Горышина Ольга, Двойной Без Сахара- библиотека РусЛит

Двойной без сахара Ольга Горышина
        У меня за плечами брак ради паспорта. В нынешней жизни командует женщина. О будущем страшно задуматься. А во время отпуска мне в лоб предложили курортный роман. Нет, я не желаю рушить то, что имею… И если этот мужчина не слышит слова "нет", неужели я обязана ответить "да"? Зачем этот ирландский алкоголик копается в моем прошлом и охотно делится своим? Может, ему поговорить не с кем? Только с собакой, которую зовут Джеймс Джойс, хотя она сука.
        Ольга Горышина
        Двойной без сахара
        Глава 1 "Неприятный разговор"
        Нет, Лиззи не закричала, она даже не повысила голос. Вино в бокале плескалось сильнее ее эмоций. Во мне же кровь подошла к порогу закипания. Я выскочила за порог и уже с улицы услышала ее заключение:
        - You little bitch!
        Если бы Лиззи просто назвала меня сучкой, я бы не обиделась, потому что в каждой бабе стервозность заложена от рождения, а вот неблагодарной я себя не считала. Слова прозвучали пощечиной, и именно поэтому я шарахнула в ответ дверью.
        Она вытащила меня из дерьма, в котором я плавала несколько лет, пока мои питерские друзья поголовно считали, что я купаюсь в шоколаде, и была благодарна Лиззи от всего сердца. Сейчас же от всего сердца ненавидела ее за незаслуженное оскорбление. Однако если бы Лиззи отставила недопитый бокал и вышла на улицу, где я бестолково топталась уже минут пять, моя ненависть рассеялась бы, подобно утреннему туману. Но Лиззи не вышла ко мне. Теперь если я открою дверь первой, то как бы соглашусь с тем, что я и есть неблагодарная сучка.
        На дворе была ночь, и туман только начинал зарождаться над озером. Холод быстро пробрался под тонкие, пусть и длинные, рукава трикотажной футболки, и, не имея возможности вернуться в коттедж, я решила согреться ходьбой. Начинать отпуск со ссоры - дурной знак, а с простуды - еще худший. Я шмыгнула носом и поняла, что чуть было не разревелась перед женщиной, не признающей чужих чувств. Обида была сильной, но не той, от которой ревут в три ручья.
        Проходя мимо машины, я заметила на сиденье шерстяную кофту, купленную в Дублине, и, не надеясь на удачу, дернула дверцу, и чудо - машина оказалась не запертой. К концу второго дня в Ирландии Лиззи успела позабыть необходимую в Сан-Франциско осмотрительность. Проверив, что она не оставила ключи в зажигании, я взяла кофту и попыталась закрыть машину, но без ключей умная железяка отказалась мне подчиниться. Бог с ней, в этой глуши ни души.
        Шерсть согрела меня, но не заставила отказываться от прогулки. Я давала Лиззи время одуматься, а себе - остыть. Она груба в оценках, но дальше "дуры" в приписываемых мне эпитетах раньше не заходила, и я пропускала мелкие оскорбления мимо ушей, а тут взяла и хлопнула дверью. Однако все еще можно вернуться и не превращать неприятный разговор в открытую ссору. Вопрос только один - почему это должна сделать я? Почему она спокойно позволила мне уйти? Неужто была на сто процентов уверена, что я тут же открою дверь, возьму свой бокал и осушу до дна.
        Увы, шарахнуть его о стену я бы не смогла. Все же в съемном доме с бокалами следует обращаться нежно. То же касалось и засовов на окнах, которые Лиззи только что едва не обломала, желая пустить в дом дивный ирландский воздух. Но особенно лелеять следовало все же входную дверь. Я успела отметить, что та держится на соплях, и новую вспышку моего гнева может и не пережить.
        Я шла вдоль берега, путаясь в траве - почва под ногами стала топкой, и я начала бояться, что промочу ноги. И все равно не повернула назад - в самом деле, не сидеть же в машине, как обидевшаяся школьница. Дорожка где-нибудь да закончится. Чтобы переплыть озерцо, нужна лодка, и потому вряд ли кто-то протоптал вокруг него кольцевую дорожку. И даже если та имеется, я не собиралась возвращаться домой под утро по колено в грязи. И вообще возвращаться под утро не входило в мои планы. Мне хотелось спать. Безумно. Завалиться в постель и проспать пятнадцать часов к ряду. Вот такими были мои планы на вечер, пока Лиззи не открыла рот.
        Я не была готова к очередному промыванию мозгов на предмет того, что мне следует делать со своей жизнью. Для подобного разговора не нужно было менять калифорнийское солнце на ирландский дождик. Не для этого меня заставили десять часов корчиться в кресле самолета!
        - Тебе понравится в Ирландии.
        Лиззи нисколько не сомневалась в этом! Она никогда и ни в чем не сомневалась. Особенно, когда это касалось меня!
        - И ты наконец примешь решение о своей дальнейшей карьере!
        Между этими фразами было больше, чем десять часов.
        - Почему бы не полететь на Гавайи? - спросила я еще на тихоокеанском побережье.
        Это был нормальный вопрос, ведь излюбленным местом отдыха Лиззи уже много лет оставался Мауи. Однако вместо ответа она спихнула меня с кровати, заставив вытащить чемодан и собрать вещи. Я вовсе не хотела моря и солнца, но и не понимала, какую прелесть можно узреть в дожде, который в Ирландии лил каждый день. В родословной Лиззи точно отсутствовали ирландские корни, а я всей своей петербургской душой ненавидела дождь. Так какого черта я должна наслаждаться маленьким домиком на таком же маленьком озере?
        Да, закаты здесь обязаны быть великолепными. Первый, увы, мы обе продрыхли без задних ног. И на них, возможно, можно потратить пару-тройку холстов. А что потом?
        - I gonna love it. I should love It!
        Я, кажется, давно позабыла, что хочу. Зато четко знала, что должна. Лиззи напоминала мне об этом ежедневно, начиная с утренней йоги и заканчивая вечерним душем. Да, моя жизнь была расписана по минутам, не оставляя и секунды на размышление, а что делать дальше? И вот сейчас Лиззи заявила, что привезла меня в Ирландию, чтобы я месяц делала то, что хочу. И наконец поняла, чего именно хочу от жизни. Черт возьми! Она швырнула мой чемодан в дальнюю спальню, дав понять, что ее кровать мне еще надо заслужить.
        В тот момент я была слишком уставшей, чтобы спросить, почему? Нет, я спросила: мой взгляд всегда красноречивей бессвязных английских фраз. И тогда она шепнула в самое ухо:
        - He's a Catholic, stupid you!
        Кто бы мог подумать! Лиззи заботит впечатление, которое она произведет на мужика, сдавшего нам дом. Неужели? Он старше меня и младше ее, с небольшой сединой в волнистых светло-коричневых волосах, явно требовавших похода к парикмахеру, который, впрочем, в этой дыре мог быть нарасхват. Парикмахер и этот мужик одинаково. Темно-синие джинсы, ботинки вместо кроссовок, обтягивающая теплая футболка с длинным рукавом. Может, в его теле присутствовали пару лишних килограмм, но для деревни он являл собой эталон престарелого холостяка. Да, я увидела пустой палец, когда он доставал из багажника чемодан.
        Хозяин предложил перенести наши вещи из машины в дом. Я вытащила с заднего сиденья сумку с холстами и пошла следом, потому прекрасно рассмотрела его со спины. У меня настолько наметан глаз, что одного взгляда достаточно, чтобы перевести все складки одежды в мускулы, не раздевая человека даже мысленно. Лица его я так и не увидела, потому что боялась, что он заговорит со мной, а я не пойму ирландскую речь. Бросив мольберт, я ушла к озеру рассматривать кувшинки, предоставив Лиззи решить все вопросы самой, ведь она сумела как-то поговорить с ним по телефону, договариваясь о времени нашего приезда.
        Лиззи оказалась в своем репертуаре. За полдня в Дублине мы успели посетить картинную галерею, театр и еще заглянуть в магазин шерстяных свитеров. На ночь глядя мы покинули столицу Ирландии и цивилизацию и через два часа заблудились. Навигатор запутался в фермерских тропах, петлявших среди полей, и без зазрения совести накручивал нам милю за милей узкой ленты дороги. Лиззи чертыхалась, и не ясно от чего больше: от тяжелого ирландского акцента, который она с трудом разбирала в трубке, усталости или правого руля. Я сидела молча и пыталась не заснуть. А теперь из-за того, что хозяин оказался католиком, я должна спать одна!
        Католик ни за какие деньги не пустит себе в дом двух лесбиянок? Смеешься, Лиззи! Да эта страна единодушно проголосовала за узаконивание однополых браков! Католик… Или причина другая? Меня отлучили от тела, чтобы я быстрее сообразила, куда катится моя жизнь? До этого самого момента я и не знала, что куда-то качусь. Я думала, что уже три года дрейфую на месте в объятиях своей бывшей учительницы по классу живописи. Черт возьми, что еще нового мне предстоит узнать под серым небом Ирландии и под ее ледяным дождем?
        Глава 2 "Прогулка у озера"
        Вечер давно начался и грозил с минуты на минуту перетечь в ночь. Небо действительно походило на черный бархат, которым выстилают ювелирные стеллажи, а звезды выступали бриллиантами. Будто кто-то со злостью швырнул их, так и не решив, какой дизайн лучше подойдет к обручальному кольцу. Мое кольцо было миниатюрным - жених не пожелал потратить больше трех тысяч зеленых. Впрочем, оно прекрасно смотрелось в пятом размере: один большой камень в виде розы и разбегающиеся в стороны две дорожки из бриллиантовых осколков. И на моем пальце оно сидело хорошо, намного лучше любого, даже самого толстого, желтого российского кольца.
        - Thanks God, I rescued you!
        Лиззи закатила дома безумную вечеринку, празднуя мой развод, и под визги пьяных гостей спустила кольцо в канализацию! Сердце мое дрогнуло - я обязана была вернуть его Полу. Бедняга не виноват, что женился на маленькой дряни и попал под руку настоящей феминистки с дипломом адвоката, на которую Лиззи не поскупилась.
        - She rescued me…
        Да, так же собственно, как она спасала из приютов собачек, беря на передержку. Только разве нужно было меня спасать? Я сделала свой выбор. Приняла первое взрослое решение - остаться в Штатах после программы "Work&Travel".
        С первой же недели на американской земле девчонки по комнате стали обсуждать, как успеть отыскать мужа до истечения срока визы. Даже сыскались помощники из местных русских, только предлагали они в мужья в основном индусов-инженеров, убеждая нас, дурочек, что те совсем неплохие мужья и главное - доступны в любом количестве. Бери, не хочу! Вот именно, не хотим - от таких хрен потом сбежишь. Нужен был трамплинчик попроще, но и не совсем white-trash с мозгом меньше, чем у советского гопника.
        Впрочем, я лично никого не искала - я ехала посмотреть страну и заработать денег. Честно, так оно и было, но никто из девчонок не верил, что я только ради интереса слушала советчиц и честно выполняла работу официантки, надеясь на хорошие чаевые. Я отмахивалась - принц сам меня найдет, если над Сан- Франциско сойдутся звезды. Сейчас-то я понимаю, что просто боясь сделать шаг, который мог вести в никуда. Так что если бы Пол не нашел меня сам, будучи завсегдатаем нашего кафе, я бы, вздыхая, вернулась в Питер и получила свой скучный диплом искусствоведа.
        Я долго не обращала на Пола внимания, потому что смотреть было не на что: жидкие волосы, едва скрывавшие плешь, и огромные очки, родом из шестидесятых, когда он сам и родился. Карикатурный портрет довершало то, что он всегда молчал. Пол с детства страдал от болезни, название которой за два года семейной жизни я даже не удосужилась узнать. Какая разница? Я ждала гражданства, втихую глотая противозачаточные таблетки, которые мне доставали где-то за наличные подружки, чтобы моя тайна не прописалась в медицинских счетах. Впрочем, муж не настаивал на детях, считая меня слишком юной, а себя еще не совсем готовым к отцовским обязанностям. Наверное, я хотела так думать, если вообще о чем-то тогда думала…
        Я вышла замуж за синий паспорт. И покорно ждала его. Через год даже слишком покорно, почти перестав общаться с подругами по несчастью, да и вообще с кем- либо не из окружения мужа. Я стала для всех Ланой, молчаливой, стесняющейся своего акцента. Общение с Полом не приносило быстрых языковых результатов, потому что его красноречие равнялось скромным успехам в постели.
        Был ли Пол скуп? С одной стороны он ограничивал мои траты на новую футболку и не покупал лишний раз кофе в Старбаксе, а с другой - отправил учиться рисованию в самую дорогую школу Сан-Франциско. Зачем я туда пошла, не знаю. Наверное, боялась показать Полу свое намерение устроиться в жизни самой, помахав перед носом свидетельством о разводе, если пойду на курсы тех же тестеров. Сейчас, вспоминая события пятилетней давности, я сомневалась, что решилась бы на развод, если бы на моем пути не встала Лиззи. Да, с заявлением, что я достойна лучшего в постели, она наняла адвоката по разводам, и очень скоро я оказалась свободной, да еще и с небольшой, но для меня все же солидной суммой на банковском счету, открытом на мое собственное имя.
        Лиззи, тогда еще для меня Мисс Брукнэлл, родилась в семье небольших, но все же old-money, и потребность зарабатывания на пропитание никогда не омрачала ее существования. Она не швырялась деньгами, но прекрасно распределяла их по полочкам своих потребностей, чтобы иметь удовольствие заниматься любимым делом - учить живописи и рисовать для души, не стремясь угодить вкусу широкой публики, чтобы увеличить продажи и нолики в ценниках на картинах.
        Бедный Пол пострадал, потому что показался Мисс Брукнэлл плохим мужем, а теперь я страдала от того, что эта же Мисс Брукнэлл переоценила шкалу ценностей какого-то католика. Или же пожелала отдохнуть от меня, зачем-то притащив за тысячи миль от моего нового дома. Ведь католик ушел, а мой чемодан так и остался лежать на кровати в дальней спальне, из которой открывался тот же шикарный вид на озерцо, что и из огромных стеклянных дверей гостиной, а в ее спальню глядел лес.
        Сейчас я стояла напротив этого озера. Звезды-бриллианты весело мне подмигнули, а я в ответ вздрогнула, поняв, что ирландский июнь и калифорнийская футболка, даже помноженная на шерстяную кофту, не очень-то подходят друг к другу. Но я не могла вернуться в дом прямо сейчас, потому что Лиззи расценила бы это согласием на продолжение прерванной беседы, а я за нынешний вечер наслушалась довольно, и мне потребуется еще не один бокал вина, чтобы переварить услышанное.
        А вот животу переваривать было нечего. Бедный, не удовлетворившись одним помидором на горке шпината с базиликом, ворчал, но я не могла ничем ему помочь. Нас ждала по крайней мере получасовая прогулка вдоль безлюдного озера, чтобы поразмышлять над услышанным, а вернее - дождаться, когда Лиззи отправится спать.
        Вода так заманчиво мерцала, что у меня прямо чесались руки достать тушь и китайское перо, но я знала, что не притронусь к рисовальным принадлежностям, пока мисс Брукнэлл не потребует того, назначив мне очередное задание, как делала все последние пять лет. Пять лет! Это же вечность, три года из которых она гладит меня не только по головке.
        Да, два года я прожила в ее доме обычной приживалкой и, признаться, даже не догадывалась о сексуальных предпочтениях хозяйки. Мне казалось, что в свои почти пятьдесят Лиззи любит только холст и кисти, настолько терпеливо она ждала, пока я закончу Академию, чтобы сделать первый шаг, будто и вправду боялась, что я донесу на нее за сексуальное домогательство. Хотя это могло быть чистой правдой.
        Однако я никогда не спрашивала Лиззи про мотивы двухлетней игры в добрую мамочку. Вторая крупная вечеринка, на этот раз по поводу моего диплома, закончилась уже в ее постели. Тогда мы обе слишком много выпили и выкурили, потому подробностей той ночи я не помнила, но мной владела уверенность, что последующие затмили первую. Лиззи была виртуозна не только в живописи… А научить отлично владеть кистью с нуля для нее было раз плюнуть.
        Я не прошла еще и половину задуманного пути, а уже почувствовала себя настолько усталой, что готова была усесться прямо на мокрую траву. Хотя ирландской ночью мной должен был владеть утренний калифорнийский бодрячок. И тут феи сжалились надо мной, указав на каменную скамейку, спрятанную в зелени в двух шагах от кромки воды - утром здесь должно быть необычайно красиво. Я оттянула подол кофты и присела на ледяной камень.
        Озеро я уже рассмотрела, потому повернулась лицом к лесу и с трудом, но все же различила за деревьями очертание небольшого домика. А мы-то с Лиззи решили, что озеро принадлежит только нам. Я машинально вскочила со скамейки, наученная Америкой уважению к частной собственности, и уже шагнула на тропинку в обратном направлении, как услышала громкое "Hi there!'',обращенное явно ко мне.
        Стало немного не по себе. В неизвестном домике погашен свет, а от нашего коттеджа я ушла слишком далеко - да там тоже уже было темно - Лиззи отправилась спать без меня слишком быстро. На секунду сердце сжалось от ревности, а потом все перекрыл страх. Бесспорно, моих навыков самозащиты не хватит, чтобы справиться с выступившей из-за деревьев огромной медвежьей фигурой. Я не попятилась, я остолбенела и вспомнила «Отче наш». Должно быть, молитва помогла уменьшить слона до мухи, тень перестала казаться большой, и я признала в ней очертания фигуры хозяина-католика.
        - Вам что-то нужно? Можно было просто позвонить. Я бы пришел сам.
        Я с трудом расшифровала фразу - мужчина оставался слишком далеко от скамейки и говорил довольно быстро.
        - A shot of whiskey, - выдохнула я свой страх по-английски, хотя хотелось сказать совсем иное русское слово, но, должно быть, я разучилась ругаться русским матом. Я говорила это себе под нос и аж подскочила на месте, когда ирландец повторил мою фразу:
        - Two shots of whiskey? Are you coddin' me?
        Стало жутко неловко, и я сама повторила ее уже с улыбкой, пытаясь сделать вид, что неудачно пошутила. Впрочем, по-английски я всегда острила неудачно. И заодно опустила глаза, понимая, что с таким прекрасным слухом этот ирландец мог и видеть в ночи, а краснеть от своего английского я еще не отучилась. Впрочем, его ирландский выговор звучал не лучше, хотя более остро. Мой голодный желудок сразу представил жареную треску - cod, а мозг перевел kidding в кодировку - я действительно должна была декодировать слова Лиззи, и без полбанки в новом задании моей несравненной учительницы мне не разобраться.
        - Дома только пиво, но паб сегодня все еще открыт - могу отвезти. Если только мисс не предпочтет прогулку? Правда, это больше получаса быстрым шагом.
        Моя челюсть отпала. Вот они, трудности перевода - не совать же мне ему под нос подстрочник. Только я не сумела вставить и фразы, а он уже протянул руку:
        - Вы уже знаете мое имя из договора, а я с вами не имел возможности познакомиться.
        Ага, не из договора, который я в глаза не видела, потому что Лиззи сама снимала дом, а из бранной речи, когда она швырнула мне на колени телефон после его идиотских инструкций, как нам отыскать верный съезд с дороги.
        - Лана Донал, - улыбнулась я.
        - Вы с Мисс Брукнэлл…
        Шон сделал паузу, но не достаточную, чтобы я подыскала правильный ответ.
        - Подруги. Мы приехали сюда порисовать.
        - О, да… Она писала, что ей приглянулся коттедж из-за прекрасного вида на озеро и даже обещала подарить картину, если я соглашусь пока не сдавать его никому, потому что она не знает, как долго пожелает пробыть в Ирландии.
        О, как! Новая информация, а мне бы с предыдущей разобраться!
        - Здесь недалеко отличные развалины форта, и старая церковь достойна, чтобы ее запечатлели в масле, если вы, конечно, увлекаетесь пейзажами, как она… Или, может, ваш конек абстракция, как у современной молодежи, мисс Донал?
        - Я рисую пейзажи, потому что она моя учительница.
        - А ваш акцент?
        Это уже походило на допрос. Мы оба засунули руки в джинсы. Я - от холода, а он
        - для пущей важности.
        - Мы зовем его heavy California accent! - выдала я новую глупую шутку в надежде, что Шон забудет первую. - Я родилась в России. Это фамилия по мужу. Хм, бывшему мужу…
        - Вы слишком молоды, чтобы быть замужем и тем более в разводе.
        - Э… Мне двадцать восемь, я просто так молодо выгляжу в этой тинейджерской одежде.
        Еще я зачем-то добавила, что при покупке выпивки у меня до сих пор просят удостоверение личности. О, черт, какого хрена я выбалтываю все это постороннему? Я ведь свой бокал даже не пригубила. Неужто так перетрусила?! И кто он вообще такой? Может, местный констебль? Слишком хорошо ведет допрос.
        - У нас в пабе можно и водку достать. Идемте уже, мисс Донал. Я чувствую, что ирландская шерсть вас не спасает. Это не солнечная Калифорния!
        - В Сан-Франциско вечно туман и холодно.
        - Тогда дело в отсутствии виски. У нас в Ирландии есть поговорка, что виски лучшее лекарство от всех болезней. Особенно от холода.
        - Шон, это была шутка, - попыталась запротестовать я, ощутив на плече его руку.
        - Ирландцы никогда не шутят про виски.
        - Нет, вы не так поняли, сэр. Это была шутка с моей стороны.
        - Зато я не шутил. Я хочу выпить с вами виски, потому как мне от лица всей деревни вменяется в обязанность вывести вас обеих в свет. У нас в деревне довольно скучно, и аж целых две художницы явно смогут разбавить наше грустное существование. Потому-то я и согласился сдать вам дом. Ну, не считая, конечно, нескольких тысяч евро…
        - Шон, я вышла прогуляться. А когда я выхожу погулять, то не беру с собой кошелек.
        - Это вы снова шутите, мисс Донал? Или желаете меня обидеть? Впрочем, если вы настолько независимая американка, то я вычту ваши два стакана из депозита. По рукам?
        Я надеялась, что Шон уберет с моего плеча руку, но тот протянул свободную. Я обернулась к коттеджу. С потушенными окнами он почти слился с возвышающимися за ним деревьями. Меня там не ждали. Может, виски не такой уж плохой способ скоротать испорченный вечер? И еще треска! И возможность декодировать слова Лиззи!
        Глава 3 "Странный допрос"
        Если с Лиззи мы ползли по этой жуткой одноколейке, посмеиваясь над разрешающим знаком в восемьдесят километров в час, то сейчас я поверила в его резонность, и на очередном слепом повороте даже закрыла глаза. Какого черта я села в машину к местному! Надо было догадаться, что просто так подобные знаки власти не поставят!
        Заметив мою неприкрытую панику, Шон сбросил скорость.
        - Как вы только ездите по таким дорогам… Калифорнийский серпантин в два раза шире!
        Я не нуждалась в ответе - мне просто стало стыдно за свой страх. Однако Шон посчитал нужным ответить:
        - У нас такие дороги, потому что ни один ирландский инженер не подпишет план, по которому потребуется выкорчевать куст боярышника или терновника. Мы не злим наших фей.
        Да, вы злите только заезжих девиц! Злите своей деревенской фамильярностью. Злость мне подали в бокале Гиннеса с кремово-бежевой пеной. Шон вернулся с ним от барной стойки, даже не поинтересовавшись, какое пиво я предпочитаю. Да и вообще мы договаривались о виски!
        Паб оказался довольно убогим белесым зданьицем. Если бы не выставленная перед входом бочка и толпа курящих мужиков, я бы не отличила его от обычного дома. Пока Шон обнимался с приятелями, я чуть не задохнулась от табачного дыма и даже не посчитала нужным скрыть гримасу отвращения. Но когда Шон галантно распахнул дверь в темноту, решила объяснить, что в американском обществе давно не курят, и я благополучно забыла даже запах табака.
        Глаза быстро освоились с полумраком. Внутреннее убранство соответствовало наружному - впрочем, не стоило ждать от деревни городского шика, хотя о каком шике можно говорить в Ирландии, когда в центре Дублина пабы соревнуются друг с другом в степени обшарпанности. Здесь не было перегородок: по одной стене тянулся бар, по другой - столики с диванчиками. В углу примостилась крохотная сцена, на которой музыканты наяривали кантри, от которого уши сворачивались в трубочку, особенно когда вступала скрипка. Нет, нет, не стоит бросать тень на благородный инструмент Страдивари. Здесь пищал фидл! В общем шуме я не могла разобрать слов песни и радовалась сему факту - искать смысл в фермерском шансоне не хотелось даже под пиво.
        Мы заняли единственный свободный столик - правда, вместо стульев у него были бочки. Слишком высокие для меня, чтобы достать ногой пола.
        - Нынче столпотворение, потому что все смотрели херлинг на большом экране и теперь празднуют победу наших.
        К счастью, из-за шума Шон не стал объяснять, кто такие "наши".
        - Вообще кухня уже закрыта, но я посмотрю, что можно сделать, чтобы утолить твой голод.
        Боже, какой оборот! В этом убогом заведении можно было использовать простой глагол "поесть". Шон соскользнул с бочки и исчез в направлении барной стойки. Я оглядела столики и действительно не обнаружила ничего, кроме пивных стаканов. Официанток тоже на было, и Шон вернулся ко мне, выудив из-за стойки бармена. Пришлось широко улыбнуться. Ну и что дальше? А дальше я выпала в осадок, когда бармен обратился ко мне по имени.
        Падди, так его звали, усердно потряс мне руку, сообщив, что они всей деревней ждут нас уже целую неделю, и он несказанно рад, что ему не пришлось ждать утра, чтобы увидеть меня. Кажется, это было сказано в более возвышенных выражениях, сдобренных каким-то ирландским обращением, но я сумела расшифровать его только так. К тому же, меня сразила брошенная им очередная монета в копилку моих знаний об этом спонтанном путешествии.
        Неожиданным оно было лишь для меня. Лиззи зачем-то скрыла от меня планы на отпуск. Быть может, совсем не усталость стала причиной ее отказа от летнего семестра. С чего ей вдруг устать, если она все эти годы, как часы, пахала от зари до зари. Никаких изменений в ее здоровье я не заметила, если только от меня не утаили что-то серьезное. Наверное, именно эта растерянность и отразилась на моем лице, потому что Падди слишком быстро сунул мне под нос меню. Только я не стала его читать, а выдала заготовленное: треску и картошку.
        - Иисусе! - воскликнул Падди. - Я ждал заказ на гамбургер. Они у нас тоже вкусные, так что не брезгуй, Лана.
        - Она американка лишь наполовину, - не мог не влезть Шон. - Заказ на рыбу последовал от ее русской половины.
        - О… - вновь протянул Падди, который в общем-то тянул все звуки. - К рыбе подать водку?
        - Пиво, - Шон не дал мне даже попытаться парировать шутку.
        - А в Штатах сначала спрашивают, что желаете пить, - начала я, будто в отместку, когда Падди неслышно ускользнул от нас.
        - А в Ирландии вкусы разнятся лишь в еде, - почти что перебил меня Шон. - А так у всех одно: пинту, а потом два стакана виски. Для разгона.
        - Мне будет достаточно пива, - попыталась улыбнуться я, чувствуя, как живот вот-вот напомнит, что предпочитает еду наперед выпивки. Однако размер стакана давал понять, что виски мне уже не потребуется, а вот заранее выяснить месторасположение туалета будет более чем разумным шагом.
        Пока мы ждали еду, Шон успел задать слишком много недопустимых в американском обществе вопросов. Впрочем, я даже рада была поговорить о себе, ведь это помогало разобраться с собственной жизни. Что я действительно собираюсь делать, раз моя волонтерская работа закончилась? Да, после окончания Академии я не искала работу. Конечно, я не назвала ирландцу истинную причину промедления - меня слишком захватило неизвестное доселе чувство к женщине, потому я делала лишь то, что говорила мисс Брукнэлл.
        Я рисовала картины для благотворительных аукционов - несколько, к моей огромной радости, купил мэр одного из пригородных городишек, чтобы украсить холл мэрии. Но основная моя работа была в начальной школе. Из-за урезания финансирования школьного образования почти везде в городе отменили уроки рисования, и я вступила в группу учителей-волонтеров, которые и цента не получали за свои труды. Государство платило лишь за необходимые для уроков материалы, но в нынешнем году на школу, в которой я работала, не хватило денег, и после Рождества я осталась дома в прямом смысле слова. Впрочем, на жизнь я все равно не зарабатывала, полностью завися от Лиззи финансово. Впрочем, об этом в разговоре я тоже умолчала, сказав, что на счете у меня еще остались присужденные после развода деньги. А потом последовал закономерный вопрос…
        - Сэр, - я выдержала паузу. - Мне кажется, вопрос, почему я разошлась с мужем, входит в группу личных, не так ли?
        - Господи Иисусе! - Шон даже всплеснул руками. - Что может быть личного в вопросе о неудачнике? Я ведь не спрашиваю, какой дурак отпустил тебя одну на наш остров!
        - Почему вы считаете моего бывшего неудачником?
        - Да потому что я бы никогда не позволил увести у себя жену.
        - Вы не женаты, сэр.
        Шон спрятал руки под стол и коварно улыбнулся, будто долго тренировал эту голливудскую гримасу перед зеркалом.
        - А вы наблюдательны, мисс Донал.
        - Я - художник.
        - Я помню. Так все же, как так случилось…
        - О'кей! О'кей! О'кей! - теперь уже я трясла руками. - Я вышла замуж ради американского паспорта. Довольны?
        - Предсказуемо. А дальше? Был очередной дурак?
        Я выдержала взгляд и отхлебнула пиво, изрядно зарывшись в пену. Густые ресницы ирландца дрогнули. Я давно не видела такого взгляда, и он мне понравился, но не заставил вздрогнуть в ответ. Я принимала игру, дурацкую, но на нынешней вечер достаточно безопасную. Наш хозяин не ведет себя истым католиком, но все же лишних карт ему открывать нельзя.
        - Был, - я все еще пила пиво, и мои слова заставили темную жидкость пойти пузырями. - Я тогда еще училась в Академии. Он был лет на двадцать старше меня, чуть младше моего мужа. Из тех, кто сорвав куш в компьютерной сфере, выходили в сорок на пенсию, чтобы попробовать себя в том, на что нельзя прожить
        - в искусстве. Он решил научиться рисовать и играть на фортепьяно. Музыкант из него получился неплохой, что не могу сказать про художника. Однако в его работах чувствовалась страсть, в каждой линии, в каждом мазке… Академизм его не привлекал, и он плевать хотел на оценки. И именно это меня и привлекло в нем.
        Я замолчала, поняв, что сказала лишнего. А даже не выпила еще и пинты.
        - Please, lass, don't get stuck between the gigs and the reels! Did he win you over?
        Я на мгновение прикрыла глаза, переваривая и пиво, и вопрос, сытая по горло деревенской фамильярностью ирландца. Я чувствовала себя балансирующей на тонкой нити, отделяющей героиню романа Джейн Остин от героини фильма "Красотка".
        - No, - отрезала я. - I stayed faithful to my husband through all three years of our marriage.
        - Lucky him! But he couldn't keep his fairy wife anyway. So…
        - Please, stop now, Sir! How about you? What are you doing for a living?
        - I'm an artist.
        - Really?! - невероятно, что он тоже оказался художником, потому как совершенно не выглядел творцом кисти.
        - A piss artist.
        Я вопросительно скривила губы, отодвинув пустой стакан.
        - Алкоголик, - расхохотался Шон в голос, и я вспыхнула, проклиная себя за так быстро осушенную кружку.
        Я чувствовала спиной взгляды - конечно, завсегдатаи рассматривали меня. Американка, оказавшаяся в добавок русской, - это же отличная тема для вечерней беседы. К тому же, с нечесанными волосами, даже без туши, но, к счастью, в кофте ирландского производства - спасибо Лиззи.
        От следующего вопроса меня спас Падди, появившийся с тарелкой трески. Он долго расшаркивался у столика, извиняясь, что ему пришлось жарить рыбу самому, потому что повар ушел домой. Понятно теперь, почему Шон не заказал себе ничего. Мне стало неловко, но пока я думала, что сказать, Шон пробубнил что-то по-ирландски, и Падди удалился, а я схватила вилку с ножом, решив, что Шон сумеет отыскать в себе хоть немного такта и не станет мешать мне есть своими дурацкими вопросами. Настолько пошлыми, что я уже не могла сравнить себя даже с героиней Джулии Робертс. Что он вообще обо мне подумал? Неужели я выгляжу так дешево?
        Неужели? Иначе какого хрена мне в колледже сделали предложение изменить мужу? Бред каждую перемену утаскивал меня в музыкальный класс, чтобы наиграть на пианино очередной вальс Шопена. Я по дури не прогоняла его, потому что он оставался единственным, кто исправлял ошибки в моем английском. Однако я резко поумнела, когда Бред позволил себе распустить руки в первый же раз, как я приняла его предложение подвезти меня до дома, чтобы в дождь не ждать автобуса.
        Я объяснила ему, что между нами ничего не может быть ни просто так, ни даже если он сделает мне предложение. Хотя в душе я понимала, что он никогда на мне не женится. Бред понял мо й ответ. Так мне показалось. Но однажды он позвонил на домашний телефон, как-то откопав его в телефонной базе, и начал нести какую- то чушь, из которой от страха я ничего толком не поняла. У меня задрожали руки, потому что Пола этим вечером лишь по случайности не оказалось дома, и Бред как-то узнал про это. Я проверила, что все двери заперты, и стала про себя проговаривать то, что скажу, если придется набрать номер 911.
        К счастью, Бред не пришел, а на следующий день в Академии сделал вид, что вообще не звонил, и продолжил играть Шопена. Я решила, что накануне он был пьян или чего похуже, и испугалась говорить с ним лично, но все же, наученная в интернет-форумах, послала эсэмэску с предупреждением, что если он еще раз подойдет ко мне в колледже или позвонит, я сообщу в администрацию о sexual harassment. Это подействовало безотказно. Он-то думал, что русская девочка никогда об этом не догадается. А о чем думал Шон, повторяя свою двусмысленную фразу?
        - Hope this gonna satisfy your hunger, lass.
        He ему удовлетворять мои аппетиты, и я решила сыграть дурочку:
        - Сомневаюсь, - я окинула оценивающим взглядом порцию. - Это даже не половина того, к чему я привыкла в Штатах. Я ем много. Очень много.
        Действительно кусок трески не был шибко большим, да и кучку жареной картошки я предпочла бы побольше и не только из-за того, что толком не ела уже вторые сутки. В первые годы в Штатах я не могла справиться и с половиной ресторанной порции, нынче же заказывала еще и аперитивы. Ответ напрашивался простой: либо я растянула желудок, либо инфляция уменьшила порции. К счастью, Шон промолчал. Быть может, потому что Падди принес виски. Нет, не два стакана, а четыре. Каким образом он собирался сесть за руль?
        - Slalnte!
        Шон улыбнулся, я улыбнулась в ответ. Пусть не думает, что играть со мной будет легко. Теперь надо отыскать туалет и выпить воды, чтобы сохранить и походку, и мысли ровными. Так учила меня Лиззи, так я и собираюсь сделать сейчас. Допив виски, я извинилась и стала сканировать помещение в поисках необходимого указателя. Дымный привкус виски жег губы, но вода из-под крана достаточно быстро справилась с ним. Вдобавок я еще и прополоскала рот, злясь, что в кармане не оказалось нити, чтобы достать из зубов остаток рыбы. Приглаживать волосы я не стала. Для кого? Для пьяных ирландцев и досточтимого хозяина коттеджа, тоже пьяного, - да пошли они все! Только в зале храбрость поуменьшилась, потому что наш столик оказался пустым. Если Шон бросил меня здесь, то как теперь рассчитаться за ужин и добраться до коттеджа?
        Глава 4 "Деревенская традиция"
        - What the f… - почти озвучила я свою растерянность, но она длилась недолго.
        - Лана, тебя ждут у сцены, - Падди неожиданно вырос слева от меня и тут же исчез.
        Я оглянулась. Музыканты спокойно сидели на стульях, будто ждали чего-то или кого-то. Меня, что ли? Ведь Шон стоял подле них и смотрел в мою сторону. Черт, да они все смотрели на меня! Я осторожно, вдруг почувствовав себя в хлам пьяной, двинулась в их угол.
        - Аплодисменты нашей гостье! - сказал поднявшийся со стула скрипач лет шестидесяти, а то и еще древнее, в темной кофте, надетой поверх светлой рубашки с галстуком.
        Аплодисменты сопровождались свистом и топаньем. Я почувствовала, как между лопаток заструилась ледяная струйка, а к голове прилила горячая кровь. Абсурд! Что я тут делаю?
        - Мисс Лана Донал - художница из Калифорнии и решила запечатлеть скромную красоту нашей деревушки. Прошу любить и жаловать!
        Старик поцеловал мне руку, а я тупо сказала "Hello”, а потом повернулась к залу и повторила то же слово. Было темно и душно. Аж голова кружилась, но я продолжала дарить залу американскую улыбку.
        - По традиции Лана должна подарить кому-то из нашей деревни танец, - продолжал скрипач.
        По традиции? Я с трудом сфокусировала взгляд на Шоне. Какая наглость! Разве он мало облапал меня по дороге с озера до машины! А от машины до двери паба я чуть ли не бежала от него! Не выйдет. Я собралась покачать головой в знак несогласия, но из толпы уже выступили желающие потанцевать: одному явно не было еще и двадцати, другому едва стукнуло тридцать, а третий выглядел под шестьдесят. Я терялась кого выбрать, готовая разодрать грудь, чешущуюся то ли от шерсти, то ли от грязного взгляда Шона. Нет, господин Констебль, вас-то я точно не изберу!
        Со всех сторон сыпались обрывки фраз, которые я не могла в пьяном мозгу составить в удобоваримые предложения, хотя и понимала, что люди нахваливают симпатичные им кандидатуры. Мне хотелось бы услышать, что они говорят про нашего милого хозяина, но горящий мозг отказывался меня слушаться. Одна надежда оставалась на ноги, которые должны были довести меня до избранного мной старичка.
        - Я не умею танцевать, - шепнула я в лицо танцора, когда трио заиграло сумасшедший ритм.
        Впрочем, через минуту мне все стало по барабану. К нам присоединилось несколько пар, и мы, как угорелые, носились из одного угла в другой, позабыв про шаги и прочую танцевальную лабуду. Плевать, что обо мне подумают эти ирландцы, даже если я споткнусь и влечу головой кому-то в спину. Главное, что мое бедро касалось бедра, затянутого не в джинсы, а в темные траусеры. Главное, не правильно ступить ногой в танце, а сделать верный ход в затеянной Шоном игре. Мне не нужна ирландская гарда, чтобы постоять за себя.
        После танца я вновь оказалась за столиком лицом к лицу с Шоном и не сразу сообразила, как сумела преодолеть расстояние от сцены до двери.
        - You're flying, - с его явно со вчерашнего дня небритого лица не сходила улыбка.
        - Where? - спросила я глупо «куда лечу?», пытаясь сообразить, успела ли оступиться, залезая на бочку.
        - You're drunk.
        О, да… Мое усталое тело не выдержало натиска ирландского виски, а мозги напрочь отказались разбираться во фразеологических оборотах.
        - Существует несколько видов пьяных. Вы, мисс Донал, относитесь к типу Мэри Поплине - остаетесь очень милой и приятной. Впрочем, у этого типа в пьяном виде все же тоже немного снижаются умственные способности, но остается немного здравого смысла вовремя остановиться с выпивкой.
        - Я полностью согласна с вами, сэр, потому попрошу мне больше не заказывать. Два положенных мне стакана я выпила, а сейчас хотела бы доесть оставшийся кусочек рыбки.
        Я ткнула вилкой в тарелку, но в добычу вошли лишь два зубца, а остальные звякнули о тарелку. Как на зло музыка в тот момент смолкла, и Шон понял, насколько Мэри Поппинс не сечет поляны. Я проглотила непрожеванный кусок и со вздохом подняла глаза на подошедшего Падди, которому Шон протянул кредитную карту.
        - Сейчас у нас есть более жирная рыбка для жарки, - ответил Шон на заданный мне вопрос про качество еды.
        Я вздрогнула под улыбчивым взглядом бармена, который прекрасно понял шутку Шона. Тот тоже окидывал меня каким-то жутким взглядом, и я вдруг поняла, что слишком расслабилась в Штатах, доверяя людям, а тут я даже не знала телефона гарды. Впрочем, позвонить мне все равно не с чего. Оставалось надеяться, что здравый смысл в голове ирландца возьмет верх над тяжестью в штанах.
        - Гляжу, ты не оценила шутку с рыбой, - ухмыльнулся Шон, когда Падди улизнул с кредиткой. - Мы так говорим про более важные дела. Сейчас мне надо собраться и не вылететь на первом же повороте. Если бы знал, не пил бы во время матча. Падди я соврал, что мы пришли пешком.
        - А пешком как долго идти? Полчаса ведь…
        - Если по дороге, то так далеко, что и вой бигла не услышишь. А короткую тропку размыло после дождя. Но ты не бойся, я еще в состоянии сфокусироваться и тоже отношу себя к числу Мэри Поппинс. Погоди минуту, я потороплю Падди.
        Я проследила за его походкой. Она была грузной, но достаточно твердой. Благодаря виски ночь больше не казалась холодной, зато терпкий одеколон, смешанный с запахом несвежей футболки, изрядно портил воздух. Я попыталась первой дойти до машины, но Шон ухватил меня за локоть, точно решил, что я споткнулась. Впрочем, хорошо, что он держал меня, ведь я по привычке шагнула к правой дверце.
        - Я все же считаю себя немного трезвее, - расхохотался ирландец.
        Я опустила глаза и позволила отконвоировать себя на другую сторону машины. Голова соображала, а вот тело вело себя предательски. Я - взрослая женщина и совершенно не умею пить!
        - За что вы любите этих коверных крыс? - спросил Шон уже в дороге.
        - Что? - я отвернулась от окна, в котором пыталась похоронить свой блуждающий взгляд. - Я ненавижу и крыс, и мышей, и змей…
        - Ну, последних, Слава Святому Патрику, у нас на острове нет, - снова пьяно смеялся Шон. - Это я о детях говорил. Прости, постоянно забываю, что это не твой родной язык. Постараюсь впредь выражаться более понятно. Ну так дети? Что тебя сподвигло на преподавание?
        Я заморгала, пытаясь избавиться от пьяных слез.
        - Они открытые и добрые.
        - Мы, ирландцы, тоже все, как один, открытые и добрые.
        - Они от всего сердца говорят: I love you, Miss Lana, - продолжала я.
        - О, я тоже могу это сказать, даже по-кельтски…
        И, выдержав паузу, Шон действительно что-то пробурчал, а потом расхохотался, а я на очередном повороте впечаталась в дверцу.
        - Они, - я судорожно пыталась что-то придумать. - Они, - Мозг отказывался работать. - Они, - Ура! - Они любят рисовать!
        Повисла пауза. Либо красноречие Шона иссякло, либо он действительно старался плавно войти в следующий поворот.
        - Увы, я не умею рисовать. Но с удовольствием погляжу, как это делают настоящие художницы. Я уже сказал мисс Брукнэлл, что меня можно беспокоить по любому поводу в любое время дня и ночи. А когда можно потревожить вас, мисс Лана?
        Он остановил машину, и мое сердце упало. За окном была полная темень.
        - Меня тревожить не надо, - я набрала в грудь побольше воздуха, чтобы голос прозвучал достаточно твердо. - Я не свободна.
        Его рука продолжала лежать на руле. Глаза были устремлены в ночь, туда, где вдалеке сливались в черное пятно высокие деревья.
        - Я понимаю, что рисование отнимает все свободное время, - сказал Шон, переворачивая мои слова так, как ему было выгодно. - Но именно посмотреть, как вы работаете, я и хотел. Я же сказал, что сдал коттедж ради картины.
        - И еще нескольких тысяч евро, - зло вставила я. - Со сдачи коттеджа вы и живете?
        - Не только. Но моя работа обыденна. И в свободное время я хотел бы хоть немного приобщиться к искусству. Разве я многого прошу?
        - Обычно мы встаем в шесть, но писать начинаем по-разному в зависимости от солнца. Только сейчас я не знаю, сколько времени у нас возьмет перестройка на новый часовой пояс. Уже поздно, - Я взглянула на часы на приборной доске. - В десять я обычно сплю, а сейчас первый час. Можно уже ехать?
        - Куда? Мы приехали. Вон та тропка между деревьями ведет прямо к двери. Выходи. Я разверну немного машину, чтобы осветить дорогу. Дойдешь самостоятельно?
        - Спасибо за вечер, Шон, - сказала я как можно вежливее, все еще не поборов смущения за свои слова и мысли.
        Наверное, когда приноровлюсь к местному английскому, я стану с первого раза понимать услышанное. Я аккуратно прикрыла дверцу, но успела разобрать тихое: - Sweet Dreams, lass!
        Глава 5 "Это конец"
        Я осторожно прикоснулась к дверной ручке, вдруг испугавшись, что Лиззи опустила щеколду. Глупость, конечно, но в нашей ссоре изначально отсутствовал здравый смысл. К счастью, дверь поддалась, явив мне черное чрево коттеджа. Отлично, утро вечера мудренее. Особенно в моем состоянии. Фары мигнули и исчезли за деревьями, а лучше бы Шон помедлил и дал мне возможность расшнуровать грязные кроссовки. Хоть на это у меня хватило трезвости ума!
        - I called this bastard five times in a row before he finally managed to answer the phone. (Я набирала этому ублюдку пять раз прежде, чем он соизволил снять трубку.)
        Свет пронзил темноту вместе со словами, ударившими меня в лицо ледяным дождем.
        - I told him to bring you back right away. Otherwise, I would report a drunk driver to the Gardai. (Я сказала, чтобы он тотчас вез тебя домой. Иначе я сообщу в полицию о пьяном водителе.)
        Я затворила спиной дверь и осталась стоять у порога уже босая. Лиззи отложила в сторону "Киндл', который до того читала в полной темноте и чуть притушила свет лампы. Я глядела на нее так, как не смотрела давно, будто собиралась прорисовать на знакомом лице каждую морщинку. Она выглядела ужасно - черты лица заострились, незаметные днем дуги злобно очертили уголки губ и глаз. Она оставалась в джинсах и фланелевой рубашке в шотландскую красную клетку, хотя я ожидала застать ее спящей.
        Слова медленно доходили до почти уже спящего сознания. Лиззи звонила Шону? Я не слышала в жутком шуме никаких звонков, а он, наверное, услышал один, когда я танцевала. Вот почему после танцев мы так быстро засобирались домой! Только откуда ей было знать, где и с кем я нахожусь?
        Я наблюдала за тобой из окна. Мне бы, дуре, позвонить ему сразу, но я не ожидала, что ты настолько не в своем уме, что сядешь в машину с неизвестным да еще и пьяным водителем.
        - Я не видела, что он пьян.
        - А что ты вообще видела?!
        Лиззи выкрикнула фразу слишком злобно, но сразу замолчала и поднялась из кресла, медленно, будто каждое движение отзывалось в ее теле болью.
        - Ты сейчас похожа на мою племянницу. Только той пятнадцать, а тебе двадцать восемь, Боже правый! Двадцать восемь! Ты не должна вести себя, как подросток. Хлопать дверью и отправляться пить с неизвестным мужиком. О чем ты думала, Лана?
        Я промолчала, потому что ответить мне было нечего. Не могла же я сказать правду, что я не думала ни о чем, кроме как о боли, которую причинили мне ее слова.
        - Я никак не ожидала, что ты настолько не осмотрительна, - не унималась Лиззи.
        - Когда ты не вернулась через полчаса, я отправилась по твоим стопам. И когда обнаружила темный дом с запертой собакой и отсутствие машины, испугалась не на шутку. Он ведь едва на ногах держался, когда принес ключи. Лана, как ты этого не видела?
        - А я просто не смотрела на него, - призналась я честно. - Я была в своих мыслях… И я до сих пор в них.
        Я наконец заставила себя отойти от двери, почувствовав, что опьянение чуть спало, и я вновь контролирую голос - до этого я лишь шептала, надеясь, что способность Лиззи знать мои мысли наперед, не изменила ей и сейчас.
        - Какие у тебя могут быть мысли! - Она откинула ногой съехавший с кресла плед и выпрямилась: высокая и тонкая, вдали от света совсем девочка. - Ты даже не дослушала, что я хотела тебе сказать, - Лиззи тяжело вздохнула и покачала головой. - Подросток в теле взрослой женщины… Нет, подросток в теле подростка… Наверное, таким не дано взрослеть. Я чувствую себя с тобой матерью, и мне это не нравится.
        Лиззи замолчала. Должно быть, это и был финальный аккорд, который заглушил мой недавний хлопок дверью. Так вот для чего она вновь заговорила о необходимости найти мне работу! Она больше не желает тянуть меня на себе. Вот почему мой чемодан лег на другую кровать! Только для чего она притащила меня в Ирландию? Почему не могла поставить в наших отношениях точку в утреннем тумане Сан-Франциско? Отчего?
        Только я не спросила ее ни о чем, не в силах выдавить больше и звука пересохшим горлом. Я медленно прошла на кухню, нащупала выключатель, подошла к раковине и наполнила стакан водой.
        - Здесь нет фильтра. Не пей из-под крана!
        Снова командный тон. Только эта не та команда, которой я желала бы подчиниться.
        - Я все детство пила болотную воду без фильтра, и гляди - до сих пор жива. - ответила я, осушив стакан одним глотком. - А здесь очень вкусная вода. Намного вкуснее виски.
        - Кто же спорит! - Лиззи осталась стоять у кресла, но голос ее с каждой фразой звучал все сильнее и сильнее, будто она прошла ко мне на кухню. - Терпеть не могу виски! Хотя, для твоего сведения, виски означает в ирландском воду жизни. Только к большому сожалению ирландцев, все считают его, наряду с траусерами, английским. А еще англичане взяли у них слово бойкот. Знаешь эту историю?
        Я качнула головой. Зачем она говорит глупости? Зачем не скажет все до конца без намеков, прямым текстом. Простую фразу: We're breaking out… если между нами действительно все кончено.
        - Был такой жадный землевладелец, - продолжала Лиззи. - Звали его Чарльз Бойкот, и однажды ирландские фермеры, или кто они там были, сообща отказались платить ему аренду, объявив тем самым первый бойкот.
        - Откуда ты знаешь? - наконец сумела произнести я первую после стакана настоящей живительной воды фразу. - Ты же не ирландка.
        - Про Чарльза Бойкота нам в школе рассказывали. У нас вообще в школах много чего интересного рассказывают. Например, что следует мыть руки с мылом. Кстати, полезность воды и мыла доказал тоже ирландский доктор. Вымой, пожалуйста, руки после паба и чужой машины!
        И… Казалось, Лиззи собиралась добавить еще что-то, но передумала, чему я была несказанно рада.
        - Да, - протянула я, чтобы заполнить образовавшуюся нервирующую паузу, - и железные дороги в Америке построили тоже ирландцы, это даже я знаю!
        - Видишь, - хмыкнула Лиззи. - Мы в долгу у ирландцев.
        - Кстати, - я опрокинула стакан на расстеленное на столешнице полотенце и выдавила на ладонь немного мыла. - Я должна Шону, не знаю только сколько, за ужин и виски с пивом. Он сказал, что вычтет это из депозита.
        - Ия почему-то не сомневаюсь, что он это сделает.
        Опять в ее голосе слышалась злость. Впрочем, она разлилась в темном воздухе с ее первой фразы.
        I booked a small cottage in a sleepy village, - начала неожиданно Лиззи заунывным тоном, - somewhere in Ireland to recollect myself… (Я сняла коттеджик в сонной деревушке в ирландской дыре, чтобы собраться с мыслями…)
        - What? - выдавила я из себя, когда Лиззи уставилась мне в глаза в ожидании ответа. Чего она нынче несет? Может, в бутылке не осталось и глотка вина?
        - The silly beginning of popular funny romance books… Cliche, for God's sake! But give it a try… (Глупое название любовного чтива. Клише, ко всем чертям! Но почему бы и нет…)
        Она устало зажмурилась и потерла нос, словно собиралась чихнуть. Аллергия? Только на что? Воздух был свеж, волос животных на мебели я не заметила. Простуда?
        - Ты в порядке? - осторожно поинтересовалась я.
        Да, - вновь голос Лиззи был тверд и остер, как стальной клинок. - Насколько можно быть в порядке в сложившейся ситуации.
        Какой ситуации, Лиззи? - спросила я, потому что желала услышать наконец свой окончательный приговор. - Я не понимаю.
        - Проспись и поймешь, - зло процедила она сквозь зубы.
        - Я не пьяна. Я действительно не понимаю. Пожалуйста, Лиззи…
        - Завтра, Лана. Сегодня я сказала достаточно. Иди спать.
        Она махнула рукой в направлении отведенной мне спальни, и когда я открыла рот в попытке возмутиться, зло выплюнула мне в лицо:
        - Я устала. Ты будешь мне мешать.
        - Как?
        - А ты не понимаешь?
        - Я не понимаю, - повторила я, как заевшая пластинка.
        Я действительно не понимала Лиззи. Залезть с ней под одно одеяло никогда не равнялось сексу. Ни она, ни я не были жадны друг до друга. И сейчас я сама желала просто уснуть, обняв подушку, но чувствовать ее дыхание, которое три года служило мне колыбельной. Если прошлую ночь меня накрыло тяжелым сном раньше, чем голова встретилась с подушкой, то сегодня я буду одиноко корчиться под ледяным одеялом, вслушиваясь в злобную тишину.
        Я могла озвучить свои мысли, но Лиззи и так должна была все понимать. Только глаза ее не смягчились, и я приняла это за подтверждение изначальной мысли, что причиной моего изгнания стало нечто большее, нежели просто желание спокойного сна. Это конец, да? Конец, скажи уже наконец!
        Только Лиззи не думала говорить, и моя настырность в желании услышать горькие слова лишь злила ее. Может, я излишне накрутила себя? Даже в дешевом романе надоевшего партнера не утаскивают в ирландскую дыру, чтобы объявить о том, что пришло время расстаться. Но не могла же она и вправду так вот по-матерински рассердиться на мое бегство с Шоном. Не в ее стиле злиться по пустякам. А если она действительно злится, то выходит и вправду испугалась за меня. Эта мысль разрядом молнии прошлась по телу.
        - Лиззи…
        - Увидимся утром.
        Я не успела выдохнуть, а она уже растворилась в темноте по направлению к своей собственной спальне. Я привалилась спиной к выступу столешницы и осталась на месте. Тишину прорезал шум бегущей воды. Лиззи чистила зубы. Я провела языком по своим, покрытым легким вечерним налетом, но вместо желания схватить щетку, ощутила предательское жжение внизу живота. Чертово виски… Чертова Ирландия. Какие ведьминские чары сковали мою мисс Брукнэлл? До того, как она перешагнула порог этого гребаного коттеджа, она не была ледяной королевой. Что случилось?
        Наконец Лиззи закрылась в своей спальне, дав мне возможность пройти в ванную. Я с ожесточением принялась чистить зубы, водя щеткой по зубам из стороны в сторону, будто та была обыкновенной, а не электрической. Прополоскав рот, я дыхнула на зеркало и нарисовала в запотевшем пятне сердце. Мисс Брукнэлл, какого хера разыгрывать трагикомедию с латиноамериканскими намеками…
        Я вцепилась руками в край раковины и выдохнула, как при медитации, только слезы все равно брызнули из глаз, и я опустилась на стульчак. Тело предало меня, но я сумела излить горечь нынешнего вечера молча, просунув пальцы в растрепанные волосы и раскачиваясь из стороны в сторону, подобно неваляшке. Только скажи мне, что это не конец! Я ведь сойду с ума до утра…
        Я откинула ногой трусы и бросила их вместе с остальной одеждой в бак для белья. Заколки нигде не было, и пришлось стоять под душем с заведенными за спину руками. Вода без мыла не смогла убить горький запах моего отвергнутого тела, сжавшего ноздри похлеще аллергического насморка. Завернувшись в полотенце, я пробежала в комнату и, дрожа от холода, прыгнула во фланелевую пижаму, не забыв про носки. Как ирландцы здесь спят даже под пуховыми одеялами!
        Телефон лежал на тумбочке. Я вызвала сайт по поиску работы и стала просматривать открытые позиции в арт-индустрии. Если Лиззи все же решила завершить наши отношения, то мне придется пойти на собеседование, по результатом которого мне выпишут или не выпишут чек. Только как доказать, что я могу быть полезна чьей-то фирме? Да, у меня диплом престижной художественной академии, только перевести его в реальные деньги будет совсем непросто. Я даже не график-дизайнер! И у меня есть только преподавательский опыт. Что я могу написать в профиле на Линкдине?
        Чтобы самостоятельно выжить в Сан-Франциско и не потратить за год все оставленные мне Полом деньги, потребуется минимум пять тысяч чистыми в месяц. Нереальная сумма! В долине я, быть может, сумею снять студию в районе двух тысяч и уложиться в итоге вместе с едой в четыре тысячи. А медицинская страховка? Предложит ли мне ее на первых порах работодатель? А страховка на машину и сама машина, без которой в Долине не выжить. Машина, черт… Я толком водить-то не умею! И одеяло ледяное!
        Я мысленно погрузилась в черный водоворот самостоятельной жизни, которой боялась, как огня. На какие позиции подавать? Что говорить на собеседовании? И главное - на какое число следует купить обратный билет? И как снять квартиру, не имея еще работы? Достаточно ли будет предоставить распечатку банковского счета? Господи, я же никогда не жила самостоятельно…
        Я натянула одеяло по самый нос… Можно еще преподавать живопись русским детям. Да, некоторые мамаши отчего-то уверены, что русский преподаватель лучше американского. Конечно, их детям нужна лишняя языковая практика… Но это копейки, и сколько бы я не пахала, мне не выгрести самостоятельно… Что же остается? Притащить в Калифорнию какого-нибудь программиста из Питера? Я знаю, что такое охота за синим паспортом…
        Я открыла глаза, экран телефона уже погас. Я сняла блокировку и увидела высветившееся сообщение от Лиззи. Двадцать минут назад она была онлайн. Я открыла его и чуть не рассмеялась в голос. Вот я дура! Как же сразу не поняла. Лиззи, взрослая умная мисс Брукнэлл, по-детски приревновала меня! Первым желанием было вскочить и бежать к ней в спальню. Но вдруг она уже спит? Ответить на сообщение? Только что можно написать на фразу:
        - Did he say that you're worth a poke? (Он признался, что непрочь тебя трахнуть?)
        Да ночью все кошки серы! Мужикам вообще без разницы, какую бабу трахать при выключенном свете. Ах, Лиззи, Лиззи…
        Глава 6 "Примирительный завтрак"
        Первый, кого я увидела, открыв глаза, был Шон. Я даже не сразу сообразила, что между нами стекло, так громко звучал его голос:
        - I acted like an eejit, I admitted it. i shouldn’t have taken the girl to the pub. (Признаю, что поступил, как полный идиот. Я не должен был отвозить девчонку в паб.)
        Я глядела ему прямо в глаза. Без всякого сомнения Шон заметил меня сразу, как только я приняла сидячее положение. Однако лицо его не изменилось, и Лиззи не могла догадаться, что он смотрит мимо нее на меня. Ничего, я вновь приму его игру и не постучу в стекло. Только пусть не думает, что меня смущает его взгляд - я и портьеру не задерну.
        Отвернувшись от окна, я поудобнее устроилась в кровати и взглянула на забытый в ногах телефон. Я спала аж восемь часов к ряду. Лиззи, выходит, встала больше часа назад, потому что даже сама английская королева не оторвала бы ее от утренней йоги, не то что визит этого ирландца. Со свернутым ковриком в руках, в длинных, расширяющихся к низу, черных штанах для йоги и свободной серой майке, надетой поверх спортивного черного топа, со скрученными в конский хвост волосами, она вновь выглядела слишком хорошо для своего возраста, ни одной лишней складочки на животе. Салаты, фрукты и йога, чуть лосося и неизменный бокал вина, а на завтрак омлет - в этом отгадка или в чем-то другом?
        Но почему я думаю про ее фигуру, когда в расслабленной позе нет и намека на желание понравиться собеседнику. Даже через стекло я чувствовала исходящее от нее раздражение. Злилась ли она на Шона или все же на меня за вчерашнее? И за то, что я проспала йогу!
        Теперь говорила Лиззи, но настолько тихо, что слова превратились в белый шум. Шон, кажется, тоже исключил себя из разговора, полностью сфокусировавшись на мне. Зачем я не задернула портьеру! Зачем позволила этому ирландцу лицезреть мятую постель и свой жалкий вид? По привычке я уже подтянула к подбородку ногу и уткнулась в серую фланелевую пижаму со снежинками. Она была единственной теплой пижамой в моем шкафу, потому и нашла законное место в чемодане - однако в глазах постороннего человека рождественский узор среди лета выглядел по-дурацки.
        Лиззи продолжала что-то говорить, и Шон уже вновь смотрел на нее и даже слушал. Слушал покорно, будто ее привычный менторский тон и его загнал в шкуру подростка. Я вновь потянулась к телефону, на этот раз проверить погоду. Намечался дождь. Ожидаемо от Ирландии.
        - Recollect myself, - нагло прозвучала в голове ночная цитата.
        Если я не способна собрать свои мысли, то соскребу хотя бы тело. С внутренним стоном я поднялась с кровати, не в силах понять, отчего больше болит голова - от выпитого накануне или низких серых туч, которые выстилали утреннее небо.
        Лиззи с Шоном прошли в дом, о чем мне доложили громким хлопком французские двери. О, черт! Теперь путь в ванную комнату отрезан, а надевать чистую одежду без душа я не собираюсь. Что ж, мой фланелевый балахон не прибавит ничего к ответу на заданный перед сном вопрос: желает ли Шон затащить меня в постель? Пусть Лиззи решает сама. Для себя я решила еще в пабе: пусть себе желает, мне нет до этого никакого дела… Меня намного больше интересует другой вопрос: почему Лиззи приревновала к нему? Почему она вообще вдруг вздумала меня ревновать - через три года отношений. Три года!
        - How-ye?
        То ли вопрос, то ли приветствие. Трудно было определить по той странной улыбке, которая промелькнула на лице Шона. Будучи джентльменом, мог бы не комментировать выражением своего лица вид моего собственного - я даже волосы не пригладила, а стоило хотя бы взглянуть на себя в телефон. Фраза "I'm fine” при любом раскладе прозвучала бы сейчас глупо, потому я решила просто пожелать обоим доброго утра.
        - Sean baked a soda bread for us, - начала Лиззи, едва сдерживая раздражение, вызванное моим внешним видом, и тут же перевела взгляд на Шона: - How nice of you, Mr. Moore. (Шон испек для нас настоящий ирландски й хлеб. Как мило с вашей стороны, мистер Мур.)
        И вновь взглянула на меня. Чего она ждет? Что я вернусь за одеждой или пойду в душ, не дождавшись, когда утренний гость покинет нас? Нет, я просто присяду к барной стойке, на которой лежал хлеб. Наверное, Шон вручил его Лиззи еще на улице, ведь во время разговора его руки прятались в карманах серых слаксов.
        - Сделай одолжение, Шон, - доносился до меня тихий, но твердый голос Лиззи. - Объясни и остальным, что мы предпочитаем затворничество.
        - Но… - Шон встал у меня за спиной. - Никто не поймет…
        - Уверена, ты справишься с этой задачей. Моей благодарности не будет предела.
        Эти стандартные фразы явно были завершающими в разговоре, который они начали еще на улице. Что ж, теперь можно надеяться на то, что ирландец наконец-то уберется восвояси. Не тут-то было! Со словами «Я принимаю ваше приглашение» Шон уселся на соседний стул. Лиззи резко развернулась к нам и, держи она что-то в руках, явно бы сейчас выронила. Если она и приглашала Шона к завтраку, то явно на американский манер, подразумевающий отказ. Но в Ирландии, видать, царят иные нравы, или же наш хозяин крайне невоспитан.
        Впрочем, сегодня он даже побрился, пусть и на скорую руку, о чем свидетельствовали свежие царапины. Впрочем, жертва того стоила - вместе со щетиной с его лица ушло пару лет, и сейчас я бы дала ему лет тридцать пять, учитывая седину в висках. Лиззи отвернулась обратно к плите, и до нас донесся яростный хруст яичной скорлупы. Я протянула руку к ножу, но Шон ловко придвинул хлеб к себе.
        - Видишь крест? - ирландец провел рукой по треснувшей пупырчатой поверхности хлеба. - Он помогает разломить хлеб на четвертинки, и потом каждую легко разломить пополам.
        Я кивнула.
        - Буду безмерно благодарен, если ты принесешь масло.
        Я вновь кивнула и сползла со стула к холодильнику. Лиззи продолжала молчать. Какое счастье - сегодняшний завтрак пройдет без лекции о вреде масла. Если бы я знала, что завтракать мы будем втроем, то купила бы не только масла, но и вяленой колбасы, которая в диете Лиззи тоже была под запретом. По-цыплячьи желтое ирландское масло по вкусу превосходило любимое финское и обещало стать приятным дополнением к привычным яйцам.
        Лиззи насупилась: даже не знаю, что раздражало ее более: толстый слой масла на моем хлебе или то, что намазал его Шон. Я вновь скосила глаза на раненую щеку и заметила, как дрогнули пушистые ресницы ирландца.
        - У нас испокон веку существует поговорка, что невозможно выбрать правильно три вещи: женщину, лошадь и бритву.
        - Брейтесь электрической, мистер Мур, - Лиззи чуть ли не швырнула на стол три тарелки, затем вилки с ножами и чашки.
        Я, наверное, должна была помочь ей, но тревожить соседа не хотелось.
        - Шон, просто Шон. Я вас намного младше…
        И тут он осекся и спрятал лицо в ладонях. Лиззи совсем помрачнела и даже не улыбнулась, когда Шон тихо назвал себя по-ирландски идиотом. «Иэджит», даже я запомнила.
        - Сколько тебе лет, Шон? - жестко осведомилась Лиззи.
        - Я на пять лет старше мисс Донал.
        - Похоже, вы многое успели обсудить за виски!
        Лиззи бросила нам в тарелки омлет и с грохотом вернула сковородку на плиту.
        - Нет, мы не успели обсудить литературные вкусы, - то ли серьезно, то ли в шутку сказал Шон, украдкой потирая порезы от бритвы.
        - Начнем с тебя, Шон, - Лиззи буравила взглядом пространство между нашими головами, явно не желая встречаться с оппонентом взглядом. - Твой любимый литературный герой?
        - Артемис Фаул.
        - Are you coddin' me? - на ирландский манер переспросила Лиззи, явно закипая быстрее чайника.
        - Нет, я абсолютно серьезен. Вы ждали, что я назову Гарри Поттера?
        Лиззи опустила нож обратно на стол.
        - Если память мне не изменяет, первая книга вышла в начале двухтысячных, то есть тебе тогда было…
        И тут цвет щек Шона полностью сравнялся по цвету с запекшейся кровью.
        - Я прочел все восемь книг.
        - Понятно, - Лиззи на секунду вернулась к омлету, но потом вновь отложила столовые приборы. - Теперь я понимаю, отчего ты в первый же день начинаешь спаивать женщин. Боишься их магической силы?
        - Простите? - Шон вернул на тарелку надкусанный бутерброд и явно проглотил кусок непрожеванным.
        Мне очень захотелось сдвинуть стул с места, чтобы оказаться подальше от локтя, которым Шон меня заденет, если решит вскочить на ноги. Неужто Лиззи хочет, чтобы наш хозяин начал извиняться перед ней по второму кругу? Хлеб явно он испек в знак примирения. Ей мало?
        - Ну как же, - Лиззи вдруг заговорила совершенно спокойным тоном, словно беседовала с одним из своих учеников. - В первой книге четко сказано, что пьяная фея теряет всякую силу.
        - Вы читали…
        - Увы, да… Племяннику, но только начало, потом он вырвал у меня книгу и понеслось… Так что этот двенадцатилетний супер-мозг решил нашу проблему с получасовым вечерним чтением, обязательным для школы, за три главы. Но ты, Шон, что ты-то мог найти в этом… Это даже детским детективом не назвать…
        - Скажи я, что в двадцать лет читал Гарри Поттера, вы, мисс Брукнэлл, также покрутили б у виска?
        В голосе Шона чувствовалась обида. Мне бы понять ее причину, да я не читала ни первое, ни второе.
        - Нет, больше… Уж лучше про компьютерного гения читай. Только не говори, что веришь в фей.
        - Верю, как и все ирландцы. Даже сэр Артур верил и не стыдился.
        - Это который король?
        - Нет, это который Конан Дойл.
        Раздражение Лиззи вылилось на нас безудержным смехом, но лицо Шона больше не пылало. Он вообще переместился к плите, на которой вскипел чайник, и совсем по-хозяйски полез в шкафчик за чаем и, как оказалось, оставленной здесь прежними жильцами, банкой меда.
        - Это наш местный. Они так и не пожелали его попробовать, - Шон с силой открутил крышку. - Не успел засахариться с Рождества. Только не размешивай в чае, мед в горячей воде теряет лечебные свойства. Конечно, стопка виски помогла бы лучше, но мед тоже снимает головную боль.
        Шон поставил передо мной банку и начал возиться с чайными пакетиками.
        - Скажи, Шон, - Лиззи повернулась к нему на стуле. - Ты всегда так заботишься о гостях? Или кому-то отдаешь предпочтение?
        В выражении лица и голосе Лиззи чувствовался вызов. Шон выстоял и спокойно протянул мне ложку.
        - В Ирландии все гостеприимны. Но вы правы, мисс Брукнелл. В данный момент, это больше персональное. Я чувствую ответственность за вчерашнее.
        - Ты тут не причем, Шон! - я даже не поняла, как ударила ложкой по столешнице. - Это был мой выбор напиться. У меня был повод.
        - Какой у тебя может быть повод!
        Я во все глаза глядела на Лиззи. Впервые она потеряла над собой контроль при посторонних. Хорошо еще вилка не упала на пол. Только Шон как ни в чем не бывало продолжил наполнять кружки кипятком.
        - Коннемаровский чай хорош и в пакетиках, но я бы посоветовал купить листовой…
        Интересно, он окончил фразу, или это испепеляющий взгляд Лиззи подкосил его красноречие?
        - Лиззи…
        Я обязана была промолчать, но сердце сжалось от жалости к ним обоим и раскрыло рот: одна впервые выставляла себя полной дурой перед незнакомым человеком, другой незаслуженно получал нагоняй, хотя невооруженным глазом было видно, как ему хотелось наладить отношения со съемщицей. Один домашний хлеб чего стоил!
        - Не надо делать трагедию из того, что я не рассчитала свои силы с виски. В конце концов, я взрослая женщина и имею право…
        - Напиться неизвестно с кем?! - Лиззи была на ногах, и Шону даже пришлось подвинуть чашку, чтобы она не ошпарилась ненароком. - Ты не имеешь никакого права портить мне отпуск! Я переживала за тебя. Ты мне как дочь в конце-то концов. Я слишком вмешалась в твою жизнь и теперь несу за тебя ответственность. - Лиззи выкрикнула все это и затем ткнула пальцем воздух в направлении Шона. - Ты ничего о нем не знаешь…
        Шон кашлянул, и этот звук подействовал на Лиззи холодным душем.
        - Прости, Шон, - Лиззи не глядела в его сторону. - Но ты должен меня понять.
        - Я вас прекрасно понимаю, мисс Брукнзлл. И с собственной дочерью повел бы себя куда хуже. У меня три сестры. Я знаю, о чем говорю. Но со своей стороны обещаю, что в любой ситуации вы смело можете на меня положиться. И вообще у нас спокойная деревушка. И гости обычно спокойные, - Теперь на его губах играла прежняя усмешка, за которую хотелось съездить ему по морде: должно быть, вчера я выглядела хуже сегодняшнего. - Последними беспокойными гостями в наших краях были солдаты Кромвеля.
        Я сжала зубами ложку и решила не выпускать, несмотря на оценивающий взгляд Шона. Пусть думает обо мне, что хочет. Кажется, я не сказала вчера ничего лишнего, потому что слишком отчетливо помнила наш разговор. Да и Лиззи сейчас все же сдержалась и обрисовала достаточно невинным образом наши с ней отношения. Надеюсь, господин Констебль, вы удовлетворили любопытство, которое подняло вас на ноги аж в шесть утра, чтобы испечь хлеб!
        Чай перезаварился, и я скривилась от его горечи.
        - В другой раз принесу мяту, - сказал Шон, ставя на стойку свою пустую кружку. И продолжил, заметив вопросительный взгляд Лиззи: - Я не буду заходить, просто оставлю сверток на берегу, когда вернусь за одеждой.
        Теперь и я опустила свою кружку.
        - Я вернусь домой вплавь. В ирландских озерах целительная вода. Быть может, даже лучше виски. К тому же, я выпил чай слишком горячим.
        Последняя фраза прозвучала выпадом, и Лиззи ее приняла, но смолчала. Шон прошел в гостиную и замер подле небольшой деревянной книжной полки, потерявшейся в темном углу.
        - Вот, - он достал с полки книгу. - Джон МакГахерн. Критики называют его ирландским Чеховым. Думаю, мисс Донал будет интересно сравнить.
        - Вы читали его? - Лиззи не смогла долго молчать.
        - Нет, - быстро ответил Шон с уже неприкрытым раздражением. - Я не читал ни его, ни Чехова. Зато моя мать любила обоих. Я обещал ей когда-нибудь прочитать и помню о своем обещании. Вот… Это ее любимая книга. Называется «Среди женщин».
        - У вашей матери замечательный литературный вкус, - протянула Лиззи и забыла добавить «не то что у сына».
        Однако Шон прекрасно понял неозвученное продолжение.
        - Был. Она умерла пять лет назад, - и продолжил поверх оброненного соболезнования. - Отец пережил ее на год. Он был без жены, что машина без бензина… Мы похоронили их в одной могиле. Даже отец Роуз, наш священник, не был против. Людей, которые так любили друг друга, нельзя разлучать…
        Шон замолчал, и я решила промолчать, потому что не видела смысла в пустых словах соболезнования. Да и вообще с большим трудом выговаривала слово "Condolence”. Шон продолжал держать в протянутой руке книгу, и я заставила себя приблизиться к книжной полке.
        - Я прочту, хотя не читала Чехова со школы.
        - Я не настаиваю. Здесь много других книг, - он махнул в сторону полок. - Просто подумал, что вам обеим будет интересно почитать что-то из ирландского, кроме Джойса и Шоу. Впрочем, неважно. Действительно неважно. Я принесу мяту.
        Он уже почти дошел до французских дверей, когда обернулся.
        - Там в сарае за домом есть велосипед. Он абсолютно нормальный, если только колеса накачать. Я привезу второй, если надо.
        - Не стоит беспокоиться, Шон. Я точно не буду кататься, - остановила его из-за барной стойки Лиззи.
        - Тогда я принесу насос. Постараюсь не задерживаться, если вы вдруг решите днем отдохнуть. Часовые пояса и наши дожди не лучшая компания для путешественников. Хорошо, что вы в наши края не на две недели, как остальные. Сумеете что-то увидеть широко распахнутыми глазами.
        - Мы приехали работать. Отсюда была моя просьба не докучать нам своим обществом. И я не в первый раз в Ирландии.
        - А мисс Донал?
        Он не успел взглянуть на меня, Лиззи ответила слишком быстро:
        - Как-нибудь в другой раз. Я хочу, чтобы она тоже участвовала в выставке.
        Интересно, это пустые слова, чтобы отделаться от Шона, или настоящие ирландские планы? Наш хозяин пожал плечами, в очередной раз извинился за свою навязчивость и напомнил про мяту и насос. Лиззи слишком быстро пересекла гостиную, чтобы раньше меня закрыть за ним французские двери, будто я действительно собиралась взглянуть на пловца в плавках. Только ее видимо зрелище привлекло. Я стояла в углу с книгой подмышкой, а она против дверей, устремив взгляд на озеро - слишком долго, а потом обернулась ко мне с детской шуткой на устах:
        - See you later, alligator. (До скорого, крокодильчик (в рифму).
        Мне тоже пора было нырнуть в душ. Я скинула пижаму и включила воду, но та слишком долго не нагревалась.
        - Водогрей сломался! - высунулась я голой из ванной комнаты.
        - А ты его включила? - направилась ко мне Лиззи и дернула за веревку выключателя в коридоре.
        Твою мать… Понятно, почему я окоченела ночью. Под ледяным душем мылась и не заметила даже. Что б я еще хоть раз пила виски…
        Глава 7 "Рабочие планы"
        Никогда еще голос Лиззи не был таким скрипучим, и я со стоном взяла протянутые таблетки и бутылку воды.
        - Why it is always me who should keep track of your period? (Почему именно я должна следить за твоими месячными?)
        Пока я дрыхла, Лиззи успела смотаться в магазин. Книга ирландского "Чехова” покоилась у меня на груди раскрытой на третьей странице. Дождь не принес долгожданного облегчения, глаза болели и не желали открываться. Возможно, Лиззи права, и кирпич, которым придавило мои веки, испарится с началом менструации. Я действительно не вела календарь: к чему морока с подсчетами в постели с женщиной?!
        Лиззи устроилась на краю дивана, укрыв колени краем пледа и тоже закрыла глаза. Чертовы часовые пояса давали о себе знать.
        - Люблю слушать музыку дождя. В ней чувствуется древняя магия, - прошептала она едва различимо.
        - Ненавижу дождь, - прошептала я, оставив любую попытку открыть глаза. - Дождь всегда начинается некстати.
        - Как и месячные, - зло усмехнулась Лиззи и явно взглянула в мою сторону, потому я решила остаться с закрытыми глазами и постараться не искать в словах подтекста, пусть ночное сообщение и продолбило мне лоб ледяным градом. - Заварить тебе чаю с мятой?
        Я постаралась не дернуться и не задать вопрос, когда мистер Мур успел нас навестить. Я лежала против французских дверей, и низ живота тут же скрутило от мысли, что ирландец видел меня спящей. Сначала пьяной, затем заспанной в пижаме, а теперь еще и скрючившейся на диване… Не много ли за истекшие сутки!
        - Спасибо, что ты в дождь съездила за водой, - начала я примирительно, надеясь, что странная ревность наконец оставит Лиззи, но не тут-то было: я наступила на муравейник!
        - Благодари своего Шона. Это он вновь был очень мил.
        Я заставила себя приподняться с подушки, но не увидела лица Лиззи - она отвернулась к окну, по которому стекали бурные потоки небесной воды.
        - Зачем ты попросила его ехать в магазин да еще в ливень? Я ведь спокойно пью воду из-под крана.
        - Ты пьешь, а я нет! И я ни о чем его не просила, кроме адреса магазина, где я точно найду воду… Я не хотела застрять на какой-нибудь лесной тропе! Но то ли мы говорим с ним на разных языках, то ли в его голове любой вопрос женщины звучит приказом к действию, то ли он искал очередной повод увидеть тебя.
        И вот теперь Лиззи обернулась.
        - Так ты не ответила на мое сообщение. Он уже намекнул тебе, что не прочь с тобой переспать или ждет подходящего момента?
        Я со стоном рухнула обратно на подушку и театрально закрылась ладонями от буравящего взгляда.
        - Я не замечала, что ты смотришь дешевые сериалы, - попыталась сострить я, но явно неудачно, потому что Лиззи тотчас вылезла из-под пледа и направилась в кухню. Правда бросила мимоходом, что собирается приготовить нам кофе. Только вместо кофе, мне на грудь приземлилась книга - не больно, значит, все-таки Лиззи запустила ей не от барной стойки.
        - Шон просил передать.
        Дождь погрузил гостиную в сумерки, и когда я с трудом сфокусировалась на названии "Artemis Fowl. The graphic novel”, мои глаза стали по размеру сродни красным очкам изображенного на обложке мальчика.
        - Сказал, вдруг тебе как художнику будет интересно.
        - Что интересно? Комиксы?
        Я заставила себя принять вертикальное положение и раскрыла книгу на середине: старый особняк, горящий камин, мальчик в красных очках, какой-то амбал с треугольными ушами эльфа… Конечно же, я захлопнула книгу, не прочтя ни одной реплики.
        - Послушай, Лиззи, - я бросила книгу на край дивана поверх скомканного пледа.
        - Я не ответила на сообщение, потому что полночи блуждала по сайтам, пытаясь сообразить, какого работодателя могу заинтересовать. Ты права - мне надо куда- то двигаться, и преподавание в школе, даже при условии, что меня возьмут на оплачиваемую позицию, не является тем, что меня устроит в денежном плане, да и в моральном тоже. Я не получаю удовольствия от преподавания, если говорить начистоту.
        - А от чего ты получаешь удовольствие? Если говорить начистоту.
        Лиззи сунула мне в руки горячую ароматную чашку и вернулась на кухню за своей, подарив возможность подумать. Только мне бы и вечности не хватило, потому что в данной точке моей жизненной линейки правдивым ответом было лишь тихое «не знаю».
        - Так, может, это феи нашептали Шону принести тебе комиксы? - Лизи опустилась на прежнее место, скинув книгу на пол. - Ты не думала попробовать себя в иллюстрации?
        - Я ничего не смыслю в мультимедиа.
        - Пара мультимедийных курсов дадут тебе определенную базу, достаточную для первого уровня художника-иллюстратора, - перебила Лиззи своим менторским тоном, который означал, что тема Шона закрыта, но я рано обрадовалась. - Единственная твоя слабина - это портреты. Я бы предложила тебе использовать ирландский отпуск, чтобы залатать прорехи. Уверена, что наш милый мистер Мур будет несказанно рад позировать для тебя.
        - Обнаженным, - вставила я и прикусила язык, который то ли от горячего кофе, то ли дурацкой остроты вдруг жутко защипало.
        - Возможно, - в голосе Лиззи не слышалось прежней злости, а глаза над дымящейся чашкой превратились в коварные щелки. - Не зря же он демонстрировал нам себя без одежды.
        - Не нам, а тебе, - не унималась я, делая быстрые глотки. - И твой вердикт?
        - Не впечатлил, - расхохоталась Лиззи и чуть не забрызгала вчерашнюю фланелевую рубаху. - Но рисовать можно кого угодно, ведь так… Даже того, кто…
        - Лиззи… - я почти прошипела ее имя, не желая обсуждать, что и в каком месте просыпается во мне при виде ирландца.
        - Шутки шутками, а я говорила серьезно, - Лиззи вернулась на кухню, чтобы оставить чашку и принести шоколад. - С виски, - она протянула мне кусочек. - Подарок от твоей будущей модели.
        - Лиззи, зачем ты это делаешь?
        Она не спешила с ответом, а я поспешила вытянуть из ее пальцев шоколад, пока тот не растаял.
        - Потому что это пойдет тебе на пользу.
        - Что именно?
        - Общение с ним.
        - Какое значение ты вкладываешь в слово «общение»?
        - Не важно, - Лиззи вновь уселась на диван. - Главное, что ты в него вложишь.
        Однако я не успела ответить, она продолжила говорить достаточно быстро, точно заученную лекцию. Должно быть, данная идея пришла ей в голову не в эту самую минуту, а намного раньше.
        - Лана, если нет возможности отделаться от мистера Мура, его просто необходимо взять в оборот, чтобы спасти наш отпуск. И раз твои портреты тянут в лучшем случае на оценку «удовлетворительно»…
        - Ты ставила мне «отлично»…
        - Не заставляй меня повторять критерии оценки работ студентов. Мы оцениваем прогресс от первого урока до последнего. А сейчас, спустя три года, я не вижу никакого прогресса, я не вижу тебя за мольбертом достаточное количество времени, и сейчас я засажу тебя за него с помощью мистера Мура или без него, не важно… Если ты боишься его общества, то одолжи у него псину. Будешь как сэр Лендсир писать портреты собак.
        - Лиззи, я его совершенно не боюсь, чтобы ты там ни вкладывала в свои слова. И все же можно как-нибудь обойтись без мистера Мура и его собаки? Если ты настаиваешь на портретах, то в воскресенье я усядусь перед церковью с планшетом, как уличный художник. К тому же, на побережье должна быть какая- нибудь ярмарка.
        - Ты, кажется не поняла, - Лиззи продолжала коварно улыбаться. - Мистер Мур не собирается исчезать из твоей жизни. И, думаю, ты сама в этом виновата. Он мне три раза напомнил про твое приглашение.
        - Какое? - Неужто я все же что-то позабыла? Нет, меня не слушались только ноги, голова соображала на пятерку с плюсом! Я не сказала ему ничего лишнего. Я не рассказала ему про нас с Лиззи, я сказала ему, что не свободна… Чего же Лиззи еще от меня хочет!
        - Ты собралась показать ему рабочий процесс! Настолько же ты была пьяна, если забыла, что я ненавижу праздных наблюдателей и никогда не пишу в общественном месте.
        И вот сейчас она злилась, но в чем же я виновата, когда…
        - Это не я! Это ты, ты обещала ему картину, и он, наверное, хочет увидеть, как эта картина будет написана.
        - Черт дери этих ирландцев! - Лиззи вновь направилась в кухню, будто мои слова хлестнули ее, что хлыст жокея. - Это была фраза вежливости, не более того. Я не собираюсь дарить ему никакую картину, слишком дорого они стоят, - Она нервно хихикнула. - Я имею в виду свое время. Я не уверена, что сумею написать достаточно картин для выставки, и если еще придется развлекать этого типа… Послушай, - Лиззи вновь оказалась у дивана. - Сделай одолжение. Напиши его портрет. Я надеюсь, это его удовлетворит.
        - Лиззи, - я смотрела ей в глаза, ища подвох, но они сияли злостью, причиной которой была явно не я и не глагол «удовлетворить». - Ты сказала про выставку просто так…
        - Конечно же, не просто так! - В этот раз Лиззи приняла более расслабленную позу, но сохранила между нами прежнюю дистанцию. - Я выделю тебе место на выставке. Ты еще не в состоянии делать что-то самостоятельно, но тебя должна знать публика. А этого невозможно добиться через майские открытые студии и выставки выпускников. Нет, тебе действительно надо выходить в свет.
        Это она что, себя убеждает? Я прекрасно знаю, что мне нечего показать изысканной публике, которая ходит в галерею ее приятеля.
        - С чем ты предлагаешь мне идти на твою выставку?
        Неужели она совсем с ума сошла, или в этот раз опустилась до моего уровня, чтобы помочь мне встать на ноги? Или я вообще ничего не понимаю.
        - Какая твоя тема? - спросила я осторожно.
        - Моя тема проста, - Лиззи запрокинула голову на спинку дивана. - Пейзажи Ирландии без использования зеленого цвета. Зеленый остров без зеленого… Или типа того… Я еще не думала о названии.
        Я видела на ее губах блаженную улыбку, за которой терялись даже яркие мимические морщины. Она занырнула в свой проект, каким бы абсурдным он ни казался. Вернее мое присутствие в нем.
        - А я? Как туда вписываются портреты? Ты тоже предлагаешь мне использовать абсурдную палитру? Или наоборот писать одних зеленых лепреконов?
        - Я ничего тебе не предлагаю. Твои работы - твои критерии, и они не обязаны походить на представленное мной. Думай, над чем тебе хочется работать. Или вообще не хочется, тогда ты можешь не участвовать в выставке. Я не стану настаивать.
        Слишком быстро она сказала это. Быть может, желала дать понять, что как и от Шона, ждет от меня отказа, потому что не в силах захлопнуть передо мной дверь самолично.
        - Я тебе сказала, что хочу, чтобы ты начала принимать свои собственные решения, - продолжала Лиззи каким-то холодным чужим голосом. - Я уже давно тебе не учитель и вовсе не мать. А вот высказать свое мнение и дать совет я всегда готова. Любой, ты меня поняла?
        Я кивнула и подобрала ноги под подбородок. Между нами лежала любимая книга матери Шона, и мне безумно не нравился тон, в котором начала говорить со мной Лиззи. С Шоном она тоже вела себя не лучшим образом, будто вымещала на нем обиду на меня, о которой не решалась заговорить. Связано ли ее недовольство только с творчеством, которому я непонятным образом мешала, или же я переступила какую-то недозволенную черту в царство, куда меня не звали. Только оглядываясь назад, я не могла вспомнить ничего странного, что могло бы лечь между нами за истекший год.
        Если, конечно, не считать моей двухнедельной поездки в питерскую зиму. Но Лиззи никогда не запрещала мне навещать родителей. Мы провели новогоднюю неделю на горнолыжном курорте, а весь январь Лиззи преподавала зимний интенсив, и ей все равно было бы не до меня. День Святого Валентина мы провели в Лас Вегасе на шоу «Цирка дю Солей», и она выглядела довольно счастливой в моем обществе. Почему же сейчас Лиззи вдруг отгородилась от меня, вооружившись словами о какой-то там моей самостоятельности. Да, мне надо куда-то двигаться в своей карьере, но в словах Лиззи чувствовалась не забота, а недовольство, сдобренное личным холодом.
        Она заморозила меня своей чрезмерной заботой о моей самостоятельности, потому я и пыталась согреться с помощью виски. Быть может, не столкнись я на озере с мистером Муром, этой конфронтации не произошло бы. Неужели она действительно думает, что я могу запасть на него? Будто в Сан-Франциско перемерли все мужики? Почему Шон Мур должен стать для меня особенным? Или моя вылазка в паб не имеет никакого отношения к нашему конфликту? Я просто не могу определить ее…
        - Ты действительно считаешь, что я была слишком груба с ним?
        Вопрос Лиззи подтвердил мои мысли - она продолжала думать о Шоне. Быть может, сожалеет о том, что выместила на ирландце свои личные обиды. Только готова ли она начать важный для меня разговор?
        - Да, считаю, - К чему врать? Она вела себя непростительно грубо для американки. Только развивать мысль не стоит, пока мисс Брукнэлл не выпустит весь свой пар! - Он пытался быть открытым с нами, даже заговорил о матери. И эта книга…
        Повисла неприятная пауза. Я замялась, почувствовав, что сказала лишнее, и несмело протянула руку к книге. Лиззи зажгла лампу и подняла с пола комикс.
        - Да брось ты! - «Артемис Фаул» лег мне на колени. - Ирландцы первому встречному всю свою родословную рассказывают и признаются, как любили свою мать и теперь безутешны в горе. Это у них национальное, забудь, - Она замолчала на секунду, а потом впилась когтистым взглядом мне в лицо. - Задавать слишком много нескромных вопросов - это тоже их национальное качество. Поверь моему опыту общения с бостонцами, они и на американской земле верны традициям старой страны, как они называют свою Ирландию. Понятия личного пространства у них не существует.
        - Мы русские в чем-то на них похожи…
        - Да. Пьете без меры…
        - Зато Чехова читаем.
        Я сунула книги под мышку с твердым желанием отнести в спальню, но так и не поднялась с дивана, подумав, что своим уходом вызову призрак вчерашней ссоры. А я не желала слышать от нее фразы типа "Little bitch”, я хотела узнать правду…
        - Ты знаешь историю фей и Артура Конан Дойла?
        Я мотнула головой.
        - Две маленькие кузины разыграли сначала родителей, а потом и весь мир. Младшая, Френсис, верила, что действительно видела маленький народец, а старшая, не помню ее имени, очень хорошо умела хранить секреты. Она увлекалась рисованием, потому решила подыграть кузине и вырезала из бумаги маленьких фей. Будучи дочерью фотографа, она попросила у отца камеру и засняла сестру якобы в компании фей, чтобы родители поверили, что малышка не шутит. Фигурки были настолько тонко нарисованы, что взрослые поверили. Потом о снимках узнали в обществе, изучающем фей. Они проверяли снимки на подделку и не обнаружили ничего подозрительного. Сэр Артур отчего-то тоже верил в фей и нашел в шутке сестер подтверждение своей вере. Девочек пригласили посетить Ирландию, надеясь, что к ним прибегут феи, и взрослые сумеют их изучить. Шумиха вокруг фотографий продолжалась долго, их возили из страны в страну, даже к нам в Штаты привозили. Но американские журналисты были настроены сурово и после восхваляющей статьи за авторством создателя Шерлока Холмса, к тому времени взрослых женщин вывели на чистую воду, вернее вынудили
сознаться во вранье.
        Лиззи замолчала, будто ждала моей реакции.
        - Ты хочешь, чтобы я сделала коллажи с лепреконами и феями?
        - Боже упаси! Оставь это нашему милому сеньору Гонсалесу. Никаких старых снимков, никаких дорисовок. Сколько бы он ни хвалился, я никогда не приму подобное за искусство. Если ему нравится копаться на развалах в поисках старинных фотографий, его право, но не надо убеждать глупого зрителя, что это какое-то веское слово в современном искусстве. Кстати, девочка, нарисовавшая этих фей, зарабатывала на жизнь ретушью фотографий. Никто так и не разглядел в ней таланта художника. Сейчас мы, женщины, в лучшем положении. Нам не надо ждать признания от мужчин. И мы не обязаны глотать все, что те нам преподносят. Ты собралась читать?
        Как быстро Лиззи перешла от разговора к приказам. Вернее к одному - оставить ее в покое. Ну что ж, я подчинюсь. Даже с большим удовольствием, потому что кофе с таблеткой чуть усмирили головную боль. В своей спальне я устроилась под одеялом и накинула на плечи шерстяную кофту. Читать особо не хотелось, потому я решила полистать комикс, в котором досье на персонажей напомнили если не «Семнадцать мгновений весны», то по крайней мере «Остров сокровищ».
        У меня характера нордического не наблюдалось, а вот у Шона он явно был стойким. И он не женат. Впрочем, теперь, когда я узнала его возраст, сей факт перестал меня удивлять. Странными оставались лишь седые виски. Редко мужчины начинают седеть так рано. В основном они лишаются своей шевелюры, а здесь она имела способность спасти уши хозяина даже русской зимой.
        Я невольно сжала пальцами невидимый карандаш и принялась выводить поверх глянцевых страниц комикса черты Шона. Руки дрожали, и, отложив книгу, я слезла с кровати, чтобы найти в рюкзаке блокнот. Теперь я заставила настоящий карандаш нарисовать круг и принялась накладывать объемные тени, затем проделала то же самое с овалом, вспоминая основы портрета. Перевернула страницу и принялась за построения профиля и фаса, отмечая линии глаз, носа, ушей. Повернула овал на тридцать градусов и вновь взялась за построение. Следующую страницу заполнили всевозможные губы и глаза, и близко не напоминающие эскизы Леонардо. В голове рождались забытые образы, и три страницы заполнились набросками фигур…
        Надо отправиться в паб и, устроившись в уголке, зарисовать старика и его фидл, и ненароком не обидеть музыканта, назвав его инструмент скрипкой… Руки тряслись. Я не могла с бухты-барахты взяться за кисть, потому что уже четыре года не писала ничье лицо. Я должна написать портрет на "А+” не для Шона, а для Лиззи, чтобы доказать, что мои пальцы еще способны верно держать кисти, что я не застряла между безопасными ножницами и школьным клеем. Только нелегко мне придется, но я справлюсь. Девиз Боба-строителя станет и моим, потому что я хочу свято уверовать в собственные силы: "Can we fix it? Yes, we can!"
        Глава 8 "Незваный гость"
        С утра заявились в гости ожидаемые месячные и незваный Бреннон О'Диа. Он просто постучал в дверь и, чуть не впечатав меня в стенку, сам пригласил себя в гостиную со словами:
        - Grand day, isn't it? Ladies, I would like to invite you for a wee walk!
        В Штатах Лиззи уже успела бы набрать "91 Г, пока я хлопала ресницами, лицезря квадратную спину гостя, затянутую в оливкового цвета парку. Ему бы шляпу с пером, и я бы уверовала в то, что к нам заявился лепрекон, пережравший витаминов роста. Седой как лунь и сильный как бык, гость, должно быть, только что разменял седьмой десяток. Голос его, что и огромные ботинки для гор, гремел подобно ирландскому бубну - боурону. Лиззи не успела сказать "Excuse me. Sir?", гость сам протянул ей руку и представился, а потом тут же обратился по имени и к ней, и даже ко мне. Впрочем, позабыл осведомиться, не зашиб ли меня дверью.
        Вновь Лиззи не сумела вклиниться в разговор. Бреннон О'Диа начал рассказывать о том, что приехал в эти края пять лет назад, чтобы творить в тишине и покое. Потом шла какая-то белиберда, перебиваемая лошадиными смешками, определяющими, должно быть, понятные лишь ему одному шутки. Я же с превеликим трудом выуживала из общей какофонии отдельные слова и поняла, что он тоже художник. Только творит из глины.
        Здесь на холме он велел переделать под мастерскую развалившийся коттедж, переживший Великий Голод, построил килн и конуру для себя, старой собаки. Жена померла десять лет назад, птенцы разлетелись из гнезда, и у него остались природа и искусство, которыми он мечтает поделиться с нами. Хорошим прогулочным шагом мы доберемся в его скромную обитель меньше чем за час. Пока прошагал сюда, он засек точное время.
        Жаль, что у меня не было при себе телефона, чтобы включить секундомер. Я медленнее пробегала стометровку, чем он выдавал свое Curriculum Vitae. Лиззи слушала гостя с каменным лицом. Она успела сменить штаны для йоги на джинсы, но явно не была готова к приему гостей, и влажные после душа волосы раздражали ее не меньше вероломства гостя.
        Один лишь Бреннон О'Диа не испытывал никакого дискомфорта. Он стоял посреди гостиной в грязных ботинках, засунув руки в карманы толстых твидовых штанов, вытянутых на коленках, и ждал ответа от мисс Брукнэлл, вдруг смолкнув. И мы обе оглохли от неожиданно воцарившейся тишины.
        - Мы не планировали прогулку, - ответила Лиззи твердо, когда гость после паузы напомнил о предложении, с которым ввалился в дом.
        - Вот чтобы вы не скучали, я и решил составить вам компанию нынешним утром.
        Он, кажется, не понял вежливого американского отказа, но Лиззи не успела перевести его на доступный ирландский. Речь Бреннона О'Диа вновь обрушилась на наши головы водопадом.
        - Я подумал, что вы можете не навестить в воскресенье достопочтенного отца Роуза, хотя местная церковь достойна лицезрения, в ней остался старинный шарм. Быть может, много больше, чем в забитых туристами английских аббатствах. Впрочем, у нас еще будет время прогуляться и до церкви. Знаете, никогда прежде не находил длительные прогулки такими целительными и вдохновляющими. В изгибе листа, в склоненной чашечке цветка легко увидеть дизайн новой чашки. Я обязательно подарю вам что-то из своего, что-то в форме трилистник, конечно. Ха- ха-ха, но не подумайте, что я ваяю лишь кельтские кресты да узлы. Нет, это все для туристов, которые покупают мои творения у побережья. Я езжу туда каждую субботу. Да, да, им нравятся трилистники, но я люблю всю природу. Однако я начал про мессу…
        Неужели он помнит с чего начал? В моей голове его слова бились речной галькой, и через шум я с трудом разобрала, что он посчитал самым правильным заглянуть к нам на чай. Но если мы готовы к прогулке, то он и без чая покажет нам окрестности.
        Поняв, что этот бой ей не выиграть. Лиззи сдалась без боя. Лишь попросила отсрочку, чтобы просушить волосы, а я еле подавила в себе желание подойти к гостю с тряпкой, чтобы стереть с пола его грязные следы. Бедная Мисс Брукнэлл, поборница чистоты…
        Погода была по-июньски солнечная, но не по-летнему холодная. А на пейзаж будто кто опрокинул банку зеленки. Даже грязь под ногами казалась зеленоватой. Ветра почти не было, но я все равно накинула на голову капюшон. Больное тело с трудом выдерживало темп конской ходьбы Бреннона О'Диа, но никто не оставлял мне выбора. Лесная тропа вывела нас на холм, потом спустила в лесок, и я поняла, что сориентироваться тут не поможет даже навигатор. Господин Гончар что-то там говорил про жену и детей, но я уже не слушала. Я думала, что такой прогулки не выдержат ни мои ноги, ни самый толстый тампон. Казалось, обещанный час давно истек, а никакой мастерской на горизонте не просматривалось.
        Наконец деревья расступились, явив на свет поросшую мхом кладку старой стены, за ним сиял белизной домик, в котором я надеялась отыскать удобный диван. Бреннон О'Диа продолжал изливать на нас потоки речи, восхваляющие его мастерскую, но я решила их проигнорировать, неожиданно оценив, насколько чисто говорил Шон. Или медленно, чтобы я его понимала. Тут же слова лились таким потоком, что смывали уверенность в услышанном даже с лица Лиззи. Впрочем, я была в лучшем положении. Быть может, мне при желании проще было понимать ирландцев, потому что я спокойно выуживала из их речи все «th», потому как знала эти слова наизусть, учась на курсах по уменьшению акцента засовывать язык между зубов. Ирландцы вовсе не напрягались, говоря вместо "ф" почти что 'V. Потому теперь можно было переделать американскую присказку про "When you say you're thinking, I hear that you're sinking", "I hear that you're tinkling…" JESUS! Ну и сравнения… Точно моча и вправду ударила мне в голову ударило! Да только идти в туалет бесполезно, ведь запасной тампон остался дома.
        Лиззи выглядела совсем побитой градом ирландских слов, хотя в Калифорнии научилась разбираться во всевозможных акцентах, и господин Гончар был не самым худшим экземпляром, если бы говорил помедленнее. И тут я поняла, что хозяин мастерской обращается ко мне:
        - Лана, знаешь, эту мастерскую строили русские парни.
        - Да? - кивнула я вежливо, надеясь на конец беседы, но Бреннон О'Диа только раздухарился:
        - Оба с Балтики. Город только не помню.
        - Санкт-Петербург? - неожиданно предположила Лиззи, подмигнув мне то ли издевательски, то ли сочувственно.
        - Этот город я бы запомнил. Мечтаю съездить в Эрмитаж. Это было что-то короткое. На «Р», кажется.
        - Рига? - случайно предположила я, хотя на языке крутился почему-то «Ростов».
        - Точно! - чуть ли не подпрыгнул хозяин, и я обрадовалась, что он все же устоял на земле и не обрушил на нас потолок.
        - Это не Россия, это Латвия, - устало протянула я.
        - Какая разница!
        Глупо объяснять разницу, я уже давно смирилась с тем, что все мы для них русские, сколько бы прежние братские народы ни кричали о своей уникальности. И за границей они сами смирились с тем, что стали «русскими».
        Господин Гончар позвал нас в мастерскую, но я отпросилась на диван, сославшись на больные ноги. Тот сразу сказал, что отвезет нас домой на машине, пообещав провести экскурсию в следующий раз. С дивана было видно часть мастерской: заполненные керамикой деревянные полки, в центре комнаты гончарный круг, тазы с глиной. Килн, наверное, находился в другом помещении. Господин Гончар что-то рассказывал Лиззи. Та делала вид, что слушает. Я даже не пыталась выказывать заинтересованность. Сил присоединиться к ним было даже меньше, чем желания, а с дивана ирландская речь звучала ударами в боуран: громко, но бессмысленно.
        - Are yeh out of yourself, colleen?
        Я с трудом открыла глаза и поняла, что задремала. Бреннон О'Диа выглядел каким- то взволнованным, и Лиззи поспешила на ирландский манер произнести «ауе» и попросила отвезти нас домой. Должно быть, он спрашивал о моем самочувствии. Я действительно чувствовала себя хреново и была несказанно рада предложенной помощи.
        Фургон впитал в себя запах керамики, хоть нынче по его салону катались лишь рулоны заляпанной краской клеенки. Бреннон О'Диа придерживал руль одной рукой, отчего нас нещадно трясло. На каждом новом повороте я с благодарностью вспоминала Шона, который больше не казался безбашенным водителем. После десяти минут такой сказочной поездки вопросы про мое самочувствие в устах господина Гончара звучали насмешкой.
        Я поспешила уединиться в туалете, а потом незаметно проскользнула к себе в спальню, откуда Лиззи тут же меня вытащила.
        - Он остается на чай, - И поймав мой удивленный взгляд, тут же добавила, понизив голос: - По правде говоря, он потребовал чая. Как же я ненавижу этих ирландцев! Надеюсь, ты в состоянии сесть за стол? - И, заметив в моих глазах протест, уточнила, делая акцент на последнем слове: - Сделай это ради меня.
        Наглость Бреннона О'Диа перешла все границы, но даже вдвоем мы не могли насильно вывести его вон. Пришлось пить чай, который Лиззи и так редко пила, а теперь точно станет избегать из-за стойкой ассоциации с бородатым похитителем нашего дня. Довольный Бреннон О'Диа поедал ложкой мед, заставляя меня испытывать странную ревность - это не для вас, господин Гончар, не для вас, будто кричал мой взгляд, но ирландец не видел даже моей усталости.
        - Через две недели на побережье ярмарка. Я могу заказать для вас стенд. Или присоединяйтесь ко мне. Я с удовольствием потеснюсь.
        И господин Гончар расхохотался. Только на лице мисс Брукнэлл осталась гипсовая маска с застывшей улыбкой. Лиззи стала медленно говорить, что не участвует в распродажах и вообще приехала в Ирландию работать над новым проектом.
        - Возьмите эскизы! - не понял ее отказа ирландец. - Узнаете, что думает о вашем искусстве публика.
        - Я, мистер О'Диа, настоящий художник, - начала Лиззи тоном, который не предвещал ничего хорошего. - А настоящий художник творит, потому что не может не творить. Ему плевать на мнение человека, которого он видит впервые и который даже в сувенирах ничего не смыслит.
        Брови господина Гончара замерли на середине лба. Повисла выжидающая тишина, в которой скрежет моего ногтя, расправлявшего обертку от шоколадки, прозвучал скрипом. Под взглядом ирландца мой указательный палец замер.
        - У тебя и Шона Мура одинаковые вкусы. Он с такой плиткой никогда не расстается. Во всяком случае до бутылки виски.
        - А это и есть его шоколад, - вставила зачем-то Лиззи.
        Бреннон О’Диа откинулся на спинку стула и хохотнул:
        - Вижу, он развлекает вас, как умеет. Ничего, я помогу ему.
        В устах господина Гончара это прозвучало угрозой. Горьковато-приторный привкус виски еще явственнее проступил через сладость шоколада.
        - Кстати, Лана, он сообщил тебе, что Коннор, с которым ты танцевала, готов поучить тебя нашим танцам? Он просил Падди позвонить Шону. Падди его единственный близкий приятель, они, кажется, в школе вместе учились. Но я не знаю, я здесь недавно… В общем Коннор считается здесь лучшим учителем. Лана, я могу дать тебе его телефон, если Шон настолько забывчив… У тебя, конечно же, есть кусочек бумажки?
        Отлично, без меня меня женили! Уроков джиги мне только не хватало! Круговая порука какая-то. Мужика первый раз вижу, а он уже знает про меня все подробности. Небось Падди сообщил всей деревне и о количестве съеденного, и про объемы выпитого.
        Только Лиззи уже протянула настырному гостю блокнот.
        - Кстати, попросите Шона починить дверь - жильцам он не откажет, тем более таким, - И Бреннон О'Диа нагло подмигнул мне: что ему еще Падди наплел! - Давно говорил ему дом подлатать. Золотые руки у малого, коль за дело берется, но лентяй, каких свет не видывал. За работу берется, только когда деньги на виски заканчиваются. Кран в мастерской подтекает, а он неделю дойти до меня не может. А если позову из города русских, то прощай его заработок. Как пронюхают, что Шон слабину дал, станут у него работу и в деревне перенимать. А этого допустить нельзя. Мы должны помогать своим. Ох, - Бреннон О’Диа будто в отчаянии потряс головой. - Славный малый пропадает. Сколько раз говорил Падди не наливать Шону Муру хотя бы в пабе. Не приспособлен он к самостоятельной жизни. Таким жена нужна, чтобы вовремя забирала бутылку и вручала отвертку. Но что-то он натворил похоже, раз мамаши запрещают дочерям к нему близко подходить, хотя он трезвым бывает поболее остальных. Особенно когда за работу берется. Ну да ладно, мне пора.
        Мы с Лиззи едва сдержали возглас облегчения.
        - Вы ему про мой кран напомните, пожалуйста, - сказал господин Гончар уже на пороге, когда Лиззи чуть ли не прижала его дверью.
        Наконец-то под колесами фургона зашуршал гравий. Лиззи прикрыла глаза и прошептала на ирландский манер:
        - He's a grand man, isn’t he?!
        О, да, господин Гончар великолепен. Нарочно такого персонажа не придумаешь!
        Глава 9 "Разговор с Винни-Пухом"
        Ночью я проснулась жутко голодной и уничтожила оставшийся хлеб и шоколадку. Увы, чай с мятой не взбодрил, тело ломило от усталости, но вновь уснуть не получилось. Я вернулась к входной двери, но, вдохнув ледяной воздух, отказалась от прогулки. Читать не читалось, я проворочалась в кровати до шести утра и наконец забылась тяжелым сном. Лиззи тоже сдалась на волю усталого организма и поднялась лишь в десять, оставив меня в кровати до одиннадцати. Обнаружив выставленный у озера мольберт, я решила быстро собрать рюкзак с блокнотом и карандашами и отправиться в деревню, чтобы не только не мешать мисс Брукнэлл творить, но и не мозолить ей глаза своим бездельем. Уверенности в том, что я сумею заставить себя сделать хоть один набросок не было, но хотя бы проветрюсь вне дома.
        - Do you feel like cycling uphill? (Ты уверена, что сумеешь вскарабкаться на велосипеде на холм?)
        Лиззи действительно выглядела обеспокоенной, но какие у меня были варианты? Только пешком! На машину я даже смотреть боялась - правый руль на таких дорогах - самоубийство не только для автомобиля… К тому же, мне хотелось развеять встречным ветерком мое сомнамбулическое состояние.
        Сероватое небо не обещало ни дождя, ни солнца. Ветер не холодил спину. И я могла бы насладиться прогулкой, если бы не поставила целью непременно добраться до деревни. Я почти свернула шею, постоянно оглядываясь, нет ли машины, с которой боялась не разъехаться. Сил я, конечно, не рассчитала: бедный организм не выдержал двойной нагрузки и потребовал преодолеть дорогу пешком. С трудом дошагав до паба, я решила сделать его своей первой и, пожалуй, единственной остановкой на сегодня.
        Внутри не прибавилось света, но я сумела разглядеть в конце стойки мужчину неопределенного преклонного возраста в серой твидовой кепке, надвинутой чуть ли не на самый нос. Над его головой вился тонкий дымок. Курить в общественном месте запрещено и в Ирландии, кажется…
        - Throw on another pint there for me, will ya? - прохрипел он достаточно громко, зажевав остаток сигареты.
        Старик так и не повернул головы в мою сторону, будто можно было не услышать дверной колокольчик. Падди из-за стойки уже успел одарить меня улыбкой и ирландским приветствием «Диа-Дут» и теперь взял со стойки наполовину наполненную кружку и подставил под краник. Я не удержалась и утащила с деревянного блюда пару шпажек с сырными кубиками.
        - What can I get yeh? Irish Ale or Guinness? - наконец добрался до меня Падди.
        Я закрыла глаза под его пристальным взглядом и поняла, что никакого пива мой спящий организм не выдержит.
        - Just give me a strong cup of coffee please.
        Падди должно быть в ответ пошутил, но я не сумела разобрать слов, потому что в тот момент громко звякнул колокольчик, и в паб размашистым шагом вошла женщина в коротком темно-зеленом плаще. С громким "Da" она ринулась к старику за стойкой и чуть ли не силой стащила со стула. Однако грубость тут же сменилась заботливым объятьем, и старик без протеста направился с дочерью к выходу. Падди молча помахал им вслед и толкнул ко мне так и не отданную старику кружку с плотной беловатой пенной шапкой.
        - Can I get you a pint? On the house.
        Я качнула головой и повторила просьбу о кофе. Без лишних слов Падди направился к допотопному автомату и вскоре яркий кофейный аромат перебил вонь недавнего курева. Я между тем рассматривала развешанные по стенам фотографии местного ландшафта и каких-то знаменитостей, а лучше бы смотрела на кофе и вовремя попросила не наливать в него сливок, шапка которых, посыпанная тертым шоколадом, аж вываливалась из стеклянного бокала. Как тут останешься без белых усов? А Падди явно показалось, что я любуюсь нарезанным на толстом стекле бокала орнаментом из трилистника.
        - Это все вручную делалось. Отец в Дубине заказывал в семидесятых. Нравится?
        - Ага.
        - Ты еще не попробовала.
        - Я про дизайн. А ты про кофе? - я попыталась дружески улыбнуться и пожалела, что стянула волосы в хвост без помощи расчески. - Я не разбираюсь в кофе, мне просто необходимо проснуться.
        - Хочешь шоколад? Или кекс? - не унимался услужливый бармен.
        - Нет, я лучше возьму сыр, - стрельнула я глазами в сторону блюда, прикрывая рукой пустые шпажки.
        - Сыр только к пиву, так что придется пить.
        Я зачем-то обернулась к двери, будто отец с дочерью еще стояли там, но грустный голос бармена заставил меня повернуться обратно.
        - Па не видит и не слышит. Я привожу его сюда утром, чтобы он вновь почувствовал себя живым, частью этого паба, а потом Лиша забирает его домой до того, как придут посетители. Хорошо, что Ма не видит его с небес из-за наших вечных туч, она бы его не признала. Па мечтает уйти к ней, но боится, что мы с Лишей забросим паб. Он им жил, как наши предки жили фермой. Обычная печальная история: мой прадед не сумел приноровиться к новому времени и новой технике, и семья убедила его уступить земли более успешному соседу. Только дом остался, и дед любил рассказывать, как они жили здесь: в одной половине люди, в другой животные… На сэкономленные деньги дед купил этот дом и вместе с моим отцом превратил в паб. На оставшемся клочке земли бабка выращивала овощи, и вся картошка, которую мы подаем здесь, до сих пор с нашего огорода. А рыбу нам привозят два раза в неделю с побережья - старые рыбаки. Им уже далеко за шестьдесят, каждый раз со страхом ждешь их возвращения из моря. Но иначе старикам не выжить - конечно, нам выгоднее закупать у оптовиков, но отец считает, что мы хоть как-то должны поддерживать друг
друга… Ладно, тебе, американке, вся эта деревенская болтовня не интересна на трезвую голову. Ну так ты пьешь? Буду с тобой честным, пиво у меня вкуснее кофе.
        - Охотно верю, - улыбнулась я, - но не слишком ли рано для выпивки?
        Стрелки часов на противоположной стене приближались к часу дня.
        - Выпить никогда не рано. Не пришла же ты в паб за кофе?
        - Нет, не пришла. Я приехала на велосипеде, - попыталась я сострить, но лицо Падди осталось непроницаемым. - Просто дальше твоего паба проехать не смогла. А так… Я сначала хотела попросить воду…
        Я протянула руку, и Падди вернул мне карту.
        - Только половину. Я все еще не перестроилась на местное время и чувствую себя неважно.
        Пиво успело нагреться и стало сильнее горчить, но я заставила себя осушить кружку наполовину за один глоток.
        - Еще не все потеряно, - улыбался во все лицо Падди, и мне вдруг захотелось увидеть цвет его волос на свету - охра или все же темный янтарь?
        Нет, мне необходим второй бокал кофе. С лимоном. Падди согласился исполнить мою просьбу, а я постаралась взять себя в руки, набросав штрихами столик и бочки и, лишь перевернув страницу, сообразила, что интуитивно выбрала именно тот, за котором ужинала с Шоном. Что за чертовщина?! Что Падди подсыпал в виски?!
        - А ты не могла бы нарисовать моих детей?
        Падди поставил передо мной новый бокал. Я отхлебнула кофе и кивнула.
        - Музыкантам принято платить пивом, а тебе я заплачу кофе, свежей треской и картошкой с огорода столько раз, сколько тебе не лень будет приходить сюда на ужин. А жена у меня готовит самый лучший шоколадный торт с виски.
        Я сощурила глаза и поняла, что на кончиках его волосы сравнимы с цветом рябины. Неужели в глазах двоится! Или кровь из матки попала в глаза?!
        - Лана, называй цену, - доносился откуда-то издалека голос Падди. - Я готов заплатить.
        - Падди, я нарисую твоих детей абсолютно бесплатно. Я как раз хотела попросить тебя найти мне кого-нибудь, кто согласится позировать мне.
        - А что, Шон не согласился?
        Я не успела закончить фразу, а Падди успел вставить про своего приятеля. Великолепно, мальчики… Ваше полотно шито красными нитками!
        - Я его не просила, - ответила я как можно ровнее. - Заставить детей позировать практически невозможно, так что вышли мне их фотографии. Вместе или по отдельности. Так, как ты хочешь, чтобы я их нарисовала.
        - Лана, я не настаиваю. Просто подумал, что это удача…
        - Падди, я выпью у тебя достаточно пива, не переживай, но не сегодня, - попыталась я успокоить разволновавшегося папашу, поняв, что желание его не наиграно. - Я обожаю детей. Я работаю школьным учителем. Учу детей рисовать.
        - Правда?
        - А тебе Шон не успел рассказать об этом? Футбол слишком быстро закончился или пиво?
        Теперь настал черед Падди покраснеть, и реванш подействовал на меня отрезвляюще. Или же не совсем, потому что я вдруг протянула руку и похлопала его по плечу, прикрытому вельветовым жилетом.
        - А как же…
        Быть может, он хотел спросить про Шона, но я сочла, что безопаснее продолжить говорить обо мне.
        - Правда, меня уволили из-за нехватки бюджета. Но это ничего не значит. Я в полном порядке. И даже рада неожиданному отпуску. Лучше, чем преподавать все лето в художественном лагере!
        - У меня сестра с деревенскими детьми сидит, пока родители на работе в городе. Сейчас добавились еще и школьники. Правда, старшие дети помогают…
        - Я могу сделать арт-проект с ними на тему Святого Патрика, - выдала я раньше, чем подумала, но забрать слова назад уже не представлялось возможным, потому что Падди с какой-то детской радостью ухватился за мою руку, нервно сжимающую карандаш, и чуть ли не потряс ее. Я высвободилась, вырвала из блокнота листок и написала имэйл, на который следовало выслать фотографии детей.
        - Не переживай, у меня в запасе море проектов, которые мы делали с детьми в школе ко Дню Святого Патрика: и лепреконы, и трилистники, и сам Патрик. А летом можно и фей добавить, - начала я, когда он принялся вдруг извиняться, что злоупотребляет моим отпуском. Я схватилась за кофе в надежде, что он замолчит и тут же с радостью обернулась на звон колокольчика - наконец-то кто-то перетянет на себя внимание Падди.
        В дверях стоял Шон в рыжем худи и потертых джинсах. Он перебросился с Падди ирландским приветствием, и медвежонок сразу исчез в подсобке. Школьные друзья, кажется, заигрались, но я не стану им подыгрывать.
        - Тебе Падди позвонил? - спросила я вместо приветствия, когда Шон опустился на соседний стул.
        - Допустим, - ответил он с прежней наглой улыбкой, которая вывела меня из себя в первый вечер.
        - И ты оказался поблизости, - продолжала я без вопросительной интонации.
        - Допустим.
        - Шон, - я выдержала паузу, пытаясь подобрать верные слова, чтобы поставить жирную точку в дурацкой игре. - Мне не пятнадцать.
        - Допустим, - Шон улыбнулся еще более нагло, а потом неожиданно надел на лицо каменную маску и таким же бесцветным голосов сказал: - Мне тоже не пятнадцать, мисс Донал. Падди действительно мне позвонил и сказал, что у тебя вид, будто ты отплясывала джигу и рил всю ночь напролет. Он попросил отвезти тебя домой.
        Вот сейчас я явно завернулась в кумач. Дура я, и дурак мой язык.
        - А велосипед? - я схватила карандаш, будто тот мог подарить спокойствие.
        - Он же складной. Заодно извинюсь перед мисс Брукнэлл за визит Бреннона О'Диа. Я не предполагал, что он заявится к вам. Коннора, кстати, я осадил. Хотя если ты все же желаешь танцевать…
        Я была рада возвращению его улыбки и тут же замотала головой:
        - Спасибо. На танцах я давно поставила крест. И я действительно рада, что велосипед складной.
        - Зачем ты поехала так далеко в первый раз?
        - Не в первый раз. Я каталась на велосипеде в Сан-Франциско. Не смотри на меня так. Ты не знаешь, что такое кататься на велосипеде в Сан-Франциско. Это не ваши перекатывающиеся холмики. Это на асфальтовую гору вверх и с ветерком с горы вниз и никакой езды по прямой. У меня очень сильные ноги.
        - Охотно верю. Так отчего же ты не танцуешь джигу?
        - Оттого, что я не ирландка.
        - В это я тоже охотно верю. Ты не рыжая.
        Я глядела ему в глаза, пытаясь понять, трезв он или нет. Но они оставили меня без ответа.
        - Надеюсь, я сейчас не отрываю тебя от работы? - спросила я осторожно, надеясь, что Падди не вытащил его из кровати.
        - Ты спасаешь меня от работы. Впрочем, я с утра отделался от Бреннона О’Диа и надеюсь, он забудет мой телефон хотя бы на время. Как его забыла ты. Он ведь просил напомнить про кран?
        Мне продолжала нравиться его улыбка. В душе я боялась, что Шон разозлится на то, что я узнала о роде его занятий, ведь господин Констебль в вечер нашего знакомства так красиво напустил таинственности.
        - Он просил напомнить при встрече, но ты вчера не пришел.
        - А ты меня ждала?
        Я отвела глаза и тут же почувствовала поверх карандаша теплые пальцы Шона.
        - Ты ведь не свободна, кажется, - Шон говорил почти шепотом, хотя засранец Падди так и не вышел из подполья.
        - Да. Я не свободна, - ответила я быстро и достаточно громко.
        Шон резко убрал руку, и я спрятала свои сжатыми в замок на коленях.
        - Я не пришел, потому что был футбольный матч. Думаю, Падди не хотел, чтобы ты нас увидела в том состоянии, в котором мы пребывали. Он не то что домой добраться не мог, а даже до дивана. Жена разумно решила за ним не заезжать, а когда утром я отвез его домой, то узнал о себе много нового, а я по глупости считал, что Дрейда успела сказать еще в школе все, что обо мне думала. Можно?
        Шон кивнул в сторону пива, и я подвинула ему кружку, которую он тотчас осушил.
        - You are acting the maggot, d’you hear me?
        Падди вырвал из рук приятеля кружку с такой силой, что стекло едва не треснуло. Шон прикрыл глаза, явно глотая какое-то жуткое, не предназначенное моим ушам, ругательство.
        - Я собираюсь показать Лане церковь. Я не сажусь за руль прямо сейчас. И я не нуждаюсь в опекуне, так и передай своей любимой женушке.
        Глаза Шона так нехорошо сверкнули, что я обрадовалась, что приятелей разделяла барная стойка. Впрочем, я испугалась больше за Шона, успев оценить силу кулака Падди, когда тот благодарно сжал мне руку.
        - Идем!
        Шон так резко сдернул меня со стула, что я чуть не оступилась, но он удержал меня, расправляя на спине капюшон куртки. Краем глаза я заметила, что Падди успел убрать со стойки листок с адресом моей электронной почты, будто совершал что-то недозволенное в мужской дружбе. Я быстро сунула блокнот с карандашом в рюкзак и закинула его за плечи, чтобы избавиться от поддерживающей руки Шона. Падди молча проводил нас взглядом и бросил тихое:
        - After!
        Пока, наверное…
        Наконец я сделала глоток, и как только пробралась через сливки, чуть не выплюнула кофе - что он мне налил в него?
        - Ты попросила крепкий кофе. Я решил, что ты хочешь в кофе виски, разве нет?
        Я сжала стекло бокала. Падди вновь покачал головой и что-то промямлил, то ли по-английски, то ли на гайэлике - в любом случае я ничего не поняла. Он, как и Шон, выглядел старше своих лет, хотя был выбрит и аккуратно подстрижен. Его полнота казалась естественной и не взывала к диете. Он выглядел добродушным Винни-Пухом, который со своим ростом и размахом плеч мог спокойно играть и роль вышибалы. Но нужны ли в пабе кулаки? Если только они не всей деревней болеют за одну команду по херлингу.
        - Ты собралась уходить?
        Я удивленно взглянула на Падди, и теперь, привыкнув к сумраку, сумела разглядеть на его переносице веснушки. Обиделся за кофе? Я выпью его все равно. Уже чувствую, как по груди разливается приятное тепло, которое передалось и моей улыбке.
        - Тогда рюкзак сними.
        Тут настал мой черед смеяться. Рюкзак был настолько легким, что вовсе не оттягивал плечи. Я опустила его на колени и выложила на стойку блокнот и пару карандашей.
        - Я собралась дождаться посетителей и немного порисовать.
        - А… Я тоже умею делать непроницаемое лицо.
        - Мне больше нравится твоя улыбка… Впрочем, занимайся делами, не обращай на меня внимание.
        Сейчас выражению его лица позавидовал бы любой игрок в покер.
        - Разве на тебя можно не обращать внимания?
        Я не совсем уловила вопросительные нотки в его голосе: должно быть, вопрос был риторическим. Или же планировался как комплимент, если бы… Если бы я утром не посмотрелась в зеркало! Чтобы принять прежний вид, мне не хватало, по крайней мере, семидесяти двух часов беспробудного сна. В итоге я, кажется, вспыхнула, потому что Падди неожиданно расхохотался.
        - Мы с приятелем прошлой ночью вместо футбола говорили только о тебе. И теперь я понимаю причину.
        Опять этот взгляд? Нет, я не сравняюсь по цвету с кумачом и не скажу, что мы тоже с Лиззи обсуждали его приятеля.
        - Скоро соберутся посетители? - предприняла я попытку увести беседу в безопасное русло.
        - Не скоро. Я тут торчу в надежде заполучить проезжих туристов, которые предпочтут утолить голод пивом, а не яичницей с беконом в гостинице в конце улицы. Но никого, как видишь, пока нет, так что я в твоем распоряжении. Впрочем успею предложить тебе что-нибудь перекусить: имеются на выбор вареные яйца и сэндвичи с ветчиной.
        - Спасибо. Я не голодна. Кофе мне достаточно. Тем более с виски и сливками. И… Я сейчас вернусь.
        - До конца, направо, налево и уткнешься в Джека.
        - В кого?
        - В дверь в туалет. Извини…
        - Ничего, я выучу ирландский.
        - Мы тебе не оставим выбора. Мы восемьсот лет терпели англичан, так хоть научились говорить так, чтобы те нас не понимали, - расхохотался Падди. - Впрочем, теперь уже понимают, а вот американцы пока не совсем.
        Фраза вновь прозвучала намеком на Шона, но я решила ее проигнорировать.
        - До конца, направо, налево…
        Падди махнул рукой в нужном направлении.
        - И увижу Джека! - выкрикнула я совсем по-детски и соскользнула с барного стула.
        О, Боже! Падди будет поколоритнее Бреннона О'Диа! Только бы господин Гончар не заявился в коттедж в мое отсутствие. Тогда Лиззи спустит на меня всех ирландских собак, включая питомца Шона. На рисование оставалось примерно два часа. Потом следовало вернуться домой, чтобы озаботиться обедом. Только бы тело вновь не подвело, иначе придется просить сестру Падди дотащить до дома и меня.
        От кофе в голове немного прояснилось, и живот почти перестало тянуть. Я сдернула с волос резинку и сунула в задний карман джинсов, расчесала пятерней волосы и заправила за уши. Об остальном жалеть не приходилось, потому что я все равно оставила всю косметику в Штатах. Впрочем, глазам сейчас поможет не тушь, а еще один бокал кофе. Уже без виски.
        Падди куда-то ушел, потому без лишних вопросов я отодвинула от себя пустой бокал, достойный прорисовки, и придвинула блокнот. Давно я не испытывала такой радости от работы и еще большей от созерцания результата. Особенно мне удались кофейные разводы на стекле. А вот если бы я захватила с собой акварель…
        - Лана, это потрясающе…
        Как медвежонок мог двигаться так бесшумно! Я чуть не выронила карандаш, когда голос Падди раздался у меня над ухом. Поняв оплошность, он отступил в сторону и уселся на соседний стул, чтобы взять так и не тронутое мной пиво.
        - Если бы Па видел это, то непременно отходил меня палками за то, что я не сумел убедить женщину выпить пива. Это пятно на чести семьи.
        - Хорошо.
        Глава 10 "Откровения в церкви"
        Пока мы шли от паба по единственной широкой улице вверх по холму к серой церкви, Шон, держа руки в карманах, насвистывал до боли знакомый мотивчик. На середине подъема я спросила, что это за песня? И когда имя «Эд Ширан» ничего не объяснило, Шон тихо запел.
        - Loving can heal,
        Loving can mend your soul,
        And it's the only thing that I know.
        I swear it will get easier,
        Remember that with every piece of ya.
        And it's the only thing we take with us when we die
        We keep this love in this photograph.
        We made these memories for ourselves Where our eyes are never closing.
        Our hearts were never broken,
        Times forever frozen still.
        (вольный перевод внизу страницы)
        Голос его вмиг утратил похмельную хрипотцу, хотя не поднялся и на октаву, и отойди я от него на два шага, слов бы уже не разобрала. Хотя необходимости в словах больше не было - эту песню постоянно крутили по радио. Я не могла поверить в способность Шона петь, пусть не так чисто, как Эд, но много лучше многих застольных певунов. На подходе к церкви он осекся и перевел взгляд с двери на меня:
        - Зайдем?
        Я кивнула, и Шон дернул за кольцо.
        - Никого нет? - удивилась я, усаживаясь на скамью в последнем ряду.
        - Хорошо, что ты не задала этот вопрос Отцу Роузу. Ты забыла про присутствие Бога!
        Я усмехнулась и уставилась в окно. Их было по четыре в каждой стене. Стены, выкрашенные в теплый бежевый цвет, дарили спокойствие, а выделенные синим стрельчатые арки давали крохотной церкви простор небес. Фигуры Христа и Девы Марии привлекали простотой исполнения. Единственным украшением служило большое витражное окно, напомнившее мне церковь в Стэнфордском университете. Остальное убранство роднило древнюю обитель с простыми церквами испанских миссионеров. Мне даже захотелось отыскать тут индейские геометрические орнаменты.
        - Хочешь остаться порисовать?
        Я даже вздрогнула от голоса Шона, будто тот прочел мои мысли и предлагал теперь расписать стены.
        - Нет, я хочу… Хочу взглянуть на кладбище, - сказала я, заметив сквозь стекло старые надгробия.
        - Дай мне еще минуту.
        Я кивнула и взглянула на руки Шона, они были сложены в молитвенном жесте на спинке соседней скамьи. Под ними лежал раскрытый бумажник с бледной лицензией на вождение, на черно-белой фотографии которой едва угадывались настоящие черты Шона. Я поймала себя на мысли, что безумно хочу увидеть фотографию, которая пряталась под сцепленными пальцами ирландца, и желание настолько поглотило меня, что я не заметила на себе взгляда Шона.
        - So you can keep me
        Inside the pocket of your ripped jeans Holding me closer 'til our eyes meet,
        You won't ever be alone, wait for me to come home
        Голос Шона в церкви прозвучал сильнее, но уже не так завораживающе. Наверное, прилившая к лицу кровь забила уши. Шон осторожно двумя пальцами вытащил из- под пластика фотографию и протянул мне.
        - Мне здесь шесть лет. Это единственная фотография, где мне нравится моя улыбка. И улыбка матери.
        Фотография была аккуратно вырезана из большой, чтобы поместиться в бумажник, потому кадрирование вышло с обрезанными руками. Голова мальчика пряталась подмышкой матери, и мне показалось, что Шон вовсе не изменился, если только волосы отрастил немного длиннее.
        - Ты хороший сын.
        Я сказала это, возвращая фотографию, чтобы нарушить неприятное молчание, но фраза даже по-английски прозвучала искусственно, и я хотела бы проглотить ее обратно, но Шон неожиданно кивнул, и у меня отлегло от сердца. Быть может, иногда даже деревенскому мужику необходимо услышать что-то приятное, пусть и от постороннего человека. Лиззи не права про его мать, Шону действительно дорога память, и что-то тяжкое гнетет его душу.
        Шон приподнялся со скамьи, чтобы спрятать бумажник в задний карман джинсов.
        - Угу, - Его мыканье будто прозвучало ответом на мои мысли. - Я самый плохой сын, а она самая хорошая мать.
        - Я сказала, хороший…
        - Ты знаешь меня всего четвертый день, а я знаком с собой почти тридцать четыре года. Так что мне лучше знать, какой я на самом деле.
        Его голос прозвучал сухо, и я пожалела, что вообще раскрыла рот. Лучше бы полностью проигнорировала бумажник.
        - Что же такого ты сделал своей матери? - нервно выдавила я каждое слово, когда тяжелый взгляд ирландца задержался на мне почти на целую минуту. Быть может, ему необходимо выговориться: здесь, в безмолвии церкви, человеку, далекому от деревенских сплетен.
        - Я убил свою душу смертным грехом, - Шон выдержал паузу, за которую я успела составить криминальное досье, придумав тысячу причин, в силу каких матери не разрешают дочерям с ним встречаться. - Я был слишком гордым.
        На лице Шона вновь блуждала улыбка, и мне захотелось стереть ее своей пятерней. Он нагло играл моими чувствами, подтрунивая, словно над напыщенной школьницей.
        - И с каких это пор гордость делает сына плохим? - я попыталась так же нагло улыбнуться, только не была уверена, что улыбка вышла достойным ответом.
        - С сотворения мира, - продолжал издеваться Шон. - Не жди от меня откровений, милая. С какой стати я должен рассказывать о своей матери девушке, которую даже ни разу не поцеловал?
        Я не дала ему сделать паузу.
        - С той самой стати, что эта девушка в первый же вечер ответила на слишком много твоих вопросов.
        - Я не задал тебе ни одного личного вопроса, который хоть как-то касался бы твоих нынешних чувств. Я понял, что к мужу ты ничего не испытывала, или я ошибаюсь?
        - Не ошибаешься. И все же эти вопросы остаются личными.
        - Ты могла не отвечать. Я не вытаскивал из тебя ответы клещами. Они лились горным потоком.
        - Ты мог не спрашивать.
        - Если бы я был трезвее, то точно бы не спросил.
        - А если бы была трезвее я, то точно бы не отвечала, - сказала я примирительно.
        - Обещаю, что никогда больше не спрошу тебя о матери.
        - Даже если поцелуешь?
        Церковь была крохотной, и мы сидели почти вплотную друг к другу, но сейчас его колено явно нарочно коснулось моего, и я поспешила отпрянуть от его лица.
        - Ты чего дергаешься? Мы знакомы всего четыре дня. Слишком рано для поцелуя в церкви, не находишь?
        И все равно он оставался слишком близко, а я уже почти сидела на своем рюкзаке, который лежал почти на самом краю скамьи, и действительно чувствовала себя пятнадцатилетней школьницей. Да и Шон, признаться, не выглядел сейчас взрослым мужиком. Глаза его слишком блестели. Наверное, Падди не зря наорал на школьного приятеля в пабе. Вот и пойми, когда мистер Мур говорит серьезно, а когда несет пьяную чушь. Но я-то трезва, несмотря на пиво и виски, а как поступают трезвые взрослые женщины?
        Не опускают глаза, а жестоко расставляют все точки над Т и заодно над «Ё». К тому же, по-английски эта фраза прозвучит нейтрально и не заденет ничьих чувств, пусть и место для ее произнесения выбрано не самое удачное. Я набрала побольше воздуха и произнесла то, что никогда не говорила ни одному парню по- русски. Впрочем, по-английски тоже:
        - You wanna fuck me? - Голос к счастью не дрогнул. - That's true, isn't it? (Тебе хочется трахнуть меня, не так ли?)
        - Actually I don't, - ответил Шон без секундной заминки, вальяжно откинулся на спинку скамьи и устремил взгляд на распятие. (Совсем не хочется.)
        Я окончательно уселась на рюкзак. Внутри все сжалось от сознания дурацкого положения, в которое я по-детски глупо загнала себя. Если в пабе я стала кумачом, в церкви стоило смертельно побелеть. Я скосила глаза на Шона: ирландец продолжал сидеть ко мне в профиль. Лицо его вновь стало маской. Он молчал, но тут, видно почувствовав мой напряженный взгляд, начал тихо посмеиваться, явно забавляясь моим замешательством. Наконец он заткнул рот ладонью и через мгновение уже говорил четко, голосом констебля, не глядя в мою сторону:
        - Here in Ireland we do not fuck women. We ride them, - Шон выдержал паузу и, резко повернувшись ко мне, стиснул мои колени, будто испугался, что я грохнусь в проход. - Like a horse. Ah surely I'd love to ride you, but…
        (Здесь в Ирландии мы не трахаем женщин. Мы объезжаем их как лошадей, (местный сленг, игра слов) Безусловно я хочу переспать с тобой, только есть одно
        но…)
        Лицо его засияло улыбкой шестилетнего мальчика: так невинно и мило, что вся моя обида на его смех вмиг улетучилась.
        - You're faithful to your fecklng bastard, - закончил он без улыбки, а вот я уже не могла сдержать смех, не радостный, больше нервный, но так необходимый мне для разрядки. (Ты хранишь верность какому-то придурку.)
        - I'm not a horse, Sean. I'm a stupid cow. (Шон, я не лошадь. Я глупая корова.)
        Он остался серьезным, будто отвечал урок в католической школе:
        - So, I can milk you Instead. (Ну тогда я могу подоить тебя.)
        И тут мы оба расхохотались в полный голос, позабыв, что находимся в церкви, и я даже не сразу сообразила, что тыкаюсь носом ему в плечо.
        - So, lass, I have nothing to offer you. Just myself, nothing more than Sean Moor, part bloodhound, part workhorse, all yours for a month or so, depends on the length of your stay on the Emerald Isle. Just say yes. (Милая, мне нечего предложить тебе, кроме самого себя, Шона Мура, смеси голодной собаки и рабочей лошади. Но все это будет твое на месяц или два, в зависимости от того, как долго ты пробудешь на Изумрудном острове. Только скажи - да.)
        - No! - ответила я четко.
        Шон слишком крепко держал меня и пришлось применить силу, чтобы высвободиться из его объятий.
        - Let me know If you change your mind, - Шон поднялся, и я поспешила выскочить в проход, схватив рюкзак. - Now let's have some craie with those old stones. I have an Irish love story to share with you, lass. (Дай знать, если передумаешь. А сейчас пусть нас развлекают эти старые камни. Я поведаю тебе ирландскую историю о любви, милая.)
        Он протянул руку. Я быстро накинула на одно плечо рюкзак и сжала его пальцы. Дурацкий разговор подарил странное спокойствие. Показалось, что я держу руку старого друга или брата - ни трепета, ни стеснения, будто между нами рухнула стена, созданная жалким подобием флирта, в который я тоже подбросила щепок, пусть и не нарочно. Нет, к чему врать? Мне нравилась эта игра. Я, кажется, впервые увидела в глазах мужчины желание. Пусть только животное, но я и не ждала от ирландского алкоголика и по совместительству водопроводчика чрезмерной романтики.
        И все же меня умиляли его манеры. Аристократ в линялых джинсах. Он придержал деревянную калитку, пропуская меня вперед на узкую тропинку, и если бы не кресты, то проглядывающие в сочной траве желтые цветы и менее обильные облепившие основание церкви белые соцветия, названия которым я не знала, наполняли скорбное место летним духом русской дачи. На слишком узкой для двоих тропинке Шон все равно продолжал держать меня за руку, и его ботинки нещадно приминали траву. Мы медленно спускались с холма, и наш молчаливый путь определенно имел какую-то цель.
        День разгулялся. Сквозь тучи проглядывало солнце, и мне даже захотелось скинуть куртку, хотя в тени раскидистых деревьев я даже поежилась. Шон тут же потянул меня на солнечный пятачок и заговорил, указывая рукой на два переплетенных ветвями дерева, образовавших над могилами арку. Корни одного безжалостно приподняли могильную старую плиту. Другую скрывал от нас ряд крестов.
        - Это случилось в нашей деревушке два века тому назад, - начал Шон тихо. - Дочь богатого фермера влюбилась в нищего пастуха. Отец, конечно же, и слышать не желал про подобный союз. Вся деревня знала про горе влюбленных, но ни советы соседей, ни слезы дочери не изменили решения фермера: он назначил день свадьбы с достойным, по его мнению, парнем.
        Я вздрогнула от легкого ветерка, и тут же руки рассказчика сомкнулись у меня на груди, защитив спину от холода. Я не оттолкнула Шона, в его жесте не чувствовалось никакой игры. Он продолжал спокойным голосом рассказывать деревенское предание.
        - Тогда еще не венчали в церкви. Священник совершал ритуал в родительском доме невесты глубокой ночью, когда подходило к концу обильное застолье. Затем гости расползались по домам, а молодожены отправлялись в приготовленную для них постель. Но молодая жена сказала, что должна сначала прибрать в доме, ведь наши женщины сумасшедшие до чистоты. Однако думы ее занимали не домашние хлопоты. На свадьбу пришла вся деревня, и лишь ее возлюбленный не явился на праздник. На рассвете соседи сообщили, что у пастуха остановилось сердце, бедолага не сумел пережить разлуку с любимой.
        Шон убрал руки, сорвал пару желтых цветов и сделал шаг к могиле. Я последовала его примеру, только направилась к той, которую прежде скрывали от меня другие кресты. И эта могильная плита оказалась повреждена корнями деревьев, однако не треснула. Выбитые буквы стерлись, и я не сумела разобрать ни имени, ни даты смерти. Я обернулась и встретилась глазами с Шоном, продолжая держать букет.
        - Что на свадьбы, что на похороны было принято ходить всей деревней, но отец запретил дочери покидать дом. Только разве любовь слушает разумные слова?
        Я отвернулась, присела подле могилы и аккуратно разложила цветы по плите.
        - Девушка побежала краткой дорогой к дому любимого и, когда туда пришел ее отец, она уже стояла на коленях подле любимого, склонив голову на мертвую грудь. Отец хотел поднять ее, но в ужасе отпрянул: дочь тоже была мертва.
        - Ромео и Джульетта прямо, - попыталась пошутить я, почувствовав спиной неприятный холодок от слишком серьезного лица Шона. Пересказывая сказку, пусть и грустную, надо улыбаться.
        - Нет, яд и клинки не для настоящего чувства. Любое самоубийство - это аффект, на это способен каждый, потому что мозг в тот момент не задействован. В этой истории говорится, что тело само отказалось жить, само убило себя. Неужели ты не веришь в то, что это возможно?
        - Это сказка.
        - Сказка? Погляди на деревья, в этой истории все чистая правда, как и в любом ирландском предании. Люди в деревне стали говорить, что влюбленных следует похоронить в одной могиле. Даже священник соглашался, но фермер оставался непреклонен, он говорил, что у его семьи есть своя могила. Но любящих людей не разлучит даже смерть. Из их могил выросли деревья и переплелись ветвями…
        - Ты будто бы имеешь в виду своего отца… - сказала я и тут же пожалела о сказанном: лицо Шона побелело.
        - Да, он умер в тот же день, что и мать. Мы больше не видели его улыбки. Йона забрала его к себе в дом, думая, что воспоминание о матери давят на отца, но для него не имело значения, где умирать. Он не прожил и года без нее. Идем. Ты хотела рисовать.
        - Где твои сестры?
        Я пыталась приноровиться к его размашистому шагу.
        - Йона в Дублине, Мона в Корке, Эйлин в Новой Зеландии.
        - И они никогда не навещают тебя?
        - Я не смертельно больной, чтобы меня навещать, - Шон резко остановился, и я чуть не впечаталась ему в грудь. - Мы встречаемся несколько раз в год. Эйлин прилетает редко, но я регулярно вижусь со своими племянниками и в Дублине, и в Корке. Кстати, если ты хочешь посмотреть эти города, я готов отвезти тебя.
        - Нет, у мисс Брукнэлл иные планы, ты ведь слышал.
        - Я ее не приглашаю, - с каким-то пренебрежением в голосе вдруг перебил меня Шон. - Я говорю о тебе. Ты ведь впервые в Ирландии. Давай я покажу тебе хотя бы Корк. Послушай, пару часов дороги американку пугать не должны.
        - Шон, пойми, что мне тоже нужно работать. Я готова усесться прямо тут. Отсюда открывается прекрасный вид на башенку церкви и старые кресты.
        Я топталась на небольшой полянке в стороне от основного кладбища.
        - Надеюсь, мы не усядемся на чью-нибудь могилу, - я шутила, хотя владевшее мною чувство было не из приятных. Я сто лет не была на кладбище, и последнее, что видела с американской трассы - военное с ровными белесыми столбиками в бескрайнем зеленом поле.
        - Там где не растет дерево, лежат кости, - улыбнулся Шон. - Подумай, сколько померло во время Великого Голода. Их даже не хоронили, потому до сих пор верят, что души бедолаг вселяются в тела зайцев и рыщут по стране. Хотя лично я думаю, придумали это, чтобы по осени не перестреляли всех зайцев. Это у нас, как спорт. Но если тебя смущает перспектива сидеть на мертвых костях, смею предложить тебе живые. Садись ко мне на колени.
        И Шон действительно уселся на траву и приглашающе вытянул ноги. Я покачала головой, молча напоминая ирландцу про разговор в церкви. Тогда он стянул через голову худи и расстелил на траве.
        - Не надо. У меня есть куртка.
        - Ты дрожишь, а мне тепло. Садись, не ломайся. Мы же кажется все обсудили. Я стану ждать приглашения.
        Я осторожно поставила рюкзак на траву и присела на худи, скрестив перед собой ноги. Шон подтянул одну ногу к груди и уставился на чистый лист блокнота.
        - Яне могу рисовать, когда кто-то смотрит.
        - Хочешь, чтобы я ушел и вернулся за тобой через час, или сколько тебе надо времени?
        Пока я подбирала ответ, он вскочил на ноги и сунул руки в джинсы. Тут только я увидела татуировку на его левом предплечье - конечно же, кельтский крест. Затянувшаяся пауза заставила меня молчать и дальше. Он принял молчание за просьбу уйти. Это даже к лучшему, пусть укроется где-нибудь от ветра, чем торчит подле меня в тонкой футболке. Шон достал телефон и попросил меня продиктовать номер.
        - Я позвоню тебе.
        - У меня нет ирландской симки. Приходи через час. Или… Думаю, мне часа будет маловато. Так что не торопись. И…
        - Не пей, - закончил Шон, но как-то не очень весело. - Я дам тебе ключи от машины, - и он действительно швырнул мне на колени ключи. - Если ты усомнишься в моей трезвости, сама сядешь за руль, или прогуляемся пешком. Дождь пока не собирается.
        Потом Шон на секунду задумался и махнул рукой: - Sian go foill!
        Наверное, это было какое-то прощание на языке кельтов.
        ***
        Пересказ отрывка из песни:
        Любовь может излечить,
        Любовь может очистить твою душу,
        Любовь и только любовь.
        Клянусь, что станет легче.
        Помни каждой частичкой своего тела,
        Что только это мы берем с собой в могилу.
        На этой фотографии запечатлена наша любовь.
        Мы сделали ее бессмертной, здесь глаза всегда открыты,
        Наши сердца не разбиты и время замерло навечно.
        Ты хранишь меня в кармане своих рваных джинсов, чтобы в любой момент наши глаза могли встретиться, потому ты никогда не будешь одинок, жди и я вернусь к тебе.
        Глава 11 "Романтика старого кладбища"
        За работой я, как и Лиззи, теряла счет времени, и час, а то и целых два, показались слишком маленькими, и мне даже захотелось попросить Шона погулять по округе еще хотя бы четверть часа.
        - Just in case ya're feeling homesick. (Вдруг тебя потянуло домой.)
        Шон протянул мне бургер. Этот час он явно провел в компании Падди. Я не ощущала особого голода, но сопротивляться запаху поджаренной булки никогда не умела. Шон открыл бутылку "7UP" и стал выжидать, когда я справлюсь со вторым куском. Теперь я обязана была написать детей Падди в лучшей манере. Шон явно не платил ни за первый ужин, ни сейчас за этот бургер. Что ж, меня это более чем устраивало. Намного спокойнее, когда мужчина тратит на тебя лишь личное время. Оказаться в долгу у Шона совершенно не хотелось, зная выставленный им счет. Нет, дружок, можешь закатать и губы, и что-то другое.
        Я взяла протянутую бутылку и сделала малюсенький глоток, с трудом справляясь с пузырьками. Термосу с горячим чаем я обрадовалась бы больше. Ветра не чувствовалось, и я спокойно высвободила руки из куртки, чтобы легче было рисовать, но долгое сидение на одном месте дало о себе знать.
        Альбом продолжал лежать открытым у меня на коленях. Закрывать его сейчас перед носом Шона выглядело бы свинством. Он так внимательно рассматривал карандашные линии, будто что-то смыслил в штриховках и перспективе. Я не нуждалась в его похвале. Лиззи права - какое дело до того, что подумает незнакомец или даже такой знакомец, как Шон. Но все же удивилась, что Шон вообще ничего не сказал. Рисунок вышел на редкость удачным, как и зарисовки в пабе. Отчего он молчит, будто медитирует на альбом?
        Ирландец сидел совсем близко, вновь почти касаясь коленкой моего бедра, как прежде в церкви. Я хотела заглянуть ему в лицо, но задержалась взглядом на татуировке. Шон тут же вышел из медитативного состояния и молча подтянул рукав, обнажив зеленоватый кельтский крест - как я и предполагала.
        - Нравится?
        Шон так и не встретился со мной взглядом, и я сумела спокойно пошутить:
        - Намного лучше этих надгробий. Я бы даже не отказалась его зарисовать, - И когда Шон вперил в меня свой странный тяжелый взгляд, я поспешила добавить: - Люблю витиеватые детали, тонкую работу.
        - А ты видишь что-то помимо креста?
        Слишком серьезный тон вопроса заставил меня внимательней приглядеться к рисунку. Действительно, где-то линии были слишком жирными на фоне абсолютно тонких. Либо автор работал без трафарета, либо не страдал профессионализмом. Но обижать владельца татуировки не хотелось, но чтобы не хвалить то, что похвалы не заслуживало, я задала риторический вопрос:
        - А что я должна увидеть?
        Шон вновь принялся рассматривать мой рисунок. Молчание было противным, и я решила нарушить его просьбой вытащить из рюкзака влажные салфетки. Но я не успела раскрыть рта. Голос Шона прозвучал глухо и зло:
        - 'Tis Cross was meant to cross out a girl's name. (Этот крест перечеркнул (поставил крест на) имя девушки.)
        Боже, как потрясающе Шон подобрал слова. Только не новая ли это попытка нагло раззадорить мое любопытство и вновь поставить крест на личном разговоре. Нет, я не проявлю любопытства, и задорная улыбка пусть так и остается лежать легкой тенью в уголках его губ.
        - Мне было шестнадцать. Я был безумно влюблен, - Шон усмехнулся и расправил рукав, скрыв верхнюю часть татуировки. - Тогда я, конечно, не казался себе безумцем. Я даже не усмотрел ничего безумного в ее желании получить от меня доказательства серьезности наших отношений. Она потребовала вытатуировать на руке ее имя, чтобы все в деревне увидели. Тогда, она считала, я не смогу бросить ее сразу после первого секса.
        Шон взболтал оставшуюся шипучку и уставился на заполнившую бутылку пену.
        - Другими словами, чтобы заполучить ее тело, я обязан был пожертвовать своим. В общем, я стал искать способы заработать на татуировку. У меня никогда не было карманных денег. Отец считал, что в нашей глуши их можно потратить только на выпивку, сигареты, ну и наркоту. Мона неплохо играла на фидле, и мать решила отправить ее на лето к тетке в Корк, чтобы сестра поучилась у профессионалов. Я заявил, что тоже поеду в Корк, чтобы учиться рисовать.
        - Так ты рисуешь? - я не могла удержаться от комментария, тогда понятно, чего он пялился на мой рисунок, но отчего тогда промолчал?
        - Я, кажется, уже ответил на этот вопрос - нет, - Шон игриво толкнул меня плечом, но я смолчала. - На курсах Моны я познакомился с парнем, который действительно рисовал. Я договорился, что он будет отдавать мне часть своих рисунков, чтобы тетка ничего не заподозрила. Я нашел стройку, до которой можно было доехать на велосипеде, и пахал на ней по полдня. Потом ехал домой к этому парню, приводил себя в художественный вид, отдавал ему часть заработанных денег и получал сумку с художественными принадлежностями и новые рисунки.
        Шон потряс моим пустым рюкзаком и вновь улыбнулся своей завораживающей невинной улыбкой.
        - Она хоть того стоила?
        Но Шону мой вопрос не понравился. Улыбка исчезла, голос вновь стал безжизненным, как у констебля.
        - Лана, в Ирландии не бывает коротких историй, это не Америка. Ты можешь попросить меня замолчать или выслушать всю историю молча. Другого варианта не дано.
        - Я буду молчать.
        Пусть говорит и пусть думает, что мне безумно интересно. Хотя, черт возьми, он умеет интриговать.
        - В итоге я заработал достаточно на татуировку и сделал ее. Тетка ни о чем не догадалась. Впрочем, в тот момент ей было не до меня. Мона позвонила матери и сообщила, что выходит замуж и остается в Корке. Мать умоляла ее хотя бы доучиться последний год в школе, но Мона по уши влюбилась в своего преподавателя, который доходчиво объяснил ей, на что она действительно способна, - Шон вновь улыбнулся, и я вновь спрятала от него лицо. - Сейчас Мона ждет шестого ребенка, и я уверен, что они не остановятся, пока в Декпане жива надежда, что хоть кто-то из детей, не в пример маме, будет способен играть на фидле. Кстати, если тебе нужны дети для портретов, то мои племянники способны сидеть час, не шевелясь, да и Корк хорош…
        - Шон, ты снова…
        - Да, я снова. Я хочу показать тебе Ирландию. Слушать настоящий трэд в исполнении Деклана намного интереснее рисования детей Падди с фотографии. Мои дублинские племянники тоже приедут в Корк… И я еду в Корк, чтобы увидеть их и сестер…
        - Шон, ты можешь не делать паузы между предложениями. Я не собираюсь заполнять их радостным «да». И если уж Падди тебе все разболтал, то ты должен знать, что я обещала помочь его жене и сестре…
        - Это обещание я с тебя снял, - улыбнулся Шон. - Я сказал, что на каникулы беру племянников в поход, и ты едешь с нами, чтобы писать пейзажи, как твоя учительница по живописи. Ты, кажется, сказала, что все делаешь, как она…
        Я стиснула карандаш и еще сильнее вжала худи в траву.
        - Шон, ты сколько выпил?
        - Ты за рулем, - тут же ответил ирландец. - Но будь покойна, когда я с детьми, я абсолютно трезв. Лана, я не алкоголик, у меня нет зависимости. Я даже не курю. Я просто люблю выпить, когда мне скучно. А мне было скучно без тебя этот час…
        - Sean! - Я выставила вперед ладонь, как в школе учат малышей останавливать обидчиков, и тут же почувствовала легкое прикосновение его губ. - Stop it! - продолжила я голосом обиженного малыша. - I don't like it! (Прекрати! Мне это не нравится.)
        - Private property. Hands off. (Частная собственность. Руки прочь.)
        Я даже не поняла, к кому он применил свою шутку, но механически спрятала руку на коленях. Шон улыбнулся и отсел назад. Я прикрыла глаза и выдохнула. Ладонь саднило от его поцелуя, и я не сдержалась и принялась раздирать ее коротким ногтем большого пальца другой руки.
        - Длинная история закончилась?
        Я не обернулась, хотя безумно хотелось наконец-то достать из рюкзака салфетки, но встречаться лицом к лицу с Шоном не хотелось.
        - Почти. Родители, сама понимаешь, были на взводе из-за самоуправства Моны. Моя татуировка стала последней каплей. Отец впервые поднял на меня руку и… Пропал на три дня. Мать со мной не говорила. Она была как полотно. Мы все испугались, что отец что-то сделал с собой. Он очень боялся стать похожим на деда, который бил сына все детство за любой проступок. Йона сказала, что я дурак, потому что нормальный парень никогда не вытатуирует имя девчонки, а нормальная девчонка никогда не потребует от парня такой жертвы. Но ты думаешь, я слушал… Я был влюблен.
        - Тебе было шестнадцать и ты просто хотел секса, - заполнила я паузу, явно предназначенную для меня. Шон вновь сидел почти рядом, потому что краем глаза я видела его ботинок.
        - А ты не хотела того же в шестнадцать?
        - Представь себе, нет. Потому что те, кто подходил ко мне с такими предложениями, к счастью, не врали, что были влюблены.
        Ответа не последовало. К счастью! Не зря, видно, упрямство считается отличительной чертой ирландцев. Надо бы намекнуть, что русские в этом на них очень похожи. Только бы подобрать верные слова, возвращая владельцу худи. Но подняться с травы я не успела, руки владельца неожиданно стянули с моих плеч куртку и мягко скользнули под волосы вверх по шее. Живот предательски сжался, и потребовалось лишнее мучительное мгновение, чтобы выдохнуть:
        - Шон, что ты делаешь?! - я даже не сумела это выкрикнуть, а пропищала по- мышиному.
        - То, что тебе сейчас больше всего необходимо.
        Я задохнулась от собственной дрожи и его наглости, но возмущение не спешило облачаться в слова. Пальцы Шона впились в мои позвонки в такой силой, что я вскрикнула.
        - Если продолжишь рисовать в такой позе, то окончательно угробишь спину. Шея каменная. У тебя случайно в рюкзаке нет крема для рук?
        - Есть!
        Мозг, обрадованный тем, что словесная заторможенность спасла меня от очередного неминуемого позора, слишком быстро и радостно выдал ответ. Шон не полез в рюкзак, он просто вытряхнул содержимое на траву: вместе с кремом на траву полетели салфетки, телефон, кошелек и еще коробочка с тампонами. Когда же женщины прекратят стесняться своей природы! Когда-нибудь… А сейчас пришлось отвернуться.
        - Как ты себя чувствуешь?
        Я промолчала, приняв вопрос за стандартную вежливость, но Шон развернул меня к себе.
        - Зачем ты в эти дни поехала на велосипеде?
        - Потому что я всегда так делаю. Мне плохо только в первый день, а сегодня я в полном порядке. Если не считать того, что тело требует сна. И ты, кажется, искал крем…
        - И я его нашел.
        - Заодно дай мне, пожалуйста, влажную салфетку. У меня пальцы жирные.
        Пока я вытирала руки, Шон подсел настолько близко, что его колени оказались по моими локтями, а руки скользнули под футболку, нещадно задирая ее и сзади, и спереди.
        - Что за дурацкий бюстгальтер у тебя?
        - Спортивный, - едва слышно выдохнула я, беспомощно глядя на пустые окна церкви, в которой, похоже, так и не появилось ни одного человека. От деревни кладбище отгораживали зарослями терновника. Удивительно укромное местечко, прямо настоящий покой - никто не увидит и не услышит. Я даже не поняла, во что меня бросило от страха, то ли в холод, то ли в жар. Я попыталась дернуться вперед, но куда там вырваться! Руки Шона уже подтянули футболку к самой шее.
        - Догадываюсь, что спереди тоже нет застежки? - Голос его до противного звучал весело. - Значит, повезло лишь твоей шее, потому что по такой погоде я не попрошу тебя сидеть здесь топлес. Да расслабься ты уже!
        Футболка скользнула обратно по спине, я уперлась пальцами в траву, чтобы отыскать опору в стороне от коленей Шона.
        - Зря ты считаешь, что парням в шестнадцать, кроме секса, ничего не нужно. Я ждал ее еще целый год. Из-за моей татуировки, ее перестали пускать на танцы. А я перестал разговаривать с матерью, когда она сказала то же, что до того бросила Йона. Отец сказал, что мне следует сделать другую татуировку и постараться забыть владелицу этого имени. Тем более теперь ты учишься в старшей школе в городе, а она все еще в средней в деревне. Утром нас отвозил отец Падди, днем забирала моя мать. Даже вариантов не было, чтобы мне разрешили взять велосипед. У меня оставалось немного денег с лета, и я решил до Рождества сбежать из дома. Я умудрился незаметно пронести в рюкзаке еще одни джинсы и футболку, Падди принес пару своих, и с середины уроков я сбежал, передав через приятеля две записки: одну для моих родителей, другую - для нее. Через интернет я уже нашел компанию таких же отчаянных, мы вместе снимали конуру и работали на черных работах. Я надеялся накопить денег за год-два, пока она закончит школу, и когда нас с родителями перестанут связывать денежные отношения, мы сможем окончательно наплевать на их
мнение. Но она не пожелала ждать два года. Она сюрпризом приехала ко мне и сказала, что со школой завязано, и она уже нашла работу в книжной лавке. Сказала, что прошло время, когда мужчине было стыдно иметь работающую жену. Мы были вместе семь лет, а потом ей вдруг стало стыдно иметь мужа, с которым она обязана работать… Длинная история закончилась еще одной татуировкой, как и предлагал изначально отец, и примирением с матерью, которую я не видел восемь лет. Так что не был я ни хорошим мужем, ни хорошим сыном. Лучше бы рисовать научился, как любит шутить Мона.
        Его руки уже минуту, как исчезли с моей шеи, а я все не решалась обернуться.
        - Хочешь, я поучу тебя рисовать? - наконец выдохнула я и обернулась.
        - Да, - ответил он быстро, и глаза его заблестели как-то не по-пьяному. - Под звездным небом Килларни, например… Я предпочитаю боди-арт…
        Я еле сдержалась, чтобы не выругаться, вскочила на ноги и швырнула ему в лицо худи.
        - Ключи не швыряй, - улыбнулся Шон. - Велосипед в машине, а если ты отправишься в коттедж пешком, то придется делать еще и массаж ног…
        Хорошо, что он сам вовремя заткнулся. Я накинула куртку и проверила, что ключи продолжают лежать в кармане, но к рюкзаку нагнуться не успела. Шон уже сам его собрал и закинул себе за плечо, в другой руке он нес смятый пакет от бургера и пустую бутылку. Тропинка в этот раз показалась слишком короткой - так хотелось убраться подальше от кельтских крестов. Шон не протянул руки и даже опередил меня на два шага, но лучше бы шел сзади, потому что я еле удерживала руку в кармане, чтобы не отряхнуть его спину от травинок и комочков земли. Нарочно ведь не стряхнул худи!
        У церкви так никто и не объявился, а вот улица стала довольно оживленной. Шон поздоровался с парочкой стариков, я для вежливости улыбнулась и быстро отвернулась, поймав не понравившийся мне взгляд. Заодно прибавила шагу, пытаясь увеличить между нами расстояние. Казалось, что на меня смотрят изо всех окон, и все поголовно уже записали Шона в мои любовники. Как он вообще мог вернуться в деревню после такого идиотского поступка?
        Или он только что сочинил красивую историю? Неужели он считает меня идиоткой, которую купит подобная слезливая романтика. К тому же, господин Констебль противоречит сам себе - в пабе он заявлял, что никогда бы не позволил увести у себя жену. Или же я просто наступила на его больной мозоль… Только Шон Мур вовсе не выглядит расстроенным или обиженным. Он ухмыляется после каждой своей фразой, будто кошка, играющая с мышкой, уверенная, что та уже не вырвется из кровожадных когтей.
        Я не смотрела не только на ирландца, но и на его машину.
        - Лана, не надо за мной ухаживать, я же мальчик…
        Я машинально отперла левую дверцу, но шарахнуть ей уже не могла. Сжав ключи в кулак, я медленно обошла машину, и Шон успел изнутри открыть для меня дверь. Я пристегнула ремень и в полном молчании, даже с выключенным радио, вывела машину с парковки паба.
        - Не в ту сторону! - Шон крутанул руль, разворачивая машину в верном направлении.
        - Блин! - выдохнула я по-русски, и по улыбки Шона догадалась, что ругательства на всех языках мира звучат одинаково. - Я предупреждала, что водить не умею.
        - Во всех справочниках для американских туристов есть этот пункт: не езжайте против движения! Но если ты доедешь до Корка, я уверен, ты перестанешь путаться.
        - Шон! - я ударила по тормозам и остановила машину посреди дороги, благо ни в одну, ни в другую сторону не наблюдалось никакого движения. - Я не поеду с тобой в Корк. Я не пойду с тобой в поход! Я не буду с тобой спать!
        - Переведи ногу на газ, - голос Шона обжигал, что искусственный лед. - Ни Корк, ни поход не подразумевают постели. Я пообещал тебе не использовать фразеологических выражений и говорить четко. Да, я действительно не прочь переспать с тобой, как любой нормальный мужик. Но у меня даже в шестнадцать не было подобных навязчивых идей. Я действительно в июле уеду в Корк и буду слушать фидл Деклана с тобой или без тебя. Я все равно сяду на велосипед и отправлюсь со старшими племянниками в поход - с тобой или без тебя. Ты можешь уехать, не увидев Ирландии. Это твое право. А у меня есть право сказать женщине, что она мне нравится.
        - Допустим, ты сказал это. Допустим, мне это даже было приятно услышать в первый раз. Но прекрати повторять это каждые пять минут.
        - У тебя слуховые галлюцинации, Лана. Я не настолько пьян, чтобы не контролировать свой язык. Неужели в тебе не осталось ничего русского, и ты, как глупая американка, в каждой фразе ищешь намек на сексуальные домогательства! Лучше шоколадку съешь.
        Он достал из бардачка плитку и коснулся краем моих губ. Я откусила кусок и громко выдохнула.
        - Я побоялся отломить для тебя. Еще подумаешь, что я жду, что ты оближешь мне пальцы.
        Я стала усиленно жевать шоколад, устремив взгляд на дорогу, но сколько бы я не казалась себе воплощением внимательности, овца очутилась на дороге слишком неожиданно, и я так вдарила по тормозам, что Шон чуть не выронил шоколадку.
        - Fuck!
        На дорогу выбрело еще две овцы и уставились то ли на меня, то ли на машину.
        - Можешь перевести на паркинг. Это надолго.
        - Я так чуть оленя не сбила, - выдохнула я.
        - Овца не так страшно.
        Шон загадочно улыбнулся и протянул мне квадратик шоколадки. Я сощурила глаза и сомкнула губы на его пальцах. Он выжидающе смотрел на меня, и я заставила себя коснулась кончиком языка подушечки указательного пальца. Его ресницы не дрогнули, а я до боли вцепилась в руль. Через секунду влажными пальцами Шон коснулся моей маленькой сережки и поправил замочек. Затем мизинец скользнул к уголку моих губ, и его губы сложились в довольную улыбку:
        - Sounds like you're thinking about changing your answer from firm "no” to «maybe someday». (Кажется, ты думаешь, а не сменить ли твердое "нет" на "Быть может в один прекрасный день".)
        Овцы неожиданно закончились, чтобы дать мне возможность не стать абсолютной овцой, и я вдарила газу, но тут же вновь ощутила руку Шона на своей.
        - Езжай посередине дороги. Там начинается каменная стена. Ее просто не видно за кустами. И вообще следи, чтобы в зеркале было видно песчаную полосу.
        - Может, ты сядешь за руль?
        Я готова была отдать руль даже абсолютно пьяному. Если навстречу попадется машина, я с ней точно не разъедусь. Но Шон лишь покачал головой и демонстративно принялся поедать шоколадку.
        Глава 12 "Сдавшие нервы"
        Я хотела забрать у Шона велосипед, но ирландец сказал, что оботрет его и подкрутит цепь. Очередная уловка, чтобы остаться в нашем коттедже, но я лишь махнула рукой. Теперь Лиззи примет огонь на себя и выйдет победительницей, как в прошлый раз. Только с первых шагов в гостиной я поняла, что дом пуст. Понимание этого пришло на манер дешевых детективов. Я заметила приоткрытую дверь, за которой стоял брошенный мольберт. Лиззи никогда не оставляла двери открытыми и кисти немытыми, а тут они разноцветным веером громоздились в банке. На всякий случай я заглянула в пустую спальню, пройдя мимо открытой настежь двери в ванную комнату.
        Сердце уже выстукивало отчаянный ритм. Я вышла к озеру и тронула холст - краска полностью просохла. Я запомнила последний сделанный до моего отъезда мазок, и на новые Лиззи не могла потратить более получаса. Что она делала все оставшееся время? Если бы она решила передохнуть, то непременно вымыла бы кисти или хотя бы завернула в полиэтилен. На кончиках самых крупных начала образовываться пленка из краски.
        - Красиво, - раздался за спиной голос Шона, хотя я не услышала, как под его ногами хрустел гравий. - Только никогда не видел, чтобы вода принимала здесь фиолетовый цвет.
        Я резко обернулась, и выражение моего лица заставило ирландца вытащить руки из карманов. Долгие секунды я не могла подобрать слова, чтобы ответить на его вопрос, потому что не понимала, что происходит.
        - Я должна позвонить, - наконец выговорила я и дрожащими пальцами схватила протянутый телефон.
        Я набрала номер Лиззи и подпрыгнула, когда из спальни донеслась знакомая мелодия.
        - Нечего волноваться!
        Шон зашел следом и правильно оценил обстановку. Только просить меня успокоиться было лишним. Я понимала, что Лиззи не ушла прогуляться. И даже не из-за телефона, а потому что Мисс Брукнэлл никогда не оставляла подобного бардака, если останавливалась не на десять минут. Она не могла пойти размяться, потому что мы бы встретились либо на дороге, либо сейчас на озере. И кисти не врали - она не брала их в руки по меньшей мере часа два.
        По инерции я вновь вызвала ее номер и, сообразив, как глупо это выглядит со стороны, швырнула чужой телефон на диван. Шон вновь спросил, отчего я так разволновалась, и я наконец промямлила свои опасения, пусть и выдавала их списком заправского детектива. Ничего, кроме улыбки, я от Шона и не ожидала.
        - В нашей деревне что-нибудь произойдет только в двух случаях, - начал он голосом констебля. - Если англичане воскресят Кромвеля. Или если из болот восстанут древние кельты.
        - Шон, не смешно!
        - А я не веселю тебя, а прошу успокоиться. Она вышла прогуляться без телефона. Это что, невозможно для американки?
        - Это невозможно для мисс Брукнэлл. И к черту телефон! Она не оставила бы кисти в таком виде. Я не уверена, что их можно спасти.
        - Может, она не собиралась уходить далеко, а потом потеряла счет времени. Ты не допускаешь такой возможности?
        - Нет, - мой голос дрогнул, и потребовалось неимоверное усилие, чтобы продолжить фразу: - Я достаточно хорошо знаю мисс Брукнэлл, - Я на мгновение прикрыла глаза и выдохнула: - Даже студенты не оставляют рабочее место в таком виде, а не…
        Я отвернулась, закусив губу. Пальцы занемели, и я с трудом сумела согнуть их на плечах.
        - Ты хочешь, чтобы я позвонил в Гарду? - Теплые ладони Шона накрыли мои пальцы. - Тебя это успокоит?
        - Нет!
        Я выкрикнула это так громко, что Шон отшатнулся, и я поспешила добавить, оставшись стоять к нему спиной, чтобы скрыть нервное подрагивание ресниц:
        - Меня это не успокоит, - я терла руки, будто позабыла в мороз варежки. - Не успокоит, если ты не понимаешь. Но мы должны сообщить в Гарду.
        Я плюхнулась на диван прямо на телефон, но даже не подвинулась, чтобы вытащить его. Казалось, еще одно лишнее движение, и я разревусь. Я старалась не вспоминать никакие заголовки газет, но прочитанные в детстве детективные романы безжалостно лезли в голову.
        - Хорошо, я позвоню, - вдруг сказал Шон и, беспардонно вытащив из-под меня телефон, быстро вышел к озеру.
        Его неожиданная серьезность напугала меня еще больше. Быть может, видимое спокойствие Ирландии не более, чем миф. Я заставила себя повернуться к окну. Шон говорил уже достаточно долго, небрежно опустив локоть на край холста. О чем можно так долго говорить с полицейским? Он ведь не может толком ответить ни на один вопрос о Лиззи. Уверена, что он и особых примет не помнит. Впрочем, я тоже сейчас не подберу никаких слов… Руки стали еще холоднее, я терла их с таким ожесточением, что из-за скрипа кожи не услышала, как открылась дверь.
        - Они вернутся часа через два или три… Но зная, как медленно Бреннон О'Диа водит машину в темноте, я бы не рассчитывал на совместный ужин.
        На лице Шона застыла странная улыбка. На моем, видно, такое же дикое недоумение.
        - Он повез мисс Брукнэлл на побережье. У него там в галерее выставлены работы. Это все, что я понял из разговора.
        - Почему ты ему позвонил?
        - Лана, немного логики! Она не ребенок, которого можно похитить ради выкупа. В коттедже ничего не тронуто. Посторонних здесь не бывает. Бреннон О'Диа пошел прогуляться, когда я еще был у него, поэтому я позвонил ему первому. Потом бы я позвонил Падди, чтобы узнать, не решила ли мисс Брукнэлл пообедать в деревне. Третий в моем списке был хозяин продуктовой лавки. Гарды в моем списке не было. Это Ирландия, детка, это не Голливуд.
        Его саркастическая улыбка послужила прекрасным холодным душем. Плакать вмиг расхотелось, и закостеневшие пальцы согнулись в кулак.
        - Хочешь сказать, что у вас никогда ничего не происходит?
        Я пыталась смотреть на него с вызовом, но сидя на диване сделать это было довольно сложно, а он стоял слишком близко, чтобы я могла вскочить и не оказаться с ним лицом к лицу.
        - Нет, - Шон оттопырил карманы. - Наверное где-то в Ирландии что-то и происходит, но точно не у нас в деревне. У нас даже никто жену не бьет нынче и пьяных драк не устраивает. Здесь в основном старики остались, да те, кто в состоянии жить с семейного бизнеса, потому берегут доброе имя.
        Шон обошел диван и присел подле камина.
        - Поставь чайник на огонь.
        Я покорно поднялась с дивана и прошла в кухню. Шон двинулся следом и опустил телефон на столешницу, давая понять, что уходить не собирается, а потом вернулся к камину. Я отвернулась к плите и незаметно протянула к огню руки - меня продолжало колотить от пережитого страха. Никогда не думала, что смогу так испугаться за Лиззи.
        Блин, блин, блин! Лиззи в обществе господина Гончара забывает про кисти, а господин Констебль просто ставит меня перед фактом, что остается здесь до вечера. Я расстегнула молнию и наконец избавилась от куртки, повесив на вешалку у двери. Впрочем, кто бы иначе развел в камине огонь! С паршивой овцы, как говорится… Тем более ирландской! Из спальни я вернулась в шерстяной кофте, в которой была с Шоном в пабе. Чайник долго не закипал, и пока металлическая поверхность не стала слишком горячей, я могла спокойно греть руки о бока чайника.
        - Sound like he's on a hunt as well.
        Шутка Шона про охотника заставила улыбнуться. Поздновато для господина Гончара выходить на охоту, да и с добычей он немного прогадал. Как, впрочем, и господин Констебль. Я достала из холодильника банку и высыпала в вазочку оставшиеся оливки.
        - АГуа serving dinner so early? (Ты решила так рано приготовить ужин?)
        - No, Sir. Just cleaning brushes. (Нет, сэр. Я всего лишь мою кисти.)
        Я скопировала улыбку Шона и, капнув в банку немного жидкости для мытья посуды, наполнила наполовину водой. Затем принесла с улицы кисти, плотно затворив французские двери, и, ополоснув, оставила отмачиваться. Оливки на столе выглядели слишком одинокими, потому я добавила к ним французский сыр, виноград, крекеры и… Все. Строгать салат совершенно не хотелось, как и запекать рыбу. К тому же, после бургера я не успела проголодаться, а устраивать званный ужин для Шона не было ни сил, ни желания.
        Ноги уже начали ныть. За окном сгущались сумерки, и я втихаря успела прикрыть рот ладонью. Голова становилась тяжелой от непреодолимого желания завалиться спать. Чайник наконец закипел. Я сняла его с огня и обернулась к назойливому гостю.
        - Есть замороженные булочки с ягодами. Я могу испечь их.
        - Не беспокойся обо мне. Если только тебе хочется.
        Я пожала плечами.
        - К чаю ничего нет.
        - Могу принести шоколад из машины, если тебе хочется?
        - У тебя там шоколадная лавка в бардачке уместилась?
        Ирландец опустил глаза:
        - У меня развилась шоколадная зависимость, как только бросил курить, - Шон вновь улыбался неподражаемой детской улыбкой. - Человек всегда отчего-то зависит…
        - У тебя, кажется, две зависимости. И шоколад не самая страшная из них.
        - Я сказал тебе уже, что могу не пить, - детская мягкость в лице и голосе тут же испарилась, и я пожалела, что вновь наступила на больной мозоль.
        - А вот я не могу.
        Я попыталась сначала улыбнуться, а потом решила, что лучше молча достать из шкафчика бутылку. Под руку попалось «Бордо», которое я так и не выпила с Лиззи из-за дурацкой ссоры. Вновь мысли мои обратились к брошенному мольберту и странному желанию отправиться с господином Гончаром к океану. А потом я вспомнила недоуменный взгляд ирландского кассира при виде тележки, доверху набитой бутылками вина. Впрочем, при виде ценников взгляд у меня был не лучше, и даже Лиззи, казалось, с минуту колебалась, но потом решила не изменять винной привычке ради меньшего счета на кредитке.
        Бутылка опустилась на стол, рядом лег штопор. Я взяла с полотенца два перевернутых для просушки бокала.
        - Я должен открыть?
        Шон продолжал держать пальцы сомкнутыми в замок.
        - Я могу сама открыть.
        Его промедление казалось странным.
        - Ты уверена, что хочешь пить?
        - Уверена. Я не собираюсь отказываться от своего ежедневного бокала вина лишь потому, что не могу предложить тебе виски.
        - В Ирландии надо пить пиво и виски. У нас мало кто пьет вино, потому в магазинах ничего хорошего не найдешь. Для виноделов Ирландия гиблый рынок.
        - Положись на выбор Лиззи. Она смыслит в вине и, если после первой бутылки, не выбросила все остальные, то мы точно не отравимся.
        - А ты? - Шон наконец притянул к себе штопор и взялся за бутылку. - Ты сама разбираешься в вине?
        - Для меня существует две категории вина: вкусное и невкусное. Я не могу прочувствовать разницу между пяти и пятнадцати долларовым вином. А сотню за бутылку может платить лишь какой-то гурман или, прости, русский иммигрант, чтобы выпендриться перед друзьями. Впрочем, я с ними не общаюсь. Наверное, именно потому, что покупаю джинсы за двадцатку, потому что снова не вижу разницы между ними и теми, что стоят триста долларов. Ну, может, стразы не отваливаются после первой стирки, но я со стразами не покупаю. Я так подумала, что уже год ничего себе не покупала.
        По странной улыбке, застрявшей в зубах Шона, я поняла, что пора заткнуться. В тишине винная струя слишком громко ударилась о стенки бокала.
        - Не говори, что купила ирландский кардиган в Штатах.
        - Нет, - я даже выдохнула, когда улыбка наконец осветила лицо Шона. - Это подарок Лиззи. Она ведь не в первый раз в Ирландии и знает, что мне действительно нужно из одежды. Я, кажется, не вылезу из него до конца отпуска.
        - Ты одеяло включаешь?
        - Оно электрическое?
        - Конечно, а как иначе, когда все мои гости из Штатов.
        - Буду знать. Впрочем, ночами я не мерзну. Пижама теплая.
        - Я помню.
        Я опустила взгляд в бокал, прикусила язык и поклялась себе молчать. Любой разговор с Шоном теперь стал походить на прыжки с кочки на кочку, и если я сорвусь в болото, то он не протянет руку, а лишь окончательно утопит меня.
        - 31а1п1е! - подняла я примирительный бокал.
        - С1п-С1п, - улыбнулся Шон в ответ, и я еле удержалась от того, чтобы к итальянскому не добавить еще и русский тост. Нет, и так слишком шаткими становились границы в нашем общении. После первого глотка я не сумела остановиться и опустила на стол бокал лишь с крошечным красным озерцом на дне. Шон продолжал держать свой, так, кажется, и не пригубив.
        - Нервы! - сказала я в оправдание и самостоятельно вновь наполнила себе бокал. - Больше двух я не пью, будь спокоен. Почему ты не пьешь?
        - Я не уверен, что хочу вина. Тем более тебе, кажется, не нужна компания.
        В ответ я опустила поднятый бокал.
        - Я испугалась за Лиззи. Я действительно испугалась, пойми это. Я выросла в мегаполисе не с лучшей криминогенной ситуацией и до сих пор не прониклась на сто процентов видимым спокойствием Калифорнии. Извини, если я кажусь тебе смешной.
        - Нисколько. Только мне показалось, что ты расстроилась, узнав про Бреннона О'Диа. Хочешь, я завтра отвезу тебя к океану?
        - Шон, я живу у океана! Я вижу его каждый божий день. И лучше бы не видела. Он красив лишь на фотографиях своим оранжевым закатом, а так он промозглый.
        - Там хорошие ресторанчики…
        - Шон, еще раз повторяю, что меня не удивишь ни видами океана, ни морепродуктами, ни чем-то еще… И прошу, не трать на меня свое время.
        - Мне нечего беречь, у меня его слишком много.
        - А у меня не каникулы. У меня наконец-то появилась возможность что-то сотворить. Лиззи говорит, что я два года ничего не писала. Эта чистая и жуткая правда. Два года я занималась только детьми и все равно мне казалось, что я не даю им достаточно, а потом, как у меня их забрали, вокруг образовался страшный вакуум - я не понимала, зачем просыпаться утром, если не надо идти в школу.
        - Это единственная школа в Сан-Франциско?
        Серьезный тон вопроса заставил улыбнуться, и я сделала небольшой глоток.
        - Ты прав, но… Я всегда боюсь сделать первый шаг. Я еще в России пошла учиться туда, куда легче всего было поступить, не зная, что буду потом делать с дипломом искусствоведа. На <^огк&Тгауе1» заполнила анкету моя подруга, которая точно ставила себе целью найти мужа. Кстати, она так и не нашла… Учиться живописи было предложением сестры моего мужа, и она заполнила за меня все анкеты. Развод, ну я уже говорила… Это была инициатива Лиззи, и… Преподавание арта детям опять же ее… Я ничего в жизни не делаю сама, ничего…
        - Прости за личный вопрос, а с твоим нынешним тебя тоже Лиззи познакомила?
        Я опустила глаза в бокал и до боли сжала веки.
        - Да, - прошептала я, радуюсь, что почти не лгу. - Это была ее инициатива.
        - А откуда такая забота? У нее нет семьи?
        - Нет. Вся семья у нее на Восточном побережье, а детей. Детей у нее никогда не было. Во всяком случае я о них ничего не знаю.
        - Получается, она тебя удочерила?
        - Получается…
        Я попыталась усмехнуться, но не сумела разлепить губ. Я отчетливо видела отраженными в вине не свои глаза, а злые глаза Лиззи, когда она бросила мне в лицо, что ей надоело играть роль моей матери.
        - Пожалуйста, не задавай больше никаких вопросов. Договорились?
        Я уместила на крекере сыр и пару виноградинок и протянула Шону. Его пальцы сомкнулись вокруг моих.
        - Быть может, первый шаг к самостоятельности - снять квартиру?
        - Я не потяну съем одна. Ты не представляешь, какие цены на жилье в Сан- Франциско. На самом деле у меня только красивая цифра на распечатке из банка, но начни я жить сама без более-менее нормальной зарплаты, я потрачу все до последнего цента меньше, чем за два года.
        - Почему тогда не пойти по протоптанной дорожке?
        Я вырвала руку, крекер полетел на стол.
        - I'm not a fortune hunter! (Я не гонюсь за деньгами.)
        По-русски это прозвучало бы еще хуже! Я схватила бокал и ушла на диван. Языки пламени были короткими, но наполнили гостиную желанным теплом. Я залезла с ногами на диван и впилась зубами в стекло бокала. Шон отодвинул стул, звякнул о бутылку бокалом и направился ко мне, только не решился сесть рядом. Я подняла глаза на его лицо обиженного мальчика.
        - Should I plead «guilty» or «not guilty»? (Должен ли я признать свою вину в суде?)
        Я похлопала по дивану рукой, и Шон присел рядом, поставил на столик бутылку и сжал ладонями все еще полный бокал.
        - Возможно, со стороны я такой кажусь, - сказала я тихо, глядя на огонь. - Но это неправда. Да, изначально я вышла замуж ради паспорта, но точно не из-за денег. Да и сбережений у Пола особо не было. Он выплатил ссуду за дом, отложил на пенсию, и мы жили на зарплату. Не маленькую, конечно, и жили не бедно, но далеко от американской мечты. А эти деньги… Они просто полагались мне по закону, и все. Который час?
        - Ты хотела спросить, когда приедет Лиззи, так? Или когда я наконец уйду?
        В голосе Шона слышалась обида. Только после его допроса подаренное вином спокойствие улетучилось, и мне не было жаль тупого ирландца, но все же я сказала:
        - Я тебя не гоню. Просто прошу оставить меня в покое. Даже друзья не позволяют себе лезть в душу другого без спроса. А мы с тобой даже не друзья.
        Теперь Шон смотрел в бокал. Я почувствовала себя неловко и попыталась перевести разговор на безопасную тему.
        - Что ты знаешь о Бренноне О'Диа?
        Шон пожал плечами.
        - Ничего, кроме его страсти к керамике. Уверен, что он показал вам публикации в журнале. Он показывает их каждому не по одному разу. У него в жизни ничего не осталось. Дети не приезжают к нему, а сам он, я не замечал, чтобы уезжал куда-то, кроме своих ярмарок. Наверное, мисс Брукнэлл его пожалела и согласилась посмотреть дурацкую выставку. Что тебя так удивляет?
        - Я ушла в деревню, чтобы не мешать ей работать. И вообще не в ее правилах кого-то жалеть.
        Шон улыбнулся и, кажется, придвинулся ко мне ближе, или просто под его весом спинка дивана прогнулась слишком сильно, заставив меня привалиться к нему.
        - Существуют мужчины способные заставить женщину изменить своим принципам, - прошептал он мне почти в самое ухо.
        - Но это не Бреннон О'Диа и не Шон Мур.
        Я поднялась с дивана и пересела в кресло напротив. Шон прикрыл глаза и чуть не расплескал вино в накренившемся бокале.
        - Выпей уже наконец. Быть может, существуют женщины, способные заставить мужчину изменить своим принципам.
        - Уверен, что существуют. Но, - Шон открыл глаза. - Это не Лана Донал.
        Он поднялся с дивана и отнес свой бокал на кухню. Теперь он точно обиделся и уйдет. Себе на благо. Лучше ему не встречаться с Лиззи, настроение которой явно будет штормовым. Я допила бокал и покрутила в руках бутылку, оценив оставшееся в ней вино. Как раз на один бокал, если наполнить до краев.
        - Ты изменяешь своим принципам, - послышался голос Шона над моей головой, и бутылка исчезла из моей руки. - Я не хочу узнавать, что ты творишь после третьего бокала.
        - Ничего интересного, - откинулась я на спинку кресла. - После третьего бокала я засыпаю. Вино действует на меня как снотворное, особенно во время недосыпа.
        Лицо Шона в сумраке гостиной казалось совсем темным.
        - Ты обиделся? Не обижайся, ты первый начал. Я могу по пальцам пересчитать своих мужчин, и никогда я не спала ни с одним из них только ради секса. Я дорожу отношениями. Особенно моими нынешними.
        - Я не обиделся, поверь мне. Просто… Просто мне впервые отказала женщина.
        Я улыбнулась и протянула бокал, но Шон спрятал бутылку за спину.
        - У нас, мужиков, есть нюх. Мы за версту чуем текущую суку…
        Я улыбнулась еще шире, вспомнив, что так и не была в туалете.
        - Черт, - Шон опустил глаза, догадавшись, о чем я подумала. - Глупо вышло. Ты как себя чувствуешь?
        - Нормально, я тебе уже сказала. Только ноги гудят. Давно не каталась. Так что же это за нюх, который тебя подвел?
        Шон отнес бутылку на кухню и вернулся к дивану с гроздью винограда.
        - Когда женщина оценивает возможного сексуального партнера, у нее особый взгляд. Мне показалось, ты смотришь на меня именно так… Показалось…
        - Нет, не показалось… - я опустила несчастный бокал на столик. - Только рассматривала я тебя не в качестве сексуального партнера, а в качестве модели. Я так смотрю на всех людей, ничего не могу с собой поделать.
        - И твой вердикт?
        - Я не вынесла его еще. Если образ Падди очень быстро прорисовался в моей голове, он похож на золотого медвежонка, то твой…
        - Лошадь, я же сказал тебе… Я похож на болотную лошадь.
        - Там была еще борзая… Но если я решу написать борзую, то попрошу у тебя собаку.
        - Она дворняга, больше на терьера похожа. Не думаю, что тебе захочется тратить на нее время. К тому же, если тебе настолько неинтересен ее хозяин.
        - Я не сказала, что ты мне неинтересен. Я просто сказала, что не хочу с тобой спать.
        - Я тоже в начале не хотел с тобой спать, - почти перебил меня Шон.
        - Это как?
        - Пересядь на диван в знак примирения.
        Я подчинилась. Он протянул мне на ладони виноградины. Я демонстративно ссыпала их себе в ладонь.
        - Когда я встретил вас, то действительно принял тебя за дочь мисс Брукнэлл, тинэйджера, потому даже не стал тебя рассматривать. А потом ты повела себя абсолютно, как американский подросток, решивший втихую от матери нажраться в Ирландии.
        - Я сказала тебе свой возраст.
        - Я бы не поверил в возраст, если бы не твой акцент. Я столько раз слышал подобное в пабах…
        - А чем тебе не нравятся старшеклассницы? Мне кажется, у вас здесь не судят за совращение школьниц, как у нас, или я не права?
        - Мне нравились школьницы, пока я сам был школьником. Сейчас мне нравятся взрослые женщины. Я честно не могу понять сорокалетнего мужика, женившегося на семнадцатилетней дуре. Это я про Мону, если что… Мне кажется к тридцати женщина только начинает вызревать.
        - Значит, моя главная ошибка состояла в том, что я назвала свой биологический возраст.
        Шон улыбнулся и осторожно убрал с моего лица выбившуюся из хвоста прядь.
        - Нет, твой реальный возраст меня мало интересовал. Ты в пабе играла во взрослую женщину и очень, скажу тебе, неудачно. И лишь увидев тебя в пижаме…
        - Почему ты замолчал?
        - Я уже все сказал в церкви. Предложение остается в силе, и ты можешь принять его в любой момент.
        - Сейчас я приму от тебя чашку горячего чая. Завари его, пока чайник окончательно не остыл, а мне нужно отлучиться на пять минут.
        Это была отличная возможность вылезти из-под его руки, скользнувшей с уха мне на плечо. Я ополоснула лицо водой, но бодрости не прибавилось. Вино, усталость и месячные делали свое поганое дело, я засыпала на ходу. В гостиной продолжал гореть лишь камин, на кухне был включен свет только над раковиной. Наверное, надо было сесть на стул, но Шон уже направился к дивану с двумя кружками. Я с благодарностью отхлебнула теплого чаю и поспешила самостоятельно отлепить от губ прилипший лист мяты.
        - Яне положил сахар.
        - Я люблю именно таким.
        - Хороший знак.
        - Отчего?
        - У нас говорят, что только предназначенный небом друг способен в первый же раз приготовить чай именно так, как ты любишь.
        - Я люблю с вареньем.
        - Будет тебе варенье, только скажи какое… - Его лицо вновь было слишком близко. - Хочешь из ревеня?
        - Никогда не пробовала, - Я спрятала лицо в чашку и сделала еще глоток. Шон не отстранялся. - Бабушка варила лишь компот.
        - Попробуешь.
        Я впилась зубами в край кружки, понимая, что иначе встречусь с его губами. Нет, мне хватило его пальцев в машине. Он не понимает слов, никаких. Либо я не умею говорить по-английски, либо он не слушает меня. Я делала глоток за глотком, сглатывая чай слишком громко, ведь тишина нарушалась лишь легким потрескиванием торфяного кирпичика. Небольшое пламя действовало подобно маятнику, и на мгновение я, кажется, даже провалилась в сон. Шепот Шона выдернул меня из пустоты, и я сначала не сообразила, о ком он говорит:
        - She's fourteen and a wee crunchy. All those girlish shit… And she's spoiled by her Dad as she's the only daughter. She Is on a constant fight with her brother. He's teasing her In return. Hope they will behave If I'd have you by my side. (Ей четырнадцать и она немного не в себе. Ну все эти девчачьи прибамбасы. Отец избаловал ее, потому что она единственная дочь. Она постоянно ругается с братом, и тот в ответ достает ее постоянно. Возможно, они будут послушнее, если ты будешь рядом со мной.)
        Я еле удержалась, чтобы не спросить «Who?», но потом сообразила, что он может говорить в такой манере только о своих племянниках. Это что, очередное приглашение в Корк?
        - Listen, - я поймала свою чашку почти опрокинутой на грудь. - I'm not an experienced cyclist. I can't pedal for long hours. (Послушай, я плохо катаюсь на велосипеде и не способна крутить педали несколько часов подряд.)
        - We're all out of shape right now. They're not boggers, just city kids. We'll go inland. The road's just rocky, not up and down. You'll be safe and sound with us, promise. And you could practice your teacher's skills, so…(Мы все не в лучшей форме. Они не деревенские ребята, а городские. Мы поедем в объезд, там трясет, зато нет крутых подъемов. Ты будешь в полном порядке.)
        Я подняла кулаки к лицу, делая вид, что обдумываю предложение. На самом деле просто защищала от него губы.
        - Lana, I'm ready to beg on bended knee for your help.
        О, да, только увидеть тебя на коленях мне не хватало для полного счастья!
        Глава 13 "Доброй ночи, любимая!"
        - Are you sleepwalking or ready to start your day? (Ты лунатишь или проснулась окончательно?)
        Я обернулась, держа в руках горячую чашку, только что извлеченную из микроволновки: Лиззи в накинутом на плечи пледе бесшумно вынырнула из темноты гостиной. Я старалась хозяйничать тихо и микроволновку отключила за секунду до сигнала, чтобы не разбудить Лиззи, возвращения которой не сумела дождаться.
        Керамика жгла руки, и я едва донесла до стола чай, не расплескав. Я совершенно не помнила, на какой из фраз Шона уснула, и сейчас, когда открыла глаза, не могла сообразить, где нахожусь и чем укрыта. На кухню я пробралась машинально, пытаясь сориентироваться во времени и пространстве. Только часы на микроволновке оказались сбитыми, а обнаружить на диване телефон в полной темноте не получилось. Так все же я разбудила Лиззи или она до сих пор не спала?
        Пока я собиралась с ответом, Лиззи успела достать из холодильника коробку.
        - Наверное, ты просто проголодалась, - решила она за меня. - Шоколадный торт с виски самое лучшее начало ирландского дня, не находишь?
        Я взглянула в окно. Рассвета не наблюдалось. Надо все же выставить на микроволновке часы…
        - Можно я возьму только торт?
        Подавив зевок, я опустилась на стул и стиснула пальцами подостывшую керамическую кружку. Тепло от тлеющего камина, кофта и плед не дали замерзнуть, и сейчас я грела руки скорее машинально.
        - Увы, виски в креме, - едва приметно улыбнулась Лиззи. - Этот сумасшедший купил торт, не спросив разрешения.
        Я опустилась к кружке и сделала глоток, не отрывая ее от стола.
        - Сумасшедший - это кто?
        Лиззи подтолкнула ко мне коробку с ложкой. Сколько же я спала и сколько отсутствовала Лиззи? И неужели Шону оказалось мало шоколадок?
        - Конечно же, Бреннон О'Диа, - усмехнулась Лиззи моим мыслям и присела на тот самый стул, который вечером облюбовал наш дорогой хозяин. - Шон Мур решил попробовать себя в новой ипостаси - нынче он цепной пес. Он просидел у дверей коттеджа Бог знает сколько времени, дожидаясь нашего возвращения, чтобы мы ненароком не потревожили твой сон.
        Она выдержала паузу, будто изучала выражение моего лица, но я даже не улыбнулась. Я пыталась восстановить события вечера, но память отказывалась идти дальше просьбы Шона развлечь его племянницу.
        - Он еще не знает, что вокруг тебя можно перевернуть дом, но ты и бровью не поведешь, - продолжила Лиззи, отчаявшись услышать от меня хотя бы междометие. - Чем только я не пыталась шуметь вокруг тебя, хоть бы пошевелилась! Так и знала, что вскочишь посреди ночи, и очередной день будет насмарку.
        Лиззи провела рукой по деревянной поверхности, смахивая невидимые крошки. Кто укрыл меня пледом? Явно не она, раз желала моего пробуждения. Ох, слишком уж заботливый у нас хозяин…
        Я уткнулась носом в кружку - чай обжигал, каждый глоток давался через силу.
        - Шон настолько плохо себя вел, что ты испугалась лечь при нем в кровать?
        Рука Лиззи замерла на невидимой крошке, но глаз она не подняла. Слова обожгли грудь сильнее чая. Знала же, что не стоило ей встречаться с нашим милым хозяином. Кто же мог подумать, что я усну в обнимку с кружкой! Теперь лишь бы суметь придать голосу достаточно спокойствия, а словам небрежности.
        - Я не собиралась спать, - Ложка отломила уголок у треугольника торта, но до рта я ее так и не донесла. - Я вырубилась сидя, слушая очень интересный рассказ про его племянников. Я даже не знаю, как он сумел подсунуть мне под голову подушку… И укрыть одеялом.
        - Может, ты еще чего-нибудь не помнишь? - В голосе Лиззи не было смеха и на йоту. - Или не желаешь говорить?
        И лицо стало слишком серьезным, не оставляя никаких шансов принять ремарку за шутку. Лиззи смотрела на меня прищуренными глазами, но даже в этих щелках мне виделся портрет Шона.
        - Лиззи, - произнесла я четко, почувствовав в груди неприятное жжение уже совсем не от чая. - Я не спала с Шоном, если это то, о чем ты меня спрашиваешь, и не планировала с ним встречу. Я действительно была в деревне, сначала в пабе, а потом, будешь смеяться, на кладбище.
        Лицо Лиззи не дрогнуло, у меня же дрожал каждый мускул, и я даже несколько раз нервно зажмурилась: взгляд Лиззи напоминал пыточную лампу следователя из Большого Дома.
        - Я догадываюсь, что сказал тебе Бреннон О'Диа, но теперь послушай, что скажу я, - Голос, к счастью, не дрожал. - Падди, владелец паба, позвонил Шону, когда тот чинил этот гребаный кран, и попросил отвезти меня домой, потому что решил, будто я не в состоянии вернуться на велосипеде. Я ничего не знала про звонок, пока Шон не объявился в пабе и не поставил меня перед фактом, что уже убрал велосипед в багажник.
        Лиззи молчала и сверлила меня алмазным сверлом прищуренных глаз.
        - Не смотри на меня так, будто я лгу. Показать альбом? И вообще у меня месячные! - уже почти что закричала я, чувствуя, как к глазам подступили непрошенные слезы.
        Как только она могла подумать, что я способна на предательство! Да еще с пьяным ирландским водопроводчиком!
        На этот раз Лиззи улыбнулась и даже хихикнула.
        - И только месячные тебя остановили?
        Я зажмурилась, вдруг почувствовав, что слезы победили меня, и, поднеся кружку к самому лицу, спрятала влажные глаза.
        - Бреннон ничего не сказал мне о Шоне и о том, что тот поспешил на свидание с тобой. Он вообще о нем ничего не сказал. Ну кроме того, что собаку Шона зовут Джеймс Джойс, а она сука.
        Я подняла глаза над кружкой, Лиззи улыбалась.
        - И что? - промычала я, продолжая сжимать губами край кружки.
        - Ничего. Каждый волен называть своего питомца, как ему вздумается. Я думаю, эта сука не читала «Улисса». И я не просила от тебя отчета о Шоне. И он будет последним самцом, к которому я тебя приревную.
        - Отчего же? - Кружка громко опустилась на стол, и я схватила ложку. - Он мне прямым текстом сказал, что хочет со мной переспать.
        Лиззи вновь тихо растянула губы.
        - К чему слова, когда у него на лице написано, что ему от тебя надо. Надеюсь, ты ответила: подумаю, верно?
        - Лиззи!
        - То есть ты согласилась? Когда месячные закончатся…
        Голос Лиззи был странным - не показывал истинных эмоций, а глаза продолжали буравить меня, будто подключили к ее внутреннему детектору лжи.
        - Ты издеваешься? - Я не могла больше серьезно относиться к диалогу. - Знаешь же, что я ответила ему - нет.
        - Зря…
        Лиззи резко поднялась со стула и принялась у раковины расправлять для просушки кисти, которые она, видимо, домыла, пока я спала. Я же потеряла дар речи и стала тупо следила за ее быстрыми движениями.
        - Have you ever had one-night stands?
        Какой еще пересып на одну ночь?! Но Лиззи продолжала стоять ко мне спиной, лишая возможности просто помотать головой, потому что даже простых два звука я не могла сейчас сложить в один. Однако Лиззи верно расценила мое молчание и, медленно повернувшись к столу, произнесла:
        - Выходит, ты действительно два года жила в моем доме без секса? - Она глядела поверх моей головы в окутавшую дом темноту. - Получается, если прибавить три года твоего никудышного брака, пять лет у тебя не было нормального мужика?
        - Больше, - я опрокинула в себя оставшийся чай будто водку и громче прежнего опустила кружку на стол. - Только я об этом нисколечко не жалею, потому что теперь у меня есть ты.
        Лиззи вновь сощурила глаза, и я наконец поняла, что просто сижу от нее слишком далеко, и она не может четко видеть меня без очков.
        - Устоять перед Шоном нелегко, - протянула Лиззи драматически, присаживаясь обратно к столу. - У него есть дьявольский шарм, свойственный всем самоуверенным деревенским парням.
        - О. да! - Теперь я опустила на стол руки и отбарабанила марш. - Принц Уэльский, прямо! Лиззи, он водопроводчик, алкоголик и… У него собаку зовут мужским именем, - как-то совсем дико расхохоталась я, но быстро замолчала, взглянув в совершенно серьезное лицо Лиззи.
        - Какое значение все это имеет в постели? - и тут она чуть улыбнулась. - Тебе что приносит сексуальное удовлетворение обсуждение того, каким пальцем рисовал Тернер?
        - Представь себе - да!
        Я протянула руку, чтобы встретиться с пальцами Лиззи, но вместо того, чтобы сжать их, она принялась очерчивать по столу контур моей ладони, будто нарочно избегая контакта.
        - И будь Пол не экономистом, а водопроводчиком, то ни за какой паспорт я не легла бы к нему в постель, - зачем-то упомянула я бывшего мужа.
        И тут Лиззи наконец пропустила свои пальцы сквозь мои, и принялась вычерчивать на моей ладони круг, согревший меня намного лучше растопленного камина.
        - Наверное, тебя удовлетворяла мысль, что неподнятие его дика компенсируется ростом индекса Доу Джонса!
        И она расхохоталась, даже не прикрыв ладонью рот хотя бы из вежливости. Я высвободила пальцы и схватила ложку.
        - Сколько раз просила тебя не обсуждать мое общение с Полом! Ты достаточно сказала адвокату, мне до сих пор противно. Хорошо, что она не озвучила это в суде. Пол не заслуживал этого чертового слушания!
        Лиззи сжала губы, будто глотала то, что хотела бросить мне в лицо.
        - Тебя никто не заставлял разводиться с ним. Сейчас бы ты родила ему ребенка и не мучилась бы от безделья.
        Слова ее из медовых превратились в высушенный воск. Я испугалась возвращения прерванного разговора.
        - Лиззи, я хорошо поработала сегодня… То есть уже вчера, - постаралась я увести разговор от опасной темы. - Показать тебе альбом? Я, кажется, бросила рюкзак у двери.
        - Я нашла твой альбом на журнальном столике. Я видела и паб, и церковь…
        Я тряхнула головой. Явно Шон похозяйничал в моем рюкзаке, пока я спала - это уже форменное свинство лазить по чужим сумкам. И чего его вдруг так заинтересовали мои зарисовки, если он не учился рисовать. Хорошо еще, что это был абсолютно новый альбом без моих зарисовок собственного тела или тела Мисс Брукнэлл.
        - Ах, да… - начала я лгать, чтобы не услышать очередного негатива в адрес ирландца. - Я же показывала рисунки Шону, чтобы как-то убить вечер… И вообще ты напугала меня своим исчезновением, - продолжила я, поняв, что Лиззи и слова не сказала о своей поездке, сосредоточившись на мне и Шоне.
        - Я саму себя напугала, - Лиззи вновь принялась утюжить поверхность стола. - Повела себя, как глупая школьница. Когда услышала шум фургона, бросила кисти и побежала в лес в надежде, что Бреннон О'Диа уедет. Я и вообразить не могла, что можно усесться на порог чужого дома и ждать возвращения хозяев. Поняв через четверть часа, что Бреннон О'Диа не собирается покидать свой пост, я пробралась леском к дому мистера Мура в надежде, что наш мальчик прогонит непрошеного гостя. Но опять встретилась лишь с его собакой. Пришлось идти гулять дальше. В итоге я заплутала и вышла на дорогу прямо под колеса отъезжающего фургона. Если бы я осталась в лесу хотя бы минут на десять дольше… А потом я пыталась говорить ему "нет”, но у ирландцев в языке не существует не только слова "да", но и слова "нет"! Впрочем, я думала, что шестьдесят миль - это американские шестьдесят, и мы обернемся к обеду… Я забыла, что это Ирландия…
        Она замолчала на мгновение, будто нашла интересным вид разваленного на кусочки торта.
        - У него не такие плохие работы, как мне показалось в мастерской - там-то один ширпотреб для туристов. А вот в галерее своеобразные… Тебе следует взглянуть. Быть может, действительно съездим на ярмарку - там будут сладости для тебя и музыка. Можешь взять с собой Шона…
        - Лиззи…
        Я сомкнула зубы поверх мягкого торта и почти заскрежетала ими. Лиззи же продолжала спокойно выводить на дереве шаманские круги, как прежде по моей ладони. Она вдруг показалась мне жутко усталой, едва держащейся на ногах. Зачем она вышла ко мне? Не для того же, чтобы начать подобный разговор, если действительно ее не волнуют поползновения Шона. И будто отвечая на незаданный вопрос, Лиззи произнесла четко:
        - Sean seemed to be very upset than I told him that he was not included in my rent agreement. (Шон очень расстроился, когда я сказала ему, что общение с ним не входит в договор о съеме жилья.)
        Я выдохнула, поймав саркастическую улыбку, за секунду до которой успела испугаться нового витка обсуждения поползновений ирландца.
        - Норе, - я старалась скопировать ее тон. - You didn't use the exact same words? (Надеюсь, ты не сказала это прямым текстом?)
        - Kinda similar. Hoping the message got through this time. He's driving me nuts hopping around you like an Easter bunny. (Я выразилась немного иначе. Надеюсь, теперь до него дойдет. Он уже порядком осточертел мне, прыгая вокруг тебя пасхальным зайцем.)
        Я опустила глаза, боясь, что Лиззи прочтет в них что-нибудь не то, хотя я сама не понимала, что в них отражалось, потому что Шон оставил в моей голове невообразимый бардак своими семейными откровениями.
        - Мы обе, думаю, были слишком вежливы с этими ирландцами, если оба возомнили, что их общество может быть нам интересным. Хотя если мистера О'Диа с его горшками еще возможно понять, то что общего может быть у художницы с водопроводчиком? С чего он вообще взял, что способен затащить тебя в постель? А?
        Она вновь сощурилась. Только в этот раз не для того, чтобы разглядеть меня. Наверное, начало разговора и в ее душе оставило неприятный осадок, и теперь она пыталась завершить его на шутливой ноте.
        - Говорит, что расценил мой оценивающий взгляд как желание завести курортный роман. Судя по фильмам, дамочки и ищут себе непритязательных мачо, чтобы не обременять свой мозг лишними разговорами в постели.
        - И?
        - Что «и»?
        Я наконец донесла до рта кусок торта и принялась демонстративно жевать, жалея, что допила весь чай.
        - Не желаешь ли примерить на себя роль такой дамочки?
        Мягкий бисквит заполнил рот, лишив возможности ответить. Хорошо еще я не подавилась вопросом.
        - Я лесбиянка, - наконец выдохнула я, проглотив последнюю крошку. - Мне не нужны мужчины.
        - Или ты просто боишься идти к Шону, потому что для тебя это снова, как в первый раз?
        Я отломила себе кусок побольше, чтобы наглядно продемонстрировать Лиззи, что не намерена продолжать этот дурацкий разговор.
        - Лана, мы говорим только про одну ночь…
        Тон стал заговорщически тихим.
        - Не мы, - я не могла больше улыбаться ее словам. - Это ты говоришь, будто желаешь, чтобы я действительно тебе изменила с Шоном.
        - Изменила? - голос Лиззи стал сухим. - Лана, глупая… Я просто пытаюсь разнообразить твой сексуальный опыт. Не больше и не меньше. Мне бояться водопроводчика? Он лучше меня расскажет тебе про Тернера? Или поцелуи его окажутся лучше моих?
        Мою голову сковал ледяной обруч. Я искала в глазах Лиззи смех и не находила. Разговор из злого плавно перетек в шутливый, а теперь стал по-деловому серьезным. Только до меня все не доходил смысл сделки.
        - Что ты хочешь от меня, Лиззи?
        - Я хочу, - она выдержала паузу, окатившую меня ведром ледяной воды. - Я хочу именно того, что сказала. Хочу, чтобы ты пошла к Шону.
        - Неужто тебе потом не будет противно? - спросила я осторожно, незаметно скашивая глаза на опрокинутые бокалы. Бутылка в ведре лежала одна. Значит, Лиззи не могла быть пьяна, если и допила оставшийся бокал. Правда, Бреннон О'Диа мог напоить ее на ирландский манер.
        - Отчего? - Лиззи продолжала оставаться дьявольски серьезной. - Запаха спермы?! Лана, дурочка! А тебе не противно от мысли, что у меня могли быть женщины и мужчины намного лучше тебя?
        Я бросила ложку. Вскочила со стула, чуть не опрокинув его навзничь. Лиззи протянула руку и схватила меня за локоть.
        - Я не желала обидеть тебя, Лана! Ты взрослая женщина и можешь иметь отличное от меня мнение относительно этого парня. И если тебе от него противно…
        - При чем тут он! - я чувствовала, как напряженной струной дрожит нижняя губа.
        - Ты швыряешь меня первому попавшемуся ирландцу, как надоевшую игрушку.
        - Дура! - теперь и Лиззи была на ногах. - Я наоборот предлагаю тебе подобрать его на время. Особенно учитывая, что все игрушки остались дома…
        - Лиззи, это еще более жестоко, - мой голос выровнялся, хотя сердце застряло в горле. - Шон - человек, а не силиконовый член.
        - Неужто ты думаешь, что ты для него нечто большее, чем резиновая кукла?
        И вот, наконец-то, задачка сошлась с ответом. Я улыбнулась, и вытянутые в струну губы Лиззи дрогнули. И чего было заходить огородами после стольких лет вместе! Почему прямым текстом было не сказать, что ей безумно страшно, что я куплюсь на улыбки и внимание незнакомца. Она ревновала. Впервые за столько лет. Правда, все эти пять лет на меня никто не обращал внимания.
        - Мне Шон не нужен даже для этого, - голос дрожал, но я не смогла придать ему достаточно веселья; слишком сильно оказалось послевкусие сказанных ранее слов.
        - Ты ведь знаешь, что простые ласки доставляют мне намного больше удовольствия. Мне не нужно ничего, кроме твоих губ и пальцев. Или ты сомневаешься в этом?
        Лиззи отвела глаза и уставилась на банку с кистями.
        - Иногда мне кажется, что ты убедила себя в этом, потому что не помнишь, как это может быть иначе… Как это может быть с мужчиной.
        - Лиззи, я не хочу вспоминать. Меня все устраивает…
        - Устраивает? - теперь Лиззи глядела мне прямо в глаза. - Скажи мне, что просто неверно подобрала слово. Устраивает - это звучит как плевок.
        - Лиззи, - я набрала в грудь воздуха, с трудом размыкая губы для фразы, которую произносила столько раз - "I love you”, потому что только сейчас поняла, что Лиззи вслушивается в ее звучание, как настраивающий инструмент музыкант.
        Ее пальцы скользнули мне под волосы, сжали виски. Глаза продолжали прожигали насквозь, аж защипало подушечки пальцев. Я подняла голову, коснулась кончика ее носа. Прикрыла глаза. Открыла для поцелуя губы, но встретилась лишь с острым ногтем, очертившим их контур.
        - Вся в крошках, как ребенок…
        Голос Лиззи опустился на октаву и пропал. Пальцы распустили серпантин волос и сомкнулись на шее, прорисовывая линию ключицы. Верхний свет остался включенным, и я видела Лиззи будто в свете софитов, неловко настроенных, оттого пустивших ей на лицо резкие тени, превратив в королеву из страшных сказок. Я коснулась мягкой фланели пижамы, расстегнутой у ворота. Пальцы Лиззи скользнули по кардигану вниз, чтобы сжать мои запястья.
        - Если уснем сейчас, то спасем день.
        Она поймала большим пальцем мою пульсирующую вену, взглянула в глаза.
        - Я включила одеяло, но без тебя холодно.
        Она отпустила мои руки, потушила свет, сделала шаг в сторону спальни. Я подхватила с пола плед. Что это было? Что она только что наговорила мне? И зачем? На ее кровати аккуратно сложенной лежала моя пижама. Значит, она не разозлилась на меня за чрезмерное общение с Шоном. К чему же были сказаны эти слова? Ответы не нашлись, пока паста пенилась на зубах. Я выключила щетку и смыла ополаскивателем остаток шоколадного привкуса. Лиззи уже отвернулась к окну, и я легла с краю, решив не тревожить ее.
        - Мне стыдно перед Шоном за мои слова.
        Лиззи осталась неподвижна. Я промолчала.
        - Надеюсь, он не обиделся, но все же лишит нас своего общества хотя бы на пару дней. Завтра мне хочется поработать с озером, а потом… Я увидела по дороге неплохое место со старым фортом. Если ты согласишься стать частью пейзажа…
        - Ты решила, как те английские сестры, поиграть в фей?
        Я перевернулась на бок, но Лиззи осталась ко мне спиной.
        - Ты и есть фея. Очень жестокая фея. Шон об этом просто не догадывается. Ты умеешь казаться милой.
        - Лиззи, я больше не увижусь с Шоном, если тебя это так ранит. Я не говорила с ним про позирование и не буду.
        - Как раз наоборот, - Лиззи теперь повернулась ко мне и, скользнув рукой под подушке, сжала мою шею, будто собиралась притянуть для поцелуя, но пальцы лишь очертили заветный круг на волосах. - Ты должна написать его портрет, я ведь обещала ему картину… Иначе я подумаю, что ты бежишь от него…
        Я улыбнулась.
        - Тогда я наоборот привяжу его к себе. Хочешь, я напишу ему прямо сейчас.
        - нет, - Голос Лиззи на мгновение дрогнул. - Эти два дня мои. Ты приехала сюда работать, а не изводить несчастного ирландского водопроводчика.
        Лиззи осторожно поцеловала меня, но отстранилась до того, как я успела ответить на поцелуй.
        - See you in the morning, cutie pie!
        И когда она перестанет отвешивать мне детских кличек?
        Глава 14 "G’night"
        - Our agenda for today…
        Слова Лиззи легли бальзамом на мою истерзанную душу. Как приятно было знать полный распорядок дня, хотя я предпочла бы иметь общее представление о ближайшей неделе. Сумбурные поездки имеют странное свойство нервировать неокрепшие души, и мне очень хотелось их избежать. По возможности!
        Лиззи выводила на белом листе бумаги крупные красивые буквы, будто писала на доске. Мне отводилось время до полудня, чтобы закончить наброски портрета. Сама она должна была завершить хотя бы первый слой пейзажа. Я устроилась с планшетом на диване, вытянув продолжавшие гудеть ноги, и положила поверх альбома телефон. С экрана мне улыбалась замечательная троица в меру упитанных ирландских поросят. Да, я бы с радостью замешала палитру розового, но все же остановилась на более спокойной желтоватой палитре, чтобы оттенить медь волос, оставив розовый цвет лишь для акцентов.
        Через два часа я перевернула несколько листов с карандашными набросками и окинула критическим взглядом рисунок, исполненный цветными карандашами, решив, что можно досрочно поставить галочку и заварить себе чашку крепкого чая с медом. И заодно, наконец, выставить часы на микроволновке.
        Лиззи продолжала вдохновенно творить и ни разу не заглянула в дом. Я спрятала резинку в карман джинсов и тряхнула волосами прежде, чем выполнить зарядку для шеи, ожидая свистка чайника. Карандаш остался лежать на столешнице, и я уже приготовилась поставить на листке галочку, но замерла, разглядев прижимавший листок магнит. На нем радостная зеленая пивная кружка с трилистником, утопая в пене, вопила о своем желании оказаться внутри меня. Не искать скрытого подтекста оказалось непосильной задачей. Я поменяла магнит на квадратик с сердечком, обрамленным венком из трилистника, где было каллиграфично выведено ирландское благословение. Вместо пива и чего я там еще подумала, пусть в моем сердце будет песня, на губах улыбка, и удача на кончиках пальцев. Уж последняя мне точно понадобится, чтобы поставить галочку у последнего пункта.
        После чашки обжигающего чая и сладчайшего меда надлежало попробовать написать подмалевку. Я решила работать в гостиной при открытых дверях, не чувствуя особого желания выходить на природу, потому расстелила на полу полиэтиленовый коврик, раскрыла этюдник и закрепила холст.
        - Если бы ты пришла чуть раньше, - сказала таинственно Лиззи, когда я вышла к озеру, чтобы взять из чемоданчика свои краски и кисти, - увидела бы нашего крокодил ьчика.
        Мне потребовалось лишнее мгновение, чтобы постигнуть смысл фразы.
        - Ты уже вынесла вердикт о его фигуре, - ответила я как можно спокойнее, нагружая палитру тюбиками.
        - Если всякое утро он будет рассекать озеро по часу, то все может измениться.
        К счастью, Лиззи продолжала водить кистью по холсту, даря возможность не встречаться с ней взглядом.
        - Ему пойдет на пользу перед велогонкой с племянниками, - промямлила я, спеша вернуться в дом.
        Все утро с тревогой вслушиваясь в утреннюю тишину, я молила небеса не услышать ни шелеста шин фургона господина Гончара, ни скрежета гравия под ногами господина Констебля. Лиззи во время йоги и за легким йогурто-фруктовым завтраком выглядела обыденно-спокойной. Появление любого из ирландцев могло нарушить хрупкое равновесие наших отношений. Три дня она обещала не говорить о Шоне, и вот в первый же полдень ввернула ненужный комментарий. Ах, Лиззи, Лиззи… Что же тебе на самом деле не дает покоя?
        В учебной студии всегда звучала тихая фортепьянная музыка, но господа рисующие по желанию могли заткнуть уши собственными наушниками. Я любила классический вкус Лиззи, но при джазе и кантри, которые ставили другие преподаватели, спешила включить на телефоне что-нибудь из русского рока, накопив приличные плейлисты. Сейчас я растворилась в музыке «Чайфа». Абсолютно абстрагируясь от содержания, я воспринимала русскую речь лишь приятным фоном.
        Лиззи наконец вспомнила про предложенный чай, но не потревожила меня, застрявшую в середине холста. Однако я спиной чувствовала ее колкий взгляд. Под этим углом невозможно было увидеть холст. Она рассматривала меня. Зная свою сутулость за работой, я расправила плечи и гордо вскинула голову, будто писала автопортрет в стиле Ренессанса. О чем она думает? Апатия, смешанная с ревностью, и чрезмерное внимание к моей внешности выводили меня из равновесия, но всеми силами я заставляла себя работать, выкладываясь на все сто
        - нынешняя оценка, возможно, имеет более высокую ценность, чем все мои курсы вместе взятые.
        Мы работали, пока закат не сменил над озером всю палитру. Отвыкшая от работы за мольбертом спина ныла. Ноги, не простившие мне вчерашние горки, гудели водопроводными трубами. Сейчас я понимала резонность предложенного Шоном массажа. Мое желание чуть не перешагнуло порог наглости, за которым маячила просьба помассировать мне ноги. Лиззи не смогла бы отказать, но сейчас сама выглядела чернее вечерней палитры, и я не посмела озвучить эгоистичную просьбу. Просто присела на диван и вытянула ноги.
        - Пол галлона воды, - Лиззи бросила в бак пустую бутылку. - Сомневаюсь, что буду способна выпить даже половину бокала.
        Я потянулась еще сильнее и поймала критический взгляд.
        - Но вот прогуляться вдоль дороги я еще способна. Это лучшая разрядка для твоих ног.
        Чуть приметный ветерок щекотал щеки. Ночной холод не вступил в свои права, но я радовалась, что надела кофту. Лиззи шла впереди, внимательно глядя перед собой, словно моряк, ищущий маяк. Я спрятала уставшие пальцы в карманы, безумно желая сжать теплую руку Лиззи. Отпустившее меня утром беспокойство накатило новой волной. Я бы дорого заплатила, чтобы узнать мысли усталой мисс Брукнэлл.
        - A penny for your thoughts?
        Эхом прорезал тишину леса вопрос Лиззи. Я смотрела под ноги, потому не заметила, как Лиззи остановилась, чтобы дождаться меня.
        - What? - отозвалась я по старой привычки, хотя нынче витание в облаках трудно было списать на пробелы в знаниях английского.
        Лиззи сжала мою руку и сунула в свой широкий карман.
        - Мне казалось, что ты не хочешь говорить, - поймала я ее потемневший в сумерках взгляд. Я хотела, но побоялась добавить «со мной».
        - Я устала, глупая… Просто устала. Я пыталась не быть соней, как ты, но, видно, не рассчитала силы. Сейчас я бы желала повстречать лепрекона, но вместо горшка с золотом, попросила бы горшок, полный золотистой картошки с розмарином.
        Лиззи произносила слова так плотоядно, что мой живот согласно заурчал. Я смутилась, но Лиззи быстро повернула к коттеджу.
        - Хочешь куда-то поехать? - спросила она, когда впереди замаячил силуэт машины.
        - У нас есть картошка и розмарин.
        Запасы подходили к концу, и завтрашний поход в магазин был неизбежен. Я громко мешала в стакане оливковое масло со специями и розмарином, пока Лиззи выкладывала в форму вымытый и просушенный молодой картофель - красный к белому ровной шахматкой. Такими же аккуратными вышли из-под ее ножа и кусочки моцареллы. Она накалывала их на шпажки вместе с мелкими помидорками и маслинами, будто украшала блюдо для королевского приема. Я поправила футболку, пытаясь разгладить складку на животе, чтобы выглядеть достойно на подобном ужине.
        - Ты подумываешь о диете?
        С чего опять этот оценивающий взгляд? И какая еще диета? Все мои джинсы вместо талии едва задерживаются на бедрах. Если в школе я могла купить на ланч сытный бурито или энчиладас, то нынче лишь к празднику получала картошку в оливковом масле. Наверное, Лиззи вспомнила про ночной торт! Не к ночи будет упомянут тот, кто его купил и его проклятый кран.
        - Нет, - я заставила себя не смутиться. - Я пытаюсь убедить живот спокойно дождаться еды.
        За ужином мы молчали. Только немота не казалась вынужденной. Мы обе ели, и Лиззи не избегала картошки и даже обильно посолила ее. Однако вино оказалось в одном бокале, но я бы не отказалась и от ее доли.
        - Ты собираешься почитать на ночь? - По тону сложно было отличить вопрос от приказа. - Тогда я лягу. Прибери на кухне и не читай допоздна. До форта ехать не менее часа. Спать лишний час я тебе не позволю.
        Я поспешила списать отстраненность Лиззи на усталость и, наведя порядок, раскрыла любимую книгу покойной миссис Мур и заскучала с первой страницы, продираясь сквозь описание любви дочерей к доживающему свое отцу, пропуская целые абзацы, пока не дошла до описания знакомства этого самого отца со второй женой. Перед глазами явственно встал отмирающий мир старой Ирландии, где машина когда-то считалась ненужной роскошью, а желание женщины устроить личную жизнь самостоятельно роскошью предосудительной. Героине непростительно много, уже за тридцать, и в обозримом пространстве, кроме обмелевшего озера, никого. Есть только странный вдовец, воспитывающий самостоятельно пятерых детей. Последний шанс, если только героиня сумеет заговорить первой в очереди за почтой… Уже за тридцать, уже кончена жизнь… А мать лишь вздыхает: столько ухажеров было и где они, и как можно выбрать такого… Нет, это не Чехов… Это какая-то бредятина…
        Я захлопнула книгу и тут же подумала о сестре Шона из Корка. Шестой ребенок, а она, получается, лишь на шесть лет старше меня. Я отложила книгу и направилась за позабытым чаем. Любит ли она до сих пор мужа? Сколько ему сейчас? Пятьдесят? Я отхлебнула чая и увидела в чайном зеркале лицо Пола. Ему в прошлом месяце исполнилось пятьдесят семь. Если бы Лиззи не поставила крест на моем браке, сумела бы я сейчас лечь в постель без пижамы? Смогла бы я позволить себе родить от него ребенка?
        Лиззи не права! Если бы она не появилась в моей жизни, я бы все равно нашла достаточно храбрости, чтобы уйти… Быть может, не в пустоту, быть может, найдя смелость заговорить первой в очереди, но точно уйти. Быть может, я бы еще раньше занялась иллюстрацией или вообще мультипликацией. Зачем мисс Брукнэлл заставила меня закончить курс по художественной живописи? О чем она тогда думала?
        Я вновь открыла «Линкдин», чтобы просмотреть резюме случайных людей, окончивших мою академию. Можно не просить у Лиззи денег. Я могу потратить небольшую сумму из собственных, чтобы получить сертификат по мультимедийному дизайну из городского колледжа, и тогда… Что будет потом сегодня не важно. Важно лишь то, что на белой доске появляется план на ближайший год. Вернее на время, отсчет которого начнется после нашего возвращения в Сан-Франциско. А пока…
        Пока я должна дописать портрет детей Падди. Холст оживал на глазах. Завтра у меня отдых. Вернее я стану позировать для Лиззи в этом дурацком форте, а вот послезавтра взгляну на написанное свежим взглядом. Мне нужен день - не больше - чтобы завершить портрет. А потом я с превеликим удовольствием осушу и чашку кофе, и кружку пива. Пусть медвежонок не сомневается: мы не останемся друг у друга в долгу. Главное, чтобы портрет понравился Лиззи. Одно ее слово заставит меня водрузить на мольберт следующий холст так же верно, как и то, что пустой взгляд заставит переломить карандаш. Доктора назвали бы это нездоровой зависимостью, а я назвала бы это… Любовью? Да или нет?
        Я положила телефон на книгу, потушила свет и, на цыпочках прокравшись в ванную комнату, почистила зубы выключенной щеткой. Лиззи не проснулась, но я все равно шепнула в темноту: - G night…
        Глава 15 "Взрослые девочки"
        - I appreciate your patience!
        Уши упрямо сворачивались в трубочку при любом используемом Лиззи клише. А использовала она их часто - особенно в общении со студентами, будто возводила вокруг себя оборонительную стену - не прикопаешься даже при плохой отметке - "Nice try!” звучит намного лучше конкретного "Ну и шедевр же ты нарисовал…" На такое у нас был способен лишь один старикан с огромной бородой. Он через одного говорил студенту: "Не забудь купить золотую рамочку для своего дерьма”. Глядя в спокойные полупрозрачные глаза, я пыталась прочитать его мысли, относительно работ коллег. Впрочем, судя по количеству пожираемых им на открытиях выставок чипсов с хумусом, бородач явно затыкал ими свой поганый рот. А сегодня мне не хотелось составлять даже собственного мнения о работе Лиззи. Моя цель была зарядить ее позитивом на ближайшие дни, ведь так приятно, когда, глядя на тебя, не хмурятся… Даже проверяя масштабирование.
        Мы не поругались, но что-то странное продолжало светиться в глазах Лиззи Возможно, я зря переживала, и просто Ирландия немного трансформировала ее привычное впадение в транс перед серьезной работой. В дороге она решила не разговаривать, настроив радиоприемник на волну традиционной ирландской музыки. Хотя музыки было мало, больше непонятной болтовни на жутко-грубом языке кельтов. Зачем пытаться сохранить живым язык, который красиво звучит лишь в песнях? Я не стала озвучивать вопрос, страшась возможного ответа - спроси мистера Мура. Тень Шона не должна окончательно закрыть затерявшееся в облаках солнце.
        Лиззи вела машину слишком медленно даже для узкой дороги, зажатой с обеих сторон каменной стеной. Я уткнулась в книгу, пытаясь отыскать в сюжете хоть что- то интересное. Доминирование мужчины в доме выступало основной темой. Ваш отец такой, какой он есть, и не изменится, так что любите его вопреки всему. И дочери любили. Лишь старший сын по какой-то неизвестной пока читателю причине променял родительский дом на Лондон. Возможно, если записать историю мистера Мура, выйдет такая же мура. Великолепный каламбур! Главное, самой не вписаться в эту историю.
        Остатки форта возвышались на холме, и даже легкий ветерок мог здесь пронизывать до нитки. Но на него не было даже намека. Во всяком случае так казалось моей коже. Лиззи работала достаточно быстро, каждый двадцать минут давая мне возможность размять тело. Даже солнце выглянуло, пусть и ненадолго. Только спустя два часа я, закутавшись в одеяло, опустошила термос.
        - Ты действительно в состоянии продолжать позировать? - спросила Лиззи, возвращая мою руку на отмеченную липкой лентой позицию.
        Я кивнула. Солнце создавало мираж тепла, и согретое чаем тело почти не покрылось гусиной кожей. Дискомфорт вызывали лишь шероховатости тысячелетних камней, от которых едва заметная трава не спасала обнаженное бедро, но даже эта боль уходила через пару минут после начала новой сессии. Лишние мысли не посещали голову, и я полной грудью вдыхала свежий воздух с ароматом каких-то цветов.
        Привычный неспешный рабочий ритм устраивал меня куда больше валяния на диване и даже собственной живописи. Пальцы не зудели от желания вернуться к портрету. Хотелось, чтобы сессия не кончалась, не возвращала меня обратно в мир, где люди обязаны говорить друг с другом. Природа порой оберегает от опасных разговоров, и когда, согревшись в машине, я предложила продолжить путь к океану, Лиззи согласилась. Однако через минуту, заметив указатель на конюшню, решила намотать лишние пару километров.
        Узкая дорожка разделяла поле надвое: по правую руку паслись лошади, по левую - коровы. Бросив машину на обочине, мы попытались отыскать хоть одного человека - напрасно: в воскресенье даже конюхи уехали в церковь. На вагончике, служившим офисом, не было написано даже номера телефона.
        Лошади свободно прогуливались в поле - красавицы! Жаль, на таком расстоянии телефоном не сделать приличной фотографии, но я не рискнула поднять щеколду калитки - частную собственность в Ирландии никто не отменял. К тому же, напротив паслись коровы - эти беззаботные тушки родились настоящими моделями, но пока я выбирала приличные ракурсы, меня заприметил бык, даже сразу два. Мужская ревность! Камера! Снимаю! Только на селфи моя улыбка вышла бы немного вымученной, потому что на горизонте возникли новые быки. К забору, за которым я стояла, прижав к груди телефон, они подошли уже впятером - Ильи Муромцы!
        - Интересно, они приняли тебя за быка или корову? - Лиззи потянула меня за кофту достаточно настойчиво. - Сомневаюсь, что в этой дыре заборы под напряжением. Идем!
        И мы пошли. Благо я заранее сумела запечатлеть бычью армию. Буду ли я рисовать быков? Кто знает, кто знает… Для начала расквитаюсь с поросятами Падди.
        Я достала из кармана пакет с ирисками, которые
        Лиззи купила для меня на заправке. В них сладость полностью уничтожила обещанный вкус виски. Мягкие, они липли к зубам, и отдирать их приходилось ногтями, что портило романтику предстоящей прогулки, а открывшийся нашему взору пляж поставил на романтике жирный крест.
        Тонкую прибрежную полосу прорезали гряды квакающей грязи - зеленый мох подкрасил ее тут и там и напрочь изменил цвет воды на болотный. Небо, почти до линии горизонта покрытое белой ватой облаков, оттеняло вдалеке истинный цвет океана. А вот запах гниющих под ногами водорослей не уносил даже яростный ветер. Зато безжалостно рвал волосы, пробираясь между петлями шерстяных кардиганов. Мы сгорбились и глядели лишь под ноги, стараясь подобраться к откосу с двумя нишами, образованными остатками строения, напоминавшего кирпичной кладкой военные форты. Здесь ветер лишь гудел в ушах, и мы уселись прямо на засыпанный осколками камней песок. Лиззи раскрыла ладонь - по пути она набрала ракушек, каких я прежде не видела - одни с акварельными разводами сирени, другие белые с ржавым бочком, а другие серо-фиолетового насыщенного цвета. Будь у меня завтра урок с детьми, я набрала бы целую корзину. Их даже не надо раскрашивать, прямо лепи на пластилиновые основы.
        Лиззи глядела вперед, ища отпечаток вечности на линии горизонта. А я смотрела на обнажившиеся под ногами камни, которые я сначала приняла за подгнившие деревянные балки - вот она, готовая подложка для портрета. И обе не испытывали желания нарушить молчание.
        Наши плечи соприкасались, но прошло не менее десяти минут, прежде чем Лиззи обняла меня. Я с радостью опустила голову ей на плечо, ничего не сказав, будто любое слово разбило бы сейчас хрустальные стены единения, которые возвела вокруг нас природа.
        - Do you fancy clam chowder with warm soda bread?
        Горячее дыхание обожгло ухо, и я подставила губы для краткого поцелуя. Слишком краткого, словно я его украла. Из нашего укрытия просматривалась полоска пляжа с покрытыми сочно-зеленым мхом камнями. Вдалеке показалась фигура человека с собакой. Мы молча следили, как та растет и принимает очертания поджарого старичка в кепке. Еще издали он приподнял ее, приветствуя нас легким поклоном. Собака же даже ухом не повела в нашу сторону, стремительно летя вперед по грязной тропке. Лиззи не убрала с моего плеча руку, и я продолжала обнимать ее за талию.
        Женщин редко кто подозревает в запретной близости. Право на легкие поцелуи в губы нам дает даже самое пуританское общество. Возможно потому на улицах Сан- Франциско глаз замирает лишь на целующихся мужчинах, которые будто бы в качестве протеста выставляют свои чувства напоказ. Лиззи на людях не позволяла себе лишних телодвижений, следуя то ли строгой школьной морали, то ли протестантскому воспитанию, то ли внутренней природе. Я была несказанно рада, что появление старика с собакой не отобрало у меня редкую возможность прижаться к мисс Брукнэлл, которую даже в мыслях мне всегда тяжело было назвать любовницей.
        - Он возвращается.
        Теперь Лиззи убрала руку, поняв, что старик отчего-то направил свои стопы в наше укрытие. Его тихий голос отскочил от стен и ударил нам в уши. Сказал, что мы не похожи на местных, потому он хочет сообщить, что вечером в деревне соберутся местные музыканты. Он будет рад увидеть нас там. Лиззи вежливо улыбнулась и приняла приглашение.
        Перед походом в паб, мы зашли в рыбную таверну за супом из моллюсков, в котором я с удивлением обнаружила кусочки лосося. Ирландский шарм придавал ему кусочек темного хлеба, пресного, без вкраплений изюма и специй, но отлично подходящего к золотистому маслу, на которое Лиззи сейчас не смотрела косо. К вечеру мы обе ужасно проголодались.
        - Во время студенческого похода это был наш привычный обед, - улыбнулась Лиззи, оплачивая счет, - и через неделю я думала, что никогда больше не возьму этот суп в рот. Это как в Париже на третий день начинаешь проклинать круассаны. А что начинаешь ненавидеть в Петербурге?
        Я пожала плечами. Пышки? Но разве ими можно объесться?
        - Я очень люблю «пышки», они отдаленно напоминают голландские пончики. Но ты же не ешь сладкое и жирное.
        - Потому ты до сих пор не пригласила меня в Россию?
        Мы уже шли по улице с магазинчиками, выкрашенными в кричащие цвета.
        - Ты хочешь поехать со мной в будущем году?
        Никогда прежде Лиззи не заводила разговор про Питер, хотя в отличие от Пола отпускала меня в Россию каждый год.
        - В этот раз ты рассказала родителям о нас?
        Даже в свете фонарей я увидела внимательный взгляд Лиззи. Разговор перестал походить на треп, за которым коротают время перед концертом.
        - Понимаешь…
        Слова давались с трудом. Стыдно было признаться, что отец страшный гомофоб, которого трясет даже от упоминания однополой любви в кино. Если б я только заикнулась, что состою в отношениях с женщиной…
        - И ты будешь продолжать молчать?
        Что я могла ответить? Да, у меня нет выбора… И зачем ему знать…
        - То есть твоих родителей устраивает тот факт, что после развода ты так и не нашла себе пару? Это они воспринимают нормально? И то, что ты живешь в чужом доме на птичьих правах, им тоже кажется нормальным?
        Откуда мне знать, что они воспринимают и как! Наверное, мы, русские, привыкли спокойно относиться к помощи со стороны. Во всяком случае, мать никогда не спрашивала меня, когда я планирую переехать?
        Детство заканчивается в тот момент, когда вместо того, чтобы отвечать на наши "почему", мама сама задает вопрос - зачем? Да, она спросила, зачем я вышла за Пола, и когда я промолчала, перестала вообще о чем-либо спрашивать. Наверное, она хотела б спросить меня, желаю ли я вернуться назад в Питер. Только не спрашивала, зная наперед, что я отвечу. И все же я сказала матери, что у меня кто-то есть, но пока ничего серьезного… Но такой ответ ранил бы Лиззи, которая могла принять «несерьезность» на свой счет.
        - Прошло всего пять лет. И я… Мне еще нет даже тридцати.
        - Да, ты еще слишком молода…
        Лиззи ускорила шаг, будто действительно желала оставить меня позади, но я нагнала ее.
        - Лиззи, почему ты спрашиваешь?
        - Просто к слову пришлось, - почти что улыбнулась она, но доброй улыбки не получилось. - Жаль, что все магазинчики закрыты. Придется пить пиво.
        В пабе оказалось не продохнуть, и мы с трудом нашли место в самом углу на обшарпанном диване. Но даже в толпе нас сумел отыскать наш старичок.
        Теперь к прежней кепке прибавился такой же серый костюм. Старый, но сохранивший презентабельный вид. Первым делом он спросил, кто из нас за рулем, и предложил принести мне пиво. Лиззи опередила меня с ответом: - Мы подождем.
        Люди сновали туда-сюда. Молодые, старые, даже подростки. За некоторыми стелился шлейф курева, не выветрившийся на улице. Молодая пара без музыки выстукивала ирландскую чечетку. Лиззи уже улыбалась, хотя и продолжала молчать. Я с нетерпением ждала выступления, вернее его окончания - не хотелось мучить Лиззи поздней дорогой. Она, как и я, после целого дня на природе, позевывала. Наверное, чтобы не уснуть, она предложила присоединиться к танцующим.
        Мои движения выглядели куцыми, и я пропускала половину ритмов, но четко держала руки вытянутыми, не испытывая ни малейшего стеснения. Дыхание сбилось на первых же минутах - впрочем во время ирландских танцев никто не разговаривает и никого не замечает. Я тоже не заметила, как осталась одна. Лиззи уже сидела за столиком вместе с пригласившим нас стариком, но выйти из плотного кольца я не могла еще минут десять, а потом мертвым грузом рухнула на стул. Старик улыбнулся и дружески похлопал меня по коленке, подбодрив заявлением, что это будет моим самым ярким впечатлением об Ирландии. О, да, хотелось сказать в ответ, на ближайшие пару дней ноги сделают это моей реальностью. Не глядя, я схватила откуда-то появившееся на столе пиво, и в несколько глотков осушила стакан до дна.
        - A week in Ireland, and you're taken to the drink.
        Я даже не поняла, была ли фраза сказана в шутку или звучала неприкрытым осуждением, но я решила не отвечать. Лиззи медленно осушала свой стакан, а старик вернулся к столу с новым для меня. Я сумела отставить в сторону на половину выпитый стакан лишь тогда, когда он, подхватив со стола дудочку, направился к сцене. В общем музыкальном шуме я не могла разобрать ее звука, но решила выказать восхищение, на что старик лишь махнул рукой, сказав, что на ирландском вистле может играть всякий.
        - Только не я…
        Зря я это сказала, потому что через минуту он возвратился к столу, держа в руках дудку - длинную, черную, в прозрачной упаковке.
        - Там есть инструкции. Будешь играть и вспоминать Ирландию.
        Лиззи промолчала. Я поблагодарила. Ирландцы действительно сумасшедшие, и с возрастом их сумасшествие только прогрессирует. Мы допили пиво и стали прощаться со стариком, имени которого я так и не сумела запомнить.
        - Я живу один, и моя собака не возмутится ночным гостям, - шептал он Лиззи, но та щелкнула ногтем по пустому бокалу и выдала невозмутимо:
        - I'm a responsible adult. I'll drive safe.
        О, да! Она взрослая и разумная. А я перебравший пива ребенок, которому надо обязательно отыскать перед дальней дорогой туалет. Подле двери я увидела в рамке плакат с репертуаром и прочитала его трижды, чтобы убедиться, что не настолько пьяна, чтобы поверить в тридцать второе июля. А вдруг в Ирландии оно действительно наступит? По желанию фейри?
        Глава 16 "Песни под чужие дудки"
        - Do not overdo your work, Lana.
        Либо Лиззи научилась летать по воздуху, как фейри, либо я настолько погрузилась в работу, что перестала слышать мир вокруг себя без всяких наушников. Я кивнула и обернулась. Лиззи не только успела сменить рабочую одежду, но и зачем-то взяла сумку.
        - Я съезжу в магазин сама, - ответила она на мой вопросительный взгляд.
        Несостоявшийся вчера из-за деревенского концерта поход за продуктами планировал стать сегодняшним, но выдернутая мной ручка входной двери грозила нам вынужденной голодовкой.
        - И оставишь меня наедине с Шоном?
        Я думала развеселить Лиззи, но только нагнала на ее лицо больше тени.
        - Наедине с холстом! - отчеканила она. - Я не собираюсь голодать, ожидая, когда его величество соблаговолит к нам пожаловать. Уже прошло два часа. Достаточно времени, чтобы переплыть озеро. Уверена, скажи я не про поломку двери, мистер Мур был бы более расторопен.
        Я опустила кисти в банку с водой и вытерла руки о висевшую на мольберте тряпку.
        - Ты злишься?
        - Да, - В голосе действительно звучала неприкрытая злость. - Но не на тебя. Не люблю портить людям бизнес, но я вряд ли смогу заставить себя оставить на сайте хороший отзыв.
        - Лиззи, это Ирландия, - я старалась говорить с улыбкой. - Не Калифорния и тем более не Нью-Йорк. Здесь никто никуда не спешит.
        - А я спешу в магазин!
        Я лишь покачала головой, глядя на захлопнувшуюся за Лиззи дверь.
        - Могли бы оставить незапертой, - бросила я уже в пустоту. - Это Ирландия!
        Портрет действительно уже не требовал дополнительных мазков, но я настолько вошла во вкус, что не могла остановиться. Изначальная мысль написать детей Падди в манере Серова разбилась о молчаливый взгляд Лиззи. Подумав, я решила, что хозяин паба также может принять размашистые мазки за непрофессионализм, потому выбрала поп-арт. Одним выстрелом я убивала двух зайцев: платила за ужин и получала готовую работу для портфолио иллюстратора. Действительно холст превратился в настоящий плакат. Оставалось лишь написать на гаэлике «Плодитесь и размножайтесь», хотя это следует скорее писать на латыни… Впрочем, оба языка для меня являлись одинаковой китайской грамотой даже с гугловским переводчиком.
        В ушах теперь звучали песни Чижа, чтобы отвлечь меня от мыслей о злополучном замке. Я просто хотела закрыть плотнее дверь, когда отправилась вызволять из машины шерстяную кофту. Счастье видеть Шона грозило вылиться в несчастные разговоры с Лиззи. Только бы она вернулась раньше него!
        Мои манипуляции с кистями напоминали уже танец с саблями. Пора вымыть их и выпить чаю, не ставя сей жидкости никакого номера. Я как раз решила завершить свой танец после фразы «Ему наплевать, что не тверд его шаг, и что нелепы его слова…» Слишком нагло они резанули мне слух. Развернувшись на одной ноге на девяносто градусов, я так и застыла в позе цапли, узрев перед собой того, о ком подумала, слушая Чижа. Со злостью я выдернула из ушей наушники, будто проехалась пятерней по гладко выбритой, в этот раз без кровоподтеков, щеке Шона.
        - Work away!
        Ирландец отлепился от угла гостиной и с улыбкой сделал шаг к мольберту, но, напоровшись на мой непонимающий взгляд, прохрипел:
        - Continue painting or dancing. Whatever you're doing… Don't pay attention to me.
        Затем откашлялся и махнул в мою сторону рукой, в которой я только сейчас заметила банку. Ни писать, ни танцевать я больше не собиралась. И с превеликим удовольствием не обращала бы внимания и на него. Но пойманная врасплох, я никак не могла вернуть потерянное спокойствие.
        Он прошел в кухню и, опустив банку на столешницу, обернулся.
        - Обещанное варенье. Все искал повод принести его и не расстроить мисс Брукнэлл.
        Его улыбка вновь приобрела кошачью скользкость.
        - Ты ее уже расстроил. Она ждала твоего прихода все утро.
        - Дурак, - Шон по-детски обиженно поджал губы. - Следовало предупредить, что поеду в магазин за новым замком.
        Теперь настал черед краснеть мне, и, чтобы спрятать растерянный взгляд, я уставилась на сломанную дверь. На пороге действительно лежала коробка с новым замком.
        - Мне стыдно.
        Я действительно почувствовала раскаяние и за свою безрукость, и за невыдержанность Лиззи.
        - Замок давно следовало заменить. Да и прокладка обтрепалась. Все хорошо. Я, пожалуй, даже обрадуюсь, если ты сломаешь еще что-нибудь.
        Я оставила паузу не заполненной, не зная, как воспринимать сказанное. Уж слишком явственно дрожал на согнутой руке кельтский крест. Я молила Лиззи вернуться скорее.
        - Отец делал здесь ремонт с большой любовью. Он купил коттедж для меня и Кэтлин, надеясь, что я вернусь домой. Но мне не с кем было уже вернуться и до его похорон я не переступал этого порога. И, признаться, я не люблю сюда приходить из-за неконтролируемых мыслей. Я рад, что сейчас у меня есть возможность думать о тебе, а не о своих неудачах.
        Я постаралась сохранить королевское лицо, проклиная Шона за начало новой игры. Желание защитить его перед Лиззи мгновенно улетучилось.
        - Я не собираюсь становиться твоей удачей.
        Шон смолчал. Я тоже молча направилась к раковине, чтобы вымыть кисти. Шон вернулся к двери, и, когда я обернулась, та уже лежала на полу.
        - Попробуй варенье, - сказал Шон, продолжая возиться у основания двери.
        К моему удивлению, вместо розового варенье оказалось нежного желтого цвета. Шон объяснил, что в ревень добавлен апельсин. В желе действительно плавали крошенные апельсиновые корки, и по вкусу варенье сильно напоминало апельсиновый мармелад.
        - Только не говори, что и его ты варил сам.
        Заметив замершую на губах Шона улыбку, я отложила ложку. Надо научиться есть варенье, не слизывая плотоядно с ложки.
        - Я мог бы соврать, и ты бы поверила, - Дверь вернулась на петли, и он направился ко мне, заставив непроизвольно вжаться в стул. - Но я скажу правду: это творение принадлежит моей соседке.
        Он прошел мимо меня к раковине и вернулся к двери с ножом, чтобы открыть коробку. Пришлось вновь почувствовать себя дурой и заесть обиду вареньем. Шон работал молча, а я не могла оторвать от него взгляда, вдруг поняв, что худеть ему незачем.
        - Please do me a favor…
        Я сразу отвела взгляд и принялась придумывать артистические причины рассматривания его фигуры.
        - Grab this pliers.
        Я вновь выдохнула, в два прыжка оказалась у двери и протянула плоскогубцы. Шон держал пальцами новый замок, а взглядом вырез моей кофты.
        - What? - не выдержала я наглого рассматривания.
        - I'm just trying to say it politely… - Его выговор стал до безумия тягучим. К чему в этот раз вежливость? Он прямым текстом уже предложил раздвинуть перед ним ноги. - That's not fecking pliers. I shouldn't expect you to know…
        Я схватила с пола второй инструмент и сунула в руку Шону, не сказав и слова. Затем отыскала на диване брошенный вистл и вылетела с ним через французские двери к озеру, найдя хороший повод исчезнуть из дома, уверенная, что не сумела скрыть горящие стыдом щеки. Ни с кем прежде я не чувствовала себя такой дурой! И дело даже не в другом языке, а в мыслях - не разберешь, на какую волну Шон в данный момент настроен.
        - You know nothing about penny whistles, lass.
        О. да. я не только в вистлах, я и в мужчинах ничего не понимаю! Неизвестно, сколько прошло времени с начала моего терзания дудки, потому не знала, что стало причиной прихода Шона: поставленный замок или заболевшие уши. Он присел на край шезлонга, и я покорно вложила дудку в протянутую руку.
        - Здесь всего два секрета: правильно дуть и плотно закрывать дырки. Смотри. Приставляешь к ямочке на подбородке и медленно поднимаешь к губе. Не надо зажимать ни зубами, ни губами. Достаточно коснуться верхней губы. Гляди, я держу вистл почти вертикально.
        У Шона вышел чистый звук. Без всяких «сквиков» и «скваков». Пальцы его плотно лежали на отверстиях.
        - Дырки закрываешь подушечками. Если слышишь писк, то часть дырки осталась незакрытой. Теперь твой черед, если ты не брезгуешь музыкальным поцелуем.
        Под его испытующим взглядом я заставила себя не вытереть дудку. И даже выдержала музыкальное объятие, когда его пальцы легли поверх моих.
        - Немного плотнее, а теперь приподнимай пальцы один за другим.
        Его глубокое дыхание заглушало жалкий писк дудки, но я продолжала дудеть, боясь освободить губы.
        - Sorry for interrupting you, guys. I just want to say thank you for the door.
        Голос Лиззи прозвучал визгом плетки, но я не смогла дернуться, окольцованная Шоном, а он нарочно медленно освободил меня и дудку.
        - Му pleasure. Ma'am.
        Я ждала, что Шон поднимется с шезлонга. Напрасно. Лиззи тоже это поняла и развалилась на втором, закинув ногу на ногу. Мои же коленки были стиснуты сильнее вистла.
        - Лана попросила тебя попозировать для нее или опять забыла?
        Я продавила шезлонг, пригвожденная острым взглядом Лиззи.
        - Обнаженным? - Как ни в чем не бывало улыбался Шон. продолжая касаться коленкой моего бедра. Улыбка на лице мистера Мура была открытой и искренней, и Лиззи не замедлила продолжить ее фразой:
        - Допустим.
        - А если я…
        - И первый, и второй вариант нас устроит. - улыбнулась холодно Лиззи, заставив меня задрожать еще сильнее, лихорадочно соображая, что могут означать ее слова. Они явно вступили в неведомую мне словесную перепалку.
        - А третий вариант? - лицо Шона светилось изнутри, будто под кожей в раз вспыхнули сотни светлячков, хотя на его лице не было и намека на веснушки.
        - А на третий вариант, прости, фантазии не хватает.
        Шон перевел взгляд на меня.
        - А у мисс Донал?
        Он не просто повернулся в мою сторону, он чуть ли не прилег мне на плечо. Я выдержала чеширский взгляд и качнула головой, оставляя Лиззи самой выкручиваться из жаркой ситуации.
        - Ну, - рассмеялась наконец Лиззи. - На роль Камиль Клодель не рассчитывай. Женщины, в отличие от мужчин, абсолютно спокойно рисуют обнаженные тела. Редкие из нас, как Диего Ривера, спят со своими моделями. И насколько я знаю Лану…
        Теперь я поняла, о чем шла речь. Лиззи принялась за старое, а Шон и не прекращал свою игру. А я? Что оба ожидали от меня?
        - И вообще, ни в коем случае не хочу обидеть тебя, Шон, - тягуче пела Лиззи. - Не у всех мужчин встает во время позирование. Стойка на пьедестале отличается от стойки в постели. Студенткой я откликнулась на одно объявление. Мужик мечтал, чтобы его написали обнаженным и обязательно с эрегирующим членом. Он предупредил, что будет вынужден мастурбировать, и спрашивал, не смутит ли меня подобное…
        - И вас не смутило, мэм, да?
        Меня восхищала выдержка Шона и возмущало поведение Лиззи, но я не знала, как разрулить ситуацию.
        - Еще мы обе любим рисовать обнаженных велосипедистов, - проговорил мой язык раньше, чем мозг дал на то разрешение.
        - Правда?
        Теперь, кажется, я горела не только от взгляда Шона, но и от прикосновение его щеки, хотя и понимала, что между нами оставались все те же дюймов десять.
        - В Сан-Франциско проводят велогонку без одежды. Участвуют и мужчины, и женщины всех возрастов, - продолжала я молоть языком, стараясь смотреть мимо обоих.
        - Не знаю, как там внизу устроено у вас, женщин, но мужикам я не завидую, - И тут же добавил: - И у тебя не возникало желание поучаствовать не в качестве художника?
        - Нет, - ответила за меня Лиззи. - Но она достаточно позировала обнаженной. Так каков ваш ответ, мистер Мур?
        Улыбка наконец сползла с лица Шона.
        - Зависит, что я получу взамен.
        Я ни разу не слышала такой серьезности в голосе ирландца.
        - Вы ждете, что Лана вам заплатит, мистер Мур?
        - А вы предлагаете мне отдать свое тело бесплатно?
        - Отчего же… - Лиззи достала из сумки телефон и начала что-то искать. - Я не знаю ваших местных расценок.
        - Вы сравниваете меня со шлюхой?
        - Если вы желаете, чтобы вам заплатили, мистер Мур…
        - Нет, не желаю.
        Шон так резко поднялся с шезлонга, что чуть не опрокинул его вместе со мной.
        - Значит, Лана получает ваше тело бесплатно? - не унималась Лиззи.
        - Это означает, что мое тело остается при мне. Был рад увидеть вас в хорошем расположении духа. С коттеджем теперь нет никаких проблем. Что ж, думаю, мне пора…
        Лиззи молча проводила его взглядом и не сказала и слова на прощание. Я тоже молча слушала через оставшуюся открытой французскую дверь, как Шон собирает в гостиной инструменты. Он пришел пешком и отправился домой по берегу озера. Я взглянула в глаза Лиззи. Они были темнее озерной воды. Я поднялась с шезлонга и шагнула на тропинку, в душе желая, чтобы меня остановили. Но Лиззи продолжала молчать.
        Шон скорым шагом дошел уже до середины озера, потому разумнее было сначала окликнуть его, а потом уже догонять. Однако он решил сделать вид, что не слышит меня, но я все равно рванула следом и. уже увязнув в траве, окликнула вновь. Шон не обернулся, но шаг заметно сбавил, и я сумела догнать его, не растеряв последнее дыхания.
        - Шон, извини…
        Он обернулся и покачал головой.
        - Тебе незачем извиняться.
        Я опустила глаза.
        - Но если ты все же чувствуешь за собой вину, - елейность его голоса заставила меня поднять глаза. - То можешь помочь мне закончить очень важное дело и лично поблагодарить мою соседку за варенье. И за хлеб. Я не говорил мисс Брукнэлл, что пек его сам. Это она так решила.
        - И что это за дело?
        Для полного счастья мне только знакомств с его женщинами не хватало. И улыбка на лице ирландца не предвещала ничего хорошего.
        - Установить на кухне новый кран. Работы на полчаса. Может, час. Зависит, насколько Мойра нынче словоохотлива. Впрочем, надеюсь, что она переключит
        внимание с крана на тебя и даст его спокойно установить без старушечьего ворчания.
        Выходит, варенье бабушкино. И хлеб не зря был таким вкусным. Может, Шон совсем готовить не умеет, и его подкармливают из жалости и вместо платы посуду мыть заставляют. О, Шон…
        - Можно вопрос? А в новом кране будет один кран?
        Мистер Мур загадочно улыбнулся.
        - There are no faucets in Ireland, my dear Lana. Only taps. Two taps to be exact.
        Ну да, и хайвеев у вас нет, только моторвеи… И чувства юмора тоже. Как и такта.
        - А если я сломаю в ванной один кран, - я медленно произнесла слово "tap”, - у меня появится шанс получить горячую и холодную воду вместе?
        Шон покачал головой.
        - Тебе придется разбить раковину, но я все равно куплю новую с двумя дырками. Мы в Ирландии уважаем традиции. И предыдущие постояльцы находили это даже забавным. Тоже американцы, кстати. И кто по утрам умывается теплой водой?
        Что он так на меня смотрит? От вчерашней пинты не осталось следа. И я даже голову вымыла. Успела за те пять минут, что из водогрея текла горячая вода!
        - Шон, я вообще-то, если надо, могу воду и в тазике нагреть. В России есть замечательная традиция летом отключать горячую воду совсем…
        Я замолчала, не заметив в лице ирландца никакой заинтересованности продолжением.
        - Так отчего бы не искупаться в озере с такой закалкой? - спросил он с каменным лицом после минутной заминки.
        - Да потому что я уже не русская, Шон, не только по паспорту. Понимаешь?
        - Нет, не понимаю. Честно, не понимаю.
        Я махнула рукой. На очередную исповедь он меня не раскрутит. Хватит откровенничать с ирландским водопроводчиком, возомнившим себя то ли констеблем, то ли психоаналитиком.
        Глава 17 "В гостях у ирландской ведьмы"
        - Millions thanks, Lana. Moira is really Important to me.
        Для него важны все и все, кроме моих желаний. Пять минут мистер Мур в разных выражениях повторял свое приглашение в Корк. К счастью, дом появился раньше, чем закончились известные мне синонимы вежливого отказа. Однако Шон не предложил зайти, хотя собака заливалась диким лаем и скреблась в дверь. Он извлек из багажника коробку с краном, снял упаковку и сунул в сумку с инструментами. Я не стала требовать объяснений подобным манипуляциям и молча последовала за ним по когда-то засыпанной гравием, а теперь бугристой, поросшей травой, тропке, по которой не могла проехать даже самая маленькая машина. Кто мог жить в подобной глухомани, кроме бабы Яги?
        Тягость молчания сглаживалась птичьей трелью и дивными запахами растений, названий которых я не знала. Старый серый коттедж едва просматривался с тропы. Кусты, обрамлявшие каменные столбы, держащие калитку, безбожно разрослись, оставляя гостям лишь один вариант - протиснуться бочком. Колотушка в виде сердца еще хранила следы бирюзовой краски, но явно уже давно не оповещала хозяйку о гостях.
        Удивительная картина открылась за кустами - аккуратно подстриженная лужайка и умело обрамленная камнями тропинка, вдоль которой росли единственные знакомые мне растения - клубничные кусты. Атмосфера зачарованного замка непроизвольно рождала улыбку, и я увидела ответную на лице Шона.
        Мы старались не ворошить гравий, но входная дверь, аккуратно выкрашенная все в тот же бирюзовый, сразу распахнулась, выпустив на порог хозяйку. Крепко сбитая, даже полноватая, с убранными наверх когда-то шикарными седыми волосами, в однотонной серой доходящей до середины икры юбке и синеватой в цветочек кофте она выглядела неопределенно-пенсионного возраста. Утирая о фартук руки, Мойра поспешила навстречу и, опустив лишнее приветствие, начала чуть ли не с крика:
        - Oh, my boy, you finally got a girl you're not afraid to take to old Moira for approval.
        Она сипло рассмеялась, и я не сумела убрать с лица улыбку, хотя пришлось изрядно напрячься, чтобы понять старушечью речь. Да, проходить смотрины у бабы Яги мне еще не доводилось. Единственный, кажется, зуб довольно опасно сверкал над губой. Ирландская ведьма немного отличалась от кельтских книжных иллюстраций, но оставалась колоритнее своей русской коллеги.
        - Shame on me, - вернул меня на землю голос Шона. - I could only borrow such a girl from another lucky man to entertain you a wee bit, silly.
        Он поцеловал хозяйку в щеку, а та сжала его в костлявых объятьях. Теперь настала моя очередь, но я не протянула руки, понимая глупость церемоний. Ее руки оказались ожидаемо сильными, подарив мне крепкие объятья, будто долгожданной внучке. Сердце на секунду сжалось, напомнив о собственной бабушке, когда-то нетерпеливо ждавшей на даче моего приезда. Речь Мойры я продолжала понимать с трудом. Она говорила чересчур бойко, будто боялась, что ее не дослушают.
        - I'll have a pot ready for you, - Мойра прищурилась на меня, продолжая удерживать ткань моей кофты. - He's a good fella. Don't put him down so easy.
        Она достаточно проворно удалилась в дом и приподняла на окнах кружевную занавесочку, будто желая убедиться, что гости остались в ее владениях. Шон предательски молчал, хотя держался достаточно расслаблено. Засунутые в карманы руки не теребили джинсу. Отличный парень, соглашалась я с Мойрой, но я его уже послала.
        - Как понимаю, ты следишь за лужайкой.
        Он кивнул и только, потому я решила оставить остальные вопросы при себя и отвела от него взгляд. Вдоль кустов - быть может смородиновых - тянулась бельевая веревка, намотанная на ветку яблони и другого плодового дерева. На ней безнадежно сохли юбка, кофта, огромные трусы и видавший виды лифчик, вздыхавший о прежних формах своей хозяйки. Я жалела об оставленной дома кофте. Небо оказалось плотно затянутым серой пеленой. Вздохнув о солнышке, я вернулась к созерцанию знакомого с детства дачного пейзажа и вновь наткнулась на улыбающееся лицо Шона.
        - Прекрасный фон для портрета, - я попыталась пошутить, чтобы прекратить невоспитанно-длинное молчание ирландца, но не найдя в его глазах поддержки, добавила: - Грустный и при этом такой живой сад. Я бы хотела вернуться сюда с альбомом или даже холстом.
        - И на выставке картина возьмет первый приз за название - «Она забыла, что такое секс».
        Лучше бы Шон молчал и дальше! Теперь он ждал моей реакции, но я не спешила выставлять напоказ свое замешательство. Кто была эта эфемерная «она»: старуха Мойра или я? Или «she» было вовсе не «she», а ирландским «si», что означает ведьма… Но нельзя было молчать так долго, будто ирландец сумел победить меня единой фразой.
        - Когда-то такое нижнее белье мужчины находили сексуальным, - осторожно высказалась я и вновь наткнулась на внимательную тишину: - Это даже лучше стрингов, ведь такое, - я махнула в сторону веревки, - скрывает то, что хочется открыть, а стринги не оставляют места для фантазии.
        Шон продолжал молчать и явно не обдумывал свой ответ. Мне надлежало самостоятельно вести философскую беседу о линялых и вытянувшихся трусах.
        - Смысл в кружевах, - несла я полную чушь. - Ведь если мужчина уже добрался до них, то не станет рассматривать, а просто снимет…
        - Допустим, - Шон наконец вступил в болото дурацкой дискуссии. - Но стринги куда удобнее крутить на пальце, - И он действительно поднял в воздух указательный палец. - Для того, чтобы запустить в самый дальний угол спальни.
        - Мокрая ткань далеко не полетит, и как ни крути, высушить не успеешь…
        Мой язык явно отключился от мозга, и я утратила над ним последний контроль.
        - Зависит, насколько те мокрые.
        На лице Шона не осталось и следа улыбки. Он выглядел молодым профессором из Тринити Колледжа. Тогда как я выглядела идиоткой, которую туда не взяли даже без обещания выдачи диплома. Возможно, снобы прошлых веков были правы, и женщинам противопоказано высшее образование…
        - Плох тот мужчина, который снимет с женщины сухие…
        Заткнись! - кричал внутренний голос, но кто его слушал?!
        - Согласен, - Шон прилег плечом на веревку, рискуя намочить футболку. - Потому в Ирландии столько дождей. Небеса поддерживают никудышных мужиков.
        - Трусы не средство соблазнения. Соблазняешь минуту, а мучаешься целый день… Я говорю про женщину.
        - Или всю жизнь.
        Это он о своей сестре? Или гипотетически о детях?
        - Допустим, - согласилась я с обоими вариантами. - Лично я предпочитаю простые и спортивные топы на все случаи жизни.
        - И ты думаешь, что они лишены сексуальности? - по прежнему серьезно продолжал Шон.
        - Главное, что они практичны, - пыталась я пойти на мировую. - Особенно в моем случае, когда нечего прятать в кружева.
        - Извечный комплекс женщины, - теперь он улыбался. - Главное отыскать, что спрятать в ладонь. Если грудь туда не поместилась, то это уже коровье вымя.
        - Зависит от размера ладони, - продолжала я мысленно бить себя по губам и, будто для поддержки, ухватилась за бельевую веревку.
        - Хочешь проверить?
        Его слова послужили прекрасным душем.
        - Шон, ты переходишь границы, - отыскала я ровный голос.
        - Не буду переходить, - и ирландец поднырнул под веревку и протянул поверх мокрых трусов руку. - Но даже не нарушая границ, я все еще могу дотянуться до твоей груди, чтобы вынести утешительный вердикт.
        Мойра спасла меня своим появлением, пригласив к столу. Шон не предложил руки, но шли мы плечо к плечу, и я вновь пожалела о коротком рукаве. Шон шепнул совсем тихо:
        - Возвращаюсь к началу дискуссии, будет ли у меня любой случай?
        Вместо ответа я прибавила шагу и вступила в сверкающую чистотой кухню. Мойра замахала на меня руками, заметив снятый кроссовок. Я ответила ей таким же движением, указав на явно недавно вымытую красноватую плитку кухонного пола. Шон же плевать хотел на чистоту. Я присела подле застеленного кружевной скатертью стола на массивный деревянный стул.
        Чайник пыхтел, блюдца сверкали, хлеб, плюшки и варенье манили чарующим ароматом. Я поспешила поблагодарить за прежний хлеб и варенье. Мойра лишь широко улыбнулась беззубым ртом. Я перевела взгляд на старый буфет, с открытых полок которого старушка брала сейчас чашки. Они были из разных сервизов, по две-три штуки или вообще одиночные.
        - Я очень неловкая. Все бью, - улыбнулась она.
        Я вспыхнула, устыдившись прочитанному в моем взгляде вопросу.
        - И дети мои в детстве были такими же растяпами.
        Я закусила губу, чтобы не спросить, где сейчас ее дети? Не мое дело. Зато привязанность к ней Шона могла объясняться дружбой если не с ее детьми, то, пожалуй, внуками. Хотя нынешняя чистота, аккуратно расстеленные везде, даже на полках буфета, салфеточками говорили об полном отсутствии шалопаев в доме и куче свободного времени для игр с крючком. Приглядевшись, я поняла, что даже занавески на окнах были ручной работой. Разговор не клеился. Мойра лишь спросила, откуда я, как надолго в Ирландию, что хочу увидеть и прочую светскую лабуду, на которую я сама желала бы получить ответ. От Лиззи.
        - Думаю, Мойра не обидится, если ты придешь к ней с мольбертом.
        Неожиданно вставленная Шоном фраза заставила меня поперхнуться чаем. Это что, очередной отсыл к трусам и лифчикам?! Нахал! К счастью, Мойра не знала подтекста фразы и радостно защебетала на такой высокой октаве, которую не должны были взять связки, заключенные в такую толстую шею. Я умильно кивала, заедая обиду вареньем из красной смородины. Вкус дачи перебьет даже ведро дегтя, которое Шон планомерно льет в бочку моего отпуска!
        Шон извинился, встал и задвинул стул, извещая хозяйку и меня, что не намерен возвращаться к столу. Он направился к сумке. Голос Мойры опустился до баса, когда она попыталась спасти свой старый кран. Ее массивное тело чуть ли не полностью закрыло от меня Шона, когда она ринулась от стола к раковине, но я видела непроницаемое лицо водопроводчика, решившего довести начатое до конца. Потом я отвернулась к окну, к которому был придвинут прямоугольный стол.
        Мокрое белье заманчиво колыхалось на ветерке, рисуя в моем воображении замечательный деревенский пейзаж, лишенный, впрочем, чего-то сугубо ирландского. Я вернусь сюда с мольбертом. Определенно. И даже не на зло Шону. Пусть он победил старуху, но у меня еще все зубы на месте, чтобы кусаться. И если понадобится, перекушу голыми зубами все его водопроводные трубы.
        Я потянулась к чайнику. Мойра уже вернулась к столу и поспешила сама наполнить мне чашку под причитания, что этот сумасшедший тратит на нее свое драгоценное время, которое лучше бы провел со мной. Я вновь улыбнулась, решив, что лишнее напоминать Мойре природу своих отношений с Шоном. А вот ему напомнить их не мешало бы. Только подобрать верные слова не получалось.
        - You're really good at making me feel guilty, - Шон заговорил неожиданно, когда мы уже прошли полпути от коттеджа Мойры до его дома. - Keep up a good work, lass.
        Он выглядел расстроенным, несмотря на новый блестящий кран, пустивший воду в кухне Мойры. Быть может, я слишком строга к нему? Сама ведь вынудила его ввязаться в дурацкое обсуждения чужого нижнего белья. Просто после предложения Лиззи я утратила возможность адекватно реагировать на его пошлые фразочки. Да и вообще никогда не могла по достоинству оценить низкий юмор.
        - Я не только не умею шутить по-английски, но и воспринимать чужие шутки, - сказала я, надеясь сгладить неловкость и убрать отчужденность, которая разлилась между нами вместе с заваренным Мойрой чаем. - И пока я перевожу для себя твои слова, они теряют свой изначальный смысл.
        Я почти не лгала, я действительно не могла отыскать грань между его серьезностью и шутками. Шон тут же сократил между нами расстояние, взял меня за руку, но не остановился. Мы прошагали молча почти минуту, и с каждой секундой он все сильнее и сильнее сжимал мои пальцы.
        - Неужто я выгляжу идиотом, способным притащиться к старухе, чтобы обсудить твои сиськи?
        Я покачала головой.
        - Конечно, нет.
        Попытка вырвать руку провалилась.
        - Лана, и все же я говорил серьезно про размер твоей груди. И если…
        - Ты до сих пор желаешь ее потрогать? - почти что перебила я, чтобы казаться совершенно спокойной, хотя меня всю трясло от его наглости и моей глупости, и предстоящего разговора с Лиззи. Меня трясло, как нашкодившего подростка.
        Шон улыбнулся, будто моя детская независимость проступила красными пятнами на лице.
        - Нет, хотя да… Но не сейчас…
        Либо Шон в очередной раз шутил, либо у меня получилось смутить невозмутимого ирландца. Или же он сам для себя еще не решил, чего на самом деле желает от меня получить.
        - Я говорил про то, что размер не имеет значения… Хотя наоборот… Маленькая грудь намного удобней, когда женщина сверху, а раз мы находимся в лошадиной стране… Лана, не красней. Я сказал это лишь затем, чтобы ты перестала комплексовать. Признайся, что именно поэтому ты разозлилась на меня у Мойры?
        - Нет, - отрезала я, сжав в кулак всю оставшуюся волю, чтобы поставить на место зазнавшегося идиота. - Я сказала, что это удобно. Особенно в калифорнийской жаре. Я предпочитаю носить сарафан на голое тело.
        Я выдохлась и отвела глаза. Шон глядел в них слишком пристально и слишком серьезно. Как констебль, а не деревенский водопроводчик.
        - Я вновь обидел тебя, так ведь?
        Я качнула головой, но продолжила рассматривать зеленый пейзаж.
        - Ты рисуешь чужое тело, стесняясь своего? - продолжил он серьезным голосом.
        - Ты даже позировала, как сказала мисс Брукнэлл. Или в среде художников к обнаженному телу относятся иначе? Но только не говори, что никогда не играла на раздевание в юности?
        - Не играла. У меня не было соответствующей компании в школе.
        - Тогда это надо исправить, - Странно, что Шон не захлопал в ладоши, потому что загоревшийся в глазах огонь вернул его лет на десять назад. - Побольше виски, побольше колбасок и побольше тех, кто спокойно снимает с себя одежду. Лана, - он коснулся моего плеча достаточно твердо, заставив остановиться, потому что я уже опередила его шага на два, чтобы прекратить дурацкий разговор.
        - Сейчас я говорю серьезно. Я не знаю, что принято в России, но в Ирландии мы рассказываем друг другу о том, что мы никогда не делали, и ждем, кого первым поймают на вранье.
        - Тогда мне можно начать раздеваться прямо сейчас, - я пыталась удержать голос ровным. - Мне никто не поверит. Слишком плохо о нас, русских, думают.
        - Ты еще не знаешь ирландцев.
        Я скинула его руку и убрала с лица последний отсвет улыбки.
        - Шон, хватит. Я больше не желаю обсуждать с тобой мое тело.
        - Отлично. Давай тогда обсудим мое.
        К его лицу улыбка приклеилась навечно.
        - И про предложение Лиззи тоже забудь.
        Я продолжала сжимать кулаки, чтобы выглядеть сурово.
        - Отчего же? Я готов позировать для тебя. У меня достаточно свободного времени, а у тебя его мало - так проведи его с толком.
        - Я с большей радостью нарисую твою собаку, как лорд Лэндсир, если ты знаешь такого.
        - Не знаю, но завтра буду знать. Я дружу с гуглом, - улыбнулся Шон добро. - Только моя собака не станет лежать смирно. Она залижет тебя до смерти, и я ее не осуждаю. Людей от животных отличает лишь вынужденное сдерживание желаний.
        - Шон, - я выдержала паузу, чтобы дать мистеру Муру возможность проникнуться серьезностью момента. - Давай не будем вынуждать друг друга сдерживать свои желания. Мне сейчас очень хочется ответить тебе грубо. Давай же не будем переходить грань доброжелательного хозяина и ответственного съемщика. Я обещаю ничего больше не ломать в твоем доме.
        Он кивнул. На мгновение закусил губу и бросил безразлично: - You know your way!
        О, да! Дорогу вдоль озера я не забуду никогда. Я встретила на ней вас, мистер Нахал!
        Глава 18 "Всадница без головы"
        - I'm speechless.
        В отличие от медвежонка Падди, у мисс Брукнелл нашлось для меня пару слов. В тот момент, когда высох последний мазок и полотно готово предстать перед арбитром изящества, Лиззи переставала существовать. Появлялась холодная мисс Брукнэлл. Между нами вырастала стена отчуждения, и никакие ночные ласки не могли повлиять на убийственный приговор моему очередному шедевру. Портрет ирландской троицы не стал исключением, несмотря на выпитое вчера вино и последовавшее за тем перемещение в постель.
        Возвращаясь чуть ли не бегом по известной мне тропинке в коттедж, я и мечтать не смела о королевском приеме. Однако Лиззи встретила меня непринужденной улыбкой, словно я вернулась с утренней пробежки. Лицо продолжало гореть от ледяного взгляда, которым хлестнул меня на прощание Шон, однако тело тут же согрел протянутый бокал вина. Ужин, который успела приготовить Лиззи, оказался слишком легким для такого же легкого опьянения. Все тревоги дня соединились в бокале и лишили меня ровной походки с первым же глотком, а к моменту опустошения бутылки я находилась в каком-то потустороннем мире, в котором вспышками молний сверкала белозубая улыбка Лиззи в ответ на громовые раскаты моего истеричного хохота, когда я описывала знакомство со старухой Мойрой и то, во что на холсте способно преобразиться ее убогое жилище. Утром я даже не стала предпринимать попыток вернуться к прерванному разговору, понимая, что находилась в состоянии, не совместимом с разумными фразами.
        Пьют натощак лишь закостенелые идиотки. С другой стороны вино сыграло Лиззи на руку в прямом смысле слова, сведя ее усилия к минимуму: она замкнула мою электрическую схему парой шальных поцелуев. Казалось, все вернулось на свои места, лишь мозг в моей голове к утру продолжал болтаться в безвоздушном пространстве, отдаваясь в висках жуткой болью.
        Сейчас, облокотившись о барную стойку, я призналась себе, что погнало меня в деревню не столько желание глотнуть свежего воздуха, сколько надежда, что глоток пива вернет мне потерянную на дне вчерашней бутылки ясность мыслей. Хотя даже зеленые человечки вряд ли лечат винное похмелье пивом. Лиззи отговаривала меня от поездки на велосипеде, заботясь скорее не о моих ногах, а внешнем виде. К счастью, даже заяц не выбежал на дорогу, чтобы взглянуть на идиотку с перекинутым за спину холстом. Плечо до сих пор саднило от тонкой лямки холщовой сумки, в которую с трудом влез холст.
        Я растирала кожу и отхлебывала пиво, пока Падди прогуливался за стойкой, любуясь рисованными отпрысками с разных ракурсов. Мне бы молчать, зарывшись носом в пену, но теплое пиво окончательно расплавило мозг, и мой язык выдал обещание украсить стены паба местными видами. Мне бы ухватить язык пальцами и насильно засунуть за зубы, но пальцы намертво прилипли к пивному стакану.
        Если я продолжу пить по утрам пиво, то у меня распрямятся последние извилины. Бельевая веревка с линялыми трусами способна создать в этом месте неповторимую атмосферу… К счастью, пиво закончилось раньше, чем последняя мысль приковыляла мне в голову. Я настолько ушла в себя, что лишь по недоуменному выражение, застывшему на розоватом лице Падди, поняла, что отвечаю ему по-русски. Правда, вспомнить вопрос у меня не получилось. Но положение спасла распахнувшаяся дверь.
        Когда Падди успел позвонить своему дружку, осталось для меня загадкой, но его расчет на пиво не сработал, потому что в моем разжиженном мозгу все же сработал отрезвляющий защитный механизм.
        - You got your headcut, - к сожалению, успела произнести я со все еще пьяной улыбкой, проглотив верный звук, отчего «волосы» превратились в «голову».
        Шон запустил в волосы пальцы и отбросил челку движением американских плейбоев. Прежние потертые джинсы и расстегнутая в вороте голубая рубашка придавали ему шаловливый вид. Наполовину снятые виски почти скрыли раннюю седину. Он выдержал мой оценивающий взгляд без бравады и без смущения. Затянувшаяся пауза наконец скрасилась его улыбкой. Кстати, трезвой. Во всяком случае, на мой похмельный взгляд.
        - I still have my head, - произнес он медленно с неповторимой улыбкой. - This is a hairdo, you… stupid American girl! - Он поднял двумя пальцами мой пустой стакан, будто решил рассмотреть в тусклом свете оставленные пеной кружева. - I could drink my head off, but not today, lass.
        Я оценила шутку и произнесла как можно тверже.
        - You look awesome anyway, stupid Irish boy.
        Я знала, что Падди намеренно оставил нас наедине, потому не боялась, что медвежонок истолкует мои слова в пользу дружка. Нет, мальчики, вы только зря выкинули козырного туза. Я знаю, кто такие водопроводчики. Половина отцов моих учеников клеили трубы и стучали молотками в вытертых штанах, но в школу являлись неизменно чисто выбритыми, в свежих футболках и белых носках. С поясами в джинсах. С улыбкой на устах. Предельно вежливые и честные. Прямо сошедшие с экрана «Бобы-строители», ни дать, ни взять. Наверное, на отдельные экземпляры даже можно было запасть хотя бы на визуальном уровне.
        Сейчас Шон будто явился на родительское собрание. Хотя, следует отдать ему должное, даже под этим делом, небритый и в рваных штанах, он, конечно же, не походил на русского водопроводчика, но по сути оставался таковым. Неужели мистер Мур и вправду уверен, что я могу запасть на сантехника, пусть даже ирландского?
        Хорошо, что я успела собрать оставшуюся разумность в кулак и не задать этот вопрос в лоб. Теперь Шон свободен от прежнего муравейника на голове. Пусть только не думает, что стрижка и опрятный вид хоть на дюйм поднимут его в моих глазах. Мечтать не вредно!
        - Велосипед в багажнике, но за руль я тебя не пущу, - Шон щелкнул по стакану, и тот отозвался в ушах неприятным звоном.
        - Я не просила Падди вызывать такси, - огрызнулась я, даже не подумав больше скрывать злость. Комичность ситуации тут же стала гротескной, особенно когда с лица Шона при моем выпаде не исчезла улыбка.
        - Это была просьба мисс Брукнэлл. Или приказ, потому что, мне кажется, просить не в ее стиле, - и тут же ответил на мой длинный вопрошающий взгляд: - Я заглянул к вам, чтобы оставить координаты людей на случай, если что-то поломается в коттедже в мое отсутствие. Меня не будет дней пять.
        - О как! - передала я удивление непонятным набором звуков. - Вчера ты ни словом не обмолвился о своем отъезде.
        - Вчера ты не пожелала меня слушать.
        Шон растянул каждое слово, будто я впервые слышала английскую речь, или он давал мне время вспомнить дебильный разговор у бельевой веревки. Я еще не успела его позабыть и вряд ли когда-то сумею.
        - Я собирался уехать завтра, но Мона требует, чтобы я заехал к ней на пару дней, чтобы купить новый велосипед.
        - Пять дней, - поправила я, не понимая зачем вставляю свои междометия.
        - Нет, я еду в Лондон, - ответил Шон спокойно и протянул руку, чтобы помочь мне слезть со стула.
        - Понятно, - зачем-то добавила я и воспользовалась протянутой рукой, заодно поправляя на плече пустую холщовую сумку. - И можешь меня отпустить. Я способна пройти по прямой линии.
        - Мне приятно держать тебя за руку…
        - А мне нет!
        Я с силой вырвала руку и сунула в карман джинсов, ругая себя за необоснованную грубость. Чего я взъелась на него? Или я разозлилась на Лиззи? Подослать ко мне этого водопроводчика после замечательной ночи! Явно дома меня ожидает неприятная беседа. За что?
        Автомобильное кресло показалось жестче камня. С превеликим удовольствием я бы проделала обратный путь на велосипеде.
        - Это для тебя.
        Шон опустил мне на колени пакетик, запахом выдавший содержание. Шоколад!
        - Не сумел удержаться, чтобы не заглянуть в шоколадную лавку. Это все ручной работы. Шоколад с ревенем, с мятой и нуга с ромом. Надеюсь, что у нас совпадают вкусы.
        - Шон, - я еще не знала, что скажу, но следовало прекратить его глупые ухаживания незамедлительно.
        - Без шоколада я не мог обратиться к тебе с просьбой, - успел перебить меня Шон.
        Я напряглась. Все просьбы у него располагались ниже талии.
        - Загляни хоть разок к Мойре, чтобы старуха не скучала. Сыграй с ней в карты… Или чем вы там женщины занимаетесь, когда нас нет рядом? - Шон усмехнулся, и я могла бы расценить фразу, как намек на мои странные отношения с Лиззи, но скорее всего он ни о чем не догадывается; ему некогда копать так глубоко. - Это тебя не очень напряжет, Лана?
        Я постаралась прервать свое неловкое молчание простым озвучиванием его имени. Он не прекращает удивлять меня!
        - Я собиралась рисовать у нее во дворе, - выдохнула я и замолчала, чтобы не подтолкнуть ирландца к продолжению разговора о женских трусах. Их я рисовать не собиралась!
        - Рад слышать. Мне очень неприятно напрягать тебя общением с Мойрой, но… Она у нас в деревне изгой и… Я не любитель перемывать чужие кости, - Ага, если только они не женские и не во время футбольного матча. - Ты ей явно приглянулась, и она может поделиться своей историей. Иногда полезно поговорить. И да, не открывай калитку, пока Мойра тебя не заметит и не придержит собаку. Джеймс Джойс сшибает с ног от радости, а любит она всех без разбора…
        Как и ее хозяин, похоже! К счастью, мы успели добраться до того самого места, где Шон высадил меня в вечер знакомства. Я не стала приглашать его на чай, да и он не навязывался, явно спеша уехать. Прислонив велосипед к стене, я обошла коттедж кругом, уверенная, что найду Лиззи у озера. По бедру бил утонувший в недрах холщовой сумки шоколад, который мне некому было предложить. Впрочем, я могу взять его к Мойре.
        - А я уже поставила чайник, - съехидничала Лиззи, увидев меня без сопровождающего.
        - Он заменил себя шоколадом, - я решила не называть Шона по имени, чтобы ответ прозвучал нейтрально и потрясла сумкой.
        - Ты расстроилась? - Лиззи забралась поглубже в кресло и выжидающе уставилась в мои, наверное, немного мутные глаза.
        - Отчего же! Мне больше достанется. К тому же, никто не будет отвлекать меня от садика Мойры.
        - Так ты говорила об этом всерьез? - правдоподобно удивилась Лиззи.
        Я кивнула. Это единственное, о чем я, наверное, говорила вчера всерьез. Остальное можно было, пожалуй, сравнить с урчанием одичалой кошки.
        - В выходные мы едем с Бренноном на ярмарку.
        Теперь я точно что-то пропустила!
        - Я сказала, что ты можешь рисовать шаржи около его стенда. Ты ведь помнишь, как это делается?
        В голосе Лиззи не было и намека на вопросительную интонацию. Если бы я позабыла технику, то мне давалось два дня, чтобы освежить ее в памяти. Я целое лето отработала в парке развлечений, получая десять баксов за портрет. Но занялась я шаржами не ради заработка, который на фоне зарплаты Пола выглядел по меньшей мере смешно, не говоря уже о сумме, остававшейся после налоговых вычетов. Я просто сбегала из дома, чтобы меньше времени проводить с Полом. А теперь для чего я должна издеваться над бумагой и маркером? Для того, чтобы Лиззи провела выходные подле Бреннона О’Диа? Да я лучше проведу их с Мойрой или в худшем случае в обществе жены или сестры Падди, раз уж так вышло, что Шон преобразился не ради встречи со мной.
        Сердце сжала обида. Только я не знала, на кого злюсь больше. Наверное, на себя за извечное согласное кивание головой.
        - ОК.
        Глава 19 "У-дачный пейзаж"
        - Could you have a wee bite with me?
        Я с радостью приняла приглашение Мойры перекусить и поспешила закрутить в полиэтилен кисти и обтереть руки о влажную тряпку, которую втихаря намочила в аккуратном прудике, затерявшемся посреди клубничных кустов, покрытых зеленой сеткой от птиц. И от меня, потому что я пару раз бросала на красные ягоды плотоядные взгляды. Затянутое легкой серой дымкой небо не грозило холсту дождем, и я оставила сохнуть коттедж, край веревки с цветной кофтой и яркие кусты роз. На первый взгляд непримечательное и пустое полотно. Но на второй, или же только мой собственный, излучающее дачный покой. Или детское спокойствие теплого летнего денька - я даже ворот рубахи расстегнула, не обращая внимания на налетающий временами ветерок.
        Работа действительно подарила мне умиротворение, которое я искала в ведьмовском саду после молчаливой ночной ссоры. Перед сном Лиззи по привычке села почитать, и я, запасшись подаренным Шоном шоколадом, ушла с бумажной книжкой в свою комнату, чтобы не включать в гостиной свет. Однако плитка закончилась раньше страницы романа ирландского Чехова, и я поняла, что не дочитаю главу. Все мысли сосредоточились на Шоне и, когда я гнала его образ прочь, перескакивали на Господина Гончара. Ирландия не только изменила краски в палитре Лиззи, но и в ее предпочтениях - ив страшном сне я не могла представить ее за одним выставочным столом с Бренноном О’Диа. А вот себя прекрасно представляла на раскладном стуле с маркерами на коленях. И зачем только я забыла их в ящике вместе с акварельными карандашами?! Может, не будь их в наличие, Лиззи не поехала бы на ярмарку с этим сумасшедшим.
        Маркеры давно лежали там без дела, напоминая о последнем лете с Полом и моем позорном разводе. Почти новые, они не высохли за годы свободы, и у меня не поднималась рука их выкинуть. А, может, они все же стали непригодны для работы? И надежда тут же погнала меня в гостиную, где в углу рядом с зачехленным мольбертом стоял ящик с красками. Кресло, в котором читала Лиззи, оказалось пустым, хотя не прошло и получаса, как я ушла к себе. Выходит, меня выставили вон, чтобы не объяснять, почему не желают спать со мной в одной постели.
        Я шарахнула рукой по выключателю, но тут же погладила его, извиняясь за грубость. Шон в Дублине, а может уже и в Лондоне по не касающемуся меня делу. Окей, мозг? Не-касающемуся-меня-делу. И я обещала не разносить его коттедж ни в его присутствии, ни, тем паче, в его отсутствие, даже если меня распирает злость. Тем более, что злюсь я не на него. Что сегодня я сделала не так? Приняла в подарок шоколад? Несусветная глупость!
        Впрочем, последние дни поведение Лиззи не очень-то поддавалось логическому объяснению. Ревновать к Шону, зная, что тот сейчас с другой женщиной, это уже дурость высшей степени! Куда подевалась разумная мисс Брукнэлл? Куда? Неужели всю разумность смыло ирландским дождем? Кстати, сегодня было сухо, и если завтра будет такая же аномальная летняя погода, я уйду с мольбертом к Мойре. Беззубая ведьма будет рада, и я увижу наконец дворнягу Джеймса Джойса. И нарисую на него карикатуру. А что? Не падать же в грязь лицом перед господином Гончаром!
        А можно не ждать утра, можно нарисовать карикатуру на самого Бреннона О’Диа прямо сейчас. Я схватила бумажные полотенца и, усевшись подле ящика прямо на пол, принялась оттирать маркеры от пыли пастельных мелков. Удивительно, как я не переломала их, выпуская пар. На моей макушке сейчас можно было вскипятить чайник! Хорошая мысль, но лучше все же воспользоваться плитой! И смотрение на огонь завораживает. Уж в этом троесущный Козьма Прутков прав!
        С полной чашкой чая я устроилась перед чистым листом бумаги. Вот и настал звездный час моих маркеров! Никогда еще с таким рвением я не рисовала шаржи и никогда еще не была настолько довольна работой. Ах, вот он, двигатель прогресса
        - злость без вины виноватой. Если уж шаржи - это наказание за мое прелюбодеяние, то я именно сейчас им и займусь. С шоколадом Шона!
        Карикатуру на Бреннона О’Диа с огромным ртом и такими же огромными ботинками я оставила на столе на самом видном месте. Засыпала я с мыслью, что пуховые одеяла самые холодные одеяла в мире и нет ничего ужаснее нечищенных зубов с застрявшими кусочками шоколада. Утром я первым делом рванула в ванную, даже не взглянув на часы. Но фигура в позе дерева за окном говорила о том, что меня не разбудили на йогу. Значит, утро не принесло с собой примирения. Я уперлась рукой о столешницу, чтобы выдохнуть, но воздух застрял в зубах - под карикатурой Лиззи вывела красиво: «Keep up the good work!»
        - What the fuck! - выругалась я и чуть не смахнула рисунок со стола. Она издевается надо мной?
        Размашистым кавалерийский шагом я ринулась к дверям и, позабыв данное Шону обещание, толкнула створки ногой. Не зря двери назвали французскими, пусть лягушатники и отрицают свою причастность к сему творению, страсти они выдержали и распахнулись, не пожертвовав стеклом.
        - Почему ты не разбудила меня?! - почти заорала я. Или же любой звук разлетался над пустым озером, словно по рупору.
        Лиззи медленно опустила ногу.
        - Почему ты мешаешь мне?
        Мешаю?! Почти переспросила я вслух. Но Лиззи обернулась раньше.
        - Ты в очередной раз проспала йогу, так еще не даешь мне нормально помедитировать!
        В ее голосе звучала злость, но и в моей душе ее накопилось не меньше.
        - Ты могла бы разбудить меня!
        - Зачем тебя будить, когда ты решила спать до полудня, раз осталась у себя.
        - Ты не позвала меня!
        - С каких пор мне надо тебя звать? Я устала, вот и легла рано. Не могу перестроиться, в пять уже не сплю. А ты хотела почитать, порисовать… Кстати, замечательная карикатура. Я думала хуже будет.
        Я закрыла дверь и бросилась на кухню, где газ зажегся от моего взгляде, а не зажигалки. Я зря себя накрутила? Или Лиззи просто великолепно играет со мной в кошки-мышки? Ответ я искала уже с набитым ртом, вывалив на хлебный тост чуть ли не половину банки варенья из ревеня.
        - Когда ты начнешь следить за калориями? - теперь Лиззи хлопнула дверью. - Шоколад, мед, варенье…
        - Я ухожу рисовать! - выпалила я, прожевав. - Мне нужна жировая прослойка, чтобы не замерзнуть жарким ирландским летом!
        - Куда собралась?
        - К соседке мистера Мура. Куда же еще!
        Надо сбежать от Лиззи, чтобы выдохнуть, иначе мозг взорвется. Я уже не в состоянии понять ни единого ее слова без того, чтобы обидеться. Так же, как и к обеду мой живот отказывался понимать причину вынужденного голодания.
        Кухня Мойры пропахла выпечкой, но даже через этот густой аромат я уловила клубничный запах раньше, чем увидела на столе полную тарелку ягод. Надо же, как я заработалась, раз не заметила, как Мойра обобрала за моей спиной кусты.
        Собака крутилась у стола. Белая с рыжими подпалинами, хвостом колечком, куцей бородкой и висячими ушами мадам Джеймс Джойс выдавала родство с фокстерьером и лайкой, но непонятно от кого красавица унаследовала лизучий характер. Меня спас лишь холст, которым я закрыла лицо и напугала пса. Собака залилась неистовым лаем, и Мойра долго кричала «Нее! бод!», прежде чем псина к ней подошла, позволив мне сделать первый шаг от калитки.
        Сейчас она уткнулась мокрой от воды бородой мне в колени и ждала подачки, хотя явно получила со стола немало, пока Мойра готовила пиршество. Вот причина лишних килограммов Шона! Если меня пригласили всего лишь перекусить, то что тогда в понимании хозяйки обед? Для меня запекли картофель, подали его с грибами и сметаной, нажарили помидоры и испекли хлеб, а после этого предложили еще чая с молоком и пирогом. Песочное тесто оказалось настолько сладким, что я не сумела бы съесть его даже на голодный желудок. Но я давилась с улыбкой, чувствуя себя по гроб жизни обязанной хозяйке за такой королевский прием, а клубника… К счастью, мозг подсказал утащить пару ягод перед обедом.
        В испачканном краской наряде, с петухами на голове, я не соответствовала идеальной чистоте и кружевам кухни, но меня не отпускали и продолжали расспрашивать. Я не скрыла ни свой брак, ни развод, ни вынужденное безделье, ни даже помощь Лиззи. Только умолчала о том, что сплю с ней. Этого знать никому не надо. Мойра кивала и улыбалась беззубым ртом. Только интерес хозяйки не был бескорыстным. Она медленно подводила его к крутящемуся на языке вопросу:
        - А ты знаешь, куда поехал Шон?
        Я не стала выдерживать паузу и быстро нашлась с ответом:
        - Купить велосипед для племянника. Он собирается устроить велопробег в Корке. А потом в Лондон на пару дней.
        Хотелось спросить, а что? Но я сдержалась. Мойра теребила кружево скатерти и шамкала беззубым ртом, словно старалась проглотить назойливый вопрос, но тот все равно проскочил промеж зубов:
        - А что он будет делать в Лондоне, он не сказал?
        Хотелось ответить - А меня это не волнует, но я выдержала и взгляд, и вопрос:
        - Нет. Это не мое дело. Я ему не друг, а всего лишь съемщик.
        Мойра подняла глаза. Грустные. Очень грустные.
        - Я думала, что тебе он скажет правду.
        - Какую? - спросила я раньше, чем подумала, что стоило промолчать и прекратить странный разговор.
        - Он говорит, что раз в полгода они собираются в Лондоне с друзьями, но что-то не верится мне в этих друзей. Ох, не верится. Он только дважды в год стрижется и как раз перед этой поездкой, и я никогда его не вижу настолько опрятно одетым. Для друзей так не прихорашиваются, мы-то с тобой понимаем, - и Мойра по- свойски подмигнула мне, а у меня последний кусок пирога подскочил в горле. - Так прихорашиваются только для женщины. Понимаешь?
        Я кивнула. Ну чего не понимать? Я сразу поняла, что для женщины. Только по дурости посчитала этой женщиной себя.
        - Он возвращается и уходит в страшный запой. После посиделок с друзьями так не поступают, верно говорю? - Мойра вновь мне подмигнула. - У него там женщина. И он ее безумно любит. Но что же это за женщина такая, что зовет его к себе лишь два раза в год. Видно, муж тогда уезжает… Понимаешь, о чем я?
        Только в этот раз я не дала ей времени подмигнуть.
        - Я не хочу обсуждать Шона за его спиной. И его женщины меня не касаются. Я всего лишь снимаю у него дом. Всего лишь…
        И поняв, что старуха не уймется, выпалила:
        - На этой стене не хватает картины. Если вам нравится то, что я нарисовала, я подарю вам этот пейзаж. Только в рамку вставлю, - и заметив скользнувшую по лицу хозяйки тень, тут же добавила: - Я могу нарисовать все, что вы захотите.
        Я обидела ее отказом обсуждать Шона и у меня не было на руках сладкого пирога, чтобы ее задобрить. Она переживает за него, как бабушка за внука. Только с чего Мойра взяла, что Шон скажет мне больше, чем говорит ей? Я нечаянно разбила ее странную надежду, но вдруг она улыбнулась:
        - А ты можешь нарисовать с фотографии?
        - Конечно! - обрадовалась я возможности убрать неприятный осадок беседы. Она явно подсунет мне портрет покойного мужа. И тут я развернусь.
        Мойра заторопилась в спальню, в миг утратив массивность. Сгорбилась, что ли? Долго шуршала там чем-то и вернулась с черно-белой фотографией дома. В сравнении с нынешним он был просторнее и современнее.
        - Какого цвета была дверь? - спросила я и тут же получила ответ:
        - Бирюзовая. Какая ж еще?!
        Она не сказала больше ни слова, и я решила не расспрашивать, памятуя слова Шона о том, что Мойра сама расскажет о себе, коль захочет. Значит, я пока не внушила ей доверия. Так что пора уходить. Я собрала мольберт, покидала в рюкзак краски и осторожно взялась за края холста - акрил сохнет быстро, но не в Ирландии. Мойра придержала для меня калитку и прошептала напоследок:
        - Это дом моего детства. Там я была счастлива.
        Вместо ответа я улыбнулась. Когда не знаешь, что сказать, лучше молчать.
        - Если я не сумею закончить пейзаж дома, я вернусь сюда, можно?
        Хозяйка радостно закивала. Я прощена! Яху! А вот Лиззи мне не улыбнулась.
        - Почему так долго? - спросила она строгим голосом матери.
        Я выставила холст, словно щит, но она, даже не взглянув на работу, продолжала смотреть мне прямо в глаза.
        - Я хотела спросить тебя, куда ты хочешь поехать в выходные, но раз ты не взяла телефон и не вернулась к обеду, я все решила сама.
        - Мы же едем на ярмарку с мистером О’Диа…
        Но Лиззи тут же перебила:
        - Я не хочу ехать в его фургоне, а раз мы едем сами, то можем захватить пятницу и попутешествовать. Я покажу тебе парк ирландского наследия. Там можно проследить всю историю Ирландии.
        Я кивнула, хотя от меня не ждали согласия.
        - Спасибо. Но если тебя это отвлекает…
        - От чего? От Бреннона О’Диа? Я с удовольствием переключусь с него на тебя. Конечно, если тебе все это интересно. И чтобы мистер Мур не смог упрекнуть меня в том, что я не показываю тебе его замечательную страну.
        Ну да, куда же без упоминания Шона! Предстоящее путешествие сразу же утратило притягательность.
        - А то он перед отъездом попросил отпустить тебя в Корк, словно ты мне дочь. Ты не сумела объяснить ему, что сама не хочешь с ним ехать?
        - Видно, не сумела.
        Я прошла мимо нее, прислонила холст к стене, поставила мольберт в угол и, присев подле рюкзака, осторожно достала фотографию.
        - Я обещала старухе нарисовать дом ее детства. Из черно-белой фотографии родить цветное полотно.
        Я думала, что сумею отвлечь Лиззи, но лицо ее осталось напряженным.
        - Шон удрал так неожиданно, что я не успела спросить его, как нам быть с уборкой дома. Твоя старуха не согласится прибираться у нас?
        - Нет. Она едва ходит, - соврала я тут же, поднявшись с корточек.
        - Тогда позвони отцу своих поросят. Кто там у него в пабе убирается…
        - Лиззи, - выдохнула я. - Не волнуйся. Я сама пропылесошу и помою туалет.
        - ОК, - тут же согласилась она.
        Глава 20 "Женская логика"
        - It’s time to hit the road! (Пора ехать!)
        Лиззи захлопнула багажник и улыбнулась. У меня же не получилось разлепить губ для улыбки, как, впрочем, и глаз. На часах нет семи, а мы уже позавтракали и погрузили вещи.
        - Гугл говорит, ехать полтора часа. Значит, для меня по местным тропам это два с половиной, - объяснила Лиззи запланированный ранний подъем. - Я хочу приехать к самому открытию, чтобы никто не мешал нам гулять по парку.
        В багажнике лежали мой мольберт, мой альбом и мои маркеры. Лиззи не взяла даже этюдник. Что она будет делать на ярмарке? Обсуждать с Бренноном О’Диа его горшки? Понятное дело, продавать ей нечего, но могла бы на время забыть, что не рисует на публике. Действительно, что она собирается делать?
        В ее ответ «отдыхать» слабо верилось. Лиззи не умеет отдыхать. Она трудоголик до мозга костей. Мне бы хоть четверть ее энергии, я б горы свернула. А так домик ирландской ведьмы выжал из меня все соки и до сих пор не был закончен. Еще пару мазков, убеждала я измученный мозг, который, как назло, настаивал на том, что работы там на хорошие два слоя! В любом случае это будет уже в понедельник, а сейчас отдых на целую пятницу!
        Вчера я навестила Мойру, выгуляла собаку, хотя та и не нуждалась в прогулке. Завидев меня, Джеймс Джойс начала наматывать круги по лужайке, пару раз налетев на клубничные кусты. В этот раз Мойра удержалась от обсуждения Шона и только сказала, что ей купить. Все покупки уместились в рюкзаке, и я спокойно довезла их на велосипеде. Ноги привыкли к педалям и больше не болели. Сейчас в машине я лишь по привычке отодвинула кресло до предела. Лиззи настроила приемник на радиостанцию «Тудей», и всю дорогу мы внимали милому американскому произношению, не особо вслушиваясь в смысл местных новостей.
        Опоздав к открытию на четверть часа, мы все равно оказались первыми посетителями. В магазинчике предлагался стандартный набор из кельтских крестов, узлов, древов жизни и прочей китайской продукции, на которую мы не собирались тратить и цента, но вот прикупить зонтик с овечками было бы не лишним. Лиззи пожала плечами и достала кредитку.
        - И два билета.
        - Будете платить в евро или долларах? - спросила кассирша.
        - В евро, пожалуйста.
        - А можно спросить, откуда вы? - И, заметив, как окаменело лицо посетительницы, кассирша тут же добавила: - Для статистики.
        - Штаты.
        И что меня дернуло тогда встрять! Лучше бы сжала зонтик не пальцами, а зубами.
        - Можете написать, что я из России, - И, когда обе удивленно уставились на меня, пояснила: - Чтобы разнообразить статистику.
        Кассирша улыбнулась:
        - У нас редко бывают гости из России, поэтому на русском языке проспекта нет. Пока нет, но мы работаем над этим, - вставила она приличия ради.
        - Моя подруга прекрасно понимает по-английски, - перебила Лиззи как-то не шибко вежливо.
        Чем ее так разозлил мой ответ? Я просто пыталась пошутить по поводу статистики. На что она умудрилась обидеться? Настолько, что даже не поблагодарила кассиршу за вводный фильм. С таким каменным лицом Лиззи смотрела лишь новости. Небо, море, холмы, дольмены, монастыри на островах, кельтские кресты… За считанные минуты мы проскакали от доисторических времен Ирландии до современных туристических мест.
        - И что гостья из России желает посмотреть из всего этого изобилия старых камней? - с фунтом сарказма спросила Лиззи, и ее бледные от злости губы слились с кожей.
        Ни молчание, ни мой нейтральный ответ не могли спасти положение. Что-то грызло Лиззи, и сейчас я просто попалась под руку, и потому, чтобы не портить миниотпуск, мне следует связать узлом все обиды и улыбнуться:
        - Парк. Я хочу посмотреть парк, пока не набежали толпы туристов.
        Лиззи вскочила со скамейки и метнулась к двери со скоростью несчастного, спасающегося от пожара. Я неслась следом, размахивая зонтиком, словно дубинкой. Надо было бросить его в машину, но просить бешеную мисс Брукнэлл остановиться не хотелось. Переживу, я ж из Питера!
        Запах костра портил утреннюю свежесть. Неужто мусор жгут? Но нет, на первой же поляне подле доисторических шалашей мы отыскали дымящееся полено. Хижины напоминали своих финских собратьев, хотя, возможно, ветки были связаны как-то иначе, но зазоров, как в индейских шалашах, я не заметила. Может, тут действительно можно было укрыться от дождя, но явно не от гари и злобного взгляда Лиззи. Я позвала ее внутрь. Теснота и темнота располагала к объятиям, но она, кажется, догадалась о моих намерениях и нарочно подперла спиной стену, чтобы я не поцеловала ее. Хорошо, раз простого примирения не получилось, будем ждать следующей возможности поговорить.
        Я попыталась прочитать вслух историческую справку на стенде в надежде, что Лиззи как-то ее прокомментирует, но мисс Брукнэлл продолжала играть в немую и даже не пробегала тексты глазами. Обида и волнение превратили английский в ирландский - я ничего не понимала из написанного и пару раз действительно проверяла с той ли стороны читаю табличку. Лиззи сунула руки в карманы джинсов, неряшливо оттопырив кофту. Похоже, прятала от меня пальцы, наплевав на внешний вид. Что с ней? Что с ней? Что с ней? Слышалось мне в шумовом фоне тоннеля, выведшего нас к озеру, где красовался поселок викингов, пришедших пограбить изумрудный остров, и оставшихся навсегда.
        Лиззи забралась в драккар, спрятанный под деревянным навесом, и уселась на тонкую планку, вытянув ноги.
        - У тебя что-то болит? Ноги? - решилась я на начало разговора. Вдруг она молчит, чтобы я не нервничала? Но я наоборот сойду с ума, придумывая несуществующую правду.
        Лиззи сильнее оперлась руками о планку.
        - Я просто пытаюсь удержать равновесие. Как верзилы-викинги сидели на них в шторм? И как вообще такая палка не переламывалась под их весом?
        Это вопросы для меня? Нет, Лиззи поднялась и спрыгнула на землю подле викингской ладьи с явным намерением продолжить путь вдоль озера. Мне тоже хотелось уйти подальше от тлеющих поленьев, которыми были усеяны поляны парка.
        - Мы все знаем, что ирландцы жгут торф. Во всех книжках написано, так ведь? И, что мы видим в музее исторической реконструкции? Везде горит дерево!
        Лиззи вдруг начала разговаривать сама с собой? Ко мне она даже не обернулась. Я плелась от нее на приличном расстоянии, чтобы не досаждать своим видом. По левую руку простиралась водная гладь, а по правую шла почти отвесная земляная насыпь, на которую предлагалось залезть по веревочной лестнице в поисках других препятствий.
        - Мы, получается, ничего не знаем про ирландцев, как впрочем и о себе самих, - наконец обернулась ко мне Лиззи.
        Кого она имела в виду - американцев или лично нас, я не стала уточнять. Уверенность, что тирада адресована мне и Шону только подкрепилась, когда мы вскарабкались по шатающимся мосткам наверх и обнаружили обычную тропу.
        - Это нечестно! - воскликнула Лиззи, встав в позу обиженного ребенка. - Обещали веревочный город и что, это все? Лгуны, просто лгуны! И после этого можно им в чем-то доверять?
        - О ком ты говоришь?
        Если она не начнет говорить со мной человеческим языком без намеков, я на эту стену без веревки полезу!
        - Да так… Об обещанной тихой ирландской деревне!
        Кто о чем, а ей не помешало бы отправить своих тараканов в русскую баню. Почти без тяжелого вздоха я выдала:
        - Зачем ты поехала на ярмарку, если не хочешь?
        Я тоже спрятала руки в карманы джинсов, но только для важности. Однако быстро вытащила, ощутив запястьем тяжесть зонтика.
        - Потому что здесь больше спокойствия, чем на озере! - все так же полукриком продолжала Лиззи. - Мне нужен покой, чтобы работать, а ты отбираешь у меня последние нервные клетки…
        - Ты сама толкнула меня к Шону! В чем моя вина? - выпалила я голосом разъяренного подростка, и Лиззи расхохоталась.
        - Это не я, это ты не можешь перестать думать о мистере Муре даже в его отсутствие! Я говорила о тебе и только о тебе! Ты спала ради американского гражданства со старым импотентом, а теперь швыряешься паспортом, будто тебе его аист принес! При таком раскладе могла бы сидеть в своей России и хотя бы получать удовольствие от секса!
        Хотя мы так и не встретили никого в парке, сейчас я почувствовала себя в окружении любопытной толпы. Лиззи орала, и при нынешнем ветерке ее спокойно могли услышать на соседней полянке.
        - Лиззи, ты о чем? При чем тут Пол? Мы пять лет как в разводе! И каким паспортом я швыряюсь? Ты что? - И тут до моего жирафа дошло: - Почему тебя так разозлила моя фраза про Россию?
        - А потому что я приложила столько сил, чтобы воплотить в жизнь твою мечту стать американкой. А теперь ты, оказывается, снова девушка из России…
        И это говорила умная мисс Брукнэлл… О, мама миа!
        - Я всегда буду русской хотя бы по акценту. Что в этом плохого?
        - Ничего, - бросила Лиззи и почти бегом спустилась к пустой детской площадке, то ли сдерживая злость на сказанное мной, то ли скрывая стыд за сказанное мне.
        Настаивать на продолжении подобного разговора в любом случае было глупо. Мисс Брукнэлл нынче явно не в ладах с логикой. Может, прогулка по монастырям подарит ей необходимое душевное равновесие?
        Бодрым шагом мы добрались до монастырской поляны и в серой церквушке уселись смотреть видео про создание знаменитой келлской рукописной книги.
        - Жаль, мы не успели зайти в Тринити Колледж взглянуть на нее живьем.
        И не успела я вздохнуть, как Лиззи бросила:
        - Мы улетаем тоже из Дублина. Или ты решила остаться в Ирландии навсегда?
        Намек на Шона или еще что похуже? Лучше не уточнять. Сегодня ее женская логика цветет пышным цветом.
        - Сфотографируй меня с кельтским крестом, и мне больше нечего будет делать в Ирландии, - буркнула я и действительно вышла во двор к кресту, с кирпичным цветом которого, скорее всего, сравнялись сейчас мои щеки.
        Лиззи демонстративно сделала лишь одну фотографию, потому я поспешила укрыться от ее злости в монастырскую келью, представляющую собой сложенный из камней круглый колодец с соломенной крышей, и улеглась на каменное ложе, которое в купе с чурбанчиком вместо подушки показалось мне мягче сказочных перин. Лиззи подарила мне лишь минуту одиночества, но и в ее присутствии я предпочла глядеть в потолок и гадать, как же они возвели из мелких камней купол и зачем нужна крыша при такой плотной кладке? Наверное, чтобы монахам не было скучно… Хотя, когда им было скучать - днем переписывали книги, а ночью каждый три часа поднимались для молитвы. Интересно, как долго они учились расчерчивать пергамент на линейки и выводить буковку к буковке, ведь если все ошибки они зарисовывали рисуночками, то они почти их не совершали. Возможно, моя книга жизни намного больше усеяна цветочками и листочками, чтобы скрыть все, что я, по мнению Лиззи, сделала не так. Но если прошлое не переписать, то в будущем я не планировала совершать непоправимых ошибок, и самой большой стала бы сейчас ссора с Лиззи. Что бы она ни сказала,
какую бы глупость ни выдала, я не отреагирую гневом. Точка!
        - Ты поспать решила?
        Я действительно закрыла глаза. Узкие ирландские дороги, где только миллиметровщики могли разъехаться с тракторами, не располагали к приятным сновидениям, а ранний подъем давал о себе знать, потому я поспешила осмотреть оборонительную крепость - на этот раз деревянную, очень напоминающую русские кремли. Здесь мы и встретили первых посетителей. Вернее первыми назвать их можно было с натяжкой - они пришли сюда со спальниками и едой в мини-холодильниках. Целой семьей. Видно, решили показать детям настоящую жизнь предков. Их присутствие, возможно, спасло меня от прочих нравоучений.
        Лиззи шла молча и даже не заметила, что я отошла к стоящим кругом высоким камням - ирландцы в шутку называют их ведьминскими кругами, хотя это древние капища, ведь до прихода англичан ведьм в Ирландии не было, а потом ими стали все женщины католической веры, если мне память не изменяет. Я встала между каменными глыбами и затаила дыхание - пусть это всего лишь реплика, но сделана она из все тех же древних камней, и главное поверить в их силу, принять в себе энергию и выдержать свалившийся мне на голову негатив.
        - Ты действительно что-то чувствуешь? - спросила Лиззи, когда я ее догнала.
        Она все же остановилась на тропинке, хотя моя медитация не заняла больше минуты.
        - Голод. Я чувствую голод, - не соврала я, вспоминая скупой спешный завтрак.
        - Здесь есть не будем. Я хочу успеть показать тебе сельскохозяйственный музей. Там и поедим.
        - Сено? - попыталась сострить я, но явно неудачно.
        - Было бы неплохо.
        Музей располагался в старом сером замке в Вексфорде по соседству с департаментом по сельскому хозяйству, и мне подумалось, что русские аграрии избрали бы замок резиденцией для себя любимых, а музею отдали бы современный ангар. А то и правда - самое место для плугов, тракторов, косилок и прочей техники, которая занимала весь первый этаж. Так что музей легко было поделить на этаж для мальчиков и этаж для девочек, потому что внизу меня привлек только фургон для местных хиппи - цыганская кибитка с ажурными кружевами на двери, а в ней кровать и печурка.
        - Они до сих пор по дорогам ездят, - буркнула Лиззи. - Я еще раздумывала, снять кибитку или «Вольво», - почти пошутила она, а потом рассказала, как в свой студенческий визит их с подружкой подобрал такой вот фургон, когда они напрасно два часа прождали автобус. Хозяев было трое: муж с женой и двухлетний ребенок. Глава семьи подрабатывал тем, что занимался мелким ремонтом в деревушках, которые они проезжали. После этой информации я все ждала фразу о Шоне, но в этот раз Лиззи решила оставить мистера Мура в покое, хотя я с трудом представляла его правящим лошадьми.
        Наконец первый этаж закончился, и из него я вынесла лишь две вещи: почему дороги такие узкие - прокладывали их в поле трактором с прикрепленным спереди бревном, и то, что я могу спокойно выжить на одной картошке, если буду есть ее по пять килограмм в день. Собственно мужчине нужно всего на полтора килограмма больше. Именно так ирландцы и питались после того, как овощ из Нового света прижился на их каменной земле. Ее только и выращивали - витаминов в картошке, оказывается, достаточно, чтобы человеку нормально развиваться, и хранится она хорошо. Потому бедолаги и перемерли с голоду, когда их картошка начала гнить в земле с осени тысяча восемьсот сорок пятого года. Ну, англичане, им, конечно, немного помогли в этом - не оказывали никакой помощи, да еще и все зерно вывезли с острова для производства виски. Только сердобольные дамы первый год собирали пожертвования, но когда неурожай пошел за неурожаем, и женам лордов надоело спасать того, кого уже не спасти.
        Кажется, ради зала, посвященного голодомору, и был организован весь музей, чтобы наглядно объяснить туристам причину своей ненависти к англичанам и заодно любви к американцам, которые в обход британских запретов присылали на остров корабли с продовольствием и забирали всех желающих в Америку, а англичане между тем забирали у ирландцев последнюю землю в обмен на медную миску с похлебкой и место в работном доме. Только местные ирландские князьки, у которых еще остались замки, раскрывали для крестьян двери своих житниц и кормили тех, кого могли прокормить.
        Меня бы тоже не мешало покормить, но в буфет можно было попасть только обойдя весь музей - тут ирландцы тоже хорошо все продумали. Не то, что Петр Великий с водкой на входе в Кунсткамеру. Надо было наливать на выходе, Минхерц!
        Второй этаж мог подарить наслаждение все же только специфическим девочкам - дойные аппараты и приспособления для взбивания масла меня не заинтересовали, а на деревянную резную мебель из цельного дуба я насмотрелась в коттедже Мойры - там не хватало лишь люлек, и я крепко задумалась про детей Мойры - что за тайну скрывает старуха, и состоится ли откровенный разговор при вручении картины? И мне тут же захотелось обратно на озеро, к мольберту, в обход Бреннона О’Диа с его проклятой ярмаркой. Однако стенд с техникой прошлых веков заставил меня позабыть про голод: я обнаружила за стеклом бабушкин полотер, миксер, которым мама пользовалась до сих пор, и кипятильник с советской вилкой. Точно! Такого разъема в Ирландии и Европе не могло быть! Только сообщать об этом Лиззи не стала, особенно о том, что у нас дома музейные экспонаты до сих пор прекрасно функционируют. Сегодняшние комментарии мисс Брукнэлл могли оказаться не шибко приятными.
        Наконец мы спустились вниз, где звенели столовыми приборами, и я с радостью приняла от буфетчицы - да, розовощекая тетка была в кружевном колпачке, как в советских фильмах - белую тарелку с овощным супом и куском темного ирландского хлеба, от которого исходил убийственный аромат. Хотя нынче я не отказалась бы и от вареной картошки из старой миски.
        - В парке готовят выставку цветов. Посмотрим?
        Впервые за сегодня в голосе Лиззи прозвучала заинтересованность. Не допив чай, я побежала на полянку, усеянную высоченными мухоморами, предназначение которых я не могла понять, но здесь, в отличие от музея, хотя бы были люди - они рассматривали скульптуры, а дети даже пытались залезать на них, а совсем малыши - прятаться под шляпками. Столики с цветами выставили вдоль озера, скрытого от нас высоченными кустами лопухов, которые привлекли мое внимание куда больше одиноких астр в бутылках, украшенных много лучше самих цветов - половина из них была обвязана крючком. Лишь один столик заставил Лиззи достать фотоаппарат. На нем стоял поднос с шампанским и бокалами, а на ветке дерева над ним колыхался вязаный зонтик - цветами же был увит стоящий поодаль стул, деревянная спинка которого зацвела, как в сказке.
        Только сказке предстояло быстро кончиться. Лиззи заторопилась к машине. Солнце клонилось к закату, а она сняла дом в Вотерфорде, где будет завтрашняя выставка. Мы ехали почти по пустой дороге, и все равно, когда въехали на паром, чтобы пересечь реку, начало смеркаться. Дом, который Лиззи сняла, оказался на окраине - современные двухэтажные домики из красного кирпича жались друг к другу, и единственной отличительной чертой для нас стал убогий деревянный забор, за которым, правда, росли прекрасные цветы, которые куда больше подходили для выставки, чем те, какими украсили парк.
        Нас встретил собачий лай, и хозяин едва сумел удержать своего французского бульдожика от лобызаний. Я с трудом скрыла удивление, поняв, что Лиззи сняла лишь комнату. Я посторонилась, пропуская ее вперед и чуть не скинула спиной увешанную куртками вешалку. Их количество заставило мозг бешено заработать в подсчете возможных жильцов. Ужас!
        - What’s up? - спросила Лиззи, когда мы почти вернулись к машине, чтобы поехать поужинать.
        Я пыталась, как могла, скрыть растерянность, но, видно, не получилось.
        - Ты уверена, что мы там одни?
        Лиззи посмотрела на меня почти презрительно.
        - Там в доме всего две комнаты. Наверху только кухня и столовая. Я смотрела фотографии. Наша комната самая большая, будь в этом уверена.
        - Почему ты сняла комнату?
        - Потому что это большой по местным меркам город. Здесь никто не сдает и не снимает целые дома.
        - Можно же было снять номер в гостинице.
        - Я не снимаю гостиницы без надобности, - окончательно разозлилась Лиззи. - Ты прекрасно знаешь, что я не поддерживаю бизнесы. Я поддерживаю людей. В Ирландии мне и цента не хочется давать правительству, доведшему народ до такой нищеты. Этот Джон нормальный дядька. Поверь, не от большого достатка открываешь свой дом для посторонних. Ты на стены смотрела? Там семейные фотографии.
        Я кивнула. Только на самом деле взгляд мой задержался совсем не на них, а на картине, висевшей в изголовье кровати - достаточно небрежный набросок маслом двух целующихся девушек. В ирландской доме!
        - Поехали!
        Я подчинилась приказу и молила теперь, чтобы Лиззи не подумала остановиться подле какого-нибудь ночного клуба, которые шли один за другим вдоль набережной. Наконец показалось какое-то подобие паба, пусть такого же темного, но хотя бы с окнами, не заклеенными дебильными картинками. Только сколько бы мы ни крутились по узеньким улочкам, не могли найти парковку, пока не отъехали на довольно приличное расстояние к частным домам.
        В пабе, к нашей великой радости, оказалось довольно тихо и немноголюдно. Полумрак разбавлял свет крохотных свечей, украшавших каждый столик. Нам безумно необходим этот чуток романтизма, чтобы оставить позади треволнения дня и настроиться на рабочий лад. Хотя бы мне. Шаржи на Бреннона О'Диа мне помогала рисовать злость, а вот на чужие лица мне был необходим особый настрой. Однако даже салату с морепродуктами не удалось мне его подарить - я даже не успела нарушить прекрасную горку из скрученного трубочкой соленого лосося, как Лиззи отбросила в сторону свою вилку.
        - Бекон! Они положили в «Цезаря» бекон!
        Сейчас она устроит разборки с официанткой и окончательно испортит вечер, но Лиззи вдруг выдохнула:
        - Совершенно забыла, что в Ирландии везде пихают жареный бекон!
        - Хочешь поменяться со мной? - спросила я, заметив, как она судорожно начала выкладывать на салфетку крохотные кусочки бекона.
        - Зачем? - удивление ее было искренним. - Это твой заказ, а это мой. Почему ты не должна есть то, что тебе хочется? Я могу заказать себе другое, но не буду. Как и пиво. Ты не получишь пиво, поняла?
        Я даже не заикалась про него. Мне действительно совершенно не хотелось пить. Я бы от горячего чая не отказалась, с молоком и медом, и он нам помог, когда мы полчаса крутились по кварталу в поисках машины. Улицы и дома казались абсолютно одинаковыми. Как мы на название улицы-то не посмотрели? Лиззи молчала, наверное, сдерживая ругательства, а я не могла. Меня вдруг разобрал жуткий смех, безудержный, пьяный… Я не могла объяснить его причину. Нет, могла бы, но не хотела: мисс Брукнэлл, такая правильная мисс Брукнэлл со списком дел на каждый день, заблудилась в трех березах.
        - What's up? - спросила Лиззи совсем зло, и я сумела замолчать.
        - Жаль, что мы обе трезвые. Не спишешь забывчивость на пиво! Наверное, поэтому ирландцы и пьют, чтобы прощать себе все ошибки.
        Лиззи промолчала и пошла дальше. На соседней улице, которую мы, кажется, уже проходили, мы вдруг увидели нашу машину. Хозяин, обещавший нас не ждать, не спал. Мы это поняли по щелчку дальней двери, когда мы повернули задвижку на входной. Дом наполнял запах шоколадной выпечки. Нас ждали к чаю. Как же неловко получилось! Тут уж я согласилась с Лиззи, что ирландцы способны заколебать своим гостеприимством. Собака в этот раз прибежала встречать нас без лая, попрыгала, покрутилась и исчезла в глубине дома. На часах было почти одиннадцать.
        - В душ не пойдем. Пусть Джон поспит. Небось, с собакой рано гулять.
        Я скинула одежду и забралась в белоснежную постель под пуховое одеяло. В одеялах ирландцы знают толк. Как, наверное, и в картошке. Только вот в выборе картин для спален не разбираются вообще. Я попыталась сделать то, что делали масляные девушки на холсте, но получила в ответ грубое: - It’s almost midnight. (Почти полночь.)
        Глава 21 "Головная боль"
        - It‘s delicious! (Как вкусно!) - продолжила я следом за Лиззи воспевать кулинарные таланты жены нашего хозяина, и в моих устах комплименты звучали куда более искренними: Лиззи лишь надломила кусок пирога, а я умяла два и сейчас заглядывалась на третий. Плевать на талию. Всяко лучше тоста с вареньем. Вот от него одно место точно слипается.
        К сожалению или к счастью, с автором шоколадного шедевра познакомиться нам не довелось. Когда мы поднялись в кухню, хозяйка уже отбыла на теннисный турнир. Вся лестница до самого потолка была увешана фотографиями спортсменки. Еще молодой, дородной и рыжей. Прямо настоящая дочь изумрудного острова.
        - Моя жена раньше играла за Вотерфорд, за все графство! - восхищенно вещал ее муж, подливая мне в чай молока. - Сейчас она тренирует детей. Было сказано еще многое, но подробности потонули в скрежете зубов Лиззи.
        Мы слышали, как теннисистка гуляла с собакой - пес выдал ее радостным повизгиванием, сама же хозяйка ходила на цыпочках, чтобы не разбудить гостей. Но мы не спали. Пуховое одеяло оказалось слишком теплым, чтобы спать под ним, а воздух слишком холодным, чтобы спать без него. Так и промучились, то раскрываясь, то натягивая одеяло по самый нос. Невыспавшейся мисс Брукнэлл не помогла бы и йога, а ее полное отсутствие вело нас к ядерному взрыву. Необходимо было прервать излияния хозяина, пока с жены он не перешел на детей. А их, судя по фотографиям, было трое.
        - У нас есть пара часов до начала ярмарки, и мы хотим успеть прогуляться по городу, - почти вскочила я со стула. Почти, потому что рука хозяина преградила моему плечу путь вверх.
        - Вы можете успеть на экскурсию с Джеком. Он собирает группу около Туристического бюро. Это дальше по набережной, не заблудитесь, - затараторил он мне в мокрый после душа затылок, глядя, видно, на Лиззи. Та поспешила встать и еще раз многословно поблагодарила за совет и прекрасный ночлег. Хорошо, что красных глаз от бессонницы не было. Только красные уши от вранья и слишком горячего чая, которым я безрезультатно пыталась смыть с зубов шоколад.
        - Я начинаю подумывать про гостиницы, - то ли пошутила Лиззи, то ли констатировала факт, отъезжая от гостеприимного ирландского домика.
        Настроение у нее уже испорчено, а впереди долгие часы в обществе господина Гончара. Я-то спрячусь за мольберт, а вот как будет спасаться Лиззи, только чертям известно. Тем самым, что погнали ее в эту дыру, которая по совместительству еще и старейший город страны. По левую руку вдоль реки тянулись огромные парковки, а с другой стороны дороги раскинулся центр города со стандартными цветными домиками. Покрутившись минут пять, мы наконец-то отыскали дырку, куда «Вольво» влезала с открытыми зеркалами. На горизонте маячили карусели - теперь мы знали, где откроется ярмарка, а пока надо было отыскать Джека и зарядиться от него положительной энергией. Хотя, разумнее купить кофе, что мы и сделали. Теперь стоило спросить у «Гугла» дорогу, но, о черт, я не вспомнила про зарядку, а телефон Лиззи остался в машине. Даже не поснимаешь город. Обидно, но куда обиднее опоздать на экскурсию. Мы спросили, как пройти к туристическому офису, и нас отправили в противоположную сторону. Кофе закончился, а мы так и не дошли никуда. Пришлось заглянуть в ресторанчик. Еще закрытый, но с официанткой в накрахмаленном чепчике.
        - Это где-то на набережной, - улыбнулась она в полный рот.
        Это мы и сами знали, но умудрились поблагодарить ее с такой же искренней улыбкой. Заблудиться второй раз за сутки - этого даже мои нервы не выдержат, не то что невыспавшейся мисс Брукнэлл. Я просканировала оценивающим взглядом толпу и выудила из нее девушку - ни пакетов в руках, ни фотоаппарата, никаких иных туристических признаков в ней обнаружено не было.
        - Я это где-то видела, - пожала она плечами. - Где-то совсем рядом.
        Потом она достала телефон и открыла желанную гугловскую карту. Стрелка четко обозначила направление нашего движения, и мы пошли. И прошли ровно три дома.
        - Подождите! - владелица телефона впервые, кажется, бегала на каблуках, и я схватила ее за локоть, чтобы удержать на ногах. - Это в другую сторону, и она поковыляла вместе с нами, пока не убедилась, что мы видим нужное нам здание. В самом конце набережной. Смысла спешить уже не было. Стрелки городских часов перевалили за одиннадцать утра. Но зато привлекла сама башенка со шпилем - так и хотелось дорисовать весь замок, а в руках даже телефона не было.
        - Пойдем проспект хоть возьмем, там явно будет фотография часов, - предложила Лиззи.
        О, да, это всяко лучше рисования с экрана планшета, и я почти сразу нашла буклет с симпатичным ракурсом часов.
        - Вы хотели пойти на тур? - спросила женщина за столом.
        Наверное, к ним заходили только за этим, потому что стенды действительно казались нетронутыми.
        - Мы же опоздали, - ответила Лиззи, но женщина тут же схватилась за телефон и выдала:
        - Джек подождет вас у отеля. Это один блок отсюда, сразу за часами. Они ушли всего пятнадцать минут назад.
        Пришлось бежать к отелю. Не стометровку, конечно, сдали, но дошли достаточно быстро, только никто нас уже не ждал.
        - Куда пойдем? - спросила я Лиззи, но она осталась на месте.
        - Мне хочется сесть на скамейку и не вставать.
        Так и сделали, но я предпочла бы сидеть в обнимку с горячим кофе. Светило солнце, но мной овладело нестерпимое желание спрятать руки в карманы, а не сжимать в них маркер. Как я буду рисовать?
        - Вы, наверное, меня ждете?
        Взгляд мой уткнулся в начищенный ботинок и, поднявшись по черной трости- зонтику, замер на протянутой руке, которую я пожала раньше, чем произнесла свое имя.
        - Я ждал вас внутри, а вы тут, оказывается, мерзните.
        Нас ждали, удивительно. Вот оно, сказочное ирландское гостеприимство! Хотя нет
        - все намного банальней, бизнес не цветет пышным цветом даже летом - рядом с Джеком стоял японец с огромным фотоаппаратом на пузе. И все, больше в этот час история Вотерфорда никого не интересовала.
        После утренней пробежки мы с трудом примерились к размеренной походке нашего гида. А он явно не собирался прибавлять шаг, как и темп в рассказе. Я с трудом проглотила зевок - лучше бы, вместо посиделок на скамейке, мы успели купить по второму кофе. И все же ветерок сумел меня разбудить и не выгнал из второго уха то, что влетело в первое: часы, оказывается, стоят здесь не для красоты, а их поставили с появлением расписания движения поездов, чтобы люди знали время в то время, когда карманные часы могли позволить себе единицы. То есть виноваты англичане, как впрочем во всем, что не нравится ирландцем - например, название самого города. Когда для английской короны составляли карты острова, то пытались записать ирландские названия на английский манер, то есть как слышится, так и пишется. Вот кому-то послышался знакомый «форт», вместо иностранного «фьорда», как назвали город еще викинги. Англичане виноваты и в разрушении францисканских монастырей и насаждению своей веры. После этих двух дней меня занимал лишь один вопрос - в чем англичане не виноваты? Наверное, только в том, что батарейка в моем
телефоне села, и я не могла сфотографировать потрясающие портреты горожан девятнадцатого века, выложенные кафельной плиткой. Они затерялись в узкой неприметной улочке вдали от кричащих яркостью красок бутиков и пабов. Я пялилась на них, стараясь вобрать в память каждую деталь. Женщина у прялки в красном платочке и желтом переднике, стеклодув в серой робе, торговка с корзиной полной рыбы на голове, мужик в синем плаще, тащащий на горбу корзину, доверху набитую торфом, и прочий рабочий люд, история города в картинках. Отличные иллюстрации для детской книжки со сказками про народ холмов. Надо все запомнить, надо ничего не забыть. Ладони чесались до настоящей боли - я ненавидела производителей смартфонов всей артистической душой.
        - Нам пора, - потянула меня Лиззи, и я сделала шаг к Джеку, а оказалось, что надо было уже в противоположную сторону - к Бреннону О’Диа.
        Поблагодарив гида и расплатившись с ним, мы поняли, что нам даже воды не на что будет купить. Единственным украшением улочки, по которой мы бежали, был забавный забор с викингами, тонущими в волнах местной речки. Национальная гордость и сожаление, что утопить англичан они не сумели. И хорошо, иначе бы банков тут точно не было. Пока Лиззи заказывала в кафе кофе, я сняла наличные со своей карты. Не хотелось просить денег на подарок Мойре.
        - Я купила только тебе, - сказала Лиззи, подвигая ко мне кекс с джемом и взбитыми сливками. Я поблагодарила. Рисовать на голодный желудок не хотелось. Как и пить кофе без сладкого.
        Забрав из багажника мольберт и сундучок, мы направились к запруженной людьми площади. Основная масса толпилась возле каруселей, но кое-где у стендов можно было заметить одного двух человек. Господин Гончар закричал приветствие точно в рупор - на нас обернулись, и мы улыбнулись. Он тут же принялся зазывать народ, приписывая мне неизвестные даже Лиззи таланты, и я поспешила разложить стул и установить мольберт. Что сработало быстрее, зычная реклама или же ярмарочная скука, неизвестно, но ко мне выстроилась очередь. Маркер живо согрел пальцы и через три часа отозвался болью в пояснице. Я сделала в их благотворительную организацию кассовый сбор и имела полное право отдохнуть. К тому же, меня заменили местные кукольники, выкатившие на середину площади тележку с декорациями. «Мистер Панч» орал так, что, казалось, вколачивал мне слова в макушку, и я намотала на голову шарф.
        - Замерзла?
        Вопрос Лиззи был странным: она сама держала руки в карманах, а я заодно пыталась справиться с болезненными молоточками в ушах. Да и живот просил есть, и через голову очередной модели я давно уже заглядывалась на палатки с едой. Сейчас настало время прогуляться к ним.
        - Я уже поела.
        Я не стала проверять ее на детекторе лжи и купила себе бургер. Лиззи разговаривала с Бренном О’Диа, и я решила прогуляться по палаткам, пока собирала с фольги последние стружки капусты. Чашки, увы, были лишь у господина Гончара. Надо было возвращаться. Мимо лотков со сладостями. Конфеты с лакрицей, помадки, ириски, шоколад… Да, шоколад. И все же я попросила собрать в кулек помадки и ириски, чтобы Шон не подумал, что у меня совсем нет фантазии. Спрятав сладкое сокровище в рюкзак, я вернулась к Бреннону, чтобы выслушать дифирамбы. Надеюсь, он не пел их Лиззи в мое отсутствие. Я не особо трудилась над шаржами, решив взять количеством - все же они собирали деньги, а не толкали искусство в массы.
        - Можно мне вот эту кружку?
        Зеленая, но из туристической мишуры на ней были налеплены лишь трилистники.
        Бреннон протянул мне свое творение, и мы пять минут бодались из-за цены. Сначала он хотел подарить мне кружку, потом отдать за один евро, потом за пять, но никак не за десять. Тогда я просто отказалась от покупки. Минут пять мы буравили друг друга взглядом, пока я не положила на стол необходимую десятку, повторив, что участвую в благом деле, а не в торгашестве. Уж лучше рисовать, чем играть в дружеские отношения с чужим сумасшедшим дядькой. Правда, меня хватило всего на два шаржа. На третьем руки затряслись уже не по-детски.
        - Простите, все, не могу!
        Я извинилась перед зеваками и собрала маркеры.
        - Ты в порядке? - склонилась ко мне Лиззи, чтобы забрать мольберт.
        - Нет, я замерзла. И… - я уставилась ей в глаза. - И мне надоело.
        Лиззи кивнула, и мы побили рекорд новобранцев по сборам. Распрекрасные слова Бреннона О'Диа о то, что мы пропустим самое интересное, сыграли роль кнута. К машине мы действительно бежали, это помогло согреться. В такую погоду мне за даром не нужны карусели, а это было единственным развлечением, не считая тупых шуток английского «Петрушки».
        Голова начинала раскалываться не на шутку. Каждый поворот встряхивал во мне последние мозги. Лиззи бросала в мою сторону тревожные взгляды и предлагала воды. Но у меня бургер уже плавал в желудке, и вливать в себя еще больше жидкости я не хотела. Потому просто закрыла глаза и молилась, чтобы обратная дорога магическим образом стала раза в три короче.
        - Хочешь клубники?
        То ли неожиданный вопрос, то ли резкое торможение подкинуло меня в кресле, и я схватилась за голову, прежде чем открыла глаза. Перед носом маячил фургон с вывеской «вэксфордская клубника». Не дожидаясь моего согласия, Лиззи вылезла из машины и направилась к парню, который явно сворачивал торговлю. Их общение заняло минут пять, и, похоже, Лиззи не удалось убедить его продать ей ягоды.
        - Шесть евро за десять ягод, - сунулась в машину Лиззи. - Это сумасшествие! Но если ты хочешь клубнику…
        Я хотела таблетку, но на вывеске приписки «аптека» не было, и я протянула Лиззи мятую десятку.
        - Поищи пятерку. Хватит с него!
        Я нашла и с него хватило. Только отведать ягодку мне не позволили.
        - Лиззи, мне уже плохо. Хуже не будет!
        Однако утащить я смогла всего одну, потому что она вывалилась из бумажной корзиночки ко мне на колени, когда Лиззи вырвала немытые ягоды у меня из рук. Сил настаивать не нашлось, и я вновь закрыла глаза, желая зажать теперь еще и нос - салон заполнил удушающий аромат переспелой клубники. Ну почему Лиззи не проехала мимо?!
        - А теперь давай десятку!
        Я вновь подпрыгнула, хотя в этот раз Лиззи заговорила раньше, чем нажала на тормоз. Из-под тяжелых век я следила, как она перебирает на столике пучки овощей - картошка, морковка, свекла… Жаль, что, как в России, по дороге не стоят бабульки с солеными огурцами…
        - Теперь можно в магазин не ехать.
        - Увидишь на дороге молоко, купи, - почти не пошутила я.
        - Размечталась!
        Нет, я все-таки мечтала о таблетке, потому что знала, что дома ничего нет.
        - Ты просто не спала, потом кофе перепила, замерзла, - перечисляла Лиззи мои прегрешения, но я заставила ее затормозить перед пабом Падди. - Не смей пить!
        - Лиззи… - я чуть не выругалась. - Я за таблеткой, черт возьми!
        Голова так гудела, что я не слышала, шарахнула дверью машины или нет. Да и плевать - главное, суметь перекричать вечерний шум. Звякнул колокольчик, но его звук не потонул в шуме голосов. Полно народу, как в первый мой приход сюда, но радостного гомона нет. А ведь суббота. Ребята, вы уже к воскресной мессе готовитесь? И Падди не отстаивал пиво, но все же приветливо мне улыбнулся.
        - What can I get yeh? - добавил он стандартную приставку бармена, и я выдала все известные мне болеутоляющие лекарства.
        Падди выслушал их с тем же непроницаемым лицом, что и названия сортов пива, и попросил обождать. Ноги отказывались разминаться и требовали водружения на стул. Я оглянулась на зал, с удовольствием отметив, что моя персона в этот раз никого не заинтересовала. Падди вернулся и вместе с упаковкой таблеток поставил передо мной фляжку.
        - Мы все лечим святой водой, понимаешь? Перед сном внутрь, утром как новенькая. Поверь моему опыту.
        - И еще главное опохмелиться ирландским кофе, да? - попыталась я вернуть на его серьезное лицо улыбку, но Винни-Пух не улыбнулся.
        - Завтра паб будет закрыт, извини.
        Слова прозвучали слишком звонко для моей больной головы, и я зажмурилась.
        - У нас в ближайшие дни особого веселья не будет. У нас будут похороны.
        Я открыла рот и закрыла. Неужели? Падди видно прочитал догадку в моих глазах и затряс головой.
        - С отцом все в порядке, - замахал он рукой. - Это не он. Один фермер. Сердечный приступ.
        - Bollocks! - выплюнул ругательство мой сосед. К счастью, мимо меня. И понес дальше уже полную неразбериху, заставившую Падди выползти из-за стойки и уволочь меня к дверям. Я попыталась распрощаться, но тот решил, что мне необходимы подробности. Фермеру стало плохо. Он поехал в местную больницу. Там не было кардиолога и его отправили в Вексфорд, до которого он не доехал. Стало совсем плохо, и он влепился в стену.
        Теперь выругалась я и даже не покраснела.
        - А отвезти его было некому?
        - А какой мужик сознается, что ему плохо?
        Я промолчала. Вопрос в данном контексте звучал риторически.
        - Но в общем-то у нас просто медицина дерьмо, - продолжил Падди.
        - А где она хорошая? - выдала я риторический вопрос в свой черед.
        - Она хорошая за деньги, а так помирай на каталке в коридоре, никто не подойдет. Я решила молчать.
        - Прости, - Падди слишком сильно шарахнул меня по спине. Наверное, со своим приятелем перепутал. Я еле сдюжила, чтобы не выплюнуть проглоченную час назад клубничину. - Просто накипело. Личное. Мать… Уходи лучше. Я сегодня не лучший собеседник. И завтра тоже.
        - Я понимаю. Крепись!
        На этот раз Падди приобнял меня чуть нежнее. Я толкнула дверь и побежала прочь от колокольчика.
        - Что так долго?
        Не могло пройти и десяти минут.
        - Падди искал лекарство, - и я показала Лиззи упаковку.
        К счастью, я так и не сняла в машине куртку. Фляжка отлично поместилась во внутренний карман. Делиться историей про фермера я не стала. Медицина слишком скользкая тема для разговора с американкой. Сегодня я решила сама поболеть и завалилась на диван, предоставив Лиззи разбираться с покупками. Она вымыла ягоды и поставила на журнальный столик. Я на ощупь схватила две клубничины и сунула в рот. Теперь я могла насладиться вкусом.
        - Чай с медом, - провозгласила Лиззи у меня над ухом.
        Я протянула руку, но не нащупала чашки.
        - Сядь, а то обольешься.
        Я села.
        - Тебе так плохо или ты притворяешься?
        Я бы вскочила с дивана, если бы могла.
        - Притворяюсь? - мне аж плакать захотелось. - У меня голова раскалывается. Для чего мне выдумывать?
        - Чтобы я за тобой поухаживала, - почти на полном серьезе ответила Лиззи. Почти? Я во все глаза уставилась на нее. Чашка дымилась. Мисс Брукнэлл выглядела ведьмой, и мне как-то расхотелось принимать из ее рук зелье. Но я заставила себя.
        - Спасибо, - поблагодарила я и сделала глоток.
        - Поспи-ка сегодня одна. Вдруг ты все же простыла.
        Я кивнула. Разумно. Кто за нами двумя будет ухаживать?
        Я плюхнулась в кровать, но тут же вылезла из-под одеяла, вспомнив, что его можно включить. Сейчас мне это поможет. Хотя мыслями я все же была в кармане куртки, которую, как назло, забыла на вешалке. Теперь надо было ждать, когда Лиззи уляжется спать, а ее будто совсем не вымотала дорога. Я слышала, как она звенела бокалами, хлопала дверцей холодильника. Вино, сыр, книга… Хороший вечер для Лиззи. Даже я под боком не особо нужна. Еще один повод полечиться лекарством Падди. Но звездный час я почти проспала. Проснулась и минут пятнадцать убеждала себя вылезти из-под одеяла. Наконец сходила за фляжкой и схватила с полки первую попавшуюся книгу. Ох, уж эта ирландская мистика! В руках я держала «Дублинцев» Джойса. Завтра первым делом, даже если буду помирать, отправлюсь к Мойре гулять с собакой.
        Отхлебнув из фляжки, я открыла книгу наугад и прочитала: «Every boy, he said, has a little sweetheart». Я захлопнула книгу, допила виски и закрыла глаза. Я не хочу знать ее имя. Будем надеяться, что лондонские откровения Шон придержит при себе. Иначе я начну ревновать, потому что, блин, я уже начала скучать по этой полулошади-полуборзой.
        Глава 22 "Договор с Лиззи"
        - Lana, don’t waste your time on this piece of garbage!
        Так Лиззи ласково назвала почтовый ящик, который я пыталась превратить в «piece of art», спасая зеленую краску, оставшуюся на палитре после завершения картины для Мойры. Жуткий оранжевый цвет скрылся под витиеватым орнаментом из трилистников, и я была довольна собой, а Лиззи - нет.
        - Когда ты научишься ценить свое время?
        Это она про мой поздний подъем? Виски вылечило и бессонницу, и голову, и простуду. Я чувствовала себя полной сил даже без пропущенной йоги. Впрочем, за нее я, к удивлению, нагоняй не получила. Наверное, Лиззи уже привыкла к моему отсутствию.
        - Посмотри, как красиво! - заявила я примирительно, но мисс Брукнэлл повернулась ко мне спиной и вернулась к прерванной работе у озера. Самое время прогуляться до Мойры.
        Акрил сохнет быстро, но я все равно провела по холсту пальцами и, удостоверившись в его сухости, сунула полотно в холщовую сумку. Кружку я взяла в руку и молодой козой поскакала по лесной дорожке, пару раз задержавшись у кустов, завивших проволочный забор, тянувшийся вдоль всего поля. Малина оставалась зеленоватой, но ее кислый вкус только усилил чувство дачи. Если бы сумка не оттягивала плечо, я бы замахала кружкой, как флагом. Вдали от собственной бабушки, я впала в неописуемый восторг, почувствовав себя внучкой. Внучкой, которую ждут.
        Не знаю, кто сильнее обрадовался моему приходу, Мойра или Джеймс Джойс - обе прыгали вокруг меня, и визгливая тарабарщина ирландской бабушки была так же непонятна моему уху, как и звонкий собачий лай. Однако улыбка служила прекрасным переводом.
        Кружка заняла почетное место в буфете, хотя мне пытались налить в нее чая. Я водрузила картину на стул, но Мойра будто нарочно обходила ее стороной, а потом уселась к ней спиной и стала буравить взглядом кружева занавесок. На столе лежала фотография, к которой она тоже не прикасалась. Ей не могло не понравиться - я редко бываю настолько довольна работой, чтобы хлопать в ладоши, но сейчас меня распирало от гордости, как слона.
        - Надо будет попросить Шона повесить, - наконец выдала Мойра, и я тут же попросила гвоздь и молоток, но мне отказали. Быть может, картину никогда и не повесят, только мне не скажут. Утешение пришло из-под стола: Джеймс Джойс била хвостом по скатерти и глядела на меня преданными глазами.
        - Я тебя тоже нарисую. Только разрешение у твоего хозяина спрошу.
        Я потрепала собаку за уши и подняла глаза - похоже, Мойра все это время рассматривала меня. Пришлось даже плечи расправить. Но вердикт вслух мне не озвучили. Молчание начинало тяготить, и я сообщила грустные местные новости.
        - Я не пойду на похороны, - отчеканила Мойра с каким-то вызовом, будто я действительно принесла ей приглашение. - На чужие больше никогда. Я бы и на свои не пошла, но придется.
        На такие шутки не смеются, но я не сдержала улыбки.
        - И все же я мечтаю успеть побывать на свадьбе.
        Здесь точно следует молчать. Сердечные дела Шона интересуют меня в последнюю очередь, и я не собираюсь пытать его про Лондон, сколько бы Мойра того ни желала.
        - Ой, я же пирог для тебя испекла! - подорвалась Мойра, чуть не опрокинув стол.
        Я запихнула в рот остаток печенья. Если заявлюсь домой с яблочным пирогом, Лиззи меня сожрет. Но отказаться шансов нет.
        - Я не знаю, как отблагодарить тебя за картину…
        Лучшей благодарностью будет радость, которую доставит Мойре ее созерцание, потому я вновь предложила самостоятельно вбить гвоздь. После курсов трехмерного дизайна я умею пользоваться и дрелью, и электропилами. Да, я не умею менять замки и краны - на это существуют мастера. Но Мойра осталась непреклонной. Возможно, ей просто нужен повод заманить к себе Шона и не дать тому уйти в традиционный запой. Хотя если он успеет на похороны фермера, его ничего не спасет.
        Я забрала собаку и добежала с ней до озера. Джеймс Джойс долго давила лапами кувшинки у самого берега, пока я не швырнула в воду палку. Сегодняшний денек выдался довольно теплым, и я оставила куртку дома. Теперь хотелось снять и футболку, но пришлось ограничиться закатыванием рукавов. И все же, когда Джеймс Джойс отряхнулась подле меня, мне стало холодно, но она со щенячьей радостью готова была оббежать со мной все озеро, но я ограничилась тропинкой к коттеджу Мойры. Та уже разлила по тарелкам баранье рагу. Джеймс Джойс выхлебала свою порцию за минуту, а мне пришлось медленно пережевывать крупные куски овощей, чтобы сохранить лицо.
        Когда я собралась уходить, Джеймс Джойс ринулась к двери. Мойре пришлось схватить ее за ошейник. Собака вырывалась и скулила. Я потрепала ее за ухом:
        - Завтра возвращается твой хозяин. Не скучай!
        Я спрятала пирог в пустую сумку, и он бил по бедру. Пришлось взять его в руки.
        - На что ты обменяла картину? - спросила Лиззи, когда я опустила тарелку на стол.
        - Яблочный пирог.
        Лиззи промолчала, но лицо ее потемнело.
        - Где ты умудрилась так вымазаться?
        Я глянула на штаны - Джеймс Джойс изрядно потопталась по мне. Придется стирать - губка не поможет. Я потрогала джинсы, которые повесила на сушилку перед отъездом: они оставались влажными. Черт! Я даже ногой топнула, но опустить ее не успела. Руки Лиззи сомкнулись на моей талии: одна поползла вверх, другая вниз под резинку бикини. Мы стояли на сквозняке. Я специально подвинула сушилку ближе к двери и сейчас жалела, что сняла грязные джинсы раньше, чем проверила новые на сухость. Впрочем, сейчас мне нужны будут не только сухие штаны… Сквозняк прошелся по ногам и мурашками поднялся по позвоночнику, где Лиззи поймала его губами прямо на моей шее.
        - Здесь холодно, - успела простонать я, пока поворачивалась на сто восемьдесят градусов, чтобы отдать Лиззи губы.
        Я втянула живот, будто пальцы Лиззи могли взять меня в замок. Но она и так сумела отконвоировать меня к двери спальни. Я нащупала пяткой остов кровати и рухнула в подушки. Окно открыто, но подглядеть за нами могут лишь куницы, и если поднятые жалюзи не беспокоят Лиззи, то мне до них нет никакого дела - мисс Брукнэлл слишком редко вносила подобные изменения в распорядок дня.
        - I had done the very thing lesbians are supposed to avoid. I had fallen for a straight girl. (Я сделала все, что лесбиянки должны обходить стороной. Я влюбилась в гетеросексуал ку).
        В голосе Лиззи слышалась боль, которую прежде я не замечала. Перекатившись на живот, я уткнулась в ее плечо. Она накрыла мою голову рукой. Лавандовый аромат крема для рук продрался через запах наших утомленных тел, и я почувствовала на ресницах слезы.
        - Это неправда, - пробубнила я, касаясь губами родинки на ее предплечье.
        - Это правда, Лана. Правда, с которой я смирилась.
        - Нет! - прокричала я голосом обиженного ребенка и уселась в такую же обиженную позу, скрестив ноги и руки. - Наконец-то я поняла, чего ты хочешь!
        - на меня действительно снизошло озарение! - Мне надо переспать с Шоном, чтобы доказать тебе, что я лесбиянка, так ведь? - Лиззи молчала. - Тогда я это сделаю, - закричала я с такой силой, что вместе с моим голосом затряслись стекла.
        Лиззи открыла глаза, но, вместо меня, уставилась в потолок.
        - Докажи это себе, - выдала она тихо абсолютно бесцветным голосом. - Для начала.
        Я уткнулась подбородком в грудь и даже надула губы. Кожа покрылась мурашками от свежести воздуха и страха перед свершением того, что я только что пообещала. Жаль, что еще даже не начало смеркаться. Не закутаешь проблемы в одеяло и не заспишь все тревоги. Я сжала непослушные пальцы в кулак, пытаясь собрать воедино и разрозненные мысли. Лиззи продолжала молча пялиться в потолок. Почему мы оказались в постели среди бела дня и отчего она не позволила коснуться себя? Да, я вышла в гостиную полураздетой, но мое тело за столько лет стало для Лиззи привычной картиной и не вызывало бурных эмоций, как в первые месяцы настоящих отношений. Неужели все было сделано для того, чтобы наконец облачить в слова свою боль и страх потерять меня? И мало было двух бокалов вина за ужином, ей потребовалось вывести мой мозг на другую орбиту, чтобы не поранить. Но панцирь, созданный выверенными годами ласками, разлетелся в дребезги, лишь она раскрыла рот. Неужели ее так задело то, что я не раскрылась перед родителями в зимнюю поездку? Может, простой звонок отцу убережет меня от постели Шона?
        Я обернулась и встретилась с Лиззи взглядом. Она все это время изучала мою сгорбленную спину. О, да - мне не расправить плечи под тем грузом, что она своей фантазией скинула на меня!
        - Лиззи…
        Я не сумела ничего сказать. От ее горящего взгляда в горле пересохло. Я вспыхнула. Она поднялась с кровати и, оставив одежду на полу, вышла в коридор. Под звуки льющейся воды я скомкала тряпки и отнесла в гараж. Меня трясло от своей словесной беспомощности. Шарахнув дверцей стиральной машины, полная решимости я вернулась в дом. Лиззи уже сушила полотенцем волосы. Вот и отлично - не придется перекрикивать ни воду, ни фен.
        - Я прямо сейчас позвоню родителям и расскажу о нас, - выдала я речитативом, прислонившись к дверному косяку.
        Лиззи опустила полотенце. Я спрятала глаза в узел полотенца, перетянувшего ей грудь.
        - Не вмешивай родителей в наши отношения, - отчеканила Лиззи голосом, которым обычно перечисляла требования к новому проекту.
        - Уж лучше их, чем Шона.
        - Если Шон сумеет разбить наши отношения, то они ничего не стоят.
        Лиззи потянулась за кремом и окончательно отвернулась от меня. Она с таким ожесточением наносила его на лицо, будто давала себе пощечины на брошенные мне в лицо обвинения - если я не лесбиянка, то какого черта столько лет грею ей постель и даже глазом не веду в сторону мужиков? Какая вожжа попала под хвост многоуважаемой мисс Брукнэлл?
        - Иди в душ, пока там тепло. Я специально берегла для тебя воду.
        Какая забота! Лучше бы добрые слова приберегла! Вода не согрела, а только больше заморозила мне голову. Что делать? Как быть? Как показать Лиззи, что она важна для меня?
        Хватая с крючка полотенце, я заметила на крышке унитаза ровную стопочку одежды. Девочку раздеть, девочку одеть - это Лиззи умеет. Еще и чай заварить. К яблочному пирогу. И добавить ложечку дегтя:
        - На ужин получишь только салат. Но он картофельный. Мы же в Ирландии, чтобы ты не забывала.
        Я вжала живот, и резинка спортивных штанов перестала касаться пупка.
        - Лиззи, я ничего не забываю. И главное - помню, что отпуск когда-нибудь закончится.
        - Когда-нибудь все закончится.
        Она отвернулась к шкафчику и достала бокал. Один. Передо мной дымился чай.
        - Лиззи…
        - Хватит! - шарахнула она бокалом по столешнице, даже не дав мне времени, чтобы сформулировать мысль. - Мы договорились. И я не желаю поднимать эту тему вновь. Поговорим с тобой уже по факту.
        Лиззи налила себе вина и сделала большой глоток. Я последовала ее примеру и сожгла язык. Ничего. Говорить мне все равно больше не разрешают.
        - Когда мистер Мур возвращается?
        Тон Лиззи был абсолютно деловым. Будто она собиралась обсудить с ним продление съема, а не то, в какой позе лучше отыметь ее любовницу. Я отставила чай в сторону:
        - В деревне траур. Умер фермер. Не думаю, что мистеру Муру будет до меня!
        И я оказалась права. Шон не вернулся в понедельник, как обещал. Я специально отправилась к Мойре, чтобы пройти мимо его дома. Видно, его не отпустили из теплых объятий, и после них ему, возможно, не будет до меня никакого дела. Так даже лучше - не предложит же Лиззи мне вместо него медвежонка Падди?! У него ж на лице написано, что даже влей в него весь виски, что есть в пабе, ни одной топ- модели не удастся совратить этого добропорядочного семьянина. Не то, что мне! Без юбки. Без каблуков. Без прически. Без косметики. На меня можно было запасть только изголодавшемуся кобелю. А нынче этот кобель вернется сытым и довольным. И, возможно, действительно расстроится из-за смерти соседа. Остается только молиться, чтобы все так и вышло.
        - Не приехал, - скрипела Мойра, трепя собаку за ухом.
        Она явно включила старушечью неуемную фантазию.
        - Да ничего с ним не случится, - попыталась я приободрить ее. - Он же не играет в перегонки с тракторами.
        Мойра подняла на меня глаза, и улыбка сползла с лица без моего разрешения.
        - Сколько бы в нас не пихали счастья, оно тухнет вдали от его источника. Он не должен был к ней ехать. Я должна была его остановить.
        Я перехватила под столом ошейник и подтянула Джеймс Джойс к себе.
        - Шон не маленький мальчик…
        - Вот именно!
        Даже Мойра не дает мне говорить. Надо научиться быстрее обличать мысли в слова.
        - Я пойду порисую.
        Из собаки вышла плохая модель. Она ласкалась ко мне, звала играть, наступала на доску с листом. Не верилось, что этой вертлявой сучке больше десяти лет. Каким же несносным щенком она была! Но я сумела сделать пару набросков и вечером создала шедевральную карикатуру. Лиззи минут пять глядела на рисунок и наконец выдала:
        - Ну и где же твой ненаглядный водопроводчик?
        - Я рисовала собаку!
        Я так резко подскочила со стула, что Лиззи пришлось отпрыгнуть.
        - Я не про рисунок…
        Я выдохнула и покачала головой.
        - Прости, Лиззи, ему не до меня. У него в Лондоне живет любовь всей его жизни. После нее он даже не посмотрит в мою сторону.
        - У кобелей не бывает чувства сытости.
        Я стащила со стола рисунок и запихнула в папку. Поскорей бы Шон уже вернулся и показал Лиззи спину. И поскорей бы она дописала последнюю картину для выставки, и мы собрали чемоданы. Мне не нужен ирландский водопроводчик, чтобы доказать Лиззи, что я хочу быть с ней. Что я сделала не так, чтобы заставить ее в себе усомниться?
        Голову разрывало от мыслей. Я прокручивала в памяти последние месяцы и не находила за собой никакого криминала. Бессонница не выпускала меня из своих когтей даже под одним с Лиззи одеялом. Я уснула лишь под утро и встала ближе к полудню, когда Лиззи во всю уже работала. Завтрак в одиночестве встал поперек горла. Даже варенье Мойры показалось кислым. Весь день пошел наперекосяк. Я вытащила наброски собаки, но меня начало от них тошнить после первого же мазка. Я думала об ее хозяине и ненавидела бедное животное. Так и солнце сядет, а я ничерта не нарисую.
        Я схватила этюдник и решила догулять до Мойры. Хотелось зеленой малины, хотелось обратно в детство, когда должны только тебе. Полная ненависти ко всему миру я распахнула дверь. Хорошо, что не ногой, а то бы точно сорвала с петель. Но закрывала я ее уже тихо, заметив в конце дорожки Шона. Мое шумное появление оторвало его от созерцания почтового ящика, но он не сделал ко мне шага, только повысил голос:
        - Я просто зашел спросить, что еще раздражает тебя в моем доме?
        Я стиснула пальцы, лежавшие поверх этюдника, хотя стоило закрыть ими вспыхнувшие уши. Я реально забыла про неприкосновенность частной собственности.
        - Это стирается. Не беспокойся. Шон улыбнулся своей прежней наглой улыбкой, которая идеально подходила к бежевым слаксам и щегольскому джемперу болотного цвета. Неужто первым делом он заскочил к нам? Не вырядился же он так ради меня? Ответ - точно нет.
        - Вот я и переживаю из-за недолговечности краски, доверяя твоему артистическому вкусу, - он улыбнулся шире, и я покраснела сильнее. Дернуло же меня разрисовать эту железную мусорку для писем! - Я боюсь спросить, сколько будет стоить настоящая роспись?
        Издевается! И у него это ловко получается.
        - Если дашь мне краску по железу, я сделаю это бесплатно, - попыталась я отшутиться, но только захлопнула мышеловку!
        - Магазины пока открыты. Если быстро переоденешься, - и Шон действительно окинул меня презрительно-недовольным взглядом, - можем прямо сейчас купить краску.
        Я стиснула зубы, чтобы не сказать новую глупость. Меня только что сравнили с английской леди, и я проиграла по всем пунктам. Даже в художественном вкусе.
        - Я сотру все это завтра, не переживай, - выдала я мертвым голосом.
        - Лана, я серьезно. Мне безумно понравился твой дизайн, - Шон почти бегом сократил между нами расстояние и протянул раньше не замеченный мною кулек.
        - Задаток. Соленая английская карамель.
        Я приняла подарок и не сдержала улыбки:
        - А у меня для тебя припасена такая же, только ирландская. Хотела быть оригинальной. Не получилось.
        Он улыбнулся в ответ:
        - Намного лучше, когда у людей сходятся вкусы. И чертовски приятно, что ты думала обо мне.
        Он стоял почти вплотную. Между нами был лишь кулек.
        - Я думал о тебе слишком много.
        - И?
        Но ответить Шон не успел. Пришлось здороваться с выросшей у меня за спиной мисс Брукнэлл.
        - Мы скучали, мистер Мур. Надеюсь, вы больше не покинете нас так надолго?
        Я покраснела еще сильнее. Лиззи вновь потеряла над собой контроль, но Шон зарядился английской холодностью и обескураживающе улыбнулся.
        - Что-то сломалось?
        - Нет, нет, - затрясла головой Лиззи. - Пока ничего.
        Моя макушка горела не меньше ушей, но я навечно застряла между молотом и наковальней.
        - Я уезжаю через неделю, но Падди прекрасно заменит меня, если что-нибудь случится.
        Через неделю? А как же обещанный Мойрой запой? Отложился до возвращения из Корка?
        - Я сейчас принесу твои конфеты, - выдохнула я и почти протаранила Лиззи, чтобы пройти в дом.
        Шон остался на пороге.
        - Поторопись! Магазины закрываются рано, а путь не близкий.
        И он тут же рассказал Лиззи про краску. После чего она прошла за мной в спальню.
        - Мы едем в строительный магазин, - прошипела я, не дав ей и рта раскрыть.
        Лиззи развернулась и вышла. Натянув простые коричневые штаны, я скрасила их будничность яркой кофтой - калифорнийская развязность все равно не будет гармонировать с саксонской галантностью, да я и не собираюсь составлять идеальную пару ирландскому водопроводчику, а для выбора краски - это самый подходящий вид.
        Глава 23 "Буря в стопке виски"
        - Anthony Trollope worked as a postmaster in Leitrim and invented the postbox, - улыбнулся Шон, закидывая в багажник банки с краской, но даже его самая коронная улыбочка не могла вернуть мне мою. Меня провели, как школьницу. Нагло и по-ирландски без капли раскаяния. Мне надо было сразу заподозрить неладное - даже в самой глухомани строительный магазин не мог находиться в больше, чем часе езды.
        - Лана, - Шон захлопнул багажник. - Знаешь, почему хорошо иметь жену? С ней можно делать вещи, которые непростительно делать мужчине одному. Например, ходить в театр. Все сразу станут обсуждать, что это ему вдруг в театре понадобилось. А когда говорят, жена повела его в театр, тема исчерпана.
        - Я тебе не жена и тебя никто не обсуждает, - огрызнулась я.
        Шон вытащил из кармана два билета и протянул мне:
        - Можешь порвать. Я не обижусь.
        Господи, ну почему мы не на съемочной площадке - там бы у меня хватило духу на подобное, а здесь я только сильнее сжала кулаки.
        - Обещай, что это в последний раз.
        - Театр? О, да, раз в год для меня максимум.
        - Хватит! - Я с такой яростью распахнула дверцу машины, что она чудом осталась на петлях. - Ты знаешь, о чем я! Терпеть не могу, когда мне лгут!
        - Я не лгал, - театрально-обескураживающе улыбнулся Шон. - Я просто не сказал про спектакль, хотя шел именно за тем, чтобы пригласить тебя в театр, но тут я увидел почтовый ящик… Лана, это же часть нашей свободы! Англичанин наставил в нашей стране красных королевских ящиков, и мы первым делом, как завоевали независимость, перекрасили их в зеленый. Когда я увидел зеленые трилистники, то сразу понял - это знак…
        - Шон, хватит!
        - Неужели тебе не интересен тот факт, что именно Ирландия вдохновила английского почтового работника заняться литературой? Наши ехали за славой в Лондон, а он наоборот…
        - Прости, но меня лично Ирландия ни на что не вдохновляет! Хотя твоя собака прекрасно позировала.
        Шон так и не захлопнул мою дверь: ему, видимо, доставляло удовольствие глядеть на меня сверху вниз!
        - Ты, выходит, тоже делаешь какие-то вещи без спроса?
        - О нет, я как раз собиралась спросить тебя, - улыбнулась я коварно. - Но ты не вернулся в понедельник, хотя обещал.
        - А хочешь знать, почему? - Вот этого я знать хотела меньше всего! - Заигрался с племянниками в «Авалон». Мне всегда доставалась карта плохого. Все ждал, что повезет стать хорошим или уж мудрым Мерлином. Видно, не судьба.
        Шон перестал улыбаться. Лжет или нет? Да какая разница?! Главное, что он притащил меня за сто километров в очередную дыру с одной церковью и одним замком - и поди докажи Лиззи, что я ничего не знала про заказанные билеты! Меня не отпускали к нему на свидание, а именно так выглядит теперь этот поход за краской!
        Шон наконец хлопнул дверью и сел за руль.
        - Ты голодна?
        Я кивнула - чипсами в театре мой живот явно не удовлетворится. Злость всегда подстегивает мой аппетит, как чеснок - ярость в бойцовых петухах. Шон явно понял, что злить меня еще больше не стоит, потому через пять минут притулился на жутком изгибе дороги между двумя такси, чуть не размазав зеркало по стене дома. Они что, все родились миллиметровщиками?
        Глухую стену театра украшали граффити, а паб через дорогу не отличался живописностью. Темная витрина была уставлена бутылками виски Джеймсон и пива Гиннесс. Внутри нас ждет, небось, такая же тьма, а она, как водится, друг молодежи. Нам же сейчас она точно враг. Никакой романтики с водопроводчиками. И точка. Иначе просьбу Лиззи я никогда не исполню. Я же уважать себя перестану, если приму активное участие даже в фиктивном романе с водопроводчиком. Баста! Я пришла поесть, а когда я ем, я глух и нем. Если Шону приспичило поговорить, то пусть говорит - только сам с собой. Я даже немым слушателем не хочу быть. Дайте мне оглохнуть!
        - Посмотри на тот плакат! - Пришлось обернуться: семь пивных кружек в ряд. - Это реклама начала прошлого века, призывающая пить Гиннесс каждый день. А вон тот плакат…
        - Шон, - я даже опустила его указующий перст. - Не порти мне аппетит алкогольной историей, ладно? И пить я сегодня не буду, окей?
        Я нагрубила и достаточно громко, но все остальные интонации Шон игнорировал без зазрения совести, а тут сразу отодвинул мне стул. К нам черепашьим шагом двинулась официантка, точно брала себе время просканировать нас взглядом, особенно меня, и мне сделалось как-то нехорошо от своего затрапезного вида. И это еще только в пабе, а что станет со мной в театре - буду чувствовать себя дояркой на пленуме СССР. Девушка наконец вышла на свет одинокой искусственной свечи, торчащей в центре нашего столика, и раскрыла рот. Сразу стало понятно, почему меня передернуло от ее взгляда и отчего у нее не нашлось для меня приветливой улыбки - она родилась в той же стране, что и я. Шону повезло чуть больше, его наградили фразой:
        - I’ll give you a wee minute to think about what you’d like.
        А мне просто швырнули под нос меню, но я поблагодарила и тут же выпалила, чтобы нам обоим принесли «фиш-энд-чипс» и два чая с мятой и лимоном. Девушка даже не стала доставать блокнот. Рта она тоже не раскрыла. На свое счастье. Сейчас я была слишком зла, чтобы вынести чисто-русское хамство.
        - А раньше ты бы не нашла в это время ничего, кроме соленой говядины и консервированной свеклы, - выдал Шон, когда с нашего столика исчезли так и не раскрытые меню.
        - Раньше - это когда? Во времена англичан? - не сумела я смягчить тон.
        - Просто раньше.
        Наконец-то Шон понял, что иногда лучше жевать, чем говорить, хотя жевать пока было нечего. Если только выбившийся из ворота джемпера воротник рубашки. Но водопроводчик и в костюме-тройке остается водопроводчиком, даже если он на пятерку сдал в школе предмет «Знай и люби свой край». Его край меня интересует в данный момент намного меньше точки преткновения моих с Лиззи отношений.
        Официантка вернулась с нашим заказом довольно быстро. До того момента, как я смогла решить, как себя вести: заговорить с ней по-русски или сделать вид, что я не заметила акцента. Шон же не нашел нужным намекнуть мне про ее национальность. Однако вдруг ни с того ни с сего брякнул:
        - Когда ты пытаешься говорить с ирландским акцентом, ты начинаешь звучать, как англичанка. Лучше не надо.
        Я ведь почти ничего не сказала. Только извинилась, что сделала за него заказ. Или дело не в акценте, а он просто дал понять, что его интерес ко мне тоже далеко не романтичный, и всю романтику он копит для своих кратких лондонских визитов. Такой расклад меня более чем устраивает. Остается надеяться, что ты приперся сюда ради спектакля, а не ради ужина со мной.
        - Мне нравится твой русский акцент. Он напоминает выходцев из графства Западного Клэр.
        Я кивнула. С полным ртом не разговаривают, да и говорить нам не о чем. Шон грузил меня своими находками из «Гугла», потому что у нас действительно нет с ним ни одной точки соприкосновения для самобытной беседы. Мы разного поля ягоды, и не столько по языку, сколько по образу мыслей. Я не могу обсуждать с ним краны - какими бы традиционными те ни были. Как и он не в силах сказать о моих цветочках на его почтовом ящике ничего, кроме глупого «вау». Зачем только я заставила его купить краску! Да я-то тут причем? Это была его идея. Его, чтобы затащить меня в театр. Его мозгов хватило, чтобы понять, что иначе я никуда с ним не поеду.
        Официантка принесла чай в самый неподходящий момент, когда я мысленно расставляла все точки над своими отношениями с Шоном, потому я не могла сообразить, на каком языке она ко мне обратилась. Если отвечу ей на другом, то обижу. Возможно, в этом конкретном случае мое молчание прозвучит не так грубо. К тому же, Шон поблагодарил ее и проводил долгим оценивающим взглядом, заставившим меня почувствовать укол ревности или укус злости. Шон сравнивал меня с ней, и, признаться, я проигрывала девчонке по многим пунктам. Для начала, она была моложе, а при подобном плюсе остальные уже не имели значения. А моим единственным плюсом было то, что я уже сменила роль официантки на роль жены, а ей еще предстояло найти своего дурака. Или встретить настоящую любовь. И последняя мысль ужалила меня больнее осы. Хорошо, Шон глянул на время и начал меня подгонять. Обожженные губы заглушили душевную боль. На пару минут, за которые мы перебежали дорогу и очутились в театре. Не на пару, конечно, а на полчаса, когда вера в спектакль еще не была полностью разрушена.
        Шон, как ты мог пригласить меня на подобный ширпотреб? Конечно, ты не мог предположить, что исполнительница главной роли заболеет и ее заменит актриса, читающая роль по книжке, пусть с выражением, но все же… А вот содержание оставалось всецело на его совести! Если по этой пьесе сняли фильм «Closer», то Шон знал, что там главное слово и главное действие будет одно - fuck… В контексте наших с ним странных отношений этот спектакль выглядел откровенным плевком мне в душу. Джулию Робертс и Натали Портман я могла бы еще вынести в таких сценах, но бабу с книжкой в руках, играющую хрупкую девочку, мои нервы не выдержали. Я с превеликим трудом подбирала слова, чтобы объяснить Шону свое желание уйти. Хотелось, правда, сказать ему нечто близкое к тексту пьесы, а лучше в русском переводе, чтобы в его башке наконец встряхнулись последние мозги - если уж я решу с ним переспать, то это будет лишь моим решением, но никак не его. И чтобы со сцены там ни желали донести, но лично мой мир не крутится вокруг чьего-то члена! И уж точно не его!
        - Я с удовольствием бы отвез тебя в Дублин на «РиверДанс», но сезон открывается только в сентябре…
        Сейчас я уже не корила себя за грубость:
        - Мне хватило мюзикла «Однажды», чтобы понять, что театр в Ирландии все же существует. Хотя тема романа ирландского парня и чешки, или кем там она была, меня не трогает вообще, понял? - Но он не желал ничего понимать! Тогда я решила сгладить углы и все же высказаться по спектаклю: - Если бы я увидела только это, то…
        - Эта пьеса раскручена американцами! - завелся Шон, разозлившись то ли на роман с ирландцем, то ли на собственную ошибку с выбором спектакля.
        - Отлично! - уже орала я. - Так я не имею никакого отношения к американцам! Я теперь даже не замужем за одним из них. Я русская! И я не могу хвалить это говно. И точка!
        Я орала, как ненормальная, и мне было за себя ужасно стыдно, но плотину прорвало. Пусть радуется, что я не кинулась на него с кулаками. Да и никто нас не видел, все продолжали смотреть про чужой трах - если только русская официантка не подглядывала за нами в окно. Улица пустовала из-за позднего часа и дождя. Его лед чуть остудил меня. И мысль - как добежать до машины…
        - Предлагаю переждать дождь в пабе.
        Я согласилась. Стихия примирила нас на время. Но только на время. Этот спектакль я Шону не прощу. И пусть только заикнется еще раз, что отношения строятся исключительно на сексе и что глупо это отрицать. Наверное, из-за ярости мы отлично сдали стометровку и почти не промокли. Русская официантка была несказанно рада нашему возвращению. Еще бы, Шон был исключительно щедр на чаевые. Но в этот раз я позабочусь, чтобы он не растрачивал кровью заработанное на всяких русских дур. Включая меня! Я сделала заказ и буду за него платить, и пусть только посмеет сказать мне поперек слово! Я отлично выучила из спектакля, как красиво посылать надоедливых мужиков. И своевольных.
        Когда нам принесли заказ, Шон нагло заказал два виски. Я чуть не схватила официантку за руку - она русская, поняла бы меня. Хотя и без жестов все понятно. Пусть от бешенства мой акцент стал заметнее, но смысл слов ускользал только от Шона Мура.
        - Ты не будешь пить за рулем. Ты меня понял?
        Я едва сдержалась, чтобы не добавить «иджит», хотя стоило назвать идиота идиотом. Да и съездить по наглой роже не помешало бы.
        - Я пить не собираюсь. Оба шота для тебя.
        Будь я мужиком, это прозвучало бы ударом ниже пояса, но я женщина - и бил он четко в грудь. Зачем только мне понадобился этот чертов виски на берегу этого чертового озера?! Не потащи я этого придурка в паб, он бы чинно общался только с Лиззи, и ей бы в голову не пришло проверять на нем мою гетеросексуальность.
        - Мы, ирландцы, пьем, потому что у нас врожденная непереносимость реальности. Кажется, сейчас у тебя та же проблема. И это странно с учетом того, что ты сама построила свою жизнь через постель.
        Как я удержалась, чтобы не выплеснуть в него воду из его стакана?! Свою я, к сожалению, уже выпила. Наверное, меня остановил ехидный взгляд этой дуры-официантки. А мой был явно драконьим, потому она быстро смылась, а виски принес парень из бара. Я все это время молчала, попросив заткнуться и Шона.
        Мне хотелось провалиться сквозь землю. Подобные выпады не позволяют себе даже близкие друзья, а мы с ним чужие друг другу люди. Должны же быть хоть какие-то границы приличия. Я по пьяни открыла ему душу, но сейчас я трезвая и не спущу ему подобных разговоров. И не стану пить его чертов виски! Моя реальность
        - это моя реальность, и если она не имеет ничего общего с его реальностью, то я безумно этому рада. У меня и не может быть ничего общего с ирландским водопроводчиком!
        - Знаешь, у нас есть шутка, - Шон решил поднять примирительную стопку. Вернее, две. Даже сам с собой чокнулся, потому что я наотрез отказалась пить. Вот и посмотрим, насколько в нем законопослушность сильнее алкоголизма. - Почему Господь придумал виски? Чтобы удержать ирландцев от покорения мира и женщин, которые им безумно нравятся.
        И это он трезвый? Похоже, его реально вставило на спектакле. Даже лондонские воспоминания не спасли!
        Я вырвала у него обе стопки, расплескав половину в салат. К счастью - свой.
        - Я попросила сменить тему, или как?
        - Выпей, станет легче.
        Отлично! Я, и глазом не моргнув, опрокинула в себя обе стопки, чтобы больше не было разговоров ни про виски, ни про женщин. Шон не сводил с меня глаз, и в них я прочитала это низкое восхищение. Все мужики одинаковы - челюсти теряют, когда женщина пьет, не морщась и не закусывая. Сейчас это не составило особого труда - общество самого мистера Мура было куда противнее виски, но я держала лицо, и даже нашла нейтральную тему для разговоров. Я сунула ему в руки телефон, открыв альбом с работами моих учеников. Они его загипнотизировали и лишили на время дара речи. Я хоть салат спокойно доела и даже привкуса виски не почувствовала. Внутри уже все сожглось злостью за испорченный вечер и предстоящие разборки с мисс Брукнэлл.
        Не отрывая глаз от экрана телефона, Шон вдруг произнес:
        - So, it was a point in your life you’ve been considered yourself a whore?
        Сказал так, будто все время просмотра фотографий детского творчества, обдумывал эту фразу. Ага, да, конечно, вот так шлюхой я себя и считала… Это он сам меня так назвал, опустив перед русской официанткой ниже плинтуса. И главное, даже этого не заметил.
        - Шон, я попросила прекратить этот разговор! - моя злоба была на таком пределе, что голос прозвучал жутко медовым.
        - Я думал, что на самом деле ты хочешь об этом поговорить. Тебя мучит мысль…
        - Ничего меня не мучит. Ешь давай и поедем. Этот дождь никогда не кончится.
        - Как выключить?
        Шон сунул мне в руки телефон. Фейсбук включил видео - соцрекламу про безответственное вождение. Кровь, слезы… Ну, все как всегда. Я подняла на Шона глаза: трезвый да, но на взводе. Дождь стеной. Черт… Какого хрена я здесь делаю?!
        Я спрятала телефон в карман и, схватив вилку, наколола скрученные листы салата, чтобы впихнуть их в рот Шона. Он воспринял мое поведение нормально, но поверх его головы я поймала взгляд этой русской идиотки. И показала язык. Черт, я же не пьяная! Это нервы.
        - Знаешь, я никогда не считала себя шлюхой, - я говорила громко, и мне было плевать, кто нас услышит и как поймет мои слова. - Но первые месяцы после развода для самой себя была воровкой. И даже сейчас порой проскальзывает мысль, что стоит вернуть бывшему мужу хоть часть присужденных мне денег. Когда-нибудь, когда я смогу себе это позволить. Если так думать, то я уже не воровка, а как бы взяла у Пола в долг.
        - Воровка? - Шон отстранил ото рта очередную вилку, видно, боясь зажевать мысль. - Ты точно не воровка. Он три года владел твоим телом. И теперь ты по праву владеешь его деньгами.
        - Тогда это хуже, чем воровка, - я почувствовала, как моя улыбка стала пластмассовой, и уголки рта поцарапали щеки.
        Шон тоже не улыбался.
        - Если тебя смущает данное сравнение, значит, ты чувствуешь, что в нем есть доля правды.
        Я отвела взгляд и уставилась на фотографию маяка, висевшую чуть поодаль от пивного плаката. Его фонарь даже вспыхнул. Если бы я могла зажечь стыдом гладко выбритые щеки Шона! Но нет, Господин Констебль не чувствовал раскаяния. Он подписал мне приговор, и обжалованию он не подлежал. Ну и хрен с тобой! Какое мне дело, как смотрит на меня с ирландской колокольни пьяный водопроводчик. Стоп. Он все это несет по-трезвому. Тогда лучше бы пил, и я зачем-то постучала по столу пустой стопкой. К несчастью, эта русская вертелась под боком. Подслушивала? Да и плевать!
        - Повторить, - бросила я по-русски, когда она поставила на свой поднос мои стопки.
        - Лана…
        - Спокойно, - остановила я Шона той самой отстраненной вилкой. - Ешь. Я не американский тинейджер, приехавший в Ирландию нажраться. И я не собираюсь мешать виски с пивом. Все будет окей. Ты что-то там хотел сказать? - спросила я, угрожая очередной полной вилкой.
        - Спросить, - улыбнулся Шон. - Отчего ты не стала сразу искать работу, чтобы отделаться от долга перед бывшим мужем, раз чувствовала, что не заработала этих денег?
        Я старалась потушить в глазах злобу. Он вопрошал меня, как тот черный человек из зеркала. И я попыталась солгать ему, как лгала себе, сославшись на необходимость завершить учебу, а не страх самостоятельности.
        - Но сейчас, когда тебя продолжает тяготить твой долг, отчего любовь к чужим детям перевешивает любовь к себе?
        Какую красивую картинку он нарисовал. Следовало слепо следовать его непоколебимой мужской логике.
        - Мисс Брукнэлл женщина сильной воли. Слишком сильной, чтобы ей противостоять. Она считает, что эти деньги мои по праву без всяких «но». И учить детей - это благое дело.
        Господи, я ведь не лгала ему! Не лгала, как никогда не лгала себе - Лиззи подавляла меня. Быть может, и неосознанно или же с благими намерениями, но подавляла. Целых два года после получения диплома она поощряла мое волонтерство в школе, а сейчас вдруг швырнула в лицо обвинение, что я нихера не делаю. Весело!
        - Она убедила меня, что это правильно и необходимо…
        - Чтобы спасти мир, - то ли серьезно, то ли с легкой иронией, заполнил образовавшуюся паузу Шон. - И ты наплевала на свои личные планы.
        - У меня не было планов.
        - Ты что-то запуталась. То есть ты не сразу посчитала себя воровкой. То есть в самом-самом начале то, что ты сотворила со своим мужем, казалось тебе абсолютно нормальным…
        - Нет, не казалось, - поспешила я защититься. - Просто в тот момент жизнь не давала мне иного выбора, а сейчас… Я думаю начать искать нормальную работу.
        - И уйти от мисс Брукнэлл…
        Нет, это мысли Шона, не мои.
        - Мы слишком привыкли друг к другу. Нам будет тяжело врозь.
        - Ты, уверен, прекрасная компаньонка, и ей, наверное, не хватает детей. Но у тебя должна быть своя личная жизнь. Разве не так?
        - Она есть у меня, не переживай! - решила я разом обрезать все неприятные концы. И заодно сбегать в туалет. А Господин Констебль пусть снова влезет в шкуру водопроводчика.
        Девять часов. Можно написать Лиззи, что мы вышли из театра и едем домой. И когда мисс Брукнэлл молниеносно прислала мне короткий приказ «Сделай уже это», я чуть не расквасила лоб о зеркало, пытаясь вышибить из дуры с моим лицом желание подчиниться приказу. Нет, Лиззи. Нет, я не могу. Нет, могу! Я обману тебя!
        Гениальные планы рождаются за секунды, и все работало мне на руку. Эта дура ошивалась у стойки, и я заговорила с ней довольно громко - чего шушукаться, когда никто по-русски не понимает.
        - Мне нужно снять номер. Где здесь ближайший отель, не подскажешь?
        Улыбки на ее лице не появилось, даже саркастической.
        - Так прямо у нас можно. Это в соседнем здании, но вход через ту дверь.
        Я молча проследовала в указанном направлении. Молодой человек за стойкой был ирландцем. К счастью, расторопным. Наверное, время суток придало ему бодрости. Я вытащила из обложки телефона кредитку и калифорнийские права. Все свое ношу с собой, и получила ключ. Интерьерчик обшарпанный, но я уже привыкла, и перспектива найти в номере облупленный дверной косяк меня не смущала.
        Я вернулась к барной стойке.
        - Два виски еще и счет за весь ужин.
        - Я только отнесла заказ, - начала девица, беря кредитку.
        - Это дополнительные два виски.
        Я ввела пин и решила не оставлять чаевых. Обойдется.
        - Ты давно в Ирландии? - поинтересовалась она.
        - Две недели, - улыбнулась я, решив не откровенничать с посторонними. Знать ей ничего не обязательно. Пусть живет в своем маленьком мирке.
        Я приняла от бармена виски и вернулась к Шону.
        - Лана, ты сдурела?
        Как он еще не вышиб у меня из рук стопки, которые я с таким трудом не расплескала по дороге.
        - Это для тебя, - я шарахнула стеклом по столу и пролила, но совсем чуть-чуть. А затем вытащила ключ и положила между нашими стопками. - Мы не поедем в дождь.
        - Лана, ты сдурела, - уже без вопросительных ноток повторил Шон и рухнул на стул.
        - Не настолько, чтобы спать с тобой, - я села и подняла стопку. - Я докажу тебе, что мир крутится не вокруг желания перетрахать как можно больше баб, а вокруг желания не убить одну, которой посчастливилось оказаться с тобою рядом. Я не хочу ехать ночью по вашим дорогам. Точка.
        - И что мы будем делать с тобой на одной кровати? Или ты сняла номер с двумя?
        - Я понятия не имею, что сняла. Но в любом случае, я буду спать. А ты можешь почитать. Любимую книгу твоей матери. Я, кстати, почти дочитала. Ну, как идея?
        Шон поднял стопку и без тоста опрокинул в себя. Я последовала его примеру.
        - Ну… Что скрывать, я предпочел бы читать книгу до или после, но никак не вместо.
        Я взяла вторую стопку и ударила о последнюю полную:
        - It’s Irish luck!
        Да, да, у меня нынче тоже еще то еврейское счастье. Только бы суметь разыграть перед Лиззи правдоподобный спектакль. Пусть по книжке, но с выражением.
        Глава 24 "Ирландские принципы"
        - Lana, you’re a total mess.
        Я улыбнулась. И явно пьяно. Только мутило меня вовсе не от виски, а от страха не суметь обмануть Лиззи. Она преподаватель, у нее глаз наметан. Поймаем на обмане, пинком под зад - это первое, что объясняют студентам в Америке. И я не заготавливала здесь шпаргалок, честно все зубрила и ни у кого не списывала - да никто бы и не дал списать. И меня просили поднять правую руку и поклясться, что я буду говорить правду и ничего, кроме правды. Да я ж с головой себя выдам на первой фразе лживого ответа на вопрос: ну, как оно было?
        Зачем я схватилась за рукав джемпера? Неужели не поднялась бы на три ступеньки самостоятельно. Нет, я просто убеждала свое тело, что коснуться Шона не так уж и страшно. И почти убедила, потому что не дернулась, когда его рука легла мне на талию. Ну? Ну… Сделай же первый шаг. Я глаза закрою. И открою, когда все закончится. Ну?
        Я видно глядела на него слишком вопросительно, он аж ключ обронил и долго не решался отпустить меня, чтобы нагнуться за ним. Тогда я сделала это сама, только встать уже не сумела. Как так получилось, что прямой угол стен сменился на острый… Я зажмурилась на секунду, но перспектива не вернулась в привычные рамки, зато на моей талии оказались теперь обе руки Шона, но ключа я не выпустила, решив непременно попасть им в щель замка. И попала. Хорошо, что руки Шона не исчезли, иначе меня внесло бы в номер вместе с дверью. Какое счастье, что я без каблуков и что номер крохотный. Я сумею дойти до кровати без исполнения «ламбады», но Шон в мои силы не верил. Он меня усадил и нагнулся, чтобы расшнуровать мои кроссовки. Я даже «нет» не сказала, на миг позабыв все языки, и русский тоже. Это ж надо настолько не рассчитать сил…
        До этой чертовой лестницы я же как-то шла самостоятельно. Позор, четыре шота, и через пять минут полный вынос. На первом курсе питерского «Кулька» могли же с девчонками и восемь стопок водки заглотить и потом через весь город на метро и трамвае до дома добраться, а тут один коридор не одолеть… А, впрочем, не слушается только тело. Мозги еще при мне и подсказывают, что я дошла до нужной кондиции, когда уже не страшно это сделать. Поставлю галочку и повешу листок на холодильник, чтобы тыкать в него Лиззи носом всякий раз, когда она будет произносить имя Шона Мура. А мне бы произнести его сейчас, чтобы поблагодарить за кроссовки, которые он уже отнес к двери и поставил рядом со своими ботинками. Но я продолжала немой дурой сидеть на кровати, сложив на коленях руки, как первоклассница.
        Шон явно принял мое молчание за нежелание говорить, потому повесил джемпер на спинку стула, обошел кровать и присел на край матраса с другой стороны. Интересно, мы так и просидим спиной друг к другу до самого утра или кого-то сон все же свалит на подушку? Наверное, меня - и не сон, а виски. Хорошо еще алкоголь не сделал меня разговорчивой. Наверное, свою дневную норму я выдала трезвой! Шон тоже слишком много говорил.
        Потолок на удивление был отлично побелен, или мой пьяный взгляд перестал видеть очевидные изъяны… Я приподнялась на локтях - нет, деревянные настенные панели как были поцарапанными, так и остались. Фу… Я еще не попала в алкогольную сказку, где все хорошо. Я еще в реальном мире, в котором у меня осталась одна неразрешенная задачка - заставить Шона сделать то, чего он две недели от меня безуспешно добивался, но намекнуть о своем согласии надо как-нибудь тактично, чтобы не выглядеть Пятачком, который сам не знает чего хочет. Десять минут я Шона послала. Пять минут назад он держал меня в руках и даже не попытался поцеловать. А ведь именно тогда было достаточно ткнуться в меня носом, и не пришлось бы останавливаться на кроссовках.
        Матрас скрипнул. Ну? Неужели не попытает счастья? Не мужик, что ли? Голова упала левым ухом на подушку - Шон держал перед лицом телефон и читал вслух этого идиотского ирландского Чехова. Черт, где я только что была, что даже не услышала первых строк книги? Так и отрублюсь незаметно - и прощай возможность поставить галочку, до следующего раза, на который я уже не решусь. Так что сейчас или никогда!
        - Шон…
        Я даже глазом не успела моргнуть, как телефон, который я выхватила, вновь оказался в его руке, а сама я на подушке. Шон даже строчки не потерял - продолжил чтение голосом диктора.
        - Шон…
        Теперь я поймала рукав его рубашки - может, пожалеет ее, не вырвет. Сработало. Отложил телефон, расстегнул одну пуговицу, вторую, третью… Я это сделала! Фу… Даже глаза закрыла. И вовремя! Рубашка упала мне на лицо. Я подскочила, скинула ее и… Шон вновь сидел с телефоном и читал дальше - голос ровный, как у робота. Что происходит?
        - Шон!
        Я толкнула его в плечо достаточно ощутимо. Телефон лег на тумбочку. Руки на мои плечи. Губы приоткрылись. Голос действительно был железным.
        - Lana, I already told you, you’re a total mess. I don’t want you to regret a wee bit in the morning.
        Нет, он что, серьезно думает, что по-трезвому я бы к нему полезла? Идиот! Если о чем я и буду сожалеть утром, так это о том, что не влила в него достаточно виски, чтобы у него не осталось сил играть со мной в джентльмена. Но, увы, у меня оно точно отняло способность противостоять силе рук силой слова - только бы он меня этой рубашкой не связал, как смирительной, и ограничился одеялом. Да хватит уже читать! Это я, кажется, смогла выкрикнуть. Шон отложил телефон.
        - Мы договорились, что я буду читать роман, разве не так?
        - Так. Но теперь я передумала. Ты почитал его до и дочитаешь после…
        - Лана, я спросил тебя, пока ты была трезвой, ты ответила - нет. Ответ «да» от пьяной я не принимаю. Я не мальчик, который бегает за каждой пьяной теткой в надежде, что может эта его не скинет.
        Я отвернулась. Молча. Вот так живешь и не знаешь, какими принципиальными могут быть водопроводчики. Завтра трезвая тетка тебя на пушечный выстрел не подпустит, а Лиззи я так и скажу - он отказался со мной спать. Не пойдет же она к мистеру Муру за объяснениями! Это же жизнь, а не мыльная опера. Так что даже хорошо, что все так хорошо закончилось. Моя совесть перед всеми чиста, как виски.
        - О чем ты думаешь?
        А я и не заметила, как вновь перекатилась на спину. Думала я, увы, не о побелке потолка, но правду ему знать необязательно.
        - Ты будешь смеяться. Я думаю об этой русской официантке, - Шон даже сделал заинтересованное лицо. - Вернее, о том, что она подумала о нас… Точнее обо мне.
        - И что она подумала?
        Ну, не свинство ли, висеть над пьяной теткой в полуобнаженном виде после того, как зачитал ей кодекс чести и морали ирландских водопроводчиков?
        - Скорее, что она почувствовала. Зависть… Или наоборот превосходство, что никогда не опустится до того, чтобы спать с кем-то в отеле. С кем-то, кому посчастливилось родиться в лучшей стране…
        - Лана, ты сама возвращаешься к запретной теме. Выходит, я прав, и тебя это гложет. Ладно, - бросил он через минуту моего молчания. - Что б там она ни подумала, она никогда не догадается, чем мы тут в действительности занимаемся. Читать дальше?
        - Читай, если хочешь. Я ее почти дочитала, хотя местами засыпала. Думаю, под твой голос я усну еще быстрее.
        - Спасибо.
        - Не обижайся, - я даже за локоть его схватила, но тут же отдернула руку, будто обожглась. - Это комплимент.
        - Я знаю. Я продавал свой голос. И было время за него платили гораздо больше, чем за мои руки.
        Я произнесла нечто нечленораздельное, что заставило Шона продолжить фразу:
        - В отделе по работе с клиентами Водафона. На меня переключали тех, кто желал отказаться от нашего сервиса - интернета или телефона. Моя задача была убедить их остаться нашими клиентами.
        - И какими были твои успехи?
        - Три года мне исправно платили зарплату, пока я сам не ушел.
        - А почему ушел?
        - Потому что уехал из Корка, а в нашей деревне мой голос никому не нужен, нужны только руки. Да и то нечасто.
        - Жалеешь?
        - О чем?
        - Ну, о том, что уехал из Корка и… Ну… В общем, ну… возишься с кранами.
        - Нет, не жалею. Я ехал в Корк для Кары. Без нее мне там нечего было делать. Из-за нее я и микрофон на себя надел. Ей надоели мои грязные футболки, ей хотелось, чтобы я выходил из дома в костюме и в нем же возвращался, даже галстука не ослабив. В общем, я если и жалею о чем-то, то лишь о том, что даже в костюме не сумел стать тем, кем она хотела меня видеть, - Шон замолчал, но лишь на пару секунд. - Если у нас нынче ночь откровений, то да, в какой-то момент в своей жизни я чувствовал себя полным ничтожеством, не способным дать любимой женщине то, что она от меня ждет.
        Теперь Шон замолчал окончательно. Я наконец-то отыскала на потолке пятно и выдала:
        - Я думаю, что она просто слишком многого от тебя требовала.
        - Так и должно быть, - не дал он мне закончить начатую мысль. Наверное, думал, что я стану его жалеть, а я не собиралась этого делать. - Мы всегда требует больше, чем рассчитываем получить. Специально ставим высокую планку, чтобы было к чему стремиться. Правда, пытаясь допрыгнуть до нее, можно выпрыгнуть из штанов. Ладно, книга интереснее моих соплей. Слушай.
        И я слушала, только недолго, а сколько проспала, не знаю. Ночь промелькнула яркой вспышкой - вернее, я проснулась от солнца, бьющего в незашторенное окно. Дождя как ни бывало. Дорога безопасна. Насколько ирландские дороги вообще могут быть безопасными.
        Шон читал. Он вообще спал? И если рано проснулся, желая прочитать продолжение любимой маминой книги, мог бы заодно и одеться. Или хотя бы повесить скомканную рубашку на плечики отвисеться. Мне, конечно, плевать на его внешний вид, но все же в нем осталось немного хороших манер от образа жизни клерка, потому он и выпадал малость из привычного образа водопроводчика. Даже выуживать из собеседника истории не разучился. Только бы не стал убеждать меня остаться с ним. И не успела я подумать, как Шон навис надо мной. К счастью, я была одета, хоть и успела скинуть одеяло.
        - Ты все еще хочешь этого?
        Шон почти коснулся моих губ. Дрожь волной прокатилась по телу, и я не могла понять ее причину: отсутствие одеяла или близость самца. И если последнее, то это точно не желание слиться с ним в первобытном экстазе. Только и отвращения от близости мужского тела я не испытывала. Или не успела испытать, потому что Шон отпрянул, не дожидаясь ответа, или прочитал отказ в моих трезвых глазах. Он свесил с кровати босые ноги - когда успел снять носки? Когда я засыпала, они на нем точно были.
        - Я не обижаюсь, - сказал он, оставаясь ко мне спиной. - Изменить первый раз для женщины сродни лишению девственности. Страшно ошибиться в выборе партнера. Потом начинаешь относиться к этому проще. Как и к отказам.
        Только сгорбленная спина говорила об обратном. Даже стало жалко его, захотелось провести рукой между лопаток, утешить, как ребенка, но страх в ту же секунду оказаться между матрасом и его телом быстро взял жалость под контроль.
        - Надо было ехать в дождь, - выдала я и вскочила с кровати.
        Шон тоже встал и босиком дошлепал до двери, где, стоя на одной ноге почти не шатаясь, натянул носки.
        - Пойду гляну, что у них на завтрак.
        И вышел так стремительно, что я не успела поблагодарить за возможность воспользоваться ванной комнатой в одиночестве. Да я бы держалась руками и ногами за такого работника. Неужели не нашлось нормального менеджера, чтобы объяснить молодому красивому парню, что на одной бабе свет клином не сходится. Кто-то ведь надоумил его перебить татуировку. Или все-таки сам решил стереть следы былого чувства?
        Пусть вопросы остаются без ответов. Пора прекратить копаться в душах друг друга. Особенно за завтраком. Ирландским. Который еще надо постараться полностью в себя впихнуть. Бекон, яйцо, картошка, колбаски…
        - Черный пудинг можешь не есть.
        Как будто мне требовалось его разрешение, чтобы не есть жареную кровь! Непонятно, как вообще эта гадость попала на ирландский стол! Но спрашивать я не стала - вдруг у Шона и на это имеется ответ.
        - Лана, пообещай больше никогда не платить, когда ты со мной.
        Мои нож с вилкой замерли в скремблер, и я проговорила с чувством, толком, расстановкой:
        - Обещаю. Больше. Никогда. Нигде. Не быть с тобой.
        Шон отвернулся к окну. Наверное, чтобы погасить злобу. Неужели продолжал на что-то рассчитывать после этой ночи? Мозги у мистера Мура как-то слишком уж странно устроены. Надул губы, ну и пусть! Я хоть спокойно дожую яичницу.
        - Я попросил их вернуть деньги на твою кредитку. Так что проверь через пару дней, что они действительно это сделали.
        - Шон… Что за идиотизм! Это была моя идея остаться на ночь. Не твоя. И ты не должен за это платить. Ты вообще не должен за меня платить.
        Лицо Шона сделалось черным, и я непроизвольно порадовалась, что он уже отложил столовые приборы.
        - Хватит унижать меня, - прорычал он почти шепотом. - Ирландия бедная страна, но не нищая. Я пригласил тебя. А не ты меня. И это я виноват, что ты усомнилась в моих водительских навыках.
        Свалился же ты мне на голову со своими принципами! Хорошо, трать свои деньги на кого хочешь! Только не порти завтрак недовольной рожей.
        - Открой, пожалуйста, джем.
        Я протянула ему коробочку - такой простой жест способен свести на нет любую ссору. Шон мне еще и тост намазал. Мир. Дружба. Тост? И еще клубника, которую он купил по дороге и позволил мне съесть немытой. Только его кормить я не решилась: пальцы у чужих губ - слишком уж интимный жест, а с нашей близостью покончено. И так уже спали в одной кровати. Хвала виски, что я не знаю, храпит ли Шон Мур или нет. Надеюсь, он тоже не знает ничего такого про меня.
        - Мне заходить? - спросил Шон, вынимая из багажника банки с краской. Он хотел забрать их с собой, снимая с меня все обязательства, но я настояла на исполнении заказа - поход в магазин был намного удачнее похода в театр. - Или у вас все хорошо?
        У нас пока все хорошо, так что тебе лучше не заходить, и я отправила Шона домой, пообещав сообщить, когда почтовый ящик будет готов или если сломаю очередную дверь.
        - Ну, как оно было? - задала Лиззи ожидаемый мною вопрос, когда я еще разуться не успела.
        Одета не для работы - значит, читала. И, заслышав машину, могла бы выйти поздороваться. Но не захотела.
        - Краски купили, спектакль посмотрели. И больше ничего, извини.
        Я оставила мешок с красками у дверей и прошла на кухню за водой - последняя клубничина так и не провалилась в живот.
        - Шон отказался со мной спать, - продолжила я, не оборачиваясь. Лицо выдавало меня даже на правде. Вернее, полуправде. Пришлось включить воду и мыть самые грязные на свете руки, раз за разом намыливая их все больше и больше.
        - Я никогда в это не поверю! - Лиззи выключила кран и развернула меня к себе.
        - Что ты пытаешься от меня скрыть? Вдобавок к билетам в театр.
        - Ничего! - Я сняла ее руки с плеч и сжала крепко-крепко. - Я говорю тебе правду. Я не знала про театр. Да это и театром не назовешь!
        И я начала рассказывать в лицах и красках, пока Лиззи не вырвала руки и не вытерла о полотенце, бросив его потом мне.
        - So… You went to awful play and actually enjoyed it. You got drank with whiskey and obviously enjoyed it. You spent a night listening to a country plumber reading and definitely enjoyed it. Lana, it is much worse than simple one-night stand. Period.
        Она поставила точку, шарахнув дверью, за которой не было ее мольберта. Что Лиззи собралась делать? Сидеть в шезлонге и смотреть на безмятежную гладь озера? Это был самый жуткий вечер в моей жизни и самая идиотская ночь. Я не наслаждалась обществом Шона ни минуты. Как донести это до Элизабет Брукнэлл? Как?
        Глава 25 "Игра в дурака"
        - You’d better check on him, dear! - Мойра с таким жаром схватила меня за плечи, что чуть душу не вытрясла, и я поспешила успокоить ее действиями, а не словами, и побежала к безответственному внучку.
        Однако делала я это добровольно и для собственного спокойствия. Шон не просто так до сих пор не забрал собаку. И если он запил, в чем я, честно, не сомневалась, то виноват не Лондон, а я. Значит, именно мне и вытаскивать мистера Мура из запоя, потому что быть кругом виноватой мне за сегодня уже надоело.
        Лиззи не соблаговолила обсудить со мной свое плохое настроение, и я до вечера возилась с почтовым ящиком, убивая время и заодно надеясь, что Лиззи выйдет оценить результат. Однако никакой оценки я не получила даже к обеду. Я вообще его не получила. Если Лиззи решила сесть на незапланированную диету, то причем тут я? Плотный ирландский завтрак рассосался к двум часам. Потом были лондонские конфеты, которые я, к счастью, оставила у дивана и, чтобы забрать их, не надо было представать под разгневанные очи мисс Брукнэлл. Но сладкого в меня много не влезло. Хотелось съесть чего-то нормального. А я не знала, что осталось в холодильнике, да и есть одной не хотелось, и я нагло решила проведать Мойру?
        Гуляя с Джеймс Джойс, я нашла неприметную тропу, которая вела к старому коттеджу в обход владений Шона. Ей я и воспользовалась. Правда, малина по дороге не росла, но это незначительная плата за счастье не встречаться с мистером Муром. Каков же был мой ужас, когда к калитке с радостным лаем кинулась Джеймс Джойс. Почему он до сих пор не ушел?! Но за собакой выскочил не Шон, а Мойра. При виде меня улыбка сразу исчезла с лица старухи. К счастью, она поспешила объяснить свою тревогу, а то бы я много чего подумала про себя!
        Мойра усадила меня за стол, накормила, и мы стали ждать вместе. Чтобы успокоиться, она вытащила крючки, но нити путались и не желали превращаться в салфетку. Тогда я предложила забрать собаку - все равно нам по пути.
        Опыта общения с запойными людьми у меня не было. Так что собаку я взяла в качестве охраны - она с пьяным Шоном лучше знакома. Хорошо еще я пришла на обед, а то бы к ужину Шон успел влить в себя куда больше. Хотя откуда мне знать скорость его пития! Так за алко-математическими вычислениями я и про малину забыла, и про собаку и окликнула Джеймс Джойс, лишь когда та кинулась вперед с диким лаем. Зайца, что ли, увидела? Людей-то здесь нет, если только не…
        Собака наскакивала на хозяина, как ненормальная. Шон то одним боком повернется, то другим, то руку выставит, то ногу поднимет - Джеймс Джойс не отступала, продолжая побивать собачьи рекорды в прыжках в высоту.
        - Ко мне! - заорала я, не веря в удачу, но собака туг же поджала хвост и засеменила в мою сторону.
        Шон прибавил шагу.
        - Это ты кому из нас?
        Я уже склонилась к лежащей на брюхе собаке почесать ей за ухом, но на эти слова выпрямилась. Джинсы и футболка новые. Чисто выбрит. Причесан. Явно не чинил кран и не сосал бутылку. А я - в рабочих заляпанных краской штанах и не лучшего вида кофте - прямо ведь от почтового ящика.
        - Собаке, - отчеканила я. - Но если тебе тоже нужна команда, то шагом марш к Мойре.
        - Як ней и иду…
        - В семь вечера?!
        - В шесть.
        - Идиот! Она там себе уже Бог что напридумывала!
        - Это ты, кажется, напридумывала, а Мойра могла подумать лишь одно, что я напился. И все.
        Шон сказал это так спокойно, что я осталась перед ним с открытым ртом, чтобы он швырнул в него еще один камень. Первым он попал, не целясь. Успокойся, Светланочка, из-за тебя он пить не будет. Принцесса Уэльская нашлась!
        - Так она и подумала, - проскрипела я, пытаясь вернуть лицу непроницаемость.
        - А она не хочет, чтобы ты уходил в запой.
        Я выдохнула, надеясь, что фразеологизм «упасть с телеги» используют и в Ирландии. Надо же как-то разнообразить свою до ужаса простую калифорнийскую речь с вэст-клэрским акцентом!
        - Мне на телегу надо запрыгнуть и ехать в Корк к племянникам, - отрезал Шон со злостью. - Так что можешь за меня не волноваться.
        - Я и не волнуюсь, - тем же тоном произнесла я и хотела попрощаться, но Шон опередил меня вопросом:
        - А что тогда делала у Мойры?
        Ответить правду, что захотелось жрать, - дать лишний повод поехидничать. Про малину сказать? Типа, пришла поесть, как в детстве. Нет, не то…
        - Хотела посмотреть, как моя картина смотрится на стене. Мойра собиралась попросить тебя забить гвоздь. Мне молоток не доверили.
        - Сейчас повесим, в чем проблема?!
        Да ни в чем, и я позволила взять себя за локоть. Даже хорошо, что он не злится - забудем эти сутки, как дурной сон.
        - Хочешь знать, почему я припозднился?
        - В «Авалон» играл сам с собой, - попыталась я пошутить и отстраниться, но его рука тотчас скользнула вниз и сжала мои пальцы.
        - Из-за тебя! - Приехали! А я только порадовалась. - Из-за тебя я начал читать этот бред. Пока не закончил, не встал с дивана.
        - Правда, что ли?
        - А чего мне врать?!
        Я пожала плечами и прибавила шагу. Хотелось побыстрее дойти до калитки и забрать у Шона руку, чтобы ее открыть самой без всякого там принципиального джентльменства. Собака бежала впереди, радостно виляя хвостом. В собачьей душе наступил полный покой.
        - Я закончила почтовый ящик, - начала я, чтобы Шон не поднял какой-нибудь скользкой темы. - Можешь прийти посмотреть.
        - Завтра уже, ладно? Мойра нас так быстро не отпустит.
        Еще бы! Особенно после того, как увидела нас идущими за ручку. Старуха выглядывала из кустов, как настоящий шпион. И я не желала знать ее мысли. Мое холодное безразличие меня более чем устраивало.
        Небезразличным оказался только желудок, повторно вкусивший запахи кухни - в обед в меня много не влезло из-за нервов Мойры. Сейчас я готова была умять две тарелки замечательного рагу. Однако Шон четко знал свое дело. Его звали ради молотка, вот он и не возьмет вилки раньше гвоздя. Я уже прокляла свой язык - по суетливому метанию хозяйки от стены к стене в поисках подходящего места я догадалась, что Шон был просто предлогом, чтобы не вешать картину. Но он ее повесил. Над диваном, выбрав место самостоятельно. А потом еще отступил на три шага к противоположной стене, чтобы, сложив руки, любоваться картиной, как в музее. Может, он все-таки кривизну угла проверяет, а не издевается над моими художествами… Шона не понять. А в любой непонятной ситуации лучше есть.
        Коронное баранье рагу, еще картошка, еще хлеб, еще пирог. Не для меня готовили, но я нагло приперлась на чужой пир и даже не могла поддержать беседы. Из-за меня она просто не клеилась. Мойра только и делала, что переводила взгляд с моего лица на Шона и обратно, тихо, будто незаметно, вздыхая. А сам виновник всех шекспировских страстей, как и подобает мужчине, ел молча. Об одном хозяйка не будет жалеть - что гости мало ели. Главное, что мы вообще не пили. На столе блестел в стеклянном кувшине домашний лимонад. В этом доме, похоже, Шону не наливают.
        Собака не отходила от хозяина, потому что соскучилась или из-за того, что тот тайком под столом кормил ее мясом. Наконец Мойра предложила сыграть в карты
        - мои протесты проигнорировали и свели правила игры до понятного мне «дурака». Я даже не пыталась следить за временем, понимая, что мне все равно влетит по полной программе. Я ушла молча - благо Лиззи знала, что я могу дойти либо до Мойры, либо до Шона - и ни к кому из них она не подумает отправиться меня разыскивать. Она могла бы и позвонить, когда прошел час, два, три… И только я подумала о ней, как телефон звякнул. Я взглянула на экран под столом. Сообщение было коротким: «Немедленно возвращайся домой».
        Терпение у Лиззи закончилось, а игра еще продолжалась, и я решила, что пятнадцать минут погоды не сделают. Но через пять минут пришло повторное сообщение: предыдущий приказ превратился в просьбу с помощью «пожалуйста». Я извинилась и отложила карты. Мойра всплеснула руками, взглянув на часы - может, она на радостях лицезрения трезвого Шона действительно потеряла счет времени? Самому же мистеру Муру было все по барабану. Он, позевывая, выполз из-за стола, обнял Мойру, подтолкнул к выходу собаку и чуть не сделал то же самое со мной, но я увернулась от жаркого объятия и выбежала на улицу будто играла с собакой. Джеймс Джойс тут же принялась наматывать круги, то и дело наскакивая на меня с лаем. Шон пытался пару раз окликнуть ее, но она не слышала команд. Тогда он изловчился, поймал ее за ошейник, и несчастная завизжала поднятая в воздух.
        - Отпусти! - завизжала я громче собаки, хотя Шон и без меня это сделал.
        - Она обязана слушаться, - сказал он с нескрываемой злостью.
        - Она радуется…
        - И что с того! - перебил он и зашагал к калитке.
        Джеймс Джойс потрусила следом, поджав хвост и уши. Получила из-за меня, ведь это я ее раздразнила. Виновато улыбнувшись Мойре, я побежала догонять мистера Мура, державшего для меня калитку открытой. Мы довольно мирно поцапались и не должны были особо расстроить хозяйку, и все же я не скинула с плеча руки Шона, зная, что Мойра с крыльца пристально за нами наблюдает. Пусть ей снятся сегодня добрые сны, она их заслужила, постоянно переживая за Шона.
        Один куст, два, три… И вот мы оказались в шпионской недоступности.
        - Спектакль окончен!
        Я скинула руку, переместившуюся с плеча на талию, и отошла на пару шагов в сторону.
        - Я не играл и обнял тебя не ради Мойры, а потому что мне показалось, что ты не против. Значит, ошибся. В который раз. Но если тебя наше деревенское общество так раздражает, то чего пришла? Чего возишься со старухой? Я лично больше не стану досаждать тебе своим обществом. Но за свою собаку ручаться не могу. Что ты с ней сотворила, не знаю.
        Он говорил слишком серьезно и с той же злостью, что орал на собаку. Хорошо, на мне не было ошейника, а то и я поболтала бы лапками в воздухе. Так приятно начавшийся ужин, видно, возвел утреннюю обиду в куб. Надо было что-то с этим срочно делать.
        - Шон, давай попытаемся забыть все те глупости, что мы наговорили друг другу за эти две недели. Мне кажется, нам обоим станет легче. Давай отмотаем время назад. Дойдем до твоей скамейки на озере. Ты вновь спросишь меня, нужна ли мне помощь. Я отвечу - нет. И мы разойдемся незнакомыми друзьями. Ну, как?
        Мы уже злыми семимильными шагами почти дошли до озера.
        - Мне кажется, тебе все же нужна помощь, - От его слов я напряглась, но не перебила. - Нормальные люди не пытаются вернуться назад, они смело идут вперед. Но если ты хочешь просто уйти, то иди. Я посмотрю почтовый ящик, когда вы с мисс Брукнэлл вернетесь в Калифорнию.
        Я не нашлась что ответить. Шон же расценил мой ответ согласием. Бросил тихое «доброй ночи» и пошел с собакой домой. Я ступила на тропинку и пошла в другом направлении. Окна горели. Лиззи ждала меня, и я решила быстрой ходьбой наверстать хотя бы пару потерянных минут. Гордо прошествовала мимо зеленого почтового ящика и толкнула дверь - она действительно осталась незапертой. Но это удивило меня меньше всего - Лиззи стояла посреди гостиной в брюках и кофте с капюшоном. Совсем не домашний вид, да и на ногах не тапки, а ботинки. Собралась меня искать?
        - Спасибо, что пришла, - сказала Лиззи вместо приветствия.
        И я потерялась с ответом: она явно думает, что я провела этот вечер с Шоном, играя совсем не в карты, и сейчас обвинит меня в очередной лжи, если я расскажу про обед и ужин. Что сказать и, главное, как, чтобы вычеркнуть мистера Мура из наших с ней отношений раз и навсегда?
        - Мне надо уехать прямо сейчас. Утром у меня самолет в Нью-Йорк.
        - В Нью-Йорк?
        Я повторила за ней последнее слово не потому что не поняла название города, а потому что не поняла словосочетания «уехать прямо сейчас»… Но вместо объяснения Лиззи бросила короткое «Family Emergency» - стандартную отмазку и для детей, и для взрослых. Но не для Элизабет Брукнэлл.
        - Лиззи, что случилось?
        - Я потом расскажу. Сейчас мне надо уехать. Я и так прождала тебя лишний час.
        - Что значит, лишний час? Почему ты не сказала мне утром или днем? Что произошло за те три часа, что меня не было?!
        Я уже почти кричала.
        - За эти три часа я наконец приняла решение, что еду и купила билет, - ответила она железным голосом.
        - Почему один? - не успокоилась я. Да и какое тут могло быть спокойствие, когда меня информируют о какой-то семейной трагедии в форме сообщение диктора, вещающего на всю страну. Я не безликая аудитория. Я часть ее семьи… - Лиззи, почему ты едешь одна? - повторила я вопрос, испугавшись слишком долгой паузы. Она не знает, что сказать? У нее нет объяснения? Или оно слишком неприятное для моих ушей?
        - Потому что мне некогда будет заниматься тобой в Нью-Йорке, - отчеканила она каждое слово.
        - Мной не надо заниматься! - без секундной задержки выпалила я. - Ты не говоришь, что случилось, но я хочу быть рядом, чтобы поддержать…
        - Там достаточно людей, чтобы поддержать меня. Это семейное дело. Ты там будешь лишней.
        Я отступила к дивану, чтобы не загораживать входную дверь.
        - Я могу не брать машину, если она тебе нужна, - продолжила Лиззи тем же ледяным голосом.
        - Мне она не нужна. Я не буду водить по этим ужасным дорогам. Да и мне никуда не надо. Пару дней проживу, не переживай, - попыталась я придать голосу безразличный тон, хотя внутри все ходило ходуном.
        - Это будет не пару дней. Это будет пару недель. Возможно. Но ты не маленькая, справишься. К тому же, есть мистер Мур на всякий случай, - добавила она неестественно четко.
        - Мистера Мура как раз нет. Он уезжает в Корк, но у меня есть Падди и Мойра. Занимайся семейными делами и обо мне не тревожься. Я справлюсь. Будет время основательно заняться портфолио.
        - Вот и отлично, - Лиззи на миг опустила глаза. - Я знала, что ты поймешь. И прости, если я утром была немного груба. Мне сейчас тяжело. Ну все…
        Лиззи обняла меня как просто знакомую, даже не коснувшись щекой щеки и, бросив на ходу «take саге», вышла из дома. Когда звук мотора затих в ночи, я прошла в ее спальню и заглянула в шкаф - там осталась половина одежды. Я с облегчением выдохнула, обругав себя за лишние страхи.
        Глава 26 "Пьяное мороженое"
        - Bloody hell! - Джеймс Джойс таким вихрем пронеслась мимо хозяина, что его спас от неминуемого падения лишь почтовый столб. - Gerroff! - заорал Шон так, что задрожали барабанные перепонки. У меня. Собака же не реагировала на хозяйскую ругань вовсе. Она стояла передними лапами у меня на груди и самозабвенно облизывала лицо.
        Увы, ее язык не слизал следы сна. Услышав шум, я пробиралась к двери на ощупь. Но мозг уже включился, и я присела на порог, чтобы своим телом защитить собаку от расправы. И Шон не подошел.
        - Что ты тут делаешь? - спросила я, застегивая верхнюю пуговицу пижамной кофты, которую Джеймс Джойс умудрилась подцепить когтями. Но все же не стала напоминать ее хозяину про вчерашнее обещание. Я была рада его видеть. Вернее, Джеймс Джойс. Одинокая ночь оставила неприятный осадок, но искренняя собачья радость подняла меня до небес.
        - Это не я. Это все эта тварь. Она убежала во время прогулки.
        Шон замер на полпути от почтового ящика. Я осталась сидеть, обнимая собаку, совсем не уверенная, что хозяин уже сменил гнев на милость. Подождем. Его же не смущает смотреть на меня сверху вниз!
        - Потом увидел, что машины нет, и решил взглянуть в ваше отсутствие на почтовый ящик. Любопытно ведь! Я не хотел нарушать наш договор. И тем более
        - будить тебя. Отпусти собаку, и я уйду.
        - А я ее не держу.
        Я поднялась и, заметив на коленях шерсть, принялась отряхиваться. Шон кликнул собаку, но та не пошла к нему.
        - Да что же такое! - сказал он без злобы, но с обидой. - Неблагодарная сучка, ты променяла двенадцать лет любви и заботы на одну ласку заезжей девчонки. Есть сегодня даже не проси.
        Я не смогла сдержать улыбки. Собака продолжала вилять хвостом - даже если она и поняла угрозу хозяина, то ей было плевать. Здоровый собачий пофигизм. Стоит поучиться. Я провела рукой от холки до хвоста, и Джеймс Джойс прижала от удовольствия уши.
        - Пойдем домой, - продолжил Шон примирительно, и собака подошла к нему, поджав хвост. - Нам здесь не рады. Во всяком случае, мне.
        - Отчего же! Я рада, что ты зашел. У меня осталась краска. Могу покрасить второй ящик, если тебе нравится первый, - предложила я с неполной уверенностью, что хочу услышать в ответ «да», но Шон тут же согласился.
        - Если только мисс Брукнэлл не будет против того, что ты тратишь время на всякую ерунду, - добавил он с улыбкой, и я ответила ему еще большей, чтобы прикрыть рану в сердце.
        - Мисс Брукнэлл об этом не узнает. Она улетела в Нью-Йорк.
        - Вот как, - опешил Шон. - Я думал, она уехала в магазин. Что случилось?
        - Что-то в семье. Я точно не знаю. Она не сказала.
        - Как так не сказала?
        - Вот так, - улыбнулась я, почувствовав резь в глазах. - Мы не настолько близки, чтобы делиться сокровенным.
        Да, да, именно об этом я и думала всю ночь. Во всяком случае, ту часть ночи, которую пролежала, глядя в темный потолок.
        - Надолго?
        Я вновь пожала плечами.
        - Ты не можешь оставаться здесь одна.
        - Это еще почему? - спросила я с вызовом, чтобы побороть подступающие слезы. - В контракте нет моего имени, поэтому?
        Шон сжал губы. Я его обидела, того не желая.
        - Потому что ты без машины. И я уезжаю. Лана…
        Я не дала ему договорить:
        - Падди никуда не уезжает.
        - До паба еще доехать надо.
        - У меня есть велосипед.
        - Лана…
        - Шон, не начинай. Я не поеду в Корк. Точка.
        - Это тебя ни к чему не обязывает…
        - Шон, этого я боюсь меньше всего. Я не хочу портить тебе и твоим племянникам каникулы. Я плохой велосипедист.
        - А если мы не поедем в поход…
        - Шон, прекрати! Со мной ничего не случится, а вот твои племянники на тебя обидятся. Не поднимай больше эту тему, ладно? И у меня есть еще Бреннон О’Диа. Он с удовольствием составит мне компанию. Ему очень нравятся мои шаржи. Кстати, я хочу подарить тебе один. Твою собаку. Пойдем.
        Шон вошел за мной следом и, оттолкнув Джеймс Джойс ногой, захлопнул дверь перед мокрым черным носом.
        - Я не могу впустить ее. Вдруг у будущим постояльцев аллергия на шерсть.
        Собака заскреблась в дверь, но после хозяйского окрика притихла. Но через секунду я увидела ее уже за стеклянной дверью - сообразительная псина. Шон проигнорировал ее просьбу войти - стекло не жалко, не поцарапает. Я взяла со столика папку и достала рисунок, но захлопнуть не успела, Шон ухватился за край шаржа на Господина Гончара. Я давно не слышала ни от кого такого по-детски искреннего смеха, как в тот момент от Шона.
        - Отдай! - я спрятала шарж и строго взглянула на развеселившегося мистера Мура. - Только ему не говори, ладно? - Шон согласно замотал головой. - У меня есть неприятная история с шаржами. Лето я проводила всегда у бабушки с моим кузеном. Он гулял все ночи напролет, а потом дрых полдня, и его дружки заставляли меня его будить, ну и я получала много неласковых слов в свой адрес. А в десять лет девочки обидчивые. Я нарисовала шаржи на всю компанию и подписала имена. Пока кузен спал, я заклеила ими дверь его комнаты и предложила друзьям самим его разбудить. Они очень громко хохотали, пока не доходили до своего портрета. Тогда смех мгновенно обрывался. Неделю они со мной вообще не разговаривали.
        - Я буду разговаривать, если ты нарисуешь меня, - сказал Шон, едва я замолчала. - А за Джеймс Джойс спасибо.
        - Хорошо. Только после почтового ящика. Боюсь, краска испортится или вдохновение пропадет.
        - Кстати, мне очень понравился коттедж, который ты нарисовала для Мойры. Прости, что вчера ничего не сказал. Просто слов не находил, а мои глупые междометия тебе не нужны. Впрочем, как и витиеватые похвалы, наверное. Ты и так знаешь, что красиво рисуешь.
        Шон говорил спокойно, и его слова не походили на лесть. И хохот его явно был искренним.
        - Ты не завтракала небось. Давай я чай заварю. Могу и яйца поджарить с помидорами, если они есть. Не отказывайся, мне это только в радость. Я, кстати, тоже не завтракал.
        - Хорошо. Готовь. А я пока оденусь.
        Мне тоже твое общество в радость, и твой шарж, и твой почтовый ящик - иначе бы я целый день просидела на диване, уставясь в одну точку, и проверяла телефон в ожидании хоть одного слова от Лиззи. А она даже не написала, что добралась до Дублина. Что-то явно занимало ее голову больше, чем мое беспокойство за нее. Как-то слишком быстро и безболезненно меня задвинули на второй план. Хотя что я нападаю?! Вдруг что-то с ее мамой. Она ведь живет в Нью-Йорке. Или нет? Я даже имени ее не знаю. Лиззи права - я действительно была бы там лишней.
        Я оделась и вернулась в кухню.
        - Лана, что это?
        Бутылка вина, чуть-чуть недопитая. В меня просто ночью уже не лезло.
        - Я не могла уснуть, - ответила я, скручивая волосы в узел, чтобы скрыть смущение. - Конечно, виски получше снотворное и голова на утро светлая… Шон, не смотри на меня так! Я редко пью в одиночестве. Я вообще не пью в одиночестве. Это была моя первая ночь за много-много лет, когда я осталась в доме одна. Мне было страшно…
        - Лана, что ты несешь?! - Шон швырнул бутылку в ведро для мусора.
        - Правду. Я сказала правду. Я распереживалась за Лиззи и… Твоя яичница очень вкусно пахнет.
        Его лицо осталось серьезным. Хватит! Я и без твоих взглядов знаю, что женский алкоголизм не лечится, но я и не пью, в отличие от тебя. Наверное, мой ответ прочитался в глазах, и Шон отвернулся к раковине, чтобы ополоснуть бокал.
        - Спасибо. Но не стоило этого делать. Сейчас бы я его уже не разбила. Может, выйдем к озеру? Дождя нет, солнышко.
        Шон обернулся к двери, в которую продолжала стучать лапой Джеймс Джойс. Вот же настырная. Мне б такое упорство!
        - Хорошо. Только иди первой и держи эту тварь за ошейник, пока я ношу еду. Сколько радости было у собаки. Хоть подзаряжайся от хвоста!
        - Мойра поведала тебе историю этого коттеджа? - спросил Шон, когда мы уже наполовину закончили завтрак: оставались только тосты и чай.
        - Нет. А что в нем такого?
        - Ничего. Я могу только свои секреты открывать.
        - Тогда скажи, почему собаку зовут мужским именем?
        - Все просто. Кара обожала Джойса, хотя я не понимаю, за что его можно любить, и мечтала назвать в честь него сына, но к детям я не был готов. Мы едва сводили концы с концами. Тогда она притащила домой щенка, но мои доводы, что это сука не нее не подействовали, потому что ей отдали якобы кобеля. У щенка, конечно, так ничего и не выросло, но на имя эта тварь уже откликалась. Так что ничего сверхъестественного в имени нет.
        Он опустил глаза в чашку. На мгновение, но я успела отругать себя за вопрос.
        - На прощанье Кара сказала, что, возможно, хоть с собакой, которая девочка, я справлюсь.
        - Шон, - я протянула через стол руку и накрыла его пальцы, чтобы он перестал стучать вилкой по пустой тарелке. - Ты справился. Я не могу поверить, что Джеймс Джойс столько лет. Она ведет себя, как щенок.
        - Вся в хозяина, - выдал Шон с грустной улыбкой, ловя в ответ мои пальцы, но я не далась.
        - Завтрак был великолепен. Спасибо. Скажи, неужели за столько лет тебе не захотелось вновь завтракать вдвоем? Шон, я не верю в однолюбов. Да и к черту любовь, - затараторила я, поняв, что Шон передал мне эстафетную палочку, хотя и знал, что я не готова к монологу. - Люди женятся не поэтому…
        И мои аргументы закончились, так и не начавшись. Дура! Сейчас он напомнит про паспорт. В отместку, что разбередила его рану.
        - Я всегда завтракаю вдвоем с Джеймс Джойс, - И он сунул собаке корочку от тоста. - Пусть у нее мужское имя, но у нас в стране однополые браки разрешены. Как и у вас. Так что я в порядке.
        Я запила чаем неприятные мысли. У нас браки разрешены, только для кого-то я все равно за три года не стала частью семьи. Это мои родственники сумасшедшие, а Лиззи всю жизнь открыто жила с женщинами. Значит, дело во мне.
        - А у нас в России с этим плохо. Типа, в Библии написано нельзя, и потому нельзя. А у нас Библию-то никто в глаза не видел. Мой отец, например, но аж слюной брызжет, когда про голубых слышит, хотя ни одного в глаза не видел.
        - Знаешь, мы часто ненавидим абстрактные вещи, но когда они становятся реальными, мы пересматриваем свое отношение к ним. Уверен, твой отец принял бы тебя, если бы тебе вдруг понравились женщины…
        - Я так не думаю, - перебила я, испугавшись такого разговора. Неужели Шон чего-то подозревает? Нет, он не мог видеть нас с Лиззи, а за языком я слежу.
        - Отчего же? Он ведь принял твой брак по расчету, а я уверен, что любой отец желает, чтобы его дочь любила мужа и была с ним счастлива не за паспорт. Я уверен, что он обрадовался, когда ты развелась, а спроси его, когда его девочка только в школу пошла, хотел бы он, чтобы она оставила мужа…
        - Шон, хватит! Ты можешь не обсуждать меня?!
        - Прости. Но и ты лезешь мне в душу, а мне тоже больно.
        - Извини. Больше не буду.
        - А, может, нам нужна эта боль, чтобы очистить душу. Как думаешь?
        - Не думаю. Я не хочу боли, даже если после нее будет хорошо. Бог явно ненавидит женщин, раз сделал наше тело таким… Жалким!
        - Твое тело прекрасно…
        Я схватила тарелки и потребовала подержать собаку. Мы никогда не научимся с ним говорить, не сводя все к сексу. Я намывала посуду, то и дело оборачиваясь к двери, но Шон оказался умнее, чем я думала - дал мне время остыть и длинной паузой положил конец зашедшему в тупик разговору.
        - Хочешь поплавать? - спросил он, когда я вернулась к озеру с перехваченными резинкой волосами.
        - Холодно, - театрально поежилась я, хотя сегодня впервые чувствовала себя привольно с коротким рукавом.
        - Холодно? Это жаркое ирландское лето! Ну?
        - Холодно, - повторила я, понимая, что никогда не прыгну в это озеро. - Но если ты хочешь купаться, я принесу полотенце. Джеймс Джойс как-то ведь плавает… - зачем-то добавила я очевидную глупость.
        - Потому что мы с ней не знаем другой воды. Мы не жили в солнечной Калифорнии.
        - Не думаю, что это озеро переплюнет по холоду Тихий Океан, и все же я предпочитаю плавать в бассейне.
        - Хорошо. Нет так нет. Пойдем рисовать, пока ты не замерзла?
        Я кивнула и вернулась переодеться и взять кисточки. Шон подхватил выставленный мною за дверь мешок с красками. Дорога вокруг озера больше не казалась длинной. Мы обсуждали феечек и прочую хрень, которую можно нарисовать, но остановились на копировании предыдущего шедевра. Шон предложил зайти в дом, но я отказалась в надежде вообще не переступать его порога. Пусть тайна этого царства останется для меня за семью печатями, но мы заперли в доме собаку, чтобы та не влезла в краску. Она поскреблась-поскреблась и успокоилась, наверное уйдя к себе на подстилку.
        Шон присел на траву и не сводил с меня глаз. От такого пристального внимания у меня затряслись руки.
        - Шон, я люблю работать в одиночестве.
        - Мне уйти? - поднялся он тут же.
        - Можешь оставаться, только не смотри на мои руки.
        - Вообще-то я смотрел на твою грудь, - хохотнул Шон и слинял раньше, чем я окончательно превратилась в Сеньору Помидору.
        Увы, каким ты был, таким ты и остался. Может, хотя бы твой почтовый ящик под моими руками превратится во что-нибудь, достойное лицезрения.
        - Хочешь, я поиграю для тебя на вистле? - спросил Шон из-за чуть приоткрытой двери, чтобы незаметно исчезнуть при моем отказе.
        Но любопытство взяло верх, и я согласилась. Шон уселся на прежнее место, но не приставил дудку к губам. Видно, играть с улыбкой не умеют даже ирландские парни.
        - Я знаю, что ты любишь рисовать под музыку, - Шон знал, как ущипнуть побольнее, напомнив про мои кривляния под «Чижа». - Но не знаю, какую ты предпочитаешь, - О, да, слава богу, что я была тогда в наушниках. - Грустную? Веселую?
        - Любую, если она ирландская.
        - А другую я и не смогу сыграть на вистле.
        - Вот и играй любую.
        И Шон заиграл, чтобы заставить меня понять, что я не сумею освоить даже ту дурацкую мелодию, которая прилагается к моей дудке. Его звуки лились соловьиной трелью.
        - Где ты научился так играть? - спросила я через полчаса.
        - Нигде. Любой мальчишка играет лучше меня. Если бы американцы сделали у джинсов карманы поглубже, то все ирландцы продолжали бы носить с собой вистл. Мы так в школе время убивали. Во рту обязательно что-то должно было быть - дудка или сигарета. Ну, или губы девчонки, но такая удача выпадала крайне редко,
        - добавил Шон, глядя на мое каменное лицо. - Еще поиграть?
        О, да! Займи уж чем-то губы, чтобы с них всякую минуту не слетала пошлая чушь. Блин, тебе тридцать три года! А мозгами в шестнадцати остался, похоже. Собака и то умнее тебя!
        - Ты мне лучше почитай. «Артемиса Фаула», например?
        - Ты это серьезно сейчас?
        Еще как! Кому-то лучше читать, чем говорить!
        - Да, почитай, пожалуйста. Вдруг я что-то в жизни упустила.
        Он сходил в дом за книгой и принялся читать. Только на сцене спаивания бедной фейри остановился.
        - Обещай больше не пить вино, ладно?
        - Почему?
        - Потому что я не хочу, чтоб ты теряла даже часть своей магической силы. Обещаешь?
        Я кивнула:
        - Хорошо, буду пить только виски.
        - Отлично! У вас там виски нет. Значит, пить ты его можешь только со мной.
        Шон оставил мне паузу для ответа, но я не знала, что сказать. С выпивки слишком легко соскользнуть на тему секса, а его на сегодня хватит.
        - Хочешь мороженого?
        Я кивнула, хотя, признаться, успела подмерзнуть, рисуя, потому пошла в дом скорее согреться и заодно вымыть кисти. Скинуть кроссовки ногами оказалось делом затруднительным, но пачкать чистый пол не хотелось, как и видеть перед собой коленопреклоненного Шона. Он, к счастью, поспешил на кухню и не заметил моих мучений. Я попросила его открыть кран и капнуть на кисти мыла. Наши тела на секунду соприкоснулись, но я не почувствовала прежнего дискомфорта. Наверное, потому что увлеченно терла кисти, которые через минуту уже стояли чистыми в банке, в которой я их принесла.
        - Мне нравится такой натюрморт.
        Шон подошел ко мне с полным стаканом мороженого. Я улыбнулась его словам и предложила добавить к кистям плоскогубцы, молоток и пару гвоздей.
        - Думаю, они неплохо будут смотреться вместе, - произнесла я и уткнулась носом в мороженое, испугавшись двусмысленности фразы.
        - Банка опрокинется, - спас меня Шон и протянул ложку. - Хочешь пьяного мороженого?
        Я кивнула из любопытства. Шон вытащил из холодильника черную бутылку пива и достал из шкафчика бренди. Я протянула стакан. Мороженое окрасилось сначала в кровавый цвет, а затем покрылось бежевой пеной и стало напоминать капучино.
        - Быстро съедай!
        Мы оставались в кухне. От дивана нас отделяли десять шагов, но, наверное, это уже было не быстро. Я попробовала мороженое и не сумела убрать с лица улыбку отвращения. Никакие слова не способны описать вкус, который остался на моих губах. Сладостная острота бренди только усилила горечь пива. Я решила подцепить со два полную ложку нетронутого алкоголем мороженого, но его сладость, увы, не убрала пивную горечь.
        - Не мучайся! - Шон поменял стаканы. - Не могут же у нас во всем совпадать вкусы.
        - Ив чем же они совпадают? - спросила я с полным ртом.
        - Мы любим одинаковый чай и баранье рагу, верно? Чай мы пили с утра, а теперь время обеда. Идем!
        - Куда?
        - К Мойре, куда ж еще! Мы вчера не все съели.
        - Шон, я не могу. Это уже наглость. Она ждет только тебя.
        - Она ждет нас, как ты этого не понимаешь!
        - Я прекрасно это понимаю и не хочу ее обманывать.
        - И не надо обманывать.
        Рука Шона взлетела к моему лицу убрать выбившуюся из хвоста прядь. Между нами дрожал стакан, и я вжала его в живот Шона, но это не спасло меня от его губ. Поцелуй был кратким, словно он обжегся или почувствовал остатки пивной горечи.
        - Ты вся в мороженом.
        Я вытерла рот и оставила ладонь у лица. Шон понял и отошел от раковины, где мы все это время простояли.
        - Пойдем?
        - Шон, иди один. Я вся в краске.
        - Мойра уже видела тебя такой. Ну, а если хочешь, я дам тебе свою футболку.
        И, не дожидаясь согласия, он исчез в глубине дома. Я обхватила себя руками и осталась в кухне. Отсюда убранство гостиной выглядело почти идентичным нашему. Чувствовалась одна рука. Рука матери Шона. Кухня тоже не выглядела холостяцкой - будто миссис Мур отлучилась всего на минутку.
        - Такая подойдет?
        Бордовая с длинным рукавом.
        - Я отвернусь.
        И он действительно отвернулся.
        Я сняла кофту и надела футболку. Закручивал рукава уже он. Потом отошел на шаг и окинул меня критическим взглядом. Вердикт - все еще желаешь переспать? Или наконец передумал?
        - Сюда нужен пояс. Один момент.
        И Шон снова исчез, а когда вернулся, полез в нижний ящик за коробкой, из которой достал шило.
        - Шон, не надо!
        Однако мои протесты не возымели над ним никакого эффекта. Он на глаз проделал новую дырку и угадал - ремень сел поверх футболки на моей талии как влитой.
        - Ну вот, такую женщину и Мойре не стыдно показать, - улыбнулся Шон, и я приняла от него поцелуй в щеку, не вздрогнув.
        Мы взяли собаку и пошли протоптанной тропой. Я не просила малину, но Шон насобирал полную ладонь и поднес к моим губам. Я постаралась забрать ягоды, как можно осторожней, но на губах Шона все равно заиграла усмешка. Добрая, но с долей мужского превосходства. Или ему просто нравилось видеть меня в своей футболке. Возможно, в тот момент он вспоминал Кару. Эта мысль кольнула слишком больно. Я сухо поблагодарила за ягоды и ускорила шаг.
        - Куда ты бежишь? - остановил меня Шон, схватив за руку. - Такая голодная?
        Я остановилась и, чтобы занять рот и руки, указала на поле.
        - Что там, ты знаешь?
        - Ничего. Сейчас земля отдыхает, а что потом посеют, не знаю. Может, картошку,
        - улыбнулся он, давая понять, что шутит.
        - Ты ничего, оказывается, не знаешь про сельское хозяйство, а ведь в твоем роду обязаны были быть фермеры, - решила я в отместку подколоть Шона.
        Тот в ответ взял мою руку и очертил ей полукруг в стороне полей.
        - Мой дед пахал это поле. Сам, на тракторе. Отец тоже пахал, пока не похоронил деда. В тот же год он продал всю землю, освободив меня от проклятья фермерства.
        - Это была ваша земля? Вот это все? - не поверила я.
        - Да, вот это все, - Шон сжал мою руку и поднес к губам. - У моей бабки даже в молодости не было таких нежных рук. Понимаешь?
        Я кивнула и попыталась освободить руку, но Шон только крепче сжал мои пальцы, и мы вновь подошли к калитке за ручку, хотя никто за нами в этот раз не шпионил. Если только Джеймс Джойс, но она бежала впереди и не оглядывалась.
        Мойра чуть ли не закружила меня в объятьях, а силы в ее руках явно хватило бы, чтобы оторвать меня от земли. Ее саму я одарила крыльями - в ее взгляде читалась благодарность за то, что я не позволила внучку уйти в запой. С чего она решила, что дело во мне, не знаю. Почему бы не поверить в то, что ему очень важны племянники. Мужчины после тридцати начинают испытывать тягу к продолжению рода, но с таким количеством племянников, может, Шон за пару дней каникул утоляет всю свою отцовскую потребность, потому и не женится.
        - Лана, - начал он, когда мы наконец выползли от Мойры. - Я серьезно говорил про дочку Моны. Она невыносима. Мне нужна женская рука, чтобы держать Кейтлин в узде. Поехали в Корк, пожалуйста…
        Я закрыла его рот ладонью и поцеловала собственные пальцы.
        - Мы договорились. Хватит.
        Шон что-то промычал, явно в продолжение просьбы, и я решила не убирать руки, но сразу отдернула, как только почувствовала кончик языка в самом центре ладони.
        - Не затыкай мне рот. Это невоспитанность. Я только хотел напомнить, что мы договорились, что ты нарисуешь на меня шарж. И я повешу его на стену рядом с Джеймс Джойс. Будет семейный портрет.
        Я улыбнулась и сжала руку Шона:
        - Let’s do it! (Давай сделаем это!)
        Глава 27 "Бутерброд с соленым лососем"
        - Let’s do it…
        За меня ответила тишина и шелест листа, который мы с Шоном держали с разных сторон. Он читал продолжение похождений супер-гениального мальчишки, пока я рисовала. Только не его, а хорошую пару для Джеймс Джойс - коня с головой пса, которому я совсем малость придала сходства с Шоном. Он не обидится, ведь сам охарактеризовал себя таким чудищем в церкви.
        И Шон, к моей превеликой радости, улыбнулся, но потом в миг сделался серьезным и задал свой вопрос тихо, и чтобы я расслышала его, сделал ко мне последний шаг, свернув лист пополам. Воздух между нами накалился, и искра из глаз Шона чудом не подожгла бумагу, но зажгла мои щеки. Язык онемел, и Шон решил отыскать ответ на ощупь. Лист повис в моих пальцах, и я отвела руку, как стрелку, чтобы широкая грудь Шона не смяла великолепный шарж. Но она смяла меня. До дивана один шаг, но этот шаг не спасительный, а капитулирующий, и я устояла на ногах. Вернее, меня удержали руки Шона, но они лишь на мгновение задержались на ремне, потом, смяв грудь, чуть не задушили меня, сомкнувшись на шее. Шон выдавливал из меня ответ, лишая последнего воздуха, и мне ничего не оставалось, как разлепить губы, с которых он тут же снял ответ языком, как снимают с варенья пенку:
        - Я чувствую вкус малины, и как же мне нравится этот вкус.
        Его губы продолжали касаться моих, и я осязала каждое сказанное им слово. Расслышать их было невозможно из-за звенящих в ушах цикад - в открытое окно врывалась вечерняя прохлада, но я не чувствовала холода, потому что огонь с щек спустился на грудь - сам, или же увлекаемый руками Шона, кто знает… Только спина еще чувствовала ветерок, но не долго. Ремень упал к моим ногам, и горячие руки ринулись под футболку искать застежку, которой не было. Мне позволили выдохнуть лишь потому, что пришлось стягивать футболку через голову вместе со спортивным лифчиком.
        - Я стану кормить тебя малиной каждый день.
        И я не сказала ему «да», Шон забрал его силой. Он удерживал меня губами, пытаясь отыскать, куда бросить одежду и потом, как забрать из моих рук произведение искусства, не помяв. Я отступила к дивану, и шарж накрыл его, как покрывало, которого нельзя коснуться. Но Шон и не искал, куда уложить меня. Он поднял меня в воздух, чтобы не наклоняться к груди.
        - Сейчас я точно жалею, что не научился рисовать, - выдохнул он, отпуская на свободу мой сосок. Я глядела на него сверху вниз и находила все больше и больше сходства с огромным свирепым псом с моего шаржа, который приготовился растерзать меня. - Я бы нарисовал твою грудь, если ты не способна разглядеть свою красоту в зеркале.
        Шон поднял меня еще выше, чтобы ткнуться носом в пупок, и я коснулась рукой потолка, чтобы не упасть. Тогда Шон рассмеялся и опустил меня на пол. Я продолжала молчать, хотя губы все это время оставались свободными.
        - Лана, в чем дело?
        Шон взял мое лицо в ладони и заглянул в глаза: возможно, они ему что-то говорили, минуя мое сознание, потому что он слушал их внимательно больше минуты, а потом изрек:
        - Я заморозил тебя.
        Похоже, я действительно дрожала, не в силах предугадать его дальнейших действий. У меня никогда не было с Полом никаких прелюдий, а те смешные потуги на секс, которые были на втором курсе «Кулька», вспоминались с горьким смехом.
        Шон стянул футболку и набросил мне на спину.
        - Пойдем!
        Он протянул меня за руку через всю гостиную. Я шла, не спуская глаз с его затылка, и чуть не перекувырнулась через собаку, которая все время, оказывается, лежала посреди гостиной и виляла хвостом, глядя на наши игры. Шон почти пнул ее, прогоняя с дороги, но Джеймс Джойс засеменила следом, хотя могла бы догадаться, что получит по любопытному носу дверью.
        Я продолжала сжимать рукава футболки у самой шеи и ждала дальнейших инструкций, хотя мои глаза и в темноте отыскали кровать. Я радовалась, что Шон не зажег лампу - пусть он чувствует, но не видит меня. И вот футболка заскользила между пальцев, и лишенная защиты спина выгнулась под натиском губ Шона. Большие пальцы, почти лапищи, быстро справились с молнией на моих штанах и, замерев на мгновение под резинкой бикини, стащили вниз все одним махом. Мне оставалось снять носки, и я спаслась от Шона на кровати. Снимая их, я глядела только в застилавший пол коврик, боясь даже в темноте разглядеть то, что мне предстояло принять в себя.
        - Что мерзнешь?! Залезай под одеяло.
        Шон откинул край одеяла, и я юркнула в его постель с закрытыми глазами. Боже, как же страшно! Это был новый, неизвестный доселе страх. В далекий первый раз мне, понятное дело, было страшно, но больше все же интересно. Три года с мужем было до страшного противно. Но никогда до этого момента не было только лишь страшно.
        Зачем я это делаю? Лиззи нынче дела нет до проверки меня любимой, а мне Шон за даром не сдался со своей малиной. Но его тело уже было рядом, почти на мне, а уж губы точно не позволят и на минуту оторвать затылок от подушки. Резинка до боли впилась в шею, и я с трудом высвободилась из плена его губ, резко мотнув головой.
        - Что? - его губы замерли на моем ухе, и барабанные перепонки заходили ходуном от его тяжелого дыхания.
        - Резинка… - так же отрывисто проговорила я, закинула за голову руку, но освободить волосы не успела. Шон выдохнул мне в лицо:
        - Я умею считать и помню, что у тебя опасные дни. Не хочется делить тебя с резиновым Джонни, но придется.
        Он потянулся к тумбочке, загромыхал ящиком и зашуршал упаковкой, и я использовала передышку, чтобы погасить пожар ушей. Вот же дура, вообще про это забыла. Какое счастье, что волосы спасли меня от позора, а может и еще чего похуже.
        - А у тебя все наготове, - буркнула я, чтобы побороть неловкость за манипуляции Шона под одеялом и за отвращение к заполнившему комнату запаху. Клубника, да? Вы шутите!
        - Я готовился, как мальчишка, надеясь на удачу.
        Его губы высасывали из меня воздух и заодно волю сопротивляться охватившему меня жару, когда его пальцы с сосков скользнули вниз. Тело не распознало чужих рук и предательски хлюпнуло. Он погружал в меня чуть ли не всю ладонь, точно проверял, хватит ли ему там места, и стоило матрасу скрипнуть, как меня из жара бросало в холод, но Шон оттягивал свой момент, и теперь я его уже желала, боясь сойти с ума от ожидания. Я даже отпустила на свободу руки, чтобы те наконец затащили эту борзую на меня, но даже считая каждую секунду, я пропустила момент и дернулась, как в первый раз, но мощные руки приподняли меня, не давая телам разъединиться. Жар пропал, иголки подобрались к самой голове… Что я наделала! Что? Если Пол болтался во мне, как шарик в погремушке, то этот резиновый Джонни до болезненного жжения натер все стенки. К счастью, даже спустя пять лет, тело помнило, как быстрее выкинуть из себя это чудо.
        Я стиснула ноги так, что Шон едва мог шевелиться. Теперь двигалась я, с трудом сдерживаясь, чтобы не исцарапать эту огромную спину. Можно было и не считать секунды, тело само прокрутило привычную короткометражку, и я выдохнула с Шоном в унисон, едва сдержав крик свободы. Но откатилась на соседнюю подушку я не скоро и только благодаря резиновому Джонни, с которым надо было распрощаться. Ура, теперь я могла краем простыни украдкой промокнуть глаза и грудь.
        - I know you didn’t come. I was too quick, sorry, - услышала я раньше, чем почувствовала на плече тяжелую руку. - By the way, thank you for not faking it. (Я знаю, что ты не смогла кончить. Я оказался слишком скор. И спасибо, что ты не симулировала.)
        Я бы так и лежала к нему спиной, если бы Шон не развернул меня. Теперь я прекрасно видела его в темноте. И даже слышать наконец начала, хотя и не желала отвечать.
        - Надеюсь, ты дашь мне еще один шанс?
        - Нет!
        Я не сумела сдержать крик и подлетела в кровати, будто ужаленная. Шон отпрянул, и я поспешила схватить его за руку:
        - Это не твоя вина, - голос дрожал, но я продолжала говорить. - Я просто не получаю оргазм с мужчиной. Я должна была предупредить.
        Матрас не скрипнул. Шон сидел настоящим истуканом, а я постаралась, так же тихо, натянуть на себя одеяло.
        - Прости, - произнесла я едва различимо, хотя должна была кричать, настолько глубоко чувствовала вину за случившееся. Он ведь думал, что мне этого тоже хочется. А мне… Я не хотела признаваться в своих мотивах даже самой себе - я делала это не для Лиззи, а для себя, чтобы меня наконец оставили в покое - оба, и Лиззи, и Шон. Так зачем я раскрываюсь перед ним? Дура, надо было сымитировать оргазм и сказать спасибо за прекрасный вечер.
        - Тебе не за что извиняться, - Шон протянул руку, но я увернулась, и он не поймал даже пряди моих волос. - Это я должен извиниться за то, что мне было с тобой хорошо, а тебе плохо. Ну, не убегай от меня, - Шон все-таки дотянулся до моей щеки и ласково погладил. Хорошо, что слез не обнаружил. - Я должен тебе оргазм, и я не живу в долг. Пожалуйста, Лана…
        - Не переживай, Шон. Я в порядке…
        - Нет, ты не в порядке, - перебил Шон, резко повысив голос. - Ты не легла под меня, чтобы удовлетворить мою похоть. Лана… Не отворачивайся, пожалуйста.
        Но я уже уставилась в спрятанное за портьерами окно. Разлившаяся за спиной густая тишина говорила о том, что Шон не сдвинулся с места. Я забыла захватить край одеяла, и теперь меня трясло от холода и злости, что я оказалась в этой постели по собственной воле.
        - Лана, ты плачешь?
        До его вопроса я не плакала, но в грудь ему уткнулась уже с мокрыми щеками. Шон укрыл меня одеялом и гладил по голове, как ребенка. Я хотела успокоиться, но не могла. И он не торопил меня словами утешения, давая выплакаться.
        - Поговори со мной, Лана, пожалуйста, - попросил он хриплым шепотом, когда я отстранилась, чтобы лучше укутаться в одеяло.
        - Прости, - шмыгнула я, - мне больно.
        - Я сделал тебе больно?
        - Нет! - я поймала его руку и сжала. - Мне больно говорить об этом. Пожалуйста.
        - Я, кажется, имею право знать…
        - Какое такое право?! - мне захотелось выкрикнуть это, как можно громче и злее, чтобы он заткнулся и позволил мне просто уйти. И чем раньше, тем лучше.
        - Право самца, - прорычал Шон. - Ты отдалась мне, и теперь ты моя, поняла?
        - Я промолчала. - Лана, - Шон понизил голос и подтянул скинутое мной одеяло.
        - Я хочу знать, как сделать так, чтобы тебе было хорошо. Ответь мне, пожалуйста.
        Я закрыла глаза и досчитала до десяти.
        - Никак, - ответила я. - У меня никогда не было нормального оргазма, понимаешь? Нет, конечно, ты не понимаешь! - Я хотела отвернуться, но Шон схватил меня за плечи, и пришлось смотреть ему в глаза. - У мужа со мной ничерта не получалось, но я приноровилась. Когда я оставалась одна… Ну, ты понимаешь… Может, потому я и не искала никого после развода. Не видела смысла.
        Я замолчала, поняв, что сказала явно лишнее, и моя история с бойфрендом сейчас разлетится вдребезги… Надо спешить с продолжением.
        - Потом Лиззи намекнула, что это ненормально, и познакомила меня с Эриком, - я выдумала имя на ходу, молясь не забыть его к концу разговора. - Только ничего не поменялось. Я не могу, и все тут. У меня не получается.
        - Сколько вы уже вместе? - Шон задал вопрос голосом констебля.
        - Три года.
        - И за три года он так и не понял, что тебе с ним плохо? Не верю.
        - И правильно делаешь. Мне с ним не плохо. Я даю ему одно, он мне другое. У нас все хорошо.
        Теперь пришел черед Шону отвернуться.
        - Теперь понимаю, почему ты посылала меня. Тебе не нужен мой член. Но, хоть убей, не пойму, какого черта ты согласилась сейчас?!
        Вот, вот, вновь надо мной нависла разъяренная борзая. Нет, волкодав! И я пролепетала первое, что пришло на ум:
        - Я подумала, а вдруг…
        Шон отодвинулся на самый край, и я едва разобрала его слова:
        - Я вновь не оправдал ожиданий…
        Да хватит уже! Я отбросила одеяло и напрыгнула на него львицей, развернула к себе и закричала в каменное лицо:
        - Ты тут ни причем. Это все я! Это у меня такое дурацкое тело. Понимаешь? Мне надо было сказать тебе сразу, чтобы ты не думал…
        - Значит, верность твоему Эрику тут не причем? - Шон не дал мне договорить, схватив за шею. - Ты просто поставила на всех мужиках крест из-за двух идиотов, которым на тебя было плевать. Так?
        - Нет, не так! Никому на меня не плевать! - заорала я в ответ на его крик. - Меня это устраивает, понятно?
        - Нет! Непонятно! Иначе бы ты не позволила уложить себя в кровать тому, кто не знает, что в тебя не нужно ничего совать, кроме рук. Зачем ты выкручиваешься? Мы поговорили на чистоту, кажется. Если у твоего дурака нет на тебя терпения, то оно есть у меня, понимаешь?
        - Не понимаю.
        Я отвернулась, но Шон тут же обнял меня и заглянул через плечо в лицо.
        - Что ты хочешь? - выдала я мертвым голосом. - Зачем тебе все это?
        - Потому что мне хорошо с тобой. Поверь, мне давно ни с кем не было так хорошо,
        - Я не стала ни кивать, ни угукать. - Ия хочу, чтобы тебе тоже было хорошо со мной. Что тут непонятного?
        - Шон, ты скоро уедешь в Корк, а потом уеду я. Насовсем. Легкого секса со мной не получилось, так что забудь. Все. Хватит.
        - А мне не нужен легкий секс, - Шон чмокнул меня в щеку совсем как раньше, до постели. - Я хочу победить твое тело. Вот и все. И займусь этим прямо сейчас.
        Я напряглась, но поцелуя не последовало. Шон поднялся с кровати со словами:
        - Забыл собаку покормить! Залезай под одеяло - женщина должна быть теплой.
        Я не смогла не улыбнуться. Бедная Джеймс Джойс, и опять из-за меня! Времени сбегать в коттедж за маркерами у него хватило, а собаке корма насыпать - некогда! Он, наверное, вообще забыл, куда его положил. Иначе чего так долго шарится по кухне? А, может, встать, одеться и уйти? А завтра разберемся, как забыть эту постельную неудачу. Одетой с ним говорить намного проще. Только где искать одежду? По всему дому? Я не могу, как он, отправиться на кухню абсолютно голой!
        - Зажги свет! - послышалось с порога.
        Я нащупала выключатель лампы с закрытыми глазами, чтобы не видеть мистера Мура голым.
        - Лана! Так и уснешь без ужина?
        Я распахнула глаза: Шон уже присел на кровать и держал на коленях поднос, так что вместо его мужского достоинства, я узрела бутерброды с соленым лососем и два стакана виски. Стакана!
        - Сколько в нем шотов? - в замешательстве поинтересовалась я.
        - Тебе в самый раз. Ну, сядь, подавишься ведь!
        Я взяла протянутый бутерброд.
        - Кто же ест в кровати?! Все в крошках будет.
        - Ну и пусть, - Шон подтолкнул мою руку ко рту, и я едва успела ухватить пальцами съехавший с рыбы огурец. - Хоть какое-то удовольствие в моей постели ты должна получить. Ешь. Потом будем пить.
        И он взял второй бутерброд, но не успел надкусить, как под дверью заныла Джеймс Джойс.
        - Ты собаку-то покормил?
        Шон кивнул.
        - Обычно она приходит облизать меня вместо спасибо. Но сегодня я предпочту получить поцелуй от тебя.
        Я сжала губы, заранее давая ему отпор. Шон смахнул с моего подбородка крошки и протянул стакан.
        - Слайнте! - вспомнила я ирландский тост, но Шон покачал головой. Неужто наврала?
        Его стакан ударился о мой.
        - За твой оргазм!
        Теперь мне осталось только захлебнуться виски. Нынче оно показалось особенно противным. Или я просто никогда не пила за раз такое количество. Перед глазами зарябило, и я наугад отыскала ровную поверхность, чтобы избавиться от пустого стакана. Какое счастье, что я уже лежу. И когда Шон склонился ко мне за спасибо, я коротко поцеловала его и плотнее зажмурилась, пытаясь восстановить зрение.
        - Если тебе вдруг захочется поцеловать меня еще раз, не молчи, - усмехнулся он.
        Я открыла глаза, но не увидела Шона, зато почувствовала на ногах его руки.
        - Шон…
        - Мне не нужна инструкция. Я в курсе, чем занимаются девочки, когда рядом нет мальчиков.
        Да, я тоже в курсе, что ты знаешь… Если бы я не закинула тебя на себя так рано, то все могло закончиться хорошо. А сейчас грудь от виски горит так, что в другом месте уже не вспыхнет. Или я тебя недооцениваю, совсем не дооцениваю… Тело предательски перешло на твою сторону, оставив мозг бултыхаться в луже виски.
        Подушка свалилась с кровати… Я попыталась ее поймать, но нашла лишь спину Шона и вцепилась ему в плечи, чтобы тут же съехать носом с горки позвоночника. Он подхватил меня свободной рукой и откинул на вторую подушку. Я прижала его руку к груди и потянулась за другой, чтобы наконец отпустить ее на волю.
        - Ты хочешь еще? - еле выговорила я в склонившиеся ко мне губы.
        Шон поцеловал меня и потянулся за подушкой.
        - Я не беру в долг, - он упал рядом. - Я сейчас успокоюсь, не переживай. А завтра просто начнем с тебя. Для меня будет прекрасный стимул стараться.
        Я прикрыла глаза. Сил спорить не осталось. Завтра наступит только завтра. Сегодня есть только полная крошек кровать и теплое одеяло. Шон подсунул под меня руку и крепко прижал к себе. Он все еще не успокоился, и я испугалась, что сейчас он вновь окажется во мне. Страх тотчас смел негу, как ураган, разметал сон по одеялу, как крошки. Я открыла рот, чтобы крикнуть «нет», но губы Шона сжали мою мочку, лишив меня дара речи.
        - Codhladh samh! - перешел он на полный шепот: - It’s the Irish for good night. It means I wish you a peaceful sleep.
        (Так по-ирландски будет доброй ночи. Это значит, что я желаю тебе безмятежного сна.)
        И отпустил меня, перекатившись на другую подушку. Я закрыла глаза на секунду или две, а потом подскочила, поняв, что не смогу уснуть, не проверив сообщения от Лиззи. А телефон остался на нашей кухне. Может, она звонила, пока я…
        - Too much Irish for one day. I’d better go! All by myself! (Слишком много ирландского для одного дня. Я лучше пойду. Одна.)
        Шон запустил пятерню в волосы, будто желал удержать себя от неверного шага. Схвати он меня сейчас, я начала бы драться, пусть даже короткими ногтями. Мной овладела паника. Я с трудом попала ногой в штанину. Шон внял просьбе и не стал одеваться. Я выдохнула и проговорила четко, словно на экзамене:
        - Засыпать с кем-то рядом и тем более просыпаться немного другой уровень отношений. Это уже не физиология.
        Да, я это сказала, и даже без малейшей ошибки, и Шон меня понял и не стал комментировать. Просто включил ночник. Завтра, мы поговорим завтра.
        - Выключатель на стене за дверью, - подсказал Шон, когда я схватилась за ручку.
        Собака лежала под дверью, я погладила ее и поспешила отыскать оставшуюся одежду. Увы, своей кофты я не нашла, но лифчик и футболка Шона валялись на диване. Я оделась, обулась и открыла входную дверь. Свет сам погасит. Мне б только хватило луны и сил обежать озеро.
        Глава 28 "Добрая ночь с ирландским акцентом"
        - …wack fall the daddy-o There’s whiskey in the jar…
        Из всей этой песенной белиберды я сумела разобрать только про виски. И не только потому, что Шон перестал отбивать чечетку о порог коттеджа, но и потому что продемонстрировал бутылку, которую мы, видимо, не допили.
        - Еще по капельке? - спросил он, ничуть не запыхавшись от танца.
        - Зачем ты пришел?
        Не надо было открывать. Я ведь знала, кого увижу на пороге. Хотя в полночь лучше узреть его, чем какого иного непрошеного гостя.
        - Принес твою кофту и маркеры, - изрек Шон обреченно, хотя глаза светились пьяным весельем.
        Может, виноват свет от фонаря? Или все же мой вид? Я так и не сняла футболку Шона, хотя прошел час с нашего расставания. Или меньше? Мне он показался вечностью, потому что от Лиззи не пришло ни одного сообщения, а она уже давно приземлилась в Нью-Йорке. Мне бы хватило и короткого «l’m fine». Она, конечно, в порядке. Во всяком случае, настолько, насколько позволяют сейчас семейные обстоятельства. Это меня колбасило не на шутку!
        Я схватила кофту и маркеры и захотела съездить дверью по улыбающейся физиономии Шона, но на мне оставалась его собственность. Не хотелось оставаться в долгу, но и раздеваться не хотелось тоже.
        - Мог бы утром принести.
        - Мог, - Шон приподнял бутылку. - Просто испугался, что ты откроешь бутылку вина. Лучше не мешать.
        - Я не собиралась пить, - проскрипела я противнее самых ржавых петель.
        - Рад слышать. И все же…
        Шон наступил на порожек.
        - Я не хочу пить, - моя нога в одном носке преградила путь мокрому от росы ботинку. Пить бесполезно. Все равно наутро боль вернется, так еще и головы будет не поднять.
        - Я тоже не хочу пить, - Шон подцепил носком ботинка мои пальцы, и я отдернула ногу. - Но хочу войти. Разреши.
        Я отступила, не зная, зачем пускаю его в свою крепость. А как удержишь? Он идет напролом. Мимо, в кухню. Включил свет и осмотрелся. Ищет начатую бутылку. Констебль хренов!
        - Я не маленькая, - выплюнула я в его широкую спину и пожалела, что не оставила на ней ни одной царапины. - Не надо за мной следить.
        Шон молча обернулся. Уже без бутылки. Он поставил ее на столешницу рядом с коробочкой чая, которую не убрал утром. Под его взглядом зачесалось все тело. Я сорвала футболку и швырнула в его слишком серьезное лицо. Он поймал и смял ее.
        - Мы совершили обмен и ничего друг другу не должны, - сказала я ровно, но под колючим взглядом не выдержала и выкрикнула: - Проваливай отсюда!
        Шон остался на месте.
        - Ты злишься, как школьница. Тебе это не идет.
        Я не нашлась что ответить, и пока раскидывала мозгами, Шон кинул футболку на бутылку виски и очутился подле меня. Не отступить ни на шаг
        - там уже его руки, сомкнутые в железной хватке.
        - Пожалуйста, не надо, - я действительно испугалась его взгляда, темного, выжигающего в душе глубокие дыры, которые не залатать. - Не надо…
        Я боялась даже краткого поцелуя. Наша близость развязала ему руки.
        - Ия тоже прошу тебя, не надо, - Его губы были близки, но далеки от поцелуя. - Не надо прогонять меня. Я не хочу, чтобы ты вспоминала меня вот таким. Такого лучше забыть, а я совсем не хочу, чтобы ты меня забывала.
        Наши груди соприкасались, но горечь прошедших часов гасила любой возможный огонь. По спине бегали мурашки. Нестерпимо хотелось избавиться от его рук и одеться. Но он не отпустит меня без ответа.
        - Все хорошо, Шон. Я совершенно спокойна. Единственное, о чем я жалею, так это о том, что рассказала тебе про…
        - Свою проблему, - опередил меня Шон с окончанием.
        - Это не проблема, - обожгла я его своим гневным дыханием. - Это данность. Слышишь? Я с этим живу. И хорошо живу…
        - Нет, - его губы касались моих, как бы невзначай, колыхаясь от слетающих с них слов. - Когда все хорошо, люди не расстаются так надолго. Люди и дня не могут прожить вдали друг от друга. У них есть потребность слышать голос, соприкасаться телами… И это не жалкая физиология, хотя и она тоже. И в ней нет ничего плохого… Понимаешь
        ***
        - Нет, не понимаю. Я ничего не понимаю, Шон. Что ты от меня хочешь? Признания в том, что я не люблю Эрика? - О, боже, я не забыла имя! - Так получай его. Да, я его не люблю. Я просто состою с ним в отношениях. Но это не значит, что я должна спать с тобой.
        - Ты ничего мне не должна.
        Господи, ну когда же он наконец отпустит меня?!
        - Ты должна себе. Если я способен помочь тебе отыскать себя, то позволь…
        Я замахнулась, но не для того, чтобы ударить, а чтобы он отступил наконец, но эта громадина не двинулась с места, и я погладила его щеку. Гладкую, только что выбритую.
        - Не прикрывай мной свою потребность в сексе, - проговорила я, решив не церемониться. - Ты не просто так побрился. Но ты побрился зря. Малины больше не будет.
        Шон отпустил меня, и я почувствовала запредельный холод. Грязную кофту я бросила на диван, но ноги отказывались сделать даже два шага.
        - Хватит вести себя как коза!
        Что? Он назвал меня козой? Но в английском называют только сукой. Или ирландцы выпендрились? Спасибо за козу, тогда я и тебя могу назвать козлом, ирландским! Но не успела.
        - Ты действительно нелогична. Что произошло за этот час? Мы расстались до утра, а не насовсем. Чего молчишь? Придумываешь очередную глупость? Не знаю, какой дурак решил, что козы глупые. Они во многом умнее человека. Тебя сейчас, например.
        Я не могла ни говорить, ни шевелиться. Только мурашки еще могли двигаться по голому телу.
        - Ты ведешь себя, как школьница, которая отказывается спать с одноклассником только потому, что родители могут узнать. Так вот, мисс Брукнэлл ничего не узнает. Так что можешь не бояться, что она расскажет про нас с тобой Эрику. Я прав? Этого ты боишься?
        Бедный Шон, ты не хочешь знать правду. Не хочешь, и я не скажу, что спала с тобой по наказу мисс Брукнэлл, а ей скажу… Скажу, что мне не понравилось. Слышишь, не понравилось… И я осеклась, даже в разговоре с собственной совестью. Совесть погрозила мне пальцем. Лиззи сказала, чтобы ты переспала с нормальным мужиком, получила с ним оргазм и тогда лишь выбрала ее. А ты во что превратила секс с нормальным мужиком? В очередной фарс! Отчего же только я? Может, не только я ненормальная женщина, но и он - ненормальный мужик. Но ты ведь до сих пор не поняла, и если сейчас ты, не краснея, врешь только мистеру Муру, то через две недели утонешь во лжи перед мисс Брукнэлл.
        - Мне так нравится, как ты краснеешь, - Шон коснулся пальцем щеки и соскользнул к мочке. - Так у меня будет второй шанс?
        Губы так близко, но он медлит. Желает теперь услышать четкое «да!»
        - Ты очень хорошо танцуешь, - выдала я, чувствуя, что Шон сейчас сожжет пальцы на моей мочке. - А что за песню ты пел?
        - Так, глупость… Застольная под виски… Глупость… Хочешь выпить для храбрости?
        Я кивнула и получила свободу, чтобы ринуться к дивану, а лучше в комнату
        - за чистой кофтой.
        - Как же в вашей Ирландии холодно, - бросила я на ходу.
        - Это чтобы больше виски пили, - хохотнул Шон. - И сексом занимались.
        Хорошо, что до спальни было три прыжка. Я выдохнула и глянула на свою незастеленную кровать. Простынь приглашающе светилась в темноте. Я даже свет включать не стала. Схватила первое, что попалось под руку - все равно снимать.
        Шон уже ждал меня со стаканами. На этот раз виски плескалось на самом дне.
        Я приняла стакан и осушила за один глоток, не дожидаясь Шона.
        - Скажи, ты вдруг полюбила виски или тебе так противно со мной по- трезвому?
        Лицо до ужаса серьезно. Сейчас заплачет. Или у меня опять поехала картинка…
        - Шон, хватит! Мне противно само виски. Как ты его пьешь?
        - А я и не пью, - Шон вернул стакан на столешницу нетронутым.
        - Ну уж нет! - Я остановила его руку, заставив вновь взять стакан. - Я не буду пить одна.
        И он выпил и налил еще.
        - Мы так до спальни не дойдем, - покосилась я на стакан, заполненный теперь на одну треть.
        - А я туда и не стремлюсь, - усмехнулся Шон, поднимая стакан. - Я пришел без резинового Джонни. Я побрился, чтобы не поцарапать тебя, желая доброй ночи. Ты сказала, что тебе страшно засыпать одной.
        - Так что, секса не будет? - я попыталась удержать стакан на его уровне.
        - Ты что, серьезно? А зачем тогда мы пьем?
        - Чтобы рассказывать друг другу страшные истории. Ты мне уже рассказала. Теперь мой черед.
        - Ой, не надо снова про Кару! - чуть ли не завизжала я. - Ты что, тупой? Не понимаешь, что бабы не любят слушать про других баб. Как и мужики, впрочем. Или я не права?
        Шон постучался в мой стакан, и я чуть его не выронила.
        - Я хотел рассказать про маму…
        О, черт! Приехали… Про маму… Я опустила локоть на столешницу, не в силах больше держать стакан навесу и попыталась придвинуть ногой барный стул, но ничего не получилось. Тогда, чтобы не ставить стакан, я выпила виски. И… Стакан звякнул так громко, что я ухватилась за ухо, чтобы заглушить противный звон, а потом - за руку Шона, не понимая, что он делает рядом, когда только что стоял напротив. Я даже не поняла, что он сказал. Хорошо еще сообразила ухватиться за шею и зажмуриться. Потом уже был потолок и мягкая подушка.
        - Как ты это пьешь? - повторила я, не в силах остановить крутящийся потолок. - Мне плохо. Очень плохо.
        - Тошнит?
        - Пока нет.
        - Тогда лежи и не двигайся. Когда полегчает, я переодену тебя в пижаму.
        И Шон лег рядом.
        - Никогда не думал, что когда-нибудь буду тут с женщиной.
        - Ты обещал не говорить со мной про Кару, - проговорила я с закрытыми глазами.
        - Я говорю про маму. Она так старалась создать для меня домашний уют.
        - У нее получилось.
        - Честно?
        - Честно-честно. Она, наверное, была замечательной женщиной и хорошей женой твоему отцу.
        - Да, только с сыном ей не повезло.
        Я протянула руку и нащупала горячую спину. Только Шон дернулся, но я сумела удержать в пальцах футболку.
        - Шон, не начинай… Про Кару…
        - Я не про Кару. Я про маму! - уже со злостью ответил Шон, вскочил с кровати и ушел.
        Дурак! Думает, я брошусь догонять? Ага… Я с кровати до утра не поднимусь! Вернулся. Я приоткрыла один глаз. Кто бы сомневался. Шон держал у рта стакан. Полный! Наверное, решил, что в бутылке виски не оставляют. Или скорее он никогда не оставляет.
        - Шон, не надо пить…
        - Не командуй! - огрызнулся он и отхлебнул из стакана. - Потом скажешь, что я просто был пьяный и потому нес чушь.
        Я закрыла глаза и хотела отвернуться, но голова вновь закружилась. Пришлось остаться на спине.
        - Она любила меня больше дочерей, а я раз за разом разбивал ее мечты
        - со школой, работой, женщиной… А началось все с ее желания, чтобы сын просто хорошо учился. Мне все давалось с большим трудом, но ради нее я старался, и вот в девять лет сдал экзамен лучшим в классе. Не помня себя от радости, я примчался домой, но мама уехала с Йоной в магазин, а другие сестры играли, и им было не до меня. А я не мог больше держать в себе радость. Я хотел, чтобы меня похвалили, и побежал искать отца. Но, увы, он был в полях, в амбаре остался только дед. Он чинил плуг, и ему было не до меня, но я зайцем прыгал кругом него, пока дед не огрызнулся, что тебе надо? Что мне было надо? Чтобы меня похвалили. Сказали, какой я молодец! Что я лучший. Дед поднялся с колен и спросил: «Значит, ты гордишься, что стал лучшим в классе?» Я кивнул. Да, я гордился. Меня впервые похвалили перед всеми ребятами. «А ты разве не знаешь, что гордость смертный грех?» - подступил ко мне дед, но я не успел ответить. Он ударил меня железной палкой, которую приделывал к плугу. Я схватился за плечо, чтобы унять боль, и второй удар пришелся на пальцы. От третьего или четвертого я упал на солому. Не помню, чтобы
я плакал - я только закрывал руками голову, сворачиваясь улиткой. Но даже через разбитые пальцы просачивались слова деда «Ты запомнишь, что гордость - это грех, запомнишь!» Больше я ничего не помню. Очнулся я на руках отца, потом была больница, боль, много боли, а потом приехала мама и сказала, что мы едем домой. В машине были все три сестры, хотя было время школы. Мы поехали, и скоро я понял, что мы едем по неправильной дороге. Я сказал это маме, но та ответила, что мы едем к бабушке, ее матери. Там мы прожили почти три года. Отец приезжал раз в месяц. Сидел с нами пару часов и уезжал. Мама к нему не выходила. Она сказала, что не вернется в дом к чудовищу, а отец не мог оставить деда. Тот бы не справился с фермой. Я понимал, что это все из-за меня, но что мог сделать двенадцатилетний, чтобы помирить родителей. Я говорил маме, что не злюсь на деда, что я заслужил наказание за гордость, потому что это грех ставить себя выше других. Я жив-здоров и скучаю по отцу и по деду. Я действительно скучал, дед всегда был добр ко мне, хотя и ворчал, что ему родили только одного фермера, выбирать не из кого. Но
мама не слушала. Она говорила, что я ничего не понимаю в жизни. Но вот однажды папа приехал и объявил, что мы все едем домой. Только дома я не нашел деда. Меня отвели на его свежую могилу. Мать не изменила своему слову, в дом к деду она не вернулась. Теперь это был ее дом, и в нем не было места дедовским фотографиям. Она убрала их из всех семейных альбомов. А в школе я узнал, что дед не случайно угодил под работающий трактор. Отец продал земли, тракторов не стало. Но слухи живы по сей день. В доме же эти разговоры пресекались на корню. Родители унесли тайну в могилу и никогда не сетовали, что с ними не садились на одну скамью в церкви. Они держались друг за друга, потому отец и не смог пережить мамину смерть. Но я хорошо усвоил урок деда и сделал все, что мог, чтобы мне больше нечем было гордиться.
        Шон говорил без остановки. Даже не дышал, кажется. И я тоже не дышала. К горлу подступал кислый ком.
        - Это все правда? - еле проговорила я.
        - Нет, это все пьяные россказни Шона Мура.
        Я подскочила, чтобы взглянуть ему в лицо. Хватит сидеть спиной в обнимку со стаканом. Но в итоге пришлось бежать в туалет. Хорошо, я сумела не врезаться в дверь и не споткнулась ни обо что в коридоре.
        - Тебе нужна помощь?
        Я не заперлась, не успела. Шон постучал из вежливости, а я из чувства брезгливости послала его ко всем чертям и, обтерев стульчак, занялась волосами. Лезть под душ было страшно. Пусть я и почувствовала облегчение, но слабость оставалась слишком сильной. Сил хватило лишь на чистку зубов и намыливание мылом испачканных прядей. Я вымыла их дважды, но неприятный запах до конца не исчез. Тогда я схватила дезодорант и смазала им волосы. То же стоило проделать и с остальным телом - благо за раковину я могла держаться. Но своим внешним видом гордиться не могла. Уж в этом грехе меня обвинить сейчас нельзя. Но надавать по шее за виски стоило б. Я швырнула одежду на пол и вышла в коридор голой.
        Шон сидел на кухне с двумя чашками чая. У меня вновь скрутило живот, и я поспешила спрятаться от чайного запаха в спальне. Да и пижаму натянуть не мешало б. Меня трясло.
        - Лана, не смей ложиться без чая, - Шон вырос в дверях с двумя чашками.
        Я отвернулась и буркнула:
        - Не командуй!
        Он обошел кровать и присел рядом. Мне захотелось зажать нос пальцами, но Шон поймал мои руки.
        - Мне природой положено командовать, а тебе подчиняться. Садись.
        Я села и с трудом сделала глоток. Стало легче, но больше трех я не осилила, а Шон к чаю вообще не притронулся. За компанию он пьет только виски. Или думал, что я выпью две чашки? Но он оставил все мысли при себе и отнес чай обратно на кухню, потом разделся и лег на самом краю.
        - Если мешаю, могу уйти на диван, - сказал он, когда я придвинулась к середине.
        - Скажи еще раз доброй ночи на гаэлике, пожалуйста.
        - СобЫасШ БатЫ - сказал Шон, так и оставшись ко мне спиной.
        Я сначала хотела тронуть его за плечо, а потом поняла, в чем дело. Это только я на него не реагирую. Чего он на диване не остался тогда?
        - Шон, - позвала я тихо. - Тебе есть, чем гордиться, - я набрала в легкие побольше воздуха, чтобы не перейти на шепот. - Ты шикарно читаешь книги и играешь на вистле. Честно. Я не льщу.
        - Поиграть?
        Шон тут же повернулся ко мне и завел за ухо мои мокрые пряди, но не поцеловал.
        - Я не помню, куда положила дудку.
        - Она тут на тумбочке.
        Он быстро нашел коробочку и вытащил железяку, только в его руках превращавшуюся в музыкальный инструмент. Заиграл он веселую мелодию песни, с которой ввалился ко мне, находя дырочки на ощупь. Свет мы так и не зажгли.
        - Ты мог бы стать музыкантом, - сказала я, когда он отложил вистл.
        - Мог бы, но не стал. Я тот, кто я есть. Полулошадь, полуборзая. Ни то, ни се. Но зато я прекрасная пара для Джеймс Джойс.
        Шон замолчал. Я потянулась к нему, чтобы поцелуем убрать с лица убитое выражение, которое не скрывала даже темнота.
        - Пожалуйста, Лана, - Шон отстранил меня. - Я не привык спать с женщиной. Даже через пижаму я чувствую тебя.
        Я осталась подле него. В пустом желудке что-то дрогнуло.
        - Я могу снять пижаму.
        Шон схватил меня за шею, но не поцеловал.
        - Я слишком пьян для того, чтобы себя контролировать, но недостаточно, чтобы наплевать на последствия, понимаешь?
        Я кивнула и вывернулась из его рук. Оставалось только повторить фразу на языке кельтов, но я не смогла. Может, потому и уснула не сразу. Долго лежала с закрытыми глазами и вдруг почувствовала, как Шон придвинулся, чтобы прижаться голой спиной к моей фланелевой. Мне сделалось хорошо и спокойно. Мысли о Лиззи отступили, и я уснула.
        Глава 29 "Запах ирландского дождя"
        - It's raining, it's pouring;
        The old man is snoring.
        He went to bed and he Bumped his head
        And he couldn’t get up in the morning.
        (Дождь идет, прямо льет, под него старик храпит Пока ложился, головой приложился и утром не сможет подняться).
        Я открыла глаза, пытаясь сообразить, который час. Дождь застилал окно, барабанил по крыше, давил на и так тяжелые веки. Я подчинилась его желанию, но провалиться обратно в сон не получилось. Шон сильнее потряс меня за плечо. Я вновь взглянула на него. Одет, с довольной улыбкой. Спасибо, что перестал петь.
        - Который час? - озвучила я мучивший меня вопрос.
        - Ранний.
        - Так зачем разбудил?
        - Пожелать тебе доброго утра, пока оно еще утро и пока оно доброе.
        Я застонала и откатилась от края, заворачиваясь в одеяло, что в кокон, чтобы не сказать, что ирландское утро не бывает добрым. Особенно в дождь, который поделил наравне с виски ответственность за мою головную боль.
        - Ладно, лежи до солнца.
        - А оно будет? - пробурчала я в подушку.
        - Обязательно. Прости, что разбудил. Просто не хотел, чтобы ты проснулась и обнаружила, что меня нет.
        Шон поднялся с кровати.
        - Ты куда? - действительно не поняла я.
        Шон покачал головой, словно глядел на неразумного ребенка. Разум ко мне возвращался с черепашьей скоростью.
        - С собакой гулять. Собаку кормить.
        Я выдохнула, надеясь, что больше тупить не буду, и тут же брякнула:
        - В дождь?
        - Дождь физиологических потребностей не отменяет.
        - Знаю. Возьми с вешалки зонтик. Правда, он с овечками. Но лучше, чем мокнуть.
        Шон опять улыбнулся. Ну, не наглость, а? Где его похмелье?
        - Мы в Ирландии. Здесь дождь используют вместо душа. Холодного.
        Я решила не улыбаться, и Шон продолжил:
        - Включить водогрей?
        Я со стоном покачала головой и приподнялась на локтях.
        - Я пойду с тобой. Без зонтика.
        - Тогда не разлеживайся. Пожалей собаку.
        Себя мне стоило жалеть в последнюю очередь. Зачем пила? Ведь понимала, дура, что будет плохо. С трудом разогнувшись, я нацепила футболку и джинсы.
        - Носки не нужны, - остановил меня Шон, застилая кровать. - Пойдем босиком. Что ботинки зря мочить?
        Резонно, и я завернула штанины. Шон последовал моему примеру. По дороге я забрала из ванной всю грязную одежду и бросила в стиральную машину, надеясь, что дождь отмоет меня не хуже, пусть и без порошка. Дождь быстро промочил нас до нитки, но не заставил дрожать. Руки Шона, пусть и мокрые, оставались горячими и сильными. Пару раз он брал меня на руки, чтобы перенести через топкое место. И чтобы поцеловать. Дождинки дрожали на наших губах утренней росой и утоляли жажду лучше всякой воды. Кажется, у них даже был малиновый привкус.
        Ноги по колено в грязи, о коврик не вытрешь. Шон приоткрыл дверь. Джеймс Джойс сначала было ринулась к нам, но сразу попятилась.
        - Ну давай… Я потом тебя вытру, - заворчал Шон на собаку и потянулся к ошейнику, но Джеймс Джойс увернулась. - Позови эту дрянь, - обернулся он ко мне за поддержкой, а я бы тоже никуда не выходила из- под козырька. - У вас с ней любовь, из которой меня вычеркнули за ненадобностью, - добавил он слишком горько, чтобы проигнорировать, и я повисла у него на шее.
        Ноги в луже, футболки набухли, как паруса, а мы целуемся, как школьники, прямо. Ужас… Как не стыдно! Самое время получить от недовольной Джеймс Джойс хвостом под коленку.
        - Пошла в дом, ревнивая тварь, - промычал Шон, не отрываясь от моих губ. - Мы тебя еще раз позовем…
        Но я оттолкнула этого ирландского козла - хватит над животным издеваться! И Шон потащил меня обратно под дождь. Если к вечеру я захлюпаю носом, буду знать, кто в этом виноват… Черт, я не взглянула на телефон! Я даже не вспомнила про него…
        - И что, все?
        Я сначала не поняла, что Шон обращается к собаке, которая, не дойдя даже до скамейки, побежала домой. Он почти что разлегся на пороге, чтобы вытащить из-под вешалки тряпку, не испачкав пола грязными ногами. Шон вытер лапы собаке, а потом раскрыл тряпку передо мной. Я сначала рассмеялась, а потом позволила обтереть себе ноги, но прежде чем вступила в прихожую, выжала футболку, но как-то неудачно и попала на сидящего на пороге Шона. Только смех не позволил мне извиниться, да и Шон не расстроился. В крайнем случае, вымою в наказание пол!
        Шон насыпал собаке корм и вопросительно уставился на меня.
        - Я мокрой есть не буду.
        И мы пошли обратно, но до дома не дошли. Шон вдруг остановился и схватил меня за плечи, как заговорщик.
        - Ты уже все равно мокрая.
        - Нет! - запротестовала я, прочитав его мысли по глазам. - Я не буду купаться! Не буду! Это дурь! - возмутилась я в голос, когда Шон нагло стащил с меня футболку.
        - Так давай подурим, - сказал и стащил следом джинсы.
        - Иди ты к черту!
        Но куда там! Он уже и сам разделся. Не поднимать же одежду из грязи! И в трусах не побежишь. Никого нет, но все же. И я стащила с себя последние тряпочки, наслаждаясь смущением Шона.
        - Даже так?! - И он тоже снял трусы.
        Впереди ждало самое страшное - кувшинки. На моем лице явно отразился ужас перед встречей с ними, и Шон подхватил меня на руки.
        - Я отпущу тебя на глубине.
        Шон входил в воду, как в парное молоко, я же заорала, когда он швырнул меня. Брр… Аж зубы застучали, но я поплыла, страшась коснуться дна. В темной воде ничего не видать - зато круги от дождя такие красивые…
        - Доплывешь до коттеджа?
        Я глянула на бескрайнюю пузырящуюся темную гладь и задрожала сильнее, но поплыла. Всяко лучше илистого дна - там можно подтянуться на досках. Но дыхание быстро подвело меня, и я схватилась за заботливо подставленное плечо.
        - Осталось совсем чуть-чуть, ты сможешь.
        Я доплыла, но из воды вылезти не смогла. Вернее не успела, остановленная возгласом Шона:
        - Что вы здесь делаете, О'Диа?!
        Я увидела ботинки и мокрый плащ. Лица под капюшоном было не разглядеть.
        - Зашел проведать скучающих дам и составить им в дождь компанию. Но ты, Шон Мур, вижу, меня опередил. Хорошо я вас заметил, а то ведь так бы и ушел, не найдя машины. А где, рискну поинтересоваться, мисс Брукнэлл?
        - В Нью-Йорке, - ответил Шон. Я могла в тот момент только дрожать.
        - Вот как? А по какому делу?
        - Семейному.
        - А…
        Но тут Шон уже не выдержал:
        - О'Диа, дайте нам уже вылезти из воды. Мы окоченеем здесь.
        - Вылезайте, кто ж вам мешает?! - послышался из-под капюшона недовольный бубнеж.
        - Вы нам мешаете, О'Диа! Вы милый!
        В ответ послышалось недоуменное кряканье.
        - О'Диа, ступайте к входной двери, - скомандовал Шон. - Мы вам откроем, когда оденемся.
        Господин Гончар еще чуток потоптался в луже и ушел. Шон вылез сам и вытащил меня. К тому моменту мне стало по барабану, что у него между ног. Меня душил смех. Дикий, истерический, и я вся сжалась, чтобы не выпустить его наружу.
        - Замерзла? - обнял меня Шон, хотя не знаю, как он думал согреть меня таким же мокрым и ледяным телом!
        Французские двери со вчерашнего завтрака оставались незапертыми. Шон притащил из ванной три полотенца. Взял одно, вытерся и обмотал вокруг бедер. Вторым я закрутила мокрые волосы, а третьим попыталась согреться.
        - О’Диа брехун, но не трепло. Я скажу ему, чтобы молчал.
        - Не надо. Он же ничего не видел. Может, у нас в Сан-Франциско принято плавать голышом.
        - Тогда я пойду открою.
        И тут началось такое… Я поспешила одеться, чтобы мужики не перегрызлись у дверей. Бреннон О'Диа мог бы чуть уменьшить громкость
        - Джеймс Джойс за озером явно услышала, каким нехорошим был ее хозяин, что заставил меня плавать в такую погоду. Речь у Господина Гончара была намного длиннее, но мой мозг ее, к счастью, резюмировал.
        - Мур, ты когда-нибудь оденешься? - не выдержал мокрый гость созерцания голого торса своего водопроводчика.
        Я к тому времени вышла в гостиную и смогла оценить наглую улыбку Шона.
        - Оденусь, но не сейчас. Сейчас мне не во что одеться.
        О’Диа остался с открытым ртом, не в силах переварить ответ.
        - Я сюда приплыл, - помог ему Шон. - И, если б не вы, О’Диа, поплыл бы обратно.
        - С мисс Донал?
        - Если вы еще не заметили, она уже одета.
        Ситуация из комической превратилась в жуткий фарс, а я не могла допустить, чтобы Шон поссорился с постоянным клиентом, и потому предложила гостю чаю, чтобы согреться. Прямо так, по-ирландски. Но Бреннон О'Диа, видимо, не готов был лицезреть голого Шона так долго и потому отказался. И напоследок поинтересовался, когда возвращается мисс Брукнэлл. Я в ответ пожала плечами.
        - А я хочу чаю, - сказал Шон, затворив за незваным гостем дверь.
        Я прошла на кухню. Отыскала хлеб и сыр. Достала банку с вареньем. И почувствовала на талии руки Шона.
        - Вода оказалась недостаточно холодной, - прошептал он мне в ухо и потерся щекой о мою - колючий уже. но не так, чтобы сильно.
        - А как же чай? - прошептала я, не узнавая собственный голос.
        Рука Шона уже нагло проверяла, насколько мне жмут в талии штаны.
        - Я потом сам его заварю.
        - А если О’Диа вернется?
        - Я ему не открою.
        Но он открыл меня, стащив с таким трудом надетую одежду. Одна валялась под дождем в грязи, другая на полу кухни под мокрым полотенцем. Двумя. Шон раскрутил влажные волосы и зарылся в них носом.
        - Они пахнут дождем.
        - Тиной, - поправила я шепотом.
        - Нет, дождем. Ирландским дождем. Моя русская девочка пахнет Ирландией, и я дурею от этого запаха.
        Шон подхватил меня и усадил на столешницу, чуть не смахнув банку с вареньем.
        - Здесь все открыто, - успела выдохнуть я до его поцелуя.
        - Мы не запираемся в Ирландии, - ответил Шон не скоро. - Мы любим в открытую всем на зависть.
        - Шон, я так не могу, - увернулась я от его губ, и на этот раз они впились мне в шею. За его руками я следить не успевала.
        - Да ты никак не можешь! - его глаза вновь оказались рядом. - Так что не командуй. Я буду делать с тобой все, что захочу, и так, чтобы ты захотела повторить.
        Он не дал мне выразить протест словами, но я могла без зазрения совести колотить его по спине. Она не была железной, и Шон наконец пожалел столешницу и перетащил меня в спальню, заставив по пути испугаться за коленки, но те не встретились с косяком - Шон хорошо знал размеры дверей и кроватей в доме, и моя голова приземлилась на самый край. Никуда не отползти, если только встать на полу на голову.
        В Шоне вновь проснулся зверь. Он рычал у меня на груди, и я с трудом сдерживалась, чтобы не ответить ему тем же рыком. Мне помогал молчать страх. Страх, что Шон долго не выдержит и возьмет свое, оставив мне снова боль разочарования. Но пока он давал волю лишь губам и рукам, и те, и другие сдирали с меня кожу, обнажая нервы. Кровать стала маленькой - я пыталась ухватить покрывало, но находила лишь воздух. Мне не было холодно, мне было жарко, но мне надо было за что-то ухватиться, чтобы удержаться от соблазна обнять Шона - одно неверное движение, и он вернется к моим губам, и тогда все будет кончено - я не сумею сдержать его, и только сведу за его спиной ноги, как сразу потерплю фиаско. Полное и непоправимое.
        Наконец я нащупала подушку и, бес в меня вселился, что ли, - швырнула ею в Шона. Он кинул ее обратно и попал мне в лицо. Я ухватилась за нее зубами и вовремя. Он оказался внутри. Сердце мое замерло, и он тоже замер. Потом отшвырнул подушку и притянул меня к себе. Чудом мы оказались на середине кровати. Лицо в лицо, грудь грудь, живот в живот.
        - А теперь сама, - выдохнул он, сглатывая слюну. - Я ничего не буду делать. Почувствуй хоть что-нибудь.
        Я уже чувствовала. Мы дрожали оба. Но это было бы и все, если бы рука Шона не скользнула по моему животу вниз. Я откинулась на его вторую руку, давая свободу первой, и замерла. Наверное, слишком надолго, потому что Шон со злостью схватил меня за талию и дернул на себя. Еще и еще. Быстрее и быстрее. Я закрыла глаза, чтобы не видеть ни его, ни потолок, чтобы чувствовать только себя. Но вот мир остановился, руки Шона исчезли, и я рухнула на самый край матраса. Мир встал с ног на голову, но я все равно увидела на полу телефон, который машинально схватила в гостиной, когда бежала одеваться, но так и не проверила сообщения…
        - I’m so sorry. I actually need Rubber Johnny to do this. (Прости. У меня ничего не получится без резинового Джонни.)
        Шон подтянул меня на кровать, и мир встал обратно на ноги.
        - Ты не должен извиняться, - едва слышно проговорила я, чувствуя во рту ужасную сухость. Кроме дождинок я ничего не пила. - Было бы много хуже, если бы ты не успел.
        - Если бы я продержался еще хоть полминуты…
        - Шон, прекрати, - я провела рукой по колючей щеке. - Я тебя чувствовала, хотя не верила, что такое вообще возможно.
        - Лана…
        Я перехватила его руку у себя на животе.
        - Я предпочту сейчас чай. Мне нужно это куда больше.
        Шон сжал губы и опустил глаза:
        - А этой кровати нужно новое покрывало, а мне душ. И можно не включать водогрей.
        - Может, сплаваешь за одеждой? - почти не пошутила я.
        - Не доплыву. Ты выпила меня до последней капли и еще просишь чаю.
        - Иди в душ. Я сама заварю чай.
        Мне нужно было время побыть одной, отдышаться и одеться в конце концов. Я сделала это на кухне, где осталась моя одежда. Полотенца я пока отшвырнула ногой в сторону. Стирки нынче будет много. Сейчас же важнее протереть столешницу и попытаться думать за ней только о еде.
        Жаль, Шон настолько больше меня, что в плечах не влезает ни в одну кофту, а так хотелось хоть чуточку прикрыть его тело. Куда улетучилось мое слоновье спокойствие художника? А потому что художник теперь не я. Это Шон рисует мое тело, вернее играет на нем, как на вистле, и слишком быстро начал брать верные ноты - неужто у него идеальный слух на женщин?
        Чай обжигал грудь похлеще виски. Я проклинала свою привязанность к тонким спортивным лифчикам. Сейчас я мечтала о поролоновых чашечках, чтобы скрыть аффекцию. А предмет моих пошлых девичьих грез преспокойно жевал бутерброд. Ему на меня плевать. Он перед собой куражится. Лучше гор могут быть только горы, на которых еще не бывал. Я сейчас была его Эверестом.
        - А не пойти ли тебе одеться? - не выдержала я.
        Дождю голым он тоже надоел, а вот солнце выглянуло явно для того, чтобы им полюбоваться. Вот и нечего прятаться от него в доме!
        - И принеси нашу одежду. Я запущу стиральную машину.
        Шон кивнул, допил чай и ушел. Фу… Я сразу кинулась в спальню, но не за покрывалом, а телефоном. Лиззи наконец написала, что у нее все хорошо и даже спросила, как я там? Я плюхнулась с телефоном на пол. Она не про то спросила, она спросила как раз про это. Иначе бы написала «How are you?», а не «Are you having fun there?» О. да. Я отлично развлекаюсь в компании Шона Мура. Спасибо, Лиззи, за заботу!
        Почему-то захотелось в ответ нахамить. Отомстить разом и за Шона, и за мои нервы… Но я написала просто «Гт totally fine» и почти отослала, но в последний момент задумалась о разнице во времени. Черт, сколько сейчас в Нью-Йорке? Но проверять в телефоне не стало. Плевать! Мое сообщение в любом случае будет не ко времени. Лучше заняться стиркой. Это точно к спеху.
        Шон нашел меня подле стиральной машины. Барабан показался в этот раз особо маленьким и захотелось утрамбовать белье ногой. Наконец он закрутился, и я вопрошающе взглянула на Шона: чем теперь займемся? Пока нет покрывала, а оно не скоро высохнет.
        - Хочешь еще один урок на вистле?
        Еще один? Первый походил больше на облапывание ученицы. Но раз ученицу уже облапали, может выйдет какой толк от второго. Не тут-то было!
        - Ну я же говорил тебе, что нельзя грызть дудку!
        Я убрала ее ото рта. Ты еще помнишь, что говорил мне?
        - Прижимай будто палец ко рту. И отверстия закрывать надо плотнее. Ну вот, видишь, получается…
        Я все вижу и у меня ничерта не получается. Я самая бездарная ученица, которую только можно вообразить. А тебе с детьми надо работать. Там важно хвалить за каждый чих, а меня не надо, пожалуйста. Час, убитый час жизни! Шон, ты ненормальный!
        - Каждый день. Всего двадцать минут. И все получится.
        - У меня ничего не получится!
        Я почти швырнула дудку на пол, но под темным взглядом Шона опустила руку.
        - Это неправильный настрой. На все неправильный. У тебя все получится. Все. Поняла?
        После этих слов точно надо было отходить Шона дудкой. Нужна практика, да? Так вернемся в спальню! Что время зря терять и придумывать ненужное никому времяпрепровождение!
        - Машина закончила стирать, - опередил Шон мое предложение.
        Как вовремя! Шон предложил поставить сушилку в спальню Лиззи, чтобы та не мешалась в гостиной. Я согласилась. Туда я заходить точно не буду, и это спасет меня от лицезрения всего спектра одежды мистера Мура. Он ловчее меня уместил одежду на сушке - я-то только в России ей пользовалась… Когда-то давно.
        - А теперь твой черед?
        - Чего? - не поняла я.
        - Ты обещала научить меня рисовать.
        Отлично! Вот именно этим и должны заниматься те, кто не знают чем друг с другом заняться, кроме… И я разложила на столешнице листы с карандашами.
        - Что ты хочешь научиться рисовать? - спросила я как можно нейтральнее.
        - Твою грудь, - без минутной запинки ответил Шон.
        И я чуть не швырнула в него карандашом. Вернее, швырнула, но это выглядело так, будто карандаш сам упал. Я подняла его с пола и захватила от раковины блюдце.
        - Начинают обычно с яблока. Обведи круг, - я прижала блюдце к листу и надавила на руку Шона. - Осторожно. Не сломай грифель.
        - Яблоко похоже на грудь. Давай все же начнем с груди, - не унимался Шон, и мне захотелось надеть ему блюдце на голову. - Ну, это правда, - улыбнулся он, глядя в мои злые глаза.
        - Яблоко похоже на яблоко, - отрезала я, схватила новый лист и принялась чертить схемы светотени.
        Шон делал вид, что слушает, но явно мечтал сжать, вместо карандаша, мою грудь. Яблоко в его исполнении меньше всего походило на фрукт, но и сосок он, слава богу, к нему не пририсовал. Даже первоклассник и тот рисует лучше. Шон Мур надо мной этот час хорошо поиздевался.
        - Довольно! - заорала я и отобрала карандаш.
        Шон, будто и вправду обидевшись, подпер подбородок кулаками.
        - Не понимаю, почему ученики признаются тебе в любви. Ты злыдня. Тебя к детям вообще подпускать нельзя.
        Хорошо, что я уже спрятала карандаши в пенал, а то бы точно ткнула ими его куда-нибудь побольнее.
        - Ты не ребенок. С детьми я другая.
        - Надо со всеми быть одинаковой. У меня сразу ничего не получается. Я же сказал, что учеба дается мне с трудом. Нет бы подбодрить, а ты…
        Я прикрыла глаза, чтобы досчитать до десяти.
        - Шон, я очень ценю, что ты сделал для меня. Я ценю твое терпение. Но я бездарная ученица и оставим это. Ты когда едешь в Корк?
        - Не сегодня, - улыбнулся он. - Сегодня я учусь рисовать грудь.
        Я сжала губы.
        - Эрик тебе когда-нибудь говорил, что ты прекрасна, когда злишься?
        - Пошел вон! - закричала я раньше, чем подумала. Да, у моего тела пока работал инстинкт самосохранения. - Пошел вон!
        Шон сцепил руки под подбородком и покачал головой.
        - Какая же ты красивая!
        - Ты что, не слышал, что я сказала? Пошел вон!
        - Не пойду. Мне здесь хорошо.
        Я выдохнула и вцепилась пальцами в спутавшиеся волосы - дура, забыла расчесать, пока были влажными.
        - Шон, почему ты ведешь себя, как козел?
        Шон заулыбался еще шире. Что больше позабавило его, мои слова или все же вшивый домик на голове, кто знает, но мои познания в ирландских мужчинах приумножились изрядно за эти сутки, и потому я использовала ирландскую фразу в русском значении. Козел ты, Шон Мур, но, к счастью, любовь не зла.
        - Я очень даже логичен, глупая русская девчонка. Мне хорошо с тобой. По-дурацки ведешь себя именно ты. Твоя серьезность пугает. Я чувствую себя профессором, у которого боятся завалить экзамен.
        Я кивнула. Да-да, я очень рада дать тебе возможность почувствовать себя профессором. Жаль, для меня ты, сколько бы чечеток не отбивал, навсегда останешься водопроводчиком, высасывающим за вечер полбутылки виски или всю бутыль. Красавчик! Лучше б твой отец сделал тебя фермером. Пришлось бы каждое утро в поле ходить, пить бы было некогда. Чем вообще твой день занят? Детские книжки читаешь? Большего в твою башку все равно не влезет… Хоть бы кран, что ли. у кого сломался, и ты свалил до вечера. Два часа в постели я могу тебя вынести, но целый день нос к носу, увольте.
        Хотелось выплеснуть все это на мистера Мура, но что-то сдерживало поток гадких слов. Наверное, воспитание.
        - Что ты хочешь, чтобы я сделала?
        - Расслабилась. Мы не на секс-тренинге здесь. Мы живые люди. Ну, попытайся хоть что-то почувствовать ко мне… Ну, вспомни «Мосты графства Мэдисон», у них было всего несколько дней, но они сумели с первого ужина зажечь друг в друге страсть. Ну, неужели я настолько хуже этого фотографа? Не поверю, что ее возбудили фотографии Неаполя из «Нэшнл Джеографик».
        Шон ждал от меня ответа. А что я должна была ему сказать? Да, именно фотографии положили героя в постель фермерши. Они могли говорить о том, о чем не говорят с фермерами. А ты-то даже не фермер, увы.
        - О'кей, - согласилась я непонятно на что. - Никакой больше серьезности. Ну, что делают несерьезные девочки в твоем понимании?
        - Обед.
        Мне так и хотелось выругаться. Шмотки я ему постирала, сейчас накормлю, потом в постель уложу. Хорошо устроился! Когда уже ты в Корк свалишь?!
        Я сунулась в холодильник и в овощной ящик. Лучше и не придумаешь! Картошка! Я нажарю ему картошки с луком. Может, еще и на сковородке подам. Кушать подано, жрать пожалуйста! Жаль, что на «Оливье» ничего, а так бы я до самого утра с удовольствием кромсала овощи, только бы тебя не видеть. А ты не свалишь даже с кухни, будто без тебя картошку не почищу!
        - А ты бы мог съесть мешок картошки за день? - не смогла я удержаться от мучающего меня с музея вопроса.
        Шон задумался. А чего тут думать?
        - Надеюсь, мне никогда не придется проверять это на себе.
        Ладно, ешь куриные бедрышки, так уж и быть. На сковородке они быстро зажарились. С корочкой. Как у бабушки. Лиззи никогда не стала бы такое есть!
        - Открыть вино?
        - Нет! - я чуть не опрокинула на себя тарелку. - Никакого алкоголя, понял?!
        Шон потупил глаза.
        - А как же пиво? Сегодня херлинг.
        - Падди приходит, да? - обрадовалась я.
        - Нет, - лицо Шона сделалось абсолютно серьезным. - У нас семейный вечер, забыла?
        Это словосочетание мне совсем не понравилось.
        - Я не люблю херлинг! Я вообще не смотрю спорт. Иди домой и болей на здоровье.
        - Я и пойду домой. Только с тобой. Джеймс Джойс, как и ты, боится ночевать одна. Вы с ней очень похожи. Правда, с нее волос чуть больше сыпется.
        И Шон вытянул из зеленого салата длинную волосину.
        - Черт! Прости.
        - Да все в порядке. Вкус не поменялся. Спасибо!
        - Пожалуйста, - выплюнула я, с трудом проглотив просившееся на язык продолжение «уезжай скорее».
        Глава 30 "Кольцо дружбы"
        - Dura, - прорычал Шон мне в ухо, и я подскочила, не поняв, что к чему.
        Оказалось, дурой он назвал совсем не меня. Он говорил по телефону. Вернее, орал. На разговор это походило меньше всего.
        - Что там написано в книге творения, помните? И в день пятый Господь создал гадов ползучих. Явно ваших родственников, О’Диа! А что делал Господь в седьмой день? Отдыхал. Так, ради всего святого, позвольте мне сделать то же самое!
        Я замахала Шону рукой, чтобы успокоился, но он не обратил на меня никакого внимания. Одеяло свалилось, и я видела, как ходит ходуном его грудь. Он грозил виртуальному Бреннону О’Диа настоящим кулаком.
        - Я знаю, что сегодня не воскресенье, я не… - и он вновь произнес то странное слово «дура». - Я сказал «день седьмой», О’Диа! Я был у вас семь дней назад. Оставьте уже меня в покое… Да плевать я хотел, что там течет! Я не единственный в округе, кто разбирается в трубах. О’Диа, последний раз повторяю, ноги моей в вашем доме не будет. И если позвоните еще раз, то я не буду так вежлив. И вам доброго дня!
        И вежливый Шон рухнул на подушку, откинул руку, бросил телефон на прикроватный коврик и повторил то самое магическое слово.
        - Что значит «дура»? - спросила я.
        Шон повернул ко мне голову и четко произнес:
        - Dur, без «а». Синоним к О’Диа. Глупый.
        Я усмехнулась - родственность языков на лицо. К счастью, души у нас с ним разные.
        - Так не разговаривают с клиентами. Это чревато…
        Шон прикрыл лицо ладонями и выругался, чтобы спустить пар, и у него почти получилось ответить мне спокойно.
        - Он не клиент и никогда им не был. О’Диа решил заделаться ко мне в ангелы- хранители. Этот идиот каждую неделю что-то ломает в доме, чтобы пригласить меня и всучить еще немного денег. Понимаешь?
        Я не стала улыбаться. Слишком скользкой темы мы коснулись - его доходов.
        - Но ведь людям нужны деньги, - попыталась я ответить как можно нейтральнее, поняв, что сам Шон высказался и теперь будет молчать.
        - Людям нужна еда, сон и секс. И больше им ничего не нужно.
        - Вот как раз на еду и нужны деньги, - попыталась я проигнорировать третий пункт.
        - На еду мне хватает без О’Диа. Поверь, мне совсем немного нужно.
        Охотно верю, на выпивку идет куда больше! И если бы ты бросил пить, уже давно разбогател! Руки-то у тебя из того места растут, из какого надо. Только с мозгами проблема.
        - И пока мне хватает на еду, - продолжал Шон, разглядывая мою грудь, которую я забыла прикрыть одеялом, - я не трачу время на дурацкую работу.
        - А на что ты тратишь свое время? - сделала я свой выпад, и он отбил его с легкостью, как я и предполагала:
        - Сейчас я его трачу на тебя.
        А другого ответа от него не добьешься. Другой ответ и так ясен: на пьянки с Падди и просмотр херлинга по телевизору. Как хорошо, что мой мозг еще не утратил способность отключаться от чужеродной речи, а то бы я стала спецом в херлинге после его разъяснений. Был бы умнее, понял бы, что мне куда приятней гладить собаку, которая улеглась подле дивана мне на ноги, а не вникать в этот доисторический хоккей на траве!
        - Женская грудь похожа на яблоко, почемуты отрицаешь очевидное?
        Я наконец залезла обратно под спасительное одеяло. Хотя какое там спасительное
        - Шон же был под ним и то же голый.
        - Грудь похожа на шар, яблоко похоже на шар, лицо похоже на шар. Шар - основа рисунка. Я просто подумала, что рисовать шар тебе будет скучно, и потому предложила нарисовать яблоко, как ребенку.
        Шон съел мой ответ. Теперь пришел мой черед давиться.
        - Что я могу предложить тебе на завтрак?
        Боже мой, только не секс! О’Диа позвонил в недоброе утро. После херлинга и пива у нас вообще ничего не получилось - мое тело напрочь отказалось принимать в себя резинку. Кажется, на нашем тренинге поставлен жирный крест. Только бы Шон не предпринял новой попытки - мне будет от него не отбиться. Единожды сказанное «да» в сознании ирландских мужчин в «нет» уже не превращается.
        - А что ты обычно ешь на завтрак? - спросила я осторожно, надеясь не напроситься ни на яичницу, ни на бутерброд, ни на очередной поцелуй под простыней.
        - Овсянку, - получила я ответ, который никак не ожидала. Для меня она хуже манной каши, но критиковать чужие вкусы, лежа в чужой постели, не стоит.
        - Хорошо, я тоже буду овсянку.
        Только бы Шон не предложил мне сварить ее самой. Даже собака от моей каши откажется!
        - Вот и хорошо. Я включу водогрей. Иди в душ, а я на кухню. Потом поменяемся. Я горячей овсянку все равно не ем.
        Отлично! Минут пять я могу спокойно поваляться. Ага, не успела я обнять подушку, как меня жадно облизали.
        - Доброе утро, - сказала я по-русски и потрепала собаку за ухом. - Гулять хочешь? Подожди…
        Я вылезла из-под одеяла и, захватив со стула одежду, прошла в ванную. Из-за вчерашних многочисленных переодеваний вещи были свежими, а вот я выглядела печеным яблоком. Умыться и почистить зубы хоть даже пальцем - абсолютный «must» для моей реанимации. И душ, и мужской дезодорант. Да и черт с ним. Я уже до кончиков волос пахну мистером Муром. Я даже расческу взяла - когда по голове ежик с утра покатался, не до брезгливости. Ну что, любо-дорого смотреть, блин…
        - Хм…
        При виде меня Шон дар речи потерял или просто передумал говорить нечто нелицеприятное. Во всяком случае, не мешало бы закрыть дверцу холодильника или взять наконец из него то, зачем полез до моего появления.
        - Ты с малиновым вареньем будешь или с мармеладом?
        Это только манную кашу едят пополам с малиновым вареньем, и то деревянные куклы, а я, может, и кукла для тебя и бревно в твоей постели, но чувствовать я чувствую. И рядом с тобой меня охватывает гадкое чувство - отвращения к самой себе. Я согласилась переспать с тобой, чтобы Лиззи поняла, что я остаюсь с ней по любви. Один раз! А получилось, что я завтракаю, обедаю, ужинаю, сплю и смотрю херлинг с тобой. Это перебор! Лучше мармелад возьму, он хоть с горчинкой, чтобы никто не упрекнул меня в том, что мне хорошо в обществе ирландского алкоголика.
        - Онс виски. Потому совсем несладкий, - предупредил Шон, протягивая банку.
        Ну вот, а я о чем?! Даже в варенье алкоголь! Чтобы опохмелиться с утра овсянкой!
        Я покрутила банку - мармелад из севильских апельсинов с тремя процентами виски. Мало? Прилично. Произведено в Шотландии. Изменяет Родине, какой нехороший мальчик. Под крышкой бравый шотландец в кепке отливает из бочки в ведро это самое виски. Какая техника исполнения! Вау!
        - Ты даже не попробовала…
        Я вскинула глаза - совсем контроль потеряла, озвучиваю мысли. Наверное, только «вау!» сказала. Надеюсь, что только… Хотя если я и озвучу мысли о Шоне, то они будут по-русски и поймет он из них лишь слово «дурак».
        - Я про логотип. Гляди, как здорово! - протянула я крышку через стол прямо под нос Шону. - Нравится?
        Тот пожал плечами.
        - Я на мармелад всегда смотрел. Рисунка никогда не замечал.
        Да кто б сомневался! Мы в Ирландии о высоких материях не думаем, мы утоляем только три потребности. Но я не часть этого «мы», у меня есть еще душа, кроме тела.
        - А чем шотландский мармелад лучше ирландского? - Или, куда делся пресловутый патриотизм?
        - В нем содержание виски выше, не такой сладкий получается.
        Вот так просто! Продался врагам за три процента виски! Но я решила промолчать и придвинула тарелку. Может, съесть без виски? Ложка не стоит, даже аппетитно выглядит.
        - Я могу сделать тебе тост и дать йогурт, - почти подскочил Шон, испугавшись моего такого долгого разглядывания каши.
        - Все хорошо. Я тоже не ем горячую. Ты вообще в душ идешь?
        Он даже смутился. Может, это нормально для него - одеться во вчерашнюю одежду. Но под моим строгим взглядом Шон ретировался в ванную. Только душ не включил, а я ему горячую воду экономила! Что он там делает? То включает кран, то выключает… Сломался? И тут меня осенило - он бреется! Я чуть не вскочила со стула, таким сильным оказалось желание отобрать бритву и швырнуть в мусорное ведро. Я с трудом удержала себя над тарелкой, уговаривая себя съесть кашу горячей, потом она будет вовсе несъедобной. И так давиться придется. Хорошо еще напротив нет его физиономии. Хоть бы порезался, придурок! Наконец потекла вода, и я проглотила последнюю ложку овсянки и сунулась носом в банку с мармеладом - светлое желе имело странный запах, но вкус оказался еще страннее - виски слишком гармонировало с горечью апельсиновых корок, чтобы отличить их друг от друга.
        - Ты чего чай не налила?
        Шон ввалился на кухню в полотенце, и я тут же почувствовала на языке привкус виски. Наверное, это было послевкусие его поцелуев. Шон подхватил чайник и подошел к столу. На щеке у него болталась салфетка. Он улыбнулся и чуть не потерял ее.
        - Бриться я уже никогда не научусь.
        Порезался! Я ж не хотела… Шон наполнил до краев мою чашку и поставил чайник на подставку.
        - Молоко сама добавишь, если хочешь, - кивнул он на молочник. - Я быстро оденусь.
        Да чем дольше, тем лучше. Для меня. А каша все равно давно остыла. Как такую подошву есть? Вилкой и ножом? Но Шон справился и ложкой. За нормальным обеденным столом он выглядел менее массивным. На барном стуле он походил на петуха на жерди. Я налила ему чая и, придвинув к тарелке чашку, сдернула со щеки салфетку. Порез небольшой, слава богу. Но надо начать контролировать мысли.
        - Спасибо, - улыбнулся Шон.
        Знал бы, за что благодарил.
        - Что мы сегодня делаем? - спросила я, желая получить удобоваримый ответ.
        - С собакой гуляем.
        - А потом?
        - Надо за продуктами для Мойры съездить, чтобы ей хватило, пока меня не будет.
        - И мне тоже, хотя у меня есть велосипед.
        - А тебя Мойра накормит, не переживай.
        - Если ты ее попросишь, - решила я поставить крест на его заботе.
        - А я ее попрошу. Обязательно. Пойми, ей нужна компания, кроме моей собаки. Неужели так сложно уважить старуху?
        - Хорошо. Договорились. А мне нужны ногти, - я набралась наглости и помахала у него перед носом руками. Хочешь пожить с женщиной, получай по полной, и все-таки я добавила: - Они жутко отрасли. Я не могу так работать, - и это было правдой. Не буду же я дневать и ночевать у Мойры.
        - Хорошо, - согласился Шон совершенно спокойно. - Поедем в город и все сделаем.
        - Это займет три часа, - выдала я, обрадовавшись замаячившей на горизонте свободе.
        - Сколько возьмет, столько возьмет.
        Таять от заботы я не стала, но решила не торопить его с чаем и забрала со стола только тарелки. Он приготовил завтрак, мне мыть посуду - логично и не обидно. Но Шон сказал спасибо. Или просто искал повод потереться о мою щеку. Порез зачесался или что другое? Но я решила не проверять и не повела носом, хотя в кухонном окне не было ничего интересного и веселого. Облака. Хорошо еще пока не дождевые. Погодка из летней за ночь превратилась в осеннюю, и я с превеликим удовольствием закуталась в куртку Шона. Он же вышел в пусть плотной, но все же хлопковой футболке с длинным рукавом.
        До Мойры мы не дошли по моей просьбе - я честно сказала, что не хочу, чтобы она с утра видела нас вместе. Мне не нужны сердечные беседы с ней в его отсутствие. Я ведь не могла сказать ей правду. Шон согласился с моими доводами, но все равно он должен сказать старухе привычное доброе утро и узнать, что надо купить. Я согласилась подождать здесь, но вот Джеймс Джойс не соглашалась расставаться со мной ни в какую. Она стала как вкопанная, поняв, что я не иду за ними. Поводок Шон, конечно же, не брал, да и он бы не помог. Пришлось присесть перед собакой и уговаривать, уговаривать, уговаривать. Она не понимала мой английский. Тогда я выпалила по-русски: «Иди уже, дура!»
        - «А» на конце нет, в женском роде добавляется «е», дуре, - поправил вновь Шон, и мне пришлось объяснить ему про странную родственность наших языков.
        Но, главное, что собака меня поняла и побежала за хозяином. Как же вы меня достали! Оба! Хорошо еще малина есть. Только из-за дождя новых ягод почти не созрело, так что пришлось просто глядеть на пустые поля и стараться не думать про деда Шона, ^кас, я бы на месте матери его сразу убила. Что ждать-то было два года! Все знают и всем пофиг. Странный народ… Или у них по-пьянке еще не такое творят. Хотя тут явно по-трезвому было сделано, хладнокровно, чтобы вернуть жену и детей. Во, семейка…
        - Соскучилась?
        Шон в этот раз не ограничился щекой, но раздражать Джеймс Джойс долгим поцелуем не стал. Теперь мне предстояло узнать, хватает ли он своих баб за коленки в машине. По мне - пусть обеими руками держит руль на этих идиотских дорогах. И Шон действительно держался за руль. Наверное, испугался, что я вытяну его свитер до колен. Пусть бы уже разгулялась погода. Я не желаю появляться в салоне огородным пугалом. И так вид у меня бомжеватый, как и должен быть у того, кто не ночует дома.
        Тишина в машине убивала, и я попросила включить музыку. Она оказалась традиционной и скоро традиционно сменилась трепом на ирландском.
        - Ты все понимаешь? - спросила я, стесняясь попросить переключить. Мог бы и догадаться, придурок!
        - Ща, - ответил он и действительно потянулся к кнопке.
        Я впилась взглядом в его пальцы - он научился читать мои мысли и даже отвечать по-русски, или у меня медленно начинает ехать крыша от общения с ним?
        - Пока жил с бабушкой, выучил. Она по-английски с нами не говорила. Все доказывала матери, что это необходимо для воспитания настоящих ирландцев. Мы с сестрами научились понимать ее, выбора-то не было, но отвечали, конечно, по-английски. Ну и в школе нас заставляли читать и писать, но многое, конечно, забылось… И вообще этот язык умрет. Его понимает четверть населения, а говорят на нем в быту и того меньше. А все эти попытки искусственного сохранения языка лишь трата общественных денег, но пока в Европейской комиссии сидят идиоты, дающие деньги университетам, там будут находиться придурошные профессора, готовые их брать и с умным видом доказывать окружающим, что они спасают древнюю культуру.
        - Ну, а что ж они делают?
        - Обворовывают государство, вот что делают. В стране ни образования, ни медицины нормальной - все в руках придурошных монашек, но у нас есть язык, древний, ни на что не похожий…
        - А вот и неправда. Что ты только что сказал? Что «ща» значит?
        - «Да» на ирландском.
        - Почти то же самое на русском.
        - Тогда тебе сам бог велел помогать этим идиотам. Учи гэлик. Загрузи на телефон Дулингу. Они там очень постарались с ирландским.
        Я спрятала телефон в карман. Смотри на дорогу, а не меня. Ни одного нового сообщения от Лиззи. Ни одного! Буду сидеть и выслушивать этот бред - каждая ведь доярка знает, как управлять страной, и каждый недоделанный фермер думает, что он умнее Европейской комиссии. Не понимаешь ценности искусства, ремонтируй краны молча и соси пиво под херлинг. Таким, как ты, все равно не объяснишь, как искусство спасает мир. Для вас любой импрессионистский рассвет не больше, чем яичница. Идиот! И думает, я буду поддерживать беседу. Да черта с два! Эй, что остановился?
        - Церковь шестнадцатого века хочешь посмотреть?
        Шон рассчитал остановку до миллиметров. Машина накренилась на бок, чтобы дать возможность другим не снести ее. И моя дверь открывалась ровно в пролом каменной стены, за которой маячили старые могильные кресты.
        - Можешь через мою вылезти.
        Думаешь, не пролезу? Пролезу! Шон поспешил за мой и взял за руку, будто я не научилась с прошлого кладбища смотреть под ноги. Гулять по костям - своеобразная ирландская романтика, да и черт с ним. Шон Мур подумал об искусстве, которое нахрен никому не нужно. Кроме меня, наверное. От церкви мало чего осталось. Если бы не кладбище, можно было принять ее за развалившийся амбар - тот же серый известняк, что и на стенах вдоль дорог. Сторона алтаря сохранилась лучше всего - может плющ удерживал камни вместе? И цветы, яркие, дикие цветы, вылезавшие из ниш в стене, точно из кашпо. Я не удержалась и сделала фотографию. Она может превратиться в убийственный пейзаж аля натюрморт, если постараться. А я точно постараюсь, только сбагрю мистера Мура племянникам.
        - Все, что ты видишь в Ирландии в целости и сохранности, построено с нуля, сохраняя стиль, а настоящая Ирландия, вот она… Развалилась и скоро исчезнет совсем. Вместе с языком.
        - Неправда, - повторила я. - Может, и исчезнут камни, но культура - никогда. Она слишком богата на романтику. Ее будут любить везде.
        - Кто кого убил первым, да? Какая романтика в «Игре престолов»? В ней только наша мерзкая история. Зрителей, о читателях ничего не скажу, влечет к экрану совсем не романтика…
        - Прости, я не зритель и не читатель, потому даже не понимаю, о чем ты.
        - О сексе, о чем я еще могу с тобой говорить! Но я рад, что в тебе не умерла романтика. Хотя нет, не рад. Может, в этом и заключается твоя проблема? Может, поэтому у тебя ни с кем ничего не получается?
        - Шон, мы в церкви! Хватит о сексе!
        Шон сделал ко мне шаг, и я не отступила - зачем бежать от неизбежного.
        - Сейчас я о любви вообще-то. Может, ты подсознательно ее ищешь даже после всей этой грязи, через которую прошла ради какого-то паспорта. Неужели он того стоил? Зачем? Что он тебе дал? Жизнь под опекой стервозной мамаши и формальные отношения с самцом, потому что надо быть, как все. Куда ты придешь по этой дороге? Куда?
        Я вырвала руку, но Шон схватил другую.
        - Тебе никто не давал права так со мной говорить! - прорычала я. - Моя жизнь тебя не касается.
        - Мне кажется, она не касается даже тебя. Она проходит мимо. Зачем ты тратишь ее на того, по кому даже не скучаешь.
        - Ас чего ты взял, что я не скучаю? - Шон не ответил. Да и что он мог сказать? Он выдавал заученные красивые слова. Может, действительно читает какие-то умные книжки, раз своими мозгами ни до чего дойти не может. - С чего ты вообще решил, что понимаешь меня? Не слишком ли у тебя большое самомнение, Шон Мур, а?
        Он опять не ответил, а меня прорвало.
        - Я пустила тебя в свою постель, но не в жизнь. И не потому, что ты мне понравился, а потому что никого другого рядом не оказалось. Я думала, что ты это понимаешь.
        - Я это прекрасно понимаю, - ответил Шон тут же, но к моему удивлению не отпустил меня. - Люди вообще подходят друг к другу случайно и остаются вместе, пока не встречают кого-то лучшего, кого раньше рядом не оказалось.
        - Кара не просто бросила тебя, она ушла к другому, да? - Мне захотелось ударить побольнее, и Шон действительно дернулся. Только пальцы его не разжались. Он будто держался за меня, чтобы не упасть и выдержать мой удар. - И ты до сих пор не можешь простить ее, да? - продолжала я хлестать его словами. Пусть вспомнит, что такое бумеранг!
        - Я не могу простить себя. За то, что ей пришлось искать счастье на стороне. Мы через многое прошли вместе, но через другое, более важное, она решила проходить уже без меня.
        Иди ты, Шон Мур, со своей откровенностью куда подальше! У меня с памятью порядок - девка хотела от тебя ребенка, ты ее послал, а теперь ноешь, что она нашла того, кто не строил невыполнимых планов на следующую пятилетку. Дурак, может, появись у тебя ребенок в двадцать лет, ты бы за ум быстрее взялся! Я в тупик иду? Посмотри в зеркало, куда пришел ты за эти десять лет без нее? Да и с ней ты топтался на месте со стройки на стройку, и ей в конце концов надоело оттаскивать тебя от плоскогубцев и молотка. Займись собой, а потом уже учи жизни других, если тебя об этом вообще попросят. Но, кажется, дед выбил из тебя мозги, и бесполезно тебе что-то объяснять. Я буду умнее Кары, и не стану тратить на тебя даже минуты.
        - Шон, хватит! Здесь не исповедальня! С этой минуты до твоего отъезда в Корк я ничего не говорю тебе. Ты ничего не говоришь мне. А после твоего возвращения мы делаем вид, что не знакомы. Ясно?
        В ответ он притянул меня к себе со звериной силой, и я с трудом сумела заполучить губы обратно.
        - Ты что делаешь?!
        Мне хотелось врезать ему, но он зажал мои руки в тиски.
        - Пытаюсь не упустить шанс поцеловать женщину в церкви. Вдруг больше никто не согласится.
        Я рванулась назад и сумела разорвать кольцо его рук.
        - Будешь вести себя, как монстр, никто и не согласится.
        Шон усмехнулся - как давно я не видела на его лице такого цинизма.
        - Сначала я должен найти ту, которой захочу надеть на палец кольцо. Надеюсь, у нее мне не придется вырывать поцелуи силой. Пошли.
        Он протянул мне руку, но я не взяла. До машины я прекрасно найду дорогу - жаль, до города пешком не дойти, а то я бы пошла. Будь уверен. К счастью, ехать оставалось недалеко. Я отыскала в гуте ближайший салон и попросила высадить меня, даже не узнав, свободен ли мастер. Плевать. Пусть едет за продуктами. Я позвоню, когда освобожусь. И лучше ближе к вечеру. Но меня приняли сразу и молча. Наверное, у меня было слишком суровое для болтовни лицо. Как же он меня достал! Он лечит через меня свои комплексы. Это точно! И что это он показался Лиззи самодостаточным кобелем. Это совсем не так. Может, он и нашел себе замужнюю бабу да еще и в Лондоне, потому что не в силах состоять с кем-то в нормальных отношениях. Его хорошо стукнули в детстве, ох как хорошо! Бедная Кара, где у нее глаза были, почему она не послушалась родителей?! Бросить школу и дом ради этого придурка… Идиотка! Да я не меньшая, если не умею поставить его на место!
        Я глянула на себя в зеркало. Может, его все-таки на неразумных школьниц тянет, сколько бы он не кричал об обратном. Сейчас я покажу ему взрослую женщину, которая, если приспичит, сумеет найти себе кого-нибудь повыше пьяного водопроводчика! И я попросила сделать мне легкий макияж и хоть немного уложить волосы. Даже в его свитере, который я в спешке забыла снять, я стала выглядеть намного лучше. Будем убивать взглядом и взмахом ресниц, потому что ногти теперь едва прикрывают подушечки пальцев.
        Мне хотелось прогуляться до звонка другу, но дружок сидел на выступе витрины соседнего магазинчика и смотрел что-то в телефоне.
        - Давно ждешь?
        Я сумела подойти незаметно и насладиться его растерянным взглядом. Хотя бы пять секунд, потом он подскочил и спрятал телефон в карман.
        - Это чтобы я больше не целовал тебя, да? - почти без сарказма сказал Шон. Я кивнула. - Думал предложить тебе кофе с кексом, а теперь и не знаю.
        - Я с удовольствием съем помаду. Где кофейня?
        - По пути.
        - К машине?
        - Нет, - Шон взял меня за руку. - Я не решился купить это без тебя. Но прежде я хочу взять с тебя обещание, что ты не откажешься от подарка.
        Я попыталась вырвать руку, хотя догадывалась, что не сумею.
        - Я не хочу давать подобных обещаний. И вообще не хочу принимать от тебя никаких подарков, кроме кофе с кексом. Шон, пожалуйста, не переходи границы в наших отношениях.
        - А у нас нет никаких отношений, - почти серьезно сказал Шон. - Это просто сувенир на память об Ирландии и немного обо мне. Думаю, ты все равно бы его купила, только китайского производства, а это точно местная ручная работа. Она достойна твоего пальца.
        Я остановилась, и Шон решил не выдирать мою руку из плеча и остановился тоже.
        - Ты о чем?
        - О кольце дружбы, о чем же еще! Не о зонтике же с овечками.
        И я не сумела не улыбнуться, хотя в этот момент желала иметь бесстрастное лицо.
        - Шон, не надо.
        - Лана, меня учили никогда не выпрашивать подарки, но и никогда от них не отказываться, чтобы не обидеть дарящего. Знаешь, мы друг друга уже достаточно пообижали словами, так что мне хотелось бы закончить наши отношения на положительной ноте.
        Его глаза в этот момент были слишком чисты и невинны.
        - Шон, я надеюсь, оно не очень дорогое?
        - Я попросил снять с него ценник. Я бы и купил его, да боюсь ошибиться в размере. Знаешь, - Шон погладил мою ладонь, и у меня сжалось сердце. - Я приму отказ только в том случае, если оно тебе не понравится. Но мне оно показалось достаточно элегантным, не чета китайской штамповке. И в нем коннемарский мрамор, он очень подходит к твоим глазам. Пусть я не художник, но все же чуть-чуть разбираюсь в цветах.
        Я кивнула. Может, Шон так закрывает через меня дверь с Карой. Если я сейчас оттолкну эту дверь, то ударю его слишком больно.
        - Ну и где твоя лавка?
        - Спасибо.
        Магазинчик оказался на соседней улице. Шон толкнул меня сразу к продавщице, но я успела глянуть на ценники. Меньше ста евро ничего не было, а это кольцо выглядело вовсе не дешево. Руки, держащие сердце-камень, были исполнены с такой тщательностью, что зависть брала. У Шона определенно есть вкус, но есть ли у него на это кольцо деньги?
        Он не выдержал моего такого долгого рассматривания кольца, вырвал его и надел на палец - кольцо село как влитое.
        - Подходит! - оживилась девушка на кассе, и я кивнула, а потом отвела взгляд, чтобы не видеть, как Шон протягивает банковскую карту. Надо же так вляпаться. Надо же!
        Потом был кофе. И Шон не спускал взгляда с моих пальцев, которые с трудом удерживали кекс с маслом, вареньем и сливками. Он был в разы больше того, что я ела с Лиззи, или под взглядом Шона мой желудок просто стал величиной с горошинку.
        Глава 31 "Кролики и овечки"
        - A lot of water under the bridge since then, - махнула рукой Мойра и пошла ставить чайник.
        Да, и верно, столько воды утекло с тех пор, как у нее были девичьи мечты изменить привычный уклад родной семьи, подавшись в учительство, что и в озеро не уместится.
        Мойра засветилась от счастья, вновь увидев нас с Шоном вместе, но немного расстроилась из-за моего скромного аппетита, а мне кольцо сжало все, что могло - палец, голову, желудок. Шон тоже грустил и еле ковырял вилкой, хотя золотистый картофель Мойры был куда вкуснее моего, который он уплетал за обе щеки. Я первой нарушила неловкую тишину, начав рассказывать смешные истории из школьной жизни. Здесь, в Ирландии, меня никто не обвинит в нарушении учительской этики. Глаза Мойры тут же вспыхнули, а губы задрожали, и на каждой моей паузе она чуть приоткрывала их, и я наконец догадалась, что хозяйка хочет что-то сказать, но никак не решится перебить. Может, мои шутки никому тут не смешны?
        - Ну вот и все, - подытожила я получасовую речь и не прогадала.
        Мойра рассказала, что выросла в семье фермера, и никто не сомневался, что дочка выйдет замуж за сына кого-то из соседей и будет вести такую же жизнь, как вели еще прабабки. Школьные успехи волновали только ее саму и учительницу. Та приходила в восхищение от прилежания ученицы, а маленькая Мойра в свой черед восхищалась поступью и нарядами молодой женщины и решила раз и навсегда стать такой же и учить детей. Родители умерли один за другим, и брату пришлось тут же жениться и взял на себя ферму. Замужеством сестры он не озадачился и позволил окончить школу и потом так же спокойно отпустил учиться. Но вскорости после неудачных родов вслед за ребенком умирает и жена брата. Вопроса, кто будет заботиться о других детях, даже не стояло - Мойра вернулась на ферму и забыла былую мечту. Брата все устраивало, и он не думал жениться вновь. Младшие девочки даже начали звать Мойру мамой. Она учила их читать, писать и всему тому, что успела выучить на учительских курсах.
        Я собрала грязные тарелки и отнесла в раковину. Мойра колдовала над чашками, опуская в них мяту и лимон, но нашла время, чтобы подсунуть мне тазик. Я еле успела отдернуть руки, чтобы не ошпариться кипятком, который Мойра вылила на тарелки. Я настолько опешила, что даже не взяла в руки губку.
        - Захвати чашки, а я вымою тарелки, - подвинул меня Шон, и я поспешила к столу разрезать яблочный пирог.
        Может, водогрей сломался, а Мойра не хочет отвлекать внучка от более, по ее мнению, интересного занятия. Но не мучиться же несчастной из-за моих любовных экзерсисов. Я подошла к Шону якобы для того, чтобы ополоснуть нож, и прошептала на ухо - благо он склонился к раковине, и не надо было вставать на носочки:
        - Почини воду, пожалуйста.
        Он улыбнулся, и так же заговорчески ответил:
        - С водой все нормально. Это старушечьи закидоны. Потом объясню.
        Я кивнула и обернулась к столу. Мойра не спускала с нас лучистых глаз, но явно не подслушивала. Чего она там себе уже только не нафантазировала. Мне будет очень трудно не испортить ей настроение, когда мы останемся вдвоем.
        Шон вытер руки, но не отошел от раковины. Кого он там высматривает в пустом окне - собака ведь ждет подачки под столом.
        - Что с ним? - шепнула теперь Мойра, но я решила пожать плечами. Не расскажешь же правду про наше идиотское времяпровождение и глупый подарок. Я не сняла с пальца кольца - не стоило еще больше расстраивать Шона, да и кольцо не могло навести Мойру ни на какие лишние мысли (если в ее голове еще осталось место для новых домыслов!) - кольцо с сердцем давно стало расхожим сувениром.
        Шон наконец вернулся к столу и даже поблагодарил за чай, но привычной улыбки не надел. Да почему ж его так выбил из колеи наш разговор?! Что он-то умудрился за эти два дня навоображать про меня? Устроит мне вечером очередную сцену, вернее, ночью, вот и узнаю.
        Мойра предложила сыграть в карты, но Шон тут же вскочил и сказал, что нам пора. Нет, нам не пора! Еще не стемнело! Что я буду делать с ним так долго? В моем взгляде горела мольба, и если бы Мойра хоть на секунду перестала смотреть на внучка, она бы поняла причину его опущенного состояния.
        - Шон, что случилось?
        Мойра даже кулаки сжала - только попробуй не сказать бабушке правду. Но Шон все равно постарался увильнуть от ответа, и я молилась, чтобы ему это удалось. Но бабушки знают толк в плохом настроении внуков.
        - Правда, ничего страшного, Мойра. Просто Эйдан грохнулся с велосипеда, и его мать спустила на меня всех собак.
        - А ты-то тут причем? - Мойра всплеснула руками, а я перестала трястись, поняв, что не являюсь причиной скорбного вида мистера Мура.
        - Ты выбрал велосипед не по росту. Ты не так поставил седло. Это Эйдан тебя решил поразить скоростями. Продолжать? Йона орала минут десять. Я не все запомнил.
        Мойра коснулась плеча Шона и заглянула в глаза:
        - Он так серьезно разбился?
        - Не думаю. Иначе Йона была б уже здесь и придушила меня голыми руками. Но в Корк он не едет. И Майкл из солидарности решил остаться с братом. Так мне сказали, но я знаю, что это их мать не пустила, потому что больше мне не доверяет.
        - Шон… - Мойра провела ладонью по его плечу, но Шон скинул руку старухи.
        - Мойра, не надо. Не надо меня успокаивать! Ты просто не знаешь мою психованную сестру. Она и Мону попыталась накрутить. Та, правда, ее послала, как всегда, но буча поднялась. Кейтлин завалила меня слезными сообщениями, что все равно хочет ехать, но я не поеду только с ней и Дерри, потому что эти двое сожрут друг друга. Короче, там вопли, крики, слезы… А виноват во всем Шон.
        - Ты не едешь в Корк? - выдохнула Мойра, а я наоборот затаила дыхание. Только не это, только не это…
        - Еду, но без велосипеда. Я должен дать крольчихе чуток передохнуть. Но я ума не приложу, что делать с этими двумя обормотами столько дней. Чему там тебя учили на курсах? Как заставить дикарей вести себя по-людски, не применяя грубой физической силы?
        Мойра с сочувствуем улыбнулась:
        - Столько воды утекло, - и ко мне повернулась. - Вот же у тебя учитель. Что ж ты Лану не попросишь помочь, - повысила Мойра голос, но Шон резко оборвал ее:
        - Я просил уже мисс Донал, но она ни в какую не соглашается ехать со мной в Корк.
        Теперь оба смотрели на меня. Хорошо, я сидела, а то бы ноги подкосились. И не скажешь теперь про отсутствие физподготовки.
        - У меня много работы, - отчеканила я.
        - Лана, это же Корк! - возмутилась Мойра. - Как можно отказываться?!
        - Ну и что, что Корк?! - Господи, всякий кулик хвалит свое болото!
        - Кто не видел Корка, тот не видел Ирландии, - Мойра уселась напротив и принялась сверлить во мне взглядом дырку. - А Килларни, это же красота неописуемая. Туда можно поехать на машине и гулять, гулять, гулять… А у замка Росс можно взять лодку, ведь так, Шон.
        Тот кивнул, глядя в пол. Что там сейчас в его глазах, раз он от меня их прячет?
        - Возьмете детей и поедите. Они при тебе, Лана, будут смирным, так ведь, Шон?
        - Эти монстры не будут смирными. Брось, Мойра, - Шон скрестил руки на груди.
        - Лане надо рисовать, а не вытирать сопли чужим детям. Я справлюсь. Если нет, прибью их с чистой совестью. Минус два, крольчиха и не заметит. Родит себе еще.
        - Шон, - Мойра произнесла его имя так, что тот сразу поднял голову. - Мне не нравится, что ты таким тоном говоришь про сестру.
        - Мне тоже много чего не нравится! - Шон хотел ударить по стене кулаком, но испугался своей разрушительной силы и коснулся обоев ладонью. - Мне не нравится, во что она превратилась. Во что превратил ее муженек! Какого черта она рожает ему шестого?
        - Шон, это не твое дело! - попыталась не повысить голос Мойра, но у нее не получилось.
        - Мое дело, Мойра! Мое! Она моя сестра!
        Шон выскочил на улицу, шарахнув дверью. Мойра осталась сидеть. Я не знала, что делать. Меньше всего мне хотелось бежать за Шоном. Если он ушел насовсем, я вернусь в съемный дом. Но тут Джеймс Джойс напомнила о себе, положив мне на колени морду. Придется вести ее домой. Или можно оставить на ночь у Мойры? Что скажет хозяйка, то я и сделаю.
        - Лана, - я взглянула в каменное лицо Мойры. - Пожалуйста, поезжай с ним. Иначе он переругается там со всеми, а у него никого больше нет.
        Что Мойра скажет, то я и сделаю. Точно гадание по книге. Только что я открыла: классическую драму или бульварную романтику?
        - Хорошо, я поеду в Корк, - ответила я чужим голосом.
        Мойра протянула ко мне руки и пришлось поднять свои с колен и сжать сухие пальцы доброй бабушки. Сколько боли читалось в ее взгляде. Она знает о Шоне много больше, чем знаю я. Может, потому она его и любит, а я с трудом выношу его общество и еду из жалости. Или скорее из любопытства. Пусть будет последнее - мы играли в сувенирные карты с видами Ирландии. Я действительно ничего еще на острове не видела, кроме полей и тракторов.
        - Джеймс Джойс, ко мне!
        Шон чуть приоткрыл дверь и поманил собаку. Та нехотя пошла к хозяину, но на пороге обернулась и завиляла хвостом, спрашивая, а ты идешь с нами? А я?
        - А как же я? - спросила я, не размыкая с Мойрой рук.
        Шон переступил порог, но двери не закрыл. Лицо его оставалось по-прежнему суровым.
        - Можешь оставаться, - Шон пригвоздил меня к стулу тяжелым взглядом. - Но, если хочешь, я тебя провожу.
        Хотелось спросить - куда? Но при Мойре я не могла задать подобный вопрос. Поставил ли он точку в наших отношениях или решил дать мне выбор, где провести последнюю ночь: у него или дома? А почему последнюю? Он не сказал, что уезжает прямо завтра.
        Мойра отпустила мои пальцы, и я шагнула к радостной Джеймс Джойс. Эмоции Шона я не смогла оценить до самой калитки. Но после того, как он шарахнул ею, как ненормальный, я почти решилась остаться здесь, чтобы расписать Мойре почтовый ящик, хотя не была уверена, что почтальон хоть раз сюда приезжал. По такой тропе на его велосипеде не проехать.
        Шон шагал со скоростью велосипеда, и мы с Джеймс бежали следом.
        - Шон!
        Он остановился, как вкопанный, но не обернулся. Собака замерла подле моей ноги.
        - Ну, что ты меня постоянно боишься? Я хоть раз тебя ударил?
        Я не сразу поняла, к кому обращены слова. Джеймс Джойс собачьим вздохом засеменила вперед и лизнула хозяйскую руку. Он потрепал ее за ухом.
        - Шон!
        Он обернулся. Я сделала к нему шаг, второй, третий. Шон принял меня в свои объятья и сжал так, что в спине что-то хрустнуло, но я не отстранилась. Шон уткнулся носом мне в плечо и даже не пытался гладить. Лошадь, похоже, выдохлась…
        - Спасибо, - Шон отстранился и даже не взял меня за руку. - Мне стало легче. Честно. Я когда-нибудь научусь рисовать круг.
        Я улыбнулась, хотя и не уловила смысла сказанного.
        - Шон, я поеду с тобой в Корк.
        Он покачал головой.
        - Не надо. Я справлюсь с детьми Моны.
        - Конечно, ты справишься! - воскликнула я, пытаясь скрыть обиду на то, что он не запрыгал от счастья. - Я хочу посмотреть Килларни. Возьми меня, пожалуйста.
        - Это от подарков нельзя отказываться, а от выпрошенной Мойрой помощи можно и нужно, - отчеканил Шон. - Я получил от тебя трезвой отказ. Жалостливое «да» я не принимаю.
        - Хорошо, - я почувствовала на ресницах влагу. Раздражение на тушь, ничего другого. Сейчас все смою, и станет легче! - Легкой дороги!
        - Спасибо.
        Он замолчал. Я убрала волосы за уши, чтобы незаметно смахнуть слезы. Что за черт!
        - Пока, - я шагнула в сторону, чтобы опередить Шона и спрятать мокрое лицо. Собака ринулась следом. - Не надо меня провожать, - бросила я обоим, хотя Шон не сделал за мной и шага.
        У него зазвонил телефон.
        - Кейтлин, хватит! - заорал он в тишине дивного вечера. - Я не передумал за последние пять минут. Что значит, я хочу? Хочешь, проси отца с тобой ехать. Я дождусь Эйдана, и мы поедем все вместе. А если так, то не поедем вообще. И прекрати орать на меня! А если обижусь я? Что значит, я тебя не люблю? Кейтлин, я не твой отец, на меня это не подействует. Я сказал хватит. Возьмем Эрла в парк, что в этом плохого? Я тоже сожалею, что так получилось. Кейтлин, ты меня вообще слышишь? Хорошо… Послушай хоть минуту спокойно. У меня есть решение, но я не знаю, сработает ли оно. Я знаю одну художницу…
        Я замерла, и Шон остановился. Все время он шел следом, не вняв моей просьбе не провожать. Бежать от него было глупо. Я же попыталась из школьницы превратиться во взрослую женщину. Хотя бы на вечер.
        - Я могу спросить, хочет ли она посмотреть Корк. Тогда мы могли бы вместе показать ей округу. Нет, она сейчас не рядом со мной.
        Я обернулась, и Шон поднял к губам указательный палец.
        - Дай мне полчаса. Я прогуляюсь до коттеджа и спрошу ее. Я перезвоню. Так, тихо! Ничего не говори матери.
        Шон спрятал телефон в карман и сказал:
        - Я засек время.
        Джеймс Джойс виляла хвостом. Я вновь поправила волосы.
        - У меня глаза щипит. Надо умыться.
        - Тебе без косметики лучше. Правда.
        Мы пошли рядом. Собака побежала вперед.
        . - Ну… Едешь?
        Мой ответ перебил телефон.
        - Какая нетерпеливая у тебя племянница! - улыбнулась я, уже решив не расстраивать ребенка. Я еду ради обиженной девочки и мира в семье, и ради Килларни.
        - Твою ж мать! - заорал Шон в трубку, и я аж подскочила. - Твоя дочь не в силах пять минут подержать язык за зубами? Мона, ты дура, скажи? Нет! Нет! И еще раз нет! Я ничего от тебя не скрываю. Слушай, позвони Падди, если не веришь. Ты будешь первая, кто об этом узнает, обещаю. Не веришь, да? Тогда я скажу тебе правду.
        Шон подмигнул мне, и я перестала слышать собственное сердце.
        - Я наконец-таки решил научиться рисовать и мне не хотелось бы из-за твоих детей пропускать уроки. Не устраивай только королевского приема, ладно? Во всяком случае, не завтра. За тебя это сделает Оливер Планкетт. И вообще, Мона, я еще не дошел до коттеджа.
        Теперь я, не скрываясь, размазала под глазами тушь, но уже от смеха.
        - Мона, дай мне хотя бы десять минут. Я не спринтер.
        Шон вновь спрятал телефон в карман и прислушался:
        - Не звонит. Значит, у тебя есть десять минут передумать.
        - Кто такой Оливер Планкетт?
        - Лучший паб в Корке. Жаль, рагу там не такое вкусное, как у Мойры, но это можно будет исправить пивом.
        - Ты так складно врешь, - попыталась я успокоиться. - Надеюсь, хотя бы про уроки ты сказал правду?
        - Я не сказал ни слова неправды. Меня спросили, серьезно у меня с тобой, я ответил - нет. Разве я солгал?
        Я еще раз потерла глаза.
        - Пойдем паковать карандаши, - бросила я и побежала к замершей в отдалении собаке.
        - Лана! - Шон догнал меня и схватил за руку. - Прости, что я разозлился. Больнее всего бьют люди, которых сильнее всего любишь. Йона всегда была для меня идеалом. Красивая, умная, всегда знающая, как и что надо делать. Не то что ее младший брат. Наплевав на всех, она закончила Тринити Колледж и нашла хорошую работу, прекрасного мужа, не погрязла в детях, хотя родила троих…
        - Шон, - попыталась я остановить очередной поток сознания.
        - И я не могу без слез смотреть на Мону. Сколько раз я просил Йону образумить ее, но меня вечно посылали - твоя сестра счастлива. Но я же вижу, что это не так. Я уже и не вспомню ее без живота или висящего на груди младенца.
        - Шон, - я сжала его руку. - Кто-то находит счастье в детях. Может, Йона права…
        - Послушай, если после Корка ты не вступишь в ряды «без детей», то я очень удивлюсь.
        - А это тебя волновать не должно, - постаралась я улыбнуться как можно открытее.
        - И все же волнует…
        - У меня на детей иммунитет, - не выдержала я слишком пристального взгляда.
        - Ты забыл, кто я?
        Теперь он замолчал на несколько длинных секунд.
        - Если ты не о постели, то скорее всего о работе. Но ты ведь больше не работаешь, значит…
        - Шон! Ты опять?!
        - Так мы ж не в церкви! - Он вырвал руку и стиснул мне плечи. - И пока не в доме Моны. Сейчас можно не только говорить…
        Он почти поцеловал меня, но я сумела увернуться.
        - Шон, Джеймс Джойс подсматривает.
        - А я так и не решил, кого к кому она ревнует…
        - Шон, возвращайся с собакой домой. Мне нужно время, чтобы собраться. Я не хочу, чтобы она торчала на улице.
        - У тебя будет стимул поторопиться, - Шон отпустил меня. - Я немного разбираюсь в женщинах. Я вырос с тремя идиотками под боком.
        - Конечно, они же не уходят из дома без спроса с одним рюкзаком.
        Шон промолчал.
        - Нет, они предупреждают по телефону, что не вернутся. Ладно, я отведу собаку и вернусь с рюкзаком. Он походный, так что туда прилично вещей влезет.
        - Шон, ты можешь хотя бы минуту побыть серьезным?
        - Нет, не с тобой. С тобой я хочу насладиться несерьезными отношениями. Серьезной будешь со своим Эриком. Я для серьезных отношений не подхожу. Джеймс Джойс, ко мне!
        Собака в этот раз подчинилась сразу. У нее с мистером Муром очень серьезные отношения. А у меня впереди очень серьезный разговор с Лиззи - предстоит объяснить, что я забыла в Корке. Хотя, если мы пробудем там меньше недели - а сколько я смогу торчать в чужом доме? - Лиззи ничего не узнает. Так и будет. Так и будет. Все равно никаких сообщений, ей сейчас не до меня. Значит, и я могу посвятить себя чему-нибудь другому, кроме Шона, конечно, - например, его племянникам.
        Я быстро умылась и заодно почистила зубы - как только дети могут днями не вспоминать про чистку зубов! Теперь взять только самое важное - теплую кофту, больше я свитер Шона не надену! Карандаши, маркеры и альбом, чтобы было чем занять детей. И… Где Шон? Уже можно было раз двадцать сбегать туда-обратно.
        - Я отвел собаку к Мойре, - Шон опустил глаза и протянул мне рюкзак, - чтобы она не подглядывала.
        Я запихнула в него одежду, будто набивала подушку.
        - Не злись, - Шон отобрал рюкзак и, высыпав все на кровать, принялся аккуратно складывать мои вещи. Я отошла к стене и уставилась ему в спину. Где же у тебя кнопка переключения с озабоченного подростка на нормального мужика?
        - Я хочу выехать пораньше, чтобы успеть с утра погулять в Бларни и приревновать тебя к камню.
        - К какому камню?
        Шон обернулся и сел на кровати, чтобы затянуть рюкзак.
        - Ради которого я везу тебя в Корк, ты чего?!
        А я чего?! Я понятия не имею, зачем ты на самом деле везешь меня туда, но ты все равно не скажешь правду.
        - Ты не знаешь про камень? Это же магический камень, дарящий красноречие всем, кто его поцелует. Ну, некоторые верят, что он дает нечто иное…
        Как порой хочется размазать эту гадкую улыбку по его лицу.
        - Мне нечто другое не нужно.
        - Еще как нужно, еще как нужно… - И тут он радостно сжал кулак. - У меня вновь получилось заставить тебя покраснеть! Какая же ты красивая в гневе!
        Я постаралась не улыбаться.
        - Я не злюсь. Я уже привыкла к твоим дурацким шуткам. Лучше сам его поцелуй.
        - Непременно, - Шон нисколько не смутился. Он спустил рюкзак на пол и остался сидеть на кровати. - А тебя я отведу к колодцу желаний. Если бы ты хотела, а я бы мог, у нас бы что-то, возможно, и получилось.
        Я присела подле рюкзака и взяла руки Шона в свои:
        - Шон, не надо относиться к этому так серьезно. Давай попытаемся побыть просто друзьями, - Я провела рукой с кольцом по его шершавой щеке. - Мы только портим все, понимаешь?
        - Понимаю, - он поймал мои пальцы в свою широкую ладонь и сильнее прижал к щеке. - Но ведь всегда есть это «а вдруо.>…
        Моя рука легко выскользнула из-под его. Я встала и прошла в ванную за щеткой. Она оставалась мокрой, я стряхнула ее и забрызгала зеркало. В моей душе тоже шел дождь. Как и на улице. Я уже слышала его шаги на крыше.
        - Надевай куртку и бери зонтик, - скомандовал Шон, снимая с плеча рюкзак. - Я уже проверил двери. Осталось только вынести мусор.
        Я кивнула, протянула ему гигиеническую сумочку и не стала возвращаться, чтобы поправить одеяло, которое он примял. Оделась, перекинула через плечо сумку с карандашами и раскрыла за порогом зонтик. Овечки радостно приняли на себя крупные капли дождя.
        - Так что там с горячей водой у Мойры? - спросила я Шона, когда тот юркнул ко мне под зонт.
        - Ничего, все у нее хорошо. Ты забыла, кто я? - Нет, это я прекрасно помнила.
        - Она ж выросла на ферме, мать всю жизнь так мыла посуду, по-другому Мойра не умеет.
        - А набрать из крана в тазик никак?
        - Вода в кране не такая горячая. Не смейся! Мы тоже во многом еще те придурки. Просто не замечаем за собой.
        Да, зато в других мы прекрасно видим дурость. С камнями и колодцами. Во мне есть желание, только я до сих пор не поняла, каково оно - прижаться к тебе или оттолкнуть?
        Глава 32 "Сложение в столбик"
        - You’re driving me daft, so you are.
        Улыбка давно исчезла с лица Шона. Мое лицо тоже окаменело. Он выводит меня из себя не меньше, вернее - много больше. Я согласилась на кольцо, приняв подарок ради отречения Шона от прошлого. Нынешнее желание купить для меня пальто не имело к Каре никакого отношения, а личных подарков я получать от него не желала ни стоимостью в два евро, ни тем более в двести. Хватит!
        - Хватит решать за меня, что я могу, а что не могу, - рявкнул он, хотя я не сказала ничего, кроме того, что не хочу подарка.
        Россказни про прекрасную погоду в Сан-Франциско выглядели бы девчачьим ломанием. Но Шон и без всяких слов понимал, что я считаю его деньги. Да, я их считаю. И точка. Я согласилась заехать на шерстяную фабрику, уверенная, что ему надо купить что-то для сестры. Подобные сумму недопустимы в несерьезных отношениях, и он должен это понимать.
        - Я покупаю пальто для себя, - выдал Шон полнейший бред. - Я хочу хоть раз увидеть тебя прилично одетой.
        А вот это уже переход на личности на грани оскорбления! Я приехала в Ирландию работать, а не по пабам шляться, да и мои хипповатые наряды там смотрятся лучше твоих футболок. И то, что ты раз в сто лет надеваешь джемпер, не дает тебе права требовать в спутницы английскую королеву!
        - А что? Козы меня без пальто на свои тропы не пустят? - решила я удержаться от более жестких слов. Все-таки его мнение о моем гардеробе меня не ранит, что не скажешь про мои намеки на содержимое его кошелька. Но он сам нарывается на подобные разговоры с настырностью барана!
        - Лана, примерь, пожалуйста. Я воспитываю в себе художественный вкус.
        Шон снял пальто с манекена, и пришлось повернуться к нему спиной, а к зеркалу лицом. Бордовый цвет подкрасил мои щеки, или это я вновь злилась по заказу своего ирландского ученика, который заставил меня вчера все же превратить шар в грудь. Придурок!
        Пока я возилась с деревянными пуговицами, Шон раздобыл где-то сине-зеленый шарф, украшенный бахромой. Прекрасная цветовая гамма получилась. И главное, с размером он вновь угадал - видно развил на водопроводных трубах глазомер.
        - Только не говори, что тебе не нравится.
        Шон опустил руки мне на плечи и прижался гладкой щекой к моей. Мне не нравилось совершенно другое, и он знал это, но ирландское упрямство перевесило мои принципы. Я повернула голову и чмокнула его в щеку.
        - Обещай, что это в последний раз.
        Шон покачал головой:
        - Что ж вы женщины не можете жить без обещаний! Я ничего не буду обещать. Мне надо потратить деньги, чтобы заставить себя пойти немного подработать. Иначе, когда ты уедешь, я со скуки сдохну.
        Я проглотила ответ, хоть тот и оцарапал мне горло.
        - Потрать их лучше на племянников, - проскрипела я.
        - Потрачу, не переживай, - Шон потрепал меня за щеку и пошел в отдел со всякой белибердой, где взял две игрушечные овечки.
        Он откупается от меня, считая себя виновником наших ночных неудач. Почему ему не принять факт, что всему виной я, а не нехватка терпения у него?
        - Надеюсь, одна не для меня? - спросила я без тени сарказма.
        - Это для младших. Старшие обойдутся. Они и так получат меня целиком. Малышей я брать боюсь.
        Зачем он так долго смотрит на меня? Я тоже не общалась с детьми младше четырех лет, да и тех предпочитала избегать. И я не собираюсь ни с кем нянчиться. Я согласилась побыть в доме его сестры, чтобы не дать им возможности поругаться.
        Я прошла в первый зал, как была в пальто. Боялась испачкать, волоча по полу. Оно едва прикрывало колени, и все же я разучилась носить даже такое, перекинув через руку. Девушка вновь исчезла - заковыляла, наверное, на склад по очередной просьбе престарелой американской пары. Они говорили так громко, что я могла перечислить, что и каких размеров они решили купить.
        Шон положил овечек на прилавок и протянул руки, чтобы принять пальто. Шарф я размотала и сложила сама. Такая деревенская обходительность начинала действовать на нервы. Почему же мать, воспитав такого золотого мальчика, не доглядела за ним в самом ранимом возрасте? Дочке дала образование, а этот так и остался охламоном?! Или мир кривой виноват, где бабу без денег получить нельзя, а без больших - не удержать.
        Продавщица наконец вернулась с двумя новыми кофтами, но тут же выяснилось, что она принесла не тот цвет, что просили. Я чуть не взвыла в голос. У нее в сапоги насыпаны камни, иначе чего она еле ноги волочит! Мы ее теперь еще полчаса будем ждать. Я уже рот открыла, но американцы меня опередили, попросив обслужить сначала вон ту замечательную пару, то есть нас. Спасибо им! Девушка безразлично кивнула и прошла за прилавок. Как в замедленном кино, оторвала чистый товарный чек и принялась переписывать цифры с ценников, потом ввела итог в считывающий аппарат и взяла у Шона кредитку. Сумма вышла много меньше той, что я прикинула в уме. Наверное, пальто на скидке, хотя шерстяная одежда здесь всесезонная, и это замечательно!
        Клуша ничего не запаковала и даже не предложила пакета. Фабрика на отшибе, на дороге крохотный указатель - да ей облизывать надо каждого клиента! Как ее на работу-то взяли?! Американцам, наверное, очень хотелось шерстяных свитеров, я бы давно на их месте развернулась и ушла. Или хотя бы заглянула за тюки с шерстью, где две тетки что-то ваяли на огромном допотопном станке. Похоже, когда к «made in Ireland» добавляют подпись «handmade» - это действительно ручная работа. У^кас!
        Овцы, наверное, на соседнем лугу пасутся. А приставленные к стене здания ржавые колеса стоят тут как запасные для телег. А что? Охотно верится!
        - Ты считать в столбик умеешь? - спросил Шон, аккуратно уложив пальто на заднее сиденье.
        Он издевается, что ли? Или проверяет, примут ли меня на работу туда, где даже счет нет. Хотя вот на счетах я бы ничего не посчитала. Может, Шон не шутит? Может, тут при приеме на работу знания первого класса проверяют…
        - Тогда посчитай, - он сунул мне под нос товарный чек, я пересчитала дважды… Идиотка! Цены написала верно, а итог вывела…
        - Как у нее столько получилось?
        - Не видишь, что ли? - Шон ткнул пальцем в накарябанную, как кура лапой, девятку. - Она ее за единицу приняла, когда в столбик считала.
        Я протянула ему чек.
        - Надо вернуться.
        Шон покачал головой.
        - Нет, - он смял чек и сунул получившийся шарик в дверцу. - Кто-то должен выучить урок. И чем раньше, тем лучше.
        - Шон, да это, небось, половина ее недельного заработка!
        - А мне какое дело? В следующий раз будет писать аккуратнее. Иначе не научится.
        - Так нельзя! Я не смогу это пальто носить!
        Может, конечно, свинство требовать от него доплатить восемьдесят евро, но это слишком попахивает воровством. Если бы он не заметил, тогда… Но он же заметил и, похоже, еще на кассе.
        - Сможешь, - Шон завел машину, ставя жирный крест на моей борьбе за справедливость. - У них никакого учета. Только банковские транзакции. Этой дуре ничего не будет, а жаль.
        Тогда пусть она ошибется также с подсчетом покупок американцев - хоть какая-то компенсация за украденное у покупателей время!
        - Хочешь есть?
        Мы толком не позавтракали - чай и тост с вареньем. Обошлось без овсянки, к счастью, но сейчас желудок с тоской вспоминал об упущенной возможности. Трасса совершенно пустая, ни одного знака «еда целый день». Поля и тракторы, тракторы и поля. Шон свернул наконец к невзрачному пабу с бочкой вместо опознавательного знака. Темно. Три чувака глушат пиво, а сейчас полдень в лучшем случае!
        - Если вы очень голодные, - выдала девушка за стойкой, - я могу поискать что- то в холодильнике и состряпать сэндвич.
        Я оглянулась еще раз на пустые пивные стаканы и дернула Шона за рукав джемпера, но он за секунду до этого уже начал витиевато отказываться - с лучезарной улыбкой, чтобы не обидеть девушку.
        Мы вернулись в машину, и Шон сунулся в бардачок.
        - Черт! - не поверил он собственным глазам: пусто, нет шоколада.
        - Я не умираю, честно, - попыталась я хоть чуть-чуть его успокоить.
        - Сейчас что-нибудь найдем.
        Но это сейчас наступило только через полчаса. Придорожное кафе, если можно так обозвать два столика на улице и три стойки внутри, не выглядело привлекательным. И все же кофейный автомат на месте, куча холодных сэндвичей и бургеры имеются. Теплые. Выбор был очевиден. Но он был неверным. Сама девушка медлительностью не отличалась, но ее плитка, увы, да. Она жарила куриные грудки с нуля. Хорошо, я успела попросить не жарить картошку, иначе бы мы встретили здесь закат.
        - Кофе? - предложил Шон, но я предпочла газировку, потому что не помнила, когда в последний раз пила «Спрайт».
        Шон принялся набирать в бумажный пакет кексы - когда их количество перевалило за три, я поняла, что это не для нас. Какой заботливый дядюшка, да только они зачерствеют до вечера.
        Пока Шон расплачивался, в кафешку ввалились двое дорожных рабочих - огромные боты в грязи, сами не лучше, но поздоровались, вежливо попросили у девушки по сэндвичу и пошли за кофе. Я невольно глянула на начищенные ботинки Шона. Нет, одежда не меняет, она лишь дополняет то, что заложено природой или родителями. У меня в подкорке просто сидит образ совкового водопроводчика - вот потому я и представить не могла при встрече, чем на самом деле занимается наш хозяин, хотя столько их перевидала на родительских собраниях. Но Шон догадался, о чем могла подумать я, потому и не хотел, чтобы я узнала род его занятий. Если б не 0«Диа, я продолжала бы считать Шона констеблем в отпуске.
        Мнимый констебль поманил меня кивком головы, чтобы я взяла хотя бы сэндвичи. Огромные булки, обжаренная до золотистой корочки куриная грудка, тертый сыр и листья салата давали фору даже «1п-Ы-01Л Вигдег». Мы устроились за столиком на улице, и Шон водрузил пакет с кексами на стоящую рядом бочку.
        - Хочешь на экскурсию на завод Джеймсона? - спросил он, постучав ногой по бочке.
        Я в ответ протянула ему начатую бутылку шипучки.
        - С виски завязано, если ты не понял. И тебе советую сделать то же самое.
        - А я разве спрашивал у тебя совета?!
        Шон резко поднялся и скрылся в кафе. Только бы не за виски пошел! Вдруг там продается. Кто знает, как сносит крышу у алкоголиков… Вдруг про детей забудет, а я за руль не сяду! Сэндвич стал поперек горла, и я положила недоеденную булку обратно в коробочку. Но Шон вернулся с шоколадом «Рондо».
        - Я сказал, что у меня только одна зависимость - шоколад. Все остальное я держу под контролем.
        Он все еще злился. Интересно - мы так и просидим, сверля друг друга взглядами. В рот даже шоколадная карамелька не полезет, а выкидывать еду - свинство. И я смогла поднять глаза на повисший флаг местной команды по херлингу. Ни дуновения - погода явно не для пальто. Мне и в футболке от взгляда Шона жарко.
        - У тебя хорошо получаются пейзажи, а вот портреты писать ты не умеешь, - заскрипел Шон зубами, и я вернула взгляд на его злое лицо. Он повторил слова Лиззи. Неужто ему не понравились поросята Падди? А ведь ничего другого в моем исполнении он не видел. - Вот и рисуй шаржи. Только маркерами на бумаге. А мой портрет из своей головы выкинь, потому что он не имеет ко мне настоящему никакого отношения.
        Надо встать и швырнуть сэндвич в урну. Не для драматизма, а потому что последний кусок перекрыл дыхание. Я где-то перегнула палку, и вместо того, чтобы успокоить Шона перед встречей с сестрой, накрутила по полной.
        - Доедай, а то мы до Бларни никогда не доедем.
        Я кивнула и откусила совсем маленький кусочек, но даже он жевался с трудом. Булка ватой липла к зубам, зажаристая корочка поцарапала небо. Но я справилась
        - с этим самым большим и самым невкусным сэндвичем в моей жизни. Шон протянул бутылку, и я постаралась не икнуть.
        - А какой ты на самом деле? - спросила я у машины.
        - Какой есть. Открой глаза и увидишь.
        Шон распахнул дверь и со злостью захлопнул за мной. А когда сел за руль, убрал назад кексы вместе с шоколадкой, так и не раскрыв упаковки.
        - Шон, - я хотела, чтобы он повернулся ко мне, но он уже завел машину и следил за встречным движением, чтобы выехать на дорогу. - Я действительно не знаю тебя, как и ты меня, - он так и не обернулся, и я продолжила: - После первого твоего допроса, я была уверена, что ты местный констебль, - Я начинала злиться.
        - Ты сделал выводы обо мне, которые с реальностью тоже имеют мало общего. Думаю, незнакомым людям вредно откровенничать друг с другом, тем более после виски.
        - Очень рад, если мои выводы неверны, - Шон теперь смотрел строго вперед. - Но я в отличие от тебя не строю с тобой отношения, базируясь на них. Неужели я хоть раз позволил себе оскорбить тебя действием? Если это так, скажи мне, и я извинюсь. Я не требую извинений от тебя. Просто с этой минуты веди себя иначе.
        Хотелось спросить, как именно, но лучше не развивать эту тему дальше, а расставить все точки над «?» до этого чертового камня, а то вдруг он наградит меня не красноречием, а немотой!
        - У нас нет никаких отношений, - решила напомнить я, раздосадованная подобным выпадом.
        Он знает про «Эрика». Понимает, что мы живем на разных полюсах в прямом и переносном смысле. Видит, что даже из-за постели я не могу на него запасть. Что ему от меня надо?
        - Для твоей семьи я просто девушка, снимающая коттедж. Пусть так же будет и между нами с этого момента, ладно? Ты не изменяешь своим принципам, и я тоже. Мне важны мои нынешние отношения, понимаешь? И с каждой минутой я начинаю чувствовать себя все более и более виноватой перед Эриком. И перед тобой, - добавила я тут же, хотя Шон так и не повернул головы. - Ты знаешь, как больно бьют те, кого любят. Я не хочу, чтобы кому-то из-за меня было плохо. Мы не дошли с тобой до точки невозврата, так что давай представим, что ничего между нами не было, и ты действительно просто пригласил меня в Корк и не знаешь обо мне ровным счетом ничего.
        - А я и так ничего о тебе не знаю. Даже притворяться не придется. Стоять от тебя на расстоянии воя бита не так уж трудно, поверь.
        Трудно только удержать себя в руках! Шон решил показать, что ограничение скорости в сто километров стоит здесь не зря! Хотелось оторвать его ногу от педали газа, но словами она не поднималась.
        - Я тебе уже сказал, что у меня все под контролем. Я хочу побыстрее доехать. Вот и все. Если страшно, не садись в машину к незнакомым людям.
        Я закрыла глаза - лучше не видеть идущих лоб в лоб машин. Господи, зачем я с ним поехала? Зачем! Лиззи видела в нем только самца, но он не может быть просто самцом. Воспитание не позволяет, блин! Я ведь успела рассмотреть его поближе, как же тогда я позволила ему вырвать у меня «да»? Мне не нужны с ним отношения ни на день, ни на два. Спасая чужой мир, я окончательно разрушу свой. Поскорее бы уже вернуться на озеро, поскорее бы!
        Но пока передо мной был проклятый парк. Мы припарковались подле красного микроавтобусика со смешной росписью багажника: «I say no to drugs - but they never listen!» Я тоже столько дней говорила Шону нет, но он не слышал меня, а теперь, когда сказал нет он, у меня началась настоящая ломка - я ждала его протянутую руку, обеспокоенного взгляда, проверяющего все ли со мной в порядке, просто слова «пошли!», но не было даже его. Командой послужила повернутая ко мне спина. Зачем мы только заехали на эту чертову фабрику?! Зачем?! Как мы переживем неделю в Корке? Шон! Хотела позвать я и молчала. И до кассы так и не успела решить, покупают ли малознакомые люди входные билеты вместе или врозь. Сумма набегала нехилая, и у меня очень чесались руки вытащить кредитку - все-таки это мне, а не ему надо посмотреть замок. После ссоры, он мог бы вообще сюда не ехать! Но Шон, предугадав мое желание, выставил меня из очереди. И это прикосновение стало последним.
        Шон специально сунул руки в карманы, чтобы я не рассчитывала на дружеские объятия, и этот жест оказался больнее пощечины. Возможно, я ее заслужила, но боль от этого не уменьшилась. Даже незнакомые люди предлагают друг другу руку.
        Мы не пошли по главной аллее, хотя она привлекала одетыми в вязаные чулки деревьями и красивой традиционной музыкой. Шон начертил на карте круг, обозначив наш путь. Несколько километров, и все их предстояло пройти на пионерском расстоянии. Я то опережала, то отставала, не в силах примериться к его прогулочно-развязному шагу. Мы шли вдоль заводи с утками, но я смотрела на лес - сказочно-зеленый - и все пыталась сообразить, возможно ли замешать подобные цвета самой или с ними справится лишь покупная зеленая краска? Она всегда казалась мне химической дрянью, пока я не поняла, из какого мха и папоротника она изготовлена - из ирландского.
        Деревья здесь оделись в моховые чулки по самые кроны. Под валунами в такой же сочной траве прятались домики фейри - никак иначе, потому Шон и молчит - чтобы не спугнуть их, ведь не может же того быть, что ему вдруг стало нечего мне сказать. Тишина и отсутствие людей добавляли нашей прогулке грусти. Надо было ринуться в самую гущу туристов - в мистические леса сбегают только влюбленные. Для них даже поставили простую деревянную скамеечку под сенью зеленого камня, но мы прошли мимо - она не предназначалась незнакомым людям, случайно оказавшимся на одной тропе.
        Где все люди? Где? Облизывают камень вместо того, чтобы целовать друг друга в сказочном лесу… Идиоты!
        Лес все не кончался… Ему надо было посмеяться надо мной, наградив одиноким креслом, выдолбленным в огромном пне - его спинку завил плющ, и моя спина радостно утонула в нем. Я села без спроса, но Шон заметил мое исчезновение и обернулся.
        - Устала? - осведомился он безразличным тоном.
        Я отрицательно мотнула головой и хотела подняться, но зацепилась кофтой за сучок. Хорошо, что вовремя заметила и не распустила петли.
        - Помочь?
        Я проигнорировала вопрос, но Шон все равно нагнулся к креслу, чтобы освободить меня из плена фейри. Наши лица оказались рядом, но губы не встретились, потому что больше не знали друг друга. Получив свободу, я выпрямилась, но не отошла от пня, попав в новый плен. На лице Шона не было улыбки, словно его руки действительно желали сомкнуться на моей шее в мертвой хватке.
        - Лана…
        Его голос эхом отозвался в ушах. Я хотела глотнуть воздух, как в самолете, но поймала горячие губы. Петля на шее затянулась, и я поднялась на носки, чтобы не задохнуться окончательно. И вот земля исчезла и на смену пришел пень. Я смотрела в лицо Шона, не в силах даже вздохнуть. Только руки крепко держали его плечи, чтобы не свалиться с кресла.
        - Меня хватило на два часа, - улыбнулся он своей дурной мальчишеской улыбкой.
        - Меньше…
        - Если приплюсовать время в кафе и чуть-чуть ошибиться при сложении в столбик…
        - И если не гнать, как ненормальный…
        Шон оторвал меня от пня, прокрутил несколько раз и опустил на землю, но не отпустил - к счастью, потому что у меня закружилась голова, и непонятно, от чего больше: поцелуя или танца.
        - Ты снова недовольна, - он убрал руки и сделал шаг назад. - Учти, мужчины не любят недовольных женщин. Им надоедает быть кругом виноватыми.
        На этот раз он ударил словами не очень сильно, и хватило бы улыбки, чтобы стрела не поразила цель, но я не сумела поднять щит. Я показала себя полной дурой. Вина перед «Эриком» забыта за один поцелуй, и теперь я готова к настоящей измене? Как же ловко он мной крутит. Как же ловко!
        Вы хотите отказаться от нашего сервиса? Дайте мне минуту, и вы подпишитесь на двухгодичный контракт! Никогда не связывайтесь со специалистом службы по работе с клиентами. Такой любого обработает за секунду! Надо взять себя в руки. Это он вешается на тебя, а не ты! Ты не заводишь романов с водопроводчиками. И тем более не наслаждаешься их обществом. Поняла?
        Я прикрыла глаза и досчитала до трех. Цифру четыре съели губы Шона. Двоечница!
        - У тебя в запасе целый час, чтобы потренироваться, - я уперлась ему в грудь, но так и осталась в железном кольце его рук. - Я не хочу, чтобы твоя сестра хоть на секунду подумала, что…
        - Мы спим друг с другом, - заполнил Шон образовавшуюся паузу. - Думаешь, ее это удивит или расстроит? Я больше переживаю за Кейтлин. Именно поэтому прошу тебя вести себя скромно.
        Я дернула плечами и обрела долгожданную свободу.
        - Ты первый начал!
        - А вот и не правда. Это ты пришла ко мне и потребовала виски. А дальше я покорно исполнял все твои желания.
        Я ударила его по рукам, когда почувствовала их на груди.
        - Я продлеваю контракт на неделю. И ни днем больше, понял?
        Шон покачал головой.
        - Мелким шрифтом было написано: до возвращения мисс Брукнзлл, и я надеюсь, она найдет чем занять себя в Нью-Йорке.
        Второй удар наугад оказался куда больнее первого прицельного. Я зажмурилась, высушивая ресницы от злодейских слез, и сказала:
        - Обязанности у сторон обоюдные.
        - Конечно, как и желания, - Шон сжал мои пальцы и заставил побежать за ним. - Я отведу тебя к фейри, скорее! А то все разбегутся.
        Я запахнула кофту, чтобы она меня не тормозила. Стоило напомнить Шону про возраст - его и заодно мой. Ему сейчас придется волочить меня по земле - я не сдам этот кросс! Мы пронеслись мимо заборов, влетели в сад с огромными цветами, где чуть не снесли зазевавшихся туристов - видно, Шон не думал встретить кого-то на пути, и выскочили в новый садик - вернее вползли, как Алиса, через таинственную дверь. А в саду были деревья, камни во мху и мухоморы - огромные, как табуретки, с красными и зелеными шляпками в крапинку. Ни одной фейри, и ни одного домика. Или я их не нашла, а Шон решил не показывать, потащив меня дальше с загадочной улыбкой. Господи, ты в шестнадцать, сбегая из дома, наверное, был более серьезным!
        - Теперь настало время загадать желание, - прошептал Шон мне в лицо.
        - Где колодец? - вспомнила я и огляделась.
        - За спиной. Но ты не оборачивайся. Там лестница, надо спуститься по ней спиной, с закрытыми глазами, и думать только про свое желание. Поняла?
        - Ты издеваешься?
        - Это не я. Это фейри. Ты можешь им верить, а можешь не верить. Твое право. Меня они попросили привести тебя сюда, и я исполнил их приказ.
        Да, три года в клиентской службе приучили его нести чушь без смеха. Но я не полная дура, я оглянулась - господи, в каменный тоннель падала лестница с такими ступеньками, что я и с открытыми глазами туда не пойду.
        - Ну же, давай. Я пойду перед тобой, так что если оступишься, то окажешься в моих объятьях. Не такая уж и плохая альтернатива.
        О, боже, Шон! Я не выдержу настолько несерьезных отношений! И все же я закрыла глаза и загадала желание. А оно у меня сейчас было одно единственное: поговорить с Лиззи начистоту и расставить в наших отношениях все точки над «?», чтобы я больше никогда не попадала в подобные авантюры. Я нащупала ногой первую ступеньку, вторую, третью… Мне хотелось слышать дыхание Шона, но его не было. Оставалось верить, что он действительно спускается передо мной. Но волноваться нельзя, волнение убивает мысль, а ее надо думать. Думать только о Лиззи и ни о ком, кроме Лиззи, и наших с ней отношениях. Только я и она. Только я…
        Ай, я почувствовала на талии руки Шона и открыла глаза. Лестница оказалась передо мной, а сзади, кроме лица Шона, еще и прудик фейри. По зеленоватой воде плавали кувшинки, с огромных валунов стекала тонкой струйкой прозрачная вода, расходясь в тине огромными кругами. Красотища…
        - Меня так и подмывает спросить, что ты загадала, но нельзя, а то не сбудется.
        О, да, лучше тебе не знать!
        - Я загадала, чтобы фейри подарили нам крылышки, чтобы быстрее долететь до камня, - попыталась я отшутиться под строгим взглядом. Неужели подумал, что в моем желании нашлось место для него? Ну, да, между строк скользило дополнение о том, чтобы больше никогда не нужно было с тобой играть. Ты хороший, но абсолютно дурной!
        Мы выбрались из колодца и вышли на широкую тропу. Количество туристов говорило о близости замка, и да, вот его серая махина замаячила впереди. Мы прошли сквозь сад с ядовитыми растениями, среди которых я встретила нашу родную марихуану, посаженную в клетку, чтобы никто не отравился ее дурманом. Меня уже шатало и без нее, когда мы вышли к смотровой башне. Можно было забраться на ее уступ, но я не рискнула и заглянула внутрь. Круг голубого неба обрамляли поросшие растительностью камни. Если постараться, то по ним можно, наверное, добраться до неба. Но такие подвиги не для меня. Мне вон туда, в замок, но Шон схватил меня за руку.
        - Дети забираются, а ты что, не сможешь?
        Настырный! Я поднимусь по наружному камню, а ты карабкайся внутри, раз такой умный! Но я не озвучила свою мысль - этот экземпляр мужского рода на всякую дурь способен. Так что карабкаться только мне. И я влезла, и мы как-то умудрились поместиться на выступе вдвоем, когда Шон решил не оставаться внизу.
        - На чем это играют? - спросила я, вновь услышав музыку.
        - Ирландская волынка.
        - Я хочу посмотреть.
        - Только после камня. Пошли.
        К камню оказалась очередь длинной во всю винтовую лестницу внутри башни. Нога в ногу, сколько косноязычных тут собралось! Ничего им не надо, ни в одну комнату не войдут из-за страха пропустить свою очередь, но мы выпрыгнули в зал с огромным камином, до которого не дотянуться было даже забравшись к Шону на плечи - впрочем, я проигнорировала подобное предложение - градус несерьезности в нем, походу, приближался к ста процентам. Или это нервы? За идиотской улыбкой скрывается дикий страх повести себя не так в доме Моны. Возможно, Шон уже раз сто пожалел, что притащил меня сюда. Надо попытаться взять ситуацию под контроль. Быстрее поцеловать камень и бежать, пока Шон не выкинул какой-нибудь непоправимый фертель.
        - Пока не восстановили лестницу, людей поднимали на веревках до того камня, до которого у поднимавшегося хватало сил дотянуть идиота, - улыбнулся Шон, предлагая мне не возвращаться в очередь. - Ас американцами поступили вообще как с полными дебилами. Им отвезли простой камень и по всей Америке стояли очереди его поцеловать.
        Мне хотелось пнуть его, или хотя бы оттоптать начищенные ботинки. Я, конечно, уже стала для него полностью русской, но эта улыбочка стоила тысячи его слов про американцев. Он сам канючил про магию, и сейчас я назло влезу обратно в очередь и поцелую камень, чтобы у меня на каждое его слово находилось в ответ сто. По крайней мере.
        Меня действительно пустили обратно - это же очередь из американцев! И потому теперь Шон держал язык за зубами - все-таки он себя контролирует, и все шутки у него продуманы. На верхней открытой площадке очередь пошла быстрее. И когда до камня оставалось человек десять, мне захотелось уйти, но выхода из этого конвейера не было. Проход специально сделали узким, чтобы никто не разминулся с двумя маньяками - один запихивал человека в дырку в стене, а другой вытаскивал и пытался поставить на ноги.
        - Ты первый, - толкнула я Шона, потому что меня реально затрясло, когда я увидела, что эти двое сотворили с крохотной китаянкой. Снаружи, вернее - внутри
        - остались только ее ноги. Отпусти они ее - и та бы камнем полетела вниз. К счастью, они ее вытащили, и китаянка спокойно так ответила, что все равно не дотянулась. Подобный аттракцион могли придумать только ирландцы!
        - А если он отпустит? Случайно… - спросила я более чем серьезно.
        - Ирландские мужчины никогда не отпускают женщин случайно…
        Хорош ответ! А чего я ждала от Шона? Я уже доверилась одному ирландцу и пожалела об этом. Надеюсь, после этого мне не придется жалеть. Дядька действительно крепко держал меня за ноги, но я все равно ухватилась за камень, когда ветер начал трепать мне волосы.
        - Который камень магический? - сумела я докричаться до служителя, и получила ожидаемый ответ - «Любой!»
        И все же я нашла камень - он был темнее остальных от тысяч губ. Какой идиотизм! Зачем я тут?! Но пришлось поцеловать - только так я могла вновь встать на ноги. Однако слов для Шона не нашлось. Мы молча спустились вниз и пошли на звук музыки. Вновь на пионерском расстоянии, но я не стала даже брать его под руку, чтобы не напроситься на очередной комментарий про тупых американцев.
        А потом и говорить окончательно расхотелось, потому что у меня отпала челюсть
        - музыкантами оказались двое мальчишек. Не старше двенадцати, точно. Под одной рукой зажат мешок, под другой - меха, а пальцы бегают по деревянной дудочке. Оба отбивают ногой такт, чтобы играть в унисон, наверное. Ни на кого не смотрят - пиликают себе в удовольствие. Люди останавливаются, кто-то даже бросает монеты в раскрытый деревянный чемодан. Сколько они уже так сидят? Два часа минимум, а то и все три! На них спортивные курточки, но голые ноги давно покрылись мурашками. Брр. Бедные… За что ж их так? Работнички волынки!
        А у меня ни одного евро для них. Я глянула на Шона, и тот сразу полез в карман, но я не приняла монеты. Пусть сам даст музыкантам. Шон медленно подошел к мальчишкам и добавил пару монет к их скромному заработку. Один поднял голову, чтобы кивком поблагодарить, и тут же швырнул инструмент на скамейку, а потом, как обезьянка, с визгом вскарабкался на Шона, а второй мальчишка ухватился за волынку, чтобы та не упала.
        - Рзй! - Шон попытался высвободить шею, но с первого раза у него не получилось. - Ты сейчас меня придушишь!
        У меня взяло больше минуты, понять что к чему. Хотя, если бы он не крикнул второму «Дерри, собирайся!», я, возможно, еще долго простояла истуканом.
        Второй мальчик тут же сложил обе волынки в чемодан и закрыл.
        - Я сам! - бросил он, когда Шон попытался забрать чемодан.
        Дерри почти волочил его по земле, но шел.
        - А вы поздороваться не хотите?
        Мальчики обернулись, кивнули и в унисон поздоровались, и больше ничего. Рэй вновь повис на руке Шона.
        - Ты поесть что-нибудь привез?
        - Кексы. Твои любимые.
        - И все?
        - Два кекса.
        - Я сказал, что я есть хочу.
        - Ты должен был сказать «спасибо, дядя Шон». Или ты сказал, а я не услышал?
        - Спасибо, дядя Шон, - прокартавил Рэй и отцепился от руки, явно обидевшись.
        - Я есть хочу. Ты на целый час опоздал. Я умираю с голоду.
        - А что тогда не купил ничего? Достаточно заработал сегодня. А если копишь, то голодай и помалкивай.
        - Ему хватит кекса, - буркнул Дерри, перекладывая чемодан в другую руку. - Жрать меньше надо. Ма нормально еды дала.
        - Это тебе нормально, а я расту. Я его на три сантиметра перерос и тебя скоро догоню, - и Рэй встал на цыпочки, чтобы дотянуться до плеча дяди. - У тебя шоколадка есть? - спросил он елейным голосом.
        - Хватит клянчить! - заорал на него брат, и я удивилась, что не съездил вдобавок ему по ногам чемоданом, а ведь явно замахнулся.
        - Шоколадка для меня, - выдала я, пытаясь обратить на себя хоть какое внимание.
        Мальчики обернулись и уставились на меня.
        - У тебя акцент. Откуда ты? - спросил Рэй совсем беспардонно.
        - Она из России, - ответил Шон на последнем звуке вопроса.
        - Вау! А че ты здесь делаешь? - вмешался Дерри.
        - Рисую.
        У-ти боже мой! Если эти двое так на меня набросились, то что устроят мне Мона с Кейтлин…
        Глава 33 "Еще по пиву за ирландское счастье?"
        - Please be quiet! Don’t wake them up. The fairies are evil creatures!
        - предупредила меня Кейтлин с таким серьезным видом, что я не посмела улыбнуться. (Пожалуйста, не шуми. А то разбудишь их. Фейри очень злые создания.)
        Сама, как фейри. Кудрявая рыжая бестия с горящими глазами. Кровь с молоком. Копия матери, потому, небось, и любимица отца. Я и сама готова была расцеловать каждую ее веснушку лишь за то, что Кейтлин вытащила меня из гудящего от напряжения дома.
        Мона целый день морально готовилась ко встрече со мной, но улыбка осталась натянутой. Либо она не поверила брату, либо была не в состоянии принимать постороннего в доме. Какой месяц, не понять. Два надувшихся шарика: живот побольше, голова поменьше. Малышня меня вообще не заметила, как, впрочем, и Шона. Пятилетка крутился подле фруктов, не в силах выбрать яблоко, а трехлетка оттягивал подол, что-то требуя от матери. Старшие мальчишки сразу уселись за стол, и Мона не знала, что делать - бежать показывать мне комнату или кормить сыновей. В итоге наверх меня повела маленькая хозяйка - Кейтлин выселили к братьям, наверное, под обоюдные вопли, чтобы отдать мне настоящий домик фейри: потолок треугольный с крошечными окошками, а стены красные, а не по-девчачьи розовые, и покрывало на узенькой кроватке тоже горит огнем. Шон остался внизу вместе с рюкзаком, но у меня все равно не хватило бы времени распаковать вещи. Кейтлин потащила меня в сад через боковую дверь.
        За домом лужайка для игры в мяч, какие-то деревья у глухого забора, чуть дальше качели с песочницей, а потом бескрайние владения фейри, заканчивающиеся каменным мостом, оказавшимся железнодорожным.
        - Мы все это с мамой сделали, - начала экскурсию Кейтлин едва различимым шепотом.
        Впрочем, на этой фразе все и закончилось. Я забыла, говорить нельзя. Только по сторонам глядеть. Здесь явно не нарушали покой сказочного народца: землю застилали сухие ветки, которыми можно было бы при желании отапливаться целый год. Они нещадно завалили пень, к которому была приделана красочная дверца, подле которой сидела фея - фигурка, правда, была больше домика, и жила, небось, снаружи вместе с огромным белым единорогом, за спиной которого вздымались мухоморы, красные, на тонюсеньких ножках. Милый уголок, но не впечатляющий - у нас этого хлама пруд-пруди в магазинах, и расписанные, и под роспись - только знай со вкусом расставляй. Но здесь главенствовали детские поделки - расписанный под домик скворечник, размалеванное под страшную рожицу место спила, несуразные глиняные грибы… И к каждому дереву в обязательном порядке приставлены крошечные дверцы, выдававшие ляпами работу ребенка. Все мило, с любовью, но хвалить без статуса учителя мне не хотелось, и я радовалась обязательному молчанию.
        - А это я сделала в этом году. Правда, дядя Шон испортил, пока прикручивал.
        Тропинка уже повернула обратно к дому, и мы шли вдоль стены, к которой были прикручены абстрактные дизайны из разного хлама, какие мы делали с детьми на день защиты окружающей среды. Кейтлин указывала на старое ржавое зеркало, через которое шел поезд, скрученный из проволоки разного цвета - терпения на его создание надо было много. Шон, видно, расколол зеркало, пока сверлил дырки, но сколы только придали работе футуризма, и я поспешила успокоить юного дизайнера и реабилитировать в ее глазах непутевого дядюшку, сказав, что иногда гениальное рождается из очевидных на первый взгляд ошибок.
        - А можно я покажу тебе свои рисунки? - ухватилась за меня Кейтлин, позабыв, что надо вести себя тихо, и потащила обратно в дом. Да, хватка у нее от дядюшки - не вырвешься, а вот и он сам в дверях и сразу к нам, вернее ко мне, чтобы я не успела зайти в дом, что ли?
        - How do you fancy some ceol agus craic now? - Шон по-дружески похлопал меня по плечу. - It means «music and fun» in Irish? (Это означает музыка и веселье на ирландском.)
        Перевод мне не требовался. По-английски это означало просто - «нам нужно свалить». И мне, кажется, даже не предлагали переодеться.
        - Вот ключ, - Мона выкатилась из дверей и сунула брелок в протянутую руку брата. - Не забудь запереть засов. Дверь открывается от ветра.
        На меня она не смотрела, но я сумела перехватить взгляд, направленный на Шона. Он явно разбудил злую фейри. Зачем было тащить меня сюда? Зачем?
        - Я помню. Уложи детей пораньше. Если не будет дождя, мы выедем с самого утра.
        - Шон, возьми машину. Ну, пожалуйста…
        Я заметила, что глаза ее блестят.
        - И что я буду там делать? А? Слушать пиликанье Деклана?
        - Шон, не смей так говорить о моем муже! - выкрикнула Мона и схватилась за бок.
        - Тогда и ты не смей говорить так о своем брате. Еще и при детях.
        - Прости, Шон. Я просто… - Мона сделала к нему шаг и упала головой на грудь. - Я боюсь…
        - Мона! - перебил Шон и схватил сестру за плечи. - Я себя контролирую, хватит накручивать себя без повода! И я не один, - он бросил Мону и схватил за руку меня. - Я не подумаю напиваться при посторонних. Никакого виски. Только пиво. Я тебе обещаю. Я бы не пошел сегодня в паб, если бы твой муженек не играл. Я обещал Лане хороший фидл, понимаешь?
        - Пусть завтра будет дождь, - выплюнула Мона свое проклятие и скрылась в доме.
        - Иди успокой мать! - Шон повернулся к племяннице и испепелил несчастную взглядом, как будто она была виновата в их ссоре. - Слышала меня?
        Кейтлин поджала губы и ушла в дом.
        - Зачем ты так грубо?
        Вопрос был риторическим. Я и не ждала ответа, и не получила.
        - Шевелись!
        Шон направился к машине и открыл багажник, чтобы достать пальто. Он позабыл про этикетки; пришлось остановить его и отколоть булавки. Вечер прохладный, но не зима. Однако варианта вернуться в дом за кофтой, похоже, не было. Шон сунул в карман наличку и швырнул бумажник в багажник.
        - На случай, если ты мне тоже не доверяешь.
        Я накрыла ладонью руку, захлопнувшую багажник.
        - Я доверилась тебе в чем-то более важном и опасном, чем лишняя кружка пива.
        Шон не двинулся, будто нашел что-то интересное в моей руке. Ах, да, кольцо…
        - Спасибо за доверие.
        Он сжал мои пальцы и потащил вверх по дорожке к воротам, за которыми через два частных дома начиналась промышленная зона - как добираться отсюда до центра, я была без понятия. «Убер» Шон не вызвал, и я не была уверена, что он взял с собой телефон. Но через минут пять мы набрели на остановку и почти сразу пришел автобус.
        - Если бы она проорала на меня лишние пять минут, то мы бы точно опоздали, - прорычал Шон себе под нос.
        Бедный, ну за что же тебе от баб все достается и достается… Я обняла его, и он плюхнулся носом мне в плечо. В таком состоянии тебе точно не следует садиться за руль, да и ехать здесь так мало, что я и число остановок сосчитать не успела.
        Еще не стемнело, но фонарики весело расцветили центр Корка. Несколько главных деревенских улиц вместе, вот и весь знаменитый город, если не вдаваться в ненужные детали. Только столбики лишние, я несколько чуть не снесла бедром, пытаясь представить, что на ногах туфли, а не кроссовки. С другой стороны они не позволили мне свалиться под колеса проезжающей машины. Господи, и Мона предлагала брату тащиться сюда на машине и лавировать между пешеходов, не отличающих проезжую часть от пешеходной зоны? И это еще даже не стемнело… И все, видимо, пока трезвые.
        Паб «Оливер Планкетт» оказался слишком популярным, мы еле протиснулись в двери. Но толкучка была мнимой - в середине ни души, но шум продолжал глушить слова, и я даже не поняла, что Шон спросил у девушки в униформе, а та в ответ ткнула пальцем в потолок. С первых ступеней лестницы я начала различать музыку - фидл, конечно же, перепиликивал всех.
        - …
        В общем я не разобрала слов Шона, но поняла их смысл. Ни одного свободного столика, если не считать… Да, крохотный, на двоих, прямо у сцены на глазах музыкантов. Шон пожал плечами и предложил присесть у бара.
        - Только тогда без еды.
        Как будто тот столик предполагал еду! Есть на глазах у музыкантов вообще свинство, а знакомых - наглость в кубе. Однако выпивка на голодный желудок могла закончиться еще более плачевно. Шон не двигался, ожидая моего решения, и пока я думала, и у барной стойки не осталось ни одного свободного стула. С глубоким вздохом мы уселись у сцены. Вернее нас туда отконвоировала официантка, которой Шон заказал два «Бимиша».
        - Надо поддерживать местных, - улыбнулся Шон и поднял глаза к сцене, чтобы в перерыве между песнями пожать протянутую руку от всех трех музыкантов.
        Деклана я постеснялась рассматривать. Больше смотрела на гитариста- солиста - ему нет и тридцати, а аккордеонисту явно перевалило за шестьдесят, и огромный пивной живот явно мешал ему держать инструмент. Слов песен я почти не разбирала - слишком била по ушам колонка и мешал шум с соседних столиков - но они определенно были о любви, как большинство ирландских баллад. Мы молчали, хотя я бы предпочла разговаривать и смотреть на Шона - шея затекла тянуться вверх к музыкантам, но Шон не желал официального трепа, а ни о чем лишнем кричать нельзя.
        Наконец музыка смолкла, солист попросил небольшой перерыв, и Деклан, убрав скрипку под стул, спрыгнул к нам, чтобы обнять Шона и пожать мне руку. Ему же около пятидесяти? Не дашь. Высокий, худой, без седины даже на висках. Может, конечно, под фетровой шляпой имеется плешина, а так очень даже ничего - сыновья на него очень похожи, и умение играть явно получили от папочки. Голос красивый, поставленный - чувствуется учитель со стажем. Наверное, им и заворожил рыжую девчонку. Взгляд у него оказался совсем не оценивающим - его сыновья рассматривали меня куда внимательнее. Пустые слова, как мне нравится Ирландия и как я нашла Корк не требовали ответа. А от предложения забрать нас после концерта Шон тут же отказался, сказав, что мы еще даже не начали пить. Действительно оба стакана так и остались нетронутыми. В отличие от жены, Деклан никак не отреагировал на слова шурина.
        - Хочешь сыграть с нами?
        Шон замялся, и Деклан тут же потянулся к аккордеонисту с требованием достать из сумки вистл.
        - Я здесь не для того, чтобы произвести на девушку впечатление, - Шон с опозданием отстранил протянутый инструмент и схватился за пиво.
        - Уверен, ты уже произвел впечатление, - Деклан так погладил меня по спине, что я чуть в спинку стула не впечаталась. - Пошли, бездельник! Живо! Ты свое пиво еще не заработал. Пошли!
        - Я скоро, - улыбнулся Шон слишком виновато и забрал у Деклана дудку.
        Я села обратно и уставилась на круглый логотип пивоварни. Смотреть на сцену не хотелось - еще отвлеку Шона. Они явно обсуждали его партии, или как у них там все это называется. Я только слышала щелчки пальцами и счет, потом Шон что-то тихо заиграл, одно, другое… Потом они над чем- то смеялись. А я горько смеялась над собой. Горечь пива залилась в сердце. Что же у меня на лице написано, если Деклан ни минуты не ставил под сомнение мои отношения с Шоном. Или же они с Моной слишком хорошо знают Шона, чтобы поверить в его дружеское желание показать съемщице Ирландию. Люди так живут, просто наслаждаются друг другом. Все нормально, не надо корчить из себя святош, но почему же так стыдно? Стыдно за глупый курортный роман.
        И вот они уже заиграли по новой. Шон остался стоять, ему не принесли стула, а, может, так удобнее. Трель вистла должна была потеряться на фоне фидла, аккордеона, гитары и сильного голоса, но я слышала, казалось, только ее. Неужели не шутят, когда говорят, что ирландцы прирожденные музыканты? Шон спокойно переходил от одной песни к другой, останавливался, снова вступал, будто вот так каждый день приходил сюда за кружкой пива. Возможно же и такое, что игра с Декланом была еще одним заработком после дня в офисе. Тогда понятно, отчего взвыла Кара - она вообще его не видела дома. Мона хотя бы детьми занята, а этот детей не хотел.
        Вот и перерыв. Шон сиганул с эстрады прямо к своему стулу, чудом не задев соседей - ловкость или привычка?
        - И как часто ты с ними играешь? - спросила я в лоб, но Шон все же решил сначала прикончить хотя бы половину своего пива.
        - Я этого парня вижу первый раз. Петь он не умеет, - нагло улыбнулся Шон, и я хотела добавить, «как и ты играть», но он опередил меня: - Так что я ничего им не испортил.
        - Ты специально игнорируешь вопрос?
        Шон сделал еще глоток и дотронулся донышком до стенки моего почти полного стакана.
        - Я не пытаюсь произвести на тебя впечатление.
        - Ты его уже произвел. Еще дома. Так, значит, ты играешь профессионально? И про школу врал?
        - Я не врал про школу. Здесь ползала местных может сыграть на дудке. Это наш национальный инструмент. И даже на фидле. Есть, конечно, исключения, типа моей сестры. Ну уж бренчать на гитаре может каждый - два, три аккорда, что еще надо для наших песен? Так что я проигнорировал глупый вопрос, чтобы тебя не смущать. Почему не пьешь?
        - Твой вопрос такой же глупый. Когда мы с тобой ели?
        Шон поджал губы.
        - Им еще двадцать минут играть. Пошли…
        Он явно утаскивал меня от Деклана, чтобы тот не взял на себя роль свахи, расхваливая шурина. В другом конце зала парень с девчонкой учили народ чечетке. Я не стала даже пробовать - мы просто затесались в толпу. По говору сразу понятно - американцы. Даже жгуче-рыжие девки говорят с хорошим заокеанским акцентом. И слишком громко - потому и колонки орут, как ненормальные - музыки не услышишь. Но танцоры уловили ее и побежали на сцену, где дали фору отсутствующим барабанам своими набойками. Я стояла с открытым ртом и плевать хотела на руки Шона, теребящие у меня на животе кисточки шарфа. Потом ребята сиганули со сцены обратно в нашу толпу. Шон с такой силой сжал мою руку, словно этот мальчишка действительно желал ей завладеть. Нет, он просто расставлял всех по парам. Меня накрыла паника, как в первый день - только не от близости Шона, а от близости столов. Если мы будем скакать таким же галопом, как у Падди, то что-нибудь точно перевернем. Зачем на мне шарф, ведь и так еле дышу, а мы еще и шага не сделали…
        - Еще по пиву? - спросил Шон, когда я, рухнув на стул, звякнула пустым стаканом.
        - А воды здесь не подают?
        - Только живую? А я обещал Моне не пить.
        На входе в зал за стеклом красовался манекен - одинокий дядечка с бутылочкой Джеймсона и пустым стаканом. Отсутствующий взгляд из-под серой кепочки… Костюм-тройка тебе, наверное, пошел бы, но кепочка нет, как и шляпа…
        - А я никогда шляп не носил.
        Я уставилась в пустой стакан. Все, готова… Я же не думала говорить это
        вслух…
        - Пойду закажу рагу. Пока принесут, Деклан доиграет и свалит. Мона - строгая жена.
        Но уходить не пришлось. Прирожденные официантки чувствуют готовность клиента. Это у меня никогда не получалось подойти к столику вовремя.
        - Я честно завидую тем, кто умеет играть. - призналась я, когда она ушла.
        Теперь плевать на Деклана. Я перегнулась через стол, чтобы перекричать колонку.
        - Я же сказал. Двадцать минут в день.
        - Мне это не дано. Я даже не буду пытаться. Для меня музыканты люди с другой планеты.
        - Как и художники…
        Шон тоже склонился ко мне, и наши лбы встретились, как бараньи рога.
        - Нет, рисовать может выучиться каждый. Только надо дать ему шанс. В России хрен его получишь - нужен талант, а в Штатах только желание…
        - И хороший учитель…
        Зачем он это сказал? Кольнуть хотел? Не получилось… У меня было слишком много хороших учителей, кроме Лиззи. Уж шарик рисовать учила меня не она…
        - Нет, прилежание, ничего больше… И много-много свободного времени…
        - Как и в музыке…
        - Нет… В музыке нужен слух, хотя бы… А здесь только руки, а они есть у всех.
        - У моих рук ничего не получается.
        - Ты просто ленивый и не слушаешь меня. И тебе это не надо… Ты не будешь таскать девчонку в картинную галерею, чтобы показать - вот, как я умею…
        Шон тут же откинулся на спинку стула и сказал довольно громко:
        - Я не планировал играть для тебя. Я привел тебя послушать Деклана.
        И я уставилась на сцену. Почему он любое мое слово переводит на себя? Что ж у него за комплекс-то такой! Стесняется того, кто он есть? Так ведь сам не пошел по стопам Йоны. Выучился бы, а потом уже бабу заводил, и было бы все в порядке. А сейчас мы опять поругаемся из-за глупости. И я потянулась через стол к обиженному мальчику.
        - Твоя племянница рисует, оказывается. Может, взять с собой карандаши в Килларни?
        - Я не буду рисовать. Я соврал Моне.
        Какой серьезный, не прошибить!
        - Она уже поняла, что ты во всем солгал. Но мне плевать, что она подумает обо мне. Слышишь, плевать.
        - А мне не плевать, - он схватил подстаканник и принялся выбивать по скосу стола такт. - В этом и разница.
        Я вернулась обратно на спинку стула, мягкую от висящего на ней пальто. Нравится дуться, пусть дуется. Нас учили, что иногда лучше дать ребенку проораться - главное, чтобы он себя не покалечил. Шону это, кажется, не грозит. Пусть закатывает истерику. Плевать!
        - Почему Кейтлин не играет? Или тоже играет?
        - Она девочка, ей не нужно играть, если только на арфе. Но арфа ей не нравится.
        - Мона же играла на фидле.
        - Мона дура.
        Я подняла глаза к сцене. Нет, Деклан, кажется, не услышал комментарий шурина.
        - Те дуры, которые любят музыку, но не умеют играть, выходят замуж за музыкантов и потом всю жизнь мучаются. Денег нет, мужа нет, тишины в доме тоже нет.
        Он выплевывал слова в потолок - хорошо, что не смотрел на меня: плевки явно долетели бы через стол. Да что ж ему так Деклан-то не нравится! Приятный мужик. Дом тоже не кажется бедным - дети одеты, накормлены, воспитаны, а как играют… Может, зависть? Определенно зависть…
        - Можешь сделать то же самое, но я предупредил.
        Теперь он смотрел на меня в упор. Только бы не покраснеть. Только бы… Но тут на столе появилось рагу. Господи, почему у меня с собой ни одного евро. Я бы все девушке чаевыми отсыпала за умение появляться так вовремя. Шон взял с тарелки хлеб и вернул мне уже с маслом. Какой предупредительный! Жаль, рагу до безумия горячее, но я займу рот хлебом, чтобы не комментировать его риторические фразы. И хорошо, что я не начала есть. От хлебных крошек легче было отряхнуться, когда пришло время прощаться с Декланом. На этот раз он обнял меня так же крепко, как и Шона, и, как детям, сказал, чтобы мы не перегуляли.
        - Наверное, у вас, учителей, это в крови, поучать по поводу и без повода, - бросил Шон, когда Деклан исчез из зала с футляром в руках.
        Да что ж он лягается сегодня, как взбесившийся жеребец! Может, ему выпить хочется, а нельзя.
        - По виски? - попыталась я улыбнуться.
        - Тебе могу заказать. Сам не буду.
        О, да! У тебя ж зависимость только от шоколада. Я забыла на минуту. Но мы ушли даже без пива. Рагу немногим уступало Мойриному и требовало прогулки, чтобы начать заново дышать. Да и проветрить голову не помешало бы и стряхнуть пальто.
        - Поищем другой паб? Или просто погуляем и вернемся сюда ко второму концерту?
        - А можно домой? - с надеждой спросила я.
        Шон покачал головой:
        - Хочу дождаться, когда весь дом уляжется. Мне все равно спать в гостиной. - добавил он, чтобы я не успела подумать, что он не желает беседовать с сестрой.
        Нет, именно ее и Деклана Шон и избегал. Он не желал, чтобы они своими вздохами подтвердили все мои догадки. Нет, милый, я не шарж на тебя нарисовала, а самый что ни на есть реалистичный портрет. Сколько бы ты ни бил зеркало, в осколках по-прежнему будешь отражаться тем, кто ты есть на самом деле. Может, Деклан прав, и ты просто бездельник. Именно лентяи очень любят клеймить трудоголиков, типа Деклана. Господи, чтобы после студентов идти развлекать пьяную жрущую публику, надо иметь стальные нервы. И на пять детей их тоже должно хватить. Хотя Дерри и Рэй такие замечательные пацаны, а как играют… Волынка - это тебе, милый, не дудка. И я прикусила язык, боясь вновь выболтать мысли.
        - Вот это музыка! - Шон замер, и я поправила шарф.
        У входа в закрытую лавку стоял негр с саксофоном. Играл он, конечно, на уровне, но после джаза в Сан-Франциско удивить меня было трудно. Я узнавала мелодии, хотя и не знала, кому они принадлежат. Шон вытащил из кармана пару монет, которые не оставил официантке, и бросил в шапку саксофонисту. Тот заиграл чуть громче в знак благодарности. Люди шли мимо, не замечая его… Им в Ирландии не нужен был джаз. Мне, впрочем, тоже… И мы пошли дальше.
        Уже стемнело. Фары движущихся черепашьим шагом машин так слепили, что я в страхе держалась за локоть Шона, когда мы перебегали дорогу. Господи, ну почему здесь не закроют движение! Здесь надо только ходить, болтать и слушать кантри. Наконец-то мы набрели на музыкантов, которых окружала целая толпа. Они играли родное, что-то про фермеров, и им хлопали и кидали монеты. Шон же в этот раз прошел мимо, даже не остановившись, и вдруг попросил меня подождать и пошел назад. Решил все же раскошелиться? Я хотела догнать его, но через пару шагов предпочла сделать вид, что мы не знакомы.
        Шон присел подле скорчившейся под окном закрытого магазина девушки. Явно пьяной. Я насмотрелась на таких в Сан-Франциско и научилась не замечать. Как, наверное, и остальные здесь в Корке. Только этому идиоту приспичило подойти! Меня затрясло от отвращения, точно в мороз. Шон что-то говорил девке, но как она могла его услышать! Тогда он потряс ее за плечо. Меня вновь передернуло. Девка вскинула голову и размазала по лицу сопли. Шон продолжал что-то нести ей. Так тихо, что при всем желании, я не могла разобрать слов. Что он к ней прицепился? Лежала себе, никого не трогала… Но вот Шон подтянул ее выше и заставил сесть, продолжая что-то говорить. И вот она уже даже начала отвечать, хотя до меня доносились только громкие гласные звуки, никак не связывающиеся в слова. Она даже кивала. И я почему-то начала кивать ей в унисон, потому, наверное, меня чуть не снесли двое полицейских. На светящихся жилетах - надпись «Гарда» и болтающиеся хвостики - значит, две бабы. Они бодрым шагом направились к девушке. Вот. это их дело подбирать на улице пьяных, не наше! Одна осталась стоять. Другая присела подле Шона и
начала задавать какие-то вопросы то ему, то девке. Затем подняла голову к напарнице, и та передала что-то по рации. Потом кивнула Шону, как бы отпуская, и тот наконец вернулся ко мне, но я поспешила спрятать руки в карманы пальто.
        - Извини, что так долго.
        Я просто пошла вперед, и он ухватился за мой локоть, чтобы удержать. Той же рукой, что только что трогал это нечто.
        - Обещай никогда не напиваться по пустякам? - Я проигнорировала Шона. - Мы того не стоим, поверь.
        Я повернула голову и отчеканила:
        - Я не напивалась. Это ты меня напоил. Первый и последний раз. Без тебя я не пью больше двух бокалов вина. И уж точно не валяюсь на улице.
        - А ты не зарекайся!
        Я вырвала руку и пошла вперед. О, да… Пусть только не продолжает, что когда увидел пустую бутылку, усомнился и в том, что я не сплю без любви… И тут же раз и уложил меня в постель. Да, я вела себя, как дура. Но ты, милый, не знаешь, почему я изменила своим принципам. И никогда не узнаешь!
        - По второму пиву? - решил помириться Шон.
        - Давай! - почти огрызнулась я. - Только руки сначала вымой!
        - Хорошо, вымою.
        Паб выглядел совсем дешево, но на табличке значилось «живая музыка», и внутри действительно играли. Народу не особо. Американцы, наверное, переслушали кантри дома. Но вода в туалете есть, и пиво в баре тоже. Опять темное! Надо уже сказать ему, что я не люблю горечь! Ладно, выдержу в этот раз. И особенно тишину. Шон сделал вид, что слушает музыку, а я стала разглядывать стену, залепленную долларовыми банкнотами с надписями типа «здесь был Джонни».
        Я решила подтянуть джинсы и случайно сунула руку в задний карман, где нащупала бумажку. Господи - доллар! Я в школе покупала шоколадки в автомате. Интересно, сколько раз его постирали? Расправив купюру, как золотинки от конфет, я подняла глаза на Шона, который внимательно следил за моим ногтем.
        - Сейчас принесу ручку.
        Я не собиралась ничего рисовать и тем более писать, но бармен исполнил просьбу Шона. Первой мыслью было написать по-русски: «Здесь была Света», но я передумала. Может, пририсовать Джорджу Вашингтону рожки? Или скопировать третью купюру в пятом ряду снизу? Чтобы позлить Шона… И я написала свое имя, поставила плюсик и передала ручку ему. Он тут же написал свое, но, видно, на гэлике с акцентом над «а», поставил знак равно и протянул мне ручку, но я не взяла. Пусть даже не надеется. Тогда Шон поставил знак вопроса и подошел к стене, чтобы подсунуть мою купюру под другие.
        - Кто-нибудь когда-нибудь решит этот пример, - улыбнулся он обескураживающе.
        - Кто-нибудь, когда-нибудь и не мы, - ответила я ему в тон. - Прошу больше не делать обо мне никаких выводов. Я даже не могу допить это пиво. Пожалуйста, - я толкнула свой стакан к его пустому, - допей за меня.
        - А в нем много змеиного яда? А то у нас, ирландцев, нет иммунитета на змей.
        Он поднес стакан к губам и замер.
        - Я не змея. Я глупая корова, я тебе уже говорила про это. Вон, гляди, даже пенка от молока не осела.
        Шон улыбнулся и выпил оставшееся пиво.
        - Пошли?
        Он протянул мне пальто, и мы вновь оказались в ярком свете фар. Одно такси затормозило чуть ли не у наших ног. Водитель не заметил? Или такой миллиметровщик? Я с испугу чуть не оторвала от джемпера рукав.
        - Нам такси еще рано, - Шон проволок меня оставшийся до тротуара метр. - Вернемся к Оливеру. Там единственная сносная музыка в Корке. Согласна?
        - Я доверяю твоему вкусу, - буркнула я, еще до конца не отделавшись от испуга.
        Мы шли по той же дороге. Впереди стояло заграждение из четырех полицейских. Старые знакомые и двое новых парней. И все ради одной пьяной? Девка теперь стояла на ногах, вернее висела на какой-то женщине.
        - Они сумели вызвонить ее мать, - улыбнулся Шон, и я поспешила протащить его мимо, но девушка в форме увидела его и помахала рацией, как старому знакомому.
        Саксофонист продолжал играть. В одиночестве. Теперь уже полном. Похолодало, и народ окончательно засел за стаканы. Шон остановился, а потом повернулся ко мне с коварной улыбкой:
        - Позволь пригласить тебя на нормальный танец.
        Он уже крепко держал меня в руках.
        - Я не умею танцевать. Вообще, - пролепетала я, поняв, что выбора мне не дается.
        - Я тоже, но мне очень хочется с тобой потанцевать.
        И это после двух с половиной пинт! Саксофонист заметил нас и заиграл что-то жутко красивое и медленное. Подошвы моих кроссовок качались на плитах мостовой, как каблуки. Пальто кружилось юбкой. Я смотрела Шону в лицо, но видела лишь свет фонарей. Фары подмигивали нам. или я просто не могла удержать глаза открытыми, ослепленная довольной улыбкой Шона. Почему джазовые композиции такие длинные или слишком одинаковые, чтобы понять, где закончилась одна и началась другая, и когда подойдет к концу это бесконечное кружение… Но вот музыка исчезла, или я не могла больше расслышать ее за своим дыханием. Шон тоже выдохся и теперь сбирал последнюю влагу с моих губ.
        - Еще по пинте?
        Я кивнула, и мы ввалились обратно в «Оливер Планкетт». Теперь играли в нижнем зале, и в нем толпа собралась везде, и отыскать места даже у стеночки оказалось невозможным, а мне так хотелось сесть. Ноги дрожали от танца, да и пить стоя - это как-то совсем по-рюмочному. Но ничего не оставалось, как стоять друг против друга и пить. Но тут меня тронули за плечо со словами:
        - Ребята, мы уходим.
        Я взгромоздилась на стул и поставила стакан на полочку. Шон опустил свой рядом.
        - Как тебе музыка?
        Я обернулась к сцене. Длинноволосый гитарист что-то бряцал и пел. Я могла только плечами пожать, куда мне лезть в калашный ряд со своей оценкой! Гитарист отхлебнул пивка из стакана, стоящего у его ног, и заиграл снова и, наверное, то, что от него давно ждал зал, потому что все тут же подхватили:
        Give Ireland back to the Irish Don't make them have to take it away Give Ireland back to the Irish Make Ireland Irish today…
        (Верните Ирландию ирландцам,
        He вынуждайте их забирать ее силой.
        Верните Ирландию ирландцам,
        Прямо сейчас объявите Ирландию ирландской).
        Я удивилась, что это Шон не подпевает. Песня-то против англичан! Действительно дурость делить крохотный остров на две разные страны. Хотя что я смыслю в политике…
        Я отпила еще пива. В этот раз Шон взял ирландский эль, который готовят на острове аж с 1710 года, если судить по надписи на стакане. А вдруг правда? Пьют они давно и много…
        - Give Ireland back to the Irish, - теперь и Шон подпевал, и я не отстала. Тут хотя бы слова понятны.
        - Ты любишь Битлз? - спросил Шон в перерыве между песнями.
        Я захлопала глазами и отставила пустой стакан.
        - Не так чтобы… Я кроме «Yesterday» и «Let it be» ничего не знаю. А чего ты вдруг про них спросил?
        Шон хмыкнул, пытаясь проглотить смех.
        - Вообще-то мы только что вместе пели песню Пола Маккартни, разве нет? - Шон нагнулся к моему уху и запел нечто другое, почти касаясь мочки губами: - If you had the luck of the Irish, you'd be sorry and wish you were dead. You should have the luck of the Irish and you’d wish you was English Instead! (Лучше смерть, чем быть ирландцем. И все те, кому не повезло, желали бы родиться англичанами.)
        Шон чмокнул меня в щеку и прошептал:
        - Детское время закончилось, а взрослого нам нынче не полагается. Но я уже смирился со своим ирландским счастьем. У Леннона, кстати, тоже ирландские корни, отсюда и песня.
        Я кивнула. Куда мне спорить. Вдруг Шон прав? Да плевать… Главное, мы наконец вывалились на улицу и тормознули такси.
        Глава 34 "Проклятье фейри"
        - Lana, Irish luck is the consequence of having unprotected sex with Irishman. (Лана, ирландское счастье - это последствия секса с ирландцем без предохранения.)
        Я с трудом удержалась, чтобы не съездить Шону ручкой от окна, которой трясла перед его носом. К нашему приходу дом уже спал. Я крадучись поднялась наверх и решила не проверять, которая из дверей ведет в ванную комнату. Все двери одинаковые. Только у Кейтлин, к моему счастью, красовался знак «Частные владения. Не входить». Шон поднял в комнату рюкзак, пока мы гуляли в саду. С нечищенными зубами, так хотя бы в пижаме посплю. Или даже в кофте, а то безумно холодно. Прямо вытрезвитель. Точно, окно ведь открыто! Я дотянулась до иллюминатора и надавила на ручку, но та не поддалась, а просто так окно в закрытом состоянии не держалось. Пришлось попробовать еще раз повернуть ручку. И еще, уже с большей силой. И, хрясь, ручка осталась у меня в руке - створка окна тут же упала на сторону, впуская в комнату ледяной ночной ветер.
        Я то ли выругалась, то ли всхлипнула. Без помощи Шона тут не обойтись, и я пошла вниз. Он уже улегся в постеленную сестрой постель и даже натянул на голову одеяло. Но не уснул пока, слава Богу! Мои глаза так горели, что не нужен был свет, чтобы разглядеть, что у меня в руке, и все же я объяснила, как это произошло. Сила есть, ум пропила…
        - Лана, что ты хочешь?! Я не могу прикрутить это обратно к окну пальцем!
        - Ты хоть посмотри, можно ли починить.
        - Это уже не имеет значения. Утром хотя бы никого не разбудим. Ложись.
        Шон приглашающе откинул одеяло и вжался в спинку дивана. Сам скрючившись, куда там мне!
        - Ну не мерзнуть же под открытым окном! - прочитал он в моих глазах вопиющий протест. - Давай спать. Мне завтра за руль!
        - Я не могу…
        - Что ты не можешь? Мы оба в одежде, твою мать! Моне с Декланом плевать, а детям скажем правду про окно. Ложись!
        И я легла. Руки Шона тотчас превратили наши тела в единое целое, и даже место на диване осталось. Только как спать, когда сопят в ухо, но не могла же я заставить его не дышать? Правда, пиво и злость на себя за поломанное в первую же ночь в чужом доме окно быстро отправили меня в страну Морфея. Только ненадолго.
        - Oh, feck! I'm terribly sorry! (О, бл… Я ужасно извиняюсь!)
        Я сумела скинуть руку Шона и сползти на пол. Мона уже выключила свет, и в гостиную вернулся утренний полумрак.
        - Я не хотела разбудить. Просто забыла взять наверх воды… Я сейчас уйду.
        Я наконец встала на ноги и откинула с лица волосы. В такие моменты радуешься отсутствию разводов от косметики. Шон продолжал мирно спать. Хорошо, еще без храпа. Я пыталась подобрать приемлемые в нашей ситуации слова, но они не находились.
        - Хочешь пить? - спросила Мона, и мне захотелось сказать, что вчера была всего одна пинта с хвостиком, и ее неожиданное появление меня просто напугало. Но я только кивнула, чувствуя жуткую жажду. - Может, чаю? - Я кивнула опять. - Садись, я сейчас замочу пару пакетиков.
        Я решила не спрашивать, для чего и что она собирается мочить. Голова не болела. Мне просто хотелось спать. Небось и шести еще нет… А покраснела я за разыгранный Шоном спектакль. Надо было сразу сказать, что у нас роман, подробности которого никого не касаются.
        Я уселась за стол, решив не предлагать хозяйке помощь, которая может оказаться ей противна. Хоть бы Шон быстрее проснулся или Мона ушла. Но чайник закипал слишком медленно. А она нарочно стояла ко мне спиной и гипнотизировала красный огонек на базе, только бы со мной не говорить. Наконец Мона залила кипяток в фарфоровый чайник и осторожно перенесла на стол.
        - Я стала совсем неуклюжей, - извинилась она, когда чуть не уронила крышку.
        И я тут же подскочила помочь. Взяла чашки, сахар, молоко из холодильника. И вот мы уселись друг против друга. Только лампы не хватало для настоящего допроса.
        - У тебя очень хороший английский. Откуда?
        Когда она его слышала? Мы толком не поговорили вчера. Кейтлин поделилась наблюдением?
        - Я живу в Сан-Франциско восемь лет.
        - Вот как! А как так получилось?
        - Замуж вышла, - сказала я полправды, ибо пришла не на исповедь.
        - Ты замужем?
        А глаза поменьше не сделать? А то так и с животом сравняются!
        - Уже пять лет в разводе.
        - Почему?
        - Не сошлись характерами. И слишком разные интересы были. Он финансист. Я художник.
        - А сейчас что делаешь?
        - Путешествую по Ирландии.
        Когда эта дура поймет, что я ей ничего не скажу?
        - Одна?
        - С подругой. Мы обе художницы. Еще вопросы будут? - не выдержала я.
        Мона скуксилась и уставилась в дымящуюся чашку. Горело ли ее лицо, не понять. Темно, потому видны одни веснушки. Шевелюра растрепана - Мона явно на ощупь пробиралась на кухню.
        - Извини, - прошептала она. - Но Шон мой брат.
        - Я понимаю, - Попытаюсь-ка я восстановить изначальный план Шона. А вдруг получится убедить Мону, что мы ни-ни. - Только волноваться не о чем. Мы с Шоном даже не друзья. Он радушный хозяин, но я никак не ожидала приглашения в семью, однако безумно ему обрадовалась. Мне неловко вас стеснять, но я не могла упустить возможность вырваться из деревни и отдохнуть от мольберта, - Лицо Моны оставалось непроницаемым. Взгляд точь-в-точь, как у брата. И я затараторила, пытаясь запрыгнуть в последний вагон: - Ты увидела совсем не то, что было на самом деле. Я вечером сломала окно, когда пыталась его закрыть, и спать в таком холоде не смогла. Мне очень стыдно, что так вышло. Я про окно. А остальное… Мы, русские, как и вы, ирландцы, не держим расстояние, но между мной и Шоном ничего не было, поверь мне. У меня остался в Штатах друг, и у нас с ним все очень серьезно. Романы на стороне не мой профиль.
        - Извини, - Мона попыталась отхлебнуть чаю, но обожглась. - Там в графине вода. Не могла бы ты…
        Я вскочила и принесла графин. Из-за живота она совсем не могла подвинуться к столу. Подмывало спросить про дату родов, но я сдержалась. Мона взяла воду, разбавила чай и начала пить.
        - Шон все починит. Завтра выспишься нормально, - Она повернула ко мне голову. - Извини еще раз, если обидела. Это и моему мужу показалось. - Я обошла стол и вернулась на прежнее место. - Просто мы с Декланом выдаем желаемое за действительное.
        - Вы нисколько меня не обидели. Даже польстили, - выпалила я и тут же пожалела о сказанном: губы Моны скривились, будто она собралась заплакать. Нет, просто проглотила мое якобы пренебрежение к ее брату. Мне лучше молчать - все шутки превращаются в пощечины.
        - Сколько Шон вчера выпил?
        - Три пинты.
        Я решила умолчать про половину четвертой. Сказала бы две - Мона бы не поверила.
        - Правда, что ли, так мало?
        Я кивнула. Кому мало, а по мне очень даже много. Мог бы заказывать по полпинты, как для меня, если напиваться не собирался.
        Мона взглянула в окно.
        - Вам повезло с погодой. Я такого сухого лета не помню, - Она отпила еще чаю и отодвинула чашку. - Не знаю даже, ложиться или нет. Скоро мелкие проснутся, - Мона бросила взгляд в сторону дивана. - Шона будить только жалко.
        Он спал, что ребенок. Подложил освободившиеся от меня руки под щеку и улыбался. Что ему снится, интересно? Я впервые видела его спящим - он всегда просыпался первым. Мона, думаю, тоже давненько не видела брата спящим. Вот мы и сидели, две великовозрастные дуры, и смотрели на несчастного Шона. Как бедный не проснулся, непонятно!
        Чай взбодрил, и мне не сиделось на месте. Я спросила про бумагу с ручкой, и Мона достала для меня блокнот из кухонного ящика. Я пересела на ее сторону, чтобы положить вырванный лист на стол, и принялась рисовать Шона. Вышел, к счастью, не шарж, а быстрый набросок. Я протянула его онемевшей Моне и попросила спрятать. А потом заговорила про ее дочь. Мона махнула рукой - ничего она там не рисует, просто баловство. Но я сказала, что могу посмотреть, потому что преподаю рисование.
        - Надеюсь, мой брат шутил про уроки? - Мона сделалась абсолютно серьезной. - Шон и карандаш - вещи несовместимые, если только он не делает им разметки на стене.
        Я улыбнулась:
        - Не совсем. Шон нарисовал яблоко, и на этом все закончилось. Зато он не дает мне заскучать.
        И опять я зря брякнула, не подумав. Улыбка вновь сошла с лица Моны. Я хотела плавно перевести разговор на ее замечательных волынщиков, но Мона резко поднялась. Стул завизжал по плитке и разбудил Шона. Мона выругалась немного более сильно, чем увидев меня в объятьях братца, но Шон лишь пожелал ей доброго утра.
        - Я сейчас вернусь.
        Мона поспешила в туалет - я и представить не могла, что она способна так быстро ходить.
        - И давно так сидите?
        Шон натянул одеяло под подбородок и не поднялся.
        - Чай уже остыл, но я могу заварить новый.
        - Чай меня не согреет…
        - Тихо, - я подлетела к дивану и прошептала: - Я ей сказала, что между нами ничего нет, и она поверила. Я не хочу выглядеть лгуньей, понял?
        Шон кивнул и, скинув одеяло, сел.
        - Тогда заваривай чай.
        Я потрогала чайник. Не остыл. И налила Шону полную чашку.
        - И долго вы так сидели? - повторил Шон вопрос, плюхнувшись на стул рядом с рисунком. Блин, не спрятали!
        - Чай еще не остыл. - ответила я и попыталась выудить из-под его пальцев листок, но Шон не отдал:
        - Мой.
        - Я для Моны рисовала.
        - Это мое!
        За спором мы даже не заметили возвращения хозяйки. Она забрала рисунок и ручку и спрятала в шкафчик на верхнюю полку, видимо, от детей. Шон придвинул к себе чашку и сделал глоток.
        - Остыл? - обеспокоенно спросила Мона.
        - Сядь уже! - повысил голос Шон. и сестра подчинилась, но тут же затараторила:
        - Я сделаю вам с собой сэндвичи, есть пара упаковок «Хобнобс» и… Термос только один. Второй я разбила.
        - Успокойся. Пусть Кейтлин сама сделает сэндвичи. Хватит всех обхаживать.
        - Тебе побриться надо, - буркнула Мона, будто обидевшись на выговор брата.
        - Не надо. Буду страшным монстром. Может, хоть тогда твои дети начнут слушаться.
        - Шон, - Мона бросила на меня короткий взгляд. - Может, вам одним поехать, а?
        Шон так резко вскочил со стула, что я еле успела поймать чашку, которую он сшиб локтем.
        - Наслушалась Йоны, да? - заорал он, позабыв про ранний час. - Что сразу не сказала, я бы не перся в Корк!
        - Шон! - Мона явно хотела встать, но слишком сильно придвинула стул к столу, и живот застрял. Она опустила на него руку и закусила губу. - Ты пригласил Лану посмотреть Ирландию, а не приглядывать за моими детьми.
        - Я пригласил Лану, чтобы угомонить твоих детей. - перешел Шон на рык. - И не надо так смотреть на меня. Она в курсе и про Эйдана, и про истерику нашей сестренки, и про сопли Кейтлин. Либо мы едем в Килларни с этой троицей, либо мы с Ланой уезжаем прямо сейчас, и я найду, что ей показать в нашей дыре.
        - Шон, извини меня, - выдохнула Мона и наконец вылезла из-за стола.
        - Я просто думала, что пока Деклан дома, вы… Здесь достаточно взрослых мест, чтобы показать Лане, и…
        - Все достойные взрослые места я успел показать за вчерашний вечер. Все остальное я могу показать ей вместе с детьми. И прошу, не лезь. Я обещал им сегодня Килларни, и я не изменил бы планы даже из-за дождя, а сейчас я точно еду. А завтра мы можем поехать даже на мыс Мохер все вместе, а вы с мелкими делайте, что хотите.
        - Завтра я хотела бы, чтобы ты позанимался с Дерри и Рэйем.
        - В воскресенье! Господи Иисусе! Ты хочешь, чтобы они меня совсем возненавидели! Парни хотят бегать, прыгать и орать. Именно этим мы и займемся! А для остального у них есть отец.
        - Волынка была твоей идеей!
        - Моей идеей была не волынка. Я только лишь предложил детям самим заработать и перестать клянчить у родителей, когда в доме нет лишних денег.
        Мона сжала губы и почти плюнула в брата словами:
        - Так отчего же ты сам волынкой не заработаешь, умник?!
        - Потому что мне давно не двенадцать лет, - отчеканил Шон и отошел от стола. - Сейчас мне платят за более приземленные вещи, - Он поднял с пола отломанную ручку. - И именно этим я сейчас планирую заняться в надежде, что ты сваришь для меня овсянку. И эту идиотскую дверь надо починить - как можно вечно жить с задвижкой!
        Мона поднялась и поплыла к дивану.
        - Не смей ничего трогать в моем доме! Ты меня слышишь?
        Но Шон не слышал, он уже шел к лестнице.
        - Ты идиот! И всегда им был. И останешься. Слышишь? - бросила она брату в спину.
        Я поспешила ретироваться с кухни и почти наступила Шону на ноги, потому что тот пропускал у лестницы Деклана, спускающегося с пока самым младшим сыном на руках.
        - Чего так рано поднялись? - взглянул он на нас после обмена утренними приветствиями. А сам уже в рубашке и в брюках. Странно, что без галстука.
        - Чтобы успеть с твоей женой поругаться, - бросил Шон зло и начал подниматься. Со мной хозяин дома, к счастью, не начал разговора, и я успела вскочить в комнату до того, как Шон закрыл дверь. Мы стояли слишком близко друг к другу, чтобы разойтись без поцелуя, но его не последовало. Мешала ручка в руках. Шон подошел к окну и оценил ущерб.
        - Просто винты разболтались. Минута работы.
        Он положил ручку на стол и уселся на стул. Я продолжала стоять у двери и ежиться. Как же комната успела продубеть за ночь! И как же успело зарасти лицо Шона. Щетина сразу накидывает ему лет пять. Чего он молчит? Ждет, когда я попрошу его выйти, чтобы переодеться? А я жду, когда проснутся дети, чтобы пойти в душ, так что пока просто сяду на кровать. Он не повернул ко мне головы, его взгляд теперь буравил дверь. Нет, ему не до меня. Он думает про сестру.
        - Шон, - прошептала я, боясь разбудить спящих за стенкой детей. - Не ругайся при мне с сестрой. Я все-таки посторонняя.
        Он медленно повернул голову, и дрель его взгляда просверлила дырку у меня между глаз, и я почувствовала, как похолодели виски от отливающей крови.
        - Ты для меня не посторонняя. К несчастью.
        Шон вскочил со стула, а я с кровати, чтобы не позволить ему уйти. Пока мы одни, надо вновь напомнить ему про расставленные нами точки и подписанные виртуальные договоры. Он отдернул руку от ручки и сунул в карман.
        - Ты не так меня поняла, - Шон начал понимать меня без слов. - Просто ты уже столько обо мне знаешь, что еще одна-другая деталь, брошенная в запале, уже не имеет никакого значения.
        - Деталь довольно интересная, - Я непроизвольно стала искать в пижамных штанах карманы, заставив Шона издевательски улыбнуться.
        - Почему ты не сказал, что играешь еще и на волынке?
        - А смысл говорить, если я не собирался для тебя играть.
        Слова хлестнули очень больно, и я сжала руки в кулаки - клиентская служба сделала его тонким психологом, он умеет подбирать слова. Не рубит с плеча, как водопроводчики, а подпихивает под ногти тонкие иглы, как нацистский садист. А что я хотела? Я к нему не на концерт традиционной музыки шла.
        - А я бы с удовольствием послушала, - постаралась я поддержать беседу в его тоне.
        - А я не хотел окончательно испортить отношения с мисс Брукнэлл.
        Ах, вот как… Теперь игла вошла глубоко в сердце. Ну давай уже скажи, что ты раскусил мою игру и больше не веришь ни в какого «Эрика». С твоим-то умением выуживать информацию так долго верить моей сказке нереально. Бей сильнее. Я выдержу. Мне даже станет легче. Я устала лгать и взвешивать каждое слово. К тому же, теперь я знаю, что можно было не скрывать от тебя нашу ориентацию. Даже нужно было сказать тебе это сразу - и я бы осталась для тебя посторонней. К всеобщему счастью. А сейчас…
        - На волынке невозможно играть тихо, - продолжал Шон, не сводя с меня ледяного взгляда. - Одно дело - послушать десять минут в парке для погружения в атмосферу старой Ирландии. Другое - слушать этот ужас часами, не имея возможности куда-либо сбежать. Потому я решил убрать волынку подальше. Хорошее настроение клиента - залог успешного бизнеса. Особенно в случае клиента, которому ты отчего-то встал поперек горла с первого взгляда.
        Клиент все-таки Лиззи, а не я. Но давненько Шон не говорил загадками. Зачем, интересно, он ходит вокруг да около?
        - У Мисс Брукнэлл просто тяжелый характер. Особенно во время работы, - попыталась я снизить градус разговора. - Поверь, мне тоже доставалось в эти дни от нее.
        Губ Шона коснулась странная, можно сказать, зловещая улыбка.
        - И мы оба терпим такое к себе отношение из-за ее денег, так ведь? Знаешь, как это называется?
        - Шон! - я понизила голос до еле различимого шепота. - Зачем ты снова начал про это?
        - Ты спросила про волынку. Я никогда не оставляю твоих вопросов без ответов, а ты постоянно увиливаешь. Мне обидно. Откровенность за откровенность, разве не так принято у честных людей?
        Ладони вспотели, и я тайком пыталась вытереть их о фланель штанов, но разве что-то возможно утаить от господина Констебля? Шон схватил мои руки и сжал так, что я криком могла бы поднять всех детей.
        - Я не задаю вопросов, на которые знаю ответ, - пролепетала я. - А ты задаешь их по новой, раз за разом, словно пытаешься уличить меня во лжи. Зачем тебе это надо?
        - Это надо тебе прежде всего, чтобы наконец вытащить себя из зоны комфорта. Мы два века терпели издевательства англичан, были людьми второго сорта в собственной стране, у которых забрали даже родной язык - мы безропотно отдавали на поругание своих женщин, своих детей, свою землю - мы лишали себя будущего, пока горстка людей в триста- четыреста человек не крикнула «Хватит!» Англичане убили всех, до единого, но они не смогли убить зародыш веры в то, что мы можем стать наконец свободными. Прошло сто лет - мы не разбогатели, мы продолжаем говорить на английском, но мы свободны - свободны выбирать, кто мы и зачем живем…
        - Шон, прекрати! - взмолилась я, не чувствуя уже рук, но он только замолчал, но не отпустил меня. Что он хочет? Что ему надо? - Мы говорили про волынку!
        - Что про нее говорить?! - Шон усмехнулся и наконец отпустил меня, и я тут же спрятала руки за спину, чтобы он не видел, как я растираю запястья.
        - Самое бесполезное из всех моих умений. А сколько времени потрачено напрасно - лучше бы играл с мальчишками в херлинг.
        - Тогда зачем ты научил играть племянников… Зачем, спрашивается?
        - Я уже сказал, зачем. Чтобы они сами зарабатывали на свои дурацкие желания и поскорее поняли, что музыка их не прокормит, и выучились чему-то полезному.
        - Значит, ты пытался заработать музыкой и не получилось? - вдруг осознала я весь трагизм вчерашней ситуации. Его злость на Декпана за напоминания о «более интеллектуальном труде».
        - Почему же! В двенадцать лет очень даже получалось, но я умел считать в уме без всяких столбиков. Ты же помнишь, что я был лучшим в классе по математике. Я вовремя бросил музыку. В нашей семье музыкального таланта нет ни у кого.
        - А зачем же ты начал играть?
        - Меня заставили. Бабушка решила, что ирландского языка мало, надо еще овладеть и традиционным музыкальным инструментом. Не смотри на меня так! У меня не все в семье монстры. Просто мне было скучно. Хотелось гонять мяч с мальчишками, но мне больше года после травмы не разрешали никакой физической активности. Сосед у нас был волынщик, вот к нему я и ходил каждый день после школы и играл до вечера. Но мне быстро надоело. Тогда мать решила придать моим урокам денежный смысл. Благо Бларни был под боком. В выходные мы играли там со стариком. Он рассказал, что ему одному не подавали столько, а мальчик, играющий на волынке, вызывал в прохожих умиление. Я не помню, чтобы мне нужны были деньги - я отдавал все заработанное матери, а потом, когда мы вернулись домой, почти не брал в руки волынку, сколько она ни пыталась вернуть меня к музыке. Какое там, когда я наконец-то получил возможность делать то, что положено делать мальчикам - гонять мяч и дурить.
        - И все же ты не забыл, как играть…
        Шон склонился к моим губам, чтобы переложить на них слова:
        - Ты веришь в проклятья? - Скажи я «да» или «нет», все равно бы коснулась его губ, а я не хотела поддерживать игру: дурить он, кажется, так и не прекратил с тринадцати лет. - Ну так вот, волынка - это проклятье фейри, которые любят музыку, но, увы, умеют играть лишь на фидлах. Они ищут тех, кто способен играть на волынке, которую они обожают, но не в силах освоить - и этот несчастный обязан будет всю жизнь играть, услаждая маленький народец и раздражая соседей. И чтобы жить в мире с соседями, все ирландцы с детства учатся играть на вистле, который фейри ненавидят, и тем самым ограждают себя от проклятья. Но мать забыла упаковать мой вистл, когда сбежала из дома. И как итог - я оказался проклят. Единственная возможность избавиться от волынки - это обучить кого-то другого играть на ней. Мой старый учитель сознался в своем злом умысле. Но ты ничего не говори моим племянникам, ладно? Они еще недостаточно хорошо играют, чтобы фейри отпустили меня.
        И, не дожидаясь моего согласия, Шон скрепил договор поцелуем. Очень колючим.
        - Ты когда-нибудь будешь со мной серьезным? - попыталась я не повысить голос, вырываясь из его объятий.
        - Нет. Как только я пытаюсь говорить о чем-то серьезном, ты тут же обижаешься. Лучше я серьезным займусь, пока меня не переклинило на несерьезном, - И Шон одернул верх моей пижамы, задранный во время поцелуя. - Схожу за отверткой.
        Похоже, мозги ему хорошо встряхнуло тогда. Мона права - идиот! И это уже не лечится!
        - Доброе утро! - сказал Шон в распахнутую дверь, и я с ужасом увидела на пороге Кейтлин.
        Руки сами бросились проверять порядок пижамы, но, кажется, это было лишним… Кейтлин даже не смогла ничего ответить на приветствие дяди, увидев нас с утра в своей комнате вместе. Чего ж нам за столом-то не сиделось…
        - Рэй, скажи Дерри, чтобы принес дрель и отвертку. А ты не стой здесь. Иди готовить сэндвичи. Иначе никуда не поедем, поняла?
        - А где дрель? - послышался голос Дерри.
        - Там, куда ты положил ее в прошлый раз. Сомневаюсь, что твой отец брал ее с моего отъезда. Поторопись! Пока я не починю окно, никуда не поедем! Да пошевеливайтесь вы все!
        - Мне надо одежду взять, - наконец пришла в себя Кейтлин.
        - Проходи и бери, чего встала?
        Шон вернулся в комнату. А лучше бы ушел и не смущал и так пунцовую девочку. Она, кажется, до сих пор не в силах отделаться о первой посетившей ее мысли. Я поймала ее взгляд на кровати - до сих пор идеально застеленной. Наверное, ей самой. Я сидела на краю, почти не касаясь покрывала. Взгляд Шона держал меня на весу. Я до сих пор не чувствовала под ногами пола - детей обмануть намного сложнее. Или почти невозможно.
        - Чего ты копаешься?! - напустился на племянницу Шон. - Я уже сказал, что ты должна сделать сэндвичи. Так что пошевеливайся! Нам всем нужен душ.
        Да, мне особенно. И после взгляда Шона, и после взгляда Кейтлин. И вопроса Рэя, который ввалился в комнату следом за братом, хотя ничего не нес.
        - А че у тебя пижама со снежинками? Сейчас ведь лето.
        И вот тогда я решила, что лучше нарушить идеальную гладь покрывала, пока ноги не подкосились. О чем еще этот маленький волынщик спросит меня за этот день, очень длинный день…
        Глава 35 "Боевое крещение"
        - Did you miss us? - схватил меня за руку Рэй и заискивающе заглянул в глаза. (Ты по нам соскучилась?)
        Признаться, я действительно за час экскурсии успела соскучиться по этой теплой шумной компании. Хотя скорее мне хотелось удостовериться, что Шон ни одного из них не утопил в мое отсутствие. Дорога до замка не показалась долгой. Мальчишки не замолкали ни на минуту, делясь своими новостями с Шоном, хотя тот пару раз пытался намекнуть, что это не очень-то вежливо по отношению ко мне, но я дала им зеленый свет на болтовню. Кейтлин не проронила ни слова - она вжалась в дверь и пыталась вязать - одно из деревьев в саду должно было одеться в чулок, если не по нашему возвращению, то очень скоро, потому что конец вязания не вылезал из лежащего между ее ног рюкзака.
        Замок Росс расположился в долине под сенью зеленых гор, на которые нам предстояло вскарабкаться после экскурсии. Традиционная башня из серого камня и сохранившиеся оборонительные стены привлекли довольно туристов, чтобы создать очередь в кассу. Свободного посещения не предусматривалось, а экскурсовод не брал больше восьми человек за раз, и свободное место оказалось только после обеда. Я не особо расстроилась, ну что я там увижу? Кресто, стол, камин? Но Шон умудрился уболтать мужика взять меня на следующую экскурсию
        - одним экскурсантом больше, одним меньше, а у него орава детей, которые разберут замок по камушкам за это время.
        Оставалось убить целый час, а кроме озера здесь ничего не было. Усадить детей на экскурсионный катер означало заткнуть им рот на целый час - недопустимое свинство со стороны взрослых. Но мальчишки не дали шанса катеру. Рэй повис на руке Шона, требуя взять лодку. Какую? Ни одной лодки на озере. Но Мойра тоже что-то там говорила про возможность покататься…
        Мы пошли вдоль берега и набрели на знак, уводящий нас в заросли, где прятались никому не нужные лодки - огромные, деревянные, с тяжелыми веслами. То, что нужно было мальчишкам. Вода, зеленая от отражавшихся в ней деревьев, не желала принимать весла, но Дерри упрямо отталкивался палкой, не принимая помощь дяди. Впрочем, Шон не настаивал. Его больше смущала молчаливость Кейтлин, не расставшейся с вязанием даже в лодке. Возможно, ей очень хотелось закончить чулок, или она пыталась отвлечь себя от братьев, чтобы не ввязаться в ссору.
        Мальчишки подтрунивали друг над другом, но до драки не доходило. Парни не обидчивые по природе, а вот с девочками в нежном возрасте сложнее. Я подсела к Кейтлин и принялась нахваливать дизайн. Меня до сих пор не приняли в клуб - хорошо еще не оставили за бортом лодки сторонним наблюдателем. Кейтлин ничего не сказала, лишь кивнула и продолжила крутить крючок. Ладно - отстану. Возможно, мать что-то нашептала ей на кухне. Быть может, теплый прием мне был показан из-за Шона, а раз я не люблю ее дядю, а он не любит меня, то и ей не нужно проявлять ко мне особых чувств.
        Я стала смотреть по сторонам. Ничего примечательного - на острове зелень, на горах тоже зелень. Оглянешься - тоже все зелено, и замок возвышается на берегу белым бельмом - так и хочется стереть его с зеленого полотна за ненадобностью. Посмотрела под ноги - уже мокро, пришлось упереться кроссовками в бок лодки. Краска совсем облупилась. Сколько лодке лет? Не старше ли меня? Весла - прямые палки, кое-где со сколами - постоянно выскакивали из уключин, из-за чего-то один, то второй брат получал по башке и грозился выкинуть виновника за борт. Шон крепился и не лез воспитывать. Кейтлин только тяжело вздыхала, когда братья менялись местами. А я диву давалась, как они вообще умудряются поднимать весла, которые толще их рук!
        - Все, моя очередь! - не выдержал Шон и прогнал обоих на нос, игнорируя протесты. - У нас осталось двадцать минут.
        Черт! А я даже не смотрела на время и напрочь забыла про экскурсию. Рэй схватил телефон дяди и принялся высчитывать скорость движения лодки, вынося неутешительный вердикт.
        - Значит, не веришь в мои силы? - то ли в шутку, то ли серьезно обиделся Шон и с большей силой налег на весла. В его руках они, можно сказать, мелькали, но сил он прикладывал немало. Не зря попросил захватить для него футболку. Я не сомневалась, что она ему понадобится прямо сейчас.
        - Переживу без экскурсии, - попыталась я охладить его пыл.
        - И ты мне не доверяешь? - уже, кажется, зло сказал Шон, и я поспешила заверить его в доверии; том, о котором знали только мы двое.
        И он его оправдал, врезавшись в прибрежные камыши за десять минут до начала экскурсии. Парень с причала подал мне руку, и мы договорились встретиться у выхода из замка. За этот час я узнала интересную деталь ирландской истории и причину такого жуткого запустения многих мест. Англичане хапали себе местные замки без зазрения совести - чем больше, тем лучше, но когда британская корона решила обложить владельцев замков налогами, те быстренько поняли, что им так много не надо, и поснимали с части замков крыши - раз крыши нет, то это уже не жилье, и платить за него не надо. Дожди размывали замки, и не так давно, когда наш экскурсовод был подростком, он вместе с другими ребятами бегал к этим развалинам, чтобы вскарабкаться по обвалившимся камням наверх уцелевшей башни, чтобы смотреть скачки, не покупая входного билета. О том, как это опасно, они тогда не думали. Сейчас замок почти полностью восстановлен за американские деньги - один заокеанский миллионер решил, что он непременно должен жить в Ирландии и обязательно в замке - он купил развалюху почти за бесценок, но после очередного счета от строителей
отписал замок государству, и местные власти худо-бедно доделали начатую работу, чтобы привлечь туристов.
        Мы добрались до самого верха, до пиршественной залы, в которой наша группа с трудом поместилась - в тесноте да не в обиде, вот, верно, был принцип старого ирландского общества. А, может, таким он и остался - надо учиться не наступать друг другу на ноги ни дома, ни в жизни.
        Мальчишки лазили по горе камней, оставленной, наверное, как напоминание о том, что стена представляла собой до ремонта… Или чтобы занять чем-то детей - больше делать здесь нечего. Мальчишки рванули вперед, поспорив, кто первым добежит до машины.
        - А ты чего не бежишь? - решил подколоть племянницу Шон, но получил в ответ взгляд ее матери: глупый, девочки в этом возрасте дурят только по собственному желанию. К тому же, не думаешь ли ты, что она оставит нас наедине? Этого не будет, никогда. Она слушает каждое слово, примечает каждый жест, не пропустит ни одного взгляда, и лучше тебе об этом не забывать.
        - Ты сам беги, спасай машину! - попыталась я напомнить Шону об осторожности, на что он со смехом ответил, что у него только одна сменная футболка, а железо его не волнует.
        Братья уже сидели в кустах около машины и кричали нам через всю стоянку, чтобы мы пошевеливались, а то они умрут с голоду. Кричал, точнее, один Рэй, и в итоге чуть не подрался с братом за печенье, когда Дерри не позволил утащить ему половину упаковки.
        - А вы поделиться не хотите? - обернулся к ним Шон, и те, хором извинившись, оторвали от себя ровно по одному печенью. - Добрые дети. Молодцы!
        В общем-то, судя по вспотевшим лбам, им полагался уже обед, но Шон не позволил залезть в рюкзак за сэндвичами и пообещал раздать их только на самой вершине. Она не казалась далекой из машины, но когда мы добрались до парка, и я взглянула на карту, мне поплохело, но ронять себя в глазах детей так скоро было обидно, и я смело пошла за всеми по асфальтированной дороге, по которой то и дело проезжали экипажи, оставляя за собой соответствующий аромат.
        Прогулки на свежем воздухе не получилось, и я за каждым поворотом с надеждой ждала выхода на тропу, а его все не было. Прошло минут двадцать, когда Шон, наконец, открыл нам железную калитку.
        - Эй, а камни? - остановил он мальчишек. - И ты тоже бери свой камень.
        - Зачем?
        - Как зачем? Для керна.
        - Для чего?
        Мой вопрос вызвал в братьях смех, но под осуждающим взглядом Шона оба тут же замолчали.
        - Бери. Потом узнаешь.
        Тайны, боже ж ты мой! Я нашла небольшой камень и сунула в карман джинсов. Теперь нам пришлось бежать, потому что Дерри с Рэйем усвистали вперед, ни разу не обернувшись. Шон пару раз окликнул их, но безрезультатно.
        Дорога сначала почти не поднималась - только пугала торчащими из земли камнями, за которые не стоило большого труда зацепиться, а когда начался подъем, камни превратились в лестницу с достаточно широкими ступенями - по таким можно без проблем и на самый верх вскарабкаться, как на пирамиду. Но скоро тропа стала узкой и совсем козьей. И действительно вдалеке слышалось блеяние, но ни одной овцы мы не встретили, как, впрочем, и людей.
        - Догони братьев и скажи, что они не получат еды, если немедленно не вернутся.
        Кейтлин исподлобья посмотрела на дядю и прибавила шаг, но не побежала. Шон, видно, хотел прикрикнуть на нее, но я успела схватить его за руку. Он метнул в меня злобный взгляд, но промолчал. Кейтлин оглянулась, но я успела отойти от Шона. Тогда она прибавила шаг и исчезла за поворотом.
        - Не кричи на нее, - я все равно говорила шепотом. - Ее не слышно и не видно. Ты пугал меня ей, но она золотой ребенок…
        - Именно это меня и напрягает. Она сама не своя.
        - Из-за меня?
        - Не знаю. Может, влюбилась, а?
        Шон искал ответ в моих глазах, будто вопрос касался меня, и я поспешила уставиться на куст, скрывавший от нас поворот тропы.
        - Чего ты меня спрашиваешь? Спроси ее мать, когда это все началось…
        Зачем я говорю глупости? Вчера девочка светилась. А сегодня будто кто-то притушил в ее глазах свет… Это сделала Мона, пока они вдвоем были на кухне. Значит, все-таки из-за меня.
        - Ты себе не представляешь, как я не хочу, чтобы Кейтлин взрослела. Не знаю, как Деклан, но я этого парня уже ненавижу.
        Я решила промолчать, и вовремя, потому что с горы на нас неслись три горных козла. Кейтлин перестала молчать.
        - Скажи ему, чтобы он заткнулся! - налетела она с разбега на дядю.
        Дерри спрятался за мою спину.
        - Я ничего не сделал ей! Я просто пою.
        - Заткнись!
        - Дерри! - повернулся к нам Шон, с трудом пряча улыбку.
        - Это ее любимая песня. Это Эд Ширан.
        - Я ненавижу, когда ты ее поешь!
        - Поэтому я ее и пою!
        Кейтлин ринулась на Дерри, но тот увернулся и помчался назад. Вернее вперед, в гору, откуда они прибежали. Рэй радостно запрыгал, крича брату «Беги! Беги!», но тут же получил от сестры пинок, и теперь они втроем рванули от нас, сверкая пятками. Шон сразу взял меня за руку.
        - Я успею тебя поцеловать.
        Я увернулась и поймала его губы щекой. Побрился, а я и не заметила.
        - За что? Я ни разу не повысил на них голос. Разве я не заслужил маленькой награды?
        - От их матери - возможно. Но при чем здесь я?
        - Просто мне хочется награды именно от тебя.
        Он не отпустил моей руки, даже когда увидел взмыленных мальчишек. Кейтлин с братьями не вернулась.
        - Где ваша сестра? - Вот и пришло время Шону повысить голос.
        - Ревет наверху, - выпалил Рэй и уставился на наши сцепленные руки, но сколько бы я ни шевелила пальцами, Шон не разжал свои.
        - Я не бил ее! - тут же закричал Дерри, хотя ему не сказали ни слова. - Я не знаю, что этой идиотке надо!
        - Не смей так говорить о сестре! - выкрикнул Шон так громко, что у меня заложило в ушах.
        - Но ты же так говоришь о своей! - тут же выпалил пацан.
        Шон сжал мне руку, гася досаду.
        - Я не прав. Нельзя так говорить о сестре, даже если она в чем-то не права.
        - Но Кейтлин придурошная! Я не знаю, что ей от меня вечно надо!
        Дерри развернулся и зашагал перед нами, недовольно размахивая руками. Шон потащил меня вперед, и я почувствовала на второй руке маленькую руку Рэя.
        - Дядя Шон тебя один не дотащит, - проглотил он меня взглядом. - Ты как черепаха. Большая и неуклюжая!
        - Рэй! - рыкнул на него Шон.
        - А чего, разве не так? Чего вы иначе плететесь в хвосте? Мы так до вершины никогда не дойдем! А я есть хочу!
        Шон швырнул ему рюкзак. Рэй ринулся открывать молнию.
        - Я сказал, на вершине! Пошел отсюда! И только попробуй вытащить что-то по дороге!
        Рэй закинул рюкзак за спину и помчался. Тот нещадно бил его по спине, но пацан не обращал внимания.
        - Съешь до вершины, за уши тебя оттаскаю! - крикнул Шон в спину племяннику.
        - Слышишь?!
        Тот обернулся.
        - Не получится! У меня уши маленькие! Потому я не все слышу, а только то, что для меня хорошо! Пока!
        И он помахал нам рукой и помчался вперед, больше не оборачиваясь. Дерри побежал догонять брата.
        - Теперь мне точно нужен поцелуй!
        Шон оторвал меня от земли и впился в губы. Я даже опомниться не успела.
        - Пойдем спасать Кейтлин. - Шон крепче сжал мою руку. - Шевелись, черепаха!
        Его улыбка была доброй, но мне все равно стало обидно. Однако обида не добавила сил. Я с трудом переставляла ноги, будто камни с дороги набились в подошвы, и даже рука Шона не спасала. У меня не было с собой футболки, а с меня текло куда больше, чем с него на озере, хотя было совсем не жарко. Подъем лишь на вид пологий, да и, постоянно обходя камни, мы только накручивали лишние метры. Прошел час или вечность. Серое небо становилось все ниже и ниже. Подними руку и тронешь серую вату небес.
        - Ты чего это так устала? - спросил Шон, сильнее сжимая мои пальцы. - Давно на велосипеде не каталась, видно…
        Я понимала, о чем он вспоминает, и мечтала бы отвлечь его от этих мыслей ответом на первый вопрос, но, увы, не знала его. Потому только выдохнула, как паровоз.
        - Сама не понимаю, чего вдруг так тяжело. Погода, возможно? До безумия жарко.
        - Сейчас еще чуть-чуть, и на вершине будет ветер, - обнадежил меня Шон или скорее напугал. Мне бы просохнуть, а не простыть!
        Мы вышли на равнину, и увидели вдалеке три фигуры. Кейтлин нас не дождалась. Сэндвичи победили обиду на братьев. Я прибавила шаг, надеясь хоть полкилометра прошагать бодро. Блеяние становилось все более различимым, но сколько бы я не оглядывалась по сторонам, ни одной овцы не видела.
        - Куда мы идем? - спросила я, вглядываясь в небольшую вершину, маячащую, на мой взгляд, слишком далеко.
        - Туда, туда, - Шон приобнял меня за плечи, вовсе не заботясь о том, что подумают дети, обернувшись. - Там незабываемый вид, потому что слишком растиражированный. Но хоть раз увидеть его вживую стоит этого подъема.
        Опять загадки? Камень и так оттягивает карман. Может, он как раз и мешает мне идти? Или все же те камни, что мешаются под ногами… Но назад не повернешь - надо дойти до детей. И мы шли.
        Никто из троицы не прервал трапезу при нашем приближении. Только Кейтлин протянула дяде термос, пока я с открытым ртом замерла у крайнего камня. О, да, эта картинка была на половине путеводителей по Ирландии, видимых мной в витринах. Разноцветные квадраты полей, природное лоскутное одеяло - зеленое, желтое, коричневое…
        - Вот видишь, не зря шла! - Шон протянул мне дымящуюся крышку от термоса. Я еще не успела замерзнуть, но чай утолил жажду всего за пару глотков. - Хочешь сэндвич?
        Есть из-за усталости не хотелось, но я взяла протянутый сверток, решив, что без меня Шон тоже не будет есть. Мы уселись на кочке и смотрели вперед. Небо казалось совсем близким.
        - Завтра будет дождь? - спросила я Шона.
        - Странный вопрос для Ирландии, - улыбнулся он. - Но этим летом я сам его задаю. Надеюсь, не будет. Я хочу показать тебе еще одну фотографию живьем.
        - О чем говорите? - вклинился между нами Рэй, поглядывая на сэндвич дяди. - Если ты не хочешь, я доем.
        Шон безропотно протянул племяннику едва надкусанный сэндвич, и Рэй тут же исчез. Я разломила свой и протянула половину Шону.
        - Меня учили делиться, - попыталась я предупредить возможный отказ.
        - Спасибо.
        Три минуты тишины. Больше нам и не потребовалось, чтобы покончить с едой.
        - Где ваши камни? - подошел к нам Дерри, и Шон тут же показал свой, а мне пришлось встать, чтобы сунуть руку в карман.
        Керном оказалась пирамидка камней. Я часто видела такие и на калифорнийских вершинах, но всегда считала их мемориалами, как именные скамейки в парках. Оказалось, это старая традиция приносить с подножия горы камень и оставлять на вершине как возглас «Я смог!» У^к явно лучше вырезанных на столах надписей «Здесь был я!» Я опустила свой камень на самый верх достающего мне аж до пояса керна.
        - Хочешь фотографию?
        Шон уже сунул руку в карман, но я его остановила.
        - Только на мой! - Оставлять ему фотографий на память я не собиралась.
        Он взял мой телефон и навел камеру, но тут же убрал руку, а я только плечи расправила и волосы спрятала от ветра. Что не так?
        - Рэй, еще раз сделаешь ей заячьи уши, у самого такие же появятся! Обещаю!
        А я даже не заметила, как мальчишка подкрался ко мне с «рожками».
        - Хорошо, - И Рэй прижался к моему бедру. - Так лучше?
        - Тогда все вставайте. И ты тоже, - обернулся Шон к Кейтлин, исподлобья глядящей на нашу троицу.
        Она поднялась и подошла, глядя мимо, на растекшееся в долине озеро.
        - А теперь все скажите «Святой Патрик». Ну же! - повторил Шон специально для Кейтлин, которая встала на таком отдалении, будто мечтала, чтобы ее вырезали с фотографии.
        Шон сделал пару кадров, а потом вдруг рванул к нам. Вернее, за Рэем с криком «Я предупреждал!» Они с такой скоростью понеслись вниз, что я испугалась и за коленки Рэя, и за мой телефон, оставшийся у Шона. Я не спросила, что случилось. Кейтлин сама выплюнула в меня ответ:
        - Он опять тебе уши поставил.
        Я пожала плечами.
        - Мне не привыкать! - Мне хотелось вернуть улыбку на лицо девочки, но даже яркие веснушки посерели. - Обычно мы с учениками еще и языки перед камерой показываем. Побежали спасать Рэя?!
        Я предложила это вопросительно, чтобы Кейтлин вновь не замолчала, но среагировал только Дерри, он схватил рюкзак Шона и помчался вниз, хотя эти двое были уже далеко. Кейтлин пошла медленно, явно не наслаждаясь нашим уединением. Я начала пытать ее про рисование, но получала односложные ответы, пока Кейтлин наконец не задала мучивший ее вопрос, когда я уезжаю? Вот так в лоб. От такой прямоты я отвыкла.
        - А я так вам мешаю? - решила я не играть в американку и не превращать перепалку в шутку.
        Кейтлин вспыхнула - ну, хоть так раздуть в ней огонек, и то хорошо.
        - Я имела в виду, из Ирландии…
        - Еще не знаю, - ответила я, не веря особо, что первый раз поняла ее неверно.
        - От многого зависит…
        - Отчего именно? - не позволила мне увильнуть от ответа Кейтлин. - Тебя же в Штатах ждут.
        Ах, вот оно что… Ну ладно, мне не четырнадцать.
        - Я приехала не развлекаться, - попыталась я увести разговор с топкой почвы. А то торф точно запылает под ногами! И так камень уже начал крошиться. Не полететь бы вниз! - Я пишу картины для выставки. Пейзажи Ирландии…
        - Почему Ирландии? - снова перебила Кейтлин. - В Калифорнии нет красивых мест?
        - Есть! - Мне даже хотелось сказать, что много больше, но обижать патриотические чувства юной леди последнее дело. - Но у нас нет такой зелени и замков…
        - Зато там есть твой бойфренд!
        Мне тут явно будут затыкать рот. Ну, так что ж… Я сама хотела, чтобы девочка наконец заговорила.
        - Есть, и что?
        - Ты не скучаешь?
        Господи, не надо только копировать дядю, юная фейри!
        - Отчего же…
        - Тогда зачем тебе замки?! Я бы от своего бойфренда никуда не уезжала!
        И Кейтлин зашагала вперед. Также размашисто, как ее брат.
        - Во взрослой жизни мы делаем много вещей, которых не хотим, - Я догнала Кейтлин и постаралась приноровиться к ее шагу. - Но в разлуке есть много положительного. Мы учимся скучать и ценить минуты, которые проводим вместе.
        - Но можно и забыть его, да? - выплевывала она слово за словом. - И встретить другого, так ведь?
        К чему она все это ведет? Какое признание хочет из меня вытащить?
        - Да, иногда люди расстаются…
        - Твой муж встретил другую, верно?
        Мона, ты такое же трепло, что и твоя дочь!
        - Нет, - мой голос тоже стал злым. - Нам просто не понравилось жить вместе. Так тоже бывает. Кажется, что это тот самый, а потом понимаешь, что ошибся. И в этом тоже нет ничего страшного. Кейтлин, люди не идеальны. Но я желаю тебе не ошибиться. У твоей мамы ведь это получилось.
        Кейтлин прибавила шагу, и я не стала ее догонять. Хотя нельзя отпускать ее от себя, а то полезет с подобной беседой к Шону, а тот может сгоряча сказать поболее ее матушки. И я побежала следом, но решила наступать Кейтлин на пятки, не возвращаясь к беседе. И вот минут через десять мы увидели идущего навстречу Шона.
        - Не догнал! - закричал он издали.
        И Кейтлин побежала вниз, оставляя нас одних. Намеренно или нет, я не стала гадать.
        - Старею, - Шон взял меня за руку и поцеловал сомкнутые пальцы. - Как ты?
        - Мне еще нет тридцати, - попыталась я пошутить, хотя и поняла, о чем он спрашивает. Вниз идти было намного легче, и я уже успела остыть. Сейчас только голова горела от разговора с Кейтлин.
        - Когда будешь гоняться за собственными детьми, будет далеко за тридцать.
        - Я рожу девочек, и мы станем с ними рисовать, а не бегать по горам.
        - Вот значит как! - Шон улыбался своей дурацкой улыбкой. - Пускай ты пока еще хочешь детей, но в конце первого дня уже отказалась от сыновей… Я ж говорил!
        И тут я расхохоталась, вспомнив его обещание возненавидеть всех детей и родителей после Корка. Ну что ж, их мать я уже очень даже недолюбливала, а дети у Моны хорошие, пока рот не открывают.
        - Ну вот, хоть улыбнулась, а то я грешным делом уже подумал, что тебе с нами плохо.
        О, да, психолог ты мой! Эксперимент на мне ставишь, как бы только после моего отъезда бомба замедленного действия в виде твоей сестренки не взорвалась!
        Мы прибавили ходу, чтобы дети не слишком долго ждали нас у калитки. Но тут дорогу нам преградили овцы. Одна, две, три… На десятой я перестала считать - правда, половина тут же шмыгнула в кусты, но другие остались на дороге, решая, в какую сторону им лучше идти - продолжать таранить людей вверх или все же удрать вниз. Обросшие пуфики на тонких ножках - красные пятна на большинстве вылиняли до розовых. Черные пуговки внимательных глаз не отпускали нас ни на секунду.
        - Откуда они здесь? В парке? - спросила я Шона, который тоже не знал, как поступить, а может вспоминал детство на ферме. Вдруг у него есть и опыт пастуха? После его длинного послужного списка я уже ничему не удивлюсь.
        - С соседней фермы. Видела проволоку вдоль дороги? Она протянута для туристов, а овцы сами знают, где их дом.
        Мы начали спускаться. Овцы побежали вниз намного резвее нас. Но им явно хотелось вверх, и они после очередной пробежки останавливались и проверяли, не исчезли ли люди с их пути. Но мы упорно шли к калитке, за которой скакали дети - хорошо еще не отправились одни к машине. Наверное, Кейтлин удержала братьев или их удержал страх перед дядей. Интересно, догони он Рзя, надрал бы уши или нет? Мы не в Штатах, тут можно и не то, судя по их семейной хронике. И все безнаказанно.
        На дороге появилась взрослая пара - первые люди за столько часов! Они вошли и не закрыли за собой калитку. Овцы в страхе шарахнулись от них и ломанулись вперед прямо к дороге. Дерри побежал закрывать калитку, но две овцы успели исчезнуть в ближайших кустах и отчаянно заблеяли.
        - Что они хотят? - в страхе уставилась я на Шона, высматривающего в зелени белых беглянок.
        - Домой. Все хотят домой, Лана.
        Шон шагнул в кусты. Овцы понеслись от него прочь, запрыгнули на камень и стали в панике озираться.
        - Вернись! - закричала я горе-пастуху.
        - Иди сама с ними поговори. Собаки тебя слушаются.
        Я сжала кулаки, но потом поняла, что это не издевка - он не уйдет, пока не загонит овец обратно на гору. Тут через забор им не перелезть, а по асфальту беглянки явно не смогут добраться на ферму - дороги не знают.
        - Шон, уйди в сторону!
        Меня вдруг осенило. Я открыла калитку и стала рукой подзывать большую овцу. Вторая, наверное, приходилась ей сыном или дочкой. Но мамаша только отчаянней заблеяла.
        - Она тебя боится! - закричал Рэй, но до меня дошло и без него, что не стоит стоять у них на дороге. Я подставила к калитке камень и вернулась к детям.
        Шон остался в стороне. Овцы, что были на горе, замерли в ожидании. Беглянки тут же выскочили из кустов, вскочили в калитку и понеслись вверх. Я закрыла калитку и уже шагнула прочь, как заметила, что старшая овца возвращается ко мне. Она остановилась у закрытой калитки и, проблеяв что-то важное, побежала к ждущим ее овцам.
        - Она сказала тебе спасибо, - подбежал ко мне Рэй.
        - Ты прошла боевое крещение овцами, - усмехнулся Шон, присоединившись к нам на дороге. - И теперь можешь смело выходить замуж за фермера.
        Я отвернулась от его улыбающегося лица и наткнулась на каменное Кейтлин.
        - В нашей семье нет фермеров, - выдала она и повернулась ко мне спиной.
        - А при чем тут наша семья?!
        Но Кейтлин не удостоила дядю ответом.
        Глава 36 "Кофе с секретом"
        - She’s по more sick than my big toe! (Она только притворяется больной.) - донесся до меня истошный крик Дерри, когда я только ступила на лестницу. Кто заболел? Случаем не я? Я действительно проспала завтрак - день на свежем воздухе и теплое одеяло сыграли со мной злую шутку.
        Мона вчера устроила королевский ужин, хотя могла бы просто полежать кверху ногами, раз Деклан забрал мелких в парк. Рэй накинулся на еду, как ненормальный. Остальные вели себя более-менее чинно. Шон даже отказался от предложенного Декланом стаканчика виски. Впрочем, оба явно испугались взгляда Моны. Или Кейтлин, потому что та тоже выглянула из-за плеча дяди злобной фейри. Тот сразу ушел из-за стола, предложив сестре выкупать перед сном младших мальчишек. Все разговоры тотчас прекратились. Предложи я любую тему, они все сведут к Шону.
        - Лане надо посмотреть университетскую капеллу, - неожиданно открыл рот Декпан. - Там витражи, выполненные Генри Кларком. Ты слышала о таком?
        - Конечно! Я обожаю его иллюстрации к сказкам Андерсена.
        - Пойду скажу Шону, пока не забыл.
        - Не надо! - схватила его за рукав Мона, не позволив подняться. - Не лезь, понял?
        - Я сама скажу, - решила я воспользоваться возможностью исчезнуть из-за враждебного стола. Мой приезд встал, кажется, всем поперек горла. И мне тоже.
        Шон успел уже набрать ванну, и мелкие швырялись в него и друг в друга пеной. Желтые уточки, до того чинно стоявшие на бортике, сейчас тонули в белой пучине. Шон постучал по полу, и я села в пенную лужу, не заботясь о джинсах.
        - Извини, - Его мокрые пальцы сжали мои. - Я должен был забрать тебя из-за стола. И вообще не должен был привозить тебя в Корк. Как-то все глупо получилось… Не знаю, чего они обе успели нафантазировать…
        - Хватит извиняться. Что сделано, то сделано. Я приехала и хочу посмотреть витражи Кларка. Отведешь меня в университет?
        Шон кивнул и водрузил уточку на голову младшего из братьев.
        - После мыса Мохер, идет? В воскресенье мы вряд ли посмотрим стеллы с кельтскими письменами, будет закрыто.
        Я кивнула и полезла в воду за другой уточкой, но вновь нашла пальцы Шона. Это не Мона с Кейтлин не то подумали, это ты, милый, не то делаешь. И я вырвала руку, чтобы найти игрушку. Завтра надо постараться стоять от тебя на километровом расстоянии и не раздражать Кейтлин.
        Но завтра не состоялось. Я нечаянно сбила всем планы. Как я могла преспокойно спать, когда весь дом стоял на ушах? Школьный иммунитет, видать, дал о себе знать.
        - Доброе утро! - поздоровалась я с виноватой улыбкой и только тогда заметила на диване скорчившуюся Кейтлин. Мона сидела на самом краю и наглаживала дочери ногу. Дерри, пунцовый от злости, стоял тут же. Мужчин рядом не было.
        - Лана, можно Кейтлин поднимется к себе? - спросила Мона. - У нее первый день. Ну, ты понимаешь…
        Я кивнула.
        - Я прекрасно ее понимаю. Конечно. Мне ничего из комнаты не надо.
        Кейтлин выглядела злее вчерашнего, и я обрадовалась, что она не удостоила меня взглядом - осталась бы от меня кучка пепла. Дерри топнул ногой и бросился вон, со всей дури шарахнув задней дверью.
        - Мы никуда не едем, - сообщил сидевший за столом Рэй. - Из-за Кейтлин.
        - И из-за меня тоже. Я проспала. Где Шон?
        - Во дворе. Чинит фонтан.
        Я осторожно открыла несчастную дверь. Дерри стоял подле дяди и держал инструменты.
        - Возьми в холодильнике йогурт. Тосты, масло и джем на столе, - бросил Шон без «доброго утра», явно гоня меня обратно в дом, чтобы не путалась под ногами.
        Коленки мокрые, на лице зеленая полоса от тины, выловленной из выложенного камушками прудика. Я оглянулась к качелям: Деклан одной рукой раскачивал обоих сыновей, а в другой держал шланг - чего тут поливать? Трава проминается, как на болоте. Но я промолчала и вернулась в дом.
        - Я тоже хочу тост, - заявил Рэй в приказном тоне, и я отдала ему свой.
        Йогурт с мюсли и ревенем не особо насытил, и вместо варенья я намазала следующий тост маслом. Хотелось сыра, но я не стала рыться в чужом холодильнике. Через минуту вернулась Мона и молча налила мне чая.
        - Я договорилась с Шоном о церкви, - сообщила хозяйка, присаживаясь к краю стола. - Она шикарная. Мы в ней с Декланом венчались.
        - Ма! - наконец-то прожевал Рэй. - Мы идем играть в мяч…
        - Па вас возьмет в парк, а к Шону не приставай, понял?
        - Мы можем все пойти в парк, - встряла я, пытаясь предотвратить еще больший скандал.
        - Мы уже все решили, - перебила Мона командным тоном, и жаль не добавила: «пока ты дрыхла». - Рэй, иди скажи Шону, чтобы оставил в покое долбаный мотор. Мне этот фонтан нахер не нужен!
        Сын кивнул и ускакал. Да, Шон и то культурнее выражается. И это жена скрипача, твою мать! Я собрала со стола чашки с тарелками и отнесла в раковину.
        - Оставь. Я все сделаю, когда вы уйдете.
        Говори уже прямо: валите отсюда! Или иначе - Шон, убери свою русскую дуру с моих глаз! Я кивнула и вышла к фонтану. Теперь оба брата нависали над дядей.
        - Пять минут, - пообещал он, и я уселась к железному садовому столику.
        - Хочешь клубнику? - подскочил ко мне мальчик, имени которого я так и не узнала. Он держал на протянутой ладошке наполовину созревшую ягоду, которую, небось, только что сорвал с куста. Я поблагодарила и съела, не поморщившись, чтобы не расстраивать ребенка. И заодно выяснила, что его зовут Ларри и что у него будет новый братик. Остальные слова заглушили радостные вопли старших братьев. Фонтан заработал, окатив всех троих с ног до головы.
        - Пойду переоденусь, - улыбнулся Шон, сильнее размазывая по лицу тину.
        - Там Кейтлин спит.
        Шон чертыхнулся, но довольно тихо.
        - Тогда хотя бы внизу умоюсь.
        Он был в новой одежде - умудрился зайти ко мне, не разбудив. Сейчас он кое-как оттер от травы джинсы и вышел ко мне, но уйти тихо не получилось. Мона вышла следом и сунула ему в руки худи, но Шон не надел его.
        - Если заглянете на английский рынок, не забудь купить ветчины и сыра. Яйца не прошу, но если…
        - Мона, я без машины.
        - Вы во сколько вернетесь? - тут же насупилась она.
        - Как только все посмотрим, - буркнул Шон и повернулся к сестре спиной.
        Мы вновь пошли на автобус, хотя лучше бы Шон наглаживал руль, а не мою ладонь. Его пальцы слишком шалили, а в автобусе никуда не спрячешься. Погода радовала - футболка и джинсы оказались в самый раз для прогулки, но не для общения с Шоном - в узкие карманы даже два пальца не влезали. Чтобы как-то отвлечь его от моих рук, я решила поговорить про завтрашний день. Кейтлин вряд ли будет в состоянии провести целый день вне дома, и Шон мог бы взять старших поиграть в херлинг…
        - Мона требует волынку.
        - Тогда я постараюсь порисовать с Кейтлин.
        Я уже чувствовала, как с моих ушей начинает осыпаться пепел, но готова была пожертвовать собой ради мира в семье, в которую я по глупости внесла разлад.
        Город при свете дня выглядел довольно непривлекательно. Даже выкрашенные в кричащие цвета двери лавок не убивали серости, которая с небес опустилась на каменные мостовые. Мы дошли до библиотеки - тусклого длинного здания, совершенно не вписавшегося в традиционный городской вид. Под широкой улицей когда-то протекала река, и здесь все было заставлено торговыми судами.
        Нога за ногу, рука в руку, мы дошли до крепости, где Шон показал мне перекрашенный в зеленый цвет некогда красный королевский почтовый ящик. С крепостной стены открывался плачевный вид - домишки в два, редко в три, этажа. Кучи серого камня для строительства, красный кирпич стен, серокоричневые крыши насколько хватает глаз - унылость, которую хотелось скорее прикрыть ночной тьмой и осветить фонарями пабов. Шон не спрашивал, нравится ли мне город, потому что догадывался о моем вежливом ответе.
        Мы пошли дальше вдоль крохотной речушки к собору Святого Финна. Серый камень, в который были одеты берега, стал местами зеленым. Я же посинела. Погода резко изменилась, и теперь я радовалась объятиям Шона, который спешил довести меня до собора, а потом вдруг вспомнил про кофту, которую запихал в рюкзак. Она оказалась с эмблемой местного университета. Ну, что ж, добро пожаловать в ирландские студентки!
        Стало значительно теплее, но я не стала избавляться от рук Шона. Вернее, не было никаких шансов оттолкнуть его на такой узкой мостовой. По одной стороне тянулись обшарпанные здания, на другом берегу торчала пивоварня «Бимиш», которая с конкурентами спонсировали постройку собора, вершину которого обязана была украсить статуя королевы Виктории. Но добропорядочные жители Корка после отъезда английской делегации в знак протеста радостно скинули фигуру королевы в реку и водрузили статую своего покровителя - Святого Финна.
        Церковь англиканская, потому на нее в католической стране не пожалели средств, но мраморные колонны могли поразить кого угодно, только не меня. После Исаакия этот собор лишь умилял, и я честно пожалела десять евро, заплаченных за вход. Мне хотелось быстрее воочию узреть творчество Генри Кларка. Но по дороге я то и дело останавливалась подле тумб, расписанных смесью граффити и поп-арта, тяжело вздыхая от белой зависти. От одной из уличных картин Шон утащил меня к деревянному ангару, где трое мужиков мастерили лодки: пилили, строгали, гнули…
        - Это корах, - указал Шон на уже готовую лодку.
        Длинная, чем-то напоминающая каноэ. За ней лежал перевернутый деревянный каркас, дальше шли ряды древесины… На лице Шона отразился детский восторг. Кликни его сейчас кто из лодкоделов, он бы позабыл обо мне и побежал к ним вприпрыжку.
        - Муж Мойры на такой не вернулся однажды с рыбалки, - брякнул Шон и, проигнорировав мой вопрошающий взгляд, потащил меня прочь от лодок обратно к уличному искусству, но бабы с надутыми губами не пробудили в нем никаких воспоминаний, и мы молча дошли до университета, который сразил меня наповал.
        Среди зелени прятался серый замок - с башенками, с вьюном вокруг окон нижнего этажа, с зеленой лужайкой… Сюда бы я сама, с превеликим удовольствием, спешила каждый день, как в сказку. Повезло же местным студентам! Я сунула свободную руку в карман и нащупала бумажку - ей оказалась закладка с кельтским алфавитом!
        - Давай все же проверим. Вдруг галерея открыта.
        И действительно дверь поддалась, и мы оказались в длинном коридоре, по левую сторону которого, подле запертых дверей, возвышались на пьедесталах древние камни. Затертые, засечек толком не разглядеть. Палочка туда, палочка сюда… Шон вытащил у меня из пальцев закладку.
        - Я не буду читать надписи! - воскликнула я на его глупое предложение.
        - Пойдем уже в церковь!
        И мы пошли через пустой кампус к серой капелле. Внутри светло от огромных окон и мозаичного пола. Тишина и красота.
        - Погоди, - Шон удержал меня за руку, когда я хотела пойти к алтарю. - Хочешь погадать? - он указал на сосуд с записками. - Здесь строчки из Евангелия…
        - Нет, - поспешила я вырвать руку. - Я не хочу знать своего будущего. Нет!
        - Боишься? - усмехнулся Шон змеем-искусителем.
        - Боюсь, не надо.
        И я пошла к алтарю, чтобы лучше разглядеть витражи. Фигуры яркие, тонкие, с живыми человеческими лицами - работа супер-мастера. Шон присел на скамью и достал бумажник. Я ушла вперед, чтобы не мешать ему молиться за мать. Всю жизнь так и замаливает родительский грех. Какой же он все-таки замечательный сын. И человек. Он человек с большой буквы, каких мало. И таким вечно не везет.
        Только уединение с Богом его было недолгим. В церковь ввалилась шумная толпа - поджарый старичок в короткой светлой курточке начал рассказывать про церковь. Про то, что здесь венчался он сам, так как преподает в университете и все его трое детей, потому что закончили этот университет. Это такой божественный бонус для выпускников. Так что если кто желает свадебную фотосессии с витражами Кларка, милости просим в ряды студентов.
        Не могли прийти чуть позже. Я глянула на Шона. Тот весь сжался и спрятал фотографию матери. К счастью, старичок замолчал и дал экскурсантам свободное время. Я шагнула к скамье, но не успела присесть. Шон подскочил мне навстречу.
        - Шон Мур! - сотряс церковные своды голос старичка. - Видно, сам Святой Финн привел меня сюда, никак иначе. У тебя совесть проснулась или решил жениться? - Старик поднял на меня глаза. - Крутишь романы со студентками без моего ведома, приятель? Эй, ты чего молчишь?
        Старик так шарахнул Шона по плечу, что тот дернулся, хотя и глядел на обидчика сверху-вниз.
        - Шлю проклятия Святому Финну. Ты последний, кого я желал здесь встретить, - выдал Шон как-то слишком серьезно.
        - Я тоже предпочел бы пропустить с тобой пару пинт в «Оливере», как в старые добрые времена после тяжелого рабочего дня. Кстати, ты меня представишь или мне самому?
        - Брет Флэнаган… Лана Донал.
        - И?
        - Она просто замерзла - пришлось принарядить. Я не кручу романы со студентками, я не Деклан Салливан. Лана художница, поэтому я привел ее сюда показать работы прославленного Генри Кларка. Ты свою группу привел за тем же, как я понимаю. И они заскучали без тебя, кажется.
        - И все? Больше ты мне ничего не хочешь сказать?
        - И все. Не расстраивайся, Брет. Я не забуду прислать тебе приглашение на свадьбу, если когда-нибудь решусь. А сейчас позволь нам уйти.
        - Э, нет! Святой Финн никогда не ошибается, - Старик схватил Шона за руку и пригнул к себе. - У меня новый грант, слышишь?
        - Брет, я ничего не желаю слышать. Ни здесь, ни сейчас, ни тем более при Лане.
        - Именно сейчас и именно при этой юной леди я не буду тобой грубо послан. Они требуют от нас курс традиционной музыки… Эй, не смей отворачиваться от своего бывшего профессора! Мур, ты единственный в нашем департаменте, кто может и играть, и читать лекции по истории музыки. Шон, не выводи меня из себя! Болезнь матери, смерть отца, я все мог понять… Сейчас у тебя нет ни одной веской причины не работать. Кроме лени! Шон Мур, ты самый наглый бездельник, которых я когда-либо знал!
        - У меня есть одна очень веская причина - я ненавижу преподавать. Все, Брет. С грантом, без гранта, я не возвращаюсь в университет. Точка!
        Старик убрал руку и отшатнулся, как от прокаженного.
        - Шон Мур! У тебя вообще совесть есть?
        - Нет у меня совести! Будь здоров, Брет. Передавай привет жене и детям. Я прислал финальную правку. Больше прошу меня не беспокоить. Пошли!
        Шон проволок меня от алтаря через обомлевшую толпу до самого выхода, где я пересчитала ступени почти что носом.
        - Шон!
        - Что?! - заорал он так, что меня передернуло, как старичка, но я не могла отшатнуться, потому что Шон держал меня в тисках своих рук прямо у груди.
        - Сбавь скорость! - выдохнула я и обрела свободу.
        - Извини! Я вышел из себя! Встретить его здесь в воскресенье! Я не думал, что он водит экскурсии. Прости еще раз…
        - За что простить? - голос мой стал железным. - За то, что ты врал мне все это время, господин профессор, так?
        - Я не сказал вам ни слова неправды, мисс Донал. Мы просто недостаточно времени еще провели вместе, чтобы нашелся повод обсудить и эту часть моего прошлого.
        - Прошлого?
        - Да, Лана! Прошлого! Я больше не имею к этому университету никакого отношения. Я взял этот чертов грант от Европейской комиссии, чтобы что-то перепало Брету. Я сделал свою часть, написал табулатуру для всех собранных мною мелодий для волынки. Все, мы квиты. Я всегда плачу по долгам. Теперь я свободен от проклятия фейри и ничто не заставит меня делать то, чего я не хочу делать - преподавать. Я не люблю великовозрастных коверных крыс. Если тебе нравится учить, я за тебя рад. Мне - нет!
        - Но ты же получил степень профессора. Как же ты…
        - Хочешь знать всю историю? - Шон схватил меня за руку, чтобы оттащить от церкви. - Тогда пойдем сядем куда-нибудь, возьмем по… - он запнулся. - По кофе. По ирландскому кофе. С виски.
        О, нет. Никакая история не стоит того, чтобы ты напился!
        - Английский рынок, - попыталась напомнить я.
        - Я помню все, что обещал Моне и тебе тоже. Найдем паб рядышком с рынком, а потом купим продукты и домой. Не надо так на меня смотреть! Я тот, кто я есть. Тот, от кого тебя еще минуту назад воротило. Ничего не изменилось. Я больше не играю на волынке и не ставлю студентам отметки. Я кручу краны. И это то, от чего я получаю удовольствие. Хочешь считать меня идиотом, считай. Я не собирался и не собираюсь производить на тебя впечатление. Мне плевать, каким ты будешь меня вспоминать. Я уверен, через месяц ты даже не вспомнишь, как меня зовут!
        - Шон!
        Он зажал в ладонях грязные от травы коленки и выдохнул. Загнанная лошадь! Господи, да его сейчас разорвет! Я схватила его за плечи и прижала к себе. Он не оттолкнул меня, но и прежней силы его рук я не почувствовала.
        - У меня сердце отплясывает Риверданс, - усмехнулся Шон. - Что ты со мной делаешь?
        Шон ухватил меня за щеки и поцеловал, как в тот первый раз на кухне - в моей груди сердце замерло, и я едва дотянула живой до конца поцелуя. Вернее, меня спас старичок. Он шарахнул Шона по спине и бросил на ходу:
        - Я жду звонка!
        Шон явно хотел выругаться, но старого профессора окружали экскурсанты. Тогда Шон выдохнул и сильнее прижал меня к груди, но все же выкрикнул вдогонку Брету какую-то гадость на гэлике.
        - Не переводи, - попыталась я улыбнуться, но вышла гримаса, потому что я не сумела вылезти из-под его руки.
        - Не буду, - Шон взял меня за руку и потащил через кампус иной дорогой. - Так не говорят со стариками, я знаю… Но когда тебя упорно не слышат…
        - Шон…
        - Не говори ничего, пока не узнаешь всю мою историю. Да и потом не говори, мне уже заранее стыдно. Она такая же глупая, как и история моей собаки. Меня приняли в университете за кобеля, а я оказался сукой…
        - Шон…
        - Нет, терпение… Во всем, Лана, нужно терпение. Я на трезвую голову подобные вещи не рассказываю.
        - Шон, еще слишком рано для выпивки.
        - В Ирландии никогда не рано для выпивки, забыла? И я собираюсь заказать тебе кофе… Никто же не знает, что внутри.
        - Я распробую виски. Падди мне его уже готовил. Шон, сколько в тебе еще тайн?
        - Нет во мне никаких тайн. Я банален, как овсянка без варенья… Еще и остывшая.
        Небо неожиданно нахмурилось окончательно, и мы действительно молча бежали через полгорода до паба. Первые капли застали нас на половине пути. Дождь не полил в полную силу, долго моросил, но Шон вымок, а моя футболка под университетским худи осталась сухой. Он усадил меня к бочке, заказал кофе и сбегал в соседнюю лавку за футболкой. День обновок прямо какой-то! Шон сидел передо мной абсолютно новый - теперь в его речах, внимательном взгляде и обходительных манерах не ощущалось диссонанса с внешним видом придурковатого ирландского водопроводчика. Придурковатость молодого профессора ему шла куда больше.
        - Пей! - уставился на меня исподлобья змей-искуситель, и я не стала долго сопротивляться.
        Дождинки стекали по стеклу, как мурашки по моим голым рукам. Я слизала холодные сливки и добралась до обжигающего грудь кофе. Виски добежало до кончиков пальцев, и те вспыхнули ярче лака, и огонь от них через арену бочки перекинулся на пальцы Шона, но те стали отбивать по краю бочки чечетку, не стремясь навстречу моим.
        - Во всех моих неудачах виноват Деклан, - выдал Шон, сгорбившись над бокалом. - Он соблазнил мою сестру, потому мне досталось за татуировку в разы больше, чем следовало ожидать, и мне пришлось бросить школу. Деклан чувствовал за собой вину, потому постоянно пытался влезть в мою жизнь. Особенно, когда понял, что у нас с Карой все слишком серьезно, и ни она, ни я не вернемся домой. Я отбивался, пока хватало сил, а их после строек с каждым днем оставалось все меньше и меньше. Мона закатывала мужу скандалы, требуя вытащить меня из этого дерьма. Она ненавидела Кару настолько, что ни разу не перешагнула порога нашей конуры. А когда я послал Кару в школу, она встала на дыбы и сказала, что сделает все возможное и невозможное, чтобы родители ее от меня забрали. Мне пришлось сдаться - я бросил стройку, стал заниматься ремонтами и пытаться учиться, чтобы сдать выпускной экзамен. Я не знал, куда идти, хотя прекрасно видел, что черная работа утекает из рук - мне почти не с кем стало переброситься английскими фразами, вокруг были одни приезжие. Я сказал Деклану, что не знаю, что делать. Я старался, но был
далеко не первым в классе. Мона в лоб сказала, что с Карой я отупел. Нет, я просто устал, устал от того, что в конце месяца мы не могли сходить в магазин. Кара заявила, что бросит учебу и станет работать целый день в сувенирной лавке, а не только вечерами. Но учебу опять бросил я. Тогда Деклан за шкирку притащил меня к Брету Флэнагану и сказал, что я играю на волынке. Идиот, я ее в руки не брал уже несколько лет. Но они заставили все вспомнить, дали стипендию, но денег нам все равно не хватало. Я вновь стал крутить краны, пока Кара не пихнула меня в «Водафон». Так с горем пополам я закончил университет, но бежал оттуда без оглядки, проклиная Деклана на чем свет стоит! Кому я нужен был с волынкой! Раз в год сыграть у кого-то на свадьбе? Я зашвырнул диплом вместе с волынкой в дальний угол и продолжил уговаривать клиентов дать нашей фирме еще один шанс. Но с Карой этого не получилось. Она повесила трубку и разорвала контракт. В тот день я умер. Я не ел, не пил, про душ вообще не вспоминал, как и про работу. Мона с Декланом тогда перепугались не на шутку и позвонили родителям. Я впервые за восемь лет
увидел мать - на свадьбе Моны я к ней даже не подошел, прячась у церковных дверей. А сейчас даже не признал сразу… Если бы кто-то рассказал мне, что такое возможно, я бы рассмеялся. Но я был мертв - ни единого желания, ничего… Мать забрала меня домой и кормила через силу. Год они с отцом выхаживали меня, как ребенка. Тогда в наших краях появилась Мойра - родители продали ей старый коттедж, от которого отказались все сестры. Я ожил только тогда, когда начал приводить его в порядок. В тот, что теперь сдаю, я даже не заходил. Я тебе уже называл причину - я до сих пор считаю его своим проклятием. Тогда еще посмел обвинить, как дурак, родителей в том, что это оттого, что они наконец вздумали примириться с Карой и построили нам дом, она меня бросила. Идиотское оправдание, верно? Тяжело признать, что, кроме тебя, никто не виноват…
        - Шон… - Я сама нашла его пальцы и сжала. - Не надо опять начинать про Кару, пожалуйста.
        Шон кивнул, вырвал руки и выпил за один глоток половину бокала.
        - Потом Деклан вытащил меня в Корк, решив, что только учеба вновь сделает из меня человека. Я включился в сбор фольклора, поехал к старику, который научил меня играть на волынке, но больше не получал удовольствия ни от игры, ни от историй, ни от лекций, которые меня заставляли читать. Я делал все на автомате. И вечерами на автомате же улыбался Моне, которая не отпустила меня из своего дома даже в учительское общежитие. В выходные я колупался в ржавых трубах, и, когда дом начал оживать прямо на глазах, я тоже ожил и уже не так ненавидел тупых студентов. Но от проклятья фейри легко не отделаешься. Заболела мама. Очень тяжело. Я решил, что это моя обязанность ухаживать за ней теперь. У сестер мужья и дети, а у меня только дурацкий университет. Я доучил семестр и уехал. Только мать не выздоровела, и после похорон я запил. Настолько сильно, что отец позвонил Терри, мужу Йоны. Тот пытался привести меня в чувства, но я был совсем невменяемым. Тогда они забрали отца в Дублин, где он и умер через год. Меня же взяла на себя Мойра и до сих пор обо мне заботится, как добрая бабушка или строгая фейри, но
ничего не требует, просто любит. И я просто люблю ее. И еще Джеймс Джойс, хотя не знаю, как она осталась со мной жива.
        - Почему ты не вернулся в университет? - задала я вопрос, с которого все началось.
        - Потому что я не люблю преподавать, сколько раз повторять? - почти выкрикнул Шон. - И потому что считаю членов Европейской комиссии идиотами. Потому что не хочу учить бесполезному. И потому что только Мойре и Джеймс Джойс плевать, какого цвета моя футболка к вечеру.
        Но в новой ты, Шон Мур, выглядишь куда эффектнее, но говорить об этом не стоит. Не сейчас во всяком случае.
        - Ты научил играть племянников, - попыталась я хоть немного поднять ему настроение, но не получилось. Он смотрел поверх моей головы на бар, и я поняла, что его нужно срочно уводить отсюда.
        - Я уже сказал, для чего это сделал. Не заставляй меня идти по кругу! Я лучше научу их менять на дверях замки, потому что их отец способен лишь лампочку вкрутить, и то со второго раза.
        Шон не дождался моего приглашения. Сам встал и пошел к выходу. Ему явно хотелось остудить голову. Только дождь успел закончиться, а разуваться и прыгать по лужам было бы совсем по-американски, а ирландский профессор позволяет себе подобное только в деревне.
        - Почему рынок называется английским? - спросила я, входя под сень трехполосного ирландского флага.
        - Потому что когда его открыли, здесь разрешалось торговать только англичанам. Как, впрочем, и покупать. У ирландцев не было таких денег. Сейчас название не трогают, потому что, раз, привыкли, а, два, - Шон сощурился, - рынок, где торгуют теперь одни ирландцы, просто обязан называться английским, согласна?
        Ангар в два этажа: наверху у перил виднелись столики, а внизу все было заставлено прилавками. Народу немного - без очередей можно обойтись. И славно, а то я не в силах выдержать столько запахов за раз.
        - Хочешь мороженого? - Шон потянул меня к первому же прилавку. - Обедаем или скорее ужинаем уже дома, чтобы не обижать мою сестренку.
        Я взяла соленую карамель - наше крем-брюле, только менее сладкое, но с вафельной трубочки сахар так и сыпался, и Шон не преминул стряхнуть с моих губ крошки. Хорошо только пальцем.
        - Купим торт?
        Я кивнула с набитым ртом. Пусть покупает, что хочет - я не буду сравнивать свои вкусы с вкусами Моны. Я всеядна. Особенно после прогулки на таком шибко свежем воздухе. Я съем все, даже под испепеляющим взглядом Кейтлин.
        Глава 37 "Праздник для фейри"
        - Tonight we offer up this Holy Rosary for the repose of the soul of our dear Ma and dear Da. (Сегодня мы молимся за упокоение душ наших любимых мамы и папы)
        Я склонила голову вместе со всеми, хотя слова последовавшей молитвы для меня остались пустым набором слов. Я чувствовала себя лишней за этим столом все эти дни и в этот момент в особенности. Наконец Шон произнес «Аминь», и тишину прорвал стук вилок. Мона, похоже, продержала детей весь день голодными. Я пыталась им не подражать, хотя аппетит у меня разыгрался зверский от прогулки и звонка Лиззи. Он застал меня врасплох, когда я рассматривала разложенные на кровати рисунки Кейтлин. Рыжая фейри целый день сортировала свои работы, ища чем бы меня поразить, и поразила в лучшем смысле этого слова. Я находила огрехи и мягкие слова, чтобы их описать и дать совет по исправлению. Пару карандашных рисунков мы тут же доработали. На звонок я ответила, держа в руках карандаш, и нечаянно проткнула грифелем лист, когда услышала вопрос: где ты?
        Лиззи вернулась. Вот так просто - без звонка. А чего звонить - я должна была быть дома. Ждать ее и надеяться, что вот-вот откроется дверь и войдет она. Так я и думала провести всю неделю, пока не случилось то, что случилось. Или Лиззи не желала отвлекать меня от мольберта лишними приготовлениями, потому как знала, что я проведу весь день на кухне, когда ей достаточно съесть один салат. Или решила сделать сюрприз, но вышло наоборот - удивила я, произнеся не своим голосом:
        - Я в Корке, - и, испугавшись молчания, тут же добавила: - Но завтра приеду.
        Я отбросила карандаш и вскочила с кровати. Кейтлин не спускала с меня взгляда, а я не могла взять себя в руки и скрутила жгутом низ футболки, плотнее прижимая телефон к уху, чтобы Кейтлин не услышала чего лишнего. Но Лиззи была достаточно скупа на слова:
        - Я думала, ты вышла прогуляться. А так… Ладно, главное, что с тобой все хорошо.
        - Я приеду завтра, - перебила я жестко и получила такой же твердый ответ:
        - Нет никакой спешки. Развлекайся. Мне есть, чем себя занять. Когда приедешь, тогда и приедешь.
        - О’кей, - сказала я уже в пустую трубку и рухнула на стул, так и не отпустив футболки.
        Кейтлин не проронила ни слова, а я могла бы уже досчитать до тысячи. Но не считала - в голове стояли слова Лиззи «Я думала, ты вышла прогуляться…» Конечно, ей и в голову не могло прийти, что я укачу в Корк с мистером Муром. Нельзя допустить, чтобы Лиззи подумала то, чего на самом деле нет. Говорить по телефону она не станет, а каждый день промедления только утвердит ее во мнении, что я действительно наслаждаюсь обществом деревенского водопроводчика. И плевать, сколько степеней у него при этом имеется! Шон прав, никакие его признания ничего не поменяют в наших отношениях. Наши отношения не имеют права даже на однодневное существование. И чем быстрее я уеду, тем легче всем будет меня забыть. Мое сердце замирает, а его отбивает чечетку - и то, и то нездорово.
        Я поднялась со стула как раз в том момент, когда к нам без стука ворвался Рэй с воплем, что нас давно ждут за столом.
        - Нас никто не звал? - выдала Кейтлин, не спуская с меня глаз, но я уже разгладила футболку.
        - Вы просто глухие! - бросил Рэй и умчался вниз.
        Мы поспешили за ним, но Кейтлин успела спросить про мой отъезд. Я остановилась и проговорила как можно тише, хотя с лестницы слова все равно бы не долетели до столовой.
        - У моей подруги семейные проблемы. Я не думала, что она вернется так рано. Мне надо уехать, чтобы ее поддержать. Понимаешь?
        - А дядя Шон тоже уедет? - спросила девочка тихо, прожигая меня взглядом.
        - Конечно же нет! - ответила я слишком громко и попросила ее шепотом ничего не говорить за столом.
        Я спокойно возьму такси, если только Шон не встанет в позу. Но ему уезжать нельзя ни в коем случае. Мона возненавидит меня окончательно, и у племянников будут испорчены все каникулы, а у меня - и того хуже, вся жизнь. Лучше Лиззи не видеть Шона, пока она не поймет, что дальше ее пожелания я не зашла.
        Кейтлин в этот раз держала язык за зубами и после ужина тихо удалилась собрать рисунки. Мы перешли в гостиную. Лица у всех были слишком похоронными, и Мона даже не пикнула, когда Деклан принес два стакана для себя и Шона. Мне он предложил шерри, но я отказалась. Ларри с Эрлом рассыпали на коврике лето, и Деклан то и дело наклонялся к сыновьям, чтобы поправить башню. Они все явно хотели о чем-то поговорить, но не могли никак начать. Из-за меня, наверное. Уйти? Но Шон ведь не поднимется ко мне, а надо рассказать ему о своем отъезде сегодня. А, может, не стоит тянуть и надо объявить прямо сейчас - Мона сумеет настоять на том, чтобы брат остался. И я повторила слова, которые до того сказала Кейтлин. Шона как током ударило - он чуть не пролил виски, хотя желтая жидкость плескалась на самом дне стакана. Мона явно заметила его реакцию и глянула мне в лицо.
        - А я надеялась, что ты сумеешь убедить моего брата вернуться в университет. Нас-то он больше не слышит…
        Мона выплевывала в меня слово за словом, и я еле сдерживалась, чтобы не вытереть губы. Во рту сладость торта перемешалась с горечью подступившего к горлу кома. За что она меня так, за что? Интересно, в каких словах Брет Флэнаган описал наш дикий поцелуй перед церковью, а он явно сделал это - иначе бы Мона не сидела с таким каменным лицом, вспоминая, небось, наш разговор за чаем. В этом доме ложь неприемлема, и хозяйка с радостью вышвырнула бы меня вон прямо сейчас, не дожидаясь утра.
        - Мона, не начинай по новой, - Шон вернул стакан на журнальный столик недопитым. - Я сам разберусь со своей жизнью. И если Деклан не в состоянии объяснить Брету, что я вырос и не надо докладывать обо мне родителям, то мне придется самому ему напомнить про свой возраст.
        - Нет, ты не вырос! - привалилась к животу Мона. - Иначе бы не творил того, что творишь со своей карьерой и…
        - Мона, не смей! - закричал Деклан и тут же улыбнулся мне слишком мягко, чтобы я поверила в его искренность. Нет, он просто хотел не допустить ссоры между женой и шурином.
        - Это мой дом, а Шон мой младший брат, и я имею полное право сказать, что думаю обо всем об этом!
        Мона махнула через стол рукой, и я откинулась на спинку дивана, будто у нее действительно могли вырасти когти, чтобы дотянуться до моего лица.
        - Успокойся! Дети услышат! - прорычал тихо Деклан.
        - Дети не слепые! Они понимают больше твоего! Вы еще надеялись, что слепой окажусь я!
        И тут она добавила что-то на гэлике. Шон вскочил с дивана и сорвал с него меня. Я заранее приготовилась бежать, помня церковь, и мы в два шага оказались у двери. Хлопать не пришлось. Ветер сделал это за нас.
        - Мы можем не дожидаться утра. Я сделал всего один глоток.
        - Нет! - я схватила его за запястья первой. - Ты остаешься с племянниками и сестрой. Уезжаю только я. Только, прошу, не принимай ничего на свой счет. Лиззи действительно нужно мое присутствие, пусть она и не признается в этом. Я не хочу оставлять ее одну в такой момент, понимаешь? Это будет по-свински после всего, что она для меня сделала.
        Шон кивнул.
        - Я возьму такси, слышишь? - И когда он не кивнул, я тут же добавила: - Шон, не смей из-за этого переживать. Я не маленькая, не потеряюсь! А вы с Моной завтра же помиритесь. Обещаешь? Тут нет повода для ссоры. Ты - взрослый человек, я - взрослый человек… Надо было изначально сказать правду, и всего этого ужаса не было бы.
        - Какую правду? - Шон вырвал руки и спрятал их в карманах грязных джинсов, которые высохли прямо на нем. Даже не подумал переодеться, профессор! - То, что ты в отпуске решила развлечься со мной? Мона не видит этой правды. Она видит совсем другое. И убедить ее в обратном невозможно. И я не хочу лгать, говоря, что ты мне не нравишься. Будь ты свободна, я возможно даже б попытался…
        - Шон!
        Я ударила его по спине сильнее старого профессора, но он выстоял. Нет, ты не будешь говорить мне по-трезвому тех слов, о которых через минуту пожалеешь. Он повернул ко мне голову - на губах усмешка, во взгляде пустота. Так-то лучше!
        - Мне жалко, что все закончилось так быстро, - Шон поднес мою руку к губам, а потом потерся о нее носом. - Но я помню про обещание, и мисс Брукнэлл ни о чем не догадается.
        - Можешь вызвать такси?
        Шон затряс головой.
        - Не сейчас. Я не хочу отпускать тебя с неизвестным водителем в темноте. У нас действительно страшные дороги, и вечерами мальчики часто пытаются произвести на девочек впечатление и гоняют… От лобового не каждый уйдет. Я не пугаю. Это наша жуткая статистика. Но какие-то идиоты установили такой скоростной режим, будто у них нет своих детей или у их детей в семнадцать лет мозгов больше, чем у простых смертных.
        Он говорил без остановки. И проговорил бы так до утра, но я поймала его летающую в воздухе руку и сжала длинные пальцы.
        - Сыграй для меня, пожалуйста. Еще, думаю, не так поздно.
        Шон кивнул, и я уселась на холодный железный стул ждать, когда он одолжит у племянников волынку.
        - Это неполная волынка. Мне на такой сложно сыграть что-то действительно красивое. Боюсь, после этого ты не позволишь мне достать мою…
        - Позволю. Мы уйдем к Мойре, чтобы не шибко шуметь на озере.
        - Значит, у меня есть шанс выманить тебя из дома и обмануть вездесущую матрону?
        - Шон, - я произнесла его имя достаточно жестко, чтобы убрать с лица мальчишескую улыбку. - Мы поставили точку. Давай не делать друг другу больно.
        - А тебе больно? - спросил он таким голосом, на который нельзя просто промолчать, и соврать тоже нельзя.
        - Мне больно сознавать, что я смогла так легко выйти за рамки, которые тщательно строила столько лет. Пока эти рамки легко выпрямить, но если они сломаются, мне будет очень плохо. Я не та, за кого меня принимает Мона. Я не должна была переступать порога твоего дома.
        Неловкое молчание длилось не больше трех секунд.
        - Как и я не должен был переступать порога коттеджа. Проклятье-то еще висит. Я не сыграл своей финальной песни, - он надавил локтем на мех. - Попробую что- нибудь из нее выжать.
        В парке у мальчишек получилась красивая мелодия, а у Шона вышел какой-то стон, будто он позабыл, как играть. Он смотрел на пальцы, будто те не могли по памяти отыскать отверстия. Может, просто не хочет играть и ждет, когда я сама попрошу прекратить это безобразие? Или у него действительно не получается и надо дать ему время разыграться? Или он ищет верную мелодию, перебирая сотню звуков?
        Дверь скрипнула. Краем глаза я увидела Мону, но не обернулась, а она не отошла от стены дома - грозная фейри, не умеющая ничего сама, зато требующая беспрекословного исполнения всех своих желаний. Или она испугалась за уши соседей? Шон заметил сестру и сразу заиграл нечто отдаленно напоминающее мелодию его маленьких учеников. А потом звуки полились бурным потоком, заполняя весь сад, стучась в каждую маленькую дверцу, призывая маленький народец собраться на праздник и наконец отпустить волынщика на свободу, как его отпускала я.
        - Мы прогуляемся, - сказал Шон, не посоветовавшись со мной, и вернул волынку сестре. - Недолго, - Оценил он, наверное, мои голые руки.
        Мы молча прошли через волшебный сад и спустились вниз по едва приметной в темноте тропинке. Впереди показался домик с горящем фонарем, и этот свет позволил разглядеть в стороне каменный остов старого дома, заросший мхом и вьюном - в черные провалы окон так и хотелось выставить свечи - получилось бы устрашающее зрелище, и я, проклиная свое воображение, прижалась к Шону. Он тут же оторвал меня от земли. Над головой нынче не нависал потолок, но я зачем-то ухватилась за ветку.
        - Осторожно! Не сломай! Фейри жестоко мстят за свои деревья!
        Тогда я схватилась за его шею и задрала голову, уворачиваясь от поцелуя.
        - И за своих волынщиков тоже! - выдохнула я в темноту. - Отпусти меня!
        Нащупав под ногами тропу, я сделала пару шагов наугад - оказалось, что вперед, прямо к соседям, вызвав бурное недовольство их пса. Он примчался к самым ногам, и я замерла, как вкопанная - мелкий, но куснуть может за нарушение границ частной собственности.
        - Иди вперед. Он только лает.
        - Куда?
        - По их лужайке к дороге. Там будет круг небольшой. И мы вернемся домой. Иначе Мона подумает, что мы с тобой поругались. Ты же не хочешь доставить ей подобного удовольствия?
        Я молча сделала шаг вперед. Шон не умеет обижаться тихо и спокойно, но переходить на посторонних людей в нашей глупой интрижке не хотелось. Поскорее бы уже закончился этот отпуск, и мы с Лиззи вернулись в Калифорнию - держать с ним расстояние нереально. Он отдавит мне все пятки, даже если я попытаюсь бежать.
        Круг оказался слишком большим. Я успела замерзнуть, а Шон не протягивал руки, даже видя, как я потираю локти. Тропа кончилась, началась асфальтированная дорога. Узкая. Я почти трогала бедром каменную стену, и все равно постоянно оглядывалась, не доверяя ночной тишине - ни единого фонаря. Как тут увидишь человека!
        На кухне нас ждал чайник и две чашки. Заботливая Мона исчезла бесследно. Даже дети вели себя тихо, а может уже легли спать. Деклан тоже не спустился, хотя я бы предпочла сейчас слушать его, а не тишину. Зачем Шон все усложняет, зачем?
        - Я лягу пораньше.
        Шон кивнул, точно давал разрешение уйти, и я поспешила наверх. Окно закрылось быстро - хоть какая-то от меня польза. Только надо постараться за ночь ничего больше не сломать. Уже и так слишком много наломано дров с обеих сторон. Только даже безумно мягкая кровать и невероятно теплое одеяло не спасали от холода, растекшегося внутри. Я закрыла глаза и тут же почувствовала на ресницах слезы - как же я умудрилась так вляпаться, как же… И где тот спасительный сон, который отчеркнет жирной полосой неделю, в которой был Шон. В которой его было слишком много.
        Я вылезла из-под одеяла и открыла окно, пытаясь надышаться ночной свежестью и покрыться мурашками еще и сверху, не только изнутри. Я даже чихнула и вновь проверила замок на крепость - Шон знал свое дело, ручка выдержала мою злость. Я забралась под одеяло, свернулась калачиком и уснула, но тут же подскочила от стука в дверь.
        - Лана! - Это был голос Кейтлин. - Такси будет через час!
        Утро. Птички, увы, не поют. Дождь. Стеной. Что хуже - ночь или дождь на ирландских дорогах, еще можно поспорить. Но Шон не пожелал меня больше удерживать. Я скрутила волосы в узел и открыла дверь.
        - Возьми этот рюкзак, - Кейтлин протянула мне, должно быть, свою старую школьную сумку.
        Я поблагодарила. Вещей почти нет. Все запихну. Надо только не помять одежду Шона. Все позавтракали. За столом оставались Шон, который решил все же составить мне компанию, и Рэй в надежде, что ему еще что-нибудь перепадет, а ведь самый худой из братьев - куда все девается!
        - Доброе утро, - выдал Шон бесцветным голосом и заботливо намазал джемом тост.
        Я с трудом запихнула в себя йогурт. Чай тоже показался слишком крепким даже с молоком. Хотелось о чем-то поговорить - молчание выглядело по-дурацки. Я с надеждой взглянула на Рэя, но того интересовал только тост, который он выпросил у дяди.
        - Послушай, - я попыталась не закусывать губ, даже желая убрать с них крошки.
        - Почему бы тебе действительно не вернуться в университет? Хотя бы на один семестр.
        Шон не ответил и даже не повернул ко мне головы, следя за исчезающим во рту племянника хлебом.
        - Если бы мне вот так пихали работу, я бы, не раздумывая, согласилась, - продолжала я. - Вдруг больше не предложат, когда ты наконец захочешь вернуться.
        - Ты просто трусиха, - Шон придвинул к Рэю чашку, чтобы тот запил тост, но поздно. Бедный уже икал. - И слишком в себе не уверена, - продолжал Шон лекторским тоном. - И не знаешь, чего хочешь. И еще того хуже, не знаешь, чего точно не хочешь. А я давно решил для себя, что не хочу учить молодых людей тому, что им никогда в жизни не пригодится. Да запей уже! - Шон чуть не выплеснул чай в лицо несчастного Рэя. - Научись уже вести себя за столом! Будто неделю голодал!
        Рэй обхватил кружку руками, сделал пару глотков и, так и не прекратив икать, убежал из-за стола, боясь нового нагоняя.
        - Я знаю, чего хочу. Хочу, чтобы за мою работу платили. Пока я, как и ты, выучилась чему-то совершенно непрактичному. А шаржами могут только студенты развлекаться. И даже краны чинить я не умею.
        Шон на секунду улыбнулся.
        - Ты уже отличаешь плоскогубцы от кусачек. Это прогресс.
        - Может, когда-нибудь я даже научусь менять замок на двери.
        - Кстати, - Шон поднялся и прошел к двери, где на маленьком столике лежала связка его ключей. - Ты ведь не взяла свой ключ, да?
        - Не надо, Шон! Ты что думаешь, Лиззи меня не пустит?
        Он опустил связку и ответил слишком серьезно.
        - Тогда иди к Мойре. У нее есть ключ от моего дома.
        Сердце опять на пару секунд перестало биться. О, нет, Шон Мур, ты не сумеешь перечеркнуть наши с Лиззи отношения.
        - Хорошо, я так и сделаю, - ответила я как можно шутливее, и он усмехнулся в голос:
        - Договорились.
        Я отнесла грязную посуду в раковину, но не стала мыть. Мона запретила трогать что-то в ее доме. Неужели даже не спустится проститься? Я поднялась в комнату за пальто, хотя мне жалко было мочить его, но куда ж его деть, если не на себя!
        - Возьми зонтик, - подскочила ко мне Кейтлин.
        - Спасибо. Возвращу вместе с рюкзаком.
        Она вдруг сама обняла меня. В первый и, выходит, последний раз. Рэй тоже повис у меня на шее, чуть не переломив. Дерри протянул руку, как большой. Деклан обнял. Мона появилась в самом конце с младшими сыновьями и издалека пожелала легкой дороги домой. Я, правда, не совсем поняла, куда именно она меня отправляла. Наверное, вон из Ирландии. Такси еще не подъехало, но мы решили выйти из дома и дождаться его уже на дороге.
        - Позвони Падди, если что-то будет нужно. Я вернусь через неделю, не позже, - сказал Шон и уставился в поворот дороги, словно мог приблизить минуту приезда такси. Стоять плечо к плечу под одним зонтиком действительно было тяжело обоим.
        - Я постараюсь ничего не сломать. А лампочки менять я умею, не переживай.
        Он улыбнулся. Капли колотили по асфальту с тем же грохотом, что и сердце в моей груди. Зонтик не скрывает нас от любопытных взглядов из окон, и Шон не поцелует меня, а мне вдруг до безумия захотелось погреться в его объятьях. Если мы еще простоим так хотя бы минуту, я разревусь. Я не хочу уезжать от него и не хочу оставаться с ним. Что же это такое? Где же такси?
        И вот машина наконец приехала, но я не двинулась с места, будто в луже, вместо воды, дрожал клей.
        - Не скучай! - бросил Шон и распахнул заднюю дверь.
        Я сложила зонтик и стряхнула воду под колеса. Вот и все. Без объятий. Прощание лишь на словах. Так и надо. Так легче. Шон за секунду промок, но нагнулся к окну водителя, объясняя, как не запутаться на пути из деревни к коттеджу. Теперь только бы водитель попался молчаливый или… Я выудила из недр бытия самый жуткий акцент, каким только владела, и сказала, что очень плохо говорю по-английски. Сейчас любая фраза может стать поперек горла, а рыдать в чужой машине мне не хотелось. Да и чего расстраиваться - надо радоваться, что галочка поставлена без особых потерь с обеих сторон.
        Я почти поднесла к уху телефон, чтобы сказать Лиззи «Гш on my way!», но в последний момент передумала - приеду сюрпризом. Сейчас она должно быть работает. Не стоит отвлекать ее от холста. А если Лиззи по привычке оставила телефон в доме, я только расстроюсь, услышав автоответчик.
        Глава 38 "Итальянский ужин"
        - Sian! - высунулся в окно таксист и помахал мне рукой.
        Я повторила за ним ирландское прощание и медленно пошла к дому, надеясь, что за это время он успеет развернуться и уехать, не предложив свою помощь по открытию двери. Площадка перед домом оказалась пустой. Оставалось надеяться, что Лиззи уехала в ближайший магазин и скоро вернется. Звонить не хотелось. Сюрприз должен остаться сюрпризом. Хорошим. На всякий случай я потрогала дверь - заперта. Скинула с плеча рюкзак и зонтик. Садиться в пальто на порог не хотелось, да и ноги после долгой поездки не помешало бы размять.
        Я заглянула в щель почтового ящика. Что-то есть. О, открытка - из Нью-Йорка. Идиотизм, Лиззи… Неужели так трудно было позвонить? Я никогда, должно быть, до конца не научусь понимать этих американских заскоков. Лиззи, Лиззи! Я приложилась губами к статуе Свободы, мечтая быстрее поцеловать отправительницу. Может, проведать пока Мойру?
        Здесь дождя не было, но трава, мечтая о солнце, продолжала хранить утреннюю росу, и я старалась не сходить с тропы. В пальто тепло, но прибавь шаг - станет жарко, и я не спешила. Еще и у кустов малины остановилась и насобирала целую ладошку. Вдали от Шона дышалось легко и свободно.
        Джеймс Джойс развалилась на траве, но, услышав скрип калитки, тут же ринулась ко мне с диким лаем. Мойра выбежала из дома и вместо приветствия выкрикнула:
        - Где Шон?
        Отбиваясь от собаки, я пыталась объяснить ей свое скорое возвращение. Глаз моих Мойра не видела, те были опущены к радостной Джеймс Джойс, потому поверила в благополучные каникулы в Корке. За чашкой чая я рассказала про фидл Деклана, про рисунки Кейтлин, про огромный живот Моны и двух маленьких волынщиков.
        - А Шон тебе играл? - тотчас навострила уши Мойра, но я постаралась успокоить ее необоснованную радость:
        - Играл, но плохо. Подожду, когда вернется и отыщет, куда зашвырнул собственную волынку.
        - Как же замечательно он играет! - закачала головой Мойра.
        Ох, не надо, бабушка, не надо защищать внучка. Я уверена, что играет Шон замечательно, только это не добавляет ему шансов там, где их не может быть.
        - И Дерри с Рэем играют великолепно. Иначе бы их давно из Бларни выгнали, - попыталась я снизить высокопарный тон встречи. - А есть варенье из ревеня?
        Еда - самый верный ход с бабушками. Мойра тут же забыла про речи свахи, подскочила со стула и вернулась с непочатой банкой. Я полезла в нее прямо ложкой - чего мелочиться, я прикончу ее прямо тут, и можно без чая. Но чай я все же выпила. Потом вытащила телефон - пора уходить. Заодно закрыла сообщение от Шона с благодарностью за то, что я по приезду ему написала.
        Я насобирала еще малины, не уверенная, правда, что Лиззи станет есть с куста. Сама съем, если что. И так и сделала, потому что Лиззи до сих пор не вернулась. Куда ее понесло? Сюрприз вновь обращался ко мне нелицеприятной стороной. Я прибавила шаг, решив проверить французские двери, которые она могла забыть запереть. Нет, тоже закрыто. Только… В доме кто-то был. Я вжалась в стекло, но никого не увидела. Однако продолжала слышать смех, звонкий, заливистый… И вот в гостиную вступила высокая женщина. Она говорила по телефону, неистово жестикулируя. Вьющиеся черные волосы спускались по намотанному в несколько оборотов шелковому шарфу к стянутой поясом талии. Узкие джинсы, ботинки на каблуке. Кто это?
        И тут женщина заметила меня, что-то громко прокричала в трубку, но слов я не разобрала, и пошла к двери. Открыла резко одну створку и приглашающе замахала рукой.
        - Ты, должно быть, Лана? - спросила она со странным акцентом. - Мы не ждали тебя сегодня.
        Мы? Кто это мы? Она и Лиззи? Кто она вообще такая? Но губы, слепленные малиной, не слушались, и я молчала.
        - Заходи, что стоишь?
        Я шагнула за порог и замерла. На столешнице красовался огромный букет роз. Лиззи не покупает цветы.
        - Ты выглядишь как настоящая ирландская девчонка!
        Женщина обошла вокруг меня несколько раз, разглядывая пальто и шарф. Даже ткань потрогала тонкими с вызывающе-ярким красным лаком пальцами.
        - Тебе очень идет этот цвет. Будь я чуть моложе, такой же купила б!
        Сколько ей лет? Сорок? Или больше? Вокруг глаз и губ тонкие, но глубокие морщинки. Однако макияж достаточно хорошо скрывает возраст. А черные глаза как горят. И уже явно подожгли мне уши от такого беспардонного разглядывания. Я стала расстегивать пальто и двигаться в сторону своей спальни. Брошу его на кровать, а потом уже уберу в шкаф. Но оно осталось на плечах, потому что на одеяле лежали две аккуратные стопочки: одна с моей одеждой, другая - с одеждой Шона. Сердце подпрыгнуло к горлу. Где Лиззи?
        Я обернулась. Женщина стояла на пороге.
        - Прости, Лана, что сразу не представилась. Сильвия Кастелли-Брукнэлл.
        Я пожала протянутую руку, отметив широкий кожаный браслет вокруг запястья, а на второй руке - железный, тоже толстый, а руки-то как спички. Брукнэлл?
        - Я жена… - Она на секунду прикрыла глаза плотным веером черных ресниц.
        - Теперь уже вдова брата Элизабет. Мы вместе вернулись с похорон.
        Я замерла, а потом все же сумела произнести это чертово слово «condolences», но Сильвия замахала на меня растопыренными пальцами.
        - Меня можно только поздравить. Прибереги соболезнования для Элизабет. Лично для меня Эдди давно умер. А это было так, формальность. Ни единой слезинки. И не смотри на меня так, - Она впилась когтями мне в плечи. - Я не монстр. Просто мой брак был большой ошибкой. Даже скажем прямо - катастрофой.
        Когда Сильвия отпустила меня, я даже пошатнулась. Хотелось быстрее скинуть пальто, оскверненное руками безутешной вдовы.
        - Где Лиззи? - спросила я, отводя взгляд от ровных кучек одежды, через которые в наших с Лиззи отношениях будет очень сложно перешагнуть.
        Сильвия задумалась на секунду, скривив губы так, что мимические морщины стали слишком заметны, или же толстый слой пудры успел осыпаться.
        - Бреннон О… О…
        - О’Диа! - подсказала я упавшим голосом. Какое счастье, что я приехала. Сейчас этот идиот наговорит такого, отчего меня не отмоет вся вода проклятого озера.
        - Да, да… Бреннон О’Диа! Бреннон О’Диа! В этой дыре можно было оставить свою американскую толерантность и послать этого идиота туда, куда следует посылать таких… - и Сильвия расхохоталась, оставив мне гадать, каким именно эпитетом она наградила несчастного гончара. Шон, наверное, был более мягок в своей оценке. К тому же, называл Бреннона О’Диа дураком в лицо, а не за спиной. И когда… Когда Сильвия успела с ним познакомиться, ведь они приехали вчера вечером?
        - Он приходил сюда? - спросила я осторожно, боясь, что именно господин Гончар дал исчерпывающие объяснения сохнувшему нижнему белью. Черт… Где была моя голова, когда я затеяла стирку чужой одежды в коттедже! Но зачем Лиззи уехала к О’Диа? Или с ним куда-то?..
        - Нет, нет! - замахала руками Сильвия, будто бултыхалась в воде. - Мы случайно наткнулись на него вчера вечером по дороге в коттедж. Мне одного взгляда на него хватило, чтобы понять, что я не желаю видеть его даже в километре от себя. Он ведь идиот, правда? Ну что молчишь? Ты-то русская, ты не обязана притворяться, как Элизабет!
        Я кивнула. Хотя считала идиоткой себя. Зачем я залезла с Шоном в постель? Зачем поехала к его сестре? Идиотка! Другого объяснения нет! Но не слишком ли много эта итальянка знает про меня? С чего это вдруг Лиззи рассказала про меня семье? Да еще и на похоронах!
        - Они пьют чай у него в мастерской? - переспросила я, боясь не так понять ответ про Лиззи. Бреннон О’Диа не побежит сплетничать, но и не станет выгораживать меня или защищать Шона, потому что не увидит в нашей интрижке ничего запретного. Он скажет все, как есть. То есть все, что увидел. А у Лиззи хватит ума подставить в картинку недостающие пазлы. О, ужас…
        - Мама мия! - Сильвия рванула на кухню, и тут только мой нос уловил запах еды. Продолжение фразы слух не уловил. Оно было на итальянском.
        Я не стала бежать помогать и воспользовалась передышкой, чтобы хотя бы разуться. Это она рассекает тут на каблуках, а мне милее тапочки. Свои. От тапочек в доме Моны у меня болели ноги! Сильвия продолжала возиться на кухне, теперь уже напевая на родном языке. Я неспешно подошла вымыть руки и как бы ненароком спросила, скоро ли возвращается Лиззи, ведь обед уже готов.
        - Я ждала ее час назад, но она предупреждала, что от этого… Как его? - Я подсказала имя. - О’Диа не так легко отделаться. Говорила ей, не ходи! Здесь никто никому ничего не обязан, верно?
        Я кивнула, не желая выяснять, что Сильвия имела в виду. Она со всеми ее мыслями вместе взятыми интересовала меня меньше, чем одна единственная мысль Лиззи обо мне и Шоне. Где она? Где? Хоть беги к господину Гончару. Но вот ирландские фейри услышали мои стоны, и на улице зашуршал гравий. Я чуть не сорвалась с места встречать Лиззи, но меня остановила Сильвия, сунув в руку нож. Я с трудом сообразила, что от меня требовалось нарезать фокаччу, и Лиззи застала меня с ножом, как с обнаженным мечом.
        - Что ты здесь делаешь? - Лиззи швырнула ключи под зеркало у вешалки и скинула ботинки, не расшнуровав, явно злясь. На О’Диа или меня? Скорее всего, на то, что сообщил обо мне господин Гончар.
        - Я же сказала, что приеду, - Лицо Лиззи осталось каменным. - Я не хотела тебя оставлять одну. Я же не знала… - Я наконец-то опустила нож на доску и шагнула к Лиззи. - Не знала, что ты не одна приехала. И все равно… Я… Прости, не могу подобрать слов. Прими мои соболезнования.
        Я протянула руку и дотронулась до такого же каменного, как и лицо, плеча. Лиззи не обняла меня, но и не оттолкнула. Слишком много навалилось на нее - смерть брата и Шон… Я опустила глаза и услышала едва различимое:
        - Спасибо.
        Лиззи, не взглянув ни на меня, ни на Сильвию, молча прошла в ванную комнату, закрыла дверь и включила воду. Моет руки или плачет? Идти к ней или стоять на месте?
        - Нарежь хлеб! - толкнула меня в спину Сильвия, и я схватилась за нож.
        Сама же она расстелила салфетки вокруг вазы с розами и поставила тарелки. Три. И три же бокала. Спагетти с креветочным соусом и какой-то салат. Три листика и помидорки. Таким Лиззи не насытится. Неужто станет есть спагетти? И она стала. Под глазами мешки - от слез или перелета, не понять. Ее взгляд не задерживался ни на чем, даже тарелке, не говоря уже про мое лицо. А я и радовалась этому, потому что не хотела сейчас читать в нем ни боль от потери брата, ни осуждения моего бегства в Корк.
        Господи, пути твои действительно неисповедимы. Надо же было скрутить такой узел - ни неделей раньше, ни неделей позже. И только Сильвии здесь не хватало! Теперь и не поговоришь о наболевшем. Зачем Лиззи вообще ее пригласила сюда? Или итальянка навязалась в качестве моральной поддержки? Ей-то самой она не была нужна. Как-то даже противно от такого отношения к смерти мужа. Только бы не хохотала при Лиззи, как без нее по телефону. С другой стороны - не лицемерит. Да и Лиззи не должна питать иллюзий относительно любви Сильвии к ее брату. Лучше бы итальянки здесь не было. Я бы сумела и поддержать, и извиниться, если ненароком обидела Лиззи своими шашнями с Шоном. Или Лиззи нарочно ее пригласила, чтобы не говорить со мной?
        - Еще спагетти? - Сильвия явно намекала на наши полные тарелки. - Еще соуса? Боже, что же мы ели до открытия Америки? Лана, ты представляешь итальянскую кухню без помидоров? Я тоже не представляю, - расхохоталась она в голос, и меня аж передернуло. - Еще вина? - Ее бокал был пуст. Наши полны.
        - Вы не пьете, а я себе налью, - Она подхватила бокал Лиззи и, звякнув им о свой, вложила в безвольную руку сестры покойного мужа. - Пей, пей… Без бокала вина нельзя ложиться спать.
        Она спать собралась? Еще не стемнело даже. Хотя у них же день с ночью перепутался. Или не особо? Они же в Нью-Йорке были! Просто устали, наверное, от похорон.
        - Спроси мою мать! - продолжала тараторить Сильвия. - Ну же… Пей! Я даже в вашей Америке наливала детям с семи лет. - Сильвия вдруг повернулась в мою сторону. - Лана, ты бывала в Италии?
        Вот так переход! Я покачала головой, не сводя взгляда с каменного лица Лиззи.
        - Ты обязана ее посетить, - продолжала трещать Сильвия. - Рим, Милан… Обязательно Милан! Это мой родной город, хотя прости… Понимаю, что тебе может быть неинтересно, ты же из Санкт-Петербурга, и все же у нас есть свой неповторимый шарм… И джелато. И вино. И итальянские мужчины…
        Сильвия сощурила глаза, будто пыталась в меня выстрелить. Что ей надо? Не до такой же степени Лиззи разоткровенничалась с ней, чтобы сообщить про Шона. Хотя Лиззи могла выпить лишнее на нервах и проболтаться о том, что ее тревожило.
        - А как они поют о любви… Правда, многие уверены, что у нас кроме Тото Кутуньо и Адриано Челентано никого нет. А у нас есть Джон Бон Джови, который на самом деле Джованни… Да, он же, кажется, по маме русский, так что я им с тобой охотно поделюсь…
        Сильвия глотнула еще вина и блаженно улыбнулась:
        - Санкт-Петербург… О, какой город!
        - Ты в нем была?
        - Конечно! Это была мечта с детства. Как какой-то сказочный город… Нереальный… Мой отец посетил его, когда тот еще назывался Ленинградом. Ездил с инженерами какой-то проект обсуждать. Он у меня из деревни, совсем из деревни. Ну, ты понимаешь… Для него это был полный шок! Впечатлений на всю жизнь хватило… Да, мы из семьи рыбаков, но отец решил выучиться и уехать в город. Но лучше него никто не жарил осьминогов. Я в ресторанах не могу их заказывать. Ужас! Резина! Ах, о чем это я… Да, да… О Санкт-Петербурге отец мог рассказывать часами. Всем гостям из раза в раз одно и то же. Он, правда, больше нигде так и не побывал. Даже до Испании не добрался… Ладно, я уже надоела, наверное… - Сильвия улыбнулась, и тут же затараторила по новой. - Я тоже могу рассказывать о твоем городе часами. Элизабет, как ты могла в него не съездить?! Нет, в Москве я тоже была, но это не то, а эти золотые фонтаны…
        - полилось из нее новым потоком.
        И мне тут же захотелось стать Самсоном, закрывающим пасть льву. Вернее львице! Сильвия ерзала на высоком стуле, что на шесте. Черные кудри метались из стороны в сторону в такт речи, где я различала уже не слова, а лишь октавы - будто она плавно соскочила с английского на итальянский.
        - Лана, а кефир? У вас же русских тоже есть кефир, да? - Я едва кивнуть успела.
        - Я думала, что умру в Америке без кефира. А муж совершенно не понимал моей тоски. Просто бабушка в детстве поила нас только кефиром. У нее на чердаке стояли бадьи с ним, одна, вторая, третья… И если мы просили пить, нам давали только его - никакой воды - один кефир с утра до вечера. Потом я в Америке сумела сделать его сама. Но только дочь немного пила. Сын наотрез отказался, а муж вообще смотрел на белую жидкость с ужасом. Он, правда, и вина не понимал. Только пиво пил, да, Элизабет?
        - Мы с Эдвардом никогда не сходились во вкусах, - выдала Лиззи мертвым голосом.
        Сильвия со смехом упала ей на плечо и чудом удержалась на своем шесте.
        - Ну, я так бы не сказала!
        И она расхохоталась еще громче, а потом резко замолчала и уставилась на меня. Взгляд настоящей львицы. Сейчас кинется и растерзает. Я даже сжалась над тарелкой.
        - Я пойду прогуляюсь, а вы поговорите, ладно?!
        Лиззи умудрилась вскочить первой:
        - Лучше мы погуляем.
        Она уронила вилку, но не нагнулась поднять, да вдобавок еще и наступила на нее. Я вернула на тарелку едва надкусанный хлеб и вытерла о салфетку руки. Вот и настал мой звездный час. Мы обулись и вышли из дома. Рюкзак так и лежал на пороге. Я достала с трудом поместившуюся туда кофту и спрятала в рукава дрожащие руки, а Лиззи осталась в рубашке. Она ничего не спросила про рюкзак и зонтик - наверное, догадалась по виду или не придала никакого значения. К чему сейчас подобные мелочи?! Я дотронулась до ее локтя и, когда Лиззи не дернулась, взяла под руку.
        - Как это случилось? - спросила я после минуты гробовой тишины.
        Лиззи замерла посреди тропы.
        - А… - усмехнулась она. - Ты про Эдди. Сердце, как у них у всех в этом возрасте. Постоянный стресс на работе и молодые любовницы до добра не доводят. Ему было всего сорок девять.
        - Лиззи, мне так жаль…
        - Не надо. Я довольно наутешала мать, чтобы успокоиться самой. Да и любви с братом у меня особой не было, и последние двадцать лет мы с ним пересекались если только случайно. Мы с Сильвией и уехали так быстро, чтобы не смущать остальных. Ну, ты понимаешь.
        - Да, наверное, понимаю… Она сказала, что у них были плохие отношения.
        - И больше ничего не сказала?
        Лиззи повернулась ко мне всем телом, и чтобы спасти руку, пришлось отступить на шаг. Я пожала плечами.
        - Она вышла замуж за американский паспорт. Ну, и за деньги Эдди. Впрочем, ни тем, ни другим так и не воспользовалась. Только жизнь себе и ему сломала, - Лиззи отвернулась и уставилась в темные из-за сумерек кусты, скрывающие дорогу к Мойре. - У них двое детей. Когда младшей исполнилось четырнадцать, она забрала дочь в Италию и больше не вернулась. Даже на выпускной сына. Это первый раз, когда она прилетела в Нью-Йорк, и то только потому, что моя мать потребовала. Мать постоянно настаивала на их разводе, но Эдди не хотел начинать волокиту. Никто из них не собирался вступать в повторный брак, а денег Сильвия никогда особо не тратила. У них даже счет остался общим. Мать сейчас подключила адвокатов, чтобы Сильвии ничего не досталось. Она себя этим доконает. Впрочем, хватит… Я устала от всех этих дрязг и перемывания костей друг другу. Как ты?
        Я снова пожала плечами.
        - Хорошо, - ответила, понимая, что из нас троих меньше всего проблем у меня.
        - Хорошо, - повторила за мной Лиззи. - Как хорошо, что Пол не сделал тебе ребенка. Эти двое столько лет промучили друг друга ради детей, но в итоге ударили их намного больнее, когда чаша терпения переполнилась настолько, что они даже не могли слышать голос друг друга. А как Эдди ее любил. Безумно. Как, впрочем, и Пол тебя.
        Лиззи пошла вперед, и я поспешила ее догнать. Мы разве вышли обсудить Сильвию? Или вспомнить Пола и провести между нами параллели? Или Лиззи хотела сказать, что, помогая мне, на самом деле спасала Пола, потому что не сумела уберечь в свое время от такой же сучки брата? Или переживала за нерожденных детей? Что? Что она хочет мне сказать сейчас? И зачем уводит от коттеджа? Сильвия ничего не услышит и здесь, а если и услышит, так ей плевать. Она через все уже перешагнула. А мне - нет. Вернее - да, плевать, что ты думаешь про мой брак. Скажи лучше, что думаешь обо мне сейчас?! Скажи!
        Но Лиззи шла вперед, не оборачиваясь, будто в гости к Шону. Зачем ей целовать запертую дверь? Зачем?
        Глава 39 "Старые фотографии"
        - If you can go with a man, go with a man. Don’t make your life complicated for no reason. (Если можешь быть с мужчиной, будь с мужчиной. Не усложняй просто так себе жизнь.)
        Мы дошли только до скамейки. У Лиззи явно не было сил гулять и даже просто стоять, но сидели мы теперь не рядом, а по разные стороны. Лиззи смотрела на озеро и лишь иногда скашивала на меня глаза, будто проверяя, я все еще тут или уже ушла. Но я не двигалась, приклеенная к камню ее словами. Хотя давно надо было встать и уйти. Все сказано без лишних эмоций, и прощальные сцены не нужны. Мне бы сразу понять, для чего задумывалась вся эта ерунда с Шоном… Впрочем, лгу, я все понимала. Просто хотела верить, что это действительно проверка отношений, а не подведение под ними черты. Стоит отдать должное - черта вышла изящная, какая и должна быть у художника. Просто так сказать, что между нами все кончено, Лиззи не могла. И теперь я знаю, почему она выбрала Ирландию. Из-за дождя. Только где же этот чертов дождь, чтобы смыть грязь, в которой меня искусно изваляли… Он не нужен был утром. Он нужен сейчас. Хотя бы пару капель, чтобы обмануть Лиззи и не дать увидеть мои слезы. Сколько я еще смогу их сдерживать? Минуту? Две? А, может, и вовсе не заплачу. Сердце не сжимается. Оно, бедное, устало за неделю с        - Это тяжело, я знаю, - продолжала Лиззи абсолютно бесцветным голосом. - Но я буду помогать, пока ты не встанешь на ноги. Ничего не поменяется, только…
        - Она наконец повернулась ко мне. Лицо такое же бесцветное, что и голос. - Я тебя тоже люблю, но это не то чувство, ради которого можно забыть другое. И жизнь слишком коротка, чтобы размениваться на мелочи. Ты еще не в состоянии это понять. Ты слишком молода, и в этом твое счастье. Выкинь неудачный холст и начни новый, сменив палитру. Это действительно просто сделать, пока ты свободна от обязательств перед другими людьми.
        Только не надо читать мне лекцию! Я больше не студентка. Я выслушала историю и все поняла. Не надо озвучивать мораль. Она у нас все равно будет разной. Сильвии было всего восемнадцать, когда Эдвард привез ее в Нью-Йорк. Молодой выпускник Йеля заключил в Италии совсем другой контракт, чем просил его отец. Он взял пешую экскурсию по Милану и с первого взгляда влюбился в своего гида с дивными ресницами и таким же чудным акцентом. Во взаимность родители не поверили, но сын их не слушал. Вернее, говорил, что ему плевать, даже если дело в деньгах. Зачем они ему, если он не может отдать их женщине, руки которой не хочет отпускать даже на минуту. И он надел ей на палец кольцо, а она родила ему сына, следом дочь, и бабушка с дедушкой смирились. Тем более от дочери ждать внуков не приходилось. Да и дочери не было рядом, а сын не желал даже слышать имя «не такой» сестры, а когда Лиззи приезжала из Калифорнии, он всегда старался увести свою семью из города. Родители и тут смирились, понимая, что не каждый может принять выбор другого человека. Брат с сестрой пожалели родителей и не сказали им правды о своей
ненависти.
        - Если бы я поняла, что Сильвия когда-то ответит мне взаимностью, я бы сумела убедить Эдди не жениться, - рассказывала Лиззи, глядя на свои ботинки. - И он, конечно, даже мысли не допускал, что его итальянский ангел влюбится не в него, а в его сестру. Эдди считал, что таких, как я, мало. Родители говорили обо мне открыто, и Сильвия знала про мою ориентацию, и иногда ее глаза горели неприкрытым презрением, но она не могла открыто отказываться от встреч со мной, а я не могла не приходить в их дом. Мне хотелось хотя бы видеть ее, но она старалась, чтобы Эдди всегда был рядом или кто-то из друзей, а я каждый раз приходила в надежде застать ее одну… И вот как-то она свалилась с гриппом, Эдди надо было уехать, и он попросил пожить у него в квартире. Ты будешь смеяться, - И Лиззи действительно улыбнулась, только глаз не подняла. - Я не могу вспомнить, как поцеловала ее в первый раз, а она молчит и только хохочет. Я была в полном шоке оттого, что она меня не оттолкнула. Она лежала тогда в кровати… Я старше ее на четыре года, а, казалось, что девочка я, а она умудренная жизнью женщина. Я до сих пор помню
ее ледяной голос: «Спасибо, Элизабет, что показала, как вы это делаете. Только Эдди не надо ничего рассказывать. Я буду все отрицать». Да, так она и сказала. Я бежала от нее, как от монстра, и в тот момент была способна на все, что угодно. В такие моменты люди прыгают с мостов и крыш… Но мне позвонила мать и попросила купить для нее цветы, потому что вчерашний букет завял. Вот прямо сейчас пойти в магазин и принести новый, - Лиззи расхохоталась в голос и даже по коленке себя ударила.
        - Я купила и принесла, а потом постаралась вести себя так же спокойно, как и Сильвия. Месяц мы улыбались друг другу, а потом она позвонила и сказала, что ей скучно, и не хочу ли я приехать, раз Эдди все равно вернется только через три дня. После этих трех дней все и началось. Я даже сходила к адвокату, чтобы узнать, что будет с ее иммиграционными бумагами в случае развода. Ждать три года я не могла - мне было жаль брата, и потом у них мог случайно получиться ребенок. И потом меня каждую ночь мучили кошмары, я начинала ненавидеть брата за то, что он прикасается к моей Сильвии. Моей, я не желала ее с ним делить… Ведь были ж варианты ей остаться без его участия. Она училась, можно было оформить студенческую визу, потом она могла преподавать. Она же так и сделала потом, преподавала итальянский, пока жила в Нью-Йорке. Однако Сильвия не желала ничего слышать и пригрозила, что если я заикнусь хоть раз о разводе, она не пустит меня на порог. И я молчала, а потом она объявила, что беременна и попросила меня больше не приходить. А я пришла, но к брату и рассказала ему про нас и про то, что этот ребенок,
даже если Сильвия его сохранит, ничего не меняет - мы любим друг друга, и он обязан понять и отпустить жену ко мне. Эдди назвал меня дурой, а потом сделал нам очную ставку, и Сильвия заявила, что я сумасшедшая. Что да, она в курсе, что нравится мне. Что я даже пыталась к ней приставать, но она вежливо меня отшила, а ему ничего не говорила, потому что это его сестра и… Она никак не думала, что я опущусь до такой низкой лжи. Она говорила это так спокойно. Даже ресница не дрогнула. И Эдди сказал, чтоб ноги моей в его доме не было и чтобы я даже не появлялась на крещении ребенка. И я уехала в Калифорнию, получила еще две степени, начала преподавать… Лана, - Лиззи схватила мою руку и сжала ледяными пальцами. - Я пыталась несколько раз встречаться с мужчинами. Стать в глазах всех нормальной, но я не смогла. Быть может, просто ушло время. Не повторяй моей ошибки. Если тебе не было противно с нашим любезным мистером Муром, то ищи себе мужчину. Теперь ты можешь выбирать - у тебя есть паспорт, у тебя есть деньги, у тебя есть время. И у тебя в любом случае есть я. Наша выставка не отменяется. Ты можешь жить в
моей квартире, пока тебе будет это удобно и даже после моего возвращения, а вернусь я не скоро. Мы поедем с Сильвией в Милан и будем ждать, пока утрясутся нью-йоркские дела.
        Я вырвала руку.
        - Можно я задам вопрос? Первый и последний, - У меня действительно не было другого, только: - Ты решила расстаться со мной до встречи с Сильвией или после?
        Лиззи вновь схватила меня за руку. Ладонь мокрая, будто плакала вместо глаз.
        - Ты не хочешь этого знать… Но я скажу, чтобы ты не держала зла на Сильвию. Я решила это еще в наше первое утро. Просто все три года не могла сказать тебе правду.
        Я кивнула, не в силах разлепить губ даже для простого «спасибо». Зато джинсы отклеились от камня, и я поспешила встать, но Лиззи крепко держала меня за руку.
        - Не злись на меня… Пока я не увидела ее, у меня и мысли не было оставить тебя… Нет, - Лиззи уткнулась губами в мой кулак и пробубнила: - Нет, я не то говорю…
        - Лиззи, не надо больше ничего объяснять, - я сумела вырвать руку, но ноги не слушались. Топко, как же топко. Сейчас втянет в болото, и все. - Я верю, что кто- то способен любить всю жизнь только одного человека. Ты не одна такая. И я действительно рада, что в твоем случае есть взаимность. Пусть и с таким опозданием. Я рада за вас с Сильвией. Действительно рада.
        - Нет! Ты не поняла меня, - Она обхватила обеими ладонями мой кулак.
        - Совсем не поняла… Как ты не понимаешь сейчас себя. Мы слишком разные, и дело даже не в возрасте… Я не должна была поддаваться минутной слабости. Мы обе были пьяны и могли бы забыть все, как дурной сон… - Ее хватка стала сильнее. - Но я вдруг подумала, что ты мой второй шанс. Я выключила свой разум и заставила тебя поверить, что тебе это тоже нужно. Молчи! - Она нажала мне на пальцы, чтобы сравнять физическую боль с душевной. - Но тебе это не нужно. Сейчас уж точно не нужно искать другую женщину. И, - Лиззи покачала головой. - Ты можешь не верить, но отпустить тебя к мужчине мне будет легче, чем к женщине.
        Я сжала губы. Отпустить… Я никогда не овладею языком на должном уровне, чтобы так красиво лгать. Она меня отпускает… Нет, Лиззи, ты меня прогоняешь. Ты меня просто выставила за дверь, когда я перестала быть тебе нужной. Я кивнула. Говорить ничего не надо. Она ведь не считает меня настолько дурой. Я буду в это верить.
        - Отпусти меня сейчас, - И Лиззи с облегчением разжала пальцы. - К другой женщине. Я пойду к Мойре. У нее есть диванчик…
        - Лана! - Лиззи вскочила со скамейки. - Прекрати вести себя, как обиженный подросток. Мы поговорили, как взрослые люди. Ты завтра возвращаешься к мольберту, чтобы было, что отправить на выставку. У тебя есть своя комната. Ты будешь в ней жить и ты будешь работать. Без истерик. Сильвия не будет мешать. Сегодня она просто была на нервах из-за встречи с тобой. И… Она призналась сыну, что любит меня, и он ушел, не сказав ей ни слова. Она позвонила дочери, хотя о таком не говорят по телефону, из-за страха, что брат наговорит ей гадостей.
        - Дочь не была на похоронах отца?
        - Джулия рожает через месяц. Ни одна авиакомпания не взяла бы ее на борт. Да и Эдди не хотел бы, чтобы она рисковала ребенком. Они не так давно виделись. Он прилетал в Париж по работе. Он последние года специально заключил много контрактов в Европе, чтобы чаще видеться с дочерью. Лана, я тебя не отпускаю.
        Лиззи сказала, как отрезала, но и я сумела найти в клокочущей груди твердые звуки:
        - А я все равно ухожу. Мне собаку выгулять надо. Я приду утром за мольбертом и поеду в деревню. Такой расклад тебя устраивает?
        - Как тебе будет лучше.
        - Вот так мне будет лучше.
        Я пошла дальше по тропе. Ноги отяжелели, и я проваливалась в землю глубже обычного, и, когда деревья окончательно скрыли меня от Лиззи, я нагнулась, чтобы сорвать пучок травы и обтереть кроссовки, а потом этой же рукой глаза - надо взять себя в руки. Плакать при Мойре нельзя. Я не могу сказать ей правду. Презрения в ее глазах я не вынесу.
        - А я только ужинать собралась. Бери скорее тарелку, - засуетилась Мойра, оттягивая собаку к миске. - Иди уже поешь! Как вы уехали, она два дня к миске не подходила.
        Джеймс Джойс рвалась ко мне обратно. Я присела подле нее, и собака меня всю облизала. Вот она, замена дождю, теперь можно и слезы незаметно утереть.
        - Пойдем, я тебя покормлю.
        Я присела у миски, набрала в ладонь корма и протянула собаке. Та продолжала тыкаться мне в лицо ледяным носом, а потом все же схватила с ладони один шарик, второй третий…
        - Будешь, как ребенка, ее кормить. Совсем сдурела! - всплеснула руками Мойра, и я не поняла, кто все-таки сдурел. Наверное, мы обе. Но Джеймс Джойс начала есть. Съела две горсти, а потом перешла в миску. Тогда я соскребла себя с пола и прошла на кухню - вода в кране обжигала, будто в чайнике - что Мойру не устраивает?
        Она уже не только поставила мне тарелку, но и завалила картошкой и тушеными овощами. Хорошо, что я не съела чертовы спагетти. Явно бы всю ночь мучилась несварением желудка. И ирландский хлеб с маслом вкуснее итальянской фокаччи в сто раз.
        - Лана, что случилось?
        Я шмыгнула уже громче. От бабушек слез не скроешь, но можно соврать. Она не знает меня, как облупленную, хоть я и являюсь к ней в который раз в грязной футболке.
        - У моей подруги, - с трудом выговорила я последнее слово, - умер брат. Она вернулась с похорон вместе с его вдовой. Сейчас там такое настроение, что мне самой хочется плакать. Извини. Я сейчас успокоюсь.
        Я потерла глаза ладонью, а потом вытерла руку о джинсы.
        - Поплачь, ничего страшного. Лучше плакать о чужом горе, чем о своем.
        Она права. Свое горе лучше заедать, и я стала запихивать маленькие картофелины в рот чуть ли не целиком.
        - И хорошо, что они не дома. Он к ним не придет, даже если они его ждут.
        - Кто? - опустила я вилку с наколотой картофелиной.
        - Он, - ответила Мойра спокойно. - Думаешь, что я сюда переехала? От покойника своего бежала, чтобы он уже успокоился там.
        Хорошо, на столе уже стоял чай. Я отхлебнула чуток, чтобы не закашляться.
        - Не успели мы с ним пожить, не успели…
        Я продолжала пить. Останавливать Мойру нельзя, но и к сумасшедшему разговору я не готова. Но от него уже некуда было деться.
        - Мне было уже пятьдесят, когда мы встретились. Коннор был на восемь лет старше. Он тогда как раз развелся. Жена ушла от него после тридцати лет брака, ничего не сказав. Нет, сказала, что всю жизнь с ним промучилась и умирать рядом не хочет. И дочь перестала с ним говорить и даже внуков не показала. Сын забрал его к себе, но потом уехал из Голуэя в Дублин, и Коннор остался совсем один. Вот и ходил играть в карты по пятницам. Мои племянники тоже выросли, своих детей заводить не спешили. Ферму продали, как умер мой брат. Я одна осталась в доме. Целый день вязала, а по пятницам тоже ходила играть. А Коннор все любил трюки на картах показывать. Так слово за слово и про жену, и про дочь, и про внуков, и сына рассказал. Ну и я своей жизнью поделилась. В церковь мы не пошли, куда уж там… Посидели, помолились… И довольно Бога отвлекать. Коннор ожил, вдруг снова захотел за рыбой ходить. Старую лодку починил. Старый рыбак, что уж там… Это навсегда. А я Богу молилась, чтобы вернулся. Да видно не услышал меня Бог.
        Мойра собрала посуду, даже мою тарелку, хотя в той оставалось пару картошин, и ушла с ними к кипящему чайнику.
        - Я три дня на берег ходила, пока его сын не приехал и не увел. А как увел явился ко мне Коннор. Как вечером опустится туман крупными каплями на крышу, так и приходит. Я чашку на стол поставлю и со стула встать не могу. Он на свой садится, руки ко мне тянет, чтобы согрела ему пальцы, как всегда, а на моих потом, как на крыше дома - туман, будто я на улице стояла… Пошла как-то в пятницу в карты сыграть, чтобы людей живых увидеть. Возвращаюсь - кружка его любимая разбита. Стояла на полке у самой стены. Те, что с края, целы, а эта на полу и только на две части распалась, ручка даже не откололась. Словно взял он ее сам, да не донес до стола, выронил. На следующий вечер жду, не идет. Дверь открыла - дождь стеной. Обернулась - сидит. Как сквозь меня прошел, не заметила. Поту меня со лба струится. Страшный взгляду него, злой, и руки ко мне тянет, а мне дышать стало нечем… Открыла глаза, сын его надо мной склонился. Не ждала его. Чего приехал, непонятно. Отвез меня к врачу. Сказали, сердце… Я молчу про Коннора, но сыну его сказала, что не вернусь в коттедж. Боюсь одна жить. Стал спрашивать, возьмут ли
меня племянники, да куда ж возьмут… Мальчик не женат, а у девочек свои семьи, куда ж я к ним. Вот он и нашел этот коттедж. Мать Шона обо мне заботилась, как о собственной матери, и мы обе с ней сидели на последней скамье в церкви, хотя я ездила с ней лишь за компанию. Я с Богом распрощалась. Как и с людьми, которые верят в его доброту. Он жестокий этот бог, очень жестокий… Но мать Шона молилась ему, а потом…
        - А потом я знаю, - перебила я, страшась подробностей про депрессию Шона.
        - Шон мне рассказал, что ты и этот коттедж спасли его.
        Но спасет ли она сейчас меня? Как сказать про ночлег? О, нет… О, да…
        - Мойра, Шон разрешил мне взять ключ от его дома. Всего на одну ночь. Я хочу дать им выплакаться без посторонних глаз.
        Не скажу же, что выплакаться нужно мне в тайне ото всех. Особенно от Мойры. Она тут же вытерла руки, достала из шкафчика ключ и протянула мне.
        - Может, останешься у меня? - предложила она то, зачем я шла. Только сейчас мне вдруг захотелось остаться одной. Нет, не совсем одной.
        - Я возьму Джеймс Джойс с собой для компании. Спасибо. А на завтрак мы придем, обязательно.
        И мы пошли. Без поводка. Собака не отходила от ноги, а я сжимала в руке заветный ключ, боясь потерять, и плевать хотела на боль от врезавшегося в ладонь брелка. Замок поддался так легко, будто я каждый день его открывала. В доме холодно. До ужаса. Я включила свет и прошла на кухню. В кране лишь холодная вода. Ну, конечно, Шон все отключил. Наверное, и в душе водогрей не заработает. Зато налила собаке воды. Она радостно принялась ее лакать, а потом вытерла морду о мои колени.
        - Доживем до утра как-нибудь, - сказала я ей по-русски.
        Джеймс Джойс кивнула. Кажется, в сторону спальни, но я мотнула головой.
        - Я имею право только на диван.
        На нем шерстяной плед. Должно хватить. Если что, возьму второй с кресла. Или… Я открыла шкафчик. Бутылка виски закрыта. Значит, не судьба. Прошла в гостиную. На столике лежал мой альбом. Шон притащил ночью только маркеры. Рук не хватило. Решил, что виски куда важнее. А сейчас важнее бумага. Я отложила в сторону салфетки и раскрыла альбом на кухонном столе. Теперь бы еще отыскать карандаш. А вдруг… Я нагнулась к ящику, из которого Шон достал шило, чтобы испортить из-за меня свой ремень - строительный карандаш на месте. Раз Шон умеет им владеть, то и я овладею. Грифель толстый, но можно заточить. Напильник брать я не стала, воспользовалась простым ножом - острый, пусть и не скальпель. Чтоб такое нарисовать? Это будет моей платой за ночлег.
        В гостиной над книжной полкой висели фотографии. Я узнала мать Шона, а это его отец, наверное. Аккуратно сняла со стены рамку и отнесла на стол. Работы на час, два или три… Я справилась до полуночи, стряхнула грифельную стружку и вернула фотографию на стену. Повесит ли Шон родительский портрет рядом с двумя шаржами, кто знает… Я уж точно не узнаю. Надо уезжать. Картины я дорисую в Сан-Франциско. Или в Лондоне… Я толком его не видела. Когда я еще здесь буду? В телефоне оставался заряд как раз на то, чтобы купить билет. И я купила билет в Лондон, оставив пару дней на Дублин. Я же не видела Келлскую книгу. И не была на студии, где снимали «Гарри Поттера» и ни разу не была на лондонском мюзикле. В жизни столько всего, чего я еще не видела и не делала. Не стоит сидеть в этой деревне и ждать очередного пинка! Мне хватит одного.
        Я шмыгнула и поспешила уйти от стола, чтобы не смазать слезами рисунок. Захватив сразу второй плед, улеглась на диван и закрыла глаза, то тут же почувствовала на лице собачий язык.
        - Ну что ты хочешь? Сюда?
        Я откинула плед, но собака просто запрыгнула на диван и свернулась в ногах. Наверное, я заняла ее место. Придется потесниться. Я поджала ноги и тяжело вздохнула. Главное, не плакать. Горячей воды нет, умываться ледяной холодно, а появляться перед Мойрой с распухшим лицом опасно. Главное, уснуть, и тогда утро наступит мгновенно.
        Только сон не приходил. Я лежала и вслушивалась в скрипы и шорохи старого дома. Лучше бы шел дождь. Он бы заглушил их. И вот и дождь. Одна капля, вторая… Нет, кран. Я на ощупь добралась на кухню и закрутила покрепче холодную воду. Луна светила слишком ярко, и я отчетливо видела изображенные на бумаге лица родителей Шона. Как живые. По спине побежал холодок. Или по ногам, через носки. Я задернула занавеску, но кружева не спрятали лунный свет. Тогда я перевернула рисунок лицами вниз. После рассказов Мойры стало не по себе. Лучше бы я осталась у нее. Хорошо, хоть взяла собаку. Снова скрипы, будто шаги… Цок-цок… Каблуки… Даже руки окоченели… Но это Джеймс Джойс спрыгнула с дивана проверить меня - когда ей Шон в последний раз стриг ногти!
        Я нагнулась к собаке. Погладила ее, и на ладони остался слой шерсти - руки вспотели… Ьбкас… Быстрее добраться до дивана. Я взялась за ошейник и пошла обратно в гостиную, боясь отпустить живое существо от себя даже на шаг. На диване я тоже к ней прижалась. Джеймс Джойс не огрызнулась и вытянулась вдоль спинки дивана и моей тоже.
        - Я здесь всего на одну ночь, - проговорила я тихо по-английски, глядя на стену с темными пятнами фотографий. - Не гоните меня, пожалуйста. Мне некуда идти.
        Глава 40 "Подарок с того света"
        - I’m sorry, we don’t allow crying at the bar, - Я подняла голову от барной стойки и уставилась на перегнувшегося ко мне Падди. (Прости, но мы не разрешаем плакать у барной стойки.)
        Я плакала, да? Нет, я не плакала…
        - Я уснула, извини, - выдала я дрожащим голосом и попыталась скривить губы в похожую на барменскую улыбку. - А глаза слезятся от ветра и краски.
        Может, съест такое объяснение? За его спиной стоит великолепная картина. Распрекраснейший паб в забытой богом и людьми деревне! Она не станет частью выставки, потому что ее автор бессонной ночью решил отказаться от участия в чужом празднике. Она стала прощальным подарком для Винни-Пуха. Когда я раскрывала мольберт, Падди вывел к сестре отца и поинтересовался, что я собралась рисовать, а потом вынес мне кофе и пять минут играл роль столика. Правда, о том, что подарок прощальный, я не сказала тогда, чтобы избежать лишних ахов.
        - Могла бы сегодня не рисовать, - заботливо выдал медвежонок. - К чему такие жертвы?!
        - К тому, что завтра я уезжаю.
        - Как?! - он подпирал щеку рукой, и сейчас рука сорвалась и тюкнулась обручальным кольцом о затертое до блеска дерево.
        - Я решила порисовать Лондон, а потом вернусь в Сан-Франциско искать работу или учиться пойду, еще не решила.
        - И Шона не дождешься?
        Я знала, что за вздохом последует этот вопрос. И знала, что не выдержу его подтекста.
        - Дай, пожалуйста, платок, - я закрыла глаза, пытаясь сдержать слезы, и на ощупь отыскала протянутую салфетку. - Нет, увы, не дождусь. Планы резко поменялись, и я не могу откладывать жизнь на целую неделю ради еще одного прощания. Я уже купила билет. Так что передавай Шону привет. Ну, а мой сюрприз он сам найдет, - промычала я в салфетку, которой полностью закрыла лицо.
        - Может, тебе умыться? Или на воздух…
        Я бы затерла глаза до дыр, если бы Падди не отобрал мокрую салфетку. Тогда я спрятала лицо в ладони и согнулась пополам.
        - Лана!
        В фильмах бармены перепрыгивают через стойку, но Падди обежал ее с той же быстротой, запрыгнул на соседний стул и… Все, что не выревела в диванную подушку Шона, я отдала плечу его школьного приятеля.
        - Лана… - Падди смотрел мне в лицо, и я смотрела на него невидящим взглядом. - А теперь скажи мне правду. Пожалуйста.
        - Какая тебе нужна правда?! - Я скинула его руки и сложила свои на стойке рядом с недопитым кофе - жаль, он не турецкий, не погадаешь на гуще. И не ирландский, не напьешься.
        - Это из-за Шона?
        Я хлопнула ладонью по стойке так сильно и звонко, что аж рука загудела.
        - Нет! Тысячу раз нет! Твой приятель не имеет к моей жизни никакого отношения! Уясни себе это раз и навсегда!
        Падди отпрянул, но не слез со стула, только схватился за сиденье руками - чтобы не упасть, или чтобы не заткнуть мне рот - орет тут, как ненормальная.
        - Я плачу из-за себя и только по себе. Хочешь знать больше? - завелась я с полоборота. - Так вот, я познакомилась вчера с женщиной, и она открыла мне глаза на мою жизнь, и я решила ее тут же изменить. Вот прямо с сегодняшнего дня. Три года, Падди! Три года я считала, что меня любят! Черт… - Я ударила себя по лбу с такой силой, будто убивала комара. - Три года, Падди… Три года потрачены впустую…
        - Радуйся, что не четыре, - улыбнулся он.
        - А я и радуюсь! - Нос слишком чесался, и я сунула его в кулак. - Ты разве не видишь, как я радуюсь? До слез!
        - Это больно, но не до такой степени, чтобы реветь в пабе… А ее слова забудь, что бы она там ни наговорила. Ты лучше нее, а он дурак, раз выбрал не тебя.
        Опять улыбка. Добрая, светлая. Только в ответ улыбаться не хочется. Она не «дурак». Дура - я, что за три года так и не стала для Лиззи важнее «собачки из приюта», а для этой итальянской сучки - весь мир даже после того, как она вытерла об нее ноги. И не один раз!
        Второй кофе не открыл глаз, которые не смыкались всю ночь. Собака тоже спала беспокойно. Все верещала во сне, будто чувствовала потустороннее присутствие
        - ия подскакивала на каждый ее стон, а когда она ткнулась в меня мокрым носом, вообще заорала, как чокнутая. От Мойриных страшилок совсем крыша съехала. Сегодня я буду спать у нее. Полного странных шорохов дома Шона я не выдержу. Да и ключ я брала всего на одну ночь. Или вернуться в коттедж? Назло этой сучке!
        К завтраку я припозднилась, но овсянку Мойра сварила прямо на месте и достала новое варенье. Надо отблагодарить бабушку за нескончаемую заботу. Вечером я принесу картину с ее двориком - никакой выставки не будет, а тут ей возможно порадуются и хоть раз вспомнят меня добрым словом. Тогда и скажу, что уезжаю, чтобы Мойра не нервничала весь день. Хватит с нее и моего страшного утреннего вида.
        Бессонная ночь оставила на лице, похоже, перманентный отпечаток. Когда я заявилась в коттедж за мольбертом, Сильвия даже предложила сварить кофе, но я отказалась с такой же дикой улыбкой, что и у нее. Интересно, она умывается вечерами, или, чтобы не тратить время, с утра просто добавляет новый слой косметики? Да плевать, что она с собой делает! Размалеванная старуха!
        А Лиззи сидела в кресле чернее тучи. Но мне ее не было жалко. Ни капельки. Она сама променяла спокойную йогу на эту кудрявую трещетку! Сеньора когда-нибудь затыкается? Или хоть иногда несет не чушь? Перекричать ее невозможно, и я решила оставить разговоры на потом. Да и вообще хотелось поскорее уйти из царства цветочных духов. Они выветрятся? Или намертво впитаются в дерево, как индийские благовония? Итальянок нельзя пускать в дом, как и линяющих собак! Бежать от них без оглядки и не думать о том, что творилось здесь ночью! Вечером просто соберу вещи и поставлю чемодан к двери.
        Я даже в душ не пошла и не переоделась. Мужской дезодорант работал отлично, как и ледяная вода. На одежду плевать - запачкаю, выкину и куплю новую. Я перекинула через плечо сумку и пошла в сарай за велосипедом. Колеса подспустили, но я сама накачаю ручным насосом. Заодно пар выпущу.
        - У меня в детстве был мотороллер, - увязалась за мной Сильвия. - Мы с друзьями знатно гоняли. Но велосипед лучше для здоровья.
        Она еще что-то говорила, но я орудовала насосом и не слушала. Зачем?
        - Лана, я хочу поговорить с тобой! - выдала она зло, когда я так и не обернулась. Я отложила насос. Пальцы впились в руль. До боли!
        - О чем? - спросила я мертвым голосом. Может, отстанет? Но нет, итальянские дуры непробиваемые!
        - Обо мне!
        Какое счастье, что не обо мне! Я вывела велосипед на дорогу, всем видом показывая, что не собираюсь ради нее задерживаться. Сильвия тут же прибавила шагу, не прося остановиться. До деревни пойдет провожать? На каблуках. Пару раз уже оступилась, но даже не выругалась.
        - Лана, я не знаю, что рассказала тебе Элизабет…
        О, мама мия! Все ты прекрасно знаешь! А я лучше б не знала. Может, не было бы так противно и обидно за Лиззи. Умная серьезная мисс Брукнзлл и вдруг под каблук к итальянской вертихвостке! Жестоко! Но, может, это месть моего ангела- хранителя?
        - Я думала, что у меня будет семья. Я хотела построить семью с Эдвардом. Лана, мне было восемнадцать! Я жизни не знала. А тут он - высокий, красивый, богатый… И признается в любви с первого взгляда, а не тащит в номер ради одной ночи. Тут у любой сердце екнет. Я хотела стать ему хорошей женой. Хотела…
        - Сильвия, хватит! - Мой голос дрожал в такт велосипеду. - Я нисколько не осуждаю тебя. Я не имею права осуждать.
        Неужели не развернется? Утренняя пробежка у нее, что ли?
        - Ты не слушаешь меня!
        Я остановилась. Смотреть ей в глаза не хотелось, но на пустой дороге никуда не деться.
        - Муж был у меня первым, и мне не с чем было сравнить. Я думала, так все и должно быть… В остальном его ни в чем не упрекнешь. Он меня на руках носил. А Элизабет… Для меня было шоком ее поведение и то, что родители и брат совершенно спокойно относились к этому. Как, как это возможно? И что это такое с ней на самом деле? Почему не мужчина? И я очень боялась, когда Элизабет при встрече целовала меня. Ведь она не совсем женщина и, значит, это не совсем невинный поцелуй. Я искала в глазах мужа ответ, но он даже не смотрел в сторону сестры. Он ведь не мог подумать… Лана, мне было интересно. Мне просто было интересно.
        - Лиззи мне это сказала. Не надо продолжать. Меня это не интересует. Я уверена, она и тебе сказала, что я была настолько пьяна, что утром ничего не помнила, и мне тоже стало интересно… Ведь раз уже случилось, то чего там… Почему б не повторить. Прошу, хватит. Я хочу написать пейзаж. Мне надо работать.
        Сильвия вцепилась в руль. Не давить же ее!
        - А мне надо говорить. Именно с тобой, потому что ты поймешь!
        Что я пойму? Зачем? Мне ничего не надо понимать, кроме того, что Лиззи тебя любит. Хотя за что тебя любить? Наверное, за то, что ты на нее совершенно непохожа. Что же вы нашли друг в друге? Что?!
        - Лана, после ее поцелуев, я не могла целоваться с мужем! Сколько бы тот ни брился, его кожа не была, как у нее. А руки… О, боже правый, он никогда не находил того, что искал… С каждым разом мне становилось все противнее и противнее ложиться с ним в постель. Он списал все на депрессию, тоску по дому и отправил меня учиться… Он так переживал за меня, что мне стало горько, что я не могу дать ему то, что он хочет, и наша постель превратилась в игру в одни ворота. Я почти не давала ласкать себя, я ласкала его, как бы прося прощения. Я хотела видеть его горящие глаза, они были моей индульгенцией за то, что днем в эту постель залезала его сестра. Лана, послушай!
        Сильвия вырвала у меня велосипед, хотя я и не думала уезжать. Лес превратился в исповедальню, и раз назвался груздем…
        - Я слушаю. Продолжай! - зачем-то начала оправдываться я.
        - Потом Элизабет стала говорить про развод. И я испугалась. Нет, нет, нет, - Сильвия закрутила головой, как пропеллером. - Это было просто запретное удовольствие, но семья оставалась семьей. Я давала клятву, и я… Я же не изменяла с мужчиной. Это не была измена. И это… О, как же я испугалась, что она расскажет брату, что я такая же, как она, прокаженная. Но я не такая. Мне не нравятся женщины. Это только она и только потому, что у меня не получается с мужем. И тогда, чтобы он не дай бог не прогнал меня, я заговорила с ним о ребенке. Он отнекивался. Говорил, что нам рано. Кто рожает в двадцать лет! И ему некогда - бизнес, разъезды… Сумасшедшая, говорил он, это не Италия, здесь можно жить вместе и не рожать, и никто не спросит, почему нет детей. Но я смогла применить женские хитрости и забеременеть без его желания. Я сообщила Элизабет первой. Мне надо было поделиться с кем-то радостью. Я действительно обрадовалась - я поняла, что я нормальная женщина. Я только боялась, что Эдди потребует сделать аборт, потому что рано. Но он потребовал другое. Сказать, изменила ли я ему с его сестрой. Изменила?
Изменяют ведь только с мужчинами, а тут… Я ответила, что нет, сообщила о ребенке, а он начал орать. Говорил, что его сестра не может ему врать. Я сказала - пусть она повторит это мне в лицо. Я была уверена, что Элизабет обратит все в шутку, но она стояла против него, как стоят мужчины, и я была уверена, что они подерутся. На этом наши отношения закончились. И с ней, и с ее братом. Он мне не поверил, когда я сказала, что между мной и его сестрой ничего не было. Я ждала рождения ребенка, как чуда. И Эдвард действительно смягчился. Он несся с работы к сыну и даже вновь начал целовать меня. Потом родилась дочь… Я делала все, чтобы он не знал, что мне с ним плохо. Я закрывала глаза и думала о Лиззи. Я пыталась быть хорошей женой, пыталась… Но долго обманывать мужа не смогла. Он сказал, что найдет секс на стороне и не будет больше меня мучить. Он даже говорил - езжай в Калифорнию, раз тебе это надо. Но я кричала ему, что все не так… Я нормальная, я не такая, как его сестра! И мне не нужен другой мужчина. Я не изменила ему ни разу. Я жила его детьми. Я умоляла мужа не уходить из общей кровати, чтобы дети не
знали про наш разлад. И он согласился, и это было нашей самой большой ошибкой. Мы пытались не замечать друг друга, ведь спали под разными одеялами и в пижамах, но порой мой муж срывался и, как зверь, накидывался на меня, вымещая злобу за сестру. Я чувствовала себя шлюхой из дешевого борделя и потом плакала до утра, пока он спокойно спал. Но на следующий день Эдди обязательно возвращался с подарком и цветами, обещая больше никогда этого не делать. Отцом он был замечательным, здесь мне упрекнуть его не в чем. И мужем был бы тоже хорошим, если бы я смогла быть ему по-настоящему женой.
        Сильвия замолчала. Исповедь закончена? Мне ее пожалеть? Не буду.
        - Мне действительно надо рисовать, - повторила я, как заклинание. - Возвращайся. Здесь довольно далеко пешком.
        Да, вой бита не услышишь… Но я не стала мучить итальянку ирландскими фразеологизмами! Поднялся ветер, и я дрожала от холода и близости сеньоры Брукнзлл.
        - Я не договорила, - она сильнее вцепилась в велосипед, и я порадовалась, что это не мои плечи. - Но однажды наш секс закончился страшно. Эдвард чуть не задушил меня. Три дня я не снимала с шеи шарф. Он испугался не на шутку своей злости и сказал, чтобы я уезжала. Немедленно. Говорил, скажи, что мать болеет. Ври что хочешь, только уезжай… На месяц, два, три, год… Пока он не поймет, что успокоился. Я попросила взять с собой дочь. Его родителям мы сказали, что нашли ей хорошую школу, потому что Джулия увлеклась тогда искусством. Через три месяца Эдди прилетел к нам на пару часов. Мы встретились в ресторане, и это быстро вошло в привычку. Он не позволял нам возвращаться. Иногда брал дочь на пару дней в путешествия. Иногда привозил ко мне сына. Я спрашивала его, что мне делать дальше? Муж отвечал - что хочешь, только подальше от меня. Предлагал завести любовника или любовницу, как мне удобнее. В деньгах он меня не ограничивал. Но ты не поверишь, конечно, однако все эти годы в моей постели не было никого. Я все ждала, что муж ко мне вернется. Дети выросли, но нам-то умирать рано. Понимаешь? Я хотела
семью.
        - Не понимаю. Твои дети взрослые, они бы поняли, если бы ты приехала к Лиззи. Почему только сейчас?
        - Потому что она сестра моего мужа, как ты не понимаешь?! Я ударила его слишком сильно и не собиралась добивать! И ссорить Элизабет с матерью я тоже не хотела.
        - Но поссорила…
        - Да, я слишком долго берегла в этой семье мир, забыв о себе. Ты считаешь, что я не заслужила хоть толики счастья?
        Сильвия отпустила велосипед, и я еле поймала его, не получив по коленкам. Свобода, да? Я теперь свободна от твоей грязи или надо еще покидать в меня гнилыми помидорами - странный способ вызвать жалость!
        - Зачем ты мне все это рассказала?
        - Чтобы ты не держала на нас с Лиззи зла. Ей больно и мне больно. Но сколько же мы можем мучить друг друга, угождая другим?
        - Это ваше право. Мне пора.
        - Я хочу, чтобы ты не повторяла моих ошибок…
        Я вскочила на велосипед и что есть мочи закрутила педали. Не догонит. А вслед пусть кричит что хочет. Я не держу зла. Пусть будут счастливы. Пусть пляшут канкан на могиле брата и мужа. Я это не увижу. Я завтра уезжаю. Можно было бы и вечером, но Шон не советовал ездить ночью с незнакомыми водителями.
        - Слушай, а как вызвать такси? - спросила я Падди. - Я даже в навигатор не сумела ввести адрес с этими вашими циферками…
        - Во сколько тебе нужно? Я закажу.
        - В одиннадцать утра.
        Раньше я вряд ли уйду от Мойры, а лишнюю минуту в коттедже я проводить не хочу. Как подумаю, что снова увижу Сильвию, так трясти начинает.
        - Падди, плесни мне виски.
        Хотелось добавить «для храбрости», но я прикусила язык.
        - Рано для виски, - отрезал он и слез со стула, но за стойку не вернулся. Остался нависать надо мной.
        - В Ирландии никогда не рано для виски.
        - В Ирландии пьяными за руль не садятся. Наша Гарда не знает пощады. Тем более, если это руль велосипеда.
        - Я доеду или… Оставлю велосипед здесь. Шон заберет. Мне прогулка пойдет на пользу, понимаешь? Падди, не смотри на меня так! Я не собираюсь напиваться. Один шот, один… Тебе жалко?
        - Мне жалко тебя, и потому я отказываю тебе в обслуживании. А велосипед действительно придется оставить. Если не заметила еще, пошел дождь…
        Я обернулась к окну. Ну твою ж мать… Я когда его просила пойти? Ночью!
        - Когда закончится, не знаешь? Через полчаса? - попыталась я пошутить.
        - Я тебя отвезу, не переживай.
        - Падди, ты не таксист…
        - Но и ты не клиент, - оборвал он меня на полуслове. - Пошли!
        Он протянул руку, будто не пожалел мне виски. Я иду ровно - кофе подействовал, я проснулась. И здесь нет ветра, меня не снесет! К тому же, на плече сумка. Пусть уже без холста, но мольберт весит порядочно. Хорошо, что не оставила его на ручке велосипеда - тот, бедняга, вымок до последней спицы!
        Падди отогнал машину от стены, чтобы я могла сесть. Вел он много мягче Шона. Возможно, потому что его мысли, в отличие от приятеля, сосредотачивались в этот момент, на изгибах дороги, а не моего тела. Он молчал, и тишина заунывно шуршала щетками. Я буду вспоминать медвежонка с грустью - таких добрых людей встретишь не часто, и даже злость на его подыгрывание дружку прошла, не оставив следа. Мы даже обнялись на прощание, и я, с трудом вытащив с заднего сиденья мольберт, застрявший между детскими автокреслами, побежала в коттедж.
        - А где картина? - был первый вопрос, на который я ответила Лиззи правду. Она отвернулась к окну, чтобы скрыть обиду. Ничего, завтра порадуется, что на ее выставке все будет сине-фиолетово, как и задумывалось, без моих зеленых пятен. И еще сообщила в спину, что утром уезжаю. После Корка мне очень хочется посетить нормальный город.
        Сильвия, не вставшая при моем появлении с дивана, обернулась и предложила ключи от своей миланской квартиры. Я сухо поблагодарила и прошла в комнату, захватив от двери рюкзак. В него отлично поместятся вещи Шона и мои, чтобы переодеться завтра.
        - Лана, что ты собралась делать в Лондоне? - повернулась Лиззи медленно, точно кукла на шарнирах.
        - В театр пойду, в музеи, - отчеканила я. - Какая тебе разница?!
        Лиззи сжала губы, явно чтобы вновь не назвать меня «неблагодарной сучкой». А я ей была благодарна. Очень. За то, что она украла из моей жизни всего три года. Падди прав. Хорошо, что не четыре.
        - Куда ты поедешь потом?
        - Потом я соберу свои вещи в твоем доме и исчезну из твоей жизни навсегда. Это будет моя благодарность. Я справлюсь со всем сама.
        Лиззи сжала кулаки.
        - Опять ведешь себя, как подросток! Как ты справишься? У тебя нет работы и нет нормальной профессии, чтобы выжить в Сан-Франциско.
        - У меня нет, - Чего отрицать очевидное. - Найду того, у кого есть. В обмен на паспорт. Все у меня будет хорошо. Не переживай.
        Я сделала шаг к моей бывшей комнате.
        - Надеюсь, это была шутка?! - полетел в меня крик Лиззи.
        Я не обернулась, но ответила.
        - Я никогда еще не была настолько серьезной. В России много умных мальчиков, которым для счастья не хватает только синего паспорта.
        Я швырнула чемодан на кровать, скинула в него одежду, не складывая, чтобы поскорее уйти из коттеджа и от этих дурацких разговоров. Она мне не мать. Хватит тревожиться о моем будущем. Пусть о своем подумает. Пальто хорошо прикрыло шмотки, и я застегнула молнию.
        - Тебе срочно надо сменить гардероб! Я говорила про Милан серьезно.
        Как Сильвия умудрилась войти так бесшумно? А, каблуки сняла… Но все равно высокая. Или просто тощая. Или у меня плечи опустились и не расправляются. Сильвия прикрыла дверь и сделала ко мне шаг. Только не это…
        - Лана, когда ты откроешь свой банковский счет, не пугайся. Я не знаю, сколько дядя Сэм отстегивает себе с подарка, но тебе хватит, чтобы не делать глупостей, о которых я говорила с тобой утром, - понизила она голос до шепота.
        И я ответила ей так же тихо:
        - Ты откупаешься от меня? Это лишнее! Я отменю транзакцию. Мне не нужны деньги семьи Брукнэлл, ясно?
        - Мне много чего ясно, - прошипела она змеей мне в лицо. - Это тебе ничего не понятно. Это не от меня. Это от моего покойного мужа, чтобы спасти другого мужчину от его судьбы. Поняла?
        Я опустила глаза к ее рукам - только бы эти когти не впились в меня. Уж больно растопырены пальцы. Может, это она пыталась придушить мужа, а не наоборот?
        - Я не такая, как вы. Меня не воротит от мужских поцелуев, поняла? Забери свои деньги и оставь меня в покое, как оставлю тебя я. Я не помяну тебя плохим словом, будь уверена.
        - Театральная гордость ни к чему, - продолжала она шипеть мне в лицо. - В этом мире правят деньги и государственные границы. Они ломают людям жизни. Так пусть хоть раз они спасут хоть кого-то. Можешь не трогать деньги, пока не будет в них нужды. Но не смей калечить другим жизнь только лишь потому, что тебе так удобно.
        - Как мне удобно? - повторила я в тон. - Ты обо мне ничего не знаешь. Но делаешь выводы. Забирай свои деньги и дай мне уйти.
        Но Сильвия не двинулась с места.
        - Это не мои деньги. На свои деньги я собираюсь жить. Наконец-таки жить и попытаться стать счастливой с Элизабет. На мой личный счет старуха не сможет наложить руку. Я всю жизнь складывала туда все, что зарабатывала, на случай, если щедрость Эдварда закончится. Конечно, по закону он после десяти лет брака должен был меня всю жизнь содержать, но законы пишутся не для богатых. Мои дети получат свою часть отцовских денег, а за свою я бороться не стану. Старуха меня ненавидит. Пусть так и будет, но я не трону памяти ее сына, чтобы защищать свои действия. Все, что было, было между Эдди и мной, и никого не касается. Если он и бил меня, то в том была и моя вина, что я не нашла в себе силы признать, что проиграла свой брак, и не ушла вовремя. Если бы он не всучил мне билет, защищая от себя, мы, может быть, и не разговаривали бы сейчас с тобой. Он не был монстром, это я была дурой. Но сейчас поумнела. Уясни и ты, как можно раньше, что вокруг живые люди, и им бывает очень больно. Не становись причиной этой боли, потому что может найтись болеутоляющее средство. Я жива лишь силой воли моего мужа, и я останусь
ему благодарной за это до конца моих дней.
        Сильвия развернулась на босых пятках, словно на каблуках, и вышла. Я схватила чемодан и потащила к входной двери. Бросила на него сумку с мольбертом и свой рюкзачок. Плечи оттягивал рюкзак Кейтлин. Только благодаря ему, я сумела выпрямиться.
        - Я сняла тебе квартиру в Лондоне на неделю, - отчеканила Лиззи, стоя на кухне за стойкой, чтобы не поддаться желанию подойти ко мне, если такое желание вообще было.
        - Я могла сделать это сама.
        - Но я уже сделала это за тебя. Восемь остановок автобуса до центра, рядом метро и электричка. Очень удобно.
        - Спасибо за заботу, - выдавила я из себя, давясь слезами.
        Уйти, скорее уйти. Благо дождь закончился. Я схватила подмышку картину и пошла к Мойре. Переодеваться у нее я не буду, потому заброшу рюкзак к Шону. Кроссовки грязные, в таких порог лучше не переступать. И я просто поставила его за дверь.
        - Вторая картина! Ты с ума сошла! - растрогалась Мойра.
        Я так и не сказала, что уезжаю. Язык не поворачивался. Не хотелось портить вечер. После ужина я взяла молоток и гвозди. Отмерила расстояние, чтобы два коттеджа висели друг против друга, как невидимый путь из одного дома в другой, из старой жизни в новую. Да, гвозди вбивать я умею. И лампочки менять тоже. У Мойры вдруг перегорела одна над столом.
        - У Шона есть запасные. Я точно видела их в ящике. Я сейчас сбегаю, - несмотря на протесты, решила я.
        У^к лучше я буду что-то делать. Сидя сложа руки, я зареву. Да и воздух после дождя свеж. Пахнет травой и лесом. Отличное время для вечерней пробежки. Оставив грязные кроссовки на улице, я прошла на кухню. Две лампочки в упаковке. Возьму одну, вдруг у Шона больше нет. Только она застряла, и я со всей силы тряхнула картонку. Ловила одну, а выпали обе лампочки. Одна разбилась о кафель у моих ног. Я выругалась по-русски. Побежала скорее открывать окно, но спохватилась и дотронулась до ручки с большой осторожностью. Потом отыскала совок, замела осколки и завязала в мешок, чтобы бросить пока в обычный мусор вместе с пустой теперь коробкой. Осторожно взяла целую лампочку и положила на стол. Сил идти к Мойре не было. Я съехала на пол. Прямо на ледяную плитку и уткнулась в дрожащие колени. Дура, даже лампочку поменять не могу…
        Глава 41 "Музыка слез"
        - Paddy rang me… (Падди позвонил мне…)
        Я поднялась с пола кухни растрепанная и бледная, как настоящее привидение. От открытого окна несло холодом. Или от меня самой и моих рук, ледяных от слез. Чего Шон ждет? Что я кинусь ему на шею? Пусть радуется, что руки пусты - иначе бы я точно запустила в него чем-нибудь.
        - Я просила его заказать такси на одиннадцать утра, - процедила я сквозь стиснутые от злобы зубы.
        Шон сделал шаг от порога и, наконец закрыл дверь. Сквозняк исчез. Стало почти не холодно.
        - Зачем так грубо? - голос его понизился на две октавы. Дверь он распахнул, вооружившись фальцетом. - Сейчас злость тебе не к лицу.
        - Прости, но я уже выплакалась, - Пальцы скрутились в кулаки и слиплись друг с другом. - Надо было приехать пораньше.
        - Прости, не я ставил ограничители скорости на дорогах. Я сорвался сразу, как только Падди сказал…
        Шон опустил глаза и закусил губу.
        - Трепло твой дружок, ничего не скажешь. Дура я была, что поделилась с ним.
        Шон вскинул глаза:
        - Знаешь, в этом и заключается дружба… Обидно, что ты не позвонила мне сама.
        - А мне обидно, что ты не понял, почему я не позвонила. Потому что ты последний, кого я хочу видеть.
        Шон сглотнул слюну слишком громко, или я перестала дышать от его близости, и потому тишина стала абсолютной.
        - И при этом ты плачешь в моем доме. Ты не думала, что хозяин может вернуться в любой момент?
        - Я думала, у хозяина найдутся дела поважнее моих соплей. Племянники, например. Интересно, что ты сказал Моне?
        Шон сглотнул, кажется, еще громче.
        - Правду. Она у меня на лице была написана. Я ехал к тебе. Гнал, как ненормальный. У меня сердце остановилось, когда я увидел твои кроссовки на пороге моего дома. Что ты тогда тут делаешь, если не ждешь меня?
        Я махнула в сторону стола.
        - За лампочкой пришла. У Мойры перегорела. Извини, одну я разбила. Но замок на окне целый.
        Шон прошел мимо, чуть не снеся меня плечом, и закрыл окно. Какая ж у него широкая спина. Луны теперь не видно. Стало совсем темно.
        - Выходит, ты плачешь над разбитой лампочкой? - спросил он, не оборачиваясь.
        - Ты ведь не можешь плакать по Эрику. Ты его не любила…
        - Я плачу по себе! - почти закричала я. - И только по себе. Именно это я и сказала Падди. И заодно намекнула, чтобы он не смел звонить Шону Муру. Но я, видимо, очень плохо говорю по-английски.
        Шон развернулся и провалился к раковине, как я когда-то. Как же давно это было,
        ужас…
        - У Падди прекрасная память. Он передал твои слова дословно. И добавил: приятель, это твой второй шанс. Не упусти его.
        - Я не хочу быть твоим вторым шансом! - теперь уж я точно кричала. - И не только твоим. Я была им три года. С меня хватит! Тогда я хотя бы не знала, чья я бледная тень. А ты предлагаешь сознательно каждый день трястись, что появится Кара, и ты побежишь к ней, задрав хвост… Спасибо, не надо!
        Шон сделал шаг от раковины, но не протянул ко мне рук. К счастью, потому что мои кулаки не разжимались, и я могла ударить, а он последний, кому я хотела сделать больно. Надо было уехать днем. Какая же я дура, что пошла проститься с Падди.
        - Кары в моей жизни больше нет, - Голос Шона звучал неестественно глухо.
        - Ее появления ты можешь не бояться.
        Я усмехнулась и покачала головой:
        - Какой же ты дурак! Иджит! Мой тебе совет: хочешь отношений с женщиной, не заканчивай каждый разговор воспоминаниями о Каре!
        Шон промолчал, но взгляд его стал чернее ночи. Теперь сглотнула я.
        - Хочешь знать, что имя Кара значит в русском языке? - Ия объяснила. - Так вот, пусть она остается твоей карой, не моей. Мне достаточно того, что у меня есть, - Я еле сдержалась и не сказала «своего дерьма». - Извини, Шон! Этого разговора не должно было быть. Прощание в Корке мне понравилось куда больше. Зачем ты приехал? На что ты рассчитывал? Нет! - подняла я руку, будто могла дотянуться до его губ. - Молчи! Не надо ничего говорить. Какая же я дура…
        И я вновь опустилась на плитку. Только теперь за спиной был холодильник, и закипевший затылок получил холодный компресс. Я видела лишь ноги Шона. В ботинках - впервые, наверное, не разулся дома. Он не подходил ко мне, а я поняла, что без помощи не встану. Даже пьяной я владела своим телом лучше, чем сейчас. Выплаканные слезы и дикий ор на хозяина приютившего меня дома опустошили, забрали у меня последние силы… Я закрыла глаза.
        - Лана, что это?
        По шелесту я поняла, что Шон нашел родительский портрет, потому ответила, не открывая глаз:
        - Мой прощальный подарок. Прости, что в карандаше. У меня под рукой ничего не было. Только забытый тобой альбом и строительный карандаш. Я бы нарисовала по новой, но у меня уже нет времени. Прости.
        - Лана!
        Голос слышался совсем близко. Я открыла глаза - Шон присел на корточки напротив меня. Подошел в ботинках совершенно бесшумно. Или я оглохла от пульсирующей в голове крови. Мне надо поспать. Лечь и не открывать глаз до самого утра.
        - Ты нарисовала это сейчас, пока искала лампочку?
        Я покачала головой, хотя могла бы соврать.
        - Я ночевала здесь. Ты ведь разрешил.
        Шон протянул руки, и я не дернулась. Теплые пальцы смахнули новые слезы со щек.
        - Останься на эту ночь тоже. Я буду спать на диване.
        Я затрясла головой:
        - Твоим родителям это не понравится. Я едва вымолила у них разрешение на эту ночь.
        - Лана…
        - Мойра рассказала про своего Коннора. Мне было так страшно здесь одной, ты не представляешь.
        - Но сегодня ты будешь со мной. Родители у меня добрые. Только несчастные.
        - Шон, ты тоже сумасшедший, да?
        - Наверное, иначе бы меня сейчас здесь не было. Лана… Не уезжай. Я прошу тебя, не уезжай.
        - Это неправильно, Шон. Я не могу из огня да в полымя. Я не хочу прятаться за твоей спиной от мира. Я должна взглянуть ему в глаза и сказать, вот она я. Пусть у этого мира нет во мне нужды, но я должна попытаться стать ему нужной.
        - Лана, ты уже нужна мне, - Шон уперся лбом в мой лоб и впечатал мой затылок в холодильник, но даже не заметил этого. - Этому миру не нужно ничего доказывать. Ему плевать на тебя, на меня… На всех нас. Я, пока ехал, все пытался найти для тебя красивые слова… Но не нашел. Я просто молча отдаю тебе себя. И ты можешь так же молча принять меня. Или оттолкнуть, если пожелаешь. Но я не хочу, чтобы ты меня отталкивала.
        Я не видела его глаз. Да и губы в темноте были едва различимы. Но его сдавленное дыхание звучало тамтамом.
        - Шон, это глупо… Ты меня просто жалеешь. Но это пройдет, я знаю. Я не та, кто тебе нужен. И ты не тот, прости. Мы подурили и хватит.
        Шон резко поднялся и оказался против окна. В лунном свете он выглядел пришельцем из другого мира. Да он таким и был. Из другого мира.
        - Пойду лампочку вкручу.
        - Нет! - Я развернулась и ухватилась за ручку холодильника. Он выдержал мой вес, и я оказалась на ногах. - Можно, я сама? Понятия не имею, как долго я отсутствовала. Мойра там с ума сошла, наверное! Я буду ночевать у нее…
        - Почему?
        - Потому что не могу идти в коттедж. У Лиззи умер в Нью-Йорке брат. Она вернулась с его вдовой. Я там лишняя.
        - Поэтому ты решила уехать? Лана, мой дом в твоем распоряжении. Я отдам тебе комнату сестер. Если только в этом причина твоего отъезда…
        Я должна ответить. Невозможно ему лгать. И все же это удар ниже пояса. И я не хочу его наносить.
        - Не в этом. Я просто поняла, что жизнь коротка. Я должна начать жить. Как-то. Сама. Без Лиззи. Я хочу собрать свои вещи, пока ее нет. Вот в чем причина моего отъезда.
        Да, а больше ему знать не надо. За его воображением мне не угнаться. Но он смотрел на меня в упор. Что сейчас творится в его голове? О чем он меня спросит? Ладони стали влажными, и я спрятала руки за спину.
        - Ты не договариваешь, Лана. Однако я понял, почему ты плачешь. И снова не нахожу слов. Эрик…
        - Нет! Это не он. Я не знала ее брата. Да и никого из ее семьи. До приезда Сильвии.
        Я сжала губы, почувствовав, как они вновь задрожали.
        - Прости тогда… Просто как-то странно совпал твой разрыв с Эриком и…
        - Совсем не странно. Я была заменой. Временной. Пока Сильвия была женой брата Лиззи. И теперь, когда она свободна… - Я закусила губу и почти промычала: - Шон, не заставляй меня говорить об этом. Я ничего не сказала Мойре про себя. Только про Лиззи и приезд Сильвии. Я попытаюсь умыться, если еще в состоянии выглядеть, как человек.
        - Лана, я вкручу лампочку сам, успокою Мойру и вернусь к тебе. Не обещаю, что сумею успокоить тебя, но хотя бы… Хотя бы тебе не нужно будет улыбаться Мойре. А завтра с утра сходим к ней… Когда у тебя самолет?
        - В четверг в восемь вечера. Я думала еще погулять в Дублине. Зайти хотя бы в Тринити Колледж.
        - Хорошо. Поедем с самого утра, и у нас будет почти два дня…
        - Шон, не надо.
        - Мне надо… Мне все равно надо в Дублин вправить мозги сестре. И, может, я неисправимый дурак, но ведь есть шанс, что ты передумаешь…
        - Нет такого шанса, Шон!
        Он схватил меня за плечи и чуть ли не доволок до дивана. Я успела испугаться его ярости, но он просто усадил меня на подушки и встал передо мной на колени, чтобы наши лица оказались на одном уровне. Теперь взгляд Шона вернул себе прежнюю голубизну, или мне хотелось в это верить. В темноте я могла лишь чувствовать его руки, которые теперь сжимали мне колени. Протяни руку и зажги лампу, но он не сделает этого, чтобы и на минуту не дать мне свободы.
        - Лана, послушай… Я не предлагаю тебе вот это, - Шон обвел глазами дом.
        - Если ты хочешь, я вернусь в Корк или даже Дублин. Если ты не хочешь оставаться в Ирландии, я тоже пойму… Лондон? Штаты? Для меня собственно не имеет значения, где начинать с нуля… И теперь о том, что явно останавливает тебя в первую очередь, - Его руки переместились мне на талию. - Я не могу предложить тебе красивую жизнь, к которой ты привыкла, но…
        - Послушай и меня! - перебила я громко. - У меня никогда не было красивой жизни. Пол не тратил на меня денег. Совсем! Лиззи тоже не купается в роскоши, хоть и могла б… Мне это не важно, я умею считать деньги… В уме… У меня никогда их не было в реальности.
        - Не перебивай. Дай договорить, - Руки Шона теперь сжимали мне грудь. - У меня есть деньги на старт, пока я не найду нормальную работу. Я не боюсь тяжелых времен, у меня никогда не было легких. Я не думал прикасаться к родительским деньгам, но, может, это как раз тот самый случай, когда надо изменить принципам? Ради будущего? - Но он не ждал от меня ответа, и я вняла просьбе не перебивать. - По традиции ферму наследует сын, и потому все вырученные за земли деньги отец оставил мне. Я пытался дать что-то сестрам, особенно Моне, но они не взяли, сказав, что на это у них есть мужья. Лана, это небольшая сумма, но это неплохой старт. Я постараюсь найти работу в галстуке, но готов на любую, если рядом будешь ты…
        - Шон, почему я?
        - Я не могу объяснить это словами, - Шон отпустил меня, чтобы постучать себя по лбу. - Это не тут, это вот здесь, - Он опустил кулак на свою грудь. - Ну или чуть ниже… Лана, не отталкивай меня из-за денег. Я выгребу, обещаю…
        - Шон! - Теперь я сжала ему щеки. Не побрился. Не успел. - Деньги - это последнее, что останавливает меня в наших отношениях. У меня есть на счету достаточно, хотя я тоже не хочу их касаться… Дело во мне. Дело в нас. Шон, это глупо… Ты меня не знаешь…
        - Ну так позволь узнать. Не уезжай! Твоя Сильвия ведь уедет… А пока она здесь, уедем мы. Если тебе нужно в Штаты, я поеду с тобой. Вдруг у тебя там кран сломается или лампочка перегорит… Лана…
        Он ждал от меня поцелуя, но я просто поднялась. Ему пришлось отползти от дивана и дать мне пройти. В ванную. Я умылась, не включая света. Лучше не видеть себя. Вернулась. Шон не двинулся с места.
        - Я пойду к Мойре. Я не сообщила ей, что уезжаю.
        - И не говори ничего!
        Шон вскочил с пола, но я выставила вперед руку, чтобы он не приближался.
        - Я уезжаю, Шон. Я не та женщина, которая тебе нужна, и ты…
        - Лана, - Он произнес мое имя таким тоном, что я поняла, вякать бесполезно.
        - Я постараюсь стать тем, кто тебе нужен. У меня довольно терпения. Я десять лет ждал женщину, которой захочу сказать то, что сказал сейчас тебе. Так неужели, думаешь, я не подожду месяц, два или даже год, чтобы эта женщина захотела меня в ответ? Лана, дай мне шанс. Я же тебе не противен, я чувствовал это по твоим поцелуям. Так что сейчас не поверю, если скажешь, что это не так… Тело не врет, оно не умеет врать тому, кто может его читать. У меня пока получается лишь по слогам, но это значит, что я могу научиться читать свободно, если буду стараться… А я буду, Лана, я не гордый…
        - Шон, прекрати! Я не знаю, что ты там себе нафантазировал обо мне… Но я стою сейчас тут и мне хочется обернуться, чтобы понять, с кем ты разговариваешь. Это не я. Ты хочешь семью, потому что ты знаешь, что это такое, а я не знаю. Ты хочешь детей, я же видела, как ты глядел на малышей Моны, а я не хочу. Я не готова. Я ни к чему не готова…
        - Лана, я тоже ни к чему не готов. Я просто хочу попытаться вновь стать мужем. Я устал быть один. Устал искать случайные встречи. Устал оттого, что мне не хочется ничего делать. Я учился для матери, я работал для Кары, потом карабкался вверх для спокойствия Деклана, а сейчас не знаю даже, для чего собственно просыпаться. Если только с собакой погулять. А она старая. И другую я не заведу. Ты права, жизнь проходит и очень быстро. Можно ведь не успеть ее прожить, ведь так? Не уходи в пустоту, когда можно взять за руку того, кто рядом. Не проходи мимо меня. Ты можешь всегда уйти, я дам тебе ключ. Но сейчас открой эту дверь. Ну! Я ведь не худший из мужчин, чтобы мной так вот запросто швыряться!
        Это не прозвучало вопросом. Это было утверждение. Я подошла и коснулась его плеча. Только бы не поцеловал. Только бы выслушал.
        - Именно потому, что ты лучший из всех, кого я встречала, я должна уехать. Может, я заскучаю и вернусь. Но сейчас, Шон, я побегу не к тебе, а от… - Я чуть не сказала «нее». - От него.
        - А мне плевать, - Он не поцеловал, но прижал к груди, и я уткнулась носом в подмышку, чувствуя ставший уже и моим запах дезодоранта. - Я забрал тебя раньше, чем он от тебя отказался. Относись к этому так. Я не прошу у тебя взаимности прямо сейчас. Я понимаю, что тебе больно. Я поверил, когда ты сказала, что без любви ни с кем не спишь. И я хочу верить, что это правда и в отношении меня. Мы взрослые люди. Это молодежь вспыхивает факелом и сразу гаснет, а мы наоборот раздуваем из искры пламя, если захотим, и поддерживаем этот огонь, если хотим. А я точно этого хочу.
        Шон отстранил меня и снова вытер мне глаза.
        - Когда слезы высохнут, я хочу быть первым, кто увидит твою улыбку. Лана, не уезжай. Или нет, не так. Возьми меня с собой. Молчи! - Он закрыл мне рот ладонью. - Сейчас ты меня пошлешь, и это нормально. Не говори ничего до четверга. Подумай. А сейчас… Пойдем к Мойре вместе, я поиграю для тебя на волынке. Она у нее. Будем считать, что для этого я и приехал.
        - Шон…
        - Ну это правда. Я сдерживаю все свои обещания. И не говори ей ничего. Не хочу, чтобы она переживала за меня. Скажем, что едем посмотреть Дублин и с Йоной помириться, что правда.
        - Шон, я не хочу к твоей сестре. Не надо.
        - Я не тащу тебя к сестре, - Он достал телефон и вызвал чей-то номер. Поздоровался. - Слушай, Роб, я завтра буду в Дублине, и если у тебя комната свободна… Спасибо… Нет, я не один. Но это не проблема, она из Сан-Франциско, ей это не в диковинку, - Снова пауза. - Во сколько?.. Я постараюсь не опоздать. Если что, то вечером встретимся. Мы все равно вернемся не рано. Хорошо. Сэму привет. Увидимся.
        Шон сунул телефон в карман.
        - Ты же нормально относишься к геям? - Я с трудом не открыла от удивления рот. - Они классные ребята и отличные музыканты. Впрочем, нам будет не до них. Иди обуйся… Нет, погоди.
        Он остановил меня за плечо, сходил на улицу за моими кроссовками и вернулся к раковине, чтобы их обтереть. Я смотрела ему в спину и кусала язык, не зная, что сказать. Как объяснить, что я не имею права портить ему жизнь.
        Он усадил меня на скамеечку у двери и принялся обувать, как ребенка, окончательно лишив дара речи.
        - Не мокрые? - спросил Шон заботливо.
        - Нет.
        Мокрые только мои глаза и подмышки. Мужской дезодорант не в силах справиться с женскими гормонами. Зачем ты снова свалился мне на голову, зачем? От одной бабы у тебя уже седые виски? Ты решил в тридцать три поседеть окончательно? Но голос не возвращался, и я молча позволила Шону взять меня за руку и увести к Мойре по уже такой знакомой тропе. Я шла и думала, что та явно сказочная, и ходила я по ней во сне все детство, иначе почему такое спокойствие и чувство единения с этой травой, деревьями и даже серыми камнями? Можно пройти с закрытыми глазами и не оступиться. Не из-за руки же, которая тебя ведет, до боли сжимая пальцы.
        - Мойра, это я виноват, - начал Шон с порога, снимая с плеч лапы Джеймс Джойс. - Позвонил и попросил дождаться меня дома. Прости нас. Больше такого не повторится.
        - Почему ты приехал? - еще сильнее нахмурилась Мойра.
        - Ну ты же уже знаешь про мою съемщицу. Решил, что самое время показать Лане Дублин и заодно успокоить Йону.
        - Да, да, - закивала хозяйка. - Помирись с сестрой.
        - Я с ней не ругался. Ей надо просто мозги вправить, - Шон подсел к столу, и Мойра тут же засуетилась вокруг него. Куда он от такой бабушки собрался уезжать?! Дурак!
        Я пошла ставить чайник. Пусть будет от меня хоть какая-то польза. Да и хотелось поскорее смягчить горячим питьем саднившее от слез горло. Может, тогда смогу поговорить с Шоном. Я перешла в гостиную, чтобы не мешать Мойре возиться у плиты. Шон с куском хлеба тут же явился ко мне. Наверное, и не обедал.
        - Где ты уровень нашла?
        Он переводил взгляд с одной картины на другую. Я показала на глаза.
        - Я художник. Все делаю на глаз. И редко ошибаюсь.
        Вместо ответа он погладил меня по спине. Лучше бы похлопал по плечу. Оно бы отвалилось, но не выпустило на волю целый муравейник мурашек.
        - Чайник вскипел, - выглянула из-за угла Мойра и тут же убралась к столу со сковородкой, поймав внучка с поличным. Я покраснела больше него и с трудом вернулась на кухню, пряча от Мойры глаза. Хорошо, не облилась чаем, пока несла заварку на стол.
        - Я один буду есть?
        - А мы уже поели, - ответила Мойра и вернулась с печеньем и тарелкой клубники, к которой я не успела притронуться из-за перегоревшей лампочки. Теперь света стало слишком много, и мои щеки сравнялись по цвету с заплаканными глазами. Хорошо, что у Шона отменный аппетит. Он быстро вымыл тарелку и руки, чтобы вернуться с огромной кожаной сумкой. Глаза Мойры вспыхнули, и она победно взглянула на меня. А потом мы обе плакали. Это была музыка слез. Шон поставил стул посреди коттеджа и не смотрел на нас, хотя пальцы находили отверстия, как родные. И чем быстрее работал локоть Шона, нагоняя в мешок воздух, тем сильнее липла ко мне футболка. Отчаяние, тоска, гнев, ярость - чувства менялись на каждом звуке. Музыка лилась мне в уши продолжением разговора. Для меня впервые кто-то играл и играл так, будто во вселенной не осталось ничего, кроме звуков волынки и ударов кровоточащего сердца. Но, увы, за окном разгулялся ветер, рвущий листву сильнее, чем твоя музыка мою душу… Он напоминал о действительности, гнал нас прочь до дождя…
        - То пусто, то густо с этой погодой, - всхлипнула Мойра, провожая нас.
        Я стиснула ее плечи, зная, что это в последний раз, а Мойра просто потрепала меня по голове, будто напоминала, что хорошие девочки иногда причесываются.
        - Я не побегу с волынкой, - сказал Шон, предлагая не ждать его.
        Волосы откинуло назад, как и футболку, остро обозначив бугорки на моей груди. Первый слог Шон мог спокойно прочитать, как и второй. Бежать! Бежать от него. Только далеко ли убежишь, если бежишь к нему домой?
        Я добежала, разулась и пригладила волосы. Нет, я сплю на диване. Я не даю надежд и не покупаю себе индульгенций, как назвала свое общение с мужем Сильвия. Шон поставил инструмент в дальний угол гостиной и вернулся на свет в кухню.
        - Тебе согреть воду в душе?
        Я снова пригладила волосы.
        - Лучше завтра с утра. Разбудишь меня пораньше?
        Шон кивнул. Бедный, он понял, что слово сегодня не дочитает. Нет, я не могу… Я пытаюсь отдалиться от него, а близость только сблизит. Рвать по новой будет слишком больно. Я чувствую, я действительно что-то к нему чувствую. Зачем наши дороги только пересеклись! Зачем?
        - У тебя есть одежда на завтра?
        Я махнула в сторону двери, где стоял рюкзачок Кейтлин. Шон не удержался от смеха. Я тоже улыбнулась, прекрасно понимая, о чем он подумал.
        - Я пришла всего на одну ночь, - сказала я, и улыбка исчезла с лица Шона. Голос тоже стал глухим:
        - А осталась на две. Так, Лана, все и начинается. А завтра будет третья ночь - пусть не дома, но со мной.
        Бедный Шон. Он ведь, дурак, действительно надеется, что я не поеду в аэропорт. Даже не дал мне с собакой попрощаться. Откуда в нем такая уверенность? Откуда? Что я делаю не так, что даю ему напрасную надежду?
        - Я пойду спать, ладно? - спросила я примирительно, делая шаг в сторону ванной комнаты. - Я не взяла с собой зубную щетку. Это о многом говорит.
        Шон опередил меня и достал из ящика новую. Я поблагодарила и закрыла перед его носом дверь. Как я переживу эти два дня? Как? Он пожелал мне спокойной ночи по-английски. Видно, язык кельтов для него ассоциируется с любовью, которую я отвергла. Зато с радостью приняла подушку и одеяло - Шон забрал диван себе, оставив мне свою кровать. Тело пожалело меня и быстро, почти мгновенно, отпустило в темноту беспробудного сна. Иначе меня бы долго мучили воспоминания, спрятавшиеся в складках этих простыней.
        - Доброе утро!
        Оно еще не наступило. Окна закрывала серая пелена, но я встала. Кухню заполнял запах мяты в чае и жареных овощей. Шон приготовил омлет, и тот не мог слишком долго преть под крышкой, дожидаясь меня. Душ был коротким, будто я боялась обжечься. Волосы я закрутила полотенцем и вышла к столу. Ели в тишине. Странно, что в доме не было настенных часов. Для полноты картины прощального завтрака не хватало их тиканья. И еще морды Джеймс Джойс на моих коленях. Я уже скучала по ней.
        - Думаешь, уже можно потревожить мисс Брукнэлл? - спросил Шон, вымыв посуду.
        - Я оставила чемодан прямо у дверей. У тебя есть ключ. Если что, просто заберем вещи без лишнего прощания.
        Мне очень хотелось уехать, не прощаясь, но я сомневалась, что так получится. И действительно Лиззи не спала. Она сидела в шезлонге после йоги с пледом на плечах. Утро оставалось промозглым, несмотря на первые проблески солнца. Сильвии не было видно. Вот и хорошо, а то Шон, оценив ее возраст, еще усомнится в любви к ней моего Эрика.
        - Какая неожиданность, мистер Мур, - выдала Лиззи сухо на его приветствие и окинула меня ледяным взглядом. - Я уже собралась написать, что уеду через неделю. Можете оставить себе депозит как неустойку. Простите, что не сообщила раньше. Жизнь непредсказуема, не так ли?
        Ее взгляд остался на мне, даже когда Шон выразил соболезнования и сказал, что она в любое время может закрыть коттедж и бросить ключ в почтовый ящик.
        - Я заберу вещи? - спросил он меня и, когда я кивнула, ушел.
        - Что он тут делает? - прошипела Лиззи, делая ко мне шаг. - Зачем ты ему позвонила? Ты спятила?!
        Лиззи схватила меня за плечи, но я вырвалась.
        - Он едет в Дублин к сестре и подбросит меня до гостиницы. Твои переживания напрасны. Это зовется ирландским гостеприимством.
        - Лана, не смей опускаться до уровня Шона Мура! Не дури, слышишь меня?!
        - Опускаться? Мне б подняться до его уровня. Он - профессор музыки в университете Корка, а у меня всего лишь бакалавр.
        Лицо Лиззи окаменело.
        - Ты шутишь?
        - Нет, Лиззи. Он профессор, который умеет сам починить кран. Таких очень мало. Прямо находка.
        - Лана…
        - Я улетаю в Лондон и затем в Сан-Франциско, - перебила я. - Хватит учить меня, как вести себя с мужчинами. Ты в этом ничего не смыслишь! Я напишу, когда доберусь до Калифорнии.
        Хотелось сказать, пришлю открытку. Только куда? Адрес Сильвии в Милане я не знала. Лиззи еще что-то сказала, но я приказала ушам не слушать - она больше мне не указ.
        Шон не возвращался. Наверное, ждет в машине, давая время проститься без свидетелей. Но я все уже сказала ей. Объятия - лишнее. Я развернулась и ушла, стараясь не шуршать гравием, чтобы не разбудить Сильвию.
        Глава 42 "Последняя ночь в Дублине"
        - I Vale! Ojala que llueva cafe…
        - Что он спел? - спросил Шон, проводив приятеля взглядом. Через открытую дверь кофейни мы видели, как Роберто отстегнул велосипед от столба и, махнув нам рукой, укатил.
        - Он надеется, что пойдет кофейный дождь, а остальные слова я не поняла. У него жуткий барселонский акцент. Не для моих калифорнийских ушей, - попыталась я не смотреть ни на Шона, ни в телефон, где в Ютубе на паузе стояла запись с концерта группы Роберто и Сэма.
        С Сэмом я еще не познакомилась, а Роберто произвел приятное впечатление. Чуть ниже Шона, до боли худой, с коротко подстриженной курчавой черной копной волос и яркими живыми глазами. Узнав, что я из Калифорнии и чуть говорю по-испански, он тут же перешел на родной язык, хотя только по внешности можно было угадать, что парень не местный. Мы встретились в кафе. Он сидел у дальней стены над пустой чашкой, и тут же подскочил, чтобы уступить мне место. Столиков на троих здесь не было, да и разнополых пар тоже не наблюдалось. Только в очереди за кофе стояла женщина явно за стаканчиком на вынос. Шон сделал заказ и вернулся к нам, сурово взглянув на Роберто, который, присев на спинке моего кресла, показывал мне запись из паба. Из-за громкоголосых молодых людей пришлось припасть к телефону ухом - музыку я с трудом, но расслышала, а песня была на гэльском. Красиво и, видимо, про любовь, судя по выражению глаз исполнителя и таинственной улыбке Роберто. За секунду до возвращения Шона он открыл мне секрет авторства сего музыкального шедевра.
        - Почему не рассказал, что ко всему прочему пишешь песни? - спросила я, чтобы нарушить неловкую тишину, воцарившуюся над нашим столиком после ухода Роберто, словно мы схватили с соседнего диванчика по подушке и закусили ее.
        - Просто мы с тобой еще мало знакомы, - выдал Шон через секунд двадцать привычный ответ.
        - Так что еще мне предстоит узнать о тебе? - дополнила я вопрос, стараясь смягчить рвущиеся наружу грубые нотки, созвучные его ответу.
        - Больше ничего не узнаешь, если улетишь завтра в Лондон.
        Решил, значит, интриговать, за два часа дороги поняв, что решение мое окончательное и обжалованию не подлежит. Жаль, песня шикарная. Хотелось похвалить, но раз слова Роберто приняты в штыки, настаивать не буду. Ты у нас не пытаешься производить впечатление, потому что знаешь, что тебя похвалят другие, и будто случайно сводишь меня с этими людьми. Тонкая игра, да белые нитки следовало б сменить на изумрудные, чтобы не так в глаза бросались.
        - Добавила в избранное, буду слушать на досуге. И знакомым советовать, - проговорила я, не выдержав его тяжелый взгляд. - О, спасибо… - сказала я уже мужчине, принесшему долгожданный кофе. С сердечками, черт его дери, и я не удержалась от комментария. Правда, произнесла почти шепотом: - Он полчаса сердечки рисовал?
        - Когда люди приходят в кафе, они стремятся как можно дольше побыть на расстоянии вытянутой руки, смотря друг другу в глаза. Кофе - это не фаст-фуд, это общение, и именно поэтому сердечки на пенке рисуются так долго.
        - Шон, уверена, на твоих лекциях студенты не засыпали. А я усну и с кофе, если ты будешь на все мои вопросы отмалчиваться.
        - Ты сама попросила меня больше не говорить про Кару.
        - Про нее можешь молчать. Говори про песню.
        - Эта песня - моя попытка удержать Кару. Провальная. А песня, как ни странно, у публики уже столько лет пользуется популярностью. Наверное, потому что Роб великолепный гитарист, а гэльского никто не понимает.
        - А, может, просто Кара - дура? - выдала я, коснувшись губами обжигающей сердечной пенки.
        - Тогда не будь дурой ты.
        Я уже дура, раз не в состоянии удержать язык за зубами. Шон Мур вывернет наизнанку любую мою фразу. Это его родной язык, а я не в состоянии объяснить по-английски элементарных вещей - я осталась с ним так надолго случайно, а не потому что меня послали ему небеса, как второй шанс. Шону просто надоело ждать чуда, и он ухватился за меня в надежде самостоятельно вырастить из гадкого утенка лебедя, но я умру в его клетке и дрожащими руками никогда не попаду ключом в замок - я не смогу обидеть его уходом, как не смогла когда-то Сильвия уйти от Эдварда, переломав столько жизней своей нерешительностью, враньем и молчанием. Мою жизнь в том числе. Но я не продолжу эту череду, не стану новой «карой» Шона.
        - Я не понимаю гэльского, - попыталась отшутиться я и ткнула ложкой в принесенный задолго до кофе морковный торт. Такой огромный кусок мне не осилить. Наверное, он отрезан таким большим в надежде, что его съедят вдвоем. Нет, нет, нет… Никакой бариста, сколько бы сердечек ни вывел на пенке моего кофе, не заставит меня протянуть ко рту Шона ложку. У него в кармане ключ от пустой сейчас квартиры, которая в трех шагах отсюда. Как в дешевом кино или глупом подростковом романе. Нет и еще раз нет. Я не буду настолько дурой.
        - Выпей уже кофе и съешь наконец торт. В пять часов музеи закроются! Здесь до Дублинии пятнадцать минут бодрым шагом. Давай хоть ее посмотреть успеем, а?
        - А что там? - почти перебила я в страхе, что Шон уже научился читать мои мысли.
        - Викинги. Их мы любим, в отличие от англичан. Наверное, потому что в каждом из нас течет их кровь. Викинги ирландских женщин любили, раз променяли на них родину и разбой, а англичане только насиловали, а их детей приносили потом в жертву в своих дьявольских сектах. Одна, кстати, находится неподалеку - это был закрытый английский клуб в подвале церкви, который носил название «Ад», легко догадаться почему.
        - Ты на всех лекциях страшилки рассказывал?
        - Ты хочешь узнать Дублин или меня? Я не интересен даже самому себе. Я даже не способен стать знаменитым алкоголиком, как Волосатый Лимон, хотя умею пить и совсем не умею бриться, и давно бросил офисную работу…
        - Чего замолчал?
        - Жду, когда ты поделишься тортом.
        Черт бы побрал вас, профессор! И я протянула ему кусочек тортика на ложке, стараясь держать руку в монументальной неподвижности.
        - Лимоном его прозвали за желтый цвет лица. В конце жизни печень у бедняги не выдержала обильных возлияний. И все равно он сохранил радушный вид и развлекал случайных прохожих. Его знал каждый дублинец, но когда пропойца умер, никто не смог назвать его настоящего имени, так и похоронили с двумя буквами на могильном камне - «Эйч» и «Эл» вместо «Волосатого Лимона». И паб назвали в его честь, а в мою не назовут ничего, когда я сопьюсь окончательно, - и Шон отхлебнул кофе.
        Чего мистер Мур добивается? Жалости? Он пожалел меня, и теперь я обязана ответить ему взаимностью? Взаимной жалостью! Я могла бы ответить ему восхищением - за игру на волынке, за песню, за… Да просто за то, что он поставил меня выше семьи, заткнул уши на вопли Моны и прыгнул в машину… Да, великолепный набор, чтобы екнуло сердце. Но не у меня. Минутная слабость может обернуться катастрофой, которой поделилась со мной Сильвия. Ей хотя бы было восемнадцать! А я на десять лет старше и уже знаю, как плохо может быть в постели с мужчиной, даже если ты благодарна ему за паспорт. А тут я даже не буду знать, за что благодарить… Нет, Шон, нет…
        - Лучше пиши песни, - и тут я пожалела, что не в силах на английском обыграть русские «не пей, а пой», потому речь Шона прекрасна, а моя до безумия бедна, как и мысли. Мысль в голове осталась лишь одна - как уйти, не ранив Шона больше, чем я уже нечаянно ранила.
        - Я не умею играть на гитаре. Роб тогда только приехал, ему и восемнадцати, кажется, не было, а какая у него уже была сильная гитара, испанская школа… Он научил меня паре аккордов, они и составили мелодию. Слова я специально писал на ирландском, чтобы Каре сложно было придраться к рифмам, а она в это время уже придиралась ко всему. За пару недель до ее дня рождения я проснулся с сознанием того, что в мою любовь больше не верят, она утонула в быте и вечной нехватке денег. Какой подарок я бы ни купил, Кара отругает меня за лишние траты, и я решил написать песню. Одолжил у Роба гитару на один день и разбудил Кару музыкой. Она швырнула в меня подушкой и сказала, что хотя бы в этот день, один раз в году, она хотела выспаться. Потом разревелась и крикнула, что терпеть не может гэльский. И заодно то, что у меня нет голоса, чтобы петь баллады… Через неделю она собрала вещи и ушла. И я отдал песню Робу, когда тот попросил написать что-то для него. Периодически он снова просит, но я больше ничего не пишу. Только переписываю чужие песни, чужие чувства и завидую чужому счастью. Наверное, проклятье фейри все
же существует.
        - Пойдем лучше к викингам! - вскочила я и уже стоя допила последнюю каплю кофе.
        Шон тут же поднялся, точно ждал от меня приглашения и нес бред от безысходности, чтобы его ускорить. Я тоже спешила уйти с этих улиц. В Корке дневная чистота резко контрастировала с массовой обветшалостью зданий. В Дублине к ней добавилась грязь и торговые развалы со всякой китайской всячиной, сделавшие проход по узкому тротуару невозможным. Мы пошли по проезжей части, уступая иногда дорогу одинокой машине или пустому экипажу, и я пару раз чуть не вляпалась в оставленные лошадьми кучи - целые и размазанные по асфальту колесами.
        Меня мутило от вони, слишком крепкого кофе и близости плеча Шона. Он держал меня за руку и тянул вперед, заставляя практиковаться в спортивной ходьбе, и мы довольно быстро выбрались в центральный район с офисами, спрятанными в старых зданиях. Улицы стали шире, хотя и остались пустынными, словно были предназначены для романтических прогулок. Наконец впереди показалась серая церковь - вернее две, соединенные аркой-переходом. В левом крыле располагался музей викингов. Мы долго стояли на светофоре. Наверное, и они в Дублине запрограммированы для влюбленных парочек, и с каждой минутой я чувствовала себя все более и более не в своей тарелке. Шон улыбался с такой теплотой, что хотелось скинуть кофту, и я боялась раскрыть рот.
        Я не понимаю, что говорить, и он уж точно не понимает, что я хочу ему сказать. Лучше погрузиться в музейную тишину, где притушенный свет не режет воспаленные от наворачивающихся слез глаза. Редкие посетители не заставляли Шона разжимать пальцы. Он вел меня от экспоната к экспонату, как ребенка, и шепотом зачитывал таблички, хотя порой из его рта вылетало много больше слов, чем уместилось на стендах. Однако лучше бы он приберег их для племянников. В моей голове знания не задерживались, их вытесняла раздувшаяся жуткой жабой мысль, что пусть в нас обоих течет кровь викингов, у нас все равно слишком мало точек соприкосновения, и если я прекрасно понимала его желание затащить меня в постель, то мотивы поднять отношения на серьезный уровень оставались мне непонятны. От них веяло безысходностью, будто он отчаялся найти себе достойную пару и берет то, что само пришло в руки. Только не знает, что меня в них жестоко толкнули, и как бы Шон ни был хорош, я не хочу быть синицей в его руках, пусть эти руки и кажутся самыми надежными из всех тех, в которых я побывала.
        У меня развилась клаустрофобия рядом с ним в темных переходах музея - так чувствовали, небось, себя ирландские поселянки подле бородатых пришельцев из-за моря, хотя и их собственных мужчин можно было испугаться. Я сняла с манекена наряд ирландского короля и мысленно одела на Шона. В плечах он пришелся ему в пору - видимо, главным развлечением на ферме было плавание в озере. Портить шлемом так хорошо лежащую нынче волну не хотелось - лучше бы Шон оставался в рваных джинсах и с муравейником на голове - нынешний королевский вид не портили даже седые виски. Шон умел пользоваться своей внешностью - у него на курсе явно доминировали студентки. Так почему же он до сих пор один? Пусть в деревне над ним тяготеет родительское преступление, но в университете он мог бы любую поманить пальцем, и деньги были бы последним, о чем она бы его спросила. Тем более у него имеется наследство. Почему он один? И почему он выбрал меня? Может, я похожа на Кару, которую он до сих пор безумно любит. Может, он ездит в Лондон к ней? Может, она не забыла первую любовь, просто выбрала стабильность с другим мужчиной, и теперь
встречается с ним раз в полгода ради пары страстных ночей и общих воспоминаний? И, может, Шон сейчас ищет для себя ту, кто закроет глаза на его любовь на стороне. А это может сделать только та, кто в него не влюблена. И та, у которой в шкафу довольно своих скелетов. Точно! Как же я раньше не догадалась…
        Шон вернулся от Кары с твердым намерением устроить наконец свою жизнь. Быть может, он вновь предложил ей вернуться к нему, и в этот раз она не просто отказала, а предложила ему решение - в виде меня, вот Шон и не запил. У него имелся план, и он ему четко следовал с переменным успехом, и сейчас ему до ужаса досадно, что все рухнуло. Лучше бы он раскрыл передо мной карты и принял проигрыш достойно. Иначе я не смогу его уважать. Нельзя играть жизнью другого человека в угоду своей. Нельзя. За это жестоко платишь. Может, ты, Шон Мур, и послан мне карой за то, что я сделала с Полом Доналом ради меркантильных целей, но я буду сопротивляться судьбе. Я найду силы уйти от прошлого, не обернувшись. Завтра я без сожаления расцеплю наши руки, а сейчас пустое бороться с ветряной мельницей.
        - Смотри под ноги!
        Я встала, как вкопанная, не особо понимая, как на этой лужайке могут быть лошадиные сюрпризы. Но под ногами оказалась железная плита, затесавшаяся среди серых камней дорожки.
        - Внизу поселение викингов. Его почти полностью отрыли и мечтали открыть для публики, но местной администрации приспичило именно здесь построить свои офисы. Были массовые протесты жителей, целые демонстрации, но бессмертные боги никогда не слышат молитв бедняков. Все, что могли, археологи вытащили, остальное пришлось зарыть. Но в память отчеканили плиты и установили на местах, в которых нашли больше всего остатков еды, керамики, оружия… А вот там и сидят эти монстры, самое ненавидимое здание в городе.
        Высотный монстр из бетона и стекла производил удручающее впечатление, уродуя городской пейзаж с приземистыми старыми домами. Перед новостроем отлили в бетоне амфитеатр, но в нем, если верить Шону, никто не желает проводить досуг. Дублинцы теперь отдыхают перед ненавидимым ими прежде зданием - замком, в котором раньше размещалась английская администрация, а теперь там ползает ирландская змея, единственная на весь остров. Если включить воображение, то на лужайке можно увидеть змеиные кольца. Мы не стали мешать отдыхающим. Им было тепло, они почти что загорали под теплым летним солнышком. Мы уселись на каменной мостовой спиной к серому зданию, где старинной оставалась лишь круглая башня, а остальная пристройка чем-то напомнила мне университет Корка. Может, не мне одной, вот Шон и отвернулся. У него оказалась припасена в заднем кармане джинсов шоколадка. Я скинула на минуту кофту, но тут же оделась, поймав спиной ветерок и руку Шона.
        - Ешь здесь, а то в центре у тебя отберут шоколад чайки.
        - Шутишь?
        - Я с тобой не шучу. Дублинские чайки самые наглые чайки в мире. По крайней мере в Ирландии точно. Мне бы очень хотелось одолжить у них немного наглости и задать вопрос…
        Я похолодела окончательно и не отказалась бы сейчас от куртки.
        - Как насчет напиться вечером?
        Надо бы переспросить, да вряд ли я ослышалась…
        - Я серьезно. В последний вечер в Ирландии нельзя оставаться трезвой. Фейри разозлятся на тебя за несоблюдение традиций. Особенно, когда они сделали все, чтобы сошлись звезды. Пешком до дома. И тут на задворках нет пьяных американских тинейджеров. Ты молча соглашаешься, да?
        - Я подбираю новые слова, чтобы сказать, что больше не пью. Ни с тобой, ни без тебя. Кажется, мы это уже обсудили… В Корке.
        - Полторы пинты, две… Может, три, не больше… Обещаю, никакого виски.
        - Шон, тебе так хочется напиться? - Я хотела добавить, ты столько держался. Почти ведь месяц! Зачем приниматься за старое? Но не успела, он схватил меня за плечи и встряхнул.
        - Мне хочется потанцевать с тобой, мне хочется чувствовать твое тело рядом со своим, мне хочется сорвать с твоих губ хотя бы пьяный поцелуй… Напьюсь я завтра, когда ты улетишь. А сегодня мне хочется думать, что это такой вот свободный от детей вечер…
        Детей… Ты ведь реально мечтаешь о собственных детях. Тебе осточертело одалживать их у сестер.
        - Завтра тебе придется чуть-чуть поиграть в маму, ладно? - Хорошо, что я успела проглотить последний ломтик шоколадки. - Я не хотел расстраивать тебя с самого утра. Я не планировал это, честно, просто не смог отказать Терри. Я позвонил ему спросить, стоит ли мне заезжать к сестре. Он ответил, что его дура никак не может перебеситься.
        - И что?
        - Ничего. Йона решила посидеть немного дома. Терри взял отпуск, чтобы вытащить куда-то сыновей. Они планировали покататься на велосипедах. Да, Лана, Эйдан спокойно крутит педали! Но Йону срочно вызвали на работу, а ехать с дочерью на велосипеде Терри не хочет. Эйдан с Майклом жутко расстроились. Терри хотел скинуть их мне в тайне от жены, но, узнав, что я не один, предложил взять Грейс. Не смотри на меня так. Мы пойдем и в Тринити Колледж, и даже в штаб-квартиру нашего восстания. Она чудный ребенок. В полтора года они все такие - маленькие фейри. Ну, ты обиделась? Я этого очень боялся. Если не хочешь ребенка, я отпущу тебя на целый день и вечером встречу, чтобы отвезти в аэропорт.
        - Нет, что ты! Я не брошу тебя одного с маленькой фейри. Ты что… Спасибо, что предупредил. Тогда нам не стоит пить даже одной пинты.
        - Ты что, это ж для храбрости. Лана, - Шон припал лбом к моему лбу. - Я не смею просить у тебя ночь. Ты сделала выбор. Я не имею на нее права. Но дай мне этот вечер. Я заткнусь и буду танцевать с тобой, - переиначил он слова старой песни, которую знала даже я. - Согласна? - И, не дожидаясь ответа, поставил меня на ноги. - Пойдем в собор Святого Патрика. Если посмотреть в глаза Джонатану Свифту, который довольно долго управлял им, можно излечиться от сумасшествия. А я действительно схожу с ума рядом с тобой… Но ты ведь пришла не в английский Бедлам, чтобы посмеяться над умалишенным. Свифт потратил состояние, чтобы открыть в Дублине больницу, где бы возвращали умалишенным ум. Верни мне его хоть на этот день. Хотя нет, забери… Чтобы я не думал про завтрашний вечер. Сожми мою руку как прежде, когда я думал, что ты хочешь, чтобы я обнял тебя. Пожалуйста. Что тебе стоит?
        Его «пожалуйста» прозвучало совсем не просьбой. В его взгляде прочитался такой, казалось, уже давний разговор в пабе после жуткого спектакля. С меня требовали плату за заботу и участие, за экскурсии и вкусный кофе… Пальцев одной руки будет достаточно, чтобы пересчитать наш секс, а теперь почти неделю он бегает за мной собачкой в надежде получить хоть жалкую кость. Неужели я думала, что уеду, не заплатив? Не получится. Своим молчанием я только вынуждаю его называть вещи своими именами, а имена у них довольно грубые.
        - Спасибо, - сказал Шон, поймав мои руки у своих плеч. Глупая, он не будет целоваться на людях. Ему не шестнадцать и Дублин не Париж.
        После знаменитого собора мы съели по «фиш-знд-чипс» и ушли с оживленных туристических улочек на набережную. Здесь не было ни броских лавок, ни народа. Редко приходилось сторониться, чтобы пропустить кого-то, и мы шли ровно, как солдаты на марше, и наконец завернули в паб, музыка из которого рвала барабанные перепонки. К моему великому удивлению, внутри она из шума превратилась в мелодию и перестала раздражать. Здесь не только свободных столиков не оказалось, но и места стоять. Музыканты играли рок, и народа набилось, как на настоящий концерт. Я боялась пить пиво, потому что то и дело меня толкали в спину, правда, тут же извинялись. Шон чувствовал себя с пивом спокойно - желание поскорее напиться пересилило здравый смысл, но Господин Великий Случай опрокинул на него второй стакан, когда впереди стоящий парень неожиданно повернулся и поддал ему под локоть.
        - Извини, приятель…
        Парень судорожно глотал воздух, ища слова, чтобы извиниться, но Шон смотрел лишь на мокрое пятно, растекшееся по груди и животу и свои мокрые руки.
        - Извини, - повторил парень, так и не отыскав других слов. - Я куплю тебе новую пинту. Подожди. Я мигом.
        - Не надо, - остановил его Шон. - Я в порядке. Высохну…
        - Я пиво куплю. Давай, - И он вырвал у Шона полупустой стакан. - Не двигайся только с этого места. Договорились?
        Прошла минута, две, три… Сменилась вторая песня. Я протянула Шону свой стакан. Пить не хотелось. С ним лучше быть трезвой, чем бы и где этот вечер ни закончился.
        - Это твое пиво. Я дождусь своего.
        - Час будешь ждать?
        Неужто не понимает, что его надрали? Так еще и его пиво забрали. Детский сад просто!
        - Лана, во всем нужно иметь терпение. Пиво должно отстояться.
        Я кивнула, говорить тут не о чем.
        - Держи! - Парень вынырнул из толпы прямо на нас. - Это за пролитое пиво, а это за мокрый джемпер, - Он протянул Шону два стакана. - Ты зла не держи. Я ведь не специально толкнул.
        - Похоже, фейри явно хотят, чтобы я напился.
        Нет, твои фейри хотят другого! Я допила, что оставалось у меня и вырвала у Шона второй стакан, чуть снова не окатив пивом - на этот раз было б с ног до головы. Пиво горькое, но я выдержу. Мне без пива сегодня нельзя. Последний вечер в Ирландии. Последний вечер с Шоном. И по-трезвому я не хочу его с ним проводить.
        Шон просунул руку в толпу и умудрился дотянуться до барной стойки, чтобы оставить там мой пустой стакан. Теперь он мог положить руку мне на талию. Танцевать рок-н-ролл с пивом не могут даже ирландцы, но история научила их танцевать только ногами, и ими Шон владел замечательно. Я попыталась высвободить ногу из плена его коленок и не смогла. Только стакан, прижатый к носу, еще спасал от его губ. Руки по правилам ирландский танцев, Шон обязан был держать по швам, но он нарушал все правила, измеряя ладонью температуру моей спины. Где зоркие английские блюстители порядка - ирландцы не должны танцевать, им это запрещено законом. Этот паб не лучше хлева, где ирландцы в тайне от поработителей устраивали танцевальные вечера, на которых двигаться позволялось только ногам, а тело, видимое в окно, должно было оставаться неподвижным, будто его владельцы мирно беседуют. Мое тоже сейчас окаменело, и по его каменному желобу текло пиво и горячий пот. В кофте сделалось безумно жарко, но куда ее деть - в толпе и шагу не сделать, да и исчезни сейчас все эти люди магией фейри, я так и останусь впечатанной в тело        - Еще по одной? - спросил он, выуживая из моих рук пустой стакан. Я кивнула. Только бы ушел и подольше не возвращался. Я хоть кофту сниму и повяжу на пояс
        - отодвину его тело хотя бы на расстояние шерстяного узла! В этот раз пиво оказалось ледяным, и я пила его слишком жадно, а потом, когда уже не лезло, сглатывала осевшую пену пузырек за пузырьком, чтобы отдалить время танца.
        - Держи! - Шон поменял мой пустой стакан на свой полный и снова ушел. Я попыталась сосчитать выпитое и не сумела. Нужно срочно в туалет и умыться, иначе мне захочется снять и футболку. Я попросила Шона подержать стакан и пошла искать, где тут живет «джек». Хорошо, что столько народу. Пробираясь сквозь толпу, я безнаказанно могла хвататься за чужие спины, они помогли мне дойти до туалета относительно ровно. Вернее - не упав. Я намочила даже волосы, но умывание не шибко помогло. Меня вело. Беспощадно.
        Я с трудом отыскала Шона и протянула руку за стаканом, который оказался наполовину пуст, но не стала спрашивать, кто из него пил: я или он. Его пинта опустилась почти до самого дна. Я сделала глоток, два, три и вдруг поняла, что если проглочу следующий, случится катастрофа. Пришлось закашляться и незаметно выплюнуть пиво сначала в руку, а потом с руки стряхнуть на спину соседа. Я ткнула стаканом в грудь Шона, но он не принял его, только накрыл мои пальцы и поймал мой падающий лоб своим.
        - No no по по, I don’t drink it по more, - то ли сказал он, то ли пропел. Нет, он точно пел… Не подпевал толпе, а выдал что-то свое. Может, действительно свое. Возможно, он писал и веселые песенки, только не было повода ими поделиться, а сейчас я как раз стою его шуток: - I’m tired of wakin' up on the floor. No, thank you, please, It only makes me sneeze And then it makes it hard to find the door… (Нет, нет, нет, нет, я больше этого не пью. Я устал просыпаться на полу. Пожалуйста, не надо. У меня развилась аллергия. И вообще я потом с трудом нахожу выход…)
        И мы действительно каким-то образом оказались у двери, и в моей руке уже не было пивного стакана.
        - Ринго поет ее лучше, - выдохнул Шон, чтобы вдохнуть холодный воздух с реки.
        Нет, ну для мистера Старра он явно ничего не писал. Я совсем по-дурацки улыбнулась и привалилась к плечу Шона. Только оно вдруг стало слишком твердым. Я схватилась за него рукой и оцарапалась о камень. Черт! Стена.
        - Так, не падать! - Шон придавил меня к стене коленкой. Она оказалась прямо на уровне живота. Как же больно… Идиот! Я ухватилась за коленку обеими руками и попыталась оттолкнуть его от себя. И Шон действительно чуть не упал, потому что в тот момент завязывал шнурок, но это я заметила уже с опозданием. Он опустил на мостовую ногу, а потом опустился ко мне, потому что без его коленки я оказалась сидящей на тротуаре. Шон поставил меня на ноги.
        - Идти можешь? - Я отрицательно мотнула головой и вновь потеряла под ногами опору, но зато отыскала шею.
        - Что ты делаешь? - хотела крикнуть я, но не сумела. Боялась напугать, Шон и так чуть не оступился, не рассчитав верно соотношение моего веса к количеству пинт, булькающих в его животе. Мне бы слезть, но руки намертво сплелись на его загривке. Точнее пальцы еще шевелились, пытаясь отыскать хоть один длинный волосок, а когда находили, я упрямо пыталась накрутить его на палец. Шон молчал, хотя я явно причиняла ему боль. Он заглушал ее продолжением песни Ринго. Хорошо, что он действительно больше не курит, а кокаин, надеюсь, был только в жизни Битлов, но не его. На улице было пусто. Даже не все фонари нам служили. Что за задворки - разве так мы пришли сюда из кофейни?
        - Я сама, - пролепетала я, когда Шон в очередной раз оступился.
        Он с радостью избавился от ноши - сколько времени он меня нес? От ветра я даже протрезветь успела. Немного.
        - Я сам, - улыбнулся он на мои жалкие попытки развязать связанные вокруг талии рукава кофты. Он встряхнул ее и помог мне одеться. Интересно, как часто он так вот волок Кару домой? Понятно, почему у них никогда не хватало денег. Самоутверждение в восемнадцать лет не самое лучшее начало самостоятельной жизни.
        Мой же самостоятельный путь закончился примерно через пять шагов, потому что Шон поил меня не для того, чтобы идти рядом незнакомым прохожим. Он притягивал меня к себе настолько сильно, но мостовая под ногами давала крен. Я старалась идти ровно, но спотыкалась о его ботинки. Когда же кончится эта нескончаемая мрачная дорога? Веселая пьяная жизнь осталась позади, впереди открывалось сонное уныние без намека на прохожих.
        Шон отпустил меня у решетки, закрывавшей подъезд двухэтажного дома из красного кирпича, и попал ключом в замок с первой попытки, и мне пришлось закрыть уши ладонями, чтобы не слышать ее скрип. И глаза тоже, потому я чуть не налетела на открытую створку - Шон спас, а потом так же заботливо отконвоировал во дворик. Прямо оазис в центре помойки - клумбы с цветами и милые фонарики. Очень милые.
        - Тихо! Люди спят, - шикнул на меня Шон, хотя я и не заметила, что прокомментировала увиденное.
        Он открыл дверь, и тут я точно выругалась, запнувшись о порог.
        - Я ж попросил! Парни уже спят.
        Он крепко держал меня за локоть, пока закрывал дверь, а потом довел до низкого диванчика, и я еле увернулась от прислоненного к нему велосипеда, едва различимого в отблеске уличного фонаря - гостиная маленькая, но окно еще меньше. К счастью, я сумела прикусить язык. Шон нагнулся к моим ногам, не веря в мою способность развязать шнурки. Лестница далась с еще большим трудом - в темноте я пару раз пробарабанила коленкой о стену. Шон не рискнул отпустить меня и у двери комнаты, пока искал в темноте замок. Зато кровать я нашла быстро. Кажется, она была здесь единственной мебелью, и то едва поместилась - стягивая мокрый джемпер, Шон сам прошелся локтем по стене или шкафу, черт разберешь в темноте. В окно, прорезанное в потолке, почти не светила луна. И отлично, мою рожу видеть сейчас ни к чему…
        - Шон… - позвала я, еще не зная, что скажу дальше.
        - Я тебя сейчас раздену, не вставай. А утром схожу в машину за одеждой.
        Я спокойно отдала себя в его теплые руки, которые ловко стянули джинсы и носки
        - встать с мягкого матраса я не смогла бы даже при большом желании, но его и не было. Последняя ночь, да гори все сизым пламенем. Принципы из меня вымыло ирландским пивом.
        - Шон…
        Я забыла все английские слова, когда он вытащил из-под меня одеяло и укрыл, оставив на мне все остальное. Шон не обернулся, даже когда повесил свои джинсы на дверцу шкафа поверх моих. Когда я позвала его по новой, он ответил:
        - Тише! Мы в чужом доме. Я надеялся, что ты пригласишь меня в свою постель вчера. Сейчас спи, пожалуйста.
        Он присел на край кровати, так и оставшись ко мне спиной. Я уже отвернулась к пустой стене, когда услышала злой шепот:
        - Если я нужен тебе только после пива, то у нас действительно с тобой ничего не получится.
        Он поднялся и обошел кровать. Она показалась мне куда меньше той, что была у Шона в обоих домах, но он умудрился уместиться на самом краю, не коснувшись меня даже пяткой.
        Глава 43 "Мясо с кровью"
        - I know you don’t understand Irish Gaelic, but you can clearly hear your name… (Пусть ты не понимаешь ирландский гэльский, но прекрасно слышишь свое имя…)
        Я не стала дожидаться окончания фразы, схватила подушку и швырнула в Шона - аккурат в лицо, жалея одолженную у Роберто акустическую гитару. Теперь тишина ни к чему. Хозяева свалили чуть позже шести - ходили они почти бесшумно, но водопроводные трубы соперничали с заводскими гудками. Однако я сумела снова уснуть, пока Шон бегал вниз якобы проститься. Иджит!
        Подушки хватило, чтобы мистер Мур заткнулся. Я откинулась на свою и уставилась в окно - даже небо видно, а вот чаек только слышно - орут, как ненормальные! Хуже ворон. Бедные дублинцы! Потому и на работу уходят так рано. Когда я в полусне спросила Шона, кем ребята работают, он наклонился ко мне и прошептал:
        - Никогда не спрашивай у музыкантов, чем они зарабатывают на жизнь. Тебе всегда ответят - музыкой.
        Теперь бы спросить, как зарабатывают мозги? Неужто наступая второй раз на одни и те же грабли! Разбудить музыкой - пол беды, но не песней же, написанной для другой женщины! Сменил имя! Довольно с меня, чего там напрягаться…
        - Вставай! Я принес рюкзак.
        Шон поднял рюкзак с пола и положил рядом со мной. Сам же пока не сменил вчерашний джемпер и не побрился. Значит, не ждал благодарного поцелуя за песню. Выходит, не совсем идиот! Хотя форменный кретин! Я не понимаю Кару. Терпеть его столько лет… Или Шон сделал это нарочно, чтобы позлить меня? Чтобы хотя бы на секунду мне стало так же плохо, как и ему за провальный роман. Тогда это уже низко! Впрочем, он принес одежду без напоминания, и завтрак, уверена, уже дожидается меня внизу. Ему бы добавить хоть чуточку взрослости в отношения, но, наверное, быть младшим в семье - это диагноз.
        Голова гудела от злости и шума воды - комнаты без окон, краны без тушителей
        - дублинцы, как вы так живете?! Я спустилась вниз и сразу уселась за стол, решив даже не входить в крошечный отсек кухни - нам с Шоном там не развернуться. Но чтобы хоть как-то помочь с завтраком, я взяла с тарелки два горячих тоста и намазала в три слоя клубничным желе, решив не утруждать себя подсчетом съеденного в Ирландии сладкого. На весы я встану дома и вообще перестану есть
        - буду сыта по горло переездом.
        - Посмотри пока проспекты, - предложил Шон бесцветным голосом. - Вдруг куда захочешь сходить.
        Я глянула на низкий столик у стены, заваленный яркими флаерами - ребята, видать, сдают эту комнату на постоянной основе. Лишними деньги не бывают.
        - Я доверяю твоему выбору, - буркнула я, не желая подниматься с твердого стула. Тело не очень-то ожило после душа, и я готова была променять на кровать даже Тринити Колледж и даже, если я в ней буду не одна. Но Шон последнее время научился опережать мои мысли. Он поставил передо мной тарелку со скремблер и ломтиком ветчины и тут же побежал наверх мыться и одеваться. Черт, я почти забыла про племянницу Шона. Как там ее зовут? Грейс. О, да, только сегодня из благословения она превратится в мое проклятие.
        Мы завтракали почти молча, не считая стандартных утренних фраз с «пожалуйста» и «спасибо». Завтрак в деревне мне понравился куда больше, в нем был привкус приятной разлуки, в которой будет о чем вспомнить. Сейчас мы больше походили на двух неприятных друг другу незнакомцев, из-за толкучки вынужденно оказавшихся за одним столиком. Может, Шон нарочно стремится испортить настроение, чтобы вечернее расставание прошло мирно без обоюдных обвинений и обид. Неужто думает, что мне тяжело от него уходить? Легко, мистер Мур, легко…
        - Хочешь еще чего-нибудь? - спросил Шон.
        Ничего не хотелось, кроме как выйти вон из этой клетушки. Даже самая дешевая квартира в Сан-Франциско не заставит меня страдать клаустрофобией, как эта. Понятно, что это пристройка к старому дому, квартиры которого выходят на улицу, но нельзя же настолько экономить место! Этот закуток явно конструировал бывший инженер подводных лодок, и теперь в них все живут, хотя и не красят стены в желтый цвет.
        Мы забрали свои вещи и вышли во дворик, который днем не казался таким уж милым. Шон отпер решетку и попросил меня придержать ее открытой, пока он бросит ключ в квартиру. Машину Шон оставил через три улицы. Там явно снесли все старье и построили нормальный квартирный комплекс. Даже с детской площадкой. На ней я сразу заметила трех велосипедистов в спортивных костюмах и мою дочку на день. Терри тут же снял девочку с качелей и поспешил спасти шурина от сыновей - эти двое явно могли переломить дяде хребет. Они были рослее Рея, хотя папа их был, кажется, даже тощее Деклана. Видно, дети пошли в Муров. Мамы их явно не отличались стройной фигурой даже в юности.
        Мы обменялись официальными приветствиями. Если Мона и успела наябедничать на меня, то Терри отлично держал лицо. Я переложила мольберт в багажник. После небольшой перепалки с Шоном, который решил передать племянницу сестре лично, чтобы поставить точку в дурацкой ссоре, Терри принес автокресло. Хотя, наверное, все же сработало заявление Шона о том, что из центра города ему долго добираться до аэропорта. Скоро, совсем скоро я пристегну ремень безопасности и помашу рукой Дублину.
        Сейчас нам следовало проделать вчерашний путь, но уже с коляской. Грейс сидела в ней цветущая и довольная и пока не заметила исчезновение отца и братьев. Мне же сразу стало немного не по себе, и я поинтересовалась, умеет ли Шон обращаться с маленькими девочками? На что получила ожидаемый ответ, что он не умеет обращаться даже с большими.
        - Шон, сейчас не время для шуток! Ты взял маленького ребенка. Ты хоть знаешь, чем ее кормить?
        - Ее отец обо всем позаботился, - Шон указал на висящую на ручке коляски сумку. - Не переживай. Это не на всю жизнь. И вообще включи материнский инстинкт. У женщин это получается само собой.
        Шон сказал это так серьезно, что я остановилась, не дойдя десяти шагов до светофора.
        - Вы не последовательны, мистер Мур. Еще недели не прошло с вашего обещания убить во мне желание иметь детей.
        - Я знал, что у меня это не получится и тебе понравятся мои племянники.
        - Потому что они большие. Маленькие дети меня не умиляют.
        - Может, ты просто завидуешь их матерям?
        - Послушай! - Я схватила его за локоть, когда он сделал шаг к светофору. - Ты специально выпросил у Терри дочь? Признайся! Это часть твоей игры?
        Шон ничего не ответил, только внимательно посмотрел мне в глаза. Понял, что я раскусила его, или по-прежнему уверен в своем мастерстве конспиратора?
        - Я не хочу сейчас детей. И тем более от тебя. Я вообще не уверена, что мне когда-нибудь захочется стать матерью.
        Ну, не молчи же! Давай прекратим издеваться над маленьким ребенком. Грейс уже высунулась из коляски, не понимая простоя, и недовольно забарабанила ножками. Сейчас еще разревется. И как успокаивать? Ты все же для нее чужой дядька. Понять это хватит даже моих знаний о детях.
        - Когда ты залезаешь в постель с мужчиной, ты прекрасно понимаешь, чем это может закончиться. Всегда есть эта одна десятая процента.
        - Потому я и не залезаю в постель к мужчине! - выкрикнула я, не вынеся прожигающего взгляда.
        Лицо Шона сделалось каменным, и я прикрыла глаза. Слово не воробей… Может, так даже лучше. Чистосердечное признание поставит наконец жирную точку над всеми пустыми сантиментами.
        - Я не имела в виду тебя, - Я накрыла ладонью пальцы Шона, стиснувшие ручку коляски. - Я… - Господи, как же тяжело это сказать! - Не было никакого Эрика. Я его выдумала, потому что… Потому что не могла сказать, что у меня пять лет не было мужчины. Шон, это правда.
        Вторая рука Шона накрыла мою.
        - Прости, я должен был догадаться. Но у меня не хватит ума понять, что я сделал не так, когда приехал к тебе. Скажи, и я постараюсь исправить ошибку. Или ты передумала за те чертовы три часа, которые прошли со звонка Падди? Ведь этот спектакль с расставанием ты придумала для меня. Скажи, что мне сделать, чтобы вернуть тебя?
        - Замолчать! И дать мне договорить!
        Шон отпустил мою руку, но мы остались на месте, хотя Грейс уже начала вякать. Надо было торопиться.
        - Все, что я сказала Падди, правда, - затараторила я. - Да, Эрика не было. Была мисс Брукнэлл. Лиззи и Сильвия выставили меня за дверь, и это правда.
        Лицо Шона осталось непроницаемо-серьезным.
        - Прости, я не понимаю…
        - Господи! Я пять лет жила с Лиззи и три последние года была ее любовницей. Что тут непонятного?!
        Я в страхе обернулась. Никого. А на светофоре зеленый. Я сделала шаг к дороге. Шон покатил коляску следом.
        Фу, я это сказала. Только бы Шон проглотил мои слова молча. Без очередного вынимания из меня души. Ему осталось вытерпеть меня всего несколько часов. И всего несколько слов, сказанных с его умелым цинизмом, утопят меня в луже слез. У меня уже дрожит губа. На другой стороне улицы я обернулась - Шон смотрел на меня, точно через прицел.
        - Шон, ты первый, кому я в этом призналась, - выдохнула я, испугавшись, что через секунду у меня не хватит дыхания, чтобы сделать следующий шаг, не то что оправдываться. - Даже родители не знают.
        Он поравнялся со мной, и я пошла рядом с передним колесом коляски, не оборачиваясь к Шону. Впереди у паба стояла табличка: понедельник - пиво, вторник - пиво, среда… И только напротив воскресенья был затертый меловой квадрат. А у меня, похоже, на всю неделю намечались слезы.
        - Тебе что, стыдно? - словно подзатыльник, настиг меня вопрос Шона.
        - Нет, просто…
        И больше я ничего не сказала. Прошло больше минуты, прежде чем Шон схватил меня за руку и заставил идти рядом.
        - Это из-за меня, да? Мисс Брукнэлл узнала, да? И потому ты так на меня злишься? Прости, я не умею скрывать чувства. Я же не знал. Господи Иисусе, ну не молчи ты!
        Шон остановил коляску и меня слишком резко. Грейс даже откинулась на спинку, а на нас налетела спешащая пара.
        - Нет, не ты! Ты ни в чем не виноват. Был бы ты или не было б тебя, она любит Сильвию, и точка. Виноват ее брат… Нет, он тоже не виноват. Я должна сказать ему спасибо, что наконец узнала, что на самом деле никогда не была ей нужна. Она меня пожалела, вот и все.
        Шон отпустил мою руку и притянул к себе за талию, чтобы шепнуть прямо в мой ледяной нос:
        - Я тебя не жалею. Я хочу тебя рядом. Я, наверное, решил это еще на озере, когда узнал, что ты не школьница. Только боялся признаться в этом даже самому себе. Хотя Падди сразу сказал мне, что о женщине, с которой только хочется переспать, столько не говорят…
        - Ты что, не слышал, что я сказала?! - остановила я бурный поток ненужных сейчас признаний.
        - Я все слышал. А что хотела услышать ты? Что мне противно стоять с тобой рядом? - Шон уткнулся в меня лбом. - Да я готов прямо сейчас послать мисс Брукнэлл благодарственную открытку!
        - Ты ничего не понял!
        Я попыталась вырваться, но Шон только сильнее вжал меня в себя.
        - Я понял лишь одно - ты посылала меня, потому что боялась мисс Брукнэлл, ведь не успела она уехать…
        - Нет!
        Я сумела вырваться и налетела спиной на несчастного прохожего. Извинилась и опустила голову. Смотреть в глаза Шона было невыносимо. Я мечтала признанием потушить надежду, но только раздула ее пламя. Придется быть откровенной до конца. И чем грубее я скажу правду, тем лучше для нас обоих.
        - Я пришла к тебе, потому что мисс Брукнэлл приказала переспать с тобой, чтобы доказать ей, что я действительно лесбиянка, а не неудачница, которая не смогла найти нормального мужика. Я бежала к ней из Корка, и если бы не появление Сильвии, сейчас блаженно лежала бы в ее объятьях, ни на секунду не вспоминая тебя. Теперь понял, почему я плакала? Теперь понял, почему тебе нечего со мной ловить?
        Его лицо вновь окаменело, как и рука на ручке коляски. А та, что до того держала меня, сжалась в кулак.
        - Только не обижайся! Мне не ты не нужен. Мне не нужен мужчина. Теперь между нами нет тайн. И у меня отлегло от сердца. Мне было очень тяжело играть с тобой обычную женщину. И я не должна была этого делать. Я должна была твердо сказать Лиззи нет. Если бы я действительно была ей нужна, она бы не потребовала от меня подобного. Но я наивная дура, я не поняла, что теряю ее. Что уже потеряла или лучше сказать - никогда и не имела. Даже не появись Сильвия, она порвала бы со мной. Просто Лиззи жалела меня и, не веря, что я в состоянии жить одна, пыталась доказать мне, что я могу быть с мужчиной и найти очередного мистера Донала.
        Шон вновь схватил меня за руку, но не притянул к себе, а оттянул к обочине, чтобы мы не перегораживали оживленную улицу.
        - Ты уже нашла мистера Мура. Чем он тебя не устраивает?
        Я смотрела ему в глаза - они казались пустыми и потому страшными.
        - Я не люблю тебя, а для другого мне мужчина не нужен. Как и женщина, впрочем. Пол Донал дал мне свободу в виде паспорта, а Эдвард Брукнэлл руками Сильвии подарил свободу в виде денег. На данный момент мне ничего не нужно. Вернее нужно - время, чтобы прийти в себя и сделать то, что я должна была сделать сразу после развода - снять квартиру и найти работу. Или пойти учиться на что-то более востребованное, чем мои холсты и кисти. Шон, не надо так на меня смотреть. Хотя я заслужила такой взгляд. Мне стыдно. Действительно стыдно перед тобой за весь этот ужас. Мне больно сознавать, что я стала невольной слушательницей не предназначенных мне слов. Повтори их кому-то более достойному, чем я, а меня прости, если сможешь.
        Грейс уже вовсю прыгала в коляске, но Шон и не думал двигаться с места.
        - Я знаю, о чем ты думаешь! - в отчаянье закричала я и закрыла ладонью рот, когда на нас обернулись.
        Шон ответил совсем тихо:
        - Ты не можешь знать, о чем я думаю, пока я не скажу тебе это. Я думаю, что я неудачник. Мне второй раз посчастливилось стать у женщины первым, и я не сумел стать для нее единственным.
        - Прекрати сравнивать меня с Карой! - закричала я, наплевав на прохожих. Пусть крутят у виска, пусть ворчат. Я вижу их в первый и последний раз. А с этим мужчиной мне предстоит провести почти целый день. Я, наверное, поставила бы его перед фактом, что раскусила его задумку, если бы Шон не опередил меня.
        - Тебя невозможно сравнивать с Карой. Вы как черное и белое. Я сравниваю себя
        - тогда и сейчас. И я, увы, не изменился, не повзрослел, потому что так и не научился соответствовать желаниям женщины.
        - Шон! - Я спрятала в мокрые ладони его кулак. - Услышь меня наконец! Это все не о тебе! Это все обо мне!
        Он вырвал руку и подтянул меня к себе за кофту - я даже ахнула от неожиданности.
        - Ты что, совсем дура?! - Шон склонился к моему лицу, и шепот его походил на рык: - Мне плевать в чьих постелях ты была до меня и с какой мыслью ты ложилась в мою. Ты была в моей постели, и точка! И я не сумел сделать так, чтобы ты в ней осталась!
        Не знаю, до чего бы Шон договорился, если бы Грейс не разоралась на всю улицу. Мы умудрились пробежать с коляской два квартала, но ребенок не успокоился. Она продолжала орать, даже когда Шон взял ее на руки, отдав мне коляску. Теперь на нас оборачивались с сочувственной улыбкой, и мне хотелось провалиться на месте - я не хотела, чтобы нас считали семьей, и мне жутко было сознавать, что я понятия не имею, как должна в такой ситуации вести себя мать. Но Шон с ролью отца справился, пусть и через четыре квартала, но мимо театра мы шли, уже улыбаясь. Вернее улыбалась я - Шон покорно отдал племяннице нос - Грейс его не только щипала, но умудрилась даже укусить. Зато плач сменился хохотом. Особенно когда Шон усадил ребенка на плечи. Тогда приплохело мне - я каждую секунду проверяла, насколько крепко он держит ножки в розовых леггинсах, а он то и дело отпускал их, позволяя девочке попрыгать на его плечах. Как ему родители доверили ребенка, как?!
        И все же мы без потерь миновали несколько улиц и очутились на главной Дублинской почте - классическое здание с колоннами, а внутри старинные деревянные стойки для желающих получить современные почтовые услуги. Я предложила Шону остаться на улице, но он пожелал сопровождать меня в музее. Наверное, ему не хватало умильных взглядов женщин на кассе. Я же надеялась, что не горю, как сеньора Помидора за эксплуатацию «папочки» в качестве ездовой лошади.
        Мы бросили коляску на входе, и я почти не могла читать информацию со стен, все следила, чтобы Грейс не налетела на какой-нибудь из стендов. Она с радостными воплями носилась по всему музею, а бедные посетители все пытались на нее не наступить - на нее и «папочку», который, к моему стыду, когда Грейс решила исследовать музей на четвереньках, присоединился к ней на полу.
        - Шон, хватит! - Я схватила его за ворот футболки и подтянула наверх. - Я не могу на это смотреть.
        - А ты не смотри! - Он отряхнул колени. - Какое тебе дело до того, что я делаю! А на мать ты не похожа!
        Вот оно, продолжение прерванного Грейс разговора. Музей не место для выяснения отношений, потому Шон подхватил племянницу и перешел в соседний зал к встроенному в стену экрану. Грейс тянулась к нему ручками, но Шон старался занять ее разговором. Наверное, в жизни каждого мужчины наступает момент, когда ему хочется с всеобщего одобрения побыть идиотом. Женщины все же рожают для другого, думаю.
        Я пыталась сосредоточиться на фотографиях повстанцев, на расклеиваемых ими по городу плакатах с призывами к свержению власти англичан, на листовках и старой аппаратуре, на форменной и простой одежде, но взгляд все равно блуждал по залу в надежде обнаружить Грейс, а с ней и Шона, но они исчезли. Может, на улицу ушли? Тогда можно спокойно посмотреть фильм про восстание. И как только я устроилась на скамеечке, рядом опустился Шон, а Грейс зачем-то перебралась ко мне на колени.
        - Извини, что так долго. Мы подгузник меняли.
        Я не успела сказать, что не заметила их отсутствия, потому что ко мне подошла служительница и сказала, что фильм очень громкий и там стреляют, потому она не рекомендует оставаться на сеанс с ребенком. Шон тут же забрал Грейс и ушел. Девушка подошла ко мне и еще раз извинилась за неудобства, а я все двадцать минут, пока крутили хронику столетней давности о том, что творилось в этих стенах, елозила на месте, желая отправиться на поиски Шона, но он сам нашел меня, не успела я выйти в соседний зал.
        - Сыта музеем?
        Я кивнула и тут же получила приглашение на ланч. На соседней улице нас радушно приняло маленькое кафе, в котором нашлось место у окна. Шон усадил Грейс мне на колени, и девочка, радостно на них подпрыгивая, била ручками по стеклу, лопоча что-то на своем собственном английском, который был способен понять только ее дядя, пока тот не вернулся с двумя тарелками супа и многослойными сэндвичами. Ребенок радостно выудил из них сыр, но два раза куснув, бросил на пол. Шон едва успел спасти суп, передвинув обе тарелки на самый край. Пришлось раскрыть коляску и привязать разбушевавшуюся красавицу. Грейс повозмущалась в голос, но быстро замолчала, увидев в руках дяди знакомую баночку с едой.
        - Ты тоже ешь, - покосился на меня Шон. - Потом будет твоя очередь.
        Он меня с ложечки кормить собрался? Или я должна буду кормить Грейс? Скорее, второе, но я точно не попаду ложкой в ее ротик, если даже у него получается через раз. Но со своим супом и сэндвичем я справилась быстро и даже про себя не возмутилась надоевшей кукурузе!
        - У тебя хорошо получается, - пришлось похвалить Шона, когда он пару раз бросил на меня многозначительные взгляды.
        - В доме Моны я многому научился. И могу поделиться знаниями, - Он протянул мне салфетку. - Вытереть сумеешь?
        Он придвинул к себе суп, а я присела на корточки подле коляски. Грейс пару раз съездила мне по физиономии, пока я пыталась убрать остатки мясного соуса с ее щек, сохранив лучезарную улыбку.
        - Какая прелестная девочка! - сказала проходившая мимо женщина. - Копия мамы!
        Я снова кивнула, пытаясь не запустить в незнакомую дуру грязной салфеткой.
        - Кофе с собой взять? - улыбнулся Шон, но я отказалась. Не хватало только облить ребенка. У меня тряслись руки от неравной борьбы с крохотной фейри.
        Мы вдвоем вытащили коляску на улицу и пошли в сторону университета - серого здания с колоннами, спрятавшегося от нас за чугунной оградой. На этот раз Шон предпочел остаться с ребенком во дворике и попросил не спешить. Ведь именно за Келлской книгой я приехала в Ирландию. Ну, и еще за витражами Кларка. Я кивнула. Он прав, явно не за ирландским счастьем!
        От экскурсии по кампусу я отказалась и сразу прошла в библиотеку. Огромные стеллажи книг на два этажа, к верхним полкам которых я бы ни за какие коврижки не полезла по этим хлипким лесенкам, и узкий запруженный народом коридор. Музей поразил еще сильнее - электронные репродукции страниц знаменитой рукописной книги, созданной ирландскими монахами в восьмисотых годах, во всю стену, в два человеческих роста. Можно было долго стоять с раскрытым ртом и прорисовывать на ладони буквицы, но меня ждала Грейс. Видео по созданию книги я пропустила. Технологию показывали в фильме, который мы смотрели в крохотной церквушке в парке наследия вместе с Лиззи. Лиззи… Я не сумела мысленно назвать ее мисс Брукнэлл, хотя очень хотела. Я поспешила прочь от светящихся стен и горьких мыслей в крохотный зал, где под стеклом можно было посмотреть эту самую книгу, вернее один открытый разворот. Если, конечно, получится протиснуться между голов желающих. Пришлось раза три пройти вокруг стенда, чтобы хоть один раз замереть над страницей на минуту. Галочка поставлена, но в душе осталось разочарование. Можно было книжку
раздраконить хотя бы на несколько страниц и не считать это вандализмом!
        Я заставила себя улыбнуться, когда Грейс, науськанная дядей, замахала мне рукой. Милый ребенок - пусть твой день будет радостным и ты не узнаешь, что служила орудием в руках манипулятора. Пусть и выстрелила холостым.
        - В соседнем парке фестиваль. Там есть картины. Хочешь посмотреть?
        Я взглянула в телефон. У нас действительно была масса времени. Я кивнула. Но у решетки парка не сумела скрыть грустной улыбки - будто попала в Катькин садик, где мимо питерских художников так же безучастно проходит серая толпа. А посмотреть было на что - прекрасные классические пейзажи Дублина, а рядом всякие магнитики ручной работы. Я сначала думала купить, чтобы поддержать собрата по кисти, но передумала вынимать при Шоне деньги. Он не позволит заплатить самой. Хватит подарков. Тем более таких бесполезных.
        В самом парке начинался многодневный фестиваль уличных артистов. Мы уселись на лужайке, где надували воздушные шарики, но Грейс следила за шарами отсутствующим взглядом. Она, наверное, из-за меня пропустила дневной сон и сейчас была готова в него провалиться. Шон отлучился на пять минут и вернулся с блинами с шоколадной начинкой.
        - Ты уверен, что ей можно шоколад?
        Шон пожал плечами и позволил ребенку откусить от своей блинной трубочки. Я принялась за свою, и потом непроизвольно все терла и облизывала собственные губы, глядя на чумазое личико Грейс, пока не заметила, что Шон не сводит с меня глаз. Пришлось отвернуться и изобразить на лице заинтересованность выступлением клоунессы. Я ожидала от ирландских балаганщиков тонкого европейского юмора, а получила очередное американское обсасывание низменных инстинктов, которым нет места на семейных шоу. Но то, что произошло через секунду, повергло меня в полный шок - шарик лопнул и явил детям не кролика и даже не птичку, как принято у наших американских клоунов, а бутылку виски
        - Хотя я из Канады, - заверещала клоунесса, - но знаю, как правильно начинать шоу в Ирландии. У вас все начинается с виски.
        Канадка ухохоталась от собственной шутки и с ней лежала вся поляна. Только на лице Шона осталась непроницаемая маска. Он аккуратно обтер лицо племянницы влажной салфеткой и усадил обратно в коляску.
        - Пойдем. Грейс устала.
        Я с радостью вскочила с травы. Мы пять минут продирались сквозь толпу, атакующую палатки с едой, и Гарду, охранявшую эту толпу, и когда вышли на спокойную улицу, Шон нагнулся ко мне и тихо сказал:
        - Клоунесса права. В Ирландии все начинается с виски.
        Я отвела глаза и принялась считать кирпичи в кладке углового здания.
        - Так давай и закончим все виски, - выдавила я из себя, когда поняла, что Шон не продолжит разговор. - Я хочу напоследок выпить ирландского кофе.
        Пока мы шли до ближайшего паба, малышка уснула. Шон осторожно опустил у коляски спинку и оставил меня с ребенком на улице. Я устроилась у черной бочки, продолжая катать коляску, хотя утомленный шумом ребенок спал, как убитый. Шон вскоре вернулся с двумя бокалами и устроился напротив. Я уставилась на горку шоколада, украшавшую сливки, не желая продолжать утренний разговор. Первый глоток обжег губы, как когда-то первый поцелуй Шона. Я зацепила ногой коляску и продолжила катать ее, пока Шон не тормознул переднее колесо носком ботинка, вынудив меня поднять глаза.
        - Здесь больше кофе, чем виски.
        Какая же я дура, что согласилась на его компанию в Дублине. Бесполезно ждать джентльменского поведения от водопроводчика, играющего ноктюрны на ирландских трубах.
        - Я не хочу ничего заканчивать. И готов забыть все, что ты наговорила. И мне плевать, что у тебя было с мисс Брукнэлл и кем ты себя считаешь. Пожалуйста, не улетай.
        Шон добился своего - весь день я невольно представляла себя матерью Грейс и во взгляде Шона видела ту же фантазию. Только если мои мысли лопались быстрее мыльных пузырей, то его и сейчас продолжали дрожать в глазах утренней росой. Он не успокоится и будет гнуть свою палку, пока я буду его слушать. И чем дольше я протяну с твердым «нет», тем больнее меня ударит этой палкой, когда Шон наконец сдастся и отпустит ее.
        - Шон, я не готова к новым отношениям. Даже с женщиной. Не говоря о мужчине. Не готова.
        - Я тоже не готов.
        В его ответе не чувствовалось горечи. Он, похоже, запил ее виски и улыбался, как прежде.
        - Я не готов к новым отношениям, потому что мне нравятся мои нынешние. Мне нравишься ты.
        Я почти допила кофе, и грудь теперь горела пожаром.
        - Шон, сколько раз повторять, что тебе нужна не я. Тебе нужна хорошая ирландская девчонка, и ты найдешь ее, если чуть напряжешься. Она родит тебе ребенка, и вы будете вот так сидеть пить кофе и любоваться разношерстной туристической толпой. Я часть этой толпы. Я не часть твоего мира.
        Он резко отставил бокал и поднялся.
        - Я хочу добраться до машины, пока Грейс спит. Поедем на автобусе.
        Я кивнула и толкнула коляску вперед. Он не забрал ее и даже сохранил между нами расстояние, не дав воли рукам, которых я жутко боялась. Прощальной ночи не было, и я успела забыть его ласки и не желала вспоминать. Все кончено, если вообще что-то для меня начиналось. У меня болит душа, но не из-за него, а за него. За все, что я с ним сотворила из-за Лиззи. И плевать, что он делает все ради своей Кары.
        Через толпу, нагруженную подарочными пакетами из сувенирного магазина, мы пробирались гуськом, и потому молчание не казалось тяжелым, а вот шум автобуса сделал его невыносимым.
        - Шон, - я пыталась говорить мягко. - Я тебя никогда не забуду. Ты выдернул меня из болота самобичевания. Спасибо тебе за это.
        - А меня? Меня ты готова обратно втоптать в него?
        Я не могу с ним говорить! Не могу! Он перевернет все мои слова, сделав меня страшной ведьмой. Я отвернулась к окну. Зачем, зачем я села к нему в машину? Он не вез меня в аэропорт. Он хотел показать Дублин и привести обратно. Наверное, пора вновь применить утреннюю тактику.
        - Послушай, приятель. Ты изначально хотел получить мое тело, и ты получил его. Получил, потому что я захотела тебе его отдать. Ты не можешь против моей
        воли забрать мою душу. И она тебе не нужна. Ты поймешь это, лишь только мой самолет взлетит.
        Шон кивнул и уставился в противоположное окно. Вот и отлично. Теперь бы выдержать английскую мину, оставшиеся пару часов. Грейс не проснулась даже тогда, когда Шон переложил ее в автокресло, и пришлось не включать музыку. Дорога в тишине показалась невыносимой. Хорошо, она не заняла больше пятнадцати минут. Шон съехал с трассы на улицу с аккуратными квадратными двухэтажными домиками с такими же аккуратными квадратными садиками, огороженными от дороги низенькими заборчиками, и высадил меня у неприглядного паба.
        - Не смотри на внешний вид. Здесь самый вкусный стейк на камне. Закажи два и можно без пива. Я вернусь минут через десять, и если ты скрестишь за меня пальцы, я скажу тебе огромное спасибо.
        Я так и сделала. А заодно написала слезное письмо женщине, у которой Лиззи сняла квартиру, даже не спросив, во сколько у меня самолет. До десяти вечера я никак не окажусь у нее дома. Я уже готовилась снять в аэропорту гостиницу на эту ночь, но Хелена согласилась ждать меня до полуночи, благо живет в соседнем доме. И посоветовала не брать такси - ехать на поезде, и на главном вокзале, напротив театра, сесть на автобус. Театр! Я забыла купить билеты. Почему бы не посмотреть следующим вечером «Злыдню», историю дружбы злой и доброй волшебницы из страны Оз?
        Шон слишком долго отсутствовал, и я уже не надеялась увидеть его живым. Я заказала чай и сейчас пила его до стейков, на которые не могла смотреть. Они шипели на камне, сверкая крупинками черного перца, и с них текла кровь… Нет, мой нынешний ужин явно составит картошка, которую я палочку за палочкой почти всю перетаскала из ведерочка, постоянно оборачиваясь на любой шорох в надежде позвать официантку, но женщина испарилась и не желала относить мое мясо обратно на дожарку.
        - Я жив! - Шон рухнул на диванчик напротив меня. - За что меня женщины так не любят, не пойму… - спросил он и выжидающе посмотрел на меня. - Ну, что не ешь?
        - Я не ем мясо с кровью.
        - Так дожарь!
        - Не могу поймать официантку, - виновато улыбнулась я и мысленно ударила себя по руке, потянувшейся в соседнее ведерочко за картошкой Шона.
        - Ты что, первый раз ешь мясо на камне? - Я кивнула, и Шон с улыбкой покачал головой. - Не улетай, и ты много чего еще сможешь попробовать со мной в первый раз…
        Я отвела глаза, и Шон придвинул мою доску с камнем к себе и отрезал от огромного куска мяса небольшой кусочек, который тут же упал на камень и зашипел. Меня обдало паром, и я покраснела - мясо на глазах принялось менять цвет, оно жарилось! Шон подхватил его на вилку, подул и протянул через стол к моему рту. Сочное, мягкое, вкусное и прожаренное. Позор! Шон спас меня от позора! Представляю, как бы на меня взглянула официантка, когда б я попросила ее отнести мясо на кухню.
        - Спасибо, Шон.
        - За что? За мое предложение? Это я скажу спасибо, если согласишься остаться. Лана…
        - Шон, прекрати! - Я занялась новым кусочком мяса, прося многозначительным взглядом сделать то же самое с его и есть, а не говорить. - Мы все обсудили. Я рассказала тебе про нас с Лиззи не для того, чтобы ты по новой начал убеждать меня остаться, а чтобы понял, почему я не могу остаться…
        - Все ты можешь! - Шон швырнул вилку, и та упала на пол. Официантка тут же подскочила к нам и предложила с соседнего пустующего столика другую. Шон поблагодарил ее с улыбкой и заговорил со мной более мягко. - У тебя были парни до мужа-неудачника, ты не лесбиянка. Во всяком случае не та, которая не видит вокруг мужчин… И, прости, я возможно обижу тебя, но вы бы не смогли меня провести, если бы между вами что-то действительно было. Я же видел, как мисс Брукнэлл смотрела на тебя. Так не смотрит влюбленная женщина, так не смотрит даже любящая мать. Так смотрит хозяйка.
        - Шон, ты не знаешь Лиззи…
        - Зато я знаю тебя! - перебил он. - Я помню каждое сказанное тобой слово. Ты просто трусиха, ты действительно не можешь жить одна. Тут я согласен с мисс Брукнэлл. И ты не можешь быть неблагодарной. Ты просто заплатила ей собой. Я так это вижу.
        - Ты так хочешь это видеть! - я даже вскочила, но под его взглядом уселась обратно на диван, который стал жутко твердым. - Ты уже называл меня шлюхой. Я тоже помню каждое твое слово. Не стоит повторяться, мистер Мур. Вы мне нравились своей оригинальностью. Придумайте обо мне что-нибудь новенькое, чтобы мне было, чему умиляться в Лондоне! Молчите? Тогда я подскажу. Вы забыли сказать, что от меня откупились, а? Так ведь? - Шон молчал. - Ну так пусть это и так. Мне нравится коллекционировать деньги за мое тело. Ровно три года. Я надоедаю ровно через три года. Вы, мистер Мур, стали исключением. Наверное, потому, что надоели мне через три ночи. Или сколько их там у нас было?
        - Ты высказалась? - Шон воткнул нож в недоеденный стейк. Я последовала его примеру, хотя от моего уже мало что осталось. Столько мяса за раз я еще ни разу не ела. - Поехали! Я не хочу, чтобы ты опоздала на самолет!
        Он бросил на стол купюру и направился к выходу. Я побежала за ним, едва не забыв на столе телефон. Дорога в молчании показалась до ужаса долгой, а тоннель на подъезде к аэропорту бесконечным.
        - УУодя от сестры, я думал сказать, что хочу, чтобы ты знала, что в Ирландии тебя всегда ждет старый коттедж с сумасшедшей собакой. А сейчас я хочу сказать просто - Бон Вояж! И не говори в Лондоне с ирландским акцентом.
        Я кивнула, обрадовавшись вернувшимся в голос Шона привычным шутливым ноткам.
        - Постараюсь, - улыбнулась я и сжала ручку двери.
        Еще бы избежать прощальных объятий, но нет - Шон притянул меня к себе, однако, ограничился поцелуем в щеку. Я закинула за плечи рюкзак, перекинула через плечо мольберт и схватила чемодан. И так, совсем налегке, побежала без оглядки к дверям аэропорта, оставляя позади и Лиззи, и Шона. В двойном романе поставлена наконец жирная точка.
        Глава 44 "Лондонский сплин"
        - Have a lovely stay in London. Don’t forget your umbrella next time. (Хорошо тебе провести время в Лондоне. Только не забывай больше зонтик.)
        Я забыла зонтик в доме Шона, да и кто ж открывает зонтик с овечками в Англии. Это будет покруче ирландского акцента. Лучше уж промокнуть до нитки! Вот именно поэтому на моих плечах лежало полотенце, заботливо принесенное Хелен из ванной. Сейчас я закрою за хозяйкой дверь и приведу себя если не в божеский, то хотя бы в сухой вид. Ну кто же красит квартиру на съем в белый цвет и покупает вдобавок белую мебель! Единственным черным пятном была столешница на кухне и я. Стол, правда, Хелен все же выбрала стеклянный.
        Всего лишь моросило, но от автобусной остановки пришлось идти минут пять, пряча телефон с навигатором в рукав куртки. Капюшон сорвало ветром, придерживать его было нечем, и я забила на волосы. Сейчас же, оценив хлипкость перекрытий, я забила на душ - не будить же соседей! Только сняла мокрое и повесила на найденную в шкафу сушилку. Ее я поставила в спальню, решив не трогать белоснежную постель. В пижаме можно поспать и в гостиной на диване под найденным в том же стенном шкафу пледе.
        Замечательное начало самостоятельной жизни - плед, чашка горячего чая и телефон. Я еще в поезде проверила папку с сообщениями - пусто. Лиззи не волновало, как я добралась до Лондона. Впрочем, Дублин ее тоже не интересовал. О падении самолета сообщили б в новостях, а так - ну что может случиться со взрослой бабой? Только что под дождем вымокнет. Так просохнет же!
        Хелен до глубины души поразила меня английским гостеприимством. Принесла свежий хлеб, яйца, молоко и мюсли, чтобы было чем поужинать и позавтракать, пока все магазины закрыты. Только есть не хотелось. Ирландский ужин был слишком сытным.
        Спать тоже не хотелось - я бессмысленно листала страницу за страницей, пока меня не осенило купить билет на киностудию, потому что я не чувствовала себя способной побродить по городу до самого вечера. Все было продано - как я не подумала про билеты заранее! Какое заранее, когда я не собиралась в Лондон…
        Эта мысль вынудила меня отложить телефон и уткнуться в подушку. Волосы мокрые, теперь будет мокрым и лицо. Но я успокоилась, отхлебнула остывшего чая и случайно ткнула на самое раннее время - ура, одно место для меня нашлось. Теперь оставалось не проспать. Я даже будильник поставила, но разбудил меня поезд. И даже не грохотом, а тряской. Спросонья я по привычке подумала, что это землетрясение, к которым в Калифорнии относишься со здоровым пофигизмом. Пустая кружка подрожала на столе и успокоилась. Я перевернула подушку на сухую сторону - волосы оставались мокрыми - и попыталась заснуть, но не смогла, потому, заслышав ранних соседей, пошла в душ. В раковине смеситель, вода горячая в душе автоматом - Лондон не Дублин, и Англия не Ирландия - променяла традиции на комфорт.
        Я достала из чемодана брюки и футболку с длинным рукавом. Прихорошусь перед театром. Лишние полчаса в аэропорту закончились покупкой полного набора косметики, платья и туфель. Все-таки теперь я в городе, а не в деревне. И в лондонский театр хотелось прийти если не на каблуках, то хотя бы не в кроссовках, как я сделала в Дублине. А вот сейчас я бы с удовольствием надела кроссовки, но они оставались мокрыми после дождя. Пришлось достать босоножки, пролежавшие всю Ирландию на дне чемодана. Ноги у меня редко мерзнут. Главное, не забыть куртку.
        Я ела мюсли и смотрела в окно на сменяющие друг друга электрички. Одна из них должна была увести меня в гости к Гарри Поттеру. Может, этот час я даже сумею поспать, потому специально поставила будильник на сорок минут вперед, и он пригодился. Я боялась уснуть и в студийном шаттле, но студия оказалась довольно близко от железнодорожной станции.
        Я понимала восторг детей, попавших в любимую сказку. Понимала унылые физиономии родителей, которым пришлось выложить приличную сумму за тур и приготовить такую же за фотографии своих чад на метлах. Я не понимала себя, почему стою подле экспонатов с открытым ртом. До меня вдруг дошло, что мои руки могут найти себе применение там, где, мне думалось, безраздельно властвует компьютерная графика. Это ж театральная бутафория, которую способны вылепить из папье-маше даже мои руки. Это же макеты из того же картона, один в один, что мы делали на трехмерном дизайне. Эти куклы, живые монстры, можно пощупать - их создавали такими же, как у меня, руками… Здесь, за декорациями, прячутся тысячи людей - невидимые для зрителя, но такие осязаемые для меня. Неужто я настолько их хуже, что на мое резюме даже не посмотрят? На него действительно не посмотрят, если я не отправлю его. Зачем сидеть в СФ, надо двигать в ЛА, пока меня ничего не держит. Ничего, кроме страха. Я даже почувствовала на ресницах слезы и порадовалась, что косметичка осталась нетронутой, и что ноги босые - через них выходил охвативший тело жар. Я
больше детей хотела перегнуться через ограждения, чтобы дотронуться до деталей домиков, деревьев и прочей мелочи, которую зритель, небось, и не заметил на экране. Я хотела увериться, что верно угадала материал, из которого их создали.
        Я вышла из павильонов, не чувствуя под ногами земли. Сердце рвалось из ушей, а потом вдруг остановилось, когда я заметила на остановке мальчика, безумно похожего на Рэя. Он хрумкал все тот же «хобноб» прямо из пачки, и ему не нужно было ни с кем делиться печеньем. И я вспомнила Шона, но запретила себе о нем думать - к счастью, похожих на него рядом не оказалось. Американский говор перекрывал всю остальную речь - интересно, почему в американских школах не учат говорить шепотом? Хотя, может, в католических и учат, потому что их пооткрывали за океаном ирландцы.
        Об этом я продолжала думать, сидя в пустом пабе на станции, поняв, что час дороги не выдержу, а печеньем подавлюсь, вспоминая детей Моны. Разруха хуже дублинской, но если бы только мебель была потертой - она была подобрана человеком без вкуса, словно тащили все, что повыкидывали из особняков на помойку. А вот пиво оказалось дешевле - правда, только для того, кто забыл перевести цены в английские фунты. И все же выгоднее было взять его, чем спрайт, но я заказала газировку, а из меню - пастуший пирог. Я ждала его полчаса и не смогла съесть даже половины - с таким же успехом можно было жевать подошву, а к консервированному горошку, поданному гарниром, я даже не притронулась. К счастью, в спрайт кладут много сахара, а в рюкзаках имеются карманы, в которых находятся приветы из Ирландии. Как же мы с Шоном не съели эту шоколадку? Видимо, не нашли… Наверное, она и стала причиной пустого бардачка…
        Я непроизвольно улыбнулась, глядя в мелькающие за окном лондонские пейзажи. Какой же это большой город, его не обойдешь ногами и все же… Я не стала спешить домой переодеваться - можно заглянуть на Бейкер-стрит в музей знаменитого сыщика. Пришлось, правда, подрожать в очереди, шевеля заледеневшими пальцами ног. Особняк крохотный, лестница крутая до ужаса. Кресло едва ли не врезается в камин - советские декораторы, украшавшие съемочный павильон, явно не знали английских реалий. Зато я теперь знаю киношные. Может, это знак? Может?
        Потом я долго бродила по кварталу в поисках более-менее пригодной для обеда забегаловки, страшась заходить в английский паб. Времени много не было и возможности поесть дома тоже. От одной мысли об яичнице тошнило. Яйца я точно вычеркну из рациона, вернувшись в Штаты. Впрочем, салат тоже будет бить по памяти, напоминая Лиззи. Что же я стану есть? Ничего. Я же собралась худеть. Но не начиная ж с сегодняшнего дня!
        Только ноги повели меня в неверном направлении. Красивые дома под старину. Решетки вокруг лестницы, спускающейся в подвальный этаж, с табличками, запрещающими пристегивать велосипеды. Цветы на окнах. Бентли у подъездов… Куда я попала? И как мне отыскать остановку моего автобуса?
        Я полезла за телефоном и вновь ткнула в папку сообщений - тишина. Полная. Нос шмыгнул то ли от ночи с мокрыми волосами, то ли от обиды. Я знала, что в Вконтакте есть сообщение от мамы, но читать его не хотелось. Я боялась, что высветится мое месторасположение. Родители не знают, что я в Европе, и тем более им не объяснишь, почему у меня нет с собой русского паспорта. Сейчас у меня совсем иные планы, нежели поездка в Россию. Мне надо элементарно поесть!
        Я прижалась к стене, чтобы вызвать в телефоне карту. Волосы упали на глаза, я откинула их с лица и прочитала вывеску напротив: «Ирландский завтрак целый день».
        - What the fuck! - сказала я, кажется, первое предложение за целый день. И не обернулась. Плевать на воспитанность или ее отсутствие!
        Ирландия будет преследовать меня всюду? Похоже, что да, и я с высоко-поднятой головой вошла в двери и заняла столик у стены. На две персоны, хотя хотелось сесть у окна, но вдруг кто-то ввалится сюда целой компанией. Я впилась глазами в меню и выбрала картошку в мундире. Официантка поинтересовалась, добавлять ли грибы? Добавлять, сейчас я съем лошадь с седлом. Кажется, так говорят в Ирландии. Во всяком случае, Рэй грозился сделать именно это. Сейчас его помощь мне бы пригодилась! К огромной картофелине, залитой грибами в сметанной подливке, шли бекон, яйца, помидоры… А когда девушка принесла огромную чашку чая с молоком и два хрустящих тоста в полтарелки каждый, я взвыла. Ирландцы не завтракают в одиночку, но я не ирландка. Я неизвестно кто и неизвестно что тут делаю… Только какое дело до меня этой милой барышне! Девушка с такой искренней улыбкой явно не возвращается в пустой дом.
        Я ела, ела, ела, пока было чем запивать. Когда чай закончился, закончилось и отведенное на обед время. К яичнице я не притронулась. Какое счастье, что я не поленилась в аэропорту снять с карточки фунты. Было, что оставить чаевыми, и их оказалось больше цифры в счете. На такую сумму даже в Макдональдс не сходишь!
        Теперь главное - не запутаться самой и не запутать Гугл. Времени в обрез. Я обязана попасть домой, чтобы не идти в театр пугалом, которым я находилась с Шоном. И, будто в насмешку, мне нужен был автобус под номером «13». И он пришел, чтобы провести меня мимо театра к дому. Еще не битком, и я даже смогла пробраться на втором этаже к самому окну, чтобы пощекотать себе нервы, глядя, как автобусы разъезжаются в миллиметре друг от друга. На первом этаже этого не замечаешь.
        Я спустилась на остановку раньше и вышла, заметив в окно магазинчик с фруктовым развалом. К бананам и яблокам добавилась упаковка печенья - спонтанно, точно рука сговорилась с животом, минуя мозг. Заодно я взяла еще пару йогуртов, заметив в холодильнике «Данон» с ревенем. Индус на кассе долго смотрел на меня, не решаясь, наверное, поинтересоваться, откуда я, а потом все же сказал про «лавли аксент» с привычным моему американскому уху «рычанием».
        - Это ирландский акцент, - я обескураживающе улыбнулась. - Из графства Западного Клер.
        Он не англичанин, так что не раскусит меня. И я давно не та, чтобы говорить, что из России. Для начала, совсем отвыкла гулять с продуктами. Пакет оттягивал руку, и я с трудом, но все же вытянула его ручки, чтобы повесить на плечо. Сунешь бананы в рюкзак, от них ничего не останется. И, бесспорно, я не англичанка, которая, смотря под ноги, чтобы не споткнуться, вовремя заметит посреди тротуара огромный контейнер для мусора. Спас меня визг шин вылетевшей из-за угла машины. Я подняла голову и отпрыгнула в сторону. Фу… А то бы мне не косметика на вечер, а театральный грим понадобился б.
        Наконец я дошла до своего временного пристанища - этот многоквартирный дом единственный на всей улице был белым. Хорошо хоть ковровое покрытие на лестнице бежевое. Хотя какой идиот постелил его в городе дождей? Лестница воняет, потому что не просыхает. Окон на двухквартирных лестничных площадках нет. А не помешало бы их заиметь… Я поспешила захлопнуть дверь, чтобы не впустить в квартиру запах восточных специй. Соседи индусы или арабы? Не поймешь. По пути я встретила и тех, и других. Райончик не из приятных, хоть и близок к центру. Может, вечером взять такси?
        Об этом я подумала уже стоя одетой перед зеркалом, стараясь не задеть локтями стены крохотной прихожей. Платье почти не прикрывало коленей. Колготок не было. Пластыря на пятках тоже. Куда я собралась вечером в Лондоне и одна? Я накинула пальто. Оно придало солидности, но подчеркнуло голые ноги. Черт! Ну кто б напомнил мне про колготки в магазине! Впрочем, на ногах имеется калифорнийский загар. Может, сойдет за тонкий капрон? Да что ты так разнервничалась? Смотреть на тебя никто не будет. Водителя автобуса уж точно интересует только твоя карточка на валидаторе.
        Так и произошло. Я не стала подниматься наверх и даже не села, хотя в направлении центра автобусы шли почти пустыми. Жалела пальто. И в театре долго бродила мимо рядов, прежде чем села. Сначала пальто легло на колени, потом вернулось на плечи. Я все не могла приноровиться к температуре. Надо было выбрать что-то с рукавами, а не покупаться на цветочки и заниженную талию.
        Действо началось, но я смотрела только на висящего под потолком дракона. Музыка и актеры завораживали, но сюжет щедро посыпал солью свежие раны. Я не готова к одиночеству. Не готова. У меня ни одной подруги. Всех за пять лет с Лиззи потеряла из виду. Да и нужна я им, как снег на голову. Небось все счастливо замужем и с детьми. Да и не хотелось возвращаться в русский круг. Там никто не забыл мой брак с Полом, а языки у русских баб ядовитые… Не будешь искать встреч и не встретишься с ними. И не только с ними. Все люди по машинам и в делах. Пол и в городе пешком не ходил и потому за пять лет я ни разу не встретила его и никогда не встречу.
        А встречу хоть кого-то? На работе не стоит даже надеяться на комплимент после того, как всех сотрудников мужского пола обязали проходить тренинг о том, как надо и как не надо общаться с коллегами женского пола, потому они предпочитают с ними не общаться никак. Записаться в клуб по интересам к таким же одиноким? Это уже садомазохизмом попахивает. Остаются сайты знакомств… Мне бы освоить сайты по поиску работы для начала! А, может, написать маме: найди себе зятя, а то у дочери нет на это времени. Только чтоб без лысины, с упругим торсом, с мозгами не только в компьютерах и… Чего-то я, наверное, забыла… Да, знание английского выше школьного уровня обязательно. Устраивают же ярмарки невест, так почему же не устроить ярмарку женихов? Блин, Светка… И ты несешь это по-трезвому! Хорошо, Мозг, буду нести это по-пьяному…
        Я достала из кресла меню и попыталась войти на сайт театра, но меня постоянно выкидывало. Все вокруг пьют, я одна тут трезвая про любовь смотреть буду? Я помахала рукой смотрительнице и, когда та подплыла ко мне, спросила, могу ли я заплатить наличными? Ура, мне обещали принести мой тропический коктейль и шоколадку. Вернее, две, потому что у тети не нашлось сдачи. Почти под занавес я щелкнула открывашкой банки - двести миллилитров, это ни о чем. После Ирландии! Пришлось заедать шоколадкой, но вторая не влезла в живот и отправилась в сумочку - в магазине она показалась более вместительной, а сейчас едва закрылась.
        Коктейль подействовал, стало не так грустно наблюдать счастливый финал чужой любви. Я даже аплодировала стоя! И поспешила на улицу, хотя спешить было глупо. Дорогу перегородила вереница черных горбатых такси с желтыми кругами фар, вызванных зрителями. Перейти на другую сторону к автобусам казалось чем- то нереальным. Не бежать же между машинами! У меня взяло минут десять, чтобы понять, что другого не дано. Хотя можно было не спешить. Такси не давали проехать и автобусам. Электронное табло на остановке показывало задержку в двадцать минут уже у всех маршрутов. Но не могли же двухэтажные монстры проехаться по крышам такси…
        Голые ноги покрылись мурашками от холода и страха перед ночным возвращением. Я проверила пятки - целы, и пошла в здание вокзала Виктории, чтобы спуститься в метро. Гугл показал, что от подземки идти лишнюю автобусную остановку, но я выигрывала уйму времени.
        Со мной вышло несколько человек, но быстро растворились среди домов. Оставшись одна, я сначала испугалась, а потом даже обрадовалась - меньше нервов. Я зажала в руке телефон и заставляла себя не оборачиваться каждую секунду. Тихо, район словно вымер, а еще нет полуночи. Наконец я вышла к железнодорожному мосту. Пять минут, и дома. Чуть поднапрячься, и можно сократить дорогу до трех минут. Я почти побежала, но у дома остановилась. На приступочке решетки кто-то сидел. И даже не курил. Ночью? Где ни души… Другого входа в здание не было. Что у человека на уме, не узнаешь, пока не поравняешься с ним. А потом может быть поздно. Ни одно окно не светится.
        Я поднесла телефон к уху и сделала вид, что разговариваю. Лучше говорить по-русски. Добавит к самозащите баллов. А мне - смелости, если вспомню трехэтажный мат. Английский слишком однообразен. Но именно он вылетел из моего рта, когда человек обернулся и поднялся мне навстречу.
        - What the fuck!
        - Это должен был сказать я! Ты знаешь, который час?!
        - Что ты тут делаешь?
        - Жду тебя. Что я еще могу тут делать?
        - Откуда у тебя адрес?
        - Я не гордый. Я позвонил мисс Брукнэлл. И я рад, что она не испортила сюрприз. Ну, что ты молчишь? Скажи, что ты счастлива меня видеть.
        - Я счастлива…
        На «happy» мой воздух закончился, звук «ха» я выдохнула рыдая и уткнулась в грудь Шона, просунула руки под расстегнутую ветровку и сцепила за его спиной. Я не могла объяснить причину слез и не могла их остановить, только старалась прикрыть его голубую рубашку своими волосами, чтобы не запачкать тушью. Помаду я съела вместе с шоколадкой.
        - Лана, где ключи?
        - В сумке…
        Я сумела выдавить из себя слова и отлепить свое тело от тела Шона. Он сунул руку в сумочку, но вместо ключей, вытащил шоколадку, разломил и просунул половинку между моих дрожащих губ. Взял себе вторую, подхватил с земли рюкзак и направился к двери.
        - Маленький ключ, - крикнула я ему в спину и прикусила язык, когда Шон зло взглянул на меня. Люди спят. Я знаю.
        Мы тихо поднялись по узкой лестнице - он впереди, я следом, а в дверях квартиры поменялись местами. Он повернул замок и сунул ключи в карман своей куртки. Вот как. Хозяин.
        - Тебе надо умыться, - прошептал Шон, расстегивая пальто. - Пора научиться покупать гипоаллергенную тушь.
        Съездить бы по улыбающейся физиономии, да Шон вовремя развернул меня к двери в ванную комнату, чтобы забрать пальто. Я не закрыла дверь. Для этого надо было попросить его отойти, а он не расшнуровал еще ботинки. Ледяная вода сделала свое дело - остудила лицо, но не убрала из-под глаз черные разводы.
        - Это ищешь?
        Шон протянул мне пачку влажных салфеток, которые упали с края крохотной раковины, когда я перед театром убирала лишку румян. Все он примечает. Видит меня насквозь. Якобы. Зачем я разревелась? Теперь он нафантазирует невесть что. Он ведь доволен, как объевшийся сметаной кот. Не из-за шоколада же!
        - Знаешь, - Шон прислонился к косяку. - Я сидел тут и думал, что подхвачу тебя на руки и… А сейчас боюсь до тебя дотронуться, прямо как школьник. Поцелуй меня сама, пожалуйста. И тогда я буду знать, что ты рада меня видеть.
        Я вытерла руки и коснулась ладонью его щеки - гладкая, как у ребенка. Когда только успел побриться? Шон накрыл мои пальцы горячей ладонью.
        - Давно надо было купить электробритву, да? Мисс Брукнзлл оказалась права…
        Я дернулась назад, но Шон удержал меня за талию.
        - Зачем ты говоришь о ней? Неужто не понимаешь?
        - Я все понимаю, - Шон сгорбился, чтобы наши лбы встретились. - Чем чаще ты будешь произносить вслух ее имя, тем быстрее тебя отпустит. Проверено.
        - Поэтому ты постоянно говоришь о Каре? Спустя десять лет…
        Шон усмехнулся, и я приподнялась на носках, чтобы он расправил плечи.
        - Да, и сейчас мне кажется, что я рассказываю историю о совершенно постороннем человеке. Здесь, - Шон опустил мою руку себе на грудь, - больше не болит. Зато сердце вновь танцует Риверданс. Я другой. Я не отпустил свою женщину в Лондон, как сделал тот дурак. Путь у меня не хватило смелости бросить машину и побежать следом или даже купить билет на следующий рейс. Путь мне потребовалась для этого решения ночь на чужом диване, но я здесь. Лана, я здесь.
        - Да, ты здесь, - заполнила я слишком длинную паузу.
        Шон продолжал молчать, но я не стала ничего добавлять, потому что он прижимал мою руку еще сильнее, чем прежде, и его сердце стучалось мне в ладонь.
        - Я думал, что это будет легче, - он сильнее вжался в мой лоб. - Но я не могу сказать тебе это сегодня. Мне нужна еще одна ночь на диване в чужом доме.
        - Шон… Хочешь чаю?
        В этот раз он даже хохотнул.
        - Если только его хочешь ты, - Теперь его руки убирали с моего лица мокрые пряди. - Я хочу твоего поцелуя. Но только если ты хочешь мне его дать…
        Я поднялась еще выше и коснулась его губ, чтобы Шон, не дай Бог, не сказал этих слов… Я не готова была их услышать. Он застал меня врасплох, пьяную от любовного мюзикла, вот я и разревелась. Я не купила еще билет в Сан-Франциско, но обязательно куплю. Он сумасшедший, но не настолько, чтобы искать меня за океаном, даже если Лиззи даст ему свой адрес. А в Лондон ему за поцелуями летать не привыкать.
        Шон нагнулся ко мне, чтобы я опустилась на пятки. Однако недолго ж я устояла на полу.
        - Прости! - ахнул Шон.
        Я задела головой светильник в прихожей, а локтем открытую дверь. Черт бы побрал малогабаритки! Шон шагнул в спальню и замер, наткнувшись на сушилку. Ее нельзя было обойти.
        - Ты обещал спать на диване.
        - Да с тобой хоть на полу!
        В гостиную мы вошли без потерь. Хорошо, что я прибралась после ночи. Не придется объяснять, что я делала на диване… Очень мягком - но на нем я пролежала не больше секунды. Шон вернул меня в вертикальное положение.
        - Я наконец-то увидел тебя в платье и тут же снимаю его с тебя…
        - Хочешь чаю? - спросила я, когда его руки застряли на молнии.
        - Хочу, только через пять минут. На дольше меня после этой недели все равно не хватит, - и со смешком добавил: - Заранее предупреждаю, чтобы ты ни на что не рассчитывала. А потом я на всю ночь в твоем распоряжении.
        Молния взвизгнула, и платье упало на спинку стула. Я следила за пальцами Шона и не могла поверить, что кто-то способен так быстро расстегнуть столько пуговиц!
        - Что же ты со мной делаешь, девчонка!
        Я не искала свободы от его губ. Наши головы попали ровно между диванными подушками, и вылезти мы могли лишь сев, а это точно не входило в планы Шона на ближайшие пять минут, да и я сама не желала вылезать из-под живого теплого одеяла. Ноги наконец-то согрелись, и я не сдержала протестующий стон, когда его грудь исчезла с моей.
        - Прости, я себя не контролирую. Дай надеть, пока мозги не отключились совсем.
        Я заскользила руками по его плечам вниз, но пальцы прилипли к кельтскому кресту. Я растянула кожу, будто могла нащупать буквы в имени Кары. Ты, дура, не знаешь меня. Если я решу его себе оставить, хрен ты его получишь даже раз в полгода. Если решу оставить… Двести миллилитров снесли крышу… Что они намешали в коктейль? А…
        Шон поймал мои губы, и я стиснула зубы на его языке, предупреждая не произносить при мне имени этой дуры. Никогда, иджит, слышишь? Радуйся, что у художниц короткие ногти, иначе я б воспользовалась моментом оставить на тебе след львицы, чтобы стыдно было скинуть рубашку перед другой. Я знаю, в какую сторону тянуть повод, чтобы конь повернул, куда следует, как припасть к гриве, когда он встанет в свечу и как откинуться назад, когда станет козлить…
        - Лана?
        Руки безвольно упали с его плеч, и голова рухнула на место скинутой подушки. Пятерня Шона скользнула по груди, ловя мое убегающее сердце.
        - Только не говори…
        А я и не могла говорить. Любой звук сейчас осыплется с губ песком. Шон осторожно провел по ним языком и выдохнул: - Чай завариваю я, - и поднял с пола плед. - У меня тоже есть шоколадка.
        Я укрылась почти с головой, чтобы не видеть его довольного лица. Мне не нужен чай… И тем более шоколад… Мне нужно перестать злиться на его и моих баб. Иначе мы не вылезем из постели.
        Глава 45 "Ноль по Гринвичу"
        - Calm down please! I’m always walking on eggs In your house! (Пожалуйста, успокойся! Я и так всегда хожу по лезвию ножа в твоем доме!)
        Я замерла в коридоре. Шон стоял у плиты ко мне спиной, прижав телефон плечом к уху. Обе руки были заняты приготовлением скремблер. Бедный! Кто на сей раз? Мона или Йона? Небось, всю ночь не спали! Он для них на всю жизнь так и останется младшим братом. Впрочем, Шон приложил немало усилий, чтобы доказать сестрам, что не повзрослел. Вчера уж точно предъявил этому прекрасное доказательство. Может, вырвать телефон и закричать: мальчик под присмотром. Не волнуйтесь!
        Я почти ступила босой ногой в гостиную, когда Шон потерял контроль, швырнул в раковину спатулу, убрал сковородку с горячей комфорки, перехватил телефон в руку и зарычал:
        - Прекрати, Кара! Я не дурак и не собираюсь рушить то, что мы с тобой с таким трудом строили десять лет. Все будет хорошо. Она все поймет. Пожалуйста, не накручивай ни меня, ни себя.
        Я спряталась в спальню. Вернее, мне потребовалось сесть. Точнее рухнуть на кровать, в которой мы уснули лишь под утро. Козел! Хватило же наглости позвонить ей прямо сейчас! Не завтра, не послезавтра… Или хотя бы тайком. Но не так же открыто! Думает, я бесчувственное бревно без гордости? На глазах аж навернулись слезы. Я оттянула с груди полотенце и промокнула глаза. Конечно, я все пойму. Мне и говорить ничего не надо. Я давно знаю про вас, голубки…
        - Держи себя в руках, Кара! Джеймс может услышать.
        Да, да, ее муженька ты бережешь… Хотя, скорее всего, себя от него. Я б на месте Джеймса давно начистила тебе физиономию или еще чего похуже сделала… Десять лет женушка безнаказанно наставляет ему рога… Да еще и в его собственном доме. Редкостная сучка! И еще желает оставаться при этом собакой на сене. Выходит, роман со мной не ее идея. Это Шон решил разнообразить их отношения, внеся немного честности. Но почему не подождал полгода до традиционного свидания? Он что, собрался к ней прямо сейчас - из одной постели в другую, чтобы не успеть остыть? Пользуясь случаем нахождения в Лондоне, так сказать… А мне куда податься? В Тауэр на экскурсию? Дура, чего я не составила расписание на неделю. Будто знала, что приедет… Приехал, и что?
        - Понятно, - голос Шона погрустнел. - Конечно, я хочу приехать. Нет, не получится. Здесь час дороги. Положи ключи под колесо.
        Шон вновь заговорил так громко, что можно было не прислушиваться. Наглость бизнес-класса! Или забыл про три метра квартиры и картонные стены… Или думал, я год проторчу в душе? Хотя именно сейчас хочется залезть обратно под воду и содрать с себя вместе с кожей следы его поцелуев! Козел!
        - Тогда я куплю тебе новую машину, обещаю… - Пауза. Что эта дура ему сказала? - Кара, спасибо! Ты не представляешь, как это для меня важно…
        Что ему важно? Сохранить ее, чтобы спать с двумя бабами. Или сказать мне правду и позволить сделать выбор? Так ты его сделала, Светка. Ты же знала про эту идиотку! Тогда почему сейчас так больно?
        Я вдавила край полотенца в уголок глаза, чтобы оно, как губка, впитало все слезы. Я не должна при нем реветь. Я обязана играть по правилам этого беспринципного кобеля, раз мне его хочется удержать! Важные слова… Дура ты, Светка, размечталась… Никто не скажет тебе три заветных слова, никогда! И уж точно не Шон Мур. Он сказал их в шестнадцать лет Каре и ничего с тех пор не поменялось.
        - Кровать намочишь! - Шон схватил меня за руки и поставил на ноги. Полотенце упало на пол. И плевать! - Высуши волосы и оденься.
        Сам уже умылся, побрился, прихорошился… Для Кары.
        - Пойду сейчас, - произнесла я, не веря, что нашла голос. - Боялась феном помешать тебе говорить по телефону.
        Даже глаз не отвел, наглая скотина! А то ты, Светка, ждала другой реакции?
        - Теперь я хочу поговорить с тобой. Только для начала оденься.
        Да, да, и лицо вымой, и тушь не бери… Я подчинилась. Все-таки хорошо, что он такой наглый - делать вид, что ничего не знаешь, не для меня.
        Я высушила и расчесала волосы. Нацепила джинсы, потянулась за футболкой и замерла - Шон стоял в дверях спальни с розовым джемпером. Кашемир.
        - Для дня за городом в жаркое английское лето самое оно. Я долго выбирал.
        Кого или что? Такую дуру, как я, или кашемир? Я надела джемпер и отвернулась, чтобы не видеть горящих глаз Шона. Мог бы не задабривать, а рубить с плеча. Или это плата за ночь? Откупается, как они все… Я вздрогнула, почувствовав его руки на шее - Шон отстегнул бирку.
        - Ты хотел поговорить? - произнесла я жестко, когда Шон развернул меня к себе, явно рассчитывая на благодарность, но я не поцеловала его. Тогда он сжал мои плечи.
        - Да, еще вчера хотел поговорить, чтобы между нами больше не было тайн, и ты бы сделала свой выбор с открытыми глазами, - Он тяжело выдохнул, будто стометровку пробежал. - Я должен рассказать тебе о человеке, с которым тебе придется делить меня всю жизнь.
        О, как красиво загнул! Чувствуется профессорская хватка! Нет бы назвать все своими именами. Знаешь, Лана, я тут… Но мне даже про себя не хотелось озвучивать эти слова, и я не дала ему продолжить.
        - Шон, я все знаю…
        Он стиснул меня сильнее и даже в голос хмыкнул, а у самого веко задергалось.
        - Как всегда, все знаешь еще до того, как я подумал об этом! Но не в этот раз. Не злись, - Шон нажал мне на плечи, и я села на кровать. - Ты в хорошей компании. Мои родители тоже так и не узнали об этом, сестры не знают, Мойра не знает. Даже Падди, хотя я и напивался с ним до потери сознания, не знает. Об этом знают пока лишь трое: я, Кара и Джордж, ее муж.
        - Джордж? Я думала, его зовут Джеймс… Ослышалась, видимо… Извини, я не специально. Ты просто слишком громко говорил. Но можешь не продолжать.
        - Нет, я продолжу. Только наберу побольше воздуха… Я не думал… Вернее, даже не надеялся, что когда-нибудь мне повезет встретить женщину, которой мне захочется это сказать… Кара спросила, почему я не рассказал ей про тебя две недели назад, но две недели назад я и помыслить не мог, что окажусь с тобой в Лондоне… Лана… О, Господи Иисусе, как же мне страшно это говорить…
        Шон рухнул передо мной на колени и уткнулся носом мне в живот. И даже, показалось, всхлипнул. Да, будь же мужиком - не разводи здесь мексиканских страстей!
        - Я все понимаю, - не выдержала я слезливой тишины. - Столько лет… Было бы глупо требовать от тебя забыть ее. Даже если Джордж смирился, то я…
        Шон поднял голову. На его губах играла детская улыбка. Я вспыхнула и выпалила:
        - Пусть я из Сан-Франциско, но все равно не понимаю открытых браков, но если вас это устраивает, то к чему тебе мое мнение? Я не предъявляла на тебя никаких прав… А если ты спрашиваешь в теории…
        - Лана… Заткнись, пожалуйста, и послушай меня хоть раз, не перебивая и не делая скоропалительных выводов. Ты никогда не будешь делить меня с другой женщиной. Отец сказал мне: сын, дождись той, которой тебе захочется отдать себя целиком. Я так и сделал. И, поверь, если бы я мог, то и тебе отдал бы всего себя, но я не могу…
        Шон сжал мои руки сильнее, чем сжалось сейчас мое сердце. Оно молило: «Шон, ну не будь таким жестоким! Я не прошу у тебя признаний в любви, но и говорить, что никогда меня не полюбишь, тоже не надо. Это больно сознавать…»
        - Кара…
        Хорошо, что Шон крепко держал мои руки - я бы с удовольствием вырвала их и отходила его по гладким щекам!
        - Кара оставила себе часть меня. И эту часть зовут Джеймс. Ему девять лет. Он славный мальчуган. Он тебе понравится, вот увидишь.
        - Что? - Кровь шумела в ушах, и я не была уверена, что Шон сказал именно то, что я услышала.
        - Да, - Шон прикрыл глаза и выдохнул: - У меня есть сын. Теперь об этом знают четверо.
        - Четверо… - Я бы тоже прикрыла глаза. Но ждала, когда вновь увижу его, чтобы понять, что это не очередная его дурацкая шутка. И не дождавшись, попыталась улыбнуться: - Пятеро. Ты забыл про него самого.
        Шон открыл глаза. Взгляд его был ледяным.
        - Я не ошибаюсь в цифрах. Сколько раз повторять, что со школы считаю на высший балл? Об этом теперь знают четверо: ты, я, Кара и ее муж, - Шон выплюнул последнее слово и поднялся с колен. Пришлось задрать голову. - Джеймс не знает, что я его отец. И я хочу взять с тебя слово, что от тебя он тоже никогда этого не узнает.
        Какая Мексика?! Мексика отдыхает со всеми своими мыльными операми вместе взятыми!
        - От меня? - спросила я, чтобы не сидеть истуканом.
        - Да, от тебя! - отчеканил Шон голосом робота, - Я тебя завтра с ним познакомлю. И если мы будем вместе, то два раза в год… О, Господи…
        Шон выскочил из спальни. Я кинулась за ним и нашла его сидящем на растерзанном диване. Я присела рядом и, когда он не отвел от лица ладоней, положила ему на плечо руку,
        - Шон, ты плачешь? Ну что ты? Пожалуйста, не надо…
        Он повернулся ко мне. Глаза влажные, но щеки пока сухи. Я провела по ним ладонями, но не решилась поцеловать. Руки Шона сами скользнули мне за спину, а нос уткнулся в плечо.
        - Лана, я это сделал. Я рассказал тебе про Джеймса.
        Его голос походил на рык раненого зверя. Я тоже обняла его и разгладила по сгорбленной спине рубашку.
        - Спасибо…
        Я не знала, что сказать еще, да и не могла: губы задрожали, глаза защипало. Теперь уже непонятно было, кто кого утешал. Наверное, все же Шон меня. Его ладони скользили по моим щекам, как дворники, но не успевали за потоком слез. В них превратился камень, свалившийся с моих плеч, и жгут, стягивавший сердце.
        - Я почти десять лет носил это в себе и плакал в одиночестве, запираясь дома, притворяясь, что пью, чтобы не проболтаться… Джеймс считает меня своим дядей. Кузеном Кары. Пришлось выдумать родство, потому что он слишком на меня похож, - Шон смазал с моей щеки последнюю слезинку и прошептал, целуя в лоб: - Когда-нибудь, надеюсь, кто-то назовет меня папой. Но это будет не Джеймс. Пойдем завтракать.
        Он так резко поднялся, что я опрокинулась на подлокотник. Завтракать? Вот так вот… Раз и все… Точно перестроил радио на другую волну. Я обернулась на шум. Шон включил чайник и переставил сковородку на еще не совсем остывшую конфорку.
        - Прости, но кроме яичницы и овсянки я ничего не умею готовить.
        Он обернулся на мгновение, но я успела поймать его улыбку и улыбнулась в ответ.
        - Помочь?
        - Поздно. Йогурты уже на столе, если не заметила.
        Я обернулась к окну. Как в ресторане! А мне бы коленки успокоить, а то через стеклянный стол видно будет, как они дрожат. Я села на стул и сложила руки, как провинившаяся ученица. Один удар, второй… Если так будет продолжаться, то никаких нервов не хватит на признания Шона.
        - Ты больше ничего не хочешь мне рассказать? - спросила я, когда он принес на стол две дымящиеся чашки. Уж пусть выдает все скопом. Так легче…
        Шон поставил чашки на стол, но не убрал рук.
        - Сказать? - переспросил он, и я поняла, что в спешке использовала не тот глагол. - Нет, я не хочу ничего тебе говорить, - И улыбнулся. А что не повеселиться-то, я ж из него, получается, решила признание в любви вытащить! Дура! - Я уже сказал все в наш первый вечер. Ты просто языка кельтов не знаешь. И вот я, как в детской игре, пытаюсь действиями объяснить, что имел в виду. Если ты до сих пор не поняла, то английский перевод мне не поможет.
        Пар от чая дошел до лица, и я вспыхнула.
        - Если решишь сказать то же самое, говори по-русски. Я догадаюсь по твоему поведению… О…
        И тут Шон снова что-то сказал на древнем языке, но к любви это не имело никакого отношения. Это мне подсказал нос. Шон перемахнул комнату за один прыжок и схватил сковородку.
        - Яйца жарить я тоже не умею.
        - Я все равно буду их есть! - подскочила я со стула и больно ударилась коленкой. Хорошо, что чашка, привычная к поездам, не перевернулась. - Это все из-за меня, - простонала я, опускаясь обратно на стул.
        - Да, это все из-за тебя, - Шон подошел со сковородкой. - Ия безумно рад, что это из-за тебя. Только поторопись с едой. Нам долго ехать.
        - Куда?
        - Далеко.
        - Шон?
        - Ноттингем. Йорк. Тебе эти названия о чем-то говорят?
        Почему он не может сказать прямо?!
        - Шон…
        - Джеймс гостит у родителей Джорджа в Йоркшире. Кара с Джорджем сейчас туда поехали, потому что завтра будет Эшби шоу, и у Джеймса соревнование. Он занимается конным спортом.
        Зазвонил телефон, оставленный Шоном возле плиты. Мое сердце вновь остановилось и забилось лишь тогда, когда Шон заговорил:
        - Мы через пять минут выходим, не переживай за машину… Хорошо, я зайду к соседям… Нет, Джордж, я приеду завтра прямо в Эшби. Не хочу отвлекать Джеймса перед выступлением… Нет, не предупреждай. Пусть будет сюрприз… Нет, у нас нет никаких планов… Без проблем. Если Джеймс захочет, я, конечно же, отвезу его на камни… Как твоя нога?.. Я в порядке… Я действительно в порядке… До завтра.
        Шон вернулся к столу.
        - Хочешь в Тауэр сегодня? Машину можно забрать завтра утром. От дома Вилтонов даже лучше выезжать на трассу, меньше пробок.
        - Куда угодно, - и, глядя в потерянное лицо Шона, я тут же добавила: - С тобой куда угодно.
        - Тогда пошли гулять по Лондону. Прокатимся до Гринвича… Или хочешь на корабль Дрейка? В музей пыток? Или… - Он вновь прикрыл глаза, но лишь на секунду. - Лана, нам придется провести одну ночь с семьей Джорджа. Это все ради Джеймса, понимаешь?
        Я кивнула и постаралась ответить ровно и достаточно громко, чтобы не выглядеть маленькой девочкой, которую поставили перед фактом. Это не так. Это мой выбор.
        - Это ради тебя. Я сделаю это ради тебя, Шон. Я уверена, что твой сын мне очень понравится. Ведь он такой, как Рэй, верно?
        - О, нет! - к моей большой радости, Шон наконец-то рассмеялся. - У него строгое английское воспитание. Извините, пожалуйста, а не могли бы вы… Да. сэр. Нет, сэр… И все с прекрасным британским выговором. Но в целом Джордж замечательный отец. А сейчас, когда из-за ноги он вынужден ходить с тростью, его слушается даже дочь… - Шон закусил губу и потом медленно вернул ей свободу. - Лана, спасибо. Ты не представляешь, что это для меня значит.
        Я поджала губы и кивнула. Если бы ты, Шон, знал, что это значит для меня… Теперь все встало на свои места. Я, наверное, не хочу больше никаких подробностей, хотя уверена, что ты все равно расскажешь, как так получилось, что твой сын зовет отцом другого. Десять лет, бедный, ты держал все в себе. Десять лет…
        Мы не говорили, наверное, больше часа. Только крепко держали друг друга за руки, не размыкая их даже в нескончаемых переходах метро, а потом в очереди в кассу Тауэра и внутри самой крепости, чтобы взглянуть на корону. Хотя не стоила английская корона такого столпотворения и потерянного часа. После короны Российских императоров та, в которую переставляли драгоценности из корон предшественников, могла удивить лишь бегущей дорожкой, на которой стояли несчастные посетители, чтобы, не дай Бог, на секунду дольше не задержались у экспонатов!
        - Может, хочешь экскурсию? - Шон проводил взглядом группу туристов и протянул мне последнее печенье в упаковке, которую захватил с кухни. - Тебе расскажут, кто кого и где убил, кто у кого в каком году украл корону и много чего интересного из английской истории, - закончил он гнусавым голосом старого лектора. Пришлось толкнуть его в плечо. Ирландская гордость взыграла на фоне Лондонского моста! - Ну что, двух детей замуровать заживо - это нормально, да? Государь Ричард!
        - У них скелеты, а у вас зато везде картошка, - попыталась я настроиться на ирландскую волну.
        - Картошка и скелеты, - шептал Шон. - Из-за голода, в котором нам помогли англичане! А помощь мы дождались только от американских индейцев…
        - Шон… Я уйду из крепости и сделаю вид, что с тобой не знакома!
        Он схватил меня за обе руки, будто я действительно собралась уходить.
        - Из очереди - пожалуйста, но от меня - нет. Ты слишком много обо мне знаешь, чтобы я отпустил тебя!
        И он не отпустил, а потащил меня на рынок, где на улице на открытом огне готовились блюда со всего мира. Но Шон, конечно же, выбрал английскую палатку с пастушьими пирогами, на которые я после вчерашнего не могла смотреть без отвращения
        - Вот я и не приглашаю тебя в паб. Англичане не умеют готовить, потому и женятся на ирландских хозяйках, - Шон сказал это почти без злобы. - Но эти пироги съедобные, не раз проверено на себе. Это наше тайное место с Джеймсом - Джордж никогда ему подобное не купит.
        Пирог вместе с пюре упаковали в коробочки, и мы решили поесть на кораблике. Становилось безумно ветренно и про палубу можно было забыть… Нужно было забыть, но Шон сказал, что глупо сидеть внутри, когда плывешь по Темзе. И, покончив с едой, мы пошли на нос корабля, не найдя свободной скамьи. Небо с рекой сравнялись в сером цвете, ветер рвал куртки и чуть ли не вырывал из рук купленный на набережной стаканчик с жареным арахисом.
        - Знаешь, почему в наших краях так холодно? - Шон сильнее закутал меня в свою ветровку. - Чтобы люди никогда не расставались - две куртки всегда лучше одной.
        Моя пятерня переместилась ему на грудь. Риверданс отдыхал.
        - Лана, в январе я езжу на день рождения Джеймса и летом на пару дней выбираюсь с ним куда-нибудь один на один. Но мы можем делать это втроем. Я бы мечтал делать это втроем. Лана, я…
        - Шон… - я теперь припала к его груди ухом.
        - Ты не сняла кольцо, - Шон вытянул мою руку из рукава своей куртки и сжал мои пальцы. - Значит, у меня есть шанс пригласить тебя взглянуть еще раз на витражи Кларка, но уже не в университетском худи, а в красивом белом платье. Брет ждет приглашение…
        Я отстранилась, но руки не вырвала. Кольцо… Оно будто вросло в кожу. Я его не замечала, вот и не сняла. Или просто дело пока не дошло до красок…
        - Шон, - Я попыталась серьезным тоном разрушить романтику и перекричать ветер. - Брет ждет твоего звонка.
        - Подождет. Я вон как долго жду ответа и уже начинаю сомневаться в твоем знании английского. Лана, я… Я позвонил Падди и попросил приглядеть за Мойрой и собакой, пока я… Пока я буду пытаться произвести на тебя впечатление. Даже если ты не сядешь со мной рядом в самолете, я куплю билет на тот же рейс… И я позвоню…
        - Шон, не произноси этого имени! Я не купила еще билет. И я греюсь в твоей куртке. Куда ты спешишь?
        - Я спешу жить. Мне скоро тридцать четыре, а у меня до сих пор нет нормальной работы, нет жены, а моего сына воспитывает другой мужчина… Лана, я слишком многое пропустил в жизни. Я боюсь не успеть…
        Шон поднес кольцо к губам.
        - Шон, я не готова…
        - Лана! - Он сжал мои пальцы до хруста. - Черт тебя дери! Я говорил, что не готов к ребенку, а потом стоял перед Карой на коленях, умоляя не отдавать моего сына другому, а она твердила одно: ты не готов, ты ни к чему не готов и никогда не будешь готов! Лана, год. Дай мне год доказать тебе, что со мной можно прожить всю жизнь и что я способен стать хорошим отцом. В следующем июле ты скажешь «да» или «нет». Дай мне этот год, и я прямо сейчас позвоню Флэнагану. Вот прямо с Гринвича, чтобы начать жизнь с нуля. Скажи мне «да»!
        - Я собиралась…
        Его глаза стали влажными от ветра, и я не смогла сказать про резюме и Лос-Анджелес.
        - Я собиралась сказать это по-русски, но так чтобы ты понял - ща-с…
        Я зажмурилась, и тут же почувствовала на веках его губы, а потом они, миновав мокрый нос, отыскали мои еще дрожащие после ответа губы. Кораблик чалился. Его качнуло, но Шон удержал меня у груди. Мое сердце раньше меня научилось отбивать чечетку.
        Мы сошли на берег и укрылись от ветра в чайном клипере «Катти Сарк», чтобы согреться в кафе горячим чаем. Шон достал телефон и действительно позвонил Брету.
        - Слушай, Флэнаган, проверь, есть ли что-то на арт-факультете для Ланы. Может, тьюторское? Или в школе какой-то, у нее опыт работы с детьми. Не так важно, даже волонтерская позиция подойдет. Ага, ты верно догадался. Это мое условие, так что подсуетитесь там, мои дорогие коллеги…
        - Шон, что это было? - выдохнула я, когда он опустил телефон рядом с полупустой чашкой.
        - Ты сказала, что если бы тебе предложили работу, ты бы, не задумываясь, подписала контракт. У меня хорошая память, - Шон поднес чашку к губам и улыбнулся.
        - Я уже сказала тебе «да», зачем ты это делаешь…
        - Фирме невыгоден годовой контракт, но люди боятся подписывать двухгодичный. Потому фирма сразу берет клиента в оборот, присылая ему разные «специальные предложения»… Лана, пей чай, а то пропустим корабль и промокнем до нитки.
        Я сделала еще один обжигающий глоток остывшего чая. Шон поднялся со словами:
        - Мы обнулили свою жизнь. Отсчет пошел по новой.
        Шон предложил мне руку, и я приняла ее рукой с кольцом дружбы, в котором две руки крепко держали общее сердце.
        Глава 46 "Гвоздь сельской программы"
        - The man who has luck in the morning has luck in the afternoon, - Шон отбросил пустую упаковку, не найдя в ней то, что нам требовалось. Комичность моменту добавляла серьезность голоса, которым он озвучил пословицу. Я не сдержала улыбки, хотя была раздосадована не меньше его, но пришлось смеяться в голос, когда Шон развил свою мысль: - If you’re enough lucky to be Irish… You’re lucky enough! (Если человеку повезло утром, ему повезет и вечером. Если тебе посчастливилось родиться ирландцем, тебе уже достаточно посчастливилось.)
        Он схватил подушку и швырнул в меня. К счастью, я не отклонилась, потому что за мной была лампа.
        - Черт тебя дери, Лана! Теперь мне придется разбить чужую машину! Лампа обошлась бы дешевле!
        Я прикрыла грудь подушкой и уткнулась в нее носом, не в силах прекратить смеяться. В полумраке спальни Шон казался намного моложе, потому что не видно было ни морщинок, ни седины, а как только открывал рот - сразу можно было отправлять в школу!
        - Скажи, ты и вправду веришь в ирландскую невезучесть?
        - В свою везучесть не верю точно. Иначе купил бы новую пачку!
        - У меня безопасные дни, чего ты нервничаешь?
        - И сколько раз за последние пять лет ты ими пользовалась? - задал Шон вопрос голосом обвинителя, и пришлось сознаться, что я не пользовалась ими даже до развода. - И мы тоже не будем рисковать. Нет, так нет… Вообще пора вставать. Ты обещала готовить завтраки, но раз сегодня у нас ничего нет, то я, так и быть, достану из холодильника йогурты и заварю чай. А ты пока собери нам на пару дней одежды в мой рюкзак.
        Он взял чистую рубашку и ушел в ванную. Я же улеглась на две подушки и с закрытыми глазами слушала шум льющейся воды, не желая думать про предстоящую встречу с Джеймсом. На месте Шона я, наверное, тоже перестала бы верить в удачу.
        - Лана, - Шон, уже одетый, вырос в дверях спальни. - Сколько дней у тебя обычно цикл? - Я подняла голову с подушки и беззвучно открыла рот. - Я просто хочу знать, как долго мне еще нервничать.
        Теперь был мой черед швырнуть подушку.
        - Иджит! Мы с тобой покрывало стирали!
        Шон поймал и отправил обратно, не целясь в лампу.
        - Так трудно ответить?
        - Я не слежу. Не было необходимости. Но скоро узнаем. Ты ведь помнишь первый день?
        - Помню. У меня хорошая память на цифры.
        - Говорят, музыка и математика взаимосвязаны… Но что ты тогда в бухгалтерию не подался, раз такой счетовод?
        - Я не люблю цифры, - ответил Шон абсолютно серьезно. - Просто иногда необходимо считать. И не только, хватит ли денег до конца месяца. Если бы я не знал, когда у Кары должны были начаться месячные, я бы и про сына не узнал.
        - Шон, прошу… Я и так слишком много про вас знаю. Не надо. Это как в замочную скважину подглядывать, я не хочу этих подробностей. И, главное, ничего ж не изменить. Джеймс…
        Но Шон не дал мне договорить:
        - Изменить! Твой отношение ко мне. Не думай, что я отказался от Джеймса без боя.
        - Я уверена, что у тебя были веские причины это сделать, - Ия действительно нисколько в этом не сомневалась. - Все, хватит! Если тебе надо об этом говорить, иди к психологу!
        Шон развернулся и вышел. Я схватила его вчерашнюю рубашку, завернулась в нее и побежала догонять.
        - Я все понял! - отчеканил Шон, шарахнув дверью холодильника.
        Плитка на кухне под босыми ногами казалась ледяной, но я стояла перед Шоном, скрестив на груди руки, чтобы превратить рубашку в халатик, и ждала, что он заговорит. Однако не дождалась.
        - Шон, извини! - Я, видимо, сильно его обидела. - Это было грубо. Я не хотела. Просто пойми, нельзя трясти грязным бельем людей, с которыми мне предстоит познакомиться. Это нечестно. Позволь им самим себя представить. Это не незнакомцы, с которыми видишься один раз, это люди, с которыми завязан на всю жизнь.
        Под тяжелым взглядом Шона я осеклась.
        - Ты хоть поняла, что только что сказала?
        Я поджала губы. Это вылетело само.
        - Ну… - Надо как-то справиться с неловкостью и не сгореть под его испепеляющим взглядом. - В январе я к ним поеду точно и в июне… А потом, кто знает… Шон, не придирайся к словам! - почти закричала я. - Пожалуйста, думай о нас, о нас в будущем, а не о себе и Каре в прошлом. Мне неприятно, понимаешь? Будто ты сравниваешь меня с ней, и я ей проигрываю, потому ты и рассказываешь о Каре только плохое, пытаясь забыть то хорошее, что у вас, конечно же, было. Как-то так, Шон. Мы же вчера поставили точку. Я надеялась на это…
        - Мне тоже больно, - Шон сжал мне плечи. - И будет еще больнее, если ты узнаешь это от Кары или Джорджа. Они могут видеть это немного иначе, чем это было для меня, а мне важно не упасть в твоих глазах. Дорога дальняя. Нам все равно надо будет о чем-то говорить. Выслушай, и я обещаю после говорить только о нас. Мне безумно хочется употреблять в разговорах местоимение «мы». Ты мне веришь?
        Я кивнула. Мы позавтракали. Мы прибрали чужую квартиру. Мы закрыли окна и дверь. И он положил ключ себе в рюкзак. Что-то Шон все равно собирался делать сам, без меня.
        Ехать пришлось долго, до конечной. Сначала мы молча пялились в окно, и я старалась смотреть сквозь его отражение в стекле на мелькающие станции. Кулак Шона лежал на моих коленях, и пальцы в его хватке даже онемели. Он хочет говорить, но не может, видимо, подобрать верные слова или фильтрует ненужные подробности. Так и доедем до своей станции, не сказав друг другу и слова.
        - Лана, - Я даже вздрогнула от его тихого голоса. - Я знал, что она уйдет еще до того, как Кара это сказала. Даже до той дурацкой песни. Два месяца мы жили, словно чужие. Я приходил домой, и она старалась оказаться где угодно: на стуле, чтобы достать что-то с верхней полки, в ванной и даже с ножом в руке… Даже, с ножом… И только для того, чтобы избежать моего поцелуя. То у них в магазине красили, и у нее к вечеру болела голова, то она якобы простывала на каждый дождик, то собака спала беспокойно, и она брала ее в кровать… А то говорила, что ей надо читать или делать уроки до середины ночи - она засыпала на диване или же на самом краю кровати, но всегда умудрялась встать раньше меня, приготовить завтрак и сбежать.
        Шон еще сильнее сжал мою руку, и даже мягкое кресло сделалось твердым.
        - Джеймс получился совершенно случайно. Он не дитя любви. Он дитя злости. Моей. Я уже не был мальчишкой и понимал, что делаю то, что нельзя делать с женщиной. Нельзя брать ее против воли, даже если она живет с тобой столько лет. Кара пыталась образумить меня словами, даже ударила, но в итоге сдалась. А потом я увидел на ее глазах слезы и ушел. Просидел до утра на лестнице, выкурил целую пачку, свою последнюю. Потом я не мог взять в рот сигареты, не думая о той ночи. Я себя ненавидел. Но при этом не извинился. Мне казалось, что это только все усугубит. Я думал… Я верил, что Кара все поняла и простила меня. Но она не простила. Я думаю, тогда она окончательно решила уйти к Джорджу. До этого случая она пыталась мириться с ситуацией. Да, мы не были женаты официально, но для нас это не имело особого значения, потому уйти было равносильно разводу, который в семьях наших родителей оставался табу, даже когда в стране его наконец разрешили. Или она жалела меня и боролась со своим чувством к Джорджу Милтону, но оно побеждало, и я стал ей противен на физическом уровне. Это я сейчас тебе говорю про Джорджа, а
тогда у меня и мысли не было, что у нее кто-то может быть. Она не такая, понимаешь…
        Я кивнула, хотя Шон не мог заметить моего кивка - он стирал в кровь мне пальцы непрестанным поглаживанием.
        - В фильмах принято оставлять записки, и Кара действительно могла уйти, пока я был в офисе, но она собрала вещи в чемодан и свои книги с тетрадями в рюкзак и стала ждать меня. Даже ужин приготовила, хотя делить его со мной не входило в ее планы. Она знала точное время моего прихода и вызвала такси в аэропорт, оставив для прощания не больше двадцати минут. Ей не нужны были мои оправдания. Она собиралась поставить меня перед фактом. Знаешь, - рука Шона оказалась у меня за спиной, и пришлось повернуться к нему, едва не соскочив с кресла, - я даже не удивился. Сейчас понимаю, что это был шок, от которого я долго не мог отойти. Не спрашивай почему и как это случилось, но факт остается фактом, я провалился в параллельный мир, в котором не было боли, которую я испытал, когда она закрыла дверь. Я ничего не почувствовал, когда она сказала, что едет к другому, что он встретит ее в Дублине, и потом они уедут к нему в Лондон навсегда. Больно было, когда я спросил, в чем причина такого скорого отъезда - не в ее ли беременности? Она рассмеялась и сказала, что не спала с Джорджем, но собирается это сделать в
Дублине. И тогда я сказал, что у нее четыре дня задержки. Я сосчитал. Она побелела и выдала, что это ничего не меняет. Если она действительно беременна, то в Лондоне есть врачи. Она не останется со мной, потому что больше не любит. Я просил, я умолял, я стоял перед ней на коленях, чтобы она дала нам шанс. Ведь этот ребенок, если он был, послан Богом, чтобы мы были вместе. Тогда она напомнила мне, как он был зачат, и что Бога там и близко не было. И что через минуту я передумаю и не захочу ребенка, как не хотел еще час назад. Она хлопнула дверью, и я не побежал за ней. Я никогда не был в аэропорту Корка…
        - Шон, нам долго еще ехать?
        Я сказала это таким тоном, что можно было б догадаться, что я сыта историей его жизни по горло. Я даже наплевала на руку и откинулась на мягкую спинку сиденья. Но Шон уже не в состоянии был заткнуть свой фонтан:
        - Чтобы не застревать между рилом и джигой, в деревне все поздравляли родителей Кары со свадьбой дочери и рождением первенца. Я хорошо считаю. Это не мог быть сын Джорджа. Она не сделала аборт, как обещала. Я вышел из одного шока и впал в другой. Как, как взрослый мужик мог купиться на обман? Это ж элементарная математика. Или же Кара соврала, что не спала со своим англичанином, пока была со мной. Я должен был найти ее, но не мог заявиться к ее родителям и потребовать адрес. И не мог попросить помощи у Падди, не сказав, зачем ищу ее. Но теперь я хотя бы знал имя. В пьяном угаре я перерывал базы данных, и круг подозреваемых быстро сужался. В Лондон я приехал, имея на руках пять адресов. Я играл в детектива. Я следил за домами. И в итоге я нашел Кару и ребенка. Я надеялся, что она выйдет с ним гулять, но нет… Тогда я позвонил в дверь. Она увидела меня в окно и сказала, что вызовет полицию. Я умолял открыть или хотя бы поговорить со мной из-за двери. Ребенок плакал. Дверь оставалась закрытой. Она позвонила мужу. Он приехал довольно быстро и открыл дверь, но не пустил меня дальше гостиной и не показал
ребенка. Только свидетельство о рождении, где в графе отца стояло его имя. Джордж всего на десять лет меня старше, а смотрел так, будто я во внуки ему годился. Такого пренебрежения во взгляде, направленном на меня, я еще не видел. Он сказал, что ребенок рожден в браке и в любом случае по закону принадлежит ему, и мне будет довольно сложно вытребовать у суда разрешение на тест. И даже в этом случае, чего ты, мальчик, добьешься? Разрешение видеться с сыном? А для чего? Что ты можешь дать этому ребенку? У меня не было ответа, но я повторил просьбу увидеть моего сына. Джордж молча указал мне на дверь. Я подчинился. Он видел перед собой то, что видел. То, чем я был. На прощание Джордж сказал, что обещал Каре любить Джеймса, как собственного ребенка, и так и будет. Так что тебе, Шон Мур, лучше забыть этот адрес и попытаться стать человеком хотя бы внешне. Да, да, этот холеный человек в серой тройке побрезговал принять протянутую мной руку. Тогда я сказал ему, что этот ребенок мой и всегда будет моим, хочет он того или нет. Джордж рассмеялся и закрыл дверь. Я не знал, что делать, потому просто вернулся
домой. Но там меня ждал сюрприз. Кара позвонила родителям и сказал им, что я тронулся умом, угрожал ей и много чего еще и ни слова о ребенке. Ее отец вызвал меня на разговор и пригрозил, что если я не оставлю в покое его дочь, заявить в Гарду на моего отца и свидетельствовать против него в деле по убийству моего деда. Я не знал, что он на самом деле может, но испугался. Я сидел на могиле деда и плакал: как же я смогу быть хорошим отцом, если подставлю собственного. Подставлю во второй раз. Ведь все это из-за меня. И мой ребенок носит английскую фамилию из-за меня. Я снова был на грани, и если бы не приехал Деклан и не забрал меня, я б покончил с собой, это точно. Но он вытащил меня из пустоты, и тогда я подумал, что если стану кем-то, Кара передумает. Я получил степень и приехал в Лондон. Увы, Кары не было дома. Она только родила, и с детьми жила в доме свекрови в Шериф Хаттоне. Но Джордж пригласил меня войти и даже предложил выпить. От сигары я отказался, потому что не курил. Джордж сказал, что рад перемене в моем внешнем виде. И спросил, что бы я хотел для своего ребенка: чтобы он называл дядей
того, с кем живет в доме, и папой того, кого видит пару раз в год, или наоборот? Я сказал, что не претендую на ребенка, но все же хотел бы увидеть его хотя бы раз, только в тайне от всех. Лицо Джорджа сделалось каменным. Пришлось рассказать про свою семью и угрозу отца Кары. Джордж молчал минуту, а потом сказал, что ему очень жаль, что все так получилось и, наверное, я не такой плохой, как рассказывала Кара, но уже ничего не исправить. Однако для успокоения совести он может войти со мной в сделку и дать даже больше, чем я получу в результате суда. Он даст мне возможность заслужить любовь сына, ведь то, что я один раз забыл надеть резинку, не делает меня автоматом любимым папочкой. Только я должен играть роль кузена Кары. Я спросил, почему? Я могу просто быть другом его отца. Я тогда еле сумел произнести это слово. Джордж ответил таким же мертвым голосом, что Джеймс моя копия. Я не знаю, что сказала ему Кара про наш договор. Она все эти годы довольно хорошо играет роль радушной хозяйки, когда я в их доме. Вот так… Я тоже играю там роль. Вилтоны не знают, что я бросил преподавание. Не выдавай меня.
        - Ты уже вернулся в университет.
        - Пока не подписан контракт, я безработный профессор.
        - Шон, - я давно не выдыхала его имя с таким облегчением. - От меня они ничего не узнают. И от тебя, я надеюсь, я больше ничего не узнаю. Хватит!
        - Я уложился, - расхохотался Шон так громко, что мне пришлось даже оглянуться. - Следующая остановка - конечная.
        И вот мы оказались на отшибе Лондона. За главной и единственной улочкой с кафе и магазинчиками, напомнившей мне немного ирландскую деревеньку, начинались поля. Мы зашли в конфетный магазин - у меня глаза разбежались, глядя на полки, полные всевозможных сладостей, но Шон направился прямо к деревянной стойке и принялся называть сорта шоколада с таким хорошим британским выговором, что мне смеяться захотелось, а потом обернулся ко мне и спросил со страшным ирландским акцентом, не хочу ли я конфет с лакрицей. Я в страхе отступила от стойки.
        - Я согласен. У Джорджа жуткий вкус, но я честно пытаюсь подсадить Джеймса на шоколад.
        Продавщица отвесила два кулька красных и черных конфет и сложила в пакет неимоверное количество шоколадок. Мне захотелось заткнуть уши, когда она озвучила сумму.
        - Шон, ты рехнулся? - спросила я шепотом и получила в ответ кивок.
        - Половина для тебя. Мне кажется, я подкупил тебя шоколадом из этой лавки.
        Пришлось ударить его в спину - быстрее выйдем вон, а то еще чего-нибудь купит. Но кофе я все-таки позволила ему купить, и мы допили его, пока шли до дома Вилтонов. Пришлось спуститься в дикий кирпичный пешеходный переход под трассой, за которой начинался деревенский район коттеджей. Все двухэтажные, почти что одинаковой кладки. Выложенные кирпичиками подъездные дорожки, пышные цветы под окнами и высокие решетки, отгораживающие частные владения от дороги. Шон позвонил в один дом и назвал имя. Хозяйка вынесла ему ключи, и Шон открыл соседние ворота. Потом отнес в мусор пустые стаканы и кинул рюкзак в багажник «Ауди».
        Впереди меня ждали два с лишним часа рассказов про Джеймса, но в них не было и намека на грусть. Шон улыбался, и когда проверял дорогу перед заездом на очередной раундэбаут, я успевала ответить ему такой же счастливой улыбкой. Я радовалась его хорошему настроению, которое не испортил даже короткий дождь. Наверное, потому, что после него по небу протянулась яркая радуга. Пусть в Англии и не было лепреконов, прячущих на конце радуги горшок с золотом, поля и холмы вокруг оставались ярко-зелеными, но были лишены ирландской ядовитости, по которой я успела соскучиться в этой умиротворенной пустыне.
        - Лана, мне нужно снять наличные. На ферме они нам потребуются.
        Мы проезжали сквозь очередную захолустную деревеньку, и Шон запарковал машину на тротуаре подле невзрачного здания почты.
        - Сколько надо? У меня есть фунты.
        Губы Шона потеряли улыбку и выплюнули мне в лицо:
        - Я не прикоснусь к твоим деньгам.
        Хорошо, что он не сказал, потому что… Я не хотела подобных уточнений, но молчание тоже сумело ранить. Моих денег у меня пока не было. А деньги Шона таяли на глазах. Спросить его в лоб, сколько у него есть, я не могла и остановить его безумные траты - тоже. Его слишком много унижали в жизни. И последний месяц я явно добавила в эту копилку. Сейчас надо взвешивать каждое слово. С ним и тем более с Вилтонами.
        - Банкомат не работает.
        А я-то думала, что Шон вернулся так быстро и с таким постным лицом.
        - Клерк сказал, что можно попробовать зайти на почту в соседней деревне.
        Я чуть снова не предложила деньги, но вовремя прикусила язык. Мы стали пробираться закоулками к дороге. Улочки казались еще уже ирландских. С двух сторон припаркованы машины - как здесь можно разъехаться! Только заехав на тротуар, что Шон и сделал, поняв, что идущая навстречу машина не собирается этого делать. Тот козел даже скорость не снизил, или мне так показалось, потому что стрелка спидометра «Ауди» упала до нуля. И бах. Я даже в дверь вжалась, хотя удар пришелся на сторону Шона. Кажется, одно кельтское ругательство я выучу очень скоро. Шон заглушил мотор и вышел из машины. Мое сердце остановилось, когда я поняла, что зеркала нет. Но потом выдохнула, сообразив, что оно просто сложилось. Шон отвернул его обратно и почистил рукой.
        - Ну…
        Он улыбнулся в ответ и пристегнул ремень.
        - Ты приносишь мне счастье. Ни царапины.
        Я прикрыла глаза, но выдохнуть не успела. Поцелуй был коротким, но таким сладкий. Без всякого шоколада…
        - Может, не поедем на почту? - спросила я лукаво.
        - Может, и не поедем. Испытывать судьбу два раза не стоит.
        На ферму мы приехали в числе последних и пришлось парковаться на противоположном конце поля, а потом преодолеть еще длинную тропу, которой мне не хватило, чтобы понять, за что я только что отдала семьдесят евро - американцы себе подобной наглости на сельских ярмарках не позволяют.
        - Это их единственное развлечение, - улыбнулся Шон. - А вообще-то фермеры здесь заключают сделки. Покупают животных на разведение. И если бы я разбирался в тракторах, то смог бы провести для тебя экскурсию в секции сельскохозяйственной техники…
        - Знаешь, Шон, - перебила я без улыбки. - Я несказанно рада, что ты не разбираешься в тракторах. Надеюсь, хоть музыка здесь будет?
        - Будет. Заунывная английская волынка.
        - Шон, извини, - Я взяла его под руку. - Я знаю, зачем мы здесь. Просто я тоже нервничаю. И мне уже жарко в джемпере.
        - Я здесь тоже впервые. Я никогда не видел Джеймса в седле. Только на фотографиях.
        Мы прошли мимо тракторов к огромной арене, огороженной заборчиками - там под всеобщие возгласы одобрения собака загоняла в загончик гусей. Дальше шел уголок для детей с батутами, стенкой и тиром. Траки с мороженым и прочей едой. Всевозможные палатки, куда мы, понятное дело, не заглядывали. И наконец мы вышли на полянку, огороженную низким заборчиком - по ней были расставлены разноцветные барьеры, украшенные ленточками и корзинами с цветами. Ажиотажа не наблюдалось, и мы смогли рассмотреть наездника на большой красивой лошади - он грациозно брал барьер за барьером. Шон прибавил шагу, и я легко отыскала среди зрителей пару с девочкой лет пяти. Словно почувствовав наше приближение, они обернулись, и девочка с воплем рванула к нам. Шон подхватил ее на руки и представил нас друг другу. Маленькая Элайза впилась в меня яркими огромными голубыми глазами. Светлые волосы были стянуты в хвост, но вокруг лица в разные стороны торчали короткие завитки.
        - Мы не опоздали? - спросил Шон после короткого обмена приветствиями, скорее всего для того, чтобы Милтоны прекратили меня рассматривать.
        - Не опоздали. Мне кажется, они уже час там стоят, - Кара махнула рукой в сторону поляны, где наматывали круги другие лошади, но я не смогла угадать, кто из маленьких наездников был Джеймсом.
        Она отвернулась, делая вид, что следит за сыном, но я понимала, что дело во мне. Джордж наоборот полностью развернулся ко мне. Пуловер, под ним рубашка с галстуком и брюки со стрелками, хотя на ногах резиновые сапоги. Кара же была одета, как я - джинсы и джемпер. К счастью, салатного цвета и полусапожки на каблуке - как раз по кочкам прыгать.
        - Пойдем на батут? - Элайза потянула Шона за ворот и расстегнула пару пуговиц, но туг же вздрогнула от окрика отца:
        - Ты уже была на батуте и сейчас мы все смотрим выступление Джеймса.
        - А я хочу еще! - ответила девочка с вызовом и вжалась в грудь Шона, ища защиты от отцовского гнева.
        - Мир не вертится вокруг твоих желаний. Сегодня день Джеймса, а не твой. Мы все смотрим его выступление.
        - Это нечестно!
        - Жизнь вообще нечестная штука, юная леди. А сейчас слезь с дяди Шона и смотри выступление брата.
        Я уже сама стояла по стойке смирно - Джордж не повысил голос, но каждое слово слетало с его губ ударом молота. Шон спустил девочку с рук, успев шепнуть, что они обязательно сходят на батут, но она не удержала обещание в тайне и закричала в голос, что ей надоели дурацкие лошади и она хочет батут прямо сейчас. Да так топнула ногой, что потеряла желтый резиновый сапожок. Мать обернулась, но ничего не сказала, и отец тоже равнодушно глядел, как дочь ступила ногой на влажную траву. Хотелось подбежать и поднять ребенка на руки, но я заметила прислоненную к ограждению трость мистера Милтона и не рискнула приближаться.
        - Элайза, подойди ко мне, пожалуйста, - сказала Кара так же тихо, как и ее муж, но девочка не двинулась, а лишь заревела в голос, уже непонятно, наигранно или из-за промокших колготок. Тогда Кара обернулась к мужу: - Возьми дочь на батут. Мы еще час можем здесь стоять.
        - Нет, - ответил Джордж категорично. - Я не желаю пропускать выступление Джеймса из-за показной истерики.
        - Тогда я пойду с ней!
        Кара успела сделать лишь полшага - Джордж схватил ее за локоть.
        - Твое слово против моего - так не будет, дорогая, - отрезал он.
        - Не воспитывай ребенка на людях, это некрасиво, - прошептала Кара, стоя к нам спиной.
        - Когда наша дочь перестанет закатывать истерики на людях, тогда и я перестану ее воспитывать.
        Они оба были на грани, и я знала причину - Милтоны перенервничали из-за меня, и Элайзе явно не сладко пришлось этим утром.
        - Можно я возьму Элайзу с собой? Я впервые на подобной ярмарке. Пусть она мне все покажет и расскажет.
        Я выпалила просьбу на одном дыхании и, присев подле несчастной цапли, запихнула ее ногу обратно в сапог, чуть подвернув мокрый носок. Девочка вцепилась мне в руку. Краем глаза я видела суженные от злости глаза Шона, но я смотрела на Джорджа, минуя Кару, а он на меня. Можно было сосчитать до ста, пока мистер Милтон молчал, а потом он только судорожно кивнул, и я спешно поблагодарила и потянула ребенка прочь от взвинченных взрослых. Пусть поговорят и выдохнут. Иначе дом взорвется, когда я перешагну его порог.
        - Лана - школьный учитель, - услышала я тихий голос Шона. - Она справится.
        Я не обернулась. Элайза сжимала мне руку и прыгала, как зайчик, то и дело грозясь выпрыгнуть из сапог. Мы дошли до батута, но девочка не спешила отпускать моей руки. Она внимательно меня рассматривала, как прежде ее родители.
        - Ты любишь дядю Шона?
        Я кивнула, не в силах разжать губы от удивления.
        - А когда у вас будет малыш?
        Я даже живот вжала, испугавшись, что пара лишних килограммов превратилась в нечто большее. Но девочка смотрела не на живот, а в лицо, явно ожидая ответа.
        - Я не знаю, - нашлась я с нейтральным ответом.
        - Как так ты не знаешь? - продолжила она голосом отца.
        Я только плечами пожала, еще сильнее втягивая живот.
        - Шон пообещал мне малыша, - сказала девочка уже зло.
        Я присела подле нее, не отпуская руки.
        - Как это пообещал? - Устами младенца, как говорится…
        - У Мэгги, ты ее не знаешь, есть младший братик. Я тоже хочу такого же. Папа с мамой сказали нет, но они говорили нет, и когда я просила у них кролика, как у Мэгги, а дядя Шон мне его привез.
        Она поджала губы и уставилась на меня исподлобья.
        - Малыш не кролик. Его нельзя просто так подарить.
        - Я знаю. Я не маленькая. Для этого нужна жена. Вот я и спрашиваю тебя, когда у меня будет братик?
        - Я не знаю.
        - Тогда спроси у дяди Шона. Он все знает.
        У меня скрутило живот не на шутку - надо было хотя бы шоколадку съесть после кофе. Середина дня уже.
        - Так ты на батут хочешь? - попыталась я перевести стрелки девчачьего интереса на что-то более веселое.
        - Я хочу мороженое.
        Я кивнула, и мы пошли к раскрашенному автобусику в длиннющую очередь и пока стояли в ней, Элайза трещала про братика подружки, и я чуть было не попросила ее заткнуться! Наконец мы взяли по ванильному мороженому и устроились на полянке смотреть кукольное представление про мистера Панча. Элайза залезла мне на колени, скинула сапоги и то и дело оттягивала мокрые носки, шевеля замерзшими пальчиками. Если она завтра будет с соплями, Господин с тростью обвинит в том мое мороженое, а не свою дурь.
        - Не говори папе, что мы ели мороженое, - сказала я заговорчески, вытерев ладонью испачканный подбородок девочки и заодно смахнув со своего джемпера крошки от вафельной трубочки.
        - Не скажу, не бойся, - подмигнула мне английская леди.
        Потом мы пошли смотреть, как стригут овец, затем Элайза решила залезть на стенку и окончательно вымочила колготки. Пришлось их снять, взять ребенка на руки и сунуть сапоги подмышку. Так нас и нашли рядом с цыплятами Шон, Кара и Джеймс. Элайза заметила их раньше, и я минуту жмурилась, чтобы не разреветься. Как же хорошо смотрелись вместе эти трое! Распираемые гордостью родители держали за руки маленького победителя - хоть помещай фото на обложку глянцевого журнала. Какие же они оба идиоты - бедный Джеймс!
        Мальчик почти доставал матери до плеча, а она была чуть выше меня. Не тощий, как Рэй, но и ноги, затянутые в светло-бежевый лосины, не назвать окорочками. Высокие сапоги, котелок на голове, и на темной жокейской курточке красная медалька из ленточки. Он далеко не копия отца. В нем прекрасно смешались черты обоих родителей, но каштановые волосы, выбившиеся наружу, можно легко, наверное, уложить отцовской волной. Жаль, что я не увидела их встречи. Наверное, Джеймс тоже прыгнул Шону на шею, как делали остальные дети.
        Мы церемонно раскланялись друг с другом. В отличие от сестры, Джеймс не стал меня рассматривать, а нашел что-то интересное у меня за спиной. Шон забрал у меня Элайзу, но Кара велела дочке обуться.
        - Я приведу их через четверть часа, - сказала она, глядя мимо нас обоих. - Пожалуйста, не задерживайтесь после шоу. Карен приготовила ужин, ее яблочный пирог и так стоял в духовке восемь часов. Можешь взять детям по пирогу, но больше ничего - Джордж скупил, кажется, весь сыр, так что дегустировать будем дома. И вот еще, Джеймс, Элайза, никакого мороженого, помните?
        Кара строго взглянула на детей, и у меня сжалось сердце.
        - Если отец узнает, что вы нарушили запрет, не будете есть мороженое еще две недели. И никаких «дядя Шон не скажет», - Она уставилась в лицо Шона с нескрываемой злостью. - Ты меня хорошо понял?
        Шон кивнул.
        - Шевелитесь! - прикрикнула Кара на детей. - Пожалейте отца и меня. Если он простоит на своей больной ноге еще полчаса, мне придется вести машину, а вы знаете, как я ненавижу его «Пендровер».
        И Кара наконец увела детей.
        - Элайза выпросила у меня мороженое, - прошептала я упавшим голосом, и Шон тут же потерся носом о мою щеку.
        - Ожидаемо. Она не невинное английское дитя. Она наполовину ирландка.
        Я подняла глаза и, заметив, что рубашка так и осталась расстегнутой, потянулась к пуговицам, но у самой шеи в моих пальцах появился зуд - желание придушить Шона.
        - И еще Элайза рассказала про кролика…
        Шон не изменился в лице.
        - Я подумываю купить второго, мальчика. Они быстро плодятся. Только боюсь, тогда ее отец запечет меня вместе с кроликом в пироге.
        - Шон, что ты сказал ребенку?
        Мои пальцы остались лежать на застегнутом вороте, и Шон сумел поцеловать их.
        - Я сказал «когда-нибудь». Как я еще мог утешить ребенка?
        Я отпустила его, и Шон тут же взял меня за руку и повел в огромный белый шатер, уставленный столами с всевозможными яствами.
        - Пироги с олениной я не предлагаю…
        - Отчего же, я хочу!
        - Они еще и с клюквой. Не советую. Может, по-простому? Баранина?
        - А что любит Джеймс?
        - Мороженое, - Лицо Шона стало серым. - Я не знаю, что они натворили, и не хочу спрашивать. Временами я ненавижу Джорджа.
        Временами? Думаю, всегда! И как Кара могла променять такого теплого Шона на этого ледяного джентльмена! Неужто ради дома в Лондоне и Лендровера?
        Я набрала побольше салфеток, кое-как уместила в руках баночки со спрайтом и поковыляла к скамейкам у эстрады. Там пели фолк, без волынки, но с флейтой. Очень красивой. А рядом бабушки в пышных национальных юбках продавали разнообразные чулки для деревьев. Сумасшествие какое-то! Интересно, Кейтлин довязала свой?
        Дети вернулись одни, чинно взявшись за руки - наверное, мистер Вилтон приказал им так идти всю дорогу. Джеймс переоделся в брюки и джемпер и стал очень походить на Шона, хотя оставался жутко скованным. Он поблагодарил за угощение и сел на самый край скамейки, хотя сестра чуть ли не влезла мне на колени. Наверное, чтобы похвастаться новыми розовыми колготками. Прямо под цвет моего джемпера.
        - Дядя Шон, почему ты никогда не привозишь волынку? - спросил вдруг Джеймс, глядя на сцену.
        Шон пожал плечами.
        - Твоя мама не любит мою волынку.
        - А какое мне дело, что она любит! Я хочу услышать, как ты играешь.
        - Такое дело, приятель, что она твоя мать, и ты не хочешь, чтобы она расстраивалась. Мужчина никогда не должен расстраивать женщину, даже если ему очень хочется сделать что-то против ее воли.
        - Тогда поиграй, когда ее нет рядом. Когда мы одни. Или мы никогда больше не будем одни?
        И Джеймс взглянул на меня так зло, что я чуть пирогом не подавилась. Хорошо, что не пила - иначе газировка была б вся на мне.
        - Лана любит мою волынку, - ответил Шон слишком быстро и очень резко. - Доедай, а то пропустим шоу.
        Смотреть собрались гонки на траках-монстрах, позаимствовавших колеса у тракторов. Они рыли землю, резко разгонялись и тормозили, но гвоздем программы было иное - они давили легковушки - заезжали на них колесом и прессовали. А под конец несчастный французский «Ситроен» привязали тросами к двум монстрам и разорвали пополам. Особенно аплодировали заявлению ведущего, что ни одна английская машина в шоу не пострадала. Все были французскими. Я смотрела на лица детей - неописуемый восторг. Перевела взгляд на Шона - тоже улыбка. Я скрестила руки на груди, будто могла защититься от чуждого мне мира, ногой распахнувшего дверь в мой крохотный мирок.
        Глава 47 "Добро пожаловать…"
        - Light travels faster than sound. That’s why some people appear bright before they speak. (Скорость света больше скорости звука, потому люди кажутся ярче, пока не откроют рот. (Игра слов))
        В глазах Джеймса промелькнули отцовские задорные огоньки - наедине со мной он сразу скинул напускной английский лоск и принялся раскачиваться на диване, как неваляшка, обхватив руками колени.
        - Это точно про меня, - улыбнулась я, хотя и понимала, что он не сумел бы так тонко подколоть. Просто пересказывал какую-то шутку, чтобы порисоваться, играя во взрослого. Я не ожидала, что он прокрадется за мной в гостиную. Но вот он здесь. И не собирается никуда уходить.
        - Нет, что ты! - Джеймс вскочил и вытянулся передо мной по струнке. - Это просто шутка такая. Но ты действительно говоришь смешно. Даже смешнее дяди Шона.
        - Джеймс!
        Мы вздрогнули оба. Без трости и в тапочках на войлочной подошве мистер Вилтон двигался по паркету абсолютно бесшумно. Я даже удивилась, что под ним скрипнул диван, когда он опустился рядом со мной на то место, где секунду назад сидел Джеймс. Сейчас бедный шутник стоял перед папочкой навытяжку, и в глазах его читался страх.
        - Ты не должен говорить подобное женщине, - отчеканил своим громогласным шепотом мистер Вилтон.
        - Почему? - спросил Джеймс неожиданно бодрым голосом. - Ты же говоришь такое маме…
        Я впервые увидела на лице мистера Вилтона улыбку.
        - Понимаешь, сын, женщина и жена - это не совсем одно и то же. Жена
        - это не просто женщина. Это та женщина, с которой мы порой можем совершать ошибки, и она нам их простит, потому что любит. Обычная женщина не прощает, когда ей хамят. Запомни это и извинись перед Ланой.
        - Но я не хамил ей. Я только лишь пересказал шутку.
        - Ты хотел пошутить, я тебе верю, но в итоге нахамил. А знаешь, почему? Потому что уже целых пятнадцать минут ты должен был быть где? Верно, в кровати! Я пожелал тебе доброй ночи и не понимаю, что ты здесь делаешь.
        Джеймс извинился передо мной, в свой черед пожелал нам доброй ночи и ушел, повесив голову.
        - Иногда я слишком строг с ним, - выдал мистер Вилтон, как только на лестнице затихли шаги мальчика. - Иногда разрешаю то, за что другие отцы наказывают. Не могу найти баланс. А когда Шон в доме, у меня полностью сдают нервы, и обычно больше всех достается Элайзе. Надеюсь, это объясняет мое поведение в Эшби? Моя дочь далеко не ангел, но в действительности я рад ее активности. Иначе ей сложно было б ужиться с братом, интересуй ее одни куклы, - мистер Вилтон глядел перед собой, и создавалось впечатление, что я просто невольный слушатель его исповеди. - Но это не только, когда Шон здесь. Кара всегда находит повод обвинить меня в несправедливом отношении к Джеймсу и говорит, что свою дочь я люблю намного сильнее, но это не так. Я жертвую дочерью ради Джеймса. К девочкам должен быть иной подход, а мне приходится муштровать заодно и ее, чтобы держать в узде мальчика. Ты ведь учитель, - Джордж наконец повернул ко мне хотя бы голову, - ты ведь понимаешь, что дети постоянно ищут в нас слабину. Если я не сумею подчинить Джеймса сейчас, то потеряю его в подростковом возрасте, когда они не отвечают за себя. У
мальчика жуткий характер, и он унаследовал его от матери, теперь я это могу сказать точно. Так что не переживай за своих будущих детей.
        Я попыталась улыбнуться, но губы превратились в резину, и я боялась, что они треснут, потому быстро сказала:
        - Такое нельзя говорить посторонней женщине.
        Его прищуренный взгляд остался на мне, и я проклинала себя за очередную неудачную шутку на английском.
        - Ты не посторонняя женщина. Ты - часть нашей семьи. Я не шучу с подобными вещами.
        О, да! Вы, мистер Вилтон, шутить, наверное, вообще не умеете. Или же у вас слишком тонкий английский юмор, недоступный моему пониманию. На столе оказалось шампанское, и отмечали они не победу Джеймса. Это оказалась «welcome party» для меня. Неожиданная даже для Шона. «Добро пожаловать в семью» в устах Джорджа Вилтона прозвучало приговором. Еда, которая, возможно, изначально имела хоть какой-то вкус, утратила его - я давилась курицей, но ела, а вот на яблочном пироге мужество моего желудка закончилось, и я сказала, что на диете и вечером не ем сладкое. В общем-то это, кажется, единственное, что я сказала за весь вечер. От одного бокала у меня закружилась голова, и я боялась выдать что-то несвязное. Впрочем, тишины за столом не было. Говорил отец Джорджа. Обо всем и ни о чем. Я не могла определить его возраст - красное лицо выдавало не здоровье, а пристрастие к бутылке. Только бутылку ему не дали. Рядом стоял графинчик с явно отмеренной вечерней нормой, которой Ричард Вилтон пытался поделиться с Шоном, но тот сидел за лишь наполовину выпитым бокалом шампанского, как за каменной стеной, отстреливаясь
короткими «Благодарю, Ричард, не сегодня». Кара пришла ему на выручку, сказав свекру, что Шон должен читать сказку Элайзе. чем он сейчас и занимался, пока Кара со свекровью приводила в порядок кухню. Ричарда сын выпроводил еще час назад, когда тот попытался спросить меня о Путине.
        - Отец, мы не обсуждаем политику в моем доме!
        В Шериф Хаттоне у Вилтонов было два коттеджика. Один следом за другим. Небольшие, лишь на одну семью. Нам с Шоном отвели спальню в доме Ричарда и Карен. Старик засуетился, поднялся и, пожелав всем доброй ночи, шаркая удалился. Он был такой же высокий, что и сын, но сейчас скукожился до маленького мальчика. Карен покачала головой, не глядя на сына, и пошла проводить мужа. Остальные тоже засуетились. Пирог остался недоеденным. Чай недопитым. Дети получили приказ от хозяина дома отправляться спать, а я успела сбежать в гостиную, хотя надо было увязаться за Карен, сославшись на головную боль. А голова действительно раскалывалась от новой семейки.
        - Я рад за Шона, - продолжил мистер Вилтон, не дождавшись ничего, кроме моего спасибо. А что я еще могла сказать? - И рад за себя. Я буду чувствовать за собой меньше вины, когда у него появятся другие дети. Мне следовало разобраться в ситуации самому, но я поверил Каре на слово и не думал, что Шон когда-нибудь объявится. По словам Кары, ему не нужен был ребенок. Тебе повезло повстречаться с Шоном уже таким. С университетским профессором, я хотел сказать. Оттого, которого увидел я, ты бы бежала без оглядки. Хотя, что я говорю… Он бы и не посмел к тебе подойти.
        Джордж замолчал, и мне пришлось улыбаться очень долго. Да что вы говорите, мистер Вилтон, вы не знаете Шона Мура от слова совсем! Я видела то, что вы увидели тогда. Тот, кто сейчас читает наверху сказку про семь гномов, и тот, с кем я пила виски у Падди, два разных человека. И как они уживаются в одном теле, я не понимаю до сих пор. Хотя что удивительного! Я знаю Шона Мура меньше месяца!
        - Я понимал, что такого нельзя подпускать к ребенку, - продолжил Джордж прерванный речь. - Я думал сначала предложить денег, но побоялся, что это перерастет в постоянный шантаж. Не подумай, что мне жалко было денег - я просто боялся, что Шон все равно расскажет Джеймсу, что я ему не отец. И Кара боялась не меньше моего, но я никак не ожидал, что она станет вместе с родителями действовать за моей спиной да еще такими низкими методами. Я не хочу говорить…
        - Я знаю про шантаж от Шона, - вставила я, надеясь быстро прекратить неприятный разговор. Я не просила от мистера Вилтона отчета об отцовстве, и дифирамбы в адрес Шона мне не нужны тем более. - Знаю и не виню Кару. Она защищала ребенка…
        - Низость остается низостью, чем бы мы ее не оправдывали! - Джордж даже голос повысил, но тут же обернулся в сторону столовой. И, видно, на случай, если его услышала жена, добавил: - Но я ее простил, потому что безумно люблю. И все же, давая чужому ребенку свое имя, я брал полную ответственность за его будущее, и мне не нужна была помощь тестя, чтобы защитить его от незваного гостя. После того случая я с трудом общаюсь с отцом Кары. Пусть он списывает это на английскую спесь, мне плевать… Я как могу ограничиваю его общение с внуком, чтобы не допустить пагубного влияния. Однако мне стоило б и поблагодарить его, потому как благодаря его проступку, я увидел в Шоне сына. Сына с большой буквы. Сына, каким мне никогда не стать. Я люблю своего отца, потому что так надо, но он никогда не был моим героем, и я не хочу становиться похожим на него. В детстве и даже в юности я восхищался отцом своего лучшего друга и до сих пор уверен, что если буду следовать его методам воспитания, Джеймс станет, как Альберт. Я мечтаю видеть его таким. Однако если он выберет для подражания Шона, я лишь разведу руками - тут
ничего не сделаешь. Поздно что-либо делать. Мы в одной упряжке, и мальчик принадлежит нам обоим. Но порой я ревную безумно, потому что Джеймс его ждет. Хотя я и знаю почему… Потому что Шон разрешает ему все, и это нормально. Я не виню его. Его дело баловать, мое - воспитывать. Я подписался на это десять лет назад и не жалею. Джеймс хороший сын, хотя я и не уверен, что я хороший отец. Но я стараюсь… Хотя сейчас проигрываю Шону на сто процентов. После операции я едва хожу. А мальчишке в этом возрасте нужен здоровый отец. Так что я рад, что он снова приехал.
        Ах, вот для чего была помпезная речь - заверить меня, что мы не непрошеные гости. Не стоит напрягаться, мистер Вилтон. Мы скоро уедем. Надеюсь, завтра вечером. В крайнем случае, во вторник утром.
        - Сегодня, когда моя дочь с такой легкостью и радостью побежала за тобой, я вдруг понял, что Шон чувствует. Хотя порой мне кажется, что я люблю Джеймса больше Элайзы.
        Мистер Вилтон замолчал и почти поднялся, но отчего-то передумал. Я подождала минуту, но он явно не собирался уходить. Наверное, ждал, когда за матерью закроется дверь, чтобы избежать упреков за свою грубость в адрес отца.
        - Элайза сказала, что хочет братика, - начала я так же тихо, как все это время говорил Джордж. - Может, это выход - разделить любовь между тремя детьми.
        Теперь мистер Вилтон повернулся ко мне всем телом.
        - Такого варианта не существует. Кара не может родить еще одного ребенка.
        Я прикрыла глаза - лучше бы я молчала!
        - Извините.
        - Ничего, ты ж не знала. Расскажи лучше, чем планируешь заняться в Ирландии?
        Я пожала плечами.
        - Преподавать рисунок. А если не получится найти работу, буду писать картины. Возможно, они кого-то заинтересуют.
        - Я стану твоим первым покупателем.
        Мистер Вилтон сказал это так серьезно, что нельзя было оставить шутку без ответа:
        - Вы никогда не видели моих картин.
        - Это не имеет значения. Я доверяю вкусу Шона. Он разбирается в женщинах.
        Ой, только не надо мне еще и этих подробностей! К счастью, в этот момент на пороге появилась Карен и предложила мне пойти с ней. Я с радостью подскочила. Мистер Вилтон остался сидеть. Наверное, ему нужна помощь, чтобы подняться, но это должна сделать Кара, а не я. Я пожелала хозяину доброй ночи и поспешила вон из его дома.
        Почти десять часов, но от луны и фонарей светло. Я вдохнула ледяной ночной воздух полной грудью и почувствовала запах роз - слишком сильный, и поспешила перешагнуть канавку к другому дому. Здесь ни у кого не было заборчиков - ставить негде. Дорогу даже в тупике проложили слишком узкой - паркуясь на дорожке у самого дома, машины все равно вылезали бампером на дорогу. Кругом поля, зачем они каждый дюйм экономят!
        - Лана, ты в порядке?
        Я подняла глаза на обеспокоенное лицо Карен.
        - Да, а что?
        - Ты жутко бледная…
        Хорошо, что не красная после беседы с вашим сыночком!
        - Это от погоды. Голова болит, - И я не врала. - Наверное, завтра будет дождь.
        - Конечно, будет. Мы же в Англии! Заварить тебе чаю?
        Мы уже стояли в кухне. Просторная, старая, но добротная с белой плиткой, как и в старых американских домах. Только шкафчики здесь резные, и у стены солидный буфет с сервизом в цветочек и разными фигурками, которые были созданы явно до моего рождения.
        - Я просто лягу. Завтра мне будет лучше.
        - Ты уверена?
        Хотелось спросить, в чем? Что чаю не хочу или что не сдохну завтра? Может, и сдохну. А коли доживу до рассвета, ваш сыночек добьет за завтраком своим радушием. Понедельник. Только на работу ему явно не нужно. На больничном или на ранней пенсии?
        - Хорошо, поспи, - разрешила мне хозяйка. - И извини моего сына…
        Она что, разговор слышала?
        - Мне очень стыдно, что он был так груб с отцом при тебе. Даже не знаю, что я сделала не так, - Карен поджала белесые губы и часто заморгала.
        - Наверное, слишком баловала его. Если бы у него был брат, он мог бы вырасти более мягким, что ли, но мои первые роды стали, увы, и последними. Я с материнским нетерпением каждый раз жду приезда Джорджа, но знаешь, - Карен погладила меня по плечу. - Вот погляжу на него и, убедившись, что с ним все хорошо, жду не дождусь, когда же он наконец уедет. Особенно, если внуки гостят у меня… Я все говорю ему - гляди, вырастут и еще хуже будут относиться к тебе, чем ты к отцу. А он говорит, чтоб я не лезла в воспитание. А как не лезть! Я ж вижу, как они отца встречают и как дядю. Говорю Джорджу, посмотри, поучись, как любовь показывать надо, а у него один ответ - хорошо быть отцом чужих детей два дня в году. Посмотрим, каков Шон будет, когда у него появятся собственные дети. Но ты не волнуйся, - Карен уже гладила двумя руками оба моих плеча. - Я уверена, что Шон будет замечательным отцом. И у Элайзы только на вас надежда…
        Я прикрыла глаза. Только бы не выдохнуть в голос.
        - Можно купить второго кролика, - не сумела я сдержать грубость, но мать Джорджа восприняла ее, как предложение.
        - Только это и остается. Но, боюсь, Кара не выдержит крольчат. Она до конца так и не оправилась после смерти сыночка.
        - О, боже! - вновь не сдержалась я.
        - Ты не знала? У нее начались схватки в двадцать шесть недель. Врачи пытались выходить младенца, и бедные родители до последнего надеялись, но нет… Кара сама еле оправилась. Морально она до сих пор не в порядке, конечно. Бедная девочка… Но я бессильна помочь, хотя и знаю, что такое узнать, что ты больше не женщина…
        Я опустила глаза, не в силах смотреть в блестящие за стеклами очков глаза Карен Вилтон.
        - Может, чаю? - всполошилась она ни с того ни с сего. - Тебе сразу легче станет.
        Я замотала головой, и это было большой глупостью - все вновь поплыло перед глазами, как за столом после шампанского. Я даже за спинку стула ухватилась, благо она была рядом.
        - Я не хочу чаю, спасибо, - сказала я твердо, желая, чтобы Карен наконец отвела взгляд от моей руки, вцепившейся в перекладину стула. - Я с вашего позволения поднимусь наверх.
        - Что ты сможешь съесть на завтрак? Я тебе все приготовлю, не переживай.
        - Йогурт!
        Я готова была провалиться сквозь землю и считала каждую ступеньку, чтобы, не дай Бог, не оступиться, и завернула сразу в ванную комнату. Двойной кран, черт бы побрал эти традиции! Впрочем, мне сейчас нужна лишь холодная вода, так что можно повернуть лишь одно колесико. Ванная, хоть и не примыкала к комнате, была отдана в наше распоряжение, потому что я нашла в стаканчике на раковине только две зубные щетки - когда только Шон успел распаковать вещи! Вместе с зубным налетом ушел и неприятный осадок вечера. Я взглянула в зеркало
        - как смерть. Либо завтра будет дождь, либо месячные, а мои тампоны остались в Ирландии. Весело будет заявиться с такой просьбой к Каре. А аптеки в этой глуши я не заметила.
        На высокой кровати лежало два матраса, и я почувствовала себя принцессой на горошине - такой мягкой показалась перина, или дали о себе знать дальняя дорога, ворох потраченных нервов и головная боль. Легкое, но теплое пуховое одеяло сторицей заменяло пижаму. И если бы не чужой дом и необходимость делить кровать с Шоном, я бы и майку сняла. Был бы он настоящим отцом, уснул бы в кроватке Элайзы, не дочитав книжку. Я бы с большой радостью не видела его до утра.
        - Как ты?
        Я даже не заметила, как он вошел. Наверное, уснула.
        - Как я? - Я с неохотой перевернулась на другой бок. Шон присел на самый край, но даже в полумраке я видела сведенные к переносице брови.
        - Почему ты спрашиваешь?
        - Карен сказала, что тебе следует заварить чаю… - проговорил он одними губами.
        Я приподнялась на локтях и с трудом сдержала голос на шепоте.
        - Да неужели? Карен сказала… А она не сказала, что мне нужно просто поспать? Что у меня болит голова на этот чертов дождь? Нет? Или мне в лоб надо было сказать незнакомой тетке, что перед месячными я на стенку лезу?
        - Извини, я же не знал, - еще тише прошептал Шон, разглаживая примятое им одеяло.
        - Конечно, ты не знал! - я все же повысила голос. - Откуда тебе знать? Мы даже месяц с тобой не знакомы! Ты сказал это Вилтонам или забыл? Или даже сам забыл, что у нас удачный секс был всего один раз и не факт, что когда-нибудь повторится!
        - Лана!
        Он протянул ко мне руку. Но я уже выдохнула и вновь зашептала, надеясь, что Ричард спит или у него плохой слух, а Карен еще не поднялась в спальню.
        - Ты забыл, о чем мы с тобой договорились? Я согласилась остаться до следующего июля, чтобы присмотреться друг к другу… И что я слышу от мистера Вилтона - добро пожаловать в семью, а женская половина этой семьи без стеснения интересуется, когда у нас будет ребенок. Шон, что это?
        - Лана, я это не контролирую…
        - Контролируешь, милый, еще как контролируешь! Зная Вилтонов и свои отношения с ними, ты мог бы предположить, как они отнесутся к приведенной в их дом женщине! Ты мне сказал о сыне, этого было достаточно! Я поверила тебе на слово и не просила доказательства его существования…
        - Лана, не смей говорить о Джеймсе, как о неодушевленном предмете!
        - Лана, не смей! Лана, не смей! - Мне стало плевать на тонкие стены и хозяев за ними. - Все можно только Шону Муру. Так вот, Шон Мур, мне надоело быть неодушевленным предметом здесь, который уже поставили на полочку в отведенное ему место! Ты меня спросил, хочу я этого или нет?
        - Лана, не смей! - Шон продолжал шептать. - Я не планировал этого. Я думал взять Джеймса в зоологический музей. Ты думаешь, я мог находиться с ним в одном городе и не встретиться? Ты думаешь, я мог?
        Я вновь выдохнула. В ушах шумело от злости.
        - Ты не мог, я все прекрасно понимаю, и я дождалась бы тебя в Лондоне,
        - Я надеялась, что говорю шепотом. - Тебе не надо было тащить меня сюда и рассказывать обо мне Каре. Во всяком случае не сейчас, когда мы с тобой друг другу никто.
        - Лана, это не так! - перебил Шон, и шепот его стал напоминать голос мистера Вилтона. - Мы с тобой не чужие, и если Карен права и ты…
        - Карен не права! - прошипела я. - А если и права, то что тебя волнует, а? Кролика покупать не придется…
        Я не вынесла его взгляда и уставилась в одеяло, потому увидела, как Шон ударил по нему кулаком, а потом перегнулся ко мне и прорычал прямо в лицо:
        - Меня волнует лишь то, что ты не хочешь этого ребенка. Больше меня ничего не волнует.
        Я отодвинулась на самый край и подтянула одеяло к подбородку. Шон поднялся с кровати и начал расстегивать рубашку. Я закрыла глаза, желая провалиться в сон до того, как он залезет под мое одеяло. Только в этот момент к нам постучали. Я подскочила. Шон покосился на дверь и начал судорожно застегивать пуговицы. Это была Карен. А кто же еще?!
        - Я вскипятила чайник и достала пакетики.
        - Карен, спасибо за заботу, но Лана в порядке.
        - Ты знаешь, где кухня, - ответила хозяйка приказным тоном, и Шон, кивнув, пожелал ей спокойной ночи.
        - Хочешь чаю? - спросил он, затворив дверь. Я отрицательно мотнула головой. - А я пойду попью.
        Я ничего не ответила, но Шон понял, что я предпочла бы, чтобы он остался в гостиной на диване, но он не мог сделать этого в чужом доме. Однако мы оба надеялись, что я усну до его возвращения, но все было напрасно. И через час я не стала притворяться, что сплю.
        - Лана, что ты действительно хочешь?
        Он раздевался медленно, будто идея лечь со мной в постель претила ему так же, как и мне.
        - Честно? Хочу домой. Хочу бокал вина. Хочу пенную ванну. И чтобы никого не было рядом.
        - И даже меня? - спросил Шон, откидывая одеяло.
        - И даже тебя. Я устала. Устала, как собака. Или как у вас там говорят? Я полностью протухла? Извини, но ты понял… Я устала играть перед дорогими тебе людьми непонятную роль. Я тебе не жена и даже не невеста. Ты разыграл свою партию моими картами, а говорил, что просто открыл карты для честной игры. Это обман, Шон. Но самое противное, что ты впутал в эту игру детей. Знаешь, что спросила меня Элайза, как только мы отошли от вас? Люблю ли я тебя?
        - И что ты ей ответила? - спросил Шон после долгой паузы, которую я сделала, потому что почувствовала в горле кислый ком.
        - Я промолчала, - еле выговорила я и тяжело выдохнула, чтобы тут же глубоко вдохнуть.
        - Вот и дальше молчи. Мы уедем завтра. Поздно вечером. Я готов вести машину всю ночь. Только отдай мне этот день с сыном. Пожалуйста.
        Я кивнула, хотя он и не видел меня. Дышать становилось все тяжелее и тяжелее и пришлось попросить Шона открыть окно. Он закинул занавеску за раму и присел подле меня. Рука его показалась безумно холодной на моем пылающем лбу.
        - Скажи, чем я могу тебе помочь?
        Я пожала плечами. Шон взял мою вторую руку свободной рукой и сжал поверх одеяла на уровне живота.
        - Я приму любое твое решение. Не жалей меня.
        Затем поднес мою руку к губам и поцеловал.
        - Поверь, я ничего не подстраивал. Взгляни на мою жизнь. Если бы я умел просчитывать ее хоть на один шаг вперед, я бы не сделал несчастными столько людей. Я не хочу, чтобы ты была следующей. Если не видишь со мной будущего, уходи. Я не побегу за тобой больше. Но если останешься, тебе придется принять меня со всем этим багажом. Готова ли ты ко всему этому или нет, решать только тебе. Если тебе нужно время, я пойму. Но если ты уже твердо решила сказать мне «нет», не тяни. Не давай лживой надежды ни мне, ни тем, у кого за меня действительно болит сердце.
        - Шон, - Он сразу отпустил мою руку, и она упала обратно на живот. - Закрой окно, холодно. И ложись спать.
        Он подчинился. Матрас хоть и был мягким, но мы не скатились на середину.
        Глава 48 "Черника с молоком"
        - Frere Jacques, Frere Jacques, dormez-vous? Dormez-vous? - Я с трудом разлепила глаза за звук французской песенки, но тут же закрыла, увидев перед собой лицо Элайзы. - Sonnez les matines, sonnez les matines. Ding ding dong, ding ding dong.
        По крыше тоже стучало - не звонко, дзынь, а тихо тук, тук… Сильный дождь, видно, я проспала, как и Шона. На его подушке с ногами сидела Элайза и отбивала кулачками такт песенки. Поняв, что сумела разбудить меня, она соскочила вниз и, вытянувшись вдоль моего тела, заглянула в заспанное лицо.
        - Мама Мэгги тоже много спала…
        И Элайза многозначительно замолчала. Продолжать не было необходимости, как и отвечать на незаданный вопрос, потому я спросила:
        - Ты дядю Шона видела?
        Она часто закивала:
        - Они Джеймс ушли гулять со старым Капитаном.
        У родителей Джорджа жил огромный ньюфаундленд. Старый пес вчера даже не вышел из угла, когда мы впервые зашли в дом - как Шон пошел с ним гулять? На руках, что ли?
        - Элайза, что ты здесь делаешь?! - на пороге стояла Кара. В платье и кофте, и даже карамельного цвета волосы распущены из вчерашнего хвостика и длинным каре лежат на плечах. - Я была уверена, что ты ушла с братом. Лана, извини, что она тебя разбудила, - сказала Кара уже мне.
        - Принести чаю?
        О, боже, началось… Я попыталась отказаться, как можно вежливее, и тут же получила предложение в виде яблока. Элайза никуда не ушла и потому я не могла прямым текстом послать ее мать туда, куда следовало, с ее непрошенной заботой. Пришлось сделать то же, что и с дочкой - спросить про Шона. Кара состроила недовольную рожу, доставив мне тем самым несколько счастливых секунд.
        - Капитан едва двигается, но Шон обойдет весь круг до самого замка. Так что предлагаю позавтракать без него.
        - У вас здесь есть замок? Я не заметила.
        - У нас был замок. Его немцы разбомбили во время второй мировой из-за того, что в нем находился госпиталь. Лана, тебе чего-нибудь нужно?
        - Угу, - я кивнула. - Мне нужно одеться.
        - Извини.
        Кара забрала дочь и быстро спустилась в кухню. Я оделась, ограничившись умыванием, так как не сумела разобраться с водогреем. Если мы по такой погоде все равно поедем в парк, то душ мне понадобится по возвращении, а если нет - дотерплю до Лондона, где нет всей этой дури с водой.
        На столе дымились три чашки. Ричард уже позавтракал и читал газету в гостиной, из-за громоздких кресел казавшуюся еще меньше, чем сыновья, хотя дома были идентичными. Я пожелала хозяевам доброго утра и постаралась не встречаться с Карен взглядом.
        - Я буду завтракать с Шоном, - опередила я ее желание подойти к холодильнику. Джеймса мать явно покормила, прежде чем привести к бабушке. Но меня беспокоило не одиночество Шона за столом, а то, где я буду в это время находиться. Поддерживать беседу с Ричардом не хотелось, а появления Джорджа я боялась, как огня.
        Чай был сладким и с молоком, потому прекрасно заменил завтрак. Если Шона не будет еще полчаса, то мне придется говорить с хозяйками, и разговор непременно сведется к моим отношениям с мистером Муром. Я не он, я предпочитаю выяснить сначала с ним все тет-а-тет. И если Карен слышала наш ночной спор, то уж точно пусть сам отдувается.
        - Кара, ты сказала там круг? Можно пойти им навстречу? Я хотела бы прогуляться.
        Кара кивнула, но не успела ответить. Элайза спрыгнула со стула, на который забралась с ногами.
        - Я провожу мисс Лану!
        Какая официальность! Папочка вчера никак повоспитывал и дочь!
        - Лана, какой у тебя размер ноги? - Кара подняла свои резиновые сапоги.
        - Я не разбираюсь в английских размерах. Дождя уже нет, я могу пойти в кроссовках…
        Под ее взглядом пришлось замолчать и примерить. Сапоги пришлись впору. Она предложила и плащ, но я предпочла собственную куртку. Элайза одевалась сама и сейчас мучилась с вывернутыми рукавами, но мать смотрела на меня. Да так пристально, что я заморгала. Надо с этим кончать. От Шона помощи не дождешься. Я кивнула Каре и шагнула за порог. Она вышла следом и закрыла дверь, чтобы дочь ничего не услышала.
        - Кара, я не беременна, - выпалила я тут же, боясь потерять драгоценные минуты, когда мы вдвоем. - И в ближайшее время не собираюсь рожать.
        Наверное, надо было закончить на этом, но меня понесло…
        - Понимаешь, я оказалась в Лондоне случайно по пути в Сан-Франциско
        - мне надо закончить кое-какие дела, прежде чем я смогу вернуться в Ирландию. Кара, мы с Шоном в самом начале отношений, понимаешь? - Не скажу же я ей, что мы знакомы всего месяц! - И я не знаю, к чему мы в итоге придем. Мне очень приятен ваш теплый прием, но… - Я не знала, что сказать еще. Лицо Кары стало восковой маской. - Ты могла бы объяснить Джорджу, что у нас с Шоном пока не настолько серьезно, чтобы считать меня частью вашей семьи. Но чтобы ни случилось, от меня никто ничего не узнает, потому не сердитесь на Шона, пожалуйста…
        - Ты его любишь? - перебила меня Кара скрипучим голосом.
        - Кара, ты не должна задавать подобных вопросов. Это личное.
        - Почему же не должна? - Она взглянула на меня с неприкрытым вызовом. - Шон мне сказал, что любит тебя.
        - О’кей, - произнесла я на американский манер протяжно. - Тогда и я его люблю. Тебя устраивает такой ответ?
        - Главное, чтобы он Шона устраивал, - отрезала Кара и хотела открыть дверь, но я положила руку на косяк - разговор не окончен.
        - Кара, я сказала тебе правду не для того, чтобы ты разозлилась. Я хотела внести ясность в наши отношения, только и всего. Я просто не хочу, чтобы в январе кто-то спросил нас, почему мы до сих пор не женаты.
        - Никто не спросит, не переживай. Мы не лезем в жизнь чужих людей.
        Она потянула за ручку, и я еле успела отдернуть руку. Поговорили, называется. Сейчас она натравит на Шона полумертвую собаку свекров за то, что он нарушил покой ее семьи, открыв тайну постороннему человеку. Лучше бы я не лезла с объяснениями. Они столько лет варились в собственном соку и варились бы дальше, а теперь и меня забрызгает кипящим маслом!
        Кара - почти выкрикнула я, но дверь была уже нараспашку. Бабушка держала полностью одетую внучку, поправляя и так красивые бантики, давая нам с Карой возможность спокойно поговорить. Спокойно… Знала бы она, о чем мы говорили!
        - Смотри, не потеряй сапоги! - крикнула Кара дочери.
        А я была уверена, что Элайзу теперь не пустят на прогулку с посторонней теткой, но Кара умеет держать ситуацию под контролем. Еще бы, столько лет приглашать в дом свекрови настоящего отца своего ребенка и играть роль заботливой кузины. Интересно, что Кара на самом деле чувствует сейчас по отношению к своей первой любви? Во что переросла страсть? Или ненависть? Что там у них стало под конец… И если она мечтает, чтобы Шон испарился из ее жизни и жизни ребенка, отцом которого она хотела видеть только Джорджа, то я только что разбила мечту, которую она лелеяла с момента появления Шона на пороге их лондонского дома… Нет, в ирландских страстях мне не разобраться ни с пинтой, ни без пинты. Дернуло же меня влезть в это болото! И как выкарабкаться, когда я уже по уши увязла?!
        За мыслями я чуть не снесла калитку, которую Элайза заботливо передо мной распахнула. Мы прошагали топкое поле, раскинувшееся за домами, где я к превеликому удивлению увидела одинокую корову, и теперь дорожка уходила в реденькую рощицу - кто и зачем поставил здесь калитку, мог знать лишь английский ум! Деревья быстро кончились, и мы вновь пошли вдоль поля навстречу серым развалинам.
        - Чем здесь так пахнет? - спросила я. Сладковатый запах бил в ноздри сильнее марихуаны.
        - Клевером, - ответила девочка звонко. - Тебе не нравится?
        Я пожала плечами.
        - Мама Мэгги тоже не любила этот запах…
        - Элайза! - сказала я строго, желая заполучить наконец ее внимание целиком. Пока оно было направлено на несуществующего ребенка. - Мне нравится запах. Но там, где я живу, пахнет иначе. Вот я и спросила.
        - В Ирландии разве нет клевера?
        Да что ж она к словам так цепляется. Хуже первоклашек!
        - Там пахнет малиной. Ты любишь малину? - Надо уводить нить ее мыслей все дальше и дальше от «идеи фикс».
        - Нет, - отрезала она. - А тебе хочется сейчас малины? А маме Мэгги… А! Я готова была взвыть, но лишь присела подле девочки.
        - Элайза, давай говорить с тобой, как взрослые женщины, ладно? - Девочка кивнула. - Что сказал тебе дядя Шон про малыша? Что он будет когда-нибудь, так? Когда-нибудь - это не сейчас. Сейчас у меня в животе никого нет. И ничего, потому давай поторопимся, потому что я голодная…
        - Мама Мэгги тоже всегда есть хотела…
        Я схватила Элайзу за руку и потащила вперед в надежде поскорее наткнуться на Шона. Пусть разбирается со своей… Ну, да, по идее очередной племянницей, сам, если не может держать язык за зубами. Элайза не ожидала такой пробежки, потому не нашла, что возразить, и следовала за мной молча. Где же Шон? Может, старый Капитан уговорил его повернуть обратно? Я даже обернулась - Шон точно побежит нас искать, но пока мы оставались один на один с природой. Тучи медленно рассеивались, позволяя летнему солнцу занять на небосклоне положенное место.
        Если бы не резиновые сапоги, можно было шагать и шагать среди клевера, но волочить ноги с каждой минутой становилось все труднее и труднее. А в Элайзе наоборот проснулся заяц, и я со страхом следила за подпрыгивающими вместе с ней сапожками. Я обернулась еще пару раз, хотя и понимала, что Шон окликнет, если что… Элайза тоже остановилась и протянула мне руку, чтобы помочь идти. Милое дитя. Наверное, в бабушку по папиной линии. Я взяла ее за руку и вовремя. На дорожке появились Шон и Джеймс, настолько увлеченные беседой, что нас не заметили. Собака плелась следом, повесив голову. Я сделала девочке знак молчать и вытащила телефон. Лиц на таком расстоянии не увидать, зато пастораль в масле выйдет шикарная. Я пару раз щелкнула телефоном, и только тогда Капитан поднял на меня глаза и грозно залаял. Джеймс сорвался с места. Псина попробовала догнать маленького хозяина, но через пару метров сдалась. Шон остался стоять, то ли оттого, что не в силах был справиться с удивлением, то ли раздосадованный нарушенным уединением с сыном. Он бы с радостью взял на прогулку черепаху!
        Обняв Джеймса, я сама пошла к его отцу. Капитан, грозно лая, преградил мне путь, но Джеймс оттащил его за ошейник. Я в нерешительности подступила к Шону, не зная, как вести себя при детях и после ночного разговора. Шон пришел на выручку, коснувшись моей щеки своей шершавой и пожелав доброго утра.
        - Я хотела позавтракать вместе, - сказала я тихо, стараясь не переходить на шепот. Элайза следит в оба глаза и, если мать станет ее расспрашивать, выдаст все синхронным переводом.
        - Извини, что так долго. Надеюсь, они не заставили тебя есть овсянку? - попытался пошутить Шон, глядя в сторону сына.
        - Я не завтракала. Я жду тебя, - И когда Шон перевел на меня растерянный взгляд, я добавила едва различимые шепотом: - Мы договорились все делать вместе.
        Зачем я это добавила? Чтобы умалить вину за сказанное ночью и за утренний разговор с Карой, или потому, что у меня быстрее забилось сердце, когда колкая щетина причинила щеке боль… Боль, которой я не желала искать объяснения. Я просто взяла Шона за руку. Захочет вырвать
        - отпущу. Но он крепко сжал мои пальцы.
        - Эй, старина! - обернулся он к ньюфаундленду. - Поторопишься?
        Псина будто покачала головой и из положения сидя перешла в положение лежа. Кажется, перманентное.
        - Надо было тележку брать! - выдала Элайза таким деловым тоном, что ее брат расхохотался в голос, а потом серьезно взглянул на отца:
        - А ты можешь его донести?
        Я с ужасом взглянула на Шона. Собака весит больше меня! И не умеет держаться за шею… Но Шон не умеет говорить нет. Даже тогда, когда никто не берет его на слабо!
        - Не делай этого!
        Я хотела схватить его за рукав рукой, которую он отпустил, но Шон оказался слишком скор для меня. Элайза смотрела на него огромными горящими восхищением глазами, а мне хотелось наподдавать Джеймсу - не маленький, чтобы о подобном просить.
        Старый Капитан, потеряв опору под всеми четырьмя лапами и заодно пузом, смотрел на меня беспомощными глазами. Шон специально опередил нас на дорожке, чтобы я не возмутилась в голос. Мальчишеский максимализм или ирландское упрямство? Или и то, и то, и нечто третье, с чем мне придется мириться. То, из-за чего вся его жизнь пошла наперекосяк - Ее Величество Дурь!
        Я взяла Элайзу за руку. Джеймс радостным кроликом отдавливал отцу пятки. Хоть бы Старый Капитан начал вырываться - иначе ведь этот великовозрастный балбес не спустит его с рук до самого дома! Но псина, похоже, смирилась с тем, что нынче не он в доме хозяин.
        - Шон, ты полный идиот?! - выскочила из своего дома Кара, явно увидев нас в окно.
        Ты еще спрашиваешь? А то не знала! Потому и ушла от него к чопорному англичанину.
        Шон опустил собаку на землю. Капитан отряхнулся и засеменил в сторону второго коттеджа. Кара начала отряхивать куртку Шона.
        - Джордж хочет с тобой поговорить. Зайди к нам на минуту, - И она бросила на меня такой взгляд, что у меня разом полопались все сердечные сосуды, отправив сердце в пятки. Кто меня за язык тянул? Кто?!
        Шон направился к дому, а Кара повела детей к бабушке, пройдя мимо меня, будто я была пустым местом. Но я все равно пошла следом. Сапоги ведь надо вернуть. Я огляделась в поисках тряпки и, не найдя, осталась стоять подле двери, держа сапоги на весу.
        - Поставь у двери, - спасла меня Карен и пригласила к столу.
        Шон все не возвращался. Чтобы избежать разговоров, я прилипла губами к чашке и не отпустила ее, даже когда в ней не осталось ни капли чая. Элайза позвала меня в гостиную кормить кролика, но мать строго сказала, что я еще не позавтракала. Радушие Кары закончилось. Шон тоже вернулся злой, и я не оторвалась от чашки.
        - Нам надо будет с тобой поговорить после завтрака, - прорычал он шепотом, садясь рядом. - Наверху.
        Я кивнула. Можно было и прямо здесь. Все равно все уже все услышали.
        Увы…
        - Давай уже завтракать, - сказал Шон уже спокойнее и открутил с йогурта крышку.
        Какой завтрак! Я давилась каждой ложкой. Карен налила в чашку чая и незаметно придвинула ко мне. Я решила не благодарить вслух, надеясь, что она прочитает благодарность во взгляде. Аппетит остался только у Джеймса. После прогулки он забыл про съеденную утром овсянку.
        - Я приготовила вам с собой сэндвичи, - остановила Шона Карен, когда мы были уже на середине лестницы,
        Шон кивнул и подтолкнул меня в спину, чтобы я поторопилась. Ему не терпелось сказать все, что он обо мне думает. А я бы так и шла лилипутскими шагами, потому что не придумала еще ничего себе в оправдание. Шон закрыл дверь и привалился к ней, пожирая меня глазами. Я даже обхватила себя руками, чтобы унять дрожь.
        - Ты в состоянии ехать с нами в парк?
        По тону не понять, какой ответ он хочет получить, и потому я сказала неопределенно:
        - Если я не буду вам мешать…
        - Конечно, ты не будешь мешать! - Шон отступил от двери и сжал мне плечи. - Я просто не хочу, чтобы ты мучилась… Если тебе нужно остаться в кровати, все поймут…
        - Шон! - выкрикнула я шепотом. - Ты поднялся наверх не спрашивать о моем самочувствии, так ведь?
        - Джордж уезжает сегодня. Кара едет с ним, - выпалил Шон без предисловия. Женушка не в силах делить со мной воздух. Наверное, и детей забирает подальше от Шона. - Джордж предложил нам остаться на неделю с детьми.
        Если б Шон не держал меня, я б отступила. С чего такая щедрость?
        - И что ты ответил? - Реакция Шона меня интересовала куда больше мотивов мистера Вилтона.
        - Ответил, что должен переговорить с тобой.
        - Зачем?
        - Потому что с некоторых пор мы все делаем вместе, забыла?
        Я, наверное, стала слишком бледной после открытия предмета разговора, потому что Шон отконвоировал меня к кровати и заставил сесть.
        - Я понимаю, как тебе важно быть с сыном…
        - Прекрати, Лана! - Шон отвернулся к окну. - Не нужно этих красивых слов. Благодаря тебе, я уже получил два лишних дня. И я не прошу тебя…
        - Хватит красивых слов! - Я потянула его за рукав футболки и развернула к себе. - Давай говорить начистоту. Ты хочешь быть с сыном. Я ничего не имею против. Давай, я поеду в Лондон с Вилтонами. Слетаю в Сан-Франциско, соберу вещи, возьму все документы…
        - Лана, - оборвал меня Шон грубо. - Можно это сделать вместе через неделю?
        Вопрос? Или констатация факта?
        - Нет! - Я действительно хотела уехать. - Если ты действительно спрашиваешь, что я хочу, то я лучше проведу эту неделю в России со своей семьей.
        - Тогда я скажу Джорджу нет.
        - Шон, чем тебя не устраивает мой расклад?
        - Тем, что в нем нет совместных завтраков. Я хочу быть с сыном, но понимаю, что должен быть с тобой. Один или два лишних дня с Джеймсом не сделают меня ему отцом, но за неделю я могу потерять тебя и лишиться будущего…
        Шон не договорил, но я понимала, что дальше должно было идти слово «ребенка». Ну, чего же так усложнять?! Зачем ставить меня к стенке и заставлять чувствовать себя виноватой?
        - Только я не хочу жертвовать реальным сыном ради нереальной женщины. Скажи мне наконец, что я лечу с тобой в Штаты, - Я кивнула. - Потом мы возвращаемся в Ирландию, разбираемся с моей и, возможно, твоей работой. Затем я еду с тобой к твоим родителям…
        - Шон! - Меня не интересуют планы на пятилетку, как и его самого. Ему важен Джеймс! - Два дня. Мы уедем в среду вечером. В четверг я хочу вылететь в Сан-Франциско. Согласен?
        В глазах Шона вспыхнул дьявольский огонь. Интересно, так будет всегда? Твое слово плюс мое, поделенное на два? Хотя пусть так, чем иметь их на разных чашах весов.
        - Тебе взять футболку переодеться?
        - А у меня есть лишняя?
        - Есть. Я не умею считать до двух. Я ничего твоего не выложила.
        Шон ушел в соседний дом за снаряжением, а я осталась на кухне выслушивать истерику Элайзы из-за того, что ее не берут в парк. Наконец мое сердце не выдержало.
        - Отпусти ее со мной, - сказала я, когда Кара процедила сквозь зубы, что это время Шона с Джеймсом, и девочка не должна им мешать. - Мы просто погуляем. Я ведь не буду лазить с ними по камням.
        Кара долго смотрела в сторону, а потом позвала из гостиной дочь и повела домой переодеваться. В дверях она столкнулась с вернувшимся с прогулки свекром.
        - Как там Джордж? - спросил Ричард.
        - Еще не вставал. Если что, мы поедем на поезде или поменяемся машинами с Шоном, и я поведу. Не волнуйся. Лучше прими таблетки. Ты на полчаса припозднился.
        Карен поспешно сделала сэндвич для внучки и ссыпала мне в ладонь монетки по одному и два евро.
        - На обратной дороге купите молока и яиц.
        Я попыталась вернуть деньги, но в ответ мне сжали ладонь.
        - У тебя точно нет столько монет, а там автомат. Шон знает.
        Я ссыпала деньги в карман и вышла к машине. Дети уже сидели на заднем сиденье, а Кара что-то тихо говорила Шону, и тот кивал - явно давала инструктаж. Я прибавила шаг, но Кара успела отойти от машины и перехватить меня на середине пути.
        - Держи, - Она сунула мне в руки термос. - Никому не давай. Это только тебе.
        - Что это?
        - Яд, - улыбнулась она. - Любовный. Должен помочь.
        Я не сумела улыбнуться.
        - Ромашковый чай. Мне помогало от тошноты.
        - Кара, я не…
        - Какая разница, отчего тебе плохо! Тебя ведь подташнивает, это видно. А дорога долгая. Если бы моя коза не увязалась с Шоном, я предложила бы тебе остаться. Но завтра можешь лежать весь день. Они втроем с двумя справятся, не переживай.
        Я и не переживала. Меня ее забота нервировала больше, чем мое состояние. В прошлый раз недомогание смешалось с похмельем после попойки с Шоном, и сейчас я не могла вспомнить, как именно мне должно быть плохо. Можно, конечно, списать тошноту на погоду - голова трещит. Только никогда прежде меня не укачивало, а ведь дорога даже не петляла, как в Ирландии. Чай, который я пила малюсенькими глоточками, давал временное облегчение, но через полчаса я попросила Шона остановиться. Он заехал на чужую дорожку, потому что кругом были каменные стены, и вышел ко мне. В глазах его светился настоящий страх.
        - Можем вернуться…
        Я оперлась рукой о каменный забор и обеспокоенно обернулась к дому - хозяева не спешили выходить, чтобы прогнать непрошенных гостей.
        - Лучше найди аптеку.
        - Зачем тебе аптека?
        - Хочу адвил купить. Или что у них тут убивает головную боль.
        - Лана! - он схватил меня за плечо, но я скинула его руку.
        - Прекрати! Даже если это оно, я не собираюсь помирать от боли. Я спрошу совета у фармацевта. Пожалуйста, отвези меня в аптеку.
        - Ты уже в состоянии ехать?
        - Да!
        Мне хотелось в это верить. Я пристегнулась и взяла из подстаканника термос.
        - Мама Мэгги… - послышалось с заднего сиденья.
        Наплевав на всех, я развернулась и сказала:
        - Заткнись! - выдохнула и добавила: - Пожалуйста.
        Потом откинулась на подголовник и закрыла глаза. От стыда за несдержанность и из-за «кирпича», сползшего со лба на веки.
        - У Ланы болит голова. Пожалуйста, помолчите немного, - сказал тихо Шон и отъехал от чужого дома.
        Я вцепилась в ручку двери, чтобы мое тело не отклонялось даже на миллиметр, и сумела выдержать дорогу до деревни. В аптеку я пошла одна. Надо было купить тампоны. И все же, спрашивая у фармацевта обезболивающее, я поинтересовалась, что можно при беременности? Я еле выговорила это слово. И хотела заодно спросить про тест. Хотя нет смысла делать его, когда не уверена в длительности задержки. А про положительный результат я и без него узнаю…
        Машина оказалась пуста. Куда его понесла нелегкая? Оказалось, в банк! Кто бы сомневался! Шоколада-то в машине в достатке! Мне свою часть не хотелось совершенно. Наивкуснейшее лакомство сейчас таблетка. Шон протянул мне бутылку воды, но я предпочла любовное зелье. Его оставалось на несколько глотков, а больше мне и не сделать.
        Шон смерил меня обеспокоенным взглядом, но, к обоюдному счастью, воздержался от вопроса, как я себя чувствую? Элайза молчала. И все равно мной овладела неконтролируемая злость на детей, и, когда в парке они понуро прошли мимо вагончика с мороженым, я в душе позлорадствовала. Что за черт! Мне предстоит провести несколько часов с Элайзой тет-а-тет, и о чем говорить, когда тема мамы Мэгги под запретом?
        Мы прошли довольно внушительный отрезок асфальтированной лесной дорожки, когда я заметила, что руки Шона пусты.
        - А каски и веревки?! - схватила я его за голый локоть.
        - Они нам не нужны, - улыбнулся он, и Джеймс радостно кивнул.
        Не нужны? Они решили составить мне компанию и только зря вытрясли из меня душу? Голова почти не болела, тошнота отступила, но это состояние я никогда не забуду!
        Шон держал меня за руку. Вернее, я перехватила его руку на своей талии
        - я больше не падаю, я снова человек! Второй моей рукой завладела Элайза.
        Дорога вывела нас к грудам камней, которые точно могли приволочь сюда только великаны! В ледниковый период и бывшее морское дно верить не хотелось. Одинокие фигурки виднелись то на одной груде, то на другой. Люди карабкались вверх на свой страх и риск. Тут и каска не поможет. Лучше гулять по тропке и глядеть на великанов снизу вверх-вверх-вверх…
        - Джеймс, догоняй!
        И Шон рванул с места. Мы остались стоять. Нам этих двоих, даже поскачи мы зайцами, не догнать. Кто же первым взбежит на травяной холм и коснется нижнего камня? Шон поддался, и Джеймс первым ударился о великана и, удирая от Шона, закинул ногу на нижний камень, потом на второй, третий… Я рванула к ним, позабыв про Элайзу. К счастью, Шон полез следом, но мальчик карабкался вверх со скоростью обезьяны. Шон казался мне совсем неуклюжим на его фоне, но он настигал озорника, вот- вот схватит… Ну, давай! А потом я в ужасе встала, как вкопанная. А что дальше, что? Куда они денутся оба с такой высоты?
        Элайза нагнала меня и потянула в сторону:
        - Хочешь, я покажу, где растет черника?
        Я отмахнулась от нее. Не понимает ведь, что жизнь брата висит на волоске, а вместе с ней и жизнь Шона. И моя тоже! Сердце подпрыгнуло к горлу и безжалостно стучалось в зубы!
        Я медленно пошла к сваленным в кучу валунам, а лучше б боялась вдалеке и не слышала дрожащего голоса Джеймса, спрашивающего у Шона, куда ему ставить ногу. Они спускались по другой стороне, которая показалась мне даже более отвесной, чем та, по которой он самостоятельно взлетел на самый верх. Господи, ну и выдержка у Шона! Я прикрыла рот ладонью, чтобы не заорать, когда нога Джеймса не нащупала камень. Шон прижал его рукой к склону, и я закрыла глаза, решив открыть их, только когда услышу радостный вопль Шона, что они живы…
        - Ну как мы смотрелись? Хорошо? - закричал Шон издалека. - Всего одна осечка в этот раз!
        Мое сердце остановилось и с грохотом ухнуло в пустую грудь.
        - Идиот! - закричала я с русским ударением!
        Английские слова испарились из головы. Оставались только руки, чтобы отхлестать Шона. Жаль, что веревки в машине - я сейчас сделала бы из них семихвостую плетку! Я вцепилась в ворот футболки, наплевав на детей.
        - У тебя мозгов нет! Ты убьешь его без страховки!
        - Я убью его, стоя внизу с тросом, если ты вообще представляешь, о чем говоришь, - прошептал Шон мне в лицо. - А на горе я контролирую каждый его шаг. и он находится на расстоянии вытянутой руки.
        - Джордж убьет тебя, если что-то случится…
        - Я убью себя сам, идиотка! - оборвал меня Шон. - Я знаю, что делаю и, в отличие от Джорджа, умею лазить по камням и знаю, что нужно парням…
        - И что же им нужно? - не выдержала я патетики.
        - Опасность! Только она приучает к ответственности за каждый шаг. Только так, - Шон махнул рукой в сторону валунов. - Только так из мальчиков вырастают настоящие мужчины. Только так… Не через волынку, а через шишки. И я бы набил их куда меньше во взрослой жизни, не увези меня мать от отца и деда.
        - Ты дурак! Поехали домой! Я не позволю…
        - А я не собираюсь спрашивать у тебя позволения! - прошипел Шон мне в лицо. - Ты ничего не понимаешь в мальчиках. Иди занимайся девочкой!
        Я оглянулась - Элайза стояла в отдалении, обиженно поджав губы. Она не могла слышать наших слов, но понимала, что мы ругаемся.
        - Где Джеймс? - я не увидела его ни рядом, ни вдалеке.
        Шон сорвался с места и понесся в только ему одному известном направлении. Я подбежала к девочке, подхватила ее на руки, но не смогла передвигаться с ней с должной скоростью - либо она плотно позавтракала, либо я ослабела! Пришлось идти шагом.
        - Вон они, наверху!
        Я вновь закрыла глаза. Эта каменная груда показалась выше предыдущей. Ноги вообще перестали идти.
        - Почему ты кричала на дядю Шона? - спросила Элайза.
        - Я не кричала. Я хотела, чтобы мы все вместе пошли собирать чернику, но он не захотел.
        Пусть лучше будет несварение желудка от дикой ягоды, чем разрыв сердца от дури дяди Шона. Джордж дурак, что доверяет ему ребенка. Шон так и не вырос из мальчика в ответственного мужчину. Господи, храни Джеймса, когда тот рядом с таким отцом!
        Черника пряталась в небольших зарослях прямо за валунами, на которые я не желала оборачиваться. Сочностью листвы и обилием мха на стволах и под ногами лесок напоминал Ирландию. Лучше бы мы оставались на острове и я не знала про Джеймса…
        Кусты доходили мне до пояса, но ягода оставалась мелкой, пусть и сладкой. Элайза вся перемазалась. Я выглядела, наверное, не лучше. И лучше бы не заедала злость ягодами, потому что живот начало крутить не на шутку, и я, с трудом передвигаясь, вытащила девочку из вкусных зарослей, чтобы отправиться на поиски настоящих мужчин.
        Они нашли нас сами. Довольные и мокрые.
        - Простынете!
        Но они в ответ только лбы вытерли. К машине мы возвращались в круг. Элайза с Джеймсом бегали наперегонки, и брат иногда позволял сестре выиграть.
        - Я бы никогда не отпустила с тобой ребенка, - выдала я, когда дети убежали далеко вперед.
        - И не отпускай! - Шон потерся носом о мою щеку. - Будешь лазить с нами. Потому что я все равно буду воспитывать сына, как считаю нужным.
        Я сжала губы. О каком сыне он сейчас говорит? Явно не о том, который удрал. Живот вновь скрутило, и я даже глаза прикрыла.
        - Тебе нужно сесть?
        Невдалеке виднелись деревянные столики для пикника. Я кое-как доковыляла до них и села. Головная боль возвращалась, а таблетки остались в машине. Шон пригнал ко мне детей и сбегал за сэндвичами в машину, но на мою просьбу вернуться за лекарством ответил твердым отказом.
        - Ты больше не пьешь никаких таблеток, поняла?
        - Я сама буду решать, что делать с моим телом.
        Он уже сел рядом и сейчас пнул меня ногой по кроссовку.
        - Это теперь и мое тело, так что я буду решать, что ему хорошо, а что плохо. Поняла? Попробуй съесть хоть чуть-чуть.
        Но я отказалась. Черника комом стояла в горле. Или слезы обиды за приказной тон, которым со мной заговорил Шон. Правда, с детьми он сейчас был не мягче, и они двигали челюстями без остановки. Шон же лишь надкусил свой сэндвич и убрал в сумку. Похоже, у него тоже что-то скрутило…
        Молочная ферма, к счастью, оказалась в пяти минутах езды. Я осталась в машине, чтобы тайком принять таблетку, но не нашла воды, а просто так проглотить ее не удалось. Таблетка только подгорчила слюну и пришлось ее выплюнуть. И вовремя, потому что дети вернулись в машину, неся в каждой руке по полгаллоновой канистре с молоком. Под навесом стоял аппарат наподобие советских с газировкой: только вместо стакана - пластиковая тара, а вместо воды - молоко. Вот для чего Карен выдала мелочь. Для молочного автомата. Вот бы кот Матроскин обрадовался!
        Но и я была рада, когда Шон откупорил свою канистру и протянул мне. Под его внимательным взглядом я сделала один глоток, второй, третий - жирное молоко смыло горечь непроглоченной таблетки и заботливо обволокло живот. Шон сделал свой глоток, потом протянул молоко назад, но дети отрицательно замотали головами.
        - Молоко пьют из чашки, - наконец объяснила свой отказ Элайза.
        - Молоко пьют из того, во что оно налито, - заявил Шон безапелляционно. - Сейчас оно налито в канистру. Значит, его пьют из канистры. Но если вы оба не хотите, мы с Ланой допьем.
        Угроза сработала. Молоко ушло на заднее сиденье и вернулось к нам почти на донышке. Сколько это стаканов мы выдули? Считать не хотелось. Теперь оставалось залить его сырыми яйцами и получить в желудке настоящий омлет! Но, к счастью, Шон не предложил этого сделать, когда мы купили несколько дюжин на куриной ферме. А дети, кажется, готовы были нарушить сейчас все родительские запреты. Ведь дядя Шон разрешил…
        Глава 49 "Июльская жара"
        - …Strawberry Fields… Nothing is real… - Шон подошел со спины и притянул меня к себе. Я с облегчением откинула голову ему на плечо, но тут же получила по носу клубничиной. - And nothing to get hung about… Strawberry Fields forever…
        Пой битлов или не пой, а моя реальность раскололась надвое, и я не могла на это наплевать. Вечер среды неумолимо приближался, и спокойствие Шона было напускным. Он получил нынче двойной под дых и пока не оправился.
        Вчерашнее утро затянулось настолько, что Элайза притащила мне кролика прямо в кровать, но и это серое чудо не заставило меня подняться даже после предупреждения, что он кусается, когда его гладят. Уж лучше быть обкусанной английским кроликом, чем обласканной английской бабушкой. Внизу меня ждала только Карен. Ричард отправился на прогулку, а Шон с Джеймсом, по характерным звукам дрели и пилы, мастерили во дворе загон для кролика, как и собирались с вечера.
        Вилтоны уехали сразу, как мы вернулись с камней. Элайза, задремавшая в машине, разревелась и вцепилась в материнскую юбку, крича, что «Дэдди» может ехать один.
        - Папе нужна моя помощь, - Кара присела подле дочери и принялась отлеплять прилипшие к мокрым щекам пряди. - Но в пятницу мы снова приедем.
        - У папы есть трость! - заявила Элайза уже без слез и таким тоном, что мистер Вилтон поспешил спрятать трость за спину.
        По его лицу пробежала гримаса боли. Он тоже хотел бы нагнуться к дочери, но боялся после этого не встать, а с высоты голос его звучал, увы, недостаточно мягко.
        - Я ведь женат не на трости. Если бы я мог прожить без твоей мамы неделю, то не женился бы на ней.
        - И я не могу!
        - У тебя есть брат, бабушка, дедушка, дядя Шон… А у меня в Лондоне никого.
        - Тогда возьми кролика, - процедила девочка сквозь надутые губы.
        - Элайза, прекрати говорить глупости и отпусти мать. Нам далеко ехать.
        - Зачем тебе в Лондон? У тебя есть телефон!
        - Я не могу обсуждать важные дела по телефону. Мне надо быть в офисе. Иначе я не смогу купить тебе в пятницу мороженое. Договорились?
        - Нет! У меня самой есть деньги на мороженое, - И девочка снова вцепилась в мать. - Мама, не уезжай!
        - Хватит этих соплей! - не выдержал Джордж и обернулся к Карен. - Уведи ребенка! Чего смотришь?
        Элайзу увели, и родители уехали. В доме воцарилась тишина, хотя никто не находил себе места. Даже старый Капитан вылез из угла и тыкался то в одного, то в другого, то ли утешая, то ли ища утешения. На меня в доме он не лаял, и я долго его наглаживала, используя в качестве обезболивающего. Или скорее снотворного, потому что даже покачнулась, на секунду уснув сидя.
        Шон пытался организовать детей, но Элайза дулась и шла в отказ. Потому они засели за карты вдвоем с Джеймсом, а я предложила девочке порисовать - может, отвлекусь от своего состояния… Но она попросила нарисовать для нее кролика. Клетка стояла напротив камина. Элайза вытащила любимца и решила позировать с ним на руках. Только я едва успела раскрыть ее альбом для рисования, а кролик уже начал вырываться, и в итоге врезал маленькой хозяйке лапами по лицу, но девочка не заплакала. Только закричала, чтобы закрыли дверь в сад.
        - Лиса может съесть моего кролика, - пояснила она, когда услышала хлопок двери. - Дедушка купил домик, но Венди Дарлинг нельзя в нем жить, К нам уже две лисицы приходили, когда я играла с ней во дворе.
        - Лучше выпусти гулять, - встрял Джеймс, принесший кролика обратно в гостиную. - Если лиса съест твою Венди, папа будет доволен.
        - Джеймс! - но я не успела ничего добавить, сестра сама наградила брата обидными прозвищами и заявила, что дядя Шон купит ей еще одного кролика, и у них будут крольчата.
        - Сначала мы загон построим, - Шон стоял в дверях с грозным видом строителя и явно не шутил.
        Но до утра можно было не волноваться. Сейчас света хватало только для рисунка, и я напрягла фантазию и память, чтобы создать картинку наподобие иллюстраций к «Кролику Питеру». Только заказчица уснула до его завершения. Второй день без дневного сна выбил Элайзу из колеи. Шону пришлось нести ее в кровать.
        Карен перебралась в коттедж сына. Ричард оставался с нами. Шон, отправившийся укладывать детей, долго не возвращался. Я наконец разобралась с душем и от души отлила себе воды. Теперь следовало купить билеты, пока кто-то из нас не передумал лететь. Но Шон разозлился. Наверное, за использование моей собственной кредитки. Неужели деньги будут нашим вечным камнем преткновения?! И я решила пошутить:
        - Тебя не устраивает «Юнайтед»? Но ты же летишь без волынки, и они разбивают только гитары.
        Он посмотрел на меня в полном недоумении, и пришлось спеть, хотя бы чуть-чуть: «I should’ve flown with someone else or gone by car 'cause United breaks guitars…»
        - Ты не знаешь эту историю? Как канадец музыкальным клипом ответил на отказ авиакомпании платить ему за сломанный инструмент…
        - Лана! - перебил Шон нетерпеливо. - Ты не можешь лететь в твоем состоянии. Ты не должна рисковать…
        Я швырнула на кровать телефон, на котором показывала ему билеты на утро четверга. Понимаю, если бы он разозлился на утренний полет и то, что толком не поспит этой ночью. Но мне хотелось прилететь в Калифорнию днем.
        - Я могу быть беременна, но это ведь не на сто процентов, понимаешь? И я в любом случае не меняю планы…
        Я говорила и не шибко-то верила. Если со мной будет твориться то, что днем… Но ночь прошла спокойно, без открытого окна, а не вставала я, потому что голова не болела и кровать была жутко мягкой. И в ней не было Шона с извечным беспокойством без всякого повода. Достаточно было минуту полежать без движения, как он тут же расталкивал меня. Но, главное, кролик в постели не так пугал, как хозяева в кухне…
        - Спасибо за рисунок, - будто только что вспомнила Элайза, и я кивнула в знак ответа. - Нарисуешь еще?
        - Неси альбом и карандаши, а можно и фломастеры.
        - А ты вставать не будешь?
        - Нет, не хочу мешать Шону строить домик. Даже к окну подходить не буду, чтобы не ругаться.
        - А почему ты должна с ним ругаться? - спросила Элайза так серьезно, что пришлось задуматься над ответом.
        - Потому что я переживаю за Джеймса. Он может пораниться.
        - Не переживай. Он уже поранился, - прошептала Элайза, будто ее папочка мог услышать из своего Лондона. - Но дедушка заклеил ему палец.
        - Не рассказывай мне больше!
        О чем Шон думает! Чистоплюй Джордж взбесится и не подпустит его больше к сыну! Джеймсу только в лошадином навозе позволено возиться!
        - Элайза, неси альбом! - Если Шон знает, что нужно мальчикам, то я знаю, как увлечь девочек. - И забери Венди Дарлинг. Она будет нам мешать.
        Но нам мешала Карен, требующая, чтобы я наконец спустилась к завтраку, но я настояла на рисунке, после которого можно было уже спокойно дождаться обеда. Но хозяйка все же принесла мне молоко с печеньем и чай прямо в кровать.
        После обеда, когда между столбов не только натянули сетку, но и покрасили сами столбы, Шон собрался за вторым кроликом. Хозяева изуродованного дворика не возражали, и я не стала лезть. Не мое дело! Однако сопровождать их отказалась, вспомнив, как меня вчера укачало. Я помогла Карен пересадить цветы, чтобы хоть чуть-чуть облагородить кроличий домик. Да и лисе будет не так обидно - на цветы хоть полюбуется и не бросится с горя под колеса, а то по дороге в Шерифф Хаттон я насчитала аж трех сбитых красавиц. Лежат у обочины, как в Калифорнии белки…
        Вечером мы лежали в кровати молча, не касаясь друг друга даже пятками. Шон думал о завтрашнем дне - о расставании с сыном. Щедрость Джорджа обернулась злом. Перед смертью не надышишься… Подарив четыре лишних дня, Джордж только сделал Шону больнее.
        Я не выдержала тяжелой тишины и сползла на подушку Шона.
        - Все хорошо. Спи, - произнес он так, будто отмахнулся, и я отвернулась, но Шон тут же обнял меня, скрестив свои большие сильные руки на моем несчастном животе, который вновь тянуло - верный признак, как я успела прочитать в интернете.
        Шон молча уткнулся носом мне в спину. Стало еще теплее, и я уснула, на утро вскочила раньше него, и не позволила схватить себя за руку. Но он через секунду постучал в ванную.
        - Ты в порядке?
        Я была более чем в порядке - на трусах алела кровь. Но вместо вздоха облегчения, в груди заклокотало нечто другое. Я умылась ледяной водой, но она не помогла остановить слезы. Шон продолжал стоять за дверью. Я попыталась оттянуть майку, но в итоге замоталась в полотенце.
        - У меня месячные начались, - буркнула я, проходя мимо к рюкзаку, что убрать грязную и достать чистую одежду. - В Штатах уже постираем. Там сушильная машина есть, - сказала я зачем-то, возвращаясь мимо Шона в ванную комнату.
        Он закрыл за мной дверь и вернулся в кровать. Совсем еще рано. Даже Карен спит. Чего я тогда полностью оделась? Что буду делать? Так и просижу на краю кровати, уставясь в окно?
        - Лана, - позвал Шон, но я не обернулась. Тогда он подполз ко мне: его руки вновь сомкнулись на животе, а нос уткнулся в горб позвоночника. Я не могла расправить плечи. - Ты плакала? Почему? Ты ведь не хотела ребенка…
        - Я хотела его, потому… Потому что не уверена, что когда-нибудь с открытыми глазами решусь забеременеть.
        - Забеременеть от меня, да? Во мне дело?
        Я расцепила его руки и обернулась.
        - Прекрати передергивать мои слова! Еще месяц назад я и подумать не могла, что стану встречаться с мужчиной. Не то, что ждать от него ребенка. Мне страшно в этой новой роли. Я чувствую себя в чужих тапочках…
        - Мне тоже страшно, - Шон сел и притянул меня к себе. - Это абсолютно нормально…
        - Ничего тебе не страшно! - Я оттолкнула его и шмыгнула носом. - Я же вижу… У меня чувство, что ты поставил меня на место недостающей фигуры в давно расписанной игре, и потому тебя совершенно не коробит, что мы знакомы всего месяц. Иначе как объяснить, что ты хочешь ребенка непонятно от кого…
        - Дура ты, Лана! - Шон отвернулся от меня и уставился в картину на стене, в синие ирисы. - Я не спал с Лондона… Да, я готов был к ребенку и мне больно разочаровываться. Но где-то там глубоко внутри я рад, что ты не беременна. Я хочу, чтобы мы оба пришли к этому осознанно. Ты пришла… Потому что если ты такая, какой я тебя вижу, то я прямо сейчас хочу от тебя ребенка и не разочаруюсь в своем чувстве через год. Я же объяснил, что это не в голове… Вернее, не только в голове. Умом я тоже понимаю, что у нас с тобой есть шанс создать семью. Мы не настолько разные, как тебе кажется. Только нам надо постараться относиться друг другу более терпимо. Я уже полжизни прожил, я не изменюсь… Но я не считаю себя каким-то монстром. Со мной можно жить. А ты… Только не обижайся, но тебе тоже скоро тридцать. Часики тикают у нас обоих. Не знаю, сколько ты решила еще тянуть с ребенком, но родить - это не так просто, а потом детей надо еще вырастить. И никто не застрахован от трости. Дай-то Бог, чтобы Джордж вновь нормально ходил… Лана…
        Он потянулся ко мне, но я перехватила его запястья.
        - Шон, ты сказал год. Дай нам год пожить вместе и не заводи больше разговоров о детях, договорились? У нас их и так слишком много вокруг, не находишь?
        - Нахожу… Только я устал быть дядей Шоном.
        Он вернулся на подушку и натянул одеяло по самый нос. Я понимала его состояние. Он дошел до точки невозврата, но я пока не чувствовала, что устала быть Мисс Ланой. Даже когда мое имя произносят с ирландским или британским выговором. Шон, с таким опытом и настроем, точно будет замечательным отцом, если, конечно, родить ему дочерей, но буду ли я хорошей мамой, а для начала - хорошей женой - этот вопрос я для себя пока не решила. Я вторую неделю барахтаюсь в болоте и не вижу кочки, на которую можно выбраться, чтобы обсохнуть от чужих соплей. Такого богатого на знакомства месяца у меня за всю жизнь не было! Хотя самое страшное все же ждет меня в Питере - представить Шона родителям. Может, я все же сумею его отговорить… Только не сейчас, когда он раскачивает перед моими глазами клубничку, точно маятник.
        - Это самая большая на клубничной ферме.
        - Шон, я больше не могу… Честно. Я, кажется, в наглую съела целую грядку. Убери клубнику! - я отвела его руку. - Хочешь, чтобы меня снова начало тошнить? - Хотела пошутить я, да не тут-то было!
        - Да, - ответил он, не задумываясь, развернув меня к себе лицом. - Тогда я смогу сказать, что кормлю не тебя. Я не сам ее нашел, мне дала ее фейри и сказала - для твоей невесты. Слышишь? Я теперь обязан скормить тебе целое поле…
        - Элайза набрала корзину или ей нужна помощь?
        Я следила за белой шапочкой с красным цветочком, который двигался между зеленых кустов.
        - Помощь нужна мне, чтобы разжать тебе зубы… Съешь ягодку, ну пожалуйста.
        Пришлось съесть. Хорошо еще он не сказал «абракадабра»… Только поцеловал, и тут же по-воровски обернулся к полю. Джеймс ушел за дальние кусты собирать малину. Мне бы их терпение и закалку. Летний ветерок такой, что капюшон постоянно слетает, а солнце слепит глаза - ничего не видать.
        - Английская клубника вкуснее ирландской, - сказала я не для того, чтобы обидеть, а констатируя факт. Я обежала все грядки для дегустации, и каждый следующий сорт был слаще предыдущего. Обалдеть! И я даже отыскала нечто напоминающее «ананасную» сдачи.
        - Только Мойре не говори такое, - видно, все же обиделся Шон.
        - Я замерзла. Зови детей…
        - Как же мне нравится эта фраза в твоих устах, - улыбнулся Шон и только усилил на моей талии хватку. - Ну, неужели не хочется таких же, но своих?
        - Не сейчас…
        - Так сразу они такими и не будут. Только через девять и пять лет. Когда у тебя день рождения?
        - В октябре… Седьмого числа.
        - А у меня девятого в ноябре. Лана, мы почти отмотали еще один год. Подумай…
        - Шон, мы договорились не говорить о детях целый год. О моих детях. О Джеймсе можешь говорить, сколько твоей душе угодно.
        - Договорились. Ты же совсем замерзла! - Он накинул мне на голову капюшон и застегнул верхнюю кнопку, чтобы тот не слетел. - Что ж станет с тобой зимой?!
        - Ты будешь меня греть, - ответила я без задней мысли, но у Шона, похоже, других не осталось.
        - От этого дети получаются.
        - Ты будешь греть осторожно. Пошли… - Я уже ступила на грядку, когда поняла, что должна поймать удачу за хвост именно сейчас. - Шон, я хотела бы поговорить с тобой про Россию. Тебе лучше не ехать. Не добавляй моим родителям лишнего стресса.
        С его лица сошла улыбка.
        - Ты снова? Слышала, что Джордж сказал про неделю без жены? Я с ним полностью согласен. Я еду с тобой, и это не обсуждается.
        - Я никуда не еду. Я просто скажу им, что у меня серьезные отношения с одним ирландским профессором, и я поживу пока в Корке. Когда у нас станет совсем серьезно, родители приедут к нам. Меня же кто-то должен вести к алтарю. У меня уже была свадьба без родителей. Если я решу выйти замуж второй раз, то хочу сделать все по правилам.
        - По правилам я должен сначала познакомиться с твоими родителями.
        - Через год, ладно?
        - Ты целый год не поедешь в Россию? Лана, это ненормально. Чего ты боишься? Я не боюсь ехать с тобой.
        - Ну что ты там будешь делать? Они по-английски не говорят. Ты не представляешь, какой это был ужас, когда я пригласила их в гости к Полу Доналу.
        - Я выучу пару слов и возьму с собой волынку, чтобы произвести на них впечатление.
        - И на соседей.
        - Само собой разумеется. Лана, ты от меня не отделаешься. Даже не надейся.
        - В Санкт-Петербурге ирландские пабы имеются, чтобы поиграть…
        - Только при условии, что там настоящее ирландское пиво.
        - Ну, этого обещать не могу…
        Шон сжал мою руку и поднес к губам.
        - Без пива я проживу. Ты видела, сколько я уже не пил, - Я кивнула, хотя не считала дни. - А без тебя не проживу и дня. У меня теперь две зависимости - шоколад и ты. И я не знаю, которая хуже… - Я не нашла, что вставить в паузу. - Наверное, вторая. Первое можно купить в лавке сладостей.
        - Шон, дети ждут…
        Он еще крепче сжал мою руку, но больше ничего не добавил. Время убегало - я безжалостно крала его у Джеймса. Мы забрали у детей полные корзины ягод и пошли в амбарчик, чтобы их взвесили. Цены бешеные - одна надежда, что с поля мы съели по меньшей мере столько же, сколько забирали с собой. Карен уже ждала нас с обедом, который ели в молчании. Дети не хотели нас отпускать, но взрослые не позволили им заикнуться про недовольство, которое читалось в понурых лицах. Я проклинала купленный билет, хотя умом понимала, что и завтра, и послезавтра ничего не изменится. Надо уезжать, надеясь на встречу.
        Шон вышел с Джеймсом во дворик к загону. Я не хотела знать, о чем говорят отец с сыном. Я даже не хотела смотреть в окно, потому поднялась наверх собрать вещи. Да, в рюкзак может уместиться все, кроме сердца, даже когда сложно удержать его в груди.
        Путь до Лондона оказался куда длиннее пути из него. Мы не говорили. Веки Шона дрожали, и я бы дорого отдала сейчас за умение водить на трассе машину с правым рулем. Кто сказал, что гордость - это грех? Надо гордиться, что из миллиона шанс встретить подобного человека выпал именно тебе. Только отчего эта встреча не произошла раньше. До всего того, что я успела наворотить и что искалечило мою душу настолько, что я забыла, что такое любить. Почему он не дал мне неделю понять, что мне без его любви плохо? Потому что он не верит, что мне нужен. Тот, кто сказал, что любить - это отдавать, не пережил того, что выпало на долю Шона Мура. Он устал просто отдавать, теперь он будет зубами выгрызать ответную любовь. А, может, это не так и плохо? Может, он научит меня, как полюбить его в ответ?
        На подъезде к Лондону Шон позвонил Джорджу и сказал, что мы не зайдем, потому что спешим в аэропорт. Спасибо, мистер Мур! Мне эта встреча так же тяжела, как и тебе. Может, я ревную к Каре?
        Мы попрощались на улице, ограничившись рукопожатием.
        - В любое время, когда будете в Лондоне, звоните, - сказал мистер Вилтон, и по его вечно-бесстрастному голосу не понять было, желает ли он видеть Шона до января или же нет.
        За поездку в метро мы съели три шоколадки. Не так много. Нервов было потрачено намного больше. Почти все вещи Шона влезли в мой чемодан. В его рюкзак я запихнула мольберт, чтобы избавиться от ручной клади. Для полета нам нужны лишь паспорта и крепкое рукопожатие. Ни свет ни заря мы еще раз осмотрелись в квартирке, закрыли дверь и опустили ключ в почтовый ящик. Мусорный контейнер на дороге я на этот раз заметила и выбросила в него все упаковки от съеденного шоколада. Автобус пришел минута в минуту, как настоящий английский джентльмен. Поезд в аэропорт отправился с вокзала тоже вовремя. Авиакомпания была американской и задержала рейс, но для нас это уже не имело значения. У нас была еще одна шоколадка.
        - О чем мы будем говорить с тобой десять часов?
        - Говорить? - я попыталась улыбнуться. - Я собираюсь проспать весь полет, просыпаясь только на еду. Что ты так на меня смотришь? Ты предлагаешь мне провести с тобой всю жизнь и боишься оказаться со мной в замкнутом пространстве на каких-то десять часов?
        - Лана, я дольше часа никогда не летал. Почему ты не хочешь простить мне мой страх?
        - Я буду держать тебя за руку и отпускать лишь тогда, когда принесут еду.
        - Лана, ты голодная?
        - А ты как думаешь? Я последние дни ничего толком не ела!
        Никогда еще самолетная еда не казалась мне такой вкусной, и я старалась не смотреть на брезгливое выражение на лице Шона. Ничего, ты еще борщ не ел, а я еще никогда его не готовила. У тебя все впереди… Но начнем с русской пекарни в Сан-Франциско. Ты узнаешь, что такое хачапури… Хозяйничать на кухне мисс Брукнэлл я не буду.
        - Когда ты планируешь вернуться? - спросил Шон, устав смотреть на поля белых облаков.
        - Как только получим для тебя русскую визу. В музеи я водить тебя не буду. Для этого есть Санкт-Петербург, но я могу показать тебе национальный парк Йосемити, которому ваш Виклоу в подметки не годится, чтобы ты понял, что в Ирландии меня удержать можешь только ты.
        - Мне для этого не нужны природные доказательства. Мне нужен твой обратный билет. И его покупаю я, поняла?
        Я не стала спорить. Со спорами мы далеко не уйдем, а с учетом того, что места у окна мне не досталось, его плечо оказалось очень кстати. Я укрылась самолетным пледом и счастливо уснула, пока не пришло время заполнять таможенные бумаги.
        - Лана, кролики имеют отношение к животноводству? - Шон оторвал взгляд от таможенной декларации и уставился на меня в ожидании ответа.
        Я забрала у него бумагу, поставила галочки против всех ответов «нет» и вернула ему для подписи.
        - А там был вопрос, хотите ли вы побыстрее улететь обратно? Там надо ставить галочку против ответа «да».
        Наконец мы приземлились и разошлись по разным линиям паспортного контроля. Мне офицер сказал «Добро пожаловать домой!», а что говорят гостям, я уже забыла. Мы вновь взялись за руки, которые разомкнуть у нас потребуют только в Дублине, и если ирландский офицер спросит, надолго ли вы к нам в гости, я не буду знать, что ответить. Время покажет. У меня в запасе целый год.
        - Господи Иисусе, какая жара! - выдохнул Шон, выйдя из-под кондиционеров аэропорта в июльское пекло.
        - Жара? Сегодня довольно прохладно.
        - Лана, так когда мы улетаем обратно?
        Угораздило же меня взять за руку ирландского мужчину! Они же упрямые, как бараны. Нет, с баранами можно договориться, проверено в Килларни. А здесь придется покупать билет.
        Глава 50 "Мое ирландское счастье"
        - Please make something special tonight honey pie I have a big surprise for you (Приготовь на вечер что-нибудь этакое медовый пирог у меня для тебя сюрприз)
        Интересно, Шон когда-нибудь научится ставить в текстовых сообщениях знаки препинания? Как теперь понять, меня ли он назвал медовым пирожком или ему просто захотелось моего фирменного кексика на меду? Шон отключает телефон в Университете. Не уточнишь… Придется печь кекс. На всякий случай, чтобы не расстроить муженька после тяжелого рабочего дня.
        Что за сюрприз? Только бы кролика не притащил. Или кошку - ему живности в квартире не хватает, хотя мы каждую пятницу до понедельника уезжаем к Мойре и Джеймс Джойс - и всю неделю пытаемся сбросить набранные за ее столом килограммы. Водить толком я так и не научилась, потому что машину мы оставляем возле дома Деклана - ив городе ходим пешком даже в дождь, на который я давно перестала обращать внимания. Как собственно и на количество продуктов в холодильнике. Главное, чтобы в шкафчике была овсянка…
        Что же приготовить на ужин и желательно без похода в магазин? У меня на планшете неоконченная иллюстрация, с которой я не укладываюсь в обозначенный издательством срок. Первая книга с моими кроликами вышла в начале весны. На очереди кошечки и собачки…
        Я вернулась к ноутбуку, чтобы погасить экран, и вспомнила, что так и не ответила на сообщение от девчонки, с которой мы вместе приехали в Калифорнию по «work&travel» уже, кажется, миллион лет назад… «Нет, это не муж. И он меня не обнимает. Он за меня держится. У него нога больная…»
        Я перевела взгляд на часы - как не опоздать с ужином? Для начала закрыть бесполезный Вконтакте! Надо ж было промахнуться кнопкой и послать ссылку на статью про мою выставку вместо маминой лички на стену на всеобщее обозрение! Кому важно, тот и так узнает, что у меня все хорошо. Мисс Брукнэлл прислала поздравительное письмо еще до публикации фотографий с открытия. Я хотела сначала сухо поблагодарить, но потом попросила критики и получила длиннющий список того, что бы она подправила в моих работах. Теперь я отправляю Лиззи каждый рисунок - какое счастье, что мы обе счастливы в новых личных отношениях и потому оказались способны вернуться к прежнему общению «учитель-ученик».
        Мое же учительство провалилось с треском. То есть к Рождеству я шарахнула папками с детскими работами по обеденному столу и сказала Шону, что завтра мой последний день в детской арт-студии.
        - И что ты теперь будешь делать? - спросил Шон совершенно спокойно, будто заранее знал о моем решении.
        - Рисовать! В Штатах говорят, что семья счастливая, только если жена в ней счастлива. Я на работе несчастна и денег эта работа тоже не приносит. Так что…
        Шон отодвинул полупустую чашку и протянул ко мне руки - я вложила в его большие ладони дрожащие пальцы.
        - А у нас говорят: хочешь, чтобы тебя похвалили - умри. Хочешь, чтобы поругали - женись.
        - Шон, здесь нет твоей вины! Я сама согласилась на эту работу и честно отработала семестр, ни разу тебе не пожаловавшись на жизнь. А сейчас у меня на уме другое. Если я не смогу добиться успеха на новом поприще, я вернусь к преподаванию и покорно понесу свой крест.
        - Что ты собираешься делать? - Шон повторил вопрос с возросшим недовольством.
        - Это пока секрет.
        Шон сжал мои пальцы:
        - В семье не должно быть секретов.
        - Тогда назови это сюрпризом и пожелай мне удачи.
        - Я лучше промолчу. Я же ирландец!
        А Джордж англичанин, ему секреты не претят. Когда мы получили приглашение на день рождения Элайзы. я впала в ступор и долго не могла понять, какого RSVP ждут от нас Вилтоны, хотя понимала, что Шон ухватится за любую возможность лишний раз увидеться с сыном. Я написала новую картину - теперь с двумя кроликами - Венди Дарлинг и Питером Пеном - и преподнесла в подарок имениннице. Элайза обрадовалась, но моим настоящим поклонником стал ее отец. Мистер Вилтон не мог, как обещал, купить мою первую картину, потому что всех кроликов я им подарила. Он предложил мне продолжить кроличью серию и выставить картины в книжной лавке его приятеля, где их могут приобрести посетители.
        Я работала два месяца в те несколько утренних часов, которые были у меня до начала работы, и заметала все следы. Боясь провала, я попросила Джорджа держать выставку в тайне не только от Шона, но даже от Кары. Я почти поругалась с Шоном, заявив, что лечу в Лондон посмотреть мюзикл и получить вдохновение, потому что дети в студии высасывают из меня все соки. Он требовал оставить богемные замашки, если хочу жить с ним. А я, пытаясь удержать сердце в груди, бросила ему в лицо, что он обещал принять меня такой, какая я есть. Он ушел спать на диван и утром я не нашла его дома, но не стала звонить и вызвала такси. Если выставка выгорит, Шон простит меня. Если критики разнесут мои работы, он пожалеет меня. Я не сомневалась в нем, и все равно плакала в самолете, проклиная свою неуверенность и дурацкую конспирацию. Зачем Джордж устроил официальное открытие? Неужели нельзя было просто повесить картины, как мы с ним договорились? На что мистер Вилтон заявил, что я ничерта не смыслю в бизнесе и попросил рисовать дальше, чтобы ему было, что продавать. Вернулась я через день и в дверях аэропорта Корка
столкнулась с Шоном.
        - Джордж позвонил мне…
        Почему же мужики не в состоянии держать язык за зубами!
        - Я хотела сама рассказать дома, - расстроилась я, приняв букет роз.
        - Он позвонил мне еще до твоего отъезда. Я разозлился на то, что ты скрыла от меня свои работы. Я ведь до последнего надеялся, что ты позовешь меня с собой.
        - Шон… - Я отвернулась от его поцелуя. Мне было стыдно.
        - Думаешь, я отпустил бы тебя в Лондон одну? Я знал, что тебя встречает Джордж.
        - На мюзикл я бы никогда и не поехала. Прости меня, Шон. Когда-нибудь я научусь верить в себя.
        - Научись верить в меня. Не надо мне ничего доказывать - ив горе, и в радости я не разочаруюсь в тебе.
        И вот я снова не могла сказать о договоре с издательством. Рекламный ход Джорджа сработал. Может, конечно, Шон давно все знает и просто подыгрывает мне. Пусть лучше будет именно так, но Шон все же не выдал длинный язык мистера Вилтона, потому что на его лице отразилась гремучая смесь удивления и гордости, когда он распечатал сверток с первой книгой с моими иллюстрациями. Над второй я работала уже в открытую - между мужем и женой не может быть секретов.
        Мы не дотянули до года. Я подпала под влияние Брета Фланагана и пошла учить ирландский гэльский для поддержания ирландской культуры - пока записалась только на один курс, потому что на большее после работы не оставалось времени. И Шон тут же напомнил, что не крутит романы со студентками и не позволит мне дискредитировать себя перед коллегами. Пришлось написать родителям, чтобы получали скорее шенген. Хотя, конечно, для вида я посопротивлялась, но все мои доводы, что стоит подождать до лета, разбились об его железный аргумент:
        - Какого черта начинать учить ирландский, если ты не выходишь замуж за ирландца и не остаешься с ним в Ирландии? Только не начинай про культуру…
        Наверное, надо было ответить, что я мечтаю перевести песню, которую он, к большой радости Роберто, написал к седьмому октября. Я не запустила в него подушкой, наверное, потому, что Шон исполнил ее без аккомпанемента гитары. Или потому что уткнулась в эту подушку и разревелась, как дура - как влюбленная дура. Я не поняла ничего, кроме своего имени, но мне и не нужен был перевод - мне достаточно было видеть выражение лица Шона. К девятому ноября я написала пастораль с фотографии - Шон, Джеймс и Старый Капитан. Писала я ее после работы прямо в детской студии, где и спрятала холст до дня икс. Сейчас он висит в гостиной и служит мне своеобразной арт-терапией - я никогда не стану претендовать на ту часть сердца, которая отдана Джеймсу Вилтону. А оставшееся мне я не отдам никому. Пока, во всяком случае.
        - Пришли фотку мужа, - получила я следующее сообщение от бывшей подружки.
        - У меня в сети ничего нет. Извини.
        Русская беспардонность! Фотография у меня есть только на рабочем столе в ноутбуке - мы на пороге университетской церкви. И в семейном альбоме мистера и миссис Шон Мур, копию которого я отдала родителям. В сети не должно быть ни одной фотографии. У меня муж профессор. Да и мне не стоит светиться, работодатели тоже проверяют профили соискателей в социальных сетях. Да и потом - все, кого действительно интересуют мои дела, спросят меня напрямую, а любители замочной скважины пусть идут лесом.
        Родители смирились с отсутствием фотографий - на телефоне у меня лишь рабочие снимки. И вообще я жутко получаюсь на селфи - тип лица и уклад жизни не тот, чтобы светить его где ни попадя. Впрочем, живьем видеть Шона родители тоже не горели особым желанием. Языковой барьер давал о себе знать. Первая и последняя поездка в Питер закончилась отказом от любой русской еды, а я умоляла маму ограничиться картошкой и мясом. В крайнем случае - испечь блины. Но будущая теща решила, что раз не может с будущим зятем говорить, так будет его кормить - однако путь к сердцу Шона лежит не через желудок. Вернее, через него, но только если это шоколад. Кондитерские на Невском ему очень понравились - ради них Шон даже соглашался идти в музей, хотя я видела, что ничего прекрасно-туристического ему не надо. И из православных соборов он бежал, не успев зайти - ему нужна была скамья и тишина, и главное - уединение, которого в многомиллионном муравейнике он не находил. Единственным удавшимся вечером стало его собственное выступление. И мое - я не заметила, как заказала третий стакан «Харпа», но умудрилась не покраснеть под
родительским взглядом.
        - Свет, зачем тебе все это надо? Сколько можно находить себе непонятно кого? Сейчас-то зачем? Тебе понадобился еще один паспорт? - спросила меня мама почти что одними губами. В пабе было очень шумно, и скорее всего я прочитала вопрос в ее взгляде.
        - Я не знаю, как сказать это по-русски. Но если ты не видишь ответ на моем лице, когда я рядом с Шоном, то перевод не поможет.
        Я взяла полный стакан и отнесла его на сцену, чтобы поставить около стула, на котором сидел Шон. Осторожно, чтобы не толкнуть волынку. А потом вызвала родителям такси, а мы отправились смотреть, как разводят мосты.
        - Мне стыдно, что я уснул на балете, - улыбнулся Шон, отнимая мои волосы у ночного ветра.
        - Я тоже подремала, - соврала я, чтобы получить поцелуй.
        Нет, я не расстроилась из-за того, что Шон не пришел в восторг от города на Неве. Я расстроилась из-за того, что заставила его торчать у родителей целых десять дней - он мыслями был в Корке, в университете и в нашей необустроенной квартире. Его внимания требовало столько незавершенных дел, а его заставляли смотреть «Лебединое озеро»… И в квартире родителей я видела его бегающий по стенам взгляд и готовилась закричать, как Мона - не смей здесь ничего трогать! Этот человек из другого мира, но и я не принадлежу больше миру своего детства - я тоже хочу поскорее повесить на крючок в новой кухне свой личный фартук, да и в доме покойной миссис Мур следует сделать хоть какую-то перестановку, чтобы с портретов не смотрели на меня слишком зло. Мне до безумия хочется почувствовать себя хоть где-то хозяйкой. Мне надоело быть в гостях. Столько лет это было моим перманентным состоянием.
        Время отсчитывала не кукушка, а дятел. Я металась между планшетом и кухней, иногда даже не снимая фартук. Ну почему сегодня? Мог бы с вечера спросить, есть ли у меня время на готовку? Я приняла бы за сюрприз приглашение в паб среди недели и желательно до девяти вечера, пока у них открыта кухня. Но с некоторых пор мы выбирались лишь в «Оливер Планкетт», когда там играл Деклан. И Шон на вистле… Это стало его музыкальной йогой для снятия стресса, а я предпочитала пиво… Правда, до дома доходила всегда сама.
        Наконец я постелила на крохотный столик салфетку, поставила тарелки и решила принять душ, чтобы хоть наполовину заново родиться. Платье я надела лондонское. Оно символизировало собой полное воссоединение с Шоном. Оставалось достать свечи, чтобы сделать вечер по-настоящему необычным. Еще на их огне можно отогреть руки. Всякий раз, когда я начинала в доме кутаться в кофту при включенном отоплении, Шон предлагал перебраться в кампус Тринити Колледжа, где в общежитиях греются у обогревателя, потому что здания представляют собой архитектурную ценность и в них нельзя прокладывать трубы - и ванная там тоже одна на всех - и студентов, и профессоров, которым приходится в банном халате стоять в общей очереди. Но от этих шуток не становилось теплее - я только два лета провела в Ирландии и потому не готова была раздеваться даже в жаркие дни.
        Все, я успела! В запасе целых десять минут, чтобы сесть и закрыть глаза. Я даже зевнула и увидела пустую руку. Где кольцо? Когда и где я сняла его - для работы или для готовки? Поиски в кухне не дали результатов. В ванной я тоже кольца не обнаружила. На рабочем столе? Под диванными подушками? Под горой эскизов…
        - Здесь солдаты Кромвеля побывали? - Я даже не услышала, как Шон открыл и затворил дверь. - Или у тебя просто плохое настроение?
        Я вылезла из-за спинки дивана и одернула платье.
        - Я кольцо искала.
        - Успешно?
        Он ведь видел ответ на моем лице, а я на его - злорадную ухмылку. Шон поднял диванную подушку, чтобы бросить на нее сумку.
        - Тогда и я сниму.
        Он с трудом скрутил свое с пальца и направился к окну. У меня сердце остановилось - неужто выбросит? Но тут же выдохнула - у обоих едет после работы крыша, но, кажется, у меня сильнее. Шон положил кольцо в вазу с яблоками. Я поспешила забрать его оттуда, а то ведь не найдет потом, и… Наткнулась на свое кольцо. Оно лежало ровнехонько в его.
        - Не мог сказать словами без пантомимы?! - бросила я ему в спину. Он уже снял пиджак и пошел повесить его в шкаф. - Я тоже устаю! И потому ничерта не помню!
        - И даже про ужин? - послышалось из спальни.
        - А у тебя насморк? Ты запахов не чувствуешь? - выкрикнула я, хотя в крохотной квартирке можно было оглохнуть и от шепота.
        Шон вернулся в рубашке, но уже без галстука и с расстегнутыми верхними пуговицами.
        - Я чувствую, что мне не особо рады. Вместо того, чтобы громить квартиру больше, чем ты уже сделала со своими книгами, могла бы не снимать кольца вообще.
        - Оно мне мешает!
        - Настолько, что ты не вспоминала о нем целых три дня?!
        - Неправда!
        - Правда! Я нашел его на полу и положил в яблоки.
        - Почему ты мне не сказал?
        - Все ждал, что ты спросишь: милый, ты не видел моего кольца?
        - Твой сарказм ни к чему… - Я швырнула кольцо обратно в вазочку.
        - Ни к чему хорошему не приведет. Если отношения определяются наличием на пальце кольца, то грош цена таким отношениям. Я не думала, что тебе это настолько принципиально, - добавила я, поняв, что дальше дверного проема Шон не пойдет. - Извини. Надеюсь, я все еще имею право узнать про сюрприз?
        - А ты уже про него узнала. Разве тебя не удивил тот факт, что ты сумела приготовить ужин?
        Я не сумела ничего ответить, не в силах отвести глаз от абсолютно серьезного лица Шона.
        - Странная шутка, - попыталась я отшутиться полушепотом.
        - Я не шучу. Мне осточертело приходить вот в такой дом, - он сделал рукой произвольный полукруг. А стараться и не стоило: он успел ткнуть и на диванные подушки на полу, и на стопки эскизной бумаги, и, черт возьми, огрызок яблока - брала вслепую и потому не заметила кольцо. Да, чистотой квартира не сияла.
        - Я завтра все уберу, обещаю.
        - Завтра ты идешь на свой несчастный курс. На него у тебя есть время, а провести со мной лишний час - много чести!
        - Шон, я сдам проект и станет легче.
        - Ты возьмешь новый! Может, у Джорджа и были благие намерения, но в итоге он разрушил мою семью.
        Кажется, кто-то переработал. Похоже, у него был тяжелый день и досталось мне. Великовозрастные дети хуже моих маленьких учеников. Как бы не перестать улыбаться в ответ.
        - Шон, давай ужинать. Я старалась…
        - Знаешь, я тоже стараюсь на работе, только я перестал понимать ради чего… У тебя своя жизнь, у меня своя. Где точки соприкосновения? Только общая кровать? В которую мы приходим в разное время.
        Чего же его понесло сегодня?
        - Шон, ты не лекцию читаешь! Говори прямо, что ты хочешь.
        - Я хочу семью, а ты хочешь книжки, вот и весь ответ.
        - Шон, у нас семья…
        - У нас общая фамилия, но у нас не семья. И ты прекрасно знаешь это. Ты выгоняешь меня каждое утро и злишься, что я прихожу слишком рано. Ты променяла меня на своих кроликов. Как я должен себя чувствовать?
        - Шон, у тебя температура? Чего ты несешь? Я тебе ж ни слова не сказала, когда ты добавил еще один курс.
        - Да ты рада была б, если бы я добавил три! - теперь закричал он.
        - Тебя это более чем устраивает! Но, прости, больше окон в расписании нет. Но я могу играть в пабе чаще, чем два раза в месяц, раз я тебе настолько не нужен!
        Попала вожжа под хвост! Но как же трудно держать уши закрытыми!
        - Шон, я скоро все закончу. И будет по-старому…
        - Вот именно, все по-старому! - Господи, где я опять ошиблась с выбором слова? Лучше б перешла на гэльский, там я знаю всего три слова, не ошибешься! - А я хочу по-новому! Я не для того на тебе женился, чтобы постоянно видеть твою спину!
        - Хватит! - Да, моему терпению пришел конец! - Три дня я с тобой, даже без телефона! Совесть надо иметь! Для этого четыре дня я пашу, как проклятая, и ты смеешь предъявлять мне претензии?!
        - Для этого! - передразнил меня Шон. - Для этого тебе не надо пахать, как проклятой. У женщины в семье иное предназначение. Увы, природа избрала для этого вас. Потому мужчинам ничего не остается, как зарабатывать деньги, и я с этим справляюсь на данный момент. Я разрешил тебе заниматься рисунком для удовольствия. Не смей только говорить, что ты делаешь это, потому что тебе жрать нечего. И вот удовольствие от работы ты поставила выше желания быть мне женой! Странно ждать от меня одобрения подобного выбора, не находишь?
        - Я нахожу, что ты несешь чушь! Не смей говорить, что ты не накормлен и у тебя утром нет чистой рубашки! Я и подумать не могла, что изысканный ужин для тебя важнее книги, на которой указана твоя фамилия. Знаешь, дорогой, огласи весь список недовольства мной… Пожалуйста.
        Увы, Шон не поймет шутки. Мы выросли на разных фильмах. Да и шутками тут, похоже, больше не пахнет…
        - Без проблем, - Шон так и не отошел от дверного косяка. - Возьми у меня в сумке синюю папку. Там полный список. Почитаешь, если у тебя будет свободная минутка. Если это вообще тебе интересно.
        Я даже рот открыла. Но мысли не воплощались в слова. Может, к обоюдному счастью. У моего профессора, похоже, окончательно снесло крышу. А мы еще и год не состоим в официальном браке.
        - Очень интересно!
        Боже, у меня еще никогда так не дрожали руки. Иджит! Я вытащила папку, раскрыла ее и замерла - в ней лежал лист с логотипом Стэнфордского университета.
        - Что это? - я была не в состоянии прочесть размещенный под ним текст.
        - Весенний семестр я учу калифорнийских студентов истории традиционной музыки в качестве приглашенного профессора, - донеслись до меня из дверного проема тихие слова. - Посмотри, что под ним.
        Я с трудом разлепила листы короткими ногтями. Распечатка билетов на январь.
        - Надеюсь, норвежцы не разобьют волынку, - в голос Шона вернулись задорные нотки. - Погостим у Вилтонов немного после дня рождения, потому что я пропущу летнюю встречу с Джеймсом.
        Я отбросила папку.
        - У тебя это письмо на руках больше месяца. Почему ты молчал?!
        - Во-первых, мою жену мои успехи не интересуют, а во-вторых, письмо пришло после овуляции. Смысла не имело показывать его.
        - Что?
        Да отлепись ты уже от стены, иджит!
        - Я выполнил условие. Теперь дело за тобой.
        - Какое условие?
        Я так тоже заработаю седые виски!
        - Ты сказала, что отказываешься рожать в Ирландии, в Англии, в России. Только в Штатах. В январе как раз пойдет пятый месяц. Самое безопасное время для перелетов. И я даже успею вернуться в Корк на осенний семестр. Я все просчитал.
        Я нашла диванную подушку. Правда ту, что лежала на полу.
        - Я ведь не это имела в виду… Шон, - я подняла глаза на застрявшую в дверном проеме статую. - Ты для этого меняешь дворец на стэнфордские конюшни?
        - Да, для этого. Я хочу ребенка. Я хочу двух детей, но не обещаю, что во второй раз будет Калифорния. Я посылал запросы в столько разных мест. И я не надеялся, что мне ответят из Стэнфорда. Хотя понятно, только дети богатеньких родителей могут позволить себе учить никому не нужные вещи.
        Я посчитала месяцы. Времени впритык…
        - А если с первого раза не получится?
        - Лана, ты совсем не веришь в своего мужа? Хоть что-то в жизни у меня должно получиться с первого раза?
        Я попыталась встать, но не смогла. Колени дрожали, да и не только они.
        - А я могу проводить экскурсии по их музею. Я и в творчестве Родена разбираюсь. Я не зря в России училась… Правда, это по воскресеньям, но ты можешь играть в это время в футбол…
        - Лана…
        Но я уже не могла остановиться.
        - А еще в Стэнфорде на родах могут присутствовать студенты. Я уверена, что ты не сумеешь отказать коллегам.
        - Откажу, не переживай. Только это тебя волнует?
        - Нет. я встать не могу. Дай мне руку, пожалуйста. Мы же не будем делать ребенка на полу.
        Шон подтянул меня вверх.
        - У меня жена приготовила замечательный ужин. Я безумно голодный. Я так нервничал сегодня, что совершенно не мог есть в обед.
        - Наверное, готовил всю эту речь, иджит! - Я ударила его в плечо. И достаточно ощутимо. - Я временами тебя ненавижу.
        - Мне просто нравится, когда ты злишься. Ты такая красивая сейчас… Что мне хочется опять одеть тебе на палец кольцо.
        Шон нагнулся к вазочке, и мы вновь обменялись кольцами.
        - А теперь вы можете поцеловать невесту, - пробубнил он гнусаво.
        Однако я решила пожалеть его второе плечо и сомкнула руки на его шее, давя в себе желание придушить. Надо учиться терпению. Оно мне ох как пригодится с детьми Шона Мура, если они унаследуют хотя бы половину упрямства отца. Это мое ирландское счастье!
        КОНЕЦ