Библиотека / Фантастика / Русские Авторы / AUАБВГ / Гинзбург Мария : " Мертвецы И Крысы " - читать онлайн

Сохранить .
Мертвецы и крысы Мария Гинзбург
        «…Мягкая, как шерстяной плед, темнота спустилась с неба, запуталась в высокой траве и надежно укрыла стога свежего сена в его дальней части.
        Вот почему Генрих не смог увидеть их. Но топот множества маленьких ног услышал. Заинтересованный Генрих остановился. Кто-то приближался от реки. Дети любили играть на лугу - хотя бы потому, что им это запрещали. Но было уже очень поздно. Маленьким шалунам пришлось бы дорого поплатиться за свое непослушание по возвращении домой. Или - Генрих облизнулся - еще по дороге домой.
        Они появились из травы. Сначала Генриху показалось, что на него, пожирая светлое тело дороги, надвигается серый лохматый ковер. Потом он услышал разноголосый писк. Крупная крыса, шедшая в авангарде, остановилась и приподнялась на задние лапки. Ее длинный нос зашевелился. Крыса издала радостный, торжествующий вопль.
        И прыгнула Генриху прямо на живот…»
        Мария Гинзбург
        Мертвецы и крысы
        Иногда мне кажется: вот в чем вся наша беда - слишком много людей занимают высокие места, а сами трупы трупами.
        Курт Воннегут. Колыбель для кошки
        1
        Имме была не замужем, и ей разрешили вести группу продленного дня у своих же учеников. Сегодня последним остался Эрнест, и забирать его пришел Генрих Талик, его отец. Он радостно подкинул сына на руках. Когда Эрнест мягко приземлился ему на руки, Генрих ловко и почти незаметно вырвал зубами кусок мяса из его шеи. Скользко заблестела кровь на губах. Эрнест даже не вздрогнул. Имме не смогла сдержаться и поморщилась. Генрих быстро и деликатно проглотил откушенное и поставил сына на пол. В руках у Генриха уже был универсальный заживляющий бактерицидный пластырь «Талика».
        В Тотгендаме потребляли больше пластыря, чем молока. Марк Талик, отец Генриха и владелец фабрики, на которой производились пластыри, был самым богатым человеком в городе. И, по случайному стечению обстоятельств, занимал пост бургомистра последние десять лет.
        Генрих заклеил сыну рану на шее, помог надеть портфель и добродушно хлопнул Эрнеста по плечу.
        - Подожди меня во дворе,- сказал он сыну.- Мне нужно узнать у твоей учительницы, хорошо ли ты себя ведешь.
        Наверное, он хотел, чтобы в темных глазах сына что-нибудь отразилось. Страх, например. Или чтобы малыш выдавил из себя улыбку, показывая, что понял шутку. Однако в глазах Эрнеста не отразилось ничего. Он не улыбнулся, не кивнул отцу. Он молча повернулся и вышел из класса.
        Возможно, потому, что Эрнесту было нечего бояться - на уроках он был тих и послушен. Сам отвечать не вызывался - Имме не помнила, чтобы за весь учебный год он хотя бы раз поднял руку - но всегда, когда она спрашивала его сама, Эрнест оказывался готов к уроку. Контрольные писал на твердые четверки, а то и на пятерки.
        Но иногда Имме казалось, что восьмилетний Эрнест уже мертв. В Тотгендаме установление факта окончательной смерти человека вызывало определенные сложности. Про того, кто выглядел по-настоящему мертвым, говорили, что он « готов прогуляться в карьер ». У Эрнеста был такой вид, словно ему стоило совершить прогулку в карьер еще год назад. И это при том, что на лице и руках Эрнеста никогда не было следов долга уважения к родителям, в то время как его сосед по парте Рихард приходил, бывало, с неровным горбиком пластыря вместо носа. Но над Эрнестом почти всегда витал сладкий запах меда и горьковатый аромат еловой смолы. Так пах заживляющий суперэффективный бальзам «Талика». Если бы Имме не знала, как пахнут целые дети, то вполне уже могла бы считать аромат бальзама собственным запахом мальчика.
        Имме была уверена, что Генрих не заметил ее гримасы, так как был занят своим сыном. Но Генрих оказался очень востроглазым и теперь, видимо, собирался выяснить, неужели учительница не одобряет методов воспитания детей, освященных вековыми традициями Тотгендама?
        Или же он собирался сделать кое-что совсем другое.
        Лицо Генриха выражало самую предупредительную любезность. Но неписаные правила поведения не рекомендовали молодым свежим женщинам оставаться с мужчинами наедине даже в школьном классе. Имме украдкой подумала о своем шиле, которое лежало в шкафу около двери. Она направилась было к шкафу. Генрих одним движением оказался совсем рядом и между прочим преградил ей к путь к выходу.
        - Вы зря беспокоитесь,- пробормотала Имме.- Ваш Эрнест очень старательный и прилежный мальчик.
        Генрих приблизил губы почти к самому уху молодой учительницы. Имме ожидала, что ее окатит волна вони полуразложившегося трупа, естественного для взрослых мужчин Тотгендама. Но вместо этого она ощутила аромат фиалок и окопника - «Настоящего мужчины», самого дорогого одеколона в производимой Таликами линейке парфюма для мужчин. Одеколоны с ароматом кедра, сосны и кофе, а также дезодоранты на основе березового дегтя для тех, кто победнее, были второй по доходности статьей фабрики Талика. Однако «Настоящий мужчина» не мог полностью заглушить едкий запах формалина. Чувствовался он, впрочем, только когда Генрих стоял вплотную к собеседнику. Имме знала, что это означает. «Что же, Талики могут себе это позволить»,- подумала она. От шила, всегда спасавшего Имме от охотников за свежей плотью, в этот раз могло не оказаться никакого проку. «Почему я не купила бутыль кислоты,- подумала Имме в отчаянии.- А ведь Серени предлагала, и недорого».
        Серени, подруга Имме, была хозяйкой самого дорогого косметического салона Тотгендама. Еще сто лет назад женщину, владеющую такой большой химической лабораторией, сожгли бы на костре как нечестивую ведьму. Но тотгендамцы шли в ногу со временем и уже не верили в бабушкины сказки про страшные колдовские зелья, превращающие людей в жутких монстров. Этими зельями теперь пользовались, чтобы чистить и омолаживать кожу. Но зелья по-прежнему годились не только для этих невинных целей.
        - А почему вы тогда поморщились?- осведомился Генрих.
        Имме отодвинулась от него и оказалась у шкафа, где лежало заветное шило. В конце концов, лучше шило в руках, чем гнилой член в жопе, как говаривала Серени.
        - Вы же знаете,- сказала она.- Не стоит усердствовать в воспитании таких маленьких детей.
        - Он уже не ребенок,- возразил Генрих.- Годен для школьной скамьи, годен и для воспитания!
        На слове «воспитания» он привычно ловким движением схватил Имме за талию. Она отпрянула. Он наклонился, чтобы насладиться прелестями ее свежей груди прямо сквозь строгую блузку. Генрих еще успел процедить сквозь зубы:
        - Да не рыпайся ты, как цел…
        Рука Имме скользнула за стопку учебников, стоявших на полке. На мгновение ей показалось, что шила там нет, и она приглушенно вскрикнула. Генриха это только раззадорило. Он решил, что Имме кричит от страха, и это было как раз то, чего он хотел и ожидал услышать. Круглая янтарная ручка шила легла в руку Имме. Она отработанным движением ткнула Генриха в живот. Имме с ужасом ожидала, что острие скользнет по твердой, как дерево, мумифицированной поверхности. Раздался чавкающий звук. Шило прорвало ткань и плоть - к большому облегчению Имме, еще не обработанную консервирующим раствором. Генрих закричал и отшатнулся. Волна гноя выплеснулась на юбку Имме и на пол. Генрих несколько мгновений смотрел на зеленовато-черную зловонную лужу. Растерянность на его лице сменилась злостью. Имме, прижавшись спиной к шкафу и крепко сжимая в руках шило, ждала, что будет дальше. Генрих перевел взгляд на нее и сказал раздраженно:
        - Дура. Отец наш. Шагни, ну и дура же ты!
        Рука Имме с шилом нервно дрогнула. Генрих издевательски засмеялся.
        - Сегодня,- произнес он сухим, официальным тоном.- Совет почтенных горожан нашего города обсуждал закон, который уже давно пора было принять. Об утилизации женщин старше двадцати пяти лет, не выполнивших своего священного долга. Как известно, после этого возраста вы становитесь настолько гнилыми, что уже и не можете его выполнить. И значит, не приносите никакой пользы городу.
        Имме шумно выдохнула.
        - Я проголосовал «за»,- продолжал Генрих, глядя на нее в упор.- Исключение будет сделано только для тех женщин, кого обследует специальная комиссия в моем лице. Если я приду к заключению, что вы, фройляйн Имме, уже не в силах выполнить ваш священный долг, вам придется прогуляться в карьер. Запасы черножизни иссякают, а экспорт черножизни, как вам наверняка известно, является основой экономики Тотгендама. Мы готовы принять самые жесткие и непопулярные меры для решения этого вопроса.
        Он направился к выходу из класса. У дверей он остановился. Пятно гноя на его белоснежной рубашке выглядело отвратительно.
        - Сегодня вечером комиссия посетит вас,- сказал Генрих.- Подготовьтесь.
        И покинул класс.
        Имме опустилась на колени и разрыдалась.

* * *
        Тотгендам не всегда был отрезан от суши. В древности этот большой остров, расположенный почти в центре крупного озера, соединялся с материком песчаной косой. Она была очень узкой и причудливо извивалась, словно пуповина. Между материком и островом было не больше пятнадцати лиг чистой воды, но если двигаться по косе, пришлось бы пройти все двадцать. Предки жителей города пришли по косе, спасаясь от бушевавшей в ту пору бесчеловечной войны. Годы изменили многое, и в том числе и перерезали пуповину, связывавшую Тотгендам с внешним миром,- коса скрылась под водой, и теперь немногие старики помнили о том, что раньше на материк можно было добраться и посуху.
        Но эта весна выдалась жаркой, и коса показала из воды свою горбатую спину. Казалось, что под водой затаился хищный ящер, и только торчащие наружу шипы на хребте выдают его. Он был готов броситься на прибрежный луг, заполнить его своим чешуйчатым телом, но пока не делал этого. Возможно, его сдерживали развалины башни, которые рыжели на холме, словно спящий боевой мамонт. Некогда веер стрел, раскрытый лучниками из бойниц сторожевой башни, сметал с берега вражеские отряды. Потом, насколько знал Гийом, в башне хранились магические снадобья для поддержания защитной сферы над островом. Жители Тотгендама не жаловали гостей, как людей, так и некоторых животных и насекомых. Позднее в башне находился храм. А затем башню оставили.
        Жители Тотгендама все еще помнили имя своего истинного создателя. Но жили по заветам того, кто ненавидел их с момента появления на свет.
        Границу городских владений издревле обозначали два почерневших каменных столба. Они стояли в том месте, где некогда коса утыкалась в мягкое брюхо острова. Но сейчас из высокой травы торчал только один клык, да и он был сильно раскрошен дождями и ветром. Гийом оглянулся, ища второй. Столб лежал в траве и был почти незаметен из-за покрывавшего его буйного мха. Весенние ручейки вывернули его из земли и стащили вниз, почти к самой воде. Гийом вздохнул. Не мох должен был покрывать клыки, и не от времени они почернели. Густо замешанные на черножизни чары пропитали столбы насквозь. Только поэтому магическая защита острова продержалась еще - Гийом чуть склонил голову, прикидывая - да, еще лет десять после того, как жители Тотгендама перестали выполнять обряды, от которых зависела их жизнь. Теперь дорога на остров была открыта не только людям, но и всем тварям, которым по вкусу гнилая и не очень плоть.
        У Гийома были очень широкие взгляды на то, что стоит считать жизнью. А вот у высокого мужчины в белой хламиде, неторопливо гулявшего по глади воды в бухточке, совсем другие. И в очищении земли от грязи он не брезговал никакими средствами. Сейчас он поджидал санитаров, на создание которых он пустил не только чары, но даже некоторую часть собственной плоти. Мужчина приблизился к берегу, заметил Гийома и презрительно скривился.
        - И ты здесь,- процедил он.
        Гийом усмехнулся и кивнул.
        - И не надоели они тебе,- сказал мужчина.
        Гийом двинулся ему навстречу. Тот попятился. Гийом вошел в заросли камышей, срезал один из них. Когда он вышел на берег, мужчина уже сидел на поваленном столбе. Гийом сел на дальний его край и принялся делать из камыша дудочку.
        - Как всегда,- пробормотал мужчина.- Но ведь они - плоды твоей ошибки. Разве тебе не хотелось бы, чтобы они исчезли и перестали напоминать о том, что однажды ты оступился?
        Гийом отрицательно покачал головой.
        - Не понимаю я ваших,- сказал мужчина.- Любая женщина стирает пятно грязи на полу, чтобы оно не повредило ее репутации безупречной хозяйки! Ты не заботишься о своей репутации?
        Гийом рассмеялся, не разжимая губ, и снова отрицательно покачал головой. Его собеседник вздохнул, отвернулся и стал смотреть на другой берег. Трава на нем сильно колыхалась, словно от ветра. Но на водной поверхности не было ни морщинки. Гийом закончил, убрал нож и встал.
        - До встречи, Гейб,- сказал он вежливо и двинулся к развалинам.
        Гейб проводил его мрачным взглядом. Затем пошевелил пальцами так, словно собирался играть на рояле, и разминал руки.
        Трава на другом берегу пошла волнами.

* * *
        Генрих постучал еще раз, хотя уже понял, что дом пуст. Хорошенький, небольшой дом, утопающий в цветах, которые развела еще мать Имме. Хуана была с другого берега. Она принесла рассаду с собой в Тотгендам, когда вышла замуж.
        Генрих повернулся, окинул взглядом окрестности, что-то прикидывая. Эта полоумная - но такая свежая, аппетитная Имме - решила поиграть с ним. Что же, он не против. Было только одно место, куда она могла пойти. Генрих усмехнулся. Многие девушки питали нелепую убежденность, что в развалинах на лугу их никто не сможет найти. Но их всегда находили там, и он найдет там Имме. Он повалит ее в траву, вкусит наконец ее свежей плоти, которую она так старательно оберегала.
        Генрих направился на луг. Вечерело, от травы тянуло сыростью. Он поежился. Сырость плохо влияла на жителей Тотгендама. Генрих не был исключением. По дороге он размышлял о родителях Имме. Почему они так преступно подошли к воспитанию дочери? Чета Хайссов всегда была тихой и незаметной. Кто бы мог подумать, что в их доме творится такое! Как они могли не воспитать в ней уважения? «Как же они жили?- невольно задумался Генрих.- Чем питались?»
        У четы Таликов было двое детей. При экономном подходе к ежедневному рациону им вполне хватило бы уважения к ним старшего, Франка, который в этом году заканчивал школу. Но, как было известно каждому жителю Тотгендама, у Генриха были большие аппетиты во всем. Обычно Генриху хватало ума сдерживаться или хотя бы не воспитывать Эрнеста при посторонних. Эта лицемерка Имме была права - чрезмерное усердие при получении долга уважения от маленьких детей не одобрялось. Дошкольников вообще было запрещено воспитывать традиционными средствами, поскольку в таком случае они часто не доживали до поступления в первый класс. А рождаемость в Тотгендаме последние пятьдесят лет неуклонно падала. Власти винили в этом женщин, которые вступали в брак все позже и позже, когда уже были сильно подгнившими. Сей прискорбный факт не мог не сказаться не только на качестве исполнения ими супружеских обязанностей, но и на способности к деторождению. Таковы были причины появления закона, который был принят сегодня в ратуше большинством голосов.

* * *
        Вот уже лет двадцать торговля с внешним миром велась через паром, стоянка которого находилась с другой стороны острова. Но мать среди прочих полезных тайн поведала Имме о перешейке, что некогда связывал Тотгендам с материком, и о том, где находится брод.
        Имме нагнулась, закатала подол. «Детей нужно учить везде,- в сотый раз повторила она себе. Проверила, надежно ли завернуты в вощеную бумагу документы, и ступила в воду. После духоты сегодняшнего не по-весеннему жаркого дня вода показалась Имме приятно прохладной. Жители Тотгендама любили холод. На жаре тела разлагались быстрее, и тут уж ничто из снадобий Таликов не могло помочь. Последние несколько лет выдались необычайно теплыми. Грядущее лето, судя по всему, будет таким же. Пастор Люгнер объяснял, что в потеплении климата виноваты колдуны, живущие на материке. Это их грязная магия иссушает землю и добела раскаляет небо. Они погрязли в грехах, и Тотгендам с его жителями, чистыми душой и верными традициям, был для них как бельмо в глазу.
        - Там дети забыли об уважении к родителям!- гремел пастор, обличающе указывая на запад (а иногда и на восток, что не меняло сути дела - благочестивый Тотгендам со всех сторон был окружен врагами).- Если родители пытаются преподать своим детям урок, который они заслужили, то нечестивые власти отбирают у них детей!
        Имме знала, что правды в словах пастора редко бывает больше, чем мяса в пирожке с соей. Люгнер сам удивился бы, наверное, узнав, что в этот раз он нечаянно сказал правду. Хуана, мать Имме, ни разу за всю свою жизнь не укусила дочку.
        Имме тряхнула головой, отгоняя ненужные воспоминания. Она сделала второй шаг на пути из Тотгендама - уже гораздо более уверенный и широкий, чем первый.
        Кто-то грубо схватил ее за плечи и поволок назад, на берег.
        Черная ярость отчаяния ослепила Имме. Она с ловкостью ящерицы вывернулась в руках того, кто ее тащил. Имме была уже готова сделать то, чего не делала никогда. Хотя, если бы кто-нибудь узнал об этом, над ней долго смеялись бы. В короткой мгновенной вспышке перед ней мелькнула мать. Время стало очень медленным…
        Фрау Хуана любила после обеда посидеть в саду, в своем любимом кресле-качалке. Имме обычно располагалась рядом со своей вышивкой. Вторым обязательным атрибутом этих томных, теплых вечеров была трубка в руках Хуаны. Как-то, выпустив причудливый клуб дыма, Хуана сказала дочери: - Как только ты укусишь кого-нибудь, ты начнешь гнить.
        Имме недоверчиво подняла глаза на мать. Взрослые кусали детей и друг друга, да и дети не отставали от них. Тело Имме все было покрыто мелкой сеточкой полукруглых шрамов. Папа, насколько знала Имме, тоже раньше кусал маму. И теперь Имме поняла, почему он перестал. Видимо, мать открыла ему то же самое. Имме отец не кусал никогда. Хуана родила дочь только после того, как Бамбер вполне внял ее наставлениям.
        - Но ведь все делают это,- сказала Имме.
        Хуана хрипло рассмеялась. Так скрипит заржавленная цепь на вороте, когда из шахты поднимают лоток с драгоценной черножизнью. - Правильно,- сказала она.- И к тридцати годам эти твои ВСЕуже ходячие трупы, наполненные гноем. Мне шестьдесят, доченька. На моем теле есть хоть одно пятно гнили? А ведь я еще и курю, а это тоже вредно.
        Имме оскалила зубы. У каждого, кого укусили хотя бы раз, в момент опасности клыки и резцы увеличивались, становясь более острыми. Имме была девушкой красивой. От знаков внимания со стороны восхищенных мужчин ее не всегда спасало даже шило. Имме ощутила, как ее клыки разбухают. Это было болезненно, но одновременно и приятно. А вот Генриху вряд ли будет приятно, когда эти клыки вонзятся в его… Но не Генрих сейчас сжимал ее в руках и тащил прочь от воды.
        Изумленная Имме отпрянула от незнакомого черноволосого мужчины. Они были уже в развалинах старой башни. Имме мимолетно удивилась. Ей помнилось, что та находится далеко от берега.
        - Смотри,- сказал мужчина и указал рукой на брод. Имме осторожно, не выпуская незнакомца из виду, покосилась туда. В следующий миг она позабыла о том, что находится с незнакомым мужчиной в очень даже уединенном месте. И этот мужчина крепко прижимает ее к себе.

* * *
        Генрих бодро шагал по старой дороге, вымощенной светлым камнем. Из-за этого она словно бы светилась в сумерках на фоне темной травы. Генрих думал о законе, принятом сегодня, и все больше убеждался, что совет горожан поступил правильно.
        Большая часть мужчин в Тотгендаме давно были уверены, что женщины сразу по достижении двадцати пяти лет должны отправляться в карьер. С воспитанием детей мужчины Тотгендама справились бы и сами. Самые лучшие дети - те, кого воспитывали отцы, это всем известно. «Да и делиться ни с кем не пришлось бы»,- думал Генрих, невольно морщась. Его супруга ела слишком много, не смущаясь тем, что неумеренный аппетит считался самой безобразной чертой для жительниц Тотгендама. Благодаря проповедям пастора Люгнера, клеймившего грех чревоугодия как самый отвратительный, многие женщины строго ограничивали себя в пище. Почти каждая горожанка Тотгендама сидела на диете. Счетчики калорий и пластырь, отбивающий чувство голода, также были одной из самых доходных статей в семейном бизнесе Таликов.
        Но Марта считала, что она не такая, как все, и что ей можно. Эрнеста она по-бабьи жалела, но никогда не забывала воспользоваться случаем получить долг уважения от старшего сына, Франка. Несмотря на очевидную популярность женщин сухопарых, с изящными формами, она любила щеголять фразами «мужчина не собака, на кости не бросается». И несмотря на то, что Марта всегда жрала в три горла, на зависть подругам она довольно долго оставалась свежей, без единого пятнышка гнили. Но после вторых родов Марта совсем запустила себя. Генрих неоднократно намекал супруге, что чем дальше зашел процесс гниения, тем дороже обойдется мумификация, которая продлевала срок жизни в разы. Но Марта не хотела его слушать. Она исполняла свой супружеский долг, без особого усердия, впрочем, и Генриха при этом чуть не тошнило от вкуса ее огромного гнилого брюха.
        Генриху снова вспомнилось мягкое, живое тело Имме. От запаха свежего пота - она еще потела, великий Шабгни!- у Генриха всегда текли слюнки. Генрих уже добрался до луга, до развалин оставалось рукой подать. Солнце зашло. Мягкая, как шерстяной плед, темнота спустилась с неба, запуталась в высокой траве и надежно укрыла стога свежего сена в его дальней части.
        Вот почему Генрих не смог увидеть их . Но топот множества маленьких ног услышал. Заинтересованный Генрих остановился. Кто-то приближался от реки. Дети любили играть на лугу - хотя бы потому, что им это запрещали. Но было уже очень поздно. Маленьким шалунам пришлось бы дорого поплатиться за свое непослушание по возвращении домой. Или - Генрих облизнулся - еще по дороге домой.
        Они появились из травы. Сначала Генриху показалось, что на него, пожирая светлое тело дороги, надвигается серый лохматый ковер. Потом он услышал разноголосый писк. Крупная крыса, шедшая в авангарде, остановилась и приподнялась на задние лапки. Ее длинный нос зашевелился. Крыса издала радостный, торжествующий вопль.
        И прыгнула Генриху прямо на живот.

* * *
        Когда душераздирающий вой Генриха стих за холмами, Имме обнаружила, что хохочет, как девчонка. Незнакомец, тоже улыбаясь, смотрел на нее.
        - Я хотел спасти тебя от крыс,- сказал он.
        Ноздри его зашевелились.
        - Хотя, похоже, я старался зря,- заключил он.
        Имме начала понимать.
        - Они нападают только на…- произнесла она и запнулась.
        Он кивнул:
        - Крысы Гейба очищают мир от всего, что уже мертво и разлагается. Живых они не трогают. Такие отвратные создания, а несут в мир чистоту. Забавно, правда?
        Но Имме уже не слышала его. Она смотрела.
        Луна взошла. Обнаженное тело незнакомца казалось серебряным в ее бледном свете.
        - Я собирался искупаться,- ничуть не смутившись, сообщил незнакомец.
        - Но крысы…- начала Имме.
        Тут она окончательно осознала, что на теле мужчины нет ни одного темного пятна гнили. Он не представлял никакого интереса для крыс. Имме, как зачарованная, начала обходить мужчину по кругу, не отводя с него взгляда. Больше всего ее поразило, что на мужчине нет и ни единого так хорошо знакомого ей полукруглого рубца - следа от зубов. Мужчины Тотгендама берегли своих женщин и сильно не усердствовали. Но считалось, что шрамы украшают мужчину, и иногда они загрызали друг друга до смерти. Так случилось и с отцом Имме. Начальник ел его поедом, смаковал, отгрызая по кусочку. Пока, собственно, есть стало нечего.
        - Меня зовут Гийом,- представился мужчина.
        Она снова хотела взглянуть на его живот. Он отвернулся, заслоняясь.
        - Имме,- сказала она.
        - Очень приятно,- произнес Гийом.- Теперь я могу одеться?
        Они впервые посмотрели друг другу в глаза.
        - Или не надо?- мягко уточнил он.

* * *
        Имме отдала Гийому половину копченого мяса, которое прихватила с собой в дорогу. Но когда он достал из своего походного мешка круглые зеленые предметы и квадратный желтый брусок, даже не поняла, что он тоже решил поделиться с ней едой.
        - Это яблоки,- сказал Гийом.- А это - сыр. Яблоки сладкие, сыр - соленый. И еще где-то у меня был хлеб…
        Гийом снова полез в мешок. Имме поперхнулась яблоком.
        В церкви Тотгендама центральной была фреска, на которой полный мужчина запихивал в рот одного младенца, держа в свободной руке второго. Смиренная супруга уже подавала ему следующего ребенка, только что вынутого из собственного лона. У него даже не была перерезана пуповина. В детстве этот окровавленный жгут казался Имме хвостом ребенка. Младенец же напоминал ей огромную крысу.
        - Вот истинно праведная женщина!- изрекал Люгнер, указывая на эту фреску.- Ибо каждая жена должна в первую очередь заботиться о том, чтобы ее муж был сыт! Так и только так может жена искупить свой страшный грех, из-за которого боги покарали нас всех! Ибо поленилась первая жена исполнить свой супружеский долг. Вместо хорошего, сочного и нежного куска мяса поднесла своему мужу хлеба!
        Последнее слово Люгнер всегда выплевывал так, словно оно обжигало ему рот. А Имме украдкой думала - поскольку уже тогда умела размышлять украдкой,- что хорошо было бы хоть раз увидеть, как выглядит этот самый хлеб. И попробовать. Все равно терять нечего - проклятие Шабгни уже пало на головы всех жителей Тотгендама.
        Хлеб оказался рыже-коричневым полукругом с серой мякотью. Гийом истолковал любопытный взгляд Имме неправильно.
        - Сам по себе хлеб не ядовит,- сказал он.
        Имме молча посмотрела на полустертую фреску за его спиной. Гийом знал, что там нарисовано. Роспись старого храма сильно отличалась от фресок той церкви, где пастор Люгнер читал свои воскресные проповеди. Изображения смиренной праведной жены здесь не было. На стене за Гийомом был нарисован огромный, крепко сложенный мужчина в черном. Он протягивал маленьким мужчине и женщине красный ломоть.
        - Шла война,- терпеливо сказал Гийом.- Одному из демонов поручили наложить на зерно - это такие маленькие штучки, из которых делают хлеб,- весьма сложные чары. Каждый, кто пробовал хлеб, испеченный из этого зерна, просыпался мертвым. И очень голодным, и это был особый голод… Да ну это ты знаешь. Но на последней партии зерна демон схалтурил. Ему не хватило одного ингредиента для заклятия… и он подумал, что и так сойдет.
        Гийом вздохнул:
        - Не сошло. Вы проснулись голодными. Но не мертвыми.
        Глаза Имме округлились. Гийом не удивился ее невежеству. Он знал, что люди Тотгендама давно похоронили правду о себе в руинах брошенного храма вместе с яблоками, которые привлекали червей, и сыром, который привлекал мух. И черви, и мухи оказались неразборчивы в выборе пищи, а некоторым из них разлагающиеся тела людей пришлись по вкусу даже больше яблок и сыра. Людям Тотгендама пришлось изгнать мух и червей вместе с сыром и яблоками и накрыть город магической сферой, замешанной на крови и черножизни. Имме перевела взгляд с фрески на Гийома и обратно. Что-то сверкнуло в ее глазах.
        - Не хочешь, не ешь,- сказал он и положил хлеб рядом с яблоками.
        Имме протянула руку и отломила кусок хлеба. Затем отправила его в рот.
        - Вкусно,- заметила она, прожевав.
        Гийом взял кусочек мяса.
        - Вчера ты хотела покинуть Тотгендам,- сказал он.- Ты не передумала?
        - Нет,- сказала Имме.
        - Почему ты не ушла раньше?
        Имме пожала плечами:
        - Гнилой или нет, но это мой город. Я решила уйти, потому что не могу больше здесь оставаться, я погибну. Если бы не это… Если бы хоть что-то изменилось, если бы я могла что-то изменить… я бы никогда не покинула его.
        Гийом вспомнил того несчастного идиота, который первый попался на зуб крысам Гейба, и наконец сообразил, почему сам чуть не лишился половины уха при знакомстве.
        - Да, но сегодня все изменится,- сказал он.- И как изменится Тотгендам, будет зависеть от вас. От всех, кто остался и не бросил родной город, хотя он и не лучший на земле.
        Гийом посмотрел поверх края обрушенной стены на солнце, начинавшее свой ежедневный путь по небу.
        - Город очистится от гнили,- сказал он.- Разве не об этом ты всегда мечтала?
        Солнце отразилось в глазах Гийома и сделало их алыми.
        - Обычно проклятие - это навсегда,- сказал он.- Но у каждого человека в этом проклятом городе есть выбор. Тотгендам и впрямь уникальный город. В этом ваши жрецы не врут.
        2
        Идти домой было слишком поздно, на работу - слишком рано. Имме выбрала школу. У нее в классе имелся уютный диванчик. Обычно она читала на нем сказки своим малышами после уроков, но и прикорнуть на нем тоже было можно. Если бы она заснула на диванчике, то вероятность опоздать на собственные уроки была гораздо ниже, чем если бы она решила вздремнуть дома.
        Школа была пуста и тиха, но, как оказалось, не совсем. Несмотря на то что до начала занятий оставался еще час, молодую учительницу уже ждали. В коридоре навстречу Имме со скамейки поднялась грузная фигура. Имме озадаченно уставилась на фрау Марту, жену Генриха. Лицо фрау Марты исказила чудовищная гримаса - смесь ненависти, ярости и облегчения. И Марта бросилась с места в карьер:
        - И на работу она первая приходит! Ишь, скромница и аккуратница! А на деле все вы, тихони, еще гнилее, чем мы! Только прикидываетесь чистенькими, правильными, глупенькими!
        Ошарашенная Имме молчала, ничего не понимая.
        - Заведи себе своего мужика!- распаляясь, продолжала Марта.- И гной ему отсасывай, и супружеский долг отдавай, и детей рожай! И тогда будешь право иметь в три горла жрать! А то, посмотрите-ка на нее, нет, ну правда! До костей бедного мужика обгрызла! Чужого причем!
        И тут Имме поняла, что Генрих, вернувшись домой поздно и весь обгрызенный, свалил все на нее. Он не сказал жене о нападении крыс - да и разве бы фрау Марта поверила ему?- а обвинил свою якобы любовницу в непристойном аппетите.
        Имме на миг увидела происходящее глазами фрау Марты. Ситуация, так, как ее видела фрау Марта, была не только неприятной, но и опасной.
        Развод в Тотгендаме был известен только в качестве отвратительных обычаев людей с материка. Однако не дальше, как месяц назад, казначей Тотгендама отправил в карьер свою жену, с которой прожил двадцать лет, и женился на шестнадцатилетней дочке владельца косметического салона, свежей и упругой, как мячик. Разумеется, о смерти его первой жены имелось санитарное заключение. Но рабочие из карьера поговаривали, что перед тем, как успокоиться окончательно от удара лопатой по голове, отчаявшаяся, обезумевшая от горя покойница успела в двух местах перегрызть руку парнишке, что крутил ворот лотка, на котором ее должны были опустить в карьер. Фрау Марту трясло не от ярости, а от ужаса. Или от того и другого сразу. «Закон об утилизации женщин,- вдруг вспомнила Имме.- Она не может не знать об этом». Марта знала, что если Имме не выйдет замуж в ближайших днях, то отправится в карьер. Она думала, что Имме готова на все, чтобы избежать этой прогулки. И в данном случае этим « всем » был Генрих Талик, насквозь прогнивший муж Марты. На самом деле Генрих не вызывал у Имме ничего, кроме отвращения. «Пожалуй, даже
если сказать Марте правду - что это Генрих преследовал меня, она мне не поверит»,- подумала Имме. Фрау Марта была практичной женщиной и никогда бы не поверила в то, что молодая учительница с весьма скромными доходами отказалась бы от возможности стать любовницей, а то и женой одного из самых богатых людей города. Подобное не вписывалось в ее картину мира. Имме же как раз по этой причине и не выходила замуж. До тех пор, пока кровавым кошмаром был только внешний мир, с этим еще как-то можно было смириться. Но по собственной воле превращать свой уютный и тихий дом в поле жестокой битвы, в которой Имме была обречена на поражение и знала это, она не собиралась.
        «Если я скажу ей, что вовсе не я обгрызла Генриха. Что это он прижимал меня к вот этому шкафу и погнался за мной даже на луг - Марта разъярится еще сильнее на меня за то, что я ей вру»,- сообразила Имме. Ей доводилось слышать от досужих кумушек, упустивших свой шанс продать себя подороже и люто завидовавших молодым, свежим женщинам, что и одевается она нескромно, и ходит развратно, и улыбается призывно. Сказать то, что жгло им язык, они не могли, а вот перешептываться за спиной, уничтожая современную молодежь хотя бы словами, у них получалось хорошо. Имме поморщилась и подумала: «А теперь этим полусгнившим старухам представился шанс уничтожить нас на самом деле. Они очень многое выиграют, когда нас, свободных молодых женщин, не станет. Когда нас всех отправят в карьер».
        Фрау Марта продолжала изливать свою душевную боль:
        - Я одного не понимаю, чем ты вонь отбиваешь. Ведь тебе уже двадцать пять!
        Лицо ее почернело от прилившей к нему крови. Воздух со свистом вырывался из горла. Аромат фиалок и березовых почек - самой изысканной туалетной воды, производимой Таликами,- сдался под напором естественного запаха Марты - сладкой вони разлагающегося, несмотря на все ухищрения косметологов, тела. Марта подняла свою толстую рыхлую руку, чтобы ударить Имме. Но взглянула ей в лицо и передумала. Марта на ходу изменила жест и поправила прическу.
        - Тебе пора уже первый укол формалина делать… а нет, туда же!- неистово прокричала Марта.- Все изображают из себя свеженьких девочек! Все скачут, прыгают, сиськами трясут! Из тебя скоро песок посыплется, и ты это знаешь! Ловишь свой последний шанс, шлюха? Так вот, знай: моего мужа ты не…
        В тот миг, когда она заговорила о формалине, Имме заметила серую деловитую мордочку в большей щели между полом и плинтусом. Фрау Марта говорила что-то еще, а крыса неторопливо протискивалась наружу. Имме следила за ней как зачарованная. Крыса выбралась наружу, подошла к фрау Талик и деловито понюхала ее туфли. Имме была готова поклясться, что крыса довольно улыбнулась. Во всяком случае, Имме отчетливо видела, как крыса радостно потерла лапки. А затем крыса открыла пасть и негромко пискнула. Фрау Марта посмотрела вниз, рассерженная тем, что ее отвлекают.
        - Что это?- совсем другим голосом спросила она.
        - Это крыса,- пробормотала Имме.
        Точнее, это были три крысы. Товарищи смелого разведчика уже расширили щель и присоединились к нему.
        Фрау Марта с отвращением произнесла:
        - Грязь в голове - грязь в доме!
        Крысы разошлись широким полукругом. Две атаковали ноги фрау Марты, а третья, самая крупная, разбежалась и ловко запрыгнула ей на живот. Фрау Марта глянула на Имме и осеклась. Учительница была совершенно не удивлена таким поворотом событий.
        И тогда фрау Марта закричала от настоящей боли.

* * *
        Гейб появился из-за полуразрушенной колонны неслышно, словно дух.
        - Ты играешь нечестно,- со сдержанной яростью заметил он.- Впрочем, вы всегда…
        Гийом отложил камышовую дудку, на которой насвистывал какую-то простую мелодию.
        - Нет,- меланхолично сказал он.- Она сделала выбор сама. Я не принуждал ее и не обманывал.
        - Выбор!- презрительно произнес Гейб.- Нет никакого выбора. Они все обречены еще до рождения. Никто не в силах этого изменить. И ты знаешь об этом!
        - Да, Гейб,- неожиданно согласился Гийом.- Так думают светлые. Человек ничего не решает, от него ничего не зависит. Что может вообще зависеть от воли одного-единственного человека? От того, какой выбор он сделает?
        Гийом поднялся, сунул дудку в карман
        - Извини, что больше не могу с тобой беседовать. Мне пора.
        Гейб проводил его взглядом, полным раздражения и ненависти.

* * *
        Имме оторвалась от тетрадей, которые проверяла, сидя в своем классе на диванчике. Вроде бы в дверь класса постучали. Или показалось? За дверью, словно горная река в узком ущелье, ревела и выла на все голоса большая перемена. Стук повторился.
        - Войдите,- сказала Имме.
        За дверью оказался Франк Талик. Глаза у него были такие же темные и пустые, как и у его брата. Вот уж кого Имме ожидала увидеть в последнюю очередь. Имме ничего не вела в старших классах, но часто встречалась с Франком. Франк забирал Эрнеста с продленки, и делал это чаще, чем фрау Марта или Генрих. Франк был таким же молчаливым, как и его младший брат, и ничего, кроме обязательных формул вежливости, Имме от него никогда не слышала. Но по разговорам в учительской знала, что этот молчаливый парнишка учится чуть лучше, чем дерется, а дерется он жестче всех остальных выпускников. Имме посмотрела на Франка с любопытством, но и с опаской тоже. Это был третий визит членов семьи Таликов за последние три дня, и ничего хорошего первые две встречи не принесли. Зачем старший наследник Таликов пришел к ней? «Может, его мать подослала?» - чувствуя, как холодеет в груди от сдерживаемого гнева, подумала Имме.
        Имме молча смотрела на Франка, ожидая, что он скажет. Но тот не произнес ни слова. Рубашка на груди Франка зашевелилась. Он засунул руку за пазуху и достал оттуда крысу. В отличие от многих своих сородичей скромного серого цвета, эта была белой.
        Перемены, которые обещал Гийом, начались в Тотгендаме уже на второй день после прихода крыс. Многие ребята из старших классов сумели поймать этих зверьков, принесли их с собой и использовали их в качестве аргумента при ответах на вопросы учителя. Особенно досталось фрау Адальберте. Это была учительница старой закалки. Директриса очень уважала и ценила ее. Имме же методы обучения фрау Адальберты внушали ужас. Как-то на учительских посиделках Имме робко заметила, что родители очень уж усердствуют в воспитании Франка - каждый раз, приходя за братом, он излучал оглушительный запах кедровых шишек и меда.
        - Э, милая!- покровительственным тоном ответила фрау Адальберта.- Пару лет поработаете, бросите все эти глупости. Пожалеешь зубы - испортишь ребенка!
        Но Имме никогда не кусала своих учеников. Когда фрау Адальберта распекала ее за недостойную мягкость, Имме кротко отвечала, что ей жаль ребятишек. Что они еще слишком маленькие, чтобы отдавать свой долг уважения учителю в полной мере.
        - Дождешься, что они тебе на шею сядут и уши отгрызут!- обычно презрительно отвечала на это фрау Адальберта.
        Сегодня фрау Адальберта лишилась не только ушей, но носа и левого века. Ученики натравили на нее сразу трех крыс. Пока школьная медсестра обмазывала ее раны березовым дегтем и касторовым маслом, фрау Адальберта стенала о диких и опасных тварях, которых давно надо было выдрессировать как следует (имелись в виду ученики). А второклассники Имме за два последних дня ни разу не притащили в школу крысу. Ни одну.
        И вот ее принес Франк. Он приблизился к молодой учительнице. Крыса сидела в лодочке из его ладоней и с интересом поглядывала на Имме.
        - Ты хочешь натравить ее на меня?- спокойно спросила Имме.- Но я ведь ничего плохого тебе не сделала, Франк. Да и у тебя не получится.
        - Я знаю,- ответил Франк.- Откройте сумочку, пожалуйста.
        Имме выполнила его просьбу.
        Он ловко опустил зверька между тетрадями, которые Имме взяла домой на проверку, и классным журналом, который она собиралась заполнить. Крыса зашуршала, устраиваясь. Из сумочки показался ее розовый нос и любопытный красный глаз.
        - Это надежнее, чем шило,- сказал Франк и ушел.
        Имме проводила его задумчивым взглядом. Людей Тотгендама, которые могли взять в руки крысу, можно было пересчитать по пальцам. И меньше всего Имме ожидала, что Франк окажется одним из них.

* * *
        Фрау Герда сидела прямо перед Имме, и она видела россыпь темно-красных пятен у нее на шее. Они не могли быть ничем иным, кроме как отметинами от маленьких острых зубов. Фрау Герда пыталась спрятать следы укусов под пышной прической, но волосы растрепались - Герда то и дело энергично трясла головой. Кораблик, укрепленный в волнах ее волос, кидало из стороны в сторону - он попал в серьезный шторм.
        - Все ведь им отдавали!- яростным шепотом говорила Герда на ухо своей соседке, худой и светловолосой Ирене.- Сама знаешь, сколько детское питание стоит! Только на них и горбатились. Отец без продыха в карьере, а я…
        Ирена печально кивала. Сколько стоит детское питание, знала даже Имме, вынужденная подслушивать разговор двух сидящих впереди почтенных фрау. С материка поставлялись не только стеклянные баночки с кашами и овощными пюре, но и взрослое питание. Это были красивые небольшие коробочки из фольги, в которых можно было найти тушеное мясо с картофельным пюре и вялыми овощами, каши в пакетиках, которые нужно было разводить кипятком, лапша с кусочками мяса, которая приготовлялась так же. Но, в отличие от детского питания, еду для взрослых провозили на остров контрабандой, что существенно сказывалось на цене. Большинству взрослых жителей Тотгендама такая еда была уже не нужна. Считалось, что каждый достойный гражданин сам переходит на «взрослую» пищу. Отказ от всех этих каш, пюре и тушеного мяса считался моментом превращения подростка во взрослого человека. Юные горожане торопились повзрослеть. Тотгендамцы выбирали естественную пищу, без консервантов и прочих отвратительных добавок. Те, кто засиживался на кашах и супчиках, могли быть даже казнены за свои греховные пристрастия. Все помнили, к чему уже однажды
привела любовь к хлебу. Почти вся зарплата Имме уходила на еду. Каждый раз перед встречей с торговцем Имме испытывала противный скользкий ужас - а вдруг он не придет? Так уже однажды случилось. Купцы сказали, что Андреас скончался. Ничего удивительного в этом не было, торговец был ровесником Хуаны. Имме помнила черное отчаяние, охватившее ее при этом известии. Так она не оплакивала даже смерть матери. Имме месяц пришлось сидеть на крапивном супе. И как найти другого поставщика? С Андреасом Имме познакомила Хуана. Он торговал тканями. Аккуратно запаянные коробки с едой он прятал среди парчи и шерсти. Как открыться совершенно чужому человеку со своей нуждой? Неописуемой, позорной и постыдной? Когда пришел следующий паром, Имме бродила на берегу, на котором расположились купцы, изнемогая от голода, страха и стыда. Молодой купец, новенький в Тотгендаме, пытался заговорить с ней. Она отвечала односложно и нехотя.
        - Андреас с тобой работал?- тихо спросил купец.
        Глаза Имме вспыхнули.
        - Вы…- жалко пробормотала она.
        Мужчина усмехнулся.
        - Пойдем,- сказал он.- Я тебе и прошлый заказ и привез, и кое-чего нового поднабрал. Как же ты не померла тут с голоду, бедная,- добавил он сочувственно.
        Воспоминание смягчило Имме.
        Однако ничто не могло смягчить людей, сидевших на широких скамьях в главном зале ратуши. Следы маленьких, но очень острых зубов пятнали их лица и руки. А уж сколько укусов наверняка было стыдливо прикрыто одеждой или прическами! Дети совсем отбились от рук. Школьные учителя попали под удар первыми, но затем эти маленькие исчадия ада отказались отдавать долг уважения даже собственным родителям. Вместо мягких и свежих ручек, поп и животиков - у каждого родителя были свои излюбленные места - дети совали им под нос мерзких, противных крыс.
        Жители Тотгендама были голодны, взвинчены и озлоблены.
        - Вы-то, фрау Герда, и с младшенького долг уважения получали, и старшего почти до костей обгрызли,- неожиданно ясным голосом произнесла Ирена.- Я сама видела, как он весь в пластырях ходил, бедняжка. Но у нас-то все было по-другому. Отец, бывало, поучит - так ведь надо же, а то испортишь ребенка!- я до своей Лиззи ни разу не прикоснулась даже. Жалела ее, вот замуж-то выйдет… И что теперь? Получите, мама, крысу?
        Фрау Ирена всхлипнула и тут же пронзительно закричала. Фрау Герда не справилась с искушением в виде аппетитного уха собеседницы, маячившего перед ней, и смачно вгрызлась в него. Фрау Ирена оттолкнула ее. Игнац, муж фрау Герды, сидевший рядом с ней, закатил Герде оплеуху. Голова фрау Герды дернулась. Но она даже не заметила, что муж ударил ее. Фрау Герда жадно урчала, пережевывая.
        - Да ты совсем распустилась,- с возмущением сказал Игнац.- Извините ее,- обратился он к Ирене.- Я дома ее еще поучу. Просто мы все на грани.
        Ирена спокойно обматывала ухо пластырем.
        - Ничего,- сказала она.- Я думаю, фрау Герда, когда опомнится, сама предложит мне искупить свой отвратительный поступок.
        Словно почувствовав взгляд Имме, Ирена обернулась. Взгляд ее скользнул по рукам молодой учительницы, крепко сжимавшим сумочку на коленях. Имме про себя порадовалась тому, что перед тем, как идти в ратушу на собрание, предусмотрительно нарисовала на запястьях россыпи маленьких красных пятнышек.
        - О, и у вас то же самое. Ну да, вы же учительница…- устало-сочувственно сказала Ирена и отвернулась.
        Имме перевела дух и посмотрела на трибуну. Скоро на ней должны были появиться отцы города. Они должны были успокоить горожан, объяснить им все и предложить решение проблемы.
        Невнятный гул голосов заполнял собой зал, словно здесь устроили свой улей большие и смертельно опасные пчелы. Противно-сладкая вонь разлагающихся тел уверенно пробивалась из-под маски еловых, цветочных и медовых ароматов духов и дезодорантов. За высоким окном беспечно царил солнечный весенний день, яркий и неистовый.
        Имме осторожно сунула руку в сумочку. Пальцы коснулись теплого меха. Имме погладила Клару. Та ткнулась ей носом в пальцы. Нос был холодный и влажный. Крыса сидела в сумочке на удивление тихо. Хотя в окружении такого количества еды Кларе тоже наверняка было сложно сдерживать свои инстинкты.
        Вернувшись домой после уроков, Имме выкупала крысу с мылом. Имме смутно помнила по рассказам матери, что с животными, которых ты приносишь в дом (еще одна пленительная сказка детства: маленькое живое существо, которое ты можешь держать в своем доме), нужно поступать именно так. Затем укутала дрожащую Клару полотенцем. Насыпала песку в картонную коробку, надпись на крышке которой сообщала: «Пряное рагу Освальда». Клара тем временем выбралась из полотенца, чихнула и с любопытством огляделась. Глаза ее были что вишни, которые буйно цвели в саду за домом, одичалые и выродившиеся. На камине Клара углядела отлакированную причудливую ветку. Эта ветка была частью семейного предания. Во время медового месяца Хуана с мужем пошли прогуляться по берегу и нашли ее, полузанесенную песком. Теперь Имме подозревала, что коряга просто воткнулась матери в спину в самый неподходящий момент. Хуана была женщиной веселой. Она забрала ветку с собой, а Бамбер вычистил, высушил и покрыл ее лаком. Бамбер предлагал назвать дочь Цвейг [1] , но Хуана тогда заметила, что называть ребенка в честь найденной на песке коряги - это
уже слишком.
        Имме вернулась с кухни с маленьким кусочком колбаски и блюдцем воды. Клара уже сидела на развилке мертвых ветвей с таким видом, словно крысы рождены для того, чтобы жить в сухих отлакированных корягах. Имме рассмеялась и поставила угощение для гостьи на каминную полку. Клара спустилась, попила воды, с сомнением понюхала колбасу. Имме всплеснула руками - ее осенила новая идея. Имме открыла комод, достала из него лоскутки ткани и принялась шить гамачок для крысы. Работы была простой и приятной. Она отвлекала от мыслей о черном от гнева лице фрау Марты, о бездонных глазах Франка, о законе об утилизации женщин… Клара сидела на плече Имме и внимательно наблюдала за работой. Судя по запаху чеснока, исходившего от мордочки крысы, она все же снизошла до колбаски.
        Когда на улице прокричали: «Общее собрание! Все в ратушу! Общее собрание!», Имме сшила уже три гамачка.
        Она сняла крысу с плеча и хотела опробовать клетчатый гамачок, который только что собственноручно развесила на ветвях фамильной коряги. Клара с удивительной ловкостью вывернулась из кулака Имме и спряталась в сумочку.
        - Клара, вот непослушная девчонка!- смеясь, воскликнула Имме.- Тебе нельзя со мной. Ну что ты там будешь делать?
        Клара высунулась из сумочки, повела усами и очень осмысленно посмотрела на хозяйку.
        - Да ну что ты,- неуверенно произнесла Имме.- До этого дело не дойдет.
        Клара отчетливо пожала плечами. Имме невольно отметила мускулы, которые перекатились под покрытой белым мехом шкуркой. Сочтя дискуссию оконченной, крыса спряталась в сумку.
        Теперь Имме была даже рада, что взяла крысу с собой. Прикосновение к холодному носу Клары успокоило ее.
        Была ли Клара в некотором смысле лучше шила , Имме еще только предстояло узнать. Но что она твердо знала - с крысой она перестала чувствовать себя бесконечно одинокой. И это было уже хорошо.
        По залу пронесся ропот - на трибуне появился докладчик, Марк Талик. Рядом с ним сидел кто-то неузнаваемый, с ног до головы покрытый несвежими бинтами. Марк Талик поднял руку. Шум стих.
        - Жители Тотгендама!- звучным голосом начал Талик.- Страшная беда обрушилась на наш город. Кто виноват и что делать - вот вопросы, которые каждый из нас задает себе в это непростое время. Мы, те, кому вы доверили управлять нашим городом, не обещаем вам простых решений и легких ответов. Но некоторые из них мы уже нашли. О причинах санитарных проблем, захлестнувших наш родной Тотгендам, вам расскажет мой сын, Генрих Талик.
        Неприятный холодок пробежал по спине Имме. Забинтованный мужчина поднялся.
        - Я знаю, что случилось,- проговорил Генрих.
        Голос его сквозь бинты звучал глухо, но внятно.
        - Крысы пришли с проклятого луга… Я был там, когда… И я видел ведьму!
        Гул прокатился по залу.
        - Она плясала там, в развалинах проклятого капища!- страстно продолжал Генрих, и голос его перекрыл шум.- И выкрикивала свои мерзкие заклинания! И они пришли!
        Имме поднялась со своего места, радуясь, что села на краю скамьи. Боковой коридор, ограниченный колоннами, вел к выходу из ратуши. Имме направилась к колоннам, крепко сжимая в руках сумочку.
        - Кто она?- крикнул пастор Люгнер, и его низкий голос вибрировал от гнева.
        Его поддержали и остальные:
        - Кто - ведьма? Назови ее имя! Имя!
        - Вот она!- крикнул Генрих.
        Имме показалось, что палец Генриха ткнулся ей прямо в спину. Ратуша взорвалась ревом. Имме поняла, что ей не добраться до конца коридора. Она прижалась спиной к колонне. Повернулась лицом к обезумевшим людям, что бежали на нее, роняя скамьи. Подняла сумочку, чтобы защитить шею.
        Из сумочки показалась огромная пасть - крыса была прямо перед глазами Имме, и из-за этого казалась не маленьким зверьком, а каким-то древним чудовищем, что ели слонов на завтрак. Вот промелькнули огромные длинные, острые зубы. Затем появились налитые кровью глаза Клары. Взбугрились мышцы на плечах крысы.
        Перед Имме закружились трясущийся от нетерпения пастор Люгнер, хищно скалившаяся фрау Герда, белая от ярости Ирена, суровый Клаас, староста работников карьера…
        И над всем этим, в ослепительном весеннем свете, царило забинтованное лицо Генриха. Глаза его пылали.
        Он наслаждался.
        Издали Тотгендам выглядел точь-в-точь как тот город на обложке книги, которую в детстве читала Гийому мать. В том, сказочном городе, правда, жили не люди, а демоны разных кланов, гигантские лягушки-оборотни, личи и несколько тварей, не имевших лица. И демоны всегда побеждали своих противников, превосходя их в коварстве, жестокости, мудрости и ловкости. Гийом усмехнулся, вспомнив об этом. Жизнь была совсем не похожа на детские сказки. Она была непредсказуемее, но и намного интереснее. Вблизи Тотгендам оказался уютным и чистеньким. Судя по характерному запаху, улицы здесь мыли с мылом. И они были пустынны. Город выглядел покинутым. Гийом толкал перед собой на мятый жестяной бидон на колесиках. Их дребезжание по почти стерильной брусчатке дробным эхом разносилось по узким улочкам. Гийом с любопытством рассматривал рекламные вывески на стенах;
        «Наши кремы - вечная молодость вашей кожи»;
        «Красота - это ухоженность» - над дверью косметического салона, ниже обещалось « избавление от первых признаков увядания и чистота кожи, возвращение упругости и гладкости, гарантия низких цен, возможен кредит. Не экономь на красоте!»;
        «Свежесть дыхания двадцать четыре часа. Жевательная резинка от Бейры»;
        «Пахни, как Настоящий Мужчина»;
        «Похудеть за неделю - только у нас вытяжка из горных целебных корней кис-кис».
        Со всех вывесок улыбались красотки, находившиеся на последней стадии истощения. Они до такой степени не экономили на красоте, что на еду у них денег уже не оставалось. Впрочем, призывы умерить свой аппетит также обрушивались на Гийома со всех сторон. Он заметил по текстам, что их адресатом были только женщины. Зная особенности диеты взрослого населения Тотгендама, Гийом понимал, что почти все здесь живут впроголодь. Бойцов в городе хватило бы на полноценную бригаду, а для того, чтобы даже взвод живых мертвецов хотя бы перестал яростно рычать и отгрызать друг другу уши и пальцы, требовался город размером с половину Тотгендама. Сытыми и благостными Гийом видел слуг Короля Льда за всю войну только один раз - после штурма самого крупного города людей. Но, как точно знал Гийом, аппетиты мертвых женщин ничуть не уступали мужским. Раньше бы он удивился тому, что призывы потуже затянуть пояса обращены только к женщинам. Однако он успел хорошо изучить людей за последние пятьсот лет.
        Гийом почувствовал, что он на улице не один. В тени рекламной растяжки стоял старик, прислонившись к воротам во двор, и курил. Гийом поглядел на него с большим интересом. Этот человек был, несомненно, очень стар. Кожа его стала серой, как пергамент, и складок кожи на шее не постеснялся бы и крокодил. Но он был живым - полностью живым.
        Старик тихо и вкрадчиво спросил:
        - Желаете девочку, господин? Нежненькая, сладенькая…
        В этот момент под аркой Гийом заметил невысокую фигурку в темном плаще. По знаку сутенера девушка распахнула плащ. Ее худое полудетское тело не изменилось с тех пор, когда Гийом видел ее в последний раз. Но узнал он ее по волосам - роскошной гриве рыжих кудрявых волос, что спадали до лопаток.
        - Нет,- сказал Гийом.- Господин желает знать, где все.
        - В ратуше,- ответил старик.
        Он сделал замысловатый зигзаг рукой, долженствующий, видимо, указать направление к ратуше.
        - С утра орут и провопят еще до вечера, покуда не охрипнут. Вам некуда торопиться, господин.
        Девушка в арке призывно качнула обнаженными бедрами.
        - Свежая, как утренний ветер,- добавил зоркий старик.
        Гийом перевел на него насмешливый взгляд и спросил:
        - А чего орут-то в ратуше?
        - Санитарные проблемы,- сдержанно ответил старик.
        Гийом снова посмотрел на девушку. Ее груди, маленькие, которым не суждено было сформироваться до конца, торчали подобно двум кулакам, которым невесть почему вздумалось вырасти именно здесь.
        - Пальмовое масло, натровый щелок и самая капелька Кипящего Льда?- спросил Гийом.
        Старик побледнел.
        - Не знаю, господин,- сказал он очень медленно и так осторожно подбирая слова, словно они были хрустальными шарами, которыми он жонглировал.- Она мне такая досталась по наследству от моего отца, а ему - от его отца. Я только разбудил ее, когда… Кто знает, чем пользовались древние колдуны? Она всегда была такая.
        - Не всегда,- сказал Гийом.- И ты не всегда был таким.
        - Великий Шабгни,- растерянно пробормотал старик.
        - Вот именно. Как тебя зовут?
        - Хардин.
        Гийом покачал головой:
        - Великое имя.
        Старик втянул голову в плечи. Гийом не сказал: «… и ты позоришь его», но окончание фразы ясно читалось в его голосе.
        - Ты ведь последний некромант в Тотгендаме?- осведомился Гийом.- Вот уже десять лет, как торгуешь прелестями этой мумии. Почему ты изменил своему ремеслу?
        - Шестнадцать лет, господин,- словно во сне, поправил Хардин.
        В темных глазах Гийома на миг отразилось нечто, чего старик не хотел бы видеть никогда. Он шумно вздохнул.
        - Даже так? Шестнадцать?- переспросил Гийом.- Так в чем же дело?
        - Войди в мой дом, господин,- сказал Хардин.- Я не могу отвечать тебе на улице.
        Гийом обвел пустую улицу преувеличенно внимательным взглядом. Она постепенно раскалялась под лучами не по-весеннему жаркого солнца. Девушка, ждавшая клиентов в тени арки, исчезла как серый призрак. - Прошу тебя, великий,- добавил Хардин, последний некромант Тотгендама.

* * *
        Бидон Гийома врезался прямо под колени пастору Люгнеру, и он упал.
        - Куда ты прешь, идиот!- заорал пастор.
        Люгнер был крайне возмущен - не оттого, что упал, а потому, что Гийом вырвал его из кучи кричащих людей, которые явно занимались (или собирались заняться) чем-то очень интересным. Гийом даже знал чем.
        Они собирались перекусить.
        - Да ты еще с бидоном!- Люгнер задохнулся от ярости.- Кто ты такой?
        - Я крысолов,- ответил Гийом.
        Он произнес эти слова негромко, но все пространство ратуши заполнилось ими. Так раскаленная капля стекла мгновенно наполняет уготованную ей форму. Люди, стоявшие ближе к Гийому, замолчали и обернулись, не заметив сами, что раздвигаются, давая путь страннику с бидоном. Одежда его, хоть и добротная, была основательно поношена. Но кожаный ремень, пересекавший грудь, был крепким, и крупные капли бирюзы украшали его. Странник не променял драгоценности на мясо или новый плащ.
        Позабытая Имме незаметной тенью проскользнула по коридору, добралась до ниши в стене, где когда-то стояла статуя основателя города, и притаилась там. Клара в ее руках дрожала. Ярость, которой не дали вырваться наружу, сотрясала это маленькое тело. Или страх? Или Клара тоже знала, кто сейчас идет между людьми? Колесики бидона гремели. Люди смотрели на богато и мрачно изукрашенный чехол за спиной Гийома. Там вполне мог поместиться небольшой меч.
        Но все знали, что там находится на самом деле.
        Когда Гийом остановился у трибуны, в ратуше установилась такая тишина, что муха, если бы она здесь пролетела, была бы слышна. Но в Тотгендаме давно не водилось мух.
        Судя по лицу Марка Талика, неприветливо глядящего на гостя, он эту сказку тоже слышал.
        - Крысолов,- повторил Марк Талик и усмехнулся.- И сколько же ты хочешь за свою работу?
        Гийом молча указал на свой бидон.
        - Бидон черножизни?- недоверчиво переспросил Марк.- Что же ты собираешься с нею делать, крысолов? Купаться?
        Он вопросительно всплеснул руками и задел длинные, напудренные локоны своего парика. Парик чуть съехал в сторону. Гийом, стоявший близко, видел, что парику помогла соскользнуть с головы чья-то забинтованная рука. Но вряд ли это видел кто-то еще. Парик сполз на самую макушку, обнажая голову бургомистра. Марк все еще не чувствовал этого. Как и не чувствовал, что среди полусгнивших остатков волос безмятежно копошатся белые черви. Но в этот миг все горожане Тотгендама увидели, что череп их бургомистра прогнил и черви поедают его мозг. Горожане, не очень-то мирные и в обычное время - а ведь последние два дня они жестоко голодали. Горожане, которые совсем уже собрались закусить отвратительной ведьмой, но добыча ускользнула у них прямо из лап. С Имме не успели даже платье стащить, не смогли урвать ни кусочка из этого вкусного свежего тела.
        - Или обливаться, может быть?- насмешливо продолжал Марк Талик.
        Он был опытным политиком, и если бы наглость бродячего крысолова не удивила бы его сильно, то он заметил бы смертельно опасное пламя, стремительно разгоравшееся в глазах его избирателей. Услышал бы, как изменилась тишина, утратила хрупкость стекла и стала густой и вязкой, как кровь.
        - Мертвец!- истошно завопила фрау Ирена.- Нами правит мертвец!
        Люди кинулись к трибуне, взобрались на нее. Что-то затрещало. Гийом вцепился в свой бидон, чтобы его не затоптали сгоряча.
        Где-то вдалеке хлопнула дверь. Гийом улыбнулся: «Шустрая девочка. И сообразительная». Ратушу покинула не только Имме. Гибкая фигурка, слишком маленькая для того, чтобы принадлежать взрослому, проскользнула с верхней галереи к черному выходу.
        На щеку Гийома упал длинный хвост полусгнившей кишки. Он сбросил ее с себя и попал прямо в руки фрау Ирены.
        - Благодарю вас,- сказала она вежливо.- Любая порядочная женщина должна в первую очередь заботиться о том, чтобы ее муж был сыт. Я передам ему от вас это мясцо.
        - Как вам будет угодно,- любезно ответил Гийом.

* * *
        Последний некромант Тотгендама почуял запах гари слишком поздно. Хардин толкнул дверь в каморку Лили. Она оказалась заперта. Старик сделал нетерпеливый жест. С кончиков пальцев Хардина разлетелись черные и блестящие, словно лаковые, искры. Дверь исчезла. Наружу повалил густой вонючий дым. Некромант закашлялся, глаза защипало. В глубине дыма пылал оранжевый шар - словно отражение факела в ровной глади черножизни.
        - Все кончено!- кричал шар так пронзительно, что Хардина, несмотря на пышущий от живого факела жар, пробил озноб.- Он вернулся! Светлые не дают никакого шанса, но Шабгни дает только один! Только один!
        Серый пепел осыпался на пол. Некромант все еще помнил свое дело и не дал огню перекинуться на стены своего бедного жилища. Мумифицированная плоть Лили горела так же охотно, как сырой гранит, и Хардин не понимал, как Лили умудрилась поджечь себя, пока в куче пепла на полу не увидел флакончик из расписного фарфора. Хардин и горько и бессильно выругался. Эта сумасшедшая вылила на себя весь их запас черножизни, собранный по каплям за шестнадцать лет.

* * *
        Генрих постучал по трибуне молоточком, призывая к порядку. Особой нужды в этом не было. От Марка Талика не осталось даже костей, и вместе с сытостью к горожанам вернулись рассудительность и спокойствие. На некоторое время. Но Генриху очень хотелось ощутить, как молоточек будет лежать в его руке, услышать звук удара кости о твердую подставку и увидеть, как все взгляды устремляются на него. На него, Генриха Талика. Нового главу Тотгендама выбрали практически единогласно. И сделали правильный выбор. Генрих давно считал, что ему уже как-то несолидно ходить в помощниках бургомистра. Но Марк Талик оставался глух к намекам честолюбивого сына. Или уже ничего не соображал. Сложно сохранить стройность мыслей, когда вместе с ними в твоей голове шевелятся и черви.
        - Ты получишь то, что просишь,- обратился Генрих к страннику.
        - Мне нужен официальный договор,- ответил Гийом.
        - Да пусть меня заберет отец наш Шабгни, если я нарушу договор и не отдам тебе обещанное!- воскликнул Генрих.
        По ратуше пронесся одобрительный гул. Чужак скользнул оценивающим взглядом по забинтованному телу Генриха и ухмыльнулся. Отцу Шабгни было бы почти нечем поживиться в том случае, если бы Генрих нарушил свое слово.
        - Нет,- сказал Гийом.- Этого недостаточно.
        - Нет?- притворно удивился новый бургомистр Тотгендама.- Чем же ты хочешь, чтобы я поклялся, крысолов?
        - Своими детьми и детьми всех горожан.
        Генрих не стал пользоваться молоточком, чтобы снова призвать граждан к порядку - он успокаивающе поднял руку:
        - Мы обязательно заплатим господину крысолову назначенную цену, так что волноваться не о чем. Пусть отец Шабгни заберет моих детей и всех детей Тотгендама, если мы не заплатим тебе ту цену, которую ты назначил.
        - Когда приступать к работе?- осведомился Гийом.
        - Позавчера!- воскликнул Генрих.
        Гийом направился к дверям. На ходу он извлек из чехла флейту - легко и изящно, как бывалый воин достает из ножен меч. И свистнула она в воздухе почти так же. Но не из стали она была - а из черного дерева, отделанного серебром. И брызги, синие брызги мертвой бирюзы покрывали флейту почти по всей длине. Когда Гийом соединял две части флейты, его окликнула фрау Адальберта.
        - Господин крысолов, а вы не можете сказать, откуда такая напасть?- спросила она.- Ведь вы же знаток в таких делах наверняка. Почему? Ведь крысы веками обходили наш город стороной!
        Генриха перекосило от ненависти. Хорошо хоть, что под бинтами никто не видел его лица. Паскудная старуха пыталась спасти молоденькую учительницу, свою коллегу, хотя позиция властей в этом вопросе была обозначена донельзя четко! Но Генрих решительно подавил первый же бунт в зародыше.
        - Я ведь уже сказал, что ведьма…- начал он.
        Генрих уже заметил, что Имме в ратуше нет. Но ничего. Далеко уйти она не могла. Пастор Люгнер одобрительно закивал словам Генриха.
        Однако крысолов, этот наглый бродяжка, перебил нового бургомистра Тотгендама.
        - Я видел защитные столбы Тотгендама, фрау,- произнес Гийом.- Судя по их состоянию, необходимые обряды проводились последний раз лет двадцать назад.
        Из той части зала, где сидели рабочие карьера, донеслись возмущенные крики. Поднялся их староста, могучий Клаас. Генрих втянул голову в плечи.
        - Как это - двадцать лет назад?- прорычал Клаас.- Каждый год я отдаю бутыль с черножизнью городу для обрядов бесплатно, как заведено. И это немаленькая бутыль!
        - А я все думал, откуда у семейки Таликов деньги на мумификацию!- выкрикнул из толпы какой-то гад.
        Генрих скользнул по толпе взглядом, но не успел разглядеть подстрекателя, заскрипел зубами в бессильной ярости. И тут же отдернул себя. Сейчас ему предстояло доказать всему этому воняющему, полуразложившемуся быдлу, что у него в голове, в отличие от папочки, не только черви.
        - Позвольте мне пройти,- вежливо произнес Гийом.- Я должен приступить к работе.
        Клаас посторонился - он даже не заметил в запале, что перед ним кто-то стоит. Когда Гийом проходил мимо, Клааса обдало холодом, но он вспомнил об этом гораздо позже.
        Гийом вышел на площадь, залитую солнцем, оставив за спиной разгорающийся скандал. Прищурился.
        И приложил флейту к губам.

* * *
        Имме кралась подворотнями. Торопливо перебегала улицы и пряталась в переулках. Как воришка, как враг. Не впервые она чувствовала себя полностью чужой в родном городе, не впервые - дичью, на которую идет изматывающая, бесконечная охота. Но впервые эта охота была столь откровенно объявлена. «Изменить,- думала она в бессильной ярости.- Да что я могу здесь изменить?» Имме остановилась передохнуть в небольшом дворике. Надо было собраться с силами для последнего решительного рывка. Оставалось только пересечь главную улицу, а там дворами - и вот он, дом.
        Клара вдруг зашевелилась в сумке, заерзала. Имме спохватилась, что слишком сжимает крыску, и ослабила хватку. Клара тут же выпрыгнула из сумки на мостовую. На фоне красных квадратных брусков белая крыса казалась снежком, который упал на раскаленную сковородку и вот-вот растает.
        - Куда ты…- воскликнула Имме.
        И тут она наконец услышала мелодию. Печальную и нежную, разливающуюся над городом подобно заре. Имме даже прищурилась, словно от света. Но не было света - был только звук. Всепроникающий, меланхоличный и призывный. Не оставляющий выбора.
        - Не ходи!- крикнула Имме.
        Испугавшись звука собственного голоса, она прижала ладонь ко рту.
        - Он погубит вас! Ты ведь не умеешь плавать…- добавила Имме значительно тише.
        Клара поднялась на задние лапки и разразилась целой серией звуков - тут тебе и писк, и свист, и стрекотание, которому позавидовала бы и сорока. Имме внимательно слушала, пытаясь понять.
        - Ну, ладно,- печально сказала она.- Может, и правда обойдется. Иди.
        Клара тут же торопливо затрусила прочь. Туда, откуда доносилась пленительная мелодия. Звук стал громче. Имме поняла, что Гийом идет по главной улице.
        - Клара!- не выдержала Имме.
        Крыса остановилась, нетерпеливо оглянулась через плечо.
        - Если что… Возвращайся…- тихо сказала Имме.
        Клара утвердительно кивнула. И вдруг развернулась, подбежала к Имме, с разбегу запрыгнула на подол, вскарабкалась по рукаву на плечо. Сердце Имме сладко дрогнуло. Магия может многое, но не все. Нет всесильных чар; всегда остается еще и собственная воля. Клара ткнулась в щеку Имме холодным влажным носом. А затем спрыгнула на землю и умчалась торопливыми огромными прыжками, занося задние ноги немного вбок. Имме вытерла слезы. Пора было двигаться дальше.
        А музыка висела над городом, окутывала его невидимой, но прочной сетью, проникала в самое сердце, холодная и острая, как хорошо заточенный клинок. И там, на самом дне каждого сердца, просыпалось что-то. Поднималось и рвалось наружу, как росток клена через толщу мостовой, выложенной красными квадратными камнями.

* * *
        Эрнест не смог ее удержать; только черный хвост мелькнул в дверях.
        - Франк!- испуганно закричал он.- Франк!
        Брат не откликнулся. Эрнест покинул комнату, прошел коридором, заглядывая во все комнаты в поисках брата. Остановился на лестнице в растерянности. Он заметил, что потайная дверь в подвал открыта и там мелькает свет. «Грабители,- спокойно, как всегда, подумал мальчик.- Они знают, что никого взрослых сейчас дома нет». Эрнест огляделся. Взял стоявшую у стены прогулочную трость дедушки - хорошую, стальную трость с острым концом и набалдашником в виде головы какого-то зверя. Мальчик бесшумно спустился в подвал. Эрнест хотел уже замахнуться, но тут человек поднялся, бросил пригоршню монет из сундука в раскрытый мешок, стоявший рядом. Эрнест увидел его лицо.
        - Франк!- воскликнул он.- Что ты де…
        Но тут мысль сменилась другой, более важной.
        - Франк, наши крысы ушли!
        - Я слышу,- процедил сквозь зубы брат.
        Музыка, мрачная и болезненная, была слышна даже здесь, в подвале. Толстые стены дома оказались не в силах заглушить ее.
        - Что же нам теперь делать?- спросил Эрнест растерянно.
        - А что теперь будут делать они ?- спросил Франк.- Они ведь уже два дня не ели, так ведь?
        Лицо Эрнеста исказил ужас. Франк бросил в сумку еще пригоршню монет.
        - Крысы вернутся,- сказал он успокаивающе.- Он ведь тоже знает эту сказку. Да и бидон черножизни они ему не дадут.
        Франк усмехнулся так, как усмехаются люди, знающие какую-то неприятную тайну, и это знание забавляет их.
        - Мы просто подождем на другом берегу,- продолжал он почти ласково.- Пока все не закончится. И пока мы будем ждать, нам будет нужно что-то есть,- заключил он.
        Эрнест прислонил дедушкину трость к стене и принялся помогать брату. В голове его крутилась какая-то смутная мысль.
        - А мы будем там ждать одни?- спросил он, опуская в сумку тяжелый серебряный кубок.
        - Да,- сказал Франк и отправил вдогонку кубку роскошное золотое ожерелье.
        - Но ведь мы еще маленькие. Не очень хорошо соображаем,- задумчиво продолжал Эрнест.
        - Это так,- легко согласился Франк, бросая в сумку плотно набитый мешочек.- Но в этом городе нет ни единого взрослого, которому мы могли бы доверять.
        Эрнест, оставив монеты, молча посмотрел на него. Золотые кругляши протекали меж его пальчиков.
        Иногда братья понимали мысли друг друга, невысказанные вслух.
        - А ведь ты прав, малыш,- задумчиво произнес Франк.- Как я мог забыть!

* * *
        Навстречу Имме со ступенек ее дома поднялась какая-то фигура. Имме чуть не бросилась прочь, ломая кусты. Фигура откинула с лица капюшон, и Имме узнала Серени, свою подругу, владелицу престижного косметического салона.
        - Привет,- произнесла Серени.- Я вот что думаю - уходить надо.
        Имме только кивнула.
        - Ты поведешь нас,- сказала Серени.
        - Нас?- переспросила ошарашенная Имме.- Поведу?
        - Твоя мать была оттуда,- заметила Серени.- Ты единственная, кто хоть что-то знает о том, какова жизнь там . Мы соберемся - все, кто еще цел,- и уйдем отсюда. Теперь, когда крыс нет, они вспомнят о том законе, что недавно приняли.
        Имме вздрогнула:
        - Закон об утилизации женщин…
        Она совсем и забыла об этой чудовищной выдумке магистрата.
        - Не так уж много я и знаю о жизни на той стороне,- сказала Имме тихо.
        - Да, но мы вообще ничего не знаем,- нетерпеливо мотнула головой Серени.
        Ее светлые кудри взметнулись непокорной волной. Имме вспомнился кораблик в прическе фрау Герды. К горлу подступила тошнота. Имме все еще колебалась.
        - Когда они отдадут этому музыканту бидон черножизни, им придется чем-то пополнить карьер,- с нажимом произнесла Серени.
        - Но как… как мы соберемся… Как ты узнаешь, кто…
        Серени улыбнулась, сверкнув великолепными зубами.
        - Я знаю всех, кто ходит ко мне в салон,- сказала она.- И я знаю, кто ко мне не ходит , верно? Одна хорошая рекламная акция… Призыв, составленный с умом…
        - Проходи,- сказала Имме.- Будем составлять его вместе, твой рекламный призыв.
        Зашуршали кусты. Обе женщины резко повернулись.
        - Я тоже хорошо умею придумывать,- сказал Франк.
        В одной руке он нес сумку, очень тяжелую, судя по тому, как она оттягивала ему руку. Другой он держал за руку младшего брата.
        - Вы же не оставите нас с ними, фройляйн Имме?- спросил Эрнест.- Вы ведь единственная, кто никогда…
        Франк смотрел на Имме в упор. Его темные глаза по-прежнему ничего не выражали.
        Имме махнула рукой.
        - Проходите,- сказала она и открыла дверь.
        Они зашли. Крысы, мертвецы и волшебная музыка остались снаружи.
        3
        С толикой мрачной гордости Гийом отметил, что скорость регенерации оставалась по-прежнему высокой - не прошло и трех часов с момента заключения сделки, а Генрих, стоявший за трибуной, уже снял повязку с лица и рук. И всего-то понадобилось ему для этого один раз плотно перекусить.
        - Как вы быстро управились!- сказал Генрих.- Сразу видно профессионала!
        Главный зал ратуши опустел. Звуки голоса нового бургомистра Тотгендама перекатывались по нему, как кости в погремушке шамана. Отскакивали от каменных лиц стражников и пятерки избранных - малого совета города.
        - Позвольте взглянуть на ваш… рабочий инструмент,- сказал Генрих, протягивая руку.
        Гийом подал ему флейту. Генрих со смесью страха и любопытства осмотрел ее.
        - Изумительный инструмент,- сказал он.- Сам отец Шабгни не отказался бы сыграть на таком, а?
        Гийом усмехнулся и кивнул.
        Генрих поднял флейту к лицу, словно чтобы запомнить ее навсегда, а затем резко опустил и сломал об колено. Это далось ему с усилием - лицо даже побагровело от натуги. Раздался громкий хруст. Пришел черед Генриха, усмехаясь, посмотреть на Гийома. Наверное, новый бургомистр Тотгендама хотел, чтобы в темных глазах крысолова что-нибудь отразилось. Страх, например. Или чтобы тот выдавил из себя улыбку, показывая, что понял шутку. Однако в глазах Гийома не отразилось ничего. Словно не единственный источник пропитания бродяги, не дорогую волшебную флейту сломал сейчас Генрих, а гнилую камышину.
        - Не держите нас за дураков, господин крысолов,- сказал Генрих, бросая обломки на трибуну.- Эту сказку мы все читали.
        И добавил, возвысив голос:
        - Выдайте господину крысолову плату за его труд!
        Откуда-то вынырнул служитель в сером. В руках у него был поднос. На подносе стоял такой крохотный фарфоровый флакончик, что Гийом его даже не сразу заметил. Служитель водрузил поднос на трибуну и удалился. Гийом перевел взгляд на свой бидон, потом снова на флакон, одиноко высившийся по центру огромного подноса.
        - Что это?- спросил Гийом.
        - Налоги, господин крысолов,- все еще улыбаясь, но уже неуверенно ответил Генрих.- Они у нас очень высоки. Особенно для не-граждан Тотгендама.
        - Ну, ясно,- сказал Гийом.
        Он повернулся, чтобы покинуть ратушу.
        - Э, нет,- возвысил голос Генрих.- Вы получите свою оплату, хотите вы этого или нет. С Шабгни шуток не шутят. Стража, вручите господину крысолову его честно заработанный флакончик.
        Лязгнуло железо - стражники в своих углах зашевелились, чтобы остановить дерзкого крысолова.
        Гийом усмехнулся и сгреб флакончик с подноса.
        - Не думаю, что это помешает Шабгни получить то, что ему причитается,- заметил он с жуткой, самоубийственной веселостью.- Боги - они такие.
        Генриха пробрал озноб при этих словах Гийома. Бургомистр был так напуган и сбит с толку, что даже не подумал о том, что за подобную неуместную шутку наглый бродяга должен быть наказан.
        - Вы не хотите поблагодарить нас за щедрость?- спросил Генрих.- Ведь целый бидон черножизни, как-никак. Хочешь - купайся, хочешь, обливайся.
        Темные, как гладко отполированный агат, глаза Гийома остановились на нем.
        - Благодарю вас,- сказал Гийом вежливо.- Это хорошо, что вы не верите в сказки.
        Генрих проводил взглядом его крепкую фигуру. Словно бы ледяная ладонь зажала рот новому бургомистру, не давая произнести ни слова, пока не хлопнула, закрываясь за гостем, дверь ратуши.

* * *
        Не успел Гийом сойти со ступенек ратуши, как его окликнули:
        - Господин крысолов! Господин крысолов!
        Гийом обернулся и увидел огромного, как медведь, мужчину. И узнал его. Этот мужчина возмутился тем, что отдавал флягу черножизни каждый год для обрядов, которые не проводились. Староста рабочих карьера. Клаас, кажется.
        Клаас протянул Гийому увесистую флягу в кожаном чехле.
        - Не гневайтесь, господин маг,- торопливым шепотом, так ему не идущим, произнес Клаас.- Они такие проходимцы, с мертвеца парную вырезку сделают. Если вы хотели действительно получить бидон черножизни, надо было цистерну просить,- доверительно добавил он.
        - А ты дал бы мне?- спросил Гийом.- Цистерну черножизни?
        Клаас отшатнулся.
        - Вы и это знаете…- пробормотал он, бледнея.
        И тут он вспомнил, как его обдало холодом, когда Гийом проходил мимо.
        - Вы…- произнес он, да и осекся на полуслове.
        Гийом задумчиво рассматривал флягу в его руках.
        - Это была другая сказка!- вдруг исступленным шепотом воскликнул Клаас.- Великий Шабгни…
        - Это - не сказка,- возразил тот.- Мастер Клаас, ты отдаешь мне последнее, чтобы я оставил вам ваших детей? Вы отдаете мне все, что можете дать?
        Клаас поежился. Он не знал этой старинной формулы. Но ее власть не зависела от того, знаком с ней человек или нет.
        - Да, великий, последнее,- твердо сказал он.- Но я отдаю тебе последний флакон с черножизнью в этом городе совсем за другое. У меня к тебе просьба.
        Гийома было трудно удивить, но Клаасу это удалось.
        - Я слушаю.
        - Сделай, что собирался,- горячо ответил Клаас.- Уведи детей из Тотгендама. Прямо сейчас. Только не в реку,- добавил он.
        - А куда же?
        - Куда угодно, где они будут в безопасности,- сказал Клаас.
        Гийом еще раз посмотрел на флягу в руках собеседника.
        - Извини меня, мастер Клаас,- произнес он медленно.- Я не могу этого сделать. Я получил свою оплату, и я ухожу.
        Он принялся спускаться по ступенькам, оставив озадаченного и разгневанного старосту у себя за спиной.
        - Ты покидаешь нас!- выкрикнул Клаас.- Как тогда! Как всегда, когда ты нам так нужен!
        Гийом опустил голову и чуть ссутулился от этого крика. Ужас холодной змеей проскользнул в сердце старосты. Гийом обернулся через плечо. Клаас стойко выдержал его взгляд, хотя мало кому из людей хватало сил не отвести глаз под взглядом разъяренного демона.
        - Однажды я дал вам хлеб,- сказал Гийом.- И вы немедленно потребовали у меня мяса. Следующим вы потребовали бы, чтобы я пережевывал его для вас.
        И тогда я дал вам зубы.

* * *
        После ухода крысолова в зале царила вязкая, как застарелый гной, тишина. Генрих постучал молоточком по трибуне. Он бы ни за что не признался, что делает это только для того, чтобы услышать хоть какой-нибудь звук. И стук молотка рассеял наваждение. Члены малого совета зашевелились. Зашуршала шелковая мантия пастора Люгнера. Скрипнул стул под грузным телом Игнаца, почетного члена совета.
        - А теперь давайте рассмотрим закон «О пособниках крыс»,- произнес Генрих.
        Он озадаченно посмотрел на обломки гнилой камышины, лежащие на трибуне, и сделал знак, подзывая служителя.
        - Выкиньте этот мусор. Итак, начнем…

* * *
        Пора было двигаться дальше - беглецы хотели покинуть остров до наступления темноты. Мужчины собирали мусор, который всегда остается на любом, даже самом кратковременном привале. Когда между деревьев замелькали яркие плащи, Хардин как раз решил убрать остатки хлеба в сумку. По тропинке шли женщины и дети Тотгендама. Они вот-вот должны были выйти на опушку, где мужчины решили сделать свой последний привал на родной земле. Хардин замер.
        - Мама! А вот и папа там!- раздался звонкий голосок Лиззи.
        Над опушкой разлилась звенящая, как туго натянутая нить, тишина.
        Хардин знал, что думает Имме, шедшая впереди своего маленького отряда - так же отчетливо, как если бы эти мысли крутились в его собственной голове, и магия была здесь ни при чем.
        «Они нас выследили… Это погоня… К бою!»,- мелькало в голове Имме.
        Мужчины по настоянию Клааса, кое-что знавшего о жизни на том берегу, прихватили с собой топоры и молоты. Даже пара мечей имелась у людей в отряде Хардина. Впрочем, старый некромант понимал, что это их не спасет, хотя женщины не взяли с собой никакого оружия. Оно всегда было при них. Женщинам Тотгендама с рождения внушалось, что они слабее мужчин. Женщина, что пускает свои клыки в ход для нападения либо защиты, лишается чарующей магии женственности. Но Хардин читал старые летописи и знал, что в бою женщины даже страшнее мужчин. Мужчинам с детства объясняют, что драка имеет свои правила, которым необходимо следовать. Женщины же ничего не знают об этих правилах и дерутся - тут перед глазами Хардина встал, словно наяву, лист манускрипта - « с яростью и беспощадностью, в которых превосходят даже демонов ».
        Даже демонов.
        Единственный шанс людей Тотгендама висел на тоненьком волоске. Еще мгновение - и последние люди, имевшие шанс выжить, поубивали бы друг друга.
        Хардин выпрямился.
        - А вот и девочки,- как можно благодушнее произнес он.- А я говорил, что в Тотгендаме есть мудрые женщины!
        Он сурово глянул на мужчин, как будто те возражали. Те благоразумно молчали, хотя ничего подобного некромант им не говорил. Женщины успели разглядеть хорошо знакомые каждой коробочки из фольги в руках Клааса и яркие картонные упаковки, которые Ханс не успел отправить в костер…
        - Консервы мы уже поели, хе-хе,- сказал Хардин.- Не желаете ли хлеба, милые дамы?
        Он протянул оставшиеся полкаравая на вытянутых руках. Бешенство безысходности в глазах женщин сменилось любопытством.
        «Как хорошо, что я не успел его убрать»,- подумал Хардин.

* * *
        Имме узнала ковригу. Она отламывала от нее три дня назад. Немного заветрившаяся, почерствевшая, но несомненно - именно та же самая.
        Тем временем любопытство в остальных членах ее маленького отряда преодолело страх. Женщины осознали, что мужчины оказались здесь вовсе не в поисках непокорной добычи. Так же как и женщины, все мужчины, чьи тела не пятнала гниль, бежали из Тотгендама. Имме буквально услышала, как вздох облегчения пронесся над ее маленьким отрядом. И удивления тоже - мужчин оказалось почти столько же, сколько и женщин.
        - Берите хлеб, не бойтесь!- крикнула Имме.- Сам по себе он не ядовит!
        Женщины заулыбались, подошли к мужчинам. Лиззи подбежала к отцу. Клаас взял ее на руки. Некромант отламывал по кусочку хлеба всем желающим. Вокруг него собралась небольшая толпа. И вот уже оба отряда смешались.
        - Откуда у тебя хлеб, старик?- тихо спросила Имме.
        - Оттуда же, откуда ты знаешь, что он не ядовит,- ответил Хардин.
        Имме усмехнулась.
        - А как ты узнал, кто…
        - От Лили,- сказал Хардин.- Есть мужчины, которые не любят исполнять супружеский долг. Все эти крики, слезы, плохое настроение жены после того, как ты удовлетворишь свою страсть. Но и, как обычные мужчины, они не любят, когда жены высасывают их мозг. Вот они обычно чаще всего посещали мою Лили. Ей-то пища уже была не нужна.
        Имме совсем с новым чувством обвела мужчин взглядом.
        - И что, каждый из них…- почти с отвращением произнесла она.
        - Не каждый,- возразил Хардин.- Друзья делятся друг с другом самыми опасными тайнами, не так ли?
        Имме смягчилась.
        - Но Лили ты с собой не взял,- все еще колеблясь, произнесла она.
        - Лили покончила с собой, когда увидела, кто посетил наш город,- сообщил Хардин.
        В кустах послышался шорох. Из них выбежала белая крыса. Кто-то вскрикнул.
        - Началось,- вполголоса произнесла Серени.
        Франк засмеялся:
        - А я так и знал, что он не утопил их, а просто отвел подальше от города!
        Крыса лихо вскарабкалась на плащ Имме и устроилась у нее на плече.
        - Это моя Клара,- сказала Имме.- Она пойдет с нами. Нам пора двигаться дальше, если мы хотим успеть в убежище до заката!
        И тут возникла неожиданная заминка.
        - Мы хотели покинуть остров по косе,- сказал Клаас.
        - Мы тоже,- не задумавшись ни на миг, ответила Имме, хотя первоначальный план женщин был иным.- Но зачем идти куда-то в ночь? Давайте все вместе переночуем в развалинах. А утром двинемся дальше. Ночью будет гроза,- добавила Имме.
        Это чувствовали все. Предгрозовая духота давила на грудь, выжимала бисеринки пота, которые уже пятнали рубахи многих.
        - Сможем ли мы найти укрытие на другом берегу?- добавил Хардин.
        - Если мы останемся здесь, нас найдут,- сказал Ханс.
        - Нет,- сказал Хардин.
        Он указал на крысу на плече Имме:
        - В городе сейчас будет не до нас.
        - Да,- сказала Имме.- К тому же Франк придумал одну штуку…
        - Какую штуку?- недоверчиво спросил Ханс.

* * *
        В прибрежном ивняке было сыро и холодно. Ярость Игнаца на проклятого крысолова медленно угасала по мере того, как Игнац зяб все сильнее.
        «Но как он смог?- думал почетный член городского совета Тотгендама, сжимая в руках арбалет.- Ведь Генрих сломал его заколдованную дудку!»
        И все-таки крысолов смог. Вернувшись домой с заседания совета, ни один из его членов не обнаружил дома детей. Торжественный обед примирения сорвался, и это также было одной из причин ярости Игнаца. И вот тут он зауважал Генриха. Тот сразу сообразил, что путь крысолова, какими кругами тот ни водил бы детей по острову, приведет его на причал. Во всех остальных местах берег был слишком обрывистым и неудобным даже для того, чтобы топиться. Не было никакого смысла гоняться за дудочником по всему острову. Надо было только сесть в засаде у причала и ждать. Эту задачу возложили на Игнаца и еще с десяток крепких мужчин. Пастор Люгнер торжественно благословил их. Когда ловцы приблизились к берегу, оказалось, что паром стоит у причала. Это было против всяких правил. Паром с товарами приходил раз в месяц, и сегодня был не день торговли.
        Керт, один из участников облавы, хотел возмущенно окликнуть паромщика, чья сутулая фигура была отлично видна на фоне деревьев. Но Игнац ударил его по губам. Игнац разгадал отвратительный план крысолова. Не погубить детей Тотгендама хотел он, нет! Он хотел отвезти их на тот берег и отдать детишек в лапы чужаков, чтобы те воспитали их по-своему. Погубили великий дух традиций Тотгендама! Игнац сам не знал, как сдержался и не пристрелил паромщика тут же. Сколько ему заплатили, интересно, за его черное дело?
        «Кто ему заплатил?» - прозвучал было голос здравого смысла. Но Игнац отмахнулся от него.
        Игнац отвел свой отряд в заросли ив. Там они могли ждать, оставаясь незамеченными. Пусть крысолов путает следы, уходя от несуществующей погони. Раньше или позже он придет на берег - и приведет сюда детей.
        Сумерки спустились с неба на серых крыльях. Тень от башни на другом берегу пролива легла на воду и медленно поползла к парому. Перевозчик не двигался. Может быть, он был терпелив, а может быть, заснул. Неподвижны оставались и охотники в засаде. Игнац смотрел, как удлиняется тень. Его охватило чувство, столь же непоколебимое, сколь и ни на чем не основанное, что дети появятся тогда, когда тень от башни чужаков коснется берега Тотгендама. Словно бы дети должны были покинуть родной остров не на грязном старом плоту со скрипящим поворотным кругом, а пройти над водой по призрачному мосту, сотканному из колышущихся теней.
        Когда Игнац услышал приближающийся от леса громкий топот, он даже обрадовался. Он привстал, покрутил головой, разминая затекшую шею. Его примеру последовали и другие охотники. Судя по звукам, дети не особенно скрывались. И очень, очень спешили.
        «Поздно»,- с наслаждением подумал Игнац.
        Он поднял арбалет, предусмотрительно заряженный заранее. Топот приближался. Кто-то из мужчин выстрелил, не дождавшись приказа командира.
        - Не стрелять!- заорал Игнац, уже не заботясь о маскировке.- Это же наши дети!
        Стрелок повернулся к нему. Лицо его было искажено ужасом.
        - Это не…- начал он.
        И тут закричали все вокруг. Неудачливого стрелка опрокинуло серой волной. Мелькнули оскаленные пасти. Крысы! Они были очень маленькими, но их было слишком много. И они были очень голодны.
        Игнац сам не помнил, как оказался на пароме. Серые и черные твари уже лезли вслед за ним.
        - Шевелись!- крикнул Игнац и огрел паромщика арбалетом по спине.
        Тот мягко осел, разваливаясь на куски. Сумка с камнями, заменявшая ему голову, упала на дощатый настил. Игнац с безумным видом смотрел на наспех сколоченную из двух реек крестовину, на сено, которым был набит плащ, чтобы придать фигуре объем, на герб Таликов на отвороте плаща.
        «Предатель»,- еще успел подумать Игнац, прежде чем невыносимая боль пожрала его.

* * *
        Когда беглецы приблизились ко входу в брошенную башню, с земли поднялась высокая фигура. Сердце Имме радостно дрогнуло. Но Гийом носил черное, а тот, кто встретил беглецов у развалин, был весь в белом.
        - Меня зовут Гейб, и я друг Гийома,- улыбаясь, сказал мужчина.- Он сейчас занят. Он послал меня помочь вам.
        Имме подозрительно посмотрела на него. Слишком уж Гейб был… легким, добрым, словно светящимся. Лица, столь открытые и дружелюбные, были редкостью в Тотгендаме. Гейб сделал манящий жест рукой. Клара принялась спускаться по рукаву Имме - медленно, словно нехотя. Спрыгнув на землю, она подошла к Гейбу и обнюхала его сапоги. Затем оглянулась на Имме - и исчезла. Имме удивленно заморгала. Крысу словно всосало в сапог, она стала его частью. Небольшой бугорок на сапоге был еще виден в течение нескольких мгновений. А затем все разгладилось.
        Хардин сохранил зоркость глаз, несмотря на возраст. Когда он увидел, какая судьба постигла крысу, он побледнел. А затем осторожно двинулся между людьми - так, чтобы сойти с тропинки и оказаться в высокой траве луга.
        Имме снова посмотрела на Гейба. Тот улыбался, все так же спокойно и дружелюбно. И Имме тоже успокоилась.
        Гейб тем временем скользнул внимательным взглядом по лицам женщин, детей и мужчин. Мимолетная досада омрачила его черты.
        - В новую жизнь может войти чистый не только духом, но и телом,- сказал он.- Только тот, на чьем теле нет пятен гнили.
        - Да, я знаю,- рассеянно ответила Имме, пытаясь обойти Гейба.- Мы собрали всех, кто еще не гниет.
        Гейб мягко, но неуклонно заступил ей путь, не давая войти в башню. Имме посмотрела на него почти раздраженно.
        - Но вы ведь поверили людям на слово?- почти сочувственно спросил он.- Вы ведь никого не проверяли, так?
        - Что ты хочешь сказать?- вмешался Клаас.
        Староста рабочих карьера шел сразу за Имме. Его тоже насторожило поведение незнакомца.
        - Что среди нас есть кусаки?- добавил Клаас презрительно.
        Гейб печально кивнул. Имме вздрогнула. Словно ледяной ветерок промчался над людьми. Чувство единства, такое непривычное, мимолетное и хрупкое, исчезло. Женщины подозрительно уставились на мужчин, а те друг на друга.
        - И кто же он?- внезапно охрипшим голосом произнесла Имме.
        Гейб поднял руку и указал на Франка.
        - Этого не может быть! Вы ошибаетесь!- воскликнула Имме.- Он держал у себя крысу. Он сам принес мне Клару!
        - Может, фройляйн Имме,- ответил Гейб.
        Имме вопросительно посмотрела на Франка. Тот кивнул. Вздох, словно шелест листвы с опадающего дерева, прошуршал между людьми.
        - Яблочко от яблони…- презрительно скривившись, пробормотала Серени.
        - Если бы не Франк, мы бы не дошли сюда,- резко оборвала ее Имме.
        - Я думал, может, крыса выгрызет всю гниль,- пояснил Франк, глядя на Имме странно блестящими глазами.
        «Да он сейчас заплачет»,- с ужасом подумала Имме. Сдержанность, рассудительность и сообразительность Франка, которой позавидовал бы и взрослый, заставила ее забыть, что он всего лишь подросток, который в этом мае должен был пойти на выпускной бал.
        - Пожалуйста, позаботьтесь об Эрнесте, фройляйн Имме,- продолжал Франк.- Я возвращаюсь в Тотгендам.
        Он повернулся. Люди расступались перед ним. Имме в растерянности смотрела, как он уходит.
        - Нет!- закричал Эрнест.- Не бросай меня!
        Он бросился вслед за братом, вцепился в его руку и повис на нем.
        - Эрнест, я гнию,- терпеливо произнес Франк.- Совсем скоро я стану таким, каким они. Ты же не хочешь, чтобы я кусал тебя?
        Эрнест зарыдал и воскликнул:
        - Хочу!
        Франк отрицательно покачал головой:
        - Но этого не хочу я…
        Он потрепал брата по щеке.
        - Слушайся фройляйн Имме,- повторил Франк.
        Он осторожно снял с себя рыдающего брата.
        - Погоди, парень,- рассудительно сказал Клаас.- Не торопись. Может быть, это можно вылечить? С нами же маг. Что скажешь, Хардин?
        Взоры всех обратились на некроманта. Тот обнаружился на самом краю тропинки. Имме бросилась в глаза напряженность его позы. Словно он собирался незамеченным нырнуть в высокую траву, но не успел. Хардин смотрел на Гейба.
        - Нет,- сипло произнес Хардин.- Это не лечится.
        Гейб печально улыбнулся:
        - Совершенно верно.
        Имме почувствовала движение раньше, чем заметила его. Она непроизвольно отпрянула и увидела, как Гейб замахивается длинным блестящим мечом, который невесть откуда взялся в его руке. Он собирался зарубить Франка - и зарубить его в спину.
        - Что вы делаете!- закричала Имме и схватила Гейба за руку.
        Франк обернулся. Оттолкнул Эрнеста, который оказался между ним и Гейбом. Фрау Ирена подхватила мальчика. Франк с шумом втянул ноздрями воздух и сделал шаг вперед. В этот миг стало окончательно ясно, что Франк уже пускал свои зубы в ход, и не раз.
        - Франк знает, где мы,- холодно возразил Гейб.- И он донесет на нас.
        Он отодвинул Имме, словно куклу. И снова поднял меч.
        Дальше все произошло очень быстро. Франк, не давая Гейбу размахнуться в полную силу, прыгнул на него. Сбил с ног и впился зубами в шею. Гейб закричал. Из шеи хлынул невыносимо яркий свет. Он плеснул обжигающей волной на лицо Франка, на его руки и грудь. Запахло паленым. Теперь закричал уже Франк - дико, нечеловечески. Лицо Гейба налилось нездоровой зеленью, над лужайкой разнеслась страшная вонь. Кусок черной гнили шлепнулся на траву со щеки, обнажив кость скулы. Гейб все-таки сбросил с себя Франка. Тот упал в траву, схватился руками за лицо и завыл. Гейб поднял меч.
        Воздух рядом с ними задрожал, потемнел. Из пустоты проступил черный силуэт.
        Гийом выбил меч из руки Гейба, заломил ему руку за спину. Имме, оцепенев, смотрела, как Гийом задирает руку Гейба - все выше и выше, к самой лопатке. Гейб жалко, отвратительно скулил.
        - Ты что-то говорил о честной игре?- голосом, от которого Имме пробила крупная дрожь, спросил Гийом.
        - В нем есть кровь демона!- возмущенно завопил Гейб.- Иначе он бы не смог!..
        - Ты знал, что так может быть,- невозмутимо ответил Гийом.
        Тяжелая горячая захлестнула лицо Имме, едва до нее дошел смысл этих слов. Она знала, что краснеет, безудержно и так явно, что этого не заметит только слепой. Но внимание всех уцелевших жителей Тотгендама было приковано к противостоянию двух великих, и никто не смотрел на нее. Кроме Хардина. Старый некромант улыбнулся Имме - так понимающе, так ободряюще - что она смогла перевести дух и снова гордо поднять голову.
        - Это нечестн…- снова заканючил Гейб и прикусил язык.
        - Как вас, светлых, корежит, когда жертва отказывается быть беззащитной,- усмехнулся Гийом.
        Гийом приподнял извивающегося от боли Гейба и отвесил смачный пинок чуть пониже спины. Хардин шарахнулся в сторону. Гейб пролетел мимо него. Не поднимаясь, как был, на четвереньках, Гейб бросился в траву и исчез. Гийом поднял валявшийся на земле мерцающий меч и бросил его следом за хозяином. Из травы раздался приглушенный вскрик, и все стихло.
        Некоторое время над местом побоища висела тишина. Ее нарушил голос Клааса:
        - Великий, ты же сказал, что не будешь пережевывать для нас…
        - Да, говорил,- спокойно ответил Гийом.- Решать за вас я не буду. А защищать тех, кого я создал, я обязан.
        Он опустился на колени рядом с Франком. С другой стороны от брата уже сидел Эрнест. Он гладил Франка по голове и что-то шептал. При виде Гийома его лицо озарилось надеждой - но и страхом тоже.
        - Позволь мне помочь тебе, Франк,- сказал Гийом мягко.
        Франк перестал стонать. Гийом осторожно разжал его руки и склонился к лицу.
        Имме с трудом стряхнула с себя оцепенение.
        - Проходим в башню!- громко и четко, словно задавала классу тему изложения, произнесла она.- Нам нужно устроиться до темноты!
        - Мы сходим за сеном,- сказал Клаас.- Все будет мягче, чем на голой земле.
        Имме благодарно улыбнулась ему.

* * *
        Крыша башни давно провалилась. Но перекрытие между первым и вторым этажами уцелело. По ней-то и застучал своими серебряными молоточками давно собиравшийся дождь. У Шабгни нашлась целебная мазь, и он наложил на лицо Франка повязку, которая закрыла и глаза.
        - Что это?- приподняв голову, спросил Франк.
        - Кричат,- ответил Эрнест.
        Он сидел рядом с братом и держал его за руку.
        - Это далеко. В городе,- успокаивающе добавил Эрнест.
        Франк улыбнулся.
        - Какие крысы милые создания, правда?- сказал он.
        Эрнест, уже хорошо знавший, когда брат нуждается в ответе, а когда нет, промолчал.
        Лоскутное покрывало разномастных криков слилось в один душераздирающий вой. Клаас сказал бы, что это скрипит заржавленный ворот, на котором из карьера поднимают драгоценную черножизнь. Но только ворот этот был размером с Тотгендам.
        Рядом с мальчиками кто-то возбужденно крикнул:
        - Огонь! Смотрите, огонь! Город горит!
        Люди зашевелись, затопали. Каждый хотел увидеть это зрелище своими глазами. Эрнест по-прежнему крепко сжимал руку брата.
        - Сходи и ты посмотри,- мягко сказал Франк.- Будет что рассказать детям.
        Эрнест послушался. Франк остался один в своем закутке. Он слушал симфонию гибнущего Тотгендама, в которую вплетался шум дождя, и молился о том, чтобы дождь не смог потушить пожар. Словно в ответ на его мольбу, молоточки над его головой застучали тише. Ослепительная вспышка резанула по глазам даже через повязку и плотно сомкнутые веки. Глухо проворчал гром. Франк вдруг ощутил уверенность, столь же глубокую, как и ничем не объяснимую, что эта молния угодила в его родной дом. Он словно видел пламя, неукротимо встающее сквозь завесу дождя; видел искаженное яростью и болью лицо отца, который одной рукой отбивался от крыс, а второй пытался делать знаки пожарным, видел тупое отчаяние на лице матери…
        Франк улыбнулся.
        - Благодарю тебя, о великий,- негромко произнес он.
        Он услышал шаги и узнал их.
        - Прости меня, великий, что не встаю,- с трудом шевеля обожженными губами, произнес он.
        Гийом усмехнулся. Скрипнули доски. Бог опустился ящик из-под консервов, который приспособили вместо стула.
        - У Гейба теперь будут серьезные проблемы с его братьями,- произнес Гийом.- Они - ревностные поборники чистоты и духа, и тела.
        Франк улыбнулся уголком рта - шевелить обожженными губами было больно - и спросил в темноту:
        - Во мне правда есть твоя кровь?
        - Правда.
        - И я теперь обречен?
        - Не знаю, малыш,- ответил Гийом.- Никто из демонов не пробовал того хлеба. Но обычно, для того чтобы сломить демона, нужны гораздо более мощные чары, чем для того, чтобы сломить человека. Но я знаю, что с тобой будет, если ты уступишь голоду, который теперь всю жизнь будет терзать тебя,- тем же спокойным голосом продолжал Гийом.
        Франк вздрогнул всем телом.
        - Ты знал Лили?- спросил Гийом.
        - Пару раз.
        - Она была в той же ситуации, что и ты сейчас,- произнес Гийом.- И я дал ей шанс, хотя Гейб был по-своему прав. Она… не смогла. Не сдержалась. После того укуса аппетит к свежему мясу у нее прошел. Ей вообще больше не хотелось есть. Никогда. Тело ее стало деревенеть, словно его накачивали самыми лучшими зельями для мумификации. А потом она заснула. Но не насовсем. Любой некромант, хорошо разбирающийся в своем деле, сможет разбудить тебя. И тогда…
        Они помолчали.
        - Я не смогу зарабатывать так, как зарабатывала Лили,- заметил Франк.
        В его голосе слышалась так хорошо знакомая Гийому насмешка. Вопреки распространенному мнению, демоны часто смеются, в то время как светлые предаются бесконечной скорби о судьбах мира.
        - Может, и сможешь,- в тон ему ответил Гийом.- Но если я встречу тебя и ты будешь таким же, как она…
        - Я понял, о великий,- прошептал Франк.
        - Боль скоро пройдет. Повязку можно будет снять завтра к вечеру,- сказал Гийом.
        Снова скрипнули доски - Гийом поднялся, чтобы идти.
        - Шабгни!- порывисто окликнул его Франк, приподнявшись на своем ложе.
        - Я слушаю.
        - Я не хочу больше встречать тебя,- сказал он.- И быть как Лили тоже не хочу. Как мне убить себя? Если я не смогу выносить этот голод?
        Гийом наклонился к его уху, прошептал несколько слов. Крохотный фарфовый флакончик - бидон после уплаты всех налогов - перешел в руки Франка.

* * *
        Имме не хотела видеть, как горит Тотгендам. Как горит ее родной город и вместе с ним - ее родной дом. Пусть даже это пламя очищало землю от самого вонючего сгустка гнили, который когда-либо существовал на земле. Когда все уцелевшие поднялись на второй этаж, где через проломы в стене открывался великолепный вид на пожар, Имме вышла и села на пороге башни. Капли крови Гейба на тропинке сияли в темноте теплым желтым светом. Дождь еще не смыл их. Отблески пожара не достигали этого места. Но вой, жуткий, нечеловеческий, накатывался со стороны Тотгендама темными волнами и терзал слух. Имме передернула плечами и первый раз в жизни подумала, что трубка с душистым табаком была бы сейчас очень кстати.
        Гийом сел на порог рядом с ней.
        - Обними меня,- сказала Имме.
        Он выполнил ее просьбу. Имме прижалась к его груди.
        - Сколько всего произошло!- проговорила она.
        Голос ее звучал глухо. Ее дыхание ударялось в кожаную куртку Гийома ровно там, где за ней должно было находиться сердце.
        - Я не думала, что смогу…- бессвязно продолжала Имме.- Все так быстро поменялось… Мне так хотелось, чтобы меня кто-нибудь поддержал, утешил…
        Гийом прижал ее к себе крепче - впрочем, довольно осторожно. Имме отняла лицо от его груди и вдруг воскликнула:
        - Великий Шабгни, они хотели отправить в карьер детей. Детей!
        - Я здесь ни при чем,- возразил Гийом.- Ваши руководители думали, что женщины, запуганные судьбой своих подруг, нарожают им новых детей. Ну, и плюс месть за то, что дети спустили на них крыс. И планы вашего городского совета вполне могли осуществиться.
        - Так карьер пуст?
        - Как банка позавчерашних консервов,- подтвердил Гийом.
        Имме поцеловала его. Поняв, что только поцелуями она ограничиваться не намерена, Гийом поднял ее и отнес в развалины.
        Там хватало укромных закутков.

* * *
        - Гийом… А какого ингредиента тебе не хватило?
        - Трын-травы.
        Имме приподнялась на локте, посмотрела на него почти гневно. Она подумала, что он смеется над ней.
        - Трын-трава лишает человека желаний, гнева и радости,- произнес Гийом.- Трын-трава дает спокойствие. Но забирает волю и свободу выбора. Она превращает отравленного в пассивное орудие чужой воли. Сила вашей любви к жизни помогла вам преодолеть смерть. Свобода воли помогла некоторым из вас выбрать жизнь и сейчас, несмотря ни на что.
        Имме помолчала некоторое время, вникая в смысл объяснения.
        - Я найду такого, как ты?- спросила она.
        - Нет,- сказал Гийом и добавил, не давая ей рассердиться: - Ты найдешь лучше. Ты найдешь - человека. Даже в Тотгендаме некоторые смогли это сделать.
        Имме вспомнила об Ирене и Клаасе.
        - Я знаю, ты не дашь людям покинуть родной город,- продолжал Гийом.- Ты привыкла, что мужчины обычно смотрят на женщину только с точки зрения вовремя и сытно выполненного супружеского долга. Но теперь ты знаешь, что не все ищут в женщине именно этого. И таких мужчин много. Собственно, выжили только те, кто ожидал от женщины совсем другого. Теперь тебе есть из кого выбрать.
        Она принялась одеваться. Гийом лежал, не шевелясь, и смотрел на нее.
        - Ты почти сразу поняла, кто я,- сказал он.- Ты хотела прикоснуться к силе?
        Имме фыркнула.
        - Нет,- сказала она.- Я хотела, чтобы с члена у мужчины хоть раз не сочилась гниль, а от самого мужчины не несло протухшим мясом. Я хотела прикоснуться к красоте.
        - Гейб красивее меня,- заметил Гийом.
        - Красивее,- согласилась Имме.- Но ты - добрее.
        Гийом засмеялся. От его смеха старая кладка стен башни покрылась изморозью, а росток шиповника, пробившийся-таки сквозь полусгнившие доски пола, почернел и рассыпался в прах.
        - Я?- переспросил Гийом.- Да я вообще не знаю, что такое Добро и Зло.

* * *
        Ирена ушла вместе со всеми смотреть на пожар. Клаас остался один. Он сидел и улыбался в темноте. Ирена. Его Ирена. Она всегда была такая. «Быть как все» - можно было бы начертать на ее гербе, если бы он у нее был. Ничем не выделялась, строго следовала всем предписанным нормам. А на самом деле…
        Он думал, что она все-таки покусывает Лиззи. Хоть иногда. Как выяснилось, она тоже так думала - и они оба ошибались.
        И это была очень приятная ошибка.
        Было еще кое-что, что не давало Клаасу покоя, и, когда силуэт Гийома проступил из темноты, Клаас очень обрадовался.
        - Великий,- поприветствовал он его, вставая.
        - Смертный,- тем же тоном, но явно поддразнивая, ответил Гийом.
        Клаас смущенно улыбнулся. Но все-таки собрался с духом, чтобы задать мучивший его вопрос.
        - Я вот хотел спросить, Шабгни…
        - Я слушаю.
        - Я думал, что ты осуждаешь нас.
        - Я?!
        - Да. Нас, тех, кто отказался пользоваться твоим даром. Я говорю о зубах. Мы, те, кто ушел из Тотгендама, никого не кусаем. Но ты пришел, и…
        - Мастер Клаас,- сказал Шабгни.- Все слова ваших священников обо мне - ложь. Но я знаю, что говорят обо мне, и я так выразился, чтобы ты меня понял. А ты вообще подумал о другом. Так вот, я имел в виду вот что. Я не буду решать за вас, я не буду спасать вас, я не буду наказывать вас. Я наказан вами . Я должен быть с вами до тех пор, пока заклятье не подействует так, как оно должно было подействовать. Или до тех пор, пока чары, что я наложил на ваших предков когда-то, не перестанут действовать совсем. Да, вначале я хотел… Я пытался… Но накладывать на вас дополнительные чары мне запретили. Я стану свободен, когда вы станете обычными людьми. Это единственный путь, другого для меня нет.
        - Я понял.
        - Что ты понял?
        - Мне всегда нравилось работать в карьере,- ответил Клаас.- Проходить горизонт, искать, и это чувство, когда твердо знаешь, что вот здесь надо сделать шурф, потому что там, за тонкой каменной перегородкой, плещется черножизнь. Но однажды… в общем, меня изгнали из города. Мне пришлось пасти овец на том берегу.
        Гийом расхохотался.
        - Вот именно,- сказал он.- Пасти овец на другом берегу! И все же ты вернулся сюда… Да ну ладно. Я не за этим пришел. Ты прихватил с собой ту флягу?
        Клаас молча кивнул.
        - Черножизнь теперь будет безумно дорого стоить,- сказал Гийом.- Продайте ее за самую хорошую цену, которую только сможете выбить из торговцев. Не покупайте на эти деньги еду. Купите инструменты и семена. И коров - их мясо вкуснее человеческого, а молоко гораздо слаще, чем кровь. И хлеба на первое время. Сейчас весна, вы еще успеете все посадить - если наймете хороших учителей. Придется много работать, но…
        - Нам не привыкать, Шабгни,- ответил Клаас.- У меня башковитые ребята. Они быстро научатся.
        - И никогда, никогда не кусайте друг друга,- продолжал Гийом.- Нет долга уважения к родителям, нет родительского долга, нет супружеского долга. Никто никому ничего не должен. Есть только две вещи, которые должен каждый. Но не кому-то, а самому себе. Каждый должен стать, кем он есть. И второе - договоры должны соблюдаться. Тот, кто нарушает договоренности, должен быть наказан. Это говорю вам я, Гийом Шабгни. Тот, кто не дает второго шанса. Но дает хотя бы один.
        - Хорошо,- сказал Клаас.- Мы так и сделаем.
        Гийом кивнул ему на прощанье и начал растворяться в темноте. Так растворяется кошмарный сон, так тает снег, обнажая землю, из которой лезет зеленая трава.
        - Шабгни!- окликнул его Клаас.
        - Я слушаю.
        На этот раз он различил в голосе бога сдержанную скорбь. Он знал, что Гийом ожидает услышать. Клаасу уже было немного стыдно за свой детский вопль тогда, на ступеньках ратуши - «не покидай нас!». Клаас никогда не занимался магией - он был человеком практическим. Но некоторые магические формулы переживают века, пусть и сохраняясь только в сказках, что рассказывают на ночь детям. Клаас всегда внимательно слушал, что ему говорила мама - даже когда она рассказывала сказки.
        - Ты свободен, Гийом Шабгни,- сказал Клаас.- Даже если Франк… Мы справимся сами.
        Темная и бездонная, как душа демона, улыбка была ему ответом.
        А потом Гийом Шабгни, демон, который не дает второго шанса - но дает хотя бы один,- покинул этот мир. Была ли исправлена его ошибка, была ли выполнена его задача, что приковывала его к миру людей цепями более прочными, чем те, которыми родичи Гийома связывали между собой осколки их разлетевшегося мира - уже не имело значения. Человек счел, что Гийом сделал все, что мог, и отказался от его дальнейшей помощи.
        Клаасу не хотелось теперь оставаться одному. Он встал и пошел к остальным. Тотгендам горел не каждый день. На это зрелище стоило посмотреть.
        Примечания
        1
        Ветвь в смысле «отпрыск» ( нем. ).

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к