Библиотека / Фантастика / Русские Авторы / AUАБВГ / Горюнов Андрей / На Пути Орды : " №02 Варяжский Десант " - читать онлайн

Сохранить .
Варяжский десант Андрей Горюнов
        # Куда катится этот мир? Наверное, мало кто из нас ни разу в жизни не задавал себе подобного вопроса.
        Но тревожиться совершенно не о чем: судьба мировой истории находится в заботливых руках.
        Капитан спецназа Николай Аверьянов, известный некоторым по роману «На пути Орды», получает задание хроноразведки России: обеспечить успешное освоение викингами Нового Света в 985 году н. э. Тем самым он предотвратит открытие Колумбом Америки в конце пятнадцатого века. Развитие США будет направлено в иное русло, более благоприятное для земной цивилизации и некоторых физических лиц.
        Андрей Горюнов
        Варяжский десант
        В зале ожидания бостонского аэропорта пахло тухлой селедкой, крепким самосадным табаком, квашеной капустой, едким перегаром от сорокаградусной «Клюквы особенной» и несвежими портянками - как, впрочем, пахнет во всех аэропортах и вокзалах США.
        Источник едкого перегара нетрудно было в данном случае обнаружить: сидевшие на полу в углу зала три грузные двухметровые блондинки со свирепыми лицами и глупыми голубыми глазами только что проснулись после буйной ночи, проведенной в ожидании семь раз отложенного рейса № 11 Бостон - Лос-Анджелес. Теперь, потягиваясь спросонья, они зевали во весь рот или рыгали на весь зал - столь громогласно, что бумажный и полиэтиленовый мусор, повсеместно присутствующий на полу, слегка подпрыгивал в такт раскатистым извержениям девичьих пищеводов.
        Посреди зала ожидания, относительно свободного от мешочников, дрались, никуда не спеша, два индейца, лениво размахивая ножами отнюдь не стерильного вида. Грязные перья на их головах дружно кивали, как бы благодаря судьбу за то, что им все еще удается удержаться на немытых головах.
        Стоявший у входа в зал коп не обращал ни малейшего внимания на поножовщину в центре зала. Широко расставив ноги, он тискал в руках пачку мятых и засаленных купюр, пытаясь их пересчитать. Ему это не удавалось по двум причинам: коп был сильно не в духе из-за отравления своего организма дешевым мексиканским пивом «Три толстых мучачо» и, кроме того, умел считать только до трех - один-два-много, - а купюр у него в руках было несколько десятков. Много! Но вот насколько много? Коп размышлял, подыскивая нужное слово…
        - Во, настриг-то! - Одна из блондинок глазами указала товаркам на пачку баксов в руках копа и рыгнула так, что мешочники в пяти метрах от нее рефлекторно зажмурились: видно, глаза защипало.
        - Не завидуй! - ответила блондинке подруга. - Сама отбашляй в Департамент юстиции да и стриги на здоровье!
        Коп, услышав про Департамент юстиции, вздрогнул и, выпучив от ужаса глаза, попытался спрятать баксы в карман. Однако по неосторожности он слишком сильно сжал пачку с одного края, отчего из ее середины выскользнул веер купюр… Деньги посыпались на пол, кувыркаясь и кружась.
        - О-о-о… - Коп нагнулся, пытаясь собрать разлетевшиеся доллары, но не удержал равновесия и ткнулся лицом в пол.
        Мешочники, оценив комичность ситуации, расхохотались в голос, топая ногами от удовольствия.
        Коп покраснел от стыда, набычился, напрягся. Собрав всю свою волю в кулак, он слегка приподнялся и, уперевшись в пол двумя по-прежнему широко расставленными ногами и лбом, стал собирать деньги, вертя глазами во все стороны. Оба глаза его ходили свободно, независимо друг от друга, как у новорожденного, рыская при этом по всем направлениям - вверх-вниз, вправо-влево, - но и значительно вылезая из глазниц, рождая у наблюдающих подозрение, что вместо глазных яблок у этого копа белоснежные глазные огурцы, подернутые слегка розоватой паутинкой напряжения. Житейский опыт и необычная анатомия глаз обеспечивали копу обзор не меньше двухсот семидесяти градусов по азимуту. Наконец, он собрал все купюры.
        По толпе ожидающих вылета прокатился восхищенный шумок:
        - Полицейския академия!
        - Вест Пойнт!
        - Чему ж их только не учат!
        - А ведь не молодой уже… Циркач!
        - Поди, за шестьдесят уж крепко!
        - Не может быть!
        - Почему? На госслужбе же сейчас с семидесяти пяти только на пенсию отпускают!
        - Я знаю.
        Сложив деньги в пачку, коп ловко оттолкнулся от пола головой и встал. Сведя ноги на ширину плеч, полицейский окинул зал орлиным взором победителя. И вовремя - в ту же минуту входные двери распахнулись, впуская двух смуглых рослых пассажиров, принадлежащих, безусловно, к высшей категории обитателей переднего салона - бизнес-класса.
        - Ого!
        - Смотри, какие смуглые!
        - Таких на откидное-боковое в самолете не посадишь! VIP!
        - VIP, - объяснила своей десятилетней дочери дородная пассажирка, сидящая на груде чемоданов, обвязанных для верности жгутами из старых простыней и половиков. - Это Очень Импотентные Персоны значит!
        Глаза девочки приняли осмысленное выражение, она стряхнула шелуху семечек с груди, поправила подол сарафана и сказала басом:
        - Ну да?
        - Хороши! - крякнула, махнув тройным подбородком, мать девочки, удобно растекаясь семипудовой каплей среди своих чемоданов.
        Действительно, бравые парни были одеты в изумительные комбинезоны темно-зеленого цвета с белыми надписями «Terrorist» на спине и шевронах.
        Из нагрудных карманов у обоих торчали ножи для резки картона, в руках у одного - видно, старшего по званию - была красивая папка - сантиметров сорок на шестьдесят.
        Войдя в зал, очень импотентные персоны стали оглядываться в поисках места.
        Тщетно.
        В зале было не более двадцати колченогих сидений, давно уже отслуживших свой срок еще в прошлой жизни - где-нибудь на трибуне провинциального стадиона - и привезенных сюда, в муниципальный аэропорт, исключительно для того, чтобы чем-то заполнить пустоту казенного зала с бетонными плитами в качестве пола. Даже ребенку было понятно, что сесть на эти доходяги решится только идиот: сиденья годились исключительно для открывания бутылок пива об острые кромки их выщербленных, облезлых спинок. Одно «кресло», правда, было более-менее - что называется,
«терпимо с пятью оговорками», - но его, как на грех, занимал старик лет восьмидесяти с гаком, по виду полный тормоз. Это был старец с длинной сивой гривой и бородой.
        - А ну-ка, кыш отсюда, дедушка, - обратился коп к старику, явно выслуживаясь перед VIP-персонами. - Кыш быстро. Не серди!
        Старик и ухом не повел.
        - Ага, - мгновенно сообразил полицейский. - Не хочешь? Покажи свой билет?
        Старик небрежно извлек двумя пальцами билет из нагрудного кармана той части одежды, которая лет сорок назад была, наверное, пиджаком:
        - На. Подавись!
        - Это на самолет билет! - едва скользнув глазом по билету, сказал коп. - Билет в зал ожидания предъяви!
        Дед молча извлек из другого кармана бывшего пиджака звездно-полосатое удостоверение:
        - Ветеран. Дважды Герой. Корея, Вьетнам и Камбоджа.
        - Ага… - кивнул коп и, взяв старца за шиворот, приподнял его: - Фу, чем несет-то от тебя, духовное сословие?
        - Я масон! - обиделся старик, пытаясь обрести ногами опору.
        - Масон… Патиссон!.. Маринованный! - резюмировал коп и, взвесив худое старческое тело, широким жестом швырнул ветерана в автоматически распахнувшиеся двери: - Медали от Конгресса не рассыпь!.. Садитесь, господа! - обратился он к смуглым VIP-персонам.
        Старший, с папкой, сдержанно кивнул копу и сел на освободившееся место.
        - …Старикам везде у нас дорога, молодым - кто с бабками - почет! - услужливо склонился перед ним страж правопорядка.
        Старший VIP, не обращая ни малейшего внимания на замеревшего перед ним в поклоне копа, открыл папку, извлек из нее большую фотографию башен-«близнецов» Всемирного торгового центра и показал на одну из башен своему попутчику, казавшемуся лет на пять помоложе:
        - Захватим самолет… Ты понял, Расул?.. Вот эту башню… Ничего не отвечай! Кругом уши неверных… Могут догадаться… Дай знать мне, намекни: понял ли ты, что нам предстоит?
        - О-о-о-о! - восхитился Расул. - Неплохо Усама задумал!
        - Понял? Ты понял…
        - Чего?! - Расул вдруг задумался и, поразмыслив секунд десять, признался: - Ничего не понял.
        - Ты наказание мое! - застонал старший. - Ты самый тупой из правоверных!
        - Нет! - возразил Расул. - Не самый тупой, есть и тупее… Я понял, что ты хочешь врезаться на самолете в небоскреб.
        - Так в чем вопрос?!
        - Самолет один, а небоскреба - два…
        - Г-м… - Старший качнул с изумлением головой. - А ведь ты прав! - Достав сотовый, он быстро набрал номер, прижал аппарат к уху… - Кто это? Кто говорит? - Внезапно лицо его вытянулось. - О-о, это ты великий и простой! Каюсь, не узнал тебя, Усама бен… - Он осекся и опасливо огляделся: - Но это хорошая примета: богатым тебе быть… У нас тут вопросик возник…
        Коп, которому надоело ждать, склонившись в поклоне, по-собачьи громко сглотнул слюну.
        - Извини великий, меня здесь полиция достает, коп привязался… Секундочку… - Покопавшись свободной рукой в кармане комбинезона, смуглый протянул копу десятидолларовую бумажку и отмахнулся от него: - Fuck out!.. Это я копу, не тебе, великий, прости… Так вот, проблемка… У нас двоих только один самолет намечается, а башен Всемирного торгового центра - две штуки, две! Вот задачка-то?! Как я раньше-то не обратил на это внимания… Ага!.. Я слушаю, слушаю… Не кричи… А-а-а-а… Понял… Да понял, понял!.. Все сделаю… Ребятам - привет! …Как там погода-то, в Саудовской нашей Аравии? …Ты в Пакистане? Где?! А-а, в Афгане! Ну, извини, плохо слышно - прослушку, наверное, включили… Конечно!.. Да кому ж я скажу-то? От меня через два часа резинки от трусов и той не останется… Да не волнуйся… Все так!.. Валерианки попей… Ноги парь перед сном… Let it be, как здесь говорят… И тебе Аллах Акбар! И тебе… Спасибо! Вам тоже не болеть!.. Не болеть и не кашлять…
        Непрерывно и подобострастно продолжая кивать, террорист отнял от уха сотовый телефон и нажал «отбой». Однако, вместо того чтобы отключиться, сотка в его руках вдруг затряслась, разражаясь серией громогласных, очень тревожных звуков…

* * *
        - Ух… - Алешка Аверьянов подскочил на кровати и хлопнул ладонью по будильнику. Серия громогласных, очень тревожных звуков оборвалась. - Приснится же такая ерунда!..
        - Какая ерунда? - В комнату заглянул отец, одетый в тренировочный костюм, бодрый, пышущий жаром после утренней пробежки. - Почему не бегал?
        - Будильник не прозвенел почему-то, - соврал Алексей не моргнув глазом.
        - Праздничный завтрак! - крикнула Олена с кухни.
        - Ура!
        Не умываясь и не чистя зубы, Алексей выбежал на кухню и, чтобы сразу положить конец возможным дискуссиям о гигиене, тщательно вымыл руки и лицо над кухонной раковиной. Быстро вытерся посудным полотенцем, открыл глаза и остолбенел:
        - Что это, Оленочка?!
        На столе стояли три новых банных черпака - литра по два каждый.
        Банные черпаки были до краев заполнены молоком.
        В центре стола на разделочной доске высилась гора порезанного хлеба: батон черного и два батона белого. Хлеб был порезан толстыми кусками - пальца в три толщиной.
        Рядом с горой хлеба стояла полуторалитровая эмалированная миска с медом.
        - Праздничный завтрак! Сегодня же выходной!
        - Олена, ты уже сколько в нашем веке живешь… - Алексей растерялся. - Тринадцатый век давно миновал, верно? Я думал, ты к нашей жизни вообще-то привыкла… Уж по крайней мере на уровне домашнего быта.
        - Привыкла… «на уровне»? Привыкла - к чему?
        - Ну, к тому, например, что из телевизора не посыплются человечки, если снять заднюю крышку и потрясти… К тому, что реклама не просто информирует, а впендюривает… Что если в чьей-то квартире зеркало есть, то это не значит, что в ней митрополит живет… Ну, что ты так смотришь на меня? Я совершенно не хочу тебя обидеть. Я просто хочу сказать, что мы по-другому завтракаем, не так, как вы завтракали, - в Древней Руси, в Батыевы времена…
        - Конечно… Я понимаю, Алеша… - смутилась Олена. - Я разгулялась на широкую ногу, верно? Своей коровы у вас нет, ульев нет, даже хлеба вы не сеяли по весне. И озимое тоже, видать, не взошло… Все покупать вам приходится… А денежки-то лучше б поберечь, хоть к осени козочку купили б!
        - Ой, перестань, Олена!
        - Ну да, ну да… Садись-ка! Пусть это будет праздничный завтрак!
        - Праздничный? Да что ж тут праздничного? Три черпака с молоком - ради праздника?
        - Конечно! Ты смотри, хлеба-то сколько! И черный, и белый! А черный какой, а? Объедение! И белый пшеничный! Пушистый, страсть! Понюхай только, - умирать не захочешь! А ломтями какими богатыми я порезала - не видишь? Батон на шесть частей резала! И меда - миска же! Что же тебе не так? - Еще чуть-чуть, и на глазах Олены выступили бы слезы. - Хлеб, молоко, мед… Ешь сколько хочешь, будь любезен!..
        - Спасибо. А что касается завтрака, то мы еще едим обычно сыр с маслом, колбасу… Да, на завтрак! Иногда даже сосиски, пельмени… Знаешь, что это такое?
        - Знаю, Алеша. Только я тебе сказать хотела еще вчера, что сосиски и пельмени есть нельзя. Пельмени можно только сверху - тесто, да и то если начинка изнутри не сильно его испачкала. А сосиски можно только сосать. Они поэтому, наверное, так и называются: голодно если стало, пососи - легче голод перетерпеть будет…
        - О господи! Что ты несешь?
        - Я ничего не несу, - удивилась Олена. - Я же стою. С пустыми руками. Ты не заболел ли у нас, Алексей?
        - Да нет, не смотри так. Я просто удивился: голод перетерпеть… Как его перетерпишь-то?
        - Ну, до сна. А как заснешь, глядишь, сон приснится. Во сне поешь.
        - А проснулся когда?
        - Ну, тут уж утро вечера мудренее… Даст Бог день - даст и пищу! - Заметив, что Алексей полез в холодильник за колбасой, Олена молитвенно сложила руки на груди: - Не надо, пожалуйста, не надо!
        - Это почему же ты к нашим продуктам так?
        - Ядовитые они! - заговорщицки прошептала Олена. - У вас здесь почти вся пища ядовитая. Лучше ее не есть. Вот молоко. Оно хорошее. И хлеб… Зря ты так на меня смотришь… Просто ты не понимаешь, привык. А я - чувствую!
        Алексей хотел что-то возразить, но не успел: из большой комнаты зазвучала музыка - полонез Огинского.
        - Ох! - восхитилась Олена. - Вот музыка у вас, в вашем будущем, - райская! Не музыка - счастье! Бездонное, безграничное! - Не в силах сдержаться, Олена раскинула руки и поплыла по кухне, кружась. - И ведь инструмент-то какой - на все голоса! Так и поет, за душу берет…
        Тоже услышав известный мотив, Николай Аверьянов выскочил из душа и бросился в большую комнату…
        - За душу берет, в небо лететь с собой тянет… - продолжала кружиться в танце Олена. - Сердце радостью наполняется.
        - Издеваешься? - хмыкнул Алексей. - «Сердце радостью наполняется»… Это ж сотка, отцовский мобильник. Полонез Огинского, - значит, из части. У отца АОН.
        - Ничего не поняла! - отрицательно тряхнула головой Олена.
        - Ну, он же в отпуске, и к тому же выходной сегодня. С утра звонок - понятно: срочно вызывают. Абзац! Хорошего теперь не жди! И чего ты расплясалась? Не поняла? Это его воевать, на войну какую-то зовут, а ты от радости пляшешь!
        Олена опустила руки и отвернулась к окну. В глазах ее блеснули слезы.
        - Олена… Да ты не обижайся! Ты многого еще не понимаешь в нашей жизни.
        - Да, - согласилась Олена и, смахнув слезу, села за стол, уперлась неподвижным взглядом в груду хлебных ломтей. - Я многого еще не понимаю.
        На кухню заглянул Николай, уже одетый в форму:
        - Ребята! Меня вызывают. Что-то срочное!
        - Если что - звони!
        - Конечно, обязательно! - Закрывая за собой входную дверь, Аверьянов-старший крикнул уже с лестничной площадки: - В крайнем случае, с самолета по сотке позвоню!
        - Служба… - извиняющимся тоном объяснил Алексей.
        - Я многого еще не понимаю, - повторила Олена.
        По краю миски с медом уже гуляли две большие мухи…

* * *
        - Ты что там опять натворил? - спросил Михалыч Аверьянова вместо того, чтобы поздороваться.
        - «Там» - это где? - поинтересовался Аверьянов.
        Оба стояли возле КПП полигона прямо посередине дорожки, мешая проходить остальным офицерам.
        - В округе.
        - Сто лет не был в округе.
        - Внештатный инструктор по спортивной работе округа хотел побеседовать с тобой, съезди. Это срочно.
        - Не понял? - удивился Аверьянов.
        - Чего «не понял»? Ты ж на машине?
        - Я в отпуске.
        - Ну ладно, ладно… Смотайся, к обеду обернешься. Просили. Срочно. Бензин у Самохина возьмешь. Я распоряжусь, полный бак зальешь. Сгоняй, тебе ж выгодно.
        - Что мне выгодно? - изумился Аверьянов.
        - Бензин. Спалишь литров двадцать, а зальешь полный бак.
        - Ах вот оно что! - рассмеялся Николай.
        - Извини, забыл, что вы миллионеры.
        - Не только мы, но и вы.
        - Лично я - нет. Я - по старинке: все ножки - по одежке… - Михалыч помолчал. - Съезди в округ, я прошу. Не как офицер - офицера, а как человек - человека! А то совсем меня достали.
        - Непонятно, что им от меня надо. Инструктор по спортработе? Какая-то чушь.
        - Я тоже не знаю, что он хочет, - признался Боков. - Но из отпуска по ерунде не дергают, сам знаешь. Ты съезди, лучше будет. Неопределенность снимешь. Загадку разрешишь. Он уже три раза звонил мне на мобильник.

* * *
        По дороге в округ Николай ломал себе голову над загадкой: зачем его вызывают? Однако ничего путного в голову не приходило.
        Приехав и доложившись инструктору по спортработе, он тут же был представлен еще какому-то мужику - судя по всему, шишке - весьма интеллигентного вида, в штатском. Возраст - далеко за полтинник. Поражала ухоженная кожа, висящая на лице складками, как у шарпея.
        Знакомя их, инструктор был немногословен:
        - Вот капитан Аверьянов, а это - товарищ… Ну, словом, хотел с вами познакомиться…
        - Прогуляемся, если вы не против? - предложил гость.
        - С удовольствием.
        Покинув территорию спорткомплекса, они долго шли по аллее, ведущей к танковым боксам. Наконец собеседник представился:
        - Меня зовут Сергей Ильич Коптин. Я из Службы внешней разведки. Начальник Управления разведтелепортации.
        - Очень приятно. А спортивная работа при чем?
        - Конечно, ни при чем. Спортработа - это чтоб лишних разговоров не было. Разговор у нас состоится сейчас абсолютно конфиденциальный. В полку скажете, что сватали вам спортивную работу с местными трудными школьниками, учитывая ваши успехи борьбы один на один с татаро-монгольской Ордой… Все знают, что такое трудные школьники и кто такой был Батый, - вам легко поверят.
        - Конечно, - кивнул Николай.
        - Тогда вернемся к насущному. Я за последние дни был в ряде округов; у вас, в вашем округе, побеседовал со многими офицерами, вызывая их, как и вас, из линейных частей… Многие по своим личным качествам сильнее вас, не скрою, но… Но ваш опыт, приобретенный в тринадцатом веке, уникален. У нас нет специалистов со столь богатой и, что еще важнее, со столь удачной практикой. Сочетание навыков поведения в совершенно неожиданных ситуациях плюс реальное, практическое знакомство с относительно новыми возможностями телепортации и хронодинамики… В наших глазах вы являетесь, возможно, единственным пригодным исполнителем задания, я бы даже сказал - Задания с большой буквы, значение и степень секретности которого трудно переоценить…
        - Спасибо. Кого ж это надо грохнуть в прошлом?
        - Да нет, Николай Николаевич, - досадливо поморщился Коптин. - Совсем не так! Убийства - абсолютно не наша стезя. Да и прошлое, надо сказать, - тоже не наше дело. Наша область - настоящее и ближайшее будущее - завтра, послезавтра, в этом году… Прошлым мы, конечно, занимаемся, но лишь постольку-поскольку… Применительно к настоящему. Исключительно так. Нас интересует настоящее. Здесь. Сейчас. Сегодня.
        - Ну, в этом случае выбор у вас огромный. Специалистов по нашему времени - сотни тысяч. Сегодня - жить, умереть - завтра. - Аверьянов заметил кислое выражение лица Коптина. - Что-то не так я сказал?
        - Да нет, все верно вы сказали. Временщиков действительно слишком много развелось… Но я о другом. Вы, конечно, читали фантастику и знаете, что если переместиться в далекое прошлое и там раздавить бабочку, то в нашем времени все сразу изменится. Когда вы вернетесь сюда, в современность, вы можете и не узнать тот мир, из которого стартовали. Был такой рассказ давным-давно у Рэя Брэдбери. Суть именно в этом: мельчайшее, пустяковое изменение в прошлом может иной раз привести к мировой катастрофе.
        - Но может и не привести? - поинтересовался Аверьянов.
        - Бесспорно. Может и не привести. Может! А может и наоборот - привести к внезапному сдвигу в позитивном направлении! К прогрессу - в стране и мировом сообществе. И мы, в Управлении разведтелепортации Службы внешней разведки, идем по этому пути.
        - Я рад за вас.
        - Ну да, ну да… Спасибо. Так вот. Продолжу. Тут есть тонкости. При путешествиях в прошлое могут возникать парадоксы… Ну, типа того, что вы отправитесь в прошлое, чтобы убить в нем своих же собственных родителей еще до того, как они успели вас родить. Что случится, если ваша затея удастся? Ваши предки погибли еще до вашего рождения, значит, вы не появитесь на свет Божий… Но они погибли от вашей руки, так? Кто же в этом случае убил их, если вас вообще на свете не было и не будет? - Коптин пытливо взглянул Николаю в лицо, ожидая реакции.
        - Это, наверное, можно было бы без особого риска попробовать.
        Коптин усмехнулся:
        - Да, некоторые попробовали. Но не скажу, что без всякого риска.
        - А чем тут рискуешь? Ведь не получится.
        - Вы уверены?
        - Конечно. Этого получиться не может… Не может быть, потому что…
        - …Потому что не может быть никогда! - подхватил Коптин, кивнув с пониманием.
        - И никак! - добавил Аверьянов.
        Коптин глубоко вздохнул, словно решился броситься в омут.
        - А знаете, что интересно? - Сергей Ильич почесал подбородок. - Интересно то, что получается, - вот же в чем штука! Причем без всяких проблем. Просто берешь и убиваешь своего папу - раз и квас! А потом, как вы уже догадались, тут же, не отходя от кассы, как говорится, пришиваете маму! Задо-о-о-олго до своего рождения!
        - Задолго?
        - Да вот на свадьбе еще, например. Я полагаю, что вы родились в нормальном регламенте, после свадьбы, а не за семь лет до нее, на уроке ботаники в средней школе… Так вот. Прекрасно такие штуки получаются, доложу я вам. Вот представьте: свадебный стол, все налили, «тост, тост!» - орут. И тут какой-то приблудный из соседнего зала ресторана подходит к молодым - а это, представьте себе, вы, - вы стучите ножиком по бокалу, призывая всех к тишине, а как только все замолчали, вы этим же ножом… Хвать жениха по горлу! Невесту за волосы - хвать! Кровь - пузырями! У обоих горло - до позвоночника. Все! Получайте, господин теоретик! От нашего стола - вашему столу, как говорится.
        - Да как такое может произойти?
        - А по-разному, доложу вам. Вы их убили, своих родителей. На свадьбе! До своего зачатия…
        - Я своих родителей не убивал!
        - Это - к примеру…
        - Примеры лучше - на себе.
        - Не проблема: на мне так на мне. Я, допустим, убил своих родителей. Я! Что из этого следует? Следует только то, что меня самого тоже не будет. Но не будет теперь, с момента убийства. Как только родители убиты, так только теперь, после этого, мне становится неоткуда взяться. Ну, значит, я тоже мгновенно исчезну. Но только в этот момент. Не раньше. Раньше все было нормально. А вот именно в момент наступления их смерти я тоже исчезаю. Без следа. Тут вам и риск: убивая, я тем самым вычеркнул из жизни себя. Без всяких парадоксов!
        - Понятно. А кто же тогда их убил - ваших родителей-то?
        - Убил я. До того, как они умерли, я существовал. Поэтому я мог - топором там, ножом… И тут же, с наступлением летального исхода, исчез. Поэтому когда родители уже трупы, то кто их все же убил - неизвестно. Словом, до их смерти - я убийца, а как только погибли, то кто убийца - неизвестно.
        - То есть как так - неизвестно?
        - Так! Да разве нам с вами вот в этом, в окружающем нас мире все известно? Нет, далеко не все! Кто, например, президента Кеннеди убил? Неизвестно! Да что там Кеннеди - в России ежегодно совершаются сотни, тысячи нераскрытых убийств. А что значит «нераскрытое убийство»? Это значит, что обнаружен труп со следами насильственной смерти, - значит, убийство, значит, жертву кто-то убил, но неизвестно - кто!
        - Да, но при каждом нераскрытом убийстве мог быть очевидец. Его не было, допустим, но он мог быть, присутствовать, видеть убийцу!
        - Да и тут то же самое! Это многократно проверялось, кстати. Первый опыт лет двадцать назад поставили. Еще в Советском Союзе, при коммунистах.
        - У нас?! - отшатнулся Аверьянов, пораженный. - В Советском Союзе? На людях опыт ставили?!
        - Да не на людях, на комсомольцах!
        - На комсомольцах? А комсомольцы что, не люди, что ли, были?
        - Да ведь на кошках же такой опыт не поставишь… - уклонился от прямого ответа Коптин.
        - Я сам был в комсомоле… - несколько растерянно заявил Коля.
        - И я был! - улыбнулся Сергей Ильич. - Но дело-то не в этом! Дело в том, что мы с вами от темы отошли, а время поджимает! Ну, в общем, смысл такой: для очевидцев и свидетелей убийство родителей убийцы выглядит простецки: подходит к жениху с невестой молодой оболтус с пистолетом в руке. Бах! Ба-бах! И вот, пожалуйста: жених убит, а невеста… Ну, этой сразу - контрольный в голову…
        - Послушайте, вы, часом, не «того»? - перебил Коля. - Уж очень образно повествуете…
        - А это так принято сейчас: смакуя подробности, вдаваясь в детали. Быстрее и прочнее материал схватывается. Проблема должна цеплять учащегося, завораживать… Сейчас в школе знаете, как арифметику учат? Задача: «Шесть семиклассников и семь шестиклассников разорвали пять завучей на двадцать три неравные половины…»
        - Вы опять отвлеклись, по-моему, Сергей Ильич.
        - Ну да, ну да… Вернемся на свадьбу. Убийца бесследно исчезает. Около свадебного стола остается только его одежда, оружие, документы…
        - Не понял, - поморщившись, покачал головой Аверьянов. - Оружие и одежда остались; так как убитые их не рожали, их наличие не нарушает причинно-следственную связь. Но документы убийцы?! Его паспорт?
        - Да. Паспорт вот он, лежит! Военный билет, права, диплом, удостоверение - все, что хотите, осталось на месте преступления. Причем документы, понятное дело, подлинные - хоть покупку в кредит оформляй на владельца.
        - Отлично. Но документы выписаны-то на чье имя?
        - Как - «на чье»? На имя убийцы. На имя сына убитой парочки.
        - Но он же теперь не родится!
        - А ну и что? Он не родится - причинность нарушена, а паспорту ему-то почему не
«родиться»?
        - То есть? - Николай ошарашенно мотнул головой. - Откуда взяться паспорту на имя человека, которого и не было?
        - Как откуда? Откуда все паспорта-то берутся? Из паспортного отдела милиции, разумеется. В чем тут проблема-то? Хотите, вам менты на Буцефала паспорт выпишут, не хотите - на Александра Македонского… Только платите. - Коптин помолчал. - На самом деле тут бывает по-разному: иногда документы-оружие остаются на месте преступления, а иногда действительно исчезают. Но это уже пошли тонкости. Моя цель была - показать, что никакого парадокса нет, и объяснить вам, что человек, убивающий собственных родителей, крепко рискует, потому что, стреляя в них, он вычеркивает из жизни и себя. Автоматически и неизбежно. Они утянут его с собой из этого мира именно для того, грубо говоря, чтобы не допустить парадокс. Это, я надеюсь, понятно?
        - Это понятно.
        - Прекрасно. Вот и все.
        - Да нет, не все. А кто же все-таки был убийца? И куда он делся после убийства?
        Коптин развел руками:
        - Это еще проще. Представьте себе на секундочку, что любая смерть - это результат убийства. Потому что человек - создание бессмертное, божественное… Кто является убийцей, если смерть наступила от инфаркта, инсульта, воспаления легких? Мы не знаем кто. Нас всех, поголовно всех, кто-то убивает. В редчайших случаях убийцу удается идентифицировать, если он такой же человек, как все мы, смертные. Но в большинстве случаев убийца не бывает опознан. Сердечная недостаточность, паралич дыхательного цента, токсикоз, как следствие инфекции, микробы, вирусы - это не убийцы. Это орудие убийства. Способ казни. Не более. А вот убийца - тот, кто направил на вас это оружие и нажал на кнопку, - убийца, как правило, остается неизвестным. Куда он девается после убийства? Неизвестно. Но что здесь странного? Что нового для нас? Да вы задумайтесь, где вы, вот лично вы, были до своего рождения? Не помните! А вы ведь были, существовали! Помните байку: «Пришел на танцы с папой, ушел с мамой»? Куда отлетит ваша бессмертная душа после того, как бренное тело испустит дух? Не знаете? Не знаете! И никто этого не знает. Так вот,
ваши вопросы: «Кто был убийца?» и «Куда он потом делся?» - имеют простейший ответ: это две новые загадки, не имеющие ответа точно так же, как и старые. Мы узнаем все больше и больше, но неизвестного тоже становится больше: новые горизонты познания открывают и новые черные дыры непознаваемого, недоступного пока что науке. Естественно! Но главное, подчеркну снова…
        - Что никакого парадокса нет?
        - Именно! Парадокса имени Рэя Брэдбери нет. Но если парадокса нет, то можно попытаться его создать.
        - Не понял?
        - Собственно, именно об этом я и хотел рассказать вам. Тут-то и начинается самое интересное. Как показали исследования, проведенные в наших закрытых научно-исследовательских центрах, существует и практически легко осуществим вариант, при котором я могу убить своих родителей еще до своего рождения и при этом сам уцелею!
        - Поразительно!
        - Я тоже так сначала думал. А потом даже удивился, насколько ж это просто. Дело в том, что при путешествии в прошлое можно установить режим раздваивания мира при нарушении причинно-следственных связей. Что это значит? Это означает то, что в тот момент, в который я убиваю своих родителей, рождается второй мир, параллельный нашему, так сказать. В нем, в этом новом мире, ваши родители убиты, и, значит, в этом новом мире не будет уже вас, их ребенка. Но тем не менее вы, их убийца, можете присутствовать в том мире в качестве пришельца из нашего мира, основного. А в основном мире вы своих родителей не трогали, они и сейчас живы-здоровы. Поняли?
        - Не совсем.
        - Что ж тут непонятного? Один мир - наш, основной. В нем ваших родителей никто не убивал. В нем родились вы. А есть, представьте, еще один мир, параллельный. Этот самый параллельный мир точь-в-точь совпадает с нашим. Мир-близнец. Неотличим. В него вы перескочили из нашего мира, из основного, и убили в нем своих предков. С этого момента основной мир и параллельный стали заметно отличаться: в одном есть и ваши родители, и вы сами, а во втором нет ни их, ни вас. Но никто не мешает вам совершить путешествие в этот параллельный мир в качестве гостя из мира основного. Вот так и получается ситуация, при которой умерщвление моих родителей в нежном возрасте не мешает моему появлению на их похоронах.
        - Понятно. Но как это делается? Откуда мне знать заранее, что после моего выстрела мир разветвится? Что в момент попадания пули в цель миры раздвоятся и я уцелею в одном экземпляре?
        - Да, это обязательно нужно знать заранее… - Взгляд Коптина затуманился воспоминаниями. - Потому что если режим удвоения миров не работает, то даже рядовой поступок, совершенный в прошлом, может иметь ужасные последствия - как лично для вас, так и для окружающих.
        Коптин замолк, вспоминая работу без удвоения миров, работу рискованную, на грани. В его памяти всплыли события тех давно ушедших лет, о подробных обстоятельствах которых капитану Аверьянову совершенно ни к чему было знать…

* * *
        Валечка вопросительно взглянула на подполковника Коптина, только что распечатавшего конверт, содержащий регламент дальнейших действий их диверсионно-изыскательской группы МЧС - Межпространственно-Чрезвычайного Спецполка при Совмине СССР. Это был последний конверт успешно завершенной экспедиции, короткий письменный приказ-эпилог, предписывавший порядок ухода их группы из зоны действия - в данном случае из Москвы. На конверте имелась надпись: 800 0209 1812. Она означала, что распечатать его надлежало в 8.00 местного времени 2 сентября
1812 года - ни раньше ни позже. Допустимая погрешность времени вскрытия конверта составляла пять минут. Опоздание или преждевременное вскрытие - трибунал.
        - Ну что? - не выдержала Валечка Дроздова. - Дали время расслабиться?

«Дать расслабиться» в те годы на их профессиональном сленге означало санкционированное Управлением свободное пребывание в зоне действия с собственными, личными, целями. Возможность отдохнуть, посмотреть, оттянуться. «Расслабиться» очень любили новички - молодые лейтенанты, попадавшие на задания в зоны рабовладельческого строя или гаремно-крепостного права. Офицеров прекрасного пола тянуло, конечно, либо в Вену штраусовских вальсов, либо в далекий и дикий матриархат Амазонии.
        Они блестяще выполнили задание - ларец с бриллиантами графа Растопчина был ими надежно укрыт и от вступающих в Москву французов, и от грядущих огненных смерчей. Они заслужили «воздуха» по всем неписаным законам. По гамбургскому счету. Безусловно.
        - Нет, - ответил Коптин, пробежав глазами приказ. - Срочное возвращение.
        - А я так надеялась повидать юного Пушкина! - капризно скривила губы Валечка и, поймав на себе его испытывающий взгляд, покраснела.

«Определенно врет, - подумал Коптин, бывший в ту пору уже довольно опытным, поседевшим на службе подполковником. - Наполеоновских маршалов ждет, офицерье, гвардию изголодавшуюся… Пушкин ей понадобился… Расскажи это Пушкину».
        Бросив взгляд на часы, он прикинул: Наполеон как раз входит сейчас в Москву, авангард его уже где-то у Дорогомиловки…
        - А что тебе Пушкин? - Коптин хлопнул Валечку по плечу, подбадривая. - Пушкину сейчас тринадцать лет и почти три месяца. Мальчик еще…
        - Неважно, - отмахнулась Валечка. - Он и в тринадцать был уже Пушкин.
        - А ты - в двадцать шесть, а уже майор! Пошли!
        - Покурить-то хоть есть пять минут у меня?
        Коптин не любил волокиту - приказ есть приказ, - но, сдерживая себя, снова взглянул на часы:
        - Кури! Но потом пойдем быстрым шагом - идет?
        - Едет! - язвительно хмыкнула Валечка, закуривая.
        Они стояли недалеко от устья Яузы, телепортационный же челнок их был на Вшивой горке, рядом с Таганкой, «зашифрован» в амбаре; идти предстояло метров семьсот, но круто в гору - минут пятнадцать. В запасе же было двадцать семь минут и сорок секунд - они успевали только-только.
        - Ну все, пошли. - Валечка щелчком выкинула окурок и, достав помаду из сумочки, подправила нижнюю губу. - Я готова!
        - Ты посмотри, куда ты бросила окурок! - ахнул он. - Там сено же! Смотри - уже горит!
        - Плевать, - пожала плечами Валечка. - Все равно Москва через час вспыхнет… Пожар Москвы 1812 года - не слыхали? - насмешливо добавила она.
        - Да, вспыхнет, - согласился капитан Завадский, третий член их группы, профессиональный взломщик, выскочивший только что из Академии с красным дипломом. - Но вспыхнет через час, не в этом месте и по другой причине.

«До чего же он любит изрыгать банальности», - подумал Коптин и снова сверился с часами:
        - Тушить у нас уже нет времени.
        - Если перекинется на сеновал, то все… - сказал Завадский. - Тут все… Тут началось!
        - Да ерунда, - сказала Валечка.
        - Нет, очень не к месту и не ко времени, - ответил Коптин, лихорадочно соображая, как же поступить. Он в группе главный. Ему решать. - Боюсь, что выговор, без премии и несоответствие получится. Из искры разгорится пламя…
        - Похуже, думаю, Сергей Ильич, - заметил Завадский. - Этак ведь может выйти, что именно она Москву-то и сожгла…
        - Очумел, что ли? - огрызнулась Валечка. - Напичкали тебя формулировочками в Академии сраной твоей. Думай, что несешь!
        - Я думаю. Но вот сеновал если вспыхнет сейчас, то все. Сожгла ты, Валька, столицу нашей Родины.
        - Будущую, - скупо уточнил Коптин.
        - Ага! - кивнул Завадский. - Будущий город-герой. Но он и теперь в сердце каждого! Порт семи морей.
        - Сейчас… - Не найдя калитки во двор, Валя забежала в дом, надеясь, что оттуда проникнет к сеновалу. Однако дальше темных сеней ей проникнуть не удалось: дверь в горницу была заперта на засов и забаррикадирована изнутри, хозяева же ушли через чердак или подпол. Валя стремительно взлетела по хлипкой лестнице на чердак, но никакого другого хода не смогла обнаружить - только оконце, в которое и кошка-то пролезет с трудом. Выскочив из темных сеней, Валя вернулась к своим.
        - О-о-о! Гляди-ка! Во, полыхнуло-то! Аж загудело на ветру. Абзац тебе, Валентина: сеновал запылал, прощай, звезды кремлевские! То есть майорские! - Завадский стоял к ней спиной, опасаясь оплеухи.
        - Сволочь ты, Завадский! - Голос Валечки дребезжал от еле сдерживаемого гнева.
        - Все! - решил Коптин, все это время наблюдавший неумолимое мелькание цифр на командирском хронометре. - Время! Теперь нам придется бежать!
        - Я не могу бежать! - закричала Валечка все тем же неестественно дрожащим голосом. - Ребята, что со мной?
        Коптин поднял глаза и обомлел.
        Перед ним стояла старуха лет восьмидесяти с гаком. Седые волосы, иссохшее тело, трясущиеся губы, слезящиеся глаза, дряблые веки и щеки.
        - Ребяточки, скажите честно, что со мной?
        Коптин кинул быстрый взгляд на Завадского. Тот стоял как истукан, начисто потеряв дар речи вместе с напускным гонором.
        - Мальчики, я сесть хочу…
        - Вон, у ворот, видишь, лавочка?!.
        - Не так сесть. Нет… - подняла руку мумия. - Вы отвернитесь оба…

…Когда они ворвались в телепортационный челнок - Завадский с ларцом, а Коптин с Валечкой, сидящей, а точнее, висящей у него на спине, - у них оставалось ровно три секунды.
        Коптин всей ладонью надавил на сектора блокировки, автоответчика, SOS-генератора и экстренной аварийной нуль-навигации и, не выдержав нагрузки, грудью рухнул на пульт.
        Сухая старческая рука, вся в пигментных пятнах, медленно отпустила его шею и съехала на пульт, срывая с пломб тумблеры аварийного старта.
        Последний тумблер, старт-протяжку, выдернул в «готово», а затем в «полет» Завадский, хотя его скрючило и рвало от физического перенапряжения.

* * *
        Трактир гудел на все голоса: стрельцы гуляли.
        Сентябрь 1698 года был для них не простым. Совершенно внезапно царь Петр как с цепи сорвался: аресты шли за арестами. Ни с того ни с сего.
        Так называемый бунт окончился в июне. Да и был ли он, бунт? Они подавали прошение о государевой милости. Что тут такого? Азов взят, государство цветет.
        Они москвичи, в Москве их семьи. Стрельцы хотели прошением добиться от государя всего лишь соблюдения условий их службы: выплаты денежного довольствия за азовский поход, роспуска по домам после окончания войны и так далее. Они ведь не были рекрутами, и требование у них было, по сути, одно: начальство должно соблюдать закон не только когда призывает их в строй, но и когда приходит пора расплатиться за службу, за добытую кровью победу.
        Что вышло тогда, в июне? Их встретила армия у Новоиерусалимского монастыря, две тысячи триста человек - потешные полки Петра и дворянское кавалерийское ополчение под командованием воеводы Шеина. Зачем она была нужна, армия? Стрельцы не имели намерения воевать. Алексея же Семеновича Шеина они вообще воспринимали как своего, так как он бился с ними плечо к плечу в обоих азовских походах, в последнем из них руководил сухопутными войсками. Впрочем, это не помешало ему повесить неизвестно с чего пятьдесят семь стрельцов прямо там, под Новоиерусалимском. А остальных разогнать по домам.
        Денег стрельцам Петр так и не заплатил: казна зажала их жалованье. Однако стрельцы, разойдясь по домам, осели и успокоились: правды на Руси ни сказками ни ласками не найти - не одним поколением проверено. Все стихло. Казалось, навсегда. День шел за днем, неделя за неделей. Тишь да гладь.
        И вдруг в сентябре, как гром среди ясного неба, начались повальные аресты. Никто не понимал, что случилось. Стрельцы жили открыто и не думали ни от кого прятаться. Охота. «Великий сыск». Какой там сыск? Все по домам, и никого искать не надо. Хватали из домов не знавших никакой вины за собой. Ежедневно арестовывались сотни. Все арестованные попадали «на конвейер» в Преображенский приказ. Говорили, что в этот приказ есть вход, но из него нет выхода.
        Трактир гудел.
        Коптин с Завадским, получившие разрешение «расслабиться» после удачного выполнения сложного задания - организации побега князя Игоря из половецкого плена, - не случайно выбрали для отдыха этот, попутный по дороге домой, сентябрь 1698 года, этот кабак и эту компанию. Здесь можно было оттянуться без опаски - через неделю никого из стрельцов в живых не останется. Что тут ни вытворяй - последствий в будущем не ожидается: сто шестьдесят пять человек повесят у Новодевичьего, под окнами царевны Софьи, остальных просто казнят - всех, поголовно, - более четырех тысяч душ, обвинив в заговоре с Софьей и в попытке посадить ее на престол вместо Петра.
        Гуляли крепко, так как смерть вовсю собирала уже свой урожай, несмотря на то что заговора никакого не было. Как, впрочем, и задумок осуществить переворот.
        Просто год назад, подавая такое же прошение государю, стрельцы, узнав, что Петр сейчас оттягивается в Англии, вручили прошение Софье, остававшейся «на хозяйстве». Это был законный и естественный поступок: если нет самого, отдать бумагу и. о. Но Петр, вернувшись, прошение стрельцов повесил на сучок в туалете, как обычно, а злобу на Софью со стрельцами затаил необычайную и ничем не объяснимую: как и большинство владык России, он был тот еще клиент для психушки.
        Поэтому в сентябре 1698-го трактир уже гудел, встревоженный массовыми беспричинными арестами, но все же гудел пока еще безмятежно: картины «Утро стрелецкой казни» никто из стрельцов, естественно, в глаза не видел - Василий Максимович Суриков написал ее лишь сто восемьдесят три года спустя.
        - Этому больше не наливайте, - склонился кабатчик к Коптину и Завадскому, едва заметно указывая взглядом на Митрофана Лукина, плечистого стрельца с окладистой бородой, сидевшего напротив них. - Беда будет… - пояснил он и отошел от их стола столь же бесшумно и незаметно, как подошел.
        - Учит нас, как детей! - возмутился Завадский. - А то мы сами не видим, не понимаем!
        - Да не учит он! - успокоил его вполголоса Коптин. - А прислуживает. Мы, с его точки зрения, знатная публика. Вот и стремится угодить, чтобы неудовольствия не вышло бы нам какого.
        - Ну да! Ты тон-то его слышал, каким он сказал? Нашелся, блин, Макаренко… Учитель жизни… Далай-лама…
        - Тебе, кстати, тоже хватит, - заметил Коптин.
        - Ага! - кивнул Завадский в ответ и, взяв за ручки два кувшина с зельем, встал, протянув один из них стрельцу Митрофану: - Давай? За Васю Сурикова, а?
        - За Васю можно, - согласился Митрофан, принимая кувшин. - За Васю выпьем!
        - А ты ведь даже не знаешь, за кого пьешь? - подначил Завадский.
        - Да ты ж сказал: за Васю! Зачем мне знать? Я верю! Ты ж угощаешь! Вот я тебе и верю!
        - Ага!.. Ну давай!
        - Давай!
        Коптина даже передернуло слегка от того усердия, с которым Митрофан Лукин пытался вогнать в себя два литра самогонистого пойла под названием «зелено вино». Казалось, еще чуть-чуть, и мутноватая бурда брызнет у стрельца из ушей, из носа и даже из глаз - в виде фонтана мутных слез.
        Но нет, все обошлось. Любовь к халяве на Руси превыше всего: на халяву и уксус сладок, на халяву и кирпич съешь.
        Вместе с Коптиным за процессом введения в организм запредельной дозы одуряющих разум токсинов следила еще одна пара глаз - какого-то тщедушного стрельца в три вершка ростом вместе с шапкой. Тщедушный фланировал между столов уже, наверное, час, как сирота потерянный какой-то. Он явно был не при делах: без денег и компании - никто его за стол не приглашал.
        Тщедушный остановился посмотреть, как Митрофан с Завадским заливают себя до бровей. Он смотрел во все глаза; лицо его выражало смесь безграничного презрения с безбрежной завистью. Оба эти чувства, проявляющиеся в жизни обычно отдельно, на этом лице образовывали идеальную композицию, гармонируя на каком-то высшем, недоступном рассудку уровне.
        Митрофан, покончив с кувшином, мотнул головой, стряхивая с усов остатки зелена вина. Взгляд его вдруг зацепился за тщедушного стрельца. Возникла пауза.
        - Ты Вася Суриков? - спросил вдруг Митрофан, покачнувшись.
        - Нет, - ответил тщедушный стрелец.
        - Вот и не хрюкай! - подвел итог Митрофан и с силой ударил стрельца пустым кувшином прямо по темечку.
        Звук удара был страшный - как будто большим и тяжелым камнем с силой влепили по деревянной колоде.
        Кувшин уцелел.
        Стрелец устоял, но из его ушей и носа буквально хлынула кровь - бурно, обильно потекла, заливая грудь и плечи. Глаза тщедушного остановились, став безжизненно-стеклянными.
        Кабак притих.
        Митрофан, внезапно отрезвев, выронил кувшин и, переступив через убитого стрельца, быстро пошел к входной двери, властно раздвигая народ - оцепенелый, еще не до конца осознавший ужас случившегося. Он шел так уверенно, по-деловому, будто спешил за живой водой, оставленной им на улице возле входа.
        Хлопнула дверь, закрываясь за Митрофаном. Послышалась дробь копыт удаляющегося коня…
        Коптин повернулся к Завадскому и обомлел. Вместо капитана с красным дипломом и двумя орденами за хронодиверсии и темпоральный сыск на лавке валялся его камзол, свисая до пола, до лежащих под столом штанов Завадского и подштанников, дружно уходивших в хорошо начищенные с утра сапоги…
        Не удивляясь и не суетясь, Коптин приподнял камзол, нашел в потайном кармане личную карточку-чип, являющуюся одновременно и ключом телепорт-челнока, и офицерским жетоном, удостоверением личности.
        Он сразу понял нехитрый механизм происшедшего, ставшего позже хрестоматийным примером.
        Убийство тщедушного стрельца заставило Митрофана бежать, скрыться, залечь подале от Москвы в берлогу.
        Он оказался единственным, кто уцелел, избежал грядущего утра стрелецкой казни. Не убей он, не стань преступником, убийцей, двумя днями спустя его обезглавили бы, повесили или посадили б на кол посреди Красной площади или Васильевского спуска, ни в чем не повинного.
        Но он стал убийцей. И это его спасло.
        Он, видно, прожил долгую, яркую жизнь, успев сотворить в ней, среди прочего, что-то такое, что сделало абсолютно невозможным появление на свет дважды орденоносного капитана Завадского.

* * *
        Точно на те же самые грабли Коптин едва не наступил сам, будучи еще зеленым лейтенантом, стажером, слушателем Высших курсов подпространственной дипломатии и хроноразведки. Их закинули вдвоем с майором Горбуновым в самый исток смутных времен, в 1584 год, в февраль месяц.
        В тот достопамятный февраль сгорела Александровская слобода, резиденция царя Ивана, считавшаяся некоторое время даже столицей Руси, - с подачи самого Ивана Грозного, разумеется. Грозный часто залегал на дно в слободе, скрываясь от возможных последствий своей очередной мокрухи, массовых изуверских казней безвинных душ и прочей свойственной ему с бодуна беспредельщины.
        Понятно, что в огненном смерче, охватившем Александровскую слободу, погибла уйма документов и ценностей.
        В задачу их группы-дуэта входило всего лишь составление примерного перечня обреченных погибнуть объектов, с тем чтобы потом бригада «чистильщиков» могла, действуя адресно, вытащить перед самым пожаром все наиболее ценное. Вытащить и переправить в двадцатый век: на Лубянку, на Литейный, в ЦБ или Гохран - куда ближе окажется.
        Реально выполнение задания свелось к тому, что они с майором Горбуновым - прилично одетые молодые боярские отпрыски, а может, даже и молодые князья - толклись на пепелище, прикидываясь соглядатаями царя (впрочем, прямо об этом не говоря, а только косвенно намекая при разговоре), прислушивались, как вопит служба охраны дворца, оплакивая уничтоженное Божьей карой добро.
        То, что им подписали выездные визы в шестнадцатый век только двоим, игнорируя устав, строго предписывавший выпускать оперов тройками, было грубейшим служебным нарушением режимника и старшего инженера по технике хронобезопасности. Тем более что профессионально были они не бог весть кто: майор, с налетом в прошлом не больше полутора тысяч часов, и совершенно зеленый курсант.
        Такую лажу можно было объяснить только тем, что с офицерскими кадрами среднего звена в те годы была великая напряженка. Дело дошло тогда до того, что на срочную службу начали призывать офицеров запаса даже из числа состоящих на учете в психиатрических диспансерах, в тех, правда, только случаях, если воинская присяга была принята больным задолго до начала заболевания или уже во время болезни, но на ее ранней стадии - на протяжении первых четырех-пяти лет после постановки диагноза.
        Коптина и Горбунова риск, связанный с работой в парной связке, не волновал. Они считали, что риска не было вовсе. Роль им отводилась предельно пассивная, это во-первых, а во-вторых, до смерти Ивана Грозного оставались какие-то недели, и репрессии в стране заметно снизились. В-третьих же - главное! - все были потрясены пожаром, ведь слобода вспыхнула от удара молнии. Гроза в феврале! Тут было над чем призадуматься. Опричники всерьез, впервые может быть, задумались о Боге, и какие-то Горбунов и Коптин были им по барабану на фоне февральской грозы.
        В первый же день их блуждания по еще дымящемуся пепелищу Коптин обратил внимание на странную группу, пожаловавшую сюда тоже, видно, с экскурсионной целью. Центром и сердцем группы была молодая боярыня, лет двадцати, ослепительно красивая, в шубке и шапочке из голубых песцов. За нею следовали мамки-прислужницы плюс человек десять дюжих охранников. Компания приехала на четырех возках, один из которых, выполненный в виде двух золотистых лебедей, выделялся невиданным комфортом и роскошью. В клювах лебеди держали некое подобие облучка, на котором восседали возница с помощником, меж крыльев лебедя располагалась полость - обшитый медвежьими шкурами «пассажирский салон», снабженный покрывалом из волчьих шкур.
        - На таком и до Южного полюса доедешь, - шепнул майор на ухо Коптину, чуть заметно кивнув в сторону возка. - И девка… Страсть как хороша!
        - Да-а-а… Ветка сирени в мае… Радуга счастья…
        - Точно! Такие б речи - в ушкo б ей на ночь! - согласился майор. - Ну, прям в очко!
        - Помолчи!
        - Тут сразу ноги бы себе за уши заложила б!
        - Заткнись, Горбушка!
        - Да я молчу…
        - Вот и молчи.
        Молчали долго - каждый о своем. Первым разжал губы майор Горбунов:
        - Все равно ничего не выйдет. Нельзя!..
        - Что? - спросил Коптин.
        - Нельзя! - Майор сделал непристойный жест, демонстрируя, что именно нельзя и как нельзя.
        - О чем ты, майор?! - Голос Коптина задрожал от презрения, смешанного с ненавистью.
        - О том же, что и ты. Вот будь я ветром - я бы ей вдул!
        - Ага, - бесцветным голосом произнес Коптин. Он решил не связываться с дураком майором.
        - Такую трахнуть… Эх-х-х! Не головой об угол, нет, не так!
        - Пошлость говоришь, мусор изо рта сыплется. А вот и грязь пошла капать…
        - Понимаю, - с шумом вздохнул Горбунов. - Я нарочно так - чтоб не расслабиться… - Перехватив взгляд Коптева, майор окончательно стушевался: - Вообще в ту сторону смотреть не буду! Рад?
        - Очень, - выдавил из себя лейтенант.
        - А ты молодой еще, лейтенант. Могу и тебя научить.
        - Чему?
        - Работать! В рабочее время - работать. Вон, служивые идут. Очень серьезная группа. Сразу видать, из бывших. Хотя опричник бывшим не бывает… Пойди поспрашай, где подарки от купцов ганзейских царь Иван хранил. Они, по-моему, их и ищут. И понапористей, понаглей. Имеешь право будто, понял?
        - Понял… - ответил Коптин и двинулся к группе опричников вялой походкой - нога за ногу.
        Однако этим история с юной красавицей боярыней не закончилась. Данный, казалось бы совершенно незначительный для будущего отчета в Управлении, эпизод получил неожиданное продолжение на другой день.
        Дело в том, что молодая красавица боярыня вновь приехала на пожарище.
        - Смотри! - шепнул Горбунов Коптину. - Опять она тут!
        - Да вижу я.
        - Чего это она? Один раз понятно - пожарище посмотреть. Женское любопытство. Тут без вопросов. Но снова?
        - Может, сгорело у нее тут что-то…
        - Во дворце-то в царском? Сомневаюсь. Да и от лошадей, гляди, до сих пор пар валит. Гнала, значит, торопилась. Да?
        - Не знаю, - пожал плечами Коптин.
        - А вот я знаю, пожалуй. - Майор поднял с земли железяку и, осмотрев ее, бросил: - Ерунда. Разгадка проста. Она в тебя втюрилась. Сам посмотри, так глазами в тебя и стреляет.
        - А может, в тебя? - предположил Коптин.
        - Э-э, нет. Я бы почувствовал. Что молчишь?
        - А что мне теперь, петь, что ли?
        - Да, радоваться нечему. Это верно. Лучше и не пробовать. Служба безопасности потом семь шкур спустит. Не рад будешь, что на свет родился.
        - Да бросьте вы, пожалуйста!
        - Ого, на «вы» начал? Ну, значит, достало… Эк пробрало-то тебя!
        Майор был прав; Коптин понял это час спустя, когда рядом с ним, только что закончившим обстоятельный разговор с тремя бывшими псарями, прискакавшими сюда по старой памяти помародерствовать, возникла одна из мамок, сопровождавших боярыню.
        - Бог в помощь!
        - Спасибо, - поклонился Коптин. - И тебе дай Бог, бабушка.
        - Ишь, горе-то какое! - Старушка указала взглядом на пожарище. - Вот наказал-то нас Бог!
        - Да, горе горькое… - согласился Коптин и добавил как-то невпопад: - А боярыня-то у вас красавица какая!
        - Так ведь и ты, добрый молодец, ей приглянулся, - простодушно отреагировала мамка. - Вчера аж до полуночи уснуть не могла, тебя вспоминаючи.
        - Правда?!
        - Что ж я врать-то тебе буду, добрый молодец, мне до Врат Небесных два понедельника кашлять осталось!
        - Типун вам на язык за слова-то такие!
        - Ну, где ж ты тут, Лукерья? - раздался вдруг мелодичный голос, и из-за кучи изразцов, бывших три дня назад печкой, показалась юная красавица в песцах. - Ах! - довольно правдоподобно испугалась она, словно бы невзначай увидев Коптина. - Здравствуй, боярин! Ты куда запропастилась-то, Лукерья? Мы уж испугались, вдруг ты в подвал какой провалилась?
        - Нет, не проваливалась. Я, как ты и просила, с боярином пригожим языком зацепилась!
        - Что ж ты говоришь-то непотребное?! - Щеки боярыни вспыхнули в морозных лучах февральского солнца, как алые паруса в Коктебельском заливе…
        - Ой! - спохватилась мамка, схватившись за щеку, будто у нее внезапно заболел зуб. - Твоя правда, язык-то как помело, сором лает… Ты прости меня, боярин…
        - Бог простит, и я прощу! - улыбнулся Коптин.
        - Как звать-то тебя, добрый молодец-королевич?
        Истинное имя называть запрещалось, а все обычные имена, пришедшие скопом на ум, были слишком невыразительны для создавшейся ситуации. Подыскивая себе имя, Коптин слегка замешкался, а потом бухнул первое пришедшее в голову:
        - Силикат Силикатыч…
        - Вот имя-то чудное какое!.. А сам откуда? Где живешь-то?
        Подумав, что профессионально врать он еще не умеет, не генерал, Коптин бухнул незнакомкам чистую правду, прозвучавшую нелепее любой лжи:
        - В Москве живу, на Газгольдерной улице…
        - Возле храма святого Али-бабы и сорока великомучеников, да, Сережа? - спросил Горбунов, нарисовавшись за спиной Коптева. - Здравствуйте, девочки!
        - Сережа? - удивилась боярыня.
        - Да, меня мать так звала, - подтвердил Коптин. - Силикат - имя варяжское, по отцу.
        - Точно, - подтвердил майор. - У него отец силикатный кирпич был… - Внезапно на ум Горбунову пришло, что мамка вовсе не так уж стара, как казалась вначале, - возможно, ей и тридцати-то даже нет. - Так что же, девочки? - продолжил он. - Что дальше-то? Вы нас в гости к себе позовете или, наоборот, к нам в гости решили намылиться?
        Незнакомки даже отступили на полшага назад, пораженные столь незамысловатой манерой общения.
        - Вы где живете-то? - продолжал напирать майор.
        - Из Берендеева мы, - ответила мамка. - Лада Милентьевна - дочь князя Берендеевского, наместника царского, а просватана она за воеводу валдайского…
        - Просватана… - присвистнул Горбунов. - Тогда мы тут мимо кассы…
        - Что говоришь-то, боярин? Не поняли мы.
        - Если просватана, нечего пургу в ноздри гнать… Динамистки хреновы. Ты ведь тоже, поди, за воеводу валдайского просватана? Он кто у вас, сутенер?
        Ответа не последовало: незнакомок как ветром сдуло.
        То ли они что-то поняли, то ли почувствовали бабьим чутьем.
        - С ума сошел, что ли? - повернулся к майору Коптин, готовый его убить.
        - Я нарочно, Сережа, - примирительно сказал Горбунов. - Чтобы сразу отрезать. Опасно. Ты просто не знаешь, насколько это опасно…
        - Да чихал я на твою Службу безопасности.
        - Я не про Службу. Это объективно, по жизни опасно. Поверь мне. Клянусь.
        Коптин стоял молча, понурив голову. В глубине души он чувствовал, что майор прав.
        Однако после успешного окончания задания, получив из Управления шесть часов
«расслабления», Коптин не удержался:
        - Слушай, майор… Хочу я в Берендеево съездить. Тут меньше двадцати верст. Спокойно успею. Без спешки.
        - Зачем?
        - Хочу хоть на терем ее посмотреть.
        - Не понимаю.
        - Я один съезжу.
        - Еще чего! С ума сошел, что ли?
        - Я только постою, десять минут посмотрю. И назад. Едва ли когда еще в конец шестнадцатого века попаду.
        - Поехали! - неожиданно решился Горбунов, которого тоже, видно, что-то кольнуло. - Одно условие: от меня не далее сорока шагов и быть всегда в зоне видимости и досягаемости. И никаких контактов. В этом смысле… Идет?
        - Договорились!
        Не найти в Берендееве княжеский терем мог только слепой: он высился на фоне вековых заснеженных елок как дорогая деревянная игрушка, совершенно нереальная благодаря изумительной проработанности мельчайших деталей, продуманности, мастерству исполнения.
        Подъехав к терему метров на двадцать, чтобы высокий тын не загораживал вид, они остановили лошадей и спешились. Вокруг царила какая-то неземная тишина: всю предыдущую ночь падал снег, и глубочайшие, пушистые сугробы гасили звуки.
        Огромные ели, окружавшие терем, стояли неподвижно, как нарисованные, - полное безветрие.
        Начинало смеркаться: пурпурное солнце уже коснулось лесных макушек.

«Ну, все, - подумал Коптин. - Теперь можно ехать», - и в ту же минуту услышал скорее стон, нежели скрип: возле ворот отворилась калитка…
        В проеме калитки стояла она, княжна в голубых песцах, и глядела прямо на него, словно все знала, все понимала. Конечно! Ведь чем объяснить, что она, княжеская дочь, осмелилась сделать шаг за пределы двора? Откуда ей было знать, что пожалуют гости? Только сердце женское могло ей это нашептать, только сны, грезы девичьи предсказать…
        Они молча смотрели друг на друга. Между ними было тридцать шагов очищенной, укатанной полозьями дороги.
        Внезапно Коптину на ум пришла «Инструкция», которую их в прошлом году заставили выучить наизусть, истрепав все нервы на зачете. «Инструкция» учила побеждать в себе все виды вожделения, возможные в реальной обстановке при темпоральной разведке.

«Нужно представить себе, что она твоя сестра либо мать», - вспомнил Коптин.
        Вот чушь! Какое тут может быть сходство с матерью, до полусмерти замотанной бытом, с застиранными по локти руками, красными от дешевого отечественного стирального порошка, с глазами, пристально вглядывающимися куда-то в глубь грядущих невзгод - в наступающее на горло «изобилие», в неизменные перехваты десятки до получки, в выкрутасы отца где-то на стороне, в очередной денежный обмен старых купюр на новые, обладающие пятью дополнительными степенями защиты от бедных.
        Еще труднее было представить Ладу Мелентьевну сестрой, так как, во-первых, сестры у него не было, а во-вторых, трудно было предположить, что княжна смогла бы вырасти в их «хрущобе» с пропахшим мочой подъездом, с перилами, совершенно неясно как закрученными пьяными узлами, с надписью «Спартак - чимпеон!» и тремя свастиками на стене возле мусоропровода.
        Все эти мысли пронеслись как-то разом, и Коптин слегка улыбнулся им.
        Лада Мелентьевна ответила ему радостной улыбкой.
        Прием не сработал, но «Инструкция» давала еще один шанс победить искушение: следовало представить себе, как объект нежных чувств справляет большую нужду.
        Коптин мотнул головой, но, помимо его воли, в мозгу тут же всплыл образ унитаза…
        Унитаз. Точка. Картинка дальше не пошла, фантазия внезапно иссякла; творческий процесс остановился, так и не начавшись. Унитаз застыл в сознании уродливым фаянсовым изделием, не призывая к себе живые образы.
        Хорошо! А вот кусты! Над кустами, многие из которых увенчаны зрелыми ананасами, порхают разноцветные, сверкающие в лучах тропического солнца бабочки, так и мелькающие между мохнатыми стволами финиковых пальм… бабочки… Финиковые пальмы… Коптин заметил, что изо рта его идет пар - было ниже двадцати градусов, потому что снег скрипел под ногами, уже несущими к его калитке…
        Последняя попытка. Реальность: лес, еловый лес, глубокие сугробы. О-о, нет! В такой сугроб конь провалится по уши, в такой сугроб и нарк за дозу не полезет срать!
        Коптин рассмеялся и услышал в ответ радостный девичий смех.

«Инструкция», вновь всплывшая в мозгу, вдруг вспыхнула, рассыпая искры, как бенгальский огонь, мгновенно превратилась в порошок, бесследно исчезнувший на фоне темно-синего вечернего неба.
        Но тут же пропали и небо, и лес, и сам он: они бросились друг к другу, влекомые неясно чем.
        Майор Горбунов, стоявший возле лошадей, с легкой грустью наблюдал эту на редкость щемящую сцену.
        Поцелуй был долгим и жарким.
        - Я буду помнить тебя всю жизнь! - сказала Лада Мелентьевна Коптину, совершенно не обращая внимания на майора Горбунова, стоящего в тридцати шагах от них и слышащего каждый вздох.
        В глубине княжьего двора вдруг басом гавкнула собака, проснувшись, видно, и почуяв чужого. Ее поддержали другие собаки.
        - Буду помнить всю жизнь! - повторила княжна и, быстро отступив от Коптина, не глядя уже на него, закрыла калитку.
        Коптин, повернувшись, как автомат, двинулся назад, к лошадям, глядя себе под ноги…

* * *
        Майор Горбунов собрался вскочить на коня и вдруг покачнулся так, что упал бы, не ухватись он за луку седла: он не мог оторвать левую ногу от земли и вставить ее в стремя… Почему? Ему чего-то недоставало.
        Он начал лихорадочно соображать…
        Коптин, уже сидевший на своем коне, вопросительно глянул в его сторону:
        - Ну, что ты там застрял?
        - Сергей… - хрипло сказал Горбунов. - У меня ноги нет…
        - Как - нет ноги?
        - Нет правой ноги.
        - Шутишь?
        - Слезь, посмотри.
        Коптин, соскочив с коня, подошел к Горбунову.
        - Правда… А что произошло?
        - Когда вы поцеловались и она сказала тебе: «Буду помнить тебя всю жизнь», у меня зачесалась нога… Но не сильно. Я не стал чесать… - Горбунов рассказывал как-то обиженно-обстоятельно, еще не осознавая ужас случившегося. - Ну вот. А потом стал ногу левую в стремя вставлять и понял вдруг, что если левую ногу - в стремя, то на чем же стоять тогда буду?
        - Не болит?
        - Нет, не болит.
        - Похоже, что старая культя у тебя. Вполне зажившая давно.
        - Выходит, что твое прощание и моя правая нога состояли в какой-то причинно-следственной связи…
        - Выходит, так, - согласился Коптин.
        - Что ж делать-то? - горестно выдохнул майор. До него уже доходил масштаб происшедшего.
        - Возвращаться быстрей. А там уж разберемся.
        - А что «уж разберемся»-то? Нога ж не отрастет?
        - Ну, думаю, разрешат нам вернуться, повторить задание. Ну, обойдемся без прощания. Ну, нога и появится!
        - Ну что ты все «нукаешь»? Не запряг еще.
        - Кого «запряг»? - Коптин не уловил иронии, восприняв реплику буквально. - Какой смысл мне тебя, одноногого, запрягать?
        - М-м-м! - заскрипел зубами Горбунов от сознания безысходности ситуации.
        - Давай я тебя подсажу!
        Попробовали ехать плечо к плечу: правое стремя майора вместе с левым своим стременем Коптин приладил вместе к своей левой ноге. Не получилось: лошади не привыкли двигаться ноздря в ноздрю, тем более синхронно скакать. После того как оба выпали из седел в третий раз, было решено оставить это циркачество.
        Выход был один: Коптин положил майора поперек седла и погнал, каждые четыре километра меняя лошадей.
        Быстро темнело.
        Естественно, Горбунов мерз, лежа неподвижно в совершенно непривычной позе. Горечь утраты все больше и больше охватывала его.
        - Вот черт, прощаться им приспичило! - бубнил он, свесившись головой к накатанному насту дороги. - Конечно, как же! Попрощались… А я теперь ходить как буду? Ну как, скажи? На костылях? «Рупь-двадцать, рупь-двадцать»?! В метро, в коляске попрошайничать? Спиваться?.. Чмок-чмок-чмок?! Тьфу, сволочь! Им-то удовольствие, а мне - ногу… И ведь по самое по «не балуйся» оторвало! И это только за поцелуй! А если бы ты, лейтенант, отшкурил ее по полной программе? Я что, без рук, без ног тогда? Без головы, яиц, зарплаты и надежды?.. Хорошо вы мной распорядились! Ох хорошо! Просто здорово, замечательно! А сколько вы еще людей своим засосом инвалидами сделали? Вернемся вот, посмотрим, поглядим… И главное: я-то тут при чем? Вот кто целуется, пусть у того ноги и отваливаются - это справедливо! Раз в губы - и сразу без ноги. В щечку? Ага, без ушей! В шейку - сразу без глаз! Сразу! А если, скажем… Ну, тут - вообще!!! Ведь верно же?!! «Я буду помнить тебя всю жизнь!» Я тоже, пожалуй, теперь всю жизнь тебя помнить буду!
        К челноку прибыли минута в минуту.
        В настоящем времени никаких иных последствий прощания с княжной обнаружено не было.
        Конечно, в Управлении вторичную командировку в 1584 год им не утвердили: кто знает, что там произойдет, когда одноногий Горбунов встретится с самим собой, но еще двуногим? Подобные так называемые дуплеты не то что не допускались, а были строжайше запрещены, на всех челноках была на сей счет трижды зарезервированная блокировка: теоретики не были единодушны в вопросе о возможных последствиях
«дуплета».
        Да и вообще к неудачникам начальство относилось крайне неприязненно, если не сказать, враждебно. В России же, известно, победителей не судят, а промахнувшихся вбивают по уши.
        Коптин, допустивший нарушение, был лишен визы на пять лет, а Горбунова списали.
        Несмотря на все усилия непосредственного начальника и ближайших коллег, стараниями Центрального отдела кадров Горбунову не дали формулировку «инвалидность, полученная при выполнении служебного задания», а вкатили формулировку «инвалид детства», обвинив попутно в том, что он, умело скрывая отсутствие ноги на всех медкомиссиях, ухитрился втереться в кадровый состав, обманом дослужившись до майора. При этом пенсию ему назначили как капитану, вписав непонятное и неверное
«вообще не служил» в графу «общеармейский стаж», чем повергли всех офицеров Управления в глубокое недоумение в совокупности с невеселыми мыслями о собственных перспективах.

* * *
        Коптин стряхнул с себя пелену воспоминаний и посмотрел на Аверьянова ясным, твердым взглядом:
        - Да, обязательно нужно знать, быть уверенным в том, что режим удвоения миров работает. Но тут есть тоже важная деталь. Если вы начинаете активно действовать в прошлом в режиме разветвления миров, то практически каждое ваше действие - каждое, я подчеркиваю! - рождает новую ветвь - новый мир. У вас, например, семь патронов в обойме… Семь выстрелов - семь новых миров. После седьмого выстрела вы окажетесь в седьмом параллельном мире. Или восьмом, если первым считать мир исходный, ну, тот, в котором вы находились, еще не начав стрелять.
        - Вопрос: если я, отстреляв всю обойму, вернусь снова в исходный мир?..
        - Обойма будет уже пуста. Вы же стреляли, рождая параллельные миры, ветвили мир? Первая пуля из вашей обоймы осталась в чьей-то голове в первой ветви, вторая улетела в молоко и застряла в заборе, родив второй параллельный мир, - ну и так далее…
        - Так, хорошо. А если мне надо всю обойму выпустить в первом же параллельном мире, не порождая шесть остальных?
        - Вы отключаете режим ветвления и с этого момента застреваете в первом параллельном мире.
        - Ничем не рискуя?
        - Ничем. Вы же сами пришли из основного мира. Мы его называем исходным. Или нулевым, чтобы не сбиваться со счета.
        - Иными словами, моя главная задача - выпрыгнуть из нулевого мира, из мира, в котором я родился, так? И дальше я уже ничем не рискую?
        - Совершенно верно! - Коптин задумчиво пожевал губами. - Если не считать того, что в любом из параллельных миров вас могут убить другие.
        - Как так?
        - Да очень просто! Вы там - гость. Вы из другого мира. Сами вы себя не убьете. Но вас могут застрелить местные, так сказать. Ну и как? Что скажете?
        - Понятно в общих чертах. Но ведь запутаешься… Что делаешь? Зачем? В каком ты мире?
        - Это как раз просто. Каждый возникающий параллельный мир автоматически учитывается, регистрируется, ему сразу присваивается индекс, штрих-код. У вас будет с собой небольшой прибор, нечто вроде дистанционки. Вот такой, смотрите.
        Коптин извлек из кармана прибор, похожий на крутой пульт дистанционного управления, с массой кнопок и небольшим экраном, как сотовый телефон.
        - Карманный компьютер какой-то…
        - Вроде. Правда, цена у него просто умопомрачительная. Причем себестоимость! При штатной работе на дисплее высвечен номер мира, в котором вы находитесь. Вы можете перескакивать из одного параллельного мира в другой точно так же, как вы меняете каналы на телевизоре. Кнопка в центре возвращает вас мгновенно в исходный мир, в наш, в нулевой. Одно нажатие - и вы в нашем мире, и хронолет перед вами! А вот летать по разным временам и параллельным мирам - тут навигация. Целая наука. Вопросы есть?
        - Есть. Вопрос языка, общения. Попав в прошлое, хорошо было бы…
        - Понимать, что вокруг говорят, и свободно говорить самому? - подхватил Коптин. - Это тоже учтено. Под самым экраном первый ряд сенсоров управляют анализатором, логикой, структурным лингвистическим анализом, самообучающимся блоком сленга и арго, синтезатором биотоков. Словом, оказавшись в любой стране и в любом времени, вы за минуты овладеете языком - начнете понимать и говорить на нем свободно, как на русском. Здесь, кстати, более десяти тысяч языков, диалектов, наречий уже впечатано.
        - И в том числе языков прошлого, мертвых языков?
        - Ну да. Лингвисты и математики совершили сотни командировок, денег спалили без счета. А то откуда бы такая себестоимость прибора?
        - Понятно…
        Коптин осторожно убрал прибор в карман.
        - Ну как, согласны?
        - Согласен с чем? - удивился Аверьянов.
        - Работать с нами, естественно, - хмыкнул Коптин.
        Аверьянов сдержанно рассмеялся.
        - Что тут смешного, Николай Николаевич?
        - Тут много смешного, Сергей Ильич. Смешно, что вы меня за дурака держите и приглашаете вместе с тем сотрудничать.
        - С чего вы взяли?
        - Ну как же? Все, о чем вы мне рассказали, - это инструмент. Если хотите, новый тип оружия. Прекрасного, очень мощного оружия, да. Но готов ли я с вами сотрудничать - это не только вопрос, какой лопатой копать и каким молотком колотить… Есть еще немаловажный вопрос - цель. С какой целью копать? Кого закапывать? И кого молотком колотить?
        - Про цель я вам пока сказать не могу.
        - Тогда я могу дать вам ответ: нет. Не зная цели, я с вами работать не буду.
        - А мне казалось, что вы присягу принимали… - съязвил Коптин.
        - Да, было такое! Но когда речь идет о присяге, тогда не спрашивают, согласен ли ты.
        - Это правильно. Тогда договоримся так. Мы с вами просто знакомились. Провели предварительную беседу, ни к чему не обязывающую. Подумаем. И вы подумайте. Может, мы еще вернемся когда-нибудь к этой теме. Договорились?
        - Так точно.
        - Прекрасно. По рукам. Простите, что от отдыха отвлек.
        - Разрешите идти?
        - Идите, конечно! - по-дружески кивнул Коптин.

* * *
        - Ты куда сейчас, в полк? - спросил Колю на выезде дежурный по КПП, знакомый офицер.
        - Да нет, домой. Я в отпуске.
        - Слушай, не в службу, а в дружбу: заверни по пути в полк, а то вот капраз тут командированный, уехать к вам в часть не может. Коробка передач у него полетела, автомат, а у нас все легковушки в разгоне, как на грех! Кто на рыбалку, кто к теще на блины. Пустой гараж, ну - воскресенье!
        - Давай, ладно - все одно день пропал!
        - Вот спасибо! Сюда, пожалуйста! - Дежурный махнул стоящему в отдалении капитану первого ранга. - Как раз по пути! Вот капитан вас с ветерком подвезет! Он тоже… Туда же…
        Аверьянов саркастически хмыкнул, но промолчал.
        - Астахов Максим Александрович, - протянул руку каперанг, усевшись.
        - Николай, - ответил на пожатие Аверьянов, трогаясь. - Можно просто Коля… А вы, я смотрю, из флота… У нас все лужи мелкие…
        - Я не из флота. Форма лишь для маскировки. Вы когда-нибудь слышали о телепортационной разведке?
        - Не слышал, врать не буду! - соврал Николай на голубом глазу. - Я, товарищ каперанг, эту современную муру не читаю. Фантастику вообще на дух не переношу.
        - Ну?
        - Конечно! Выдумка. Брехня.
        - Брехня бывает и занятная.
        - Занятной брехней все каналы по телеку забиты. - Аверьянов фыркнул от отвращения, прикидываясь садовым шлангом. - Я Льва Толстого… Вот!.. Того.
        - Чего «того»?
        - «Того»? Ценю. За откровенность уважаю - вот чего! Мужик честный был. Севастополь защищал… Русский офицер! И книжки писал прямо, обстоятельно, не уходил от острых вопросов! Вот бросилась эта под паровоз? Есть! Мгновенно так и пишет, не фантазирует: холодная, «груз двести»!
        - Почему «груз двести»? - удивился Астахов.
        - А вы попробуйте под паровоз прыгнуть, товарищ каперанг… Только в цинке потом. Видок, прикиньте. Не заморозишь все фрагменты тела, верно? Ну, значит, задохнешься хоронить. По жаре, без холодильника! Как считаете, в последний путь провожать идти с цветами и в противогазе - так, что ли? «Груз двести», бесспорно. Хороший роман. Отличный, считаю!
        - Хм… - усмехнулся Астахов. - А что вы меня все время «товарищ каперанг» называете? «Товарищ» - это уже в далеком прошлом…
        - Кому как! Я живу по-старому. И служу по старинке. Верой и правдой. России-матушке. Царю и отечеству. Не за страх, а за совесть. Нашей советской родине.
        Астахов повернулся к нему и насмешливо произнес:
        - Вот удивили-то… - Выдержав минутную паузу, он добавил: - Вы на дорогу, капитан, хоть изредка смотрите. А то кирдыкнемся на самом интересном месте… А кстати, вы как к Америке относитесь, капитан?
        - Да как и она ко мне. То есть никак. Гори она огнем!
        - США, вы имеете в виду?
        - В первую очередь. Очень фильмы их надоели. Драки показушные. Ведь если удар в голову нормально прошел, то это все, сливай воду, - свет погас. А у них там только отплюнется и пошел снова костями махать. Но я-то знаю, это - труп. Мне и смешно!
        Николай снова резко крутанул руль влево, так что пассажира кинуло на дверцу, и прибавил газу, выйдя на встречную полосу. Начало разговора с этим скользким капразом крайне насторожило его. Теперь задача была больше слушать и меньше предоставлять информацию собеседнику, прикидываясь разговорчивым дурачком. Капраза же следует прессовать, чтобы он меньше себя контролировал.
        В последний момент Коля едва уклонился от лобового столкновения с «магирусом», уйдя вправо, но тут же вновь устремился на встречную, встряхнув каперанга.
        - Зачем вы едете по встречной полосе? Пустое шоссе ведь!
        - Да я нарочно. Развлекаюсь. Пугаю встречных, ясно? Разъездились, козлы. На иномарках…
        - Да вы же сами на «опеле»… - удивился Астахов.
        - Мне можно, - с улыбкой идиота ответил Николай. - А вам что, поговорить не о чем?
        - Поговорить как раз есть о чем, - решился Астахов. - Я смотрю, вы уравновешенный офицер. Задача ваша будет такая - подломить Америку, понимаете?
        - Нет, не совсем.
        - Ну, вы не замечаете, что США беспредельно обнаглели? Читали Бжезинского?
        - Да я ж сказал, я читаю Льва Толстого!
        - А вот напрасно! Напрасно, что вы при этом еще и Бжезинского не читаете! А этот господин пишет, что Россию надо побыстрей расчленить на три отдельных государства - с центром в Петербурге, с центром в Москве. Сибирь отделить в качестве третьего государства.
        - И в каком мы государстве окажемся? Ну, вы-то - в московском, это понятно. А мы - в московском или в питерском?
        - Это совершенно неважно, потому что дальше нас размолотят еще мельче - примерно на пятнадцать княжеств.
        - Не выйдет! Разве Кремль согласится владеть одной Красной площадью?
        - Вы шутите?
        - Не знаю, - пожал плечами Аверьянов. - Вот если нефть найдут под Мавзолеем и алмазы под Лобным местом - тогда, глядишь… А потом, вы забыли: как они нам могут такую козью морду устроить: мы же дружим со Штатами!
        - Это вам только кажется. Бжезинский пишет - и он прав, по-моему, - что американского партнерства с Россией не существует и существовать не может. Используя выражение «партнерство», имеют в виду равенство. Россия же, побежденная в холодной войне, может существовать теперь только как страна, подвластная США, считает Бжезинский.
        - Да ну, ерунда!
        - Вовсе не ерунда! США стремятся к мировому господству. Стать суперимперией. Подмять под себя весь мир. Ну, Ближний Восток и Персидский залив уже превратились в область, лежащую под башмаком американского морского пехотинца. А это район основного мирового запаса нефти! Как ваше патриотическое чувство, по-прежнему спит?
        - Ага, - кивнул Аверьянов. - Я эту муть не принимаю близко к сердцу. Собака лает, ветер носит.
        - А если все так будут рассуждать, то США действительно станут единственным государством, правящим миром. Что захотят, то и сделают…
        - Нас не спросясь?
        - Вот именно. Я вижу, вы не патриот.
        - Ну да. Я капитан.
        - Вы не валяйте дурака. Это все очень серьезно.
        - Серьезно? А что вам нужно-то? Плохо, что Штаты рулят, никого не спросясь, а нужно, чтоб мы, Россия, никого не спросясь, всем миром вертели?
        - ООН чтоб решала, ООН! Организация Объединенных Наций. Но можно, чтоб и мы, россияне, вертели. На паритетных началах со Штатами. Как было, помните? Вот лично мне - хотелось бы. А вам что, нет?
        - Вертеть - это не моя специальность, - уклонился Аверьянов от прямого ответа. - Моя специальность - уворачиваться, думать и стрелять в ответ на выстрелы.
        - Вот именно это нам и нужно. Мыслящие патриоты! Такие, как вы!
        - Большое спасибо! И как вы мыслите Америку подломить с моей помощью?
        - Ну, не «Тополем-М» же в них палить! Мы вас закинем в прошлое, а вы им историю слегка «подправите».
        - То есть?
        - То есть… Вот Колумба возьмем. Открыл, чудак, Америку на наши европейские головы. Он открыл? А теперь не откроет! Это я к примеру.
        - Мочить будем испанского мореплавателя?
        - Португальского, скорее. В морском сражении у мыса Святого Винсента он принимал участие на стороне португальцев против Генуи. Ему было тогда четырнадцать лет. Так что скорее всего он был португальцем. Впоследствии на службе у испанской короны. Но не в этом суть. А суть-то в том, что Америку еще задолго до него открыли викинги. Но их местные жители того, кирдыкнули… А мы вас, Аверьянов, откомандируем в одиннадцатый век, вы там обеспечите успешный десант викингов. Плацдарм. Пусть ребята-скандинавы зацепятся. А Колумб через пятьсот лет притрюхает… А викинги ему - в торец… В рюхало!
        - Занято!
        - Что вы сказали? - не уловил Астахов.
        - Да как в сортире, говорю: Колумбу с мачты - стук: «Земля!!!» А с земли в это время: «Занято!!!» Хорошо! Мне нравится!
        - Верно: кому ни расскажешь, всех захватывает. Вот мы и глянем, к чему это приведет. У испанцев возникнут проблемы - варяги, викинги, норвеги, шведы, - это вам не эти, не Чингачгуки с перьями на голове… Варяги - братва серьезная. За бусы-зеркальца Флориду не сдадут.
        - Будем надеяться.
        - Ну что, вам все понятно?
        - Почти. Непонятно, при чем тут разведка. Вы ж ведь говорите о диверсии.
        - Да, капитан. Диверсия - это тоже разведка. Разведка боем. Работа. Грязная, ежедневная рутина. Очень грязная. Грязнее грязи. Вы с нами поработаете, поймете, когда изваляетесь по уши. Это вам не прыжки через пропасть, не стрельба с двойного сальто при падении с крыла самолета, не красивые удары в дых, рюх и пах. Не-е-ет! Это сухие правила, постоянно всеми и на любом уровне нарушаемые, это ходы и выходы, это отработанные еще в мрачном Средневековье беспощадные методы, это скрупулезная ложь, ложь везде и во всем - и в мыслях, и в документации! Но ложь подвластная нам, контролируемая. Я всегда знаю, кому, зачем и что я вру. И вы так научитесь. Потому что настоящий сотрудник темпоральной разведки - это холодная голова, чистые руки…
        - И полные штаны? - предположил Николай.
        - Чужие штаны, подчеркну. Чужие - полные!
        - А свои? Пустые? - догадался Коля.
        - Абсолютно пустые! - подтвердил капраз Астахов.
        - Понятно, - кивнул Аверьянов. - Ну, к пустым карманам нам не привыкать… И в штанах пусто, и в кителе не густо… Это я не про себя… Это я вообще…
        - То, что вы категорией «вообще» оперируете, это просто замечательно! Разведчик не должен иметь ничего личного. Ни-че-го! Вот вы очень хорошо сказали, что не испытываете к Америке никаких негативных чувств. Значит, когда вы станете фактически вколачивать эту страну по уши в грязь, вы не будете вымещать на ней что-то свое, личное. Вы будете действовать с холодной головой, зная, что ваши действия приведут, возможно, к обнищанию множества миллионов ни в чем не повинных людей, рядовых американцев, а то и к их смерти. Нет, вы не станете испытывать злорадства, мстительных чувств! Вам будет все равно, кто там и отчего сдохнет. Вы не получаете от этого удовольствия, предвкушая неисчислимые беды, непоправимые катастрофы, которые произойдут в сотнях тысяч обычных семей! Вы просто делаете свою работу. Причем опять же не потому, что «так надо», как говорится, а просто, просто - вообще безо всяких причин. Это такая игра. Диверсионно-разведывательная. Обычное вредительство, умноженное на современнейшую научно-техническую базу. Игра, словом. Разведка - это сложная партия блестящих игроков-автоматов. Роботов. Мы
- роботы, бездушные игроки, живых людей нет для нас. Вокруг? Да это шахматные фигуры! И только! Да нет! Что я говорю! Фигуры - это крупные личности - президенты, короли, начальники Генштаба, министр обороны… Они - фигуры, деревянные шахматные фигуры! А офицеры - вроде нас с вами, полковник да капитан, - это для разведки не фигуры, не тузы, не козыри. Это просто дрова. Их берут и колют. На допросах. И в печь потом. Или в дерьмо. И ничего личного. Вот это-то и есть - разведка!
        - Ну до чего ж заманчиво! - расхохотался Аверьянов. - Расколют - и в печь! Или в дерьмо. И не во имя великой цели, спасения или идеи, а «просто - вообще безо всяких причин»! Одуреть.
        - Я так специально строю разговор, чтоб вы не обольщались. Когда в дерьмо сознательно лезешь, в голове сквозняк свищет.
        - Н-да? - Коля подозрительно глянул на полковника. - А по вас сразу и не скажешь…
        - Ага!
        - Да нет, что вы с дерьмецом - это сразу заметно, конечно.
        - Хамишь, капитан?
        - Да нет пока вроде, - пожал плечами Аверьянов. - Я думал всегда, что разведчики - это несгибаемые борцы за идею. Работающие в самом сердце неприятеля, чтобы родная страна спала спокойно!
        - Ну, будет, будет! Начитались муры.
        - С практикой у меня не густо. Не могу спорить.
        - Это дело поправимое, - улыбнулся Астахов. - Раз вы теперь с нами.
        - А я теперь с вами? - искренне удивился Коля.
        - Нет? - удивился, в свою очередь, полковник.
        - Я должен подумать. Задача поставлена, техника, средства - понятны… Надо подумать.
        - Не надо думать, капитан, - сухо сказал Астахов. - Вы уже слишком много узнали. Я ясно говорю?
        - Вы хотите дать мне понять, что у меня уже нет выбора?
        - Да нет, выбор есть. Только между чем и чем - вот в чем вопрос. Знаете, как товарищ Христос сказал: «Кто не с нами - тот против нас». Против! А против - это… Ну, вы сами понимаете…
        - Догадываюсь. Вы намекаете на физическое устранение. Носитель государственной тайны особой важности. Либо я работаю на вас, либо меня - в распыл.
        - А ты догадлив, капитан, - улыбнулся Астахов. - Только я ведь этого не говорил, заметь. Это ты сам сказал, верно?
        - Верно. А я смотрю, мы уж на «ты» перешли? А что тогда «капитан»? Если люди - дрова, то отдельный человек - полено? Или чурка?
        - А вот ерепениться, капитан, не надо. Не к лицу.
        - Но это вы серьезно, что люди - дрова?
        - Обычные люди? Конечно!
        - И мы вот? И вы? И я?
        - Да уж сказал же!
        - Здорово! А можно я остановлюсь отлить, товарищ полковник?
        - Ну зачем? Зачем такой тон, капитан? Ведь мы сработаемся, я ж чувствую. Вон, тормози, я тоже с тобой - за компанию…
        Выйдя из машины, Аверьянов погрозил Астахову пальцем:
        - На этой стороне нельзя пи2сать, товарищ полковник.
        - Это почему?
        - Запрещено! Идемте на ту сторону.
        Перейдя встречную полосу пустынной трассы, офицеры встали лицом к лесу, слегка сойдя с дороги.
        - А какая разница? - не унимался Астахов. - Тут лес, и там лес. На той стороне мочиться, на этой ли…
        - Разница есть. Немалая, - уверенно кивнул Аверьянов. - Чуть погодя поймете.
        Справив нужду, они снова пересекли шоссе, подойдя к автомобилю слева.
        Аверьянов сел за руль и, ожесточенно хлопнув дверью, нетерпеливо забарабанил пальцами по рулю, ожидая, пока полковник дойдет до правой передней двери. Обойдя автомобиль и дернув ручку, Астахов обнаружил, что дверь заперта.
        - Эй! - Астахов постучал по стеклу костяшками пальцев. - Чего ты запер-то?
        Николай показал ему молча - обойди, дескать, подойди ко мне, к окну, поближе, - что скажу-то…
        Обойдя вновь капот «опеля» - теперь уже в обратную сторону, справа налево, - капраз склонился к окну водителя:
        - Очумел, что ли?
        Аверьянов опустил немного стекло - пальца на три:
        - Вот вам и разница - между правой и левой обочиной шоссе. От левого кювета до машины ближе мне. Поэтому я внутри, а вы - снаружи. Поняли теперь?
        - Я не понял, чего ты добиваешься!
        - У меня легковушка, каперанг. Я дрова не вожу. Только людей. С вещами. Там сзади грузовик наш идет порожняком, минут через сорок здесь будет. Он как раз дрова-чурки, дерьмо всякое возит, он и тебя подберет. Ну, целоваться мы на прощание не станем… - вздохнул Николай, поднимая стекло.
        - Да я тебя, капитан, из-под земли за это достану! - рассвирепел Астахов.
        - Из-под земли доставать будешь, верно, - кивнул Николай, вновь приспуская стекло. - Ведь я тебя зарою по уши.
        Астахов защелкал клювом, яростно озираясь в поисках достойного ответа. Почуяв, что переборщил, Николай опустил стекло и кивнул на место пассажира:
        - Ну, не серчай так. Садись. Поехали.
        Едва не чеканя шаг, капраз обошел передок машины, слева направо, обуреваемый страстью растерзать наглого капитана. Дернув правую дверь так, что «опель» покачнулся, Астахов убедился, что она по-прежнему заперта.
        - Назад садись. Я тебя рядом боюсь теперь сажать.
        Задняя дверь тоже оказалась запертой.
        - И надо же - в разведку! Ну каких доверчивых козлов берут?! - признался Аверьянов, приоткрыв окно пассажира. - Вот сроду не подумал бы!
        - Ты ж… Я ж… - прошипел Астахов.
        - Ну просто детский сад! - покачал головой Аверьянов и, врубив сразу вторую, рванул с места.
        На развилке, вместо того чтобы повернуть домой, Николай, хмыкнув, завернул в город, в родной райцентр.

* * *
        Ему было ясно как день, что дело нечисто. По своему опыту Николай знал, что, когда начинаются проникновенные речи на тему патриотизма, взывание к совести, к разуму, тут уж смотри в оба. Тебя дурят. Тебя разводят. А потом тебя подставят или зачистят, уберут. Но уж в любом случае ты на них попашешь - задарма и от души.
        Это известная мышеловка: «Если не ты, то кто ж?» Купить на слабo. Но эта мышеловка для полных дураков. Очевидно, если в мозгу у тебя, кроме вмятины от околыша фуражки, есть еще хотя бы одна извилина, то ты срубишь сразу: приказа письменного нет? Нет! А непосредственное твое начальство - командир полка, Михалыч, - в курсе? Нет, не в курсе! Ну, значит, все! Не надо нам этого, отодвинься…
        Те же вопросы возникнут, случись что, у следователя военной прокуратуры, а потом уже под трибуналом, - не так ли?
        Так чего бы ради ему сотрудничать с этими скользкими полканами? Они ведь даже не поставили задачу. Четкой, ясной вводной не прозвучало.
        Люди для них дрова.
        Работа их, с их точки зрения, - грязнее грязи, ныряние в дерьме.
        Их цель проста: втянуть дурака в игру, не беря на самих себя ни обязательств, ни ответственности.
        Задачи они поставят потом. Начнут управлять, вертеть тобой вправо-влево, как только ты сядешь на их крючок. Так уже было со многими: допустил промах, пытаешься исправить, исправляя, совершаешь два новых промаха, это надо уже не просто исправлять, а искупить! И вот, пожалуйста: не успел оглянуться, как тебе уже светит лет двадцать строгого режима, лагерей…
        Да нет! Таких друзей - за ухо да в музей…
        Одним словом, вывод простой: не иметь с этой публикой ничего общего, косить под дурака, уклоняться, в переговоры больше не вступать. Хотя, конечно, Коптин или Астахов обязательно снова накатят на него.
        Без сомнения. Они в какой-то мере засветились. Засветились и обломились. А им надо бы добиться своего, лучше было бы. Ведь не обломиться была их цель, так ведь? Они-то хотели его использовать. Это безусловно. Не просто ж они выступали перед ним в качестве мастеров разговорного жанра, выпендриваясь тут, как муха на фате, как червяк на мотыге?
        На худой конец, если им не удастся все же склонить его к сотрудничеству, они постараются обернуть разговор шуткой, проверкой какой-нибудь там. Спустить на тормозах. Замазать и закрасить. Затереть локтями.
        Они обязательно нарисуются на горизонте вновь. Проявятся. Чтобы либо добиться, либо отмазаться.
        И ему нужно быть готовым. Срезать на атаке, сразу осадить их на задние ноги.
        Что нужно для этого, кроме спокойной внутренней готовности?
        Неплохо иметь некую «домашнюю заготовку»… На что они будут заточены при следующем контакте с ним? На то, что он, Аверьянов, продолжит упираться, не желая сотрудничать, или начнет торговаться, или, что совсем уже дико, вдруг с радостью согласится. Они сейчас размышляют о том, как его «продавить» при следующей встрече, за что зацепить, чем привлечь…
        Их можно сбить с катушек с ходу, сообщив им, что он уже работает в телепортационной разведке. Наверняка в этой самой их внешней хроноразведке полно подразделений, которые, как заведено, грызутся друг с другом, пытаясь урвать бюджетный кусок пожирнее и покрасивее его разворовать.
        Чем заняты высшие эшелоны всех спецслужб мира? Топят своих ближайших коллег из соседних кабинетов, подставляют друг друга, обливают из-за угла помоями, мажут за глаза кошачьим калом… Обычные будни любого Министерства обороны, любого ЦРУ, Генштаба.
        Так вот, я уже работаю у них в разведке. Это я им в лоб. Первая мысль у них: у кого же ты уже работаешь? Кто из наших увел тебя у нас из-под носа?
        Что я отвечаю им?.. О-о-о, это, ребята, секрет!
        Хорошо бы иметь что-то, что может убедить их в том, что я точно при делах… При делах, но в другой команде… Ага!
        Николай вспомнил, что он видел, как выглядит этот их чудо-прибор - определитель штрих-кода параллельного пространства. Это хорошо, что он его успел разглядеть хотя бы поверхностно. Это можно использовать. Если сделать муляж такой штуки, то можно при случае помахать им в воздухе перед носами полканов…
        Сделать муляж, имитацию… Если взять верхнюю часть крутой сотки, с экраном, и врезать ее в сложную дистанционку, управляющую одновременно всем, чем только можно… Есть такие универсальные, на все случаи жизни дистанционки. Управляют телевизором, видаком, музыкой, коротковолновкой… На ней кнопок - страсть. Как звезд на небе… Вот что нужно!
        Пусть будет не очень даже и похоже. Эта вещь штучного производства: модель 133-Б может внешне отличаться слегка от модели 133-А…
        Помахать ею перед носом - они офигеют.
        А он получит фору. Запас времени. У него будет свобода маневра, потому что им придется реагировать на его действия, «догонять» его, условно говоря. А хуже нет, чем ждать и догонять.
        Так вот, пусть будет хуже им, а не ему.
        Николай сбросил газ, въезжая в райцентр. На полигон нужно было вернуться во всеоружии.

* * *
        Оставшись один, Астахов достал сотку:
        - Сергей Ильич, этот подонок ушел от меня… Как ушел? Да не ушел, а уехал! Я тут на опушке остался… Ну, как дело было? Как-как? Очень просто, скажу тебе. И очень непросто - с другой стороны. Да я рассказываю, рассказываю, не надо нервов! Я вышел справить малую нужду, понимаешь? Он тоже, вместе со мной, да… Отлили оба. Это тоже тебе должно быть понятно. Да, оба!.. Но он уехал, а я остался… В машину он меня не пустил, чего ж проще? Ты представляешь, какой гнойник капитан этот? Вывел меня отлить, как ребенка, и бросил! Меня! Как шлюху использованную, как жену, прям на дороге, будто я презерватив изжеванный. Гнида, дебил! Что?! А как я за ним буду следовать? Пустынное шоссе здесь. Глушь. Я даже не знаю, на каком я километре. Да, тут березы кругом, да! И елки тоже есть. Немерено! А также сосны. Конечно. Сосны! Не кедры же! И еще есть кусты. Ты понял, где я нахожусь? Я в разведке работаю, согласен… Хорошо, сейчас я найду километровый столб и сразу же перезвоню. Что? Не надо искать? Вдоль дороги идти? Спасибо, я и сам бы догадался. Есть!

* * *
        - Вам помочь? - Продавец торгового центра «Мир электроники» поклонился Николаю, входящему в отдел аудио- и видеотехники.
        - Помоги, дружок. Мне нужна дистанционка с миллионом кнопок.
        - Дистанционка для чего? Для телевизора? Для видака?..
        - Для понта! - оборвал его Николай. - Чтоб кнопок было как блох в шевелящейся шубе.
        - Понятно-с, - кивнул продавец. - Нарисуем-с. Вот посмотрите, такая модель… Не пойдет-с?
        - То, что надо! - восхитился Коля.
        - Отличная вещь, доложу вам! Управляет буквально всем, что на глаза попадется. Вон, видите, в том углу торгового зала клетка висит с канарейкой, под самым потолком? Мы ее специально повесили так - для демонстраций. С одной стороны - высоко, хорошо видно, а с другой - клетку убирать удобно - рядом стеллаж с пылесосами. Так вот, к делу. Эта модель дистанционки - super remote control - может, кроме всего прочего, излучать ультразвук, воздействующий на птиц… Вот дома, допустим, у вас соловей, так сказать… И, предположим, вам - спать, а он, извините, распелся, гнида, на вечерней зорьке…
        Продавец навел дистанционку на клетку и, пробежав пальцами по кнопкам этого самого super remote control, нажал хитрую комбинацию… В полной тишине пустынного зала раздался тихий шлепок: кенарь рухнул с жердочки на пол клетки и стал вытягивать к потолку лапки, попутно распрямляя их…
        - Все! Отстегнулся!! - расхохотался продавец. - А хотите, на улицу выйдем, пару котов прижучим? Super remote control! Затыкает мартовских котов в один момент. Знаете, по весне ну прямо как ребенок под окном воет. Коты! До чего же смешно они подыхают у нас, эти твари! Утром тоже один гражданин брал эту модель, так не поверите - у кошечки в доме напротив, на подоконнике сидела, возле герани-цветка, видно, дальность была уже на пределе, так у нее, у бедной, глаза лопнули! Бум! Бу-бум! Да-а, мышей-с не половишь теперь… - Продавец доверительно склонился к самому уху Николая: - Хозяйка этой кошечки немедля к нам, стремглав! Мышеловку тайваньскую приобрела: лазерным лучом мышей бьет! Такие дела… - Взгляд продавца вновь вернулся к дистанционке: - Будете брать?
        - Пожалуй. А вот скажите, если эту дистанционку вот так распилить, кнопки из пазов не высыплются, вы не в курсе?
        - Как - «распилить»?! - От удивления продавец даже отшатнулся.
        - Пилой. Болгаркой. Алмазным диском. Ровненько так. Вот по этой линии.
        - Да нет, ну что вы! Она ж японской сборки, вон, глядите: «Маде ин Чина» написано…
«Маде» по-английски означает «Сделано», а «ин Чина» - «в Японии»…
        - China - это Китай, - возразил Николай.
        - Возможно, - тут же согласился продавец. - Сделан в Китае, а сборка - японская! Как приятно с интеллигентным покупателем дело иметь… Английским свободно владеете, полагаю?
        - Ну разумеется! - хмыкнул Аверьянов. - Выписывай!
        Продавец кивнул, набрал что-то на компе и протянул Николаю распечатку:
        - В кассу, пожалуйста.
        - А что это такое? - удивился Коля, кинув взгляд на счет. - У вас же на ценнике…
        - Внимательно читайте: там еще стоимость канарейки…
        - Я вижу. А это?
        - А это кошка! У которой с утра глаза… Я ж вам рассказывал.
        - Интересно, а почему я-то должен это оплачивать?
        - А кто же еще? - удивился продавец. - Кто, по-вашему, рекламу-то оплачивает? А? Покупатель, конечно, - в итоге. Не производитель же! Всегда! В цену товара включаются, в частности, издержки на рекламу. Или для вас это новость?
        - Да как вам сказать… - растерялся слегка Николай.
        - Это американская система! - авторитетно заявил продавец. - У нее есть еще один огромный плюс, как бы незаметный изначально…
        - А именно?
        - Он состоит в том, что вы пришли купить блок дистанционного управления, а заодно купили канарейку и слепую кошку! Верно?
        - Нет, неверно! Ведь кошки никакой я не видел. Вы кошкой без меня распорядились.
        - Согласен. Но тот покупатель, которому я демонстрировал избавление от мартовских котов, так и не купил наш super remote control… Ушел, обозвав меня… ну, нехорошее слово, не стану повторять… Значит, кто платит за все? Тот, кто берет! Тот, кто покупает! То есть - вы! А кто не купил, мимо прошел, тот цел остался. Покупающий платит за все! Не нами изобретено. Американская система. Все под контролем. Все продумано. Берете?
        - Беру! - решился Аверьянов. - И еще мне сотовый телефон, вон, самый дорогой, с цветным дисплеем!

* * *
        Увидев аршинную вывеску «Металлоремонт», Коля остановил машину:
        - То, что нужно! Отрезать верх, отрезать низ и склеить - конечно, металлоремонт!
        Оставив позади себя три двустворчатые прозрачные, автоматически распахнувшиеся перед ним двери, тепловую пушку и тройной фейс-контроль, осуществляемый двухметровыми охранниками, Николай очутился в круглом офисном зале с двумя кожаными диванами и стеклянным журнальным столиком в центре.
        Официоз зала плавно переходил в благоухающие тропическими цветами кущи зимнего сада, выпирающего из помещения на улицу и ограненного плоскостями высококачественного оптического стекла, выполняющего роль витрины.
        В углу сада приглушенно журчал небольшой искусно устроенный водопад. В омуте под водопадом резвилась настоящая метровая микроакула.

«Черт побери! - мелькнуло в голове Аверьянова. - А ведь вода здесь морская!»
        Тут только он обратил внимание на семейство живых панд, которые, жуя бамбук, предавались в глубине тропических зарослей содомическим утехам.

«Господи, куда ж я попал?» - подумал Николай, поворачиваясь навстречу подходящим менеджерам, юноше и девушке, одетым в строгие костюмы от Жоли.
        - Добрый день! - сказала девушка, демонстрируя ослепительную белозубую улыбку. - Мы рады приветствовать вас в наших гостях!
        - Чего? - удивился Аверьянов.
        - Простите ее! - извинился за девушку юноша. - Она начала забывать родной язык после трехлетней стажировки в Гарвард. Мы там оба кончили. Она, Светлана, посещала курс фул-профессора Гопкинса «Ду ю вонт мани?» и сертификат манимейкера получила всемирный! Я, Игорь, посещал пи-эйч-ди Элизабет Тартарарино «Бизнес ту бизнес» и тоже кончил, одновременно со Светланой, - сертификат суперсейлмайстер поимел, международный между прочим! Мы со Светланой оба - носильники звания докторов философии по распродаже. Приветствуем вас!
        - Мне нужен металлоремонт, - сказал Николай. - Либо болгаркой две штучки небольшие распилить, либо точилом: сточить, а потом склеить остатки…
        - Мы сожалеем безмерно, но металлоремонт отсутствует здесь. Металлоремонт только зарегистрирован тут акционерами нашей торговой компании, вывеска объясняется этим. Металл ремонтировать очень нужно населению, людям. Поэтому металлоремонт есть социальный объект, который имеет много снисходительности по налогу, стоимости аренды помещения снижение имеет место тоже. Вы говорите по-русски? - спросил в конце тирады Игорь, чувствуя, что клиент не совсем его понимает.
        - Немного, - кивнул Аверьянов, поворачиваясь к двери. - Главное, что ни точила, ни болгарки у вас нет.
        - Эпсент, - кивнул Игорь, подтверждая.
        - Чем ж вы торгуете, если не секрет?
        - Нет, не секрет! - воскликнула Светлана, выступив вперед и прижимая руки к груди столь выразительным жестом, что казалось, она прощается с белым светом и ближними родственниками перед тем, как броситься в омут с целью утопиться. - Мы торгуем прекрасным продуктом!
        - Интересно…
        - Наша специальность - коряги, - скупо, корректно пояснил Игорь.
        - Натуральные коряги для аквариума, террариума, серпентария…
        - Здесь? - Аверьянов мотнул головой, потрясенный. - В нашей районной глуши? Коряги для аквариума?!
        - Итальянские, натуральные! - подтвердила Светлана. - Из настоящих, природных водоемов верховий Тибра! Это сказка, сон, волшебство! Годовой оборот нашей торговой сети в одном только штате Вирджиния составляет возле двенадцать миллионов долларов!
        - Сколько ж стоит одна коряга? - поинтересовался Николай.
        - Разница есть между ценами очень значительная. Эконом-коряга, бизнес-коряга, VIP-коряга, экстрим-коряга, фитнесс-коряга, шейпинг-коряга, секс-коряга, коряга, побывавшая в сенате США, коряга с лично вырезанным подлинным благословлением понтифика, коряга, бывшая в аквариуме Клинтона во время его встречи с Моникой Левински, коряга святого Патрика и коряга для трудных тинейджеров, проявляющих отставание в колледже по федеральному индексу Дауна-Дебиллса! Я перечислила нет еще и десять процентов коряг!
        - Тьфу, пропасть! Аж в ушах от вас зазвенело. - Николай повернулся к дверям: - Счастливо!
        - Постойте! - Забежав перед ним, Игорь прижал ладонь к сердцу: - Послушайте! - Сжав губы, он напрягся, вспоминая, видно, заранее заученный рекламный текст: - Знаете ли вы корягу для аквариума? Ооо, вы не знаете коряги для аквариума! - В руках у Игоря возникла кривая сухая ветка сантиметров тридцать длиной. - Всмотритесь в нее. В середине коряги или возле нее есть центр тяжести. Он расположен ниже центра плавучести, что придает небывалую устойчивость нашей коряге на вашем аквариумном дне! Глаз владельца коряги глядит сквозь стекло на корягу, взятую им у нас в подарок себе, и чуден он, взгляд владельца коряги, горит, полон неги, и видит он океан, как в капле воды, посредством коряги, среди безбрежных фантазий, присущих ему! Божественная коряга! Очаровательная коряга!
        - Очумел, что ли, совсем? - Аверьянов попытался обойти Игоря. - Вот псих-то!
        - Задержитесь немного, - попросил охранник на выходе. - Я хотел вам кое-что объяснить.
        - Давай побыстрее. Я тороплюсь.
        - Зарплата наших менеджеров по продажам - пять тысяч баксов в месяц. Чтоб оправдать ее, продавец должен продавать не меньше шестисот тридцати коряг в день. Они в Америке учились, на чужбине… Неужели вам не жалко нашу милую молодежь?
        - Мне очень их жалко, - усмехнулся Николай. - Только я тут при чем?
        - Вы тут при том, приятель, что без коряги ты отсюда не уйдешь… - Охранник угрожающе поиграл бицепсами. - Ты понял меня?
        - Я понял тебя. И ничего не имею против, - кивнул, улыбнувшись, Аверьянов. - Ну-к, Игорек, принеси мне корягу! Побольше и покрепче…
        - Вот - двадцать три килограмма! - сообщил Игорь, двумя руками протягивая Коле невесть откуда мгновенно возникшую в его руках увесистую дубину.
        Аверьянов принял корягу и с удовольствием взвесил ее в правой руке:
        - Годится. По руке! А крепка ли?
        - Корень горного дуба! Причем подлинник: вот сертификат. Акт экспертизы - пожалуйста. Семнадцать тысяч долларов - прайс коряги, выбранной вами.
        - Без НДС! - заметила Светлана, предупредительно подняв пальчик.
        - Дорогая… - задумчиво пробормотал Николай и, подойдя к стеклянной стене зимнего сада, вмазал по ней дубиной.
        Стеклянная стена мгновенно осыпалась, будто давно ждала этого момента.
        Панды, перестав жевать бамбук, с интересом завертели головами.
        Акула под водопадом хлестнула хвостом, издав оглушающий щелкающий звук циркового бича.
        Выйдя на улицу, Аверьянов оглянулся и подмигнул обалдевшему охраннику:
        - А ты верно сказал - без коряги отсюда не выйдешь.
        В тот же миг оцепенение охранников прошло, они дружно бросились от входа в офисный зал к зимнему саду. Но не успели: в Гарварде, видно, увлекались гольфом и мало уделяли времени игре «городки», а Аверьянов в детстве любил эту старую отечественную забаву, прародительницу боулинга.
        - Вот так удар! - восторженно воскликнул мент, услышавший звон стекла и подошедший посмотреть на столь редкую в подобных заведениях драку. - С одной биты семерых мужиков положил! Только баба осталась! Мастер! Глаз-ватерпас! И рука твердая. Ох, это ты, Коля! Привет!
        - Здорово, Егор!
        Милиционер оказался знакомым: пару лет назад схлестнулись в бане и скорешились за стаканом.
        - …А я бы, наверное, только бабу бы одну и сбил!
        - Почему бабу? - искренне удивился Аверьянов.
        - Так бабе палку бросить же… Ага? - скабрезно хохотнул мент. - Я всегда попадаю! Точно промеж ног! Не целясь даже…
        - Темные люди здесь какие-то… Корягами торгуют…
        - Да знаю я! - махнул рукой милиционер. - Воры! Они здесь деньги отмывают.
        - Я так и понял. Американская система?
        - А то! В Москве воруют, здесь отмывают. И в Штаты переводят, на Уолл-стрит. Ну, за встречу?
        - В другой раз, ладно? Тороплюсь. - Николай протянул руку, прощаясь. - К тому ж и за рулем.

* * *
        Филин, полковой умелец, прижал склеиваемые блоки и подержал с минуту.
        - Все. Хорош. Там два штыря стальных я внутрь вставил - не переломится.
        - Спасибо, Филин.
        - С тебя стакан - за порчу двух изделий.
        - Без разговора, - кивнул Николай, ставя перед Филином плоскую стеклянную фляжку на двести пятьдесят граммов - «спутник агитатора». - Нет, я не буду. Домой поеду.

* * *
        Выйдя из мастерской при ремонтном цехе, Аверьянов почувствовал в воздухе какой-то неприятный, но очень знакомый запах.
        Недалеко от медсанчасти, в закутке у курилки, чуть-чуть в стороне от прямой дороги на учебно-тренировочный комплекс, царило непонятное оживление, причина которого при ближайшем рассмотрении оказалось простой, как лужа под кроватью.
        Еще год назад на этом месте - месте нынешнего оживления - располагался деревянный дощатник, созданный еще, видно, при Сталине, - стандартный армейский нужник на двадцать четыре очка, вечно и невообразимо антисанитарный.
        С этим сортиром была связана какая-то не поддающаяся никакой логике загадка.
        Нужник можно было с большими трудами отдраить до стерильной чистоты, можно было, - что и говорить. Но стоило затем, выждав не более получаса, вновь заглянуть в сортир, как кровь немедленно стыла в жилах от представлявшейся взору картине. Самое странное, что картина всегда бывала убийственна, вне зависимости от того, заглядывал кто-либо в сортир за эти полчаса ожидания или нет.
        Его много раз с большими трудами отдраивали до ослепительной чистоты, но через час-два, не больше, он становился вновь грязнее Авгиевых конюшен.
        Примечательно, что это возвращение к первозданному антисанитарному виду происходило даже в том случае, если в свежевымытый сортир никто не заходил. Вымытый и пустой нужник можно было даже запереть снаружи. То, что представлялось взгляду час спустя при отпирании, не поддается никакому описанию. На полу сортира вновь высились кучи, среди которых дошкольники могли бы играть в прятки, не ложась на пол, не становясь на карачки и не приседая на корточки.
        Мистика!
        Естественно, что в полку ходила легенда о роте слепых десантников-привидений, проклятых за воинское преступление и обреченных вечно… ну и так далее… Эти-то привидения, гласила полковая легенда, едва дождавшись окончания влажной уборки и исчезновения из помещения живых свидетелей, немедленно материализовались в нужнике и безудержно гадили, причем неизменно мимо очка - слепые ж!
        Командир полка, полковник Боков однажды, зайдя в это строение и ужаснувшись, поставил в тот же день в штабе каверзный вопрос, решив проверить разом сообразительность офицеров: «Кто мне скажет, зачем в нужнике у медсанчасти в полу отверстия пропилены?» - «То есть как это „зачем“?» - удивился зам по хозчасти. «А так вот - зачем было дыры пропиливать, если все мимо них свои дела делают? - ответил полковник. - Не лучше ли их заколотить? А то, глядишь, кто сослепу в дыру оступится, сломает ногу, покалечится!» - «Приказываете заколотить?
        - ошарашенно уточнил майор, зам по хозчасти. «Приказываю убрать! - взорвался Боков. - Языком вылизать!» - «Языком - это к замполиту! - обрадовался майор-хозяйственник. - Андрей Алексеевич, не спите, вам задачу поставили!»
        Словом, скандал разгорелся такой, что проклятый нужник решено было немедленно снести. Это было сделано молниеносно, в трехдневный срок. Яму присыпали землей, и хотя слой ее и получился небольшой, сантиметров сорок, однако сверху положили дополнительно дерн, и тот, имея столь благодатную подпитку снизу, за месяц превратился в настолько мощный и плотный травяной ковер с переплетенной корневой системой, что, даже прыгая в самом центре бывшей ямы, только очень чуткий прыгун ощущал некоторую не столько пружинящую, сколько волнообразно-колебательную реакцию более глубоких пластов вязкой стратифицированной среды. Но время теперь работало на экологию, а не против нее, задача была решена, вопрос закруглен, точка поставлена.
        Однако место это было, видно, и впрямь проклято темными силами, так как сегодня, за час до обеда, черт занес сюда молодого контрактника.
        Причем - и это, собственно, и создало цепь проблем - черт занес этого молодого дурака на старом тяжелом танке ИС-3, списанном, без пушки, но весом около пятидесяти тонн. Контрактник ехал на учебно-тренировочный комплекс, чтобы поставить там танк отныне и на века в качестве учебно-тренировочного объекта, но, под воздействием черта, толкнувшего юного механика-водителя под локоть, тяжелый ИС-3 свернул на гиблое место и слегка закачался… Механик, от большого ума, нажал на газ. Гусеницы, пытаясь ускорить тяжелую машину, загрохотали, сорвали слой дерна, добрались до жидких слоев и забуксовали, чавкая и оглушительно гремя.
        Механик-водитель, видевший из своего маленького люка-окошка только зеленую лужайку, ощутил вдруг мощнейшую волну очень знакомого запаха.
        Он стремительно оглянулся, греша на командира, заряжающего и неискоренимую дедовщину.
        Но «стариков» давно уж след простыл. Дедовщиной тут и не пахло. Пахло гораздо отвратнее.

«Неладно!» - подумал механик-водитель, чувствуя, что танк стал как бы тонуть посреди веселой, ярко-зеленой лужайки - тонуть едва заметно, очень медленно, но весьма брутально, как «Титаник», с заметным дифферентом на нос.
        Зафиксировав газ, чтобы сохранить динамику машины и понять, что происходит, механик-водитель выскочил на броню через верхний башенный люк.
        И обалдел.
        Танк, что называется, рыл копытами, вышвыривая назад из-под гусениц два могучих фонтана, состоящих из какой-то плохо проваренной, жидкой, темно-коричневой овсянки с обильным вкраплением иссиня-черных ягод гигантского, циклопического чернослива вперемешку с изжеванными динозавром покрышками мячей для игры в регби.
        Вонь в воздухе висела такая, что листья ближайших берез чернели и скукоживались на глазах, люди, стоящие на значительном удалении, загораживали лица ладонями и рукавами, как на пожаре.
        - Прыгай! Прыгай, Мирон! - закричали водителю из далекой толпы наблюдателей.
        - Разбегайся и прыгай!
        - Где разбежаться-то?! Снимите меня!
        - Надо снять его!
        - Вперед прыгай! Сам! Никто тебя не снимет!
        - Не вздумай назад сигануть! - гаркнул зампотех в мегафон.
        - Если он все-таки прыгнет назад… - заметил начальник медсанчасти, доверительно склонившись к уху зампотеха, - его придется пристрелить…
        - За что? - удивился зампотех.
        - За что - потом сообразим, - ответил главный полковой медик. - Ты, главное, стреляй не мешкая. Не сможем мы его с брони снять!
        - Да я сниму, ты что?! - решительно кивнул зампотех. - С трех выстрелов сниму. Из пистолета. Спорим на пиво?
        Но в этот миг механик-водитель решился. Разбежавшись, насколько позволяла ситуация, он прыгнул вперед и, улетев метра на три, совершенно благополучно приземлился на не потревоженный никем и ничем дерн. Слой выдержал! Танкист остался цел, чист и невредим!
        Толпа наблюдателей разразилась одобрительными возгласами, свистом и овациями.

* * *
        Вертолет МЧС, вызванный Боковым, командиром полка, шел над лесом, вдоль трассы, слегка в стороне от нее.
        Танк, материальную ценность, надо было спасать.
        Этот внезапно образовавшийся рейс оказался очень полезен и Коптину, который сумел, договорившись с краевым начальством МЧС, «пристегнуть» вылет вертушки к своим целям.
        Нужно было найти Астахова, а затем и Аверьянова. Дело должно было быть сделано, путь пройден до конца, а педаль вжата до коврика - Коптин свято соблюдал этот принцип и на службе, и в приватных делах.
        Коптин повернулся к летчику:
        - В морской форме, у трассы, должен стоять капитан первого ранга. - Он помолчал. - Все поломал, козлина штабная. И ведь что главное: всю жизнь, блин, из Управления кадрами носа он не высовывал. Но больше всех все знает. И спеси - полный пузырь!
        - Ну, кадровик, а как же! Штабные крысы все знают лучше всех.
        - А ты представь: ему с человеком договориться надо было, в непринужденной обстановке. Привлечь к интересному делу, к какому - неважно, но к хорошей, умной, я бы даже сказал приключенческой, работе, с потрясающими командировками, опасными, но прекрасными, разнообразными… А он за полчаса ухитрился до того договориться, что этот капитан, с которым он договаривался, из машины его высадил посреди шоссе и уехал! И вот такого козла мне Бог послал! - подытожил свое горестное повествование Коптин.
        - Известное дело, - кивнул летчик. - Когда отделаться от дурака хотят, а придраться формально не к чему… Ну, что тогда делать? Кыш его от себя! А куда? Естественно, вверх, с повышением по службе.
        - Точно! Потому-то наша макушка - без слез не взглянешь. Из обычной жизни, из реальных дел выдавливали остолопов, идиотов, говнюков и неумех вверх и довыдавливались до того, что наверху одни отбросы сгруппировались - как на подбор! Высшее руководство!
        - Вы поосторожнее, товарищ полковник, все же переговоры в кабине пишутся…
        - На «черный ящик»?
        - Ага!
        - Так его слушать будут, только если мы разобьемся.
        - Ага!
        - Ну, а тогда нам будет уже все равно.
        - Не факт. У нас три года назад один вертолет разбился, но весь экипаж, хоть и в тяжелейшем состоянии, все без сознания, - переломы, черепно-мозговые, разрывы внутренних органов… Но довезли их. Все в коме, в реанимации, на аппаратах… Врачи борются за жизнь каждого… А из Управления безопасности полетов прилетели, «черные ящики» расшифровали, разговоры в кабине послушали и весь экипаж прямо в реанимации, на койках, добили. Аппараты искусственного кровообращения - раз! - вилки из сети - прочь! Шланги-капельницы выдернули прямо из вен: не нужны нам такие офицеры!
        - Врешь ведь!
        - Вру, - шмыгнув носом, признался летун. - Но история хорошо придумана, согласитесь? Правдоподобно…
        - А на самом деле как было?
        - На самом деле? - Пилот задумался.
        - Не надо, Володь, не рассказывай, - попросил находившийся в кабине третий - угрюмый майор МЧС. - Не вороши.
        - Не буду, - согласился пилот и отрицательно покачал головой: - Я тоже не хочу вспоминать…
        Помолчали.
        - Вон, - вдруг сказал пилот. - Глянь слева, не твой у шоссе кукует?
        - Где?
        - Впереди, на одиннадцать часов направление.
        - Он самый.
        - Сейчас посмотрим, чего он стоит, этот подполковник, - заметил молчаливый майор сзади.
        - Полковник он, - поправил Коптин. - Чего задумали, мужики?
        - Да не волнуйтесь, - успокоил летчик. - Старинный фокус.
        - Цирк зажигает огни, - подтвердил майор.

* * *
        Поняв, что вертолет пришел специально за ним, Астахов указал на поляну, находившуюся чуть в стороне от трассы, метрах в шестидесяти.
        Пилот, поняв его жест, кивнул в ответ.
        Через десять секунд вертолет уже висел над полянкой на высоте метров пятнадцати - двадцати.
        - Садись! - махнул Астахов и запрыгал, демонстрируя, что поляна сухая, грунт прочен. - Не болото.
        Пилот кивнул в ответ, подтверждая, что понял.
        - Садись! - снова замахал руками и запрыгал Астахов, приглашая вертолет на посадку.
        В ответ пилот сделал недоуменное лицо и пожал плечами:
        - Не понял!
        Астахов запрыгал вновь еще интенсивнее:
        - Садись! Садись же, мать твою! Ну, дубье! Чего он ждет?! Только керосин зря жжет, сволочь!
        Разумеется, прыгающий по поляне полковник не догадывался, что действия пилота вызваны вовсе не ожиданием чего-либо, а объясняются исключительно любовью экипажа вертолета и пассажиров к искусству.
        - Да он танцор от бога! - заметил майор. - Хороший танцор! И ничто ему не мешает.
        - Но все же далеко еще до совершенства, - согласился пилот. - Есть к чему стремиться. Видишь, как машет рукой, припрыгивая? Это, скорее, напоминает охотничий танец…
        - Нет-нет! Это пляска шамана, - возразил Коптин. - Это он дождь на посевы вызывает.
        - У меня, кстати, где-то в хвосте как раз для подобных случаев бубен был, - сообщил майор. - Может, кинуть ему? С бубном он лучше гляделся б.
        - Да пусть так попляшет. И ведь что интересно: если ему сейчас флажки сигнальные кинуть, он ими семафорить начнет… А бывает, в точно такой ситуации, сделаешь сверху рожу поглупее, а потом сбросишь горн пионерский - тот, кто внизу, трубить начинает… Психология! Сплошная загадка.
        - Да. Наука… У меня, кстати, кружки2 есть, деревянные, - знаешь, капусту квасить, накрывать? Кружок на капусту в бочку, а на него - груз… Купил здесь на рынке для тещи. Хорошие кружки2, дубовые. Бросим ему парочку, посмотрим, что он с ними делать станет?
        - Не надо, - возразил летчик. - Горючего мало. Ты смотри, что делает…
        Астахов, там внизу, замахал двумя руками, синхронно, словно взбивая пуховик метровой толщины, одновременно подпрыгивая на месте сразу на двух ногах.
        - Болезнь. Болезнь Паркинсона.
        - А на языке макарьевской ярмарки это называется «как дьякон козу полюбил».
        - А двумя руками что машет, словно дирижирует?
        - От рогов, от козла отбивается…
        - Ну ладно, хватит, мужики, - решил пилот. - Концерт окончен. Аплодисменты!
        Майор снял тормоз с электрической лебедки, стоящей рядом с ним, и тут же из открытого бокового люка вертолета начала выпускаться веревочная лестница.

* * *
        Астахов, измотавшись от танцев в дым, поднялся по веревочной лестнице метров на десять, а затем замер, раскачиваясь из стороны в сторону.
        - Ты прав: капраз твой не работник, нет… - кивнул эмчеэсовский майор Коптину.
        - Все. Спекся! - констатировал летчик. - Висит, как пересохшие кальсоны на бельевой веревке: ширинка настежь, штрипки по ветру… Поднимай давай его! А то упадет, не дай бог!

* * *
        В голове Астахова крутилось название старого американского фильма «Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли?».
        Внезапно кто-то тихо ударил его чем-то большим и твердым по голове - по самой макушке. Астахов с трудом поднял голову и понял, что никто его не бил, - он сам ударился головой об днище вертолета. Астахов отлепил одну руку от лестницы и приложил ладонь к днищу: да, твердое. Вот и ушибся…
        - Ты совсем очумел, блин столичный? - раздался громкий голос сверху. - Ты будешь брюхо щупать мне, а мы висеть, горючку палить? Ну-к, марш в кабину быстро!
        - Тюлень в погонах какой-то… Первый раз такого вижу! Ну, что уставился и пасть раскрыл?
        - Психиатру надо его показать. Как вы с такими служите? - подмигнул летчик Коптину.
        - Приходится, - сокрушенно пожал плечами Коптин. - Приходится и доделывать, и исправлять… Давай мы сейчас на северо-восток, километров на пятнадцать, крючок сделаем, небольшой. Потому что тот самый лихой капитан Аверьянов, который его высадил, домой к себе, вероятнее всего, двинул. Темно-зеленый «опель».
        - Нет, - отрицательно покачал головой пилот. - Сначала я доставлю майора по месту назначения. ВЧ1542. Там у них танк в дерьме тонет, время на минуты пошло. Да и в ВЧ лететь отсюда пять километров… Так что ты крюк мне на пятнадцать километров и не сватай… Туда пятнадцать да назад пятнадцать… Доставлю майора, а потом уж с вами закружусь. Мы же все-таки спасатели, не надо забывать! И не сердись. Мы тебе цирк видал какой показали бесплатно?! Найдем твоего Аверьянова, уверяю… Не первый год замужем!
        - Да, это чувствуется, - согласился Коптин.
        - Вон, кстати, глянь-ка, возле КПП, зеленый «опель», четыреста десять на номере. Не твой ли?
        - Мой!
        - Ну вот, одним ударом - два в одном! И волки сыты, и овцы - целки…

* * *
        Танк, накренившись уже градусов на тридцать, погрузился по башню, продолжая неуклонно зарываться.
        От приземлившегося только что на вертолетной площадке вертолета МЧС отделилась фигурка молчаливого майора, срочно доставленного вертолетом спасателя, уже одетого для выполнения задания в фирменный гидрокостюм.
        Михалыч, командир полка, махнул рукой, подзывая к себе механика-водителя:
        - Сколько у танка соляра в баках?
        - Да я с заправки… До горловины, километров на четыреста хватит… - виновато ответил механик-водитель. - Из баков же берем потом, обливаем танк соляром, зажигаем… Бойцы через горящий танк прыгают… Бороться с терроризмом обучаются…
        - Понятно… - задумчиво протянул Михалыч. - Понятно… - повторил он и, повернувшись к механику-водителю, подвел итог: - Ну, что глазами хлопаешь? Пошел вон!
        С брони остановившегося рядом с ними легкого плавающего танка соскочил спасатель в наглухо загерметизированном костюме боевого пловца, полностью экипированного - с ножом на поясе и боевым гарпуном в руках.
        - Гарпун ты взял зря! - крикнул Михалыч прямо в ухо спасателю. - Тут крупную давно всю отловили. На удочку рыбачим!
        Спасатель покорно кивнул и, вручив Михалычу гарпун, строго погрозил пальцем: с оружием, дескать, не шали, после чего решительно зашлепал ластами по направлению к танку.
        В башенный люк ему влезть не удалось: мешал акваланг. Глотнув воздуха и перекрестясь, спасатель снял акваланг и буквально нырнул в танк. Танк, словно чувствуя уверенную смелую руку мастера, мгновенно затих, прекратив свой бег на месте.
        Навалившаяся внезапно тишина, казалось, сдавила уши, сделав непонятным образом висевшую в воздухе вонь вдвое пронзительнее и гуще - странный, но достоверный, известный всем по жизни психологический эффект: чем тише звук, тем громче запах.
        Надев акваланг, спасатель решительно спрыгнул с брони на траву и обошел танк кругом, внимательно осматривая. За что цеплять танк, было понятно: сзади, прямо к броне, была приварена огромная сцепка, которая, очевидно, выдержала бы пятидесятитонный ИС-3 даже на весу. Сложность была в том, что сцепка висела на высоте более двух метров над развороченной жижей, - снизу ее не возьмешь. Вместе с тем приварили ее в таком неудачном применительно к данному случаю месте, что и сверху, с брони, до нее было не дотянуться.

* * *
        - Понятно… - Коптин откинулся в вертолетном кресле. - И тут ты ему на патриотизм начал жать, про Бжезинского зарядил, «наше дело грязнее грязи» не забыл, наверно… Да, еще «люди - чурки для нас, сырье, материал… расколоть и в печь, в дерьмо…», конечно же! Ну, как ты с людьми незнакомыми обычно беседуешь…
        - Вы просто не в курсе последних методик, Сергей Ильич. Это нейролингвистическое программирование называется, НЛП…
        - Дурак ты все же, Астахов, дурак… - с горечью вздохнул Коптин. - И ни черта не смыслишь в нашем деле.
        - НЛП…
        - Не НЛП, а ПНЗД! - возразил Коптин.
        - ПНЗД?
        - Полное несоответствие занимаемой должности.
        - Понятно.
        - Рад.
        - Чему?
        - Тому, что тебе понятно. А теперь отставить лирику. Вот тебе приказ от меня, как от старшего по группе: чтоб Аверьянов был до двадцати ноль-ноль в наших рядах. Уяснил? Не справишься - вот будешь в дерьме у меня по уши. Как вон тот танк.
        - Если вы так ребром вопрос ставите, то мне и полномочия тогда, будьте любезны!
        - Какие такие тебе еще полномочия?
        - Выдайте мне штрих-кодер, предназначенный для Аверьянова.
        - Это еще зачем? - насторожился Коптин.
        - У меня есть план!
        - Это радует. Что за план?
        - Вы дали мне задание и срок? Дали. Вот и все. Вопросы будут после двадцати ноль-ноль. В конце концов, по званию мы равны. Вы на генеральской должности, но должность - это еще не звезда.
        - Для кого-то не звезда… - задумчиво протянул Коптин. - А для кого-то тут… Ну ладно, - вдруг решился он и достал из кармана штрих-кодер с небольшой бумажкой, размером с визитную карточку. - Распишись в получении, - постучал он ногтем по карточке, протягивая ее Астахову.
        - Чего ради? - удивился Астахов. - Это штрих-кодер для Аверьянова.
        - Конечно, - согласился Коптин. - Но сейчас я вручаю его тебе, а не Аверьянову. Поэтому ты распишись, что получил его от меня. А вот на этой, второй, карточке распишется, в свою очередь, Аверьянов, принимая прибор от тебя. Ты что, инструкции не знаешь?
        - Я знаю инструкцию лучше вас, я ведь ее и писал, в Управлении кадров. А вот чего я не знал, так это того, что вы мне так не доверяете.
        - Понимаешь, Астахов, устройство это не просто «сов. секретно», а под грифом «К». Это во-первых. А во-вторых, прикинь его себестоимость - сколько миллионов долларов? Ну вот. А доверяю я тебе, как самому себе, - поэтому и требую расписку. Я-то за него расписался, верно? Мы же в разведке, дружок, а не на одесском Привозе… Все доверяют друг другу и все тут же расписываются.
        Взяв карточку, Астахов размашисто расписался на ней, а затем приложил ее к своему широко открытому глазу.
        Карточка слабо вспыхнула фиолетовым светом, быстро сменившимся на синий, голубой, желтый, оранжевый, красный: чип, встроенный в нее, зарегистрировал радужную и глазное дно получателя во всем видимом диапазоне - идентификатор личности куда надежнее обычных дактилоскопических отпечатков.
        - Теперь получай, - удовлетворенно улыбнулся Коптин, принимая от Астахова карточку и одновременно с этим протягивая ему штрих-кодер и новую, чистую карточку-расписку.
        Пилот вертолета, с интересом наблюдавший эту процедуру, не удержался:
        - Разведка, блин… А раньше, помнится, крест святой целовали…
        - Раньше Бог миром правил, мой дорогой… - кивнул, соглашаясь, Коптин.
        - А сейчас кто? - спросил пилот. - Дьявол, что ли?
        Помолчав, Коптин как-то странно причмокнул.
        Но ничего не сказал.

* * *
        Подойдя к Михалычу, майор-спасатель жестом показал: дай-ка гарпун.
        С гарпуном в руках он пошлепал опять к танку и, не доходя метров трех до того места, где зелень дерна обрывалась, превратившись в коричневую овсянку, вскинул гарпун и нажал курок, почти не целясь.
        Стрела, увлекая за собой тонкий и прочный капроновый фал, точно пронеслась сквозь могучее кольцо сцепки, даже не задев ее.
        Поняв идею, на противоположном «берегу», отсоединив стрелу, привязали к фалу стальной трос. Спасатель, выбирая фал, протянул сквозь серьгу сцепки трос. Остальное было делом техники.
        Не прошло и десяти минут, как на твердом бетоне развернулись два мощных гусеничных тягача. К ним «пристегнули» концы троса, продетого сквозь заднюю сцепку ИС-3.
        Приближался финал.
        Тягачи замерли, ожидая команды Михалыча.
        За спиной Аверьянова и Михалыча внезапно нарисовались Астахов и Коптин.
        - А вы кто такие? - подозрительно оглядел незнакомцев Михалыч. - Нам газет-телевидения, СМИ разных, прессы и даром не надо. Мы и без вас в дерьме по уши.
        - Мы из Службы хроноразведки, - примирительно объяснил Коптин. - Начальник Управления разведтелепортации Коптин Сергей Ильич.
        Михалыч открыл было рот, собравшись что-то сказать, но Коптин опередил его, молча указав пальцем на Аверьянова, стоящего рядом.
        - Вот что, капитан… - неожиданно взял слово Астахов. - Что было, то было, прошло, и не будем о том. Ты нужен нам. Ты нужен стране. Ты нужен детям, грядущему поколению.
        Михалыч изумленно открыл рот, услышав столь неуместную и непонятную ему речь.
        - Я тебе доверяю, - продолжил Астахов. - Вот, посмотри. Это твой инструмент.
        - Людей отогнать - на случай, если трос лопнет! - громогласно рявкнул Михалыч, повернувшись к театру спасательных действий. - Все - в сторону! Подальше, матерь вашу! Так… Все отошли… Жми! - Михалыч дал отмашку рукой: - Пошел, чего ждешь!!!
        Тягачи взвыли, со скрежетом впиваясь гусеницами в старый, почерневший от времени бетон плит, устилавших дорогу к учебно-тренировочному комплексу.
        Астахов решил использовать на всю катушку нервозную обстановку. Всучить штрих-кодер на волне психоза ожидания - и после капитану уже не открутиться!
        Он протянул Аверьянову прибор:
        - На, твой!
        Николай мельком оглянулся, не совсем поняв, видно, кто там еще отвлекает от редкого зрелища.
        - Он - твой, а ты - наш! - Астахов буквально вложил в руку Аверьянова штрих-кодер, согнул ему пальцы, заставляя взять. - Все, твой! На! Взял? Взял! Все! Теперь тебе не соскочить! Вот делай теперь, что хочешь!
        С низким, утробным чмоком-чавканьем ИС-3 вытащил на свет божий утонувший было в дерьме нос и, встав на ровный киль, медленно потащился к краю - к зеленому полю, к песочку, гравию, бетону… Густой кисель всех оттенков коричневого медленно сползал с лобовой брони, устилая толстенным слоем траву…
        - Ура-а-а-а!!! - Торжествующий ор сотен глоток, перекрывая рев тягачей, устремился к белоснежным кучевым облачкам, безмятежно дремавшим на голубой простыне неба. - Ур-а-а-а!!!
        Над территорией полигона пронесся оглушивший всех хрип откашливающегося динамика, тут же превратившийся в ликующее «Прощание славянки».
        Молчаливый майор-спасатель, вынув загубник, снял акваланг и начал стаскивать с себя гидрокостюм - абсолютно сухой и нисколько не запачканный.
        - Мастер! - восхищенно хлопнул его по плечу Коптин. - Не перевелись еще на Руси работники!
        - Да-а-а… - согласился Михалыч, пытаясь четырьмя пальцами двух рук заткнуть одновременно и уши и ноздри. - Вот такое у нас «Лебединое озеро» вышло. Однако хорошо, что хорошо кончается!.. Вот и сказочке - конец, а кто нюхал - молодец.
        Внезапно Аверьянов неожиданно для всех свистнул настолько пронзительно, что перекрыл с запасом даже звуки марша.
        Вращаясь бешеным пропеллером, штрих-кодер, посланный его натренированной рукой, точно влетел в центр «Лебединого озера», взметнув метровый фонтанчик.
        Буль!!!
        Довольный точным броском, Аверьянов заулюлюкал.
        Михалыч, хорошо знавший Аверьянова, сразу понял, что Николай зачем-то косит под дурака, но, не подав виду, строго спросил:
        - С ума сошел, капитан?
        - Виноват, товарищ полковник!
        Астахов стоял с открытым ртом, судорожно глотая воздух.
        Воздух, который он судорожно глотал, никак нельзя было назвать свежим.
        Аверьянов подмигнул ему:
        - Вы ж сами сказали мне: вот делай теперь, что хочешь!
        - Да, я тоже слышал, - подтвердил Боков. - А это вы про что?
        - А это мы про то, - объяснил Аверьянов, - что я нахожусь в отпуске и день сегодняшний, можно сказать, потерял. И сам не понимаю, с чего я его потерял. Зачем? - Он слегка поклонился Астахову - холодно, официально: как дипломат на рауте.
        - Под двадцать миллионов себестоимость… - выдавил из себя Астахов. - Под двадцать…
        - Что «под двадцать миллионов»? - удивился Михалыч. - Ты что?! Танк-то этот, ИС-3? Да он на две тыщи тянет, как металлолом. Беда-то в том, что на балансе он висит ведь, понимаешь? Спиши и отправь на переплавку - вот в чем дело. А то ведь с округа ревизия нагрянет - загребет по самые по помидоры: «Куда девал?»
        Астахов застонал было, но затем, скрипнув зубами, взял себя в руки и решительно повернулся к Коптину.
        Тот, отступив на шаг, достал из внутреннего кармана карточку-расписку и, показав ее издалека Астахову, снова спрятал.
        - Сергей Ильич… - волнуясь, начал было Астахов. - Сергей Ильич…
        Коптин в ответ как-то странно причмокнул.
        Но ничего не сказал.
        Молчаливый майор-спасатель, с интересом наблюдавший всю эту сцену, вдруг ожил:
        - Я понял! Я могу помочь.
        - Да? - расцвел надеждой Астахов.
        - Да. Вот мой гидрокостюм. Он совершенно целый, но срок свой отходил. Я специально именно его взял, я ж знал, куда лечу, на какое дело. Поэтому взял уже просроченный, чтобы просто выбросить его здесь. Но судьба улыбнулась, как вы видели. Я могу оставить вам костюм, подарить. И ласты, и акваланг. Вам же пригодится, верно?
        - Ему понадобится. Да, - подтвердил Коптин.
        - Конечно! - простодушно улыбнулся майор-спасатель. - За такой мелкой вещью вам тут нырять и нырять.
        - Почему?
        - Ну как «почему»? - удивился майор. - Все взбаламучено ведь. Когда тонула ваша штука эта, тонула медленно, - ее могло ведь в сторону и на метр и на два снести. Фонарь тут не поможет, согласитесь? Магнит тут тоже едва ли принесет пользу. Сеть мелкоячеистая? Бессмысленно: множество крупных включений в среде. Среда крайне неоднородна, уверяю вас. Но изотропна вполне, что резко осложняет поиск, лишая всяческих ориентиров. Ну, стало быть, искать придется пальпированием… Говоря проще, исключительно на ощупь, ощупывая рукой все предметы окружающей среды…
        - Мастер! - заметил Коптин. - Сразу видно, дело досконально знаете, майор. Я восхищен!
        - Да, - согласился спасатель. - Спасибо! Я люблю свою работу.
        - Ощупывая… - потерянно пробормотал Астахов. - Ощупывая… Сергей Ильич! Хоть что-нибудь мне тоже скажите… Нельзя же так стоять и молчать.
        - Да что тебе сказать? - философски изрек Коптин. - Вот странно жизнь устроена: в дерьмо прибор бросали, а бросили, как получилось-то, тебя!
        - Да, - кивнул майор, соглашаясь. - Точно сказано! Нырять вам тут не перенырять! Дай бог до зимних заморозков чтоб управились.
        Астахов взялся двумя руками за голову.
        - Так я оставляю костюм с аквалангом? - поинтересовался майор, обращаясь к Астахову.
        - Оставьте, конечно, оставьте… - измученно выдохнул Астахов. - Спасибо большое.
        - «Спасибо» не булькает, - философски заметил Михалыч.
        - Я не пью, - слегка улыбнулся майор.
        - Я тоже, - ответил Михалыч. - Пить вредно. А хряпнуть можно.
        - Вы только мне расписку напишите за костюм. - Майор протянул Астахову блокнот и ручку. - Он хоть и отслужил свое, но все же. Что я не продал ласты на блошином рынке, а передал на утилизацию разведке, так ведь? Пишите - и владейте!
        Не выпуская своей головы из рук, Астахов тихо завыл на одной низкой ноте.
        - Песня пустыни… - оценил, прислушавшись, полковник Боков. - Н-да…
        Майор-спасатель понимающе кивнул:
        - Кто в армии служил, тот в цирке не смеется…

* * *
        Аверьянов гнал по шоссе под сто двадцать, и на душе у него было совершенно не радостно и абсолютно не спокойно.
        Он вновь и вновь прокручивал в голове события последних часов. Получалось все время одно и то же: он втянулся в какую-то новую авантюру. Авантюру опаснейшую: после любой операции глобального масштаба рядовых исполнителей убирают, известно.
        Втянулся он в эту историю или оказался втянут?
        В данный момент это уже стало второстепенным вопросом. Настоящий штрих-кодер лежал у него в кармане, что открывало перспективы. Параллельные миры - это все, возможно, ерунда. Но на нем много кнопок, так, значит, много и функций. Что это за функции? Вот с этим надо в первую очередь разобраться.
        Инструкций нет. О каком-то специальном обучении серфингу в параллельных мирах Коптиным не было обронено ни звука.
        Значит, тут должна быть какая-то простая разгадка. Если от всей этой современной суеты отъехать подальше, то можно будет, видимо, и разобраться. Главное - подальше отъехать. Отъехать надо самому, при этом не отъехав крышей. Раскинем мозгами.
        Краткий анализ момента. Что имеем?
        Друзья-разведчики ищут на дне «Лебединого озера» помесь сотки с дистанционкой. Будут искать долго, может, и до осени.
        Но до осени - это не нужно, это слишком. Достаточно трех секунд. Если добраться до спасительного люка. А для этого нужно доехать до дому, до своего телепортатора, хронотопа. Дальше тут же отключайся от местного времени и думай в других эпохах хоть год своего биологического времени. Сюда можешь вернуться наносекундой позже своего отбытия - никто из современников не заметит твоего отсутствия. Это для тебя будет год, а для них - секунды не пройдет. Исчез и тут же вернулся. Лишь бы добраться до дому.
        Знают ли друзья-разведчики о том, что у него в специальном огромном подземном боксе под гаражом стоит самый современный телепортатор, находящийся в частной собственности, так сказать? Машина современнейшая, сделанная как для себя, а не для «дяди».
        Телепортатор, купленный готовым, сделанный по заказу вояк, оказался просто богатейшей коллекцией недоработок и ляпов - ведро с гайками. Естественно, его делали для Министерства обороны, а значит, за гроши, ибо сколько денег из бюджета МО ни выделяй, неизменно 99 % уходят в откат зажравшимся генералам.
        Естественно, что ООО «ЕДА» (Екатерина, Дороня, Алексей) отказалось от него, положив глаз на другую машину, созданную в том же самом ОКБ «Хронотоп», но совершенно иного качества и, главное, в иной модификации.
        Этот хронотоп был собран на заказ, специально «налево», с целью продажи мимо госструктур, за черный нал. Как любая левая продукция, хронотоп не был зарегистрирован и не состоял нигде на учете. О появлении на свет божий этого хронотопа никто Госхронадзор в известность не ставил.
        На Комитет по делам подпространств при Правительстве РФ, на Федеральную погрантаймслужбу, Гохрон-Гохран, на Таможенный комитет безвременных перевозок, Министерство бывших иностранных и прошлых внутренних дел - на все государственные службы они с присвистом положили.
        Даже на Первое Главное управление НКВД по борьбе с прошлогодним снегом.
        Николай вспомнил, как они вывозили хронотоп, «яйцо», размером с половину железнодорожного вагона, с режимного предприятия, не имея на это ни малейшего права - ни разрешений, ни пропусков…

* * *
        Увидев впервые полированное «яйцо», застывшее под сводами огромного цеха, сияющее всеми оттенками радуги, Николай ахнул от восхищения.
        - Оно? - спросил зам Генерального конструктора.
        - Оно! - выдохнул Коля.
        - Забирай! - махнул рукой зам с оттенком отчаянной решимости: видно было, что ему жаль расставаться со своим детищем. - За три лимона - даром, считай, достался тебе.
        - Ну уж, даром…
        - Не сомневайся. Сейчас за один штрих-кодер параллельных пространств - только! - на черном рынке до пятидесяти миллионов могут предложить. Только их нет. Спрос огромный. Все что-то такое слышали… А предложения - нет! А тебе вон - новейший хронотоп, и всего-то за три ломтя зелени! Другой бы хоть в евро потребовал бы: Америка-то скоро накроется.
        - С чего бы?
        - Ходит слушок, - уклонился от прямого ответа зам. - Словом, почти задарма такую тачку отдаю! Бери!
        - Что ж так - себе в убыток-то? - не без ехидства спросил Николай.
        - Надежность и безопасность сделки тоже чего-то стоят, - совершенно серьезно объяснил зам. - Ты человек известный. Проверенный: рабами торговать не будешь, с Монтесумой насчет ацтекского золота торговаться не станешь…
        - Без сомнения, - кивнул Аверьянов, совершенно не предполагавший в тот момент, что еще до конца осени по местному локальному времени ему придется с помощью данного хронотопа и работорговлю развернуть, и к Монтесуме наведаться…
        - Я вас не подведу, вы не волнуйтесь.
        - Вот потому и отдаем по себестоимости. Отличный хронотоп! Смотри: самая продвинутая модель. В мире, заметь!
        - А как его вывезти?
        - То есть? - не понял вопроса зам.
        - Я говорю, как его вывезти за пределы предприятия?
        - Как? - ответил зам вопросом на вопрос.
        - Да, вот именно - как? Ни один тягач его не потянет, по-моему. Да в цехе и ворот я не вижу для приличного тягача. Только на спецплатформе, на рельсах, прорубив стену… Ну, как стратегические на пусковую тянут… Тепловозом! Только!
        - Только? - недоверчиво мотнул головой зам, с трудом удерживаясь, чтобы не расхохотаться.
        - Другого способа не вижу… - кивнул Аверьянов. - А кстати, пропуск-то есть на вывоз? У вас я здесь насчитал шесть бетонных периметров с колючкой, эскарп, противотанковый ров и контрольно-следовая полоса серьезная - метров семь. Это не считая овчарок между третьим и четвертым периметрами: снуют как тараканы, молча. Только зубами лязгают. Есть пропуск-то на вывоз?
        - Есть, - усмехнулся зам и, вынув из нагрудного кармана пиджака календарик, показал его Николаю.
        - Что это? - удивился Аверьянов. - Прошлогодний календарь?
        - Верно, - согласился зам. - Вы проверять-то машину, кстати, собираетесь?
        - А как же, - кивнул Коля, чувствуя, что в его голове забрезжила вдруг некая простая и дельная мысль.
        - Ну, занимаем места, - пригласил зам, указывая на раскрывающийся люк хронотопа. - Сначала в мезозой предлагаю. Я знаю там пляж - ну просто сказка. И никаких зубастых нет. Купнемся и обратно, прямо к тебе в военгородок, в твой бокс. Ну, или куда скажешь… Хоть на Лабрадор, хоть в Санту-Барбару…
        - То есть сюда мы уже не вернемся? - догадался Коля.
        - Ну, если только рекламации, претензии у вас возникнут, - кивнул зам. - А если все тип-топ, то хрен ли нам тут делать? Тем паче что сегодня пятница…
        - Ага.
        - Вы, кстати, не возражаете, если в порядке испытания изделия мы прихватим с собой шесть тонн некоторых материалов и устройств, которые нам обязательно нужно вывезти сегодня с территории режимного предприятия?.. Особо не афишируя сего действия…
        - А зачем? - Николай чувствовал, что, сев за консоль управления, он от восхищения техникой дуреет на глазах.
        - Как «зачем»? Для продажи на свободном рынке, конечно, - с улыбкой ответил зам. - Да не волнуйся, хлам мы вывезем, металлолом. Нам жить-то надо? Ну вот. «Тащи с завода последний гвоздь, ты тут хозяин, а не гость» - ни разу не слышал?
        - Слышал, конечно!
        - Давай загружай! - крикнул зам кому-то из оставшихся там, снаружи, в цеху. - Заказчик дал согласие. Зенин, Вощанов, не спите: без премии оставлю!
        - Н-да… - протянул Николай задумчиво.
        - И еще одно, - подмигнул ему зам. - Хорошо было бы пассажира нам взять. Ведущий инженер наш, Сальников, ушел тут в запой две недели назад. Надо помочь человеку. Ему бы в больницу на гемодиализ, но тогда история получит огласку. Надо сюда врача вызывать. Его уволят сразу, как выпишут, - по сокращению штатов. Пятый запой уже у него за два года. И что самое неприятное, что на службе, в рабочее время. Одним словом, надо спасти.
        - Давай, конечно, - согласился Николай. - Люди должны помогать друг другу. Только ведь отойдет он, опять вам с ним маяться - так ведь?
        - Не так, - возразил зам и скомандовал своим ребятам в цеху: - Тащи Сальникова!
        Пятью минутами позже за их спинами положили резко и неприятно пахнущий мешок, бывший две недели назад ведущим инженером Сальниковым.
        - Алеха… - обратился мешок к Николаю. - Рас-слабу-у-х-х-а-а!
        - Заткнись, - кинул ему зам через плечо. - Отойдешь - мы тебя на полгода в юрский период, как договаривались… Либо человеком станешь, либо сожрут!
        Люк хронотопа стал сворачиваться, закрываясь, как ирисовая диафрагма фотоаппарата.
        - Сожрут. - Мешок покорно уронил подбородок на грудь и закрыл глаза.
        Аверьянов положил руку на пульт предстартового запуска систем…
        - А что так далеко-то? Ведь там действительно сожрут!
        - А ближе его нельзя. Прошлый раз мы в каменный век его кинули. Так он, не будь глуп, научил пещерную публику огонь добывать… Они его своим вождем сделали. Чуть не сдох там от апельсиновой водки, питекантроп! Хорошо, мы вовремя схватились… Выдернули когда его назад, такой цирроз, ужас! Печени, считай, уже у него не было…
        - А-а-а-рел расклевал! - объяснил Сальников.
        - Ну конечно, орел… - насмешливо хмыкнул зам Генерального. - Прометей, мать его! Печень пересадили ему, понимаете? Трансплантировали. Всем ОКБ скинулись по сто баксов… Позор!
        - Арел!!! - гаркнул Сальников, явно норовя устроить скандал. - Я - Прометей! Ты меня еще не знаешь! Я-те такое тут разведу - сгоришь у меня, как прокурор-то нагрянет!
        - Хороший инженер, талантливый… И мужик неплохой. Когда трезвый. А как рюмку примет: прометей прометеем, точно, - хоть святых выноси! Вот и возимся с ним… - объяснил зам.
        Коля потянул сектор-время на себя, и хронотоп вместе с грузом и экипажем начал затягиваться во временну2ю турбулентность, автоматически захватывая хронореперами известную бинарную последовательность - 00.00.00.01.01.0001 - ноль часов ноль минут ноль секунд первого января первого года - опорная дата при любом хроностарте, так называемый христов ноль - момент рождества Христова.
        - Пылали закаты,
        И радуга цвела.
        Все было когда-то
        И любовь была! -
        внезапно запел за спиной «Прометей».
        - Вонючий мешок! - сплюнул зам, проваливаясь вместе со всем экипажем в глубокое прошлое.

* * *
        Улыбнувшись воспоминаниям, Николай вернулся к анализу текущей ситуации.
        Получалось, что, скорее всего, разведка ничего не знала о наличии частного хронотопа - ни сном ни духом…
        Потому что если бы они знали, то такой свободы передвижения у него не было бы. Сейчас он может скрыться от них в прошлом - ищи-свищи его там!
        Казалось бы, все в порядке?
        Нет, что-то напрягает. Что?
        А вот что. Еще только тронувшись с полигона домой, он вдруг почувствовал, что как раз домой-то его ну абсолютно не тянет. Что делать дома? Скукота! Знакомая многим одурь романтики, желание немедленно отыскать массу приключений на свою… голову уже завладели сознанием, высосали из мозгов всю осторожность, сняли с обоих полушарий головного мозга тормозные колодки осторожности.
        Уже застучало в душе - по местам и вперед!
        Тем более что конкретно в его случае даже длиннющее приключение может сойти ему с рук. Он исчезнет абсолютно незаметно для окружающих: ведь можно вернуться в ту же секунду, в которую ты в этом мире исчез. Особенность состоит в том, что без труда можно организовать ситуацию, при которой никто и не спросит: где ж ты неделю пропадал? Он может пропасть всего на секунду, а там, куда зарулит его судьба, можно пробыть хоть год, хоть десять…
        Внезапно в его кармане заиграла сотка.
        - Да, Алексей?
        - Ты далеко, пап?
        - Покровское проехал минуту назад.
        - Давай сначала к боксу. Есть о чем поговорить. Ага?
        - Понял тебя!
        Он выключил сотку. «Ну вот и началось», - мелькнуло в голове.
        Он добавил газу. Сто двадцать - больше по этой дороге нельзя.
        Он уже несся, он уже просто летел домой.
        Но, приближаясь стремительно к дому, он все отчетливее понимал, что с каждой секундой все больше от него отдаляется.

* * *
        В боксе, возле безмолвного хронотопа, было прохладно и тихо.
        - Я вот что хотел тебе сказать… - Алешка замялся, не зная, с чего начать, и, вместо того чтобы решиться и затронуть, видно, очень неприятную тему, выдохнул и, ни к селу ни к городу, задал идиотский вопрос: - Тебя зачем вызывали-то в часть?
        - Вот что, - кивнул Николай, - разговор, я чувствую, не на три минуты. Поехали!
        Он нажал на брелок, на котором висела связка ключей - от квартиры, автомобиля, личного сейфа на службе. Люк хронотопа начал медленно раздвигаться, одновременно вращая отливающими металлическим перламутром лепестками.

* * *
        Здесь было тихо и очень жарко, на этом побережье, - два с половиной миллиарда лет назад. Недавно кончился архей, самый первый геологический период Земли. Кислород уже был, его можно было перекрыть любому, но вот этого самого любого еще не было. Действительно, подслушать их никто не мог: жизнь, не успев выйти на сушу, только начинала зарождаться в водной среде, в едином пока еще океане, не имевшем названия, в безымянных озерах, ручьях, реках, болотах и старицах.
        Каждая лужа через час после очередного ливня уже бурно кипела жизнью, падавшей, казалось, с неба вместе с горячим первобытно-тропическим дождем.
        Довольно непривычное зрелище для глаз современного человека представляла собой утренняя роса, сверкающая необычно, вспыхивающая каждой каплей несколько раз в секунду. Миллионы ярчайших звездочек, быстро мигающих разноцветной морзянкой… Это лучи встающего солнца играли в блестках росы, сотрясаемых драками мелких, но крайне агрессивных тварей, их брачными играми, смертельными схватками, происходившими везде - на траве, на цветах, на кустах, в воздухе, в каплях, срывавшихся с веток.
        Сожрать ближнего!
        Что может быть в мире естественнее?
        Конечно! Пришибить и скушать!
        Все были равны в своем неравенстве - от одной десятитысячной миллиметра до двадцати миллиметров, от двух до восьми глаз, от трех до шести хвостоножек…
        Мозгов не было ни у кого, зато спина кончалась у всех одинаково.

* * *
        Аверьяновы, отец с сыном, любили прилетать сюда, чтобы пообщаться без помех.
        Заодно тут можно было вкусно пожрать, зачерпнув первобытного бульона из любого озерка или лужицы. Температура в те времена на Земле была как в хорошо разогретой парной, бульон всегда теплый, почти горячий.
        А вкус его, надо сказать, был бесподобен! И прост был этот суп в приготовлении. В него не надо было добавлять воды, не надо было ждать, когда что-то где-то закипит, - он бурлил живыми белками, жирками и углеводами. Соли в нем было предостаточно, а перца хоть и не было вообще, но остроту и пикантность бульон имел ощутимую.
        Случайно совершив это открытие, Аверьяновы, отец с сыном, почти каждый день стали наведываться сюда, в глубочайшее прошлое, поставив крест на современных концентратах - всяких пакетных хрустосупах, буль-булях и прочих прессованных ням-нямов из серо-желтых макарон, сдобренных усилителем голода Е-720 и различными ароматизаторами, идентичными натуральному запаху сдохшей скотины.
        - Какой-то странный сегодня бульон, - заметил Алешка после первой же ложки.
        - Да, необычный, - согласился Николай. - Но вкусный. Мне нравится…
        - Мне тоже. Обалдеть! Я тебя зачем позвал-то… С Оленой тут дело такое… Все больше дичает. В туалет боится ходить, в перелесок бегает. А знаешь, что она полчаса назад делала? Не поверишь! Молилась! Поставила иконку свою перед собой на стол и молится…
        - Ну так что ж тут такого?!
        - Ничего. - Алешка уперся взглядом в пустую миску, стоящую перед ним: - «Господи, Пресвятая Дева, пусть Николай вернется с работы живым-невредимым! Господи, пошли Коленьке моему удач и здоровья! О, покровитель путешествующих, святой Николай! Пошли пути нетяжелого Коле моему!» И после каждой реплики наводит дистанционку от видака на икону и жмет на «Play», двумя руками жмет, изо всех сил. Ну, чтобы икона почувствовала…
        - Я понял.
        - Понял, да? Чем сильнее жмешь, тем вернее дело будет… Я говорю ей: «Олена! У иконы же твоей старой нет инфракрасного датчика, порта нет, контроллера. И драйвер молитвенный на ней не инсталлирован». Вроде пошутил, понимаешь? А она разрыдалась…
        - Отчего разрыдалась-то?
        - «Да, - говорит, - мои мольбы да боги предков твоих, Алеша, на вашу технику совсем не действуют!»
        - Что, так и сказала?
        - Ну! Она, оказывается, с утра встала сегодня. В пять, чтобы завтрак нам приготовить, и час угробила на газовую плиту - заклинала ее, молила две конфорки включить. Ну, плита не включилась, Олена отчаялась… Хлеба нарезала, молока по черпакам налила.
        - Тяжелый случай.
        - А еще она не может понять, зачем пить чай…
        - Как это - зачем?
        - Да так. Можно свою траву заваривать, с чердака, с сеновала, - душицу, мяту, малиновый лист… Какой дурак такие деньжищи за эту горечь платит - просто непонятно! Ты, кстати, как утром уехал, она после завтрака в аптеку пошла.
        - Зачем?
        - Ну, услышала по ящику фразу в рекламе какой-то «спрашивайте в аптеках», да? Она и решила, что аптека - это такое место, куда ходят спрашивать…
        - Отчасти это так и есть…
        - А вопросов у нее накопилось масса, типа: «Почему у вас кошек много, а коров мало?», «Из-за чего сейчас воробьев не едят?» ну и так далее… Ей неудобно такой ерундой нас беспокоить, пошла в аптеку… «Спрашивайте в аптеках»… И вывалила там сто пудов вопросов, и про политику тоже, заметь. «Что это за Кремль?», «А зачем он вам, Кремль, нужен?» В тринадцатом веке-то Кремля, можно сказать, еще не было. Да и Москва дыра дырой была. Слава богу, там Ксения Митрофановна дежурила, домой нам позвонила. А то кто знает, чем бы кончилось. И кстати, слава богу, что ты не куришь… Она еще в ресторане, в первые минуты своего пребывания здесь, это чудо увидела и у меня по секрету спросила: что дает курение?
        - А ты что?
        - Ну, я ей вкратце изложил…
        - В смысле?
        - В прямом. «Деньгам трата, и во рту насрато». Упала. Как это понять? Болезни и смерть безвременную к себе дымом приманивать, да и деньги еще за это платить немалые! У них понятия «наркомания» не было. Видишь, в чем дело…
        - Вот задачу-то ты задал.
        - Да ты не понял, папа, самого главного! Чем больше она узнаёт о нашей жизни, технике, понятиях, тем больше она это все отметает, не приемлет. В общем, боюсь я, папа, совершенно серьезно, заклинит у нее башню. Наше время - в нем родиться надо. Оно не для всех. Я ведь сам, ты помнишь, в тридцать пятый век летал - хорошо ее понимаю, Олену-то… Сам ходил, смотреть-думать частенько просто боялся, ты не поверишь.
        - Поверю, почему же. Не зря же перемещения в будущее сразу после твоего полета заблокировали.
        - И ее тащить сюда не надо было. Извини, но это так. Я лично сам этот вопрос проломил, а вышло-то - и тебе, и себе на голову.
        - Ну что ты, Алексей! Нельзя же так сразу: чуть-что - и лапы вверх! Да и обо мне подумай. Что ты так на меня смотришь? Сказать что хочешь? Скажи. Мы за тем сюда и прибыли.
        - А я скажу, ты не думай…
        - Вот и скажи!
        - Говорю. Олена здесь уже сколько живет? Не день, не два и даже не неделю. Женились вы? Нет. Спите в разных комнатах. Зачем я ее сюда притащил-то, а? Чтобы проблемы заиметь? Ты же жить без нее не можешь, а она - без тебя. Так почему вы тогда живете через стенку?
        Николай поднял руку, останавливая сына:
        - Объясняю для тупых… Олена… В отношении нравственности, ну, сам понимаешь…
        - Понимаю. Старообрядцы по сравнению с ней - просто панки растленные…
        - Вот! - согласился Коля. - Я ездил в загс на другой же день, как она материализовалась у нас. О регистрации брака с ней и речи быть не может. Тут без вопросов.
        - Это почему же?
        - Да потому что она - никто. У нее нет документов. Нет паспорта. Нет миграционной карты. Нет вида на жительство. Она не гражданка России.
        - А кто же она?
        - А ты у них спроси. У наших бюрократов. Я тебе не говорил, но я до губернатора дошел. Он выслушал меня. Послушал и про Батыя. Поинтересовался моим здоровьем. Хотел сначала «скорую» вызвать, но потом ему справку из части дали, он задумался. Минуты на две. Затем до двери меня проводил. «Решим ваш вопрос в течение ближайших месяцев» - так он мне сказал. И - до свидания. Вот так вот. Понял?
        - Ну и плевать на них. Вон, в церковь - взяли обвенчались. А там пока пускай решают. В администрациях-канцеляриях.
        - В церкви, Алеша, не венчают без гражданской регистрации, то есть без штампов в паспортах.
        - Почему?
        - Потому что православная церковь, Алексей, в наше время просто одна из государственных структур. К Богу отношения не имеющая. Религия - да. Религия, идеология - это сила. Словом, пока ничего сделать нельзя. Вот так и живем поэтому.
        - А можно взятку дать. И паспорт будет, и все будет, - разошелся Алешка. - Ты просто, папа, отстал от жизни.
        - Не так все просто, Алексей. Есть еще одна немаловажная деталь. Ей только семнадцать с половиной, как я выяснил три дня назад. Мне раньше в голову это и прийти не могло. Они там старше своих лет, в тринадцатом веке-то, оказывается, выглядят. Там жизнь сурова. И коротка. Жениться на несовершеннолетней допустимо лишь с согласия родителей. У Олены родители погибли. Ее воспитывал дед, Афанасьич. Но он, естественно, опекуном не оформлен. Ну, значит, она сирота. Удочерить ее, может, и можно, с напрягом. А жениться - никак. Пока вот так!
        - Это тоже вопрос денег, папа! Бабки есть - женись хоть на своей трехлетней бабушке. Сейчас любой первоклассник знает, сколько, кому и за что полагается башлять. У нас весной в школе прививки от гриппа делали, так второй «А» в полном составе от уколов откупился.
        - Ты что-то на глазах подурел, Алешка. На тебя как-то супчик этот не повлиял?
        - А что, ты тоже заметил?
        - Да есть немного. Как-то так…
        - Ага. Отравились, наверное. Кто знает, что это за звери? Вон, прям из ложки четыре штуки выпрыгнули и уплыли, а пятая на меня смотрит… Варить, конечно, надо было, да?
        - Японцы все сырое едят.
        - Ну, мы-то с тобой не японцы.
        - Конечно. Значит, так. Решение первое. По Олене.
        - Мне кажется, если дальше так пойдет, то ничем хорошим это не кончится.
        - Поэтому надо ее сбить с рельс.
        - Что ты, пап, имеешь в виду?
        - Шокировать ее надо. Я вот что думаю. Возьми-ка ты с ней, и с Катериной заодно, прокатись на экскурсию в Москву!
        - Ты что? Там ей полностью башню заклинит.
        - В этом и цель. Я сам за неделю, когда в Москве в командировке оказываюсь, так дойду от этой сумасшедшей толчеи, мелькания машин, общего сумасшествия, что сюда, домой, возвращаюсь как в монастырь - уж до того тихо, спокойно и хорошо!
        - Я понял! Ты как бы прививку ей хочешь сделать. После Москвы здесь ей как дома, как в тринадцатом веке покажется.
        - Ну, вроде того.
        - Так лучше тебе и везти.
        - Нет, как раз не надо. Я лучше здесь вас встречу.
        - Как хранитель тишины и покоя?
        - Ну да. Вот именно. А потом, мне еще кое-куда слетать надо, проверить кое-что. Можно, конечно, это организовать в ноль секунд с помощью хронотопа, но я чего-то не хочу - с одной стороны, палить свое биологическое время, а с другой - лучше мне исчезнуть на несколько дней, для надежности.
        - А чего такое? Тебя зачем в часть вызвали-то, кстати?
        - Туманная история. Хроноразведка меня зацепила.
        - И чего они от тебя хотят?
        - Чтобы я высадку викингов обеспечил… На территорию США. В девятом, десятом или в одиннадцатом веке.
        - Зачем?
        - Говорят, историю Америки кому-то понадобилось резко изменить.
        - Кому?
        - Откуда я знаю кому? Хроноразведке.
        - Какая же тут «разведка»? Это, скорее, диверсия.
        - Я тоже так думаю.
        - В международном масштабе.
        - Ну да.
        - И что будет, если ты возьмешься?
        - Будет с кем? Со мной? Со мной - все, что хочешь. Если это всерьез, то меня потом, как исполнителя, первым же и уберут.
        - Кто - наши?
        - «Наши», «ваши»… Какая разница? Если всерьез мировую историю под корнем пошатать, порыть, а потом сюда вернуться - кто будет здесь «наш»? А кто «ваш»? Вот ты бывал в будущем, тридцать пятом веке, там как к такому относятся, к влезанию в историю?
        - Хуже, чем у нас - к милиции. Да и вообще все это запрещено наглухо.
        - А почему?
        - Ну, потому что… - Алексей задумался, затем усмехнулся: - Вот ты слетаешь к викингам, нарубишь там дров, тогда узнаешь. Я рассказать не могу. Знаю, но не могу: заблокировано.
        - Это я понимаю, но ты хотя бы намекни. Я пойму.
        - Да тут и понимать нечего. Знаешь, как у Тютчева: «Нам не дано предугадать, как наше слово отзовется». Обычные, самые невзрачные поступки иногда вызывают совершенно неожиданные, непредсказуемые последствия.
        - Тогда непонятно. Я, лично я, Батыю Новгород взять помешал, а ничего страшного не случилось. Все как было, так и осталось. Никаких перемен! Почему?
        - Потому что ты не вмешивался в историю.
        - Как это так - «не вмешивался»? - обалдел Аверьянов-старший. - Да я собственными, вот этими, руками…
        - Да, верно. Только дело-то в том, что так именно и должно было быть. Обыкновенная временна2я петля. Не только прошлое оказывает влияние на будущее. Но и будущее влияет на прошлое. Мир един, и время тоже. Все существует всегда и везде, как бы одновременно и в одной-единственной точке. Скажу попроще: не только прошлое определяет будущее, но и будущее тоже сильно влияет на свое же прошлое. В тринадцатом веке Русь не могла ничего противопоставить Батыю, но, выплеснув волю к победе вперед, в свое будущее, она получила из него спасение - тебя. Прошлое взмолилось, будущее снизошло. Временна2я петля. Это, конечно, кажется чудом. Но чудо не волшебство, ведь каждому воздастся по вере его - основной закон духовного строения мира. Ведь это известно всем и очень давно. Одним словом, будущее отбрасывает в прошлое свои тени. Про это Кемпбелл уж сколько лет назад стишок написал:
        T’is the sunset of life gives a mystical lore,
        And coming events cast their shadows before…
        - На тебя явно суп плохо подействовал. Не верится, что тебе четырнадцать.
        - А мне уже почти шестнадцать, папа.
        - Да, так порой кажется. А иногда кажется, что тебе все тридцать уже.
        - На самом деле мне двадцать три. Я же в будущем десять лет провел, пока сюда вырваться смог. Доказал им необходимость. Они меня омолодили, конечно, как могли, чтоб я от поколения своего не оторвался… Им удалось, но не вполне…
        - Слушай, а ведь ты пьяный, Алешка…
        - Суп… Это суп… Первобытный бульон… - прошептал Алексей, теряя сознание.

«Что делать?» В голове у Николая мельтешили какие-то дикие мысли. Он подхватил отключившегося сына и поволок к хронотопу. Мельком кинув взгляд на праокеанский простор, он обомлел от увиденного…
        Вся поверхность воды - от берега до горизонта - кишела русалками. Воды, можно сказать, видно не было: сплошное месиво русалочьих тел.
        Бабы, самые разные бабы и девушки, девочки, на любой вкус и размер, составляли волнующуюся поверхность, вздымаясь волнами, накатывая сотнями и тысячами тел на девственный кварцевый песок - желтый, с могучими языками песка то темно-красного, то белоснежного, кораллового…
        Море, безбрежный океан женских тел и рыбьих хвостов, вызывало сильнейшее головокружение и бурный приступ неудержимой похоти: броситься в эти волны и отключиться, закружиться в них, - бабы, бабы, бабы.
        Настоящие голые бабы!!!
        Краем сознания он вдруг схватил ситуацию, как бы сумев взглянуть на нее со стороны: сделав широкий полукруг, он уже тащил Алешку к воде, к этим желанным волнам, тащил волоком, спиной, - к приветливо шипящему океану женских обтекаемых форм, загибов, впадин и изгибов, девичьих завихрений, девчачьих нежностей.
        Он волок сына к кромке, к шелесту, прохладе и ласке волн, двигаясь спиной вперед, не глядя в надвигающееся на них счастье, то резко оглядываясь через плечо, то быстро сгибаясь, кидая взгляд назад между своих ног. Взгляд между ног радовал больше, чем вид через плечо: между ног все смотрелось вверх тормашками, и в этом случае безбрежная волнующаяся бездна баб казалась небом… Небосвод баб! Радуга девок! Во как - тучкуются и кучкуются!
        Поняв, что сходит с ума, Николай, сделав неимоверное усилие над собой, выпустил из рук куртку сына и выхватил из кармана штрих-кодер. В мертвом экранчике дисплея отразилось его собственное сумасшедшее лицо, причем, что странно, отразилось, как в зеркале, в цвете, испугав красными, кровавыми зрачками глаз - как получалось порой лет десять назад на снимках с фотовспышкой.
        Help! Надо найти клавишу «Help»! Но «хэлпа» не было, была кнопка «ЧП», а рядом с ней тумблер «нешт. ситуац.».
        Нажав кнопку и щелкнув тумблером, Николай чисто физически ощутил, как по мозгам его ударила тяжелая, но точно сконцентрированная в самой болевой точке, остронаправленная мысль: «Русалка на шпагат не сядет!!!»
        Немедленно отпустило, на все тело мягким теплым душем пролилась глубокая апатия, стало абсолютно наплевать - на все и на всех.
        Проваливаясь то ли в забытье, то ли в сон, Николай равнодушно ткнулся лицом в горячий влажный песок и позволил себе улететь в успокаивающую дружественную безмятежность безвременья…

* * *
        - Ну что, сдохли, барбосы? - услышал Николай сквозь пелену возвращающегося сознания.
        Жара спала, наступил прохладный вечер - не более плюс тридцати. Значит, он провалялся в полной отключке не меньше пяти часов.
        Где сын? Алешка где? Голос сверху сказал: «барбосы»… Значит, их пока не разлучили.
«Барбосы» - это множественное число: барбос-отец и барбос-сын…
        Николай с трудом приоткрыл один глаз и увидел Алешку на фоне закатного неба. Алешка, приподнявшись на одной руке, сидел, смотрел куда-то вверх и радостно улыбался. Сделав усилие, Николай быстро откатился с того места, на котором лежал, и взглянул вверх - туда, куда смотрел Алешка.
        Взглянул и обалдел: в воздухе, метрах в двух над землей, висел четырехмесячный поросенок, толстый, желтовато-оранжевый, как спелый абрикос, с нежно-розовым пятачком и голубыми наивными глазами.
        - Смотри, папа! - Алешка радостно кивнул. - Анимированный интерфейс, видел их в будущем.
        - Н-да… - Николай не знал, что сказать. - По-моему, это поросенок…
        - Конечно, я поросенок, - согласилось видение. - Когда ты нажмешь на штрих-кодере
«ЧП» или «нешт. ситуац.» - не таблицу же со справками вешать тебе перед носом? Гораздо лучше нечто как бы живое - анимированный персонаж. Вот я это самое и есть - справочник, переводчик, советник и подсказчик. Мной управляет самообучающаяся программа искусственного интеллекта. Она находится в штрих-кодере. А я - всего лишь как бы голограмма, чтоб тебе было понятнее, а точнее - ничто, одна видимость.
        - Голограмма все же опирается, так сказать, на нечто материальное, - заметил Алексей, - на полупрозрачную пластинку, светоотражающие слои…
        - У меня и этого нет, - ответил поросенок. - Я просто мираж. Если ты попытаешься меня схватить, то твоя рука пройдет сквозь меня. Понятно?
        - Не совсем. Я вижу тебя висящим в воздухе. Ты - совокупность светящихся разноцветных точек, которые все вместе дают твое изображение. Я держу в руках штрих-кодер, но вижу тебя висящим передо мной. Значит, световые лучи все-таки исходят из тебя, а не из штрих-кодера. Так ведь?
        - Верно. Лучи исходят из меня. Но это отраженные лучи, вышедшие из штрих-кодера. Я как бы состою из тысяч маленьких зеркал, каждое из которых в отдельности не видно глазом. Зеркал, конечно, нет как таковых, есть сильные неоднородности коэффициента преломления. Эти неоднородности тоже создают излучение, идущее из штрих-кодера, - первичное поле. А уж на этих неоднородностях рассеиваются, отражаются другие волны, «рисующие» - drawing waves. «Рисующие» волны рассеиваются во все стороны, по всем направлениям - в том числе и назад, в сторону штрих-кодера. Все организовано на трех китах: нелинейная оптика, дифракция и рефракция. Еще проще, по аналогии с известным тебе кино - первичное поле создает как бы «экран», но не плоский, объемный, висящий в воздухе, а drawing waves, в свою очередь, рисуют на нем меня - таким, таким или вот таким! - Два раза перевернувшись в воздухе, поросенок внезапно раздулся до размеров теленка и, хохотнув, вернулся к естественному первоначальному размеру.
        - Непонятно, чем ты говоришь, если ты просто видение, - ехидно заметил Алешка. - Ведь звук - это сжатие-разрежение воздуха. С тобой что, еще и звуковая колонка летает? Ведь звук тоже исходит из тебя. А свет сам по себе не рождает звук.
        - Ошибаетесь, молодой человек! - возразил поросенок. - Простейший пример тому - молния и гром. Молния сильно подогревает воздух, воздух от нагрева и ужаса расширяется, и результат этого происшествия - гром - бьет по ушам, слышен на всю округу. Точно так же устроен и мой речевой аппарат. Видишь вон, внутри меня пульсирует звездочка? Это пересекаются в точке сто двадцать восемь лучей. Каждый луч в отдельности невидим, так как слаб, а вместе, концентрируясь, в фокусе, в пределах так называемого эллипсоида Эйри, они разогревают воздух - то сильнее, то слабее. Возникает звуковой сигнал. Если угодно получить поэтическое сравнение, то моя речь - это слабый, но зато управляемый гром!
        - Вижу! - Алексей потянулся к поросенку, внутри которого пульсировал небольшой, размером с наперсток, огонек.
        - Руку! - взвизгнул испуганно поросенок, отлетая.
        Сердце его, одновременно с визгом, сверкнуло невыносимым для глаза голубым огнем электросварки, раздувшись до размера куриного яйца.
        - Там же даже в красной части спектра около тысячи градусов. А на визге я сердцем жгу насквозь легированную сталь, броню лобовую танкам режу!
        - Ага! - отдернул руку Алексей.
        - Ха-ха! - саркастически хохотнул поросенок. - Руку тянуть мне в душу, к моему поросячьему сердцу? С ума сошел.
        Аверьянов-старший, молча наблюдавший за развитием событий, не торопясь встал на ноги и потянулся. Он ожидал чего-то подобного. Было ясно с самого начала, что штрих-кодер снабжен какой-то инструкцией довольно продвинутого образца, так как никаких обычных томов с техническим описанием и инструкциями по эксплуатации к прибору не прилагалось.
        - Мои основные функции, - продолжал поросенок, - хронавигация, просмотр вариантов исхода запутанных ситуаций, проверка статистически сложных гипотез, принятие решения в кратчайшее время в критической ситуации, а также перевод на любой язык и с любого языка, умение вживаться в чужой образ, матерщина на всех языках народов мира, включая мертвые, и это далеко не полный перечень моих возможностей! Искусственный интеллект.
        - А что здесь с нами только что произошло?
        - А ничего особенного. Вы нахлебались первобытного супчика, слишком древнего, а это вам не суточные щи! Два миллиарда шестьсот миллионов триста тридцать одна тысяча пятьсот семьдесят два года! Бульон тот еще! Первобытный бульон! Вот что вы съели! Понятно, зарождение жизни! У юных существ, при попадании в пищеварительный тракт, бульон вызывает необычайный взлет мышления, напрягая при этом все функции мозга, все знания, включая генетические… Рождает буйную фантазию. Так он действует на мальчишек и на угасших стариков.
        - Исключительно на лиц мужского пола? - удивился Николай.
        - Конечно, нет. На мальчиков, на стариков, а также на незрелых девушек и старух. А зрелого муда… мужика, сожравшего хотя бы полмиски, бульон делает сексуальным маньяком, смещая все силы, фокусируя их на одном - на бурном, буйном размножении!
        - Ага! - хором сказали Аверьяновы.
        - А переместись вы еще поглубже, на пару сотен миллионов лет… - Поросенок замолчал, то закрывая, то вновь открывая свои голубые голографические глаза…
        - И чего? - с интересом спросил Алексей. - На пару сотен миллионов лет… А там что?
        - А то, мальчик мой! Бывает, птица, ну, чаечка, допустим, летит высоко над водой, так мальчики-тунцы, такие рыбки метра по полтора, выпрыгивают, взмывают в воздух, метров на восемь, на десять - р-р-раз!!! На почве сексуальных мотивов, заметь, - извратуха какая: птицеложество у рыб! Гребаный фобос! Форменный деймос! Хвать ее, чаечку белую, и с нею вниз - назад, в воду! Ну, тут такое, на волнах, с ней делают - куда пух, куда перья!.. Один раз, помню, над болотцем, недалеко отсюда кстати, сто двадцать юных карасей поймали старую ворону… О-о-о… - Поросенок закатил глаза, предавшись воспоминанию.
        - Еще пару сотен миллионов лет назад, - заинтересовавшись, уточнил Николай. - И там вообще, говоришь?
        - Ага, - подтвердил поросенок. - Да и сейчас, впрочем, тоже…
        - Что «тоже»?
        - Редкая птица долетит до середины Днепра… - уверенно кивнул поросенок.
        Все замолчали на секунду, задумавшись каждый о своем…
        - Да что ж ты врешь-то! - вдруг встрепенулся Алексей. - Какие рыбы?! Какие птицы?! Вон, глянь, - один планктон - хвостатые ошметки, инфузории!
        - Ага! - обрадовался поросенок и подмигнул Николаю. - Сынок-то твой соображает, а? Не то что некоторые… Которые остальные…
        - Ну ты, интерфейс анимированный! - покачал головой Аверьянов-старший. - Мало того что врешь, как нанятый, так и хамишь еще вдобавок.
        - А что поделать-то? Искусственный интеллект наружу рвется. Конечно, вру. Любой интеллект врет. Это основное его свойство. И потом, вы забыли, видно, где я создан. Как может хроноразведчик не врать? Не подначивать? А что касается хамства относительно вашей некоторой недотепистости, капитан, так то не хамство, а чистая правда, сказанная для разнообразия на фоне сплошного интеллектуального вранья. Спросить что хотели, юноша? - Поросенок повернулся к Алешке со скоростью, внушившей уважение.
        - Да. Меня интересует одно странное обстоятельство… Вот мы здесь с отцом уже, наверное, за последнюю неделю, в сумме, ведро похлебки съели, а в нашем времени это никак не сказалось. Почему?
        - С чего ты взял, что не сказалось? - удивился поросенок. - Сказалось, обязательно сказалось! Просто океан уж очень большой, и два с половиной миллиарда лет - срок немалый. Ваше воздействие размазалось, так сказать, равномерно… Все растворилось в шумах. Иное дело, если бы воздействие было значительное. Вон деревце за тобой, видишь? Их сейчас на всей Земле не больше ста тысяч штук. Ноль, считай, - ну, если в масштабах всей земной цивилизации. Попробуй-ка сломать его, сжечь - сразу увидишь последствия в своем времени.
        - Страшновато пробовать.
        - Нет, - возразил поросенок. - На то и дан штрих-кодер параллельных миров. Нажми на нем «Проверка» и делай что хочешь. А потом, если что-то не то, отменить можно. А если понравится - утвердить, записать.
        - Ага. Занятно! - кивнул Николай и, нажав на штрих-кодере «Проверка», подошел к деревцу и, вырвав его из песка с корнем, швырнул в прибой.
        - Пап, ты с ума сошел! Песком мне - прямо в морду!
        - Извини!
        - Чего «извини»? Глаз засорил!
        - Вот и последствия вам для современного мира! - съязвил поросенок.
        - Слушай, ты не мелькай тут над головой, раздражаешь. Села бы ты лучше, говорящая инструкция, на песок, - предложил Коля.
        - Штрих-кодер опусти, - ответил поросенок. - Лучи, создающие мой милый любому сердцу образ, идут от него. А ты штрих-кодер держишь вверх, как тебе удобно, а хочешь, чтоб я внизу был. Так не получится - лучи не изгибаются, рефракции здесь почти нет: воздух прогрет равномерно и чист.
        - Понятно, - кивнул Николай, приземлив поросенка.
        Совершив посадку, голограмма сразу стала разминать ноги, подпрыгивая и крутясь на месте.
        - Здорово! - восхитился Николай.
        - А то! - не скрывая гордости, согласился поросенок. - Уж делать так делать. В разведке главное - правдоподобие в мелочах.
        - Согласен!
        - И что, это все? - спросил Алешка, вынув наконец все песчинки из глаз. - Все последствия?
        - Отнюдь! - покачал головой поросенок. - Выбери-ка там из меню «Предварительный просмотр», - обратился он к Николаю. - Тебе самые серьезные изменения штрих-кодер выдаст прямо в мозг, наводя соответственные биотоки. Будешь словно сон наяву видеть.
        - Ага! - Николай выбрал строчку на дисплее и нажал «Ввод».
        - И что? - поинтересовался поросенок. - Работает?
        - Да. - Глаза у Николая стали ничего не выражающие, видение охватило его.
        - Ты рассказывай, что там?
        - Я вижу наш штаб, в полку. В нем незнакомые мне люди. Пять человек. Двое гражданских, а остальные - майор, капитан… и подполковник. Развернули какую-то аппаратуру на столе. Перед ними - небольшой толстостенный металлический контейнер… Он обгорел… Непонятно, что происходит… Сейчас, погоди-ка, они разговаривают… - Николай прислушался к чему-то, слышному лишь ему одному. - А-а-а, понял! На подлете к части разбился вертолет из округа… Эти мужики, пятеро, прибыли из Управления безопасности полетов… «Черный ящик» вскрыли, смотрят параметрику…

* * *
        - Да у них просто горючее кончилось, и они упали.
        - С какой скоростью они летели? По какому курсу?
        - Никуда не летели! Просто висели на месте, пока всю горючку не сожгли… Сожгли и рухнули вертикально вниз. Видал? Дела-а-а…
        - Запись разговоров в кабине пилотов сохранилась?
        - Да. Поставить? Ставлю. Тишина!
        Из воспроизводящего блока донеслась речь, постоянно забиваемая шипением и шорохами шумов…
        - «От рогов, от козла отбивается…» «Висит, как пересохшие кальсоны… ширинка настежь, штрипки по ветру…» «Ты будешь брюхо щупать мне, а мы висеть?» «Уй, блин!.
» «Чего?!» «Горючее!!! Абзац! Звездец, нам братцы!..»
        - Бред. Они невменяемы. Никакой жизненной ситуацией этот разговор не объяснить. Нужна дополнительная наркологическая экспертиза. Как, кстати, этот Астахов, что на лестнице висел?
        - Умер, товарищ подполковник. Еще утром. Не приходя в сознание.
        - Все ясно… Звони в морг. Пусть ищут наркоту.

* * *
        - Ну что, - спросил поросенок очнувшегося от видения Николая, - были последствия?
        - Были. Но лучше б их не было. Вертолет у нас в пяти минутах от части… Не долетел, разбился…
        Штрих-кодер резко пискнул, привлекая к себе внимание.
        - Здесь, на дисплее, возник вопрос «Сохранить?», - обратился Коля к поросенку. - Нажимаю «нет». Верно?
        - Конечно, нет, - подтвердил поросенок.
        - А теперь «Сохранить в качестве параллельного мира, присвоив отдельный штрих-код?
        Тоже нет! Трупаки нам и в параллельных мирах не нужны…
        Оторвав взгляд от дисплея, Коля с удивлением обнаружил, что деревце, вырванное им, растет там же, где и росло. Нетронутое! И никаких следов возле него на влажном песке!
        - Вот это техника! - Николай подошел к деревцу, внимательно оглядел и его, и песок вокруг. - Вот это работа над ошибками, я понимаю. Это же сколько такой приборчик-то на самом деле стоит? А?
        - Несчитано, - ответил откуда-то сверху поросенок, вновь взлетевший вслед за невидимыми лучами, тянущимися от штрих-кодера. - Ты опустил бы прибор. На пояс повесь себе. Там есть защепка. А то я так и буду по облакам летать…
        - Извини. - Николай повесил штрих-кодер на пояс, и поросенок спланировал вниз. - Ну ладно. Поэкспериментировали…
        - Нет, не совсем еще! - возразил Алексей и, подойдя к деревцу, сломал его пополам. - Посмотри-ка, пап, - то же самое?
        - Хорошая идея! - согласился Коля, включая «Предварительный просмотр».

* * *
        Утро. Его родная квартира. Вот он выходит из ванной. В ванной исчезли все полотенца, но лучше эту тему отложить на потом…
        На кухонном столе - черпаки с молоком. Мед и гигантские ломти хлеба.
        - Садитесь есть, мальчики! - приглашает к столу Олена.
        Он сел, взял ломоть хлеба.
        - Медом намажь.
        Намазал.
        - Пей молоко!
        Сделал приличный глоток. Хорошее молоко. Вкусное. Бывает так себе, а это их, местного молокозавода. Отличное молоко!
        Тишина.
        - Вкусное молоко какое! - сказала Олена.
        - Да. У нас молоко хорошее, - подтвердил Николай.
        - Как в Берестихе, такое же, - кивнула Олена чуть грустно.
        - Нашего молокозавода, - пояснил Алешка.
        Тишина.
        - Ну, что будем делать сегодня? - спросил Николай.
        - С кем? - уточнил Алешка.
        - Сначала позавтракаем, - сказала Олена. - А то пустое брюхо к раздумьям глухо.
        Она вдруг фыкнула от какого-то смешного воспоминания.
        - Алешка, ты б хоть музыку поставил, - сказал Николай. - А то тишина на уши давит.
        - Я сейчас поставлю, - вскочила Олена. - Руки от меда липкие, сполосну…
        - Ты кухонным полотенцем для посуды руки вытираешь? - заметил Николай.
        - А я все им вытираю, - сообщила Олена, радостно улыбаясь. - Ноги, голову.
        - А из ванной-то куда полотенца делись?
        - Я их выстирала и спрятала!
        - Куда? Зачем?
        - В чулан. На старость. На черный день! - с гордостью сообщила Олена, скрываясь в комнате.
        - Тринадцатый век… - пошевелил губами Алексей, боясь рассмеяться.
        В комнате громко заиграл полонез Огинского.
        - С работы звонят! - вскочил Николай. - Прихвати там сотку мою, Олена!
        - Это не тебя! - ответила Олена, возвращаясь на кухню. - Это я радио включила.
        - Принеси тогда сотку, пожалуйста! Я сам в часть позвоню!
        - Это еще зачем, папа? - удивился Алексей. - Ты же в отпуске?
        - Коля, мы же все на озеро вместе с Катей собирались поехать. Ты забыл? - сказала Олена.

* * *
        Николай встряхнул головой, отгоняя видение. Обалдело посмотрел на штрих-кодер. Вмешательство Коптина и Астахова в его частную жизнь можно было бы уничтожить одним нажатием кнопки.
        - И что, пап, то же самое?
        - Нет, - с удивлением ответил Николай. - Совсем другое…
        Поросенок, лучше, видно, понявший возникшую ситуацию, заметил:
        - Отсутствие событий - это тоже событие.
        Штрих-кодер пискнул и выдал запрос: «Сохранить?»
        - Нет! - решительно отреагировал Николай.
        Штрих-кодер спросил: «Сохранить в качестве параллельного мира, присвоив отдельный штрих-код?»
        - А что это значит - «в качестве параллельного мира, присвоив отдельный штрих-код»?
        - Ну, это ты как бы оставляешь, резервируешь найденный мир. Случись что, ты в него сможешь перебраться. И он станет твоим основным миром, а этот ты зарезервируешь в качестве параллельного либо вообще уничтожишь, если станет не нужен.
        - Понятно…
        Нажав «нет», Николай пояснил:
        - Мир без музыки нам ни к чему. Даже в качестве запасного.
        - Знаю я эту музыку… - ехидно хмыкнул поросенок. - Полонез Огинского называется… Прощай, родина…
        - Прощай! - согласился Аверьянов-старший, нажимая на пульте «выкл.».
        - Ты что ж выключаешь-то меня? - возмутился поросенок, начав таять. - Ты чего, оху…
        Не договорив, он исчез, растворился в воздухе без следа.
        - Зачем ты так, папа, действительно?
        - Слишком он, Алеш, разговорчивым стал… Да и то, знаешь… Для первого знакомства достаточно. - Николай помолчал. - Так. Принеси-ка, Алексей, канистру-термос нашу из багажника… Надо бы бульончика этого мне с собой прихватить…
        - Я чувствую, у тебя план созрел? - спросил Алеша, протягивая отцу канистру-термос.
        - Созрел, созрел… Так, полная. Отлично! Пошли. По местам - и полетели.
        - Куда? Что ты задумал, папа?
        - Да ничего нового. Все как и было решено. Мы сейчас возвращаемся, я тебя высажу дома. Вы с Катей берете Олену - и вместе на экскурсию в Москву. Дня на три. А я тем временем рвану кое-куда… посмотреть обстановку… Вопросы есть?
        - Есть. Первый вопрос. Почему бы тебе не посмотреть обстановку там и не вернуться сюда секунду спустя? Вместе бы в Москву и поехали? Олена же ждет. Вместе бы оттянуться на весь день и поехали бы!
        - Нет, я к этому, пожалуй, не готов. Я у Олены вызываю завихрение в мозгах, напоминаю ей ту жизнь, Берестиху, и вместе с тем я тут, я современный человек. Ей это трудно воспринять. Она все время будет то вокруг смотреть, то на меня. Вот голова у нее и отвертится. Никакой концентрации. Сплошное сумасшествие. А с вами ей намного проще. Вы вместе съездите концерт там какой посмотреть или купить что-нибудь. Вы - молодежь, вы друг друга лучше поймете. Словом, ясная общая цель. Когда есть ясная цель, то все просто, прозрачно становится.
        - Я тебя понял, папа. Ты просто устал от нее немного.
        - Не буду врать, и это тоже.
        - Я тебя понимаю. Я от Катерины тоже устаю.
        - И еще одно, - добавил Николай. - Штрих-кодер параллельных миров я, говоря прямо, спер. Они могут догадаться о том, что я их провел, - ну, начнут меня искать. А меня нету, понятно? Скажешь им - на рыбалку папа поехал… Если застанут меня дома после рекогносцировки, по глазам прочтут, что я в курсе штрих-кодеров их и прочих дел. Или по биотокам там каким-нибудь, раз у них такая техника совершенная. А так - нет и нет. И суда нет. Рыбу поехал ловить. На Селигер. С ребятами, с водкой… Это их успокоит.
        - А на самом-то деле куда ты?
        - Туда, где им и в голову меня искать не придет.
        - То есть?
        - В Северную Америку. В девятый-десятый-одиннадцатый век. Викингов встречать.
        - Зачем?!
        - Как «зачем»? Они же меня именно туда загнать и хотели! А я уперся рогом и смылся от них, прихватив штрих-кодер. Ну и где меня им искать теперь? Где я скрываюсь от них? Да где угодно, только не там. В голову не придет. Это как от ментов, по всему городу рыщущих, в ихней же собственной ментовке на нары залечь. Сроду не найдут!
        - Ну ты даешь!
        - А что - не так?
        - Да так, конечно. Гений!

* * *
        Хронотоп, возникнув на секунду на полянке недалеко от въезда в военгородок, высадил Алексея Аверьянова и тут же растаял, направляясь в иные времена, иные веси…
        Тяжело вздохнув, Алексей отследил угасающее дрожание воздуха на том месте, где только что был хронотоп, и, повернувшись, пошел к шоссе.
        Шагов через пять его походка уже стала легкой, непринужденной, уверенной: расслабляться нельзя. Жизнь - она не для слабых. Конечно, лучше было бы рвануть сейчас с отцом - в дали дальние. Путешествия, приключения, битвы, ловушки, засады. Победы. Свежий ветер в лицо. Рассветы. Закаты. Утренний туман. Романтика - вот дело для мужчин.
        А тут? Чем здесь занимаются мужчины в обычной жизни? С работы на работу. С утра до вечера. Семья, пьянки, футбол… Тоска!
        Нет-нет! Работа, водка и бабы - это не для мужиков. Он это еще в детском саду понял.
        Но отец что ему сказал? И это стало заданием. Да, оно пока не по душе, это задание. Но если какое-то дело не твое, то ты напрягись и постарайся сделать его своим. Постарайся! Оно обязательно станет твоим, это дело. И тогда работа, водка и бабы отойдут на задний план, а из всех искусств, как писал в свое время Ленин, для нас важнейшим станет вино, кино и домино.

«Да, - поймал самого себя в этом месте Алешка, уже подходя к дому, - с мозгами у меня что-то не того, первобытный бульон еще сказывается…»

* * *
        - Алексей Николаевич? - Мужчина с легкой проседью встал с лавочки, стоящей возле подъезда, и сделал шаг навстречу, протягивая руку.
        - Ну да. Можно просто Алексей.
        - А я Коптин Сергей Ильич. Начальник Управления разведтелепортации, из Службы внешней разведки. - Коптин предъявил удостоверение и кинул взгляд в сторону детской площадки, на краю которой стояли стол и лавочки - прибежище доминошников, пустующее в этот час. - Поговорим?
        Сев за исписанный и изрезанный стол, они секунд сорок молчали, изучая друг друга.
        Поняв, что от Алексея вопросов он не дождется, Коптин решил начать сам.
        - Хочу спросить тебя, Алексей, где сейчас твой отец?
        - Рыбачить поехал. На Селигер, - ответил Алешка не моргнув глазом.
        - На Селигер… - задумчиво повторил Коптин. - Селигер большой…
        - Очень большой, - подтвердил Алешка.
        - Масса островов, заводей, заливов, лагун.
        - Укромных мест полно!
        - Одни камыши, заросли чего стоят… Да, есть где сетку-то небольшую поставить.
        - Где удочки раскинуть, - поправил Алеша. - Отец не браконьерит.
        - Так, значит, он там удочки раскидывает?
        - Ну да. Я думаю.
        - А я здесь, как думаешь, слушаю тебя и уши раскидываю?
        - Уши не раскидывают, уши развешивают.
        - Да нет, бывает, и раскидывают, - возразил Коптин. - В случае самоубийства, например. Выстрел в рот или прямо в нос если, из крупного калибра, - так уши вот именно разлетаются… Вправо-влево… - Коптин задумался. - А с кем же он на рыбалку-то поехал?
        - Да со своими…
        - С кем «со своими»?
        - А я и не знаю даже, честно говоря…
        - Ага. Невесту оставил здесь одну, на тебя, а сам - с друзьями - на рыбалку… - Коптин приподнял палец и наставительно подчеркнул: - С неустановленными друзьями!
        - В каком смысле «неустановленными»?
        - Да в том смысле, что ты не можешь их назвать по именам.
        - Могу. Но зачем? - пожал плечами Алексей.
        - Действительно, зачем? - Коптин помолчал, подумал и решил: - Действительно, незачем.
        - Не понял, - удивился Алексей. - Если незачем, то к чему тогда весь этот разговор?
        - Ну, во-первых, я хотел с тобой познакомиться, Алексей Николаевич. А во-вторых, очень хотелось посмотреть, если честно, как ты умеешь врать…
        - Ну и как - удалось?
        - Да. Все идет, как я и предполагал. С небольшими отклонениями, но, я бы сказал, в лучшую сторону. Впечатление ты производишь вполне положительное, врать еще не мастер, но задатки чувствуются сразу, причем недюжинные…
        - Вот интересно! С чего вы это взяли, что я вру? Вы меня что, поймали на вранье, что ли?
        - Нет, не поймал, - вздохнул Коптин. - Так ведь и цели такой у меня не было…
        - Если вы уверены, что я вру, то, значит, знаете хотя бы часть правды.
        - Знаю! - согласился Коптин. - Секрета нет, могу сказать. Мне кажется, что твой папа сейчас находится где-то в одиннадцатом веке на атлантическом побережье Северной Америки. Мне кажется также, что он там находится не со своими мифическими друзьями, а совершенно один… Один, но при поддержке штрих-кодера параллельных миров, который он прикарманил, введя в глубокое заблуждение полковника Астахова. В глубокое! - подчеркнул Коптин, имея в виду, вероятно, что-то свое. - А еще мне кажется, - вздохнул Коптин, - что отец твой ждет там высадки викингов… И наконец, мне также кажется, что Аверьянов Николай Николаевич уже начал разработку некоторого плана, позволяющего викингам закрепиться в точке высадки, имея верную перспективу обосноваться в Америке - всерьез и надолго…
        - Хм-м… - растерянно почесал репу Алешка. - Поразительная осведомленность…
        - Пожалуй, я тебя и во лжи вот только что уличил, - добродушно улыбнулся Коптин. - Как говорится, заодно…
        - Кажется, - голосом Коптина ответил Алешка. - Это вам только кажется, потому что
«поразительная осведомленность» я сказал иронично, а не растерянно.
        - Возможно, - согласился Коптин. - Но глаза твои мне сказали иное. Они были скорее ошеломленными, чем насмешливыми. Впрочем, что мы будем спорить о пустяках? Пусть каждый останется при своем мнении… - Коптин слегка привстал, показывая, что тема беседы исчерпана. - У тебя вопросов ко мне нет?
        - Есть, - кивнул Алексей. - Вы подслушивали? Жучки, да?
        - Нет, - отрицательно покачал головой Коптин. - Никаких жучков. Я не подслушивал.
        - Откуда ж вы все знаете? Если вы не подслушивали? Ведь этого не может быть.
        - Почему? Что ж тут невозможного? Я правда не подслушивал. Но я это все подстроил.
        - Как это?!
        - Да просто! Найди дурака подчиненного, дай ему задание. Пятнадцать минут разговора - и полный провал. Однако интерес у твоего отца к штрих-кодеру я успел вызвать заранее. Ну вот, отец твой штрих-кодер и увел. С моей подставки. Я слегка ему помог. О чем он, думаю, и не подозревает. Теперь у него задача - от нас смыться. Лечь на дно, отлежаться, во всем разобраться. А смыться куда лучше всего, имея свой хронотоп?
        - Туда, где меньше всего искать будут!
        - То есть отправиться встречать викингов! Там-то искать просто в голову никому не придет, - заметил не без иронии Коптин.
        - Ага… - Алешка вдруг осекся. - Но откуда вам известно, что у нас есть свой хронотоп?
        - Это проще пареной репы. Если я - начальник Управления хроноразведки, а хронотопы - мое основное орудие производства, так сказать, - производят в единственном месте - в ОКБ «Хронотоп», - так что ж ты думаешь, у меня там своих людей нет? Были, есть и будут.
        - Отец говорил, что там все чисто.
        - Отец забыл «Прометея», запойного инженера Сальникова, которого он сам и вывозил. Вот единственное, что меня настораживает в отношении твоего отца, - его слабое знание психологии. А человеческий фактор - серьезнейший момент. Важнее любого штрих-кодера. У меня в юности был случай, когда молодая девушка, майор, в 1812 году подожгла Москву на час раньше положенного по истории срока и постарела сразу на шестьдесят лет… Это был человеческий фактор, а мы, ломая головы, чуть с ума не сошли тогда, помню…
        - Это интересно! - встрепенулся Алексей. - Загадки я люблю.
        Коптин кинул взгляд на часы и, поняв, что Алексея ему удалось зацепить за живое, с облегчением кивнул:
        - Успеваю. Ну, слушай… - начал он. - Дело было так…

* * *
        - Так вот, - закончил рассказ Коптин, - эта история родила сразу три загадки. Первая состояла в том, почему она постарела, вторая - почему именно она, а не кто-то другой. А третья загадка, может быть главная, - почему ничего другого, кроме ее старения, не произошло? Как тебе это? Ты ведь мастак, я слыхал, клады искать?
        - А она действительно постарела? Или просто поседела от страха, когда поняла, что Москву подожгла?
        - Нет. Именно постарела. Во всех смыслах. Зубы выпали, мышцы дряблые, пигментные пятна - полный комплект. Умирать буду, не забуду, как мы ее тащили - мне чуть кишки все наружу не вывернуло от перенапряжения! Ну ладно. Все ж таки успели!
        - А тут что, в Москве?
        - В Москве ее положили на обследование в госпиталь, установили новый биологический возраст - восемьдесят пять лет…
        - И что с ней потом? - Подумав, Алексей вдруг хитровато улыбнулся: - Мне кажется, что через небольшое время ваша Валечка снова помолодела, вернувшись в свои биологические двадцать шесть. Сама собой?
        - Именно, - хмыкнул Коптин несколько озадаченно. - Похоже, ты на верном пути…
        - Я думаю, - продолжил Алексей, - что после вечерних процедур старушка вышла в скверик при госпитале погулять, подышать перед сном свежим воздухом и неожиданно для всех вновь помолодела. Пошла погулять старухой, а в палату свою вернулась молодой красавицей?
        - Точно. Ты догадался?
        - А что ж тут такого сложного? Просто старая и юная Валя Дроздова из двух параллельных миров на несколько дней поменялись друг с другом местами, а потом
«разменялись» опять, разошлись по своим местам-мирам-временам. «Принц и нищий» эта история называется. Но вот зачем они это сделали, я не знаю, конечно.
        - Это мы выяснили. Завадский, который был тогда с нами третьим, в 1812 году, по долгу службы рыл одно дело и толкался в параллельных мирах, очень близких нашему. Его самого, Завадского, кстати, с трудом удалось вернуть в наш мир после одной его истории со стрельцами в кабаке, в петровские времена… В сентябре 1698-го… А когда мы его вернули, вытащили, он как раз начал заниматься различными накладками, возникающими при путешествиях во времени. Ну, совсем близких. Просто почти совпадающих. Так вот, среди совсем близких нашему миров он нашел один, в котором этой истории со старением вообще не было. В Москве в 1812-м наша группа побывала, сеновал Валентина окурком подожгла, пожар мы потушить не смогли. Москва загорелась на час раньше, а мы все трое еле успели вовремя стартовать, бежали на горку из последних сил, до рвоты выложились. Но, повторяю, никто не постарел. Да и вообще никаких последствий преждевременного начала пожара не было. Единственное, что группу, допустившую такой ужасный проступок, чреватый бог знает чем, естественно, расформировали. Кого куда, а Валентину загнали на Дальний Восток,
потом в командировки посылали ее черт знает куда - к скифам, неандертальцам, в Древнюю Грецию, Рим… Ну, она, как и все женщины, надолго дом оставлять не хотела, возвращалась, конечно, через пару минут после того, как убывала… А командировки бывали и длительные - полгода, год, два года, десять лет - с питекантропами там или с Сократом тем же, положим, быстро кашу не сваришь, надо беседовать, уважение показать… Словом, к 1994 году ей по документам - тридцать, а реальный биологический возраст - восемьдесят пять. Слава богу, кругом все свои, все понимают. Пробили ей почетную пенсию, она уж генерал-майор к тому времени была, три боевых ордена за одного синантропа получила, ну и так далее… Провожать на заслуженный покой решили торжественно - во Дворце дальневосточного хроноразведчика… А перед выходом Валентины на сцену, в президиум, кто-то там, еще в гримерной, возьми и спроси ее: «Что было самое тяжелое в жизни, Валентина Константиновна?» Она отвечает: «Да в молодости, еще майором была, Москву на час раньше подожгла, потушить не смогли, так потом в горку так бежали, - ужас, думала, сдохну от бега! Самое
тяжелое вот это, пожалуй, было. А остальное - просто удовольствие. Особенно в Древней Греции». А мужики-то, полковники из оперативной хроноразведки, которые рядом стояли, тут и говорят: «А давайте мы вам подарок сделаем? Избавим от этого ужаса?» - «Как избавите?» - «А у нас тут во дворике хронотоп стоит, сейчас слетаем в 1812-й, подменим вас незаметно для ваших мужиков. Они вас, постаревшую, на руках на горку вознесут. Только вы им ничего не объясняйте - постарела, дескать, и все!»
        - А, вот в чем дело-то!
        - Ну да! Улучили они момент, когда Валька наша в сени убежала, чтоб из дома к горящему сеновалу попасть. В этот момент она с наших глаз скрылась - ну, тут их и подменили, хохмы ради. Только и всего! А во Дворце дальневосточного хроноразведчика тоже весело получилось. Объявляют: «Генерал-майор Дроздова Валентина Константиновна… тыры-пыры… из своих биологических восьмидесяти пяти лет шестьдесят два биологических года отдавшая хроноразведке!» И тут выходит на сцену, садится на почетное место в президиуме - ветеран из ветеранов, три боевых ордена, правнуков, правнучек не счесть - двадцатишестилетняя красивая девчушка… По залу - стон… Ну потом, конечно, через недельку, шутники-полковники их назад поменяли. Прабабушка вновь стала прабабушкой - отметив юбилей с молодым задором, конечно… Ну а в госпитале старая Валентина Константиновна Дроздова снова помолодела совершенно внезапно… И все бы оно ничего, да кто-то нажал на штрих-кодер и сделал этот параллельный мир нашим основным - тот, который с заменой. Задал головной боли нашим хроноаналитикам-экспертам - ну, до бровей…
        - Неплохо… - задумчиво сказал Алексей. - С самим собой из другого возраста на время поменяться…
        - Да, - согласился Коптин. - Я бы поменялся. Я даже бы совсем ушел… - Он осекся, почувствовав, что в порыве сказал лишнее.
        - В какой же возраст вы ушли бы, если не секрет? - встрепенулся Алексей.
        - Тут дело не в возрасте, - отвернулся Коптин. - Тут вопрос не «куда?», а «зачем? .
        - Любовь, - совершенно серьезно сказал Алексей.
        - Будем считать, - кивнул Коптин.
        - Кто ж вам мешает? Дети? Внуки? Жена?
        - У меня никого нет. - Коптин посмотрел прямо в глаза Алексею. - Все это я оставил в феврале 1584 года. От всего отказался. Смалодушничал.
        - А что ж тогда теперь не вернуть, не исправить?
        - Штрих-коды экспедиционных точек засекретили. Я пытался искать на авось, но…
        - Но вы же разведчик! Секрет можно выкрасть, раскрыть…
        - Конечно. Но все не так просто. Я знаю одно, как заговор, как заклинание: если башни-«близнецы» устоят, то я вернусь к ней. Я вернусь!
        - Башни-«близнецы»? Это из «Властелина колец», что ли?
        - Нет. Мои башни-«близнецы» есть на самом деле. Это два небоскреба. Через несколько дней им предстоит рухнуть. Но они должны устоять, понимаешь? Они должны устоять!
        - Понимаю. Догадываюсь даже, что если они небоскребы, то, наверное, они в Америке.
        - Нью-Йорк, на Манхэттене. Если бы Америка была чуть-чуть другой, они устояли б… Чуть-чуть другой… Немного другой… Слегка другой… Если Америка сильно изменится, башен не будет вообще. Их не построят… Или… Словом, сильно менять Штаты нельзя - смысл тогда пропадет. Надо чуть-чуть… Только чтоб башни мои устояли!
        - Так вот зачем папа высаживать викингов двинул…
        - Ну, не только, - возразил Коптин и замолчал.
        - Вы тоже врать не мастер, знаете?
        - Я знаю одно, Алексей: башни должны устоять!
        - Раз папа взялся - устоят!
        - Тут дело зависит не только от твоего отца.
        - Конечно. Но за что отец взялся, то он железно сделает!
        - Надеюсь…
        - А можно еще вопрос?
        - Сыпь.
        - Зачем вы мне все это рассказали?
        - Не знаю. Может, некому больше… А скорее всего, чтобы… - Коптин улыбнулся, достал свою визитку и положил на стол перед Алексеем, - завербовать тебя. Чтобы ты меня держал в курсе, а я бы сообщал тебе все, что буду узнавать… Я рассказал тебе, чтобы сделать тебя своим союзником… Да нет, скромнее - хотя бы сторонником. Не противником.
        - Вам это удалось, - кивнул Алексей. - Я ваш… - он запнулся, - сторонник. Я - за любовь. И я за то, чтобы башни стояли. Не падали.

* * *
        Серые, холодные воды Атлантики накатывались на каменные валуны-бегемоты, выступавшие из пенной, бурлящей воды: сначала только своими огромными мокрыми черными лысинами, а затем уж показываясь целиком, приобретая вместе с волнами и низким свинцовым небом одно-единственное общее название: «негостеприимный берег».

«Ну, и где же тут викинги? - спросил сам себя Аверьянов-старший, выходя из хронотопа и ежась от ледяного, достающего до костей ветра. - И это, блин, лето еще, считай».
        Достав из внутреннего кармана теплой армейской куртки штрих-кодер, он, поеживаясь, нажал «вкл.».
        - Ух, Аверьянов! - тут же раздался знакомый поросячий голос с небес. - Других мест, что ль, нет на Земле?
        - Да нет, получается, нет. Где-то тут все случилось, - пожал плечами Николай. - Место то еще, конечно. Но в данном случае на нем свет клином сошелся. Место встречи!
        - Если место встречи изменить нельзя, то давай изменим время встречи? - предложил поросенок. - Два миллиарда лет назад тут было значительно теплее, вот бля буду! Бля-голограммой…
        - Тебе что, тоже холодно?
        - Мне - нет. Я ж говорил, я только видимость. Но я воспринимаю твои биотоки - не я, конечно, а штрих-кодер, - и мне от них становится холодно. Обратная связь. В чипах штрих-кодера набухают сигналы тревоги. Они заставляют меня дать тебе совет: создай голограмму костра и заставь ее излучать тепло. У тебя же в руках энергии - страсть - как в небольшой атомной электростанции.
        - Как это сделать?
        - Скажи: хочу. А я все сделаю.
        - Хочу!
        Поросенок кивнул, кашлянул… Но ничего не изменилось.
        - Ну?
        - Что «ну»? До чего же вы, люди, в чудеса верите, просто смех. Вон палки собери по пляжу, плавник, сложи их в кучу… Мы чего сюда приперлись?
        - Америку поставить на колени, я так понял, - ответил Николай, сдвигая две коряги.
        - Вон еще палка хорошая, - указал взглядом поросенок. - За камнем, на лягушку похожим… Ага, вон там. Так! И на чем мы остановились? Ах да! Америку на колени поставить… Ну, это флаг тебе в руки, горн - в губы, - ехидничал поросенок. - Наверное, просто, да? Было бы желание.
        - Желание есть. Как раз вот про коряги я сейчас вспомнил. Для аквариума. Американская система торговли. Вот гады!
        - Суть не ясна, но эмоциональность вызывает сочувствие, - хмыкнул насмешливо поросенок.
        - Долго объяснять. Я тебя для другого позвал. Где-то здесь, как говорят историки, произошла высадка викингов. Около тысячного года. Главное, что задолго до Колумба. Но самое смешное, что неизвестно когда и где. Протяженность побережья тут - тысячи километров. И по времени тоже прилично - от восьмисотого года до тысяча четыреста пятидесятого… Одним словом, ищи-свищи!
        - Не вижу больших проблем.
        - Что, можно и поискать?
        - Можно даже найти, - качнулся с готовностью поросенок.
        - Только скажи «хочу»? - ехидно поинтересовался Николай.
        - Да нет. Это одна из моих основных функций. Поиск плохо оконтуренных событий в пространственно-временно2 м континууме. Я могу самостоятельно как бы осуществлять перемещения в пространстве-времени, без хронотопа, в отрыве от команд штрих-кодера…
        - Как это может быть? - удивился Николай.
        - Это возможно, так как в этом процессе переноса материи не происходит. Я делать там ничего не могу. Сам. В других временах и координатах. А я и не делаю. Я только наблюдаю, говоря понятным тебе языком. А если более точно, я регистрирую адреса интересующих тебя событий и штрих-коды соответствующих им времен и координат. Зная точные адреса, мы потом сможем читать отсюда, наблюдать в качестве очевидцев как бы - с помощью штрих-кодера. Я добываю, фигурально говоря, не книги, которые ты хочешь прочесть, а только их точные штрих-коды, адреса: номера стеллажей, на которых они стоят, ряд, место в ряду. И более детально: страница, абзац, номер строки, с какой буквы начать чтение. Ну, в общем, полный поиск по протоколу
17Н302/12ТСР-75, если тебе это о чем-то говорит…
        - Нет. Ничего не говорит. Все это сложно…
        - Ну а попроще, если совсем уж честно, то и эти адреса я достаю тоже отсюда, находясь в этом мире и в этом времени. Я просто должен исчезнуть на время из виду и перестать подчиняться командам штрих-кодера, пока не выполню свою задачу. Мне нужно, чтоб меня в это время не отвлекали. Но вам, людям, трудно вдолбить в головы, что я в замоте, не надо меня дергать. Поэтому такие голограммы, как я, всегда говорят: «Ну, я пошел летать по временам и пространствам, собирать информацию. Пока!»
        - Теперь все понятно.
        - Я буду отсутствовать не меньше часа, но не больше двух. Приступать?
        - Приступай. Хотя постой! Зажигалки у тебя с собой нет?
        - О господи!
        Поросенок снизился, сел на кучу дров, собранных Николаем с побережья всего заливчика, а затем стал проваливаться вниз, проходя сквозь плавник и коряги как привидение. Опустившись почти до самого основания приготовленной кучи дров, поросенок внезапно запел:
        - Бьется в тесной печурке огонь,
        На поленьях смола, как слеза,
        И поет мне в землянке гармонь
        Про улыбку твою и глаза.
        В том месте, где у обычных поросят находится сердце, ярко затрепетал огонек - сначала алым, а затем оранжевым. Появился легкий дымок.
        Ты сейчас далеко-далеко.
        Между нами снега и снега.
        До тебя мне дойти нелегко,
        А до смерти - четыре шага.
        Звездочка-сердце сверкала уже ослепительно бело-голубым, плавник вспыхнул.
        Пой, гармоника, вьюге назло,
        Заплутавшее счастье зови…
        - Ну что, годится? - спросил поросенок, вылетая из разгоревшегося костра. - Или еще что?
        - Ты знаешь такого - Бжезинского?
        - А как же! - кивнул поросенок. - Американский политолог польского происхождения. Профессор З. Бжезинский. Zbigniew Kazimierz Brzezinski, 1928 года рождения.
        - Почитать что-нибудь можно про него, пока ты искать будешь?
        - Я тебе мозги компостировать не вправе, ты сам набери на штрих-кодере его фамилию и выбери опцию «задуть в мозги», понял? - сказал поросенок и растаял в воздухе, уйдя в свободный поиск.

* * *
        До Кольцевой оставалось уже не больше десяти километров, Москва надвигалась, наваливаясь всеми уродливыми щупальцами очумевшего от денег мегаполиса.
        Алексей вел «опель» нагло, чуть ли не по осевой, прицепив к антенне зеленый флажок исламистов и приклеив под носом короткие черные усики. Катя, покрасившись ради поездки в жгучую брюнетку, сидела на переднем сиденье рядом с Алексеем, накинув на лицо паранджу. Олена же, робко вжавшаяся в угол на заднем сиденье, выглядела русской деревенской девушкой, которую выкрали для дальнейшей продажи в гарем, так что с точки зрения маскировки машина выглядела безукоризненно.
        На эту «военную хитрость» Алексея вынудил пойти его возраст: каждый гибэдэдэшник норовил бы остановить и срезать с него за вождение автомобиля без прав, к тому же в четырнадцать лет. Это стоило от трехсот деревом до двухсот зеленью. Так что смысл маскироваться был.
        Маскировочный прием был Алексеем выбран верный, ведь всем известно, что московские менты, живущие стрижкой и бритьем беззащитных и безответных, смертельно боятся остановить невзначай машину истинных террористов - тут ведь можно, вместо взятки, получить, во-первых, враз, а во-вторых, сполна по их гибэдэдэшным заслугам и по общементовской совокупности.
        - Далеко еще? - робко спросила Олена, опасливо оглядываясь по сторонам.
        - Да уж почти приехали!
        - А что это такое?
        - Магазины.
        - А это? Справа?
        - Супермаркет.
        - Супермаркет?
        - Ну, тоже магазин. Но очень большой.
        - А это?
        - Оптовушка. Ну, тоже магазин. Где сразу надо много покупать. Не по одной вещи, а по четыре, восемь, шестнадцать, тридцать два… Так получается дешевле, оптом, понимаешь?
        - То есть восемь прялок дешевле, чем одна?
        - Нет! Дешевле, чем восемь прялок, если их покупать поштучно - одну за другой!
        - А зачем их так много? Одна прялка лет сто в хороших руках служит…
        - Прялка - да, - кивнула Катя. - А туалетная бумага?
        - Туалетная бумага? - Олена лихорадочно задумалась, перебирая всю информацию, имевшуюся у нее. - А что это такое?
        - Это - подружка унитаза, - напомнила Катя. - Помнишь, я тебе ее показывала - как лента скрученная. Ты еще думала, что она для того, чтобы невест на смотринах украшать.
        Олена испуганно приложила палец к губам, указывая Кате взглядом на спину Алешки, но мгновение спустя, заметив его слегка насмешливый взгляд в зеркальце заднего обзора, покраснела и поспешила сменить тему:
        - А это вот, как городок, это что?
        - Это ярмарка. Здесь очень много магазинов.
        - И все купцы. И везде купцы! Как у вас много купцов-то богатых! А кто же это все покупает?
        - Люди! - пожала плечами Катя.
        - За деньги? - робко спросила Олена.
        - Да, за деньги. Конечно, за деньги. А тут вот, видишь, «Глобал»? Тут за большие деньги.
        - А деньги? Откуда все люди деньги берут? - поинтересовалась Олена.
        - Работают, - кивнул Алексей. - Зарабатывают.
        - Да? - удивилась Олена. - Мы вот все едем и едем, полдня уж. А я никого не видела, кто работает. Все только продают и покупают.
        - Увы, это так и есть, - согласился Алексей. - Я тоже работающих не видел. А, нет, помнишь, бабушка на сто сорок втором километре лопатой у себя на огороде что-то копала?
        - Помню. Бабушку помню! А потом еще дедушка был, с другой стороны дороги, столик строил у дороги.
        - Не строил, а раскладывал.
        - Зачем?
        - Ну как? Наверное, чем-то торговать… Вьетнамскими чайниками… Или китайскими полотенцами, махровыми… Откуда мне знать чем?
        - У вас работать стыдно, наверное? - предположила Олена. - Наверное, все по ночам трудятся?
        - Да как тебе сказать. - Катя откинулась на подголовник, чтобы ее паранджа особо хорошо была видна с проплывающего мимо поста ГИБДД. - Работать не считается стыдно. Работать считается глупо. Нужно так устраиваться в жизни, девушка, чтобы ничего не делать, но все иметь.
        - Так нельзя, не получится! - решительно возразила Олена.
        - Это у нас с тобой не получится, - согласилась Катя. - А у большинства, как ты видишь, прекрасно получается.
        - Да, - согласился Алексей. - Цель не в том, чтоб сделать что-то, а в том, чтоб что-то получить. Причем сейчас, сразу и по возможности все. Ведь не обязательно заработать. Можно украсть, отсудить, отнять, оттяпать. Россия очень богатая страна: за тысячу лет разворовать и половины не сумели.
        - За воровство - острог! - испуганно крестясь, сказала Олена. - И в поруб посадить могут! А то еще палач каленым железом… и-и-ть! Ужас-то какой!
        - Э-э-э, Оленушка! Это у вас было так. А у нас - нет. У нас - можно.
        - Так если воровать можно, так ведь все воровать будут! - ахнула Олена.
        - А все и воруют. Верно!
        - И вы с папой воруете?! - В голосе Олены прозвучал неподдельный страх.
        - Мы нет. Ты что! Не дай бог! Папа работает. Ему за службу платят. А сейчас ему разрешили тридцать пять суточек отдохнуть, посидеть дома. За то, что Батыя прогнал. Справедливо?
        - Справедливо, конечно! - согласилась Олена. - А остальных, верно, Бог накажет?
        - Что - Бог? Кого накажет?
        - Бог накажет тех, кто ворует!
        - Ну, Богу церквей у нас понастроили - со счету собьешься, купола золотом покрыли. Купола блестят теперь, Богу глаза ослепляют! Вон посмотри вперед!
        - Вижу! Ох, какой огромный храм! Далеко-далече, а выше всех!
        - Храм Христа Спасителя, ага. А под ним гараж на пятьсот машин. Храм Христа-на-гараже называется…

* * *
        - Ну, как наши дела? - спросил поросенок, материализуясь над догорающим костром. - За сорок шесть минут управился! Ознакомился с трудами профессора Бжезинского?
        - Нет. Они почему-то по-польски у меня перед глазами возникли. Стал польский изучать от нечего делать. Странный язык, мне кажется: blada - бляда - означает
«бледная», gruby - грубы - значит «толстый», rano - рано - по-польски «утро», а jutro - ютро - у них значит «завтра»… Чего там Бжезинский мог намолотить на таком-то языке - даже не представляю…
        - А как тебе «jebany zasraniec» нравится?
        - Звучит неплохо! А что значит?
        - Примерно то же, что и по-русски… Да нет, Бжезинский не дурак, уверяю тебя! А теперь сюда слушай: у меня к тебе две новости - хорошая и очень хорошая. С какой начинать?
        - С хорошей.
        - Я нашел точные координаты и точную дату высадки викингов на североамериканское побережье Атлантики! Хорошо?
        - Хорошо! А очень хорошая новость?
        - Этих высадок была сорок одна штука!
        - Как «сорок одна»?
        - Начиная с 850 года и по 1250-й. Хватит, я думаю. Все высадки кончались одинаково… - Поросенок издал звук, не допускающий двойного толкования. - Накрылись лаптем. Иными словами, ситуация как в старом анекдоте про портного: «Сто тридцать, сто тридцать, сто тридцать… где будем талию делать, мадам?»
        - Самая крупная высадка?
        - Предлагаю ориентироваться на экспедицию Бьярни, Кальва и Сигурда, 985 год. У них было в сумме сто сорок человек.
        - Как там дело-то было? - спросил Николай, направляясь к хронолету. - Слетаем, поглядим?
        - Можно в записи посмотреть. Я все отсканировал.
        - Все равно пойдем в хронотоп. Там потише и потеплее. - Николай уже не замечал, что разговаривает с голограммой как с живым, разумным существом. - А то костер прогорел, а ты, считай, без шерсти…
        - То есть?! - возмутился поросенок.
        - Голограмма на рыбьем меху! - подмигнул ему Аверьянов.

* * *
        Запись проецировалась прямо в сознание, индуцируя возникновение биотоков. Это было
3D высочайшего класса с возможностью перемотки, изменения дальности и ракурса по мере возникновения желания посмотреть поближе, заглянуть с другой стороны, просмотреть еще раз только что происшедший эпизод, причем хочешь - в нормальном темпе, а хочешь - в произвольном рапиде.
        Ладья викингов оказалась гораздо больше, чем Коля представлял себе: дружину в полсотни, а то и в сотню копий она вмещала спроста. Хоть ладья шла под парусом, но двадцать человек - по десять с каждого борта - равномерно и дружно гребли, то сгибаясь и почти складываясь вдвое, то - в конце гребка - едва не ложась на спину.

«Отличная физподготовка, - мелькнуло в голове у Аверьянова. - Так месяц помахаешь по восемь часов в день, пресс будет - серьезнее некуда. Правда, для одной только группы мышц тренировка…»
        Он осмотрел всю палубу-днище ладьи.
        Еще мужиков двадцать, свободные от вахты, имели, что называется, личное время. Имели они его по-разному, но большинство - лежа, закрыв глаза.
        Старшего - капитана, воеводы или хрен его знает кого - не было видно нигде. Так как середину ладьи занимал приземистый, но весьма вместительный сарай, то Николай решил, что главный там - отрабатывает взаимодействие щеки с подушкой.
        На баке, прислонившись спиной к передней стенке сарая, сидел кряжистый, но очень сухой старик, лет под семьдесят, совершенно седой, с голубыми глазами. Рядом с ним возвышалась колода, на которой, очевидно, рубили мясо и крупную рыбу: верхний торец колоды был нещадно изрублен.
        Старик безучастно смотрел вперед, туда, где милях в пяти (километрах в восьми-девяти) возвышались невысокие горы побережья североамериканского континента…
        На самом носу ладьи, копаясь в куче старых рыболовных сетей, стоял на коленях парень лет двадцати пяти. Приподнимая и осматривая сеть, секцию за секцией, парень неизменно плевал - то ли от отвращения, то ли от отчаяния, - скидывал в кучу обследованный участок сети, приподнимал новый, высоко, широко расставив руки, растягивал его перед глазами.
        Очередной участок сети содержал прожженную дыру таких размеров, что сквозь нее мог бы без труда пролезть небольшой бегемот.
        - Ух-х-ля! - простонал парень и что-то крикнул голубоглазому старику на своем языке, явно принадлежащем к группе скандинавских, но Николай понял его столь же легко, как если бы тот крикнул по-русски: «Гребаные козлы!»
        Старик в ответ молча поднял правую бровь, изобразив удивление.
        - Прожгли мою сеть! Смотри, Торхадд Мельдун, сын Вулкана!
        - Вижу, Бард, вижу, - кивнул старик.
        - Дал ее Сигурд наш великий конунгу Гуннбьерновых островов Вермунду Синей Пчеле на три дня, - начал объяснять Бард, говоря громко, чтобы слышали все, включая гребцов. - «Дай мне сейчас, в конце зимы, сеть! - сказал Вермунд Синяя Пчела нашему великому Сигурду. - На три дня всего, зима ушла из наших фьордов!» - «Зачем тебе рыболовная сеть? - спросил Сигурд наш великий. - Ты рыбу собрался ловить, Синяя Пчела?» Вермунд задумался и так отвечал Сигурду: «Я, Вермунд Синяя Пчела, решил после бани девок, рабынь своих, сетью ловить. Это очень смешно теперь вот, весной, будет!» - «На! - сказал Сигурд наш великий. - Шутка, веселье полезны душе, назидание потомкам, предкам отрада в раю. Возьми сеть. Возьми на три дня. Желаю удачи тебе: поймать всех девок-рабынь за три дня после бани». - «Надеюсь. Я после бани и после зимы до девок горяч, - отвечал Вермунд. - Да и Один-бог поможет мне, я очень надеюсь». Ну, зима в этот день и кончилась, пора Вермунду в баню идти. Пошел он в баню, конечно, Вермунд, Пчела Синяя. С девками, рабынями своими, Вермунд в бане парится, ведь настала весна! Вот истекло время париться,
вышли девки, рабыни Вермунда, из бани в предбанник, а Вермунд уж капканы-то там зарядил, насторожил на полу, сети раскинул вдобавок! Весело вышло и славно. Снотру-красавицу убило капканом. Снотра из бани в предбанник на четвереньках пошла. Капкан ее задавил очень быстро, Вермунд и смеяться не кончил еще. Я думал, что вот все веселье-то в том и состояло. Не так, нет! Он еще, вижу я, сеть нашу прожег. Кто же другой, если не он? Рыба прожечь не смогла бы. Рыба в воде… Рыба на нерест идет, огней не разводит, так ведь, Торхадд? Значит, Вермунд сеть прожег, кряж ему в дышло, старому пню, сыну лужи мочи!
        Парень поднял голову, отрывая взгляд от дыры в сети, ища сочувствие в собеседнике, но тут же резко откинул голову назад и вбок от страшной оплеухи.
        Сигурд, могучий ярл, лет сорока, косая сажень в плечах, стоял перед ним, широко расставив могучие ноги.
        - Не звезди на всю ладью, когда ярл почивает!
        - Я… - начал было парень, но снова могучая плюха едва не повалила его.
        - В ушах от тебя звенит!
        - Но… - Парень попытался предъявить ярлу дыру, но третья оплеуха оборвала его попытку в самом начале.
        - Сколько раз повторять: говори кратко! Суть! Звездить в Валгалле будешь!
        - Бард понял… - залепетал парень, вставая с днища-палубы. - Бард осознал… Бард… - Вставая, он вдруг увидел сине-фиолетовую горную цепь прямо по курсу. - Земля!.. Земля!.. Земля!!!
        Четвертая оплеуха чуть не вышвырнула Барда за борт.
        - Еще короче!
        Бард, повернувшись всем телом, указал двумя руками в сторону далеких гор, словно призывая их себе в свидетели.
        - Земля… - тихо и виновато сказал он.
        - Теперь хорошо, - снисходительно одобрил ярл Сигурд. - Ты понял, я вижу. Так и продолжай теперь, Бард. - Повернувшись, Сигурд не спеша пошел восвояси, направляясь к сараю в центре ладьи.
        Подумав немного, Бард устремился за ним и, обогнав ярла, преградил ему дорогу.
        - Земля… - еле слышно сказал Бард, слегка склонившись и указывая обеими руками за спину ярлу Сигурду.
        - Хорошо, - сухо кивнул Сигурд. - У тебя получается.
        Бард замер, подобострастно сглотнув. Небрежным движением Сигурд отстранил его со своего пути:
        - А теперь не досаждай мне.
        - Земля… - прошептал Бард, снизу заглядывая в грозные очи ярла.
        В глазах повелителя мелькнуло что-то, неясная еще догадка вдруг осветила его взор.
        Ярл медленно повернулся и вперился в горизонт, глядя прямо по курсу.
        - Повтори!
        - З-з-з… - начал было Бард, но от волнения не смог закончить.
        - Не надо продолжать! - остановил его жестом Сигурд. - Я тебя понял без слов.
        Вернувшись на бак, ярл долго смотрел вдаль, а затем обратился к голубоглазому старику:
        - Впереди земля, Торхадд Мельдун, сын Вулкана. Ведома ли она тебе, старый шкипер?
        - Она мне неведома, - ответил старик, едва удостоив владыку взглядом.
        - Я открыл новый край! - воскликнул Сигурд. - Как скоро мы достигнем берега Торхадд?
        - Мы идем к этим горам уже третьи сутки, ярл… - ответил старик.
        - Почему? - удивился Сигурд.
        - Потому что ветер дует то туда, то обратно.
        - Что ты хочешь сказать?
        - Лето кончается, ярл… - заметил старик и замолк.
        - И что?
        - Хочется жрать.
        - Почему ты говоришь мне об этом, Торхадд?
        - Потому что ты меня спросил, что я хочу сказать. Жрать хочется. Больше нечего мне сказать.
        - На берегу много пищи! - уверенно сообщил Сигурд.
        - Твои бы речи - да Одину в уши, - заметил старый шкипер.
        Сигурд задумался.
        - Куда дует ветер? - спросил он, помолчав некоторое время. - Как ты считаешь, Торхадд?
        - К берегу.
        - Ты в этом уверен?
        - Нет, не уверен, - ответил старик, прислоняясь поудобнее спиной к сараю, заслонявшему его от все более крепчавшего попутного ветра. - Но мне так кажется.
        - Парус! - заметил Сигурд. - Парус надут ветром! Он подтверждает твои слова!
        - Мне парус не виден, - ответил старик. - Мне говорит мой опыт.
        - Да, - согласился ярл. - Древняя пословица гласит: «О направлении ветра спроси у ветра»!
        Торхадд молча кивнул, соглашаясь.
        - Земля! - вдруг сказал стоящий неподалеку Бард, ни с того ни с сего, словно проснувшись.
        - Наконец-то и ты увидел долгожданный берег! - насмешливо процедил Сигурд.
        - Интересно, чья ж это земля? - спросил Бард мечтательно. - Чья?
        - Это моя земля! - отрезал Сигурд.
        - А… - Бард указал рукой в сторону, на две другие ладьи, идущие параллельными курсами.
        - Да! - согласился ярл и, подойдя к борту, махнул рукой, адресуя свой жест соплеменникам, предлагая сблизиться для серьезного разговора…

* * *
        Полностью изолированный от внешней среды боевым гидрокостюмом, полковник Астахов выглядел странно, стоя в одиночестве на краю зеленой лужайки, плавно переходившей в «Лебединое озеро», имевшее поверхность цвета кофе с молоком, бугрящуюся непонятными темно-коричневыми кочками величиной от грецкого ореха до ореха кокосового, огромного, двойного, эндемика Сейшельских островов.
        Он стоял абсолютно один, потому что люди давно уже избегали это место.
        О том, чтобы засыпать эту огромную язву на теле полка, не могло быть и речи; глубины ее скрывали прибор, стоимость которого потрясала, а уровень секретности и государственная важность не поддавались ни оценке, ни осмыслению.
        Москва решила этот вопрос по телефону, приказав организовать тройное охранное кольцо вокруг «Лебединого озера», выдав заодно - по телефону же - право стрелять караульным на поражение без предупреждения и безо всякой уверенности в том, что попавшийся им на глаза действительно является нарушителем. Естественно, тем самым караульные обрели право палить и друг в друга, а каждый из них, взятый в отдельности, - в себя самого.
        Однако, так как Москва, по своему обыкновению, выдав право, не выдала ничего материального, способствующего его реализации, - ни письменного приказа, ни людей, ни оружия, ни финансов, - все жили спокойно, по-прежнему, кроме разве что полковника Астахова - виновника происшествия, вынужденного в одиночку нырять, искать, найти и искупить.
        Понятно, что такая ситуация не могла сохраняться долго: вскрытое «Лебединое озеро» благоухало, казалось, на весь район.
        Выйти из положения помогли три штуки старых двигателей от АНТ-24, которые, будучи установленными на специальные стойки, денно и нощно молотили по очереди воздух, сгоняя запах с «Лебединого озера» в лес, причем со скоростью не менее пятисот километров в час.
        Двигатели работали по вахтенному методу - восемь через шестнадцать, - один работал, два отдыхали или проходили регламент.
        Запах на полигоне, конечно, сразу исчез - проблема была решена.
        Однако круглосуточный рев авиационного движка создал на территории всей воинской части некое аэродромное, чемоданное настроение. Все - и военнослужащие, и вольнонаемные стали ощущать себя находящимися в огромном зале ожидания пассажирами какого-то неизвестно куда уходящего рейса с задержкой вылета на неопределенное время.
        На подсознательном уровне все ждали начала регистрации и посадки - ждали уже давно, с начала девяностых, если не раньше, - но теперь, после того как личному составу пришлось многие и долгие часы дышать дерьмом, это ощущение подчинило себе всю жизнь прославленного Краснознаменного - в прошлом - полка.
        Мало того, из-за грохота моторов стало трудно разговаривать нормальным голосом; все начали, естественно, кричать друг на друга. Такая форма общения на практике оказалась весьма коварной, ведь форма, как известно, диалектически связана с содержанием. Говорить друг другу комплименты, следуя мудрому совету Булата Окуджавы, стало трудно, адресат их просто не слышал, не мог расслышать. Поэтому все стали орать, а орать на Руси полагается матом, иначе никак.
        В итоге орать стали все - и по поводу и без повода.

…Устав от матерных криков, полковник Астахов, слегка наклонившись, поднял с земли две двухпудовые гири: спецы-техники сказали ему, что без двухпудовок поток, рождаемый пропеллером, снесет его с ног.
        Коротко про себя помолившись, полковник сделал первый шаг в сторону «озера», второй, третий, постепенно входя в зону шквального вихря, порождаемого старым, опытным, отслужившим свой срок сполна (причем раза два, наверное) четырехлопастным пропеллером.
        Войдя в основной поток воздушной струи, Астахов внутренне ужаснулся от того, как тяжело оказалось поставить на землю поднятую вверх ногу - вихрь поддерживал ее в горизонтальном положении, оттягивая ласту, словно по команде «тяни носок», стремясь едва ли не оторвать ногу вместе с ластой.
        С трудом «приземлив» ногу, полковник вдруг с облегчением осознал, что сделал шаг длиной не меньше пары метров; за короткий миг, пока его связь с матушкой-землей была минимальной, вихрь пронес его метра на два, как пушинку.
        Поверив в свою звезду, он совершил роковую ошибку: выпустил из рук двухпудовые гири, дабы усилить «эффект летящего шага».
        Результат превзошел самые смелые ожидания полковника: поток тут же подхватил его, понес по воздуху, но, не пронеся и трех метров, внезапно уронил и покатил кувырком по траве, сосредоточив свои усилия на его ластах, то ли стремясь сломать ему ногу, изогнув ее неестественным образом, то ли просто используя ласты как паруса, придающие поступательному движению жертвы особый напор.
        Влетая в «Лебединое озеро», Астахов ощущал себя уже пустой упаковкой от картофельных чипсов, несомой по лужам шквальным грозовым ветром. Во рту внезапно возник железистый привкус крови, из чего полковник сделал вывод, что акробатика в его возрасте и при его уровне физической подготовки не столь полезна, как могло бы показаться в результате чтения рекламных листков шейпинг-клубов и фитнесс-центров…
        Пронеся по поверхности озера и изваляв в жиже всеми боками и гранями, воздушный вихрь потащил его дальше и, стукнув с размаху о невысокую бетонную ограду бывшей курилки, оставил в покое.
        Внезапно ощутив немыслимую вонь, Астахов понял, что шланг, идущий к загубнику от акваланга, скорее всего, надорван. Попытавшись встать на четыре кости, он понял вдобавок, что акваланг, видимо, сломал ему спину, отчего - при открытом-то переломе позвоночника! - его теперь вконец замучит, загребет проклятый радикулит.
        Он отдышался и решил: надо срочно возвращаться к людям. Следовало ползти сначала в сторону, уйдя из зоны свирепствования воздушного вихря, прижимаясь вплотную к бетонной ограде бывшей курилки, а потом повернуть и ползти, ползти что есть силы.
        Как он выполз, он не помнил.
        Очнувшись уже в санчасти, после укола, первое, что увидел Астахов, был пристальный взгляд командира полка, Михалыча, склонившегося над ним и смотрящего ему прямо в глаза.
        - Ну как, Саныч?
        - Живой, Михал Михалыч.
        - Это главное.
        - Игрушку я пока не нашел.
        - Да уж куда там! - вздохнул Боков. - Я видел в бинокль, как ты трепетал черным лебедем… Гуттаперчевый мальчик - и только! Так не жалеть себя, так ломаться, корячиться!
        - Со стороны если жуть, то мне-то каково?
        - Со стороны не жуть. Мы штабом всем смотрели, с гордостью. Вот человек - возможности неограниченны. Можно в почтовый ящик его умять, а можно и на километр растянуть. Все равно, в любом виде человек остается собой - человеком!
        - О-о-о! - застонал, вспоминая, Астахов.
        - И жив же! Ничего. Все стерпит. Все преодолеет!
        - И не говори…
        - Тебе сначала в аэродинамической трубе надо было обдуться.
        - А есть такая?
        - У соседей есть. Здесь недалече авиационное КБ с опытным производством. У них большая труба. Хорошая. Договоримся. Устроим! Я лично на контроль возьму.
        Астахов открыл рот, порываясь что-то сказать, но Михалыч опередил его:
        - А вот корыто уж… С дерьмом, в трубу… Ты это, надеюсь, сам организуешь… Верно?

* * *
        Три ладьи шли бок о бок, едва не задевая друг друга веслами, дружно исчезавшими в темной воде и столь же дружно вырывавшимися из нее, взлетавшими в воздух для того, чтобы, стремительно прочертив над самыми гребнями волн половину эллипса с немалым эксцентриситетом, снова врезаться в воду - точно, под нужным углом, почти не вздымая брызг.
        Ярлы, сложив руки кренделем на груди, стояли на самом носу своих ладей, глядя на приближающуюся береговую кромку спокойными суровыми взглядами.
        До берега оставалось не более двухсот весельных взмахов.
        Ладья Сигурда отставала; идущая левее ладья Кальва шла на четверть корпуса впереди, а идущая справа ладья Бьярни вырвалась уже почти на корпус.
        Они договорились просто, как встарь договаривались их отцы, деды и прадеды: чья рука первая коснется земли, тот и станет единственным и полноправным властелином края.
        Слово было сказано, клятва произнесена. И старый Один, и сын его рыжебородый Тор слышали эту клятву, а значит, теперь, безусловно, являлись гарантами ее неукоснительного выполнения.
        Гребцы налегали на весла, выкладываясь без остатка: каждый ярл объявил своей команде, что в случае победы гребцы получат бочку хмельного, а рабы будут отпущены на свободу.
        И хотя все знали, что последняя бочка хмельного, сохранившаяся у ярла Кальва, была выпита еще дней сорок назад, в честь праздника Середины Лета, - дай бог здоровья ярлу Кальву, щедрость которого потребовала угостить хмельным все экипажи! - гребцы очень старались. Им изо всех сил помогали и рабы, уже четыре раза отпущенные на свободу за этот поход. Рабы гребли вовсю кто чем мог - доской, шестом, секирой или щитом.
        Однако, несмотря на неимоверные усилия, в гонках с призом в два континента - Северную и Южную Америку - сохранялся статус кво. Справа и первым шел Бьярни, слева, отставая от него на три четверти корпуса, - Кальв, в середине, отстав еще на четверть корпуса от Кальва, - Сигурд.
        До берега оставалось уже не больше ста пятидесяти весельных взмахов.
        Сигурд почувствовал, что он не в силах наблюдать, как победа, безусловно обязанная принадлежать ему - в полном соответствии с его достоинствами, качествами и предназначением, - дразнит его разум, упорно прикидываясь все ближе надвигающимся на него позорным поражением.
        Сигурд покинул нос и, подойдя поближе к гребцам, крикнул:
        - Гребите, деревья бури оружия!
        - Что он кричит? - спросил юный Бард вполголоса, склоняясь к уху Торхадда Мельдуна, сына Вулкана, старого шкипера.
        - «Буря оружия» - это означает битва. «Деревья бури оружия» - воины.
        - Ярл стал изъясняться языком саг! - восхищенно шепнул Бард.
        - Да, - согласился старик. - Совсем ледником двинулся. Сейчас айсберг отколется. Еще сто - сто двадцать гребков - и звездец.
        - Что, Торхадд, - обратился Сигурд к шкиперу, - бормочешь? Молишься?
        - Ты близок к истине, ярл, - кивнул Торхадд.
        - Я знаю, что делать! - вдруг вскрикнул Бард. - Я вспомнил! Есть сага, в которой был найден способ победить, отставая!
        - Есть такая сага, - кивнул, подтверждая, Торхадд Мельдун, сын Вулкана.
        - Поведай ее, раз ты вспомнил! - Сигурд повернулся к юноше.
        - С радостью! - Бард махнул рукой, призывая к вниманию, и начал: - Олавом Белым звали одного конунга. Он был сыном конунга Ингьяльда и сыном Халльдоры, внуком Хальвдана Белая Нога, конунга уппландцев. Он был женат, и его сыновей звали Торбьерн и Торгейр. Оба они выросли у него в доме и подавали большие надежды прохожим пилигримам, просившим подаяние. Однажды Олав Белый и оба его сына умерли. Но у Олава была еще и дочь. Дочь Олава звали Гудрид, она была красива и замечательна во всем, что она делала, когда ее никто не видел. Гудрид с детства жила на воспитании у Орма, друга Олава, жившего у Орлиной Скалы. Она жила у Орма, так как он ее с младенческих лет очень любил, любил по-настоящему, не так, как отец, а покрепче, в то время как она, красавица Гудрид, жила у него, у Орма, потому что, когда выросла, не хотела работать, но выгнать себя не давала…
        Мощная оплеуха кинула Барда к самому борту, остановив поток его красноречия.
        - Все! - отрезал Сигурд. - Заткни водопад. Торхадд, расскажи ты!
        - Есть сага о твоем деде, который также участвовал в гонках за земли, названные позже «Острова Тюр». Он отставал в гонке, твой дед, великий конунг Одд… Но он отрубил себе кисть руки и кинул ее вперед, на приближающийся берег… Его рука первая коснулась земли! - Старик закрыл глаза, вспоминая. - Я помню. Я был на ладье твоего деда, когда это случилось…
        Сигурд задумался.
        До берега оставалось еще взмахов семьдесят.
        - И что? - прервал молчание ярл. - Чем кончилась эта замечательная сага?
        - Твой дед стал владыкой земли Острова Тюр.
        - Это я знаю. Но какое отношение имеет земля Острова Тюр к этим новым землям? Никто не поверит, что это еще один остров Тюр.
        - Подумай еще, - посоветовал шкипер. - Ты уже на верном пути!
        До берега осталось сорок взмахов. Загадку надо было решить не откладывая.
        - Я понял! - вскричал вдруг Сигурд и, рухнув на колени перед колодой для разделки мяса, положил на нее руки. - Руби! - крикнул он только что пришедшему в себя от оплеухи Барду. - Руби мне руку! Кисть! Кисть отруби!
        Бард обалдело посмотрел на Торхадда Мельдуна, сына Вулкана, старого шкипера. Тот печально кивнул, одобряя:
        - Только кисть отруби ему, понял?! - Старик, нащупав за колодой секиру, протянул ее Барду рукоятью вперед: - Только кисть!
        Сигурд, не вставая, стремительно оглянулся: берег наплывал, наезжал, накатывался: тридцать гребков, не больше!
        Тридцать!
        - Чтоб с одного удара! Руби!!!
        Секира сочно хряпнула и, отрубив кисть, врезалась на треть лезвия в колоду.
        Сигурд, еще не ощутивший боли, поднял изуродованную руку.
        Мгновение можно было разглядеть белеющие торцы разрубленной локтевой и лучевой кости, но тут же кровь, хлынув из обрубка, скрыла их.
        - Смотри! - крикнул кто-то тревожно на ладье Кальва, слева и спереди. - Сигурд победит, не Бьярни! Сигурд отрубил себе руку!
        Сигурд стиснул зубы.
        Кровь из обрубка хлестала ручьем.
        Ужас от содеянного вместе с волной боли накатил на ярла; губы его мгновенно посинели, на лбу выступил пот.
        Сигурд пошатнулся и, широко распахнув глаза, посмотрел на свои руки: целую и искалеченную.
        Скрипнув бессильно зубами, он повернулся к Барду:
        - Ты же мне правую отрубил! Нумудак!* Я что, левша разве? Как я теперь левой кидать буду?!. А??! Прикинь!
        Бард отшатнулся, поднеся скрюченные пальцы обеих рук к полуоткрытому рту, будто собрался отгрызть самому себе пальцы.
        Старый шкипер Торхадда закрыл ладонью лицо. Плечи его сотрясались - то ли от смеха, то ли от рыдания.
        Подскочивший сзади викинг, выполнявший, видно, роль лекаря, быстро перехватил руку Сигурда жгутом из толстой пеньковой веревки.
        Оставалось пятнадцать гребков…
        - Эй! - крикнули слева, с ладьи Кальва.
        Все посмотрели туда.
        На баке, возле своего правого борта, стоял торжествующий Кальв.
        Торжествующий Кальв держал свою левую кисть в своей правой руке.
        - Кальв умный! - крикнул Кальв. - Кальв отрубил левую руку! Кальв победит!
        Высунув язык, Кальв поболтал им, дразня Сигурда, а затем, спрятав язык назад, в рот, покрутил себе у виска пальцами своей отрубленной кисти.
        Сигурд, покраснев от ярости, как помидор, судорожно глотал воздух, не в силах найти нужных слов и подходящих случаю выражений.
        Кальв подмигнул ему и, надув щеки, издал губами неприличный звук…
        Сигурд отвернулся, скрипя от злобы зубами.
        Оставалось меньше десяти гребков.
        Все взоры были устремлены на быстро приближающуюся кромку прибоя.
        Все ждали финала, развязки.
        Кальв, уже замахнувшись своей левой кистью, стоял на баке у правого борта, весь изогнувшись, напружинясь, готовый, разогнавшись, в три прыжка метнуть руку с самого носа, - только в последний момент, только наверняка.
        - Нет! - взревел вдруг Сигурд. - Не быть тебе властелином!
        Крутнувшись на месте раненым носорогом, он с потрясшей всех очевидцев мощью метнул свою кисть, работая левой рукой как пращой.
        Однако то, что Сигурд кидал левой, не могло не сказаться: могучий бросок оказался неточен. Вместо того чтобы полететь прямо по курсу, на берег, опережая ладью, кисть полетела сильно левее - в сторону ладьи Кальва, идущей по-прежнему впереди на четверть корпуса.
        Ударив изо всех сил Кальва по уху, кисть Сигурда отрикошетила под острым углом, упав метрах в пяти впереди Кальва на палубу-днище его ладьи.
        Удар по уху был настолько силен и внезапен, что Кальв, едва не упав, от неожиданности и боли разжал слегка правую руку и выронил кисть левой за борт…
        - Ой!
        Но было поздно.
        До берега оставалось пять гребков.
        Лидирующий Бьярни, взяв свое личное, украшенное охрой и кисточками беличьих ушей весло, начал грести - не столько чтобы придать дополнительный импульс ладье, сколько играя на публику.
        Кальв поднял с палубы-днища кисть правой руки Сигурда и, показав ее Сигурду, жестом спросил: кинуть ее, твою руку, на берег?
        Брови Сигурда взлетели вверх, изумленно изогнувшись. В глазах вспыхнуло неверие, непонимание, враждебность…
        - Кинуть? - Кальв повторил жест и, пользуясь тем, что ладьи сблизились на три длины весла, громко крикнул: - Будешь властелином?! Кинуть?
        Во взгляде Сигурда засветилась надежда, сменившись отчаянной радостью.
        - Кинуть! Кинуть!!! - Сигурд закивал головой яростно, как цирковая лошадь, принимающая аплодисменты зрителей.
        Кальв понимающе кивнул Сигурду в ответ и, положив кисть его руки на брус фальшборта, демонстративно брезгливо смахнул ее в море, как мусор: «Что здесь за гадость лежит?» После чего, глядя Сигурду прямо в глаза, Кальв весь напрягся, набычился и, сделав до ужаса страшное лицо, оглушительно громко испортил воздух.
        - Ой-я-я! - крикнули справа гребцы.
        Форштевень ладьи Бьярни чиркнул по гальке; ладья на полкорпуса вылетела на берег, и в ту же секунду Бьярни нырнул с ее носа рыбкой - на пляж.
        Совершив изящный кувырок через голову, Бьярни сел и радостно застучал ладонями обеих рук по гальке:
        - Это - Земля Бьярни!
        Кальв и Сигурд стояли каждый на своем баке. Обычай требовал, чтобы Владыка Земли пригласил их на берег, к себе, - погостить…
        Старый шкипер Торхадд склонился к уху Сигурда:
        - Ты совершил большую ошибку, ярл. Зачем ты сам кидал руку? Приказал бы кинуть мне или Барду. Важно ведь было, чья рука коснется земли первой, но совсем не важно было, как это произойдет…
        - И что же с того? - сухо спросил Сигурд, сохраняя каменное выражение лица.
        - Нумудак… - ответил старик и отошел.
        Через пару минут Бьярни уже обнимал Кальва с Сигурдом на берегу, утешая их:
        - Главное - не победа, главное - участие!

* * *
        - Что ж? - Николай откинулся в кресле хронопилота, обдумывая увиденное. - По-моему, все неплохо. Они, конечно, забавные ребята, эти викинги.
        - На Руси их звали варягами.
        - Я знаю.
        - Что будем делать дальше?
        - Дальше? Пока я не видел самого главного: где они прокололись. Почему высадка не удалась? Все, что ты мне показал, ничего не объясняет - их действия были естественны и вполне понятны.
        - Не удивляет… Они ж твои прямые предки: ведь слово «Русь» происходит от древнешведского roths, ruotsi - гребцы. Войско Олега, с которым он отправился в поход на Киев в 882 году, состояло из варягов и прочих ребят, называвшихся
«русью». Олег Киев захватил - вот и возникла Киевская Русь, и русские, конечно, одновременно с нею возникли - новая национальность - «русские». В девятом веке новые «русские» были просто помесью викингов со славянами. А значит, русские - это, в первую очередь, лень, понты… плюс жажда справедливости - славянские черты, а кровавые разборки, тяга к странствиям и воровство - от викингов. Вот это Русь и есть - сплошная мутота и распальцовка. Верно, Николай Николаевич?
        - Да! Почти в самую точку.
        - А что, ты разве не обиделся? - поинтересовался поросенок.
        - Ничуть. Это правда. Но только одна ее половина. Ведь есть еще и романтизм, и неискоренимая вера в лучшее, есть терпимость, житейская смекалка, способность погибнуть за идею. И доброта. И вера в то, что Бог не в церкви, не на небе, а в душе. Наоборот, ты четко сформулировал задачу. Если бы викинги, они же варяги, осели бы тут, в Америке, ассимилировались бы так же, как у нас, в Киеве, то есть породнились бы с местными… Могло бы выйти что-то разумное… А сколько, кстати, времени продержались варяги на североамериканском берегу?
        - Данная экспедиция? Чуть меньше двенадцати часов.
        - Не может быть! - удивился Аверьянов. - Скажу честно, мне показался опасным лишь один момент: они причалили в замкнутой бухте, очень маленькой, не больше ста метров в глубину и закрытой от всего остального берега скальной стенкой. Место, конечно, уютное, есть и ручей, да. Но с боевой точки зрения - тут естественная западня, каменный мешок. Прижмут со всех сторон, деваться некуда.
        - Вот так и вышло! - кивнул поросенок. - Но было еще одно существенное обстоятельство…

* * *
        Посреди галечного пляжа бухты ярко горел огромный костер, сложенный из пяти сухих деревьев, вынесенных, видно, в океан ближайшей большой рекой в весенние половодья, но выкинутых весенними штормами на сушу: из земли вышли, в землю же и уйдут…
        Пир шел горой: ярл Бьярни «случайно» нашел у себя на ладье две бочки хмельного, о которых «забыл» среди тягот последних переходов.
        Всем было ясно, что Бьярни, нуждавшийся в сильных рабочих руках для освоения новой земли, начал сразу же после высадки сманивать к себе гребцов и рабов Сигурда и Кальва.
        Среди владельцев этих сильных рабочих рук, занятых в данный момент кубками и черпаками, уже витали предполагаемые цены на только что возникшем рынке труда: воину следовало платить эйрир серебра, а старшим и рулевым на ладье - в полтора раза больше.
        После четвертой братины этого показалось мало.
        - Что есть эйрир? - спросил Аверьянов поросенка, нажав на штрих-кодере «Пауза».
        - Двадцать семь граммов.
        - Всего-то ничего, как гайка. Не густо, я согласен! - кивнул Николай, нажимая
«Пошел».
        Выпив пятый раз за здоровье Бьярни, решили увеличить плату: эйрир золота каждому воину и три с половиной эйрира золота - рулевым.
        - И пусть всем построит дома и выдаст припасы бесплатно! - крикнул вдруг кто-то.
        Пирующие на мгновение замолкли, обдумывая выступление, а затем, стараясь перекричать друг друга, стали выражать восторг, единодушно соглашаясь с разумным и уместным дополнением.
        - И вот еще что! - перекрывая всех, продолжил тот же заводила, предложивший пункт о домах и припасах. - Эйрир золота воину и три с половиной рулевым - это правильно, это разумно… Осталось решить, деревья бури оружия, - это плата за год, за сезон - лето, зима, весна, осень - или за день?
        Пирующие притихли, погрузившись в раздумья. Вопрос, поразительный, каверзный, неожиданный, заинтересовал всех пирующих, не оставив никого равнодушным.
        После долгой дискуссии, быстро переросшей в перебранку, решено было прения временно отложить, но обязательно продолжить их после десятого ковша.
        Праздник катился, все убыстряясь; было так радостно сидеть у большого костра, с чарой в руках, что никто, разумеется, не обратил внимания на две фигуры, уже давно стоящие наверху, на скале, возвышавшейся над бухточкой.
        Это были фигуры старика, крепко за семьдесят, и девочки лет восьми.
        Так полагается встречать почетных гостей: старый и малая первыми провозглашают встречу и поют «Счастье в охоте вместе сидевшим!».
        Старик держал на согнутых руках небольшую оленью шкуру, на которой стоял довольно увесистый туесок - литров на пять.
        Туесок содержал в себе самое вкусное лакомство - то, чем положено встречать знатных, богатых, ни в чем не нуждающихся гостей, - сырые оленьи мозги, плавающие в свежей оленьей крови.
        Что может быть лучше, вкуснее, уважительнее в этом мире? Ничего. Любой скажет вам: это - лучшее!
        Кто найдет в себе силы отказаться от такого деликатеса, изобразив брезгливое недовольство? Никто!
        Возле ног старика и девочки начиналась известная только местным крутая тропинка, спускающаяся хитрым серпантином вниз, в бухточку.
        Старик и девочка, посланцы коренного населения, ждали, когда их заметят, ждали удачного момента, чтобы, запев величальную песню-приветствие, начать спуск к гостям.
        А спуск к гостям был очень не прост для старика, если учесть, что в руках у него был тяжелый туесок с угощением.
        Еще более сложен спуск был для девочки, так как ее сердце, разум и душа должны были петь от радости, ни разу не спутав слова, коих в величальной песне-приветствии ровно столько, сколько пальцев на руках и ногах у бога земли, бога Солнца, бога Луны, бога воды, бога огня, бога лесов, бога гор, бога деревьев мессур и бога оленей… А рук-ног у них, у каждого, - известно любому ребенку - ровно столько же, сколько стрел у бога грома. Ну, значит, вот и считай - мало не покажется.
        Спуск обещал быть сложным еще и потому, что уже совсем стемнело; теперь спускаться придется при свете луны и неверных отсветах костра внизу, мешающих скорее, чем помогающих.
        Однако чудесные гости не замечали их, ведя себя все более и более странно - словно в них, через непрерывно говорящие рты, медленно вливал свое невидимое смерть-тело Самаркуш - ядовитый дух низинных болот.
        Конечно, и они, дети бога Огура, знали секрет приготовления веселящего напитка
«Дайдай», да. Но от «Дайдая» люди становятся глупее и счастливее; здесь же, как подозревал старик, гости пили «Дайдай», смешав его с «Озверином» - соком болотного растения псур, который воины принимают перед боем. Употребление этой смеси могло привести к чему угодно.
        Руки старика, устав держать туесок, затекли, но он знал, что дух его сердца куда сильнее духа тела и он до конца с честью выполнит роль, порученную ему племенем.
        Взгляд старика притягивали к себе три самых знатных гостя, сидевшие немного в стороне от остальных гостей. Два главных гостя были ранены - правая рука одного и левая рука другого были замотаны шкурами и представляли собой меховые шары, испачканные кровью.
        - Мой дед был без руки, - рассуждал Сигурд, держа в левой руке полный черпак, - но был велик и почитаем. Что правая рука? Пустяк! Была бы цель! А если цель имеется, тут можно как всегда - одной левой!
        Советник и шкипер Кальва склонился к его уху и прошептал ему что-то.
        - Ага! - улыбнулся Кальв. - Отлично, я благодарен тебе! - Он поднял правой рукой черпак, предлагая тост: - Наше дело правое, победа будет за нами!
        Ярлы, кивнув друг другу, выпили.
        Поставив между ног опустошенный черпак, Бьярни ехидно улыбнулся:
        - Ты говорил про цель, Сигурд, а ты, Кальв, про победу… - Обернувшись, Бьярни кивнул своим слугам, давая знак. - А я отвечу вам вот что: победа будет у того, кто сможет точно направить стрелу в цель… - Взяв лук и стрелу из рук подскочившего слуги, Бьярни не спеша приложил стрелу к тетиве и натянул лук, подчеркнуто демонстрируя необходимость обеих рук при стрельбе из лука. - Вот так!
        Натянув лук изо всех сил, Бьярни краем глаза взглянул на собеседников и убедился, что его прозрачный намек вполне дошел до их тупых голов: Сигурд набычился, покраснев, а Кальв высунул язык, что, как известно, он делал всегда, когда волновался.
        Испытав чувство удовлетворения, Бьярни вдруг слегка как бы споткнулся - его советник не сказал ему, что теперь делать с натянутым луком.
        Разрядить и отдать лук и стрелу слугам обратно? Тогда удачная демонстрация-намек превратится в откровенную издевку над увечьями соплеменников, которые в данный момент являются его гостями на этой новой земле. Издеваться над ранеными гостями? Немыслимо!
        Нет, нужно выстрелить! Но куда? В кого? Во что?
        Бьярни огляделся. Не стрелять же в пирующих гребцов?
        В поисках подходящей мишени взор Бьярни заскользил по утесам, поднимаясь все выше и выше…
        На макушке самого высокого утеса он увидал две худые фигурки, едва освещенные отблеском его гигантского костра.
        - Вот они!!! - торжествующе вскрикнул Бьярни на всю бухту, вскидывая лук.
        Почти не целясь, он спустил тетиву, просто стреляя вверх, под углом, в сторону фигур.
        Стрела, блеснув наконечником, пронеслась над костром и через мгновение точно впилась в горло девочки, стоящей на скале. Вонзившись снизу, в гортань, стрела пробила шею и нижнюю часть головы и, выйдя концом наконечника из затылка, в районе мозжечка, убила девочку, что называется, наповал.
        Старик выронил туесок, полетевший со скалы вниз, на гальку.
        Опустившись на колени, старик поднял обезумевшие глаза к небу и душераздирающе завыл, глядя на луну.
        Бьярни резко встал, огляделся. Все сидели совершенно неподвижно, словно окаменев.
        Только языки огня по-прежнему плясали, обнимая стволы и крупные сучья в костре.
        Шум прибоя. Редкие потрескивания в костре.
        И вой. Вой, леденящий душу.
        Сам не зная зачем, Бьярни решительной, смелой походкой подошел к туеску, упавшему возле основания скалы и, оглядев место падения, подкинул слегка ногой кусок мозга оленя, вылетевшего из туеска при падении.
        - Старик мозги от горя потерял, смотрите! - прокомментировал свою находку Бьярни, но никто не рассмеялся в ответ на его остроумную шутку.
        Пауза слишком затянулась.
        - Ну?! - свирепо крикнул Бьярни, перекрывая вой, несущийся, казалось, с небес. - Пейте! Ешьте! Первый раз, что ли?
        Люди задвигались, выведенные из оцепенения злобой, прозвучавшей в крике Бьярни.
        Вой старика вдруг оборвался, словно его выключили, и в тот же самый миг в двух шагах от Бьярни раздался страшный, тяжелый шлепок с хрустом.
        Отпрыгнув и оглянувшись, Бьярни увидел на гальке старика, лежащего на животе, раскинув руки. Старик еле заметно попытался погрузить концы своих пальцев в гальку, но это ему не удалось.

«В крупную гальку трудно впиться пальцами, - подумал Бьярни. - Галька - это тебе не песок».
        Придя, видно, к такому же выводу, старик оставил попытки и, распрямив пальцы, замер. Между белоснежными густыми усами его и бородой запузырилась какая-то розово-алая рванина вперемешку с оранжево-красной кровяной пеной.

«Никогда такого не видел, - подумал Бьярни. - Легкие изо рта полезли. Вот это да! Ну и…»
        Его размышления вдруг прервал короткий тяжелый звон в ушах, от которого тьма мгновенно закрыла ему глаза. Звон был такой сокрушительной силы, что Бьярни сразу почувствовал, что от него, от звона, раскалывается голова, его рвет, он не может удержаться от мочеиспускания с одновременным бурным справлением большой нужды.
        Из Бьярни брызнуло все, что только могло брызнуть.
        Бьярни даже не смог устоять на ногах - в глазах беспросветный мрак, резко тянет назад… нет, вбок… вперед… повело, не сохранить равновесия - ведь ничего не видно, ничего, ничего!
        Не видно совсем, ничего!
        Конечно, ведь кровь из его расколотой напополам головы уже залила все лицо, а правый глаз, лопнув, вытек наполовину и перемешался своим студенистым прозрачным телом с серовато-белесой, выдавленной ударом правой частью мозга.
        Сверху, со скал, летели огромные камни.
        С моря, от многих десятков пирог - легких, каркасных, обтянутых шкурами тюленей лодок, - несся поток стрел с каменными наконечниками…
        Минут через десять все было кончено.
        Несколько сотен аборигенов, спустившиеся со скал и высадившиеся в бухточку с пирог, собирали добычу, заодно приканчивая раненых.
        Больше всего их интересовало оружие: они еще не знали металла и не умели качественно обрабатывать дерево. Даже такая ерунда, как буковая рукоять меча с вживленной в нее серебряной проволокой - для красоты и лучшего сцепления с рукой, - приводила их в неописуемый восторг.
        Увлеченные сбором добычи, они слишком поздно заметили, что прилив приподнял недостаточно далеко вытащенные на берег ладьи…
        Хватившись, аборигены успели поймать и вернуть к берегу только два корабля непрошеных гостей.
        Среднюю ладью, старую и немного кривую, вернуть не удалось. Самые сильные охотники на четырех пирогах догнали ее в море и даже поднялись на борт, но справиться с гигантским парусом, который они увидели впервые в жизни, не смогли.
        Мертвый седовласый старец с широко открытыми голубыми глазами - один из незваных гостей, сидевший на палубе-днище, спиной к сараю, рядом с колодой, - помочь им ничем не мог.
        - Счастливый, - сказал обнаруживший его охотник Козодой, накрыв старику голову шкурой, как того требует обычай. - Сам умер. Прожил жизнь до конца!
        Остальные охотники приложили пальцы к щекам, отдавая должное Уснувшему: боги позволяют уснуть навсегда только лучшим; обычных людей, не дав им дожить до конца, боги беспощадно убивают.
        Ладью отнесло уже довольно далеко от бухты, она вышла из-под прикрытия прибрежных утесов. Ветер отжимал ее все дальше в океан.
        О том, чтобы вернуть ладью с помощью весел, не снимая паруса, не могло быть и речи. Снимать паруса скрилинги не умели, а времени на обучение не было.
        Дожидаться же смены ветра было смертельно опасно - в конце лета ветер с берега, ветер бога Аршву, мог дуть и три, и четыре, и восемь дней кряду. За это время их отнесет на самый Край, то есть туда, где океан рушится гигантским водопадом в Бездну, в страшное Царство мук и безумия.
        Оставалось одно: обыскать корабль незваных гостей и, забрав все самое ценное, покинуть борт, предоставив ладью океану. Сделать это надо было как можно быстрее - крепчающий ветер мог не пустить назад даже легкие пироги.
        Аборигены знали, что при ветре Аршву им придется грести изо всех сил все утро и весь следующий за ним день; только при приходе нового ночного мрака им суждено, возможно, достигнуть родного берега на тяжело груженных добычей пирогах.
        Быстро покидав в пироги самое ценное: оружие, металлическую утварь, веревки и бочонок вкуснейшей белой глины, которые пировавшие гости называли «сыр», охотники отчалили, бросив ладью на произвол судьбы.
        Ветер крепчал и крепчал, заставляя охотников выкладываться из последних сил.
        Тот же ветер гнал покинутую ими ладью в направлении южной оконечности Гренландии. Ладья, вихлявшая под властью незакрепленного руля и паруса, то наполнявшегося, то звонко хлопавшего при рыскающих резких сменах галса, быстро удалилась, потерявшись у горизонта среди осенних, темно-серых с синим отливом, волн.
        Только теперь, далеко в океане, когда негостеприимный берег Северной Америки скрылся из виду, ладья твердо встала на курс: Торхадд Мельдун, сын Вулкана, старый шкипер, надежно закрепил руль и нижнюю рею на мачте.
        Старик смотрел вдаль и благодарил Одина и сына его, рыжебородого Тора, за то, что они с детских лет наградили талантом его прикидываться мертвым.
        Скандинавский обычай строжайше запрещал заниматься такими делами, привлекая к себе смерть. Торхадда в детстве не раз били, когда он пугал своим талантом взрослых. Но странно, этот дар уже седьмой раз в жизни отгонял от него гибель, спасал в совершенно безнадежных ситуациях. И ведь несложно понять: какой с трупа спрос? Кому нужен труп? Даже голодный медведь-шатун не станет жрать мертвеца.
        Да разве могут знать эти сорокалетние недотепы, что означает талант прикинуться мертвым? Этому нельзя научиться, это дар свыше. Малейшая фальшь, неточность в детали может сыграть роковую роль. Если хотя бы один зритель скажет: «Не верю!
        - тут все, тут финал.
        Да, в жизни часто бывает, что только то, что ты - труп, дает тебе шанс остаться в живых.
        Молодым не понять.
        Старый шкипер знал, что еды и воды осталось на борту предостаточно - скупой Сигурд не выставил на пир ни крохи, ни грамма: пусть победитель угощает всех! Бочонок сыра, что унесли охотники? Да это пустяки! Еще осталось два.
        То, что для сорока человек носило называние «впроголодь», для одного стало «в избытке».
        Внутри сарая, возле постели Сигурда, Торхадд заметил немало золотых эйриров, загнанных глубоко в щели днища - не достать.
        Как, почему они там оказались, Торхадд даже не представлял себе. Однако он знал, что если распустить, ослабить слегка шпангоутные стяжки палубы, то целое состояние окажется в его руках - хватит полторы деревни купить!
        Он это сделает в спокойной обстановке, не спеша, идя южнее Гренландии.
        Дойдет до родного фьорда богатым человеком.
        И все! Потом - все! Нельзя больше искушать судьбу. После того что видел уже, пережил, судьбу нельзя искушать.
        Поведав людям фьордов о том, что случилось, он продаст ладью - теперь она его добыча! - и уйдет навсегда.
        Уйдет туда, где тепло, туда, где нет этого безжалостного ледяного моря и где почти не бывает снега - даже зимой.
        Туда, где живет его дочь, которой купил он там дом, еще десять лет назад, после боя у Синей горы, в то кровавое лето, когда ему удалось хорошо заработать в трех мясорубках подряд - с готами, норманнами и с бешеными саксами.
        Он купил дом в то лето. Большой и просторный дом. Белый. Вот туда он и двинет - где этот дом. Где дом есть, а зимы нет.
        Туда, где растет его внучка.
        Последний раз он был у них пять лет назад. Тогда внучке было шесть. Он помнит, как она ходила все время с ним за руку, как к подолу пришитая, и тараторила, тараторила без умолку, причем не на языке матери, его дочери, а на языке отца, на местном наречии: «Дідусь, ти довго по морі плавав? Тато говорить, що ти не вікінг, а варяг! Дідусь, а сусіди мене питали: твій дід тільки грабував або грабував і вбивав теж? Дід, а ти після лазні будеш пити горілку або спотикач?» И так без конца, без остановки и роздыху, до упора…
        Вот туда-то он и уйдет.
        Чтобы там умереть.
        В тепле!

* * *
        - Вот так вот! - подвел итог поросенок. - Что скажешь?
        - А что сказать? Случайность. История совершенно не показательная для обобщений и выводов. Нелепая, ужасная трагедия. Но - случай. Просто случай!
        - Остальные истории точно такие же, - заверил поросенок.
        - Что, тоже сплошные случайности? - удивился Николай.
        - Да. Вот, например, пожалуйста: случайное убийство рыбаков в устье Потомака. Случайное массовое убийство на мысе Код. Случайное убийство с ограблением… Случайное убийство сборщиц кореньев… Случайное убийство на водопое… Случайное двойное убийство с изнасилованием. Со случайным двойным изнасилованием, пардон… - поправился поросенок. - Нелепая цепь случайностей, - закончил он с невинным видом. - Трагических случайностей.
        - Понятно, - задумался Аверьянов. - А все же в этом есть закономерность…
        - Есть, - согласился поросенок. - Эта закономерность называется «убийство без особой причины». Варяги относились к смерти просто, как к бытовому событию. Для них убить было как для нас зевнуть. Рот прикрываешь слегка, для приличия. Ну, и зеваешь. Ни к чему не обязывает. С кем не бывает? А ведь многие не разделяют такого простого отношения к жизням своих родных, друзей, соплеменников. Око за око. Зуб за зуб. А то и пять зубов за один… Словом, агрессивность викингов - главная причина их неудач. И это, увы, неисправимо…
        - Да почему же? - удивился Николай. - Ты же сам полчаса назад подсказал решение этой «проблемы».
        - Я?
        - Да не в прямом смысле ты, конечно. Жизнь. Планируя операцию, не надо что-то сочинять, накручивать. Надо, как говорил мой первый комвзвода, «не бегать, а рыть, на чем стоишь». Золотые слова! Образовалась же в девятом веке Киевская Русь? Образовалась! Отсюда-то и надо плясать.
        - Пляска мне по душе! - мгновенно сказал поросенок. - Разрешите приступить?
        - Погоди! - кивнул Аверьянов. - Я тебе еще вводной не дал.
        - Так давай. Время идет!
        - Первое. Все начинается с инвестиций. Глянем, что там у Алешки в сейфе в качестве неприкосновенного запаса… - Аверьянов заглянул в бортовой сейф хронотопа, предназначенный, как и на любом другом судне - морском ли, воздушном - для хранения ценностей и оружия. - Двадцать пачек. Двести тысяч долларов и мелочевка разная… Брильянты, изумруды… Ну, это на взятки в прошлых веках… Немало…
        - А ты прикинь, сколько сейчас за подзарядку торсин-батарей берут? И почем сейчас ТО хронотопа? А страховка этого… утиля - не в обиду тебе будет сказано - тоже чего-то стоит… - запричитал поросенок. - А в другие миры, я имею в виду другие галактики, если лететь? Сейчас проход мембраны Мохоровича в обход черных дыр эти козлы из созвездия Козерога платным сделали! Да и вообще, после Большого Взрыва уже пятнадцать миллиардов лет, как существует Вселенная, все только дорожает, дорожает, дорожает…
        - Ладно, на первый момент денег хватит, - остановил его излияния Аверьянов. - А при случае я восполню.
        - Так, с деньгами мы разобрались, - мигнул поросенок.
        - Разобрались. Даю первую вводную. Выясни, почему в месте высадки Бьярни, Сигурда и Кальва так быстро оказалось много местных. Второе. Найди новое место для высадки - открытое место, и с суши и с моря. Чтоб местных там не было километров на двадцать вокруг и в помине, понял? А дрова и пресная вода чтобы были в достатке. И место чтоб было прекрасное.
        - Да может, такого места и нет? - вдруг заупрямился поросенок. - Дрова, вода, место прекрасное - это куда ни шло. Но и местных в таком месте ни души нет?! Как такое может быть?
        - Объясню. Хороших мест на любом побережье много. Найти не сложно. А после того, как найдешь, сделать в нем «ни души» еще проще. Понял? Если не справишься, я помогу.
        - Новая высадка, новое место на побережье - готовим для кого?
        - Для высадки викингов, разумеется.
        - Каких?
        - Да все для тех же: Бьярни, Сигурда и Кальва.
        - Чем же ты нейтрализуешь их агрессивность?
        - А ты не понял, что ли, до сих пор? Конечно, женской нежностью и обаянием!

* * *

«Повод убить всегда найдется!» - это было первое, что пришло Николаю в голову после знакомства с неудачной высадкой.
        В данной, конкретной истории убийство было трагической случайностью, но и без статистики высадок, приведенной поросенком, было ясно, что в те дикие, суровые времена чувство враждебности к незнакомому племени было гораздо сильнее, чем мысль о возможном совместном процветании.
        Окружающий мир был слишком жесток к людям того времени: редкий простолюдин доживал до тридцати. Конечно, любой относился к незнакомому человеку как к опасному врагу.
        Примеров же счастливого сотрудничества племен, народов история практически не знала. Нет, племена, разумеется, порой объединялись в союзы, но для войны. С целью разгромить, уничтожить, изгнать кого-то третьего. А после победы союзники обычно схватывались друг с другом, деля добычу.
        Обдумывая предстоящую операцию, Николай сразу откинул идею «не дать им подраться». Тут не уследишь: погасишь сзади, вспыхнет спереди.
        Точно так же никуда не годилась и стратегия «силового въезда» викингов. Десант, прикрываемый заградительным огнем, захват плацдарма, строительство укрепрайона, силовая экспансия с последующим установлением блокпостов, гарнизонов, торгово-проверочных пунктов на захваченной территории…
        Такой вариант, самый распространенный в истории, разъединял население края на долгие годы, десятилетия, столетия, сохраняя и репродуцируя две касты - аборигенов и пришлых, колонизаторов. И это не погасишь: касты почти не сливаются со временем.
        Разумным виделся только один вариант - перевести проблему в бытовую плоскость, уничтожив военно-политический аспект на корню, в зародыше.

«А-а, вы тут грибы собираете? А мы здесь рыбку ловим. Вон, садитесь, братцы, на бревнышко, к огоньку поближе. Егор, налей ребятам…» - вот в этом духе надо действовать.
        А чтоб случайно чуть позже, после шестой, не вспыхнула вдруг поножовщина, нужно убрать ножи-топоры подальше и ввести мощный смягчающий фактор.

«Ребята, смотрите: прям к нам в бухту девки отдыхать приплыли… И сколько! Десять лодок! Миллион!.. У нас есть еще что-нибудь бухнуть и зажевать? Навалом! Мы ж на неделю запасались!»
        Военно-политический аспект уничтожается враз, всерьез и надолго резким понижением боеспособности войск. Желательно до нуля. Начинать нужно именно с войска.
        Когда армии, как таковой, нет или она деморализована начисто, жизнь течет плавно. Все заняты просто жизнью. Кончается бряцанье, начинается быт. Спокойный быт, без похоронок с каждой пятой почтой.
        Итак, получаем решение: понизить до нуля боеспособность. Как это сделать?
        Проще пареной репы. Бабы, водка и закуска. Три источника, три составные части краха любого военного подразделения.
        Взять «битву народов» у Лейпцига, например. Там в 1813 году схлестнулись войска коалиции - русские, австрийцы, пруссаки и шведы - с армией Наполеона, в которой, кроме французов, были поляки, саксонцы, голландцы, итальянцы, бельгийцы и немцы Рейнского союза. К началу битвы у Наполеона было 155 тысяч, у коалиции - 220 тысяч человек. На поле после трех дней сражения осталось 125 тысяч убитых. Не было никакой возможности оказать помощь раненым: стоны сотен и тысяч раненых, которых некому было спасать, подбирать, продолжались даже тогда, когда ближайшие окрестности уже душил смрад разложения убитых во время боя.
        Но если бы перед самой битвой в противостоящие армады привезли маркитанок - из расчета пятнадцать девочек на десять солдат, плюс выпивки-закуски - пей-ешь сколько влезет, то на поле, через те же три дня, лежали бы не 125 тысяч трупов, а все 375 тысяч солдат обеих сторон - вполне живых, а если стонущих, то не от смертельных ран, а с похмелья…

* * *
        - Но где же взять-то его? - удивился поросенок. - Нежное женское обаяние-то?
        - Учитывая сжатость сроков, известно где… Москвичи говорят, в Москве их навалом, девушек, так сказать… без комплексов.
        - Ага.
        - Отсюда вытекает второе задание для тебя. Вернуться в стартовое время. В Москве найти загс, в который жених и невеста приедут расписываться на «линкольне». Как раз суббота там сегодня - день свадеб. И еще. Перед загсом должно быть место, куда можно посадить хронотоп. Все понятно? Все ясно, говорю?
        - Да не совсем… - забормотал ошалевший поросенок. - Загс, «линкольн» тут при чем? Ты что ж, считаешь, все московские невесты - все «девочки без комплексов»?
        - Нет, не считаю. Да мне невесты даром не нужны. Мне нужен он, а не она!
        - Жених? - вконец обалдел поросенок.
        - «Линкольн»!
        - А жених?
        - А по соплям? - задал встречный вопрос Аверьянов, кладя пальцы на кнопку с надписью «По соплям!» на пульте штрих-кодера.
        - Вопросов больше нет! - отчеканил абрикосовый поросенок.
        - Исполнять!
        - Есть! - ответил поросенок и, уже начав таять, быстро проговорил скороговоркой: - Ты сам такой же викинг, солдафон, голенище казарменное.
        - Нумудак… - укоризненно покачал головою в ответ Аверьянов.

* * *
        Алексей, стоя у витрины компьютерного отдела супермаркета «Корзины счастья USA», не выпускал из глаз Олену, следя за ней боковым зрением. Пустить ее в свободный поиск по современному многоуровневому торговому центру с эскалаторами, стеклянными лифтами, фонтанами, полиэкранами и льющейся с многометровых плазменных панелей ритэйл-рекламой означало просто бросить ее на произвол судьбы.
        Водить же ее под руку, показывать, указывать, объяснять-наставлять было и утомительно для него, и оскорбительно для нее: все ж в восемнадцать лет, хоть и из тринадцатого века, можно уже начать что-то соображать и самой.
        По тому, как она вела себя, как смотрела, опасливо озираясь, по сторонам, было видно: она не ощущает себя покупательницей, пришедшей в сельпо за покупками. Скорее она выглядела как Золушка, попавшая внезапно на бал и только тут, на балу, в центре золотой и серебряной сияющей круговерти, вдруг обнаружившая, что она забыла снять с лица сметанно-кефирную маску, а также, уж заодно, забыла надеть юбку.
        Был один момент, когда Алешка уже решил было взять ее за руку и вытащить из магазина - пока у нее в глазах еще стояли круги от знакомства с ценами на часы
«Роллекс» и потники от «Кутюрье» в комплекте с онучами от «Вероны», но она так жадно вдыхала воздух, остекленев лицом от ужаса, что Алексей не решился. К тому же по пути к выходу им следовало пройти мимо «МакНедонеса», а там прыткие менеджеры младшего звена могли попытаться сунуть ей в рот на ходу свой «биг-недонес» или
«чиз-недонес», - в рекламных целях, зазывая. Понятно, что такое происшествие могло закончиться для Олены смертью от асфиксии, ведь ни на что другое «биг-недонесы» не пригодны.

«Пусть уж живет», - решил Алешка, не спуская со своей будущей прекрасной и юной мачехи глаз.
        Вместе с тем Катерина тоже создавала для него некий напряг. Разумеется, покидая автомобиль, Катя снимала паранджу, заменяя ее на старую отцовскую пилотку. Тем не менее люди шарахались от нее. В черном, строгом, длинном платье, до самой земли, и старой пилотке на голове, Катя, выглядевшая лет на пятнадцать, представлялась посторонним людям юной, начинающей бомжихой, сиротой, потерявшей отца-офицера, которая либо вот-вот попросит кредит на неотложные текущие расходы типа похорон, либо предложит услуги, воспользоваться которыми не столь дорого, сколь небезопасно.
        Катя представляла собой угрозу для населения даже своим возрастом: все знали, что именно внутри таких розанчиков особо часто бушует вирус иммунодефицита человека, спирохета и гонококк, умноженные на комплекс лютого человеконенавистничества.
        Внезапно он заметил, что к Олене подрулил какой-то столичный хмырь, лощеный и добропорядочный, лет тридцати, при галстуке, с хорошо поставленной мимикой и пластикой рук: жестикулировал он мастерски, а речи слышно не было.
        Алексей решил немедленно рвануть к Олене на помощь, но опоздал: хмырь, что-то продав Олене, уже оставил ее, забурившись в соседний отдел. Олена же, сияя от счастья, стала искать глазами Алексея, зная, что он где-то рядом.

«Слава богу! - подумал Алешка. - Ну хоть немного оттаяла!»
        - Ну? Можно поздравить с покупкой? Чем отоварилась?
        - Вот!
        В руке девушки был походный столовый «Набор туриста» - нож, вилка и две ложки, суповая и чайная. Прибор был аккуратно разложен по карманам специального чехольчика со стилизованным изображением транспортных средств массовой перевозки - самолетом, автобусом, поездом и пароходиком. Чехольчик был снабжен даже веревочкой, позволявшей носить его на шее.
        - Какая замечательная вещь! - деликатно, но с долей искренности в голосе похвалил Алексей.
        - Да! Мне тоже очень понравилось! - закивала Олена с таким выражением лица, будто только что нашла в букинистическом отделе прижизненное издание Гомера на русском языке. - И на сенокос, и на лесоповал, и в монастырь паломничать пойдешь… Да куда угодно! А можно и лекаря отдарить - не дай бог заболеешь тяжело - не стыдно!
        - Ну да, - согласился Алешка, мгновенно представив, как после блестяще выполненной операции по коронарному шунтированию благодарные родственники вручают этот незамысловатый подарок профессору-кардиохирургу вместо чемодана зелени.
        - Ты чего смеешься?
        - От радости. Я так рад, что тебе удалось такую хорошую вещь купить.
        - Я вот только не знаю, что здесь нарисовано?
        - Самолет, автобус, пароход и поезд.
        - А это что такое: самолет, автобус, пароход и поезд?
        - О, что купили! - подплыла Катя, избавив Алексея от длинных объяснений.
        - Еще и подарок получили! - похвалилась Олена, разворачивая бумажку, торчавшую в скрученном виде между ложками. - Вот!
        - «Поздравляю Вас с выигрышем: Вы, как миллионный покупатель „Столового набора путешественника“, получаете в награду роскошный дом на экзотических островах!
        - прочитала Катя. - Ах, вот оно что…
        - Коля обещал меня к морю свозить, показать мне море, - объяснила, торопясь и сбиваясь, Олена. - А я, я - вон как! Выиграла, получила дом - целый дом - и пруд к нему, с прямыми берегами, поглядите…
        - Это бассейн, - авторитетно пояснила Катя. - Прямоугольной формы.
        - Тем более! - с жаром кивнула Олена. - И пруд, и бас-сейн… Прямоугольной формы! Вот Коля обрадуется!
        - Да, наверное… - дипломатично кивнул Алешка, не стремясь приближать развязку.
        - А ты до конца-то эту фитюльку прочла?
        - До конца? Нет! Я так обрадовалась сразу!
        - «…Вы получаете в награду роскошный дом на экзотических островах…», а дальше - мельче идет - «если примете участие в нашей лотерее, купив у нас чайный сервиз на сорок восемь персон и мебельный гарнитур в комплекте с месячным тайм-шером в зимовье на Земле Франца Иосифа в бухте Цинга».
        - Что-то не то? - поинтересовалась Олена. - Я что-то неверно сделала? Я зря истратила Колины деньги?
        - Да нет, все верно. Папа будет рад, - кивнул Алешка. - Вот увидишь!
        - Сколько же ты заплатила? - поинтересовалась Катя.
        Боясь ошибиться, Олена достала деньги и, отобрав, показала Кате нужное количество бумажек:
        - Вот столько же…
        - Сто долларов, если в баксы перевести… - Катя осмотрелась по сторонам, поправила прическу, а затем выдохнула: - Недорого. Все ж дом! У моря. С прудиком!
        - И набор! - напомнила Олена. - Ты не забывай!
        - С набором-то вообще… - кивнула Катя, соглашаясь.
        Полчаса спустя, уже из машины, едущей по северному участку Большой московской окружной, им повезло увидеть редкое зрелище: поезд, несущийся то ли по Ленинградке, то ли по Савеловке, пароход, медленно ползущий по каналу, и «семьсот сорок седьмой» «боинг», только что взлетевший из Шереметьева-2. Ну а автобусов-то было кругом навалом…
        - Смотри, Олена, все сразу и одновременно: поезд, автобус, пароход и самолет… - кивнул Алешка Олене, подмигнув через зеркало заднего обзора. - Как на твоем
«Наборе туриста».
        Так как Олена не ответила, Алексей решил повернуться назад.
        Олена сидела на заднем сиденье, вся сжавшись в комок и дрожа.
        - Ты что, красна девица?
        - Я боюсь, - едва не стуча зубами, ответила Олена. - Мне страшно… И по воде, и по земле, и по воздуху… Ведь всем куда-то надо, куда-то - здесь им не так… И все хотят что-то… Каждый - свое. Другое хотят, чего тут нет… Мне очень страшно! Я здесь боюсь!
        - Ну брось… - успокоил ее Алексей, но сердцем почувствовал, что она начала понимать слишком много.

* * *
        Белоснежный лимузин «линкольн» на одиннадцать мест, 2001 года выпуска, содержащий TV, видео, бар, караоке З-AN System С2004, был вычислен поросенком за четыре минуты.
        Вычисленный «линкольн», с женихом и невестой, только что подрулил к загсу, расположенному рядом с архитектурно-историческим памятником и музейным комплексом
«Коломенское». Загс располагался на просторной в этом месте набережной Москвы-реки, и места для посадки хронотопа было более чем достаточно.
        Время начала регистрации - 18.30, последняя свадебная пара: суббота - короткий день.
        Жених, невеста, родители, свидетели и гости устремились в вестибюль, дабы, побыстрее отмучившись, рвануть наконец к столу. «„Линкольн“ свободен, люди уже в загсе, восемнадцать тридцать две», - доложил поросенок.
        - А сейчас - рывок! - скомандовал сам себе Аверьянов, кладя руки на штурвал хронотопа и выставляя на дисплей целеуказания точный момент прибытия - 18.32.
        Он уже успел переодеться: в хронотопе был целый гардероб - на все случае жизни.
        Зная, что ему предстоит много приключений, как в родной столице, так и еще бог весть где, Коля втиснулся с строгую гражданскую тройку, надев, впрочем, под пиджак наряду с жилеткой еще и наплечную кобуру с давно-давно списанным и спертым в родной армии, в тире, любимым спортивным «марголиным».
        Совершая мгновенный рывок на несколько часов вперед, Аверьянов, во-первых, крепко нарушал ПХД - правила хронодвижения, а кроме того, терял свое личное биологическое время, кусочек жизни, иными словами. Но он не жалел о потерянных часах.
        Ведь, пребывая в прошлом десятки, а то и сотни часов, возвращаясь затем точно в то же самое время, из которого убыл, ты возвращаешься постаревшим.
        Там, в былом, жизнь ведь течет так же, как и в настоящем, - часы стучат, кровь пульсирует в венах-артериях, сердце борется то с систолой, то с диастолой, нервные клетки гибнут, не восстанавливаясь, шарики все хуже цепляются за ролики, мозг рюхает жиже и жиже, а старческая шиза все чаще стучится в подкорку, интересуясь свободной площадью для подселения…
        В результате каждый старится в прошлом ровно на то количество часов, которое там провел.
        Рывок вперед по времени, в пределах своей собственной жизни, с полным вычеркиванием временно2го интервала перелета, позволял скомпенсировать эффект старения в прошедшем времени.
        Однако простые люди, живущие часто по принципу «пассажира»: «мы сейчас пока что не живем, а едем, а вот доедем - там и заживем», не могли рассчитывать на это - прыгнуть сразу в новую квартиру, в генеральскую должность, в маститые корифеи, в мировые знаменитости, - нет!
        Мгновенный прыжок вперед проходил лишь у тех, кто уже отдал большой кусок жизни Великому Прошлому, включая корпение над старыми документами, давным-давно изданными книгами, отдал много сил схваткам со старинными и часто извечными проблемами, был в прошлом известен работой над собой и своими былыми ошибками.
        Только отдавшему прошлому дань либо отдавшему дань в прошлом законы хронотопической физики разрешали броски, обгоняющие время, оставляющие всех остальных позади, мгновенные броски вперед - на дни, а кой-кому - на годы и годы!
        Но даже таких могли крепко штрафануть, а то и вовсе прав лишить, как М. Ю. Лермонтова, например, в двадцать восемь.

* * *
        Выйдя из хронотопа, нарисовавшегося вдруг на набережной напротив Коломенского загса, Аверьянов тут же зафиксировал двух ментов, лейтенанта и сержанта, дежуривших метрах в ста от входа в этот самый так называемый Дворец бракосочетания.
        Менты явно пасли загс с целью пресечения возможных конфликтных ситуаций, неизменно сопутствующих свадьбам.

«Естественно, - подумал Аверьянов. - В России ведь если свадьба прошла без драки, то брак впоследствии не будет признан законным даже в Верховном Суде».
        О том, что он сам без двух минут жених, он почему-то даже не подумал.
        - Добрый день! - поздоровался Коля со стражами порядка и, предъявив им свое служебное удостоверение, тут же сунул знатный отмазняк. - Как служба-то, стрельцы?
        - Мы у тебя ничего не стреляли, ты сам дал, - спокойно ответил лейтенант.
        - Кто ж спорит? - миролюбиво согласился Николай. - Все так. Все по закону.
        - Никак иначе, - подквакнул сержант, пытаясь влезть в разговор.
        - Мы здесь кино снимать сейчас будем. - Коля кивнул в сторону хронотопа. - Научно-фантастический блокбастер. Съемочная группа сейчас подтянется. Все документы в порядке, разрешение на съемку имеется, директор картины или исполнительный продюсер подвезет все бумаги.
        - Хорошо.
        - Так я пойду пока с женихом и невестой поговорю. И еще с водилой вон,
«линкольна»…
        - Он за машину шестьдесят баксов в час берет, - предупредил сержант.
        - Да мне по барабану, - пожал плечами Коля, направляясь к лимузину.
        Сержант, задумчиво проводив взглядом удаляющегося Аверьянова, вдруг заметил, что лейтенант аккуратно убирает всю отмазку в свой бумажник.
        - А мне? - ошарашенно и обиженно полуоткрыл было рот сержант. - Делиться не будешь?
        - Я не амеба, чтобы делиться, - ответил лейтенант. - Сейчас продюсер привезет разрешение на киносъемку - вот и проверяй. Как понял?
        - Что понял?
        - Ну, печати, подписи… Проверил, блин, придрался - получи на сахарок, - пояснил лейтенант, убирая бумажник. - У нас теперь не социализм тут, как в деревне у вас. В столице, запомни, каждый за себя.

* * *
        С водителями «линкольна» и еще двух тачек помельче, привезших в загс гостей и родителей, Николай должен был договориться двояко.

«Линкольн» был нужен ему самому, чтобы собрать девочек на Тверской без лишних хлопот, а «линкольн» обеспечивал представительность.
        Кроме того, требовалось свезти всех девиц в одно место, до кучи, сформировать в отряд для дальнейшей транспортировки в одиннадцатый век.
        Викинги шли к побережью тремя отрядами общей численностью сто сорок душ. Значит, и встречающих их морячек должно было быть тоже где-то под полторы сотни. «Линкольн» вмещал сразу одиннадцать душ. Хоть не автобус, но пойдет - челночным методом - десятками.
        Но параллельно с этой проблемой, кадровой, решавшейся приданным к оперативной группе «линкольном», была и вторая сторона - материальная: чем встречать и как встречать?
        Эту задачу призваны были выполнить водители двух оставшихся автомобилей.
        - Ребята, вам сразу не сказали, но я вас, думаю, не огорчу. После венчания и банкета здесь, в Москве, молодые рванут в деревню, под Углич, на берег Волги, на мыс Узкое Раздолье - может, слышали… хотя едва ли… - самозабвенно врал Аверьянов. - Там тоже будет поддавон тот еще - на несколько суток и человек на триста. Мне нужно все: шамовка, выпивка, посуда, на что сесть, на что лечь, что слушать, чем развлечься, куда уставших спать завалить. Исходите из расчета - в среднем триста баксов на человека. Вот девять пачек - девяносто тысяч. За два часа управитесь - каждому по пять тонн премия. Исчезнете с деньгами, достану в ноль секунд и крепко накажу. Все ясно? Вопросы есть?
        - Ты об этом, о гулянии в деревне, только что узнал, что ли?
        - А что?
        - Производишь впечатление сумасшедшего.
        - Нет, братцы, - объяснил Коля. - Бабы меня просто перед свадьбой со всех сторон затрахали. Ну, как вот животное есть такое - Тянитолкай. Его с двух сторон, и до гланд… Читал Чуковского? Так он вот, Тянитолкай, - я самый и есть…
        - Баб перед свадьбой, дня за три, за неделю, вообще убивать надо, - кивнул водитель. - И тещу будущую, и свекровь.
        - Причем одним ударом! - подхватил второй водила.
        - Знать-то я и раньше знал про деревенскую гулянку. А вот деньги получил только что. Наличности столько собрать - проблема, согласитесь?
        - Сто тысяч долларов? Еще бы! Где ж ты взял-то, если не секрет?
        - У сына и у самого себя как бы занял…
        - Квартиры заложил, понятно… - вздохнул один водила.
        - В банк! - подтвердил другой.
        - У вас все? - нетерпеливо поинтересовался Коля.
        - Нет, не все. Куда скидывать-то, что заказал?
        - Вот здесь прям разгружайте грузовики, на набережной. Ментура знает, я предупредил - киносъемка!
        - Улыбнитесь, вас снимает скрытая камера?
        - Ну, точно! - согласился Николай и, видя, что водил «закусило», успокоился.
        Известно, чем нелепее, чем неопределеннее задача, подпертая неисчислимыми финансами, тем с большим жаром за нее берется русский человек!
        Переглянувшись и кивнув друг другу, водители достали мобильники…
        Теперь оставался водитель «линкольна». Его нужно было уломать слевачить, перевозя не совсем обычный для свадебного лимузина контингент.
        Но это оказалось проще, чем два пальца об асфальт: вопрос упирался в деньги и только в деньги.
        Водиле «линкольна» было все равно, кого и куда возить: хоть мертвых в загс, хоть живых на кладбище: плати вперед и салон не запачкай.
        И все.

* * *
        Выходивших из регистрационного зала жениха с невестой и гостей-свидетелей-родственников Николай встретил в зале ожидания, выступив им навстречу с широко распахнутыми руками.
        - Желаю вам долгой и счастливой жизни в мире, любви и согласии. Поздравляю вас от всей души с вступлением в брак, а также и с тем, что вы, сами того не подозревая, стали обладателями нашего главного приза - поездки на экзотические острова!
        Жених склонился к невесте, делая вид, что целует ее в щеку:
        - Сейчас предложит резинку от своих трусов купить за десять баксов…
        - Для того чтобы воспользоваться нашим призом, вам не придется участвовать в каких-либо розыгрышах, лотереях, покупать у нас заваль и неликвид, нет! Вам достаточно выйти из этого здания и сесть в наш уникальный челнок «Викинг», только что пришедший с атлантического побережья США! Будьте любезны! - Аверьянов распахнул перед брачной процессией двери, ведущие на улицу.
        Увидев хронотоп во всей его красе, процессия остановилась, ошеломленная.
        Жених, принявший сегодня первую стопку едва проснувшись, еще перед тем, как ехать за невестой, - по поводу продевания левой ноги в трусы при вставании с постели и, разумеется, повторивший эту процедуру при продевании затем в трусы правой, - задумался.
        Сейчас, к семи часам вечера, в нем плескалось уже не менее восьмидесяти стопок, которые он махал с шести утра при каждом удобном случае. Не удивительно, что он и далее готов был махать и махать.
        - А что, махнем, Светка, а? Да на Канары, ну?
        - Ты, Петька, с ума сошел! - ответила Светка. - Нам в церковь к восьми! Какие тут экзотические острова?!
        - Сто раз уложимся! - заверил Николай, заметив, что один из гостей, одутловатый мужик, лет под шестьдесят, уже беседует с ментами, мельком оглядываясь на хронотоп.
        - Вот видишь, он говорит, уложимся!
        - Я тебя не понимаю.
        Одутловатый мужик подошел к жениху и невесте и неожиданно разрешил ситуацию в нужном для Аверьянова направлении:
        - Здесь все нормально. Товарищ из кино.
        - О-о-о… - пошатнулся от нахлынувшего озарения жених Петя. - Ас-старожно, вас с-с-снимают скрытой кам-ми-р-рой!
        - Не «осторожно», а «улыбнитесь», болван, - поправила его новоиспеченная супруга.
        - Вперед! - пригласил всех Коля в распахнувшийся люк хронотопа.

* * *
        Фату-Хиву в Полинезийском архипелаге был необитаем еще в молодые годы прямого потомка викингов Тура Хейердала - в конце тридцатых годов двадцатого столетия. Ясно, что в семнадцатом веке он пустовал еще в большей степени.
        Полинезийцы, известно, народ сытый и жизнерадостный - даже если и наскочат случайно, приплыв с соседнего острова, за час эту малину не сожрут. Дело было верное.
        Конечно, Николай понимал, что свадебный коллектив, уже поставленный на первый взвод, успеет и за десять минуть начудить тут всласть - в будущем не огребешь последствий.
        Однако Фату-Хиву довольно замкнутый мирок, сильно отдаленный от любой цивилизации.
        Мало того, семнадцатый век - это не два с половиной миллиарда лет назад, тут одно сломанное деревце не разрастется в обширный букет последствий. Даже если эти слегка поддатые козлы сожрут всю траву на ближайшей поляне и заломают три десятка пальм, то уже через полгода, после сезона дождей, джунгли полностью скроют, поглотят плоды российских свадебно-запойных художеств.
        Пес с ними, пусть гуляют!
        - Дамы! Прошу на выход!
        - Какая прелесть! - ахнули женщины, увидев океан, не менее синий, чем на рекламных проспектах, светло-зеленую чистейшую лагуну, взлетающий в небо над островом бывший вулкан, окутанный веселой темной зеленью лесов с боков и с шапкой-облаком на макушке. - Какая прелесть!
        - У вас час времени! - подчеркнул Коля после высадки, даже не выходя из хронотопа. - Час, и ни минутой больше. Держаться кучно, никуда не расходиться! Через час я вернусь, и в ту же секунду - в церковь, под венец! Чтоб я вас здесь, бегая, не искал! Один час! Время пошло. Наслаждайтесь!
        Николай задраил лик, и хронотоп, у всех на виду, растаял в ту же секунду.
        Тихо шелестел теплый океан, дул легкий бриз, ласково светило солнышко… Обстановка была в высшей степени располагающая.
        - До чего ж повезло вам, ребята, с этой скрытой камерой: свадебное путешествие, и еще до свадьбы!
        - А после свадьбы они в Хургаду полетят на неделю - на всю жизнь запомнится!
        - Да и этого, того, что здесь, на всю жизнь хватит вспоминать!
        - Какая прелесть!
        - Шикарно!
        - Мужики, а у кого бутылка?
        - Принять по случаю!
        Хлопнув треть пластмассового одноразового стаканчика, одутловатый мужик сразу пошел шарить по кустам в поисках скрытой камеры. Он хотел убедиться лично, так как верил, конечно, ментам, но не так, чтоб уж совсем без оглядки.
        - Сказка, просто сказка!
        - А купальников-то нет!
        - Да и черт с ним, я вот что решила, девочки! Попросим отвернуться.
        - А-бал-деть!
        - Никогда не думала!
        - Что «никогда не думала»?
        - Что Ритка - дура.
        - Ритка - дура?!
        - Конечно! Она ж решила не мотаться в загс и в церковь, а сразу в ресторан! Во дура-то!
        - А то я смотрю: что ее нет?
        - Такая дура! Какая прелесть!

* * *
        Времени было в обрез, и Николай принял решение действовать смело, если не сказать предельно нагло, сажая хронотоп в самом центре Москвы, на Пушкинской, сразу за одноименным памятником.
        Однако сделать он этого не успел; хронотоп, окутанный зеленой возврат-луковицей - атмосферным явлением не вполне понятной природы, всегда возникающим при прибытии хронотопа в настоящее время из других времен, - только начал прорисовываться в вечернем воздухе, осторожно вытесняя своим появлением публику, назначившую здесь, возле Пушкина, встречу, как перед лицом Николая, над пультом, нарисовался абрикосовый поросенок, анимированный интерфейс.
        - Место нашел… - затараторил, докладывая, поросенок. - Изумительное… Открытое… Рядом: оттуда и место неудачной высадки видно. Вход в бухту - как на ладони. Когда викинги еще только подходили к бухте, их засекли, запеленговали… Место, кстати, красивое - обалдеть!.. С одной стороны - море, ну как на ладони, а с берега - горы вдали, и лес есть, рядом, но не очень близко, с полкилометра… Озеро прекрасное - полкилометра, тоже у леса, река - триста метров, у подножия холма протекает, рукой подать, - два естественных рубежа обороны, если что… Относительно сухопутных сил, конечно. А место высокое, на холмике, ветерок днем оводов-слепней сносит - и обзор отличный, и третий рубеж, если что… Дров - навалом, без счету, стволы - толще меня, без сучьев, в кучи сложены, но… но… - Поросенок запнулся.
        - Что «но»?
        - Место занято. Там у них стойбище. Что, впрочем, совершенно естественно.
        - А местные - какие?
        - Да ты ж их видел! Те же, наверное, которые Бьярни, Сигурда и Кальва перебили.
        - Невысокие, смуглые… - задумался Николай.
        - Варяги их скрилингами называют. Что это значит - трудно сказать. В норвежском и исландском языках есть слова «scraela» - «крик» и «scraelna» - «сморщить».
«Сморщенный крикун» получается. А может, это слово означает у варягов просто
«абориген», «местный». По-нашему-то эти скрилинги - индейцы, помесь с эскимосами. Но точно не скажу, я не антрополог. Да и вообще, кто они генетически - это дело десятое. Стойбище у них на этом месте. На лучшем месте.
        - Ну и что ты?
        - А я - к тебе, с рапортом. Ты ведь сказал, помнится, что хорошее место ты сам опустевшим сделал бы. Вот, можешь попробовать.
        - И ты с этим явился? Только узнав и ничего, в сущности, не сделав? Ты что, ребенок?
        - Я поросенок. Анимированный интерфейс. Я, конечно, мог бы раскраситься как коммандос - ну, черные полосы по роже… И с роторной пушкой в руках… Или с баяном, да? Только я голограмма, и морду мне выкрасить трудно - нет материального носителя для краски, а кроме того, у меня ни роторной пушки, ни баяна нет. На фига свинье баян?
        - Свинье баян не нужен, - согласился Аверьянов. - Ладно, помчались, - кивнул он. - Сейчас сделаем.
        - А что ты собираешься делать?
        - Делать будешь ты. Я-то умею, а вот тебе нужно учиться. Я у тебя уроки теории работы в параллельных мирах беру, а тебя научу за это использованию передовых достижений науки и техники на практике - так нормально ведь?
        Прекратив процесс медленного своего проявления возле памятника Пушкину, хронотоп на долю секунды как бы зафиксировался в своем разреженном состоянии.
        Зеленоватая возврат-луковица, пробежав по спектру, превратилась в розовую, краснеющую старт-луковицу… Кто-то в толпе восторженно ахнул, и, словно дождавшись этого звука, хронотоп резко растаял в воздухе.

* * *
        Жизнь в стойбище скрилингов на Оленьем Холме шла своим чередом.
        Кругом вигвамы, костры, между ними грубо сделанные огромные нарты, перевернутые днищами вверх пироги…
        Всюду расхаживали мохнатые ездовые собаки, похожие на очень крупных лаек, невдалеке паслось стадо оленей - голов сто пятьдесят - двести…
        Трое охотников жарили на вертеле тушу какого-то животного, небольшого, но с длинным и толстым хвостом, загнутым и засунутым поварами в выпотрошенное брюхо через задний проход, глубоко, чтобы хвост не вывалился и не подгорел на углях костра.
        Возле другого костра три женщины в шесть рук очищали чью-то мохнатую шкуру от мездры.
        А вот старичок, «воспитатель», собрав вокруг себя кучу детей, демонстрирует им фокус.
        Э-э-э, да это тот самый старик-парламентер, выходивший на торжественную встречу эскадры викингов, а затем бросившийся со скалы!
        Показав детишкам свой совершенно беззубый рот, старичок закрывает его, что-то бормочет, отрыгивает и тут же, осторожно открыв рот вновь, достает из него на глазах у изумленных детишек совершенно целое глазное яблоко какого-то крупного животного… Радужная глаза желтая, с вертикальной черной прорезью зрачка… Детские нетерпеливые возгласы подбадривают фокусника.
        Старичок снова икает…
        Его восьмилетняя внучка, та самая, убитая наповал дурным выстрелом Бьярни, испуганно напряглась, с восторгом ожидая очевидного…
        Старичок снова достает изо рта крупный змеиный глаз…
        Дети визжат от восторга…
        Метрах в ста от костров, у подножия Оленьего Холма, у ручейка, сидят трое мужиков, очевидно часовых, наблюдающих за озером. Неся караул, мужики попутно заняты важным делом: пьют из мехового бурдюка какую-то густую мутную жидкость.
        Хлебнув по очереди, скрилинги прибегают к ничуть не приедающейся им от раза к разу шутке: один из них ставит босую грязную ногу во влажную прибрежную глину ручья и, вдавив, отдергивает. Двое остальных, указывая то на четкий отпечаток босой ноги, то на создателя его, весело и заразительно смеются…
        Увлеченные этим удачным сочетанием дружеской попойки с интеллектуальной забавой, часовые не заметили, как вдали, на противоположном от них берегу озера, материализовался хронотоп.

* * *
        - Вот и приехали, - сказал Аверьянов, выглядывая в мгновенно раскрутившийся ирисовой диафрагмой люк. - Давай, брат, действуй.
        - Честно говоря, я не очень представляю, с чего начать.
        - Когда не знаешь, начинай сначала. Лети к ним, покажи им себя и спой им что-нибудь.
        - Что спеть-то? Я знаю много песен. Терабайты в памяти.
        - Спой что-нибудь забойное, известное.
        - Да они ни одной нашей песни не знают и слов не поймут.
        - Слова совершенно не важны. Важен ритм, мелодия и энергетика. Армейское спой им чего-нибудь… Во, блин! «Болванку» спой! Ты ее знаешь?
        - Да кто же не знает «болванку»?! - удивился и доже немного обиделся поросенок. - Известнейшая песня. Классика!
        - Валяй! - махнул рукой Николай.

* * *
        Над костром, рядом с которым сидели старичок-«воспитатель» с детишками, раздался громкий колючий шорох с щелчками, похожий на треск вокзального репродуктора - в паузе, на холостом ходу.
        Повернувшаяся на звук детвора была поражена и зачарована увиденным: прямо в пламени их довольно большого костра висел упитанный поросенок, желто-оранжевый, с нежно-розовым пятачком, висел, хлопая голубыми глазами и облизывая губы…

«Вот какой новый фокус придумал дедушка Рахтылькон!» - решили дети.
        - По полю шли в атаку танки… -
        внезапно полились из поросенка несчитанные децибелы, а внутри него вспыхнул, засветился, замигал ярчайший предмет размером с гусиное яйцо.
        Они рвались в последний бой.
        А молодого лейтенанта
        Несут с пробитой головой.
        Дедушка Рахтылькон выронил из раскрывшегося от ужаса рта очередной змеиный глаз и заорал на все стойбище. Конечно, не понимая слов, он не мог сочувствовать молодому лейтенанту, которому пробили голову неизвестно за что и непонятно кто, но неподдельный трагизм, звучавший в песне, исполняемой поросенком от всего, так сказать, сердца, не мог оставить старика Рахтылькона безучастным. Он даже чуть не свалился от переживания с березовой чурки, служившей ему сиденьем.

«Этот фокус придумал не дедушка Рахтылькон, - поняли дети. - Этот фокус сам собой придумался!»
        Повторив последние две строки в качестве припева, поросенок стремительно понесся к женщинам, обезжиривавшим шкуру. Пройдя привидением сквозь шкуру, не оставив на ней не только дыры, но и мало-мальски заметного следа, поросенок, зависнув прямо перед лицами обезумевших от суеверного страха женщин, поведал с прискорбием:
        - Машина пламенем объята,
        Вот-вот рванет боекомплект.
        А жить так хочется, ребята.
        А силы выбраться уж нет!
        Собаки, сначала было залившиеся на солиста лаем, лаем свирепым - до остервенения, до хрипа, до покраснения глаз, - вдруг сбились в плотную стаю и завыли с поросенком в унисон…
        В стойбище началась паника. Скрилинги, засуетившись, стали сметать с земли вигвамы, бросать вещи на нарты - кучей, не разбирая, вповалку…
        Часовые, игравшие внизу, возле ручья, стремительно взлетев на вершину холма, в стойбище, сразу, почти без рекогносцировки, идентифицировали цель и, взяв ее на сопровождение слегка пьяноватыми взглядами, одновременно вскинули луки.
        Три стрелы с каменными наконечниками, пущенные меткими часовыми - талант ведь, известно, не пропьешь, - просвистели сквозь поросенка.
        Мгновение спустя его пронзили одно за другим семь копий, брошенных мужчинами, прикрывавшими сборы и отход.
        - Оленей, оленей отводи! - крикнул пастухам старший охотник арьергардного прикрытия и метнул копье прямо в сердце поющему поросенку.
        Копье, пронзив сердце, полетело дальше, слегка обугленное по поверхности, не причинив поросенку ни малейшего вреда, но ранив, слава богу лишь вскользь, вождя скрилингов - плечистого мужика лет сорока пяти, упакованного в светло-коричневый кожаный прикид с навешенными на него широкими полосами отпадной темно-коричневой кожаной же бахромы, украшенный шкурками белых полярных песцов вперемешку с хвостами черных белок самопальной, шароварной выделки.
        Старший охотник, столь неудачно метнувший копье, бросился к вождю, чтобы выказать ему свое сожаление в совокупности с лояльностью и оказать, в случае необходимости, первую или последнюю медицинскую помощь.
        Не упустил свой шанс и поросенок. Пользуясь возникшим замешательством, он подлетел к вождю и старшему охотнику на расстояние вытянутой руки и громогласно, во всеуслышание, сообщил:
        - В броню ударила болванка.
        Погиб гвардейский экипаж.
        Четыре трупа возле танка
        Украсят траурный пейзаж!
        Никто, конечно, не стал разбирать, как танкисты, не имевшие сил вылезти из машины, разлеглись трупами возле танка от удара болванки по броне, под которой их уже не было, - паника превратилась в неуправляемое бегство. Скрилинги-мужчины сами тащили, толкали нарты по траве - нечего было и думать заставить работать сбившихся в стаю, осатаневших собак.
        Женщины метались между уходящими вниз, к подножию холма, нартами и брошенным стойбищем, подбирая забытое или оставленное впопыхах «на потом». Женщины знали по жизни, что «потом» никогда не случается.
        В движущиеся нарты через головы охотников непрерывным потоком летела дрянь, барахло, которое, по здравом размышлении, давно полагалось бы выкинуть вовсе, а то и сжечь: клубок жил, служащих нитками, сильно подгнивший с одного бока, покривившаяся скалка, треснутый деревянный черпак, деревянные скребки с полувыщербленной кремневой кромкой, ворох трута, который какой-то умник обвязал крест-накрест сырыми рыбьими кишками, торба с фундуком позапрошлогоднего сбора и даже собачье корыто со стопками еще не обметанных по краям подошв для мокасин.
        - И полетят тут телеграммы
        Родных и близких известить,
        Что сын их больше не вернется,
        И не приедет погостить!
        Ударившись об груду жердей, кож и шкур, бывших еще полчаса назад то ли вигвамом, то ли пирогой, торба с орехами треснула, фундук посыпался, разлетаясь по барахлу, скатываясь щедрыми пригоршнями на землю.
        Охотник, толкавший нарты, не вынес вида рассыпающихся и пропадающих для общества высококалорийных даров леса с немалым процентажем растительных белков. Он оставил толкаемый им борт нарт и, стремительно догнав женщину, столь неудачно кинувшую на нарты торбу с орехами, повернул ее назад, к нартам, и негодующе указал ей на результат ее неловкости. Видя, что женщина не вполне его поняла, охотник крикнул ей что-то в лицо - что-то короткое, возможно заговор или пожелание на будущее. Женщина тоже что-то ему пожелала в ответ. Не стремясь в обстановке острого дефицита времени углубляться в дискуссии, охотник молча сунул собеседнице кулаком в самое чмокало, слегка, для закрепления в ее памяти своей точки зрения, как более прогрессивной. Баба заголосила, студя кровь у присутствующих, - сначала на низких тонах, а затем, через цепь витиеватых коленец, перейдя на умертвляющий разум визг.
        Собаки мгновенно затихли, услышав звук, напомнивший им рев бизонов на весенних случках.
        - И мать-старуха зарыдает,
        Слезу смахнет старик-отец,
        И молодая не узнает,
        Каков танкиста был конец.
        Стащив нарты с холма, охотники присоединились к пастухам, решившим запрячь в нарты оленей - по тридцать - сорок голов в каждые.
        Собаки, вскипев каким-то странным, ревностным чувством, бросились на оленей, отгоняя их от «своих» нарт. Лай, визг получавших копытом в бок или по лбу собак, испуганное похрапывание оленей, клочья шерсти, кружащиеся над местом схватки, усугубляли апокалипсичность происходящего.
        Затрещали ломаемые нарты…
        Поросенок, влетев в самую гущу борьбы копыт и зубов, воспарил над ней и, сияя между оленьими рогами ярчайшим эллипсоидом Эйри, громогласно врубил эпилог:
        - И будет карточка пылиться
        На полке среди старых книг:
        В военной форме, при пилотке,
        И ей он больше не жених!
        Последнее вмешательство поросенка в череду событий сыграло успокаивающую, организующую роль. Олени, обезумев от источника нестерпимого жара, носившегося у них меж рогов, и оглушительного звука, хлеставшего их сверху по ушам, рванули к озеру и там, зайдя в ледяную воду по шею, выпучили огромные, по-детски наивно-испуганные глаза, продолжая нервно фыркать.
        Собаки же, победившие в схватке за право тянуть лямку, с охотой дали себя запрячь, подтверждая тем самым старую мысль о том, что чем умнее животное, чем более организованна и тонка его психика, тем выше проявляет оно неодолимую, непонятную тягу к безропотной рабской доле.
        Почти на каждые нарты, способные к движению, были водружены нарты, сломанные в оленьей-собачьей разборке, причем вместе с грузом… Погонщик крикнул, свистнул толстым, свитым из кожаных лент ремнем…
        Кавалькада конвульсивно дернулась и медленно пошла, начав движение вдоль берега озера, а затем повернув в сторону леса - подальше от Оленьего Холма, подальше от океанского побережья.
        Нас вынут из обломков люди,
        Поднимут на руки каркас,
        И залпы башенных орудий
        В последний путь проводят нас.

* * *
        - Ну, вот и все дела! - подвел итог Коля, проводив взглядом последние нарты, скрывшиеся за лесом.
        - Я первый раз ощутил себя полезным людям! - восторженно признался поросенок. - Действительно полезным: они ведь так давно не разминались! А тут, считай, спартакиада, многоборье! Я оказался полезным!
        - Причем простым людям! - заметил Николай.
        - Трудовому народу! Редкий анимированный интерфейс может этим похвалиться!
        - Бесспорно! Представляешь, как они сейчас счастливы - под прикрытием леса!
        - Это я сделал их счастливыми! - подчеркнул поросенок. - Ведь я мог бы продолжать… Летал бы сейчас над лесом…
        - Да нет, ты совершенно верно поступил. Мы выполнили свою задачу. Раз. И мы сделали целое племя - попутно - счастливым. Два.
        - Я понял, Коля, понял! - восторженно тараторил поросенок. - Счастье - это не когда тебя понимают. Счастье - это когда тебя нет!
        - Что верно, то верно. - Коля потянулся, зевнул и, решительно плюхнувшись в кресло хронопилота, положил руки на штурвал. - Второй этап нашей программы - подготовка к встрече варягов.
        - А что только что было? Сейчас? - растерялся поросенок.
        - Зачистка территории. Теперь предстоит уборка мусора, создание интерьера встречи, экстрима и интима. Что в этом случае играет ключевую роль? - спросил сам себя Аверьянов и сам же себе ответил: - Кадры! Кадры решают все!

* * *
        Девочки - Варя и Елизавета, - остановившиеся возле кока-кольно-хот-догского киоска на Тверской, искали хорошую тему, чтобы здесь, на свободе, всласть поговорить о своем, о наболевшем.
        Они всего месяц назад приехали в Москву: Варя - из-под Полтавы, а Елизавета - из-под Кишинева, так что наболевших тем у них было более чем достаточно. Но большинство тем общего содержания, объединяемые одним названием: «А у нас еще хуже!» - были давно уже замылены до жути и находились под негласным запретом. Конечно, они портили настроение, кровь, а значит, и кожу, и рожу, увеличивая и шелушение, и «секучесть» волос, всех волос, в том числе и волос на голове, то есть видимой всем прически.
        Говорить на работе следовало только о приятном.
        - Слышала, в среду Ольгу братаны сняли, вывезли в шикарный пансионат, там всю ночь вчетвером пялили, а утром, по дороге назад, подарили ей тонну баксов, а когда взяла, остановили джип, вытащили и дали ей прямо у трассы таких кренделей, что она уже вторые сутки в реанимации отсыпается на пента… пента… забыла! Ее там колют, чтоб спала. Вот мне бы так… - Лиза потянулась, зевая.
        - А баксы?
        - Тут самое смешное. Братки ее так в восемь ног метелили, что даже баксы потом отобрать забыли! И отоспится теперь, и с приданым!
        - Ну, брось - в больнице, конечно, украли.
        - А может, нет? Ее какой-то фермер случайный в больницу привез. В кювете валялась, а он подобрал! Он не дурак, раз он фермер. Небось обыскал ее сразу, первым делом, верно? Ну и бабки-то себе - он-то знал, куда ее везет! А Олька выйдет из больнички, он ее разыщет и отдаст ей! Ну что ты ржешь? Ты что, «Алые паруса»-то не читала?
        - Нет.
        - Ну да?! Ты и книжки-то в руках не держала небось ни разу в жизни?
        - Держала. Медицинскую. Когда продавщицей на рынок устраивалась.
        - Чего ж ты ушла-то оттуда? На рынке с черными-то - золотое дно, если уметь.
        - Да мне эти черные как раз недостачу и подставили. На восемьсот сорок баксов.
        - И что? - Лизка задумалась на мгновение и тут же удивилась: - А им зачем нужно-то? С тебя же, кроме трусов, и снять-то нечего!
        - А вот они трусы как раз и сняли. Ты угадала.
        - Ну, первый раз, что ли?
        - Тебе бы так. Вшестером… - Варя замолчала, явно не желая продолжать.
        - А потом? - заинтересовалась Лиза.
        - А потом вдвоем, ногами, как Ольку. Месяц кровью ссала…
        Лизка вздохнула, сочувствуя.
        - Я тоже грубых мужчин не люблю. Я бы вот вышла замуж только за доброго парня.
        - Добрые все импотенты.
        - Ну, не добрые, а такие, которые относятся к тебе не как к куску мяса в кружевах, а как к божественному созданию, как тоже к человеку. Ведь девушка - такая же, как и ты сам…
        - Если он считает, что девушка - такая же, как он сам, то сам он - пидор!
        - Почему ты, Варя, так плохо относишься к людям? Что, скажешь, не бывает таких мужиков, которые все несут в семью? У которых красивый дом или роскошная квартира? С утра до ночи которые работают, домой приносят цветы и подарки? За ними, как за каменной стеной: любой из них и за себя постоять может, и тебя никому в обиду не даст. Что, скажешь, нет таких?
        - Есть. Это бандиты. Домой жене - цветы, а тебя на обочину вытащит с друганами из джипа, поставит в стойку…
        - Даже слушать тебя не желаю! Возьми, Варя, Грина, прочти «Алые паруса». Там простая девочка, рыбачка, Ассоль, ждала все свое детство Принца. А когда ей исполнилось восемнадцать, Принц приплыл на паруснике с алыми парусами и взял ее к себе на палубу…
        - …Привязал к мачте и - всей командой, по очереди! А потом отмудохал, конечно… Да так, что паруса у ей в глазах позеленели… - закончила Варя.
        - Я ненавижу тебя, Варька!
        - Ай, брось ты! Все они одинаковые. Вон, смотри лучше, какая машина едет! Свадебная! Вся в цветах! Жених-невеста, куклы на капоте!
        - Вот видишь, живут же люди!
        - Люди-то живут. А мы с тобой, Лизок, существуем…
        - Здравствуйте, девочки! - поздоровался Аверьянов, выходя из белоснежного лимузина
«линкольн» на одиннадцать мест, содержащего TV, Video, бар, караоке З-AN System С2004. - Как вы насчет с ветерком прокатиться?
        - А далеко катиться-то? - поинтересовалась практичная Варя.
        - Не близко, врать не буду. До понедельника, на трое суток. К морю.
        - К морю?! - восторженно ахнула идеалистка Лиза, но тут же спохватилась: - А бить вы нас будете?
        - А надо? - поинтересовался Коля.
        - Не надо! - Лиза махнула рукой примирительно. - Мы ведь и без битья на все согласны…
        Но Варя оказалась не столь сговорчивой:
        - А что так - к морю, трое суток? Какая в том необходимость?
        - Ну, мы на море фильм снимаем как бы… - пояснил Николай. - Художественный. Скрытой как бы камерой…
        - И мы сниматься тоже будем?! - ахнула от восторга Лиза.
        - Что значит это ваше «как бы»? - сухо поинтересовалась Варя, не разделявшая восторг подруги.
        - Это ничего не значит, девушка… так просто теперь молодежь говорит: «Однажды Красная Шапочка пошла в темный лес как бы к бабушке, чтобы отнести ей молочка, творога и пирожков как бы с мясом…» Неужели не слышали? Я, кстати, тоже не понял, девушка, в свою очередь, - Коля галантно поклонился Варваре, - вы как бы за или вы как бы против поездки к морю? Ведь если вы не хотите, то ничего как бы страшного не произойдет, я найду вместо вас как бы других…
        - Ну-ну-ну-ну! - пошла на попятную Варя. - Я не сказала, что отказываюсь!
        - Тогда - вперед! - распахнув дверь лимузина, пригласил Николай.
        - Ты что? - удивилась Варя. - Сначала надо заплатить.
        - Садись в машину - сразу заплачу. Не здесь же мне платить, на людях? - Коля оглянулся на густой поток прохожих, многие из которых с интересом кидали взгляд в их сторону и в тот же миг отводили. - Или вы что, не верите?
        - Не нам платить-то! - Варя скосила взгляд в сторону кока-кольно-хот-догского киоска. - Ты что же, первый раз, что ль?
        - Ну, как бы да, - уклончиво ответил Коля. - Я из провинции.
        - Вот то-то я смотрю…

* * *
        - А ты, смотрю, совсем не при делах, - хмыкнул киоскер, продавец хот-догов, принимая от Николая шестьсот долларов. - Сам посчитай: на трое суток, двух девок. По сто за сутки. Потому что оптом. Потому что - срок. А на ночь одну дробь одну было бы двести. Да ты поезди, спроси у других: найдешь дешевле, я разницу отдам…
        - Да ты не понял, я как раз и сказал именно это - недорого.
        - Оптом всегда дешевле.
        - Чем больше, тем дешевле, что ли?
        - Конечно.
        - То есть рота втрое дешевле взвода обойдется?
        - Особенно если на несколько ночей сразу.
        - Не знал. А то ведь мне много надо…
        - А «много» - это сколько?
        - Штук сто пятьдесят.
        - Ого!
        - Ну, сто сорок это точно, за этими морем придут… И еще, конечно, скрилинги привалят, - прикинул Коля. - Давай двести.
        - Ты так бы и сказал сразу. - Продавец взял мобилу. - Ты клиент очень серьезный. Глядишь, мы тебе сами еще заплатим.
        - Не понял?
        - Ну, не ты нам, а мы - тебе. Я шучу, конечно. Но вроде того - знаешь ведь: в каждой шутке есть доля шутки. Сейчас коллегам-конкурентам позвоню, друзьям заклятым… Если действительно двести возьмешь, да на трое суток, тебе, поди, баксов по пятьдесят за шалашовку выйдет, не дороже… Привет, Тимур Альфредыч! - Продавец уважительно кивнул, прижимая мобилу к уху. - Здесь оптовый заказ подплыл… на свадебном «линкольне», понимаешь, шутка ли… На трое суток двести девок… Я сам сначала не поверил. Конечно, налом, какой кредит? Я разве с дуба рухнул? Только кэш. Стопроцентная предоплата. Ваш подход понял! Я с ним согласен. Конечно! Хорошо! Придержимся того же мнения. И ему поклон передавайте. Рад за него: должность завидная. Салют! Ну вот что, дорогой, - обратился продавец к Аверьянову, спрятав сотку. - Берешь двести и на трое суток - мы отдаем по сорок баксов за шалашовку в сутки. А если всех их замуж там выдашь, так сказать, - приезжай, еще две тонны получишь назад от Тимура и от меня, - ну, если ни одна из них больше сюда не вернется.
        - То есть? - насторожился Коля.
        - То есть приз. Нас новые девки подпирают, новый товар - два поезда на той неделе приехали.
        - Откуда приехали?
        - Да из ближнего зарубежья. Ты что, больной? Там же вообще жить невозможно. И жить невозможно, и сдохнуть дорого. Все сюда летят.
        - Понятно…
        - А девочки - чудо! Их ставить надо, клиенту ж новье все время подавай. А эти… - продавец кивнул в сторону Елизаветы и Варвары, - это уже сервизы фарфоровые… эпохи Дзынь, ты понял? Они уже - все! Отговорила роща золотая. Примелькамшись клиенту. Так что… завезешь их куда и бросишь, убьешь, замуж выдашь или в рабство продашь - нам все равно. В течение месяца не вернулись - все! - тебе две штуки, без базара.
        - Да я не киллер! - возмутился Аверьянов.
        - И я не киллер! - радостно подхватил продавец. - Я сутенер. И я тебе дело говорю. А ты уж думай сам. А то вон - «киллер»! Да разве киллер за две тонны… Насмешил! Да двести шалашовок в Подмосковье с «калаша» тебе любой москвич за пятьсот баксов в ближайший ров теплотрассы положит с радостью! А киллер - человек серьезный, ему сто тысяч дай. Но киллер шушеру мочить не станет, лицо терять. Вот ты и думай, если ты на «линкольне» свадебном приехал… Тебе зачем самому-то двести девок надо?
        - Ну, замуж выдать, если честно.
        - За иностранцев - угадал?
        - Ну, угадал!
        - Причем, мне кажется, за скандинавов - верно?
        - Шерлок Холмс в тебе умер…
        - Видишь, опять попадание! А почему? Северные «горячие парни» от наших южных балдеют - от украинок, молдаванок… Какую ни возьми - огонь девки, а если у нее к тому ж и жопа как тормозной парашют - ну, тут вообще - руби концы! Арабам, что им? Им нужно белочек, понимаешь? «Со снопом волос твоих овсяных…» Шииту, ваххабиту и прочему рахат-лукуму подавай тростиночек, шахидочек, он на бабу с пiд Полтавы, с грудями как у сфинкса, не полезет. А я смотрю, ты на Варюху глаз положил - все ясно, норвежцы либо шведы у тебя в прицеле!
        - Точно.
        - А вот хочешь знать, кого китайцы ценят больше риса и собак?..
        - Слушай, ты прости, мне некогда. - Николай протянул в окошко восемь тонн баксов. - У меня тут как бы самолет…
        - Понятно. Тогда вон Варьку и Лизку сажай, они тебе все точки дислокации покажут. Отбираешь двести, какие на глаз лягут, на выбор, на свое усмотрение! Там дальше, увидишь, стоят, ну ва-аще, есть таки-и-е! Ахнут твои викинги! От счастья обделаются!
        - Хотелось бы! - согласился Аверьянов.
        - Да мы ж с тобой профессионалы, я гляжу!
        - Спасибо! Вот так комплимент!
        - Тебе спасибо!

* * *
        Сев рядом с водителем «линкольна», Николай поставил ему задачу:
        - Едем, собираем девиц, ну таких, которые…
        - Да понял. Их одно время во дворы с тротуаров сдвинули, но теперь, смотрю, опять повылезли. Отстегнули, видать, - опять вернисаж!
        - И везем их к памятнику Пушкина, на Пушкинскую. Как двести девок соберем - за двадцать ходок приблизительно, - так едем к загсу.
        - Ух! - Водитель «линкольна» уважительно качнул головой. - Планы у тебя - громадье, чувствуется, как у Ленина в семнадцатом…
        - А то!
        - Ну тогда как бы и у тебя такая же херня не вышла бы…
        - Не волнуйся. Если и будет хреновато, то как бы не здесь…
        - Так все говорят сначала, - кивнул водитель и тронул свой белоснежный лайнер уолл-стритов и бродвеев вдоль Тверской. - «Ах вернисаж, ах вернисаж… Какой портрет, какой пейзаж… Вот кто-то в профиль и анфас… А у меня один лишь бакс…»
        - А вы вот про «Красную Шапочку» рассказывали, - спросила Лиза у Николая, когда машина тронулась. - Вы ее сами читали или по телику видели?
        Николай обернулся:
        - Сыну читал, лет десять назад.
        - Импотент, - глядя в пол, прислонившись плечом к Лизке, прошептала Варя.
        - А сами вы режиссер? - спросила Лиза Николая. - Фильм, вы сказали, снимаете…
        - Режиссер… - согласился Коля. - Но и сам тоже играю роль.
        - Ой! А какую?
        - Я играю роль капитана.
        - Капитана корабля или подводной лодки?
        - Капитана спецназа.
        - А-а-а… Боевик…
        - Блокбастер.
        - А блокбастер - это про что?
        - Даже не знаю, - признался Николай.
        - Блокбастер - это не про что. Это фильм с неопределенным жанром, - пояснил водитель. - Если с английского перевести, то блокбастер - это просто фильм с огромным успехом. Специально выяснял. Вся наша жизнь - блокбастер.
        - Ага, - кивнула Варюха. - Это у тех, кто, как ты, на «линкольнах» разъезжает. А у меня жизнь - один фильм ужасов с комедией под мышкой.
        - А зачем для одного фильма так много героинь понадобилось? - спросила Лиза громко. - Зачем вам двести девушек нужно?
        - Лично мне девушки совершенно не нужны, - кинул ей, не оборачиваясь, Аверьянов.
        - Педик, - с грустью в голосе констатировала Лиза.
        - Пожалуйста, вот вам и шлюхи, товарищ бандит, - повернулся водитель к Аверьянову, останавливая лимузин.

* * *
        - А это главная улица Москвы - Тверская, - объяснил Алеша, подмигнув Олене сквозь стекло заднего обзора. - И тоже, видишь, сплошь все магазины.
        - Куда все люди так спешат? - поинтересовалась Олена, ласково поглаживая свой
«Набор туриста», который она уже повесила себе на шею. - Как будто у них у всех недоеная корова дома осталась.
        - Такой ритм жизни тут. Шальной немного, верно?
        - А вот смотри, девушки стоят и никуда не спешат! И ничего не покупают! Ох, какие красавицы!
        - Это точно…
        - Они, как и мы, приезжие?
        - И да и нет… В основном приезжие. - Катя решила больше не закруглять углов. - Это проститутки.
        - И вот, и вот, и вот! Тоже? Очень красивые!
        - Естественно! Им надо продать себя повыгоднее, подороже.
        - Куда продать? - испугалась Олена. - В рабство?
        - Конечно, нет! Вернее, не совсем в рабство.
        - На поденщину?
        - Да вроде. Только «поденщина» от слова «день», а они на ночь продаются. - Катя запнулась, не зная, как объяснить. - Ну, блуд по-вашему, или я не знаю, как сказать… Ну, за денежки, с мужиком… Понимаешь?
        - Чего же не понять? - вздохнула Олена. - У нас это тоже есть… Есть, есть! Не такие уж мы от вас отсталые. В каждом крупном селении, почитай. А уж на ярмарке, осенью, сплошь все скоморохи да блудницы…
        - Ну да, - кивнул Алексей. - Древнейшая профессия. Да и, кроме того, у нас всю жизнь сплошная ярмарка, вот тебе и пожалуйста…
        - Только ведь им ворота-то дегтем намажут! - со слегка торжествующей интонацией сказала Олена. - Возьмут ночью и вымажут.
        - У них нет ворот. Они в квартирах живут, как мы. Кто - в своих, а кто у других людей квартиры снимает…
        - Квартирную дверь, значит, и вымажут дегтем! - пожала плечами Олена. - Какая разница?
        - Да где ты деготь-то возьмешь? - удивился Алексей. - Его уж лет пятьдесят в помине нет!
        - Вот поэтому у вас их так и много - ворот нет, дегтя нет, - констатировала Олена. - И страха, значит, нет, раз Бога куполами ослепили!
        - Ну хватит, ты не заводись. Вон, смотри, свадебный кортеж нам навстречу едет!
        - Ух ты, какая машина! Вся в цветах!
        - Это «линкольн» на одиннадцать мест, со встроенным телевизором, видаком, баром и с караоке - З-AN System С2004! - дал справку Алеша.
        - У нас на такой машине жених за невестой в день свадьбы приезжает, сажает ее рядом с собой и в церковь под венец везет! - похвалилась Катя.
        - Ну уж не все так, - поправил ее Алексей, скидывая скорость, чтобы Олена успела как следует рассмотреть чудо-автомобиль. - А только очень богатые. Ну, или если невеста уж очень красивая! - подмигнул он Олене в зеркало заднего обзора.
        В свою очередь и «линкольн», словно желая себя получше показать, снизил скорость, подплыл к тротуару и замер.
        - Ой! - охнула Катя. - Смотрите!.. - и в тот же момент прикусила язык.
        Но было поздно. Все увидели, как из «линкольна» бодро выскочил Николай и, подцепив трех девушек, быстро охмурил их, что-то воркуя всем трем сразу. Затем, подсаживая и придерживая каждую за талию, он усадил девиц в машину…
        Явно довольный уловом, Николай потер руки, посмотрел вверх, то ли что-то считая, то ли прикидывая, а затем удовлетворенно, видно, хмыкнул и нырнул вслед за девочками в чрево свадебного лимузина.
        В ту же секунду «линкольн» тронулся.
        Все было исполнено в четком, стремительном темпе: ребята не знали, что эти трое были уже из четырнадцатой группы и что, усадив в «линкольн» за последний час более ста тридцати девиц, Коля, конечно, успел набить руку и поставить вступительно-ознакомительную речь на высочайший профессиональный уровень.
        Ему предстояло сделать еще много до вечера, и он торопился.
        В салоне «опеля» повисла тишина.

«Вот это да! - подумал Алексей. - Поехал к викингам - очень похоже, ха-ха!..
„Нужно на время скрыться от Коптина, от хроноразведки…“ - Алексей процитировал отца по памяти. - Ну и ну!.. А ведь он натянул нос Коптину: тот-то считает, что отец в десятом веке, в Америке, на хроноразведку пашет, а он… Вот уж и вправду в голову-то не придет его тут искать. Молодец, папа! Ничего не скажешь! Хотя ведь, может, он и не скрывается, а просто оттянуться решил. Лицо у него довольное до соплей… Да и вообще, как капитана получил, так словно его подменили. А дальше ведь… Если дальше подумать - к чему все это ведет? В целом-то, если подумать, - просто кошмар!»
        Чувствуя, что ему надо отдышаться, Алешка резко свернул в Малый Гнездиковский и встал, проехав метров сто по этому тихому переулку.
        Мысли в голове носились вихрем. Картины детства, связанные с отцом, только с отцом и больше ни кем, кроме отца, грозили выпрямить все мозговые извилины и разорвать мозги изнутри.
        Внезапно все мысли, все картины исчезли, погасли в сознании.
        Алексей увидел вдруг себя самого сидящим во дворе за столиком, прямо напротив Коптина.
        Коптин молчал, но взгляд его был испытующим.

«Нет, - решил Алексей. - Здесь что-то не то. Не то! И, во-вторых, так нельзя! Каждый имеет право на объяснение. Заочно осуждать может только гад, только тот, кто хочет осудить, кто осудил уже в душе».

«Психологически здесь действует стремление поднять себя самого в своих же глазах, безнаказанно, а может, и безвинно топча другого. Обычная тяга к самовосхвалению, если разобраться, - сказал в его сознании Коптин. - Такие штуки надо пресекать в себе в корне, если ты мужик».
        - Нет, это не отец был! - сказал Алеша вслух. - А как похож! Ну просто копия, близнец! Я тоже сначала попался: смотрю, да это ж батя! Нет, ни фига! Просто похож.
        Сильный шорох вдруг прозвучал прямо за его спиной.
        Чуть наклонившись вбок и вскинув глаза вверх, на зеркальце заднего вида, Алексей увидел Олену, выхватывающую из «Набора туриста» нож и бьющую им себе в сердце…
        Он ничего не мог сделать - он не успевал никак.
        Катя, сидевшая рядом с ним, по диагонали от Олены, успела выбросить руку между спинками передних кресел и ухватить двумя пальцами Олену за рукав: удар, потерявший на излете силу, был сорван.
        В ту же секунду Катя отлетела на заднее сиденье.
        В полете, наваливаясь на Олену, Катя успела увидеть, как та, откинувшись всем телом назад, уклоняясь от ее броска, крепко зажмурив глаза, успела с нечеловеческой силой полоснуть себя ножом по горлу…

«Все! - Поймав и подмяв под себя руки Олены, Катя почувствовала, что от напряжения вдруг ослепла: в глазах был только серый фон с черными пятнами и мелкими яркими головастиками. - Если сонную артерию вскрыла - ничто ее не спасет!»
        Высвободив руку, Катя завела ее вверх, за затылок Олены, и пригнула ей голову, чтобы хоть как-то снизить кровопотерю: сейчас кровь рванет - обильно, бурно.
        Рука Катерины не ощутила влажности. Не было и ощущения тепла чужой крови.

«Крови почти что нет. Отлично!» - мелькнуло в сознании.
        Зрение вернулось к Кате так же резко, как и пропало секунду назад: будто кто-то включил ее глаза.

«Как странно!» - подумала она.
        Крови на груди Олены не было ни капли.
        Где кровь? И что теперь делать?
        Первое - это лишить Олену инициативы. Если она сейчас вскинет голову, то тут же кровь хлынет ручьем. А если нет, то, может, удастся дотянуть до «скорой».
        Ее надо шокировать, обессилить!
        Катя знала по рассказам отца о буднях горячих точек, что в подобном состоянии можно и нужно молоть что угодно, хоть полную чушь, сбивая с настроения, растормозить, свести с «тропы», хоть что, ну, хоть ударить по щеке - нет-нет, нельзя: по роже дашь - из горла брызнет… Лучше наврать, укусить за нос, нет-нет, тоже плохо: за нос укусишь - мордой мотнет, и хлынет тут же… Вот, блин, субботка выдалась!
        - Держи ее, Катька! - Алексей уже открывал дверь и выскакивал из машины. - Лепи ей что-нибудь!
        - Что? Ничего не приходит на ум!
        - Да что угодно. - Алексей, раскрыв заднюю дверь, схватил Олену сзади, склоняя ей голову вперед. - Неси что хочешь, надо вывести ее из тупика, из ступора!
        - Ты дура! - взорвалась Катя, впадая в какое-то пограничное состояние между истерикой и сумасшествием. - Ты больная! Ты бы сначала узнала, зачем он проституток ловит!
        - А зачем он проституток ловит? - еле слышно прошептала Олена, не открывая глаз.
        - Зачем-зачем! Зачем все, за тем и он! Вчера родилась, что ли? С луны свалилась? Из Чикаго приехала?! Чокнутая! - Катя почувствовала, что ее несет не туда, и круто сменила направление мысли: - Зачем все, абсолютно все проституток ловят?! И у нас, и за Уралом?! Начальство требует - лови!!! Приказ! Закон! Статья седьмая Конституции: ловить-поймать! Тут равноправие! Устав! Он офицер! Он служит Родине! Он ловит проституток, раз сказали! Страна сказала - солдат поймал! Население когда еще дубину народной войны найдет-поднимет! А офицер уж тут как тут!

«Во, Катька! - подумал Алексей, выпадая в осадок от напора демагогии и пустобрехства. - Папина дочка: от четырех комиссий отбрехаться - как делать нечего!»
        - Он в действующей армии! На действительной службе! - продолжала Катерина в режиме скорострельной роторной пушки. - Кадровый состав! Он выполняет приказ! Он должен, обязан уметь! Стрелять, копать, владеть ножом, зажечь пожар и тут же потушить, на барабане бренькать, танк под водой водить и самолет, по всем рулежкам и без тягача, - да-да! И проституток должен снять уметь российский офицер - причем в одно касание, бесплатно, с первого захода, - ты поняла?! И бабок срубить, и дом сварить, и роды принять-передать-завещать, и лес прочесать, и в метро воровать, с парашютом плясать, на спину - и вприсядку плясать, а не только прыгать с самолета, лечить коров должен уметь, причем по памяти, без подглядывания! Он капитан теперь, он литр выпить должен - и ни в одном глазу! Даже если пивом запивал! Ты поняла?
        - Да, он говорил… - слабым голосом призналась Олена, - что русский офицер должен все уметь делать…
        - Ну вот! А ты ему не поверила! Какое ты право-то имела Николаю Николаевичу не поверить?!
        - Никакого… - согласилась Олена.
        - Ведь он экзамены сдавал по проституткам! А ты подумала - на самом деле?!
        - А я подумала… - кивнула Олена и заплакала.
        Крови на груди у Олены не было - ни капли!
        - А теперь горло покажи, идиотка!
        - Не надо! - взмолился Алексей, тупо соображая, как вызвать по мобиле «скорую», чтоб она мобильно приехала? Мобильно, но не виртуально? Эсэмэску, что ли, на ноль-три послать?
        - Погоди звонить… - остановила его Катя. - У нее… Она цела.
        Осторожно приподняв Олене подбородок, Катя внимательно осмотрела ее горло и констатировала:
        - Ни-че-го!
        - Вот это нож! - восхитился Алешка. - «Набор туриста»!
        - Ты забыл про дом на экзотических островах… - слабым голосом напомнила Олена. - С бас-сейном.
        - В бассейне можно утопиться, понял, Алексей? - пояснила Катя.
        - А я считаю, это верно! - Алеша хлопнул ладонями по рулю. - Турист поел? Поел. И решил вдруг зарезаться, представляете? Ну нет - и это учтено!
        - Все учтено… - тихо кивнула Олена.
        - Что ты имеешь в виду? - подозрительно спросила Катя, отвязав «Набор туриста» от шнурка и изымая его из обращения.
        - У вас есть все, - кивнула Олена, судорожно сглатывая подступающие из горла слезы. - Все! У вас в этом мире есть все, что только можно желать… У вас одного только нет…
        - Чего? - спросил Алексей, вдруг сильно заинтересовавшись.
        - У вас, ни у кого из вас… нет счастья! - ответила Олена и разрыдалась.
        - В Америке ты еще не была… - сухо сказал Алексей и, захлопнув заднюю дверь, не оборачиваясь, пошел, уселся на свое место - водителя. - Тебя бы в Штаты бы…
        Олену трясло от рыданий.

* * *
        - Так, девушки, вас здесь ровно двести душ, - обратился Николай к толпе девиц, собранной им возле памятника А. С. Пушкину за двадцать три ездки вдоль главной улицы страны. - Давайте все ко мне поближе, кричать не хочу. Вставайте полукругом, как на экскурсии. А я вот буду как бы экскурсовод. - Коля сплюнул себе под ноги: - Вот привязалось же это «как бы»!
        - Скажите сразу, что с нами будет?
        - Ничего плохого с вами не будет. Слетаем на пару дней, киносъемка там… скрытой камерой как бы, тьфу! Поработаем, все получат премиальные. Хорошие деньги, уверяю вас. И лично в руки - вам, а не «дяде», я договорился. Будете довольны, обещаю.
        - Мужики-то хоть культурные, интеллигентные?
        - Нет. Врать не буду. Такие артисты - ой-ой-ой…
        - Известные?
        - Нет. Неизвестные. Никому не известные, кроме меня. Но в отношении всего остального вполне ничего, солидные - у некоторых морда даже в зеркале не поместится… Уши на рамку придутся. Шкафы, одним словом. Серьезные. Хорошие ребята. Вам понравятся.
        По женской толпе прошел облегченный шорох:
        - Не импотенты, значит…
        - И не голубые! Ведь пидоры, они либо заслуженные, либо народные, либо депутаты…
        - Верно, девочки, педераст, он всегда в люди выбьется.
        - А эти - все неизвестные… Значит, нормальные мужики.
        - Вы нас в пансионат везете?
        - Нет. Отдыхать будете в комфортных шатрах.
        - Вы нас за город, в качестве культурной программы, на закрытие какой-то конференции сняли, так ведь?
        - Нет, не так. Никакого закрытия. Скорее открытие.
        - А куда?
        - На море. На побережье.
        - Вот это да!
        - А поточнее - куда?
        - В Америку.
        Какая-то девица присвистнула, воцарилась тишина.
        - У нас же паспортов почти ни у кого нет… Мы ж с Украины большинство, часть из Молдавии…
        - А загранпаспорта с собой вообще ни у кого нет…
        Это был острый момент, и Аверьянов задумался.
        Сказать, что он их всех вывезет в Америку десятого века без всяких паспортов, означало признаться в привычке действовать нелегальными методами, если не сказать, что в торговле живым товаром… Что это за вывоз без паспортов? Подпольная торговля живым товаром? Разумеется, первая же мысль, которая их посетит, - как им потом возвращаться оттуда, куда он их без паспорта доставит? Как? При первой же попытке выезда назад встанет вопрос о нелегальном въезде. То есть такая поездочка - это заведомо дорога в один конец. Такой сюжет всем известен: выжмут как губку, используют на все сто и в бетон через год-другой закатают. Нет-нет! Признаться, что он увозит за кордон без всяких документов, - все равно что признаться в том, что он намерен их продать в рабство либо, использовав, убить.
        Конечно, можно наплести, что он про документы не подумал как-то, что он этого обстоятельства не учел… «Садитесь, девочки, пока что вот посидите на лавочках, а я подумаю и чего-нибудь решу». Сказать такое означало бы косвенно подтвердить, расписаться всеми копытами и рогами в том, что все делалось как обычно, в режиме
«не починим, так сломаем». А такое признание - потеря авторитета, сразу и навечно.
        Времени на решение - секунда.

«Аверьянов, секунда пошла!» - скомандовал он сам себе, сжимая кулак до хруста.
        - А паспорта-то вам зачем, в «Америку» ехать? - удивился Николай вслух. - «Америка» - это же на Оленьем Холме! Бывший цековский заказник. Неужели не слышали? А Барвиха, Соколиная гора, Горки-7 - знаете? Слышали! Ну, хорошо. Бочаров Ручей тоже, наверное, знаете? Под Сочи. Недалеко от «Красной поляны». Крыша еще там четырехскатная… Ну, а «Америку», ну, не вспомнили? Олений Холм? Ну?
        - Ну… - нерешительно повторила одна из девиц.
        - Баранки гну! В общем, я сейчас на сорок минут отлучусь за автобусом как бы… А вы все стойте здесь: не драться, не митинговать, и прохожих не задевайте… Любуйтесь Пушкиным, дышите воздухом…

«Забавно устроена психика, - подумал Николай ища взглядом, где припарковался
„линкольн“. - Я не сказал им самого главного - где находится эта самая „Америка“… Но выплеснул корыто не идущих к делу фактов уверенным тоном. И сошло! Пипл схавал, как теперь говорят. Вот так нас всех и дурят - как котят».
        - В Коломенское, к загсу! - скомандовал он, захлопывая дверцу белоснежного
«линкольна».

* * *
        Младший лейтенант Очуркин и старший лейтенант Свистаков молча смотрели на небывалое скопление проституток, сбившихся в стаю возле памятника Пушкину.
        Девочки явно были в отгуле, не на работе: если проезжающая тачка притормаживала, ей тут же одна из девиц давала отмашку: «Сыпь дальше!»
        - Это не митинг! - сказал Очуркин, пожимая плечами. - Плакатов нет, протестов нет, никто за жизнь не булькает.
        - А может, это голодовка? - предположил Свистаков.
        - А Пушкин-то при чем?
        - Ну как «при чем»? Сто лет стоит: не жрет, но вдохновляет!
        - Давай в ФСБ, дежурному по городу, позвоним?
        - Зачем?
        - Я не знаю. Ну вроде мы не спим с тобой, а? Да и время быстрее пойдет, минут на сорок ругани будет: чего звонишь, от дела отрываешь, то да се…
        - Да ведь действительно звонить-то нечего! Пушкин с шалашовками - сочетание хорошее. Ведь он - чугун, делай что хочешь. Они тоже на все согласны, никакого протеста - ни от него, ни от них! Все хорошо.
        - Да не совсем: Пушкин дело портит.
        - Согласен. Чем-то он раздражает.
        - Известно чем! Вон, пиво «Бочкарев» - зеленые грибочки,
«Макдоналдс» - желто-красный, а он чего здесь, черный, встал?
        - А он стоит и думает: куда двинуть? По пиву? По биг-маку?
        - На кладбище ему, вот куда двинуть! Памятник? На кладбище! Черный? На кладбище!
        - А он стоит!

* * *
        Хронотоп, целый и невредимый, находился там, где его оставил Николай: у Коломенского загса.
        Водители двух автомобилей свадебного кортежа выполнили задание Аверьянова на все сто.
        Возле люка хронотопа высились горы оборудования - вплоть до походного бара, дизайн-бассейна с фиброфонтаном, всепогодного караоке-ревербера, цветовизговального компакт-комплекса, инфратусовочной широкополосной жиротрясины с режимом повальной турбонаддувки и девичьей истерики.
        Штатовский, японский и южнокорейский бензогенераторы форсированной тяги, укомплектованные УПСами горячего резервирования, были готовы поддерживать веселье сутками напролет.
        Были и складные сооружения: ресторанный зал, закусочная, тусовочная, флиртовочная, качельная, гамачная, дансинг-бухальная, завиральный бизнес-салон, рэповая, стэповая, попсовая, дозаправочная, дамская комната с мужским входом без выхода и отсек окончательной нарезки для мужчин - с тремя унитазами и одним надувным корытом.
        Что же касается пирамид из ящиков и коробок с закуской и выпивкой, то тут и говорить не о чем: получив полный список-реестр на шести листах мелким шрифтом, Николай почувствовал только одно: чувство гордости за обыкновенных людей, обходящихся в быту водкой и чипсами, но одновременно с этим имеющими врожденный талант к утонченно-расточительному гурманству.
        - Пойдет? - спросили водилы.
        - Годится! - кивнул Аверьянов и с удовольствием рассчитался. - Спасибо, братцы, молодцы! Теперь бы это все загрузить вон в люк только…
        - Ага! - кивнули водилы и, распахнув двери своих лимузинов, скомандовали грузчикам, одетым в одинаковую униформу - оранжевые комбезы с надписью «Ухнем!» на спине.
        - Подальше грузите и покомпактнее, туда к стенке, вплотную и до потолка, - скомандовал грузчикам Аверьянов и, повернувшись к водителям, дал разъяснение в отношении дальнейшего: - Как они погрузят все, я исчезну на пять минут, а потом все по плану пойдет - жених-невеста, гости, церковь, ресторан…

* * *
        Загруженный и задраенный хронотоп окутался розовой старт-луковицей и растаял на глазах.
        - Дела-а! - сказал водила «линкольна». - Вот мы его сейчас ждать будем, да? А на Пушкинской его вот точно так же двести девок ждут - поняли?
        - Каких девок?
        - Обычных проституток.
        - Он их на свадьбу, что ли, собрал?
        - Наверное, - пожал плечами водила «линкольна». - А на что же еще? А вот сейчас ментуру спросим. - Он указал на подходивших к ним сержанта с лейтенантом. - Скажите-ка, вот как, по-вашему, вот мы стоим, размышляем, решить не можем - где проститутки могут быть нужны в массовом количестве? Сотнями?
        - На телевидении, конечно. - ответил лейтенант с ходу.
        - Вот голова! - восхитилось шоферье. - Сто пудов Интел инсайда!
        - А что случилось? - поинтересовался сержант.
        - Да вот, друг, ну, тот, что только что растаял в яйце-то металлическом. Он на Пушкинской стадо такое - две сотни девок собрал!
        - Так это ж киносъемка! - пояснил лейтенант.
        - Что, правда, что ли?
        - Правда или нет - это не наше дело. Наше дело, чтоб тишина была.
        - И чтоб в кармане шуршало, - добавил сержант.
        - Молчи побольше, мой совет, - сухо посоветовал сержанту лейтенант.
        - Да я молчу! - настороженно открестился водитель «линкольна», приняв замечание на свой счет. - Если клиент платит, мне абсолютно все равно, что он, кто он и зачем. Это ваше дело - дознание, этапирование… Я не вмешиваюсь! По мне - хоть коммунизм, хоть пофигизм, хоть телевидение тут строй, - мне наплевать, строй на здоровье - салон мне не пачкай, вот и все. И я не против, я всегда за. А скажешь:
«нет», я буду - против. Такой же человек, как все! И совершенно я тут ни при чем!

* * *
        - Ты смотри, что творится! - Младший лейтенант Очуркин толкнул под локоть старшего лейтенанта Свистакова.
        Сразу за памятником Пушкину возникла огромная, светящаяся зеленым возврат-луковица, внутри которой начало возникать металлическое, играющее всеми цветами радуги яйцо, размером с железнодорожный вагон.
        - Вот теперь звони в ФСБ, дежурному. Нашим не звони. Наши не оценят. Все! Теперь - пора! Вот она, тема для беседы с контрразведкой!.. Настал час!
        Проявляясь и материализуясь, яйцо нежно распихивало людей, находившихся на месте его возникновения.
        - Представься, не забудь!
        - Дежурный? Младший лейтенант Очуркин, площадь Пушкина…
        Свистаков грубо дернул Очуркина за рукав, привлекая внимание к себе.
        - Ну что?.. Простите, это я не вам, товарищ дежурный…
        - Меня, меня назвать забыл!.. - указал на себя Свистаков.
        - Извините, это напарник меня отвлек. Говорит, что я его назвать забыл… Да трезвый я, конечно! Очуркин… Младший лейтенант.
        - И старший лейтенант Свистаков!
        - И Свистаков, да, это верно… Вот, рядом со мной стоит. Почему я, младший, звоню, а не он, старший по званию, звонит? Потому что он наблюдает, а я докладываю… Он наблюдательнее, а я объясняю доходчивее - все говорят. Так что для пользы дела. Суть? Согласен говорить суть только по делу! Есть! Это правильно. По делу: здесь, у Пушкина, путаны собрались, еще час назад, даже больше. А теперь еще и яйцо появилось. Тут же, у Пушкина!.. Нет, вы не ослышались. Путаны собрались у Пушкина, но просто так, без митинга и без плакатов. Стояли без протестов, ничего не делали. И тут мы глядим, со Свистаковым, оба, - у Пушкина яйцо растет, людей расталкивает! В зеленой луковице. О, путаны все к яйцу бросились! Это прямо сейчас происходит. Как по команде. Садятся. Нет, Пушкин стоит, не шелохнется. Ну, памятник, что ему? Все, сели! Яйцо закрылось, красным луком заросло… Растаяло, товарищ дежурный! Нету, все! Ни путан, ни яйца. Пушкин? Пушкин остался. Что делает? Ну, думает, как будто. Или стихи сочиняет. Я не знаю. Понял, придет машина. Понял! Для маскировки
«психоперевозка» на борту написано. Дождусь, конечно. Очуркин, младший лейтенант. И старший лейтенант Свистаков. Он тоже дождется. Понял! Ждем. Хорошо. Да нас сразу видно! Напротив Пушкина мы, оба в форме. Да не в хорошей форме, а в милицейской! В обычной форме… У меня форма хорошая. Потому что новая, а у Свистакова майонезом залита, еще весной. Так и не отошло до сих пор до конца. Хорошо, буду говорить непрерывно с вами, пока не приедут. Какую песню знаю? Много знаю. А на ум только
«Нас не догонят» лезет. Знаете, старая песня «Тату»? Да мы стоим, стоим на месте, не волнуйтесь! «Небо уронит ночь на ладони! Нас не догонят, нас не догонят!» Есть заткнуться!

* * *
        Олений Холм встретил приветливо: утро, яркое солнце, спокойная темно-синяя Атлантика, хоть и без белых барашков, но все-таки покрытая плавными невысокими пригорками зыби, остатками далеких штормов.
        Воздух был настолько прозрачен и чист, что у всех прибывших возникла вдруг одна и та же мысль о том, что воздух в этих краях просто отсутствует.
        Они стояли на самой вершине холма - двести девиц и Коля Аверьянов.
        Спокойный ветер с моря гладил девушек по головам и шевелил рукава блузок, подолы юбок, воротники, словно пытаясь на ощупь понять, из чего же она у них сшита, эта одежда.
        - Да! Вот это да…
        - О, Господи!
        - Хорошо-то как…
        - И даже сказать нечего.
        - Сто лет на море не была, девочки.
        - А я вообще не была на море никогда. Первый раз его вижу, - сказала белокурая девушка, уже не первой юности, лет двадцати пяти.
        Коля повернулся к ней, но, увидев в глазах ее слезы, промолчал.
        Первый раз за последние дни он вдруг почувствовал, что ввязался в историю, масштабов и сложности которой он даже отдаленно себе не представлял. Его приключения в Батыевых временах показались каким-то далеким и глуповатым кинофильмом детства, не имеющим никакого отношения ни к жизни, ни к реальной борьбе в параллельных мирах.
        А борьба эта есть, война идет. Она сложна и беспощадна к мельчайшим ошибкам.
        И в этой войне мускулатура, точность глаз, умение держать удар, владение рукопашным боем, как и дополнительный патрон, предусмотрительно загнанный в патронник, играют далеко не основную роль - ну вот, например, как грибной дождь, прошедший перед началом армейских учений в масштабе фронта.
        Он мало, очень мало узнал у Коптина. Учиться нужно было годы. Мельком он кинул взгляд на штрих-кодер и похолодел: своими художествами в прошлом, здесь, на Оленьем Холме, засылкой свадебной группы на Фату-Хиву он уже наплодил без малого два миллиона параллельных миров. Миры были очень близки к основному - интегральный датчик отклонения сидел практически «на полке», на нуле, но эти 1 976 532 параллельных мира различались в деталях. И пусть детали эти были малозаметны, но все же из этих 1 976 532 миров не было и двух абсолютно одинаковых, строго идентичных.
        Самое же страшное было в том, что сейчас, в данный момент, когда они все стояли и не предпринимали ровным счетом ничего, штрих-кодер стремительно накручивал свой счетчик, и новые параллельные миры обильно рождались, сыпались градом.
        Краем глаза он скользнул по девушкам. Нет, движения, поступков нет.
        Они просто стояли и думали - каждая о своем.
        Конечно, это можно объяснить.
        Визит в прошлое может изменить будущее, если раздавишь тут, в прошлом, бабочку или жука. Конечно…
        Но можно изменить будущее, раздавив здесь, в прошлом, какого-то червя в себе самом, - ведь верно?!
        И мир останется таким же, как и был: все цело, ты ни на что не наступил, не уничтожил ничего, не исказил в нем.
        Но все-таки мир изменится. Потому что мир легко изменить, параллельные миры рождаются бесшумно, непрерывно.
        Ведь мы и без всякой телепортации часто уходим в прошлое. Уходим мысленно в дебри минувших дней и давно происшедших событий, не в силах изменить их, подправить тем самым настоящее. Все знают - это невозможно.
        Но это возможно. Возможно в обычной, в реальной жизни. Более того, это происходит всегда и со всеми.
        Крути не крути, а прошлое меняет нас - при каждом возвращении к нему.
        Как вспомнишь - вздрогнешь. Прошлое - страшная штука. Оно влияет на нас, меняя нашу настоящую, в данный момент идущую жизнь, изменяя действительность порой беспощадно, до ужаса. Вспомните, о чем писал, предупреждал всех Геннадий Шпаликов:
        По несчастью или к счастью,
        Истина проста:
        Никогда не возвращайся
        В прежние места.
        Даже если пепелище
        Выглядит вполне,
        Не найти того, что ищешь,
        Ни тебе, ни мне.
        Путешествие в обратно
        Я бы запретил,
        И прошу тебя, как брата,
        Душу не мути.
        Шпаликов предупреждал. Потом повесился.
        Прошлое, даже при мысленном путешествии в него, ломает в нас что-то, наступая на бабочек внутри нас, уничтожая тем самым отряды и семейства, виды и подвиды скотов, стервятников и динозавров, в дальнейшем выросших бы из этих червячков и бабочек.
        А что-то прошлое и рождает в нас, снова и снова, благодаря чему внезапно вырастают в душе и в сознании леса идей, отчаяний, сомнений, угрызений, надежд и находок.

«Вот попался-то! - Мысленно Николай едва не застонал, вспомнив спокойный и глубокий взгляд Коптина. - Как он меня поймал! Взял теплого, ну как ребенка. И вот сюда. И в печку - головой. А тут такие гуси-лебеди вышли! А кто виноват? Не пил бы из копытца - не стал бы козлом! Сам виноват. Стремнина операции засосала, а это означает - конец. Теперь выплывать и расхлебывать».
        Они стояли - двести девиц и Аверьянов. Молча смотрели в океан, думая каждый о своем.
        Штрих-кодер бешено отсчитывал штрих-коды новых, рождаемых ежесекундно сотен параллельных миров. Интегральный датчик отклонений уже отлип от «полки», мир значительно менялся - неясно, в какую сторону, но менялся ощутимо.
        Ведь все стоящие вокруг него - это, как ни крути, будущие матери. И изменения, происходящие сейчас в их душах, дадут знать о себе в идущих следом поколениях - в тех малышах, которые придут в наш мир попозже. Мир тесен, люди живут в нем по очереди и часто в параллельных, непересекающихся мирах. Единственный Мир, единый для всех, но в котором ни у кого ни с кем нет ни одной общей точки.
        С Атлантики дул ветер.
        Штрих-коды рождаемых миров мелькали, меняя друг друга так быстро, что слились в полосу, то светлевшую, то темневшую от бешеного темпа раздвоения миров.
        - А здорово, девчонки, правда?
        - Теперь и подохнуть не жаль.
        - А морем совсем не пахнет, - с какой-то непонятной грустью сказала одна.
        - Да, это так, - согласился Аверьянов. - Ты была только на Черном море…
        - В детстве, - согласилась девушка. - В семь лет. Перед школой. «…Там, где, боже мой, была мама молодая и отец живой…»
        - Там пахнут йодистые водоросли, выброшенные на берег, - объяснил Николай, чувствуя, что он говорит, только чтоб не молчать и не думать. - И ты решила, что так пахнет море. Само море. А здесь никаких водорослей нет. Это не Черное море. Это - Атлантический океан. А океаны не пахнут.
        - Олений Холм, говоришь? - задумчиво проговорила стоящая рядом девушка из первой отобранной им пары, Варя-Варюха.
        - Так называют его местные, - кивнул Николай.
        - А кто здесь местные?
        - Скрилинги.
        Варя помолчала, а потом спросила:
        - Где мы?
        - В десятом веке. Двадцать девятое августа 985 года. Северо-восточное побережье Америки. В наше время это - США, недалеко от Кенсингтона, штат Миннесота…
        - Я чувствовала, что тут что-то не так, - покачала головой Варя. Она была абсолютно серьезна. - Еще на Тверской почувствовала, как тебя увидела: этот мужик заведет, завезет! Я чувствовала, что ты завезешь. Но не знала, как далеко…
        - А я далеко завез?
        - Дальше некуда.
        - Наверное, так надо, Варя.
        - Я только и слышу всю жизнь, что «так надо». Только никогда не говорят, кому надо и зачем.
        - Я тоже не знаю. Ты не поверишь, но и я тоже понял только, что не знаю зачем и не знаю, как далеко…
        - Заехали мы очень далеко.
        - Ага.
        - И главное, нет уже пути назад.
        - Есть, - возразил Коля, указывая на хронотоп. - Я всех могу отвезти назад.
        - Нет, назад дороги нет. Ты никого не отвезешь. Не понимаешь? «Назад» - это теперь только вперед.
        - «Назад» - это только вперед, - согласился Аверьянов.
        Он взял штрих-кодер, слил, слепил, склеил всю эту бездну сотворенных им параллельных миров в один единый основной существующий мир, отключил режим страхующего удвоения и, решив дальше действовать на свой страх и риск, в лоб, не раздваиваясь, нажал на штрих-кодере кнопку «Проверка»…

* * *
        Он положил руки на штурвал хронопилота и решил посидеть так минут пять - десять в полном одиночестве и тишине. Нужно было немного прийти в себя.
        Только что он закончил двухчасовую инструкцию Вари, Маши и Людмилы - трех девушек, показавшихся ему наиболее толерантными и сообразительными.
        Устроить пресс-конференцию для всех прибывших на Олений Холм означало бы утонуть сразу и навеки в шутках, вопросах, требованиях, возмущениях и предложениях.
        Он начал с вопросов к себе, задавая их вслух в присутствии девушек.
        Какова его цель? Что сам-то он делает и зачем?
        Говоря абстрактно, он может сбросить карты в любой момент и вернуть все и вся на исходные рубежи. Сделать это несложно. Для этого достаточно вернуться на берег первобытного океана, где они нахлебались с Алешкой бульончика, и сломать там деревце. Потом нажать на штрих-кодере клавишу, выбирая менюшку «Принять изменения».
        Тогда из его жизни будет вычеркнута вся эта история. Не будет утреннего звонка из части, он не поедет в полк, не встретится с Коптиным. А вместо этого они поедут купаться и загорать - он с Оленой и Алешка с Катей. А девушки сами собой окажутся на Тверской, «линкольн» им уже не грозит. И тишина. Все будет, как было изначально.
        Стоп-стоп-стоп! Постойте, девушки. Накладка!
        Ведь если все останется как было, на исходных, то он не встретит Коптина.
        Откуда же возьмется в этом случае штрих-кодер в его руках? Штрих-кодер с менюшкой
«Принять изменения»? Штрих-кодер, с помощью которого он уничтожит появление его самого, штрих-кодера?
        Вот он опять, все тот же парадокс: следствие, убивающее свою же причину, ребенок, уничтожающий своих родителей задолго до своего собственного рождения!
        Но такое может быть, ведь Коптин об этом говорил несколько раз…
        Здесь Николай объявил девицам перерыв и задумался.

«Ну конечно - вспомнил! Я знаю сейчас, что нужно сломать там-то и тогда-то такое-то деревце. Полечу сейчас и сломаю его. И ничего страшного не произойдет: в тот же момент штрих-кодер растает в моих руках, словно его и не было, а я забуду о его существовании и обо всем остальном. А все девицы рассредоточатся мигом по своим местам - „эх, вдоль по Питерской, да Тверской-Ямской“…
        Я просто стану после этого жить в мире, в котором жизнь будет спокойна - ни этой круговерти, ни приключений, ни перспектив, от которых просто раскалывается голова. Ведь на берег праокеана, где деревце, я попал безо всякого штрих-кодера: Алексей позвал поговорить об Олене. Ага!
        Мы все перейдем в бывший мир. Тихий мир, возможно, главный, а может быть, и параллельный данному. Штрих-код - такой-то. И - тишина. И снова отпуск в безмятежность. Безмятег.
        Но этот вариант уже мною рассматривался. Я уже отказался от безмятежного мира. Нужно быть последовательным. А это значит идти до конца - раз Коптину удалось втянуть меня в аферу. Втянулся или втянут - значит, играй.
        Конечно, интереснее продолжать операцию, осуществлять осмысленное движение, стремиться к цели, а не просто так болтаться по мирам.
        Цель есть, она ясна. Обеспечить высадку викингов, но не только, „высадка“ - чисто военный термин. Обеспечить их вживание, обеспечить шанс обосноваться, закрепиться на североамериканском континенте. С прицелом на ассимиляцию. Такая задача. Такая игра, если хотите. Закрепить викингов не на простом, а на демографическом плацдарме. Места там много, хватит всем: и викингам, и скрилингам, и индейцам сиу, чероки, черноногим и так далее. Плодитесь, размножайтесь, осваивайте, развивайтесь.
        Это новая задача. Не наступательная, не оборонительная, а миротворческая. Такого еще не было. Но тем и интереснее. Задача крайне важная и очень сложная с организационной точки зрения. Принести на крыльях сюда другую жизнь, лучшую.
        Испанцы припрутся к шапочному разбору. Это и есть война культур.
        Что ни говори, викинги нам ближе всех, - они же наши предки? Так как же не порадеть им мне, их прямому потомку?»
        Объяснив самому себе свою роль и стремления, Аверьянов снова взялся за девиц.
        Конечно, объяснить им все было сложно, пришлось их покатать на хронотопе и в юрский период, и в мир их собственного детства. Увидеть саму себя, идущую с букетом в первый класс, - конечно, это убеждает. Папа, мама, одноклассники, Клавдия Петровна - учительница…
        В итоге договорились о том, что трое суток после высадки с варягами пробудут все. Кто сможет и захочет пробыть месяц - крупная премия.
        А дальше выбор. Или назад, к памятнику Пушкину, - спустя пять минут после старта, либо домой - по месту прописки. Желающие могут остаться, слетав в командировку и забрав сюда, в десятый век, близких. У многих девушек были уже дети и практически у всех были живы родители.
        Возможны и другие варианты. Запрет один: для обитателей прошлого в будущее хода нет. Викингов нельзя переносить в двадцать первый век. Хватит проблем с Оленой. Опекать полтора-два десятка викингов в современной Москве не взялась бы и рота хроноразведчиков.
        Таким образом, этот вопрос - вопрос окончательного выбора, вопрос «туда или сюда?
        - решается однажды. Раз и навсегда.
        Ладьи придут вечером. Надо готовиться.
        Николай вручил девушкам лингвистический маяк, осуществляющий автоматизированный перевод с любого языка на любой на уровне подсознания и запустил систему предполетного предстартного тестирования блоков навигации.
        А он снимет с Фату-Хиву свадебную компанию, сбросит их у загса и тут же вернется.
        Продувка главного хронодизеля прошла, полосовая протяжка синхроимпульсов сфазировалась на опорной дате Рождества Христова.
        Пока, девчата!
        Быстро набрав с консоли штрих-код точки прибытия, Аверьянов слегка сбился по времени, набрав на единичку больше даты индицированной: усталость дала себя знать.
        Зеленая возврат-луковица появилась на песчаной отмели Фату-Хиву не через час после его убытия, как обещалось, а через двадцать пять часов.

* * *
        Яркое солнце тропиков, искрящееся на изумрудной глади Тихого океана, ударило в глаза Аверьянова, и в ту же секунду четыре стальные женские руки выволокли его наружу.
        - И это называется «часок»?
        - Или это час с небольшим, гад?!
        - Прибытие рейса Коломенский загс - Фату-Хиву задерживался по техническим причинам… - гнусавым голосом взвыл Аверьянов, пытаясь обратить происшедшее в шутку и не подпустить женские руки с уже поломанными ногтями к своим глазам. - Мы просим прощения от лица… Ногти от лица! Ну-ка! Вот, пожалуйста! Я тоже царапаться буду! Виноват, каюсь! Немедленно искуплю!
        - Мы здесь вторые сутки уже кантуемся!
        - На бананах и черт-те на чем!
        - Банкет, ресторан, венчание в церкви - все к чертовой матери!
        - Вы с ума там сошли, если такие вещи считаете возможным допускать!
        - Считаете, что все вам можно? Кто будет отвечать за этот беспредел, а?!
        - Я буду! За базар отвечу. Вот деньги, видишь? Оцени ущерб. Сейчас прям отстегну. Кто у вас побухгалтеристее?
        - Галина Аркадьевна.
        - Ну вот, пишите: список, счет, сумма прописью. Получила такая-то…
        Аверьянов, как и всякий мужик, которому перевалило за тридцать, прекрасно знал, что стоит только бабий скандал перевести в конструктивное, деловое русло, запал мгновенно иссякает, уступая место бессмысленной и бесконечной толчее на месте. Основной вопрос при этом тут же уходит в песок, уступая место множеству частных вопросов. Где взять ручку? На чем писать? Почему не предупредили заранее, я бы переоделась? Ну, и так далее…
        - Да не волнуйтесь вы так, девочки, все будет! - попытался объяснить Николай. - Все состоится, все будет отлично! И церковь будет, и ресторан ваш не уйдет, и за все, за моральный ущерб, заплатит вам это… киностудия!
        - Улыбнитесь, вас снимают скрытой камерой?! - язвительно спросила свекровь. - Где она, камера твоя? Где скрыта-то? Я пять часов ее искала, чтоб плюнуть в объектив.
        - Мы вам поверили, думали, нас по телевизору покажут, - разрыдалась очень молодо выглядевшая теща. - А тут такое бескультурье! Нагадить, испортить свадьбу, людей обмануть! Скрытая камера! Гадость какая! На нашей слабости, и так сыграть безжалостно! Тьфу!
        - Видеть я вас не желаю!
        - Ну, простите, что поделать: техника подвела. Перечислите свои убытки, включая моральный ущерб, сумма прописью, и киностудия оплатит, я же сказал! Сейчас, в данный момент, наличными! Ну, что еще вам, милые?!
        - Мы за банкет, вы знаете, сколько мы отдали за банкет?!
        - Не знаю. Поэтому в третий раз говорю: напишите, представьте счет, я оплачу. Все будет скомпенсировано. Ну?
        - Что «ну»?
        - Давайте грузитесь, полетели назад, с меня хватит. В Москве договоримся. Где остальные все?
        - Мужчины - пьяные, вон под кустом лежат.
        - С чего они пьяные-то? - удивился Николай.
        - Так они ж в загс и на венчание знаете сколько с собой захватили? Фляжка здесь, фляжка там.
        - А твой и вообще пятилитровую носил, букетом замаскировал, лишь бы не упустить.
        - Да ты на своего-то глянь!
        - А вон, смотрите, жених на пальме, за бананами опять полез, обезьяна безмозглая! И так уже весь костюм расхлюстал на полосы!
        - На свою дочь посмотри: тоже макака та еще! «Невеста-а-а…»
        - А где же девушки, вот именно? - спохватился Николай. - Невеста-то, супруга, виноват, со свидетельницей где?
        - Так ее же ваши у себя на пиратском корабле задержали! Мы им орем, они не слышат!
        - А ей, наверное, там понравилось!
        - На каком пиратском корабле?! - обалдел Аверьянов. - Какие «наши»?
        - Да вон, в бухте стоит! Ваш?
        - Нет, - попытался сглотнуть Николай, но не смог - в горле вдруг разом пересохло.
        На рейде действительно стоял на якоре большой двухмачтовый барк с «Веселым Роджером» на фок-мачте - череп и две берцовые кости крест-накрест на черном фоне.
        - Есть попить у вас, девчата?
        - Па-пить?
        - Ах, тебе и па-апить еще?
        - Да ты знаешь, где здесь вода?
        - До воды отсюда два часа! По джунглям, в гору, к роднику! Я убить вас готова всех, гадов-киношников!
        - Улыбнитесь! - Аверьянов, не давая ужасу схватить за душу, деморализовать, примиряюще обнял женщин за плечи. - Вас снимает скрытая камера!
        - Где она, камера твоя? Ведь врешь же все, я чувствую!
        - Да, пусть покажет скрытую камеру свою!
        - Не могу я вам ее показать, на то ведь она и скрытая. А как девушки попали на корабль?
        - Как-как! Он приплыл, встал там, воды забрать… Копали они, пираты ваши, что-то еще, там, на мысе. Нас не видели. А мужикам, им же с пиратами сфотографироваться, выпить - как же без того?! Начали махать им! Они и прислали лодку, эти, ваши, пиратами наряженные. В костюмах… В камзолах или не знаю, как их там… С пистолетами, саблями… Увидели мужиков наших, поняли, что пьяные… Обыскали, избили…
        - Избили мужиков, а Свету с Верой забрали - на лодку и на корабль!

* * *
        Его проклинали, у него требовали, но он их слышал уже вполуха.

«Вот влип-то, - подумал Николай. - Ну какое, казалось бы, дело простое - викингов без потерь высадить. Но ведь не успеешь оглянуться, и вот пожалуйста, две сотни проституток там, пиратский бриг - здесь, ребята - в Москве, да еще и разведка, поди, давно на хвост села… Вот тебе, блин: искал романтики? Ешь! А главное, непонятно, что теперь делать…»
        В голове у Аверьянова уже плыли цепочки вопросов, ответы на которые были существенны для выработки плана дальнейших действий. Главное было понять, что произошло. На поверхности все было проще пареной репы: проходил мимо парусник, зашел водой заправиться, едой. Пьяные идиоты привлекли внимание. Причалил. Бухим в рюхало, девок - на конвейер. Проще некуда. Но!
        Что потерял барк в этих краях? Это же Полинезия. Торговых путей на сотни миль тут нет, нет и населенных пунктов, стоящих ограбления или крышевания. А шлепать сюда очень прилично: от любого региона с оживленным морскими торговыми трассами - ого-го!
        Далее. Почему они не убили мужиков? Убить, по логике вещей, по природе пиратов, было бы и проще, и естественнее. Зачем оставлять недобитков за спиной? Саблей по шее: «Кланяйся там, здесь уж не увидимся». Дешево и сердито. Но нет, избили, причем слегка (!), и кинули на песке.
        Почему?
        Еще вопрос. Чего они застряли здесь? Почему стоят на якоре? Почему не уходят? Чего ждут? Казалось бы, как просто - девок прихватили и побежали себе далее.
        Но нет, они ждут! Кого? Чего? Что?
        Не его же они ждут, Аверьянова, когда он появится и вломит им до бровей? Нет, конечно. Откуда им знать, что он объявится? Неоткуда. Что же тогда их тут держит?
        Если подумать, впрочем, то получалось как раз наоборот: выходило, что пираты с нетерпением ждут именно его, Аверьянова, хоть и не знают даже о его существовании.

«Но въедем по порядку», - решил Николай, упорядочивая мысли и выводы.
        В эту акваторию ребята могли закатить на своем барке только по двум причинам: либо закопать награбленное, либо, наоборот, откопать спрятанное ранее - в зависимости от их прухи за последний год, - либо снять с депозита, либо, наоборот, разместить временно свободные средства и активы в депозитарии под названием «сундук, закопанный на необитаемом острове».
        При этом удаленность акватории от наезженных маршрутов дает две дополнительные страховки. Во-первых, нужно очень верить в успех мероприятия и его рентабельность, чтобы решиться на петлю в две-три тысячи миль. То есть если кто посторонний, услышавший где-нибудь в Касабланке, в таверне, пьяное «бла-бла-бла» о существовании клада, решится поискать чужой сундук, отклонившись от родной трассы Гоа - Манила, предположим, то ему придется крупно рискнуть чисто в финансовом плане…
        Во-вторых, решившись все же на такую экспедицию, нужно иметь в виду, что, перед тем как начать искать на необитаемом острове сундук, хорошо бы найти сначала сам остров, а это ничуть не проще. Ведь речь идет об архипелаге, а у тебя в руках паршивая карта да астролябия, с помощью которой можно определить только широту, да и то с точностью плюс-минус две трамвайные остановки. Долготы же нет у тебя, дружок, и не будет.
        Остров, который ты сам хорошо знаешь, как найти - с помощью всего лишь астролябии и компаса, - это здорово! А вот чужой остров отыскать - это попотеешь.
        Если ты был уже здесь и учитываешь ветер, течение, скорость, сколько суток ты уже прешь зюйд-зюйд-остом… если хорошо знаешь внешний вид острова даже при вариации ракурса, помнишь особые приметы, заметные издалека, миль с десяти. Иметь под рукой такой остров очень неплохо. Это куда надежнее ячейки, арендованной в Сбербанке. На острове что закопал, то и возьмешь; остров налоговой не настучит. Остров - это остров!
        Так что причина их появления здесь более-менее ясна.
        Почему не убили мужиков?
        Потому что сразу увидели девок - невесту с подружкой.
        Невеста - в свадебном-то платье, с букетом цветов. Шикарные цветы доставляются в Москву фурами из Амстердама, европейской оптовой базы цветов. А в Амстердам цветочки приходят самолетом из Южной Америки. Здесь, в экваториальной части Тихого океана, в тысяче миль от американского континента, таких цветов скорее всего нет: ведь Тур Хейердал по крупицам собирал список растений, которые есть и тут и там. Список вышел довольно убогий.
        Да и вообще, едва ли пираты видели ранее что-то похожее - платье, фата, вуаль, гривна и крупная брошь из фианитов…
        С точки зрения пиратов образца 1650 года, наша невеста среднего пошиба - это, конечно, молодая королева, принцесса, герцогиня… Ну, в самом хреновом случае - дочь какого-нибудь там королевского наместника Филиппин или маркиза…
        За таких девочек могут либо вломить по самое «не балуйся», либо заплатить гигантский выкуп, если не удастся отбить их силой, повесив затем джентльменов удачи на рее их же барка, предварительно вырвав, разумеется, всему «пиратсоставу» телячьи нежности не сильно раскаленными клещами.
        Понятно, имея в виду такую перспективу, обстановку лучше не обострять, девок забрать, но в дело - на чесотку - не пускать. На цепь их, на консервацию, и ждать развития ситуации.
        Козлу ясно, что герцогини в таких роскошных платьях сюда не с Луны свалились, а приплыли на фрегате или галеоне. Где он, этот галеон-фрегат? Стоит, видимо, в одной из бухт с противоположной стороны острова. Платья белоснежные - где-то их стирали, не в ручье за мысом же?
        Если мужиков убить, то те, кто остался на галеоне, основные силы, будут загнаны в угол, поставлены перед необходимостью применить оружие. Вариант содрать неплохой выкуп за заложниц и смыться без боя и без потерь будет упущен. Значит, мужиков оставили в живых, чтобы излишне не обострять, дать шанс противнику сохранить лицо, не обнажая оружия.
        Вот и все.
        Отсюда сразу следует пять выводов. Девицы, скорее всего, живы, здоровы, не щипаны. Раз.
        Пиратам очень нужны деньги. Или, по крайней мере, золото, которое для них сейчас важнее всего остального, к чему они имеют склонность. Два.
        Поэтому, далее, они сюда пришли откапывать сундук, а вовсе не закапывать. Если бы закопали, то быстренько свалили бы, не привлекая внимания. И с принцессой не вязались бы. Три.
        Копали, копали, а потом перестали. Стоят на якоре, тишина, весь экипаж на борту. Не копают больше. Ну, значит, откопали уже! Четыре.
        Ждут «гостей», посланцев с галеона. За девками приедут, приплывут? За такими-то девками! В таких-то платьях да с невиданными здесь цветами! Безусловно, появятся переговорщики. Явятся! Уж если не за девками, то уж за платьями - точно. И они дождались. Гость с галеона-фрегата - это он, Николай Аверьянов. И на пиратском барке ждут, с нетерпением ждут его, Николая Николаевича Аверьянова, капитана спецназа. Это - пять!
        Ну, дождались, считай. Что дальше?
        Дальше известно что: «деньги давай»! Требование будет сформулировано, естественно, как ультиматум.
        А платить ему нечем - баксы ребятам ни к чему. Не в ходу были доллары США в семнадцатом веке. Что для них, для ребят, баксы какие-то, у. е., из которых шубы не сошьешь, в Кейптауне на которых не оттянешься.
        Ну, значит, будет встречный ультиматум. Угроза на угрозу. Обе высокие договаривающиеся стороны - рогами в плинтус. Поиск компромисса. Переговорный тупик. Взаимные уступки. Затишье и апатия. Внезапный штурм. Далее - он же, вынужденный и неизбежный.
        Нет, этот вариант совсем не годится. Есть способ проще.
        - Когда они приплыли-то и все это случилось? - спросил Николай женщин.
        - Часа полтора назад.
        - Понятно.
        Проще вот что: отскочить на хронотопе на два часа назад, когда все еще было спокойно. Они еще только плывут на шлюпе сюда: мужиков метелить и девок захватывать. А мы имеем полчаса на подготовку.
        Сколько человек будет на шлюпе? Двенадцать, не более. А скорее - шесть - восемь. В торца им - и привет!

«Фу, дурак! Совсем мозги отбило. Если откинуться на два часа назад, то не надо воевать вообще! Погрузить всю компанию в хронотоп и привет, пока шлюп сюда идет, - вот и все! Как просто.
        А еще проще - на сутки назад. Тогда никто скулить не будет, что я опоздал. Жених не успеет костюм изодрать, мужики - нажраться, а теща и свекровь не успеют сломать ногти. Во! И все будет о’кей: и кофе с булочкой, и койка с дурочкой, как говорится…
        Одурел что-то совсем к концу дня - простейший вариант, а сразу не догнал…»
        Набрав на штрих-коде точки прибытия сутками ранее текущего времени, Николай запустил систему предстартного тестирования блоков навигации.
        Внезапно вся консоль вспыхнула красными тревожными лампочками, на главном навигационном экране возникла надпись: «Выбранное Вами перемещение может стать роковым».
        А ниже менюшка выбора: «Выполнять», «Отменить», «Ввести другие координаты».
        Да что ж такое?! Почему?
        Выбрав «Отменить», Николай привел аппаратуру в исходное положение, распахнул люк и задумался, глядя, как прибрежные пальмы лениво смотрятся в зеленое зеркало океана.

* * *
        - Ну ничего, Олена, все… все прошло. Успокоилась, да?
        Катя, пересевшая на заднее сидение «опеля», утешала Олену, как ребенка, гладила, едва не убаюкивала.
        Автомобиль медленно катился по старым центральным переулкам - направо, налево, направо - просто так, без цели.
        - Ты зря так плохо думаешь об отце, - сказал Алексей. - Он может что-то ляпнуть, не догнать, не в масть и не по делу наорать, но он никогда тебя не сдаст, не предаст. Это точно. Я это знаю по себе.
        - Я знаю! - всхлипнула Олена и вдруг разрыдалась вновь.
        - Совсем плоха… Ну просто никакая, - констатировала Катя, встретившись со взглядом Алексея в зеркале заднего вида. - Останови, если туалет увидишь. Ее бы умыть холодной водой. Глядишь, успокоится.
        - Да вот туалет, - кивнул Алеша, останавливая машину.
        - Пойдем, Олен, умоемся. Вот сюда, ага. Вместе пойдем…
        Сидевшая на входе в туалет консьержка решительно перегородила им дорогу, а затем, бесцеремонно толкнув Катю в грудь, рявкнула:
        - А ну пошла отсюда!
        - В чем дело?! - возмутилась Катерина. - Вы что, с ума сошли?
        - Давай, катись, гадюка, тварь, шахидка чертова!
        Только тут Катя вспомнила, как она одета. Сняв паранджу и показав лицо старушке, Катя пояснила извиняющимся голосом:
        - Вы извините, мы кино там снимаем. Это просто костюм, роль моя. А сама-то я русская.
        - Ну, успокоила! - ехидно хмыкнула старушка. - Да русские сейчас еще больше взрываются. Лишь бы всего этого не видеть. И как раз, кстати, на пустырях да в пустых туалетах взрываются, чтобы других не задеть. Деликатно.
        - Шутите?
        - Какие шутки? Вон, месяц назад две учительницы из Углича приехали, взорвались тут - десять мешков битой кафельной плитки-сантехники я потом вынесла… Неделю разогнуться не могла.
        - Но зачем они это сделали?
        - Да чтобы власть услышала. Из Углича - в Москву, а здесь - ба-бах!
        - В газетах не было, - подозрительно сообщила Катя.
        - Про это не печатают. Запрещено. Просто в Угличе повысили учителям зарплату на двадцать процентов: была зарплата ноль, а стал теперь тоже ноль, но уже ноль потолще.
        - Ну, бабушка, нам на пять минут всего, - взмолилась Катя. - А потом, у меня вон, смотрите, никакого пояса нет. Как я взорвусь?
        - Я не знаю, как ты взорвешься. Это твоя забота, внученька. А моя забота - вниз тебя не пускать!
        - А если я здесь подорвусь?
        - Здесь? Здесь взрывайся. Здесь потому что и меня вместе с тобой в клочья разорвет. Ну, значит, убираться тут, штукатурку таскать, после ментов, фээсбэшников полы вытирать - приедут, натопчут, - это уже все другим достанется. Здесь - пожалуйста. А там, я сказала, - не смей!
        - Да не собираюсь я взрываться, поймите же вы, наконец! Нам только умыться!
        - О-о-о-о! «Только умыться»! Всего лишь! Да ты знаешь ли, внученька, сколько раз меня уже умывали, умыли?! Уж тысячу раз. И с пенсией, и с льготой, и с квартирой.
        - Хорошо. Пусть она одна идет, а я здесь ее подожду.
        - Вот так - пожалуйста! - согласилась старушка-консьержка.
        - Иди, Олена. Умой лицо как следует!

* * *
        Из умывальной был виден ряд кабинок, почти все свободны - над ручкой зеленая черточка.
        Только одна кабинка была занята - над ручкой красный флажок.
        Посмотрев на себя в зеркальце, Олена ужаснулась: ну надо же, как лицо распухло от слез!
        Ополоснуть лицо не удалось: трубка над умывальником не имела мастерски приделанных к ней привычных белых звездочек, которые нужно было крутить, добиваясь нужной теплоты и силы искусственного родника.
        Здесь над носиком родника торчала блестящая большая ручка, как у ложки, но покрепче, причем только одна ручка, а не две, вдобавок же еще и без черпала. Вместо того чтобы держать черпало, ручка ложки перерастала в блестящий железный толстый пенек. Из этого же пенька выходил и длинный носик родника.
        О таком роднике ей никто никогда не говорил.
        Наверное, надо взяться за этот рычаг и что-то с ним сделать. Но что? Алеша вчера сказал ей: «Не знаешь - не трогай», когда она начала обычной железной вилкой расковыривать электрическую розетку дома, на стене, на кухне, - чтобы дырки в розетке стали побольше и чтобы холодильник тоже смог бы включаться в нее и высасывать из нее «лек-тричество», а не только маленький кухонный телевизор.
        Алеша сказал «Не знаешь - не трогай» после того, как вилка, которой она ковыряла розетку, вдруг укусила ее, как змея, даже больнее змеи, и обожгла один палец.
        Не знаешь - не трогай!
        Олена задумалась - как поступить?
        - Коля, я умоляю… - вдруг донеслось из запертой кабинки. - Не надо так… Мы так не договаривались…
        Олена похолодела.
        - Коля, не делай мне больно. Прошу!
        Олена стремительно перенеслась из умывальной к запертой кабинке и дернула ручку.
        Заперто!
        - Коля, давай еще раз… Давай попробуем начать сначала…
        Олена легла на пол в метре от кабинки - чтобы змея-соперница не смогла ударить по лицу ногой - и, прижав щеку к полу, заглянула под запертую дверь.
        - А вот так, Коля, можно, да!.. Мне так приятно это, Николай, ты никогда не сможешь себе представить, что испытывает женщина… Нет, Коля, ты себе не представляешь…
        Олена увидела в щели под дверью пару женских ног со спущенными на них трусами. Мужских ног она не увидела: в глазах у нее были только женские трусы, трусы расплылись, она потеряла сознание.

* * *
        - Ну, чего-то там твоя застряла… - вздохнула старушка-консьержка.
        - Сходите, бабушка, посмотрите, - попросила Катя - Она, сестренка моя, очень дикая. Из такой дыры приехала, не приведи господи.
        - Не могу я тебя тут одну оставить. Я уйду, а ты взорвешься.
        - Давайте тогда вместе сходим.
        - Вместе? - Старушка задумалась. - Вместе можно. Не вопрос.
        Олена лежала на полу в метре от кабинок на животе, уткнувшись скукоженным от высохших слез лицом в сизые мраморные разводы кафельной плитки, устилавшей пол общественного туалета.
        - О боже!
        - Тогo сестра-то твоя…
        - Что с ней?! - Катя села на колени рядом с Оленой и попыталась перевернуть ее бесчувственное тело на спину.
        Занятая кабинка открылась, из нее появилась женщина, продолжающая разговор по мобиле:
        - Теперь, Коля, я узнаю тебя, каким ты был в студенческие годы…
        Перешагнув как ни в чем не бывало через Олену, женщина вдруг остановилась как вкопанная, затем вернулась и с любопытством стала наблюдать, как Катя кантует Олену.
        - Как интересно! Наверное, девушка от любви отравилась.
        - Надо «скорую» срочно!
        - Похоже на то, - согласилась женщина и пошла в умывальную. - Коля, - подойдя к умывальнику и прижав сотку к уху плечом, она пустила воду из крана, - мне нужно руки помыть, у меня сейчас голос немного изменится, сотку ухом держу, ты не пугайся…

* * *
        Катя и консьержка несли Олену по лестнице вверх, на улицу, к солнцу.
        - Чувствовала, что сегодня мне что-то придется таскать: карьерный самосвал всю ночь снился, - призналась бабушка. - Сон в руку, как сказано… - Она слегка встряхнула Олену. - Нет, ну один мешок… Еще терпимо…
        - Тяжелая у вас работа, - согласилась Катя.
        - А где она легкая, работа-то? В мужском туалете, думаешь, девица, рай? Ничуть! Земли обетованной нет нигде, увы, уверяю тебя! Где нет прокладок в унитазе, там в умывальной пидорасы! И все, как один, еще учти, все мужики - мимо, мимо, мимо…
        - Что «мимо»?
        - Мимо толчка!.. Тебе-то в голову небось и не придет такое подстроить уборщице… А мужикам-то на пол налить - в радость!

* * *

«Понял! - Николай хлопнул рукой по штурвалу. - Проще пареной репы, ничего нового! Если я отсюда улечу назад на сутки и оттуда вывезу всех в Москву вовремя, то сейчас, в данный момент, через двадцать четыре часа, как я их вывез, тут уже никого нет. И нет никакой причины мне с этого места прыгать на сутки назад. Это все тот же парадокс - следствие убивает или может убить свою причину. Если причина и следствие отстоят друг от друга на много десятков лет, то связь как бы размывается - все влияет на все и ничто не влияет существенно, радикально. Если же причина и следствие разделяются всего лишь несколькими часами, то они просматриваются четко. Опасность напороться и родить мощный пучок параллельных и практически равноправных миров резко возрастает. В таком пучке легко запутаться, не успеть среагировать. А без раздвоения можно и в ящик сыграть…
        Безопаснее двигаться в локальном времени вперед и не позволять себе пустячные прыжки на несколько часов или дней назад, исправляя опоздание: это может стоить головы.
        Значит, придется сейчас перемещаться на барк и затевать там разборку».
        Прекрасно.
        - Ну, что вы там сидите? Сделайте что-нибудь.
        Возле открытого люка стояли теща и свекровь.
        - Вы ж нас сюда завезли!
        - Сейчас, гражданочки. Я жду сигнала с парусника… - соврал Николай авторитетным тоном.
        - Он нас не слышит. Мы уже вам пять минут почти в ухо кричим!
        - Я когда думаю, я как глухарь, отключаюсь.
        - О чем тут думать-то?!
        - Сейчас батальная сцена будет сниматься на барке. Я вот и думаю: должны пираты в воду падать пачками или на палубе будут погибать.
        - Я бы и так и этак сделала, - сказала теща, немного оживляясь. - Правдоподобно и эффектно.
        - Конечно! - согласилась свекровь. - Всех убить на палубе - правдоподобно, но не эффектно. А выкинуть команду за борт - очень эффектно, очень!
        - Но не вполне правдоподобно! - кивнула теща. - Кого-то надо же убить! Прикончить зримо, убедительно!
        - Мне ваша точка зрения близка, - согласился Аверьянов. - Корабль сжечь в конце?
        - А как в сценарии?
        - Еще не читал, - бросил Аверьянов через плечо, но, поняв, что сморозил чушь, попытался сгладить: - У нас фильм снимается скрытой от актеров камерой по скрытому от режиссера сценарию… Мало того, снимается на скрытые от налогов деньги! - подчеркнул он для полной убедительности.
        - Тогда послушайте меня, корабль не сжигайте, - попросила теща. - Его потом продать можно.
        - Он такой красивый, этот парусник! - подхватила свекровь.
        - Сжигать не будем, - кивнул Коля. - Красивый, ваша правда. Только подождите минутку гудеть мне на ухо, нужно решить еще пару вопросов…
        Первый вопрос - как причаливать хронотопом к барку? На воду ему садиться пока не приходилось, хотя понятно, что хронотоп без груза обладает положительной плавучестью.
        И что с того? Вот барк и хронотоп, допустим, рядом. Где окажется люк хронотопа относительно воды? Встанет-то он сначала нормально, но потом? Может лечь на бок. А может и кильнуться - лыжами вверх. Яйцо нельзя назвать симметричным. Мало того, форма яйца хронотопа иногда «играет» слегка, как крупный мыльный пузырь. Где у него центр тяжести? Где центр плавучести? Сверху? Сбоку? Внизу? Балансировка неизвестна.
        Дальше. Как в этом случае перебраться с хронотопа на барк, а затем, со спасенными девушками, обратно?
        Очевидно, что палуба барка метра на два, а то и на три окажется выше телепортатора.
        Просить спустить с барка трап?
        Ни за что!
        Тем более если возникнет ситуация, требующая оперативного отхода, то с этими Светами-Верами в веревках застрянешь. Трап исключается. Точка.
        А значит, остается одно…
        Николай прощально кивнул женщинам:
        - Все. Я пошел. А вы, попрошу вас, отойдите на двадцать шагов, а то песком глаза запорошить может…

* * *
        Хронотоп окутался розовыми трубками старт-луковицы и исчез.
        Почти в то же мгновение высоко, метрах в двухстах над бухтой, возник небольшой узелок зеленой возврат-луковицы. Зелень вспыхнула и погасла, открыв металлическое, сверкающее всеми цветами спектра, падающее в самый центр бухты яйцо хронотопа.
        Люк падающего хронотопа раскрылся ирисовой диафрагмой; в глубине блеснули окуляры призматического бинокля.
        Осмотр барка сверху занял у Аверьянова не больше секунды.
        На высоте ста метров над водой люк закрылся, и яйцо охватилось снова старт-луковицей, продолжая падение…
        Над самой водой, за миллисекунду до удара об водную гладь, старт-луковица растаяла без следа, не породив даже волн на зеркальной поверхности бухты, и в тот же момент передняя мачта барка - фок-мачта - с оглушительным щелчком разломилась на три части, освобождая место зеленой возврат-луковице и появляющемуся вслед за ней хронотопу.
        Треск разрываемых парусов на секунду заглушил крики ужаса, возникшие на палубе пиратского барка. Десятка два пиратов, спасаясь, выбросились за борт, обгоняя звук треска лопающегося, ломающегося такелажа и проклятия оставшихся на палубе.
        Обломки фок-мачты оседали медленно, как в страшном сне, сдерживаемые парашютирующими обрывками парусов и довольно сложным сплетением вант.
        Зеленая возврат-луковица начала гаснуть…
        На том месте, где минуту назад была фок-мачта, сверкало яйцо материализующегося хронотопа. Первая в истории человечества посадка телепортатора на палубу военного корабля была успешно завершена.
        Плавающие вокруг барка пираты легли на спину: любопытство пересилило страх.
        Люк хронотопа открылся, и Аверьянов, шагнув на палубу, поднял руку, привлекая внимание и требуя тишины.
        - Я пришел, чтоб дать вам вволю! - сказал Николай, слегка исказив известное приветствие Степана Тимофеевича Разина, неизменно произносимое при встрече с освобождаемыми им представителями беднейших слоев крепостного крестьянства.

* * *
        Элемент внезапности и эффектное введение новых сил на театр военных действий всегда дает преимущество внезапно и эффектно действующей стороне.
        Вся жизнь на барке остановилась на секунду, как на стоп-кадре, давая Коле возможность оценить обстановку.
        Он быстро окинул взглядом всю палубу барка, включая надстройку.
        Пираты они, без вопросов. Отпетые рожи. Печать ставить некуда. Подонок к подонку.
        Много бочек, канатных бухт, ветоши. Лопаты испачканные. Копали несколько часов назад - земля и грязь засохли не вполне еще.
        На палубе следы крови: кого-то, истекавшего кровью, тащили от борта с передней части барка, вдоль судна, к кормовой надстройке…
        Рядом с длинными мазками крови на досках глубокие борозды царапин, как будто тут только что зарезанных и освежеванных коров проволокли на двух обломках бороны. Ну, это понятно, чего жалеть - изгадив этот барк, можно взять на абордаж следующий, так ведь?
        Очень грязно. Всюду, везде.
        На чистом судне чистота не заметна, она естественна. А вот грязь на борту, бардак, свинарня режет глаз - ну просто до боли! Смотреть невозможно. Как жить, как можно ходить по морям в такой обстановке? Бог весть!
        Армейская школа, годы службы, учебка, училище, начало учебы в Академии, опыт и простая бытовая привычка всегда убирать за собой - весь этот элементарный житейский багаж едва не взорвался в душе у Аверьянова при виде обстановки пиратского корабля.
        Он с трудом сдержал себя, чтобы не начать стрелять - за организацию, устройство и поддержание такой антисанитарии может быть применена только одна мера наказания - высшая.
        Невеста и ее подружка, так называемая свидетельница невесты, были привязаны к задней мачте.
        Примотали их, очевидно, недавно: веревки еще не въелись в кожу, кисти связанных рук не успели изменить цвет, не покраснели и не посинели. Привязывали быстро и впопыхах - у невесты в левом ухе остался наушник от МР3-плеера. Сам плеер застрял между мачтой и нижней частью спины невесты.
        Кольца, украшения? Все еще цело. Платья не тронуты, не помяты. Хотя, конечно, сорвать весь верх, схватив за высокий стоячий воротник и рванув его вниз вместе с платьем, оголив груди, было первое, что приходило в голову: и просто, и смешно! А как занятно! Не сделали! Больные? Нет, на больных пираты не были похожи - морды смуглые, мясистые, щетиной заросшие: совсем не скорбящие. Тупые, неопытные? Едва ли: даже тупой и неопытный быстро обучается - секунда на теорию, и сразу же к живому древу жизни, к практике, привязанной к мачте.
        Похоже, что его версия верна: девушек берегли. Но, правда, привязанные к мачте, стоя на ветру, они простудились: то одна, то другая чихает. Слезы от этого.
        Мимика девушек - и при чихании, и в паузе, - молча молящих его о спасении, очень живая, выразительная, динамика моргания и искривления губ отличная. Тушь почти не течет: и тушь хороша, и слез вроде нет - стонут еле слышно… Липсинг соответствует стонам, и асимметрия лица в моменты мольбы, озлобления, остервенения, общее выражение - стыд и отчаяние - все гляделось вполне естественно.
        Живость девичьих лиц и естественность выражения можно было принять в качестве строгого доказательства того, что по портретам их еще не квасили. Потому что дай такой девице раза - и годится. Спазм, а затем паралич части мышц лица обеспечен. Да, без сомнения: кожа невесты настолько белая, нежная, бархатистая, что даже после легкого, шутливо-заигрывающего удара сапогом по лицу у нее всю щеку раздуло бы на полпогона и окрасило б во все оттенки зреющей сливы.
        Скорее всего, джентльмены удачи не сочли нужным портить столь перспективный материал, рассчитывая устроить масштабную презентацию попозже - для психологического давления на ожидаемых переговорщиков. Иными словами, ему это все и начнут сейчас демонстрировать.
        Прекрасно! Это значит он успел.
        А раз он успел, то теперь осталось немного - не дать успеть им.
        Что у него в распоряжении, под рукой? Под мышкой, в кобуре - «марголин». Пять патронов - полная обойма. И запасная обойма. Десять выстрелов. Все.
        Что против?
        В поле зрения, ближе всех, стоял пожилой пират с огромным белым попугаем какаду на плече, одноногий. Правая нога - деревянный протез. Правое плечо опирается на костыль. Полноценно действовать правой рукой он не может. Попугай сидит на левом плече. Значит, левая тоже под нагрузкой. И значит, не очень ему нужна. Похоже, что он у них главный - капитан, предводитель.
        Кроме Одноногого, в прямой видимости на палубе еще одиннадцать головорезов. Рассредоточены.
        У пятерых пиратов и у Одноногого кремневые пистолеты. Все, кроме Одноногого, при шпагах то ли при эспадронах, бог знает, как правильно, - обоюдоострый прямой клинок, метр с хвостиком на глаз, и рубящий, и колющий. А также все они при ножах, при кортиках. Шесть стволов, одиннадцать клинков и ножи. Плюс к этому у Одноногого мизерекордия, «кинжал милосердия», - по-нашему, трехгранная заточка в двадцать сантиметров - добивать раненых.
        Ага! А тут и двенадцатый - висит на вантах, наблюдая сверху за развитием событий. Замер, затаился. И тоже с пистолетом, с кортиком и с клинком. В итоге всего их тринадцать, включая Одноногого. Но это только на палубе. Вокруг барка плавает не меньше пятнадцати… нет, девятнадцать головорезов - девять по правому борту и десять по левому. Минута-другая-третья, и они будут здесь, мокрые и очень злые.
        А сколько там внутри, в кубрике? Кто знает? Могли затаиться? Могли! Они не дураки: живут шпагой, пистолетом и ножом. Их жизнь зависит от этого. Каждая боевая стычка в их послужном списке уникальна. По аналогии с нами они, конечно, не армия, а морская пехота, спецназ семнадцатого века. Не дети. Не Батыевы батыры. Профессионалы абордажей, рукопашной скоротечки.
        Пауза, вызванная его появлением, фактором внезапности, иссякает. Секунда-другая, и время, замершее сейчас, сорвется в галоп.
        Что можно быстро предпринять? Пять патронов. Убить пятерых. Перезарядить. Одноногого - в заложники.
        И что?
        Пятью трупами дело не кончится. Десять патронов не хватит даже на тех, кто на палубе. А сколько еще набегут?
        Взятый в заложники, Одноногий может не представлять собой никакой ценности для остальных. Кто знает, они, может, спят и видят, как от этой деревянной ноги с попугаем отделаться. У них, может, бунт, заговор на борту уже месяц зреет, а он им только поможет. Тем более что они откопали золото. А это значит, что чем больше народу он положет, тем больше золота достанется уцелевшим.
        Если трезво оценить ситуацию, то мужики при шпагах, при пистолетах… Понимают, что происходит. Адекватно оценивают расклад. Мастера. Опытные.
        Могут и не дать время перезарядить «марголина». А даже если и успеть, - что делать с остальными? С теми, которые выскочат? Девки привязаны к мачте - не отвязать и со счетов не скинуть. Прикрыть, откидаться стульями, откататься бочками - это получается только в голливудских фильмах и авантюрных романах. А в жизни выше головы не прыгнешь. От десятерых не отфехтуешься.
        Хреново дело-то.
        Не спуская глаз с Одноногого, Николай не спеша вынул правой рукой «марголина», из наплечной кобуры, а левой - штрих-кодер - из кармана пиджака.
        Чувствуя, что отпущенная внезапностью пауза подходит к концу, Коля, не спуская глаз с пиратов, на ощупь нажал НС - «нештатная ситуация»…
        - Ништяк ситуация! - расцвел поросенок, материализуясь на фоне голубого неба. - Ты даже их уже привязал!
        Радостно хрюкая, советник-видение стремительно пронесся к задней мачте и завис в метре от привязанных девушек.
        - Ну, не свиньи ли они, да… Противно, конечно, немного… Ведь для меня, Коля, с такой «невестой» перепихнуться - ну, как для тебя, допустим, скотоложество - точно, поверь! Ты чего завыла вдруг, девушка? Не плачь. Ты тоже сгодишься - каждый второй, думаю, вдуть тебе попытается, если шары до краев зальет…
        - Ты что? - испугался Аверьянов. - Куда тебя несет?!
        - Куда надо, не плачь. - Чтобы законспирировать свою речь, поросенок перешел на труднодоступный диалект. - Понты с копыт срывают, главное - гнездо перекосить, башни заклинить им… Волка семеро козлят, а я один сто козлов закозлю. Реально!
        - Ничего не понял, - пожал плечами Николай.
        - А что тут понимать? Мы им трусами ихними же рожи накроем - и вся история с географией! А можем подкуриться, колес глотнуть и трахнуть отважно в открытую: глаза страшатся, хрен работает? Ему-то что, онто без глаз! А эта, слушай, невеста, уже хрюкает от страха! Ну что заладила: «хрю-хрю»? Меня соблазняешь, красавица? Ничего, не плачь! Отчаяние - смертный грех. Я ж, глядя на тебя, не впадаю в уныние? Я рассуждаю так: узреет Господь, кого мы здесь, Коля, смиренно проперли с тобой, пошлет нам за это попозже и хрюшечек, верно?
        - Пираты… - заметил Аверьянов, пытаясь верно сориентировать поросенка в потоке происходящих событий.
        - Не понял, какие пираты? - Поросенок перекрутился в воздухе, окидывая взглядом общую картину. - Ах пираты! А что ты волнуешься? Я свои речи транслирую и на английский, и на испанский, и на португальский, - они меня понимают так же прекрасно, как и ты! Вот смотри, Одноногий хлебало как разинул… Да и ты, как я понял, удивлен. А ничего странного в моих речах нет. Вызвать удивленное оцепенение, ошарашить - вот была моя цель. И я достиг ее, не так ли?
        В голове у Николая все перемешалось. Ощущение реальности происходящего исчезло; внезапно он ощутил себя в каком-то странном сне, участником нелепой фантасмагории. Хотелось ясности и простоты.
        Внезапно он увидел, что стоящий у самой двери, ведущей в кормовую надстройку, смуглый пират медленно достает из-за пояса пистолет, одновременно открывая дверь и прикрываясь ею. Смуглому пирату тоже, наверное, захотелось все упростить…
        - Ой, только не шали! - крикнул смуглому Николай и, вскинув «марголина», почти не целясь, отстрелил кончик пера с его шляпы. - А то я стреляю неплохо… - объяснил он, перебив вторым выстрелом перо пополам. - И пистолет у меня не кремневый. В нем сто зарядов, - соврал Аверьянов с целью устрашения, третьим выстрелом выбив из шляпы остаток пера. - На всех на вас хватит!
        Этот фокус произвел неизгладимое впечатление на весь пиратский состав: кремневые пистолеты семнадцатого века имели всего один заряд, часто давали осечку, а о подобной точности боя и речи идти не могло: асимметричный кусок свинца, вырвавшись из ствола без нарезки, мог на таком расстоянии отклониться от директрисы на два-три метра.
        Невнятно прозвучало какое-то непереводимое междометие, выражавшее, судя по интонации, то ли удивление, то ли угрозу…

«Н-да, - мелькнуло в голове у Аверьянова. - Но дальше-то что? Даже если они и поверили, что у меня сто патронов в обойме, что с того? Кто их остановит от того, чтобы выстрелить в меня? Да вот сейчас, возможно, кто-то уже целится сквозь дырку от сучка в досках кормовой надстройки?»
        Он резко переместился, встав так, что обломок реи рухнувшей мачты прикрыл ему грудь.
        В ответ на его движение все находившиеся на палубе пираты тоже слегка изменили свои позиции - очень осмысленно, улучшая свое положение. Замерли вновь.

«Если кинутся скопом, одновременно, то меня и сто патронов не спасут… - подумал Коля. - А они могут кинуться. Ребята, сразу видно, опытные. И перед смертью не трепещут».
        Он скользнул взглядом по лицам пиратов, по их глазам, настороженно следящим за каждым его движением. Ухо его уловило вдруг отчетливый негромкий плеск. Кто-то из прыгнувших за борт, видно, уже начал подниматься обратно по якорной цепи… Еще две-три минуты, и ребята начнут десантироваться ему в тыл…

«И перед смертью не трепещут… - снова мелькнуло в сознании. - А точно не трепещут? Ведь это зависит от того, какова смерть… На миру и смерть красна, да. Это верно. А на виселице если, тогда как?»
        - Ты можешь им показать, что их ждет? - подмигнул Николай поросенку. - Что-то такое шокирующее, натуралистичное?
        - То есть как «показать»? - удивился поросенок.
        - Как ты мне высадку викингов показывал.
        - Зачем?
        - Воздействовать на психику: виселица там, застенок - что их ждет?
        - Побойся Бога, Аверьянов! Поиск в параллельных мирах, науку использовать в качестве средства запугивания? Никто до этого еще не додумался.
        - Я додумался! Ищи, не рассуждай, ищи во всех мирах варианты ужасных смертей этих ребят.
        - Нельзя, Николай! Хронодинамику для шантажа использовать… это ж… это же нет слов!
        - Слова себе оставь, гони видения. Шантаж здесь ни при чем. Деморализация превосходящих сил противника.
        - Кощунственно! Недопустимо!
        - А по соплям?! - Аверьянов демонстративно положил палец на кнопку «По соплям» на штрих-кодере.
        - Ответственность на тебе! - предупредил поросенок, исчез и тут же материализовался вновь.
        - Что?!
        - А ничего! - отрезал анимированный интерфейс. - Все они умрут банально. Во всех мирах. Вот так!
        - Не может быть! Как ты мог за секунду просмотреть все жизни каждого из них?
        - Ну, тоже мне бином Ньютона! - хмыкнул поросенок. - Никто из них не попадет на эшафот. Все умрут просто. От болезни. Причем даже не от чумы или оспы. Что-то вроде простецкого гриппа. Только Одноногий умрет… - поросенок запнулся, - либо от старости, либо от пули в лоб. Нечем мне их напугать. Нечем! Все самое страшное в жизни у них уже было. У всех!
        - Плохо. - Аверьянов задумался на секунду. - А попугай?
        - Что «попугай»? - удивился поросенок.
        - Пока ты возле девок вился, я понял, кто у них тут главный. Попугай! Их икона, надежда, опора и талисман. Как определил? Везде грязь, а какаду - белоснежный. Чистую воду, значит, дают, чтобы купался. И не морскую же, верно? А в море пресную воду давать попугаю плескаться - это нечто! И это раз. А второе и самое важное: смотри - все постоянно держат попугая в поле зрения, следят за ним краем глаза. Что он сделает? Как себя поведет? Он бог для них, пророк «Веселого Роджера», покровитель судна и команды, как талисман, как флаг. Как сын полка, как идол! Без чего не прожить им, как Маше без медведя, как Ленину без броневика! Увидишь: начнет подыхать попугай, сразу все зашевелятся, я уверен. Ищи, как умрет попугай!
        - Есть вариант у попугая, - сообщил поросенок секунду спустя. - Его Брашпиль зовут. Я просмотрел несколько версий его жизни. В одном из параллельных миров его ждет грустный финал. - Подлетев к Одноногому, поросенок кивнул попугаю: - Что, образина с крючком-пятачком, триллер посмотрим?
        Поросенок впился взглядом в бегающие, ускользающие от прямого контакта бусинки глаз попугая…

* * *
        Внезапно Брашпиль склонил голову, глаза его подернулись белесой пленкой.
        В маленьком птичьем мозгу его покатилось видение, индуцируемое внешним полем, грубо ворвавшимся в серое вещество и скомкавшим все биотоки в плотный, дрожащий, калейдоскопирующий лабиринт фрактальных узоров.
        Англия. Дуб на окраине Дартмута, на крутом берегу реки Дарт. Родина Одноногого, куда он возвращается всегда после очередного плавания.
        На третьем от земли суку хрипло каркает ворона. Каркает громко, с чувством. Ей, видно, очень нравится каркать по утрам на дубу.
        Брашпиль вдруг ощутил себя этой вороной; вся ее сущность мгновенно влилась в него.
        От этого ощущения его охватил озноб. Он вдруг осознал, как важно, как это полезно, сидя на дубу, каркать по утрам! Это так помогает, задает уверенность, бодрый тон на весь день!
        Карканье по утрам только кажется пустяком, но, если следить за собой, не распускаться, каркать в любую погоду, результат себя долго ждать не заставит. Через неделю-другую вы сами почувствуете некий подъем и прилив, словно скинули с плеч пятилетку как минимум. Да и глаза у вас станут блестеть совсем по-другому, вы сами убедитесь в этом, когда будете пить из лужи в безветренный день.
        Без карканья по утрам на дубу вы катитесь вниз, незаметно сначала, - да, это верно, пускай. Заметно вам станет не скоро, потом, когда вы вдруг ощутите, что даже свежую, еще совсем-совсем теплую крысу, которую птичница только что проткнула вилами и добила граблями, вы уже не в силах как следует расклевать. Тюк-тюк ее пару раз в оскаленную мордочку - вот и сыта вроде бы. Нет-нет! Лучше смерть, чем бессилие! Если горячие, свеже-кровавые крысиные кишки в горло не идут - это первый звонок: наступает бальзаковский возраст!
        Ворона слегка расправила крылья, усевшись поудобнее, каркнула во всю мочь, а затем замерла на секунду, ежась от утреннего тумана, наползавшего с моря, пряча клюв себе под крыло, чтобы немного глотнуть теплого воздуха.
        Внезапно она заметила - далеко, возле таверны, на самой окраине Дартмута, - яркий белый лоскут на траве. Пятно? Или тряпка?
        Что это может быть?
        Взмахнув пару раз крыльями, ворона сорвалась с ветки дуба и тут же перешла в долгое, затяжное планирование, не спуская глаз с приближающегося пятна.
        Ну так и есть!
        Брашпиль - попугай одноногого трактирщика, хозяина таверны…
        То ли сам сдох, то ли коты его сделали.
        Скорее, сдох сам. Одноногий всегда закрывал клетку - какие же коты?! А тут с утра встал Одноногий, смотрит: привет попугаю - расправил коготки. Открыл окно, выбросил дохлятину. А крыса оттащила сюда, от дартмутских собак подальше. Здесь и сожрала.
        Рваная шкурка с грязными перьями - вот что осталось от тебя, картавый балабол с кривым шнобелем! Ты не успел понять, на чью мельницу лил воду своего словоблудия, с кем был ты, мастер трескучего цитирования? Где ты теперь, философствующая погремушка, картавое эхо, хриплая шарманка, нагло встревавшая в любой разговор?
        Отщелкал, отлетался. Загнул свой хохолок. Не будешь больше гадить на комоде, цитируя Сенеку. Абзац. Песец тебе, попугай. Крышка!
        Сжал коготки. Подтянул лапки… Где она теперь, твоя нахальная ирония? Где-где! В Плимуте!
        Отхлопал крылышками: общий привет!
        А может, все было иначе.
        Может быть, Одноногий пошел в паб хлебать эль, посадив тебя на плечо. Ну, пошел, еле ноги передвигает, а ты - на плече. Еле держишься: оба немолоды. Немолоды, сплоховали. Что один, что другой. Одноногий сел в пабе, полная кружка в руке. Ну и расслабился, старче.
        А коту долго ль надо? Прыг сзади, дал лапой, и полетел наш красавец тропический в угол. Кот в зубы его и - в окно!
        Н-да… Кот выжрал все самое вкусное, стервец. А полевая мышь вычистила всю шкурку изнутри. И хрен что оставила…
        Сознание Брашпиля, пропитанное ужасом увиденного, снова приобрело самостоятельность; теперь он уже присутствовал как бы в третьем лице, невидимым бесплотным духом, наблюдателем со стороны.
        Внезапно ворона, услышав еле различимое встревоженное воркование, мгновенно, в три прыжка, отскочила за ближайший валун.
        Энжела, юная подруга Брашпиля, опустилась рядом с раздрызганными веером пучками перьев, склонила головку над пятном забуревшего от крови обрывка кожицы, проколотого желтыми косточками… Косточками, тщательно расхрустанными чьими-то зубами… Косточками грудной клетки ее ненаглядного.
        Энжела, едва устояв на ногах, всплеснула в отчаянии крыльями. Рыдающие пощелкивания осиротевшей попугаихи огласили окрестность.

«Сейчас я тебя успокою, постой!» - решила ворона и, выпрыгнув из-за валуна, ударила Энжелу чуть ниже затылка слегка приоткрытым клювом.
        Удар слился с последующим щелчком-хрустом. Позвоночник Энжелы перестал держать голову: два верхних, самых хлипких позвонка мигом были раздавлены клювом вороны, раздроблены в кровавое крошево.
        - Они жили долго и счастливо и умерли в один день, - хмыкнула ворона, выдернув окровавленный клюв из-под затылка Энжелы. - Все, как положено! Попугаи ведь неразлучники, а такая кликуха, она неспроста!
        Содрав клювом скальп с Энжелы, она двумя ловкими ударами пробила юной попугаихе черепную коробку и с удовольствием принялась расклевывать самое вкусное - теплые, нежные мозги.

«Глаза потом выклюю, - подумала ворона. - Не улетят».
        Через минуту она уже вновь сидела на третьем от земли суку дуба, что стоит в Англии, на окраине Дартмута, на крутом берегу реки Дарт.

…В тот же день, вечером, Одноногий вытряхнул три маленьких яичка из клетки и выбросил их в окно. Он понял, что попугайчики-детки там, внутри лишенных материнского тепла яичек, уже замерзли насмерть, сдохли, откинули копыта, склеили ласты…
        Надежды больше нет, ждать далее нечего. Заметив из окна стремительную пробежку крысы вдоль стены дома напротив, Одноногий вышел на улицу и с силой, злобной, слепой, ненавидящей силой, впечатал в землю три яйца, содержащие тела детей Брашпиля и Энжелы, детей, видевших солнце только сквозь скорлупу. Этих толком-то еще не родившихся, а потому и безгрешных детей Одноногий старательно вбил в дорожную грязь каблуком здоровой левой ноги, стоя надежно на трех деревянных опорах - костыле, трости и протезе, - скрипя ими, как бы приговаривая: «Вот тебе, сволочь крысиная, яичница всмятку, вот тебе!»

* * *
        Вся эта цепь видений пронеслась в мозгу присутствующих, включая и пиратов, привязанных девушек и Аверьянова, за долю секунды слегка омрачив психику каждого: всем стало немного не по себе.
        При всей фантастичности видение оказалось весьма убедительным. Каждый узнал в нем, почуял какой-то осколок чего-то своего…
        Брашпиль, покачнувшись на плече Одноногого, как-то гортанно булькнул и сначала осел, а потом распластался на плече, свесив крылья на грудь и на спину Одноногого. Ему стало плохо. Голова его, с затянутыми сизой пленочкой глазами, безвольным маятником закачалась вдоль руки.
        С распластанным на плече попугаем Одноногий стал выглядеть как адмирал с огромным белым эполетом на левом плече.
        - Отыгрался хрен на скрипке, - констатировал поросенок. - Созрел-упал, перо отбросил. Какая гадость эти попугаи! И ведь подумай, Коля, кто-то его ведь целовал в этот пятачок с крючком! Да, что говорить… Бабы! Они же готовы на все, лишь бы свой был, хоть бы и с крючком вместо хрюкала, лишь бы за юбку ее держал, лишь бы с друзьями в корыто с забродившим пойлом не лез, - так ведь, скажи?!
        - Скажу, - кивнул Аверьянов, обращаясь к пиратам: - Вы, господа, джентльмены удачи, имеете выбор. Либо выполнить мои скромные требования, либо лечь Одноногому на плечо, вот как этот орел.
        Воцарилась тягостная тишина. Только ветерок шелестел в снастях да скрипела от легкой качки сломанная хронотопом передняя мачта.
        - Угрожаешь? - хрипло спросил Одноногий.
        - Ставлю в известность.
        - А что нам будет, если мы выполним твои требования? - Одноногий слегка повел взглядом влево, поверх конвульсирующего на плече попугая в сторону привязанных к мачте девиц.
        - Я вас не убью, - пообещал Николай. - Вы останетесь целы-здоровы…
        - Убил попугая…
        - Я? - удивился Аверьянов. - С чего это вы взяли, что я его убил?
        - Я воскрешу его, Одноногий. Я верну тебе попугая, - качнулся всем телом витающий над палубой поросенок. - Другой бы спорил, плевался б, драться лез… Я - нет! Ты делаешь, и я делаю. Выполняете требования - получаете попугая, здорового, полного сил и надежд! А если ты не делаешь, то я вас всех уделаю…
        - Говори, - кивнул Одноногий Коле.
        Николай указал на испачканные лопаты:
        - Сундук, который вы выкопали, ну, или что там у вас, сюда несите, мне… Я посмотрю, чего вы накопали. Это первое.
        Четверо пиратов, повинуясь кивку Одноногого, немедленно направились к кормовой надстройке.
        - Если вздумаете капризничать или баловаться, у меня разговор короткий. - Николай угрожающе помахал стволом «марголина». - Я в угол озорников не ставлю. Только к стенке.
        - В переносном смысле, конечно, - пояснил поросенок.
        - Между глаз, в роговое отверстие, - подтвердил Аверьянов. - Ну что замерли-то?! Сундук сюда мигом, козлы морские!
        - Горный козел - знаю, - кивнул поросенок и задумался, перечисляя вполголоса: - Морские коньки, морские львы, они же калифорнийские, морские котики, морская корова, она же Стеллерова, морская свинья, ну, конечно, морской черт, морской волк… Но морские козлы или морской верблюд, допустим… - с сомнением протянул он. - Это что-то новое. У тебя Карл Линней в родных не числился, Аверьянов? Товарищ сухопутный капитан?
        Николай указал Одноногому на полосы крови на палубе:
        - Кто?
        - Охотились, - ответил Одноногий слегка удивленно. - Устали от рыбы…
        - Понятно. Мясо себе оставьте. Мясо вредно. А кок пусть принесет мне сюда свежие потроха и слитую свежую кровь. Это будет пункт два.
        - Дальше? - спросил Одноногий.
        - Да вроде все. Больше как будто ничего и не нужно от вас, - пожал плечами Аверьянов. - Сейчас подумаю, вдруг что-нибудь забыл…
        Мельком он кинул взгляд на привязанных к мачте Свету и Веру.
        - Вот сволочь… - прошипела Вера, чувствуя, как глаза наполняются слезами.
        Светлана, невеста, широко раскрыв от удивления и ужаса глаза, смотрела на него и сквозь него; похоже было, что она стала плохо соображать от пережитого и не успевает вовремя и правильно оценивать происходящие события. В ее затуманенном взоре были бешеный гнев и мольба о помощи - довольно дикое сочетание эмоций.
        Они не понимали простейшей вещи: чем более они ценны для Николая с точки зрения пиратов, тем с большей вероятностью их могут использовать в качестве живого щита, прикрытия, а то и убить одну из них с целью устрашения спасателей.
        В них говорила всепобеждающая женская обида: на них плевали, ими пренебрегли.
        Что может быть страшнее для девиц, для женщин? Угроза группового изнасилования всем пиратсоставом с последующим утоплением - пустяк по сравнению с перспективой быть связанной, привязанной, но после этого и вопреки логике забытой, не раздетой, не избитой и не спасенной - словом, абсолютно - даже извращенным способом! - не востребованной.
        Аверьянов скользнул по лицам девушек равнодушным, не замечающим их взглядом и отрицательно покачал головой:
        - Пока что-то ничего путного вспомнить не могу. Позже, может быть, вспомню…
        Одноногий, да и все остальные пираты выглядели весьма обескураженно: основной, с их точки зрения, предмет переговоров совсем не вызвал интерес у прибывших.
        - А девок, значит, не берем? - вкрадчиво поинтересовался Одноногий. - Принцесс-то?
        - Да ну к шутам, они заразные, - отмахнулся Аверьянов. - Пусть остаются.
        - Я аплодирую тебе, Аверьянов! - От удовольствия поросенок сделал в воздухе бочку, двойной боевой разворот и иммельман. - Ye-es-s-s!!! …Это круто! «Заразные»! Фу, гадость! Да, находка!
        Пираты, наиболее близко стоящие к задней мачте, слегка попятились от девушек.
        - Верно! - «вспомнил» поросенок. - Мы же сюда их привезли, чтобы подальше, чтоб сжечь живьем. А то чего их одевать-то так было? А как не одевать? Они же жертвы для наших кровожадных богов! Одеть получше, сжечь поярче… Очищение огнем…
        Света, открыв было рот, собралась закричать, но вместо этого оглушительно чихнула.
        - Будь здорова! - кивнул ей Николай. - Крепко простудилась. Ну ничего! Костер все спишет…
        - Погребальный! - подчеркнул поросенок. - Не забывай уточнять.
        - Да я из деликатности, - объяснил Аверьянов. - Чтоб лишний раз не напоминать им, не расстраивать. Оп-па! - повернулся он к четверым пиратам, принесшим в этот момент сундучок. - Показывай!
        Сундук был невелик, ведра на два по объему.
        - Так-так… Ювелирные изделия из желтого металла, бижутерия… Украшения из прозрачных и полупрозрачных ограненных минералов либо веществ неизвестного химического состава, различных цветов… Бусы, состоящие из бусинок шарообразной и эллипсоидной формы, размером от пяти до тридцати пяти миллиметров в диаметре… белого, розового и черного цветов с характерным жемчужным блеском… Пойдет! Вон туда, в люк поставьте. Прекрасно. Так, молодцы! - Николай перевел дух, понимая, что сейчас не тот момент, когда стоит снижать темп и степень давления на потенциального противника, превосходящего его во всем, кроме смекалки и житейского опыта. - Ага! А вот и потроха приехали! Так. Господин кок, слушай мою команду. Потроха делишь примерно пополам и выкидываешь за борт: половину - с правого борта, половину - с левого. Кровь. Что непонятно? Половину кувшина с кровью выливаешь с левого борта, половину - с правого…
        Кок, принесший кувшин крови и потроха, завернутые в окровавленную шкуру, как в мешок, испуганно отступил на полшага:
        - На кровь акулы придут!
        - Я понимаю, - кивнул Аверьянов. - Акулы придут, а там ваши купаются. Все правильно, так и было задумано, ты не волнуйся. Именно! Приступать! Что встал, как памятник?! Не кладбище здесь, не мемориал, здесь бойня сейчас будет!
        Кок испуганно оглянулся на своих…
        В левом ухе его висела крупная серьга, свидетельствующая, как известно, о том, что кок ходил и успешно прошел опаснейший Магелланов пролив…
        Аверьянов, качнув «марголиным», сшиб серьгу выстрелом, не задев пулей уха кока.
        - Лей, сказал!
        Качаясь, как сомнамбула, кок выкинул половину потрохов и вылил половину принесенного кувшина крови с правого борта, а затем заковылял к левому…
        - Вот молодец! - похвалил его Аверьянов. - Да, вот еще что! Девок мне отвяжите от мачты. Мы их все-таки сами сожжем. Да режь веревки! Боишься заразиться - получишь пулю в лоб. Вот то-то! Всем спасибо! Света, Вера… Быстро, девочки, в люк и проходите вглубь, подальше. Здесь скоро пули будут летать. Да что у вас за лица?! Улыбнитесь, милые, - вас снимает скрытая камера! Ну, вот и хорошо. Пора и нам, анимированный интерфейс, выполнить обещанное.
        - Не заржавеет! - кивнул поросенок, вонзая взор в безвольно висевшее на плече Одноногого тело умиравшего от горя Брашпиля.

* * *
        Сознание неожиданно забрезжило в нем, и сквозь туман возвращающейся действительности Брашпиль понял, что видит какой-то совсем другой мир, где солнца и зелени больше, чем невзгод и огорчений, где вода журчит звонко и радостно, а не глухо-бурчаще, как моча в унитазе, где солнце светит не пожелтевшей от алкогольного гепатита луной, а оранжевым теплым светом неразлучных подружек - Веры, Надежды, Любви.
        Энжела склонилась к нему, тревожно блестя влажным глазом.
        - Не покидай нас, любимый, - дрожащим голосом, подавляя рыдание, курлыкала Энжела. - Ты нужен мне - что стану делать я без тебя в этом пустом и ненужном мне больше мире! Не уходи! Я умру от тоски, если ты вдруг выберешь для себя другой, параллельный мир!
        Я этого не переживу! Я уже видела сон, как меня насмерть забила ворона и выклевала мозги, как пух моей теплой груди полевая мышь затырила в землю - себе на гнездо! Ты не представляешь, как это ужасно! Не уходи, мне не жить без тебя; солнце, орехи и фрукты не будут мне в радость, полет потеряет стремительность и упоение свободой!
        Кто без тебя будет разбрызгивать плошку с водой на всю комнату, кто, если не ты, будет так мастерски, так смешно хрупать фундук, выплевывая скорлупу на голову спящей кошке?!
        Кто наделает дел на макушку бюста Карла Великого, одарив его стекающей по лицу серо-зеленой тюбетейкой съеденного тобой только что шпината? Кто так умело загадит весь верх гардероба, украсив черно-белыми сосульками все дверцы и стенки с боков?
        Найди, отыщи, дорогой, в себе силы вернуться в наш мир! Я не хочу потерять тебя!
        Посмотри в мечтах на наших будущих детей! Мне предстоит их снести, высидеть, а тебе воспитать, обучить, вырастить!
        Я уже вижу их - два мальчика и две девочки!
        Ты должен встать, расправить крылья, стать здоровым, готовым к длинной и счастливой жизни!
        Ведь без тебя я останусь бездетной - пожалей меня!
        А если и появятся в моей жизни другие какаду, подумай, как, пользуясь твоим отсутствием, они ощиплют меня, простодушную! Я беззащитна и наивна, не выживу я без тебя, без твоей любви, без твоей бесконечной заботы!
        Кто, если не ты, станет учить меня среди подруг не щелкать клювом?
        Ты нужен мне, ты нужен миру! Не падай духом, ты востребован.
        Всех надо будить по утрам; кто крикнет нам: «Утррро! Утр-р-ро!», кто? Ведь настоящих, натуральных петухов, кукарекающих на заре, давно уж не хватает: кругом лишь пидоры, а не певцы Авроры!
        Вспомни, Брашпиль, как много у нас тупорылых, которые нуждаются в повторении, повторении, повторении старых, проверенных временем, надежных истин, которые все равно до них не доходят!
        Вспомни, мой Брашпиль, и о глухих - им тоже нужно повторять сто раз, пока они в тебя ботинком не запустят!
        Кто, если не ты, будет повторять им с божественным терпением и упорством одно и то же, одно и то же… Кто, если не ты, способен за вечер сто семьдесят раз пошутить, крикнув кому-нибудь в самое ухо: «Пир-р-раты!!!»
        Проснись, мой Брашпиль, дорогой, восстань из мертвых, щелкни клювом!
        Пронесшееся вмиг видение оживило Брашпиля.
        Покачиваясь, он встал на плече Одноногого, собрал ноги в витую пару и прохрипел, обращаясь к Аверьянову и поросенку:
        - Звер-р-ри!
        - Попка - дурак! - равнодушно констатировал поросенок.
        Внезапно Аверьянов заметил, что пират, висящий на вантах, наводит пистолет.
        - Сверху! - крикнул он, отскакивая в сторону.
        - А это лишнее! - заметил поросенок и понесся прямо на источник угрозы, на наведенный пистолет.
        Грохнул выстрел, пират окутался клубом сизого дыма. Поросенок, влетевший в облако, буквально нанизался своим телом на ствол пистолета и тут же закатился громким, надрывным кашлем, как будто захлебнувшись дымом… Вспыхнувший внутри поросенка эллипсоид Эйри замигал синхронно со звуками кашля, попутно раскалив металлическую окантовку рукояти пистолета до темно-пурпурного свечения.
        Вскрикнув, стрелявший отбросил пистолет и, с искаженным от боли лицом, вперился в свою обожженную до мяса ладонь.
        - Пописай себе на руку! - громогласно посоветовал поросенок, садясь ему на голову, так, чтобы ухо пирата стало как можно ближе к источнику звука. - Это известное народное средство…
        Ухо пирата в ответ задымилось.
        Пират, вскинув руки к голове, сорвался с вант.
        - А на ухо пописать не сумеешь - попроси друзей, - снова посоветовал поросенок вслед летящему за борт пирату. - Друзья с удовольствием обоссут тебе голову!
        - Акулы! - крикнул кто-то.
        - Господи, сколько их!
        - Боже мой, Грейса пополам перекусила!
        - Помоги им, святой Патрик!
        - Трап скинь! Трап!
        - А где он, трап-то?! Кто последним видел трап?
        - А он вообще-то был у нас?!
        - Да ты стоишь на нем, дубина эфиопская!
        - От Клайда только красное пятно осталось!
        - Ужас!
        - Господи наш, Христос, Сын Божий!
        - Вспомнил…
        - Пора! - решил Аверьянов, задраивая люк хронотопа.
        Однако он успел увидеть, как один из пиратов, ухитрившийся вскарабкаться по якорной цепи, выхватил у кока из рук большой кухонный нож и, тут же воткнув его коку в живот, захохотал:
        - А вот и тебе акула, да?!

* * *

«Вот странно, - мелькнуло в голове у Аверьянова. - Пираты. Отпетые разбойники, убийцы. За душой - ну абсолютно ничего святого. Душа черна, как ночь, грехов на сердце на три вечных срока в аду потянет, а вот купились же на попугая! Как дети. Как малыши, чистые души: „птичку жалко“. Я точно вычислил: весь экипаж все лучшее, что было у них за душой, поместил в этого Брашпиля. Для них он бог, тотем и вместе с тем единственный их коллективный ребенок, воплощение самого святого, свет в их общем окошке. Человеческий фактор!»
        Как же все-таки правильно сказал Антуан де Сент-Экзюпери: «Мы в ответе за тех, кого приручили»!

…Как позже выяснилось, акулам удалось сожрать двенадцать головорезов. Они их сожрали живьем, но после этого ни в каком ответе не были.
        Акулы никого не приручали и, значит, ни за что не отвечали.

* * *
        - Колоссально! Такая сцена! - Теща и свекровь повисли на Аверьянове, выходящем из хронотопа, почти не обращая внимания на спасенных Веру и Свету.
        - Натуральная кровь! Акулы - как живые! Такая анимация! Такие куклы! Человек десять они схрумкали, мы считали. Вы - гений! Мы наблюдали за всем, глаз не отрывая, с самого начала. Признаюсь честно, я очень давно так не волновалась! Сюжет захватывает, вам удалось привлечь и удержать внимание!
        - Каскадеры прекрасно выполнили синхронный прыжок за борт, да и бой - вы отсюда гляньте - на палубе предельно натуралистичен.
        Аверьянов кинул взгляд в сторону барка. Там дым висел коромыслом.
        Кто-то из пиратов, встревоженный возникшей проблемой с приготовлением пищи и будучи удручен беспричинным убийством кока, происшедшим исключительно под воздействием необузданного порыва, разбил голову убийце кока, разбил в брызги-дребезги, выстрелив в нее в упор из допотопного мушкета, использовав в качестве пули тяжелую и крупную серьгу, отстреленную у кока несколькими минутами ранее Аверьяновым.
        Трое пиратов, вылезшие из трюма уже к шапочному разбору, припозднившись, видимо, из-за ярко выраженного абстинентного синдрома, ощутили дискомфорт от немыслимой щедрости Одноногого, имевшей следствием исчезновение сундука с драгоценностями.
        Однако, попытавшись нарушить пятую заповедь, гласящую, как известно, «не убий», они опять проваландались лишние полсекунды, в результате чего сами залетели под ту же пятую статью, которую охрана Одноногого успела нарушить раньше их, проколов недовольных шпагами. Не останавливаясь на достигнутом, охрана произвела затем каждому нападавшему контрольное перерубание горла до позвоночника. Это было выполнено мгновенно, самыми концами шпаг, с лихим свистящим звуком, отдаленно напоминавшим резкий и глубокий выдох.
        Даже издалека ощущались профессионализм, живость и заразительный задор в работе телохранителей Одноногого: ребята шпагами владели хоть куда.
        Брашпиль тревожно заклекотал, взмывая на ванты.
        - Наконец-то и наши по-настоящему кино снимать научились!
        - Вдобавок еще - с первого дубля!
        - В нашем кино, со скрытой камерой, второго дубля не бывает, - объяснил Аверьянов.
        - Я буду писать о вас! - пообещала теща. - Я шеф-редактор журнала «Овцеводство»…
        - Спасибо.
        - Нет, вы не думайте, это специальный журнал, распространяется по подписке в высших эшелонах власти. Так управлять народом, своей командой…
        - Это не моя команда, - отмахнулся Николай.
        - Тем более! Тогда это дар свыше! Этому нельзя научить. Значит, вы колдун, вы приметы знаете…
        - Знаю, - согласился Коля. - Перелом руки - это к гипсу, а газовый пистолет - к слезам…

* * *
        Свекровь, подхватив невестку под руку, отвлекла ее в сторону:
        - Что там случилось, Светочка? На тебе лица нет… - Голос свекрови был тих и настойчив. - Тебе нагрубили там, деточка, да? Или сказали, что ты им не подходишь на съемки, а все, за что мы тут все страдаем, - фотопроба? Или что-то в этом духе. Я угадала?
        - Я даже не знаю. Как вам сказать…
        - Тогда скажи, как есть. Ведь у тебя такое лицо… Я правду говорю, не комплимент, - с лица, как говорится, не воду пить, но в лице, с которого не то что пить, а даже деньги получать противно… Ты уверена, что ты поняла, что я хотела сказать, но деликатно промолчала? Если у тебя такое лицо, извини меня, с которым рядом на поле, прости меня, деточка, какать не сядешь… Почему я не слышу хамства в ответ?! Что с тобой происходит, милая?!
        - Это настоящие пираты, Софья Соломоновна, - зашептала Света. - Это не кино. Не знаю, как объяснить, но это все взаправду, понимаете?
        По лицу Софьи Соломоновны пробежала тень… Быстро, за пару секунд, подвергнув переоценке происшедшее, она понимающе прищурилась:
        - Интересная мысль…
        - Нас чуть там не убили.
        Лицо Софьи Соломоновны на мгновение стало жестоким и хищным:
        - Ну, ты скажешь тоже…
        Взгляд скользнул по пиратскому барку - оттуда донесся далекий, приглушенный, но тем не менее душераздирающий крик: повисшего на якорной цепи пирата акула сорвала назад в воду, почти перекусив ногу.
        - Отсюда надо бежать, бежать, бежать!
        - Да, тут я с тобой соглашусь, пожалуй. - Софья Соломоновна помолчала, а затем, задумчиво пожевав губами, спросила свистящим шепотом: - Они там надругались над тобой?
        - Нет… - Светлана отрицательно покачала головой и вдруг вся затряслась от беззвучных рыданий. - Они не успели…
        Свежеиспеченный муж, спрыгнувший с пальмы, хромая, подковылял к ним, придерживая правой рукой надорванный левый рукав пиджака:
        - Что ты к ней пристаешь, мам? Еще и обвенчаться не успели, а она уже рыдает… - Он обнял жену: - Светунчик, Светочка, ну прекрати… Иди отсюда, мама…
        - Как ты говоришь с матерью? - возмутилась вполголоса Софья Соломоновна. - Чтобы я тут такого больше не слышала!
        - Хорошо, мама, - сбавил тон Петр. - Оставь нас одних, я прошу!
        - Вот так бы и надо начать! Если хочешь чего-то добиться, научись говорить так, чтоб все видели в тебе человека! - отпечатала свекровь, не сдвинувшись ни на миллиметр.
        - Хорошо, тогда мы уйдем.
        Отведя Свету в сторону, Петр нежно обнял ее за плечо. Почувствовав мужскую поддержку, участие, Света пустила слезу.
        - Ах, Петя, Петя…
        - Я видел все, Светунчик. Видел, как они тебя к мачте привязывали, видел, как потом отпустили, перерезав веревки… Не плачь… Они надругались над тобой?
        Света, прекратив плакать, подняла на мужа широко открытые, полные слез глаза:
        - Ты же все видел, Петя…
        - Я середины не видел, - признался Петр. - Не мог смотреть, я разливал. Меня мужики отозвали с пальмы, чтоб я последнюю бутылку точно на всех разлил. У меня же глаз - ватерпас.
        - Боже мой! - Света закрыла лицо руками. - Боже мой!
        - Что «боже мой»?! Скажи! Клянусь, я ничего не сделаю. Надругались?
        Света застонала и, отвернувшись от мужа, протянула руку к стоящим поодаль остальным, окружившим свидетельницу Веру.
        - Светка! - вдруг крикнула Вера, вырываясь из толпы и устремляясь к Вере с Петей. - Скажи ты им, что нас не насиловали! Скажи им, гадам!
        - Почему, Вера, вы ставите так вопрос? - возмутилась Софья Соломоновна, идя вслед за Верой. - Я никого не хотела обидеть. У меня близорукость, и я ничего не вижу! Поэтому и спросила. За спрос денег не берут!
        - По коням! - скомандовал Аверьянов, закончив запихивать в хронотоп сильно поплывших мужиков, квасивших в тропиках сутки без дельной закуски. - Я ждать не буду: кто не успел, тот опоздал!
        - Странный какой у вас БМВ… - сказала Софья Соломоновна, усаживаясь поудобнее.
        - С чего вы взяли, что это БМВ? - удивился Николай.
        - Ну, только не держите меня за дуру, не люблю! Вы же бандит? Значит, это БМВ!
        Не желая вступать в пререкания и что-либо объяснять, Николай повернулся к мужикам:
        - Двигаем прямо к церкви. Кто помнит адрес, где у вас венчание заказано?
        - На2 приглашение, - протянул ему кто-то карточку. - Там адрес есть и даже карта…
        - Ну, то, что надо! - кивнул Аверьянов, кладя руки на штурвал.

* * *
        - Я не знаю, что с ней. - Врач «скорой» распрямился над все еще не пришедшей в сознание Оленой. - Пульс нитевидный, едва прощупывается, давление… Не знаю. У нее раньше были такие обмороки, то есть как бы выпадания из жизни?
        - Не знаю, - честно ответил Алексей. - Но вроде нет.
        - Ага. - Врач скрутил муфту тонометра. - Опасности для жизни я не вижу, признаться. Но раз она из этого состояния не выходит, то на обследование можно было бы ее положить… Не для того, чтобы диагностировать и вылечить, вывести из этого состояния, вернуть к полноценной нормальной жизни… А так просто, из интереса…
        - И это говорит врач, - хмыкнула Катя. - Не для того, чтобы вылечить, а просто потому что интересно…
        - А что вас раздражает, девушка? Лечить сейчас не лечит никто. Так, облегчают участь, и только. При этом многим, так сказать, «врачам» достигаемый результат не интересен… Христос воскрес?.. Воистину воскрес!.. Умер Максим?.. Ну и хрен с ним! Так что, если хотите, сейчас подыщем вашей сестре какую-нибудь неврологию… Боюсь, правда, ее оттуда могут в психиатрию сдвинуть - ну, когда пролежни начнут образовываться…
        - Нет-нет! - возразил Алексей. - Нам этого не надо.
        - Вот в этом и распишитесь - в том, что вам этого не надо. От госпитализации отказываемся. Вот тут. Все. До свидания!
        - Будьте здоровы!
        - И вам не болеть.
        - Что же мы все-таки делать с ней будем? - спросила Катя, провожая взглядом фургончик «скорой», отъезжающий раза в три-четыре быстрее, чем пять минут назад приехал. - Даже не знаю. Идеи-то есть?
        - Есть. - Алексей достал сотку и набрал по памяти номер. - Звонок другу…
        - Вы где сейчас? - спросил Коптин, сразу врубившись в ситуацию.
        - В Москве. Стоим недалеко от общественного туалета в Верхнедоуменнобожском переулке…
        - Через минуту буду.

* * *
        Коптин прибыл к месту происшествия действительно через минуту: в длинном ряду припаркованных автомобилей появились зеленые лохмы устремленных вверх игл возврат-луковицы и тут же опали, растаяли, оставив вместо себя обыкновенную малолитражку невнятной марки - из тех, что на Западе клепают для студентов.
        - Ну что? - сказал Коптин, выйдя из этого мини-хронотопа и поздоровавшись. - За что боролись, на то и напоролись? Вот, Алексей, добился ты своего, протащил девчонку сюда - получай результат, пожинай плоды.
        - Я никаких правил не нарушал.
        - Кроме самого основного: люди из прошлого в будущем не жильцы.
        - А что с ней? - спросила Катя.
        - Темпорально-моральная кома. Психика не вынесла информационного потока, неожиданных переживаний, неоднозначно интерпретируемых событий. Ты в этом мире - как рыба в воде, а для нее это неподъемная ноша…
        - Но я-то сам был в будущем! И ничего со мной не стряслось!
        - Ты там не жил, а учился. Учеба, сон, еда, учеба, сон, еда… На остальное времени тебе не давали. Поэтому ты уцелел.
        - Я не поняла… - пожала плечами Катя. - Какая разница?
        - Огромная. Маугли можно вытащить из джунглей к людям, научить его спички зажигать или там зажигалкой пользоваться - и назад в лес отправить. Он будет счастлив, он будет Данко или Прометей, пока лес не спалит… Вот это то, что было с Алексеем. А вот попробуй заставь Маугли жить здесь, работать, любить, отдыхать, платить по счетам… Месяц максимум, и с катушек долой. Это вот ее вариант. Теперь все понятно?
        - Нет, не все! - возразила Катя. - Что же вы сразу Алексею не объяснили, к чему это приведет?
        - Не объяснил, потому что тогда мы с ним лично знакомы не были, когда он эту кашу заварил. А второе: человеку просто не объяснишь такое, он не поверит. Как это так, в прошлое можно уйти - да хоть на десять тысяч лет назад - и навсегда там остаться, а в будущее - нет, на сто лет, всего-то, вперед - и уже нет! Это трудно понять. Пока сам не столкнешься, не веришь.
        - И что теперь с ней делать - назад в тринадцатый век ее, в Берестиху?
        - Ни в коем случае! Она теперь там тоже не приживется. Говоря фигурально, джунгли не примут Маугли назад после того, как он искренне попытался стать человеком. Это тоже не просто…
        - Это-то как раз просто! - возразила Катя. - Джунгли не прощают предательства.
        - Верно, - согласился Коптин. - Но не только это. Маугли тоже не сумеет простить джунглям отсутствия в них соток, пиццы и унитаза… Ее нужно закидывать куда-то еще глубже, в шестой-седьмой век… Там ей будет все понятно, и она превратится в носительницу высших знаний. Высших знаний тринадцатого века. А наше время у нее все в памяти сотрется.
        - Само собой? - спросил Алексей.
        - Само собой. Но не быстро. Защитная реакция психики. Вот сейчас-то как раз и стирается наше время, как наносное, излишнее. Не базовое ее.
        - Но ее можно сейчас разбудить? - спросила Катя.
        - Можно, конечно. Но зачем? Она несколько дней поживет, снова во все свои проблемы въедет, болячки растеребит и опять в кому рухнет. - Коптин достал карманный компьютер. - Сейчас найдем…
        - Кто бы обо всем этом рассказал заранее… - задумчиво протянул Алексей.
        - По этому поводу я уже высказывался… - равнодушно процедил Коптин. - Да тебе и в будущем то же самое говорили: все уши, я слышал кое от кого, прожужжали: «Не надо этого делать, не надо!» А ты одно в ответ: «Закон не запрещает, закон не запрещает!»
        - А чего, запрещает, что ли?! - возмутился Алексей.
        - Нет! - кивнул Коптин и улыбнулся с удовлетворением, найдя что-то в базе данных своего карманного компа. - Да ведь кирпичи толченые есть тоже закон не запрещает… А пить из копытца? Разве свод уложений запрещал? Нет! Ну а раз нет, то и пили! И пили! И пили!.. И становились козлами, козлами, козлами! Хорошее место для вашей Олены нашел. Пушкинская гора. С 851 года свободна.
        - Пушкинские горы - это под Питером?
        - Нет, это на Волге. Она одна гора, единственная. А Пушкинской она называется потому, что именно про нее было написано: «В той горе, во мгле печальной, гроб качается хрустальный…» Ну и так далее… Словом, папа если спросит, скажешь ему: «В том гробу твоя невеста». Вот ее штрих-код - горы, где будет она отдыхать. - Коптин протянул Алексею визитку реабилитационной пещеры «Пушкинская гора», дописав на ней пространственно-временной штрих-код мира, в котором планировалась госпитализация. - Все понял?
        - Нет, не понял: как это Пушкин про эту гору написал?
        - А его тоже вытаскивали в наше время. Кстати, известнейшее стихотворение «Я помню чудное мгновенье…» Пушкин у Высоцкого украл. Тот его Марине Влади написал, на салфетке, в ресторане… Но только написал, а прочесть не успел. А Пушкин воспользовался, так сказать…
        Совместными усилиями Коптин с ребятами перенесли Олену из «опеля» в коптинский хронотоп.
        - Поглубже, подальше от дверей…
        - Скажите, - поинтересовалась Катя, - а вы ее сами в гроб уложите?
        - Сам, конечно, - кивнул Коптин. - В гроб положить, чего уж проще?
        - Она, если проснется, станет сопротивляться - лучше прикрикнуть на нее: «А ну-ка, в гроб!» - посоветовала Катя. - Она послушная.
        - Ну… Это вообще-то совсем не гроб, а анабиозационный контейнер, дорогая и сложная штука… Внешне похож просто. Специально так сделали, чтобы случайно забредшего охотника или грибника как ветром бы сдувало… Какой это гроб, что вы…
        - Сергей Ильич, - Алексей тронул Коптина за локоть, - вы, если помните, обещали меня держать в курсе событий, происходящих с отцом…
        - Было, - согласился Коптин и протянул Алексею свой штрих-кодер: - Держи. Ознакомься, пока я девушку отвезу. Только в дерьмо его не кидай, ладно?
        - Я вас не понял, - удивился Алексей, беря штрих-кодер.
        - Да это я так, пошутил глупо, - хмыкнул Коптин и, повернув ключ зажигания старт-луковицы, захлопнул дверь.
        Стекла окон малолитражки тут же потеряли прозрачность, слились с корпусом в единое целое, стремительно вознеслась в небо старт-луковица и тут же исчезла, растаяв вместе с хронотопом.
        Женщины, выгуливавшие собак в маленьком скверике метрах в ста от места события, не замедлили прокомментировать старт:
        - Опять кого-то взорвали, видала, Полина Сергеевна?
        - Как взорвали? А взрыва не было!
        - Новые мины наши изобрели, зять говорил, - с глушителем. Ничего не слышно! Всех нас взорвут, а мы и не проснемся!
        - Ну, слава богу! Стали наконец об людях думать!

* * *
        К церкви, в которой должно было состояться венчание молодых, Николай подогнал хронотоп точно - секунда в секунду.
        - Все! - скомандовал он, открывая люк. - Вот вам церковь. Прибыли за четверть часа до начала обряда, как и положено, автомобили подъедут к концу венчания и отвезут в ресторан тех, кого и должны были отвезти. В общем, вот - Бог, а вот и порог! Спасибо вам и - до свидания!
        - Как это вы ухитрились на сутки позже все организовать? - подозрительно поинтересовалась свежеиспеченная теща. - Не люблю, когда меня дурят…
        - Никто вас не дурит. И никаких суток не было. Это все вам приснилось - ну, остров там, пираты…
        - А вы обещали нам скомпенсировать моральный ущерб… - начала было свекровь. - Или это мне тоже приснилось?
        - Нет, это было. Согласен! Я обещал. Но счет вы не представили? Нет. Значит, и оплачивать нечего. Сейчас мы уже все находимся в своем законном времени, а наше время - это не время для претензий, как вы знаете. - Подумав, Коля добавил ехидно: - Наше время - это время больших перемен…
        - А мне-то что, больше всех надо? - пожала плечами Софья Соломоновна. - Я думала, вы что-нибудь молодым от своего имени презентуете…
        - Да я ж их в Полинезию свозил! - удивился Аверьянов. - Разве это мало, сударыня? С кондачка-то?
        - Так это же нам приснилось? - хмыкнула Софья Соломоновна. - И вообще, кто вы такой?
        В планы Аверьянова не входило долгое прощание в совокупности с подробными комментариями происшедшего. В поисках выхода он оглянулся, ища, на что переключить женское внимание… И Провидение тут же устремилось ему на помощь.
        - Люди… Люди… Эй, кто-нибудь! - послышалось со стороны церкви.
        Священник, лет семидесяти пяти, стоя на крыльце храма, призывал то ли людей на помощь, то ли Бога - в свидетели.
        - Что случилось, батюшка? - В ту же секунду Аверьянов оказался рядом со священником.
        - Святотатство невиданное! Над усопшим глумление - страшный грех! Смертный грех!..
        - Ничего не понял, говори яснее, батюшка.
        - Да ваши вон, пьяные, прорвались! Я говорю им, еще дневных не вынесли, не подготовлено…
        Действительно, в храме стояло два гроба. В гробах лежали уже отпетые покойники - в одном почивший старик, в другом - отдавшая Богу душу старушка.
        - Не успели их вынести, ваши же разбойники пьяные и не позволили… - чуть не плакал священник, семеня за Аверьяновым. - Драку чуть в храме не затеяли…
        Сломив сопротивление батюшки и махнув по полстакана «Перцовой», полумуж-полужених хороводил теперь с друзьями вокруг гробов, распевая старинную песню: «Дедушка рядышком с бабушкой…»
        Заметив вошедшего Аверьянова, компания стушевалась и немного затихла, прекратив кощунствовать - с целью перевести дух…
        Жених подмигнул Николаю, склонился к телу старичка и, опираясь руками в боковинки гроба, сказал покойнику прямо в лицо:
        - Улыбнитесь, вас снимает скрытая камера! Ребята, да он же глухой, покойник-то! Эх, глухой!.. А бабушка? Улыбнитесь, бабушка, вас снимает скрытая камера! Стесняется… А эта стесняется… А так бы - с радостью… «Дедушка рядышком с бабушкой…
        - снова завел он свою шарманку.
        - Господи! - взялся за голову батюшка. - Прости им, бо не ведают, что творят!
        - Иди к нам, святой отец, сейчас поправишься!

«И вот ради этого надо „подломить“ Штаты? - мелькнуло в голове у Аверьянова. - Чтобы вот это восторжествовало на всех континентах?!»

* * *
        Когда подъехали «линкольн» и две остальные машины свадебного кортежа, вызванные Аверьяновым по сотке, чтобы везти всю компанию в ресторан, дым возле церкви уже висел коромыслом.
        Торжественная часть венчания явно кончилась, уступив место праздничному концерту.
        Батюшка тоже, видно, успел причаститься вместе со всеми, так как вдруг затянул
«Перекаты» Городницкого.
        - А где-то бабы живут на свете… - доносился из церкви его сочный, помолодевший бас.
        - Друзья сидят за вод-ко-ю… - подхватили дискантом хоры.
        - Владеет камень, владеет ветер…
        - Моей дырявой лод-ко-ю!
        В дверях женщины допрашивали свежеиспеченную жену:
        - А все-таки, Светочка, ты нам скажи - надругались они над тобой?
        - Надругались или так себе, от скуки снасильничали? Формально, без души?
        - Ох, счастливая, Светка, ты: и досыта, и без греха…
        - Да не успели они, не успели… - стонала Светка.
        - Ну, успеют еще, вся жизнь у вас впереди, - заметила одна из женщин, уже в возрасте.
        Мысленно сплюнув, Аверьянов спустился с церковного крыльца, не обращая внимания на нищих, являвшихся на сто процентов выходцами с Кавказа и Ближнего Востока. Да, эти пришельцы выжили славян уже не только из-за прилавков магазинов и колхозных рынков, но и отсюда - с церковных папертей.
        Ближневосточные и кавказские нищие были молоды, полны сил.
        Одеты они были в ослепительно белые одежды, не стояли на коленях, как наши, а сидели на корточках, прислоняясь спиной кто к поручням лестницы, кто к церковной стене, непрерывно куря дорогие сигареты и мелко сплевывая на паперть прямо перед собой, между своих же согнутых колен, при этом никогда не попадая себе на белоснежные брюки. Точно так же они не попадали и в собственные кепки, тюбетейки, тюрбаны, чалмы, выставленные вперед, видно, только для подаяния, а вовсе не для сбора собственных плевков.
        - Подай, неверный, верному!
        - Ради Аллаха, на финики старому шейху!
        - Сколько можешь, помоги! Ремонт нефтяных вышек в Кювете, добрый человек!
        - Сыну на операцию дай!.. Не на что сыну в Тель-Авиве школьный автобус взорвать… Операция - ой дорогая! А денег совсем у него нет!

* * *

«А ведь похоже, что у нас в прошлом тоже кто-то работает… - пришло вдруг на ум Аверьянову. - Иначе чем объяснить все это, весь наш российский дурдом? Сидит у нас где-то в петровских временах, допустим, какой-нибудь Джеймс Бонд и гадит там, гадит, гадит…
        А я еще с этими викингами не разобрался, а к тому времени, когда разберусь, так хрен еще знает, к чему это все приведет. Прямой связи нет, все может и шиворот-навыворот вывернуться».
        Он вынул штрих-кодер. На нем стоял, естественно, режим «Проверка». Совершая прыжки в прошлое, совершая в нем поступки, он непрерывно менял теперь существующий мир. Но поступки эти можно было теперь либо принять, либо, подумав, от них отказаться.
        Вот, например, этот вставной, боковой, вспомогательный «номер», экскурсия на Фату-Хиву. Она была нужна лишь для того, чтобы завладеть на пару часов роскошным автомобилем, а значит, быстрее и эффективнее собрать на Тверской девочек - группу встречи для викингов. Но вышло, похоже, себе дороже. И вот теперь возникает вопрос: эта экскурсия на Фату-Хиву, «зачистка» пиратского барка, - во что все это обошлось?
        Он нажал на штрих-кодере «Предварительный просмотр»… Так как времени на обстоятельное изучение не было, Коля выбрал в выпавшей на экран менюшке надпись
«Главное изменение» и кликнул по ней.
        Тут же на мониторчике штрих-кодера появился другой монитор - телевизионный.

«…Безусловно, увеличение на пять лет возраста выхода на пенсию женщин и аналогичное увеличение, на десять лет, выхода на пенсию мужчин приведет к мгновенным благотворным сдвигам в динамике ускоренного движения восходящих финансовых потоков вдоль властной вертикали, к зримым позитивным сдвигам в области структурного оздоровления инвестиционной атмосферы, к более эффективной борьбе за национальную общеобъединяющую идею в противовес идеям регионального сепаратизма, локально нередко ведущим к возникновению пятен анклавности, контролируемых лишь региональными политическими эндемиками. Любому понятно, что все высвободившиеся в результате реформы средства будут в конечном итоге нацелены на развитие социальной сферы страны, направлены на совершенствование силовых министерств, получены рядом российских компаний, лягут на банковские счета простых россиян - рядовых российских граждан, владеющих этими компаниями…»

«Вот черт! - подумал Николай. - Двенадцать человек акулы съели в Полинезии триста пятьдесят лет назад, а тут мужикам вон пенсию сразу на чирик накручивают, а бабам - на пятерик».
        Впрочем, тут-то как раз некая цепочка просматривалась. Видно, кто-то из потомков пиратов пришиб - когда-то и где-то - предка этого нового министра-реформатора.
        В варианте, который раскрутил Аверьянов на Фату-Хиву, акулы, к сожалению, сожрали, по всей видимости, среди прочих и этого пирата… Предки министра-реформатора уцелели и, беспрепятственно репродуцируясь, произвели эту божью тварь на наши головы, на радость миллионам.
        Что делать?!

«Ладно, - подумал Аверьянов. - Отказаться - значит начать все сначала, зачеркнуть все дела, все усилия. Нельзя! Бьем до конца, а потом вернемся к вопросу о пенсионном возрасте - отдельно, так сказать!»
        Зажмурив глаза, Николай нажал «Сохранить».
        Все!
        Олений Холм и девушки на нем перестали быть возможной исторической версией. Они стали историей.

«Так могло бы быть» превратилось в «так было».
        Николай осторожно огляделся. Все, слава богу, осталось без видимых изменений: небо - голубым, листва - зеленой, народ - пьяным, а православный крест на церкви - золотым.

«Ништяк, - подумал Коля. - Все остальное - исправимо… Господи! - вдруг вспомнил он. - Я прохлаждаюсь тут, а меня, может, давно уже ищут. А я, дурак, вдобавок работал тут со штрих-кодером… Запеленгуют если - мне конец! Смываться надо побыстрее! Выпрыгнуть из координат, из времени!»
        Голова шла кругом, а сконцентрироваться на чем-то одном все никак не удавалось.
        Как это было непохоже на обычную спецоперацию!
        Там задача всегда локальна и цель ее можно просто и понятно выразить обычным человеческим языком. «Перекрыть перевал», например. «Подавить все огневые точки на высоте 965». «Держаться, пока вас не заменят, а тем временем каждые пятнадцать минут докладывать обстановку». «Блокировать перегон „1137-й километр“». «При приближении сцепки из двух тепловозов взорвать мост и отходить на исходные».
        Все просто. Кристально. Понятно. Вопросов не порождает.
        А главное вот что: там, в горячих точках, за него думали другие. В том смысле думали за него, что самые важные, узловые решения принимал не он, а они - командир полка, штаб. Он думал только за себя и за свой взвод. Тут же, в хроноразведке, приходилось думать за них за всех самому, причем находясь в должности Верховного и в должности рядового, необученного, совершенно зеленого одновременно.

«…А ведь еще и этот сундук пиратский! Безделушки надо сдать и бортовой запас хронотопа вернуть к норме. Впрочем, это может и подождать».
        Влетев в кресло хронопилота, он задраил люки хронотопа и включил предстартовую автоматику. «И так уж много сил на ерунде потерял».

* * *
        - Ну, все в порядке с вашей девушкой! - сообщил Коптин, выходя из хронотопа в Верхнедоуменнобожском переулке, недалеко от общественного туалета… - Отвез, сдал, положил, расписку получил… Лечится. Все хорошо. Точнее, неплохо…
        - Сергей Ильич! - встрял Алексей. - Надо бы в Полинезию на двадцать минут сгонять.
        - Это зачем?
        - Деньги забрать у пиратов. Пираты надули отца-то… Основное они ему недодали!
        - С чего ты взял?
        - Они ему сундук с драгоценностями принесли, в хронотоп загрузили, верно? Только ювелирка, одна сплошная ювелирка, и ни одной монеты - так?
        - Наверное, так. И что же?
        - Да вы подумайте, - вмешалась в разговор Катя. - Вот они ограбили, допустим, какое-нибудь торговое судно, разве они только бусы-серьги-кольца забирали? Наверняка нет. Да и бижутерия есть далеко не на каждом судне. Но деньги-то есть всегда! На любом! Их основная добыча была, пиратская, - деньги, монеты! Золото. Серебро. Монеты наверняка они хранили отдельно, в другом сундуке….
        - Чего бы ради?
        - Да это же совсем для них разные вещи! - пояснила Катя. - Монеты - дублоны там или пиастры - всегда можно использовать, расплатиться ими - ликвидный товар. А браслет или ожерелье жемчужное, - их еще сначала продать надо…
        - И можно вляпаться на этом… - перебил Алексей.
        - Деньги пиратам важнее. Их принимают в любом порту. Сундука у них было два, я уверена, - добавила Катя.
        - Лопаты, вы заметили, - добавил Алексей, - некоторые испачканы в земле, а некоторые - зеленой болотной грязью.
        - Да и следа на палубе два - видно, что два тяжелых и царапающих предмета протащили… - заметила Катя.
        - Поэтому они отцу всучили побрякушки - золото, алмазы-изумруды - для отвода глаз. А основное, главное для них - денежки - они как раз и поприжали! - закончил Алексей.
        - Наверное, вы правы, - согласился Коптин. - Но нет у меня ни времени, ни сил на поножовщину и стрельбу. Честное слово!
        - Никакой поножовщины! - успокоил Коптина Алексей. - Все пираты умерли дней через десять после этого приключения с отцом. Умерли от гриппа. Их наши девочки, из нашего времени, своим насморком заразили!
        - Это для нас насморк, грипп - пустяки, - подхватила Катя, - потому что у нас иммунитет есть против современных штаммов. Вирус же страшно быстро мутирует. А у них, в семнадцатом веке, от наших «продвинутых» вирусов иммунной защиты нет! Вспомните, что поросенок сказал: умерли все от простуды! Все, я подчеркиваю! Как могут все от простуды умереть? Только вместе если, дружно, скопом. Эпидемия на борту!
        - Да и анимационный интерфейс уж больно быстро все их судьбы просмотрел, меньше чем за секунду. Видно, объем был у него для просмотра маленький - жизни ведь всем на неделю осталось. Косвенно, но указывает. Все умерли от гриппа.
        - Одноногий - от старости или от пули в лоб должен был погибнуть, - напомнил Коптин.
        - Да. Но здесь тоже все просто. Так как с барком Одноногий, оставшись один-одинешенек, справиться не мог физически, а умер он не от жажды и не погиб в шторме, то остается только одна версия - пуля в лоб. И он получил ее, наверное, минут через пять после того, как отец уехал. А остальные пираты неделю спустя скукожились от гриппа!
        - Согласен. Убедил.
        - Поехали!

* * *
        Все оказалось именно так, как и предполагалось: корабль-призрак, полный мертвецов.
        Сундук с золотом нашли сразу. Крышка была сбита топором - видно, самые живучие гриппозники, собираясь покинуть барк смерти на шлюпе, надеялись увезти с собой хотя бы часть золотого запаса.
        Единственное, чего не учли ребята и Коптин, - это удушливый запах разложения на невыносимой жаре десятков трупов.
        Золото приходилось таскать в мешочках одной рукой, другой прижимая к лицу Катины надушенные носовые платки: в хронотопе у Коптина противогазов не оказалось. Сергей Ильич давно уже избегал путешествий в прошлом по смрадным местам, предпочитая бывать на природе, на худой же конец, в богатых и чистых аристократических домах или королевских дворцах, пропитанных благовониями.
        - Вот тебе и двадцать минут… - вздохнул Коптин, когда погрузка золота в хронотоп была завершена. - Почти два часа мы тут с вами угробили.
        Катя хотела ему что-то возразить, сказать что-то типа того, что Париж стоит мессы, но реплика застряла у нее в горле: позади и немного сбоку от Сергея Ильича стоял Одноногий с попугаем на левом плече и со старинным пистолетом в правой руке…
        Он, видно, лежал на баке, среди канатных бухт и обрывков парусов сбитой Колей Аверьяновым фок-мачты и тихо, никого не тревожа, умирал либо, наоборот, выздоравливал. Но вдруг очнулся, услыхав разговор, и, накопив сил, встал.
        Ствол пистолета качавшегося, нетвердо стоящего на ногах Одноногого медленно нацелился в Алешку, пересыпавшего последний мешочек в багажник хронолета.
        Перехватив Катин взгляд, Коптин резко обернулся, и в тот же миг «марголин» в его руках громко хлопнул…
        Медленно опустив руку с пистолетом, Одноногий начал оседать; на лбу его появилось красное пятнышко - как у индийской красавицы.
        Брашпиль с испуганным клекотом сорвался с плеча Одноногого и стремительно понесся прочь.
        Алексей оглянулся и, поняв все, потерял на время дар речи.
        Ему в голову вдруг пришли совершенно непонятно откуда взявшиеся в этот момент мысли. Сначала Коптин втянул, вовлек отца в свою операцию, затем сделал его, Алексея, своим сторонником, после чего увез Олену и куда-то там положил, взял в заложницы, если угодно. А теперь он еще и спас его, Алексея, от смерти. Это факты. А приводят эти факты к одному простому итогу: Коптин, говоря фигурально, сжал всю их семью в кулак.
        Алексей сунул руку в карман и похолодел. Визитки, на которой был записан штрих-код время-местонахождения Олены, в кармане не было. Таская золото, приходилось то прятать Катин надушенный платок в карман, то доставать. Наверное, выронил. Искать нет времени. Надо попросить у Коптина продублировать. Опять зависимое положение. Чуть-чуть, но все же…
        Коптин молча убрал «марголин» в наплечную кобуру, под пиджак. Ему тоже было не по себе. Он давно уже вышел из ковбойского статуса. В голову ему пришла вдруг горькая мысль о том, что прилетели они сюда вроде как подобрать бессмысленно пропадающее, а вышло, что, убив последнего живого, старика, осиротив попугая, они выгребли пиратскую добычу до последней монетки, присвоили награбленное. Глянув на штрих-кодер, он сказал:
        - Самое значительное последствие наших художеств: в 2009 году сборная России по футболу займет на чемпионате мира двадцать седьмое место, а не двадцать четвертое… Годится!
        Он нажал кнопку, подтверждая изменения, происшедшие в основном мире.
        - Смотрите, вот дурак же этот попугай! - заметила Катя. - В открытый океан понесся. А Фату-Хиву-то от нас на юге!
        - Придет в себя, вернется, - хмыкнул Коптин.

* * *
        Но он не угадал.
        Брашпиль не стал возвращаться на Фату-Хиву. Он, очумевший от пережитого за последние дни, жал и жал куда-то на запад, как заведенный. Конечно, какаду не приспособлены к дальним перелетам, но тайные силы, скрывающиеся в любом живом организме, не знают границ и пределов.
        Брашпиль вспоминал потом, что сделал крупную передышку на каком-то большом острове с двумя вулканами по краям.
        Потом все стерлось. Пролет над северной Австралией не запомнился, выпал из попугайских мозгов.
        В отличие от Колумба Вест-Индия мало интересовала Брашпиля, и он не стал сходить с трассы. Над Персидским заливом он встретил уток, прилетевших сюда зимовать с Мещерских болот. Утки были несколько озадачены, увидев одинокого какаду, летящего напористо, быстро и зло - как с турбонаддувом.
        Глаза какаду сияли безумным светом.
        - Крятин, крятин… - закрякали они. - Лету конец, а он на север двинул…
        Смысл реплики дошел до сознания Брашпиля только три недели спустя, когда ночи стали уже нестерпимо холодными. Раз десять он ночевал на печных трубах, сидя сбоку и прижимаясь к струе горячего дыма - всюду сушили грибы, - но однажды, едва не свалившись спросонья в трубу, он решил завязать с этой затеей.
        В лесу, попытавшись нахохлиться среди еловых лап, он чуть было не дал дуба минут через двадцать, после чего, заухав от холода, как филин, рванул в ближайшую деревню, в курятник.
        Конечно, петухи сначала возмутились, не разобравшись в темноте и сослепу в деталях. Но, разглядев-таки эту черную, как трубочист, птицу, пахнущую дымом, свежими яблоками и отрыжкой от вареной репы из свиных корыт, сочли разборку с гостем бессмысленной, унижающей их процедурой.
        Возмущенно, но еле слышно подквохивая, петухи безропотно подвинулись на насесте, когда этот отморозок, этот копченый ворон с мощным кривым клювом профессионального киллера распихал грудью кур и, усевшись между двумя самыми горячими пеструшками, сказал в ответ на их изумленно-восторженное кудахтанье: «Р-раритету не западло!», после чего сразу уснул.
        В Южной Саксонии при ночевке в стогу ему пришлось подраться с лисицей, пришедшей искать в сене гнезда полевых мышей, но налетевшей на остекленевшего от холода Брашпиля, а к западу от Гамбурга его чуть не прихватили ортодоксальные католики, чтобы поджарить на костре в качестве «вести дьявола». Только чудом католикам не удалось его поймать, в силу чего пришлось им удовлетвориться пытками дочери владельца местной крупорушки - потенциальной ведьмы, - доставив тем самым много удовольствия самим себе, этой самой дочери, а возможно, заодно, и Вездесущему - как знать?
        В глухой и ненастный осенний день Брашпиль в конце-то концов рухнул, упал плашмя на подернутую инеем траву, раскидав в стороны крылья…
        Он лежал возле таверны, принадлежавшей брату Одноногого, на самой окраине Дартмута, недалеко от реки Дарт.
        Он знал, что Энжела тут, рядом, в таверне, - и все!
        Теперь можно дать себе сдохнуть. Конец!
        Краем глаза он вдруг увидел подкрадывающуюся к нему ворону и, не успев уйти в небытие, расхохотался: жизненных сил у него не было вовсе, но дух его был сильнее, чем в юности, чем в яйце!
        Даже на смертном одре… Ворона ведь - не птица. Не противник. Таких ворон - пучок, через колено…
        Он звонко щелкнул клювом и расхохотался вороне в глаза. Он не боялся смерти.
        Вороне же, напротив, крайне не понравился этот беспросветно черный и провонявший гарью какаду с красным ирокезом на голове (кровь лисицы!), его манера нагло, по-мужлански вульгарно смеяться в лицо, притворясь обессиленным.
        Как и большинство дам, ворона искренне считала все болезни, включая инсульт, инфаркт, плоскостопие и шизофрению, заразными; перспектива получить вместе с завтраком маниакально-депрессивный психоз, так и струившийся от этого попугая, ей не катила. Подумав, она запрыгала в сторону и, встав на крыло, отвалила от греха подальше на свою ветку дуба, что растет на крутом берегу реки Дарт.
        Брашпиль ехидно клекотнул ей вослед и отключился - на сей раз наглухо.
        Сознание снова забрезжило в нем, лишь когда сквозь туман возвращающейся действительности он услышал знакомый божественный голос: Энжела склонилась к нему, тревожно блестя влажным глазом.
        - Не покидай нас, любимый, - дрожащим голосом, подавляя рыдание, курлыкала Энжела. - Ты нужен мне, что стану делать я без тебя в этом пустом и ненужном мне больше мире? Не уходи! Я умру от тоски, если ты выберешь вдруг для себя другой, параллельный мир!..

* * *
        Несмотря на то что тьма, пришедшая со Средиземного моря, опустилась на западную часть Северной Атлантики - что, впрочем, эта самая пришедшая со Средиземного моря тьма вытворяла каждый божий день вследствие вращения Земли, - Бард, присев, нашарил в темноте рыболовную сеть и, найдя в ней на ощупь знакомую дыру, поведал трагическим голосом:
        - Гребаные козлы! Прожгли мою сеть! - Положив сеть дырой на колено, Бард достал из-за пояса кремень с трутом, высек искру и, раздув трут, зажег от него небольшой факел. - Смотри, Торхадд Мельдун, сын Вулкана! Эту сеть…
        - Не надо, - попросил Торхадд, сидевший на днище-палубе бака рядом с колодой для разделки рыбы и мяса, прислонясь спиной к палубному строению ладьи. - Ты уже семь раз рассказывал эту историю…
        - Неужели? - заинтересовавшись, спросил Бард. - Семь раз! Вот это да! Если ты, мудрый Торхадд, запомнил это, стало быть, каждое из семи моих повествований запало в твою душу!
        - Один раз, первый, я выслушал тебя не без интереса, - ответил Торхадд, - а остальные шесть раз я мысленно считал: «Ну вот сейчас, когда он во второй, третий, четвертый, пятый, шестой… ну, словом, опять заладит эту историю, вместо того чтобы сесть и починить сеть, на этот-то… второй, третий, четвертый, пятый, шестой раз он не отделается оплеухой, а останется либо без головы, либо без языка…»
        - Мне горько слышать эти слова, Торхадд, а еще горше сознавать, что ты прав: у нас на корабле одна цена знаниям и поэзии - увесистая оплеуха! А ведь бог Oдин ради знаний отдал свой глаз великану Мимиру! А ради поэзии он, обманув врагов, вкусил магический напиток квасир, мед поэзии, дающий талант сочинительства.
        - Квасир? - задумчиво повторил Торхадд Мельдун. - Звучит заманчиво… Рецепт-то знаешь?
        - Конечно! - кивнул Бард. - После заключения мирного договора между богами асами и великанами ванами асы и ваны взяли большую чашу и плюнули в нее в знак примирения. Смешав слюну, боги создали из нее человека-карлика Квасира. В этом действии состоял первый этап процедуры…
        - Мы говорили с тобой о напитке, а не о карлике…
        - Не перебивай меня, Торхадд. Рано или поздно мы дойдем и до напитка, узнать рецепт приготовления которого возжелала твоя душа. Так вот Квасир…
        - Карлик?
        - Ну да. Квасир был мудрым. Квасир много странствовал и учил людей. Однако два коварных гнома, Прячущий и Поющий, обманули и убили его. Затем они слили его кровь в две чаши, а из чаш слили ее в котел и, смешав в котле с медом, получили питье, вкусив которое всякий становится скальдом либо мудрецом.
        - Ничего не понял. «Вкусив которое всякий становится…» Ну, вот я хочу вкусить. Прямо сейчас. С удовольствием вкусил бы. Где?!
        - Это иносказание. Прячущий и Поющий должны убить мудрость и склонность к наставлениям. А потом добавить меда! Неужели тебе непонятен этот простой рецепт, Торхадд Мельдун, сын Вулкана?
        - Нет, - пожал плечами Торхадд. - Если из твоей речи выкинуть все иносказания, то остается только то, что кто-то сначала наплевал в чашу, а потом добавил меду. Такой напиток ты сам пей, пожалуйста.
        - Я вижу, сын Вулкана, твой дух далек от пути к смирению… Но ты, как никто другой, должен знать, что…
        - А я и знаю, - перебил Барда Торхадд Мельдун. - Что воды у нас осталось на сто дней…
        - На сто дней? - изумился Бард. - Почему же ярл Сигурд приказал выдавать воду всего лишь по полчерпака на день?!
        - Потому что ее осталось на сто дней для одного человека. Только для одного! А нас сколько? Больше сорока! Мало? Придется еще поделиться водой с ярлом Бьярни: на его корабле скотина и лошади…
        - Да, это так. Но что тебя расстраивает, мудрый Торхадд?
        - Голод и жажда, Бард, больше ничего! Я - вольный человек, кэрл, шкипер, бонд, как говорят исландцы, а не презренный трэл, не раб…
        - Это всем известно, сын Вулкана! Я тоже кэрл, а не трэл. И мне еще больше, чем тебе, хочется пить. Но что ж с того? Я надеюсь.
        - Я тоже.
        - Земля где-то близко, Торхадд. Я уверен. Уже два дня назад появились птицы. Это верный признак того, что земля где-то рядом…
        - Да, это так, - согласился старый Торхадд. - Но может быть, справа, а может быть, слева по курсу. А мы идем мимо…
        - Сегодня днем я видел собственными глазами проплывший туесок, корзинку…
        - Ее потеряли люди Бьярни, или она упала с корабля Кальва…
        - Нет! Она была сделана из редкого дерева, ну, у нас оно не растет… С белой корой дерево, знаешь?
        - Береза…
        - Ну да! Не рыбы же сплели эту корзинку, Торхадд? Где-то тут рядом есть люди…
        - Может быть. Может быть, справа, а может, и слева… Там, сбоку, там… - Торхадд явно подтрунивал над молодым Бардом.
        - Есть еще один признак, Торхадд Мельдун! Уже второй день прямо по курсу видно землю! Мы все хорошо видим берег. Невысокие горы на нем становятся выше и выше: он приближается. Попутный ветер нас гонит к берегу! Ведь ты не станешь возражать, Торхадд, что приближающийся берег служит верным признаком приближающегося берега?!
        - Я не настолько глуп, чтобы оспаривать это, Бард. Но ты думай дальше того, что видят твои глаза. Ну, берег? Ну? Разве берег съешь или выпьешь?
        - Где берег, там вода. Там и пища.
        - И люди, Бард. И еще - люди. Корзинку из бересты сплели именно они. Но они, я думаю, делают не только корзинки. Я думаю, что у них есть также луки, стрелы, топоры и мечи…
        - Ох-ох! - Бард покачал головой, изображая испуг. - Как говорит древняя пословица:
«Испугал мечом варяга»! Ты что, Торхадд?!
        - Я устал от крови, Бард. Боюсь, что мне давно уж пора в Хель, страну, куда улетают души тех, кто умер от старости или болезни.
        - Ну что ты, Торхадд! Наше с тобой место - это, конечно, дворец Oдина, Валгалла, - чертог мертвых воинов, самый большой и красивый в Асгарде, ну, ты знаешь…
        - Откуда ж мне знать? - добродушно усмехнулся Торхадд. - Я не был пока еще в чертоге мертвых воинов, тем более в самом большом и красивом… Да и не слышал толком о нем.
        - О-о-о! - Бард даже зажмурился от удовольствия. - В нем пятьсот сорок просторных залов, в которых живут храбрые мертвые воины, павшие в битве с врагом.
        - И все помещаются в пятистах сорока залах? Воинов по сто, поди, в каждом. Не густо у нас пока с павшими храбрецами… Свирепых дураков - хоть отбавляй, а умных храбрецов…
        - То есть как? - удивился Бард. - В пятистах сорока залах, да по сто мертвецов в каждом?!.
        - Для одной битвы, я согласен, даже многовато, но для всей истории… не впечатляет, нет!
        - Их будет больше, когда все узнают, каково жить в Валгалле! Погибшие герои едят там мясо огромного вепря Сэримнира…
        - Во всех пятистах сорока залах? - ехидно хмыкнул Торхадд.
        - Конечно! - ничуть не сомневаясь, подтвердил Бард. - Сэримнир - огромный вепрь! Его каждый день режут и варят, а на следующее утро он вновь оживает точно таким же, как и был.
        - Неплохо, - согласился Торхадд.
        - Мало того! Храбрые мертвые воины пьют в Валгалле крепкое, как старый мед, молоко козы Гейдрун, которая пасется у вершины ясеня Игдразиля, обгладывая его ветви и листья, и дает столько молока, что его хватает всем жителям Асгарда, а не только обитателям дворца Одина. Здесь же в промежутках между пирами погибшие герои сражаются друг с другом, чтобы не потерять форму.
        - Зачем им следить за своей формой, если они уже… тогo… погибшие?
        - Это военные учения перед Рагнареком, наступающими Сумерками Богов, перед концом света…
        - О, рыжебородый Тор! - сморщился Торхадд Мельдун. - Так смерть, выходит, - это еще не конец?! В царстве мертвых еще накормят вепрем, а затем и на конец света пригласят, на Сумерки Богов! Вот дела!
        - Не так-то плохо, мудрый, в Валгалле! - обиделся Бард. - На пирах тебе там будут прислуживать валькирии - девы войны.
        - «Дева войны» - уже смешно, - грустно кивнул Торхадд. - Ты, видно, не был ни на одной войне, мой юный друг. «Дева войны…» - повторил старый шкипер и расхохотался. - Надо ж такое придумать! Сколько же тыловых крыс взялись последнее время саги слагать, - ужас просто! Не продохнешь от вранья!
        - Это не вранье! Дева войны - валькирия - это окрыленная прекрасная дева, вооруженная мечом, которая забирает в Валгаллу душу погибшего в бою воина, а потом - все, что хочешь…
        - Все, что хочешь, - это если забыть, что она с мечом! - подчеркнул Торхадд, подмигивая.
        - Неужели ты раньше ничего не слышал о загробном мире?
        - Конечно, слышал, Бард. Просто хотелось еще раз послушать. За разговором реже приходит на ум мысль о еде и питье.
        - Но если ты все это слышал уже много раз, то почему ты ничему не веришь, над всем насмехаешься, Торхадд Мельдун?
        - Отвечу. Это очень просто. Я так всю жизнь делаю. Если предполагать худшее и ничего не брать на веру, то у тебя в жизни не будет неприятных сюрпризов. Наоборот, будут только приятные новости. Только! И никаких разочарований!
        - Как это? - не понял Бард.
        - Например, я собрался ловить рыбу. Так? Так. Что я сразу говорю себе? Ты ничего не поймаешь, старый дурак. Тебя самого поймает водяное чудовище и сожрет без вредных для себя последствий. С этими мыслями я иду рыбачить. И что же? Водяное чудовище не явилось во время лова. Уже удача! Даже если я сам ничего не поймаю, мне уже повезло. Так? Так. Но как же я ничего не поймаю? Не такой я уж старый и не столь уж глупый. Мне еще хватит ловкости и смекалки, чтоб наловить корзину сельди. Подумай, Бард, какая радость: живой остался и с уловом! Вернувшись домой, можно и медку принять по этому поводу, возблагодарив Улля, бога охоты и рыболовства, - сына богини Сив, пасынка Тора.
        - Я понял тебя, Торхадд! Ты просто боишься мечтать!
        - Нет, я не хочу разочаровываться, только и всего. Когда я был молод, я был горазд на выдумки так же, как ты сейчас. Мне ничего не стоило застилать глаза окружающим и себе самому радужными картинами…
        - Трудно представить тебя, Торхадда Мельдуна, сына Вулкана, сочиняющим радужные картины…
        - О нет, это совсем просто, мой юный друг! Далеко отсюда, в теплом краю гребцов, краю рус, у меня есть внучка. Знаешь, сколько выдумок я успеваю наплести ей от полнолуния до полнолуния? Больше, чем углов и дверей в пятистах сорока залах твоей Валгаллы! Когда на душе легко, каждый викинг становится великим поэтом, даже старые тощие медузы вроде меня.
        - Верю, Торхадд! Если бы ты мог видеть, как засияли вдруг твои глаза, старик!
        - Так бывает, - согласился старый шкипер. - Они сияют иногда. Но редко, все реже и реже…
        - Расскажи мне одну из твоих саг, мудрый Торхадд!
        - Не могу, Бард. Саги, предназначенные для ушей ребенка, не должны пачкаться во взрослых ушах.
        - Сочини тогда что-нибудь для меня. Что ты можешь придумать о Чудесном Береге, к которому несет нас попутный ветер?
        - О Чудесных Берегах я могу много поведать! - Торхадд помолчал, задумавшись. - Всю жизнь я водил корабли и к новым, и к старым Чудесным Берегам. Глаза мои давно уже устали от вида крови и сцен безудержных разбоев, а душа высохла, придавленная грузом несправедливых убийств и незаслуженных обид. Не знаю почему, но смерть очень любит гулять по Чудесным Берегам… По берегам… По всем Далеким Берегам…
        - Ну, опять тебя понесло Ветром Повествования в сторону Темного Мира Нифльхейм…
        - Не буду. Расскажу тебе то, чего просит твоя душа… Тот Берег, что ожидает нас впереди, - это новая земля, называемая Винланд - Земля Вина. Земля Винланд - рай… Как только наши корабли коснутся прибрежной гальки Винланда, для всех наступит новая жизнь - для всех. Прекрасные юные валькирии встретят нас радостным гимном… Ну да, песней. Но и не только песней, а еще и пиром, небесным незабываемым угощением, который они подготовили в нашу честь… Да, именно так, специально для нас, а не для кого-то еще… И все это от радости, в честь нашего прибытия… Да! Вот… Но и это не все! Главное, что для того, чтобы стать гостем этих валькирий Винланда, не нужно геройски погибать, вообще можно не умирать и даже не получать страшных ран, а можно и нужно просто быть человеком: голодным, жаждущим, живым и здоровым!.. Чтобы быть приглашенным к столу, нужно… Нужно просто сойти с корабля!.
        - Твоя фантазия не имеет границ, Торхадд! Ты мог бы стать великим сказочником!
        - Слушай дальше! - воскликнул шкипер, распаляясь от охвативших его фантазий. - Угощают там всех, место за столом найдется для каждого - и для ярла, и для кэрла… Есть даже отдельный стол для трэлов - с божественными, ни с чем не сравнимыми объедками!
        - После последнего шторма все стали вольными, - напомнил Бард. - Рабов среди нас уже нет!
        - Конечно, - кивнул Торхадд и, иронически хмыкнув, добавил: - Мечтать так мечтать, я согласен… Трэлы будут пировать за одним столом с ярлами… Верно?
        Бард рассмеялся, представив это невозможное в реальной жизни сочетание.
        - Да, здорово!
        - Что «здорово»?
        - Пир, валькирии - все сразу, как только причалим, - это здорово! Ты хорошо придумал! Складно получилось! Талантливо. Видна рука мастера, нечего сказать!
        - И не мясом огромного вепря Сэримнира встретят нас прекрасные валькирии, - продолжил польщенный Торхадд. - Сотни изысканных, прекрасных блюд, вкус которых не уступает их виду, будут украшать столы, накрытые для нас!
        - А в темноте не видно… - вздохнул Бард.
        - Видно! Еще как видно-то! - сварливо возразил Торхадд, почувствовав, что его собственная молодость улыбнулась ему из тьмы, фантазия заработала, закусила удила, картинка и вправду пошла. - Волшебный, яркий свет заливает весь пиршественный холм! Чудесные звуки струятся отовсюду, божественное благоухание благовоний окутывает всех пирующих!
        - Про благовония к месту ты ввернул, - одобрил Бард. - Я ведь уже почти три месяца не мылся.
        - Я тоже. Но это не повод для печали. Мы пьем!
        - А что мы пьем?
        - Ну, уж во всяком случае не молоко козы Гейдрун!
        - Но оно крепкое, как старый мед… - напомнил Бард.
        - Да хрен бы с ним! - отмахнулся Торхадд Мельдун. - Подумаешь, коза Гейдрун! Шла б она ясенем, жуя веники! Не-е-ет! Валькирии наливают нам в черпаки прозрачные меды разноцветных пчел… Ты, кстати, никогда не пил напитка, сброженного из винной ягоды?
        - Из винной ягоды? - удивился Бард.
        - Ну да. Но не из той, о которой ты сразу подумал. У нас винной ягодой называют красную ягоду, кислую, растущую на кустиках по болотам, но я имею в виду винную ягоду крупную, сладкую, растущую на юге Нормандии, на крепких, больших и высоких кустах, свисающую с них крупными гроздьями… Готы ее уважают, выжимают сок, сбраживают… Нет?
        - Даже не пойму, о чем ты говоришь…
        - Да уж не о квасире твоем: двое плюнули, мед добавили, подогрели… Тьфу!
        - Квасир очищает душу, гласят древние саги.
        - Возможно. Да рецепт приготовления больно сложен. Карликов растить, потом кровь с них сцеживать. А тут два пальца в рот - и очистил душу. Гораздо проще!
        - А мы сближаемся! - глянув по сторонам, объявил Бард. - Ярл Бьярни собирает тинг, хочет что-то сообщить всем.

* * *
        Ладьи уже шли одним курсом, под парусами, почти касаясь друг друга: гребцы, подняв весла, положили их поверх бортов соседней ладьи или втянули их сквозь клюзы-уключины на свою палубу.
        В центре образованного таким образом тримарана находился корабль ярла Бьярни, левее его шла ладья Кальве, правее - Сигурда.
        Дождавшись, когда экипажи обменялись чалочными концами и притянули ладьи вплотную друг к дружке, Бьярни поднял руку, требуя тишины.
        - Други мои! - начал он. - Земля, новый неведомый край перед нами. Эта земля - Винланд, к которой мы с вами стремились, к которой мы шли и дошли, потеряв семь человек, двух коров, одну свинью и восемнадцать трэлов - в штормах и от болезней… Вам ли не понимать, сколь важно для нас пристать к этому берегу с миром: запасы воды и пищи у нас на исходе. - Бьярни перевел дух и, подступая к главному, возвысил голос: - Я, ярл Бьярни, зная, что колдовство по нашим законам карается утоплением в болоте или забрасыванием камнями, взял на себя смелость и приказал своему советнику, Хросскелю Годиновичу, с помощью чар выбрать нам точный путь и лучшую гавань. Я призываю вас, други, вспомнить, что Хросскель был привезен моим отцом, конунгом Гудбрандом, из южных земель. Он чужеземец, гость. Хросскель Годинович не обязан жить лишь по нашим законам. Особенно если чары его направлены нам во благо. Да и волхвование - не колдовство, это знает каждый ребенок. Я, ярл Бьярни, решил посему: а, пусть покудесничает! Кому с того хуже? Хросскель кудесничал сегодня весь день и с наступлением тьмы дал нам Звезду. - Он выдержал
паузу, а затем пояснил: - Звезду Путеводную!
        Насладившись возникшей тишиной, ярл Бьярни театрально выкинул руку вперед:
        - Потушите факелы и смотрите вперед!
        Действительно, как только глаза мореплавателей привыкли к темноте, все ясно различили впереди, прямо по курсу, Путеводную Звезду, которую накудесничал специально для них мудрый маг Хросскель Годинович за целый день изнурявшего и подрывавшего его здоровье волхвования.
        Звезда была очень странная. Казалось, она летела над морем на высоте макушки мачты ладьи и то потухала, превращаясь в темно-красный огонек, то ярко вспыхивала ослепительно голубым, режущим глаза огоньком.
        В отличие от обычных звезд эта Путеводная Звезда, наколдованная Хросскелем Годиновичем, издавала в такт миганию какие-то странные звуки. Звуки были похожи на песню-заговор: каждое слово песни в отдельности было понятно мореплавателям, но вот взятые вместе, в совокупности, они не содержали, казалось им, никакого смысла.
        Конечно, далекий и продвинутый потомок викингов из племени гребцов-рус, живущий на границе второго-третьего тысячелетия от Рождества Христова, мог бы, пожалуй, сказать, что звуки эти представляли собой испоганенные матерными вставками строфы
«Евгения Онегина», исполняемые на мотив «Интернационала», но таких продвинутых гребцов ни на одном из трех бортов не было.
        Были, однако, глазастые, сумевшие различить вдали, в темноте, непонятный предмет, напоминающий по форме огромное яйцо, размером, наверное, с ладью, темное, но иногда в свете звезд отливавшее металлом.
        Яйцо качалось на волнах, лениво дрейфуя; сцепленные ладьи медленно, но верно приближались к нему: три наполненных паруса бодро тянули корабли к берегу.
        Как всякое таинственное явление, яйцо представляло собой не меньший интерес, чем Звезда. Чувствовалось, что между этим удивительным яйцом и Звездой есть какая-то внутренняя, доступная только кудесникам связь.
        Ощущение связи превратилось в уверенность в тот момент, когда Путеводная Звезда вдруг потухла, а яйцо тут же осветилось, окутавшись сиреневыми и розовыми ломаными лучами, напоминавшими огромные иглы какого-то сказочного гигантского инея.
        Вздох мистического, восторженного ужаса прошелестел над сцепленными ладьями. Каждый из членов трех экипажей прекрасно знал, что значит иней в мировой истории.
        Действительно, ведь до начала времен существовало лишь две области: Нифльхейм - Темный Мир, страна вечного льда и жутких морозов, и Муспельхем - Огненная страна, разделенные Гиннунгагапой - Мировой Бездной.
        Нифльхейм, Муспельхем и Гиннунгагапа существовали всегда, изначально, даже тогда, когда ничего еще в Мире не было, в том числе и их самих, разумеется.
        Естественно, что именно в Гиннунгагапе и повстречались иней Нифльхейма с теплым воздухом, идущим из Муспельхема. Иней стал таять и стекать вниз, капли ожили, поднагревшись, а затем, как и ожидалось, превратились в великана Имира, от которого пошел род Хримтурсов - известный каждому ребенку род инистых великанов.
        Помимо этого из инея появилась на свет корова Аудумбла, из вымени которой текли четыре молочные реки - что было весьма кстати, так как молоком именно этих рек стал питаться новорожденный Имир.
        Однажды Имир заснул и вспотел, и из его пота под левой рукой выросли мужчина и женщина, а одна нога с другой зачали сына - так на Земле появились люди.
        Корова же жила тем, что слизывала иней с ближайших к месту описываемых событий камней, и вот однажды на одном из камней появились волосы. Корова продолжала лакомиться инеем, и на следующий день появилась голова. Корова продолжала в том же духе, вследствие чего появилось и тело. Имя этого новорожденного существа было Бури - родитель, - он дал начало асам, светлым богам, вечно затем воевавшим со злыми великанами… Первым делом, конечно, светлые духом добрые асы убили Имира - общего прародителя людей, инистых великанов и светлых богов. Это, понятно, далось им нелегко, ведь Имир был так огромен, что в крови, хлынувшей из его ран, потонули все остальные великаны, а заодно и корова Аудумбла - общая мать, кормилица и нянька.
        Черное, отливавшее металлом яйцо, охваченное огромными иголками сиренево-розового инея и исчезавшее в нем на глазах, вносило сумятицу в умы уставших от перехода через Атлантику мореплавателей, нарушало их стройные представления о строении Вселенной и этапах становления сущего.
        От инея можно было ждать чего угодно: и молочных рек, и потоков крови.
        Внезапно Путеводная Звезда, а секундой позже и яйцо исчезли как будто и не было их.
        - Во! - пронеслось над флотилией.
        В тот же момент далеко впереди прямо по курсу возникло зеленое свечение - во тьме засияла луковица, сотканная, казалось, то ли из светящегося мха, то ли из зеленого инея, а затем погасла, обнаружив скрываемое внутри железное яйцо, которое, появившись, породило вновь Путеводную Звезду.
        Наблюдать все эти пертурбации без риска утратить рассудок могли люди только с очень крепкими нервами. Такие были среди экипажей ладей. Именно им, смело и пристально следящим за развитием событий, удалось рассмотреть, что Путеводная Звезда сияла как бы внутри небольшого, казавшегося полупрозрачным поросенка…
        - Нет, это не корова Аудумбла… - заметил кто-то из экипажа ладьи ярла Кальве.
        - Великое колдовство!
        - Это было сделано для вас! - громко объявил ярл Бьярни. - У меня нет сомнений в том, что все мы воспользуемся результатом этого великого волхвования. Не колдовства, а волхвования, не подлежащего наказанию по закону! А в знак нашего единства я, Бьярни, требую, чтобы вы внесли мне по сто эйриров золота от каждого корабля - и ты, Кальв, и ты, Сигурд!
        - Я должен тебе заплатить? - удивился Кальв. - Это за что?!
        - За Путеводную Звезду!
        Сигурд, тяжело вздохнув, достал из-за пояса мошну и, приоткрыв ее, начал уныло считать содержимое, едва заметно шевеля губами…
        Однако Кальва было не столь легко провести.
        - А тебе-то платить за что? - крикнул Кальв, обращаясь к Бьярни. - Наволхвовал-то твой, моржовый… Хросскель Годинович. Эй, Годинович, эта поющая свинья со звездой в брюхе твоих рук дело?
        - Ну, вроде как да…
        - Ты волхвовал, спрашиваю?
        - Я волхвовал… - подтвердил Годинович безо всякого, впрочем, энтузиазма.
        - Тогда ты знаешь, куда она нас приведет, Звезда-то твоя, да?
        - Ну, вроде как знаю… - уклончиво ответил мудрец.
        - Ну и куда? - не унимался ярл Кальв.
        - Ну, вроде как к берегу… - шмыгнул носом Хросскель Годинович, отведя взгляд в сторону.
        - Это все, что ты можешь обещать? - насмешливо крикнул Кальв.
        - Обещать я вообще ничего не могу… - признался Годинович. - Мудрые скупы на посулы…
        - Сами скупы, но очень надеются на нашу щедрость… - хмыкнул, комментируя, Кальв.
        Члены экипажей всех ладей, не исключая и ладью Бьярни, захмыкали, улыбаясь в усы и бороды.
        Не улыбнулся один лишь Сигурд. Он ничего не слышал: отключился, перебирая свои эйриры.
        Пересчитав деньги в мошне, он сильно расстроился. Мошна заметно облегчилась за последние дни, хотя трат никаких в море, естественно, не было. Значит, кошмары, мучившие его во сне, о которых он смутно вспоминал по утрам, были реальны?
        Ярл Сигурд давно уже обратил внимание на то, что стоило ему поесть на ночь подтухшего вяленого мяса, как ночью он, опасаясь прихода инеистых великанов, начинал ползать вокруг своей постели, находящейся внутри палубной надстройки, и прятать эйриры в щели настила палубы-днища. Некоторые из эйриров проваливались глубоко в щели, не достать. Эти пропавшие эйриры, видимо, доставались Ньерду - богу, управляющему движением ветров и усмиряющему воды…
        Наверное, так, поскольку штормов, ураганов давно уже не было. Но и денег в мошне, надо сказать, значительно поубавилось… Осталось всего двадцать семь золотых эйриров: он, Сигурд, оплатил, выходит, во время кошмаров этих ночей спокойствие всех…
        - Ты будешь платить за Путеводную Звезду, Сигурд? - донесся слева от него голос Бьярни.
        Сигурд завязал мошну покрепче, повесил ее на место - себе на пояс, подтянул его, поправил меч, плащ, шлем, после чего погладил себя по бороде и сказал:
        - Ярл Бьярни, послушай мой добрый совет: поешь говна на ночь и заплати, как я, за всех!
        Истинный смысл высказывания остался совершенно непонятен для гребцов и воинов флотилии, однако реплика Сигурда прозвучала настолько громко, ярко, выстраданно, что никто не смог остаться равнодушным.
        Экипажи ладей Кальва и Сигурда замерли на секунду, смакуя сказанное, а затем дружно взорвались хохотом:
        - Ай да Сигурд!
        - Ну, выдал!
        - До чего ж метко-то!
        - А я не слышал! Что?
        - Ну, Бьярни-то: давай-ка заплати! Сигурд ему: говна пожуй на ночь!
        - Сигурд-то мастер!
        - Остроумно!
        - Действительно добрый совет!
        - На ночь ешь, днем не наешься!
        - Запомнить надо, не забыть!
        - Вот шутка: и на свадьбе, и на поминках пригодится!
        - «Поешь говна»! Ха-ха!
        - Всем шуткам шутка!
        Бьярни, склонившись к Годиновичу, заметил вполголоса:
        - Твой план содрать с них деньги за это непонятное чудо и пустить их впереди себя на разведку, живым щитом, был очень хорош…
        - Спасибо, властитель. - Хросскель Годинович с достоинством поклонился, благодаря за комплимент.
        - Один лишь недостаток: не сработал…
        - Что-то не учел…
        - Зря я тебя неделю назад акулам не скормил за обещание пятью хлебами весь экипаж накормить…
        - Пятью рыбами, властелин, - тихо поправил Годинович. - Рыбы больше хлебов.
        - Да, - согласился Бьярни. - А волки больше рыб…
        - Ты хочешь накормить людей волками? - удивился мудрец.
        - Нет. Я накормлю волков тобой, на берегу, если хоть что-то случится при высадке.
        - А что случится? - встревожился Годинович.
        - Почем я знаю? - пожал плечами ярл. - Мы же вынуждены теперь плыть за этой колдуньей, принявшей вид летающей свиньи…
        - Но почему мы вынуждены?! - с беспокойством спросил кудесник.
        - А куда ты теперь-то денешься? - с неприязнью прошипел Бьярни и, обращаясь уже ко всей флотилии, громко спросил: - Так что вы решили, други?
        - Мы пойдем своим путем! - немедленно отреагировал Кальв и махнул гребцам отходить от ладьи Бьярни.
        Гребцы Сигурда вопросительно повернулись к стоящему на баке предводителю.
        - А мы? - Бард заглянул в ничего не выражающее каменное лицо Сигурда.
        Тот, видно, все еще пребывал под впечатлением невеселого итога пересчета денег в мошне.
        - Что «мы»? - спросил Сигурд, не вполне въезжая в образовавшийся расклад.
        - Мы пойдем с Бьярни?
        - Ни за что! - отрезал Сигурд, ударив кулаком по брусу-поручню. - Мы пойдем своим путем!
        - Но своим путем пошел Кальв! - заметил Бард. - Мы пойдем, как Кальв?
        - Никогда! - Сигурд вторично ударил кулаком по брусу-поручню.
        - Но что нам остается? - удивился Бард. - Если не идти с Бьярни и не идти своим путем, как Кальв? Что еще? Куда тогда?
        В ответ Сигурд остервенело заколотил кулаком в поручень, будто забивал им плохо идущий в сучок гвоздь.
        - Куда угодно, только не туда! А как? Не так! И так уже в мошну без слез не взглянешь, и так! Поэтому - никак! Не так! И не туда! Куда? Отвечу: не туда!
        - Но они идут к Новому Берегу, к сказочной райской земле, называемой Винланд…
        Сигурд едва заметно кивнул подбородком, соглашаясь:
        - Да, это так… А мы… А мы… А мы пойдем домой!
        У всех гребцов от удивления отпали челюсти - до колен. Открыв рты, они замерли, вцепившись в рукояти весел, онемев.
        Крепчавший ветер наполнял парус, быстро неся ладьи к берегу.
        - Не обсуждать! - гаркнул Сигурд. - Разворачиваемся и - домой!
        Постояв еще пару секунд и свирепо повращав глазами, Сигурд скрылся в палубной надстройке - когда он впадал в гнев, у него всегда обострялось чувство голода, удовлетворять которое было разумно, скрывшись от лишних глаз.
        - Домой… - растерянно прошептал Бард, садясь рядом с Торхаддом.
        Старый шкипер молча кивнул в ответ.
        Бард осторожно тронул старика за рукав:
        - У нас воды и пищи на три дня, не больше. А до дому идти не меньше ста дней… Мы же все погибнем, Торхадд Мельдун…
        Из-за стены надстройки, к которой они прислонялись спинами, донеслось негромкое чавканье, прерываемое время от времени бульканьем и причмокиванием…
        - Нумуда-ак… - протянул нараспев старый шкипер.

* * *
        - Мы их теряем! - сообщил поросенок Аверьянову. - К бухте возле Оленьего Холма идет только Бьярни. Кальв взял к югу, градусов на сорок пять от Бьярни, а Сигурд повернул назад, в океан. Это провал.
        - Нет, - возразил Николай, доставая двенадцатимильный радиотелефон. - Пора, девочки, - скомандовал он в трубку. - Зажигай! Только сигнальных ракет пока не пускать - испугаете.

* * *
        Ладья Сигурда, развернувшись кормой к берегу, дала возможность гребцам видеть, от чего они уходят.
        Сначала там, на уже таком близком Далеком Берегу вожделенной земли Винланд, во мраке вспыхнули отдельные огоньки, а затем засветились неоновые трубки, наполненные бегущими искрами всех цветов радуги, сверкающие поочередно созвездия сотен лампочек…
        Еще мгновение - и весь Олений Холм вспыхнул, как самоцвет, переливаясь блестками и веселыми лучами во всем воспринимаемом человеческим глазом спектральном диапазоне.
        Лучи мощных софитов высветили женскую фигуру в длинном, до земли, бело-розовом платье, стоящую на вершине холма отдельно, как маяк, как памятник.
        Конечно, на таком расстоянии фигура Вари казалась крошечной, но лучи прожекторов, откидывающие ее тень на клубы густого белоснежного тумана, создаваемого с помощью обычной углекислоты, были видны и с пяти километров.
        - Баба… - тихо сказал кто-то из гребцов на ладье Сигурда и громко сглотнул.
        Но это и без него уже поняли все.
        - Взяли! - скомандовал рулевой гребцам. - Навались!
        После чего сам, вместо того чтобы смотреть прямо по курсу, в беспросветный мрак Атлантики, повернулся назад, лицом к рулю, отвернувшись от гребцов.
        Впрочем, в его поведении был смысл.
        Сигурд, уходя в палубный сарай, забыл приказать спустить парус. И теперь ветер, приходящий из темных океанских далей, давил на него, толкая ладью к берегу, кормой и рулем вперед, совершенно, казалось бы, не замечая усилий гребцов.
        Усилия же, надо признать, были те еще: гребцы только макали весла в воду, вкладывая всю силу в движение весел по воздуху. Конечно, грести так было очень неудобно - поменяв мысленно местами водную и воздушную среду и пытаясь при наклоне вперед черпануть как следует по ветру, а погрузив весло в воду, сачкануть, используя сильные мышцы спины исключительно для имитации могучего гребка, - но чего не сделаешь ради собственного блага!

«Возвращающаяся» таким образом «домой» ладья Сигурда стала даже догонять корабль Бьярни, идущий точно на Олений Холм, и причина этого была очевидна: гребцы Бьярни сидели как положено, спинами по направлению движения, и потому не видели стимулирующей гребцов Сигурда картины.
        В том же духе двигался и корабль Кальва.
        Три силы, действующие на его ладью, - сила ветра, сила, развиваемая гребцами, и реакция руля, жестко закрепленного относительно набегающего потока - сложились сами собой так, что результирующая, легко получаемая элементарным векторным сложением, указывала точно на Олений Холм.
        Ладью Кальва несло туда же, куда и всех, но не задом наперед и не естественным образом - бушприт по курсу, - а как бы боком, полулагом.
        Кальв, стоящий на баке и правильно оценивающий происходящее, не возражал против такого способа передвижения. Для него главным было - идти «своим путем», чтобы не платить за чужой и не подставляться возможной вполне береговой обороне, - словом, случись что, не попасть под раздачу первым.

* * *
        С берега все казалось непрофессиональной киносъемкой.
        Ладьи уже подходили к кромке прибоя, но не было еще ни остервенелых режиссерских криков в мегафон, ни бестолковой паники среди статистов, ни мелькания посторонних перед камерой, ни визгливого мата исполнительницы главной роли, которую, наступив ей на подол, ассистент режиссера сильно толкнул в лоб ладонью, вводя в тонус…
        Не было ни щелчков хлопушкой по голове заснувшего с похмелья звукотехника, ни мельтешения лучей прожекторов - экспериментов пьяных светотехников, забывших, что свет уже был ими же установлен час назад, и затеявших теперь снова «поиграть немного со светом, поискать гамму высвета», в то время когда давно уже пора снимать.
        Ощущение фантасмагории, нереальности происходящего усугублялось каким-то вселенским спокойствием, общей умиротворенностью, совершенно неясно откуда взявшейся благодатью, атмосферой радостной, ждущей тишины.
        Про ладьи никак нельзя было сказать, что они стремительно подходили к берегу.
        Когда до берега осталось полторы длины полета стрелы, гребцы подняли весла и закрепили их вдоль бортов, в то время как остальные члены экипажей спустили паруса.
        Все три ладьи были теперь рядом, хотя прибрежный накат вносил здесь свою заметную лепту, то слегка разводя, то сводя, то лениво вращая корабли.
        Благодаря береговому освещению было видно, что каждая ладья содержала от сорока до пятидесяти коренастых бородачей в возрасте от двадцати пяти до сорока лет, сгрудившихся в носовой части и безмолвно пяливших глаза на факелы в руках встречающих их женщин.
        Ладьи имели, естественно, заметный дифферент на нос.
        Прибой, подкатывавший под сильно задравшуюся корму, подбивал ладьи каждым своим гребнем. Ветер, слабо тянувший на берег свежесть просторов Северной Атлантики, лениво давил на мачты и палубные постройки, помогая прибою повернуть ладью относительно глубоко сидящего в воде, перегруженного носа. Накат и ветер не спеша сбивали с курса, ставя судно сначала лагом к прибою, а затем закидывая кормой к берегу, разворачивая ладью задом наперед.
        В процессе этого кручения бородачи молча и слаженно переходили с носа на поворачивающуюся к берегу корму, и история повторялась. Иногда же, когда экипаж начинал переход слишком рано, ситуация возвращалась к исходной, и тогда бородачам приходилось возвращаться на бак с полдороги.
        От многочисленных факелов на берегу, софитов и иллюминационных пространственно распределенных систем было довольно светло; ладьи, появившиеся из сине-туманной темноты ночного мрака, на фоне звездного неба выглядели черными большими лодками странной формы с шевелящимися над бортами силуэтами людей.
        - Ой, девочки, а как они похожи друг на друга!
        - Немытые, нестриженые - вот и все сходство.
        - Да нет, ну что вы, - как братья!
        - Рыжие!
        - Не рыжие, а русые! Сама ты рыжая!
        - А рожи до чего глупые!
        - Не глупые, а добрые.
        - Добрые, ну как же: в кольчугах, при ножах!
        - Это не нож, а меч!
        - Какая разница!
        - А та разница, что добрый мужик или злой - это не по мечу судить, а по глазам сразу видно!
        - Да ты чего, отсюда глаза видишь, что ли?
        - Не вижу. Но я их глаза чувствую. Из них можно веревки вить. Знаю таких. Ленивый шкаф. Крановщиком такой работает, грузчиком, шофером…
        - Шофером на асфальтовом катке!
        - Или на карьерном самосвале!
        - Ага! На лесопилке бревна под пилы подает, когда у тележки цепь слетит, ну или дизель встанет.
        - А может и вместо трактора пахать.
        - Много не вспашет. Гектаров пять - и все! Беги за самогонкой!
        - Такие мужики дома - как приставка к телевизору: пришел и лег снопом, палкой с дивана не сковырнешь. Чинить ничего не починит, в розетку штепселем не попадет, но зато и на сторону гулять не будет: это ж вставать, ботинки надевать… Пиво есть в холодильнике - больше ничего и не нужно. И детей такие любят. Лежит и вслух учебник за третий класс читает - ему-то самому в диковинку!
        - А дети по нему ползают, ползают, ползают…
        - Ну, если чемпионата, конечно, нет по ящику. А если спорт, то дети - кыш!
        - Импотенты они, я поняла.
        - Ой, не скажи!
        - Сейчас тебе покажут, «импотенты»… Расскажешь утром-то…
        - Да посмотрите, бабы, - реальные мужики. Вроде не пьяные даже.
        - А ведь одни приплыли-то сюда, без баб. Ни поварихи у них, ни буфетчицы не видать!
        - Да голубые потому что!
        - Ни-ког-да! Голубого я за версту чую. Они, что хочешь делайте со мной, они не голубые!
        - Не голубые, раз с ножами-то! С мечами! С мечами педрилы не бывают. Они ж сюсюкалы! Видали педиков с мечами?
        - Нет, я вообще мечей не видала ни в жисть. А разве такие маленькие мечи бывают?
        - Ничего себе маленький - с метр!
        - А ты «Властелин колец» смотрела?
        - Какое там смотрела?! Я день и ночь работаю!
        - Да что вы спорите - типичные бандиты!
        Женщины разом стихли, думая каждая о своем. Предположение было очень похоже на реальность.
        - Вот ужас-то! А их там, на трех-то лодках, ведь больше сотни!
        - Да нет же! Коля говорил, они варяги.
        - Ну а варяги - это кто?
        В этот момент с ладьи Кальва донеслось мычание.
        - Коровка…
        С ладьи Бьярни послышалось ответное мычание сразу нескольких коров и, похоже, одного быка.
        - Они же фермеры!
        - А почему это вдруг фермеры?! - возмутилась одна из девиц. - Мне это быдло кулацкое ни к чему!
        - А мне - к чему! - возразили ей сразу несколько голосов.
        - Да ссохни они, все эти фермеры!
        - А что так?
        - Да они ж за свои кровные душу вынут. Я в прошлом году связалась с одним с-под Тамбова, картошку привез до столицы. Та соки ж все, скотина, выпил. Не отвалился, гад, пока радикулит его на мне не скрючил. А жадный ж до чего! Да лучше пусть они своих коров дерут, а мы тут ни при чем!
        - Конечно, безобразие - вон сколько их!
        - А они-то все тебе, Галка, думаешь, достанутся? Ты не беспокойся.
        - Это с твоей рожей можно не беспокоиться - и бык не польстится. А вон на Зинку-то нашу двадцать фермеров таких налезут, так замычишь, куда твоя корова!
        - Уж Зинка замычит! Зинк, ты ж под паровозом только еще не лежала, скажи?
        - Отстань от меня, тварь, - довольно зло отреагировала Зина. - Страхуила чернявая!
        - Что-о-о? - удивилась Галка. - Это ты мне?!
        Страшный удар с правой мог бы, казалось, сбить Зинке голову с плеч, если бы Галка не остановила движение Зинкиной головы не менее сильным ударом с левой, вторым ударом, прошедшим сразу за первым.
        Этот второй удар, с левой, был какой-то липкий, впечатыващий: рука Галки как бы прилипла к голове Зины, заскользила по ней, впилась в прическу, а затем сильно рванула голову вперед и вниз, срывая парик. Согнув Зинку в поясной поклон, Галка слегка качнула бедрами и вмазала ей коленом в лицо. И тут же взвыла от боли: Зинкины зубы впились в ее колено, проникая в плоть едва ли не до кости.
        Аверьянов, появившийся из только что материализовавшегося в стороне хронотопа, тут же оценил ситуацию как критическую, выходящую из-под контроля.
        Женское сообщество поляризовалось, разделившись на два лагеря яростных болельщиц. Женские вопли взвились к небесам.
        С моря донеслись восторженные, восхищенные возгласы викингов и громкое изумленное мычание коров.

* * *
        Ладьи, скрежеща днищами по гальке, почти одновременно были выставлены на берег прибоем, причем, что забавно, ладью Сигурда вынесло на берег, разумеется, кормой вперед: приказ ярла - закон для экипажа: домой так домой…
        Причаливание ладьи Сигурда прошло удачно, хоть и внештатно. Трое, помогая рулевому, успели поднять руль, чтобы не сломать его о берег напирающей с моря массой ладьи. В последний момент им удалось-таки выехать на гальку ахтерштевнем, скребя по камням рудерпостом.
        - Что там происходит? - спросил Барда Торхадд, по-прежнему продолжая сидеть, прислоняясь спиной к сараю и глядя вперед, в темнеющее над Атлантикой небо. - Я слышу женские крики. Вижу над океаном отблески огромных костров в небе, на низких поводьях тумана…
        - Это не костры! Это какой-то волшебный свет. И факелы… Встань, Торхадд Мельдун, выйди на ют, посмотри! На это стоит посмотреть!
        - Лень мне вставать. Будь, Бард, моими глазами. Расскажи.
        - Твое предсказание сбылось, Торхадд! Нас встречают валькирии.
        - Много?
        - Десятки… Нет! Больше сотни!
        - Они кричат ругательства?
        - Да. Две валькирии подрались из-за нас.
        - Мужчин много там?
        - Я вижу только одного. Он спешит к дерущимся валькириям, машет, приказывает прекратить драку…
        - Это я слышу. Я просил тебя быть моими глазами, Бард, а не ушами.
        - Я просто взволнован…
        - Не удивительно.
        - Они приготовили нам пир - я вижу легкие столы с тончайшими ножками, сделанные не из дерева, а из металла… думаю, серебра… да нет, серебро бы согнулось… И еще из чего-то белого, блестящего, как лед. Тут хватит места на всех - и на них, и на нас… И на ярлов, и на кэрлов, и даже на трэлов!
        - Действительно отдельный стол с объедками?
        - Нет-нет! Везде невиданные, красивейшие блюда! Невиданные ягоды, огромные, листья свежей зелени, разноцветные кружки2 нарезанных овощей… Не знаю, что это за плоды, но это потрясающе выглядит… Встань, посмотри сам.
        - Я ничего не увижу, Бард.
        - Почему?
        - Мои глаза уже давно смотрят внутрь меня.
        - Внутрь тебя?
        - В душу.
        - Ну, понятно… - Бард запнулся, не зная, что и сказать.
        - Там что-то готовят на огне? - спросил Торхадд, принюхиваясь.
        - Да! Отдельно жарится мясо. Пятнадцать, нет, двадцать валькирий что-то готовят на удивительных голубых огоньках! А сколько сосудов с напитками стоит на столах, самых разных цветов. Прозрачные и блестящие, искрящиеся кувшины и крынки. И много чар, кувшинов, посуды изо льда - прозрачнейшего, чистейшего льда! Невиданные угощения!.. Не перескажешь! Я и во сне такого не видел, Тархадд!
        - Чем они вооружены, валькирии?
        - Ничем! У них нет с собой оружия.
        - Оружие сложено отдельно?
        - Да нет, не видно. Луки, стрелы, щиты, мечи - ничего такого…
        - Большие у валькирий крылья?
        - У них нет крыльев.
        - Как же они летают?
        - Они не летают. Две валькирии сейчас кусаются и выдирают волосы друг другу… Одна валькирия у другой сорвала с головы кожу вместе с волосами, с рыжими волосами, но вместо крови у той, у которой сорвали, на голове сразу выросла новая кожа с еще более красивыми черными волосами! Вот чудо! Теперь они царапаются!
        - И визжат на разные голоса?
        - Нет. Они царапаются молча. Визжат другие валькирии.
        - Я слышу. «Мослом в сопелку ей!», «В торца! Нук, по сопатке!»
        - Что такое «сопатка», Торхадд?
        - Колдовство, заклинания… У нас, в Сизых Фьордах, нет этого слова.
        - «В торца по хрюкалу!»
        - Это, похоже, совет…
        - «Ментовская сиповка!»
        - Скрытые знания доступны валькириям, это уж так!
        - «Шмач разорви ей!»
        - Указывает, как поступить в сложном случае, верно?
        - «Буркалы вырви ей, выбей моргалы!»
        - Клич боя? На молитву не похоже…
        - «Сейчас свои гланды проглотит, зассыха!»
        - Да, мастерицы валькирии: так наговорами и сыплют!
        - А где же прячутся их мужчины?
        - Им негде прятаться, здесь все открыто.
        - А за холмом?
        - Едва ли, Торхадд. Ведь мы успеем перебить всех женщин, пока мужчины из-за холма добегут сюда!
        Женский вой разочарования пронесся над побережьем и стих.
        - Какой скорбный звук… Одна из них погибла, Бард?
        - Нет. Просто их разняли. А остальные застонали от огорчения. Ведь схватка завершилась, не выявив победившую!

* * *
        Уже подбегая к дерущимся, Аверьянов увидел, как между схватившимися не на шутку Зиной и Галей вклинился небольшой пес, молодой шарпей. Следом за ним к девочкам подскочила интеллигентного вида женщина лет шестидесяти с небольшим и в одно касание раскидала сцепившихся в разные стороны.
        Раздавшийся стон разочарованных болельщиц был столь громок, что докатился, наверное, до моря Баффина на севере и до мыса Канаверал на юге.
        Благодарно кивнув миротворщице с собакой, Николай поднял руку, обращаясь ко всем:
        - Тише! Тишина! Ша! Чтоб этого больше не было! Предупреждаю: при возникновении хотя бы еще одного конфликта контракт будет расторгнут с обеими дерущимися, ругающимися сторонами: разбираться, кто прав, а кто виноват, будете без меня уже, на Тверской. И второе - что касается ругани. Тут везде поставлены лингвистические маяки. В пределах трех километров вокруг вот этого холма - Оленьего Холма - все понимают друг друга независимо от того, кто на каком языке говорит, понятно?
        - Понятно.
        - А дальше как? Если четыре километра?
        - А дальше надо языки учить! Или брать переводчика.
        - И я добавлю от себя… - выступила пожилая дама, взяв шарпея на руки. - Учтите, девочки, я здесь присутствую. И распоясаться никому не дам. Если хоть одна из вас… то я такую сразу, без раздумья. Чуть что - к себе на родину быстрее собственного визга улетишь. Чтоб женщину СССР вы не позорили! И фермеров не обижать мне, все слыхали? Это ростки нового, плоды возрождения России!
        - А это все же фермеры? - спросил кто-то из толпы.
        - Ага, - кивнул Аверьянов. - Специально собирали. В глухих районах дальнего зарубежья.
        Он уже не помнил, что, кому и зачем он врал. За последние часы его биологического времени ему пришлось выплеснуть из себя такое количество лжи во спасение, откровенной брехни и уклончивой полуправды с существенными недоговорками, что голова шла кругом.
        - Вы потом поймете, что здесь происходит, - авторитетно сообщила публике пожилая дама. - А пока от вас требуется только одно: не раздражать и не беспокоить. Ведите себя естественно в предложенной ситуации. Верно? - Она повернулась к Аверьянову.
        - Верно… - растерянно подтвердил Аверьянов, понятия, надо сказать, не имевший о том, что значит «вести себя естественно в предложенной ситуации». Более того, он плохо представлял себе и обратное: как следует вести себя в предложенной ситуации, чтобы получилось в результате неестественно.
        - Вот и товарищ руководитель это подтвердил! - Дама указала на Николая. - Нельзя забывать, что вы всегда и везде, в любой обстановке, представляете нашу страну - СССР и наш советский образ жизни!
        - Кто вы? - с удивлением спросил Николай пожилую даму.
        - Ивона Стефановна, - представилась дама и, вытащив правую руку из-под брюха шарпея, протянула ее Николаю - не по-женски, подставляя тыльную сторону ладони для поцелуя, а по-мужски, как шофер-дальнобойщик. - Прибамбацкая.
        - Аверьянов. Николай Николаевич.
        - Ну что, мы начинаем? - деловито осведомилась Ивона Стефановна.
        - Простите, я все же не понял, кто вы и как вы сюда попали?
        - Моя фамилия Прибамбацкая… А попала я сюда, можно сказать, случайно. Гуляла с собакой… Вот с этим, Рожок зовут. А тут, на Пушкинской, демонстрация. Ну, я и залезла в автобус со всеми.
        - В какой автобус?
        - Да в этот вот. - Ивона Стефановна кивнула на хронотоп.
        - А я вас не заметил…
        - Я была в макияже… - хмыкнула Прибамбацкая.
        - И собаку я не видел.
        - Рожка я несла в сумке. Он не любит ходить ногами.
        На краю сознания Аверьянова возникло тревожное ощущение, что дело встало, он слишком заговорился с этой старой селедкой. Кто она, он уже понял, разглядев у нее на лацкане старого, но чистенького пиджачка маленький красный бантик, подколотый значком с портретом Сталина: она без всякой телепортации и хронопереноса жила еще в СССР. Разговор с этой мумией Нефертити следовало срочно обрывать: еще чуть-чуть, и инициатива будет упущена и событийная цепь, начав жить сама по себе, своей собственной жизнью, может пойти вразнос.
        - Мы участвуем во всех мероприятиях - вот, вместе с Рожком, - продолжала щебетать пенсионерка, погладив шарпея. - Тем и живем. У вас, кстати, сколько заплатят за эту массовку?
        - Сколько наработаешь, - ответила одна из стоящих рядом девиц, продемонстрировав тазом характерное возвратно-поступательное движение.
        - Она-то языком все больше, - насмешливо хмыкнула другая девица. - Вишь, с бантом!
        - Так тоже можно, языком, - согласилась первая. - Но без микрофона. Потому что под фанеру минет не делают, бабушка…
        Аверьянов инстинктивно отпрянул, уходя с ожидаемой директрисы удара, готовый вместе с тем перехватить удар.
        Однако удару не суждено было произойти: женский вопль, раздавшийся невдалеке от ладьи Бьярни, огласил Олений Холм и его окрестности; Прибамбацкая отвлеклась на него и пропустила мимо ушей последнюю реплику.
        Истошный вопль издала одна из самых юных девиц - Ольга, схваченная сзади в охапку викингом. Толпа на побережье и зрители на бортах причаливших кораблей слегка подались вперед.
        Рослый викинг, на полторы головы выше Ольги, обхватил ее сзади, крепко прижал к себе и замер, наклонив голову и погрузив лицо в ее волосы. Это был, видимо, один из кэрлов Бьярни. Спрыгнув в воду с юта, с невидимого со стороны встречающих борта, там, где глубина была по грудь, кэрл прошел вдоль всей ладьи и, появившись довольно внезапно, сгреб Ольгу, стоящую к морю спиной, лицом к Аверьянову и Прибамбацкой.
        - Что орешь? Он же ничего с тобой не делает… - сообщили Ольге подружки.
        - Он жутко мокрый, холодный, как лягушка, с него течет даже, все платье мне сзади вымочил… - ответила Ольга, продолжая находиться все в тех же совершенно статичных объятиях.
        - И что? Что дальше-то?
        Со стороны они выглядели странным памятником из двух фигур, из которых одна, меньшая, была говорящей.
        - Да ты скажи ему, чтоб отпустил!
        - Чего он тебя держит-то?
        - Он меня нюхает, девочки…
        - Чего-о-о-о?
        - Нюхает! Он мои волосы нюхает…
        - Нюхает? - Весь девичник на берегу вдруг пришел в какое-то необъяснимое волнение.
        - Он ее нюхает!
        - Смотри, а она как вкопанная!
        - Стоит, не шелохнется!
        - А он ее нюхает!
        - А как? Как он тебя нюхает?!
        - Ой, девочки, он меня так нюхает, так нюхает… ну, просто ужас!
        - Что ужас-то?!
        - Ужас как хорошо!
        - Чего хорошего?
        - Не знаю. Просто меня никогда раньше так не нюхали…
        - А чем надушилась-то?
        - Ничем, клянусь! Лак для волос.
        - Какой?!
        - Отечественный. «Прелесть»!
        - И он его нюхает?
        - Ага. Нюхает! Ну, и меня заодно…
        Ольга внезапно расхохоталась, на грани с криком-стоном, истерично.
        - Что?! Что?! Что еще? - понеслось со всех сторон.
        - Он носом мне в шею, под ухо полез… Ай, щекотно - ужас как!!!

«Пора, - решил Аверьянов. - Пора официально банкет открыть!»
        Оглянувшись и найдя старших, назначенных им руководить процедурой встречи, - Варю, Машу и Люду, - Аверьянов кивнул: начинайте.
        Повернувшись к ладьям, Коля сделал призывный жест, но, вспомнив, что они находятся в самом центре зоны уверенного приема лингвистических маяков, скомандовал:
        - Слезайте, мужики… Картина Репина «Приплыли»!
        Глядя, как нерешительно, скованно, нерасторопно викинги спрыгивали на берег и, сделав несколько шагов, останавливались как вкопанные, Аверьянов подумал, что для них ситуация так же непривычна, как и для него.
        Стрелять, уклоняться, скатываться кувырком, а не слезать, не идти-шагать, а ползти по-пластунски, передвигаться перебежками на корточках от укрытия до укрытия…
        Уклоняться от ран и сеять смерть.
        Создавать угрозы и маневрировать под прикрытием…
        Они все просто разучились жить.
        Все простые события, радости земные, непосредственные действия окружающих, направленные им во благо, все, что для обычных людей есть добро, воспринималось ими как приманка в какой-то очередной, новой, неизвестной им, а потому особенно опасной ловушке.
        Две толпы - прибывшая и встречающая, женщины и мужчины стояли напротив друг друга, разделенные трех-четырехметровой полосой гальки.
        Стремясь избежать очередной паузы, Николай толкнул под локоть Варю: начинай, - указав ей взглядом на Кальва, единственного ярла, вышедшего вместе со своим экипажем и вставшим теперь впереди своей дружины, спокойно глядя на пестрые ряды встречающих их нарядных девочек.
        Кивнув в ответ, Варя вышла вперед и подошла к ярлу с подносом, на котором стояла внушительных размеров хрустальная, запотевшая от ледяной водки чарка - граммов на двести, и рядом, на тарелочке с голубой каемочкой, - упругий изумрудный малосольный огурец. Рядом с Варей выступали ассистентки - одна с хлебом-солью на рушнике, вторая - с черпаком холодного кваса - запивать, если потребуется.
        Услышав тихий и короткий шорох гальки, Аверьянов кинул взгляд налево и увидел Бьярни, спрыгнувшего с бака своей ладьи.
        На Оленьем Холме включили музыку - высококачественная техника, предназначенная для дискотек на открытом воздухе, выдала вступительные аккорды известнейшей цыганской
«Величальной».
        Профессионального оркестра Аверьянов «нарисовать» не успел, приходилось выкручиваться режимом караоке. Варя обладала от природы голосом чистым, громким и глубоким.
        Над побережьем ночной Атлантики медленно поплыли прочувствованные, идущие, казалось, из самых глубин души, слова:
        Спокойно, без напрягов,
        Достойно, не спеша,
        Встречаем мы варягов
        На пляже США!
        Тут же, с другого конца встречающей толпы, от ладьи Бьярни, понеслись голоса Маши с ассистентками:
        Пусть припев тради-ционный
        Грянет громче, чем прибой:
        Корпус экс-педи-ционный
        К нам причалил, да-ра-гой!
        Долгая пауза, секунды на две, повисла над побережьем, а затем женский хор в двести, примерно, голосов дружно грянул, зажигая даже прибрежные мокрые валуны:
        Выпьем за варягов
        Черпачок хмельного,
        А пока не выпьем,
        Не нальем другого!
        Выпьем за варяга,
        Парня разбитного,
        Смелого, умелого,
        Доброго такого!
        Удержаться не было сил, и Кальв, разумеется, залпом хватил двухсотграммовый стопарь.
        Ледяная «смирновка» совершенно не напоминала по вкусу и крепости ни старый мед, ни тем более мифическое молоко козы Гейдрун, о котором хоть все и говорили, но которым никто, за исключением прописанных в Валгалле погибших героев, не баловался.

«Смирновка» обожгла пищевод, заполнила теплом желудок, а затем выступила на лбу ярла крупным холодным потом и ледяными, отграненными слезами на глазах.
        - О-о-о-о!
        Кальв уперся в Варю странным, трудно описуемым взглядом - как бритый ежик на пельмени, - пытаясь как будто что-то понять, уцепить умом главное.
        - Закуси! Огурцом закуси!
        - Ам? - спросил Кальв, не будучи в силах произнести ни единого слова.
        - Хрум-хрум, батюшка! - подтвердила Варвара. - Варя меня зовут. Можно - Варюха…
        Было понятно без слов, что Кальв никогда не видал огурцов и понятия не имел, что это такое, но смелость викинга оказалась сильнее его невежества.
        Сожрав огурец в два укуса, Кальв встряхнул головой, а затем склонил перед Варей голову:
        - Здравствуй, валькирия… Варюха! - и, обведя все тем же странным взглядом всех окружающих, добавил, указывая на опустошенную чарку: - Сумерки богов!
        - Конечно, на пустой желудок - сразу двести ахнул! - сочувственно вздохнула одна из девиц.
        - Нумудак, - кивнул, соглашаясь, Кальв.

* * *
        Сигурд старался отвлечь свои мысли подальше от того, чем ему приходилось заниматься в полном одиночестве. Вяленое мясо с каждым днем портилось все сильнее; запах тухлятины становился порой настолько резким, что впору было выйти и стравить за борт, но ярл Сигурд знал, что тухлое мясо не может убить, наоборот, оно лучше впитывается в тело - не случайно же медведи никогда не едят свежатины, а всегда прячут еще теплую убоинку куда-нибудь в укромное место, к которому приходят лакомиться неделей - десятью днями позже.
        Медведь - животное умное, и Сигурд, давясь вяленой тухлятиной, представлял себя именно этим зверем, чтобы подавить глупое отвращение своего организма к полезной для жизни еде.
        Впрочем, самовнушение требовалось ему лишь на первом этапе ужина, а затем появлялись какие-то странные фантазии, в которых он иногда, например, летал в небе свободной, легко парящей в свежем ветре птицей…
        Конкретнее - летал стервятником. И всюду выискивал падаль.
        В тех же фантазиях, возникавших от передозировки токсинов в крови, приходилось ему и нырять в морские глубины. Плывя, скользя в придонных течениях, среди загадочных, беспросветных, но хрустально чистых вод ледяных глубин, Сигурд становился камбалой и, рыская по дну, высматривал среди холмов нежнейшего ила тушку моржа, например, недоеденную акулой и состоящую порой из настолько разложившихся тканей, что при локальном возмущении придонной стратифицированной среды не сгнившие до конца мясные волокна начинали струиться и волноваться среди костей трупа, как странные водоросли.
        Чаще же до таких кошмаров дело не доходило.
        Ярл Сигурд и в бреду оставался на бренной земле в качестве ошакалившегося от голода полярного волка и, лежа среди тухломороженых тушек недоеденной семьи леммингов и пучков сизых лишайников, тихо скулил, ожидая прихода инеистых великанов.
        На сей раз Сигурд чувствовал, что ужин достал его крепче обычного. Он знал, что находится на борту ладьи, в открытом океане, среди волн и звезд.
        Но волны не шипели едва различимым шепотом вразнобой, а хором грохотали регулярным прибоем. Команд рулевого гребцам как будто и не было. Не было и дружных аханий гребцов, скрипа весел, стона с трудом поворачиваемого руля, едва различимого свистящего шипения ветра в такелаже - не было! Ничего этого не было.
        Зато отчетливо слышались громкие женские голоса, пьяные мужские крики и очень странная, громкая, но весьма благозвучная музыка.
        Чутким, еще уцелевшим участком разума Сигурд осознал, что дело крепко пахнет либо инеистыми великанами - на сей раз на полном серьезе, - либо тяжелыми глюками пестрого типа, перемежающимися бурной рвотой, неудержимой, до зеленой пены из носа.
        Он знал, что никто не придет сюда к нему, в сарай, подчиняясь его же строжайшему запрету беспокоить во время сна и приема пищи. В данном случае эта гарантия одиночества скорее пугала Сигурда, чем радовала.
        Особенно он испугался, когда ему померещилось, что где-то совсем рядом голосом Кальва был задан странный вопрос:
        - Варюха? Р-р-раз под помидорчик, а?
        Сигурд не знал, что надо сварить, чтобы вышла «варюха», и почему эту «варюху» нужно быстро спрятать от других под некий «помидорчик»…
        Ощущая, что светоч его разума начал гаснуть, сильно чадя и распространяя запах тухлого мяса, Сигурд решил выйти на свежий воздух, прервав, а может, даже и кончив свой ужин.

* * *
        - А вот и я!
        То, что Сигурд увидел, оказавшись на палубе брошенной экипажем ладьи, повергло его в ужас: самые худшие его опасения оправдались - причем одновременно, все вместе!
        Они на берегу! Приказ нарушен быть не мог, так, значит, все они погибли - это Валгалла! И свет! Волшебный свет! Свет всех цветов радуги! Лучи бьют с неба, разлетаются на крутящихся, бликующих шарах, как на воде при ярком солнце! Смотреть нет сил - ослепнешь! И это среди ночи! А музыка?! Звуки! Какие громкие, уверенные в себе инструменты рождают такие мелодии!
        И этот пир, пир без границ! Пир такой, о котором и в сагах-то не услышишь! А какие женщины снуют, угощая его гребцов, его дружину, его личных охранников! О-о-о, рыжебородый Тор! И вам, богам, едва ли приходилось пировать с такими бабами!
        А самое страшное, вот оно - ударило, как откровение, как доказательство, с которым не поспоришь: все за столом равны, и ярлы, и кэрлы, и трэлы! Нет больше малых, мелких. Нет больших, великих! В Валгалле все равны.
        Это видно по поведению, по тому, как относятся к мужчинам эти бескрылые прекрасные валькирии, по тому, как нагло теперь ведут себя трэлы, хватающие прямо со столов еще не тронутые большими людьми куски. Как нагло пьют они из ледяных бокалов необычайные, прозрачно-разноцветные меды!
        Да, в глубине души Сигурда и раньше мелькала догадка, что люди равны и только силы Темного Мира Нифльхейм посеяли зерна неравенства, чтобы облегчить жизнь наиболее достойным, таким как Сигурд…
        Ну что ж? Что остается? Шагнуть навстречу неизведанному…
        Он перелез через брус-поручень и спрыгнул с бака на гальку.
        Его появление не прошло незамеченным. Варя с двумя ассистентками и неизменным подносом подплыла к нему:
        Выпьем за варяга,
        Парня разбитного,
        Смелого, умелого,
        Доброго такого!
        Сигурд подозрительно огляделся.
        Никакого «варяга» рядом с ним не было. Тем более разбитного.
        Не было заодно и других варягов, не было ни смелого варяга, ни умелого, ни тем паче доброго.
        У кромки прибоя был только он сам, скрюченный невзгодами и преисполненный недоброй подозрительностью ярл средней руки.
        - Сама хлебни! - сказал Сигурд, кивнув на чарку. - Небось отравлено?
        В голове его вдруг шевельнулась мысль, что в царстве мертвых не стоит беспокоиться по поводу доброкачественности принимаемых в пищу продуктов, что верно вдвойне, если учесть, что ранее, в мире живых, это тебя вообще, можно сказать, не волновало.
        Сигурд знал, что его языком давно уже управляет не разум, не чувство, не вера, а характер, тяжелый характер, столь часто заставляющий страдать в первую очередь его самого.
        - Отхлебни, Варюха, - посоветовал Бьярни, разливавший в компании девиц с Маяковки
«Чинзано» по весьма вместительным чаркам, припасенным дальновидными свадебными водилами сначала для утренней деревенской опохмелки посредством нечищеного свекольно-рвотного самогона пополам с мутно-огуречным бочковым рассолом, а чуть позднее, видно, и для бани - но это лишь для тех, кто выживет.
        Кивнув в ответ, Варя демонстративно пригубила.
        - Видал, миндал?
        Не вполне поняв реплику валькирии, Сигурд степенно провел рукой по бороде. Не прикасаясь к чарке, он подчеркнуто равнодушно заметил:
        - Яд мог осесть на дно.
        - Конечно, - с готовностью согласилась Варя и, опрокинув чарку до дна, запила квасом из черпака, взятого у ассистентки. - Все! - Отдав ассистентке посуду, Варя приподняла пустой металлический поднос и отбарабанила на нем, как на бубне, короткую дробь: - Финита ля комедия!
        Неистовая ярость вдруг охватила Сигурда; грудь его стала тяжело вздыматься от справедливого негодования, быстро переходящего в безрассудное бешенство.
        - Да не дыши ты на меня перегноем, - примиряюще заметила Варя. - Кто не успел, тот опоздал…
        - Ш-ш-што-о-о?! - От гнева Сигурд покраснел, а затем стал пунцовым.
        - Кто первый встал, того и тапочки, - пояснила Варя. - Морской закон. Пошли к ребятам, девочки! - махнула она ассистенткам. - Мы ведь не патронажные сестры ему, правильно?
        - Иди, Сигурд! К нам иди! Тебе уже налили, говноед! - позвал Кальв.

* * *
        Пир только еще набирал мощь и силу.
        За сборными столами, используемыми а-ля фуршет из-за нехватки мебели для сидения, да и просто вокруг скатертей, постеленных на землю, лились пока еще только нескончаемые душеприятные беседы.
        - Я сразу поняла, Хросскель Годинович, что вы хитрый человек. - Ивона Стефановна, пристроившись полулежа на непонятно откуда взявшемся пледе прямо на земле, возле одной из импровизированных скатертей-самобранок, приподняла пластмассовый фужер, удачно имитировавший хрусталь.
        - Я? - удивился Годинович. - Почему я хитрый?
        - Потому что вы упорно уклоняетесь от ясного изложения своей политической позиции. Ведь это на редкость странно, что вы, с вашим, без сомнения, глубочайшим гуманитарным образованием, утверждаете, что никогда не слышали про Сталина! В это абсолютно не верится. Я понимаю, конечно, что в вашем отрицании самого факта существования Сталина присутствует элемент позы или, как это модно сейчас говорить, «позиционирования», - да, ну конечно… Но не настолько же! Я также понимаю, что если сейчас, как мы тут выяснили, с помощью нашего Аверьянова Николая Николаевича, 985 год от рождества Христова и Сталин еще не родился, то, разумеется, вам легко пытаться убедить меня, что вам, поколению конца девятисотых, эта фамилия уже ничего не говорит… или еще ничего не говорит, как вы утверждаете… - Аристократические пальцы Ивоны Стефановны поставили бокал на скатерть и тут же погрузились в складки кожи шарпея Рожка, дремавшего у него под боком.
        - Послушай… - попытался что-то сказать Годинович.
        - Нет, это вы послушайте, - отрицательно покачала головой Прибамбацкая. - Мы с вами просто обречены понимать друг друга…
        - Почему?! - удивился и испугался Хросскель Годинович. - Почему мы обречены?
        - Потому что разумные люди были всегда. И были везде. Так вот и Сталин, он тоже везде и всегда. Вождь. Отец народов! У него не было любимцев, ему все равно было, кто ты - министр, врач, генерал или рыбак, металлург или секретарь обкома! Незаменимых нет! Порядок был! Взял страну от сохи, оставил страну атомную! Хозяин! - Оставив складки кожи Рожка, ее рука сделала широкий жест, охватывающий весь мир, включая Млечный Путь, застывший над их головами. - Хозяин всего!
        - У Сталина был восьминогий конь? - поинтересовался, зевая, лежащий неподалеку Регнвальд, рулевой ладьи Сигурда.
        - Почему у него должен был быть такой конь? - удивилась Ивона Стефановна.
        - Потому что хозяин всего - Oдин, у которого восьминогий конь Слейпнир. Раз Сталин - хозяин, то это то же самое, что по-нашему Один. Ну, значит, на восьми ногах у него конь.
        - Сталин - один, а не o2дин, другого такого нет и не будет… А по коням я, честно говоря, не знаток… У Сталина был Буденный, Семен Михайлович, вот тот как раз…
        - Был о восьми ногах?! - догадался Регнвальд.
        - Да нет, - скривилась Прибамбацкая. - Специалист по лошадям…
        Девушка, лежащая рядом с Регнвальдом, вдруг оживилась:
        - У моего папы конь о восьми ногах! Вот, смотрите!
        Покопавшись в косметичке, она извлекла потрепанную фотографию, изображавшую пожилую пару, стоящую на фоне покосившегося дома в компании восьминогого жеребенка и шестиногого пса с двумя загнутыми веселыми крючками мохнатыми хвостами, растущими из одной общей точки.
        - Вот! Это мои папа, мама, Восьмикопытец и Дружок. Я всегда этот снимок ментам показываю, чтобы разжалобить.
        - Ты дочь Oдина?! - Регнвальд был потрясен. - Женя, Женечка, ты что, сестра Тора? И молчала?!
        - Нет, что ты! - отмахнулась, смеясь, Женя. - Какой там Тор! У меня вообще братьев нет. У нас деревня в семнадцати верстах от Чернобыля, прямо по розе ветров. Я эту карточку ментам как будто нечаянно показываю, они меня сразу отпускают…
        - Взял страну от сохи, оставил страну атомную! - повторила Прибамбацкая, никогда, видно, особо не прислушивавшаяся к чужим речам…

* * *
        - У нас - порядок во всем! У нас очень строгие законы! - кивнул Кьярваль, явно красуясь перед Верой. - Свирепые законы.
        - Но еще страшнее оказаться вне закона, - подхватил его мысль Вермунд, подмигивая Соне.
        - А как это - «вне закона»?
        - А это когда тебя изгоняют из общины и каждый, кто тебя встретит, может тебя убить и обязан убить!
        - Замечательно! - сказала Даша. - Чем же нужно отличиться, чтобы залететь под вашу вышку?
        - Под какую «вышку»? - не понял Кьярваль.
        - Чтоб оказаться вне закона? - пояснила Вера.
        - Ну, например, вне закона объявляют за изнасилование свободной женщины, - сказал Вермунд первое, что на ум пришло.
        - Круто! - уважительно покачала головой Соня. - Вот это круто!
        - Но речь шла о свободной женщине, вдове ярла например. О женщине, имеющей все и ни у кого ничего не берущей…
        - А какие еще-то бывают женщины? Ты на кого намекаешь?
        - Не намекаю, а говорю то, что есть. За изнасилование женщины из кэрлов изгоняют всего на три года…
        - Это почему так?
        - Кэрлы зависят от ярлов. Они покупают у них на время землю, ладью, то, что им надо… Они не совсем свободные люди.
        - Они арендаторы, понятно, - кивнула Даша.
        - А если рабыню кто трахнет без спросу? - поинтересовалась Вера.
        - Три марки заплатишь - и все дела, - пожал плечами Кьярваль.
        - Да марок нет уже давно. Сейчас же евро, ты че, совсем того?
        - Не знаю евро, - уперся Кьярваль. - Три марки, по закону.
        - Не помнишь, сколько это - три DM? - спросила Даша Веру как самую старшую, двадцатипятилетнюю хранительницу древних традиций Тверской.
        - Да где-то бакса полтора было. Ну, в общем, порошок…
        - Фига себе - полтора бакса - сорок рублей!.. - возмутилась Соня. - Разлетелись: на два пакета молока не хватит!
        - Да успокойся! - одернула Соню Даша. - Ведь ты же слышала, тут речь идет об изнасиловании…
        - За сорок-то рублей? Да ты смеешься! Да это на трамвае раз туда-сюда проехать! И за эти слезы я, думаешь, позволю себя изнасиловать?! На-к, покачайся на лиане: вот, гляди, - вот так вот! Наоборот, насилие дороже. Что, скажешь, - нет? Всегда с надбавкой, хоть ты мент, хоть фээсбэшник, я сразу говорю, а если связывать - то вдвое!.. Ну что, не так? А ты сама-то - ну если там с кнутом, с наручниками к тебе, а?! Ты что?! Чего?! За сороковник? Да пусть ты инвалид, блин, ветеран, Герой Советского Союза, вот хрен ты изнасилуешь меня за два кило картошки! И не надейся. Мне все равно - Иван Сусанин, Минин и Пожарский… Групповуха, связывание - всегда дороже, всегда по особой таксе! Ну, как договоришься!
        - Тише, тише, тише… - зашипели на Соню Даша и Вера. - Никто тебя насиловать не собирается… Вон, смотри, ребята сидят, уже глазами от ужаса хлопают…
        - Сначала платят пусть, а потом уже хлопают…
        - Перепила…
        - А пусть и перепила! - Неожиданно Соня ударилась в слезы. - Что ж мне, от счастья и выпить раз в жизни нельзя, что ли?
        Кьярваль, с округленными от удивления глазами, незаметно поманил к себе пальцем Веру. Вера склонилась к нему:
        - Ну что?
        - Соня рабыня? - еле слышно прошептал ей в ухо Кьярваль.
        - С чего ты взял?! - удивилась Вера. - Она свободная. Как ветер!
        - Из кэрлов?
        - Нет, конечно. У нее свой дом есть. Сад. Хозяйство. На родине.
        - Не понимаю… - прошептал Кьярваль.
        - Да здесь маяки лингвистические, переводчики… Плохо работают…
        - Но я прекрасно понимаю все слова. И даже когда говорится одно, а подразумевается другое…
        - Это конечно! - согласилась Вера. - Слова они прекрасно переводят, - кивнула она, борясь с подступающими к горлу спазмами. - А чувства - ни фига!
        Через минуту Кьярваль и Вермунд уже суетились, пытаясь успокоить трех рыдающих навзрыд девиц:
        - Ну что вы, что вы!
        - Хватит, успокойтесь…
        - Никто не станет вас насиловать…
        - И пальцем не коснется…
        Но ничего не помогало до тех пор, пока Кьярваль не нашел спасительный ход:
        - Давай и мы нажремся? Так же, как они?!
        - Да можно и похлеще! - подхватил Вермунд. - Лично я - за!
        - Не смейте пить! - сразу очнулись девицы, возвращаясь к действительности.
        - Действительно, не надо вам больше пить, ребята!
        - И так уже хороши вы, мальчики!
        - Мы? - хором удивились викинги.
        - А кто здесь первый стал про изнасилование? Мы, что ли?

* * *
        Все шло как по маслу. Впервые за много последних ушедших часов биологического времени Коля испытывал чувство раскрепощающего облегчения.
        Сидя у отдельного костра с Бьярни и тремя его телохранителями, Николай ощущал, что настала пора немного расправить плечи, расслабиться.
        Основной прием, которым решалась эта невыполнимая задача - обеспечение бескровной, мирной высадки викингов на побережье, - оказался, похоже, удачным. Удача таилась в его простоте, в детской наивности.
        Викинги сюда плыли, чтобы найти здесь новую, лучшую жизнь.
        Лучшую жизнь, а вовсе не войну. Война дает возможность быстрого обогащения, да, но война не может служить основой полноценной жизни на многие годы, и тем более для многих следующих друг за другом поколений.
        Кроме того, война убивает всех: и побежденных, и победителей. Она не созидательна, а значит, и не конструктивна. И викинги успели, конечно, если и не понять это, то прочувствовать: все побережье Европы к концу девятисотых было уже многократно граблено-переграблено и плотно забито-заселено таким людом, от которого ничего хорошего незваным гостям с моря ждать не приходилось.
        Поэтому и рванули за тридевять земель, за дальний горизонт.
        Действительно, ну не романтика же заставляла молодых мужиков бросать семьи, родные места и идти навстречу неласковой приполярной судьбе? Идти на ладьях, по сути, на здоровых лодках, по серым от холода водам Атлантики? Температура воды - минус три, морская при нуле не замерзает. Падение за борт - десять минут - и свободен. Тебя не спасешь. Не отогреешь.
        Нет! Их не романтика влекла. Нужда и безысходка.
        А местные? У тех были свои проблемы.
        Голодно, холодно - тут без вопросов. Ни скотоводства - олени не в счет, это только прелюдия к скотоводству, - ни земледелия. Охота. Главное - охота. Приход высшей по степени развития цивилизации обещал скрилингам начало более-менее сытой жизни.
        Жизни, основанной на труде, а не на капризах-сюрпризах нереста лососевых, состояния подножного корма для их полудиких оленьих стад, удач в опасном китобойном деле.
        А чего стоят эти бесконечные переделы охотничьих угодий между соседними племенами - заклятыми друзьями и бескорыстными врагами?
        В одной команде с викингами выжить проще - тут что посеешь, то и пожнешь.
        Да, для охоты скрилингам едва хватало земли и без варягов. Но это касалось именно охотничьих угодий - пространства для охоты! Только для охоты.
        Для земледелия же и для скотоводства, базирующегося на земледелии, - немереный простор. Тут викинги были как нельзя более кстати.
        Полудикие стада оленей гонять по чахлой тундре - это пустяк.
        Жизнь изменят коровы, бизоны, скотные дворы, птицефермы. Целенаправленная заготовка кормов на зиму. Молоко и весь ряд молочных продуктов. Ведь молоко скрилинги попробовали впервые, только познакомившись с викингами, как указывают старые скандинавские саги, - да так ведь и было на самом деле: войдите в точку со штрих-кодом 1 -73 -021 -22(274) - 12-24 -16 - убедитесь сами!
        И транспорт. Тут скрилингам грозил вообще революционный переворот. Лошадей привезли в Америку именно викинги - исторический факт. Потом, еще раз, вторично, их привезет Эрнан Фернандо Кортес, но это случится попозже, весной 1519 года, и гораздо южнее - Карибы.
        Викинги были желанны, они несли новое качество жизни. И себе самим, и скрилингам.
        Но ни те ни другие не успевали осознать неисчислимые плюсы открывшихся возможностей, перспективность возникающего симбиоза.
        Нет!
        В головах и у тех и у других была пропечатана совсем другая логика, идущая от предшествующих поколений. «Либо мое, либо ничье», «Все, кто не мы, смертельно опасны для нас» - основные постулаты этой житейской мудрости.
        Перешибить эту мудрость могла только практика, успех сотрудничества, дружбы, но до этого дело никогда не доходило. Случайно «пробегала кошка», всегда успевала, и тут же реки крови смывали едва проглянувшее лучшее во рвы с лежащими вповалку трупами бойцов обеих сторон.
        Особенно опасен в этом плане был первый момент, момент высадки, момент знакомства.
        Но вроде он идет пока успешно, тьфу-тьфу-тьфу! И викинги предстанут перед скрилингами не захватчиками, не завоевателями, а продвинутыми людьми, владеющими Hight Tech’ом - универсальным пищегенератором «Му-у-у-у» и скоростным вседорожником повышенной проходимости «Иго-го»…
        - Что-то ярл Аверьяни призадумался? - заметил Кальв. - Где летает твоя мысль, Кольскегг?
        - Не Кольскегг, а просто Коль. Да думаю, как жить дальше.
        - Ты пришел к нам из Брейдаблика, о чем тебе размышлять? Для тебя все пустяки.
        - Откуда я пришел, не понял? Я же говорил тебе: я - из будущего. Может быть, даже твой дальний потомок.
        - Нет, ты пришел с неба, Коль! Тебя послал нам Бальдр, второй сын Одина, бог добра и счастья. Он живет в чертоге, который зовется Брейдаблик, это знают все.
        - Ну, пусть так. Не суть важно! - махнул рукой Аверьянов. - Брейдаблик - звучит неплохо. От слова «брейд» - «бредовый рейд» - сокращение.
        - За твоего повелителя, Бальдра! - Кальв поднял трехсотграммовую чарку.
        - С радостью! - подтвердил тост Коля, но лишь пригубил, пояснив: - За начальство по полной нельзя, оно наглеет. Я вообще стараюсь от начальства, от богов, быть подальше. Не мозолю глаза им. Даже забыл, кого там как зовут и кто по какому ведомству. Но ты-то пей, конечно, за Бальдра, к тебе это не относится! - успокоил он Кальва. - Ты ведь в другом департаменте…
        - Да, мой покровитель Тюр, однорукий бог победы…
        - Однорукий бог победы… - повторил Коля. - Да, что-то в этом есть…
        - Богов вообще понять очень сложно, - согласился Кальв. - Вот, например, Видар - бог несчастья, всегда ходит с огромным кожаным башмаком… Почему?
        - Почему? - удивился Аверьянов.
        - Не знаю, - пожал плечами Кальв. - Он такой вот, вот и все… Да, кстати, твоего повелителя, Бальдра, - бога добра и счастья, убил Хед - слепой бог…
        - Это как раз понятно. Бога добра и счастья может убить только слепой. Или безумный…
        - Так, Коль, так…
        - Это недавно случилось - Бальдра убили?
        - Да нет, давно. Потому-то и нет добра, нет счастья…
        - Ничего не понимаю! А как же он меня сюда послал, если он убит?
        - Смерть - не повод для бездействия. Они же боги. Не люди. Нам их не понять. Он сам-то что говорил по этому поводу, когда тебя сюда посылал?
        - А я его и не видел в тот день! - открестился Аверьянов, ничуть не лукавя. - Мне, скажем так, другие, третьи лица это задание в качестве хомута повесили на шею. Обеспечить вам высадку… Ну, то есть поддержать вас, встретить достойно… Впрочем, я об этом не жалею. Занятные вы ребята, с вами не соскучишься.
        - О-о-о! - приосанился Кальв. - За нас!
        - За вас с радостью! - поднял Коля свою стопку.
        Опрокинув стакан «смирновки» и закусив сразу пригоршней маринованных корнишонов, Кальв с гордостью погладил себе густую рыжую бороду, вытирая заодно и руку, мокрую от маринада.
        - Ты увидишь, что будет завтра, когда дружины наточат мечи и рассыплются десятками по равнине, от побережья до дальних синих гор…
        - Ой-ой-ой, вот этого не надо! - Коля даже взял Кальва за предплечье, чтобы привлечь внимание. - Ни Тору, ни Oдину эти дела по душе не придутся. Точно, поверь! Если нужно ребят привести в тонус и заодно выпустить пар, есть способ получше. Футбол. Знаешь?
        - Нет.
        - Замечательная игра. Смотри: две команды, две дружины. По десять человек. И у тех и у других есть ворота, которые они охраняют. Мы охраняем свои ворота от вас, а вы свои - от нас. Это понятно?
        - Чего же проще? - пожал плечами Кальв.
        - Второй момент. Мы хотим не только защитить свои ворота, но и забить в чужие, да? Поэтому и вы, и мы берем в свои дружины, принимаем одиннадцатого человека, вратаря, который стережет наши ворота… Твой вратарь охраняет твои ворота, мой вратарь - мои. А остальные десять дружинников иногда нападают на чужие ворота, а иногда обороняют свои - в зависимости от ситуации, от действий противника.
        - А чем они воют друг с другом? - вмешался в разговор, заинтересовавшись, один из телохранителей Кальва и тут же осекся, получив гневный взгляд ярла.
        - Чем воюют-то, Коль? - спокойно повторил вопрос Кальв, словно реплики дружинника и не было.
        - Им на всех судья в начале игры дает один-единственный мяч…
        - Один?! - переспросил Кальв.
        - Один.
        - На всех?
        - На всех. На двадцать человек!
        - Значит, за него нужно бороться?!
        - Точно!
        Наступила пауза. Каждый услышавший первый раз об этой божественной игре размышлял, представляя себе ее ход. Фантазия сделала свое дело, и одобрительные реплики посыпались со всех сторон. Аверьянова слушали многие, сидевшие неподалеку.
        - Вот игра-то! Всем играм игра!
        - Чего?!
        - Не слышал, что ли: две дружины по десять воинов, им дают один меч - чтоб прорваться к воротам противника и забить вратаря.
        - Да я и без меча вратаря убью, я знаю способ…
        - Нет, без меча нельзя, не по правилам!
        - Вы не поняли! - поднял руку Николай, пытаясь остановить восторги и прения. - Не меч, а мяч!
        Но его не слушали.
        - Ты понял, да? Тот встал в воротах. Ты - на него! Он - от тебя! А ворота-то не бросишь! Тебя их сторожить поставили! Только ты приладился ему, стражнику ворот, вделать - ну хоть бы руку-то отрубить, для разогрева, чтоб разговор завязался, - а тут сзади у тебя вдруг меч - хвать! Дерг! Вырвали из рук! И с ним к твоим воротам побежали!
        - Да! Игра! В футбол играют настоящие мужчины?! Да, Коль?
        Что-либо объяснить этой уже порядком окосевшей публике было безнадежно.
        - Трус не играет в футбол! - согласился Аверьянов и решил все разъяснения отложить на более подходящее время.

* * *
        Нагрузив огромную корзину провизией и выпивкой, Бард не без помощи двух девиц, Капочки и Кумочки, забрался на борт своей ладьи. Он был уверен, что Торхадд Мельдун, сын Вулкана, все так же сидит, прислонившись к сараю и глядя задумчиво в небо над осенней Атлантикой.
        Забравшись на борт, Бард поставил на палубу-днище корзину, после чего свесился по пояс, протягивая девушкам руки:
        - Хватайтесь, девочки. Учителя вам своего покажу.
        - А чего он здесь делает?
        - Дичает, - ответил Бард, вытягивая сразу и Капочку, и Кумочку. - Он нелюдим. Но ему никто и не нужен. Он один стоит сотни.
        Действительно, Торхадд Мельдун сидел именно там, где и предполагал Бард. Глаза его были прикрыты, сон сморил шкипера, привыкшего дремать в любых условиях.
        Бард осторожно поставил корзину с провизией между широко раскинутых, полусогнутых ног старика.
        - Торхадд! - сказал Бард, положив руки на плечи Капочки и Кумочки. - Мы открыли такую землю! Ты не поверишь! Ты ахнешь, когда рассветет! Ну, просто тут Винланд такой - закачаешься! Тут горы! Леса! Да какие! Дремучие! Реки! Чистейшие! Дичи - немерено! - Обнимая девиц, Бард привлек их к себе.
        - И откуда ты все это знаешь? - удивилась Капочка. - Ты ж час назад сюда приплыл?!
        - Воображение, девочка, - ответил Бард, сочно целуя ее в щеку. - Фантазия поэта! И тебя тоже! - Бард чмокнул Кумочку. - Чтобы мне, бедному певцу, от Капочки одной не окриветь… Вставай, Торхадд! Выпьем! Как там у вас, у валькирий? Выпьем за варяга, парня разбитного… Торхадд Мельдун! Сын Вулкана!
        - А ты знаешь… - Сбросив с плеча руку Барда, Капочка нагнулась к сидящему старику и осторожно приложила руку к его шее, щупая артерию, а затем решительно приподняла старику веко и тут же отпустила. - Умер твой дедушка…
        Особо сильный накат приподнял и накренил бак ладьи, и тут же, словно подтверждая слова Капочки, старый шкипер завалился набок, неестественно вывернув руку.
        - Торхадд! - Бард схватил старика за запястье и тут же отпустил - ледяное. Он даже успел уже остыть. - Пойдемте, девочки. Сейчас мы его похороним по-царски!
        - Корзинку возьми.
        - Нет-нет, пусть остается!
        Спрыгнув на гальку, Бард оглядел посадку на гальку ахтерштевня. Еще полчаса назад ему одному было бы не под силу отправить корабль в плавание. Но их уже было трое, и прилив как раз подогнал дополнительную «помощь», подняв уровень воды вдоль побережья на локоть с небольшим.
        Помогло, конечно, и то, что ладья Сигурда была единственным не зачаленным как следует кораблем.
        - А ну, навалимся, девочки!
        - А вот не идет… Взяли! - скомандовала Капочка.
        - А вот, дубинушка, ухнем! - подхватила Кумочка.
        Очень длинная волна, внезапно прикатившая со стороны тьмы, пришедшей, как уже говорилось, со Средиземного моря, вдруг захлестнула всех троих выше колен и, убегая назад, властно поволокла на себе ладью…
        - У нас так хоронят только вождей и конунгов, - пояснил Бард. - Тело вместе с его добром кладут на корабль, а потом сжигают или хоронят. Тогда корабль вместе с покойным отправится прямо в Асгард, обитель богов. Сжечь, закопать Сигурд не даст… - Бард опасливо оглянулся в сторону пирующих на Оленьем Холме. - Пускай плывет. В Асгард!

* * *
        Сигурд не заметил исчезновения корабля: его крепко взяла в оборот Ивона Стефановна Прибамбацкая, сманив к своему костру сразу после того, как Хросскель Годинович слинял, не вынеся даже не столько различия в их политических взглядах, сколько саму манеру Прибамбацкой заменять простую и приятную жизнь дебатами на политические темы.
        Годинович был жизнелюб и, конечно, знал, чем можно занять рот этой почтенной дамы, чтобы прервать на время ее пространные рассуждения о каком-то неизвестном ему вожде всех времен и народов. Однако, будучи прагматиком, он с отчетливостью осознавал, что, получив после блаженных минут тишины свежую порцию политических тезисов, Ивона Стефановна вновь начнет сначала изрыгать, а затем защищать на новом уровне вдохновения, воодушевленно, со спермой у рта, и он, Хросскель Годинович, может не выдержать, не перенести, а, сложив весла судьбы, отлететь навсегда душою и телом в Валгаллу.
        Поэтому, отпросившись в сторонку пописать, Годинович бесхитростно смылся на другой край Оленьего Холма.
        Иное дело - ярл Сигурд. Он относился к распространенному типу мужчин, любящих слушать о ладных хозяйствах и крепких хозяевах.
        Как лучше построить мощное укрепление? Как организовать приказом сверху жизнь поселения у подножия жилья Повелителя? Как часто следует сечь недовольных? Надо ли выкалывать строптивым сразу оба глаза или лучше по одному, назначая испытательный срок и только затем, выразив сожаление о постигшей при испытании неудаче, лишать упрямца и второго глаза? Как подпереть, чем укрепить вертикаль власти? Из какого камня лучше сложить очаг? Чем утоптать своенравное население и вассалов, придав им четкую слоистость? В какое время года лучше рубить головы - ранней весной, при бескормице, или поздней осенью, когда урожай собран, а основной ход на нерест всех лососевых завершился? Чем гнев Владыки полезен кэрлам? Как из чувства личной ответственности свободных простолюдинов извлечь заметную прибыль для себя и для края? До каких пределов полезна трэлам вера в богов?
        Сигурду и в голову бы не взбрело прервать чем бы то ни было поток словоизлияний Ивоны Стефановны Прибамбацкой!
        Дрожь наслаждения охватывала тело Сигурда после каждой ее тирады о Хозяине и его Хозяйстве. Конечно, подсознательно Сигурд отождествлял себя с ним, с бессмертным другом и вождем всего сущего. С Хозяином.
        Поэтому он не заметил, как за спиной ушел его единственный корабль.
        Вместе с оружием, утварью, скарбом.
        Все, что имел он, - уплыло.

* * *
        Потерю ладьи не заметили и остальные.
        Внимание всех привлекли неожиданно появившиеся на Оленьем Холме две фигуры: девочка лет восьми и старик - ее, видно, дедушка - лет семидесяти с гаком.
        Оба были одеты в кожаные накидки, украшенные кисточками разноцветной шерсти.
        На шее девочки висели восемь ниток глиняных бус: в каждый глиняный шарик была вставлена крошечная голубая искорка бирюзы, обкатанная прибоем.
        На голове у дедушки было шестнадцать перьев, пять из которых давно было пора заменить по причине ветхости и облезлости. Однако каждое перо было слегка подкрашено и явно с некоторым смыслом хитро местами пощипано - что-то это значит, поняли все.
        Старик держал на согнутых руках небольшую оленью шкуру, на которой стоял довольно увесистый туесок - литров на пять.
        Тишина, начавшая распространяться волной от пришедших, наконец охватила весь холм.
        Дождавшись тишины, посланцы местного племени, кивнув друг другу, громко и слаженно запели приветственный гимн, явно вызвавший накладки у лингвистических маяков-переводчиков, затруднившихся в масштабе реального времени разобраться подыскать точные синонимы в староваряжском и русском. Однако общий смысл приветствия был вполне ясен:
        Счастье в охоте вместе сидевшим!
        Пусть Аварук нам поможет кундать!
        Мы открываем Лагосы пришедшим,
        Бога вам в Душу, Отца - в вашу Мать!
        Спев, старик даже прослезился от нахлынувшего на него чувства. Перенеся туесок на оленьей шкуре на правую руку, старик высвободил левую и смахнул с глаз непрошеные слезы…
        - Да вы садитесь! Что вы встали-то?! - засуетились вокруг гостей-парламентеров девицы. - В ногах правды нет!
        - В жопе нет ее тоже, - пошутил старец, садясь на предложенный пластиковый табурет и протягивая девицам туесок вместе со шкурой.
        Девочка испуганно-восторженно оглянулась на дедушку и звонко засмеялась - как колокольчик.
        - А ты вот сюда садись, рядом с дедушкой. Что это вы принесли?
        Одна из девушек заглянула в туесок и, увидав в нем «лакомство», именно то, которым положено встречать знатных, богатых, ни в чем не нуждающихся гостей, - сырые оленьи мозги, плавающие в свежей оленьей крови, даже отшатнулась от неожиданности:
        - Ну и гадость! Я-то думала - ягоды… Аня, чуть в сторону подайся… Ага!
        Широкий взмах - и мозги вместе с кровью полетели в темноту… Через секунду вслед за ними полетел и туесок.
        - Оленья шерсть… Не дубленая… Лезет клочьями…
        Кусок оленьей шерсти полетел вдогонку мозгам и крови.
        Одновременно с этим перед посланцами, онемевшими от такого обращения с их Дарами, выросла груда самых разнообразных угощений.
        - Что ж ты такая худенькая-то?
        - Дедушка, поди, не кормит?
        - Девочки, да они ж пещерные. Они, кроме елочных корней и лягушачьих хвостов, ничего не видали-то из еды. С чего тут разнесет? С такой-то диеты?
        - Тетя правду говорит? Деточка, тебя как зовут?
        - Ахсину-х.
        - Небось ты и сладкого никогда в жизни не пробовала? На вот, попробуй для начала…
        Одна из девиц сунула Ахсину-х в руки безе. Ахсину-х испуганно отдернула руки от этого странного двойного «гриба».
        - А ты, дедушка, на-ка прими для разгона… Сто пятьдесят, с поправкой-то на возраст. Под осетринку-то… С лимончиком.
        - Кость? - спросила Ахсину-х, когда запеченный взбитый белок безе хрустнул у нее на зубах.
        - Вроде того, - уклончиво ответили ей, чтобы не вдаваться в подробности.
        Дедушка Рахтылькон принял «смирновки», закусил осетринкой горячего копчения, а затем и лимоном. Глаза старца округлились, густые седые брови поползли вверх, сошлись на середине лба и сложились там мохнатой двускатной крышей-домиком над нижележащей частью лица.
        Проглотив, практически не жуя, закуску, дедушка Рахтылькон склонил набок голову, словно прислушался к какому-то далекому, едва слышному звуку и, как бы убедившись, что звук этот чист тоном и приятен для слуха, протянул вперед руку с пустым стопарем, отлитым из мутного полупрозрачного пластика.
        Ему налили еще сто пятьдесят.
        Слегка кивнув - не столько наливающей Ане, сколько налитому стопарю, - дед принял, после чего стал отправлять в рот один за другим кружки2 нарезанного лимона.
        Внимательный наблюдатель мог бы заметить, что каждый очередной кружок с быстротой, почти неуловимой для взгляда, ложился ему на язык, затем мгновенно, с коротким шлепком, плющился о твердое нёбо, после чего засасывался пищеводом дедушки Рахтылькона - с той же неотвратимой безжалостностью, с какой ворота ада засасывают, будем надеяться, души умерших макроэкономистов.
        Кружки2 кончились, дед махнул свободной рукой у себя перед носом, словно отгоняя кого-то, после чего снова вытянул вперед руку с пустым стопарем.
        Ему снова налили сто пятьдесят, подставили корзинку с различными сырами.
        - А закусить сырком неплохо тоже…
        Рахтылькон кивнул и, опрокинув «смирновки», зашевелил в воздухе пальцами, словно обжег их. Выдохнув, он вытащил из корзины благоухающий кусок рокфора и откусил от него знатный кус, как от яблока, мало обращая внимание на голубую плесень, покрывающую и пронизывающую этот сорт сыра, и уж тем более на фольгу обертки.
        Через минуту, деликатно отплюнув фольгу в сторону - метров на десять, - дедушки Рахтылькон вновь протянул руку, демонстрируя обществу опустевший стопарь.
        - Ну все, последнюю, дед… хватит - нет?
        Старик интенсивно замотал головой, отметая на корню предложение налить неполную.
        Ему опять налили сто пятьдесят.
        Он выпил, попробовал грызть беззубыми деснами пармезан, но, потерпев неудачу, переключился на мягкий вариант крем-сыра «Президент» со специями, который оказалось чрезвычайно удобно вычерпывать из пластикового корыта двумя плотно сложенными пальцами…
        Ахсину-х тем временем, покончив уже с третьим безе, старательно облизывала крем с ладоней и запястий обеих рук. Однако эту процедуру ей пришлось прервать: с разных сторон ей уже протягивали не менее интересные, чем безе, вещи: ассорти из фисташкового, бананового и земляничного мороженого, извлеченное из столитрового термоса-холодильника, бокал пепси, бокал «Саян», подносик с зефиром, открытую коробку с шоколадным ассорти от Коркунова, огромный кусок шоколадного торта
«Трюфель» и маленькую сувенирную игрушку, представляющую собой зеленого веселого жирафа с малиновым орангутаном на спине.
        Жираф, а также ложки для мороженого и торта оказались совершенно несъедобными, все остальное же немедленно пошло в дело.
        Все были так поглощены завораживающей картиной виртуозного поедания мороженого одним языком, без помощи рук, что забыли на минуту о дедушке Рахтыльконе, снова протягивающем опустевший стопарь.
        - Пить… - сказал дедушка, привлекая к себе внимание.
        Кто-то, не желая отрываться от забавного зрелища вылизывания креманки с мастерством, перед которым меркли образы великого Чарли Чаплина, протянул деду банку пива: «Вот, попей, старче», указав попутно на две открытые, но еще не начатые коробки с баночным пивом: «Если одной не хватит».
        Осторожно осмотрев и обнюхав банку, дедушка Рахтылькон догадался, что главный секрет этого чуда таится в кольце…
        Он осторожно взялся за кольцо и понял, что угадал: кольцо тут же зашипело змеей, обливаясь от злобы белоснежной пенистой слюной…
        - А-а-а-а! - заорал Рахтылькон.
        Отбросив в ужасе этот страшный, «хранящий змею», гладкий «обрубок палки», старик тут же придал своему лицу выражение полной непричастности к происшедшему, прекрасно осознавая в душе, что за такие проделки старых беззубых койотов жестоко наказывают - в таком вот приличном пещерном обществе, в которое им с внучкой довелось попасть.
        - Да что ты испугался-то? - услышал он насмешливый голос сбоку. - Вот так открываешь и пьешь!
        - А-ла-ла! - восхищенно зачмокал старик, припадая губами к светлой пене
«девятки» - «Балтики крепкой». - А-ла-ла!
        Удивленных возгласов была удостоена и Ахсину-х, сумевшая, не проронив ни слова, за двадцать минут съесть абсолютно все съедобное, что предлагалось, и на глазах у окружающих превратиться в девочку-паука: тонкие ручки и ножки, прикрепленные к огромному телу-животу, увенчанному головой с перепачканным шоколадом и кремом лицом и с остекленевшими от обжорства глазами.

«Как бы ей сейчас не лопнуть, - мелькнуло в голове у Аверьянова. - Немедленно надо это прекратить. Немедленно. Только как?!»
        - Ой! - крикнул внезапно кто-то, и у Николая все оборвалось внутри.
        Он кинул стремительно взгляд туда, куда указывала кричащая Аня.
        Там, куда указывала Аня, уже падал, словно подрезанный сзади, седой посланец скрилингов.
        Дедушка Рахтылькон хотел, вероятно, показать заморским гостям свой коронный фокус со змеиным глазом, но, как только он начал выпускать змеиное глазное яблоко изо рта, ему, видно, резко поплохело от нахлынувшего артистического вдохновения в совокупности с непомерной ношей «девятой» «Балтики», принятой на грудь. Он закачался.
        Аверьянов увидел, как дедушка Рахтылькон был еще в полете, падая навзничь вместе с пластиковым табуретом.
        Упал. Конечности конвульсивно задергались. Еще пять секунд, и руки его, скрючившись, сошлись на груди, а ноги, неестественно вытянувшись прямыми палками, внезапно напряглись, а затем ослабли и безвольно замерли.
        - Отстегнулся старче, - заметил кто-то.
        - Опростал ошейник.
        - Да он, гляди, шестьсот водки слопал и пива еще… литра три. Вон, шесть банок пустых валяются.
        - А что ж с девчонкой-то?
        Толпа расступилась и пропустила Ахсину-х к покойному.
        Девочка, не сводя взгляда с дедушки, приложила шоколадно-кремовые пальцы к щекам, еще в большей степени испачканным шоколадом и кремом.
        - Как глупо вышло… - вздохнула одна из девиц.
        - Так думать надо, кого угощаете, - заметил кто-то из викингов. - Это ж дикие люди! Отсталые. Темные…
        - А давайте мы его сейчас поднимем…
        - Ничего не надо! - скомандовал Аверьянов. - Подождем, посмотрим, что девочка сделает…

* * *
        Через пять минут Ахсину-х тащила дедушку Рахтылькона к своим, к лесу, по темной стороне Оленьего Холма, освещенного только заревом идущего на другой стороне праздника.
        Она отыскала выброшенный кусок оленьего меха, на котором они с дедушкой принесли Подарок пришедшим из-за моря гостям, и накрыла им лицо дедушки.
        Она отыскала и пустой туесок, весь перепачканный оленьей кровью, и привязала его на груди к бахроме - украшению праздничной накидки дедушки: чтобы в темноте не потерялся.
        От помощи Ахсину-х отказалась.
        Дедушка был очень худой, и тащить его было легко.
        На плече у Ахсину-х виднелась большая сумка с конфетами, насильно врученная ей
«для других», на шее на тонкой цепочке висел зеленый жирафик с малиновым орангутаном на спине.
        Девочка довольно быстро двигалась спиной вперед, согнувшись, вцепившись в плечи праздничной накидки дедушки.
        Чтобы не думать, не плакать, не чувствовать ничего, Ахсину-х громко пела, глядя вниз, в скользящие под ногами сгустки ночного мха:
        - Бог земли, верни моего дедушку! Бог Солнца, верни мне дедушку!
        Когда она дотащила труп до черного силуэта леса и скрылась в нем, она успела обратиться с этой же просьбой и ко всем остальным богам: богу Луны, богу воды, богу огня, богу лесов, богу гор, богу надежд, богу удач, богу перемен к лучшему и даже к богу деревьев мессур.
        Ее провожали сотни глаз, слезящихся от ночного ветра, дующего не с моря, а, как известно, с берега.

* * *

«Ужас», - подумал Николай и, не ожидая ничего хорошего, решил догнать девочку, помочь ей дотащить старика к своим.
        Но он успел сделать только шесть шагов, как подбежавшая к нему сзади Варя дернула его за рукав.
        - Николай Николаевич! Там драка, на том конце, уже началась! - сообщила Варя.
        - Кто с кем?
        - Свои со своими. Ну, спьяну.
        - А девки-то куда твои смотрят?
        - Не углядели! Зато разняли быстро.
        - Понятно. Давай-ка, Варя, вот что… Возьми с собою двух-трех девиц, и дуйте к хронотопу. Под ним стоит канистра-термос, двадцатилитровая. В ней «супец», так сказать. Всем варягам выдайте по сто, скажете - «напиток богов». Эликсир молодости и любви. Я хотел в Москве виагры ящик взять, но виагра, мне сказали, с алкоголем не того… А то, что в канистре, вещь проверенная, натуральный продукт. В нем, правда, такие вот плавают… Ну, как в кефире - бифидобактерии… только покрупнее, с ноготь мой, а то и с детский палец длиной… В темноте разливай-подавай.
        - Ага… - Про Варю нельзя было сказать, что она обрадовалась этому заданию.
        - Не нравится?
        - Не нравится! - подтвердила его догадку Варя. - Многие девушки приняли вашу
«съемку скрытой камерой» всерьез. Вон, Катя даже собирается сюда родителей и брата из Николаева выписывать, если Халльвард ее не будет против…
        Хотя Аверьянов и не понял, что Варя имела в виду и какая связь между выпиской сюда Катиных родственников с Украины и доисторическим супом из праокеана, но подпаивать сексуальным стимулятором пьяных было и ему не по душе. Обстановка требовала. А так - ни за что бы.
        - Мне тоже не по душе, согласен. Но дело есть дело. И во-вторых, это ваша работа, в конце-то концов… Ты, в общем, лей мужикам одним. А девки разбегутся, если что не свяжется. - Заметив, что Варя все еще не может решиться, Коля нажал: - Давай, Варя, давай! Родина смотрит на нас.
        - Родина смотрит, - вздохнул кто-то за спиной. - Но едва ли видит…
        Знакомый голос… Но чей?!
        Голос явно имел реальный источник, а не просто порождался биотоками, индуцируемыми полями лингвистических маяков.
        Аверьянов стремительно повернулся.
        За спиной стоял одетый в теплый фирменный спортивный костюм седой мужчина. Аверьянов цыкнул зубом: достали все ж таки…
        - А это кто? - спросила Варя.
        - Это Коптин, - сообщил Аверьянов. - Начальник Управления разведтелепортации. По мою душу, видимо…
        Коптин молча кивнул, подтверждая, и, повернувшись к Варе, сказал:
        - Вы поступайте по своему усмотрению, Варя. Бульоном напоить недолго, да ведь как раз из-за женщин самые жестокие дела и делаются… Впрочем, если что случится плохое, не дай бог, тут есть кому вам помочь. А мы с Николаем Николаевичем покинем вас до завтра.
        - Простите, ребята, - поклонился Николай викингам, с которыми пировал. - Служба!

* * *
        Торхадд Мельдун, сын Вулкана, убедившись в том, что Олений Холм остался далеко за кормой, а погони нет и не предвидится, закрепил руль, слегка переставил парус, перевязал ослабевшие с левого борта ванты и только потом уж сел изучать содержимое корзины с провизией, оставленной ему Бардом.
        Ассортимент, количество, качество содержимого корзины удовлетворили его.
        На одной такой корзине можно было бы продержаться не менее месяца.
        Однако в этом не было никакой необходимости, - даже в отсутствие дара богов он дотянул бы до родного фьорда!
        Не говоря уж о золотых эйрирах, обнаруженных им в щелях палубы-днища, внутри сарая, возле постели Сигурда, - достаточно только слегка ослабить шпангоутные стяжки палубы - и золото можно будет достать! На это золото в землях Тральвир, по пути, можно купить два амбара провизии… Но он едва ли станет заходить туда. Золото ему пригодится и дома.
        Торхадд хорошо понимал язык древних рун, а так как он еще находился в зоне покрытия лингвистических маяков, то мог без труда читать и надписи на этикетках - образование, в отличие от золота, универсальная ценность в мирах, населенных разумными существами.
        Он придвинул поближе все то, что надлежало хранить в сухом и прохладном месте. Такие продукты следовало съесть в первую очередь. Сухое место на борту он мог гарантированно обеспечить только до выхода на траверс мыса Синий Сварт.
        Все, что следовало «хранить при температуре не выше…», Торхадд отложил на потом. Это подождет: в Северной Атлантике всегда не выше…
        А вот какой-то напиток. «Мартини Бьянко»… добавить льда?
        Торхадд отложил «Мартини Бьянко», подумав, что после Синего Сварта скорее всего, а уж после Черного Сварта - точно, в океане появятся величественные огромные айсберги - плавающие ледяные горы, - вот тут-то он и добавит льда в это самое
«Мартини Бьянко»…

«Горілка. Зроблене й розлито на Київському лікеро-горілчаному заводі», - прочел старый шкипер очередную надпись и улыбнулся. Он знал, что это такое.

«С нее и начнем!» - решил он, откупоривая.
        За будущее пить, как известно, нельзя.
        Торхадд выпил за прошлое, за удачное прошлое, позволившее ему выскользнуть из этого странного пиршества, которое, как и всякие разгульные пиры, кончится, скорее всего, большой кровью или великой дружбой. А он, к своим пятидесяти веснам, был уже сыт и тем и другим.
        Он шел домой. Сначала к родному фьорду. Потом предстоит еще долгий и очень опасный путь - ведь с деньгами! - на юг.
        Но он дойдет. Он дойдет, потому что там его ждут три «Г»: Галочка - внучка, Гертруда - дочка, Гаврила - зять.
        Возможно, ждет и четвертое - Ганнушка, вдова.
        Но об этом лучше не думать, чтобы не сглазить.

«Лучше думать о ждущей меня там горилке и сале», - решил Торхадд, закусывая салом горилку.
        Конечно, его мечты могли некоторым показаться странными: ведь разницы между той горилкой и тем салом и этой горилкой с этим салом не было никакой.
        Но разница на самом-то деле была, и Торхадд прекрасно ощущал пропасть между тем и этим. Пропасть глубочайшую, широкую - иной раз от слез или крови даже не видно той стороны.
        В чем она состоит, эта разница-пропасть, знал не только Торхадд, многие знают; знает любой, кому доводилось бывать на чужбине и там, вдали, погибнуть и воскреснуть.

* * *
        Спустившись с Оленьего Холма, Аверьянов и Коптин некоторое время молча шли вдоль прибоя. Наконец молчание стало невыносимым, и Аверьянов, достав штрих-кодер, протянул его Коптину:
        - Вот ваш прибор.
        - Не мой. Вам Горбунов его дал. Мой у меня.
        - Хорошая затея, - похвалил Аверьянов. - Я с ним немного поразвлекался на досуге - отпуск ведь все-таки.
        - Да уж, развлечение…
        - Нет?
        - Работа, какое ж развлечение? Получены ценные результаты.
        - Никаких результатов я пока не вижу.
        - Сейчас увидите. Посмотрим, как развивался бы континент, если бы высадка викингов была удачной.
        - Ну, это имеет чисто академический интерес.
        - Вы ошибаетесь, Николай Николаевич. Такая информация - большой козырь в международных отношениях. При разговоре президентов с глазу на глаз, например. Мы знаем точный штрих-код точки входа в ситуацию - вот он, у вас на штрих-кодере: вчера, вечер, Олений Холм. А сейчас посмотрим, к чему привело ваше вмешательство. Почти уверен, что результаты окажутся пригодными для деликатного дипломатичного шантажа. Прошу! - Коптин открыл дверь своего стилизованного под малолитражку хронотопа. - Извините, что далеко идти пришлось, но основной Устав категорически запрещает парковать два хронотопа ближе чем в километре друг от друга.

* * *
        - Ну вот, пожалуйста! - сказал Коптин пятью минутами личного биологического времени позже, останавливая скольжение хронотопа в двенадцатом веке и заходя на посадку.
        Выполняя его команду, хронотоп раскрылся как бутон цветка: двери, крыша, капот развернулись и легли веером, образуя смотровую площадку с сиденьем, приборной доской и штурвалом в центре, между «лепестков».
        Они стояли на невысоком утесе над рекой.
        Пасмурно. Река мелкая, вся в перекатах. На длинной «расческе», прямо под ними, крутились севшие на мель три небольших челнока-струга, груженные экспедиционным имуществом.
        Вокруг челноков толкли воду в реке человек тридцать варягов и скрилингов, пытаясь с помощью шестов, используемых в качестве рычагов, сместить застрявшие челны в сторону стремнины, весело прорывавшейся сквозь «расческу».
        - Прямо как Ермак на Чусовой… - заметил явное сходство ситуаций Аверьянов.
        - Поглядите, Николай Николаевич. - Коптин показал на приборную панель. - Еще только 1135 год, а они уже вовсю рвутся на Дикий Запад, к нынешней Калифорнии и штату Вашингтон, пойдут и далее на север, к Аляске, где в восемнадцатом веке их встретит свой же, так сказать, Беринг Иван Иванович, он же Беринг Витус Иоансен, капитан-командор российского флота, начальник двух камчатских экспедиций, датчанин по происхождению… Ну, понятно, викинг Берингу глаз не выклюет…
        - Да, точь-в-точь покорение Сибири. Только хана Кучума не хватает…
        - Местный хан Кучум по имени Громкий Чмок, вождь племени Харчи-у, поджидает их после следующего перевала.
        Наконец струги удалось, один за другим, завести на край стремнины и пустить в самостоятельное плавание.
        Экипажи довольно потешно бежали вслед за набирающим скорость челном, взметая брызги, закидывая на челн шесты, заскакивая, запрыгивая, ныряя брюхом вперед на убегающие из-под носа струги.
        Челны, приняв людей и заметно осев под их тяжестью, степенно заскользили по воде и, грузно покачавшись на шиверке, выскочили на длинный плес, суливший отрядам небольшую передышку.
        В тот же миг речку осветил луч прорвавшегося сквозь низкие облака солнца, и узкая долина реки огласилась песней:
        На Запад, сквозь пороги,
        Идем от речки к речки,
        Штабные ж, словно боги,
        В тепле сидят у печки.
        Под ель на хвою лягу,
        Комар гнусавит в ухе.
        Хреново жить варягу,
        Варягу без варюхи!
        Хреново жить варягу,
        Варягу без варюхи!
        Шамовка - каша с луком,
        Столетние припасы!
        А в штабе - этим сукам -
        Коньяк и ананасы!
        В кусты пустую флягу!
        Бурлит овсянка в брюхе!
        Хреново жить варягу,
        Варягу без варюхи!
        Хреново жить варягу,
        Варягу без варюхи!
        Лишь мыслями о бабе
        Приказано жить ротам!
        А девок гадам в штабе -
        Привозят по субботам!
        Прислали б хоть корягу!
        Впендюрим и старухе!
        Хреново жить варягу,
        Варягу без варюхи!
        Хреново жить варягу,
        Варягу без варюхи!
        - Интересно, откуда ж это в 1135 году у них коньяк и ананасы? - заметил Николай.
        - Это косвенно свидетельствует о том, что они, видимо, уже освоили Флориду, - пожал в ответ плечами Коптин. - А может, и весь Карибский бассейн. Да и то, замечу, в сочетании «коньяк-ананасы» прослеживается ваша рука, капитан Аверьянов, наследие Оленьего Холма, так сказать… Обратили внимание, что имя «Варвара»,
«Варя», стало нарицательным - варюха? Варяг и варюха…
        - И ведь уже появились «штабные»! В двенадцатом веке!
        - Тут тоже я вижу некие отголоски вашего влияния… Впрочем, паразитизм, захребетничество, зарождается сразу, одновременно с жизнью…
        - Хотите сказать, что даже на уровне кишечных палочек есть просто палочки, а есть и штабные кишечные палочки?
        - Именно это я и хочу сказать, точно… - Подумав, Коптин вздохнул и, кладя ладони на штурвал, объявил: - Ладно. Мы посмотрим теперь, что с Колумбом там…

* * *

«Санта-Мария» и две каравеллы, «Нинья» и «Пинта», флотилия Колумба, - стояли метрах в сорока от входа в бухту.
        Десятки ладей скриварягов преграждали вход кораблям в горловину бухты.
        Было понятно, что переговоры уже состоялись и кончились они печально для испанцев.
        На прибрежные скалы были стянуты значительные силы скриварягов. Некоторые удобные для возможного десанта бухточки были плотно усеяны по берегам соединениями скриварягов, одетых в легкие кольчуги и панцири, причем наряду с мужчинами оружие в руки взяли и женщины.
        Женщины были вооружены в основном мощными, в рост человека, луками либо удобными, снабженными прикладами арбалетами.
        На самой береговой кромке возле входа в гавань стояла огромная, в десять - пятнадцать человеческих ростов, рогатка, вывезенная на боевую позицию, как осадная башня, небольшим табуном тягловых бизонов.
        С резиной у скриварягов был, видимо, некоторый напряг, по этой причине движителем циклопического метательного устройства были сами «рога» рогатки, хлысты, составленные из тонких стволов молодых деревьев, связанных в утончающиеся пучки множеством отдельных обвязок из крепких жил.
        К гибким концам рогатки были прикреплены канаты в руку толщиной, сплетенные из сыромятной кожи. Там, где канаты сходились, располагался хитроумный, также сплетенный из кожи, чехольный захват, немного напоминающий по форме двухметровый, но очень узкий лапоть. Что было в нем, в этом «лапте», Аверьянов рассмотреть не успел.
        Прозвучала резкая, длинная, витиеватая команда - и рогатка, натянутая тридцатью кряжистыми бизонами, заскрипела от напряжения, изгибаясь до предела…
        Прозвучала вторая команда, распорола воздух, и меч «начальника взвода пусковых бизонов» «командира орудия» перерубил натянутый трос, идущий от чехольного захвата к упряжке бизонов.
        Рогатка выстрелила, издав громкий, резкий, неприятно шипящий звук.
        Непонятный предмет, бешено завывая и вращаясь, как сорвавшийся с оси авиационный пропеллер, пронесся над заливом и оглушительно хряпнул, врубившись в нос каравеллы
«Пинта».
        Это был огромный, в полтора человеческих роста, томагавк.
        Попав чуть выше грудей деревянной русалки, поддерживавшей бушприт «Пинты», томагавк расколол деревянную девушку пополам - начиная с ее малопривлекательной, пучеглазой и испитой деревянной ряхи и кончая гипертрофированным рыбьим хвостом. Левая девичья грудь с левой частью живота, хвоста, фейса отлетела в одну сторону, правая - в другую.
        Бушприт обреченно хрупнул и, удерживаемый только такелажем, повис на полшестого…
        Рогатка вновь выстрелила, на сей раз с коротким жужжанием.
        Второй томагавк пошел чуть выше борта «Пинты» и, задев рукоятью за канатную бухту на палубе, изменил плоскость вращения на горизонтальную.
        Пронесясь городошной битой над палубой, томагавк снес половину команды за борт, надрубив попутно основание фок-мачты.
        - А теперь на знакомое место! - объявил Коптин.

* * *
        Олений Холм в 1956 году представлял собой всего лишь рельеф, поддерживающий огромный, известный на весь мир мемориальный комплекс, посвященный открытию Северной Аверьянки в 985 году экспедицией викингов под предводительством трех великих конунгов - Кальва, Бьярни и Сигурда.
        Открытый континент был назван в честь штурмана, главного советника-мудреца конунгов и старшего картографа экспедиции Кол’я Аверьяни, исландца по происхождению, получившего титул Первого и Почетного Гражданина США - Соединенных Штатов Аверьянки.
        Все это и множество других полезных сведений Коптин и Аверьянов почерпнули из прочувствованной речи гида, водившего их не меньше полутора часов по холму и даже заставившего пройти на километр в сторону от него: на могилу конунга Сигурда, геройски отдавшего при высадке свою жизнь, погибшего за мирное закрепление викингов на плацдарме, за образовавшуюся впоследствии новую общность, получившую имя скриварягов.
        Стоя над могилой Сигурда, Коптин и Аверьянов озадаченно переглянулись. Но обсуждать проблему не было смысла: история - одно, действительность - другое.
        В заключение гид подвел их к стоящей несколько в стороне от холма огромной каменной бабе со свирепым, немилосердным лицом. Каменные изваяния острова Пасхи казались игрушками по сравнению с этим исполином, а жестокие рожи богов ацтеков и майя - просто рождественскими детскими личиками.
        - Культовое сооружение местных народов, пребывавших во мраке до высадки светловолосых голубоглазых переселенцев, принесших на континент свет истинной веры, культуры, общечеловеческих ценностей, - пояснил экскурсовод. - Датируется концом первого тысячелетия.
        - Ему поклонялись? - спросил один из экскурсантов, конспектировавший речь экскурсовода.
        - Нет. Его пытались умилостивить, задобрить. Ему приносили в жертву оленей, умерщвляя бедных животных тут вот, на алтаре… Новейшие исследования скребков с идола, проведенные с помощью ЯМР-томографии и туннельного микроскопа, показали, что губы идолу мазали свежей оленьей кровью, а головным мозгом животного, еще теплым, натирали до блеска клыки… Интересно, что это единственное олицетворение зла в пантеоне богов доисторических скрилингов…
        - А как он называется? - Записывающий экскурсант ткнул в сторону идола ручкой.
        - Письменных источников об этих временах не осталось, к сожалению. Но устное творчество, легенды местных пастухов донесли до нас имя этого бога. Скрилинги звали его Болванка.
        - Болван, вы хотели сказать? - спросил конспектирующий экскурсант. - Каменный болван, истукан?
        - Нет. Это имя. Имя собственное. «Болванка».
        - Не понимаю, - пожал плечами экскурсант и не стал записывать.
        - А я понимаю. - Коптин нагнулся к уху Аверьянова: - «В броню ударила болванка… Погиб гвардейский экипаж… Четыре трупа-а-а… возле танка-а-а…»
        - Вы и это… в курсе? - усмехнулся Аверьянов.
        - Хроноразведка, - вздохнул Коптин, разводя руками.

* * *
        - Пожалуй, настало время объяснить вам, что происходит, - сообщил Коптин, совершив посадку и раскрывая хронотоп посреди океана, как показалось Коле в первый момент. - Приехали, Николай Николаевич. И у нас с вами есть еще свободные пятнадцать минут. Вы догадываетесь, где мы с вами находимся?
        Аверьянов кивнул: не понять мог только дурак - они сидели на небольшом островке посреди большой морской гавани у основания исполинской статуи - огромной женской фигуры с факелом в правой руке. Перед ними, на той стороне залива, расстилалась панорама города, состоящего из леса небоскребов.
        Тем не менее Коптин молчал, ожидая ответа.
        - Похоже на Париж, - наконец сказал Аверьянов, слегка разозлившись. - Но что-то Эйфелевой башни я не вижу.
        - Зато вы видите, вон, прямо по курсу, две башни Всемирного торгового центра.
        - Да, - согласился Коля, - на Нью-Йорк этот город тоже похож. И где же мы? - спросил он с интересом, продолжая слегка издеваться над Коптиным. - Вы скажете - в Лондоне, угадал?
        - Сейчас не время для шуток, Николай Николаевич, - заметил Коптин. - Сегодня одиннадцатое сентября 2001 года, полдевятого утра. Время местное. Вам это ни о чем не говорит?
        - Мне это говорит только о том, что неплохо было бы позавтракать.
        - Вот, пожалуйста. - Коптин достал из-под сиденья два пакета и один протянул Аверьянову: - Сухой паек. У вас на Оленьем Холме прихватил, кстати.
        - Я даже не заметил когда и как, - хмыкнул Коля.
        - Ну, все же я постарше вас… - ответил Коптин. - Учился много. В том числе и воровать…
        - Отличником, наверное, были? - невинно поинтересовался Николай, доставая бутерброд с ветчиной и бутылку пепси.
        - По-всякому было… Ну, к делу. Начнем с информации. Все страны, обладающие телепортаторами, а таких стран всего только две пока - США и Россия, - охотятся за одним-единственным товаром - штрих-кодами критических точек мировой истории. Если в такую точку нажать, то можно многое натворить. Как Архимед сказал, помните? Дайте мне точку опоры, и я переверну мир.
        - Я не был знаком с Архимедом.
        - Ну, еще, бог даст, познакомитесь. Зато вы нашли одну критическую точку - точку высадки. И прощупали ее. Да, она не супермощная, первого рода, так сказать, но она - критическая. Штрих-коды найденных критических точек представляют собой государственную тайну - и в США, и у нас. Причем высшую гостайну - эта информация, можно сказать, новейший тип оружия.
        - Не понимаю, как это можно скрыть. У историков такие точки просто на ладони лежат. В решающий момент какой-нибудь крупной битвы сбить с толку - и привет. Победят не те, а эти. А дальше покатилось…
        - А как вы узнаете штрих-код этой самой крупной битвы?
        - А зачем его знать, точный адрес? Я сел в хронотоп и отскочил на сто лет в прошлое. Это - грубая пристрелка. Потом - немножко вперед, немножко назад, еще пару раз туда-сюда, вот и попал.
        - Попал куда?
        - Да в эту точку, которую засекретили ваши остолопы!
        - Это вам только кажется, Николай Николаевич. А на деле в ту же точку не попадешь, увы. Только случайно, может быть. С вероятностью одна миллионная или еще даже меньше.
        - Ничего не понимаю!
        - Сейчас объясню. Представьте себе, что отсюда, из точки «А», вы едете вперед по времени. Просто живете. И хронотопы ни при чем. Мы все, живущие, едем вперед по времени - хотим мы того или нет. Каждый из нас что-то делает, к чему-то стремится, как-то обходит возникающие трудности, верно?
        - Верно.
        - И вы тоже, как все. Через месяц вы попадете в некоторую новую точку - «В», например, назовем ее…
        - Ну, допустим.
        - А теперь вопрос. Если вся эта история повторится, в какую точку вы попадете через месяц?
        - Ну, в ту же точку, конечно, - в «В».
        - Никогда! За месяц вы что-то где-то сделаете иначе - живя вторично, не совсем так кому-нибудь ответите, чихнете чуть пораньше, проспите, встанете минутой позже… и так далее. Да, вам, может, и покажется, что вы опять попали в ту же точку «В». Но это не она, а точка, находящаяся рядом с «В». Другая точка - «С». Понимаете?
        - Нет, - честно признался Николай.
        - Попроще. Представьте себе, что вы на роликовых коньках скатываетесь из «А» по асфальтовому склону ровно десять минут. Приехали в «В». Поднялись назад, на подъемнике, и снова скатились. Из той же точки «А» и точно те же десять минут.
        - Начинаю понимать. Тут ролик чуть пошел криво, для глаза незаметно, тут я немного отклонился не так…
        - И попал в точку «С», которая, впрочем, расположена от точки «В» всего лишь в двадцати пяти сантиметрах. Это совершенный пустяк, если учесть, что по склону вы проехали аж два километра!
        - Согласен.
        - Но представьте, что вы катились не десять минут, а десять лет…
        - От точки «В» точку «С» даже видно не будет!
        - Разумеется! За десять лет пути разойдутся. В двух случаях, стартуя из одной точки, из «А», и ничего не делая, ну, или делая одинаковые, как вам кажется, действия, вы окажетесь в совершенно разных будущих временах!
        - Никогда не приходило в голову!
        - Потому что за вас про это думал ваш штрих-кодер и блоки автоматизированной хрононавигации. Они не давали свободно катиться, а все время подруливали слегка, чтобы попасть точно в «В». Если это понятно, то пара слов о прошлом. В наш настоящий пространственно-временной пункт, в точку «А» текущей действительности, можно попасть из бесконечного множества точек прошлого, того, например, что было ровно десять лет назад. При движении из одной точки прошлого - «D» - вас десять лет слегка сносило вправо, и вы попали сюда, в точку «А». Но может быть, вы были десять лет назад в точке «С» и вас отклоняло влево. Вы тоже попали сюда, в «А». Вывод. Перед нами много вариантов будущего - это понятно практически всем. А вот более неординарный вывод: у нас множество вариантов прошлого. Поэтому об этом и не подозревают историки - когда они изучают историю, они, как правило, сами не знают, что изучают. А изучают они мелкие обломки различных прутиков бесконечно мохнатого веника, говоря образно. Конечно, если речь идет о том, что было всего лишь месяц назад, то все это бесконечное множество точек месячного прошлого
лежит компактно, друг с другом рядом… Однако если речь идет о столетнем прошлом… Поняли?
        - Почти. - Аверьянов был потрясен. Все было ясно, но в голове пока не укладывалось.
        - Я сам, лично, бывал сто раз, наверное, в 1584 году на Руси, в год смерти Ивана Грозного, и каждый раз там все было по-разному… Причем в восьми процентах случаев об Иване Васильевиче Грозном в 1584 на Руси и слыхом-то не слыхали! Не было такого царя! Не было, вот и все!
        - Но как это может быть? Если сохранились документы, летописи, воспоминания современников?
        - Ага. А Одиссей, царь Итаки, реально существовал, как, по-вашему? Документы-то есть. И про троянского коня красивая история известна всем. Сколько десятилетий спорили: «Слово о полку Игореве» - подлинный документ или мистификация пушкинских времен? - Коптин насмешливо-вопросительно взглянул на Аверьянова.
        - Надо осмыслить. Вы меня огорошили, надо признаться.
        - А вы, Николай, сами еще столкнетесь с этим не раз, если будете рассказывать о своих похождениях в тринадцатом веке, о Батые. Историки и знатоки вам все лацканы на пиджаке исплюют: «Вранье!», «Русские-народные сказки!», «Там все не так было!» До драки будет доходить. Я сам, когда помоложе был, раз десять дрался в пивных со спецами, с историками. Да без толку! - Коптин с отчаянием махнул рукой. - Им же не докажешь, что существуют разные истории и существуют, реально, на самом деле, неисчислимые множества тринадцатых веков, среди которых был и добрый Батый, и одноглазый, и высокий, и лысый, и… Было не меньше трех историй Руси, в которых Батый и Иван Калита - действительно - одно и то же лицо! Довольно много Батыев были евреями… И очень много было тринадцатых веков на Руси, в которых не было вообще Батыя. И Александра Невского не было. Зато были помидоры, которыми торговали потомки вот этих викингов, что сейчас отсыпаются на Оленьем Холме. Были и псы-рыцари с ручными пистолет-пулеметами… В одном из прошлых параллельных миров недалеко от Пскова сел, терпя крушение, звездолет с системы Сириуса…
        - Обалдеть.
        - Есть пословица такая: «Россия - страна с непредсказуемым прошлым»… Ее все воспринимают как шутку с политической окраской. А это чистая правда, причем относящаяся не только к России, но и к любой другой стране - в той же степени.
        - А значит, штрих-коды…
        - Штрих-коды крупнейших событий нашего основного мира, общеизвестной мировой истории, намертво засекретили. И вы, например, уже не сможете попасть назад в милую вашему сердцу Берестиху - без знания точного штрих-кода этой точки хронотоп занесет вас куда угодно, но практически наверняка не туда. Вы попадете в другой тринадцатый век, в другую жизнь, в другие обстоятельства…
        - Понятно.
        - Ничего вам еще не понятно. Моя беда, моя личная беда состоит в том, что в юности я совершил страшную ошибку, в результате которой искорежил всю свою жизнь и искалечил напарника, сделав его в тридцать лет инвалидом. Эту ошибку я совершил, находясь в точке, впоследствии признанной критической. Ее штрих-код стал
«мертвым», засекреченным. Я всю жизнь думал, как вернуться в ту точку и исправить ошибку.
        - Надо найти архив, где они хранятся, секретные штрих-коды.
        - Я нашел. Они хранятся на сорок седьмом этаже северной башни Всемирного торгового центра. Вон в той, видите?
        - В Штатах? - обалдел Аверьянов. - В Нью-Йорке?
        - Ну да, - кивнул Коптин, открывая шипящее пепси. - Если хочешь что-нибудь хорошо спрятать, положи на самое видное место…
        - Это понятно. Но в Америке!
        - Да, так. А вы вспомните, все наши государственные тайны от кого в первую очередь берегутся, скрываются? От собственного населения! Не так ли?
        - Ну, предположим, что так.
        - Ага! Поэтому это только в первый момент может странным показаться: Нью-Йорк, Америка… А подумать если, так ничего естественнее и быть не может!
        - Ага. - Коля замолчал, будучи слегка ошеломленным. - Но если вам известно, что секретный архив на сорок седьмом этаже северной башни, так за чем же дело стало?
        - Оно стало за тем, что архив прикрыт специальным защитным полем, генерируемым с геостационарного спутника, с тройным резервированием. Это поле нельзя взломать, распилить, разорвать, сжечь. Оно может быть снято только тремя лицами, имеющими допуск. Я не вхожу в число этих лиц.
        - Но, значит, его можно все-таки снять!
        - Конечно. На каждый замок существует отмычка. Отмычку сможет создать, например, ЦРУ. Вколотив десятка два миллиарда и задействовав сотню-другую специалистов, они снимут поле, если узнают, где и что там хранится. За ними стоят возможности мощного государства. А я один? Или вдвоем с вами? Нет, жизнь - не голливудский фильм. Отмычки нам не сделать.
        - Значит, можно дождаться, добиться или подстроить, когда поле будет снято… И вот тогда, в этот момент…
        - Верно говорите, вот это - путь. И этот момент, как мне удалось узнать, наступит сегодня, в десять тридцать, меньше чем через полтора часа. Автоматика снимет поле. Эту информацию я украл в Центре космической связи, у нас, в Медвежьих Озерах. Они снимут поле и перенесут его куда-то в Вашингтон. Они, конечно, в Медвежьих Озерах, не знают, что2 накрывали этим полем и почему сегодня меняют охраняемую точку. Их дело накрывать, и только.
        - А какова причина переноса? Вы-то знаете?
        - Знаю. Мне удалось три недели назад скопировать в нашем ГРУ газету из будущего. Завтрашнюю газету, понимаете, Николай Николаевич?
        - Что ж тут не понять?
        - Так вот дело в том, что в основном мире эти башни должны сейчас у нас на глазах рухнуть.
        - Как рухнуть?
        - В основном мире уже через семь минут, в восемь сорок шесть, самолет авиакомпании
«American Airlines», рейс номер одиннадцать, Бостон - Лос-Анджелес, уже захваченный террористами, врежется в северную башню Всемирного торгового центра, а через семнадцать минут, в девять ноль три, самолет компании «United Airlines», рейс номер сто семьдесят пять, тоже летящий из Бостона в Лос-Анджелес и тоже захваченный, врежется в южную башню Всемирного торгового центра. Примерно через час, в 10.05, рухнет южная башня, а в 10.27 - северная.
        - Вы предлагаете вмешаться?
        - Ни в коем случае! Любое прямое вмешательство чревато третьей мировой войной. У меня есть надежда, что благодаря произведенному вами «издалека», Николай Николаевич, «впрыску» северной уравновешенно-яростной крови викингов террористические акты провалятся, сорвутся, не состоятся.
        - Башни устоят, а поле снимет автоматика?
        - Именно!
        - Но… Но ведь возможно, что… Если даже и так, даже если и повезет, то все может оказаться напрасным - архива там уже нет! Его уже эвакуировали в Вашингтон.
        - Да, - кивнул сокрушенно Коптин. - Есть такое дело. Может быть. Но эта версия не очень хорошо согласуется с нашей психологией. Она не учитывает человеческий фактор отечественного происхождения. Не в нашем это стиле. У нас ведь как - рухнет, ну и хрен с ним, само похоронится, перевозить, охранять, брать под расписку, сдавать под подписку… Куда проще тут новое сделать, а там - просто бросить: «А, ладно!» Само собой! Естественным ходом! Рухнет, погибнет, сгорит под обломками… Без следов. Без возни. Вот вы, например, купили новую машину?
        - Ну, купил…
        - А старую куда? В металлолом отвезли? На переплавку сдали, чтоб свой родной двор не захламлять? Да нет! Где она была, там вы ее и бросили. Сама сгниет, в порошок за сто лет рассыплется. Мы не немцы. Не японцы. Нам новое давай, а по старому ходить будем, пока в землю не втопчем, верно ведь?
        - Отчасти так. Да, так бывает…
        - У нас только так и бывает. А потом вот еще что: из трех лиц, имеющих допуск к архиву, ни один Нью-Йорка последние полгода не посещал.
        - Вот это уже посерьезнее довод…
        - А есть и еще серьезнее: Бог помогает сумасшедшим и упертым. Знаете?
        - Каким сумасшедшим помогает Бог? - удивился Аверьянов.
        - Таким вот, как я, - ответил Коптин.

* * *
        В зале ожидания бостонского аэропорта пахло тухлой селедкой, крепким самосадным табаком, квашеной капустой, едким перегаром от сорокаградусной «Клюквы особенной» и несвежими портянками - как, впрочем, пахнет во всех аэропортах и вокзалах США. Однако в данном случае высокая концентрация этих запахов была вполне объяснима и отчасти простительна: пассажиры только что провели на ногах ночь, ожидая рейса
№ 11 Бостон - Лос-Анджелес авиакомпании «Viking Averyancan Airlines», уже семь раз отложенного.
        Экипаж, зная, что все семь раз рейс задерживали из-за хаоса, царящего на всех уровнях аэродромных служб, а вовсе не по вине авиакомпании, испытывал тем не менее некоторое чувство неловкости перед пассажирами.
        Так как правило компании обязывало их проследовать на свои рабочие места через зал ожидания одетыми в летные костюмы, слегка стилизованные под древнюю амуницию викингов, то сейчас, после семи задержек, они, ощущая себя без вины виноватыми, старались как можно быстрее миновать зал, по возможности не вращая по сторонам головами, упакованными в казавшиеся дурацкими в данный момент рогатые шлемы, и не вступая ни в какие дискуссии с пассажирами.
        Это им удалось.
        Облегченно вздохнув, летчики рухнули в свои кресла и занялись проверкой аппаратуры, начиная со связи: их декоративные рогатые шлемы из металлизированной пластмассы были снабжены обычной переговорной системой «hands free» - наушниками и микрофонами на тонкой выдвижной штанге.
        - Начинается регистрация билетов и посадка на рейс номер одиннадцать Бостон - Лос-Анджелес авиакомпании «Viking Averyancan Airlines», - объявили динамики в здании аэровокзала.
        - Ну, слава богу! - кивнул Рунольв, командир корабля. - Похоже, теперь уж улетим!
        - Мну, - согласился Раги, второй пилот.
        - Что значит «мну»? - поинтересовался Рунольв.
        - Это значит, что к нам троюродный брат жены гостить прилетел. Из Полтавы. В общем, у меня от него голова кругом. Язык во рту не шевелится. В ушах звон. Его энергию б - да в мирных целях!
        - Полтава - это где-то на западе Орегона?
        - Полтава - это на Украине.
        - А Украина - это Венгрия, вспомнил!
        - Да, рядом там.
        За разговором не заметили, как и взлетели. Набрали высоту, легли на курс.
        - Вы, кстати, обратили внимание, - спросил Рунольв, - что у нас террористы на борту?
        - Да, двое, - подтвердила бортпроводница Асни, упакованная в сногсшибательную титановую кольчугу, одетую, казалось, на голое тело. Асни зашла в кабину пилотов с только что сваренным для экипажа кофе. - Старший как раз пару минут назад девчушку пятилетнюю взял в заложницы. Угрожает ножом для резки картона…
        - Как этой жестянкой можно угрожать? - пожал плечами Рунольв. - Это же не нож, а стружка из металла.
        - Заусенец, - подтвердил Раги.
        - А он сумел! - немного сварливо ответила Асни, пожав плечами. - Он девочку к себе на колени посадил и угрожает этим «заусенцем» горло ей перерезать…
        - Это-то у него получится, а что-то посерьезнее - нет, - покачал головой Рунольв. - Нож для резки картона - не оружие, а ерунда.
        - Канцелярский товар, - кивнул Раги.
        - Я вам, мальчики, сказала, а вы уже сами решайте. - Асни подумала и добавила: - Тот террорист, который помоложе, сейчас, наверное, сюда придет требования излагать. Вы уж, прошу, не рубите с плеча, горячие аверьянские парни! Оставить ему, террористу, кофе?
        - Как хочешь.
        - Оставлю, - кивнула Асни. - А то я уже налила.
        - Оставь-оставь, - согласился Раги. - В крайнем случае я вторую выпью. До сих пор голова не отошла до конца после вчерашнего…
        - Ой! - вскрикнула вдруг Асни: молодой террорист, врываясь в кабину пилота, чуть не вышиб у нее из рук поднос. - Дайте я выйду, - сказала она террористу, - а то тут и без меня тесно.
        Террорист отступил на полшага вбок, освобождая проход, и бортпроводница вышла из кабины.
        Оба пилота, бортинженер и штурман-радист молчали.
        - Во имя Аллаха! - внезапно заявил террорист столь решительно и громогласно, будто открывал представление заезжих циркачей в деревне.
        - Да славится он и дела его! - ответил Рунольв с уважением и, помолчав, добавил: - Вы здесь забыли что-то, у нас в кабине?
        Террорист не ответил. Пыхтя от усердия, он пытался выдвинуть металлическое лезвие ножа для резки картона из пластмассовой рукоятки-чехла.
        - Заклинило?
        - Ночью яблоко им резал и не вытер… - пояснил террорист. - Залипло лезвие.
        - Да это вообще не нож, а кошкина комедия. Как шурин говорит: «З дерьма чоботи не зшиєш»… - вмешался в разговор Раги. - На вот, нож мой возьми. - Раги снял с пояса варяжский охотничий нож, элемент фирменного «маскарада», и протянул его террористу: - Что резать-то собрался?
        - Не резать, а угрожать… - ответил парень, беря предложенный ему кинжал. - Мы захватили самолет.
        - Это мы знаем, - кивнул Рунольв и, допив кофе, поинтересовался: - И дальше что? Чего ждать? На что надеяться?
        - Я сяду за штурвал и поведу самолет. Если мне помешают, Аббас зарежет ребенка.
        - Садись, пожалуйста. - Рунольв уступил свое пилотское кресло террористу. - О чем разговор?
        - Странно, - пожал плечами бортинженер. - Аббас там, с пассажирами в салоне, а ты здесь, в кабине пилотов. Как Аббас сможет узнать, помешали мы тебе или нет?
        Вместо ответа террорист вытащил из кармана кнопку-наушник и, вставив ее себе в ухо, выдвинул из-за воротника тонкую штангу с микрофоном:
        - Аббас, я веду самолет. Как слышишь меня?
        - Хорошо, Расул, хорошо…
        - Ну-ка, глянем, не зря ли я тебя на свое место пустил? - спросил Рунольв, включая систему видеонаблюдения в пассажирском салоне. - Как там твой Аббас с ребенком нашим обходится? Не обижает ли?

* * *
        Аббас сидел в середине второго салона, эконом-класса, в дальнем от прохода кресле, вжавшись спиной в обшивку салона, держа при этом на коленях и прижимая к груди пятилетнюю девочку, которой одновременно заслонялся от возможной атаки.
        Девочку Аббас прижимал левой рукой, а в правой сжимал нож для картона, острый как бритва.
        Два пассажирских кресла, отделявших его от прохода, пустовали.
        По проходу, вдоль всего салона, металась женщина лет тридцати, очевидно мать девочки. Нервно крутя в руках совершенно бесполезный дорогой фотоаппарат, она бросалась то к одному, то к другому пассажиру:
        - Ну помогите же, Бога ради! Неужели ни у кого нет флешки хотя бы на пятьдесят мегабайт? У нас в аппарате память кончилась как раз, мы всю свою память забили со Скади в Бостоне, у бабушки! Так хочется дочку снять с террористом! Ну не стирать же отснятое, я просто этого не перенесу!
        - Снимите на мобилу и сразу отправьте, - посоветовал кто-то.
        - О чем вы говорите - на мобилу! У нас старье: разрешение шестьсот на четыреста. Что это выйдет? Без слез не взглянешь! Четыре, пять, шесть мегов на снимок я согласилась бы… Отдам, когда все кончится, не замотаю.
        - Во, баба сумасшедшая!
        - Сумасшедший - это, видимо, вы! - ответила мать. - Они только того и хотят, чтоб мы от ужаса умерли все. А я не желаю от ужаса! И я держусь! Я зубы стискиваю - и не боюсь! Они - дикари, мы - культура! И мы в пути, нам мать - ладья, а гроб - погребальный корабль. Мы движемся, всегда идем, мы не сидим в тени под верблюдом! Да, у него нож! А я ищу флешку! Я флешку ищу! Stick memory! И буду снимать! Я буду, буду, буду!
        - Вы стрингер, что ли? Папарацци?
        - В первую очередь я - мать, понимаете?! И я хочу сохранить для истории все яркие события детства моей дочери! Такой снимок потом у нее на свадьбе показать - все ж сдохнут от зависти!
        - Ничего не выйдет! - вдруг встрял в разговор Аббас. - Люди говорят правильно. На мобильный телефон снимаешь и сразу отправляешь. Тогда сохранится. А двадцать или тридцать мегабайт отправить не успеешь. Мы башни-«близнецы» Торгового центра летим таранить! Все погибнут. Не успеешь двадцать мегабайт отправить: уже подлетаем…
        - Да ничего у вас не выйдет! - отмахнулась мать девочки, чуть не рассмеявшись. - У нас теракты ваши не проходят. Мы выше вас! Ты нас с Россией перепутал, мой дружок!
        - Сейчас посмотрим… - угрожающе прошипел террорист, оглянувшись и кивнув в окно на проступающие внизу уступы небоскребов приближающегося Нью-Йорка. - Посмотрим, поглядим…

* * *
        Услышав новость, Рунольв расцвел и одобрительно хлопнул ведущего самолет Расула по плечу:
        - Так мы на таран летим! Во, здорово! Ну, придумал там у вас кто-то!
        - Великий придумал, - с гордостью кивнул Расул. - Великий, но простой…
        - И которую из башен великий выбрал для нас?
        - Обе.
        - Как «обе»?! - удивился Рунольв.
        - Одною рукою дві сиськи не схопиш, - подтвердил Раги, окончательно переходя на диалект шурина. - Невже - триста секунд і похміллю кришка? Ты бей в одну сначала, - подумав, добавил он. - Сначала - в одну. Но побыстрее бей, да? А то моя башка і без тарана трісне.
        - В одну, - согласился Расул. - В какую?
        Вынув из кармана сотовый телефон, он, прижав его к штурвалу большим пальцем левой руки, лихорадочно набрал номер указательным пальцем правой.
        - Великий… Как его нет? Отошел ненадолго? Не понял? Попозже позвонить? Ага… Что-что-что?! Минут через десять? Вы извините, но мне срочно… Я понимаю, что он заперся. А вы постучите! Не любит, чтоб стучали? Кричит?! Что кричит?! «Занято!»? Сильнее стучите! Я не для себя, для дела! Чего?! Ну, крикните вы ему сквозь дверь, что это Расул! Расул! Я знаю, что второй самолет за нами летит, знаю! Но я-то первый лечу! Как «что»? Ага. Вот спасибо! Великий! С облегчением тебя, отец всех покорных! Рад слышать тебя перед смертью… Постой! Да не пугайся, я не тебя имею в виду. Я про себя, ну конечно! В какую башню врезаться? В правую? Или в левую? Бей в любую, второй добьет, что останется?! О-о-о! Великий! Это мудрое решение! Все. Все! Почему нумудак?!*
        - Ну, вот и решился этот простой вопрос, - улыбнулся Рунольв. - Остался один, последний. Гораздо сложнее…
        Расул поднял удивленный взгляд на командира воздушного судна.
        - Я имею в виду такой вот вопрос: как же ты к Аллаху завернутый в свиную шкуру явишься?
        - Почему в свиную шкуру? - испугался Расул. - Почему я?!
        - Потому что ты сидишь в моем кресле. А оно обшито натуральной замшей. А замша - это свиная шкура. При ударе об стену тебя разнесет в брызги, которые, в свою очередь, вмажутся в спинку кресла пилота. В каком виде предстанешь ты перед Аллахом? Свиная шкура, испачканная твоими ошметками! Вот так к Аллаху и въедешь: фарш в свиной шкуре. Мне не кажется этот вид уважительным. Кругом свинья, а внутри - правоверный. Не-е-е-т! Не хочу говорить за других, но, на мой взгляд, Аллах твой вид не одобрит.
        - Пельмень-форшмак у свинячій шкірочці, - подтвердил Раги. - От насміши-те Всевишнього!
        - Для нас - для экипажа, для пассажиров - ваша идея просто сказка, детская мечта! - продолжал Рунольв. - Наши предки… Только лучшие из них удостаивались отплыть в Царство мертвых на погребальном корабле! Им клали самое необходимое в погребальный корабль. Сжигали или хоронили вместе с ним. А тут у нас такой корабль! Воздушное судно, командиром которого я счастлив быть! Прекрасный лайнер! Мы сгорим. И все на борту с вещами, с самым необходимым! Могла ли судьба распорядиться удачнее?! Мы все на корабле, и все с вещами! Ну, кроме вас - у вас-то, кроме ножей для картона… Как говорится…
        - В одном кармане - вошь на аркане, а в другом кармане - блоха на цепи, - заметил штурман-радист.
        - Да нам все завидовать будут!
        - Это точно! - подтвердил бортинженер.
        - А вы-то в свиной накидке как вывернетесь?
        - Аллах - не фраер, усі бачить.
        - А твой-то, Аббас, - ну вон, смотри, совсем хорош… - Рунольв кивнул в сторону монитора видеонаблюдения в пассажирском салоне эконом-класса. - Девочку взял, без паранджи… А волосы без косынки… Прижал к себе, тискает… Девочку!
        - Он - ножом… - Расул внезапно покраснел, как помидор, и заволновался так, словно это его обвинили в склонности к педофилии. - Он ей угрожает…
        - Ха-ха! - холодно отреагировал Рунольв. - Басни он пускай на небе травит. Да ты сам-то глянь - ну, точь-в-точь в колледже учитель физкультуры в женской раздевалке… Щупаков раздает. Козел в капусте…
        Услышав по мобильной связи разговор в кабине пилотов, Аббас испуганно оттолкнул от себя девчушку и начал совершать омовения, что-то бормоча.
        - Видишь, ладони свои нюхает, хочет запах детский на всю жизнь запомнить…
        Аббас осекся и с ужасом вперился в камеру видеонаблюдения. Он был смят, унижен, уничтожен.
        Кабина пилотов ответила ему дружным хохотом.
        - Я и сидеть на свинье не могу! - встал с кресла командира корабля Расул.
        - Да я тебя сюда и не сажал! - удивился Рунольв. - Ты сам приперся, сел.
        - Потише, парни, - заглянула в кабину Асни. - Разгорячились. Завелись.
        - Пойди-ка ты, верблюжатник, разомнись, потискай тоже кого-нибудь там, - посоветовал штурман-радист террористу. - А мы тут и сами, глядишь, разобьемся. В этом нам помогать не надо.
        - Херни мы и сами наделаем, - кивнул Рунольв.

* * *
        В кабине пилотов летевшего за ними с отставанием на двадцать минут самолета авиакомпании «United Airlines of Averyanca», следовавшего рейсом № 175 по тому же маршруту Бостон - Лос-Анджелес и захваченного точно так же - двумя террористами, - разговор шел спокойный, степенный.
        - И что ж, с самого детства тебя растили фанатиком? - домогался Викар, командир лайнера.
        - С самого детства, так, - кивнул в ответ террорист Абдульхак, занявший его место и ведущий самолет.
        - Н-да… - задумчиво протянул Викар, наблюдая на мониторе, как в пассажирском салоне эконом-класса второй захватчик, Махмуд, тискает у себя на коленях грудастую белокурую старшеклассницу, держа в зубах, чтобы были свободны руки, канцелярский нож для резки картона.
        Бойфренд девушки, согнанный террористом с соседнего сиденья, слонялся хмырем неприкаянным по проходу салона и, время от времени трогая пальцами прыщи на лбу, уныло бормотал:
        - Возмутительно… Нет, это просто возмутительно…
        - Не зверей, - советовали ему пассажиры. - Держи в руках себя.
        Ближайшее к проходу кресло в ряду террориста было занято массивной блондинкой лет сорока пяти, смотревшей прямо перед собой и ничего, казалось, не замечавшей. Тем не менее каждые полминуты блондинка бросала короткий и яркий, как фотовспышка, взгляд на террориста со старшеклассницей и тут же отворачивалась от них, покрываясь на глазах пунцовыми пятнами. Секунд через двадцать пятна на ее лице растворялись, и все повторялось вновь - испепеляющий взгляд, поворот головы в исходную позицию, пунцовые пятна и выражение гордой неприступности и целомудрия в глазах.
        - Свиных отбивных тебе, стало быть, даже в детстве не давали… - вздохнул Викар.
        - О чем говоришь?! Какой разговор может быть? Свинью увидеть - грех, вот что скажу.
        - И что же ты, свиньи никогда не видел, что ли?
        - В пятнадцать лет увидал. В первый раз. В бинокль.
        - А на что смотрел в бинокль-то? Когда свиней увидел? - насмешливо спросил Хроальд, второй пилот.
        - Смотрел? - удивился вопросу Абдульхак. - Да на свиней.
        Пилоты, бортинженер и штурман-радист покатились со смеху.
        - Что тут смешного? Мальчишка был. Интересно мне было. Свинья - какая она?
        - Да мы смеемся, думали, ты за голыми девками в бинокль подглядывал!
        Не проронив ни звука, Абдульхак покраснел и сжался в комок, вцепившись с тройной силой в штурвал.
        - Какие у них девки, у тушканчиков у этих нефтяных! - улыбнулась бортпроводница Уна, внося всем кофе. - Они и детей-то небось в темноте делают, с глазами завязанными, да, Абдульхак?
        - Нет, - отрезал Абдульхак.
        - А как, как вы детей делаете? - не унималась Уна.
        - Так же, как и вы!
        - Надравшись виски? - удивилась Уна.
        - Нет! - ответил Абдульхак вызывающе резко.
        - Хватит, Уна! - одернул стюардессу Викар. - Разошлась. У них алкоголь запрещен.
        - Что ж он, ни разу не надирался?
        - Нет! - рявкнул Абдульхак.
        - И что, ничего алкогольного ни разу в жизни не пробовал?!
        - Нет!!! - заорал Абдульхак, едва не впадая в истерику.
        - Ну, нет так нет, - успокоил его Викар. - Мне тоже жена сразу после свадьбы запретила начисто. Я уже двадцать три года пью только молоко.
        Члены экипажа, находящиеся в кабине, заулыбались.
        - Да, молоко! Жена молоко разрешает мне пить, вот его я и пью, - сварливо повторил Викар, подмигивая остальным. - Молоко козы Гейдрун, закусывая вепрем Сэримниром…
        - Смотри, смотри! - Хроальд, второй пилот, вдруг ткнул пальцем в небо правее их курса. - Вон, вон! Рейс номер одиннадцать, перед нами в Бостон улетел, его тоже захватили, видишь?
        - Куда это он?!
        - Назад в Бостон пошел, похоже…
        - У ных …ресла …самлет …з-з-з свиной …ожи, - невнятно пояснил Махмуд, прислушиваясь к радиосообщению, не выпуская из зубов нож для резки картона и продолжая тискать заложницу обеими руками, свободными благодаря системе «hands free», изобретенной специально для того, чтобы мужчинам-террористам было удобнее и веселее вести переговоры о судьбах заложниц.
        - А у нас кресла? - испуганно привстал Абдульхак.
        - Велюр.
        - А что такое велюр?
        - Пластик, - успокоил террориста бортинженер и усмехнулся. - У нас другая авиакомпания. В нашей «United Airlines of Averyanca» пургу в ноздри не гонят, а денежки считают. Сиди спокойно. Никакой свинины в креслах нет. Из нефти из твоей любимой делают. Велюр называется. Синтетика.
        - Передают, чтобы мы врезались в уцелевшую башню, - сообщил Абдульхак. - Такова воля великого…
        - Туманное целеуказание, - заметил Хроальд, второй пилот. - Обе башни, по-моему, уцелели…
        - Действительно, - озадаченно почесал репу Абдульхак. - И вот так вот всегда: скажут - ну все понятно, все ясно. А за дело возьмешься - полный туман: куда бежать, в кого стрелять?
        - Ну, ты возьми пока к морю, восточнее. Над заливом развернешься, что-то, возможно, сообразишь.

* * *
        Самолет заходил на цель с юга.
        Далеко впереди, на севере, уже маячили такие заметные башни-«близнецы», снизу, под стремительно несущийся лайнер, подплывал уже остров Счастливой Высадки с огромной женской статуей Вари - статуей, близкой сердцу любого гражданина США.
        Огромная каменная фигура Вари была облачена в длинное платье невесты, подчеркнуто сероватое и пуритански строгое - не в первый раз замуж. Однако торжественность, уникальность Счастливой Встречи подчеркивалась роскошной фирменной укладкой, сделанной в салоне на Кузнецком, недалеко от Лубянки. Роскошь ее прически и чарующий запах дорогого лака для волос были выражены рукой гениального скульптора посредством сияния, как бы исходившего от Вариной головы в виде остроконечных лучей-шипов.
        В правой руке статуя Вари держала горящий факел, поднимая его повыше, чтобы викингам было видно, куда приставать, а левой рукой прижимала к груди пачку медицинских книжек - свою и ближайших подруг-шалашовок.
        Нью-Йорк приближался.
        - А вот что надо сделать! - вдруг хлопнул себя по лбу Викар. - Нужно немного выпить молока козы Гейдрун и закусить вепрем Сэримниром… Это приносит свежие, чудные мысли. Сразу в голове прояснится и возникнет единственно верное решение! Давай, Абдульхак, зови сюда Махмуда. Хватит ему тинейджериху щупать. Эй, Уна, Эса! - крикнул он бортпроводницам, приоткрыв дверь в кабину. - Возьми там ракию, разбавь ее водой до тридцати, и вепря, девочки, порежьте моего потоньше, ясно? И быстренько! Шесть порций! А ты, Абдульхак, зайди еще на кружок, чтоб просветлело в головах у нас, ага? Ну, давай, милый, давай: штурвал направо, на вираж…

* * *
        Крепкая турецкая анисовая водка ракия, прозрачная, как стекло, при разбавлении водой тут же становится белой, как молоко, остро пахнущее нашатырно-анисовыми каплями.
        Абдульхак опрокинул двести не думая.
        Более опытный Махмуд понюхал, не скрывая подозрения:
        - Молоко?
        - Молоко козы Гейдрун, - пояснил Викар. - Пахнет травами. Моя бабка специально на чердаке в тени сушила.
        Выпили, крякнули.
        - По второй и - закусим.
        Выпили.
        Уна подала поднос с тонко нарезанным белоснежным салом.
        Махмуд понюхал подозрительно.
        - Да ешь, не бойся! Это вепрь. Сам добыл. К матери когда приезжаю, там их навалом в лесу.
        - Растут?
        - Растут.
        - А почему тут на шкурке волосы?
        - Ну, как на кукурузе, не видал разве? Початок, а вокруг мочалка такая…
        Закусили вепрем, выпили еще по сто молочка: за вепря, за козу Гейдрун.
        И еще два раза - за кукурузу и за мочалку на початке.
        - Вепрь? - вдруг снова задумался Махмуд. - Никогда не слышал.
        - А вы ничего не знаете: велюр - не знаете, вепря - не знаете… Сейчас я фото тебе покажу.
        Викар достал снимок, запечатлевший его, стоящего с помповым ружьем над телом сраженного пулей вепря.
        - Вот смотри: это я, а это - вепрь!
        - Да это ж свинья! - взвизгнул Абдульхак. Его, никогда не пившего, круто заколбасило.
        - Дикая, - согласился Викар. - И более того, если ты думаешь, что я умерщвлял это животное по-вашему, положив кабана на левый бок и повернув мордой в сторону Ка'абы, перерезав ему шейные артерии, пищевод и дыхательные пути, бормоча:
«Бисмилляхи, Аллаху акбар», то ты глубоко ошибаешься: мне все эти ваши дикарские обряды - до лампочки.
        - Не свирепейте, горячие аверьянские парни! - вмешалась в разговор Уна.
        - Итак, подведем итоги. - Хроальд, второй пилот, постучал по краю стакана ножом для резки картона, отобранным у Абдульхака для резки свиного сала на более удобные и приятные для закуски кусочки. - У нас для вас две новости, таким образом, - хорошая и плохая. Начнем с плохой. Вы, ребята, нажрались свинины и в таком виде через пару минут предстанете пред своим Аллахом. Очень плохая новость! Но вот и хорошая…
        - Вы предстанете пред Всевышним в таком виде, - Викар перебил Хроальда, подхватывая мысль, - что вам будет совершенно до жопы, что Аллах скажет на это. Ведь пьяным море по колено…
        - А я попрошу без понтов! - заплетающимся языком заметил Махмуд и поднял указательный палец. - В Священном Коране сказано: «Но кто принужден будет к такой пище, не будучи своевольником, нечестивцем, на том не будет греха!» Греха на нас нет! Ты ж обманул, ну так ведь? У вепря, понимаешь, кукурузина мохнатая…
        - А мы поверили! Ух, наивные… - подхватил Абдульхак. - И стали сосать… молоко… козы Прыгун… Акробат…
        - В этом греха нет, - согласился Викар. - А вот в том, что вы, зная, в каком состоянии находитесь, все-таки попретесь к Аллаху, невзирая на то, не протрезвев, в том грех большой!
        - Полное неуважение! - кивнул Хроальд. - Я бы в таком виде даже домой не пошел…
        - А куда пошел бы? - еле шевеля языком, поинтересовался Махмуд.
        - Я бы сначала пошел на посадку! - сварливо ответил Хроальд. - Это у нас теперь номер один, цирковой номер, считай: в таком состоянии…
        - А-а-а… Это правильно… - Махмуд осел на пол кабины и начал устраиваться поудобнее с явным намерением прикемарить. - Слушай, приведи мне заложницу, а? - попросил он Викара. - Прямо сюда… Ага… Я угрожать хочу ей… Понял?..
        Так и не пристроившись как следует, Махмуд свернулся на полу калачиком, закрыл глаза и засопел, медленно жуя во сне свои четки.

* * *
        - Оба борта возвращаются в Бостон!
        Во всех диспетчерских службах региона уже был выделен дополнительный диспетчер, следивший за радарными метками захваченных рейсов.
        Оба экипажа уже доложили земле, что террористы обезврежены и угроза снята.
        Однако была одна странность, заставлявшая службу контроля полетов не вполне доверять сообщениям, пришедшим с этих бортов: штурманы-радисты обоих рейсов последние десять минут отвечали, явно напрягаясь, старательно выговаривая слова, допуская повторы. Так, например, рейс № 11 только с третьей попытки сумел выговорить слово «Бостон»…
        Переключившись на рейс № 175, изумленный диспетчер услышал вдруг старую варяжскую песню, исполняемую в кабине пилотов, видимо, всем экипажем; слышались даже женские голоса бортпроводниц, покинувших пассажирский салон:
        Не ходите, девки, замуж за Эгмунда-кузена,
        У Эгмунда-кузена с мочалкой кукурузина!
        Поразмышляв минут пять над услышанным, диспетчер вызвал аварийную службу бостонского аэропорта и подтвердил необходимость выкатывания на рулежки пожарных машин и реамобилей.

* * *
        - Наша взяла! - торжествующе воскликнул Коптин, выходя из офиса на сорок седьмом этаже северной башни. - Вот оно, смотрите, Николай Николаевич!
        Разжав кулак, Коптин показал Аверьянову кристалл размером с почтовую марку.
        Кроме них двоих, на сорок седьмом этаже никого не было: всех успели эвакуировать, ожидая худшего.
        - И вот в этой одной фитюлистой фитюльке - самые главные секреты России!
        Аверьянов промолчал.
        - А вы обратили внимание, как элегантно наши оформили офис, в котором хранился архив?
        - Да, здорово, - согласился Коля, рассматривая сквозь стеклянную стену просторное офисное помещение ультрасовременного дизайна: с зимним садом, бассейном-аквариумом. - Правда, я уже что-то в этом роде где-то видел. Стоял, вас ждал, все пытался вспомнить - где.
        - И легенда-прикрытие изумительная, - продолжал Коптин, вызвав лифт. - Продажа коряг для аквариума. Итальянских, болгарских и русских, конечно, отечественных! Обработанных коряг, отшкуренных, - не сырье! Обрабатывающая промышленность на ноги встает! А? Не лишено некоего шарма, я прав? Что с вами, Николай Николаевич?
        - Вспомнил.
        - Вспомнили - что?
        - Вспомнил, что корягу надо купить… Для аквариума.
        - Ну, здесь я вам ничего покупать не рекомендую. Здесь цены бешеные. Специально такие поставили, чтоб посетителей отпугнуть. Сразу и навсегда.
        - Понятно.
        - Да вы неужели дома-то, в родных пенатах, так сказать, корягу в реке не найдете?
        - Конечно, найду. Не вопрос.
        - Ну и слава богу!
        На выходе из башни дежурила полиция. Показав жетоны FBI, который предусмотрительный Сергей Ильич имел среди массы других жетонов, удостоверений, пропусков и карт доступа, Аверьянов и Коптин беспрепятственно вышли за пределы кольца оцепления и затерялись в толпе зевак.

* * *
        - Интересно, а что сейчас в России происходит? - спросил Аверьянов, занимая в хронотопе Коптина место второго хронопилота.
        - Это важный вопрос, - согласился Сергей Ильич. - Включи-ка радио. Поймай чего-нибудь родное.
        - Ага, - нашел Коля. - Матч какой-то…

«…Количество пришедших сюда, на этот поистине исторический хэдбольный матч, ограничивалось только одним обстоятельством - вместимостью стадиона! Погода выдалась на славу, и двести тысяч болельщиков заполнили трибуны. Еще бы! Сегодня на воротах прославленного „Статистика“ стоит, напомню вам, министр здравозахоронения Иван Савельич Незахерсобачев, по инициативе которого, как всем известно, были изменены пенсионные возрасты, сдвинуты сроки выхода трудящихся на пенсию. Команды напряжены. Свисток, судья вбрасывает меч… Ну конечно! Центральный нападающий „Китежграда“ Роман Буремглоев сразу завладел мечом, ударив ногой в пах полусреднего защитника „Статистика“. Буремглоев, на счету которого в этом сезоне уже двадцать семь срубленных голов, рвется к воротам „Статистика“! Ему наперерез бросается Референтов, седьмой номер „Статистика“, заходит за спину, чтобы в броске сзади завладеть мечом… Буремглоев совершает рывок к боковой линии, стремительно разворачивается… Свисток судьи - вне игры!.. Но что это? У Референтова из разрубленного, горизонтально разрубленного живота… Н-да… Плохо дело: Референтов падает на
траву, на бок… Стонет, имитируя серьезную травму. Да, удар, возможно, был произведен в положении „вне игры“… Похоже на то. Судья назначает штрафной! Вы слышите, как взорвались трибуны? „Судью на мыло!“ - требуют болельщики
„Китежграда“. Игра приостановлена. Сомнения серьезны. Штрафной или „на мыло“? Да, они правы, болельщики „Китежграда“: на видеоповторе хорошо видно, что удар был нанесен еще до остановившего игру свистка; судью, видимо, сбил с толку кишечник Референтова, вывалившийся и повисший до колен уже после свистка! Кишки сбили с толку, и он назначил штрафной! „На мыло!“, „На мыло!“… Десятки тысяч рук на трибунах простерлись вперед, повернутые большими пальцами к земле… Да! Это почти единогласный приговор… Сотрудники Ассоциации неподкупного судейства передают скосившего судью в руки представителей Комбината технических жиров и мыловарения, стоящих у поля с крючьями наготове. В какое мыло они превратят сегодня судью Кривоглазского, заслуженного судью России, члена Коллегии хэдбольной федерации? В
„Банное“? „Хозяйственное“? „Земляничное“? „Детское“? Да что там гадать?! Об этом мы узнаем только вечером из выпуска новостей. А сейчас новый судья, Близоруков, подобрав с травы свисток, выбитый изо рта у отправляемого на мыло Кривоглазского, вытирает свисток о свои трусы, вставляет его себе в рот… А как напряжены зрители! Если бы вы видели, дорогие радиослушатели! Да, воистину хэдбол, игра, пришедшая к нам из США, обрела здесь свою вторую родину! Судья свистит. Игра! Меч снова в руках у Буремглоева… Размахивая им, он разгоняет защитников „Статистика“, расчищая себе проход к воротам… Вот центральный нападающий „Статистика“ пытается преградить Буремглоеву дорогу и тут же остается без обоих ушей! На плечах игрока - ни царапины; плечи, конечно, в крови, но это кровь, хлещущая из обрубков ушей, оставшихся на голове центрального нападающего „Статистика“. Да! Ничего удивительного: с раннего детства Родион Буремглоев, выросший в небольшом алтайском селе, тренировался на снеговиках, тыквах, кочанах капусты, арбузах. Всем им начинающий мастер приклеивал бумажные уши, а затем, тренируясь, отрубал их. В
краеведческом музее Бийска вы можете увидеть фотографию пятиклассника Романа, держащего в одной руке двуручный меч, а в другой - обычный чайник с бумажными ушами… Ах, что он делает! Что он делает! Вот молодец!!! Да, вы не видите! А мне отсюда, из комментаторской кабины, все видно прекрасно… А вы не видите… Нет, это неподражаемо… Вы слышите? Весь стадион, двести тысяч человек, затаил дух… Они видят, что происходит на поле… А вы не видите… А-бал-деть! Такого даже я не предполагал! Это неописуемо! А этот, тоже… Да откуда ты вылез-то? Из какой задницы? Ну что? Думал? Нет, ты не думал! Вот и поплатился, бобрик под скобочку. Хрен-то!! Нет, снова! Ага, вот так?! Ну, это нам понятно! Тут очевидно! Вбок! Без разбору! Вниз! И снова набекрень! Проехал, поздно, ты промедлил! И снова то же самое! Как в прошлый раз! Точь-в-точь! Ну, вот вам, здрасте, тетя, - не верится даже… Есть! Получилось! И этот тоже без ушей! Нет, не возьмешь! Как хорошо видно все происходящее из кабины радиокомментатора! Ха-ха-ха, вот это да!!! Все видно! Все! Ну, наконец-то! Буремглоев выходит один на один с вратарем „Статистика“
Незахерсобачевым! Тот заметался в воротах… Удар! Штанга!!! Еще удар! Опять штанга! ! О-о-о! А вот это действительно неожиданный поворот, находка сезона! Стремительно вырубив полутораметровый кусок штанги, Буремглоев, воткнув меч в землю, штангой бьет вратаря по голове! Незахерсобачев падает, пытаясь защитить голову руками! Но нет - Буремглоев зверски избивает вратаря обрубком штанги - удары приходятся по бокам, по груди, по лицу! Как жаль, что вы, дорогие радиослушатели, не можете видеть этого зрелища: вратарь надрывно кашляет от очередного удара, из его раскрытого рта летят кровавые брызги и осколки зубов, вот кровь показалась на ногах вратаря, потекла из-под трусов по правой ноге… Трибуны неистовствуют! Да, такие удары по почкам не могут оставить болельщиков равнодушными! Мастерски играет в этом сезоне Буремглоев, кандидат в сборную страны по хэдболу! Судья готов засвистеть, но пока не свистит: все по правилам! Неужели он забьет вратаря штангой насмерть?! Нет! Конечно, нет, дорогие радиослушатели! Вот Буремглоев откидывает штангу под ноги уже подбегающим защитникам, хватает меч! Удар! Ура-а-а-а!
Голова вратаря отскакивает, вылетая за пределы штрафной!!! Самый первый фонтанирующий выброс крови из только что обезглавленного тела накрывает толпу фоторепортеров и журналистов, выскочивших на поле из-за ворот… Трибуны ревут от восторга! Один-ноль! Один-ноль… Но до конца первого тайма еще далеко; рабочие стадиона выносят новые ворота „Статистика“ и выводят нового вратаря. Конечно, все мы узнали его, выбранного летним всенародным референдумом на должность вратаря в полуфинале чемпионата страны по хэдболу… Это главный учитель страны, глава Минбезобраза и беспросвета Российской Федерации, - Пропан Бутанович Фумигатор…»
        - А что-нибудь поспокойнее? - спросил Коптин.
        - Музыку?.. - предложил Николай. - Вот, пожалуйста, «Песни старого поколения»… в исполнении группы «Зубы смело»… - объявил Николай.
        - Давай, - согласился Коптин.
        Аверьянов повернул приемник динамиком к Сергею Ильичу и сделал погромче.
        Два викинга-друга служили у нас.
        Пой песню, пой!
        И если один говорил, скажем, «раз»,
        Без двух его делал другой.
        Они себе рядом стелили кровать.
        Пой песню, пой!
        И если один из них думал поспать,
        Гармошку брал в руки другой.
        Ни дня друг без друга, не стану вам врать.
        Пой песню, пой!
        Ведь только один из них сядет пожрать,
        Подсядет и пернет другой!
        Да, этот, другой, всех изрядно достал!
        Пой песню, пой!
        Слонялся, гундел, справедливость искал,
        И вечно от браги косой!
        Призвал друзей-викингов грозный конунг.
        Пой песню, пой!
        Пусть будет один из вас нибелунг,
        А русским станет другой!
        Века пронеслись, на Европу смотрю…
        Пой! Пой ж, твою мать!
        Все страны ЕС - ноздря в ноздрю,
        Россию ж умом не понять!
        - Да, - подвел итог Коптин, - сурово на родине у нас, капитан Аверьянов… Глуши сопелку. Выключай. Вопросов больше нет.
        Через десять секунд они уже были в ноль-пространстве, перемещаясь в точку 985 год, Олений Холм.

* * *
        Олений Холм был окутан клочьями мокрой белесой ваты тумана. Утренний ветер с моря только начал отгонять их в глубь суши, многократно выворачивая наизнанку, сквозь самих себя, и затем растягивая над травой до полного истончения.
        Внезапно Коптин и Аверьянов увидели Сигурда, стоящего на четырех, нос к носу с полярным волком. Оба свирепо рычали друг на друга.
        Рассеиваясь, туман обнажил картину, достойную пера как Васнецова, так и Верещагина: весь холм был усеян спящими или еле ползающими викингами вперемешку со жрицами любви с Тверской и подтянувшимися ночью скрилингами.
        Сделав всего лишь три шага по направлению к холму, Аверьянов и Коптин остановились как вкопанные: беловато-сероватые эманации, которые они приняли поначалу за поводья тумана, были необычайно плотными сгустками утреннего перегара.
        - Вот такая история, прямо индийский фильм! - доложила, подходя, Ивона Стефановна Прибамбацкая. - Доброе утро.
        - Познакомьтесь. - Коптин галантно шаркнул ногой, представляя Коле Ивону Стефановну. - Моя сотрудница, Дроздова Валентина Константиновна. По неписаному рангу - генерал-майор хроноразведки.
        - Не может быть, - качнул головой Аверьянов. - Со Сталиным на лацкане?
        - Все время маскируется, играет под кого-то. Привычка, отработанная годами.
        - Лично я - попался.
        - Еще бы! - согласился Коптин. - Валечка - действительный член Академии хроноведения. Заслуженный хроноразведчик Российской Федерации. Мать-героиня, двое детей в Древней Греции, шестеро - в Риме эпохи Юлия Цезаря и в нашем времени четверо. Вышла в запас, но бывших, как известно, не бывает, вот Валентина Константиновна и помогает время от времени…
        - Чтобы не заплесневеть, - перебила Валечка Дроздова. - Восемьдесят семь - возраст.
        - Мы начинали с ней вместе, ровесники почти, но Валечка очень много была на заданиях, и ее биологическое время сильно разошлось с нашим, местным. Основная часть жизни - борьба в других мирах. Прошу любить и жаловать!
        - Вы изумительно сохранились, - ошеломленно заметил Аверьянов. - Ей-богу, больше пятидесяти вам не дашь.
        - Это мужской взгляд, - кивнула Ивона Стефановна, она же Валечка Дроздова. - А женщины понаблюдательнее шестьдесят дают. Однако за пятьдесят - спасибо.
        - Что случилось, Валентина?
        - Да вот ночью, ближе к утру, выяснилось, что викинги и скрилинги - это один и тот же народ…
        - Что? - дружно удивились Коптев и Аверьянов.
        - Ну да, - подтвердила Дроздова-Прибамбацкая. - Их просто разъединили, раскидали по разным материкам. Раскидал Локи, бог лжи и сеятель раздоров, - с одной стороны, и бог Аршву, олицетворяющий силы Зла, - с другой.
        - А-а-а, вот в чем дело!
        - Ну да. Хорошо еще, что ни ту ни другую часть великого народа не загнали на Край, туда, где океан рушится гигантским водопадом в Бездну, в страшное Царство мук и безумия.
        - Тут сыграл роль некий элемент везения, видимо?
        - Ну да. А вот теперь произошло Воссоединение и Возрождение милосердного, но грозного Кудлука, рыжебородого Тора и доброго бога Валерьянки.
        - Валерьянки?
        - Кол’я Аверьяни, извиняюсь; вновь слили воедино братский народ вискрилингов под руководством великого Бьярни - конунга уже, замечу, и его правой руки - великого Имтук-Тултука. А Кальв - казначей и верховный воевода. Тоже конунг теперь. Триумвират. У этих народов - скрилигов, викингов - теперь снова все общее - леса, угодья, реки, горы и даже женщины. Женщин, кстати, зовут не валькирии, а амазонки. Они жили в тоске на двух островах у подножия двух потухших вулканов Тротуар и Панель, а теперь вот нашли свое счастье, а некоторые из них успели уже к тому же и заработать…
        - Понятно.
        - Безумно понравилось скрилингам молоко. Вот удивительно: олени у них есть, и бизонов диких полно, а молока они не знали: охотники… Лошади их жутко обрадовали. Ну, лошадей-то нет на этом континенте - викинги первых привезли. Приятная новость, да, лошади. Очень местные, кстати, моего Рожка боятся. - Ивона-Валентина погладила шарпея, которого держала на руках. - У скрилингов в сказочном пантеоне есть гигантская злая собака. Они ее представляли наподобие лайки, величиной с корову. А тут, обратив внимание на складки Рожка, заподозрили, что этот пес способен раздуваться от гнева до размеров бизона. Сейчас он просто в сдутом состоянии и поэтому маленький. Так смешно!
        - Смешно, - рассеянно повторил Коптин, о чем-то размышляя.
        - Да ты не куксись! - подбодрила его Ивона-Валечка. - Тебя, Сергей, кстати, тоже с твоими складками на лице могут в какие-нибудь надувные боги записать.
        - Да я не про то… - отмахнулся Коптин.
        - Выбрось ты из головы теперь все лишнее, - посоветовала Прибамбацкая-Дроздова. - Я все понимаю и все здесь сделаю. Кого-то из девочек отправлю обратно, к кому-то пригоню сюда родных и близких. Все будет тип-топ. Вы можете быть свободны. Оба. Я не подведу. Ты ж меня знаешь, Сергей.
        - Спасибо, Валя…
        - Да не за что! Я ж твоя должница. Как вы меня тогда в гору на Таганке тащили! Эх-х-х…
        - Пустое, Валя.
        - Я понимаю, что мы с тобой, видно, уже никогда не увидимся… Но я тебе скажу: раз сердце зовет тебя туда, к песцовой княжне, то так и делай. Сердце - вещун. Оно надежнее всех штрих-кодеров и прочей мути. Любовь! Вот главное - любовь. Я даже завидую тебе, Сережка, если честно. Сама бы с удовольствием вернулась в свои тридцать, на свой Пелопоннес. Поверишь, пятьдесят лет уж прошло, а как сейчас перед глазами стоит лазурное Эгейское море… И первый мой, глупыш еще, три годика, по гладкому песку у самой кромки прибоя ползает… Все дети строят башенки, а он губищи надул так, обиженно, и чертит, чертит треугольники…
        - Пифагор. Ее сын, - пояснил Коптин Аверьянову.
        - Да, - подтвердила Валечка. - Всю жизнь любил чертить на песке… Другие замки строят на песке, а он - чертил… С тем, как Архимед, мир и покинул… Ну все, Сережа, улетайте. Удачи вам, ребята!

* * *
        Астахов стоял на краю «Лебединого озера», одетый в гидрокостюм, с приваренными на локтях и коленях дополнительными заплатами. Трубки, идущие к аквалангу, были надежно отремонтированы и усилены специальными накладками, усеянными ребрами жесткости.
        Два пуда груза были умело рассредоточены по всей поверхности гидрокостюма, оставляя руки свободными. В руках Астахов держал саперную лопатку, чтобы иметь возможность, выйдя на точку, закопаться.
        В этой экипировке вполне можно было бы лезть даже в большую политику.
        Филин, полковой мастер, потрудился на славу.
        Выйдя на исходный рубеж, Астахов замер, словно окаменел. Единственное, что ему оставалось, - это надеть маску, вставить загубник в рот, окончательно задраиться, включить подачу воздушной смеси… И все. И - вперед!
        За его спиной выл авиационный двигатель, гоня запах прочь, в лес.
        - Ну что, давай, - подбодрили Астахова.
        - Когда ты пойдешь, мы сразу скинем обороты двигуна.
        Астахов стоял.
        - Ну, долго ты еще будешь с духом собираться?
        - Что ты так найдешь, если ты ничего не ищешь?
        Астахов стоял как потерянный.
        - Смотри, друг, сейчас ты стоишь, а ведь осень придет, холода настанут…
        - Да он, наверное, думает, что мы ему тепловентилятором всю зиму тут полынью держать будем.
        - Как в сказке, в этой… Ну, «Серая Шейка», знаете?
        - Так толку-то что? Серая Шейка поверху плавала. А ему закопаться надо.
        - До дна мы тебе яму зимой не прогреем…
        - Донизу прогреем, так вверху закипит, понимаешь? Не подойдешь, не залезешь.
        - Так что лучше сейчас время не теряй.
        Астахов стоял как памятник.
        - Ну, долго еще ты стоять-то будешь?
        Внезапно Астахов резко мотнул головой и крикнул, перекрывая рев авиационного двигателя:
        - Не полезу я в говно!
        - Как - не полезешь? - удивились присутствующие. - А кто же полезет тогда?
        - Кто хочет - тот пусть и лезет! - рявкнул Астахов. - А я не полезу.
        - Кто ж, если не ты?! Заболел, что ли?
        - Ну, можно и на завтра отложить… Возьмешь больничный, доктор подтвердит, что не можешь по состоянию здоровья в говно нырять, не трудоспособен… Ну, понятное дело. Лечись, не ныряй. Мы же не звери.
        - Не буду. Никогда не буду. - Он набычился и рявкнул на всю поляну: - Не буду больше в говно лазить!!!
        - «Не буду больше»… Разве ты лазил уже?
        - Еще не лазил, а уже раскричался!
        - Ты же еще ни разу и не пробовал!
        - Ты попробуй, точно.
        - Это сначала всегда так: сначала тяжело, а потом привыкнешь.
        - Еще других учить станешь!
        - Нет! Не будет этого, не будет!
        Откинув лопатку, Астахов повернулся к «Лебединому озеру» спиной и пошел прочь, шлепая ластами, срывая с себя тяжелую амуницию.
        - Не полезу я в говно! Не полезу! Хоть убейте! Не полезу я в говно!
        - Ты куда пошел-то?
        Астахов шел куда глаза глядят: пересек дорожку, пошел по газону возле санчасти… В середине лужайки он наступил сам себе на ласту и упал на клумбу, погрузившись лицом в настурции и анютины глазки.
        Испуганные бабочки запорхали над ним, но он их не видел, утонув в мире зелени - стеблей и листков, уткнувшись носом в веселый пестрый цветочный ковер, вдыхая запах разнотравья…
        - Не полезу я в говно! Не полезу!

* * *
        Стоявшие поодаль, возле дальнего угла санчасти, заслоненные щитом с надписью:
«„Валдайский колокольчик“ - Финал чемпионата Новгородской области по хэдболу», Аверьянов и Коптин с интересом наблюдали финал.
        - Да это просто бунт какой-то! - с уважением заметил Коптин. - Мятеж! Социальный протест, так сказать…
        - Я разделяю его взгляд на жизнь, - согласился Коля. - И в говно бы я тоже не полез. Даже ради спасения земной цивилизации.
        - А для спасения цивилизации как раз-то и надо не лазить в говно, - совершенно серьезно согласился Коптин и достал из кармана свой штрих-кодер…
        - Лишнее это все, конечно, эффект, показуха… - Подойдя к лежащему, уткнувшемуся лицом в землю Астахову, Коптин тихо положил перед ним свой штрих-кодер, а затем вернулся к Аверьянову: - Завтра никто и не вспомнит об этой истории, но как не сделать человеку приятное!
        Услышав, а может, почувствовав что-то, Астахов вдруг поднял голову и сразу увидал штрих-кодер, лежащий перед ним среди цветов.
        Оглянувшись по сторонам, но не заметив ничего подозрительного, Астахов взял прибор в руки.
        Опершись на локти, привстал, сел на клумбе среди цветов.
        Появление прибора он воспринял спокойно, как должное.
        Пальцы его быстро побежали по кнопкам, проверяя работоспособность. На мгновение над его головой возник и тут же исчез небольшой абрикосовый поросенок. Прибор был исправен.
        Астахов убрал его в карман и встал во весь рост.
        Встал, стянул с себя остатки гидрокостюма, расправил плечи, вздохнув полной грудью.
        - Заметьте, Николай, - кивнул Коптин. - Видимо, в человеке на подсознательном уровне это заложено, да?
        - Заложено что?
        - То, что в мире подлунном нет ничего, совсем ничего, абсолютно ничего такого, ради чего стоит лезть в говно.
        - И вместе с тем, - усмехнулся в ответ Аверьянов, - любая ценность, ради которой ты было собрался уже нырять с головой, приходит сама, как только ты скажешь: «Ну нет, я туда за тобой не полезу!»
        - «Не полезу я в говно!» - кивнул, подтверждая мысль, Коптин. - Как хорошо, лаконично, конкретно сказано! И легко обобщается, так?
        - А почему ж вы сказали, что завтра никто об этом не вспомнит? - повернулся к Коптину Аверьянов. - Вы же сказали минуту назад? Забыли?
        - Нет, помню. Я просто имел в виду, что если мне повезет, то завтра этот мир будет списан в архив, будет стерт.
        - Что-что?!
        - Да ты не волнуйся, - успокоил Сергей Ильич. - Это событие никому и ничем не грозит. Все будет, как было, - всего-то…
        - Как вы всегда непонятны… - досадливо поморщился Николай.
        - Хроноразведка… - пожал плечами Коптин.

* * *
        - И это тоже хроноразведка, - кивнул Коптин осмотрев витрину «Металлоремонта», торгующего корягами. - Видите? - Он указал Аверьянову на мелкие пылинки, парящие за стеклом витрины, напоминающие редкую снежную крупу, что в солнечные дни идет с ясного голубого неба на Севере в дни бабьего лета. - Резистор-поле.
        - Архив американской хроноразведки?
        - Никакого сомнения… - Коптин задумался. - Как же все-таки спецслужбы всех стран похожи друг на дружку! Думают одинаково. Шифруют одинаково. Врут одинаково. Даже противно, насколько они одинаковы. Прямо как счастливые семьи у Льва Николаевича.
        - Какого Льва Николаевича? - удивился Аверьянов.
        - Толстого. Вы же утверждали, что любите его, читаете? - насмешливо заметил Коптин. - Забыли? В разговоре с Астаховым.
        - При котором вас не было… Помню, конечно.
        - А в нем интересно было бы покопаться, в этом архиве…
        - Оставайтесь, вместе и покопаемся, - предложил Николай.
        - Нет, - отрицательно покачал головой Коптин. - С меня довольно.
        - Ну, как знаете.
        - А вам вот что еще скажу на прощание. Не вздумайте вбить себе в голову, что вы работали на меня. На меня лично. Нет! Организовав удачную высадку викингов, вы решили очень непростую задачу, добыли информацию важную, нужную и для страны, и для всего человечества. Словом, не удивляйтесь тому, что в ближайшие недели вы получите майора.
        Оставив Аверьянова с открытым ртом, Коптин сел за штурвал своего хронотопа и, задраившись, включил программу предполетной подготовки.
        Штрих-код точки свидания в Берендеево был им уже успешно введен в блоки навигации.

* * *
        Ивона Стефановна - Валечка Дроздова стояла на самой вершине Оленьего Холма.
        По всему холму шла уборка и работа по благоустройству территории.
        Внимание Валечки привлекла тщедушная фигурка девочки лет восьми, тянущая волоком по земле длинное тело старика.
        Без сомнения, это была та самая Ахсину-х, которая теперь тащила своего мертвого дедушку Рахтылькона из леса назад, сюда, на холм.
        Зачем?
        Сосредоточиться на этой проблеме Валечке не давал свербящий уши и мозги вой Сигурда, только полчаса назад обнаружившего пропажу своей ладьи.
        Стоя на коленях у самого прибоя и глядя в море, Сигурд проклинал весь мир и силы природы, заманившие его сюда, в ловушку, прельстившие и обрекшие на муки нищеты в неведомом проклятом краю.
        Он стоял на коленях, обратившись лицом к морю. Ни присесть, ни прилечь на бок он не мог: полярный волк, перед тем как его отогнала охрана, успел доказать Сигурду, что он способен не только рычать…
        Втащив дедушку на самую вершину, к ногам Валечки, Ахсину-х с трудом разогнулась, ища кого-то глазами. Дедушка все так же лежал с полуоткрытым ртом, из которого торчал огромный змеиный глаз - видно, никто не решился вынуть его изо рта покойника.
        Отдышавшись и убедившись, что Аверьянова нет, девочка посмотрела с мольбой на Ивону Стефановну:
        - Боги желтых камешков со дна Оленьего Ручья, светящиеся под солнцем в день летнего праздника Ау, вернули мне дедушку…
        Было понятно, что девочке пришлось побеспокоить не одну тысячу богов, пока наконец нашлись такие, хоть и не бог весть насколько раскрученные, которым тем не менее была небезразлична участь Ахсину-х и ее дедушки Рахтылькона, которые оказались компетентны в решении вопроса о жизни и смерти дедушки и, мало того, имели при этом право принять окончательное решение самостоятельно, без проволочек, экспертиз, согласований.
        Подтверждая ее слова, Рахтылькон с трудом приоткрыл один глаз.
        - Будь проклят тот день, когда я решил ступить ногой на утлый челн, подаренный мне из подлости братом… - донесся с берега голос Сигурда.
        - Поздравляю, - кивнула Ивона Стефановна.
        - Боги желтых камешков со дна Оленьего Ручья, светящиеся под солнцем в день летнего праздника Ау, велели сказать, что дедушку нужно немного лечить…
        - Сто граммов, - совершенно четко, несмотря на глаз во рту, сказал вдруг дедушка Рахтылькон.
        - Провались в бездну убожество фьордов, среди которых суждено мне было увидеть свет! Прочь от меня вы, все трое: Урд, Верданди и Скульд - Прошлое, Настоящее и Будущее! Не было Прошлого, нет Настоящего, так пусть не будет и Будущего!
        Услышав журчание спиртного, струящегося в пластиковый стакан, дедушка Рахтылькон вынул глаз изо рта: поправляться с глазом во рту дедушка еще не успел научиться.
        Извлеченный изо рта глаз тут же исчез, словно растворился в его ловких пальцах фокусника, а дедушка Рахтылькон с благодарностью принял стопарь, после чего самостоятельно сел и, широко открыв ожившие глаза, стал осматривать пейзаж, словно гость из далеких звездных миров, впервые посетивший Землю и пришедший в восторг от ее красоты и радушия.
        - Видар, бог несчастья, избравший меня….
        Ивона-Валечка, предоставив Ахсину-х и ее воскресшему дедушке самостоятельно решать свои проблемы с помощью небольшой корзинки, содержащей остатки ночного пиршества, спустилась с холма вниз и подошла к Сигурду.
        Обращенный лицом к морю, Сигурд не замечал ничего.
        - Будь проклято утро, в которое я увидел свет, и вся моя жизнь, которую я не просил. Лучше было бы вовсе не жить, чем жить и терять, жить и терять…
        Сдвинув Рожка себе под мышку, Ивона Стефановна вынула из сумки штрих-кодер и, поиграв с кнопками, взглянула на дисплей. То, что она там увидела, видимо, совпало с ее предположениями, так как она едва заметно кивнула.
        - Лучше сдохнуть, чем жить этой жизнью! - крикнул Сигурд облакам над Атлантикой, картинно раскинув руки.
        Ивона Стефановна, Валечка Дроздова, положила штрих-кодер обратно в свою сумочку и затем, достав из нее небольшой дамский браунинг, выстрелила Сигурду в затылок.

* * *
        Аверьянов встал из-за стола и вновь посмотрел в лицо сыну:
        - Как же вы так могли поступить с Оленой, ребята?
        - Мы же вам все уже объяснили, Николай Николаевич, - ответила Катя.
        Алексей промолчал.
        - У нас не было другого выхода, понимаете?
        - Нет, Катя. Не понимаю. Другой выход есть всегда. И надо было найти его.
        - Ну, вот вы вернулись, вы его, наверное, и найдете. - В голосе Кати прозвучала легкая тень подковырки.
        - Найду, - кивнул Аверьянов-старший. - Найду. Дайте-ка мне бумажку со штрих-кодом этого места, где она лежит в анабиозе.
        - Я потерял эту бумажку, папа. - На Алексея было страшно смотреть. - На пиратском судне, когда золото грузили. Искать в тот момент времени не было. Но можно снова вернуться на хронотопе в прошлое…
        - Нельзя, - ответил Николай. - Сегодня мир сильно съедет куда-то. Коптин его сдвинет буквально с минуты на минуту. Ты даже во вчера нормально не сможешь въехать. Через пять - десять минут у нас у всех будет другое вчера.
        - А ты можешь связаться прямо сейчас с Коптиным?
        - Нет. Уже нет.
        - Ну… - Алексей стоял, глядя куда-то в сторону. - Найдем. Когда подумаем немного, то найдем.
        - Найдем… - подтвердил Николай, чувствуя, что в голосе его звучит скорее горечь, чем уверенность.
        - Ты бы прилег, папа, - вполголоса заметил Алексей. - Ты уже больше двух суток на ногах.
        - Хорошо, - согласился Коля. - Утро вечера мудренее.
        Войдя в опустевшую комнату Олены, он рухнул на ее кровать и тут же провалился в глубокий сон.
        Во сне он видел Олений Холм, издалека, с моря. Холм без людей, без света, в его исходной первозданности. Солнце, садясь, уже почти скрылось за размыто-сглаженной зубчаткой вершин дальних гор на западе; звезды на синем небе прямо над головой уже сбивались в ночные сгустки.
        У самой воды, у подножия холма, можно было с трудом различить светлую фигурку. Различить, кто это, на таком расстоянии было невозможно - слишком далеко. Но Аверьянов не сомневался ни на йоту в том, что это Олена. Ошибиться тут было нельзя, потому что в ушах звучал ее чудный голос, унаследованный ею от далекой варяжской Рогнеды.
        Голос возникал сразу в мозгу, будто транслируемый лингвистическими маяками.
        Пену морскую не взять на ладони,
        Льется, танцует, кружась на ветру.
        Ты приласкай меня, древнее море,
        Я растворюсь, я растаю к утру.
        Но вечерами я, капелька-крошка,
        Буду являться на дальнем краю.
        Просто скользи по закатной дорожке -
        Я у последнего блика стою.
        Царства глубинного добрые силы
        Выполнят сразу любой мой каприз.
        Все, что прошу я, и все, что просила,
        Мне преподносит мой утренний бриз.
        А на закате я, капелька-крошка,
        Выйду из пены на дальнем краю.
        Просто скользи по закатной дорожке -
        Я у последнего блика стою.
        Пена волшебная давних историй -
        Влажный свой след мне доверил прибой.
        Старое море, мудрое море,
        Волны и сказки идут чередой.
        И вечерами я, капелька-крошка,
        Жду, появившись на дальнем краю.
        Ты заскользи по закатной дорожке -
        Я у последнего блика стою*.

* * *
        Не найти в Берендееве княжеский терем мог только слепой: терем высился на фоне вековых заснеженных елок, как дорогая деревянная игрушка, совершенно нереальная благодаря изумительной проработанности мельчайших деталей, продуманности, мастерству исполнения.
        Подъехав к терему метров на двадцать, чтобы высокий тын не загораживал вид, они остановили лошадей и спешились. Вокруг царила полная, какая-то неземная тишина: всю предыдущую ночь падал снег, и глубочайшие пушистые сугробы гасили звуки.
        Огромные ели окружавшего терем леса стояли неподвижно, как нарисованные, - полное безветрие.
        Начинало смеркаться: пурпурное солнце уже коснулось лесных макушек.

«Ну все, - подумал зеленый лейтенант Коптин. - Теперь можно ехать».
        В ту же минуту он услышал скорее стон, нежели скрип: возле ворот отворилась калитка, чуть-чуть…
        В проеме калитки стояла она, княжна в голубых песцах.
        Княжна глядела прямо на него, словно все знала, все понимала.
        Но что могла она понимать, если даже он, как только увидел ее, сразу потерял способность соображать!
        Конечно! Ведь чем, кроме полного помутнения рассудка, можно объяснить, что она, княжеская дочь, осмелилась сделать шаг за пределы двора? Это же шестнадцатый век! Шестнадцатый! Грозный, Иван Васильевич, жив еще… Жив, ребята…
        Да и откуда ей было знать, что к ней пожалуют гости? Только сердце женское могло ей это нашептать, только сны, грезы девичьи…
        Коптин рассмеялся от накатившего на него ни с того ни с сего ощущения счастья и тут же услышал в ответ радостный девичий смех.
        Инструкции и запреты хроноразведки, регламентирующие его поведение в других временах и мирах, все время стоявшие у него в мозгу в один ряд с уставами, вдруг вспыхнули и, рассыпая искры, как бенгальские огни, стали распыляться в прах.
        Сзади раздался тихий свист.
        Сергей оглянулся и обалдел: недалеко от него, буквально в десяти шагах, стоял представительный мужчина лет шестидесяти, абсолютно седой.
        Мужчина стоял почти по пояс в снегу в невысоком ельнике, скрывавшем его и от Горбунова, и от княжны.
        Взгляды их встретились, и Серега Коптин внезапно похолодел, осознав, что этот седой мужчина тоже он - Коптин Сергей Ильич, - клон, второй экземпляр, не отличающийся ничем, кроме возраста и опыта.
        Сергей Ильич слегка кивнул, словно подтверждая догадку Сергея.
        - Не уходи, - сказал Коптин-старший еле слышно, почти не шевеля губами. - С ней оставайся.
        - А?.. - вопросительно выдохнул Серега, слегка поведя головой в сторону ждущего его за ельником Горбунова.
        - Туда не надо, - тихо ответил Сергей Ильич. - Останься с ней.

«Во, мерещится-то! - подумал Серега. - Глюк? - Он закрыл глаза, но тут же снова открыл. - Нет, реальность».
        Он оглянулся в сторону терема, чтобы дать глазам и душе хоть чуть-чуть отдохнуть, но, как только его взгляд коснулся княжны, все остальное сразу превратилось в порошок, бесследно исчезнувший на фоне темно-синего вечернего неба.
        Небо!
        Но тут пропало и небо.
        Пропал и сам он: одновременно с княжной они бросились друг к другу, влекомые неясно какой, но совершенно неодолимой силой.
        Майор Горбунов, стоявший возле лошадей, с легкой грустью наблюдал эту на редкость щемящую сцену.

«До чего же они… Они просто созданы друг для друга!» - мелькнуло в сознании майора.
        Поцелуй был долгим и жарким.
        Внезапно Сергея что-то кольнуло. Оторвавшись от княжны, он кинул вопросительный взгляд в сторону ельника.
        С того места, где они встретились с княжной, Коптин-старший был виден.

«Невозвращенец… Да это же измена?» - спросил он мысленно, не издавая ни звука, а лишь тяжело дыша после жаркого поцелуя.
        Коптин-старший в ответ промолчал, даже не шелохнулся, но взгляд его оставался твердым и ясным.
        Сергей перевел взгляд на ожидающего его с лошадьми Горбунова.
        - Езжайте, Юрий Алексеевич! - крикнул Сергей. - Я с вами не поеду.
        - Не слышу? - взволнованно крикнул в ответ майор Горбунов.
        - Здесь остаюсь, - прижав к себе княжну, пояснил Сергей и, чтобы не тянуть время, вынул одной рукой из кармана штрих-кодер и нажал «Сохранить».
        За доли секунды, в момент отработки штрих-кодером команды, Сергей почувствовал, что угадал, что, слава богу, правильно сделал, что поверил: его боковое зрение успело зафиксировать исчезновение Коптина-старшего, последовавшее сразу после нажатия кнопки «Сохранить».
        Его воплощенное в жизнь, сохраненное и закрепленное штрих-кодером решение остаться здесь навсегда делало невозможным появление Коптина-старшего в качестве гостя из далекого будущего: там, в этом далеком будущем, Сергея Коптина теперь уж никогда не будет.
        Как бы ни сложилась его судьба с Ладой Мелентьевной, он проживет отныне в этой эпохе все дни, отпущенные ему судьбой, здесь же состарится, здесь и умрет.
        Да, он здесь остался. Перебежчик. Невозвращенец.
        Таким не мстят, но таких и не спасают.
        Его судьба теперь в руках у Бога.
        Ну вот и надейся на Бога. А сам не плошай.
        Сильно размахнувшись, Сергей кинул штрих-кодер в глубокий нетронутый сугроб, туда, где еще три секунды назад стоял его старший темпоральный клон, Сергей Ильич Коптин.
        Конец. Нет и не будет возврата!
        Он обнял за плечи княжну и махнул Горбунову рукой: «Прощай!»

* * *
        Через десять минут ни одной живой души возле терема не было.
        Проводив взглядом скрывшихся в тереме Сережу Коптина с княжной, Горбунов повернулся к терему спиной, потрепал по холке коня бросившего его друга, сел и не спеша тронулся назад, к хронотопу, - по той же дороге, по которой они полчаса назад приехали сюда вдвоем.
        Конь Коптина тоже пошел с ними, слегка отставая, покачивая головой в такт своим мыслям. Над дорогой бесшумно кружили белые хлопья.
        В душе Горбунова не было ни малейшего зла на Сергея.
        Останавливать его, устраивать задержание, захват, применять оружие он был не вправе. Он должен был воспринять поступок напарника просто как происшествие и, вернувшись назад, в настоящее, подробно доложить о случившемся.
        Зла не было, а вот досада была.
        Ведь молодых себе в команду в хроноразведке подбирают, бывает, годами, и уж тем более напарников. Горбунов, найдя Коптина, сильно рассчитывал на него. В нем, в молодом, было нечто, как говорится… Чувствовалось!
        Горбунов ощущал, что с уходом Коптина он потерял что-то заметное и плохо заменимое. Многое интересное проплывет теперь мимо него, Горбунова, о многом он уже никогда не узнает.
        И верно, откуда ему узнать теперь, что сложись ситуация совершенно иначе: «Я буду помнить тебя всю жизнь», - и он, Юрий Алексеевич Горбунов, остался бы без ноги?
        Загадка, которую не разгадать, - теперь ее нет, и она не появится.
        Теперь он при ногах, но без загадки.
        Конечно, того, что обе ноги у него целы из-за ухода Сергея, он не ценил, не подозревая даже, что могло бы выйти иначе, но вот то, что с уходом Коптина он остался без множества загадок, - это Горбунов интуитивно чувствовал.
        Да, без загадок тоже очень трудно жить - почти как без ног.
        Хотя, конечно, людям свойственно создавать загадки и проблемы на ровном месте, из ничего, романтизировать простые ситуации: вы вспомните, как часто взгляды некоторых окружающих казались вам многообещающими, а скрип кладбищенских сосен на ветру - унылым и зловещим?
        В истории с ногой тоже, конечно, не было ничего особенного. Все объяснялось тем, что княжна в песцах, Лада Мелентьевна, обладала даром целительства, унаследованным ею от предков. Этот дар передался и дальше: в каждом втором-третьем поколении потомков Сергея и Лады Коптиных появлялся мальчик, наделенный необычным, выдающимся даром целительства, и сведения об этом осели в сухих строчках исторических документов.
        Возможно, врачи от Бога в роду Коптиных рождались и чаще, еще более вероятно, что среди таковых были и представительницы женского пола. Но чисто поверхностный архивный поиск указывал на Константина Васильевича Коптина, «чудного врачевателя», а заодно и воеводу Галича с Даниловым в 1624 году, Якова Сергеевича Коптина, пожалованного тремя поместьями Петром Первым за «честную службу и лекарское искусство», Ивана Федоровича Коптинова, предводителя мезенского дворянства в 1767 году, не гнушавшегося лечить даже крепостных, Коптилова Романа Мироновича, активного участника польской кампании, одного из первых кавалеров ордена Владимира, награжденного в 1831 году «за геройство в бою и многотрудные врачевания», Коптина Вячеслава Анатольевича, ассистента известного физиолога И. П. Павлова в 1912 году, и, наконец, на Валерия Андреевича Коптина, зам. начальника отделения гнойной хирургии Кологривской горбольницы № 35, спасшего в 1959 году школьнику девятого класса Горбунову Ю. А. ногу. Тот, играя в футбол на сельской строительной площадке, пропорол ступню сразу в трех местах; начало заражения в сельской
больнице прозевали. Не попади он затем по воле случая в руки Коптина, гангрены и ампутации было бы не избежать.
        Но это было в мире, бывшем изначально основным и ставшим теперь основным для всех снова.
        В параллельном мире - штрих-код 1 -09 -221 -34(519) - 18-43 -97, - который Коптин создал, не решившись остаться с княжной, смалодушничав, Лада Мелентьевна, пообещав помнить Сергея всю жизнь, сдержала свое слово и помнила его все отпущенные ей в этом мире полгода.
        Через четыре месяца после расставания с Сергеем она постриглась в женский монастырь на границе с Литвой, недалеко от Смоленска, уехав подальше от родных мест, напоминавших ей о возможном, но не сбывшемся. Монастырь через два месяца подвергся разбойному пограничному набегу, и жизнь Лады на девятнадцатом году была оборвана литовской саблей.
        Понятно, что Валерию Андреевичу Коптину, зам. начальника отделения гнойной хирургии Кологривской горбольницы № 35, не суждено было появиться на свет, а дежуривший в его отсутствие в нашем мире врач первой категории Александр Наумович Гольдин не смог справиться с флегмоной, и школьник Горбунов лишился ноги.
        Всего этого Горбунов уже никогда не узнает, ведь если не стало загадки, то и разгадке родиться не суждено.
        Подъехав к точке спешивания, Горбунов отпустил лошадей, которые самоходом пошли домой, к деревеньке, что лежала в версте отсюда, - там лошади были полтора часа назад арендованы Горбуновым и Коптиным до вечера за цену, превышающую втрое их стоимость.
        Подходя к хронотопу, Горбунов вдруг увидел зайца. Заяц был молодой, родившийся этим летом и посему мало еще соображающий в жизни российской средневековой глубинки.
        Заяц сидел на твердом, уплотненном ветрами насте и, не обращая ни малейшего внимания на приближающегося Горбунова, шмыгал носом, словно что-то вынюхивая в свежем морозном воздухе.
        Проходя мимо наглого юного зайца на расстоянии метра, Горбунов остановился, слегка повернулся и, неожиданно для самого себя, совершенно беспочвенно дал зайцу по жопе ногой, да так, что тот, пролетев метров пятнадцать, сделал в полете пять сальто-мортале, а потом, приземлившись на четыре лапы и задницу, сломя голову понесся в лес с такой скоростью, будто там, в лесу, бесплатно раздавали министерские портфели.
        Горбунов, испугавшийся происшедшего еще больше зайца, выхватил штрих-кодер… Последствия поступка, слава богу, оказались совершенно пустяковые: самое значительное из них состояло в том, что через 417 лет, в 2001 году, в сентябре, какой-то там капитан Аверьянов Н. Н. получит внеочередное звание подполковника, перескочив майора.
        Всего-то! Горбунов нажал «Сохранить»: наглого зайца, из-за которого у него в душе чуть-чуть все не оборвалось, видеть больше не хотелось. Да хрен с ним, пусть там какой-то Аверьянов станет подполковником, минуя майора! Насрать.
        Задраившись и запустив программу предстартовой подготовки, Горбунов, конечно, все же задумался, как может случиться такое? Тут, при Иване Грозном, дашь зайцу по жопе ногой, а кто-то там через четыреста с гаком лет станет не по порядку майором, а сразу вдруг подполковником.
        Ведь это странно, согласитесь. А если ты сам майор, то еще и обидно до ужаса. Конечно, Горбунов не знал, не мог знать, что эта история еще всплывет в его жизни, и сын этого самого капитана-майора-подполковника, Алексей Аверьянов, быстро объяснит ему, в чем тут дело. Но это еще будет. А будущее знать, в общем-то, запрещено.
        Горбунов вздохнул, пожал плечами и стартовал в направлении дома…

«Ты зайцу здесь ногой по жопе, а он там - сразу подполковник», - крутилось неотступно в голове.

* * *
        Быстро смеркалось.
        Ватная тишина вновь накрыла Берендеево - огромные вековые ели и узорчатый княжеский терем с небольшими окошками, едва заметно залитыми изнутри теплым оранжевым светом лучин и светильника в княжеской горнице.
        Сверху, с небес, опускалась новая зимняя ночь.
        Падал пушистый снег.
        Ни души. Только в густом ельнике, среди заснеженных веток, не видимый ни с дороги, ни со двора терема, в метре над снегом висел небольшой поросенок цвета спелого абрикоса: Сергей забыл выключить штрих-кодер.
        Снег шел сквозь поросенка, хлопья не встречали никакого сопротивления.
        Будучи чистой видимостью, интерфейсом структуры искусственного интеллекта штрих-кодера, поросенок, конечно, не испытывал ни холода, ни печали.
        Он был лишь зримым образом, искусно отражавшим чужие, не видимые посторонним глазом состояния.
        Мир пришел к своему давнему исходнику, выкинув из своей истории все, что было однозначно связано с Коптиным, с тем, сбежавшим в юности от любви.
        Исчезли все его дела, операции, в которых участвовал он, учения, отпуска, награды, дальние командировки, исчезли нескончаемые маневры перед лицом бесконечных кадровых перестановок и бестолковки идущих по кругу реформ. Исчезли все напряженные дни и то неудачное утро, испортившее Аверьянову отпуск и наградившее его настоящим штрих-кодером, но очень расплывчатой целью.
        Все вернулось на круги своя: Олена безмятежно спала через стенку от Коли и Алексея, пираты беспрепятственно подходили к Фату-Хиву: никакие неприятности не ожидали их там.
        Не состоялась удачная высадка викингов в бухте Оленьего Холма, и девочки с Тверской остались на исходных при своих, Ахсину-х не стала матерью-создательницей мощного племени скриварягов, а Аверьянка снова, по-прежнему называется Америкой в честь мореплавателя-исследователя Америго Веспуччи, который, видимо, первым из европейцев понял, что открытая Колумбом земля является Новым Светом, новым континентом.
        В России хэдбол исчез, как будто его и не было; исполнительные ветви опять, как и прежде, стали совершенно безнаказанно вытворять все, что им вздумается; американские же историки не знают Болванки, древнего кровожадного бога аборигенов Ньюфаундленда и мыса Код.
        И хоть Торхадд Мельдун, сын Вулкана, успешно вернулся до своїх під Київ - что он неизменно делал во всех параллельных мирах, - башням-«близнецам» в Нью-Йорке уже не суждено было устоять, и 11 сентября 2001 года мир содрогнулся от изуверской беспредельщины, оказавшейся гораздо тупее и безжалостнее глуповатого, немного дурашливого Зла параллельного мира, выстроенного при посильном участии капитана Аверьянова.
        Все исчезло! Рухнуло, очистило за собой ячейки оперативной памяти, заархивировавшись лишь в небольших и невзрачных кристаллах в качестве параллельного мира, с присвоенным ему отдельным штрих-кодом.
        Пропал тщательно созданный мир, исчез, будто и не существовал на свете!
        Что ж? Такова жизнь!
        Ведь тьме, пришедшей со Средиземного моря, реально по уху, какой тут мир калошей накрывать.

* * *
        Снег перестал сыпать, прояснилось.
        В небе замигали колючки звезд, начавших обмен очередными сплетнями.
        Божий мир, щурясь звездами-сплетницами, натянул на себя с головой одеяло тьмы и погрузился в тихо похрустывающее от ночного мороза забытье.
        Все вокруг терема оцепенело до утра во временнoм ночном безвременье.
        Поросенок, скрытый еловыми лапами, был неподвижен, если не считать, что один раз, как показалось, из его голографически голубого глаза выкатилась и упала на снег, не оставляя следа, прозрачная голографическая слеза.
        Поросенок висел меж еловых ветвей не издавая ни звука, хотя его говорящее сердце ярко светилось, пульсируя.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к