Антивирус Николай Викторович Горнов
        Сейчас об этом мало кто помнит, но еще каких-то 30 лет назад фантастику читали все - от пионеров до пенсионеров. И вовсе не потому, что авторы звали в технические вузы или к звездам. Читатели во все времена любили интересные истории об обычных людях в необычных обстоятельствах. Николай Горнов, омский журналист и писатель, - один из немногих, кто это помнит. И до сих пор не разделяет фантастику и литературу. Написанные за последние пять лет тексты, составившие его третью книгу, в сегодняшнем понимании трудно назвать фантастикой. Скорее это просто интересные истории, в которых мы видим жизнь во всем ее фантастическом многообразии. Он пишет о том, что с нами происходит сегодня и, вполне возможно, произойдет завтра. Если мы не попытаемся изменить свою жизнь, конечно…
        «Поперек парковки, подскакивая на «лежачих полицейских», промчался на всех парах удлиненный «Соболь» сусиленной подвеской, расширенной колесной базой, широкой белой полосой на дутых синих боках и рельефным логотипом в виде мелкого грызуна, стилизованного под сумку почтальона. В прошлом году Служба техподдержки получила пять таких машин. Ни дать ни взять - курьерская доставка. Вряд ли кому-то придет в голову мысль, что вместо аккуратных синих посылочек в непримечательном почтовом фургоне прячется, скрючившись, полувзвод бойцов из отряда специальных операций «Клин»…»
        Николай Горнов
        Антивирус
        Марьяна вжалась в полированный гранит стены, словно он мог как-то защитить ее от пронизывающего ветра.
        - Так и насмерть недолго замерзнуть…
        Шестаков неопределенно дернул плечами.
        - Ну давай я тебя согрею. Изобразим парочку влюбленных имбецилов…
        Марьяна демонстративно фыркнула.
        - Сволочь ты, Шестаков.
        - Нет, сволочью я быть никак не могу. Все же я птица высокого полета - главный государственный инспектор в сфере массовых коммуникаций.
        - Опять тебя повысили. Надо же! - искренне удивилась Марьяна. - Впрочем, в вашей конторе это принято. Как найдут подходящий по тупости экземпляр, так сразу вверх пихать начинают… Слушай, тебе же штаны с лампасами должны были выдать. Вместе с черными шевронами и большой золотой звездой…
        Шестаков хмыкнул.
        - Самое время о штанах думать!
        - А почему бы и нет? Краповые с широкой синей полосой - ценность на все времена. Ты теперь, согласно табелю о рангах, наравне с бригадным генералом Сил Самообороны.
        Марья причмокнула, словно хотела попробовать слово «генерал» на вкус.
        Шестаков поскреб ногтями недельную небритость на щеках и подбросил в воздух коробочку с мятным жевательным мармеладом, завалявшуюся в кармане плаща.
        - Хочешь?
        Марьяна отрицательно качнула головой.
        Небо набухло на глазах и провисло уже почти до земли. Порывистый ветер, разгоняясь от реки, набрасывался на редких прохожих, от избытка энергии закручивался в мелкие спирали и растаскивал цветную упаковочную пленку по полупустой автостоянке на крыше многоярусной парковки молла «Фестиваль».
        - Трам-та-ра-рам, - пробормотала Марьяна, оценивая тяжесть облаков. - Думаю, Шестаков, через пять минут мне все же придется тебя покинуть. Понимаешь, безопасность жизни для меня важнее, чем даже самая высокооплачиваемая внеурочная работа.
        - Только не сорви мне акцию, девушка…
        Марьяна огорченно выдохнула.
        - Ну, давай хоть в Третий ярус на минуточку заскочим. Погреемся. Я - живая! Шестаков, ты не забыл, что мне иногда и в туалет нужно. Имей совесть, решай же уже что-нибудь!
        Шестаков хмыкнул и подумал, что у него без неувязок не обходилась еще ни одна операция, как бы тщательно они ни планировал последовательность действий. Понятно, что техподдержка не потерялась по дороге, а просто застряла в пробке. С узкими улицами Старого города он ничего не мог поделать. Как и с мерзким сибирским климатом, впрочем…
        - Если ты еще хотя бы пятнадцать минут потерпишь, приплюсую к сверхурочным бонус в виде компенсационного ужина в хорошей точке общепита, - предложил после непродолжительного раздумья Шестаков.
        Марьяна криво усмехнулась.
        - Мечты сбываются. Ты давно на себя в зеркало смотрел, генерал Дима? С тобой даже в анатомический театр пойти стыдно, не то что на ужин.
        - Тогда радуйся, летит наш тарантас, не придется тебе позориться.
        Поперек парковки, подскакивая на «лежачих полицейских», промчался на всех парах удлиненный «Соболь» сусиленной подвеской, расширенной колесной базой, широкой белой полосой на дутых синих боках и рельефным логотипом в виде мелкого грызуна, стилизованного под сумку почтальона. В прошлом году Служба техподдержки получила пять таких машин. Ни дать ни взять - курьерская доставка. Вряд ли кому-то придет в голову мысль, что вместо аккуратных синих посылочек в непримечательном почтовом фургоне прячется, скрючившись, полувзвод бойцов из отряда специальных операций «Клин»…
        - Передвигаемся прогулочным шагом, - напомнил Шестаков.
        - Замолчишь ты когда-нибудь? - прошипела в ответ Марьяна.
        - Тяжело в учении - легко в заключении. Кто это сказал?
        - Иди ты в Канал, паразит, вместе со своим Кутузовым!
        - Суворовым, - автоматически поправил Шестаков.
        - Вот с ними обоими и иди!
        Почтовый фургон затормозил у главного входа в бизнес-центр.
        Шестаков махнул рукой и через секунду из откинувшейся задней аппарели вывалился подполковник Седой в полном тактическом обмундировании, а за ним следом посыпались горохом его бойцы, лязгая затворами тяжелых штурмовых винтовок «Гром» ипоправляя на бегу защитные сферы из светло-серого композита.
        - Вперед, вперед! - ревел Седой. - Держать строй!
        Шестаков нацепил поверх плаща оранжевую накидку с логотипом «Лаборатории Касперского», прикрепил к уху клипсу корпоративного бифона и переключился на защищенную линию. В бизнес-центре ему желательно было оказаться одновременно с бойцами Седого, чтобы и безопасники «Фестиваля» не перестарались с самообороной, да и Седой в запале не развалил ничего лишнего. Фонд страхового возмещения - он большой, но не безразмерный. Да и Марьяна при всей ее лояльности к Шестакову не самый сговорчивый страховой комиссар…
        - А ну-ка, двигаем свесами! - взбадривал Седой своих бойцов, но они и без взбадривания за несколько секунд направленными взрывами свалили массивную входную группу, заклинили систему интеллектуальных турникетов, нейтрализовали трех местных охранников и равномерно распределились по просторному холлу, укладывая на пол всех, кто пытался двигаться.
        - Гражданских не щупать! - строго прикрикнул Седой, отправляя в радужный подвесной потолок две короткие очереди из многоствольного комплекса «Каскад-М». По черному базальтовому полу запрыгали белые композитные гильзы.
        - Всем сохранять спокойствие и оставаться на своих местах! - подключился Шестаков, размахивая своим титановым значком с лазерной подсветкой. - В здании проводится специальная операция! Всем, кто не окажет сопротивления, гарантируется гражданская неприкосновенность!
        - Какой, говоришь, этаж? - уточнил по защищенной линии Седой. - Прости, командир, опять запамятовал…
        - Двадцать восьмой. Только чтобы не как в прошлый раз, - предупредил Шестаков.
        - Понял! - Седой поднял вверх большой палец. - Это Ангара, всем быть на связи. Байкал берет на себя грузовой подъемник. Валдай - лестницы. Цель: два-восемь! Повторяю: два-восемь!
        Шестакову внезапно стало жарко. Он украдкой смахнул рукой пот со лба и огляделся, оценивая обстановку. Один боец техподдержки держал в секторе обстрела весь холл. Другой - входную группу. Остальные, судя по далекому шуму, заблокировали лестницы и лифты. На первый взгляд, все нормально. Но какая-то тревога все же шевелилась в груди, не давая свободно выдохнуть.
        - Госпожа страховой комиссар, вы где? - поинтересовался Шестаков, вспомнив про Марьяну. - Война закончилась. Потери будем считать потом.
        - Ну вы и дали отпор фашистам! - Марьяна выползла из-за низкого кожаного дивана и стряхнула с волос осколки синей декоративной штукатурки. - Не забыл, надеюсь, про страховой лимит?
        - Ты это… не отставай от меня. Держись на расстоянии видимости… Подчеркиваю, это не приказ, а личная просьба.
        - И куда теперь? - Марьяна присмирела.
        - На пожарную лестницу.
        Клипса бифона хрюкнула, настойчиво требуя ответа на входящий сигнал по защищенной линии.
        - Первый, это Ангара. Уборку завершили. Потерь нет.
        - Ангара, понял тебя, - пробормотал Шестаков, отвернувшись от Марьяны. - Буду через пять минут…
        До десятого этажа они поднимались вполне бодро, к шестнадцатому темп пошел на убыль, а после двадцатого этажа Марьяна начала вздыхать уже откровенно.
        - Перекур! - объявил Шестаков и первым опустился на ступеньку.
        Девушка рухнула рядом.
        - Только не вздумай сказать, что мне пора подумать о диете и фитнесе.
        - Не буду. Кушай на здоровье.
        - Вот спасибо тебе, Шестаков! Вот умеешь ты поддержать человека! - Марьяна перевела дыхание. - А скажи мне, Шестаков, честно. Тебе это нравится?
        - Что именно?
        - Да все! - Марьяна раздражено взмахнула рукой. - Автоматы эти, топот, шум, крики, выстрелы, пороховой дым, всем на пол, руки за голову, лежать не двигаться. Нравится? Впрочем, можешь не отвечать. Сама вижу…
        - Собственно, мы тут не развлекаемся, а проводим спецоперацию по задержанию преступников. И не каких-то там мошенников, которые ограбили своих компаньонов, а людей, вполне осознанно совершающих одно из самых тяжких уголовных преступлений против личности.
        - Ой, да ладно тебе, Шестаков, остынь. Мы не на брифинге. Все вы, мужики, одинаковые. Вам только дай власть, на пустом месте войнушку устроите. Когда можно безнаказанно крушить двери, бросать на пол офисных девиц в мини, выкручивая им руки, - это же чистейший адреналин. Ты же явно возбуждаешься, когда проводишь такие спецоперации, да?
        - Опять началось! - хмыкнул Шестаков.
        - Угадала. Возбуждаешься.
        - Все, вставай, нам пора. - Шестаков поднялся первым и ощутил дрожь в пальцах рук. Столько акций провел, а нервы все равно каждый раз шалят.
        - Ты не ответил на мой вопрос, - настаивала Марьяна.
        - А ты зачем спрашиваешь? Ревнуешь?
        Ответить она не успела. Сверху долетел громкий звук, похожий на взрыв, и оба инстинктивно вжали головы в плечи.
        - У меня с самого утра были нехорошие предчувствия, - пробормотал Шестаков. - Ты это, приотстань пока на пару этажей…
        Впрочем, тревога оказалась ложной. У развороченной стеклянной двери офиса издательского дома «Республика» вполне себе мирно подпирал стенку один из бойцов Седого. Шестаков отдышался и поправил клипсу на мочке уха.
        - Ангара, что там у вас? Доложите обстановку. Потери есть?
        Седой откликнулся со смешком.
        - Да какие тут могут быть потери, командир? Аквариум с рыбками мой боец зацепил. А там воды было с тонну. В остальном - полный порядок. Все временно задержанные готовы давать показания. Сопротивление никто не оказывал, просьб и пожеланий нет…
        Перемахнув через лужу, Шестаков заглянул последовательно в монтажную, серверную и ньюс-румы, и порадовался, что погром произведен строго по регламенту. Рабочие столы журналистов аккуратно перевернуты, шкафы и полки тщательно опрокинуты, яркий офисный ковролин равномерно засыпан битым цветным стеклом от вазонов ИКЕА и осколками разнообразных паразитных гаджетов из магазинов «МультиВидео» - серферов, видеоочков и прочего цифрового мусора. При этом все базовые сетевые станции остались в целости и сохранности. И даже периферия практически не пострадала. Урон издательскому дому - минимальный. И изъять при необходимости будет что…
        За спиной, шумно дыша, встала Марьяна.
        - Доволен, демон зла?
        - Не без того! - Шестаков улыбнулся. - Давно хотелось сунуть палку в какую-нибудь особо вонючую клоаку. А ты не отвлекайся. Работай. Набрасывай свой первичный акт. Я тебе сейчас персональных помощниц Мефодия на подмогу пришлю. Если, конечно, они на что-то еще сгодятся. Сама знаешь, некоторых офисных девушек, у которых в бренную оболочку заключена тонкая ранимая субстанция, после знакомства с методами работы нашей техподдержки еще неделю одолевают внутренние вибрации.
        Натянув с демонстративной серьезностью белые нитяные перчатки, Шестаков поднял с пола останки бифона гламурной одиннадцатой серии, раздавленного тяжелым тактическим башмаком, на всякий случай вынул из него чип, спрятал к себе во внутренний карман, а мобильное устройство брезгливо отбросил в дальний угол…
        - Первый, первый, прием, - напомнила о себе клипса спецсвязи.
        - Иду уже, иду, - поморщился Шестаков.
        В принципе, вопросы взаимодействия с временно задержанными техподдержка отработала тоже почти на пять. Седой все же внес поправку на специфический контингент сотрудников издательского дома «Республика», и хотя все особи женского пола и выглядели напуганными, но были целыми, невредимыми и даже не слишком помятыми. Конечно, бойцы из «Клина» слегка надорвали им пиджаки и юбки, наставили пару-тройку ссадин особо ретивым, когда с целью деморализации собирали всех в самую тесную каморку, какую только смогли найти, но эти действия, по сути, «не превышали допустимый уровень операционных издержек», как выражалось в таких случаях далекое московское начальство…
        Шестаков обвел своим тяжелым взглядом «номер один» всех временно задержанных и заинтересовался ближней девицей. Она была в золотом парике, шоколадной тунике и золотых чулках, подранных на коленках.
        - Вы кто такой? - дерзко выкрикнула «золотая» журналистка. - Вы хоть знаете, куда попали и кто мы? Вам это даром не пройдет!
        - Еще вопросы есть? - поинтересовался Шестаков, выдержав долгую паузу. Даже в самом маленьком медийном коллективе обязательно найдется парочка таких вот бойких сотрудниц. Впоследствии эти бойкие сотрудничают с органами дознания и следствия даже очень охотно.
        - Вы здесь главный?
        - Да, - медленно кивнул Шестаков. - Главный здесь я. И здесь, и вообще. Я - главный государственный инспектор в сфере массовых коммуникаций территориального управления «Лаборатории Касперского» по вашему федеральному округу. Еще я оперативный уполномоченный Средне-Сибирского окружного суда на проведение операций по локализации очагов распространения вредоносного медиаконтента. Сейчас вы все являетесь подозреваемыми. И все временно задержаны. С каждой из вас я обязательно познакомлюсь поближе в ходе проведения следственных действий, поэтому можете пока не спешить с громкими обвинениями в мой адрес. Все, что вы сейчас говорите, фиксируется. И каждое ваше слово может быть использовано в ходе судебного процесса не в вашу пользу. Я понятно излагаю?
        Ответом ему было тоскливое молчание.
        - Оч-чень хор-р-рошо! - подытожил Шестаков. - С вашего разрешения, перейду к главному. К тому, из-за чего мы, собственно, здесь все и собрались. Во-первых, расскажите мне, дамы, кто из работников вашего, скажем так, издевательского дома в данный момент отсутствует по причине отпуска, отгула, болезни или по какой-либо иной причине?
        - Все здесь. Кроме Мефодия Даниловича, разумеется, - первой отозвалась «золотая».
        - Тогда почему я среди вас не вижу шатенки со светло-серыми глазами? Ей около двадцати восьми. Рост - слегка за метр семьдесят. Телосложение плотное, лицо овальное, смуглое.
        - Новых сотрудников наш редактор не нанимал уже года два, - опять откликнулась первой «золотая».
        Шестаков покачнулся с пятки на носок, перешагнул через чьи-то миниатюрные кейсы, раздавленный помадный перламутр и лаковые туфли с выгнутой шпилькой, пробрался к узкому окну, сдвинул в сторону цветок с большими темно-зелеными листьями и присел, ссутулившись, на неширокий подоконник.
        - Значит, как я понимаю, у вас нет желания сотрудничать с органами?
        Шестаков вздохнул. Хотя все входы и выходы офисной высотки «Фестиваля» блокированы, лифты и пожарные лестницы перекрыты, крыша контролируется снайпером с соседней высотки и даже неуловимой Гюрзе, казалось бы, никак не выбраться из «Фестиваля» незамеченной, его одолевали неприятные предчувствия. Удивляясь самому себе, Шестаков подергал затворы оконных конструкций. Убедился, что они зафиксированы намертво.
        - Ангара, прием, - вызвал он Седого, слегка ударив пальцем по клипсе на мочке уха. - У нас не хватает одной подозреваемой.
        - Я трижды все проверили, - откликнулся Седой. - Здесь и спрятаться-то негде.
        Шестаков еще раз пересчитал молодых журналисток. Под его взглядом они вжимались друг в дружку, рефлекторными движениями одергивая свои одинаковые мини, и быстро опускали взгляды в пол.
        - Тогда где она? По-вашему, она летать научилась? - проворчал Шестаков. - Каратаев готов к разговору?
        - Готов.
        Директора и главного редактора издательского дома «Республика» Мефодия Даниловича Каратаева содержали отдельно, в его комнате отдыха, уложив лицом вниз на итальянские диванные подушки. Рот временно задержанного украшал табельный кляп. Шестаков устроился в глубоком кресле из кожи серого венесуэльского крокодила и подал знак Седому. Освобожденный от кляпа Каратаев пронзительно взвизгнул:
        - Вы! Да как вы смеете?! Вы хоть знаете, чье это издание?!
        - А сами-то как думаете? - буркнул Шестаков. - Мефодий Данилович, может обойдемся без громких заявлений про варваров и гуннов, заламывания рук и воплей про разгром? Отвечаю на все ваши еще не заданные вопросы сразу: без взвода автоматчиков - никак. Пробовали. Не получается. Кстати, до нашего прихода у вас действительно был вполне себе симпатичный офис. Вы согласны со мной, подполковник?
        Седой хмыкнул.
        - Вы… вы… - задохнулся от возмущения директор. - Вы хам и быдло! Обещаю, вы за все ответите лично! И за погром! И за остальное! Я вам гарантирую!
        Шестаков с готовностью кивал, протягивая владельцу издательского дома ламинированный буклет.
        - И за происки мирового закулисья я тоже отвечу. Вы только не волнуйтесь. Вам вредно. От волнения артериальное давление поднимается. Сначала прочтите вот это. Я специально для вас пометку сделал на статье двести семьдесят три прим. Не хотите читать? Не беда. Я вам помогу. Здесь говорится о том, что лица, признанные виновными в создании, использовании и распространении вредоносного медиаконтента, наказываются лишением свободы на срок до семи лет. Аналогичные преступные деяния, но совершенные в составе группы лиц, - до пятнадцати лет. И отбывать наказание, кстати говоря, вы будете не на курортах Черноморского побережья Кавказа.
        Седой опять хмыкнул.
        - Подполковник понимает, о чем я говорю, - продолжил Шестаков. - Когда-то он, скажу вам по секрету, возглавлял мобильную группу физической защиты в одном из департаментов Федерального агентства исполнения наказаний. Могу поспорить, вы не протянете долго даже в самом комфортабельном режимном поселении. А вашим адвокатам понадобится пара лет, как минимум, чтобы разослать жалобы во все судебные инстанции, поэтому отнеситесь к моим словам со всем вниманием. А лучше сразу выдайте мне женщину, которую вы недавно наняли. Зовут ее Искра Сергеевна Надеждина. Вы ее можете знать как Северину Субботину, Санни Уж, Лару Митрофанову или Марфу Милецкую. Если я арестую ее сейчас, то обещаю не выдвигать никаких обвинений в отношении издательского дома «Республика». И по поводу компенсации вам тоже не придется беспокоиться. Сейчас у вас в приемной сидит страховой комиссар из территориального филиала страховой группы «Березка», и если мы расходимся довольные, то все убытки, которые вы понесли, будут на сто процентов компенсированы из страхового фонда «Лаборатории Касперского».
        - Ничего не понимаю, - замотал головой Каратаев. - Какая еще икра?
        - Не икра, а Искра, - раздраженно поправил его Шестаков. - Не делайте вид, что к женщинам вы безразличны. Это ведь не случайность, что вы нанимаете на работу исключительно женщин. Причем в самом привлекательном возрасте.
        - А-а-а, я понял! - Каратаев нервно хихикнул. - Это метод психологического давления… Так вот, молодой человек, я нанимаю на работу не женщин, а журналистов. И в моей редакции нет и не было никаких Искр!
        - Хорошо. Уважая вашу твердую позицию, официально, под протокол, еще раз предлагаю вам сделку со следствием. И если мы сейчас приходим к консенсусу, то «Лаборатория Касперского» не будет выдвигать официального обвинения против вашего издательского дома и не станет подавать заявление в суд с требованием об отзыве вещательной лицензии. Соглашайтесь. Вам в этом случае не придется сидеть двое суток в камере муниципального следственного изолятора…
        - Уходите прочь! - окончательно разозлился Каратаев. - Я буду разговаривать только в присутствии моих адвокатов!
        - К сожалению в данную минуту я никак не могу отсюда уйти. - Упрямство старого медийщика начинало Шестакова удивлять. - Может, пока вы думаете, поговорим о распространении вредоносного контента? Кстати, его количество на медиаплатформах ИД «Республика» впоследние пару недель растет. В трех информационных заметках, которые ваши издания выдали в сеть позавчера и вчера, наши сканеры зафиксировали сразу шесть мемов-кейлоггеров. Позавчерашний выпуск авторской программы «Город сегодня» дал нам сразу два новых мема-руткита, а во вчерашнем был бэкдор. Ну и куда это годится, Мефодий Данилович? Я уже даже не говорю о пятнадцати рекламных модулях, с помощью которых ваши заказчики - их координаты мы скоро тоже установим - разбросали подозрительно невнятные сообщений. Наши эксперты склонны считать, что они очень похожи на трояны. Или вы так не считаете? Кстати, когда мы конфискуем ваши серверы, то найдем, я уверен, множество другой интересной нам информации. А через сутки-другие уточнится и количество пострадавших от мемов, которые распространяло ИД «Республика». Андэстэнд ми?
        - Не верю! Ни единому вашему слову не верю! - отрезал Каратаев. - Программирование у нас происходит под строжайшим контролем. У нас тройная защита, контент проходит перед выпуском комплексную проверку, у нас самые современные антивирусные сканеры…
        - Вы в этом уверены? Мефодий Данилович, а вы не слишком доверились своему безопаснику? Или вы надеетесь на большие возможности Тугарина ВиленаАркадьевича? Я ни на чем не настаиваю, но мне лично кажется, что Тугарин Змей предпочтет скорее сдать вас со всеми потрохами, чем спорить с «Лабораторией Касперского». Мемокомплексы - не его бизнес. Ему хватает доходов от контрабанды сингапурских порнодженериков.
        Шестаков встал с кресла, не торопясь прогулялся от кресла к окну и внимательно вгляделся в автомобильную парковку.
        - В общем, даю вам последние пять минут, чтобы обдумать мое щедрое предложение, а я пока отлучусь…
        Пробежавшись по пустой редакции, Шестаков нашел Марьяну в ньюс-руме. Она хмурилась и диктовала органайзеру свои страховые скороговорки.
        - Ты чего? - удивилась Марьяна, заметив Шестакова.
        - Посмотри в окно. У тебя же глаз-алмаз. Когда мы поднимались по лестнице, ты должна была обратить внимание на желтый «Ламборджини Мираджио», который стоял в дальнем углу паркинга.
        Марьяна нахмурилась.
        - Какой-то желтый автомобиль был. Но не ручаюсь, что «Ламборджини». Я еще подумала, что только мутанту мог понравиться такой шипучий цвет…
        У Шестакова ослабли колени. Слабость длилась недолго, пару мгновений, но Марьяна успела ее заметить.
        - Что-то случилось?
        - Я погиб по всем направлениям. Скоро начну верить, что эта девица умеет летать на помеле…

* * *
        Шестаков попытался продлить время сна еще хотя бы на пять минут, но на него с трехметрового ЖЖ-экрана уже с укором уставился бот-проповедник.
        - Очнитесь! - загремели разом спрятанные по углам многочисленные динамиков с диффузорами из продольно-ориентированного карбона. - Мы живем в эпоху, когда ценность данных, образов и идеологий превосходит ценность материальных приобретений и физического пространства. Прошли времена, когда социальный статус человека измерялся расстоянием, которое он проходил, чтобы увидеть дым соседского бивачного костра. Человечество достигло физических пределов расширения. Каждый может совершать любые путешествия, не выходя из дому. Иллюзия безграничности территорий разрушена. Свободного пространства нет. Человечеству уже давно нечего колонизировать. Единственная среда, в которой наша цивилизация еще продолжает расширяться, наш последний фронтир - это медиасфера. Сегодняшние медиа стали нашей полноценной средой обитания, пространством таким же реальным и таким же незамкнутым, каким был земной шар пятьсот лет тому назад…
        Нашарив под кроватью управляющий браслет, Шестаков приглушил звук. И в очередной раз пожалел, что нельзя приглушать изображение. Такой возможности в новых версиях живых панелей производители не предусмотрели в принципе. Интеллектуальная система оживала автоматически при появлении владельца, сама предлагала медийный продукт, исходя из какого-то своего собственного понимания вкусов хозяина, и отключалось тоже сама. И эта фактическая неуправляемость домашней техники регулярно превращала жизнь Шестакова в филиал ада на Земле.
        Где-то в глубине души он понимал, что человечество в массе своей лениво, нелюбопытно, а в желаниях своих ненамного опережало бытовые приборы, но от этого понимания легче ему не становилось. Особенно когда холодильник по непонятным причинам отправлял заказы на сосиски, консервированную ветчину и пресервы, которых Шестаков терпеть не мог, а шеф-плита почему-то заваривала не чай, а крепкий эспрессо, и на завтрак услужливо предлагала яичницу с беконом, яйца всмятку и хрустящие тосты с джемом, хотя Шестаков вполне мог обойтись пшеничной кашей.
        Интеллектуальные чипы дымились, стараясь изо всех сил, но предугадать желания Шестакова не могли. А он, в свою очередь, никак не мог избавиться от бытовых гомункулусов, поскольку неугодные ему устройства были успешно инсталлированы в интерьер и не отделялись от жилплощади, которую Шестаков арендовал уже пять лет. Ему нравилось жить в Восточном крыле «Миллениум-сити», который синей горой возвышался над крупнейшим в Юго-Западной Сибири торговым кварталом «УльтраМега», и уезжать он не хотел никуда.
        Единственное, что успокаивало, - полчаса занятия йогой. После нескольких сложных асан мысль о необходимости очередной поездки на работу уже переставала пугать.
        - А что думаете, святой отец, по поводу шопинг-мастурбаций? - Шестаков обернулся за поддержкой к телевизионному проповеднику, но тот лишь беззвучно раскрыл рот и исчез. Из эфирных недр всплыл федеральный канал деловых новостей, и на весь экран заулыбался блондинистый бородач с косым пробором. За спиной бородача маячила фотография штаб-квартиры «Лаборатории Касперского», и Шестаков сразу напрягся.
        - В ближайшие полчаса с вами Жан Осколков и самые актуальные новости, - доверительным тоном сообщил блондин.
        Шестаков прибавил громкость.
        - Вчера популярный в России «Каспер», который до недавнего времени считался стопроцентно безопасным и эффективным антивирусным программным продуктом, за несколько минут заблокировал почти миллион исправных серверных переходов. Сбой в работе ячеек всемирной сети в результате отказа модулей под управлением операционной системы «Раптор Хром» версий 7.0 и выше произошел в ходе одного из плановых вечерних обновлений. Русский антивирусный сканер ошибочно принял за вирус warlord.all системный файл svchost.sis.exe, блокирование которого привело к реверсивной перезагрузке операционных систем. В ряде случаев ГуглОСы переставали загружаться вообще. В результате ошибки пострадали не только миллионы частных пользователей, но и корпоративные сети клиентов госкомпании «Лаборатория Касперского». В том числе, информационные порталы федерального правительства. В корпорации «Интел» пока не подтверждают информацию о сбоях в работе своих подразделений в России…
        Служебная трубка, недовольно пискнув, никаких непрочитанных сообщений не выдала. Шестаков нахмурился и потянулся к дверце комнаты-шкафа.
        Темные брюки. Белая майка. Рубашка «айс-крим». Где черные носки? Да, точно, они там же, где и черные оксфорды от модного дома «Джаччи».
        Чашка черного кофе. Редкий случай - кофеварка не ошиблась…
        Еще три минуты на поиски пропавшего твидового пиджака.
        Улыбающийся оператор на стоянке.
        - Славное утро, господин советник. Днем обещают солнце…
        Шестаков коротко кивнул, и пока вспоминал имя - Виктор, Валерий, Витольд, Виталий, Валентин? - парковочная автоматика выплюнула из узкой ячейки его черный «Спирит». Теперь бы вклиниваться в плотный утренний поток автомобилей, чьи владельцы тоже пытаются выбраться на бульвар Архитекторов, чтобы попасть в платный тоннель под рекой. Желающих попасть в Деловой город и Старый город было, как обычно, слишком много. Намного больше, чем пропускная способность тоннеля.
        Заблокировав попытки бортовой системы рассказать о прогнозе погоды на весь предстоящий месяц, Шестаков настроился на режим «Попутчик». Дорога вместо нескольких минут вполне могла растянуться и на полчаса. И даже на час. Под звук альпийского рожка на живой панели замигали запросы от трех потенциальных попутчиков - Геллы, Проникающей Радиации и Угрозы. Шестаков выбрал Геллу и притормозил на съезде с Центрального пандуса.
        - Привет, спасибо, пусть твой день будет добрым и ясным, добрый человек! - отбарабанила ритуальное приветствие попутчица, втискиваясь на узкое заднее сиденье спорткара.
        - Привет и тебе, Странница. Как поживает собака Патриций?
        - Ой, прости, не узнала тебя сразу, - улыбнулась в ответ девушка. И охотно рассказала, что собака Патриций поживает хорошо, ему нашлась пара, и вчера он уже ходил знакомиться с невестой. Но невеста его проигнорировала, поэтому планируется второй тур.
        - А как твои дела, Странник? - Девушка небрежно поправила прическу с ярко-красными прядями в длинной челке. - Давно не видела тебя на Общей Дороге.
        Шестаков молча пожал плечами. Разговаривать ему не хотелось. По большому счету, он даже не понимал, зачем подбирает иногда эту Геллу по пути в Старый город. Ничем из общей массы девушек ее возраста Гелла не выделялась. Замуж не ходила. Детей не любила. Готовила редко, предпочитая кулинарной свободе жесткие стандарты кухонных дронов. Зато обожала собак, кошек, хомячков, крыс, канареек, попугаев и прочую живность. Читала ограниченный набор новостных ресурсов. Была заточена на карьеру. Работала, вероятней всего, в некрупной медиаструктуре. Каким-то, вероятно, вторым помощником или младшим консультантом по имиджу. Этакая исполнительница «куда пошлют».
        Мир, который ежедневно наблюдало на мониторах и телеэкранах поколение родителей Геллы, был образцовым изображением несуществующей реальности. Они всеми силами пытались ему соответствовать, пока не растратили свою энергию и не пришли к выводу, что меняться самим не обязательно, достаточно научиться изменять реальность, управляя контентом. А потом подросли их дети, продукты медиаэпохи, и стали создавать медиапродукт, который уже даже не пытался маскироваться под реальность. Этот контент и был той самой реальностью…
        - Ой, меня высадить нужно было, - встрепенулась Гелла, когда они выбрались из тоннеля.
        Шестаков чертыхнулся, но все же смог перестроиться в крайний правый ряд и припарковаться.
        - Пока-пока, Странник! - Гелла взмахнула синей перламутровой сумкой, зажатой между синими флюоресцентными ногтями, и выпорхнула на тротуар. - Не скучай!
        - Не буду, - твердо пообещал Шестаков. Вернув машину в режим автоматического управления, он первым делом помассировал шею. Поток был по-прежнему плотным, но теперь его авто хотя бы вырвалось на верхний ярус проспекта Мира, где уже можно было увидеть, задрав голову, небольшой кусочек низкого неба. Обзорность могла бы быть и лучше, если бы не постоянно растущий вверх комплекс высоток Делового города, напоминавший Шестакову коренной зуб, сильно подточенный кариесом. На пару секунд ему даже захотелось закрыть глаза и очутиться где-нибудь очень далеко. В совершенно другом месте. Там, где можно ничего не знать и ни о чем не думать. Он даже попробовал было зажмуриться, но реальность упруго спружинила…
        - У вас все в порядке? Не нужна помощь, советник? - с неприкрытым любопытством поинтересовался пристав, охранявший парковку. Ему явно наскучило пылиться в своем стеклянном шкафу.
        - Все в порядке, э-э-э… Спасибо, Игорь, - пробормотал Шестаков, вспомнив в последнюю секунду имя законника. Пристав расплылся в улыбке и стал еще больше походить на лошадь першеронской породы. Высота в холке до 175 сантиметров. Типичная масть - серая, но встречается и вороная. Предназначена для работ, требующих особой силы и выносливости…
        - У нас с сегодняшнего дня действует новое распоряжение, господин советник. Все сотрудники категории «Б» иниже должны будут при входе сдавать табельное оружие.
        Брови Шестакова непроизвольно поползли вверх.
        - И чье это распоряжение?
        - Не могу знать, господин советник, - пожал плечами законник. - Мне доведено в устной форме.
        В лифте Шестакову в голову опять заползла Гюрза. Она же Искра Сергеевна. Вчерашний день был тяжелым и не принес ни единой хорошей новости. Камеры наблюдения с парковки «Фестиваля», на которые Шестаков сильно надеялся, записали только «белый шум». Причем с того самого момента, когда техподдержка пошла на штурм. Безопасники «Фестиваля» кивали на группу Седого: мол, они оборвали кабель, а Седой клялся, что оборвать армированное оптоволокно его бойцы не смогли бы даже при очень большом везении. В общем, поработали хорошо, крайних опять нет.
        И по машине полный ноль. Как официально сообщила дорожная полиция, в городе зарегистрировано два «Ламборджини-Мираджио». Одного монстра подарил на совершеннолетие любимой дочурке генерал-губернатор. На втором авто - какое интересное совпадение! - раскатывает по городу гражданка Гусельникова, без пяти минут законная супруга владельца «Фестиваля» Геннадия Пашкова. Но эта юная госпожа, осторожно опрошенная следователем, божилась, что именно в тот день она к своему будущему мужу на работу не заезжала, а провела весь день в спа-центре «Алтайская мечта».
        Можно, конечно, проверить показания этой Гусельниковой, поговорить с ее подругами, но это будет, как опасался Шестаков, бессмысленной тратой времени. Версия с машиной отвалилась, и с этим фактом надо смириться. Любой здравомыслящий федеральный судья, к которому Шестаков обратится с предложением о продлении сроков предварительного следствия, сразу спросит: все ли в порядке у тебя с головой, советник? Какую еще машину ты будешь искать, если и так все понятно?
        На своем этаже Шестаков едва не споткнулся о непривычную тишину.
        - Здравия желаю, - хмуро обронил он, озираясь.
        Персонального кабинета Шестаков не имел никогда. Сначала не позволяла должность, а когда позволила, было уже поздно что-то менять. И Шестаков распорядился построить себе небольшое возвышение в самом центре оперативного офиса. Тогда ему казалось, что если подчиненные будут постоянно видеть, как босс горит на работе, то они начнут гореть тоже. Или хотя бы тлеть. Но жизнь показала, что он заблуждался…
        - О чем молчим? - поинтересовался Шестаков, опускаясь в свое любимое жесткое кресло с прямой спинкой. - Почему никто не доложил о проблемах в московской штаб-квартире? Или я, по-вашему, должен узнавать новости из телевизора? И где, кстати, наш многоуважаемый Жорес, черт его подери, Андреевич?
        Шестеро молодых и чем-то неуловимо похожих друг на друга оперативных следователей - Иннокентий, Михаил, Матвей, Павел, Петр и Илья - одновременно посмотрели в дальний угол офиса, где в ожидании очередной неприятности скукожился человек с простой русской фамилией Кузьмичев и не совсем русским именем Жорес.
        - Господин Кузьмичев, могу ли узнать у вас, куда подевался мой экземпляр ночного отчета этих ракообразных особей, которых лишь по чудовищному недоразумению называют аналитиками?
        - На рабочем столе вы уже смотрели, Дмитрий Сергеевич? - осторожно уточнил Жорес.
        Шестаков раздраженно ткнул пальцем в иконку на матово-черной столешнице, брезгливо смахнул в корзину настырного персонального бота, и сразу же обнаружил потерю. Там висела и ссылка на оригинал статьи из вчерашнего номера «Уолл-Стрит Джорнэл», которую с видимым удовольствием цитировали все российские информагентства. Внештатный автор «Уолл-Стрит Джорнэл» Дэнис Гловер спрашивал сам себя: ане опаснее ли антивирус самого вирус? И сам себе отвечал: эвристический анализатор, мол, часто совершает ошибки, сигнатуры вирусов могут скрываться внутри совершенно безобидного файла, но вообще-то на фоне остальных популярных продуктовых линеек эти фаги, изготовленные «Лабораторией Касперского», выглядят еще вполне пристойно. По данным, мол, инжиниринговой компании AVG, количество ложных срабатываний у всех модификаций «Каспера» не превышает восьми процентных пунктов…
        Шестаков раздраженно смахнул документ в корзину и подал знак Кузьмичеву. Тот с обреченным видом привстал, пошевелил усиками, размял пальцами опухшее лицо и без пауз произнес:
        - На официальном портале «Уолл-Стрит Джорнэл» материал не появлялся, либо эти мерзавцы не смогли обойти защиту, либо даже не пытались, тем не менее инфа была вброшена технично: сначала ее слили как сенсацию неформатному агентству, потом под видом официального перепоста прокрутили в дайджестах, а после легализации заслали в массовый тираж…
        - Стоп, - оборвал его Шестаков. - Еще раз повтори все вышесказанное, но уже помедленней.
        Жорес послушно повторил. И добавил про ареал распространения, который был узким, и про частичный охват. Задеты лишь территории Центрального Урала, слегка Северный Урал и парочка регионов Дальнего Запада. Сибирь почти вся осталась в стороне. Юго-Запад зацепило краем, да и то сильно затухающей волной. Утренний замер показал остаточный информационный фон на уровне ноль целых четыре десятых пики. Одно из двух: либо работали чрезвычайно везучие непрофессионалы, либо это были профи, которые тупо двигались вслепую. Били по площадям, рекламируя свои возможности.
        - Уверен? - Шестаков на секунду даже перестал хмуриться.
        - На сто процентов, - кивнул Жорес. - Не зря нам почти сразу дали «отбой». Там теперь окружная управа отрабатывает.
        - По «Республике» есть новости?
        - Продолжаем работать… - уклончиво ответил Жорес. - Тарас утром вернулся чуть живой, я его отпустил до вечера.
        - Напрасно, - проворчал Шестаков. - Михаила освободи от всех дел и перебрось на «Республику». Понял? А если понял, то не стой, как древнегреческий статуй, а бери лопату и копай. Меня Суматошный к себе требует. Будем сейчас иметь разговор в целях профилактики вирусных инфекций…
        Управляющий директор территориального управления «Лаборатории Касперского», вопреки говорящей фамилии, суматошным не был. Жил он размеренно, осторожно, московскому начальству стараясь не докучать. Недостатков у него было всего два - привычка говорить очень тихо и употреблять табак. И не просто табак, а очень крепкие контрабандные сигареты, которые производила лишь одна страна в мире - Республика Косово.
        Шестаков попытался хитрым маневром занять стратегически выгодную угловую позицию за столом для брифингов, но Суматошный, прокашлявшись, указал ему рукой на низкое кресло напротив окна. Управленческий народ в шутку прозвал этот предмет мебели дыбой.
        - Рассказывай, - кивнул Суматошный.
        - Рассказываю, - кивнул в ответ Шестаков. - К вечеру обещали снегопад, Рэм Филиппович. Даже странно. Почти май за окном, а прогноз на всю неделю отвратительный…
        Суматошный неторопливо разорвал целлофановую обертку новой пачки, выбил из нее тонкую сигарету, щелкнул зажигалкой и выпустил вонючий дым в потолок.
        - Чувство юмора я оценил… Теперь о делах. Что там у нас на мемном фронте?
        - В поселениях Оконешниковского муниципального района выявлены три новые модификации фрактальных мемоидов. - Шестаков протянул начальству квадратную карточку из монокристалла сапфира, на который он предусмотрительно сохранил файл с заранее подготовленной справкой. - Все три случая с летальными исходами. Мы предполагаем, что применялись линейные трехуровневые мемокомплексы с асимметричным кодом. Есть основания полагать, что их базовая мемная структура относится к четвертому классу опасности и действует по принципу трояна. Но это пока лишь предположения. Нужно будет провести детальный анализ. И я категорически настаиваю на немедленном введении мероприятий по ограничению доступа во все поселения в районе Оконешниково.
        - Какова погрешность? - уточнил Суматошный.
        - Менее двух процентов, - заверил Шестаков и рассказал, как в рабочем поселке Куломзинское неработающий гражданин в возрасте тридцати семи лет избил сестру черенком от лопаты за то, что она забыла вечером подоить корову, после чего привязал избитую за ногу к телеге и таскал за собой по всему поселению. Другой эпизод - скандал в селе Золотуха. Пара прожила в браке двадцать лет. А когда расходились, не смогли поделить совместно нажитое имущество - корову. Бывший муж, никогда не работавший, запер бывшую жену вместе с коровой в помещение для хранения сельхозинвентаря и поджег снаружи. Пока бывшая супруга горела, он раскатывал на телеге по улице и разбрасывал по чужим дворам ее личные вещи. Третий эпизод - Любимовка. Два соседа делили участок, который они раньше совместно использовали под летний выпас крупного рогатого скота. Поспорили. Решили устроить гонки на механизированных телегах, чтобы победителю достался весь участок. Инициатор гонок выпал на полном ходу из своего транспортного средства и попал под задние траки.
        - При всей внешней несхожести этих происшествий, в них явно прослеживается акцентуация на двух формализуемых объектах - корова и телега, - пояснил Шестаков.
        Суматошный задумчиво прикурил очередную сигарету.
        - А что там по «Республике»?
        - Проводим проверку в рамках сорок четвертой статьи. По предварительным данным - изготовление и распространение. В особо крупном. Таким материалом грех не воспользоваться.
        Суматошный хмыкнул и с усилием вдавил окурок в пепельницу.
        - А дальше?
        - Что дальше? - растерялся Шестаков.
        - Это я тебя спрашиваю. Ну воспользуемся материалом. А что потом? Ты в суде гарантируешь положительный результат?
        Шестаков вздохнул и невольно задержал взгляд на большом портрете Верховного правителя России в массивной раме из золоченой балканской березы. По тонкому интеллигентному лицу главы государства блуждала странная и местами загадочная улыбка, смысл которой Шестакову разгадать было не дано…
        - Значит, фактов у тебя действительно нет? - уточнил Суматошный. - Понятно…
        - У меня есть полная уверенность, что Гюрза связана с «Республикой». Дайте мне неделю, и мы все найдем.
        - Мне не уверенности твои, мне факты нужны. «Фестиваль» этот уже во всех моих печенках фестивалит. Даже митрополит звонил.
        - И что Владыка? Предлагал помолиться за наше спасение?
        - А ты поулыбайся мне, поулыбайся. Владыка никогда ничего не предлагает. Он просто поинтересовался, почему я храм давно не посещал. А что мне ему сказать в ответ? Времени нет? А времени потому и нет, что мне приходится разгребать позавчерашние новости про несуществующих блондинок… И не пытайся меня переубедить. Я помню, что ты у нас юное дарование. И все еще не вижу ни одной причины, из-за которой ты не можешь занять в среднесрочной перспективе мое кресло. Но с этой Гюрзой у тебя явный перегиб. Из Искры, понимаешь, у него возгорится пламя!
        - Виноват!
        - Ты хоть отдаешь себе отчет, что делаешь? Для всех остальных, кроме меня, ты два года разыскиваешь гражданку, которой не существует. Для Федерального агентства национальной безопасности ее нет. В Федеральной службы миграции и в Федеральном агентстве по финансовому мониторингу ее тоже не знают. Ее знаешь только ты. Вот и скажи мне тогда, где она.
        Шестаков промолчал, разглядывая пыльный офисный сад камней на подоконнике.
        - Ладно, - неожиданно подобрел Суматошный. - Пару дней я тебе дам. Но и ты не забывай, что если не будет убедительных фактов, никакая интуиция тебе не поможет. В лучшем случае - длительный отпуск. В худшем - сам понимаешь…
        Из начальственного кабинета Шестаков выбрался почти задохнувшимся. И боком, как краб. Дыхание он смог перевести только в полутемной тесной канцелярии. У лифта коротко кивнул смутно знакомому человеку в зеленой форме Ростелекома и сразу схватился за свой бифон. Первым делом набрал Жореса. Линия оказалась занята. Тогда он механически принял незащищенный входящий вызов.
        - Ты как там, генерал Дима?
        Шестаков собрал волю в кулак, чтобы не сорваться на крик.
        - Марья, времени в обрез. Если что-то срочное, говори. Но очень быстро. ОК?
        - Ты сейчас в своей конуре?
        - У тебя поразительная интуиция.
        - Точно. А еще я умею немного предсказывать будущее. Оперуполномоченных из Ростелекома видел?
        - Допустим. - Шестакова опять стали одолевать плохие предчувствия.
        - Только ты башкой не крути по сторонам. Сделай на лице улыбку. Кто-то из них сейчас рядом?
        - Допустим. - Шестаков натянуто улыбнулся.
        - Тогда послушай дружеский совет, генерал Дима. Никому не звони, а бери руки в ноги и сматывайся. Времени у тебя совсем нет. И даже не надейся, что все обойдется.
        - Не обойдется?
        - Нет. Извини за плохие новости…

* * *
        Хилая полоска света с автостоянки осталась позади. Впереди были только густая холодная ночь и забор из шершавых бетонных плит, казавшийся почти бесконечным. Шестаков остановился, перевел дух, и прислушался к тишине Юго-Восточного округа, утонувшего в хаотичном нагромождении старых фабричных зданий. Старательно следуя короткой инструкции, которую получил от Лю Тана, Шестаков добрался до теплотрассы, миновал изгиб компенсатора, вслепую перебрался через двухметровую канаву по шаткой и ржавой металлической конструкции. До цели, по его прикидкам, оставалось совсем немного…
        - Руку!
        Шестаков, едва не свалился от неожиданности в канаву.
        - Кто здесь?
        - Не пугайтесь. Тан зовет меня Ву. Он говорит, что по-китайски у этого имени два значения - Ворон и Колдун… Уберите свет. Идите на звук. Здесь дыра в заборе. Хватайтесь за мою руку.
        Трава на другой стороне забора была мокрой, и в дорогих мокасинах Шесткова мгновенно захлюпало.
        - Далеко еще? - огорченно поинтересовался он.
        - Видите тот ангар, который за бывшим пятьдесят седьмым корпусом? Там и передохнем. Особого комфорта, правда, не обещаю…
        Пока они по очереди протискивались в узкую щель между остатками кирпичной стены и ржавым железом ангара, Шестаков успел заметить шевеление в углу.
        - Здесь еще кто-то есть?
        - Это крысы. Не обращайте внимания. И осторожнее, пожалуйста, на ступеньках. Поднимайтесь за мной на второй ярус. Там я отраву рассыпал. А иначе бы эти черные друзья давно все сгрызли. Проходите вперед, не стесняйтесь, дверь я оставил открытой. Сейчас свечу зажгу. Здесь уже можно. Окон-то нет…
        В узкой комнатке когда-то, видимо, была щитовая. Теперь место электрощита занимал низкий топчан. В одном углу поблескивал старый умывальник с эмалированной раковиной, криво привинченной к стене, в другом - железный ящик, который лет сто назад смог бы претендовать на высокой звание сейфа, но после длительной эксплуатации и множественных перекрасок стал вызывать только жалость…
        - Уютно тут у вас. - Шестаков опустился на скрипучий топчан и поморщился от сложного букета запахов, в котором доминировали ноты кислого молока и прелых тряпок. - Начнем с главного. Автомобиль, как договаривались, я оставил на охраняемой стоянке у торгового комплекса «Три кита». Доверенность с правом продажи - в багажнике. Тан просил, чтобы чип-ключ я отдал человеку, который меня переправит через Канал. Я хотел бы иметь полную уверенность, что вы - это именно тот человек.
        Контрабандист поднял жестянку с оплывшим огарком повыше и Шестаков разглядел шишковатую и почти черную от загара лысину, необычно светлые брови, отсутствующий передний зуб и нос, сдвинутый влево. Все приметы совпадали. Именно так и должен выглядеть Паровоз - последний русский, которому каким-то чудом удалось удержаться в бизнесе, давно контролируемом китайцами из ближних к Каналу поселений.
        - Извините за недоверчивость, - Шестаков отчего-то смутился.
        Паровоз с осторожностью взял в руки кремниевую пластину в платиновой окантовке, приоткрыл скрипучую дверцу сейфа и с явным облегчением забросил чип-ключ куда-то в самую его глубину.
        - Пусть Тан сам разбирается, - пояснил он Шестакову. - Мое дело - переправить через Канал… Новичок?
        - Не совсем, - зачем-то соврал Шестаков, старательно отгоняя от себя липкий страх.
        Контрабандист с кряхтеньем опустился на колени, сунул голову под топчан и выудил большой черный мешок из толстого пластика.
        - Здесь все, что может понадобиться - куртка, брюки, ботинки, термобелье. Обмундирование новое, добыто в прошлом году на складе Тринадцатой ракетной армии. Размер приблизительно ваш. Разве что ботинки могут быть великоваты…
        Шестаков послушно переоделся. Ботинки тоже оказались впору. Через несколько минут, когда запах антисептика стал не таким острым, он уже чувствовал себя новым человеком.
        - Вам раньше приходилось переправлять людей? - не удержался Шестаков от вопроса.
        Контрабандист ухмыльнулся черной дыркой отсутствующего зуба.
        - Главное, не запаниковать. Бояться можно, страх выжить помогает. А вот если паника накроет - это конец. На моем участке полоса отчуждения узкая - около пятидесяти метров. Ориентиром для вас будет красный свет. Пока красная точка впереди светится - направление верное. Накроет акустической волной - падайте на землю. Отраженная волна не так опасна, как прямая. Правда, у некоторых голова вертолетом с+ непривычки идет, но это если мозжечок слабый. Примите заранее «Релеватин». Полезная штука. И как успокоительное, и как средство для ослабления последствий от излучателей. В смысле, если вдруг прямо под него…
        Внимательно осмотрев красные желатиновые капсулы, Шестаков разжевал сразу обе, сглотнул тягучую солено-горькую слюну и почему-то ощутил усталость. Спустя минут пять он уже с трудом понимал, зачем Паровоз пытается ему объяснить принципы форсирования Канала, растолковывает основы выживания при пересечении полосы отчуждения, а в промежутках между поучительными историями демонстрирует армированную титановыми нитями водонепроницаемую ткань, из которой континентальные китайцы приспособились отшивать контейнеры. Эти тканевые контейнеры и полимерные канаты, которые первыми стали применять китайцы, почти сразу изменили рынок незаконной переброски грузов. Сначала «байдарочникам» и «дайверам» пришлось сильно потесниться, а спустя год китайские мобильные переправы, которые в ночное время не обнаруживались даже камерами высокого разрешения, доказали свое абсолютное превосходство…
        Под непрекращающуюся болтовню контрабандиста Шестаков оказался вдруг внутри прозрачного китайского мешка. Вокруг него глухо забурлила темно-зеленая вода Канала. Паровоз остался стоять на крутом берегу и как-то грустно махал ему вслед белой тряпочкой, которая при внимательном рассмотрении оказалась шелковой рубашкой «Армани», приобретенной Шестаковым в прошлом году по случаю рождественской распродажи в Милане. Впереди, на другом берегу, расположился с вином и барбекю полувзвод Третьего восточного дивизиона сто двадцать восьмого стрелкового полка, в небе над Каналом парила эскадрилья беспилотников, а внизу, в черной глубине, клацали зубами три мерзких реликтовых рыбины, в которых Шестаков разглядел одновременно черты полосатых акул и кайманов. Их ему довелось много лет назад увидеть в Национальном парке Эверглейдс во Флориде.
        По счастью, Шестаков быстро понял, что это лишь сон, и проснулся…
        - Бывает, - успокоил его Паровоз. - Я от «Релеватина» ипоярче картинки видел. Потом контрабандист стал зачем-то убеждать Шестакова в необходимости направить все силы на борьбу с мемокомплексами, которые распространяются в информационном пространстве даже стремительнее, чем биологические вирусы в воздухе. Удивленный Шестаков хотел было высказать свое компетентное мнение на этот счет, но не успевал вставить ни единого слова. А вскоре разговор вообще отдрейфовал к темам специфическим и сугубо профессиональным.
        Паровоз стал убеждать Шестакова отправить на свалку научных курьезов всю базовую теорию мемных элементов, и с частью аргументов Шестаков даже готов был согласиться. Оболочкой мема действительно может быть что угодно: событие, изобретение, технология, идеология, научная теория или модный тренд, привлекающий внимание потенциальной жертвы, но все же главная задача оболочки состоит не в привлечении внимания жертвы, а совсем даже наоборот - в отвлечении. И пока мозг жертвы, завороженный парадоксальностью увиденного или услышанного, суетливо перебирает свои архивы в поисках смежных смысловых полей, мемплексы успешно внедряют в сознание жертвы вредоносные коды.
        В итоге Шестаков так увлекся дискуссией, что и не заметил, как стал с жаром обсуждать с контрабандистом весьма специфические вопросы формирования мемных библиотек.
        - Это наш интерес сигнализирует оболочке мемплекса, что потенциальный носитель не обладает к ней культурным иммунитетом. Успешность продвижения любых мемных структур зависит, в конечном итоге, от качества социума, от того, насколько социум юридически, морально и социально податлив, - с жаром убеждал Шестаков своего собеседника. - Если наша позиция по отношению к свободе слова, национализму, праву полиции на применение силы или праву потребителей выбирать нужный ему продукт не является однозначной, если наш общественный культурный код поврежден, тогда у мемов-захватчиков нет никаких проблем, они без труда проникнут в любой командный код социума…
        Голова Шестакова неожиданно потяжелела. А потом кто-то очень большой медленно приподнял весь мир, несколько раз его встряхнул, а перед тем, как поставить обратно, зачем-то еще перевернул вверх ногами.
        - Ничего не понимаю, - пробормотал Шестаков. Опустив голову к коленям, он зажал уши ладонями, в тщетной попытке сконцентрироваться, но виски заполнились чем-то, что выжигало мозг с эффективностью расплавленного свинца. Вскочив с топчана, Шестаков попытался покинуть комнату через дверь, но не успел. Мир еще раз перевернулся. Рухнув на пол, Шестаков истек рвотными массами, потом желчью, а когда кончилась желчь, тихо заскулил от страха перед проникавшей в него черной пустотой…
        Очнулся Шестаков от рывка за воротник куртки. Глубоко вдохнув, он почувствовал вкус воздуха, насыщенного йодистой влагой, и с удивлением обнаружил, что лежит вовсе не на бетонном полу старого цеха, а в зарослях кустарника. Над головой Шестакова перемигивались звезды, а кто-то, натужно сопя, пытался тащить его за воротник куртки прямо по песку.
        - Встаем, встаем, господин турист, - произнес этот кто-то, поправив на голове черную маску-балаклаву. - Не лучшее сейчас время для отдыха.
        - Вы кто? - вяло поинтересовался Шестаков.
        - Конь в зеленом пальто! Спасибо тебе, Господи, за клиента! - зашипел «маска». - Тормозит, бьется в припадках, в обморок падает прямо на полосе!
        Шестаков сообразил, наконец, что каким-то образом он все же оказался на внешней стороне Канала, а за воротник его тащит тот самый проводник, который должен был обеспечить безопасный переход. Но почему он не запомнил переправу? Как могли исчезнуть из памяти несколько часов? Или это начало еще одной серии многоходового сна, из которого только один выход - на скрипучий топчан Паровоза?
        - Где Паровоз? - на всякий случай спросил Шестаков.
        - В депо поехал паровоз! - фыркнул «маска». - Давай, давай, поднимай корму, господин турист. Фиксируй взглядом возвышение, которое прямо по курсу. Готов?
        Шестаков утвердительно мотнул головой.
        - Сразу за ним будет траншея. За траншеей начинается земля, благословенная Господом нашим Иисусом Христом, - территория Андреевского укрепрайона. Но перевалить через возвышение нам нужно очень резво. Через двести десять секунд здесь будет беспилотник, и нас накроет такой дрянью, турист, что рев чертей в аду покажется тебе ангельской музыкой. Понятна такая рекогносцировка?
        Шестаков опять мотнул головой и попытался подняться. Устойчивости в вертикальном положении ему удалось добиться не сразу, но «маска» подстраховал. И приободрил:
        - Уже лучше, турист. А теперь давай, ходи вперед. У нас в запасе сто восемьдесят секунд…
        Вопреки опасениям Шестакова эти секунды оказались длинными, как вечность. Когда в ночном небе зажужжал беспилотник, Шестаков уже лежал на дне спасительной траншеи, уткнувшись лбом во влажную прохладу рыхлой земли.
        - Пронесло. - «Маска» удовлетворенно хмыкнул. - Правда, они патруль могут выслать, но это маловероятно - поленятся. Ты как, турист? Еще на пару километров керосина хватит? У меня в лесополосе броник припрятан. Он приметный, поэтому я его ближе к Каналу не могу подтянуть…
        Перевалившись на спину, Шестаков попытался восстановить дыхание. Пот заливал глаза. В голове шумело. И на общем шумовом фоне почти терялся смысл происходящего. Он понимал, конечно, отдельные слова - керосин, лесополоса, патруль, - но эти отдельные слова никак не складывались в единое целое. Шестакову не хотелось вставать и опять куда-то идти.
        - Все, пора подниматься. Ты сможешь, - подбодрил «маска». - Или хочешь рассвет у Канала встречать…
        Шли они долго. Сначала напрямик через черноту распаханного поля, утопая почти по щиколотку в жирной грязи. Потом выбрались на укатанную, но извилистую и узкую колею. Всю дорогу молчали. Только когда заморосил дождик, «маска» притормозил, достал из рюкзака две тугие скатки и протянул одну Шестакову:
        - Мерси, господин турист, не побрезгуй.
        Шестаков развернул самодельный дождевик из камуфлированного полиэтилена и продолжил монотонное движение вперед.
        Через некоторое время показалась бронированная машина, наспех замаскированная ветками. Такие механизмы Шестакову уже приходилось встречать. Механики из Гауф-Хутора приноровились клепать броневики из старых «Патриотов». Рассыпающимся внедорожникам перебирали ходовую, усиливали раму титановыми балками, ставили ее на колесную базу от легких белорусских тягачей, сверху наваривали стальные защитные листы, покрывали кузов эмалью цвета «калифорнийский закат», и в итоге получали хоть и корявое, но надежное и достаточно резвое транспортное средство, которое выдерживало прямое попадание из любого автоматического стрелкового оружия. Стабильным спросом такие «Патриоты» пользовались у китайских овощеводов и у русских фермеров, чьи поля частично выходили за территорию, подконтрольную муниципальным Объединенным силам самообороны…
        - Нравится? - гордо поинтересовался «маска». - Машина - зверь!
        - Пусть будет зверь, - устало согласился Шестаков, устраиваясь на потертом заднем диване.
        Двигатель пару раз фыркнул и мирно заурчал. Люминесцентными красными кругами загорелась приборная панель. Из тыловых динамиков нудно забренчала гитара. Откуда-то снизу потянуло сырым теплом. Первым теплом за всю эту долгую холодную ночь.
        - Перекусить не желаешь, турист? - неожиданно поинтересовался «маска», выруливая на темную полосу ровной земли, которая по местным меркам вполне могла сойти за дорогу. - Могу поделиться бутербродами и пирожками.
        - Какими пирожками?
        - С луком и яйцом. Они еще теплые.
        - Спасибо, - пробормотал Шестаков, с трудом сглатывая густую слюну.
        - После «Релеватина» всех на хавчик пробивает. Вот я и запасся.
        - «Релеватина»? - удивился Шестаков.
        - А, понятно. У тебя еще фрустрация, похоже, не завершилась. Не переживай. Видимо, это индивидуальная непереносимость.
        - Вы врач?
        - Я армейский фельдшер. В отставке.
        - А вы что-нибудь слышали про ортодоксальную меметику? - подозрительно поинтересовался Шестаков.
        - Нет, меметику я забыл. Извини.
        - И вам без разницы, что ортодоксы считают мемы исключительно дискретными носителями информации?
        - Вот это мне точно по барабану, - повеселел «маска».
        - А вы знаете, что мемы, в отличие от генов, не всегда дискретны, то есть, компоненты одного мема могут размещаться сразу в нескольких носителях?
        - Турист, я вообще ни одного твоего слова не понимаю! - рассмеялся «маска». - Да и не моего это ума дело, если честно. Мне платят за доставку груза из точки «А» вточку «Б». Все остальные вопросы - к заказчику…
        Броневик взвыл, едва не соскользнув с обочины в кювет, наполненный почти до краев водой. Шестакова мотнуло, но он вовремя уперся коленом в переднее кресло.
        - Выберемся на трассу, полегче станет, - успокоил «маска». - Сможешь даже вздремнуть.
        - Мне бы хотелось как раз обратного - проснуться, - пробормотал Шестаков.
        Он все еще надеялся, что происходящее - очередной сон, и если хорошенько сосредоточиться, зажать в кулаке рассыпающиеся мысли, то обязательно проснешься. И окажешься в своей уютной квартире. Но надежды на сон и прежнюю понятную жизнь таяли вместе с темнотой…
        - Скоро будем на месте, - приободрил «маска».
        Ночь отступала под натиском серых туманных сумерек. С левой стороны дороги до +самого горизонта растянулось поле с остатками высохшей травой, посреди которого ржавел остов огромного трактора. С правой стороны показался бетонный мостик, перекинутый через узкую речку с мутной коричневой жижей вместо воды. Преодолев мостик, броневик уверенно запрыгал по укатанному полотну рыжей земли, которое петляло между невысокими побегами березняка.
        Сразу за холмом дорога нырнула в туман и вскоре броневик уперся в полосатый шлагбаум. «Маска» подал короткий тревожный сигнал. Перед капотом мгновенно выросли три бойца. Все трое выглядели устало, были одеты в серо-зеленое рванье, однако в руках сжимали дорогие штурмовые комплексы «Каскад-М». «Маска» откинул боковую стальную шторку, высунул руку по локоть, помахал некрупной купюрой и что-то рявкнул на мандаринском. Часовые с явной неохотой опустили стволы. Один из них приблизился к машине, с ловкостью дрессированной обезьянки выхватил купюру и почти в упор уставился на Шестакова.
        Шестаков не знал, как отреагировать, поэтому просто помахал рукой.
        - Доброе утро. Если мы вас разбудили, то я приношу извинения и за себя, и за моего попутчика…
        Китаец скорчил недовольную гримасу, отчего его лицо стало похожим на печеное яблоко, дернул стриженой головой и что-то крикнул своим. Шлагбаум со скрипом ушел вверх.
        Метров через двести броневик нагнал колонну пыльных китайцев, толкавших впереди себя дребезжащие тачки, измазанные в жирной красной глине. Еще через некоторое время из тумана показалось сооружение из бетонных блоков и обрезков ржавых труб. «Маска» уверенно направил свой автомобиль вдоль изгороди из колючей проволоки в три ряда и остановил у низкого строения, напоминавшего хорошо укрепленную землей и бревнами огневую точку.
        - Конечная, - пояснил он.
        Шестакову стало совсем тревожно.
        - Как-то здесь не очень…
        - В любом случае поезд дальше не идет. Просьба пассажирам покинуть вагоны и не забывать личных вещей.
        - И что теперь?
        - Не знаю, турист. Сейчас это уже твои беды-печали. Но я бы на твоем месте далеко отсюда не уходил. Думаю, они тебя сами найдут…
        - Кто найдет?
        - Тебе лучше знать…
        Шестаков неспешно выбрался из теплого нутра броневика и поежился. Клочковатые остатки тумана висели над широкой черной дорогой из хорошо утрамбованного и политого водой шлака. Вдоль дороги стояли длинные складские навесы, под которыми высились горы необожженного кирпича. А где-то у самого горизонта низкое серое небо подпирали дымящие трубы, выкрашенные в серо-зеленый цвет. И отовсюду тянуло гарью…
        - Лаобань ожидать, - издалека закричал скособоченный китаец. Дернув Шестакова за рукав, он проворно зашаркал вперед по черной дороге. - Не отставать.
        - Русский с китайцем братья навек, - пробормотал Шестаков. - Только ты сильно-то не торопись. Расскажи сначала, что это за наследство гоминдана.
        - Не отставать, - упрямо повторил китаец. - Лаобань ждать.
        Шестаков почувствовал, как тошнота снова подступает к горлу. Он наклонился над обочиной и несколько раз сплюнул густую слюну. Потом медленно сел в черную пыль и категорично заявил:
        - Никуда я отсюда не уйду. Можете меня за это расстрелять, если хотите. Вы даже не представляете, как я устал… Я очень сильно устал…

* * *
        Сибирский кирпичный филиал публичного товарищества «Чайна констракшн» по китайским меркам был крохотным. Зато он регулярно радовал акционеров устойчивым и растущим доходом. Стройматериалы из Сибири в последние пять лет стали пользоваться спросом не только у жителей богатых Южных Островов, но и на материке. Частная компания «Фабрика Сун Цзяожэня» ежемесячно выпускала как минимум двадцать четыре миллиона экологически чистых кирпичей из редкой разновидности глины, богатой окислами железа, и дела шли настолько хорошо, что в следующие пять лет китайские акционеры рассчитывали выкупить все пустующие земли муниципальных образований к югу от реки Шиш. А там и до ветки Транссиба уже рукой подать…
        Ритм жизни фабрики трудно было назвать особо бурным. Как нельзя назвать бурной жизнь, например, муравейника. Правда, муравьи не проявляют активности после захода солнца, а фабрика не спала вообще никогда. Она двигалась, говорила, пыхтела, дышала всей своей огромной территорией двадцать четыре часа в сутки. Лица, глаза, руки, ноги, туловища постоянно перемещались между жилой зоной, основным фуд-кортом и рабочими площадками, тысячи ртов жевали остро пахнущее непонятно что, тысячи глаз смотрели на огромные общественные телеэкраны, куда через спутник круглосуточно транслировались сотни мыльных телесериалов, изготовленных десятками шанхайских, сянганских и пекинских телеканалов, а тысячи рук в это время хватали чашки с зеленым чаем или азартно бросали кости на доски для игры в мацзян.
        Как минимум половина из десяти тысяч мест за столами под светопрозрачным навесом фуд-корта была занята в любое время суток. В качестве еды на этих столах могло оказаться все, что росло, летало, бегало, ползало или хотя бы изредка шевелилось. Змеи, лягушки, черви, мыши - не в счет. Это деликатес. Как и внутренности мертвых животных. Ближе к вечеру пиршество распространялось на всю свободную территорию перед жилой зоной, которая быстро заполнялась многочисленными стеклянными ларьками на маленьких дутых колесах. В мутных витринах ловкие ларечники развешивали многочисленные приправы и тушки мелких грызунов, и пока все это жарилось, парилось, тушилось и шкворчало в большом количестве масла, покупатели группировались вокруг «стекляшек» на низких табуретах и терпеливо ожидали заказанных порций. А потом, никуда не спеша, съедали их без остатка. Включая кости и кожу.
        На фабрике Сун Цзяожэня, по приблизительным подсчетам Шестакова, трудилось как минимум сто тысяч жующих, дышащих, храпящих, сипящих и чавкающих носителей шести самых распространенных наборов вредоносного кода. Шестакову понадобилось два месяца только на то, чтобы просто свыкнуться с мыслью, что такое огромное количество мемоидов могло собраться в одном месте. Первое время он вообще опасался покидать жилую зону. Даже когда был голоден. Но потом понемногу освоился, осмелел и стал даже совершать познавательные вылазки.
        Главный корпус, как выяснил Шестаков, занимал площадь не менее квадратного километра. На три этажа он поднимался вверх и еще на четыре уходил под землю. На самом верху, под стеклянной крышей - фуд-корт. Нижний этаж - технический. Туда Шестакову не удавалось попасть ни разу. Все остальные этажи, почти ничем не отличавшиеся друг от друга, он из любопытства обошел. Внутреннее пространство жилой зоны делилось на восемь жилых блоков - по количеству входных групп. Каждый блок - единое помещение без малейших намеков на внутренние перегородки. От края до края - металлические койки в три яруса, отделенные друг от друга бельевыми веревками, где белье и сушилось, и хранилось одновременно.
        Блоками жилая зона впадала в спячку и так же блоками выходила из сна. Очнувшиеся фабричные мемоиды шумно сморкались, откашливались, строем шли умываться и оправляться, строем поглощали горячую пищу и строем выдвигались на работу. Шестаков был гостем многоуважаемого господина Лю Тана, и администрация фабрики выделила ему отдельное помещение. Правда это помещение представляло собой наспех переоборудованную сушильную комнату с тонкими стенами. Мимо нее пролегала тропа, по которой фабричные мемоиды почти круглосуточно двигались к своим умывальникам.
        Спустя месяц Шестаков научился определять время суток с точностью до минуты исключительно по интенсивности шаркающий звуков, издаваемых подошвами казенных войлочных башмаков. Ровно в половине пятого поднималась утренняя смена печников, чтобы к пяти уже выдвинуться к своим тоннельным печам. С пяти до семи просыпались несколько партий, обслуживающих карьеры и транспортерные линии. После семи наступала очередь формовщиков. Последними, в половине восьмого, на утреннюю смену уходила элита - стропальщики, погрузчики и наездники на электрокарах. В час дня начинала готовиться к работе дневная смена, а в десять вечера - ночная, и все передвижения в блоке повторялись в той же последовательности.
        Измученный ранними подъемами Шестаков целыми днями ходил сонный, словно осенняя муха, и при любой возможности падал на кровать, засыпая. Зато ночами, как ни странно, он подолгу ворочался, разглядывая расписанный трещинами потолок, и не мог заснуть, пока очередные сонные сутки не уступали место следующим. Как-то он пожаловался на свою бессонницу Тану. Но тот лишь улыбнулся. Мол, все дело в привычке. И оказался прав. Вскоре Шестаков втянулся в бешеный фабричный ритм, привык к чужой речи и перестал вскакивать по ночам от малейшего шороха за фанерной дверью.
        Привык он и к острым запахам, и к тихим шагам перекрученного параличом старика Сяо, приставленного ему в помощники главным администратором фабрики. Не смог Шестаков смириться только со скукой. Хотя боролся с ней отчаянно. Даже пытался изучить китайский язык. Правда, неудачно. Споткнулся на том, что в китайском языке четыре тональности, из-за чего одинаковые звукосочетания могут иметь не просто разные, а даже противоположные смыслы. Все кончилось тем, что Тан привез ему в подарок живой русско-китайский разговорник, изготовленный умельцами из Харбина…
        Тан и Шестаков познакомились много лет назад на одной из модных в те времена научных конференций по прикладной лингвистике. В то время молодой и подающий надежды инженер-мемотехник, приехавший из Вологды, еще только-только устроился в сибирскую бизнес-единицу «Лаборатории Касперского», где вместо должности аналитика ему неожиданно предложили занять вакансию в оперативном отделе. А подающий надежды социолог Лю Тан из Пекина был принят с целью обмена опытом в службу социальных измерений при Южно-Сибирском федеральном университете.
        О закономерности первой встречи Шестаков задумался позже, а тогда все происходящее выглядело естественно: случайно разговорились на общие темы, случайно пересеклись еще разу-тройку раз, а потом стали изредка встречаться и неспешно беседовать за чашкой зеленого чая. Молодой социолог из Китая неплохо знал русский. Но все же недостаточно хорошо, чтобы получить ученую степень доктора социологии. Шестаков помогал ему, чем мог.
        Спустя несколько лет, когда их знакомство уже переросло в дружбу, а Лю Тан, получивший заслуженную докторскую степень, не пожелал вернуться в Пекин, Шестакову стали бросаться в глаза легкие несостыковки. Их было мало, чтобы сделать глубокие выводы, но если на эти несоответствия наложить лакуны в биографии Лю Тана, то сомнений уже не останется. Шестаков даже порывался пойти к другу и поделиться с ним своими умозаключениями, но вовремя одумался. Все равно вариантов, если разобраться, было только два. Либо Лю Тан связан с флотской разведкой, либо работает на одну из спецслужб, приписанных к гражданским министерствам внешней политики и государственной безопасности. А неформальные контакты с офицером любой иностранной спецслужбы - это конец карьеры для федерального чиновника.
        Нет, каких-то особых угрызений совести Шестаков не испытывал. Носителем информации, составляющей гостайну, он не был никогда. Свои профессиональные и личные интересы направлял на нейтрализацию агрессивных мемных структур, от которых в равной степени страдали жители всех стран BRICS. Качественно сконструированные мемокомплексы с легкостью сливались, разделялись, совершенствовались, мутировали в принципиально новые структуры, занимались внутривидовой борьбой, в которой выживали сильнейшие, и плевали они на любые государственные границы.
        Собственно, враг у них был общий. И Шестаков предпочитал делать вид, что ни о чем не догадается. И Лю Тан предпочитал делать вид, что не догадался о догадках Шестакова. И еще некоторое время их встречи продолжались. Они так же засиживались за полночь в китайском ресторанчике «Зуб Дракона». Но оба уже понимали, что эта дружба не может быть долгой. И со временем все проблемы разрешились само собой.
        Последние годы Шестаков, увлеченный собственной карьерой, вообще потерял Лю Тана из виду. И даже вспоминал о нем редко. А потом как-то так вышло, что ему пришлось обратиться к офицеру китайской спецслужбы за помощью. Причем, Шестаков даже не помнил, почему все произошло именно так. События двух месяцев, предшествовавших переходу из охотника в жертву, сохранились в памяти очень приблизительно.
        Ничем не мог помочь и Тан. По его словам, Шестков появился среди ночи, бормотал что-то невнятное, обещал объяснить все потом, всучил наполненный наличностью засаленный бумажный пакет из закусочной «Курочка Ряба» ипопросил «крайне неофициально» разместить деньги на анонимном счете «в каком-нибудь из банков Макао». Лю Тан просьбу бывшего товарища выполнил. А спустя неделю, когда уже сильно забеспокоился и стал разыскивать Шестакова по своим каналам, то выяснил, что какой-то странный русский, частично потерявший память, объявился на фабрике Сун +Цзяожэня. В принципе, Лю Тан тоже спрятал бы Шестакова именно сюда. Лучшего варианта, чем фабрика Сун Цзяожэня, и придумать трудно. Вот только Лю Тан этого места не выбирал. И никогда не слышал про человека по имени Паровоз…
        Лю Тан свел Шестакова с тремя гуандунскими лекарями, которые долго заглядывали странному пациенту в глаза, подключали голову к гудящим электроприборам и вели с ним по очереди умные беседы, пытаясь на пальцах объяснить механизм влияния различных веществ на нейрохимические процессы, протекающие непосредственно в глубинах мозга. По мнению лекарей, препараты из группы, к которой относился «Релеватин», могли лишь временно блокировать дофаминовые рецепторы в подкорковых областях, но совершенно неспособны были влиять на функциональные возможности тех областей коры, которые отвечали за краткосрочную память.
        Шестаков охотно кивал и даже в чем-то был готов согласиться с лекарями, вот только лакуны в голове продолжали увеличиваться. Особенно в тех закоулках, где хранилась информация о «Лаборатории Касперского». Пугали Шестакова и неожиданные, волнами накатывающие ложные воспоминания из раннего детства. Откуда-то периодически возникал низкий и тревожный гул садящегося над тайгой самолета. Сам самолет уже как бы скрылся из виду, а звук его еще только проносился над вершинами сосен и круглой башенкой обсерватории. Что это был за самолет, где находится обсерватория - Шестаков не имел ни малейшего представления.
        В его воспоминания постоянно врывались и сырой колючий ветер, пахнущий водорослями, и звон трамвая в темноте - очень узнаваемый, его издают старые вагоны при крутом повороте, - и визг голодных чаек, парящих в дымке тумана над пустой полосой прибоя и ржавым длинным пирсом, и тихий шелест ломких листьев под широкими шинами велосипеда.
        Часто приходили воспоминания о маленьком мальчике в костюме матроса, болтающем ногами на парковой скамейке. Рядом с мальчиком кто-то большой, теплый, пахнущий домом и уютом. Этот кто-то обнимает и целует мальчика в лоб, молча сует в одну руку стаканчик с клубничным йогуртом, а в другую - мягкий пластиковый пакет с ананасовым соком. Следующий кадр - та же скамейка, тот же мальчик, но уже глубоким вечером. Баночка с йогуртом давно пуста, но мальчик боится с ней расстаться. Мальчику холодно. Вокруг мертвящий желтый свет ртутных фонарей.
        Рядом кто-то останавливается. Мальчика душат слезы, и он ничего не может рассказать. Потом появляются какие-то высокие люди в серой униформе, пахнущей пылью, мальчика поднимают со скамейки, передают с рук на руки, после чего всю картинку накрывает темнота. В темноте мальчику еще страшней, чем на скамейке под мертвящим светом фонарей. В темноте всегда происходит что-то непонятное. И сердце бьется так сильно, что почти выскакивает из груди. Он пытается крикнуть и позвать на помощь, но чья-то потная и сильная рука зажимает ему рот и он чувствует солоноватый вкус потной ладони.
        Хотя, конечно, ничего подобного с ним никогда не происходило. Никто не бросал его в юном возрасте на набережной у морвокзала. Родился он в сухопутной и вполне благополучной семье геологов. Рос в Вологде под присмотром бабушки Агаты. В семь с половиной лет папа с мамой, постоянно пропадавшие в длительных экспедициях на просторах Арктического шельфа, где они обеспечивали разведку очередного газосодержащего минерала, сдали своего единственного отпрыска в Калужский президентский общевойсковой кадетский корпус. А море Шестаков увидел впервые только в двадцать лет, будучи уже студентом факультета прикладной меметики Федерального технологического университета в Твери. Случилось это в тот самый год, когда Агата Викентьевна тихо отошла в мир иной…
        Тан, заинтересовавшийся эффектом фантомной памяти, убедил Шестакова завести блог в защищенной социальной сети «Глобал Чайна» ипомещать туда все воспоминания, приходившее в голову. И в первых же воспоминаниях, которые Шестаков смог отрефлексировать, появилась бабушка Агата. Своего отца, давно обосновавшегося где-то на Северном Урале, Шестаков не видел лет десять, искренне считая, что ежегодных поздравлений к Дню геолога вполне достаточно. С матерью Шестаков общался исключительно по бифону. И то пропускал, как правило, четыре из пяти вызовов, поступающих из Южно-Сахалинска. К родителям он испытывал смешанные чувства. А вот по бабушке, как оказалось, скучал. И даже не подозревал, насколько сильно…
        Свой блог Шестаков предпочитал «кормить» ночами, когда в жилой зоне на несколько часов устанавливалась относительная тишина. Тогда и строчки ложились ровнее, и воспоминания приходили активнее. Бабушка в воспоминаниях Шестакова снимала со сковороды обжигающе горячие оладьи на кислом молоке, в воскресной шляпке с вуалеткой гуляла с ним по Соборной горке, а в вязаной кофте читала вслух «Двадцать тысяч лье под водой» и «Хроники капитана Блада». Читать самостоятельно Шестаков не любил. Но бабушку Агату слушал с удовольствием.
        Впрочем, одну книгу, обнаруженную на полке, Шестаков одолел добровольно. Это были «Очерки по новейшей истории государства Российского», изданные бабушкой еще до ее ссылки в Вологду, в период ее профессорства в университете Санкт-Петербурга. Содержательная часть книги в памяти не задержалась, но запомнилось ощущение детского восторга, что этот текст написан именно бабушкой. Обновить впечатления в более зрелом возрасте Шестакову не удалось. Тираж очерков, как уверяли букинисты, был небольшим - пять сотен экземпляров, к тому же большую часть тиража пришлось уничтожить по решению суда. Бесследно растворилась куда-то и огромная бабушкина библиотека. Управляющий кондоминиума «Северное сияние» только пожал плечами, когда Шестаков приехал в Вологду вступать в права наследства. Сказал: ничего не знаю. Доступа в квартиру ни у кого не было. А если вещи пропали, обращайтесь с частным обвинением в управу. Шестаков намек понял и никуда обращаться не стал…
        Часто среди реальных событий, имен и фактов попадались и посторонние вкрапления. Какие-то звуки волн, запахи дыма и печеного хлеба, громкие песни со стороны ночной реки, потрескивание костра, нервно отстреливающего искры в низкое небо. Чаще всего ложные воспоминания приходили в тот момент, когда Шестаков задумывался над вопросами Тана о родственниках. Шестаков и сам понимал, что где-то у него могут быть дяди, тети и кузены с кузинами, но их следов в своей памяти не находил. И только однажды засомневался, когда Тан стал упорно расспрашивать о старшей сестре.
        Нет, сестры у Шестакова не могло быть, он знал это совершенно точно, но упорство Тана заставило задуматься. В пограничном состоянии между собственными и чужими воспоминаниями к нему иногда приходила женщина, не похожая ни на бабушку, ни на мать, ни на бывшую супругу Настю, с которой Шестаков бездарно прожил целых пять лет. Это была совершенно незнакомая женщина. Иногда он слышал ее тихий низкий голос. Иногда - смех…
        Вскоре в блоге Шестакова стали появляться комментарии. Первый был такой: «Как странно, даже противоестественно, что в мире существует порода людей, отмеченных божественным даром жить только воображением». Через час запись пропала.
        Спустя несколько дней появился новый комментарий: «Самое важное, что я знаю, - это то, что, когда человек умирает, нам это только кажется. Он все еще жив в прошлом, поэтому очень глупо плакать на его похоронах. Все моменты прошлого, настоящего и будущего всегда существовали. И всегда будут существовать».
        Через три дня обнаружилась еще одна запись: «Наш век - победа изображения над повествованием. Изображение присвоили себе таланты и гении, оставив повествование остальным. Метафора стала Богом, которому мы поклоняемся. В этом есть что-то языческое. Мы стали язычниками. Наш Бог - материя. Пора вернуться к повествованию, сделав его носителем великих идей».
        Сообщения состояли, как казалось Шестакову, из ничего не значащих фраз, словно их случайно забросило на его необитаемый остров каким-то неведомым цифровым ураганом. Каждое приходило в тот момент, когда Шестков был один. А исчезало почти сразу после прочтения. Физический доступ к серверам единственного дата-центра, спрятанного в синих тихоокеанских глубинах неподалеку от острова Сайпан, полностью контролировался китайским военно-морским флотом. Но модераторы из Центрального штаба группы флотов «Север» вШанхае пожимали плечами. Их системные фильтры фиксировали нули на всей шкале активности. И это было странно. Активность - она либо есть, либо ее нет. Средней позиции не существует.
        Шестаков воспользовался советом и сменил координатную позицию блога с зональной на глобальную, а заодно зарегистрировал новый блог. И целую неделю тихо радовался спокойной жизни. А потом послания стали приходить опять. Такие же анонимные, неуловимые, исчезающие после прочтения. Правда теперь информационный океан стал выбрасывать на песчаный берег уже не сборники абстрактных истин, а вполне внятные отрывки из размышления о текущих событиях в культурной и спортивной жизни страны.
        Со временем Шестаков не просто свыкся с посланиями, а даже наладил с фантомным собеседником обмен - в свои посты осторожно вставлял вопросы, а из полученных сообщений вычленял ответы. Иногда ответы были явными. Иногда - не очень. Бывало, что собеседник выражался совсем уж иносказательно, и тогда Шестакову приходилось изрядно поломать голову. По всему выходило, что его анонимный собеседник не прочь поговорить откровенно, но по каким-то причинам сделать этого не может.
        Шестаков от нечего делать составил психотип автора посланий и пришел к выводу, что его фантомный комментатор - женщина с множеством разнообразных увлечений. Она изучает сложные явления, легко схватывает новую информацию, хорошо разбирается в логических схемах, при этом может объяснить сложные вещи простыми понятиями. Сфера ее профессиональных интересов - прикладная лингвистика или логическое программирование. Она считает себя волевой и жесткой, хотя на самом деле избегает длительного пребывания в агрессивной среде. Старается выглядеть оптимистичным и жизнерадостным человеком, на самом же деле подвержена длительным депрессиям. Обладает отличными способностями в прогнозировании и администрировании, но не терпит рутины…
        А еще через два месяца после личного вмешательства генерального администратора «Глобал Чайна» Хуана Офэна двум головастым парням из Морского университета в Цинхуа все же удалось зафиксировать чужую активность в блоге Шестакова. Причем они смогли не только зашить «прореху», но и вычислить веер IP-адресов, с которых приходили сообщения. Частью адресов, как выяснили флотские аналитики, пользовались на правах аренды организации и учреждения, зарегистрированные в одной из коммун городского округа Саратов-Сортировка. Удалось разыскать и архивные копии договоров. Оформляла все документы женщина по фамилии Милецкая, местонахождение которой отследить не удалось.
        Тан не поленился и специально приехал на фабрику, чтобы узнать, говорит ли о чем-то Шестакову эта фамилия. Оказалось, очень даже о многом говорит. И не было, как оказалось, у Шестакова на тот момент более сильного желания, чем узнать истинное местонахождение Искры Милецкой. По мужу - Надеждиной, по жизни - Гюрзы…

* * *
        Речной трудяга «РТ-655», долго утюживший реку от Нижневартовска до Салехарда под именем «Капитан Кабаков», а на пятом десятке переименованный в «Хуанхэ», натужно пыхтел, толкая перед собой баржу с крепким сибирским кирпичом, изготовленным трудолюбивыми китайцами. Перегруженная посудина двигалась вперед с грацией беременной бегемотихи. Речное русло в отсутствии ветра сплошным ковром накрывал плотный туман, зависший над зеркалом воды как вторая река. Где берег опускался к воде совсем низко, туман застревал в ивняке и висел на сырых кустах грязными клочьями.
        Шестакову стало холодно. Он обогнул с кормы высокую надстройку речного толкача, вцепился в левый борт и попытался разглядеть хоть что-то за береговой полосой. Судя по тому, что мерный рокот двух восьмисотсильных дизелей стал затихать, впереди показалась отмель. На траверсе сигнала капитан толкача возвестил о грядущем маневре двумя тревожными басовыми гудками, и одновременно с гудками запустил белые проблесковые маячки на мачте. Из-за тумана судно и так-то двигалось малым ходом, а перед препятствием сбрасывало скорость почти до нуля.
        - Как жизнь, салага? - щелясто улыбнулся моторист. Судя по бирке над карманом засаленной тужурки, фамилия его была Семенов.
        - Живу как-то… Спасибо, что спросил.
        - Замерз? Или укачало? Не боись, у нас не море-окиян. - Моторист тщательно вытер руки ветошью, забросил использованную тряпку как баскетбольный мяч в первое попавшееся ведро, вытащил из кармана китайскую сигарету без фильтра, запихнул ее в массивный мундштук и прикурил, тщательно оберегая огонек зажигалки ладонью. - Сдвинемся на ют? А то наш капитан, в рот ему шпрот, курево на борту не приветствует.
        Шестаков возражать не стал.
        На корме стояли деревянные ящики из-под боеприпасов. На них они и присели.
        Отмель закончилась, фарватер расширился, и капитан в рулевой рубке послал в туман два очередных протяжных гудка.
        - А ты, видать, важная шишка. - Семенов сделал несколько торопливых затяжек. - Провожали тебя косоглазые торжественно. Такого сборища на нашем причале я лет сто не видел. Бизнес с ними или как?
        - Мне в порт нужно попасть, - уклончиво ответил Шестаков. - Сколько нам еще идти?
        - Еще пару часов точно. - Семенов скривился, будто ему случайно наступили на больной мизинец. - Когда Большой Боря по реке ходил, мы с ним за день успевали две ходки сделать. И ночевали всегда на своем причале. А как списали Борю, так и бакланим. Новый капитан - китаец, фарватера не знает, ночью, да еще в туман - стоп-машина. Бздит так, что в Салехарде слышно…
        Из серой туманной хляби, которую «Хуанхэ» оставлял за кормой, вылетел белый катер.
        - Нас кто-то догоняет, - заволновался Шестаков.
        Катер трижды оглушительно просигналил. Два коротких и один длинный. Обгон по левому борту.
        Семенова словно сдуло с ящика.
        - В рот им шпрот, это же «Урга». Опять черти принесли пограничников!
        - До границы еще километров сто, - удивился Шестаков.
        Семенов в ответ только хмыкнул.
        Капитан «Хуанхэ» ответил парой коротких гудков и одним длинным. «Урга» увеличила ход, обогнула тихоходную баржу, сбросила скорость и дала три протяжных гудка.
        - Этого и следовало ожидать, - пробурчал Семенов. - Погранцы не в настроении. Ставят нас на якоря. Еще пару часов точно потеряем.
        В планы Шестакова встреча с пограничниками не входила. Хотя с паспортом речника, которым обеспечил его Тан, опасаться было нечего, но лишний раз мелькать перед представителями власти не хотелось. Спустившись по трапу в кубрик, Шестаков расшнуровал ботинки и прилег на самую небрежно заправленную койку. Впрочем, подремать ему не удалось. Как только на борт толкача поднялись люди с катера, в кубрик скатилась юркая собака пепельно-серого окраса. Обнюхав все углы, она сунула нос во все матросские рундуки, поскреблась в двери капитанской каюты, порычала недовольно в камбузе, после чего мирно разлеглась в центре кубрика, положив голову на лапы.
        - Эй, барбос - мокрый нос! - окликнул собаку Шестаков.
        Пес покосился на него хитрым карим глазом, встряхнула лохматыми ушами и с удовольствием взвыл. По трапу тут же застучали кованые армейские башмаки.
        - Заткнись, Тарас! - прикрикнул на собаку боец в черной униформе. - О, здесь еще один подарок спрятался. Встать! Смирно! Живо на палубу!
        Шестаков послушно вскочил и присоединился к экипажу, который уже вытянулся на баке перед двумя бойцами, затянутыми в штурмовую амуницию армейских рейнджеров. Поперек палубы косолапо вышагивал низкорослый прыщавый пограничник в пижонских сапогах с заклепками и краповом берете с майорской звездой. За ним семенил капитан «Хуанхэ».
        Шестаков наклонился к уху моториста Семенова и шепотом поинтересовался:
        - Кого-то конкретного ищут?
        - Не-а, всех подряд шерстят. У них операция «Абакан», - так же шепотом ответил Семенов. - Эти бабуины вообще непонятно откуда. Залетные. Борцы с контрас. Изымают оружие, нелегалов и все карманные деньги.
        - Молчать там у меня, мля! - прикрикнул майор-пограничник. - На глазах буреем, погремушки китайские!
        - Я ваша предупреждать, что как есть мы сотрудничать иностранная судоходная компания, - проблеял с акцентом капитан судна. - Нам собственность Объединенной Республики Китай, и обязаны мне придерживать нормы Сингапурская конвенция.
        Залетный пограничник побагровел так, что его лицо почти слилось по цвету с беретом.
        - Да я сейчас эти нормы, мля, в задний проход тебе встрою! Андестэнд ми? Ты, мля, где сейчас находишься? В суверенных, мля, российских водах, мля! Вот и будь любезен, мля, не перечить, мля, представителю, мля, законной власти!
        Выдержав длинную паузу, пограничник покачнулся с пятки на носок и ткнул пальцем в грудь Шестакова.
        - Кто такой?
        - Юнга! - Шестаков с ухмылкой вытянулся по стойке смирно.
        На несколько секунд над палубой повисла мертвая тишина. Все задержали дыхание. Казалось, у майора сейчас начнет багроветь даже краповый берет.
        - Вы тут чё, мля, одних, мля, комиков в команду понабирали, мля? - взорвался пограничник. - Документ предъявляй, мля, мутант! Да я вас, мля, буду на якорях неделю держать! В три слоя обыщу, мля! Вы у меня, мля, гагарой изогнетесь вместе со своими китайскими кирпичами!
        Тему сложных половых взаимоотношений с речниками, нелегалами и со всеми предпринимателями Объединенной Республики Китай прыщавый майор мог развивать, видимо, долго, но перспектива длительного простоя команде «Хуанхэ» пришлась не по вкусу, и по нестройному ряду речников покатилось протестное гудение. Шестаков, успевший уже дважды пожалеть о своей неосторожной шутке, безропотно протянул для проверки паспорт, протертый в некоторых местах до дыр в целях достоверности.
        Вид изрядно потрепанного документа слегка остудил пыл пограничника.
        - Всем тих-ха! - буркнул он, внимательно изучая оттиски печатей на трех страницах. - Порт приписки не вижу…
        - Порт Дудинка, - подсказал Шестаков.
        - Теперь вижу, - нахмурился пограничник и обернулся к своей команде. - Петраченко, твой блохоносец ничего не нашел?
        - Никак нет! - гнусаво отрапортовал розовощекий кинолог и развел руками.
        - Ты мне ручками, мля, не разводи. Этот твой Тарас-тарантас только и умеет, что жрать казенный пай, да гадить где ни попадя. - Майор вяло кивнул рейнджерам. - Всем, отбой. Возвращаемся на базу…
        Пока пограничники ловили собаку и сгружались на свой катер, команда «Хуанхэ» так и стояла на баке, старательно не глядя друг на друга. И только когда сигнальные огни «Урги» растворились в утреннем тумане, капитан толкача покосился на свой хронометр, укоризненно покачал головой и проворчал:
        - Крутогорский шлюза средний ход идти долго, да…
        В следующие два часа толкач без происшествий миновал и Дымный остров, и Чернолучинскую стрелку и Крутогорский водоподъемный узел, и затон бывшего судоремонтного завода, в котором так и остались навсегда торчать остовы затопленных барж. Без происшествий прошла и швартовка к нелюбимому большинством иртышских речников пятому причалу, где Шестакову предстояло сойти на берег, а дальше уже продолжить свой путь в составе бригады железнодорожных экспедиторов.
        - Погранцы могли нас надолго задержать? - поинтересовался он, обнимаясь на прощанье с разговорчивым мотористом.
        - Не сцы! - Семенов весело подмигнул. - Кто ж им даст? Через пару часов простоя примчалось бы на вертушке наше косоглазое начальство, выдернуло из теплой постели главного пограничника округа, тот отправил бы взвод своих «физиков», и они ввалили бы этому залетному майору по самое не хочу. У них с субординацией строго. Каждый имеет право пастись только на своей территории.
        - Понятно. А мне, значит, туда? - уточнил Шестаков, махнув рукой в северном направлении.
        - Туда, - подтвердил Семенов. - Заблукаешь - держи курс на флаг пароходства…
        Полусонный порт жил своей жизнью, наполненной пугающими громкими звуками, и пока Шестаков обходил дальней стороной огромные портальные краны, загружавшие уголь в брюхо ржавой самоходной баржи «Звезда Югории», ухитрился сбиться с верного курса. В результате вместо товарной станции он дважды находил здание бассейнового управления. А когда вернулся назад, то оказался почему-то на контейнерной площадке. Побродив наудачу, Шестаков пошел по тропинке, петлявшей вокруг куч ржавого металла, и очутился на траверзе портового кафе - выкрашенного в бирюзовый цвет щитового домика. Вывеска уверяла, что заведение общепита «Прибой» обязано работать круглосуточно. Остывающий мангал распространял дурманящий запах запеченного на углях мяса, и Шестаков решительно толкнул тугую дверь.
        - Привет, матросик! Чё тебе подать? - Официантка с трудом оторвала опухшее лицо от стойки, встряхнула кудрявой прической, сдвинула ногой ведро с шваброй и нервно вытерла руки об потрепанный передник. - Сегодня счастливый день, поэтому любой каприз за твои деньги. Кофе, доминиканскую сигару, кальян, девочку? Ты кого предпочитаешь - эфиопок, японок или мексиканок? Могу и сама обслужить, если опаздываешь на свой пароход до Калькутты. Эй, Бабах, двигай батонами, у нас сегодня важный гость!
        Исчерпав все имеющиеся у нее энергетические ресурсы, официантка икнула, взгляд ее опять затуманился, а голова с легким стуком вернулась в прежнее положение - на липкую от пивных колец стойку. Шестаков оседлал первый подвернувшийся стул, мельком взглянул на исцарапанную ЖЖ-панель в углу, которая честно попыталась предложить ему на выбор десяток комедийных ситкомов, и равнодушно отвернулся к пыльному окну.
        Лысый, рябой и явно чем-то огорченный Бабах появился минут через пять. Повел длинным носом в сторону стойки и вполголоса выругался. Шестаков отказался от разбавленного пива, но согласился взять три порции резинового шашлыка с ткемалевым соусом и три порции виноградной чачи. Перед расставанием расчувствовавшийся Бабах даже всучил Шестакову в качестве презента сверток с теплым лавашем и мягким козьим сыром.
        С наполненным желудком железнодорожная станция нашлась сразу. Шестаков просто пошел в том направлении, куда махнул ему рукой Бабах, и через пять минут споткнулся об рельсы.
        - Эй, кто-нибудь здесь есть? - закричал он и был подхвачен за воротник двумя кряжистыми парнями в ярко-оранжевых экспедиторских куртках.
        - Мне срочно нужно найти Володю и Артура, - пробормотал Шестаков, распространяя вокруг себя запах душистой чачи.
        - Найдешь, найдешь, - пообещали парни, подтаскивая Шестакова к вагону. - Это тебя зовут Дима, которому нужно до Русской Поляны? Быстро залезай. Нам зеленый вот-вот дадут.
        - Дима - это я. - Шестаков тыкал себе в грудь пальцем и пытался кивать. - В отпуск еду. Внеочередной…
        Сил у него хватило только на то, чтобы стянуть тяжелые ботинки. Когда товарняк набрал ход, Шестаков уже крепко спал, растянувшись на верхней полке экспедиторской плацкарты. И снился ему сон, как будто он стал кирпичом. Одним из многомиллионной армии кирпичей, отправленных со склада фабрики Сун Цзяожэня за тысячи километров в грузовом составе из двух сотен платформ. И он, как и все его коллеги, неторопливо движется с севера на юг, словно по гигантскому конвейеру, в сторону российско-казахстанско-китайской границы.
        Где-то там, за высокими горами и жаркими пустынями, на слиянии рек Янцзы и Ханьшуй, в многомиллионном городе Ухане, что в провинции Хубэй, их должны будут опять перегрузить на речную баржу, чтобы отправить в путешествие по Великой китайской равнине до самой дельты Янцзы, где река разрезает берег Восточно-китайского моря на сотню рукавов. От такой умопомрачительной перспективы у Шестакова-кирпича с одной стороны захватывало дух, а с другой - ему было страшновато. Справится ли он? Куда попадет? Кем станет? Хорошо, если частью красивого дома. А если расколется по дороге и превратится в некондиционный товар, то пригодится только на фундамент…
        В Русской Поляне, где состав оказался ближе к вечеру, было грязно и пусто. По маневровым путям, засеянным разноцветным пластиковым мусором, бродили одичавшие худые собаки со злыми глазами. Шестакову, только что спрыгнувшему с верхней полки, где он спал всю дорогу, укрываясь бушлатом, стало тоскливо.
        - Остановок в расписании нет, - предупредил его экспедитор Артур, не отвлекаясь от партии в преферанс. - Дадут красный - притормозим. Если нет, придется тебе, служивый, соскакивать на ходу. Готов?
        Шестаков сунул руки в рукава бушлата и туго намотал на шею серый шарф.
        - Неразговорчивый нам попался попутчик, - заулыбался экспедитор Володя. - Ты это, как спрыгнешь, не забывай по сторонам оглядываться. Федералы здесь не в масть. Сдают позиции по всем фронтам. Кое-как контролируются станция и дистанция пути. А у муниципалов власти реальной вообще нет никакой. Даже в Русской Поляне. Так что здесь почти всюду шуруют контрас…
        - А чего хотят? - Шестаков почувствовал холодок в нижней части живота.
        - Кто? Контрас? - уточнил Володя. - А чего они могут хотеть? Как и все - денег, власти, женщин, и свободы грабить тех, кто не платит добровольно.
        - Понятные желания.
        - Только не рекомендую с ними пересекаться. Мы в свое время по этим степям тоже помотались. Помнишь, Артурчик? Были в революционном корпусе «Казачья вольница». Хорошо, что попали под амнистию, добровольно ввергнув себя в руки правосудия. Теперь, как видишь, стали добропорядочными гражданами…
        Красного семафора Шестаков не дождался, пришлось спрыгивать на ходу. Пропустив последний вагон, Шестков сориентировался по банкам элеватора и водонапорной башне, перебрался через пути, пролез под цистернами и оказался на пустой пассажирской платформе. В здании вокзала было пусто. На окошке с надписью «Касса» висел устрашающего вида черный накладной замок. Только уборщица в гулкой тишине пихала мокрые опилки по потемневшему полу, да ларечница пересчитывала шоколадных зайцев.
        Для начала Шестаков внимательно изучил расписание, предлагавшее всего два местных направления. Одно - на Нововаршавку, другое - на Исилькуль. Оба дизеля ходили через день, отправлялись рано утром, и оба не подходили в равной степени, так что можно было садиться на любой.
        - Извините, уважаемая, - обратился Шестаков к ларечнице. - Вы не в курсе, когда касса откроется?
        Ларечница неохотно отставила коробку с зайцами и фыркнула.
        - Понял, не знаете. А бутерброды у вас почем?
        - По десять. Остались только на витрине.
        Шестаков выгреб из кармана горсть мелочи.
        - Я все возьму. И еще дайте мне большой пакет кофейного молока…
        Привокзальную площадь Русской Поляны приспособили под собственные нужды бомжи, к тому же она насквозь продувалась холодным ветром, и Шестаков вернулся обратно на перрон, где приметил относительно чистую скамью. На ней и устроился, поплотнее запахнувшись в бушлат. Если здешние поезда не слишком отклоняются от расписания, то до отправления оставалось четырнадцать часов. Ночью, конечно, похолодает, но искать нормальный ночлег - еще больший риск, чем ночевать на перронной скамейке.
        - Дяденька, дай сироте на хлебушек! - заканючил чумазый мальчишка лет восьми.
        - Ты откуда взялся? - Шестаков от удивления чуть не подавился напитком.
        - Местный я, дяденька. Папка наш, подлюка, сбежал с артисткой из передвижного цирка. А мамка, побрякушка сумчатая, уже месяц из города не возвращается. Сестренка мелкая с голоду опухла. Пожалей ты нас, дяденька. Дай денег на прокорм. Младенец Иисус твою доброту не забудет!
        Шестаков огляделся по сторонам, убедился, что платформа пуста, протянул мальчишке бутерброд и ссыпал ему в ладонь остатки мелочи.
        - Больше нет, и не проси.
        Быстро пересчитав монетки, мальчишка небрежно сунул их в карман широких штанов, по-хозяйски присел на скамейку, надкусил бутерброд и, как опытный заговорщик, склонился к уху Шестакова:
        - Дяденька, тебе пистолет не нужен?
        - Какой пистолет? - удивился Шестаков.
        - Китайский. Почти новый. Автоматический. Калибр - девять миллиметров. Обойма - шестнадцать патронов. Цена плевая - всего триста новых юаней. Еще за тридцать юаней сверху я вторую обойму отдам. Ну что, дяденька, берешь? Только думай быстрей.
        - Та-а-ак! - Шестаков почувствовал, как в нем просыпается злость. - Быстро мотай отсюда, поганус, пока я тебя в полицию не оттащил!
        - Не нужен, так и скажи. - Юный коммерсант поднялся и независимой походкой двинулся в дальний конец платформы. - Другим предложу. В наших краях мужик без пистолета - не мужик. Это все равно, что без члена.
        Шестков тоже поднялся, но сменить место дислокации не успел. Путь ему уже отрезал патруль. Двое толстых стражей в синей форме Службы шерифов, похожие друг на друга, словно единоутробные братья, шли как бы по своим делам, но целью их был, понятно, Шестаков.
        - Документы, - лениво процедил первый толстяк. - Откуда такой? Куда направляешься?
        - Какая разница откуда, если документы в порядке? - Шестков протянул паспорт речника.
        - Не надо грубить представителю, - ухмыльнулся второй толстяк. - Мы вежливо спрашивали и ждем вежливого ответа.
        - А я жду завтрашний поезд на Нововаршавку. Или не имею права?
        Толстяки переглянулись. Жертва явно брыкалась. Но они - то знали, что на исход дела это никак не могло повлиять.
        Впрочем, Шестаков это тоже знал. Знал и мальчишка-наводчик, не скрывавший своей заинтересованности. Остановившись метрах в пятидесяти, он с усмешкой наблюдал за происходящим.
        - Придется тебе, морячок, сначала проследовать с нами. До выяснения, грубо говоря, личности. - Помощники шерифа расхохотались одновременно. - Печать в твоем паспорте какая-то размытая. А вдруг ты не гражданин России, а какой-нибудь антисоциальный элемент? Короче, будешь оказывать сопротивление или пойдешь добровольно?
        Шестаков коротко пожал плечами и отвернулся…
        В участке их ждал третий толстяк, похожий на двух предыдущих, только постарше и с одышкой. Он и заполнил протокол временного задержания, забрав у Шестакова часы и все остальное, что нашлось в карманах бушлата. Не заинтересовали помощника шерифа только рублевые купюры.
        - Куда направлялся задержанный?
        - В Обираловку, - пояснил Шестаков, чем вызвал у толстяков новый приступ смеха.
        - Точно, был у нас такой населенный пункт, - выдавил из себя старший, отсмеявшись. - Только его расформировали давно. Народец оттуда разбежался. Тебе кто нужен-то?
        - Никто не нужен. Могилу деда ищу.
        - Могилы предков - это святое. Вот личность твою завтра установим, и враз отпустим, если не соврал. Поедешь куда хотел, скажешь деду спасибо за Победу.
        - А сегодня нельзя?
        - Сегодня праздник у всех россиян, мил человек, - День святых мучениц Веры, Надежды, Любови и матери их Софии. Все россияне по домам сидят. Праздник празднуют. Сам подумай: кто в такой великий день работать будет? Только нехристи какие-нибудь. Или не согласен?
        Шестакова закрыли в узком помещении без окон, разделенном пополам толстой решеткой, пообещав на ночь выдать матрац. Судя по звукам, помощники шерифа вызвали кого-то, кто принес им дешевого вина, и все вместе сели играть в покер. Шестаков расстелил на полу бушлат, уперся спиной в решетку, чтобы не мелькала перед глазами голая лампочка, и закрыл глаза. Все же в камере было теплее, чем на лавочке…
        Через пару часов стражи подозрительно всполошились. Стали вдруг заходить к Шестакову по очереди, распространяя запах сивухи, похохатывать и перешучиваться. А старший даже ужин принес - глубокую миску супа с большим ломтем подового хлеба.
        - Вставай, арестант. Мы сегодня добрые. Учил науку историю? Знаешь, как во времена Римского императора Адриана жила в Риме благочестивая вдова София? Были у нее три дочери - Вера, Надежда и Любовь, и всех она воспитала в любви к Богу. Слух о благочестивой семье дошел до этого тирана, он вызвал к себе трех сестер и воспитавшую их мать и потребовал от девочек, чтобы они отреклись от Иисуса. Они отказались. Тогда император приказал принести их в жертву своим языческим богам. Старшей, Вере, было тогда двенадцать лет. Надежде - десять. А самой младшей - всего девять. Мать их, Софию, телесным мукам не подвергли, ее обрекли на более сильные мучения - душевные. Похоронила она своих дочерей, два дня не отходила от могилы, а на третий день Господь ниспослал ей тихую кончину…
        Помощник шерифа утер рукавом пьяную слезу.
        - Весь суп слопал, нехристь? Добавки хочешь? Моя варила. У нее знатный суп - на петушином бульоне…
        Причину странного поведения правоохранителей Шестаков понял только утром, когда его полусонного выволокли на задний двор. Хищный силуэт бронетранспортера «Великая стена», припаркованного в переулке, не заметить было невозможно. Ну а когда из бронированной машины выпрыгнул командир отдельного штурмового отряда «Клин» Седой в сопровождении двух своих бойцов, Шестакову показалось, что мир вокруг застыл, словно стал стеклянным, а скоро разлетится на фрагменты…
        - Этот что ли? - Седой бросил на Шестакова равнодушный взгляд.
        Помощник шерифа икнул, распространяя сивушные масла, и подтолкнул арестованного вперед.
        - У нас товар, у вас купец. Юани привезли?
        После празднично проведенной ночи лицо у него так опухло, что глаза стали напоминать бойницы в крепостной стене.
        - Не спеши, командир, товар-то у тебя, похоже, некондиционный….
        - Какой еще некондиционный? - округлил глаза старший толстяк и полез что-то искать по карманам. - Мы это… внимательно… По ориентировке. Сам погляди - вылитый!
        Седой схватил Шестакова за рукав бушлата и подтянул поближе.
        - Сейчас проверим, кто здесь вылитый. Где документы задержанного? Потолковать с ним хочу наедине.
        В присутствие двух угрюмых бойцов штурмового отряда «Клин» спорить с Седым никто не захотел.
        Шестаков прислонился плечом к кирпичной кладке и просто ждал, чем все это закончится. Он понимал, что Седой не узнать его не мог. Несмотря на худобу, усталость, тусклый взгляд, сизые от щетины щеки и потрепанный бушлат. Нельзя неузнаваемо измениться всего за полгода без использования биопластики.
        Но время шло. Седой, никуда не торопясь, листал потрепанный паспорт речника.
        - А действительно чем-то похож! - На его лице появилось нечто, отдаленно напоминающее улыбку.
        - На кого похож? - равнодушно спросил Шестаков.
        - На матерого преступника, который сбежал от правосудия и находится в международном розыске. Немудрено было спутать. Сам-то откуда?
        - Из Дудинки. Следую в порт Салехард. В настоящее время нахожусь в очередном оплачиваемом отпуске. Имею предписание палубного матроса на сухогруз «Надежда Сургута».
        - В целом мне все понятно. Ну а частности не интересуют. - Седой вернул Шестакову документ и портмоне. - Из рук не выпускай. С этими муниципальными волками я потолкую, объясню им всю глубину неправоты, но и ты волну не гони. Советую жалобу не подавать. Надеюсь, они тебе карманы не полностью опустошили?
        - Спасибо, - одними губами произнес Шестаков.
        Седой прищурился.
        - Человек, с которым тебя перепутали, в большие неприятности угодил. Хорошие деньги за него обещают, парень. Постарайся не привлекать внимание, если не хочешь новых проблем. Уяснил?

* * *
        Внезапный порыв степного ветра разметал ржавую пыль, осевшую вдоль железнодорожной насыпи, и швырнул Шестакову прямо в лицо горсть мелкого рыжеватого песка. С кряхтеньем присев на рельсы, он снял с плеча рюкзак, не спеша расшнуровал правый ботинок, экономно промыл растертые пальцы водой из пластиковой бутылки, внимательно осмотрел все потертости и смазал микротрещины биогелем. Ноге сразу стало легче.
        День уже заканчивался, но пейзаж был все тот же - заброшенная железнодорожная ветка, серая насыпь, уставший металл. Сквозь сгнившие шпалы пробивались молодой березняк и кусты боярышника, покрытые толстым слоем серой пыли. Стайка грачей с шумом нарезала круги над узкой лесополосой. Шестаков поправил рюкзак. Зашнуровал ботинок. Сделал последний глоток теплой воды из пластиковой бутылки. Обираловка, по его расчетам, должна была уже показаться. Но почему-то упорно не показывалась.
        На выцветший от времени деревянный указатель Шестаков наткнулся спустя три часа, когда и солнце уже почти зашло, и нога распухла так, что на нее с трудом можно было наступать. Даже спустя много лет было видно, что станция Обираловка когда-то жила насыщенной жизнью. Обслуживала фермерские хозяйства в окрестностях, которые занимались растениеводством и еженедельно устраивали ярмарки. Теперь на местных полях вместо пшеницы цвели дикие травы, станцию вычеркнули из реестра, путепровод сполз в овраг, от крепких зданий остались лишь медленно разрушающиеся стены.
        Зато, как ни странно, сохранилась будка смотрителя, скрывавшаяся в зарослях кустарника на бывшем переезде. Там Шестаков и заночевал. Уцелевшую печку-буржуйку накормил собранным сухостоем досыта, поэтому тепла хватило почти до рассвета. А с восходом солнца отправился дальше, вдоль насыпи, когда-то соединявшей Обираловку с самыми крупными окрестными поселениями: Ротовкой, Невольным, Погостовым и Широким. Теперь все эти деревни встречали Шестакова покосившимися водонапорными башнями, улицами, заросшими бурьяном, поваленными столбами без проводов и пустыми окнами домов.
        Из общего ряда выбивалось только Погостово. Еще издалека Шестаков приметил никем не тронутую часовню на пригорке, которая лишь почернела боками и сильно скособочилась от времени. Дома в Погостово оказались практически целыми. В некоторых даже посуда стояла нетронутой в пыльных сервантах. На чьем-то гнилом крыльце валялась и забытая бутылка водки, почти не пострадавшая от времени. Только могилы в Погостово удивляли. Они были прямо во дворах. Не по-христиански как-то…
        - Вот черт, одного что, забыли похоронить? - удивился Шестаков, заметив в заросшем палисаднике укутанную пледом фигуру. Но человек в кресле-качалке, к его радости, стал проявлять признаки жизни. Заслышал шаги, он зашевелился, выронил из рук древнюю магнитолу «Тошиба», откашлялся и громко спросил:
        - Эй, здесь кто-то есть, или у меня опять слуховые галлюцинации?
        - Не бойтесь, я пришел с миром, - крикнул Шестаков, демонстрируя пустые ладони.
        Но человек в кресле-качалке был не только стар, но и слеп.
        - Мне сейчас смешно кого-то бояться, так что заходи, не стесняйся.
        - Во всей округе пустые дома. А вы почему не уехали? - удивился Шестаков.
        - Долгая история. - Старик с кряхтеньем поднялся, аккуратно свернул клетчатый плед, распахнул калитку. - Меня когда-то Аркадием Васильевичем звали. А тебя?
        - Дмитрием.
        - Заходи в дом, Дима, а то неудобно через забор общаться. Пообедай со мной, не откажи в любезности. Правда, я не особенно хлебосольный хозяин. Кроме как пшеничной кашей и угостить нечем.
        В доме было сыро и зябко. Почти так же, как на улице.
        Шестаков присел на деревянную лавку в летней кухне и поежился.
        - У меня есть немного консервированной говядины. С вашей кашей она вполне…
        Старик на ощупь разжег примус, набрал воды в эмалированный китайский чайник, поставил его на огонь.
        - Что привело тебя в наши края? Извини за любопытство, но люди в моем доме давно не появлялись.
        - Это тоже долгая история. - Шестаков задумался. - Я и сам еще не до конца во всем разобрался. Как-то все внезапно произошло…
        - Странствуешь?
        - Не совсем. Одного человека разыскиваю. Точнее, женщину.
        - Она здешняя? Может, я чем-то смогу помочь?
        - Вряд ли. Я даже не знаю толком, кто она. И где искать, не имею понятия.
        Старик хмыкнул.
        - Интригующе и многообещающе. А имя у этой женщины есть?
        - Есть. Ее зовут Искра. Фамилия - Надеждина. Но я не думаю, что она из этих краев.
        - Тогда почему ты пришел к нам?
        Шестаков рассмеялся.
        - Если я сейчас скажу, что путь мне подсказывает мое сердце, вы подумаете, что я сумасшедший.
        - Тобой движет любовь? - уточнил старик.
        - Нет, точно не любовь. Скорее, мной движет ненависть.
        - Тоже сильное чувство. Я бы с удовольствием тебе помог, но не знаю как. Тридцать лет я отработал терапевтом в станционной поликлинике, знал практически всех, кто жил в местных поселениях, но о женщине по имени Искра не слышал ничего. И даже не представляю, что тебе посоветовать. Сейчас здесь пустая земля. Остались только пыль и бандиты.
        - Вы давно один? - Шестаков выложил мясо консервированного кролика на две тарелки и одну подвинул к старику. - Где ваши родственники, если не секрет?
        - Какие у меня могут быть секреты? Старший сын погиб в локальном конфликте на границе с Киргизией, когда в тех местах случилась очередная Революция Роз. Младший с семьей еще двадцать лет назад эмигрировал в Центральную Америку. Сначала жил в Сальвадоре, потом перебрался в Панаму. Со старшим внуком у нас никогда не было взаимопонимания. Он приезжал лет пять назад и больше, видимо, никогда не появится. Жену я похоронил два года назад, три года назад - младшего внука. Настоящих друзей, как в книгах, я за всю свою жизнь так и не встретил. Более того, пришел к выводу, что дружба - это плод интеллигентских иллюзий. Так называемые простые люди, Дима, друзей не имеют. Ни разу в моей врачебной практике не случалось, чтобы состоянием здоровья больного поинтересовался кто-то еще, кроме его родственников. Простые люди - они вообще редко думают. Обычная жизнь мужчины среднего возраста в большинстве случаев - ежедневная мучительная борьба с алкогольной зависимостью. Я ни разу не дождался от своих больных не то что благодарности, а хотя бы помощи в деле спасения их же собственных жизней. Трудно поверить, но они
даже сопротивлялись, когда я боролся за их жизнь. Они готовы были умереть и в тридцать, и в сорок лет. А если доживали до шестидесяти, то считали, что прожили жизнь на полную катушку. Я очень многим помешал уйти досрочно в страну с более благоприятным климатом и более справедливым политическим режимом. А сейчас сам не могу дождаться, когда Господь милостиво позволит мне перебраться туда, где хорошо. Отапливать дом мне уже нечем. Дров нет. Керосина осталось на пару месяцев. Ячневая крупа - заканчивается. Прошлая зима была очень суровой. Лето - коротким. Ну а нынешней зимы мне точно не пережить. Если окажешься весной в наших краях, не сочти за труд, закопай сумасшедшего старика в землю по христианскому обычаю…
        Шестаков отложил в сторону гнутую алюминиевую ложку и покосился на свое отражение в мутном зеркале. В голову, как назло, не приходило ни одного ободряющего слова. Он сходил за своим рюкзаком и молча выложил на стол все свои скромные запасы.
        - Что это?
        - Консервированное мясо. Вам нужнее. А на счет остального - обнадежить не могу. Учитывая количество людей, желающих меня поймать, я очень сомневаюсь, что смогу протянуть еще хотя бы пару месяцев…
        Некоторое время старик молча шевелил губами.
        - Хорошо, что в тебе есть не только воля, но и чувства. Иди с Богом…
        Дождь стал усиливаться, когда до села Басагаш оставалось несколько километров. Шестаков накрылся опустевшим рюкзаком и прибавил темп, отмечая пройденное расстояние по почерневшим столбам низковольтной линии электропередачи. Дорога пошла низиной, грязи прибавилось, и он переместился ближе к обочине. Сзади мелькнул приглушенный свет фар. Шестаков снял с головы рюкзак и остановился. Прятаться было уже поздно. Оставалось только надеяться, что два пикапа его просто обгонят и поедут дальше по своим делам.
        Но головная машина тормознула.
        Из задней двери с демонстративной ленцой выбрались двое подростков с автоматами. Переднее стекло медленно опустилось. Из теплого салона на свободу вырвалась мелодия популярной песенки про последний бой Сахалинской десантной бригады.
        - Ты кто? - равнодушно поинтересовался хмурый высокий юноша на переднем сиденье.
        - Прохожий, - ответил Шестаков, стараясь выдержать максимально нейтральный тон. - Просто прохожий. Иду мимо.
        - Баклан ты, а не прохожий!
        Подростки с автоматами демонстративно заржали.
        - Забросьте его в кузов к Хохломе, на базе разберемся, откуда в наших краях объявилась эта птица морская, - скомандовал «хмурый».
        Перед носом Шестакова мелькнуло вороненое дуло автомата, потом кто-то брызнул ему в глаза чем-то шипящим. Боль и темнота накрыли одновременно. Шестаков дернулся и понял, что летит в пустоту, где боли уже почти нет…
        А потом боль пришла опять. И вместе с ней пришли голоса. Громкие, неприятные.
        - Очухался, баклан?
        Шестаков приоткрыл распухший глаз и попытался пошевелить руками. У него получилось. Ноги ему скрутили липкой лентой, а руки оставили свободными.
        - Можно мне воды? - попросил Шестаков, поморщившись.
        - Человек слаб, - с явной укоризной произнес молодой парень в черном берете с малиновой треугольной нашивкой.
        - Болт, дай ему воды, - скомандовал кто-то женским голосом. И в ту же секунду на Шестакова обрушился ледяной водопад. Он едва успел зажмуриться.
        - Хватит, или еще дать?
        Шестаков фыркнул и помотал головой.
        - Спасибо, мне хватило.
        Осторожно покосившись по сторонам, Шестаков разглядел рифленые стены из серого полистирола. Судя по всему, это был стандартный модульный ангар с отоплением и автономным генератором. В дальнем углу за выгородкой Шестаков приметил большой офисный стол с новомодным прозрачным монитором. За монитором сидела девушка. На вид - не старше двадцати. Нос слегка вздернут, глаза карие и широко расставленные, взгляд прямой, волосы средней длины, почти черные, лоб спрятан под густой челкой. Особые приметы - шрам на левой щеке. Шестаков словно увидел перед глазами ориентировку.
        Девушка подошла, задумчиво заглянула дрожащему от холода Шестакову в глаза, обыскала карманы его бушлата, и недовольно надула губы.
        - Для федерального агента он слишком туп, для случайного человека - быковат. Может, это казахи его подбросили для сбора разведданных? Слышишь меня, моряк? Ты от какой подводной лодки отстал?
        - Шура, да чё тут думать? - возмутился розовощекий здоровяк, тщательно надраивавший ботинки. - Выведем в степь, а там гражданка пуля сама с ним разберется.
        - Косяк, завали хлебало!
        - А чё? - огрызнулся Косяк. - Я только предложение выдвинул. У нас демократия.
        - Вот и задвинь свое предложение обратно. До лучших времен. Вот когда вернешься в свою бригаду малолетних мародеров, там и будешь фраерить.
        Девушка Шура еще раз внимательно осмотрела Шестакова с ног до головы и одернула подогнанный по фигуре камуфляж.
        - Слышал про революционное движение имени Пятого марта, которое возглавляет Шура Журавлева?
        Шестаков отрицательно мотнул головой и поморщился от резкой боли в затылке.
        - Догадываюсь, что вы и есть Шура Журавлева.
        - Я и есть, - кивнула девушка. - А это моя армия. Наши приоритетные задачи - восстановление справедливого социального строя, освобождение угнетенных народных масс от ига продажных чиновников, криминальных элементов и насквозь прогнившей политической надстройки.
        - Вообще-то мне ни разу не доводилось разговаривать с пламенной революционеркой, и в другой ситуации, я уверен, мне было бы любопытно с вами познакомиться. - Шестаков попытался вытереть грязное лицо мокрым рукавом. - Узнать, например, какие у вас методы политической борьбы. Тотальный террор, разумеется?
        - Ну вот, наконец-то пошел нормальный разговор. - Девушка оживилась и принесла себе стул. - Я же знала, что ты быстро себя выдашь. Давай договоримся так. Сначала ты расскажешь про себя и свое американское начальство, а потом я расскажу про нашу революционную стратегию.
        - Мне нечего рассказывать. Родился где-то в этих местах, воспитывался в детском доме в Иркутске, служил в армии, потом ходил по Ангаре, Лене, Алдану, Амуру, Уссури, Енисею. Когда закончится отпуск, вернусь в порт приписки и буду ходить на сухогрузе «Южный Сургут» по Оби и Иртышу…
        Девушка удовлетворенно кивнула.
        - Все правильно. Теперь я поняла: тебя китайцы к нам подбросили. Я ведь почти сразу была в этом уверена. У меня же интуиция звериная. Я людей насквозь вижу. Как рентген. Смотрю сейчас на тебя и вижу, что ты долго прожил в Китае. Ты и говоришь так, как будто русский для тебя не родной. Угадала?
        - Давайте я внесу уточнения. Во-первых, мне с трудом верится, что Объединенный Китай когда-нибудь может заинтересоваться политическим движением Шуры Журавлевой. Во-вторых, мой лучший друг Сяо Лин, наш моторист, был китайцем. Если бы я не похоронил его в прошлом году, то вообще не уехал бы никуда из Дудинки.
        Пальцы Шуры взлетели над мобильной клавиатурой компьютера.
        - Мы тебя можем расстрелять как предателя и шпиона, а ты дерзишь. Нехорошо…
        С протяжным скрежетом разъехались створки ворот. Девушка обернулась на громкий звук.
        - Шура, у нас мало времени, - напомнил скучающий Косяк.
        - Короче, определите куда-нибудь этого пособника проводников мирового капитала. Дайте ему воды и пачку крекеров, чтобы не сдох раньше, чем я разберусь, что с ним делать.
        - Может, лучше в степь? - уточнил Косяк. - И продукты сэкономим.
        - Сказала же: закрой рот! - разозлилась Шура и схватила со стола «Каштан» слазерным наведением и обоймой повышенной емкости. - Иди вперед. Говорить будешь по моей команде! Только я здесь могу вершить революционное правосудие…
        В комнатке, куда Шестакова заперли, было сыро и холодно, и он почти всю ночь ворочался на деревянной лавке, пытаясь хоть как-то согреться. Неспокойная ночь выдалась, судя по всему, и у Шуры Журавлевой. Шестаков сразу приметил и дрожащие пальцы, и потухший взгляд, и потертые джинсы в комплекте с застиранной мужской рубашкой вместо гламурного камуфляжа.
        - Уже готовы вынести решение от имени угнетенного народа? - устало поинтересовался он.
        - Не твое дело, - огрызнулась Шура. - Или умереть торопишься?
        - Мне просто хочется понять, в чем же моя вина перед моим народом. Нельзя убивать всех, кто просто проходил мимо. Даже ради дивного нового мира…
        - Всех - нельзя.
        - Значит, я какой-то особенный?
        - Не особенный, а подозрительный. - Шура зевнула, прикрыв рот ладошкой. - Ты же не будешь отрицать, что оказался здесь с какой-то определенной целью. И я хочу узнать эту цель.
        - Я очень давно разыскиваю одну женщину.
        - Он ищет женщину! - Шура ухмыльнулась. - Болт, ты слышал? Назови мне, морячок, хотя бы одну причину, которая заставила бы меня поверить в этот бред…
        Шестков улыбнулся в ответ.
        - Знаете, Шура, в далеком детстве мне читали историю про мальчика и девочку, разлученных волею судьбы. Девочке пришлось обойти полмира, прежде чем она нашла своего друга. Она смогла это сделать, потому что была упорная. И ей помогали все, кто встречался на ее пути. И люди, и животные. Однажды она оказалась в плену у разбойников, и ее упорство растрогало даже маленькую разбойницу, которая была очень избалованной и властной девочкой. Почему-то вы мне напомнили эту маленькую разбойницу из сказки - жестокую девочку с добрым сердцем. Поэтому я просто верю, что вы мне поможете.
        Шура кивнула.
        - Ладно, хочешь поприкалываться - давай. Убить тебя я всегда успею. Имя у твоей женщины есть?
        - Она не моя женщина. И имен у нее, как ни странно, много. Настоящее имя - Искра. Фамилия по мужу - Надеждина. Девичья фамилия - Милецкая.
        - Искра Сергеевна? - удивленно выдохнула Шура.
        Шестаков от неожиданности даже закашлялся.
        - А ведь я ее знаю. - Девушка рассмеялась, чем вызвала легкий переполох в стане своих бойцов. - Если ты не врешь мне, морячок, то я тебе помогу. Но если соврал, не проживешь даже до вечера. Начинай молиться прямо сейчас.
        Шура приподнялась с массивного кресла, открыла узкую оконную створку и окликнула худощавого высокого подростка, курившего у входа в ангар:
        - Хохлома, подгони машину. Поедешь с нами сопровождающим…
        Всю дорогу девушка угрюмо молчала, забившись в левый угол заднего сиденья внедорожника. В противоположном углу молчал Шестаков, тщательно делая вид, что рассматривает степной пейзаж, поливаемый дождем. На первом сиденье боролся со сном Хохлома, полируя щеточкой двухкилограммовый израильский «Дезерт Игл», устрашающий в обычной жизни и совершенно бесполезный в реальном бою.
        - Это Озерки? - не удержался от вопроса Шестаков, увидев первые строения поселка, прилепившегося к огромному зеркалу воды.
        - Ты здесь был? - Шура с подозрением покосилась на Шестакова.
        - Нет. Но карту местности изучал.
        Внедорожник обогнул заброшенные дома и притормозил у трехэтажного кирпичного строения, огороженного покосившимся забором. Участок был живописный - прямо на песчаном берегу озера. Въезд на территорию перекрывали старые железные ворота. Угрюмый водитель сделал попытку выйти из машины, но Шура его остановила.
        - Жди здесь, Башмак, мы скоро.
        Наперерез делегации бросилась пожилая женщина.
        - Девонька моя! - запричитала она. - Спасительница ты наша!
        - Матушка Вера, я вас тоже очень люблю! - Шура попыталась вывернуться из крепких объятий, но безуспешно. Матушка Вера была неумолима, как слесарные тиски.
        - Милая моя, ну что же это? Всегда бежишь, бежишь куда-то, торопишься все время…
        - Жизнь у меня суетливая, матушка Вера. Простите. Я и сегодня к вам на минутку. Хочу Искру Сергеевну повидать. Кстати, хватает ли вам продуктов? Вы просили молока, я помню. Мы не смогли ничего придумать, но максимум через пару дней забросим вам три мешка молочного концентрата. Устроит?
        - Конечно, конечно, девочка моя, пусть будет концентрат. Я и так много хлопот тебе доставляю со своими пациентами.
        Матушка Вера осталась в пыльном холле, где в креслах в разных позах оцепенели старики и старухи, а Шура с Шестаковым поднялись по скрипучей шаткой лестнице на второй этаж. Обескураженный Шестаков окинул взглядом унылый коридор, рваный линолеум, остатки лепнины на потолке и весь остальной интерьер, насквозь пропитавшийся запахами лекарств.
        - Где мы?
        - В санатории. Бывший секретный реабилитационный центр «Озерки», - пояснила Шура. - Его давно построили. Еще когда медики считали, что пострадавших от ментальных вирусов можно вылечить медикаментами. Жизнь с тех пор усложнилась, весь ученый персонал разбежался, кроме матушки Веры, а про больных просто забыли. «Озеркам» еще мой отец помогал. Теперь вот я…
        Приоткрыв одну из однотипных серых дверей, Шура тихо постучала по косяку и нарочито бодрым голосом поинтересовалась:
        - К вам сегодня можно на прием, Искра Сергеевна?
        Дремавшая у окна в массивном инвалидном кресле пожилая женщина - невысокая, сухощавая, белесая - встрепенулась, развернулась и торопливо нацепила очки. Ей было явно больше восьмидесяти. Заметив Шестакова, она сделала попытку привстать, от чего запах лекарств в ее маленькой комнате стал почти нестерпимым.
        - Нет, нет, не надо вставать, Искра Сергеевна, - остановила ее Шура. - Вам же вредно. Мы ненадолго. У меня к вам есть вопрос…
        - Вы та самая Искра Надеждина? - опередил Шуру Шестаков.
        - А что вас удивляет, молодой человек?
        - Сформулирую иначе: вы - Гюрза?
        Глаза пожилой женщины потухли, а губы сами по себе сложились в грустную усмешку.
        - Ну, это когда было-то… Так меня в шутку называл мой муж во времена нашей бурной молодости.
        Шестаков расстегнул бушлат и прислонился к стене. Он несколько иначе представлял себе встречу со своим давним противником - авантюристкой, нигилисткой, талантливым мемоинженером, конструктором боевых мемокомплексов, многие из которых оставляли в мозгах выжженную пустыню. Во всяком случае, он точно не ожидал встретить больную, никому не нужную, благообразную старушку, мирно доживавшую отпущенный ей срок в каком-то забытом Богом хосписе, затерявшемся среди бескрайних степей Южной Сибири. К такому удару судьбы Шестаков не был готов совсем.
        - Верую, ибо абсурдно… - пробормотал он.
        - Сашенька, вашему сателлиту нездоровится? - забеспокоилась старушка. - У меня на полочке в шкафу стоит нашатырь. Накапайте ему из пузырька на ватку…
        - Какой же это сателлит, Искра Сергеевна, - презрительно скривила пухлые губы Шура. - Так, одно недоразумение. Шатался тут по окрестностям. Мои парни нашли его на нижней дороге. Из документов при нем был только паспорт речника. Да и тот поддельный, я думаю. Уверяет, что из города. Фамилия - Шестаков. Вам она говорит о чем-нибудь?
        - Все возможно, Сашенька. - Старушка покачала почти белой головой. - Я всегда верила, что кто-нибудь сможет меня разыскать. Дождалась, как видишь.
        - Шура, оставьте нас с Искрой Сергеевной наедине. Если это возможно, конечно, - мягко попросил Шестаков.
        - Да, да, идите Сашенька, я дальше сама.
        Девушка с неодобрением взглянула на Шестакова.
        - Хорошо. Как скажете. Только я предупрежу матушку Веру…
        Шестаков выждал некоторое время, убедился, что Шура не собирается возвращаться, и заклинил двери тумбочкой.
        - Чтобы никто не помешал, - пояснил он.
        Искра Сергеевна кивнула.
        - Вас зовут Дмитрий?
        - Да, - подтвердил Шестаков.
        - Это с вами я вела заоблачные беседы?
        - Со мной. - Шестаков нервно прокашлялся. - Как вы это делали? Вы не представляете, как долго я вас искал.
        - Я тоже долго ждала, так что преамбулу опустим. Детали уже тоже не важны. Если вы действительно занимались практическими исследованиями в области мемной репликации, то захотите получить ответы на свои вопросы…
        - Очень захочу. Я давно пытаюсь понять механизм эффективной защиты от паразитной информации. Он существует вообще?
        - У вас есть дети, Дмитрий? Я так думала, что нет. Если бы были, вы поняли бы мою теорию эволюционных матриц гораздо быстрей. Человеческий мозг в ходе эволюции приспособился к тому, чтобы мгновенно впитывать и перерабатывать любые информационные продукты. Маленький ребенок обучается основам родного языка всего за полгода. За несколько лет он перенимает обширный словарь разговорной речи, сложнейшие правила синтаксиса и семантики. Взрослые люди тоже обучаются. Они копируют друг у друга манеру двигаться, говорить, одеваться. Мы все очень подвержены чужим влияниям. Человек запрограммирован на то, чтобы быстро усваивать полезную информацию. А если он так запрограммирован, то есть ли у него шансы сохранить устойчивость к информации вредной или даже опасной?
        - Не уверен, что я правильно вас понимаю, - признался Шестков.
        - Хорошо. Зайдем с другой стороны. Вы когда-нибудь задумывались о механизме работы живой клетки? Клетка - это, по сути, предприятие по копированию ДНК. Наши клетки копируют ДНК даже с большим усердием, чем дети копируют поведенческие стереотипы родителей. Неудивительно, что усердная клетка привлекает к себе внимание с стороны всех деклассированных генетических элементов - вирусов, вироидов, плазмидов. Их паразитическая ДНК практически неотличима от ДНК хозяина, и она ловко встраивается в хромосому. Единственное отличие - способ распространения. Законная ДНК нацелена на передачу себя по сложному пути, через сперматозоиды и яйцеклетки. А паразитическая ДНК ищет всегда самые быстрые пути в будущее, предпочитая распространяться через слюну, слизистые выделения и кровь. Человеческий мозг в качестве репликатора, безусловно, уступает клетке в точности копирования, иногда мы подчиняемся порядку, предписанному другими, иногда нет. Но различные массовые сумасшествия, среди которых лично я на первое место поставила бы мировые религии, свидетельствуют, что человеческий мозг, особенно в молодости, обладает
теми же качествами, которые благоприятны для существования информационных паразитов. Да что там говорить, он просто не может работать иначе. Вспомните историю компьютерных вирусов. В итоге, они стали развиваться в сторону интеграции с другими вирусами и официальным программными ядрами, формируя легитимные вирусные сообщества. А как выглядят наши геномы? Фактически это те же гигантские колонии вирусов. Гены кооперируются в геномы, потому что естественный отбор благоприятствует генам, процветающим в присутствии других генов.
        - Вы хотите мне сказать, что человек - это лишь набор мемокомплексов?
        - Слава Господу, сообразили, - обрадовалась пожилая женщина. - К сожалению, да. Таковы факты. Мыслительный процесс современного человека - это непрерывное выдувание бесконечного множества ментальных оболочек, заполненных мемокомплексами. Как и лучшие компьютерные вирусы, самые живучие когнитивные вирусы стараются быть незаметными для их носителя. Даже если ваш мозг поражен, вы никогда об этом не догадаетесь. Более того, даже не задумаетесь на эту тему. И будете яростно отрицать даже саму вероятность поражения. Нет, теоретически излечить человечество можно. Но на практике полное излечение будет означать лишение человечества даже того небольшого количества разума, который у него еще остался…
        Искра Сергеевна прикрыла глаза и откинулась на спинку инвалидного кресла.
        - Вам плохо? - заволновался Шестаков.
        - Нет, мне очень хорошо. Вот только организм сильно изношен, и стал часто давать сбои. Извините, Дмитрий, я сильно устала. Позовите Веру Ильиничну. А с вами мы продолжим нашу беседу завтра. Только слишком рано не приходите. Дайте мне время подготовиться. Я подберу для вас кое-какие материалы в своем архиве…
        От предложения матушки Веры задержаться на обед Шестаков категорически отказался. Попросил только бутылку воды с собой. Вместе с водой ему выдали витаминный комплекс, сахарный концентрат, буханку плотного серого хлеба в вакуумной упаковке, и тушеные яйца. Все это Шестаков принял с благодарностью, поскольку голод уже давал о себе знать сильной слабостью.
        Переждать ночь он решил в одном из пустых домов поселка. Среди нескольких почти нетронутых строений выбрал ближнее к воде, калитка которого выходила прямо на берег соленого озера. Но выспаться ему опять не дал холод. Первую половину ночи Шестаков безуспешно пытался растопить нещадно дымившую печь и чуть не угорел, вторую - пытался согреться, завернувшись во все тряпки, которые нашел в покинутом жильцами доме.
        С первыми проблесками рассвета промерзший до костей Шестаков выбрался на берег и долго бродил по холодному серому песку с кристалликами соли, почти физически ощущая свое вселенское одиночество. Шестакова одолевали плохие предчувствия, но у него совершенно не было сил в них разбираться. Хотелось просто лечь, закрыть глаза, набрать знакомый номер и услышать чей-нибудь успокаивающий дружеский голос. Вот только бифон, без которого он когда-то даже не мыслил, давно уже лежал и ржавел на глинистом дне Канала…
        Тишина в реабилитационном центре Шестакова насторожила.
        - Матушка Вера! - обрадовался он, заприметив сутулую фигуру хозяйки хосписа.
        Женщина обернулась и утерла рукавом слезы. Ее красноречивое молчание говорило о случившемся больше слов.
        - Что-то случилось с Искрой Сергеевной? - растерянно спросил Шестаков.
        - Обширный инфаркт миокарда. - Матушка Вера опустила глаза. - Она ушла от нас на рассвете… Могу ли я рассчитывать на вашу помощь в организации похорон?
        - Да, конечно. - Шестаков почувствовал, как из него выходят остатки воздуха, и тело начинает съеживаться, словно пустая оболочка аэростата. Воздух почему-то не хотел проходить в легкие, застряв на уровне горла.
        - В ее личных вещах мы нашли чемодан с какими-то бумагами. - Матушка Вера поправила на голове короткий черный шарф. - Оказывается, Искра Сергеевна еще в прошлом году оставила на счет них распоряжение. Мы должны все эти бумаги отдать вам. Вместе с ее архивом. Вы сможете се забрать после похорон.
        - Да, хорошо, конечно, я все понимаю, - выдавил из себя Шестаков. Его сердце, уже почти остановившееся, толкнулось и стало потихоньку набирать обороты…

* * *
        Безлюдная степь, пронизывающий до костей холодный ветер, белый диск луны, застрявший на черном беззвездном небе. Мелкую речку, в которой тонет лунный свет, переходит вброд отара овец. Овцы худые, изможденные, все бредут друг за другом. На высоком берегу их встречает седая старуха с обожженным лицом, завернутая в цветное тряпье. Она стоит на земле босиком, несмотря на жуткий холод. В руках у нее бубен. Старуха бьет по нему резной колотушкой, пританцовывая при каждом ударе, и на каждый гулкий звук бубна, пролетающий через степь, овцы откликаются дружным блеяньем. Овца во главе стада - вожак? - медленно приближается к старухе, резко задирает морду вверх и взвывает совершенно по-волчьи. Дико, протяжно, страшно. Так страшно, что у Шесткова замирает дыхание…
        Впрочем, задохнуться он не успевает. В этот момент он всегда просыпается. Главное, сесть побыстрей на край кровати и опустить голову пониже, наклонившись вперед. Когда дыхание восстанавливается, а по спине перестает стекать холодный пот, Шестаков выбирается из тесного спального блока в такой же тесный кухонный. После трех стаканов холодной скважинной воды с привкусом железа остатки ночного кошмара испаряются окончательно. Но остается черная пустота, которая не дает заснуть до рассвета…
        Со временем он научился использовать и эти пустые предрассветные часы, занимаясь мысленной систематизацией деклассированных мемов, а поначалу, когда еще не привык просыпаться от кошмаров, просто лежал во влажной темноте с открытыми глазами, слушая ровное дыхание семи спящих на соседних двухъярусных кроватях подростков. Болт, Хохлома, Дудка, Шило, Карачун, Чугунка, Баунти - у них не было ни единой причины жаловаться на бессонницу. Конечно, в их возрасте Шестаков тоже спал как убитый, вот только у этих пацанов мало шансов дожить до возраста Шесткова. Шура Журавлева - и сама не трусливых - в свой отряд набирала только самых бедовых. Из таких, которым терять было совсем нечего.
        Шестков в жесткие революционные стандарты не вписывался совсем, но Шура после похорон все же позволила ему остаться в отряде. Иногда он сутками валялся на скрипучем пружинном матрасе, разглядывая потолок, и вообще ни о чем не мог думать. А бывало и наоборот - думал целыми днями, хотя и не совсем о том, о чем следовало бы. Порой Шестаков чувствовал себя участником какой-то мифической истории. Такие есть у многих народов, разбросанных по всем странам и континентам. У разных народов герои непременно отправляются в длинный путь. Кто-то выбирает дорогу по своей воле, другие - случайно, третьи - по ошибке. Часто эти герои - совершенно обычные люди, которые не могли похвастаться ни силой, ни особой храбростью. Но у них у всех было нечто общее - они отправлялись путешествовать в Неизведанное.
        Они двигались по незнакомым территориям, на их пути встречались хорошие и плохие люди, высокие горы, непроходимые лесные чащи, бескрайние пустыни, глубокие пещеры с драконами; они сбивались с пути, находили приют в чужих домах, где пережидали неприятности, и почти ежедневно преодолевали свой страх, чтобы двигаться дальше. Ну а потом наступал главный момент всего путешествия - герои оказывались в непреодолимом, как им казалось, тупике. И чтобы преодолеть это главное препятствие им нужно было выйти за пределы своих возможностей. Они собирались с силами и делали невозможное. А в конце за свои мучения получали награду - обретали себя, начинали понимать окружающий мир и своей место в этом мире. И возвращались домой, где их встречали героями. Впрочем, не всегда. И не всех…
        Пока Шестаков думал, ел, спал и искал собственное место в длинном ряду мифологических странников, дождливая осень закончилась, промелькнули за окнами жилого блока суровые морозные месяцы, в степи сошел снег, зазеленели новые злаки. Но он ничего этого не видел, занятый сортировкой пожелтевших от времени и ломких листов выбеленной и высушенной целлюлозы, исчерченных буквами, рисунками, таблицами, графиками и строчками кода. А папки с документами, которые он доставал раз за разом из гигантского пластикового чемодана Искры Сергеевны, все никак не заканчивались.
        С постоянным присутствием в отряде «перемещенного гражданского лица без определенных занятий» вынужден был смириться даже суровый Косяк, хотя по выражению его лица нетрудно было догадаться, что он при первой возможности с огромным удовольствием оставил бы в теле оппонента половину обоймы своего «Каштана». Но эта нелюбовь, как подозревал Шестаков, имела под собой более глубокие причины, чем несовпадение политических платформ. Косяк в отряде был самым старшим. И самым опытным. И входил в ближний круг Шуры. И имел все шансы стать для нее больше, чем просто другом. А тут, откуда ни возьмись, появляется какой-то гражданский, и весь привычный мир осыпается, как отсыревшая штукатурка на потолке.
        Вспомнив о проделках Косяка, мотивированных ревностью, Шестаков невольно улыбнулся. Темнота за окном уже начинала светлеть. Еще немного выждав, он стянул с себя пропахшую ночным потом футболку, переоделся в свежую и переобулся в спортивные туфли. Шура в последнее время полюбила бегать ранним утром. Шестакова никто не заставлял истязать себя степным джоггингом, он вызвался сам. И после первой же прогулки понял, что восстановление физической формы и сбрасывание лишних килограммов будет происходить гораздо медленней, чем ожидалось, но отказываться было поздно…
        Стартовали в обычное время - около пяти. Стандартный трехкилометровый круг вокруг базы. Шура, пока ждала Шестакова, успела разогреться и двигалась легко, едва касаясь утрамбованной земли ярко-оранжевыми кроссовками. Шестаков громко пыхтел, изо всех сил стараясь не отставать. Обычно в такую рань и в высоком темпе ему хватало дыхания на пять минут. В этот раз он продержался целых восемь, пока сердце не стало мячиком выпрыгивать из груди.
        - Молодец, - поддержала его Шура, - Уже лучше. Продышись, а я круг закончу.
        Шестаков молча поправил бандану, чтобы глаза не заливал обильный пот, и перешел на шаг, стараясь втягивать густой влажный воздух носом, а не хватать его жадно ртом. Впрочем, эти утренние пробежки-прогулки ему даже начинали нравиться…
        - Догадываешься, о чем я думаю? - После первого круга у Шуры только слегка сбилось дыхание.
        - Догадываюсь, - подтвердил Шестаков. - Вечером мы встречаемся с Аманбеком.
        - Мысли читаешь?
        - Нет, читать чужие мысли невозможно. Но можно их знать. - Шестаков собрал в пучок несколько одуванчиков на обочине дороги и торжественно вручил желтый букетик девушке. - Любая когнитивная деятельность - она происходит по жестким регламентам. И подчиняется общим принципам. Ну а базовых когнитивных матриц не так уж много. Вернее, ограниченное количество…
        - Все, хватит! - Шура рассмеялась. - Если я услышу сейчас еще хотя бы одно умное слово, все умники отправятся на штрафной круг.
        - Понял. - Шестаков некоторое время терпеливо болтался в фарватере, дожидаясь пока Шура добровольно сбавит темп.
        - Сегодня опять овцы снились?
        - Снились, - со вздохом признался Шестаков.
        - Вообще-то овцы - это неплохо. У меня бабушка сны растолковывала на раз-два. Если я не все забыла, то увидеть отару овец во сне - к удаче. Белые предрекают верных друзей, черные - льстивых и коварных. А зарезанная овца - это уже сигнал. Значит, не умеет человек сосредоточиться на главном. В твоем сне была зарезанная овца?
        - Не было.
        - Тогда тебе можно с Аманбеком разговаривать. Ты действительно этого хочешь?
        - Конечно. - Шестаков сделал несколько глубоких вдохов-выдохов. - Во-первых, с заказчиком всегда желателен личный контакт. Во-вторых, мне край как нужен магнитно-резонансный сканер. Хотя бы бывший в употреблении. Главное, чтобы класс точности был не ниже второго. А поскольку денег у меня нет и я могу рассчитаться за оборудование только услугами, мне нужен человек, с которым можно было бы вести диалог. А господин Шукенов, старейшина глава клана Небесных Волков, захотел со мной познакомиться первым. Разве мог я отказаться от предложения, поступившего от такого важного человека?
        - Он опасен. - Шура вздохнула. - Никогда нельзя точно сказать, чего он на самом +деле хочет. Я его давно знаю. С детства. Аманбеком еще с моим отцом имел дела. И каждый раз, как его встречаю, не перестаю удивляться. Он каждый раз другой…
        - Это как?
        - Не могу объяснить. Скользкий тип. Властный, хитрый, себе на уме. Считает себя последним чингизидом…
        - Я вас умоляю! У Темуджина было четыре сына. Старший, который основал Золотую Орду, оставил после себя сорок сыновей. Внук Темуджина, правитель Китая, тоже оставил после себя кучу сыновей. А всего внуков-правнуков у Темуджина было порядка сотни. Если исходить из законов генетики, то к сегодняшнему дню около 20 миллионов мужчин азиатской наружности имеют полное право считать себя его прямыми потомками по мужской линии.
        - Просто помни, что от Шукенова и его людей лучше держаться на расстоянии.
        - Хорошо, - с готовностью согласился Шестаков. - Кстати, вы в прошлый раз обещали прочесть свои новые стихи.
        Девушка резко остановилась.
        - Я по-твоему что, больная идиотка, да?
        - Почему? - Шестаков задумчиво почесал в затылке. - Я видел много разных больных на голову. В том числе идиотов. Вы на них точно не похожи. Это я говорю без всякого желания польстить. Понимаете, сочинение стихов - это крайне любопытный феномен. Лично я так и не разобрался, откуда берутся эти образы и смыслы. Хотя я, поверьте, много знаю о различных видах когнитивной деятельности.
        - У меня сейчас ничего нового нет. Только какие-то обрывки из отрывков.
        - Ну, хотя бы пару строк.
        Шура вздохнула, посмотрела на облака и выдержала паузу в несколько секунд.
        - В этом колодце чистое небо, в этом доме хлеб и вино, в этом месте встречаются ветры, и здесь мы все были когда-то давно. Мы - отражения Воинов Света, мы - письма мира в газетах войны, мы искренне верим, что ищем ответы, хотя ждем чудес и жаждем любви…
        - Я не большой знаток изящных искусств, но в ваших стихах есть что-то… Даже не знаю, как сказать, - смущенно пробормотал Шестаков. - Письма мира в газетах войны… Очень интересный образ.
        - Правда? - обрадовалась Шура. - Тогда догоняй!
        Некоторое время они бежали молча. Потом обессиленный Шестаков опять приотстал.
        В планах у Шуры опять были какие-то дела, которыми она предпочитала не делиться. Но Шестаков и не настаивал. Он немного повисел на турнике, сделал несколько асан и побрел в хозяйственный ангар, где был установлен мобильный полевой душ.
        Поначалу процедура «мобильного душевания» Шестакова раздражала. Ему не нравилось крутить большую рукоятку на синей пластиковой бочке, чтобы взбить пену из моющего раствора, размазывать по себе эту пену, потом некоторое время ждать, когда она станет вязкой, а в конце скатывать с себя липкую пленку, которая особенно отвратительно снималась с волос. Но за пару-тройку месяцев он попривык и даже уже не вспоминал про обычный душ, где сверху из лейки вместо серой пены льется пресная вода…
        Ближе к полудню Шестаков засобирался в «Озерки». Ему в любом случае нужно было заглянуть в санаторий на этой неделе, так почему не сделать это сегодня? Косяк будет недоволен? Не даст машину? Плевать. От базы до санатория - 10 километров. Меньше двух часов неспешной прогулки. А старичкам будет в радость его визит. Да и самому Шестакову поднимет настроение. В последние дни он совсем не находил себе места. И от каждой мысли про «Озерки» поднимался уровень тревожности.
        Вроде бы и процесс реабилитации проходил вполне предсказуемо, и матушка Вера со всеми задачами благополучно справлялась, и прогресс у старичков был заметен, но Шестаков все равно ожидал какой-нибудь неприятности. Почему? Да хотя бы потому, что ни один специалист в области прикладной меметики не поверит в положительный результат полугодовой работы с тремя десятками устойчивых мемоидных структур с прогнозом «негативный», при том, что самому младшему из носителей исполнялось на днях семьдесят три года.
        Нет, Шестаков ни разу не пожалел, что ввязался в бой. Как минимум ему удалось порадовать Шуру, для которой эти божьи одуванчики давно стали родными. Параллельно он смог проверить кое-какие свои мысли и идеи, на которые его натолкнули архивные записи покойной Искры Сергеевны, что тоже было неплохо. Да и вообще - видеть, как на твоих глазах к людям возвращается разум - это очень приятно. Вот только небольшой рост уровня агрессии у пациентов санатория был совсем некстати…
        По приходу в «Озерки» - обязательный ритуал приветствия. Сначала, понятно, нужно поздороваться с матушкой Верой, поскольку в противном случае не избежать проблем. Матушка Вера умела обижаться месяцами, и для Шестакова исключений она не делала. Второй на очереди - Аркадий Васильевич Жуков. С одобрения Шуры, слепого доктора Шестаков вывез из опустевшего Погостово еще до начала зимы и пристроил в «Озерки». Интеллигентный Аркадий Васильевич быстро нашел общий язык и с санитарками, и с поварихой Тамарой, к тому же оказался востребован его врачебный опыт, так что матушке Вере ничего не оставалось, кроме как признать слепого доктора полноправным жителем санатория.
        Шестаков обошел жилой корпус и присел на полуразрушенную ступеньку крыльца, выходившего во внутренний двор. Старик любил греться на солнце именно здесь - между крыльцом и дровяным сараем.
        - О чем задумались, доктор Жуков? Надеюсь, не помешал вам размышлять?
        Аркадий Васильевич обрадованно встрепенулся.
        - Дима? Не волнуйтесь, помешать вы мне не сможете. Хотя бы потому, что в силу возраста мне уже давно приходят в голову исключительно банальности.
        - О природе власти?
        - А как вы догадались? Сегодня я действительно раздумывал над зависимостью между проявлениями воли и разума. Понимаете, чем дольше люди власти пребывают на высоком посту, тем сильней они подвержены опаснейшему душевному недугу - административному восторгу. Сначала человеку во власти хочется получать побольше и делать поменьше, потом он хочет удержать в узде тех, кому не слишком нравится подобный расклад, а в итоге чиновнику всегда становится мало любых зарплат, привилегий и бонусов. Ему становится тесно даже в пространстве возможностей украсть. Ему хочется быть обожаемым и выглядеть непогрешимым. Помните сказку русского писателя Александра Пушкина «О рыбке и рыбаке»? Или наоборот? Хотя это и не важно. К чему в итоге стремилась главная героиня по имени Старуха? Не просто к власти, а к самому неэффективному способу расходования общественных благ и ко всеобщему обожанию со стороны подданных…
        - Увы, Аркадий Васильевич. - Шестаков поднялся со ступенек и отряхнул камуфлированные штаны от пыли. - Рад был бы подискутировать, но подробностей этого произведения моя память не сохранила.
        Нет, нет, Дима, останьтесь еще хотя бы на несколько минут, - запротестовал старик. - В прошлый раз мы не завершили наш разговор, и я всю неделю умирал от распиравшего меня любопытства. Вы же знаете, как старики любопытны. Особенно слепые.
        - И что вас взбудоражило?
        - Недосказанная история девушки Искры, разумеется.
        Шестаков прищурился от яркого солнца, оторвал несколько листиков чабреца, бурно разросшегося во дворе, растер их на ладони и с удовольствием вдохнул терпкий аромат.
        - Начало я пропущу, с вашего позволения. Где познакомились Даниил и Иска и как полюбили друг друга - я не знаю, поэтому сразу перейду ко второй главе этой печальной сказки. Оба они были талантливыми нейриками, а в России любой талант, как известно, без остатка пожирается государственной машиной. В то время кому-то пришла в голову гениальная мысль, что нашей великой стране, поднимающейся с колен, в целях самообороны от ее многочисленных врагов срочно нужен мемокомплекс, который мог бы не просто корректировать личность своего носителя, но еще и сделать процесс корректирования контролируемым. А еще лучше - предсказуемым. Для этого, понятно, нужны люди. И не простые, а способные собрать громоздкий контентный хвост. И оба они, Даниил и Искра, были призваны на военную службу. Под каким-то, естественно, нейтральным предлогом, типа обострения пограничного конфликта. Какого именно - не суть. В то время их было много. А через полгода оба уже возглавляли группы нейропрограммистов, параллельно работавших над созданием женского и мужского прототипа боевого ударного мемокомпмлекса. Мужской кто-то в шутку
предложил назвать «Адамом», а женский «Лилит». Предложение сначала было со смехом отвергнуто, а потом имена как-то сами собой прижились…
        Доктор Жуков слушал внимательно, и Шестаков сам не заметил, как увлекся. Да и было чем. По материалам испытаний «Лилит» можно было сочинить детективный роман. Причем, обреченный на популярность. Когда все поняли, что структура мемокомплекса оказалась слишком слабой, не готовой к испытаниям, и «Лилит», предоставленная сама себе, стала реплицироваться по собственной логике, в трех секретных НИИ началась паника и поиски виноватых. Группу Даниила бросили на прорыв. Они упорно латали дыры патчами, заново перепроверяли контентные шлейфы, но все равно не успели. Оба прототипа неожиданно оказались в свободном доступе на культовом сайте свободных бета-тестировщиков SHARASHKA.
        Как это произошло - сегодня уже не узнать. Все материалы эксперимента либо уничтожены, либо находятся в секретных архивах, а его участники вряд ли живы. Можно только догадываться, что источником утечки стал кто-то из разработчиков. У кого-то из них сдали нервы, видимо, и он решил отомстить представителям заказчика. А потом начался локальный апокалипсис. РосИнформНадзор обрушился на «Шарашку» всей своей мощью, после чего от популярного сайта не осталось ни воспоминаний, ни ссылок в поисковых системах. Но прототипы к тому времени успели разойтись в сотнях копий по всему Пси-Рунету, поэтому пришлось оперативно расформировывать группы разработчиков и тестировщиков, вычищать все лаборатории, физически уничтожая серверы, а на документацию, касающуюся эксперимента, накладывать по три грифа особой секретности…
        - На любую хитрую схему найдется свой сбойный кластер, - развел руками Шестаков. - Там, где есть человек, остается место и для человеческого фактора.
        - А сейчас у кого-нибудь из людей есть что-то общее с этим «Адамом»? - осторожно уточнил доктор Жуков.
        - Вы попали вопросом прямо в самое больное место. С вами приятно иметь дело, доктор Жуков. Скажу больше: один из этих людей сидит непосредственно рядом с вами. Я просто из любопытства сделал несколько реактивных тестов, и был этому результату, Аркадий Васильевич, очень сильно удивлен.
        - Интересно…
        - Я бы даже сказал, что крайне интересно. Я ведь обнаружил не просто «что-то», а вполне самостоятельные фрагменты кода. Образно говоря, дыхательную, нервную и пищеварительную системы «Адама» целиком…
        - Вас что-то пугает, Дима, я слышу это по голосу.
        - Меня пугает, что заказчиком прототипов выступало Министерство Самообороны. Невольно начинаешь мыслить конспирологически. И еще мне не нравится, что разработчики предусмотрели режим повышенной эмпатии между двумя прототипами. Получается, я не могу предсказать своей реакции на женщин, которые являются носителями кода «Лилит». Хотя вы можете возразить, конечно, что я преувеличиваю…
        - Дима, я скажу так. Когда вы не знали о прототипе «Лилит», вам ведь было все равно. Согласны?
        - Да, было. Раньше я не рефлексировал по поводу женщин. Мои отношения с ними были спонтанными. Кто-то из них мне нравился, кто-то наоборот. И мне были безразличны причины, почему так происходило. Но теперь-то я знаю, что во мне есть фрагменты «Адама». И это знание мне уже никуда не деть. Это знание не просто доставляет мне определенные неудобства, но создает дополнительную реальность. Зачем была нужна эта высокая эмпатия? Или она возникла, как побочный эффект? Жаль, что за давностью лет правды уже не узнать. Все главные действующие лица умерли. Искра Сергеевна была последней. Да и она прожила до такого преклонного возраста только потому, что в базах данных кто-то подчистил информацию о существовании реабилитационного центра в Озерках.
        - А как же ваша Гюрза?
        - Гюрза - не человек. Это лишь часть мемокомплекса «Лилит». Просто некая совокупность характеристик. По моим оценкам, как минимум четыре женщины, с которых я общался, теоретически могли быть носителями осколков этого мемокода. - Шестаков помассировал себе виски и лоб над бровями, где каждый раз начинала пульсировать боль при слове «гюрза». - Нет, обидно, конечно, что много лет потрачено впустую. Но у меня еще остается призрачная надежда, что за оставшуюся часть жизни я успею сделать что-нибудь полезное. Поэтому теперь меня интересует исключительно будущее…
        Нервно разглаживая складки на штанах, он поднялся.
        - Простите, Аркадий Васильевич. Мне пора. Меня ждут пациенты…
        Матушка Вера собрала всех в большом холле. В ожидании Шестакова старички вяло крутили головами. Но и эта вялость была уже прогрессом. Шестаков часто вспоминал, как попал в «Озерки» впервые и увидел оцепеневших в разных позах в инвалидных креслах стариков и старух с холодными рыбьими глазами, не выражавшими вообще ничего. А сегодня они могли даже перекинуться друг с другом парой слов.
        - Всем добрый день, господа! - громко произнес Шестаков. - Прошу минуточку вашего драгоценного внимания.
        Старички оживились. По холлу пронесся легкий шелест.
        Шестаков демонстративно поклонился.
        - Сегодня публичные чтения проведу я, а матушке Вере мы дадим немного отдохнуть. Насколько я знаю, она вчера закончила «Книгу джунглей». Сегодня мы начнем новую книгу. Никто не возражает? Тогда я с вашего позволения присяду.
        Шестаков опустился на заранее приготовленную банкетку, поправил абажур от торшера и бережно раскрыл засаленный томик в зеленой обложке. В библиотеке санатория сохранились еще бумажные книги, и это было почти чудом.
        - Часть первая. «Пятичасовой скорый». Шли и шли и пели «Вечную память», - начал Шестаков, прислушиваясь к звукам, отражавшимся от гипсовой штукатурки стен и потолка. Для сеансов важны были и интонация, с которой этот текст произносился, и особенности его структурирования, и эмоционально-экспрессивные средства языка. - Прохожие пропускали шествие, считали венки, крестились. Любопытные входили в процессию, спрашивали: «Кого хоронят?». Им отвечали: «Живаго». «Вот оно что. Тогда понятно». - «Да не его. Её». - «Все равно. Царствие небесное. Похороны богатые»…
        Матушка Вера осталась со своими пациентами и, слегка склонив голову набок, внимательно следила за тем, как читает Шестаков. Иногда она даже шевелила губами, что-то проговаривая про себя. А через час, когда Шестаков с непривычки слегка охрип, по собственной инициативе его подменила, ни на секунду не сбившись с ритма. И на следующий день она продолжит чтение с той же самой интонацией, в этом Шестаков даже не сомневался. Во всем, что касалось ее пациентов, матушка Вера была надежней, чем морские части погранвойск…
        Ближе к вечеру заморосил дождик. Похолодало. Не то чтобы сильно - летом в Западно-Сибирских степях особых холодов не бывает, - но все же настроение Шестакову холодный ветер подпортил. Все - таки не самое большое удовольствие два часа шагать по раскисающей дороге. Правда, окончательно расстроиться Шестаков не успел - услышал шум подъезжающей машины. Черный внедорожник тормознул у ворот и несколько раз мигнул фарами дальнего света.
        - С чего это мне такой почет? - поинтересовался Шестаков у персонального водителя Шуры, когда забирался на задний диван. - Я и Хохлому предупреждал, и Чугуна. Всем сказал, что могу вернуться поздно.
        Башмак равнодушно пожал плечами. Буркнул неразборчивое «мне приказали, я приехал» ивсю оставшуюся дорогу угрюмо молчал, слушая любимую радиостанцию «Облачный край». Шестаков, зная хроническую необщительность Башмака, с вопросами к нему больше не приставал. Основной разговор предстоял впереди - с Шурой. Впрочем, Шура злилась на удивление недолго. Собственно, Шестаков и не отрицал, что не согласовал свой маршрут с Косяком.
        - Виноват. Однозначно. Заслуживаю дисциплинарного взыскания. Но ведь я два часа прошагал пешком не просто так.
        Шура выдохнула. Формально выговор сделан, репутация жесткого командира теперь не пострадает, а неформально она и сама понимала, что Шестаков не к проституткам бегал.
        - Через полчаса выезжаем. Переоденься в «цифру», чтобы посолидней выглядел. Ужин захватим сухим пайком.
        Новенький камуфляж со склада Шестакову выдал Шило. На складе Шестаков и переоделся. И прихватил с собой несколько коробок с НЗ - вечно актуальными армейскими галетами и саморазворачивающейся китайской лапшой. Шило усмехнулся, но возражать не стал.
        С собой Шура взяла, как обычно, Косяка и Хохлому. Башмак подразумевался. Никого другого за штурвал потрепанного «Алабая» она не допускала. Заметив Шестакова в мешковатой форме, Шура едва заметно улыбнулась и кивком указала на пятую дверь.
        - Гражданские - в кузов!
        Косяк удивленно обернулся. На его лице отчетливо читалась обида. Видимо, Шура не предупредила, что они поедут в расширенном составе.
        Шестаков демонстративно развел руками. Как бы подразумевая, что жизнь - это последовательность компромиссов. Косяк в ответ скривился.
        Хохлома и Башмак на короткую перепалку не отреагировали вообще. Они тщательно закрепляли на рейлингах какой-то громоздкий агрегат, Агрегат имел обтекаемые формы и тускло отсвечивал полированным металлом на закатном солнце.
        - А это, простите, что? - не удержался от вопроса Шестаков.
        - «Кольчуга», - коротко бросила Шура и запрыгнула на переднее сиденье бронеавтомобиля.
        Шестакову ясней не стало, и он пристально посмотрел на Хохлому.
        - Как равноправный член экспедиции, я имею право знать…
        - Господи, ну какой же ты… - Шура фыркнула. - Просто наши казахстанские коллеги помешаны на секретности. И чтобы средства электронной разведки спутниковой группировки «Астра Нова» не засекли место встречи, приходится использовать спецоборудование. Это китайская «Кольчуга». Точно такие же применяют в войсках НАТО. Физический смысл процесса я понимаю плохо, знаю только, что она способствует рассеиванию электромагнитных импульсов, и из космоса наш «Алабай» не будет различим. Вместо машины вражеские объективы зафиксируют бегущего волка, к примеру.
        - Могли бы и сразу рассказать, - для порядка проворчал Шестаков.
        Вдоль грунтовки, прибитой мокрой после дождя пылью, растянулась однообразная степь с ковылем, редкими кустиками жимолости и побегами чахлой дикой вишни. Пару раз в закатном огне мелькнули зеркала соленых озер, больше похожих на глубокие лужи. Все молчали. Шестаков прикрыл глаза и задремал под мерный рокот двигателя. Встрепенулся только один раз, на какой-то кочке. А глаза открыл, когда мотор уже затих.
        - Приехали?
        - Почти, - отозвалась Шура откуда-то из густой и влажной темноты. - До Фактории еще десять минут. Подождем сигнала здесь.
        Шестаков осторожно просунул голову в люк в крыше бронеавтомобиля. Вокруг была глубокая ночь с запахом трав, сверху нависал тяжелый Млечный путь, наполненный сотней миллиардов звезд, а на востоке уже начинала светлеть узкая полоска горизонта. На секунду Шестакову даже показалось, что он различил в гуще небесной механики маленький шпионский сателлит, который в эту самую секунду вглядывается в бескрайнюю ночную степь, но видит не бронеавтомобиль, а волка, застывшего в раздумье.
        - Все, Башмак, трогай, - скомандовала Шура.
        Никаких укреплений на границе уже не осталось. Как и самой границы, впрочем. Фактория представляла собой руины бывшего пропускного пункта. И даже эти руины располагались только с казахстанской стороны. С российской были лишь фундаменты с торчащими в разные стороны кусками арматуры и сломанный пограничный шлагбаум.
        - И чтобы никакой мне инициативы, - жестко предупредила Шура, обернувшись к Шестакову. - Сидишь ровно, пока я за тобой Хохлому не пришлю. Все ясно?
        Шестаков кивнул и потом долго провожал ее взглядом - хрупкую молодую девушку в обтягивающем камуфляже, которую сопровождали два почти одинаковых сутулых парня с разболтанной подростковой походкой. Им бы обоим в руки по бутылке пива, а не штурмовые версии «Каштанов»…
        - Странное какое-то место. Ты здесь раньше бывал?
        Башмак пробормотал в ответ что-то неразборчивое.
        - Вот и поговорили, - хмыкнул Шестаков.
        Впрочем, заскучать он не успел. Хохлома вернулся быстро.
        Пока они осторожно пробирались через развалины, опасаясь зацепиться за ржавую проволоку или острый конец арматуры, Аманбек Шукенов терпеливо ждал, присев на корточки перед медной жаровней, где горел небольшой костер. Рядом молча стояла Шура. За ней маячил Косяк.
        - Садись, уважаемый, - прохрипел Аманбек, на поднимая глаз, и подбросил очередную порцию щепы в огонь. - Любишь костер?
        - Люблю. - Шестаков с опаской покосился на трех армейских скаутов за спиной Шукенова, неподвижно застывших в своих титановых экзоскелетах.
        - Я тоже люблю. Костер - он мысли очищает. - Некоторое время Аманбек молчал, склонив голову вбок, словно пытался разгадать язык пламени, а потом перевел тяжелый взгляд на Шуру. - Оставь нас на немножко одних, дочка. Я с твоим гостем буду вежлив, клянусь.
        Шура выдохнула, качнулась с пятки на носок, посмотрела на Шестакова, старавшегося изо всех сил сохранить непроницаемое выражение лица, но все же отошла за угол.
        - Эта штука, которую ты передал… Мои люди не смогли атрибутировать ее базовый код…
        Аманбек говорил тихо, и Шестакову пришлось наклониться совсем близко к костру в бронзовой жаровне.
        - На меня работают лучшие специалисты. Кто работает на тебя?
        - Никто. Я все делаю сам. - Шестаков протянул Аманбеку «запоминалку». - Здесь полные спецификации оборудования, которое мне требуется. Условия мои простейшие. Я не торгуюсь. Это раз. Либо соглашайтесь, либо отказывайтесь сразу. Контракт будет одноразовым. Это два. А срок исполнения я готов обсуждать. Предполагаю, что смогу все сделать за полгода. Вы получите десяток уникальных и высокоэффективных мемных продуктов, а в обмен я скромно прошу комплект профессионального оборудования. Мне необходимо закончить начатое исследование.
        - Ты бывал когда-нибудь в Меланезии? - Аманбек бросил «запоминалку» всвою сумку на поясе и протянул Шестакову пучок щепы, жестом предложив скормить ее огню. - В архипелаге Новые Гебриды есть остров, который я часто вспоминаю. Там и саванна, и столетние леса, и бескрайние зеленые равнины, и даже горы. Земля в миниатюре. И люди живут интересные. Слышал про карго-культы?
        Шестаков отрицательно качнул головой и послушно подбросил щепу в костер.
        - Карго-культы есть на многих островах, но они все разные, - продолжил Аманбек. - На моем любимом острове местные жители, в недавнем прошлом людоеды, ожидают второго пришествия черного парня по имени Джон Фрум. Все верят, что когда этот черный парень вернется, то освободит остров от белых и привезет с собой сладкую колу, виски, сигареты, презервативы, жевательную резинку и прочие достижения цивилизации. С последователями этого культа долго боролись миссионеры, потом правительство независимой Республики Науру, но островитяне не сдались. Те адепты, кто твердо уверен, что Джон Фрум прибудет с грузом на самолете, строят ритуальные взлетно-посадочные полосы. Другие сооружают из бамбука причалы, поскольку верят, что Джон Фрум вернется на корабле. Но все сходятся в одном - второе пришествие состоится 15 февраля. И каждый год в этот день устраивают большой праздник. Жрецы общаются с мессией, народ употребляет веселящий мутный напиток кава-кава и марширует с бамбуковыми винтовками. И все совершают паломничества к святым местам, где установлены красные кресты, как на американских машинах скорой помощи…
        - Я вас не совсем понимаю, - осторожно вклинился Шестаков. Ему было тревожно и неуютно. Все мешало, все было лишним - руки, ноги, да и себя самого он тоже чувствовал лишним. - Так вы принимаете мои условия?
        Аманбек усмехнулся.
        - Принимаю. Просто о молодости вспомнил. Я ведь в молодости преподавал в университете, докторскую диссертацию по антропологии защищал в Лондонской школе гуманитарных наук. Что из оборудования тебе нужно в первую очередь?
        - Полевой когнитивный сканер первого класса точности, - не раздумывая ответил Шестаков. - Можно даже бывший в употреблении.
        Выливая на костер воду из стеклянной бутылки, Аменбек кивнул.
        - Будет сканер. Не думай о плохом. Думай о хорошем. Если захочешь поработать на меня - дверь открыта.
        Угли отчаянно зашипели. Остро запахло гарью…

* * *
        Стремительный, как монгольская стрела, «Гольфстрим», выполнявший чартерный рейс из Сингапура, клюнул аэродромный воздух острым носом, осторожно проверил качество покрытия широкими шасси и важно покатился по посадочной полосе «С» главного международного аэропорта Внутренней Монголии «Тысячелетний Чингисхан». Как только воздушное судно затормозило у терминала, на помощь Шестакову бросилась миниатюрная тайваньская стюардесса. Помогла встать и бережно вытащила из шкафчика пальто от Роберто Кавалли из тонкой кашмирской шерсти, приобретенное за десять минут до вылета в одном из бутиков международного сектора сингапурского аэропорта Чанги. Пальто удивило Шестакова почти забытым ощущением теплой одежды. На Южных островах Поднебесной практически всегда было лето. Там неизбалованным северянам не нужно ничего теплее плотной льняной рубашки с длинными рукавами…
        На трапе Шестаков был сдан с рук на руки улыбчивой сервис-леди, та провела его окольными путями для важных персон, открыла магнитным ключом отдельный выход и махнула рукой в сторону ожидавшего на стоянке белого лимузина. У шестиметровой машины энергично спорили китаец-водитель в фуражке с высокой тульей и молодой мужчина европейской наружности. Спор они вели почему-то на русском.
        - Куда направляется это такси? - с усмешкой поинтересовался Шестаков. - Не меня ли вы ждете?
        Энергичный русский смущенно поклонился и произнести отрепетированную фразу:
        - Простите, господин Ю, дозволено ли мне взять ваш багаж?
        Шестаков критически осмотрел свой компактный черный портфель из прошлогодней коллекции «Прада».
        - Думаю, нет необходимости. Я вполне могу положить багаж себе на колени.
        Водитель сообразил, наконец, что в церемонии встречи важного гостя произошел досадный сбой, и бросился открывать заднюю дверь лимузина.
        В просторном салоне Шестаков с облегчением снял галстук.
        - Кого-то ждем еще? Нет? Тогда поехали!
        Водитель разогнался до сотни за восемь секунд, на полной скорости миновал сложную развязку в четыре уровня и вылетел на автобан, пугая попутные автомобили сигналами клаксона. Шестаков зевнул. За три дня он оставил позади Нанкин, Гуанджоу, Сянган. Было от чего устать…
        - Вам помощь не нужна? Меня зовут Игорь Золотов, - представился русский парень. - Я отвечаю за когнитивное направление в здешнем филиале компании «Ай-Кью Чайна Ментал Текнолоджи». Давно мечтал с вами познакомиться лично, вот и напросился в аэропорт.
        Шестаков крепко сжал протянутую ладонь.
        - Извините за сумбурную встречу. Ю Линь - почти легенда в сообществе вирусологов. Я даже предположить не мог, что вы русский. Любой бы на моем месте растерялся.
        Шестаков поморщился. Много эмоций. Он отвык.
        - Расскажите мне лучше про Ордос-Сити. Заочно он меня впечатлил.
        В самолете под руками оказалось несколько путеводителей, но там была только сухая официальная информация про северный «Золотой треугольник», куда принято включать всю территорию между Баотоу, Хух-Хото и Ордос-Сити, которую населяли почти тридцать пять миллионов человек. Шестаков с удивлением прочел, что университет Баотоу отличился в нанохимии, в Хух-Хото зарегистрированы биоинженерные компании, в Ордос-Сити активно поддерживают развитие информационных и когнитивных технологий, а офисы почти всех глобальных компаний и жилые дома инженерной элиты расположены в миллионном Каокаошине…
        - Вы еще больше впечатлитесь, когда увидите город вживую, - пообещал Золотов. - Природа у нас - красивейшая. Деревья здесь высаживали 50 лет назад прямо в степи, по берегам соляных озер. Сто километров на север - излучина реки Хуанхэ. Сто километров на юг - Великая Китайская стена. Круто?
        - Круто, - согласился Шестаков, разглядывая в затемненные окна голую серую плоскость, уходящую влево и вправо до самого горизонта. - Вот только пейзаж немного однообразный. И сильно холодно…
        - На самом юге, где пустыня, пейзаж скучноват, вы правы. Песок, полынь и карагач. А на юго-востоке горы, лес, птички поют. Говорят, даже пятнистых оленей и снежного барса в прошлом году видели. Вы там на островах привыкли к теплому морю, а нам, сибирякам, к морозам не привыкать. Я из Академгородка под Новосибирском, - признался Золотов. - Таких, как я, здесь много. Некоторые по двадцать лет живут и никуда уезжать не собираются. Я тоже хочу жить в Каокаошине. Там совершенно безумная смесь азиатской степи с хай-теком. Строили этот рай, кстати, по госпрограмме. По конкурсу отбирали лучших архитекторов…
        - В итоге все равно задница мира? - с усмешкой спросил Шестаков.
        - Не скажите. По сибирским меркам отсюда до столицы - рукой подать. Всего каких-то пятьсот километров. Можно скоростным поездом «Ордос-Пекин», можно по автомагистрали G-109 «Пекин-Лхаса». У нас между Новосибирском и Красноярском расстояние больше. И дороги китайские не в пример сибирским. Плюс ко всему на родине опять обострилась политическая обстановка. Очередной, как говорят, разгул сепаратизма. Буквально на прошлой неделе читал, что обезвредили группировку какой-то Шуры Журавлевой, которая объявила своей собственностью один из участков границы с Казахстаном и сто километров федеральной трассы «Иртыш». Даже регулярную армию задействовали - два танковых и один мотострелковый батальон вывели на дорогу.
        - А вы не хотите зарегистрировать собственный бизнес в Ордос-Сити, а в Сибири открыть филиал? - Шестаков мягко перевел разговор на другую тему.
        - Шутите? - фыркнул Золотов. - Где когнитивные технологии, а где Россия. Вот вам, например, хотелось когда-нибудь вернуться?
        - И до сих пор хочется, - признался Шестаков.
        Золотов недоверчиво покосился на собеседника.
        - Ну не знаю… В России население сократилось уже до стат миллионов, и девяносто них живут на двадцати семи урбанизированных территориях, окруженных оборонительными сооружениями. Как живут люди вне резидентных территорий и чем они там занимаются - никто толком не знает. Разве это страна? Какой-то островной архипелаг…
        В свои апартаменты в «Шератон Ордос Билдинг» Шестаков поднялся только на пару минут, чтобы оставить портфель, умыться и сменить рубашку после перелета. Правда, сэкономить время ему все равно не удалось, пришлось полчаса прождать в приемной управляющего директора «Ай-Кью Чайна Ментал Текнолоджи» Шань Бана, который «должен был появиться с минуты на минуту». Благо с застекленной галереи сотого этажа, облагороженной пальмами, баньянами и водопадами, открывался хороший вид на Ордос-Сити…
        - Господин Ю, вы уже прибыли? Не ожидал увидеть вас так рано, - искренне удивился топ-менеджер, заметив Шестакова в своей приемной. Как и многие другие северные хань предыдущего поколения, господин Шань вполне сносно говорил по-русски.
        - Мне хотелось побыстрей начать. - Из вежливости Шестаков ответил на диалекте гуань хуа, и Шань Бан расплылся в ответной улыбке.
        Следующие трое суток прошли весьма насыщенно. Шестакова словно бы засосала воронка неотложности. В апартаменты он возвращался далеко заполночь, валился почти замертво на широкую кровать и на пять часов погружался в беспокойный сон. Все остальное время Шестаков, взбадривая себя бесконечными порциями кофе, без устали перемещался между этажами офисной высотки «Ай-Кью». Предсказать передвижения «господина Ю» не мог никто. Он был везде и одновременно.
        Мог неожиданно возникнуть в группе русских нейропрограммистов, чтобы еще раз перепроверить пару десяток строк кода, потом одобрительно хмыкнуть и неожиданно исчезнуть. Мог часами принимать участие в работе выпускающей команды, придирчиво изучая отчеты о результатах тестов в фокус-группах, а после этого утопить каверзными вопросами команду переводчиков. Мог подолгу выяснять у креативного директора происхождение каждой лакуны в сетке размещения контента, а глубокой ночью настойчивым звонком поднять с постели директора департамента по правовым вопросам, чтобы «прояснить некоторые моменты в пункте двести двадцать восьмом вашего стандартного договора продвижения».
        В промежутках «господин Ю» прочел лекцию маркетологам «Ай-Кью» по вирусной стратегии и поучаствовал в панельной дискуссии с антивирусниками, где охотно и много говорил о «хорошо забытом старом». Мол, все современные возможности вирусной стратегии использовались еще несколько десятков лет назад, во времена пионеров информационных технологий. На многочисленные вопросы он отвечал сначала очень осторожно, больше отшучивался, но потом увлекся и поделился собственными наработками, дополняющими теорию периодического взаимодействия антивирусного контента с носителем. Коллеги выслушали его с большим одобрением.
        Спор вышел только по поводу элементов антивирусного «ядра», упакованного, по мнению Шестакова, «в безвредную мемную оболочку». Панель разделилась на две неравных части. Большая часть не согласилась с определением «безвредный» вотношении мемной оболочки. Безвредных мемов, мол, не бывает. Любой оставляет следы своего пребывания в носителе. Один из самых настойчивых участников панели - бородатый стажер Валентин - еще долго потом ходил за Шестаковым, ездил с ним в лифте с этажа на этаж, дергал за рукав пиджака и не смолкая бормотал про самореплицирующиеся антивирусные мемокомплексы и неразборчивых носителей вредоносных кодов, которые излечиваются намного быстрей, если потребляют медиаконтент бессистемно. Нет, Валентин был не глуп. Просто Шестакова немного раздражала его оранжевая тефлоновая куртка с потертым лисьим воротником. К тому же ему не хотелось обсуждать на бегу теорию эволюционирующих систем…
        На четвертые сутки пребывания в Ордос-Сити Шестаков неожиданно объявился в офисе Игоря Золотова. И без всяких эмоций заявил:
        - Был очень рад возможности вместе поработать. Отвезите меня в аэропорт. Остальное вы сможете сделать и без меня.
        - Как в аэропорт, - опешил Игорь. - А культурные достопримечательности? Вы что, не хотите посмотреть Храм Чингисхана?
        - Не хочу. - Шестаков вздохнул. - Меня не впечатляют здешние легенды. Историки, если не ошибаюсь, так и не пришли к единому мнению по поводу его места захоронения.
        Игорь рассмеялся.
        - А мне нравится история про останки Чингисхана, найденные людьми Чан Кайши. Говорят, их долго прятали их в Тибете, а после войны с Японией перезахоронили в мавзолее в Эджен-Хоро. Еще меня завораживает история про Даркхад, орден потомственных защитников мемориала, которые восемь сотен лет охраняли восемь белых юрт с вещами своего владыки и его многочисленных жен, и проводили особые ритуалы в его честь.
        - Для вас важна эстетическая ценность этих истории, а мне - степень их достоверности, - пояснил Шестаков. - Кстати, вы подали мне интересную идею. Как же я сразу не догадался…
        Похлопав себя по карманам, Шестаков нашел свой бифон и, путаясь в кнопках, набрал номер директора «Ай-Кью» по маркетингу.
        - Господин Чу? Да, к сожалению, уже не увидимся… Я тоже огорчен… Ближайшим рейсом на Маньчжурию… Да, я тоже счастлив… Мы хорошо поработали вместе. И на прощанье я хотел бы внести еще одно предложение. Наш новорожденный, если не ошибаюсь, еще не имеет имени? А почему бы нам не назвать его «Чингизом». Вы согласны? Очень хорошо…
        Заметно повеселев, Шестаков оглядел стены кабинета, украшенные живыми обоями.
        - А где мой лимузин? Я же сказал: ваэропорт!
        Взлетно-посадочная полоса «Тысячелетнего Чингисхан». Низкие облака. Яркое солнце над облаками. Посадочная полоса в Маньчжурии. Сутолока стеклянных переходов. Опять взлет. И опять посадка. Иркутская международная воздушная гавань «Адмирал Колчак». Терминал, схожий до степени смешения с терминалом в Маньчжурии. Седой бурят-пограничник с русской тоской в глазах, который даже не пытался придать своему круглому лицу гостеприимный вид.
        - Какова цель визита в Россию?
        - Исключительно деловая. Бизнес.
        Красная витиеватая виза с хищным голографическим блеском. Монорельс. Опять сутолока переходов, но уже под всполохи русскоязычной рекламы. Транзитная зона. Полусонные пассажиры, стройные девушки в зеленой униформе и шелковых белых перчатках. Мягкие кресла бизнес-сектора, из которых не хочется подниматься. Музыка и сухой воздух с дымным ароматом кофе, долетающим из многочисленных кофеен.
        В одной из стандартных кофейных ячеек из поликарбоната Шестаков попытался надиктовать сообщение на свой бифон. Пару раз сбивался и все стирал. Потом набрал номер, но сразу нажал «отбой», не дожидаясь ответа. Еще раз надиктовал сообщение, но отправить так и не решился. Да и что нового он мог сказать своему другу Тану? Все аргументы «за» и «против» они уже многократно обсудили. Сказать: прости, я решил, что так будет лучше? Или что не мог иначе? Все аргументы давно выслушаны, тщательно взвешены, а решения приняты. «Господин Ю» возвращается домой…
        - Девушка, не подскажите, как передать словами невербализуемые ощущения, непереводимые на язык слов?
        Большеглазая и хмурая бариста профессионально улыбнулась в ответ, но после этого стала смотреть на Шестакова с подозрением. Он расплатился и благоразумно переместился в соседнюю ячейку, где подавали точно такой же кофе, но вдвое дороже…
        Три часа полета пролетели за несколько мгновений в почти пустом бизнес-салоне. Шестаков попросил себе одеяло с подушкой, укутался с головой и мгновенно отключился. Проснулся от легкой вибрации, когда шасси уже прыгали по взлетно-посадочной полосе. На трапе Шестакова без всякого предупреждения хлестанул по лицу сухой холодный ветер. Как в Ордос-Сити. Только там воздух почище, пожалуй…
        - Где я могу получить заказанный автомобиль? - поинтересовался Шестаков у скучающего за стойкой клерка в клоунской полосатой униформе прокатной конторы.
        - На кого оформлялся заказ?
        Шестаков протянул водительское удостоверение и паспорт гражданина Объединенного Китая. Клерк внимательно изучил документы. Если и удивился, то виду не подал.
        - Оплата за месяц подтверждена. Стоянка номер шестьдесят шесть. Третий паркинг. Травалатор на второй этаж - у вас за спиной. На нем до конца, потом повернете направо, потом дважды налево и еще раз направо…
        Простецкий городской электрокар «Микрон», похожий одновременно на все автомобили сразу и на перевернутое вверх ногами джакузи, завелся бесшумно. Зато его медиацентр взревел так, что Шестаков от неожиданности подпрыгнул. Отвык, что в России все медийные ресурсы обрушивают на потребителя в самый неподходящий момент. Выждав музыкальную волну поспокойнее, Шестаков изучил приборную панель, нашел автоматический режим, воткнул бифон в слот и подключился к информационной сети. Автомобиль послушно вырулил с паркинга и влился в равномерно грязный осенний поток, двигавшийся от мостового перехода через Канал в сторону города, и плавно ускорился до разрешенных шестидесяти километров в час.
        На Северном въезде большегрузы создали затор, перетекающий в пробку, и пришлось некоторое время болтаться в фарватере грузовика-рефрижератора. Дальше пошли проспекты и улицы города, встретившие привычной грязью на обочинах и красными россыпями габаритных фонарей упорно ползущих вперед машин. Все точно так, как было пять лет назад. Как будто никуда и не уезжал…
        Площадь Свободы Шестаков проскочил транзитом из-за слишком плотного трафика, а на Театральной площади ему повезло: вовремя образовалась дырка в потоке, он вовремя перестроился, нырнул в подворотню и чудом припарковался перед запрещающим знаком. Отсюда можно и пешком. Нужный адрес он помнил наизусть. И номер квартиры…
        - Кого еще там принесло? - недружелюбно прохрипел домофон. Шестаков едва узнал голос Марьи. Динамик был таким же старым, как и весь дом.
        - Пиццу заказывали? - низким голосом произнес Шестаков.
        - Мальчик, а ну двигай отсюда!
        Шестаков не убирал палец с кнопки.
        - Мальчик, отойди от двери. Я разве не по-русски сказала, что пицца мне не нужна?
        Шестаков поднял голову. Еще немного и Марья действительно выскочит на балкон и начнет метать в него громы и молнии.
        - Извини, Геннадьевна, это была глупая шутка. На самом деле это не пицца, а твой старый друг. Ты не видела меня много лет и соскучилась, наверное, хотя всегда считала гадом и сволочью. Но ты ведь не допустишь, чтобы живой человек околел у тебя под порогом.
        Электрический замок щелкнул после секундной паузы. Шестаков потянул на себя тугую стальную дверь и окунулся в аромат кошек, забитого мусоропровода и гниющих тряпок.
        - Заходи, раз пришел, - проворчала Марья, кутаясь в длинный халат с павлинами и кистями.
        - Симпатичный халатик, - первым прервал густое молчание Шестаков.
        - Это был единственный комплимент, который ты смог придумать за пять лет своего отсутствия?
        - Через час я планировал сказать, что ты сбросила минимум пять килограммов и находишься в хорошей форме. Признавайся, не ждала?
        - Ты все-таки прежняя сволочь, - заулыбалась Марья. - Мое состояние нельзя назвать удивлением. Скорее, это столбняк, переходящий в перманентный обморок. Я думала… Ну, сам понимаешь… Они года два не могли успокоиться. Ногами топали и землю носами рыли, как носороги.
        - А наиболее умные из них могут, подобно иммунной системе, обучаться или эволюционировать, улучшая свою способность атаковать при встречах с новыми экземплярами…
        - Что? - переспросила Марья.
        - Это я сам с собой, - отмахнулся Шестаков. - Не обращай внимания. Прохладно, говорю, у тебя. Погоди-ка…
        Шестаков измерил коридор шагами.
        - Ровно шесть. Надо же, успел забыть, что бывают такие квартиры. Почти как в трущобах Мьянмы.
        - Попрошу выбирать выражения. Этой квартирой меня обеспечило заботливое государство.
        - Где же твой бывший? - поинтересовался Шестков, заглядывая в узкую комнату. - Почему не помогает?
        Марья нахмурилась.
        - Кто бы знал. Пропал за горизонтом событий.
        - Одевайся, подышим туманами, - демонстративно громко предложил Шестаков.
        - И куда пойдем? - так же демонстративно громко уточнила Марья.
        - Как куда? В планетарий! Только зонт взять не забудь.
        Зонт пришлось раскрыть сразу. За полчаса небо еще сильней затянуло тучами, и начал моросить мерзкий осенний дождичек - не сильный, но нудный и затяжной.
        - Совсем забыл, что символизирует дождь в день приезда, - признался Шестаков. - Мне сейчас природа как бы радуется или наоборот - плачет?
        - Сам-то как думаешь? - Марья поежилась.
        - Думаю, как тебе не хочется в планетарий. Как параноик параноика я вполне могу тебя понять. А давай назло товарищам из секретных служб наведаемся в океанариум. Он здесь недалеко, если я правильно помню. Заодно проверим, жива ли еще полосатая акула Степанида…
        Акула была по-прежнему жива, бодра, весела, и все так же привлекала к себе повышенное внимание. Возле полукруглого аквариума скопилось множество молодых пар с детьми.
        - Все-таки зря ты вернулся, - сказала Марья, внимательно разглядывая хищницу.
        - Герой не может странствовать вечно. - Шестков изобразил на лице улыбку. - Рано или поздно, преодолев трудности, он должен вернуться домой. В этом весь смысл странствий героя - в возвращении. Кстати, не надо смотреть на меня, как на привидение. Внешние изменения в моем облике не такие уж значительные, и не все они возникли в результате вмешательства хирургов. По большому счету, мне только уши подрезали. Они раздражали меня с детства. Ну а нос - это вынужденно. Один нехороший человек свернул мне его набок, так что операция все равно требовалась…
        - Я поняла. Ты считаешь, что чем-то мне обязан? Забудь. Долгов за тобой нет…
        - Давай для начала присядем вон в том угловом кафе, которое называется «Арканзас», - предложил Шестаков. - Там есть угловой столик с розовыми стульями, откуда нам будет видна эта удивительная мозаика над входом, символизирующая трудовой подвиг народа. Там мы сможем взять по парочке сочных гамбургеров с салатом и сладким луком, которые здешний повар умеет готовить лучше всех в мире…
        Угловой столик скрипел на плиточном полу. Стулья похрустывали и были крайне неудобными. Но гамбургеры от шеф-повара «Арканзаса» действительно оказались сочными и вкусными. С этим Марья вынуждена была согласиться.
        - Я стал самым правдивым человеком на свете, - отметил Шестаков.
        - Короче, чего хотел?
        - На самом деле, я хотел узнать, где похоронена Шура Журавлева, но не знаю, как подступиться к этой деликатной и болезненной теме.
        Марья отодвинула в сторону тарелку с недоеденным салатом, быстро огляделась по сторонам и пару секунд ошарашенно смотрела на Шестакова.
        - Значит, не зря у меня тогда мелькали в голове всякие мысли. Выходит, это ты тот анонимный китайский богатей, который пожертвовал крупную сумму в Сибирский фонд поддержки участников боевых действий? Я ведь чувствовала какой-то подвох…
        - А что, не имею права? - Шестаков улыбнулся и растянул пальцами верхние веки, имитируя узкоглазость. - По паспорту я чистокровный китаец. Уважаемый бизнесмен Ю Линь. Скоро мне в Шанхайском университете присвоят китайскую ученую степень. Ах, да, еще у меня много юаней.
        - Черт, у меня в голове сплошные вопросы. Где ты познакомился с Александрой? Как ты вообще узнал, что она моя сестра?
        - Вы даже внешне похожи, не говоря уж о характере.
        - Не ври. У нас только отец общий, а мамы разные. Наш общий отец бросил мою маму, когда мне было пять. И с тех пор я с ним почти не общалась. И фамилия у меня от мамы.
        - Извини. Перепутал. Вы с Шурой не похожи. Она была умной…
        - Ты приехал мне хамить? - возмутилась Марья.
        Шестаков поднял вверх обе руки.
        - Сдаюсь. Можешь не верить, но мне очень не хватало наших с тобой высокоинтеллектуальных споров.
        - Я похоронила ее на Старо-Восточном. Пятнадцатая аллея, шестой ряд.
        - Проводишь?
        Марья промолчала.
        Шестаков, дожевав гамбургер, снял салфеткой остатки соуса с подбородка.
        - Ты в курсе, что Шура со своими бойцами опекала старый пансионат в селе Озерки? Там жили люди, пострадавшие много лет назад от вирусов мозга.
        - Да, я в курсе, - кивнула Марья.
        - Существует хотя бы теоретическая возможность их оттуда забрать? Деньги у меня есть.
        - Боюсь, деньги в данном случае не помогут. Ты слышал про федеральную антитеррористическую операцию «Черный шторм»? Вся территория, которая севернее границы и южнее Русской Поляны, сейчас относится к особо охраняемой зоне. Там были тотальные зачистки…
        - Понятно. - Шестаков несколько минут угрюмо смотрел в одну точку, потом встряхнул головой, словно освобождался от чего-то, подозвал официанта, выудил из портмоне купюру в пятьдесят новых юаней и положил на стол, накрыв рукой. - Дружище, нам нужен самый красивый букет.
        Официант покосился на Марью, многозначительно кивнул, ловко смахнул купюру в карман передника, и доверительно склонился к шаткому столику.
        - Можете подождать минут пятнадцать? В квартале отсюда, на улице Циолковского, открылся очень достойный цветочный магазин. Вам понравится.
        - Понял. Ожидаем.
        Марья фыркнула и демонстративно отвернулась. Правда, надолго ее не хватило.
        - Ты хоть для приличия мог бы рассказывать, как жил все это время?
        - Мог бы. Но слишком долгая может получиться история. Местами глупая. Местами жуткая. И очень запутанная. Можно я как - нибудь в другой раз расскажу?
        - Без проблем…
        Торжествующий официант появился с охапкой радужных роз. Букет был настолько огромен, что едва поместился на заднем сиденье прокатного «Микрона».
        На переднее втиснулась Марья.
        - Конечно же, я тебя провожу, - хмуро сообщила она. - Или ты думал, что я пойду домой спать?
        Почти всю дорогу Марья молчала, глядя на город через мокрое стекло. Только изредка подсказывала, куда лучше свернуть, чтобы не застрять надолго в пробке. А потом неожиданно заявила:
        - Говорят, на кладбище нельзя приходить вечером. Если окажешься на кладбище во второй половине дня, над тобой черти шутить будут. Ты в курсе?
        - Нет, не в курсе, - улыбнулся Шестаков. - Но я думаю, что важнее приходить на кладбище с чистой душой. А когда именно - разницы нет. Исходя из моего опыта, бояться нужно живых, а не мертвых…
        Подъездную дорогу к Старо-Восточному взялись ремонтировать и пришлось запарковаться далеко за оградой. И дождь, как назло, не успокаивался. Шестаков держал зонт над Марьей, а она несла букет. Видимо, выглядели они слишком чужеродно для этих мест, и оглядывались на них буквально все.
        - Пришли. - Марья остановилась у неприметной свежей могилы.
        Шестаков подошел к деревянному кресту и с удивлением прочел на бронзовой табличке: «Светлана Иванова».
        - И без фотографии, и под чужой фамилией, - подтвердила Марья, раскладывая яркие цветы. - Но я рада, что мне удалось похоронить сестру хотя бы так. Без твоих денег, которые ушли на подкуп официальных лиц, мне бы даже тело не отдали. Такая у нас теперь страна. Сначала озверяет своих детей, потом с ними воюет, убивая нещадно, как врагов государства, а потом втихую приторговывает мертвыми. Грёбаный стыд!
        - Даже не знаю, что и сказать. - Шестаков присел на корточки, вытер рукавом мокрое лицо и подумал, что дождь сейчас очень даже кстати.
        - Можешь просто побеседовать с ней. Рассказать, что у тебя все хорошо, - предложила Марья. - Она порадуется. Можно не вслух, если меня стесняешься. Только недолго. А то совсем промокнешь…
        Промокнуть Шестаков все же успел. Когда возвращались к воротам, он заметил на одной из аллей могилу своего бывшего начальника и надолго замер у ограды. На объемном фото Суматошный был непривычно молод. Но смотрел чуть вверх и мимо, как всегда.
        - Да, его тоже здесь похоронили, - кивнула Марья. - Слухи разные тогда ходили, но официальная версия - инфаркт миокарда. Уже четыре года прошло…
        Сушиться пришлось в туалете ближайшего придорожного кафе. В этом же кафе они с Марьей и перекусили. Скучавший за стойкой бара паренек неохотно отвлекся от созерцания ЖЖ-панели и на скорую руку приготовил им ужин - порезал засохший козий сыр и зажарил яичницу-болтушку. В холодильнике. на счастье Марьи, завалялась парочка томатов и длинный огурец, из которых получился вполне съедобный салат.
        - Какие планы на завтра? - уточнила она.
        - Туманные, - рассеянно ответил Шестаков, разглядывая происходящее на большом экране ЖЖ-панели.
        - Да что ты там такое увидел?
        - Трансляция Суперкубка начинается.
        - Надо же, ты стал неравнодушен к футболу…
        - Нет, я по-прежнему спорт не люблю, но вместе с Суперкубком по глобальным медиаканалам поскачут рекламные заставки, а в них вмонтирован самый мощный на сегодняшний день антивирусный мемокомплекс «Чингиз», который произвела по моему проекту добросовестная и надежная компания «Ай-Кью Чайна Ментал Текнолоджи». Я на этот антивирус потратил почти два года жизни. Он молод, напорист и страшно умен. Распространяется сам. Работает по тем же сценарием, что и вредоносные коды, которые он распознает с очень высокой вероятностью - девяносто восемь с половиной процентов. Схватывает все новое налету, действует решительно и молниеносно, морально выдержан и беспощаден к врагам человечества. Когда «Чингиз» вырвется на оперативный простор, осмотрится и начнет не по-детски прочищать народу мозги, будет очень большая суматоха.
        - Ты меня разыгрываешь?
        - Нисколько. Я стал самым правдивым человеком на свете. Ты забыла? Думаю, что будет полезно на первое время тебе уехать в более спокойное место, чем этот город. Например, на Байкал. Билет до Иркутска и трансфер до Листвянки я уже оплатил. И жилье тебе арендовал на два месяца в кондоминиуме «Рассвет». Вылет - завтра утром. Деньги на пропитание есть или одолжить?
        - Как-то все неожиданно, - смутилась Марья. - А нельзя твое щедрое предложение сдвинуть на недельку?
        - Нельзя. После начала трансляции Суперкубка у тебя в запасе будет максимум двое суток. Я не знаю точно, когда все начнется в других странах, поскольку лично не просчитывал сценарии на английском, немецком, итальянском, французском, китайском и арабском, но нам, русскоязычным, «Чингиз» устроит хорошую встряску, можешь мне поверить. Русский код - самый выверенный. Спасибо нейропрограммистам из Новосибирска, которые работают на «Ай-Кью». И самое большое мерси ихнему гуру - Игорю Золотову. Крайне талантливый парень. И скромный. И постарался он от души, можешь мне поверить.
        Шестаков достал из кармана бифон и проверил прогноз погоды.
        - Видишь, синоптики обещают на завтра потепление. И вся следующая неделя без осадков. Солнечные дни - они всегда кстати…
        - А ты как же?
        - А я буду вместе с народом, пока не завершится первая волна массовой зачистки российских затуманенных мозгов от накопившегося хлама. Мне одна мудрая женщина перед смертью рассказала интересную теорию, я и хочу проверить ее на практике. Она уверяла, что процесс мышления современного человека - это всего лишь выдувание бесконечного множества ментальных оболочек, наполненных исключительно мемами. И если кто-то найдет способ разрушить все мемы, то это будет ментальная бомба, которая лишит человечество способности думать и убьет все живое.
        Шестаков приподнял тяжелую соусницу, покрутил ее в руках, отодвинул на другой край стола и поднял глаза на Марью.
        - Мне в детстве снился страшный сон. Будто бы я очень умный машиночеловек, которому не страшны никакие катаклизмы, и я предупреждаю ученых, чтобы они не проводили какой-то опасный эксперимент. Но меня никто не слушает, и однажды все случается ровно как, как в моих прогнозах. Происходит страшная катастрофа, никто не успевает спастись, и только я один проснулся утром на пустой выжженной планете, засыпанной пеплом… А недавно мне опять приснился этот сон. К чему бы?
        Марья улыбнулась.
        - Наверное, ты скоро встретишь новых друзей, выиграешь крупную сумму в казино и полюбишь женщину, станешь самым счастливым человеком на свете и умрешь глубоким стариком в окружении двух десятков благодарных учеников и восхищающихся тобой внуков и правнуков…
        - Точно, - согласился Шестаков. - Когда-нибудь именно так все и будет. По моим оценкам, «Чингиз» не сможет лишить носителей вредоносных кодов профессиональных компетенций и большинства сложных навыков. Хотя я не исключаю, что очень многим придется учиться заново думать. Это трудно и неприятно - учиться думать. Но совсем не смертельно. И я не проснусь на засыпанной пеплом планете…