Ненагляда Анна Гале
        Сборник мрачных сказок о том, что добро не всегда побеждает зло. А иногда жизнь настолько сложна, что и не разберешь, на чьей стороне правда. Старик женился на юной бесприданнице, в которую влюблен его молодой племянник. Селяне собираются убить девушек, наделенных очень необычным и опасным даром. Героини из далекого прошлого и современные женщины борются за свою любовь или мстят обидчикам, не гнушаясь никакими средствами. Любящая петь ундина совершенно не задумывается о том, как действует на людей ее пение. И как здесь понять, кто прав, а кто виноват?
        При создании обложки использовалось изображение с сайта: первая. В незапамятные времена…
        Ненагляда
        Весь день в богатом деревенском доме шумела свадьба. Нанятые музыканты, не жалея сил, старались показать все возможности нехитрых самодельных инструментов. Поднимали заздравные кубки гости, желая новобрачным долгой и счастливой жизни. На столах почти не осталось свободного места: столько приготовлено было для великого торжества разнообразных закусок. А как смолкали инструменты в руках музыкантов - вступал хор на несколько голосов: по древнему обычаю весь день пели-славили жениха и невесту специально приглашенные мастерицы.
        К вечеру распробовавшие старое терпкое вино и сладкую вишнёвую наливку гости осмелели, начали с усмешками переглядываться, а кто-то и хихикал потихоньку в кулак. Особенно веселились селяне, когда в очередных песнях свадебных слышали о молодом да удалом соколе-женихе. Меньше всего пузатый Быхан, шагнувший годами за седьмой десяток, похож был на птицу-сокола.
        - А женишок-то хоть куда! - шептались ехидные гостьи.
        - Да что он делать с молодой женой собрался, дурень старый?
        - Её счастье, что хоть такой подвернулся, бесприданнице-то!
        Сколько взглядов насмешливых да завистливых на невесту было в тот день брошено - не сосчитать! Прекрасна и свежа, как наливное яблочко, была юная Ненагляда. Тяжёлые русые косы ниспадали из-под свадебного убора почти до земли, взгляд синих, глубоких и прозрачных, как горные озёра, глаз был скромен и застенчив, на чуть приоткрытых губах Ненагляды играла тихая улыбка. Но вот встретилась невеста взглядом с черноволосым Бутко, племянником жениха. Порозовели щеки девушки, отвела она ясный взор.
        - То не лебедь за лебёдушкой
        По озерку по горному плывёт…
        Опустил хищные карие глаза и Бутко. Не выдать бы тёмной страсти, что терзает сердце с тех пор, как появилась в деревне эта девушка, прекрасная, как солнце в синем небе, простая, как воздух, и тихая, как тёмная деревенская ночь.
        - Ой, да добрый молодец да Быхан
        Ненаглядушку в жены берёт!
        Тяжёлым взглядом смотрел Бутко на разносолы, мясо и рыбу копчёные да жареные, пирожки и крендельки медовые. За день так и не притронулся он к закускам, только пил неразбавленное вино, почти не хмелея, и с тоской на сердце слушал песни свадебные. Полжизни отдал бы Бутко, чтобы сидеть сейчас на месте богатого благодетеля-дяди, к руке прекрасной синеокой девы прикасаться. Губы у Ненагляды наверняка слаще мёда и вина будут. Да только не ему, Бутко, краса девичья достанется. Где ему, бедному приживалу, с Быханом соперничать!
        Как увидел несколько месяцев назад старик Ненагляду - сироту, к дальнему родственнику под присмотр присланную, - так разума и лишился. Кинулся он к старому Волху, у которого юная красавица из милости жила. Не остановило обычно скупого Быхана то, что приданого за Ненаглядой никакого. Шептались бабы, что вещей всех у невесты - лишь пара узлов небольших наберётся, а уж бабы-то в деревне завсегда всё обо всех знают. Как о сговоре свадебном слух прошёл, так сразу и пошли языки чесать: берёт Быхан в жёны голь перекатную, без роду без племени, на молодость и красоту польстившись.
        А Быхану хоть бы что - каждый день к невесте ходит да к свадьбе готовится. Что там - бесприданница, не остановили старика и слухи похуже: Волх, благодетель Ненагляды, очень уж дурную славу имел в округе. Давно трепали о нём бабы, будто колдовством да чародейством занимается. Быстро сговорились деревенский колдун и Быхан, через два месяца выдал Волх красу ненаглядную за старика богатого.
        Вот уж и пир заканчивается, музыканты последние плясовые сыграли, вином на дорожку угощаются. Тяжко у Бутко на сердце. Как представит парень, что дядьевы руки старческие стройного девичьего тела касаются, так нож поневоле в кулаке и сжимается, до боли, так, что пальцы хрустят. Не жизнь теперь начнётся - мука, хоть из дому беги!
        Бабы-песенницы величания свадебные, по обряду положенные, допевают, желают новобрачным долгой жизни, семьи крепкой и детишек побольше. У Бутко при каждом пожелании будто сердце из груди когтями острыми выковыривают. А завтра-то ещё хуже будет, когда Быхана с Ненаглядой те же гости песнями с утра чествовать придут.
        Вот последняя свадебная песня прозвучала - сладкой ночи пожелание. Поднялись все, встал и Бутко. По обычаю, должны гости новобрачных в опочивальню проводить. Схватила свашка плошку глиняную да как швырнёт со всей силы на пол. Обычай такой - чтобы первая брачная ночь удалась! Раскололась плошка на много частей. Улыбнулся одобрительно Быхан, опустила глаза Ненагляда.
        Разбил и Бутко вдребезги первую попавшуюся миску - не из благих пожеланий, а чтобы хоть как-то злость чёрную выплеснуть. Не то гляди - вырвется наружу, не жить тогда Быхану-благодетелю. Улыбнулась парню Ненагляда, засияли глаза девицы-красы. Сам не понял Бутко, как совсем рядом оказался он с синеокой дядьевой невестой.
        Тут как раз один из музыкантов появился, жених-старик и отошёл в сторонку расплатиться да о завтрашнем празднике договориться. Смотрит Бутко на Ненагляду, сказать ничего не смеет. Да и что тут скажешь? Нужно бы, по обычаю, счастья семейного пожелать, только язык не поворачивается.
        А невеста поближе подошла и шепчет еле слышно:
        - В полночь подходи, Бутко, к спальне. Я ждать буду.
        Подумал было парень, что ослышался или совсем уж разум потерял, да взгляд красы ненаглядной слова её подтвердил. Столько страсти в глазах глубоких оказалось, что Бутко чуть не задохнулся от счастья. А Ненагляда снова очи потупила и молвила громче:
        - Благодарю на добром слове!
        В голосе девицы-красы словно колокольчики хрустальные звенят, как скажет что - заслушаешься, а коль песню заведёт - обо всём позабудешь.
        Бутко от слов Ненагляды так растерялся, что и не понял сначала, о чём девица речь ведёт. А невеста-краса продолжает, к Быхану обращаясь:
        - Бутко нас первый поздравить подошёл.
        С трудом пожелания, для свадьбы обычные, у парня с языка идут. Что задумала Ненагляда? Душу готов отдать Бутко, только бы рядом с девицей-красой быть, только бы с ним, а не с Быханом проводила дни и ночи Ненагляда.
        А молодых уже по ярким половичкам гости в спальню провожают. Опять перешептываются селяне - нарушен один из обрядов свадебных. Издавна положено, чтобы невесту подружки раздели-расплели, только отказалась почему-то от помощи Ненагляда. А Быхан древние обычаи не чтит, настаивать не стал - ему лишь бы невеста любимая довольна была.
        Болит-ноет душа Бутко, но делать нечего - придётся со стариком девицу-красу оставить. Со свечами до постели разложенной жениха с невестой довели по обычаю. Как простыни белые Бутко в глаза кинулись, совсем тошно стало. Не Быхану краса девичья должна была достаться! Ненагляда стоит скромно, глаз не поднимает, а подвыпивший на свадьбе жених уж дышит тяжко да страстно порыкивает.
        Вышел с гостями Бутко во двор, проводил всех и опустился без сил на скрипучее крыльцо. Взгляд на круглую жёлтую луну уставил. Такая тоска парнем овладела - впору волком завыть! А ночь-то выдалась ясная, лунный и звёздный свет двор заливает. Смотрит Бутко - в окне спальни Быхана огоньки свечей видны. Дождаться бы скорее полночного часа! О том, что при свечах творится, Бутко старается не думать. Только мысли тяжкие сами в голову лезут, терзают сердце, рвут на части душу.
        Не стерпел Бутко, подошёл к окну, к стене бревенчатой прижался. Если увидит парень, что там, в комнате, происходит, - голову потеряет, убьёт дядю-благодетеля. Хоть бы услышать, когда уснет Быхан! В тот же час помчится Бутко к красе-Ненагляде.
        Только Быхан спать и не думает, с женой молодой милуется, да трудновато ему приходится - возраст сказывается. А краса-девица смотрит взглядом страстным, змеёй извивается, ласки дарит такие, каких её жених-вдовец за всю жизнь и не ведывал. Распалила-таки старческую плоть - вошёл в юную красавицу Быхан.
        Всем хороша невеста, и ликом прекрасна, и страстью молодой пышет, и скромность всегдашнюю перед дверью спальни оставила, но есть у Ненагляды изъян серьёзный…
        Мутятся мысли Быхана от наслаждения неведомого, да только наслаждение то от обмана происходит. Не может ведь настоящая невеста, девушка невинная так-то вот… Тьфу, даже слов на это паскудство не находится! Только стоны сладострастные да ласки жаркие - долгие, до изнеможения. А изнеможение-то скоро и подошло, не юн жених, силы не те. Откинулся Быхан на подушку высокую, лежит на мягкой перине пуховой, отдышаться пытается, а сам глазом на простыни косит. Всё бы хорошо, готов старик своей красе ненаглядной грех простить. Только как белизну постели утром гостям-то показывать?Придётся на обман пойти, не должны селяне о позоре узнать. Кровью простыни замазать да и забыть обо всём, жить себе счастливо с Ненаглядой, сколько ему, Быхану, отмерено.
        - Обманула? - хрипит он беззлобно.
        И видит - над ним карга старая иссохшая склоняется. Голова полулысая, кости тонкие из-под кожи выпирают, морщины всё лицо изрезали, глаза синие выцветшие смотрят с насмешкой.
        - Обманула, муженек, - говорит скрипучим голосом. - Ещё как обманула-то, хе-хе-хе…
        У Быхана дыхание перехватило, сказать ничего не может, а старуха продолжает:
        - Польстился ты на тело юное - да ведьму в жены получил. Но не волнуйся, друг милый, это ненадолго. Освободишься от меня сей же час.
        Ожили тени на стенах, заплясали, сложились в одну - чёрную, как сама ночь, страшную, как смерть внезапная. И раздался голос от тени тихий и жуткий, не мужской-не женский:
        - Отдаёшь ли мне тело и душу его, Ненагляда?
        - Забирай, что сможешь! - хрипло рассмеялась ведьма.
        Тень накрыла брачное ложе, окутывая всё вокруг чернотой, сквозь которую не могли пробиться огоньки свечей. Быхан хрипел и задыхался, а рядом в густеющей тьме оставалась хорошо видна отвратительная обнажённая старуха.
        Ведьма смотрела на него, будто чего-то ожидала, и с каждой секундой лицо и тело её изменялись, вновь превращая старуху в девицу-красу. Взгляд Быхана стекленел, тень начала отступать, вытягивая за собой из умирающего оставшиеся силы. Последним, что увидел старик, была Ненагляда, по-прежнему юная, свежая, как утренняя роса, прекрасная, как восход солнца.
        А как же Бутко? Лишь услыхал парень голоса - приник к окну, оторваться не может. Понимает он, что народ нужно созывать, колдунья чёрная в деревне появилась, а шелохнуться боится - страх сердце холодит.
        Посмотрела Ненагляда-краса в сторону окна с улыбкой и говорит:
        - С полночью я говорила тебе прийти, а ты уж здесь, Бутко? Как ты молод и горяч, как нетерпелив и неосторожен! Что ж, заходи, красавчик, раз раньше явился.
        Хочет Бутко бежать от ведьмы, да ноги словно к земле приросли. Закричать бы ему, на помощь позвать - рта раскрыть не может. Открылось окно само собой, вылетела из него тень чёрная, окутала Бутко. Подняла парня невидимая сила, в окно внесла, да прямо перед Ненаглядой поставила. Обернулась вокруг Бутко чёрным саваном тень, пошевелиться не даёт.
        А совсем рядом - краса ненаглядная, руку протяни - и дотронешься. Да только смотрит парень не на девицу желанную, а на тело мёртвое, обнажённое, на брачном ложе распростёртое.
        - Жаль, что ты всё увидел, - говорит Ненагляда, а в голосе снова колокольчики хрустальные звенят. - Ну ничего, к утру об этом позабудешь. Глянулся ты мне, Бутко, да сначала жертву принести в полнолуние нужно было за мою жизнь и молодость. Только ошиблась я с жертвой немного, без проклятий на устах отошёл Быхан.Не пошла душа его в жертву, только тело старческое смогла я в этот выкуп отдать. И раз нет больше Быхана, теперь я твоя, желанный мой.
        - Думаешь, забуду такое? - выдохнул Бутко. - Ведьма проклятая!
        А сам снова взгляда от красавицы отвести не может. Манят синие глаза бесстыдные, блаженство сулят. Смеётся Ненагляда:
        - Забудешь, мой милый! Проживём мы с тобой жизнь долгую и счастливую. Всё, что я захочу, сделаешь, да радоваться этому станешь. А как надоест мне стареть - уйдёшь ты, как Быхан: душу твою, страстью преступной и колдовством моим отравленную, за молодость мою отдам. А потом новую жертву, ещё какого-нибудь Быхана зажиточного, искать придётся, чтобы колдовство закрепить получше. Волху-другу благодарна - в этот раз помог так помог, думала, женишка дольше искать придётся.
        Попытался Бутко отшатнуться - ноги не слушаются. А тень снова от стены подступает, облако чёрное парня с Ненаглядой окутывает. Шепчет что-то ведьма, а что - не разобрать. Вот растаяло во тьме ложе смертное, дымкой покрывается прекрасное лицо Ненагляды. Но нет, рассеялся туман перед глазами Бутко: подошла красавица ближе. Обняла Ненагляда Бутко, губами к губам приникла, руку на грудь положила, другой - по голове парня гладит, волосы перебирает. Темнота поглотила комнату, скрыла Ненагляду да Бутко от взора случайного или любопытного. Ни зги в доме не видать, даже свечи погасли, только шепот таинственный слышится.
        В положенный срок хоронили Быхана. Собрались все селяне на старом кладбище. Кто усопшего жалеет, кто на вдову молодую с завистью косится - повезло-то как бесприданнице, голи перекатной! Мало ей красоты дивной, так ещё наследство богатое досталось в придачу! А кто-то втихаря и перешёптывается ехидно - смерть-то у Быхана какая необычная, позорная вышла…
        Стоит Ненагляда у могилы отверстой - слёзы из глаз ручейками струятся да по щекам змеями ползут. Срывающимся голосом завывает-причитывает юная вдова:
        - На кого же ты меня покинул, сокол мой ясный Быхан? И недели мы вместе не провели, как ушёл ты, свет мой…
        Смотрит на неё Бутко, глаз отвести не может. Прекрасна юная Ненагляда, как наливное яблочко, даже наряд траурный ей к лицу, даже слёзы на бледном лице красоты не портят. Хорошо, что так быстро умер Быхан, иначе не стерпел бы Бутко, сам убил бы благодетеля за желанную Ненагляду.
        - На кого ж ты меня оставил, муж мой дорогой?!
        Подняла очи юная вдова, встретились взгляды Бутко и красы-девицы. В ясных синих глазах мелькнул и тут же погас шальной бесстыдный огонек.
        - Как же прожить-то мне без тебя, сокол ясен, Быхан?! - вновь заголосила Ненагляда. - Очи без тебя на белый свет не смотрят, дышать без тебя, муж мой дорогой, не могу!
        Одобрительно посматривают на вдову Быхана селяне: хорошо причитывает, душевно, с надрывом, самым опытным плакальщицам не уступает. Приятно, должно быть, старику слышать, как его на тот свет провожают.
        Только Бутко опустил голову и прикрыл лицо рукой, скрывая от односельчан вырвавшуюся на волю счастливую улыбку.Вспомнились ночи горячие перед похоронами дяди-благодетеля: объятия страстные, глаза любимой синие - счастливые, бесстыдные, ласки умелые, губы нежные, стоны сладкие, шепот еле слышный: "Любимый мой, желанный"…
        - Как прожить мне без тебя, милый-дорогой супруг мой! - всё выше, всё надрывнее причитает-выкрикивает Ненагляда.
        "Хорошо проживём, моя ненаглядная! - отвечает в мыслях Бутко. - Всё для тебя сделаю, душа моя, на руках по жизни пронесу!"
        Упала большая тень серая, едва заметная, на могилу отверстую, охватила Ненагляду да Бутко, и ушла под землю. Долго ждать теперь духу подземному от ведьмы жертвы следующей. Силой умерших, в красу синеглазую влюблённых, питает земля Ненагляду. Душами отравленными да телами, сил не потерявшими, расплачивается ведьма за молодость.
        Уж несколько веков живёт среди людей Ненагляда, а к духу подземному - супругу своему первому - всё возвращаться не желает. Как упросила когда-то дать земной жизнью пожить, так до сих пор и откупается. Ну да ничего, он-то ждать умеет. Когда-нибудь наскучит красе-Ненагляде среди людей быть, тогда и вернётся душа её под землю, в объятия духа тьмы.
        Быть может, после следующей жертвы и вернётся. Краса ненаглядная…
        Дивны птицы
        Доволен старый Воислав: не зря жизнь прожита. Дом у него - один из лучших на селе, хозяйство крепкое, четыре дочери-красавицы, русоволосые да ясноглазые, умницы, хозяйки - не всякий такими сможет похвалиться. Старшую, Златоцвету, за богача из соседнего селения отдал. Уже и двух внуков родила - кровь с молоком! По всему видать, счастлива дочка. Вторую - Тихомиру - зажиточный селянин год назад сосватал, тоже дочка уж родит скоро. Третья - Мирина - в посте и молитве дни проводит, видать, в монастырь собралась. Что ж, её воля - грехи семейные отмаливать. Младшая - Дарёнушка, отцова любимица - только шестнадцатую весну справила. Хозяюшка выросла, а какая красавица - глаз не отвести. Повезёт же тому, кто её замуж возьмёт!
        Правда, Воислав не за всякого и отдаст. Двум женихам уж отказали: не любы были Дарёне ни обрюзглый старик-вдовец Ждан, ни юный, держащийся за материну юбку Говен.
        Поселяне Воислава уважают, помнят старую историю. Везде ему и дочерям его любимым почёт и уважение. В гостях или кабачке первому чарку поднесут, каждый встречный поклонится, дорогу уступит. Захотел бы Воислав - давно уж в самом центре села дом мог бы выстроить, на лучшем месте. Да только привык он людей сторониться. Со всеми поздоровается старик, всем улыбнётся в густые седые усы, для каждого доброе слово найдёт, когда по селу проходит. А вот живёт Воислав на самом отшибе, у леса, подальше от взоров праздных, любопытных.
        Хороший день сегодня, на душе у старика тепло. Дочки при Воиславе, даже Тихомира пришла, пока муж в отъезде. Сидят три сестры, младенцу, что через месяц народиться должен, приданое готовят - пелёнки-распашонки подшивают, песни поют:
        - Ой, за лесом, за лесочком,
        Ой, за лугом, за лужочком,
        Добрый молодец да с раскрасавицей
        Повстречалися, повстречалися…
        Даже Мирина низким голосом подтягивает потихонечку, хотя песен о любви обычно не поёт - говорит, грех это, страсти преступные возбуждает и мысли суетные. А теперь - скажи ты - запела! Может, пройдёт у дочери блажь, выйдет девка замуж да станет молиться как все - дома и в меру, и в храм Божий ходить по воскресным дням и праздникам. Так-то оно намного лучше будет. Надо будет подсуетиться, жениха ей какого, хорошего, отыскать, пока не поздно. А там нарожают Тихомира, Мирина и Дарёнушка мальчишек, и пойдёт жизнь ещё краше прежнего.
        Воислав блаженно вздохнул и прищурился от удовольствия, представив как по несколько детишек - его внучат - весело скачут вокруг поющих девушек.
        - Хорошо здесь, - Тихомира улыбнулась и погладила огромный живот. - Все тревоги в родительском доме прочь отлетают… Мне в последнее время что-то сны больно страшные видятся, - смущённо добавила она.
        - Говорят, так перед родами бывает, - мягко молвила Дарёнушка.
        Воислав покачал головой. И откуда меньшая эти вещи знает? Выросла девка!А он и не заметил.
        Мирина перекрестилась и прошептала короткую молитву.
        - Что же тебе снится, Тихомирушка? - спросила Дарёна.
        - Ох, не рассказывай, суета всё это, - строго вступила Мирина. - Искушение!
        Хоть и не любил Воислав, когда Мирина об искушениях речь заводила, но тут готов был поддержать дочку. Не по себе ему почему-то стало - аж до мурашек по коже! Не хотелось старику тихим погожим вечером слушать о ночных кошмарах.
        - Птицы снятся, - задумчиво произнесла Тихомира. - Огромные, страшные, а вокруг них маленькие вьются, да злые такие! Видят людей - и на них. А я во сне чую: заклевать они кого-то насмерть хотят, крови жаждут…
        Нахмурился Воислав: ох, не к добру такие сны, да ещё когда Тихомира на сносях!
        - Видала и я несколько раз похожий сон, - прошептала Дарёнка.
        - Искушение это мне, наверное, - снова перекрестилась Мирина. - И я уж несколько ночей вижу птиц, ужасных, как ангелы мщения. Глаза у них разные, один - красный, огнём горит, другой - чёрный, будто мёртвый. Клювы огромные, страшные, когти, как кинжалы, а перья… Ой, что это там за шум?
        Помрачнел Воислав, прислушался: шум и крики гневные со двора доносятся. Стукнуло что-то с силой в ставню, ещё и ещё раз, дрогнула от сильных ударов входная дверь.
        - Открывай, Воислав! - закричали с улицы сразу несколько знакомых голосов.
        Переглянулись испуганно Тихомира и Дарёнка, зашептала молитву Мирина. Побледнел Воислав, поднялся с места. Неужто давний обман открылся? Да где уж? Те, кто хоть что-то знал, - все давным-давно в ином мире. Только почему тогда ломятся в дом так почитавшие и уважавшие его селяне?
        - Не открывай, батюшка! - испуганно прошептала Тихомира.
        Её рука невольно коснулась живота.
        Дарёнка молча приобняла сестру. Мирина торопливо крестилась и тихо шептала молитву.
        - Не открывают виновные, - твёрдо произнёс Воислав и двинулся к двери.
        Распахнуть её не успел: тяжёлая дубовая дверь рухнула под множеством мощных ударов. В дом ввалились селяне, все, кто смог поместиться в горнице. Со двора доносился недовольные голоса тех, для кого в доме не хватило места. Воислав стоял посреди комнаты, руки его чуть заметно подрагивали.
        - Почто явились ко мне, как к разбойнику? - жёстко спросил он.
        Мнутся мужики, переглядываются. Выступил вперёд старый Ждан, усы густые пригладил, лысину почесал и говорит вкрадчиво:
        - Странность одна есть, Воислав, очень уж большая, и прояснить её только ты можешь. Хожу я, значит, часто на кладбище, и вот заметил - в последнее время птиц там стало много. Слишком уж много. Вот мы и хотим узнать, как ты это объяснишь.
        - Умом рехнулся? - резко сказал Воислав. - Я-то здесь при чём? И что странного в том, что на кладбище летают птицы? Ты бы ещё землю копнул и червей могильных посчитал!
        - Ох, и дивно ведут себя эти птицы, - протянул Ждан. - Кружат они всё время над одной и той же могилой, на крест садятся, да кричат так горестно, будто птенцов своих оплакивают. И птицы-то сплошь немирные - вороны, ястребы, коршуны, стервятники… Видел кто раньше, чтобы они вместе стаей собирались?
        - Колдовство это! Колдовство, не иначе! - зароптали мужики у него за спиной.
        - Ты, Ждан, точно разум потерял! - недобро прищурился Воислав. - Коли меня в колдовстве обвиняешь.
        - Птицы прилетают на могилу Доброгневы и тоскуют по твоей жене. Что бы это значило, а, Воислав?
        - Наша мать была так прекрасна душой, что даже птицы скорбят о ней, - подала голос Мирина.
        - Ой ли? - с откровенной злобой прошипел Ждан. - А может, ты, Воислав, не всё рассказал о том, что произошло в лесу двадцать пять зим назад? Откуда взялась твоя Доброгнева? Сколько народу в тот год сгинуло в чащобах, лишь ошмётки их плоти, кости раскиданные да обрывки одежды остались. Многие искусные охотники из разных поселений собирались уничтожить чудовище, коего никто не видел, но ни один из охотников не вернулся. Кроме тебя, Воислав, - голос отвергнутого Дарёнкой жениха зазвучал зловеще. - Ты вернулся из леса с Доброгневой и сказал, что убил чудовище и сжёг его. Ты уверял, что спас девушку, и все тебе поверили. Потом вы поженились, и ты построил дом на окраине селения, у леса, подальше от людских глаз…
        - Все знают это, Ждан, - холодно произнёс Воислав. - Что с того?
        - А то, что с лета до зимы и с зимы до лета над лесом летали птицы, великое множество хищных птиц! - выплюнул Ждан. - Все, кто это видел, на всю жизнь запомнили тучи воронов, ястребов, соколов, стервятников. Птиц было так много, что они заслоняли солнце! А потом, когда ты вернулся с Доброгневой, птицы исчезли, будто их и не было. Ты так и не рассказал никому, Воислав, как выглядело то самое, убитое тобой чудовище. Никто, кроме тебя, не видел его трупа. И ни один человек на селе так и не знает, откуда взялась Доброгнева и кто были её родные. Зато среди нас есть тот, кто видел чудовище. Ужасное создание тоже видело человека, но не тронуло его и выпустило из леса - тогда он был совсем ещё ребенком. Выходи, Невзор! Расскажи при всём народе, что ты видел!
        Из толпы силой вытолкнули вперёд коренастого краснолицего Невзора.
        - Ну, того… этого… - замямлил он. - Птица это была. Огромадная, под потолок ростом. Жуть жуткая, один глаз у неё огнём горел, - Невзор поёжился. - А второй, чёрный - будто мертвый. И перья острые: как крылом взмахнула - ветки порубленные так и полетели. Когти - словно кинжалы, клюв огромный…
        - Тебе сколько лет тогда было, умник? - сердито перебил Воислав.
        - Пятую весну он, почитай, тогда встретил, - пискнула из-за мужских спин старуха Ачима, мать Невзора.
        - Пятую весну! - передразнил Воислав. - Приснилась тебе твоя птица. Или испужался чего в лесу, да привиделась такая жуть. Много ли младенцу надо,чтобы испугаться?
        - Не приснилась! - упёрся Невзор.
        Ох, плохо дело! Сжимает Воислав руку в кулак от бессилия.
        Знает отвергнутый Дарёнкой Ждан, что делает. Удивительно, как ещё не кинулся народ на Воислава. Да ладно бы - только на него. Если дело дойдёт до расправы, всех порешат, и Тихомиру беременную - в первую очередь. А потом и до Златоцветы с детишками доберутся: молва быстро в соседнее село донесёт, кем была Доброгнева-покойница.
        - А коль приснилось, так ответь, откуда твоя Доброгнева взялась? Какого она рода? - вдруг требовательно заверещала Богдана - свекровь Тихомиры. - И кого наша невестушка носит, а?
        - Матушка, да что ж вы такое говорите? - подала дрожащий голос Тихомира.
        - Я тебе не матушка! - завопила Богдана. - Тьфу, бесовское отродье! Приворожила моего сына, не иначе!
        - Не блажи! - рыкнул на неё Воислав. Он обвёл селян тяжёлым взглядом. - Стыд вам всем на покойницу наговаривать! В лесу я Доброгневу встретил, от чудовища спас. И настоль она была напугана, что не помнила ничего. Так к ней память и не вернулась.
        - Не лги, Воислав! - Ждан придвинулся почти вплотную. - Вороны, коршуны да ястребы уж несколько месяцев её оплакивают. Доброгнева и была той птицей чудовищной, что народ в лесу убивала. А ты что натворил? В село её привел, всех обманул, да ещё и дочерей с Доброгневой нажил. Грех это. Смертный! - вдруг завизжал по-бабьи Ждан.
        Он с силой толкнул Воислава. Ожили мужики, кто нож поднял, кто топор.
        - Бей их! - пронзительно завопила Богдана. - Всех изничтожить, чтоб и следа проклятого колдовского семени не осталось!
        Взмахнул топор над головой Воислава. Кинулась Дарёнка, не помня себя, к отцу, закрыла собой Тихомиру Мирина. Охнули вдруг селяне - кто на месте застыл на мгновенье, кто назад отступать начал: глядят - вместо Дарёнушки птица огромная пулей к незваным гостям подлетает. Перья острые, что топор, клювом гигантским щёлкает, когти вперёд выставила как кинжалы. Крылом взмахнула, и упал на пол чей-то топорик вместе с рукой отрубленной. Шум поднялся, замелькали ножи и топоры, да все тут же на пол и попадали. Только мясо и кости человеческие по дому полетели. Только вопли боли страшные обрывались предсмертными хрипами.
        Уткнулся Воислав лицом в пол, голову разбитую руками прикрывает.
        Зачем, зачем только пришли к нему селяне? Воиславу с дочерьми - на горе, себе - на погибель лютую. Доброгнева его любимая рассказывала: коли напугает или обидит кто женщину из её рода сильно - превратится та в кровожадное чудовище. Но если любовь живет в её сердце - проживёт женщина всю жизнь, не подозревая о страшном даре, что из поколения в поколение передаётся. А коли мальчика родит, навсегда обычным человеком станет - и она, и все потомки её.
        - Сжечь! - завопил кто-то на улице. - Закрыть дом и сжечь!
        Ринулась тут к выходу вторая птица, а за ней уж и третья поспешает, только неуклюже движется, тяжело, с ноги на ногу переваливается - живот большой мешает.
        Коснулись плеча Воислава нежные пальчики. Поднял он голову - сидит рядом на полу Дарёнка. Брови у дочери насуплены, глазки встревоженные, но страха в них нет. Хотя что вокруг творится - страсть! Комната кровью залита, куски мяса, костей, руки-ноги отрубленные пол устилают. А со двора крики жуткие доносятся.
        - Пойдём, приляжешь, тятенька, - говорит ласково дочь любимая. - Я тебе голову перевяжу.
        - Прости, - только и смог выдохнуть Воислав.
        - За что? За то, что мы на свет родились? - мягко улыбается Дарёнушка. - Или за то, что жили спокойно, не зная тревог? Нет перед нами твоей вины, тятенька. Давай-ка поднимайся осторожно, пойдём в ту комнату.
        Встал Воислав, глядит - в горницу через дверь распахнутую птицы хищные влетают - ястребы, коршуны, вороны - да на куски плоти раскиданные жадно набрасываются.
        - Косточки в лес унесите, чтобы следов ни тут, ни во дворе не осталось, - приказала Дарёнка.
        Воислав даже голос её не узнал бы, так властно дочь-тихоня заговорила.
        - Дарёнушка, уходить нам всем надо, бежать! - покачал головой Воислав. - В лес бежать!
        - От кого бежать-то, тятенька? - успокаивающе улыбнулось любимое дитя. - Скоро не останется на селе людей, окромя нас. А кто будет спрашивать, куда все делись - так мы ничего и не знаем, живём-то на отшибе.
        Застонал Воислав, закрыл лицо руками. А Дарёнка его в спальню отвела, на постель чистую уложила, голову перевязала да умчалась. Только и услышал Воислав, как дочь младшенькая в соседней комнате птицам говорит:
        - Тятеньку берегите, никого, кроме нас, к нему не пускайте.
        Когда наутро поднялся Воислав - ни птиц хищных не увидел, ни следов кровавой бойни.
        Сидят три дочери, как накануне, тихо-мирно, пелёнки да распашонки подшивают. Льётся песня протяжная:
        - Ой за лесом, да за ле-е-е-сом.
        Дивны пти-ицы живу-у-ут.
        Дивны пти-и-и-и-цы живу-ут,
        Голоси-исто-о по-оют.
        Охнул Воислав - хорошо помнил он эту песню: Доброгнева, покойница, её поначалу часто певала, ещё до рождения дочерей. А как Златоцвету, старшенькую, родила - будто позабыла, ни разу больше Воислав от нее о дивных птицах не слыхал. И откуда только Мирина, Тихомира да Дарёнка песню Доброгневы узнали?
        Обернулись дочери к Воиславу.
        - Тятенька, как ты? - спросила Тихомира. - Не рано ли поднялся? Тебе полежать бы день-другой. Голова-то болит, наверное?
        - Ничего, доченьки, ничего, - с трудом проговорил старик. - Пройдёт всё скоро.
        Прислонился он к стене - ноги не держат. Только сейчас понял Воислав, как боялся, что бросят его дочери, забудут обо всем да и унесутся с птицами в лес так же, как юная Доброгнева когда-то умчалась из родных мест. Не застал бы Воислав её в человеческом обличье, неизвестно, как бы всё обернулось. Скорее всего, не вышел бы он живым из лесу, как и многие, кто чудовище искал.
        - Что же теперь? - спросил старик растерянно.
        - А что теперь? - подняла ясный взгляд Тихомира. - Вернётся через три дня мой Всеслав, поищем мы с ним родню его, не найдя - оплачем, да и будем дальше жить-поживать в своём доме, без родителев Всеслава, зато с дитём. А птицы над матушкиной могилой теперича кружить не станут, над лесом будут причитывать. Понимать они нас стали, вот и попросили мы их внимания людского к могилке больше не привлекать.
        Сверкнул огонек красный, пугающий в одном её глазу и тут же погас.
        - Да, бережёного Бог бережёт, - Мирина перекрестилась. - А я, как всё уладится, может быть и в монастырь уйду.
        - С ума спятила! - вырвалось у Воислава. - К исповеди как подойдёшь? Неужто расскажешь, как вы втроём всё село изничтожили? О себе не думаешь - сестёр пожалей.
        - Не стану я об этом рассказывать, - тихо, твёрдо произнесла Мирина. - Не я это была, а птица хищная. И село мы не трогали, только людей. Нельзя было тех, кто хоть что-то видел или слышал о нас, в живых оставлять: мать наша слабость проявила - и вот как через столько лет её жалость аукнулась.
        - Хорошо ещё, что мы потом вдоль дороги пролетели да двух мужиков увидали, - ангельским голоском добавила Дарёнка. - Свекровь Тихомиры их отправила Всеславу о нас рассказать, а остановиться они собирались неподалеку от дома, где Златоцвета живёт.
        - Откуда знаешь? - хрипло спросил Воислав.
        - Между собой они говорили, - ответила Тихомира и задумчиво посмотрела на свои ногти.
        - Нет там крови, нет, - успокаивающе прошептала Дарёнка.
        - А ты-то что собираешься теперь делать, Дарёнушка? - с трудом выговорил старик.
        - Я, тятенька, с тобой останусь. А как замуж выйду - тебя с собой возьму. Меня через месяц-другой Миломир из соседнего села приедет сватать, - бледное личико Дарёны окрасил нежный румянец.
        - Опомнись, Дарёнушка! Даже думать об этом забудь! - голос Воислава окреп. - Родня у него властная, ни одна девушка в том доме счастлива не будет.
        - Родня? - задумчиво повторила Дарёна. - Да, родня у него властная, и семья большая. Такой попробуй угоди - им всё не так будет. Думала я до вчерашнего вечера, всё никак решиться не могла. А теперь уж можно. Люб мне Миломир, дай ему, тятенька, согласие. Родню его я, коли нужно будет, поуспокою.
        Вздрогнул Воислав, такие слова услышавши. Потупила взгляд Дарёнка, да только успел старик увидеть, что один глаз у дочери любимой стал в тот миг будто мёртвый, чёрный, а другой огнём полыхнул.
        - Права ты, Дарёна, теперь уж всё нам можно, - скупо улыбнулась Мирина. - Раз такое дело - я с монастырём-то повременю. Замуж тебя выдадим, а когда всё у тебя решится - тогда и уйду. Если другой доли не пожелаю, - задумчиво добавила она. - Брат у твоего Миломира уж больно хорош. Запрещали ему родители жениться… Так может, теперь у нас с ним всё и сладится?
        - Да что же вы такое задумали?! - собрал все силы Воислав, сделал шаг к дочерям. - Злодейство обговариваете? Не дам я на такой брак благословения. Откажу Миломиру, когда сватов зашлёт!
        - Как скажешь, тятенька, - неожиданно легко согласилась Дарёнка. - Время есть, может, ещё и передумаешь. Очень ладно бы всё вышло.
        Она опустила глаза к шитью и тихо запела:
        - Дивны птицы те,
        Дивны птицы те,
        Свою волю имут.
        - Свою волю имут,
        Чужой не приимут, - подхватили Тихомира и Мирина.
        Воислав медленно проковылял в спальню.
        - Подождём, - тихо сказала Дарёнка. - Может, образумится старик.
        Сёстры согласно кивнули. Правый глаз каждой сверкнул огнём, а левый почернел, остекленел.
        - Свою волю имут, - пропела Мирина.
        - Чужой не приимут, - подхватили сестры, глядя в сторону отцовой комнаты.
        Великий Карут
        Это был воистину чёрный день! Клубы дыма окутывали главную городскую площадь, камни мостовой теплели, огонь со всех сторон подбирался к широкому деревянному помосту. Вокруг гигантского костра собрался весь город, даже древние старики. Люди поднимали детей повыше, чтобы те могли разглядеть подробности. И на всех лицах отражался фанатичный восторг.
        - Да славится наш правитель вовеки! Да приимет жертву дух огня! Слава великому Каруту!
        А на помосте, который уже лизнули первые языки пламени, несколько юношей и девушек восторженно славили правителя с песнями и плясками.
        Эланай в ужасе взирал на огненное действо. Два года он служил оруженосцем у одного из светлых воинов и не появлялся в родном городе. Эланаю нужно было заработать денег, чтобы жениться на любимой Ларетте. Девушка обещала ждать, и вот сегодня Эланай вернулся. Издали он услышал шум на городской площади и подумал, что застанет там весёлый праздник. Эланай представлял прекрасную зеленоглазую Ларетту в её лучшем платье, думал о том, как они встретятся, и усталость отступала от путника.
        Так вот что творится на площади! Обезумевшие горожане с хохотом и ликующими криками приветствуют страшный костер. Не будь службы у светлого воина, потерял бы голову Эланай, кинулся бы тушить костер. Но так он и пляшущих безумцев не спасёт, и сам погибнет, растерзанный возбуждённой толпой.
        Эланай искал взглядом мать и Ларетту. Как же изменились за два года горожане! Пустые глаза, фанатично-восторженные лица, широко раззявленные в криках-славословиях рты… Кого прославляют эти люди? Кто такой Карут, и что здесь произошло за два года?
        Эланай наткнулся взглядом на старуху, с восторженными криками воздевающую руки к небу. В лице этой женщины было что-то смутно знакомое. Лишь спустя несколько мгновений Эланай понял, что видит собственную мать.
        Юноша с трудом протолкался поближе.
        - Мама!
        Пустой взгляд старухи остановился на нём.
        - Не мешай, сын, сейчас время великой жертвы. Мы славим великого Карута, - хрипло ответила мать.
        Вокруг стали недовольно оборачиваться. Не стоит раздражать безумцев. Что же с ними сделали, если весь город с восторгом взирает на огненное жертвоприношение? Что сделали с матерью Эланая, пришедшей полюбоваться на ужасную смерть нескольких юных горожан и охрипшей от безумных славословий?
        Эланай вздохнул поглубже. Стараясь не смотреть в сторону костра, юноша придвинулся к матери и тихо задал два главных вопроса:
        - Кто такой Карут? Где Ларетта?
        - Карут - правитель наш, слава ему в веках! - заголосила старуха и взмахнула рукой в сторону костра.
        Посмотреть в сторону огня всё же пришлось. Эланай машинально проследил взглядом за движением руки матери. От увиденного юноша застал на месте. Оказалось, он не заметил за толпой и клубами дума урода, стоявшего перед огненным кругом. Огромная голова величиной с котел держалась на толстой бычьей шее. Длинным телом существо напоминало гигантскую гусеницу. Ноги Карута казались бы человеческими, если бы не заканчивались козлиными копытцами, а рук было шесть.
        - И слава супруге его, прекрасной Ларетте! - взвыла старуха.
        - Слава Ларетте! - подхватили окружающие. - Слава Каруту, перед красой и мудростью которого меркнут луна и солнце!
        Безумцы на помосте всё ещё пытались плясать, заходясь в удушливом кашле: огонь неумолимо подбирался к жертвам.
        Эланай поспешно проталкивался назад. В ближайшую улочку - и бежать отсюда. Все горожане заколдованы, они полностью подчинились мерзкому чудовищу! Даже мать, даже Ларетта поддались тёмной магии. Эланай ничего не сможет сделать, но всего в одном дне пути от города - временное пристанище светлых воинов. Они избавят город от Карута и рассеют колдовские чары!
        Спустя час усталость накатилась на Эланая. Даже о матери, даже об околдованной чудовищем Ларетте не мог он думать - только о ноющих ногах и о глазах, закрывающихся на ходу. Эланай спустился с горы, знакомая тропа повернула к морскому берегу. Юноша, тяжело дыша, опустился на песок. Ему придётся идти ещё много часов. Вздремнуть бы хоть ненадолго!
        Эланай потряс головой. Не время спать, не так уж далеко он ушёл. Если узнает Карут о юноше - точно попытается его перехватить.
        Эланай заставил себя подняться. Лучше пойти лесом, который тянется неподалеку вдоль побережья.
        Он услышал глухое постукивание и обернулся. К берегу из-за поворота выходил закутанный в тёмный дорожный плащ человек. Лицо странника скрывал капюшон, походка была медленной, неуверенной, человек тяжело опирался на простой деревянный посох.
        - Мир тебе, юноша, - глухо прозвучало из-под капюшона. - Идёшь к светлым воинам?
        Эланай устало кивнул.
        - Это хорошо. Тяжело мне туда добираться. Ты передай им: беда у нас. Маг Карут город захватил, жертвы человеческие духам приносит, всех горожан околдовал. Стар я уже, силы не те, не могу с ним справиться. Эх, в былые годы я бы ему и в город войти не дал…
        Невидимая под капюшоном голова странника сожалеюще качнулась.
        - Так и я о Каруте рассказать хотел! - оживился Эланай.
        - Духи мне тебя послали! - радостно воскликнул странник. - Даю тебе силы! Да не устанешь ты, юноша, пока не закончится твой путь!
        Дремота оставила Эланая, ноги перестали ныть. Пропали голод и жажда, начинавшие мучить юношу. Он вскочил и почувствовал, что мог бы сейчас без устали пробежать всю дорогу до пристанища светлых воинов.
        - Благодарю тебя! - воскликнул он. - Но кто ты? Откуда у тебя такая сила?
        - Я откроюсь тебе и передам ещё один дар, но ты должен поклониться мне, - ответил странник.
        Эланай склонился перед таинственным помощником до земли, а когда спина юноши разогнулась - странник скинул капюшон.
        Эланай смотрел на прекрасное лицо, и ему казалось, что человек светится изнутри. Что весь город по сравнению с этой неожиданной встречей?! Ему явился добрый дух, тот, кому Эланай будет служить всю оставшуюся жизнь!
        Юноша упал на колени.
        Странник взмахнул рукой, и с доселе тихого моря накатила огромная волна. Хорошо, что молодой глупец так легко попался на простейший магический фокус. После поклона он полностью подчинён и не станет сопротивляться. Духи огня уже получили обещанные жертвы, теперь подарка ждут духи воды.
        Когда волна накрывала Эланая и волокла за собой в пучину, юноша блаженно улыбался. Море забирало его, но, к счастью, не тронуло стоящего рядом прекрасного повелителя, лишь лизнув песок у ног доброго духа.
        Волна откатилась назад, унося жертву глубоко под воду. Море снова было спокойно. На пустом берегу остались неудобные грубые башмаки. Уродливое существо с огромной головой, тонким туловищем и шестью руками, распахнув жаркий плащ, ковыляло в сторону города. По песку за ним тянулись следы козлиных копыт.
        Часть вторая. Сказки современности
        Мое ветреное божество
        Я впускала в свою квартиру многих людей, но ни к одному не испытывала такого сильного чувства, как к этому юному и прекрасному созданию. Он - единственный, кого я даже в мыслях не могу назвать квартирантом. Мой хозяин, мой любимый, моё ветреное божество! Мне нравится музыка, которую он слушает, но ещё больше я люблю звук его голоса. Я слышу и узнаю его шаги на лестнице, стоит ему только войти в подъезд.
        Сначала я всячески старалась угодить ему, но вскоре мне стало мало того времени, что он проводил дома. Иногда я устраивала проблемы с замком, чтобы задержать моего хозяина подольше. Любимый ругался, пинал меня, но всё же хоть ненадолго оставался рядом.
        Иногда мой ветреный бог приводил с собой каких-то девиц, каждый раз - разных. Я смотрела на его слабость снисходительно, и не чувствовала опасности ни от одной из них. Правда, иногда уступала соблазну и давала очередной девице легкого пинка, когда та уходила.
        Так было, пока не появилась эта особа. Мой любимый называл ее Полюшкой. Подумать только, ни разу не слышала, чтобы он назвал хоть одну девицу по имени - всё зайки да киски, а тут даже не Полина, а Полюшка! И что он в ней нашёл? Одета гораздо проще, чем предыдущие девушки, сумочка старая, подошва на туфельке отходит - и надо же, Полюшка! Впервые мне было неприятно видеть, как мой ветреный бог скрывается с девицей в комнате.
        Самое ужасное - они там разговаривали! Разговаривали долго, часто до меня доносился смех. Всё было не так, как обычно. Я даже пнуть эту Полюшку не смогла на прощание, потому что хозяин меня придерживал.
        Эта особа стала часто появляться в квартире, он дал ей ключи. Я упорно устраивала проблемы с замком, который то не открывался, то не запирался.
        - Наверное, стоило сменить не замок, а всю старую дверь, - сказала девица как-то утром, когда мой любимый вспомнил, что накануне долго не мог выйти из квартиры. - Но сейчас всё равно уже поздно что-то делать. Потерпи, скоро мы отсюда съедем… Ой, рассеянность меня погубит! Не успела доварить суп и чуть не забыла об этом сказать! Выключишь минут через десять?
        Смешки, поцелуи, цокот каблучков по лестнице. Эти ненавистные шаги я теперь тоже узнаю сразу.
        Неужели он уедет отсюда? Уедет с этой Полюшкой, и я никогда больше его не увижу. Мой ветреный хозяин даже не вспомнит обо мне. Кто я? Обычная входная дверь, люди совсем не обращают на нас внимания!
        Он скрылся в ванной. Ах, он такой рассеянный, такой же, как эта его… Полюшка! Прикрыл меня, но не захлопнул. Я с усилием стала двигаться внутрь. Ещё несколько сантиметров, и ещё. Дальше дело пошло легко: мне помогал сквозняк. Я видела, как ворвавшийся в кухню ветерподхватил лёгкие занавески и опустил их на плиту. Воздушная ткань тут жезанялась пламенем.
        Теперь нужно было вернуться и захлопнуться на замок. Сквозняк помог и в этом. Я хлопнула об косяк сильно, гораздо сильнее, чем собиралась, и замерла. Нет, хозяин ничего не услышал. Мой ветреный бог не уйдёт, мы останемся здесь вместе, навсегда. У нашей вечности короткий срок. Кухня уже пылала, коридор был полон дыма.
        Когда он выбежал из ванной, я уже еле различала обожаемую фигуру в тяжёлом, почти безвоздушномтумане. Мой хозяин тряс меня, обжигал пальцы, пытаясь открыть замок, бил меня ногами. Я держалась изо всех сил. Кашляя, он нырнул куда-то в дым итут же вернулся с топором.
        Мой хозяин, мой ветреный бог, мой убийца…
        Это было больнее и страшнее, чем я могла представить. Огонь уже подбирался к нам, а моё божество кромсало топором моё деревянное тело. Падая, я понимала: умираю. Обожаемый хозяин упал рядом с моими обломками. Кажется, он не дышал. Огонь лизнул мои доски. Всё-таки мы уходим вместе.
        Я и мой ветреный бог…
        Баркарола
        Утро было свежим, тёплые волны мягко накрывали берег прозрачными ладонями, играли с мелкими камушками на пляже. Тишина и покой окружали маленький приморский поселок, казалось, кто-то свыше поместил его под тёплый, уютный колпак.
        Сон этого тихого местечка был нарушен, когда с берега моря к ближайшим домам понеслись громкие скрипучие звуки. Те, кому посчастливилось жить недалеко от пляжа, сползли с кроватей и поплелись закрывать окна - кто с лёгким раздражением, а кто и с откровенной злобой, ругая на чём свет стоит приезжего студента-музыканта. Ну да ничего, потерпят: скрипач прогостит у бабушки всего несколько дней. Не стоит портить из-за него отношения с хорошей соседкой.
        Время от времени музыкант подкручивал что-то на узкой шейке скрипки и снова начинал терзать несчастный инструмент. Наконец, звуки перестали напоминать о несмазанных дверных петлях. Скрипач картинно взмахнул смычком.
        Крики чаек смешались с мелодией - светло-печальной, певучей, то в уходящей в грудной, низкий регистр, то паутинкой зависающей на предельно-высоких нежнейших нотах. Начинающий композитор уже два года представлял свою "Баркаролу" на разные конкурсы - студенческие, профессиональные, всероссийские, международные, - но оценивали его труд лишь дипломами за участие. Чего им не хватает, маститым мэтрам в жюри? Может, море подскажет, что добавить в "песню на воде", чтобы она зазвучала, чтобы заиграла так же, как блики раннего солнца резвятся сейчас на лёгких волнах?
        Музыкант смотрел туда, где прозрачное, ещё не потревоженное купальщиками серо-голубое море сливается с ясным небом. Неподалеку чайка ринулась вниз за неосторожной рыбкой, на горизонте показались плавники дельфинов. Тихие волны мягко гладят разноцветные камушки на берегу. Как передать красоту воды и её мира в звуках?
        За спиной послышался всплеск и смешок. Музыкант обернулся. Какая досада! Он специально вышел на пляж ранним утром, чтобы побыть наедине с морем, и вот - уединение прервали.
        Из отступающей от берега волны выходила девушка в длинном белом платье, с которого ручейками струилась вода. Незнакомка на ходу выжимала длинные, почти до колен, распущенные светлые волосы. Девушка подняла взгляд. Глаза у неё были прозрачные, серо-голубые, глубокие, как само море.
        - Что это за музыка? - спросила блондинка.
        - Моя пьеса. Нравится? - не удержался музыкант.
        Странная девчонка, почему-то плавающая в неудобной одежде, конечно, не разбирается в искусстве, но так приятно слышать редкую похвалу…
        - Ещё не знаю, - протянула девушка. Она грациозно опустилась на мелкую гальку. - Сыграй ещё раз, с самого начала.
        Скрипач вновь картинно вскинул смычок. Единственная слушательница застыла, взгляд её стал внимательным, словно девушка, как и мэтры жюри, оценивала его произведение среди сотни других.
        - Эту музыку кто-нибудь слышал? - спросила она, как только смолкли звуки скрипки.
        - Мало кто… Пока что мало кто, - торопливо поправился он. - Так, нравится?
        - Пожалуй, да, - с улыбкой протянула незнакомка. - Хотя в ином исполнении твоя пьеса звучала бы более эффектно. Не хочешь переложить её для голоса?
        Начинающий композитор невольно хмыкнул. Девчонка нахваталась откуда-то умных слов, но ничего не соображает в музыке.
        - Не получится, - снисходительно объяснил он. - Обычный человеческий голос не сможет охватить и низкие, и высокие ноты. Особенно такие высокие, понимаешь?
        - Да, диапазон у человеческого голоса маловат, - задумчиво проговорила девушка.
        Одно слово - блондинка. Корчит из себя знатока, пытается делать умное лицо… Только что бы она понимала? Такие, как эта девица, только и умеют, что строить глазки.
        Он более внимательно посмотрел на блондинку. В конце концов, уезжать только через четыре дня, и заниматься с утра до ночи он не будет - так и руки переиграть недолго. Почему бы не провести пару вечеров в компании скучающей красавицы с глазами цвета моря?
        - Ты здесь живёшь, или в гости приехала? - спросил он.
        - Можно сказать, в гости.
        - Может сходим куда-нибудь вечером? Как тебя зовут?
        - Ты играй, не отвлекайся, - с усмешкой посоветовала блондинка.
        Странная девушка!
        Он раздражённо отвернулся и снова вскинул смычок. Вместо баркаролы скрипка разразилась каприсом Паганини. Теперь музыкант, как мог, пытался выжать из инструмента звук, напоминающий об охотничьих рогах. Получалось неубедительно.
        - М-да, исполнитель много значит, - пробормотала блондинка.
        Обернувшись, музыкант уже не увидел девушку с глазами цвета моря. Ну и ладно, тем лучше. Он снова наедине с солнечными бликами на серо-голубых волнах. Скрипач пристроил смычок к струнам. Чего же всё-таки не хватает его "Баркароле"?

***
        Следующие два дня он по утрам и вечерам оглашал скрипучими звуками побережье в попытке найти ответ. Несколько раз музыканту казалось, что из глубины вод выглядывает странная девица. Наверное он принимал за светлые волосы играющие на волнах блики солнца.
        Перед отъездом погода испортилась: всю ночь лил дождь, и море билось с землёй, обрушивая всю свою мощь на пологий берег. К утру дождь прекратился, но море продолжало бушевать, его союзник-ветер гнул молодые деревья, ломая ветки, да носил по пляжу оторванные листья и сорванное ночью с верёвок бельё.
        Музыкант складывал в сумку вещи, когда с улицы донёсся шум. К избиваемой волнами гальке спешили несколько вечно пьяных субъектов, целые дни просиживавших у сельского магазина. Пошатываясь, отталкивая друг друга и громко ругаясь, они шли прямо в бушующее море. С чьей-то ноги соскользнул дешёвый резиновый шлёпанец, и волна понесла его назад, отшвырнула подальше на гальку.
        Музыкант с недоумением смотрел из окна на групповое помешательство. Допились они, что ли, окончательно? Так не все же одновременно! Да и протрезветь должны были бы сразу, от холодных-то волн. А местные алкоголики медленно, но упорно заходили всё глубже, протягивая руки вперёд, будто в религиозном экстазе.
        Музыкант прошёл мимо комнаты, где бабушка смотрела телевизор, и выбежал на улицу. Даже умей он плавать - не испытал бы желания вытаскивать из разбушевавшегося моря четверых пьяных, но не давать же им утонуть! Надо позвать кого-нибудь на помощь. Вон один уже зашатался под натиском моря, разъярённая волна совсем скоро собьёт его с ног.
        И тут музыкант услышал звуки - проникающие в самую душу, волшебные, манящие. Далёкий голос, прекрасный, как само море, выпевал восхитительную мелодию. Скрипачу хотелось плакать, смеяться, упасть на колени перед божественными звуками, и ползти туда, к голосу, слиться с морем, откуда неслась смутно знакомая песня.
        Ноги сами понесли к берегу. Музыкант забыл о сбиваемых волнами пьяных, о бабушке с её телевизором, об автобусе, который по расписанию отходит через… Да какая разница, когда он отходит!
        Нужно идти туда, к голосу, плавно меняющему регистры. Только что он звучал мягко, низко, как виолончель, а теперь плавно скользит по высочайшим, едва слышным нотам. Крики чаек и шум накатывающих на берег волн гармонично сливаются с мелодией в фантастической морской симфонии.
        Кто-то оттолкнул музыканта и ринулся вперёд, в воду, за ним другой, третий… Что же он-то медлит? Ведь эти люди доберутся до голоса раньше!
        Скрипач шагнул в воду. Волна пыталась оттолкнуть его к берегу, холод свёл судорогой ногу, но музыкант упорно двигался вперёд. Через боль, вопреки сопротивлению моря - туда, откуда звучит манящий голос. К невероятному оркестру постепенно присоединялись новые инструменты, новые звуки. За спиной кто-то закричал, и отчаянный вопль дополнил великолепную кульминацию морской симфонии.
        Что-то твёрдое, неживое вцепилось в ногу, рвануло назад, и музыкант опрокинулся на гальку. Подрагивающие руки рывками вытянули его на берег, что-то навалилось сверху. Гармония была окончательно разрушена резким диссонансом - крикливым старческим голосом над головой.
        - С ума вы, что ли, посходили?! Жить надоело?!
        Глухой сосед - отставной военный - сидел на музыканте верхом, прижимая его к земле. По камням стукнула брошенная стариком деревянная самодельная палка, которой он так вовремя успел подцепить за ногу обезумевшего скрипача. Какая-то женщина истерически кричала рядом. И лишь один звук на берегу гармонировал с чудесной музыкой моря. У самой воды обнималась молодая пара, парень с тоской смотрел на волны, а девушка с испуганными синими глазами мягко повторяла:
        - Давай отойдём, ну, пожалуйста…
        Симфония моря закончилась на долго истаивающей в воздухе высочайшей ноте. Музыкант, наконец, понял, что за мелодия так манила его в морскую пучину. Не может быть! Баркарола, его баркарола…
        - Божественно! - выдохнул он. - Божественно!

***
        Вечером в местных "Новостях" говорили о девяти пропавших без вести, которые зачем-то отправились купаться во время шторма. Их тела так и не были найдены.

***
        Уплывая всё дальше от маленького приморского поселка, ундина с глазами цвета моря играла с волнами и переговаривалась с ветром. Она немного посмотрела мир, а теперь пора возвращаться в любимый Рейн. Солёная вода пришлась ундине не по вкусу, слишком уж раздражает нежную кожу.
        Ундина улыбнулась, вспомнив встречу на берегу. Мелодия самонадеянного юноши оказалась не так уж плоха. Хотя, конечно, музыка скрипача ни в какое сравнение не идёт с тем, что много-много лун назад на берегу родной реки напевал ей забавный маленький человечек по имени Рихард. В тот вечер они вспоминали старинную легенду о золоте Рейна.
        Впрочем, иногда даже самые прекрасные песни надоедают, мелодию скрипача можно оставить для таких случаев.
        Ундина легко двигалась в бушующем море и тихо напевала никому, кроме неё, неизвестный мотив. Кажется, Рихард называл эту музыку "Дух воды".
        Болонка

«Все люди разные, попадаются и мазохисты», - бормотала Инна.
        Кого она имела в виду, себя или Болонку - подругу детства Юльку Болоньеву - Инна и сама не знала. Наверное, обеих. Ну вот зачем она сейчас, в пятницу вечером, после напряженного рабочего дня, несётся к Юльке? Глаза после десяти часов у монитора компьютера - как песком засыпанные, и хочется всё время моргать. Ноги гудят, провести весь день на двенадцатисантиметровых каблуках - это вам не шутки.
        А самое главное - сегодня свекровь забрала к себе Ваньку, и он пробудет у бабушки целых два дня! Инна с Лёшиком так давно не оставались одни, без мелкого. Нет, они, конечно, любят сынулю, но им, как и любой любящей паре, иногда хочется побыть наедине. Приятно знать, что Ванька не станет в самый неподходящий момент стучать в дверь спальни и требовать водички или - ещё хуже - проситься поспать между мамой и папой.
        Сейчас бы купить по дороге что-нибудь приличное на ужин, бутылочку хорошего вина, комплект нижнего белья пособлазнительнее, ароматические свечки - и домой, отдыхать и готовиться к романтической ночи. Собственно, это Инна и собиралась сделать, но когда она подходила к машине - позвонила Юлька-Болонка.
        - Иннусь, пожалуйста, заезжай ко мне, совсем ненадолго, - заныла подруга. - Я помню, что ты сегодня занята, но мне очень нужно поговорить.
        На языке у Инны вертелся резкий ответ: "А раз помнишь - зачем зовёшь?"
        - Юля, ивини, но у меня весь вечер распланирован, - вместо этого суховато произнесла она.
        - Ну мне очень-очень нужно с тобой поговорить. Это быстро, обещаю, - настаивала Болонка. - Если не можешь, я сама к вам заеду. Скажи только, когда…
        Этого ещё не хватало! Инна чуть трубку не выронила от возмущения. Она прекрасно помнит, что до знакомства с ней у Лёшика был мимолётный роман с Юлькой, и Лёшик, конечно, об этом не забыл. Да и у самой Юльки, когда Инна упоминает о муже, глаза становятся несчастными, как у больной собаки. Недаром Юльку всё-таки болонкой прозвали - маленькая, светленькая, из тех, кого называют "няшными", и очень привязчивая.
        Да если бы от неё, Инны, мужик после первой же романтической ночи переметнулся к подруге, - она бы этой подружке быстро глазки выцарапала. Мужика бы на место вернула, а с соперницей безглазой вообще перестала бы видеться. Но Болонка - и правда, мазохистка. На свадьбу с цветами явилась, хотя Инна и не звала, счастья пожелала, общаться продолжает. Не с Лёшиком, конечно, - к нему Инна подружку не подпустит, да Лёшик и сам с Болонкой встречаться не жаждет. А вот с ней, с Инной, Болонка созванивается постоянно.
        - Ладно, жди, - нехотя процедила Инна. - Скоро подъеду.
        - Иннусь, если тебе тяжело, я правда могу заехать к вам сама…
        - Через десять минут буду у тебя! - рявкнула Инна.
        Удобнее всего, конечно, было бы встретиться где-нибудь в кафе, но оттуда через пятьминут не уйдёшь. Даже если закажешь только кофе - за столиком придётся застрять минут на двадцать, а то и больше.
        Ох, как же Инна не любит приезжать к Юльке домой! В пятницу вечером весь двор уже заставлен автомобилями, машины плотно сгрудились перед подъездами, а те автомобили, которым не хватило места, кольцом окружили детскую площадку. Припарковаться во дворе шансов не было. Чертыхаясь и матерясь под нос, Инна вырулила со двора. Пришлось катить к супермаркету в соседнем доме и оставлять верный "пежо" перед магазином, а потом шагать по весенней грязи на своих замечательных, но не самых удобных каблуках.
        В подъезде дома Болонки было грязно и чем-то воняло, впрочем, как всегда. Инна брезгливо поморщилась, взглянув на поломанные почтовые ящики и написанные маркером на стене ругательства и требования не курить и не мусорить. По лестнице тянулась цепочка белых следов - кто-то явно делал ремонт и не соизволил за собой убрать. Инна потащилась по лестнице на третий этаж, по привычке, машинально приглядывая, чтобы светлый плащ не коснулся ни стены, ни перил.
        Юлька уже ждала на пороге в древнем застиранном халате, как будто караулила подругу у окна. Инна окинула взглядом расплывшуюся фигуру бывшей одноклассницы. Похоже, в личной жизни Болонки перемен нет и не предвидится. Запустила себя подруга, ничего не скажешь. Навряд ли кто-то сейчас мог бы назвать Юльку "няшной". Тридцати ведь ещё нет, а она уже разъелась, как бегемотиха, подбородок второй четко нарисовался, волосы светлые слиплись, сбились в колтуны, как будто их не расчесывали несколько дней. Только глаза от прежней Болонки остались - большие, как у куклы, и взгляд заискивающий.
        - Иннуся! - просияла Юлька и полезла обниматься. - Привет! Какая ты сегодня красивая!
        Разумеется, красивая. Уж Инна за собой следит: диета, спорт, регулярные посещения давно проверенного салона красоты, фирменная одежда и дорогая косметика - её спутники жизни!
        - Привет! - снисходительно улыбнулась Инна. - Зачем звонила, Юль? Извини, мне сегодня долго болтать некогда.
        - Иннусь, я уезжаю, - нерешительно начала Болонка. - Хотела тебя попросить присмотреть за квартирой. Так, раз в несколько дней заскочить, цветы полить. Я тебе ключи оставлю, а соседям дам твой телефон на всякий случай?
        Юлька машинально переплетала и теребила пальцы.
        - Цветы могу полить, - без особого энтузиазма согласилась Инна. - А вот с котом твоим что делать? Он меня терпеть не может.
        Она с опаской огляделась, вспомнив о противном сером кошаке Мерлине. Сколько он ей чулок и колготок порвал, дорогущие туфли испортил, гад!
        - Мерлина я вчера отвезла к тётке, - нежно улыбнулась Юлька, будто говорила о любимом ребёнке. - Так ты согласна? - взгляд подруги снова стал заискивающим.
        Почему бы и нет? Невелик труд, Инне несложно будет несколько раз заехать сюда по дороге на работу или домой. А Болонку вполне можно будет попросить об ответной услуге.Например, иногда на денек - а ещё лучше, на ночь - брать к себе Ваньку.
        - Хорошо, цветы полью, - согласилась Инна, представив выгоду от помощи Юльке. - А куда ты собралась? - поинтересовалась она. - Надолго?
        Подруга смущённо опустила глаза.
        - Не знаю, как получится. Потом всё расскажу. Это личное.
        - Ну, если личное… - протянула Инна, снова оценивающе оглядев Болонку. - Тогда перед отъездом обязательно нужно вымыть голову, сделать причёску, маникюр, педикюр и купить что-нибудь новенькое из одежды.
        - Обязательно, - улыбнулась Юлька.
        В этот момент она стала почти хорошенькой. Надо же, Болонка влюбилась! Интересно, кто на неё польстился? Ладно, вернётся - расскажет. Инна была почти уверена, что ничем серьёзным вояж Болонки не закончится, но, по крайней мере, Юлька хотя бы приведёт себя в порядок и где-то проветрится. А то сидит целыми днями дома, строчит игрушки и декоративные подушечки на заказ, а жизнь, сияя радужными красками, на полной скорости проносится мимо и даже не пытается затормозить и подождать неудачницу-Болонку.
        Кстати, о жизни! Лёшик вернётся домой часа через полтора, и за это время Инне надо успеть подготовить мужу приятный вечер-сюрприз.
        - Юль, давай ключи, и я побегу. У меня ещё целый вагон дел, - заторопилась Инна.
        - Спасибо, Иннуся, - радостно пискнула Болонка.
        Она вынула из кармана халата ключи. Инна небрежно бросила их в карман сумки.
        - А это Ванечке на день рождения от меня, - Юлька сняла с прибитой прямо к входной двери вешалки большой пакет и вручила подруге. - Знаю, что заранее не поздравляют, но не успею же ж…
        Инна заглянула в пакет. Ну конечно, это очередная игрушка. Инна за ухо вытащила большого серого зайца с пушистой шёрсткой и мягкими ушами.
        - Симпатяжка какой! - искренне похвалила она. - Пушистик! Юль, я у тебя таких раньше и не видела.
        - Я такого зайчика в первый раз сделала, специально для Вани, - гордо ответила Болонка. - И в последний, - добавила она. - На заказ я шью одно и то же, а вот подарки у меня обычно эксклюзивные.
        - Ладно, подруга, хорошо тебе отдохнуть, - Инна вновь засунула подарок в пакет. - Удачи на любовном фронте. Вернёшься - хоть покажи, с кем ездила. Познакомишь?
        - Обязательно познакомлю, - с улыбкой пообещала Юлька.
        Быстро распрощавшись, Инна понеслась домой. По пути она купила бутылку вина и потрясающий комплект нижнего белья. Его зелёный цвет очень подойдёт к бледной коже Инны и особенно - к зелёным глазам, за которые поклонники часто называли Инну чаровницей и ведьмой.
        Ужин она заказала в приличном ресторанчике с доставкой на дом.
        Вечер был прекрасен. До накрытого стола со вкусняшками Инна и Лёшик добрались не сразу. Муж, только переступив порог, сгрёб Инну в охапку ипотащил в спальню. Вообще-то, она подозревала, что так и будет, когда в обновке - комплекте зелёного шёлкового белья - открыла дверь. Особенно Лёшика пояс с чулками впечатлил. Настолько впечатлил, что муж не дал Инне его снять. Впрочем, снимать чулки Инна особо и не рвалась: выглядела она в обновке очень сексуально. И Лёшик тут же доказал это жене.
        На кровать Инна заранее постелила шёлковую простыню, слегка брызнула на неё любимыми духами с горьковатым свежим запахом. Свечи, правда, зажечь не успела.
        - Оставь! - Лёшик даже не подпустил жену к свечам. - Давай сейчас при свете. А это потом зажжёшь, ко второму разу. Ты как хочешь - снизу или сверху?
        - Сейчас - как ты захочешь, - в глазах Инны заплясали искорки, за которые мужчины называли её ведьмой, колдуньей, ворожеей.
        Эти мужчины были давно, в прошлой жизни, до того, как Инна встретила Лёшика, забежав одним прекрасным утром за какой-то ерундой на минутку к Болонке. Уже на следующий день он назвал Инну своим маленьким магнитом: одного взгляда зелёных глаз достаточно, чтобы тут же притянуть её к себе. И отстраниться потом очень тяжело. Впрочем, отстраниться она ему и не дала, и ни разу об этом не пожалела.
        Разговоры о том, что мужчина подруги неприкосновенен, что мужики будут приходить и уходить, а подруги останутся, - это не для Инны. Любовь и семья главнее. Кстати, Лёшика тогда и отбивать-то особо не пришлось: сам с удовольствием отбился к ней от Болонки. Пара взглядов глаза в глаза - и он вышел из квартиры вместе с Инной, сказав Юльке, что ему уже пора. Не поцеловал, не обнял, даже не пообещал позвонить девушке, с которой провёл ночь. Впрочем, что такое - одна ночь? Случайная связь, которая никого ни к чему не обязывает. Так считали и Лёшик, и Инна, но их отношения с самого начала оказались не похожи на случайную связь. Инна переехала к нему через четыре дня. Через полгода была свадьба, а ещё через год родился Ванька. Любимый, желанный ребенок, который сейчас мирно спит у свекрови, пока мама с папой пользуются его отсутствием.
        Подкрепиться в тот вечер Инна с мужем подходили к накрытому столу нечасто и ненадолго. Часа в два ночи, когда бутылка дорогого вина была уже выпита, свечи наконец-то зажжены, а супруги несколько раз успели признаться друг другу в любви, Лёшик увидел в коридоре брошенный Инной в угол в спешке пакет.
        - Любимая, а это у нас что? - он достал серого зайца и за ухо внёс его в комнату. - Смешной, на Ваньку похож. Подарок купила?
        - Болонка сшила, - ответила Инна.
        Почему-то ей стало не по себе.
        - Удачная работа, молодец Юлька, - похвалил Лёшик. - Как живой смотрит.
        Да, сейчас, при свечах, глаза-пуговки игрушки показались Инне живыми, словно заяц наблюдал за ней и Лёшиком. Совсем нервы расшатались! Или дело в усталости и выпитом вине?
        - Да, правда, как живой, - через силу улыбнулась Инна. - Лёш, давай его уберём, чтобы не подсматривал?
        - Давай, - согласился Лёшик и вынес игрушку в коридор. - Зритель нам не нужен.
        Инна проснулась от странного тревожного чувства. Что именно его вызвало - спросонья было непонятно. Она прижалась головой к плечу мирно посапывающего Лёшика и закрыла глаза. Спать не хотелось, тревога нарастала. Вместе с ней росло ощущение: вквартире есть кто-то ещё, кроме них. Инна чувствовала чьё-то молчаливое присутствие.
        Да уж, нервы расшалились не на шутку! Наверное, дома просто душно, и от этого ей приснился кошмар. Сон Инна почти не помнила, - вроде бы в нём был слышен плеск воды, - но от страха пока не могла отделаться.
        Она потрясла головой, словно пытаясь вытрясти оттуда непонятный кошмар. Ну конечно, это от жары! В спальне так душно, что даже в горле пересохло. Лёшик со своим слабым горлом боится простуды и требует держать форточку закрытой.
        Инна сползла с кровати и двинулась к двери. Сейчас она дойдёт до кухни, выпьет воды, а потом обязательно откроет форточку в спальне.
        Каждый шаг давался с трудом, присутствие кого-то чужого и страшного ощущалось всё сильнее.
        Инна поморщилась. С ума она, что ли, сходит? Взрослая женщина, а испытывает какой-то совершенно детский страх, как будто за дверью спальни притаился и поджидает её страшный Хока. Инна решительно рванула дверь и шагнула вперёд.
        В слабом свете ночника она увидела привычный пустой коридор. Ничего особенного. Впрочем, одна деталь была не совсем привычной. На тумбочке сидел Юлькин заяц и таращил на Инну синие глаза-пуговки. В полутьме ей показалось, что взгляд игрушки сделался ненавидящим и осуждающим.
        - Надо же было так напиться, - пробормотала она и двинулась к зайцу.
        Сейчас Инна отвернёт игрушку к стене, и наваждение пропадёт, рассеется, как ночные сумерки.
        Но прикоснуться к зайцу Инна не смогла. Она не смогла даже подойти к игрушке, странный ужас усиливался с каждой секундой, с каждым шагом. Инне казалось, что заяц вот-вот оживёт и неслышно пойдёт на мягких лапах по квартире.
        Она кинулась в спальню, дрожащей рукой закрыла дверь на замочек и нырнула под одеяло к спящему Лёшику. Здесь стало немного спокойнее. Инна нащупала на тумбочке мобильник и посмотрела на часы. Половина пятого. Ночь скоро пройдёт, и приходящие в темноте страхи рассеются, как в детстве.
        "Утром выкину эту ушастую гадость", - решила Инна.
        Если бы игрушку подарила не Юлька, Инна даже в колдовство бы поверила. Но Болонка и колдовство - вещи несовместимые. К тому же Юлька уже дарила Ваньке несколько игрушек - вполне обычных, нормальных, не страшных игрушек.
        Задремать удалось только на рассвете, а в семь утра Инну разбудил звонок мобильника. Номер высвечивался незнакомый.
        - Кому там чего надо? - спросонья пробурчала в трубку Инна.
        Она еле сдерживалась, чтобы не выругаться. Какой идиот может звонить в семь утра в выходной?!
        В ответ незнакомый голос заорал так, что Инна чуть трубку не выронила:
        - Девушка, сейчас же приходите сюда! Немедленно! Ваша подружка нас заливает!
        - Вы ошиблись… - начала Инна.
        - Юля оставила ваш номер! - женщина крепко выругалась. - У меня по всей квартире штукатурка с потолка кусками падает, и вода как из крана течёт!
        Инна тихо чертыхнулась.
        - Сейчас приеду, - пообещала она.
        Собиралась, кляня на чём свет стоит и Болонку, и её соседку. Меньше всего Инна рассчитывала, что в эти выходные ей придётся разбираться с Юлькиными проблемами. Вместо того, чтобы проваляться весь день в постели с Лёшиком, надо ехать успокаивать разъярённую тетку и выяснять, из-за чего Болонка её залила. Если прорвало кран или батарею - придётся вызывать сантехника. В любом случае, предстоит большая уборка: воду нужно собрать, полы вытереть. Надо будет привлечь к этому соседку снизу, её это больше касается. В конце концов, это не Инна залила Болонкиных соседей, и она не нанималась приводить в порядок Юлькину квартиру после наводнения.
        - Давай поедем вместе, - предложил Лёшик, выслушав её пламенную речь о семи утра и потопе у Болонки.
        Инна прикинула, сколько времени уйдёт на его сборы. В общем-то в Лёшиком она чувствовала бы себя увереннее, Инна вообще любит, когда он рядом. С другой стороны, у мужа выходной, он тоже устал за неделю, и Лёшик уж точно не обязан решать проблемы Болонки. А судя по словам Юлькиной соседки, там каждая минута на счету: вода может пойти вниз до первого этажа.
        - Отдыхай, я сама там по-быстрому справлюсь и приеду, - ответила Инна, торопливо надевая платье.
        Она поправила так и не снятые чулки. Лёшик вышел проводить её до двери, поцеловал, скользнул рукой под платье, коснулся обнажённой кожи между чулком и поясом.
        - Некогда! - с сожалением напомнила Инна, мысленно вспоминая Болонку недобрым словом.
        Она невольно покосилась на серого зайца. И чего ночью испугалась, спрашивается? Совсем нервы на работе издёргала! Обычная игрушка, вполне симпатичная.
        - Досыпай, я скоро вернусь, - пообещала Инна.
        - Если останешься там всерьёз и надолго - звони, я приеду, - сказал Лёшик.
        - Надолго я там не останусь, - отмахнулась она. - Полчаса-час, не больше. Если что - оставлю соседке ключи, пусть сама разбирается.
        Быстрый, но страстный поцелуй, - и дробный цокот каблучков по лестнице. Лёшик зевнул. Да, Иннулька справится без него. Надо ж было его маленькому магниту взять у Юльки ключи! Такое утро испорчено!
        Он побрёл в спальню и посмотрел в окно, как Инна садится в серый "пежо", и автомобиль через несколько секунд срывается с места.
        Лёшик покачал головой. Сколько раз предупреждал жену, чтобы не гоняла так, тем более по двору, - и всё без толку. Когда Инна вернётся, надо будет опять с ней поговорить: слишком уж опасно любимая водит машину.
        Лёшик прихватил телефон и снова залез под тёплое одеяло.
        Вскоре мобильник Инны чирикнул, принимая сообщение:
        "Иннулькин, возвращайся поскорее! Люблю, целую, уже соскучился!"
        Инна с улыбкой прочла это через несколько минут, когда остановилась, как и вчера, на стоянке у супермаркета. Искать, где в субботу с утра можно припарковаться в Юлькином дворе, было бы бессмысленно, пришлось пробежаться к дому Болонки лёгкой рысью.
        К разъярённой соседке Инна заходить не стала: наверняка та сама прискачет сразу, как только услышит движение в Болонкиной квартире.
        Чтобы открыть дверь, пришлось приложить усилие: под неё оказалась подложена какая-то тряпка. Инна застыла на пороге и на ошеломлённом выдохе выдала несколько этажей изощрённого мата, услышанного от грузчиков на работе. Весь коридор превратился в сплошной водоём глубиной в несколько сантиметров. На его поверхности плавали розовые, слегка порванные сверху резиновые тапочки и миска для кошачьей еды. Дверь в комнату была закрыта, щель между дверью и полом заполняла вода. Из приоткрытой ванной пробивался луч света и доносился плеск.
        Неужели Болонка умчалась в свою романтическую поездку, забыв закрыть кран?
        - Идиотка! - прошипела Инна.
        Портить туфли не хотелось, лезть в воду босиком - тоже. Чертыхаясь, Инна сбежала по лестнице и позвонила в дверь Юлькиной соседки. Открыли сразу, как если бы хозяйка ждала Инну в коридоре.
        - Сапоги резиновые есть? - сходу спросила Инна
        - Да вы гляньте, что натворили! - запричитала растрёпанная толстая тётка. - Вся квартира в воде, весь потолок вымок, а там - проводка!..
        - Резиновые сапоги, - с нажимом повторила Инна. - Без них я в квартиру не пойду.
        - Галоши дачные подойдут? - вполне нормальным голосом спросила жертва наводнения.
        - Подойдут.
        Вскоре Инна в огромных, не слишком чистых галошах поднималась по лестнице в сопровождении упитанной тётки.
        - Всё с неё стребую, так и передай! - бубнила та. - Только ремонт сделали! Всё позаливало: обои, ламинат, потолок, телевизор, компьютер, проводку новую…
        Инна вполуха слушала сбивчивое перечисление всего, за что с подруги хотят получить компенсацию. Не хватало ещё влезть в разборку Болонки с соседями. Тем более, что Юлька однозначно виновата, и на месте этой тётки Инна бушевала бы гораздо сильнее.
        - Ну ты посмотри, а? - взревела женщина, заглянув в квартиру.
        - Сейчас посмотрю, - пообещала Инна и ринулась в ванную.
        Протянутая в сторону крана рука застыла на полпути. Инна издала невнятный звук. За её спиной истерически завизжала Юлькина соседка.
        - Ой, батюшки, уби-или-и-и!
        Болонка лежала в ванне в чёрном вечернем платье с большим декольте. Волосы Юльки были уложены в высокую прическу. Свет электрической лампочки отражался в сиянии бижутерии - безвкусном колье с огромными прозрачными камнями и длинных блестящих серьгах, наполовину погружённых в воду. Юлькина голова была откинута на бортик ванны. С застывшего бледного лица на вошедших смотрел неживой синий глаз.
        - Воду закрути! - взвизгнула за спиной Инны Юлькина соседка. - Я полицию пошла вызывать! Ох, батюшки! Я её ругаю на чём свет стоит, а она тут мёртвая…
        Тётка, что-то причитая, быстро зашлёпала по воде к выходу. Инна протянула руку к крану. Где-то на грани сознания промелькнула мысль об отпечатках пальцев. Полиция может проверить здесь отпечатки пальцев, лучше ни до чего не дотрагиваться, чтобы им не помешать.
        Инна машинально сдёрнула с вешалки полотенце и через него закрутила кран. Взгляд упал на бледную руку покойницы. Инна еле сдержала крик, увидев несколько чётких порезов. В раковине рядом с ванной валялся большой окровавленный нож, которым Болонка рубила мясо. Инну затошнило. Она несколько раз сглотнула и прошептала:
        - Юлька, как же так?.. Кто тебя так?..
        Она шагнула к раковине. Окровавленный нож как будто физически притягивал Инну. Перед глазами словно тень пронеслась картина - чья-то грубая рука режет Юлькины вены этим ножом, нанося порез за порезом. Неужели никто ничего не слышал? Болонка ведь должна была кричать и сопротивляться!
        У Инны затряслись колени. Ручка ножа прижимала к краю раковины немного намокшую, испачканную кровью аккуратно сложенную бумажку. Вокруг неё засохли неровные кровавые полосы. Сверху набумажке было знакомым круглым почерком выведено: "Инне (лично)".
        "Неужели сама?! - мелькнуло в голове Инны. - О господи!"
        Она дрожащей рукой дёрнула к себе бумажку. Нож звякнул и перевернулся. Инна снова сглотнула. Пальцы крепко вцепились в бумажку. Инна ринулась из ванной, пытаясь не смотреть по сторонам. Последним, за что зацепился взгляд, был открытый глаз Юльки, похожий на прозрачную синюю пуговицу.
        Инна прислонилась к стене, дрожащие пальцы развернули послание. Как же страшно было открыть письмо с того света. От первых же прочитанных слов мороз прошёл по коже, Инне стало трудно дышать.
        Ровные круглые буквы медленно складывались в слова и постепенно обретали смысл. Эти слова казались Инне несправедливыми и жестокими. Она словно слышала голос Юльки-Болонки, ронявший их как камни:
        "Меня уже нет, Инна, и только теперь я могу всё тебе сказать. Теперь ты точно меня выслушаешь.
        Ты всегда умела жить лучше, чем я. Хорошее образование, приличная работа, успех у мужчин. Ты никогда не думала о других и делала всё, что хотела. Наверное, у тебя никогда не было не то что потерь, а даже простых неудач, как у обычных людей. Ты отличаешься от других, ты - успешная, и тебе плевать на всех, кому повезло меньше.
        Помнишь, подруга, как ты отбила у меня Лёшу? У тебя было множество поклонников, а для меня существовал и существует только он. Не представляешь, как я старалась, чтобы он меня заметил, как надеялась, что он останется со мной. Хотя об этом ты, конечно, никогда не думала, ведь это - не твои проблемы. Ты просто навсегда отняла у меня возможность быть счастливой, забрала себе мою жизнь. За такое я не прощу тебя ни на этом свете, ни на том. Помнишь, я говорила, что собираюсь в поездку? Так вот, в последнее путешествие я постараюсь отправиться не одна. А ты будешь вспоминать этот день всю жизнь. Надеюсь, что она будет ненамного длиннее моей. Будь проклята!"
        Инна смяла послание и сжала его в кулаке. Болонка сошла с ума! Она просто сошла с ума! Неужели она не поняла, что для Лёшика та ночь была всего лишь приключением на один раз?
        - Всё, вызвала, - ещё из подъезда громогласно сообщила соседка. Под ее ногами захлюпала вода. - Сказали ничего не трогать. О-хо-хо, скорее бы они приехали, чтоб воду хоть можно было убрать. До первого этажа уже дотекло. Подруга твоя, что ли? - она появилась на пороге и опасливо кивнула в сторону ванны.
        - Знакомая.
        Голос Инны дрогнул.
        - Ох и странная девка была. Себе на уме, - неодобрительно произнесла соседка. - Не удивлюсь, если она сама… того…
        Инна кивнула. Разговаривать не было сил. Да и что тут скажешь?
        - Она вчера ко мне зашла поздно, мы уже спать собирались. Телефон твой оставила, ерунду какую-то говорила… Ой, точно она руки на себя наложила!
        - Какую ерунду? - бесцветным голосом спросила Инна.
        - Сначала вроде ничего - что уехать собирается, и тебя попросила за квартирой присматривать. Дальше начала свои игрушки хвалить, говорила, что она их с душой делает. Ночь на дворе - а она тут о своём мастерстве рассказывает. Ладно бы у нас дети маленькие были, может, я чего и купила бы. Но ведь она знала, что дети повырастали, а внуков пока нет. Потом вообще бред понесла, - заметно оживилась соседка. - О том, что кота своего пристроила и за него спокойна. Что душа после смерти, говорят, три дня на земле находится. Интересно, говорила, может ли обиженная душа за это время на земле сделать то, что задумала?
        Инна поёжилась, её начал бить озноб. Да, Болонка сошла с ума! Инне даже в голову не приходило, что Юлька может настолько её ненавидеть из-за той старой истории.
        Как же это несправедливо и глупо! Даже не будь Инны, Лёшик всё равно скоро бросил бы Болонку. Муж сам говорил, что для него это было обычным мимолётным приключением. О каких серьёзных отношениях и великой любви там могла идти речь? Они всего лишь разок переспали, а Юлька надумала себе то, чего не было и быть не могло. Инна прекрасно знает, что её мужу нравится совсем другой тип женщин. Вот с ней - уверенной, успешной, стройной, яркой - Лёшик действительно счастлив.
        А Болонка всегда казалась придурковатой мямлей, да и за собой так, как Инна, не следила. Могла и с ногтями разной длины ходить, и ненакрашенная, и в обуви нечищенной. Все знакомые привыкли воспринимать её как существо странненькое, но вполне добродушное и совершенно безобидное. В общем, как декоративную собачку, болонку. Кто бы знал, что в Юльке скрыто столько ненависти?
        - Слушай, у неё из родных есть кто? - спросила соседка. - Сообщить бы надо.
        - Я сообщу.
        "Вот так, Болонка, - подумала Инна, стараясь не смотреть в сторону ванны. - Ты меня прокляла, а мне теперь твоими похоронами заниматься. Что ж ты наделала, дурочка?!"
        В глубине сознания мелькнула мысль: пропали их с Лёшиком два счастливых дня вдвоём. Ну зачем, зачем она согласилась взять ключи от Юлькиной квартиры? Если бы отказалась - может, ничего бы и не произошло. Болонка перепсиховала бы и жила себе дальше.
        Инна вспомнила последний Юлькин подарок, и ей стало совсем не по себе. Слишком уж живой взгляд был у серого зайца, слишком сильным - ночной страх Инны. Да уж, с чистой душой Болонка его делала и от всего сердца подарила прямо перед своей смертью, с проклятием вместе.
        Инна вышла из ванной и быстро двинулась к распахнутой входной двери. Из-под ног с хлюпаньем полетели мелкие брызги
        - Эй, куда ты? А полицию кто ждать будет? - удивлённо окликнула Юлькина соседка. - Ты же подруга её, ключи у тебя были, дверь ты открывала…
        - Я скоро вернусь, - не оборачиваясь, пообещала Инна и вышла из квартиры.
        На лестничную клетку вытекала вода, она ручьями пробиралась к ступенькам, спускаясь всё ниже. Соседка Болонки нашла-таки способ, ничего не трогая, убрать воду из затопленной квартиры.
        Домой Инна неслась на сумасшедшей скорости, проскакивая перед пешеходами на красный свет и подрезая на поворотах автомобили. Только выйдя из машины, Инна поняла, что на ногах у неё до сих пор - старые мокрые галоши. От машины к подъезду потянулись мокрые следы. Туфли остались в квартире Юлькиной соседки. Ладно, это неважно!
        Главное, что Инна сейчас же отнесёт в мусорник Болонкин предсмертный подарочек! Не нужна в доме вещь от человека, который так ненавидел Инну. С ума сойти! Ушастая тварь, наверное, - последняя игрушка, которую сделала Болонка.
        - С душой, говоришь, поделки шьёшь? - лихорадочно бормотала Инна в лифте.
        Она влетела в коридор. На тумбочке зайца не было. Инна тихо чертыхнулась. Наверное, Лёшик куда-то перенёс ушастую гадость. Придётся сначала объяснить мужу, что произошло, и показать письмо Болонки. Хорошо хоть, никто больше не видел этот бред, а то Инне, пожалуй, ещё и пришлось бы доказывать, что она недоводила Юльку до самоубийства.
        Инна заглянула в комнату. Лёшик, скорчившись, лежал на кровати. Его рука скомкала простыню, лицо посинело, рот был приоткрыт в немом крике, открытые глаза бессмысленно таращились в пространство. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: Лёшик мёртв.
        На негнущихся ногах Инна, почти ничего не соображая, подошла к кровати. За спиной мужа лежал серый игрушечный заяц, обнимая Лёшика лапами за шею. Синие глаза зайца были мертвы и напоминали прозрачные пуговицы.