Библиотека / Фантастика / Русские Авторы / AUАБВГ / Галантэ Дмитрий / Удивительное Рядом Или Тот Самый Иной Мир : " №01 Удивительное Рядом Или Тот Самый Иной Мир " - читать онлайн

Сохранить .
Удивительное рядом, или тот самый, иной мир. Том 1 Дмитрий Галантэ
        Остросюжетный роман о нашем современнике, оказавшемся неожиданно для себя в параллельном мире.
        Читающий мысли старик, орлы-перевозчики, говорящие лоси, шаловливые домовые и жизнь в подземных городах в этой реальности - обычное дело.
        Узнать тайну существования этого мира и причины своего появления здесь и предстоит герою.
        Дмитрий Галантэ
        Удивительное рядом, или тот самый, иной мир
        Том 1
        Дабы ваш дар истратить не напрасно,
        Решил я книгу сочинить,
        Чтоб вы в вечерний час унынья
        Смогли свой ум расшевелить.
        Предисловие
        Посредством обмена информации - обычного общения и чтения - совершенствуется восприятие, а вместе с ним меняется и многое другое. Можно научиться воспринимать углублённо практически всё в нашей жизни. Желательно, чтобы кто-то дал попробовать на вкус, но ещё лучше, если человек сам способен на это.
        Управлять эмоциями - значит в какой-то (и немалой) степени управлять самим человеком. Если совершенно реальные эмоции вызваны чем-то выдуманным, то они всё равно действенны. Именно поэтому они более значимы, нежели надуманные эмоции, пусть и вызванные самой жизнью, а главное - они так и воспринимаются мозгом.
        Говорю или пишу я, а кто-то читает. Я вызываю определённые образы, ощущения, мысли, ассоциации, и они все, в совокупности, усиливают сами себя и в какой-то момент начинают влиять. И тем сильней влияют, чем больше в них содержится истины, понятной читателю. А далее подключаются воображение и фантазия.
        Итак, читающий сейчас эти строки уже некоторое время думает моими мыслями. Ты читаешь слова, и моя мысль звучит в твоей голове, произнесённая уже тобой! А потом это может заинтересовать, заставить основательно задуматься и в дальнейшем повлиять на поступки.
        Всё происходит вовремя. Никогда не бывает поздно сразу для всего. Ведь обязательно имеются вновь открывшиеся обстоятельства, сулящие новые горизонты. Если что-то произошло, то оно есть, и при желании это можно осознать и ощутить, а значит, и повернуть нужным образом. Как бы нам ни хотелось свалить всё на обстоятельства, попенять на несвоевременность и на этом обречённо успокоиться, делать подобного не следует. Да и вообще, откуда нам знать, насколько бы ужасно всё было, дай нам некто прямо сейчас то, что нам позарез необходимо?
        Всё приходит так вовремя, как только может, а потому и всегда к месту. Хотя, на первый взгляд, вечно чего-то недостаёт, многое хочется заполучить поскорее и побольше, но дай только нам недостающее - и мы не будем знать, как этим распорядиться. Мало того что обязательно всё бездумно потеряем, так ещё умудримся навредить и наделать гадостей окружающим. Обделаемся по самые уши, а потом станем обвинять в своих же просчётах всех и вся… и страдать! Так мучительно, горько страдать!
        Именно для нас что-то способно произойти лишь тогда, когда мы готовы это воспринять! А если оно происходит, но мы не воспринимаем, не замечаем, - его будто и не было вовсе. Кто знает, сколько всего важного и интересного происходит в момент, так и не случившийся для нас.
        Прочтение этой книги займёт около двух суток чистого времени, но чтобы понять, что именно хотел поведать автор, его понадобится несоизмеримо больше.
        Это произведение может оказаться особенно интересным для читателя, имеющего богатое воображение и развитую фантазию, а посему потраченное время ни в коей мере не будет выброшено на ветер.
        Здесь каждый найдёт для себя нечто занимательное и интересное, а фантазии, подхваченные здоровым воображением, окунут читателя с головой в другую реальность, заставив сопереживать и становиться участником необычных событий.
        Эта почти правдивая история повествует о человеке из нашей, во многом абсурдной и до парадоксальности нелепой действительности, совершенно случайно, как ему тогда казалось, получившем уникальную возможность проникать в другой, неведомый, удивительный - иной мир и обратно. Мир, в котором не только жизнь и отношения, но и сама природа совершенствовалась по-иному, без навязанной помощи извне.
        Герой поневоле вынужден сравнивать этот мир с тем, откуда он пришёл. Со временем ему становится всё труднее решить, какой из них следует считать своим.
        Книга написана в смешанном жанре. Удивительные приключения, описания девственно-чистой природы, философские мысли, фантастика, лёгкая детективная линия, практические полезные советы и поучительные, порой смешные житейские истории, которые имеют место в жизни каждого человека - вот что ждёт читателя. И это при полном отсутствии разврата и алчных призывов к грязной власти денег. Широко используются пословицы и поговорки, простонародные выражения и забытые малоиспользуемые слова. Также в ней уделено немалое место сказочным персонажам вроде домовых, лесовиков, леших. Наряду с серьёзными событиями и сложными, порой опасными ситуациями всегда находится место иронии, юмору и сарказму, язвительно источающему малоприятную правду и высмеивающему тщательно скрываемые недостатки. У главных героев есть одно редкое качество, ошибочно считающееся довольно распространённым, - они умеют дружить, помнить и ценить добро.
        Автор смеет надеяться, что его произведение придётся по нраву определённому, хоть и немногочисленному кругу читателей, не желающих мириться с повсеместным навязыванием современного убогого стиля общения и чуждого, инородного образа жизни, пусть и вполне устраивающего некий, далеко не лучший слой общества, возомнивший о себе невесть что. Вполне возможно и то, что эта книга заставит кого-то задуматься о бытии и взглянуть по-иному на некоторые аспекты своего существования.
        По мере многократной доработки книги с автором произошёл ряд неожиданных и необычных событий, вынудивших его призадуматься и, как следствие, несколько переменить своё отношение к жизни. Как оказалось, события носили положительный характер, хотя сначала и выглядели довольно трагично. По крайней мере, для него самого. Близкие люди, прочитавшие её, отмечали такое же влияние. Вполне возможно, это простое совпадение или самовнушение. Тому, кто держит сейчас в руках эту книгу, предлагается проверить, опровергнув или подтвердив подобное воздействие.
        Контактный телефон: 121656198. Номер зашифрован кодом знаменитого изобретателя и художника прошлого. В нём отсутствуют последние две цифры - это возраст, в котором вечно пребывают некоторые представительницы, прикидывающиеся слабым полом. В зависимости от амбиций сих достойных и, как правило, взбалмошных особ, единицу в номере следует прибавить или отнять.
        Все факты и события являются выдуманными, а совпадения случайными. Повторенная же несколько раз случайность является уже закономерной случайностью, а в некоторых случаях - даже случайной закономерностью. Если кто-то встретит себя на страницах книги, не стоит отчаиваться. Будьте спокойны, это лишь случайность. И в любом случае виноват в этом кто угодно, только не вы! Уж это как пить дать, наверняка.

* * *
        Глава 1
        Необычное явление
        С течением времени неминуемо начинаешь всё отчётливее и яснее осознавать тот неоспоримый факт, что жизнь являет собой длинную и непрерывную череду неприятностей. Большие, серьёзные, они наваливаются, порой меняют самым коренным образом наше дальнейшее бытие, оставляя неизгладимый отпечаток. Но, конечно, бывают и лёгкие, как чих младенца, малоприятные недоразумения, по прошествии времени и не сразу вспомнишь о них. Вскорости они и вовсе исчезают, словно стираются из памяти, улетучиваясь и растворяясь в безбрежном океане муторной повседневности. Правда, иногда, в особенно интересных случаях, эти мелочи могут аукнуться «фолликулярной ангиной», напомнив о себе так, что подскочишь и сразу «зачешешься», всё вспомнишь и крепко призадумаешься.
        Правильно гласит народная мудрость: жизнь полосатая, словно шкура зебры. Это высказывание является более точным, нежели банальное сравнение с тельняшкой, ибо тёмные и светлые полосы на шкуре зебры иногда переходят не в противоположный цвет, а в свой собственный. На тельняшке же полосы чередуются и идут примитивно параллельно, а такая жизнь возможна только у бездушной запрограммированной железяки.
        Неприятности и досадные падения сменяются временным затишьем или передышками, ими нужно суметь правильно воспользоваться, дабы не напустить на себя рой новых, ещё более серьёзных напастей, которые вполне могут вылиться во что-нибудь непоправимое. А уж коли такое произойдёт, тогда держись! Пришла беда - отворяй ворота: дорвавшиеся до своего любимого и где-то нужного дела неприятности, напасти и недоразумения тут же перестанут быть лишь досадными. Они, словно снежный ком, быстро перерастающий в смертельно опасную лавину, несущуюся с оглушительным рёвом с крутой горы и сметающую всё на своём пути, завалят и безжалостно раздавят, не оставив от тебя мокрого места. И тогда не будет никакого, даже самого маленького шанса на восстановление. Неприятности завершат, таким образом, своё коварное предназначение - естественный отбор в современных джунглях.
        Восстановление же - вещь крайне тонкая и порой не лишённая приятности, но хрупкая и вместе с тем серьёзная, важная и ответственная. Иной в столь непростой момент жизни предаётся безудержным возлияниям, упиваясь зельем безмерно, жадно и одержимо. А кто-то начинает с многократно усиленным усердием заниматься любимым делом, зачастую никчёмным и бесполезным, но необходимым и нравящимся лично ему, опасаясь не успеть завершить его до следующей неизбежной неприятности. Одни путешествуют, другие занимаются опасным или редким видом спорта. Я же люблю в этом деле разнообразие. Порой и сам не ведаю, чего могу возжелать.
        Всё зависит от настроения, которое, в свою очередь, зависит от обстоятельств. А эти самые обстоятельства я всю жизнь и пытаюсь приручить. Хоть и не так часто, как хотелось бы, но иногда получается. Можно сказать, что приручение идёт с переменным успехом. И не очень понятным остаётся лишь одно: кто кого приручает - я обстоятельства или они меня!
        Возвращаясь к способам восстановления, могу порекомендовать один чудодейственный метод - поход в лес по грибы. Главное условие и одновременно залог успеха - уходить подальше от населённых пунктов и продуктов их разложения, которые называются последствиями жизнедеятельности. Дёшево и сердито!
        Эта история начиналась в ничем не примечательный, пасмурный, дождливый день. Ничто не предвещало тех необыкновенных и удивительных событий, которые вскоре начали происходить со мной и происходят до сих пор. Правда, много позже мне стало казаться, что было у меня робко проклёвывающееся предчувствие, на которое я не обратил должного внимания, а отмахнулся, как от назойливой мухи. Стоило прислушаться к этому и вовремя разгадать, и тогда всё могло быть совершенно иначе.
        Человеку свойственно приписывать как себе, так и другим мистические, волшебные и пророческие способности. Многие кудесники очень любят это делать задним числом, когда что-либо уже свершилось, а особенно что-то страшное или трагичное. Причём они, великие потомственные знахари в седьмом с половиной колене, похоже, сами в это свято начинают верить. Да, самовнушение - штука непростая! Приукрасят, понапридумывают, нагло приврут где нужно, уверят себя для пущей убедительности, и вперёд! Имел я удовольствие лично слышать множество откровенно абсурдных рассказов, поведанных мне самым доверительным тоном. Таинственно, с придыханием, трясущимися губами и неподдельной дрожью в голосе, а коли всё это сказано в подобающей обстановке и при определённом настрое - эффект бывает поразительным! Даже верующих в здравый смысл мороз пробирает по коже. Прямо театральное действо!
        Ради справедливости надо отметить, что были среди этих историй и заслуживающие внимания. Некоторые самые удачные былины я даже додумывал и приукрашивал в силу своих скромных способностей, приберегая их до поры до времени, дабы не ударить лицом в грязь и достойно ответить эдакому пламенному любителю научно-популярной фантастики с потусторонним уклоном. Ввести его в глубокий транс удивительно правдивым рассказом, поглядеть, как он таращит в мистическом экстазе глаза и бухается в спасительный обморок. Спасительный потому, что я всё равно на этом бы не успокоился и непременно рассказал ему ещё парочку подобных душещипательных историй. И тогда - страна грёз или жёлтый дом с основательно подмоченной репутацией. Одно из двух! Иного выхода нет, это и ежу понятно.
        Итак, вернёмся к нашему ненастному деньку, когда я, вырвавшись наконец из города, отправился на дачу к родителям с целью уединения и обследования местных дремучих лесов на предмет любимых грибов. Это теперь мне очень нравится собирать грибы, но так было далеко не всегда. В далёком и радостном детстве я любил их только есть и весьма тяготился лесными походами. Со временем, а главное, с помощью родителей, выражающейся в настойчивом навязывании и принуждении, я страстно полюбил и сам процесс сбора. Да так полюбил, что теперь и за уши не оттащишь!
        Идёшь себе по лесу, радуешься тишине и покою, думаешь о своём, никому не мешаешь, и тебе никто не мешает. Красота, да и только, кто понимает! А остановишься вдруг, прислушаешься, приглядишься - и тут же начинаешь различать целое множество разнообразных звуков и удивительных картин.
        Лес - могучий единый организм, живущий полной, настоящей жизнью, скрытой от постороннего глаза, словно защитным куполом, кронами деревьев, где царят свои вечные и верные правила. А ты будто попал в иной мир, коренным образом отличающийся от привычного своей гармоничностью, размеренностью и глубоким смыслом, где ничего не происходит без толку, всё идёт своим чередом, из всего извлекается наибольшая польза. В любое время года он великолепен. В лесу всё совершенно, нет ничего лишнего. Так обстоят дела до тех пор, пока в это великолепие не вламывается самое глупое и вредоносное на свете существо - человек прямоходящий, пустоголовый, кругом гадящий.
        Накрапывал мелкий дождик. Стоило слегка коснуться какой-нибудь ветки, как на тебя с отяжелевшей листвы обрушивался не очень-то приятный и довольно прохладный душ. Дождик то усиливался, и тогда приходилось искать густое ветвистое дерево, чтобы укрыться и не вымокнуть до нитки, а то и вовсе прекращался. Солнце, изредка выглядывавшее до этого, теперь совершенно скрылось за низко нависшими свинцовыми облаками.
        Грибов было немного, но всё же были, поэтому возвращаться домой пока не хотелось. Видимо, я ещё недополучил своей порции лесного счастья. Дождь мерно постукивал по листве. Ощущался целый букет ароматов: приятно пахло хвоей и прелыми листьями, мхом и грибами, лесными цветами и травой и ещё непонятно чем. Всё в совокупности создавало неповторимый лесной дух. Этот дух жадно впитывается телом, каждой его порой, каждой клеточкой. Организм насыщается им, словно терзаемое жаждой, измученное животное, пьющее кристально чистую воду из ручья, тем самым очищаясь и исцеляясь.
        Воздух вокруг необычайно прозрачен и свеж. Тихо и уютно, невольно и в душе воцаряются покой и умиротворение. Все неприятности и невзгоды отходят на задний план. Это ещё одна из причин моей любви к подобным прогулкам, во время которых набираешься моральных и физических сил.
        Шёл я вдоль довольно большого оврага и, за неимением грибов, наслаждался запахами и видом мокрых деревьев, шевелящих ветками-руками, будто смывая накопившуюся за жаркие деньки пыль, чтобы засверкать, переливаясь, обновлённой листвой. Вскоре погода испортилась настолько, что неплохо было бы где-нибудь укрыться. Лес был дремучим, но подходящего раскидистого дерева с густой листвой поблизости, к моему глубочайшему сожалению, не нашлось. Зато край оврага таким замечательным образом нависал, образуя козырёк, что грех было не воспользоваться этим укрытием, которое заботливая природа любезно предоставляла измученным непогодой путникам вроде меня, словно извиняясь за доставленные неудобства.
        Я с благодарностью принял извинения и спустился в овраг, встав под навес из переплетённых корней и дёрна. Становилось прохладно и зябко, изо рта шёл лёгкий парок.
        С раннего детства я люблю непогоду, естественно, когда сам надёжно укрыт от неё. Во время дождя или снега на меня находит спокойствие, хорошо думается, появляется чувство защищённости и свободы.
        Отдыхая и покуривая, я раздумывал: а не достать ли из рюкзака термос с чаем и бутерброды, чтобы стало совсем хорошо? Над головой причудливыми узорами свисали мочалкообразные хитросплетения корней, словно сотканные из толстенных нитей и канатов кружева. Видно было, что с течением времени овраг продолжал осыпаться и, следовательно, постепенно, но неудержимо расширяться. Об этом факте говорили свежие следы множественных обвалов почвы.
        В одном месте я заметил что-то похожее на небольшую нору, в которой вполне могла жить-поживать лисица или даже средних размеров волк. Но никаких следов животных вокруг видно не было. Я машинально постукивал палкой по краям норы, представляя, что сейчас оттуда кто-нибудь как выскочит, как выпрыгнет, и пойдут клочки по закоулочкам! Края дыры довольно легко осыпались. Она делалась постепенно всё больше и больше, увеличившись настолько, что я при желании мог протиснуться в образовавшееся тёмное отверстие. «Ну, - думаю, - вот и славно. Если дождь усилится, то расширю её ещё немного, залезу и буду здесь жить!» Шутки шутками, а дождик и не собирался заканчиваться, небо ещё сильнее обложило и затянуло низкими тучами.
        Вот и капать начинает с краёв козырька и с корней, накаркал! «Мало радости тут мокнуть», - подумал я, начав целенаправленно расширять лаз, ковыряя и обстукивая его края походной увесистой палочкой. Земля в том месте была рассыпчатая: лесной перегной с небольшими примесями глины и песка. Осыпалась она крупными комьями, легко поддаваясь моим усилиям. Поэтому в считаные секунды я расширил проход настолько, что лишь слегка нагнувшись, мог свободно протиснуться внутрь открывшейся передо мной пещерки, что и не преминул сделать. Наклона вниз образовавшийся лаз практически не имел, зато дальше немного расширялся, образуя подобие галереи с полукруглыми земляными сводами. Специфически пахло сырым подземельем. Хоть коридор и был довольно просторен, но приди мне в голову мысль посмотреть, что на другом его конце, - пришлось бы двигаться на четвереньках. А подобный способ передвижения меня не очень воодушевлял.
        Довольный до невозможности тем, что удалось найти укрытие от непогоды, я совершенно спокойно уселся на ведро с грибами правым боком к тоннелю и, соответственно, левым к выходу. Теперь я уже наверняка решил напиться горячего крепкого чая с чабрецом и наесться вкусных домашних бутербродов с запечённым в духовке мясом, сыром, помидорами и зеленью.
        Отобедать на природе! Что может быть лучше? Но сначала нужно хорошенько проголодаться, утомиться как следует и нагулять здоровый волчий аппетит. Да так нагулять, чтобы запах пищи обострённо и жадно воспринимался истосковавшимся обонянием. Только тогда включатся естественные процессы пищеварения при виде еды: потекут слюнки и вовсю начнутся внутриутробные завывания с перекатами. А коли получится иначе и аппетит не нагуляется в должной мере, то эффект будет с гулькин нос, а удовольствие слабоватым. Разумеется, сознательно нагуливают аппетит только истинные гурманы, употребляющие в пищу домашние, простые, но качественные и проверенные продукты. Проглотам же, закидывающим в себя, словно в помойку, что ни попадя, этого никогда не понять. Правда, долгожданным подобный аппетит можно назвать, когда пища имеется в достатке, а ежели она отсутствует, то этот самый аппетит сразу превращается в «к сожалению, ожидаемый».
        Так и у меня получилось. Сперва проголодался по всем правилам искусства, а затем отобедал по полной программе! И на этот раз мне крупно повезло: зверски нагулянный аппетит и глубочайшее чувство удовлетворения, всегда посещающее моё бренное тело в минуты скромного насыщения, присутствовали в полной мере. Было очень вкусно, слов нет! Всем рекомендую подобный способ потребления пищи. Это несравнимо прекрасней, нежели примитивное посещение наших ресторанов с их обычной человекообразной публикой. Лучше бутерброд с чаем в лесу среди раскидистых дубов и ядовитых поганок, чем изысканные кушанья в ресторации среди тех же дубов и поганок, но только принявших человекоподобный облик, а попросту - среди явных дубин и откровенных поганцев обоих полов.
        Хотя теперь, как оказалось, пола вовсе не два - мужской и женский, как и должно быть в природе, а целых три! Как же надоели эти мутации и извращения! Это же надо, количество полов сравнялось с числом родов, ковыляя, добавился ещё один, дефективный и смешанный - средний. Средний не средний, так, непонятно какой, но отвратительный настолько, что по-хорошему это надо бы тщательно скрывать, а не выпячивать подобные убожества на каждом углу! Но что делать? Это же не лес, где всё чётко и ясно, где вряд ли встретишь медведя-гомика или лося-педика, зачем-то гоняющегося сломя рога за слегка розоватой зайчихой!
        Никуда не торопясь, я закончил трапезу и степенно закурил, с наслаждением выдувая сизый ароматный дым вперемешку с паром. К своему удивлению я заметил, что дым не выходит наружу, а плавно засасывается внутрь, в самые недра пещеры. Это означало, что нора имеет выход. Но я совершенно точно знал, что в радиусе ближайших двадцати-тридцати метров никаких нор не было! Разве что отверстие совсем маленькое? Или их даже несколько, где-нибудь под корнями деревьев или кочками? Да, наверняка так и есть! Пролезть, что ли, немного внутрь и посмотреть, куда затягивает дым?
        Подобное решение окончательно созрело, как только боковым зрением я заметил на полу что-то светяще-шевелящееся, будто живое, чего раньше не было. Вот и клочки с закоулочками пожаловали! Наверное, это горящий в темноте дьявольским огнём огромный, размером с тарелку глаз свирепого подземного хищника, пока не известного науке благодаря своей кровожадной прожорливости.
        Резко, с неожиданно-противным хрустом повернув голову и чуть не свернув этим движением шею, я вытаращил глаза, пытаясь разглядеть это нечто. Надо думать, видок у меня был весьма необычный! Если в тот момент мне бы довелось увидеть себя со стороны, то я, как пить дать, издевательски насладился бы своим искренним удивлением и натуральным недоумением. Но тогда мне было не до смеха!
        Метрах в десяти от меня что-то засверкало довольно ярко и, как мне показалось, вызывающе нагло. Оно шевелилось, меняясь в форме и размерах. «Не пора ли заканчивать размышлять и пялиться, - пронеслась мысль, - а побыстрее удирать отсюда? Вдруг это пятно живое? Ещё покусает… или вообще сожрёт и не подавится! Вместе с грибами сожрёт! Вот здорово, сам пришёл и гарнир с собой принёс - собственноручно собранные грибочки. Но раз до сих пор не съело и даже табачный дым вынесло, значит, либо не живое, либо терпеливое. Или слишком хитрое. Ждёт-выжидает, когда я всю стаю приведу. Тогда можно будет и запасы на зиму сделать в виде мясных консервов».
        Пока я усердно размышлял о природе этого необычного явления, оно, видно, обидевшись на моё невежество, взяло да и исчезло. «Ну и хорошо, - выдохнул я облегчённо, - баба с возу - кобыле легче». Рассказать кому, не поверят или скажут: «Сдвинулся! Всякие горящие голодным огнём пятна ему в лесных норах мерещатся! Одному-то по лесу шататься - и немудрено!» Но когда пятно вновь замаячило на том же месте, я твёрдо решил разобраться и узнать, что это за феномен такой завёлся и безобразничает, издеваясь надо мной.
        Так иногда бывает - увидишь что-то необычное и начинаешь рисовать в воображении разные чудеса, а разберёшься - окажется всё настолько просто, что даже обидно делается! Сейчас слазаю, а вернее, схожу. Ход дальше намного шире, но не очень просторный, словом, не метро, идти придётся сильно согнувшись. Вот сейчас посмотрю, разберусь…
        Сходил на четвереньках и выяснил. Всё оказалось очень просто, как я и предполагал, проще пареной репы. Это самое пятно было совсем даже и не пятно, а небольшая лужица на плотном, будто утрамбованном глиняном полу хода. В этой лужице, как в зеркале, отражался лучик солнца. Метрах в восьми от неё, под небольшим наклоном вверх, был выход из тоннеля - небольшое отверстие, в которое и проникал тот самый лучик. Мне стало на мгновение легче, но сразу возникла другая проблема, от которой, очевидно, выражение моего лица приняло опять удивлённый и даже ошарашенный вид. Только теперь я стоял на четвереньках, да ещё с ножом в зубах, словно заправский пират, и если с отсутствием попугая на плече легко можно было смириться, то поза не очень-то располагала к размышлениям. В ней ощутимо недоставало солидности и самоуважения, что вызывало инстинктивное напряжение, к которому, к сожалению, многие привыкают… со временем.
        Я почувствовал, как у меня зашевелились волосы. Или это просто земля осыпалась сверху? В сознании пронеслось: если впереди солнце - это очень хорошо, но почему тогда сзади дождь? Или он закончился? Но этого не может быть, ведь прошли считаные секунды! Или мне так только казалось, а на самом деле я уже давно стою здесь в этом неудобном положении?
        Так думал я, пятясь задом, словно рак, до конца не определившись - огорчаться или радоваться? Дополз до родного пластикового ведра с грибами. Классической корзине я всегда предпочитал ведро, потому что оно может быть использовано и для других целей, например, как табуретка, или столик, или для мытья машины. Оно и находилось всегда в багажнике, а тот, в свою очередь, в самой машине, которая, между прочим, осталась на даче у отца в трёх-четырёх километрах отсюда, а может быть, и пяти, да ещё лесом! Так что если мне откусят что-нибудь существенное и безмерно близкое, то ковылять ползком до машины будет затруднительно и весьма проблематично.
        С этими мыслями я добрался, наконец, до входа. Какое там солнце? Дождь нагло и упорно как ни в чём не бывало продолжал идти. Злосчастное пятно вместе с тем исчезло. Неужели, пока я пятился, солнце опять спряталось и пошёл дождь? Другого объяснения у меня не было. В тот момент, как сейчас помню, я чувствовал себя полным идиотом. И немудрено! Ведь если бы дождя не было, то я, естественно, пошёл бы дальше собирать грибы и дышать вкусным лесным воздухом. Но дождь шёл, а потому я решил ещё перекурить, так, про запас, и собраться с духом, а заодно с силами и мыслями. Не успел выкурить и половину сигареты, как моё лицо вновь приняло ставшее уже таким знакомым выражение ошалелости средней тяжести и, естественно, небеспричинно! Вот он - дождь, а вон оно - солнечное пятно! А ещё говорят: чудес не бывает, чудес не бывает! Тогда что это такое? И посоветоваться не с кем! Хоть телефон и есть, но попробуй расскажи кому-нибудь! Я первым высмеял бы сказочника, который бы попытался нести подобный бред сивой кобылы.
        Таким безрадостным раздумьям предавался я, так и не решив, что мне делать дальше. Но решение было очевидно - лезть к тому выходу и посмотреть в глаза тому солнцу. Как бы удивительно это ни выглядело, но не уходить же не разобравшись. Уйдёшь, а потом никогда себе этого не простишь. Лучше жалеть о том, что было, чем о том, чего не было. Но это, кстати, тоже не всегда. Вряд ли кому придёт в голову сожалеть о несостоявшейся встрече, коли следствием её станет заражение инфекционно-вирусным заболеванием, даже если вы и являетесь яростным поклонником богини неписаной красоты - Венеры!
        И решил я лезть. Метр за метром, как мустанг-иноходец (правая нога - правая рука), я пробирался к заветной цели, держа свой неизменный нож в зубах, пока наконец не добрался.
        Что же я увидел? Обычный лес, обычное солнце, только одно необычно - на другой стороне хода вовсю поливает нешуточный дождик! «Надо же, какой забавный случай, - подумал я, - а вылезать-то всё же придётся, хотя бы чтоб развернуться». И вылез. Огляделся. Вдруг меня осенило: раз уж дождя нет, то я имею счастливую возможность быстренько перейти поверху к своему заветному ведёрку и пойти себе собирать грибы дальше. Пошёл. Облазил всё в округе, но так и не нашёл не только ведра, но даже оврага! И опять мой разум отказывался понимать, старательно и настойчиво пытаясь найти хоть какое-то логическое объяснение происходящему. Тут уж я дал волю эмоциям и высказался вполголоса, используя простонародные эмоциональные и малоиспользуемые выражения по поводу этой странной и удивительно-пугающей ситуации с упоминанием хитрого солнца, так похожего на фонарь, дождя и подземного хода! Я не на шутку расстроился по поводу своего, возможно, серьёзно пошатнувшегося здоровья, но всё же решил пойти к лазу и так, на всякий случай, попробовать пролезть через него обратно. И что вы думаете? Пролез совершенно легко и
непринуждённо! И ведро с грибами, и дождь были на месте. Нашёлся и овраг, похоже, и не помышлявший никуда исчезать. Случай явно клинический! Вся надежда, что это галлюцинации, вызванные всего лишь переизбытком кислорода!
        Решил я на днях вернуться к этому оврагу с кем-нибудь из знакомых и обсудить это непонятное явление природы, а может, и не только обсудить. Одному мне сейчас пытаться во всём разобраться было немного жутковато, а с кем-нибудь - совсем другое дело, за компанию-то и монах женился! Как говорится, одна голова хорошо, а две - лучше. Хотя, возможно, лучше было бы сразу обратиться к врачу. Но ход моих мыслей в этом направлении мгновенно прервался благодаря собственному опыту общения с теперешними эскулапами, которые деградировали в духе времени. Нет уж, спасибо! Галлюцинации на свободе в относительно добром здравии гораздо лучше, нежели быть залеченным заживо, да ещё со своей собственной подачи.
        Я медленно брёл в сторону дач и думал о произошедшем со мной непонятном случае. «Озадаченный шёл к даче! Вот и думать стал в рифму! Ох, не к добру это всё! Что дальше-то будет? Увижу ли родных?» И юмор стал какой-то чёрный. Не до грибков уже.
        Но через некоторое время всё вошло в норму, мрачные мысли улетучились сами собою, жить стало веселее. Не иначе волшебный, чудодейственный лес помог! Я же говорю, что иногда полезно прогуляться! Когда совсем полегчало, я совершенно случайно набрёл на пару удачных пней и набрал полное ведро мелких красивых опят и так, по мелочи, большой пакет благородных грибов, которые я ценю несколько меньше.
        Через несколько дней заманил я на родительскую дачу (походом за всё теми же грибами) одного знакомого, редкой души человека. Правда, большого любителя прихвастнуть. Да и другие грешки за ним замечались, но не смертельные в основной своей массе. Так что ничего страшного в этом нет, я считаю, всё познаётся в сравнении. Взять любого высокопоставленного чиновника или церковника, да даже и тех, кто рангом пониже. Они же такое вытворяют, что чертям тошно делается! Их, чертей, прямо-таки наизнанку выворачивает от «благочестия» оных, в судорогах мутузит и немилосердно скручивает в бараний рог и обратно! И что же? Да ничего! Живут и благоденствуют, плодятся и процветают как сами, так и их выкормыши! А как иначе? Иначе никак! Практически у всех поганцев, явно убогих духовно, на лице и во всём облике отпечатаны все известные пороки общества… в многократном увеличении. Так отпечатаны, что и не сотрёшь - жизнь шельму метит!
        А у кого с обликом всё в порядке, те ещё страшнее, о них-то, двуликих, и вообще не хочется думать, ибо ничего хорошего за ними не стоит. Объединяет же все эти порочные организмы то, что все они, сердешные, нашли свою кормушку. У одних это нефтяная труба или что-нибудь в этом роде, у других «заблудшие овцы», а вот третьи направляют и организовывают первых двух ради неких сомнительных интересов. Налицо тройственный паразитирующий симбиоз. Для них выпить кровь невинного младенца - всё равно что высосать сигару, сидя на золотом унитазе и подёргивая ножками. Бывают, ясное дело, и исключения, только лишь подтверждающие правило. Говорят, что бывают. Наверное, бывают. Но я таких чудес пока не встречал, а все эти россказни - пустое. Благочестивый церковник! Честный чиновник! Да ещё в придачу чином от ума не избавленный! Эти понятия несовместимы, смешно даже. Почему-то я считаю, что по сравнению с другими мой приятель - редкой души человек, прямо-таки ангел божий!
        Так вот, пошли мы с этим святошей по грибы. И я повёл его прямиком к заветному месту. Сразу же нашёл овраг, отыскал козырёк, но дыры не было. Я глазам своим не поверил! Залепили её, что ли? Сколько я палкой ни тыкал, никаких следов, ничегошеньки. Хорошо ещё, что я ему ничего не рассказывал, хотел удивить, а то бы точно прослыл сказочником, может, даже похлеще, чем он сам. Он и так распереживался за меня, наблюдая, как я с озабоченным видом палкой в землю тычу. Даже несколько раз повторил, что грибов тут нет и быть не может! Как будто я и сам этого не вижу! Хорош бы я был, заяви ему в тот момент: «Понимаешь, тут должна быть такая небольшая пещерка… мерцающий свет, тайный лаз и выход неизвестно куда, но там очень хорошо, я там был».
        Теперь мне вдвойне было о чём призадуматься. Думал я, думал, но так ничего путёвого и не придумал!
        И потянуло меня в следующий раз к этому загадочному оврагу, как муху на мёд или чиновника на мзду. Я и не сопротивлялся, пошёл. И что вы думаете? Вот она, дыра, на своём старом месте! Я глазам своим не поверил, проморгался, протёр их. Всё то же самое: лаз, пещера, мерцающий свет, и даже дождь снова накрапывал. Получалось, что это отверстие открывается мне, только когда я один. А не будь тогда солнца на другом конце, я вообще не заметил бы ничего, спокойно переждал дождь и ушёл, пропустив всё самое интересное. Но мне повезло, дождь был, и было солнце, теперь-то уж я всенепременно вылезу с другой стороны и разберусь, что тут за чудеса такие творятся! Настроение резко улучшилось, появился кураж, как перед прыжком с парашютом в неизвестность. Но прыгать я собрался в загадочный и неведомый, определённо скрывающий какую-то тайну, быть может, былинный или даже вещий лес. Ведь любому на моём месте было бы интересно! Тогда я даже предположить не мог, насколько затяжным окажется этот прыжок!
        Мы способны выбирать себе будущее. Если знаешь, чего хочешь, и думаешь наперёд, ставишь перед собой разумные цели, шаг за шагом продвигаешься к ним, то начинаешь понимать, что уже не столь важен результат, как захватывает и приобретает смысл сам процесс стремления.
        Возможно, мы вольны выбирать себе и настоящее при условии выполнения вышесказанного.
        Но, оказывается, мы вполне способны менять своё прошлое. Сразу как-то не очень верится, но если подумать, то вдруг делается вполне реальным и это. Например, нам со временем всегда предоставляется возможность определить заново движущую силу тех или иных своих поступков, а иногда удаётся разобраться и откопать их новую, истинную причину. Так что же это, если не изменение смысла произошедшего, то есть прошлого, и осознание себя другим в этом самом прошлом, а следовательно, и в настоящем, и в будущем?

* * *
        Глава 2
        Знакомство
        Не впадая больше в степень крайнего удивления, а напротив, совершенно спокойно проделал я весь путь по тоннелю знакомым маршрутом и привычным образом, толкая перед собой ведро с ножом и грибами. Без всяких приключений я вылез с другой стороны на белый свет, практически не устав и особенно не испачкавшись. Кстати, никакой лужицы на дне прохода не было и в помине, наверное, испарилась или впиталась вся без остатка.
        Встал на ноги и первым делом достал телефон. Решил посмотреть, есть ли чёрточки, показывающие уровень связи. Их не было. Зато возникло ощущение, что воздух какой-то не такой, чище, что ли. Хотя комаров так же много, но вроде крупнее они стали. А может, всё это мне только кажется? Нет, что-то не то! А что не то, понять не могу! Но не то, и всё тут, хоть режьте меня без ножа! «Пойду, - думаю, - разведаю поблизости, чтоб дырку ненароком не потерять». Достал компас, сориентировался, сделал надрезы на нескольких молодых деревьях, дабы издалека были белые пятнышки видны, и отправился на север, подстраховавшись ещё по солнцу, которое светило мне в правое ухо.
        Птички поют, кузнечики стрекочут, деревья шумят листвой. Воздух очень чистый и свежий, действительно пьянящий. Именно в воздухе главное, первое отличие. Мой организм сам ощутил и оценил разницу. Такое впечатление, что лёгким дышать стало гораздо легче. Частота вдохов стала реже, но воздуха за раз помещаться стало ощутимо больше. А может быть, этот эффект достигался тем, что местная атмосфера благодаря какому-то чуду была более насыщена кислородом или некой энергией? Точно сказать не могу, но то, что дышалось здесь несоизмеримо лучше и приятнее, это факт. Соответственно, при таких условиях и всё остальное казалось прекрасным.
        Первое время я, как ребёнок, получивший новую игрушку, радовался в душе и наслаждался каждым вдохом, пытаясь учиться различать ароматы, оттенки и послевкусие местного воздуха. Странно, но по примесям выхлопных газов и отбросам химических предприятий я пока не скучал. А вдруг мне страшно захочется вдохнуть каких-нибудь отравляющих веществ? Что я тогда буду делать, как мне без этого жить дальше? Ну да ладно, стану мучиться и дышать чистым воздухом, авось не помру, по крайней мере сразу. Поживу ещё немножко назло минздраву. Помучаюсь без ядовитых примесей и, если доведётся, проживу как-нибудь без рака и сердечно-сосудистых заболеваний. И даже не сыграю в ящик, как предусмотрено бюджетом, до достижения пенсионного возраста, к искренней досаде министров и всяких других членов… правительства. А чего не жить, коли никто не гробит? Вот поставлю здесь шалашик и заживу!
        Всё это время я крайне осторожно пробирался по незнакомому лесу и пытался осознать и проанализировать то, что со мной происходило.
        Вдруг меня что-то насторожило. Какой-то непонятный отдалённый звук. Остановился, прислушался. Кто-то продирается сквозь деревья и кустарник, по-хозяйски трещит ветками всё ближе и ближе.
        Мне никогда не нравилось встречать в лесу людей. Вот и на этот раз я подумал: «Пусть себе спокойно пройдёт мимо, а я потом пойду своей дорогой». Но не тут-то было! Треск всё ближе, и кусты трясутся уже совсем неподалёку. Нащупал я в кармане перцовый баллончик для освежения дыхания недругов и жду с замиранием сердца: кто же сейчас появится?
        Ждать пришлось недолго. Метрах в тридцати показался мелькающий среди деревьев силуэт такого же грибника, как и я. Конечно, в этом не было ничего особенного. Только направлялся он прямиком ко мне. Что же мне ему отвечать, если он заблудился и начнёт про дорогу выспрашивать? Ведь раз оврага тут нет, то и дач может не быть и в помине.
        Подходит бодрой, лёгкой походкой мужичок лет пятидесяти, не больше, с аккуратной седой бородкой, как у боцмана, среднего роста, нормального телосложения. Ничем не примечательный, только спокойствие от него какое-то исходит и доброжелательность. Что само по себе не могло не настораживать. Он мне сразу понравился, в старом и правильном смысле этого слова, с первого взгляда. Бывает, ну не нравится человек, хоть ты тресни, и ничего с собой поделать не можешь. А иногда наоборот, как сейчас. А коли так происходит, то общение превращается в сплошноеудовольствие. «Ну, - думаю, - надо быть настороже. Так всегда, сначала расположат к себе, а потом грибным ножичком чик по горлу, и грибы все отберут. Или ещё чего похуже удумают, всяко бывает, места здесь глухие».
        - Здравствуй, сынок! Как грибы-то, есть? - спросил дед как ни в чём не бывало, почёсывая, а затем приглаживая боцманскую бородку.
        - Есть, отец. А у вас как с этим обстоят дела, нашли что-нибудь стоящее? - вежливо поинтересовался я в свою очередь.
        Он, хитро улыбаясь, опустил свою огромную корзину - вместимостью ведра три моих будет. Тяжеленная небось, потому и носил он её на широком плетёном ремне, перекинутом через плечо. Дед откинул небрежно накидку, эдакую защиту от листьев, хвои, веток разных, а там… красота! Грибок к грибку лежат молоденькие опята, лисички, белые - все крепкие, упругие, свежие, как на подбор. И почти полная корзина! У меня аж дух перехватило и настроение немного испортилось. А он, видя такое дело, остался очень собой доволен. Прямо-таки расцвёл весь, как майская роза. «Вот, - думаю, - хитрющий старец! Мало того что грибов набрал, удовольствие получил, так теперь ещё расхаживает по лесу, хвастается и сшибает лавры. Хоть и заслуженные, но всё равно! Другим-то обидно! Но каков хитрец этот старче, а!»
        Слово за слово, разговорились мы с ним. И я в процессе начал потихоньку понимать, что он знает, из какой дыры я вылез. Например, он говорит, загадочно улыбаясь в бороду:
        - А у вас, сынок, грибков, видать, не шибко много, как я погляжу. Лето засушливое выдалось, али грибники такие нерадивые пошли? Ну, ничего-ничего! Может, в следующем году повезёт. Или, коли желаешь, отсыпь себе моих грибочков, вон у меня их сколько! Мне не жалко для хорошего-то человека! А то что же это получается? Непорядок это, ох, непорядок! Тебе небось домой стыдно возвращаться будет! Эх, я-то тебя хорошо понимаю… ну так что, отсыпать?
        Вот какой добренький оказался дедулька! Неспроста всё это, ох, неспроста, чует моё сердце. Устал я от всех этих пространных намёков и решил у него напрямую спросить, без обиняков:
        - А куда же это меня занесло?
        Он ничуть не удивился моему вопросу, только бороду почесал, потом пригладил, хитро прищурился и говорит:
        - Я, сынок, тебе всё сейчас подробно расскажу, только давай присядем, чтобы ты не упал ненароком. А заодно и перекусим, так, запросто, по-свойски. Ты только меня не перебивай и не торопи, теперь времени у тебя мно-ого будет. Знаешь ведь народную мудрость: тише едешь - дальше будешь?
        «Ну да, знаю, только дальше будешь от того места, куда едешь, это уж точно! Да что это у него за намёки такие?» - думаю про себя, а сам, из вежливости, молчу и улыбаюсь. Глупо-глупо улыбаюсь и прикидываю, чем бы таким его огреть, если что? Уж очень всё странно. Но вместе с тем и интересно, что же дальше будет.
        Дед, аккуратно поддев носком сапога, откинул в сторону валявшийся под ногами толстый обломок палки, который я ещё раньше заприметил и уже прикидывал, с какой стороны за него сподручней схватиться, чтобы удобней было орудовать. Затем он достал из кармана какой-то свёрнутый клочок бумажки размером с ноготь на большом пальце ноги, встряхнул пару раз и разложил на земле… скатерть, я даже рот раскрыл от удивления. Осталось только раздвижные кресла-качалки с навесами из кармана вытащить да из рюкзака фонтан достать для пущего удовольствия. А он поглядывает на меня с улыбкой и говорит:
        - Люблю я эту работу! Ты, мил человек, скоро устанешь удивляться. Просто-напросто утомишься, и всё тут. А фонтан нам сейчас без надобности. Толку, говорю, от него сейчас мало будет, только комаров лишних привлечёт. Фонтан хорош на солнышке, на самом пекле, да чтоб в него можно было окунуться, а ещё лучше нырнуть. И вода чтобы была студёная, родниковая.
        Махнул он рукой, забористо крякнув, и, видя моё удивление, слегка смутился и сразу весь посерьёзнел. Я хоть и насторожился, но не стал показывать вида. Мол, всё путём, ещё и не таких развесёлых видали. Нужно было что-то отвечать, и я сказал:
        - Ну да… ну да-а… фонтан… вода комаров точно привлечёт.
        Всё, думаю, здравствуйте, девочки, приехали! Дедок ещё и яснослышащий ко всему прочему, или как там все эти ненормальные называются? Час от часу не легче! Потому он и приглянувшуюся мне палку ногой откинул! Такого хитрого змея пенсионного возраста так просто на мякине не проведёшь, придётся, видимо, повозиться! Хоть и не хочется мне ввязываться во всякие там неприятности, но если уж прижмут, то придётся тряхнуть стариной! Это я имею в виду деда! Тряхнуть им разок как следует… вон хотя бы об то деревце.
        Располагающий к себе крайне подозрительный пенсионер присвистнул как-то пронзительно, но не громко, показав на мгновение отлично сохранившиеся белые ровные зубы. «Наверняка вставные все, как один!» - подумал я, проводя языком по своим родным зубам и мучительно морщась, припоминая, когда в последний раз был у зубного лекаря. Но, однако, молодец старина, следит за собой! На какие шиши только, вот вопрос!
        Снова раздался треск веток. С той стороны, откуда пришёл дед, кто-то довольно крупный приближался к нам. Быстренько, прямо-таки торопясь, ломился что есть духу. Наверное, стоял, поджидал условного сигнала. И я машинально провёл рукой по ножу, висевшему у меня на поясе. Потихоньку становится понятным, откуда у дедушки берутся средства на новенькие красивенькие зубки. Интересно, чем вооружён дед? Наверное, разделочный топорик под грибами прячет. А может, что и похлеще! Тут уж и не знаешь, чего ожидать от современных пенсионеров! Не удивлюсь, если у него любимый наганчик под плащом или кулацкий обрез, с которым ещё его батяня партизанил по местным лесам при царе Горохе.
        И нестерпимо мне вдруг захотелось вернуться в родной лес. Да как уйдёшь? Дед, всё так же хитро улыбаясь, заглядывал мне в глаза, а я настороженно всматривался в приближающийся шум, судя по всему, не одной пары ног.
        «Вот вляпался! И зачем я в эту дырку полез? Да тут их целая банда, а милый дедушка - главарь, атаман, а может, по совместительству, и ещё кто!»
        Не успел я додумать про себя это, как к нам прямо-таки вывалился крупный лось с огромными раскидистыми рогами и выразительными влажными глазами. Через его мощную спину были перекинуты тюки с поклажей.
        Так и оконфузиться недолго! Я мгновенно вспотел «от счастья», а от удивления раскрыл рот, даже не успев испугаться как следует. Красавец лось не вызывал иных чувств, кроме восхищения. Он только мельком взглянул на меня и сразу потянулся к деду мохнатыми большими губами. А тот что-то быстро поднёс к его морде на раскрытой ладони. Лось слизнул это и от удовольствия зажмурил глаза.
        - Что же вы ему дали, позвольте поинтересоваться?
        - Да любит, обормот, ржаные сухарики с солью. Это я его приучил, сам их очень люблю. А на одном участке лося приучили к таким же сухарикам, только ещё и с чесноком в придачу. Как натрескается он этих сухариков с чесночком, так потом его бедная лосиха морду два дня от него воротит и недовольно фыркает!
        Дед, натужно покрякивая, стал доставать «из лося» простую, но аппетитно выглядевшую пищу, для лучшей сохранности завёрнутую в листья растения, очень похожего на лопух, но размером немного больше. Он тут же разворачивал листья и аккуратно раскладывал на скатерти всевозможную снедь. Словно художник, любовно создающий редкой красоты натюрморт, который предстояло не рисовать, а что самое приятное - есть. Редкая красота, как это часто случается, была в простоте: варёная картошка, яйца, хлеб, лук, мясо и зелень. И довершала всё глиняная бутыль литра на два, заткнутая здоровущей пробкой. Я сразу представил гулкий и протяжно-резонирующий звук, который раздастся при откупорке. Да, очень интересно было бы узнать содержимое этой бутыли. Что здесь вообще пьют в это время года?
        Дедовы продукты ничем особенным не отличались от наших, если только так, сущая безделица - отсутствие генетически изменённых компонентов, всевозможных ароматизаторов, красителей, усилителей вкуса и всякой прочей мерзопакостной гадости, мешающей человеку встретить достойно старость без букета смертельно опасных заболеваний. Эти заболевания настолько въедливы и страшны, что с лёгкостью передаются даже будущим детям того гурмана, который имел несчастье пристраститься к подобной пище, повсеместно навязываемой в наших продажных (во всех отношениях) магазинах.
        Я тоже скромно достал съестное, но выглядело это совсем не так внушительно и аппетитно, как у него.
        Лось медленно отошёл в сторону и начал что-то жевать, фыркая и громко хлопая ушами, отгоняя таким образом комаров и надоедливую мошкару.
        «Вот молодец, - подумал я, - какой вежливый и тактичный!» И услышал в ответ тихий приятный голос, очевидно, лося, который с некоторой долей грусти молвил:
        - Ну во-от, так я и знал. Теперь уж точно пировать засядут! Причём без всякого на то повода, прямо на ровном месте. Что ж, приятного аппетита, коли так! Если вдруг захотите меня чем-нибудь угостить, то я буду рядом, и стоит вам только дать знать, только намекнуть…
        Мне некогда было особенно раздумывать над этим, потому что дед предложил садиться на траву возле скатерти с яствами, где сам он уже успел удобно расположиться. Трава была густая, сухая вперемешку с зелёной, и сидеть на ней было одно удовольствие. Я выбрал небольшую кочку и удобно примостился на ней. А насчёт говорящего лося, так я решил по мере возможности ничему не удивляться. Вполне вероятно, всё это я сам себе сказал, подумав за лося по аналогии со своим псом, который тоже не дурак перехватить вкусненького, когда ему перепадает такая счастливая возможность или что-нибудь роняется со стола. Выходит, как в басне Крылова: «Вороне где-то бог послал кусочек…». Вот и я, глядя на уставленную яствами скатерть, домыслил то, что мог чувствовать лось. Просто мысли мои, в силу пока не известных обстоятельств, приобрели более ярко выраженную форму, чем обычно.
        Сам же я для себя решил: буду только смотреть, запоминать, а думать и пытаться анализировать стану потом. Если живым отсюда удастся ноги унести, улизнув невредимым из цепких дедушкиных лап, лосиных ветвистых рогов и огромных копыт. Молодец, дедулька, организовал даже не международную шайку, а ещё хлеще, межзвериную! Это ж как человека и несчастных лесных животных довести надо было? Хотя всё правильно! С их-то неимоверно щедрыми пенсиями! Взвоешь тут, как миленький, по-собачьи и завизжишь по-поросячьи с предсмертным голодным подвывом и похрюкиванием. Ничего другого и не остаётся, как идти простому люду в леса. А там, в милой сердцу глуши, да ещё и с честными благородными зверями, проще найти общий язык. Как говорил Высоцкий: «Если рыщут за твоею непокорной головой, чтоб петлёй худую шею сделать более худой, нет надёжнее приюта: скройся в лес - не пропадёшь, если продан ты кому-то с потрохами не за грош…» Получается, если что пойдёт не так, то выдрессированный лосяра забодает и затопчет, а там и поминай, как звали! Словом, на рога намотает и по кочкам разнесёт, а концы в воду, и всё шито-крыто.
        Но пока не бодали, и на том спасибо, авось пронесёт и дальше. Мы начали неспешно есть, разговаривая вполголоса. Вернее, говорил один дед, да изредка со стороны лося доносились всякие реплики.
        Звали деда Дормидорф. Говорил он о том, что я попал через якобы волшебную дыру в другую жизнь, иной мир или другое измерение, где всё (или почти всё) в принципе так же, но совершенно по-другому, гораздо лучше, чем там, откуда я пришёл. Немного успокаивало то, что вернуться обратно я могу в любое время. Причём вовсе не имеет значения, сколько времени я проведу здесь. Чудеса… Когда я выйду из пещеры в овраг, окажется, что отсутствовал я несколько мгновений, но вместе с тем для моего организма время здесь течёт, как обычно. То есть если я выйду через год, то моё физическое тело станет старше на год.
        Вскоре мы насытились, и настало время открыть секрет заветной бутыли, в которой оказался восхитительный домашний квас, да ещё и газированный. Я, кстати, хорошенько тогда запомнил рецептик и летом готовлю сей напиток, с удовольствием пью сам и угощаю желающих. Дед обещал разъяснять мне всё, что потребуется, по мере необходимости и предложил пройтись с ним до жилья, мол, там для меня будет много интересного.
        Сомневаться в правдивости его слов пока не приходилось. Я, конечно, с опаской, но согласился. Любопытство взяло верх над осторожностью, и мы, сложив наши пожитки на лося, медленно тронулись в путь, не прерывая беседы.
        Дед Дормидорф всю дорогу рассказывал всякие, как мне тогда казалось, небылицы, байки и занимательные истории. Ещё он весело подшучивал над лосем, который пристрастился к сочному стручковому гороху, что порой приводило к неконтролируемым звукам, сопровождавшимся характерным ароматом. Потому добровольно ходить за тем лосем никто не решался. И только ради смеха просили кого-нибудь, кто не знал об этой его особенности, идти сзади, задав предварительно лосю корма - свежего зелёного горошка. Поход продолжался до первого залпа и последующего взрыва хохота. Причём бесстыжий лосяра, как водится, веселился больше всех. Он радостно пофыркивал, взбрыкивая от переполнявшего его восторга, и тряс ветвистой головой, с треском задевая близстоящие деревья и кустарники.
        Таким незамысловатым образом дед Дормидорф давал мне время осмыслить происходящее и принять правильное решение. Ведь каждый на моём месте был бы несколько выбит из колеи этими невероятными событиями. И спасибо деду, уж он-то это прекрасно понимал, а я имел возможность по достоинству оценить его тактичность.
        Когда-то всё бывает в новинку, во всяком случае, для отдельно взятого человека. Он рождается и живёт, любит и умирает… и всё это когда-то бывает впервые. А вдруг новое - это лишь хорошо забытое старое?
        Мы живём в бесконечной вселенной и якобы совершенно свободны. Только свобода возможна при наличии абсолютной неограниченности выбора, но такое невозможно. Зато есть относительная свобода, когда мы вольны решать жизненно важные вопросы самостоятельно и без давления извне… что тоже вряд ли. Но между тем каждый и теперь в чём-то свободен. Так же, как и я, ты можешь лишить себя, например, жизни, и проверить, а что же там дальше по плану… или нет ничего, да и плана никакого нет и в помине. Это ли свобода и есть?
        Сказать, что я - это вселенная, невозможно. Я - мельчайшая крупица. И состою из бесчисленного множества ещё меньших частиц. А всё остальное - домыслы и разглагольствования! Узнать же, что на самом деле истина, возможно, нам никогда не будет дано, хотя мы в какой-то степени и есть плоды её и одновременно инструменты.
        Понятие «безграничное пространство», как и «бесконечность», и «пустоту», элементарно представить при наличии определённого воображения и возможности видеть ночное звёздное небо или несколько больших зеркал, поставленных друг против друга. Но скорее это можно ощутить, глядя в глаза человеку, к которому испытываешь взаимные сильные чувства. А взгляд умирающего, который дорог тебе! Или самому убить близкое существо во имя милосердия и любви. Видеть глаза важно и нужно. Глаза - это проводник, главный лаз в душу. В них можно узреть и вселенскую пустоту, и безбрежное отчаяние, свободу и тяжесть, боль, и разные переплетения всего этого, ко всему будто прикоснуться. Можно испытать бесконечность в чувствах и страстях. Разве же нам не знаком взрыв эмоций и состояние бесконечного счастья или бешенства, ярости? Всё это и есть те крайности, представить которые якобы не дано. Дано, и в какой-то мере это даже обыденно!
        Пожелав, можно представить себе что угодно или, по крайней мере, коснуться и почувствовать, ощутить, уловить, будто лёгкий аромат. Человеческая мысль и воображение - вещи уникальные. Потому необходимо учиться пользоваться ими и их совершенствовать.
        Жизнь - это сон, говорят. Не знаю, кто там кому снится, но мне нравится пытаться управлять этим сном и решать - спать ещё или уже настало время проснуться. И каждый раз вдруг находится кто-то или что-то, вызывающее у меня желание посмотреть ещё и ещё сон жизни потому, что в нём всё ново или просто каждый раз по-другому, по крайней мере, для отдельно взятого человека.

* * *
        Глава 3
        Селение. Пробный полёт
        Постепенно дремучий лес начал редеть, и мы вышли как будто к дачам, но не к ним, это точно. Дома были совершенно незнакомой мне архитектуры, да и построены основательнее, из толстых брёвен. Некоторые были обложены кирпичом, но не простым, а несколько крупнее обычного и, казалось, ручной лепки. Дороги вокруг были щедро и красиво посыпаны крупной гранитной крошкой, которая приятно шуршала под ногами. Улицы селения были довольно широкими, а на равном расстоянии друг от друга висели старинные фонари на красивых столбах с коваными завитушками, шишками и виноградными гроздями. Высокие толстенные заборы из камня окружали участки со стоявшими в глубине садов домами. Попасть внутрь можно было через дубовые, обитые железом ворота и калитки. Возле ворот стояли удобные деревянные резные лавочки со спинками. Всё сияло чистотой, было сделано на века, добротно. Яркий солнечный свет отражался в окнах домов и отсвечивал от полированных сидений лавочек. У меня появилось ощущение, что я попал в давно забытую детскую сказку. Одновременно с этим возникла уверенность: я здесь уже бывал. Всё вокруг родное, до боли
знакомое и близкое. Людей на улице было совсем немного, где-то вдалеке мелькнули несколько раз какие-то силуэты и исчезли за калитками. Дормидорф пояснил, что в это время всё население занято по хозяйству, а на улицах народ появляется ближе к вечеру.
        Меня удивил огромный страус, появившийся неизвестно откуда впереди нас. Словно на шарнирах крутящий маленькой, по сравнению с телом, головкой чуть ли не на триста шестьдесят градусов, он был явно возбуждён или чем-то обеспокоен и пытался заглянуть на ходу через забор, одновременно с надеждой искоса поглядывая на нас. При этом он умудрился схватить какой-то красный плод со свисающей над его головой ветки, ловко и высоко подпрыгнув. Пока мы шли, я насчитал штук пять таких разгуливающих птиц. И только решил задать вопрос Дормидорфу по этому поводу, как дед заговорил сам, зачем-то предложив мне выбрать понравившиеся ворота. Странное предложение и довольно трудная задача. Почему трудная? А они мне все нравились. По крайней мере, я бы ни от одних из них не отказался, установи их какой-нибудь волшебник мне на дачу, которой, кстати, у меня нет. И от такой дачи бы я не отказался, а потому наобум ткнул пальцем в ближайшие ворота. Мы открыли калитку и по-хозяйски зашли во двор. Дед первым, я за ним, а лось за мной, громко фыркнув на испуганно отпрянувшего страуса, под шумок попытавшегося проскочить за нами.
        Позже на своём опыте я убедился, что страусы почему-то с опаской относятся к лосям, вот недолюбливают они их, и всё тут. Но наряду с этим они крайне любопытны и любознательны. Потому, видимо, этот первый встретившийся мне страус и показался необычным. Он просто раздумывал и колебался между желанием полюбопытствовать, присоединившись к нам, и инстинктивной потребностью задать хорошего стрекача. Да, припустить во все лопатки - это они любят, это их хлебом не корми. Наверное, в конечном итоге он так бы и сделал, если б мы сами не вошли в ворота, исчезнув с его глаз долой.
        В глубине сада виднелся довольно большой каменный дом в три этажа, а справа, за живой изгородью, маленький, как будто гостевой, одноэтажный бревенчатый домик. К этому домику мы и направились уверенной походкой, не спросив ни у кого позволения. Я во всём доверился деду, справедливо полагая, что уж он-то должен знать здесь всё досконально.
        Первым делом дед достал из колодца несколько вёдер воды и вылил их в поилку. Лось с огромным удовольствием принялся пить, загребая огромным языком студёную колодезную водицу, фыркая, брызгаясь и громко причмокивая.
        Мы тем временем вошли в дом. Внутри всё тоже было сделано из дерева. Не изящно, а добротно, надёжно и, судя по внешнему виду, ещё и очень удобно. Дед предложил мне располагаться. Расположиться-то я расположился, но на всякий случай осторожно поинтересовался по поводу хозяев, уж очень вольготно вёл себя Дормидорф. Ему-то, конечно, виднее, но мы всё-таки не у него дома, как я понял, а в гостях.
        - Может, хотя бы разрешения у кого-нибудь спросим? Как-то неудобно получается: зашли без спроса, ещё и разляжемся, как у себя дома! Кому такое понравится? Мне бы, например…
        - Не беспокойся понапрасну, - перебил меня дед. - У нас в каждом дворе есть гостевые домики, поэтому путешественник всегда найдёт себе пищу и кров, как и сам хозяин, реши он куда-нибудь отправиться. Проявляя заботу о других, каждый и сам рассчитывает получить и обязательно всегда получает в ответ добро.
        «Во дают! Живут же люди! А у нас, как правило, всё наоборот», - подумал я. Бывает, что тебе сделает пакость человек, которому ты делал только добро, а потом ещё и другим расскажет, что ты остался этим, к его искреннему удивлению, недоволен.
        Мы вполголоса разговаривали в гостиной, отдыхая в удобных деревянных креслах, когда чавканье и бульканье на улице вдруг резко прекратилось. Через минуту довольная морда лося просунулась к нам в окно, капая на подоконник тонкими, сверкающими на солнце тягучими струйками, видимо, не только воды, и по-товарищески, словно старому знакомому, подмигнула мне несколько раз правым глазом, наверное, чтобы я не отнёс одинарное подмигивание к случайности или нервному тику. Лось заверил, что скоро мы обязательно увидимся, а затем мило, по всем правилам этикета распрощался с нами и скрылся из вида, гулко протопав по двору и скрипнув калиткой.
        - Почему это у вас лоси разговаривают, да ещё предсказывают будущее? - спросил я.
        - Не только лоси, а все животные. Они, как и положено, и мыслят, то есть думают, и изъясняют свои мысли, то есть разговаривают. Так уж сложилось испокон веку, ничего не попишешь. К тому же это очень удобно. Живые существа не обязательно должны владеть языком, мы понимаем друг друга и без этого. Тут ведь большого ума не надобно, всё происходит запросто, само по себе. Не знаю, почему тебя это так удивляет! Отчего это там, откуда пришёл ты, этого нет? Может быть, в этом виноваты сами люди? Они просто не умеют слышать или не хотят уметь?
        Я задумался. Действительно, наш словесный ответ, особенно тому, кто нам небезразличен, вбирает в себя множество аспектов, в том числе полушутливые намёки. Но конкретизируй, поясни, что имелось в виду, ежели тебя сразу не поняли и уточняют, и всё основательно приземляется, сводя на нет едва зарождающееся взаимопонимание. То ли дело ответ мысленный.
        Если исходить из того, что все мы слегка говорящие, то необходимо уметь мыслить и рассуждать, воспринимать всевозможные языки общения и понимать… правильно!
        Каждый человек общается с самим собой мысленно. И в этом общении есть некоторые слова его родного языка, но их не так много. Обязательно присутствуют некие образы, запускающие и включающие работу правого полушария. Всё это влечёт за собой определённые умозаключения, а также оттенки и разные интерпретации, уже и вовсе не имеющие словесной формы, которая даже губит порой идею мысли! Попробуй только впихнуть в словесную форму свои ощущения и эмоции, проносящиеся быстрее молнии! Но вместе с тем от них остаётся широкий мощный след. А постараешься выразить всё это словами - и чувствуешь ограниченность и ущербность своего владения словом. В некотором роде это и есть международный язык разума, которому каждый человек учится всю свою жизнь. Язык образа мыслей у каждого свой. Умей мы передавать его друг другу без изменений в ощущениях восприятия, он не ведал бы границ и пределов. Но, бесспорно, он есть в каждом из нас на генетическом уровне, так что путь к истинным знаниям лежит через изучение языка древних ариев, славян и их потомков русичей. Всё сакральное заключено в наших буквицах и ведах. А пока
блуждаем мы, словно слепые щенки в потёмках, глупо натыкаясь друг на друга и ужасаясь скудоумию и ущербности не только соседа, но и себя самого.
        Наверняка когда-то люди научатся общаться на этом языке. Он будет обязательно совершенствоваться и преобразовываться бесконечно, чтобы каждый был способен понять другого как можно глубже и насладиться простором человеческой фантазии и мысли, глубиной чувств, страстей и даже прелестью некоторых слабостей.
        Я решил пока не заострять внимание на этой теме и перевёл разговор на другой интересовавший меня вопрос:
        - А откуда у ворот взялся тот наглый дёрганый страус?
        - Не обращай внимания, они все такие! Мы обычно используем их для передвижений, вот они и ошиваются где-нибудь поблизости. Наверное, и этого кто-то недавно отпустил. Кстати, наши страусы умеют летать и спокойно выдерживают вес одного человека с небольшой поклажей. Так что если тебе понадобится передвигаться по лесу, то зови лося или оленя, а если по равнине или по воздуху, то кликни, на худой конец, страуса. Он сначала подёргается да поартачится, но потом непременно согласится. Особенно коли угостишь его чем-нибудь вкусненьким. Потом ещё и не отвяжешься от него! Будет ходить за тобой по пятам, бродить и про жизнь свою рассказывать. А жизнь у него долгая и однообразная. Так что выход у тебя один - учись переводить разговор с ними на что-нибудь интересное для тебя, дабы не зачахнуть от скуки на корню. Есть у нас и другие средства передвижения, но об этом ты узнаешь со временем.
        - Как же мне их звать? Страусов-то?
        - Свистни. А если кто-то из них окажется рядом - просто попроси. Но запомни, ежели кто-нибудь из них попросит помощи у тебя, то ты тоже должен помочь ему.
        - Чем, например, я могу им помочь?
        - Напоить или вытащить занозу, промыть и перевязать рану, вынуть соринку из глаза, да мало ли что, всякое бывает! Я вот чего только ни делал, вплоть до того, что яйца им несколько дней охранял на самом солнцепёке. А птенцы взяли да и вылупились раньше времени. И приняли меня за своего единственного и неповторимого папочку, ведь яйца у них самцы высиживают! Ох и натерпелся я, пока страусиха со своим ненаглядным страусом не пожаловали! Насилу отделался и ноги унёс. Но не помочь нельзя, не по-человечески это.
        - А кормятся они где?
        - Растительной пищи везде много, а зимой, если надо, люди им помогают. Так и живём: мы - им, они - нам. С хищниками дела обстоят по-другому, но и с ними можно найти общий язык и договориться. Нужно только знать, как.
        - А как?
        - А так! Скормишь, бывало, им парочку страусов или лосиху, с детёнышем в придачу, чтобы зря не пропадал, и дело в шляпе!
        Я так и опешил от его наивной простоты и трогательной заботы. А он аж захрюкал от удовольствия, высунув наружу кончик языка и глядя на меня хитрющими, с прищуром, сверкающими глазами. Затем Дормидорф просипел сдавленным от едва сдерживаемого смеха голосом:
        - Эх, жаль, ты не видишь сейчас своего лица! Да шучу я, шучу! У тебя как с чувством юмора, надеюсь, всё в порядке, или хромает помаленьку?
        - В порядке. До сегодняшнего дня не жаловался. В порядке… было, вроде бы! - отвечал я, а сам думал: «Вот подожди немножко, добрый дедушка, помаленьку я тут освоюсь, и ты получишь возможность оценить моё чувство юмора в полной мере и опробовать его на себе! Вот и посмеёмся вместе, если тогда тебе будет до смеха! Готовься-готовься, шутничок-бородовичок, посмотрим, как ты сам у меня захромаешь на обе ножки!» Дормидорф осёкся на полуслове и искоса, с явным интересом и настороженным недоверием посмотрел на меня. Что-то мысленно прикинув, он сказал:
        - Во как! Чую, наконец-то достойный противник появился. Ты, касатик, не обольщайся особенно. Энто я с виду такой солидный да строгий, а бывалочи, так пошучу, как в лужу… кхе, кхе! Хоть стой, хоть падай, сам потом смеюсь-смеюсь, до слёз, бывает, хохочу! А больше никому почему-то не смешно. Чай, и у тебя такое бывает?
        - Да уж, именно так и бывает! Вот и сейчас еле сдерживаюсь, чтоб в лужу не… кхе, кхе!
        Дормидорф одобрительно засопел и снисходительно закивал головой. Немного выждав, я вежливо поинтересовался:
        - Вы говорили, что вам нравится ваша работа?
        - Говорил!
        - В чём же она заключается?
        - Встречать таких, как ты, да объяснять им основы нашей жизни. По прошествии некоторого времени, а судя по всему, довольно быстро, ты устанешь удивляться и сам начнёшь всему учиться. Ты, я вижу, парень хваткий, уже потихоньку начал осваиваться да осматриваться, скоро и шутить начнёшь, возможно, даже вслух.
        Дормидорф пожевал губами, покряхтел и продолжил, лишь мельком взглянув на меня:
        - Раз уж волею судеб тебе удалось пройти через пограничную дыру, то ничего плохого здесь ты сделать не сможешь, а вернее сказать - не захочешь, не такой ты человек. Именно поэтому лаз тебе и открылся, он такие вещи за версту чует. Так что можешь путешествовать туда-сюда-обратно, сколько пожелаешь, а если с чем-то плохим пожалуешь, то не сможешь пройти через пограничный лаз, он тебе просто не откроется. Таков порядок, установленный самой природой. Так-то!
        Я, как и обещал сам себе, слушал и запоминал, не решаясь прерывать деда вопросами. «Пусть, - думаю, - выскажет всё, что у него запланировано для таких случаев, а потом и вопросы можно задавать. А то ещё пропустит что-нибудь важное в моём просвещении, отвлечётся, а я потом страдай ни за что!»
        Через некоторое время Дормидорф снова заговорил:
        - Мы, между прочим, можем общаться мысленно на расстоянии друг с другом. И ты со временем сможешь. Но потеряешь все навыки, приобретённые и действующие здесь, как только попадёшь домой. А стоит снова тебе оказаться в нашем мире, все способности к тебе тут же возвратятся. Если меня не будет рядом, а тебе понадобится совет, просто скажи вслух, что именно тебя интересует, обращаясь ко мне. И я услышу… наверное. Это у тебя, может быть, не с первого раза, но обязательно получится.
        За разговорами время летело незаметно. Я почувствовал себя отдохнувшим, и дед Дормидорф предложил прогуляться, а заодно продолжить моё только что начатое и обещавшее стать успешным образование. Естественно, я согласился: не дома же сидеть, когда вокруг творится столько необычного и интересного! Глаза разбегаются: говорящие лоси, пограничные лазы, летающие пассажирские страусы, передача мыслей на расстоянии! А сколько всего будет впереди? Просто диву даёшься! Всё происходило, словно во сне. Просыпаться вовсе не хотелось, так спал бы и спал.
        Вновь вышли на улицу. Я загорелся желанием вызвать для начала страуса, чтобы с ветерком прокатиться на нём. А может, даже полетать. Уж больно мне было интересно попробовать. Хоть это и покажется кому-то странным, но мне никогда прежде не доводилось кататься на огромных страусах. И на карликовых, впрочем, тоже. Но Дормидорфу я, естественно, сказал, что это совершенно необходимо в целях моего обучения и повышения самообразования, а интерес и удовольствие - так это дело десятое. Вместо ответа дед промычал что-то одобрительное и, скакнув с места, словно молодой горный козлик, вцепился обеими руками в довольно высоко висящую над землёй ветку яблони с крупными созревшими плодами. Повиснув на ней, как на турнике, он с трудом склонил ветку к земле посредством собственного веса и предложил мне сорвать несколько яблок для поощрения животных. Он держался за ветку и тихонько покачивался из стороны в сторону, словно гигантский неведомый бородатый плод. Я с удовольствием быстро и сноровисто нарвал яблок, сам не ожидая от себя такой прыти! Всё произошло по старой и уже давно позабытой, но, как оказалось, неплохо
действующей детской привычке - руки-то всё сами помнят. Сия, безусловно, полезная привычка была приобретена с немалым риском для жизни в чужих садах моего детства, где, как известно, все фрукты намного вкуснее, нежели в своём собственном.
        Когда я закончил сбор, дед отпустил ветку, которая тут же со свистом взмыла вверх, звучно шлёпая, словно плетью, по верхним веткам и листьям. Яблоки оказались что надо - сочные, душистые, кисло-сладкие, и я с удовольствием принялся грызть одно из них, самое аппетитное на вид, дед же скромно отказался. Он сказал, что сегодня с утра, вместо завтрака, уже отведал немного, всего парочку… килограммчиков «райских» яблочек. Это такие маленькие, красные, горько-сладкие плоды с желтоватой мякотью. Но нравятся они не всем - на любителя. Хотя для разнообразия, конечно, можно побаловать себя и ими, съев парочку. Но чтобы умять за раз пару килограммов, это надо серьёзно поднатужиться и не на шутку постараться. К чему это, спрашивается, такие неимоверные усилия, да ещё в его преклонном возрасте?
        Я удивлённо воззрился на Дормидорфа, который, увидев мою реакцию, опять довольно заулыбался. Видно, снова шутил! Всё шутит и шутит, никак не остановится каверзный яблочно-райский дедушка! Не стал я заострять внимание на его шуточках - потом разберусь, время ещё, надеюсь, будет. Для начала немного попривыкну и освоюсь, а пока не до того мне, нужно морально готовиться к предстоящей встрече со страусом.
        Мы шли, петляя по улицам, и Дормидорф воодушевлённо рассказывал о внутрисемейных отношениях и их роли в формировании личности ребёнка. Всё, или почти всё, как у нас. Разница лишь в том, что мы знаем, как надо правильно, но не делаем, а они знают и делают. Но вот появился долгожданный страус, видимо, недавно кем-то отпущенный. Бока его тяжко вздымались, и он без устали что-то тщательно пережёвывал, очевидно, чью-то щедрую благодарность за перевозку.
        Дед коротко и пронзительно свистнул, как недавно в лесу лосю, страстному любителю сухариков, а у меня опять щёлкнуло и заложило в ближнем к нему ухе. Страус взбрыкнул, одновременно с ним и я. Затем страус, подпрыгнув на всякий случай ещё раз, забавно завертел головой и, узрев источник свиста, с готовностью побежал к нам, прямо-таки ринулся всей грудью, раскачиваясь в разные стороны и смешно кивая головой. Встреча прошла в тёплой и дружественной обстановке. Особенно радовался страус. Не столько нам, сколько прекрасным спелым яблокам, которые заглатывал практически не жуя, лишь слегка придавливая с громким хрустом, чтобы пошёл сок. Конечно, он согласился поучаствовать в эксперименте. Видимо, и страус, и дед ожидали получить немало удовольствия от предстоящего бесплатного представления. Я счёл это подозрительным, тем более памятуя страсть Дормидорфа к разного рода шуточкам и розыгрышам. Меня терзали смутные сомнения, но ничего не попишешь, начинать всё равно надо, да и отступать поздно!
        И вот настал момент, когда мне пришлось, немного помучившись, вскарабкаться на спину страуса. Сначала медленно, затем всё быстрее и быстрее мы поскакали по улице. Скорость, по-моему, была не менее шестидесяти километров в час, хотя не исключено, что я слегка преувеличил, не зря же говорят: у страха глаза велики. Напряжение понемногу спадало, уступая место восторгу, я начал даже получать удовольствие от скорости и меняющихся «за окном» пейзажей. Сначала мы скакали мимо домов и всевозможных построек хозяйственного назначения. Это продолжалось минут тридцать, из чего можно судить о внушительных размерах селения. Люди попадались не так часто, видно, были ещё заняты в своих усадьбах, или как там у них принято называть жилища? Страус двигался плавно. Ощущение было, как при езде в хорошей машине, только рулить не надо. Знай себе несёшься, а когда нужно поворачивать, то страус сам скидывает скорость и совершает все необходимые манёвры. Так мы и мчались некоторое время.
        Потом пошли поля, луга, перемежающиеся лесополосами, и наконец возле небольшой речушки мы решили малость передохнуть перед обратной дорогой. Пока страус самозабвенно плескался в непривычной для меня кристально чистой воде, я наблюдал за ним, а затем и сам осторожно умылся и искупался. Осторожно, потому что мало ли что? Может, тут крокодилы водятся, или ещё какая неведомая опасность подстерегает незадачливого купальщика, пираньи там или бешеные щуки! Откусят, чего доброго, что-нибудь жизненно важное или особо ценное, я же пока не знаю пристрастий местных хищников: вкусный я для них или нет? А вдруг даже деликатес? Так или иначе, на сей раз всё обошлось!
        Счастливо развалившись на траве, я стал мысленно обращаться к Дормидорфу, пытаясь сообщить, что у меня всё хорошо, так как уже несколько раз отчётливо слышал в своей голове его вопрос, но не придал этому значения, думая, что это я сам логически предполагаю: он ведь наверняка должен переживать за нас. Поначалу вопрос звучал насмешливо, а теперь с довольно ощутимым беспокойством, из чего я сделал вывод, что, наверное, это он пытается достучаться до меня. И я принялся мысленно отвечать ему, радуясь в душе, что никто из моих знакомых этого не видит. Но результата не было. Как он и говорил, сразу может ничего не получиться. Наконец мне надоело всё это, я плюнул и по его совету обратился вслух, будто он находился где-то рядом. Но, наверное, чуток перестарался. Эффект-то наступил сразу, моментально. Только получился не совсем таким, на какой я рассчитывал.
        Страус, спокойно пасущийся рядом, практически у меня под боком, высоко подпрыгнул и громко захлопал крыльями от дикого испуга. Его голова с сильно выпученными глазами моментально оказалась возле моего носа, плавно покачиваясь на длинной и толстой, как хороший удав, шее. Теперь настал мой черёд подпрыгнуть от неожиданности, увидев его так близко, да ещё с шевелящимся пучком травы, торчащим из клюва, будто усы у бравого гусара. Он, замерев на мгновенье, громко икнул два раза подряд и принялся снова раскачивать головой и жевать. Я, досадуя на самого себя за испуг, в ответ передразнил его, икнув дуплетом. Он не понял шутки и опять задёргался в конвульсиях, но уже гораздо слабее, чем в первый раз. «Привыкает понемногу, такси пернатое, и я скоро привыкну!» - подумалось мне.
        Так мы и сидели, замерев, и мучительно пытались осознать, что с нами сейчас приключилось. А когда во всём разобрались, то страус принялся смущённо и неумело успокаивать меня, чем только рассмешил. Наконец пришёл долгожданный ответ от деда, а когда я ему подробно и в красках обрисовал случившееся, то он, если так можно сказать, громко смеялся, но я бы назвал это другим, более ёмким выражением - ржал, как племенной жеребец. В общем, дед был вознаграждён за свои переживания сполна. Но впереди было ещё возвращение, и я небезосновательно подозревал, что и дед, и страус рассчитывают сегодня позабавиться надо мною всласть.
        Мы ещё немного посидели на берегу, поговорив о том о сём, порой затрагивая очень животрепещущие темы. А закончились наши трогательные откровения тем, что он, чуть не всхлипывая, пожаловался мне проникновенно-доверительным тоном, что в последнее время несёт очень крупные яйца. И выдержал при этом театральную паузу, которая, видимо, должна была ещё больше усилить произведённое и без того неизгладимое впечатление. Я участливо посочувствовал и, как следует не подумав, попросил показать мне хотя бы одно, самое маленькое, чтобы иметь хоть какое-то представление. Правда, я сразу спохватился, но, пытаясь исправить ошибку и немного расслабить ошеломлённую птицу, и вовсе сморозил чушь:
        - Крупные яйца - это неплохо! Ведь чем крупнее, тем лучше. Сколько же, интересно знать, этих самых яиц нужно, чтобы приготовить знатную яичницу? Уж очень я люблю яичницу с помидорами! С детства!
        Этим необдуманным бестактным вопросом я окончательно смутил и без того застенчивую птичку. Да и сам засмущался и расстроился из-за своей неловкости. Не очень удобно обсуждать яичницу с курицей-несушкой. И вообще, как только люди в глаза смотрят тем, кого собираются съесть или чьих детей употребить в пищу? Надо же, не задумывался я над этим вопросом, пока не поговорил со страусом, а точнее - со страусихой!
        Надо будет обязательно узнать у Дормидорфа, как отличать страуса от страусихи, а то брякнешь ещё по глупости что-нибудь лишнее по поводу женщин, а потом стыда не оберёшься, да и дерутся страусы, надо сказать, пребольно, можно и костей не собрать.
        В компенсацию за моральный ущерб я отдал страусихе ещё три яблока, предусмотрительно прихваченных мной в дорогу. Затем ловко отодрал с её шеи и ног пару-тройку жирных раздувшихся пиявок, которых она с удовольствием съела. И когда мы стали совсем уже хорошими друзьями, робко предложил ей немедля отправиться в обратный путь. Именно робко, потому что уже тогда предчувствовал неладное. Во всём её поведении буквально физически ощущался какой-то подвох. Эта вредная птица, видимо, вдобавок науськанная дедом, никак не желала скакать домой, а хотела, видите ли, только лететь, веско аргументируя своё решение. Настолько веско, что сомнений не было - всё это происки ехидного деда, решившего за сегодня показать мне все прелести страусиного средства передвижения. Страусиха скороговоркой заговорила:
        - Ну нету у меня столько времени, чтобы обратно пешком добираться! Яйца за меня ты, что ли, будешь помогать высиживать моему страусу?
        Тут она с интересом взглянула на меня, видимо, прикидывая, как это действо будет выглядеть со стороны и подхожу ли я в принципе. Я в ответ удивлённо посмотрел на страусиху, пытаясь дать ей понять, что я и высиживание яиц - понятия совершенно не совместимые. Она же приняла мой взгляд за согласие и заявила, облегчённо вздохнув:
        - Тем более надо быстрее вылетать - ты здесь, а они там!
        Ну и дела! Я понял - это заговор. Ничего не поделаешь, спорить и доказывать бесполезно, всё решено за меня. А если им что-то придётся не по нраву, то ещё и яйца высиживать заставят. И попробуй откажись! Животным ведь нужно помогать, а, коли яйца пропадут по моей вине, шума-то, шума будет! Я уже молчу про вполне вероятную кровную месть четы страусов. Хочешь не хочешь, а придётся набраться смелости и осваивать полёты. Кто знает, может, в жизни мне это когда-нибудь пригодится.
        Вскарабкался я на довольную страусиху, и мы поскакали по полю вприпрыжку, набирая обороты. Вдруг по бокам как будто из двух крупнокалиберных пневматических отбойных молотков одновременно кто-то саданул. Я что есть силы вжался в птичку. Судорожно вцепился всеми четырьмя конечностями в её густое оперенье. Оказалось - это просто крылья расправились, и мы, рывком оторвавшись от земли, начали набирать высоту и скорость, умело используя восходящие воздушные потоки, ощутимо облегчающие физические нагрузки при воздухоплавании. Я заметил, что страусиха вовсе не была трудоголиком, она предпочла самый лёгкий путь - лететь над полями и водоёмами, там нагретый воздух восходит вверх гораздо интенсивнее, чем, скажем, над лесом.
        У меня от переизбытка эмоций даже дух захватило! Ну и красотища открылась моему взору: бескрайний простор, бездонные небеса, поля, леса, дороги… Мы поднялись на высоту, по моим скромным подсчётам, около пятисот метров и с огромной скоростью рассекали тёплый упругий воздух, который порой начинал свистеть и завывать в ушах. Особенно на крутых спусках, когда страусиха набирала скорость, чтобы потом вновь взмыть ввысь.
        Я был рад, что птичка мне досталась не из маленьких. Тут вообще все животные были несколько крупнее, нежели аналогичные существа в моём мире, а вместе с тем и более пропорционально сложены. Например, у лосей не было чрезмерно огромных рогов, всё было гармонично, и главное - весьма функционально. Лосиные рога, мощные и безупречно заточенные резаки, грозно торчащие из могучего черепа - идеальное орудие убийства во имя защиты. Надо отметить, что и лосиные зубки представляли собой немалую угрозу. Они, когда надо, с лёгкостью перекусывали ствол дерева толщиной с руку крупного мужчины. Но это так, лирическое отступление.
        В воздухе мы оказались не одни. Глядя по сторонам, я видел довольно много авиаторов, но не все они были на страусах. И скорость, и дальность полёта иных была ощутимо больше, если судить по размерам. Разной была и высота эшелонов. Может быть, это зависело от дальности пути? Спросить было не у кого. Голова страусихи, находившаяся далеко впереди меня, всё равно не услышала бы. Хотя если гаркнуть погромче, то кто знает, всё возможно! Но существует и другой, более вероятный исход: учитывая её импульсивную пугливость, страусиха вполне может от неожиданности наложить в штаны и сбросить меня, а тогда - поминай как звали! Парашюта на такой случай мне не выдали, а естественное приземление не будет способствовать дальнейшему передвижению на своих двоих и вряд ли пойдёт на пользу моему цветущему организму в целом. Да уж, за ней не заржавеет, сбросит и не поморщится. Наверное, не стоит рисковать жизнью ради такого пустяка, как какие-то вопросы. Задам их лучше «профессору», старине Дормидорфу.
        И хоть сразу по приземлении я совершенно позабыл его об этом спросить, но позже он подтвердил мои предположения: чем дальше летишь, тем выше забираешься, особенно при большом скоплении в воздухе птиц-перевозчиков. А делается это для того, чтобы попросту никому не мешать.
        Долетели мы до лавочки, где сидел-посиживал, поджидая нас, дед, естественно, намного быстрее, чем скакали туда. Добрались, как мне показалось, за считаные минуты. Посадка прошла просто замечательно. Дед сиял, по его собственным словам, от радости за меня, как только что тщательно начищенный умелой рукой самовар. Ведь мне, вопреки всему, всё-таки удалось перебороть страх с первой попытки и довольно быстро освоить полёты на страусах! Он небезосновательно считал, что в дальнейшем это умение может мне очень пригодиться, если только я не намерен в их мире сидеть сиднем в какой-нибудь отдалённой избушке на курьих ножках.
        Но я собирался жить здесь полной жизнью, путешествовать и участвовать в разного рода приключениях, коих он мне наобещал уже целое множество. Что ж, посмотрим. Но, похоже, дело было не только в этом. У меня зародились подозрения, что дормидорфово сияние имело в своей природе не столько радость за меня, сколько другие, потаённые и известные лишь ему причины. Не иначе этот шебутной старикашка снова замыслил какую-нибудь провокационную каверзу, с него станется! Как потом оказалось, Дормидорф как в воду глядел, летать мне в их мире пришлось много и часто. Причём летать, как правило, вместе с ним, и не на каких-нибудь болтливых страусах, а на гораздо более серьёзных птицах. Настолько серьёзных, что на завтрак им уходил целый буйвол.

* * *
        Глава 4
        Экстренный вызов
        До отвала накормив страусиху яблоками и сердечно поблагодарив, мы отпустили её. Получилась страусиха, живьём нафаршированная яблоками. Она уходила с явной неохотой, изредка оглядываясь и грустно мигая большими серыми глазами, издавая протяжные вздохи, способные разжалобить кого угодно, но только не Дормидорфа. Он был словно кремень - непреклонен и непоколебим! Видимо, дед ей пришёлся по нраву, или просто хотелось пообщаться. С хорошими-то людьми грех не поговорить лишний раз. Впрочем, скорее всего, имело место и то, и другое. Но это так и осталось тайной, покрытой мраком. Тайной, которую общительная страусиха с превеликим удовольствием, не задумываясь, выложила бы, если бы мы только заикнулись или каким-то другим образом дали ей понять, что нам любопытно: а почему это у неё такой грустный и печальный вид, не случилось ли чего? Но мы не доставили ей подобной радости, предугадывая возможные последствия.
        Неожиданно неподалёку раздался громкий пугающий звук, похожий на предсмертный визг покрышек вследствие экстренного торможения большого гружёного автомобиля. Уже в который раз я едва не свернул шею из-за не подчиняющегося разуму инстинктивно резкого, с неприятным хрустом поворота головы в поисках неведомого, но ужасающего источника шума. Ничего-ничего, моя многострадальная шея выдержала и на этот раз, обошлось без травм. А мы с дедом принялись наблюдать, как приземляется носатая птица без перьев, похожая на птеродактиля, размером с небольшой спортивный самолётик. На спине у неё находились три пассажира: две девушки в светлых облегающих одеждах и мужчина средних лет, видимо, их отец. Закинув в пасть птице что-то большое, похожее на ампутированную ногу или свиной окорок, что в принципе одно и то же, и поблагодарив её, они со смехом зашли в ворота третьего от нас дома. Птеродактиль, а это оказался именно он, взмыл с места ввысь, шурша крыльями и обдав нас тёплым потоком воздуха вперемешку с дорожной пылью.
        Дед украдкой поглядывал на меня, видимо, ожидая увидеть невообразимое удивление. Или, на худой конец, услышать восторженно-восхищённые вопросы. Но я как ни в чём не бывало, мол, и не такое видали, пошёл потихоньку в сторону гостевого домика, где мы изволили остановиться. Он, догоняя меня, спросил:
        - Ну, как, не укачало тебя на страусе?
        - Не-а! Я бы ещё полетал, да бедненькую птичку жаль было впустую гонять. Она мне по секрету сказала, что очень спешит. Ей, видите ли, крайне необходимо яйца высиживать, а я у неё зря отнимаю драгоценное время.
        Говоря это, я кинул быстрый взгляд на деда, но он и бровью не повёл. По всему видно - старая школа. Позже он всё-таки сознался: заговор вынудить меня обратно именно лететь, а не скакать, имел место, но всё делалось только ради моей пользы и ни в коем случае не ради смеха! Но почему-то я сильно в этом сомневаюсь.
        - Учти! - назидательным тоном, словно профессор студенту, начал свою лекцию Дормидорф. - Страусы очень привязчивые, а чувства юмора у них нет вовсе. Оно у них от рождения атрофировано. Отсутствие всякого присутствия, понимаешь? И не вздумай это проверять. Я тебе категорически не советую этого делать! А иначе пеняй на себя, но я тебя предупредил! И ещё учти: страусы всё принимают буквально, а любую тему сводят к своим яйцам: «Ах, какие они у меня красивые да большие». За своих птенцов могут и по голове наклевать или лягнуть. А удар у них тяжёлый что клювом, что ногой, если нарвёшься, то костей точно не соберёшь, в общем - мало не покажется, так и знай! А куда любят бить, паршивцы, знаешь? - и он выразительно посмотрел мне ниже пояса.
        Меня захлестнула волна негодования.
        - Да что же это? Ну и дела! Надо же было меня раньше предупредить! Это ради чего, интересно, я так рисковал? - с нотками возмущения, вперемешку с праведным гневом и досадой, заявил я, холодея при одном воспоминании о моих недавних намёках страусихе о необыкновенно аппетитной яичнице с помидорами, которую я люблю, видите ли, с самого раннего детства. Вот и были бы у меня сейчас действительно «помидоры с яичницей» на всю оставшуюся недолгую жизнь.
        - А что в этом такого, не понимаю! Чего ты так взбеленился? Если на то пошло, я тебя сейчас и предупреждаю. А если бы предупредил заранее, никакими коврижками тебя на страуса не заманишь, - невозмутимо заявил хитроумный дед и добавил, но уже снисходительно-миролюбивым тоном: - Да ладно тебе! Мне понятно и знакомо твоё беспокойство, но не думай, что я такой бессердечный! Я сразу поведал страусу, что ты новенький, оповестил его, так сказать, первым делом. Так что поверь, твоему достоинству ровным счётом ничего не угрожало! Если только так, самую малость.
        - Но и этой малости мне бы с лихвой хватило выше крыши! - закончил я за Дормидорфа и тут же продолжил: - А вы, как я погляжу, очень весёлый дедушка! Много там ещё у вас для меня шуточек заготовлено?
        - А как ты хотел, внучок, есть ещё маленько в запасе пороха в пороховницах. Да разве ж энто шуточки? Энто ещё токмо разминка, а настоящие шуточки впереди! Без добрых шуток, видишь ли, совсем неинтересно жить, скучно прямо-таки, это я тебе могу заявить с полной долей ответственности, как настоящий знаток этого славного дела. Вот есть у меня друзья, приблизительно твоего возраста, Дорокорн с Юриником, так те и спорят, и подшучивают друг над другом всю сознательную жизнь! И ничего, стало быть, покуда живы и здоровы. Живут радостно, цветут и пахнут. А порой даже благоухают! За ними наблюдать, так можно иной раз и штаны обмочить от бьющего через край юмора! Я тебя с ними всенепременно познакомлю, касатик!
        У домика нас поджидали старый знакомый, лось, страстный любитель сухариков и, судя по всему, его лосиха - очаровательное создание. Но в данный момент она явно была сильно возбуждена, топталась на месте от нетерпения, рыла копытами утрамбованную землю и фыркала. Дед, чуя недоброе, быстрым шагом приблизился к лосю. Они перекинулись парой слов, и дед запрыгнул к нему на спину, коротко бросив мне:
        - Нужна помощь. Давай залезай быстрей, всё объясню по дороге, нельзя терять понапрасну время!
        Естественно, мне пришлось подчиниться, а куда бы я делся? И мы поскакали! Дормидорф на лосе, я на лосихе. Со стремительностью скорой помощи, мчащейся на вызов, только что без мигалок и сирены.
        Через несколько минут бешеных скачек мы находились уже в лесу, где быстро не поскачешь при всём желании, но лоси и не подумали замедлиться. Они очень хорошо знали местность, буквально как свои четыре копыта. Мы с дедом, пригнувшись к шеям животных, положились на них в прямом и переносном смысле. Со всех сторон сверкало, хлестало, трещало и свистело. Никогда не мог предположить, что бег по лесу может быть настолько опасен. У меня с непривычки сводило все мышцы, особенно на ногах и спине, а дед даже испариной не покрылся, вот что значит сноровка, привычка и тренировка. Дормидорф ещё умудрялся переговариваться с лосем. Это на полном-то ходу! Наконец мы остановились на небольшой светлой полянке, и я увидел беспомощно лежавшего, подмявшего под себя ноги лосёнка, издававшего жалобные звуки, похожие на тихий горестный плач утомлённого изнуряющей болью ребёнка. Из глаз его текли, оставляя влажные следы, крупные прозрачные слёзы. Чувство жалости и желание поскорее помочь и облегчить страдания несчастного захлестнули меня. Но хорошо бы было ещё и не навредить, а для этого нужны опыт и знания, коих у меня не
было. Зато они были в достатке у деда, чем он и не преминул воспользоваться. Сразу было видно, что делает он это далеко не в первый раз.
        - Поломал переднюю ногу. Пытался перепрыгнуть вон через тот ствол, да не рассчитал и оступился, попав передним копытом в нору, - коротко объяснил дед. - Но перелом закрытый.
        Аккуратно и бережно ощупывая ногу лосёнка, Дормидорф успокаивал его:
        - Ну потерпи, потерпи. Сейчас зафиксируем, и до свадьбы заживёт. А в месте перелома кость будет ещё крепче. Скоро будешь опять скакать, будто ничего и не было!
        Привычным движением он достал из-под куртки большой нож и подал его мне, попросив отрубить кусок полена около метра длиной и обязательно без сучков. Ни за что бы не подумал, что дед вооружён! А я, повстречав в подозрительном лесу незнакомца, всё гадал: и где это белозубый пенсионер прячет свой грибной разделочный топорик?
        Ближайшие двадцать минут я был очень занят - выполнял дормидорфов заказ. Когда всё было готово, дед с помощью другого обрубка ствола и ножа расщепил это полено вдоль ровно пополам, хорошенько обтесал его со всех сторон и с помощью бинта, который достал из поясной небольшой сумки, накрепко зафиксировал ногу лосёнка между двумя пластинами. Причём зафиксировал таким образом, чтобы намертво обездвижить оба сустава, ближайшие к месту перелома. После этого лосёнок мог пусть медленно, но передвигаться, минимально беспокоя раненую ногу. Приблизительно через месяц, когда кости срастутся, шину нужно будет снять. А пока мать-лосиха, сердечно поблагодарив нас, повела лосёнка, как сказал дед, «проводить обезболивание» с помощью травы, название которой я тогда не запомнил. Лось-отец топтался рядом, с благодарностью заглядывая в лицо спасителю своего детёныша.
        Потом Дормидорф задумчиво посмотрел на меня и начал что-то старательно искать по своим многочисленным карманам. Вскоре его поиски увенчались успехом и снова, как во время нашей первой встречи, он достал клочок не то тряпочки, не то бумажки и старательно потряс этим перед самым моим носом. Дормидорф постелил на землю всё ту же скатерть, аккуратно и бережно разровняв её края руками. Наклонившись над ней, он что-то скороговоркой пробормотал себе под нос. Вдруг лицо его исказила нервная судорога, он указал пальцем куда-то мне за спину, широко раскрыв от удивления глаза и слегка присев. Сердце моё учащённо забилось. Молнией пронеслась мысль: «Вот и настал мой бесславный конец, если уж то, что сзади меня, так испугало самого Дормидорфа, то это не просто конец, а мучительная и неизбежная кончина! А ведь так ещё хотелось немного пожить, особенно теперь, когда впереди вырисовывается столько интересного!» Оборачиваясь, я готовился к самому страшному. Но ничего ужасного позади себя не увидел и даже глазам своим не поверил, поэтому тщательно огляделся ещё раз. Результат тот же: лес как лес! Опять, наверное,
его молодецкие шуточки! Ладно, запомним. Я вопросительно и осуждающе посмотрел на деда, а он указал взглядом мне под ноги, где была расстелена скатёрка. Свершилось чудо - стол был накрыт, как я люблю, в лучших деревенских традициях!
        Каверзный шутник, не дав мне опомниться, начал лекцию о необыкновенных вещах, которые могут повстречаться в этом расчудесном мире. Лось ему во всём поддакивал, уже вполне успокоившись после происшествия с лосёнком, чего нельзя было сказать обо мне. У меня тряслись мелкой дрожью коленки после удачной шуточки Дормидорфа, который принялся вещать без всякого зазрения совести:
        - Всё, что в вашем мире встречается в сказках, былинах и поверьях, у нас есть в реальной жизни: лешие и кикиморы, лесовики и домовые с разными привидениями, да много чего. Есть Кощей Бессмертный, Баба Яга и существа, которые их с лёгкостью заткнут за пояс! Так что не расстраивайся, скучать тебе не придётся! Есть у нас и волшебники, колдуны, ведьмы и знахари, всех так сразу и не упомнишь! Каждый живёт сам и старается не вредить и не мешать жить другим. Конечно, иногда происходят и у нас маленькие и большие шкоды. Как без этого? Но по большому счёту все заинтересованы в скорейшем прекращении раздора, а иначе никому не видать спокойной жизни, как собственных ушей. Ну, а всякие невинные шалости кикимор, леших и домовых я в расчёт и вовсе не беру, ибо эти существа для того и созданы и по-другому попросту не могут. У нас каждый знает, как с ними договориться, я и тебе как-нибудь расскажу! Ты ещё экспертом по этим делам станешь! А сейчас давай-ка немного перекусим. Я вот и нашему другу сухариков заказал с солью. Может быть, надо было ещё стручковый горошек попросить, да я как-то не сообразил сразу.
        Только сейчас я понял, как проголодался, и с удовольствием воспользовался предложением деда. Ели молча, лишь хруст сухарей был слышен, будто их кто-то с маниакальной одержимостью разминал в мелкую крошку деревянной колотушкой в пустом ведре. Это наш лосик самозабвенно и восторженно предавался дикому наслаждению, позабыв обо всём на свете. Насколько я мог судить, он увлекался поглощением любимого блюда каждый раз, когда ему выпадала подобная счастливая возможность. Мы с Дормидорфом старались есть, не издавая посторонних звуков, хотя при подобном звуковом оформлении в этом не было необходимости. Насытившись и уняв дрожь в членах, я негромко спросил:
        - Как же мне договориться, например, с лешим? Очень хочется узнать, раз мы сейчас в лесу, вдруг понадобится когда-нибудь!
        Дед, недолго думая, взял бутыль, вскочил с места и, повернувшись к самым буреломным и густым зарослям, произнёс нараспев, словно певчий поп под хорошей мухой, при этом одержимо и грозно размахивая бутылью во все стороны, будто неким дьявольским кадилом:
        - Лес дремучий, расступись, хитрый нежить, появись!
        «Аминь, ядрёна мать», - добавил я про себя, вздрогнув от неожиданности. Ну, никак не ожидал я в тот момент ритуальных выкрутасов и заунывных песнопений от милого дедушки! А дед укоризненно посмотрел на меня и перевёл взгляд на трущобу, куда только что обращался. Под лапой огромной ели, стоявшей неподалёку, что-то громко и гулко ухнуло, даже ветки закачались, но не сильно, а лишь едва. Когда смолкло эхо, начали проявляться расплывчатые очертания чего-то коряжно-древовидного и сказочно могучего. К нам вышло нечто метров двух высотой, покрытое наростами и мхом так, что ни кожи, ни рожи видно не было. Если бы оно неподвижно стояло в нескольких шагах от меня, то я ни за что не признал бы в нём живую сущность, приняв за причудливое засохшее дерево. Только бездонные глаза неопределённого цвета, пугающие своей глубиной и дико горевшие изнутри зловещим болотным огнём, настороженно смотрели на нас. Да-а, не хотел бы я встретиться с ним с глазу на глаз ночью, да ещё и на узкой тропиночке!
        А может, встречался, да не раз, только проходил мимо, не обращая внимания. Раньше в лесу у меня часто возникало ощущение, что я там не один и за мной кто-то наблюдает. Этакая лесная паранойя, но ничего страшного - стараешься только не придавать этому особого значения, чтобы не возникла душевная паника, и со временем вполне привыкаешь. Нынешнее появление настоящего лешего - как раз и есть подтверждение моим тогдашним самым смелым подозрениям и малоприятным ощущениям. Причём я разговаривал на эту тему со многими людьми, и все они со мной соглашались. Попробуй не согласиться! Особенно если находишься в незнакомом дремучем лесу и при мерцающем свете костра слушаешь леденящие душу истории. Некоторые признавали, что с ними такое случалось не раз, опасливо при этом поёживаясь и придвигаясь к костру, дабы подкинуть дров в угасающий огонь. Кто не верит, тот может и сам попробовать рассказать подобную историю. Если останетесь живы и здоровы после подобных разговоров и без приключений доживёте до утра, значит, вам очень повезло!
        - Всё ходют тут и ходют! Зовут ещё! У меня, может быть, делов целая роща! Откуда прознал, что я здесь? И пошто кликал? - спросил леший, обращаясь к Дормидорфу, как к старому знакомцу. Лось испуганно вздрогнул при звуке скрипучего голоса и отпрянул назад. Да и мне было как-то не по себе.
        Дормидорф отвечал, ничуть не смутившись:
        - Как же не знать? Если в лесу что-то происходит, то ты первым тут как тут, наблюдаешь откуда-нибудь из самого укромного места. А позвал я тебя, чтобы угостить кваском. Мы ведь сейчас уже уходим.
        - Вот и хорошо. Вот и славно. Нечего вам здесь… заблудиться можно. А квасок твой ничего, знатный!
        Леший со скрипом протянул вместо руки не то ветку, не то корягу и схватил бутыль довольно шустро и цепко. Затем, запрокинув наростообразное подобие головы, долго булькал и удовлетворённо кряхтел и ухал, словно старый филин, поймавший жирную мышь. Заутробный концерт продолжался до тех пор, пока не был выпит весь квас до последней капли. Только тогда он вернул бутыль обратно, смачно крякнув при этом.
        Вдруг неподалёку раздался пронзительный визг, затем треск и волной прокатившийся под ногами грохот, обычно сопровождающий падение огромного дерева. Лес отозвался гулким и протяжным эхом. Мы, как по команде, вскинулись на этот звук, а когда посмотрели на место, где мгновение назад стоял леший, то его уже и след простыл, только длинные стебельки травы чуть покачивались от слабого дуновения ветра да неподалёку усердно отмеряла кому-то годы кукушка. И словно запоздалые слова благодарности прозвучало знакомое уханье старого филина, которому посчастливилось-таки поймать жирную мышь. Мы переглянулись, а лось недовольно фыркнул.
        - Вот и попили кваску, - иронично заметил я.
        Спешить было некуда, а потому неспешная прогулка выглядела намного приятней, нежели тряска на лосях с уворачиванием от веток. Особенно после сытного обеда. Мы решили пешком двигаться в сторону селения, рассчитывая по дороге встретить ещё одного лося или оленя, хоть какое-нибудь мало-мальски пригодное средство передвижения. Ведь лосиху сейчас трогать было нельзя, она осталась с лосёнком, а сидеть на одном лосе вдвоём - удовольствие весьма сомнительное.
        Спустя некоторое время перед нами оказалась довольно большая и пологая возвышенность. Деревья основательно поредели, да и ужин наполовину провалился, а потому идти стало гораздо легче. Добравшись до верха и немного запыхавшись, мы единогласно решили сделать привал и осмотреться. Стоило нам остановиться, как лось тут же принялся, аппетитно хрумкая, шустро объедать молодые веточки, фыркая и тряся головой. Его уши при этом звонко шлёпали, отгоняя насекомых, которые тут же начинали роиться вокруг разгорячённого тела, непременно желая поскорей испить свежей лосиной кровушки.

* * *
        Глава 5
        Агрес
        Не успели мы вдоволь насладиться отдыхом, как раздался громкий соколиный клич, разлившийся тревожным эхом по всей лесной округе. Дед тут же вскочил, залихватски свистнул и замер в ожидании. Через минуту я увидел на его вытянутой руке сокола, спикировавшего неизвестно откуда. К лапе было привязано послание, свёрнутое в тугой рулон, который Дормидорф тут же отвязал и, отойдя в сторону, принялся быстро читать. Покончив с этим, он подошёл, загадочно поглядывая на меня.
        Я спросил:
        - Если вы умеете передавать мысли на расстоянии, то зачем вам эти примитивные письмена?
        - Конечно, мысли можно передавать на весьма большие расстояния, но при желании их не стоит труда перехватить и подслушать, я тебя потом этому научу. Так что и на дальнее расстояние порой лучше отправить обычное письмо.
        Я, несколько разочарованный, проговорил:
        - Вот как, и здесь расстояние имеет значение? Дормидорф как-то слишком легко согласился:
        - Конечно, расстояние для физического тела всегда будет иметь немаловажное значение, - а затем излишне бодро добавил: - Кстати, о расстояниях. Я срочно должен отправляться в путь - очень важное дело. Предлагаю тебе взять лося и продолжить путешествие одному. Дорога к селению проста, ты и сам справишься.
        Эта идея мне совсем не понравилась, нужно было срочно что-то делать, а вернее - решать. Вот сейчас он уйдёт, и неизвестно, увидимся ли мы когда-нибудь ещё! А этого никак нельзя было допустить!
        У интересных людей глупо не перенять нечто подходящее нам. Если они способны развивать себя, научат обязательно чему-то и нас, даже сами того не желая. Одно не может быть понято никоим образом: к чему добровольно лишать себя лучшего во имя худшего, интересного и захватывающего во имя обыденного? Даже если подобное произошло, то можно постараться так всё повернуть, чтобы ослабить последствия и извлечь уроки. Главное, чтобы был выбор. А он есть всегда, нужно только уметь его разглядеть. Если выбор сделан неверно, то это чревато неприятностями. А что нам неприятности? Привычная череда неприятностей не может страшить нас, живущих таким образом с самого рождения. Это чередование обычно вызывает у нас лишь любопытство и интерес, особенно на фоне разницы ощущений. Всё дело в том, от кого исходит столь «заманчивая» перспектива. От неё можно и отказаться в пользу других обстоятельств, связанных с более приятными людьми, благо неприятностей вокруг хоть пруд пруди. Вот, к примеру, досадная обыденность - чем не неприятность? А если при этом вдруг открывается возможность взлететь безболезненно и безопасно?
Продумав все возможные варианты, даже в худшем случае ты всё равно останешься с тем, что хотя бы «полетаешь», прочувствуешь необыденное и снова вернёшься в свою обыденность. Здесь, казалось бы, глупо колебаться. А иначе становится понятным, что твои цели вовсе не такие возвышенные, они иные совершенно: привычно ковыряться в жизненном навозе ради него самого, а не ради прекрасных цветов, кои ты вознамерился им удобрить. Если ты действительно любишь нечто необычное, связанное с возможностью приоткрыть дверцу в светлую сказку, понял это, но боишься и не желаешь, то это и есть глупость.
        Мы и на земле «стоим» именно благодаря своим проблемам, которые временами разрешаем. Используем их ещё хлеще, нежели они нас, а иначе бы давно успешно загнулись. Извлекаем пользу из негатива, что других, быть может, и убило бы, но мы не под тем углом смотрим. Они, проблемы наши, нас воспитывают, воодушевлённо созидают, а мы порой не ценим этого, не понимаем!
        И я сделал свой выбор: решил прислушаться к внутреннему голосу, который меня практически никогда не подводил, а даже напротив - подводил его, как правило, я сам, когда по каким-либо причинам не следовал его мудрым советам.
        - А не пригодилась бы вам моя скромная помощь и посильная поддержка? - спросил я, уже твёрдо зная, что и помощь моя ему ещё как пригодилась бы, и от посильной поддержки он ни в коем случае не откажется. И вовсе не расстанемся мы сейчас, а мои приключения в этот самый момент только начинаются!
        - Конечно, мне пригодилась бы любая помощь, да ты и сам это прекрасно знаешь, но учти, этот поход может оказаться долгим.
        Я не удержался и передразнил его про себя: «Учти, учти, да нечего мне учитывать, я и так обучитывался весь, дальше некуда!» А теперь мне чем дольше, тем интересней! Перефразируя патриотическую песенку моего детства, «не расстанусь с Дормидорфом, буду вечно молодым». К тому же я начал привыкать к деду, и расставаться с ним, по крайней мере именно теперь, мне совсем не хотелось. И последний аргумент: если мне захочется вернуться, то я всегда смогу прилететь обратно в селение, а оттуда дорогу до дыры и сам как-нибудь найду, не маленький. Всё это я ему и объяснил вкратце. Он рассеянно выслушал моё волевое решение и легко согласился взять меня с собой, но с одним условием: чтобы я не расспрашивал его о деле, ради которого мы отправляемся в поход. Подумаешь, какие тайны! Ну да ладно, не смертельно! Я смело согласился, всё равно со временем всё узнаю и без расспросов.
        И опять дед слегка нахмурился, будто внимательно прислушивался к бурчанию своего живота, а затем громко вздохнул и снисходительно покачал головой из стороны в сторону. Мы решили срочно возвращаться в селение и там искать птицу или птеродактиля на двоих, а лучше на троих, чтоб места было с запасом. Сколь одержимо дед ни свистал по всей округе, впустую брызжа слюной, словно престарелый соловей-разбойник после долгого воздержания, вставивший, наконец, себе новый волшебный зуб, выбитый ненароком буйным, но справедливым Иваном-Царевичем, к его искреннему удивлению, никто не появился, как повымирали все разом! Так что пришлось нашему лосю поднапрячься, взять ноги в руки и везти нас двоих. Он был молодой и сильный, довольно быстро доставил нас к воротам, за которыми находился приютивший нас гостевой домик.
        Дормидорф отпустил меня отдохнуть перед дальней дорогой, а сам пошёл, точнее, поскакал на лосе по важным делам. Он не счёл нужным ставить меня в известность, по каким именно, соблаговолив лишь сказать, что ему необходимо некоторое, весьма непродолжительное время, чтобы как следует подготовиться к предстоящему походу. Мы договорились встретиться через час возле ворот.
        Ровно через час я был на месте как штык, но деда не было. Не было его и через пять минут, и через десять, и через пятнадцать. Я слонялся из стороны в сторону, терпеливо поджидая запаздывающего по неведомой причине лесного дедушку. Повторялась история в точности, как в моём мире, когда все вечно опаздывают по разным, но постоянно не зависящим от них причинам и обстоятельствам. Наконец за моей спиной раздался шум несущегося на полной скорости грузовика, и я, по старой и крайне полезной привычке, приобретённой в том мире, резво отскочил в сторону. Как оказалось, сделал я это очень даже не зря и совершенно вовремя. Огромное летающее существо, на первый взгляд - чисто хищное страшилище, каким впору взрослых пугать, приземлилось с ужасающим шумом рядом с тем местом, где я находился секунду назад. Ну и жуть! И где только этого Дормидорфа носит, позвольте полюбопытствовать? Эдак меня тут сожрёт ещё ненароком кто-нибудь. Птица не птица, с крючковатым здоровущим клювом, как у орла, мощными, цепкими, когтистыми лапами и горящими глазами - вот что нагло глазело теперь на меня! Это страшилище по инерции
сделало огромный скачок вперёд, лязгнув клювом и заскрежетав большущими, в половину человеческого роста когтями по гранитной крошке, и расправило могучие крылья, закрыв ими полнеба. Наконец оно остановилось окончательно, теперь уже точно там, где я только что имел несчастье находиться. Я скромно позавидовал себе и от всей души поздравил со счастливым избавлением от мучительной смерти и, возможно, дальнейшего употребления себя в пищу - не пропадать же добру понапрасну. Из головы разом вылетели все мысли, кроме одной - быстренько слинять куда-нибудь подальше. Я мысленно прикинул, что если пошевелиться, то успею (может быть) перемахнуть через ближайший забор и забиться в какой-нибудь укромный угол, прежде чем мной перекусят. И только я собрался привести свой план в исполнение, как отчётливо разглядел на спине у чудовищных размеров орла некую до боли знакомую личность! Эта личность второй раз за сегодняшний день бессовестно подвергла меня смертельной опасности, а в данный момент приветливо махала мне рукой. В этот раз я решил оставить эмоции в стороне и не стал ничего думать по поводу этого происшествия.
        Теперь я имел возможность поподробнее разглядеть райскую птичку. Она была намного крупнее птеродактиля, а даже он вёз на спине троих людей! Сколько же тогда человек способна перевезти эта «малютка»? Если взять нашего орла и во много раз увеличить его, то и тогда получится лишь слабое подобие того, что предстало моему изумлённому взору.
        Дед выглядел уже не так добродушно, как прежде. В нём изменилось всё, начиная с одежды и заканчивая сосредоточенно-целеустремлённым выражением лица. К тому же он выбрал эту явно боевую птицу неспроста, чуяло моё сердце, совсем неспроста! Возникло ощущение, что мы не просто отправляемся в поход, а нам предстоит участие в опасной боевой кампании. А ведь я ещё не видел, какую поклажу он собрал с собой. Не иначе в ней нашлось место и крупнокалиберному пулемёту! Но вопреки моим ожиданиям, из вещей был всего-навсего небольшой походный рюкзак и… шест. Как будто взяли тонкое деревце метров двух длиной и ободрали с него кору, а затем хорошенько ошкурили и отполировали - вот и всё оружие.
        Я, не колеблясь, взгромоздился на птицу, цепляясь за огромные перья. Разместился рядом с дедом, утопая, как в перине, в мягком пуху. Этот пух находился под несколькими слоями толстых и жёстких перьев, которые мне, по примеру Дормидорфа, пришлось с немалым трудом раздвинуть, прежде чем удалось удобно устроиться и прочно закрепиться. Дормидорф подал мне небольшой свёрток, объяснив, что это поможет не замёрзнуть во время полёта. Развернув его, я увидел плащ серо-зелёного цвета, такой же был надет и на нём. Я немедля последовал его примеру, и мы взмыли в небо, быстро набирая высоту и скорость.
        - Где вы откопали эту птицу? - с нескрываемым восторгом поинтересовался я.
        Дормидорф понимающе улыбнулся и ответил:
        - Ещё там, в лесу, я отправил за ней сокола, что принёс письмо. Это Агрес - хищник. Нам повезло, он как раз оказался неподалёку.
        - Я успел заметить, что это хищник, ощутив себя добычей в первые и, не скрою, самые радостные для меня секунды вашего едва заметного приземления! - не удержался я от укоризненного замечания, которое Дормидорф пропустил мимо ушей. Он небрежно кивнул мне в знак того, что слышал мои слова, но их смысл настолько ничтожен и малозначителен, что он, совершенно естественно, не придаёт этому ровным счётом никакого значения. К чему и меня призывает, показывая пример. Подумаешь, слегка вздрогнул от неожиданности, не стоит подобный пустячок и секунды его драгоценного времени! Он невозмутимо продолжал:
        - Чтобы Агрес согласился лететь с нами и помогать, я обещал дать ему то, что он захочет, но он пока не сказал, что именно. Будем надеяться на его скромность.
        «Да уж, - подумал я, - скромность - это здорово, но едва ли это его конёк! А что мы станем делать, если его запросы окажутся под стать его размерам? Коли так, я даже не представляю, чего может возжелать эта птичка! Может быть, стадо буйволов для лёгких утренних завтраков? Нет, всё же зря Дормидорф ввязался в это дело с Агресом, если что, то нас двоих ему и на полдник не хватит! Хотя, если взглянуть на дело с другой стороны, то заручившись поддержкой этакого грозного оружия, нам должно быть намного проще в достижении нашей, неведомой пока для меня, цели».
        А Дормидорф как ни в чём не бывало объяснял:
        - Я говорил тебе, что с хищниками почти всегда можно договориться, но они хитрецы, большие выдумщики и затейники! А уж своего никогда не упустят. Зато Агрес один стоит многих: он силён, умён, и ему подчиняются многие другие птицы и звери, кто из страха, кто из уважения, а кто из-за всего помаленьку. Но я знаю точно одно - сильно повезёт тому, на чьей стороне он окажется. И плохо будет тому, против кого он пойдёт войной! Кстати, забыл тебя предупредить! - дед, подняв указательный палец вверх, взглянул на меня исподлобья. Я насторожился, предчувствуя очередной подвох и неминуемую опасность для своего организма.
        - В плаще, который я тебе дал, один из карманов - с сюрпризом. Он находится слева вверху, внутри. Ты не пугайся, если найдёшь там то, что никогда не клал, или потеряешь то, что положил.
        Я удивлённо посмотрел на него, но решил воздержаться от комментариев.
        - Зато этот плащ незаменим в походе. Он лёгок, прочен, удобен и в нём довольно много обычных карманов.
        Я всё понял. Дормидорф оставался верен себе, подвергая меня очередной неведомой опасности. На этот раз он практически всучил мне плащ, начинённый миной замедленного действия, которая рано или поздно, но всё равно сработает! Я же обязательно всё забуду и как-нибудь залезу в этот развесёлый кармашек, а там гадюка или крокодил, или ещё чего-нибудь похлеще! Зашить его, что ли? А что, это мысль. Ладно, предъявлять претензии этому упрямцу бесполезно, с него всё как с гуся вода! Ничего-ничего, будет и на моей улице праздник, как частенько говаривает мой отец, тоже редкой души человек! Справедливое возмездие не заставит себя долго ждать, в этом можно не сомневаться. Не то чтобы я специально буду сидеть и думать: «А что бы мне такое каверзное сотворить?» Нет, я не такой, всё придумается и даже, может быть, сделается само по себе в самый нужный момент. У меня так всегда. Главное - не переборщить, не увлечься. Вот за этим и надо следить в оба, когда моя улица будет праздновать.
        И мне сразу вспомнился мой младший братишка. В то далёкое время, когда он ещё был маленьким и пузатеньким сорванцом. Чудик ещё тот, надо сказать! Этот обормот имел одну особенность - чудным образом выпускал пар. Делал он это довольно часто, по несколько раз на дню, после того как его кто-нибудь накажет, разозлит или удачно подшутит. Обычно, за редким исключением, вся ответственность за предоставление подобных услуг ложилась на меня. Эффектным образом ворвавшись в свои владения, он театрально хлопал дверью и страшно вращал выпученными глазами, пускал ртом пузыри, показывая неизвестно кому, что он не на шутку возмущён и пребывает теперь в состоянии крайнего возбуждения! Сейчас его всем следует очень остерегаться, ведь он крайне опасен и за себя не ручается, а с его могуществом и страшной силой лучше никому не связываться лишний раз - только хуже будет! Затем, думая, что его никто не видит, он бормотал себе под нос угрозы, строил причудливые гримасы и принимал всевозможные величественные позы, любуясь при этом собой в отражении огромного лакированного, а потому и любимого шкафа. В такие моменты его
невозможно было остановить, он угрожающе пыхтел, для пущей убедительности злобно шипел и, пугаясь самого себя, забавно басил с подвывом:
        - Ну-уа, я вам всем ещё устро-оюу! Подождите только! У-уо, я вам всем покажу-у ещё, уо… Вы у меня все ещё узнаете, где раки зимуют! Всем покажу кузькину мать! О-ох, ну вы у меня и попляшете все-еа!.. Все… У-уо! Попляшете у меня все без исключения! У-ух!
        Я в это самое время подглядывал за буйством его эмоциональной фантазии из какого-нибудь надёжного укрытия, давясь от смеха. Он метался перед полированной поверхностью шкафа, наслаждаясь собой до тех пор, пока я не выдерживал и не начинал смеяться в полный голос, ибо сдерживаться долго было невозможно, и сколько я ни крепился, силы быстро заканчивались! Узрев меня, он оскорблённо взмахивал походным плащом, которым ему обычно служила розовая фланелевая пелёнка, в былые времена предназначенная для покрытия царственного тела, когда его величество изволило восседать на горшке-качалке. Но в данный-то момент это был походный плащ принца, завязанный замысловатым узелком у него на шее! Царская особа поспешно выбегала из комнаты, негодующе сверкнув на меня глазами, досадливо скрипя зубами и укоризненно шипя самое страшное и жуткое заклятие, которое должно было непременно разорвать меня изнутри или, по меньшей мере, вывернуть наизнанку. Но заклинание, на моё счастье, почему-то никогда не срабатывало.
        Мы летели некоторое время молча. Я предавался воспоминаниям детства, а Дормидорф сосредоточенно думал. Теперь, когда я знал некоторые пристрастия и особенности коварного дедушки, меня терзали смутные подозрения: уж не мои ли воспоминания он пытался ловко подглядеть и нагло подслушать? Как это на него похоже! Ну да ладно!
        Как я уже говорил, на спине у Агреса могли легко разместиться ещё три человека и небольшой диванчик в придачу. Мы полулежали на животах, зарывшись между перьев в самый пух. На поверхности оставались только плечи и голова, но при желании легко можно было спрятаться всему, целиком и полностью, да ещё и перемещаться внутри. Так, наверное, должна себя чувствовать блоха или вошь, зарывшаяся в собачьей шерсти. Чтобы накрепко застрять в том месте, где нужно, вполне достаточно было растопырить ноги. Перья росли слоями, плотно ложась одно на другое, образовывая лёгкую и прочную броню. Я восхищался мощью и силой этой птички. Это было всё равно, что лететь на живом истребителе. Агрес величественно взмахивал крыльями, а потом просто парил в воздухе, ловко используя наиболее сильные восходящие потоки.
        Мы летели уже два часа или даже больше, когда начало помаленьку смеркаться. Прямо по курсу показались огни, по всей вероятности, небольшого городка. Оказалось, что нам именно туда и нужно. Агрес, плавно покачивая крыльями, осторожно и будто нехотя пошёл на посадку. Через некоторое время мы увидели опушку леса, а на ней множество пылающих костров. Какие-то тени сновали туда-сюда между шатров. Создавалось впечатление, что это место сбора великого войска. Со всех сторон появлялись и вновь исчезали разные существа, мягко выражаясь, довольно необычного вида, вырываемые из темноты дёргающимся светом ближайшего костра. Если бы мне когда-нибудь раньше вдруг довелось увидеть эдакое в простом нашем лесу, да ещё ночью, при свете костра, то - «привет родителям», как говорится! В такие моменты понимаешь, как прекрасна и дорога твоя тихая, спокойная, размеренная жизнь без лишних потрясений и неприятностей.
        Мы приземлились невдалеке и отпустили Агреса слегка «попастись» в округе, предварительно условившись, что он прилетит, как только услышит условный сигнал, и не станет употреблять в пищу мирно разгуливающих вблизи лагеря животных. Сами же неспешно направились к лагерю.
        «Вот мы, - подумал я, - и счастливо добрались до места!» А оказалось не совсем так, а точнее - совсем не так. Действительно, в письме вызывали деда явиться как можно скорее к месту сбора. Но в нем вовсе не объяснялось, что произошло и что от него, а вернее, от нас потребуется в дальнейшем.
        Вопреки моим ожиданиям, мы не стали подходить ни к одному из костров и не зашли ни в одну из множества палаток, манящих к себе запахами пищи и приглушёнными голосами, смехом и мягким светом, струящимся из-под приоткрытых пологов, словом, всем тем, чего мы были лишены последние несколько часов. Старина Дормидорф браво и уверенно вышагивал, чуть не чеканя шаг, видимо, направляясь к определённому месту. Я скромно семенил рядышком, раскрыв рот, то и дело спотыкаясь на ровном месте, заглядываясь на всё вокруг, кажущееся таким необычным, загадочным, манящим.
        Оказалось, в лагере у каждого свой очаг и шатёр со всем необходимым. Дед объяснил, что здесь испокон веку так принято, чтобы с высоты птичьего полёта сразу было видно, кто прибыл, а кого ещё нет.
        Мы разожгли костёр в строго отведённом для нас месте и, кряхтя, расселись возле него, с наслаждением попивая горячий отвар, очень похожий на наш чай. Только дед заваривал его из каких-то расчудесных трав, собственноручно собранных в лесах и полях. Странно, что к нам никто не подходил и мы никуда не отлучались. А вокруг то и дело разжигались всё новые костры. Дормидорф сказал, задумчиво потирая и разглаживая бороду:
        - Если и дальше люди будут прибывать в таком темпе, то очень скоро все будут в сборе, и собрание состоится в ближайшее время. Тебе придётся остаться здесь одному. Не волнуйся, это ненадолго. Можешь пока пойти в шатёр и отдохнуть: вздремнуть или заняться изучением потайных карманов своего плаща. Может так случиться, что нам придётся отправляться в путь сразу по моему возвращению, а ты не привык так долго летать, ещё, чего доброго, заснёшь на лету и свалишься.
        Последнее он договорил с улыбкой, явно подшучивая. Но от усталости и выпитого чая мне и правда захотелось хоть немного вздремнуть. Подмешал он, что ли, туда чего-то сна творящего, чтоб я зря не околачивался без него по лагерю? И я, недолго думая, отправился в шатёр и завалился на боковую.
        В шатре было тихо и уютно, а на матрасе, набитом соломой, мягко и тепло. Приятно пахло дымком, травой, и вокруг словно разлилось ощущение уверенного спокойствия. Я прилёг и задумался: где я был вчера, а где сегодня? Где окажусь завтра? У деда насыщенная событиями жизнь. А мы живём, топчась из года в год на одном месте. Лишь изредка пересиливаем себя, чтобы сделать какую-нибудь, в принципе, никчёмную мелочь, а потом долго вспоминаем и гордимся собой: «Ах, какой я молодец, большое дело сделал! Нет, как ни крути, а я на редкость трудолюбивый человек».
        Так думал я, пока глаза сами собой не закрылись и я не начал проваливаться в блаженную страну сна, где говорящий лось снёс большое страусиное яйцо и всем хвастал об этом, предлагая потрогать.

* * *
        Глава 6
        Новые друзья. Задание
        Проснулся я от того, что кто-то настойчиво тряс меня за плечо. Действительность резким потоком ворвалась в моё дремавшее сознание. Этим кто-то, этим трясуном был, конечно же, радостный Дормидорф. А за ним находились ещё какие-то люди, оживлённо обсуждавшие, судя по всему, что-то очень важное - уж больно запальчиво и возбуждённо, как мне показалось спросонья, звучали их голоса. Да и сами голоса были необычными.
        Оказывается, едва я провалился в небытие, усыплённый отваром, как деда вызвали к центральному шатру, где произошёл важный разговор, о котором мне, естественно, знать не следовало. Вернулся Дормидорф уже не один, а с двумя странного вида помощниками, которые невообразимо голосили сейчас на улице возле костра.
        Почему они показались мне странными? Начнём с того, что внешность этих людей диаметрально противоположно отличалась одна от другой, да и вели они себя не совсем обычно - оживлённо о чём-то спорили, причём с таким воодушевлением, будто от этого зависела, по меньшей мере, чья-то жизнь. Один был маленького роста, шустрый, резкий, словно детская неожиданность, и вместе с тем щупленький. Он обладал низким и звучным басовитым голосом, про такой ещё говорят: «иерихонская труба». Другой, напротив, высокий, не меньше двух метров роста, не толстый, но обладающий широкой костью и, по всему видать, врождённой силой. Стоило ему открыть рот, как всё впечатление портил его необычайно высокий, прямо-таки визгливый голосок.
        Дормидорф коротко ввёл меня в курс дела:
        - Мы получили задание. Похоже, скоро отбываем. Эти двое - наши помощники, чудные ребята, я их давно знаю, хоть и внешность у них не фонтан, но она, как известно, бывает обманчива. А это как раз такой случай! Именно с ними я обещал тебя познакомить. Видишь, выполняю своё обещание даже раньше, чем предполагал. Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло! - глядя, как я продираю глаза и с трудом соображаю, что со мной и где я нахожусь, он продолжал: - выходи скорей знакомиться, хватит дрыхнуть! Ну ты и соня, оказывается!
        Я неспешно вышел к костру, сонно щурясь на мерцающий свет:
        - Дмитрий.
        Спорщики переглянулись и приветливо улыбнулись мне. Первым представился большой и до смешного писклявый:
        - Дорокорн.
        А следом маленький и шустрый басом чуть ли не пропел, словно поп на песнопениях, желающий прихвастнуть нижним диапазоном голосины:
        - Юриник.
        У меня аж в ушах загудело и зачесалось! Да-а, разница была, как я уже имел удовольствие отметить, просто разительная. И если бы я не был так серьёзно настроен спросонья, то мне ужасно трудно было бы сдержать улыбку. А так ничего, вполне удалось сохранить серьёзность, даже особенно не напрягаясь при этом. Когда эта парочка молчала, то выглядели они солидно, смотрели надменно, особенно, как водится, гонористый щуплик. Но стоило услышать их голоса и увидеть манеру общаться, сразу так и подмывало улыбнуться. Мне долго пришлось привыкать к ним и крепиться, чтобы не рассмеяться. И даже сейчас я порой не могу сдержать улыбку, видя их, особенно вспоминая о том чудном времени, когда мы имели удовольствие впервые познакомиться.
        Первое, что сделали эти двое, так это принялись ожесточённо спорить, обсуждая, когда нам лучше отправляться в дорогу. Мелкий и порывистый Юриник с небывалым напором и уверенностью в собственной правоте убеждал вылетать прямо сейчас, не медля ни минуты. Он считал, что чем быстрее, тем лучше, а отдохнуть можно и на рассвете.
        - Быстрее - не значит лучше, глупая твоя голова! - кричал в ответ Дорокорн. - Сейчас не выспимся, на рассвете завалимся спать, полдня проспим, а в ночь опять лететь. Глупо, нерационально и алогично, батенька! Не лучше ли сейчас основательно отдохнуть и потом весь день лететь, а ночью уж как получится, смотря по самочувствию?
        Дед, не дослушав их, постановил:
        - Ладно, решено: три часа на отдых и еду, а потом - выступаем.
        Эта весёлая парочка, нимало не расстроившись, направилась спать в шатёр. Я уже отдохнул, Дормидорф же был неутомим. Не знаю, откуда он черпал силы, видимо, обладал даром, который позволял ему за короткое время почти мгновенно расслабиться и таким образом быстро восстановиться. Я знавал и в своём мире подобных людей и всегда завидовал этому их умению. Да чего там далеко ходить! Моя любимая тётка учила своего сына, когда тот ещё только поступал в медицинский институт: «Да, тяжело! Потому тебе и надо учиться быстро расслабляться, когда есть такая возможность, и так же быстро сосредотачиваться! Тогда сделать сможешь лучше и больше! Учись, пока я жива!»
        Мы с Дормидорфом уселись у костра и завели тихий разговор. Дед рассказал, что до них уже давно доходили слухи о племенах, живущих на окраинах. Будто бы там творится что-то неладное, вот мы и должны отправиться и выяснить, в чём дело. И не только выяснить, но и попытаться устранить причину. А для этого нам предстоит внедриться в одно из основных племён. Раньше информация об их жизни, передаваемая разведчиками и подтверждаемая животными, шла постоянно, а сейчас, как никогда, полная тишина. Доселе эти племена жили разрозненно, а теперь складывается впечатление, что кто-то их пытается объединить умелой рукой и привести к варварской цели. А чтобы посторонние не мешали, взял да и перекрыл все возможные пути добычи сведений.
        Закончил Дормидорф словами:
        - Полная неизвестность, вакуум какой-то! Так не может продолжаться! Вот нам и поручено во всём хорошенько разобраться, досконально прояснить обстановку, так сказать.
        Я озадаченно почесал затылок и спросил:
        - А что за люди в этих племенах, совсем дикие или только наполовину?
        Сам же про себя подумал: «А говорил ещё: “не спрашивай только меня о предстоящем деле”, так я и знал, что сам всё расскажешь, как миленький, и нечего было зря напускать густой туман таинственности! “Разведчики, внедриться”! Что за шпионские страсти-мордасти?»
        Дормидорф тем временем отвечал на заданный вопрос, всё же слегка покосившись на меня, пока я додумывал свои мысли:
        - Внешне они практически такие же, как и мы, но их уровень интеллекта оставляет желать лучшего. Они живут удовлетворением животных потребностей, не заботясь о завтрашнем дне. А если о чём и заботятся, так только о себе и своих удовольствиях в будущем. Где живут, там и пачкают. У них есть законы, но даже их почти никто не выполняет. Если кого и наказывают за невыполнение, то не истинно виновных, а тех, кто под руку попадётся, кого легче достать, или тех, кто не может за себя постоять.
        «Во как! - подумалось мне. - Ну, прямо в точку! Не в бровь, а в глаз! Про кого он мне тут рассказывает? Про таких-то недоумков и лишенцев я и сам могу ему столько понарассказывать, закачаешься!» Что-то уж больно знакомое сквозило в словах Дормидорфа. Я даже взглянул на него, не с намёком ли он говорит? Дормидорф был серьёзен и сосредоточен, как никогда. Он и бровью не повёл. Да-а, похоже, я там окажусь, как рыба в воде. Хотя кто эти племена разберёт? Вдруг они достигли небывалых вершин в упоительных и самоотверженных гнусностях и переплюнули в изощрённых пакостях своих продажных и бессовестных коллег из моего мира? Ведь чего только не бывает в жизни! И даже такое вполне возможно. Как всё же верно сказано - нет предела совершенству!
        Как интересно получается: из другого мира всякой гадости проход закрыт, так она стала разрастаться и плодоносить прямо здесь! Плохому-то учить не надо, оно само себе дорогу всегда пробьёт или попросту всплывёт, как ему и положено по всем законам физики! Жизнь устроена на принципах равновесия добра и зла, кроме того, добро может быть одновременно и злом, как и зло - добром.
        Вот, пожалуйста, до невозможности примитивный пример: врач спасает умирающего больного - казалось бы, это очень хорошо, безусловно, доброе дело. Ну, как же! Это его священный долг, по-другому он просто не может! Выполняет своё предназначение, свою работу! Так всегда рассуждают люди, боящиеся брать на себя ответственность разбираться в делах. Выполнил свой долг, сделал всё, что можно, и - молодец-огурец, честь тебе и хвала, есть чем гордиться! А остальное не касается. Спасти жизнь нуждающемуся в исцелении больному - это и есть добро в самом чистом виде, плюс ещё и милосердие. Но тем самым лекарь обрекает спасённого пациента на дальнейшую жизнь со всеми её прелестями и недостатками. А ведь недостатков в жизни несоизмеримо больше, чем прелестей. Вот повезло! После этого счастливо исцелённый ещё, чего доброго, и до не предусмотренной бюджетом пенсии доживёт, зараза! В моём мире как к старикам, так и к детям отношение: не приведи в госпиталь. Да уж, если говорить о добре и зле, то одна старость чего стоит! Ведь тех, кто призвался её обеспечивать, тоже кто-то лечит, и, к сожалению, с положительным
результатом! Вот если бы лечили плохо, то не было бы столько нахлебников на душу населения, а так подобный пресловутый лекарь подтверждает своё звание безразличного глупца.
        И такими парадоксами, если разобраться, вымощена вся жизнь, как мостовая булыжниками. Это я ещё не беру самый худший вариант: если спасённый человек окажется на редкость отвратным существом, воплощением мерзопакостности и своей дальнейшей жизнедеятельностью принесёт окружающим немало горя и страданий. И где же здесь добро, а где зло, скажите на милость? Одно я знаю точно: ну не может быть добром то, что творится теперь на свете, язык не поворачивается назвать это добром! Однако равновесие, обусловленное правом выбора, поддерживается всегда.
        За разговорами время прошло незаметно. Мы с Дормидорфом одновременно повернулись к шатру, когда услышали там приглушённую возню и монотонно-недовольный бубнёж.
        - Проснулись, друзья? С добрым утром! - поприветствовал Дормидорф вылезавших из шатра Дорокорна с Юриником.
        - Какое ещё утро? Ночь на дворе, темень кромешная, хоть глаз Дорокорну коли! - раздался недовольный бас. И тут же, перебивая его, писклявый голос, не допускающий возражений, пафосно заявил:
        - Не ночь, а раннее утро, ты глаза просто открыть позабыл, маленький глупыш!
        От этих вопиюще наглых слов Юриник мгновенно проснулся окончательно и уже раскрыл рот, чтобы дать наглецу справедливый и заслуженный отпор, но дед предусмотрительно сменил тему разговора на предстоящие сборы. Предостерегающе подняв левую руку, он спросил:
        - А каким образом вы прибыли на Опушку Сбора? Пробирались своим ходом через леса?
        Юриник нехотя отвечал:
        - Пришли с оказией, на оленях. Мы их отпустили, у них были дела в соседнем лесу. Если нам приспичит, то мы с лёгкостью кого-нибудь найдём, тем более олени не лучшее средство передвижения, больно уж тряские и медлительные. Да и ноги по земле волокутся и за пеньки цепляются… кое у кого.
        Дорокорн стойко выслушал слова Юриника, хоть и видно было, что ему это далось нелегко. Он позволил себе лишь слегка поморщиться, словно от надоедливой зубной боли, не более того.
        Агрес вполне мог выдержать нас четверых, но, посовещавшись, мы решили продолжить путь на двух птицах, чтобы он не так сильно уставал. Найти здесь птеродактиля не составляло особого труда, тем более что Агресу стоило лишь робко заикнуться, как любой из них был просто счастлив услужить ему.
        Расстелив скатерть и что-то пробормотав над ней, дед заказал завтрак и сытно накормил нас. После чего, прихватив свои немногочисленные вещички, мы отправились в дорогу.
        Отойдя от лагеря на довольно приличное расстояние, Дормидорф издал условный короткий свист. Да так пронзительно, что у меня даже зубы засвербило. Кстати, тогда я вновь заметил светлый полированный шест в его руке, а в лагере я его точно не видел. Прямо палка-невидимка какая-то!
        Когда прилетел Агрес, дед попросил его найти ещё одну птицу или, на худой конец, птеродактиля, что тот и сделал. Через считаные минуты пригнал нам целую стаю из восьми или девяти птеродактилей. Юриник придирчиво выбрал самого крупного и сильного из них и победоносно взглянул на Дорокорна. Но тот, к своему сожалению, никак не мог говорить, ему Дормидорф чуть ли не руками закрывал рот, удерживая от огромного и нестерпимого желания дать дельный совет, ну хотя бы один, или ценное указание, что неминуемо привело бы к новому спору и долгим препирательствам. Наконец все расселись по своим местам, мы поднялись в воздух и легли на нужный курс. Дед и я летели на Агресе, а наши непримиримые спорщики на птеродактиле.
        Перелёт длился около восьми часов. Ох, и намаялся я за это время вынужденного сидения, глазения и ничегонеделания! Потом двухчасовой привал и обед. Дормидорфу несколько раз пришлось заказывать целую скатерть мяса, чтобы сэкономить на охоте силы наших птиц.
        Следующий перелёт длился до глубокой ночи, а после приземления всё повторилось заново: еда, питьё, сон, только на этот раз мы оставляли бодрствующим одного человека. Спали по очереди. По два часа каждый из нас отсидел с арбалетом Юриника, охраняя спокойный сон своих соратников. До земель диких племён было ещё около десяти часов лёту, но вдруг у них хватило ума выслать разведчиков? Нужно было действовать аккуратно, для начала осторожно внедриться и немного пожить в каком-нибудь, возможно, кочующем племени. Потом, ссылаясь на него, пристать к более крупному и могущественному, ведущему уже оседлый образ жизни. Так что завтрашний перелёт будет последним, а потом мы пойдём пешком или пересядем на лосей или оленей до встречи с наиболее подходящим племенем.
        Ночь прошла совершенно спокойно. Рано утром, сытно позавтракав таким образом, чтобы хватило ещё и про запас, мы было уже собрались вылетать, как я ненароком рассмешил всех, став на какое-то время объектом издевательств и подшучиваний моих друзей. Напрочь позабыв про карман с сюрпризом, я, в поисках вечно пропадающих невесть куда сигарет, соревнующихся в этом искусстве с зажигалкой, залез в него и нащупал что-то мягкое, размером с шарик от настольного тенниса.
        Недолго думая, я вытащил из кармана руку с зажатой в ладони некой субстанцией, скатанной в небольшой плотный комок, тут же намертво приставший к пальцам, сковав их. Как только я попытался разжать руку и избавиться от подозрительной липучки, это нечто принялось пузыриться и резко увеличиваться в размерах, издавая лёгкое шипение, потрескивание и сильный дурной, я бы даже сказал, тошнотворный запах, очень смахивающий на «аромат» не самой свежей рыбы. Пытаясь отчистить второй рукой первую, я окончательно перепачкал обе. Несколько расстроившись, я бросил это неблагодарное занятие и с недоумением уставился на невольных зрителей, которые с нескрываемым интересом и трогательным сочувствием наблюдали за моими мытарствами.
        Выражение их лиц выражало неприкрытую брезгливость, смешанную с совершенно неуместным, на мой взгляд, весельем. Видимо, моё лицо выражало целую гамму эмоций, к которым прибавилось ещё навязчивое ощущение тошноты от нестерпимой вони, исходившей от ненавистной штучки. Взрыв дружного смеха огласил лес, когда во время очередного приступа я неожиданно громко икнул, сам испугавшись этого. Но сие действо вывело меня из ступора, и я принялся смеяться вместе со всеми. Думаю, местный лес ни до, ни после не слышал ничего подобного. Мне пришлось довольно долго сдирать эту гадость крючковатой веткой под бодрящие шуточки и мудрые советы, которыми осыпали меня чуткие и заботливые товарищи, пытаясь внести свою лепту в процесс избавления от последствий моей забывчивости. Как только я отмыл руки, мы тут же отправились дальше.
        Когда начало смеркаться, Дормидорф приказал Агресу искать подходящую лесную поляну для приземления и ночёвки. Неожиданно дед окликнул меня и ткнул шестом чуть правее курса нашего полёта. Посмотрев в ту сторону, я ничего не увидел, кроме скопления тумана или дыма километрах в пяти. Туман как туман, что в нём особенного? Но, может, я проглядел что-то важное, просто не обратив на это внимания? С расспросами я решил повременить. Судя по всему, Агрес уже выбрал вполне подходящее место для посадки, так как резко начал снижаться, издав пронзительный крик, который был сигналом для птеродактиля.
        Наконец мы с Дормидорфом оказались на земле среди высокой, чуть не в рост человека, травы, источающей приятный терпкий аромат, обострённо воспринимающийся обонянием после прохладной свежести небес. Не успели мы толком размять затёкшие конечности, как услышали знакомые голоса, раскатывающиеся эхом по всей округе. Наши спутники вновь о чём-то увлечённо спорили. Голоса быстро приближались, но их обладателей пока не было видно в густой высокой траве.
        - Говорю тебе, глупая твоя голова, это был дым! Такой большой мальчик вымахал, а до сих пор дым от тумана отличить не можешь! И не надо со мной спорить, категорически не советую тебе этого! Просто выслушай и прими к сведению! Учу я тебя, учу, а всё бесполезно! - назидательно басил Юриник.
        Дорокорн обиженно повизгивал в ответ:
        - Не-ет, то был туман! Туман, я тебе говорю! И это ты не спорь со мной, всё равно неминуемо проиграешь! Это чья голова ещё глупая? Я не виноват, если ты не можешь отличить туман от дыма! Дым сизый и стелется слоями! Неужели я должен тратить своё драгоценное время, чтобы разъяснять тебе прописные истины, которые знает даже ребёнок? Нет, послушайте только, учит он меня! У тебя знаний, дорогой, недостаточно!
        Юриник негодовал, захлёбываясь от возмущения:
        - Я вот сейчас покажу тебе «дорогого»! Ты брось эти свои замашки! Оставь подобные штучки раз и навсегда, мой тебе дружеский совет! А давай спросим у Дормидорфа! Если прав я, то ты заготавливаешь дрова для костра на всю ночь, а если ты, то этим займусь я. Ну что, идёт? Согласен?
        Последнее было сказано уже примирительно-снисходительным басом, каким взрослый обычно обращается к разгорячённому подростку. Да, именно к неразумному мальчишке, который никак не может понять, что пора прекратить всякие возражения и покорно смириться с объективной действительностью и непререкаемым авторитетом более знающего и умудрённого опытом собеседника, коим, несомненно, являлся он, Юриник.
        - Я-то согласен, но нечего разговаривать со мной, как с маленьким и несмышлёным! - с ехидным смешком отвечал Дорокорн, насупившись и делая вид, что он огорчён и раздосадован таким панибратским отношением к его солидной особе.
        Юриник тоже не остался в долгу, он парировал выпад друга, снисходительно принимая вызов:
        - Надеюсь, ты, большой и смышлёный умник, прихватил с собой перчатки? Они тебе в скором времени понадобятся.
        Дорокорн ненадолго задумался и недоуменно поинтересовался:
        - А с какой это стати, позволь узнать? На что ты намекаешь? Перчатки какие-то ещё удумал, фантазёр!
        - Как это зачем? А то ты сам не догадываешься! Брось ваньку-то валять, любезный Дорокорн!
        Но видя искреннее недоумение на лице друга, Юриник пустился в разъяснения:
        - Ох, какие мы всё-таки наивненькие! Да чтобы мозоли кровавые на ручках своих нежных и холёных дровами не натереть, вот зачем! Собирать-то дровишки предстоит тебе, и это ясно всем, кроме тебя! А я, так и быть, прослежу за процессом. Утомишься, надо думать, неимоверно, зато доброе дело сделаешь!
        До Дорокорна, наконец, дошло. И он, немного поразмыслив, проговорил:
        - А-а-а! Вот ты куда клонишь! А я-то немало удивился: и что это он вдруг таким заботливым сделался? Перчатки я, конечно, приготовил, они всегда со мной на всякий случай. Но так и знай: я всегда готов уступить их тебе, дружище Юриник. Сам ведь знаешь, что это был не дым, а туман!
        - Нет, не знаю и знать не хочу! Вовсе не туман, а самый настоящий дым! И тебе, между прочим, только злобная вредность мешает признать это! Потому и перчатки нужны будут тебе. Придётся расплачиваться за свою вредность и ослиное упрямство! Довольно юлить и ёрзать!
        Дорокорн, вмиг сделавшись серьёзным, предложил:
        - Но сознайся хотя бы в том, что именно ты, а не я, будешь, как всегда, филонить от работы, жалуясь на болючие мозольки.
        И пытаясь сделать невозможное, принялся пародировать Юриника. Если с голосом вышел полный провал, то с интонацией и манерой изъясняться получилось даже очень похоже:
        - «Ах, какие у меня натруженные ручки, вы только посмотрите! А всё те невыносимо тяжёлые дровишки, что мне пришлось таскать одному, когда я позорно опростоволосился с туманом, таким похожим на дым!»
        Дорокорн умело изобразил плаксиво-капризное выражение лица, выставил напоказ огромные ручищи ладонями кверху и стал нервно подёргивать скрюченными пальцами, словно испытывал нестерпимую боль. А для пущей наглядности принялся стонать и приплясывать на месте, как это в скором времени мог бы делать Юриник.
        Таким макаром эти двое подошли, наконец, к нам и первым делом смущённо поинтересовались у деда, что же это было: дым или туман? Дед загадочно улыбнулся:
        - С такого большого расстояния я сильно затрудняюсь что-либо утверждать наверняка, это, конечно, вполне мог быть дым…
        Юриник воспрянул духом и бросил победоносный взгляд на притихшего и спавшего с лица Дорокорна. А Дормидорф, сделав небольшую паузу, продолжил:
        - Но не менее вероятно, что и туман. Завтра, друзья мои, мы это непременно выясним. А сегодня, видимо, вам вместе придётся собирать дрова! Зато никому не будет обидно и никто не натрёт холёных, нежных ручек.
        Нужно было видеть раздосадованные лица друзей! Когда же дошло до дела, то всё оказалось не так уж плохо, работать вместе ведь всегда веселей. Затем дед договорился с Агресом, чтобы тот непременно следил за нами на протяжении всего пути.
        Ночь прошла спокойно, мы опять дежурили по очереди. Утром, с удовольствием позавтракав, тронулись в путь. Лес был старый, тихий, величественный. Сухостоя и поваленных деревьев повсюду было множество. Грибов - целое море, но собирать их, к моему великому сожалению, было совершенно некогда. Да и ни к чему это всё, у нас была чудная дормидорфова скатерть. Оставалось только любоваться и «чесать руки», о таком количестве осенних опят я никогда даже не мечтал. Вот бы сюда как-нибудь выбраться с семьёй за грибами!
        Через некоторое время дед сказал, не обращаясь к кому-то конкретно:
        - Ну, теперь кто-нибудь наверняка должен быть здесь, попробуем, однако.
        Мы недоуменно переглянулись, но следующие его слова всё разъяснили:
        - А ну, покажись, кто здесь есть!
        Я начал старательно крутить головой во все стороны, дабы не пропустить, откуда кто появится. И не напрасно. От одного из толстых деревьев отделилось существо, похожее на лешего, которого я видел после помощи оленёнку, словно брат-близнец. Так оно и оказалось: это был местный леший, только никакой не брат тому. Все лешие вообще очень похожи друг на друга, но это лишь на первый взгляд, а при ближайшем рассмотрении или частом общении они, как и люди, все очень разные.
        Оказывается, они равномерно расселены по всему лесу и даже дружат друг с другом, видимо, семьями и домами, а может быть, как и люди - организмами, у них же есть ещё и лешачихи. А куда же без них? Без них скучновато. Говорят, лешачихи тоже развесёленькие существа, так что все они вполне стоят друг друга. Когда-то в детстве я читал в одной книжке пояснения, как быстро и легко, а главное наверняка отличить в лесу лешачиху от, скажем, кикиморы, заплутавшей деревенской девки или почтенной старухи. Мы легко и непринуждённо сумеем узнать её… по закинутым за спину грудям! Это надо же такое придумать! Интересно, что тогда должно быть закинуто за спину у лешего?
        Дед между тем вежливо поздоровался и поинтересовался ненавязчиво:
        - Не подскажешь ли, в какой стороне находится ближайшее племя людей? А то заплутали мы в тутошних могучих дубравах.
        Леший указал рукой направление, что-то недовольно буркнул, будто выругался, и мгновенно исчез за стволом, откуда только что появился. Я было направился посмотреть за дерево, но дед сказал, что его там уже нет, и даже след простыл.
        Мои попутчики, не сговариваясь, пошли в противоположную сторону. Тогда я, догнав Юриника, потихоньку спросил его:
        - Почему мы идём именно сюда?
        Он, снисходительно улыбнувшись, отвечал мне так же тихо:
        - Когда леший недовольно или грубо разговаривает с тобой, то однозначно наврёт с три короба. И если уж ты вынужден спрашивать его о чём-либо, то всегда делай противоположное тому, что он тебе ответит, это и будет правильно.
        - А зачем ему тогда появляться, если он так не хочет разговаривать?
        - Он по-другому не может. Таков лесной закон, понимаешь? Если его кто-то зовёт, то он обязан появиться, если слышит, конечно.
        - А если он сделает вид, что не слышал ничего, мало ли: задумался или уши заложило, или был очень далеко, да ещё и голова так болела, прямо раскалывалась? Ведь тогда-то можно и не появляться?
        - Можно-то можно, но только очень осторожно! Рядом может находиться животное или птица, они леших чуют за версту, или кикимора какая, или сам лесовик, которому в лесу подчиняются все лешие, да и не только они. И тогда пиши пропало, ибо провинившегося лешего превратят надолго в трухлявую заскорузлую корягу или замшелый пень, поросший поганками.
        Я, невольно вспоминая наш мир, подумал: «А что? Это вполне хорошее, достойное наказание. Вот здорово, если бы и у нас такое практиковалось с некоторыми человекоподобными существами! Вот не выполнил, к примеру, чиновник свои обязанности. Как обычно, сшельмил или принял на лапу, так сказать, мзданул, и его, сердешного, на пару месяцев, а лучше подольше, в пень корявый и трухлявый обращали бы, поросший мухоморами вонючими. А я бы с огромным удовольствием по той обширной аллее пней выгуливал своего верного пёсика, совмещал бы, так сказать, приятное с полезным. Больше чем уверен, что от желающих прогуляться там с животными или самому тряхнуть стариной просто-таки не будет отбоя. Так что наши любимые чиновники будут делаться с каждым разом всё лучше и лучше».
        - А теперь ничему не удивляйтесь и не пугайтесь, за нами следят. Только не крутите головами, всё равно ничего не увидите, - невозмутимым голосом предупредил дед.
        «Прямо кино и индейцы, - мелькнула мысль. - Надеюсь, скальпы снимать не придётся, по крайней мере, сегодня». Опять мне казалось, что это всё происходит не со мной, а я лишь наблюдаю за действом со стороны. Но почему тогда мне было так больно, когда какая-нибудь ветка хлестанёт по телу, да и комары доставляли немало неудобств, я уже не говорю об общей усталости и жажде? Подобные ощущения неумолимо и безжалостно возвращали меня в действительность. Впрочем, я был вовсе не против того, чтобы хорошенько устать, ибо получить удовольствие от отдыха можно лишь тогда, когда утомишься как следует. Этот «принцип халвы», как я его называю, действует и во многом другом. Почему халвы? Потому что когда заевшийся и привередливый падишах потерял вкус халвы, Ходжа Насреддин, дабы вернуть тому удовольствие от любимого лакомства, посоветовал подвесить перед носом кусок оного поаппетитнее, но при этом несколько дней ничего не есть. И всё сработало в лучшем виде!
        Через некоторое время мы вышли на петлявшую между деревьев лесную дорогу. Сначала она была едва заметна среди густой травы, но постепенно всё более проступала и расширялась. Идти стало гораздо проще, и мы стали двигаться ощутимо быстрее.
        - Раз есть дорога, то и селение не за горами, - заявил Дорокорн. Юриник лишь одобрительно замычал в ответ. Так оно и оказалось. Совсем скоро мы почувствовали манящий запах готовящейся на костре пищи и услышали отдалённый лай собак, что означало лишь одно: мы на верном пути, ибо дорога как раз и вела нас в ту сторону, откуда дул ветер. Идти оставалось совсем недолго, и долгожданная «халва» в виде отдыха и обеда уже ждала нас.

* * *
        Глава 7
        Домовик
        Наконец деревья расступились, и перед нами раскинулось поле широко, а за ним - множество домов и домишек, из труб которых струился ввысь тонкий сизый дымок.
        Выбрали наугад улицу и неспешно, стараясь не привлекать к себе внимания, направились по ней, мило беседуя. Среди однообразных строений показался вдруг несколько необычный домина, более внушительный и громоздкий. В его двери то и дело входили и выходили люди. Судя по всему, это была таверна, а значит, мы сможем в ней остановиться. Заодно потолкаемся в зале, послушаем, кто что говорит.
        Зашли внутрь, выбрали небольшой свободный столик в общем зале и сели ждать Дормидорфа, который пошёл договариваться насчёт обеда и проживания.
        Дед ещё раньше, в первый день нашей встречи, показывал мне резной, тонкой ручной работы обоюдоострый кинжал с красивыми ножнами, который он сейчас намеревался отдать, если понадобится, за еду и ночлег. Жалко было расставаться с такой хорошей вещицей, но ничего не поделаешь, зато на улице ночевать не придётся.
        Дормидорф пришёл расстроенный:
        - Сбываются наши худшие опасения: у них появились деньги, а это верный признак изменений не в лучшую сторону.
        - Да ничего страшного, - успокоил я, - в моём мире деньги - обычное дело. Они есть у многих, и многие готовы на многое, чтобы у них их было много. Раньше деньги были посредником между покупателем и продавцом и им предпочитали натуральный обмен, а теперь деньги стали смыслом жизни для подавляющего большинства, и количество таких возрастает с каждым новым поколением. Множится не по дням, а по часам! Некоторые готовы мать родную продать, лишь бы обладать деньгами, а соответственно и всем, что можно на них купить. Эта кажущаяся свобода обратной своей стороной имеет полную зависимость и покалеченное сознание.
        Он понимающе посмотрел на меня и добавил:
        - Их ещё называют грязью, потому что деньги, а вернее, людская жажда обладания ими помогает обострить и усилить худшие и низменные человеческие качества: жадность, зависть, величие, злобу, жестокость. Очень немногие могут устоять перед властью денег, они являются лишь исключением, которое подтверждает правило, и очень хорошо понимают, что самого главного в жизни за деньги никогда не купишь, а если вдруг удастся подобное, то никакое это не главное, а так, мишура.
        Немного помолчав, дед продолжил:
        - Ладно, сейчас не об этом. Скоро нам принесут еду, потом покажут комнаты, после этого предлагаю пойти прогуляться и осмотреться. Заодно обсудим наши дальнейшие планы без посторонних ушей и взглядов.
        Зал, в котором мы находились, был не очень-то чистым, и я видел, что это прискорбное обстоятельство удручало моих друзей, которые не привыкли сами мусорить и не любили, когда это делали другие. У меня неоднократно была возможность наблюдать, как мои спутники тщательно прибирали за собой места нашего лагеря перед тем, как снова тронуться в путь. Да я и сам, конечно, принимал в этом самое деятельное участие наравне со всеми. Но совершенно спокойно отнёсся к этой грязи в таверне. Подумаешь - и не такое видали!
        Кто ездит в наших лифтах и пользуется общественным транспортом, я уже не говорю про тех, кто когда-либо посещал общественные туалеты, которые, впрочем, мало чем отличаются от первых двух мест, такой грязью, как здесь, испугать невозможно. Многолетняя закалка, полученная в том мире, давала о себе знать и в этом. «Что же с вами будет, ребята, когда мы поднимемся в комнаты? Сомневаюсь, что там всё блестит и благоухает ароматом лесных фиалок! Как бы вас, таких нежных и взыскательных, кондратий не хватил от переживаний», - думал я, с искренним сочувствием глядя на их страдальческие лица. Но странное дело, чудеса да и только! Они, в свою очередь, внимательно следили за мной, прямо-таки наблюдали, не отрываясь! И постепенно выражение брезгливого отвращения ушло с их лиц, как с яблонь белый дым. У меня даже мелькнула мысль: «Уж не затем ли они взяли меня, чтобы знать, как реагировать в подобных ситуациях? А может, слишком очевидно на мне горела шапка, и взяли меня по другой причине? Но тогда зачем?»
        Ход моих мыслей прервал некий нагловатый юркий человек, принёсший еду. Он чинно поставил всё на середину стола, гордо вынув свои пальцы из наших тарелок, облизнул их, слегка поклонился, окинув нас вызывающе-вопросительным взглядом, и молча ушёл. Все с опаской разобрали тарелки. Впрочем, на мой взгляд, еда казалась вполне съедобной. Кто служил в нашей армии и сумел выжить там, того не удивишь не очень-то вкусной или даже очень невкусной едой! Ерунда всё это, есть можно практически всё. А если что-то съесть не хочется, значит, человек ещё недостаточно проголодался. По крайней мере, именно так считают те, кто заведует рационом и качеством армейской пищи. Желательно при этом соблюсти условие - не знать, из чего еда приготовлена. И тогда всё пройдёт, а вернее, войдёт легко и непринуждённо, впрочем, очень возможно, что и выйдет так же или даже быстрее. Это уж как повезёт! А какой вред нанесёт организму, неважно, подумаешь, пустяки какие! Как говаривала моя дочка, поражая нас с женой своими познаниями в кулинарии и важных физиологических процессах человеческого организма, учась ещё в начальных классах:
«Пища будет сладкая, а какашка мягкая»! Сие молвилось весёлым детским голоском не без изрядной доли злорадного ехидства на радость градоначальникам, неизменно сияющим холёными частями бесформенных тел. А крылатая фраза традиционно, как присказка, повторялась между такими же детьми, как она, в школьной столовой непосредственно перед приёмом того, что им предлагалось употребить в виде пищи. Да уж, воистину - устами младенца глаголет истина! В подобных заведениях не мешало бы вывесить на стену это правильное изречение, чтобы хоть оно радовало остроумием и самокритикой глаз ни в чём не повинных малолетних посетителей.
        И опять у меня создалось впечатление, что мои спутники внимательно следят за выражением моего лица, когда я ем эту пищу, с их точки зрения, наверное, неудобоваримую, а следовательно, совершенно непригодную для употребления. Они старательно пытались вести себя так же, как я, чтобы не особенно выделяться среди присутствующих. Возникал вопрос: интересно, если произойдёт неприятная неожиданность и у кого-нибудь из них случится расстройство желудка от местной пищи, да ещё в самую неподходящую минуту, что же будет? Мне и тогда придётся служить для них во всём примером? Хотя опыта и выше крыши, но не проводить же мне, так сказать, «курс молодого орла», в самом деле? Помню, в стишке, накарябанном каким-то острословом в кабинке общественного туалета ещё советских времён, было метко подмечено: «Как горный орёл на вершине Кавказа, ты гордо сидишь на краю унитаза»! И там же мелкими буковками, зато очень самокритично: «Писать на стенах туалета, запомни, друг - немудрено, среди… мы все поэты, среди поэтов мы - …»
        Дед бесцеремонно прервал мою содержательную поэтично-ностальгическую задумчивость и всеобщее затянувшееся молчание и проговорил, обращаясь ко мне:
        - Если бы я сам не видел, как ты вылез из пограничной дыры, то сейчас бы подумал, что ты один из них!
        Он указал взглядом на окружающих и добавил извиняющимся тоном, по своему обыкновению глубокомысленно приглаживая и вновь лохматя свою боцманскую бородку:
        - Ты уж не обижайся, но по твоему виду у меня сложилось впечатление, будто тебе отлично знакома подобная обстановка.
        - А я вовсе и не думаю обижаться. Подобная обстановка мне действительно очень хорошо знакома. Зачастую бывало и хуже!
        Ну и лица сделались у моих друзей при этих словах! Они одновременно оторвались от еды и воззрились на меня, как по команде широко раскрыв глаза и приоткрыв в изумлении рты. Вдруг Юриника осенила догадка, которую он тут же выпалил, облегчённо при этом вздохнув и заговорщицки приподняв два раза левую бровь:
        - Я всё понял! Ну и дела! Тебя пытали? Вот это да! За что же это такие муки, скажи на милость?
        - Можно сказать и так! До-олго пытали, целых два года, да ещё и с пристрастием. Видишь ли, я отдавал долг Родине, а это тебе не хухры-мухры! Люди, бывало, ещё и не так страдают за любимую до боли Отчизну. Это же понимать надо! Но сейчас не об этом, а подробности после.
        Юриник всё никак не унимался:
        - А она почему-то никак не желала брать долг и такими ужасно изощрёнными пытками заставляла тебя оставить его себе? И ты сдался, не выдержал?
        Я с трудом напустил на себя серьёзный вид и нашёл в себе силы пояснить:
        - Точно так всё и было! Она упрямилась, как баран перед новыми воротами, и никак не хотела забирать долг! Напрочь не желала, и всё тут! Но если бы не страшные пытки тогда, вы бы сейчас не знали, как себя следует вести. Мы особенно не выделяемся среди других, и даже вы с Дорокорном ещё не нашли подходящей темы для обсуждения. Нет худа без добра!
        Про их потребность спорить я намекнул для того, чтобы хоть как-то переменить тему разговора. Все это поняли и сочувственно заулыбались в ответ, продолжая поглощать пищу, впрочем, без особого энтузиазма. Юриник, желая поддержать меня и взбодриться, сказал:
        - Готов поспорить на что угодно, что нашему чревоугоднику Дорокорну эта на редкость вкусная еда явно пришлась по вкусу! А нельзя ли немного завернуть с собой? Ну, чтобы стать таким же натренированным, как ты, в этом бесспорно важном и нужном умении!
        Дорокорн в ответ только обречённо вздохнул. Он, конечно, понимал, что рано или поздно ему всё равно придётся вступить в словесную перепалку, но пока ещё находил в себе силы стойко и мужественно сопротивляться всколыхнувшемуся было желанию достойно ответить своему неугомонному другу. Юриник, видя такое дело, не смог отказать себе в удовольствии и продолжал упорно «покусывать» терпеливого Дорокорна:
        - Посмотрите, он настолько занят поглощением вкуснотени, что ему даже некогда поблагодарить меня, своего верного и заботливого друга, за отличную идею! А-я-яй! Как же это нехорошо с его стороны! Говорю, стыдно предаваться чревоугодию в такой важный и ответственный для нас момент, Дорокорн!
        Тот аж застонал и заёрзал в нетерпении на скамье. Мы с дедом переглянулись, еле сдерживаясь, чтобы не рассмеяться. А Юриник вновь завёл свою старую скрипучую шарманку:
        - Да не стони ты, пожалуйста, и не ёрзай! Я понимаю, не терпится тебе, бывает! Подожди, не стоит так переживать и расстраиваться! Ведь ради тебя я готов на всё. Вот, пожалуйста, я не стану есть своё второе блюдо, а милостиво отдам его тебе. На, возьми, мой ненасытный друг!
        С этими словами он пододвинул свою порцию Дорокорну, который на мгновенье перестал жевать и так выразительно посмотрел на своего благодетеля, что тот, не выдержав, расхохотался, и все мы незамедлительно присоединились к нему.
        Не успели мы покончить с обедом, как Дорокорн проникновенно начал:
        - Спасибо тебе за самоотверженность и чуткость, Юриник!
        Юриник насторожился.
        - Я, к сожалению, не смогу принять от тебя такой жертвы - целое второе, это уж чересчур…
        Юриник в ожидании продолжения наклонил голову вперёд и снова приподнял левую бровь, а Дорокорн, теперь уже торжественно, продолжил:
        - Но чтобы не обидеть тебя в самых искренних и лучших твоих побуждениях, мой верный товарищ и друг… выпью-ка я твой сок.
        С этими словами он ловко выхватил кружку с морковно-яблочным соком прямо из-под носа Юриника и в два глотка осушил её! Сок - это было единственное, что Юриник бы употребил с удовольствием. Но теперь его сока не стало, зато Дорокорн был вознаграждён за терпение и отомщён за издевательства. Юриник в трогательном и страстном порыве лишь почмокал губами, будто пробуя на вкус сок, который с нескрываемым удовольствием выпил за него Дорокорн.
        После обеда нас проводили на второй этаж, где находились комнаты для постояльцев. Мы с дедом заняли одну, а весёлая парочка - другую, рядом с нашей. Мы разошлись по комнатам, договорившись встретиться через час в коридоре.
        Комната оказалась довольно большой и не очень грязной, по моим меркам, но дед был явно не в восторге - это читалось по его лицу. Оно хоть и не выражало степень крайней брезгливости, но и счастливым его никак нельзя было назвать. «Ишь, какой привередливый чистюля выискался!» - подумалось мне, опять же не без злорадства. Мне было вполне комфортно, и я с любопытством принялся наблюдать за Дормидорфом. Он с ахами и вздохами тщательно осматривал комнату, то сдувая из труднодоступных мест вековую пыль, то придирчиво ощупывая чем-то заинтересовавшие его предметы обстановки. Мне вдруг подумалось: «Эко тебя разбирает, старина! Тебя бы в наши гостиницы “на стажировку”. Особенно в государственные, хотя и частные ненамного лучше, а те, что соответствуют по чистоте и порядку, - не по карману обыкновенному человеку, зарабатывающему себе на жизнь честным путём. Хотя и те, в которых бардак, тоже не по карману, этим-то они как раз похожи».
        Ну да, санитарное состояние нашего пристанища оставляло желать лучшего, зато, к моему счастью, две огромные кровати стояли в разных концах комнаты. Мы не преминули воспользоваться этим обстоятельством и удобно развалились на них. И сразу всё переменилось, стало казаться не таким уж гадким и отталкивающим. Жизнь начинала вновь приобретать остроту ощущений и красочность восприятия, обратно пропорционально уходившей невесть куда усталости.
        За стенкой то и дело раздавался густой бас, перекрываемый тонкозвучными сердитыми выкриками. Очевидно, друзья что-то снова не поделили, или Юриник отыгрывался, пытаясь поквитаться с Дорокорном за сок.
        - Наверное, решают, кому какая кровать достанется, - предположил я. Дед одобрительно хмыкнул. Потом кто-то принялся остервенело двигать что-то тяжёлое туда-сюда, как заведённый, и раздражённо колошматить в стены. После этого всё стихло.
        Через некоторое время Дормидорф недоуменно поинтересовался:
        - Почему в твоём мире люди настолько не уважают себя и друг друга, что живут в такой грязи, как здесь? Их что, непутёвые родители и вовсе не приучают с детства к порядку и чистоте?
        И тут меня понесло, ибо и самого всегда это крайне раздражало. Я разразился пламенной речью:
        - Приучают, только в жизни-то они повсеместно видят обратное. И многие тоже начинают пачкать там, где живут. И пачкать - это ещё мягко сказано, точнее - поганить. Бывает, вырастает такой засранец, занимает, как ему и ему подобным кажется, ну очень высокое положение в обществе, и тогда уже начинает пачкать в особо крупных размерах. И невдомёк подобному пачкуну, что высокое положение определяется не набитостью отвисшего кармана, а поступками и тем, чего за деньги никогда не прикупишь, что находится в голове. Там-то у них как раз и процветает буйным цветом вопиющая ущербность. Бывает, что за материальные блага такой предприимчивый умник своим «волевым» решением позволяет завозить смертельно опасные отходы или устраивать свалки там, где до него были чистые поля, леса или реки. А потом он похотливо подсчитывает барыши и потирает в желчном экстазе свои трясущиеся ручонки. Засранец, одним словом, он везде остаётся таковым и умудряется уделаться везде, такая у него особенность и стиль жизни.
        Дормидорф, не веря своим ушам, всё тужился понять, что я ему только что выпалил. Он вновь осторожно поинтересовался:
        - А что же нормальные люди этому пачкуну не помешают? Ему же место под дальним и самым густым шиповником!
        - На его стороне как раз то, что должно бы ему помешать. В том и суть, что там все пачкуны заодно с поганцами, рука руку моет. Да и своих мозгов у них нет, они атрофированы или напрочь отключены мздой. Как метко заметил А. С. Пушкин, «он чином от ума избавлен». У нас там сложился, слежался, скатался огромный пласт, целая нация, самая обширная на земле, нация отпетых пачкунов и самоотверженных засранцев, а также сочувствующих им алчных поганцев.
        Всевозможные проявления и составляющие чрезмерной жадности во всех степенях и видах крайне вредны для каждого разумного организма и для всего окружающего. Вредят же они, в первую очередь, их «счастливым» обладателям-носителям, которые всю свою жизнь подчиняют стремлению поиметь всех и вся, обобрать, хапнуть побольше того, что они считают благом для себя ненаглядного.
        Жадность - изощрённый вирус, который развивается в душе человека и порабощает его со временем целиком со всеми потрохами. Такой человек всё вокруг созерцает через искажённую призму своего порочного восприятия. Он сам взлелеял свой порок, бережно вырастил и самозабвенно отказался бороться с ним - бороться с самим собой, как известно, есть наиболее трудное из всего возможного.
        Есть ещё и вторая, обратная сторона этого явления - такие люди не только жаждут брать, но обязательно очень туго, скрепя сердце отдают, даже если знают, что потом могут получить гораздо больше, но им этого никогда не понять. От своей жадности они не желают перетруждать себя размышлениями на подобные темы, у них врубается очередная, созданная ими самими система защиты, и их логика не поддаётся объяснению, она просто оберегает своего хозяина от перегрузки мыслительными процессами. Так развивается патологическая жадность. Каждый знает таких людей. Нормальными людьми их уже не считают даже такие же жадины, как они сами. И всем им не разглядеть бревна в собственных очах. Сей порок сродни самым тяжёлым психическим недугам, и больше того, он зачастую берёт оттуда своё начало. Жадность всегда губит самые прекрасные начинания. Вот возникает некое чувство близости между людьми, где один поражён вирусом жадности и маскируется до времени. Но шила в мешке не утаить, и он начинает, как паук, высасывать все соки в своём одержимом стремлении получить как можно больше удовольствия, тем самым убивает возникшее
чувство, которое стоило бы лелеять и относиться бережно, дабы не пресытиться раньше времени.
        Подобным людям очень тяжело излечиться, причём они могут быть вполне состоятельными материально и потому считать себя успешными людьми, они и успех измеряют количеством материального!
        Кстати, многие пороки написаны на внешнем облике, видны даже степени и длительность пребывания в некой безумной страсти. А уж если пообщаться с таким человеком какое-то время, сразу и не отмоешься. Но зато это бывает очень поучительно, тем и интересно - увидев порой некоего хапугу, в трясучке жадной бьющегося, ужаснёшься и попытаешься посмотреть на себя со стороны, чтобы ни в жизнь самому не уподобиться!
        Задумавшись каждый о своём, замолчали. Когда же пришло условленное время, то прихватив рюкзаки и шест, вышли из комнаты. В коридоре нас уже поджидали Юриник с Дорокорном. Дормидорф поинтересовался у них, старый хитрец:
        - Мы слышали ваши голоса. Неужели вы о чём-то спорили? Не могу в это поверить, вы же такие дружные ребята! И что между вами произошло на сей раз?
        - Да никак не могли решить, кому на какую кровать ложиться.
        Дед взглянул на меня:
        - И что же решили? За них ответил я:
        - По очереди меняться местами, чтоб никому не было обидно!
        Все удивлённо уставились на меня. Оказалось, что я опять угадал. Но мне нетрудно было догадаться об этом, ведь так поступают все, кто не может о чём-то договориться. Делать что-либо по очереди есть решение многих проблем в будущем. Только многие не хотят этого понимать в настоящем и потому теряют порой всё, что имеют, в том числе и будущее. Кстати, оказалось, что ни Юриник, ни Дорокорн ничего не двигали и в стены не стучали, хотя шум тоже слышали. Мы решили отнести это к загадкам, но у меня мелькнула мысль: «А что, если это какой-нибудь домовой разбушевался или нечто подобное в этом роде, раз в этом мире существует столько сказочных персонажей?» Но вслух говорить этого, конечно, не стал.
        Оказавшись на улице, мы пошли в сторону центра селения, внимательно прислушиваясь к тому, о чём говорили проходящие мимо нас люди. Говорили в основном о предстоящем вечере, о том, где провести время, что поесть и выпить, сыграть ли в карты, кости или, для разнообразия, сделать ставку на петушиных или собачьих боях.
        Дед, слушая это, с каждой минутой всё больше мрачнел, и даже Дорокорн с Юриником не подшучивали друг над другом. Зато я не видел во всём этом ровным счётом ничего необычного. В моём мире люди тоже почти каждый день, а уж вечер точно, ищут себе всё новых развлечений, а заодно и приключений на свои многострадальные задницы. И, конечно, находят: дискотеки и бары, рестораны и клубы распахивают вожделенно перед ними двери. Раньше такого не было и в помине, правда, были свои перегибы, а сейчас все будто с цепи сорвались, особенно молодые и совсем юные. И ведь никому до этого нет дела! Всем наплевать с высокой колокольни на то, что происходит явная и неприкрытая деградация общества, лишь бы прибыль шла, а там хоть трава не расти - деньги-то, как известно, не пахнут! Конечно, есть и у нас нормальные люди, понимающие бесполезность и даже вредность подобного никчёмного образа прожигания своей единственной жизни. Жаль только, что их не так много.
        День неудержимо клонился к вечеру, а мы всё шатались по улицам, как неприкаянные. Юриник с Дорокорном несколько раз пытались затеять спор, но это получалось у них вяло и неубедительно, видимо, настроение было неподходящее, недостаточно боевое. Дормидорф обратился ко мне:
        - Как ты думаешь, куда нам лучше зайти, чтобы получить побольше информации?
        Я вовсе этому не удивился и совершенно спокойно ответил:
        - Думаю, нужно постараться побывать везде, где только можно. Тогда мы сможем составить наиболее полное представление об этом посёлке и об устройстве местного общества. Давайте сделаем так: что первое попадётся на пути, туда и зайдём.
        На том и порешили. Первым попалось игорное заведение, в котором были и рулетка, и бильярд, и карты. Множество народа играло, ещё больше азартно глазело. Было ужасно накурено, навязчиво громко шумела музыка, которую издавали несколько потасканных и не вполне трезвых музыкантов с очумело стеклянными глазами. Атмосфера была в точности, как в моём мире. Хоть я дома старался избегать подобных мест, но всё же иногда захаживал. Бывал всё больше из любопытства, а иногда от нечего делать, но это было, как говорится, давно и неправда. Словом, ничего необычного здесь для меня не было, даже возникло, как дома, сильное желание бросить всё и убраться куда подальше, туда, где тихо и не воняет. А вот мои спутники стояли, словно из-за угла пыльным мешком пришибленные, пока я не попросил их стараться не выделяться, а то на нас уже начинали обращать внимание.
        У игровых столов под взвизгивание скрипок кипели страсти. Многие проигрывали, некоторые выигрывали. Зеваки, наблюдавшие за этим, горько и искренне расстраивались, когда кто-то выигрывал, и открыто радовались, когда кто-нибудь проигрывал. А так как проигравших было абсолютное большинство, то атмосфера радости не покидала это шумно-дымное место. Только радость была дикая, в корне отличающаяся от нормальной искренней человеческой радости.
        Потолкавшись ещё некоторое время в этом неприятном месте, мы двинулись дальше. Вскоре забрели в другое заведение, где на некотором расстоянии друг от друга находились небольшие огороженные арены, в которых происходили собачьи и петушиные бои, а чуть в глубине тараканьи и мышиные бега. Когда на ближайшей арене два пса грызлись, обливаясь кровью и пытаясь добраться до глотки друг друга, дед, понуро склонив голову, тихо сказал:
        - В этом месте я не понимаю и не слышу животных.
        Обойдя все арены, мы видели только одно: мучившихся живых существ, страдающих от ран и жестокости, и алчные лица людей, считающих ловко заработанные барыши. Долгое пребывание в этом месте выдержать было тяжело, и мы пошли дальше.
        Следующим местом оказалось простейшее питейное заведение, где можно было выпить местного пива, вина и всевозможных крепких напитков, настоек и наливок. Алкоголя никому из нас не хотелось. С некоторого времени я вообще не пью, а мои спутники и не пили никогда, предпочитая не одурманивать лишний раз свой мозг понапрасну, так их, видите ли, воспитали с детства. Хотя, конечно, ради интереса и в целях укрепления своих убеждений они пробовали спиртные напитки в разные моменты своей, уже сознательной, жизни. Но когда это происходит в зрелом возрасте и в малых дозах, что очень важно, то подобные возлияния, как правило, лишь подтверждают никчёмность подобного рода занятий. Другое дело - пагубная привычка с детства! Тогда за человеческую жизнь никто не даст дохлого сухого гамбургера, даже если он генетически мутирован по всем теперешним правилам и стандартам.
        Итак, выпив по кружке самого простого, но ароматного и вкусного… морковного сока, мы отправились дальше, но ничего нового и заслуживающего внимания на своём пути не встретили. А потому решили возвращаться в таверну, чтобы обсудить всё услышанное и увиденное за сегодняшний вечер и составить план действий. По дороге обратно нам то и дело попадались явно перебравшие компании, орущие и ругающиеся, поющие дурными голосами, гогочущие, словно умалишённые. И мне сразу вспомнился мой незабвенный мир накануне или во время какого-нибудь великого праздника. Даже перед выходными или в простые будние дни всё то же самое, разница лишь в количестве опитых людей, ведущих себя, словно многократно рухнувшие с дуба и всё вниз головой. У нас пьют даже дети чуть не с начальной школы, а всё потому, что пачкающие по-крупному поганцы взрослые страстно желают заработать как можно больше денег, гадёныши. Что те, кто продаёт, что те, кто закрывает на это глаза, - все заслуживают аллеи трухлявых пней или ещё чего похлеще, ядри их в коромысло со всеми потрохами. А родителей таких деточек и вообще понять невозможно.
        Мы шли молча, думая каждый «о своём, о девичьем», пребывая под неприятным впечатлением от увиденного и услышанного гадства, по-другому не назовёшь. Наконец дошли до таверны, устало, вразвалочку поднялись в нашу с Дормидорфом комнату и развалились на кроватях и стульях, вытянув гудевшие ноги. Сначала единогласно решили поужинать, хотя особого аппетита не было. Разговор совершенно не клеился, а потому мы отложили его до лучших времён, надеясь, что ждать долго не придётся, так как утро вечера мудренее.
        После еды дед взял со стола пряник и, заговорщицки подмигнув нам, отошёл в сторонку. Он начал что-то нашёптывать, держа пряник на открытой ладони. Я уловил только несколько раз повторяющееся слово «домовик», но и этого вполне хватило, чтобы живо заинтересоваться происходящим, а Дорокорн с Юриником, видя такое дело, тут же последовали моему примеру. И мы принялись с интересом наблюдать за Дормидорфом, ожидая дальнейшего развития событий. У нас даже настроение резко улучшилось! Мне вдруг подумалось: «Коли дальше пойдёт такими темпами, то и до утра ждать не надо будет, вечер помудреет так, что дню и не снилось». Дормидорф же упрямо и настойчиво гнул свою линию: продолжал повторять что-то еле слышным шёпотом и лукаво улыбаться, поглядывая на нас искоса через плечо. Конечно, нетрудно было догадаться, что дед вызывал именно домового.
        Я много раз слышал о том, что они существуют, но ни разу не видел. Вот сейчас заодно и посмотрю, обязательно полюбуюсь на это редкое зрелище. Если, конечно, деду удастся его необычный, по крайней мере для меня, эксперимент. Но что-то местный шишок не очень-то спешил на встречу со своим счастьем - вкусным мятным пряником, а заодно и с незнакомым бородатым дедом. Может, привередничал или набивал себе цену? Кто их разберёт? И вот, когда я уже окончательно потерял всякую надежду, из стены робко вышел маленький мохнатый, невероятно всклокоченный человечишка с настороженными чёрными глазками. Одет он был в старую, но чистую одежду, всю в больших и маленьких разноцветных заплатках. Нерешительно подойдя к деду на расстояние вытянутой руки, он осторожно взял у него с ладони гостинец и сразу принялся запихивать его в рот, словно не веря глазам от привалившего невзначай счастья. Домовой произнёс нараспев хрипловатым голоском, немного ворчливо и вместе с тем обиженно, по-детски капризно оттопыривая нижнюю губу:
        - Что-о, одумались? Долго же мне пришлось ждать этого счастливого момента. Намучился. Хотел вас уже поторопить, да сдержался. Побоялся, что получится, как всегда. Эх, жизнь моя собачья, думал, уж никто и никогда обо мне здесь так и не вспомнит. Ладно, спасибо вам и на этом, добрые люди. Ми-ир вашему до-ому.
        - Да ладно тебе причитать, угощайся на здоровье, - сказал дед. - Мы и ещё дадим, коли пожелаешь. Позволь поинтересоваться, как же тебя величать и давно ли ты живёшь в этом прекрасном гостеприимном доме?
        Домовой, поспешно запихивающий остатки пряника в рот, вдруг резко прекратил жевать и недоверчиво стрельнул глазами сначала на Дормидорфа, а затем и на всех нас по очереди. Он напряжённо о чём-то раздумывал. В конце концов что-то решив для себя, он возмущённо ответил, судорожно сглотнув и продолжая удивлённо таращить на нас свои наглые глазки:
        - Да вы что! Я никак не пойму, вы издеваетесь, что ли?
        Мы недоуменно переглянулись и попросили домового объяснить, отчего это он так взбеленился. Для усиления положительного эффекта пришлось угостить привередливого шишка ещё одним пряником, тем самым окончательно заслужить его скупую благосклонность, которую он, как видно, и не думал расточать направо и налево. Домовик, немного успокоившись и заморив червячка, пустился в объяснения:
        - Зовут меня Максимилиан, а живу я здесь очень давно. Только вряд ли это можно назвать жизнью! Эх, люди добрые, и дом этот вовсе не прекрасный, и никакой он не гостеприимный, и нет в моей жизни никакого, даже самого завалящего счастья!
        - Как же такое возможно? - искренне удивились мы практически в один голос. Домовой аж захлебнулся в нахлынувшем праведном возмущении, бьющем у него буквально через край, и вновь принялся бесноваться, передразнивая нас:
        - Как такое возмо-ожно? Да та-ак возмо-ожно! Ещё как возможно! Говорю же вам, вы что, не слышите, что ли? Она у меня, жизнь, стало быть - соба-ачья или даже хуже того! И всё тут. Никто меня здесь не замечает, никто не угощает и не хочет со мной общаться! Никому я не нужен! Ну разве это жизнь?
        Все дружно бросились утешать бедного-разнесчастного домового, у которого явно произошёл психологический надлом с нервным срывом одновременно, а я в это время, под шумок, предался ностальгическим воспоминаниям. Я, видимо, ещё морально недостаточно созрел для того, чтобы общаться с домовыми, которые будут закатывать истерики и плакаться мне в жилетку, а тем более совершенно не был готов утешать их. Нельзя сказать, что чисто внешне он мне не понравился, по крайней мере никаких резко неприятных и негативных эмоций не вызывал. Так, маленькая дёрганая, зловредная нагло говорящая «кукла», не более того. Терпеть, в общем-то, можно, и то ладно. Главное, чтоб ко мне не сильно приставал, а в принципе подобное явление весьма необычно и даже местами интересно. Но это только первое впечатление, возможно, дальше в процессе общения я попривыкну к нему, кто знает?
        Имя домового и определение им качества жизни навеяли воспоминания о моей собаке. Умный и красивый пёс, немецкая овчарка, которого, кстати, тоже зовут Максимилиан, а сокращённо - Макс. А назвал я его так в честь одного моего родственника, с которым у нас никак не получается найти общий язык и теперь, видимо, никогда не получится. Он хоть и закончил психологический факультет университета, но, увы и ах! Видеть окружающее и общаться научился в единственном ракурсе: я есть самое необходимое, ценное и значимое, а посему весь мир пусть крутится вокруг меня. Так часто бывает, сапожник без сапог. Очень многие психологи не внушают доверия совершенно, видимо, психолог - это не профессия и не призвание, а диагноз, причём крайне неутешительный и прискорбный. Такому, с позволения сказать, психологу опасно доверить даже воспитание самого завалящего и психованного домового! Подобных людей великое множество, и каждый узнает в этом описании какого-нибудь своего близкого, родственника или просто знакомого. Да, воистину нынче в каждой семье есть свой, мягко говоря, чудак, а то и не один! И очень уж не хочется, чтоб
именно тебя считали таковым, но оглянуться всё равно стоит.
        А собаку я назвал в честь того субъекта с диагнозом «психолог». Пусть, думаю, будет хоть одно живое существо из моих знакомых Максимилианов нормальным. И не прогадал! Парадоксально, но пёсик оказался гораздо умнее и благороднее человека, подтвердив чьё-то мудрое наблюдение: чем больше узнаёшь людей, тем больше нравятся собаки.
        К действительности меня вернули жалобы домового на человеческую жадность: мол, снега зимой не выпросишь у этих людей, не говоря о том, чтобы чаем лишний раз угостить с чем-нибудь вкусненьким, что можно было бы положить на зуб.
        Да, про таких говорят: дай воды напиться, а то так есть хочется, что и переночевать негде. Значит, за то время, пока я мысленно был далеко отсюда, ничего не изменилось. Пока эту плаксу не утешат, ничего нового не предвидится. И я снова предался размышлениям.
        Стенания домовика повергли меня в воспоминания о близких, и я испытал вдруг щемящее чувство тоски по ним, точно кольнуло что внутри и медленно отпустило. Да, интересно бывает наблюдать, как кто-то скучает. Несколько хуже, когда скучают по тебе. И уж совсем малоприятно испытывать подобное самому, ощущать со всеми закидоноидальными прелестями! Взять собак. Те ежели скучают, то скучают до смерти, бескомпромиссно и отчаянно, им очевидно больно физически, и они больше не желают так жить, но приходится. Объяснить им невозможно, вынь да положь того негодяя, по которому они изводятся! Знаю это не понаслышке. Мой пёс очень крутого и несговорчивого нрава. Стоило только кому-то из членов семьи покинуть поле его зрения на срок более чем одна ночь, как начинался спектакль. Он буквально не находил себе места и доставал всех окружающих своими ахами, вздохами, траурным заунывным носовым свистом, бесполезными шатаниями по всем закоулкам со сшибанием мебели, отказом от еды и периодическими всплесками безудержного лая, если ему вдруг слышались знакомые шаги или звук мотора, быть может, хлопанье дверей или оттенки
запахов. А вернувшись, «блудный сын» попадал в довольно неприятную ситуацию. Открывая входную дверь, первое, что ты видел, было совершенно озверевшее и грозное, всклокоченное и скалящееся существо весом под пятьдесят килограммов! Можно было подумать, что пёс взбесился. Он подбирался осторожно, будто готовясь к броску, весь был в каком-то диком напряжении - его так и трясло мелкой дрожью. При этом ощетинившаяся шерсть стояла клочьями дыбом… и рык - грозный, звучный, раскатистый, гортанный. Кровь стыла в жилах, и ты готовился к самому худшему. Но стоило тебе выразить радость от встречи и, растопырив руки, показать, как ты желаешь обнять его, он здесь же срывался на звонкий, чистый и укоризненный лай с «ахами», а потом, от переизбытка чувств, принимался резво носиться с заносами, меняя направление, будто за ним кто гнался, после чего долгое время следовал везде за тобой, контролируя и беспокоясь, дабы ты, остолоп бесчувственный, не вздумал слинять вновь.
        Хорошо, что время того мира готово идти мне на уступки. От этой мысли стало легче, да и в общении с домовиком, судя по всему, дело пошло на лад. Немного успокоенный общими усилиями Максимка оживился, и в его глазах загорелся озорной огонёк. Смешно дрыгая ногами и цепляясь за всё подряд своими шаловливыми ручонками, он принялся карабкаться на дормидорфову кровать. Наконец после самоотверженных усилий взгромоздился туда и, удобно устроившись, принялся мило беседовать с дедом, как со своим давним знакомым. Юриник и Дорокорн с интересом наблюдали за ними, изредка тихонько переговариваясь и, как мне показалось, с опаской поглядывая в сторону разговорившегося после долгого вынужденного воздержания домового.
        Через некоторое время Дормидорф обратился к нам:
        - Максимка рассказал мне то, что мы и сами видели сегодня.
        Немного подумав, дед обратился к домовому, который с интересом разглядывал нас, грызя очередной пряник, зажатый в волосатом кулачке:
        - Скажи на милость, Максимилиан, не встречались ли тебе среди постояльцев странные или обладающие какими-нибудь необычными способностями люди?
        - Да, - отвечал домовой, немного подумав и проглотив очередной кусочек, - каждую третью неделю месяца в одном и том же номере останавливается очень странный человек.
        - Что же в нём странного? - поинтересовался Дормидорф.
        - Он отчитывается перед вороном и беспрекословно подчиняется его приказам!
        - Да, действительно странно. Обычно птицы и животные находятся с человеком наравне, ну, в исключительных случаях человек главенствует, а тут всё наоборот! Этот человек сейчас случайно не здесь?
        - Случайно не здесь, - передразнил домовой, но тут же спохватился: - Денька через два должен объявиться, касатик, и я его вам тут же преподнесу на блюдечке с голубой каёмочкой, уж будьте уверены.
        Дормидорф договорился с Максимом о том, что как только странный человек займёт свою комнату, тот обязательно скажет нам об этом или каким-нибудь иным способом даст знать.
        Угостив на прощание нового знакомого пряниками, мы вежливо, но настойчиво попытались распрощаться с ним. Но дудки! Не тут-то было! Воспрянувший духом шишок никак не желал уходить. Прилипчивый оказался, как банный лист! Насилу уговорили его, сославшись на неотложные дела и предстоящий важный разговор. Повеселевший сверх всякой меры домовой, хоть в пору было его специально огорчить до невозможности, напевая какую-то бравурную и слегка пошленькую песенку, наконец-то исчез в стене. Но исчез только тогда, когда Дормидорф дал ему твёрдое обещание принять его в нашу во всех отношениях положительную и серьёзную компанию. Компанию, которую сам домовой назвал «шайкой-лейкой», криво при этом ухмыльнувшись и сплюнув на пол. Деду пришлось не просто дать такое обещание, а ещё вежливо и настойчиво уговаривать того принять приглашение. Зато после этого Максимка сиял, как весенняя лужица в ярких лучах полуденного солнца. В благодарность же, и чтоб уж точно на века закрепить взаимовыгодное сотрудничество, домовой взялся оказать нам великую честь.
        - Так и быть, в свою очередь обязуюсь регулярно заботиться о вас и не позволять скучать, конечно, в меру моих скромных сил и возможностей, - сказал он.
        Последнее намерение меня насторожило. И не только меня, как я понял, глядя на Дорокорна с Юриником. Значит, не я один был наслышан о каверзных проделках домовых. О чём мы и не замедлили заявить, перебивая друг друга, сразу после ухода этого до невозможности полезного для всей нашей шайки-лейки приобретения. Общий смысл сводился к следующему: как бы нам обещанная забота боком не вышла! Но дед успокоил нас, пояснив тоном профессионального знатока жизни и повадок существ семейства домовых, класса вечно шкодящих:
        - Верьте мне, друзья мои, уж кто-кто, а я точно знаю! Шутки домовых, как правило, невинны, а помощь бывает неоценима. Домовой есть хранитель и хозяин дома, защищающий его и знающий о нём и его обитателях практически всё.
        - Вот-вот, я тоже это слышал. Он уже нам помог, рассказав об этом странном человеке! - подметил Дорокорн не то с иронией, не то серьёзно, вызвав тем самым укоризненный взгляд Юриника.
        - Чувствую я, - не удержался от замечания и Юриник, - это и есть та самая ниточка, которая нам была так нужна. Но как бы нам не хлебнуть горя с этим добровольным помощником. Может быть, их шутки и невинны, но не нужно забывать о том, что бывают исключения из правил.
        Поговорив о том о сём, мы сошлись во мнении, что приехали сюда не зря, ибо здесь действительно творится что-то неладное. Решили расходиться по комнатам и ложиться спать, тем более что время было позднее, да и утомились мы за сегодняшний день не на шутку. Юриник с Дорокорном направились к себе, и не успела за ними закрыться дверь, как они уже затеяли очередной спор по поводу домового. По обрывкам фраз можно было легко догадаться, что суть спора сводилась к следующему: насколько же сильно не повезёт тому человеку, которого невзлюбит или, наоборот, одарит своей безудержной любовью чрезмерно активный домовой. Причём каждый желал проверить вероятность своей теории на другом. Тогда они даже и предположить не могли, насколько близко окажутся к истине.
        Оставшись вдвоём, мы с дедом решили, что до приезда странного человека нам делать особенно нечего, но чтобы не привлекать к себе излишнего внимания, завтра необходимо снова пройтись по посёлку. Да и оставалась надежда найти что-нибудь интересное. С тем и уснули.
        Утро началось с приглушённых криков и подозрительной возни за стенкой в комнате наших друзей. Мы с дедом, толкая друг друга в суматохе, выскочили в коридор и буквально ворвались к ним в комнату. Там мы остановились как вкопанные, глядя на Юриника. Он рвал и метал, носясь по комнате в здоровущем плаще. Рукава заканчивались где-то у колен, всё болталось и запутывалось вокруг него, а посему возмущению его не было предела!
        Вывод напрашивался сам собой - это была утренняя шутка домового. Так сказать, его неподражаемый дебют и одновременно пожелание Юринику доброго утра. Хочется заметить, что это были лишь цветочки, а спелые ягодки с нетерпением ожидали нас впереди.
        Итак, Максимилиан принялся потихонечку воплощать в жизнь свои недавние обещания. Честный оказался малый, нечего сказать. Огромные запасы, просто-таки залежи накопленной у него и доселе не растраченной энергии ожидали своих героев. Одновременно с этим среди нас, совсем уж кстати, определился везунчик. Да, похоже, домовой сделал свой выбор. Счастливым обладателем его повышенного внимания сделался Юриник! В этом трогательном, на первый взгляд, событии были и, как водится, свои положительные стороны. По крайней мере, для остальных членов нашей экспедиции. Если только универсальный домовик не был способен работать на нескольких фронтах одновременно, чего, кстати, нельзя было отметать совершенно.
        Только скрупулёзные наблюдения и исследования в этой области позволят нам судить наверняка. А для этого необходимо было, кроме желания, ещё и некоторое свободное время, которым мы пока вполне располагали. Домовик, конечно, желал нам только добра, но, как известно, благими намерениями выстлана дорога в ад. И Юриник, сам того не осознавая, уже ступил на эту пресловутую дорогу. Бедолаге было явно не до обещанного веселья, чего нельзя было сказать о нас. Впрочем, скучно ему тоже не было. Он на полном серьёзе обвинял Дорокорна в мести за то, что он, Юриник, хвастал когда-то перед их общими знакомыми, будто бы они с Дорокорном практически одного роста. И что Дорокорн когда-то, в далёком и призрачном детстве, прямо-таки обожал донашивать юриниковы плащи и прочие вещички далеко не первой свежести. Всё это говорилось Юриником с самым что ни на есть серьёзным и даже заносчивым видом. Мы с Дормидорфом давились от смеха, но мужественно старались не подавать вида. Дорокорн же ничего не отвечал на эти нелепые подозрения и обвинения друга. Он просто не мог этого сделать. Его хватало лишь на то, чтобы
посмеиваться тонким голоском, лёжа на кровати, и судорожно затыкать себе рот одеялом, изредка вздрагивая могучим телом. Это обстоятельство ещё сильнее задевало оскорблённое достоинство Юриника, который, войдя в раж, перестал замечать решительным образом всё и вся.
        В поисках шляпы он тщательно, но тщетно обыскал всю комнату, ругаясь на чём свет стоит. В конце концов удача ему улыбнулась, и шляпа была обнаружена. Вся измятая, словно на ней сначала посидели всемером, а потом станцевали твист на пыльном полу тем же составом, она была найдена под подушкой «злосчастного предателя» Дорокорна, который уже не посмеивался, а всхлипывал и трясся от терзавшего его безудержного хохота. Мы начинали серьёзно беспокоиться за его здоровье, переживали, что с ним может случиться хохотушная истерика. Но вроде ничего, на этот раз обошлось. Тогда предприимчивый Юриник, гневно сверкая глазами и недолго думая, взял да и вылил графин воды в походные сапоги Дорокорна, стоящие тут же, возле кровати. И, довольный, пошёл одеваться дальше. Теперь его лицо светилось от мстительной радости. Как же мало нужно человеку для счастья! Каково же было его удивление, когда оказалось… что и обувь подменена чьей-то коварной рукой.
        Впоследствии нам, хоть и с немалым трудом, удалось убедить Юриника в том, что это проделки коварного домовика, а не несчастного безвинного Дорокорна. Последний теперь икал от недавно перенесённого приступа смеха. Безостановочно, как исправный метроном, строго отсчитывающий ритм. Конфликт с горем пополам был исчерпан, но ещё долго было слышно недовольное ворчание Юриника, особенно после выражения искренней благодарности Дорокорна за бесподобно весёлое утро. И ещё долго Юриник ходил, корча прискорбные гримасы и укоризненно хлюпая сапогами, вызывая у нас непроизвольные улыбки. Больше ничего необычного за это время не случилось, и мы потихоньку-помаленьку дожили до той долгожданной минуты, когда наше вынужденное безделье закончилось.
        Вот наконец настал тот час, когда вечером второго дня появился домовой и порадовал нас новостью о прибытии странного человека, которого мы ожидали увидеть только завтра.
        - Но он пришёл один, без ворона. Может, ворон прилетит позже, кто его там разберёт? - такими словами закончил свой доклад наш тайный агент, получивший псевдоним «злостный пакостник Макс». Макс изредка недвусмысленно поглядывал, шевеля бровями, на Юриника. А тот старательно напускал на себя серьёзно-сосредоточенное выражение и воротился в сторону, лишь бы ненароком не встретиться взглядом с этим закоренелым прохвостом. Поначалу всем вполне удавалось сохранять спокойствие. Первым не выдержал и начал заразительно подхихикивать Дорокорн. Потом от еле сдерживаемого смеха надрывно захрюкал домовой. Следующими сдались мы с Дормидорфом. Но и Юриник недолго держался! Вдоволь нахохотавшись, мы договорились спуститься в зал и ждать. На этот раз у Максимки от смеха открылась икота, но он обещал нам устроить всё в лучшем виде: кто споткнётся на полу возле нас - как раз и будет тем странным человеком.
        Заказав кое-что из еды, мы заняли столик возле прохода и принялись ожидать, разговаривая ни о чём. Вдруг проходивший мимо хмурый человек удивлённо вскрикнул и, нелепо размахивая руками, упал прямо на колени Юринику, бесцеремонно обхватив его за шею, дабы предотвратить неминуемое падение на пол. Мы повскакивали с мест, но человек тут же попросил прощения, сославшись на досадное недоразумение. Мы, естественно, великодушно приняли извинения и, дабы сгладить неловкость ситуации, пригласили его за свой столик. Пока он усаживался, все заодно и перезнакомились. Звали его Корнезар. Разговор не клеился, и он, через некоторое время вежливо раскланявшись, попрощался и ушёл восвояси. Мы тут же решили на всякий пожарный случай подослать к нему вечером Моксю для профилактики. Моксей Юриник прозвал домового в отместку за «доброе утро», ибо произносить все его характеристики и регалии было неудобно и долго. Потом мы отправились прогуляться по посёлку, развеять, так сказать, тоску. Уже на улице Дорокорн осведомился совершенно невинным тоном:
        - А не кажется ли тебе, дружище Юриник, что прежде чем сажать себе на колени незнакомца, да ещё и нежно обнимать его, нужно хотя бы поближе с ним познакомиться, узнать, чем он занимается, где родился, вырос, его пристрастия и недостатки? Да, никак не ожидал я от тебя подобного фортеля, скажу честно и откровенно, не ожида-ал! Это же уму непостижимо! Какой ты всё-таки ветреный!
        - Да ладно тебе, Дорокорн, брось! Ты же сам понимаешь, что это всё домовой, его проделки! Это он уронил на меня злосчастного Корнезара! Я, видимо, ему не понравился, вот он и издевается надо мной. А вообще это ты надоумил Моксю ещё вчера вечером, помнишь? Ты по-омнишь. Тот наверняка подслушал наш с тобой разговор и вот, пожалуйста, извольте бриться, результат налицо!
        - Домовому, может, ты и не понравился! И в том, само собой разумеется, нет совершенно никакой моей вины, зато, по всему видать, ты очень понравился нашему новому знакомому.
        Юриник в этот момент подумал, что не зря дал домовому такое ехидное прозвище - Мокся! Оно воспринималось на слух, словно шлепок чего-то неприличного и непотребного о кирпичную стенку помойки. Дорокорн тем временем продолжал упиваться своим остроумием:
        - Посмотри, Юраша, Корнезар уже давно идёт за тобой по пятам, застенчиво прячась в толпе за спинами!
        Все обернулись, но не одновременно, а по очереди, как будто невзначай. И действительно, недалеко от нас шёл наш новый знакомый. Да не один, а в компании нескольких человек, оживлённо с ними разговаривая и украдкой поглядывая на нас. Решив проверить, случайно или специально он идёт за нами, мы свернули за угол и вошли в первое попавшееся заведение, которое оказалось на нашем пути. Им оказался игорный дом.
        Через некоторое время, когда мы начали склоняться к случайному совпадению, туда же вошёл Корнезар с двумя спутниками.
        В тот день, куда бы мы ни пошли, они везде неотступно следовали за нами, как нитка за иголкой. Когда мы вернулись в таверну, в комнате нас уже поджидал по-хозяйски развалившийся домовой. Разлёгся он на этот раз почему-то на моей кровати. Дурное предзнаменование. Ох, как это нехорошо, впору начать всерьёз переживать по поводу открытия им второго фронта.
        Максимка весь сиял от удовольствия. Видно было, что он принёс хорошую весть.
        - Ворон прилетел часа два назад. Всё бегает по полу и изощрённо ругается в ожидании Корнезара. Грозится проклевать ему восьмую дырку в пустой голове. Ещё злится, что тот не оставил ему ни воды, ни еды! Ругается, зараза, словно пьяный сапожник, отбивший себе молотком очередной палец! Даже у меня уши вянут и заворачиваются в трубочки от витиеватости его изречений. Вот, не желаете ли посмотреть? - скороговоркой выдал накопившуюся информацию Мокся, пытаясь подсунуть нам под нос свои трубчатые уши для осмотра.
        Мокся, вот Мокся и есть! Это имя ему шло гораздо больше, нежели какой-то там Максимилиан или прочие недостойные производные. Мы скромно отказались от предложенного осмотра его мохнатых лопухов, взамен этого настоятельно попросили проследить за вороном и Корнезаром и передавать нам по возможности все их разговоры. Подкрепив свою просьбу пряниками и получив резко утвердительный ответ, мы отпустили домового. Как только он исчез, по коридору быстрым шагом прошёл один из жильцов. Приоткрыв дверь, Юриник сообщил нам, что это был Корнезар. А ещё через несколько минут к нам в дверь настойчиво постучали.
        На пороге стоял всё тот же Корнезар, взъерошенный, как курица, затоптанная до полусмерти наглым петухом, с красным лицом и набухающей лилово-багряной шишкой на лбу. Видимо, грозный ворон пытался исполнить своё торжественное обещание и чуть было не продолбил восьмое отверстие в голове этого олуха царя небесного. Корнезар, всхлипывая, пробормотал, что должен, просто-таки обязан серьёзно поговорить с нами. И мы, не иначе как по доброте душевной, согласились.
        - Мои люди, - начал он вполголоса, - вот уже несколько дней следят за вами. Вы целыми днями ходите по разным увеселительным заведениям, но не играете и не пьёте спиртного. Ха-ха, один морковный сок! Не скрою, мне нужны такие люди. Вернее, человеку, от чьего имени я говорю сейчас и чьи интересы представляю. Он настоятельно приглашает вас к себе. Но сначала вы должны объяснить мне причину своей воздержанности, а также рассказать, откуда вы, куда направляетесь и чем вообще занимаетесь.
        За всех ответил Дормидорф:
        - Ха-ха! Не желаете ли морковного сока? Никто не давал вам права следить за нами, милейший, и мы не собираемся отчитываться перед кем бы то ни было за наши действия. Так что или говорите, что вам нужно, или разговор окончен.
        Видно было, что Корнезар ожидал подобного ответа. Ничуть не смутившись и не пав духом от такого категоричного отказа, он сказал:
        - Там, куда я хочу вас пригласить, нужны именно такие люди. Если бы вы пустились в объяснения, то я, скорее всего, не сказал бы вам того, что скажу! Я и один мой помощник, - он непроизвольно потрогал набухшую на лбу шишку и, скривившись от боли, продолжил с тяжёлым вздохом досады, - отбираем подходящих людей в одну очень необычную школу. Она, к сожалению, находится довольно далеко отсюда. Зато, закончив её, вы станете намного умнее, хитрее, выносливее, получите уникальные знания по владению оружием, раздуванию конфликтов, приготовлению различных отваров и эликсиров, сможете на практике использовать их, научитесь видеть глазами животных, да и многое другое!
        Он обвёл нас торжествующим взглядом, ожидая вопросов, но их не последовало. Мы сделали вид, что заинтересованно слушаем. Тогда Корнезар продолжил:
        - Взамен от вас потребуется небольшая услуга.
        Снова вопросительный взгляд. И снова тишина в ответ.
        - Где бы вы ни были, вы всегда должны по первому требованию выполнить просьбу того, кто назовёт заветное слово. Если, конечно, эта просьба не будет противоречить вашим желаниям, что практически невозможно. Ведь по окончании школы вы станете совершенно другими людьми, вам будут завидовать многие, вы станете законченными… гм! Это настолько сказочно, что… - похоже, он начал захлёбываться собственными эмоциями.
        Дормидорф не очень-то вежливо прервал его:
        - Спасибо! Вы нас заинтриговали. Мы должны хорошенько обдумать ваше предложение. Если всё, что вы здесь наговорили, можно считать предложением.
        - Да-да, именно предложением! Считать можно, конечно! - чуть не прыгая от нетерпения, прокричал возбуждённый до крайности Корнезар.
        - Когда мы подумаем, то обязательно известим вас о своём решении.
        - О! Да-да! Хорошо! Отлично, буду с нетерпением ждать вашего ответа!
        Корнезар без конца повторял это, пятясь до тех пор, пока не завалился назад. С размаху он стукнулся спиной о дверь, которая распахнулась от удара, и кубарем выкатился в коридор. Дверь за ним захлопнулась сама. Слишком быстро захлопнулась. У меня создалось впечатление, что этот эффектный выход незадачливого вербовщика состоялся не без помощи Мокси.
        Когда шаги в коридоре смолкли и мы начали обсуждение, мне неожиданно пришла в голову одна мысль:
        - Мне почему-то кажется, что сейчас обязательно должен появиться ворон. Он просто не может пропустить такого удачного момента, чтобы подсмотреть, а по возможности и подслушать наше обсуждение заманчивого предложения.
        Все одобрительно переглянулись и дружно уставились в окно. Действительно, появление наглого чёрного ворона не заставило себя долго ждать. Он прямо-таки бухнулся с размаху на ветку, будто летел издалека, очень устал и измучился. А пролетая мимо, просто решил сесть слегка передохнуть, привести себя в порядок и перебрать пёрышки. Ведь в этом нет ничего особенного, а тем более страшного. Ну сел и сел! С кем не бывает?
        Примостившись поудобнее, причём так, чтобы ему было отлично видно, а может быть, даже и слышно происходящее в нашей комнате, он принялся сосредоточенно чистить перья, демонстративно не обращая на нас ровным счётом никакого внимания. Мало ли что там происходит в комнате. Ему-то сейчас не до этих мелочей жизни, вот между перьев прилипла какая-то мерзкая пакость, которая никак не хочет отчищаться, это да!
        Недолго думая, Юриник достал свой арбалет и прицелился. Ворон оглушительно крякнул, и его как ветром сдуло. Он камнем упал вниз и пропал в неизвестном направлении. Во всяком случае, когда мы через мгновенье подошли к окну посмотреть, его уже и след простыл, только несколько лёгких пёрышек медленно и печально опускались на землю.
        Мы решили продолжить начатое обсуждение. Первым высказал своё мнение высокочтимый Дормидорф:
        - Думаю, это именно то, что мы искали. А посему нам надо непременно соглашаться, хотя бы для того, чтобы в дальнейшем, если я ошибаюсь, исключить этот вариант. Теперь ваше мнение, друзья мои. Высказывайтесь, прошу вас, не тяните кота за хвост и не стесняйтесь.
        Юриник, спрятав под плащ свой грозный боевой арбалет, взял слово и сказал в свойственной ему лаконичной манере:
        - Всё возможно, других вариантов пока нет. Надо соглашаться. Я за!
        - Так-то оно так, - печально начал Дорокорн, и все одновременно с удивлением посмотрели на него. - Конечно, всё правильно. Но меня мучают туманные сомнения совсем по другому и, смею вас заверить, не менее важному поводу. Я просто не могу не поделиться этим с вами.
        Мы вопросительно воззрились на него, ожидая продолжения. Дорокорн выдержал паузу, тяжело вздохнул и понизил голос до шёпота, тем самым заставляя нас наклониться вперёд и вытянуть шеи. Особенно усердствовал в этом заинтригованный Юриник.
        - Ну-у, я на полном серьёзе счита-аю… что нам никак нельзя брать с собой маэстро Юриника! Я категорически против этого неосмотрительного шага и сейчас официально предостерегаю вас, друзья мои, от этого необдуманного поступка! Я ни в коем случае не преувеличиваю, а скорее даже наоборот! Риск, видите ли, ужасно велик!
        От такого наглого заявления у Юриника глаза медленно вылезли на лоб, а искажённый в гневе судорогой рот приоткрылся. Он остервенело зашипел, постепенно повышая голос:
        - А-ах, ты… я-я… ты! Ты что это городишь-то? Опупел, что ли? Что это с тобой, скажи на милость? Али ты белены объелся? Мелешь тут своим языком, как помелом метёшь, без разбора.
        А Дорокорн ему в ответ нежно и ласково, вкрадчивым голосом:
        - Пойми же, дорогой, я ведь всё о тебе беспокоюсь, всё о тебе! Ибо пекусь о твоём душевном благополучии, о том все помыслы мои, особенно в последнее время.
        Он произносил всё это нараспев своим особенным голоском, вдобавок кокетливо закатывая глаза и жеманно вытягивая губы трубочкой. Даже слабого намёка на улыбку не было на его лице! Умеет он нагонять на себя серьёзный вид, когда нужно! Ему бы выступать перед публикой, зрители, как пить дать, кипятком бы плакали, а брызги во все стороны летели бы от смеха.
        Но Юринику было не смешно:
        - Сам ты дорогой! И нечего мне здесь кокетничать! Ну, скажи, ты сам-то понимаешь, чего городишь? Словечки-то какие подбирает, умник! Просто порой диву даёшься! Я вот тебе сейчас язык вырву с самым корнем за подобные речи! И ворону выброшу, пусть подавится, зараза! Ишь, выискался тут на мою шею, заботливый какой! Надо же, чего удумал, брать меня, видите ли, нельзя! Он, понимаете ли, категорически против этого неосмотрительного шага! Тьфу на тебя, инфекция!
        И долго ещё бушевал на радость Дорокорну неудержимый и темпераментный Юриник, от переизбытка чувств вскочивший со своего места и бегавший по комнате словно угорелый, беспрестанно размахивая руками от негодования и возмущения.
        - Видите? Вот видите, какой он несдержанный, прямо буйный! У-ух, одним словом, ураган громоподобный. Дормидорф, дай ему, пожалуйста, скорей испить отвара валерианы. Да побольше, а то его, неровен час, кондратий хватит! Ишь, раздухарился, ещё и плюётся! Нет, не-ет, чует моё сердце, нельзя ему с нами. Он и так хитрый, зачем ему школа? С ним же потом беды не оберёшься! Да с ним тогда вообще невозможно будет общаться.
        Юриник потихоньку начинал понимать, что над ним подшучивают, но ещё не до конца осознал этот факт. Тогда в разговор вступил Дормидорф. Он сказал тихим примирительным тоном:
        - Да ладно тебе, Дорокорн, брось. Пусть себе идёт с нами, он ведь хороший друг и незаменимый помощник. Нам без него никак не справиться, да и привыкли.
        Дорокорн сразу подхватил эти слова, будто только их и ждал:
        - Действительно привыкли, тут ты, конечно, прав, старина Дормидорф! Как собака привыкает к блошкам. Скучновато без них. Что ни говори, а хоть с юмором у него туговато, зато дрова может на ночь собрать или посуду помыть! Да мало ли ещё чего полезного он может сделать. Он для нас, как чемодан без ручки. Ну да ладно, так и быть, пусть уж идёт с нами. Разве только потому, что привыкли, а иначе я никак не согласен, хоть режьте меня на куски! Да и девать его некуда, не выбросишь же просто так на улицу, жалко.
        Юриник кипел, а Дорокорн продолжал дальше с хитрой улыбкой, не замечая ровным счётом ничего:
        - Ладно, пёс с ней, с хитростью, так ведь там ещё и уму-разуму обучают! Чего-чего, а именно этого самого разума нашему доблестному Юринику как раз и недостаёт. Ой как недостаёт! Ему его просто необходимо срочно добавить, да как можно больше. Я ведь никогда себе не прощу, если по моей вине мой верный товарищ останется без разума! Всё, решено! Я ведь ему плохого никогда не желал! Уговорили, я не против, пусть идёт.
        К тому времени Юриник уже сумел взять себя в руки. И все почему-то повернулись ко мне. Ожидая, видимо, моего мнения по поводу школы. С чего бы это повышенное внимание к моей скромной персоне? Мне нестерпимо захотелось курить. Вот же дурная привычка! Но все ждали ответа. Немного поразмыслив, я понял, что мне очень интересно узнать, что будет дальше и чем это предприятие закончится, а возвращаться домой, напротив, совершенно не хотелось. Может быть, и я где-нибудь в чём-нибудь сгожусь. А из этого следовало, что мне обязательно нужно идти с ними. К тому же в том мире время для меня стоит на месте, а это значит, я никуда не опоздаю, ничего не потеряю, и обо мне никто волноваться не станет. Да и привязался я к своим новым друзьям. Решено, иду с ними. И я ответил, больше ни секунды не колеблясь, к всеобщему удовлетворению:
        - Я тоже за то, чтобы идти. Только мне нужны сигареты, мои ведь закончились ещё вчера. Ну, или хотя бы табак и трубка.
        - Это очень легко осуществить! - сказал неожиданно вывалившийся из стены домовой, смущённо посмотрев на шарахнувшегося от неожиданности Юриника. Мокся быстренько подошёл ко мне и протянул зажатую в руке небольшую аккуратную курительную трубку. А вместе с ней и кисет с табаком, который он вытащил из-за пазухи.
        - Спасибо! Ну ты даёшь, прямо волшебник! - поблагодарил я удивлённо, с опаской, но всё же принимая неожиданный подарок.
        - Пожалуйста, кури на здоровье, у меня ещё есть. А вот с пряниками дело обстоит совершенно наоборот! - домовой жалобно посмотрел на Дормидорфа.
        - Будут тебе пряники, будут. Ты чего свой пост оставил? - по-хозяйски спросил у домового Дормидорф, нависая над ним, словно утёс над обрывом.
        - Да чего там делать-то? Там ничего интересного не происходит, не то, что здесь, понимать ведь надо! Эко вон этот большой, как его, Дорокорн, распёк Юриника, буквально в пух и прах расчихвостил! А что? Мне понравилось, я смеялся, смеялся… Кхе, кхе. Ничего, говорю, там интересного не происходит. Ворон куда-то улетал на пару минут, а когда прилетел, опять стукнул бедного Корнезарку в лоб и прокаркал, что из громогласного коротышки явно выйдет толк, к нему нужно только руки приложить. Шустрый, говорит, карапуз попался, хоть мелкий и волосатый, а молодец, чуть не пригвоздил из своего арбалета к дереву, насилу ноги унёс! А мне вас оттуда было плоховато слышно, с помехами, так что вы уж не обессудьте, но я решил подойти чуток поближе. Я вот чего кумекаю, вы только выслушайте и не перебивайте, я дело говорю, потом сами благодарить будете! Может быть, раз мы такие друзья, оставите Юриника мне? Он будет связным между нами! А то пряников, как ни крути, надолго явно не хватит, это я вам точно говорю!
        Услыхав про коротышку и карапуза, Юриник недовольно нахмурился, Дорокорн одобрительно улыбнулся, а мы с дедом заинтересованно переглянулись. Но когда домовой заикнулся про связного и пряники, юриниковы и без того расшатанные нервы не выдержали, и разъярённый громогласный коротышка кинулся к домовому с криком:
        - А за мелкого и волосатого коротышку ответишь своими мохнатыми и прыщавыми ушами, ядри тебя в кочерыжку! Ишь, ещё один лысый великан выискался!
        Домовой сразу смекнул, что Юриник яростно ринулся на сближение явно не для того, чтобы нежно обнять и угостить вкусным пряничком. Максимка, не медля ни секунды, шустро ушёл в стену, только его и видели. А многострадальный Юриник на полном ходу с гулким грохотом налетел на неё, да так и остался стоять, растопырив руки, словно прилип. Дорокорн через некоторое время отодрал и уложил всхлипывающего страдальца на кровать, приговаривая лилейным голосом, каким обычно разговаривают с сонными или не совсем здоровыми детьми:
        - Эх ты, дурилка неразумная. Не бережёшь ты себя совсем! Сам ведь виноват! А что бедному Максимке было делать? Вон ты его как напугал, бессовестный! Он даже ушёл и не попрощался. Ну, не переживай, не расстраивайся так. Мы с ним скоро увидимся, и у тебя ещё будет счастливая возможность извиниться перед бедным, скромным и незаслуженно перепуганным тобой домовичком. А пока ты лучше поспи, и твои нервы обязательно восстановятся. Хоть и не до конца, но это всё-таки лучше, чем ничего. Поспи.
        Юриник укоризненно посмотрел на друга, закатил глаза и протяжно простонал:
        - Изыди со своим мохноухим карманным великаном и со своими нервами.
        После этого он отвернулся к стенке и замер.
        Ясно, что Корнезар с учёным вороном ждут от нас ответа. Но мы не спешили, пусть себе подождут, ибо не престало нам, солидным и добропорядочным путешественникам, очертя голову кидаться в разные сомнительные предприятия. Никуда они не денутся, пусть знают - не мы в них заинтересованы, а они в нас. Так рассуждали мы, расстилая скатерть и заказывая у неё кто что пожелает. Лично я заказал большую порцию шашлыка, а Дорокорн не забыл про просьбу домового и заказал пакет шоколадных пряников. Видно, у них с Моксей завязалась чистая мужская дружба. Услышав про заказ Дорокорна, Юриник обиженно пробасил со своей кровати, зябко кутаясь в стёганое одеяло:
        - Для меня никогда ничего не заказывал, а ещё друг называется! Ты ему ещё цветы подари.
        - Да перестань, как только тебе не стыдно, я же твою вину пытаюсь загладить! Понимать же надо, как говорит Максимилиан! А может, ты сам желаешь? Так пожалуйста, - укоризненно пропищал Дорокорн и уже примирительно добавил: - а хочешь, я и тебе немного отсыплю? Ты только скажи, я вмиг! Думаю, Максимка тоже не будет против.
        - Бу-у-ду-у! - был ответ домового, словно отголоски эха или лёгкий ветерок, пронёсшийся по комнате.
        Юриник нехотя пробурчал, вставая:
        - Да ничего я не хочу!

* * *
        Глава 8
        Заманчивое предложение
        По окончании вкусного, хотя и позднего обеда настало самое время сообщить Корнезару о нашем окончательном и бесповоротном решении. Кому-то надо было идти в его комнату. Дормидорфу нельзя, не пристало солидному деду наносить визиты какому-то Корнезару, которого даже ворон поучает и, ни капли не смущаясь, тюкает в лоб по каждому пустяковому поводу и даже без оного. У Юриника после недавнего контакта со стенкой до сих пор был несколько неподходящий видок, да и настроение оставляло желать лучшего. Дорокорн же с оперным фальцетом и внушительным обликом мог вызвать не совсем желаемый, но вполне прогнозируемый эффект, который нельзя было бы назвать положительным. По этим причинам я не стал ждать, когда меня попросят, и самоотверженно вызвался сам. Возражений, как и следовало ожидать, ни у кого не было.
        Решив поскорей покончить с этим малоприятным, но весьма ответственным делом, я уверенно направился к двери. Пройдя по коридору около полутора десятков метров, я оказался перед дверью номера Корнезара и, негромко постучав, принялся ожидать ответа. За дверью послышалась суетливая возня и приглушённое шушуканье, словно что-то быстро прятали. Только после повторного стука голос Корнезара произнёс как ни в чём не бывало:
        - Входите-входите, не заперто.
        Одновременно с этим в двери щёлкнула открывающаяся задвижка. Войдя, я увидел комнату чуть меньше нашей, но очень на неё похожую. Всё было выдержано в таких же тонах, даже покрывала и занавески сделаны из того же материала. По большому подоконнику, по-военному чеканя шаг, маршировал взад-вперёд неутомимый и, похоже, не вполне нормальный в умственном плане ворон, который некоторое время назад был с позором изгнан Юриником с дерева под нашим окном. Он в свойственной всем птицам манере вдруг ни с того ни с сего склонял набок и резко поворачивал голову, с живым интересом и любопытством разглядывая меня со всех сторон и разных ракурсов глазами-бусинками: то одним, то другим попеременно. Когда же дико блуждающий взгляд хищной птицы случайно падал на Корнезара, видимо, срабатывал условный рефлекс, и ворон с силой клевал то, что попадалось под руку, то есть под клюв. За неимением под клювом желаемого - толоконного лба - он оттачивал силу, резкость и точность удара на стене или подоконнике. Шишка на лбу Корнезара немного увеличилась после нашей недавней встречи. Скорее всего, на месте регулярного
клювоприложения уже начала образовываться обширная костная мозоль, так что дальше ему будет намного легче переносить удары ворона. Главное, чтобы глаз не выклевал, там мозоли не добиться никакими тренировками.
        Войдя и закрыв дверь, я сообщил им, что мы посовещались и единогласно решили принять заманчивое предложение Корнезара. Только нам хотелось бы знать: когда, в каком направлении мы отправляемся, и сколько времени займёт наш поход? Пока Корнезар, переминаясь с ноги на ногу, обдумывал мой вопрос, а ворон, замерев на месте и чуть покачиваясь, задумчиво разглядывал его, я краем глаза заметил подозрительное движение в левом углу комнаты. Украдкой бросив туда взгляд, едва сдержался от возгласа удивления. Там, наполовину высунувшись из стены, висела довольно скалившаяся физиономия домового! Шустряк-самоучка ловко завис, словно сказочный охотничий трофей, которому и положено висеть на стене у недалёкого умом охотника и хвастуна из моего мирка, как правило, отличающегося сильной любовью к подобным дешёвым эффектам. Домовик неприлично кривлялся, пускал пузырящиеся слюни и строил всевозможные изощрённые рожицы. Мелкий пакостник пытался рассмешить меня своими действиями и насладиться возможными неприятными последствиями этого. Его коварный план непременно бы удался, если бы не серьёзность возложенной на меня
миссии. Поняв бесполезность своих потуг, он медленно растворился в стене, утомлённо-замучено закатив глаза и пуская носом пузыри.
        В это время за Корнезара решил ответить ворон. Он произнёс хрипловатым человеческим голосом, как мне показалось, с небольшим прибалтийским акцентом:
        - Всё узнаете в своё время! А пока ждите и задавайте поменьше вопросов, я этого страсть как не люблю. Меньше знаешь - ширше морда, потому что лучше спишь после еды. Ха-ха! Хрю!
        - Да, да! - поддакнул Корнезар. - Могу лишь сказать, что мы отправимся очень скоро, будьте готовы в любую минуту. Я очень рад, что вы согласились! До этого мне удавалось за неделю найти одного-двух, максимум трёх человек, да и то не всегда. А тут сразу четверых, да каких красавцев! Какая удача!
        Корнезар воодушевлённо посмотрел на ворона, ожидая подтверждения своих слов и поддержки, но ворон надменно отвернулся в сторону, потрескивая и пощёлкивая, как испорченное радио. Тогда Корнезар подытожил, чтобы хоть как-то сгладить неловкость:
        - Повезло нам, говорю.
        - Хватит! Надоел уже, балабол, хрю-хрю, кря! Навязался на мою голову, понимаешь! - гаркнул ворон. Голос у него был, как и полагалось ворону, резкий и хриплый, к тому же воспитание и манеры, судя по всему, оставляли желать лучшего. У меня невыносимо зачесались руки.
        «Вот сейчас бы из рогатки запульнуть в него что есть силы чем-нибудь твёрдым и тяжёлым, например, гаечным болтом. Или хотя бы Юриника с арбалетом сюда», - подумал я, дипломатично улыбаясь, а сам в красках представил себе, как траурно и печально, чуть покачиваясь из стороны в сторону, опадают чёрные вороновы перья вперемешку с более лёгким пушком, забрызганным сочно-красными брызгами. А сам ворон намертво пригвождён арбалетной стрелой к стене.
        - Скажите, Корнезар, - вежливо поинтересовался я, - а как зовут вашу учёную ворону? Чем вы её кормите и, вообще, сколько лет они живут? Я слышал, что не менее трёхсот, неужели это правда? Так долго?
        Корнезар вздрогнул и умоляюще жалобно посмотрел на меня. Попытался было что-то сказать, но вместо этого лишь впустую шевелил губами. Ворон же, напротив, подскочил на месте, захлопал крыльями и вперился в меня немигающим взглядом.
        - Я не ворона, а ворон! Попрошу запомнить это раз и навсегда! - задыхаясь от возмущения и злости, прокаркала птица. И тут же вкрадчиво продолжила: - И будьте любезны, молодой человек, если вы хотите дожить до зрелых лет, то впредь, коли пожелаете узнать что-нибудь обо мне, обращайтесь непосредственно ко мне, а не к этому бездарю, этому олуху царя небесного, этому недотёпе и…
        Всё это время бедный Корнезарка с опаской и недоумением поглядывал то на меня, то на распоясавшегося ворона, сквернословившего, словно базарный попугай. Я решил прервать поток грязных слов, бьющий у него из клюва, как из рога изобилия, и сказал с ярко выраженным сарказмом, чего он, по-моему, в упор не заметил:
        - Хорошо-хорошо, любезный ворон! Как же вас величать, милейший?
        - Ну, то-то! Моё имя - Коршан! Запомни, человечишка, навсегда это благозвучное имя! Заруби его себе на носу или ещё на чём хочешь. Я, между прочим, очень редкой породы, чтоб ты знал!
        - Да-а уж, это сразу видно! А сколько же долгих лет, позвольте узнать, живут вороны столь редкой породы?
        - Много живут, пока не помрут! Но вы этакого счастья никогда не дождётесь, я ещё обглодаю ваши косточки и совью себе уютное гнёздышко из ваших скальпированных волос!
        От его слов у меня зазудели корни волос на голове. Разговора явно не получалось, и я решил закругляться. Никто, как и следовало ожидать, не стал возражать, поэтому я попрощался и ушёл.
        Войдя в наш номер и вкратце рассказав об этих страстях-мордастях, я уселся на свою кровать и стал с интересом слушать спор, тут же возникший между Юриником и Дорокорном. Юриник, стараясь придать голосу большую проникновенность, а тону убедительность, пророчил:
        - Очень похоже, эта своенравная птица ещё изрядно попортит нам кровь, помяните моё слово! А потому её необходимо нейтрализовать любыми путями и доступными средствами! Например, не мудрствуя лукаво, просто сделать ей секир башка или придушить ненароком, и делу конец! И пусть тогда домовик спляшет гопака, топоча мохнатыми ножками на невысоком земляном холмике, утрамбует всё и спрессует, чтобы и следа не осталось. Впрочем, можно совершенно случайно наступить этому злобному ворону на дурную головёшку. Без всякой задней мысли, разумеется, оступиться ведь каждый может! Вот Корнезар же недавно оступился. Так оступиться, чтоб наверняка и без лишних мучений, гуманность в наше смутное время превыше всего, об этом нельзя забывать! Нет, настало время сделать что-нибудь доброе для матушки природы. Тогда наверняка всем станет светлей и спокойней, особенно Корнезару, у которого хоть лоб немного подживёт. Впрочем, мы и ему подровняем и лоб, и что-либо ещё, коли появится такая необходимость.
        Дорокорн отвечал Юринику смиренным кротким тоном, блаженно потупив взор:
        - Да что это с тобой? Зачем ты сегодня такой кровожадный, как лютый змей? Ворон, скорее всего, не такой страшный, каким хочет казаться. Всё бы тебе сплясать да отдавить! Охладись, любезный Юриник, остынь, прибереги свой пыл для более достойных подвигов. Бесспорно, где-то в глубине души ворон нежный, чуткий и легкоранимый, словно невинный желторотый птенчик, только что вылупившийся из змеиного яйца. А коли так, то я верю, что нам удастся найти с ним общий язык. Оторвать ему голову и вырвать с корнем змеиное жало можно попозже, если с общим языком ничего не получится. Тогда я лично берусь случайно оступиться.
        - Хватит! Хватит, говорю тебе! - кричал в ответ импульсивный Юриник, мотаясь по комнате, словно муха в банке с пауком, размахивающая беспорядочно лапками. Затем вдруг резко спохватился и, поражённо уставившись на Дорокорна, заговорил совершенно спокойно: - «Лютого змея» я тебе ещё прощаю, «змеиное жало» - это ты попал в самую точку, но со «змеиным яйцом» ты явно переборщил. Давай, колись, террариумный затейник, чего это тебя вдруг на змей потянуло? А-а, я понял! Какой же ты у нас добрячок, оказывается. Эко тебя захлестнуло невзначай! Чего это ты удумал, изверг? Неужто хочешь примотать к трясущимся вороновым лапкам болотную гадюку и выпустить желторотого птенчика на волю? Здорово, красота, ловко придумано!
        - Не-ет, - отвечал Дорокорн, - я не такой. Просто хочу найти общий язык с вороном, а тебе всё не терпится совершить подвиг. Но время настало, друг мой, радуйся! Если, например, тебе удастся спасти его от ужасной смерти, то он будет нам очень признателен! Чуешь, куда я клоню?
        Юриник сразу спал с лица, а секунду спустя взвился, как ужаленный:
        - Чую! Только не бывать этому никогда! Спасибо, уже нашли общий язык с домовым! Посмотрите на меня! Я весь избит, мои нервы на пределе. Они расшатались настолько, что я скоро чесаться начну в самых нескромных местах. Дошло до того, что я сам себя не узнаю! А тут ещё и змеи! Ненавижу! Я сам стал, как змея! Давеча у меня появилось странное и навязчивое желание укусить домового, а ведь это ещё не конец, это только самое начало! Что же дальше-то будет? Вот скажи, Дорокорн, ты меня узнаёшь?
        Дорокорн с успехом игнорировал последний вопрос Юриника.
        - Зато домовой нам действительно помогает. А в своих неприятностях ты и вовсе виноват сам! Пей валериану и дыши глубже, мой тебе дружеский совет! - лаконично отвечал он, с интересом наблюдая за реакцией нервного друга. Тот начинал закипать.
        И тут вмешался наблюдавший за происходящим Дормидорф:
        - Юриник, ты молодец! Право слово, умница.
        Юриник опешил и ошалело уставился на Дормидорфа, лупая ничего не понимающими глазами. Впрочем, как и мы с Дорокорном. А дед, насладившись нашей реакцией и выдержав необходимую в таких случаях паузу, невозмутимо продолжил, интеллигентно поглаживая боцманскую бородку:
        - Да-да, ты действительно молодец! Ведь если бы не ты, то домовой, очень может быть, не стал и вовсе нам помогать. Подшучивая над тобой, он реализует свои мечты и желания, испытывает огромное наслаждение и чувство глубокого удовлетворения. Ты, можно сказать, вернул его к жизни, помог раскрыться его сущности. И все мы тебе за это благодарны и признательны.
        Лицо Юриника, сначала выражавшее крайнюю степень раздражения, постепенно, пройдя через все возможные фазы, к концу речи расплылось в довольной улыбке.
        Лучезарно улыбаясь, он согласился:
        - Я тоже так думаю. Примотать змею к ворону вполне можно поручить и домовому. Надеюсь, он её не успеет съесть, это же не пряник, в конце-то концов!
        Как ловко поступил Дормидорф! Взял да и похвалил Юриника, а тот вмиг успокоился и растаял. Вовремя сказанное слово может в корне изменить ситуацию.
        - А насчёт ворона, - продолжал Дормидорф, - мне кажется, что ещё рано судить, будет ли он нам полезен или нет. Нужно подождать и понаблюдать за ним, пытаясь по возможности наладить с ним хорошие отношения, а со змеёй пока повременим.
        Возразить было нечего. На том и остановились. Было уже довольно поздно, и мы отправились по своим кроватям. Не знаю, как другие, а лично я настолько умаялся за день, что довольно быстро уснул и спал без всяких сновидений.
        Ночью, приблизительно около трёх часов, меня бесцеремонно разбудил домовой. Первая мысль, которая пришла мне в голову, была о том, что это очередная бестолковая шутка мохноухого весельчака! Ему, кулинарному паразиту, уже стало мало одного Юриника, теперь он примется веселить меня, да ещё и по ночам, вот повезло так повезло! Как же мне от него отделаться малой кровью, может, дать хорошего пинка под зад для разнообразия? Пусть посмеётся тогда. Ничего более остроумного, к сожалению, не шло мне на ум в столь поздний час, а раз так, то пусть Максимка довольствуется хотя бы этим. Прежде чем воплотить в жизнь задуманное, я, на всякий случай, поднял голову и посмотрел на кровать деда. Дормидорф не спал. Он сидел на кровати, с головой закутавшись в одеяло, и о чём-то сосредоточенно думал. Увидев, что я проснулся, он попросил домового ещё раз рассказать о событиях, которые произошли после моего ухода из комнаты Корнезара и Коршана. Во как! Хорошо, думаю, что я сначала огляделся, а то сейчас взял да и обидел бы домового почём зря. Впрочем, для профилактики, может, и полезно было бы. Я устроился поудобней и
приготовился внимательно слушать. Максимка начал свой рассказ, как-то подозрительно косо на меня поглядывая, наверное, почувствовал что-то сногсшибательное, каверзнюга хитрющий.
        - Как только ты ушёл, они, немного попререкавшись, уселись возле ведра с водой и начали с ним разговаривать. Подробно рассказали ему о вас, и ведро разрешило им трогаться в путь на рассвете, посоветовав особенно приглядывать за старым пердуном, ой, то есть за почтеннейшим Дормидорфом и по возможности сдружиться с кем-нибудь из остальных.
        Дормидорф даже бровью не повёл. Размышляя вслух, он сказал:
        - Судя по всему, они умеют общаться на расстоянии, используя силу воды. Человек, с которым они общались, обладает этим даром, а они всего лишь подходят к ведру в назначенное время. Я слышал, что научиться этому нетрудно, надо только знать заклинание. Правда, оно тщательно оберегается теми, кто его знает, и секрет этот ревностно передаётся из поколения в поколение и не абы кому, а лишь своим, проверенным людям. А ещё необходимо обладать некими способностями, которые есть у многих людей, но выявить их не получится без того заклинания. Получается замкнутый круг. Ладно, спасибо, Максимка, нам нужно ещё немного поспать, похоже, сегодня предстоит тяжёлый денёк.
        Утром нас разбудил настойчивый стук в дверь. Это был сияющий Корнезар. Особенно сверкал его лоб, отсвечивающий всеми цветами радуги. Он деловито сообщил нам потрясающую новость, которая заключалась в том, что через два часа мы отправляемся в путь, после чего суетливо отправился к себе, а мы, разбудив наших неразлучных друзей, начали сборы.
        Домовой всё время, пока мы собирались, крутился и путался под ногами, как любящая собака, то и дело жалобно и тяжко вздыхая, охая и стеная, постоянно что-то причитая, бормоча себе под нос и строя прискорбные гримасы. В общем, он из кожи вон лез, чтобы показать всем своим видом, как ему тяжко и муторно на душе. Зачем он это делал, было совершенно непонятно. Хоть бы объяснил, обормот, чего добивается таким поведением. Так нет, догадывайтесь, мол, сами. С характером попался, мелкая мохнатая бестия, на кривой козе не подъедешь! Ко всем, видите ли, нужно искать особый подходец! Неужели он разыгрывал весь этот спектакль из-за пряников? Его страдания на короткое время прекратились после того, как Дорокорн отдал ему заветный и вожделенный пакетик с любимым лакомством. Но чуда не произошло, и уже через некоторое время безутешный Максимка вновь с удвоенной силой принялся за старое - «помогать» нам в сборах. Следовательно, дело было не в пряниках, но нам некогда было разбираться.
        Спас положение Юриник, только что вернувшийся из их с Дорокорном комнаты. К всеобщему удивлению он преподнёс домовому в подарок большой свёрток, сказав:
        - Максимка, мне кажется, что у тебя сложилось обо мне не вполне правильное впечатление. Не думай, пожалуйста, что я тебя недолюбливаю. Это не совсем так, вернее, это совсем не так. Вот тебе маленький подарочек в знак нашей большой дружбы и искренней признательности, а также в благодарность за ту неоценимую помощь, которую ты оказал нам и, надеюсь, ещё окажешь когда-нибудь в будущем. Ведь теперь мы знаем, в какой гостинице лучше остановиться и где нам всегда будут рады. В общем, спасибо тебе большое! Оставайся с миром!
        Домовой был немало удивлён и поражён, но подарок принял. Правда, немного поколебался перед этим, видимо, справедливо ожидая подвоха, ведь сам он ничего не привык делать без своих любимых каверзных шуточек! Вот только трубку с табаком мне подарил, как ни странно, просто так. Впрочем, не совсем так, но я пока об этом не знал. А что, очень даже хорошая трубка, ничего в ней не взорвалось и не перепачкало меня, я до сих пор бережно храню её и даже иногда пользуюсь по великим праздникам, вспоминая то весёлое время. Ну а коли отправляюсь в гости в тот самый иной мир, то всенепременно беру её с собой. А иначе рискую нарваться на неприятности с домовиком, который обязательно, как только завидит меня, не поздоровавшись, ревностно требует показать свой подарок. И радуется, как ребёнок, когда я по первому требованию выполняю его просьбу, в придачу расхваливая сей полезный предмет. Тогда он обязательно достаёт из-за пазухи кисет с табачком и с явным удовольствием одаривает им меня к всеобщему умилению.
        Сейчас же наш домовик растерянно стоял посреди комнаты, не зная, что ему делать с неожиданным подарком, свалившимся, как снег на голову! Или просто-напросто раздумывал над тем, какие меры предосторожности ему уместнее всего принять. Да и пожелание «оставайся с миром» вполне могло насторожить. Мы, надо сказать, были удивлены не меньше домового поступком Юриника, ибо он никого не посвящал в свои планы и намерения.
        Максимка, что-то невнятно бормоча себе под нос, ушёл с подарком в дальний конец комнаты и начал медленно, с опаской, но и явным интересом разворачивать упаковку, готовый в любой момент задать стрекача, если понадобится. Под одной обёрткой оказалась другая, за ней следующая, и так далее. В конце концов шебуршания и бормотания разом прекратились, а из-за кучи скомканной бумаги раздался удивлённо-восхищённый возглас. Спустя секунду оттуда вылез радостный Мокся. Он цепко держал в руках тёплые домашние тапочки и мило улыбался во всю ширину своего лица домовой национальности и наружности страстного любителя мучного.
        - А то топаешь постоянно, как лосиха в интересном положении, своими башмаками! Дын-дын, дын-дын! Людей только зря пугаешь, особенно по ночам, - смущённо пояснил Юриник, который и сам был безмерно счастлив, что его подарок пришёлся по душе.
        - Премного благодарен! Прямо-таки глазам своим не верю! Мне, и вдруг подарок! Прекрасные домашние тапочки. И от кого? От… просто ужас! Я хотел сказать - чудеса, да и только! - произнёс растроганный домовой. Видно было, что он остался очень доволен подарком Юриника.
        Тапочки и впрямь были на редкость хороши: ручной работы, на толстой войлочной подмётке, а верх из мягкой, хорошо выделанной овчины. Они были оторочены мехом по отвороту, выше щиколотки, и украшены завитушками, вышитыми разноцветными нитками.
        - Красота-а! - восхищённо произнёс Максимка, тут же напялив на себя обновку. Домовой разглядывал себя и так и эдак, словно кисейная барышня, любуясь одновременно тем, как они смотрятся, и тем, как сидят на ноге. Уж чего он только ни выделывал! И принимал всевозможные позы, и величественно подбоченивался, и, радостно сверкая озорными глазками из-под мохнатых бровей, приплясывал на месте. Словом, он был несказанно счастлив. Страшно надоедая всем своей обновкой и постоянными разговорами об этом, Максимка щеголял в новых тапочках до самого нашего отбытия, вылезая из кожи вон, лишь бы обратить на себя внимание.
        Два часа, отпущенные Корнезаром на сборы, пролетели незаметно. Настало время отправляться в дальнюю дорогу. Максимка грустно пожелал нам доброго пути и пообещал не очень-то буянить с горя после нашего ухода. Ещё он убедительно заверил нас, что мы прощаемся ненадолго и, дескать, совсем скоро обязательно увидимся. Предчувствие у него, видите ли, такое. Причём говорил он это, всем своим видом показывая, что знает что-то тайное и важное, чего нам знать пока не полагается. Конечно, со временем он, возможно, и соизволит приоткрыть тяжёлую завесу таинственности, тогда-то мы всё узнаем и непременно поймём, почему у него сейчас такой загадочный вид. Всему своё время, и на всякое хотение нужно иметь терпение.
        Мне стало интересно, а может ли быть у домовых мания величия? Судя по всему, очень даже может, и ещё какая - отягощённая синдромом заговора, а возможно, в довесок, ещё и вялотекущим параноидальным синдромом, ибо Мокся последнее время озирался по сторонам, говорил загадками и шёпотом. Мы с огромным трудом распрощались с пригорюнившимся домовиком и снова еле выпроводили его восвояси.
        Тут как раз и в дверь постучали. Это был Корнезар, зашедший сообщить нам, что время сборов вышло, пора выступать, и он будет ждать нас через десять минут во дворе таверны. Очень странно, но домовой пропал, оставив нам на память старые стоптанные башмачки. Но что ни делается - всё к лучшему. Мы присели на дорожку, выпили крепкого горячего чая с сушками на посошок и тронулись в путь.

* * *
        Глава 9
        Трудности и прелести похода
        Наш путь лежал через всё поселение к самому дальнему лесу. Он едва виднелся вдалеке зубчатой чёрной стеной, которая шевелилась, словно живая, от резких порывов ветра. Шли мы довольно быстро, периодически отрывисто переговаривались, экономя силы. Ворона с нами не было. Корнезар пояснил, что тот улетел на разведку и присоединится к нам ближе к вечеру, когда мы остановимся на ночлег. Может быть, он просто хотел осмотреть округу, не следит ли за нами кто-нибудь? А может, полетел к своей новой подружке или по другим чёрным делам, ведь от него можно было ожидать чего угодно. Мало того что он был совершенно непредсказуем, так ещё и сильно себе на уме, так что поди разбери, что ему в голову взбрело на этот раз.
        Корнезар невзначай поинтересовался, достаточно ли у нас провизии. Мы заверили его, что на несколько дней запасов вполне хватит. Последние полчаса перед выходом мы только и делали, что заказывали у скатерти всевозможную снедь и рассовывали её по рюкзакам, так как Дормидорф и слышать не желал о том, чтобы пользоваться скатертью при ком-нибудь постороннем. В этом с ним были согласны все, ибо скатерть - вещь необычная, на дороге просто так не валяется, и в магазинчике при таверне её тоже не купишь, а лишние расспросы нам ни к чему.
        Поселение наконец-то закончилось. Теперь мы шли по неширокой дороге между картофельными полями, которые буйно зеленели, радуя глаз. Расстояние до леса сократилось больше, чем в два раза, и это тоже не могло не радовать. Здорово, сплошные положительные эмоции! Как раз то, чего мне так недоставало в последнее время! Только сейчас я предпочёл бы получать их, лёжа на диване, а никак не шагая в жару по пыльной дороге. Коли мы и дальше будем двигаться в том же темпе, то очень скоро окажемся в прохладном лесу, через какие-нибудь сорок минут, не больше. Останется только отыскать там удобный диванчик и славно передохнуть! Хотя вполне можно обойтись и простой лесной травкой или влажной землёй, усыпанной ветками и хвоей. Если раньше я не скопычусь окончательно, так как солнце припекало нещадно, а ноги от быстрой ходьбы начинало с непривычки нудно ломить.
        Остальные шли довольно бодро, никто не выказывал признаков усталости. Вот ведь натренировались, спортсмены! Один я, чувствую, скоро окончательно выдохнусь и одновременно с этим оконфужусь, как французы под Москвой! Главное, выдержать до леса, а там видно будет! Может быть, коли станет совсем туго, что-нибудь само придумается, как было со мной не раз.
        Вот помню, однажды, во время очередной моей вечерней пробежки вокруг нашего местного полудикого пруда случилось нечто. Так, пустяк, но пустяк показательный.
        Бежал я, спотыкаясь, и притомился уже не на шутку. Настроения особого не было с самого начала. Еле добегал свою дистанцию, когда на меня выскочила огромная, мерзко верещавшая крыса с облезлым хвостом. Очень уж я не люблю крыс, и она к тому же была препротивная, в общем, у меня произошёл внезапный выброс адреналина от испуга и неожиданного отвращения, который я ощутил здесь же. Это было как инъекция, чёткая и осознанная, а я, по случайности, сразу же и использовал эту оказию в своём беге. Мало того что усталость всю как рукой сняло - меня так понесло, что я ещё столько же пробежал, сколько изначально планировал.
        Но рассчитывать на появление крысы не приходилось, да и появись она прямо сейчас, не произведёт необходимого эффекта, нет фактора внезапности. Ну и ладно, в крайнем случае нажалуюсь мысленно Дормидорфу, пускай спасает меня, всё легче будет, чем разом перед всеми опозориться! Ничего-ничего, пару-тройку дней таких усердных тренировок, и буду ходить не хуже остальных, может, даже и лучше, если только дуба не дам. Да и для здоровья наверняка полезно, вернусь домой подтянутый, постройневший, словом, похорошевший до невозможности и в отличной физической форме на зависть всем. Да когда же закончится это длиннющее поле? Ещё учёба предстоящая, опять в первый класс идти. Надеюсь, у них там не десятилетка, а в принципе лишнее образование никогда не повредит, особенно мне. Тут курорт прямо, даже отца с ремнём нет!
        Ход моих мыслей бесцеремонно прервал Дормидорф, недвусмысленно показывавший взглядом в небо. Я, естественно, был вынужден аккуратненько посмотреть вверх и увидел небольшую точку, кругами парящую над нами. Для ворона крупновато, если, конечно, он не успел подрасти за ночь, но это вряд ли, а значит, над нами наш малыш Агрес.
        Наконец-то свершилось чудо - поле кончилось, и мы оказались под сенью долгожданной прохлады леса. Постепенно перестроились походным гуськом. Дело сразу пошло на лад, передвигаться стало легко и удобно. Никто никому не мешал, да и дорогу выбирать приходилось только первому, остальные шли за ним практически нога в ногу. Первым шёл Корнезар. Он всё время что-то ворчливо, но беззлобно бубнил себе под нос. За ним следовал Дормидорф, ловко раздвигая ветки шестом и изредка указывая мне на особенно большие и красивые грибы или причудливые, сказочной формы наросты на деревьях. Я шёл за дедом, с удовольствием наслаждаясь прохладой и относительно невысоким темпом ходьбы. За мной Юриник, время от времени посмеивающийся каким-то своим мыслям. Он так увлёкся, что начал мыслить вслух: «Тапочки ему мои понравились! Ещё бы… губа не дура! Сам шил… а он меня об стенку… А я ему: “пожалте, сударь, подарочек”. И всё! Конфликт исчерпан. И сразу любовь и взаимное уважение». Замыкал шествие, как и положено, самый крупный и сильный член экспедиции - Дорокорн, который ничего не говорил и ничего не делал, а просто шёл,
словно медведь по ягоды, грузно и устало переваливаясь с боку на бок.
        Корнезар оказался на редкость выносливым. Он перестал бубнить и знай себе упрямо шёл вперёд, раздвигая ветви и безошибочно находя дорогу среди казавшихся совершенно непроходимыми лесных зарослей и бурелома.
        Когда мы шли по не очень густому, но необычайно ароматному ельнику, Дормидорф обратил моё внимание на сотканную невидимым умельцем паутину, указав в её сторону посохом. Она была, как огромный пуховый платок, растянутый не только вертикально, но и горизонтально, превращаясь непостижимым образом в неведомую абстрактную фигуру. Тончайшие нити видны были только благодаря отражению солнца в мельчайшей водяной пыли, осевшей множеством сверкающих бусинок на всей поверхности изумительного по своей красоте шедевра. Вся паутина излучала струящийся, живой, трепещущий, чистый и тёплый свет. Природа создала это чудо, используя преломление солнечных лучей, кое-где пробивавшихся светло-туманными полосами сквозь густые кроны. Один из таких лучей падал как раз на паутину, тем самым усиливая сказочное великолепие картины, ибо всё остальное находилось в тени.
        Дорога была долгой, поэтому нам было не до разговоров и диспутов. Зато на первом привале, после лёгкого второго завтрака, разговор не умолкал ни на минуту. На всех крайне положительно сказывалось отсутствие Коршана, которого весьма трудно представить поддерживающим непринуждённую беседу. Корнезар сам рассказал, без лишних с нашей стороны расспросов и «пыток», что идти осталось недолго, приблизительно столько же, может, чуть больше. А когда дойдём до реки, нас будут поджидать плоты, и дальше мы будем сплавляться вниз по течению около двух суток. Но куда конкретно направимся, наш проводник говорить категорически отказывался.
        Развели небольшой костерок и начали рассказывать всевозможные истории, аккуратно избегая подозрительных моментов, чтобы не натолкнуть Корнезара на ненужные мысли. О подобной предосторожности мы договорились ещё в таверне. Всё должно быть легко и непринуждённо, тогда можно будет рассчитывать на то, что Корнезар расслабится и потеряет бдительность. В результате он, во-первых, не будет особенно тщательно приглядываться к нам, а во-вторых, вполне может о чём-нибудь проговориться.
        Дормидорф украдкой дал понять мне, а я потихоньку шепнул остальным о том, что необходимо передать кое-какую информацию через лешего лесовику, а тот должен будет сообщить на Опушку Сбора, с кем и в каком направлении мы держим путь. Со слов всё того же Дормидорфа, в лесу, как в большой деревне, в одном месте издашь какой-нибудь звук, а в другом сразу слышно. Даже деревья воспринимают нас на биоэнергетическом уровне и могут многое рассказать существу, умеющему их понимать, а кто, как не лесовик, сумеет это сделать лучше других. Ему это и по долгу службы положено.
        Нам предстояло отвлечь Корнезара, чтобы тот не придал особого значения отсутствию деда. Ну, мало ли по какой нужде тот отошёл? Подумаешь, с каждым может случиться! Дед ловко, под шумок, удалился ненадолго «по неотложным делам», а когда вернулся, то кивнул утвердительно. Из чего я сделал вывод, что с посланием у него всё получилось как нельзя лучше, да и со всем остальным, видимо, тоже, что не могло не радовать. Ведь если что-нибудь пойдёт не так, то на Опушке Сбора хотя бы будут знать, где нас искать. Главное, чтобы не было слишком поздно, а то у меня такое ощущение, что моя экскурсия в этот самый, иной мир уже перестаёт быть просто развлекательной.
        Судя по всему, корнезароподобные существа не использовали ни лосей, ни оленей, ни каких-либо иных животных для более быстрого и удобного передвижения по лесу. А очень жаль! Прогулка была бы гораздо приятней на спине, к примеру, лося, нежели всё время эдак примитивно и нудно идти пешком. Одно хорошо, что относительно скоро появится обещанная река, плоты… и потом вообще непонятно что, покрытое мраком! Корнезар, по всему видать, какая-то мутная и тёмная личность. И не похож он вовсе на милого и честного человека, посвятившего себя благотворительности и человеколюбию.
        Во время отдыха произошёл довольно забавный и показательный случай. Корнезару по лбу с громким шлепком стукнула здоровенная еловая шишка. Отскочив в костёр, она к тому же обдала его снопом искр. Мы всё, естественно, свели к шутке: в лесу всякое бывает, не будешь же всему придавать какое-то особое значение. Напротив, стараешься объяснить происходящее как можно проще, даже если и очевидно что-то необычное. Человеку свойственно всё упрощать, хотя, на мой взгляд, это не совсем правильно.
        Но когда через несколько минут повторилось то же самое, то все, кроме самого Корнезара, поняли, что это целенаправленное метание шишек в цель является не чем иным, как происками его «лучшего друга», неутомимого ворона. По нашему разумению, этим самым он хотел сказать Корнезару, что пора закругляться. Посидели, отдохнули и будет, хорошего понемножку, пора и честь знать! До чего же вредный и занудный этот ворон! Но терпеливый, зараза! Да-а, этого у него никак не отнимешь! Умеет, когда нужно, выждать. Правильно, коли хочешь полакомиться дохлятинкой, то порой нужно довольно долго ждать.
        Вороны как отдельный вид вообще являются венцом класса вороновых. С полным набором самых лучших качеств, выработанных в процессе эволюции и способствующих наиболее эффективному выживанию. Они и живут триста лет, а серые вороны, к примеру, всего около шестидесяти. Конечно, за триста лет вполне можно успеть многому научиться, если обладать такой способностью - умением учиться. Они, как видно, обладают. Другой на его месте уже давно перешёл бы к более радикальным способам воздействия, например, подлетел бы и врезал как следует по башке клювом, раз не понимает намёков! А этот - нет, терпеливо выжидает. Сам же Корнезар начал что-то понимать только после третьего щелчка. И не удивительно, у любого, ежели по лбу тюкать, ума и сообразительности вряд ли прибавится, а скорее совсем даже наоборот! Вот Корнезар со своим затюканным кумполом и есть живое подтверждение этому.
        Мы огляделись вокруг, желая узнать, где прячется этот садист в птичьем обличии, но никого не увидели, в бесконечной зелени огромных сосен и елей слона можно было спрятать, не то что какого-то ворона.
        Затушив костёр и убрав за собой, мы наткнулись на удивлённый взгляд Корнезара, с большим интересом наблюдавшего за нами. Мы как-то упустили из вида, что его может насторожить подобное занятие, и делали это чисто автоматически, так сказать, по привычке. Ведь любой человек, если он, конечно, относительно нормален, не должен нигде мусорить. А если уж так получилось, то убери, не обломишься ведь. Это даже сухому дереву понятно! Оставлять за собой «грязь» в лесу - совершенно недопустимо, тут уборщиков нет. Так и будет валяться твой мусор столетиями, пока не распадётся на молекулы, как достойный тебя монумент глупости.
        Наши действия так задели Корнезара, что он не выдержал и спросил эдак ехидненько-преехидненько:
        - Хотел бы я знать, а что это вы так тщательно тут всё за собой вылизали? Природу оберегаете, что ли?
        - При чём, скажи на милость, тут природа? Сам-то ты о ней часто думаешь? И о чём ты сам думал, пока смотрел, как мы тут корячимся? Об этой, что ли, своей природе? Ну ты даёшь, сердобольный наш! Кто бы мог подумать, что ты такой малохольный! - пренебрежительно произнося слово «природа», за всех ответил Юриник. И сразу пояснил открывшему в изумлении от его натиска рот Корнезару: - А вдруг за нами следит кто-нибудь, ты об этом подумал? Али шишак всё ещё болит и думать мешает? Видишь, всё чистенько, кострище засыпано, поди-ка разбери, когда тут костёр разводили, вчера или несколько дней назад. А ты тут со своей природой привязался!
        А Дорокорн добавил, прищурившись, словно большой знаток заметания следов:
        - Вот-вот, издалека в глаза не бросается. Через несколько часов трава, примятая нами, поднимется, могут и вовсе мимо пройти и не заметить. Если, конечно, не с собаками по следу пойдут.
        - А если с собаками, тогда что? - спросил заинтригованный и пристыженный Корнезар.
        На этот вопрос ответил уже я, доставая кисет с табачком, подаренный мне домовым:
        - Махорочкой следы присыплем, и никакие собаки нам не страшны.
        - Пока можете не волноваться, за нами никто не следит. Если бы следили, то я бы давно знал об этом. Коршан не дремлет - бдит, нахальный клюв, перо ему под хвост! - проговорил Корнезар почти шёпотом, показывая указательным пальцем вверх, а потом добавил тоном умудрённого опытом наставника молодёжи: - Но вы, безусловно, правы, иногда нужно уметь заметать следы, да так, чтобы комар носа не подточил! Вы, я вижу, до встречи со мной не пряжу пряли и далеко не цветочки выращивали!
        - Нет, не цветочки, но далеко, ты прав, - отвечал с многозначительной ухмылкой Дорокорн. - Мы, понимаешь ли, деревья сажали, лес убирали, в общем, оберегали твою мать - любимую природу!
        Все рассмеялись и не спеша, словно нехотя, тронулись в путь. Не успели сделать и пару десятков шагов, как отчётливо услышали сзади хорошо различимое хлопанье крыльев. Эти звуки вполне мог издавать наш разлюбезный ворон, наконец покинувший своё тайное укрытие и отправившийся, судя по всему, по своим шпионским делам.
        Я шёл и размышлял о том, что сделало Корнезара таким, каков он есть. И что есть каждый из нас?
        Если с нас стряхнуть наносную пыль и показушную мишуру, то что останется, да наверное, пустяки одни!
        Человек, как податливое и аморфное нечто, принимает вид и правила среды обитания, свято убеждая себя в чём только его душе будет угодно. В обычной обыденной жизни он слабо отдаёт себе отчёт в этом. Бывает ли человек самим собой или ему это только кажется, когда у него всё прекрасно, а жизнь идёт своим чередом? Быть может, в момент опасности или невыносимого горя он бывает настоящим? Если поместить его, окунуть с головой в чудовищно ужасную жизненную ситуацию, унижать, истязать, издеваться, морить голодом… а есть ещё родные и близкие, они тоже могут принести страдания, и тогда из него очень быстро вылезет, вылупится совсем иное существо, и оно тоже будет настоящим.
        Нет людей, способных достойно вынести всё. Каждого можно сломать и уничтожить, и лишь предел терпения отличает иных, но из любого человека при желании можно сделать уродливое чудовище. Так почему же многие делают из себя подобное добровольно? И где настоящий облик, если он зависит от многих, зачастую случайных факторов?
        Да можно что-нибудь вколоть в организм, и ты станешь пить кровь невинных младенцев самозабвенно и с творческим подходцем, сладко облизываясь! Станешь, как миленький, и ещё что похуже творить с упоением, с коим сейчас мнишь себя праведником. И что бы ты потом ни говорил, как бы себя ни оправдывал, но ты это делал - и точка!
        Человек никогда не бывает самим собой, он вечный продукт чего-то, но как часто его буквально распирает от дутых амбиций и чванливого гонора! А ведь эта спесь слетит мгновенно, возьми его «за жабры».
        Любой профессор, церковник, чиновник или генерал ничем не лучше и не хуже любого другого! И больно ему так же, и горько, и кишки у него смердят совершенно обыкновенно, и кровь того же цвета, и всё и везде одно и то же, и сдохнем мы одинаково, и превратимся в земляную грязь, и лишь в определённые мгновенья кажущейся свободы некие различия интеллекта и разума отличают нас.
        Как можно вообще кому-то кого-то судить, когда мы и от себя-то не зависим по большому счёту, а там, где мы можем что-то изменить, так это вообще сущие пустяки! Да, сидя дома в тепле и уюте, можно считать иначе, но от этого так оно никогда не станет, и лишь на душе будет полегче от самовнушения. В такие моменты нам только кажется, что мы не способны на жуткие поступки, ибо у каждого из нас есть целое множество слабых и уязвимых мест, и кто-то может пожелать сделать из нас последних тварей, и в большинстве случаев у него это получится. Но мы постоянно забываем об этом и осуждаем кого-то. Нам ведь просто пока ещё везёт, а им уже не повезло. Мы даже не понимаем, что наша обыденность - возможно, и есть счастье, о котором мы можем только мечтать при другом, жутком стечении обстоятельств. А всё наши глупость и жадность: позволяют хорошему сделаться привычкой, а нам жаждать большего вечно.
        Так и когда мы настоящие: в детстве, юности, теперь или раскоряченные старческим маразмом? Да никогда! Мы податливы и слабовольны, как жидкий стул младенца, и совершенно не способны противостоять тому, что неизменно откладывает на нас свой отпечаток! Если мы успешны в одном, то обязательно неудачливы и убоги в другом. Но мы об этом не думаем и платим, таким образом, свою цену за успех, который обычно здесь же превращается в обратное себе, но мы и этого понять не способны.

* * *
        Глава 10
        Река и раки
        Мы шли в том же порядке, что и раньше. Благодаря недолгому, но крайне своевременному, а потому и благотворному отдыху и сытному завтраку мои силы частично восстановились, и я воспрянул духом. Но, несмотря на это кажущееся благополучие, я знал, что очень скоро, гораздо быстрее, чем мне кажется, тяжёлая усталость опять навалится на меня с новой силой. И когда это произойдёт, от неё уже так просто не отделаешься лёгким отдыхом. Она раз за разом упрямо и неминуемо будет накапливаться и наслаиваться, пока не наступит самый тяжёлый кризисный момент, который крайне необходимо как-то перетерпеть, пережить. Как только он пройдёт, начнёт происходить привыкание к нагрузке, а следовательно, придёт и долгожданное, честно выстраданное облегчение. Этот цикл по времени у всех разный, лично у меня - не менее двух-трёх дней, в зависимости от нагрузки и самочувствия на тот момент. Но до долгожданной адаптации организма пока ещё очень далеко, так что придётся помучиться, обязательно придётся, как это ни прискорбно. Хотя в подобном состоянии есть и свои плюсы. Очень приятно будет потом осознавать, что я сумел
пересилить себя, превозмочь, перебороть, и теперь могу смело наслаждаться собственными возможностями, возросшей выносливостью и силой.
        «Какой же этот Корнезар примитивный, - думал я, - а если притворяется?» Ему выгодно, чтобы мы его считали таковым. Может быть, он гораздо умней и хитрей, чем кажется с первого взгляда? Вдруг это ловкий и заранее продуманный ход с его стороны? А мы решим, что он совершенно не опасен, ведь именно к этому он подталкивает нас своим поведением. Потеряем бдительность, начнём совершать глупые ошибки, а он тут как тут, стук-стук кому следует, и дело в шляпе!
        Но что-то, кажется, изменилось. Почему-то Корнезару не так ловко, как раньше, удавалось вести нас по лесу. Иногда он, споткнувшись обо что-то невидимое, со страдальческим стоном растягивался на земле, один раз умудрившись даже угодить головой в огромный муравейник. Так и зарылся там по самые плечи. Ну и криков же было, как будто поросёнка резали тупым карманным ножичком! Приплясывая и дёргаясь в конвульсиях от зверски щипучих укусов, он вытряхивал из всевозможных, порой самых нескромных мест злобных лесных муравьёв. А те, наверное, радовались и веселились, дорвавшись до нежного корнезарова тельца. Вся кожа у него на лице, шее и руках покраснела и немилосердно вспухла от муравьиной кислоты, глаза воспалились, и он, бешено вращая ими, жалобно взвыл. А точнее, взвывал к нам, всхлипывая в отчаянной надежде на оказание ему скорой неотложной помощи.
        Конечно, мы ему помогли, чем смогли, что мы, изверги, что ль, какие? У каждого из нас был припасён небольшой запас воды во фляжках, и мы, не раздумывая, пустили её в ход ради скорейшего облегчения страданий этого муравьинофила. Промыв все воспалённые участки тела, мы принялись терпеливо ожидать результата, чего нельзя сказать о самом Корнезаре, который продолжал ёрзать и извиваться, словно угорь на сковородке. Но очень скоро, а по моему мнению, даже слишком скоро, нашему страдальцу стало немного легче, и мы смогли продолжить путешествие. Корнезар теперь был совсем не тот, что прежде. То и дело он стукался головой о стволы деревьев, в упор не замечая их, что-то беспрестанно мычал и вскрикивал. Походка сделалась нетвёрдой, его периодически штормило, кидало и бросало из стороны в сторону, словно старого морского волка, перебравшего рома выше ватерлинии. Сам собой напрашивался абсурдный, но единственно верный вывод: такова была месть разумного леса весьма неразумному человеку. А точнее, человекообразному существу, нагло позволившему себе столь пренебрежительное и неуважительное отношение к природе.
Мало того, он ещё позволил себе хвастать этим и бравировать. Так что вторая половина пути превратилась для бедолаги Корнезара в одну сплошную пытку. И поделом ему! Зато он радовался, как ребёнок, когда мы вышли к долгожданной реке. Мы так растрогались, глядя на него, что сами чуть не прослезились.
        Река была довольно широкой. Вдоль пологих берегов, нависая над кристально чистой гладью воды, стеной стоял тёмный дремучий лес. Пройдя немного вниз по течению, мы набрели на место, где деревья отступали от берега, образовывая небольшой песчаный пляж. На нём стояли привязанные к здоровущей старой коряге два внушительных размеров плота с мачтами. Паруса были свёрнуты, вёсла и шесты лежали тут же, внизу, бережно разложенные для просушки на тщательно обтёсанных брёвнах палубы.
        Пока мы разглядывали местные достопримечательности, Корнезар решил ополоснуться. Он разделся до пояса и, заметно покачиваясь, зашёл по колено в воду и принялся там плескаться и фыркать, словно красномордый тюлень, если таковые бывают в природе. Но я-то уж точно видел, по крайней мере, одного из них своими глазами. Мы с любопытством наблюдали за водными процедурами, которые одержимо принимал Корнезар. И когда он, в очередной раз оступившись, чуть не окунулся в воду с головой и, вскрикнув, беспорядочно замахал руками, дабы сохранить равновесие, Юриник сказал с неподдельным оттенком досады в голосе:
        - Эко вас развезло, ваше благородь!
        Корнезар так и замер на месте, полусогнувшись и зачерпнув полные ладони воды, которая убегала, струясь сквозь пальцы и журча. И вновь Юриник отреагировал на это:
        - Что, неужто напроцедурились, голубчик вы наш?
        Корнезару было совсем не до того, чтобы вступать в шутливую перепалку, и потому он преспокойно доделал своё «чистое дело» и, кряхтя, выполз на берег. Уже через полчаса после целебных водных полосканий он окончательно пришёл в норму и стал выглядеть, как огурчик.
        Я подошёл к воде. Сверкая на солнце, она отбрасывала по сторонам играющие солнечные блики. Наклонившись, я увидел на песчаном дне двух огромных раков в тёмно-зелёных панцирях, нагло грозивших мне своими заскорузлыми крючковатыми клешнями. За такую невоспитанность я решил переодеть их в красное праздничное одеяние, что незамедлительно и предложил своим друзьям. Они не стали заставлять себя долго упрашивать, и мы с Юриником и Дорокорном наловили четыре больших котелка отборных раков, не особенно утруждаясь. Заодно прекрасно освежились и поиграли в «щучки». Это как наши салки, только в воде.
        Раки прятались по глиняным норам под берегом или сидели на выходах из нор под валунами, коих на небольшой глубине было великое множество. Сидели, греясь на солнышке и шевеля усами, нагло выставив вперёд клешни, и цеплялись сами, стоило только поднести к ним руку. Но предварительно необходимо было обнять и ощупать дно вокруг подводного валуна и, найдя второй выход из норы, перекрыть его другой рукой, потому что зачастую рак пытался улизнуть, не попрощавшись, именно через него.
        Походный котелок таскал с собой Корнезар, они с вороном были большие любители покушать. Правда, Коршану котелок и вовсе без надобности, он ведь преспокойно может и живьём что заглотить и не подавиться. И ничего страшного, если это что-то окажется с душком. Главное, чтоб в глотку пролезло, а остальное ерунда, дело техники. Он сам некоторое время спустя хвастал нам, что его бронебойный желудок преспокойно переваривает даже лосиные копыта! Мы тогда подняли его на смех и ни капли не поверили. А зря мы это сделали! Он ужасно оскорбился и страстно возжелал тут же доказать нам правдивость своих слов, показав все эти чудеса на живом примере. Недолго думая, он приволок откуда-то лосиное копыто с полуразложившимися и ужасно смердящими ошмётками разного там, непотребного. А вонища-то пошла, вонища, просто сказочная! Юриника чуть не вывернуло наружу, ибо дело происходило как раз после совмещённого и вовсе не диетического обеда-ужина. Да что Юриника, всем нам тогда пришлось испытать несколько затянувшихся неприятных мгновений. Вот такое извращённое чувство юмора было у нашего ворона. С кем приходится общаться!
Это надо же было додуматься! Мало того, он, оказывается, заранее готовился к этому розыгрышу, приволок откуда-то мерзкое копыто и подвёл под него весь разговор.
        Ладно, не будем о грустном. Спасибо и на том, что у них оказался котелок. Раки очень хороши как в варёном, так и в печёном виде. В глиняном коконе они пекутся на углях, как картошка, а потом слегка остывают, решительно разбиваются и… пальчики оближешь, только возни много. Зато весело. Также их можно просто нанизать на шампур, как шашлык. Ко всему, у деда в рюкзаке находится целое множество всевозможных сушёных трав, просто-таки колдовские залежи аккуратно завёрнутых в бумажки и подписанных замысловатыми названиями снадобий. Там же нашёлся и укроп, к сожалению, сушёный, но это лучше, чем никакого. С солью никаких проблем не было. Развести костёр в сухую погоду для таких, как мы, профессионалов, было и вовсе делом пяти минут. Не успел Корнезар ещё и двух пальцев облизнуть, как всё было готово в лучшем виде. И вот весёлые язычки пламени уже принялись лизать котелок с вкусно пахнущим укропчиком и резко покрасневшими раками - нельзя забывать, что бросать их нужно прямо в кипяток, чтобы умирали сразу и долго не мучились. Моему неизбалованному взору открывался приятный натюрморт: полный варёных раков
огромный котелок, от которого струится, извиваясь вверх, лёгкий и ароматный парок. Этот парок перемешивается со струйками выстреливающего голубоватого дымка, периодически выбрасываемого из недр костра. Он приятно щекочет ноздри и пробуждает нарастающий зверский аппетит.
        С устойчивой периодичностью мы по очереди облизывались и сглатывали то, что выбрасывал организм в предвкушении удовольствия от предстоящей трапезы. Этот причудливо извивающийся дымок и придаёт пище, приготовленной на костре, неповторимый аромат, ассоциирующийся лично у меня с новизной походов, просторами бескрайних полей и сенью могучих лесов, а также с отдыхом на привале, который ещё больше объединяет людей, рискнувших отправиться вместе в романтическое путешествие.
        В тот день мы испробовали все известные нам способы приготовления раков и остались, смею вас заверить, очень довольны. Правда, губы у всех опухли, но это ничего, к вечеру всё прошло.
        После вкусного сытного обеда приятно расслабиться, позволить мыслям пуститься в свободное плавание, никуда не торопясь. Так и случилось, но продолжалось недолго. Послышалось мерзкое и назойливое, очень знакомое не то хрюканье, не то кряканье, которое имел привычку издавать один наш пренеприятнейший и самый гонористый член экспедиции - Коршан.
        - Муравьёв ему под хвост! - возмущался Юриник.
        Корнезар тут же встрепенулся, как укушенный.
        - Опять он всё хочет испортить, твой сварливый пернатый дружок! - вторил Дорокорн, обращаясь к Корнезару.
        Тот робко и несмело пытался оправдываться:
        - Я и сам бы ещё отдохнул чуток, но тогда мы не успеем добраться в деревню засветло. Если ещё чуть-чуть задержимся, то в темноте легко можем мимо неё проскочить. Ночевать в лесу или на реке радости мало, промозгло и холодно, уж лучше в тепле, в доме. Да и Коршан мне всю плешь продолбит, не так ли, друзья мои?
        Юриник отреагировал молниеносно:
        - Так ли, так ли! Ишь, как запел! Что же ты раньше молчал про деревню, комиссар муравьиный? Что-то я тебя не очень понимаю: то ты не стесняешься на руки ко мне без спроса прыгать, а то скромничаешь, словно только что из института благородных девиц вышел! Поплыли быстрее, вернее, пошли. Мы не привередливые, можем и на плоту прекрасно отдохнуть.
        Довольная улыбка чуть тронула несколько припухшую от знакомства с муравьями физиономию Корнезара.
        Потихоньку принялись за сборы. Между делом завязался разговор.
        - Какой же проныра этот твой коллега и соратник ворон! Везде пролезет, наследит, всё разнюхает и увидит, хорошо ещё, что хоть когда он летает, то ничего не слышит! - соболезновали мы Корнезару.
        На что тот отвечал жалостливым голосом:
        - Не-ет! У него и слух очень хороший, он плохо слышит, только когда мясо жрёт. Наверное, из-за того, что у него за ушами сильно трещит, от чрезмерного усердия в чревоугодии!
        - Ну да? Если мясо, тогда ох! То есть, вполне понятно… Коли мясо жевать, так это все мы плохо слышать начинаем! - перевёл всё в шутку Дормидорф. Но я-то, конечно, понял - Корнезар опростоволосился и проговорился, не заметив этого. Надеюсь, хитрый ворон отлетел достаточно далеко и не слышал откровений разговорившегося напарника. По крайней мере, поблизости не раздавалось его гортанной смеси диких воплей раненого порося с тронутой умом уткой.
        Все прекрасно разместились на одном плоту и, ещё разок искупавшись, отчалили.
        Плот был сделан из толстых обтёсанных еловых брёвен, связанных прочными пеньковыми верёвками. Мощное рулевое весло было закреплено на корме. Мы вывели плот на середину реки и, удобно устроившись, любовались красотами пейзажей, медленно сменявших друг друга.
        Стояла прекрасная погода, дело шло к вечеру, а потому солнце припекало совсем не сильно, лишь слегка, играючи лаская наши бренные тела. Всех разморило и неудержимо потянуло ко сну, практически насильно потащило. Всех, да не всех! Один из нас оказался на редкость героической личностью. И эта героическая личность, сидевшая в данный момент за рулевым веслом, - не кто иной, как наш отважный Юриник. Он-то, конечно, мог себе позволить держаться молодцом. А всё потому, что ему было чем заняться, он ощущал себя одновременно бывалым капитаном, рулевым, боцманом и штурманом. Такую кучу народа, работающего в поте лица, ни за что не сломить какой-то сонной дрёме. Вся команда работала чётко и слаженно, не щадя живота своего, ведя в опасное путешествие огромный плот, который послушно и неукоснительно подчинялся её железной воле. Несомненно, Юриник казался себе великаном: устремлённый вдаль гордый взгляд, распрямившаяся спина, развёрнутые плечи - всё свидетельствовало об этом. Он возвышался над сонной гладью реки, веками спокойно катившей волны навстречу опасным приключениям, которые ничуть не страшили нашего
сурового речного волка, обветренного вихрями удач и побед от великого множества походов.
        Нега продолжалась до тех пор, пока резкий и до боли знакомый крик буквально не разодрал в клочья устоявшееся блаженство. Гнусное, вызывающее отвращение небесное хрюканье слилось воедино с чьим-то натужно захлёбывающимся сипеньем и надрывным кашлем. О, несчастный и наивный Корнезар! Как он посмел позволить себе закемарить, полулёжа на спине, запрокинув голову и безвольно приоткрыв рот в сладкой истоме, беспомощный и легкоуязвимый в своём счастливом забытьи? Всю эту картину вопиющего сладострастия имел удовольствие наблюдать пролетавший над ним ворон, который ничего более остроумного не придумал, как метко испустить тугую горячую струю помёта в бедного беззащитного Корнезарку.
        Видимо, Коршан долго и упорно тренировал не только сногсшибательный удар клювом, но и снайперское помётометание, ибо почти вся зловонная порция попала точно в цель - в приоткрытый рот многострадального Корнезара. Да причём на вдохе, что основательно усугубило и без того опасную ситуацию. Выкатившиеся на лоб глаза и надрывный кашель говорили о том, что ему в данный момент очень нехорошо.
        Мы просто остолбенели, мгновенно пробудившись и узрев искажённое лицо Корнезара и катающегося по плоту капитана Юриника, тоже захлёбывающегося, только от приступа гомерического хохота. Он единственный не спал и всё видел в мельчайших деталях и незабываемых подробностях. Стоило нам разобраться, что к чему, как нимб над головой Корнезара сразу развеялся, и мы присоединились к капитану Юринику. Пролетающие мимо птицы и те останавливались, чтобы поглазеть на необычное зрелище: плывущий по реке огромный плот, на нём пять человек, и все захлёбываются, четверо от смеха, а пятый от удушающего кашля, но со стороны подробностей не разобрать! Долго ещё мы не могли прийти в себя, а когда успокоились, то оказалось, что уже подплываем к деревне.
        Оставив плот возле пристани (если ту развалину, куда мы причалили, можно было назвать пристанью) и накрепко привязав его к колу, торчащему из воды, наша дружная компания отправилась в деревню. По дороге изредка попадались странного вида люди, больше походившие на зомби. Они появлялись откуда-то из-за угла и, едва завидев нас, быстро исчезали. Было ясно, как божий день, что они избегали встреч с чужаками, но и между собой они также не общались, из чего можно было сделать вывод, что они не знакомы или враждуют. Судя по всему, эта деревня была перевалочным пунктом для тёмных личностей с подозрительным прошлым.
        Большинство домов выглядели настолько древними и запущенными, что к ним было страшно подойти, не то что жить в них. Казалось, они не развалились лишь потому, что их основательно заделали птицы, обитавшие здесь в огромных количествах. Так частенько бывает, ведь в заброшенных домах птицам очень удобно устраивать гнёзда и высиживать птенцов. Никто не мешает, тепло и какая-никакая крыша над головой. А что ещё нужно птице для полного «человеческого» счастья?
        Впрочем, не все дома были в столь плачевном состоянии. В иных даже мерцал тусклый свет, а из труб поднимался сизый дымок. Видимо, огонь в печи принялись разводить недавно, как только стало смеркаться, ибо запах пищи пока отсутствовал.
        Мы подошли к самым лучшим, по крайней мере с виду, двум домам. Тот, что побольше, был предназначен для нас, а второй - для Корнезарки. Пожелав нам спокойной ночи, он уныло поплёлся к себе.
        - Да-а… настроеньице у него уж точно не праздничное, - выразил всеобщее мнение Юриник, проследив взглядом за уходившим Корнезаром и тяжко вздохнув.
        - А ворон-то, ворон, ишь каков шутник, коромысло ему в дышло, - восхитился Дорокорн и осторожно покосился на тут же оживившегося Юриника.
        - А вот я бы ещё посмотрел, как бы ты его назвал… шутником или как иначе… коли он не ему, а тебе бы в рот навалил по полной программе! Ноги ему за такие шуточки нужно выдернуть, а ветки корявые вставить! Пусть всю жизнь костыляет, хромая… хромает, костыляя.
        Возмущённый до глубины души поворотом разговора Дорокорн не заставил себя ждать с ответом. Он с ходу вступил в бой, и не просто вступил, а ринулся и успешно атаковал противника:
        - Мне-то он ни за что бы, как ты выразился, не навалил ни по какой программе. Хотя бы потому, что я ему не предоставил такой удобной мишени. А коли нет мишени, то взятки гладки и никуда не попадёшь, как ни старайся. Понимаешь? Я-то ведь не сплю как попало, с открытым ртом, не то что некоторые! Вот тебе как раз повезло несказанно! Повезло тебе, говорю, что мы доверили кое-кому управление плотом. Это тебя и спасло, будущая жертва бомбёжки!
        - Кому повезёт, у того и петух снесёт! Не вы доверили, а я сам возложил на свои плечи это тяжкое бремя ответственности! Если бы не я, а ты был капитаном, то как пить дать заснул бы, и тогда кораблекрушение нам было бы обеспечено, это к бабке не ходи!
        - Да что ты такое говоришь? Где же справедливость? Ответственность… тяжкое бремя… Это ты про кого, а? - Дорокорн, говоря это, вознёс руки к небесам и недоверчиво покосился на Юриника. Тот насторожился, ожидая подвоха и вместе с тем продолжения спора. Дорокорн и продолжил: - А кто же, позвольте узнать, безответственно бросил управление судном и катался по палубе, чуть не рыдая от смеха, дрыгая ножками и хватаясь ручками за подпрыгивающий животик? Кто же, а? И тогда, как всегда вовремя, появился кто-то на самом деле незаменимый и, между прочим, воистину ответственный, и всё такое! Появился и смело принял управление судном на себя в самый критический и опасный момент! Он-то и спас всех, в том числе и неудавшегося капитанчика. Да, спас, рискуя собственной жизнью.
        Всё это говорилось беззлобно, от нечего делать и не выглядело перебранкой. Все посмеялись и вошли в дом, который на сегодняшнюю ночь должен был стать нашим кровом.
        Тяжёлый день подходил к концу. Находясь уже в доме, мы обследовали каждый уголок. Ничего подозрительного не оказалось, поэтому можно было говорить открыто и воспользоваться услугами дормидорфовой чудесной скатерти, что мы с превеликим удовольствием и не замедлили сделать.
        Каково же было наше удивление, когда, пока мы сидели за столом в предвкушении ужина, у меня из плаща с шипением выскочило ужасное нечто! Это нечто подозрительно смахивало на большой мохнатый клубок с торчащими из него спицами. Я ещё подумал: «Может, блудного деревенского котяру занесло в гости на запах пищи, мгновенно разнёсшийся по всей округе?» Но нет, то был вовсе не приблудившийся кошак. И даже не кошка, а гораздо лучше… или хуже… это уж кому как! Наглый знакомый голос, который чуть было не вызвал у обомлевшего Юриника, по его собственному признанию, разрыв сердца, весело произнёс:
        - Ну что, не ждали? Ох и рады небось? Представля-яю! Я вот ну очень рад! И будьте так любезны, извольте распорядиться насчёт свеженьких пряничков! Я желал бы теперь их откушать, если позволите. Отужинать, так сказать, со всеми по всем правилам этикета, понимаешь!
        С наших лиц в тот момент можно было смело писать картину, даже целых три: удивление, радость, а затем и крайнюю степень любопытства.
        Домовой самодовольной персоной стоял перед нами и сиял, словно новенькая монетка. Мы же, немного придя в себя от неожиданности, вызванной столь эффектным появлением, бросились его обнимать, обрадовавшись этому наивному, но беспредельно шаловливому существу, как доброму и старому знакомому. Только временно потерявший дар речи Юриник не мог никак разобраться в своих чувствах и не знал, веселиться ему или огорчаться. А потому он робко переминался с ноги на ногу, топчась в сторонке, словно бедный родственник, прибывший издалека. И ведь его никак нельзя было в этом обвинять! Неожиданное появление домового сулило бедному Юринику ряд новых неизбежных огорчений и неприятностей, коль скоро домовой выбрал его в свои любимцы. Максимка уже успел преехидненько отметить Юриника отдельно, показательно подмигнув несколько раз, будто говоря этим: «Не знаешь, что делать? Счастье от нас теперь никуда не уйдёт! Для того-то я и здесь, чтобы вам жилось не очень скучно! Уж я-то о вас сумею позаботиться, а особенно о тебе». Несчастный Юриник встрепенулся, он правильно понял недвусмысленный взгляд и подмигивания домового,
но делать нечего, если хочешь мира, то готовься к войне, от Мокси, как известно, так просто не избавиться.
        - Здорово, старина Максимилиан! Какими судьбами? - наперебой возбуждённо заговорили все разом, а затем, успев немного поостыть, добавили и ряд живо интересовавших вопросов - Откуда ты? Куда направляешься? Надолго ли к нам? Как нашёл нас?
        Мокся спокойно, с достоинством и непомерной гордостью за самого себя выдержал град этих, по его мнению, вовсе неуместных в данный момент вопросов и вместо ответа лишь тяжело и устало вздохнул. Ему думалось, что совсем не так положено встречать дорогого и уважаемого гостя. По всем неписаным правилам жизни его сначала требуется хорошенько накормить от пуза и дать отдохнуть, а потом уже и пытать. Он терпеливо выждал, когда, наконец, все немного успокоятся, и сказал, высокомерно и гордо выпячивая нижнюю губу и причмокивая для пущей солидности:
        - Чмок… Я же говорил, что мы скоро увидимся! Ну, я же говорил? Чмок-чмок!
        - Ну, говорил-говорил! А теперь скажи нам: какими судьбами ты здесь?
        - А пряники сегодня будут? Али я впустую должен тут с вами разговоры разговаривать?
        - Будут, будут! Давай рассказывай скорей, разве ты не видишь, мы все так и сгораем от любопытства?
        - Вижу, вижу! В том-то всё и дело, что вижу. Это как раз и есть часть моего гениального плана.
        Домовик с сильным сомнением отнёсся к нашим увещеваниям по поводу пряников, нахмурил свои косматые брови и решил для верности уточнить ещё разок:
        - Нет, я всё же не понял. Так будут или точно будут прянички-то?
        Теперь отвечал Дормидорф, а мы с неподдельным интересом наблюдали за развитием событий:
        - Прянички-то? Будут точно, ты даже в этом и не сомневайся, касатик ты наш!
        Домовик деловито почмокал, что-то пошептал про себя, будто с кем-то посовещавшись, затем озорно приподнял левую бровь и осторожно произнёс нараспев:
        - Не-ет уж, други мои щедрые, выложите-ка сначала пря-янички на бочку, уж не сочтите за назойливость, но так будет вернее, да и вам спокойнее. Будьте так любезны, извольте распорядиться, пожалуйста. Пока я совсем не передумал…
        И он часто-часто, будто извиняясь, заморгал хитрющими глазками и задвигал косматыми бровками, видимо, для большей убедительности. Дормидорф что-то шепнул скатерти и передал Моксе возникший большой пакет. У шишка тут же засверкали глаза и алчно зашевелились маленькие жилистые мохнатые пальчики на руках, совершая привычные хватательные движения. Он небрежно сказал, указывая кивком головы в сторону дедовой скатерти:
        - Одобряю, хорошая штуковина, редкая и полезная в хозяйстве. Дадите как-нибудь немножко попользоваться, на месяцок? Мне просто крайне необходимо несколько пополнить некоторые запасы провианта. Так, на всякий случай, чтобы было. Раз уж мы всё равно такие друзья! Так дадите, я смею надеяться? Можно прямо сейчас?
        - Нет, касатик, не дадим, - ответил, как отрезал, старина Дормидорф, - у тебя всё равно ничего с ней не получится. Ты пряники получил, скромненький ты наш?
        Все мы следом за Дормидорфом вопросительно посмотрели на мгновенно притихшего Максимку.
        - Ну, получил! - осторожно отвечал домовой, небезосновательно заподозрив в этом вопросе какой-то подвох.
        - Нет, ну получил или точно получил? - передразнивая Моксю, спросил дед.
        - Получил, получил, точно получил, вы, голубчик, даже и не сомневайтесь! Точнее уж некуда! И остался этим, надо заметить, очень доволен, неописуемо, так что не извольте беспокоиться. Какой же добренький человек, мир вашему дому, - отвечал домовой, на этот раз передразнивая Дормидорфа, нервно шебурша бумагой и на всякий случай ощупывая драгоценный пакет, который он нежно и трепетно прижимал к груди.
        - Ну, теперь давай, рассказывай, не тяни кота за хвост!
        - Да тут и рассказывать-то совершенно нечего. Вот шёл я, шёл, и зашёл к вам на огонёк. Надеюсь, не прогоните бедного-несчастного вечного странника? - но видя, что никто и не собирается с ним больше шутить, он резко сменил тон. - Я ведь всё время был с вами, как есть всё время, ни на минутку не покидал вас! Видали, как забочусь? - помолчал, обвёл всех взглядом, им же зацепил пряничный пакет и вздохнул: - Курительная трубка. Если мы, домовые, даём какую-нибудь свою вещь и её принимают, то пиши пропало.
        В промежутках он жевал, нестерпимо чавкая, один за другим любимые пряники, которые исчезали, словно в топке паровоза:
        - Вместе с этой вещью забирают и нас. С нашего согласия, естественно.
        - А как же твоя милая сердцу таверна? Не жалко? - спросил Юриник, начавший помаленьку приходить в себя, но его голос был всё ещё слаб.
        - Не-а, не жалко. Ни капелюшечки! Я ведь там никому не был нужен, никто и никогда не угощал меня, кроме вас. Поэтому я и решил не оставлять вас одних. Помогать, заботиться и развлекать в силу моих скромных возможностей, но обещаю, я буду очень стараться! Я же полон всяких сюрпризов и неожиданностей, вот он знает! - домовой кивком головы указал на оторопевшего Юриника. - Буду потом счастливо жить у кого-нибудь из вас, когда ваше путешествие закончится. Обзаведусь семьёй, пойдут маленькие прелестные домовятки…
        И он опять бросил, вроде бы украдкой, но специально так, чтобы все видели, свой взгляд на Юриника. Подобными радужными перспективами Максимилиан окончательно добил его. Того аж закачало из стороны в сторону от «радости». Добившись своего, домовик закончил жалостливым голоском:
        - А пока в трубке перекантуюсь как-нибудь! И пряники рядом, и вам я ещё пригожусь, я ведь очень много чего умею, ещё спасибо скажете! Ну что, берёте? Или, может, мне лучше сделаться невидимым и дать вам возможность одуматься?
        - Ладно, - сказал Дормидорф, обречённо вздыхая, - ты правильно сделал, что пошёл с нами. Оставайся, дружище, вдруг и вправду пригодишься. Кто знает, где мы окажемся и что с нами будет завтра?
        Все согласились, а Максимка отправил в рот очередной мятный пряник и крякнул от удовольствия.
        Я подозрительно разглядывал, вертя в руках так и этак курительную трубку, в которой этот затейник рискнул путешествовать. Тогда-то у меня и возник, как мне показалось, каверзный вопросик, который я и задал ему, чтобы не откладывать в долгий ящик:
        - А вот мне интересно, что бы с тобой было, умник, если бы я по неосторожности потерял твой подарок? Ты об этом подумал, прежде чем пускаться в рискованную аферу с тайными путешествиями?
        Домовой навострил уши, прекратил жевать и ответил, слегка нахмурившись:
        - Ну ты и сказанул, пойди-ка вон…
        У всех присутствующих в немом удивлении раскрылись рты. А у меня от такой неслыханной грубости прямо-таки отвисла челюсть и поперепутались все мысли! Пронырливый домовой, как видно, только этого и добивался. Выдержав паузу, он продолжал:
        - А ты пойди вон… выбрось свою курительную трубку за дверь и посмотришь тогда! Подумал, не подумал… скажешь… тоже мне!
        Я подошёл к входной двери, распахнул её и, вопросительно взглянув на домового, широко размахнулся рукой с зажатой в кулаке трубкой. Максимка одобрительно кивнул головой, подбадривая. Я что есть силы запустил трубку в непроглядный мрак ночи. Она с вибрирующим гудением улетела так далеко, что я даже не расслышал звука её падения. Затем повернулся к Моксе, который как ни в чём не бывало поинтересовался, хитро скосив на меня глаза:
        - Выкинул? Молоде-ец! Ну, сразу видно, кидаться ты умеешь. Далеко улетела-то? Что ж, теперь уж точно не найдёшь. А ты, умник, подумал, что теперь курить станешь? Или теперь, как захочешь покурить, в углу валенки стоят?
        И снова я не знал, что мне делать, и буквально терялся в догадках. Я-то думал, что Максимка, как завзятый кудесник, вытащит из-за пазухи выброшенную мной только что трубку и отдаст мне, с весёлым смехом приговаривая: «А эту трубочку невозможно потерять, между прочим». Я даже готов был за это простить ему его «пойди-ка вон». А он, зловредный тип, просто решил надо мной поиздеваться. Я оказался полным идиотом, а остальные, видя моё выражение лица, еле сдерживались, чтобы не рассмеяться.
        - Да ладно уж, чего там, смейтесь. Максимилиан красиво меня разыграл, но в следующий раз я буду умнее. Может быть, - и, повернувшись к домовому, сказал уже лично ему: - А ты, поц, если хочешь пошутить, ляг поспи и всё пройдёт.
        Максимка, спрыгнув со стула, быстренько подбежал ко мне, семеня ножками, и пытливо заглянул в глаза. Потом сказал, улыбнувшись одними уголками губ:
        - Ну что, теперь ты доволен, наконец? А то, может, покурим слегка?
        - Можем и покурить, но если только слегка, - безрадостно отвечал я, - вот сделаю самокрутку и покурю, когда очень захочется, кисет-то с табаком у меня пока остался.
        - А сейчас тебе ещё не хочется, что ли? И не какую-то там самокрутку пососать, отплёвываясь, а настоящую обожжённую трубочку выкурить?
        Вот, думаю, паразит какой редкостный! Крупной соли тебе на огурец и растереть хорошенько! Поиздевался, казалось бы, и хватит, надо меру знать! Так нет, нужно ему ещё и додавить, и размять! И мне снова захотелось отвести душу. Нежненько так развернуть Моксю к двери передом, а ко мне задом и дать ему такого хорошего-прехорошего, полновесного туза! Засандалить от всей души, да так, чтоб аж нога загудела! Чтобы он воспарил низко-низко над землёй, бойко перебирая ножками, обутыми в чудные, ручной работы тапочки. Полетел не куда-нибудь, а вслед за своей курительной трубкой, и зарылся там с головой в песок. А он тем временем продолжал:
        - Ну посмотри же ты в своих карманах! Стоит он тут ещё, смотрит, гадости небось всякие про меня думает! Опять у меня что-то вот здесь всё заныло и засвербело. Я ведь крайне чувствителен ко всем этим перепадам настроения, даже, бывает, и на погоду реагирую. О-ой!
        Пока домовик, морщась, потирал полушария своей чувствительной спины, преимущественно нижнюю их часть, я недоверчиво принялся ощупывать свои карманы под сильно любопытствующие взгляды окружающих. И действительно, в одном из них преспокойно себе лежала всё та же курительная трубка, которую я только что забросил чёрт-те куда. Я совершенно точно знал, что это именно та трубка, по весьма примечательной царапине, которую сам и умудрился случайно поставить огрызком стальной проволочки с загнутым крючком-концом, когда чистил её от нагара.
        Всё складывалось как нельзя лучше. У нас теперь был свой карманный домовой, вернее, не карманный, а трубочный. Да ещё и с каверзно-извращённым чувством юмора. Его можно запросто засылать в тыл врага, как смертельное оружие или вирус, и спустя непродолжительное время все супостаты обязательно перессорятся в дребодан и успешно поубивают друг друга. Или попросту все соскочат с катушек, и бери их тогда за жабры тёпленькими. К тому же этого домовика теперь не потеряешь, даже если захочешь. И не выбросишь просто так, когда вздумается, словом, никак не избавишься без его высочайшего на то соизволения. Но от этого суть дела не менялась! А суть была в следующем: нам крупно повезло, Максимка согласился работать на нас без корысти (пряники не в счёт), по собственному желанию, без какого-либо принуждения с нашей стороны, а значит, обманывать и халтурить не станет. Он может становиться невидимым, проходить сквозь стены, и с ним веселее. Не зря ведь раньше люди, переезжая в новый дом, уговаривали домового из своего старого дома переехать вместе с ними. Говорят, что если в доме есть домовик, то дом не
разрушается от времени гораздо дольше, и ни пожаров, ни наводнений, никаких других бед с таким домом случиться не может.
        Мы отлично поужинали, настало время отправляться спать. Чтобы было спокойнее, попросили Максимку охранять нас ночью от всяких неожиданностей. Он с удовольствием согласился и обещал впредь делать это с присущим ему старанием и усердием:
        - Почту за честь, друзья, всё равно я никогда не сплю. Так, иногда зажмурю глаза, забудусь, и уже через пять минут свеж и бодр, как Юриник во время спора с Дорокорном. Располагайте мной и впредь, - сказал и ушёл в стенку, мягко топая маленькими ножками. А про неприхотливый сон, так это он, конечно, слегка приврал. В дальнейшем мы не раз были очевидцами того, как он мгновенно отрубался и даже храпел, как сытый котяра.

* * *
        Глава 11
        Находка из тайного кармана
        Проснулись мы рано утром, около пяти часов. Но не потому, что выспались, а потому, что Юриник бешено носился по комнате, накрытый чёрным покрывалом, и то орал благим матом, то угрожающе рычал, размахивая охотничьим ножом. При этом выражал вполне понятным, хотя и простонародным языком бурю эмоций, переполнявших его. Когда нам удалось-таки поймать и остановить его, он, слегка успокоившись, поведал нам невероятную историю. Оказывается, пока он изволил мирно почивать, предаваясь исключительно благотворным и миролюбивым сновидениям, кто-то, нежно выражаясь, очень нехороший, с коварными замыслами и злобными намереньями посмел накрыть его чёрным покрывалом. И зловещим голосом, от которого кровь стынет в жилах, этот кто-то прошипел Юринику прямо в ухо что-то нечленораздельное. От этих звуковых сочетаний, весьма отдалённо напоминающих человеческую речь, ему сделалось нестерпимо страшно. Он поспешил открыть свои ясные очи, чтобы порадоваться белому свету и хоть немного успокоиться, но не тут-то было! Страх перешёл во всеобъемлющий ужас, когда оказалось, что он совершенно ничего не видит, ослеп. Но теперь,
окончательно проснувшись, Юриник потихоньку начинает соображать, жертвой чьих глупых шуточек он стал.
        - Опять этот домовой, этот рукопомоечный шишок из пепельницы взялся за старое, лишенец! Поднял руку на самое святое, на сон! Ах, гадёныш, поймаю, ведь придушу заживо! Ёршик табакерочный! - возмущённо бушевал он, потрясая в воздухе кулаками в бессильной ярости. - А ну, подайте-ка мне его сюда, и увидите сами, как я отгрызу его мохнатые уши! Где эта курилка картонная, чёрт из табакерки? Я ему покажу пряники-бублики! А ну выходи, гном волосатый, потолкуем один на один, без жалостливых свидетелей, которые мешают свершиться правосудию!
        За нашкодившего домового, действительно, уже спешил вступиться один из упомянутых свидетелей, естественно, не кто иной, как мастер Дорокорн:
        - Угомонись ты, дружище Юриник! Он вовсе не из пепельницы и не из табакерки. Он из трубки. Пожалей ты его, бедненького! Погляди, какой он маленький да щупленький. Зато у него широкая и чистая душа, и она тебя очень любит! Ну просто очень!
        Юриник сначала обомлел от таких обезоруживающих своей несуразностью выражений, а затем начал возмущаться с новой силой:
        - О-ох, я его сейчас и пожалею! Ну, только попадись он мне в руки! О-ох, и полюблю же я тогда и его, и его чистую, светлую душу, и его прелестные уши!
        Дорокорн не сдавался:
        - Пойми ты, наконец, Мокся не может без своих каверзных шуток, он же домовик! Иначе он загрустит и даже может заболеть или ещё чего похлеще. Ну неужели ради нашего мохнатого друга ты не можешь немного потерпеть? А потом, может, и привыкнешь.
        Поражённый Юриник робко поинтересовался:
        - Ты хочешь сказать, что сейчас-то он совершенно здоров? И только мо-ожет заболеть? И не из-за кого-нибудь, а из-за меня?
        - Вот именно, ты всё правильно понял.
        - Ничего себе «немного потерпеть»! Да я лучше дюжину таких, как ты, переростков буду всю жизнь терпеть, чем одного этого ночного шептуна, этого тайного шептунишку, этого закатушного шептунчика! И вовсе я не хочу ко всему этому привыкать! Нет уж, увольте! А если б меня кондратий со страху хватил, а?
        Дорокорн веско аргументировал:
        - Но ведь не хватил! И не хватит, ты крепкий.
        Никак не отреагировав на замечание друга, Юриник продолжал:
        - И потом, почему это я вечно должен терпеть и привыкать, жалеть и понимать? С какой это стати? На что ты меня подбиваешь? Давно уже пора кому-нибудь подумать и обо мне, между прочим, - Юриник теперь ворчал хоть и недовольно, но уже не так яростно.
        Тут из-за вещевого мешка робко вылез взъерошенный Мокся и как ни в чём не бывало пожелал всем доброго утра, с искренней нежностью заглядывая при этом в глаза Юринику. Он поинтересовался вкрадчивым тихим голосом:
        - А чего это вы какие-то сегодня невесёлые, уж не случилось ли чего? Кого это Юриник должен пожалеть, кому так повезло?
        Мы в который раз рты пораскрывали от неслыханной наглости. А Юриник проговорил, цедя сквозь сжатые зубы, как должен бы был говорить удав кролику:
        - Иди-и же скорей ко мне, домовичок. Иди-и сюда, добрячок. Уж я-то тебя сейчас пожале-ею. Иди, любезный, я тебя приголу-ублю…
        - За что же это, так вдруг, мне столько милости привалило? - наивно поинтересовался домовой и добавил, гримасничая и кривляясь, будто у него сильно закрутило живот: - прими мой добрый совет: нельзя быть таким злопамятным и мстительным, дружище Юриник, нехорошо, не по-человечески это.
        - Ага, а пугать, значит, хорошо?
        - Ну я же не до смерти, а так, слегка, чтобы не забыть.
        - Не забыть, значит?
        - Да, не забыть!
        - И это у тебя, заморыш, называется «слегка»? Да что б тогда со мной сделалось, если бы ты развернулся на полную?
        Домовой состроил прискорбную гримасу, но ничего не ответил. Юриник продолжал:
        - Тогда мне действительно ещё повезло, спасибо и на том, что слегка!
        - Пожалуйста, всегда рад стараться.
        - Да ты, как я посмотрю, редкой души существо! Ведь мог и по голове чем-нибудь тяжёлым приложить, вон хоть поленом, так, ради шутки!
        - Не-а, поленом не мог! Что я, совсем, что ли? Я вас, надо думать, не просто так разбудил, ради баловства! - важно проговорил домовой, но на полено всё же посмотрел как-то излишне заинтересованно. - Сегодня ночью, около полуночи, прилетел ворон. Он был настолько уставший, что даже не клюнул Корнезара и совсем не ругал его. Только напился воды и завалился на боковую, то есть лёг спать, вернее, отошёл ко сну, ну, решил соснуть.
        - Да хватит тебе уже, продолжай!
        - Перед сном ворон приказал разбудить своё величество в три часа ночи и сказал: «Чтоб всё было готово для контакта». В три ночи они начали разговаривать со своим походным котелком. Что им котелок отвечал - я не слышал, но, судя по их репликам, им было приказано зайти по дороге в какое-то селение, где обитает племя амекари, чтобы взять там несколько десятков человек для охраны чего-то, а чего именно, я так и не понял, но чего-то очень важного. А на рассвете вы все вместе должны отправиться в дорогу. Потому я и разбудил вас, а заодно и взбодрил. Я ведь о вас забочусь, обещал всё-таки, как-никак.
        - А зачем ты Юриника напугал до полусмерти? - спросил я.
        - Да говорю же, чтобы вы взбодрились! Я ведь теперь о вас забочусь, понимаешь? - с укором объяснил домовой усталым голосом. Все понимающе закивали головами.
        Через несколько минут к нам зашёл совершенно не выспавшийся Корнезар и заявил, что времени на завтрак нет и мы должны прямо сейчас отправляться дальше. А ворон, дескать, уже вылетел на разведку.
        - Вылетел, даже не позавтракав? - недоверчиво осведомился Юриник.
        - Ну конечно, скажешь тоже, тогда бы, наверное, медведь в лесу сдох, да не один! Ворон-то, конечно, позавтракал! Ещё как позавтракал! Ему-то это проще! Позавтракал так, как нам и не снилось, от пуза! Желторотыми птенчиками с чердака! Живьём, между прочим, заглатывал! Я очень хорошо слышал, как они верещали. Штук восемь умял, никак не меньше, живоглот носатый! Если хочешь, тоже пойди на чердак, позавтракай на скорую руку.
        Юриник встрепенулся и произнёс с ехидной усмешкой:
        - Дяденька шутить изволит? Смешно! А я ещё тебя пожалел, когда Коршан тебя накормил… ну, ты понял чем! - настал черёд Корнезара встрепенуться, а Юриник продолжал как ни в чём не бывало: - так что теперь ты можешь быть спокоен. Коршану будет, чем повторить свой вчерашний подвиг, ты знай лишь готовь мишень. Нежные птенчики, они же очень быстро перевариваются!
        Корнезар сначала горестно рассмеялся, оценив шутку, а потом сказал:
        - Да-а, я вижу, тебе палец в рот не клади! Кстати, о мишени… Ты прав, Юриник, от этого стервятника можно ожидать чего угодно и даже повторения… подобного выстрела в спину. Сегодня я опять, к сожалению, совершенно не выспался. Хочу вас всех убедительно попросить, если я вдруг задремлю на плоту, предупредите меня, когда этот летающий змей появится на горизонте, ладно?
        Мы, конечно, с радостью согласились, ибо нам самим ворон не очень-то нравился и раньше, а уж теперь, когда мы узнали о его кулинарных пристрастиях, и подавно! Но Юриник не удержался и дал Корнезару добрый совет:
        - Ты, на всякий случай, прежде чем засыпать, накрой лицо чем-нибудь, ну хотя бы носовым платком, что ли!
        Корнезар на мгновенье призадумался, а потом поблагодарил Юриника, видимо, узрев в его совете рациональное зерно.
        Нам пора было идти. Мы скоренько собрали свои скудные пожитки и уже через несколько минут с удобством разместились на плоту на тех же местах, что и прежде. Капитан Юриник деловито отдал концы, и мы медленно и печально отчалили от пристани. А вскоре и вовсе потеряли из вида тот пустынный недоброжелательный берег.
        Над тёмной гладью реки клубился густой холодный туман, как часто бывает ранним летним утром. Но едва только солнышко поднялось немного выше, вмиг всё переменилось. Сделалось гораздо теплее, и мы наконец-то перестали дрожать, будто школьники перед первым в жизни экзаменом. Молочно-белый туман начал таять на глазах, словно сливочное мороженое в духовке, и вскоре от него остались лишь небольшие рваные островки, которые немного погодя тоже испарились. Мы плыли вниз по течению, а вокруг стояла звеняще-мёртвая тишина, которую нарушали лишь вечно беспокойные волны. Они ритмично и монотонно чавкали где-то внизу под разбухшими брёвнами плота. Подчас, как ошпаренная, выпрыгивала из воды рыба, сверкая серебристой чешуёй, понапрасну пробуждая в нас никчёмные сейчас рыболовные инстинкты. Кстати, рыбка иногда выпрыгивала довольно откормленная. Она с любопытством нагло осматривалась и с шумным всплеском плюхалась обратно, будто издеваясь: «А всё равно не поймаете!»
        Все сонно помалкивали, думая каждый о своём. Я - о том, стоит мне или нет залезать сейчас в мой вредный карман. Взвесив все за и против, решил лезть. Будь что будет, всё равно делать нечего, а раз так, то непременно нужно взбодриться самому или хотя бы взбодрить кого-нибудь из моих грустных спутников, это уж смотря что я там подцеплю. Решившись, я осторожно засунул руку в карман, пытаясь нащупать хоть что-нибудь. И что вы думаете? Оказалось, что на дне преспокойненько лежит себе какой-то непонятный предмет и ждёт меня. Со всеми возможными предосторожностями я извлёк его на белый свет - что-то похожее на игральную карту или фотографию небольших размеров из очень плотной эластичной бумаги. Если это вообще была бумага, её даже зубы не брали, сколько я ни старался. Облик на фотографии был настолько расплывчатым и размытым, что разобрать его не представлялось никакой возможности. Я покрутил её и так, и эдак… попробовал ещё раз на зуб… ничего не взрывалось, не шипело и даже не воняло… Что это и зачем? В раздумье я случайно остановил взгляд на Корнезаре. Он отвратительно зевал в тот момент: перекошенное
лицо, бездонный рот, хруст в скулах, характерный протяжный стон с подвывом. «Ну и ротяка! Раззевался тут! Чтоб тебя перекосило!» - подумалось мне. А затем я посмотрел снова на эту штуковину. Ничего не понимаю! Попробовал погнуть её в разные стороны и даже надорвать.
        - Ой-ёй! Ай! Мама! - с бухты-барахты завопил Корнезар. Я уставился на него во все глаза. Отдышавшись, он запричитал, как закоренелая грешница на исповеди - Кто-то попытался схватить, в общем, разодрать моё лицо изнутри! Меня даже перекосило! Что это за шутки такие, что происходит? Мы так не договаривались!
        Было видно, что он не на шутку перевозбудился и не знал, что ему думать. Все сразу оживились и дружно зашевелились. Оно и понятно: хоть какое-то событие произошло, а то скучно ведь! Значит, подскочили мы к нему и давай наперебой утешать да успокаивать: «Тебе показалось, да всё это тебе просто приснилось, закемарил ненароком, только и делов-то! Все мы мало и плохо спали сегодняшней ночью и потому совсем не выспались, да ещё и птенцами завтракать отказались, вот с голодухи и недосыпу и мерещится всякая чушь несусветная. Успокойся и расслабься, тут никого нет, кроме нас, а к тебе вообще никто не подходил!»
        Это была чистая правда, к нему действительно никто и не думал подходить. Как говорится, не тронь Корнезара, он и ныть не будет! В конце концов его удалось успокоить, не окончательно, конечно, но как смогли. По-моему, он не очень-то поверил во все наши россказни. Через какое-то время дрёма опять напала на Корнезара, да и не только на него. Все, кроме капитана Юриника, помаленьку начали клевать носами. Только теперь я лишь делал вид, что тоже нахожусь одной ногой в стране снов, а сам думал о происшедшем и лихорадочно сопоставлял факты. Досопоставлялся! То, что я гнул и пытался порвать фотографию, как-то связано с припадочными жалобами Корнезара? А моё мысленное пожелание ему быть перекошенным? Закономерная и последовательная взаимосвязь очевидны, ибо как раз перед этим он широко зевнул, а я случайно посмотрел на него, удивился ширине его натуры, пожелал от всего сердца… и сразу занялся своей находкой. Или всё же совпадение?
        Но ведь это легко проверить, и всего лишь путём несложного повторного научного эксперимента. Подумано - сделано. Я опять, как и в первый раз, начал гнуть фотографию в разные стороны, но, к моему превеликому огорчению, безрезультатно. Хорошо, а если предварительно посмотреть на него, а только потом на картинку и сразу же начать её гнуть? Желать пока ничего не буду. Так и сделал.
        Результат тут же отобразился на успевшем стать безмятежным корнезаровом лице. Ура! Эксперимент удался на славу! Терпение и целеустремлённость - вот истинные добродетели! Но бедолага Корнезар, похоже, так не считал. Он вообще сейчас не то что считать, даже говорить толком не мог. Его лицо буквально всосало внутрь головы, а глаза, наоборот, неудержимо выперло наружу! Видимо, сыграло свою роль неизбежно возникшее избыточное давление, создавшееся внутри его черепной коробки вследствие резкого уменьшения её первоначального объёма. Зрелище, надо признать, не для слабонервных. Было такое ощущение, что вогнутость его лица вызвана тем, что кто-то гигантской клизмой создал вакуум внутри головы, а потом резко надул её обратно, и надул даже с избытком. Голова раздулась, и то, что было страшно вогнуто, стало опасно выпукло. Глаза выкатились из орбит ещё больше, хотя, казалось, больше уже некуда! Но кажется одно, а на деле зачастую получается совсем другое. Вот и сейчас оказалось, что есть куда и даже ещё как! Нет предела человеческим возможностям, особенно если кто-то твёрдой рукой ведёт вас к строго
намеченной высокой цели. Итак, неимоверно огромные глазищи подопытного пациента того и гляди брякнутся сейчас на плот и, весело подпрыгивая на брёвнах, укатятся в реку на радость прожорливым ротанам. Уши, поражая своей проворностью, извиваясь, вытянулись в разные стороны и свернулись в трубочки, словно молодые бараньи рожки.
        Только теперь я осознал, кто виноват во всём этом безобразии. Это же я, самолично, своей недрогнувшей рукой перегнул карточку в другую сторону! Каюсь, я это сделал не специально! Признаюсь, в одну сторону специально, а в другую нет, видимо, бес попутал. Мне стало неловко за свой, хоть и пустяковый, но весьма нелицеприятный проступок, но я всё же нашёл в себе силы и сделал то, что должен был сделать как истинно честный человек! Нет, я ни в коем случае не принялся заниматься самоедством, просто-напросто взял и довёл начатый эксперимент до конца.
        В это время все столпились вокруг Корнезара, который благодаря моим усердиям сразу сделался самым популярным человеком на плоту. Но я к этому безобразию начал уже привыкать, разве дождёшься от кого-нибудь слов благодарности? Нет, почти никогда заслуженная награда не находит своего героя, хотя в данном случае оно и к лучшему. Ибо не очень-то и хотелось, особенно если предположить, какого рода награду мне смогут тут всучить. Спасибо, не надо! Оставьте себе. Вряд ли Корнезар в данный момент сумеет по достоинству оценить всю важность и значимость только что сделанного мной великого открытия. А если даже и сумеет, то уж точно не одобрит своего невольного участия в этом, безусловно, удачном эксперименте. Кстати, не думаю, что ему вообще что-то нужно об этом знать.
        Мои друзья неплохо расшевелились. Всем было явно не до меня, скромно стоявшего в сторонке. Корнезар и причитал, и ругался, и зачем-то искал глазами ворона, грозясь ощипать его живьём и пустить в свободное плавание по реке с пудовым камнем на шее! Видимо, он подозревал в своих неприятностях зловредную птичку, и я, в самом крайнем случае, намеревался воспользоваться этим удачным стечением обстоятельств. С ворона всё равно всё как с гуся вода.
        Вполне естественно, что приунывшего во второй раз за столь короткий срок Корнезара успокоить оказалось гораздо труднее, чем в первый. И я его ни в коем случае не осуждаю за это. Жаль вот только, что мне не до конца удалось во всём разобраться. Неужели придётся воспользоваться услугами его головы ещё разочек, и снова без спроса? Боюсь, как это ни прискорбно, Корнезару сегодня явно не повезло. Может, он встал не с той ноги? Тогда поделом ему, сам во всём виноват, а я его ещё тут жалею, нервы свои трачу. Кстати, всегда подозревал в себе задатки человеколюбия. А вдруг после этого эксперимента ему понадобится психологическая помощь? Вот ведь какая удивительная судьба у человека, с утра было всё в порядке и вдруг - бах, и неизвестно ещё, чем всё закончится. Интересно, а психушки в этом мире есть? Сомневаюсь! Ну, хоть одно преимущество моего мира нашлось. Ладно, пусть Корнезар пока отдохнёт, восстановит нервы, а я попробую посмотреть на Юриника, а потом погнуть картинку. Очень похоже, что всё зависит именно от того, на кого я смотрю перед тем, как гнуть.
        Несчастный Юриник, как ему не повезло, вернее, сейчас не повезёт. Вот он безмятежно сидит у рулевого весла и сосредоточенно правит нашим плотом. И в моих светлых воспоминаниях он навсегда останется таким целеустремлённым рекоплавателем. Я перевёл свой взгляд на фотографию, а потом робко и несмело - на него. Затем бережно и совсем несильно согнул карточку пальцами и сразу же отпустил. Ура, сработало! Внутри у меня всё ликовало. Лицо Юриника самым причудливым образом расплющилось на какое-то мгновенье и сразу приняло свою первоначальную форму. Он обеими руками схватил себя за голову и вытаращил глаза, бессмысленно водя ими из стороны в сторону. Затем опасливо осмотрелся вокруг, стараясь не привлекать к себе внимания, и глубоко задумался, пытаясь осмыслить, что же это такое могло быть.
        Юриник, по всему было видно, закручинился. Он сидел, нахохлившись, словно объевшийся в грозу воробей, не издавая ни звука. Зато теперь, когда его взгляд падал на Корнезара, в нём появлялось что-то отдалённо похожее на сочувствие. Верно, пока на собственной шкуре не испытаешь, почём фунт лиха, другого никогда не поймёшь.
        Вот и я понятия не имею, где мне может пригодиться эта штуковина, так похожая на фотокарточку. Если только с её помощью подшучивать над друзьями? Хотя… можно и не только над друзьями. Я всё же решил оставить её себе, не выбрасывать же после всего, что она тут натворила? И я аккуратно убрал её в карман, предвкушая, сколько каверз теперь можно будет совершить с её помощью. У меня даже успела зародиться одна интересная мысль, но для её осуществления мне нужна будет небольшая помощь…
        Теперь я с нетерпением ждал встречи с нашим мудро говорящим вороном, именно его, пусть и неосознанная помощь могла пролить свет на интересующий меня вопрос: можно ли эту карточку использовать как оружие против нападающих врагов, да ещё и на расстоянии, и какова, так сказать, её дальнобойность. Дело предстояло серьёзное, а потому пусть Коршан не ждёт никаких послаблений. Хватит Корнезару да Юринику за него отдуваться, пора принести пользу нашему, пока ещё общему делу. Для чистоты эксперимента даже хорошо, что он ничего не знает. Во-первых, не будет филонить, а во-вторых, бояться. Ну и мстить, конечно, что немаловажно, ибо мне вовсе не хотелось пасть его жертвой. Он-то думает, небось, что в воздухе он король, никто его не достанет, можно делать, что пожелаешь, и даже делать на голову ближнему! Ан нет, вот она, расплата!
        Коршан внезапно пронёсся над нашими головами, но с такой бешеной скоростью, что я ничего не успел сделать. Но я был начеку, и задуманное просто-напросто обязательно должно было получиться. Тогда я вынул эту штуковину из кармана и держал в руке. Вдалеке показалась крохотная чёрная точка, она быстро увеличивалась в размерах. Сомнений не было: это долгожданный ворон. Сейчас я его «осчастливлю», приземлю на хвост и «порадую». Я перевёл взгляд на карточку, затем обратно на него, чтобы ничего не пропустить и успеть насладиться живописным зрелищем. Когда он приблизился настолько, что стал отчётливо виден, я с превеликим удовольствием с силой сжал карточку в ладони несколько раз подряд.
        То, что произошло с его головой, я не видел, да это было и не важно. Зато я совершенно отчётливо видел другое, гораздо более красочное действо: прямо в полёте ворона как будто пережевали невидимые челюсти, промясорубили и выплюнули. После чего он, бешено кувыркаясь, дико закрякал и, потеряв ориентацию, рухнул в воду. Словно сбитый вражеский самолёт, только что без дыма из хвоста, зато с пухом и перьями. Свалился он недалеко от берега с оглушительным всплеском. Ничего не понимая, ворон с трудом выкарабкался, наконец, на спасительный берег. Эх, «дострелить» бы его, чтоб не мучился! Да жаль, пока это не входило в мои планы.
        Коршан несколько раз отряхнулся, нахохлился и принялся перебирать клювом свои оставшиеся пёрышки, намокшие и слипшиеся, перепачканные илом и тиной. При этом он громко и изощрённо ругался. Сквернословил на себя, воду, грязь, небо и… почему-то Корнезара. Причём последнему досталось больше всех! Разделал сбитый ворон несчастного и ни в чём не повинного Корнезара под орех, ругал в хвост и в гриву, я и слов таких доселе не знал! Впору было брать и записывать за ним.
        Так мы и уплыли, а он остался сушиться. Но поражённое до глубины души эхо ещё долго доносило до нас его злобные замысловатые выкрики.
        Я остался очень доволен подарком вредного кармана. Только теперь меня занимал другой вопрос: а что если не гнуть эту карточку, а дать по ней, допустим, щелбан? Насколько эффективным окажется новый метод воздействия? За неимением под рукой ворона я начал задумчиво поглядывать на отдохнувшего, но всё равно многострадального Корнезара. А тот, словно предчувствуя неладное, вдруг жалобно спросил:
        - Что-то у меня нос чешется, к чему бы это?
        Хоть я и знал ответ, но предусмотрительно решил промолчать. Зато незамедлительно ответил наш бравый капитан Юриник:
        - К тому, что Коршан в следующий раз промажет мимо лба и попадёт в нос! Будь очень осторожен, смотри, чтоб глаз не зачесался.
        Юриник как в воду глядел с глазом. Ошибся он только с вороном. Это был не Коршан, а я, собственной персоной. Виноват, немного не рассчитал силу щелбана и место приложения удара. Корнезар сидел вполне спокойно, лишь иногда нервно подёргиваясь и озираясь. Но делать было нечего, он поставил меня в безвыходную ситуацию. Кроме него больше не на ком было ставить подобные эксперименты, а отказаться от них я никак не мог, хотя бы из познавательных побуждений. Он один здесь плохой, а остальные хорошие. Именно поэтому он был обречён, ничего не попишешь - судьба. Ведь кому суждено получить хорошую затрещину, не стоит опасаться плохого пинка.
        Уже в следующее мгновенье Корнезар, нелепо взбрыкнув ногами в воздухе, плюхнулся в воду. Когда же мы его выудили оттуда, словно большую оглушённую рыбёшку, он, всхлипывая, произнёс:
        - Я, наверное, заболел. Сначала моё лицо растягивалось, словно резиновое, а теперь и вовсе мне кто-то засадил в глаз. Хотя я точно помню, что рядом никого не было. И чесался-то, между прочим, нос, а не глаз! Да что же это такое? А у вас ни у кого ничего не чешется? Ничего необычного не произошло?
        Все ответили отрицательно, в том числе и Юриник, который при этом выглядел слегка смущённым. Он даже нежно ощупал своё лицо, освежая в памяти пережитые ощущения. Дорокорн, пытаясь хоть немного успокоить Корнезара, сказал:
        - Я от кого-то слышал про довольно ощутимые солнечные удары. Может, это солнце тебя и ударило… в глаз? Чтобы не забывался. Так сказать, в целях профилактики!
        - А почему меня, а не тебя? Чем я хуже?
        - Потому что ты был теплее всех одет, понимаешь? Тут вступил в разговор Дормидорф:
        - Хм, и ворон вёл себя сегодня не совсем обычно, будто ему вша под хвост залезла! Он часто раньше нырял с разгона в прибрежный ил?
        - Да я как-то не замечал за ним…
        - Может, он влюбился в кого? - выдвинул я робкое предположение. Все резко повернулись и недоуменно посмотрели на меня. Я добавил, поясняя свою мысль: - ну, пару он себе мог найти или нет? Где-нибудь на чердаке или в лесу, да мало ли где, кровь взыграла, выброс гормонов и всё такое.
        Меня прервал смех Корнезара. Все с интересом наблюдали за его реакцией. А когда ему сказали, что моё предположение вполне правдоподобно и объясняло бы всё, он наотрез отверг его, намекнув, что знает точно, что такого не может быть в принципе, потому что не может быть никогда. Мы, поражённые, терялись в догадках, но не верить Корнезару у нас не было никаких оснований, ведь как-никак он лучше нас всех знает Коршана, соответственно, и его пристрастия.
        Мы решили отнести всё произошедшее к разряду загадок и, на всякий пожарный случай, получше присмотреться к ворону, может быть, ему нужна психологическая поддержка и ещё не всё потеряно? Мне не очень нравилось то обстоятельство, что капитан Юриник периодически как-то подозрительно странно посматривал на меня, чего раньше за ним не замечалось. Я недоумевал, в чём же меня, честного человека, можно заподозрить, но сам спросить не решался. Когда страсти немного поутихли, Юриник всё же задал мне вопрос, но так, чтобы Корнезар не слышал:
        - А ты, случайно, нашего любезного джина из трубки не выпускал? «А-а, вот где собака зарыта!» - подумал я и честно ответил:
        - Нет, не выпускал, даже и мысли такой не имел! Да он и не нуждается в том, чтоб его кто-то выпускал. Он у нас вольная птица, сам себе голова. Не думаю, что случившееся с Корнезаром и вороном дело его умелых рук. Его шутки сводятся к невинным проказам, самая большая неприятность от них - шишка на лбу или разбитый нос, разве это серьёзно? А тут, видишь ли, совсем другой почерк.
        - Да уж, почерк совершенно не совпадает с его манерой, тут я с тобой соглашусь. Но Мокся ведь непредсказуем. Помнишь, как он ловко всё подстроил и обтяпал, когда я из-за него в стенку врезался? Может, он быстро совершенствуется, так сказать, повышает квалификацию своего каверзного уровня?
        - Да он же летать не умеет, как он тогда до ворона добрался? Подпрыгнул, что ли?
        - Не знаю. Ты, конечно, прав, летать он не умеет, но откуда нам знать? Может, он камнем в ворона швырнул, а Корнезару кулаком засветил. Он ведь вполне мог услышать наш с Корнезаром недавний разговор про зачесавшийся нос и вместо носа решил «порадовать» его в глаз! Хотя, с другой стороны, не понимаю… зачем ему это… в нос было бы, по-моему, гораздо интересней и красочней.
        Мы прекратили разговор, потому что не могли ничего утверждать наверняка, только высказывать предположения и догадки. К тому же существует золотое правило: не пойман - не вор. Всё это прекрасно, только я поймал себя на мысли, что так увлёкся обсуждением обстоятельств этих необъяснимых и загадочных событий, что почти забыл про тот совершенно незначительный факт, что истинным виновником являлся не кто иной, как я сам! У меня это с детства.
        Бывало, настолько увлечёшься оправданием себя любимого, пытаясь аргументировать какие-нибудь нелицеприятные поступки, что в какой-то момент начинаешь совершенно искренне верить в это, досадовать и возмущаться на только что самим выдуманные обстоятельства. Как я понимаю, эта убедительная искренность и заставляла слушателей верить и сострадать мне. Не скажу, что всегда, но довольно часто. Глядишь, и вот уже мы вместе негодуем и досадуем, стараясь найти выход из создавшегося трагичного положения.
        Продолжавший снимать с себя для просушки на палящем солнце мокрую одежду Корнезар уже дошёл до обуви. Оказалось, что у него в сапоги были вделаны ножны, чего мы раньше не заметили. И в них торчали два тонких длинных ножа со странными ручками, по одному в каждом сапоге. Необычность этих ручек заключалась в том, что при длине лезвия около сорока сантиметров, а ручек около двадцати общая длина ножа могла варьироваться от сорока до шестидесяти сантиметров, что было очень даже удобно. Достигалось это благодаря ручкам, которые, как у ножа-бабочки, делились вдоль пополам и, раздвигаясь в разные стороны, опускались вниз. Если держать кинжал остриём к земле, то ручки, опускаясь, закрывали собой половину лезвия. В укороченном виде нож легко помещался в ножнах, а при необходимости легко извлекался оттуда и увеличивался аж в полтора раза, превращаясь в серьёзное оружие. Впоследствии оказалось, что Корнезар очень неплохо владеет этим оружием, да к тому же умеет метать ножи на приличное расстояние. А с виду такой щупленький да слабенький! Интересно, какие ещё сюрпризы нам заготовлены впереди?
        Первый сюрприз был в виде небольшого отряда людей на правом берегу, вооружённых до зубов. Корнезар показал им знак рукой, на который они ответили.
        - Люди из племени амекари! Поджидают, бесовское племя, - пояснил он, кивнув в их сторону. - Дальше нам с ними идти километров пять вглубь леса, там у них селение. Будьте осторожны, эти люди самолюбивы и заносчивы. Они считают себя самыми достойными из людей и готовы на всё, чтобы убедить в этом других. У них в племени культ денег и материальных ценностей. А сами-то, недоумки, ха-ха-ха, не понимают, что это и есть одно из их слабых мест. Это пристрастие рано или поздно обязательно окажет им медвежью услугу. При наличии такой прекрасной универсальной слабости ничего другого и не надо. Они уже обречены, ха-ха-ха, на этом-то мы и сыграем, как маэстро на скрипке, только немного позже. Я давно точу на них зуб, напыщенные и раздутые олигофрены! А их главарь - рожа такая, прямо кирпича просит - просто одержим манией величия и всякими глобальными идеями во славу процветания, величия и национальной безопасности своего ущербного народца. Банда разбойников, потомки отбросов со всего света. Прямо с души воротит, но надо взять себя в руки, выглядеть любезно и вести переговоры достойно.
        Он закончил свою речь и с омерзением сплюнул в реку, пренебрежительно приподняв верхнюю губу, словно хищно оскалившись на недостойных амекари. Мы с интересом наблюдали за разговорившимся Корнезаром. Видимо, верным было наше предположение, что он лишь притворяется простачком, а на самом деле гораздо умнее и хитрее. Вон как разложил амекари по полочкам, просто загляденье.
        Это был пограничный отряд. Нам выделили пятерых человек для сопровождения. Как мы поняли потом, именно для сопровождения, а не из вежливости и не для охраны, чтобы ни на минуту не оставлять нас на своей территории без присмотра. Что ж, может быть, оно и правильно.
        Дормидорф, пока мы шли по тропе, шёпотом поведал мне историю этого племени. Дед уже давно слышал о нём, но видел людей из этого прославленного племени впервые. Вот вкратце тот рассказ:
        - Когда-то давно небольшие шайки, промышлявшие в округе тёмными делами, решили объединиться в большую банду, которую потом стали называть племенем. Так проще было выжить и угрожать другим нападением или расправой. Распределили обязанности. Кто занимался неприкрытой агрессией, кто прикрытой, завуалированной под всякие миролюбивые дела. Остальные охотой, земледелием, предотвращением набегов извне, в общем, кто чем. В случае необходимости все объединялись и начинали заниматься вовсе не сельскохозяйственной деятельностью, а войнами. Или подстрекательством к этому других. Воевали амекари всегда на чужих территориях и грабили уже по-крупному, с размахом, прикрываясь, по своему обыкновению, мирными и добропорядочными целями. Но тем, на кого была направлена их агрессия, от этого было не легче. Опыт воссоединения оказался вполне успешным, они выбрали главу племени и беспрекословно подчиняются его воле, даже если его приказы откровенно глупы. Да и сам он достойный экспонат и яркий представитель завсегдатаев жёлтого дома. Дома, где собираются люди, объединённые общими интересами в виде всевозможных
психических расстройств.
        Я подумал: «Надо же, что получается! Сообщество шаек амекари, а если использовать аббревиатуру, получится прямо, как у нас. Нужно будет подбросить местным эту идейку из трёх букв, она им понравится. Оказывается, нынче не только в каждой семье и каждом коллективе есть свой главный олигофрен, но и в каждом мире есть своя страна чудаков».
        За час с небольшим мы успешно преодолели расстояние от реки до посёлка. Наши сопровождающие сдали нас с рук на руки другим сопровождающим, ещё более важным от сознания собственного величия, а сами ушли обратно к реке.
        Посёлок был большим, но не очень чистым, особенно по сравнению с тем прекрасным поселением, откуда мы с дедом начали своё путешествие. Нас привели к огромному дому, очень похожему на гостиницу, и расселили по номерам. По нашей настоятельной просьбе расселили именно так, как мы жили в таверне. Интересно, а есть ли здесь свой домовой? И если да, то я искренне надеюсь, что он не увяжется за нами, ибо пережить двух домовиков нам вряд ли удастся, особенно Юринику. А ещё очень хотелось бы, чтобы они не передрались друг с другом, не поделив чего-нибудь, например, пряники.
        Корнезар уже успел куда-то намылиться, а нам настоятельно посоветовал никуда не выходить. По крайней мере, до его скорого возвращения. На наш вопрос, куда он собрался, отвечал, что ему нужно встретиться с кем-то для крайне важного разговора, после чего мы сможем продолжить наше путешествие. Нам кровь из носа необходимо было узнать, что это за важный разговор. Надо срочно уговорить Моксю тайно отправиться с Корнезаром.
        Мы собрались в нашей с Дормидорфом комнате и с превеликим трудом вызвали домового из моей трубки. Этот обормот, скорее всего, всё слышал и набивал себе цену или вредничал, потому что был не в духе. А очень возможно, и просто ленился, думая: позовут-позовут и отвалятся по-хорошему. Но нет, он просчитался, пришлось выходить. Недовольный взъерошенный шишок явился не запылился, вывалившись из самого дальнего угла. И пошёл ходить вразвалочку кругами, громко шаркая, ссутулившись и скукожившись, словно древний поношенный башмак, держа руки сомкнутыми за спиной, весь хмурый и ненастный. Домовик всем своим видом показывал, как ему сейчас тягостно и муторно на душе. Впору хоть в гроб ложиться, а мы тут со своими просьбами! Шли бы мы лучше все лесом быстрыми шагами! Но после долгих и нудных уговоров он наконец дал своё высочайшее согласие.
        Решающим аргументом был, как всегда, заветный пакетик с пряниками. Мы ловко подкараулили Корнезара в коридоре, когда тот, торопясь на встречу, мчался на полных парах. Дорокорн, случайно оступившись, нечаянно схватился за отворот его плаща и оторвал одну из пуговиц. Пуговица покатилась своей дорогой, а Дорокорн повис на Корнезаре, который в бесполезной попытке поддержать крупное тельце так поднатужился, что покраснел, как спелый помидор, и весь затрещал по швам. Очень смутившись, он принялся искать свою родную пуговицу, но нигде не мог найти её, так как домовой, сделавшись невидимым, уже давно её умыкнул и сунул в карман Дорокорна. Ну, подумаешь, закатилась куда-нибудь, разве это беда? Пустяки, просто придётся пришивать другую пуговицу. На счастье у него, запасливого Дорокорна, имеется таковая. Прямо специально для подобного случая хранилась! А вот и иголочка с ниточкой за отворотом воротника. Не подобает такому человеку, как Корнезар, расхаживать оборвышем по посёлку, неприлично это! Корнезар был вынужден согласиться. А какой же умелец этот Дорокорн, как быстро и сноровисто пришил он новую пуговку
на место оторванной, красота!

* * *
        Глава 12
        Проказы домового. Амекарцы
        Нам ничего не оставалось, как терпеливо ждать возвращения Мокси и Корнезара. Юриник, чтобы скрасить вынужденное ожидание, решился поведать нам о том, что случилось с ним на плоту. Но, хитрец, начал издалека, обратившись к деду с невинным вопросом:
        - Скажи, пожалуйста, Дормидорф, а может ли кто-то или что-то на расстоянии воздействовать на другой предмет? Воздействовать не как-то там, а физически, насильно изменяя его форму?
        - Да, - отвечал дед, - вполне возможно, и примеров тому множество. Вот хотя бы недавнее происшествие с вороном и Корнезаром. А судя по твоему вопросу, и с тобой произошло что-то подобное. Видишь ли, дружище Юриник, для того чтобы производить подобные действия, у кого-то из нас должна быть одна довольно редкая вещица. Она переносит манипуляции, производимые с ней, на существо, образ которого последним остался в зрительной памяти и был передан на эту штуковину человеком, владеющим ею. Называется она каверзой, что ясно отображает её предназначение. А ещё мне яснее ясного представляется другое: у меня, тебя и Корнезара её нет. И если я ещё не разучился считать, а я ведь не разучился, то остаются двое: Дорокорн и Дмитрий.
        После этих слов Дормидорфа мы с Дорокорном удивлённо и подозрительно переглянулись. Он посмотрел на меня так, будто уже знал наверняка, что эта каверза находится у меня, а я, в свою очередь, ответил ему взглядом, означающим, что её у меня не было и быть не может, разве же я тогда молчал бы? Нет, конечно, я бы обязательно первым делом поделился этой нечаянной радостью со всеми. А раз так, то я думаю, что она находится у Дорокорна. Кстати, уж кому-кому, а ему-то давно пора набраться смелости и честно в этом признаться. Но по всему было видно, что наглый и скрытный Дорокорн признаться в том, что каверза находится именно у него, почему-то даже и не помышлял. Как не помышлял и о том, чтобы поведать нам, что же толкнуло его на хулиганские действия, направленные против Юриника, Корнезара и, не в обиду будет сказано, ворона Коршана! К моему огромному сожалению, я в полной мере осознал, насколько был близок к провалу, ведь Дорокорн точно знал, что у него этой каверзы нет.
        В этот критический момент наконец-то вернулся домовой. Будучи в своём репертуаре, он не стал утруждать и обременять себя хорошими манерами, а с устрашающим шипением и рычанием разъярённой дикой кошки кубарем выкатился в клубах пыли на середину комнаты из-под кровати и встал, как лист перед травой, крайне довольный своим эффектным появлением. Чем и спас меня от разоблачения. Но, надо думать, спас ненадолго, лишь на некоторое, весьма незначительное время. И на том спасибо. Зато у меня появилось время всё хорошенько обдумать, чем я и собирался заняться под шумок.
        Юриник в момент внезапного появления домового мирно и расслабленно сидел как раз на той кровати, из-под которой и вывалилось чудо в пыльных перьях. Он стрелой взвился в воздух и долетел почти до потолка, издав предостерегающий утробный звук. Когда же он приземлился на ноги, то уже держал в руке свой грозный арбалет, готовый к выстрелу и на полном серьёзе нацеленный на шутника-домовика практически в упор. Шишок слегка присел на полусогнутых и замер, осторожно вращая удивлёнными глазами в разные стороны. Дормидорф, в свою очередь, со стальным скрежетом буквально разорвал свой походный шест пополам. Таким образом, у него в каждой руке оказалось по половине шеста, а из каждой половины торчало по тонкому длинному, сверкающему острой сталью лезвию. Получалось, что каждая половинка шеста являлась саблей и одновременно ножнами для другой сабли. Кстати, очень удобная штуковина, если использовать её как шампур для жарки шашлыков или оружие для защиты от нападения злодеев или бешеных собак. Я бы ещё для полноты воспитательного эффекта смазал лезвие ядом кураре. Домовой, видя остриё двух отточенных сабель
перед самым своим носом, смертельно побледнел и ойкнул. Дорокорн не отставал, он схватил ближайший стул и замахнулся им на очумевшего и ополоумевшего от такой неожиданной встречи домового. Я же почему-то пригнулся и выхватил свой любимый охотничий нож, с которым ещё ни разу не расставался в этом мире, но с которым охотился пока только на грибы в том.
        Шишок, увидев направленное на него со всех сторон оружие, сразу погрустнел, начал медленно и печально растворяться в воздухе и очень скоро исчез вовсе. Через мгновение раздался робкий и вежливый стук в стенку. Дорокорн поставил стул на место, а Юриник вкрадчивым голосом сказал:
        - Входите, входите, наш мохноногий робкий юноша с непривлекательными ушами.
        Максимилиан осторожно вышел из стены, виновато поглядывая на всех по очереди, и с деланно серьёзным выражением лица произнёс:
        - Извините меня, я не подумал и был не прав. Просто я очень спешил, хотел поскорее вам всё рассказать, пока Корнезар не пришёл! А насчёт непривлекательности моих чудесных ушек, так это вопрос спорный! Я, между прочим, пока ещё ничего вам плохого не сделал, вот и нечего надо мной глумиться в извращённой форме! Моя психика этого может не выдержать, она не железная.
        - Ладно, очаровательнейший из шутников, рассказывай, - ответил за всех Юриник, - только впредь будь поосторожней со своими появлениями, а то бедолага Дорокорн ещё и заикаться с перепугу начнёт. А его бесподобный и незабываемый голосок этот очередной дефект вряд ли украсит, сам должен это понимать, не маленький.
        - Хи-хи-хи! «Не маленького» я тебе сразу же прощаю! - не сдержался домовой.
        Дорокорн снисходительно посмотрел на него и, утомлённо вздохнув, нехотя проговорил:
        - Вот именно, Максимилиан, не «хи-хи-хи», а убедительно прошу тебя впредь быть поосторожней. Ещё немного, и твой лучший друг Юриник пробил бы головой потолок. И тогда наверняка бы тронулся умом. А голова у него ещё не совсем выздоровела после встречи со стенкой, организованной, кстати, тобой же. Он нам нужен живым и здоровым, а по твоей милости скоро станет ходить и даже бегать под себя. Голова это тебе не хухры-мухры, её беречь нужно!
        Дормидорф, соединив две половинки шеста в одно целое, прервал разговорившегося товарища:
        - Ладно тебе, Дорокорн, давай послушаем Максимилиана.
        И домовой начал свой рассказ:
        - На этом собрании присутствовали восемь человек, не считая Корнезара. Вождя и вовсе не было. Корнезар просил тридцать человек на полгода для охраны выходов из какого-то Подземного города. Совет запросил за это десять килограммов золота, а сошлись на семи. Если кто-то из этих людей погибнет или пропадёт без вести, то по одному килограмму за человека сверху. Корнезар отвесил им небольшой задаток, килограмма два. Они условились, что окончательная плата будет после выполнения условий договора. Отряд сторожевой охраны пойдёт по нашим следам через два дня. Совет пытался выпытать у Корнезара о том, что будет происходить в Подземном городе, но Корнезар был непреклонен и твёрд, словно кремень. Он никому ничего не сказал, ловко дав понять, что это их не должно касаться. Мол, ваше дело маленькое, выполните качественно свою работу - получите золото. И всё, потом катитесь себе сухим пряником по своим делам!
        Амекари, конечно, остались недовольны таким поворотом дела, но ничего не поделаешь. Подзаработать-то им, видать, ужасно хочется, а посему пришлось соглашаться. Они завсегда становятся сговорчивыми и покладистыми, когда речь заходит о наживе. Потом у них начался торжественный обед, а попросту неприглядное обжорство. Они страсть как любят потуже набить себе брюхо. Я заметил, что из десяти человек семь страдают от ожирения, прямо-таки их бич или племенное заболевание. Небось и на полученное золото будут выменивать еду у других племён. Ну да ладно, это их личное дело, но я бы на их месте лучше пряниками впрок запасся.
        Домовой ещё долго критиковал бы несчастных амекарцев, если бы Дормидорф не поблагодарил его, тем самым положив конец затянувшемуся рассказу тайного агента разведки Мокси. Получив свои вожделенные прянички и выразив искреннее удовлетворение от нашего совместного сотрудничества, Максимка засеменил к стенке, сказав напоследок, что будет неподалёку. По своей привычке он исчез в стене, напоследок ловко пнув походный рюкзак Юриника.
        Дормидорф, задумавшись, сказал:
        - Значит, нас ведут в Подземный город, входы и выходы из которого в течение полугода будут охранять люди амекари. Но это не самая большая помеха, боюсь, что там будут сторожа и посерьёзней. Думаю, сегодня мы переночуем здесь, а завтра с утра тронемся к реке. Потом на плоту пару дней и пешком по лесу ещё столько же, - мы молча слушали, а дед, немного помолчав, вновь принялся размышлять вслух: - Я приблизительно знаю, где находится этот Подземный город. Он был построен несколько столетий назад на месте обширной сети природных пещер. Но никто не знает, кем и с какой целью было потрачено столько сил, труда и времени. Город располагается под землёй, что понятно из его названия. Он тянется на многие десятки километров, образуя залы и многоярусные бесконечные тоннели, уходящие далеко в разные стороны и вглубь. Переходы и галереи порой просто гигантских размеров. Но не всё там рукотворно, многое сотворено природой. Там очень сложная система естественного освещения и вентиляции, воздух всегда чист и свеж, круглый год поддерживается постоянная температура, не холодно и не жарко. Множество ручьёв и речек, а
может, есть и море, я не знаю. А на поверхности всё поросло многовековым дремучим лесом. В этом Подземном городе скрыто множество тайн, и, возможно, нам удастся разгадать некоторые из них.
        Слушая Дормидорфа, мы не заметили, как пролетело время. К действительности нас вернул стук в дверь. Это Корнезар возвратился с совета. Он воодушевлённо сообщил нам то, что мы и без него уже прекрасно знали о завтрашнем продолжении похода. Видно было невооружённым глазом, что он рад и горд собой. Его так и подмывало рассказать нам гораздо больше, но пока этого никак нельзя было делать в целях конспирации. «Сегодня всем просто необходимо хорошенько выспаться, ибо впереди нас ждут величайшие дела», - с этими словами он, скромно попрощавшись, удалился к себе. Наверное, пошёл отчитываться перед строгим вороном.
        Мы же преспокойненько расселись вокруг стола, собираясь поужинать, обсудить последние новости и расспросить Дормидорфа о Подземном городе. Но дед и сам знал не очень много. Вдруг дотошный Юриник совершенно некстати припомнил о том самом нелицеприятном разговоре, закончить который нам так и не удалось, ибо помешал неожиданный приход домового.
        Конечно, мне ничего другого не оставалось, как во всём сознаться и покаяться. Пришлось рассказать им о том, каким образом ко мне попала эта редкостная штуковина, которую дед Дормидорф упрямо продолжал называть каверзой. К моему искреннему удивлению и радости, никто не обиделся и не рассердился на меня, а даже наоборот - все принялись смеяться, вспоминая в деталях произошедшее с вороном и Корнезаром. Когда же дело дошло до Юриника, то он сам очень остроумно описал свои ощущения, эмоции и мысли по этому поводу.
        Пробовать сегодня каверзу в действии ни на ком больше не решились. Как только Юриник ни уговаривал, добровольцев почему-то не нашлось. Тогда он выказал робкое желание испробовать её на домовом, на что отважный Дорокорн, по наитию души взваливший на себя обязанность по защите Мокси, негодующе заявил, что этому не бывать. При этом предупреждающе пригрозил Юринику своим здоровущим указательным пальцем. Этим пальцем впору было чертей в церквях глушить в лунную ночь, а не скромно и укоризненно покачивать перед носом собеседника. Или запросто пугать непослушных детей перед сном, но только осторожно, чтобы не нанести ненароком сильнейшей душевной травмы, испугав до полусмерти.
        Дорокорна явно понесло:
        - Как же тебе, любезный наш Юриник, не стыдно? Очень хочется вспомнить добрым словом твоих родителей, вложивших душу в твоё воспитание! Позволь поинтересоваться, зачем ты постоянно так и норовишь обидеть нашего премилого Максимилиашу, этого на редкость славного во всех отношениях и покладистого парня? Ну, хотя бы вспомни, сколько раз он уже помогал нам. С риском для жизни, между прочим, но всё равно помогал! А ты…
        Юриник, чуть не подавившись от такой неслыханной наглости, на одном дыхании выпалил:
        - Ну да, ну да, помогал! И с каким ещё огромным риском для жизни! Только с риском для моей жизни, а не своей! Ты по простоте душевной или по какой-то иной причине не учёл это и забыл упомянуть? Вполне вероятно, что его драгоценной жизни и вообще ничего не может угрожать! Вдруг он бессмертный! И спрячь эту свою кожаную дубинку, а то меня каждый раз мороз по коже пробирает от ужаса, когда ты ей размахиваешь туда-сюда, туда-сюда перед моим лицом! Я, видишь ли, вовсе не хочу стать калекой в самом расцвете сил по твоей милости.
        Полностью игнорируя замечание друга, кстати, не совсем лишённое справедливости и здравого смысла, Дорокорн продолжал как ни в чём не бывало и всё так же грозя пальцем:
        - Смотри, Юриник, допрыгаешься ты у меня! Расскажу я домовому о твоих коварных намерениях! Ох, расскажу, как пить дать! Как ты думаешь, понравится это ему или нет? А вот тебе это точно придётся по нраву, ты после этого так возрадуешься!
        - Правильно ты говоришь, Дорокоша. Думаю, даже наверняка уверен, что он будет в неописуемом восторге! Он будет рад и счастлив от подвернувшейся ему неимоверной удачи. Это же такая редкая возможность - стать первым героем-домовым, которого удостоили великой чести испытания волшебной вещицей! Каверзу просто так на дороге не подберёшь! - на полном серьёзе отвечал Юриник.
        В ответ Дорокорн предложил ему с загадочной улыбкой:
        - А давай спросим его самого? Ты ведь не хотел опробовать каверзу на домовике без его согласия? И не ради сведения личных счётов за недавнее столкновение со стенкой так страстно желал экспериментировать?
        Юриник сделал круглые глаза и заявил:
        - Конечно же, нет! Хм, гм… Ну, как ты мог обо мне такое подумать? Да чтоб я - и без спроса? Это, конечно же, недопустимо! А про счёты я вообще молчу! Я уже давно позабыл об этом, по простоте душевной!
        Надо же, в голове не укладывается, да я лучше руку дам ему отрубить, чем позволю себе мстить!
        Юриник был раздосадован, но, быстро взяв себя в руки, сходу поддержал предложение друга и согласился с ним. Это как раз и было несколько странно и так не похоже на маэстро Юриника. Закрадывались сильные сомнения в искренности его слов и намерений. Лично мне показалось, что на самом деле он рассчитывал сделать с нашим домовиком с помощью этой каверзы что-то не совсем приличное и тем самым отплатить ему за все предыдущие издевательства. Просто Юриник быстро смекнул, что его раскусили, и на ходу придумал новый план, которому теперь упорно и следовал. Вряд ли он так запросто смог бы отказаться от такой желанной и, главное, близкой возможности отомстить сполна и даже впрок.
        Снова вызвали Максимку и вкратце изложили ему суть дела. Он нерешительно мялся с ноги на ногу, как кисейная барышня перед ложем холостяка, вроде бы и не отказываясь, но и не давая своего окончательного согласия. У нас возникло ощущение, что он, в принципе, не против, но ещё немножко колеблется. Ему, сердешному, требуется какой-то, пусть даже самый небольшой толчок или импульс, а лучше стимул. И тогда дело будет в шляпе.
        Юриник, как я уже говорил, давно понял, что сейчас было бы совсем неплохо разом рассчитаться с домовым за всё былое. Потому он и заливался, словно лесной соловей в душную майскую ночь, просто из кожи вон лез, красноречиво расписывая все прелести задуманного им предприятия, лишь бы только убедить Максимку попробовать на себе действие каверзы. И вот уже почти соглашаясь, несколько растерянный и ошарашенный от многообещающего шквала радужных перспектив, обрушенных на него Юриником, вдруг ставшим таким милым и заботливым, домовик в последней слабой попытке отдалить своё окончательное согласие робко просит дать ему хоть на мгновенье посмотреть на эту каверзу. Хоть разочек прикоснуться к этакой удивительной драгоценности.
        По настоятельной просьбе сгорающего от жгучего нетерпения Юриника, до невозможности обрадованного тем, что рыбка наконец-то заглотила наживку, я протянул каверзу домовому, держа её на открытой ладони. Максимилиан очень аккуратно взял карточку дрожащими ручонками, ничем не выдавая своих истинных коварных намерений. Даже глазом не моргнул, хитрюга мохнатая! Только внимательно посмотрел на Юриника своими невинными карими глазами и здесь же, по всем правилам искусства, перенёс свой взгляд на каверзу.
        Выходит, изворотливый домовик успешно всё подслушал и запомнил, а наивно считавшего себя проницательным Юриника он сразу раскусил, как сопливого мальчишку. И мало того что раскусил, так ещё и обвёл вокруг своего короткого и волосатого пальца на потеху Дорокорну, который, вполне может быть, и подыграл домовому в этом. Юриник же, простофиля, слишком поздно смекнул, что к чему. Момент, когда положение ещё можно было спасти, был безвозвратно упущен. Он обречённо протяжно и жалобно застонал и резко, почти мгновенно переменился в лице, прекрасно понимая, что с ним сейчас будет. Догадался и о том, что при всём своём желании просто-напросто не успевает что-либо предпринять, дабы спасти ситуацию. Раздосадованный Юриник кинулся к Максимке с вытянутой вперёд рукой и заорал благим матом, скороговоркой, в тщетной попытке остановить неизбежное:
        - Не сметь трогать её! Меня! Отойди-и-и! Брось, брось сейчас же, кому говорю… бро-ось!
        Домовой всё правильно рассчитал. С деланным сожалением, закусив нижнюю губу и строя всякие трагичные и прискорбные рожицы, он принялся старательно гнуть каверзу в разные стороны, при этом радостно хихикая и поблёскивая левым глазом. Начавший менять свои обычные формы и размеры Юриник только и успел выкрикнуть, захлёбываясь и булькая:
        - Её… моё…!
        Что тут началось! Уму непостижимо! Мало того что его голова выделывала небывалые кренделя и фортели, так он ещё и пытался при этом что-то сказать, но вместо этого раздавались нечленораздельные невнятные завывания и улюлюканья, как будто кто-то немилосердно измывался над заезженной пластинкой. В добавление ко всему Юриник приплясывал на месте, выкидывая неописуемые коленца и замысловатые па. При этом он пытался собрать воедино свою непослушную и совершенно вышедшую из-под контроля буйную голову, безуспешно стараясь вернуть её обратно в первозданное состояние судорожным сжиманием обеими руками. Хоть и длилось всё это действо всего несколько секунд, но нам, невольным зрителям, оказалось вполне достаточно и этого, чтобы едва не умереть со смеху.
        Мы все просто катались по полу и задыхались от накатывающих приступов смеха, а домовой, вволю наигравшись Юриником, сам отдал мне каверзу и, довольный, отправился, не торопясь, к стене, потешно выбрасывая ноги в разные стороны, как будто вновь заманивая Юриника за собой. Недолго думая и находясь ещё под впечатлением, Юриник ринулся со всех ног за Моксей, а тому только этого и надо было. Он юркнул в стену, а Юриник буквально за несколько сантиметров до стены громогласно скомандовал себе:
        - Стоять! - и, выставив вперёд руки, замер, покачиваясь, перед самой стенкой, упершись в неё обеими ладонями. - Я теперь стреляный воробей, меня второй раз на мякине не проведёшь! - свирепо прорычал он, страшно вращая глазами и судорожно сжимая и разжимая пальцы. И добавил, обращаясь лично к домовому: - Это сколько же ты, волосатый обжора, будешь надо мной издеваться, изгаляться и измываться? А ну, быстро выходи, я тебе задам трёпку, престарелый мелкий пакостник! Ох, как же у меня чешутся руки! Ну и чешутся… слышишь, что ль?
        - Ха-ха-ха! Слышу, слышу! Как же тебя не услышишь? Кричишь, словно тебе ноздри живьём рвут. Дырку от бублика я к тебе выйду! Уяснил? Но руки всё равно помой, тогда они, может, и чесаться перестанут, грязнуля!
        По весёлому голосу было понятно, что Мокся ни капельки не раскаивается в содеянном.
        - Что-о?! Руки помыть?! Мне?! Выходи, кривоногий мохнатый кровопийца, я сделаю из тебя воротник для своего плаща! Выверну тебя наизнанку мехом внутрь! - взревел, словно раненый буйвол, Юриник.
        - Ухо тебе от селёдки, а не воротник из меня! Хи-хи! Кривая ты и помятая иерихонская труба! Ха-ха-ха! Дорокорн, дай ему, пожалуйста, по лбу своим пальцевидным байдиком, а я тебе потом отдам!
        Мы перестали смеяться и с интересом наблюдали за Юриником, который в бессильной злобе бегал взад-вперёд по комнате и разговаривал сам с собой:
        - Ну конечно, разве он выйдет? Я и сам бы ни за что не вышел. Маленький-премаленький, а своенравный. Каков гадёныш… а? Ну, нет, молодец… я и сам такой… мы с ним похожи… характерами похожи, естественно! Да и сам я виноват во всём! Но каков хитрец этот домовой, снова объегорил! Опять я в дураках! Ах, обормот! - и Юриник уже беззлобно рассмеялся, похлопывая себя по бокам.
        То ли в комнате было какое-то странное эхо, то ли это проказник домовой смеялся вместе с ним, я так и не понял.
        Так весело закончился этот день, и мы отправились по своим комнатам настраиваться на завтрашний поход.
        Мне почему-то не спалось. Я переваривал события сегодняшнего дня, невольно сравнивая миры, степени их свободы, приоритетов и ценностей. Взять амекарцев, например. У них явный культ чревоугодия, а ведь похудеть при помощи себя самого и возможностей своего разума вполне реально. К бывшему полному человеку, самому вернувшему себя к норме, отношение особенное, он победил то, в плену чего находился, это особенно важно, ведь он сам ввёл себя в это плачевно тяжёлое состояние. Это трудно, но в определённый момент, когда уже добился результата, становится легче и интереснее, а потом делается даже скучно, ведь удерживать вес несоизмеримо легче, нежели сбросить его, хоть и считается наоборот. Метод приведения себя в форму основан и опробован лично мной и не только, результат всегда неизменно положительный, если человек действительно проникся и понял всё правильно для себя, разложил по удобным полочкам.
        Начать перестраивать своё мировоззрение необходимо с осознания. Оно и является вечным и верным стимулом, чего многим желающим похудеть обычно так недостаёт. Или же они его успешно теряют со временем, как то: влюблённость, просто желание похудеть, влезть в платье, которое жалко выбросить или так хочется скорее купить. Подобные мотивации могут запросто ослабнуть, а затем и вовсе иссякнуть, но только не эта мотивация, которая действует неизменно: понимание того, что любой, будучи полным чревоугодником, есть недостойный человек, и это всем слишком явно, очевидно бросается в глаза.
        Что есть избыток лишнего веса, и какими личностными качествами обладает человечище, добровольно доведший себя до подобного плачевного состояния тела и, обязательно, духа? Избыток лишнего веса и привычка переедать обязательно определённым образом характеризуют человека. Он, видя собственное безобразие, не находит в себе силы что-либо изменить, по глупости или из-за страха не желает осознать катастрофические последствия, к которым ведёт его под белы рученьки подобное состояние любимого организма. И это верно не только для тела, но и для того, что находится внутри него. Состояние сытости и процесс переедания заманивают ложным ощущением защищённости благодаря удовлетворению центра удовольствий. Вот мы и самоудовлетворяемся, набивая и растягивая свои утробы до неимоверных размеров. Но всё хорошо в меру. Каким же жадным и эгоистичным любителем удовольствий нужно быть, чтобы довести себя до бросающейся в глаза полноты и даже не желать что-то изменить!
        Отбросим самообман, ведь объективность необходима каждому. Если реально смотреть на существующие обстоятельства, вызванные нашими чревоугодническими заскоками и ленью, мы постепенно и неспешно придём к пониманию, а помощью нам будет мотивация, которая подходит всем: очевидно, никто не желает быть отвратительным и жалким, несчастным, слабым, жадным, ленивым недоумком! А особенно, когда это написано… даже не на лбу, а на всех телесах разом крупными буквами, именно поэтому нужно начать приводить себя в порядок.
        Подобная мотивация очевидна. Если осознать это и принять, то можно считать, что процесс уже начался. Так было и у меня, всё шло по нарастающей после осознания ситуации. Действительно, нормальные люди относятся к полным, что бы они ни говорили, нехорошо, пусть где-то в глубине души, но это именно так! Если этой мотивировки недостаточно, и всего остального тоже: здоровье, внешний вид, очевидный постоянно ублажаемый порок, возможность всё изменить самому - тогда не стоит беспокоиться, значит, всё устраивает, пусть удовлетворение зреет и дальше до гробовой доски. Любому в чём-то зависимому нужно понять и осознать, а потом начать бороться и тогда только победить.
        Нынче у многих проблема пережора, заедают даже полноту и другие неприятности вместо того чтобы с ними разбираться. Неприятностей хватает у всех. Борьба с ними - пешие прогулки быстрым шагом, можно и с лёгким эротическим уклоном, вообще физические упражнения, или работа на воздухе, общение с приятными людьми, отсутствие маний и зацикливаний, поиск новых интересов.
        Однозначно полезно посылать нехороших людей подальше. Слышал это как-то от одного очень значимого человека, моей жены: дабы избежать неприятностей со здоровьем из-за накапливающегося стресса, который вызывает выброс в организм гормонов и ферментов, почему и случаются многие неприятности, есть формула двух «Б» - бей или беги! Разрядка должна следовать как ответ на гадость. Пусть это будет физическая нагрузка - тогда эти выделившиеся вещества нейтрализуются и уходят с пользой на весьма нужное дело. Гормоны стресса удачно гасятся природными нейтрализаторами, которые потоками вырабатывает организм в процессе физических нагрузок, и очень замечательно самому извлекать пользу из своего стресса - бить или бежать. Результат: выплеск эмоций, похудание и прекрасная физическая форма наряду со счастливой личной жизнью. Выбросы всякие природой задуманы специально, чтобы человек мог рвануть в случае надобности или «по рогам» нехорошему человеку настучать одержимо и трудолюбиво, но никак не жрать и потреблять, что обычно и происходит у жаднюг чревоугодников, любителей наслаждений.
        Вот рецепт самой простой и действенной диеты: реже есть, а со временем получится и меньше - желудок сократится. Стоит добавить сюда хоть небольшие, но обязательные физические нагрузки, естественно, постепенно увеличивающиеся. Через пару-тройку месяцев придётся менять весь гардероб. А ещё через некоторое, весьма непродолжительное время начнётся вторая стадия похудания, когда начинаешь ловить на себе любопытные и «соболезнующие» взгляды знакомых. Они, видите ли, думают, что у тебя завёлся солитёр или ещё какая-нибудь порочащая твою честь гадость, или ты, бедняжка, неизлечимо болен, а может, даже произошло великое горе, и ты влюбился предательски и немилосердно, втюхался по самые лопухи! А особенно прозорливые, изворотливые и изощрённые, ибо судят обычно по себе, предполагают даже самое страшное, будто бы у вас завёлся самый лютый в истории человечества нечестивый недуг - любовница! Вот до чего дело-то, бывает, доходит! Да, говорят, это очень верно, плохие любовницы являются лучшим обезжиривающим средством всех времён и народов, они сравнимы лишь с парой-тройкой видов глистов-паразитов-сосальщиков,
работающих в счастливом симбиозе. Но хорошие, правильные любовницы, которыми, кстати, могут быть даже жёны, призваны быть любимыми и страстно любить в ответ, а заодно воодушевлять и вдохновлять на разные подвиги! Тогда-то как раз обезжиривание становится и невозможным, а похудание происходит само по себе, лишь от большой, но, безусловно, приятной затраты энергии. Так что нужно быть поосторожней с этими самыми диетами, если в них не особо разбираешься, а то как бы чего не вышло!
        У полных людей страдает разум, логика и объективное видение реальности. Короткий и простой вывод, позволяющий изменить себя: разные формы стресса могут вызывать и потребность в переедании. Нужно лишь постепенно переключить себя на другие варианты выхода из стресса, особенно хороши физическая нагрузка, саморазвитие, посильное воздержание в поглощении излишеств и разумная диета - просто здоровое питание без зацикливаний, можно всё, но в разумных необходимых пределах.
        Элементарная математика: ежели эффект нулевой, то потребляемые калории равны расходуемым, следует меньше есть и чуть больше заниматься физическими упражнениями. Сжигание калорий должно быть стабильно больше их получения, а от святого духа не полнеют! Сразу будет эффект, как только уменьшится потребление и увеличится нагрузка. Исключить надобно алкоголь. Сухим вином или кислотосодержащими продуктами, даже квашеной капустой, вполне можно добиться некоторого похудания, только не литрами глушить это вино, так можно сделаться и алкашнёй безумной, хоть и худосочной. Худеть нужно головой - разумом и переменой образа жизни.
        Когда хочется есть или нет желания заниматься, стоит только увидеть пыхтящего в мученьях толстяка, лень и обжорство тут же как рукой пухлой снимает. Стоит попробовать взглянуть на себя глазами, своими же вытаращенными от отвращения глазами, допустим, будучи уже долгое время в норме - в хорошей физической форме. Какие ощущения мы испытаем? Разница между эмоциями сейчас и ощущениями тогда - это и есть правда, которую некоторые старательно скрывают и сглаживают, ловко убеждая себя: им якобы это не так уж и нужно, можно и не худеть.
        Не о конкретных диетах и поглощаемых калориях речь, а о более важном и нужном. О принципе, основной формуле, выведенной для каждого в процессе борьбы с полнотой. Например, я «успешно» вёл борьбу с детства. Моя бабушка, практически как в анекдоте, бежала впереди меня с запечённым в квашеной капусте гусем, а я по запаху за ней - так я занимался бегом!
        Разум привести в норму в этом плане, безусловно, гораздо сложнее, нежели привести в порядок тело, хотя и здесь одно зависит от другого, а всё вместе от степени запущенности - пройдена или нет точка невозврата. Совершенно не обязательно для приведения в порядок разума кидаться во все тяжкие, например, получать очередное коллекционное высшее образование, оно, скорее всего, покалечит ещё больше, а соответственно, лишь навредит. Не каждое учение есть свет, гораздо чаще оно освещает новое заблуждение и светит во мрак узкого тоннеля!
        Нужно начать с самого простого, необходимо получить пинок или зацепку, споткнуться и очнуться. Можно начать с прочтения книги или просмотра фильма, или простого разговора, да с чего угодно! Если ждёшь и хочешь - пинок обязательно получишь, и тогда останется лишь наблюдать и получать удовольствие от процесса. Да, самое лучшее - это общение с живым и разумным человеком или даже несколькими людьми, с каждого по крупице и - страждущему мысль. Мысль, как огонь, передаётся от человека к человеку и может разгореться в нём, была бы пища и стремление, как дрова и ветер!

* * *
        Глава 13
        Проверка
        Подобные рассуждения окончательно прогнали сон, и решил я придумать анекдот. Так я поступал часто дома. Бывало даже, начинал фыркать от смеха, за что и был не раз сослан чуткой женой на кухню.
        И вот что получилось с анекдотом.
        Шерлок Холмс встречает доктора Уотсона после короткой вынужденной разлуки - тот выполнял одно важное задание. Холмс тщательно подготовился к встрече своего старого друга и устроил торжественный ужин с перепелами и бутылочкой из Помероля.
        Вечер удался на славу. Холмс был, как всегда, в ударе - много шутил и блистал красноречием, а также своими обширными познаниями во многих областях, но закончил он своей излюбленной темой - жуткими и смертоносными ядами.
        Наконец миссис Хадсон внесла огромную конфетницу, наполненную всевозможными сладостями в красивых обёртках, и подала чай. Холмс приступил к чаепитию, но и Уотсон не уступал своему другу в проворстве поглощения конфет. Очень скоро они насытились, и тогда Холмс торжественно произнёс:
        - Друг мой, я решил поставить один весьма занимательный опыт, именно для этого и пришлось заказать так много конфет, - Уотстон насторожился и мгновенно сделался серьёзным. - Половина из них была с сюрпризом: некоторые конфеты должны вызвать рвоту, другие понос, а третьи - потерю сознания. Зато оставшаяся часть конфет совершенно безвредна. Мы с вами знатно приложились к ним, и теперь нам не составит труда установить, кто же из нас более или менее удачлив, ибо я намереваюсь в скором времени написать по этому поводу монографию.
        Уотсон побелел, словно полотно, и вскочил со своего места. Холмс, с интересом наблюдавший за своим другом, последовал его примеру. В воцарившейся тишине они испытующе взирали друг на друга, и крупные капли холодного пота струйками стекали по напряжённому лицу Уотсона. Холмс же был, как всегда, спокоен и невозмутим.
        Вдруг на кухне, куда недавно удалилась миссис Хадсон, кто-то звучно испустил ртом воздух и, одновременно с этим, протяжно и изрядно громко - газы. В довершение всего раздался звон и грохот опрокидываемой посуды, а затем глухой стук падающего тела. Лицо доктора Уотсона исказила гримаса ужаса, он покачнулся, но Холмс успокоил его:
        - Не стоит паниковать, друг мой, теперь уже всё позади и вы тоже можете… расслабиться!
        - Но я ничего не понимаю! Что вы имеете в виду, Холмс? - натужно просипел доктор Уотсон и вознёс к небесам трясущиеся руки.
        - Но это же элементарно, Уотсон - только что вы были свидетелем того, что эффект плацебо успешно срабатывает не только в сторону исцеления. К тому же теперь мне совершенно ясно, кто регулярно похищает мои любимые конфеты. Раньше-то я грешил на вас, ибо фантики от них вечно валялись под вашей кроватью. Кстати, я чертовски скучал во время вашего вынужденного отсутствия, но наконец вы здесь, и завтра у нас запланирован поход в оперу, а также ещё один важный опыт.
        Моё тихое хихиканье не могло потревожить Дормидорфа. Он задавал такого храпака, что даже занавески вздрагивали и ходили ходуном от исходящих потоков воздуха и шумной вибрации. Я лежал и вспоминал тот мир, в котором жил, пытаясь сравнить его с этим. Да, наверное, мне всё же больше нравится именно этот.
        Вдруг до моего плеча кто-то дотронулся. Знакомый голос, хозяином которого был, естественно, не кто иной, как наш мохнатый домовик, вежливо, но настойчиво попросил меня не шуметь и не паниковать, а затем, уже невзначай, и небольшой пакетик пряничков. Я недоумевал, потому также вежливо и настойчиво попросил его оставить меня в покое, и вместо того, чтобы колобродить по ночам и выпрашивать еду у честных жителей гостиницы, совершить лучше лёгкую пешую прогулку. И чем дальше получится у него уйти, тем целее он будет по возвращении.
        Домовой спокойно выслушал совет и, что характерно, вовсе не удивился моему предложению, а пустился в объяснения, пытаясь склонить меня выложить ему хоть немного пряничков! Да пусть хоть совсем чуть-чуть, но именно сейчас. Так уж ему сильно припекло, что терпежу дождаться утра уже не хватало, он готов даже Юриника на два дня оставить в покое ради этого. Но я ни в какую! Нечего поощрять его ночные заскоки, а то, чего доброго, войдёт ещё в привычку, потом и вовсе не отвяжешься.
        Потом вижу: дело серьёзное, раз он готов на такие немыслимые жертвы, как оставить Юриника в покое на целых два дня. Мне стало интересно, что этот полуночный гном замыслил. Ведь тут, по всему видать, не только банальным чревоугодием попахивает! И тогда я предложил ему сделку: либо он сразу, прямо сейчас говорит мне всю правду, как на духу, либо отваливает от меня с концами и навсегда. Тогда он мялся, мялся, но в конце концов, застенчиво улыбаясь, принялся призывать меня ко всем известной мужской солидарности. Я выпучил на него от удивления глаза - не хватало ещё, чтобы он оказался похотливым полуночным гулякой, заманивающим и соблазняющим местных женщин при помощи наших пряников! Но он, застенчиво рассмеявшись, разубедил меня. Все женщины его, видите ли, не интересуют, по крайней мере в данный момент. Пока ещё не интересуют. И тут же спросил уже более заинтересованно:
        - А что, это действительно возможно проделывать, хоть изредка, при помощи пряников?
        Я, глубокомысленно почесав затылок (нельзя было ни в коем случае ошибиться с ответом), сказал:
        - Ну конечно же, можно! Это же женщины, существа плохо и мало изученные людьми! А пряники, что пряники? Пустяки всё это! Тут дело не только в пряниках, а в том, что их вообще интересует в данное время года, а интересует их очень многое. И целой ночи не хватит, если начать перечислять. В общем, всё это пустая трата времени, берёшь одну из них и начинаешь целенаправленно и тщательно изучать. Да-а, а пока ты её эдак с любовью и неостывающим интересом изучаешь, она умудряется уничтожить целый годовой запас твоих пряников! А ты даже глазом моргнуть не успеешь, как уже должен ей ещё столько же!
        Домовик при словах «уничтожить годовой запас» сразу что-то твёрдо решил для себя, и, надо думать, не в пользу женщин. И тогда я продолжил уже более спокойно:
        - Держись подальше от женщин, мой тебе совет, ну, коли уж совсем невмоготу, то выбери себе парочку для разнообразия, но ни в коем случае не больше. Я всегда так делаю.
        И тут домового понесло, не остановишь! Он, эмоционально размахивая руками и ногами, объяснил мне, наконец, свою просьбу доходчиво и членораздельно, чего я и добивался от него вот уже битых пятнадцать минут. Оказывается, у этой славной гостиницы нет домового, но есть… домовая! И какая!!! Прелесть! Женщина красоты необыкновенной! Просто пальчики оближешь! В общем, объеденье и загляденье одновременно. Очень милая, просто-таки во всех отношениях редкой души женщина.
        Здравствуйте, я ваша тётя, приехали! Не хватало мне ещё по ночам выслушивать его эротические фантазии о соблазнительных прелестях всяких там домових, главное, чтобы они не вошли у него в привычку, тогда я окончательно пропал. Даже и не представляю, как или куда можно приспособить домовиху! Ладно бы говорил про настоящих женщин, это хоть иногда бывает интересно, а про домових и слушать не желаю, а особенно перед сном! Радовало только одно, что речь шла пока только об одной домовихе, а не о массовом использовании, как пряников, так и моего терпения. Может, мне повезёт, и он вообще окажется однолюбом, как я.
        Домовой тем временем продолжал свой «увлекательный» рассказ. Оказывается, для полного взаимопонимания и наслаждения им очень не хватает именно пряников, которые к превеликому счастью находятся именно в моём рюкзаке и о которых этот хвастун уже успел донести своей пассии.
        Дормидорф, когда было время, назаказывал у скатерти много всякой всячины, в том числе и пряников для Мокси, так - на будущее, чтобы потом лишний раз не пользоваться ею на виду у всех. А Мокся, видимо, в порыве безудержной страсти, так неожиданно нахлынувшей на него сегодняшней ночью, решил поделиться самым дорогим - своими любимыми пряниками. Что было делать? Я его прекрасно понимал, чисто по-мужски понимал. Не бросать же его в такую ответственную минуту, тем более что от меня всего и требовалось: дать ему немного пряников! Пришлось вставать и на ощупь искать свой рюкзак.
        Пряники были найдены и переданы в дрожащие от нетерпения мохнатые ручонки домового. Он искренне поблагодарил меня и заверил в своём глубоком уважении, обещая отплатить мне той же монетой, как только представится удобный случай. А я в ответ убедительно попросил его только об одном - не переборщить со своей искренней благодарностью и не заблагодарить меня до душевного и психического расстройства. И ещё я напомнил ему, что расплата домовихами для меня неприемлема, а вот насчёт Юриника, если честно, я не в курсе, надо бы это уточнить. Конечно, я сразу же объяснил домовику, что шучу, на том и расстались.
        Теперь, когда я улёгся обратно в кровать, мои мысли перенеслись к моим любимым жене и дочке, которые хоть и не так прекрасны, как домовая у Мокси, но для меня лучше них нет. А пряники там и разные иные кулинарные вкусности они, кстати, любят не меньше, а по-моему, даже больше. Уж таких любителей, коими являются они, днём с огнём не отыщешь! Порой они вдвоём за один такой удачный дневной присест легко могут уничтожить недельный запас сладостей, припасённых мной для них же к чаю. При подобном обжорстве просто невозможно сохранить своё тело в приличном физическом состоянии, то есть очень трудно избежать крайне нежелательных жировых отложений в самых нелицеприятных местах. Для кого-то невозможно, но моим сластёнам каким-то чудом удаётся проделывать подобные чудеса на протяжении уже многих лет. Это прямо-таки две фабрики и третий - комбинат, это когда к ним присоединяется тёща. При этом, налегая на мучное и сладости с утра до вечера со страшной силой, они ещё умудряются худеть! Комбинат я в расчёт не беру, он стабилен, а точнее, стабильно идёт на расширение. А происходит это чудо с похуданием, видимо,
от неимоверных психических потрясений и нервных усилий, затраченных ими на ожидание предстоящего прекрасного во всех отношениях события - поглощения всевозможных сладостей. Да-а уж, удивительное рядом! С этими мыслями я, наконец-то, и уснул.
        Утром нас разбудили ввалившиеся в комнату и, как всегда, спорящие Юриник с Дорокорном. Оказывается, под утро Дорокорн проснулся от какого-то шороха, исходящего из-за двери. Он разбудил потихоньку Юриника, и они, уже вместе подкравшись к двери, слегка приоткрыли её. Источником шума был крадущийся, словно вор, Корнезар с вороном на плече. Но, что самое удивительное: он был со своим походным рюкзаком и полностью экипирован! Что означало только одно - побег от нас непонятно по какой причине. Зачем тогда было тащить нас сюда, чтобы потом бросить и сбежать? Вот по этому поводу друзья и спорили, выдвигая версии одна нелепей другой и удачно опровергая версии друг друга. Дормидорф слушал их, слушал, а потом и говорит:
        - Да не спорьте вы уже, лично мне всё понятно! Всё просто, как лосиная лепёшка в ясный день, но понял я это именно благодаря вашему спору, как это ни удивительно.
        Спорщики синхронно замолчали, так же синхронно повернулись в сторону говорившего и опять синхронно закрыли и снова открыли рты, замерев в немом вопросе.
        Все мы некоторое время вопросительно молчали, уставившись на Дормидорфа. Он же всё ещё выдерживал необходимую ему театральную паузу, неизбежную и нужную для полноты производимого эффекта, издевательски хитро поглядывая на нас. Его взгляд как будто с издёвкой говорил нам: «Ну, всё же так просто, кто из вас первым додумается до истинной причины этого поступка Корнезара и ворона?» Среди нас не было первых, зато не оказалось и последних. Мы молча ждали, когда он прекратит свои преподавательские штучки. Думали мы приблизительно так: «Пусть умненький дедушка всё разжуёт нам сам и положит в рот». И наконец дождались этого знаменательного события. Дормидорф важно начал, почёсывая и приглаживая свою бородку:
        - Всё просто и ясно, как божий день. Корнезар с вороном желают проверить, что же мы станем делать. Может, это даже своего рода экзамен на смекалку и сообразительность. К тому же за нами наверняка будут следить амекарцы и ворон, или ещё кто. А вдруг мы шпионы и начнём отправлять сообщения направо и налево, а их можно перехватить, и так далее!
        Упивался своей догадливостью Дормидорф недолго, потому что я сказал ему:
        - Ты знаешь, зачем он это сделал, а я знаю, что делать нам в свете развернувшихся событий!
        Теперь настал мой черёд наслаждаться всеобщим удивлением.
        - Хорошо, - забасил Юриник, - прекрасно! Просто замечательно, что вы все такие умненькие и благоразумненькие, но только не надо тянуть кота за хвост!
        - Думается мне, - продолжил я, - что нам нужно быстрее собираться и отправляться вслед за Корнезаром, как будто ничего не произошло и никто от нас не убегал.
        Дед некоторое время думал, шевеля губами, а потом согласился, как и остальные. Мы быстро привели себя в порядок и, даже не позавтракав, тронулись в путь.
        Утренний воздух бодрил прохладой. К тому же туман, по своему обыкновению, не баловал теплом. Было зябко, неуютно, сырость пробирала до костей, и потому все старательно кутались в тёплые походные плащи. Солнце только начинало медленно и величественно подниматься из-за горизонта. Через какой-нибудь час-полтора всё проснётся, отогревшись в его живительных лучах, а пока ярко-огненный шар, уже показавшийся из-за горизонта, заливал всё вокруг мягким светом надежды. Были те минуты, когда всё в природе замирает и жадно впитывает энергию светила. Тишину нарушали лишь звуки наших шагов.
        Мы быстро прошли через посёлок и направились прямиком к лесу по сужающейся тропинке, когда шедший первым Юриник остановился и указал рукой на сбитую росу и свежие следы на траве, уходящие в сторону.
        - Здесь точно кто-то прошёл, и, по всему видно, совсем недавно, - сказал он. - Это не наши ли друзья, часом, решили сойти с тропинки, чтобы запутать следы?
        - Скорее всего, друг, - поправил его Дорокорн, - Корнезар был один, а ворон, как пить дать, сейчас следит за нами с какого-нибудь дерева. И следит не только ворон.
        Дорокорн указал взглядом в сторону только что покинутого нами селения. И действительно, сквозь полуразорванные клубы тумана едва просвечивали призрачные силуэты людей, неподвижно стоящих и смотревших нам вслед.
        - Послушай, Дорокорн, - возмутился Юриник, - почему ты всегда меня поправляешь и противоречишь? Это просто неприлично, знаешь ли! Порой обидно ведь! Ты где воспитывался? Что я тебе, малыш какой-то неразумный, что ли?
        Дорокорн открыл рот, чтобы веско аргументировать своё очень правильное поведение и, как всегда, согласиться с тем, что Юриник и есть какой-то неразумный малыш, но его беспардонно и весьма вовремя перебили.
        - Ну не спорь же ты, Юриник, - ответил вместо Дорокорна Дормидорф.
        - Дорокорн, скорее всего, прав. К тому же в ваших спорах у меня рождается истина! А вообще истина охотнее рождается в беседах. И знаете, у меня вдруг возникла интересная мысль, а не пойти ли нам прогуляться по этому следу? Вдруг нам удастся нагнать Корнезара? Тогда мы точно узнаем, правы мы или нет.
        Хоть время для прогулок было выбрано и не совсем удачно, но мы дружно поддержали предложение деда и быстро пошли по следу, без сожаления свернув со старой нахоженной тропы и оказавшись по пояс в густой мокрой траве.
        След, всё время шустро петлявший между кочками, тянулся вдоль опушки, будто его оставил вовсе не человек, а чем-то сильно перепуганный заяц. Вдруг неожиданно резко он свернул и направился прямиком к лесу и уже больше не извивался, а вёл нас точно, как по линейке, до самых деревьев. И вот мы снова в лесу. Минут сорок шли, пока на небольшой полянке не заметили знакомую фигуру Корнезара, мирно сидевшего на стволе свежеповаленной берёзы в клубах пара.
        - Я уже замёрз, поджидая вас. Думал: «А не сбились ли они со следа, неужто мне нужно будет идти их искать?» Ан нет, сами отыскались, хоть это радует. Но и настораживает, каким это образом вы…
        - Что означает ваш неожиданный уход из гостиницы? - ответил вопросом на вопрос Дормидорф, бесцеремонно перебивая Корнезара.
        - Раз уж вы здесь, значит, всё правильно поняли! А я, кстати, так и предполагал, - был ответ, а мгновением позже Корнезар добавил: - это всё одержимый Коршан со своими сомнениями, подозрениями и проверками, пернатый параноик. Лично я в вас ни грамма не сомневаюсь, вы мне даже нравитесь чем-то, но сейчас не об этом. Теперь мы вполне можем продолжить поход вместе, если у вас нет возражений. Я заодно и согреюсь.
        Возражений не было. Находясь недалеко от основной тропы, мы с лёгкостью выбрались на неё. А ещё через некоторое время перед нами показалась река. Наверное, она подумала, завидев нас: «Ох уж эти двуногие, всё мельтешат по своим никчёмным делишкам!» Или ничего не подумала.
        Вот и наш плот, привязанный к коряге, а невдалеке сторожевой отряд, расположившийся возле довольно большого и весело потрескивающего костра, стреляющего в разные стороны горящими угольками, видно, дрова были основательно пересушены.
        Немного поговорив со сторожевыми воинами, заодно согревшись и частично подсохнув, мы перешли на плот. Попрощавшись, отчалили от берега и медленно поплыли под громкое и одобрительное кряканье ворона, который всё это время, от посёлка и до реки, неотступно следил за нами. Коршан не обратил никакого внимания на то, что высоковысоко, гораздо выше, чем находился он сам, за нами, а заодно и за ним зорко следила ещё одна пара глаз, принадлежащая огромной птице, имя которой - Агрес. Я бы этого тоже не заметил, если бы не Дормидорф, который прошептал, заходя на плот:
        - Всегда отыщется тот, кто может летать выше и видеть лучше!
        Действительно, высота, на которой парил Агрес, впечатляла. С земли он казался не больше букашки. Агрес оставался верен договору, заключённому с ним Дормидорфом. Приятно осознавать, что такая сильная и смелая птица находится на нашей стороне и в любую минуту готова прийти на помощь.

* * *
        Глава 14
        Лесные люди. Ночёвка
        Течение реки, как правило, несколько ускоряется возле самого берега, особенно со стороны выпуклости, где берег на крутом повороте пупком врезается в реку. И чем круче этот пупок, тем быстрее и сильнее течение реки в том месте. Солнце начинало припекать всё жарче. Тишина. Вода, весело журча, быстро несла нас вдоль живописных зелёных берегов. Земля племени амекари заканчивалась, и начиналась свободная земля. Так Дормидорф называл поля, за которыми находились владения лесных людей, или, правильнее сказать, людей леса. Так их называли мои спутники, восхищённо рассказывая об их великих подвигах.
        Это были бесстрашные, но не безрассудные люди, живущие обособленно от других племён в обширных местных лесах, простиравшихся повсюду, насколько хватало глаз. Никто не знал даже приблизительно численности этого народа. Бывало, что, проходя через их территорию, не встретишь ни одного из них. Иногда получалось и сильно наоборот: можно было наткнуться на довольно большой отряд, человек восемьдесят или сто, а то и больше, это уже как повезёт, смотря с чем ты пришёл. Этих людей называли лесными не только потому, что они жили в лесу, но и потому, что они сроднились с ним и стали его частью.
        Лесные люди были такими мастерами маскировки, что если встреча для них нежелательна, то можно долгое время бродить по их землям, чуть ли не по головам, но так никого и не встретить. И напротив: если ты им нужен, то достанут из-под земли, в прямом и переносном смысле. Молва гласила, что они честны и справедливы до чёртиков и всегда готовы прийти на помощь любому существу, но коли решат кого-либо наказать, то выполнят задуманное в лучшем виде. Питались они тем, что находили съедобного в лесу, а найти тут можно было много чего. Могли, когда надо, быть неприхотливыми и непритязательными, но придавали большое значение трапезе. В еду шло всё, причём у них не было специально отведённого для этого времени. Когда захотели, тогда и поели. Это вполне могло происходить и во время движения, прямо на ходу. Там орех, здесь молодой побег ели или гриб какой, полезный и калорийный, уж они-то знают, что лучше употребить в пищу, а что подсунуть наглому амекарцу. Некоторые предпочитали питаться вкусными и питательными насекомыми, наверное, даже омерзительно хрустящими.
        Лесные люди готовили для себя всевозможные отвары и настои, как для сиюминутного применения, так и впрок. Говорят, что с их помощью можно при желании вылечить за весьма короткое время практически любой недуг. Они небезосновательно считают, что только лишь непроходимая упрямая людская глупость неизлечима и крайне заразна своими вибрационными волнами, а всё остальное исцеляется, было бы хоть какое-нибудь время и желание. А вот что за желание, они не уточняют. Желания-то бывают разные. Получается, если кто-то, якобы желая вылечиться, покупает в аптеке некое лекарство, на самом деле желает не исцелиться, а поскорее сыграть в ящик и освободить место. А это уже его законное право, и дело суверенного государства предоставить дорогому человеку такое право и нежно подтолкнуть к выгодному нужному выбору, ещё и подработать на этом, откровенно подхалтурить на своей собственной халтуре. А действительно, к чему использовать разум, когда проще позволить себя околпачить и скорее отправиться в небытие?
        Жители леса не испытывали потребности лишь в дурманящих, а следовательно, отравляющих организм веществах. Хотя они и знали множество подобных рецептов и с успехом применяли эти знания, но преимущественно против врагов, коих у них, нужно заметить, было не так много.
        Но люди леса не постоянно вели такой аскетический образ жизни. Когда была возможность и желание, они могли себе позволить пиры с множеством разнообразных кушаний, с мясом и рыбой, сладостями и вареньями, а также развлечения с песнями, танцами, хороводами вокруг пылающих костров и всевозможными состязаниями в силе и ловкости не только тела, но и ума. Тут им не было равных.
        В процессе того, как мне рассказывали об этом племени, я начинал понимать, что наверняка они обладали способностями гипноза, кто в большей, а кто в меньшей степени, но обладали многие и с успехом применяли в повседневной жизни. Но сами они не считали свои навыки чем-то из ряда вон выходящим. Так себе - норма жизни.
        Дорокорн говорил, что амекарцы недолюбливали и опасались людей леса потому, что те были ловки, сильны и выносливы, а главное, умны и хитры. Немудрено, совокупность всех этих качеств делала их очень опасными противниками. Кроме того, они никогда и никому не позволяли безнаказанно обижать своих соплеменников, да и вообще кого бы то ни было. Вот кого надо бы противопоставить живодёрам из моего мира. Получалась этакая лесная рать защитников. Поэтому нечасто можно было встретить амекарца, в здравом уме и трезвой памяти свободно и безбоязненно разгуливающего по владениям лесных людей.
        Когда-то давно между этими двумя племенами возникали вооружённые стычки. Обычно из-за того, что распоясавшиеся от безнаказанности амекарцы начинали безобразничать и устанавливать по своему обыкновению в лесу собственные порядки. То деревья начнут вырубать почём зря, а то ведут себя, словно они хозяева жизни, охотятся на животных ради удовольствия, устраивают пожары или пачкают, поганят и мусорят. Тогда подойдут к ним несколько лесных людей и скромно так, по-мирному, безо всякого нажима предложат угомониться, восстановить испорченное и убраться восвояси. На что амекарцы, естественно, отвечали грубостью и остервенелым нападением. Что поделать, на то они и амекарцы, чтобы понимать только железный кулак, засунутый поглубже, чтоб жить мешал. Тут же из-за каждого куста, с каждого дерева в них со свистом летела туча камней, стрел и копий. Это почему-то сразу не нравилось заносчивым и самолюбивым амекарцам. Они на это очень сильно обижались и расстраивались буквально до слёз. Но всё же амекарцы, в силу своего слабоумия понимавшие только силу, с течением времени уяснили наконец общепринятые правила
хорошего тона. Правда, это произошло лишь тогда, когда они убедились: если что, мало не покажется! Здесь можно и в репку получить, так наваляют, что и не унесёшь. И тогда лесные люди сменили тактику. Как только кто-либо из нежелательных людей заходил на их территорию, здесь же у таковых возникал в душе безотчётный страх и ужас, принимавший именно те причудливые формы, которых больше всего в жизни и боялись нежелательные гости. Все эти страсти-мордасти усиливались у них в воображении многократно, пока не увеличивались настолько, что затмевали все другие мысли, ощущения и желания. Причём чем больше человек сопротивлялся этому безотчётному ужасу, тем сильнее и быстрее это чувство в нём росло, овладевая всем сознанием без остатка. Появлялось неудержимое, не поддающееся здравому рассудку и воле желание всё бросить и поскорее забыть о своих планах, а заодно как можно быстрей покинуть это крайне негостеприимное место. Бежать без оглядки подальше и больше никогда не возвращаться, а потом постараться навсегда забыть о случившемся, как о кошмарном сне.
        Вот и получалось, что лесные люди на расстоянии ощущали, с добром к ним идут или со злом, и могли воздействовать на психику человека на уровне тонкого мира. Так они приучили амекарцев считаться и уважать себя.
        Теперь-то никаких конфликтов давно уже нет и в помине. И те, и другие живут, как им нравится, и процветают - каждое племя в своём направлении, стараясь лишний раз не трогать друг друга без особой нужды.
        Кстати, владения людей леса простираются на огромные расстояния, и Подземный город находится как раз на их территории. Получается, что те амекарцы, которых нанял Корнезар, попадут явно не на курорт, и нервишки им подлечить, скорее всего, не удастся. Что ж, посмотрим, это всё у нас ещё впереди. А пока мы плыли по широкой реке, выбравшись на самую середину, наслаждались пейзажами меняющегося ландшафта и негромко переговаривались друг с другом.
        Юриник, как всегда, управлял плотом и по своему обыкновению спорил с Дорокорном. На этот раз о преимуществах плота перед лодкой. Юриник, отстаивающий преимущества плота, приводил всевозможные доводы и конкретные факты в пользу своей теории. Распаляясь всё больше и больше, делая сосредоточенное лицо и гулко пристукивая при этом ногой по палубе, он доказывал:
        - Заметь, на воде держится очень устойчиво, можно и костёр развести, и поспать, и парус поставить, а места сколько - хоть танцуй! А что твоя лодка? Тьфу, одно недоразумение!
        Дорокорн настаивал, что лодка много лучше, и приводил не менее серьёзные и весомые аргументы, снисходительно улыбаясь:
        - Брось! Да что ты такое плетёшь? А то я сам не знаю! Да пойми ты, наконец, что коли лодка большая, то на ней легко можно делать всё, что ты мне сейчас перечислил! Только она легче в управлении, что немаловажно, маневренней и быстроходней. А всё почему?
        Юриник открыл рот, чтобы ответить, но Дорокорн, не дав ему такой возможности, продолжил, не ослабляя напора:
        - Вижу, не знаешь! А между тем всё примитивно просто! Потому что моя широкая и просторная лодка сопротивление воде оказывает гораздо меньше, нежели твой хвалёный плотик. Лодка более обтекаема, потому она и скользит не в пример лучше, нежели твоя стиральная доска, да и вёслами можно при необходимости скорость увеличить. До назначенного места в три раза быстрее доберёмся, а если догнать кого нужно… ну или наоборот, удрать, то лодка ни в какое сравнение с плотом не идёт!
        Но у Юриника были свои мысли на этот счёт, которые он тут же выложил, вскочив со своего насиженного капитанского места и подбоченившись:
        - Ха-ха-ха тебе! Позвольте, пожалуйста, с вами не согласиться, дорогой друг! Во-первых, я никуда не спешу, и догонять, равно как и убегать, ни от кого не намерен! Пусть сами от меня убегают! Поспешность, понимаешь ли, нужна при ловле блох и при расстройстве желудка, а это свойственно больше тебе, нежели мне. А во-вторых, что ты скажешь, когда на своей огромной лодке сядешь на мель или на подводные камни посреди широкой и бурной реки, ведь у тебя, кроме больших размеров и скорости, будет в придачу глубокая посадка? Ну что, голубь сизокрылый, съел?
        И пока Дорокорн, открыв рот, пытался вставить слово и для этого искал хоть какую-то паузу в пламенной речи друга, хитрый Юриник, не давая ему такой возможности, продолжал:
        - А пока ты, беззащитный, будешь куковать посреди реки и судорожно кумекать, как стащить своё корыто с мели, я тебя десять раз обгоню со своей маленькой скоростью, но большущим опытом! И хватит со мной спорить, всё равно лодки у тебя нет, а если бы даже и была, то запомни на всю жизнь: уж я-то точно всегда успею на своём прекрасном плоту туда, куда ты обязательно опоздаешь!
        В таком духе они могли общаться часами. Дормидорф был прав: слушая их спор, гораздо легче принять правильное решение. В теперешнем же случае всё просто: если спешишь или собрался удирать - выбирай лодку, а если желаешь насладиться покоем и тишиной - плот.
        Теперь я решил переключиться на старину Дормидорфа, который в данный момент мило беседовал с Корнезаром. По выражению его лица надо полагать, что беседовал о приятном. Я, не показывая вида, старательно настроил свой слух на них и постепенно начал вникать в суть разговора. Дормидорф рассказывал Корнезару о птицах вообще и о семействе вороновых в частности. Но Корнезара, как видно, больше всего интересовал срок их жизни. И когда он услышал про триста лет… его это почему-то вовсе не обрадовало, повергнув сначала в шок, а затем в уныние, о чём ясно свидетельствовало обескураженное озадаченное выражение, блуждавшее на его измученном жизненными невзгодами лице.
        Потом Корнезара совершенно неожиданно заинтересовали всевозможные природные отравляющие вещества и яды. Ход его мыслей был предельно понятен: раз вороны так долго живут, то эту неприятность можно легко исправить. А следовательно, в случае удачного случайного отравления вполне можно рассчитывать и на хорошие скидки. Тогда Дормидорф, естественно, в шутку, но с самым что ни на есть серьёзным выражением лица, а он это умел и любил делать, заговорщицким голосом поведал Корнезару историю про то, что совсем недавно Коршан тоже осторожно выспрашивал и выведывал у него про яды. И не просто про яды, а про те, которые наиболее надёжно действуют именно на человека и наверняка приводят к концу, но, что особенно интересно, не сразу, а постепенно, чтобы тот имел счастливую возможность напоследок ещё и хорошенько, от души помучиться.
        На изумлённого Корнезара без слёз было невозможно смотреть. Я терпел, терпел и, не удержавшись, хмыкнул несколько раз подряд. И даже чуть не поперхнулся, закашлявшись для отвода глаз. Корнезар встрепенулся и придирчиво принялся всматриваться в моё лицо, заподозрив неладное. Пришлось делать вид, будто я зазевался и мне здоровущая муха попала в рот на вдохе, потому я и закашлялся, а заодно и в глаз, от того и слёзы потекли. Корнезар милостиво соизволил постучать мне по спине, что было бы весьма учтиво, если бы не было так больно. Мне показалось, что он несколько переусердствовал в своём порыве.
        Мало-помалу, в приятных спорах и добрых беседах прошёл день, начинало смеркаться. Настала пора задуматься о ночлеге. Ночевать на плывущем или даже пришвартованном к незнакомому берегу плоту никому не хотелось, одни комары чего стоили, да и опасно. Но Корнезар, как видно, не очень спешил с ночлегом. Неужели нам и ночью предстоит плыть? Как-то не похоже это на осторожного Корнезара, скорее всего, он что-то задумал и потому выжидает.
        Так и есть, он просто ждал, когда вернётся Коршан. Ворон тяжело приземлился, по инерции, словно заправский гусь, сделав несколько тяжёлых шагов перед окончательной остановкой. Он сказал, обращаясь ко всем сразу, голосом весьма далёким от совершенства, и тоном, оставляющим желать лучшего:
        - За следующим поворотом есть неплохая площадка на правом берегу, а приблизительно в полутора километрах вниз по течению расположен небольшой островок посреди реки. Он весь покрыт деревьями и кустарником, а посередине стоит большой бревенчатый дом, в котором кто-то живёт. Мы его и раньше много раз видели, но обычно проплывали мимо, ибо было ещё светло и останавливаться на ночёвку рано. Дотянули, копуши тягомотные, теперь отстаём от графика. Ну да ладно, нагоним. В том доме топят печь, а из трубы очень вкусно пахнет, готовят что-то вкусненькое! Не знаю, как вам, а мне совсем не помешает слегка перекусить. Настоятельно советую учесть это при выборе места для ночёвки. Выбор невелик, зато очевиден. Словом, выбирайте сами!
        Мы почему-то быстро пришли к общему решению: причалить к острову и попытаться напроситься на ночлег. Может, нас и пустят, чем чёрт не шутит! По крайней мере, попытаться следует. А заодно неплохо было бы выяснить, кому принадлежит эта избушка на курьих ножках, надеюсь, не людоедам.
        Минут через двадцать мы удачно вошли в маленькую тихую заводь посреди острова, где течение было, словно черепаха - только за смертью посылать. Но прежде нам пришлось хорошенько попотеть, борясь с быстрой водой на подходе к этой обители покоя. Река всегда ускоряет свой бег, омывая какое-нибудь препятствие, а в данном случае это был целый остров, это вам не какой-нибудь камешек или маленькая коса. Нам всем пришлось взять в руки шесты и вёсла и что есть силы налечь на них, чтобы не проскочить. Лишь благодаря удобной бухточке это удалось, а то бы неминуемо снесло в сторону, и не видать нам тогда крыши над головой сегодняшней ночью, как своих собственных ушей.
        Удачно высадившись на берег, мы решили не идти гурьбой, а отправить на разведку двух человек. Пошли Корнезар, который непременно жаждал всё держать под своим неусыпным контролем, и Дормидорф, желающий держать под контролем самого Корнезара. К тому же он был незаменим для придания делегации солидности. Идти было недалеко, дом виднелся из-за деревьев на пригорке. Слабо мерцали окошки, и действительно приятно пахло берёзовым дымком и чем-то вкусным.
        Стоило нашим разведчикам скрыться за деревьями, как мы тут же с удовольствием растянулись на тёплом прибрежном песочке, с нетерпением ожидая их возвращения и машинально наблюдая за слоняющимся взад-вперёд Коршаном. Перо ему в бок, как метко высказался про это его расхаживание Юриник. Ворон непрестанно что-то бубнил себе под нос, без устали шаря клювом в песке. Создавалось впечатление, что он всегда чем-то недоволен. Юриник, нехотя беря в руку булыжник, задумчиво произнёс:
        - Да-а… надо сказать, прескверный характерец… и бешеный нрав. Как я понимаю беднягу Корнезара… и сочувствую… Не повезло ему. Уж насколько мне нелегко приходится с некоторыми умниками-переростками, а тут ведь - застрелиться и не встать! Не позавидуешь.
        Дорокорн только тяжело вздохнул и перевернулся на другой бок. Коршан продолжал свои хождения по мукам. В его ворчании можно было разобрать отчётливо прозвучавшее имя Корнезара и сразу что-то резкое и грубое, уж не комплимент - это точно. Но после пламенной речи Юриника насчёт «достоинств» ворона, сказанной хоть и тихо, но, видимо, услышанной Коршаном, слово «Корнезар» было тут же заменено на «Юриник». Услыхав эту перемену, Дорокорн радостно и одобрительно захмыкал и довольно заулыбался, а Юриник раздосадовано фыркнул.
        «Раз уж делать нечего, - подумал я, - попытаюсь-ка проверить то, о чём проговорился как-то Корнезар насчёт ворона и удивительной потери его слуха, когда к этому процессу присоединяется безусловный рефлекс трепетного отношения к поглощаемому мясу». Я залез в свой рюкзак, где хранилась часть запасов нашей провизии, и достал кусок копчёного мяса. Как только на свет показалось источающее аппетитный запах мясо, случилось чудо! Шорох песка и недовольный бубнёж резко прекратились. Воцарилась оглушающая тишина. Ворон нагло уставился на меня, замерев на месте и выпучив глаза. Он только частыми рывками крутил головой, разглядывая меня то правым, то левым глазом. Я не собирался долго испытывать его терпение, тем более что второй моей целью было попытаться хоть немного подружиться с этой строптивой и беспардонной птицей. Я миролюбиво произнёс:
        - Коршан, ты, может, перекусишь немного, а то мы-то сейчас поедим и ляжем спать, а ты, наверное, всю ночь глаз не сомкнёшь, будешь нас охранять?
        Он, колеблясь, вразвалочку сделал пять-шесть нетвёрдых шагов в мою сторону, несколько раз щёлкнул клювом и, громко сглотнув, интенсивно закивал головой в знак безусловного согласия и полного одобрения. Теперь ворон уже не сводил глаз с манящего и завораживающего куска.
        - Ты уж извини его, что так, прямо из рук, по-простецки, а не на блюдечке с голубой каёмочкой! - ехидно пробасил Юриник под тоненькое попискивание Дорокорна, которое должно было означать одобрительный смех.
        Ворон даже глазом не повёл в их сторону! Даже клювом не дрогнул ни на йоту. Будто действительно ему разом начисто, просто-таки напрочь отшибло слух. Загипнотизированный куском мяса Коршан, пошатываясь на заплетающихся лапах, сделал ещё несколько шагов в моём направлении, преодолев, таким образом, уже добрую половину разделявшего нас расстояния.
        У меня молнией пронеслась мысль: «А не оторвёт ли этот живоглот мне палец вместе с вожделенным куском мяса?» Как будто читая мои мысли, Дорокорн предостерегающе произнёс:
        - Надеюсь, он копчёное мясо предпочитает сырому. Ты будь поаккуратней со своими пальцами! Я бы на твоём месте так не рисковал! Смотри, сейчас вместе с рукой оторвёт!
        И в самом деле, изголодавшийся Коршан был настроен более чем серьёзно, мне показалось, что у него закапала слюна, как у голодного пса при виде любимого лакомства. Я не стал рисковать, взял и подбросил навесиком мясо в сторону напрягшегося всем телом вечно голодного ворона. Коршан с приглушённым гортанным рыком опрометью ринулся в мою сторону, пробуксовывая на месте и швыряясь песком из-под «копыт». Он сделал гигантский скачок вверх, с шумом расправил крылья и на лету схватил вожделенный кусок! Сделав небольшой круг, он плавно спикировал на ближайшую ветку. И тут же приступил к набиванию своей утробы. Разрывая мясо на мелкие кусочки, Коршан начал жадно заглатывать их, подкидывая некоторые в воздух, чтобы лучше залетали в глотку. Мы восхищённо переглянулись. Ворон действительно теряет голову при виде мяса, иначе непременно отреагировал бы на подшучивание над ним.
        Быстро расправившись с угощением, Коршан удовлетворённо крякнул и, подлетев ко мне, пробурчал неразборчиво: «Наверное, медведь в лесу сдох. Но всё равно благодарю, было вкусно, но мало». А по-моему, вовсе и не мало, он же не орёл. А запросики, как у аэрокрокодила!
        Ворон вразвалку заковылял в сторону и, взлетев на дерево, принялся чистить клюв о ветку, точь-в-точь как разбойник очищает нож от крови невинной жертвы. В этот раз мне так и не удалось узнать, проникся ко мне Коршан чувством глубокой признательности или нет, но уже скупое «благодарю» из его клюва было для меня более чем достаточно для первого раза. Ещё несколько таких подношений, и, глядишь, мы с ним станем лучшими друзьями. Он будет плакаться мне в жилетку, а я - подтирать ему клювик своим носовым платком.
        Стало совсем темно. От реки потянуло прохладой. Комары атаковали нас не на шутку. От их отвратительного жужжания у меня начало свербить в зубах. Прилетели, понимаешь, поужинать нашей кровушкой. Мы все чесались, словно бродячие шелудивые псы, так что приходу Дормидорфа и Корнезара искренне обрадовались.
        Они рассказали, что в избушке живут на первый взгляд любезные старики со старухами. Точнее, два престарелых братца со своими жёнами. И они вовсе не против того, чтобы пятеро здоровенных мужиков немножко их объели, а вдобавок ещё и переночевали, проявляя тем самым, по моему мнению, чудеса гостеприимства. С нашей стороны это напрашивание в гости выглядело так: «Дайте воды напиться, а то так кушать хочется, даже переночевать негде!» Правда, еда и питьё у нас свои, ещё и их угостить хватит, но пускать незнакомых людей в дом не каждый отважится, тем более живя в столь глухом и отдалённом месте. Но раз они решились, то мы не заставим себя уговаривать.
        Приведя себя в должный порядок, мы дружно отправились в гости к хозяевам острова. На душе стало веселее и радостнее от осознания того, что мы будем ночевать в доме, а не в лесу. Уж очень нам хотелось поскорей и подальше спрятаться от злобных и голодных прибрежных комаров, которые обглодали нас почти до косточек.
        Через несколько минут мы уже знакомились. Стариков звали дед Кузьма, а сокращённо Кузя, и деда Миша. Но все звали его почему-то Мойша, когда хотели подшутить, или Михась, когда о чём-то попросить. Старушек величали баба Лена, в простонародье бабка Ленка, жена деда Кузи, и баба Ксения, сокращённо Ксеня, супруга Михася.
        Дедушка Мойша, младшенький братец, был на редкость смешливым добродушным старцем. Этаким дородным лоснящимся увальнем, любящим поговорить, порассуждать, лёжа на печи, и вовсе не дураком хорошенько покушать, если судить по его дородности. И всё бы ничего, да они с бабкой Ленкой недолюбливали друг друга, словно ядрёный насморк горькую микстуру. Ругались, как приблудная драная кошка с хозяйским псом. Я бы даже сказал, у них была какая-то ненависть, переходящая в стойкую несовместимость. И всё из-за языкастости и безалаберной болтливости последней и неудержимого пристрастия обоих к отвару из лесных красных мухоморов, к коему особую нежность и преданность испытывал дед Михась, а у бабки Ленки от него категорически развязывался язык.
        Доставалось всем, особенно многострадальному дедушке Мойше, который торчал у бабки Ленки, как кость в горле. Но он не любил долго оставаться в долгу, оттого и пытался честно вернуть его, да ещё и сторицей. Тогда-то бабка Ленка и начинала летать по острову и искать заступничества у деда Кузи, который порой осуждал её в довольно резкой форме, но грехи всё равно отпускал, жена всё-таки. Так и жили.
        Бабка Ленка с дедом Кузей, как выяснилось впоследствии, славилась ещё и своим необузданным страстным желанием прикарманить что-нибудь путём позаимствования и дальнейшего присвоения какого-либо добра. Конечно, берёшь ведь чужое, а отдаёшь своё, потом и кровью выстраданное. А при умении предприимчивого деда Кузи убеждать себя в извечной правоте под одобрительное щебетание пронырливой супружницы подобное мздоимство становилось плёвым и доходным делом. Может, из-за этих наклонностей их и отселили на уединённый остров? Потому они и были нам рады, хоть какое-то общение.
        Дед Кузя внешне был ощутимо повыше бабки Ленки, и если не брать в расчёт его отвисший животик, то и постройнее её. В его внешнем облике бросались в глаза большие оттопыренные уши, поросшие, будто мхом, зарослями кучерявых седых волосьев, а также пальцы-колбаски, как я уже говорил, загребущие и хваткие до чужого добра. Эти самые его пальцевидные пухлые сардельки, постоянно двигающиеся в такт речи, могли делать и добрые дела, например, что-то полезное по дому. Бабка Ленка, со свойственной ей практичностью и неуёмной фантазией, обязательно находила применение чему угодно.
        Кузина жена красотой не блистала, обладала слегка кривыми ногами и небольшим животиком. Не то чтобы она была бесформенна до безобразия, нет! Просто фигура была испорчена основательно и бесповоротно. К тому же у неё во время улыбки зияла приличная дырка вместо переднего верхнего зуба. По этой причине нам было трудно сдерживать ответную доброжелательную улыбку, которая неминуемо возникала, как только она начинала мило улыбаться, рассказывая нам о чём-нибудь своём, женском, наболевшем.
        Ведь, оказывается, деда Кузя был суров и требователен не на шутку… к другим! А себе, любимому, он позволял и милосердно прощал многое, практически всё. Здесь у него не было преград и ограничений. Бывало, как раскомандуется, разведёт философию с демагогией, так чертям тошно делается. И тогда его не остановишь, трясётся весь от праведного возбуждения и, брызжа слюной, убеждает себя, а заодно и всех остальных, в своей абсурдной и абсолютной правоте. А что там будет дальше, ему начхать, хоть трава не расти! При этом он считал себя очень достойным и рассудительным человеком, поэтому всем окружающим от него периодически перепадало немало указаний, ценных советов и наставлений. Да-а, запьёшь тут мухоморной настоечки…
        Жена дедушки Михася, баба Ксеня, была серенькой мышкой, внешне ничем не примечательной, что само по себе очень даже неплохо, разве что была намного младше всех по возрасту. Зато гораздо умнее, что немаловажно, хоть и парадоксально. Бабушка Ксюша была молчаливой и скромной старушкой, постоянно чем-то без устали занимающейся по хозяйству. Похоже, в этом доме всё хозяйство было на ней одной, бабка Ленка же была пригодна лишь для того, чтобы стоять на подхвате.
        От колоритных братьев-дедов зависело пропитание и добыча припасов для заготовки провизии на зиму. Процесс, безусловно, более творческий, к которому необходимо было подходить с выдумкой и умением, а приготовить-то дело нехитрое, чего там, сумеет и женщина, было бы из чего. Что ж, правильно, мужей надлежит лелеять и оберегать от излишних хлопот, они существа с тонкой моральной и физической организацией и созданы скорее для стимулирования женщины, нежели для тяжёлой и изнурительной работы. Я уверен, что многие женщины, по крайней мере, самые мудрые из них, со мной в этом согласятся, а коли не согласятся, значит, они ещё не созрели и недостаточно набрались опыта, но это ничего, женская мудрость - дело наживное.
        Женщина теперь за мужчину особенно не держится, по этой причине возникают нарастающие недовольства и скандалы, ведущие к разладу отношений. Ещё совсем недавно ей прожить без него было крайне затруднительно, практически невозможно. Это и заставляло женщину держаться всеми руками и особенно ногами за мужа! Взять хоть любое смутное или тяжёлое время… А сейчас мужчины всё реже и реже бывают так уж необходимы - многие вопросы можно решать с успехом и без них, а вскорости, видимо, можно будет отказаться с лёгкостью и от этого. Семейная жизнь ныне, в большинстве своём, ведёт к угасанию страсти, которая в былые времена зачастую перерастала в нечто более стабильное и глубокое, всеобъемлющее, а потому сильное, что ещё называют любовью.
        Вот и получается, что теперь идеальными отношениями являются не очень частые встречи при обоюдном увлечении, когда легко можно разбежаться и не нужно завязываться очень уж основательно. Только эти отношения могут стать реальной альтернативой старым и добрым семейным узам. Особенно учитывая, что в семье теперь повсеместно присутствуют нарастающее раздражение, которое женщина не желает более терпеть ни под каким видом. И уж тем более сводить на нет, как это бывало ранее веками, пусть это и было вынужденно, потому что тогда без мужчины выжить было очень непросто.
        Если иной блаженный мужчина во всём способен уступать, ему обязательно садятся на шею, а потом и вовсе избавляются, но теперь уже потому, что он «тряпка бесполая».
        Как ни парадоксально и странно, но для перемены к лучшему в семейных отношениях необходимы извне какие-то глобальные неприятности, катаклизмы, смуты, когда мужчина вновь сможет проявить себя, а иначе всё так и будет развиваться и двигаться по заданной наклонной плоскости. Ведь мужчины теперь уже приносят женщине гораздо больше неудобства и недовольства, разочарования и раздражения, нежели пользы и великого счастья. Про исключения, подтверждающие правила, речь здесь, конечно, не идёт.
        Многие женщины, живущие без мужчины, стремятся скорее окунуться с головой в семейную жизнь, а живущие с мужчиной - избавиться от неё. Никто не жаждет становиться несчастной и терпеть вечно. И тогда женщины приходят к вольному одиночеству и гордо именуют себя любовницами, находящимися в свободном плавании и трезво осознающими, что лишь это способно дать им состояние, приближенное к счастью, в сложившейся коварной действительности. Наверное, это самое правильное и разумное решение с их стороны.
        А мужчины всё продолжают одурманиваться разнообразными способами, лишая себя остатков человеческого облика, запускают себя до дикого ужаса и ведут омерзительный образ жизни или кидаются в полную противоположность сказанному и невыносимо любят и ценят себя до чёртиков. А почему? Да именно по той же самой причине - все вокруг бесятся с жиру! Ну а зачем держать себя в форме умственной и физической, когда это теперь совершенно не жизненно необходимо, а денег они и с одной извилиной и внушительным мамоном заработают… или заграбастают, какая там работа? А женщины их и таких невыносимо обожают.
        Мы все катимся в бездну и, даже понимая это, ничего сделать не в состоянии. Необходимо принимать ситуацию такой, какая она есть, и пытаться исходить из неё, оставаясь при этом тем, кем решил оставаться.
        Теперь общаться и жить с женщиной можно и нужно, лишь пока это приносит обоюдное счастье, возможно, это следует делать с разумными перерывами и без давящих уз. Но случись только нечто чрезвычайное и всеобъемлющее в глобальном масштабе, когда понадобится мужская сила в совокупности со здравостью умственной, нынешние обрюзгшие в своей основной массе и женоподобные мужчины с набитыми кошельками опростоволосятся по полной и будут объявлены несостоятельными. И мудрые женщины кинутся расхватывать скорее нормальных мужей, и вновь начнут дорожить ими и ценить, только мужчин к тому времени может уже и не остаться - естественный отбор в каменных джунглях. А подайте-ка скорее сюда красную книгу, ведь даже если мужчина нормален - дорожить им не будут, пока можно обойтись и без него!
        За разговорами мы и не заметили, как уселись за большой стол и стали угощать хозяев тем, что было у нас из провизии: мясом, сыром и так ещё, по мелочи. Но и они в долгу не остались, накормили нас густым и наваристым грибным супчиком. В конце трапезы, перед сном, напились все душистого крепкого чая с очень вкусным земляничным вареньем. После долгой дороги и сытного ужина нас, естественно, сразу разморило. Поблагодарив и извинившись, мы отправились почивать в отведённую для нас комнату, где бойкая бабушка Ксения уже успела всё подготовить. Она постелила нам на полу матрасы, набитые соломой. Оказалось, это была не простая солома, а сбор всевозможных трав, улучшающих и усиливающих сон. То-то я спал как убитый! Поговорить при Корнезаре всё равно бы не удалось, поэтому мы быстро заснули, на всякий пожарный случай выложив часового, который менялся каждый час, толкая следующего соседа по очереди.
        Ночь прошла спокойно, без происшествий, и с рассветом мы отправились дальше, наскоро позавтракав и поблагодарив этих премилых и добрых людей за гостеприимство, так вовремя оказанное нам. Как правильно сказал Дорокорн, дорога ложка к обеду.
        А Юриник тут же лаконично добавил:
        - Угу, а вилка к ужину.
        Бабушка Ксеня, наперекор бабке Ленке и деду Кузьме, всучила нам на дорожку баночку прекрасного земляничного варенья. Мойша на этот раз воздержался и не стал высказывать своего мнения, хотя было видно невооружённым взглядом, что он явно не поддерживал Кузю с Ленкой.
        Варенье было сотворено из ягод, собственноручно собранных закадычными братьями, приготовлено по оригинальному и неповторимому, крайне секретному рецепту со всевозможными чудодейственными добавками. Вот почему бабка Ленка с дедом Кузей очень экономно и бережно относились именно к этому варенью. Но и дедушка Михась, в свою очередь, не отстал от бабы Ксеньи. Он отсыпал из своих закромов доморощенного табачку под названием «бросай курить», немного, объёмом приблизительно со среднюю наволочку. Очень уж крепок он был, этот табачок, но и ароматен тоже, ничего не скажешь. Курить его было одно удовольствие, особенно когда привыкнешь и перестанешь плакать, чихать и плеваться. А крепок он был, зараза, настолько, что даже комары дохли на лету, попав в стелящееся облако сизого дыма. Как дыхнёшь на них, они так и осыпаются, шебурша своими тушками по листве, на радость муравьям и лягушкам.
        А мы в благодарность общими усилиями нарубили, напилили и накололи им за час с четвертью огромную гору дров для печки. Словом, все остались очень довольны знакомством. Теперь мы были всегда желанными гостями в этой одинокой и всеми забытой лесной избушке, находящейся на далёком речном острове. На том и распрощались. Мы отчалили от берега, а вдали ещё долго виднелись маленькие фигурки, о чём-то спорящие на берегу и изредка, видимо, вспоминая о нас, махавшие вслед.

* * *
        Глава 15
        Сюрприз
        Всё утро и середина дня прошли без особых приключений, если не считать того сюрприза, который отчебучил ворон. Оказалось, у него есть чувство юмора. Правда, несколько гипертрофированное, но всё же есть, а следовательно, не всё потеряно. Сначала он неожиданно плюхнулся на середину плота, закатил глаза и вывалил тёмно-фиолетовый язык, видимо, изображая голодный обморок. Сделал я подобное заключение, потому что немного погодя, пораскинув мозгами, он шустро вскочил, отряхнулся, как хитрющий старый лис, и как ни в чём не бывало заковылял ко мне. Передвигался он вразвалочку, воровато озираясь по сторонам, как настоящий пиратский боцман после нескольких перерезанных глоток и такого же количества кружек ямайского рома. Коршан, будто читая мои мысли, вдруг запел хриплым задушевным голосом прожжённого в боевых походах пирата:
        - Ох, вдарила мне в темя кровь с вином… - затем гордо окинул всех взглядом и продолжил: - И очертя башку, мы смело ринулись на абордаж…
        Он стоял, покачиваясь, посреди плота. Наверное, о чём-то усердно размышлял. Или ноги его плохо слушались, потому что он их отлежал. Ну, думаю, сейчас мяса затребует. Давно ведь, поди, не ел, пиранья крылатая, вот и подкатывает издалека. Тогда это означает одно - сработало! Найден общий язык на фоне взаимных интересов. Ещё немного, и он начнёт делиться со мной самым сокровенным, а мне только этого и нужно.
        На плоту до его эффектного появления царило сонное царство - атмосфера всеобщей дремоты и расслабленного уныния. Слышно было только, как жужжали назойливые мухи и стрекозы, да волны привычно хлюпали под брёвнами плота. Дремали все, кроме, естественно, нашего бессменного и сурового капитана Юриника, который зорко всматривался вдаль, вытянув худую шею. Юриник правил плотом с очень серьёзным выражением лица, и было отчего! В этом месте речка заметно обмелела и расширилась. На нашем пути то и дело встречались подводные камни, отмеченные на поверхности гребнями вздымающихся загривками волн. Приходилось старательно следить за водой, дабы ненароком не сесть на мель и не развалить плот, ставший уже таким родным.
        После внезапного появления нашей развесёлой и удалой птички картина уныния резко переменилась на прямо противоположную. Все встрепенулись и с интересом стали наблюдать за развитием событий. Мы хоть и с нетерпением ожидали продолжения, но старались при этом не показать вида, чтобы не спугнуть главное действующее лицо и не вогнать его ненароком во смущение, что, кстати говоря, было очень и очень маловероятно.
        Ворон на мгновенье замер и вдруг подозрительно и придирчиво, рывком огляделся по сторонам. Понятное дело, он не заметил ровным счётом ничего необычного или странного, ибо мы были начеку и потому визуально всё было в норме, все вокруг продолжали честно и безмятежно дремать. Он тут же успокоился и повернулся к нам спиной. И сразу мирно похрапывающий Дормидорф, продолжая издавать всё те же характерные внутриутробные звуки, не меняя тембра и тональности, медленно приоткрыл один глаз и принялся наблюдать за происходящим. Приблизительно то же проделали и Дорокорн с Корнезаром. Тем временем долгожданное продолжение концерта по заявкам рекоплавателей хоть и медленно, но неотвратимо начиналось.
        Все замерли, не забывая создавать нужный звуковой фон и атмосферу всеобъемлющей дремоты тихого часа. Коршан, не медля, но и не спеша понапрасну, сохраняя остатки величественного достоинства, доковылял, наконец, до меня, ни секунды не раздумывая, нагло и деловито взгромоздился, цепляясь отточенными когтями за штаны, на моё колено, исцарапав мне при этом всю ногу. Он истекал тягучей слюной, источающей далеко не аромат духов моей бабушки. Видимо, у этого гнусно смердящего крылатого крокодила уже начался приступ голода. В своих тайных желаниях, вызванных очевидной и настойчивой потребностью, я занялся многократным и целительным, а главное, таким освежающим промыванием собственного желудка по всем правилам первой медицинской помощи.
        На деле же, в суровой действительности, мне приходилось стойко терпеть смердящего ворона, почти интимно пристроившегося на моей ноге и положившего свою «нежную головку» мне на плечо. Дошло до того, что я боялся глубоко дышать, ибо мне казалось, что стоит только слегка сдвинуться или как-то неловко пошевелиться, и меня тут же бурно своротит с души. А Коршан, поудобней устроившись, оказал мне великую честь: сожрал с плеча огромного зазевавшегося жука и, аппетитно похрустев, приглушённо крякнул, сглотнул и замер, ласково всматриваясь мне в глаза. Я, честно говоря, ума не мог приложить, что мне делать дальше, может, за ушком ему почесать?
        Он продолжал сидеть и пристально смотреть на меня, а весил он, между прочим, немало, килограммов пять-шесть, как хороший глухарь! И к тому же его цепкие колючие когти, пронзив мои штаны, пребольно впились в ногу. Как-то очень подозрительно и упрямо он смотрит мне прямо в глаза, гипнотизирует, что ли? Вдруг пронеслась «успокаивающая» мысль, от которой мне сделалось и вовсе не по себе: «А вдруг он решил позавтракать ими, мяса-то не дают». Я где-то читал, что вороны своим жертвам выклёвывают в первую очередь именно глаза. У них это считается деликатесом, вот он и примеряется, гадёныш!
        Нужно было что-то срочно делать, пока не совсем ещё поздно. Хорошо бы прямо сейчас вбить ему в клюв какое-нибудь полено, да побольше, тогда я бы почувствовал себя в относительной безопасности. В поисках совета и поддержки я посмотрел на моих спутников и еле сдержался, чтобы самому не рассмеяться. Позабыв о конспирации, они смотрели на меня во все глаза с таким неподдельным удивлением, смешанным с восхищением, что я на мгновение перестал опасаться за своё зрение.
        Никто не произносил ни слова, но затянувшееся молчание длилось недолго. Ворон превзошёл все ожидания. Он произнёс, причём не своим обычным хрипловатым голосом, а ловко и точно подражая Юринику, сочным басом:
        - Приплыли, ядрёна Матрёна, отдать концы! Чтоб вам, олухи царя небесного! Оглохли все там, что ли? А ну, живей, сонные тетери! Свистать всех наверх, по сторонам не глазеть, по трюмам не шкериться! Шевелитесь, увальни, а то сейчас всех отконопачу без всякого сожаления! Клянусь ржавой якорной цепью, поужинаю сегодня вашими глазами!
        Все прямо-таки остолбенели, особенно я. Ага, значит с глазами в самую точку, этого я, выходит, опасался не зря! А ворон хрюкнул, затрещал, будто тумблер какой переключил, и тут же ответил сам себе, но уже писклявым голосом Дорокорна, кривляясь отчаянно и немилосердно:
        - Слушаюсь, предводитель, всё будет исполнено в лучшем виде! Со всем нашим старанием и усердием, мой любимый капитан! Вы останетесь очень довольны, очень!
        С его последними словами грянул дружный взрыв хохота. Все долго смеялись, и даже сам Коршан довольно покрякивал. Когда же веселье немного улеглось, ворон тихонько проговорил мне на ухо:
        - Знаешь, друг, я тут заметил: только один ты меня понимаешь. А ведь я это ценю. Представляешь, хоть тебе это покажется странным, но я сегодня ни разу не позавтракал! Думаю: полечу, что ли, сначала ребят развеселю, а потом уж и откушаю, чем случай пошлёт. Ты ведь угостишь меня, раз мы с тобой такие друзья?
        Ну конечно, я его угостил! После такого концерта любой на моём месте сделал бы то же самое.
        Между тем мы приплыли на место. Настала пора высаживаться на берег. Дальше нам предстояло довольно приличное пешее путешествие по лесу. Мы давно уже находились на территории лесных людей, но пока не встретили ни одного из них. Впереди у нас было около двух дней перехода по лесу, а там кто знает, как всё может обернуться. Нам-то, надеюсь, бояться нечего, раз лесные умеют читать мысли, но Корнезару с Коршаном вполне может не поздоровиться.
        Вдруг мне в голову пришла одна неожиданная мысль: а что, если это тоже проверка? Ведь что получается? Если нас не тронут, значит, мы не те, за кого себя выдаём. А если так, то наше присутствие здесь наверняка не случайно! И следовательно, мы пришли сюда с какой-то определённой задачей, но тогда встаёт вопрос, с какой? Естественно, с целью внедрения в их организацию, это и лешему понятно. Так что коли нас и вовсе не тронут, тут-то мы и влипли по самые ноздри! Нужно что-то срочно придумать! Но с другой стороны, если лесные читают мысли, то они должны понимать, что не трогая нас, они способствуют нашему разоблачению. Значит, должны обязательно тронуть, но не сильно… а нежно. Всё зависит от того, что в их понятии нежно и насколько хорошо они читают мысли. Если отчётливо и подробно, то сделают, как нам нужно, а если только чувствуют, с добром к ним пришли или со злом, тогда нам несдобровать.
        Так думал я, ступая за Юриником и ощущая сзади дыхание Дорокорна. На всякий случай я решил подумать об этом ещё несколько раз, с промежутками в пару часов, чтобы до лесных отчётливо дошло, что надлежит с нами делать. Если же сегодня ничего не получится, то завтра начну думать о чём-нибудь плохом. Но и это вполне может оказаться небезопасным для здоровья, а вдруг так нападут, так приголубят, что потом костей не соберёшь?
        По возможности нужно будет обязательно переговорить с Дормидорфом на эту животрепещущую тему. Ведь очень может статься, что он тоже об этом думает и у него заготовлен хитроумный план, вроде передачи информации через лесовика, или ещё что-нибудь в этом роде. Он ведь старый выдумщик, каких мало, никогда не знаешь, что у него на уме, и с одной стороны это хорошо, но с другой не очень! Может, он сейчас подслушивает мои мысли, что же в этом хорошего? А если бы я, к примеру, думал о чём-нибудь другом? Кто меня знает, я и сам на себя порой диву даюсь, особенно по весне! А тут ещё и старина Дормидорф со мной вместе дастся! Как это на нём может отразиться? Я-то ладно, уж переживу как-нибудь, ибо привык, а у него может и давление подскочить от переживаний! Нет, не бережёт он себя, совсем не бережёт!
        Мы уже около четырёх часов неутомимо мерили вёрсты, шагая по лесу, грибов море, вот бы их пожарить с лучком, а потом ещё и с жареной картошкой перемешать! Мы с женой именно так больше любим. Эх, пальчики оближешь! Да, если Дормидорф меня прослушивает, то у него ум за разум точно зайдёт, ну да ладно, сам будет виноват. Пусть мне спасибо скажет, что я только о еде да о лесных людях думаю, а то ведь я способен и на большее…
        Появилось ощущение, что я начинаю кое-что понимать. Если на нас и будут нападать, то не сейчас, а либо на привале, когда мы наедимся, расслабимся и станем вялыми, либо ночью, когда будет всё вышеперечисленное плюс ещё и сон. Тюкнут тогда от души часового поленом по тыкве, и делай с нами, что пожелаешь! Перспектива совсем не радостная, ещё и заикаться с перепугу начнёшь, если выживешь, конечно. А то и дурачком сделаешься, будешь всю жизнь по лесам бродить, грибы собирать и песни петь.
        С такими невесёлыми мыслями шагал я по лесу, когда в моём утомлённом и измученном мозгу будто радио включили. Звук такой бывает, когда волна в приёмнике уходит и вновь возвращается. По обрывкам слов я начал понимать, что это старина Дормидорф общается с кем-то. Причём практически моими словами общается, объясняя суть дела. Плагиатом занялся премудрый дедуся на старости лет! Ладно уж, пускай, главное, чтоб с пользой и без последствий. А суть дела, подслушанного мной, заключалась в следующем: ночное нападение необходимо и неминуемо! Бить не сильно, а ласково и нежно, чтоб без последствий, придурковатые заики нам ни к чему. Но худого с хищной физиономией можно несколько раз приложить по-настоящему, от всей души. Пнуть там или поленом огреть, но осторожно, у него в сапогах припрятаны длинные ножи. А ворона, по возможности, общипать до пуха и голым в лес выпустить, на съеденье комарам и клещам, или прищучить иным способом, но тоже не до смерти, пускай ещё немного поживёт.
        Я сразу успокоился. Надо же, как образно и чётко Дормидорф умеет изъясняться, когда захочет, только странно, почему он говорил практически моими мыслями, не может же быть так много совпадений? Про заикания сказал, про полено, про то, чтоб нападали на привалах и ночёвках!
        Потом Дормидорф рассказывал мне, что от нечего делать прослушивал наши мысли, а на моих отдельно остановился, потому как они его заинтересовали, и решил: необходимо связаться с лесными людьми. Если получится, конечно. И всё им доходчиво и подробно растолковать, как следует. Связаться с ними получилось практически сразу, а так как он всё ещё был настроен на меня, это помогло мне всё услышать. Ну и фрукт же заморский этот хитроумный дед! А если б я в тот самый момент, когда он меня прослушивал, о своей жене думал, о чём-нибудь таком этаком, у меня иногда бывает! Прямо даже неудобно сделалось. Раньше я об этом в шутку думал, а теперь мне сделалось вовсе не до шуток. Какие уж тут шутки, когда в твоём мозгу, как у себя в кармане, шарят все, кому не лень! Нет, так дело не пойдёт! Дормидорф больно уж деловой дед, хоть бы предупреждал, когда подмысливать собирается! Кому подобные выкрутасы понравятся?
        Дормидорф мне позже разъяснил, что ежели человек о чём-то личном в этот момент думает, то считается дурным тоном подмысливать. Тогда хочешь не хочешь, а надо отключаться. Это приблизительно так же, как у нас в замочную скважину подглядывать. Я немного успокоился, но не окончательно. Да-а, отключаться, легко сказать! Бывает, такое в эту замочную скважину увидишь, что и рад бы отключиться, и знаешь, что нужно это сделать, а вот не можешь! Не можешь, и всё тут! А потому не можешь, что очень уж захватывающе интересно! Всё интересно! И что сейчас происходит, и что дальше будет… прямо-таки завораживает! Это я шучу, конечно, обычно такое в нежном возрасте бывает, а потом проходит, но не у всех. Надеюсь, Дормидорф не шутил, когда про свою скромность рассказывал. Помню, я ещё спросил про то, о чём остальные думали. А он мне и говорит с наигранным укором:
        - Про Юриника с Дорокорном говорить не стану, а про Коршана с Корнезаром тебе и самому догадаться нетрудно! Думали, как посильнее насолить друг другу.
        Но Корнезар что-то почувствовал, и тогда любопытный дедуся решил, что с ним надо на будущее быть поаккуратнее, дабы дров ненароком не наломать. Интересно, о чём же думали Юриник с Дорокорном? Надо будет научиться так же, как дед, и применять направо и налево! А что? В жизни всё пригодится.
        Мы ещё около часа шли по лесу, и я утомился не на шутку, ноги отваливались и спину ломило с непривычки. Но время устроить привал, отдохнуть и перекусить всё же пришло. И правильно, давно пора!
        А нападать на нас собираются как раз во время привала и, естественно, неожиданно, чтобы натуральнее выглядело. С одной стороны, это хорошо, ибо меньше вероятность разоблачения. А с другой не очень - не люблю я неожиданности. Приятные ещё ладно, куда ни шло. А уж если не совсем приятные, то большое спасибо, лучше не надо, оставьте себе. Но делать нечего, как говорится, назвался груздем - полезай в кузов. Надо расслабиться и по возможности сохранять достоинство.
        Нашли мы подходящую поляну. Вокруг берёзки, солнышко сквозь кроны пробивается, красота! Гляжу, Корнезарка какой-то бледненький, видимо, предчувствует нехороший человек, что наступают для него тяжёлые времена. Каким чувствительным наш плохиш оказался! А вот залез бы он к себе в подсознание и пошарил там в мозгу хорошенько, отключил бы левое полушарие, включив правое, и сразу бы всё осознал и поставил на свои места. В правом полушарии кроются подсказки-ответы, творческое оно до невозможности, сакральный язык его восприятия образный и доступный.
        Ведь зачастую цепочка симптомов и рассуждений сокрыта в подсознательном. Оттого и принимаемое решение не всегда ясно выражено, но при желании многое вполне можно проявить. Всё это можно вытянуть из себя и сделать осознанным. Подсознание приходит из инстинктивного, а осознанность есть понимание и в какой-то степени контроль над происходящим. Но иногда осознанность настолько слабо выражена, что действует практически на уровне подсознания. Инстинкт же всегда имеет под собой совершенно здравое объяснение - он явно необходим для выживания. Подсознание основано на стремлении не оплошать и опирается на симптомы и малозаметные факты, не упущенные сознанием, но и не достаточно акцентировано выделенные. Их можно осознать и выделить и даже приучить себя так поступать в дальнейшем, при этом появятся новые ощущения взамен когда-то неосознанных, но теперь вполне понятных.
        Интуиция и подсознание - разные вещи. Интуиция - это отчасти ещё и некий опыт или его отголоски. Интуитивное имеет своей частью что-то от подсознательного… и наоборот. Без подсознания, видимо, не было бы и интуиции. В подсознании всегда живёт настороженность, а интуиция подсказывает пути к её преодолению. Интуиция основана на разуме. На что-то мы не обратили должного внимания, но наш мозг каким-то образом обратил и, обработав, выдал решение без объяснения и доказательств, но выявить и проследить весь этот путь осмысленно бывает очень интересно. Получается, интуицию можно развивать, совершенствуя осознанность, и тогда это будет уже не столько интуиция, сколько знание. Подсознательное проходит сквозь инстинктивное, и, осознавая и понимая, можно наблюдать, что и как, каким путём приходит на замену вытащенного на белый свет из более дальнего и глубокого далёка подсознательного и по возможности определять для себя и это новое, и так до бесконечности. Процесс этот медленный, но мы никуда не спешим, а потому везде успеем… в самый срок! Можно поступать так, а можно довериться работе образов правого
полушария.
        А левое… что левое? Простой пример: инстинктивно мы боимся смерти - инстинкт самосохранения, а подсознательно с давних и древних времён сторонимся огромных, а тем более хищных животных, например, кого-либо из семейства кошачьих, особенно ночью, когда всё уже само по себе кажется чёрным и мрачным. Подсознательные опасения приходят из инстинктивной боязни лютых хищников, напрямую связанных со смертью. Отсюда: подсознательное приходит через инстинктивное.
        Кстати, суеверие о чёрных кошках - жестоких ночных хищниках, перебегающих тропу, отсюда же! Мы знаем, что обычно это происходит, когда они голодны и выходят ночью на охоту, вот только раньше, очевидно, не было такого множества маленьких кошечек, а лютый хищник на тропе, да ещё и ночью, не сулил счастья повстречавшему его.
        Но всё необходимо пытаться приспособить и применить в повседневной жизни на пользу: если нам почему-то не хочется общаться с тем или иным человеком, у нас дурное предчувствие или ощущение опасности от дальней поездки на старой машине с неопытным водителем, да ещё по ночной дороге - здесь всё ясно! Всё это и многое другое имеет определённые значения, предпосылки и поводы, их нужно вытащить, осознать, подтвердить. Мало того что это полезно, так ещё и интересно.
        Эти мысли пронеслись в моей голове, только мои ли они были или навеяны извне, кто знает… Разожгли мы небольшой костерок, уселись вокруг него поудобней, достали еду, а разговор почему-то совсем не клеился. На душе тяжело, муторно, будто помирает кто-то очень милый и сердцу дорогой. А тут ещё Корнезар куском сыра поперхнулся, да так удачно, что аж глаза выпучил и захрипел, засипел и забулькал, словно загнанный конь. Его бы пристрелить по правилам настоящих пастухов, но Дорокорн весьма своевременно пришёл на помощь, быстро смекнув, что к чему.
        Он сразу догадался, как помочь товарищу, молодец, спас положение! По простоте душевной он решил бедолаге по спине кулачком своим пудовым, размером с человеческую голову, постукать. Приложил не сильно, но искренне, от души. Да-а, постучал, конечно, так постучал. А тот ещё и рот раскрыл, и гулкое эхо, как от барабана, разошлось по округе. И, естественно, чуть не пришиб, зато позвонки вправил, от того захрустело что-то в Корнезаре, который попытался Дорокорна укусить напоследок, перед смертью.
        Но ничего, выжил! Захромал за дерево и стоит там вихляется, цепляясь руками за ветки, и всё пытается отдышаться, стараясь удержать равновесие. Пока безуспешно, но ничего, времени ещё много, пусть тренируется. Один всё сильней хрипит, другой старательней стучит и своими ручищами его мацает! И невдомёк ему, что Корнезар хрипит уже от того, что он стучит. Еле успели оттащить услужливого помощника и спасителя.
        Юриник правильно сказал:
        - Ты бы его сразу пристрелил, и дело с концом! На, возьми, если хочешь, мой арбалет. Сила есть - ума не надо!
        Но ничего, Корнезара быстро откачали. Ожил он практически мгновенно, как только живого кипяточка из кувшинчика отхлебнул. Это старина Дормидорф постарался: чайку решил заварить в своём чудесном кувшинчике. Кувшинчик тот обладал плохой теплопроводностью, а потому ручка, как и сам кувшинчик, были подозрительно прохладными. Да ненароком позабыл наш старенький Дормидорфушка об этом и не бросил заварки в кипяток. А Корнезарка, соблазнившись видом свежей водицы, решил освежиться после учинённой над ним экзекуции. И снова началась катавасия с воплями и причитаниями.
        Только всё более-менее улеглось, как кто-то совсем рядом принялся орать благим матом, будто ему большой палец дверью защемили, да не один раз. Оказалось, всё просто: местный сокол тоже собрался слегка перекусить… нашим вороном. Насилу отбили. Коршан потом ещё долго к костру жался, чуть оставшиеся перья на хвосте не спалил. Никогда бы не подумал, что он способен так орать и верещать, да ещё так быстро бегать меж стволов и корней, ну прямо как мышь под метлой! Хотя, коли жить захочешь, ещё и не так заорёшь и забегаешь.
        Юриник тоже отчебучил. Пошёл за хворостом и по неосторожности попал ногой в чью-то нору, провалился по самое колено. Чуть ногу не сломал! А когда падал, хорошенько приложился лбом о рядом стоящее дерево. Дереву-то ничего, а Юриник потерял сознание и, завалившись на бок, застрял бесчувственным туловищем меж двух стволов, вилкообразно растущих из одного корня. Так он и висел бы неизвестно сколько, если бы костёр не начал затухать и Дорокорн не вспомнил о друге, отправившемся за дровами и пропавшем без вести. Хорошо ещё мы его быстро нашли, но он поначалу этого не оценил. Юриник пришёл в себя, когда его уже вытащили и приволокли к костру. Очухался и говорит, непонимающе лупая глазами и удивлённо вертя головой в разные стороны, будто в поисках чего-то интересного, а чего именно - позабыл:
        - У меня такое ощущение, будто Дорокорн мне в лоб закатил. Я вам точно говорю! Это правда, что я сам упал?
        Мы его успокоили, как смогли. Говорим, что если бы это был Дорокорн, то Юриник бы был теперь, как Корнезар! А Корнезар был совсем плох. Дорокорн, кстати, обиделся на нелепые подозрения, но не сильно, а так, для вида, и отошёл в сторонку.
        Вдруг слышим визг поросячий, да такой пронзительный, разом вся живность в лесу смолкла. Оказалось, что на Дорокорна напал злобный осиный рой. Он под деревце какое-то пожурчать пристроился и замечтался при этом… а там осиное гнездо было! Осиный рой тоже можно понять - кому понравится, чтобы на родной отчий дом кто-то сливал всякую непотребную жидкость! Дормидорф потом покусанного Дорокорна лечил примочками и компрессами. Дед обладал обширными познаниями в травоведении, это Дорокорна и спасло.
        Непокалеченными остались только мы с дедом. Надолго ли, не знаю. Меня терзали смутные предчувствия, а потому было не по себе. Интересно, что нам заготовили, наверное, что-нибудь особенно изощрённое? Недостатком воображения и скудностью фантазии лесные явно не страдают. Гляжу, и остальные как-то сочувственно на нас посматривают, но не без интереса, надо заметить. Ишь, какие гурманы и любители поразвлечься выискались! Нашли, тоже мне, развлечение. И дед Дормидорф какой-то нерадостный сидит, нос повесил.
        Вдруг он как схватится за глаз! Что-то попало, соринка, наверное, или искра от костра. Он попросил меня посмотреть. Ну вот, думаю, началось! Сейчас меня, под шумок, какая-нибудь бешеная лисица покусает!
        Пока я смотрел в его глаз, он свои вверх закатил, чтобы мне было лучше видно. И в этот момент наверху как затрещит, будто из крупнокалиберного пулемёта кто-то дал короткую очередь. Мне ещё подумалось: ничего себе вооруженьице у них! И смотрю наверх: откуда стреляют? А это от здоровенной сосны отломился огромный сук и на нас с Дормидорфом падает. Ему там, в вышине, другие ветки мешали, это нас и спасло, как видно. Я еле отскочить успел и деда оттолкнуть. Сук так между нами в землю и воткнулся, словно копьё, и торчит, покачиваясь. Метров восемь в высоту, а в толщину, как у Дорокорна нога в самом толстом месте.
        - Во, - говорю с перепугу, - сколько дров прилетело, можно целого барана зажарить! От нас хоть какая-то польза есть, не то что от вас.
        Мои слова тут же подхватил Коршан, который всегда был не прочь почревоугодничать от души:
        - Кого назначим жареным бараном? Можно я сам выберу?
        И при этом он оценивающе, с искренней теплотой посмотрел на Корнезара.
        Так что всем в тот день понемногу досталось на орехи, но хорошо ещё, что обошлось без серьёзных увечий, как и заказывали, если не считать многострадальца Дорокорна. Но и с ним не так всё страшно было, как казалось с первого взгляда. Через пару часов отёки немного сошли или распределились более равномерно, а жгучая боль от осиных укусов практически совсем утихла. В общем, скоро жить будет полноценной жизнью, как сказал Дормидорф, с опаской поглядывая на дорокорновы болячки.
        Жаль только, отдохнуть так и не удалось. Все пребывали в нервном напряжении, в душе страх и ожидание чего-то неизвестного, но ужасного, это довольно сильно изматывает и вовсе не способствует отдыху. Но проверку мы успешно прошли. Правда, после этого про ночёвку и думать не хотелось. Если и удастся заснуть, в чём лично я сильно сомневаюсь, то кошмары замучают до смерти. И мы решили заканчивать поскорее с отдыхом, пока не поздно, а то, чего доброго, всё начнётся по второму кругу. Часа три-четыре ещё пройдём, а там видно будет. Быть может, так устанем, что будем на всё согласны.
        Быстренько, со всевозможными предосторожностями собрались, тщательно за собой прибрали, костёр загасили и присыпали кострище землёй. Особенно в этом деле проявил усердие Корнезар, видимо, урок с муравьями и сегодняшний не прошли даром - наконец-то всё осознал, дурилка неразумная. После дорокорновых кулаков и кипяточка Дормидорфа ему явно стало думаться легче, и только кусачих муравьёв ещё недоставало для полного счастья. Уж лучше сыром ещё раз подавиться. Бедный, бедный, несчастный Корнезар! Он просто ещё не знал и не ведал о том «счастье», которое привалило ему неожиданно и в таком количестве! Откуда ему было знать, что насчёт него и его славного пернатого друга премилый дедуська уже предусмотрительно позаботился? Конечно же, неоткуда! Как мне помнится, затейник Дормидорф заказал программу увеселения на двух персон. Успел обо всём распорядиться, ничего не позабыл, всё предусмотрел.
        Мы неспешно выступили, и, когда проходили мимо огромного ветвистого дуба, я увидел в развилке меж могучих ветвей человека в зелёном плаще с капюшоном, приветливо улыбающегося и помахивающего мне на прощание рукой. Очень мило с его стороны, а ведь мог и стрелу в спину запустить, после того как здоровенным сучком чуть не пристукнули по темени. Говорить об увиденном я, естественно, никому не стал. На душе немного полегчало: раз улыбаются, значит, пока всё в порядке. И сразу предстоящая ночёвка сделалась для меня чем-то развлекательным и приятным. Вот ведь как бывает!
        Опять потянулись долгие лесные километры, монотонный треск сучьев под ногами, навязчивое жужжание комаров и прочих кровососущих, мелькание веток, палок, листвы, чередование буреломов и трущоб, оврагов и болот. В глазах всё мельтешило так, что закроешь их - и словно на карусели летишь. Хорошо ещё, что клещей не так много было, а то, бывает порой, как град по плащу стучат, а самые шустрые и злокусачие из них потихоньку заползают во всякие труднодоступные места, например, в пупок или ещё куда. Заползёт этакий злодей и давай сосать кровушку, что есть мочи. А как ударно работает, ни дать ни взять насос компании «Тёща»! Присосётся, растопырится и давай наяривать, причмокивая. Попривыкнет, раздует его на дармовых харчах, и тогда попробуй отдери такого. Ничего не получится. Одно слово - паразит. Ох и не люблю я, когда из меня соки сосут в прямом и переносном смысле. Особенно когда супротив моей воли. Коли с согласия, тогда ещё ладно, пускай, но если против, да ещё тайком - терпеть ненавижу!
        Шли мы, шли, и я даже не успел начать мечтать о том, когда это мученье закончится, так как на этот раз всё закончилось гораздо быстрее, чем я ожидал. Начало темнеть, а в лесу, как известно, смеркается рано и быстро. Потому нам в ускоренном темпе и пришлось искать пригодное для ночлега место.
        Это ворону хорошо, забился куда-нибудь, например, в укромное дупло или под корягу, и никто не достанет, не выковырнет. Кроме, естественно, лесных людей, и то если только очень захотят. А захотеть достать они могут! Хотя бы ради смеха. Дормидорф рассказывал, что у них юмор своеобразный. Бывает, как подшутят, так хоть стой, хоть падай.
        Например, привяжут ночью целый отряд амекарцев к деревьям и молча уйдут. Ну, через сутки, естественно, придут, сугубо из-за большого светлого чувства человеколюбия. Посмотрят-посмотрят, а амекарцы обрадуются - спасение их пришло, а те возьмут и опять уйдут. Разве не смешно? Потом через пару суток снова заявятся, молча отвяжут и снова уйдут, теперь уже насовсем. А амекарцам ни капельки не смешно! Что ты будешь делать? Вот пойди их разбери, а потом ещё обижаются на лесных. Чего обижаться, коли у самих с юмором плохо, шуток не понимают! Нет, всё-таки необходимо развивать в себе чувство юмора. Вот стояли бы, привязанные, и развивали, чтобы не тратить время попусту. Действительно, как удобно: стой себе, наслаждайся природой, дыши воздухом, слушай лес, пение птиц, ведь за этим и ходят в лес, а заодно и развивай, что только пожелаешь, чего твоей душеньке угодно! Почему не радоваться жизни в лучших её проявлениях?
        Лес, по которому мы пробирались, был довольно густой. Подходящие для расположения ночного лагеря поляны попадались не часто - днём с огнём не сыщешь, не то что поздним вечером. Но наш неутомимый и вездесущий, а точнее, везде сующий свой длинный нос Коршан нашёл, что требовалось. Ещё даже не совсем стемнело, кое-что можно было разглядеть.
        Я не совсем понимал, как лесные люди следят за нами, но, немного поразмыслив и вспомнив книги про индейцев, коими раньше зачитывались мальчишки вместо теперешних извращений, решил, что это вовсе не трудно. Им необязательно было по пятам следовать за нами, достаточно знать цель нашего путешествия, приблизительное направление и скорость, а также иметь представление о возможных местах стоянок. Поэтому им вполне достаточно было заранее рассредоточить своих людей в местах нашего предполагаемого появления, чтобы знать о нас даже больше, чем мы сами знали про себя и свои планы на ближайшее будущее.
        Наверняка у них в запасе было множество всевозможных хитростей и уловок. Больше чем уверен, что они непременно используют птиц и животных в качестве лазутчиков для получения интересующей информации, а может, даже и с деревьями общаются. Ведь уже доказано, что деревья могут передавать друг другу информацию и использовать её. Получается, что за нами следят, казалось бы, в пустом лесу чуть ли не из-за каждого дерева, каждого кустика и поросшей травой кочки. Да и лесовики с кикиморами тоже наверняка им с удовольствием помогают. Что тут говорить: обложили нас со всех сторон, как собак бешеных! Хорошо ещё, что мы не настоящие враги, а только прикидываемся ими, а то нам давно уже была бы секир башка.
        К тому времени, когда совсем стемнело, мы поужинали и наслаждались вкусным крепким чаем с земляничным варением, которым угостила нас бабушка Ксения. Я откашлялся и отплакался после знаменитого дедамишинского табачка и теперь, шмыгая носом, был очень занят травлей местных пискучих прожорливых комаров, которые шустро брякались наземь, стоило только на них дыхнуть свежим дымком. Но и это, безусловно, увлекательное занятие мне быстро надоело.
        В общем, наелись мы, напились, но спать пока не завалились. Вместо этого изволили тихо и мирно беседовать на разные отвлечённые темы и предаваться исключительно приятным и благотворным воспоминаниям детства, отрочества и гораздо более весёлой юности, неизбежно откладывающей самый неизгладимый след в жизни каждого человека. Исключений не оказалось и среди собравшихся этой ночью возле весело потрескивающего и стреляющего в разные стороны горящими угольками и искрами костра. Естественно, все разомлели, расслабились и, конечно, потеряли бдительность. Попили ещё чайку, потравили комаров и анекдоты. Как только и с этим покончили, так всё и началось. Это я потом понял, что лесные из уважения и гостеприимства не хотели какое-то время мешать нам отдыхать. Спасибо им огромное, мы ведь прекрасно понимаем - работа у них такая, никуда не денешься!
        Костёр, ярко горевший и бросавший ввысь горящими змейками весёлые искры, вдруг будто пологом накрыли. Стало темно. Некто начал ходить, бродить, выть, стонать и вздыхать, будто животом маялся. Засветились там и здесь чьи-то хищные глаза, иные жёлто-зелёные, другие налитые кровью. Опять появился гнетущий и изматывающий ужас, прямо хоть плачь навзрыд. Невдалеке с шумом и треском через равные промежутки времени падали сухие деревья, скрипя и визжа трущейся древесиной, будто великан в судорогах бился в предсмертном стоне. Жуть и ужас наполнили наши сердца, а заодно и всё пространство вокруг. Всё это почему-то совсем не располагало к безмятежному сну. Ну просто совершенно никому не хотелось спать!
        Так мы и просидели до утра, не сомкнув глаз. А когда рассвело, то, к своему удивлению, обнаружили частокол аккуратных кольев из сухих стволов деревьев, ровным кружком воткнутых вокруг нашего лагеря. Этим издевательски весёлым поступком люди леса хотели сказать: «Мы совсем близко и можем сделать с вами всё, что захотим!» Да-а, выходка была почище, чем в книгах про индейцев, но то ли ещё будет!
        Когда прилетел ворон, отсутствовавший почти всю ночь, на него было жалко смотреть. Не только жалко, но и тошно. Не знаю, где он отсиживался, но вид у него был, словно им играли вместо мячика, причём в дождливую погоду. Хотя возможно, что и подтирали что-то сильно запачканное. Взъерошенные перья слиплись, между ними торчали кусочки коры, земля, хвоя, бешеные глаза были непомерно выпучены, а брюхо вымазано в засохшей глине. Видимо, ему очень долго пришлось искать место, где можно отсидеться и переждать ночь.
        Он был утомлён и рассержен не на шутку, прямо-таки взбешён. Бесспорно, ночевать с нами ему было никак нельзя, не положено по статусу, ведь он как-никак наш страж, должен быть всегда начеку, особенно ночью. Мне его было искренне жаль, а потому я счёл своим долгом оставить ему в утешение хороший кусочек мяса, который он и принял без зазрения совести и всяких там никчёмных, лишних слов, но зато с явной благодарностью. Это хоть как-то возместило ему моральный ущерб и сгладило психологическую травму. Мне показалось, что ещё немного, и он разрыдается в голос или у него начнётся истерика. Но Коршан молодец, оказался стойким вороном, умело взял себя в крылья и сохранил остатки мужества, собрав их в цепкую, хоть и перепачканную заскорузлую птичью лапку.
        Позавтракав, мы продолжили поход. Радовало только одно: к вечеру мы должны прибыть к Подземному городу, а значит, ночевать тем же составом в лесу нам больше не придётся.
        День прошёл так же, как вчера - не сказать, что хорошо, но и не совсем плохо. Ворон сразу же упорхнул куда-то ввысь, там ему, очевидно, было гораздо спокойнее, нежели среди враждебного леса. Привалов без крайней на то нужды мы решили не устраивать во избежание всевозможных досадных каверз, которые вполне могли не закончиться так безобидно, как вчера. Перекусывали и утоляли жажду на ходу, так было спокойнее. Шли быстро и потому пришли к месту даже несколько раньше, чем рассчитывали.
        А здесь нас поджидал сюрприз. К одной из веток высокой сосны была привязана тонкая льняная верёвка, на конце которой висел кокон, обмотанный той же верёвкой и мерно покачивающийся из стороны в сторону. Издалека это нечто напоминало большой и вертикально вытянутый моток бечёвки, смахивающий на осиное гнездо. Непонятная конструкция преспокойно висела метрах в пяти над землёй, как вдруг она начала подёргиваться, будто в смертельных конвульсиях, то чуть сильнее, то вовсе затихая. Потом раздалось приглушённое, но довольно задорное улюлюканье. Мы эту штуковину потому и заметили, что она периодически дёргалась. А вся ветка, будто за компанию, ходила ходуном и дрожала мелкой дрожью, издавая звуки. Нас несколько удивило проявление столь неподдельной радости у неизвестно кого, когда мы были настроены весьма серьёзно.
        Мы растерянно стояли и спорили, как следует поступить с этим хохочущим осиным коконом. Мнения, как водится, разделились. И одна, и другая стороны были правы, что опасно трогать куль, ведь неизвестно, что туда могли заложить, но правы и в том, что если бы захотели, то разделались с нами ещё ночью, а здесь может висеть и какая-нибудь важная и необходимая вещь. Решили всё же снять, но только обязательно приняв необходимые меры предосторожности. Достали оружие, отошли в укрытие, но так, чтобы всё отчётливо видеть. Ох как нам не хватало сейчас ворона! Уж он-то в два счёта бы сумел перекусить своим заточенным на мясе клювом эту тонюсенькую бечёвку.
        Но ворона и след простыл, как это часто бывает, когда кто-то очень нужен. Юриник, хорошенько прицелившись, выпустил из своего арбалета стрелу, к оперению которой привязали верёвку, чтоб она не улетела неизвестно куда. Выстрел оказался метким, стрела перебила бечёвку, и странный подозрительный тюк с пронзительным воплем и глухим стуком свалился на землю, подняв небольшое облачко пыли. Мы, осторожно подойдя к нему и потыкав в него палкой, стали потихоньку распутывать намотанную верёвку. То, что предстало нашим изумлённым взорам, не лезло ни в какие ворота и вместе с тем превзошло все самые смелые ожидания!
        Вещь, спора нет, действительно оказалась полезной. Внутри кокона находился наш Коршан собственной персоной, только слегка общипанный и обмотанный с ног до головы несколькими слоями бечёвки до состояния куколки, с завязанным на клюве красивым цветастым бантиком. Ну, просто загляденье, как ему это шло! Всё выглядело так трогательно и мило, особенно на фоне разворачивающихся серьёзных событий, что мы хохотали сквозь слёзы и плакали сквозь душивший нас смех. Но мы честно пытались сдерживаться, чтобы не сильно травмировать серьёзно покачнувшееся душевное равновесие нашей птички.
        Не стану здесь описывать всё буйство красок и гамму воронового недовольства, а также высказанные в адрес Корнезара претензии, скажу только, что он был в высшей степени возмущён. Сказал, что теперь всем кранты: и Корнезару, и лесным людишкам, и всем, всем, всем, кто только сунется! Заклюёт он их безжалостно и категорически. Теперь он станет действовать принципиально мстительно и жестоко, порвёт каждого, доигрались, мол. А раз так, то и у него теперь развязаны руки, ибо даже его ангельскому терпенью наступил конец.
        Думаю, ворон неспроста не упомянул никого из нас в ту минуту, когда неуправляемое раздражение и бьющая через край злость искали выхода. Свою положительную роль сыграли безвозмездные подношения, так вовремя предложенные этому отъявленному чревоугоднику. Необходимо будет и впредь использовать сей действенный и вместе с тем простой метод, эффективно помогающий укрепить возникшее слабое подобие дружбы между этим взбалмошным самодовольным существом и нашей скромной компанией.
        Что ни говори, а ворон думать умел, а значит, для него не всё было потеряно, поверни он несколько иначе ход своих мыслей.
        Наши мысли немало подчинены самочувствию и потребностям, оттого всякий живой организм удивительно слаб, а человеческий ещё более беззащитен, чем какой-либо другой, но вместе с тем он бывает немыслимо безобразен. Разница же между нами лишь в степени этой самой слабости и откровенной безобразности. Все наши мысли ощутимо подчинены самочувствию и потребностям, моральное состояние всегда зависит от физического, и наоборот. Кто бы что ни говорил, но это именно так и никак иначе, ибо мы все невольники своего собственного обожаемого организма. Так быть не должно, но часто именно так и есть. Зато есть к чему стремиться. Страсти, желания и чаяния, а порой и весьма удивительные потребности правят всем нашим существом безраздельно, по очереди или даже одновременно разрывая на части, они так и таскают его за уши, так и елозят им по жизни, как по заскорузлой стиральной доске. Как бы мы ни старались, чтобы было иначе, ни убеждали себя, ни придумывали себе сказки и ни закрывали глаза, но так было и будет всегда. Природа заложила в нас эти потребности неспроста, а среда обитания довершила остальное. Всегда нам
желается большего или лучшего, и всё никак мы не можем уняться и насытиться, удовлетвориться и довольствоваться - наслаждаться достигнутым.
        До чего же всё-таки слаб и убог человек. Вот от чего мы получаем удовольствие и удовлетворение? От того, что нам тепло и уютно и, желательно, сытно. И сразу же возникает желание размножаться и откладывать добро про запас, а потом присоединяются и всевозможные остальные радости бытия. Но как ни крути и ни изворачивайся, а все мы узники своих чувств и желаний, пленники своего дражайшего тела. Ничего здесь нельзя поделать и никуда не деться, остаётся лишь учиться управлять этим. Выходит, всё делается для того, чтобы уверенно и спокойно прожить… и в конце счастливо отойти, предусмотрительно оставив потомство, тем самым обрекая его на такие же мытарства, возможно, не вполне осознанные.
        Временами как-то досадно и раздражающе пусто делается от подобных размышлений. И тогда совсем не помешает относиться ко всему с должным юмором, сарказмом и иронией, а к себе в первую очередь. Хорошо, если так.
        Покуда остаются силы, человек будет всегда стремиться к чему-то. Желания наши - двигатель жизни, но желать надо умеючи, подчас что-то преодолевая.
        Подземный город находился внутри гигантского холма, поросшего не очень густым лесом. Кое-где проглядывали, словно плеши, голые участки светлой твёрдой породы, похожей на известняк, но это был точно не он, гораздо плотнее. Порода выглядела, как монолит, нигде не было ни трещинки, ни скола. Если в этой каменной субстанции каким-то чудным образом прорыта многокилометровая сеть тоннелей и залов, то трудно вообразить, сколько сил, труда и времени нужно было на это потратить.
        Мне, конечно, было немного страшновато лезть в какие-то тайные подземелья и катакомбы, на мою долю и без того выпало немало приключений за последнее время. С другой стороны, я чувствовал, как вновь ожившее любопытство понемногу разгоралось где-то в глубине моей чрезмерно пытливой души, постепенно поднимаясь и усиливаясь. Я внимательно наблюдал за этим захватывающим процессом собственного организма. Вот так всё и происходит, а потом мы ещё думаем: «И чего это я туда полез, чего мне не хватало?» Приподнявшее голову и нагло растущее любопытство потихоньку начинало вытеснять естественное чувство осторожности и страха, вызванное неизвестностью и необычными условиями, в которые нам предстояло окунуться с головой. Если судить по выражениям лиц моих спутников, то и они испытывали приблизительно те же ощущения, за исключением разве что Дормидорфа, который был невозмутим, как индеец из племени виниту.
        Корнезар, уже пришедший в себя после полученной от ворона взбучки, радостно произнёс:
        - Вот мы и прибыли, друзья мои! И даже все живы и здоровы. Пока ещё.
        При этом он тщетно пытался отыскать взглядом Коршана, который опять как сквозь землю провалился. Корнезар добавил, но уже чуть тише:
        - Вечно так с этим неугомонным лысым дятлом! То он целый день глаза мозолит, а то днём с огнём его не отыщешь. Вот чудо в перьях, пернатый недруг… всего живого!
        Тут откуда ни возьмись появился наш блудный ворон, ловко дал Корнезару звонкий подзатыльник, привычно задев по голове крылом при приземлении.
        - Где тебя носит, чучело с бантиком? - недовольно осведомился Корнезар, морщась и заботливо поглаживая ушибленное место.
        - Цыц, пешеходишко! А то, не ровён час, ты у меня заделаешься чучелом с бинтиком! - был ответ. Затем, переведя взгляд на нас, Коршан прокаркал командным голосом: - Ступайте за мной, вход рядом. Я всё разведал, пока вы тут лясы точили с этим заражённым корнем.
        Не дожидаясь ответа, Коршан полетел показывать дорогу.
        Почему «заражённый корень»? Хотя… если разложить «Корнезар» на составляющие, то получится «корень» и «зар», то есть заражённый! При определённом воображении имя может иметь общие корни с Корнелием, Корнеем и Захаром. Ну и выдумщик, однако, Коршан! Интересно, как можно разложить его собственное имя? Получается, всё тот же «корень» и «шанс». Собрав всё воедино, получаем следующее: старый хрыч Корней, которому в чём-то представился последний шанс.
        Минут через десять ходьбы мы оказались возле большого валуна, отполированного временем, ветрами и непогодой. Этот валун имел не округлую форму, а излишне приплюснутую, лепёшкообразную, и такие внушительные размеры, что на нём свободно могли разместиться человек восемь, а то и больше, если немного потесниться.
        Юриник, недоуменно озирающийся по сторонам, нетерпеливо спросил, обращаясь не к кому-то конкретно, а размышляя вслух:
        - Ну и где обещанный воздушным крокодилом вход? Мне представлялось, что нашему взору откроется подобие огромной пещеры или, на крайний случай, аккуратной пещерки. Я пока ничего подобного не наблюдаю! Где же вход-то?
        - А бродячих музыкантов перед входом тебе выстроить в рядок не требуется для пущей торжественности? Терпение, друзья мои, сейчас всё будет: и пещерка, и вход, и торжественные песнопения нанайских девочек, - отвечал Корнезар, с тяжким вздохом нагибаясь над валуном и с усилием просовывая свою походную палку в едва заметное отверстие.
        Раздался сухой треск, и палка вошла внутрь не меньше, чем на полметра. После этого Корнезар без видимых усилий толкнул ногой валун в сторону. С тихим скрежетом, какой бывает, когда две массивные каменные поверхности трутся одна о другую, люк послушно съехал в сторону. Затем Корнезар выдернул свою палку-отмычку из потайного отверстия, и мы опять услышали всё тот же сухой треск. Дальше всё было предельно просто: камень сдвинули, под ним оказалось довольно большое зияющее пространство, плавно уходившее в таинственные недра холма. Это была не просто дыра, а покатый спуск с аккуратно выбитыми в монолитной каменной породе ступенями. Не хватало лишь цветов и оркестра для привередливого Юриника, который всем своим видом показывал, что он, дескать, ожидал большего.
        Стены тоннеля освещал мягкий рассеянный свет, исходивший из самой скалистой породы, насквозь пронизанной удивительными светопроводящими прожилками. Лично мне всё это сильно напоминало наше метро, только в миниатюре. Хотя кто его знает, может, там и поезда имеются или другие средства передвижения, вроде сверхскоростных подземных червей особо крупных размеров.
        Когда все спустились ступеней на двадцать вглубь, Корнезар, шедший последним, нажал на небольшой, со стакан, выступ, торчащий рядом с входом из стены тоннеля, и свет загорелся ещё ярче, будто шторы кто открыл. После этого он нащупал углубление на камне-люке, только уже снизу, и, особенно не напрягаясь, легко задвинул камень на прежнее место. Опять раздался характерный звук всовываемого в замочную скважину ключа. В данном случае это был явный звук огромного защёлкнувшегося замка. После чего Корнезар сказал, устало вытерев рукавом лоб и тяжко вздохнув:
        - Ну вот, теперь этот камень и вдесятером не сдвинуть. Давайте я пойду первым.
        Мы послушно расступились, пропуская его вперёд.
        Было довольно прохладно по сравнению с жарой, царящей на улице. Так чувствуешь себя в заасфальтированном городе в знойный летний денёк, когда, порядком вымотавшись от раскалённой духоты, с облегчением заходишь в магазин с кондиционером. Неимоверно приятно делается от внезапной прохлады, но к этому быстро привыкаешь, а когда выходишь обратно на улицу, то словно попадаешь в жаровню или раскалённую духовку, ощущая себя гусем в квашеной капусте. Хочется скорее вернуться назад, к освежающей прохладе, и отхлебнуть из большой кружки свежего хлебного кваску, кисло-сладкого, с пощипывающими рот пузырьками газа. Отсидеться там до вечера, а потом отправиться на песчаный речной пляж и наплаваться вволю.
        Просторный коридор всё расширялся, а слева то и дело стали появляться ответвления. Мы больше не спускались и двигались практически горизонтально. Возглавлял процессию Корнезар, но замыкал не ворон, а Дорокорн. Коршан же летал вперёд-назад, радостно покрякивая и громко хлопая крыльями. Коридор плавно сворачивал чуть вправо и слегка уходил вниз. Теперь перпендикулярные ответвления по левой стороне тоннеля попадались гораздо чаще. Интересно, куда они вели? Было просто необходимо всё тут тщательно и хорошенько обследовать! С детства люблю лазить по подвалам, подземельям и катакомбам, обязательно с риском, пусть хотя бы и надуманным, для жизни, можно даже и не своей. Боюсь только, что этакое счастье возможно только в детстве, а во взрослом, скучном и меркантильном возрасте зачастую напрочь отшибает романтизм и загадочность подобных вылазок. А потому пропадает и смысл, и желание что-либо обследовать, всё начинает казаться примитивным и никчёмным, и нельзя ничего поделать, хоть ты тресни!
        Наверное, уже с раннего детства мы готовим себя к прагматизму. Учимся жить среди волков и выть по их правилам, с каждым годом всё более приспосабливаясь и подстраиваясь, растрачивая по крупицам принципы своего «я». Помню, в последней группе детского сада со мной произошла одна история.
        У одной девчонки на зимнем пальто красовалась брошка. Красивая, горящая изнутри дьявольски-жёлтым огнём, что-то вроде янтарного жука-застёжки. Все увлечённо её разглядывали и дивились. Настало время обеда. После зимней прогулки мы долго переодевались, я уходил из раздевалки предпоследним, а за мной оставался один, вроде бы вполне нормальный парень, как мне тогда казалось. Через некоторое время девчонка, владелица брошки, рыдая, прибежала к «надзирательнице» и сообщила, что её расчудесная брошка коварно похищена! Воспитательница, тётка советской закалки, та ещё матёрая активистка, построила всех и принялась допытываться с пристрастием: «А кто уходил последним из раздевалки, вашу мать?» Тот парень, недолго думая, заявил, что последним уходил… я, не он, гадёныш, а именно я!
        Тогда я заподозрил неладное и пошёл в раздевалку, заглянул к себе в шкафчик и, засовывая руку в карман пальто, уже предполагал, что там найду. Так и оказалось - там лежала похищенная брошь. Тогда-то уж я понял наверняка, кем эта брошь украдена и зачем положена мне в карман. У меня такое ощущение, что я знал всё, что произойдёт, наперёд, и далее делал всё сознательно. Он тоже знал, что я знаю, но не признавался. Сдуру я пошёл, держа эту прекрасную брошь в руке, в общую комнату и честно отдал её воспитательнице, объяснив, что я её не брал, но нашёл в своём кармане. Она так мне и поверила!
        Стоя в углу, я стойко, а потом уже и упрямо, никак не желал признаваться в том, что взял эту брошь. Пришли родители и тоже по-доброму предлагали мне сознаться… И тогда якобы всё закончится. Но мне было противно это делать, и я продолжал упорствовать, а они все, враги, продолжали злиться. Но я упёрся основательно и надолго, я точил зуб на всех, а особенно на того парня. До остервенения я желал его вывернуть наизнанку - мехом внутрь!
        Когда мы пришли домой, моё противостояние продолжалось как в прямом, так и в переносном смысле. Я стоял в углу до пяти часов утра, и мать периодически ласково и устало уговаривала меня признаться, ибо только тогда отец позволит мне лечь спать. Сам-то он уже давно протяжно храпел.
        Слушая эти противные раскаты храпа, я вдруг ясно и чётко осознал тот знаменательный момент: а какого лешего я здесь в малолетнем возрасте борюсь до изнеможения за какую-то справедливость и правду, когда мне верить не желают даже собственные родители? Неужели трудно предположить, что стал бы я разве сам брошь приносить, если бы спёр её, да ни в жизнь, заныкал бы так, что ни одна зараза сопливая не докопалась бы!
        Они меня знали, но не поверили. Тогда я сознательно соврал в первый раз… за последние сутки. Признался, что сделал то, чего не делал, и плюнул на справедливость вселенскую и милое сердцу доверие.
        Наверное, с тех самых пор я могу делать всё, что угодно, добиваясь своей цели. По крайней мере, начало было положено именно тогда. И я этому рад безмерно, ибо нет у меня условностей и стереотипов, ничего не давит и не запрещает, главное, чтобы цель меня вдохновляла, и здесь на меня уж не надавить никак - я выбираю сам. Хотя и могу сказать, при необходимости, что выбрал нечто другое, а потом нахлобучить» за себя… и за того парня.
        Кстати, встречаю я иногда того парня, а он меня в упор не узнаёт, он не помнит меня, к тому же не очень хорошо видит. Он стал длинным и большим, но всякий раз, видя его, я перебарываю в себе волной поднимающееся страстное желание наброситься на него и так отметелить, чтобы чертям тошно сделалось. Кто бы знал, как у меня начинает реагировать всё тело и каждая мышца, готовясь к выбросу эмоций! Вот уж действительно кулаки зудят, не то слово! Скольких мне усилий стоит не подождать его где-нибудь в тихом местечке и не передать горячий привет из далёкого детства. Но я этого пока не сделал. И рад этому.
        Теперь же я знаю, как мне поступить, окажись я вновь в подобном положении. Взять брошь и недрогнувшей рукой подсунуть её в карман пальто того парня, а самому, под шумок, настоятельно посоветовать воспитательнице этот карман проверить. И тогда дело примет совсем иной оборот.
        Выходит, с детства мы вынуждены учиться делать выбор, какими быть сейчас. Тем самым шаг за шагом предопределяем своё грядущее. И тогда ситуация с брошкой непременно связана с моим появлением в Подземном городе.
        Наконец мы резко свернули в первый перпендикулярно идущий коридорчик по правой стенке тоннеля. Он был заметно меньше предыдущего. А тот, по которому мы шли изначально, тянулся, насколько хватало глаз, всё так же несколько уходя вниз и чуть забирая вправо.
        Мы прошли по новому коридору ещё метров тридцать и через тяжёлые, обитые железом дубовые двери попали в просторный зал, где наши шаги стали отдавать гулким эхом, создавая непривычное ощущение замкнутости огромного пространства. Кроме нас здесь никого не было. В глубине зала, возле противоположной от входа округлой стены находилось что-то похожее на сцену с кафедрой и большим длинным столом. По левой и правой стенам стояли сдвинутые в форме полукруга столы поменьше. Всё это сильно напоминало аудиторию в каком-нибудь древнем или, на худой конец, средневековом учебном заведении, учитывая внешний вид мебели и общую обстановку: торчащие из стен факелы и развешанное кругом сверкающее оружие.
        Ворон с размаху приземлился на стол президиума. Сделав по инерции несколько шагов, как любил, по-гусиному, остановился и начал сосредоточенно перебирать оставшиеся перья, изредка с интересом поглядывая то левым, то правым глазом на нас. Корнезар приглушённо произнёс:
        - Размещайтесь пока здесь, а мне нужно ненадолго отойти. Коршан вам всё объяснит, если возникнут вопросы. Его мясом не корми, дай только пообъяснять что-нибудь.
        Сказал он это тихим, но довольно ехидным занудным тоном, что не могло не попасть в цель. И сразу же быстрым шагом удалился обратно в проход, откуда мы только что пришли. Коршан во время этой пламенной речи демонстративно повернулся спиной к Корнезару и презрительно потряс изрядно поредевшим после встречи с лесными людьми хвостом.

* * *
        Глава 16
        Хозяин школы
        Наша компания начала потихоньку разбредаться по залу, восторженно рассматривая оружие, висящее на стенах. Ножи, копья, пики, сабли - всё это великолепие было тщательно смазано, бережно начищено и заточено, словом, находилось в прекрасном рабочем состоянии. Так и хотелось взять в руки красивый тонкий с резной ручкой кинжал и рассмотреть поближе, пощупать, взмахнуть, рубануть и послушать, как он свистит, рассекая воздух. Словно читая мои мысли, Коршан громогласно произнёс, все даже вздрогнули от неожиданности:
        - Не стесняйтесь, друзья мои, берите, кому что нравится! Пробуйте, только аккуратней, не порежьтесь, всё это настоящее, а не какие-нибудь детские игрушки. Главное, не забудьте, пожалуйста, положить всё, что брали, обратно на свои места.
        «Какое благодушие и вежливость, ну прямо добрейшей души птичка!» - подумалось мне. Я с удовольствием разглядывал и ощупывал коллекцию кинжалов, когда случайно взгляд упал на Юриника, медленно вкладывающего стрелу в изящный, гибкий и, казалось, не очень тугой лук.
        «Жалко, ему некуда запустить стрелу, где здесь найдёшь подходящую мишень?» - пронеслась мысль. Но я ошибся. Юриник до предела натянул тетиву и со свистом выпустил молнией сверкнувшую стрелу в Коршана. Все опешили и, на мгновение застыв, одновременно повернули головы в сторону ворона, предчувствуя страшное и непоправимое. «Вот и настал конец птичке! Докаркался, остолоп, а точнее, откаркался! Что бы такое остроумное его же собственным когтем, оставленным мне на память, выцарапать на его надгробии, дабы помнили потомки? Ладно, потом что-нибудь придумаю», - подобно пущенной стреле мелькнула мысль.
        Стрела тем временем с глухим стуком вонзилась в мишень, висящую на стене прямо за Коршаном, попав точно в её центр. Я эту самую мишень вообще не видел, и как Юриник её только умудрился разглядеть? Глазастый! А бедная, но всё ещё живая птица, раскрыв клюв и раздвинув лапы, плюхнулась на хвост. Несколько секунд стояла мёртвая тишина, которую разорвал пронзительный визгливый вопль Дорокорна, исходящий из клюва Коршана:
        - А-я-яй, братишка! Вот уж действительно, мал клоп, да вонюч… вонюч до омерзения! Фу на тебя!
        Все, как по команде, посмотрели на Дорокорна, который с шумом захлопнул открытый рот, чтобы ненароком не подумали, что это говорил он. Через секунду все дружно смеялись, и ворон не был исключением. Видимо, он решил не расценивать этот выстрел как покушение на свою драгоценную жизнь, а, напротив, по достоинству оценил меткость Юриника. Ну и мы, естественно, оценили выдержку, находчивость и юмор Коршана.
        Мне всё чаще казалось, что Коршан начал испытывать к нам некую симпатию. И начало этому было положено именно тогда, возле реки, когда я угостил его хорошим куском копчёного мяса.
        Каждый снова занялся своим делом, а ещё через некоторое время мы услышали отдалённое, но явно приближающееся эхо от множества шагов и голосов. Мы интуитивно подошли поближе друг к другу в центр зала, и в этот момент в дверь один за другим стали заходить какие-то люди. Я попробовал было их сосчитать, но после тридцати бросил это бесполезное занятие. Вошедший первым явно выделялся исходившим от него осознанием собственной значимости. Он заговорил с нами:
        - А-а, здравствуйте, друзья, вот наконец и последняя партия прибыла! Через пару дней, когда немного пообвыкнетесь, начнём занятия. Меня зовут Джорджиониус, а можно и запросто: Джорджиус. Я хозяин этой школы, её бессменный директор и глава учёного совета. Коршана и Корнезара вы знаете, они мои первые помощники, а это, - он обвёл рукой остальных, - такие же, как и вы, будущие ученики. Рассаживайтесь поудобнее, и мы вкратце введём вас в курс дела.
        Все расселись за столы, которые стояли полукругом вдоль стен. А эта троица разместилась за большим учительским столом, обособленно и величественно стоящим на помосте напротив нас. Ворон, естественно, невозмутимо расхаживал по своей части стола, а не сидел на стуле.
        - Начнём, пожалуй, с нашего Подземного города, - проговорил Джо, как я его сразу окрестил, ведь пока выговоришь его имя полностью, язык сломаешь. Это же надо было умудриться так немилосердно обозвать живого человека! А он тем временем продолжал, нагоняя на себя серьёзный вид: - Итак, часть основного коридора первого уровня, где мы сейчас имеем удовольствие находиться, по спирали плавно уходит вниз. Каждый полный виток называется уровнем. На каждом уровне есть подобный зал или, как мы ещё иногда его называем, центр. Коршан, расскажи об этом подробнее.
        Коршан начал, деловито переступая с ноги на ногу:
        - Мы находимся сейчас на верхнем, то есть на первом уровне. Чем ниже, тем больше номер. Под нами второй, третий и так далее. Я долетал до десятого - всё то же самое, что и здесь, ничего нового или необычного. В коридоре имеются редкие ответвления вправо в подобные залы и множество ответвлений влево. В конце коридоров-ответвлений находятся жилые помещения. Но иногда вы можете наткнуться и на реку, неизвестно откуда и куда текущую, зато можно ополоснуться, почистить пёрышки, отмыть и прополоскать клюв. Бывает, встречаются обрывы, уходящие глубоко вниз, из некоторых идёт тугой поток горячего воздуха. Что-то вроде воздуховодов. Так что учитесь летать, мой вам добрый совет, коли намереваетесь серьёзно обследовать окрестные ходы. Может быть, обрывы ведут прямиком в жерло вулкана, так что сможете согреться, если замёрзли. Впрочем, здесь поддерживается оптимальная для активной жизнедеятельности температура. Вот что ещё важно знать. Однажды я случайно влетел в помещение, где брали начало ещё пять тоннелей. Я полетел по левому крайнему, а метров через двадцать-тридцать попал точно в такое же помещение!
Опять в левый крайний, и ещё раз то же самое. В конце концов, на четвёртый раз я вылетел в основной спиралевидный коридор, но только на уровень ниже, чем влетал пять минут назад, только времени прошло несколько часов, а я ничего и не заметил! А что бы со мной стало, если бы я полетел прямо, да ещё и заблудился? Так что смотрите сами, куда совать свой клюв, то есть нос, а где можно и пёрышки опалить!
        - Ладно, спасибо, - прервал его Джо, - теперь о распорядке дня расскажет Корнезар.
        - С этим всё просто, - начал тот, - подъём вы не проспите, ибо изголодавшийся Коршан так яростно каркает, летая по уровням и комнатам, что даже мёртвого поднимет. Еда в любое свободное время на втором уровне, в таком же центральном зале, как этот. Там лежит скатерть, подходите и заказывайте всё, что хотите. Особенно вкусно у неё получается запечённая в яблоках дичь. Также рекомендую отведать лесного ворона средних лет.
        Задетый за живое Коршан вызывающе посмотрел на Корнезара, а тот даже глазом не моргнул. Я не показал вида, что удивлён, но в душе был ошарашен: надо же, и у них есть скатерть, хотя если есть у деда, почему тогда не может быть и у кого-то ещё?
        - Во многих комнатах есть желобки, - продолжал Корнезар, - по которым бежит вода, можно напиться или умыться. Есть здесь и туалетные комнаты, в общем, сами разберётесь.
        - Только необходимо всегда за собой всё убирать! - бесцеремонно перебив Корнезара, в разговор встрял хозяин школы. - Если кто-нибудь из вас поведёт себя неподобающим образом, то он будет справедливо наказан. Вот, например, та мишень, что находится за моей спиной, в которую кто-то уже так удачно всадил стрелу - не кто иной, как дружище Клауссон. Да, да, висит он здесь второй день. Пытался шпионить за мной, гусь лапчатый. Гм, не верите, как я погляжу? Ладно, смотрите!
        Он встал, на мгновение закрыв мишень своим телом, щёлкнул пальцами, а может быть, и что-то произнёс, нам не было видно и слышно. После этого бесформенная масса в виде чучела медленно начала приобретать облик и очертания человека, висящего на стене лицом к нам, да ещё в придачу со стрелой, торчащей в пупке. Он беспомощно и жалко подёргивал ногами и руками, но не издавал ни звука, лишь строил невыразимо мучительные гримасы. Да, надо думать, висеть со стрелой в животе приятного мало!
        - Ладно, наш терпеливый, но дюже любопытный друг Клаусс, сейчас я облегчу твои страдания, только придётся тебе ещё немного потерпеть, буквально самую малость, - пробормотал Джо, резким движением попытавшись выдернуть длинную тонкую стрелу из многострадального пупа. А я-то было подумал, что он собирался облегчить ему страдания самым простым и традиционным способом, превратив его обратно в мишень, и всего делов. Ан нет, такое возможно лишь среди дурно воспитанных людей, а этот Джо был, видимо, не самый плохой человек.
        Наконечник засел глубоко и вышел не сразу, пришлось немного поднатужиться и поковыряться. А со стороны казалось, что он таким макаром все кишки ему намотает на злосчастный наконечник. Но нет, ничего, как видно, обошлось! С неприятным хрустом стрела всё же вышла, а Клауссон потерял на некоторое время сознание. Как видно, от счастья. Он весь обмяк, словно пальто, забытое кем-то и сиротливо пылящееся на крючке в школьной раздевалке. Затем хозяин школы поднёс стрелу к своим глазам, придирчиво её рассмотрел, понюхал зачем-то и задумчиво проговорил:
        - Ты, надеюсь, не будешь против, если мы будем считать твоё наказание законченным? Вижу-вижу, что ты согласен. И скажи спасибо тому, кто столь ощутимо сократил для тебя его срок.
        Он поднял руку, в которой всё ещё держал окровавленную стрелу с белым оперением, на уровень глаз Клауссона, который уже успел прийти в себя. От вида окровавленной стрелы с ошмётками запёкшейся не то рубахи, не то его собственной кожи с мясом он вновь с успехом лишился чувств. Потом Джорджиониус, оставшийся вполне довольным произведённым эффектом, достал маленький глиняный пузырёк, с характерным звуком выдернул хорошо притёртую пробку и обильно полил рану. Как ни странно, на животе бедолаги Клаусса после этого не осталось никакого следа. Кровь исчезла, рана затянулась, только небольшая рваная дырка на рубахе чересчур терпеливого пациента напоминала о былом.
        А Джо внимательно посмотрел на Юриника и, ласково улыбнувшись, проговорил:
        - Иди, дружище Клауссон, садись вместе со всеми и впредь не суй свой любопытный нос куда не следует, а то станешь мишенью для всякого рода неприятностей и неминуемо накличешь приключений на свой живот или другое, не менее болезненное и дорогое тебе место.
        Снятый всеобщими усилиями с крюка Клаусс нетвёрдой походкой побрёл в нашу сторону и с видимым наслаждением уселся на первое попавшееся свободное место.
        «Да уж, - подумалось мне, - суров этот Джорджиониус, но что он способен сделать супротив коварнейшего существа и лучшего домового всех времён и народов Максимилиана Великолепного, если нам вдруг вздумается тоже немножко пошпионить за ним? Сдаётся мне, что ничего он не сделает, не так страшен чёрт, как его малюют. Хотя… коли у него есть скатерть, очень может быть, есть и свой ручной домовик-перехватчик? Ладно, посмотрим. В любом случае Максимилиана необходимо предупредить».
        Пока я предавался размышлениям, Джордж продолжал увлечённо рассказывать, расхаживая кругами по кафедре и сцепив за спиной в замок руки:
        - Я хочу продолжить разговор о возможных наказаниях. Возьмём нашего учёного ворона. Кто его не знает? Но мало кто знает, что он не всегда был вороном, около двух месяцев назад он был, как и вы, человеком! Только человеком, очень любящим, прямо-таки жаждущим насытиться до полного изнеможения мясом. Натрескаться до отвала, несмотря ни на что и вопреки всему! Уж чего я только с ним ни делал: и просил его, и уговаривал, и убеждал, и даже угрожал - всё впустую! Наш ненасытный Коршанчик всё смиренно выслушает, со всем согласится… и отправится набивать с горя свою бездонную ненасытную утробу! Он всегда был жутко голоден и готов ради того, чтобы обожраться, на всё. Зато теперь он может быстро летать и находить себе целое множество всевозможных мясных лакомств. С точки зрения ворона, конечно. Ведь теперь его новое обличие не предполагает пристрастие к особенным кулинарным изыскам и деликатесам. За редкостное лакомство вполне сойдёт и смердящая дохлятинка, без году неделю валяющаяся где-нибудь под кустами в сточной канаве. Из-за своего непомерного обжорства он провалил мне одно крайне ответственное и важное
мероприятие, и это была последняя капля, переполнившая глубокую, но не бездонную чашу моего ангельского терпения.
        Теперь же Коршан всегда и везде поспевает вовремя, ибо я, по доброте душевной, дал ему крылья. Раньше он был просто желудком на ножках, а теперь он ещё и летающий, особо скоростной премудрый желудок с относительно мощным вооружением - клювом. К тому же прежде он был слишком злым, вспыльчивым, вредным и, что самое раздражающее, редкостным и необыкновенно изощрённым сквернословом. Бывало, как завернёт что-нибудь особенно глумливое и дюже отталкивающее, так хоть стой, хоть падай! Да ещё словечки научные вставляет где ни попадя. Когда же про себя всё это неблагозвучие несколько раз повторишь, прежде чем представить, так сказать, в натуральном свете и объективном ракурсе, так просто ужас берёт и оторопь ещё долго мучит.
        Всех этих сомнительных достоинств у него было слишком много даже для меня! Вот я ему и помог. Чего только ни сделаешь во имя великого и прекрасного чувства любви ко всему живому и чувства глубокой ответственности за ближнего своего! И всё благодаря моей мягкосердечности и душевной доброте. Но не буду себя расхваливать. А вы, безусловно, можете его поздравить, ибо он, смею надеяться, стоит на пути к исправлению. Не правда ли, любезный Коршан?
        Любезный Коршан выглядел крайне сконфуженным. Если бы он только мог прямо сейчас провалиться сквозь землю! Или съесть кусочек мяса, ну, на худой конец обглодать эту вот вкусную и ароматную стрелу, на которую он давно и вожделенно поглядывал. Коршан непременно совершил бы любое из вышеперечисленных действий, но увы и ах! Он просто поднялся в воздух, сделал пару кругов вокруг зала, отчаянно что-то бормоча от переполнявших его трепетную загадочную душу эмоций, и приземлился на своё прежнее место уравновешенным и спокойным.
        Чужая душа - потёмки. Кто знает, что двигало им, вынуждая принимать обстоятельства и меняться? Иногда с возрастом приходит мудрость. Иногда мудрыми нам помогают стать окружающие. Меняются жизненные цели, да и сама жизнь меняется. Неизбежно приходит разочарование, что влечёт за собой поиск новых источников интереса, радости и удовлетворения. И всё это кажется вполне нормальным. Многое приходит с опытом, в том числе с опытом собственных ошибок. Так, конечно, проще и нагляднее, но многие учатся и на ошибках других. А некоторые, особо одарённые, вообще ни на каких ошибках не учатся, они готовы наступать на одни и те же грабли по много раз и даже не осознавать этого, или осознавать и получать удовольствие.
        Вот и я, быть может, такой же, как Коршан, в чём-то. Здесь всё индивидуально, и каждый человек делает из ситуаций свои выводы. Даже если ситуации будут очень похожи, совершенно разные люди будут выносить разное из них для себя.
        Есть, конечно, и такие, которых ничему жизнь не учит, но это скорее исключение.
        При этом каждый из нас порой вынужден с чем-то завязать, что-то решительно прекратить, прервать или закончить, причём навсегда. От этого нам бывает тяжко. Мы запрещаем себе нечто беспокоящее и вместе с тем желанное и важное, и будь это легко - всё было бы слишком просто.
        Но можно ли и вовсе обойтись без жёстких запретов и лишений? А если призвать себе в помощь разум и использовать умеренность? Попытаться заменить удовольствия. Отыскать и полюбить, вытесняя тем самым некие пагубные пристрастия, осторожно меняя свои… или даже не свои, особенности и черты. Всё это можно сделать, но это работа, а работать никому не хочется, тем более над собой любимым.
        Жизнь может быть трудной, но желательно не делать её сложной, ибо ложный путь порождает множество сомнений. Надо лишь научиться не принимать невозможное, признавать необходимое, не терпеть невыносимое, и тогда жизнь сделается ярче, разнообразнее, заиграет новыми красками и станет много легче, чем думается теперь.
        Наверное, жизнь Коршана была не из лёгких. Пока можно было лишь предполагать, выберет он трудности или сложности, это покажет время. Зато с Джорджиусом всё очевидно до невозможности, такому трудности ни к чему:
        - Ладно, на сегодня эксцессов хватит, начало обучения послезавтра. Вновь прибывшие, идите со всеми, выберите любую свободную комнату и располагайтесь, ни в чём себе не отказывая. Да, чуть не забыл предупредить, всех касается: из Подземного города выход свободный, только советую не забывать, что наверху забавные, но злобные и жадные амекарцы, которые, безусловно, будут рады встрече с вами. Да и лесные люди вряд ли ждут вас с цветами и объятиями. Если случится что-то важное, то сбор здесь, об этом вы узнаете по удару колокола или по истерическому карканью ворона. До встречи, друзья мои, до встречи.
        Джордж и Корнезар вышли из зала, за ними улетел и «любезная душка» Коршан. Все остальные начали медленно расходиться, негромко переговариваясь между собой и изредка поглядывая на нас, но не выказывая особого интереса или каких-либо эмоций. Это было к лучшему, так как нам хотелось остаться одним и спокойно поговорить обо всём увиденном и услышанном, тем более ранее нам это никак не удавалось сделать из-за постоянного присутствия Корнезара или ворона. Но для начала нам нужно было выбрать подходящую для жилья комнату, этим мы и занялись.

* * *
        Глава 17
        Новое жилище
        Все разбрелись кто куда, и мы неспешно вышли в центральный винтовой коридор. Завернув направо, пошли по часовой стрелке вниз, пытаясь обнаружить, где же заканчивается первый уровень и начинается второй. Всё оказалось слишком просто - на левой стене тоннеля была аккуратно выведена большая цифра «2». С этого места мы начали методично обследовать все помещения, попадавшиеся на нашем пути, заворачивая в каждый проход или коридор по левой стене центрального тоннеля. Мы старались просмотреть все возможные варианты, но, как правило, пройдя несколько метров по очередному коридору и прислушавшись, повсюду различали приглушённые голоса и шум, что означало одно: и эта комната занята, ищите дальше.
        И мы искали. Заходить в коридоры по правой стороне не было никакого смысла, так как нам сказали, что на каждом уровне справа расположены залы, подобные тому, в котором мы только что находились. На втором уровне был обеденный зал, это мы запомнили хорошо. Раз залы таких внушительных размеров, следовательно, комнаты, находящиеся по правой стене центрального тоннеля, коли таковые вообще имелись, должны были быть небольшими, если мыслить логически, а для нашей весёлой компании требуется много свободного места. Один только бесшабашный домовой чего стоит! Я не говорю уже о закадычных спорщиках Дорокорне и Юринике, которых так и подмывало приступить к делу прямо сейчас, и только из уважения к дормидорфовым сединам они оба ещё каким-то чудом воздерживались. Отчётливо было видно, что даётся им это с превеликим трудом буквально из последних сил. А сколько ни тужься, выше головы всё равно не прыгнешь.
        Спускаясь всё ниже, мы планомерно обследовали все помещения, но пока нам не везло. Не все проходы заканчивались комнатами, как совершенно справедливо предупреждал Коршан. В конце некоторых находились широкие и длинные лестницы, ведущие вверх или вниз, иногда прямые, иногда винтовые, а иной раз мы видели просто довольно крутые скаты или подъёмы. Наверное, они были нужны для передвижения на чём-то, имеющем колёса, что, естественно, ощутимо увеличило бы скорость передвижения. Придумано интересно, но не ново! Хотя в этом мире я, кажется, ещё ни разу не видел ничего, имеющего обыкновенные колёса. А может, видел, но не обратил внимания? Вряд ли.
        В очередной раз мы остановились возле проёма и внимательно прислушались. Это был тринадцатый вход по левой стороне центрального тоннеля второго уровня. О том свидетельствовало и число «13», аккуратно выписанное каллиграфическим почерком над аркой. Вполне возможно, этот тоннель вёл к комнате, которая самым замечательным образом могла бы оказаться свободной. По крайней мере, ни голосов, ни шума, доносящихся из её недр, слышно не было.
        Причина, легко объясняющая такую удачу, могла быть только одна, и пока мы неспешно шли по тихому коридору, её успешно озвучил ворчливым басом Юриник:
        - Не могу поверить, неужели они все тут такие суеверные, словно обрюзгшие кладбищенские церковники! А я-то раньше был полностью уверен, что мнительнее старины Дорокорна не найти днём с огнём! Ошибался, значит!
        Истосковавшийся по тёплому общению Дорокорн сходу вступил в долгожданный спор:
        - Да что это ты, дорогой, снова заговариваться начал? Это ведь не я, а ты мнительный и невыносимо суеверный! Ведь именно ты своей наивной простотой, которая хуже воровства…
        Юриник тут же перебил:
        - Ну, хватит меня обзывать дорогим! Желаешь говорить, говори по-человечески, а то я начинаю тебя опасаться… шалунишка!
        - Так вот я и говорю, что именно ты, а не я, всегда сворачиваешь с дороги, если её тебе случайно перебежит чёрная кошка! А даже если и белая, или просто котёнок! Ты лучше бы ответил, живодёр, зачем ты птичку бедную напугал, чуть не продырявив стрелой? Коршанчик наш чуть инфаркт с инсультом не заполучил по твоей милости, а тебе всё шуточки!
        Юриник парировал этот выпад с лёгкостью:
        - Не знаю, как инфаркт с инсультом, а задницу он себе точно отбил.
        Дорокорн укоризненно посмотрел на него, но промолчал. Юриник же, перехватив его взгляд, продолжал:
        - Ах, простите, не задницу, а гузку, будет теперь не просто ворон, а ворон черногузый. Надеюсь, после этого ушиба всё обойдётся простым синяком и у него не повылезают редкие остатки хвостового оперения.
        Тут раздался задумчивый спокойный голос Дормидорфа:
        - Да-а уж, интересно было бы взглянуть на его задорно торчащую голую задницу!
        Мы удивлённо переглянулись и даже остановились, а он продолжал, будто ничего не замечая:
        - Всю в этаких мелких пупырышках гусиной кожи. Да ещё и выгодно оттенённую приятной и гармоничной синевой.
        Это неожиданное, сказанное мечтательным тоном заявление Дормидорфа просто не могло не вызвать у нас раскатистый взрыв смеха. Он тут же был подхвачен эхом и разнесён по всем близлежащим ходам и пещерам, предупреждая живущих там людей и животных о нашем скромном приближении. Наконец впереди мы увидели проём, ведущий в какое-то помещение.
        Помещением оказалась вполне пригодная для проживания четырёх человек и шебутного домового просторная, около ста квадратных метров, овальная комната. Здесь было всё, что нужно неприхотливым начинающим школьникам вроде нас: и старинные, очень крепкие деревянные кровати, чтобы отдыхать после получения знаний, и столы со стульями, чтобы эти самые знания закреплять. Так что мы совсем неплохо устроились, расставив мебель по своему желанию и усмотрению.
        В процессе этого, как водится, не обошлось без мелких пакостей, которые с удовольствием и знанием дела устраивали друг другу Дорокорн с Юриником, пока в игру, как всегда эффектно, не вступил лучший шутник нашей современности, незабываемый и неподражаемый домовик, бесспорно являющийся нашей тяжёлой артиллерией.
        В комнате стоял огромный, ручной работы шкаф тёмно-вишнёвого цвета с множеством больших и маленьких ящичков и дверок. Тускло отсвечивая полированными боками, покрытый резными узорами, он был украшением комнаты. Естественно, у каждого нормального человека при виде такой величественной красоты возникает одно-единственное желание: как можно быстрей посмотреть, что там таится внутри. Да просто потрогать его за изящные литые ручки, подвигать ящички, пооткрывать дверки - и то удовольствие не из малых! Так оно и получилось, всем стало до невозможности интересно узнать, каков механизм потайных дверок и задвижек и лежат ли там таинственные сокровища или карта затерянного острова, где эти самые сокровища покоятся под охраной страшных привидений.
        Я и сам хотел обследовать его содержимое, но счёл это не совсем приличным и ограничился ощупыванием и разглядыванием произведения мебельного искусства снаружи. А вот наш бесцеремонный Юриник, деловито потеснив остальных, подошёл к шкафу и скромно, но настойчиво предложил сам себе посмотреть, что находится внутри. Он задумчиво и печально, будто нехотя, проговорил:
        - Э-эх, необходимо проверить, что там внутри. Так и быть, я этим займусь, раз больше некому!
        Видя, что никто ему не возражает, он увлечённо и сосредоточенно принялся хлопать дверцами и ящичками, пытаясь везде, где только возможно, засунуть свой любопытный нос и ни в коем случае ничего не пропустить. Через некоторое время пыл Юриника немного поутих, он осматривал и рылся уже с явно ослабевающим интересом. Раскрытые пустые внутренности раритетного шкафа уныло смотрели на него, навевая грусть-печаль и невыразимую тоску. При этом он ещё умудрялся бормотать себе под нос:
        - Здесь даже пахнет, как из старого шкафа моей прабабушки Тани! Только у неё там всегда было припрятано множество интересных вещичек. Она всё, что плохо лежало и что только могла узреть, тянула к себе в шкаф. Уж я-то это хорошо помню, я всё-о помню. И как там всё это только помещалось? Посмотрим-ка здесь: эх, и опять ничего! Однажды я нашёл в её шкафу свою ночную вазу, за утерю которой меня давно и примерно наказали! Эта ваза была аккуратно завёрнута в новую шерстяную портянку отца, которую тот обыскался перед своим очередным походом. Композиция ей, видите ли, понравилась, нанесённая на горшок на спор кривым соседом с завязанными глазами и стоящим на одной ноге! В итоге получилась ваза с изображённой на ней хрустальной вазой, в которой стоял пышный букет сирени. Мне иногда казалось, что этой сиренью начинало попахивать, так достоверно всё выглядело! А здесь ничего нет… к сожалению! И тут пусто… и снова ничего…
        Он не терял надежды и со знанием дела ловко осматривал один ящичек за другим. Я немного отошёл назад, чтобы не мешать, и потому видел всё с начала и до конца в животрепещущих красках и самых мелких подробностях.
        А увидел я вот что. Открывает Юриник дверь отделения для верхней одежды и, слегка присев, начинает медленно пятиться назад, издавая горлом глухие клокочущие звуки. Из недр шкафа на него смотрят два огромных горящих жёлто-зелёных глаза с вертикально расположенными зрачками. В следующее мгновение из шкафа вальяжно выступает очень крупный иссиня-чёрный мохнатый котище. Шерсть у него стояла дыбом, от этого он казался ещё более опасным и агрессивным.
        Крадучись, оскалив белоснежные длинные клыки и прижав уши к голове, издавая дикие предостерегающие вопли, переходящие в жуткий вой, как бывает у котов весной, он стремительно начал носиться кругами вокруг Юриника, пытаясь как можно скорее найти слабое место в его обороне. Тому пришлось вертеться волчком вокруг своей оси, чтобы ни в коем случае не подставить бешеному кошаку спину. Он сразу забыл про свою нежно и горячо любимую прабабушку Таню и не менее любимый ночной горшок с запахом сирени. А хищный котяра явно метил именно на спину! Наверное, он хотел взгромоздиться Юринику на холку и уж тогда позабавиться всласть.
        В первые мгновения мы растерялись, ошарашенно стояли и смотрели на происходящее, раскрыв рты. Вдруг раздался негромкий хлопок, как будто кто-то бросил из окна шарик с водой и тот разбился об пол прямо под лапами кота. А вместо самого кота появился с искрящейся улыбкой на мохнатом довольном лице наш предприимчивый шутник Максимка. Домовик радостно ждал объявления о том, что он выиграл главный приз за самую удачную и смешную шутку дня.
        Повисло неловкое молчание, все стояли, как вкопанные, даже Юриник наконец перестал хрюкать и глупо уставился на домового, неимоверно вытаращив при этом немигающие глаза. Причём как только он перестал издавать непотребные звуки, у него тут же начали трястись коленки, да так, что он не мог и шага ступить. Да-а, колотило его, надо сказать, изрядно, нещадно и немилосердно! Видимо, наш Юриник немного перенервничал.
        Вдруг я вспомнил слова Дорокорна, произнесённые совсем недавно в коридоре насчёт того, что Юриник боится, когда ему дорогу перебежит даже котёнок, а тут огромный, свирепый, да ещё и чёрный котище накружил так, что деваться некуда, придётся оставаться жить в кругу. Переступать-то никак нельзя, а то страшную и неминуемую беду накличешь. Вот, похоже, откуда ветер дует! Наверняка хитрый и коварный злодей Максимяк, сидя в зловонной трубке, всё прекрасно слышал и знатно подготовился, к тому же он, скорее всего, уже давно изнывал от скуки. А заодно и от невыносимой любви к дорогому другу Юринику. Вот домовик и решил его позабавить, повеселить, а заодно и всех нас взбодрить. Получилось. Взбодрил. Но смешно не было. Совсем.
        На ошалевшего, понуро стоявшего Юриника было жалко смотреть, и мы решили плавно и аккуратно свести все возможные последствия не совсем удачной шутки на нет. Нам это не сразу, но всё же удалось. С помощью уговоров и разъяснений Юриник всё понял и обещал убить Моксю быстро, не мучить и не мстить. Но сначала решил поговорить с ним по-доброму, ласково и доходчиво.
        Сконфуженный Мокся, наконец смекнув, что опять что-то вышло не совсем так, как изначально задумывалось, засеменил в сторонку и, отойдя на приличное расстояние, остановился, ожидая своей участи, изредка лучезарно улыбаясь Юринику. Тот понемногу начал приходить в себя и сделал даже пару шагов в сторону домового, но замер на месте, не смея переступить границу круга, по которому только что бегал Мокся, будучи наглым котом. Юриник нежным голоском, насколько это было возможно, стараясь вызвать у себя на лице милую улыбку, уговаривал, обращаясь к внимательно следившему за происходящим домовому:
        - Ну, подойди ко мне… дружок… дай мне скорей тебя обнять! Нам всем, а мне в особенности, было очень смешно! Иди ко мне, что скажу, посмеёмся вместе. Иди скорей!
        - У-у! Не сегодня… может быть, потом… коли не передумаешь, - жеманно ломаясь, скромно отвечал домовой.
        - Не бойся меня, иди скорей сюда… мне не терпится прямо сейчас… я тебе пряников надаю. Хочешь ведь пряников? Ты только подойди… у меня их мно-ого… и все они будут твои! Ну, иди же, иди сюда быстрей!
        - Не-ет! Пока что-то не хочется, спасибо тебе, добрый человек, мир твоему до-ому! Вижу, вам сейчас не до меня. Так я, это, наведаюсь чуть позже. Не будем прощаться, до скорой встречи!
        Сказав это, домовой растворился в воздухе. Тут окончательно пришедший в себя Юриник не выдержал и высказал наболевшее. Сиплым и хриплым голосом он отчаянно возопил:
        - Вот гадёныш мохнатый, попадись мне только, выверну мехом внутрь, комик полоумный! Одно слово - кривоногий волосатый шишок!
        Ругаться-то он ругался, но из круга не выходил, а топтался на месте. Видно, уже отчаявшись что-то придумать, он обратился к нам за помощью:
        - Что же мне теперь делать? И ещё, вам не кажется, что тут довольно сильно запахло сиренью?
        - Не-ет, сиренью вовсе не пахнет, если только самую малость, - отвечали мы.
        - Плюнь три раза через левое плечо да иди смело, у нас так все делают, кто верит в эти глупости про приметы, - посоветовал я.
        - Это правда? Ты уверен, что так можно, и со мной ничего плохого не случится?
        - Да-да, уверен, не случится, плюй и иди. Сам сейчас убедишься.
        - А ты так делал? Помогало?
        - Да раньше сто раз делал, а потом перестал, иди уже! Ничего не будет, даже если не плюнешь, точно тебе говорю, проверено на себе. И вообще, все эти приметы - чушь собачья, или поросячья, выбирай сам, что тебе больше нравится. Они были придуманы или всякими психически неуравновешенными людьми, или же просто для того, чтобы такие мнительные, как ты, помучились. Например, про кошку, которая почему-то имеет такую особенность - перебегать дорогу перед идущим человеком, существует два наиболее распространённых объяснения. Первое сказочное, ведь всем известно с детства, что в чёрную кошку обычно перевоплощаются злые колдуньи и ведьмаки, а встреча с ними, естественно, не сулит ничего хорошего. Второе мифическое: в древности, когда кошки были в основной своей массе намного крупней теперешних, её появление означало, что кошка вышла на охоту и от неё желательно держаться подальше, чтобы не стать её добычей и, соответственно, обедом. В нашем же случае всё понятно и просто до безобразия. Тот наглый чёрный кот вовсе не ведьмак и не охотящийся дикий зверь, которому захотелось вылакать без остатка всю твою
драгоценную кровушку. Этот котяра особенный, он предпочитает свежей человечинке мятные пряники, и посему бояться нечего, смело плюй для собственного спокойствия и иди.
        Он, несмотря на мои разъяснения, тщательно плюнул три раза через левое плечо и робко перешёл воображаемую запретную черту, бормоча при этом:
        - Уж если кому и грозит инфаркт, инсульт и медвежья болезнь в придачу, так это мне от шуток этого никудышного клоуна, этого злобного, ядовитого гнома! А всё трепливый Дорокорн, у которого в одном месте вода не удержится, ну кто его за язык-то тянул, а? Они, наверное, просто сговорились! А ещё друг называется, дорогим называет.
        - Дорогой, ты же первый начал, ещё мнительным меня называл. Снова память у тебя отшибло, что ли, от страха? - защищался Дорокорн, как мог. - Я же пока ещё не сказал никому, что ты, Юриник, до смерти боишься…
        - Молчи-и-и-и! - истерично завопил несчастный Юриник. Было заметно, что он доведён до крайней степени нервного напряжения, потому мы не стали выспрашивать, чего это он до смерти боится. Нам было очень интересно, но мы решили оставить эту животрепещущую тему до лучших времён. В крайнем случае, если сам Юриник ни в какую не согласится поведать нам свою жуткую тайну, придётся обратиться к Дорокорну и постараться выпытать у него всё поподробней об этом.
        Когда смолкло эхо от крика, словно лёгкий ветерок пронеслось тихое:
        - Э-эх, жа-а-аль…
        Хитрюга домовой не дремал, и был, как всегда, начеку, а наученный горьким опытом Юриник вовсе не зря так беспокоился по поводу своего здоровья. Он совсем не шутил, когда говорил про недуги и болячки, которые неминуемо угрожают ему после близкого общения с нашим милым домовичком. Уж больно вид у него был теперь неважным.
        Расставив кровати вдоль стен, по две справа и слева от входа, стол со стульями посередине комнаты, а шкаф к противоположной от входа стене, мы расселись на кроватях перевести дух и решить, чем нам заняться. Выбор был невелик: идти обследовать Подземный город или отправиться отужинать в центральный зал второго уровня. Так как все мы порядком устали и вымотались, да к тому же был поздний вечер, то нетрудно догадаться, какой именно выбор мы единогласно предпочли сделать.
        Конечно же, мы решили пойти обследовать, дело-то прежде всего… обеденный зал. А заодно и поужинать там, оценить, так сказать, кулинарные способности их скатерти. Естественно, в целях эксперимента. Обязательно надо было опытным путём установить, есть ли различия между нашей скатертью и местной, и если есть, то в чём именно они заключаются и какие конкретно. Правда, опыты придётся ставить на себе самих, но мы единогласно решили принести себя в жертву, если понадобится. Чего только не сделаешь для успеха общего, важного дела. Да, дух патриотизма и самоотверженности в тот момент так и витал вокруг нас, так и кружил повсюду, буквально пропитав сам воздух, того и гляди начнёт капать, выпадая в осадок от переизбыточной концентрации.
        Особенно много его было возле Юриника. Наверное, он, бедненький, от немыслимых переживаний изголодался больше всех, потому его так и тянуло на подвиги, так и подмывало что-нибудь изучить или проверить. Мы бы и рады были скорее последовать за ним, помочь ему и поддержать во всех самых смелых начинаниях, но перед нами встало временное, но непреодолимое препятствие, и по причине этого поход в обеденный зал откладывался на некоторое, весьма неопределённое время. Да, видимо, придётся ещё немножко поголодать. Юриник не находил себе места, периодически приплясывал от нетерпения, передвигаясь по комнате нервным, суетливым шагом, иногда переходящим в лёгкие и порывистые перебежки.
        А дело всё было в том, что старина Дормидорф попросил нас немного повременить с трапезой и решительно вызвал домового, как он сказал, для очень важной профилактической беседы. Мокся нехотя появился, но не сразу, а лишь после нескольких настойчивых просьб. Он вовсе не горел желанием подвергнуться какой-то непонятной и таинственной профилактической беседе, это ведь вам не фунт пряников, с ними как раз всё предельно просто и понятно: бери да кидай в рот. Но Максимка заметно повеселел и приободрился, стоило деду намекнуть на угощение в заключительной части загадочной беседы и положить маленький пакетик пряников на угол покрывала. Дормидорф усадил притихшего домового поглубже на кровать, а сам сел на стул напротив него спиной к нам и попросил нас обращать на них как можно меньше внимания и заниматься своими делами, в целях повышения эффективности психологического процесса.
        Домовик, услыхав подобные вывороты и научные выкладки, снова пригорюнился и заметно пал духом, весь поник и скукожился, будто подвядший в жаркий полдень репейник, изнывающий на самом солнцепёке и клянущий свою тяжёлую судьбу. Мне было очень интересно узнать общий смысл беседы, впрочем, как и всем остальным, но мы, как и условились, не подавали вида. Мокся несколько раз исподлобья подозрительно посмотрел в нашу сторону, проверяя таким образом, подслушиваем ли мы. К своей радости убедившись в обратном, он успокоился и, силясь хоть что-то уяснить для себя, принялся сосредоточенно-вымученно внимать наставлениям Дормидорфа, который вещал монотонным, замогильно гипнотизирующим пророческим голосом:
        - Постарайся меня понять, Максимилиан! Очень постарайся. Я уверен, ты сумеешь. Поступки, которые мы вольно или невольно совершаем, тянутся за нами, как шлейф. Да, это именно так. Словно гирлянда, иногда минуту, но бывает, что и дольше, порой всю жизнь тянутся. А ты, лишенец, что порой вытворяешь? Ну-у-о! - вдруг рявкнул он.
        Домовой встрепенулся и подпрыгнул на месте, вытаращив глаза, а Дормидорф снова перешёл на занудный тон отеческих наставлений:
        - Ты пойми, милок, что часто это мешает или делает невозможным выбор именно той дороги, которую очень хочется выбрать, не даёт просто физически. Ты из кожи вон лезешь, чтобы всё было по-твоему, и казалось бы, ещё чуть-чуть, и дело в шляпе, ан нет, не тут-то было! Получается всё наоборот, шляпа в деле, да ещё в таком, что и не отмоешь! Непреодолимо мешают последствия когда-то совершённого тобой поступка. Они, родимые, всё портят, тянут ко дну, висят, словно камень на шее. Частенько наши поступки приводят к необратимым последствиям - это и есть самое плохое, коли последствия невозможно исправить! А всё из-за того, что на момент совершения того или иного необдуманного поступка мы находимся на той ступени умственного развития, когда просто не можем или не хотим дать себе труд в полной мере предугадать дальнейшее развитие событий. Последствия могут наступить практически сразу после момента совершения или, наоборот, несовершения поступка, а могут настигнуть в далёком будущем, но неизменно и неизбежно настигнут, в этом можешь не сомневаться. Бесследно не проходит практически ничего. Получается замкнутый
круг: тогда не знали и сделали, теперь знаем и не стали бы делать, но поздно, поезд ушёл, и ничего вернуть нельзя, ибо важный момент уже упущен. Остаётся мечтать, сожалеть, тем самым только зря мучить себя, а потом совершать всё новые необдуманные поступки, и со временем всё опять повторится.
        Сделав небольшую паузу и набрав побольше воздуха в лёгкие, Дормидорф вновь рявкнул что было мочи:
        - Что ты прилип к Юринику, как лишай к пионерке?
        Нежно разомлевший и расслабившийся домовик опять затрясся от неожиданности, вылупил глаза, часто-часто заморгал и взбрыкнул несколько раз ногами.
        Тут же пыл Дормидорфа спал, а голос сделался спокойным и уговаривающе-убаюкивающим:
        - Не нужно тебе, Максимушка, постоянно наступать на одни и те же грабли, нет в этом никакой необходимости. Потрудись использовать свою голову не только для того, чтобы ею поедать пряники! Чем больше, чаще и, главное, прозорливее мы думаем о возможных последствиях своих теперешних поступков, тем благополучнее нам удаётся избежать неприятностей в будущем. Учти это, пожалуйста.
        Дормидорф пристально посмотрел на домового и увидел, что у того, похоже, ум начинал медленно, но верно заходить за разум. Тогда дед резко перевёл язык монолога на более доступный и понятный для исстрадавшегося Максимки. Домовик действительно страдал и изнемогал от обилия не вполне понятных слов и пристального внимания к своей доселе не избалованной этим персоне, да ещё со стороны такого уважаемого человека, как Дормидорф. Из всех нас домовой с трепетной осторожностью относился именно к деду и никогда не позволял себе подшучивать над ним, видимо, уважал и боялся увлечься и переборщить со своими зачастую неуместными шуточками. Их отношения были хоть и дружескими, но подчёркнуто вежливыми, и скорей Дормидорф мог позволить себе отпустить в сторону Мокси какую-нибудь остроту, нежели случилось бы наоборот. Дед тем временем вещал, доверительно дотрагиваясь рукой до Максимкиной коленки:
        - Много пряников нам перепадёт в дальнейшем, я тебе это обещаю, но только в том случае, если никто больше не пострадает ни морально, ни физически от наших порой глупых и каверзных шуток.
        Дормидорф закончил лекцию, отпустил, так сказать, домовику все грехи, и перевоспитанный, душевно обновлённый Мокся был отправлен на все четыре стороны. Выпуская из своих мохнатых ушей обильные клубы переливающегося розового пара, он исчез одновременно с пакетиком пряников грустно и тихо, словно старый паровоз с перегретым котлом.
        Трудно было не согласиться с тем, что говорил Дормидорф. Вот бы некоторых существ из моего мира направить, пусть даже в принудительном порядке, к нему на курс подобных лекций, желательно проводимых ещё и с пристрастием. Да с применением розог, дыбы, кола и котла для пущей убедительности. Что с успехом и применял когда-то для держания чиновников в узде Пётр Великий, совершенно справедливо полагая, что удачное воздействие на представителей данных особей возможно лишь с активным подключением их безусловных рефлексов, весьма ощутимо преобладающих над условными рефлексами хапужничества и здравым умом. Пётр Первый частенько говаривал: «Коли казённый человек наворовал на стоимость верёвки, так его требуется всенепременно на этой самой верёвке и повесить, дабы другим неповадно было!» Как ни странно, он понимал очевидное и не боялся применить действительно действенное.
        Страх неотвратимости наказания - единственное, что чиновники ещё хоть как-то разумеют. На них удаётся воздействовать только сугубо с противоположной от головы стороны, ибо голова у них существует, чтобы излагать, точнее, изрыгать и употреблять, а конечности, чтобы хватать и передвигаться, грабастая всё больше. Разумеют они не головой, а инстинктами, мозг отключён напрочь, и потому приносить пользу обществу сии существа способны, только когда боятся получить по шапке, ибо чиновничье - это особый пласт, особая национальность, в которую вступают добровольно, по собственному желанию, но далеко не все. Для этого вступления нужно иметь только лишь одно качество, самую малость: продажную честь и совесть или верные предпосылки к этому. Для них, а в особенности тех, кто показушно играет в порядочность, это становится нормой жизни. Со временем они настолько привыкают, что подобный образ существования оказывается родным и милым сердцу. Это вовсе не составляет для них большого труда, ибо возникает стойкая потребность и даже зависимость. Всё очевидно, легко и просто, проще пареной репы.
        Займись ими Дормидорф, и, может быть, тогда по всем пресловутым вертикалям и горизонталям они начнут наконец думать тем местом, каким положено, которое находится выше спины, а не ниже! Если, конечно, то, что они творят, не является сознательно спланированным и продуманным вредительством, вызванным заинтересованностью третьей стороны, а этот вариант, кстати, выглядит наиболее вероятным и всё объясняющим.
        Немного передохнув и поднабравшись сил, мы вернулись к намеченному плану и отправились обследовать обеденный зал.

* * *
        Глава 18
        Поздний ужин
        Нашей порядком изголодавшейся компании найти обеденный зал не составило труда. Мы использовали обострившееся от голода обоняние. Как и предполагалось, на втором уровне всё было в точности как на первом. Сразу найдя большой проход в правой стене центрального винтового тоннеля, мы двинулись на запах и отдававшийся отдалённым эхом мелодичный звон посуды и в скором времени вошли в просторный овальный зал.
        Слева от входа было что-то вроде прилавка со стоящими на нём плоскими корзинками, невысокие борта которых говорили о том, что они с успехом исполняли роль подносов. Сделаны были корзинки из красиво переплетённых между собой полосок бересты и величественно стояли одна в другой в ровной и высокой стопке. Прямо как в былые времена в наших пионерлагерных столовках! Не хватало лишь весело снующих туда-сюда шкодливых комсомольцев и их верных помощников пионеров, а также пытливых изощрённых октябрят, которые с удовольствием помогали как одним, так и другим. А чуть дальше по прилавку, сразу за плоскими берестяными корзинками одиноко лежала, словно жемчужина среди обыденного беспорядка кухни, скатерть, чем-то напоминающая маленький роскошный ковёр. Габаритами их скатерть была раза в два больше, нежели наша.
        Дормидорф философски заметил, поглаживая одной рукой живот в предвкушении трапезы, а другой лохматя и вновь приглаживая так идущую ему интеллигентную бородку:
        - При таком праздничном внешнем виде пища, приготовленная этой скатёркой, должна быть изумительно вкусной. По убранству её можно с большой долей уверенности предположить, что особенно удачно у неё получаются мясные блюда и салаты, а если точнее, то… - он умолк на полуслове и тут же пояснил: - Это сейчас не имеет особого значения. Вот напробуемся, тогда будем знать наверняка, а я заодно и проверю свои догадки.
        - Это точно, прямо-таки ковёр-самолёт с комплексным обедом! - подхватил я. Надо же, у них блюда делятся не на национальные или по сторонам света, а на мясные, картофельные, мучные, каши, салаты. И это, на мой взгляд, правильно. Ибо люди едят одно и то же, лишь некоторые блюда преобладают и употребляются чаще других. Но в принципе, всё приблизительно одинаково и готовится из одних продуктов: вода, мясо, овощи, мука, крупы и специи. Попробуйте обойтись без этого! Даже в сказке каша из топора, сваренная хитроумным халявщиком-солдатом, воспользовавшимся жадностью и любопытством жлобной старухи, ни за что не получилась бы без воды, крупы и масла. Нет чтобы тому солдату честно протянуть ноги и преставиться, не отходя от кассы, под гостеприимным крыльцом старушки! Грустно? Да, грустно и обидно, но такова жизнь! Зато сразу убил бы трёх зайцев: больше пищу искать никогда бы не понадобилось, демобилизовался досрочно, молодым и красивым, и каверзной старушке в назидание. Это лучше, нежели двадцать пять лет горбатиться, корячиться и побираться, верно служа Родине. Да-а, со служивым людом в неполноценных
государствах во все времена обходились подобным гнусным образом.
        Все вопросительно смотрели на меня. И я понял, что если комплексный обед они хоть как-то могли понять, то ковёр-самолёт вызывал явные затруднения. Но оказалось совсем наоборот. Ковёр-самолёт понятно, что сам летает, а вот слово «комплексный» пришлось долго объяснять. Потом Дорокорн заметил, что орёл-самолёт гораздо надёжней и удобней, чем какой-то ковёр. Трудно было с этим не согласиться. Если орёл-самолёт такой, как Агрес, то и говорить не о чем! Ведь он действительно может, не особенно при этом утруждаясь, добыть пищу и накормить. А ещё и защитить, посоветовать или выполнить какое-нибудь важное поручение.
        Мы взяли подносы и подошли к скатерти. Оказалось, что заказывать можно двоим одновременно, причём разные блюда. Первыми были Дормидорф и Юриник. Дед недолго думая заказал тунца, запечённого в открытой глиняной посуде в собственном соку с укропом, печёный в кожуре картофель, несколько свежих огурцов и помидоров с зеленью, чай зелёный с жасмином и липовый мёд, перемешанный с цветочным в равных пропорциях. Так ему почему-то нравилось. Я как-то попробовал и полностью согласился с ним. Теперь и я, по возможности, всегда смешиваю именно дормидорфовским методом мёд перед тем, как угоститься им с ароматным чёрным чаем с чабрецом. Хотя спокойно подойдёт и зелёный чай, и какой-нибудь другой. Да и мёд вполне допустимо смешивать совершенно разных сортов. А самый вкусный и ароматный чабрец можно найти лишь в бескрайних и чистых донских степях. Но за неимением донского чабреца, который в наших краях является редкостью и дефицитом, сойдёт и любой другой, но только сойдёт и, естественно, с большой натяжкой.
        Юриник оказался истинным гурманом: он заказал седло барашка в чесночном соусе, салат из огурцов и помидоров с зеленью и луком, заправленный удивительно вкусной сметаной, густой смородиновый чай и пирог с кислыми яблоками, вроде нашей шарлотки.
        Они забрали свои подносы и терпеливо ждали, пока закажем мы с Дорокорном, при этом внимательно наблюдая за нами. Я уже давно понял, что заказывать всегда лучше последним, ну или хотя бы вторым, главное, не первым. Потому что тогда есть время спокойно принюхаться, осмотреться и хорошенько обдумать и взвесить свой заказ. Зачастую ведь хочется сразу всего и побольше, особенно когда сильно голоден! Так что порой приходится в самый последний момент кардинально менять своё решение. Стоишь, бывало, и вожделенно созерцаешь необыкновенно вкусные обеды товарищей. Вокруг сосредоточенная тишина, только отдалённые раскаты бурчания животов раздирают нервное безмолвие. А ты, жадно вдыхая вездесущий аромат, исходящий от их чудных блюд, судорожно пытаешься понять, чего же тебе хочется больше всего в данный момент. А сам всё гипнотизируешь их дымящиеся блюда. Что же заказать? Здесь считается весьма дурным тоном привередничать, словно какой-то пустоголовый гонористый ресторанный крендель, и выбрасывать или перезаказывать уже готовые и полученные от скатерти кушанья. Так что хочешь не хочешь, а приходится думать
заранее.
        В этот раз я имел такую возможность: подумать. Заказал грудку гуся, запечённую в квашеной капусте, салат из моркови с редькой и чесноком, заправленный сметаной, да простят меня мои товарищи, но уж очень давно хотелось! Во избежание недовольств, мести и никому не нужных инцидентов я вежливо спросил позволения и осторожненько так, чтобы ненароком не спугнуть, поинтересовался, а точнее, осведомился: в полной ли мере они осознают возможные последствия употребления сего кушанья. Оказалось, что они действительно совершенно искренне были совсем не против, наивные! Они сказали, что комната большая и в порядке полунаучного эксперимента сегодня никому и ничего не возбраняется. Видимо, просто не знали, насколько «взрывоопасен» этот салат в любой комнате, особенно если редьки и чеснока туда класть побольше, да ещё и квашеная капуста, хоть и печёная, но всё равно… Далее шёл морковный сок, чай с ягодами клубники и земляничное варенье. Потом уже я вспомнил о том, как мечтал отведать жареных с луком и картошкой грибов, но было поздно, поезд ушёл, пришлось оставить это вечно любимое мной блюдо на следующий раз.
        Дорокорн внимательно и как-то подозрительно посмотрел на меня, затем потянул носом, вдыхая в себя по очереди ароматы, исходившие с каждого подноса, и решительно заказал… то же, что и я, и ещё свежеиспечённого горячего ржаного хлеба на всех.
        - Будет чем отбиваться, - многозначительно и коротко пояснил он, шутливо поигрывая бровями.
        «Плохие шутки», - грустно подумал я.
        Юриник всё видел и тоже, казалось, был чем-то расстроен. Ума не приложу, чем? Неужели ему были близки мои опасения?
        Мы пошли к столам, рассчитанным приблизительно человек на шесть. Вместо стульев возле них стояли добротно сколоченные широкие лавки. Всё было сделано из дерева и выглядело очень прилично и основательно, по крайней мере топорной работой эту мебель назвать язык не поворачивался.
        Народу было совсем немного, видимо, основная часть уже успела отужинать. В зале находилось двенадцать человек, не считая нас, я специально посчитал. Сидели за столами по двое или трое, из чего можно было сделать вывод, что наши будущие однокашники ещё не успели хорошенько перезнакомиться. Не сдружились, а потому и не сплотились, и пока не разбились на группы, как обязательно всегда случается в учебных коллективах. Так или иначе, но то, что они мало общались между собой до сегодняшнего дня - неоспоримый факт.
        Мы выбрали тихое местечко возле стены, совсем не далеко от входа, чтобы иметь счастливую возможность совершенно свободно видеть тех, кто заходит и выходит: старый шпионский приём. При этом нам не надо было приглядываться, всё было прекрасно видно и так, а следовательно, мы не должны были привлекать к себе излишнего внимания, которое нам было вовсе ни к чему. Так и вышло, мы ничем не выделялись на общем фоне.
        Мне вдруг подумалось, что хитрый ворон должен был, просто-таки обязан хотя бы разок пролететь над нами во время ужина. Ну не может такого быть, чтобы он совсем забыл про нас. Это после стольких-то дней совместного путешествия! У него наверняка должен был выработаться стойкий условный рефлекс - следить за нами и угощаться с нашего стола разными вкусностями, преимущественно, конечно, мясными. Неужели я потратил столько сил и душевной теплоты впустую, не говоря уже о целой куче продуктов?
        Этими невесёлыми соображениями я и поделился со всеми. Они, естественно, согласились со мной, но настроены были менее пессимистично и предложили не отчаиваться понапрасну, а терпеливо ждать. Время покажет, а голод, как всем известно, не тётка. Явится, как миленький, и не запылится! Ну, правильно, а что тут можно было ещё добавить? Оставалось ждать. Мы решили, чтобы не ударить в грязь лицом, то есть не выглядеть эгоистами, на всякий случай отрезать для Коршана каждый по скромному маленькому кусочку от своих мясных блюд и положить всё это в отдельную тарелочку. Ну, сколько не жалко!
        Дорокорн тут же вывалил хлеб на свой поднос, освободив таким образом посуду для угощения. Делалось всё это исключительно в целях укрепления дружбы и сотрудничества с пернатым разбойником и обжорой по совместительству. А то, что он появится, я теперь нисколько не сомневался. Тем более, Дормидорф поведал нам как-то на досуге, что ни животные, ни птицы не могут заказать еду у скатерти-самобранки. Она их в упор не воспринимает и не слышит почему-то совершенно.
        Каждый положил в освободившуюся тарелку по несколько кусочков мяса. Между прочим, получилась довольно приличная порция. Не прошло и пяти минут, как чёрная тень, стремительно рассекая воздух, стрелой промелькнула от зияющего пустотой прохода в зал. Тень устремилась ввысь, под потолок, сделала круг почёта, видимо, в целях наблюдения за порядком и, мягко шурша крыльями, приземлилась на наш стол, прямо возле отдельно стоящей тарелки с угощением. И куда только девалась его обычная, ставшая уже привычной манера приземления, словно у подвыпившего гуся? Похоже, бедненький Коршанчик не на шутку отощал без нашего заботливого подкармливания и поневоле сделался элегантным и изящным, словно жаворонок по весне.
        Не произнося ни слова, ворон придирчиво осмотрел то, что ел каждый из нас. Потом, не веря своим глазам, засунул свой любопытный клюв чуть ли не в наши блюда, при этом высовывая и пряча обратно кончик фиолетового языка, словно хищный змей, пробующий на вкус сам воздух. Тревожно и возбуждённо посопел, задумчиво поморгал глазами, проанализировав полученную информацию, и, судя по всему, остался вполне удовлетворён сделанными выводами. Потом сравнил увиденное у нас с тем, что лежало в тарелке перед его носом, крякнул и принялся размеренно и методично метать пищу с астрономической скоростью, будто неделю ничего не ел.
        Через некоторое время Коршан вдруг спохватился и, осторожно осмотревшись, вновь приступил к трапезе, но уже не спеша заглатывая кусочек за кусочком с характерным глотательным звуком, словно воспитанный придворный ворон, показывающий пример. При этом он потрескивал и подсвистывал, будто теряющий и вновь необъяснимым образом находящий нужную волну радиоприёмник, и блаженно закатывал глаза, млея от неописуемого наслаждения. Таким образом довольно быстро заглотив всю пищу, он неуклюже наспех вылизал тарелку. Вылизал нелепо, как сумел, зато качественно.
        Теперь Коршан принялся деловито расхаживать по свободной части стола, вызывающе посматривая то на одного, то на другого из нас. Он порывисто поворачивал голову, точь-в-точь похожую на обугленную головёшку из старого костра, с той лишь разницей, что на ней сыто и загадочно поблёскивали наглые колючие глазки. Затем бочком-бочком, постукивая коготками, приставным шагом он приблизился вплотную к моему блюду. Замер и, недвусмысленно тыча клювом, начал гипнотизировать кусочек гусиной грудки с поджаренной корочкой. Кусочек выглядел настолько аппетитно, что было искренне жаль расставаться с ним. Это был последний и, наверное, самый вкусный из всех кусочков, но делать нечего, придётся принести его в жертву этому отъявленному подъедале.
        Я обречённо вздохнул и аккуратно переложил этот кусочек ему на алтарь, то есть в тарелку. Коршан придирчиво и ревностно следил за каждым моим действием, а когда я закончил, призывно окинул всех присутствующих повелительным взглядом. Но, как оказалось, совершенно безрезультатно. Тогда он неспешно, смакуя и растягивая удовольствие, подцепил и закинул в клюв этот единственный многострадальный кусочек гусиной грудки. Вертел он его долго и мусолил по-всякому, будто слегка прикусывая или только пробуя на вкус. Наконец, наигравшись, Коршан утешился, проглотив его и по-цыгански сверкнув левым глазом.
        Трюк по вымоганию лучших кусочков, которые многие, и я в том числе, оставляют, дабы насладиться ими напоследок, беспардонный ворон без малейшей тени стеснения проделал со всеми остальными. Наверное, чтобы им не было обидно за бесцельно прожитые годы. Натрескавшись сверх всякой меры, как только у него ещё ничего и ниоткуда вываливаться не начало, он нахохлился, распустил перья и принялся размеренно покачиваться из стороны в сторону, закатывая при этом глаза. Видимо, Коршан впал в оцепенение и переваривал мясо, словно многоопытный старый удав кролика. Потом взял и немилосердно испортил всем аппетит. У него в животе сильно заурчало с перекатами и переливами, будто далёкие отголоски сильнейших раскатов майского грома, и он вдруг резко напрягся. Остальное мне подсказало воображение, а Юриник даже нервно сморщился, ожидая чего-то очень неприятного.
        Пришлось уже без аппетита доедать остатки ужина, которые чем-то не приглянулись Коршану, а то он непременно затребовал бы и их. Не знаю, как у моих спутников, а лично у меня ворон ассоциировался с летающим вечно голодным желудком, этакий мешок с крылышками, как верно и правильно охарактеризовал его во время нашей первой встречи Джорджиус.
        Вдруг Коршан очнулся. «Наверное, сейчас попросит добавки», - подумал я.
        Ворон проговорил на удивление вежливым тоном:
        - Спасибо за угощеньице… у-ух, накормили меня до отвала… часа на два, может, и хватит! Вы, надеюсь, не будете против, если я иногда… ну… время от времени стану навещать вас… во время обеда… и ужина? Ну, чтобы сильно не надоедать? Я ведь могу и чаще, если надо!
        При этом он так жалобно посмотрел на нас, что я ответил за всех, памятуя нашу договорённость по поводу приручения этого кающегося чревоугодника:
        - Да прилетай в любое время. И нам будет веселей, и тебе хорошо, может, заодно и новости какие расскажешь…
        - Расскажу, расскажу! Вот сейчас расскажу вам по секрету одну новость: сегодня ночью мы ожидаем приезда вашего первого учителя, вернее, учительницы! Она будет преподавать растениеведение, то есть чем опоить или одурманить любое живое существо или, наоборот, нейтрализовать действие яда, каким отваром лечить те или иные хвори, а каким можно и вовсе вылечить сразу и от всего, в общем, лишить жизни напрочь и окончательно.
        - Этот учитель что, женщина? Симпатичная хотя бы? - задал интересующий всех вопрос Дорокорн.
        Мы замерли в ожидании ответа, а ворон, выдержав паузу, сказал:
        - Да-а уж, женщина так женщина! Да все они… Хоть стой, хоть падай… Она-то, конечно, женщина, только очень старая, а стра-ашная-а, как голодная смерть, в придачу очень зловредная, хуже жадной и скупой тёщи! Коли такое вообще возможно в природе… нда-а!
        - А какие ещё предметы нам предстоит изучать в этой расчудесной школе? - разочарованно, но со слабой надеждой в голосе спросил Дормидорф, до того скромно молчавший.
        - Способы передачи информации на расстоянии, сокращённо СПИР. Умение видеть глазами животных - живовидение. Умение довести кого угодно до конфликта, инфаркта, раздора и даже, если будет нужно, до войны - кознистрой. Уж поверьте мне, это очень хороший предмет. А также умение правильно использовать любое оружие, предмет так и называется - оружие. Причём не примитивное владение оружием, это многие могут, а именно - умение использовать, то есть нанести удар коварно, исподтишка, с максимальным поражающим эффектом. Кстати, этому учить вас будет Корнезар. Он ведь только с виду такой щупленький да хлюпенький, вечно прикидывающийся больным да немощным, а стоит только зазеваться, когда подойдёшь к нему, чтоб в лоб закатить, традиция у нас такая, понимаете ли, а он вдруг - хрясть, и нету одного пера в хвосте! А то и двух, писа-ать ему, видите ли, нечем! Но, думаю, с ним и чего посерьёзней недосчитаться можно, головы, например, - он задумчиво почесал за ухом левой лапой, как часто делают собаки, и продолжил: - Ладно, что-то заболтался я с вами, а мне ведь давным-давно пора лететь отсюда. Дела, знаете ли,
дела: следить, наблюдать, подслушивать. Ведь здесь всё на мне, горемычном, всё на мне! Устаю до невозможности, но куда деваться? Это ведь мой святой долг.
        Последние слова он проговорил, уже поднимаясь в воздух, как истребитель с вертикальным взлётом - часто, коротко и мощно взмахивая крыльями и быстро набирая высоту. Ещё через мгновение ворон исчез в коридоре, каркнув во всё горло на прощанье, специально, как нам показалось, для нас. Мол, не грустите и не скучайте, скоро увидимся, и тогда я обязательно расскажу вам ещё что-нибудь интересное и увлекательное.
        - Удачная идея! - сказали в один голос Юриник и Дорокорн.
        Имелась в виду идея подкармливать ворона, ведь теперь мы будем первыми узнавать обо всех новостях и изменениях, происходящих в школе.
        Друзья переглянулись, сами удивившись тому, что не противоречили друг другу. Подобное случалось с ними крайне редко и обычно вызывало у них желание тут же поменять своё мнение на противоположное. Что они и сделали, и снова одновременно сказали:
        - Теперь надоедать будет… как пить дать!
        Они запнулись на середине фразы и опять переглянулись с деланным недовольством.
        Их излияния бесцеремонно прервал Дормидорф:
        - Не думал я, что мы здесь застрянем надолго, надо что-то делать! Не знаю, как у вас, а лично у меня нет никакого желания торчать тут неизвестно сколько, у меня дел дома невпроворот. Да и изучать все эти пакости, вроде кознистроя, радости мало! Кончать нужно с этой школой гадостей, вот что я вам скажу, друзья мои. Кончать как можно скорей. А пока заканчиваем трапезничать, и пойдёмте скорее в нашу келью, обсудим сложившуюся ситуацию. Да и спать пора, уже поздно, а завтра наверняка предстоит тяжёлый денёк. Дорокорн, Юриник, мне нужны конкретные предложения! Поспорьте-ка лучше об этом, а то повторяют друг за другом да переглядываются, как два волнистых попугайчика на жёрдочке!
        Наши заядлые спорщики вновь переглянулись, болезненно поморщившись. Но и на этот раз они, опять одновременно, предпочли мудро промолчать.
        Мы встали из-за стола, поставили подносы на место, а посуду убрали на скатерть. Тарелки сразу исчезли, а мы, вежливо поблагодарив за прекрасный стол, устало отправились в свою комнату.
        Да, положение казалось безвыходным! Застряли мы тут, скорее всего, надолго. Взять бы сейчас, собраться и уйти, но мы этого сделать не могли, ибо нам необходимо было довести начатое дело до конца и выяснить всё досконально. А чтобы выяснять, нужно было как минимум учиться в этой школе, и, возможно, учиться придётся до конца и желательно с отличием. А как нам хотелось поскорей насладиться свободой и общением без вечной оглядки: а не подслушивает ли нас кто?
        Приблизительно так думал каждый из нас, пока мы шли по длинным коридорам Подземного города.
        Прибыв наконец на место и рассевшись на кроватях, мы продолжали молчать ещё некоторое время, пока тишину не нарушил писклявый голос Дорокорна:
        - А я хочу сказать, что растениеведение - предмет очень даже полезный, можно научиться готовить отвар мудрости, добавить туда ещё зелье сговорчивости, а потом подлить всё это кое-кому, и с ним тогда вполне можно будет спокойно общаться.
        В это время я украдкой бросил взгляд на Юриника. Он мгновенно встрепенулся, а его глаза так и запылали воинственным огнём. Но через долю секунды он опять сник, и задорный огонь в его глазах медленно угас. Юриник принял свой обычный вид, быстро справившись с нахлынувшими на него буйными эмоциями. Странно! Что-то не очень-то это всё походило на него. Наверное, уже успел задумать что-то каверзное и просто не хочет показать вида, чтобы его не раскусили раньше времени. Что ж, посмотрим, посмотрим.
        А Дорокорн, видя, что ему не отвечают, обрадовался и воспрянул духом. Он принялся заливаться соловьём с ещё пущим усердием. Осмелев от безнаказанности, этот распоясавшийся задира нагло продолжал свою провокационную песнь:
        - Я ведь с тобой говорю, дорогой! С тобой наконец-то можно будет общаться, как с нормальным человеком, слышишь? Как с хорошим другом и благодарным и понятливым слушателем, который всегда сумеет воспринять правильно и оценить по достоинству те бесценные советы, которые…
        Спокойный Юриник, уставший ждать конца пламенного монолога, не выдержал и прервал Дорокорна:
        - Совершенно с тобой согласен, почтенный друг Дорокоша. Всё ты очень верно говоришь… правильно, даже добавить нечего, именно так всё и есть!
        Дорокорн осёкся и удивлённо открыл было рот, чтобы ответить, но Юриник не дал ему такой возможности, он продолжал, воспользовавшись лёгким замешательством во вражеских рядах:
        - Особенно если перед этим самым общением кое-кому подлить настой гзомостимулятора обыкновенного, но доза непременно должна быть двойная. Или, ещё лучше, тройная!
        Юриник давно закончил, но ему никто не отвечал, и в течение нескольких минут стояла мёртвая тишина.
        Я опять украдкой взглянул, теперь уже на Дорокорна. Ощущение было такое, словно он занят проблемой, от решения которой зависела, по меньшей мере, его жизнь. Наконец, так ничего и не решив, он задал вопрос, который все, и он это знал, с нетерпением ожидали от него услышать:
        - Интере-есно. Ну и что же это за гзомостимулятор такой, позволь узнать?
        Юриник ликовал, он весь прямо-таки расцвёл, отвечая на вопрос:
        - Понимаешь, гзом, это мозг, только наоборот, получается мозгостимулятор! Но ты не огорчайся, я ведь как никто другой понимаю, что тебе это трудно воспринять сразу! Ну, хочешь, я объясню тебе, для чего вообще живому существу нужен мозг? И почему тебе его необходимо хорошенько простимулировать?
        Последние слова Юриник произносил, еле сдерживая смех. Дорокорн же, напротив, погрустнел и решил пока больше не связываться со своим изворотливым товарищем.
        - Нужно будет обязательно вызвать домового, - начал Дормидорф, но не успел договорить, как из-под кровати Юриника выкатился с шипением мохнатый клубок. Юриник от неожиданности задрал ноги выше головы, бормоча себе под нос что-то непонятное. Слышно было только несколько раз повторённое словосочетание:
        - Волосатый колобок… колобок волосатый!
        Довольный достигнутым эффектом Максимка предстал перед Дормидорфом во всей своей красе, проговорив, счастливо расплываясь в самодовольной улыбке:
        - Я всё слышал, буду рад помочь, чем смогу. Даже если вы меня прямо сейчас пряниками и не угостите, хоть я недавно и доел последний, но думаю, что смогу потерпеть ещё немножко, если нужно. Часик-другой без пряников - не беда, хотя если бы у меня были пряники, то и терпеть не пришлось бы.
        Дормидорф скороговоркой проговорил:
        - Хорошо, хорошо, дайте ему пряников скорее! Если так сильно хочется, зачем же терпеть? Не надо терзаться, любезный Максимилиан.
        Пока я доставал из мешка пряники для Мокси, Дормидорф самым подробнейшим образом объяснял, что от него требовалось:
        - Необходимо, чтобы в течение часа-полутора нас никто не смог подслушать, нам нужно решить, что делать дальше. А ночью, когда мы уснём, ты не мог бы разведать всё, что удастся? Может, что про Джорджа узнаешь, или ещё что пронюхаешь? Нам важно всё, понимаешь?
        - Хорошо, договорились. Кстати, ваша новая избушка кажется мне очень даже симпатичной, а главное, она довольно просторная! Да и шкафчик тутошний, приятный во всех отношениях, очень мне понравился! - радостно произнёс Максик, окидывая на прощание взглядом комнату и уходя в стену, одновременно с этим бережно прижимая к груди пакетик с заветными пряниками.
        - Ну вот, теперь мы под надёжной охраной, даже птица не пролетит незамеченной. Излагайте свои предложения и мысли по поводу того, что нам делать дальше. Не учиться же, в самом деле, в этой школе?
        Он критически посмотрел на каждого по очереди, как строгий учитель смотрит на учеников, выбирая счастливчика, который пойдёт к доске отвечать сложную тему.
        Закончив осмотр, Дормидорф строго сказал:
        - Давай, Дорокорн, ты. Да не стесняйся так, дружище! Юриник всегда поможет тебе, если понадобится!
        Об авторе
        Родился в Москве в 1971 году. Идея создания книги пришла на вечернем семейном чтении, когда дочери надоело слушать очередную детскую повесть. Жена идею поддержала и являлась главным вдохновителем, цензором и критиком.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к