Не по чину Евгений Сергеевич Красницкий
        Елена Кузнецова
        Ирина Град
        Сотник #2
        Хотим мы того или не хотим, но такая беспощадная и зачастую грязная вещь, как политика, в той или иной степени касается каждого из нас. Политики же или, выражаясь иначе, управленцы высшего звена местного, регионального или общегосударственного уровня - такие же живые люди, как и все остальные, и ничто человеческое им не чуждо. Вот с этими-то людьми и предстоит столкнуться Мишке Лисовину в статусе уже не просто отрока, а сотника.
        Черновой текст без последней главы.
        Евгений Красницкий, Елена Кузнецова, Ирина Град
        Сотник. Не по чину
        Часть 1
        Глава 1
        СЕНТЯБРЬ 1125 ГОДА. БАССЕЙН РЕКИ НЕМАН.
        - Да пойми ты: нет у них резона заложников убивать! Нет, и все тут. Заложники - их единственная надежда хоть что-то у нас выторговать. Ну как тебе объяснить-то? Молодость свою вспомни, неужто ни разу не приходилось за пленных выкуп получать? Ведь приходилось же? Ну, так представь себя на их месте: пришли спасать пленных оружные и доспешные, а у тебя сил не хватает, чтобы отбиться, и возможности уйти нету. И что? Начнешь пленных резать? Да? А потом тебя самого… и уйдешь на тот свет с невинной кровью на совести. Это тебе как? Сильно завлекательно?
        Уже битый час Мишка пытался убедить Егора в своей правоте и чувствовал, что упирается в какую-то резиновую стену. Егор вроде бы и не отвергал мишкиного предложения, но и не соглашался с ним, находя все новые и новые возражения, не то чтобы по делу, а разные вариации тезиса «что-то сомневаюсь я…» Мишка еще понял бы, если б Егор рассматривал самые разные варианты развития событий или цеплялся к мелочам, пытаясь найти слабые места предлагаемого плана и предусмотреть всякие неожиданности. Так ведь нет! Повторялась история с дезинформацией полочан, осаждавших Пинск: десятник Старшей дружины Погорынского воеводы, похоже, просто не находил аналогов в собственном жизненном опыте, и все Мишкины аргументы уходили, как вода в песок.
        Шли уже третьи сутки с того времени, как Трофим Веселуха вывел десяток разведчиков к тому месту, где похитители держали семью князя Городненского. Место какое-то непонятное - не хутор, не малая весь, а отдельно стоящий невдалеке от берега реки дом. Да и дом-то… Мишке при взгляде на него вспоминались описания «длинных домов» скандинавов или построек древних славян, в которых жили одновременно все семьи одного рода. Здание было очень большим по площади и очень старым, на треть, если не больше, погруженное в землю, с крышей настолько заросшей мхом, что даже непонятно, чем она покрыта. Когда-то вокруг дома имелась ограда - не тын, а что-то другое; по гнилым пеньками, оставшихся от врытых в землю столбов, невозможно понять, что именно.
        И еще одна странность: полянка, на которой стоял дом, не заросла ни кустами, ни деревьями, только травой, хотя вода в половодье сюда явно не доставала, а вот в низинке между домом и берегом царствовал ивняк.
        На самом берегу, частью из воды, частью из песка торчали остатки свай - видимо, когда-то здесь был устроен причал. Сама речка, как говорится, доброго слова не стоила - уже Пивени, но как раз в этом месте разливалась широким плесом, густо заросшим камышом, из-за которого от другого берега, где и проходило главное русло, дом невозможно разглядеть с воды.
        Получалось, что место под здание не расчищалось от леса, но тем не менее выбранная для строительства полянка не зарастала уже очень долгое время. В общем, впечатление у Мишки сложилось какое-то странно-тревожное. Будь это в другом веке, можно было бы идентифицировать это место, как брошенную по каким-то причинам базу контрабандистов, но сейчас, когда никаких внятных границ между княжествами не существовало… непонятно, одним словом.
        Вообще он многое не мог понять, начиная с самого захвата княжеской семьи. Так подгадать, чтобы провести захват почти одновременно с началом грозы, невозможно. Хорошо Егору - объявил это колдовством, и вроде как все стало ясно. Мишку это объяснение не удовлетворяло совершенно. Какие бы чудеса не демонстрировали ему Нинея, Аристарх, Настена, все это было лишь изощренное воздействие на психику аудитории или отдельного «пациента», а «повелевать стихиями»… глупость, одним словом.
        В ту же калитку и прорыв похитителей под завесой дождя мимо Городно вверх по течению Немана. Польза, конечно, от этого получилась немалая - городненцы кинулись искать похищенных вниз по течению и упустили время, но как можно было заранее предусмотреть эту самую «завесу дождя»? Да никак! Значит, экспромт? И это в такой серьезной военно-политической операции? Бред!
        Дальше - больше. Почему похитители сидят на малом притоке Немана, не так уж и далеко от Городно, рискуя тем, что их обнаружат? Проще же уйти в полоцкие земли. Откуда у них взялась боевая ладья? Тоже проскочила под завесой дождя? Этот вот непонятный брошенный дом… Место явно укромное, похитители знали о нем заранее? Сюда и стремились? Тогда уход вверх по течению не экспромт, но как можно предугадать с точностью до минут грозу и ливень? Вопросы, вопросы… а ответов нет. Вплоть до того, что совершенно непонятно, в чьих руках сейчас находится семейство князя Городненского - ляхов, полочан или еще кого-то? Если похитители ляхи, то с чего они поперлись вверх по Неману? Если полочане, то почему сидят здесь, а не уходят на земли Полоцкого княжества? До границы-то рукой подать.
        Все эти странности ни в коем случае нельзя было интерпретировать, как набор неких случайностей. Имелся в них какой-то смысл, некое обстоятельство, позволяющее объяснить все неувязки разом, но Мишке никак не удавалось даже приблизительно этот смысл уловить. Это тоже вызывало тревогу, причем, нешуточную, поскольку при попытке освобождения княжеского семейства дело придется иметь отнюдь не дилетантами. В этом Мишку быстро и безоговорочно убедили Яков и Веселуха.
        Аргументация у разведчиков, что называется, убойная. Дом на первый взгляд выглядел совершенно необитаемым, днем никакого движения или шума. Трава вокруг дома казалась нетронутой, хотя Яков и утверждал, что ходят, но так, чтобы не натоптать; ни на полянке, ни в лесу ни малейших следов отходов, которые неизбежно накапливаются в том месте, где в течение какого-то времени проживает группа людей - значит, все тщательно собирают и куда-то уносят. Огонь, для тепла или приготовления пищи, в доме разводят только по ночам - вот по запаху дыма Веселуха на это место и вышел.
        Дозоры стоят выше и ниже по течению, причем довольно далеко от дома. Яков еще засек дозорного на противоположном берегу реки. Веселуха его не видел, но с мишкиным урядником спорить не стал. Зато возле самого дома никого! Правда, Тимофей утверждал, что в лесу и на этом берегу стерегут - слышал ночью, как проходила смена, но найти место он так и не смог. То ли расположение секрета менялось, то ли дозорные сидели на деревьях, и в таком случае легче самому попасться, чем их обнаружить.
        Отбитые у городненцев малую ладью и прогулочную ладью княгини Агафьи спрятали ниже по течению, причем ладью княгини вытащили на берег, а малой, видимо, пользовались для смены караула и других надобностей. Вот большую боевую ладью, о которой рассказывал Ерофей Скука, обнаружить так и не удалось, что тоже наводило на очень нехорошие мысли.
        Получалось, что похитители княжеского семейства держали ладью княгини в качестве приманки, да и то неявной - еще найти надо, большую ладью с экипажем в роли резерва и основной ударной силы, а «добычу» спрятали так, что, даже обнаружив самих похитителей, главную свою задачу спасательная экспедиция все равно не решала. Полочане же могли либо победить спасателей в открытом бою, либо заманить в засаду, как один раз уже и получилось с городненцами; могли и уйти, если противник оказался им не по силам, но уйти, разумеется, так, чтобы за ними гонялись вовсе не там, где находилось княжье семейство.
        Веселуха же сумел обнаружить место содержания княгини с детьми лишь потому, что умел вести поиск в ночном лесу - умение, прямо сказать, редкое, да и то сначала довел себя до состояния «либо добиться своего, либо умереть».
        Одним словом, дело придется иметь с нехилыми профессионалами, а значит, все неувязки и непонятки могут в один далеко не прекрасный момент разрешиться единым махом, да так, что костей не соберешь.
        «Вот именно, сэр! Если противник не дурак и не дилетант, а поводов считать его таковым мы не имеем, и если его поведение непонятно, то самым разумным способом действий необходимо признать: «прикинься ветошью и не отсвечивай», или «не ищи приключений на собственную задницу», или «туши свет, сливай воду» и прочее в том же духе. Чего бы эти красочные выражения ни означали, но смысл их един - вляпаться можно по самое не балуйся.
        Ну-с, сэр Майкл, каковы буду версии? Что с того, что вы ни о работе спецназов всяких да спецслужб мало чего знаете? Книжки детективные почитывали, фильмы посматривали… не одно же там вранье было! Да и сотня ваша ну никак на линейную часть не тянет - по нынешним временам сущий спецназ, хотя и не высшего, мягко говоря, сорта. Однако будьте любезны соответствовать, положение, как вы давеча изволили выразиться, обязывает.
        Итак, что мы имеем? А имеем мы, в первую очередь, необходимость отбросить всякую шелуху: мистику с той же стихийной магией, тупость с сидением на месте в то время как надо рвать когти, а так же садизм в отношении малых детей, которые одеты так, чтобы спасаться от жары, а сейчас уже сентябрь перевалил через половину, и по ночам холодно.
        Первое. Никакой мистики с управлением погодой. Подвернулся случай, и серьезные мужики решили им воспользоваться. Два варианта: либо что-то пошло не так, и пришлось действовать экспромтом, либо имело место НАМЕРЕНИЕ сломать первоначальный план, и серьезные профессиональные ребята использовали появившуюся для этого возможность.
        Второе. Сидение на месте, несмотря на риск. Мы с вами, сэр, уже договорились, что командир похитителей не идиот. Значит, им НАДО сидеть. Опять два варианта… ну что тут поделаешь, кругом по два! Либо так и задумано, либо ждут дальнейших указаний… Стоп, стоп, стоять, Зорька, покуда доят! А если пребывание в этом доме - часть резервного плана? Вот так дело обернулось, что пришлось по каким-то причинам уходить вверх по Неману, и на этот случай была подготовлена стоянка в укромном мете… Ага! Это, кстати, объясняет и появление боевой ладьи. Помните, сэр, вы примерно о том же думали, когда анализировали налет на Пинский речной порт? Значит, правильно думали.
        А если похитители реализуют резервный план… все равно, сидеть на месте, а не уходить куда подальше и побезопаснее, странно, если не сказать глупо. Что-то ничего путного в голову не приходит. Разве что послали гонца и ждут указаний? Но такое возможно лишь в том случае, когда и резервный план пошел наперекосяк. Со связью-то ЗДЕСЬ проблемы: пока получишь свежую информацию или ЦУ от начальства, куча времени пройдет. И уйти нельзя - гонец-то сюда же возвращаться должен.
        Можно, конечно, увести основные силы, а в условленном месте оставить несколько человек, но тоже риск: этих нескольких человек могут обнаружить и перебить, а гонец угодит прямо в засаду. Не комильфо, прямо скажем - вражеские связисты во все времена были желанными «языками», потому что много знали и владели свежайшей информацией.
        А кроме того, уходить в другое место с таким табором, как дети, мамки-няньки, которых надо кормить, устраивать в тепле… Здесь-то они дом по ночам протапливают, чтобы дымом себя не выдать, а на новом месте… Опаньки! Дети! То-то вас, сэр, все время что-то цепляло! Дети! Украсть просто княгиню - одно дело. Как сказал кто-то из великих: «Для претендующих на власть риск головой - естественное обстоятельство». А вот украсть княгиню с малыми детьми… если с детьми что-нибудь случится, такого злодейства не простят!
        Было, помнится, у Дмитрия Балашова в цикле «Государи московские» нечто на эту тему. На переговорах конфликтующих князей прозвучала фраза: «ВАШИ дети или ОБЩИЕ дети?» Что-то в этом роде… Балашов, надо полагать, знал, о чем пишет. Видимо, взрослые Рюриковичи могли хлестаться между собой сколько угодно, вплоть до смертоубийства, а дети, несмотря ни на что, считались общими - родовыми.
        В таком случае, за гибель малолетних Рюриковичей на виновника ополчится весь род, позабыв на время внутренние противоречия. Покойный Мономах такого случая не упустил бы - любил и умел князюшка обличителем выступать, а сынок Мстислав не жиже папочки будет. Обязательно воспользуется случаем полоцких князей злодеями-детоубийцами выставить! А вы-то, сэр, выдумывали, как их лишить союзников … Кхе! Да они сами подставились… вернее, исполнители подставили их так, что никаких врагов не нужно!
        Спокойно, сэр Майкл, спокойно… а не выдаете ли вы желаемое за действительное? Да нет, пожалуй. Вполне все так и могло произойти… вполне. Во всяком случае, не учитывать такой опасности похитители не могут.
        Если первоначально целью похитителей была одна Агафья, а исполнители пожадничали или своим умом дошли, что через детей на Всеволода можно надавить сильнее, чем через жену? Тогда тот начальник, который принял похитителей в соответствии с резервным планом, получил на свою голову такой груз ответственности, на который никак не рассчитывал. Тут уж точно без ЦУ от начальства не обойдешься, а само начальство от такого геморроя на стенку полезет.
        Ну хорошо, сэр, допустим, что тут вы угадали, но все равно непонятно, почему задействовали резервный план? Да, случай подвернулся, да, использовали его удачно, да, как заметил Пастер, «случай благоприятствует подготовленным»… Подготовленным! Они ХОТЕЛИ задействовать резервный план!
        Так, так, так… А если те, кто ожидал похитителей ниже по течению Немана, о резервном варианте не знали? Хе-хе, сэр Майкл, извините за вульгаризм, но кого-то тут, похоже, кинули. Все вместе подготовили, организовали, а потом одна группа заговорщиков другой группе показала в форточку известную часть тела. Ну прямо как домой вернулись, а, сэр? Нет, ну не меняется род людской, хоть ты тресни! Что ЗДЕСЬ, что ТАМ… да и в библейские времена, судя по письменным источникам, тоже с кидаловом не стеснялись. Вот тебе, бабушка, и преемственность поколений! Темпора, конечно, мутантур, а нам пофиг - ни хрена не меняемся![1 - Tempora mutantur et nos mutamur in illis (лат.). - времена меняются, и мы меняемся вместе с ними.]
        Интересно, кто кого кинул? Вообще-то, в деле явно участвуют поляки и полочане, но должен же быть кто-то из Городно! Просто так, со стороны, все разузнать и подготовить невозможно. Хотя подозревать кого-то из приближенных князя или княгини вовсе необязательно, достаточно купить или запугать какую-нибудь «Констанцию Бонасье» или «дворецкого Берримора» и получишь все расклады: расписание княгини, количество сопровождающих, систему охраны, маршрут, время… и все прочее, что требуется для похищения.
        Впрочем, сэр, раскрытие заговора или предательства в Городно - не ваша задача, так что в детектива играть не будем, а вот в спецназ… Да не играть - всерьез все. Придется, никуда не денетесь. О, Господи, опять: ди ерсте колонне марширт, ди цвайте… и это - на всю оставшуюся жизнь! Назвался сотником, полезай… куда, собственно? Да куда угодно, в зависимости от ситуации - полезай и все!
        Сначала - время операции. Нападать придется среди бела дня. Поскольку сменой караулов и хозяйственными делами они занимаются по ночам, то днем вполне могут быть сонными или вообще дрыхнуть. Нападение перед рассветом - это для приключенческих романов. Во-первых, часовые, если они профессионалы, а не салаги-срочники, в это время бдительности не теряют. Во-вторых, роса - скользко, трава к обуви липнет и нашуметь можно запросто. В-третьих, все лесные шумы в это время как раз выключены, так что любое шевеление тотчас порождает сакраментальный вопрос: «Кому не спится в ночь глухую?..» Кхе! Вот именно, ему-то и не спится.
        Далее… убрать дозорных в лесу. Легко сказать. Приучили киношники, понимаешь, к тому, что часовой прямо-таки мальчик для битья, подходи и режь. Жизнь - не кино, хороший, правильно несущий службу часовой, да еще по уму поставленный, не такая уж и легкая добыча. Вон люди Трески под Пинском, уж на что мастера зверя скрадывать, а не управились - вскрикнул у них один из дозорных. Если и у нас вскрикнет… Как же это устроить-то? Ладно, подумаем еще, с Егором посоветуемся.
        Потом надо как-то народ выманить на открытое место, под наши выстрелы. Ну, с этим относительно проще, слава богу, это мы в учебной усадьбе отрабатывали. Алексей, помнится, удивлялся, зачем нам освобождению заложников обучаться, но потом согласился, что лишним не будет. Правда, натренированы только опричники, но в доме-то с заложниками много народу сидеть и не должно.
        Теперь прикинем распределение сил. Десяток Якова занимается дозорными в лесу. Опричники занимаются домом и заложниками. Остальные… в готовности к отражению подмоги. Подмога придет, потому что дозорного на противоположном берегу отловить, скорее всего, не удастся… даже и пробовать не стоит. Значит, известит… Откуда могут нагрянуть основные силы с боевой ладьей? Яков и Веселуха уверяют, что ниже по течению их нет… Мало ли, что они уверяют! С какой стороны придет подмога, по суше или по воде, наверняка мы знать не можем. Значит, основную свою ударную силу надо держать здесь, у дома, и, разумеется, скрытно.
        Блин, а кто князя-то с городненцами охранять останется? Эх, сколько ребят под Пинском потеряли! Уходило из Михайлова городка сто десять отроков, а сейчас осталось чуть больше шести десятков. Почти та самая половина! Не отвлекаться, сэр, переживать потом станете, а сейчас о деле думать надо.
        Значит, придется урезать группы… блин, тришкин кафтан. Якову оставляем шестерых… Опричников… нет, их урезать нельзя. Значит, охранять пленных останутся полтора десятка.
        Кого поставить старшим? Опять Роську? Обидится - в пинский порт не взяли, теперь тоже. Поставим Демьяна. Объясним, что князь слишком ценная добыча, кому попало не доверишь… Уговорим, в общем. Хорошо бы еще кого-то из взрослых оставить, чтобы пацаны не лопухнулись, хотя там же Илья будет, его на кривой козе хрен объедешь. Еще Антоху им оставим «для массовости». Тоже обидится, но вот уж на фиг! Нечего ему здесь делать - еще полезет не вовремя начальство грудью защищать».
        Вот этот-то план Мишка и обкатывал с Егором, потихонечку сатанея от того, что десятник вроде бы и не приводил серьезных аргументов «против», но ни в какую не соглашался, постоянно демонстрируя какие-то смутные сомнения. Подмоги он почему-то не опасался, а сомневался в главной фазе операции, озвучивая самые мрачные варианты развития событий. То «перебьют всех заложников», то «затворятся в доме и начнут заложников по кускам выкидывать, пока не отпустим», то «да не знаем мы, что там внутри, дом-то здоровенный», и прочее в том же духе.
        Мишкину мольбу «просто поверить», как это было с фальшивой грамотой для пинчан, Егор тоже отверг:
        - Там, если бы и не получилось, то особого вреда не вышло бы, а здесь, если у тебя сорвется, так даже и думать неохота, что получится.
        - Да уразумей ты, дядька Егор: если это для тебя непонятно и удивительно, то и для них то же самое. Удивить - значит победить!
        - Все равно! - Егор набычился, словно собирался бодаться. - Не можем мы знать наверняка, как они себя поведут. Удивятся или там не удивятся… а вот возьмут и… Тьфу, чтоб тебя! Говорил я это уже, а тебе - что об стенку горох.
        - Ну, хорошо, - Мишка предпринял последнюю попытку уговорить десятника, - а что бы ты сам в таком разе делал?
        - Да не обещал бы того, чего сделать не могу! - перешел десятник на повышенный тон. - Ты со мной переговорить, перед тем, как к князю переться, мог? Совсем уж завеличался? Думаешь, если у тебя все задуманное раньше получалось, так и дальше будет? - Мишке показалось, что Егор сейчас схватит его за грудки и как следует тряхнет. - А хрена не хочешь? Вот от такого величания люди и гибнут! Даже те, кто вроде бы и умные! И не только сами гибнут, а и людей своих губят! За теми, кто недавно десятником стал, пригляд нужен даже больше, чем за новиками, а ты… - Егор, вместо ожидаемой ругательной вставки хватанул ртом воздух, словно задыхался. - Боярич, в сотники заскочил… драть тебя кувыркать, вдоль и поперек, рожном, оглоблей, коромыслом и прялкой бабьей, во все дыры…
        Егора, что называется, понесло, причем, серьезно - в обычной ратнинской ругательной тираде начали проскакивать морские термины, какие-то непонятные Мишке слова, и даже прорезался псковский говор…
        «О, как его накрыло! Похоже, молодость пиратская наружу лезет».
        Постепенно в речи бывшего «джентльмена удачи» начали появляться и осмысленные словосочетания: «что я Корнею скажу?», «детей малых угробишь, недоносок», «что возомнил о себе?»…
        Мишка прямо-таки физически почувствовал, как лезет поднимающееся откуда-то изнутри бешенство, со скрежетом зубовным задавил его в себе (а так хотелось выпустить наружу!) и заорал в ответ:
        - Да пошел ты на хрен! Не хочешь - обойдемся, сиди, пленных охраняй! Зассал, морской волк - грудь в волосах, жопа в ракушках? Так и говори…
        - Что-о-о?! Да я тебя…
        Мишка кувырком назад перешел из сидячего положения в стойку, уходя от протянутой к нему руки Егора.
        - Антоха!
        - Здесь, господин сотник!
        - Опричникам: к бою! Поручикам: всем сюда! Только шевельнись, козлодуй! - последние слова Мишка, угрожающе покачивая кистенем, адресовал начавшему подниматься на ноги Егору. - Не успеешь…
        - Михай… - появившийся неизвестно откуда Арсений осекся, уставившись на направленный ему в грудь самострел Антона.
        Егор легко, словно играючись, ушел в перекат, разрывая дистанцию, но чей-то кнут захлестнул ему руку, дернул, а Роськин ломающий голос предупредил:
        - Не убью, но обезножишь!
        И все! Подступающее бешенство вдруг сменилось холодной решимостью, какой-то пронзительной ясностью и легкостью, как тогда, рядом с Аристархом, у дома Нинеи. Мишка единым взглядом охватил все: Антона, готового нажать на спуск, Арсения с растерянным (вот удивительно!) лицом, Роську, целящегося из самострела в ноги Егору; стоящего рядом с Роськой Дмитрия с кнутом в руке; набегающих опричников, которым Демьян жестом давал команду на окружение… Все, даже солнечные блики на оружии, паутинку на ветке куста, какие-то травинки, прилипшие к сапогу Дмитрия…
        Понял, что отроки уже давно слышали разговор на повышенных тонах и готовы исполнить любой приказ. Ощутил свою правоту - надо действовать именно так, и никак иначе. И услышал голос. Даже и не сразу понял, что говорит сам - не было такого голоса ни у Мишки Лисовина, ни у Михаила Ратникова - кажется и негромко, но слышат все, кажется, и не приказываешь, но не подчиниться невозможно:
        - Я, сотник Лисовин, боярской волей беру все на себя! Будет так, как сказал я! Несогласные - прочь! Противящиеся да умрут!
        Егор попытался выдернуть кнут из руки Дмитрия, Арсений пробормотал что-то про «белены объелся», но отроки шевельнули самострелами… Ох, как они ими шевельнули! Мишке только бровью повести, и не станет ни Егора, ни Арсения. Казалось бы, ну сколько может продолжаться эта немая сцена? Сколько можно вот так стоять в напряжении? Однако Мишка не сомневался: сколько нужно, столько и простоят, а нужно столько, чтобы Егор… нет, не сломался бы - такого, как он, хрен сломаешь - но понял и признал бы: командир может быть только один, но здесь и сейчас командир не он. Уверенность в том, что это получится - полнейшая, прямо-таки железобетонная, но…
        Ратник Савелий Молчун, от которого сутками не слышали ни единого слова, с лицом, которое имело, кажется, только два выражения - мрачное и никакое, во всех обстоятельствах вёл себя так, будто в любой момент мог повернуться и уйти. Выражался он, если все же приходится говорить, предельно коротко и, как правило, либо ругательно, либо просто негативно. Вот этот самый Савелий и вышел из-за спин опричников. Неспешным прогулочным шагом - если бы не разбитые Веселухой губы, то, наверное, еще и посвистывал бы - продефилировал между отроков, пробурчав в сторону направленных на него самострелов что-то вроде «не балуй». Вышел в центр образованного опричниками круга, окинул мизансцену почти равнодушным взглядом, повернулся к Егору и, разведя руками, будто признавая очевидное и неизбежное, констатировал:
        - Лисовин.
        - Ага, вот и я говорю… - подхватил Арсений, и хотя не продолжил фразу, но напряжение как-то разом спало. Егор расслабился и, все еще красный, как свекла, принялся сматывать с руки конец кнута; Дмитрий, не сопротивляясь, ослабил натяжение; Роська убрал пальцы со спуска самострела, опричники, с заметным облегчением, начали переминаться с ноги на ногу…
        «Во дает мужик! Всего одним словом и… вот тебе и молчун. А Арсений-то проговорился: обсуждали они вас, сэр, между собой, и явно не раз обсуждали. Эх, послушать бы те разговоры…»
        Савелий все так же неспешно, даже как-то скучающе, развернулся к Мишке и сделал приглашающий жест ладонью, мол, приказывай, сотник. Мишка, с трудом удержавшись от благодарственного кивка, заговорил приказным тоном - но не тот уже был голос, увы, не тот:
        - Слушай приказ! Охранять пленных остается поручик Демьян…
        Мишка выдавал чеканные фразы приказа, а сам краем уха улавливал доносящиеся из-за спины сдержанный рык Фаддея Чумы: «А чего же они тогда…» и «Д-д-да обожди т-ты…», вымучиваемое Дормидонтом Заикой. Ратники Егора тоже приготовились… вот только к чему?
        Первый пункт мишкиного плана не реализовался. Причем как-то непонятно: разведчики Якова дозорных в лесу не нашли. То ли их и не было, что маловероятно, то ли хорошо спрятались и не решились себя обнаруживать, что неприятно, ибо придется внимательно следить за тылом. Выслушав присланного от Якова отрока, Мишка поколебался, но решил ничего не менять - вряд ли в дозоре так уж много людей.
        - Передай уряднику Якову: выдвинуться с разведчиками к дому, но из леса не выходить. Укрыться и смотреть в оба, чтобы нам в спину не ударили.
        - Слушаюсь, господин сотник!
        Мишка с нарочитой неторопливостью подошел к нервно перебиравшему ногами Зверю, поднялся в седло и недовольным тоном пробурчал:
        - Чего в кучу сбились? Урядники, разделить десятки! Дмитрий, Артемий, куда смотрите?
        Можно было бы и не ворчать, но мальчишек следовало остудить - так и рвались вперед.
        Дождавшись отчетливого разделения опричников на две группы, он удовлетворенно кивнул и скомандовал:
        - Неспешно… Дмитрий, своих придерживай. За мной, вперед!
        На опушке леса их встретил отрок из десятка разведчиков.
        - Ну что там? - нетерпеливо спросил Мишка.
        - Все тихо, господин сотник.
        - Первый десяток, щиты на руку! - поколебался, захотел еще раз повторить все, что говорилось на инструктаже, но сдержался. - Артемий… в доме лучники могут быть, поосторожней там… Командуй, давай.
        - Второй десяток! - Артемий приподнялся на стременах. - Стрелять с седла… Товсь! За мной, галопом… Вперед!
        Скакать от опушки до дома всего ничего. Отроки спешились, прижались к стенам, двое принялись собирать поводья коней, чтобы отвести их в сторону. В доме пока никакого шевеления не обозначилось, хотя не слышать конского топота там не могли.
        - Знак десятнику Егору! - не отрывая глаз от опричников Артемия, скомандовал Мишка.
        Снова конский топот, но теперь уже более внушительный: основные силы мишкиной сотни выдвинулись к опушке леса, готовые отразить нападение с любой стороны. Все, теперь ненайденных дозорных можно не опасаться - с такой силой связываться не станут, предпочтут отсидеться или смыться по-тихому.
        Отроки второго десятка подсадили двоих своих товарищей на крышу. Ничего сложного - край крыши низкий, рукой достать, но вот внутрь провалиться запросто. Ребята действовали точно по инструкции - распластались, словно на тонком льду, и только убедившись, что держатся прочно, принялись прорубать дыры в заросшем мхом покрытии.
        «Вот сейчас шухер в доме поднялся! Копыта вокруг дома стучат, крышу ломают, и не понять ничего - кто, что, откуда? Волоковое окошко низко, стрелять неудобно, да и не в кого, ребята не подставляются. Остается дверь. Ну-ну…»
        - Господин сотник, с того берега знак подали!
        Мишка обернулся. Над противоположным берегом косо уходила в небо стрела, оставляющая за собой дымный хвост.
        «Быстро среагировал. Он что же, огонь заранее развел? Выстрел направлен вверх по течению, значит, основные силы укрыты там, оттуда и надо ждать нападения… Ничего, Егор это тоже видит, сам сообразит, а для нас сейчас главное - дом».
        Артемий подобрался к двери. Собственно, сама дверь то ли сгнила, то ли еще чего-то, вход в дом завесили какой-то шкурой. Вот эта шкура и шевельнулась, и Артемий тут же выстрелил сквозь нее. Попал или не попал, непонятно, но больше выйти никто не пытался.
        Дыры в крыше прорубили, и из обеих тут же вылетело по стреле, но бесполезно - отроки на фоне неба не маячили. Снизу передали горшки с дымовухой.
        «Ну, кузькина химия в дело пошла».
        Горшки полетели в прорубленные отверстия и одновременно в волоковое окошко. С того места, где находился Мишка, не видно, но и в окошко, находящееся с противоположной стороны дома, тоже должна была залететь такая же «дымовая шашка». Из окошка горшок, правда, почти сразу выкинули наружу, но один из отроков тут же выстрелил внутрь дома.
        - Куда? Там же дети! - шепотом выкрикнул Дмитрий.
        - Спокойно, Мить, стреляет, значит, видит, куда. Стоим, ждем. Артюха свое дело знает.
        Выброшенную из дома дымовуху снова закинули внутрь, и один из отроков закрыл окошко своим щитом, подперев его плечом. Отверстия, пробитые в крыше, тоже накрыли щитами.
        «Ну, вот так, значит. Сразу дымовухи они не загасят, так что там у них сейчас темно, смрадно, детишки пищат, бабы верещат… Нет, правильно, что в смесь известь добавлять не стали - совсем уж травить людей не требуется. Вылезете, никуда не денетесь, это вам не больница в Буденновске…»
        Мишка обернулся к отрокам, зафиксировал взглядом каждого. Напряженные позы, руки, вцепившиеся в поводья и оружие… Лиц под бармицами не видно, но наверняка каждый как натянутая струна.
        - А ну, спокойнее! Пальцы расслабить, а то сейчас сок из самострелов выдавите. Спины, шеи, дыхание… Забыли, чему учены? Глядите, ребята все верно делают, вот и нам так же надлежит. Ты! Чего коня зря дергаешь? Ты! Как самострел держишь? Ну-ка, всем негромко, но отчетливо «Отче наш» прочесть!
        Отроки невнятно забубнили под бармицами, и Мишка вновь обернулся к дому. В окно и отверстия в крыше полетела еще одна партия дымовух. Изнутри донесся шум, но вместо ожидаемого плача детей и женских голосов раздались мужские крики. Кто-то невидимый сорвал шкуру, закрывающую дверной проем и оттуда потянуло дымом. День выдался пасмурный и тихий, но в этот момент дохнул легкий ветерок. Дым вдруг всосало в дверь и выдуло из-под застрехи крыши.
        «Ну да, дом-то по-черному топится… Нет, не задохнутся, но вылезать наружу придется… или на полу улягутся? И будут лежать, ждать подмоги? Не хотелось бы ребят внутрь посылать, у входа наверняка ждут… Сейчас все решится - либо один сценарий, либо второй… Есть! Получилось!»
        В дверном проеме показалась женщина… Не одна - позади нее виднелся мужчина; одной рукой он удерживал пленницу поперек туловища, а другой приставил ей к горлу нож.
        - Оружие наземь! - заорал мужчина. - Я сказал: бросай!
        «Голос уверенный, без истерики… тем лучше. Ну, Артюша, не подведи, ты же у нас артист…»
        - Исполнять! - распоряжение Артемия прозвучало вовсе не как команда, а как крик испуганного и растерянного мальчишки.
        Отроки еще попятились, кто-то опустил самострел, кто-то нет.
        - Наземь, сказано! Зарежу княгиню!
        - Бросайте! - с натуральной слезой в голосе возопил Артемий.
        Отроки, наконец, повиновались. В точности так, как это делалось на занятиях в учебной усадьбе: болты остались наложенными на стволы, самострелы легли на землю аккуратно, так, чтобы в любой момент можно их либо подхватить и выстрелить, либо самому упасть и стрелять лежа с последующим перекатом в сторону.
        - Отойти назад. Дальше!.. Еще дальше!
        «Опытный, сволочь, соображает…»
        Террорист (а Мишка про себя назвал похитителей именно террористами) вытолкал пленницу наружу и сразу же в дверном проеме появился следующий, точно так же прикрываясь женщиной с приставленным к горлу ножом, потом третий, держащий на руках ребенка.
        «Ну, падлы… мертвым позавидуете… я вам устрою…»
        Всего террористов оказалось шестеро, у каждого было по заложнику - двое женщин и четверо детей разного возраста. Вслед последнему из дома с криком кинулась еще какая-то женщина, но он ударом ноги зашвырнул ее обратно.
        С трудом заставляя себя говорить спокойно, не повышая голоса, Мишка обратился к отрокам первого десятка:
        - Ну? Все всё помнят? Если сделаем все правильно, то и княжью семью спасем, и сами целы останемся. Митя, медленно, шагом, подъезжаем, расходясь и выбирая цели…
        - Да знаю я, Минь…
        - Ты-то знаешь. За ребятами присматривай, мне сейчас не до того будет.
        - Сделаем. Слушай мою команду. Медленно, без резких движений… С Богом! За мной.
        Зверь, повинуясь всаднику, выходил прямо на главаря, шедшего первым. Тот еще издали закричал:
        - Стоять! Зарежу княгиню!
        Мишка не реагировал, неспешно ехал дальше, краем глаза отслеживая действия отроков. Пока все шло, как надо.
        Главарь еще пару раз выкрикнул угрозы, но Мишка остановил Зверя, когда между ними осталось меньше десятка шагов.
        - Я убью ее! - в очередной раз проорал террорист.
        - А я тебя, - как можно бесстрастнее отозвался Мишка и угрожающе повел самострелом.
        - Это княгиня! - не унимался главарь. - С вас за нее спросят…
        - Не спросят. Мы не здешние. Режь и готовься…
        «Вот так. Тебе ж не княгиню грохнуть надо, а самому выжить хочется. Аллах акбар, ты, надо понимать, тоже кричать не будешь, и вообще, ты к такому повороту событий не готов».
        - Все равно!.. Ответишь! - в голосе главаря поубавилось уверенности.
        - Ну, хорошо. Чего ты хочешь?
        Мишка демонстративно положил самострел поперек седла, вроде бы переставая угрожать террористу, находящемуся прямо перед ним, но на самом деле направляя оружие на другого, прикрывающегося девочкой лет двенадцати. Отроки, один за другим, повторили мишкино движение. Под неявным прицелом оказались все шестеро, но ЗДЕСЬ таких фокусов знать не могли - и к самострелам непривычны, и по телевизору всяких выкрутасов не насмотрелись.
        - Пропустите нас к ладье и дайте уйти! - выдвинул условие главарь. - И все будут целы.
        - И где ж твоя ладья? - Мишка сам удивился тому, как миролюбиво звучит его голос. - Куда пропускать-то?
        - Ладья сейчас будет. Мы идем к берегу, и не дай Бог, кто-то из вас нам в спину выстрелить попробует…
        - Много хочешь. Ц-ц-ц… - Мишка поцокал языком, словно возмущаясь наглости главаря, но на самом деле это был сигнал. Зверь, услышав цоканье, замер неподвижно: хозяин собирается стрелять, и до щелчка тетивы шевелиться нельзя. Отроки тоже зацокали языками, а от дома раздался голос:
        - Господин сотник, мы здесь!
        Главарь, в отличие от своих подельников, на голос не обернулся - опытный и нервы крепкие, но это его не спасло, так же, как и остальных. Щелчки выстрелов почти слились в один звук. Тот, в кого целился Мишка, получил болт в локоть руки, державшей оружие, выронил нож и начал оседать на подгибающихся ногах, цепляясь за пленницу. Видимо, болевой шок от перебитого болтом локтевого сустава лишил его сознания. Мишка быстро осмотрелся. Опричники не подвели - по болту, а то и по два, получили все шестеро террористов. Кто-то упал, кто-то схватился за искалеченную руку, двое или трое орали от боли.
        К княгине кинулся Дмитрий, а Мишка послал Зверя к девчонке (княжне?), которая, кажется, собралась падать вместе с цепляющимся за нее молодым парнем. Картинно взмахнув мечом («шоу маст гоу он» - а вдруг и вправду княжна?), Мишка ударил террориста плашмя по голове (не дай бог княжну кровью забрызгать), лихо соскочил с коня и попытался подхватить девицу на руки. Не получилось - левая рука опять подвела. Чувствуя, что вот-вот выронит девчонку, он опустился в «рыцарскую» позу и усадил ее на выставленное колено.
        «Вот черт, чуть всю романтику не изгадил! Витязь в сверкающих доспехах поражает злодея, берет княжну на руки и… роняет задницей на землю. Шарман! Хорош стебаться, сэр, дел полно! Витязь, блин…»
        Мишка торопливо обвел взглядом происходящее перед домом. Одни отроки оглядывались, настороженно поводя по сторонам взведенными самострелами, другие вязали раненых террористов. На периферии зрения мелькнула рука с кистенем - значит, не только вязали, но и добивали. Дмитрий помогал подняться с земли княгине, в дом никто не заходил, а ведь Артемий со вторым десятком обязан был его зачистить; возле стены дома происходила какая-то непонятная суета… Явно требовалось командирское вмешательство, а тут «то ли княжна, то ли нет» якорем повисла, не желая выбираться из обморока.
        Легкое похлопывание ладонью по щекам должного воздействия не возымело, и Мишка, воздержавшись от применения более радикальных средств, потащил девицу к стене дома, решив пристроить ее на завалинке. Не дотащил совсем чуть-чуть. Из двери с какими-то нечленораздельными воплями выскочили две женщины и кинулись к перепуганным, вопящим во все горло княжатам, а следом за ними выскользнул какой-то типчик весьма растрепанного вида, безоружный, и дернул вдоль стены, явно намереваясь скрыться за углом.
        Мишка со своей ношей оказался прямо у него на пути и прямо-таки всей кожей почувствовал, что если кто-то из отроков вздумает стрелять в беглеца, то может запросто грохнуть своего сотника, оказавшегося на линии выстрела. Надо было что-то срочно делать… Бросить девицу и выпустить на волю кистень Мишка никак не успевал, меч валялся в стороне, а типчик оглядывался назад и, сам того не замечая, пер прямо на них с девицей.
        Пришлось импровизировать, благо боевая рукавица, сброшенная с руки (ну не хлестать же ею девчонку по щекам) все еще лежала у девицы на коленях. Ее-то Мишка и запустил в голову типчика. Получилось удачно - иногда бегущего человека достаточно лишь слегка толкнуть, чтобы тот потерял равновесие, а тут сильно брошенная увесистая рукавица ударила в лицо тыльной, прикрытой кольчугой, стороной - у того подвернулась нога, тело повело в сторону, и он с маху влип в стену дома. И тут же, словно обрадовавшись представившейся возможности, в него ударили сразу четыре болта. На Мишку плеснуло кровью, и даже, кажется, ошметками мозга (вот и старайся девицу не забрызгать), «княжна или как там ее» вдруг очнулась, ломая ногти, вцепилась в мишкину кольчугу и тоже завопила!
        «Да мать же вашу всех… Филиал хора Пятницкого в сумасшедшем доме! Оглохнуть можно!»
        Мишка попытался встать, но девица вцепилась, как бульдог, и не отпускала; кинул с надеждой взгляд на Дмитрия, но тому, похоже, было ничуть не легче, чем его сотнику. Старшина Младшей стражи беспомощно топтался возле княгини, которая все никак не могла отнять своего самого младшего ребенка у «террориста». Раненый тать сидел на земле, кажется, в полубессознательном состоянии, и не падал на спину только потому, что княгиня Агафья тянула на себя ребенка, которого тать крепко прижимал к груди левой рукой. Дмитрий сунулся помогать, но вместо благодарности получил от княгини удар локтем, сопровожденный еще и каким-то ругательным восклицанием. Отшатнулся, растерянно переступил с ноги на ногу и снова полез помогать.
        Агафья, видимо отчаявшись отнять у злодея дитя, позволила тому упасть на спину, а потом, с громогласным «Пся крев!!!», врезала тому ногой по голове, словно футболист, пробивающий пенальти. Террорист сразу же расслабился (если вообще не помер), и княгиня, наконец, подхватила орущего ребенка на руки.
        «Угу, сыр выпал, с ним была плутовка такова… Мне показалось, сэр, или ее светлость действительно ругнулась по-польски? Дурдом, ей-богу! Еще и эти разбегались…»
        Высочившие из дома женщины, видимо няньки княжьих отпрысков, ринулись к детям, освобожденным из рук террористов, но если младший мальчик сам протянул руки навстречу няньке, то старший, извернувшись, побежал к матери. Кто-то из отроков попытался перехватить его, но пацан и тут сумел вывернуться. И при этом продолжал вопить, словно в штыковую атаку шел!
        Женщина, которую террористы вывели из дома следом за княгиней, вдруг пала на колени и ее начало мучительно тошнить прямо на сапоги одного из отроков. Тот испугано шарахнулся в сторону, а потом заскочил сбоку и ухватил за плечи, видимо, собираясь помочь подняться на ноги. Женщина, сотрясаемая приступами рвоты, лишь мотала головой и вяло отмахивалась от растерянного помощника.
        «Токсикоз… Наверное, та самая беременная Соломония, как бы с ней чего на нервной почве…»
        Крики, суета, бестолковщина… У Мишки аж челюсти свело от желания взять в руки что-нибудь длинномерное, вроде весла или оглобли, да единым махом навести порядок. Ощущая себя штангистом на помосте (мало полуторапудового доспеха, так еще и девица повисла - не отдерешь), Мишка крякнул, поднялся на ноги, выпрямился и заорал, стараясь перекрыть гвалт, соответствующий больше коммунальной кухне или женской бане, нежели полю боя:
        - А ну!!! Всем молча…
        Какой позор! На ударном «а» в слове «молчать», подростковые голосовые связки устроили своему хозяину гнусную подлянку, и господин сотник «дал петуха», сорвавшись чуть ли не на дискант. Тут же захотелось кого-нибудь убить или застрелиться самому, спасибо, урядники выручили - мгновенно отрепетовали команду, да столь дружно и грозно, что даже один дитенок заткнулся, не говоря уже о взрослых.
        Возникшей паузой раньше Мишки воспользовалась княгиня. Обернувшись к все еще топчущемуся около нее Дмитрию, она рявкнула прямо-таки фельдфебельским тоном:
        - Вы кто такие?!
        Старшина Младшей стражи вместо ответа зачем-то принялся стягивать с головы шлем, а Мишка, с какой-то отстраненной безнадежностью, ощутил, что всеобщее сумасшествие продолжает усугубляться - вопрос княгиня задала по-польски.
        - Т-туровские мы, матушка княгиня… - пробормотал Дмитрий, избавившись от шлема.[2 - В те времена все славяне вполне понимали друг друга без переводчика - диалекты разных племен еще не разошлись так далеко, как сейчас.]
        - Так вас Вячеслав прислал? - продолжила допрос Агафья.
        - Н-нет… мы сами…
        «Совсем растерялся Митька, нет привычки к бабьим наездам, да и с живой княгиней впервые в жизни общается…»
        - Слушай мою команду! - осторожно подал голос Мишка, получилось сипловато и неубедительно. - Поручик Артемий!
        - Здесь, господин сотник!
        - Проверить дом!
        - Слушаюсь господин сотник!
        - Старшина Дмит…
        - Пан Лис!!! - неожиданно взвыла повисшая на Мишке девица. - Там раненые в доме!!! Не вели убива-а-ать!!!
        «Стокгольмский синдром»[3 - Стокгольмский синдром - парадоксальное возникновение у заложников симпатии, привязанности к захватившим их террористам. Впервые описан после захвата заложников в 1973 г.]… только этого нам еще не хватало! Стоп! Она сказала «пан Лис»? Да что ж тут творится-то?»
        Это было последней каплей, Мишка, наконец прорвало:
        - Митька!!! В бога, душу, гроб, мать ети… Пр-рекратить бардак!!! Баб убр-рать!!! Детей с ними… куда хочешь…
        - Слушаюсь, господин сотник!!! - Дмитрий отозвался не то чтобы с облегчением, а прямо-таки с ликованием - наконец-то есть четкая команда, и понятно, что нужно делать. - Козлодуи! Совсем службу забыли? Ослы Иерихонские!!! Я вас сейчас за тайные места потрогаю! Так потрогаю!.. - Дмитрий не командовал - пел! Самозабвенно и восторженно. - Урядник Андрей!
        - Здесь, господин старшина!
        - Первая пятерка, вязать татей! Второй пятерке… повязанных татей стаскивать вон туда, а убитых туда! После проверки дома всех баб и детей внутрь!
        - Слушаюсь, господин старшина!
        - Урядник Яков! - подхватил почти таким же тоном Мишка. - Где этот гребаный Яшка? Ко мне, немедленно!
        - Здесь я, господин сотник!
        - Одного человека на дерево, следить за рекой! - Мишка легко, не задумываясь, смахнул с себя «то ли княжну, то ли не княжну» - няньки на девицу даже не оглянулись. Да какая, к хренам, куртуазность в этом бедламе?
        - Так уже, господин сотник. Сидят двое, смотрят.
        - Лекаря Матвея сюда, где он пропадает, так его растак, сам за лесом не забывай следить, их дозорные же где-то там схоронились!
        - Слушаюсь, господин сотник!
        Ох, как сразу полегчало на душе! Общее движение перед домом приняло некую целенаправленность и даже упорядоченность, команды урядников легко забили детские писки и женские… всякие звуки, все стало понятно и предсказуемо. Мишка впервые в жизни, как говорится, всем нутром ощутил, сколь милее мужскому сердцу четкий воинский порядок по сравнению со штатской бестолковостью. Просто праздник какой-то!
        Увы, праздник был недолог. По правде сказать, так и вовсе до обидного краток. Длился он ровно столько времени, сколько понадобилось княгине Агафье, чтобы подозвать к себе одну из нянек, сдать ей с рук на руки младшего ребенка, отцепить от подола и передать под надзор той же няньке старшего, упереть руки в бока, обвести окружающих грозным взглядом и…
        И началось! Младшая дружина Погорынского войска во главе с сотником, старшиной и урядниками узнала о себе много нового и, отчасти, совершенно неожиданного, даже парадоксального. И то, что распоследние дураки чуть не перестреляли детей, и то, что князь Вячеслав не придумал ничего лучше, как прислать каких-то сопляков безмозглых, и что «нехрен было ляхами притворяться, коли вы туровские» (Мишка от такого чуть не сел), и то, что всем «спасителям сраным» надо уши оборвать и задницы перепороть… Много, в общем, всякого.
        Матушку-княгиню несло, как впрочем, и любую бабу, разряжающую напряжение пережитого стресса на окружающих. Будь, конечно, она послабее характером, сидела бы сейчас на земле, умываясь слезами или в полном отупении, неспособная подняться на разом ослабевшие ноги… Но Агафья, надо понимать, была не из слабых - мономахова кровь. Голос ее наверняка был слышен аж на другом берегу реки, а проскальзывавшие в нем визгливо-истеричные ноты вполне компенсировались гармонично включаемыми в монолог вставками «непереводимой игры слов с использованием местных идиоматических выражений» - покрутилась, видать, Агафьюшка в юные годы возле конюшен и дружинной избы.
        Как-то так складывалась у княгини логика выступления, что не воины ее из полона спасли, а дрянные мальчишки, не спросившись у мамки, усвистали гулять, стырили где-то оружие, да и набезобразничали так, что в приличной семье их за такое не только розгами поучили бы, а и всем, что под руку подвернулось.
        Вокруг Агафьи очень быстро образовалось пустое пространство: отроки явно боялись приближаться к грозной бабе, и княгиня, не прерывая монолога, принялась оглядываться, похоже, выбирая персональный объект атаки. То ли для того, чтобы избавить ребят от ее наезда, то ли, желая смыться подальше от девицы, снова заскулившей «Пан Лис…» и норовящей ухватиться за своего спасителя (он и сам не понял), Мишка двинулся к Агафье.
        Простейшим, но действенным, средством для женщин, пребывающих в таком состоянии, является добротная оплеуха. Потом можно дать чего-нибудь попить - кому-то хватает и обычной воды, а кому-то требуется и чего-то покрепче… Лупить княгиню на глазах у всех было нельзя, «чего-то покрепче» тоже под рукой не имелось, и Мишка пошел другим путем. Подскочил сзади и ударил разошедшуюся бабу под коленки. Агафья, уже перешедшая к риторическим вопросам типа: «кто здесь старший?», «да есть ли тут хоть один зрелый муж?», и вообще «вы о чем думали, недоноски?», от неожиданности ахнула и, прервавшись на полуслове, села на пятки. Мишка нагнулся над ней, словно желая помочь, и одной рукой придавил, не давая подняться, а локтем другой, очень постаравшись, чтобы со стороны было незаметно, двинул по затылку.
        Княгиня заткнулась окончательно, даже, кажется, лязгнула зубами, а Мишка, склонившись к ее уху, прошипел не то, что ХОТЕЛОСЬ сказать, а то, что было НАДО:
        - Невместно княгине, как простой бабе! Отроки впервые княгиню близко видят, что подумают?
        - А-а… А? - невразумительно, но именно в той тональности, что и требовалось, отозвалась Агафья.
        «Ага, подействовало! Вечное бабье проклятие: «как я выгляжу, и что обо мне подумают?» Ну а теперь, «добивающий в голову».
        - Боярыне Соломонии дурно, как бы не опросталась… негоже на глазах у мальчишек!
        - А? - во второй раз это «А?» прозвучало уже вполне осмысленно.
        Мишка, кивком подозвав на помощь ближайшего отрока, подхватил княгиню, утвердил на ногах и развернул в сторону стоящей на четвереньках Соломонии. Агафья почти сразу зафиксировала взглядом свою боярыню, повела плечами, чтобы избавится от поддерживающих рук отроков и поспешно шагнула к ней.
        - Соломушка…
        «О, как! Соломушка. Видать не просто сенная боярыня, а в ближницах ходит, если не в подружках».
        Княгиня попыталась помочь боярыне подняться, не смогла и снова заорала, ни к кому конкретно не обращаясь:
        - Да помогите же кто-нибудь, обалдуи!
        Мишка знаком подозвал двух ближайших отроков, а Агафья уже орала на одну из нянек:
        - Иди в дом! Приготовь там… - обернулась к быстро и надежно осточертевшей Мишке девице и добавила: - А ты чего расселась? Помоги ей!
        Нянька торопливо сунулась к двери, но вдруг взвизгнула и шарахнулась в сторону, едва не сбив с ног субтильную «то ли княжну…». Из дома, сопя и отдуваясь, отроки второго десятка выносили окровавленный труп со вспоротым животом.
        «Вот и верь после этого рыцарским романам… Кровь, грязь, бабьи истерики, сопливые детишки, бардак, слезы, трупы, на сапоги наблевали… Романтика, туды ее в лютни, арфы и прочий бардовский инструмент… А когда это мы, позвольте полюбопытствовать, сэр, ляхами притворялись?»
        - Митька!!! - Мишка не сразу нашел глазами старшину, и пришлось орать.
        - Здесь я! - Дмитрий обнаружился почему-то за спиной.
        - Давай, быстренько всех в дом! Слыхал, этот говорил, что ладья сейчас будет, значит, подмога недалеко.
        - Так там Артюха еще не закончил.
        - Плевать! Раз убитых выносят, значит опасности уже нет. Давай, давай, быстро! Бабу эту тащите, сама идти не может, нянек с детьми гоните, не жалейте!
        С дерева, на котором укрылся следящий за рекой разведчик, раздался свист.
        - Бегом, мать вашу всех, в титьки, в пятки… - Мишка уже не кричал, а хрипел сорванными связками. - Сейчас тут стрелы летать будут, быстрее!!!
        Быстрее не получилось: понукаемые отроками женщины столкнулись в дверях с ребятами Артемия, вытаскивающими из дома еще один труп. Покойника, естественно, уронили на пороге, нянька с ребенком на руках наступить ногой на убитого не решилась, остальные уперлись ей в спину, детишки с бабами снова принялись драть глотки… Классическая картина штурма электрички в дачный сезон!
        Мишка, содрогаясь то ли от ярости, то ли от страха, несколько раз оглянулся на реку, но ничего не разглядел - все заслоняли камыши, а вот конные, во главе с Егором вымахнувшие из-за деревьев, с высоты седел, видимо, что-то разглядели и ухватились за луки.
        Поймав за плечо ближайшего отрока, Мишка просипел ему (голос сел окончательно):
        - Кричи!
        - А-а-а!!!
        - Да не так, дурень! Кричи то, что я скажу!
        «Блин, ну прямо фильм «Волга-Волга»!
        - Кричи: слушай мою команду! Баб к стене…
        - Слушай мою команду!!! - завопил отрок. - Баб к стене!!!
        - Посадить на землю… прикрыть щитами… стоять плотно…
        Отрок, надрываясь, репетовал мишкины команды, и около стены дома образовалась какая-то воющая на разные голоса куча-мала, постепенно покрывающаяся чешуей щитов, а из леса один за другим продолжали вылетать на рысях всадники, возглавляемые Егором.
        Мишка перекинул щит со спины, опустился на колено и, всем телом ощущая, как мал легкий вязовый щит, попытался прикрыть им и себя, и все еще стоявшего спиной к реке отрока. Он еще не успел как следует утвердиться на одном колене, как сразу с двух сторон его подперли плечами и два щита легли краями внахлест на его собственный - опричники не бросили своего сотника в одиночестве под обстрелом.
        По счастью, с ладьи не разглядели столпившихся у стены дома - мешали камыши; зато всадники, возвышавшиеся в седлах, оказались на виду. Однако стрелы с реки почему-то не прилетели. Мишка просто не верил своим глазам - судя по направлению, в котором выпускали стрелы Егор и его люди, ладья с подмогой быстро (по скорости чувствовалось, что гребут «отрывая руки») миновала плес и ушла вниз по течению, даже не попытавшись выручить своих. Всадники, ведомые Егором и его людьми, тоже повернули коней вниз по течению и быстро скрылись в лесу.
        Мишка расслабленно опустил щит и с трудом удержался, чтобы не усесться на землю.
        - Митька, ты чего сам сюда выперся? Послать никого не мог?
        - Сейчас, Минь, мы всех в дом быстренько… там, похоже, проветрилось уже - Дмитрий, не отвечая на вопрос, попытался переключить своего сотника на другую тему.
        - Да не надо уже… кхе-кхе… - горло жгло изнутри, словно наперченное. - Мотьку… скорее… кхе-кхе…
        - Да вон он! Подходит!
        Мишка только махнул рукой, отсылая Дмитрия; издавать хоть какие-то звуки было просто страшно. Так и ходил некоторое время возле дома, толкая иногда то одного отрока, то другого, и указывая рукой на обнаруженный непорядок. Пригодился-таки опыт Андрея Немого, да и отроки, натренированные тем же Немым, быстро соображали, чего хочет от них сотник.
        Матвей сначала поискал, нет ли раненых среди отроков, потом занялся выжившими террористами. Мишка тронул его за плечо и, наклонившись к уху, прошептал:
        - Там баба беременная… и еще одной ногой в живот дали.
        - Так я с бабами… того… не умею, Минь.
        Мишка вместо ответа дал лекарю подзатыльник и указал рукой на дом.
        - Да иду, иду уже. А с тобой-то чего? Голос…
        Мишка топнул ногой и снова указал на дом.
        - Да чего ты сердитый-то такой? Хорошо же все, ни убитых, ни раненых. Иду, иду…
        «Вот-вот, поработай еще и гинекологом. Это тебе не пацанам девичьи тайные места живописать. По первости, поди, пострашнее ампутации покажется, или чего там еще у лекарей самым страшным считается. Вот, блин, еще и голоса лишился… самое время, туды его… И как теперь с княгиней общаться?»
        Все происходило как-то не так. Нет, вроде бы и план сработал, и похитители поняли намек: мол, не испугаетесь дыма, так подожжем, но все равно выйти заставим. И отроки заняли места и отстрелялись не хуже, чем на тренировках в учебной усадьбе, и бедлам, устроенный бабами с детишками, вполне предсказуем… Но вот то, что люди с боевой ладьи вместо того, чтобы выручать своих, просто банально смылись… А еще этот безоружный типчик - по виду явно не из этой компании. А еще труп со вспоротым животом, вытащенный отроками из дома - они что там, между собой резались? И с какого, в конце-то концов, перепугу спасенные приняли спасителей за ляхов?
        У Мишки начало складываться впечатление, что он хоть и управляет событиями, но как-то фрагментарно. То все идет, как по-писаному, то начинается нечто совершенно непонятное, потом опять - в соответствии с планом, а после вдруг случается такое, что и вообразить невозможно.
        Так, наверное, чувствует себя музыкант, играющий на синтезаторе в паузах хоккейного матча: играет он хорошо, порой даже захватывает разухабистой мелодией внимание зрителей, заставляя их аплодировать в такт, но только до момента вбрасывания шайбы. А дальше… дальше идет главное действие, ведь публика пришла на матч вовсе не для того, чтобы слушать музыку. Но и само главное действие разделено на две части: видимую для всех и видимую и понятную только для узкого круга посвященных - тренеров, судей, маклеров тотализатора. И музыкант ко всему этому ни малейшего отношения не имеет, ничего или почти ничего об этом не знает.
        Единственный способ для него стать полным хозяином положения - вместо музыки заорать в микрофон: «Пожар, спасайтесь!!!» Вот тогда все станет понятно и предсказуемо - тренеры со своими тактическими и стратегическими хитростями могут идти в задницу, судья со своим свистком… примерно туда же, а тотализатор… Да черт его знает, эти ребята, пожалуй, в любых условиях свое урвать сумеют. Однако главное действие накроется медным тазом.
        «Ну что ж, сэр, похоже, именно это вы тут и устроили. Были какие-то хитрые расклады, сложные маневры, военно-политические игры, но пришел боярич Лисовин и, ни черта во всех этих хитромудрых маневрах не понимая, проорал «Пожар, спасайтесь!» Часть публики рванула на выход, часть затоптали, кого-то и насмерть, а еще часть… гм, видимо, таким исходом должна быть довольна. Продолжая вашу аналогию с хоккейным матчем, сэр, это должны быть болельщики и игроки проигрывающей команды. Их срыв матча должен вроде бы устраивать.
        А дальше что? Да, здесь и сейчас вы, сэр Майкл, стали хозяином положения, но в остальной, так сказать, окружающей действительности… Как вы думаете, что сделают с музыкантом, сорвавшим хоккейный матч, да еще, судя по всему, не рядовой, а финал какого-то первенства? Вот именно! Следовательно, что? Правильно - нехрен почивать на лаврах. И заниматься текучкой тоже незачем, на то у вас подчиненные имеются. Ваша главная задача на данный момент - получение достоверной информации, которая позволит понять расклад сил и выработать дальнейший план действий. И нечего нос воротить! Вон, лежит главарь, хоть и изрядно покоцаный, но вполне живой и говорить способный. Вперед, «война все спишет», тем более, средневековая».
        Мишка помахал рукой, подзывая к себе Дмитрия. Склонился к его уху и зашептал:
        - Пошли одного отрока узнать, что там у Егора, а сам со мной… кхе-кхе… главаря допрашивать.
        - А чего у тебя с голосом-то?
        - Ежа проглотил… против шерсти. Командуй, давай.
        Главарь лежал в сторонке вместе с еще двумя выжившими террористами. Судя по перевязкам, в него попало два болта - один раздробил запястье правой руки, а второй прошелся вскользь по лбу. Левая, здоровая, рука у него была привязана к левой же ноге. Мишка ухватил его за одну ногу, кивком приказал Дмитрию сделать то же со второй ногой и поволок террориста в заросли ивняка - нечего другим пленным слушать, что он будет отвечать на вопросы.
        - Ты чей? - прошептал Мишка, и Дмитрий повторил его вопрос нормальным голосом.
        Мужик не только не ответил, но даже отвернул голову, демонстрируя нежелание разговаривать. Мишка повторять вопрос не стал, а спихнул ногой искалеченную руку пленного с его груди на землю и наступил на нее подошвой сапога. Мужик напрягся, но продолжал молчать. Мишка, не переставая давить сапогом, покатал его руку туда-сюда - мужик зарычал, выгнулся на земле дугой, но все равно упорно молчал.
        «Да что ж ты, падла! Ведь знаешь же, что все равно говорить заставим… Уй, блин!»
        Пленный неожиданно махнул ногой, и только его неудобное положение, или, может, последствия ранения в голову, спасли Мишку от весьма неприятного удара. Зажмурившись, словно бил сам себя, Мишка впечатал каблук в забинтованное запястье, что-то отчетливо хрустнуло - не то кость, не то палка, к которой примотали руку. Пленный взвыл и потерял сознание.
        - Мить, воды.
        Дмитрий смотался к берегу, принес воду в шлеме и вылил пленному на голову. Не подействовало.
        «Как бы не помер. Допрашивать-то вы, сэр, ни хрена не умеете. Матвея, что ли, позвать? Ну да, он вам покажет пытки».
        - Мить… кхе-кхе… еще. Только вот отсюда плещи, чтобы в нос попало.
        Со второй попытки получилось - пленный закашлялся и залупал глазами. Мишка снова надавил на искалеченное запястье.
        - А-а-а!!! - вопль допрашиваемого, наверное, был слышен даже в доме.
        «Детей перепугаем… А! Они уже такого насмотрелись…».
        - Будешь говорить, или нам костер развести?
        - Не знаю ничего! У ляхов спрашивайте!
        «Опять про ляхов, да что ж такое-то?! А не тот ли типчик?»
        - Спросим. А пока тебя спрашиваем. Ты чей?
        - Полоцкий… из полусотни боярина Васюты.
        - Княжий дружинник?
        - Да.
        - Что? Просто дружинник, даже не десятник?
        - Десятника вы в доме убили.
        «Хреново. Просто инициативный мужик, взявший на себя командование в тяжелой ситуации. Много знать не может. Или может?»
        Оказалось, что может. Пленный, как выяснилось по ходу допроса, был в составе команды, захватившей княгиню с детьми во время ее катания на ладье. Больше искалеченную руку ему топтать не пришлось, и часть непоняток, так тревоживших Мишку, разъяснилась.
        Мишкино предположение о существовании резервного плана похищения подтвердилось, так же как и то, что этот резервный вариант, втайне от ляхов, сделался основным. О причинах этого пленный не знал, просто во время подготовки десятник улучил момент и шепнул своим людям, что ляхи уговор не выполняют, а потому велено забирать княгиню себе, и не отдавать им, пока на то не поступит приказ.
        Сам процесс захвата княжьего семейства в изложении пленного выглядел совсем не так, как в устах боярина Гоголя, и в очередной раз послужил прекрасной иллюстрацией к тому, что любой план боя существует только до первого выстрела, а потом… Разумеется, никакого колдовства и в помине не было, хотя гроза похитителям помогла - сначала тем, что в поисках ветерка, облегчающего духоту, ладья княгини отошла довольно далеко от города, а потом тем, что ливень не позволил городненцам определить, в какую сторону ушли похитители. А вот остальное было совсем не так, как живописал Гоголь.
        Во-первых, одна из трех лодок, на которых подошли похитители, до ладьи княгини не добралась - больно уж ловко стреляли городненские лучники с берега: то ли перебили всех в лодке, то ли заставили залечь, прячась за бортами. Во-вторых, уже в самой ладье, кроме ожидаемых трудностей - добивания выживших охранников - обнаружилось еще одна, которую никто не предусмотрел. Бабы и детишки напихались в кормовую избу так, что выковырять из этой орущей, визжащей и брыкающейся кучи княгиню Агафью оказалось намного труднее, чем добить охранников. Дело дополнительно осложнилось еще и тем, что единственный человек, который знал Агафью в лицо, остался в той лодке, которая до ладьи не добралась. По одежде тоже определить было трудно - все бабы по случаю жары оделись примерно одинаково.
        И все это торопливо, на нервах, под стрелами с берега, сверкание молний, раскаты грома и проливной дождь. Стоит ли удивляться, что выявив наконец-то княгиню, похитители обнаружили, что лодка у них осталась только одна - вторую в суматохе упустили. То ли привязали плохо, то ли и вовсе не привязывали - понадеялись друг на друга.
        В одной лодке всем было не поместиться, пришлось уходить на ладье, и вот тут-то полоцкий десятник и сообразил, что с берега ничего не видно, и можно уйти не туда, где их ждали, а в противоположную сторону. Еще какое-то время потратили на битье морд четверым ляхам, которые участвовали в операции и захотели воспрепятствовать изменению оговоренного маршрута, но с этим управились быстро - уж очень настроение оказалось подходящим. Разобравшись с ляхами, дружно налегли на весла и… десятник заблудился! Ну, никак не мог найти место, где их должна была ожидать ладья с полоцкой полусотней под командой боярина Васюты.
        Два дня выгребали вверх по Неману, опасаясь погони, боясь пристать у прибрежного жилья, а потом засомневались: не проскочили ли нужное место, и не стоит ли повернуть назад… Вскоре стало уж и вовсе невмоготу: есть нечего - еды-то с собой не взяли, детишки плачут, бабы воют, княгиня лается, как старшина плотогонов, ляхи всякими карами грозят. Дружинники от таких дел совсем осатанели - ляхов еще пару раз отметелили, бабам тоже синяков понавешали; княгиню, правда, трогать поостереглись; на собственного десятника уже волками смотреть начали.
        Наконец, не выдержали - разграбили малую рыбачью весь всего из двух домов. Выгребли всю еду, забрали всю одежду и вообще все, во что можно укутать детей, даже рогожи унесли (кормовую избу изнутри обвешали, чтобы по ночам потеплее было). Людишек, конечно, всех… свидетелей не оставишь.
        Еще несколько дней мотались, заглядывая во все подряд речушки и протоки - нет боярина Васюты, хоть топись! Затаились в укромном месте и послали людей на охоту - обрыдла уже сушеная рыба. Поохотились удачно, добыли молодого кабанчика, хоть поели, наконец-то, нормально. Это - взрослые, а у детишек со свинины животы прихватило! Ну, тут и вовсе сущий ад начался, десятник аж постарел на глазах, а княгиня только что не кусалась, а так - сущая волчица.
        Кабанчика, конечно, надолго не хватило. Послали охотников во второй раз, а те вместо добычи двоих людей боярина Васюты привели! Оказывается, рядом с нужным местом все время крутились, но куда надо умудрились не попасть. Десятник сходил к боярину и вернулся мрачнее тучи. Во-первых, получил нагоняй за то, что детишек приволок, да нагоняй крепкий, с рукоприкладством: мол, надо было головой, а не задницей подумать и высадить детей с няньками в оставшуюся лодку - городненцы подобрали бы. Во-вторых, княгиню везти в полоцкую землю не велено. Приказано ждать, пока с ляхами договорятся, а потом вернуть Агафью им. Значит, опять сидеть на месте.
        Досиделись… Нагрянули три десятка городненцев на двух ладьях. Место, где держат пленников, они, правда, не нашли - купились на якобы небрежно спрятанную ладью княгини, за что и поплатились, попав в засаду. Дрались городненцы бешено и жизни свои продали дорого, но полоцких дружинников было больше, однако случилось две беды. Непоправимые. Первая - часть городненцев сумела вырваться и уйти, значит, снова жди гостей. Вторая - тяжко ранен был боярин Васюта. Не просто тяжко - смертельно. Прожил еще больше суток, а перед смертью пришел в себя и поведал такое…
        В общем, смертниками они все оказались: и те, кто княгиню похищал, и те, кто вместе с боярином Васютой их встретить должен. Поначалу-то предполагалось, что похитить надо только одну княгиню Агафью. При этом показывать ее той полусотне дружинников, что встречала похитителей выше по Неману, не собирались. Мол, охраняем кого-то, а кого - не ваше дело. Потом же, когда Агафью вернули бы ляхам, сами же ляхи должны были убрать полоцких участников похищения, как ненужных свидетелей. Специально и подобрали для такого дела среди полоцких дружинников холостых да малосемейных. То есть, ляхи брали всю вину за похищение на себя. Имелся у них в том какой-то интерес, а какой именно - их забота.
        Но все пошло наперекосяк. Княгиню приволокли вместе с детьми, да чуть детишек не угробили. Великий князь Мстислав Владимирович такого не простит. И втайне это сохранить не получится - из нескольких десятков людей, которые теперь все знают, хоть один, но проболтается. А Давиду Полоцкому в похищении, да еще таком жестоком, замазанным быть не с руки. Так что… ясно же - свидетелей остаться не должно.
        Поведал все это боярин Васюта, попросил у своих людей прощения за то, что так их подвел, да и преставился. А дружинники призадумались - кому ж помирать-то охота, да еще за чужие грехи?
        Похоронили боярина и других погибших без попа и отпущения грехов, а потом, как водится, оказалось, что всяк на свой лад мыслит, как да что делать дальше. Одни ни в какую не желали верить, что с ними так паскудно обошлись, другие стояли за то, что надо убираться куда подальше, там как-то устраиваться, а потом по-тихому вывозить к себе семьи. Были и такие, что предлагали пленников перебить, вернуться в Полоцк и наврать, что никого так и не дождались…
        Чем все закончилось, неясно - тех, кто непосредственно участвовал в похищении, начали сторониться и поглядывать косо, мол, они беду с собой принесли. В конце концов, определили пленников и похитителей в тот самый дом и держали в строгости: никуда не выходить, огонь разводить только ночью и прочее. Даже дозоры ставили так, словно не городненцев стерегутся, а больше озабочены, как бы сидящие в доме не сбежали. Сами же, видать, никак промеж себя договориться не могли, что делать дальше. Десятник же похитителей пытался о чем-то с княгиней договорится, но, похоже, ничего не вышло. Так и дождались прихода мишкиной сотни…
        «М-да, хочешь не хочешь, матушкины слова вспомнишь: «Возле князей - возле смерти». А впрочем, сэр, когда по-другому-то было? Ни президенты, ни императоры в этом смысле от князей не отличаются. Армию в таких делах использовать нельзя, нужны «спецы», а «спецов-то» как раз ЗДЕСЬ еще и нет, вот и оказываются солдатики в роли одноразового инструмента в политических игрищах. Нет, недаром военные политиков не любят, ох, недаром!
        Историю, конечно, этот мужик рассказал занимательную, но не сходится у него кое-что, никак не сходится. Например, он уверенно заявлял, что ладья их подберет, а на деле-то вышло, что люди покойного боярина Васюты слиняли, послав все эти хитрые заходы политиков в самые разнообразные места. Что, пожалуй, на их месте и любой нормальный военный сделал бы. Наймутся к другому князю - профессионалы без работы не останутся, а потом действительно как-нибудь свои семьи из Полоцка вызволят.
        Не о том думаете, сэр. Сравнить бы с показаниями других захваченных, а то что-то тут нечисто».
        Допрос надо было заканчивать и звать Матвея - повязка на руке пленного набрякла кровью, дело могло кончиться плохо, однако Мишка решил задать еще пару вопросов.
        - Спроси, как зовут? - прошептал он на ухо Дмитрию.
        - Никодим, - ответил пленный.
        «Показалось, или в самом деле была заминка? Мужик, по всему видать, бывалый, но имя-то всегда спрашивают вначале, а мы - только сейчас, неожиданно».
        - А прозвание?
        - Нету. Просто Никодим.
        «Вот опять: такое ощущение, что прозвище у него есть, но он не хочет его называть. Какой ему вред от прозвища? Или знаменит чем-то, а перед нами простым дружинником выставляется? Да один хрен, мы полоцких знаменитостей все равно не знаем, но тем меньше причин ему верить. Ладно, последний вопрос, тут ему врать вроде бы смысла нет».
        - А с чего вы нас за ляхов приняли?
        - Так Дунька дура! Ей поп рассказал, что есть такой лях, у которого Лис на знамени. Ну, и у вас лисы на щитах… углядела, глазастая, в щелочку и нас с панталыку сбила.
        Услышав последние слова ответа, Мишка чуть не вздрогнул - пленник сказал не с «панталыку», а на греческий манер, «панталексу». Когда-то, еще ТАМ, в молодости, во время обсуждения рассказа Василия Шукшина «Срезал», один умный человек объяснил молодежи, что «панталык» происходит вовсе не от украинского «збити з пантелику», а от греческого pantaleksos - «прочитавший все книги». После этого в их молодежной компании долго еще звучали разные шуточки про «панталексоса», потом это забылось, а вспомнилось незадолго до «засыла» в XII век, когда одного знакомого Михаила Ратникова сбила машина марки «Лексус». Но вот услышать подобную оговорку от простого дружинника…
        «Врет! Все врет! Лодка у них отвязалась, блин. Это у отборных-то вояк, назначенных для проведения ТАКОЙ операции? Да даже если и отвязалась, далеко бы не уплыла - обе посудины по течению дрейфовали, с одинаковой скоростью. Одним гребком «потеряшку» догнать можно было. Как хотите, сэр, а оттолкнул кто-то ту лодочку специально, возможно, что и сам же этот «панталексус». Десятник ими командовал! Три раза «ха-ха»! На совместную с поляками операцию по похищению княгини из правящей династии десятника поставить? Да не меньше, чем «боярин по особым поручениям» должен быть, если, конечно, не считать князя Полоцкого дебилом. На Немане они заблудились? Тоже мне, «океан без дна и берегов»! Простой дружинник, а речь и поведение… Помните, как Глеб Жеглов говорил: «У тебя на лбу десять классов написано»? Все вранье, сэр Майкл! Разводят вас, как лоха, простите на грубом слове».
        - Все, Мить, - прошептал Мишка - больше нельзя, кровью истечет. Зови Мотьку, пусть перевяжет.
        Пока Дмитрий ходил за Матвеем, у Мишки с пленным состоялся… ну, разговором-то это назвать было нельзя, однако некий диалог имел место быть. Началось с того, что Мишка уловил на себе пристальный взгляд «панталексуса». Не просто пристальный, а, пожалуй, слегка насмешливый, типа: «Я знаю, что ты знаешь, что я тебя водил за нос». В ответ Мишка подчеркнуто медленно кивнул - понимаю, мол и, сделав шаг назад, наложил болт на взведенный самострел.
        - Осторожен, умен, хорошо выучен, люди тебе повинуются, - констатировал «панталексус». - Далеко пойдешь, парень.
        Дергать горло категорически не хотелось, и Мишка лишь сплюнул в сторону - «Клал я на твои комплименты с прибором, под аккорд ре-мажор».
        - Однако же, тайных путей власти ты не знаешь, - продолжал пленный. - И обучить этому тебя некому. Так и останешься слепцом там, где знающие люди видят многое… очень многое. Жаль будет, если так и проживешь простым воином, хотя по уму и талантам мог бы подняться высоко, ты даже и не представляешь, как высоко!
        «Сэр, вас пытаются вульгарно вербануть. Позвольте отдать должное вашей прозорливости - визави ваш отнюдь не прост. Очень даже не прост. Может, подыграть? Глядишь, что-то и раскроется между делом».
        Так же молча, Мишка попытался изобразить осторожную заинтересованность: ну, не может подросток не клюнуть на подобные разговоры!
        - Ты посмотри, в какой узел все завязалось, сколько князей в нынешние дела втянуты, да еще и ляхи, а там тоже своя борьба. А княгиня-то Туровская из ляшского рода Пястов, а за знатными ляхами замужем две княжны Святополковны. Ты видишь, как все переплелось? Кто тебе подскажет, как себя верно повести, чью сторону принять?
        «Ну-ну, все так сложно, просто ужасно. Утопить пацана в избыточной информации, заставить испугаться, искать сведущего в этих делах советника… Дешево покупаешь, шер ами «панталексус». А ну-ка, попробуем обострить…»
        Мишка, все так же не издавая ни одного звука, указал подбородком на искалеченную руку пленника и многозначительно приподнял носок сапога.
        - Да, можно разговорить пытками, - правильно понял намек «панталексус», - но для этого надо знать, что спрашивать. А ты знаешь? Да и совет, данный вынужденно, очень сильно отличается от совета, данного добром, - кажется, полочанин все больше входил в роль Змия-искусителя. - Ты же не дурак, понимаешь, о чем я говорю. А поначалу-то, наверное, думал, что красного зверя добыл, великий откуп за княгиню с детьми получишь? Думал, думал, любой бы на твоем месте так думал. Но скольким сильным мира сего ты их намерения поломал? Об этом задумался?
        Мишка, будто обуреваемый сомнениями, опустил взгляд и пару раз качнулся, переминаясь с одной ноги на другую.
        - А ведь от мести властей предержащих защититься легко, если умеючи, - пленный перешел уж вовсе на отеческий тон. - И выгоду немалую поимеешь, и к сильным мира сего приблизишься, и благодеяния их тебя не обойдут. Только знать надо тайные пути власти, слабости властителей, да способы, которыми можно заставить их поступать, как тебе надобно. Непроста наука эта, иной и за всю жизнь ее постигнуть не может, но если есть рядом знающий человек…
        Сладко пел «панталексус», прямо-таки сирена из античных мифов! Мишке даже стало слегка обидно, когда вернувшийся с Матвеем и еще одним опричником Дмитрий прервал это сольное выступление.
        - На-ка вот, горло пополощи, - Матвей передал Мишке завернутый в тряпицу туесок с какой-то слегка маслянистой, пахнущей медом и травами горячей жидкостью. - И давай-ка я тебе горло укутаю, в тепле его подержать надо… ну и помалкивай, разве что шепотом, да и то не надо бы.
        Тут же нарушив предписание лекаря. Мишка прошептал:
        - Что там с бабами?
        - Да не пустили меня! - досадливым голосом ответил Матвей. - Сами как-то управляются.
        Мишке тут же вспомнилось, как после падения матери из саней точно таким же тоном возмущалась Юлька: «И меня выгнала! Говорит - не мое дело, а как я учиться буду, если до больных не допускают?» Мотька вроде бы и боялся, говорил, что не умеет с бабами, а вот поди ж ты, не допустили - и раздосадовался. Истинно лекарское нутро у парня.
        - Там в доме трое раненых из этих… - Матвей мотнул головой в строну лежащего на земле «панталексуса», - не жильцы. Один уже отошел, двоим другим недолго осталось. Раны черные, смердят гадостно, сами в жару и без памяти. И… - Матвей поколебался - брошенные они какие-то. Лежат в клетушке малой, и похоже, что за ними никто и не ходил. Ну, разве что девчонка та, которую ты у стены тискал. Да много ли она могла? Так только - напиться подать да пожалеть. И из тех, что мы побили, троих сразу насмерть, еще один совсем плох - я думал, ему только лопатку болтом раздробило, а он вдруг кровью харкать начал. Видать, глубже достало. Второй, которому ты, Минь, локоть разворотил, вроде бы ничего - может и руку отнимать не придется, ну и этот, - Матвей указал на «панталексуса», - ему бровь болтом начисто смахнуло и жилу за запястье порвало, ладонь, как тряпочная болтается…
        - Стой! - прервал Матвея Дмитрий. - Так у него кость не сломана? А зачем палка примотана тогда?
        - Так затем и примотана, чтобы ладонь не болталась и рана не открылась. А чего вы с ним делали-то?
        «Та-ак… Это, значит, он с потерей сознания ваньку валял? Нет, разорванное сухожилие тоже не подарок, но не сравнить же с раздробленной костью».
        Мишка глянул на пленного, и тот не отвел взгляд, а полуприкрыл веки, словно соглашаясь с чем-то.
        «А ты наглец, «мусью панталексус», уже, надо полагать, решил, что установил со мной «особые отношения»? Видимо, ты из тех, кто, упав в горшок с молоком, плещутся, пока не собьют масло. Ну-ну, будем посмотреть…»
        Мишка знаком велел Матвею и опричнику оставаться с пленным, а Дмитрию махнул, чтобы шел с ним туда, где лежали еще двое раненых. По крайней мере, с одним из них, судя по словам Матвея, можно было разговаривать. Сзади донесся командный голос старшины Младшей стражи:
        - Матвей меняет повязку, а ты охраняй. Стоять не ближе трех шагов, самострел держать наготове. Если что, стрелять сразу, не раздумывая. Лучше по ногам, но не выйдет по ногам - бей, куда получится. А ты смотри: два болта уже словил, задуришь - словишь третий.
        Раненый оказался один - видимо, второй уже отмучался, и его отволокли к убитым. Молодой, лет двадцати, парень сидел, мерно раскачиваясь из стороны в сторону и прижимая к животу перевязанный локоть: рана сильно болела.
        - Как звать? - не дожидаясь мишкиной подсказки, рявкнул Дмитрий.
        - Селиван.
        - Как смел княгиню с детьми обидеть, тать?
        Селиван глянул на Дмитрия, как на безнадежного идиота и коротко процедил:
        - Приказ.
        Мишка придержал рукой своего старшину, явно собиравшегося вразумить пленного добротной затрещиной, и прошептал:
        - Почему не повезли, куда уговорено?
        - Почему не доставили княгиню, куда следовало, а потащили в другое место? - грозно вопросил Дмитрий.
        - Боярин так велел.
        - Какой боярин? - Дмитрий снова не стал ждать мишкиного вопроса.
        - Боярин Никодим.
        «Ага, значит, не просто дружинник, а все-таки боярин. Ну, нетрудно и догадаться».
        - А зачем это ему? - прошептал Мишка. Дмитрий повторил вопрос.
        - Так кто ж его знает? - Селиван поморщился то ли от боли в руке, то ли от странности вопроса. - У него вечно все не как у людей.
        - И что? Никак вам это не объяснил?
        - Сказал: «Так надо». И все.
        - А ляхи?
        - А в морду! - с неожиданным ожесточением ответил пленный. - И ногами еще попинали.
        - Ну, а дальше что было?
        - Дальше прятались… детишки заболели… потом нас боярин Васята нашел…
        - Ну-ка, ну-ка… - Мишка на секунду даже забыл про горло, но оно тут же напомнило о себе саднящей болью. - Вы Васяту искали, или он вас нашел?
        - Мы прятались. Он нашел. Ругался с Никодимом… вроде бы, я не слышал.
        - Из-за чего?
        - Не знаю, но у Левши же все вечно навыворот…
        - У кого?
        - У боярина Никодима прозвание «Левша». Он же все не так, как другие делает. Не только руками, у него еще и голова не так, как у всех людей думает.
        «Левша!!! Не хотел называть своего прозвища! У него же левая рука здоровая!».
        Мишка сорвался с места и кинулся к зарослям ивняка, в которых оставил Матвея с пленным и опричником Янькой.
        - За мной! - раздался за спиной голос Дмитрия.
        И бежать-то было всего ничего - меньше полусотни шагов или около того, но этот путь показался Мишке таким длинным… Ветка хлестнула по лицу, Мишка не обратил внимания, потому что уже видел: Матвей сидит на земле, закрывая лицо руками, и из-под ладоней сочится кровь.
        «Слава богу, живой!»
        Рядом, скрючившись в «эмбриональной позе» неподвижно застыл на земле опричник Янька.
        «Господи, еще один…».
        Не останавливаясь - все потом - Мишка ломанулся сквозь ивняк дальше. Споткнулся, упал, заметил, что кто-то его обогнал, вскочил и попер, раздвигая ветки склоненной головой в шлеме. Когда выскочил на берег, только и успел заметить, как скрывается в камышах спина Никодима Левши. Тут же щелкнуло несколько самострелов (кажется не попали) и во все стороны полетели брызги от ног отроков, с разбега влетающих в воду. Затрещали камыши…
        Сам Мишка с трудом, но удержался на берегу - проблема с горлом никак не облегчилась бы еще и от купания в сентябрьской водичке. Да и самострел… только сейчас вспомнил, что выпустил оружие из руки, когда оно зацепилось за что-то в ивняке.
        «Ничего, ребята шустрые, догонят… да и куда он в реке денется-то с покалеченной рукой? Мотька! Янька!».
        Мишка торопливо повернул назад. По дороге сбился с направления и вышел к ребятам вовсе не с той стороны, с какой ожидал. Матвей все так же сидел на земле и ощупывал пальцами расквашенный, прямо на глазах синеющий, нос. Кровь на его лице мешалась со слезами.
        «Да-а, силен Левша, как он левую руку-то высвободил? Так, а с Янькой что?».
        Опричник, свернувшись клубочком, лежал на правом боку, рядом валялся разряженный самострел, а в двух шагах из земли торчал хвостовик болта.
        «По ногам стрелял, да не попал… Так… дышит, пульс есть, крови… крови нигде не видно. И что это может быть? Да понятно что - ногой в промежность получил. Ну, боярин Левша, если живым попадешься, я тебя специально на пять минут наедине с Янькой оставлю… когда оклемается, конечно».
        В ивняк с шумом и треском со стороны дома вломился еще кто-то. Мишка поднял взгляд - Артемий с двумя отроками.
        «А кто у дома командовать остался? Бардак…»
        Говорить, впрочем, ничего не пришлось - Артемию оказалось вполне достаточно зверского выражения лица сотника, беззвучно, но явно ругательно, шевелящихся губ и вытянутой в сторону дома руки. Ни слова ни говоря, поручик развернулся и дернул назад, на ходу осаживая еще кого-то из подчиненных:
        - Куда претесь? Назад! Там и без вас управятся!
        Двое отроков, прибежавших с Артемием, растерянно топтались на месте, поглядывая то на Мишку, то на пострадавших. Жестами (в очередной раз спасибо Немому) Мишка объяснил им, что требуется, и ребята дружно подхватив Яньку, поволокли его к воде, в таком деле холодненькое приложить к поврежденному месту - самое то.
        - Гы-ы… - гнусаво подал голос Матвей.
        Мишка схватил его за волосы (шляется без шлема, раздолбай) и притянул к себе.
        - Думаешь, пожалею? А вот те хрен на блюде! Еще и добавлю! Кхе…кхе… Вернемся, каждый день будешь заниматься с Демьяном рукопашкой и ножевым боем! А будешь… кхе… будешь отлынивать, Юльку напущу!
        - Гы-ы…
        - Козлодуй драный… кхе… раздолбай! - ругаться шепотом было ужасно неудобно. - Ты не только себя, ты и раненого… кхе-кхе… защитить…
        Мишка с чувством пнул Мотьку сапогом по заднице, постаравшись, правда, чтобы тому не попало железной подковкой на носке сапога.
        - У-у! Гыыв… - лекарь попытался оттолкнуть Мишку, но тот и сам не собирался продолжать телесное наказание.
        - Вот и лечи себя сам! Других лекарей нету… кхе-кхе… Туды тебя в дедушку Рентгена и аппарат его, эскулап хренов!
        До дома Мишка дойти не успел, из леса вылетел рысью отрок, посланный выяснить, как дела у отряда, пустившегося по берегу преследовать ладью полочан, и еще с седла заорал:
        - Господин сотник, дозволь обратитьтся… Егора убили!!!
        - Что-то? - и откуда голос взялся? - Как убили?
        - Стрелой! Они в ладьях… ну, которые там две были, днища хотели прорубить… Наши налетели… они - бежать, а с ладьи стрелами… Наших много побили… и десятника Егора…
        - Сам видел?
        - Ага… лежит вместе с конем, а из головы стрела торчит.
        - А Роська… кхе-кхе… поручик Василий?
        - Живой… командовал что-то… А мне же велено поглядеть и назад… вот я и… это самое…
        «Все, блин… один остался. Вот теперь по-настоящему один. Что ж делать-то? Спокойно, сэр Майкл! А ну, без паники! Да, совет опытного мужика - великое дело, но вам-то тоже не четырнадцать лет! Не стоять столбом! На вас все смотрят, все слышали, что Егор убит. Артемию подать знак, чтобы продолжал распоряжаться, самому отойти и присесть на завалинку… Да, голову опустите, чтобы вашей растерянной морды никто не видел. Вот так: поза «Чапай думает, никому не мешать!»
        Мишка оперся локтями на раздвинутые колени, ссутулился и… все! Окружающий мир начал куда-то пропадать, уходить за пределы восприятия. Краем сознания еще отметился голос кого-то из отроков: «Господин сотник…» и окрик Артемия: «Не трожь его…», а потом пришло знакомое еще ОТТУДА противоестественное сочетание пустоты и тяжести, и заслонило собой все. Знакомое, повторявшееся не единожды состояние, поначалу вовсе и не связанное с чьей-то смертью…

* * *
        Впервые это чувство тяжкой пустоты пришло еще в детстве, в начале шестидесятых годов, на фоне чужого счастья и радостных хлопот: ленинградцы массово переезжали из бараков, чердаков и подвалов в «хрущобы», тогда представлявшиеся новоселам очень даже приличным жильем. Почти каждый выходной день возле длиннющего дома барачного типа, в котором жил Мишка Ратников, появлялись грузовики, в кузова которых перетаскивали небогатую мебель и прочий домашний скарб, сажали детишек и старух (почему-то почти обязательно с фикусами или кошками на коленях) и… на одну знакомую с детства соседскую семью становилось меньше.
        Вот так, однажды МАЗ, воняющий дизельным выхлопом, увез и девочку, с которой у Мишки Ратникова… ну что там могло быть в двенадцать-то лет? Однако было, и на том месте, которое эта девочка занимала в… (в душе? в подсознании? в мироощущении?), образовалась пустота. И пустота эта оказалась, вопреки всем законам физики, очень тяжелой - так и гнула к земле. А еще у этой пустоты, возможно, тоже вопреки каким-то законам, был свой смысл, выражавшийся в понимании: «Уже никогда…»
        Потом это чувство забылось - психика подростка пластична, а через пять лет снова возникло по, в общем-то обыкновенному, но в семнадцать лет трагическому поводу, когда не прошедший по конкурсу в ВУЗ Мишка Ратников смотрел первого сентября на студентов и школьников. Впервые за десять лет он оказался вне этого потока, стремящегося в классы и аудитории. И снова пришло ощущение «Уже никогда…»
        Не то чтобы он так уж любил школу, вернее четыре разные школы, в которых пришлось поучиться за десять лет - слова песни «Школьные годы чудесные…» вызывали у Михаила Ратникова скорее саркастическую, чем ностальгическую улыбку. Однако в тот день он понял, что привычный и понятный образ жизни закончился для него навсегда, а что дальше?..
        Какими мелкими, смешными, детскими показались ему эти переживания спустя всего два года! Тогда, хрипя издерганными легкими, на подгибающихся ногах, с пальцами, которые непонятно какими силами еще удерживали рукоятки носилок, он тащил по горному склону солдатика, получившего две пули в живот. Тащил, хотя твердо знал, что живым не донесут - Карпаты хоть и невысокие, а все равно горы, и вертолет может сесть далеко не везде. Там-то он и ощутил по-настоящему многотонную тяжесть пустоты, образующейся на месте ушедшего человека, тогда-то и оформилось в четкие, словно высеченные на граните слова, ощущение «Уже никогда…»
        За полвека жизни ТАМ Михаилу Ратникову еще не раз пришлось пережить подобное. Всякое было… Смерти родственников и просто близких людей, ликование дерьмократов при спуске знамени, которому он присягал, проигрыш четвертой избирательной кампании после выигрыша трех предыдущих, камера в «Крестах» вместо защиты диссертации…
        Не то чтобы привык - привыкнуть к такому невозможно, но научился переносить с минимальными потерями и минимальными же внешними проявлениями. Однако однажды выяснилось, что это еще не все. К словам «Уже никогда…» добавилась еще одна фраза. Если подумать, то пострашнее первой.
        Так уж переплелись факты биографии с особенностями характера Михаила Ратникова, что он лет с четырнадцати-пятнадцати мечтал пожить один. Чтобы рядом не присутствовал никто, чтобы не только не выполнять чьих-то просьб или требований, не согласовывать свои действия и режим с существованием пусть сколь угодно близких, даже любимых людей, но и напрочь отгородиться от окружающего мира небольшим, но исключительно личным пространством. Вот такой «таракан» в голове, порожденный невозможностью побыть одному, когда это необходимо. Это не стало навязчивой идеей или просто горячим желанием, но время от времени посещала мысль: «А хорошо было бы… что хочешь, то и делаешь, и никто не видит, и ничего не скажет, или не подумает, или не спросит, и никому не надо ничего объяснять, и все такое прочее…»
        Сбылось… Стал жить один. Справил девять дней со смерти жены, проводил гостей, начал убирать со стола… Прямо так - со стопкой грязных тарелок в руках - сел на подвернувшийся стул, и вместе со знакомыми словами «Уже никогда…» пришло: «Не смей больше мечтать - мечты сбываются!» Сказать, что захотелось по-волчьи завыть на луну - ничего не сказать. Кто сам не испытал - объяснять бесполезно. Но выводы сделал.
        Не мечтал больше никогда и ни о чем (да и какие, к черту, мечты, когда под полтинник подкатывает?) - только рассчитывал и планировал. Помогло, прямо скажем, слабо: сначала, во исполнение чьих-то чужих планов, загремел за решетку, а потом, опять же по чужим расчетам, в двенадцатый век.
        «Новое молодое, здоровое тело, впереди целая жизнь, и не надо вздыхать: «Если бы молодость знала, если бы старость могла…», потому, что знаешь и можешь! Разве это не сбывшаяся мечта? Но ведь не мечтал и не просил!

* * *
        «…Никогда и ничего не просите! Никогда и ничего, и в особенности у тех, кто сильнее вас. Сами предложат и сами всё дадут».[4 - М.А. Булгаков. «Мастер и Маргарита», гл. 24 «Извлечение Мастера».] Подарок от Воланда? Или не подарок, а предложение, от которого невозможно отказаться? А что вас так сильно удивляет, сэр? Решение жить только планами и расчетами, отказ от эмоций, желаний, мечтаний, страстей - разве это не отказ от человеческой сущности? И у вас все получалось! Ну, почти все. Свой городок, своя дружина, сотник в четырнадцать лет. А сейчас у вас в руках княжеская семья, и вы собираетесь поступить с ней так же, как до сих пор поступали с другими - просчитать мотивации, определить способы воздействия и добиться своего… Ничего же нового - со сколькими людьми вы уже привычно обращаетесь, как с шахматными фигурами? Не о том ли тысячи, а может, и миллионы наивных придурков просили во все века того, у кого не счесть имен, включая имя Воланд?
        Что, не верите? Атеист вы? Ну и что? Результат-то налицо! Нужны еще аргументы? Пожалуйста! Недавно Роська, которого вы чуть ли не за сына держите, подсчитал, что ваше личное кладбище уже перевалило за три десятка собственноручно вами, сэр Майкл, убиенных. Какие чувства вы испытали? Удивление: «Когда это я успел?» И все! Как вам сей факт, досточтимый сэр?
        Желаете еще? Да сколько угодно! Припомните-ка, как вы теперь относитесь к когда-то любимым вами персонажам братьев Стругацких: дону Румате и Максиму Каммереру? Как к наивным хлюпикам, рефлексирующим интеллигентам… Что там у вас еще из набора уничижительных эпитетов имеется?
        Ну как, достаточно или продолжить? Ах, желаете сменить тему? Ну что ж, можно и сменить. Задумаемся, например, отчего смерть десятка Егора повергла вас в такой шок? Гибель отца Михаила вы перенесли тоже тяжело, но ощущения беспомощного одиночества у вас не возникло. Только ли от того, что тогда рядом с вами были лорд Корней, потворник Аристарх, Рудный Воевода Алексей и прочие, за чью спину при нужде можно спрятаться, а сейчас не за кого? Не слишком ли просто?
        Вот именно! Дело не в простоте объяснения, а в том, что вы испугались! Вспомнили фильм «Хроника Сатаны младшего». Там дети просили, чтобы простудившегося мальчика не разбивал паралич, и их просьбу исполнили. Никакого паралича - мальчик умер. А вам захотелось, чтобы Егор не мешал провести успешную и эффектную операцию по освобождению заложников. Ваше желание сбылось, но таким же образом, как и в упомянутом фильме - Егора убили. Значит, теперь не только мечтать, но и желать чего-то, сильно и страстно, тоже нельзя!
        Вот она - плата за вторую молодость, за вторую жизнь, за знания, которых нет ни у кого из ныне живущих. Ну как? Запаха серы не чувствуете, сэр? А сатанинский хохот из-за угла не доносится? Нет? Как же так? Ведь все одно к одному складывается. Вот посмотрите: вас буквально преследуют удачи, обстоятельства вам все время благоприятствуют, вас уже, как минимум, десяток раз должны убить, но вы все время выкручиваетесь. Это - раз.
        Вы холодны и расчетливы, манипулируете людьми, как марионетками, давите им на психику фокусами, принесенными с собой из будущего. Вот только что, в самый пиковый момент процесса освобождения заложников вы умудрились прикидывать «княжна или не княжна?» и на всякий случай изобразили сцену из рыцарского романа. Напомнить вам еще одну сказочку? Про мальчика Кая из «Снежной королевы», которому в глаз попал осколок колдовского зеркала? Это - два.
        Вас опасаются даже взрослые воины, но… НО! Вас любят, вами восхищаются, вас закрывают своими телами, жертвуя собой. Вы увели из Михайлова городка сто десять мальчишек, а вернете… даже и сами не знаете, наберется ли хотя бы половина. Напомнить вам сказочку про Крысолова? Он ведь тоже детишек из города увел. Это - три.
        Что? Хватит мистики? Вы не верите ни в бога, ни черта? А кто постоянно ищет «путь к храму», но только не к такому, как у всех, а индивидуальному, специально для вас? Кто пытается узреть Бога, но тоже лишь такого, который устроил бы вас? Логическим путем, холодным рассудком вы уже вычислили, что ВЕРА должна быть, неважно какая, но должна, иначе человек обращается в зверя, которого не сдерживают никакие ограничения морального порядка. Тем же холодным рассудком вы пришли к выводу, что грешить нельзя, ибо воздастся, но не Высшим Судией, а комплексом причинно-следственных связей.
        Ну что ж, если вы вознамерились собрать для личного пользования религию из собственноручно изготовленных кусочков, как из деталей конструктора, то комплект этих деталей должен быть полным: извольте включить в спецификацию и черта. Тем более что его найти гораздо легче, чем Бога - он сам в любую дырку без мыла лезет, вы в этом только что убедились. Он исполняет ваши желания, сэр Майкл, но плату берет не только человеческими жизнями.
        Нет, не только ими. Главная плата - превращение вашего сердца в кусок льда, как у вышеупомянутого Кая. Он медленно, но верно подводит вас к тому, что нельзя ни мечтать, ни желать - только рассчитывать и планировать. Именно, именно, не так давно вы изволили объяснять мистеру Фоксу, что управление без идеологии - крышевание, беспредел, бесчеловечность. А что такое идеология в обычных человеческих понятиях, без формализации с точки зрения сухих теорий? Да очень просто - мечты и желания! Что такое цель? ЖЕЛАЕМОЕ положение вещей. Что такое идеальная цель? Нечто недостижимое, но к чему надо постоянно стремиться, о чем можно и нужно МЕЧТАТЬ!
        Вот от чего хочет заставить вас отказаться эта часть «набора деталей конструктора». Нет, отсутствием цели и стремления к ее достижению вас не возьмешь - против этого восстанет и эмоциональная, и рациональная составляющие вашей личности, а вот подменить цель - это запросто! Превратить личный успех из инструмента, всего лишь одной из решаемых задач, в самоцель! Все в порядке - идеология есть, управленческий беспредел ограничен некими рамками. Вместо пустых мечтаний и дурацкой романтики - четкие планы и расчеты, обстоятельства - шахматная доска, люди - фигуры на этой доске. И цель благородна - спасение Руси от татаро-монгольского ига… Только вот, сэр, личный успех и благополучие - сейчас, а главная цель - где-то за горизонтом, в светлом будущем. Ничего не напоминает? Припомните-ка: коммунизм для всех - в отдаленном будущем, а для номенклатуры - прямо сейчас, сытое благополучие капитализма для всех - может быть когда-то и будет, а для «элиты» - миллиардные состояния прямо сейчас.
        Доказательства? Да пожалуйста! Напрягите-ка память. Не так уж и давно вы, глядя на Дударика, сказали себе: «коллекционируй счастье в детских глазах».
        Было? М-да, припоминаете, но уже с трудом. Сейчас-то вас больше радует в глазах тех же мальчишек готовность к бою. А совершенно естественное поведение детишек княгини Агафьи, оказавшихся среди безликих железных чудищ, которые убивают и калечат живых людей… Что? А как, по-вашему, вы со своими опричниками - в доспехе и с бармицами вместо лиц - выглядели в детских глазах? Вот именно! Совершенно естественный детский страх, даже ужас, вызвал у вас всего лишь раздражение, не более!
        Ну как, чувствуете, что вас засасывает идеология личного успеха? А не за ее ли насаждение вы так ненавидели ТАМ дерьмократов-либерастов? Отец Михаил? Ага! Вспомнили наконец-то! Схватились, как утопающий за соломинку, и совершенно зря! Да, зря. Не соломинка это, а основа основ! Он не учил вас отторгать желания, мечты, эмоции, он учил вас УПРАВЛЯТЬ ими! И был прав! Во всем! Абсолютно! Да, да, да! Тысячу раз «да»! Он сумел не оставить после себя тяжкой пустоты, он и сейчас с вами, и останется с вами до конца жизни. Возможно, это и есть святость, не нам судить…
        А есть еще и Великая Волхва Градислава Всеславна. Она говорила вам, сэр, о «цели на всю жизнь» - о мечте! А вы-то обрадовались, что Аристарх-Туробой показал вам способ скрутить ее в бараний рог. И Юлька… Сколько чувств и желаний она в вас пробуждает, а вы-то испугались ее! Сестры, братья, мать… мальчишки, готовые идти на смерть по вашему слову! Они для вас тоже фигуры на доске? Дед… да, он заставляет вас рассчитывать и планировать, но он же и любит вас!
        Все!!! Хватит!!! Прекратить истерику!!!»
        Мишка до боли, так, что сам охнул, закусил зубами палец на левой руке, мог бы - дал бы сам себе в морду, чтобы прекратить бешеный поток мыслей. Это была паника, именно паника и ни что иное, но гибель Егора, каким бы тяжелым ударом она не являлась, не должна была повергнуть его в такое состояние - свои сильные и слабые стороны он знал. Значит, случилось что-то еще - более серьезное, из-за чего подсознание било тревогу, но рассудок это еще не понял. Отсюда и паника: есть опасность, очень серьезная, он ее пока не замечает, однако что-то такое чувствует. Результат - метание мысли: то в мистику тянет, то в воспоминания, исключительно неприятные, из ТОЙ жизни, то цепляние за светлые образы… Так ребенок, испугавшись чего-то (даже, не понимая, чего именно) первым делом кричит: «Мама!».
        Это свое свойство Мишка знал очень хорошо: если постоянно всплывают в памяти неприятности из прошлого, значит, в настоящем что-то идет не так. Смерть Егора лишь повод, на самом деле это самое «не так» связано с чем-то другим.
        «Что «не так»? Что-то в недавнем прошлом? Вполне возможно, даже скорее всего - какая-то мелкая, но существенная деталь или обстоятельство, на которое вы, сэр, не обратили внимания или отложили «на потом» и забыли? Хотя, может, и наоборот: что-то неприятное предстоит в будущем, но об этом не хочется думать? Блин, ничего в голову не приходит, но «звоночек» недвусмысленный, пренебрегать им ни в коем случае нельзя! Посидеть, подумать, прогнать в памяти недавние события… хрен там в этой суете что-то получится! Дождаться ночи, поговорить с мистером Фоксом… Да, раньше ночи, пожалуй, не получится. А сейчас заниматься тем, чем и собирался, даже если что-то неверно спланировал. Лучше неправильное действие, чем бездействие - железное правило! Неправильное действие можно впоследствии скорректировать, а если ничего не делать и ждать «озарения», то события станут развиваться самостоятельно, без вашего контроля, и неизвестно, куда все вообще заедет. Значит, действуем в соответствии с имеющимся планом…»
        - Минь… Господин сотник, дозволь обратиться, старшина Дмитрий! - прервал мишкины раздумья голос Митьки.
        - М? Чего, Мить?
        - Не получилось у нас живым его взять… ребята сквозь камыши на шум стреляли. Ну и… того.
        - Кого «его»? - Мишка натужно возвращался в реальность после «наезда внутреннего собеседника».
        - Этого… боярина Левшу. У него там лодка спрятана… ловко так, даже с дерева разведчики не углядели. И где взял-то…
        - Где, где… - недовольно пробурчал Мишка. - Они же на княгинину ладью на лодках напали, вот, видать, одну с собой и приволокли. Похоже, Левша не зря к берегу рвался - бросил бы заложников в камышах, а сам со своими людьми в лодку и поминай, как звали. Лодка-то велика? Шестеро в нее поместились бы?
        - Да и больше поместилось бы… только далеко ли они без припаса…
        - Неважно! Главное, что ему было куда стремиться. Если лодка большая, могли и княгиню с собой уволочь. Без детей, конечно.
        - Ага… но мы-то им не дали! Слушай, Минь, а чего теперь-то делать? Надо, наверное к ночевке готовится. Я отрокам прикажу…
        - Ты не знаешь, у нас чего-нибудь вкусненькое есть? - перебил Мишка. - Ну… чтобы детишек побаловать.
        От такого зигзага мысли сотника Дмитрий слегка растерялся:
        - Это… не знаю. У Ильи-то в обозе, конечно, есть, но до него добираться же…
        - А тут? Ни у кого, ничего нет?
        - Э… О! У Мотьки, наверняка мед должен быть! - догадался Дмитрий. - Только ему же Левша, зараза, нос вроде бы сломал. Не до медов ему…
        - А все же спроси, Мить. Очень нужно!
        Глава 2
        Идея была проста: пока княгиня возится с боярыней Соломонией, подкатиться к детишкам; ну не посмеют няньки противиться. Угостить лакомством, успокоить, мол, никому больше в обиду не дадим, скоро домой отвезем; потом развеселить как-нибудь - ведь получалось же с нинеиными внучатами. Услышит княгиня Агафья детский смех, увидит довольные мордашки, глядишь, и разговор с ней по-доброму сложится. Какая бы она ни была крутая княгиня-соправительница, а мать есть мать - дети важнее всего.
        Было, конечно, в этом что-то… некрасивое - использовать детей в своих целях, но самим-то детишкам от этого никакого вреда. Вот только голос… Мотькино полоскание и то ли компресс, то ли просто теплая повязка согрели горло, и Мишке немного полегчало, во всяком случае говорить, хоть и совсем негромко, он мог почти без саднящей боли.
        Все планы порушила «то ли княжна, то ли не княжна»: выбралась из дома, боязливо покосилась на Дмитрия, который раздавал какие-то указания отрокам, и подалась к Мишке.
        - Пан Лис…
        - Слушаю, княжна… прости, - Мишка притронулся к повязке на горле, - не могу в полный голос говорить.
        - Я не княжна.
        «Ну вот: облом… впрочем, может, и к лучшему. Но почему, все-таки, «пан Лис?»
        - И я не пан, и не Лис. Боярич Михаил, - Мишка вежливо склонил голову, - сотник Младшей дружины Погорынского войска. Прости, не знаю, как величать тебя, красна девица.
        - Не Лис? Ой, боярышней Евдокией зовусь, - девица ответно поклонилась и указала на щит с изображением «лиса, несущего сияющий крест». - А как же это? Наставник наш отец Паисий сказывал, что есть у ляхов боярин, нечистого зверя на своем знамени имеющий. Вот я и подумала…
        - Ну почему же нечистого? В Писании в «Пророчестве о Вавилоне» вовсе и не лисы упомянуты, а шакалы. Просто ошибка при переводе с греческого на наш язык произошла, шакалы-то у нас не водятся, вот и написали «лисы», а на самом деле там так сказано, - Мишка, в который уже раз, мысленно поблагодарил отца Михаила за науку: - «Шакалы будут выть в чертогах их, и гиены - в увеселительных домах».
        - Ошибка?! В Писании?!!
        Удивление и возмущение Евдокии были настолько велики, что Мишке невольно вспомнилась старшеклассница из фильма «Завтра была война»: «Как можно спорить с самим Маяковским?!!».
        «Вот так, сэр Майкл, века и тысячелетия проходят, а девочки-отличницы не меняются! Меняются только непререкаемые авторитеты: у этой - Писание, у той - Маяковский, а у постсоветских, наверное, Солженицын… или у них какой-нибудь гламурный журнал вместо Писания? Хочешь - не хочешь, а вспомнишь: «Не сотвори себе кумира».
        - Да не в Писании ошибка, а толмач переврал… Или постарался, чтобы нам, про тех шакалов не ведающих, понятнее было. Так что, не пан Лис я, и не лях вовсе. Туровские мы.
        - А как же… ведь отец Паисий сказывал… и Лис у вас намалеван…
        «О, Господи! Ну, девки… порожденья крокодилов! Вот так и поймешь, почему Пушкин был противником женского образования».
        - Я тебе, боярышня, потом объясню, прочему у нас Лис на щитах. Тебя ведь с делом каким-то ко мне послали?
        - Ой, да! Княгиня Агафья Владимировна велит вашему старшему к ней явиться.
        - Ну, велеть она может… Гм, ладно. Передай, что скоро буду.
        - Она велела немедля!
        - Угу. Как только, так сразу.
        - А? - не поняла Евдокия.
        - Скажи, что внял и не замедлю явиться пред княгинины очи. Только вот нужные распоряжения отдам, и сразу приду.
        - Княгиня Агафья… - начала было снова боярышня, но Мишка набычился и, уставившись ей в глаза, шевельнул искалеченной бровью.
        - Ступай. Передай княгине, что прибуду немедля, как смогу!
        Девица, кажется, обиделась: поджала губы, вздернула подбородок и, развернувшись на месте, засеменила к двери. Ну, прямо тебе оскорбленное достоинство во плоти. Мишка чуть не сплюнул вслед. Знаком подозвал к себе ближайшего отрока и велел сыскать Елисея и Елизара, чтобы бросали все и бежали к нему.
        Пока дожидался близнецов, отроки Артемия вытолкали из дома какого-то мужика с разбитой в кровь мордой и в разрезанной от ворота до рукава одежде. В прорехе виднелась кровавая полоса на теле: похоже, кто-то пытался перехватить ему горло ножом, но то ли не дотянулся, то ли сам мужик успел отшатнуться…
        - Артю… - Мишка поумерил голос, - Артюха, это еще что за диво?
        - Лях, под лавкой схоронился, где раненые лежат. Там угол темный, ну вот он, видать и… того. Вон, видишь? - Артемий указал на разрез на одежде мужика. - Зарезать его, похоже, хотели, да вывернулся как-то. Ну, а морду… это уже мы, чтобы не рыпался.
        - Ладно, с ним потом разберемся. Вы там хорошо все посмотрели, больше никто по темным углам не прячется?
        - Нет, Минь, все проверили. Там только княгиня со своими, да раненые… Все без памяти, а один уже помер, - Артемий обмахнул себя крестным знамением. - А княгиня-то грозна… раненых велит наружу выкинуть, все равно, мол, помрут… а еще про тебя спрашивала: кто, да что, да откуда?
        - И что ты?
        - А что я? Ты же не говорил, что можно рассказывать, а чего нельзя, вот я пеньком и прикинулся: мне велено только дом от посторонних очистить, а потом господин сотник сам придет и все, что надо, скажет.
        - А она?
        - Сердитая… даже вроде бы кинуться в меня чем-то хотела, да под руку ничего не попалось.
        - Господин сотник, отроки Елизар и Елисей по твоему приказу явились!
        «Ну, прям Электроники! И такие же белобрысые… Ладно, придётся изображать господина сотника со свитой».
        - Вольно, отроки! - близнецы дружно приоткрыли рты, то ли удивляясь тому, как тихо говорит начальство, то ли прислушиваясь. - Быстренько почиститесь, приведите себя в благообразный вид, шлемы снимите… гребешки с собой?
        - Нет, господин сотник, в сумке у седла. Сбегать?
        - Артюш, а у тебя гребешка с собой, случайно, нет?
        - Есть, - Артемий полез в кошель, висящий на поясе.
        - Дай им причесаться, а ляха этого держи под присмотром, потом поспрашиваем. Только сам не уходи, впереди пойдешь, вроде как дорогу мне показываешь.
        - Теперь вы, - Мишка принялся инструктировать причесывающихся и отряхивающихся отроков. - Подшлемники уберите… ну вот, хотя бы в подсумки. Шлемы держать на согнутой руке вот так. Помните, что я вам говорил на Княжьем погосте? Сейчас пойдем к княгине Городненской, так что ведите себя благообразно. Стоять по бокам от меня и чуть позади. Я поклонюсь - и вы кланяйтесь, я на колено опущусь - и вы так же, как и я. В разговор не встревать… впрочем, вежество вы и сами понимаете. Так, причесались? Ну-ка дай мне гребень.
        Мишка поправил прически близнецам и принялся причесываться сам.
        - Артюш, как я выгляжу?
        - Красавец! Хоть под венец!
        - Поскалься, поскалься у меня… вот в ухо-то заеду. Серьезное дело - с княгиней беседовать идем.
        - А что? Еще и лучше! Вдруг она красотой твоей несравненной прельстится?
        У Мишки Артюхины шуточки ничего, кроме злости не вызвали, а тут еще кто-то из близнецов фыркнул по поводу комплимента внешности сотника…
        - А то! Кхе-кхе-кхе-е… - Мишка позабыл о сорванном голосе. - Егора убили! А ты мне тут…
        - Что?! - ухмылку с лица поручика как ветром сдуло. - Как же мы теперь?..
        - А вот так! Самим все придется, ни подсказать, ни удержать от дури некому. Дожили до светлого денечка, вольные птицы теперь… Ну, нравится тебе такая воля?
        Не дожидаясь ответа от растерявшегося Артемия, Мишка обернулся к близнецам.
        - Ты, Елисей… - поправки не последовало, значит, угадал имя в этот раз правильно, - видишь, у меня с голосом беда? Так что, если княгиня плохо расслышит, станешь повторять сказанное мной громко и явственно. Понял?
        - Так точно, господин сотник!
        Мишка снова обернулся к Артемию, собираясь отдать команду, но запнулся - недавней растерянности в лице, позе и движениях поручика не осталось и в помине: Артюха был строг, сосредоточен и торопливо оправлял на себе пояс, сдвигал на место подсумки, даже попробовал, как выходит из ножен кинжал. Одним словом, демонстрировал полную готовность к любому повороту событий. Жестом указав отрокам, сопровождавшим пленного ляха, отвести того в сторону, он обернулся к Мишке, принял стойку «смирно» и осведомился:
        - Прикажешь вести, господин сотник?
        «Ну, парень-гвоздь! На всех бы так свалившаяся ответственность действовала!»
        - Веди. Елизар, Елисей, идти в ногу, по сторонам от меня и на шаг позади!
        К разговору с княгиней Агафьей Мишка готовился заранее, так же, как и к разговору с князем Всеволодом Городненским, но получалось это заметно труднее. О князьях Мишка, худо-бедно, некоторое представление имел. Пусть превратное, пусть никак не связанное с его собственным жизненным опытом, а сформированное исторической литературой, как художественной, так и специальной, но имел. Кроме этого, имелся еще и некоторый опыт общения с мужчинами во власти: партаппаратчиками, чиновниками, секретарями обкома, членами ЦК КПСС, министрами ельцинской РФ, депутатами различных уровней. Да, никто из них не был потомственным аристократом, но все-таки власть. А вот с женщинами…
        ТАМ Михаил Ратников был знаком с женщиной - секретарем Ленинградского обкома КПСС, а в депутатские времена довелось пообщаться и с главой «Женской партии», и с лидером Демроссии, да и еще с несколькими «карьерными дамами». Из этого общения он вынес твердое убеждение в том, что «женщины во власти» отличаются от женщин обыкновенных, по меньшей мере, двумя особенностями. Первое - чтобы достичь таких же карьерных результатов, что и мужчина, женщине надо знать минимум вдвое больше, а сил затратить, наверное, вчетверо больше. Второе - в пиковых ситуациях «женщины во власти» не склонны к панике или истерикам и не ищут возможности спрятаться за мужскую спину; справляются сами, демонстрируя твердость и здравомыслие на зависть многим мужикам, а чисто женские приемы используя не эмоционально, а расчетливо, как весьма действенный инструмент. Однако экстраполировать эти знания на княгиню Агафью…
        Во-первых, никакой карьеры она не делала - все, как и положено аристократке, досталось ей по праву рождения. Это позволяло предположить, что, не пережив тех унижений и трудностей, которые приходятся на долю сделавших успешную карьеру женщин, она не превратилась в законченную стерву, мстящую всем окружающим за пережитое.
        Во-вторых, не должно быть у княгини того страха, который преследует «карьерных» женщин - страха в одночасье потерять все, что достигалось долгими годами. Не может Рюриковна быть выкинутой и забытой, не посмеют подонки, ранее лебезившие перед ней, «отыгрываться» за прежние обиды и собственную зависть, тешить свои комплексы за счет проигравшей, да и не посмеют ее «убрать», как ненужного свидетеля, те, кто удержался наверху. Да, этого всего прирожденная аристократка может или совсем не опасаться, или опасаться гораздо меньше, чем выбившиеся наверх карьеристки.
        Может, конечно, Агафья овдоветь, может лишиться городненского стола, могут произойти с ней и другие неприятности, но братья Мономашичи, да и другие Рюриковичи, оберегая свой статус, и ей не дадут скатиться на самое дно. И даже если жестокая судьба загонит ее за монастырские стены, все равно жизнь у нее будет легче, чем у рядовых послушниц или монашек. Из этого обстоятельства следует, что право повелевать представляется Агафье естественным, не вызывающим сомнений, равно как и иные привилегии аристократки, которые она может потерять только вместе с жизнью.
        Соответственно строились и ее отношения с мужчинами: только очень немногим она должна подчиняться (и то - многое зависит от обстоятельств), большинство же ОБЯЗАНО подчиняться ей или, хотя бы, выказывать почтение и готовность к повиновению. То есть, в случае опасности, вопрос «прятаться ли за мужскую спину или справляться самой», перед Агафьей просто-напросто не стоит - ее обязаны защитить! Иными словами, Мишка со своими отроками, освободив княгиню из плена, вовсе не оказал ей никакого благодеяния, а просто выполнил свой мужской и служилый долг.
        Нет, какую-то награду он, конечно же, заслужил, но…
        «М-да, сэр, и опереться-то, кроме художественной литературы, вам не на что. Обидно, конечно, но не досадовать же, подобно дону Румате Эсторскому, на отсутствие в учебной программе курса придворной интриги? «За неимением гербовой…», как говорится… Что там у нас первым делом приходит в голову? Анна Австрийская? Не натуральная, разумеется, а из романа «Три мушкетера». Д’Артаньян, помнится, когда притащил ей из Англии подвески, что получил? Именно! Перстень с бриллиантом, причем не лично, а через камеристку. А граф де Ла Фер, когда намекнул, что сопровождал своего друга в Англию? Да! Совсем другое дело! Никакого «материального поощрения», но удостоился приватного разговора и получил испрашиваемую помощь!
        В чем разница? А в том, что д’Артаньян был всего лишь нищим безбашенным гасконцем, для которого пределом мечтаний являлось место рядового мушкетера, а граф де Ла Фер - аристократом, для которого и офицерского патента в том же мушкетерском полку было недостаточно. Так кем же вы, сэр, хотите нарисоваться перед княгиней Городненской - д’Артаньяном или Атосом? Ах да! Пардонэ муа, по возрасту вы тянете не более чем на виконта де Бражелона, но ведь все равно, разница-то существенная!
        Итак, если вы собираетесь изобразить из себя, как выражался незабвенный профессор Выбегалло, «шевалье де сан пёр, э сан репрош», придется и перед княгиней светить свое родство с Рюриковичами, никуда не денешься - средневековье-с! Однако делать это надо не так, как с князем Всеволодом - «я роду не худого, и не надо со мной, как со смердом обращаться», а изобразить из себя «юного Атоса» - «поступаю так, как предписывает мне мой статус, и никто, даже сюзерен, не может требовать от меня иного».
        Что положено Атосу, то не светит д’Артаньяну. В переводе на язык родных осин: «Забудьте о выкупе, но позаботьтесь о таких вроде бы эфемерных, но весьма существенных категориях, как связи и положение».
        Вот и цель переговоров обрисовалась: добиться появления в информационном поле Мономашичей (ну, хотя бы одного только Вячеслава Туровского) такой фигуры, как боярич Михаил, которому как-то неудобно подать «рупь на водку», а затем забыть о его существовании. Риск? Несомненно: возле князей - возле смерти. Но стартовая позиция, позвольте вам заметить, очень нехреновая, а это - ресурс, да еще какой! Правда, возраст… но, как говорят мастера единоборств: «если ты выше противника ростом, это преимущество, а если ты ниже противника ростом, то это тоже преимущество».
        Соответственно, и стратегия разговора…
        «Да, с князем было проще - пугнуть, выдвигая на передний план его беспомощность раненого пленника и попутно напустив мистического тумана, а потом, пока у него «кипит разум возмущенный», вложить нужные мысли, которые тот посчитает своими. С княгиней будет сложнее… с женщинами вообще сложнее, но тут еще и требуется не только добиться своего, но и заслужить хорошее отношение. Ни красота (хотя, какая красота с вашей-то рожей, сэр, да еще на фоне Елисея и Елизара), ни ум, ни обаяние, ни элегантность с куртуазностью тут не прокатят. Женщине во власти нужны: первое - полезность, второе - предсказуемость и управляемость, чтобы этой полезностью можно было воспользоваться».
        Значит, никакой мистики, никаких непоняток. Открыто и прозрачно: восторженный пацан, воображающий себя «рыцарем в сверкающих доспехах», распираемый гордостью от того, что он боярич, родственник правящей династии и сотник в четырнадцать лет, но (НО!), ничуть не сомневающийся в своих аристократических правах, так же, как и сама княгиня Агафья - правах поскромнее, чем у князей, но столь же непреложных!
        Вот такого «бойцового петушка» княгиня поймет, примет и будет уверена, что сможет крутить им, как ей заблагорассудится. Вот о таком Агафья, в разговоре с братьями, отзовется снисходительно-доброжелательно, а в разговоре со снохой - Ольгой Туровской - даже могут дуэтом и похихикать, мол, забавный зверек, да и приручить его будет полезно.
        «Ну, что ж, сэр, глаза горят, усы, не смотря на их отсутствие, топорщатся, шпоры, которых тоже нет, звенят. Вперед!»
        Княгиня Агафья сидела на чем-то, покрытом шкурой (кажется, лосиной) прямо под раскрытым волоковым окошком так, что ее лицо оставалось в тени, а находящийся перед ней собеседник оказался бы весь на свету.
        «Угу, приготовилась. Знаем мы эти штучки».
        Артемий, заскочивший вперед, сначала сверхпочтительно произнес:
        - Изволь сюда пройти, господин сотник, - потом прямо-таки возгласил на манер мажордома, - Сотник Младшей дружины Погорынского войска боярич Михаил сын Фролов из рода бояр Лисовинов!
        Мишка с близнецами, четко печатая шаг, дошел почти до самого торца очага, остановился, акцентированно приставив каблук к каблуку, затем (прямо, как на плацу) изобразил полуоборот направо. Близнецы следовали за ним, точно копируя движения. Какой-нибудь старшина-строевик, возможно, даже умилился бы от такой слаженности - прямо-таки не строевой экзерсис, а музыкальная фраза трио исполнителей-виртуозов.
        Выждав пару секунд, Мишка опустился на левое колено - на сгибе правой руки шлем, ладонь левой руки на рукояти меча не позволяет кончику ножен коснуться пола - склонил голову, прижав подбородок к груди (почти прижав - помешала повязка на горле), потом, глядя в упор на княгиню, произнес:
        - К услугам Вашей Светлости!
        - Что?
        Не то чтобы Агафья не расслышала мишкиных слов - в доме было тихо - но слишком уж необычным было обращение. Елисей же понял ситуацию по-своему и в полном соответствии с полученными инструкциями громко повторил:
        - К услугам Вашей Светлости.
        Не дожидаясь ответа, Мишка (а с ним и близнецы) поднялся на ноги. Княгиня некоторое время озадачено помолчала, а потом, видимо выполняя заранее продуманный план, грозно вопросила:
        - Почто вежество не блюдешь, земно не кланяешься?
        - Воинское коленопреклонение вежеством земному поклону не уступает, однако, если Вашей Светлости угодно…
        Мишка склонился в поклоне так, что если бы не были заняты руки, сумел бы коснуться пальцами земляного пола. Вместе с ним склонились и близнецы, а Елисей, еще не успев выпрямиться, начал:
        - Воинское коленопреклонение…
        - Да слышу я, слышу, не глухая!
        Агафья отмахнулась, как от надоедливой мухи, и Елисей умолк на полуслове.
        - Ты как меня назвал?
        - Издавна у славян князья именуются Светлыми, отсюда и Светлость, обращение же на «Вы» есть сугубое вежество, надлежащее при разговоре с тем, кто владеет правом говорить не только от себя, но и от множества своих подданных. Посему: Ваша Светлость.
        - Хм… - княгиня явно не нашлась, как реагировать на мишкин пассаж, шевельнулась, усаживаясь поудобнее, набрала в грудь воздуха… - Да ты… вежеству меня учить вздумал, сопляк?!
        «Ага, решила все-таки придерживаться скандального тона. Видимо, думает, что придется торговаться насчет размеров выкупа, и пытается заранее давить на психику».
        - Как можно, Ваша Светлость? Веду себя так, как наставники учили.
        - М? Какие такие наставники?
        «Ну что, мадам, не получается скандальный тон выдерживать? А как вы себе думали? «Удивить, значит, победить»! Сейчас я вам еще одну загадочку подкину».
        - Воевода Погорынский боярин Кирилл Лисовин, посадник княжий боярин Федор, иеромонах Туровской епископии Илларион, богемская графиня Палий… люди все уважаемые и в искусстве вежества, а также рыцарской галантности весьма искушенные!
        «А вы, мадам, хоть и пребываете ныне в статусе навроде жены председателя райисполкома в медвежьем углу, в столице-то обитали, да и по-польски трындите, как я заметил, без проблем. Следовательно, о европейской куртуазности хотя бы слыхали хоть что-то. Зря, что ли, я богемскую графиню приплел? Ну что, и дальше будете городничиху изображать?»
        Агафья оказалась бабой упертой (недаром соправительница при муже) и после небольшой паузы, снова слегка поерзав, опять попыталась наехать на Мишку:
        - Ты о чем думал, молокосос?! А если бы твои стрелки в кого-то из детей попали?
        - Не попали бы. Стрелки у меня хорошие, некоторые даже на звук…
        - Да плевала я, какие у тебя стрелки! Ты детьми рисковал!! Княжьими!!!
        - Не было риска, Ваша Свет…
        - А если бы попали?
        - Но не попали же, даже близко…
        - А если бы все же попали?
        А вот это надо было уже прекращать, причем, самым решительным образом. Еще ТАМ Мишка убедился, что вот таким «если бы» собеседника долбят либо в случае отсутствия других разумных аргументов, либо провоцируя на опрометчивый, чреватый серьезными неприятностями ответ. Тут есть только два выхода: либо юлить и выкручиваться, либо ответить так, чтобы вопрошающему тошно стало. Юлить и выкручиваться Мишка не собирался - не та ситуация.
        - А если бы хоть в одного ребенка попали, я бы приказал перебить вас всех, а потом свалил бы все на полочан или ляхов. Да и вообще: кто знает, что мы тут были? Покойники - люди неразговорчивые!
        «Блин, Атос себе такого никогда бы не позволил, но куда денешься, жизнь - не литература».
        Наверное, если бы Мишка еще раз дал княгине по затылку, она и это перенесла бы легче, чем то, что он сказал. Агафья аж задохнулась от гнева, а Мишка, скривив рот наподобие киношного злодея, уставился на нее исподлобья и двинул искалеченной бровью - давно уже выяснил, какая у него от этого делается рожа.
        И тут княгиня испугалась. Вовсе не потому, что Мишка выглядел так уж страшно (куда ему до Бурея!), и не потому, что вместе с детьми попала из одних чужих рук в другие (все же не чужаки - полочане или ляхи, а туровские - подданные ее родного брата). Все было проще, но куда как опаснее: она оказалась в руках мальчишек!
        Поведение взрослого человека, с той или иной долей уверенности, можно предвидеть, намерения понять, свои слова и действия как-то подо все это подстроить, а представить себе, что может в следующую минуту торкнуть в мозги подростку… да он и сам этого не представляет! А подростки-то в доспехах и при оружии, только что расправившиеся с похитителями княжеской семьи! И они, как успела заметить Агафья, беспрекословно подчиняются вот этому бояричу Михаилу, который старательно играет в благородного рыцаря, скорее всего выдуманного им самим на основе рассказов наставников.
        В том, что это именно игра, сомневаться не приходилось - женский, да еще и княжеский глаз не обманешь! А ну как наскучит мальчишке эта игра или пойдет не так, как ему хочется? Возьмет, да и поломает игрушки по злобе или подростковому легкомыслию… Но игрушки-то эти - живые люди: сама Агафья, дети ее, и прочие пленники! А он… ишь, как рожу-то покривил… сейчас как кликнет своих щенков, как стаей накинутся…
        Не то чтобы Мишка читал на лице княгини все эти мысли - княгиня все-таки, лицом владеть умеет, но примерно догадывался, а следующая фраза собеседницы его догадки подтвердила:
        - А взрослый-то кто-нибудь с вами есть?
        «У-у, матушка, там перед домом ты, видать, совсем с перепугу обалдела - даже не заметила, как мимо Егор со своими людьми проскакал! Ну, тем лучше».
        - Был, Ваша Светлость. Десятник Старшей дружины Егор приставлен к нам воеводой Погорынским для надзора и поучения. Он с тремя десятками моих отроков за вашими обидчиками погнался, что на ладье сбежать вознамерились. Только что гонец оттуда прискакал. Ладью, на которой Вашу Светлость тати захватили, отбить удалось, но сам десятник Егор при этом погиб. Царствие ему Небесное и вечная память, искусный был воин и наставник мудрый.
        Мишка перекрестился, княгиня тоже, но было заметно, что мысли ее далеки от чего-либо возвышенно-божественного.
        «Вот такая, княгинюшка, заковыристая ситуевина: надзирать за нами больше некому, придется как-то выкручиваться самой. Ну, мадам, напрягите то место, которым думаете! Вы же зрелая женщина, мать нескольких детей, аристократка, в конце концов! Неужели пацана вокруг пальца обвести не сможете? Дерзайте, Ваша Светлость, клиент сам в руки упасть готов. Ну же! Если до вас наконец дошло, что вы имеете дело с кучей мальчишек, уже попробовавших крови, а их вожаку нравится играть в благородного рыцаря, у вас только один надежный и почти беспроигрышный ход - подыграть ему».
        Агафья, похоже, пришла к тому же выводу, а может быть, вовсе не анализировала ситуацию так, как представлялось Мишке, а принялась действовать на основе женской интуиции и впитанных с детства правил поведения при княжеских дворах. Она окинула взглядом Елисея с Елизаром (кажется, впервые взглянув на них внимательно), чуть заметно шевельнула губами, видимо оценив их благообразие и одинаковость, и повелела:
        - Найдите-ка, ребятки, на что вашему сотнику присесть.
        Близнецы и не подумали шевелиться, пока от Мишки не последовало негромкое: «Исполнять» - потом сунулись туда-сюда и выволокли из угла грубую и весьма непрезентабельного вида скамью. Пристроили ее напротив княгини, впритык к очагу и сами замерли возле ее концов.
        - Присядь, боярич Михаил, - в голосе Агафьи не осталось и намека на скандальность.
        «Браво, сэр Майкл! Ее Светлость изволили принять условия игры! Только не вздумайте вообразить, что вы уже выиграли. На вашей стороне знание галантной обходительности, начиная с рыцарских романов и кончая анекдотами о поручике Ржевском, а на ее - княжеское воспитание и опыт управления, да не просто управления, а совместно с мужем. Она годами училась мужиками вертеть. Так что бдительность и еще раз бдительность!»
        Мишка, стараясь держаться как подобает наследнику древнего рода, но не выглядеть при этом, словно аршин проглотил, опустился на скамью (она, зараза, еще и шаталась), поставил ножны около левой ноги и положил ладонь на оголовье рукояти оружия. Агафья, вроде бы незаметно, но Мишка засек, следила за его манипуляциями с мечом.
        «Ага, пытается понять, насколько вы привычны к оружию, сэр Майкл, и не только в бою, а вот так - «партикулярно» - не зацепитесь ли за что-то ножнами, легко ли сможете принять достойную позу. Хорошо, что не сразу заметили ее взгляд, а то непременно какую-то неловкость совершили бы. А так - вроде бы все в порядке - действовали привычно, на автомате. Знающему человеку это говорит о многом: не из простых, держать себя с достоинством приучены сызмальства. Ну, начало, надо понимать, будет классическим - вопросы на тему: «кто ты, что ты, и откуда».
        - Из каких же ты Лисовинов будешь, боярич?
        «Да, школа! С первого раза титулование запомнила и сразу же, первым же вопросом, пытается выяснить, велик ли род Лисовинов, много ли в нем ветвей».
        - Из Погорынских, Ваша Светлость, земли нашего воеводства лежат промеж Горыни и Случи.
        - А муромским Лисовинам вы кем приходитесь?
        «Опаньки! А что, в Муроме тоже Лисовины есть? Нет, мать бы рассказала… Проверка! Блин, ну, началось путешествие по минному полю!»
        - Не осведомлен, Ваша Светлость. Известная мне близкая родня у нас только в Турове, в Пинске и в Клецке. О муромских Лисовинах не слыхал.
        - А я вот о клецких Лисовинах не слыхала, хотя всех там знаю.
        «Ну, стерва, вот тебе еще один подзатыльник!»
        - В Пинске и Клецке не Лисовины - Святополчичи.
        Удар попал в цель! Мишка понял это, когда заметил, как Агафья дрогнула лицом; разговор мгновенно вышел на совершенно иной уровень: с ней разговаривал не просто отмороженный подросток, а родич единственной, кроме Мономашичей, княжеской ветви, сохранившей формальное право на великокняжеский престол. Она - женщина из соперничающей династии - была у него в руках, а он, нисколько не смущаясь, уведомил ее, что запросто может вырезать всех пленников! Разумеется, шансов у Святополчичей не было, и убийство Мономаховны тут не помогло бы, а скорей повредило, но мало ли, что придет в голову подростку, вдруг да решит, что таким образом своей родне поможет?
        «Огребла, княжья морда? Что у нас следующим пунктом последует? К гадалке не ходи - умасливание и улещивание. Баба, она и в Африке баба, хотя бы и княжьих кровей».
        Мишка оказался прав: в ситуации, когда любой мужчина ответил бы на вызов, княгиня Агафья расплылась в сладчайшей улыбке и, словно не придав значения его словам, просто сменила тему.
        - Да, вижу, боярич, что кровей ты добрых! Это ж надо, с мальчишками пойти против матерых татей и победить! Как решился-то?
        - Отроки у меня не простые, Ваша Светлость! - Мишка старательно изобразил, что польщен комплиментом, только вот зарумяниться не получилось. - В воинской школе выучены и в боях уже побывали, да не по одному разу.
        - В воинской школе? - кажется, Агафью неподдельно заинтересовало необычное название, или все же притворялась? - Это что ж за диво такое?
        - Около века назад, Ваша Светлость, великий князь Ярослав Владимирович отправил в Погорынье сотню ратников. С тех пор так там и живем: язычников в трепете держим, волынский рубеж стережем, да по княжьему слову в походы ходим. Вот уже шестое колено воинов сами воспитываем и обучаем.
        На несколько секунд улыбка Агафьи стала словно приклеенной.
        «Эге, сэр, похоже, ваши догадки о том, что Ярослав Мудрый братиков почикал, таки имеют под собой основание, вон как княгиню-то упоминание о нем зацепило. Тема-то «в елку» - Ярослав тогда соперников прибрал, а сейчас, наоборот, Мономаховна в руках у родича Святополчичей оказалась. Что-то неказисто у вас, сэр, получается… сами же решили - никаких запугиваний».
        Агафья быстро овладела собой и снова «надела» на лицо выражение типа «ну, прямо мать родная».
        - И тем не менее… Благодарствую за выручку и покарание татей, боярич. Храбрость и разумность твою вижу и ценю - не всякий, ой, далеко не всякий отрок на такое способен! Я добро помнить умею и отплачу за него сторицей… и опричь выкупа!
        Мишка ответил на этот заход изображением оскорбленной невинности заодно с аристократической гордостью:
        - О каком выкупе речь, Ваша Светлость?! Защита беспомощных и наказание злодеев - святая обязанность православного воина! Требовать за нее награду невместно!
        - Но и мне-то неблагодарной оставаться тоже невместно! Воздаяние за доброе дело - такой же христианский долг, как и обязанности православного воина! Неужто у тебя, боярич, никакого желания нет, кое я исполнить бы могла?
        Княгиня так повела глазами, что у Мишки сами собой подобрались пальцы на ногах.
        «Сэр, это просто на грани открытого предложения секса! Вы прямо-таки обязаны смутиться и покраснеть! Хотя… это вы, пожалуй, со своим цинизмом загнули слегка… Какой секс? Дамочка-то наверняка и помыслить не может, что изъявление ее милости кто-то ТАК посмеет расценить. Она-то песика дворового по голове потрепала, не более. Так что живо виляйте хвостом изо всех своих щенячьих сил - сделайте тетеньке приятное».
        - Высшая награда для меня - благоволение Вашей Светлости!
        «Тьфу! Самому противно!»
        - И только-то? Да ты скромник, боярич!
        - Ну, еще… - Мишка изобразил колебания и яростную внутреннюю борьбу. - Еще добрые слова Вашей Светлости обо мне перед вашими братьями: Его Высочеством Вячеславом Владимировичем и Его Величеством Мстиславом Владимировичем.
        «А не перегибаете палку, сэр? Высочество, Величество… как бы у бабоньки ум за разум не зашел. Впрочем, новые красивые титулы для нее, что новое украшение, а для женщины это одно сплошное удовольствие. Решила же она вашим тараканам в голове подыгрывать, а тут даже и напрягаться не надо».
        - М? - Мишке, кажется, удалось удивить Агафью. - Ты столь предан Мономашичам?
        - Да, Ваша Светлость! О прошлом годе я так князю Вячеславу Владимировичу и сказал: «Волкодав из чужих рук пищу не берет!».
        - Ты разговаривал с Вячеславом? Как это ты сподобился?
        - Имел честь, Ваша Светлость! На празднике проводов зимы я с отроками показывал в Турове воинское учение… ну, чему у нас в Погорынье воины молодежь обучают. Его Высочеству Вячеславу Владимировичу понравилось, и он меня златым перстнем одарил!
        Агафья скользнула взглядом по мишкиным пальцам.
        - А что ж подарок-то княжий не носишь?
        - Я за него холопа выкупил и, окрестив, по завету Господа нашего Иисуса Христа, даровал ему волю.
        - Гм… Похвально, боярич, похвально.
        «Все, сэр! Можете гордиться - вы в ее глазах полный идиот. Даже неудобно как-то… вы-то ее игру насквозь видите, а она ваши выкрутасы за чистую монету принимает. Восторженный пацан, воображающий себя рыцарем, прямо как на картинке! Пожалуй, мадам уже дозрела до убеждения, что может вами крутить, как захочет. Ох и облом ей корячится… мама не горюй!»
        - Ну что ж, - продолжила княгиня тоном, от которого «поплыл бы» любой подросток, - вижу, что мы теперь под защитой, хоть и молодого, но достойного воина… и истинного боярина!
        Мишка потупился и свел раздвинутые до того колени, только что пол носком сапога ковырять не принялся.
        - Могу теперь ни за себя, ни за детей не опасаться.
        Мишка гулко сглотнул и шумно втянул носом воздух.
        - И братьям о твоей доблести и разумности расскажу, - медоточивость голоса Агафьи превысила все мыслимые границы, - и воеводу Погорынского извещу о благодарности за прекрасное воспитание сына…
        - В-внука… Ваша Светлость… - в последний момент удалось удержаться от соблазна подпустить слезу в голос, но кто-то из близнецов-«пажей» растроганно шмыгнул носом и негромко звякнул кольцами доспеха.
        - Внука? А батюшка твой?
        - Десятник старшей дружины Погорынского войска Фрол Лисовин пал в сече на Палицком поле… - к концу фразы Мишка понизил голос почти до шепота.
        - Так ты сирота… - княгиня подалась вперед и подняла ладонь, как бы собираясь погладить Мишку по голове, но сдержалась.
        «Разрыдаться, что ли? На грудь ей… или лучше к коленям припасть? Нет, перебор, пожалуй, получится…»
        - И ты преодолел все испытания, тебе ниспосланные, сотником стал…
        Княгиня разливалась соловьем, Мишка делал вид, что не знает, куда деваться от столь ласкового обращения, а «пажи» - Елизар с Елисеем - громко сопели дуэтом и, казалось, вот-вот начнут растекаться, как масло на солнышке.
        «Ну, сэр Майкл, ради такого стоило провалиться на девятьсот лет в прошлое! Когда это вы столько комплиментов из женских уст получали? Были бы они еще искренними, а то ведь театр сплошной… но исполнение, позвольте вам заметить, отменное - в каждой бабе актриса сидит! Интересно, когда она уже решит, что клиент доведен до нужной кондиции, и можно начать приказывать восторженному мальчишке, который готов положить за нее и свою голову, и головы своих ребят? Ага! Вот, кажется, началось… издалека заходит мадам, осторожная дамочка. Впрочем, ничего удивительного - опыт совместного правления с мужем сказывается».
        - А скажи-ка, боярин Михаил Фролыч…
        «Быстро вскинуть восторженно-изумленные глаза!»
        - … А не приходила ли тебе мысль на княжью службу поступить?
        - Служить вам, Ваша Светлость, честь для меня великая и радость душевная!
        - Хорошо сказал! Да и мне, ежели начистоту, такого боярина иметь тоже в радость.
        - Приказывайте, Ваша Светлость!
        - Вы ведь мою ладью у татей отбили?
        - Так, Ваша Светлость, только проверить надо: в исправности ли она, не попортили ли ее тати.
        - Ну, так вот: проверяй ладью, гони сюда и проводишь меня с детьми до Городно. А уж там и награда для тебя будет, боярин.
        - Немедля все исполню, Ваша Светлость! - Мишка, демонстрируя готовность, вскочил со скамьи. - И как только укажет Его Светлость князь Всеволод Давыдович, доставлю вас в град!
        - Это что же? - Агафья грозно сдвинула брови. - Тебе моего повеленья недостаточно?
        «Внимание! Прокол или преднамеренность? Не отреагировать на имя мужа, не заинтересоваться, откуда он тут взялся… Пожалуй, намеренно - по идее, вы, сэр, должны на уши встать, чтобы опять ласковую улыбку на ее лицо вернуть. Какие уж тут пререкания. А вот фигушки! Но не форсировать - аккуратненько прикидываемся шлангом».
        - Так ведь как же… - Мишка изобразил растерянность. - Без княжьего слова?
        - Мое слово здесь - княжье! - надавила голосом Агафья.
        - Но, Ваша…
        - Никаких но! - княгиня рявкнула не жиже матерого фельдфебеля на строевых занятиях. - Исполнять!
        - Поперек князя?
        - Ты только что МНЕ служить напрашивался!
        - Но… - Мишка сделал паузу, словно подыскивал нужные слова, а потом процитировал: - Муж любит жену, жена да убоится мужа своего.
        Агафья открыла рот и… смолчала.
        «Вот так! И никакие мы не мужские шовинисты, а просто христианское благочестие блюдем. Типа: баба, знай свое место, как от Бога указано. Ну-с, ваш антитезис, уважаемый оппонент?»
        - Ну-ка, сядь! - княгиня так лязгнула голосом, что «пажи» дружно вздрогнули. - Почему от князя слова ждешь? Ты с ним виделся? Он где-то рядом? Почему с тобой не приехал?
        - Моя вина! Сразу надо было все обсказать…
        - Не тяни! Рассказывай!
        «Э-э, далеко вам, мадам, до нинеиного «рассказывай», ну, да ничего, тут и врать-то фактически не придется…»
        - После похищения Вашей Светлости с детьми, тати потребовали от Его Светлости князя Все…
        - Говори проще! Князь и все!
        - Как будет угодно Вашей…
        - Ну!!!
        - Тати потребовали от князя пропустить ляхов через городненские земли в туровские владения. И не просто пропустить, а сопроводить и помочь. Ему пришлось согласиться, чтобы…
        - Понятно! - прервала Мишку Агафья и задумалась.
        Подумать было о чем: ее муж пошел против родича и сюзерена. Вынужденно, но пошел. Без последствий такое не остается.
        - Дальше!
        - Мы ляхов в туровских землях встретили. Частью перебили, частью обратили в бегство. На северном берегу Припяти нагнали и могли изничтожить совсем, но вмешался князь Всеволод. Ляхи сумели уйти, но князя ранили стрелой в плечо.
        - Не твои ли щенки постарались?
        Какая, к черту, ласковость? Тон Агафьи был: «могла б - убила бы».
        - Мы из самострелов болтами стреляем, а не стрелами…
        «Оправдываетесь, сэр, из образа выходите, Атос так бы себя не вел».
        - … Но все равно, - Мишка добавил металла в голос и в упор уставился на Агафью, - стрела была погорынской! А был бы болт самострельный, так и в том греха не вижу!
        Подействовало - княгиня вспомнила, что находится в руках мальчишек-«отморозков» и изобразила жестом: «не обращай внимания - нервы». Мишка кивнул, мол, понимаю, и продолжил рассказ, тщательно избегая любых отклонений от избранного им образа.
        Княгиня слушала внимательно, время от времени стимулируя рассказчика то кивком, то ободряющим междометием. За мужа, кажется, переживала искренне - ну и что, что особо страстной любви между ними не случилось (брак-то династический), все равно вдовья доля не подарок, и на Городненском княжении ее никто в случае смерти Всеволода не оставил бы.
        Было, однако, в ее реакции и такое, что Мишке весьма не понравилось. Когда рассказ дошел до того, как Всеволод всего с двумя десятками дружинников бросился на выручку семьи, по лицу княгини скользнуло что-то вроде презрительной усмешки. Мишка догадался, что в иных обстоятельствах подобные действия князя были бы прокомментированы Агафьей всего одним словом: «Дурак».
        Мишка и сам не считал поведение Всеволода образцом мудрости, но взыграла мужская солидарность: «Он все бросил, раненый скакал очертя голову ей на выручку, чуть не умер, а она… Вот она - баба во власти: все чувства задавлены, компьютер в юбке, ничего женского не осталось».
        Известие об агрессии Полоцка Агафья восприняла спокойно, и Мишка решил, что если она о планах соседей и не знала точно, то вполне могла догадываться, а еще могла надеяться при удачном стечении обстоятельств оттягать под шумок у Пинска землицу, прилегающую к Городно. Кусок, что ни говори, жирный - «Черная Русь» с плодородными и хорошо заселенными землями, не то что полесские болота.
        К намеренью Мишки явить плененного Всеволода в Турове пред очи Вячеслава Владимировича Агафья, похоже, отнеслась с пониманием - мальчишка-сотник ради такого звездного часа наизнанку вывернется, а вот то, что ее судьбу будет решать Всеволод, а не этот сопляк, которым, как поначалу показалось, она смогла бы вертеть, как заблагорассудится, княгине не понравилось. Необходимость визита в Туров и в Киев для спасения вляпавшегося в серьезные неприятности муженька, она прекрасно понимала, но одно дело, когда она сама приедет (подготовившись и посоветовавшись), и совсем другое, если ее привезут - пусть не пленницей, а спасенной, но все равно привезут. Выглядеть добычей какого-то сопляка из погорынского захолустья ей очень и очень не хотелось. Западло, так сказать, княгине, но никуда не денешься - если муж так решит, мальчишка поддержит его, а не ее.
        - Ну, что ж… - задумчиво произнесла Агафья по окончании мишкиного повествования, - благодарствую, боярич, много ты мне нового и неожиданного поведал.
        «Ну, вот! А где боярин Михаил Фролыч? O quam cito transit gloria mundi.[5 - О, сколь быстро преходит слава земная (лат.).] Проще говоря: «Недолго музыка играла, недолго фраер танцевал». О женщины, женщины… обольстить не удалось, вертеть не получится, значит, и доброго слова не дождешься. Да и цена тем добрым словам…»
        - Обдумать мне все это надо, - продолжила Агафья после паузы. - А ты ступай пока… ступай.
        Мишка молча поднялся со скамьи, отвесил поклон, четко, как на строевых занятиях, развернулся и пошагал к выходу в сопровождении «пажей».
        Глава 3
        Возле дома Мишку поджидали Артемий и Дмитрий. Оба откровенно маялись неизвестностью и уставились на своего сотника так, будто надеялись, что он прямо с порога начнет вещать невесть какие истины. Игнорируя их нетерпение, Мишка обернулся к Елисею и Елизару.
        - К Якову вас пока не отпускаю. Будете находиться при Ее Светлости… ну, не прямо рядом с ней, а в том месте, которое она вам укажет, чтобы в любой миг, если потребуется, она через вас могла ко мне обратиться. А еще, если ей руки мужские понадобятся. Понятно?
        - Так точно, господин сотник!
        - Княгиня Агафья Владимировна, разумеется, будет вас расспрашивать о Ратном, о воинской школе, обо мне, о воеводе Погорынском… и о прочем всяком. На вопросы велю отвечать коротко и ясно, если чего-то не знаете, так сразу и говорить, а не выкручиваться и не врать… - Мишка немного подумал и добавил: - Если вам покажется, что она спрашивает о том, о чем ей знать не надо, отговаривайтесь незнанием и отсылайте ко мне. Ясно?
        - Так точно, господин сотник!
        Ответ прозвучал менее уверенно: близнецы явно не представляли себе, чего именно княгине знать не надлежит. Подробно их на сей счет инструктировать Мишка и не собирался - пускай изображают таинственность, как получится; дают Агафье лишний повод пообщаться с бояричем. Созданный имидж надо укреплять: мало ли что княгиня себе навоображает, а каждый новый разговор - способ этот самый имидж поддержать или скорректировать при нужде.
        - Артемий, сейчас снова пойдешь в дом и скажешь княгине, что один из них все время будет там, где она укажет. Для услуг.
        - Слушаюсь…
        - Погоди! - Мишка увидел у Дмитрия в руке туесок и вспомнил, что хотел угостить детишек. - Поговори еще, если не самой княгиней, то с кем-нибудь из нянек. Их же наверняка из дому не выпускали, да заставляли тихо сидеть, а детишкам побегать охота, пошуметь… ну понимаешь.
        - Угу.
        - Вот и предложи детишек погулять вывести. Тут теперь безопасно, да и мы присмотрим. И спроси насчет одежды, а то их по самой жаре захватили, а сейчас уже холодает. Еще узнай, как у них с едой, вернее, скажи, что как все приготовим, так их в первую очередь и покормим. Ну и, может быть, им еще чего-то нужно, пусть скажет. И… сам там сообрази, если я чего забыл.
        - Тут вот Мотька меду для детишек, как ты велел…
        - Вижу. Потом. Ступай.
        - Слушаюсь, господин сотник.
        Мишка огляделся: отроков возле дома совсем немного и все при деле, трупы и пленных куда-то убрали, коней тоже не видно…
        - Мить, как тут у нас дела?
        - Дозоры расставлены, еду готовят там, - Дмитрий махнул рукой в сторону леса, - решили, на всякий случай, не дымить. Коней отвели на водопой… У берега пошарили, ну, мало ли что, верши нашли, так что уха будет. Пленный… тот, что в одеже разрезанной…
        - Да, помню.
        - Он ляхом оказался, и, похоже, не из простых, мы его связали, а так без тебя не допрашивали. Егор… - Дмитрий запнулся, - Егоров десяток и Роська с нашими еще не вернулись, но скоро будут - гонца прислали. Кроме Егора еще двое раненых и один расшибся - с коня упал.
        - Раненые тяжелые?
        - Не знаю, привезут - увидим.
        - А Мотька как?
        - Вроде бы нос сломан… повезло.
        - Как это повезло? - удивился Мишка - Ничего себе везенье!
        - Так это… наставник Алексей показывал, что если вот так, чуть снизу в нос ударить, то и насмерть можно.
        - А-а! Ну, тогда да, можно сказать, что и повезло. Давай, Мить, ты тут командуй дальше, а я вон на завалинке посижу - подумать надо.
        - Слушаюсь гос…
        - Да ладно тебе… не в строю.
        - Хорошо, я велю, чтобы тебя не беспокоили.
        - Угу…
        Мишка сел, откинулся на стену дома, поскреб кольчугой по бревнам - как бык о забор почесался, и прикрыл глаза. Разговор с Агафьей дался ему гораздо большими усилиями, чем со Всеволодом. Все-таки быть «мальчишкой со стариковскими глазами» ему привычнее, чем изображать бурлящего гормонами и эмоциями пацана. Результат тоже особо не радовал - нет, злости в княгине он, похоже, не вызвал, но вот раздражение наверняка, да и осадочек у нее останется.
        Но хороший управленец и свои промахи сможет к выгоде использовать: слишком восторженные отзывы жены о спасшем ее отроке и его пацанах князя только насторожили бы. Вот начнут в дороге сиятельные супруги мнениями о нем обмениваться, языки обобьют, и выяснится, что мнения-то эти крайне противоречивые, а кое в чем так и вовсе разнонаправленные. Да и отношение к нему у обоих сложилось, мягко говоря, настороженное. Правда, необходимо учитывать, что пора паркетных генералов и лизоблюдов наступит гораздо позже, сейчас властителям нужно иное: пока что время пассионариев, а у них свои приоритеты.
        Нет, послушные и услужливые, готовые пресмыкаться, всегда найдут себе теплое местечко при сильных мира сего. Яркий тому пример - боярин Гоголь и Веселуха. Один боярин, муж приближенной к княгине боярыни Соломонии, но это - его потолок и большего такой никогда не добьется, просто потому что добиваться желаемого не хватает ни силы воли, ни ума. Зато второй наверняка неудобен, наверняка дерзок, но детей и вообще все дела в Городно после Соломы князь именно на него оставил.
        То, что княгинюшка станет зудеть про непредсказуемость подростка, в то время как сам князь в нем что угодно, только не это увидел, окажется весьма кстати. Ну и пусть - минус на минус иногда плюсом оборачивается. Они же не просто муж с женой - соправители, и наверняка соперники. А потому и неплохо, что Всеволод это явное несоответствие отметит, да и она призадумается. Ну, а сам Мишка добавит еще - и ей, и ему… Путь до Турова неблизкий, только бы не выйти из образа…
        «Эх, была бы возможность приволочь княжескую чету к Нинее, та бы им моментом мозги в нужное положение поставила. Но об этом можно только мечтать. Ладно, сэр, мечты мечтами, а реальность - вот она: надо как-то отсюда выбираться, и желательно побыстрей. Идти придется на ладьях - и князь пока для конных походов непригоден, и свои раненые… На ладьях, водным путем, а путей-то этих вы, сэр Майкл, не знаете, и единственный толковый судоводитель Егор…»
        Мишка усилием воли задавил вновь поднимающееся внутри чувство тяжкой пустоты, возникшее от известия о гибели Егора.
        «Хватит рефлексировать, сэр, работаем с тем, что есть, и с теми, кто есть. Первое - информация! Надо допросить пойманного ляха, тем более, что, по словам Дмитрия, он не из простых. Возможно, удастся разобраться хотя бы с частью непоняток, которые тут накрутились. Второе - князя переправить сюда, а всех лишних отправить в Городно. Какой-никакой, а судоводитель у вас, сэр, Майкл, имеется - Роська. Да и Ерофей Скука, помнится, толковал, что мог бы самостоятельно сплавить ладью с ранеными до ближайшего селения. Значит, за князем посылаем Роську, а доставить в Городно детишек с мамками-няньками поручаем Ерофею Скуке. Третье… Всех коней в ладьи не засунешь, значит, часть сотни должна идти берегом. Это поручить Дмитрию… и Якова ему отдать, чтобы дорогу разведывал. Эх, зря проводников отпустили, но кто ж знал… Да вот вы, сэр, и должны были знать, кто ж еще-то, но теперь уже не исправишь, придется самому выкручиваться. Дальше…»
        - Господин сотник! Наши возвращаются!
        Мишка вздрогнул и зашарил глазами по опушке леса. Вот из-за деревьев показались первые, едущие шагом, верховые отроки, вот из-за них вывернулся, подгоняя коня Роська - спешит с докладом - вот выехал ратник Молчун, а перед ним, на холке коня, сидит Егор…
        «Егор!!! Живой!!!»
        Видок у десятника был еще тот - глаза закрыты, лицо совершенно белое, и видно, что держится он на коне только потому, что его обхватил руками Молчун. Голову Егору обмотали, будто у него болит зуб, кончики повязки завязаны на макушке и кокетливо торчали наподобие заячьих ушек. Вид одновременно и трагический, и смешной. Мишка вдруг почувствовал, что лицо его невольно расплывается в улыбке.
        - Господин сотник, разреши доложить! - отбарабанил Роська, лихо осаживая коня перед завалинкой, на которой сидел Мишка.
        - Что с Егором?
        - Так это… - Роська, настроившийся на четкий воинский доклад, невольно сбился от неожиданного вопроса. - Ну… он зятя выручать кинулся, а под ним коня убили…
        - Какого зятя? - диалог начинал приобретать некоторые черты идиотизма, но неожиданное «воскрешение» десятника Егора выбило Мишку из колеи и никак не давало сосредоточиться.
        - А ты что? Ничего не знаешь, что ли? - искренне изумился Роська.
        - Чего не знаю?
        «Сэр, да придите же в себя, наконец! Хватит дурака валять!»
        - А-атставить! - пришел на выручку начальнику и подчиненному подошедший Дмитрий. - Поручик Василий! Спешиться! Доложить, как положено!
        - Слушаюсь, господин старшина!
        Роська бодренько соскочил наземь, сунул повод кому-то из отроков, встал «во фрунт», отрыл рот и… засомневался:
        - А про что докладывать-то? Про Егора или про все… это… ну, как было?
        - Про что последний вопрос был? - Дмитрий грозно нахмурился.
        - Про зятя.
        - Вот про него и докладывай!
        - Э-э-э… - Роська заметно напрягся, видимо, подбирая формулировки, а потом выдал: - Общая невесто-жениховская ситуация, сложившаяся в нынешнее время в селе Ратное, предрасполагает родителей вошедших в возраст девиц к поиску женихов среди отроков Младшей стражи…
        «Дурдом, ей богу!»
        - Хватит!!! Заткнитесь оба!
        - Слушаюсь, госпо…
        - Молчать! Егор кинулся выручать одного из отроков. Так?
        - Так точно!
        - Под ним убили коня. Так?
        - Так точно!
        - Что с Егором было потом?
        - Господин десятник Ратнинской сотни…
        - Убью!!!
        - Головой он об дерево стукнулся… сильно, - Роська наконец-то перешел на нормальную речь. - А потом ему стрела в щеку попала. Так все в кучу и собралось: бармица, подшлемник, клок бороды, кожа со щеки… почти до самого уха все уехало.
        - Но для жизни не опасно?
        - Головой он сильно приложился. Рвало его… обмочился еще, и до сих пор без памяти. Все, как ты, Минь, говорил: мозготрясение.
        - Понятно… Мить, Матвей как? Опомнился уже, лечить может?
        - Да как сказать… морда у него, конечно… только детей пугать, а так… вроде бы соображает, только злющий, как овод, того и гляди кусаться начнет.
        - Покой десятнику нужен, - раздался вдруг над головами голос незаметно подъехавшего ратника Арсения. - При таких ранениях главное - покой. Не трясти, не беспокоить, не давать вставать. В дом заносить не будем - шумно там и бестолково. Мы Егора сами устроим, но Матвея ты все-таки пришли, пусть посмотрит. А еще лучше было бы Илью сюда побыстрее доставить, он за тяжелыми ранеными хорошо ходить умеет.
        Голос ратника возымел на Мишку прямо-таки чудесное действие: разом накатило облегчение от того, что известие о гибели Егора оказалось ложным, и осознание… Да что там, самому себе-то можно признаться: наличие рядом опытных воинов мальчишкам, как бы хорошо они ни выучены, да и их сотнику, кем бы он на самом деле ни являлся, совершенно необходимо.
        Вслед за этими мыслями накатило раздражение на ни в чем не виноватых мальчишек: изображают тут, понимаешь, строевые экзерсисы, только что каблуками не щелкают, и кажется им, что лихой доклад или показательная выправка делают их настоящими воинами. Подростки… что с них возьмешь. Захотелось шугануть их, чтобы не мельтешили перед глазами, и спокойно поговорить с кем-нибудь из взрослых мужиков, хотя бы с тем же Арсением. С трудом удерживаясь от раздраженного тона, Мишка распорядился:
        - Роська, раненых устроить, коней обиходить… Сам знаешь, что делать. На ночь выделишь людей в дозор. Дмитрий, людей покормить, да про княгиню с ее свитой не забудь, только сам к ней не лезь, Артюха знает, что там и как, вот пусть и займется. На ночь остаемся здесь, так что обустраивай стоянку. Возможно, еще и завтра здесь пробудем и еще одну ночь, во всяком случае, на это и рассчитывай. Исполнять!
        Не слушая бравого ответа подчиненных, обернулся к Арсению.
        - Ты, я так понимаю, вместо Егора старшим остался?
        - Верно понимаешь… господин сотник, - Арсений ухмыльнулся так, будто Мишка правильно ответил на загадку, заданную на вечерних посиделках.
        - Тогда, если ты прямо сейчас не занят, присядь. Потолковать надо бы.
        - Чего ж не потолковать? Дело полезное.
        Мишка дождался, пока у спешившегося ратника примут коня, потом, вежливо помедлив, чтобы не садиться раньше старшего по возрасту, сам пристроился рядом и, совершенно неожиданно для себя, проворчал стариковским тоном:
        - Ишь, хорохорятся… победители, богатыри, а толком обсказать, как да что, не могут… Да и не разумеют, скорее всего.
        Арсений сначала удивленно изогнул бровь, но потом, словно спохватившись, приосанился и степенно ответил:
        - Сосунки еще… им бы в новиках годик-другой походить. Ничего, обучатся… кто выживет.
        - Ну, по нынешним нашим делам и месяц за год считать можно, - спокойная неторопливая беседа на завалинке вдруг оказалась для Мишки настолько комфортной, что сворачивать разговор на насущные дела не хотелось совершенно.
        - Тоже верно, - отозвался Арсений. - Настоящего похода да боев никакая учеба не заменит.
        - Как там мои-то, - Мишка качнул головой в сторону леса, - дури не натворили?
        - А ничего так… вполне, вполне. Василий твой командовал толково, поправлять не пришлось. И стреляли метко, - Арсений на несколько секунд задумался, покивал каким-то своим мыслям и продолжил: Ругать, одним словом, считай, что и не за что. Суетились, конечно, ну и осмотрительности не хватало… так ведь молодые, горячие. Но так ничего, выучка видна.
        Мишка помолчал, одновременно и радуясь за своих ребят, и удивляясь тому, как легко лихой и баламутистый Арсений принял степенный тон беседы. А потом пришла мысль:
        «А ведь ему лестно! Попросили дать оценку действиям Младшей дружины и разговаривают, как с седоусым ветераном… Похоже, в такой роли Арсению выступать еще не приходилось, и она ему нравится».
        Пауза явно излишне затянулась, но Арсений, вопреки своему обыкновению, не прервал ее какой-нибудь шуткой-прибауткой, вообще никак не проявил нетерпения, даже не кашлянул «напоминательно».
        «Это что же? На него так подействовало осознание того, что он оказался старшим в десятке? Впрочем, если уж он заменил выбывшего из строя Егора, то ведь и в роли вашего, сэр, советника тоже? Интересно девки пляшут по четыре штуки в ряд! Прямо на глазах человек изменился. А может, он давно к этому был готов, а лихость и баламутство - всего лишь защитная реакция? Мол, нет для меня командного места, так мне и без того хорошо, да и не по нраву мне командовать. «Эффект зеленого винограда».
        - В твоем десятке найдется, кто пленного с толком допросить может? А то мы уже подопрашивали тут одного… самим тошно… и чуть не сбежал.
        На секунду показалось, что Арсений в ответ ухмыльнется и ответит что-то вроде: «Да запросто! Так отделаем - залюбуешься, соловьем запоет!». Но нет - ратник спокойно кивнул:
        - А это смотря что тебе надобно. Если узнать чего тайное или принудить к пользе какой, то нам такое способно, не впервой. А злобу потешить… Эт тогда тебе Бурея звать придётся, - Арсений испытующе глянул на Мишку. - Понял, о чем речь веду?
        - Понял! - Мишка почувствовал злость: «Экзаменовать ты меня будешь, осел иерихонский, да я тебя сам так за тайные места потрогаю…» - Тех, кто от чужих мук удовольствие получает, к допросному делу близко подпускать нельзя!
        - Гм… - его собеседник, кажется, предполагал совсем другой ответ на свой вопрос. - Ну… в общем, правильно мыслишь. М-да… ну, ладно, устроим все как надо, не сомневайся. Кто у тебя там, кстати? Не тот, что Матюхе морду разворотил? - все-таки не удержался от подковырки Арсений. - Тогда, может, проще его тому же Матюхе и отдать? Он с ним страсть как душевно поговорит…
        - Неплохо бы… - чего уж ерепениться, коли и впрямь с первым допросом обгадились дальше некуда, - Только с ним сейчас на том свете беседуют… Душевно. Да и Матюхе одного раза хватит.
        - Ну, да… Опыт, он дорогого стоит… - усы у ратника выплясывали, но улыбка всё же не удержалась в бороде. - Стало быть, знающий кто потребовался?
        - Потому тебя и ждал, - развел руками Мишка. - И дело как надо сделаете, и нас поучите… Сейчас вот меня, а потом я кого-нибудь из своих ребят подберу…
        - Чего? Тебе, часом, по голове чем не перепало? Знаешь, чего просишь-то? - на лице Арсения мгновенно не осталось и намека на ухмылку, словно стерли ее.
        - Знаю… - Мишка мысленно цапнул себя за язык, - ну, догадываюсь…
        - Догадывается он! Ни хрена ты не догадываешься… Не с чего! - Арсений даже не злился, а просто ошалел от такого мальчишеского нахальства, - Коли сам не пробовал, ни хрена ты ни о чём догадываться не можешь!
        - Я тебя не Киев штурмом брать посылаю! - Мишка уперся взглядом Арсению в переносицу. - Дознание пленного проведи, как должно, а я у вас поучусь…
        Ратник собирался и дальше сопляка в ум приводить, но споткнулся о Мишкино выражение лица. Некоторое время молча и очень внимательно смотрел на него, потом, видимо что-то решив для себя, заговорил:
        - Учиться, стало быть, надумал… Ну-ну…С другой стороны, в деле сотника эта наука не последняя. Поучим…Только вот, коли сомлеешь, к деду жалиться не беги.
        «Угу, «посмотрим, какой ты Сухов». А я бы тебя на какой-нибудь фильм ужасов сводил… тоже полюбовался бы».
        - Идёт, дядька Арсений! Сомлею, медовуха за мной… - кивнул в ответ Мишка, постаравшись выглядеть при этом максимально серьезно. - Для начала ты мне обскажи, как это все обустраивать надобно. То, что пленника надо сразу же в оборот брать, ты мне уже объяснил, а теперь объясни, что надо делать, если время прошло, и он уже успокоиться и подумать успел.
        Арсений в очередной раз - Мишка сбился со счета, который за этот разговор - задумался и покачал головой:
        - Ишь ты… Ты б ещё кнут взял, погонять…Ты хоть знаешь, что тут главным быть должно? Небось, о железе калёном думаешь? Так выкинь из головы эту дурость! И запоминай, коли учиться надумал. Голова тут по первому делу. Без неё никакое зверство не поможет… Понятно объясняю?
        - Чего ж тут не понять-то? - Мишка старательно изобразил, что выслушивает азбучные истины лишь из вежливости. - Самоубийцы-то, считай, никогда от телесной боли на себя руки не накладывают, а вот от страха или от мук совести - это да. Настоящий страх, настоящее подчинение - это когда дух сломлен, а не плоть.
        - Гр-кха… - ратник от неожиданности даже поперхнулся, - это откуда ж ты такое?..
        - Плохо ты, дядька Арсений, проповеди отца Михаила, Царство ему Небесное, слушал. О борьбе тварного и божественного в человеках, сиречь, о противоборстве телесного и духовного начал. Там про это все было сказано, нам же, грешным, только и надо, что умеючи эту мудрость к делам земным приложить. Дальше давай учи.
        - Э… И ты со словом Божьим … на допрос?..
        «Приехали, сэр, сейчас вас еще и в извращенцы запишут. А ведь инквизиция так и будет действовать: пытать с молитвами, цитатами из Писания, и во славу Божью».
        - Да! Со словом Божьим и на допрос! И уберегусь сим от греха жестокосердия, ибо Бог есть любовь! Из любви к ближним сотворю зло малое, дабы уберечь их от зла великого! Ну чего ты на меня так смотришь? Не согласен?
        Арсений молчал. Не просто молчал - он явно не знал, как отнестись к тому, что от совершенно, казалось бы, правильных и благопристойных слов веет какой-то непонятной жутью.
        «Что, съел, крутой вояка? ТАКОГО ОПЫТА у вас, в вашем бурном послужном списке не было? То-то и оно. Не знаете вы, милостивый государь, что такое фанатики, независимо от того, адептами какой идеологической доктрины они являются. И дай вам, как говорится, бог никогда этого не узнать».
        - Однако… - Арсений и так, и этак примерял сказанное Мишкой. - Умеешь ты всё наизнанку вывернуть… Хотя… Можно и клушкой поквохтать, было бы яичко к празднику…
        - Ну что, дядька Арсений, дальше будешь учить, или передумал? - Мишка вернул разговор на насущные проблемы.
        - Гм… тебя учить - сам свихнешься…
        - Значит, передумал?
        - Хватит! - рявкнул ратник, словно командовал в бою. Молчи и слушай! А премудрости свои книжные… - Арсений пошевелил губами, не находя слов (и это Арсений-то!), - на потом оставь. Глядишь, и пригодится. И не перебивай меня!
        Мишка молча изобразил из себя внимательного и почтительного слушателя, отчего Арсению, кажется, очень захотелось двинуть наглого мальчишку в ухо. С некоторым усилием сдержавшись, он все-таки продолжил «лекцию по пыточному делу».
        - Вот ты сказал давеча, что тех, кто от чужих мук удовольствие получает, к допросному делу нельзя подпускать. И правильно сказал. А вот как ты разницу между Буреем и тем же Дормидонтом понимаешь?
        - Без сердца таким делом заниматься надобно? Так? Душа чтобы к такому не льнула, разум только… Верно? - послушно ответил Мишка, не желая больше раздражать Арсения.
        - Хм… Верно. По-своему сказал, но верно. Неужто и такое в учёных книгах писано?
        «Знал бы ты, чего в тех книгах только не писано… Хорошо, те писаки не скоро родятся».
        - Было в одной. Не про пытки, - поспешно поправился Мишка, заметив, как взлетели у Арсения брови. Слишком-то уж завираться и перед ним не стоило. - Про то, как правду узнать. Ну так это я запомнил. А дальше-то чего, дядька Арсений?
        - Дальше? А дальше побыстрее вытряхивать, что надо. Чем раньше возьмёшься, тем, стало быть легче нужное и получишь. После боя сразу в самый раз…
        - А мы так и сделали: взяли сразу же, да только… не умеем же. - Мишка развел в стороны руками и скривил досадливую рожу. - Вот толку и не вышло.
        - Еще бы! Не умеючи и хрен сломать можно! - Арсений шевельнул левым усом, с заметным усилием не допуская на лицо привычную ухмылку. - А чтобы ничего ломаного не получить, по уму надобно… И ко всякому полонянику по-своему подходить… Того, что вы взяли да упустили, по-другому ломать надобно. А тот, которого сейчас выпотрошить думаешь, кто таков?
        - Лях, и похоже, что не из простых. У них тут, как я понял, какая-то замятня случилась, когда мы на дом напали, и полочане всех ляхов, что с ними были, в ножи взяли. Только один и уцелел - со страху под лавку забился, его и потеряли там в суматохе. Порезан немного, но для жизни не опасно.
        - Эх, вот бы нам его сразу в оборот взять! Ну, ладно, где он у вас?
        - Там где-то, - Мишка махнул рукой в сторону деревьев. - Митька пленных там пристроил и охрану приставил. Он покажет.
        - Пленных? Так он не один?
        - Второй - полочанин раненый. Молодой, из простых, толком и не знает того, что нам надо. И еще один есть, но ранен тяжко… может и помер уже.
        - Жаль. Раненые, да тяжко, быстрее ломаются… Смерть к ним близко. В лицо дышит, а жить всем хочется… А этот, стало быть, трусоват и со зверствами пыточными знаком не понаслышке, коли при дворах ошивался… Такого и без пытки сломаем, - Арсений не бахвалился, а просто констатировал - спокойно и по-деловому. - Теперь, что ты узнать от него хочешь? Коли пара- другая вопросов, так и мы поспрошать можем…
        - Ну, перво-наперво, надо понять, что тут происходит. Как-то все по-дурному у них с похищением княгини получилось, да и отдали нам ее слишком легко. А когда все непонятно… сам понимаешь. Надо решать, что делать дальше, - продолжил Мишка после короткой паузы, - но пока не разберемся, во что мы вляпались, решать ничего нельзя.
        - Ну, вляпались-то, похоже, не мы, а вот они, - Арсений ткнул большим пальцем через плечо в стену дома. - Те, что на ладье смылись, этих защищать не захотели. Назад, так я понимаю, они уже возвращаться и не думают, а бегут отсюда так, что весла гнутся. В вас у дома они стрелять не стали, ладьи спрятанные попытались попортить, чтобы погони за ними не было, да и в нас там тоже не очень-то… Пока оставалась надежда выручить тех, кто в ладьях днища прорубать взялся, стрелы клали густо, а как твои соколики тех пакостников перещелкали, так сразу луки убрали, весла на воду и дай Бог ноги.
        - Да? - удивился Мишка. - Просто сбежали? Они же городненцев чуть не всех перебили, чем же мы им такими страшными показались?
        - Ну, во-первых, сколько нас и кто мы, они не знали, а лезть с ладьи на берег, на котором латная конница - дурь самоубийственная. Во-вторых, с городненцами им было не в пример легче: те вслепую шарились и сами в засаду пришли, а мы-то уже княгиню отбили, значит, все знаем и ко всему готовы… Гм, ну, надо думать, они так решили, что мы все знаем. И в-третьих… полезут они княгиню отбивать, и что? Даже если бы прорвались сквозь нас к дому… пешими, против латной конницы лезть - это ума лишиться надо, но даже если прорвались… С княгиней и детишками опять сквозь нас к берегу прорываться? Знаешь, чтобы помереть по-дурацки, можно и попроще способ найти.
        - Но все равно, - Мишка пожал плечами, - похитить княгиню, охранять столько времени, городненцев отбить, а потом взять и так вот просто бросить! Не складывается.
        - Верно, не складывается. Вот, значит, про это твоего ляха и надо пытать, тем паче, как ты сказал, он не из простых, значит, должен во всех этих загогулинах что-то понимать. Только вот… вишь, какая тут заковыка… - Арсений задумчиво поскреб в бороде. - Пленный не должен догадаться, чего ты на самом деле от него узнать хочешь, а то такого наплетет… Говорить - то мы твоего ляха заставим, а вот правильно вопросы задать… Это уметь надо.
        - Я смогу!
        «Сэр! Опять? Да сколько ж можно - то?!»
        - Ты? - ратник даже не удивился, а просто возмутился мальчишеским хвастовством.
        - Туробой может, а я - Окормля! Или позабыл?
        На секунду показалось, что Арсений просто плюнет и уйдет, или вплеснет по-бабьи руками и взвоет: «Да что ж такое-то? То он поповской наукой глаза колет, то учебой у перунова потворника!!!», или просто сочтя это все издевательством, врежет Мишке от души кулаком так, что того потом рядом с контуженым Егором укладывать придется. Не произошло, однако, ни первого, ни второго, ни третьего - Арсений просто завис, как компьютер. Только руки ратника перебирали подол кольчуги.
        «Однако, сэр! Вы что, решили добиться, чтобы от вас все нормальные люди шарахались? Что значит «случайно вырвалось»? Гормоны гормонами, но извольте держать себя в руках; управленец вы или так, погулять вышли? Он же начисто охренел: вроде бы все правда, а в голове не укладывается - ни опровергнуть, ни осмыслить. Эх, дать бы ему сейчас «яблоневки» хлебнуть, так ведь нету. У Ильи в обозе, наверное, осталось, так где тот обоз и где тот Илья!»
        Арсений все-таки справился сам. Глядя куда-то мимо Мишки, он негромко произнес:
        - И ничего удивительного.
        - Чего удивительного? - не понял Мишка.
        - А то, что полочане все тут бросили и смылись. Я бы тоже… ото всех ваших выкрутасов… Егор-то, аж завидно, лежит себе и не о чем таком не думает. Может и мне тоже обо что-нибудь башкой стукнуться?
        - Ага! А мне прикажешь у Заики с Молчуном совета спрашивать? Они наговорят, заслушаешься… а потом Чума всех успокоит. Экое благолепие!
        - Вот-вот, так и помянешь Фрола покойного! Выдрал бы он тебя, чтобы зад лохмотьями пошел, и никаких мудрствований лукавых.
        Арсений тяжко, по-стариковски вздохнул, словно сожалея о несбыточном, а Мишка примолк, неожиданно задумавшись: а получилось бы у него все, что получилось, если бы был жив Фрол? Мужик-то, по всему видать, характер имел отнюдь не легкий и баловства мальчишеского мог и не допустить…
        Оба немного помолчали, размышляя каждый о своем, потом Мишка спохватился и вернул разговор к главной теме:
        - Ну, ладно, дядька Арсений, помечтали и будет, все равно меня пороть некому. Давай дальше рассказывай: что и как делать надобно.
        - И впрямь некому, а жаль… Ну ладно, ладно, глазом-то не жги… господин сотник. Значит так: сейчас я со своими переговорю, приготовим все. Отроков я сам отберу, кто там пострахолюднее, да после боя, в одежде, посильнее кровью измазанной, ну и лицо сможет сделать… вот как у Андрюхи Немого, когда ему на ногу наступишь. И баб надо тоже - тех, которые при княгине не заняты… Это ты сам прикажешь. А дальше… Дальше уж мы все сделаем, а ты смотри и учись, раз и эту науку постичь решил. Приготовим тебе его в лучшем виде - и спрашивай, коли умеешь. Я, конечно, подмогу, но главный спрашивальшик у нас ты, и если что, пенять не на кого.
        - Добро, - Мишка решил довериться профессионалам.
        - Ну, вот и ладно. Начнем… гм, помолясь.
        До чего уж там досовещался Арсений со своими, Мишка не знал, но подходя к полянке, где планировался допрос, невольно ожидал увидеть там душераздирающую картину, выдержанную в традициях фильмов о мрачном средневековье или уж, как вариант, киношных страшилок «про бандитов». И истерзанного пленника с выпученными глазами, подвешенного на дыбе, и палача с кошмарным инструментом, и соответствующие звуки да запахи…
        Но, как выяснилось, ничего подобного планом Арсения не предусматривалось. На полянке вполне мирно были расстелены два потника (видимо, за неимением ковра или войлока), на одном стояла миска с едой и лежала баклажка, а второй, надо понимать, предназначался для сидения.
        «Ну, прямо как для пикника все приготовлено».
        Рядом с молодым дубком «режиссеры» пристроили обрубок бревна, подпертый толстыми ветками, чтобы лежал вплотную к стволу и не откатывался. И вот этот-то обрубок начисто снимал первоначальное мирное впечатление, потому что был сильно запачкан кровью и в нескольких местах на нем виднелись подпалины. Зловещий колорит декораций дополнительно усиливал и сам Дормидонт Заика, голый по пояс, невозмутимо поправляющий кузнечными клещами в костерке какие-то непонятные железки не слишком, впрочем, устрашающего вида.
        Квалификацию «художника-постановщика» Мишка оценил: если подходить к месту допроса именно с той стороны, с которой шел он, то сначала глаз цеплялся за место «выпивающего и закусывающего», потом за окровавленный и обожженный обрубок бревна, и только после него - за Заику в образе палача. Все исполнено на должном уровне: контраст и негатив по нарастающей. Оценить-то Мишка оценил, но не впечатлился - и не такое видал (на экране, естественно, а не в жизни), да и Дормидонт, надо признать, до буреевских статей не дотягивал - тот-то одной своей внешностью был страшнее бормашины.
        «Так, а где тут дыба, испанский сапог и прочие девайсы-гаджеты папы Мюллера и дедушки Торквемады? Что-то бедновато у специалистов с инструментом. И это все? Впрочем, им виднее. А Арсений, надо понимать, чего-то придумал - вон черти в глазах так и прыгают».
        Заместитель десятника Егора, похоже, разочаровался мишкиной реакцией, вернее, полным отсутствием таковой. Слегка покривившись, он мотнул головой в сторону и недовольно пробурчал:
        - Иди, погляди там из кустов - нарочно устроили так, чтобы тебе удобнее смотреть… раз, того… учиться надумал. Мож, и правда когда пригодится… Но как пойдем с ним сюда - чтобы встречал нас уже, - Арсений кивнул на потник. - Тут и сиди тогда.
        Первое действие спектакля «Психологическая обработка пленных», несомненно, удалось - поглядеть действительно было на что…
        Арсений с отобранными и, видимо, проинструктированными отроками, выгнали в пинки пленных на опушку леса возле дома. Один раненый, похоже, идти не смог и его пришлось просто выволочь. Женщины тоже оказались тут же, но их, правда не трогали - оставили стоять в сторонке, а вот мужчинам досталось и пинков, и кнутов. Особого актерского мастерства от мальчишек не требовалось, лица-то бармицами закрыты, а вот внешний вид их впечатлял. Лесной мусор, застрявший в кольцах доспеха, пятна крови (и где крови-то столько добыли?), какое-то непонятное не то рычание, не то хрюканье, доносящееся из-под бармиц… Мишка невольно вспомнил себя в Отишьи, когда выскочил из разваленного курятника весь в помете и перьях.
        Отроки стояли в оцеплении, а Арсений, неожиданно резко контрастирующий невесть откуда взявшимся благообразием со звероподобным видом остальных участников «спектакля», расположился вблизи сидящего на земле ляха. Ратник успел каким-то чудом привести себя в порядок и даже причесался, и теперь выглядел не то аристократом, не то интеллигентом, особенно на фоне обнаружившегося тут же Савелия Молчуна, расхристанного, лохматого и грызущего добытую в походном котле, кипевшем неподалеку, огромную кость с мясом. При этом Молчун, никогда ранее не отличавшийся подобными манерами, вполне мог послужить натурой для картины «Неандерталец-людоед на привале». Он чавкал, рычал, пускал слюни на бороду и ловко отмахивал ножом мясо у самых губ.
        Арсений же, устроившийся на пенечке в теньке со скучающим видом, более подходящим не ратнику Ратнинской сотни, а скорее князю, оказавшемуся здесь по чистому недоразумению или инкогнито, брезгливо косился в сторону Савелия.
        - Вот ведь! - наконец, не выдержал он, и презрительно скривив губы, во всеуслышание попенял в сторону Молчуна. - Образина… Кабы боярич не наказал… Ты б хоть жрал, что ли, потише!
        Сидящий прямо перед ним лях невольно обернулся на эти слова.
        - Ум… - невозмутимо ответил Савелий, громко глотая очередной кусок.
        - Вот-вот… Скотина! И чего вас всех боярич терпит?
        - Ум… - пояснил Савелий, не отрываясь от еды.
        - Да знаю я … Знаю… Тебе бы только брюхо кому вспороть. Одно удовольствие… А завтра ещё полста таких рыл прибудет… Ты-то хоть только жрёшь… А те… Тьфу! - Арсений сплюнул и, будто только сейчас заметив внимание ляха, добавил, обращаясь уже непосредственно к нему: - Во, видал? Даже и поговорить здесь не с кем. Вот она, служба… Боярин велел любимого внука опекать - никуда не денешься… Но боярич-то наш сейчас весь в делах, с кем словом перемолвится? Не с этим же? - ратник кивнул на Савелия, сокрушенно вздохнул и посетовал: - А скука, хоть на луну вой! Бояричу-то и дела перепоручить некому… Я да ещё Бурей… Тоже тонкой души человек, книжной премудростью просветленный, но сейчас его с нами нет - эти только… Жрет, понимаешь, скотина бессмысленная, а отвернись на миг, тут же девок портить полезет… А встрянет кто, так и по горлу полоснет, хоть чужого, хоть своего. На него только одна управа - боярич.
        Арсений теперь обращался исключительно к ляху, как к благодарному слушателю, которым тот в сущности сейчас и являлся - так и вперился взглядом в ратника.
        - Боярич-то наш умница, головушка светлая, ну чисто ангел… - самозабвенно продолжал токовать Арсений, напомнив Мишке покойного Спиридона, охмуряющего ратнинских молодух. - Как в поход двинулись, так и мается, бедный… Он-то умственный больно - с детства учителями приучен к обхождению. А тут ни слова с кем молвить, ни беседой пристойной развлечься, ни книжку почитать ученую. Эти-то только ругань понимают, - ратник в очередной раз горестно вздохнул.
        - Благородный господин боярич ваш, да пошлёт Господь ему здоровья, рода, полагаю, древнего? - лях, пытаясь унять дрожь в голосе, решился наконец осторожно вставить свое слово.
        - О! - Арсений вроде даже обрадовался начавшейся беседе. - Благородная речь? Какая удача… Ты, что ли, тоже из бояр? Учен? Эх, нашему Михайле-то и не известно про это, поди… Княжьих он кровей. Умён необычайно! Книг тьму прочитал - иной столько и не увидит за всю жизнь… А поговорить-то и не с кем. Ему б советчика толкового - учитель-то его помер недавно, Царствие ему Небесное… Да где ж другого в нашей-то глухомани взять?
        Лях замер в напряженной позе, словно охотничья собака, сделавшая стойку. Как ни фальшивил Арсений, изображая интеллектуала, страдающего в окружении быдла, спектаклю это повредить не могло. ТАМ было полно людей воображающих (или искренне считающих) себя умнее других, а на деле являющихся копией чеховского автора «Письма ученому соседу». ЗДЕСЬ подобные «умники» попадаются реже, но сам по себе типаж неистребим. Принял лях трепотню Арсения за чистую монету или посчитал его дураком с претензиями, не имело значения - задачу свою, как ее понял Мишка, ратник выполнил. Пленник увидел для себя шанс на спасение - заинтересовать боярича, который среди этих дикарей царь и бог, улучшить свое нынешнее положение, занять возле него место интересного собеседника, скрашивающего скуку, а там, глядишь, и советника…
        Тем временем Молчун, прикончив мясо, пристроил свою кость на пеньке и вытянул из-за спины топор…
        - Ха-а!!
        Кость разошлась вдоль, и брызнувший во все стороны мозг попал ляху на лицо…
        - Скотина! Не мог поосторожней? Рубаху же заляпаешь! - немедленно заверещал Арсений и снова со вздохом оборотился к ляху. - Во… Видал? А завтра таких еще полсотни привалит! Да воевода… Рудным его кличут. Вот уж зверь, куда там этому. Сколько кровушки пролил! И своих-то, кто не угодит, запросто живьем спалит, али в муравейник зароет. За то и прозванье свое получил! Я, уж как он появляется, стараюсь от боярича нашего без особой нужды далече не отходить. Боярич-то, хоть и молод, а все равно его слово здесь главное. И он ученого человека в обиду не даст…
        А Савелий смачно, с присвистом, высосав из кости мозг и зашвырнув ее в кусты, почесал живот и принялся оглядываться явно в поисках еще какого-нибудь развлечения. И в этот момент столь удачно разыгрываемый сценарий, чуть было не поломался - из дома, с озабоченно-решительным выражением лица, выскочила «Дунька-отличница» и грозно, как, видимо, ей самой представлялось, вопросила:
        - Пошто наших женщин забрали? Матушка-княгиня гневается и велит…
        - Гы-ы-р-р… - Савелий развернулся со слоновой грацией и вразвалочку направился к боярышне, растопырив лапищи, недвусмысленно сулящие девице жаркие объятия. Евдокия словно с разбегу на стену налетела, Мишка затруднился бы определить, что у нее шире распахнулось - глаза или рот? Но ни писка, ни визга - похоже, девицу настигло то состояние, которое сами женщины описывают словами «голоса не стало».
        - Ты куда? Стой, скотина! - бросился следом за Молчуном Арсений.
        - Гы?
        Савелий, не оборачиваясь, сделал вполне понятный жест бёдрами и руками.
        «Не перестарались бы… ведь заикой же девчонку сделают!»
        - С ума съехал? - отчаянно взвыл «защитник». - Боярич сказал пока не трогать… Голову снимет!
        - Ых…
        Савелий бросил ещё один взгляд на Евдокию и нехотя вернулся на прежнее место. Боярышня изобразив рукой какой-то неуверенный жест, будто искала опору, мягко, словно тряпочная, осела на землю.
        «Да что ж она хлипкая-то какая? Вроде бы на свежем воздухе и в корсет не затянута, а в обморок брякнуться при каждом удобном случае норовит. Хотя, нет - шевелится и глазами лупает, просто ноги подкосились. Ну, Савелий, ну артист!»
        Евдокия так и осталась сидеть в полной прострации, а действо благополучно вернулось к первоначальному сценарию.
        - Слышь, Гробня! Я тут отойду, а ты пригляди, да не балуй, смотри! - распорядился Арсений, обращаясь к Молчуну, - до боярича я… Сказать надо, что смысленный человек к нам попал, может, полюбопытствует.
        Судя по мимике ляха, ужас от одной мысли остаться наедине с таким зверем, как Савелий, смешался у него с надеждой на неведомого боярича и даже некоторой благодарностью к Арсению за обещенную протекцию.
        Оставшийся один, Молчун то ковырял в зубах, то недвусмысленно косился на испуганно сбившихся в кучку баб, то задумчиво рассматривал ляха, словно выбирал, какой кусочек мясца отрезать от него себе на ужин.
        Но по всем признакам такое времяпрепровождение должно было ему вот-вот наскучить, а как он будет развлекаться дальше, можно только догадываться. Лях, во всяком случае, чувствовал себя не лучше «Дуньки-отличницы», кажется, решавшей сейчас для себя дилемму: подняться на ноги или рвануть подальше от всех этих ужасов на четвереньках. Как бы всё обернулось для ляха, не появись, наконец, Арсений, неизвестно.
        - Боярич желает тебя видеть. - Арсений расплылся в улыбке, - да поторопись, сейчас охранник подойдёт… проводит, чтобы ты, значит, не заплутал, да кто по дороге не обидел…
        - А ты? - невольно вырвалось у ляха.
        - Я?.. - начал было Арсений но его прервал раздавшийся из кустов рык Чумы:
        - А-а-а… Сюха! Я что, баба - в подоле его за тобой таскать?! Жопу отрублю - сам побежит - и Фаддей, на самом деле злой и вымазанный кровью вывалился на поляну прямо перед пленным.
        Арсений пожал плечами и, развернувшись, пошел прочь, Мишка тоже поспешил удалиться - надо было успеть на место допроса раньше Чумы с пленным. Лях же замешкался, неловко поднимаясь с земли, но подхлестнутый рыком Фаддея чуть не вприпрыжку рванул в указанном ему направлении, только бы не оказаться слишком близко к своему новому «защитнику».
        Мишка, уже понявший, что от него требуется, восседал на потнике, скрестив ноги, и старательно изображал на лице скуку. Он небрежно кивнул появившемуся Арсению и махнул рукой Дормидонту, давайте, мол. Пленник, выскочивший прямо к «дастархану», сначала смотрел только на боярича, но потом, уловив краем глаза движение, заметил Заику, с деловым видом пихающего в огонь какие-то окровавленные тряпки. Дернулся назад - не мог не дернуться, слишком уж открывшаяся картина не соответствовала его ожиданиям, с трудом удержался на ногах после пинка Фаддея и заметался взглядом между Арсением и Мишкой.
        - Садись… - Мишка внешностью и голосом постарался изобразить скуку.
        Лях растерянно затоптался на месте.
        - Боярич велел садиться, - поведал Арсений тоном переводчика с иностранного языка.
        Кроме как на чурбак у дерева садиться было некуда, но туда… Лях попытался выйти из положения, сев на землю.
        - Сказано, садись, а не падай! - рявкнул за спиной пленника Чума, - ща… подмогну…
        - Гы? - поинтересовался вылезающий из кустов Савелий. Этого оказалось достаточно, и лях добровольно плюхнулся на приготовленный для него чурбак.
        Чума, одобрительно хмыкнув, ловко завёл его руки за дерево и перехватил ремнём.
        - Арсений говорит, что ты собеседник интересный… - прогнусавил Мишка таким голосом, что самому противно стало, - а ты всё молчишь… Не уважаешь? Или столь высокороден? - на пару секунд замолчал и, заметив намерение ляха что-то сказать, добавил: - ну как знаешь… Дормидонт…
        Заика пошевелил дрова в костре, тот плюнул искрами и затрещал.
        Лях сломался и, сорвавшись на крик, заорал:
        - Смилуйся, боярич! Слугой тебе верным буду! Учёный я… Знаю много… Услужу!
        Пленник еще что-то торопливо и бестолково говорил, а Мишка, выдерживая паузу, поднял с «дастархана» баклажку, отпил из нее, сморщился, сплюнул, заткнул пробкой и бросил баклажку обратно. Поерзал, устраиваясь поудобнее, и поднял глаза на ляха, сморщившись уже от его голоса. Фаддей намек уловил и «выключил звук» мастерски исполненной затрещиной.
        - Слугой, говоришь? Много просишь. Пока рабом разве… Да и раб пользу приносить должен, а ты вон сколько наболтал, а все без толку.
        - Да я… - попытался снова «включиться» лях, но получив в зубы от Савелия и в брюхо от Чумы, замолк, вытаращив глаза.
        - Ещё раз рот откроешь без дозволения, язык прижгут, - сердобольно пояснил Арсений, - у нас это запросто. Ты лучше боярича слушай.
        - Угу… - Мишка снова потянулся к баклажке, но передумал и ухватил ложку. Поковырялся в миске, вздохнул и есть не стал. - А что знаешь много, это хорошо. Потешишь рассказом, накормим. Ну, давай, говори…
        - О чём желает знать ясновельможный пан?
        «О как! Уже и ясновельможный! И построение фразы чисто польское - спекся бобик! Впрочем, следовало ожидать, вон как на Заику косится, и не хочет смотреть, а глаза как магнитом притягивает, наверняка уже подобные процедуры наблюдал. А Дормидонт тоже молодец - вроде бы ничего и не делает, только у костра топчется, но умудряется постоянно привлекать к себе внимание».
        - Обо всем хочу! - заявил Мишка тоном Царевны Несмеяны из старого фильма, требовавшей мороженного из дегтя. - Про тебя, про всех, кто здесь был, про тех, кто там остался, - боярич мотнул головой куда-то на запад, - как посмели княгиню с детьми похитить… все говори, а забудешь, так они помогут вспомнить!
        Ратники Егора тут же изобразили полную готовность «помочь»: Дормидонт лязгнул клещами, Фаддей зверски оскалился, а Савелий подтянул штаны и громко шмыгнул носом. Как ни странно, вполне невинные действия у Молчуна получились более зловещими, чем у Заики и Чумы.
        - Не надо!!! - лях натурально взвыл. - Я не сам, мне приказали… Человек от пана Власта приезжал… Они с Полоцким князем договорились…
        - А вот про пана Власта поподробнее, - позволил себе проявить заинтересованность Мишка, - и про остальных тоже.
        И полилось… Сначала довольно бестолково, а потом…
        Когда-то в детстве отец объяснил Мишке, как цирковые собаки «складывают» и «вычитают», гавкая нужное число раз. На самом деле они просто лают, прекращая подавать голос в тот момент, когда дрессировщик подаст нужный знак. Вся хитрость заключается в том, что во время дрессировки собаки выучиваются улавливать тончайшие нюансы поведения дрессировщика, из-за чего этот самый знак, останавливающий гавканье, для публики оказывается совершенно незаметным.
        Вот и сейчас, во время допроса, получалось примерно то же самое. Мишка лишь слегка менял выражение лица, а пленный тут же улавливал: что «ясновельможному пану» интересно, что нет, о чем надо рассказывать более подробно, о чем менее…
        Интересно, впрочем, было все. Пленник оказался кем-то вроде офицера по особым поручениям комеса Силезии Петра Власта и знал очень много о внутриполитических раскладах Польши. Или делал вид, что знает, во всяком случае, именами, титулами и названиями областей в Польше он так и сыпал, догадавшись, что господину сотнику это интересно. Проверить сказанное возможности, конечно, не было, да и очень уж сильно напоминало это выступления расплодившихся ТАМ «политолухов», которые вроде бы все про всех знают, вот только с прогнозами все время попадают пальцем в небо. Да и не нужны были Мишке эти сведения в настоящее время - сейчас сферой его интересов являлось княжество Туровское и только оно. Однако словесный поток Мишка не прерывал и несколько уточняющих вопросов задал - информация лишней не бывает.
        Арсений слушал молча и с интересом, по всей видимости решил, что это и есть способ не дать понять допрашиваемому истинного интереса допрашивающего, иначе зачем мальчишке интересоваться такими совершенно бесполезными вещами. Постепенно, впрочем, разговор перешел и на дела насущные.
        Идея с похищением княгини Агафьи, как выяснилось, принадлежала этому самому Петру Власту. Однажды этот деятель уже поимел неплохой гешефт на подобном мероприятии, когда бежал по каким-то причинам из Польши и поступил на службу князю Перемышльскому. Втеревшись к тому в доверие, Власт похитил князя Володаря во время охоты и преподнес королю Болеславу, а тот назначил пленнику такой выкуп, что обобрал княжество Перемышльское до нитки. «Общественность», правда, возмутилась подобного рода действиями, и Власту пришлось передать большую часть своей доли выкупа церкви. Но ведь не успокоился на этом, паскудник, новое похищение измыслил!
        План он составил грандиозный: посадив «на крючок» князя Городненского, двумя ударами (с севера - из Полоцкой земли и с запада - из Польши) взять города Пинск и Берестье. Отторгнув таким образом у Киева Полесье и Черную Русь, собрать княжество и посадить туда кого-нибудь из своей родни.
        Ни черта, правда, из этого роскошного плана не вышло, и не столько из-за упорной обороны пинчан или инициативы воеводы Погорынского, сколько из-за своих же внутрипольских заморочек.
        Подлянку своим (или не очень своим?) устроила некая Саломея фон Берг. Если про Петра Власта Михаил Ратников где-то что-то слыхал (или читал?) еще ТАМ, ибо гнусность и известность его поступка оказались таковы, что о них сочли нужным упомянуть летописцы, да и крови он был не простой - Лебендзи второй по влиянию род из старых польских князей, то кто такая эта самая фон Берг, непонятно, хоть убей. Со слов пленника выходило, что она не то наместница Мазовии (но почему женщина, да еще немка?), не то княгиня Мазовецкая, не то вообще регентша при десятилетнем сыне Лешеке. В общем, черт ногу сломит, но правила она запустевшей и обезлюдевшей Мазовией, и Пинск с Берестьем ей совершенно неинтересны. А вот нахватать полон, чтобы населить свои земли, она оказалась кровно заинтересована. Да еще и епископ Краковский тут каким-то боком затесался - эту самую фон Берг поддерживал.
        Короче, с подачи Саломеи, к переходу через границу собралось не нормальное войско для взятия Берестья, а толпа претендентов на поместья в Мазовии, которым фон Берг наобещала земли в соответствии с тем, как они сумеют их населить и обустроить. Проще говоря, бандиты, хоть и благородного происхождения (или считавшие себя благородными) - обычное, в общем-то, для средневековья дело.
        Как обо всем этом безобразии прознал князь Полоцкий, неизвестно, но, когда дело дошло до похищения княгини Агафьи, полочане, составлявшие основу «группы захвата», сотворили все по-своему: набили морды и повязали участвующих в операции ляхов, а княгиню хапнули вместе с детьми, что планом вовсе и не предусматривалось.
        Дальше четверо ляхов пребывали на положении пленников, подвергаясь упрекам, издевательствам и даже побоям со стороны полочан за то, в чем они персонально были не виноваты - за нарушение договоренностей, о которых имели весьма смутное представление. Когда же к месту содержания пленников заявилась мишкина сотня, и боярышня Евдокия, узрев изображение на щитах, завопила, что это люди пана Лиса, ляхов просто принялись резать. Допрашиваемому повезло - второпях посчитали убитым, а проверить уже не успели.
        Пленник излагал это все достаточно долго, со всякими отступлениями и уточнениями. Молчун с Чумой как-то незаметно испарились с поляны, Заика откровенно заскучал и уселся на землю у затухающего костра, хотя железки из углей не вытащил, а Арсений терпеливо топтался рядом, время от времени поглядывая на Мишку, то ли удивляясь: как это можно допрашивать, почти не говоря ни слова, то ли сомневаясь: не слишком ли много пустой болтовни разрешается пленнику.
        Наконец лях заметно охрип, начал повторяться, да и просто устал. Мишка, поняв, что еще что-нибудь полезное пока узнать не получится (и так голова опухла от непривычных имен и названий), прервал его монолог:
        - Так, хватит пока. Господа ратники, отойдите-ка в сторонку, чтобы случайно не услышать чего не надо. А клещи оставьте.
        - Чего-чего? - удивился Арсений.
        Не то чтобы он не понял сказанного, но переход оказался слишком резким и неожиданным.
        - Отойдите, говорю, - Мишка повернулся к ратникам и развел руками. - Мне и самому неохота, да надо. Ничего не поделаешь.
        - А чего надо-то? - Сюха явно тупил напоказ, почему-то не желая уходить.
        Заика поднялся с земли и потянул напарника за рукав.
        - Ты чего меня хватаешь? Бабу свою хватай…
        - Окор-м-мля, - пояснил Заика и потащил Арсения к кустам; тот, впрочем, и не сопротивлялся, только выдернул рукав из пальцев Дормидонта.
        Отойдя на десяток шагов, он все-таки оглянулся и окликнул Мишку:
        - Если что, зови, мы тут рядом будем, - недоуменно обернулся на толчок Заики, что-то понял и предупредил: - Только не усердствуй с клещами-то, тут умеючи нужно, а то и помереть может.
        Мишка не ответил, дождался, пока ратники отойдут на достаточное расстояние, нагнулся и, ухватив клещами, вытащил из углей подходящую, на его взгляд, головешку.
        - Ну что, поговорим?
        - Да я же и так… - Лях попытался посмотреть Мишке в лицо, но клещи притягивали его взгляд как магнитом.
        - До сих пор я только слушал, а теперь буду спрашивать. Ты ведь сам сказал, что много знаешь. Так вот: спрошу тебя об одном человеке, а ты мне расскажешь не только то, что знаешь сам или слыхал от других, но и то, о чем только догадываешься. Понял?
        - Да… понял…
        - Называю имя, а ты вещаешь все, что сможешь. Княгиня Ольга Туровская… у вас она, кажется, зовется Ядвигой из рода Пястов. Начинай.
        Мишка бил, что называется, наугад, но то, что угодил «в яблочко», понял сразу - лях испугался. Казалось бы, куда уж больше, ан нет: есть страх боли, увечья, смерти, а есть страх мистический - СТРАХ ЧЕГО-ТО ЗАПРЕДЕЛЬНОГО. Для средневековья с его дикими суевериями, поголовным мистицизмом и прочими «удовольствиями» - дело совершенно обычное. Вот в этот-то «обычное дело» мишкин вопрос и попал, в самую середку, как говорится.
        Лях рванулся так, что Мишка забеспокоился: либо порвет путы, либо повредит себе что-нибудь. Губы посинели, изо рта закапала слюна, мышцы вздулись - куда там культуристам! Правда, хватило пленника ненадолго - он бессильно обвис, если бы не веревки, наверняка бы упал, тяжело и неровно задышал, глаза закрылись.
        «И впрямь, не помер бы… Но что-то знает. Да и хрен с ним, если помрет; это важнее всего, что он до сих пор наболтал».
        - Знаешь, - утвердительно произнес Мишка. - Значит, скажешь.
        - Нельзя… это… - неразборчиво пробормотал пленник.
        - Дурак! Ты сосуд для послания, только поэтому тебя и убить не смогли. Говори!
        Лях молчал. Мишка сунул головешку почти в лицо пленника, тот стукнулся затылком о ствол дерева позади себя в безуспешной попытке отшатнуться, втянул ноздрями дым от паленого волоса и закашлялся.
        - Не-е-ет!!!!
        - Говори! Послание предназначено мне, ты его все равно не поймешь, на тебе никакой вины не будет.
        - Я не знаю ни про какое послание…
        - И не нужно. Просто говори. Я пойму. Ну!
        - Колдунья… у нее тут живет где-то…
        Допрашиваемый сжался, словно ожидал, что вот прямо сейчас черти подденут его вилами и утащат в преисподнюю.
        - Дальше!
        - Говорили, что комес послал к Ядвиге женщину. С ней сколько-то людей, а вернулась она одна…
        - Дальше!
        - Ядвига их к колдунье послала… и все… Только женщина вернулась. Никто не знает, с чем… Слышали, что комес кричал: «Что значит «не время еще»? Чего ждать?»
        - Дальше!
        - Дальше ничего… Она вышла от комеса, пошла к себе и повесилась. Так рассказывают… Больше ничего не знаю.
        «Может, и правда не знает? Нет, надо еще попробовать».
        - Послание неполное. Ты знаешь что-то еще! Какие-то слухи, сплетни… Вспоминай!
        - Еще говорят, что колдунья сама из Полоцка, княжьего рода. Любой, кто против нее умышляет, умирает страшной смертью. Все, больше ничего не знаю.
        - Ну, что ж, считай, что жизнь ты себе выторговал. На какое-то время…
        Мишка оглянулся и отыскал глазами рожу Арсения, выглядывавшего из-за елки. Ратник честно отошел на такое расстояние, что слышать ничего не мог, но не подглядывать, видимо, тоже не мог. Призывно помахав рукой Мишка сделал несколько шагов навстречу и, сойдясь с вплотную, негромко скомандовал:
        - Кончайте его… быстро и без разговоров.
        - А что, ты больше…
        - Все! Кончайте.
        Дормидонт Заика, в отличие от напарника, ни удивляться, ни вообще как-то реагировать на мишкины слова не счел нужным - как шел, не торопясь, так и дошагал до дерева, к которому привязали пленника. А как дошагал, махнул рукой и проломил ляху висок рукоятью кинжала - ни крови, ни криков. Сунул кинжал в ножны и принялся отвязывать мертвое тело так же деловито и неторопливо, как недавно возился у костра.
        Конечно, хорошо было бы привести в Туров такого свидетеля, но если княгиня Туровская узнает, что Мишке стало известно о каких-то ее связях с комесом Силезии… Нет, лучше не рисковать.
        - Если будут спрашивать, скажете, что от пыток помер.
        Заика только молча кивнул, а Арсений поинтересовался:
        - И Корнею тоже так говорить?
        - Нет, Корнею и Аристарху можете сказать, как было, но больше никому.
        - Ага! А про нас потом говорить станут, что мы дела своего не знаем, и у нас пленники мрут!
        - Ну, скажешь, что это я его угробил, - Мишка пожал плечами. - Ты предупреждал, а я по неумелости перестарался. Я, если что, подтвержу.
        - Угу… ну, ладно, коли так. А узнать-то, что хотел, узнал?
        - Узнал.
        - И что?
        «Ну, вот: сейчас начнет выпытывать, о чем я с ляхом говорил, когда они отошли. Блин, ну не меняются люди с веками! Ведь ясно же дал понять, что им этого знать не надо, так ведь нет - все равно попытается дознаться! Михайла, надо понимать, придурок - сначала заставил уйти, а теперь все выложит…»
        - Сказано в Писании: «Во многом знании многие печали, и преумножающий знания преумножает скорбь». Я же не зря просил…
        - Ты мне книжную науку не тычь! - Арсений вроде бы и не совершил никакого угрожающего движения, почти не изменился в лице, но… как-то вдруг стал ОПАСНЫМ. - Я тебя не о том спрашиваю, про что ты в тайности с ляхом говорил! Ты похвастался, что УМЕЕШЬ спрашивать, вот и рассказывай, что сумел вызнать!
        Сказано все это было таким тоном, что Мишка понял: от оплеухи его уберегла только публичность разговора, были бы они с Арсением наедине, непременно огреб бы.
        - Прости, дядька Арсений, не понял я, - Мишка покаянно склонил голову - ну, сам посуди: я же впервые на допросе оказался … виду, конечно, старался не показать, но… ты ж понимаешь…
        - Понабрался, понимаешь, у попа… правильно Корней говорил…
        - Будет! - прервал Арсения Молчун, и тот, к мишкиному удивлению, мгновенно заткнулся.
        «Вот те на! Да кто ж у них на самом деле старший-то? Или у них все, как у спецназа?»
        В свое время Михаил Ратников наслушался немало разговоров о спецназе. Всякое, конечно, болтали, но вот сейчас вспомнилось то, что казалось похожим на правду. Если в линейных армейских частях офицеры - командиры взводов, рот, даже батальонов - могли и не знать общего замысла операции и просто выполняли свою часть задачи, то у спецов о задании знали все, вплоть до рядовых. Да и субординация у них не в чести - общались почти на равных. Возможно, и в десятке Егора дело поставлено именно так?
        - Вы, наверное, удивились, для чего я расспрашивал о ляшских вятших людях? Про все эти роды Скарбеков, Лебендзей, Палуков, Одровонжей, не говоря уж о Пястах… - Мишка «собрал» взглядом внимание аудитории, и ратники тут же стали подтягиваться к нему, замыкая кольцо.
        «Обратите внимание, сэр: в круг-то они собрались, а глазами вокруг так и стригут, причем каждый в своем секторе. Ну, точно спецназеры!»
        - Так вот, господа ратники, - продолжил Мишка, - мне это нужно для того, чтобы понять: продолжатся еще такие наскоки ляхов на нас или можно их больше не опасаться? Получается, что таких наскоков быть не должно.
        Мишка еще раз оглядел ратников - те ждали разъяснений, одной констатации факта им явно недостаточно. Риск, конечно же, был - во внутренней политике Польши Мишка не разбирался совершенно, в международных проблемах ХII века тоже, но подростку (хоть в этом-то польза от возраста!) ошибиться было простительно.
        - У нас все князья из одного рода - Рюриковичи, но и то мира и согласия между ними мало. Вон что князья Полоцкие нынче сотворили. У ляхов, как и у нас, князь-то один, но своих бояр хватает, и грызутся они между собой за местечко потеплее не меньше наших князей, а потому им выступить заедино не так-то просто. Вот и в этот раз к нам пришло не ляшское войско, а по сути ватага татей из Мазовии. Если боярин Авдей Солома наш уговор выполнит - возьмет ляхов в ножи, то домой доберутся очень немногие и с малой добычей. Получится, что пошли по шерсть, а вернулись стрижеными. После этого охотников ходить к нам в Мазовии много не найдется, а остальным князьям ляшским до этого дела нет, своих забот полно.
        - А если Солома не справится… - поинтересовался Арсений, выражая, похоже, общее мнение ратников - …или не захочет?
        - А все равно! - Мишка изобразил уверенность, которой на самом деле не испытывал. - Княгини-то Городненской у них в другой раз уже в плену не будет. Как они пойдут? Через Волынь? Мимо Берестья? Через городненские земли? С войском можно попробовать, а ватагой татей нечего и думать. Так что до Погорынья не доберутся, а если и доберутся, то уже поняли, наверняка, что к нам соваться себе дороже выйдет. Да и князь Вячеслав Владимирович не вечно же в Турове отсутствовать будет! Нет, татям не пройти, а войско ляхи не соберут, не нужно им это.
        - Угу… похоже, что так, - Арсений поскреб в бороде. - А что там лях про комеса Власта толковал? Он, вроде бы все это затеял?
        - Может и затеял, - не стал прекословить Мишка - но он комес Силезии, а Силезия находится на юго-западе ляшских земель. Во-первых, ему до нас далеко, а во-вторых, на Силезию все время германцы давят.
        «Если и вправду давят… вообще-то Польша с Германией все время из-за Силезии грызлись, но вдруг сейчас у них стратегическая пауза образовалась? Блин, ничего толком не знаю!»
        - Так что вряд ли комес Власт к нам без ведома Великого князя Болеслава полезет, это все равно что князю Муромскому или Северскому на Туров идти - никак без ведома Киева не получится.
        «А вот тут, сэр, вы и вовсе того - фантазируете. А может, и нет. Какова на данный момент степень самостийности князей, вам неизвестно. Позже, перед татарским нашествием, да - творили, что левая задняя пожелает, а сейчас? Ни бум-бум, и это еще мягко сказано. Но мужики не возражают… хотя они тоже… те еще политологи».
        - Не вяжется! - заявил, однако, Арсений. - То ты говоришь, что они там у себя все врозь, а то без ведома Великого князя никуда.
        «Опаньки! Попали, сэр! Хотя… нет».
        - Как раз вяжется! - Мишка отвечал Арсению, но смотрел на всех ратников поочередно. - Чтобы комесу Власту свою дружину из Силезии увести, надо быть спокойным за то, чтобы германцы или кто-то из своих во время его отсутствия чего-то не сотворит. Кто от этого уберечь может? Только Великий князь Болеслав! А если не всю дружину уводить, то у других князей помощи просить надо, иначе сил не хватит. А это… договариваться надо, чужой интерес учитывать… и еще всякое. Быстро и по-тихому не получится.
        - Ну… вроде бы так. М? - Арсений вопросительно глянул на сослуживцев. - Похоже, и вправду, особой опасности нет?
        - Ну, до Погорынья точно не дойдут! - подал голос Фаддей Чума. - А дойдут, так встретим.
        - Вот именно! - подхватил Мишка. - Если бы не князь Всеволод, мы бы их всех перебили! Но в другой-то раз так не случится, чтобы и княгиня в заложниках, и князь Туровский отсутствовал, и Великий князь Киевский в Степь ушел, и князья Полоцкие на поход решились, да все это одновременно. Нынче редкий случай выдался, такое не часто случается!
        - Ну, добро, - подвел итог Арсений - похоже, все верно. Не зря похвалялся, умеешь спрашивать, хорошо тебя учили.
        «А чего тут уметь-то? Термин «феодальная раздробленность» еще в четвертом классе в мозг вдолбили. Хотя интересно получается: если бы бояре на Руси были настоящими полноправными баронами, а неделимость майората стала законом, порождая в каждом поколении княжат, барончиков и прочих «благородных», толпу младших сыновей, жаждущих приобрести собственный удел, глядишь и Прибалтику завоевали бы, и степь распахали до самого Черного моря. Ходили бы не «испить шеломом Дону», а сесть на плодородных землях. Тогда и батыево нашествие могло бы стать не столь фатальным.
        Так ведь не полезешь же к Мстиславу Киевскому с советами. Это в книжках все просто: пришел к Сталину или Берии - так и так. План «Барбаросса», 22 июня, ППС, Ту-2, Т-44, реактивный гранатомет, атомная бомба… «Мечты, мечты, где ваша сладость?».
        - Ну ладно. А что насчет выкупа с князя Всеволода мыслишь? - вернул Мишку к суровой прозе жизни Арсений. - И с княгини с детишками?
        - А вот тут не знаю, - честно признался Мишка - причем не знаю сразу три вещи.
        - Глядите-ка, сам признается, что чего-то не знает! - обрадовался неизвестно чему-то Фаддей. - Так, глядишь, и…
        Чума прервался на полуслове, вернее его прервали сразу трое: Дормидонт - толчком в бок, Савелий - невразумительным бурчанием, Арсений - останавливающим жестом.
        «О как, сэр! Не дают вас перебивать, да еще одновременно втроем, не сговариваясь! Весьма показательно… весьма, не находите?»
        - Да… три вещи. Первая: возможно ли нам вообще брать выкуп с князя? Кто мы такие в глазах князей? Егор - всего лишь десятник, да и не княжеской дружины, а воеводской, а я так и вообще - сопляк, никто, и звать никак. Конечно, какая-то награда за освобождение княгини с детьми нам положена, но держать в плену зятя Великого князя и требовать с него выкуп… не много ли на себя берем?
        - Удачу п-п-п…
        - Это ты про то, что нам Треска толковал? - помог боярич Заике. - Мол, я у князя удачу перенял? Так это, дядька Дормидонт, для язычников, а для христиан… - Мишка запнулся потому, что чуть не ляпнул «князь - помазанник божий», но вовремя вспомнил, что не знает, применялся в отношении князей акт помазания на княжение или нет - … а для христиан нет власти, аще не от Бога! Это что же выходит, что я у князя часть власти оттягал? Да за такое… не сносить головы нам всем!
        Ратники быстро обменялись взглядами и… никто ничего не сказал - похоже, мишкин аргумент оказался для них совершенно неожиданным и очень серьезным. Опыта, хотя бы единичного, они тоже не имели - какие бы деяния за Ратнинской сотней в прошлом не числились, князей ей пленять не доводилось еще ни разу.
        - Теперь второе, - не дождавшись комментариев, продолжил Мишка - если брать, то сколько? Сколько вообще с князя запросить можно? Нет, я понимаю, что много, гораздо больше, чем с боярина, но сколько точно? И как с ним торговаться?
        - Так ты, говорят, торговаться мастер, - оживился задумавшийся было Фаддей. - В Турове, сказывают, купца чуть без штанов не оставил.
        «Ну, да! Муж Варвары - первой ратнинской сплетницы. Знает даже то, чего не было и, что примечательно, в мельчайших подробностях».
        - Так это купец! С ним торговаться любому пристало, а тут князь! К тому же купец тот родич мой, разошлись, в конце концов, полюбовно. Ты себе можешь вообразить, как с князем полюбовно разойтись?
        Фаддей вылупился на Мишку так, словно у того внезапно выросли рога или перья: представить себе подобных отношений с князем он явно не мог.
        - Ну, и третье: а с кого брать-то собираемся? Не с князя ли Вячеслава Владимировича Туровского? - окончательно огорошил Мишка собеседников.
        - Это как? - озвучил общее недоумение Арсений.
        - Да вот так! Выкуп князь будет собирать с земли, которой владеет. Но владеет-то Всеволод Давыдович частью земель Туровского княжества! Он же не удельный князь, а подручный. Выходит, мы с Туровских земель выкуп брать собираемся! Это как? Правильно? И как на это князь Туровский посмотрит?
        - Тьфу, чтоб тебя! - Арсений с чувством плюнул под ноги. - Все через задницу! Кои-то веки думали, что великую добычу взяли… Обрадовались, придурки, а тут… как бы не вышло, что сами в долгу.
        «Блин, вот так и рубили головы вестникам за дурные новости… ишь, уставились, будто вы, сэр, у них кусок изо рта выхватили. А надежды-то, надо полагать, у господ военных были самыми радужными. Облом-с, сэр! А не слинять ли вам по-английски, пока личный состав в задумчивости пребывает? Не дай бог, разгорячатся излишне…»
        - А с Гоголя сколько запросил? - впервые за весь разговор произнес что-то членораздельное Молчун.
        - Доспех, оружие, коня строевого, коня заводного с поклажей и сверх того двенадцать гривен. На гривны грамотка дадена, если до Рождества Христова не расплатится, на эти двенадцать гривен лихва набираться станет - по гривне в месяц, за год просрочки еще двенадцать наберется. С тем и отпустим в Городно.
        - Отпустим? Да ты в уме?
        «Угу. Традиционно, пленника держат у себя, пока за него выкуп не привезут. В европах-то могут и отпустить под рыцарское слово, но здесь такого обычая нет».
        - А ты прикажешь его с собой тащить? - Мишка опять, отвечая, вроде бы Чуме, поглядывал на всех ратников. - Охранять, кормить… и так-то намаемся, пока князя с княгиней в Туров доставим, а тут еще такую мороку себе навязывать.
        - Ничего! Своя ноша не гнетет!
        - Тогда и ратников городненских придется с собой тащить, о них, между прочим, по две гривны с носа уговорено. Что, будем ладьи, как бочки солониной набивать? И ведь тоже: кормить, охранять, да еще и раненых обихаживать - не дай Бог помрут.
        - А ежели обманет твой Гоголь? - вполне резонно усомнился Чума. - Человечек-то дерьмовый, всякой пакости ждать можно.
        - Зимой в усадьбу его наведаемся - я с опричниками, да вы. Не откажетесь, поди? Я у дружинников выведал, где у Гоголя имение. День пути от Городно, никто не помешает.
        - Хе-хе, вестимо, не откажемся! Возьмем свое, да с лихвой!
        - Имение-то велико ль? - снова поинтересовался Молчун, и снова в точку!
        «Ай да Молчун! Позволю себе заметить, сэр, живая иллюстрация к пословице «Молчание - золото». Как он личный состав от мрачных мыслей на конкретную прибыль перевел! Снимаю шляпу, сэр Майкл, и вам рекомендую то же самое!»
        - Да, верно! - подхватил мысль Молчуна Арсений. - В простой веси на двенадцать гривен добычи и не наберется, это село большое нужно.
        - Я что, дурак, по-твоему? - изобразил обиду Мишка. - Выспросил, конечно, да не у самого Гоголя, а у дружинников. Имение велико. Три веси, рыбные ловы на Немане и, самое «сладкое», торговля у него там с ятвягами устроена. Вроде бы… слушок прошел, что Гоголю княжий тиун пенял, будто тот беспошлинно торгует, пользуясь тем, что рубеж ятвяжский рядом. Если правда… а с чего бы неправде быть, рубеж-то и впрямь рядом? Так вот: если это правда, то там и поболее двенадцати гривен взять можно.
        Судя по мимике и переглядыванию, егоровых ратников явно посетила мысль о зимней «турпоездке» на ятвяжскую границу, вне зависимости от того, расплатится Гоголь вовремя или нет.
        «А что, сэр? Ничего невероятного в вашем предположении нет. Мужики ушлые, уговорить Егора вспомнить флибустьерскую молодость вполне способны, а к Гоголю они питают отнюдь не симпатию, скорее наоборот. Ну, попал тезка великого писателя, прямо скажем, очень конкретно попал! Средневековье-с, изволите ли видеть, сэр. Лихие девяностые - лишь подобие нынешних нравов! Все то же самое: есть место, где компактно сосредоточены немалые средства, и которое можно взять силой, оставаясь инкогнито. Да и неизвестно, станет ли терпила обращаться к властям, поскольку у самого рыло в пуху. Классика!»
        - Когда ж ты успел все обговорить-то? - Арсений явно задал вопрос только для того, чтобы что-то спросить, потому что полученную от Мишки информацию требовалось как-то осмыслить, переварить, возможно, возникнут еще вопросы или сомнения, так что разговор о выкупе заканчивать было рано.
        - Так с князем еще там, где Ерофея Скуку со товарищи нашли…
        - Ну! - поторопил Арсений.
        - Не было никакой торговли, - Мишка изобразил мимикой вынужденное подчинение грубой силе. - Тут и утаивать нечего. Князь Всеволод за спасение детей, на что угодно согласен был. Баш на баш договорились - мы спасаем княжье семейство, боярин Солома возвращается назад и приказывает княжьим дружинникам взять ляхов в ножи. Потом возвращает полон - доводит его до Пинска. Авдея Солому пришлось отпускать, тут-то и зашла речь о выкупе. За Солому, а за Гоголя и дружинников так уж - попутно. Ну, конечно, пришлось Соломе коней и доспех оставить… как иначе-то? Он потом взамен выложит то, что на ляхах возьмет. И двенадцать гривен, само собой.
        - Почему с обоих бояр по двенадцать гривен?
        - А сколько еще-то? С того боярина, что мы на Припяти в плен взяли, назначили двенадцать, и за сына его десять. Вот и я так же. Чтобы иную цену называть, надо же знать насколько боярин богат, какое имение… мы же этого ничего не знаем.
        - Про Гоголя-то вызнал!
        - Это уже потом, хотел узнать: не продешевил ли? Вроде бы не продешевил. Ну, а раз Солому отпустили, то и Гоголя тоже - князь за них поручился.
        - А чего ж с самого-то князя выкуп не запросил? Он же на все согласен был?
        - Да не вправе я князя судить! - Мишка повысил голос почти до крика. - Это вам не Спирьку-паскуду повесить! Там я в своем боярском праве был, а здесь неизвестно еще, виновен князь Всеволод или нет. Да, пошел с ляхами против своих, но семью же в заложниках держали! Да он еще зять Великого князя Киевского. Как там рассудят, неизвестно. По-всякому может повернуться, но как по мне, так лучше мы спасителями всего княжьего семейства будем, чем татями, ради выкупа князя пленившими!
        Мишка оглядел ратников. Все молчали, обдумывая услышанное, даже Фаддей Чума хоть и глядел исподлобья, но словно и не он недавно на Мишку так тупо наехал.
        - Ну, и приказ же тоже исполнять надо, - привел Мишка последний аргумент - князья князьями, но воевода Корней приказал всячески ляхам вредить и, если получится, отбить у них хоть часть добычи. А тут, если повезет, всю добычу у них отнять получится, да еще и перебить их, если не всех, так многих.
        - О! - Арсений состроил такую физиономию, как будто удивился неожиданной находке. - А я уж решил, что ты и про приказ позабыл. Князя пленил, княгиню спас, занесся… прям близко к тебе не подойди.
        - Угу. Занесешься тут… нам еще до Турова неизвестно как добираться. И нахрена мы проводников отпустили? Прямо как затмение какое-то нашло: до места довели, нате вам плату и прощевайте. А как назад? И Егор почему-то ничего не сказал.
        Глава 4
        - Позвольте полюбопытствовать, Мистер Фокс, у вас нет ощущения дежавю? Опять сидим на берегу реки, опять ждем приглашенных на совещание господ Советников, и опять ни хрена не ясно.
        Забравшись в заросли ивняка так, чтобы его никто не видел и не слышал, Мишка «беседовал» с бронзовым лисом. Особо далеко, впрочем, отходить не пришлось - Роська, вместе с раненым князем Всеволодом и Ильей, привез и мишкиного «адъютанта», вернее, тот сам напросился, убедив поручика Василия в том, что господину сотнику ну никак невозможно обходиться без помощника. Теперь Антоха маячил в отдалении, бдительно оберегая уединение боярича. Оберегал весьма тщательно, ибо был убежден, что его босс, нашептывая что-то бронзовому лису, творит некий мистический ритуал.
        Мишка давно уже отчаялся убедить окружающих в том, что он никак не связан ни с каким колдовством и, в конце концов, пришел к выводу, что от репутации человека, пользующегося расположением неких мистических сил, есть и некоторая польза - легче объясняется набор его необычных знаний, способностей и везучести. Сам же он, являясь продуктом советской системы воспитания, хоть и стоял на твердых позициях материализма, утверждающих, что «нет чудесного - есть непознанное», не мог при этом не признать: как-то бронзовый лис на него все-таки действует.
        Нет, от внушения Великой Волхвы Градиславы Всеславны Мишке избавиться удалось, а то его связь с бронзовым лисом чуть не превратилась в некое подобие наркотической зависимости. Хорошо еще, что он вовремя сумел понять опасность и найти средство противодействия, но вот привычка пересказывать лису события прошедшего дня или проговаривать ему вслух проблемы, требующие серьезного осмысления, осталась.
        Более того, недавно Мишка заметил, что разговаривать с бронзовым лисом ему удобнее на языке ХХ века, то есть собеседником ритуальной фигурки являлся в большей степени не Мишка Лисовин, а Михаил Ратников. Возможно, это стало защитной реакцией подсознания - сохранение самоидентификации (об этом, не будучи специалистом, он мог только догадываться), а возможно, все объяснялось гораздо проще - язык ХХ века просто-напросто богаче на терминологию, позволяющую анализировать факты, события и обстоятельства. С позиции же средневековых воззрений все это выглядело несомненным колдовством и даже одержимостью бесом: некая сущность, вселившаяся в тело подростка, общается с ритуальной фигуркой, проще говоря, идолом, на совершенно непонятном языке - ну прямо-таки экзорциста на тебя нет, исчадие адово!
        Погореть, конечно, тут можно очень крепко, ведь не то что отец Михаил, а даже потворник Аристарх к «мистеру Фоксу» отнесся весьма и весьма негативно, а что уж там о христианах говорить! Однако еще Пушкин писал: «Привычка свыше нам дана, замена счастию она», да и моды на доносы в инквизицию еще нет, как и самой инквизиции. Так ли, иначе ли, но в психологическом плане общение с бронзовым лисом помогало, и Мишка не собирался от него отказываться.
        - Да-с, чеканный вы мой, все почти так же, как тогда, когда мы только прибыли в окрестности Пинска, но с точностью до наоборот. Там мы пытались въехать в ситуацию, в том числе и политическую, чтобы понять, что делать, а сейчас ситуация известна… Гм, мы же ее отчасти и создали, что делать - тоже понятно, но вот как это сделать?
        Марш-бросок конно-ладейной группы на несколько сот километров в условиях феодального конфликта, отягченного внешней агрессией, при вопиющей необученности экипажей и наличии пленников vip-категории на борту. Как вам формулировочка? И не надо делать такое выражение морды, сам знаю, что хреново. Мимика, кстати сказать, у вас в лунном свете или при искусственном освещении более выразительна, чем на солнце, хотя солнца-то как раз и не видно. Как говорится, переменная облачность, местами осадки. Вот вам, мистер Фокс, и еще одна вводная: означенный марш-бросок предстоит осуществить в условиях осенних дождей и неизбежно наступающей распутицы. И не надо мне намекать, что для речного транспорта распутица не угроза! То, что мы не знаем фарватера, запросто может считаться даже не распутицей, а прямо-таки пересеченной местностью, непроходимой для имеющихся транспортных средств. Вот так-то, любезный.
        Да, разумеется, Роська оказался молодцом - довел ладью до стоянки нашего обоза. Уложился в светлое время суток и даже на мель всего один раз сел, причем слегка - снялись, отталкиваясь веслами, так что и в воду лезть не пришлось. Ну и что? Это вовсе не значит, что сей судоводитель благополучно доведет нас до нужного места, хотя без него пришлось бы гораздо хуже, потому что Егор, хоть в сознание и пришел, еще надолго останется недееспособным. Да и не речник он, если честно. Моряк - да, абордажник - еще какой, а вот по рекам ходить… места знать надо.
        Ты мне не сочувствуй, скотина бронзовая! Ишь, жалеет он меня! Я те так посочувствую, обратно в литейную форму запросишься! Кхе! Извольте зарубить себе на носу, любезный мистер Фокс, благо две зарубки на других частях тела у вас уже имеются, что я не жалуюсь и не скулю, как вы в непревзойденной наглости своей позволили себе вообразить, а лишь проговариваю проблемы вслух, что благотворным образом влияет на процесс осмысления означенных проблем. Так что сидите и слушайте.
        Мишка усмехнулся, подбросил своего «собеседника» в воздух, поймал и, ухватив за хвост, заставил раскачиваться на манер маятника. Смешно, конечно, весь секрет мимики бронзового лиса состоял из двух частей: искусства чеканщика, сотворившего мордочку зверька такой, что она меняла выражение при малейшем изменении освещенности, и мелкой моторики мишкиных пальцев, державших фигурку. Постепенно изучив вид бронзовой головы со всех ракурсов, Мишка, не задумываясь, даже совершенно непреднамеренно, слегка поворачивал или наклонял фигурку так, чтобы выражение морды лиса соответствовало его мыслям. Однако реагировал он так, будто лис и в самом деле самостоятельно менял «выражение лица».
        - М-да, таким, вот, значит, образом. На чем я остановился? Ага! На Егоре. Чтобы окончательно закрыть тему господина десятника Ратнинской сотни, бывшего на определенном этапе своей биографии флибустьером, уведомляю вас, мистер Фокс, что так заинтриговавший нас вопрос с зятем… Почему нас, а не меня? А вам что, совсем не интересно? Ах, вы не знали? Отрадно слышать, а то я уж было подумал, что про это знают все, кроме меня. Вот и еще один несведущий попался, в компании как-то и веселее.
        Так вот: помните изящный термин, порожденный поручиком Василием - «невесто-жениховская ситуация»? Именно в соответствии с этим термином, наш морской разбойник присмотрел среди моих охламонов жениха для своей дочки! Вышел ему на траверз и поднял сигнал: «Следуйте за мной в безопасную гавань». Проще говоря, вроде бы случайно, встретился с ним на улице… Обратите внимание, мистер Фокс: вроде бы случайно! Это при том, что мои пацаны по Ратному исключительно компанией шляются! Военно-морская стратегия, блин! Так вот: вроде бы случайно отловил парня на улице в одиночестве, и, надо же такому случиться, дочку при этом при себе имел! Каков маневр? А?
        Что вы говорите, мистер Фокс? Хороша ли дочка? Да кто ее знает, может, и видел когда… Даже наверняка видел, но как-то не обращал внимания. Не важно! Отловил и познакомил. А во второй раз прямо у церкви к себе подозвал, опять, разумеется, с дочкой, и о чем-то беседовал… Пацаны болтают: в гости зазывал, да парень застеснялся… Что? А вот с этим согласен - трудно мужику, но что поделаешь, жена-то у Егора… того, мягко говоря, не инициативная.
        Вот такая история, мистер Фокс. Что дальше? А ничего! На следующую неделю парень в конвой, который девок в церковь сопровождает, не попал, а потом началась вся эта бодяга с ляхами… В походе их вроде бы видели беседующими, но ведь без дочки же… А когда наши те две ладьи захватывать сунулись, парень стрелу в живот словил. Нет, не насмерть, повезло - стрела в пряжку ремня попала. Пробила и пряжку, и кольчугу, и поддоспешник, а живот только поцарапало, но удар-то был, как молотком. Парень и скрючился, а Егор все позабыл, да так прямо верхом, сквозь кусты, к нему! Ну и тоже схлопотал. Лежит теперь. Вот тебе и невесто-жениховская… научить, что ли, Роську термину матримониальный? Нет, не буду, а то совсем задолбает, для пацанов эта тема все злободневней и злободневней становится… Впрочем, мистер Фокс, мы отвлеклись.
        Итак, мы вынуждены переться вверх по течению, незнакомым фарватером, в плохую погоду, с неквалифицированным экипажем, а коней вести берегом, по бездорожью. Уже сама по себе эта операция выглядит сущей авантюрой, чреватой сколь угодно серьезными неприятностями, но нас этим не напугаешь! Проблем будет еще больше! Первая из них - неопределенность оперативной обстановки на маршруте. То, что осада с Пинска уже снята, мы можем предположить с высокой степенью достоверности - ну не идиот же Давид Полоцкий! Город не взять, а в спину уже подпирают подходящие войска. Значит, что? Значит, линять! И какова вероятность нам, грешным, оказаться на пути отступающих войск? Увы, весьма велика.
        Нет, в дебри-то они вряд ли полезут, по дорогам пойдут… Хотя, знаете, мистер Фокс, про литвинов я даже и этого с уверенностью сказать не могу - такие лихие ребята, что в простоте своей и бездорожьем могут не смутиться. И тут нате вам подарочек: два корыта с пацанами, которые веслами, как ушами хлопают, да князь с княгиней в качестве бонуса! Нехило, да? Ну, а если через дебри удачно пролезем и выйдем к обжитым местам, совершенно неизвестно, чьи там войска окажутся. Могут ведь и вражеские. Могут какие-нибудь дезертиры-мародеры-разбойники, которые в военное время всегда оживляются и численно увеличиваются - тоже не подарок, хотя и несколько легче. Могут, впрочем, и наши оказаться, но об этом можно только мечтать. Во всяком случае, уж простите за банальность, «надейся на лучшее, а готовься к худшему», иначе никак.
        Но и это еще не все! Следующая проблема заключается в том, что затихариться где-нибудь и пересидеть мы тоже не можем! Почему? А вот послушайте, чеканный вы мой, эта история покруче, чем с «зятем» егоровым будет.
        Детишек с мамками-няньками мы, как и договаривались с князем Всеволодом, в Городно отправили. Княгиня Агафья, разумеется, тоже с ними уехать хотела, но хотелку пришлось придержать. Как уж там князь со своей супружницей разбирался, не знаю - ни криков, ни звуков битья посуды из дома не доносилось, но вид после приватной беседы ее светлость имела злюще-послушный… М-да, бывает, знаете ли, у женщин такое выражение лица, в большинстве случаев сопровождающееся громыханием кастрюлями и сковородками, но в данном случае обошлось без музыкального сопровождения, надо понимать, за отсутствием этих самых кастрюль и сковородок, а также кухни как таковой и общей непривычности мадам Агафьи к пребыванию на пищеблоке.
        Проще говоря, сказал князь: «Едешь со мной» - и никуда бабочка не делась, хоть и княгиня из рода Мономаха. Еще князь взял с собой двух мордоворотов из своих дружинников, чтобы было кому его на носилках таскать и прочие услуги оказывать. Хотел четверых, но тут я уперся, а Арсений (ну нет цены мужику!) просто пообещал, что лишних прикончит, на том дискуссия и увяла.
        Княгиня же с собой взяла одну няньку и Дуньку-отличницу… Да-да, ту самую, которая «то ли княжна, то ли не княжна». Оказалось, все-таки, не княжна. Вот… А боярина Гоголя не взяли, в Городно отправили. Да и толку с него… И так-то мужик слова доброго не стоит, а как узрел свою Соломонию беременную, так и вовсе в дерьмо расплылся. Нет, мистер Фокс, я, конечно, и раньше наблюдал, какими беспомощными и бестолковыми мужики делаются, когда их женщинам пора рожать приходит, но Гоголь что-то уж слишком рано в это состояние пришел - Соломонии еще несколько месяцев носить.
        На прощанье же, с согласия князя, я устроил театрализованное представление - построил своих орлов и в торжественной обстановке вручил княжичу Борису оружие. Закатил речугу в смысле: «Ты ныне, аки зрелый муж, принимаешь на рамена свои заботы о граде княжьем и о подданных, посему признаем тебя воином…», ну и все такое прочее. Стучали оружием в щиты, кричали «Слава» троекратно, строевые экзерциции выкаблучивали…
        Князю Всеволоду, похоже, понравилось, дите, конечно, и вовсе на седьмом небе пребывало, а княгинюшка… Знаете, мистер Фокс, была у меня ТАМ когда-то соседка, которая и зятю, и дочке чуть плешь не протерла, доказывая, что не надо внука в школу отдавать, пусть, мол, еще годик погуляет. Так вот: выражение лица княгиня Агафья изобразила точь-в-точь, как у той соседки.
        Впрочем, ладно, это все - литература, а суровая проза жизни у нас нарисовалась в двух лицах: Ерофея Скуки и Трофима Веселухи. Ерофей Скука, на первый взгляд, личность унылая и несколько малохольная, но князь Всеволод мне его отрекомендовал как изрядного кормщика. Даже намекнул, чтобы я его в качестве лоцмана взял. Я, честно скажу, мистер Фокс, даже поколебался немного, но счел за лучшее отказаться. Профессионал дилетантов всегда найдет, как вокруг пальца обвести, а мы в слишком серьезные игры ввязались, чтобы так рисковать. Посадит нас где-нибудь на камни или застопорит посреди порога, куда денемся? Нахрен, одним словом. Выяснять, сколько мелей на Немане знает Ерофей Скука методом, показанным в фильме «Волга-Волга», у меня желания нет ни малейшего.
        Ну, а Трофим Веселуха… Он и с виду-то сущий разбойник, и квалификация воинская у него будь здоров, так и еще князь Городненский про него чего-то такое знает… Во всяком случае, начальником операции по доставке раненых дружинников и княжьих детей в Городно князь назначил именно Веселуху, да еще и в полусотники того произвел. И что-то сомнительно мне, мистер Фокс, что, доставив детишек в Городно, Скука с Веселухой так там спокойно сидеть и останутся. Почти наверняка рванут в погоню за нами - князя с княгиней выручать. Так что затихариться где-то здесь - Веселуха разыщет; разыскал же он место, где княгиню с детьми прятали. Рванем отсюда - Скука с хорошими гребцами нас непременно догонит. Куда ни кинь - везде клин. Такие вот дела, бронзовый ты мой, как хочешь, так и выкручивайся.
        Таким образом, мистер Фокс, в сухом остатке имеем: дороги не знаем - что по воде, что посуху; личный состав необходимыми навыками не обладает, погоня весьма вероятна, встреча с противником, по мере продвижения вперед, тоже. Если обратиться к теории, получается, что так все и должно складываться, ибо процесс взаимодействия и противоборства положительных и отрицательных тенденций, как правило, имеет «пилообразный» характер. Если в течение некоторого времени превалируют положительные тенденции, то обязательно жди какой-нибудь подлянки, и чем дольше длится пруха, тем круче рано или поздно случится облом - возобладают (да еще как!) негативные тенденции. Кривая графика «положительно-отрицательно», некоторое время уверенно поднимавшаяся вверх, переламывается и начинает стремительно катиться вниз, изображая зуб той самой «пилы». Недаром же народная мудрость говорит о темных и светлых полосах жизни.
        Перло же нам, согласитесь, мистер Фокс, в последнее время, как дураку в карты. Ну, прямо кино, ей богу! Князей пленяем, заложников освобождаем, девиц восхищаем… Э-э, насчет девиц, пардон, погорячился, но не суть. Толпа пацанов совершает эпические подвиги, а их главарь еще и умом блещет - князя с княгиней разводит, как лохов. Просто сказка какая-то!
        Да, уважаемое изделие литейщиков и чеканщиков, вы вполне имеете право спросить: «А ты куда смотрел, придурок? Ведь понимал же, что бесконечно везти не может, и чем дальше ты во все эти приключения влезаешь, тем стремительнее фейс приближается к тейблу». Спросить, мистер Фокс, вы, конечно, право имеете, а вот ответ получите совсем не такой, как ожидаете.
        Для начала представим себе самый негативный вариант развития событий, что называется, хуже некуда. Предположим, так: сначала теряется та часть нашего отряда, которая идет по суше - заблудились, потонули в болотах, погибли в бою. Остаемся мы на ладьях. Скажем, гробим ладьи на порогах или еще как-нибудь теряем транспортные средства - способов, можете мне поверить, достаточно. Тащим князя и княгиню пешком через лесные дебри и в конце концов… ну, сами понимаете, исход печален. И это, любезный, еще без наезда вооруженной силы - что городненской, что какой-либо иной. А уж если наедут… даже и живописать неохота - кривая на графике такой «зуб» нарисует, что залюбуешься.
        Но-но, морда твоя металлическая! О чем нам говорит теория, пусть даже она и суха на фоне вечно зеленеющего древа жизни, как утверждает старик Гете? А о том, что пилообразность процесса можно исказить, сгладить и вообще откорректировать до неузнаваемости управленческим вмешательством! Вы что ж, мистер Фокс, думаете, я зря извращался перед отправкой ладьи под командованием Веселухи?
        Как извращался? А вот так. Сначала Ерофей Скука как бы случайно услышал мое распоряжение ночевать здесь, а уходить завтра с утра. Раз. Потом те двое княжьих мордоворотов, которых мы отказались брать с собой, наблюдали, как я отправляю в разные стороны разведгруппы. Что я им приказывал, они не слышали, но сама мизансцена была понятна даже самому тупому. Два! Гребцы с той ладьи, на которой в Городно отправлялись детишки, имели возможность наблюдать, как Яков долго и с бурной жестикуляцией объяснял мне нечто несомненно важное, все время указывая вверх по течению, то есть в противоположную от Немана сторону. Три! И наконец, когда ладья отвалила, по берегу ее, не очень-то и скрываясь, провожал конный патруль. Как зачем? А затем, чтобы они соглядатая высадить не могли! Четыре!
        Какой вывод из всех этих деталей сделает Трофим Веселуха, после того, как опросит всех находящихся в ладье, включая мамок-нянек? А опросит он обязательно - не тот мужик, чтобы мелочами пренебрегать. Вывод же он сделает такой: либо мы собрались тут затихариться и какое-то время пересидеть, либо мы бросим ладьи и уйдем сушей в сторону полоцких земель, либо это все спектакль для отвода глаз. Да-да, про спектакль он тоже обязательно подумает, я же говорю: не тот мужик. Однако в любом случае, городненской погоне придется задержаться и это место проверить - а вдруг не спектакль?
        Таким образом, мистер Фокс, если мы и не ликвидируем опасность погони совсем, то существенно ее задерживаем. Что? Погоня может разделиться - кто-то проверяет это место, кто-то идет дальше вверх по Неману? А вот это сомнительно! Ну не тысячный же гарнизон в Городно! Они и в прошлый-то раз смогли на выручку княгине только три десятка отправить, где ж они еще-то народу наберут? А соваться к нам малыми силами нема дурных - стрелять мои ребята не разучились. Вот так, мистер Фокс, решается проблема возможной погони. Паллиатив, разумеется, не спорю, но выиграть хотя бы день в нашем положении уже дело великое.
        Так бы и с другими проблемами разобраться, но плодотворных идей пока, увы, не обнаруживается, придется прибегнуть к методу «мозгового» штурма. На пацанов, конечно, надежды мало, но есть Илья и Арсений… Эх, Егор не вовремя из строя вышел, вдруг у него в молодости какой-то похожий случай был? Или рассказ о подобном слышал… Но ничего не поделаешь, придется… Так, Илья идет. Придется нам, мистер Фокс, нашу беседу завершать. А чего это он в одиночку, я же всех Советников звал?
        Илья, словно расслышав последнюю фразу Мишки, начал сразу с объяснений:
        - Я ребятушек придержал пока. Надо нам с тобой промеж себя кой о чем поговорить. А потом позовем, они сразу и подойдут.
        - Случилось чего, дядька Илья?
        - Ну, под твоим-то началом постоянно чего-то случается, я уж и удивляться перестал, но прямо сейчас вроде бы ничего такого особого не было, разговор у меня к тебе совсем о другом.
        - А я уж испугался, что с ранеными что-то не так.
        - Да нет, Бог милостив, совсем уж плохих нету.
        - А Матвей как? Лекарское дело справлять может?
        - Ну… как тебе сказать… - Илья задумчиво поскреб в бороде. - Тут такое дело… ежели лекарь сам уродлив или увечен, то и доверия ему особого нет… Мол, себя излечить не способен, так чего к другим лезешь? А по носу-то ему попало изрядно, боюсь, что так кривоносым и останется, вроде как за угол постоянно заглядывает. Но, будем надеяться, Настена ему этот изъян поправить сможет. Вот, как-то был у нас один случай… - затянул было обозный старшина, так что Мишка уже испугался, что станет сейчас слушателем очередного его пространного рассказа, но Илья - дело воистину небывалое! - сам себя перебил, хотя и рассердился при этом почему-то на Мишку. - Тьфу! Да не сбивай ты меня! Я ж с тобой об умственном поговорить пришел. Об этом… как его… вот ведь, опять из головы вылетело… слово такое, ты его еще частенько поминаешь…
        «И этот туда же, блин… слово умственное, мало мне Роськи».
        - Да ты без умствований, по-простому объясни, дядька Илья. Я разберусь.
        - Не-е, Михайла, это важно. Сейчас… погоди… Ну, вот как ты называешь все вместе: людей, вещи, знания и прочее, которые для пользы дела пригодится могут? Не запас, а как-то похоже…
        - Ресурс?
        - О! - Илья выставил в Мишкину сторону указательный палец. - Точно! Он! Нет, ну надо же! Сюда шел - помнил, а как о Матюхе заговорил - начисто из головы…
        - Ну и что ты такое в обозе припас, про что я не знаю, да еще и рассказывать в тайности…
        - Почему в обозе? - перебил Мишку Илья. - И вовсе даже не в обозе! У меня, если хочешь знать, поручение тайное имеется от самого Корнея Агеича!
        Илья приосанился и выжидающе уставился на Мишку, видимо, ожидая от того какой-то неординарной реакции: удивления, нетерпеливого любопытства и, наверняка, проявления уважения к носителю тайны и лицу, пользующемуся таким доверием воеводы Погорынского. Увы, Мишка своего обозного старшину разочаровал - глянул без особого интереса и как-то вяло поинтересовался:
        - Что, прямо сейчас обязательно надо об этом?
        - Да! Прямо сейчас! - отрезал Илья. - Да понимаю я, чем у тебя сейчас голова занята! Обознику ли не знать, как нелегко с добычей домой вернуться? Особенно с такой. Об том голову и ломаешь, об том и на совете говорить станем, ведь так?
        - Ну, так.
        - А в таком деле важном ведь любая мелочь сгодиться может? И даже вдруг не мелочью оказаться, а чем-то очень нужным?
        - Тоже верно. Так о чем речь-то?
        - Значит так, Михайла… Не знаю, пригодится тебе это знание сейчас или не пригодится, но ждать больше не стану. Корней мне самому доверил решать, когда тебе это рассказывать, вот я и решил: расскажу сейчас, вдруг да выйдет с этого польза. Ты, поди, задумывался, отчего это к тебе именно Егора в советчики приставили? Вроде бы и Алексей воин справный, даже в сотниках хаживал, и Глеб, тоже в десятниках ходивший, с нашими отроками дело иметь уже пообвык, а Корней к тебе все равно Егора приставил. Задумывался же?
        - Задумывался, как не задумываться? - Мишка пожал плечами. - Наверное, у деда какие-то свои резоны к тому были. Даже и не наверное, а наверняка, только как это все к нашим нынешним-то заботам прикладывается?
        - Не знаю, - честно признался Илья, - но если есть что-то тебе неизвестное, чего я тебе рассказать могу, то… ну, вдруг это та самая мелочь незаметная, которая очень полезной окажется? Корней, правда, велел рассказать, когда ты сам спросишь, или если заметно станет, что тебе это знать надо, но ты же все не спрашиваешь, да не спрашиваешь.
        - Хорошо, дядька Илья, можешь считать, что я вот прямо сейчас тебя об этом и спросил.
        - Вот так, ни с того, ни сего и спросил?
        - Ну, почему же ни с того, ни с сего? Ты намекнул… незаметно так, вскользь, а я на твой намек и повелся.
        «Блин, еще и с тобой тут политесы разводить. C князьями бы разобраться…»
        - Гм… - кажется, предложенный вариант Илью устроил - Ну, тогда слушай. Перво-наперво, десяток у Егора необычный, да и сам он тоже… десятник, да не такой, как все.
        - Да знаю я, - решил поторопить события Мишка, - по морям плавал, мир повидал, сыновей нет, а все равно десятником стал…
        - Не перебивай! - слегка повысил голос Илья. - Знаешь, да не все! Ну-ка, скажи: что за народ у Егора в десятке?
        - Народ, как народ. Ратники… а что такое?
        - А вот то такое! Знает он… Ишь, молодые, борзые, книжную науку превзошли, стариков уже и не слушать можно…
        - Дядька Илья! Кончай! Потом поворчишь, вот поплывем на ладьях, времени вдосталь будет, я нарочно с тобой вдвоем где-нибудь в уголке присяду и все, что захочешь мне сказать, выслушаю, - Мишка, насколько смог, придал голосу просительную тональность. - Ну, пойми ты, не до того мне сейчас!
        - Не до того ему… Сопляков своих, небось, каждого выслушаешь, а вдруг что-то путное скажут, а людей с опытом, значить…
        Мишка обреченно вздохнул и уставился в землю. Да, еще не так давно, когда Илья ходил в простых обозниках, на него можно было просто цыкнуть, и заткнулся бы, как миленький - никто, и звать никак. Теперь же… да за одно только право потребовать приватного разговора, или вот так поворчать на боярича обозный старшина Младшей стражи готов, наверное, жизнь положить. Социальный реванш - штука страшная, очень и очень многим способная заменить все: деньги, водку, нормальную жизнь… практически, наркотик.
        В конце 80-х - начале 90-х Михаил Ратников насмотрелся на разных несостоявшихся личностей: бездарей, неудачников, непризнанных «гениев», просто так называемых «маленьких людей». С каким восторгом, прямо-таки самоотречением кинулись они в политику! Сколь сладостно им было вдруг стать (иногда лишь в собственном воображении) кем-то, кого видят, слышат, на кого обращают внимание… Очень мало знающие, почти ничего не умеющие и совсем ничего не понимающие - слепой от ярости и восторга толпой они способны снести все, что угодно, ради иллюзии, что они что-то решают, что от них что-то зависит… Каким безжалостным катком прошлось через несколько лет по ним «революция пожирает своих детей»… Многие ведь и не пережили, в прямом смысле слова - умерли. А остальные… спроси у них: а чего, собственно, ждали, на что надеялись?
        Сотрудники социологической лаборатории, которой руководил Михаил Ратников, спрашивали. Не у одного, не у десятка - у тысяч. Толком ответить не смог никто! Думали: вот свергнем тоталитаризм, придет демократия и все станет прекрасно. Как именно - прекрасно? Нет ответа! Просто станет прекрасно, и все! С чего вдруг жизнь повернется лицом к бездарям, неумехам, неудачникам и прочим «обиженным»? Нет ответа!
        Илья, конечно, не из таких - умен, умел, энергичен. Случай выпал - сумел «жар-птицу за хвост ухватить» и себе, и другим на пользу. Но вот упустить возможность напомнить (прежде всего, самому себе) о своем новом статусе не может - сам того не понимая, отыгрывается за все те годы, когда был почти никем.
        - … Вот я и говорю: посмотри-ка на каждого ратника Егорова десятка.
        «Ага, кажется, перешли к конкретике».
        - Дормидонт Заика, - начал поименное перечисление Илья. - Ты его в походе за болото не видал, мать у него тогда при смерти лежала, вот Корней его дома и оставил. Заика еще в детстве озверел, так беднягу задразнили - детишки-то народец жестокий. До Егора он аж в двух десятках побывал и не прижился. Больше него только Савелий Молчун десятков сменил, почитай через всю сотню прошел. Правда, всегда уходил по-тихому, без свары, вернее просили его уйти по-хорошему. Так и неудивительно! За сорок годов перевалило, и за все сорок, почитай, ни разу никому не улыбнулся, никому доброго слова не сказал. По правде говоря, жизнь у него так сложилась, что и некому улыбаться-то, а у Егора спокойно обретается, и ничего: никто его не гонит, и сам никуда не собирается. Или Фаддей Чума. Ведь чуть что, вспыхивает, как солома сухая, и сразу в морду! Ну, как с таким ужиться? Давно б убили или покалечили, ан нет! Прижился у Егора, а раньше-то в другом десятке был, со скандалом уходил, с мордобоем, чуть до смертоубийства не дошло…
        - Так, понятно! - прервал Мишка неторопливое повествование, которое в иных обстоятельства выслушал бы с большим интересом. - Да не обижайся ты, ради Бога! Недосуг мне просто. Понятно, что у Егора собрались те ратники, кто в иных десятках не прижился. Значит, есть у Егора талант с людьми обращаться. Верно я понял?
        - Верно-то верно, да только…
        - А моих «щенков» в Ратном невзлюбили. Вот Корней и приставил к нам того, кто умеет обращаться с теми, кого не любят. Так?
        Вместо ответа Илья слегка откинулся назад и оглядел Мишку с ног до головы, потом скривился, будто увиденное ему очень не понравилось, и поведал:
        - Ох, и врезал бы тебе сейчас Корней, аж звон пошел бы! А мне вот нельзя… Сюху, что ли, попросить отвести тебя в кустики да гонору поубавить?
        - Да я ж говорю…
        - Хотя… - Илья, как бы разговаривая сам с собой, демонстративно не слышал Мишку. - Хотя в старейшины Академии ты ж меня сам возвел. Тогда, значит, так, - обозный старшина набрал в грудь воздуха и заорал. - Как смеешь старейшину перебивать, невежа?! Забыл про вежество перед старшими? Завеличался? Все знаешь, все прозрел?
        Не получилось. Ну, прямо-таки по Станиславскому: «Не верю!». Ну не мог Илья заставить себя от души наорать на Лисовина, хоть и четырнадцатилетнего. Все с младенчества воспитанное почтение перед родовитыми воинами, весь многолетний опыт рядового обозника не давали ему уйти в искренний скандал, несмотря на то, что вправить мозги мальчишке он считал нужным и правильным. От ума шел крик, а не от души, потому и не получалось.
        Мишка почувствовал, что губы против его воли расползаются в улыбку, и, понимая, что вот эта-то улыбка и станет для Ильи настоящей, незабываемой обидой, торопливо вскочил, сдернул с головы подшлемник и склонился в поклоне.
        - Прости, господин старшина! Молод, глуп, несдержан… Не держи зла, Илья Фомич, трудно мне, тревога одолевает, не знаю, что делать, оттого и про вежество позабыл. Винюсь, прости Христа ради.
        - Ну, то-то же… - Илья повел плечами, словно на нем неудобно сидела одежда, и подозрительно глянул на Мишку (сам же чувствовал, что грозного рыка не получилось). - Вижу, что тяжко тебе, и помочь желаю. Я хоть книжной премудрости и не умудрен, а жизнь-то… она тоже учит, да еще как. Садись, да слушай дальше, я еще не все тебе сказал.
        Мишка, уже совладав с лицом, уселся на прежнее место и для убедительности не стал надевать подшлемник, а принялся комкать его в руках - ну прямо воплощенное раскаяние и внимание.
        - Перво-наперво, не казнись из-за того, что нагрубил Егору и взял все на себя.
        «А откуда он-то об этом знает? Хотя, конечно! Он же ребят расспросил, пока сюда на ладье добирались!»
        - Да, некрасиво вышло: взял все на себя, а теперь растерялся, - продолжал Илья, - но так и было задумано. Не Егором задумано - Корнеем, а вот время исполнить задуманное Егор должен был сам выбрать и тебя к такому поведению незаметно подвести. Уж больно не понравилось Корнею, как ты себя в Княжьем погосте поставил. Вроде бы все, как надо сотворил: командовал, решал, суд и расправу творил… и народишко тебе подчинялся, право боярское за тобой признал, а оказалось, что ты и не понял ничего, чуть ли не извиняться за сделанное потом принялся. А под Пинском, когда у тебя ребятишек многих побили, ты и вовсе сам себя потерял. Могло так получиться, что ты станешь бояться командовать. Вот Корней и велел нам с Егором подстроить все так, чтобы ты уже не случайно, а с полным пониманием начальствование на себя взял, да с уверенностью в удаче и малых потерях.
        Первый раз мы это попробовали еще там, на переправе, когда князя пленили. Однако не получилось - не стали бы городненцы с мальчишкой договариваться, пришлось Егору поначалу переговоры на себя взять. Ну, а здесь, я так понимаю, у Егора все сложилось - и тебя в нужное настроение привел, и ратники ему подыграли… Да ты не красней, не красней, ишь, прям как девица нетронутая! Начального человека обучать - это не новика в десяток вводить, тут умственность особая требуется.
        Вот теперь пальцы драли подшлемник уже от души, а не притворно, Мишка готов был провалиться сквозь землю, а от его пылающих ушей, запросто можно прикурить, если бы, конечно, рядом оказался кто-нибудь курящий.
        «Егор тупил? Не понимал очевидного? Вы заставили ратников себе подчиниться? Да-а, сэр, развели вас, как пиндоса на Дворцовой площади! И ведь не один Егор все понимал, а все: и Чума, и Заика… господи, а Арсений-то как это потом среди своих комментировал! Блин, повеситься, что ли?»
        - Да не убивайся ты так! - принялся утешать, поняв Мишкино состояние, Илья. - Как тебя Леха на мечах учит? Ведь не единожды за урок поперек хребта огребаешь, да носом в землю тычешься, и ничего. А тут не мечом махать - дружину водить обучаешься, как же без шишек? Ну и что с того, что набиваешь шишки не телесные, а умственные? Каждая же на пользу! Сам-то, небось, своих ближников еще и почище охаживаешь. Ведь так?
        Мишка вместо ответа лишь сморщился и покрутил головой.
        - Да ладно тебе, Михайла, хорошо же все получилось: татей перебили, княгиню с детишками выручили, у нас ни одного убитого. Гордиться можно, радоваться. Да если бы с Егором беда не приключилась, ты бы и не узнал ничего… А так, ты уж прости, пришлось сказать.
        - И правильно, что сказал, - выдавил из себя Мишка, - а то б я и вовсе занесся.
        - Ну, не знаю… Может и правильно, но по другой причине. Ты вот никогда не задумывался о том, что у Егора десяток больно уж необычный? Что в нем такого особенного?
        - Так ты же сам только что объяснил. К Егору собираются те, кто в других десятках…
        - Объяснил, да не все! Слушай дальше. Во-первых, десяток Егора всегда сотню сзади прикрывает, то есть, он - и обережение, и как бы запас ратной силы на крайний случай. Ты вслушайся, парень: НА КРАЙНИЙ! Значит, десяток Егоров сотню от беды бережет, считай, как последняя надежда. Понимаешь?
        - Понимаю. Выходит, там такой народ подобран, что к любой неожиданности готов.
        - О! В корень зришь! А что это за люди, которые к любой неожиданности готовы?
        - Ну… - Мишка чуть не брякнул: «Универсалы» и примолк, пытаясь подобрать соответствующий термин. - Уметь должны много и разное.
        - Опять угадал! - Илья, кажется, обрадовался сообразительности собеседника больше, чем сам Мишка. - Так и есть! Когда надобно сотворить что-то необычное, неприятное или… одним словом такое, что ратникам не с руки или непривычно, Корней всегда людей из Егорова десятка берет. У каждого из них какое-то необычное умение или дар имеется. Какие именно, не спрашивай, не знаю, да и никто, кроме Корнея и Егора не знает… ну, почти. Кое-что, конечно, не спрячешь. Ты вот, мне рассказали, ляха пленного в лес уволок. На пытку, ведь так?
        - Так, - согласился Мишка.
        - Ну вот, значит, одно особое умение Дормидонта ты узнал. Но про это, почитай, всем известно, такое в тайне не сохранишь. А все и про всех Егоровых людей не знает никто. Так вот: для чего я тебе это рассказываю? Ты сейчас Совет созовешь, чтобы совместно удумать, как с добычей до своих добраться. Сам-то, надо понимать, способа не измыслил?
        - Нет, дядька Илья. Не получается.
        - Вот и я о том! Остался бы Егор цел, ты бы его на Совет, конечно же, позвал?
        - Обязательно позвал бы. Нам знания опытного воина сейчас дороже золота.
        - Ага! Но Егор без памяти лежит. Так вот тебе мой сказ: зови на Совет ВСЕХ Егоровых ратников. Никому неизвестно, какие особые знания у них в головах есть, а выбраться целыми и невредимыми они не меньше нас желают, значит, все, что знают и умеют, на пользу общему делу постараются обернуть непременно! Понял, о чем я?
        - Понял. Получится как бы Егор, но в четырех лицах, - Мишка поскреб в затылке. - Только… Слушай, дядька Илья, а может быть ты на Совете старшим побудешь? Ты же старейшина наш, да и по возрасту с тобой только Молчун сравняться может…
        - Струсил! - Илья сложил руки на животе и с изумленной улыбкой уставился на собеседника. - Хе-хе, Михайла и струсил! Кому сказать - не поверят!
        - Да ничего я не струсил!
        «Сэр, ну что вы, как пацан, ей богу! Опомнитесь!»
        Мишка поерзал, посуетился руками, оправляя на себе амуницию, глянул в смеющиеся глаза Ильи и вдруг выдал такую матерную тираду, что даже у самого в носу засвербело.
        - О как! - Илья восхищенно всплеснул руками - Эх, помощников моих нет, записать бы для памяти! Это где ж ты такое вычитал?
        - Там же, где и остальное! - поднимающаяся изнутри злость, как ни странно, принесла облегчение. - Да, струсил! Не хочу дураком на глазах у отроков выставляться! Ладно бы сам вляпался: сначала «беру все на себя», а потом «не знаю, что делать», но ведь не сам же! Меня, оказывается, как козла на веревочке водили. И как теперь ратники на меня смотреть будут? А как мне им в глаза смотреть? Как приказы отдавать? А не дай бог мальчишки поймут, что надо мной насмехаются? Сколько трупов с Совета вынесем? Или, думаешь, Демка или Митька стерпят?
        - А ну, уймись!!! - вот сейчас окрик у Ильи получился. - Слезу еще пусти: ах я бедный-несчастный! Ты ратников-то за дураков распоследних не держи. Никто из них ни словом, ни движением о том, как тебя к нужному поступку подводили, не напомнит. Потому что не насмешка то была, а учеба! Учитель же над учеником не насмехается, ибо неловкость ученика есть упрек учителю.
        - А вот хрен! Леха, бывает, такое мне на занятиях говорит, что…
        - Дурень! Леха не насмехается, а злость к учебе в тебе разжигает! И ратники насмехаться не станут. Это во-первых. Во-вторых, ты их и сам поучил. Да-да! Мне Сюха сам признался: и вообразить не мог, что делать, когда ребенку нож к горлу приставлен, а ты - раз и готово, будто заранее все знал. Так что, считай, толику уважения ты у ратников заработал, и немалую! Какие уж тут насмешки? И в-третьих, ты - сотник! Ты людьми повелевать поставлен и в ответе за каждого. Значит, ДОЛЖЕН! Через «не могу», через невозможно, через… Вот у меня однажды случай был…
        «О, Господи, рехнуться можно!»
        - Был я как-то загонщиком на облавной охоте, - переключился Илья с патетического тона на повествовательный. - Иду себе на лыжах, в колотушку стучу, покрикиваю… И вдруг прямо на меня выскакивает кабанище! Здоровенный, чуть не с корову величиной! Что делать? Бежать - догонит, борониться - с моим-то копьецом против этакого зверюги? Вот ты, Михайла, когда-нибудь пробовал на лыжах на дерево залезть? Нет? И я не пробовал, но получилось с первого раза! Фьюить, и там! А почему? Потому, что НАДО было! Вот и тебе теперь НАДО. Забудь обо всем: об обиде, о неловкости, о том, что кто-то чего-то не так подумает, о том, что сотник из тебя пока, как с хрена дудка… Не можешь ты теперь иначе - лезь на дерево, не снимая лыж, и упасть не имеешь права!
        - Блин…
        - Чего?
        - Много ты знаешь про хрен и про дудку.
        - Да неужто и про такое в книгах есть?
        Рекомендациям Ильи Мишка последовал «с точностью до наоборот» - не стал собирать Совет вообще. В управлении это нормально. Сам управленец всего знать не может, а потому должен пользоваться знаниями экспертов, даже обязан, если не хочет натворить дури. Однако пользоваться не значит руководствоваться. Как утверждает Козьма Прутков в своем 101-м афоризме: «Специалист подобен флюсу: полнота его односторонняя». Эксперт обладает всей полнотой знания только в рамках своей специальности, в остальном же является таким же дилетантом, как и все прочие. К тому же, в отличие от управленца, эксперт, как правило, не извещен обо всех привходящих обстоятельствах, находящихся за пределами его компетенции, поэтому выслушивать его надлежит со всем вниманием и уважением, а вот следовать его рекомендациям - лишь постольку, поскольку… Ну и ответственность, разумеется, лежит на том, кто принимает решение, а не на том, кто советует.
        Из Ильи и эксперт-то… как бы помягче выразиться… В свое время Михаил Ратников вдоволь, до тошноты, нагляделся на подобных специалистов: политологов с дипломом автодорожного техникума, экономистов с неполным средним образованием, публицистов, пишущих корову через ять, общественных деятелей со справкой из психоневрологического диспансера… И все до одного совершенно точно знали, как надо управлять государством! Было дело - двинула новорожденная российская демократия в председатели ленинградского горисполкома (советский эквивалент мэра) грузчика из магазина «Березка». Вот уж узрела тогда Северная Пальмира «небо в алмазах»! И что интересно: никому и в голову не пришло, что господа демократы тем самым следуют хрестоматийному примеру столь ненавистных им большевиков, поставивших директором банка бывшего председателя кассы взаимопомощи.
        Илья, разумеется, дураком не был - умен, многоопытен, житейски мудр и обширно информирован. То есть знал понемногу почти обо всем, а как следует разбирался только в делах обозных, да неплохо в лекарских. В прочем же он пользовался теми обрывками разговоров, которые были ему доступны в походах, да информацией, распространяемой местными СМИ - трепотней таких же, как он, обозников, да «аналитикой» баб у колодца.
        Какова информированность, таковы и выводы - Илья, несмотря на свой острый ум и здравомыслие, совершенно не замечал вопиющих противоречий в той версии описания десятка Егора, которую излагал.
        Савелий Молчун - в описании Ильи мрачный, злобный мужик, прошедший чуть ли не через все десятки Ратнинской сотни, но нигде не прижившийся. Но кто позволил бы ему так «путешествовать»? Какой десятник взял бы его к себе, если Савелий перед тем не удержался в других десятках? Не бывает такого - и сам десятник не захочет себе такую головную боль организовывать, и рядовые ратники вряд ли пожелают принять в свою компанию подобного типа.
        Дормидонт Заика - со слов Ильи рисуется портрет озверевшего еще в детстве, вконец озлобленного мизантропа, тешащего свои комплексы в допросах и пытках. А на деле? Да ничего подобного! Мишка видел, как Заика участвовал в допросе ляха - спокойно, деловито, умело, без малейших признаков садизма. Человек выполнял неприятную, но необходимую работу - добывал информацию и при этом наносил минимальный физический вред носителю этой информации, а когда поступил приказ его убить, сделал это мгновенно и безболезненно. Да и Арсений, взявшись объяснять тонкости пыточного дела, особо упирал именно на отличие Дормидонта от того же Бурея, который никем, кроме как палачом, быть не способен, ибо от мук жертвы испытывает удовольствие.
        А сам десяток Егора в целом? Послушать Илью, так это просто-напросто помойка, куда сваливают мусор из других десятков! Злобные психопаты и не владеющие собой дурни. Да будь они такими на самом деле, давно перебили бы друг друга и никакой Егор, даже трижды талантливый, этого не предотвратил бы! Однако ничего подобного не происходит, наоборот - десяток эффективен, жизнеспособен и используется в роли спецподразделения, способного решать такие задачи, которые не под силу другим.
        «Что-то здесь не так, сэр Майкл. Ваш «начальник транспортного цеха» явно попадает пальцем в небо. Вы привыкли ему верить потому, что он информирован, опытен и отнюдь не дурак, но по сути-то он обыватель. И пребывает в обывательском информационном поле, которое военных воспринимает весьма и весьма превратно, ибо обывателю они непонятны, а значит, страшны. Страшны своей сплоченностью и дисциплиной, умением убивать и рисковать своей жизнью, беспрекословным подчинением приказу и приматом обязанностей над желаниями. Ни на что подобное среднестатистический обыватель неспособен в принципе, ему это представляется тупостью и зверством, а в результате - непонимание и страх».
        Илья, конечно, ратников не боялся - слишком долго и плотно он с ними общался - однако опасался и, самое главное, интерпретировал факты именно с позиции обывателя. Раз Дормидонт Заика является специалистом по допросам, значит - зверь и садист. Раз Савелий Молчун послужил во многих десятках, значит, его отовсюду выгоняли. Раз у Егора собраны личности… скажем так: нестандартные, значит, это отбросы Ратнинской сотни, с которыми только Егор и способен управиться, а Корней, надо понимать, сует этот десяток в самые «горячие» места, чтобы их поскорее перебили. И тут же Илья предлагает собрать на Совет всех ратников из десятка Егора.
        «Спрашивается: где логика? Что могут насоветовать придурки, садисты и отморозки? А логика, позвольте вам заметить, сэр, все там же - в сочетании непонимания и страха. Зависти-то у Ильи, скорее всего, уже не осталось - сам пристроился в Мишкину организацию - притулился к клану Лисовинов, но ратников опасается по-прежнему, особенно Егорова десятка. А тут, как на грех, десятник, единственный человек, который способен держать их в узде, лежит беспомощным. Как сложно уйти домой с добычей, Илья прекрасно знает, и опасность нынешнего положения Мишкиного отряда понимает не менее прекрасно. А вот того, как поведут себя в такой ситуации «Егоровы отморозки», предвидеть не берется, вернее, воображается ему нечто абстрактно-ужасное.
        И что же Илья придумал? Да, сэр! Вы совершенно правильно вспомнили «Дракона» Евгения Шварца: «Чтобы победить дракона, надо иметь своего собственного»! Вы, сэр Майкл - дракон Ильи! Вы, в его понимании, способны или подчинить себе, или уничтожить «безумного дракона о четырех головах» - Арсения, Фаддея Чуму, Дормидонта Заику и Савелия Молчуна. Самострел смертельно опасен и в детских руках, а уж в руках таких «детишек», как ваши отроки, и подавно. Ну, а вы, сэр, еще более непонятны и страшны, чем Егор, а значит, сможете… неизвестно, что именно, но что-то такое, что устранит исходящую от отморозков опасность. Вот так-то, сэр! «Маленькие люди» умеют спрятаться за спину более сильного и греха в этом не видят, а Илья, какие бы метаморфозы он не пережил, останется «маленьким человеком» всегда - таким родился, таким прожил большую часть жизни, таким и останется.
        Он просто-напросто решил повторить ту ситуацию, когда Егор спровоцировал вас, сэр, на «Беру все на себя». Сходятся вместе «Егоровы отморозки» и ваши ближники, так или иначе возникает конфликт, и вы отморозков давите. Не хватит ближников, есть еще и опричники, вполне возможно, что нужные слова Илья Дмитрию уже шепнул, и опричники будут ошиваться где-то рядом в полной боевой готовности.
        Вот так-то, сэр, все логично, но вся логика идет коту под хвост, если неверны исходные посылки, а они таки неверны! Вспомните спровоцировавший вас спектакль. Это ведь не театр одного актера - Егора, это было выступление хорошо сыгранной труппы. Весь десяток разыгрывал интермедию, и ни один ратник не сфальшивил! А допрос ляха? Да, наверняка это все у них уже не раз отрепетировано, а может и использовано неоднократно, но каков уровень взаимопонимания и слаженности, какое распределение ролей! Ни одной нестыковки. И вас, сэр, «ввели» в спектакль без сучка и задоринки. И это помойка? Это отбросы Ратнинской сотни? И лорд Корней доверил вас и ваших ребят придуркам и отморозкам? Он что, целенаправленно вас угробить вознамерился?
        Ну, уж нет, дражайший начальник транспортного цеха, ты, конечно, «хотел, как лучше», но получается у тебя даже не «как всегда», а «как хуже». Если бы я тебя не знал, то решил бы, что сложилась классическая ситуация: взята богатая добыча и, как следствие, начались кровавые разборки между своими. Ты пытаешься стравить Младшую стражу с ратниками, чтобы в дележе участвовало поменьше народу. Разумеется, это не так, но так это выглядит со стороны. А все оттого, что ты, Илья Фомич, вообразил, будто все знаешь и понимаешь, хотя это иллюзия, и решил, что можешь мной манипулировать, а вот это уж и вовсе ни в какие ворота не лезет. Бить тебе морду прямо сейчас не стану, а вот твое «экспертное заключение» проигнорирую, и посмотрю, как ты на это отреагируешь». Илья отреагировал… да никак, в общем-то, не отреагировал - просто сидел и слушал, как Мишка отдает Антону приказ об отмене Совета и приглашении для разговора ратника Арсения. То ли Бурей в свое время приучил Илью к беспрекословному подчинению, то ли еще что-то, но ни возмущения, ни огорчения, ни удивления обозный старшина Младшей стражи не выказал.
        - Значит, так, господа… - Мишка запнулся и недоуменно глянул на сидящих напротив Илью и Арсения.
        «А как их называть-то? Ну, Илья - наставник, а Сюха? Да и хрен с ним, господа и все».
        - Значит так, господа! Надо нам отсюда выбираться, и побыстрее, но мешают это сделать четыре беды… То есть, это я вижу четыре беды, а вы, может, еще чего-то добавите или, наоборот, мои опасения развеете. В общем…
        «Да что ж вы мямлите-то, сэр? Так подействовало, что Арсений, на поверку, оказался не так прост, как вам представлялось? Ну, вспомните Козьму Пруткова, которого сегодня уже поминали: «Если на клетке слона прочтешь надпись: «буйвол», - не верь глазам своим» - и успокойтесь на этом. Не съест он вас, да и вообще: вы в одной лодке и он так же заинтересован в благополучном исходе, как и вы. Хватит комплексовать!»
        - В общем, хочу с вами посоветоваться, как нам отсюда выбраться без потерь и иных несчастий.
        - А что за беды-то? - вполне доброжелательно поинтересовался Арсений. - Да еще четыре штуки! Ты уж не пугай нас… господин сотник.
        - Первая беда: придется коней уводить берегом, - не принял легкого тона Мишка, - а дороги мы не знаем, да и неизвестно, есть ли эта дорога. Вторая: князя и княгиню надо вывозить на ладьях, а ладейного дела никто из нас не знает. Третья: можем по дороге нарваться на отступающих от Пинска полочан или литвинов, или татей каких-нибудь. И четвертая беда: городненцы могут за нами в погоню пойти, а у них-то как раз ладейщики есть.
        - А еще одну беду можешь добавить! - включился в разговор Илья. - Я про одежу говорю… и вообще про устройство. У нас три бабы по-летнему одетые, а погода портится - дожди, холодает… осень же. Им же еще и постели нужны, и какая-никакая крыша над головой. Опять же, кормежка… подъели запасы-то, а тут князья!
        - Значит, пять… - начал было Мишка, но Арсений его прервал:
        - А куда пойдем-то? Ты подумал?
        - Подумал, хотя все это так… - Мишка неопределенно пошевелил в воздухе пальцами. - Для ладей, насколько я понимаю, есть два пути. Один - по притокам Немана, по малым речкам, через переволоки… в сторону Пинска, как-то так. Но этого пути никто из нас не знает, да и сложен он, наверное. И на отступающих от Пинска нарваться можно. В общем, не нравится мне этот путь. Второй - вверх по Неману и через переволок в Случь. Там - вниз по Случи до Слуцка и дальше в Припять и к Турову. Это вроде бы попроще, во всяком случае, понятнее. Но на переволоке тоже нарваться можно, кто его знает, что там сейчас творится. Возможно, и еще как-то можно пройти, но это мне и вовсе неизвестно.
        - Угу… О! Слушай, Илюха, - Арсений встрепенулся, будто неожиданно вспомнил что-то важное - мы же куда-то за Слуцк лет десять назад ходили! Глеба Минского усмирять. Помнишь, еще ругались, что киевляне с другой стороны заходили… на Оршу, что ли? Им вся слава и добыча, а мы без толку проболтались.
        - Помню, но ведь и ты тогда тоже там был… а что такое?
        - Был-то, был, но я ж тогда в новиках ходил… первый поход. Ведут куда-то, я и иду, куда все, ни хрена толком не запомнил… да еще конь у меня захромал, я тогда больше о нем думал, чем о чем-то еще. А ты ж, вроде бы, раненых по Случи вывозил?
        - А-а, вот ты о чем! Нет, от того дела нам сейчас пользы мало, мы от Случи совсем в другую сторону уходили - к Березине… Да и не дошли тогда.
        - Вообще-то Роська… поручик Василий сызмальства на ладьях моего дядьки Никифора обретался, - вспомнил Мишка, - а Никифор с пруссами торгует, по Неману ходит. Может, Василий и помнит чего?
        - Так чего ж ты молчал-то? - тут же ухватился за Мишкино предположение Арсений. - Давай сюда своего Ваську!
        - Антон!!
        - Здесь, господин сотник!
        - Поручика Василия ко мне! Бегом!
        - Слушаюсь, господин сотник!
        - Шустрый, ишь старается… - Арсений проводил взглядом убегающего Антона - А сызмальства, это сколько? Он же у тебя и сейчас не больно-то старый.
        - Да сколько себя помнит. Его Никифор еще совсем мальцом у ляхов на Висле отбил. Он даже имени своего тогдашнего не помнит, и откуда родом. Так и прижился на ладье, а потом ко мне перешел. Так что лет восемь, а то и десять назад… А знаете, Никифор запросто мог в те же времена, что и вы, где-то возле Слуцка быть… Или приказчик его - добычу у вас скупать.
        - Ну, крутились какие-то двое… - припомнил Илья, - да добычи-то у нас тогда… слезы одни. По-дурацки все как-то сложилось…
        - Господин сотник, поручик Василий по твоему приказу прибыл!
        - Проходи сюда, Рось, садись, и давай-ка вспоминать. Приходилось тебе с Ходоком по Неману ходить?
        - Ага, один раз… давно.
        - Давно, это - сколько?
        - Э-э… - Роська замялся - ну, лет пять, наверное.
        «Пять лет… ему еще и десяти не было. Или уже стукнуло? Хотя, в детстве время медленно тянется, эти пять лет запросто двумя-тремя годами могут оказаться».
        - Что-нибудь помнишь, Рось? Ну, волок из Случи в Неман, к примеру.
        - Сам волок помню, а вот откуда и куда… Там, кажется не прямо из Случи, а из какой-то другой речки… не, не помню, но до нее точно Случь была. Болотисто там еще… помню, гребцы говорили, что когда-то там даже канаву прокопали, чтобы по суше тащить меньше, но половодьями размыло, а мастеров таких, чтобы все, как прежде сделать, теперь нету. Канаву ту делать не то грек, не то еще какой-то иноземец научил. Не просто рыли - сваи какие-то забивали… еще валуны как-то раскалывали…
        «Ни хрена себе! Это что же, интермодальный коридор «из варяг в греки» судоходными каналами был оборудован? Однако, сэр! Или это традиционное для средневековья убеждение, что когда-то в прошлом люди были мудрее, знали и умели больше? Ну, в Европе-то это вполне естественно - смутные воспоминания об античности, о великой Римской империи, а у нас-то откуда? Хотя Роська сказал, что строительством руководил иностранец… Что, уже сейчас «нет пророка в своем отечестве» - цивилизация где-то там, а мы варвары? А почему бы, собственно, и нет? Вполне эту идею могли притащить с собой византийцы, вместе с христианством».
        - Был у нас дед один, - продолжал Роська, - у него Ходок учился, он про эту канаву рассказывал, только не верили ему, смеялись, что сказки все… А я думаю, что не сказки! Ходок говорил, что у того деда все пути речные не только в памяти были, но и записаны на пергаменте. И еще что-то такое на тех пергаментах было, чтобы по морям ходить…
        - А как было написано, по-нашему или по-гречески? - на всякий случай поинтересовался Мишка.
        - Не знаю, я же не видел их.
        «А если б и видел? Ты ж грамоте только у нас выучился».
        - А Ходок видел?
        - Наверное… он же рассказывал.
        - А где они сейчас? Сохранились?
        - Не-а. Сгинули вместе с тем дедом и с ладьей. Он куда-то за Царьград пошел… далеко… там еще это… башня такая стоит с огнем, и огонь тот ночью за сто верст виден. Не помню, как называется.
        - Александрийский маяк?
        - Вроде бы… не помню, мне оно ни к чему…
        «Опаньки, сэр! А ведь и вправду, Александрийский маяк сейчас еще должен стоять. Одно из семи чудес света! Вот бы посмотреть…»
        - Э-э! Молодежь! Сказки и башни - это все завлекательно, конечно, но мы-то здесь о другом говорим! - прервал отроков Арсений. - Или ты опять, как ляху, хитрые вопросы задаешь?
        - Де нет, прости, дядька Арсений, отвлекся, - Мишка покаянно развел руками. - Слушай, Рось, нам надо пройти вверх по Неману до переволока, а там…
        - Не дойдем! - безапелляционным тоном прервал своего сотника Роська. - Ты на ребят посмотри, которые со мной за князем ходили: все ладони стерты, всем Мотька какую-то траву на руки привязал… Грести-то не умеют, а нам против течения выгребать придется. А у Мотьки уже и лекарство кончилось, он с Яковом в лес собрался, нужные травы искать, да Дмитрий не пустил, от тебя разрешение требует.
        - Это что ж, совсем никак? - спросил Арсений совершенно несвойственным ему упадническим тоном.
        - Никак! - подтвердил Роська. - Мозоли на руках нужны. Немного, конечно, погребут, а там… кто нетерпеливый - запищит, а кто упрямый - у того рукоять в крови, а после этого, не то что грести - задницу подтереть толком не смогут, я уж не говорю, чтобы стрелять. Бери нас голыми руками.
        - А если по чуть-чуть, с перерывами, с остановками? - попытался найти выход из ситуации Мишка. - Если до крови не тереть, через сколько дней ладони загрубеют?
        - Ну-у… не знаю, - похоже, Роська действительно не знал. - Дня три-четыре, может, неделю. Да не знаю я! И не уйдем далеко! И так-то не быстрей пешехода против течения выгребать сможем, да еще с перерывами… Смех один! А что князь скажет, на такое позорище глядючи?
        - Да плевать на князя! - на Мишку с изумлением уставилось сразу три пары глаз.
        «Фильтруйте базар, сэр! Ишь, на князя плевать, демократ, понимаешь, республиканец!»
        - Не воинское учение на торгу представляем! Нам не понравиться кому-то надо, а уйти отсюда без потерь! Поручик Василий, слушай приказ! Измыслить способ идти на веслах, хотя бы и медленно, но так, чтобы отроков не искалечить! Обсудить это с лекарем Матвеем и обозным старшиной Ильей. Должно быть что-то… я к примеру слы… читал, что в таком случае полезно бывает помочиться на ладони…
        - Гы-гы-гы! - развеселился не к месту Арсений. - Во княгиня со своими бабами налюбуется!
        - Зря смеешься! - укорил ратника Илья. - Я про это тоже слыхал, хороший способ. Да и ты тоже знать должен - в поле, да на огороде работал же. Лопата или соха почти такие же мозоли набивают.
        - Да я не про способ, я про баб!
        - Совсем оголодал, что ли? Мальчишек бы постеснялся, ты же им сейчас вместо наставника. Чему учишь?
        - Гм… да… кхе-кхе… Ты там чего-то говорил, что бабам… гм, и раненым крыша над головой нужна. И одежки потеплее. Что скажешь… поручик? Как бы нам это устроить?
        Роська, так и не услышавший до конца приказ сотника, вопросительно уставился на Мишку - отвечать ли? Мишка разрешающе кивнул.
        - Я в ладьях смотрел, нет там почти ничего нужного. По первости можно отдать бабам плащи наши, ну, и шалаши на ладьях устроить. Я сам не делал, но видел, как такое делается. Несколько дней переживут, я думаю.
        - Несколько дней? А потом?
        - Так люди же по берегам живут! - пояснил Роська таким тоном, будто разговаривал с идиотом. - Если найдем, чем расплатиться, нам все сделают. И избушки кормовые легкие поставят, и одежка найдется… не княжья, конечно, но теплая, и еды продадут. Даже гребцов нанять… не в одной веси, конечно, но в нескольких люди наберутся. На реках, где много ладей ходит, в прибрежных весях не только рыболовством живут. Проходящие ладьи для них приработок, только плати, все сделают. А на переволоке так там и вовсе, что хочешь! Даже амбары есть, чтобы ладью на зиму поставить.
        - Найдется у нас, чем заплатить, или?.. - Арсений многозначительно похлопал по рукояти меча.
        - А как сторгуемся, - усмехнулся Мишка, - так и расплатимся. Вот с погоней что? Хотя я тут уже кое-что сделал. На сколько-то, да задержится…
        - Ага, - согласился Арсений. - Задержится Веселуха. Пока просмеется… Видел я это твое кое-что. Думаю, к вечеру он сюда как раз и вернется. Хорошо, если один. Некого ему с собой брать, да и не возьмешь на такое дело абы кого. А сам он не отстанет.
        - Да никак, Сюха, ты его одного испугался? - влез в разговор Илья, задиристо выпятив вперед бороду. - Ну и что, коли так? Неужто вы вчетвером одного-то не словите? Да…
        - Это с тебя одного толку, как с кобылы яйца, а Веселуха нам что болячка на заду - вроде и не видно, но забыть о себе не даст, - Арсений даже не глянул в сторону Ильи и голоса не повысил, но тот вдруг заткнулся на полуслове и словно исчез. Сказалась привычка обозника замолкать, когда ратники начинали толковать о воинских делах. Да и Мишке вдруг стало не по себе, словно другой человек появился. Арсений смотрел серьезно и говорил так, что даже мысли не возникало его перебить.
        - Забиться могу на всю добычу с похода - не усидит Тимофей на ладье. Тот циркус, что ты ему тут показал, может, для Скуки и сгодился бы, а Веселуха сразу прикинет: как только мы их проводим, так и рванем отсюда следы заметать. Ну а то, что ты там при нем распинался про ночлег, так считай, ты ему это и подтвердил.
        «Но что ж он смотрел, как я там лоха полного изображал?! Ну, по мозгам пацану дать, чтоб не зарывался - это одно, но позволить ТАК подставиться… Педагог хренов!»
        - Так какого ты меня не остановил, коли видел? - вызверился он на Арсения. - Ну, я дурак, но ведь ты-то мог…
        - Да ни хрена я не мог! - рявкнул в ответ ратник. - Не обманешь такого, понял? Только хуже сделаешь…
        - Да неужто он приказ князя нарушит? - все-таки встрял Илья. - Ему детей беречь велено!
        - С детьми есть кому заняться, а приказ… - отмахнулся Арсений и ответил не Илье, а Мишке. - Князь-то у тебя в полоне, значит, слова его не в расчет. Что бы мы тут ему ни показывали, он за первым же кустом с ладьи соскочит и сюда. Да я бы и сам на его месте… Только я вон Чуму и Молчуна с Заикой прихватил бы, а он одиночка… Тут уж поверь, не отстанет он, пока жив. Так и будет идти следом, пока князя своего не выручит… Ну, или хотя бы присмотрит за ним. И гоняться за ним по лесу дело дохлое.
        - Да как он выручит-то? Один? - снова влез Илья. - Против нас-то всех?
        - Как-как… Через каку! - рявкнул Арсений. - Вон его, - кивнул он на Мишку, - скрадет или тебя… Хотя, нет, на хрен ты ему сдался - кто ж на тебя князя разменяет-то?…
        - А Стерв?
        - А что Стерв? Он охотник, а Веселуха воин. Отследить его можно, а вот выловить… Он и Стерва, и ещё с пяток положит, пока достанем. Нам бы его с хвоста стряхнуть, да так, чтобы он вернуться не надумал… Эх, взять бы такого сейчас с нами - вот подмога… - неожиданно мечтательно протянул ратник. В его голосе прозвучало искреннее уважение и даже восхищение профессионала, по достоинству оценившего коллегу. Взглянул на оторопевшего от внезапного откровения Мишку и тут же оборвал сам себя. - Ладно, пустое. Нам сейчас его обдурить надобно…
        Мишка почувствовал, как пылают у него уши… В очередной раз пришлось убедиться, что военное дело, тем более такое его специфическое направление, как работа спецуры, по книгам и фильмам не изучишь. То есть на то, чтобы спланировать одну операцию, пусть такую весьма не банальную здесь, как освобождение заложников, его знаний из ТОЙ жизни еще могло хватить, даже воображение Арсения потряс, как тот же Илья давеча сказал, если не приврал, конечно, чтобы у пацана самооценку поднять. Но и все. Тут же со всего маха в лужу сел и сам не заметил как - еще и гордился собой! Идиот…
        А такие практики, как Веселуха, Егор, Арсений, хоть и понятия про ту спецуру не имеют, кин не видели и книжек не читали, но сами уже именно так и работают. И на их стороне опыт, хоть и без того информационного багажа, что имеет обыватель двадцатого века (а Михаил Ратников в своей прошлой жизни, как ни крути, в ЭТИХ вопросах являлся именно обывателем - хоть и выше среднего уровня, и с допуском к большему объему информации благодаря общению во властных структурах).
        «Огребли, сэр Майкл? А вы думали, тут все в дровах найдены, один вы весь в белом? Вот Арсений вам и щелкает по носу - и правильно щелкает! Вы же не учите Сучка строить на том основании, что сами про стройку теоретически знаете больше него. Так с чего вы взяли, что воевать умеете лучше, чем тот же Арсений? Нет, срочную вы, конечно, служили, да и на месте уже кое-что освоили; тут ваши знания на порядок больше, чем в плотницком деле, но плотничать вам, сэр, нужды нет, а вот воевать придется. И если не хотите людей смешить, извольте учиться у профессионалов - как выяснилось, они тут не только мечом махать способны. А пока вы этот раздел как следует не освоили, не лезьте за пределы своей компетенции, как вы давеча, хоть и мысленно, сами тому же Илье и присоветовали; умнее покажетесь. В общем, поступайте, как нормальному управленцу и надлежит - доверьте этот участок профессионалам. Хотя, они, кажется, не дожидаясь вас, делом занялись».
        - Это я понимаю, а как? Сам же говоришь - с головой ратник…
        - Голова иной раз тоже помехой становится, - усмехнулся Арсений, - особливо когда в одиночку воевать приходится. Значит, так…

* * *
        Арсений не напрасно так высоко оценил коллегу: не успела ладья отойти по реке и десяти верст, как Веселуха исхитрился зацепиться за какую-то корягу веслом, сломал его и посадил ладью на мель у самого берега. Всадники, которых специально отрядили проследить за возвращающейся в Городно ладьей с княжескими детьми, видели, что получилось все не нарочно; поверили или нет - это второй вопрос. Важно, что он, как и предсказывали Мишке его советники, грамотно организовал причину остановиться на ночь не очень далеко от остальных освобожденных заложников, а самое главное - от своего князя.
        Немногочисленная свита при княжатах только-только начала устраивать детей на ночлег, а Веселуха уже бежал по лесу. Чтобы не рисковать, он дал хороший крюк и появился у стоянки ратнинцев, когда начинало смеркаться, пройдя по их собственным, оставленным накануне, следам.
        Мальчишки в кольчугах Веселуху не особо волновали, но вот немногочисленные взрослые ратники настораживали, поэтому первого часового, открыто бродившего со своей стрелялкой вдоль опушки, городненец даже в расчет не взял: серьезную охрану наверняка выставили скрытно. Настоящие секреты, охраняющие подходы к реке и лес со стороны берега, в сгущающихся сумерках он все-таки разглядел, а заодно посчитал охрану при князе и затаился в удобном месте, откуда хорошо просматривалась поляна, где остановился сотник этих молокососов. Правда, ратнинские «коллеги» сразу же после отплытия ладьи тщательно обследовали окрестности и расположение «ставки командования» подыскали с умом, так что особого выбора у Веселухи, по сути, и не оставалось.
        Топот копыт полусотника насторожил - в сумерках по лесу верхом можно ехать только по великой надобности. Оказалось, гонец, один и явно откуда-то издалека: в седле еле держался, а едва оказался на земле, поковылял к костру, у которого собрались боярич с ближниками, что-то сказал, передавая молодому сотнику какое-то послание, и жадно ухватился за поднесённый ковш. Веселухе все это, естественно, не понравилось: не дай Бог, прибудут взрослые ратники, тогда освобождение князя намного усложнится, а то и вовсе станет невозможным.
        Мальчишка-боярич тем временем попытался прочесть послание при свете костра, не преуспел и велел принести факел. Пробежал глазами написанное, подозвал к себе одного из взрослых и сунул тому грамотку. Прочитав послание, ратник принялся что-то доказывать, не очень громко, но достаточно, чтобы спрятавшийся неподалеку Веселуха расслышал, как в разговоре поминают Городно. Тимофей замер от нехорошего предчувствия, напряженно вслушиваясь в реплики, которые доносились до него.
        - Воевода наказал… через Городно… Мономашичи скоро подойдут… Ляхи всегда сволочами были… ладьи… кони… - обрывки слов не давали Тимофею ни малейшей возможности понять, что же именно произошло. А ведь произошло - и явно что-то важное. В том, что ляхи последние сволочи, он и сам не сомневался, но что они на этот раз отмочили, и при чём тут Городно?
        А пацанья рать уже вовсю шебуршилась, выполняя распоряжения начальников.
        - Ладьи готовьте к утру, с рассветом выступим…
        Мишка, продолжая обсуждать что-то со своими ближниками, спустился к воде, и Веселуха расслышал его голос вполне отчетливо. Судя по всему, отроки собирались идти к Неману. Много бы Веселуха дал, чтобы узнать, что же написано в той грамотке, если гонец чуть не до самой темноты по лесу коня гнал и сам едва живой…
        В общем, не ошибся Арсений в оценке Веселухи! Мишка, отыграв свою партию в очередном спектакле для одного зрителя, побродил еще по лагерю и, поорав на мечущихся отроков, подозвал, наконец, своего адъютанта, отдал распоряжение, и вскоре для него раскинули пару потников. Он на них и улегся, дескать, то ли устал, то ли просто невместно бояричу бегать, как обычному ратнику.
        «Да, сэр Майкл, Станиславского тут нет и генеральной репетиции не предусмотрено, так что «Не верю!» с первого ряда кричать не будут. Но и ставки повыше, чем сорванная премьера…»
        В любом случае, Мишке сейчас оставалось только лежать и ждать. Веселуха появился рядом с ними почти бесшумно: «охранник» при сотнике обернулся только чтобы словить по уху и свалиться без памяти, а сам боярич и вовсе ничего не заметил, только свет в глазах вдруг погас…
        Мишка увидел в свете факела озабоченное лицо склонившегося над ним Арсения и сел. В голове гудело.
        - Ну, дядька Арсений…
        - Что? Здорово он тебя?
        - Не особо… Но мастерски. Я и не понял, что к чему.
        - Да не боись, всё чисто… Он тебя просто вырубил, чтобы не шумел. Ему тебя калечить резону не было. Сейчас уже, поди, обратно к своей ладье подбегает.
        Оба хохотнули.
        «Поздравляю вас, сэр! Мотивация противника на нужное нам поведение с помощью психологического воздействия на оного путём проведения грамотной операции по его дезинформации удалась. И даже голова у вас цела осталась. Вроде бы…»
        А Веселуха несся через лес: вытащенную у Мишки грамотку он смог прочитать, только отойдя от ратнинцев на версту, не меньше - ближе разводить огонь не рискнул. Послание и впрямь, на его взгляд, стоило всех усилий. В нем воевода Погорынский писал внуку, что ляхи вырезали три десятка Городненских ратников, угнали в полон подвластных городненскому князю жителей округи, разгромили какой-то обоз, а теперь идут прямо на Городно, потому что один из Мономашичей подошел с юга и перекрыл им путь в полоцкие земли по южным дорогам, сам Погорынский воевода обошел их с севера, а внуку с его сотней приказывал идти к нему в помощь.
        В общем, договор с князем Всеволодом ляхи порушили - как сволочами были, так ими и остались! А в Городно-то и не знают ничего! Если не успеет он упредить - разорят город ляхи, дотла разорят…
        - Н-да, вот только вам и признаюсь, мистер Фокс, но повезло нам, как зайцу на минном поле, ей-богу повезло! Потому как плюхнулись мы с вами мордой в лужу собственной некомпетентности, и еще легко отделались! Именно с вами - мог бы и намекнуть, рожа твоя бронзовая, что я берега теряю!
        Ведь я только когда объяснял княгине, что в случае неудачи нашей спасательной операции и ее светлость, и детей, и ближников пришлось бы ликвидировать и утилизировать, во избежание эксцессов со стороны любящих родственников, сам только тогда и понял - а ведь и пришлось бы! И ее, и князя… И мало того - она-то с самого начала тоже понимала, что выхода у меня другого не было бы при таком печальном исходе. И нечего морду корчить - издержки профессии, привыкайте.
        Арсений со своими наверняка все понимали, и княгиня понимала, мало того, и сама на моем месте такой же приказ отдала бы… Не понимала только, насколько пацан это осознает и решится ли до конца пойти, потому и не возмутилась на мой ответ. То есть, на попытку поучить ее вежеству среагировала достаточно бурно, а вот на то, что ее зарезать могли - нет. Испугалась и наконец-то стала принимать всерьез - да, но не возмутилась ни разу, позвольте вам заметить. Ибо тоже в своем роде управленец и не могла не осознавать, что такое решение логично и в данной ситуации единственно возможное для любого разумного командира.
        Хотя в книжках про такое поминать и не принято - ну, не могут «наши разведчики» поступать, как «ихние шпионы»… А вот хрен! Не только моя голова и великая цель на кону стояли - Рюриковичи бы ВСЕХ вырезали за погибшего или тяжело раненого - даже случайно - княжича: и младшую стражу, и сотню, и Ратное… Не имел я права свидетелей в живых оставить!
        Мишка вдруг вспомнил, как однажды в случайном разговоре в ТОЙ жизни знакомый отставник одной из очень серьезных спецслужб, много повоевавший и переживший, обычно выдержанный и невозмутимый, неожиданно завелся в ответ на выданную кем-то из демократов фразу про «неприемлемые способы ведения войны» и чуть не за грудки стал хватать оппонента:
        - На войне нет нечестных способов ведения боя! Все, что ведет к победе - правильно! Вообще все! Тот, кто думал иначе, гниет в земле вместе людьми, которые ему доверились! И плевать мне на чужих! Любая победа - это прежде всего сохранение СВОИХ! Даже если порой приходится частью своих жертвовать…
        Ратников и тогда с ним согласился, но только сейчас стал понимать, и то не до конца, что тот капитан чувствовал и почему так вспыхнул, хотя по-прежнему мог только догадываться, ЧТО тому довелось испытать.
        Мишка тряхнул головой, отгоняя воспоминания, и снова взглянул на терпеливо ожидающего продолжения беседы Лиса:
        - Конечно, можно нам с вами утешаться тем, что в конечном итоге именно моя идея с дезинформацией противника в Пинске сподвигла сегодня Арсения и его коллег на выработку гениального плана по нейтрализации Веселухи и полного исключения погони. Вопреки всем моим стараниям, надо признать. Но будем справедливы - каково исполнение! Да и так ли уж нова для них эта мысль - что-то я в последнее время сомневаюсь…
        Хотя они тогда неподдельно восхищались моей смекалкой, но остается вопрос - чем именно? То ли уникальностью и новизной самого подхода к решению проблемы, то ли красиво разработанными деталями. Ну так и мы должны отдать должное мужикам, ведь они разрулили массу проблем, и выигрыш, как у всякого добротного управленческого решения, получился сразу по нескольким направлениям.
        Во-первых, будьте уверены, мистер Фокс, что Веселуха из игры выбыл. Нет сомнения, что сейчас он стремительным марш-броском несется к ладье. Во-вторых, он сделает все от него зависящее, чтобы ладья с детьми в кратчайшие сроки добралась до стен Городно, под защиту гарнизона: опасность повторного захвата княжат ляхами перевесила все прочие его соображения.
        Но это еще не все - и по прибытии ему ой как будет чем заняться! Это в-третьих. Обладая такой информацией, что мы ему подкинули, они с оставшимися ближниками, пожалуй, все Городно с окрестностями на уши поставят, причем под мобилизацию попадут все, кто способен носить оружие. Следовательно, ляхи поимеют такие проблемы с эвакуацией, какие мы сами им при всем нашем старании организовать не смогли бы. То есть и задачу, поставленную Корнеем перед младшей стражей, он за нас, считай, с лихвой выполнит.
        Наконец, в-четвертых, эффективная операция по недопущению благополучного отбытия ляхов на родину сработает на авторитет князя Всеволодко Городненского, Всеволода Туровского, а косвенно Корнея, ну, и наш. Так что Арсений, считай, мимоходом такие узлы развязал, что просто праздник какой-то.
        Что вы говорите, мистер Фокс? Как бы теперь этот праздничный фейерверк не перешел в оружейный залп расстрельной команды? Это верно, зарвались мы с вами, и ой как зарвались! Крутыми спецназерами себя вообразили… А ты куда смотрел, харя чеканная? Не видел, что ли, что не по Сеньке шапка…
        Мишка чуть не выронил своего бронзового собеседника, заткнувшись на полуслове. Стало вдруг не до игр с бронзовой фигуркой. Вот оно! Вот что его мучило, что сидело в подсознании и давило так, что он чуть на истерику не сорвался! Ну да - типичное головокружение от успехов, всемогущим и всесильным себя почувствовал.
        «Думайте, сэр Майкл, думайте! Хватит играть - наигрались уже…»
        Часть 2
        Глава 1
        - …Не по чину! Не по чину рот раззявили! Сперва старый хрыч все по ветру пустил, и этот бзденыш туда же! - этой более-менее внятной тираде предшествовал долгий и прочувствованный монолог боярина Федора. Мишка впервые наблюдал процесс почти мгновенного протрезвления пьяного в хлам боярина под впечатлением от полученной информации по мере ее осознания. Воистину чудодейственное просветление силой лингвистического воздействия на болевые точки в мозгу пациента. Мелькнула дурная мысль, что так, пожалуй, к его многочисленным странностям и репутации колдуна добавится еще и слава нарколога.
        Вначале боярин его не признал, только глянул мельком мутными глазами из-за стола, за которым, судя по всему, почти безвылазно пребывал не первый день. Отхлебнул, выплеснув на уже обильно политую брагой бороду и рубаху немалую часть содержимого из кружки, стукнул ею по столу с живописно разбросанными по нему объедками вперемешку с черепками посуды и прорычал:
        - То тов…? Ю… ать… на…хр-р…
        - Сотник Младшей стражи Погорынского воеводства! - бодро гаркнул Мишка, интерпретировав вопрос (ибо из всего сказанного более-менее ясно определялось только то, что первая часть фразы именно вопрос), как: «Кто таков?». Вторую часть он предпочел не переводить, так как, судя по всему, информации она не несла, а только выражала состояние души собеседника и добрые пожелания гостю. По всей видимости, с вопросом Мишка угадал, так как последовало разрешение:
        - Гри!
        Ну, он и не стал себе ни в чем отказывать, отрапортовал, как есть: что ввиду чрезвычайных обстоятельств, прибыл в Слуцк в составе конно-ладейной группы, с купеческой экспедицией Никифора, примкнувшей к ним по пути следования в Туров для передачи плененного Городненского князя Всеволода Давыдовича и его супруги Агафьи Владимировны, освобожденной из рук похитителей, Главнокомандующему объединенными воинскими формированиями Туровского княжества для дальнейшей передачи по команде…
        Тут-то и началось чудодейственное протрезвление боярина, ибо в его глазах, наконец, отразилось преддверие мыслительного процесса, в результате которого они заметно округлились и стали вполне явственно вылезать из орбит:
        - М-м-мы……иш…ка?! - с трудом прохрипел Федор; попытался подняться из-за стола, но не преуспел, а плюхнулся на него животом. Попробовал вновь встать, но только смел часть неопознанных объедков вместе с кружкой, которая покатилась по полу с глухим стуком, и рухнул на лавку. - В… на… хр… тв…ою… бл…!
        Закончилось это звукоизвержение почти осмысленным «Пври чо скзл!» Мишка повторил, постаравшись на этот раз изложить более расширенную версию истории о пленении князя и освобождении княгини с детьми. Боярин снова выдал серию малопонятных, но, несомненно, кучеряво задуманных ругательств, видимо, требовавшихся ему для разгона и тренировки, чтобы сформулировать и изложить очередной вопрос:
        - Де князь?
        После чего еще раз получил в ответ, что княжеская чета прибыла в Слуцк в обществе Младшей стражи и нагнавшего ее в дороге купца Никифора.
        Боярин Федор, только что пьяный до изумления, так, что едва сидел, вдруг вскинулся, резко оперся руками о стол и с хэканьем, как штангист-тяжеловес, идущий на рекорд, наконец-то оторвал свою задницу от лавки. Эта попытка оказалась успешнее двух предыдущих, так что на ногах ему, хоть с трудом, но удержаться удалось.
        - Ты шта-а-а?!. - каким-то чудом в этой короткой фразе уместился широчайший акустический диапазон, от низкого утробного до переходящего в ультразвук. Впрочем, дальше дело пошло веселей: нависнув всей тушей над столом, выпучив глаза и хватая ртом воздух, как вытащенная сетями глубоководная рыбина, боярин трезвел на глазах и, по мере обретения связности речи, использовал все более и более цветистые эпитеты и метафоры, чтобы сообщить Мишке все, что он думает о нем, о Корнее, всей их родне и ратнинской сотне в целом. Закончил он на патетической ноте: - Все порушили, сучьи выкидыши, мать вашу! ВСЕ! Приперлись! Да кому вы нужны? Воевода… грамота! Князь… Да какой князь?! Ты хоть понимаешь, паскудыш, куда ты влез?
        Куда влез, Мишка уже понимал, а вот при чем тут дед и грамота - еще не очень. Осознание глубины задницы, в которую он угодил, пришло еще во время разговора с бронзовым Лисом, перед отплытием. Тогда его внезапно накрыло отчетливое понимание, что же не давало ему покоя все это время, заставляя беспричинно срываться то в истерику, как после известия о «гибели» Егора, то в сомнения относительно собственной компетентности, то в раздражение на отроков.
        И причина-то, как на грех, самая что ни на есть обычная, но для управленца его квалификации непростительная - классическое «головокружение от успехов».
        До сих пор у него получалось практически все, что он задумывал. Да, не без усилий, порой значительных; да, времени и нервов тоже уходило немало, но ведь получалось же! В четырнадцать лет - опоясанный воин, сотник Младшей стражи, приравненный к взрослым десятникам! Тут поневоле вспомнишь Аркадия Голикова с его «в шестнадцать лет полком командовал» - возгордиться впору. Вот и возгордился, и в результате влип в ту самую задницу: никакой награды нет и быть не может, и ничего, кроме проблем себе на шею, он не заработал.
        Ведь знал прекрасно про опасность экстраполяции успехов, но, как порой бывает даже с самыми умными людьми, к себе, любимому, теорию не приложил; не учел, что успехи ему сопутствовали, пока он крутился в привычной среде - в Ратном и в крепости, среди людей, которые его знали. Но сейчас-то Мишка вышел за знакомые пределы не только в смысле географическом. Человеческое окружение стало другим! С князьями разговаривать - не отроками командовать! Управленец вышел за границы своей компетенции, принялся действовать на том поле, о котором пока ничего не знает и знать не может.
        Первый звоночек прозвенел, пожалуй, в разговоре с княгиней: Мишка невольно оценивал ее поведение и реакции, исходя из своего знания мотиваций и реакций женщин у власти ТАМ, ничего, по сути, не зная о женщинах у власти ЗДЕСЬ. Не зная, помимо этого, мотиваций князей и тех условий, в которых они те или иные решения принимают, влез в их игру, попытался решать и оценивать, и удивлялся, что ответ не сходится. Едва не влип; хорошо, вовремя сориентировался.
        Правда, после осознания прискорбного факта собственного непростительного косяка Ратникова как будто отпустило. Ничего удивительного: такое облегчение, после безуспешных мытарств по беспомощно разводящим руками врачам, приносит правильно поставленный диагноз. Насколько бы ни оказалась тяжела болезнь, но если она в принципе поддается излечению, и надо только назначить правильный курс лечения, пациенту становится легче. Вот и Мишка сразу почувствовал себя увереннее от одной только мысли, что теперь знает, ЧТО именно не так.
        «Не бывает безвыходных ситуаций - бывают недостаточно квалифицированные управленцы. Нельзя, говорите, было князя трогать - надо было тихо обойти его на переправе и следовать дальше по своим делам? Мол, велено вам было лордом Корнеем ляхов преследовать, ну и преследовали бы себе - там и добыча, и слава воинская.
        А его светлость… А хрен бы с ним, пусть бы помирал в той избушке, может, и не помер бы, в прежней истории-то он, кажется, вполне себе прожил еще сколько - то там лет. Да и княгиня с детишками, судя по всему, ТАМ не погибла - иначе бы такая трагическая кончина от рук подлых убийц непременно нашла отражение в летописях. Но если ее выкупили благополучно, да ввиду сопутствующих не шибко красивых обстоятельств, хоть и вынужденного, но все-таки предательства шантажируемого супруга, вполне могли вопрос и замять, в конце концов…
        Вот-вот, вы еще возьмитесь исследовать теорию искажения причинно-следственных связей в контексте влияния действий неучтенных ранее cубъектов на пространственно-временной континуум. Самое время. В конце концов, какая вам-то половая разница: было оно так ДО вашего появления, или вы себе сами это невольно организовали? В любом случае, раз вы уже вляпались в процесс, так его и используйте. И извольте думать, как его перенаправить, чтобы он не только не смел вас, но и послужил вам на пользу.
        Так что хрен вам, а не «мимо пройти»! «Мимо» - это если бы вы тихо сидели на пятой точке и пределом жизненного успеха считали боярский титул, ну, может, присоединение к дедовым владениям (пока, кстати, чисто условным), еще парочки гектаров пашенных земель и сколько-то деревенек на пять-десять домов каждая. Тогда и впрямь, на фига бы вам тот князь сдался? Но, позвольте вам заметить, в таком случае и эти перспективы стали бы для вас весьма отдаленными, ибо свой шанс вы бы прохлопали, а судьба таких ошибок не прощает.
        А то, что шанс сей сопряжен с риском потери головы и прочими неприятностями, так на то он и шанс: большой выигрыш вероятен только в результате большой игры и сопутствующего ей большого риска. Так что либо сиди, клопов за печкой дави в тепле и безопасности, либо думай не задницей, а той самой головой, которой рискуешь, пока она еще при тебе. И, между прочим, сэр, теория управления, как и всяческая теория вообще, дает хороший результат только при правильном ее приложении к практике, а на практике вам никто лабораторные условия создавать не обязан, и решать, что именно, когда и куда применять и есть настоящее искусство управления».
        А всего-то и надо было - вспомнить про «черный ящик». Когда управленец имеет дело с объектом управления с неизвестными параметрами (вот как Мишка здесь с князьями), единственное, что ему остается - это осторожно воздействовать на объект и внимательно следить за реакцией, ибо только по ней и можно сделать хоть какие-то выводы о том, что происходит в упомянутом «черном ящике», то есть, в данном случае, в голове у князя или княгини. Воздействовал - посмотрел на реакцию - сделал вывод. Вполне может быть, что и неправильный, но это станет ясно только после следующего воздействия, если объект отреагирует не так, как ожидалось. Значит, придется что-то менять в управленческом воздействии, но только один параметр, иначе не отследишь, на какие изменения реагирует объект.
        К примеру, уверился князь Городненский, что пленивший его отрок мало того что опасен, так еще и колдун. Менять впечатление сразу по всем направлениям рискованно: или не поверит князь, или отреагирует как-то непредсказуемо, да еще, не дай бог, с запозданием, когда Мишка уже и ждать той реакции перестанет. Так что приходится управленцу менять за раз только один параметр, в данном случае, показать Всеволоду, что не колдун перед ним вовсе, а прекрасно образованный в разных областях молодой человек.
        Случай, как водится, благоприятствует подготовленным, а к совместному путешествию с княжеской четой Мишка готовился от всей души, попутно лишний раз удостоверяясь, что грамотное решение проблемы дает выигрыш сразу по нескольким направлениям.
        То ли удар Веселухи поспособствовал прояснению в мозгах, то ли еще что-то - не суть, но только и боярич Михаил, и умудренный жизненным опытом управленец куда-то делись, а вместо них появился молодой и азартный яхтсмен, только что выигравший международную гонку на Балтике. Вот этот-то шалопай и сорви-голова и вспомнил рассказы наставников из Ленинградского яхт-клуба, щедро делившихся с салагами опытом, в том числе и военным.
        Он упоенно носился по пологому берегу, находясь, казалось, сразу повсюду и везде успевая. За ним, как хвост у кометы, то разрастаясь до пяти-шести человек, то уменьшаясь до одного взмыленного Роськи, носились подручники.
        Роська, после того как преодолел оторопь от вновь открывшихся талантов боярича, потребовал у Кузьмы немедленно перековать в походной кузне все трофейное оружие на детали, необходимые для установки на корме нормального румпеля вместо правила, а после стоял у кузнецов над душой, пока ему не дали по шее, чтобы не бубнил под руку.
        В результате избу-катальню имени княгини Агафьи разобрали, соорудив вместо нее две нормальные надстройки: кормовую, повыше, для князя, баб и контуженого Егора. Носовая получилась поменьше, почти лежачая, но в пути не до роскоши. Хотя ладью княгине построили знатную - не боевую, конечно, но и не пузатую купеческую. К ней бы хороший двигатель, узлов 11-12 делала бы: длина, как известно, бежит. А обводы у неё, да для гладкой, без волны, воды - классные, как будто дипломированный инженер-кораблестроитель на компьютере считал. Осталось только добавить кое-какие штрихи, чтобы получилось модифицированное плавсредство, пригодное для эвакуации.
        Первым делом вдоль плоского днища ладьи набили длинный брус, получив суррогат фальшкиля - чтобы уменьшить боковой дрейф. Паруса, после некоторого размышления, Мишка решил не менять, потому как осенью преобладающие ветра здесь северо-западные, а общее направление движения - на юго-восток, так что значительную часть пути получат ветер от галфвинда до бакштага (то есть, от полветра до попутного).
        Мачту перенесли вперёд, для улучшения устойчивости судна на курсе и его управляемости - все равно с надстройками очертания ладьи и без того получились из ряда вон выходящими; авось примут их издалека за невесть как попавших в верховья Немана совсем уж чужестранцев, а подпускать к себе кого-то близко Мишка не собирался. Ну, и еще пригодилось кое-что полезное из прежнего яхтенного опыта для облегчения пути вверх по течению причудливо петляющей реки, а убеждать и уговаривать никого не пришлось - статус командира за бояричем все признавали безоговорочно и поперек не лезли.
        Илья попытался было сунуться с каким-то вопросом, но поймал взгляд Арсения и передумал. Сами же ратники из десятка Егора наблюдали за всеми Мищкиными действиями пристально и к его объяснениям прислушивались внимательно, но только переглядывались между собой; если и обсуждали что-то, то келейно. Роська - второй после Егора в отряде «специалист по судоходству» - самозабвенно и восторженно соглашался с любым предложением крестного, сам Егор пребывал пока не в том состоянии, чтобы вникать в детали, а когда придет в себя, спорить поздно.
        Разделиться все-таки пришлось: коней очень хотелось спасти, ну, хоть сколько-то, тем более что совсем безнадежным это предприятие, несмотря на все терзавшие его сомнения, Мишка уже не считал. Насколько он помнил, в Великую Отечественную примерно в этих же местах почти в это же время года совершали рейды по немецким тылам аж целые гвардейские кавалерийские корпуса Доватора и Белова: книгами про войну, в частности про генерал-майора Доватора пацаны его поколения зачитывались так, что никакому Толкину не снилось. Пускай к середине двадцатого века плотность населения стала существенно выше и общее состояние экономики иное, но ведь и не триста коней Младшей стражи - там тысячи кормить приходилось, да и не на прогулку гвардейцы выходили - и то потери составляли всего от одной трети до половины конского поголовья. Жалко лошадей, конечно, но ничего не поделаешь.
        Общая картина казалась уже не столь удручающей: основной путь пешей группе предстоял не через дикие леса, но вдоль Немана, а всякая большая и судоходная река, являвшаяся по совместительству зимой санным трактом, традиционно кормила немало народу. Хватало по берегам весей, где можно купить все необходимое и нанять проводников-лоцманов, а в подходящих местах специально обученные меланхоличного вида лошади привычно тянули ладью бечевой - этот заработок кормил их хозяев так же, как волок тех, кто жил вдоль него.
        В общем, не так все оказалось страшно, как пророчил Роська, хотя с греблей пришлось помучиться, конечно: то «леща пускали», то в воду зарывались. Ничего удивительного - парни почти все хоть и выросли рядом с реками, но силенок на тяжелые весла, даже и попарно, не хватало, да и не привыкли лесные жители к большим ладьям. Хорошо, под Пинском уже потренировались, когда пришлось удирать от погони.
        Когда вышли в сам Неман да повернули против течения, скорость движения сразу упала, зато появился ветер. Бакштаг - почти в корму - и как раз такой, как надо: не слишком слабый, так что не пришлось необученному экипажу ловить каждое его дуновение, и не слишком сильный - даже если и лопухнется кто, то ни паруса не порвет, ни ладью на воду парусами не положит. Веслами приходилось только поправлять ход, а румпелем управлять намного проще, чем правилом. Сразу хорошо пошли, весело, хотя река - не море, с парусами приходилось работать чуть ли не каждые пять минут, но все равно гребцам отдых.
        Всеволод Городненский за прошедшие дни заметно окреп: садиться он, правда, пока не решался, но уже и на бок поворачивался сам, и на локте привставал, с любопытством наблюдая за Мишкиной кипучей деятельностью. Разумеется, князь не мог не оценить сноровку молодого боярича при управлении плавсредством, да и непривычные паруса от его внимания не ускользнули.
        - Откуда у тебя столь необычные познания, сотник?
        «Вот она - возможность скорректировать один из параметров. Ну, теперь только не переборщить!»
        - Наставники у меня хорошие, княже, - Мишка отозвался заготовленной впрок фразой. - У нас в Ратном по любому делу мастер найдётся. Вот хотя бы десятника Егора взять: много лет по рекам да морям ходил; и воевал, и торговал успешно. Да и покойный отец Михаил, священник наш, - вслед за Мишкой благочестиво перекрестились и его слушатели, - в море неоднократно бывал и с нами, учениками своими, знаниями сиими щедро делился.
        «То, что отец Михаил по тем морям ходил исключительно пассажиром, тебе, княже, знать необязательно, а Егор меня не выдаст - его такая рекомендация князю более чем устраивает. Так что уверится князь Городненский, что видит перед собой редкое по нынешним временам явление - отрока, который охотно учится везде, где только можно: мало ли какие казусы в жизни случаются. Колдовство же князюшке примерещилось ввиду тяжелой болезни и общей нестандартности ситуации».
        Ещё в школе Ратников запомнил, что дороги на Руси - это прежде всего реки, но только сейчас он осознал эту расхожую истину в полной мере. Именно реки связывали огромные, по сравнению с землями франков или тевтонцев, пространства в единый организм, не давая ему окончательно развалиться на обособленные осколки еще недавно великого целого. По рекам и зимой и летом шел обмен новостями, людьми, товарами. Весной и осенью дыхание огромной страны ненадолго затихало, чтобы вновь ожить, как только станут пути, что водный, что ледовый.
        «Что вы хотите, сэр Майкл? «Из варяг в греки» - натуральный средневековый автобан - и это мы еще не по самому популярному маршруту идем, да не в самое мирное время. А что же тогда творится на основных путях? Озолотится дядюшка на сети пятизвездочных отелей «Никифор и Ко».
        Потихоньку обучая свою команду новому делу - работе с парусами, Мишка на протяжении нескольких дней пути прикидывал, как бы ему обернуть экспромт с пленением князя к своей пользе. Соображения, что удача эта весьма сомнительная и больше смахивает на визит северного родича бронзового лиса, он уже давно отмел. Главное - удача! Надо только грамотно ей распорядиться.
        То, что никакого выкупа со Всеволода Городненского он получить не сможет в принципе, Ратников понял довольно быстро. И вовсе не потому, что боярич намеревался и дальше изображать благородного рыцаря. Хрен им! Мог бы - ободрал, аки липку. Но невместно сотнику Младшей стражи, входящей в Погорынское войско на службе князя Туровского, запускать руку в карман своего сюзерена, пусть и опосредовано: Городно-то входило в Туровские владения.
        Какое наказание для проштрафившегося родича выберет князь в Турове - и тем более в Киеве - неведомо, и высовываться на уровень, где принимаются такие решения, четырнадцатилетнему сотнику никак не стоило. Себе дороже могло выйти. Самым разумным сейчас было бы как можно скорее найти того, кому можно скинуть это счастье вместе со всеми прилагающимися к нему проблемами. Причём выбирать этого «кого-то» следовало правильно, то есть, чтобы он, во-первых, все юридические и морально-этические сложности мог грамотно разрулить в силу своего положения и большего, чем у Мишки, допуска; во-вторых, чтобы он хотел этим заняться - или захотел после грамотно проведенной разъяснительной работы с указанием вытекающих для него лично выгод; и, наконец, в-третьих, чтобы он воспринял этот подарок судьбы с должной благодарностью к тому, кто его ему подогнал. И не забыл впоследствии отблагодарить.
        «Кхе… Осталось найти клиента».
        Впрочем, первый «клиент» нашелся сам. И не просто нашелся, а гнался за ними от самого Городно, не покладая весел. Дядюшка Никеша на двух ладьях с дюжими гребцами чуть не взял племянника на абордаж в верховьях Немана. Если бы не Роська, издалека опознавший Никифоровы суда, могло бы и стрельбы дело дойти.
        Родственник как раз возвращался из успешного вояжа, связанного с поставками оружия куда-то в низовья Немана, и начавшийся набег ляхов благоразумно решил пересидеть в Городно, где у него хватало и просто знакомцев, и деловых партнеров. Судя по дядюшкиным обмолвкам, Мишка пришел к выводу, что какие-то дела связывали ушлого купца с Веселухой, а через него - и с самим Всеволодом: не могли такие объемы оружия пройти мимо внимания князя, сидевшего в приграничной крепости. Скорее всего, и велась-то эта торговля с его прямого благословения и по его указаниям - кому, что и в каком количестве можно продавать.
        Вот от Веселухи Никифор и услышал о сотне, состоящей из странных мальчишек с самострелами под командованием наглого до невозможности боярича Мишки, который увез княжескую чету в неизвестном направлении. Узнав же в описании «нахального щенка» собственного племянника, любящий дядюшка быстро собрался и, невзирая на опасность путешествия в военное время, шустро рванул следом, здраво рассудив, что его ражие гребцы легко догонят непривычных к веслам пацанов.
        Бывалый купец никак не мог учесть Мишкин яхтенный опыт и не предполагал, что шустрый племяш экстренно модифицирует доставшуюся ему ладью и парусную оснастку так, что нагнать его удастся почти у самого переволока. К моменту встречи он уже уверился, что либо Мишкина авантюра все-таки закончилась самым плачевным образом, либо он просто обогнал мальцов, выбившихся из сил и затихарившихся в устье одного из многочисленных притоков Немана. Посему Никифор пребывал в крайне раздраженном состоянии, точнее говоря, озверел вконец.
        Так что первые слова, которые Мишка услышал от дражайшего родича, оказались вполне предсказуемыми и практически ничем не отличались от того, что через несколько дней высказывал боярин Федор:
        - Не на свой каравай рот раззявил! Ты хоть понимаешь, на кого замахнулся, щенок?! - ну и дальше, согласно прейскуранту; разве что, в отличие от боярина, Никифор был трезв, аки стеклышко.
        В результате дальнейшей беседы Мишка, правда, не совсем понял, чьи именно неприятности анкл Ник принял так близко к сердцу - будущие племянника или нынешние княжьи: переживал он так, будто князь Всеволодко приходился близким родичем не только Мономашичам, но и ему лично.
        Впрочем, внезапному появлению дядюшки, несмотря на то, что тот поначалу не изъявлял сильного желания прижать племянника к груди, Мишка не на шутку обрадовался. Во-первых, стало совершенно понятно, что другой погони можно не опасаться: Веселуха, судя по привезенным сведениям, в ближайшее время будет крайне занят подготовкой обороны Городно. Конечно, рано или поздно полусотник выяснит, что его, мягко говоря, дезинформировали, но для этого ему придется, как минимум, собрать хоть какие-то разведданные, да еще убедиться в их достоверности. Вот только в здешних условиях и при сильных потерях в личном составе городенского гарнизона в результате последних событий дело это не быстрое, и погоня за «княжескими похитителями» к тому времени потеряет всякую актуальность. А чтобы выпустить пар, выместить все свои огорчения последних недель и возместить убытки городненцам и ляхов с компанией более чем достаточно.
        Во-вторых, Никифор рванул в погоню за племянником отнюдь не с пустыми руками: ушлый купец нагрузил две ладьи, захватив с собой и провизию, и одежду, соответствующую прогнозу погоды и приличествующую высокому статусу vip-пленников, и много чего еще, что позволило создать хоть сколько-то сносные условия княжеской чете и сопровождающим ее лицам, избавив Мишку хотя бы от этой головной боли.
        Собственно, из «сопровождающих лиц» наибольшие трудности создавало одно-единственное - Дунька-отличница. Вся морока с раненым князем и реверансы вокруг княгини, которая хоть и требовала к себе соответствующих статусу внимания и почтения, но пустыми придирками никого не изводила, не шли ни в какое сравнение с простодушной девчоночьей назойливостью и непосредственностью дрессированной болонки.
        Мишка проклял тот час, когда согласился включить в свиту княгини это невинное создание. Ему и в голову не могло прийти, сколько неприятностей может создать девица ее лет и воспитания, не выходя при этом за рамки приличия и не выказывая особых капризов, но Дунька быстро показала, как глубоко он заблуждался на этот счет. Девчонка взялась выполнять при княгине (или княгиня сама так определила, не суть) роль пресс-секретаря по «связям с бояричем» и каждый раз умудрялась оказаться в самом неподходящем месте и в самый неподходящий момент с очередным вопросом или распоряжением от Агафьи, так что шугануть ее совсем уж доходчиво не представлялось возможным из протокольно-дипломатических соображений. Намеков же она не понимала категорически, правда, почему-то каждый раз, когда ей пытались вежливо указать на нежелательность ее присутствия в данном конкретном месте, надувалась и демонстративно обижалась, но хватало этого, к сожалению, ненадолго.
        К тому же Савелий Молчун, которого Дунька панически боялась с той самой эпической сцены перед допросом ляха, на ладье отсутствовал (он вместе с Чумой вошел в конный отряд, передвигавшийся по берегу), а прочих членов экипажа девчонка, преисполненная сознанием собственной значимости, как доверенной ближницы княгини, в расчет не брала. В конце концов, она умудрилась свалиться за борт во время очередного резкого маневра ладьи, усугубленного не слишком грамотными действиями неопытной «парусной команды».
        Так что пришлось Арсению, который оказался ближе всех к борту и, в отличие от отроков, не растерялся, нырять за ней следом в ледяную воду, после чего взбешенный ратник сильно пополнил лексический запас боярышни и ее знания в доселе незнакомой ей области. Во всяком случае, во время лекции оттенок лица Дуньки-отличницы из синевато-зеленого, приобретенного благодаря купанию в осеннем Немане, моментально стал свекольным, особенно когда взрослый муж на глазах у всех отроков бесцеремонно содрал с нее мокрую одежду и закутал в сухое.
        От княгини ей тоже досталось, так что Мишка, хоть и посетовал про себя на поспешность Арсения при столь героическом спасении на водах (нашел бы в воде утопающую не сразу, глядишь, и доставать бы не пришлось), но после инцидента некоторое облегчение получил: девчонка на какое-то время притихла. А уж после прибытия Никифора поводов приставать к бояричу с дурацкими вопросами стало намного меньше.
        В-третьих, дядюшкины гребцы, распределившись на три ладьи, здорово увеличили скорость хода флотилии, давая возможность отдохнуть измученным мальчишкам. И, наконец, в-четвертых - Мишка таки придумал, как слупить выкуп с князя. Он предложил заплатить его дядюшке!
        Собственно, о выкупе, как таковом, речь не шла. Просто, выслушивая причитания Никифора на тему «все пропало, гипс снимают», Мишка все больше и больше утверждался в убеждении, что его родственник кровно заинтересован, во-первых, в благополучии князя Всеволода Давыдовича и его дальнейшем успешном княжении на Городенском столе, во-вторых, в хорошем его к себе отношении, и в-третьих, в хороших отношениях с его людьми - тем же Веселухой, например. Причем в обычную схему «купец - прикормленный таможенник», это не вмещалось: чувствовалось тут нечто большее.
        Мелькнула даже мысль, а не сам ли Веселуха велел Никифору догонять племянника, перепоручив ему заботу о безопасности княжеского семейства, в уверенности, что и Никифор в этой безопасности видит немалые для себя выгоды, а потому надежен? Очень и очень похоже, что не только - и не столько - золотым ключиком Никифор открывает себе путь к пруссам.
        «Дядюшка явно рвется в бой, но пока еще видит одни лишь проблемы, а не перспективу получения выгоды. Потому мыслит лишь о том, чтобы восстановить статус-кво и как-то замазать перед его светлостью досадную неприятность с пленением и прочими неудобствами, а о благодарности племяннику за такой «подарочек» и речи не идет. Но это уже дело вполне поправимое: надо перевести накопившиеся проблемы в разряд задач, то есть, выражаясь по-простому, вместо причитаний на тему «как все хреново, а скоро станет еще хуже», заставить Никифора думать о том, что и как надо сделать, чтобы создавшуюся щекотливую ситуацию обернуть к своей выгоде.
        Ни в жизнь не поверю, чтобы купец - да не смог извернуться. Вот и пусть анкл Ник со всей присущей ему энергией решает задачи, которые сам себе и обрисует. Не без моей помощи, конечно, но сам возьмётся и по своей инициативе - никуда не денется. Любого человека всегда можно уговорить делать то, от чего он поначалу категорически отказывался, если, во-первых, правильно его замотивировать, а во-вторых, убедить, что он не уступает вашему давлению, а идет на некоторый компромисс, с помощью которого заставляет уже вас уступать ему.
        Так что, сэр, как и положено хорошему управленцу, грамотно объясняем свои косяки и плавно переводим их в разряд ноу-хау».
        Вот Мишка и предложил дяде Никеше вариант, при котором тот сможет использовать создавшееся положение с максимальной выгодой для себя: оказать услугу князю, получить за это немалые преференции и заключить крайне выгодную сделку, чем сразу де-факто превратит князя, хоть де-юре и находящегося в плену у племянника, в свои партнеры по бизнесу, то есть окончательно станет своим в Городно. А стоить все это будет ему всего-навсего пятьсот гривен.
        - Сколько-сколько? Да никак тебя в походе по голове чем-то тяжелым приложило? - изумился Никифор такому аппетиту племянничка. - Ладно, давай, рассказывай, что на этот раз придумал, а там посмотрим… - с показным безразличием добавил он, но Мишка только усмехнулся про себя. Судя по загоревшимся глазам, купец наживку заглотил, как голодная щука блесну, но просто перестал бы себя уважать, если бы не попробовал для начала развести племянника.
        - Нет уж, дядюшка, давай вначале о цене договоримся, - охладил боярич пыл родственничка. - Я тебе прибыльное дело предлагаю, ты эти гривны потом с лихвой вернешь, а мне и так одни убытки - коней, хорошо, если половину приведут.
        - А нечего было встревать, куда не просили! - снова «погнал волну» Никифор.
        - Так коли бы не встрял - князь бы и вовсе помер. Лучше бы стало? - развел руками Мишка, но тут же мысленно себя оборвал.
        «Хватит оправдываться, сэр Майкл! Мы уже не у него на ладье, и я сейчас не его малолетний племянник, а сотник Младшей стражи! Один раз от деда получил - и за дело. Я в своем праве, и не Никифору меня судить».
        Мишка состроил зверскую физиономию и перешел от обороны к наступлению:
        - Князь городенский ворога пропустил! И про то, что он это делал вынужденно, спасая жизнь жены и детей, я в тот момент не знал и знать не мог! А потому имел я право его пленить, как отступника!
        - Так он все равно князь! - взревел Никифор. - А ты перед ним… Тьфу, бестолочь! Ты что, не понимаешь, что ты не в Ратном в игрушки играешь?! Ты же всех подставил! И деда, и меня!
        - Вот поэтому тебе и предлагаю выгодное дело, а за деда не тебе решать - сочтет, что я виновен, сам и спросит с меня. Он воин, а не купец.
        - Воин… Много бы вы без портов навоевали, - остывая, буркнул Никифор. - А коли знаешь, как теперь это исправлять, так и говори! А то меня в убытки втравил и теперь в мою же мошну залезть норовишь! Да я из-за тебя! - и Никифор снова пустился в пространное и лишенное конкретики, но весьма эмоциональное перечисление неприятностей, кои он теперь поимеет из-за выходки дорогого племянника.
        «Ну-ну, знакомая песня. Все как и положено: князь - невинная жертва террористов, ляхи вообще в расчет не берутся, а виноваты во всех неприятностях, разумеется, дураки-военные, которые со своими тупыми понятиями о долге поперлись защищать обывателей. И не так они, оказывается, их защитили, не учли интересы всех причастных лиц и вообще на фиг они вмешивались? Спасибо еще, не принято здесь об «адекватности» ответа на агрессию евросопли по ООНам размазывать.
        А занятно, однако: дядюшке-то отсутствие, так сказать, теоретической базы совсем не мешает на голой интуиции возить меня мордой за то, что мы у зарубежных партнеров имидж испохабили его бизнесу. Как будто снова в Думу попал, только декорации сменились. Как ни крути, я сейчас не только и не столько политик, вынужденный все это учитывать и разруливать (хотя придется - никуда не денешься), сколько тот самый вояка, которого за его же эффективные действия вместо заслуженной награды и поощрения готовы чуть ли не выдать со всеми потрохами побежденным - во имя политической целесообразности и общечеловеческих ценностей, так сказать. Выдали же ТОГДА по запросу чеченской стороны списки офицеров, принимавших участие в «антитеррористической операции». Мда-а, любопытные аналогии напрашиваются. И чего удивляться, что решение про неудачный исход операции, которое я озвучил княгине, и спустя тысячу лет вполне актуально для нормального командира, отвечающего за своих людей.
        В чем, собственно, разница между Мономашичами, безусловно, не простившими бы ОСВОБОДИТЕЛЯМ неудачный выстрел или стечение обстоятельств, пролившее, пусть и без умысла, заложников ЗДЕСЬ - и толпой «правозащитников», гневно кидающейся на спецназовцев, с потерями освободивших заложников ТАМ? Причем ответственность террористов и их пособников за не туда прилетевшие пулю или болт даже не рассматривается. Да ни в чем! Только ТУТ - честнее. По крайней мере захватчикам не спустят: никакими соображениями о «борьбе за независимость» или «протестами против тоталитаризма» они не оправдаются.
        Однако это меня в сторону понесло… Что там дядюшка?»
        А Никифор про торг как будто забыл и распалялся все сильнее. И как-то так у него интересно получалось, что именно Мишка виноват во всем сразу, если не сам лично, так вместе с дедом и всей сотней.
        - На Ратное напали, вы находников покарали - ваше право, а в княжьи споры-то зачем встревать? На кого наш князь укажет, с тем вам и ратиться, а ляхи это или еще кто - не вашего ума дело! Вон, сам Мономах сколь раз половцев призывал!
        «Выходит, наше дело - кровь проливать, а думать - ни-ни? Уж не ты ли, анкл Ник, за нас головой работать станешь, с немалой выгодой для себя, надо полагать? Ну-ну, попробуй, родимый, хоть раз объегорить племянничка, который в бизнесе разбирается на-амного хуже тебя… Впрочем, ты, дядюшка, не дурак, сам все понимаешь.
        Значит, ляхов бить мы, оказывается, право имели, а вот городенцев - никак. Потому что свои. А то, что «свои» в данном случае заодно с ляхами выступали, совсем не важно, потому как их принудили».
        Мишка от такого выверта, живо напомнившего ему истеричные панегирики защитников всевозможных «борцов за свободу и права угнетенных» (они так же не дружили с логикой, когда с экранов и газетных страниц доказывали, что «несчастных» убийц женщин и детей вынудили к этому «жестокий гнет тоталитаризма» и «диктат Кремля»), аж опешил. Правда, ненадолго: до него дошло вдруг, и он едва не рассмеялся прямо в лицо дядюшке, потому что все заходы и настойчивые посылы Никифора стали совершено понятны. Про сделку, значит, купец забыл? Как же, забудет он!
        Дядюшка-то наезжал на племянника с вполне определенной целью: внушив тому чувство вины, постараться выторговать скидку, а то и вообще получить «рецепт» в качестве компенсации!
        «Ага, и это мы проходили. И тоже аналогия ОТТУДА напрашивается. Втемяшить целому народу чувство вины непонятно за что, укоренить это чувство в головах обывателей с помощью многократного повторения, когда из каждого утюга призывают к покаянию и раскаянию - а все ради чего? Да чтобы банально развести его на бабки! Ну-ну, дядюшка, я тебе не Горбачев в Берлине, за Победу извиняться! Хрен тебе, а не вывод войск и крушение Берлинской стены на халяву!»
        - Так в убытки тебя похитители втравили, а не я. Или ты считаешь, что я твою мошну пуще долга своего перед князем Туровским должен беречь?! - вызверился в ответ Мишка, не на шутку разозлившись на родственника. - А тебе я предлагаю способ, коим ты такое положение себе же на пользу и обернешь. Князю в удовольствие и не противореча долгу и чести…
        - Шустер ты, племяш, как я погляжу, - прищурился Никифор, мгновенно растеряв обличительный пафос и переходя на деловой тон. - Откуда я тебе столько возьму-то? Да и где это видано - не поглядев товара, за него платить? Ну, гривен пятьдесят я бы, может, и дал - и то только чтобы тебя от скуки послушать.
        - Грамоту пиши, а расплатишься в Турове. А про пятьдесят гривен… - осклабился Мишка. - Ты никому не проговорись случаем, что такое мне предлагал. За жизнь князя меньше четырех сотен невместно!
        - Вот с князя тогда и спрашивал бы…
        - Так ты же сам только что говорил, что не по рылу мне крыльцо - с князем про выкуп даже и заикаться!
        - Вот и не заикайся!
        - Так я не про выкуп, а про то, что научу тебя, как князю полезным оказаться. Ты же сам мне говорил про ключик золотой, что любые двери отмыкает! А коли те двери по волшебному слову сами раскроются?
        - Ишь ты, как повернул мудрено! То за жизнь князя, то за волшебное слово… Что же тогда, как в прошлый раз, за десятину не сговариваешься?
        - Но-но! За пятину у нас договор… - напомнил Мишка. - А мне сейчас нужно убытки покрывать, так что тебе же дешевле обойдется.
        - Ну да, дешевле! Кто тебя продешевить вынудит - остальных и вовсе без портов оставит. Сто - и то потому только, что ты мне племяш! - Никифор уже не злился и не обличал, а работал - торговался.
        Ничего другого Мишка от него и не ожидал, а потому и цену сразу заломил с учетом того, что в процессе торга придется скинуть. Так и вышло - сошлись на трех сотнях и ударили по рукам. Никифор, ворча и сетуя, что слову родича и делового партнера надобно верить, все-таки составил грамоту - за неимением под рукой гербовой, то есть пергамента, как и в прошлый раз, на бересте. То, что дядюшка неспроста согласился с совершенно грабительскими расценками на спасение князей, молодой сотник, воодушевленный успехом торга, сообразил гораздо позднее.
        Идея же состояла в следующем: хотя не то что Мишке, но и даже Корнею невместно получать выкуп с князя - да еще со своего, пусть и пребывающего ныне в статусе пленника, но, тем не менее, спасение его жизни и освобождение детей и княгини чего-то да стоило. И тут боярич с князем оба оказывались перед некоторым парадоксальным противоречием не противоречащих друг другу интересов: и Всеволоду невместно не отблагодарить и остаться в долгу перед сопляком, и Мишке никак нельзя с него получать, а тем паче потребовать - хотя не принять награду, будь она предложена, и таким образом оставлять князя должником тоже чревато. Просто опасно - хотя бы потому, что такие долги обычно дольше помнят одалживающиеся, чем одалживающие. И уж во всяком случае - не прощают.
        Но на что-то же да существует тонкое искусство дипломатии? Ежели нельзя сказать прямо в лоб: гони, дескать, княже, гривны, то вполне возможно мягко и ненавязчиво заговорить о таможенных скидках и особых условиях для бизнеса. А бизнесом как раз дядюшка Никеша и заведует. И почему бы не попросить за это для родного дядьки (не для себя же!) семь лет беспошлинной торговли в Городненских землях? А чтобы князь и внакладе не остался, и свое удовольствие поимел, пообещать за это время, пользуясь подобными преференциями, приманить смердов с Черных земель, чтобы они привыкли ездить за товаром не в Пинск, а в Городно. А там уж пусть сам Всеволод не плошает и постарается столь соблазнительные земли подгрести под себя.
        Все эти соображения Мишка доходчиво и убедительно изложил Никифору, совершенно обалдевшему от открывшихся ему перспектив и нового выверта хитроумного племянника. Правда, учитывая результативность их предыдущих деловых разговоров, дядюшка стал понемногу привыкать к подобным откровениям.
        Но перед тем как затевать с князем Городненским переговоры на столь щекотливую тему, предстояло как-то нейтрализовать его жену и соправительницу. Если с женой особые проблемы и не возникли бы - «мужеские дела решаются, и не лезь, баба!», то с соправительницей такой номер не проходил.
        «Угораздило же Всеволода жениться на здешнем варианте бизнес-леди, да ещё и сестре гендиректора ЗАО «Мономашичи». Ведь любые кулуарные беседы воспримет как покушение на ее деловые интересы!»
        Не то, чтобы результаты переговоров предполагалось утаить от княгини, но вот сам процесс ее присутствия не предусматривал, а на ладье уединиться на сколько-нибудь долгое время представлялось затруднительным - не отсылать же, в конце концов, соправительницу и сестру Великого Князя Киевского прочь, как простую бабу?
        То есть Никифору предстояло подкатиться к князю в тот момент, когда его жена на достаточно продолжительное время займется чем-то увлекательным, желательно, на максимальном удалении от супруга. Тем паче, что ее светлость изволила за дорогу сильно скучать: на проплывающие мимо унылые осенние пейзажи смотреть радости мало, особых развлечений на ладье не выдумаешь, поговорить ей особо не с кем, рукоделия, приличествующего даме ее положения, не нашлось. Не отроков же ей обшивать, в конце концов? Никифор, собирая багаж для княжеской четы, прихватил, что сам счел необходимым, но княгининой скуки совершенно не учел: то ли сам в дороге никогда не скучал, то ли, напротив, давно уже притерпелся.
        Некоторые развлечение княгиня находила себе сама: гоняла с разной ерундой по всей ладье Дуньку, заставляла ее же декламировать что-то из заученного Писания, да воспроизводить на бересте по памяти. Агафья строго вычитывала девице за ошибки, да иной раз покрикивала на няньку, что оставила при себе, но тоже вполне умеренно - видимо, не хотела даже перед мальчишками показаться совсем-то скандальной бабой, ибо дурой Агафья не была и приличия понимала. Потому и с мужем, несмотря на все свое недовольство его решением тащить ее в Туров, держалась ровно, как надлежит хорошей жене; и основное время находилась при нем, тем более, что князь все еще страдал от ран.
        Дунька тоже частенько крутилась возле князя и, как заметил Мишка, пользовалась у него гораздо большим расположением, чем у княгини. Всеволод звал девчонку Дуняшей, говорил с ней ласково и заметно смягчался в ее присутствии, что заставляло Агафью всякий раз поджимать губы - не то презрительно, не то зло - в таких тонкостях Мишка не разобрался.
        Собственно, именно скуку княгини он и решил использовать в своих целях. Еще в прежней своей жизни Михаил Ратников хорошо усвоил одну истину: любую бабу, как бы она умна ни была, можно расположить к себе приятной беседой и умными разговорами гораздо сильнее, чем эпическими подвигами и внешней привлекательностью. Безупречная красота, чудеса храбрости и благородства или бицепсы увы, зачастую меркнут перед умело подвешенным языком светского хлыща. И даже если женщина достаточно умна или опытна, чтобы отделить истинное от показного, все равно приятные речи благотворно воздействуют на ее восприятие и станут одним из критериев оценки. Поговорка про то, что женщины «любят ушами», на самом деле имеет под собой очень веское основание, а потому пренебрегать светской беседой Мишка ни в коем случае не собирался и решил при первом же удобном случае развлечь княгиню. Ну, и попутно слегка подправить в ее глазах свой несколько подпорченный при знакомстве имидж, чтобы остаться у нее в памяти как интересный и приятный собеседник. То, что у него это получится, Мишка не сомневался.
        В прошлой жизни Михаил Ратников еще в юности легко и непринужденно мог уболтать любую понравившуюся девчонку, а потом, уже солидным, счастливо женатым человеком находил удовольствие в легкомысленных разговорах с женами друзей и подругами жены, причем и те, и другие с восторгом заслушивались его байками, от моряцких до думских. И ведь ловеласом не был, но нравилось ему ловить восторженные, задумчивые или изумленные взгляды благодарных слушательниц, наблюдать моментальную смену выражений, когда у них загорались глаза и хорошели лица; от этого он получал своеобразное эстетическое наслаждение, сродни тому, которое не раз испытывал в Русском Музее от шедевров живописи, на обрывистом крымском берегу под Севастополем или в лесу, наткнувшись на стоящий среди обычной осенней трухи роскошный мухомор.
        Но до прибытия Никифора с кучей утепляющего и облегчающего жизнь барахла удобного случая как-то не подворачивалось, да и злая, замерзшая и явно чувствующая себя не в своей тарелке княгиня слишком нервничала для вдумчивой беседы. А тут дядюшка сам предложил Мишке отвлечь Агафью, пока он будет договариваться с князем.
        - Как хочешь, а княгиню займи! - убеждал его Никифор, стараясь внушить пацану, насколько ответственное дело ему поручает. - Ты, племяш, на умные разговоры горазд, даже у меня от тебя голова кругом идет. Вот и расстарайся, чтобы я с князем мог спокойно поговорить. Княгиня Агафья хоть и княгиня, а все баба! Не при ней же мне такие дела делать?
        «Чего на самом деле анкл Ник хочет больше: княгиню от разговора отвлечь или меня от князя подальше отодвинуть - неважно. Главное, что его желания совпадают с тем, что мне и самому надо».
        Оставалось решить, как лучше это осуществить: княгиня умна и моментально поймет, если ей просто заговаривать зубы и отводить глаза. Тут надо было придумать нечто, что само привлекло бы к бояричу внимание княгини и расположило ее к беседе. Так что Никифор пусть сам подстраивается да ловит момент. Дядюшка с этими соображениями Мишки согласился, но велел поскорее измысливать предлог - не терпелось ему поговорить с князем.
        Неожиданно такой повод нашелся сам, даже и придумывать ничего не пришлось, правда, началось все далеко не самым куртуазным образом.

* * *
        Княгиня на этот раз гневалась не сильно. В отличие от Дуньки.
        - Что же ты, боярич, своим отрокам позволяешь? Ты бы еще их научил, как скоморохов, песни петь.
        - Виноват, ваша светлость! - Мишка вытянулся во фрунт. - Но наши песни не скоморошьи - воинские. В прошлом году в Турове, когда я с братьями воинское искусство показывал, сам секретарь туровского епископа иеромонах отец Илларион наше представление и музыку одобрил. Потому и князь Вячеслав Владимирович соблаговолил…
        - Ах да, помню, ты сказывал. Но ты вроде про учение тогда говорил, а не про песни, - хмыкнула Агафья.
        - Тогда музыканты без слов музыку играли. Песни же мы поем на привале или в походе для поднятия духа, - Мишка слегка расслабился, переходя из стойки «смирно» в положение «вольно» и продекламировал голосом Маэстро-Быкова из любимого в ТОЙ жизни фильма:
        - Кто сказал, что надо бросить песни на войне? После боя сердце просит музыки вдвойне! - и с трудом удержался, чтобы не добавить классическое «Ибо все преходяще, а музыка вечна!», но рассудил, что таких приоритетов княгиня может и не оценить.
        Впрочем, Агафья оценила. Да и было что! Мишка пустил в ход все свое отточенное в прошлой жизни умение заговаривать бабам зубы. Соловьем заливался: и про благотворное влияние музыки вообще и песен в частности на военный дух личного состава, и про то, чем маршевая музыка отличается от той же «Дубинушки», и про то, как воздействуют приятственные уху мелодии на общее самочувствие и благорасположение. Закончил же тем, что наполовину продекламировал, наполовину пропел «Песнь о Вещем Олеге», на мотив бессмертного «Варяга». В конце представления он уже не стоял, а с разрешения княгини сидел, и только что за руку ее не держал. Видно, и впрямь достала Агафью однотонная скука дороги, а тут какое-никакое, а развлечение.
        Отпустила она Мишку только тогда, когда ее саму позвал князь, но велела на следующий день непременно снова разогнать скуку занятной и уместной для княжеского слуха беседой.
        Так и провел Мишка оставшееся до конца путешествия время, ежедневно развлекая княгиню с «недокняжной», иногда - князя, когда тот не уединялся для напряженных и не всегда гладко протекающих переговоров с Никифором, и понемногу приходившего в себя Егора, который ни разу не подал голоса, но прислушивался очень внимательно и наверняка мотал на ус все услышанное.
        В который раз Ратников радовался хорошей памяти, которая выручала в школьные годы, и без которой он бы очень быстро исчерпал запас номеров для «показательных выступлений». Не подвела она и теперь: к его услугам оказались выученные когда-то практически наизусть сказки Пушкина, уже переложенные для слушателя двенадцатого века и опробованные на отроках в трапезной Михайловской крепости. Он, правда, чуть было не подпортил свое реноме ревнителя православной веры декламацией «Балды», но вовремя спохватился, что для подобного место и слушатели не совсем подходящие. Не хватало потом еще Дунькины выговоры выслушивать. После этого, памятуя, что лучше перебдеть, чем недобдеть, Мишка потратил полночи, мысленно перебирая подходящую к случаю классику: «Ромео и Джульетту», например, и вовсе счел за лучшее не поминать, от греха подальше.
        В общем, к тому времени, когда они добрались до Слуцка, княгиня Агафья взирала на молодого боярича вполне милостиво и почти что с умилением. Во всяком случае, имидж свой сотник Младшей стражи Погорынского войска в ее глазах исправил кардинальным образом, и то время, которое он буквально с кровью отрывал для великосветских посиделок от совершенно неотложных дел (в отличие от княгини, Мишке в дороге скучать не приходилось), окупилось сторицей.
        Единственное, что несколько омрачало ситуацию, это совершенно не предусмотренное им последствие: Дуньку-отличницу, неотлучно находившуюся рядом с княгиней во время всех его разговоров с ней, наповал сразило его обаянием, хоть и не ей предназначавшимся.
        Хотя, если уж быть совершенно честным, то первый сокрушительный удар по девичьему сердцу Мишка нанес еще при первом знакомстве: в образе в меру прекрасного, но, без сомнения, отважного рыцаря в сверкающем доспехе подхватил ее на руки во время штурма, тем более что про насквозь приземленную мысленную реплику про «уронить деву задом» она понятия не имела. Все же прочее упало на хорошо подготовленную почву, так что свой план по очаровыванию светских дам Михаил Ратников перевыполнил, хоть Дунька до полноценной дамы по малолетству заметно не дотягивала.
        Впрочем, со всем остальным у нее, как выяснилось, было в полном порядке: девица оказалась сиротой, но приходилась какой-то дальней родней князю и потому воспитывалась при княжьем дворе и состояла при княгине. Ее отец, погибший несколько лет назад, числился у Всеволода Давыдовыча в ближниках и вроде бы с детства состоял в друзьях, вот и взяли девчонку после смерти родителей на воспитание.
        По другой версии - или, скорее по бытующим в Городно слухам, от которых никому еще не удавалось застраховаться, а тем паче людям публичным и привлекающим всеобщее внимание - Дунька объявлялась незаконнорожденной дочкой самого князя, так как слишком уж явно он девчонке благоволил, а княгиня, напротив, не особо ее жаловала. Впрочем, точно этого никто, кроме самого Всеволода и покойной Дунькиной мамаши знать не мог. Матушка, по понятным причинам, уже никому не скажет, а у Всеволода спрашивать дурных не находилось.
        Все это Мишке очень обстоятельно, но с ухмылкой поведал Никифор, заметивший метания княжеской воспитанницы. Как у любой девчонки ее возраста, все Дунькины чувства явственно читались на лице, но всем вокруг было не до отроковицы с ее переживаниями, а вот купец усмотрел в этом вполне определенные благоприятные намеки на будущее и, видимо, уже прикидывал, какие он сам сможет из этого извлечь выгоды.
        - Не теряйся, племяш! - усмехнулся дядька в заключении разговора. - Дед-то твой в свое время сообразил, а ты чем хуже? Дочка - не дочка, тут уж не скажу, да и плевать, все равно князь к ней как к родной расположен. И выдавать ее замуж Всеволод сам будет, приданное даст, как положено. За князя ей невместно, конечно, а за боярина… Почему бы и нет?
        - Так сговорил меня дед с дочкой боярина Федора. Да и не дадут мне самому это решать… - поморщился Мишка, вспомнив о своей докуке, но задумался.
        Вот бы князь умилился такому небывалому счастью и такой невиданной дурости! Он-то рыцарских романов не читал, по причине их полного пока что отсутствия, и не знает, поди, что ему по правилам жанра полагается умилиться и благословить молодых, закатить пир на весь мир, врагов простить и одарить… и еще чего-то подобное в том же духе. Короче, полный бред и розовые сопли в сиропе. Так что князь Всеволод сам до этого в жизни не додумается и Дуньку за такого придурка точно не выдаст.
        Но в принципе дядя Никеша прав: есть над чем подумать в связи с намечающимися перспективами на светлое будущее. Конечно, ситуация пока что не располагает - вам бы, сэр Майкл, сейчас с прочими проблемами разгрестись, да еще Катерина свет Федоровна где-то в отдалении маячит, причем не одна, а с папенькой Федей в качестве группы поддержки. Блин, ну угораздило же тогда деда с этим сватовством!
        Называется, любовь нечаянно нагрянет. Самое время, в ваши-то годы, сэр. Но в общем и целом дядюшка прав - Дунька очень даже перспективный вариант. Да и опекун прекрасной дамы, то есть невинной девицы, спасенной вами от злодеев, а потом очарованной, нонче у вас в плену. Ну, прям как в романе, блин! Осталось пасть в ноги князю, попросить руки «прекрасной Евдокии» вкупе с благословением, а получив таковое, развернуть флотилию и всей компанией рвануть в Городно гулять свадьбу, ибо невместно содержать в плену будущего родича. Или лучше вначале широким жестом отпустить князя, а потом уже просить руки - чтобы совсем по-благородному вышло?
        Для внука сотника из Богом забытого захолустья такая партия, как дочка боярина Федора - предел мечтаний. Но только для Мишки Лисовина, а вот для Ратникова с его планами девочка Катя могла стать не столько трамплином для будущих свершений, сколько хорошим жерновом на шее. На первых порах брак с ней, вероятно, стал бы преимуществом и ступенькой вверх (и то еще посмотреть нужно), но и потолок, до которого та ступенька поможет дотянуться, обозначил бы достаточно четко - выше не прыгнешь, так и будешь у боярина Федора под рукой ходить.
        Ладно, хватит мечтать попусту, нашли время, ей-богу! Нет уж, если не Юлька, так жену надо выбирать в соответствии с размером прилагающегося приданного и точным учетом всех возможных последствий. И тут, безусловно, Дунька Катерине фору даст по всем пунктам. Ну и то, что лет «прекрасной даме» пока что только двенадцать, позволяет нам надеяться, что прямо сейчас под венец у девицы не горит. А Катя… А что Катя? И она, кажется, не перестарок, так что вопрос еще на повестке дня не стоит, но так или иначе придется когда-то эту проблему решать.
        «Черт побери, если уж все равно придется жениться по расчету, то по крайней мере расчет должен быть верным. Ну чего бы, как в приличных романах (из того же разряда, что и «пасть в ноги предварительно освобожденному родичу») Юльке не оказаться незаконной дочерью какого-нибудь захолустного князя? Их сейчас тут, как блох на собаке, буквально на дороге валяются, сами убедились.»
        После умотавшего всю сборную команду переволока из верховьев Немана в Случь отроки смогли немного расслабиться: все-таки по течению идти гораздо проще. Самый тяжелый и опасный участок пути прошли более или менее благополучно, команда коноводов отделалась минимальными потерями - пригнала чуть менее двух третей табуна, и хотя впереди был переход до Турова, но пугал он гораздо меньше. Да и слухи, распространявшиеся по реке как по течению, так и против него почти со скоростью телеграфа, утверждали, что в Слуцке стоит войско.
        Но в городе прежде всего пришлось решать проблему Катерининого папы. Собственно, наличие там боярина Федора оказалось для Мишки приятным сюрпризом, потому что сведения, добытые Ходоком в течении первого же получаса после прибытия прямо на пристани, повергли его в немалую досаду: Младшая стража буквально на несколько дней разошлась с Ратнинской сотней.
        Неделей раньше - и застали бы деда, причем не одного, а в теплой компании князей-Святополчичей. Оказывается, сюда сборное войско пришло из Пинска, преследуя противника, и достаточно долго стояло лагерем в окрестностях. После боев погуляли, видимо, на славу - во всяком случае, оставили о себе довольно яркие воспоминания местного населения и впридачу - раненого боярина Федора. Впрочем, то, что раненого, выяснилось уже позже, а вначале сказали - пьяного в стельку и продолжающего усугублять это прискорбное состояние.
        - Душевно, похоже, тут боярин отдыхает, - усмехался в усы Ходок. - Говорят, челядинцы удивляются, сколько в человека влезает. Хозяева-то уже опасаются, не приведи Господи, брага кончится - всех зашибет! Грозен.
        - А чего ему тут еще делать? - философски хмыкнул Никифор. - Лечится человек. Тут, поди, лекарок нету.
        Но Мишка не был так благодушен, как дядюшка.
        «Этого еще не хватало! Похоже, правду говорят, что бывших алкоголиков не бывает. Дед с Аристархом его уже один раз из запоя выводили, сколько лет он держался, а теперь опять с катушек полетел? Тяжелый случай и как не вовремя, чтоб оно все! Одно хорошо - водки тут еще нет, и прямых поставок кальвадоса от Журавля в Слуцк, тоже, надо надеяться. Значит, боярин наливается пивом и брагой. Почки бы не посадил.
        А ведь он бы нам сейчас очень даже пригодился как раз в ясном уме и трезвой памяти! Дядюшку, как представителя бизнеса, к делу приставили, а опытный политик с богатым дипломатическим опытом и вхожий как раз в те сферы, что для вас, сэр, пока что по техническим причинам закрыты, то, что сейчас надо! Эх, деда бы тут застать…»

* * *
        Боярин, наконец, выговорился и бессильно рухнул на лавку. Но глядел он теперь на Мишку более-менее осмысленно, хоть брага и давала еще о себе знать резкой сменой настроения: от гнева до безнадежной тоски. И монолог свой продолжил в том же ключе.
        - Дурак ты, и дед твой придурок! - хлобыстнул Федор кулаком по столу. - Он же все порушил! Все! И свою, и мою жизнь… Сколько лет я из кожи лез вон - а он… В один миг… Думаешь, я спьяну невесть что несу? - он требовательно глянул на все еще стоящего перед ним навытяжку боярича. - Ну, отвечай!
        - Никак нет! - браво, как рапорт по команде, отчеканил Мишка, с трудом удержавшись, чтобы не щелкнуть каблуками.
        - Пьян! - неожиданно возразил Федор. - Еще как пьян! Был… Из-за тебя, засранца, почти отпустило… - он пошарил глазами по столу. - Кружка где?! Налей! Сил моих нет.
        - Никак нет! - повторил Мишка все так же придурочно-бодро.
        - Чего?! - взъярился Федор и еще раз саданул по столу кулачищем. - Налей, сказано!
        - Подмогнуть, боярич? - сунулся в горницу Арсений: видать, на всякий случай стоял под дверью.
        - Боя-ярич? - заржал вдруг Федор. - Будет вам с Корнеем боярство! Он и себя, и меня, и всех под монастырь подвел, скотина!
        - Погоди, - остановил Мишка незваного помощника. - Боярин уже и не пьян. Вели нам принести квасу да еды, что ль, какой. Только брагу забери, - кивнул он на стоящую на столе братину, к которой уже тянулся Федор.
        - Куда забери?! - взвыл тот, но Арсений, не слушая, уже волок посудину из горницы. Ни слова, ни вопроса - будто так и надо. Мишка в очередной раз порадовался, как быстро мужик врубается в ситуацию, ведь в других обстоятельствах и возмутиться мог: почему ратником командуешь, как пацаном? А тут даже бровью не повел - просто взял и вышел. Золото, ей-Богу!
        - Так что с дедом-то? - Мишка, как ни в чем не бывало, откинув церемонии, подсел за стол к Федору. - Ты мне все говоришь, да никак не скажешь. Может, потом и выпьем, если будет за что.
        - Дед? - Боярин скривился. - Воюет твой дед. Со Святополчичами связался, придурок. Так что пей - не пей, все одно теперь пропадать!
        И Федор, сбиваясь на пространные нецензурные отступления, рассказал, что после освобождения Пинска, объединившись с сидевшими в осаде Святополчичами и их дружиной, ратнинская сотня, преследуя отступающих ляхов, пошла к Слуцку, где и остановилась на привал. И, как водится, никак не смогли при этом обойтись без банкета. Пир полагался по штату и входил в обязательную программу любой успешной операции, да еще и при наличии князей.
        Вот и попировали. Да с размахом, да всей дружиной! И на этом самом пиру дед, то ли в приступе пьяного разгула, то ли расчувствовавшись оттого, что ныне воюет вместе со «Славкиными» братьями и сыном, дал старшему, Изяславу, грамоту на боярство - огласить, как полагается, перед ближниками. Изяслав не стал упираться и огласил - надо думать, с великой радостью.
        Кстати, этот князь оказался мужиком толковым, в отличие от братца. Брячик-то поначалу попытался договариваться с находниками, а как не выгорело - и вовсе кинулся с перепугу молиться. Так из церкви и не вылезал, пока старший оборонял город. И среди обывателей уже пошли разговоры, что только княжьи молитвы и помогли - спасли Пинск от неминуемой беды.
        Впрочем, и боярина, и Мишку степень влияния Брячиславовых молитв на избавление города от нежданного нападения сейчас не волновало.
        - Это ж теперь как объяснять в Турове, кому Корней служит? Ну как решат, что он под чужую руку пошел? Мне же не отмыться!
        «Опаньки! Приехали, сэр! Это что же тут дед учудил? И какого рожна он эту грамоту с собой потащил? Как раз для такого случая, что ли? Ну, может и не специально - само получилось, и теперь надо это как-то расхлебывать. Да опять же не вам, сэр, вам на такой уровень пока и не сунуться.
        Но дед же в бытность свою в Киеве при Великом Князе покрутился, сам управленец от бога, должен он такие вопросы в любом состоянии сечь! Его же только за это на ноль помножат, вместе со всем Погорыньем!
        Изяслав-то с братцем и племянником формально единственные, кроме Мономашичей, претенденты на киевский престол, и хотя ничего им не светит, но без внимания их не оставляют, вон как княгиня дернулась, когда я о родстве помянул, а тут… Мономашичам только намекнуть, что к Святополчичам пришел на помощь побратим их брата и на пиру им прилюдно в верности присягнул. Дед не присягал, само собой, но тут кто как подаст. Не просто присягнул, а привел с собой сотню латной конницы, да сотню конных стрелков, да ладейную рать с ополчением? Ага, тут и придурок Брячик с его «святой молитвой о спасении» в тему пойдет - то есть и божья помощь на стороне претендентов на престол? Красиво получается, однако.
        И какой вывод из всей этой красоты может сделать нормальный средневековый управленец уровня Мономашичей? Только один: резать, не дожидаясь перитонита! Святополчичей, может, еще и подумают, а вот нас с дедом - запросто.
        Так-так-так… Вот и славно, что вы со своим князем и всей компанией в самый разгар этого эпохального события не угодили, как бригада стриптизеров на девичник к бизнес-леди, а то бы и тут все в елку пошло: и князя плененного двоюродным дедушкам привезли, и княгиню, между прочим, сестру Великого князя - да конкурентам правящей династии в руки? А вы-то еще расстроились, что на банкет опоздали! Не-е-ет, в данном случае тише едем - целей будем. Причем все.
        Но теперь понятно, с чего Федор запил. Значит, соображать надо быстро, а главное, заставить соображать боярина. Очухается - подскажем, что ничего еще не пропало! Гипс наденем, клиента вернем и вот тебе, дядька Федор, дело, которое сможешь сделать только ты, и никто более!
        С оглашением грамоты, конечно, дед упорол серьезный косяк. Тоже от успехов крышу сорвало, что ли? Совсем как у вас, сэр, будто сговаривались. Но небольшая отмазка у нас все же имеется. Грамота подписана Святополком, когда он состоял в должности Великого князя Киевского, и огласить ее должен его потомок - так сказать, придать ей легитимность и подтвердить реквизиты, что и сделано. Изяслав довел до сведения всех присутствовавших на пиру, что сотник Корней Лисовин признан воеводой и боярином еще аж до Мономаха, то есть - очень давно, и признан не кем-нибудь, а самим тогдашним Великим Князем Киевским.
        Теперь главное - успеть добраться в Туров быстрее слухов и доложить первыми и, главное, правильно доложить. Просить Вячеслава Туровского, чтобы тот сказанное подтвердил. Дескать, воевода воюет и отлучиться никак не может по причине сложной обстановки на фронтах - долг для него превыше всего, но, мол, счел необходимым испросить у сюзерена, коему всецело предан, санкцию на то, чтобы теперь это оглашение принять и величаться согласно присвоенному званию и должности. То есть, мы Святополчичам благодарны, тем более, что они нам родичи, но присягали-то мы Мономахову роду и себя без него не мыслим.
        Ага, и тут же еще подарочек приложим: вот и сестрицу княжескую спасли, и князя, пропустившего врагов, пленили, а виновен он или нет - судить уже не нам. И пленил ее любимый внучек, по дедову непосредственному распоряжению, тот самый волкодав, что весной из чужих рук награду брать отказался. Молод, но уже воин - и первую добычу, как положено, хозяину притащил и к ногам положил.
        И кому еще быть таким воеводским посланником, как не боярину Федору? Вы, сэр, там пока не котируетесь. Разве что перед князем, коли будете допущены, завернуть при случае очередной крендель в духе рыцарской куртуазности: пасть на одно колено, подать меч рукоятью вперед в руки его светлости и изречь нечто невыразимо изящное: хочу, мол, княже, меч из твоих рук принять и служить тебе тем мечом до последнего вздоха. Как князь, не знаю, а сестрица Агафья, коли рядом окажется, непременно умилится.
        Но это посмотрим по ситуации, а для того, чтобы появился шанс этак красиво всю историю закруглить, придется боярину Федору расстараться. А пока… А пока пошел-ка он…»
        - Арсений! - выглянул Мишка за дверь. - Баня боярину готова?
        Глава 2
        Серое небо почти легло на кроны деревьев по обоим берегам Припяти и, казалось, вот-вот провиснет до самых бортов ладей: Туров встретил триумфальное прибытие Младшей стражи ратнинской сотни ледяным дождем со снегом и пронизывающим ветром. Впрочем, на оркестр и толпы восхищенных горожан Мишка особо и не рассчитывал, да и упредить о прибытии в стольный город высоких гостей в статусе VIP-пленника с супругой и сопровождавших их лиц, было некому.
        Последний участок пути вдоль Случи, когда всем стало ясно, что авантюра с ладейно-конным исходом из лесных дебрей княжеской четы со свитой оказалась-таки не авантюрой, а удачно выполненным смелым планом, коней решили поберечь и не гнать. Табун удалось сохранить гораздо больше, чем рассчитывали, но все-таки меньше, чем хотелось. Совсем избежать потерь не удалось: не столько от бескормицы, сколько от неизбежных на весьма пересеченной местности переломов и прочих несчастных случаев. Впрочем, благодаря им же всадники питались очень даже неплохо, ибо подкармливать по дороге кониной волков и прочее зверье никто не собирался. Фуражом для оставшегося конского поголовья, как и продовольствием на столько оголодавших от тяжелой работы на веслах ртов несколько раз удавалось разжиться в принеманских селах, обитатели которых промышляли снабжением проходящих по санному пути обозов. Те же сельчане охотно брали в уплату за поставки и услуги проводников и лоцманов самых замученных лошадей, то ли в расчете подкормить их и потом при случае выгодно продать проезжим, то ли оставить себе на племя.
        По прикидкам, сделанным в Слуцке, конный отряд должен был добраться до конца маршрута только через день-два после ладейной группы. Отдельного же гонца посылать поостереглись: хоть и шли уже по безопасным вроде бы местам, но профессиональная паранойя воинов на пустом месте не рождается, а обозы и в одном дне пути от Турова, случалось, грабили.
        Тем не менее, сюрприза в стиле «не ждали» не получилось: на пристани маячили какие-то фигуры, и Никифор издалека признал кого-то из домашних во главе с сыном Павлом. О нападении ляхов в Турове все знали, а потому за путешественников, оказавшихся в такое неспокойное время вдали от дома, тревожились не на шутку. Не только Никифоровы близкие посылали караулить на стенах окольного города кого-то из челяди, чтобы издалека разглядеть возвращающиеся по Припяти ладьи и загодя сообщить о них. Наверняка не все купеческие обозы добрались до места назначения, кто-то и сгинул безвестно, но благополучное прибытие Никифора обнадежило тех, чьи близкие еще в дороге - коли ему повезло миновать беду, глядишь, и остальные прорвутся.
        Никифор величественно стоял на носу передней ладьи в классической позе, сильно напоминавшей Мишке кадр из мультфильма «Аленький цветочек»: рука козырьком к глазам, на голове шапка, отороченная мехом, на плечах - лихо распахнутая, не смотря на ненастье, дорогая шуба. Рядом с ним столь же картинно и так же при полном параде возвышался кристально трезвый и торжественно-серьезный боярин Федор.
        Само по себе появление Мишкиной рати, да еще вместе с княжеской четой, предвидеть все равно никто не мог, а потому на пристань подтянулись и стражники, ибо странная ладья привлекла их пристальное внимание. Вот они, да еще кучка непременных зевак и несколько посланцев от семей купцов стали первыми, кто узнал и разнес потом по Турову слухи о пленении городненского князя теми самыми мальчишками, что прошлой зимой на торгу показывали воинское умение.
        Князь Всеволодко, еще не оправившийся от раны, в конце пути занедужил, и его нещадно трепала лихорадка; княгиня Агафья, безотлучно находившаяся при муже, зябко куталась в меха и только усилием воли не выбивала зубами чечетку, а Евдокия тихо поскуливала, сжавшись рядом с ней в комочек.
        Перед последним переходом Мишка заставил всех отроков вымыться, но делали это наспех, без бани, воду согревали в котлах, а изношенную и замызганную одежду после отдыха в Слуцке ни разу не стирали - негде и некогда. Измученные длительным походом, почти поголовно хлюпающие носами, с руками, обмотанными тряпицами, оборванные, несмотря на все усилия обозников - не воины, а персонажи из фильма «Путевка в жизнь», только вместо клифтов беспризорников обряженные в рубахи и поддоспешники.
        «Мда, сэр, и снова жизнь вносит свои коррективы в мечты, навеянные романами. Как было бы славно въехать в ворота Турова на белом коне с княгиней, восседающей перед вами, и князем, то ли бредущим у стремени, то ли вообще в мешке, перекинутом через круп все того же коня. А следом Младшая стража в конном строю, с лихими песнями.
        Хрен вам! Скажите спасибо, что хоть Зверя уберегли, и то он сейчас он не в том состоянии, чтобы на нем в ворота въезжать, даже если бы мы и не опередили конный отряд. Хотя чем вы, собственно, недовольны? Песня в наличии, так что наслаждайтесь».
        Накануне боярин Федор и Никифор решали, кому, собственно, следует сдать на руки княжескую чету. Оставлять Всеволода Городненского на попечении Ольги Туровской, несмотря на все намеки княгини Агафьи, никто не собирался, и не потому, что чего-то опасались. Нет - князя следовало передать только князю, но по сведениям, полученным в одном из поселений от встреченного там знакомого Никифору приказчика, Вячеслав Владимирович в Туров еще не вернулся. Проблема усугублялась тем, что если князя Всеволодко еще можно было считать пленником, то княгиня Агафья под это определение никоим образом не подпадала, следовательно, удерживать ее где бы то ни было против воли никакой возможности не представлялось. Вовсе не идти в Туров и ждать где-то в отдалении, пока князь Вячеслав вернется из похода - совсем глупо, да и опасно.
        Выход неожиданно подсказал Матюха, всерьез озабоченный здоровьем своего сиятельного пациента. Болезнь князя, не оправившегося толком от раны, не на шутку тревожила его, и, хотя и сам Матвей, и Илья в один голос утверждали, что опасности для жизни Всеволода нет, но не менее единодушно сходились в том, что чем раньше князь окажется рядом с более опытными лекарями и в подходящих для болящего условиях, тем лучше. Вот Матюха и вспомнил, что при туровском монастыре, там же, где размещался епископат, один монах славится своим лекарским умением. Говорили, что учился он вроде бы у греков, и за ним даже из княжьих палат при нужде посылали.
        Никифор эти сведения подтвердил и добавил, что и сам несколько раз обращался в монастырь, когда припекало, правда, цену за свою помощь монахи ломили немалую. Зато и лечили, конечно, не в пример лучше бабки-травницы, которая пользовала бедноту.
        «Ну да, и тут элитная медицина. Лекарок вроде Настены извели, зато теперь за свои услуги драть можно. Впрочем, нам сейчас это на руку: князя исцелить они не откажут».
        К тому же получалось, что недужного князя сдавали не кому-нибудь, а епископу, то есть князю церкви, так что и с точки зрения протокола все приличия соблюдались. Так и вышло, что княжеская чета разделилась сама собой, без какого бы то ни было насилия: Всеволода, дождавшись, когда все лишние выгрузятся с ладьи, прямо на ней - чтобы не тревожить больного - отправили на епископское подворье в Борисоглебский монастырь, стоявший недалеко от детинца, на небольшой речке Езде, при впадении которой в Припять и был когда-то заложен Туров.
        Княгиня же воспользовалась гостеприимством своей родственницы, ибо при муже оставаться не могла - монастырь-то мужской, поэтому ее, вместе с сопровождавшими «дамами» и боярином Фёдором, которому тоже позарез надо было повидать княгиню Ольгу (или ещё кого-то в княжеских палатах - он не стал уточнять), доставили прямиком в детинец. Ждать, пока за ними с княжеского подворья прибудет подобающий Агафье по статусу возок, не стали, обошлись простой телегой, да и не все ли равно, в каком транспортном средстве подпрыгивать на колдобинах - лишь бы побыстрее оказаться в тепле.
        Мишка же, вместе с Никифором, Арсением и небольшим отрядом отроков - выбирали более-менее благообразно выглядящих - опять погрузился на осточертевшую ладью, чтобы доставить в монастырь недужных князя и Егора вместе с Мотькой. Более опытного лекаря Илью пришлось оставить на причале, ибо никто лучше обозного старшины не смог бы справиться ролью квартирмейстера: предстояло разгрузить две ладьи Никифора и разместить толпу народа.
        На епископском подворье их встретила нешуточная суматоха: оказывается, гонец, которого Никифор отправил верхами упредить владыку, не то в спешке сам не расслышал, не то от излишнего усердия забыл, но только переполошил монахов известием о ранении и то ли пленении, то ли, наоборот, спасении из плена князя, не удосужившись уточнить, какого именно. Так что ждали своего князя - Туровского, и, удостоверившись, что это, слава Богу, не он, епископ только вздохнул с облегчением, хотя, судя по выражению лица, хотел сплюнуть с досады. Тем не менее, Всеволода Давыдовича встретили со всем полагающимся почтением, немедленно занесли в теплые покои и послали за лекарем.
        Среди встречающих на монастырском дворе Мишка с некоторым удивлением увидел Иллариона. Вот уж про кого он совсем забыл, а зря: тяжелое ранение, конечно, сильно сказалось на здоровье воинственного иеромонаха, но не на его памяти. Если раньше неизжитая военная привычка заставляла грека держаться прямо, то сейчас, едва оправившись от тяжелых ран, он передвигался медленно, опираясь на трость, однако стоило взглянуть ему в глаза, как немощный монах куда-то исчез, и перед Ратниковым возник прежний Илларион - деятельный и властный. Мишка с трудом удержался, чтобы не потрясти головой, прогоняя наваждение, но тут его внимание привлек спутник Иллариона - тоже монах. Держался он тоже прямо, но то, что это именно военная выправка, бросалось в глаза, несмотря на заметную хромоту. Судя по всему, это был еще один грек, и еще один бывший военный - и он явно интересовался не князем, а самим Мишкой, что Ратникову не слишком понравилось: похоже, что его неосторожные рассуждения о православном ордене Илларион не забыл.
        «Заметьте себе, сэр Майкл, мало того что не забыл, а уже и планирует что-то, скотина такая! Интересно, этот его знакомец специально по вашу душу прибыл, или он просто в прошлый раз на глаза не попадался? Такую морду не забудешь.
        Придется теперь выкручиваться - не отдавать же этому воронью Младшую стражу на откуп! И без того хлопот полон рот, так нате вам - еще одного воинствующего монаха подогнали! А он наверняка бывший вояка, к бабке не ходи. На деда чем-то смахивает… Точно - ноги нет! Вон как хромает - вылитый Корней, только масть другая».
        С епископом больше говорил Никифор, а Мишка скромно помалкивал и только отвечал на вопросы. Дядюшка мог сколько угодно в процессе торга парить племяннику мозги о неправомерных действиях и прочей чепухе, но тут не подвел: выдал оговоренную и заранее согласованную версию. Дескать, пленил отрок князя в полном соответствии со своим воинским долгом, ничего не зная о тех прискорбных обстоятельствах, кои вынудили того сотрудничать с захватчиками. А узнав, сделал все для спасения княгини и детей. И потом согласно просьбе плененного препроводил его в Туров, куда князь Всеволодко, даже страдая от ран, желал попасть как можно скорее для встречи со своим сюзереном, Вячеславом Туровским.
        В дороге же молодой сотник всячески обеспечивал ему надлежащий уход и охрану - время-то военное.
        О пленении же самой княгини Агафьи и вовсе речь не шла, а токмо о спасении ее из рук похитителей. Все ближние, бывшие с ней в полоне, а самое главное - дети, под надежной охраной уже благополучно доставлены в Городно; сама же княгиня, ведомая христианским благочестием и супружеским долгом, добровольно пожелала сопровождать раненого мужа. Но в пути князь занемог, потому и доставлен в монастырь, к лекарю отцу Ананию.
        Ладно бы Никифор - купец такие песни мог петь часами, ему привычно, но ведь и сам Всеволод Городненский, даром что слаб, после осмотра и перевязки охотно подтвердил все сказанное, вставив несколько лестных слов о храбрости молодого сотника и доблести его отроков. Видать, не зря Никифор проводил все время с князюшкой, пока его племянник развлекал дам.
        «Интересно, о чем еще они сговорились? Что-то анкл Ник не торопится меня просвещать… Решил, что три сотни гривен мне рот заткнут и глаза замажут? Ну-ну…»

* * *
        Подходя к Никифорову подворью, Мишка издалека услышал крики, доносящиеся из-за тына. В общей какофонии среди множества голосов преобладали испуганные бабьи причитания, сильно разбавленные мужскими и отроческими, среди которых он различил злющий Роськин дискант:
        - Убью, гнида!
        Сразу вспомнилась произошедшая здесь же в прошлый приезд драка с двоюродными братьями, вмешательство в нее холопа Роськи, и те последствия, которые потом им потом пришлось разгребать. Мишка, конечно, уважал традиции, но не до такой же степени, а посему, подгоняемый дурными предчувствиями, отбросил всю положенную при его звании степенность и чертометом рванулся к воротам. Никифор поспешал следом.
        Истинной причиной мишкиной поспешности являлась теоретическая вероятность участия в непонятном пока скандале двоюродного братца Павлуши, заметно вытянувшегося за прошедшие месяцы и, видимо, почувствовавшего себя хозяином в отцовское отсутствие. Еще при встрече на пристани он отнюдь не вызвал у Мишки прилива братских чувств, да и сам, похоже, ими особо не страдал. Хотя и обнялись, согласно протоколу, и приветствиями обменялись, как положено по обычаю, но чувствовалось, что он не слишком счастлив опять видеть дорогих кузенов. И потом держался отстраненно, хотя поначалу рот раззявил от удивления, когда понял, каких гостей на этот раз принес черт. А уж когда услышал про полоненного князя в придачу со спасенной княгиней…
        Князя, правда, никто на ладье и не разглядел, а вот княгиня произвела на пристани настоящий фурор: закутанная в соболя, с таким видом, словно идет не по слякотной каше тающего снега и грязи, а по ковровой дорожке, усыпанной цветами, и вокруг не случайные зеваки, ошалевшие от внезапного явления чужой княгини, а ликующие толпы хорошо проинструктированных подданных, величественно проследовала к поданной ее светлости телеге. Следом за ней с привычно задранным сопливым носом просеменила Дунька, безуспешно пытаясь подражать своей патронессе. Шествие замыкал вальяжный и торжественно-официальный боярин Федор. Павел, как и все, стоял на пристани, разинув рот. Опомнился парень от отеческого рыка Никифора:
        - Пашка, чего встал? Телеги подгоняй! И за разгрузкой сам проследи, нам с Михайлой недосуг, дело есть.
        Павел резво кинулся выполнять отцово распоряжение, но взгляд, которым он при этом успел одарить двоюродного братца, Мишке очень не понравился. Такие взгляды Ратников хорошо знал еще по прошлой жизни. Мальчишеская зависть к ровеснику - дело понятное, вполне житейское, но тут отчетливо просматривалось другое, то самое, что он видел неоднократно, неожиданно для многих став депутатом: зависть и ревность к «счастливчику» и «баловню судьбы», выбившемуся на самый верх, и непоколебимое убеждение, что «ни за что», «просто повезло». И злобно-пророческое «высоко забрался - больно падать придется». Когда же долгожданное падение, наконец, состоялось, то испытывали искреннее удовлетворение от собственной прозорливости, но при этом все равно не простили тот успех - так и точил изнутри злобный завистливый червячок: «Почему все ему? Ведь я такой же!»
        При встрече на пристани Мишка это неприятное сходство отметил, но тут же выкинул из головы - других забот хватало. А вот сейчас обожгло: про Роську забыл! Бывший холоп, которого и без того полузадушенному жабой Пашке приходится теперь принимать как родича. Помянет кузен от большого ума поручику его холопство, и туши свет: как пить дать, огребет Павлуша за все прошлые обиды и еще в кредит получит, так что ни один здешний лекарь не поможет. Не приведи Господи, Роська его всерьез пришиб - вон как бабы-то на дворе надрываются.
        К счастью, Павел оказался не причем: стоял в стороне и, криво усмехаясь, смотрел на драку. Точнее говоря, драки уже никакой не было - забияк растащили, но облегчение, наступившее при виде целой и невредимой физиономии двоюродного братца, длилось недолго. Совершенно неожиданно для Мишки героями дня оказались Роська, Демьян и… Мотька.
        Штатный лекарь Младшей стражи согнулся и с трудом дышал: видимо, только что основательно получив в душу. Демка с перекошенным лицом молча рвался из рук удерживавших его отроков, и, судя по всему, мечтал добраться до не менее злого, отчаянно ругавшегося Роськи, чей левый глаз стремительно наливался красным цветом и обещал в ближайшем будущем заплыть хорошим фингалом. В общей суматохе появления боярича никто не заметил и Мишке пришлось рявкнуть во всю глотку, чтобы перекрыть общий шум.
        - Смирна-а-а!
        Отроки привычно замерли, кто-то из баб ойкнул, но и они заткнулись; суетившиеся во дворе холопы тоже остановились. Ходок, болтавшийся поблизости, заржал было, но то ли перекошенное Мишкино лицо произвело на него сильное впечатление, то ли заметил, как рука молодого сотника легла на висевший у пояса кнут. Во всяком случае, кормчий, как человек опытный и разумный, не желал расставаться с остатками зубов, а потому быстро подавил свое веселье и только одобрительно хмыкнул. Никифора, стоящего у него за спиной, Мишка не видел, но чувствовал, что дядюшка вмешиваться не собирается - тоже имел все основания полагать, что племянник и сам справится.
        - Козлодуи, вашу мать! Дмитрий! Доложить, что за циркус! Совсем охренели?!
        - Слушаюсь, господин сотник! - старшина моментально явился пред светлы очи боярича и бодро, как на плацу, отрапортовал:
        - Поручик Василий с лекарем Матвеем повздорили… - но вдруг, словно его кто ткнул локтем в бок, запнулся, немного подумал и закончил с несвойственной ему неуверенностью в голосе. - Ничего страшного, Минь, разнять успели.
        - Что-о-о?!
        Мишка совершенно не представлял, что должно было стрястись, чтобы даже такой служака и «военная косточка», каким до сих пор неизменно оказывался Дмитрий, мнется, как Анька на уроке арифметики, и от этого разъярился еще сильнее. Что значит «ничего страшного»?! И это ближники, называется, родичи! По рожам видать - чуть-чуть за оружие не схватились!
        - Ослы иерихонские! Вашу кобылу в хвост и гриву оглоблей! Отвечать, как положено!
        - Есть, отвечать, как положено! - привычно вытянулся во фрунт Митька и отчеканил:
        - Лекарь Матвей и поручик Василий не сошлись во взглядах на лечение раненых! - потом коротко вздохнул, переводя дух, и вдруг выпалил: - Господин сотник! Вели далее с глазу на глаз отвечать! При посторонних невместно…
        - Эт кто тут посторонний, щенок?! - взвился за Мишкиной спиной Никифор. - Вы на чьем подворье…
        - Прости, дядька Никифор, - Дмитрий от волнения и нештатности ситуации побледнел и заиграл желваками на скулах, но ответил уверенно и четко, в режиме доклада командованию «скажу, а потом хоть стреляйте!» - Не о тебе речь. Нельзя при всех! - и он мотнул головой в сторону распахнутых ворот и любопытных холопов и закупов, толпящихся на дворе.
        - Вы чего учудили, сучьи выкидыши?! - Егор, время от времени дергая щекой и болезненно морщась, так как рана все еще давала о себе знать и вкупе с контузией не позволяла десятнику устроить разнос с полным удовольствием, самозабвенно орал на Роську с Мотькой. Те хоть и стояли навытяжку, но на их лицах должного раскаяния не наблюдалось.
        Кроме Егора с «дуэлянтами» и Мишки в горнице, где после рапорта Дмитрия происходили дальнейшие разборки, дабы не привлекать внимание широкой общественности и не выносить сор из избы, присутствовали все остальные ближники, включая Илью и Никифора, который на правах родича и хозяина пожелал знать, что происходит.
        «Поганцы! Оба уже через такую кровь и смерть прошли, что иным за всю жизнь в кошмарном сне не привидится, а тут пацанячий максимализм в разнообразных местах взыграл! Нашли время и место, недоумки!»
        То, что Роськин религиозный экстаз зашкаливал за рамки разумного, Мишка с некоторым беспокойством отмечал и раньше, но вынужденно его игнорировал, надеясь в глубине души, что само рассосется. Определив еще в самом начале линию поведения и методы достижения поставленных задач, Ратников в полном согласии с теорией управления сразу же принял за аксиому, что противиться закономерному историческому процессу, в том числе и христианизации, жестко и бескомпромиссно насаждаемой ныне в качестве государственной идеологии - глупость несусветная. А потому, несмотря на собственный атеизм, категорически не мог позволить себе прямую антирелигиозную пропаганду и прямое осуждение Роськиных закидонов. Более того, сам при нужде вполне грамотно и с должным блеском в глазах излагал теорию Научного Христианства, применяя ее, как и любую идеологию, по прямому назначению: для обработки общественного сознания и воодушевления масс.
        Расчетливый прагматизм деда, откровенно считающего веру в Христа всего лишь инструментом, удобным для приведения подданных в послушание, Ратников, будучи не меньшим прагматиком, вполне одобрял и поддерживал, к тому же в силу менталитета и своего послезнания иначе чем христианского будущего для Руси не видел. В эту «политику партии» экстремизм начинающего фанатика, истово принявшего православие, вполне укладывался. Но именно идеология зачастую становится тем краеугольным камнем, о который управленцу приходится все время спотыкаться: и знаешь прекрасно, где лежит, а не обойдешь его и не передвинешь.
        При всем своем уважении и любви к отцу Михаилу (тем более что про мертвых плохо говорить не принято), Мишка не мог сейчас не подосадовать: вот тут-то дорогой отче от всей души нагадил, как водится, с наилучшими намерениями и во имя спасения души. Свернул парню голову в процессе приобщения к христианским ценностям, не усомнившись, что точно знает, как лучше! Именно таких воинов Христовых, ставящих превыше всего верность церкви, ратнинский священник и желал видеть. И из Мишки стремился воспитать такого же.
        А вот с Мотькой, следовало признать откровенно, напортачил уже сам Мишка, хотя и не без посторонней помощи. И тоже на идеологическом фронте, чтоб его! Упустил из виду, что этого крестника повело хоть и прямо в противоположную сторону, чем Роську, но и из него получался фанатик не хуже. Лекарская одержимость, которая так умиляла Мишку в Юльке, в Мотьке не смотрелась столь безобидно. Врач, фанатично преданный своему делу, скорее благо, лишь бы сюда эта клятая идеология не примешивалась!
        Несколько лет назад Матвея приобщили к какому-то страшному и темному культу, уродующему психику, а Настена не столько ликвидировала последствия, сколько использовала мальчишку для собственных целей. Мишка же, судя по всему, добавил ему тумана в мозги, «снимая» с крестника заклятие, а сам так и не понял до конца механизма воздействия той силы. Мог только догадываться, а что там на самом деле происходило, и чего ждать в результате? К каким еще таинствам, кроме медицинских, приобщила своего помощника Настена? Что сломал в его душе Бурей своим уроком за болотом?
        В клубке этих проблем смог бы разобраться разве что очень опытный психолог. Мишка понимал, что дело неладно, но должного внимания этому не уделил: пустил на самотек, так же, как и Роськин фанатизм. Вот и вылезли наружу все пакости в самый малоподходящий момент, как чирий на заду.
        Собственно, начало глубоко научному медицинско-религиозному диспуту, закончившемуся банальным мордобоем, к финалу которого как раз и подоспели Мишка с Никифором, было положено еще при посещении Мотькой монастырской лечебницы, куда он напросился сопровождать своего высокопоставленного пациента. Лекарский долг требовал передать больного с рук на руки «коллеге», да и профессиональное любопытство взыграло: лекарь-монах и возможность хоть краем глаза подсмотреть новые методы лечения чрезвычайно заинтересовали парня. Но именно это едва и не привело к катастрофическим последствиям прямо на месте.
        Отец Ананий, не вымыв рук и не протерев их настойкой чистотела, как делала Юлька, полез разматывать повязку. Вместо наговора, отвлекающего больного, он ворчал про «варварские обычаи совать всякую дрянь» и с брезгливостью откинул прочь старательно наложенную молодым лекарем тряпицу с мазью из целебных трав, а потом взялся за непрокипяченые инструменты, чтобы рассечь частично затянувшуюся рану. Вот тут Матвей, сильно уязвленный комментариями монаха, не выдержал и рыпнулся было спорить. Хорошо, что Арсений, помогавший своему десятнику устроиться на лавке, еще не ушел, вовремя заметил назревающий кризис и безжалостно пресек его коротким и незаметным для окружающих тычком под ребра, после чего вытащил ретивого лекаря прочь. Ратник сопроводил Мотьку за ограду монастыря и там доходчиво и обстоятельно вразумил с занесением последнего предупреждения в ухо, после чего от греха подальше спровадил прочь с приказом следовать на подворье и там дожидаться остальных.
        Мишка непременно взгрел бы Мотьку за непочтительность, проявленную к представителю господствующей идеологии, но этим дело не кончилось. Роська не менее штатного лекаря младшей стражи впечатлился знакомством с православным целителем, хотя и оценил его по совершенно другим критериям. Едва прибыв на подворье своего прежнего хозяина, он первым делом пристал к Матвею, и без того злому и мрачному, с посетившей его светлой идеей, что хорошо бы и прочих раненых показать монаху. Что называется, угодил с размаху, да по любимой мозоли.
        На Арсения в монастыре Мотька огрызаться не посмел, на отца Анания сорваться не дали, вот он с Роськой и оттянулся за все сразу: высказал, что думает про методы монастырского лечения, не утруждая себя подбором политкорректных формулировок и литературных выражений. Досталось всем - от монаха лично, до идиотов, которые к нему ходят лечиться. И закончил свое прочувствованное выступление молодой лекарь тем, что князь сам себе хозяин, пусть у кого хочет, у того и лечится, а вот своих раненых к этому коновалу в рясе, он, Мотька, и близко не подпустит, потому как угробит. Юлька с Настеной за такое руки бы оборвали.
        Роська, едва придя в себя от богохульства и поношения лица, облеченного монашеским саном, тоже закусил удила и, задыхаясь от праведного гнева, обвинил Мотьку ни более ни менее как в поношении христианства и православной церкви в целом и туровского епископства в частности, а также уличил в неверии в силу святой молитвы. Ну, и во всех остальных смертных грехах до кучи. На что и получил в ответ от окончательно озверевшего Мотьки:
        - Много тебе та молитва помогла! Тебя богородица вылечила или тетка Настена с Юлией?! Молитвы! Вот плесканул бы тот монах, помолясь, тебе на задницу кипящим маслом, я бы послушал, куда ты его вместе с теми молитвами послал. Небось, тут же вспомнил бы лекарский голос…
        - Молитву святую с языческой мерзостью равняешь?! - вне себя завопил Роська, хватая собеседника за грудки. - Сан монашеский с нечистью, дьявольским наваждением?
        - Это кто языческая мерзость и наваждение дьявольское? Юлия?! - рванул его в ответ Мотька, но Роська, похоже, сам себя не слышал, только блажил:
        - Морок! Тело лечат, а душу губят! От лукавого это! Огнем выжжем нечисть бесовскую! Православное воинство поганят!
        Мотька, не тратя больше слов на убеждения, прибег к убойной аргументации кулаком в глаз, после чего в качестве контраргумента получил под дых от оппонента, тоже перешедшего на более доходчивые доводы. Место для самозабвенного диспута теолога-самоучки и интерна-язычника было не самое подходящее, учитывая плотное скопление зрителей. Хотя большинство присутствующих составляли свои же отроки из Младшей стражи, но и людей Никифора хватало, а что из сказанного они расслышали и в каких словах передадут дальше, никому не известно.
        К счастью, до начала мордобоя на повздоривших мальчишек в общей сутолоке никто особого внимания не обращал, а договорить им не дали, но тем не менее нельзя было полностью исключить, что их слова, многократно перевранные и преувеличенные, не дойдут до ушей того же Феофана или Иллариона. Так что Дмитрий, надо отдать ему должное, совершенно разумно не стал докладывать о причинах конфликта при всех.
        «Мда-а, упороли крестнички! Конечно, инквизиция еще и на «цивилизованном» Западе в моду не вошла, и православная вера вполне уживается с языческими богами, даже тут, в полностью христианском Турове, но признайте, сэр, ничего хорошего от подобных разговоров ожидать не приходится.
        И опять же, ваш недосмотр вылез. Конечно, про то, что Настена и Юлька, которые его, поганца, лечили - языческая мерзость, у Роськи в запале вырвалось, но ведь вырвалось же! Этак, пожалуй, он и вас, сэр Майкл, рано или поздно возьмется судить, скажем, за ненадлежащее почитание канонов? Да какое там «возьмется» - уже судит! Решает, кто праведник, кто грешник, что Богу угодно, а что - от лукавого. Пока он вам всей душой беззаветно предан, а если в пылу завтра решит, что в вас нечистый вселился? Вам такой поворот не приходил в голову? И во имя спасения вашей же души, с верой, что поступает так вам же во благо, со слезами, но недрогнувшей рукой запросто отправит вас на костер.
        А этот… Пирогов с Гиппократом в одном флаконе, блин! Настениной школе греческая, может, в чем-то и уступает, но и в ней есть что-то, Настене неизвестное, при всем вашем к ее искусству уважении. Хотя кое-какие знания и умения лекарок Макоши и вас, признайтесь, удивили, даже на фоне вашего опыта военного санинструктора, да и вообще медицины ТОГО времени, эволюционировавшей, кстати, как раз из греческой школы, так как другой под рукой не оказалось.
        И тут сопляк - без году неделя как лекарский помощник встрял со своим особо ценным мнением. Прямо-таки классика жанра: «Не читал, но осуждаю!»
        По рожам видно, что оба себя правыми считают. И что мне теперь с этими придурками делать, спрашивается? Хорошо хоть Демка оказался ни при чем: ни в скандале, ни в драке не участвовал, кинулся было на последние Роськины слова, да Кузька с Артюхой удержали».
        - Ты каким местом думал?! - продолжал рычать Егор, обращаясь теперь к одному Мотьке. - Ты на кого полез? В монастыре! Кабы не Сюха…
        - Тетка Настена говорила… - упрямо буркнул Мотька, не поднимая глаз от носок своих сапог, которые старательно рассматривал на протяжении всего Егорова монолога.
        - А про костер тебе тетка Настена ничего не говорила? - ратник рванул парня за шиворот, развернул к себе и оскалился прямо ему в лицо. - Ты хоть понимаешь, ЧТО будет…
        - Я костра не боюсь! - с вызовом ответил Мотька. - Не таким пугали!
        - Не боишься? - Егор неожиданно успокоился, отпустил Мотьку, пожал плечами и вдруг коротко, без замаха, врезал ему в ухо, так что отрок рухнул к его ногам. - Дурак! Не боится он… - десятник презрительно сплюнул прямо на сапоги парня. - Да я тебя сам поджарю - такого придурка не жалко, но за тебя другим отвечать придется!
        Мотька бессмысленно хлопал глазами, пребывая в состоянии легкой контузии после столкновения с егоровым кулаком, но Егор, не интерескясь его ответом, обернулся к Роське:
        - А ты, говнюк, значит, скверну выжигать собрался?!
        - Так он же веру православную хаял! - Роська своей вины не чувствовал и смотел так же набычившись, как и его противник. - Мы Христово воинство… - договорить ему не дал кулак Егора, и через мгновение Роська копошился на полу рядом с Мотькой, так же бессмысленно хлопая глазами.
        - Ты меня ВЕРЕ христианской учить хочешь? - наклонился над ним ратник. - МЕНЯ?! Воин Христов, тоже мне! Опарыш мокрохвостый! - Егор слегка пнул Роську. - Сотня сто лет несет веру христианскую во тьму языческую! Среди враждебного окружения выжили с божьей помощью и веру приумножили, только потому, что для нас - всех! - одна вера: в своих товарищей, что в бою спину прикрывают! А Бог, поп, мать и отец - сотник да десятники! И пока ты этого не понял - дерьмо ты овечье, а не воин Христов!
        «Ай да Егор! Твердый христианин, но тут его не сдвинешь. Молодец! Однако с этими забияками, сэр Майкл, самому решать придётся: не дошло до них. Егор их забил, но не пронял».
        А Егор, отвернувшись от отроков, обратился к Мишке:
        - Какое им наказание определишь, сотник? Твои крестники.
        Мишка, выгадывая время, внимательно оглядел результаты воспитательной деятельности десятника и повернулся к собравшимся в горнице ближникам:
        - Ну, господа совет, что делать будем? Дядька Егор прав: это дело нашего рода, нам и решать, - вглядываясь поочередно в братьев, Артемия и Дмитрия, Мишка пытался определить, понимают ли те, что произошло. - Они поколебали единство рода ради своей дури. Да, дури! - рявкнул он, резко обернувшись на завозившегося под ногами Мотьку. - Ты с чего взял, что монах плохой лекарь? Как смел судить, не зная?! Встать! Оба!
        Дождавшись, пока оба «борца за истину» поднимутся, Мишка обернулся к Илье.
        - В таком деле надобно сначала старших да опытных выслушать. Ты у нас самый старший, Илья Фомич, что скажешь?
        Илья поерзал на лавке, пытаясь напустить на себя солидный вид, но одно с другим плохо вязалось: неуютно чувствовал себя обозный старшина, и повод для выступления ему не нравился. Если к роли старейшины Академии он ещё худо-бедно привык, то старшим из присутствующих Лисовинов до сих пор не оказывался.
        Однако ж не было еще случая, чтобы Илья слишком долго подыскивал нужные слова, вот и тут не задержался.
        - Ты, Михайла, правильно рассудил, что только своим про такое дело знать положено, - одобрил он для начала Мишкину политику. - Потому как всем прочим про наши семейные дела слышать не надобно. А потому я так рассуждаю: подрались - помирятся, это никого не касается. И наказание им придумаем потом, когда домой вернемся. Нечего тут перед всеми дурнями выставляться…
        «Э-э, нет, господин обозный старшина, что-то ты не туда завернул. Отложенное наказание - не наказание вовсе».
        - Это перед кем - перед всеми? И ты туда же? - нахмурился тут же Никифор. - Чем я тебе не свой?
        Илья в ответ всплеснул руками:
        - Да разве ж про тебя речь, Никифор Палыч? Только вот, не прими за обиду, на дворе у тебя всяких людишек хватает, до роду Лисовинов касательства не имеющих. Вот и мыслю я, что не гоже нам перед чужими свою разобщенность показывать, в своем кругу решать такие дела надобно. И про опыт жизненный ты, Михайла, все правильно сказал, ибо человек поживший, особенно ежели он разумом да наблюдательностью не обделен, многое вспомнить и подсказать способен. Так что расскажу я про давний случай, а уж вы сами думайте, каким боком его к нынешнему приложить.
        Старейшина Академии опять поерзал на скамье, на этот раз просто устраиваясь поудобнее, поскреб в бороде, прокашлялся, явно настраиваясь на долгий рассказ. Мишка матюкнулся про себя: угораздило слово дать самому разговорчивому! И не оборвешь его теперь.
        - Коли братья поссорились, то добра не жди, а ежели до такого довели, что их наказывать приходится, то наказание для них надобно выбирать такое, чтобы заставило их помириться. А потому послушайте, какой у нас Ратном случай лет десять тому назад вышел…
        Судя по всему, Мишкину досаду в полной мере разделял и Егор, сильно утомившийся в процессе воспитания отроков: он сидел на лавке, откинувшись назад и прикрыв глаза. Мишка время от времени поглядывал на него с опаской - как бы не поплохело десятнику, совсем недавно на ноги встал. Услышав вполне былинный зачин речи Ильи, Егор, не открывая глаз, громко проворчал:
        - Илюха, опять свои байки травить собрался? Пацанам тебя окорачивать невместно, так ты и обрадовался. Ишь, затоковал! Дело говори.
        - Так я, Егор, как раз по делу и говорю, - не оробел перед десятником Илья. - Ты дослушай сперва, а потом лайся. Именно что по делу - Михайле, глядишь, сгодится. Помнишь, поди, Петра Кудрю и Андрона Травню? Тех, что в седьмом десятке состояли?
        - Помню, - посуровел Егор. - Оба головы на Палицком поле сложили. Друзьями не разлей вода были и погибли, один другого прикрывая.
        - Вот! - поднял Илья палец. - Истинно друзья! А тебе ведомо, что в новиках они друг с другом чуть не на смерть бились, хуже чем с ворогом? Десятник и не чаял, как их вразумить.
        - Они? - изумился Егор. - С чего бы?
        - А с чего молодые дурни меж собой схлестнуться могут? Из-за девки, вестимо, - усмехнулся Илья. - Ну, то есть из-за девки началось, а потом еще чего-то добавилось, ну и понеслось… А оба родичи, хоть и дальние, и в один десяток попали… Уж как там они в бою договаривались, не ведаю, а так, если рядом окажутся, так непременно схлестнутся. И тут, как по заказу - видать, десятник не зря в церкви свечки ставил - поход случился. Вот их и ранило в одном бою, да как! У одного правую руку да левую ногу, у второго, наоборот, правую ногу и левую руку… Или не так? Вот же, забыл, вспоминать надо… - Илья задумался, ухватившись за бороду, но Егор снова нее выдержал:
        - Да какая разница - так или наоборот! Ты о чем сказать-то хотел?
        - Вот о том и хотел, да ты все перебиваешь! - возмутился обозный старшина. - Тебя тогда не было, а потому сам не помнишь и мне не даешь…
        - Да кто тебе не дает! - уже всерьез начал злится Егор. - Не с пацанами лясы точишь - не морочь мне голову, и так она от тебя болит больше, чем от стрелы. Рожай быстрей!
        - Так я и говорю… Короче, попали они мне в телегу, оба. С ногами и руками своими, значит. В тот раз раненых много оказалось, все больше тяжелых, а этих вроде как и не сильно задело: сами в памяти и сил хоть отбавляй - на первом же переходе погрызлись. До драки дело не дошло - все ж таки оба хромые да однорукие. На разные телеги их раскладывать мне недосуг было, думаю, уж как-нибудь - не поубивают же друг дружку? А тут еще и десятник их тогдашний подошел, обещал, если что, им и остальные руки-ноги повыдергивать, вот и пришлось парням смирно лежать. Но дорога-то долгая, а помимо них еще раненых хватает, и я все больше с теми, а Петька с Андроном сами с собой.
        Илья хмыкнул, покрутил головой и ухмыльнулся, вспоминая:
        - Как уж они договорились, не видел, но гляжу, на пятый что ль день пути, ковыляют мои соколики к костру… Кто там сидел, аж кашей подавились - такое придумали! Идут в обнимку - один другому помогает. Есть сели - один котелок держит, другой - ложку… Договорились, значит. Пока мы до дома добрались, они ловко приспособились на двоих двумя руками и двумя ногами обходиться - даже дрова колоть пытались на пару. Так и подружились.
        - А девка что? - подал голос Артемий, с интересом слушавший старейшину. - Тоже того… Вдвоем?
        - Какая девка? - обернулся к нему Илья, но взвился, увидев хитрую рожу Артюхи. - Тьфу, пакостник! Кто про что, а голый про баню. Нужна им была та дура! Хрен ее знает, не помню я… И вообще, не про девку разговор! Надо этим орлам, - он кивнул на понуро стоявших Роську с Мотькой, - дело какое-то дать… ну, чтоб вместе делать. А руки оставить две на двоих, и ноги тоже. Если руки привязать одну к другой, а ноги правую с левой, то им придется, как Андрону с Петькой, договариваться! Этим-то даже проще - все-таки не раненые, а только привязанные, а потому…
        - Во! - обрадовался Егор, - пусть выгребную яму так чистят - заодно и договорятся! А то у Никифора нужников мало, а задниц мы ему много приволокли. И дело нужное, и им вразумление! Ну, Илюха! Запомню, пригодится. Такого даже покойный Гребень над новиками не учинял, чтоб ум в правильное место воткнуть, а уж на что горазд был на всякую выдумку!
        - Как же, помню я вашего Гребня. Зверюга лесной, почище Бурея, только что не страхолюдный… - начал было Илья, но Егор, обрывая веселье, так на него зыркнул, что тот замолк на полуслове.
        - Помнит он! Что ты понимаешь, обозник? - вызверился десятник. - Зверюга… Кабы не наука дядьки Гребня, я бы тут, может, и не сидел, да и остальные наши ему не раз жизнью обязаны! - Егор досадливо махнул рукой и сам себя оборвал. - Не про то мы сейчас, с этими решайте.
        - Так решили же! - удивился Илья. - Вот и наказание придумали. Только я бы не сейчас, а уже потом - когда домой вернемся.
        - Нет! Коли сейчас своим спустим, то и от других требовать не сможем! - отрезал Мишка.
        - Крутенько ты, племяш… - хмыкнул Никифор. - Но и правильно! А как они там нужники чистить станут, и я полюбуюсь… Глядишь, самому пригодится этак вот вразумить кого. Ну, все что ли?
        - Нет, не все! - Мишка шагнул к понуро переминающимся в углу «преступникам» и встал напротив них, как только что Егор. - Это наказание, что дядька Илья измыслил, за одну вашу вину: за то, что драку затеяли и тем свою честь уронили, и в нашем единстве позволили усомниться! Но эта вина простая, за нее и спрос понятный. А вот что с другой делать, не знаю!
        Он увидел, как изумленно уставились на него две пары глаз, и почувствовал, что опять поднимается и накатывает знакомое бешенство, замешанное на отчетливо осознаваемой опасности внутреннего раскола, допускать который нельзя ни в коем случае.
        «Даже не понимают, что натворили! Егоровы слова мимо проскочили, они только Илью услышали. Интересно, а прочие поняли?»
        Но оборачиваться, чтобы посмотреть на реакцию остальных «господ советников», Мишка не стал, чтобы не выбиваться из образа. Рывком за грудки притянул к себе Мотьку, так, что его лицо оказалось совсем близко, и заговорил, выплевывая слова, будто вколачивал их в мозг «пациента»:
        - Костра не боишься? Верю, - он увидел, как стремительно расширились Мотькины зрачки, парень непроизвольно дернулся назад, и только тут Мишка понял, что сейчас на Матвея глядит не боярич Лисовин, а Ратников. Эти-то совершенно не отроческие глаза немало пожившего, все понимающего и прошедшего через ад взрослого мужика на лице молодого сотника, а не возможное наказание и испугали парня по-настоящему. Но Мишке сейчас и требовалось пронять пацана, хоть до обмоченных порток, но чтобы дошло, наконец, потому и менять ничего не стал. - А Юльку с Настеной тоже с собой на костер потащишь?
        - А при чем… - пролепетал трясущимися губами - побледневший Мотька. - Я ж ничего…
        - Именно их! Ты, сопляк недоучившийся, ими прикрылся! Их учение противопоставил христианскому! Молитве - наговор языческий! Не видел, как людей за меньшее жгли?! А как посмел судить, что монах плохой лекарь? Ты и года не проучился, а уже рассуждать берешься?! Отец Ананий много лет людей пользует - и к нему все новые идут, немалую цену платят, видать, есть за что! А то, что его лечение иное, значит, ему что-то такое ведомо, что и сама Настена может не знать!
        На этом, оставив в покое растерянного и испуганного Мотьку, Мишка обернулся к Роське.
        - А ты, христов воин, - обращение прозвучало злой издевкой, - готов этих троих на костер послать? Сам рассудил, что Богу угодно, а что нет? За НЕГО решил?! Проповеди отца Михаила про гордыню чем слушал? Десятник Егор ясно сказал: сотня все эти годы несла свет христианства во тьму языческую БОЖЬЕЙ ВОЛЕЙ! ВСЕ, что нам воевать и побеждать помогает - богоугодно! ВСЕ! И если лекарки Макоши христианское воинство исцеляют - значит, и они по воле божьей живут и ЕМУ угодны! И не тебе судить их!
        - Да я ж не их… - Роська заметался мыслями - не от страха перед наказанием, а мучительно пытаясь найти разрешение этого сasus improvisus: несоответствия жизненных реалий намертво вдолбленным заповедям. Хотя ничего непредвиденного, по крайней мере для самого Мишки, не происходило - дело давно шло к тому, что рано или поздно этот выбор перед крестником встанет.
        «Ну что, братишка, никак книжные истины и прописные заповеди не хотят укладываться в реальность? До сих пор ты при всей своей фанатичности успешно закрывал глаза на то, что лечит тебя лекарка Макоши - погань языческая, что святая для тебя боярыня Анна в грехе живет, да и на все мои странности и «колдовские» заморочки. Не мог примирить это с писанием, но принимал, как есть, ибо трудно враз отринуть всех, кого любишь и уважаешь во имя идеологии, пусть даже принятой всем сердцем и с ярой истовостью неофита. Но решать когда-то все равно придется, и тогда ты неизбежно либо усомнишься в непогрешимости Писания, либо нас всех скопом придется признать дьявольским отродьем и «спасать» наши души от нас же самих, не считаясь с жертвами и разрушениями, ибо ты ЛУЧШЕ ЗНАЕШЬ, что нам на благо.
        Вот так-то - трудная штука диалектика, особенно, когда не теоретизируешь на научном диспуте, а со всего размаха попадаешь в нее мордой. А я сейчас тебе еще и добавлю!»
        - Их! Именно их! - без околичностей выдал Мишка Роське, потерявшемуся от необходимости отвечать, хотя бы самому себе, на трудные и неприятные вопросы. - Думаешь, ты за веру Христову сегодня вступился? Нет! Ты СЕБЯ поставил превыше всех и в невежестве своем взялся судить, кто свят, а кто грешен. Ты СВОЕ против рода поставил, не задумавшись. А что бывает с народом, который раскололся внутри себя, знаешь? - Мишка сделал паузу, отметив про себя, что в горнице повисла напряженная тишина: присутствующие замерли в ожидании развязки. - Так какого хрена ты раскол среди СВОИХ вносишь?!
        Он говорил сейчас не только для Роськи или Матюхи - для всех, чтобы больше никогда не пришлось повторять никому:
        - Решай, кто для тебя свои: твои товарищи, что в бою за тебя жизни кладут, или попы, которые на костер этого недоумка и тетку Настену поволокут?! Решай сейчас, ибо чужих нам в роду не надо! Я за вас перед родом и Господом отвечаю, как крестный, как сотник, принявший вас под свою руку, а потому я - ваша вера, правда и исповедник! И в каждом из вас я должен быть уверен, как в себе! Если еще кто-то из вас против своих что умыслит, или поставит что-то выше рода и единства нашего - убью на месте! Любого!
        Только теперь боярич позволил себе обернуться к остальным ближникам. Отроки - даже братья - не отрывали от него глаз, словно завороженные. Мишке на миг стало не по себе: такие вера и преданность отражались сейчас в этих взглядах - и ни тени сомнения. Но только так и надо было!
        Илья глядел на молодого сотника серьезно и, похоже, даже подтянулся, словно в строй встал. Егор, как всегда, оставался невозмутим, но в целом, кажется, своего подопечного одобрял, а вот Никифор о чем-то глубоко задумался, причем с таким видом, словно его кобыла вместо привычного навоза стала вдруг нестись яйцами.
        - Ну, и что мне теперь с вами делать?
        Роська побледнел до прозрачности, Матвей же, напротив, покраснел, но злились они не на сотника и не на товарища, стоявшего рядом, а на себя самих, и напрягались от тяжести той вины, которую повесил на них Мишка. Родившиеся неизвестно где, воспитанные один полу-пиратами на ладье, другой вообще черт знает кем и как, прошедшие в буквальном смысле огонь и воду, они оба сейчас оказались в состоянии «Лучше в петлю», ибо за последние полгода незаметно для самих себя срослись с родом Лисовинов, что называется, до самых печенок.
        - Раз я сам вас назвал ближниками и советниками, и пока не разжаловал, - Мишка подчеркнул голосом это «пока», увидел, как пацаны удивленно вскинули головы, и слегка развел руками, как бы извиняясь за такой недосмотр, - то сейчас вашего совета и спрашиваю. Сами напортачили - сами и наказание себе теперь выбирайте, по вине.
        Сомнений, что сотник измыслит нечто доселе невиданное, отроки не испытывали, лишь обреченно приготовились выслушать ужасный приговор, а посему, услышав вердикт боярича, ошарашено замерли - Роська так и вообще с приоткрытым ртом. Не то что придумать что-нибудь вразумительное, но даже более-менее осмыслить сказанное им вряд ли бы сейчас удалось - Мишка в этом не сомневался, сочувствия к страданиям воспитуемых не испытывал, и его иезуитское предложение являлось всего-навсего частью воспитательного процесса.
        Первым оставил всякую надежду справиться со столь сложным поручением поручик Василий. Сглотнув, он выдавил из себя вполне логичное признание:
        - Нету такого наказания…
        - Что?! - грозно сдвинул брови сотник. - Как отвечать положено?!
        С видом христианского мученика, влекомого на растерзание львам, Роська привычно вытянулся и отчеканил:
        - Никак нет, господин сотник! Ничем нельзя искупить!
        - Смертью только… - неожиданно брякнул Мотька; спохватившись, тоже вытянулся как на плацу и отрапортовал, не менее браво. - За то, что на брата руку поднял - смерть!
        - Готовы искупить! Сами… - подхватил Роська, обретая уверенность от подсказки.
        Протяни ему сотник кинжал или меч, поручик Василий и впрямь наплевал бы на спасение души и все заповеди отца Михаила, ибо честь воина превыше всего. Как у самураев, о которых он и слыхом не слыхивал, но родство с которыми ощутил. И Мотька туда же, с ним вместе - и рука не дрогнет что у язычника, что у христианина.
        «Довольны, сэр Майкл? Вы им про наказание, а они вам про искупление… Твою ж мать, они и в самом деле готовы! Вы ЭТОГО хотели? Вот они - ваши пассионарии, вашими руками слепленные! Придурок! Управленец гребанный! Они же не просто так - они ЗА ТЕБЯ сейчас готовы умереть, а Роська, хоть и верит искренне, как тебе никогда не уверовать, служение тебе поставил превыше спасения души.
        Именно сейчас они по своей воле отдали свою жизнь в твои руки и признали твое право вершить их судьбы. Вот они - та сила, которая все сметет по твоему знаку, но только с такими и можно мир переделывать или завоевывать. Вот уж в самом деле «Вперед, вас ждут великие дела!» Теперь никуда не денешься, ибо крепче любой клятвы связан по рукам и ногам запредельной верой своих соратников. И будь добр этой вере соответствовать!»
        - Чего?! - взвился со своего места Егор, но тут же скривился и сплюнул. - Придурки, вашу мать! Головой ушиблись?!
        - Так ты их и ушиб, Егорушка, - развел руками Илья, снова усаживаясь на лавку, с которой его сдернули слова мальчишек.
        - Вот и я думаю, может, с другой стороны приложиться для равномерности? - Егор задумчиво посмотрел на свой кулак. - А-а, ладно, нужники почистят - в головах и просветлеет…
        «Ну, ничего за тысячу лет не изменилось! Что сейчас, что через тысячу лет лучшее средство от помутнения в мозгах - в ухо, и нужники чистить. Только это ж они мне сейчас всю малину - в смысле, воспитательный процесс поломают! Или Егор специально для меня встрял? С него станется…»
        Специально или нет встрял десятник со своей репликой, Мишке было недосуг разбирать, но именно его вмешательство помогло прийти в себя от накрывшего осознания новой, неподъемной, ответственности за этих мальчишек, ставших сейчас - именно сейчас! - той самой дружиной, с которой он пойдет дальше. Такую преданность и такое доверие не купишь, они в ответ требуют точно такой же полной самоотдачи, без отпусков и выходных, без пенсии в отдаленной перспективе - на всю оставшуюся жизнь.
        «О высоком потом станете размышлять, сэр Майкл, сейчас парней надо к нормальному бою приводить. И чем скорее, тем лучше».
        - А на хрена мне ваша смерть? - Мишка окинул «самураев» с ног до головы оценивающе-презрительным взглядом. - Смыться захотели, засранцы?! Наворочали тут, а нам за вас расхлебывать? Не выйдет! Опять только о себе думаете! Не того от вас ждал.
        Он разглядывал мальчишек, ошалевших от дополнительного обвинения в дезертирстве.
        - Искупления, значит, хотите?! Так делом искупайте, а не дурью! Что натворили, то и исправляйте! Вдвоем! Как - не знаю, но завтра после чистки нужников себя в порядок приведете и пойдете оба к отцу Ананию. Хоть в ногах у него валяйтесь, а добейтесь, чтобы он взял вас к себе… - Мишка задумался и уточнил: - Ну, в учение вряд ли, а вот в помощь… Проситесь помогать ему ухаживать за больными, пока мы отсюда домой не отправимся. Матвей должен узнать, чего монаху в лекарском деле известно, чему и Настена не научит. Непременно есть что-то такое, раз их самих разные люди учили. Заодно о себе, а значит, и о всех нас, мнение у святого отца исправите: не такие уж мы темные и дикие, раз учиться рвемся. Василий же, как более твердый и просвещенный в вере, поможет Матвею впросак не попасть и не допустить какой-нибудь глупости по незнанию. Ясно? Ну, значит, на том и порешим.
        Никифор вышел с «судилища», пребывая в глубоких и не совсем понятных племяннику раздумьях. Психологические самокопания, каким-то образом связанные с только что произошедшим, у не склонного к тонким душевным терзаниям купца настораживали, поэтому Мишка поспешил следом за дядюшкой, прикидывая, как завести с ним разговор, чтобы выяснить, что его в эдакую задумчивость ввергло. Сеанс психоанализа, однако, пришлось отложить на неопределенное время - на дворе Никифора обнаружились гости.
        Несколько купцов, из тех, чьи дети учились в Академии, горели желанием узнать, чему там их сыновей учат. Известное дело: когда деньгу выманивают, сладких песен напеть любой горазд, а в жизни потом по-всякому оборачивается. Мишка чуть за голову не схватился: за заботами последних недель напрочь забыл про свою тревогу о пропавших невесть где купеческих отроках. Впрочем, его, как выяснилось, никто ни спрашивать, ни слушать не собирался - купцы не обратили внимания на пацана-сотника, а все скопом насели на своего коллегу. Тот только руками развел:
        - Да я-то что вам скажу! Сам только вернулся. Вон у Михайлы спрашивайте!
        - Э-э-э, нет, Никифор! - даже не взглянув в сторону отрока, пробасил кряжистый, с окладистой рыжеватой бородой, купчина. - Ты уж сам. Чего мне с сопляком разговаривать?
        Обозный старшина, вышедший следом во двор из душной горницы, придержал Мишку за локоть, пока Никифор что-то пытался объяснить своим собеседникам:
        - Ты, Михайла, того, не лезь лучше. Видишь же, мужи солидные - они же не знают, что ты у нас старшина. Я уж сам…
        - Да ты-то что? - вздохнул с досадой Мишка. - Пропали отроки, и что с ними, неведомо…
        - Ничего не пропали! - не разделил его скептицизма Илья. - Это просто вы с дядькой еще не успели узнать: Пашка, шалопай, на пристани не сообразил сказать. Посланец от Осьмы прибыл: давно в крепость все вернулись. Осьма, правда, ранен, но сразу как добрались, гонца сюда послал.
        - Да что ж ты молчал! - у Мишки словно груз с плеч свалился.
        - Так когда говорить было? - удивился Илья. - Ты как пришел, так тебя сразу в оборот взяли. Ладно, сейчас я с отцами…
        И он направился к толпе, напиравшей на Никифора.
        - Здравы будьте, люди добрые! - поклонился Илья со степенным уважением. - Не серчайте, что в разговор ваш встреваю, но чего ж вы на Никифора Палыча все разом напали? Он-то и впрямь не знает того, что вам надобно. А вот я про деток ваших все как есть расскажу, ибо я наставник их по обозному делу в Академии Архангела Михаила, - он со значением вздел палец вверх.
        - Вот! - Никифор обрадовался ему как родному. - Илью… хм… Фомича и спрашивайте! Наставник, чай. И не здесь, не на дворе же толкаться, в дом проходите. Сейчас стол накроем, посидим с дороги, как положено… - его уже тянул за рукав знакомый Мишке приказчик, видимо, тот самый посыльный от Осьмы.
        Купцы степенно - ну, чисто дипломаты на приеме - прошли в дом, где уже во всю накрывали на столы: счастливое прибытие хозяина собирались отметить обильным застольем. Мишка с братьями и поскучневший Пашка сидели со всеми, но в разговоры не лезли - тут не Академия, окружающие не поймут.
        Зато Илья разливался соловьем: всех своих учеников перебрал и рассказал про них в подробностях. В основном хвалил, разумеется, если кого и укорил в чем, то с шутками, дескать, учение дело такое - не каждому сразу дастся. Мишка слушал в пол-уха, а сам думал про Никифора: ему опять дядька загадку загадал.
        Пока гости рассаживались, Никеша, успевший переговорить с посыльным от Осьмы, буквально танком наехал на племянника, и возмущался он, ни много ни мало, тем, что ему не поведали во всех подробностях о беде, приключившейся с купцом Игнатом и его семьей. Мишка и без того не чаял, как управиться с проблемами, которые валились на него со всех возможных и невозможных сторон, а потому не сразу сообразил, о ком, собственно, речь. А когда понял, то едва не послал любезного дядюшку в самые разнообразные места: тут дай Бог с помирающими князьями, скучающими княгинями и толпой ляхов до кучи разобраться, а не вспоминать благополучно завершившуюся историю чуть не полугодовой давности.
        Да и какое, спрашивается, Никифору дело до судьбы детей его знакомца, пусть и погибшего. У них, в конце концов, свой дядька есть, именем, как и племянник, Григорий. Отец Леонида - еще одного ученика купеческого отделения Академии, родной дядюшка Арины и ее сестренок, тоже недавно вернулся в Туров и уже успел узнать о несчастье, которое постигло семью брата. Кто-то - скорее всего тот же самый гонец Осьмы - его немного успокоил, сообщив, что все племянницы живы-здоровы и находятся под надежной опекой семьи Лисовинов.
        «А нет ли у вас, сэр Майкл, ощущения, что именно пребывание детей Игната под опекой Лисовинов и встревожило дорогого дядюшку? Хотя его эта история никаким боком не затрагивает. Или все-таки затрагивает, но вы этого не видите? Возможно, тут какой-то коммерческий интерес, и, суда по интенсивности Никешиных телодвижений, интерес совсем не пустяковый.
        Наверное, и к лучшему, что мы тогда так и не успели составить и подписать все документы по продаже усадьбы - вначале за болото ушли, там Андрея ранили, а потом и вовсе ляхи подоспели. Вот и повод еще раз вдумчиво встрять в это дело - в конце концов, не зря же я Гриньке говорил, что Младшая стража своих не бросает».
        С Гринькиным дядькой Мишка мог от души пообщаться по дороге в Ратное: купец успел сообщить, что намерен поехать с отроками - проведать племянниц и убедиться, так ли они хорошо устроены, как ему про то посланец вещал, и нет ли им какой обиды или ущерба. Гонец гонцом, а свои глаза надежнее. Пока же эту докуку Мишка из головы выкинул - с немалым облегчением.
        Илья внезапно получил широкую и, главное, новую и заинтересованную аудиторию, а посему находился на седьмом небе от блаженства: молол языком, как ветряная мельница крыльями при штормовом ветре. И в конце концов заявил разомлевшим, подобревшим и успокоенным отцам:
        - Не сумлевайтесь: сыны ваши у нас присмотрены, привечены и к делу приставлены! Заботимся о них, как о родных детушках. Даже и женить можем, коли вы не против…
        - Жени-ить? - хмыкнул кто-то из купцов, закусывая пирогом. - Это смотря какие у вас там невесты.
        - Вот именно! - приосанился Илья. - Невесты в Ратном наилучшие, потому как только у нас их правильно выбирать умеют. А дело это, доложу я вам, непростое - тут никак нельзя ошибиться!
        Слушатели внимали наставнику по-разному: кто-то согласно кивал, кто-то снисходительно ухмылялся, а двое на последних словах сморщились с таким видом, что и незнакомый с ними сразу бы понял: эти с выбором как раз промахнулись. Ну, или их родители. А один, перебравший браги, возмутился:
        - А чегой-то только у вас? Тоже мне, таинство нашел!
        - Именно что таинство, ежели кто понимает. Вот вы у себя, - палец Ильи ткнул в сторону несогласного, - как решаете: годна девка в замуж или нет?
        - Да чего там решать-то… - пренебрежительно махнул тот рукой. - Как первые кровя пошли - так и выдавать можно, коли жених есть.
        - Гыы… Как на сеновале мать с соседским отроком поймает, да потом задница у нее подживет, а у парня спина, по которой отец оглоблей прошелся, так и годна! - заржал его сосед, ткнув приятеля локтем в бок.
        - Нет! - решительно перебил их Илья, не давая отвлечься от своего рассказа. - На сеновал она, может, и годна, а вот замуж… - он снисходительно хмыкнул. - У вас-то, конечно, и так сойдет, а в Ратном - нет! Потому как у нас воинское поселение, и дети богатырями родятся, а наши отроки - воины прирожденные! - он подмигнул сидевшим на дальнем конце стола мальчишкам. - А все это потому, что мы правильно девок замуж выдаем!
        Илья сделал паузу, дожидаясь вопроса, и не обманулся. Тот же насмешник, что поминал своему приятелю про сеновал, не выдержал:
        - Это как же так, правильно-то?
        - А вот так! - приосанился рассказчик. - Как дело это ответственное, то тут ошибиться никак невозможно, и потому у нас в Ратном давно обычай заведен!..
        «Признайтесь, сэр, давно вы такого высокохудожественного трепа не слышали: театр одного актера, да и только. Врет и не краснеет - как раз про него сказано. А с другой стороны, «красиво не соврать - истории не рассказать», тем более, что он врет в нашу, так сказать, пользу: девичий десяток рекламировать все равно заранее предстоит. А что издалека к делу подходит, так творческие люди все не без тараканов в голове».
        Несмотря на гогот и ржание довольных слушателей, Мишка несколько раз клевал носом: слишком уж богатым на события и переживания выдался день. В очередной раз с трудом разлепив глаза, он сообразил, что раз «квартирмейстер» Илья спокойно развлекает туровских купцов, значит, все его подопечные уже помыты, переодеты в чистое и сухое и вообще видят по крайней мере второй сон. Посему сотник поманил за собой сидевших за столом ближников, как и он, боровшихся со сном, и в кои-то веки со спокойным сердцем отправился на боковую.

* * *
        Боярин Федор, не просто озабоченный, а явно пребывающий в самом мрачном расположении духа, появился на подворье Никифора на следующий день ближе к вечеру, и сразу же заперся с хозяином в горнице. Пива себе Федор подавать не велел, ограничился квасом и «чем-нибудь пожрать». Совещание их длилось недолго, но после него «не в духе» оказался и Никифор, хотя он и без того попытался с утра наехать на племянника, оскорбленный поведением толпы вооруженных гостей.
        На этот раз проблема выросла из воинской дисциплины, точнее, из того, что Дмитрий накануне вечером, как и всегда перед отбоем, назначил караульных. Из-за огромных псов, которых спускали с цепи с наступлением ночи, часовые по двору не ходили, а ограничились бдением у входов в сараи и амбары, где на эту ночь поспешно разместили десятки свалившихся на голову хозяев отроков. Никифор же воспринял это как недоверие к нему и сомнение в его способности защитить своих гостей. Мишке даже пришлось призвать на помощь Егора с Арсением, чтобы разъяснить дядьке особенности несения воинской службы в походе. Все возражения купца, что, дескать, поход закончился - они у своих, пришлось отмести: Туров - не Ратное, и тем более - не крепость.
        Вечернее же неудовольствие, как показалось Мишке, было вызвано не столько новостями, которые сообщил Никифору боярин Фёдор, сколько самим боярином, какими-то его поступками или словами. Во всяком случае, обе высокие договаривающиеся стороны выглядели явно недовольными то ли ситуацией, то ли друг другом, и когда Мишка зашел в горницу, где они заседали, боярин хмуро покосился на него и скривился, как от зубной боли.
        «По глазам видно, что у боярина так и чешутся руки заняться вашим, сэр Майкл, воспитанием, в смысле, по шее надавать. А не получится, герр Теодор, перед вами не сопляк, а сотник, пусть и Младшей стражи, и вы мне не дед. Если есть какие претензии по службе - высказывай, а нет, так и пойду я, некогда, дел полно».
        Боярин и сам понимал, что с пацаном придется считаться, тем более в доме его родичей, да еще при поддержке Егорова десятка, а потому свой педагогический порыв, сколько смог, пригасил и только буркнул недовольно:
        - Заварил ты кашу - теперь всем хлебать, пока из ушей не полезет… - чувствовалось, что непривычно боярину с отроком обсуждать такие вещи, да деваться некуда. - Князя Вячеслава ожидают к исходу недели, тогда основное хлебало нам и готовить. Но вот княгини… Сегодня-завтра княгиня Агафья с дороги отдыхает, а послезавтра с утра они с Ольгой в Варварин монастырь собрались - за свое спасение молебен заказать. Ну, и с матерью-настоятельницей Варварой свидеться.
        Мишка кивнул, понимая, что не зря Федор заговорил про планы сиятельных особ, правда, и не понимал пока, чем тот так недоволен? Эка невидаль - пожелали высокородные дамы паломничество в монастырь совершить! Им это по протоколу положено.
        - А настоятельницей в том монастыре мать Варвара, - продолжал между тем боярин с таким видом, словно не по своей воле выкладывал необходимую для понимания положения информацию, а под грузом неопровержимых улик сознавался в совершении особо тяжкого преступления. - Имя Варвара она приняла, когда от мира удалилась, а вообще-то она Ирина, византийка из рода Комнинов, вроде родня императору, но седьмая вода на киселе.
        «Да что ж он кота за хвост тянет? Какая мне разница, кто в этом бабьем царстве правит?»
        Боярин выдержал почти театральную паузу и брякнул - как в холодную воду нырнул:
        - А еще она вдова Великого князя Киевского Святополка[6 - Святополк Изяславич (8 ноября 1050-16 апреля 1113) - князь полоцкий, новгородский, туровский, великий князь киевский.Ирина Комнина, в монашестве Варвара, согласно некоторым источникам, и в самом деле была третьей женой Великого князя Святополка. Овдовев, она основала в окрестностях Турова женский Варваринский монастырь. Авторы не ждали такого подарка от истории, но не преминули им воспользоваться.]. Твоего… э-э-э… прадеда.
        «Охренеть - не встать! Нет, ну везет вам на родню, сэр Майкл! То, понимаешь, с одной стороны соседские короли затесались, то с другой аж цельный император через прабабушку прибился! Однако, живучая старушка…»
        - Святополк на ней женился, когда второй раз овдовел. Сам он уже сильно в возрасте был, она намного его моложе, - ответил Фёдор на невысказанный вопрос Мишки. - Со Святополчичами она сейчас никак не связана - с пасынками у нее особой любви нет, и они ее не часто вспоминают, а вот тут, в Турове, ее слово не последнее. Княгиня Ольга в монастырь часто наведывается, настоятельницу почитает и советами ее не пренебрегает. А тебе велено княгинь сопровождать, с десятком отроков.
        «Вот это и называется вляпаться по самую макушку! Мало вам было рядовой Мономаховны, сэр, получите вдовствующую Великую княгиню из императорского рода - и плевать, что она в монахини подалась. Это вам не черный ящик, а черная дыра какая-то. И откуда она тут взялась?
        Дед ни словом не поминал, да и мать… Хотя, для них, наверное, само собой разумеется: ушла от мира, отринула все земное… Щаз! Если Ольга тащит Агафью к ней на аудиенцию практически сразу по прибытии и, что интересно, не дожидаясь мужа, то вы ей не в качестве почетного караула нужны.
        Кхе! На что угодно можете спорить, сэр Майкл, что ваша нежданная-негаданная бабуля во властных структурах до сих пор вращается и какие-то свои интересы преследует. Бывшая Великая княгиня явно не та фигура, которую можно сбросить со счета. И как она отнесется к вашей личности и родству со Святополчичами, оч-чень большой вопрос.
        Но, с другой стороны, обнадеживает то, что вас не забыли, едва ступив на берег, а, напротив, изволили в такой щекотливый момент, как прибытие в режиме «снег на голову к дражайшим родственничкам в непонятном качестве и при весьма сомнительных сопутствующих обстоятельствах» упомянуть так, что княгиня Ольга сочла возможным включить вашу персону в меню, то бишь в распорядок визита. По-родственному, так сказать. Ну, бабы!
        В общем, позвольте констатировать, сэр: вас все глубже и основательнее затягивает в пасть льва или, если вам больше нравится - к нему же в задницу, так что расслабьтесь и получайте удовольствие. Никто вам и не обещал, что будет легко и станут кормить…»
        Чтобы скрыть замешательство, Мишка сделал вид, что смущен открывшимися ему перспективами и как мог более растерянно поинтересовался:
        - Так что, княгини туда только вдвоем поедут?.. - он вообще-то хотел уточнить, станет ли сопровождать выезд охрана из княжьих дружинников и свита приближенных, но Федор от этого, вполне невинного, вопроса неожиданно взвился:
        - Вдесятером! - рыкнул он. - Ольга с детьми едет. Евдокию тоже возьмут! Но и мыслить не смей! Не по себе сук рубишь!
        «Это что, он из-за Дуньки икру мечет? Поздравляю вас, сэр: еще жениться не успел, а будущий тестюшка уже за горло норовит взять. И ведь не пошлешь… Как и Дуньку - она хоть и недокняжна, а кто там точно знает… Блин, мало мне трех княгинь!»
        - Да не о том я! - досадливо отмахнулся Мишка от подозрений боярина. - Княгиню сопровождать - честь великая, только с конями-то как быть? Наших пригнать не успеют, да хоть бы и успели - они с дороги чуть живые, а тут все-таки княжеский выезд. Кони нужны.
        - Мне что, тебе еще и коней искать? Кони ему не такие! - вконец разозлившись, рявкнул Федор и покосился на Никифора, до сих пор демонстративно делавшего вид, что его весь этот разговор не касается. Но если при появлении Мишки они с боярином находились примерно в одной стадии угрюмого недовольства, и теперь у Федора оно только усилилось, то Никифор, напротив, расцветал по мере того как мрачнел Федор. - А вон пусть тебе дядька коней и сыщет.
        - Найдем, великое дело! - усмехнулся в бороду Никеша. - Все равно ты взамен павших покупать собрался? - уже деловито обратился он к племяннику. - Есть тут кони на продажу.
        Тем же вечером, когда Мишка перед сном вышел по нужде на двор, ему словно невзначай подвернулся Ходок. Может и впрямь случайно встретился, да только в доме, полном народу, угодить так, чтобы поблизости почти никого не оказалось, надо исхитриться, и у Мишки создалось впечатление, что его специально подкарауливали. И разговор у них получился как будто ни о чем, но все равно примечательный.
        - Знаешь, из-за чего хозяин наследника-то своего сегодня драл? - поинтересовался Ходок, для затравки разговора.
        - Нет, не любопытствовал, - равнодушно отозвался Мишка. Вообще-то он слышал, как дядюшка вразумлял Павла - довольно продолжительно и, кажется, от души, но Мишка, у которого и своих забот хватало, не обратил на это особого внимания. Мало ли с чего у Никеши случился острый приступ педагогической активности? Может, обнаружил серьезный недосмотр, допущенный Пашкой в его отсутствие, или просто профилактически - для острастки и в назидание на будущее. За что отец сына учит, никого не касается.
        - Так из-за вас же, - сообщил Ходок с коротким смешком. - Павел над Роськой и Мотькой потешался, когда они связанные в дерьме ковырялись, мол, это вы хорошо придумали - вот чего в циркусе-то показывать! За это можно и цену со зрителей вдвое получить. Да еще изгаляться принялся - понукать и командовать. Они-то вначале никак приспособиться не могли - в две руки на двоих неспособно бадью ворочать. Ну, Пашка им и помог… приноровиться, - кормщик откровенно заржал. - Даже не переглянулись - в две руки тут же бадью вздели да советчику на голову и водрузили. Мы там аж животики надорвали! Ну, Пашка от такой обиды - в слезы, едва отплевался, сунулся к отцу жаловаться.
        - И что дядька Никифор? - заинтересовался Мишка, который умудрился пропустить сей сладостный миг, и ему никто почему-то доложить не удосужился. Интересно, что и анкл Ник про случившееся ни словом не помянул. Отсутствие Пашки на ужине после всплеска воспитательной работы родителя окружающие сочли естественным и не удивились.
        - Так я и говорю, - Ходок прищурился куда-то в сторону, будто рассматривал что-то интересное под крышей сарая, возле которого они стояли. - В ухо сыночку заехал, едва выслушав. А потом за шкибон, какого был - в дерьме, за сараи поволок, сам замазаться не погнушался. Там и добавил, с приговорами… Всякими. Я-то своим сразу отсоветовал зубы скалить… - для чего-то добавил он.
        - Умный, значит, раз отсоветовал, - кивнул Мишка, подивившись про себя Никифору. Хотя дядюшка, поди, не глупей своего кормщика.
        «Да, сэр, озадачили вы родственничка. Интересно, Ходок сам придумал вам про наказание Пашки доложить или анкл Ник его в этом направлении пнул? Впрочем, Ходоку много пояснять не надо - с лету ловит. А Никифор-то, похоже, за Пашку испугался, и правильно, кстати! Роська-то с Мотькой ПРОТИВ него объединились, а где двое, там и все остальные вскорости подтянутся».
        То, что Ходок и впрямь выводы из всего увиденного и услышанного сделал, стало ясно тут же.
        - Дураки долго не живут, - совершенно серьезно проговорил он и неожиданно перешел совсем на другое. - Ребята на ладье еще сказывали, что ты Спиридона велел повесить на осине?
        - Велел, - не стал отпираться Мишка, пытаясь разглядеть в темноте глаза Ходока. - А тебе его жалко, что ли?
        - Да на кой он мне, - равнодушно пожал тот плечами. - Повесил и повесил… Просто любопытствую, за что так-то? Его же вроде вынудили. Под пыткой чего не скажешь…
        - А мне плевать, почему! Он ПРЕДАЛ! - взорвался Мишка, разозлившись из-за этого непонятного разговора.
        - Да понял я, понял… - больше ничего сказано не было, но Ходок ушел странно-задумчивый, не хуже, чем Никифор давеча.
        «А не находите ли, сэр, что месье Ходок сейчас совершенно точно выразил главную заботу всех правозащитников и страдальцев за сирых и убогих убийц, предателей и насильников, ратующих в том числе за запрет смертной казни в принципе? Дескать, хрен с ними, что шлепнули, но ЗА ЧТО?! Не о казненных переживают - о себе.
        Кстати, именно демократы убрали из закона формулировку об измене Родине, заменив ее обтекаемой «Государственная измена». Их бы воля - и вовсе исключили. Ведь если признать, что предательство не имеет оправдания, то можно допустить и то, что рано или поздно сам окажешься перед ТАКИМ судом. А вот это уже страшно.
        Ходок, конечно, о приоритете прав личности над всеми остальными правами, а тем более обязанностями, не задумывается; и слов таких, как «демократические свободы» и «права человеков», в жизни не придумает, но он из породы тех, кто просто не в состоянии понять, как можно осудить кого-то за то, что поддался обстоятельствам, уступил, так сказать, необходимости любой ценой спасать свою драгоценную личность. Даже если цена эта - предательство. А если под угрозой можно предать, то значит, один шаг до оправдания того, что и за деньги тоже не грех. Если выгодно, то глупо не воспользоваться? Как там незабвенный дон Корлеоне говаривал? «Ничего личного - только бизнес». Предложат хорошую цену - и все можно и оправдано? И не важно, какова эта ценаи в чем измеряется: в гривнах, рублях, долларах или в возможности сберечь свою шкуру. Главное - выгодно.
        Спирьке в тот момент показалось выгодно предать - и он предал. Да, просчитался - жизнь ему спасти такой ценой не удалось бы в любом случае - не мы, так ляхи все равно в итоге шлепнули бы. Ходок-то умнее и наверняка изворотливее, но и он бы предал, только торговался бы дольше. И себя бы потом прекрасно оправдал. Но не прокатит: демократический приоритет ценности каждой отдельно взятой жизни тут, слава богу, не актуален. Так что хрен ему, а не мораторий на смертную казнь! Пусть привыкает теперь и «фактор осины» в свои расчёты включать».
        Возвращаясь в хозяйский дом, Мишка задержался на крыльце, вслушиваясь доносившиеся из-за угла голоса. Оказалось, Илья не удовлетворился вчерашним бенефисом перед купцами и сейчас продолжал развивать и закреплять свой успех, заново пересказывая байку про мудрый выбор невест в славном воинском селе Ратном. То, что аудитория на этот раз оказалась попроще, его не смущало. Байка, как водится, при этом обрастала новыми, совсем уж фантастическими деталями, вроде Бурея, с риском для жизни спасающего из-под рухнувшего забора чуть не насмерть пристукнутых им девок. Во всяком случае, вещал обозный старшина с упоением, токуя не хуже тетерева.
        - Не знаю, какие у вас там девки, но ты-то, Ильюха, здоров врать! - загоготал кто-то из приказчиков.
        - Вра-а-ать? - прищурился Илья. - Привезём мы зимой сюда наших девок - сами увидите, насколько они от ваших клуш отличаются! Вот тогда и попомните мои слова! Что там Алена в молодости! Да у нас одна Млава всех ваших туровских девок за пояс заткнёт! Верно я говорю?
        Илья обратился за подтверждением к стоявшим поодаль отрокам. Те в ответ молча закивали головами, но некоторые при этом почему-то ежились и потирали кто ухо, кто шею.
        Глава 3
        Ни одно официальное мероприятие, сколько Ратников себя помнил, никогда не обходилось без своеобразного ритуала или, говоря канцелярским языком ТОГО времени, без протокола. Как и всякий ритуал, протокол подсказывал участникам действа необходимые телодвижения или слова, и поднаторевший в конкретном ритуале человек выглядел вполне адекватным, не прикладывая порой к этому никаких усилий, на одной только памяти.
        До таких высот ЗДЕСЬ Мишка еще не дорос, хотя, спасибо покойному отцу Михаилу за науку, во время благодарственного молебна в честь чудесного избавления княгини Городненской Агафьи Владимировны «с чады и домочадцы» от грозившей им гибели от рук злокозненных татей, держался, как и подобало благовоспитанному отроку из благородного семейства. Церковь при монастыре святой Варвары была небольшой, народу в нее набилось немало, встречи с настоятельницей до ее разговора с княгинями можно было не ожидать, так что Мишка сам не заметил, как расслабился, внимая проповеди, крестясь и отбивая поклоны практически на автопилоте.
        После завершения молебна и в самом деле последовала «встреча на высшем уровне за закрытыми дверями», куда молодого сотника, естественно, не пригласили, и он маялся с остальными опричниками; хорошо хоть не во дворе под мелким, но упорным снежком, а в каком-то достаточно теплом, хоть и тесном помещении. Когда за ним пришла молчаливая монахиня неопределенных лет и настолько невыразительной внешности, что, казалось, у нее лица и вовсе нет, от облегчения, что тягостное ожидание наконец-то закончилось, он чуть было не побежал вперед, да провожатая шла неспешно, чинно, не отрывая глаз от пола.
        Настоятельница поразила Мишку резким контрастом по сравнению с этой бесцветной, как провисевшее десять лет в пыльной кладовой пальто, бесстрастной и погасшей для жизни тенью, чью половую принадлежность можно было угадать только по отсутствию бороды. Прежде всего, «бабка» совершенно неожиданно оказалась вовсе и не бабкой. То есть тут она, разумеется, считалась дамой вполне преклонного возраста, хотя на самом деле ей было всего-то около сорока лет, да и выглядела, мягко говоря, не лучшим образом: худая, почти костлявая, с темными кругами под глазами, выдававшими то ли частые и бурные переживания, то ли какую-то болезнь.
        Тем не менее даже сейчас на бесспорно породистом лице сохранились следы былой, хоть и экзотической для славян, красоты. Ратников почему-то легко, безо всяких усилий представил, как хороша была она в молодости - той жгучей, быстро угасающей, но невероятно эффектной в краткий период своего расцвета красотой, свойственной южанкам.
        Интересно, как она приняла свою судьбу? Брак явно династический, ее мнения никто не спрашивал - просто отдали замуж в силу каких-то «высоких» договоренностей. Разумеется, женщины в таких семьях с самого детства готовы к тому, что их брак совершится помимо их желаний, в угоду политической необходимости, но заменой любви, которую ждут все прочие юные и не очень девицы, для них является будущая власть и те возможности, которые она может дать. А с этим Варваре не слишком повезло: Святополк женился на юной гречанке, будучи сам уже в годах, прожить с ней успел всего несколько лет, после чего оставил молодой вдовой.
        Удовлетворил ли ее статус вдовствующей княгини, уехавшей из столицы, более того, постригшейся в монахини? Вряд ли. Даже сейчас, на увядшем лице, ее глаза горели живым огнем, совершенно неподходящим для образа удалившейся от мира и отрешенной от всего земного монахини. Женщина с ТАКИМИ глазами просто не могла оказаться покорной судьбе.
        Княжича с княжной в горнице не оказалось, зато обнаружилась Дунька, которую, судя по всему, мать-настоятельница только что расспрашивала или наставляла - во всяком случае, у Мишки создалось именно такое впечатление. При его появлении Варвара, закончив беседу, благословила отроковицу и повернулась к новому гостю. Привычно зардевшаяся при Мишкином появлении Дунька рыпнулась было к выходу, но Агафья придержала ее за локоть и кивком отправила к себе за спину, где та и притихла, безуспешно пытаясь скромно потупиться, вместо того чтобы разглядывать Мишку.
        «Как бы не окосела, прости Господи… Она-то здесь зачем? Агафье для услуг, что ли?»
        Тем временем, в ответ на его поклон и почтительное приветствие, Варвара милостиво кивнула, перекрестила гостя, и протянула для поцелуя наперсный крест. Голос, чуть надтреснутый, с едва заметным акцентом прозвучал, пожалуй, слишком твердо для женщины.
        - Ну, здрав будь, сотник Михаил! Наслышана о тебе. Радостно видеть в столь юном отроке доблесть, достойную взрослых мужей, - Варвара разглядывала Мишку, как хищная птица внезапно обнаруженного в своем гнезде незнакомого птенца, словно прикидывая, отобедать им или признать своим. - Тем более, я слышала, в тебе течет кровь достойного рода.
        Мишка собрался ответить что-то подходящее случаю, но неожиданно за него это сделала Агафья.
        - Отрок сей достоин всяческих похвал, матушка, - пропела княгиня городенская. - И храбрость явил, и разум: вызволил нас с детьми из полона, аки герой, про коих летописи повествуют. Не посрамил рода, к которому по праву крови себя причисляет.
        - Даже так? - Варвара вскинула брови и поощрительно улыбнулась. - Мужам пристало являть доблесть и отвагу, чтобы женщины могли положиться на их защиту. Потому отважные герои пленяют не только своих врагов, но и сердца девичьи.
        Настоятельница словно невзначай глянула на единственную присутствующую обладательницу «сердца девичьего» - Дуньку, отчего та зарделась, и снова обратилась к Мишке: - Вот и интересно мне, на что же ты, сотник, способен, чтобы добиться взаимности от своей избранницы, если и без того уже совершаешь чудеса храбрости?
        Мишка едва не поперхнулся.
        «Опаньки, сэр, приехали! За что боролись… Всю дорогу пудрили мозги мадам Агафье куртуазным обхождением, вот она и уверилась: вы из штанов выпрыгнете, чтобы вот прям щас всех драконов в округе зубами загрызть и к ногам прекрасной Евдокии складировать. Имейте в виду, сэр, что в переводе на нормальный язык у вас сейчас спрашивают принципиального согласия на погружение в ту самую задницу, которая вам давно и назойливо мерещится. Глубину же и продолжительность погружения обозначать даже не собираются.
        А в награду что? Вообще-то, согласно прейскуранту, полагаются полцарства и принцесса. Нет чтобы начать с координат и прочих параметров тех самых «полцарства», а они вам малолетнюю принцессу всучить норовят. Да и та подкачала - всего-навсего «недокняжна». Похоже, вас тут на этой прекрасной Дуньке собираются развести, как последнего лоха на Одесском привозе. Надо срочно исправлять впечатление о своей персоне. В задницу все одно лезть придется, так хотя бы выторгуете у них что-то посущественнее».
        Ратников, никогда, даже в юности не принимал участия в самодеятельном театре, не говоря уж про профессиональную сцену, но, тем не менее, чувствовал себя дебютантом на премьере, когда роль не выучена, суфлер молчит, надо срочно импровизировать в ответ на реплики партнеров, и от малейшей фальши будет зависеть и сам спектакль, и его дальнейшая карьера. Впрочем, искусство публичной полемики времен его депутатства мало чем отличалось от театрального, а тогда приходилось парировать вопросы и посложнее. Поэтому он с легким недоумением взглянул на Варвару, чуть шевельнул искалеченной бровью и, едва намекнув уголком губ на усмешку, чтоб, не приведи Господи, не дать повода заподозрить себя в непочтительности, ответил с легким поклоном:
        - Ради тебя, матушка, я на любой подвиг готов, но жизнь моя мне не принадлежит - за мной люди, мне доверившиеся. Любой начальный человек силен ими прежде всего. Что же до того, что воевали мы доблестно, то так принято у нас в роду, ибо я восьмое колено воинское. Служба же моя, прежде всего, князю Вячеславу, а кроме него только воеводе Погорынскому. Прикажут - умру. В сотне у нас так издавна заведено. А что касается сердец девичьих…
        Тут Мишка глянул, наконец, в сторону Дуньки, не ожидавшей такого выверта: та слушала его, забыв о необходимости смущаться, и губу с досады закусила. Уж что там ожидали от него услышать княгини с настоятельницей - неведомо, а она, похоже, и впрямь разлетелась мыслями. Мишка с трудом удержался, чтоб не подмигнуть девчонке ободряюще, чтобы не куксилась, и продолжил, глядя прямо в глаза «прабабушке»:
        - Как бы хороша и соблазнительна ни была дева, но если разумна, то и сама не станет требовать от воина, чтобы он в таком деле одними только чувствами руководствовался. Ибо и герои греческие, которые тут помянуты, истинные подвиги, покрывшие их славой и принесшие благоденствие их народу, совершали только когда ими двигал разум и соображения государственные, а когда токмо чувства - печально сие кончалось. Пример Париса и Трои, когда сын царя забыл о своем долге и все променял на любовь прекрасной Елены, из-за чего его народ потерпел такие бедствия, а, главное, его род потерял все свое владение, не позволяет мне и помыслить идти столь неверным путем.
        В глазах настоятельницы вспыхнули огоньки - то ли при повороте головы в них отразился свет от лампады, то ли строгая монахиня не сдержала своих чувств.
        - Кто же тебе про Париса и Елену поведал? - только и спросила она, слегка поджав губы. - Неужто священник ваш покойный, отец Михаил?
        «Вы палку не перегнули, сэр? Бабуля-то озаботилась совсем не тем, кто вам про Париса с Еленой напел, она другое спрашивает: откуда вы таких понятий про долг и честь нахватались. Про честь офицерскую тут пока и слыхом не слыхивали, а из образа косящего под рыцарей пацана вы сейчас сами вывалились.
        Рыцарская честь - повиноваться сюзерену и умереть за даму сердца, которую, как сколько-нибудь значимую в переговорах величину, вы только что бестрепетно отвергли, а от ваших пассажей про долг за три версты имперским духом несет. «Умереть за отечество» и «долг превыше всего» - это на Руси пока в диковинку, да и благородный Роланд умирал за короля, а не за Францию. Насчет княгинь не уверен, но Варвара отличие того, что вы тут наговорили, от привычных понятий если не разглядела, то спинным мозгом почувствовала - византийка же. ОТКУДА вы этого набрались, вряд ли поймет и в науку отца Михаила, скорее всего, не поверит. Но валить все равно больше не на кого…»
        - Он, матушка, - не стал спорить Мишка, - не раз предупреждал меня о пагубности такого подчинения разума чувствам и плотским соблазнам. О том же неустанно говорит и дед мой - воевода Погорынский Кирилл. Он же часто повторяет, что брак неравный есть зло, как для того, кто берет выше себя по положению, так и для того, кто на такой союз соглашается. И особенно зло, если муж оказывается по положению и званию ниже жены. А потому мужам должно вначале свое и своего рода положение упрочить, а потом уже выбирать себе спутницу. Такой только союз освящен милостью божьей.
        - Разумен воевода, - слегка заметно усмехнулась Варвара, потом коротко взглянула на Агафью, та кивнула в ответ и тихонько подтолкнула Дуньку к выходу. Мишка расслышал короткий шепоток:
        - Иди-иди. Найди княжну с княжичем, с ними побудь…
        - А…
        - Иди, куда велено!
        Дунька, избежавшая подзатыльника только благодаря присутствию «высокого собрания», поспешно выскользнула из двери.
        - Что же он сам-то в молодости иного придерживался? - продолжила Варвара, дождавшись, пока за девицей прикроется дверь. - Хотя… - вздохнула она, - кабы мы в молодости все свои ошибки предвидеть могли… А разве его брак был неудачен?
        - Очень удачен, матушка! Но дед мой, женившись на боярышне, хоть и внебрачной дочери князя Святополка, и себе грамоту на боярство получил. Подлинность ее недавно князья-Святополчичи признали, осталось только князю Вячеславу ее утвердить, ибо служим мы верой и правдой ему и никому более.
        - Ну, как решит князь Вячеслав по прибытии, так тому и быть. Это его дело. Слышала я, скоро вернется он с дружиной, - Варвара поджала губы, и почти отвернулась от отрока, будто выяснила все, что хотела и потеряла всякий интерес и к нему самому, и к разговору, но вдруг, «вспомнив» напоследок нечто малозначительное, снова обратилась к нему: - А вот что еще спросить хочу… - она буквально пригвоздила Мишку взглядом к полу так, что у него аж между лопаток зачесалось - настолько знакомым повеяло из ТОЙ жизни, когда вот так же его «кололи» в кабинете следователя в «Крестах»: - Книги отца Михаила ты с его согласия себе забрал или просто в память об учителе посчитал возможным?
        - Да разве до книг тогда было, матушка Варвара! - Мишке и напрягаться не пришлось, чтобы ответить - за него сработали инстинкты, еще из той жизни. Как и методы допроса. И искренне недоуменное выражение лица само собой состроилось, Впрочем, и врать-то особо не пришлось:
        - Я и не знаю, что с ними сталось. Наше Ратное находники стрелами с огнем закидывали, тушить пришлось, и убитых было много и раненых. А потом сразу же ушли дальше ворога гнать. А в доме, где отче жил, обитал, пока не отбыл на Княжий погост, отец Симон.
        - А много ли книг было у отца Михаила?
        - Не знаю, матушка, - развел руками Мишка. - Видел те, что он сам показывал и из которых читал. У него многое в списках было, что на пергаменте, а что и на бересте сам по памяти записывал. Ну, или просто рассказывал. Зимние вечера долгие, а я тогда болел сильно, вот он со мной и беседовал. И в шахматы меня играть обучил - говорил, для развития ума полезно…
        - Да-а, повезло тебе, отрок, с учителем, царство ему небесное… - Варвара перекрестилась, задумалась о чем-то своем, а потом спросила уже о другом: - А скажи мне, боярич Михаил, какое ты сам для себя будущее ищешь? Чего достичь желаешь?
        «Вот это вопросик! Блин, в космонавты хочу! И правды не скажешь - не поймет, и врать, что предел мечтаний - стать, как дед боярином и воеводой, нельзя, из образа выпадете.
        Про орден Православный помянуть, что ли? Дернул меня тогда черт за язык! А ведь бабуля наверняка с Илларионом знакома. Не факт, что они о вас беседы вели, тем более про орден рассуждали - не бабское это дело, но кто их знает? И расхождений в показаниях допускать нельзя. Риск, конечно, но вы и так уже высунулись - дальше некуда, так что идите теперь до конца - поздно дурачком прикидываться. Ну, держись, бабуля!»
        - Желаю не посрамить род свой и не подвести доверившихся мне людей, нести и прославлять веру Христианскую! - почти продекламировал Мишка и, резко сбавив патетический тон, которым это было произнесено, совершенно будничным голосом сообщил: - А конечную цель для себя устанавливать почитаю неверным, ибо это есть самонадеянность и неверие в предназначение Божье, которое Он сам определяет всем детям своим и про которое ведать может только Он сам.
        Варвара с удивлением воззрилась на него, да и Ольга с Агафьей от настоятельницы не отстали.
        - Ну-ка, ну-ка? - чувствовалось, что его слова попали в цель. - Что ты хочешь сказать, отрок? Ты так самонадеян, что считаешь СЕБЯ избранником Божьим? - теперь тон Варвары студил сильнее ноябрьского ветра за окном. - Ты СМЕЕШЬ так считать?
        «Все ты поняла! Просто обалдела от того, что речи эти от пацана слышишь. О таком, наверное, и князья не все задумываются. Потому и давит бабка - сбить пытается. Ну, так я ей не пацан, пойманный на краже велосипеда, а она не участковый, который ему до кучи и угон «Волги» у местного генерала КГБ шьет».
        - Нет, матушка, - Мишка твердо взглянул в глаза настоятельницы. - ТАКОГО и в мыслях не допускаю. Но считаю, что Господь наш в своей неизмеримой мудрости для каждой твари своей сам обозначил пределы и предназначение, только Ему ведомое. И только Он знает конечную цель всего сущего. И мне, как рабу его, с моим несовершенным разумом устанавливать пределы для себя - грех и самонадеянность. Я могу только, полагаясь во всем на Его мудрость, постоянно стремиться вперед и делать все, от меня зависимое, чтобы тех пределов когда-нибудь достигнуть. Если же я сам ограничу их для себя, то, добившись желаемого, и цели, и стремлений лишусь. Потому всякая цель, которую возможно достигнуть при жизни одного человека, есть цель неверная и пагубная.
        Мишка закончил говорить и почувствовал, как в келье воцарилась неестественная тишина.
        «Все, сэр, теперь точка невозврата пройдена окончательно. Или бабушка Варвара и впрямь на вас сделала свою ставку, или вы покойник. Похоже, не только вы с «черным ящиком» работать умеете, хотя тут такого термина и не слыхали. Игра-то явно не в одни ворота идет: не только вы их изучаете, вас тоже прощупывают на предмет реакций, потому как вы для них - сущая terra incognita, особенно в свете последних деклараций.
        Не скучно живете, сэр, вам не кажется? Это ж придется не только их реакции на свое воздействие отслеживать, но и угадывать, чего им от вас надобно, и как на их заходы отвечать, чтобы они получили положительный для себя результат. И для вас, следовательно, тоже. Мда-а, покруче русской рулетки выходит. Мало того, что на вас одного три управленца намного выше уровнем насели, так все трое еще и бабы! Реакцию мужиков еще как-то прикинуть и понять можно, а вот женскую… Как ее просчитаешь, если они и сами не знают, что в следующий момент выкинут? Эмоции, туды их!
        Можно, конечно, самому реагировать нестандартно… Да вы, собственно, уже так и поступаете, сэр, и в тупик вы их поставили, но вот угадали ли? Ну, если завтра проснетесь в своей нынешней ипостаси, а не в клинике Максима Леонидовича, то вы выиграли, а если нет… Лучше тогда не просыпаться вовсе - после такого провала самый предпочтительный для вас вариант».
        Ратников сознательно рискнул сейчас всем и всеми: в случае его ошибки полетят головы тех, кто рядом с ним. Чтобы совершить прорыв вперед, такие риски неизбежны, ибо комфортного пути к цели со всеми удобствами не бывает, как не бывает безопасной войны. Более того, только такой ценой и достается любая Победа.
        Сейчас Мишка откровенно дергал тигра за хвост, но основания надеяться, что в результате он сумеет его оседлать, у него были вполне весомые. Само по себе то, что три здешние властительницы уделяют его персоне столько внимания, невозможно было объяснить простым любопытством. Княжича и княжну, не говоря уж про Дуньку, отправили куда-то с няньками, а три княгини водили вокруг него хороводы, как вокруг новогодней елки!
        Нет, определенно, это даже не прикидки на перспективу - авось шустрый мальчик пригодится: уровень «прокачки» говорил о том, что дело, та самая задница, в которую непременно пихнут, для него - именно для него! - уже готово. Он нужен этим трем бабам. Не сам по себе весь такой удивительный и неповторимый, естественно, а для чего-то конкретного. И заявляя о себе ТАК, он давал им выбор: максимально увеличить сделанные на него ставки или, испугавшись, что не справятся, сломать и выкинуть.
        Неумелые и неуверенные в себе управленцы наверняка предпочли бы избавиться от сложного в использовании, хоть и полезного «инструмента», но Ратников делал расчет как раз на уровень этих «чиновников высшего ранга в юбках», особенно на Варвару и Агафью. Ольгу он не то чтобы не брал в расчет, но полагал все-таки, что, несмотря на ее статус официальной представительницы «правящего режима» в отсутствие князя, фактически именно она наименее опытна в вопросах управления самостоятельного.
        Византийка, воспитанная при императорском дворе, просто не могла не впитать с детства азы управленческой науки, без которой не может быть хороших правителей; и хотя она не так долго состояла в роли жены Великого Князя, зато потом приобрела ценный опыт самостоятельного выживания, а паче того, став настоятельницей монастыря, несомненно использовала и развивала там приобретенные навыки, хоть и несколько специфического свойства.
        Агафья же и вовсе успела несколько лет попрактиковаться в роли соправительницы мужа в приграничном княжестве. Такой опыт даром не проходит. И она совершенно точно не упустит возможности этот инструмент пустить в дело, и, что не менее ценно, при использовании будет учитывать как весь видимый ей, так и предполагаемый потенциал, что в свою очередь давало и Мишке больше возможности для маневра.
        - Вижу, по душе вам Мишаня пришелся, - от раздавшегося сзади ласкового голоса Мишка чуть не подпрыгнул на месте.
        Пока отроки отмывались в банях, отъедались и отсыпались, все было в порядке, так что в первые дни после прибытия в Туров урядники, Мишка, а вместе с ними и Егоровы ратники, к концу похода уже вовсю опекавшие оставшихся в неполной сотне «сопляков», никаких дополнительных проблем с ними не имели. Но длилось такое благолепие недолго: молодость быстро восстанавливает утраченные силы, а вместе с ними и жажду приключений, причем преимущественно на свои поджарые задницы.
        Уже на третий день, несмотря на все строгости, наведенные во временном лагере Дмитрием, отличился отрок Иероним из десятка разведчиков. Впрочем, крестильное имя его и раньше поминали только по случаю очередной порки и отправки в поруб, а так больше звали по прозвищу, которое чрезвычайно ему подходило - Поползень. Своими проделками он еще в крепости не раз вынуждал наставников потрудиться розгами. Вот и здесь, исчезнув сразу же после отбоя, он притащил к утру неведомо откуда пару горшков со сметаной, да столько же караваев. С ними-то, при попытке проскользнуть мимо караула, и попался.
        Выпороть его, конечно, выпороли, за неимением поруба ограничившись только этим, но дурной пример оказался заразен, как поветрие. Наказание повидавших виды мальчишек не очень испугало, зато воодушевил успех предприятия, как и мысль о наличии где-то поблизости столь доступных сокровищ. Кормили отроков хорошо, Никифор на еде не экономил, но, во-первых, мальчишки в этом возрасте есть хотят всегда, а во-вторых, тут проявилось скорее голодание адреналиновое. Поползень, несмотря на поротую задницу, сделался героем дня, тем более что пострадал он потому, что не сожрал все самостоятельно, а честно пер провизию в расположение десятка, намереваясь поделиться с товарищами, что существенно ограничило его мобильность.
        На следующую ночь урядники недосчитались уже четверых. Стало понятно, что просто поркой тут не поможешь.
        Ситуация была вполне ожидаема: мальчишки-лесовики не то что большие города раньше в глаза не видели - для многих и Ратное-то за мегаполис сходило. За время учебы, конечно, они и пообтесались, и с боями прошлись почти через полкняжества, но ведь не достопримечательности осматривали. А тут вокруг шумит большой торговый город, столица княжества, и какими только соблазнами из-за тына не тянет! Вон, рядом пекарня расположена. От сдобного духа, что разносился по лагерю, даже у Егора порой слюна набегала, а для отроков так и вообще - мучение и нешуточный соблазн.
        Во избежание неизбежного, то есть классических «самоходов» со всеми прилагающимися последствиями, и как следствие, падения имиджа сотни в глазах местного населения, Мишка решил, что проще ввести в обиход законные и организованные увольнения в город, чем ловить нарушителей, тем более, что комендатуры и патруля в Турове пока что в наличии не имелось. А дабы избавить отроков от соблазнов спонтанных экспроприаций, выдавать им с собой местную валюту в счет доли воинской добычи, достаточную, чтобы они смогли выбрать своим родным подарки на торгу, а заодно и удовлетворить свое любопытство. Ну, и всем остальным появился дополнительный стимул соблюдать дисциплину: понятное дело, что «грешников», если и пустят в увольнение, то в последнюю очередь.
        Егор эту идею молодого сотника поддержал и пообещал давать в сопровождение кого-нибудь из своих ратников. Мишка этой помощи только обрадовался - все спокойнее, когда при отроках окажется не только урядник, такой же, по сути, мальчишка, но и кто-то из взрослых мужей.
        На совместном совещании решили так: первые полтора десятка из числа отличников в военной и политической подготовке, то есть, наиболее отличившиеся в походе, самые дисциплинированные и старательные, выйдут в ближайшие дни в увольнение вместе с Арсением. Слово, пришедшее из прошлой жизни, как ни странно, сразу легло как родное - все его правильно поняли и приняли без пояснений, и прижилось оно моментально.
        Мишка давно заметил, что именно воинские команды и выражения из жизни ОТТУДА оказываются самыми универсальными. Те, которые оказывались ТУТ пока незнакомыми, принимались сразу, как будто только и ждали своего часа, чтобы прижиться в языке. Мало того, буквально через пару дней Мишка услышал в разговоре отроков привычное уху сокращение: не замечая боярича, они выясняли друг у друга, кто пойдет в «увал» первым из их десятка.
        Приготовления к этому знаменательному событию развернулись нешуточные, счастливцев собирали и готовили всем миром, почти как к дембелю ТОГДА - хоть соцсоревнование за самый пафосный выход в увольнение устраивай между десятками. К немалой радости сотника, этот внезапно вспыхнувший энтузиазм удачно поглотил накопившуюся за время отдыха мальчишескую энергию и перенаправил ее в конструктивное русло, заодно избавив Мишку, Дмитрия и Демку от немалой головной боли, грозившей плавно перейти в геморрой. Особенно сильный ажиотаж разгорелся, когда было объявлено, что тем, кто идет в город, выдадут аж по десять резан - невиданное богатство для мальчишек, денег в руках до сей поры не державших.
        Первые полтора десятка счастливцев встали еще по темноте и до самого света то слонялись в томительном ожидании по двору, то приводили в порядок и без того новые одежки и вычищенное еще накануне снаряжение и оружие. Наконец они построились во дворе по команде Арсения. Слова «инструктаж» ратник, разумеется, не знал, но суть данного явления, как выяснилось, постиг в совершенстве. Хотя Мишка не стал отягощать Арсения еще и этим филологическим нововведением, но именно инструктаж тот и провел, причем в классических традициях.
        Начал он свою речь эпически. Оглядел строй вытянувшихся в струнку и затаивших дыхание отроков и довольно усмехнулся:
        - Вот! Можете, когда захотите! Слушайте сюда, шишки еловые! Говорю один раз, кто не запомнит, вспоминать будет уже при чистке нужников, пока слово в слово не повторит то, что я сейчас скажу, а нужники не засияют аки котлы, что у вашей Плавы на кухне. Всем ясно? Не слышу?
        От дружного рева «Да!», прозвучавшего в полтора десятка глоток так, что собаки по всему посаду немедленно зашлись в ответ лаем, в некоторых курятниках по соседству всполошились куры, а какая-то баба, шедшая к колодцу мимо подворья, от неожиданности шлепнулась на стылую землю и заголосила с перепугу. Впрочем, Арсений распинался о том, что можно, а чего никак нельзя, хоть и подробно, и весьма образно, но недолго, так что соскучиться его аудитория не успела, а сказанное, надо полагать, запомнила. Наконец, четырнадцать мальчишек во главе с урядником вышли за ворота. О том, что произошло в дальнейшем, Мишка узнал позже в пересказе сразу из многих источников, так что картинка у него сложилась вполне объемная.
        Туров, конечно, не Киев, но все-таки стольный град, и жизнь в нем совсем иная: и людей больше, и нравы и обычаи другие, так что не удивительно, что глаза у отроков сразу же стали разбегаться во все стороны. Все вокруг никак не походило на то привычное, что они раньше видели и знали: мельтешили коробейники с соблазнительной мелочевкой, от лотков с горячими пирогами неслись одуряющие запахи, в глазах рябило от незнакомого люда разного звания - от монахов до купчин с купчихами.
        Отрокам, не понимавшим, как можно, чтобы пришлые свободно расхаживали, не вызывая удивления и вопросов аборигенов, казалось, что окружающие только на них и пялятся. Впрочем, они и не слишком далеко ушли от истины: взрослые разглядывали оружных отроков, неробкие городские девки с интересом стреляли глазами на хоть и мелковатых, но уж больно серьезных молодых воев. Мальчишки их возраста смотрели, напротив, с напускным пренебрежением, а то и презрительно сплевывая себе под ноги, но мало кому из них удавалось скрыть, что на самом-то деле и любопытно, а многим и завидно - как же, ровесники, а идут при оружии да в кольчуге. Все это кружило головы и без того невероятно гордым собой пацанам.
        На торгу, правда, им пришлось испытать натуральные терзанья: казавшиеся еще полчаса назад богатством десять резан вдруг съежились и превратились почти в ничто. И не в дороговизне дело - слишком много оказалось вокруг соблазнов, и все хотелось попробовать, не только калачей на меду. Тут же и оружие продавалось, и снаряжение воинское, и еще много чего интересного…
        А у многих дома и сестры, и матери остались - мальчишкам хотелось им чего-то этакого привезти, тем более, что вон какие развалы с лентами разноцветными, бусами, да прочей бабьей радостью - где такие увидишь? Вот бы гостинцев накупить, чтобы все увидели - воины вернулись, мужи смысленные, а не сопляки малолетние. Да разве много на десять резан купишь?
        Впрочем, в отличие от буриданового осла, так и не справившегося с подобной нелегкой задачей, отроки Младшей стражи все-таки подумали-подумали, и решили взять для начала по медовому калачу, тем более, что красномордый продавец пообещал за полтора десятка цену скинуть и на скидку всем им еще и сбитня выставить.
        Пока они, отойдя в сторонку, жевали сдобу да запивали сбитнем, к ним подошли несколько здешних парней, чувствовавших себя на торгу как дома. Обмен взглядами и взаимная оценка длились, пока не были съедены калачи, а потом последовало вечное, как мир, действо.
        - Глянь-ка, Степка! Сопляки железками обвешались! - не обращаясь к чужакам, а словно сообщая своему приятелю занимательную новость, проговорил самый здоровый из городских. - Никак, в ратников играют?
        - Угу… А мамки их куда смотрят? А то поцарапаются часом… - приятель заводилы, хоть и пониже его ростом, но пошире в плечах, сочувственно покивал головой. Отрокам Младшей стражи, которым Арсений на инструктаже особо отсоветовал затевать с туровскими свары, ибо последствия могут оказаться весьма неприятными, а уж в увольнительную после этого попасть и думать забудут, встревать в драку очень не хотелось. Потому первый выпад они пропустили, словно не заметив, хотя чего стоило мальчишкам сдержаться, сказать могли только они сами - наверняка зубами скрипели.
        Но зачинщики-то как раз и провоцировали чужаков, уверенные в своем превосходстве, да и не привыкли, похоже, чтобы их слова мимо ушей прокатывали. Впрочем, и наглости им это добавило, так как сдержанность пришлых отроков туровские ошибочно приняли за слабость. Не они первые, не они последние.
        - Ну, ты! Дай-ка стрелялку глянуть… - вожак местных нахально ухватился за самострел ближайшего к нему отрока и в следующее мгновение корчился, хватая ртом воздух после проведенной двойки по печени и плавающим ребрам. Это удар в Академии ставил Андрей Немой, так что провел его Федька Рыжий чисто.
        - Чужое оружие лапать не смей! У нас за такое и руки оттяпать могут, - наставительно, словно последнему сопляку, пояснил Федька, даже не сбивший в процессе «воспитания» дыхание.
        Аборигены чувствовали себя вполне уверенно и не ожидали такого быстрого и жесткого отпора, но, надо отдать им должное, сориентировались быстро, и в следующий миг над торговой площадью разнесся неизменный со времен каменного века клич:
        - Пришлые наших бьют!
        Призыв, близкий сердцу любого мальчишки в возрасте от пяти до ста пяти лет, не остался без ответа, и отроки, моментально оказавшиеся в плотном окружении своих здешних ровесников, желающих помахать кулаками, поняли, что влипли именно туда, куда так не хотели. И дядька Арсений, как на грех, куда-то запропастился. Помощи и совета ждать неоткуда, за оружие браться нельзя - тогда точно смерть, да и не в бою - за одну попытку придется платить немалую виру. Хорошо, если кости не поломают.
        Может, и впрямь этим бы все кончилось, да, видно, у местного заводилы гонор взыграл - надо было поднимать свой авторитет после позора. Это и выручило.
        - Стоять! - недовольно обернулся он к своим приятелям. - Чего орали? Сами разберемся. Степка, не пускай никого в круг! Я сам с этим… - боль в ребрах его уже отпустила, и продышаться он успел. Да и бил Федька «не на поражение, а на поучение», как говаривал в таких случаях наставник Филимон.
        Круг образовался сам собой. Урядник, видя, что драки не избежать, но есть надежда выйти из заварушки с честью, кивнул рыжему Федьке, и тот принялся стягивать перевязь с самострелом и болтами. Противник тоже расстегнул кожаный пояс с ножом, кошелем и прочим, что на нем висело, и передал Степке, но, к счастью, драке так и не суждено было начаться.
        Сквозь обступившую мальчишек толпу, как медведь через траву, прошел богатырских статей ратник и, словно щенка за загривок, ухватил за шиворот приготовившегося к драке туровского заводилу. Встряхнул его и заговорил негромко, но так, что гудевшая толпа смолкла, подалась назад, а кое-кто из набежавших поглазеть на зрелище и вовсе счел за лучшее заняться своими делами.
        - Санька, ты опять за старое? Упреждали тебя, чтобы ни с кем не собачился? Ан неймется. Да еще и выбрал мальцов, что у нас в городе гостюют. Чего молчишь, блоха трескучая?
        - Так они сами … - начал было оправдываться растерявший весь задор Санька, но тут из толпы вынырнул встревоженный Арсений, обозрел происходящее и вдруг радостно охнул:
        - Бояша! Ты ли это? Мать честная!
        Занятый Санькой Бояша, увидев давнего знакомца, прервал на полуслове очередную порцию нотации и, выпустив свою добычу, радостно шагнул ему навстречу:
        - Саженка! Ты? Откуда? - ратники обнялись. И хотя Арсений до сих пор отрокам вовсе не казался щуплым, но сейчас он выглядел так, словно медведь обнимался с белкой.
        - Да как князя Городенского привезли, так и тут… - пожал плечами Арсений. - Весь десяток. Только князь Вячеслав в походе, я думал, и ты с ним… Это твои мальцы с моими сцепились? - кивнул он на отроков.
        - Князь наш десяток вперед послал, мы еще позавчера прибыли, - хмыкнул Бояша. - Сегодня вот на торг вышел, пройтись, а тут… - он вдруг охнул. - Погодь, погодь… Это твои пацаны, ратнинские? Так это вы князя Всеволода у ляхов отбили? Ты?! С этими вот соп… мальцами этими?!
        - Ну да…
        У Бояши сузились глаза, и он резко развернулся к своему подопечному, который со скучным видом топтался рядом, забыв и думать про драку, но и не смея уйти без дозволения.
        - Ну, Санька, нарвался ты! Князь вернется - все на правеж на княжий двор явитесь. Позорище-то какое! Отец у тебя хоть и в обозе ныне, а муж уважаемый. Ради него с тобой и вожжались до сих пор…
        А Арсений уже теребил своего приятеля:
        - Вы-то как тогда? Помнится, отстали вы, а потом сколь вас ни ждали - не появились…
        - Да как… По дороге задержались - боярину нашему сообщили, что тати балуют. Пока мы с половцами воевали, они совсем страх потеряли, вот с ними и разобрались, а воротились - ваши уже к себе подались. Да что на ходу говорить! Пошли лучше посидим, есть тут одно местечко, знатное. Там и поговорим. И ты мне про своих расскажешь. Егор-то ваш как? - туровский воин неожиданно обернулся к замершим отрокам: - И вы, ребятки, идемте! Вас тоже угощаю, ежели ваш старшой дозволит, - он подмигнул Арсению. - Дозволишь, Саженка?
        Вскоре вся честная компания сидела за длинным столом в корчме, куда их привел столь неожиданно встретившийся приятель Арсения. Вполне довольные таким оборотом дел отроки уминали щи с пирогами и слушали разговор двух бывалых ратников.
        Знакомцы Бояши, сидевшие в том же заведении местного общепита, встретили его появление во главе странной процессии смешками и приветственными возгласами. Кто-то спрашивал, когда ждать князя со всей дружиной, кто-то справлялся о своих родных или приятелях, бывших в походе, словом, чувствовалось, что здесь в основном собираются завсегдатаи.
        Не обошли вопросами и странных отроков с самострелами. Не дожидаясь, пока они утолят первый голод, один из посетителей ехидно поинтересовался у мальчишек:
        - Для красы таскаете или впрямь куда засадить можете?
        - Можем, если нужда снадобится… - осторожно ответил за всех урядник. Вежество соблюдать приходилось, тем более со взрослым ратником, но уж очень не хотелось опять начинать все эти разговоры.
        - А вот, скажем, в бочку попадешь? - не отставал его подвыпивший и жаждущий поговорить собеседник.
        Урядник глянул на стоявшую шагах в десяти бочку в обхват и пожал плечами:
        - Чего проще…
        - Ага, - не унимался подгулявший воин, - а ежели кружку на бочку поставить? Собьешь?
        - Чего тут сложного-то?
        Полная кружка со вкусно пахнущим сбитнем, не чета тому, что они пили на рынке, стояла перед урядником, руку приятно согревала сдобная пышка, и о чем-то говорить мальчишке хотелось меньше всего на свете. Но и послать куда подальше не пошлешь - старший все же. И чего привязался?
        А ратник никак не успокаивался.
        - А ежели шагов на двадцать отнести, тоже попадешь?
        - Тоже… - кусок пышки торопливо проскочил в горло между ответами.
        - Ага… А ежели вот шагов за пятьдесят, в мешок с зерном? Как? Не промажешь?
        - Угу… - пышка уже кончалась, а с этим надоедой толком и не распробовал.
        - Да он вороне в зад не промахнется! Отсюда прям… - вдруг выдал на всю корчму какой-то купчина. - Владко, ты еще попроси его комара в полете подранить! Не видишь, сопляк треплется!
        Арсений, словно поднявшийся в корчме хохот его никак не касался, переглянулся с приятелем и кивнул уряднику.
        Тот вздохнул, набираясь смелости, и повернулся к гоготавшему громче всех купцу:
        - А с чего ты, дядя, взял, что треплюсь? Ежели говорю - сумею, стало быть, так и есть. Нас в Академии по-другому не учат.
        Купчина на мгновение опешил:
        - Да ты чего, сопляк, себе позволяешь?
        - Э-э-э, Горушка, умерься! - нахмурился Бояша. - Это мои гости. Малец говорит, значит, так и есть. Тем более, вот Саженка за него ответ держит. А сомневаешься, так проверь.
        - А вот и проверю! - выпитое вино, вздорный характер и, главное, возраст стрелка не давали купчине успокоиться. - Чего далеко ходить? Вот сейчас шапку кину, пусть хоть один попадет! Чо хошь в заклад поставлю!
        Арсений снова слегка кивнул отрокам. Урядник, чувствуя его поддержку, заговорил уже уверенно.
        - Чо хошь не надо. А вот кормить нас всех, покуда мы в городе стоим, берешься, коли в шапку твою влет попадем?
        - И поить! И одену, и обую! Да медовых калачей на гривну каждому! - заржал разошедшийся не на шутку купчина, отмахиваясь от дергавших его за рукав приятелей.
        - Идет! - урядник встал из-за стола, жестом поднимая остальных отроков. - Заклад принимаем!
        - А чем сами-то платить думаете? Денег-то у вас нет, поди? - купчина хитро прищурился. - Железо, что с вас, и на полгода ко мне в холопы - идет?
        Отрок коротко глянул на Арсения и пожал плечами:
        - Как скажешь. Шапку доставай!
        До стены, к которой направился купец, было шагов пятнадцать. Сидевшие вдоль нее посетители торопливо рассаживались в стороны, кто-то, судя по доносившимся обрывков разговоров, бился об заклад с соседями, а сам герой дня, затеявший эту потеху, по пути хлопнул по спине какого-то парня:
        - Беги до дома, скажи, пусть место готовят. Холопы у нас новые!
        Подняв над головой дорогущую бобровую шапку с парчовым верхом, купчина помахал ею и поинтересовался у урядника:
        - Ну? Готовы?
        - Кидай!
        Спорщик еще чуток повертел шапкой у себя над головой и вдруг резко взмахнул рукой, но не бросил, а, задержав на мгновение движение, кинул шапку низко над полом.
        Щелчки самострелов слились в один, перекрывшийся стуком болтов в стену.
        В корчме наступила полная тишина. На стене, в трех шагах от все еще довольно скалящегося купца, висело пришпиленное болтами то, что осталось от его бобровой шапки. Летевшие под разными углами болты буквально разорвали ее в клочья, а что осталось, намертво пригвоздили к стене. Хозяин самодовольно перевел взгляд со стрелков на стену с остатками своего роскошного головного убора и икнул. Улыбка оплыла с его лица, как грязь из-под мокрой тряпки.
        - Ты чего сотворил?! - взвыл он, рванувшись к довольно ухмылявшемуся уряднику. - Ты чего с моей шапкой сделал, псина ты безродная? Да вы все дешевле стоите! Да я вас… Да я князю на вас!..
        Но за спинами мальчишек уже поднялись Бояша с Арсением, да и приятели ратника возмущенно загудели из-за других столов. Купец оглянулся по сторонам и понял, что распускать руки ему не позволят. Бояша хмыкнул, шагнул к стене, и, отодвинув Горушку в сторону, принялся выдергивать из бревен болты и ошметки погубленной шапки.
        - Знач, кормишь мальцов, пока они тут стоят, - деловито сообщил он купчине. - Саженка, сколько вас там? Сотня? Ах, меньше? Ну, твое счастье, Горушка, не разоришься. Они у купца Никифора остановились, к нему и привезешь. И прокорм, и все прочее. Да про калачи не забудь! - подмигнул он мальчишкам. - Твое слово…
        Только тут до купца стал доходить весь трагизм положения. Налившись дурной багровой кровью, он хватанул ртом воздух и взвыл, трезвея на глазах:
        - Да я князю!.. Воровство это… Обманом!.. Где такое видано?!
        Его вопли прервал вкрадчивый голос внезапно поднявшегося из-за стола в дальнем углу монаха, на которого до того и внимания никто не обращал.
        - Ты, Никанор, сам отроков на заклад подбил, и сам при всех слово давал. Уговор ваш я слышал, в том и князю свидетельствовать стану. На княжьем суде и Бояша, и наставник сих отроков Арсений, ратник ратнинской сотни, свое слово скажут, и прочие не откажутся… - монах коротко оглянулся на посетителей. - И корчмарь свидетелем пойдет. С тебя, кстати, и убыток ему покрыть - стену-то заделать надобно. Так как, княжий суд подождем или сам полюбовно с отроками договоришься?
        - Да я чего? Ты, Феофан, того… - резко пошел на попятную купчина, - не так ты меня понял. Коли слово дадено… Шапку вот только жалко… Зачем в клочья-то?
        - Ничего, она у тебя не последняя, - усмехнулся монах и повернулся к уряднику. - Стало быть, так вас в вашей Академии учат? И слово, и дело? Славно!
        Купцу слово не сдержать - проще утопиться: быстрее отмучаешься, и не так болезненно получится.
        Мрачный и трезвый Никанор лично сопроводил пару подвод с проигранным закладом до подворья Никифора, договорился с хозяином о регулярности дальнейших поставок и ушел, не дожидаясь окончания разгрузки. Только морщился и отмахивался, когда ухмыляющиеся отроки провожали его до ворот с благодарностями за гостинцы.
        Никеша поначалу посмеялся над рассказом о злоключении незадачливого коллеги и порадовался своей выгоде - экономия для него самого получилась немалая, ибо значительная часть расходов на пропитание шла из его кошелька. Илья с доверенным приказчиком хоть и мотались по окрестным весям, стараясь закупить провизию подешевле, но после набега цены, как водится, взлетели чуть не до небес, и прижимистый обозный старшина не уставал возмущаться:
        - Одно слово, что стольный город, а путную репу пока нашли - трем лошадям подковы сбили! Не гнильем же отроков кормить! Да и то - репа та, похоже, на золотых песках росла! За свинину на торгу столько ломят - непонятно, то ли купец в первую туровскую сотню входит, то ли кабанчик вместо него.
        И капусту тут квасить не умеют - у нас в Ратном даже самая беспутная хозяйка вкуснее сделает!
        Никифор на бурчание Ильи особого внимания не обращал, но после разговора с проигравшим заклад купцом в очередной раз задумался и в тот же вечер зазвал к себе в горницу племянника и Егора с Арсением.
        - Ладно, отроки, а ты-то куда смотрел, Арсений? - хмурясь, начал он. - Горушка, конечно, гад ползучий, и проучить его не мешает, но меру-то знать надо!
        - Чего?! - вскинулся ратник. - Да пусть в ноги кланяется, что голым да бездомным его не оставили!
        - Ну чего вы так за шутку-то взъелись? Ну, глупость брякнул спьяну, конечно, но с мальцов-то не убудет - а вы его, почитай, разорили!
        - Пошутил, говоришь, - Егор зло прищурился, останавливая Мишку. - Погоди, Михайла, это нам упрек, нам и отвечать. Значит, так: какие вы, купцы, между собой шутки шутите, я не знаю и знать не хочу - не мое то дело. А вот то, что твой знакомец не над мальцами посмеяться затеял, а над опоясанными воинами, очень даже меня касается. Мало того: за отроков два взрослых ратника поручились, так он и на их слова наплевал! За одно это у нас в Ратном любой бы ему язык выдернул!
        - Ну, виноват он, ну, дурак! Но разорять-то зачем? Стребовали бы с него харчи для тех, кто в шапку его проклятую стрелял - а то для всех!
        - Ничего, еще наживет! Зато и сам на всю жизнь запомнит, и детям объяснит, с кем можно шутить, а кого лучше не задирать. А то ишь, воинов ему в холопы! Судьбу отроков решать вздумал, так что ж теперь на свою плачется? Не по рылу кусок выбрал, вот и подавился!
        - Гы-ы-ы! - внезапно заржал Арсений. - Точно! Ниче, науку-то он прожует, а вот от нового прозвища как бы не занемог! Я утром слыхал, на торгу его уже Драной Шапкой кто-то величал!
        Глава 4
        То, что вокруг продолжает происходить что-то непонятное, и происходящее это его непосредственно касается, у Мишки сомнений не вызывало. Никифор с Федором мотались где-то до темноты, вечерами же при свечах, что-то подолгу напряженно, а временами весьма бурно обсуждали. Оба после этих переговоров были выжаты, как активисты противоборствующих политических партий накануне решающего этапа выборов, на котором они по каким-то соображениям вынуждены поддержать единого кандидата. При этом Федор выглядел безрадостно, как осеннее болото, и временами не говорил, а булькал, как болотный житель. Дядька же, хоть и не скрывал своей озабоченности, но в то же время глаза у него азартно блестели, как на представлении циркуса в ожидании тщательно спланированного и весьма доходного «экспромта».
        Егоровы ратники тоже, похоже, что-то знали или догадывались: весь десяток, кроме самого десятника, с утра исчезал в неизвестном направлении, якобы по городу пройтись, на торгу чего прикупить, да просто отдохнуть, но возвращались трезвые и, так же как Никифор с Федором, о чем-то подолгу совещались, разве что не так бурно. Мишка пытался было поговорить с Арсением, да все без толку - тот никаких намеков в упор не слышал, только посмеивался:
        - Да ты что, Михайла? Как же тут на месте-то усидеть? Когда еще мы в стольный город попасть сподобимся? А тут на торгу чего только нету - прямо как в заморское княжество попал, на иное только поглядеть - и то диво, а уж купить-то! Я вот намедни не поскупился, сторговал у заморского купца ларчик с секретом. Вроде и безделица, и зачем она мне - сам не знаю, а глянулась. Может, Петьке нашему подарю - не все же ему над другими шутки шутить.
        Ходок пару раз пытался осторожно заговаривать с Мишкой, но все больше на тему тех усовершенствований, что устроили на княжьей ладье: его это зацепило не на шутку. Предлагал вместе подумать, да разобраться, что можно еще сделать, мол, то все на ходу придумалось, наспех, понятно, что времени не было, нужда заставила, а вот если спокойно рассудить, так еще ладнее может получиться.
        Мишка эту тему не поддерживал категорически: во-первых, раздавать ноу-хау на халяву в его планы не входило, во-вторых, он уже прикинул, что еще можно там сделать, но уже дома, в Михайловом городке, и советчики ему для этого совсем не требовались. А в-третьих, это Ходок сейчас после дороги отдыхает, а у сотника Младшей стражи хлопот с избытком. Поход еще не закончился, на нем вся забота и ответственность за личный состав, расположившийся в посаде, почти у самой реки, где у Никифора был немалый кусок земли со стоящими там складами и сараями.
        Там, конечно, в основном командовал Дмитрий, но систему караулов и общий распорядок жизни, дабы мальчишки от скуки и при неизбежном в таком случае падении дисциплины не натворили бед, развлекая себя самостоятельно, Мишке пришлось сочинять на ходу.
        Тем временем «пляски с бубнами в хороводе» приобрели системный характер, причем широкий диапазон состава «ансамбля» - от лиц княжеского рода и Великой волхвы до нищего бродячего музыканта - наводил на мысль, что имеет место тенденция превращения разовых выступлений в большие гастроли, где он сам намечен на роль приглашенной звезды и, что самое поганое - ни сном, ни духом о программе выступления и маршруте «труппы».
        Так, сразу после крещения отроков, Мишку разыскал монастырский служка и кротким тоном сообщил, что его желает видеть князь Всеволодко. Ничего не оставалось, как последовать на зов.
        Князь уже чувствовал себя значительно лучше, полусидел на постели и на Мишкин поклон и ритуальные изъявление почтения ответил коротким кивком, одновременно отсылая взмахом руки своего посыльного.
        - Ну, здрав будь, Михаил. Присядь, поговорить с тобой хочу.
        - Слушаю тебя, княже, - Мишка опустился на указанное место, не обманываясь насчет показного благорасположения Всеволода к своему пленителю, ибо тот больше заботился о своем удобстве - чтобы при разговоре не смотреть снизу вверх на собеседника.
        - Насмотрелся, знаю, что ты старшим послушен, - позволил себе слегка усмехнуться князь Городненский, разглядывая его так, словно и не было длинной дороги на тесной ладье. Заговорил, будто сам с собой рассуждал:
        - Дядька твой сказывал, дед в тебе надежду свою видит - продолжение рода… Счастлив он, что есть в чьи руки свое дело передать. Хотел бы и я перед смертью знать, что есть у меня такое продолжение. Хотя самое главное, чтобы было что передавать. Так?
        - Истинно так, княже, - осторожно подтвердил Мишка эту прописную истину. - Но дед мой превыше всего долг и честь свои воинские ставит, их и приму, как его наследие.
        «Торговаться изволишь, княже? Ну-ну, интересно. За все время, что шли сюда, ни разу не заикнулся, а сейчас, значит, вспомнил? Вполне логично, конечно - тут-то ты даже формально уже не мой пленник».
        - Хорошо сказал! - оценил Всеволод. - Язык у тебя как надо подвешен. Но и без этого тебе есть что от деда наследовать, а утвердит грамоту на боярство и воеводство брат мой князь Вячеслав, так и подавно. Да и не разбрасываются такими преданными слугами.
        Всеволодко теперь глядел на Мишку в упор, словно хотел обратить внимание собеседника на свои слова:
        - Представляю, какой славный воин твой дед, коли ты в свои отроческие годы являешь преданность и отвагу, в коей я имел случай убедиться, когда волей обстоятельств ты МНЕ службу сослужил. За то, что вначале, не разобравшись, чуть за ворогов нас не принял, твоей вины нет - что только не случается, коли война. Главное, потом ты правильно свой долг понял и, служа мне, служил своему князю, коему и я в свой черед служу.
        «Так-так-так… Обратите внимание, сэр Майкл, вас проверяют на политическую зрелость. Или изворотливость? А-а, один черт! Если сейчас возмутиться, дескать, воинский долг и честь требовали от вас непременно пленить пособника ворогов и доставить его в стольный град на княжий суд, то Всеволод только похвалит подающего надежды молодого воина за бдительность и не поморщится. А потом вы сядете на скамейку запасных игроков в политической игре, причем основательно так… надолго. А вот если принять его версию происходящего, то варианты возможны всякие… в том числе и очень перспективные».
        - А то, что тебе при этом пришлось от исполнения приказа своего воеводы отвлечься, сопровождая меня и княгиню в Туров, тебе не в укор, ибо приказы мои в тот момент были и приказами твоего князя. Так я брату своему, князю Вячеславу, и скажу, и попрошу его перед дедом твоим тебя обелить. Ибо боярин Кирилл, как воевода, не хуже меня знает, что иной раз обстоятельства требуют, отойдя от буквы приказа, тем не менее долг свой исполнить лучше, следуя духу его.
        «Ага, значит, и перед дедом при необходимости заступишься… Силен, княже! Вот вам, сэр Майкл, и «черный ящик»! Давали вы ему сигналы, давали - а оно вон как внутри перебродило и зафонтанировало! Теперь только успевайте считывать информацию на выходе и реагировать на нее адекватно.
        Для князя - любого! - главное - это власть, и все, что он делает, служит ее укреплению, так что озаботьтесь, чтобы ваши действия однозначно помогали ему в сем благородном деле!»
        А князь продолжал разливаться соловьем, не спуская при этом глаз со своего слушателя:
        - Это понимание и различает тех, кто верен и честен, но способен только следовать приказам, не всегда разумея их конечную цель, от тех, кто приказы отдает и эту цель видит. Тебе, коли ты уже сейчас о своей дальнейшей судьбе думаешь с похвальным стремлением добиться многого и для себя, и для прославление рода твоего, сие уразуметь надлежит. Понял меня?
        «Поздравляю, сэр Майкл, клиент дозрел! Не зря вы в него эти тезисы разве что не вколачивали там, возле переправы. Ну и слава Богу! Хрен теперь князенька от СВОЕЙ легенды о верном и полезном сотнике отступит! Вот вам и официальная версия. А для летописи, надо думать, ее еще не раз откорректируют. И прочитают потомки, коли откопают потом этот свиток, что похитили княжью семью и вынуждали его предать, угрожая им смертью, но почти святой Всеволодко отказался, а жену и детей сам с верной ему дружиной выручил, после чего поспешил в Туров - упредить брата об опасности. Или что-то аналогично бредовое. Что я, не знаю, как официальные бумаги составляются?
        Но как, сволочь, красиво извернулся! Это он в одну связку поставил и свое пленение, и дедов косяк с оглашением грамоты Святополчичем, и свое собственное сотрудничество с ляхами. И ведь не возразишь. Да и черт с ним, куем железо, не отходя от кассы в полном соответствии с классикой жанра.»
        - Понял, княже! - твердо ответил Мишка, преданно глядя в глаза Всеволоду. - Благодарю тебя за науку и уповаю на твое заступничество перед князем Туровским и воеводой Кириллом, ибо если и отошел я от их указаний, так только следуя насущной необходимости, которую на тот момент требовали опера… окружающая обстановка и твой приказ. И посчитал своим долгом следовать за выследившим похитителей твоим полусотником Веселухой, освобождая княгиню с детьми.
        Мишка увидел, как удовлетворенно кивнул ему князь, чуть замялся и, изобразив легкое смущение, осторожно добавил:
        - А потому и тебя нижайше прошу: не гневайся на своего верного полусотника, ибо он явил завидное для воина упорство и не желал покинуть тебя в опасном походе, который нам предстоял. А так как ты в тот момент страдал от ран, и беспокоить тебя лишний раз я не посмел, то взял на себя смелость указать ему на те опасности, которым может подвергнуться Городно в его отсутствие. И, кажется, ввел его при этом в некоторое заблуждение, так как он, приняв вероятное за неминуемое, усилил оборону города и княжества, возможно, и чрезмерно, судя по рассказу дядьки моего. Но с другой стороны, во время войны чрезмерных усилий не бывает, да и нападавшим на ваши земли его гнев на себе испытать будет хорошей наукой - не скоро повторить захотят!
        - Так это ты Веселуху?!
        Князь, слушавший Мишкину речь вначале с недоумением, потом с возрастающим интересом, неожиданно от всей души расхохотался, но тут же прервал смех, слегка скривившись - видно рана не позволяла отдаться веселью. Но на Мишку Всеволодко глядел уже совсем иными глазами.
        - Да-а, удивил ты меня! Как ты говоришь? В заблуждение ввел? Это Веселуху-то? - князь хмыкнул, Мишке показалось, что он вот-вот полезет чесать затылок, однако до этого все-таки не дошло. Только блеснул глазами, кивнул одобрительно. - Ну что ж, коли столь опытный вой, как Веселуха, счел, что такие меры нужны, значит, причины на то он имел весомые. Да и впрямь, излишнего усердия в упреждении врага не бывает. Ладно, иди, сотник! Вижу, славную себе смену воевода Кирилл растит!
        «Опаньки! Уже сотник! А ведь, кроме самого первого разговора, всю дорогу просто Михаилом величал. Поздравляю вторично, сэр Майкл, кажется, политику партии вы уловили правильно. И «версию для печати» в нужном направлении усилили, предложив считать Младшую стражу вспомогательным соединением, вовремя поддержавшим операцию по освобождению Агафьи.
        Но все это только подтверждает печальный вывод, что вы основательно вляпались во что-то грандиозное. Князь от вас хотел не просто подтверждения его версии - тут и без вас обошлись бы. Вячеслав Туровский не дурак и правду все равно узнает, но правда и истина - иногда очень разные понятия. А уж нужная всем правда - тем более. Ну да ладно, не о том сейчас речь: главное, что он проверял вас на понятливость - а еще на необычное для буйного подростка умение поступиться славой. Результат его, кажется, не огорчил, значит, сигналы на ЕГО управленческие воздействия на вас вы ему подавали правильные. Хотя не факт, что цели его понимаете верно.
        Черт побери, информация нужна, как воздух, а с кого ее, спрашивается, стрясти?»
        По дороге от князя, словно подкарауливал, встретился Феофан. Мишка, правда, не исключал, что как раз и подкарауливал: слишком уж убедительно изобразил иеромонах радость от неожиданной встречи, благословляя молодого боярича:
        - Про то, что ребятишки этого языческого пособника, Свояты, уже окрещены, я слышал. Быстро ты управился, хвалю! Рад лицезреть столь ревностное служение христианской вере в столь юном возрасте.
        «Это я удачно зашел, называется. Кого ни встречу, все рады!»
        - Благодарю, отче. Но мы именем Христа сильны, и оттого не христианам в Младшей страже места нет и быть не может. Вот и не стали тянуть.
        - Да, хорошо вас покойный отец Михаил наставлял, царствие ему небесное, - со вздохом перекрестился Феофан. - О нем и хотел с тобой побеселовать. Мне говорили, ты при нем в последний час находился?
        - Да, отче, - Мишка и сам не мог вспоминать погибшего священника без душевной боли. И спорил с ним, и не во всем согласен был, а любил! Похоже, и Феофан, при всех его вывертах, отца Михаила вспоминал сейчас не по должности, а по душевной потребности. Хотя у таких, как он, одно другому не мешает.
        - Завтра… Нет, послезавтра вечером приезжай сюда. Своих предупреди, что заночуешь в монастыре. Расскажешь мне про него… - и пошел прочь, не оборачиваясь и не сомневаясь в Мишкином согласии. Да оно и не требовалось: в голосе епископского ближника явственно прозвучал приказ.
        Служка, больше похожий на хорошо вымуштрованного адъютанта, ожидал Мишку у ворот монастыря и даже не уточнил, тот ли он боярич, которого ждет отец Феофан; да и чего спрашивать-то - не часто в монастырь приезжают отроки при оружии и воинском доспехе. Со стороны монастырь выглядел не особо внушительным, во всяком случае, до знакомых Ратникову по жизни ТАМ Александро-Невской или Троице-Сергиевой лавры не дотягивал очень заметно, но пока провожатый довел гостя до кельи отца Феофана, у Мишки появилось сильное искушение процитировать с интонациями Юрского-Викниксора из кинофильма «Республика ШКИД»: «В этом здании есть места, где не ступала нога человека!»
        Служка сам входить не стал: дождался, пока боярич переступит порог, и испарился, как не было. А Мишка войдя, едва не споткнулся от удивления: в ярко освещенной несколькими свечами келье его ждал накрытый стол, братина - судя по всему, с хмельным, и уже порядком приложившийся к ней Феофан. То есть, вначале показалось, что порядком, а потом он понял: возможно, до его появления монах и не пил вовсе.
        - Ну, чего стоишь-то? Садись, - вместо ответа на приветствие кивнул ему святой отец. - И не изумляйся. Я неспроста тебе именно сегодня велел прийти. День нынче знаменательный: тридцать лет назад мы вместе с отцом Михаилом в учение прибыли… То есть, это он тогда прибыл, а я с ним. Думал, отметим с ним вместе, да только Господь по-своему рассудил, - перекрестился монах. - Ладно, тебя это не касается, у тебя свои заботы… Лучше давай, садись, да налей себе вина - оно не крепкое, монастырское. Закусывай и рассказывай про него. Все.
        Что оставалось делать, как не принять приглашение? Мишка не стал отговариваться возрастом: подсел, налил себе в приготовленную заранее кружку, окинул взглядом стол. Угощение стояло хоть и сплошь постное, но не сказать чтобы бедное: рыба разная, грибы в нескольких плошках, орехи и какие-то то ли фрукты, то ли ягоды в меду.
        Рассказывать было что - он даже удивился, как, оказывается, ему самому хотелось поговорить о погибшем наставнике с понимающим человеком. Единственное, что несколько портило удовольствие, это подспудное ощущение, что Феофан не просто слушает подробное повествование о жизни дорогого ему человека, а одновременно и работает: слишком уж сильно глаза монаха-«особиста» напоминали о допросах в ТОЙ жизни. Кроме того, почему-то всплыл в памяти давний разговор с дядюшкой на ладье, плывшей из Ратного в строящуюся крепость - Никифор тогда точно так же подливал «некрепкое винцо» племяннику, стараясь побольше выгадать при заключении договора.
        Монах, как и купец, угощая отрока, слушал его очень внимательно, сам же заговорил только после того, как убедился, что собеседника от еды и непривычного питья разморило.
        «Кагор как местный аналог «сыворотки правды», чтоб тебе пива на опохмел не осталось, старый выпивоха! И ведь отказаться нельзя - но и пьянеть тоже, а организм молодой, ТОЙ закалки нет. Свою дозу по формуле «грамм на градус на рыло в час» еще предстоит определить, методом проб и ошибок. Так что лучше тормозните, сэр, а то и вопросов не поймете, не говоря уж о том, чтобы на них отвечать».
        - Отец Михаил всегда умственность ценил, - одобрительно покивал Феофан после очередного пришедшегося к месту пассажа из Святого Писания. - А я жду, когда же ты начнешь входить в возраст мужа смысленного.
        Мишка посчитал правильным изобразить легкую обиду, но монах наставительно продолжил слегка заплетающимся языком:
        - Ты мои слова к душе не бери: по-отрочески это. Ты умом мужа, что у кормила - да, УЖЕ у кормила! - стоит, рассуди. Пусть пока еще не так много людей всей жизнью на тебя завязаны, однако есть такие. И как глянуть: мало или много их. Вон, всей своей сопливой сотне ты и сейчас превыше Бога. Василий твой, которого ты у дядьки из холопов в прошлый раз выкупил, и тот… Уж его-то я знаю…
        Феофан крякнул, словно проговорился о чем не надо, но тут же махнул рукой, пьяно подмигнул Мишке и продолжил:
        - Рассуждаешь ты порой так, словно жизнь прожил, недаром князь Всеволод подивился, но и порадовался твоим разумным словам о предательстве и наказании, которое должно за ним последовать.
        Бывает, что на отрока нисходит свет разума, особенно если Господь наш послал ему мудрых наставников, а по годам еще неоткуда ему жизненного опыта набраться. Так? - он требовательно взглянул на своего собеседника, ожидая подтверждения. Пришлось согласно кивнуть, изображая старательно борющегося с опьянением мальчишку.
        - Оттого и мучают тебя мысли, кои для мужа в годах и не забота вовсе, а так… Однако же и твои придумки… - монах покрутил пальцами, подыскивая слово, - необычными оказываются, не всегда правильными, - он слегка поморщился неудачно выбранному слову и поправился: - Не совсем правильными. Как раз по недостатку знаний. А тебе это непростительно, ибо за тобой одним многие жизни стоят, и не только твоя сотня огольцов, а и в Ратном, и в крепости твоей. Даром, что ли, ее уже Михайловской окрестили?
        Мишка с интересом глянул на собеседника, оторвавшись от постного пирога с грибами, а тот спокойно продолжал - и куда только делась несвязность речи, которую он так старательно демонстрировал вначале!
        «В том-то и дело, что демонстрировал. Вон, глаза какие внимательные - так быстро не трезвеют. Как будто маску пьяненького скинул - или надел новую? Во всяком случае, на того Феофана, которого вы, сэр Майкл, знали раньше, этот не похож категорически».
        Мишка стряхнул с себя напускную рассеянность: Феофан выводил разговор на беседу двух равноправных и равно заинтересованных сторон.
        - Для того боярин Кирилл к тебе и приставил советчиков. И то, что Егора с десятком с тобой пустил - порадовало. Ты бы чужого не принял, будь он хоть княжеским воеводой, - пояснил он, перехватив очередной взгляд Михаила. - С Егором-то мы не один год знакомы. Вернее, я с ним знаком хорошо, а он меня разве что в лицо знает. Да и то - давненько не виделись.
        Разговор становился все занятнее и занятнее. Нечто подобное Ратникову довелось наблюдать в ТОЙ жизни лишь однажды: слишком уж высокий уровень особиста нужен, чтобы из объекта обработки сделать своего если не доброжелателя, то лично заинтересованного союзника. И не сказал он вроде ничего такого, до чего и самому додуматься нельзя, и своих каких-то таинств не раскрыл, и пользу Мишке принес, разгрузив голову от лишних размышлений. Для Мишки Лисовина, пожалуй, этого бы вполне хватило, дабы зачислить собеседника если не в безусловные друзья, то уж в полезные и приятные собеседники точно. Но вот для Ратникова… Прошлый опыт не позволял.
        Понятно, что не ради красивых Мишкиных глаз монах соловьем заливался. И не ради своего удовольствия почти открытым текстом дал понять о существовании своей агентуры и в Ратном, и в самой крепости. Не то что Мишка об этом не догадывался - все же полста лет той жизни кое-чему научили, но знать такое наверняка дорогого стоит. К тому же, если вот так, почти в открытую, это знание преподносится, то, пожалуй, и враждебной ту агентуру можно не считать?
        «Лучше просто послушать - не часто и не многим такое рассказывают. То ли он меня вербует, то ли сам ко мне вербуется? Разберемся по ходу дела. Соло руководителя средневековой церковной спецслужбы в лице отца Феофана, так сказать».
        А «особист», судя по всему, на такую реакцию рассчитывал и уверенно продолжал свой монолог:
        - Рассуждаешь-то ты правильно, вот решаешь иной раз не так, как надо бы. Наставники у тебя хороши - слов нет. Что деда твоего взять, что покойного отца Михаила… - и вдруг выдал такое, что Мишка едва с лавки не свалился: - И ум великий, и душа кристальная, но человек был препоганейший, прости Господи! Чего уставился? - глянув в вытаращенные Мишкины глаза, с горечью продолжил Феофан. - И такое бывает. Ты же и сам это понял, иначе не заставлял бы его делать то, что являлось его обязанностью согласно сану.
        «О как! Это он, кажется, на крещение Нинеиных отроков намекает. Вам тогда, сэр, на отца Михаила крепко нажать пришлось. Феофан наверняка за ним как-то приглядывал, пусть даже издалека, а если решился вам сейчас такое выдать, то наверняка хочет чего-то предложить и с вас за это, соответственно, что-то содрать. Вполне возможно, что парочку шкур вам придется снять самому, да еще просить, чтобы приняли.
        Но кто донес? Неужто Роська? А ведь мог - во имя спасения вашей бесценной души, то есть по идейным соображениям. Таких, как он, всегда ловили на их искренности и вере во всеобщую чистоту помыслов. Вам ли этого не знать, сэр? Не раз видели, что с людьми феофаны делают».
        Подливая Мишке вина и не забывая плеснуть себе, монах тем временем продолжал:
        - С отцом Михаилом, пусть и по-своему, но ты поступил правильно. Такие в духовных битвах сильны, а в делах мирских слабы, потому как все мирское презирают, от себя отодвигают, как ненужное, а чтобы сопротивляться чему-то, его познать надо! Вот и телесному утеснению, коли оно не от них самих исходит, противостоять серьезно не в силах. Терпеть и страдать за веру - пожалуйста? тут они непоколебимы, а противостоять - нет. Так что не казнись, ты все правильно сотворил. Для тебя - правильно.
        - Для меня? А сам ты, выходит, иначе бы все решил? - поинтересовался Мишка скорее для продолжения интересного разговора, не надеясь вытянуть из «особиста» что-то полезное.
        - Я? - Феофан и скрывать не стал, что ждал именно этого вопроса, а Мишка вновь вспомнил вежливого и спокойного следователя, легко выводящего подследственного туда, куда ему нужно, совершенно незаметно для самого подопечного. - Конечно, иначе. Я бы не стал заставлять его делать то, что надобно, чуть не с ножом у горла. Я бы прежде всего дал ему почитать вот это, - и монах выудил откуда-то небольшой пергаментный свиток, - а коли бы он начал упрямиться, то напомнил, что бывает с теми, кто церковным властям перечит. Ему сие поболее других знакомо. Ты читай-читай, там не по-гречески, я нарочно перевел.
        Развернутый свиток перешел к Мишке и тот с удивлением прочел учительное послание Константинопольского патриарха ко всем священнослужителям, направляемым в окраинные земли Руси для духовного просвещения недавно окрещенных, равно как и язычников. Говорилось там о необходимости скорейшего утверждения в православной вере всех, кто изъявит желание принять ее, а в качестве примера приводился, ни много ни мало, Владимир Креститель. Великий князь Киевский, принесший на русские земли свет Христовой веры, не особо утруждал себя выяснением вопроса, насколько новообращаемые готовы к принятию святого таинства. Главное, что человек согласен креститься, а знания и твердость в вере - дело наживное.
        Вроде как и не обязывало такое послание ни к чему, но попробуй, оспорь его. Тем более что для недогадливых пастырей вполне хватало медвежьих углов типа Ратного: не умеешь ловить намеки - гоняй нехристей по лесам и забудь о столицах.
        От такого поворота Мишка только затылок почесал.
        «Похоже, сэр Майкл, мы тут имеем что-то типа индульгенции активно миссионерствующему священнику. То есть, с одной стороны, разрешают ускорить процесс, особо не заморачиваясь предварительным просвещением потенциальной паствы, а с другой, за то же самое потом и прижать могут, ежели какой-то конкретный священник даст для этого повод. А ведь есть еще и третья сторона…»
        - Вот-вот… - усмехнулся Феофан, - Знай ты про это послание раньше, и чувства своих соратников, верующих во Христа, не затронул бы, ибо остался смиренен и покорен воле пастыря, и самого пастыря в узду взял на будущее, и пастырю бы своему сохранить достоинство позволил. Тоже дело не последнее. Христиан-то у вас много, а души их в его руках. Зачем недоброжелателей плодить? А свиточек этот - гостинец малый - себе оставь, пригодится еще. Мало ли как с новым священником обернется?
        «Опаньки! «Товарищ майор» вас оперативной работе учит? Хотя прав! По всем пунктам прав! Изящный ход дает выигрыш сразу по нескольким направлениям - как и положено грамотному управленческому решению. А чему вы, собственно, удивляетесь? Он применяет те же методы, а пример управления путем манипуляции «от спецслужбы РПЦ», извольте заметить, дорогого стоит.
        Еще неизвестно, знал ли отец Михаил об этом документе, а если бы и знал, то вам бы точно не показал. Он, конечно, идеалистом был, но не дураком, чтобы со мной или дедом таким делиться. А Феофан, стало быть, делится, да еще мимоходом? Как он там изволил выразится? Гостинец малый? Значит, и большой припас, и поднесет или нет, зависит от того, сойдемся ли во взглядах на взаимную полезность. Он-то наверняка знает, зачем вы тут всем так резко понадобились, и явно не хочет к чему-то эдакому опоздать».
        - Благодарствую, отче! И впрямь пригодиться может. Только чем отдарюсь? - Мишка, поднявшись из-за стола, поклонился, изобразив приличествующую случаю признательность; запихнул свиток за пазуху и в который раз подумал, что не мешало бы завести моду на карманы. Феофан хмыкнул, оценив актерскую игру собеседника, и у Мишки снова появилось ощущение, что он сам с энтузиазмом топает в расставленную ловушку.
        - Не за что, Михайла, - монах пожал плечами. - Отдаришься… чем-нибудь, потом. Ты мне лучше вот что скажи: сколько у тебя в походе отроков выбило? Половину или больше? Да я не в вину тебе - ратное дело плату кровью берет. Я о другом: отроков тебе еще надобно? Сам же сказал, возьмешь.
        - Так это, выходит, ты мне вчера Свояту нарочно?.. - пора было брать быка за рога.
        По тому, как засмеялись глаза собеседника, Мишка понял, что опять переоценил опьянение Феофана.
        - Угу… - «особист», видимо, тоже решил, что хватит ходить вокруг да около. - А ты думал, этот упырь сам под копыта кинулся? Мне он давно уже глаза намозолил, да мальцов куда денешь? При монастырях и так много сирот кормится, а сейчас еще больше наберется - после такого нашествия. Всех не пригреешь. У Антипа вон дня не проходит, чтобы побирушку али воришку не привели, а куда их? Пороть и назад на улицу? А я бы собирал подходящих, да тебе отправлял - с обозами, что вам в Ратное дядька твой гоняет. Примешь?
        «Неужто Феофан решил поиграть в Железного Феликса? Компенсация причиненного зла добром? А почему бы и нет? Детвора же зимой вымрет - к бабке не ходи, а так он снимает с монастырей излишнюю нагрузку, а вы решаете вопрос с пополнением. Феофан же набирает очки в своем рейтинге в церковной иерархии, ибо мальчишки не просто так отдаются на сторону, а в христианскую Академию, где их воспитают в православной вере. А перед отправкой, если некрещеные, так и крестить будут с его руки, а то и он сам. Да и черт с ним, зато вопрос, где набирать пополнение, пока снимается. Можно было бы с десяток-другой сирот-побирушек просто с собой сманить, но во что это выльется? Недоброжелатели найдутся - пустят слух, что детей крадете, не отмоешься…»
        - Примем и не обидим, - кивнул Мишка и замялся. - Вот только… Священника бы нам своего - столько язычников недавно окрестили, не все еще в вере тверды, а отца Михаила…
        - Новый священник в Ратное вместе с вами поедет. Но Академию свою ты разве только воинской видишь?
        - Не только, отче, - согласился Мишка.
        - Вот и подумай о том, что священники не вам одним в крепости нужны; их для всех ныне языческих земель где-то обучать надо. Не все же нам в Константинополе просить.
        «Вот вам и карт-бланш на создание богословского факультета, сэр. Только непонятно, про какие именно языческие земли он говорит? Неужели в Турове что-то прознали про те, что за болотом?»
        - Понял, отче! Подумаю о твоих словах и с воеводой Погорынским посоветуюсь. А ребятишек собирай и присылай, всех примем. На такое дело покойный отец Михаил с радостью бы свое благословение дал - детей он любил.
        «Все страньше и страньше, сэр Майкл. Чтобы «особый отдел» по доброй воле делился ценной информацией с объектом разработки и безвозмездно предоставлял ему кадры? Не бывает так. Хотя…
        Попробуйте-ка отрешиться от того, что перед вами особист. Трудно? Конечно, но все-таки попытайтесь взглянуть на эту более чем странную беседу глазами не потенциального подследственного, а управленца. Вы прекрасно знаете, что на том уровне, на который вы так резко выскочили, не бывает «просто приятной компании» и «просто душевного разговора»: каждый пытается манипулировать окружающими, более или менее успешно, кто грубее, кто тоньше, для достижения собственных целей. Хмм, а какие цели могут быть у Феофана, вам известно? Если, конечно, не считать за единственную цель «держать под колпаком всех, до кого дотянутся руки». А ни хрена вам про его цели неизвестно! Еще один «черный ящик» на вашу многострадальную голову, ну прямо цех по производству тары, а не высшее туровское общество!
        Попробуем зайти с противоположного бока: посмотрим, что мы имеем на выходе из этого ящика, и прикинем, какие процессы происходят у него внутри. Или, выражаясь не столь учено, какие выводы о его целях можно сделать, основываясь на его действиях, ибо действий немотивированных не бывает.
        Первое: Феофан ненавязчиво намекнул вам, что до князя Городненского довели вашу речь о предательстве, и он ее одобрил, несмотря на собственное чрезвычайно скользкое положение. Значит, либо нашел в ваших словах какую-то подсказку, как ему выкрутиться в щекотливой ситуации, либо усмотрел в них дополнительное подтверждение вашей лояльности правящему дому, а следовательно, и ему самому. И то, и другое Всеволоду совсем нелишне, а посему на его счет можете быть спокойны, сэр: несмотря на первое более чем неблагоприятное впечатление о вас, сейчас вы представляетесь ему весьма полезным ресурсом. Знать бы еще, в каком деле…
        Второе: «малый подарочек» от святого отца, пусть и несколько запоздавший, тем не менее, дорогого стоит, ибо этот дополнительный рычаг дает вам возможность манипулировать практически любым священником как сейчас, так и в будущем, когда речь зайдет о крещении язычников.
        Третье: вам только что открытым текстом не только подтвердили ваши подозрения о наличии в Ратном и в крепости туровской церковной агентуры, но и назвали пару имен… Верить или нет - мы еще посмотрим, но «один пишем, два на ум пошло». Агенты не только на вас стучат, но и от вас что-то передать смогут, при нужде, а надежная связь - великое дело.
        Можете добавить сюда полученное благословение на создание богословского факультета, еще один, практически неиссякаемый источник пополнения учащихся Академии, причем независимый ни от Нинеи, ни от ратнинских стариков. В общем, если суммировать все вышеперечисленное, то получается, что главный туровский особист не то что намекает, а прямо-таки криком кричит, предлагая вам свою помощь, причем взамен ничего не просит.
        Ничего не понимаю. Ну не бывает так!!! «Бойся данайцев, даже и дары приносящих!» На что угодно поспорю - наживка это! Вот только какой ожидается улов, если наживка такая жирная? Чего ему от вас надо, и достанет ли у вас сил расплатиться за его «подарки»? И ведь отказаться нельзя…»
        - Это да… Расскажи-ка мне еще про него, а то и забыли за делами. Дела не убегут, а он… Думаешь, не любил я его? Думаешь… А у меня, может, и не было никого роднее… - Феофан смотрел прямо перед собой осоловевшим взглядом пьяного почти что вдрызг: то ли и впрямь, наконец, развезло, то ли притворялся - у него не разберешь. - Но любить - одно… А вот ради высшей цели… - монах в упор глянул на Мишку. - Не понимаешь? Не-е-ет, ты должен понять! Если не сейчас, так потом непременно. Вот городненского князя взять… Молчи! Знаю я все. Не мое это дело и не твое - княжье. А понимаешь ты, в чем его главная вина? Ну? Скажешь, что ляхов пропустил?
        Епископский ближник невесело усмехнулся, и Мишка с удивлением подумал, что пьяный ли притворно или на самом деле, но сейчас Феофан искренен.
        - Нет! Главная его вина - он прежде своего долга поставил жизни своих детей и жены! Не мог он по-иному решить, но все равно это вина… И на смерть их обречь - грех бы на душу взял, но то, что поддался врагам - вина несомненная. Ибо есть - должна быть! - высшая цель. У каждого, кто не просто для себя самого живет! - священник замолк и задумался, забыв про собеседника.
        «С ума сойти: в двенадцатом веке встретить типичного «государева человека», когда еще и понятия-то такого нет! Не ожидал, ей-богу не ожидал! Сюрприз, конечно, приятный, но тем более непонятно, с какой стати ему вас так настойчиво обхаживать? Что «государев человек», да еще церковный деятель с такой увлекательной специализацией, как отец Феофан, рассчитывает поиметь с вас? И с вас ли? А с кого тогда? С ваших пацанов, что ли? Или… с Ратнинской сотни? А каким боком тут сотня прилепилась? Разве что в Турове уже наслышаны о наших боевых подвигах за болотом и потирают руки в ожидании новой паствы?
        Мало вам было уравнения со всеми неизвестными, так нет - еще одна переменная величина добавилась! И ведь ни одна сволочь нужной вам информацией так и не поделилась!»
        - Потому монахи семьи и не имеют, чтобы такого искуса не испытывать, - прервал Мишкины размышления Феофан, - нет из него достойного выхода, чтобы душу не погубить! Если бы я мог его спасти - спас бы. Но душа его и так безгрешна, а телесную погибель… От этого никто спасти не властен! Говори… Говори мне про него - все что знаешь, рассказывай!
        Хмель все-таки одолел отроческое тело, и Мишка вконец заплетающимся языком снова начал рассказывать про отца Михаила, что мог припомнить, стараясь только сохранить достаточно власти над собой, чтобы не наговорить лишнего.
        notes
        Примечания
        1
        Tempora mutantur et nos mutamur in illis (лат.). - времена меняются, и мы меняемся вместе с ними.
        2
        В те времена все славяне вполне понимали друг друга без переводчика - диалекты разных племен еще не разошлись так далеко, как сейчас.
        3
        Стокгольмский синдром - парадоксальное возникновение у заложников симпатии, привязанности к захватившим их террористам. Впервые описан после захвата заложников в 1973 г.
        4
        М.А. Булгаков. «Мастер и Маргарита», гл. 24 «Извлечение Мастера».
        5
        О, сколь быстро преходит слава земная (лат.).
        6
        Святополк Изяславич (8 ноября 1050-16 апреля 1113) - князь полоцкий, новгородский, туровский, великий князь киевский.
        Ирина Комнина, в монашестве Варвара, согласно некоторым источникам, и в самом деле была третьей женой Великого князя Святополка. Овдовев, она основала в окрестностях Турова женский Варваринский монастырь. Авторы не ждали такого подарка от истории, но не преминули им воспользоваться.