Ослепление Фридея Север Феликсович Гансовский
        Содержание
        Север Гансовский
        Ослепление Фридея
        Иногда мне просто хочется кусать себе пальцы, когда я думаю об этом - так глупо все получилось. То есть, конечно, я и так не маленький человек. Если я с женой появляюсь в концертном зале - у нас в городишке недавно сделали концертный зал, - по рядам проносится: «Бескер на концерте», и многие привстают в креслах, чтобы поймать мой взгляд и поздороваться. Но это все не то. Если б Фридей не совершил своего дикого поступка, я бы уже не жил в этой дыре. Ворочал бы милли ардом, как Рокфеллер. Шутка судьбы, да?..
        Собственно говоря, мои отношения с Фридеем можно разделить на два этапа. Университет и после университета. После университета он меня и подвел так траги чески.
        Я его знал давно. Мы, собственно, были земляки, потом учились на одном курсе в университете и как-то в течение двух семестров даже жили вдвоем в одной ком нате. Многие считали его талантом, но, по-моему, это раздуто. Конечно, он был усидчивым и посвящал занятиям больше времени, чем мы все. Редко принимал участие в разных вечеринках и не был членом ни одного из наших студенческих объединений. Но мне даже не кажется, что это из-за того, что он был так уж предан науке. Просто у него, по-моему, как-то не хватало жизненной силы, чтобы танцевать ночи напролет или гоняться на автомобиле из одного города в другой. Кроме того, он и не пользовался популярностью на факультете. Не блистал остроумием, одевался плохо, а если и попадал случайно куда-нибудь в компанию, то сидел целый вечер где-нибудь в углу неподвижный. Другими словами, ему и нечем было заниматься, кроме как наукой.
        Вообще, честно говоря, я не верю во все эти разговоры о таланте и гениаль ности. Когда речь идет о великих открытиях, на девяносто процентов все решает случай. Взять, например, пенициллин. Если бы у Александра Флеминга в чашку с культурой не попала случайно плесень, до сих пор не было бы никакого пеницил лина, и о самом Флеминге мы думали бы не больше, чем о прошлогоднем снеге. А теперь он считается гением и благодетелем рода человеческого.
        То есть бывают, конечно, люди, которые в восемнадцать - двадцать лет высту пают уже с какими-нибудь своими всеобъемлющими теориями. Вроде Эйнштейна, скажем. Но Фридей-то как раз не был таким. Никаких особых теорий у него не было, или, во всяком случае, никто не слыхал, чтобы они были. Просто он сидел целые дни в физической лаборатории, с помощью призмы разлагая свет, или валялся в общежитии на койке, расставив на полу стопки книг.
        А на самом-то деле он был даже туповат. Уж наверняка тупее меня. Никак не мог запомнить, например, с какой стороны нужно чистить апельсин, чтобы шкурка легче снималась. Я ему раз десять объяснял, что с той, где плод прикрепляется к ветке. Но как только апельсин подпадал ему в руки, он обязательно начинал чис тить его неправильно. Глупо, верно?.. Так что о какой-то гениальности Фридея не может быть и речи.
        Между тем в целом-то я ему симпатизировал. И даже жалел его после той исто рии, которая у него случилась с Натти. Дело в том, что Фридей вообще не пользо вался успехом у девушек. Это и не удивительно, если учесть, что он не умел ни танцевать, ни водить машину, а каждое слово из него приходилось вытаскивать чуть ли не клещами, как искривленный гвоздь из доски. Но он был довольно высок рос том, держался прямо, и его усидчивость создала ему какой-то ореол учености. Так или иначе, всем на удивление, его полюбила Натти Паерлс, лучшая партия в нашем городе. Веселая и живая, она, кроме того, что была дочерью самого крупного в наших краях человека, отличалась еще одной особенностью - у нее были огромные и совершенно фиолетовые глаза. Многие ребята в университете не отказались бы видеть ее своей женой, и, конечно, то, что она предпочла всем Фридея, выглядело полным идиотизмом. Поэтому мне даже кажется правильным появление того письма. Когда Натти и Фридей стали встречаться каждый день и прошел слух, что у них уже все сговорено, кто-то послал старому Паерлсу письмо, где было сказано, что у Фридея плохая
наследственность, поскольку отец сумасшедший. Хотя письмо было анонимное, старик Паерлс проверять ничего не стал, а просто увез дочь в Европу. В университет она больше не вернулась и года через два вышла замуж за какого-то банковского туза в Неваде.
        На Фридея все это произвело, кажется, очень мало впечатления. Единственное, что можно было по нему заметить, так это то, что он как-то побледнел. Он родился и вырос на ферме, и первые три года в университете на щеках у него так и оста вался степной загар. Но после истории с Натти он побледнел и таким бледным уже и остался на все те годы, что я его знал.
        О Натти потом ходили слухи, что она несчастлива в браке и что однажды ее видели совершенно пьяной в каком-то отеле в Чикаго. Лично меня это как-то успо коили. В свое время я тоже прицеливался на Натти, но что же я теперь стал бы делать с женой-пьяницей?..
        Первое свое открытие Фридей сделал… или, вернее, на первое свое открытие Фридей наткнулся, когда был еще студентом четвертого курса. Об этом в «Универси тетском вестнике» была статья с длинным названием. Что-то вроде «Образования пары вещества из лучей гамма радия при прохождении через сильное магнитное поле». А может быть, это звучало немного иначе, и имелись в виду лучи не гамма радия, а световые… Во всяком случае, речь шла об опытном доказательстве теории Дирака. Насколько мне помнится, на факультете это никого не заинтересовало, за исключе нием двух-трех преподавателей физики.
        При зарождении его второго, так сказать, «открытия» я присутствовал сам. В это время - на пятом курсе университета - нас как раз поселили в одной комнате. Однажды вечером я зашел в физическую лабораторию, чтобы взять у Фридея ключ - свой я где-то потерял. Фридей сидел над рисунком, который он сделал сам. Это были прочерченные на пестром поле прерывистые, строго концентрические окруж ности. При долгом взгляде они казались спиралью, а при коротком - выглядели окружностями, как это и было на самом деле. Фридей освещал рисунок искрой и сле дил, сколько времени нужно, чтобы глаз начинал видеть спираль вместо окружностей. Глаза у него уже устали, и он попросил меня несколько раз взглянуть на рисунок, в то время как сам освещал его искрами разной длины. Потом он сказал, что в голове у него есть прибор, который мог бы с большой точностью определять пот ребное глазу время, чтобы начать видеть неистинное изображение вместо истинного. Такой промежуток он называл «единицей инерции зрения» и считал, что она у каж дого человека разная. Прибор этот под названием
«Инерциатор Бескера-Фридея» теперь широко известен в медицине, применяется всеми врачами-офтальмологами, так что я не буду его описывать.
        Тогда, в тот вечер, разговаривая о приборе, мы пошли к нам в комнату, и Фридей набросал мне чертеж. Принцип действия прибора я понял так быстро и легко, что мне сразу пришло в голову, что я и сам мог бы изобрести такой же, если б вообще задумывался над тем явлением, которое Фридей называл «инерцией зрения».
        Целую ночь мы обсуждали чертеж, и, по-моему, я тоже внес в него кое-какие усовершенствования. В предполагаемой конструкции была одна сложность, которую мы сначала никак не могли решить. Пять предложенных Фридеем вариантов я отверг, а шестой показался мне, как, впрочем, и ему, удовлетворительным. Оба мы очень устали, но тем не менее утром я сказал, что было бы неплохо еще сегодня зарегистрировать наше детище в Бюро патентов. Фридей согласился. Вообще надо сказать, что его обычно интересовала только чисто научная сторона той или иной проблемы.
        После этого наступила, так сказать, золотая пора научной деятельности в университете Фридея и моей. Неожиданно для себя я обнаружил большие способности к физике. Метод творчества вдвоем выглядел у нас так: обычно мы ложились вечером на койки, и Фридей начинал излагать мне идеи, которые у него накопились за годы затворничества в лабораториях. Если я чего-нибудь не понимал, он принимался объяснять это мне, и таким образом те или иные положения уточнялись для него самого. Затем, благодаря своей способности обобщать, я отбирал наиболее существенное из мыслей Фридея и понуждал его думать именно в этом направлении. Те идеи, которые он высказывал при мне, я считал как бы нашими общими , в дальнейшем надзирал над ними и подбадривал Фридея ставить новые опыты. Так нами был написан «Этюд о происхождении „слепого пятна“ в глазу» и созданы приборы для зрительного определения квантовой прерывной природы света и для определения величины порога зрительного раздражения.
        Не скрою, что на факультете нашлись завистники, которые утверждали, будто я лишь примазываюсь к открытиям Фридея. Но в действительности это было не так. Во-первых, уже тот факт, что я так легко понимал мысли, высказываемые Фридеем, показывает, что я тоже мог бы к ним прийти. А во-вторых, многое из того, что осенило Фридея, являлось ему только в результате соприкосновения со мной. Он рассказывал мне и начинал вдохновляться сам. Я бы сказал, что он высекал искры именно ударом о меня.
        Кроме того, напомню, что вообще-то Фридей был весьма недалеким парнем. Как раз тогда я в этом и убедился. Поскольку мне хотелось, чтобы он лучше отдыхал, я сделал попытку ввести его в свою университетскую компанию и несколько раз зна комил его с хорошенькими девушками. Но с этими знакомствами он меня только конфу зил. Однажды, например, он доказал свою тупость, когда мы пошли в кино и специ ально для него я пригласил одну очень умную девицу. Мы смотрели какой-то француз ский фильм. «Удары судьбы», или «Тяжелые удары», с Симоной Сеньоре в главной роли. Когда мы возвращались к себе, девица стала объяснять, что в этой картине она видит влияние экзистенциализма, фрейдизма и еще какого-то «изма», которого я не помню. Одним словом, настоящий разговор об искусстве, профессиональный и в то же время вполне светский. И что же, вы думаете, выкинул Фридей? Он вдруг остано вился посреди тротуара, вперился в эту девицу злобным взглядом и сказал:
        - Но неужели вы не понимаете, к чему призывает этот фильм?
        И ушел, оставив нас на месте окаменелыми. Идиотизм, верно? Уж если не разби раешься в искусстве, молчи…
        Вообще на последнем курсе университета характер, у него стал заметно пор титься.
        Он и так был довольно угрюмым типом, а после истории с Натти эта угрюмость возросла. Кроме того, он постоянно испытывал денежные затруднения. На факультете он был совсем одинок, за исключением меня, не дружил ни с кем, да и мне бывало порой нелегко выдерживать его вспышки плохого настроения.
        Но при всем этом наша научная деятельность шла вперед, и даже мой отец пове рил, что передо мной открывается карьера крупного ученого. Если я видел, что Фридей начинает злиться, когда я слишком часто произношу «наша теория» или «наш способ», я давал ему возможность совершенно самостоятельно напечатать что-нибудь в научном журнале и, клянусь, не испытывал никакой ревности.
        Но тут дурацкий случай все разрушил.
        У нас в университете было студенческое мужское объединение «Альфа-Ламбда», и тот, кто хотел стать его членом, должен был пройти целую серию испытаний. Самым глупым было одно, заключавшееся в том, что абитуриенту следовало украсть что- нибудь, обязательно вскрыв при этом чемодан. Один из первокурсников, стремив шийся в «Ламбду», не нашел ничего лучшего, как забраться в мой чемодан, когда ни меня, ни Фридея не было в комнате. На мое несчастье, он наткнулся на копию того письма, которое когда-то было послано отцу Натти.
        Само собой разумеется, копия еще ничего не доказывала. Во всяком случае, для непредубежденного свидетеля. Если бы у меня в чемодане нашли рукописную копию
«Гамлета», было бы глупо утверждать, что я Шекспир, не правда ли? Но у каждого заметного человека есть недоброжелатели и завистники. Одним словом, дело раз дули, и… Короче говоря, я ушел из университета.
        Интересно, что именно Фридей отнесся к случившемуся с полным равнодушием.
        Когда я пришел в нашу комнату, чтобы забрать свои вещи, он как раз был дома. Он сидел у стола и, закусив губу, что-то очень быстро записывал на листе бумаги. Я начал было объяснять ему, что копия письма попала ко мне случайно, но он прервал меня, махнув рукой.
        - А, плевать!
        Теперь, оглядываясь на прошлое, я прихожу к выводу, что добровольный уход из университета был одним из самых перспективных и дальновидных поступков моей жизни. В сущности, я не ученый по натуре. Чтобы стать новым Максом Планком или Робертом Вудом, мне недостает смирения перед фактами. Обычно я всегда старался стать выше фактов , добытых опытным путем, и только добросовестная, но несколько скучноватая усидчивость Фридея как-то осаживала меня.
        В то же время в другой области - в сфере руководства и координации я чувствую себя вполне на месте. Как только я начинаю координировать и указывать, я сразу делаюсь умнее, содержательнее и интересней. Возможно, это зависит от того, что в этой сфере приходится иметь дело не столько с фактами, сколько с
        мнениями .
        Так или иначе, я покинул тогда университет, уже через год стал руководителем отдела рекламы в фирме отца.
        Фридей тоже вернулся в наш город, по мы не встречались. Краем уха я слышал, что он устроил себе небольшую лабораторию, где занимается проблемами света. Нес колько раз он печатал статьи в специальных журналах, и однажды мне сказали, что им получена какая-то очень почетная премия от Общества врачей-глазников. Позже стали говорить, что он сделался совсем нелюдимым и живет один.
        А потом, через пять лет после того, как мы с ним расстались, он вдруг пришел ко мне. Вот в этот раз он меня и подвел самым жутким образом.
        Я очень хорошо помню его появление. В тот день - в середине августа - над городом стояла жуткая жара, и я, поскорее закончив дела в конторе, приехал домой уже к четырем, выкупался, переоделся и поднялся в зал к жене и детям, с которыми я, как правило, провожу послеобеденный час.
        Я только собрался послушать, как мой младший читает стишок о козленке, заданный ему в школе, как вошел Форбс и сказал:
        - К вам посетитель, сэр.
        (Форбс - это мой лакей. То есть на самом деле его зовут как-то иначе, но для меня он Форбс. Это мое правило - лакей, который меня обслуживает, зовется Форб сом.) Я сказал:
        - Но вы знаете, Форбс, что я принимаю только в конторе. Есть специальные часы.
        - Он говорит, что он ваш знакомый, сэр. Его зовут Фридей.
        И тут меня кольнуло в сердце. Вы понимаете, Фридей! Интуитивно я почувство вал, что это неспроста. Все-таки Фридей знал меня достаточно хорошо, чтобы пони мать, что без дела приходить ко мне не имеет смысла.
        Я извинился перед Эмилией, потрепал своего младшего по щеке и спустился на первый этаж.
        Вестибюль у меня в доме большой, просторный и сделан в готическом стиле. Свет от высоких окон падал прямо на Фридея. При первом же взгляде меня удивило, как он похудел. Пиджак висел на его костях, будто на вешалке.
        Когда я вошел, он повернул голову:
        - Джим?
        - Да, - сказал я.
        Голос у него был хриплый, а лицо поражало какой-то странной неподвижностью. Он сделал несколько шагов ко мне и вдруг споткнулся о край ковра. На миг я даже подумал, что он пьян.
        - Послушай, - сказал он, подходя, - мне нужно помочь. Мне нужно, чтобы ты мне помог.
        - Да? - спросил я.
        Дело в том, что я ненавижу неудачников. Неудачнику как ни помогай, все равно это не принесет ему пользы. Я с этим уже несколько раз сталкивался. Но Фридей, несмотря на свою бледность и поношенный костюм, не выглядел неудачником. Наобо рот, в нем было даже что-то гордое. И кроме того, я помнил о наших работах в уни верситете и о той премии, которую он получил от общества врачей-офтальмологов.
        Поэтому я осторожно добавил!
        - А в чем дело?
        - Поедем сейчас ко мне, - сказал он. - Я тебе покажу одну штуку. Кажется, я этого добился - видеть в темноте. Едем скорее.
        - Как? Сейчас?
        - Да, сейчас, - сказал он нетерпеливо.
        Не знаю, как кто-нибудь другой поступил бы на моем месте, но я люблю скорые решения. Мы сели в машину и поехали.
        Фридей жил в западном районе. Автомобиль мы оставили у дома и поднялись на четвертый этаж.
        Фридей ввел меня в первую комнату, где окна были плотно задернуты толстыми черными шторами, и сказал:
        - Ну вот, смотри.
        - Как смотреть? Я же ничего не вижу.
        Действительно, из-за этих штор кругом стоял почти непроницаемый мрак.
        - Ах, да! - сказал Фридей. - Сейчас я сделаю. - В темноте он подошел к окну и отдернул штору. - Посмотри на этот агрегат. Я над ним работаю три года.
        Передо мной был большой длинный лабораторный стол, на котором стояло что-то вроде реостата. От него несколько проводов шло вверх к потолку, где на крюках был укреплен небольшой металлический ящик с присоединенным к нему на гибком шланге отражателем. Отражатель был похож на троллейбусную фару, только побольше.
        - Что это такое? - спросил я.
        - Сейчас. - Фридей возился с проводами. - Сейчас я тебе продемонстрирую, а потом объясню. Стань вот сюда.
        - Куда?
        - Вот сюда. - Он показал мне под отражатель. - Не бойся. Это совсем безопасно.
        - Я и не боюсь, - сказал я неуверенно.
        Я стал на указанное место, а Фридей положил руку на рубильник, смонтиро ванный рядом с реостатом.
        - Спокойно.
        Он включил рубильник, и я чуть не вскрикнул. Черт возьми, тут было чего испугаться! У меня вдруг стало пусто в глазах . Даже трудно описать это ощущение. Я перестал что-либо видеть, и глаза мне заволокло светом. Красным светом, ровным и несильным. Примерно так, как бывает, если нырнешь с открытыми глазами в мутной воде, ярко освещенной солнцем. Только тогда свет, конечно, зеленовато-желтый. А здесь он был красный. Как будто я смотрел на огромный - во все поле зрения - светящийся экран. Я закрыл лицо руками, затряс головой, а в глазах сиял тот же свет, который как бы проходил через мои ладони, через веки, через все. Как будто он был во мне самом, в моей голове, что ли.
        - Что за черт! - вырвалось у меня.
        - Спокойно, - донесся до меня голос Фридея. - Не бойся ничего. Сейчас я нем ного увеличу силу тока. (Я услышал, как он шагнул куда-то в сторону.) Это не опасно.
        Красный свет делался все ярче, как будто у меня в глазах было раскаленное железо. Яркость возросла, уже стало больно глазам.
        - Сделай шаг в сторону, - сказал Фридей.
        Я шагнул в сторону, и свет исчез. Я снова был в комнате, и только по стенам плавали бурые пятна, как бывает, если посмотришь на солнце.
        - Черт! Что это за штука?
        Фридей чуть заметно усмехнулся. Даже не усмехнулся, а просто коротко выдохнул через нос. Потом он вынул из кармана сигарету, спички и закурил.
        - Это лучи, - сказал он. - «Лучи-В», так я их назвал. Ты стоял под лучами.
        - Что же это за лучи? - спросил я. Глаза у меня все еще болели.
        - Ты и сам должен был бы догадаться, в чем туг-дело, - сказал Фридей. - Мы же занимались этим в университете. Светом и строением глаза.
        Потом он объяснил мне суть своего открытия.
        Как известно, свет распространяется волнами. Длина их бывает разная - от тысячных долей миллимикрона (миллимикрон - одна миллионная доля миллиметра), как у гамма-лучей, например, до десятков километров, как у радиоволн, которые тоже принадлежат к световым явлениям. Из всего этого практически бесконечного диапа зона наш глаз воспринимает только маленький участок - волны с длинами примерно от 400 до 700 миллимикрон. Это и есть то, что мы в быту называем светом, наш видимый спектр от фиолетового цвета через синий, голубой, зеленый, желтый и оранжевый до красного. Ультрафиолетовые лучи мы уже не видим точно так же, как и инфракрасные.
        Но что было бы, если б глаз мог видеть световые лучи с волны больше, чем 700 миллимикрон, то есть инфракрасные, например? Оказывается, тогда человек практи чески стал бы слепым.
        Дело в том, что светится не только солнце, но и всякое нагретое тело. (Не светятся только абсолютно холодные тела с температурой -273 С, каких на Земле нет.) Причем слабо нагретые тела испускают именно инфракрасные лучи. И поскольку это так, то светится и наше собственное тело и внутренность глаза, например, которая имеет температуру около 37 С и испускает также инфракрасные лучи. Теперь представим себе на минуту, что глаз получил способность видеть их. Энергия инф ракрасных лучей на единицу площади сетчатки будет очень велика, и по сравнению с этим внутренним светом для нас потухло бы и солнце и все окружающее. Мы видели бы внутренность своего глаза, и ничего больше.
        Открытие Фридея как раз и состояло в том, что он нашел способ заставить глаз видеть инфракрасный свет. Для этого он облучал глаз какими-то лучами с помощью своего отражателя.
        - Понимаешь, - сказал Фридей, - красный свет - это не самоцель, конечно. Я искал способ видеть в темноте. Помнишь, я думал об этом еще в университете?.. Ну-ка стань еще раз под отражатель.
        - Но…
        - Стань, не бойся.
        Понимаете, мне не хотелось повторять опыт, но я вдруг почувствовал, что сейчас надо слушаться Фридея. За всем этим стояло дело. Даже очень большое. На такие вещи у меня нюх.
        Я стал на прежнее место.
        Фридей подошел к окну, опустил штору и тщательно подоткнул ее. В комнате стало совсем темно.
        - Темно? - спросил он.
        - Да, темно.
        - Ты ничего не видишь?
        - Решительно ничего.
        Он вернулся к столу, что-то щелкнуло, и в глазах у меня вспыхнул прежний красный свет.
        - Внимание, - сказал Фридей. - Теперь я уменьшаю силу тока.
        Красный свет у меня в глазах стал меркнуть, в мутной красной пелене я увидел вдруг какую-то плоскость. Это был стол… Потом вынырнули стулья, фигура Фридея, внимательно глядящего на меня, стены, окна, завешанные шторами…
        Я видел комнату. Но она была другая. Вся красная. Различных оттенков крас ного цвета.
        - Видишь что-нибудь?
        - Да. Вижу.
        Это было удивительно, но я видел все. Очень ясно. Только все было красного цвета. Как на модернистской картине.
        - Вот, - сказал Фридей. Он выключил аппарат, поднял штору, отчего комната приобрела прежний нормальный вид, и сел на стул. - Ты видел тепловое излучение. Не отраженный свет, какой мы обычно видим, а тепловое излучение.
        Потом он стал рассказывать про будущее своего изобретения, как он себе его представлял. По его словам, человечество до сих пор вынуждено было двигаться неэкономичным путем в вопросах освещения. Мы освещаем то, что хотим увидеть. Но таких предметов очень много, и поэтому приходится тратить огромное количество энергии. Между тем было бы гораздо выгоднее «освещать» глаз, а не предмет, то есть воздействовать на глаз такими лучами, с помощью которых он мог бы восприни мать невидимое в обычных условиях тепловое свечение. Небольшой портативный аппа рат, надеваемый на голову в виде шлема, маленькая батарейка в кармане, и вот уже отпадает нужда в десятках миллионов всевозможных ламп, которые вечером и ночью освещают дороги, улицы, производственные помещения и жилые комнаты…
        Все это звучало неплохо, и я сразу представил себе довольно-таки фантасти ческую картину ночного города, совершенно темного со стороны - с неосвещенными улицами и черными окнами, - но такого, в котором кипит жизнь и который стано вится светлым, лишь только наденешь на голову аппарат Фридея. Но вместе с тем я чувствовал, что тут кроется еще более крупная и всеобъемлющая проблема. Я еще не понимал, какая именно.
        - Ну как? - спросил Фридей.
        - Ничего, - согласился я. - И что же ты хочешь?
        - Мне нужно помочь. - Фридей выглядел очень усталым. - Вот это и есть аппа рат. Но он очень громоздок, как видишь. Нужна будет конструкторская работа. И во-вторых, придется проделать еще ряд опытов. В малых дозах облучение нисколько не вредит, это я сам выяснил.
        Он стал шарить на столе, чтобы найти коробок спичек, который только что туда бросил. Он шарил, глядя вперед прямо перед собой, и его лицо опять поразило меня неподвижностью. По этой неподвижности - даже не по руке, которая нервно двига лась по столу, - я вдруг понял, почему он споткнулся о ковер у меня в вестибюле и почему на улице так нелепо тыкался в мое плечо.
        Он был слеп, Фридей! Он был слеп, как дождевой червь, и ничего не видел.
        В тот момент, когда я это осознал, меня одновременно осенила идея. Неожи данно для себя я понял, в чем же состоял главный смысл его изобретения.
        - Послушай, ты ведь слепой, - сказал я.
        Его бледное лицо слегка покраснело, он смущенно усмехнулся, нашарил наконец свой коробок, чиркнул спичку и закурил.
        - Ну, не совсем, - сказал он. Руки у него дрожали. - Не совсем. У меня дейс твительно довольно плохое зрение теперь. Днем… Но зато я вижу в темноте. Собст венно говоря, цель достигнута. И мне даже не нужно аппарата. Но теперь я стал, как филин. Забавно, да?
        Я поднялся со стула и шагнул к двери. Фридей тревожно повернул голову. И я очень ясно видел, что его взгляд направлен не на меня, а чуть в сторону.
        - Ну так как? - спросил он. - Ты сможешь мне помочь, Джим? Мне нужен тол ковый помощник. - Он откашлялся. - Деньги у меня есть, но необходим человек, который хоть чуть-чуть разбирается в оптике. Здесь никого не найти в городе. А ты все же кое-что помнишь из университетского курса. Кроме того, мне нужно отдохнуть. Очень переутомился за последние годы. Что-то с нервами. И вообще надо подлечиться.
        Я прошелся по комнате взад и вперед. Не скрою, все это меня взволновало, и на миг у меня даже вспотела спина.
        Потом я справился с собой и спросил:
        - А как ты ослеп?
        - Дал большой поток лучей. Стал под отражатель и по ошибке передвинул стрелку слишком далеко. Был очень утомлен тогда.
        - Прекрасно, - сказал я. (То, что он говорил, свидетельствовало о правиль ности моей идеи.) - Отлично. А на какое расстояние действуют лучи? Ты не пробовал облучать кого-нибудь с дальней дистанции? Прохожих на улице, например.
        Он смущенно улыбнулся.
        - Пробовал. Когда еще сам видел… Конечно, очень слабым лучом. Но лучше этого не делать, потому что люди пугаются, естественно… Вообще расстояние зависит от мощности установки.
        - Я хотел попробовать, - сказал я. - Давай испытаем, на какое расстояние лучи действуют, и после этого я тебе скажу, сумею я помочь или нет.
        Фридей согласился - правда, очень неохотно, - мы сняли отражатель с потолка и, пользуясь тем, что шланг был достаточно длинен, установили его на ближайшем к окну конце стола. Во время этой операции я понял, что Фридей кое-что все-таки видит и при свете. Во всяком случае, он ощущал, в какой стороне окно, и даже замечал мелькание моей руки в воздухе.
        Я взял отражатель и попытался направить его на кого-нибудь внизу на улице. Интереснейшая это была штука - стоять вот так у окна с аппаратом. Конечно, мне было бы легче, если б лучи были видимыми. Тогда бы я работал как с прожектором.
        Несколько минут я впустую водил отражателем вправо и влево, прицеливаясь в пожилого господина, который брел с палочкой в руке, распахнув белый летний пид жак. По его мне так и не удалось зацепить, и он благополучно удалился за пределы видимости. Потом я сосредоточил внимание на молодом клерке нервозного вида, который шагал, широко размахивая руками.
        И тут оно совершилось.
        Молодой человек шагал, а я, находясь от него метров за сто, нашаривал его отражателем.
        Он шагнул и вдруг остановился, как бы натолкнувшись на стеклянную стенку. Остановился с размаху. Как если бы его дернули сзади невидимым канатом.
        Секунды две или три он стоял неподвижно, потом поднял руки и прижал ладони к глазам. Затем опустил руки и помотал головой. Потом опять схватился за глаза руками. (По его испугу я понял, что луч рассеивается мало.) Молодой человек про тянул руки вперед и вбок и осторожно, как слепой, стал двигаться к стене дома.
        Позже я заметил, что это было первым побуждением почти для всех облучаемых. Как только они временно делались слепыми, так сразу старались уйти с открытого пространства и прижаться спиной к чему-нибудь твердому и неподвижному. Как будто они боялись нападения сзади.
        Молодой человек сделал еще шаг и вдруг вышел ил зоны действия луча. И сразу его поза переменилась. Он неуверенно повертел головой и огляделся.
        Наверное, он сказал себе:
        «Что за черт? Что это со мной?»
        Он помотал головой, потер глаза. И в этот миг я его снова поймал на луч.
        На этот раз он здорово испугался. Раскинул руки и закричал. Наверное, крик прозвучал очень громко. Из окна было видно, как широко он разинул рот.
        Какая-то женщина шарахнулась от него в сторону, затем остановилась, пригля делась к нему и подошла. И тоже попала в луч. Вероятно, она взвизгнула, так как у нее также открылся рот. В руке у нее была сумка с продуктами, она ее уронила.
        Я даже рассмеялся. Смешно было смотреть, как они застыли, схватившись за глаза руками.
        К обоим приближался полисмен. Я хотел было направить луч на него, но в этот момент рядом раздалось:
        - Ты чему смеешься? - Фридей подошел к окну. - Ну что - убедился?
        - Убедился, - сказал я. - Все в порядке. Я убедился.
        Он выключил реостат и поставил отражатель на стол.
        - Садись, - сказал я. - Садись на стул.
        Я усадил Фридея, сам сел напротив него и раздельно сказал:
        - Ну хорошо. А как мы будем реализовывать это наше изобретение?
        - Наше? - повторил он. - Я вижу, ты не изменился.
        - Да, наше, - сказал я. (В таких обстоятельствах всегда лучше идти напрямик. Это мое правило.) Некоторое время он молчал, потом спросил:
        - А что ты предлагаешь?
        После этого мы договорились, что аппарат, когда его удастся создать, будет зарегистрирован под именами Бескер-Фридей и так же поступит впоследствии в про дажу. Капитал вкладывал я, а Фридей возвращал мне половину этой суммы по мере того, как мы начинали получать от изобретения доходы, которые делились на две равные части. (На самом-то деле у меня в голове была несколько другая идея, и я надеялся, что до аппарата для видения в темноте вообще не дойдет.) Затем я вызвал несколько рабочих, перевез всю лабораторию и самого Фридея к себе в дом. Ему я отвел две комнаты на втором этаже и объяснил Эмилии и детям, что нужно создать для человека домашний уют.
        Сам побежал в кабинет и стал связываться со своим шурином, который знает одного человека, который, в свою очередь, близок к правлению фирмы «Армо», - знаете, танки, самолеты и вообще выполнение заказов военного министерства.
        Шурин прилетел на следующее утро. Я смонтировал установку в зале второго этажа, поместил шурина под лучи. Он быстро все понял, прочувствовал и, в свою очередь, уселся за телефон. В середине дня возле моего дома остановился «кадил лак», и оттуда вышел человек, относительно которого еще издали можно было ска зать, что он стоит миллион. Вы бы посмотрели, как он шел по саду. Все вокруг освещалось и приобретало какую-то совершенно другую цену от соприкосновения с ним.
        Опять установка, опять лучи. Тип, который стоил миллион, выглядел очень задумчивым после опыта. Но он быстро стряхнул с себя задумчивость, попросил меня выйти из кабинета и тоже принялся куда-то звонить. Ночью меня разбудили, подъ ехало два «доджа», и оттуда высыпало человек тридцать в штатском. Они оцепили дом, а потом и сад, так что и кошка не могла бы пробежать незамеченной. Тип объ яснил, что это обычная предосторожность, когда речь идет о большом деле. Конку ренция, промышленный шпионаж и прочее. Я его, кстати, отлично понимал и без этих объяснений.
        Он сказал, что члены правления фирмы прибудут утром, и я пошел к Фридею.
        Вы понимаете, идея, которая меня осенила при первом знакомстве с лучами, была куда перспективнее, чем это самое видение в темноте. Фридей по своей наив ности и сам не понимал значения того, на что он наткнулся. Главное в этих лучах было вовсе не в том, что возникала возможность в будущем отказаться от всех видов освещения. Представьте себе, что самолет, снабженный таким аппаратом, но более мощным, естественно, пролетает над территорией вражеской страны. В нужный момент аппарат включается… Впрочем, даже не самолет. Спутник, движущийся на огромной высоте. В точно рассчитанный момент лучи начинают воздействовать на лежащую под ними территорию, у каждого в глазах вспыхивает раскаленный красный свет, и…
        Я изложил все это Фридею и сказал, что мы передаем наше изобретение фирме
«Армо».
        Он сидел на своей постели и, пока я говорил, один раз пытался перебить меня, по потом замолчал и стал слушать. Когда я кончил, он покачал головой:
        - Нет!
        - Как - нет?
        - Так - нет! Что ты придумал, болван! Ты, может быть, воображаешь, что я для этого работал всю жизнь? Пожалуй, я вернусь к себе.
        Наивный человек. Я пожал плечами, встал, подошел к окну и позвал одного из парней внизу. Тот откликнулся. Тогда я объяснил Фридею, что выбора нет. Фирма фактически уже завладела изобретением и не отдаст его никому. Теперь наша задача состоит лишь в том, чтобы дороже продать то, что мы придумали.
        С этим я его оставил и побежал к членам правления, которые были готовы выс лушать меня.
        …Да, надо сказать, что сам я тогда еще и не знал толком принцип действия аппарата, который индуктировал луч. Главный узел был в небольшом металлическом ящике, заваренном стальным швом. Фридей как-то вскользь обмолвился, что важной частью узла является некий искусственный минерал. До поры до времени я не наста ивал на объяснениях, так как понимал, что Фридей никуда от меня не уйдет…
        Следующие три дня прошли в каком-то угаре. Демонстрация аппарата, перего воры. Фридей в этом не участвовал, я видел его за эти дни только два раза мель ком. Мне тогда показалось, что он как-то одумался. Он сделал вид, будто собира ется работать над усилением мощности аппарата, и даже спрашивал меня, где в доме ввод электрического кабеля.
        Кульминационным пунктом всей истории был момент, когда я в присутствии всех этих господ установил аппарат на крыше дома и ясным солнечным днем направил отражатель на перекресток двух улиц.
        Вот это был эффект!
        Мы даже не знали, на кого и на что смотреть. Пешеходы остановились как по команде и все сразу схватились за глаза. Большой открытый «шевроле», который ехал миль на сорок, резко затормозил, рванул в сторону и врезался в угол дома. Потом были какие-то две или три секунды тишины, пока люди старались осознать, что же с ними случилось. И после этого начался крик. Сначала тихо, а потом все громче и громче.
        Те, кого красный свет в глазах захватил на середине улицы, старались скорее добраться до тротуара. А другие, тоже испуганные, хотели узнать, что же случи лось на мостовой, спешили на перекресток и сами попадали в зону действия отража теля. И тотчас теряли голову, не в силах догадаться, что им довольно лишь вер нуться на тротуар, чтобы прозреть.
        И все время рос и рос общий соединенный крик над перекрестком. Пожалуй, при мерно так же было в Хиросиме, когда над ней взорвалась атомная бомба.
        Этот последний опыт все решил.
        Оформление документов заняло несколько часов, и когда я вернулся к себе на первый этаж, наступила ночь. На улице началась гроза, ударил сильный ливень, и за окнами стояла непроницаемая темнота.
        Я только собрался сообщить Эмилии и детям, что все кончилось хорошо, как вдруг в комнате погас свет.
        Такие вещи у нас бывают, правда, очень редко. Я решил, что это какая-то неисправность с пробками, и стал ждать, пока их заменят. Прошло три минуты, потом пять… Свет не зажигался. Я подошел к окну, отворил его, высунулся под дождь и убедился, свет погас не только в левом крыле и на первом этаже, но по всему дому.
        Из соседней комнаты Эмилия спросила, нет ли у меня случайно спичек. Я напомнил ей, что не курю. Потом попытался звонком вызвать Форбса, но звонок был нем.
        Весь дом был полон народу. В коридоре кто-то прошел. А свет все не зажи гался, и, поскольку на улице хлестал дождь, во всем доме был полный мрак.
        И вдруг мне почему-то пришло в голову, что ведь Фридей-то видит в темноте.
        Не то чтобы я что-то заподозрил в этот первый момент. Просто я подумал, что он единственный зрячий во всем доме в то время, как все остальные слепы. Я спросил у жены, не знает ли она, где сейчас Фридей, и услышал, что десять минут назад она видела, как он спускался в подвал, где у нас стоит распределительный щит электроэнергии.
        Вот тут уже мне стало нехорошо.
        Я ощупью нашел дверь в комнате и вышел в коридор. Кромешная тьма. Кто-то, сопя, двигался мимо. Чиркнула спичка, и огонек на миг осветил физиономию того типа из «Армо», который приехал первым. Он был очень раздражен и спросил меня, когда будет прекращено безобразие со светом.
        Я извинился, обошел его и, держась рукой за стену, направился к лестнице. Аппарат был на втором этаже в зале, и, хотя там постоянно дежурили парни из агентства, я уже начал испытывать острое беспокойство.
        Я добрался до лестницы, когда услышал первую автоматную очередь наверху. Этот звук мне прострочил прямо по сердцу. Не разбирая ступенек, я кинулся вверх, упал, вскочил, выставил вперед руки и бросился в темноте к залу.
        За окнами ударила молния. На миг все мертво и сине осветилось, и в этом мгновенном свете я увидел, что по коридору идет человек, а у входа в зал лежит неподвижное тело.
        Я ринулся навстречу идущему, зацепился за что-то, что позже оказалось вторым парнем, упал. Идущий приблизился, я слышал его шаги, метнулся к нему на четве реньках и сумел схватить за ногу.
        Я схватил его, он вырвался, и в тот же миг я получил страшный удар ногой в зубы. (Вы видите, у меня вставные челюсти. И верхняя, и нижняя.) Рот у меня сразу залился кровью, я растянулся животом на полу, закричал, потом все же вскочил и бросился за Фридеем, потому что это был именно Фридей.
        Я не успел сделать и трех шагов, как слева раздалась автоматная очередь, красные точки прочертили темноту.
        …Одним словом, мне попало так, что, уже выписавшись из госпиталя, я еще пол года не мог ходить без костылей.
        Но тогда, даже раненый, я пытался бороться. Я понимал, что теряю. Я дополз до лестницы, зовя на помощь. Но тут ударила новая очередь из автомата, а после уж началось что-то невообразимое.
        В доме было человек десять вооруженных, и столько же в саду. Все эти ребята знали, что они здесь охраняют какое-то изобретение огромной важности, и, когда ночью погас свет и прозвучали первые выстрелы, все сразу начали пальбу. Те, что дежурили в саду и за садом, решили, будто кто-то пытается прорваться из дома, и взяли под обстрел окна и двери. А внутри подумали, что их атакуют, и заняли обо рону.
        Одним словом, бой бушевал всю ночь. Я лежал на втором этаже, истекал кровью и не мог шевельнуться без того, чтобы не вызвать в свою сторону несколько выст релов.
        Утром, когда все немного опомнились, оказалось, что у нас два десятка ране ных, и из них трое - тяжело. Я очень надеялся, что Фридей будет найден где-нибудь в саду хоть раненым, хоть убитым.
        Но Фридея не было, как не было и металлического ящика с главным узлом аппа рата. Вы понимаете, что сделал этот сумасшедший. Вечером он спустился в подвал, в щитовую, и пожарным топором перерубил там ввод электрического кабеля в дом. А после этого поднялся в зал, пользуясь кромешной темнотой, оглушил там обоих охранников и унес главный узел аппарата.
        Под моим руководством у «Армо» потом в течение года работала лаборатория. Но я слишком мало успел узнать от Фридея, чтобы восстановить аппарат. Поскольку он упоминал о каком-то искусственном минерале, мы перепробовали их все - вплоть до искусственного булыжника. Но безрезультатно. О самом Фридее стало известно, что он уехал в Нью-Йорк, а потом оттуда в Европу.
        Ну вот и все, собственно. Что касается меня, я и сейчас не маленький чело век. Когда я с женой появляюсь в концертном зале… Хотя я об этом уже говорил.