Но там ведь никого нет?
        - Нет. Когда я побывал там шестнадцать лет назад, бункер оказался покинутым. Не знаю, что заставило их… Впрочем, сейчас это не имеет значения. Тебе нужно выбирать. Видит небо, мне безумно хочется тебя пристрелить, но есть вещи поважней эмоций. Я сумею себя сдержать, если ты сделаешь верный выбор.
        - Эмоции… Это ведь они делают человека человеком. Способность мыслить нынче дарована многим, и только эмоции - до сих пор наша прерогатива. Так что не стоит себя сдерживать. Тем более что мой выбор сделан уже давно.
        Последние слова Отшельника потонули во внезапно возникшем и тут же резко усилившемся рокоте, шедшем откуда-то извне. А через несколько секунд раздался оглушительный взрыв. Башня содрогнулась от страшного удара, и ее купол, в мгновение ока покрывшись миллионом крошечных трещин, рухнул вниз - прямо на двух людей, безмолвно воззрившихся на ярость разверзшихся небес.

* * *
        Застывший воздух, потревоженный спешащим на выстрелы Маркусом и его немногочисленной группой, ощутимо завибрировал, налился тяжестью. Пробиваться сквозь него приходилось, словно через дрожащий, колышущийся кисель. Воздух упирался и противился напору людей, а два приближающихся мрачных здания, что смотрели прямо на безумцев, беспардонно прервавших их продолжительный и беспокойный сон, ожили.
        Тевтон чувствовал, как пелена беспамятства и бесконечного потустороннего кошмара покидала корпуса госпиталя. Сущность, обитающая в старинных строениях, пришла в движение и сотнями оконных проемов-зрачков уставилась на нарушителей незримой границы. Ярость и торжество - окружающее пространство налилось ими, запульсировало злобой и мстительной яростью. Свежая кровь!
        Маркуса бросило в жар. Как же те двое, кого они упорно преследовали, смогли миновать это проклятое место?! А ведь они прошли - шум перестрелки приходил откуда-то издалека, значит, парочка была там, впереди! Потом его разума достиг холодный и четкий приказ: «Приди ко мне!», и тело само рванулось к зданию, расположенному по левую руку. Непослушные ноги помимо его воли понесли Маркуса, невзирая на сопротивление.
        «Ты. Принадлежишь. Мне», - донеслось справа, и туловище Тевтона изменило направление, заложив резкий вираж в противоположную от первого здания сторону. Крупные капли пота заструились по спине мгновенно взмокшего блондина - водоворот чужого, нечеловеческого голода, жажды живой плоти, закручивал, засасывал в такую пучину, возврата из которой не было.
        Заставить вырывающееся из груди сердце замереть, остановить ток крови, что вскипает от чудовищной дозы адреналина, заткнуть бьющийся в истерике инстинкт самосохранения! Всполохи мятущегося сознания - затухают, беспокойные, мчащиеся галопом мысли - вас нет. Пустота и чистота. Здесь никого и ничего нет. Пустота в пустоте. Ни движения, ни дыхания, ни пульса. Ни жизни.
        Паутина, окутавшая мозг Маркуса, лопнула, опала бессильными, разодранными в клочья нитями. Он прорвался, перехитрил поганую нежить, победил в поединке с нечеловеческой, хищной волей! Тевтон возликовал («Смог, одолел!»), но расслабиться себе не позволил - бросил вновь ставшее послушным тело в отчаянный рывок, преодолел секунды назад казавшееся нереальным расстояние в полусотню метров, оставив враждебные корпуса за спиной, и только тогда обернулся. Первым на глаза попался Леха Шкаф - он сильно отстал, но продолжал двигаться в спасительном направлении, не отклоняясь от курса ни вправо, ни влево. «Недоумку тоже хватило сил пройти испытание!» - Неприятная, отдающая ревностью к собственной исключительности мысль болезненно уколола самолюбие Маркуса. Зато Ион, дергаясь из стороны в сторону, медленно брел к одному из домов. Он выставил руки вперед, как слепец, и неуверенно ступал по вязкой земле, шаг за шагом неуклонно приближаясь к неизбежной и, наверное, очень мучительной гибели.
        Тевтон извлек из кобуры пистолет и, сдерживая сбивчивое дыхание, прицелился. Расстояние было внушительным, но рука не дрогнула и пуля прошила правое плечо Ионникова - именно то, в которое целился Маркус. Опомнится ли этот разгильдяй, эта никчемная размазня? Приведет ли боль его в чувство? Сможет ли он перебороть коварный зов госпиталя?
        От удара Ион крутанулся вокруг своей оси, с совершенно неожиданной от него реакцией на ходу сбросил со здорового плеча автомат и ответил Маркусу короткой очередью. На счастье, между стрелявшими оказался Шкаф - его буквально срезало свинцовым веером, вспоров живот и бросив наземь. Дальнейшее Тевтон наблюдал уже лежа, изо всех сил вжавшись в противно хлюпающую грязь. Ион отбросил оружие и все той же безвольной походкой тряпичной куклы продолжил роковое шествие. Вскоре его фигура слилась с темнотой и исчезла. Без звука, без следа. Зато заворочался Леха, громко застонал и что-то нечленораздельно прокричал, захлебываясь кровью. Маркус с трудом узнал свое имя - бесполезный ныне солдат звал на помощь.
        «Идиот!» - Тевтон выругался, встал, отряхнув налипшую на «защитник» грязь, и, воздав себе и небесам хвалу за спасение, продолжил свой путь.
        - Маааркууус!!! - Крик сперва превратился в поросячий визг и затих, оборвавшись на самой высокой из доступных человеческой глотке ноте.
        Не на шутку перепуганный блондин обернулся. Никого. На пустыре, где только что лежал здоровяк, колыхалась похожая на болотину земля, залитая бурой, пузырящейся жидкостью. Через секунду кровавая лужа впиталась в почву, на глазах обретшую прежнюю твердую форму.
        Тевтон выматерился и бросился прочь от проклятого места.
        Далеко бежать не пришлось - сбавить темп Маркуса заставили раздавшиеся вновь, уже совсем рядом, автоматные очереди. Стрельба была явно беспорядочной и, неприцельной, кто-то явно палил на ходу, отбиваясь от превосходящего противника. Спешить и лезть на рожон не хотелось. Перейдя с бега на быстрый, но выверенный и осторожный шаг, Тевтон миновал арочный склад, уперся в одноэтажное здание, увенчанное странной башенкой, и, немного высунувшись наружу, окинул взглядом прилегающую улицу. Вернее, улочку - узенькую и совсем короткую, не более полутора сотен метров. В конце нее, озаряясь огненными всполохами непрекращающихся выстрелов, показались две человеческие фигуры. Одна неистово колотила руками в закрытую дверь очень странного дома, сверху сужающегося в многогранную шахматную ладью, вторая беспрестанно била из «калаша» по сгустившейся над ними темной туче.
        Острые глаза блондина сразу же выхватили и отметили самые важные детали. Люди, занявшие оборону, были одеты иначе, чем те, которых преследовала группа Маркуса. Более того, их облачение совершенно точно соответствовало тому, что носили в родном Бункере, - на них были защитные костюмы военного образца. Отстреливались бойцы от каких-то некрупных птиц, выглядящих совсем не опасно. Впрочем, Тевтон знал, что на поверхности всех неопасных тварей давно сожрали опасные, а потому терпеливо ждал развития событий, не вмешиваясь в происходящее.
        Под настойчивыми ударами дверь, наконец, распахнулась - кто-то сжалился и пустил несчастных внутрь спасительного помещения. Темная туча, покружив несколько минут над «ладьей», с разочарованным, голодным гвалтом покинула поле боя, устремившись в свинцово-серые небеса.
        Мешкать дальше было нельзя, и Маркус, не таясь больше, помчался к месту сходки.
        Он чуть замедлил бег, когда изнутри послышались новые выстрелы - перестрелка продолжалась! Из башни донеслись отчаянные человеческие крики, но быстро смолкли, сменились гробовой тишиной. Тевтон вжался ухом в дверь - ничего, подергал дверную ручку - как и ожидал, заперто. Можно было расстрелять замок, однако выдавать свое присутствие раньше времени не следовало. Тем более, за дверью могли находиться выжившие - Маркус нутром чуял, что люди только затаились, напряженно выжидая. Он пошарил глазами по фасаду здания, отметив, что два некогда больших окна заделаны кирпичом, причем не очень тщательно.
        Найти ящик на порядком захламленной улице, чтобы залезть на него и ножом подковырнуть выпирающий из кладки кирпич, не составило никакого труда. Маркус припал ухом к образовавшемуся отверстию и тут же был вознагражден за труды - внутри кто-то то ли переругивался, то ли просто разговаривал на повышенных тонах. Два голоса, оба мужских, твердых и уверенных. Один из них Маркус узнал сразу - хрипловатый бас Вольфа!
        «Вот это удача! - возликовал Тевтон. - Выродки с Ботаники и старина Генрих в одном флаконе!»
        Второй голос распознать не получалось, равно как и расслышать, о чем конкретно ведут беседу люди, - отдельные слова сливались, превращаясь в мешанину из нечленораздельных звуков. После недолгих колебаний пришлось, скрепя сердце, пойти на крайние меры: блондин стянул с левой стороны головы часть противогаза и уже обнаженным ухом вновь припал к «слуховому каналу». Слышно стало чуть лучше - из обрывков фраз Маркус, к огромной досаде, понял, что интересующие его «ботаники» каким-то образом покинули башню. Некоторым утешением послужило то, что конечный пункт их путешествия от внимания блондина также не укрылся - ОДО. Что-то смутно знакомое…
        Пока Тевтон напряженно вспоминал значение и местоположение загадочного объекта, внезапно ожила рация. Раздавшийся треск помех так напугал Маркуса, что тот еле удержал равновесие на неустойчивом ящике.
        «Борт Два вызывает Борт Один, Борт Два вызывает Борт Один, отзовитесь! Тевтон, Тевтон, прием, прием! Борт Два, как слышите меня, прием?»
        Позывные второго вертолета, что оставался у Бункера! Связь с ним пропала тут же, как только погибший вертолет вошел в Пояс Щорса…
        «Значит, - судорожно соображал Маркус, - вторая вертушка находится с этой стороны Щорса! Но что она здесь делает?!»
        - Борт Два, говорит Тевтон, слышу вас! Прием!
        - Тевтон! - сквозь завывания посторонних шумов радиоэфира слышалась нескрываемая радость. - Тевтон, где вы находитесь? Повторяю, где вы находитесь?
        Вызвав в уме карту, блондин очертил нужный квадрат:
        - Квартал между улицами Восьмого марта, Декабристов и переулка Саперов. Военный госпиталь.
        - Отлично! Мы на подлете! Приказ срочно забрать вашу группу.
        - Что случилось?
        - ЧП на объекте Бета. Массированное нападение неизвестных существ. Собираем все боеспособные единицы.
        «Объектом Бета» обозначался их Бункер. Были еще «Альфа» и «Гамма», но… Маркус растерялся от неожиданности. «Как? Кто посмел?!»
        - Борт Два, не понял вас. Уточните, почему сами не работаете по целям?
        - Тевтон, уточняю - атака подземная! Нас застали врасплох…
        - Твою мать! - не сдержался Маркус. Надо возвращаться, однако задание… И тут его озарило: - Борт Два! Нужна огневая поддержка! Прошу нанести удар по башне в виде ладьи в обозначенном квадрате. Как слышите меня, прием? Повторяю…
        С той стороны эфира удивленно замолчали. Ответ пришел одновременно с нарастающим гулом приближающейся боевой машины.
        - Тевтон… огнем поддержим. Цель вижу… Маркус, ты уверен? Последняя ракета осталась…
        Так быстро Маркус не бегал еще никогда. За считаные секунды преодолев расстояние до ближайшего здания, он проорал в рацию:
        - Ребята, там Вольф! Мочите гада!!!
        Страшный, разрывающий барабанные перепонки грохот и клубы темного, поднимающегося в небо дыма послужили очевидным подтверждением - Борт Два не пожалел целой ракеты, лишь бы уничтожить старого генерала.
        Глава 21
        РУБИКОН
        Далеко уйти ребята не успели. Пройдя по узкому, не более метра шириной туннелю, они оказались на развилке. Два абсолютно одинаковых на вид коридора уводили в разные стороны: левый - на северо-запад, правый - строго на север. Задание Отшельника звучало подобно сказочному «Поди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что», а потому решили остановиться и поискать необходимые ответы в дневниках Игната.
        Живчик трясущимися от волнения руками раскрыл вожделенные записи и, подсвечивая себе фонариком, немедленно углубился в чтение. Читал он очень оживленно, все удивлялся чему-то, иногда даже вскакивал и вышагивал в глубокой задумчивости из стороны в сторону. Тишина подземного мира то и дело нарушалась громкими «Ого!», «Вот это да!» и «Не может быть!». Пару раз Костя зачитывал наиболее интересные отрезки вслух, и Ваня, делая вид, что внимательно слушает, невпопад кивал. На самом деле он не слышал ни слова, вернее, не понимал, не мог продраться сквозь пелену боли, скрутившей тело. Она появилась не внезапно, Иван ощущал ее незримое присутствие с того самого момента, как покинул чертоги Хозяйки Медной горы. Но то была дремлющая боль, существующая где-то на периферии чувств. Сейчас же, стоило ненадолго прервать бесконечное движение и устало присесть на холодную землю, прислонившись к пыльной стене, и судорога пронзила мышцы острыми иглами, голова налилась мучительной тяжестью, а все внутренние органы словно заполнились кипящим свинцом. Сознание помутилось, в глазах замельтешила мучительная рябь, давящая
на мозг, слабость овладела всем телом, не давая возможности что-либо предпринять. Хуже всего пришлось вискам - их сдавило многотонным прессом, до хруста, до треска. Сотни невидимых отбойных молотков врезались в нервные окончания и долбили, долбили, долбили…
        Иван настолько глубоко погрузился в пучины боли, что не заметил, когда пол ушел из-под ног, стены задрожали, а с потолка посыпалась земля. Зато Живчик, испуганный и встревоженный, мигом вскочил, нелепо оглядываясь по сторонам.
        - Ванька, что это было?!
        Тот ничего не ответил, лишь привычно и совершенно не к месту кивнул.
        - Ваня, ты спишь, что ли? - Костя навел на друга фонарик, и тот высветил белое, как лист бумаги, лицо и невидящие глаза с испещренными красными прожилками капилляров белками. Однако Живчик, поглощенный собственными страхами, ничего этого не заметил. - Кажись, сверху взорвалось что-то…
        Не успела секундная стрелка дрогнуть, как страх ушел без следа. Туннели осветились призрачным светом и утратили всякую тайну - теперь Федотов неведомым образом знал, куда они ведут после развилки. Он отчетливо представлял, где находится и что укрыто от его взгляда толстым слоем почвы над головой и под ногами. Знание пришло нежданно, но не вызвало отторжения или недоверия - оно было таким естественным и очевидным, будто дремало в его голове всегда, проснувшись в тот миг, когда раздробленный на сотни осколков купол башни-ладьи обрушился на человека без имени… Живчик мог бы почувствовать присутствие странной нечеловеческой сущности, благосклонно и с надеждой взирающей на своего нового Хранителя, мог ощутить полный грусти и смертельной печали взгляд обреченного города, но он слишком увлекся полученным даром, чтобы увидеть главное.
        Костя с трудом растолкал друга, пребывающего в каком-то отрешенном состоянии, и помог подняться, попутно отметив про себя, что Ванька совсем вымотался. И это нисколько не удивляло, наоборот, было чудом, что мальчишка, совершенно не подготовленный к тяготам кочевой сталкерской жизни, продержался столько времени.
        - Иван, напрягись! Осталось недолго. Давай, я помогу тебе.
        Хотя Мальгину стоило огромного труда подняться, он все же сумел это сделать, и вскоре друзья со всей возможной скоростью устремилась в северный туннель. На их пути то и дело встречались новые развилки, перекрестки и ответвления, но Живчик ни разу не усомнился в выборе верного направления.
        - Костик, мы не заблудимся? Ты нашел карту? Знаешь, куда идти? - Голос Ваньки еще немного подрагивал и ломался, однако силы постепенно возвращались к нему, а боль отступала, пусть ненадолго, но все же давая передышку измученному человеку.
        - Не переживай, не заблудимся. Сейчас идем подземельями Ново-Тихвинского монастыря, это очень старые ходы. Большая их часть вырыта в девятнадцатом веке, но есть и посвежей… Теми, что постарше, сейчас не пройти: многие туннели засыпаны специально, какие-то осыпались сами по себе, другие - в результате строительных работ, ну и так далее. Получается, что сеть хоть и разветвлена, но особого выбора у нас нет - сколько сможем, будем пробиваться по уцелевшему направлению, а дальше придется по поверхности.
        - Куда дальше? - Ивана удивляла странная осведомленность друга.
        - План такой: для начала доберемся до подвала дома купца Железного. Там достаточно уютно, есть мебель и минимальные удобства. Ты выспишься как следует, я же в спокойной обстановке изучу дневник. Возражения будут?
        Тон Живчика - убежденный, напористо-веселый - успокоил друга. Спорить понапрасну не хотелось, к тому же, пока боль вновь не овладела всеми помыслами, нужно было подумать над словами Отшельника, припомнить каждую деталь, оценить странную и мимолетную встречу с легендой прошлой войны…
        - Костя, ты ведь историей увлекаешься. Вот скажи, Отшельник - он какой? Хороший или плохой?
        Федотов закашлялся:
        - Ну, ты даешь… вот это вопрос! Не в бровь, а в глаз. Для Площади - однозначно плохой, для Динамо - отец родной. Ботаническая же всегда нейтралитета придерживалась, хотя благодаря твоему деду симпатии были на стороне Динамы…
        - А дед тут при чем?
        - Мне кажется, он очень плотно общался с динамовской верхушкой в попытке отвести угрозу от родной станции. Посмотри наши учебники по так называемой новейшей истории, понаблюдай за людьми - нейтралитет нейтралитетом, однако все мальчишки на Боте в играх хотят быть динамовцами: Корнетом, Москвичом или Пашей Гераклом и сражаться с Додоном, Агнией, Испанцем и прочими «площадниками». Если вспомнить, кто занимался составлением учебников, а это был как раз твой дед, то отпадут все сомнения. С его точки зрения Отшельник в большей степени был хорошим, значит, и для нас с тобой тоже, потому что переть против мнения Александра Евгеньевича я бы не стал.
        Живчик улыбнулся, но Ивану было не до смеха.
        - Костя, я не про учебники спрашиваю и не про дедушку. Считаться хорошим и быть хорошим - все же разные вещи.
        - Ты только что его видел, сам можешь оценить…
        - Я его не понял. Совсем, - признался Мальгин. - Почувствовал, что в нем есть сила, да не просто есть, а прямо-таки зашкаливает, рвется наружу… Но положительная она или нет - неясно.
        - Знаешь, в древности говорили: враг моего врага - мой друг.
        - Да забудь ты пока о Бункере! И о Боте с дедом тоже. Отшельник, как историческая фигура, какой? Сам по себе?
        - Умеешь, ты, Ванька, кровь пить… Не хуже меня. Ждешь, что я скажу: «Отшельник добрый»? Так не добрый он ни фига! Был бы добрым, не продержалась бы Динамо так долго, да и вообще не подмяла под себя половину ветки. Хороший? Возможно, потому что в Конфедерации Уралмаша народ жил довольно сносно и организовано там все было достаточно грамотно. Злой, хороший, умный - вот так. Еще наверняка хитрый, беспощадный, отчаянный, смелый, кровавый, подлый - такие приставки к прозвищу «Отшельник» я слышал лично, а сколько их еще существует - одному Богу известно. Пойми наконец, он - настоящая Легенда с большой буквы! А плюсы и минусы не нам с тобой ставить - это уже во власти Времени и Истории…
        Ваня, неудовлетворенный, покачал головой, но к другу с расспросами больше не приставал. Путь до подвала не занял много времени - совершенно безо всяких происшествий ребята добрались до него за пару часов. Похоже, в систему старинных туннелей не пробралась никакая нечисть, да и сами люди ею практически не пользовались, либо даже вовсе не подозревали о ее существовании. Живчик с готовностью подтвердил догадки друга:
        - Ходами давно не пользуются. До Первой войны было несколько посвященных в их тайну, а потом, считай, один Отшельник и остался.
        - А ты? Откуда ты все знаешь?
        Костя не сразу нашелся, что ответить. Было заметно, что вопрос мучил его самого.
        - У меня такое ощущение, будто всегда знал, только забыл на время. Знаю, звучит странно, но другого объяснения у меня нет. Иногда кажется, что раньше я уже бывал здесь… Бред, конечно, но уж как есть. Веришь?
        Иван, разумеется, не удовлетворился неопределенными туманными фразами, но не доверять Живчику не мог - тот выглядел искренним и абсолютно растерянным. Похоже, он сам терялся в догадках.
        Подвал и вправду оказался очень уютным. При виде хорошо сохранившейся широченной кровати глаза дозорного непроизвольно закрылись и сладкая, безмятежная нега на много часов овладела давно не ведавшим отдыха телом. Живчик с завистью покосился на друга, потом огромным усилием воли переборол настойчиво-навязчивую дрему и с головой погрузился в дневник погибшего сталкера.
        Читать приходилось по диагонали - слишком объемной была тетрадь, чтобы за один присест одолеть ее от корки до корки. Проклиная все на свете, Федотов с трудом заставлял себя пропускать целые страницы с увлекательными рассказами о делах давно минувших, но еще не забытых дней. В очередной раз, увлекшись чтением, он одергивал себя и напоминал о цели исследования. Нужно найти, как уничтожить Бункер, все остальное - вторично. Выходило, что изучать наиболее целесообразно с конца, иначе процесс слишком затянется.
        Постепенно распутывая историю в обратном порядке, молодой человек сложил целостную картину трагического окончания Первой войны. Конечно, часть происходившего шестнадцать лет назад осталась непонятна, мысли и страсти - причины поступков основных действующих лиц - остались за кадром, а вернее - в неизученном начале дневника. Однако механика второго или «малого», как называл его Игнат, Апокалипсиса шаг за шагом, строчка за строчкой раскрылась пытливому уму Живчика.
        Торопливо, боясь упустить хоть малейшую деталь, он вел хронику последних, самых страшных дней войны, исписывая своим мелким кривоватым почерком листок за листком.
        Проспавший целых восемь часов Ваня обнаружил товарища уткнувшимся в кипу бумаги и судорожно сжимающим в руке карандаш. А еще он сладко посапывал, скалясь во сне совершенно счастливой улыбкой ученого, решившего сложнейшую, неподвластную другим задачу.
        Мальгин осторожно извлек из-под головы спящего несколько листков, испещренных прыгающими между строк загогулинками, - писал Костик просто чудовищно. Чтобы разобрать хоть что-то, мальчишке приходилось прикладывать неимоверные усилия, однако любопытство способно покорять и не такие вершины. Постепенно странные кривульки превратились в буквы, наборы бессвязных символов оказались словами, а строчки, украшенные уродливой «вязью», обернулись фразами и предложениями.
        «…таким образом, - писал Федотов, - к миттельшпилю расклад сил был следующим:
        ослабленная внутренними противоречиями Площадь отчаянно ищет поддержку на стороне;
        постоянно усиливающееся Динамо пытается воздействовать (с разной степенью успешности) на немногочисленных союзников Площади (подкуп, угрозы, шантаж и так далее) и концентрирует войска в приграничных конфликтных зонах. Игнат уверен, что решающая битва близка;
        малопонятный противоборствующим сторонам Бункер симпатизирует Площади и делает шаги ей навстречу. Та, хоть и не представляя до конца, с кем имеет дело, помощь принимает.
        В эндшпиле положение кардинальным образом меняется:
        на Динамо начинается эпидемия. Мор (Москвич считал его рукотворным, приписывая „авторство“ Бункеру) убивает прежде всего людей с ослабленным или не до конца сформировавшимся иммунитетом, то есть стариков и детей, однако не щадит и взрослых с той лишь разницей, что у них инкубационный период длится несколько дольше. Местные врачи с болезнью справиться не могут, тогда Отшельник отправляет две группы спецназа под руководством Игната и некоего Непряева на поиски лекарства. Труппа Непряева идет на запад к Медицинскому Научному Центру, Игнат направляется на юг, к Радиозаводу, где находилась засекреченная военная лаборатория. Сам Отшельник на севере пытается найти некого Знахаря, известного, как своими талантами, так и крутым, несговорчивым нравом. К назначенному времени никто на станцию не возвращается, оставшееся руководство предпринимает попытки выторговать вакцину у Площади. Безрезультатно. Тогда полевой командир Паша Геракл собирает зараженных людей и совершает рейд на вражескую территорию. Проникает в логово врага и заносит инфекцию. Группу частично уничтожают, частично берут в плен, но свое дело
диверсанты завершить успевают - эпидемия начинается и на Площади. Таким образом, Геракл хотел вынудить площадников выдать себя, заставить использовать лекарство. Впрочем, все было напрасно - искомой вакцины не оказалось и у богатой на разного рода редкости станции.
        Додон, представляющий военную верхушку Площади, отчаявшись быстро найти эффективное средство (а спешил он потому, что его малолетний сын заболел одним из первых), обращается к парадоксальному на первый взгляд „оружию последней надежды“ - посоветовавшись с православным настоятелем, он снаряжает команду из десяти добровольцев-площадников, семерых пленных динамовцев (в том числе и Геракла) и под таким эскортом отправляет нескольких священнослужителей в чудотворный Храм Иоанна Златоуста. Цель команды - обеспечить безопасность церковников на время молебна на здравие умирающих детишек.
        Проблема в том, что храм находится в опасной зоне - чуть ли не в самом логове мутантов. Однако ценою своей жизни команда поставленную задачу выполняет - получасовая служба проходит от начала до конца. Все это время смертники волну за волной отбивают бесконечные атаки монстров. Обратно на Площадь не возвращается никто, гибнет и сам Додон, возглавлявший экспедицию. Но неимоверное чудо, в возможность которого не верил практически ни один человек, происходит, и мор отступает.
        С этого момента начинается сближение Площади и Динамо - иерархи, чьи позиции сильны на обеих станциях, встречаются и заключают перемирие в войне, длившейся годы.
        Данное событие становится поворотным и, к сожалению, роковым в истории Большого Метро. Бункер, не желая значительного усиления Метрополитена, который он рассчитывал взять под свой единоличный контроль, наносит ракетно-ядерный удар по несчастным станциям. Непосредственным исполнителем преступления Игнат называет Вольфа. Именно тот пробрался в пункт управления ракетным комплексом и нажал на красную кнопку…»
        Утомленный борьбой с кривым почерком Живчика, Иван откинулся в старинном кресле. Страшно болели глаза. «Вольф… Вольф», крутилось у него в голове. Эту фамилию он слышал в башне от Отшельника. «Значит, вот вы кто, Генрих Станиславович… Теперь понятно, почему Костик сразу же принялся стрелять. Я бы тоже думать не стал. Вот так встреча произошла спустя шестнадцать лет… Надеюсь, Отшельник без всякой жалости пристрелил поганого маньяка».
        Преодолевая желание немедленно продолжить чтение и, наконец узнать, чем все кончилось, Мальгин встал, потянулся, в задумчивости прошелся по кабинету. История никогда не увлекала его, казалась совершенно никчемной и бесполезной дисциплиной. События прошлых лет не имели к нему никакого отношения, происходили давно и далеко за пределами его уютной и безмятежной Ботаники… И все же, несмотря на расстояние и время, дотянулись и до простого дозорного, круто, до неузнаваемости, изменили такую ясную и понятную жизнь. Кто бы мог подумать…
        Теперь Ваня взялся за дневник сталкера. Аккуратист Живчик понатыкал в нем кучу закладочек с различными подписями. «Додон», «Геракл», «Храм»… Мальгин раскрыл пожелтевшие страницы на «Эпидемии»:
        «…матери ревут, голосят, как обезумевшие. Малышей в сознании не осталось. В больнице тишина, у детишек нет сил даже для стона или плача… Приходила Ленка Василевская - приносила двухгодовалого Митьку, единственного своего… Бледный как смерть, с ввалившимися черными глазами, лежал совершенно без движения, только веки иногда подрагивали… Она упала на колени, положила передо мной Митеньку и молила, не отпускала…
        Другие уже проклинают - за войну, наше бездействие, нерешительность… Видел маму двойняшек Егоровых, которые этой ночью… Она не рыдала, а улыбалась, продолжала с ними разговаривать - не верила врачам, уверяла, что слышит их голоса… Видел совершенно опустошенные взгляды, в которых тихо тлела ненависть ко всему несправедливому миру.
        Мне страшно. Тишина больницы, превращенной в одну огромную детскую палату, звенит в ушах, сливается с бесчисленными „помоги, Игнатушка, заклинаем, сделай хоть что-нибудь“… Но я умею только убивать… Когда вижу врачей, беспомощно разводящих руками и прячущих глаза, с трудом сдерживаю инстинкты, из последних сил гашу ярость. Впервые в жизни радуюсь, что так и не успел обзавестись детишками… Я смотрю на прячущихся по темным углам отцов, мужественных воинов, настоящих сталкеров, - вижу, как содрогаются широкие спины, вижу, как утирают мокрые глаза… Нам всем очень страшно, и страшнее всего от полнейшего бессилия… Наши навыки, наше оружие не может ничего изменить… совсем ничего…
        Когда Отшельник, запершийся в библиотеке на целые сутки, наконец вызывает к себе, я не могу сдержаться, бегу со всех ног - пусть он отправит меня с заданием хоть на край света, лишь бы что-то делать, лишь бы не умирать с каждым ангелочком, не видеть этого ужаса…»
        Иван со вздохом закрыл тетрадь Москвича… А у Живчика все это заняло одно предложение из нескольких слов: «На станции началась эпидемия». Сухо, по-деловому, без лишних эмоций… Неужели история так и пишется? Сминая, вырывая из слов свидетелей чувства и переживания, кровь и слезы… Неправильная наука, бесчеловечная. Жестокая!
        Происходившее у Храма была записано Игнатом с чужих слов. Как оказалось, сам он в это время вместе со всей группой был заблокирован в нижних уровнях НИИ, заселенного «жертвами биохимического заражения» - с большими потерями и без искомой вакцины наружу выбрались только через две сумасшедших, кошмарных недели. Но самый большой кошмар ожидал остатки боевого крыла по возвращении на базу - станции Динамо больше не существовало, как и Площади. Только полыхающие адским огнем развалины, провал, глубокий котлован в земле. На этой «братской могиле» Игнат последний раз и встретил Отшельника, вернувшегося из своего похода чуть раньше. Кардинал поручил сталкеру установить, каким образом были уничтожены станции, и, при возможности, нанести ответный удар. Себя тяжелораненый лидер приказал бросить…
        Иван вновь отодвинул конспект Федотова и открыл дневник Москвича на закладке «Последняя встреча Игната с Отшельником».
        «…я заставлял себя не паниковать. Что будет, если истерить начнет и командир… Пришлось отхлестать по щекам рыдающего навзрыд Сеню Стократа - под еще тлеющими остатками того, что недавно носило название станция Динамо, осталась его беременная жена и двухлетний Павлик. Мы прошли через ад, чтобы вернуться в… не знаю, что может быть страшнее ада - только остывающие пожарище на месте твоего единственного дома… Все было напрасно - все усилия, многолетняя борьба… Я не хочу вновь быть ВЫЖИВШИМ, устал… Даже ненависти не осталось, ведь она тоже требует сил… Но долг я верну, обещаю всем, кто погребен здесь.
        Мои люди смотрели на меня, ждали ответа на незаданный вопрос: „Что дальше?“ Задача без решения… От растерянности спасли звуки близких выстрелов, послышавшиеся из двора полуразрушенного пятиэтажного дома. Мало доброго в перестрелке, но сейчас таким родным и привычным звукам обрадовались все, мы ведь солдаты, война - единственное наше призвание и умение.
        Набросившихся на полулежащего человека тритов мы разогнали без особого труда - если одиночка, слабо отстреливающийся из жалкого пистолета и к тому же истекающий кровью, никакого страха у падальщиков не вызывает, то группа спецназовцев, вооруженных до зубов, внушает настоящий ужас. Только завидев нас, твари захлопали крошечными крыльями и бросились врассыпную. Каково же было общее удивление, когда оказалось, что мы отбили от гадов самого Отшельника! Не похожий сам на себя, весь изодранный, перепачканный кровью, но живой! Не знаю, что ребята увидели в нем, наверное, каждый свое: надежду, что будущее еще возможно, веру в правое и совсем не безнадежное дело… Я же смотрел на человека, за многие годы успевшего стать мне наставником и другом, с которым уже не чаял свидеться вновь. Все бросились к нему, осторожно обнимали, пожимали ослабшие от ран руки и что-то без умолку спрашивали, рассказывали… А он только улыбался в ответ, но в глазах стояли слезы. Значит, уже знал о судьбе нашего Динамо. В отличие от нас Отшельник сумел раздобыть вакцину - чего не смог отряд спецназа, оказалось под силу простому
человеку, одиночке. Правда, какой он простой - если и не целый линкор, то супербуксир, тащивший своим умом и харизмой раздробленную уралмашевскую ветку! Теперь тащить стало нечего, да и вакцина больше никому не нужна. Вот кому из выживших сейчас тяжелее всего! Он-то потерял абсолютно ВСЕ! Не только дом, власть или амбициозные планы, но и саму идею, предмет приложения всех сил.
        Но одна идея все же оставалась… „Мы должны ответить… так, чтобы враг взвыл от осознания того, что сотворил. Игнат, ребята, это не приказ, просьба… найдите падаль и уничтожьте… Я не смогу пойти с вами - сейчас нужна скорость и быстрота. Так что оставьте мне обезболивающих, автомат и пару рожков - вот это как раз приказ. А сами идите за врагом - он где-то совсем рядом, любуется делами собственных поганых лап… Найдите и уничтожьте…“
        Я не почувствовал жалости к опустошенному, балансирующему на грани сознания командиру. Никогда Отшельник не вызывал жалости, и даже в таком состоянии был сильнее каждого из нас по отдельности и всех сразу. Не физически, конечно, но что значат мышцы…
        - Мы выполним твою просьбу и уничтожим врага. Но и тебя не бросим, - сказал я. - У нас остались… союзники, которые смогли бы тебя подлатать? Если да, то мы разделимся: ребята пойдут по следу, а мы со Стократом понесем тебя. Ты еще понадобишься нам, да и вообще не то сейчас время, чтобы разбрасываться своими.
        Отшельник смотрел на меня неодобрительно, ведь я нарушил приказ, но спорить уже не мог - обильная кровопотеря свое дело сделала.
        „Гео“ - вот все, что он сказал и закрыл глаза».
        Игнат напал на следы диверсантов и смог восстановить маршрут их движения. Противник пришел с юга, где был замечен наблюдателями Ботанической, затем вступал в яростные (а главное, громкие и заметные) перестрелки с мутантами в районе Гео и гостиницы «Атриум», попал в засаду людоедов близ небоскреба Антей и, наконец, устроил настоящее побоище с каменными вепрями, засевшими в здании Окружного Дома Офицеров. На этом продвижение на север вражеского отряда закончилось - в дальнейшем его видели только южнее, из чего следовал вывод о возвращении Вольфа на исходные позиции.
        Москвич внимательно исследовал ОДО и обнаружил замаскированный и покинутый обитателями бункер, а в нем - пульт управления тактическими ракетами класса «земля-земля». Где находились сами ракеты, установить не удалось (одним из вариантов сталкер считал закрытый город Свердловск-44). Но это было и неважно, ответ на вопрос, каким образом враг испепелил Динамо, был получен. Оставалось установить, где находится Бункер, и сровнять его с землей. Правда, с последним было сложнее: воспользоваться чужим оружием без наличия кодов доступа не представлялось возможным…
        Остальное Иван знал и без записей. Не сумев уничтожить Бункер, Игнат подорвал все входы в него, после чего война закончилась - противников не осталось. Одна сторона оказалась полностью истреблена, другая надолго застряла под землей. На долгие шестнадцать лет наступил мир, вместивший почти всю его, Ваньки Мальгина, жизнь. Как же хорошо было без всяких динам, площадей, бункеров, без их непонятных, бессмысленных конфликтов! Враги перебили друг друга, а город остался, Ботаника и Чкала пусть и ссорились, недолюбливая друг друга, но всегда существовали мирно, выживали, развивались, растили людей нового поколения… Но недобитки вылезли из-под земли, и кошмар должен повториться вновь. Уже повторяется. С этим нужно покончить. Динамо, населенное симпатичными, судя по записям Игната, людьми, на деле ничем не отличалось от монструозного Бункера - и те, и другие раскачивали установившийся порядок вещей, в итоге получив лишь то, чего заслужили своими глупыми действиями. Нужно только закончить ту войну, потушить последний очаг ненависти и бесконечной алчности - проклятое подземелье. И все будет, как раньше…
        - Ванька, - Живчик проснулся и теперь с недоумением рассматривал взволнованного товарища, вышагивающего по комнате, - ты чего шумишь?
        - Костя, мы все исправим! Нужно только добить Бункер и…
        - Ты мои записи читал?
        - Да, и самого Игната почитал немного. Я думаю…
        - Рано, Ваня, думать. Сначала надо знать, прежде чем выводы делать.
        - Не понял. - Мальгин искренне удивился, что друг не поддерживает его запал. - Разбомбим выродков и…
        - И что? Заживем, будто ничего и не было?
        - Ну да…
        - …да! - вдруг взбесился Костик. - Не получится, «будто и не было»! Что такое Бункер? Не подземное убежище, не бетон и железо - несколько сотен живых людей! Там дети, женщины, старики. В них ты, что ли, видишь корень зла?!
        - Живчик, ты сдурел?! - Иван тоже не сдержался. - Какие, на хрен, дети, какие женщины?! Идет война - та, Первая, незаконченная. И нет с той стороны ни женщин, ни стариков - только враг, страшный и жестокий, который нас с тобой хочет извести под самый корень! Не надо змеенышей жалеть, их истреблять надо, потому что не получится людям вместе с гадами жить - либо Бота дальше живет, либо Бункер. И по-другому - никак. Не вовремя ты, Костик, про гуманизм вспомнил! Нам дело нужно делать, а не дискуссии разводить!
        - Не кипятись, чего раскричался? Прочитал пару листочков и вершителем судеб себя возомнил? Все гораздо хуже, чем видится на первый взгляд.
        - Живчик, ты заканчивай с загадками. Если есть, что сказать, - не тяни!
        Федотов недовольно поморщился:
        - Нервный какой стал! Ну, слушай…

* * *
        Пока вертолет кружил в небе, выбирая место для посадки, Маркус пристально рассматривал руины, всего пару минут назад бывшие башней. Ракета начисто снесла надстройку в виде ладьи, но пощадила первый этаж. Оставались ли у Вольфа и его неведомого собеседника хотя бы теоретические шансы выжить? Прямо скажем, небольшие… но Тевтон относился к той категории скептиков, что верят только собственным глазам. Увидеть труп опального генерала не представлялось возможным: хоть стены и устояли, но перекрытия не выдержали, и потолок рухнул на пол, скрыв тела под развалинами. «Вольф, Вольф, старая ты сволочь! Вот и закончилось твое время…». - Странно, но ни удовлетворения, ни особенной радости от победы над столь серьезным и могущественным противником не ощущалось. Маркуса это злило, он чувствовал разочарование вместо заслуженного торжества. Может, дело в том, что враг повержен не в честном бою, а исподтишка? Но война не олимпийские игры, здесь имеет значение только и исключительно результат. Так почему же у его победы - отвратительный привкус горечи?
        «Ушел человек силы… - объяснил сам себе Тевтон. - Мало кто любил его, слишком уж крут был старик, но уважали все поголовно, даже враги. Даже я. Даже Краснов. Жаль, что мы не стали союзниками… Понадобился целый вертолет, невообразимая летающая махина из прошлой жизни, вооруженная ракетами, чтобы навсегда успокоить одного непокорного гордеца и смутьяна… Э-эх… А жаль… на самом деле жаль».
        Винтокрылая боевая машина, наконец приземлилась в квартале от него. Задерживаться более у могилы Вольфа смысла не было - вторая часть задания ждала своего выполнения.
        - Маркус, а где твои люди? - Вертолетчик недоуменно глядел на одинокую фигуру.
        Пилот летел сюда за подкреплением, а вместо этого растратил ценный боезапас и подобрал единственного человека, пусть и такого важного, как Маркус.
        - Потери, - натянул на себя скорбную мину Тевтон. - Я пытался спасти их, но… Но теперь надо думать о другом. Я выполняю спецзадание Краснова, и мне понадобится ваша помощь…
        - Но в Бункере чрезвычайное положение, нам срочно нужна…
        - Вот по пути и расскажешь. А пока вези меня к ОДО. Знаешь, где это?
        Из рассказа смущенного, подозрительного и недовольного, но не посмевшего возражать пилота выходило, что на базу прорвались какие-то неизвестные мутанты и устроили жуткую бойню на одном из уровней. Командование успело изолировать зону прорыва, однако с той стороны баррикад осталось несколько десятков человек, укрывшихся в одном из помещений и сейчас отчаянно отбивающихся от кровожадных чудовищ. Экипажу вертолета было поручено в экстренном порядке доставить спецназ с Ботаники, однако и там, и на Чкаловской творилось нечто невообразимое - шли тяжелые и кровопролитные бои. Чкаловцы, несущие очень серьезные потери, отступали по всем направлениям. Не получив необходимой помощи, вертолетчики вспомнили о последнем резерве - группе Маркуса…
        - Только вот проку от тебя… - зло закончил «летун».
        - Михалыч, какая-то тварь справа по борту! Движется прямо на нас! - перебил его второй пилот.
        Остроглазый Маркус без труда распознал в твари огромного дятла - самого страшного обитателя местных небес.
        - Дернул же меня черт за Щорсу сунуться! - сипло пробормотал пилот и резко дернул какой-то рычаг, одновременно отклоняя ручку управления от себя.
        Корпус вертолета завибрировал, по бортам пробежала ощутимая дрожь, а движки надсадно взвыли - древний летательный аппарат набирал скорость, уходя от нового владыки воздуха.
        - Тихоходная птичка, - облегченно выдохнул Тевтон, теряя из виду летучего исполина.
        И тут же заорал благим матом - чудовищной силы удар пришелся на брюхо машины, подбросил ее высоко вверх и чуть было не перевернул. Пол мигом ушел из-под ног, а самого блондина весьма болезненно приложило о переборку. Пилоты зашлись в яростных проклятьях:
        - Снизу, сука, подобралась! Стаей охотятся!
        Самообладание оставило обычно хладнокровного Маркуса:
        - Давайте вниз, быстро, садимся!
        Новый удар откинул «вертушку» в сторону и закрутил, неудержимо заваливая на бок.
        - Илюха, держи! Держи ее! Мать, мать, мать!!! Выравнивай, выравнивай!!!
        - Есть, есть! Держу! Крен выров…
        Зависший на месте вертолет вдруг просел и круто пошел вниз, все сильнее закручиваясь вокруг собственной оси.
        - Винты! Твою…
        - Держи, держи! Тангаж…
        - Маать!!!
        Железная туша с раздирающим барабанные перепонки грохотом обрушилась на землю и гигантским штопором вспорола ее, закапываясь на полметра в глубину. Тевтон, чье тело на протяжении всего непродолжительного падения бросало из стороны в сторону, наконец замер на полу. Боль была настолько сильной, что неминуемый взрыв он ждал мечтательно, с благодарностью, готовясь принять его как освобождение от мучений.
        Но секунды шли, превращаясь в минуты, а ничего не происходило.
        Из кабины раздались облегченные возгласы пилотов - они по-прежнему дико матерились, но теперь делали это не с отчаянием, а с непередаваемым облегчением… Они выжили. Все! Рухнули с неба и не убились. Ревнивая земная твердь не покарала их за святотатственную попытку в вырваться за ее пределы, а наоборот, приняла в свое чрево, смягчив, на сколько могла, удар…
        - Маркус, ты как там? Цел?
        - Не знаю, Михалыч… болит абсолютно все. - По-старчески кряхтя и охая, Тевтон с усилием приподнялся, опираясь на локоть.
        - Ноги?
        Маркус попробовал встать, но тут же завалился на спину, такая боль пронзила правую ногу.
        - Поломал?
        - Вроде нет, похоже на ушиб. Двигать могу, а вот опираться - с трудом.
        - Это хорошо. Раз наполовину ходячий, то поможешь нам, а то самим не выбраться, крепко зажало…
        Откуда-то из-под ног раздался металлический скрежет, и нашедшая свой последний приют небесная машина тихонечко дрогнула.
        - Господи, это что?!
        Скрежет повторился, вертолет тряхнуло - на этот раз весьма чувствительно - и он немного просел, уйдя вниз, видимо, в почву, еще сантиметров на десять.
        - Маркус, быстрей! Быстрей! - Никто не понимал, что происходит, но ушедший было страх немедленно вернулся. - Помоги!
        Не обращая внимания на крики, Тевтон шустро вскочил - инстинкт самосохранения заставил забыть о ранах и ушибах - и, отчаянно хромая, двинулся к выходу.
        Ужасающий скрежет больше не прекращался - что-то живое двигалось под днищем машины, дергало ее, заставляя все глубже и глубже погружаться в землю.
        - Маркус!
        Дверь вывалилась сама - потребовалось приложить лишь совсем незначительное усилие. Свобода!
        - Маркус! Сууука!!! Будь ты проклят!
        «Противопоказаны мне полеты. - Не оборачиваясь и не даже не думая провожать взглядом проваливающийся в тартарары вертолет, Маркус плюхнулся на четвереньки и, шустро перебирая руками и ногами, пополз подальше от гиблого места. - Хватит, налетался! Спасибо, товарищи авиаторы, за все, и счастливого пути».

* * *
        - Ты не понимаешь, - повторил Живчик с неожиданной грустью и болью. - Я сегодня впервые в жизни стрелял, нет, не просто стрелял - убил женщину. Не специально, без умысла, но какая теперь, к черту, разница? С тем гадом, что Светика… расстрелял… я теперь на одном уровне - ничем не отличаюсь! Совсем ничем! Да, она была врагом, наверное даже, фанатичкой - ты бы видел ее глаза! - все, что она хотела, - опередить пулю! Представляешь, Ванька? Все, что она желала, о чем мечтала в тот миг, - успеть закрыть собой Вольфа. А когда преградила пулям дорогу, обрадовалась! Правда! Пули ее рвали, а она им радовалась, через ужасную боль радовалась. Эта девушка так и умерла, с улыбкой… я, наверное, никогда не смогу этого забыть, до сих пор в глазах стоит: кровь, адская мука и - торжество! «Успела! Быстрее смерти!» Вот что было на ее лице! Мне самому хотелось сдохнуть, такая тоска охватила - это мой враг, нужно его ненавидеть, но сердце взвыло: «Что же я наделал?!» Иван, не перебивай меня! Если не выговорюсь сейчас, сам себя потом сожру. Послушай, сегодня я взял на душу грех. Да, не специально, да, это был
вооруженный противник, уверен, что очень опасный и наверняка пристреливший бы меня первым, представься такая возможность. Только ведь душе не объяснишь, не попросишь у нее снисхождения. Она болит, понимаешь? На ней тяжесть на годы, может, и до самой смерти. А убить ребенка, Ваня, даже вражеского, а? И уже без всяких случайностей! Преднамеренно! Ты сможешь? Ведь мы идем уничтожать не только солдат, а сотни людей - плохих, хороших, злых, добрых… любящих, любимых… чьих-то мам, детей, близких. У каждого есть имя, история, мечты, желания, надежды, и мы с тобой закроем глаза всем до единого - не безликой, черной массе, а поименно. То, что ты не увидишь их конца и их лиц, ничего не сможет изменить. Ты станешь палачом. И я тоже.
        Живчик выдохся, быстро проговорил рвущиеся из сердца слова и тяжело, не глядя, опустился в кожаное кресло, покрытое многолетней пылью. Отвернулся, чтобы не встречаться взглядом с Иваном.
        Мальгин долго думал, прежде чем ответить. Наконец проговорил очень-очень тихо, но убежденно:
        - Когда в прицеле ты начинаешь видеть человека, а не врага, ты перестаешь быть солдатом. Но идет война, значит, перестав быть солдатом, ты становишься дезертиром и предателем.
        Как же Косте хотелось крикнуть: «Наверное, в том и есть наша беда - мы всегда на войне, воюем с начала времен!», но он придушил крик, поняв, что спорить бесполезно - Иван уже принял решение… Только выдавил еле слышное:
        - Ты похож на своего деда…
        Иван услышал, но промолчал и сохранял тяжелое, неуютное, давящее на обоих молчание больше минуты, а затем просто, без всякого выражения, спросил:
        - Ты не пойдешь со мной?
        - Я не могу тебя бросить, особенно сейчас. Столько пройдено и пережито вместе… Не предам. Не знаю, правильно ты поступаешь или нет, но - не уйду. Давай разделим эту несчастную войну на двоих. Твой дед сказал бы именно так…
        - Спасибо, Кость. Мы ведь… Мы можем положить конец этой бесконечной войне, понимаешь? Свои собственные души в дерьме утопить, но сделать Завтра чуть светлей. Через кровь, да. Через кровь! «Мир стоит, чтобы за него воевать!» - вот так дед точно говорил. Потому что если мы Бункер не уничтожим… Он уничтожит нас. Там такие люди сидят… Они не люди давно, Кость. Они человечину жрут. Не в прямом, конечно, смысле, но… Понимаешь? Они не успокоятся никогда. Они голодные. Если им пасть раз и навсегда не заткнуть… Ты со мной?
        - С тобой, - с мрачной решимостью кивнул Живчик, поднимаясь с кресла.
        Иван через силу улыбнулся, подошел к вскочившему Косте и крепко обнял.
        «Я один ничего не смогу, мне нужно верить в то, что делаю…» - «Не предам… поздно бояться ада, когда находишься гораздо ниже его…»
        Этот диалог был безмолвным, но не укрылся ни от кого из ребят. Пересекая Рубикон, начинаешь совершенно отчетливо чувствовать нити судьбы.
        Они говорили о многом. Вспоминали, смеялись, спорили, пытались заполнить ту пустоту, что образовалась в сердце каждого из них. Оба понимали это, однако изо всех сил старались не думать о том, что ждет впереди, куда идут и, главное, зачем…
        Слова Живчика не породили в душе Вани ни сомнений, ни колебаний. Правд и истин слишком много, и иногда приходится выбирать… Это сложно, неимоверно сложно, но, сделав выбор, уже не отступай. Так учил дед. Может, он был не прав, может, сам во многом заблуждался, только ведь любому человеку нужен ориентир. И дедушка был им для внука, даже больше, чем ориентиром, своеобразным эталоном, мерилом добра и зла. Доброго зла и злого добра, злого зла и доброго добра… Слишком сложно, чтобы разобраться самому, когда нет ни опыта, ни умения, ни знания. Остается только вера. А верил до конца Иван только одному человеку, и этот человек одобрил бы его выбор. Вот критерий истинности, а все остальное - лишь помехи, затуманивающие взор и сбивающие прицел. Только почему же так давит неведомое бремя, гнет к земле, не дает поднять головы? Тяжело… Совсем скоро все изменится, станет другим, и он тоже изменится. Это будет уже иной Ваня Мальгин, а прежний исчезнет. Навсегда. Тяжело…
        - Костик, скоро мы выйдем на поверхность? - Бесконечные, сменяющие друг друга туннели, ходы и лазы начали утомлять даже рожденного под землей; а может, подземный житель начал уже привыкать к небу?
        Живчик извлек из вещмешка карту Игната и ткнул пальцем в какую-то точку на ней:
        - Смотри, мы сейчас здесь…
        Самому Косте карта не требовалась - необъяснимым, новым для себя чутьем он прекрасно ощущал и направление движения, и их местоположение под землей.
        - …под парком Дворца пионеров. Пришлось сделать большой крюк, обходя засыпанные проходы. Вот тут, в Городке Чекистов, выберемся наверх.
        - В каком городке?
        - Чекистов!
        - Это мутанты какие-то?
        - Сам ты мутант. Это квартал так называется, вернее назывался до. Здесь чекисты жили.
        - Не знаю я такого слова.
        - Если честно, и я не знаю. Видимо, банкиры или кто-то связанный с банковскими чеками - такими древними деньгами. Либо от «гранатной чеки» их так прозывали - может, рабочие оружейного завода… Неважно, короче. А важно то, что выйдем всего лишь в паре сотен метров от искомого ОДО. Правда, по пути нужно посетить два места…
        - Это какие еще?
        - Объясняю. Если кто забыл, мы до сих пор таскаем останки Москвича. Наконец появится хорошая возможность предать их земле - напротив ОДО расположен мемориал в честь погибших воинов-уральцев, «Черный тюльпан». Игнат, хоть и не с Урала, все же достоин быть захороненным здесь. Это раз. А два - нам понадобится последний привал перед спуском туда. Кодов доступа в дневнике нет. Насколько я понял, они находятся или должны находиться в материалах, спертых мной из Бункера. Какая же счастливая, небывалая удача заставила тогда схватить нужные папки…
        Иван хмуро, даже отстраненно посмотрел на товарища:
        - Костя, не будь наивным… Неужели до сих пор веришь в случайности, совпадения, удачи? Случайно попали в Бункер, случайно залезли в кабинет Вольфа, который случайно последние шестнадцать лет хранил те самые документы у себя на столе…
        - Они не на столе были, а в открытом сейфе!
        - Да какая, к черту, разница?! Еще чище - в случайно открытом сейфе! Нет ничего случайного, и с самого начала не было. Никогда! Нас ведут… иногда под ручку, иногда пинками под задницу загоняя в нужную сторону…
        - Ваня, чего ты несешь?! Под какую ручку, какими пинками?! Что за паранойя?
        - Это не наша игра - чужая. Деда, Отшельника, Судьбы или Рока, может, Хозяйки Медной Горы, а то и всех их вместе взятых! Мы вскочили в последний вагон метро и летим на всех парах к неведомой цели. Неведомой лишь нам и лишь по одной простой причине - не наша с тобой эта цель!
        Живчик, не моргая, смотрел на Мальгина - ошалело, испуганно, потерянно.
        - Ванечка… Не понимаю тебя… если так, то зачем? Зачем мы, как бараны…
        - Не как бараны. Дед ведь научил тебя играть в шахматы? Так вот, правильный пример - пешки. Мы даже не знаем, кто нами двигает: маленьким отважным пехотинцам не видно ничего, кроме клеточек под ногами. И не дано ни поднять головы, ни оглянуться. Ферзи, навроде Отшельника и Вольфа, могут хотя бы догадываться о том, кто сидит по разные стороны игральной доски, но мы с тобой всего лишь слепое орудие - слабенькое, но…
        - Я не пешка! У меня есть собственная воля!
        - …но оказавшееся в нужном месте и в нужное время. Ты не пешка, вернее, не простая пешка - проходная. Без двух минут ферзь. Тебе и мне уготована значительная роль - как минимум, уничтожить вражескую ладью, Бункер. Войну это не остановит, ведь ладья не самая важная фигура, к тому же парная, но расклад сил изменит очень и очень сильно. Так что не надо бояться обидного слова «пешка», ведь мы важны настолько, что наш проход прикрывал настоящий ферзь, возможно, даже ценой своей жизни. Но дело в другом - я боюсь того, что не ведаю, в чьих руках нахожусь, чьим целям служу…
        - Иван, у тебя горячка, ты бредишь!
        - Я не вижу игроков - это по-настоящему страшно, Живчик. - Казалось, поглощенный мыслями Мальгин не слышит друга. - Чья эта партия? Бог против дьявола? Или просто двое закадычных друзей, коротающих время за интеллектуальным развлечением? Может, Природа против Хаоса? Жизнь против Смерти? Или Падший Ангел в своей извечной ссылке разыгрывает хитроумные комбинации против себя самого в полнейшем одиночестве?
        - Иван!
        - Но и это еще не все. Два Ферзя одной масти - слишком круто для серьезных и равных противников. Весь ужас в том, что свои цвета нам только предстоит обрести, и они могут быть… разными… противоположными друг другу.
        Константин Федотов полными ужаса глазами смотрел на своего товарища, юного, очень юного дозорного Ивана Мальгина. Тихого, спокойного и немного трусоватого мальчишку, который несколько дней назад не мог сделать предложение своей любимой девушке и прятался от нее в туннелях. Куда девался тот Ванечка? Кто этот новый человек с горящим, ненавидящим взором, полным отчаянной, перехлестывающей за края боли?
        - Ваня, тебя шатает! Смотри, весь лоб мокрый, это температура! Ты переутомился, немного сорвался, бывает… Давай устроим привал прямо сейчас? Нам больше некуда спешить!
        - Я в норме. - Мальгин врал. Очередной приступ лучевой болезни рвал его нутро на части, но чувство утекающего сквозь пальцы времени, которого оставалось с каждой секундой все меньше и меньше, подгоняло вперед. - И мы спешим. Идем к Тюльпану?
        - Нет, нет. - Живчик быстро затараторил, радуясь смене бредовой темы: - С Тюльпаном не все так просто, сначала остановимся у Трех Братьев, а потом…
        - Пошли, по пути расскажешь, что за братья такие и с чем их едят.
        Федотов облегченно, почти покорно закивал:
        - Расскажу, это очень интересная история.

* * *
        Мемориал под мрачным и торжественным наименованием «Черный Тюльпан» представлялся Ивану как угодно, но только не так - голый пустырь и изрытая многочисленными воронками темная сырая земля. Живчик не стал разубеждать товарища:
        - Это очень необычное место, но скоро сам все поймешь.
        Загадки и недомолвки мало трогали мучимого приступом страшной болезни мальчишку. Глаза, застланные кровавым туманом, даже не смогли толком рассмотреть финальный пункт их путешествия, располагавшийся на противоположной Тюльпану стороне дороги - ОДО, Окружной дом офицеров.
        - Ванька, хватит таращиться! Идем к Братьям, это в другую сторону. - Живчик заставил друга свернуть и повел вдоль пустыря с громким названием к ничем не примечательной пятиэтажке, изуродованной и выщербленной Апокалипсисом и немилосердным временем.
        Подойдя к сохранившейся секции дома, Костя отыскал малоприметную дверь с выцветшей табличкой «Адвокатское бюро „Сергин и Рузаков“». Быстро сверившись с дневником Игната, он уверенно набрал на кодовом замке комбинацию цифр. Раздался щелчок, ржавые петли жалобно скрипнули, и темнота неожиданно приветливо поманила незваных гостей. Живчик без всякого страха пересек порог и поманил Ваню за собой:
        - Давай, не тушуйся.
        Ребята миновали Г-образный коридор и оказались в просторном, сильно вытянутом в длину кабинете.
        - Вот! - неопределенно произнес Костик, щелкнул выключателем фонарика, и комната погрузилась в тягучий, тяжелый полумрак. Немного света проникало сквозь огромное окно во всю стену, затемненное защитной пленкой, еще один довольно слабый источник находился в противоположном от людей углу. Настольная лампа, подрагивающая еле заметным желтым огоньком, тускло освещала небольшой пятачок пространства вокруг себя. Мерное, чуть неровное свечение притягивало взгляд, - что-то было там, укрытое пеленой тайны.
        - Видишь?
        Слезящиеся от неотступной боли глаза долго привыкали к темноте, отказываясь различать детали. Наконец из тьмы проступили контуры, нет, расплывчатые силуэты трех человеческих фигур. Неподвижная троица застыла, склонившись над круглым столом. Все, кроме лампы, казалось нечетким, лишенным граней, цвета, даже объема, словно спроецированный на плотный воздух карандашный рисунок. Штрихи, намеки на линии, робкие черточки…
        - Это и есть Братья?
        - Да.
        - Они… привидения?
        - Не совсем. Лампу можно назвать привидением, и то очень странным - свет-то она дает вполне настоящий! А люди… у Игната для них специального термина не придумано. Называет по всякому - плоскости, проекции, тени… Стой!
        Живчик резко ударил по рукам Ивана, вознамерившегося осветить загадочный угол собственным фонариком.
        - Нельзя! Они этого не любят!
        - Кто они? Тени? - Происходящая мистерия начинала раздражать ничего не понимающего Ивана.
        - Не тени - Братья! Им жутко не нравится, когда гости шумят и мешают.
        - Чему мешают, Костик? У меня и так голова трещит, а ты еще сказками бесячими добиваешь…
        - Вот ты нетерпеливый, ужас просто! Запомни, мы в гостях. Так что веди себя соответствующе. Это место почиталось на Динаме, здесь останавливались и сам Игнат, и Отшельник, и…
        - Да что такого? Вон на Боте поезд-привидение каждый день ездит, вместе же бегали смотреть! Всяко веселее, чем здесь!
        - Блин, Мальгин, задолбал! Будешь и дальше пререкаться или послушаешь, наконец? Место тут особенное, и порядки заведены особенные. Не шуметь, Братьям не мешать, вещей чужих не брать, а своих не оставлять, ни в какие комнаты, кроме этой, не заходить, дольше семи часов не останавливаться, и так далее. Пусть все это и суеверия, но они уже стали традициями, и мы их нарушать не будем. Понятно?
        - Нудный ты, Живчик, вот что понятно! Не бойся, не буду я ничего трогать… да и не надо мне тут ничего. Сесть на диван, надеюсь, можно?
        - На диван - можно, только пока рано. Давай к настоящим чудесам переходить - ступай к окну.
        Иван недовольно поморщился, но больше перечить не стал.
        - Ну и?
        - Смотри внимательно.
        - Видел я уже твой Черный Тюльпан - пустырь пустырем… Ого!
        - Вот тебе и «ого»! - Живчик, пораженный не меньше друга, все же умудрился немного позлорадствовать. Да и было от чего: пустошь за окном исчезла! Вернее, всего секунду назад она еще была, но стоило всмотреться, сфокусировать взгляд, и площадь преобразилась. Прямо перед застывшими у подоконника путниками возникла скульптура склонившего голову, усталого солдата. Он сидел на массивной гранитной плите с малопонятной надписью «Афган», сжимая в руке автомат Калашникова. По краям плиты возвышались десять столбов-пилонов причудливой полукруглой формы, и каждый из них венчали числа, начиная с 1979 на переднем левом и заканчивая 1989 - на правом.
        - Как… величественно! - Иван почувствовал необычайное волнение и с трудом подбирал правильные слова. - Это настоящий «Тюльпан», да?
        - Должен быть он… Не забывай, я ведь тоже вижу его впервые, - Живчик чуть кивнул. - Игнат про него как-то путано пишет: в одном месте, что памятник посвящен воинам-уральцам, в другом, что каким-то «афганцам» и «чеченцам»… В общем, не совсем я понял. А вот цифры на кривых колоннах - даты, года, когда шла война в том самом «Афгане». Но про нее я вообще ничего не знаю, не читал.
        - Наверное, не так это и важно. Главное, что красиво… И очень… торжественно. Хорошее место для Игната.
        - Еще не все… Жди.
        Вскоре пейзаж за стеклом вновь изменился. Появились неспешно прогуливающиеся прохожие, одетые в совершенно легкомысленные, открытые наряды, совершенно не защищающие тело от радиации. Не носили они и противогазов.
        - Это же До! - Иван, пораженный собственной догадкой, закричал, тем самым, нарушив одно из «братских» правил. Но Живчик не стал его одергивать. - Люди До!
        - Да, прямо как на картинках из древних книг…
        Пришельцы из далекого прошлого выглядели абсолютно беззаботно: смеялись, играли с детьми, о чем-то весело переговаривались. Иногда они пропадали, и на их месте возникали десантники в тельняшках и залихватски сдвинутых набекрень голубых беретах. «Поднебесные» бойцы приносили цветы и целые венки, чтобы положить к ногам «неизвестного солдата», затем неслышно пели под гитары, что-то пили из стеклянных бутылок и дружно купались в фонтане…
        - Дед твой с содроганием рассказывал про День десантника, - объяснил Живчик. - Говорил, что пьяный десантник хуже ребенка и страшнее медведя…
        - Кого?
        Костик только махнул рукой - проехали.
        - Умник… а это что за странный поезд? Совсем на наш метрошный не похож… Смешной какой-то.
        - Дай вспомнить… травмдаль или трандай… Слово дурацкое, никак запомнить не могу. Короче, наземный поезд. Их много разных видов было. И все по-идиотски назывались.
        Меж тем площадь перед окном разом опустела, а небо потемнело и исчезло. Наступила полнейшая темнота. Что-то задрожало, задергалось, и в один миг все озарилось тысячей солнц, срывая покровы ночи.
        Оба заорали - истошно и отчаянно. Но взрыв не выжег им сетчатку, не испепелил без следа, хотя казалось, что такое зрелище невозможно пережить ни одному живому.
        - Ваня… - голос Живчика дрожал. - Отвернись, не смотри. Побереги глаза…
        Вскоре свет ушел, оставив после себя мрак - голодный, уничтожающе злой. Жизнь замерла, но не исчезла совсем - за окном бежали годы, колыхались первые, совсем неясные и пугающие тени. Уроды выползали из своих убежищ, осваивались под новым безжалостным солнцем. Вслед за ними пришли и первые люди, уже в радзащите и противогазах. Кадры один страшнее другого с безумной скоростью замелькали с той стороны. Бывшие владыки земли вступали в бой с новыми претендентами на вершину эволюционной лестницы, и на миг показалось, что поверженным людям удастся вернуться и победить в этой схватке…
        У «Тюльпана» стояло несколько сталкеров. Двое показались Ивану смутно знакомыми - хотя защитные костюмы и дыхательные маски делали всех почти неразличимыми, пижонский черный «защитник» Игната, что нынче красовался на Живчике, не узнать было трудно. Как и миниатюрную девичью фигурку, что тесно прижалась к первому обладателю редкого костюма.
        - Это похороны Корнета, - подал голос всезнайка Костик. - Здесь все его друзья - Отшельник, Игнат, рядом с ним его любовница Аня Петровская - тоже знатным была бойцом, потом пропала без вести, сгинула во время операции близ Бажовской… дальше Паша Геракл, он погиб при обороне Храма Иоанна Златоуста. И еще кто-то, не узнаю… Надеюсь, дневник еще поможет разобраться с забытыми героями… Ладно, можешь отдыхать. Больше мемориал ничего интересного не покажет.
        - А ты?
        - Есть поверье, что Тюльпан должен сам указать место для очередного захоронения. Буду ждать сигнала, намека… сам не знаю, чего. А ты, пожалуйста, извинись перед Братьями - мы знатно здесь пошумели… Только искренне, ладно?
        Иван молча кивнул, уже без всякого раздражения - магия странного места заворожила и его.
        Вблизи Братья ничуть не изменились - такие же расплывчатые и неясные очертания, не видно ни лиц, ни цветов… Зато проявилась нехитрая снедь, стоявшая на столе: кружки, полные пива, закуска из мяса и рыбы - Ивану не приходилось видеть рыбу воочию, но сейчас на ум пришло древнее слово «вобла», и что-то призывно заурчало в животе, какие-то полукруглые розовые насекомые в панцире, плоские картофельные кружочки, маленькие зеленовато-серые плоды в надтреснутой скорлупе… Поняв, что голоден и вот-вот захлебнется слюной, юноша перестал разглядывать пищу и перевел взгляд на плотные картонные карточки с одинаковым, ничего не значащим рисунком. Однако часть карточек была перевернута, и на них виднелись изображения красивых женщин, властных мужчин, иногда просто набор ромбиков, крестиков, сердечек и… Это же карты! Настоящие, не криво нарисованные от руки, а старинные, печатные, ти-по-граф-ские. Редчайшая вещь в метро - практически бесценная!
        - Живчик, они в карты играли, что ли?
        - Нет, приятель, именно что играют, до сих пор. А знаешь, во что? Посмотри, рядом со средним братом, что к нам спиной сидит, листочек лежит.
        Листок действительно был - разлинованный на три колонки и густо исписанный крупным размашистым почерком. Какие-то малопонятные цифры… Каждая колонка имела заглавие: первая называлась «Старый», а в скобочках стояла приписка «жуликоватый пенсионер», вторая - «Мелкий» («малолетний шулер»), последняя - «Средний брат» («единственный добропорядочный человек»). Иван задумался и еще пристальней всмотрелся в цифры.
        - Так это же «Тысяча»!
        - Конечно. - Живчик не открывался от окна, однако продолжал согласно кивать. «Тысяча» была любимой «убийцей времени» как у ботанических дозорных, так и сталкеров.
        - А на бумажке их прозвища?
        - Скорее старшинство, - хохотнул Костик. - Догадайся, кто записи вел.
        - Самый «скромный» - средний, - рассмеялся в ответ Мальгин. - А почему ты решил, что игра продолжается? По мне, так Мелкий навсегда в лидерах останется с его семьюстами баллами…
        - Семьсот?! Ого! У Игната в дневнике четыреста пятьдесят зафиксировано…
        - Не понял…
        - Есть поверье, что раз в год братья совершают розыгрыш, или один раунд… черт знает, как правильно назвать, а Средний продолжает вести «летопись» игры…
        - И что случится, когда кто-нибудь из них победит?
        - Мир, который мы с тобой знаем, закончится. Не исчезнет, а именно закончится. Так написано.
        - И? Что дальше?
        - Неизвестно. Возможно, братья распишут новую партию или поймут, что слишком засиделись за картами, и разбредутся по домам.
        - Странная легенда… Кто же они такие, если от их игры зависит судьба мира?
        - Просто братья. Это же сказка… - Живчик неопределенно хмыкнул.
        А Ваня посидел-посидел, посмотрел на три тени, в руках которых оказались судьбы всего мира, подошел к ним бочком и зашептал на всякий случай:
        - Уважаемые Старый, Мелкий и Средний, прошу извинить нас за неподобающее поведение, за крики и громкие разговоры. Мы не хотели вам мешать и отвлекать от… - Иван запнулся, - от важных дел… раз уж от них весь мир зависит. И не спешите особо, играйте на здоровье. Дайте нам еще немного пожить, а?
        На миг Ивану показалось, что в его голове послышался дружный многоголосый смех, однако наваждение быстро рассеялось.
        - Ванька, не воспринимай всерьез. Игнат очень уважительно про эту троицу рассказывает, но и по науке пытается все объяснить. По крайней мере, самому себе. «Черный Тюльпан» виден только из этого окна. Даже не так, правильнее - виден только в этом окне. Все, что мы наблюдали, происходило в окне, а не за ним - снаружи ведь ничего не поменялось. Но стекло здесь необычное - зеркальное, единственное на весь дом. Скорее всего, в нем и заключен секрет видений.
        - А братьев наружный зеркальный слой, каким образом объясняет?
        - Не грузись и меня не грузи. Я обещал интересное место показать? Показал. Теперь отдохни пару часиков, ляг на диван и поспи.
        - А ты?
        - Я с кодами доступа буду разбираться, да и по будущему месту захоронения Москвича покуда что никаких знаков не заметил. Брехня, судя по всему. Но покараулю еще с полчасика для очистки совести. Отдыхай.
        - Отдыхай, поспи, - передразнил юноша. - Уснешь тут, пожалуй, после всего увиденного! В окне Апокалипсис, рядом привидения в карты играют…
        - Вы, дозорные, редкие мастера спать везде и всюду, даже стоя и на ходу, - не остался в долгу Живчик.
        Голова у Вани болела безостановочно, виски ныли. Может, и правда попытаться забыться хоть ненадолго? Мальгин извлек из походной аптечки болеутоляющее, запил несколькими каплями стремительно заканчивающейся воды. Ее хватит от силы дня на два, что потом? «А потом - суп с котом»… Это деда присказка. Неважно. Два дня - целая вечность, еще надо прожить.
        Таблетка действовала. Веки сами собой смежились, а торопливые, суетные мысли сменялись спокойствием и некой тихой радостью - он покидал мир боли. Пока ненадолго, но к долгому путешествию готов и не был. Когда-нибудь потом…
        Ему приснился Отшельник - совсем не такой, каким запомнился с последней и единственной встречи. Умиротворенный и улыбчивый, светлый… Он что-то говорил, однако слов было не разобрать - и в памяти остался только взмах руки на прощание. Отшельник уходил. Налегке, не оборачиваясь и ни о чем не жалея, ведь он к своему долгому путешествию был готов всегда и давно ждал его.
        Затем пришла Аня Петровская или Хозяйка, он так и не научился их различать. Гладила его по голове, неслышно шептала что-то в ухо, и страшная боль исчезала, растворялась в ее неизбывной муке. Иван впитывал взамен бесконечную грусть, что навсегда поселилась в потерянной душе. Им было так хорошо вдвоем…
        Перед тем как открыть глаза, юноша услышал голоса Братьев. Те громко смеялись, переругиваясь, обвиняя друг друга в шулерстве. Звенели пивные бокалы, с сочным хрустом тасовалась колода, шелестели ложащиеся на стол карты.
        - Ничего не бойся.
        - Будь смелым.
        - Удачи тебе, солдат!
        Ваня Мальгин благодарно кивнул: «И вам удачи, братья!», и проснулся.
        Живчика у окна не было, как не было его и в самой комнате. Тревожно застучало сердце - что случилось? Вместо ответа стук входной двери и подслеповатый лучик теряющего заряд фонарика, шарящий по стене.
        - Костик?!
        - Я это, я. Не кричи, а то опять извиняться придется.
        - Ты чего?
        Вслед за лучом появился и сам Живчик, весь перепачканный землей, а в руках вместо привычного автомата - маленькая саперная лопатка.
        - Я… - Костик тяжело, прерывисто дышал, - знак увидел… тебя будить не стал… здесь сны снятся вещие… сам… похоронил…
        - Ну, ты даешь! Как в одиночку-то не испугался?
        - «Не надо бояться, творя добрые дела»… Кто-то древний сказал. - Федотов с размаху плюхнулся на мягкий, гостеприимный диван. - Уф, устал, как волколак! Это не лопата, а детский совочек. - Он презрительно качнул головой в сторону «саперки» и спросил, чуть переведя дух:
        - Видел что-нибудь? Ну, сны какие-нибудь особенные?
        - Не знаю… Думаю, братья на нас не в обиде…
        - Ну и славно… А я тут таблицу целеуказаний нашел с координатами Бункера и коды запуска… Так что можем выдвигаться.

* * *
        Усталость и злость. Маркус ждал, с каждым часом раздражаясь все сильнее и сильнее. Но его враги не спешили. Он прорвался через ад, пытаясь опередить, успеть, не опоздать… А они и не думали спешить… С каким наслаждением он отплатит им за каждую секунду бесплодного ожидания. Твари!
        Вертолет потерпел крушение всего лишь в километре от ОДО, но что это был за километр… Местность кишела всевозможными мутантами, большинство из которых ему видеть никогда не приходилось, - летающие, ползающие, прыгающие, бегающие. И всех объединяло лишь одно - жуткая, непередаваемая злоба, безграничная агрессия!
        Как он смог прорваться, пробиться, пройти… тело ныло от бесчисленных ран - рваных, колотых, резаных. Последние несколько часов сознание в слабеющем теле удавалось поддерживать только лошадиными дозами обезболивающего. Левая рука висела плетью и уже даже не болела, словно чужая, ноги почти не слушались, лишь правая, ушибленная в вертолете, слабо ныла. Зато бока, грудная клетка, спина и шея представляли собой кровоточащий клубок обнаженных нервов, где каждая клеточка вопила от нестерпимой муки. Закрыть бы невидящие глаза, дать телу немного покоя, расслабить несчастные, измученные мышцы… Но нельзя, как нельзя больше вкалывать транквилизаторы - каждый последующий укол может убить. «Твари, ну где же вы?!»
        Зато пункт назначения с невнятным наименованием ОДО не разочаровал. Ради того, чтобы увидеть сошедшее с картины легендарное здание, стоило приложить значительные усилия. Правда, на полотне, что висело в Зале собраний Бункера уже добрых полтора десятка лет, абстрактное ОДО пафосно называлось Храмом Возмездия. «Вольф перед входом в Храм Возмездия» - так гласила подпись к эпической картине. «Генрих Вольф и Храм Судьбы» - непонятно перековеркивали старожилы. Как бы то ни было, ОДО или Храм, здание завораживало, притягивая взгляд: четкие прямые линии, устремленные в небо, рубленые грани стен, изящные колонны, подпирающий массивный портик над входом, остроконечный шпиль на величественной башне, украшенный алой звездой. Огромное количество деталей, выполненных с большим вниманием и любовью - геральдические символы ушедшей эпохи, скульптуры в человеческий рост, декоративные узоры арок, балконов и резных карнизов… Маркус, забыв обо всем, несколько минут бродил по площади перед зданием, впитывая, запоминая мельчайшие черточки рукотворного шедевра. «Какая красота!» - шептал он себе и поражался тому скрытому
чувству, что столько лет дремало где-то глубоко внутри. Что это было? Он бы не смог ответить определенно - хотелось отдать все на свете, лишь бы приложить руку к подобному произведению, создать что-то свое, настоящее, поражающее воображение. Вот только отдавать нечего, Апокалипсис забрал все, предложив взамен лишь одиночество и право на месть. «Сначала придется убить всех врагов, стереть всю гниль с лица очищающейся Земли. Лишь потом можно созидать… не на руинах - на идеально ровном, лишенном изъянов месте. - Маркус крепче ухватился за автомат. Сознание мутилось, и он из последних сил цеплялся за ускользающую явь. - Надо перебороть слабость, пересилить боль. Они придут. Они придут…»
        Когда послышались голоса и гулкое эхо шагов, потерявший всякую надежду Тевтон не поверил своим ушам, приняв долгожданные звуки за причудливую игру измученного сознания.
        Две человеческие фигуры, закованные в доспехи радкостюмов, неспешно миновали его неприметную нишу в стене и замерли у балюстрады площадки, круто обрывавшейся над трехметровым провалом. Они искали лестницу или иную возможность спуститься вниз, эти двое, идущие стародавней дорогой Вольфа. Той, что, словами давно спившегося поэта из Бункера, ведет к «пульту управления ядерным огнем из преисподнии ракетных шахт»… Вот только цель ныне выбрана иная - его, Маркуса, родной дом… «Не получится, ребятки, не получится».
        Наступило время укорачивать чьи-то жизни. Дар, позаимствованный людьми у Богов. Автомат задергался в руках - не сильно и не долго, лишь для того, чтобы выпустить на волю три пули с одним адресатом. Человек в черном костюме, в чью спину ударила короткая очередь, неловко, почти комично раскинул руки, словно птенец, так и не научившийся владеть крыльями, и, перелетев через низкие перила балюстрады, безмолвно рухнул вниз. А может, он и кричал перед смертью - говорят, нельзя не закричать, узрев ее уродливый лик, - но Маркус не слышал даже собственных выстрелов: обезболивающие затуманили мозг, лишили слуха и теперь покушались на зрение. Плевать! Сил на последний, самый важный выстрел хватит. Должно хватить.
        - Я шел за тобой с самого Бункера. - Тевтон не смог разобрать своих слов, и тогда он заорал, борясь с глухотой: - Я убил твою сучку, но ты в ответ разворотил мне половину лица!
        Резко сдернутая железная маска Маркуса, неразлучная спутница его последних дней, упала под ноги молчаливому врагу.
        - Ты видишь? - бубнил Тевтон, силясь не соскользнуть в трясину дурмана. - Я теперь всегда улыбаюсь, даже когда нужно плакать. Тебе нравится моя улыбка? Она не слишком эстетична и немного скошена в сторону, но это ведь только добавляет шарма, правда? Краснов называет меня Гуимпленом и Джокером… Не знаю, кто это, зато и ты не знаешь Краснова, ведь так? А зря, ведь он очень большой и важный человек, прилетевший к нам из далекой Сибири на небесных птицах. Увы, я угробил обеих птичек, - блондин театрально, с деланным сожалением развел руками. - Но вскоре они полетят сюда десятками, пойдут караваны из сотен машин и тысяч людей, таких же важных, как Краснов, и даже важнее. Нужно лишь очистить город от такой скверны, как ты. Отсюда начнется собирание земель русских, из самого сердца Урала. Правительство - единое, мудрое, нерушимое, выбрало наш город. Екатеринбург станет столицей новой страны, возрожденной из пепла. Но тебе, пособник раскола и преступник, противопоставивший себя Родине, ничего уже не увидеть! Впрочем, я казню тебя за другое - плевать на политику, амбиции и власть - а вот за выстрел, что
разнес мне лицо в клочья, я задолжал тебе один патрон. С набежавшими процентами - целую обойму. Можешь зажмуриться, ведь каждая пуля ляжет ровно в десяточку, я различаю мишень на твоей поганой роже…
        Маркус врал. Он уже ничего не видел. Его ослепленный ненавистью, оглушенный обезболивающими разум витал где-то среди призраков, выцеливая несуществующих противников, метя в пустоту. Когда дрожащий палец вдавил курок, автомат выплюнул две пули, поразившие темноту, и замолчал. Лишь тихо и напрасно стучал боек, не находя больше патронов. Однако Тевтон не замечал, что обойма давно пуста, и продолжал стрелять, посылая один воображаемый патрон за другим в пространство. Иван осторожно - подошел к безумному стрелку, нагнулся к его уху и прошептал:
        - Там, в подземелье, я решил, что впервые в жизни убил человека. Не жалел ни секунды, ведь не просто убивал, мстил за свою невесту. Однако тогда я поклялся больше не стрелять в людей… не множить грехи. И даже если ты выжил, слову своему я не изменю.
        Длинный десантный нож Мальгина вошел Маркусу прямо под грудину.
        - Это за Свету!
        Блондин застонал. Удивленно, растерянно. Второй удар распорол живот.
        - Это за Живчика!
        Последним ударом Иван вогнал нож между ребер Маркуса и пробил ему сердце.
        - Это за Ботанику!
        Тевтон выпустил из рук бесполезный автомат и покачнулся. Потом рухнул на колени и закричал. Перед его стекленеющим, невидящим взором прощально мелькнула ящерка в золотой короне и исчезла, растаяв вместе с туманом, застлавшим взор воителю Бункера.
        Тяжело умирать, ощущая дыхание врага, видя его перед собой - неуязвимого… живого… торжествующего. Крик оборвался. Месть вступила в свои права и собирала первый урожай. Однако основная жатва ждала впереди.

* * *
        Над телом блондина с изуродованным лицом склонился высокий человек в темной мантии. Он хотел проверить пульс, но, заметив торчащий из груди нож, немедленно поднялся и отошел в сторону.
        Мастер Вит не любил смерти. «Этому уже не помочь, - без особого сожаления констатировал глава Ордена Зеркала. - Да и стоило ли? Подобающий финал для несущего тьму».
        Но где-то рядом еще теплилась жизнь, удерживалась из последних сил на той грани, что отделяет бытие от небытия. Виту не понадобилось ни времени, ни лишних усилий, чтобы обнаружить лежащего под балюстрадой человека, затянутого в очень знакомый черный радкостюм. В первое мгновение мастер поразился было неожиданной и совершенно невозможной встрече, но своевременно спохватился, осознав ошибку. Всего лишь тот костюм… владелец ныне иной. Бронированный «защитник» спас сегодня еще одну добрую душу, значит, Игнат был бы доволен.
        Вит жестом подозвал двоих своих людей и молча указал на лежащего. Те без лишних слов бросились к раненому. Спустили вниз носилки, привязали к ним беспомощного, потерявшего сознание сталкера и без труда подняли наверх. Короткий осмотр удовлетворил мастера: «Жить будет».
        - Не теряйте времени. Возвращайтесь с ним к Поясу.
        Отправив своих людей, Вит легко опустился на пол у самого края балюстрады и беззаботно свесил ноги над трехметровым провалом. Откинув с головы капюшон, он привычным движением руки извлек из недр мантии любимую трубку, не спеша, раскурил ее и с наслаждением втянул в легкие ароматный дым. Вот и все. Где-то в глубине, прямо под его ногами, в эти минуты творилась история, а он лишь созерцал ее бесконечный ход. Со стороны - как и всегда.
        Медитировать можно по-разному. Кому-то, чтобы начать чувствовать движение воздуха, дыхание тишины или смех пустоты, требовалась молитва, наркотики, погружение в транс… Ему, старому Виту, неизменно помогала трубка. Вселенная превращалась в единую туго натянутую струну без начала и конца - только честное, мощное, понятное напряжение и дрожь. Любое событие, действие, даже мысль вызывали колебание, доступное восприятию открывшего миру свой разум. Полнейшая беззащитность, поручение себя чужой воле и силе, а взамен всезнание… или хотя бы легкий намек на него… Впрочем, человеческому разуму достаточно и этого.
        Через миг испуганный и измученный юноша заглянет в Зеркало. Великая честь и страшное проклятье. Готов ли он? Выдержит ли? Что увидит с той стороны хрустального стекла? Вит чувствовал его боль - не только физическую, хотя даже ее, дарованной неизлечимой лучевой болезнью, хватило бы любому взрослому. А мальчик держался, даже не думая о невидимых, но до жути реальных крючьях, что раздирают, рвут на части его тело. В руках Ивана Мальгина, достойного наследника великого деда, застыл Карающий меч, на острие которого ждут, сами того не ведая, сотни или даже тысячи жизней - грешных и чистых, виновных и безвинных. Но меч слишком велик и могуч и карает всех, без разбора. Равнодушное, безжалостное орудие, послушное любым рукам, в которых достаточно силы. Он слишком долго ждал, целых шестнадцать лет, и теперь рвался в бой. Убивать, убивать, убивать! Металл, раз причастившийся от человеческой крови, уже никогда не забудет ее вкус…
        Координаты цели указаны. Коды доступа введены и приняты древней системой, остается лишь вдавить бледно-серую кнопку, по чьей-то странной прихоти прозванной «красной». Юноша застыл, явственно ощущая грань, что разделяет смиренно ожидающий своей участи город на новое до и новое после, на Прошлое и иное Будущее. Мальгину тяжело - слишком невыносимо бремя выбора, слишком велико одолженное ненадолго могущество, за которое последует чудовищная расплата.
        Вит выдохнул густой дым и мельком взглянул на циферблат старинных наручных часов - символа времени, пусть заключенного в золотую клетку, но так и не прирученного. Оно таяло, уходило в никуда, забирая с собой те жалкие дни и минуты, что когда-то отмеряло Виту. Ему не протянуть долго вне Пояса, только там он избегает вынесенного много лет назад злобной Судьбой жестокого приговора - мучительной смерти от лучевой болезни. Только Пояс дарует обреченным приют и укрывает от неизбежности.
        Ничего, он успеет вернуться. Слишком важный момент, чтобы гнать его и торопить. Десятки нечеловеческих глаз - алчных и грустных, сумасшедших и исполненных печалью, хищных и смиренных - уставились на Ивана Мальгина, примеряющего мантию Кровавого Судьи. Он еще может отказаться, убрать руку с кнопки и уйти, избрав иной путь, путь непротивления, и утратить призрачное отражение в Зеркале для Героя… поздно! Воздух взорвался криками - отчаянными и торжествующими, разочарованными и ликующими, - но лишь один из них принадлежал человеку, и не было в его голосе ни победы, ни облегчения, лишь невыносимая боль, что прорвала все преграды. Вот и все…
        Вит молниеносно вскочил на ноги, с поразительной для своего возраста легкостью преодолел в стремительном прыжке ограждение балюстрады и, уже очутившись внизу, резво бросился к пункту управления ракетным комплексом, где лежал без сознания избравший свою судьбу Иван Мальгин. Мастер Вит знал, что в одиночку, на собственных руках, вынесет несчастного юношу из навсегда проклятого здания и донесет до Пояса Щорса. Он сделает это, иначе и быть не может.
        «Вот и все, - повторил про себя глава Ордена Зеркала. - Смена поколений завершена. Прежние герои ушли, достойно завершив свое служение Городу и почив с миром. Их место займут новые, а значит, борьба не закончится. Они молоды, наивны, многое еще укрыто от них, но других героев у Города нет, он сам выбрал хранителей, сам вложил в их руки оружие. Справятся ли? Найдут ли верный путь? Это неведомо никому, кроме молчаливого Времени».
        - Кто… - Ваня открыл незрячие глаза и, слепо, непонимающе глядя на несущего его на руках, словно ребенка, Мастера Вита, прошептал: - Кто… с той стороны игральной доски?
        Прежде чем Мастер ответил, юноша вновь погрузился в беспамятство - его голова безвольно опустилась на грудь, а взор затуманился и потух.
        - Никого нет и никогда не было. Человек - единственный хозяин собственной судьбы…
        Эпилог
        Иван - осунувшийся, лихорадочно бледный, ужасно ослабший - тонкая кожа натянулась на худом лице, плотно облегая череп, а глаза потемнели и впали, - больше не умирал.
        Пояс защищал пораженных радиацией людей, однако болезнь побороть не мог. Боль подтачивала юношу изнутри, иссушала, калечила…
        Сейчас, стоя у невидимой черты, за которой начинался другой мир, обыденно именуемый микрорайоном Ботаническим, Мальгин отчаянно завидовал своему другу - тот был свободен и через несколько минут отправится в путь, ведущий домой!
        Раны Живчика и в самом деле оказались не смертельными - пули, предательски выпущенные блондином в спину, приняли на себя бронепластины защитного костюма, а с ушибами и сотрясением мозга, полученными при падении с трехметровой высоты, поработали служители Ордена. Костика еще мучили головные боли, а тело его до сих пор представляло сплошную гематому, однако задерживаться в странном месте под названием Пояс Щорса он больше не мог. Его ждала родная станция.
        Чем встретит своего сына Ботаническая? Неизвестно, да и неважно - страха перед неизвестностью Живчик больше не испытывал. Он справится, что бы ни преградило дорогу в самое заветное подземелье. Впереди ждет борьба, новые испытания, лишения и слезы, но теперь сил хватит - он больше не одинок, сам Город поведет его на последнюю войну. А вот Ваня навсегда останется привязанным к Поясу. Приют, дающий жизнь и надежду, или тюрьма до скончания века? Иногда это одно и то же…
        - Удачи, Костик! Надеюсь, когда-нибудь свидимся…
        Капельки слез стекали по щекам Живчика - он не скрывал их и не думал стыдиться, а может, попросту не замечал.
        - Увидимся, Ванька, обязательно… Я вернусь с победой…
        Он крепко обнял бывшего дозорного, резко развернулся и торопливо зашагал прочь. Не оглядываясь и не останавливаясь. Все.
        - Не все. - Иван не услышал подошедшего Мастера Вита. - Ваши пути разошлись, но линия твоей судьбы на этом не оборвалась. Ты должен победить болезнь. Сам. Пояс поможет с радиацией, но душу не исцелит. Городу и людям нужна помощь. Ты слышал о Корнете? Покровитель детей подземного мира, он положил свою жизнь, защищая их. Теперь некому оберегать слабых. Взрослые каждый день гибнут в бессмысленной войне с Царем Грез, и они обречены, им уже не помочь: слишком уж верны идее борьбы до последней капли крови. Но дети… мы обязаны их сберечь, вывести с приговоренной к истреблению Уральской.
        - Вит, ты ведь не человек? Был когда-то, но Пояс изменил тебя и всех служителей Ордена. За спасение от лучевой болезни пришлось заплатить отказом от человеческой души, правда? Так зачем ты печешься о людях? Что тебе в них? Если хочешь, чтобы я привел детей сюда… не знаю, что лучше, смерть или мутация… Я ведь даже для себя не решил этот вопрос, так какое право имею обрекать малышей на…
        - Война не щадит и нас. Ордену нужны последователи, нужна свежая кровь. Для меня это огромный соблазн и серьезное испытание, поверь. Поэтому Орден не пойдет на Уральскую и не станет вмешиваться в людские дела. Ты должен спасти следующее поколение, свое будущее. Ни мы, ни Хозяйка, ни Уроборос, ни даже Город не сделаем этого за вас - не сможем.
        - Я услышал тебя, Мастер Вит. Спасибо за… все. - Иван покачнулся от слабости, но Мастер удержал его, подставив руку и плечо.
        - Пойдем, юный Мальгин, тебе необходимо отдохнуть.
        - Скажи, Вит, если я уведу детей с собой, неважно, куда, только не на Щорсу, - я умру, да?
        - Скорее всего. Вне пределов Пояса тебе не продержаться больше нескольких часов, максимум дней. Лучевая добьет… и добьет быстро.
        - Жалко… значит, ни Живчика, ни Боты больше не увидеть… Я бы мог попробовать провести ребят к Ботанической через владения Ордена, но ты не выдержишь…
        Вит неопределенно пожал плечами, но потом все же согласно кивнул:
        - Не стоит испытывать мою силу воли.
        - Жалко, - повторил Ваня. - «Умирать не страшно, страшно не жить». Так мой дед говорил.
        - Я знаю…
        - Пойдем, мастер Вит. Твоим врачевателям предстоит хорошенько поработать над новоявленным Корнетом, - мальчишка печально улыбнулся, - а то, боюсь, он развалится по швам прямо сейчас. Малохольные нынче пошли герои…
        Послесловие автора
        Родился я в СССР, в городе Свердловске, ближе к концу двадцатого века. Ныне проживаю в Российской Федерации, в городе Екатеринбурге, ближе к началу двадцать первого века.
        Дата рождения 7.7.77. Точное время моего прибытия на Землю также несложно вычислить. 7 часов 77 минут!
        Два высших образования, два брака, две дочки, одной из которых сейчас два года, два глаза, два уха и прочие парности, окружающие мою жизнь. Несмотря на обилие приведенных цифр, точные науки я недолюбливаю - зато литературу обожаю без всякой меры. Любовь к книгам родители привили мне с детства, за что я теперь им очень благодарен.
        Самым важным и родным жанром для меня стала фантастика - сначала произведения Жюля Верна, затем советских писателей, потом американских классиков. Сейчас цикл литературных пристрастий, завершив полный оборот, вновь вернул меня к родным авторам. Перумов, Лукьяненко, Пелевин, Дяченко, Глуховский…
        До «Метро 2033» жанр антиутопии ничего, кроме равнодушия, не вызывал - серость, безнадега, грязь и прочие сомнительные радости, которые многих из нас окружают в обыденной жизни. Любимая фантастика приучила относиться к будущему, как к желанной сказке, как к вожделенной мечте. А Постапокалипсис перевернул все с ног на голову, грозя нам грядущим, пугая приближающимся завтра. Одним словом, классика соответствующего жанра (Безумный Макс, Водный мир, Фоллаут и т. д.) до сердца моего не достучалась.
        Так появился роман «Метро 201Х: Свердловский цикл», который, в свою очередь, привел меня на портал. Хотелось поделиться с читателями серии своим произведением, своим видением будущего, своими мыслями… И, к моей глубочайшей радости, виртуальную книгу заметили и оценили. Для автора, всю жизнь писавшего рассказы для узкого круга знакомых, получить столько благожелательных отзывов от совершенно незнакомых людей было настоящим потрясением. Позже многие из этих незнакомцев стали настоящими друзьями… А еще оказалось, что на одном портале собрано огромное количество талантливых и незаурядных личностей. Благодаря Майку Зиновкину, потрясающему сетевому поэту, я полюбил поэзию, благодаря Саше Куликову, большому мастеру простого карандаша, стал интересоваться графикой, а сколько незабываемых часов проведено за чтением романов и рассказов, написанных увлеченными и, без сомнения, одаренными авторами портала! Следующим потрясением стало то, что настоящие писатели, которых лично я всегда причислял к числу небожителей, активно участвуют в жизни сайта и помогают начинающим авторам. Критикуют, советуют, хвалят,
переживают… В такой компании единомышленников портал стал по-настоящему уютным местом, куда хочется возвращаться каждый день.
        «Свердловский цикл» заметили не только читатели. Мне предложили на основе «Цикла» написать новое произведение для серии «Вселенная Метро 2033». Вот это уже было не потрясением, а самым настоящим шоком, ведь я никогда не метил в «печатные» авторы и даже мыслей не допускал, что когда-нибудь смогу стать писателем… Однако путь от мечты, в которой трудно признаться даже самому себе, до ее воплощения пройден, и в руках вы держите мою дебютную книгу.
        На обложке написано только мое имя, это не совсем справедливо. Вдохновение и все творческие силы я черпал на сайте - Майк Зиновкин написал все стихи для книги, Андрей «Мефус» Якушин консультировал с техническими вопросами, Ник Львовский - самый первый читатель и критик - подставил мне плечо в самую тяжелую минуту, когда я надорвался на сложном персонаже, буквально высосавшем из меня всю энергию. Ник, очень талантливый и интересный автор, оказал ценнейшую помощь в работе над последующими эпизодами, взвалив часть работы на себя и давая мне возможность прийти в себя. Элона Демидова - еще один видный автор портала, а по совместительству психолог - поддерживала на протяжении всех шести месяцев, что создавался роман, заряжала позитивом, давала мудрые советы. Писатели серии «Метро 2033» Андрей Дьяков и Сергей Кузнецов, поверив в меня, вселили уверенность, что с поставленной задачей я справлюсь.
        Но справился ли я - решать вам.
        Андрей Гребенщиков
        notes
        Примечания
        1
        Здесь и далее - стихи Майка Зиновкина.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к