Тот, кто в темноте Екатерина Годвер
Рассказы
« - А еще мы как-то с ним демона вызвали, - наконец, решился продолжить Андрей тремя часами позже, когда ворочался в постели с боку на бок, тщетно пытаясь уснуть. Посмотрел на жену - слушает ли? - но та уже спала.
Только глаза ее были чуть приоткрыты: невидящий взгляд упирался в письмо на тумбочке. Фарфоровый котик-пылесборник, рассевшийся рядом, загребал лапой.
Андрей беззвучно выругался, выключил ночник, и письмо исчезло. На время…» (с).
Екатерина Годвер
Тот, кто в темноте
Письмо Андрей получил по почте. Достал из серого железного ящичка в подъезде, распечатал конверт прямо в прихожей и стал читать, хмурясь.
Лена настороженно наблюдала за мужем. В эпоху е-мэйлов и мобильников бумажное письмо было как динозавр. В контактном зоопарке.
- Кто-то из родственников? - не выдержала она, когда Андрей, так и не разувшийся, перевернул клетчатый листок обратно и стал перечитывать письмо по второму разу. - С тетей Валей что-то?
Тетка Андрея, растившая его вместо матери - Валентина Павловна - цивилизацию с некоторых пор не жаловала, жила в деревне, из всех благ признавая только телефон по праздникам, а последние пару лет якшалась с якобы-христианскими сектантами, отгрохавшими себе дворец по соседству. Отношения с пасынком и невесткой разладились - но Андрей терпеливо сносил упреки и старался помогать, чем мог.
- На днях собирался ей позвонить. А это старый друг объявился. - Андрей сложил листок и сунул обратно в конверт. - Потом покажу. Давай ужинать!
* * *
Пока Андрей мыл посуду, Лена читала. Отправитель, некто Иван, расспрашивал, как дела-здоровье-работа, рассказывал, что в прошлом году продал квартиру, отстроил загородный дом в Поддубниках и там с женой жил-поживал теперь, то-се, пятое-десятое; звал на праздники в гости.
Одним словом - письмо как письмо. Только бумажное.
- Я от старой почты пароль давно посеял, - оправдывался Андрей. - А симку два раза за последние пять лет менял.
И в соцсетях он шифровался, потому что начальство соцсетей не одобряло. И городской телефон отключили два года назад, чтобы не платитьзря за линию. Зато адрес был прежний, тот же, что и двадцать лет назад.
- Поедешь? - спросила Лена.
- Возьму билет на четвертое число. - Андрей поставил последнюю тарелку в сушилку и выключил воду. Виновато оглянулся через плечо:
- У тебя же все равно заказчики твои ненаглядные. А Данька на сборах мячик гонять будет… Эх-хе, вот бы и мне так!
- Не соскакивай с темы, Прохоров, - сердито сказала Лена. Письмо отчего-то ее пугало, хотя она ни за что не согласилась бы признаться в этом мужу. - Что за Ваня и откуда он взялся?
Андрей сел за стол и подлил кипятка в кружку с чаем. Почесал подборок, полез в холодильник и достал запотевшую бутылку «Березки»: сам он пил редко и спиртное обычно не покупал, но тут принес кто-то из знакомых под праздники.
Он начислил себе пятьдесят грамм, принюхался - но так и не выпил, а принялся скучно рассказывать, как развела его с другом детства, уехавшим счастья искать в Москву, судьба-судьбинушка и Ванина жена-злодейка. И что Иван бы никогда просто так письма не написал. Раз пишет, значит - что-то неладно, и надо съездить, разобраться… Может, чем помочь. Не чужие ведь - хороший человек, свой, пусть и потерялись давно…
Лена слушала, вспоминала небритого мужика в дорогом костюме, которого видела один раз, на свадьбе, бухого в дугу, и думала, что на хорошего человека Иван Витальевич Звягинцев не очень-то похож. Как, впрочем, и Андрей Вадимович Прохоров - но в тихом омуте чего только не водится.
- Только одно тебе на это скажу, Андрюх. - Она вернула мужу письмо.
- Ну?.. - Андрей заметно напрягся. Что было для него, человека раздражающе-уравновешенного, довольно необычно.
Лена отчитала в уме до трех и улыбнулась:
- Спасибо за чистую посуду! Но там еще кастрюля.
«Друзья - это святое», - так у них было заведено с самого знакомства, и как бы ее ни напрягала неожиданная поездка, обсуждать тут было нечего. Их с Андреем мирок - достаточно маленький и хаотичный, чтобы быть безалаберно-уютным, но достаточно вместительный, чтобы оставаться гостеприимным - держался на таких вот неписаных правилах. Нарушить одно из них было все равно что начать крушить стены перфоратором.
Андрей засмеялся, вылезая из-за стола.
- Ты у меня чудо. - Он чуть неловко чмокнул ее в щеку. - Повезло мне; не то, что Ване с Галкой… Чудак он! Вот уж женился, так женился…
- А еще мы как-то с ним демона вызвали, - наконец, решился продолжить Андрей тремя часами позже, когда ворочался в постели с боку на бок, тщетно пытаясь уснуть. Посмотрел на жену - слушает ли? - но та уже спала.
Только глаза ее были чуть приоткрыты: невидящий взгляд упирался в письмо на тумбочке. Фарфоровый котик-пылесборник, рассевшийся рядом, загребал лапой.
Андрей беззвучно выругался, выключил ночник, и письмо исчезло. На время.
На следующий день Андрей купил билеты и убрал их вместе с письмом в папку, а папку засунул в ящик стола. Иногда казалось, что в ящике что-то шуршит и скребется, а над столешницей поднимается маленькое черное облачко. Но это только казалось.
* * *
Электричка тащилась через заснеженные пригороды, останавливаясь на каждом полустанке.
Ночь в поезде до Москвы пролетела незаметно, а полтора часа в бистро на вокзале оказались и того короче: кофе был на удивление неплохим, пирожки - свежими, и даже шаурма в прошлом благородно щипала травку. Но на том везение закончилось.
Электричка сперва лишнюю четверть часа стояла у перрона, а когда тронулась - стало ясно, что отопление в ней так и не заработает. Андрей, накинув капюшон, отрешенно наблюдал сквозь запотевшее стекло за проплывающими мимо заборами в разноцветных граффити - широки родные просторы! - и думал о том, что города меняются снаружи, люди - внутри, и лишь пригородные промзоны словно застыли вне времени.
«Друзья, - выстукивали чугунные колеса, - познаются в беде, но если беда в том, что уже и поговорить по-хорошему стало не с кем, кроме Ленки?» Нихт. Работай, отдыхай, подымай семью, не страдай фигней!
Без повода, просто так, по своей инициативе навестить-пообщаться - Андрей бы ни в жизнь никуда не поехал: в промерзшем нутре электрички он сознавал это со всей возможной ясностью. В двадцать лет - сто верст не крюк ради интересного человека; в тридцать пять главный интерес - почувствовать себя кому-то нужным. А человек - ну, что человек? Не слышались пять лет. Можно и еще пять не слышаться. Вот и вся…
- Следующая станция - платформа «Санаторий Дружба», - вторгся в мысли скрипучий голос из динамика.
Андрей хмыкнул, встряхнулся, огляделся - кроме него, в вагоне никого не осталось: остальные пассажиры приехали, куда хотели, или ушли искать места потеплее.
Стекло успело покрыться ледяной коркой, и разглядеть, что снаружи, тоже стало невозможно. Только если как в детстве: снять перчатку, приложить ладонь к ледяному стеклу… Но это было бы слишком.
- Кто где, а я в домике! - Андрей откинулся на жестком сидении, вытянув скрещенные ноги, и достал из рюкзака термос.
Динамик многозначительно кашлянул в ответ.
- Санаторий Дружба, - объявил он. - Следующая станция - платформа 36-й километр.
- И вам не хворать! - Андрей чокнулся термокружкой с замерзшим стеклом.
Но с каждым следующим километром настроение все отчетливей приближалось к отметке температуры в вагоне. Очень кстати сейчас было бы набрать хозяину, попросить затопить баньку или что-нибудь в таком духе, но Иван - почему? - не указал в письме номер мобильника. Никаких контактов, кроме обратного адреса на конверте.
Андрей позвонил жене, но та не брала трубку. Обычное дело: заработалась, или оставила мобилу в куртке, или сидит в наушниках…
Он досадливо поморщился. Лена могла, как собачка из комикса, продолжать сидеть в своем Корал-Дро, пока вокруг горит квартира. Хорошо, хотя бы за юного футболиста не приходилось беспокоиться: администрация на спортбазе толковая, тренер - мужик конкретный: у такого, подумал Андрей, не забалуешь…
Ледяной поезд без окон катился вперед во времени и пространстве, как лодка по Стиксу; лишь диктор-Харон любезно объявлял станции.
«Верить или не верить - вот в чем вопрос!». - Когда диктор наконец-то объявил Поддубники, Андрей с облегчением выскочил на перрон.
Платформа оказалась нужной, лес вокруг - елки, березки, дубки - выглядел вполне обычным, даже гостеприимным; в прорехи между ватных облаков пробивалось солнце, и ничего не предвещало плохого. Андрей сверился с навигатором, закинул рюкзак на плечо и зашагал по натоптанной тропе в сторону поселка.
* * *
Быть свободным художником означало иметь рабочий день 24/7: эту грустную истину Лена усвоила уже на третьем курсе шараги, когда впервые вышла на вольные хлеба, а словечко «фриланс» еще не вошло в моду. С тех пор у заказчиков стало больше денег и тараканов, и самих заказчиков стало больше - так что кому новогодние праздники, а кому, как шутил Андрей, посевная: сеем зерна прекрасного в коллективном бессознательном за умеренный прайс…
Впрочем, дело было, как неохотно признавала Лена, не в деньгах; просто ей, несмотря ни на что, нравилась ее работа. Хуже того - ей нравилось работать! Делать нечто такое-эдакое, может, само по себе и дурацкое, но для кого-то настолько ценное, что тот соглашался подставить под удар самый уязвимый свой орган: кошелек.
«Трудоголизм излечим», - шутил Андрей, но, хотя подобные пролетарские пристрастия и в родной интеллигентно-творческой среде понимания не встречали, лечиться Лене не хотелось. Чтобы не отклонять по отдельности каждое приглашение, в праздники она просто отключала звук на телефоне - и спокойно, с чувством, работала в свое удовольствие до тех пор, пока не надоест. И еще чуть-чуть сверху.
Немым укором висел на экране мобильника пропущенный вызов от мужа; но перезвонить не получилось - абонент уже был вне зоны доступа.
Лена вздохнула. Понесло же его к черту на рога! Оставалось утешаться тем, что Андрею в гостях весело и он уже наверняка сам забыл, что звонил. И случиться с ним в этих гостях ничего плохого не могло. Ничегошеньки.
Во всяком случае, ей очень хотелось так думать.
Она посмотрела на часы в углу монитора - 13:00 - нажала «сейв» и отправила ноутбук в гибернацию: раз все равно отвлеклась, стоило озадачиться обедом. Новогодние разносолы в холодильнике наконец-то закончились, так что выбор был невелик: готовить или заказать что-нибудь в ближайшей кафешке. Или вылезти из норы на свет божий и пройтись до кулинарии, где не было доставки, но радовало что меню, что цены.
Лена не спеша оделась и вышла из квартиры, пытаясь удержать в одной руке перчатки, шапку и ключи, а другой застегнуть куртку, - и буквально столкнулась с поднимавшимся по лестнице ей навстречу мальчишкой.
- Мама!
- Даня?! - Даня потрясенно уставилась на сына; от изумления не получилось ни обрадоваться, ни испугаться. - Ты откуда здесь?!
- Меня ба забрала, с Петром Ефимычем, - беззаботно затараторил Данька. - Она сказала, так надо. Ну и хорошо. На сборах каждый день бегали кроссы, играли мало, а потом ни почитать, ни за компом посидеть, скучно было, ма… Ты что, не рада?
- Как будто забила «ножницами» в девятку! - Лена крепко обняла сына. - Но что еще за Петр Ефимович?
Ответ уже и сам показался на лестнице, этажом ниже: молодой, плечистый, красномордый, в черной рясе, торчащей из-под кожаной куртки. Свекровь проворно поднималась следом.
В чем не приходилось сомневаться - так это в том, что скука закончилась.
Про отъезд Андрея Валентина Павловна знала - тот под Новый Год часа два потратил, чтоб дозвониться в ее Нижние Озерцы, поздравить и рассказать о планах.
Лена достала мобильник и попыталась еще раз набрать мужу, но подоспевший Петр Ефимыч споро ухватил ее за локоть и ловким движением забрал бесовскую игрушку; ласковый тон «батюшки» и крепкая хватка не оставляли возможности поспорить. Валентина Павловна, тем временем, проскочила мимо и, что-то заунывно напевая под нос, принялась опрыскивать входную дверь водой из пластиковой бутылки. Данька наблюдал за бабушкой с большим интересом.
- Тетя Валя! Вы что вытворяете?! - Лена, наконец, справилась с оторопью и с цепкими пальцами Петра Ефимовича.
- Нет ходу, нет броду нечистой погани, отче наш на небеси иисусе сохрани-спаси, у-у… Дело делаю! - Свекровь зыркнула через плечо. - Муж родной с нечистым нюхается, а ты, курица, только и знаешь, что в компутер проклятый таращишься! Дура набитая! Если б не внук, ноги б моей тут не было, но парню мамка нужна, уж какая ниспослана. Скажи спасибо, есть кому о вас позаботится!
- Э-э… Спасибо. - Лена проглотила вертевшееся на языке ругательство. Одно дело - упоротые заказчики, но упоротая свекровь на пороге квартиры, в компании бандитского вида «батюшки» - дело совсем иное… Скандалить и кричать было бестолку: надеяться на помощь соседей не приходилось - все разъехались на каникулы. Разве что, случайно кого-то могло занести.
- Валентина Павловна, если вы закончили - пройдемте лучше внутрь, - ласково промурлыкал Петр Ефимыч, подумав, видимо, о том же самом. - Там и поговорим.
* * *
За следующие полчаса Лена узнала что:
- В бутылке у Валентины Павловны святая вода.
- Андрюша и его дружки поганые снюхались с нечистым.
- АНДРЮША И ЕГО ДРУЖКИ ПОГАНЫЕ СНЮХАЛИСЬ С НЕЧИСТЫМ!
- Безопасностью души и тела Андрюши уже занимаются сведущие люди, но грех ему до конца дней отмаливать.
- И нечистый может по родную кровь прийти и по жену мужнюю, поэтому Валентина Павловна и батюшка Петр Ефимович, точно Чип и Дейл, поспешили на помощь.
- И никуда они отсюда не уйдут!
- И Лена никуда не пойдет, ни в кафе за обедом, ни в магазин за сигаретами, ни в интернет.
- Потому что Петр Ефимыч перерезал кабель и разбил роутер.
- Рукояткой пистолета.
Последнее обстоятельство огорчало чрезвычайно.
- Ма-а-ам… - довершил безумие Даня. - А мне папка на Хэллоуин говорил, когда мы с ним приколы делали, чтоб я со штуками всякими страшными, ну, там, остарожнее игрался… Потому что он когда-то с друзьями вот так колдовал понарошку, а демон возьми, да приди, страа-а-ашный… Я думал, папка меня пугает! Он чего, не шутил, ма?
- Когда он вернется, мы это у него обязательно спросим, - только и сумела ответить Лена, пряча в карманах трясущиеся руки.
Полчаса назад она собиралась сходить пообедать. А теперь они с сыном оказались в заложниках. Это было слишком нелепо и слишком страшно, чтобы быть правдой - но кошмар и не думал заканчиваться; и хорошо еще, если это была вся правда…
Утешительное «конечно, шутил, милый» не шло на язык. До сегодняшнего дня Лена никакие разговоры о демонах всерьез не воспринимала. Однако прежде она и свекровиных святош не воспринимала всерьез.
Ладно - тетя Валя, но серьезный мужик с пистолетом, не очень-то с виду дикий, понимающий в технике, и его подельники? Сектанты они или кто - Лена не сомневалась, что серьезным людям для действия нужны серьезные причины. Которых не было. Если только не… Если только не - что?
- Кто вы такие и что вам от нас надо? - без обиняков спросила Лена, скрепя сердце оставив сына под присмотром свекрови и выйдя на кухню покурить: Петр Ефимович любезно поделился синим «Ротмансом».
- Я не «черный риелтор», если вы об этом. - В отсутствии Валентины «батюшка» говорил без ядовитого елея в голосе и вообще почти походил на нормального человека; и очень по-человечески, ничуть не смущаясь отсутствием закуски, достал из холодильника водку. - Вам и вашему сыну ничего не грозит. Если Андрей сделает правильный выбор.
- Он просто поехал в гости к другу!
Петр Ефимович принюхался к стопке и, раздосадовано крякнув, выплеснул содержимое в раковину.
- Дрянь у вас друзья, - с неподдельным сожалением заметил он. - Сами вы непьющие, да? Вот и дарят с подменой; и не лень же сволоте переливать!
- ?!..
- Да вода там, вода вместо водки, - объяснил он недоумевающей Лене.
- Что вам нужно от моего мужа? - повторила Лена. - На самом деле, - с нажимом добавила она. Сигарета чуть успокоила.
- Однажды он взял то, что ему не принадлежало. - Взгляд Петра Ефимовича сделался остр. - Но не использовал. Пришло время вернуть. Многие знания - многие печали, сестрица Аленушка! Меньше знаешь - крепче спишь: не спрашивай лишнего.
Он резким движением затушил в пепельнице бычок и вышел с кухни.
- Сам ты дрянь! - прошептала Лена. Понюхала бутылку и с досадой швырнула в мусорку.
Там и правда была вода.
Нужно было найти способ как-то связаться с мужем - уповая на то, что еще не поздно, что Андрей не впутался во что-то… во что-то невозможное и что он что-нибудь придумает.
«Если он еще жив. - Лену передернуло. - Но мы должны надеяться на лучшее, да?»
* * *
Андрей с удовольствием прошелся по утоптанной тропе через лес. Воздух чист, вокруг бело и зелено - хорошо! Летом вдоль тропы наверняка валялись пивные бутылки, сигаретные пачки и прочее человеческое - но снег скрыл все безобразия до весны. Рядом тянулась лыжня, кое-где на высоких пеньках, будто скульптуры, красовались снеговики: где побольше, где поменьше, где с морковкой, где с веточками вместо носа и глаз. Но с всегда с прочерченной улыбкой.
А хорошо бы жить вот так, за городом, полувсерьез подумал Андрей: с сыном гулять не в парке, а в настоящем лесу; зимой - лыжи, летом - велик, работать на удаленке… Огород копать, как тетя Валя, презрительно поплевывая в сторону цивилизации.
Впрочем, в Поддубниках если кто и огородничал, то за двухметровыми заборами, из-за которых побрехивали цепные собаки: село давно превратилось в элитный коттеджный поселок. Последние триста метров Андрей прошел по хорошо расчищенной асфальтовой дороге. Охранник из окна бытовки у шлагбаума покосился на берцы и камуфляжный рюкзак Андрея с подозрением, но вылезать на холод не стал.
У Звягинцева тоже забор оказался что надо - добротный, кирпичный; и коттедж за забором - ему под стать. Только неуютный даже с виду.
И внутри кто-то кричал.
Кричали со стоном и подвываниями, тоскливо, безнадежно; голос был так искажен болью и долгим напряжением связок, что невозможно было с уверенностью сказать, кому он вообще принадлежит, мужчине или женщине, взрослому или подростку.
Андрей замер в замешательстве.
В памяти возникли десятки раз виденные картины криминальных сводок; поплыли перед глазами видения освещенной свечами комнаты - и темноты в ее углах. Темноты, которая смотрела, видела, знала. Иван давал слово, но что есть слово? Прах, как сказал Тот, что в бемноте. Слово есть прах.
- Иди к черту! - Андрей со всей силы вдавил на калитке кнопку звонка, другой рукой нашаривая рукоятку припрятанного под курткой ножа. Ему было стыдно за свой страх, и оттого как будто делалось еще страшнее: словно он сам от стыда становился младше, глупее, уязвимей - двадцатилетний пацан, больше задумавшийся о сиюминутных удовольствиях, чем о последствиях.
Тот, что в темноте сказал - однажды они вновь встретятся. Слово есть прах, но не всякое слово.
Секунды еле ползли; но вскоре со двора послышались шаги, а еще через несколько мгновений Иван отпер калитку. В распахнутой старой дубленке и высоких меховых унтах он напоминал разбуженного медведя, облезлого и осунувшегося; но при этом вид имел обрадованный.
- Андрюха! Спасибо, что откликнулся. - Он крепко пожал Андрею руку. - Мог бы ведь и забить.
- Не мог. - Андрей смотрел на старого товарища и едва узнавал его. За время, что они не виделись, Иван облысел, обрюзг и постарел, по меньшей мере, на дюжину лет. - Что за дела, Вань?
- Отчет за пятилетку долгий будет, Андрюх. - Иван, посмеиваясь, потихоньку увлекал его вглубь двора, словно не слыша криков.
Андрей остановился и, ухватив друга за плечо, развернул к себе:
- Что. Это. Такое? - Он указал на дом. - Я не глухой.
- Множественные метастазы и аномальная реакция на обезбол: толку даже с наркоты чуть, - ответил Иван со страшным спокойствием. - Это Галя, Андрей.
И все встало на свои места.
- Пойдем, выпьешь со мной, хоть для вида. - Иван повел оторопевшего и больше не упиравшегося Андрея в дом. - А то задолбался уже один бухать, не лезет. Посидишь, подумаешь… Решишь.
* * *
Андрей сидел на жестком табурете посреди пропахшей лекарствами и подгоревшей картошкой - «раньше готовила Галя» - кухни и думал. Крики в угловой комнате затихли, но звенящая тишина после них была ненамного лучше.
Почти двадцать лет - и бессчетное множество вещей отделяли их с Иваном от того дня, когда два бездельника-студента шарились по давно выселенным баракам, предназначенным под снос, и вдруг нашли там обжитую комнату: вкусно пахнувшую свечным воском, с линялым ковром на полу и забитыми ватой щелями. В изголовье застеленного матраса лежало два чемодана: первый с вещами, а второй с книгами на немецком языке.
Уходя, Иван прихватил одну, чтобы дома со словарем прочесть и разгадать - кто и почему прятался в таком странном месте. Но книжка оказалась всего-навсего сборником критических и литературоведческих статей по «Фаусту», а вскоре и вовсе была забыта - потому что в тайнике под обложкой обнаружилась штука поинтереснее: листок с несколькими строчками на латыни, сложным рисунком из трех сплетенных пентаграмм, и маленький, похожий на уголек, камень, который надо было положить в точку их пересечения.
Никто из них всерьез не верил в колдовство, но тайна щекотала нервы. Так что следующим вечером Андрей купил свечи и рулетку, Иван - мелки и циркуль, и снова отправились в бараки, подальше от людей.
В ту ночь Андрей узнал, что у темноты есть глаза. А еще шелестящий голос, от которого холод пробирал до костей.
Тот, что в темноте обещал исполнить три желания, и взять плату только после третьего.
- Если я назову цену сейчас, это отнимет у вас надежду, а какой яд слаще? - шелестел голос опавшей листвой, залетавшей в разбитые окна барака. - Однажды мы встретимся снова. Тогда вы все узнаете.
Иван и Андрей договорились использовать каждый по желанию и обойтись без «однажды».
Андрею происходящее казалось игрой, какой-то бестолковой аномалией, а Иван подошел к вопросу серьезно. Захотел с потусторонней помощью перебраться в Москву, получить там жилье… Сбылось. И та самая однокурсница Галя, ради которой Ивану хотелось стать столичным франтом - сбылась.
- Она все знает. - Теперь, двадцать лет спустя, говорил Иван, наливая себе третью стопку коньяка. - Галя вообще интересовалась всяким таким, ну и я ей как-то рассказал… Из-за этого она была против того, чтобы мы с тобой общались. Что-то выискивала в книжках про это существо; говорила, якобы твоя родная мать - ведьма, поэтому из-за тебя все удалось, дескать, сильная кровь. Не то что я, недотыкомка. - Он выпил, закашлялся. - Галя… Она знает, но никогда не просила меня об… этом.
- Папаша мой - тот взаправду святой дух: никто его никогда не видел, - мрачно сказал Андрей. - А мать на вокзале сортиры мыла, и там же и померла. Как настоящая ведьма.
- Я помню. - Иван отвел взгляд. - Но Галке разве объяснишь… Упрямство бабское хуже глупости. Ты прости, Андрюх. Дурак я.
- Это ты прости. Ну, будем. - Андрей поднял свою стопку.
Чокнулись, выпили.
Он смотрел на отекшее от постоянного пьянства лицо и черные мешки под глазами Ивана, вдыхал пропахший бедой воздух и мучился от жгучего стыда. За то, что здоров и счастлив - но более всего за то, что ничего не знал.
Галина вела себя, мягко говоря, нелюбезно - однако она не могла запретить им с Иваном видеться, как бы того ни хотела. Все прервалось само собой: не было повода, не было нужды. Андрею тоже не очень-то хотелось ворошить. Расстояние стало дальним, а общение - не слишком актуальным и комфортным. И на том сошло на нет.
Андрей выругался беззвучно.
Не три недели и не три месяца: три года у друга умирала жена. А он ничего не знал.
Вначале, говорил Иван, врачи источали оптимизм, потом прогнозы стали осторожными, потом неутешительными… Израильские доктора отказали в шансах следом за русскими. Рекомендовали свежий воздух: Иван продал последнюю недвижимость в Москве и переехал за город; не абы куда, а почти под бок к частному загородному хоспису, откуда в любое время суток можно было вызвать медбригаду и куда удобно было бы ездить каждый день. Но хоспис Галя не хотела. И сиделку не хотела. И чтоб вся жизнь Ивана крутилась вокруг нее, обращаясь в ад, не хотела - но по-другому, видимо, не могла: она была, как шутил Иван - когда еще шутил в адрес жены - «очень женщина». Настоящая ведьма в переносном, а может и в прямом, смысле. Когда-то о ней мечтал каждый второй парень на курсе; а теперь она почти не вставала с кровати и ей оставалось, самое большее, несколько месяцев. Если только не произойдет чуда.
- Время не терпит. Но ты написал мне, - сказал Андрей. - Не стал пытаться сам.
Лицо Ивана исказила мучительная гримаса.
- Мы ведь обещали друг другу тогда… Никто не знает, какова будет плата и на кого она ляжет. А у тебя жена и сын, - тихо продолжал он, глядя в пустую стопку. - Я не вправе рисковать твоей семьей ради своей… и тебя просить не должен бы. А, видишь - все-таки попросил. Права была Галя. Про недотыкомку. Если ты откажешь… Я пойму.
- Знаю, - сказал Андрей. - Слово - прах. Но не всякое слово.
Выпили; помолчали. Проснулась Галина и снова начала кричать.
- Поставлю укол, хотя толку с него… - Иван тяжело поднялся из-за стола. - Ты посиди пока тихо, а то поймет, что я не один. Ходить едва может от слабости, но голова работает. Видит-слышит, как раньше, и боли не уходят: врачи бубнят про аномальную чувствительность и руками разводят: на такой стадии, мол, у всех боли, что вы хотите? Да ясное дело, чего хочу!
Андрей тактично уткнулся в мобильник. С удивлением увидел пропущенный почти два часа назад вызов; попробовал перезвонить, но абонент оказался вне сети - очевидно, мобильник жены теперь был разряжен или выключен.
- Тут сеть нестабильная, то ловит, то нет, то еще какие глюки… Пригород все же, - извиняющимся тоном сказал Иван и с набранными шприцами в руках удалился вглубь дома чуть нетвердой походкой.
Для человека, которого любимая женщина просит убить ее так же часто, как младенец просит есть, он хорошо держался.
Крики вскоре после его ухода стихли, повисла тяжелая тишина. Андрей слушал ее, вдыхал приторный запах лекарств и смотрел на черный экран мобильника. Страх совершить непоправимую ошибку липким комом лежал в желудке - но Андрей всю жизнь верил в то, что нельзя решения, руководствуясь страхом. Тем более, когда приходится выбирать из двух зол.
Он подумал про сына.
Если Данька узнает, что за их с матерью благополучие отец расплатился чужой жизнью, оставил друга в беде - что он скажет?
Если бы сам он знал своего отца - то что бы подумал, узнав такое? Смог бы дальше уважать?
Андрей криво усмехнулся.
К счастью или к сожалению, но благодаря тете Вале, которая очень старалась стать ему хорошей матерью, он вырос идеалистом. И не хотел бы воспитать из Даниила Прохорова того, кто ценит безопасность превыше всего. Пусть даже безопасность не только свою, но и, возможно - только возможно! - близких. «Как бы чего не вышло» - от таких рассуждений за версту несло гнилью. Иван надеялся на его помощь, и он должен был помочь.
- Я согласен, - сказал Андрей, как только Иван вернулся на кухню. - Где будем шаманить?
Тот, что в темноте оказался прав: день встречи настал.
- В подвале все нужное есть … Да оставь, там не ловит, только зарядку посадишь, - махнул рукой Иван, когда Андрей потянулся за мобильником. - Андрюха, не знаю, как тебя благодарить… - На осунувшемся лице застыла кривая, неловкая улыбка.
- Вот и не благодари, - отрезал Андрей. - Веди давай!
* * *
В подвале пол оказался выстлан досками: чтобы как в бараке когда-то. Но с потолка светила электрическая лампочка, а свечи были не из дешевого парафина: настоящие, восковые, ручной работы.
Час Иван рисовал на полу схему; бутылка португальского портвейна, которую он выпил за этот час, стоила десять стипендий.
- Видели бы мы эту картину двадцать лет назад… - пробормотал Андрей. - А видели бы - что с того?
Счастье приходило и уходило по воле слепого случая. Предел человеческих сил и удачи был ближе, чем хотелось бы думать. Одно лишь утешало: человек на то и назывался человеком, что через любой предел на полшага, но мог переступить; пойти против страха, против инстинкта, против самого себя.
Тварь из темноты Иван называл Шептарем; Андрей - старался никак не называть: то, что не имело имени, как будто не существовало.
Иван проверил схему, положил в ее центр маленький черный камень и зажег свечи. Несмотря на все выпитое, сейчас он выглядел трезвым, как стеклышко.
- Ты уверен? - спросил он последний раз перед тем, как произнести заклятье.
- Уверен был капитан Титаника. - Андрей выключил свет и встал рядом с другом.
Вместе, как двадцать лет назад, они произнесли ненормальные, ломающие язык слова.
Но ничего не произошло.
- Вот так номер… Как думаешь, почему не сработало? - Андрей посмотрел на Ивана. О такой возможности они даже и не думали. Хотя сколько лет Андрей убеждал себя, что это все аномалия, ерунда, галлюцинации…
- Не знаю, - растеряно сказал Иван. - Давай еще раз все проверим.
Он подошел к лестнице наверх, щелкнул выключателем раз, другой - но свет не зажегся.
А потом темнота засмеялась.
* * *
Лена вжалась в кресло, глядя на аритмично подергивающуюся занавеску над закрытой форточкой.
Четыре часа прошло с тех пор, как свекровь и «батюшка» взяли их с Данькой в заложники. За это время они успели пообедать пельменями, попить чаю и как-то свыкнуться с происходящим: только свет Петр Ефимович зажигать не велел - сидели в темноте. Это было неуютно, однако тоже терпимо…
Пока темнота не зашлась зловещим трескучим смехом, как в фильме ужасов.
Через несколько секунд смех стих, но произведенный им эффект - остался.
Трясущийся Петр Ефимович крепко сжимал пистолет, тетя Валя с валидолом под языком металась по квартире, бормоча молитвы и разбрызгивая воду.
Потом вдруг со звоном сорвалась со стены железная сувенирная тарелка.
Потом зашевелилась занавеска.
Свекровь больше не выглядела сумасшедшей, а Петр Ефимович с его пистолетом больше не казался опасным, зато раздражал своей очевидной беспомощностью и бесполезностью. Что-то пошло не по его сценарию - и толку с него теперь было, как с козла молока…
Лене едва удавалось совладать с собой, чтобы не броситься из квартиры прочь, рискуя получить от перетрусившего и психующего «батюшки» пулю. Только Данька испуг показывал, разве что, для виду, и заставить его тихо сидеть рядом было невозможно. Происходящее словно казалось ему занимательной игрой, чередой забавных совпадений, дополненных игрой воображения.
Наверняка так же казалось его отцу, подумала Лена, когда тот… вызвал к жизни нечто. Ооба умели не зацикливаться на неприятных мыслях.
Свекровь опрыскивала и крестила занавеску.
Лена отхлебнула остывшего чая. Полшага отделяло ее от истерики - но она была намерена оставаться на месте.
Заварка из-за оставленного в чашке пакетика была слишком крепкой и горчила.
- Выкладывай, что знаешь! - Лена обратилась к трясущемуся «батюшке». - Или все еще беспокоишься за мой здоровый сон?
- Ваш муж… и его друг… они должны были завершить договор, вот и все. - Петр Ефимович посмотрел на нее круглыми от страха глазами. - Пока точка не поставлена, нельзя начать новый. Опасно было пытаться подтолкнуть их, поэтому мы просто следили… Но недавно нам объявили, что не будет другого шанса… Я тут должен был сделать фото, чтоб им показали, если вдруг раздумают. Но договор никого из вас здесь не касается…. Я не понимаю… Повелитель-заступник, сохрани-помилуй….
- Кто объявил? Кому «вам»? - продолжала спрашивать Лена. Но Петр Ефимович, бормоча молитвы, больше не обращал на нее внимания.
Лена заставила себя допить чай: где-то в прошлой жизни, где не было демонов и сектантов с пистолетами, она слышала, что в крепкой заварке много кофеина - а, значит, и ясности мысли… Тесная квартирка, беспорядок в которой раньше казался уютным, теперь полнилась жуткими тенями. Лена дала себе слово завтра убраться. Если доживет до завтра.
Некоторое время ничего не происходило, и заскучавший Данька стал требовательно дергать тетю Валю за рукав:
- Ба, а что будет, если этой твоей волшебной водички попить?
- Не балуй! - строго пригрозила свекровь. - А ну сядь.
Он послушался; но тут в прихожей завыло.
Данька вскочил и с криком - «Собака забежала! Пойду посмотрю!» - промчался мимо Петра Ефимовича, увернувшись от его рук, и скрылся в темноте коридора. В комнату проникал свет фонарей с улицы, но там было совсем темно.
Свекровь, охнув, осела на тахту. Петр Ефимович смачно выматерился, вскочил - «Эй, пацан!» - и замер в дверном проеме, не решаясь двинуться на звук.
- Даня! - Лена оттолкнула горе-«батюшку» и бросилась за сыном в коридор.
Она считала себя плохой матерью: вечно занятая, невнимательная, нехозяйственная, строгая и требовательная тетка - вместо улыбчивой толстушки, которая печет вкусные плюшки и вяжет теплые носки. Но она любила сына.
- Даня, ты где?! - в прихожую Лена вошла ощупью. Ответа не было: только леденящий душу вой несся откуда-то с антресолей. Но затем глаза чуть привыкли к темноте - и она разглядела мальчишку, прижимавшего указательный палец к губам, а свободной рукой обшаривавшего карманы куртки Петра Ефимовича.
- Ма, надо мобилку забрать, чтоб позвонить папе, - быстро зашептал он. - А тебя я тоже напугал, что ли? Ты разве не помнишь? Эти штуки мы вместе на Хэллоуин делали, с лесками и радиоуправлением… Круто вышло, да?
- Лучше, чем в кино! - соврала Лена, потому что была плохой матерью и просидела весь Хэллоуин в наушниках. - Забей на мобилку. Погнали отсюда, Спилберг!
Она осторожно - «не скрипни хоть раз в жизни!» - открыла входную дверь, затем так же осторожно притворила ее за собой, схватила сына в охапку и бросилась бежать вниз по лестнице.
К недоумевающим, но гостеприимным соседям - и к телефону.
Первым делом Лена набрала мужу; Андрей не отвечал. Она попробовал еще раз. Длинные гудки шли один за другим: девять, десять, одиннадцать…
Когда на другом конце наконец подняли трубку и незнакомый надтреснутый голос слабо сказал: «Я слушаю» - самообладание окончательно оставило ее и она суматошно затараторила: «Кто вы? Позовите Андрея! Он в беде, за ним выехали вооруженные люди… Пожалуйста, помогите!»
* * *
В подвале было градусов десять, но Андрей обливался холодным потом. По правую руку клубилась по углам и растекалась лужицами на полу темнота; в те мгновения, когда ее очертания становились четче, ему очень хотелось закрыть глаза. Он бы, возможно, так и сделал - но по левую руку стояли два подонка с «Сайгой». Одной на двоих, но большего и не требовалось. У Ивана если и хранилось дома оружие - то где-то в сейфе, а здесь он мог разве что кинуть в незваных гостей мелком.
Колоритного вида бородачи в кожаных куртках поверх ряс появились почти сразу после того, как Тот, кто в темноте заговорил; просто вошли в дверь и, держа хозяина под прицелом, спустились по лестнице.
- Зрители… Я люблю, когда много зрителей, - шелестела темнота и смеялась.
- Делайте уже, что собирались! - Старший из двоих заметно нервничал.
- Мы вам нужны. А нам нужны гарантии безопасности наших семей, - уже в третий раз повторил Иван, в котором проснулся бизнесмен-переговорщик. - Мне нет смысла лечить жену, раз через пять минут вы ее застрелите, как свидетеля. Если вы не дураки, то так и поступите. А вы не дураки; но и я не дурак.
- Да какие тебе гарантии?!
- Это я у вас спрашиваю, - вкрадчиво сказал Иван. - Предложите - и я подумаю.
- Да чтоб тебя!..
Переговоры третий раз зашли в тупик.
- Я мог бы подсказать, как правильно составить договор, - прошелестела темнота и облизнула Ивану носки ботинок. - Но это потребует платы.
Андрей смотрел в густую и черную, словно разлившаяся нефть, тьму и думал о красном заборе. Красивом кирпичном заборе, что не смог остановить ни подонков, которые вошли снаружи, ни тьму, которая появилась изнутри; не мог сдержать ни рвущихся изнутри дома криков, ни приходящих снаружи дурных вестей. Зачем он вообще был нужен? Во всем мире не было более нелепой вещи, чем этот забор!
Во всем мире не было более нелепого человека, чем Андрей Прохоров, зависший над пропастью между непостижимым злом и обыкновенной мразью с заряженным карабином, и вынужденный думать о заборах, чтобы не сойти с ума.
- Перед последним актом займите свои места, - со смешком сказал Тот, что в темноте. Свечи вокруг разгорелись ярче.
- Великий О-хон, Великий О-хон… - Молодой сектант благоговейно опустился на колени. Андрей при некотором везении смог бы его достать.
Но карабин был у старшего - и тот направил его на Ивана:
- Хватит болтовни, давай заканчивай! А то жена раньше помрет, чем ты тут отелишься…
- Но ты, выродок, будешь первым, - тихо сказали откуда-то сверху.
Андрей оглянулся.
На лестнице у двери в подвал стояло приведение. В белой ночной рубашке, свободно болтавшейся на теле - на обтянутых кожей костях - оно смотрело на них и на разлившуюся вокруг тьму.
- О-хон, слушай последние желание! Забери двоих за двоих, - сказало приведение, и рука-спичка указала на «гостей». - Двое отдадут, что взяли, но получат свободу. Это по правилам. А потом ты получишь меня.
- Галя… - прошептал Иван побелевшими губами.
Глядя на Галину, невозможно было понять - где она взяла силы, чтобы добраться до подвала, да просто чтобы встать с кровати. Но она преодолевала ступеньку за ступенькой, и глаза - единственное, что не изменилось в ней - горели недобрым ведьминским огнем. Андрей, словно завороженный, смотрел, как она спускается вниз.
- А ты хорошо знаешь правила, - сказал Тот, что в темноте.
- Всегда любила читать. Поторопись, О-хон!
Тот, что в темноте ничего не ответил: нефтяная лужа просто окружила бородача с карабином - и начала его пережевывать. Напарник завопил, но через секунду заткнулся: настала его очередь.
У темноты не было зубов, однако она жевала: хрустели перемалываемые кости, хлюпал ливер, потусторонняя нефть теперь отливала красным.
- Душа есть слово, а слово есть прах, - прошептала темнота и отступила, облизнувшись. - Тело - совсем иное.
На полу остался карабин и две кучи окровавленной одежды - как шкурки от помидор.
- Меня уже обгрызло до костей, О-хон. - Галина прикоснулась к впалой груди. - Но ведь с тебя довольно и объедков? - Ее бескровные губы скривились в улыбке. - Возможно, моя прежняя жизнь - лишь прелюдия к встрече с тобой…
- Возможно, - согласился Тот, что в темноте. От опрокинутой свечи занялись доски пола; по подвалу пополз черный дым, в котором все четче и четче проступала высокая фигура с увенчанной рогами головой. Под ногами твари плясали языки пламени.
- Прости за все, Вань, - сказала Галина, мельком взглянув в сторону мужа. - Андрей, уведи его, позаботься… И жене перезвони: она беспокоится. Ну же, уходите!
Пожелание было своевременным. Задыхаясь от дыма и прикрывая локтем лицо от нестерпимого жара, Андрей потащил застывшего в ступоре Ивана к лестнице.
Когда они выбегали из ворот, воздух позади содрогнулся от чудовищного крика, полного невыносимой боли. Или неудержимой страсти. Или того и другого вместе…
Через несколько мгновений крик стих. А еще через полминуты, когда Андрей уже стучался в ворота дома напротив, в подвале взорвались газовые баллоны.
* * *
Петр Ефимович успел покинуть квартиру до приезда полиции, а обитатели роскошного особняка в Нижних Озерцах исчезли задолго до появления ОМОН-а, так что уголовное обещало остаться «висяком».
Прошло три месяца: Валентина Павловна отлежала свое сначала в кардиодиспансере, потом - в психоневрологии и вскоре должна была отправиться домой в Озерцы.
- А что Ваня теперь? - спросила Лена, потягивая пиво. Они с Андреем сидели на кухне; Данька в комнате - почти что убранной - резался в «Доту» на ее рабочем ноутбуке.
- Мы договорились, что он поедет пока с тетей Валей, - сказал Андрей. - Ей сложно после всего, а ему податься некуда, надо отдохнуть, восстановиться… Хочется верить, пойдет обоим на пользу. - Он вздохнул. - Галку жаль. Вздорная была баба - а все же… Вон как оказалось.
- Ты кое-что недоговариваешь, Андрюх. - Лена посмотрела на мужа поверх бокала. - Ваня хотел квартиру в Москве, чтобы жениться на Гале… Гали больше нет, и коттедж, который он купил, продав квартиру, сгорел. А ты - что у тебя было за желание?
- Могу сказать, но… - Андрей замялся: ему правда было неловко. - Не смейся только.
- Не буду.
- Я считал, что все это не всерьез, понимаешь… И попросил, чтобы у меня никогда не было похмелья. - Андрей нервно засмеялся. - Сбылось: похмелья с тех пор и до сегодняшнего дня у меня не бывало. Потому что из любого алкоголя, который я собирался выпить, градус исчезал. Постоянно приходилось притворяться. Знала бы ты, что за гадость - безалкогольная водка, безалкогольный коньяк…
- Не знаю - и знать не хочу. - Лена отхлебнула пива.
- Нет в жизни халявы: за любую хотелку приходится платить. Теперь вот хоть напиться могу по-человечески, дождался… А особо и не хочется. - Андрей поднял бокал. - Ну, давай - за хороших людей! Чтоб им было хорошо там, где они есть.
Человеческих останков на месте коттеджа Ивана так и не нашли. И листок со схемой сгорел. Но маленьких, похожих на угольки камней на пепелище остались сотни…
Где-то среди них лежал тот самый. Может быть, даже не один.
|
