Сказки о рае Амур Гавайский
        Вневероятную, волшебную канву этих мастерски написанных историй вплетены излободневные реалии, ифантастические грезы героев, судьбы которых немогут неволновать читателя. Обычные, зачастую совсем незначительные, обитатели коммуналок бывшего СССР инью-йоркских офисов волей автора попадают вудивительные миры ипространства, впоисках себя, своего я, общечеловеческих ценностей, выходя извсех передряг обновленными инаполненными новым светом. Взавораживающем калейдоскопе событий хватает исмешного, итрогательного, ипо-настоящему жуткого, оставляя простор идлясобственного воображения.
        Амур Гавайский
        Сказки орае
        (Фэнтези сЧеловеческим Лицом)
        Земляничные поляны
        Сказка первая
        Let me take you down,
        Cause I'm going toStrawberry Fields.
        Nothing isreal
        Andnothing toget hung about.
        Strawberry Fields forever.
        Lennon - McCartney
        Саше стало плохо прямо наработе, онвдруг начал задыхаться всвоём тесном корпоративном кубике, каких, наверное, сотни тысяч внью-йоркском мидтауне. Потом заболела, заныла, левая рука изарябило вглазах; боль растеклась поплечу, груди ивсей левой части тела, даже нога занемела.
        «Во,блин, какскрутило, - подумал Саша - нужно немного полежать, ивсё пройдёт, этоя перебрал вчера». Онотодвинул казённый кейборд иприлёг направую руку.
        Прошло несколько минут, нонеобычная боль неутихала, мало того - оннемог уже поднять головы, которая приэтом продолжала работать. Саша понял, чтоунего - сердечный приступ…
        - Алекс, чтостобой, - недовольно окликнула Сашу его непосредственная начальница мисс Ровнер, зашедшая вего кубик скакими-то бумагами, - тебе плохо?
        Через минуту все соседние кубики ожили, оттуда повыскакивали Сашины сотрудники, аего самого уложили напол ипочему-то облили тёплой водой. Саша немог открыть глаз, говорить он тоже немог, но, вотинтересно, - вполне чётко видел всё, чтосним происходит.
        Онсмотрел насебя, лежащего наполу, откуда-то спотолка, иему было ясно, чтоон умирает, аможет быть, ужеумер. Причём умирать оказалось очень интересно, появилась какая-то странная способность чувствовать людей, достаточно было зафиксировать взгляд начеловеке, ивесь его внутренний мир словно становился частью собственного внутреннего пространства. Саша слюбопытством рассматривал своих сотрудников, удивляясь, какмало он оних раньше знал. Впрочем, картинка сним самим иего коллегами стала бледнеть ираствориласьбы вообще, новнимание Саши привлёк один изего сотрудников, скоторым он даже небыл знаком. Этобыл невысокого роста худощавый индус, очень смуглый ииспуганный. Оннаходился всвоём кубике довольно далеко отпроисходящего исмотрел прямо наСашу, тоесть напотолок. Саша понял, чтоиндус толи молится, толи прощается сним. Саша смотрел наиндуса ипоражался, какгармонично ипрочно устроен его внутренний мир, общаться синдусом таким образом было огромным удовольствием.
        Носвязь эта быстро прервалась, обестворки внешней двери офиса шумно отворились, ивтесное помещение протиснулась больничная каталка, напоминавшая скорее гроб илинебольшой танк - такмного наней находилось всяких приборов, каких-то ящиков, блестящих железяк, отовсюду торчали икудрявились провода.
        Каталку толкал высокий поджарый мулат-санитар. Саша стал смотреть нанего иподивился, сколько физической силы было вэтом человеке. Онбыл наголо выбрит, только тонкая полоска едва заметной бороды обрамляла его вытянутое козлиное лицо. Одет он был вширокий, безворотника, синий халат скороткими рукавами, изкоторых выпирали доотвращения жилистые руки. Саша понял, чтосанитар - очень злой идикий поприроде человек, иприэтом - весьма амбициозный иэксцентричный.
        Позади него плёлся другой санитар, бледный очкарик-ирландец, накоторого даже смотреть было скучно - дотого он был вялый. Где-то там задверью был ещё итретий, видимо - врач. Саша его невидел, только чувствовал, чтотот говорит онём скем-то потелефону.
        Чёрный санитар быстро подошёл кСашиному телу исклонился надним. Каким-то странным движением он содрал рубашку сего груди исхватил Сашу загорло двумя пальцами. Вэто время вялый ирландец распутывал какие-то провода скаталки.
        Саша немог уже видеть своего тела - слишком уж много всего скучилось вокруг, зато он увидел две странные штуки вруках учёрного санитара. Внешне они напоминали резиновые вантузы - таким вантузом Саша прочищал засорявшиеся время отвремени унитазы всвоём доме. Вместо палок, правда, вних были воткнуты провода, ведущие кящикам скаталки. Бритый верзила, стоя надСашиным телом наколенях, высоко надголовой поднял свои клизмы - вэтот момент он напоминал какого-то африканского шамана, - апотом вдруг совсей силы вдарил ими прямо Саше вгрудь, датак, чтоСаша завыл отболи, ощутив себя надолю секунды намокром холодном полу кубика. Затем он опрокинулся вкакую-то кромешную тьму…
        Темнота небыла полной - прежде всего потому, чтогде-то совсем рядом были слышны голоса. Разобрать, очём говорят, было трудно: обрывки слов перекрывали звуки по-дилетантски повизгивающей гитары. Сашины глаза постепенно привыкали кэтой темноте, ион стал смутно различать окружающие его предметы. Первым проявился старенький велосипед, висящий настенке. Саша тутже его узнал ивспомнил. «Ёлы-палы, такэтоже моя “Ласточка”!» - Саша обрадовался несказaнно. Потом вокруг Саши стал проявляться кишкообразный коридор его квартиры наЛиговке, изкоторой он уехал вНью-Йорк двенадцать, чтоли, летназад.
        Саша вполне отдавал себе отчёт втом, чтотолько минуту назад он умирал наполу, и, видимо, всё-таки умер.
        «Таквот оно, кактут устроено», - подумал Саша ипошёл посвоему коридору туда, всамый конец, где, поидее, располагалась довольно большая, попитерским понятиям, кухня. Когда-то кухня была коммунальная, ноСашина мама умудрилась выжить изэтой квартиры обоих соседей, начто ушло примерно двадцать лет жизни.
        Саша устроил там нечто вроде студии вначале восьмидесятых, иполовина питерской тусовки перебывала наего кухне, заваленной самопальными динамиками иворованными изклубов усилителями. Сейчас там горел свет, иименно оттуда доносились голоса извуки гитары.
        «Неужели они всё ещё там, - радостно думал Саша, - иЛёха, иДимон, иТимур, иВасёк, ивсе остальные, неужели?..»
        Саша прошёл, наконец, весь свой коридор ишироко распахнул дверь.
        Накухне-студии мало что изменилось: всётеже фанерные динамики, пыльные провода кучи икучки ламповой аппаратуры, напоминавшие склад трепанированных черепов.
        Вкухне никого небыло. Саша так изастыл вдверях, боясь осмотреться.
        Вдруг его кто-то окликнул: «Саша…»
        Онповернулся иувидел, чтонаего любимом месте, зажатом между замызганной плитой, накоторой вечно сгорали чайники, итёплой, тысячу раз крашеной, типичной совковской батареей, настуле сидит Джон вСашиных домашних тапочках.
        Онвыглядел именно так, какпоявился однажды потелику накаком-то интервью: поношенная толи куртка, толи рубашка цвета хаки, длинные волосы напрямой пробор, серьёзный британский нос икруглые очки алхимика.
        - Этоничего, чтоя тут хозяйничаю? - вежливо спросил Джон.
        Дикий восторг переполнял Сашу досамых краёв.
        - Таквот, значит, кактут всё устроено, нуконечноже, конечно…
        Саша вдруг осознал, чтосамой заветной, посути, единственной его мечтой, всегда было вот так вот оказаться сДжоном наэтой кухне, только он боялся эту мечту разгласить, даже себе…
        - Тызнаешь, Джон, ятак счастлив, почти каквсемьдесят шестом, когда я добыл ваш плакат, помнишь, тамещё четыре квадрата, ивних - ты,Джорж, Пол иРинго. Ядаже его ссобой вНью-Йорк взял… только он там уменя потерялся, - последнюю фразу Саша добавил снекоторой заминкой, емупочему-то стало стыдно.
        - Саш, take it easy, - сказал Джон, встал иподошёл поздороваться сСашей заруку. - Янеочень-то уверен, чтотебе понравится моя компания, - Джон грустно улыбнулся.
        Саша, какбезумный, стал трясти худую руку Джона, онвдруг ощутил себя восторженным затурканным провинциалом.
        Вэтот момент кухню здорово тряхануло, где-то даже упала напол пустая бутылка.
        - Вотвидишь, - снова печально улыбнулся Джон.
        - Необращай внимания, этоменя трясёт, - Саша всё нехотел выпускать руку Джона.
        - Может, пивка? - предложил Джон.
        Ониподошли кстолу, иДжон разлил постаканам водянистое питерское пиво изалюминиевого трёхлитрового бидона, того самого, скоторым Саша нераз, бывало, ходил запивом доближайшего ларька.
        Неспеша выпили.
        - Слышь, Джон, якогда зашёл, яслышал голоса, - ктоэто?
        - Всенаши: Виктор, Джордж иДжимми. Они, видимо, засигаретами вышли, сейчас вернутся. Мы,вообще-то, тебя позже ждали… - Джон говорил какбы сразу нарусском ианглийском, тоесть Саша мог выбирать язык, именно так он всегда ихотел общаться.
        - Джимми тоже здесь? - Саша даже вскочил состула.
        - Ну,конечно, гдеже ему ещё быть? - Джон засмеялся, - тамвнизу?
        По-английски это звучало так: sure, where else can he be, down there?
        - Знаешь, Джон, только ты, япрошу, необижайся наменя, - Саша сделал паузу ивыжидательно посмотрел наДжона, - Джимми некакавтор, конечно, акакмузыкант, какгитарист, яимею ввиду, он… онкруче тебя.
        Джон повернулся кСаше и, едва заметно усмехнувшись, произнёс:
        - МнеДжимми тоже самое всё время талдычит.
        Обатутже, каксумасшедшие, загоготали, затем разлили ещё пивка избидона идаже чокнулись.
        - Джон, можно я ещё спрошу?
        Джон дружески кивнул.
        - Акактут, воще-то, всмысле хорошо?
        Джон опустил стакан исделался вдруг очень серьёзным:
        - That is, Ithink, it's not toobad.
        Джон сказал это только по-английски.
        - Амы, вообще-то, - Саша всё немог подобрать правильного слова, - мывнизу или, - онпосмотрел натреснувший потолок, - иливсёже…
        Джон грустно вздохнул ипосмотрел наСашу:
        - Трудно сказать, этоты сам должен решить…
        Кухню опять тряхнуло, причём значительно сильнее, чемвпервый раз, елеудержали бидон настоле.
        Когда всё утихомирилось, Саша, спросил:
        - Ну,ачто сейчас, всмысле - тыиДжорж?
        - Знаешь, Саш, ясейчас больше сВиктором работаю, оночень серьёзный музыкант, быть может, самый серьёзный извсех ввашей питерской тусовке… АДжорж, - Джон вздохнул, - оннепростой человек, онбольше сам посебе, ноотношения унас очень хорошие… впрочем, тысам скоро всё увидишь ипоймёшь.
        - Японимаю, ончеловек религиозный, аты - нет. Хотя, знаешь, явсё время слушаю «Имэджн», помнишь там - «Нетада поднами, инаднами только небеса, нетрелигий…» - вроде всё антирелигиозное, но, тызнаешь, более религиозной музыки наземле я неслышал.
        - Саш, всямузыка религиозная втой илииной мере…
        - Этода, ноутебя она - чисто религиозная. Вообще-то, явБога неверю.
        - Саш, ятоже неверю, слово «верю» неочень подходящее, яоБоге всё время думаю, иногда мы даже разговариваем.
        Туткухню стало трясти так, чтоСаша подумал - онапровалится втартарары, нокак-то само собой всё прекратилось…
        - Саш, что-то тебя очень сильно трясёт, намнужно сделать «Земляничные Поляны», - Джон сказал это по-английски: - We need todo Strawberry Fields now, иначе - такибудет трясти.
        - Всмысле - вместе? - обалдел Саша.
        - Нуконечно - Джон повернулся кбатарее, вынул оттуда бледно-розовый «Гиббсон» иосторожно передал инструмент Саше.
        Саша взял гитару какребёнка:
        - Знаешь, Джон, яведь, каквНью-Йорк приехал, всёмечтал вот оней, новсё как-то неполучалось: сначала денег небыло, потом - машина, дом… Ядаже нинаодин концерт несходил, наверное, этоиесть мой грех, наверное, поэтому итрясёт… Дакакой я, кчёрту, музыкант - такойже, какипрограммист…
        - Саш, тынакомплименты напрашиваешься? - Джон дружески похлопал его поплечу - Дамы тут все ввосемьдесят восьмом наваш концерт сКурёхиным смотрели…
        Саша печально улыбнулся:
        - Может, язря измузыки ушёл…
        - Измузыки невозможно уйти, - Джон достал второй «Гиббсон» длясебя - давай, Саш, ато сейчас всё посыплется.
        Действительно, кухню ещё раз мощно тряхануло. Когда всё успокоилось, откуда-то извне началось вступление к«Земляничным Полянам», иСаша почувствовал, чтогде-то внутри него зазвучало. Нет, оннепел, просто это зазвучало:
        Let me take you down,
        Cause I'm going toStrawberry Fields.
        Джон стоял рядом сним, иСаша чувствовал, чтосним происходит тоже самое.
        Nothing isreal
        Andnothing toget hung about.
        Когда вступил бас, Саша увидел, чтотам заокном, закоторым шёл идиотский питерский снег, что-то изменилось. Посередине белёсого безобразия появились некие розовые пятна. Когда их стало больше, Саша понял - эторозовые ягоды, падающие снеба. Онтакже понял, чтопитерский снег - этоиесть Strawberry Fields Forever. Каким-то непостижимым образом ягоды стали проходить сквозь Сашину кухню имедленно покрывать всё пространство вокруг него иДжона. Кухня приэтом сотрясалась иразваливалась накуски, нониСашу, ниДжона это уже неволновало.
        Living iseasy with eyes closed
        Misunderstanding all yousee.
        «Воткактут всё устроено», - внимал происходящему Саша, ибледно-розовый «Гиббсон» приятно согревал ему пальцы.
        Noone Ithink isinmy tree,
        I mean it must be high orlow.
        That isyou can't you know tunein.
        But it's all right.
        That isI think it's not toobad.
        Теперь уже небыло никакой кухни, коридора ивелосипеда - только Саша, Джон идва их «Гиббсон», всёэто перевалило натретий куплет. Ягоды проходили уже через них самих, иСаша понимал, чтоименно так сейчас инужно, этоназывается - делать
        Strawberry Fields Forever.
        Всёшло какнельзя лучше, ичетвёртый куплет, поидее, должен был длиться вечно, ноСаша вдруг почувствовал боль вгруди, потом - вплече, розовые ягоды постепенно стали бледнеть. Саша увидел испуганные глаза Джона, еговиноватую улыбку, онуже незвучал внутри…
        - Джон, Джон, ястобой, - успел только сказать Саша ивнезапно, каквфильме ужасов, оказался наполу манхэттенского кубика. Нанего смотрели весёлые, злые глаза чёрного санитара.
        - Чтоты делаешь, мудак? - заорал нанего Саша.
        Козлиная морда шамана загоготала ему вответ, обнажив несусветно белые крепкие зубы:
        - Are you having agood time orwhat?
        Отгоря Саша опять пропал вчерноту, нотолько насекунду. Чёрный дьявол нанёс ему ещё один сокрушительный удар вгрудь своими клизмами, последний насегодня.
        Саша окончательно вернулся, егостало рвать…
        Тшува Димы Рошаля
        Сказка вторая
        Димина полоса неудач началась четыре года назад, когда его жена-филологиня ушла отнего, еврейского умницы, владельца небольшой брокерской конторы «Buratino Trading Inc.», кбедуину, настоящему арабскому бедуину. Этобыло настолько дико, чтоон даже стеснялся кому-либо обэтом рассказывать. Ну,ушла иушла, вроде просто развелись, несошлись характерами…
        Этобыло весной, аосенью он водночасье потерял практически все свои деньги. Потом были дрязги сего канадским партнёром, судсженой, судспартнёром, судсBoard ofTrading и, наконец, - банкротство.
        Этим незакончилось: зимой уДимы обнаружили рак лёгких. Именно отрака лёгких нетак давно умер его отец вПитере, уего двоюродной сестры тоже былрак.
        Вобщем, Дима понял, чтодело труба, ивпал вдепрессуху. Купив почти килограмм травы, онзаперся вквартире, плотно закрыл шторы иначал новую жизнь: пилконьяк, спал, играл нагитаре. Курил…
        Курил, непереставая. Некурил только, когда спал…
        «Начнутся боли - съем пулю», - решил Дима.
        Водин изтаких дней (илиночей?) он водил пальцем покнижным полкам, оставшимся отсупруги-бедуинки, ислучайно наткнулся накнигу, которую почему-то принялся читать.
        Этобыла «Толдот га Ари» - история жизни некоего Ицхака бен Шломо Лурия, попрозвищу «Ашкенази», загадочного рабая-каббалиста, жившего в16 веке вЦфате иизвестного также подименем Аризаль. Сама книга была несколько туманной, ноакадемический комментарий кней странным образом очаровал Диму, погрузив его вмир каббалы икрутых каббалистов.
        Днятри Дима запоем читал Толдот га Ари, пока недошёл доместа, трактующего каббалистическое понятие «таамей а-мицвот» («вкус заповедей»). Всоответствии стекстом, один изспособов привлечения насебя Сфиры Хесед (Милость Бога) впротивовес Гвура (Суровость Бога) заключается втом, чтобы застёгивать одежду неслева направо, анаоборот, справа налево, тоесть по-женски, внашем понимании.
        Дима, хоть икурил вэтот день нетак уж много, оторвал пуговицы насвоём итальянском пиджаке иприколол их разогнутыми канцелярскими скрепками налевую сторону. Втаком виде он отправился всоседнюю ешиву, емузахотелось спросить: почему, собственно, левая сторона?..
        Через месяц Дима продал всё, чтоунего осталось: свою квартиру вТель-Авиве, машину, замысловатый холодильник идва оригинальных наброска Шагала, которые он приобрёл нааукционе влучшие времена «Buratino Trading». Затем он честно выплатил все долги (безэтого, какему объяснили, эффективно каббалой заниматься невозможно), анаоставшиеся деньги переселился вЦфат - столицу каббалы последнего тысячелетия, сменив своё имя, которое ему всегда ненравилось, наИегуда. Тамон поступил водну иззнаменитых ешив ипроучился почти три года, последний год - бесплатно, таккакденьги кончились.
        Скорее всего, химиотерапия иразмеренный «религиозный» образ жизни, вкотором небыло уже места нитравке, никоньяку, абыли долгие прогулки иизумительный горный воздух Цфата, приносили определённые результаты: Димины врачи неисключали возможность ремиссии, хотя он продолжал терять ввесе ивременами бывал очень слаб.
        Визучении каббалы Дима заметно продвинулся. Вкакой-то момент он пришёл кзаключению, чтомноголюдная ишумная ешива, гдепомимо серьёзного учения было полным полно суеты, не«егоместо», иушёл иззнаменитой ешивы, хотя Рав Шмуль Езерский, егоучитель, былпротив, перейдя вменьшую, нотам тоже надолго незадержался.
        Витоге, онприсоединился кмаленькой общине вЦфате, ядро которой составляли русскоязычные ешиботники.
        Община называлась «Шааревы Тшува» ибыла создана наденьги одного бизнесмена, который, между прочим, года два уже сидел вМаями закакие-то финансовые махинации. Внебольшом доме рядом сшумным хайвэем вЦфате, нодовольно далеко отстарого города, жили иучились всего несколько человек. Цель общины состояла впривлечении крелигиозному образу жизни русскоязычных евреев, «тшува» - покаяние…
        Формально общиной руководил рав Елизер Кац, ноон постоянно бывал вразъездах: товМоскве, товКиеве, тонепонятно где, анакаждый день были раби Мойше Ури Лахман, нервный многодетный папа, преподававший также что-то вуниверситете, инекий раби Арие Сафир, глубокий старик спожелтевшей седой бородой.
        Раби Сафир жил тутже, в«Шааревы Тшува», исчитался габаем общины. Ониммигрировал вИзраиль ребёнком вдвадцатые годы изБелорусского местечка инемного говорил по-русски, ноон вообще очень мало разговаривал - налюбом языке.
        Посубботам кнему приводили местных детишек детсадовского возраста, изновоприбывших, ион, широко улыбаясь своим пустым беззубым ртом, учил их алфавиту, демонстрируя им крупные буквы, вырезанные изразноцветного пластика. Востальное время он просто сидел вобщем помещении, часами надодной итойже страницей. Иногда он неожиданно вставал, держа пластиковую букву вруке, - чаще всего это была буква «Шин» - игромко произносил своё любимое слово «беседер», вызывая улыбку окружающих. Диме было жалко старика ион всегда отвечал ему: «Да,Рэбе…»
        Изстудентов четверо только начали учиться, ещёодин - просто косил отармии, посути, только двое - Дима иещё один парень изРиги, Шимон Лифшиц - серьёзно учились. Спереездом в«Шааревы Тшува» Дима очень преуспел, судя потому, чтовдруг стал легко запоминать целые тексты наизусть, когда он начинал, такого небыло.
        Поутрам Шимон иДима учились «впаре», иногда посылая имэйлы свопросами раби Ицхаку Турски - признанному авторитету ввопросах каббалы, который жил вНью-Йорке и, кроме всего прочего, былпрактикующим врачом.
        После обеда, если ненужно было идти вгоспиталь, Дима проводил время вшуле наулице Алькабец, названном вчесть автора «Шулхан Арух» - знаменитого каббалиста Иосифа Коро, илинаулице Наджара - всинагоге самого Аризаля. Время отвремени Дима посещал своего учителя раби Шмуль Езерски, ибывали дни, когда он ниразу невспоминал, чтонаходится напороге смерти…
        Недели затри доИом Кипура (Судного дня) Дима должен был пройти очередной курс химиотерапии. Процедура прошла какобычно, ноквечеру он почувствовал себя плохо, иего госпитализировали «напару деньков». Утром ему стало много лучше, кнему даже пришёл Шимон, принёс ему книги, иони, какинамечали вэтот день, учили Талмуд, аименно - трактат Авода Зара (Служение чужим силам), посвящённый идолопоклонничеству.
        Шимон сидел рядом спостелью Димы ичитал:
        - Альтифну эль ѓа-элилим ло таасу лахем элоѓей масеха.
        - Тоесть «непроявляйте интерес инеобращайтесь ксилам. Несоздавайте, авернее - неделайте себе богов экранирующих», - попытался перевести Дима, - давай теперь каждое слово отдельно.
        - Альтифну, отглагола лифнот, - проявлять интерес, обращаться, - Шимон перелистнул страничку, - раби Ишмаэль тут так комментирует…
        Неожиданно зазвонил Димин сотовый телефон. Звонили изНью Йорка, Дима даже немог сначала сообразить, ктоэто. Саша, какой Саша… Когда вспомнил, топочему-то страшно обрадовался:
        - Такэто ты, старик, какже ты меня нашёл?!.. Водаёшь, мыж стобой лет шесть неговорили! О-о-очень рад тебя слышать, самнезнаю почему, - Дима даже сел вкровати.
        Шимон удивлённо смотрел наДиму, таким он его никогда невидел.
        - Чтоты говоришь, жена надевятом месяце?.. Второй ребёнок… дом… Класс! - Дима какбудто забыл проШимона итрактат Авода Зора, ондаже рассмеялся вкакой-то момент. - Тыменя разыскал через частного детектива специально, чтобы сказать, чтоя должен слушать «Strawberry Fields Forever»? Гы-гы-гы, - смеялся Дима беззлобно. - Кактам увас сшишками, гы-гы-гы-гы?
        Онипроболтали, наверное, минут десять, перебрав всех общих знакомых:
        - Лёха Бармотин торгует мебелью, нудела-а-а… агдеже Васёк, гдеВася-пофигист?.. ВБутан напросветление уехал, вкакой такой Бутан, га-га-га-га, яинезнал, чтоесть такая страна.
        Просебя Дима подумал: «Вотведь, заставь дурака Богу молиться, такон илоб расшибёт».
        Осебе Дима практически ничего нерассказал: деньги все потерял наакциях, сейчас учусь, приболел немного… Положив трубку, Дима снова лёг изакрыл глаза.
        - Может, япозже приду? - Шимон поднялся, чтобы уйти.
        - Извини, Шимон, этомой приятель поПитеру, мыкогда-то играли водной группе. Давай дальше.
        - Если речь идёт озаконе Торы, то, получив два разных ответа отУчителей, следует придерживаться более строгой позиции, говорит раби Иегошуа бен Корха, - продолжил смущённо Шимон.
        Дима умер через два дня, всубботу. Онпрочёл молитву Минха, какположено, перед заходом солнца, потом прилёг отдохнуть, унего немного болела голова…
        Первое, чтоон увидел после смерти - ангел. Где-то впереди Дима увидел его белоснежные широкие крылья ияркое золото кудрявой головы. Дима летел прямо кнему навстречу и, когда был уже совсем близко, вдруг понял: этоне ангел, астройный византийский храм свысоким золотым куполом, накотором сиял крест.
        Храм стоял посередине бесконечной равнины и, какединственный источник света, былтрогательно прекрасен. Нечто подобное он видел уже однажды там, всвоей прошлой теперь жизни: нуконечно, восьмой класс, автобусная экскурсия вНовгород, храм Фёдора Стратилата, кажется, онкак-то странно назывался, «УРучья»…
        Дима почувствовал, чтобольше уже нелетит, астоит совсем рядом схрамом. Неподалёку он увидел несколько человек, также, какон, смотрящих наангела-храм. «Нопочемуже там крест, - недоумевал Дима, - зачем крест?»
        Потом он заметил, чтоголова его была непокрыта: спать полагается безкипы, аумер он восне, ивот теперь стоял тут всвоей больничной пижаме. Дима стал рыться покарманам иобнаружил тоненькую брошюрку стекстом Минхи. Именно ей он ипокрыл голову истал смотреть наокружающих.
        Тутбыло довольно много пожилых людей, судя поодежде ивнешности, всебыли израильтянами.
        Совсем рядом сним стояла странная парочка, видимо, мужижена, обоим завосемьдесят. Видих был ужасен: такое впечатление, чтоони только что полностью сгорели, приэтом они вполне сохраняли спокойствие идаже разговаривали:
        - Миша, утебя твоя ветеранская книжка ссобой? - недовольным голосом спросила своего мужа довольно полная женщина небольшого роста, - Видишь, тутдокументы проверяют.
        - Рая, япрошу тебя, неговори ерунды хотябы здесь, - ответил супруг истал хлопать себя погруди, - там, гдеунего, поидее, должны были быть карманы.
        - Ненадо раздражаться попустякам, - зашипела намужа Рая, - из-за тебя унас всегда неприятности…
        Дима пригляделся ипонял, очём говорит Рая: совсем рядом схрамом стоял священник, довольно молодой, нестарше Димы, одетый вдлинные допола белые одежды свышитыми золотом крестами. Кнему подходили люди поодному, ион очём-то сними говорил. Иногда они что-то протягивали священнику, затем опускались наколени, ион накрывал их специальным покрывалом, молился икрестилих.
        Сейчас подпокрывалом находился, судя поодежде ивнешности, старик-араб. Священник трижды перекрестил его, потом перекрестился сам, снял покрывало сголовы старика ипомог ему встать. Нечто очень важное случилось сэтим стариком: онстал выше исловно даже помолодел, ноглавное - всёего тело, голова вособенности, засияли золотистым светом. Старик поблагодарил священника инаправился прямо кстене храма. Онподошёл совсем вплотную, истена вдруг засветилась ярче, какую-то долю секунды Дима видел, чтохрам всёже нехрам, атело светлого ангела сзолотой кудрявой головой. Старик вошёл вэто светящееся тело, будто растворившись внём безостатка.
        - Аувас есть документы, молодой человек? - обратилась Рая кДиме.
        - Нет, - ответил Дима.
        - Вотвидишь, ниукого нет документов, - стал спорить ссупругой Миша, - какие уже документы? Если я вышел проехать две остановки отАшдота доКати, такоткуда уменя должны быть документы? Онитут должны это хотябы понимать.
        Дима вдруг понял, чтосними произошло: автобус, вкотором они ехали ккакой-то Кате, былвзорван.
        - Миша, аты выключил свет накухне? - спросила мужаРая.
        - Какая теперь уже разница? - отозвался Миша.
        - Такая разница, чтоя уже нехочу, чтобы Додя платил занаш свет, унего своих расходов хватает, - неунималасьРая.
        Недожидаясь ответа отмужа, онаснова обратилась кДиме:
        - Авы, молодой человек, давно тут вочереди стоите?
        Дима неопределённо замотал головой.
        - Моглибы уж идвух человек сразу поставить, мнедавно пора принимать инсулин.
        - Рая, ужедай человеку покоя, - вступился заДиму Миша, - васкакзвать, молодой человек?
        - Иегуда Рошаль, - ответил Дима, емупочему-то захотелось плакать.
        - Михаил Исакович, - Миша протянул Диме руку идаже попытался улыбнуться, - аэто моя супруга Рая Львовна, давайте будем знакомы.
        Дима сужасом пожал обугленную руку, вэтот момент храм опять засиял ярче ивтянул всебя молодую женщину вкороткой юбке икроссовках.
        Следующими были Миша сРаей.
        - Ну,слава те господи, - недовольно сказала Рая ипотянула мужа вперёд.
        - Данедёргай ты меня! - Миша явно нервничал из-за отсутствия документов.
        - Зайгезунд, - попрощался Дима сновыми знакомыми.
        Раянаходу обернулась и«очаровательно», насколько позволяло ей обугленное слевой стороны лицо, улыбнулась:
        - Зайгезунд…
        Священник довольно долго сними говорил, затем Миша достал изкармана брюк карточку, этобыла обычная пластиковая карточка дляпроезда вобщественном транспорте, ипротянул её священнику. Тотневзял её и, видимо, попросил Мишу что-то наней прочесть. Миша долго смотрел накарточку, иего стало почему-то трясти, затем он рухнул наколени и, кажется, заплакал.
        Раядолго отказывалась встать наколени, пока муж недёрнул её руку вниз, иона опустилась наземлю рядом сним.
        Священник накрыл их обоих покрывалом истал молиться.
        Неожиданно надпокрытыми головами Миши иРаи появились две яркие светящиеся точки, священник продолжал молиться. Когда он перекрестил сначала голову Миши, азатем - Раи, точки превратились вдва светящихся ярко-белых нимба. Этобыл обряд венчания.
        Когда священник снял сних покрывало, преображение было изумительным. Миша иРая светились изнутри, онинеприподнялись сколен, асловно взлетели исделались огромными, много выше человеческого роста. Нимбы надих головами сияли нестерпимо золотым светом.
        Дима немог видеть их лиц, носилуэты их фигур поразили его: они, этисилуэты, чем-то неуловимо напоминали ангела, увиденного Димой сразу после смерти. Храм тоже преобразился: свечение его стало столь интенсивным, чтовся равнина открая докрая наполнилась сиянием, затем золотистые силуэты иярко-белый свет храма слились воедино.
        Через какое-то время всё успокоилось, ибесконечная равнина вокруг храма погрузилась впрежний тёмно-синий свет.
        Следующим был Дима, онподошёл ксвященнику, итеперь унего была возможность рассмотреть его получше.
        Перед ним стоял довольно молодой человек, нестарше пятидесяти, типичной южнорусской наружности: карие глаза, смуглое загорелое лицо, русые прямые волосы, лучистые морщины, видимо, очень доброго человека. Недлинная, спроседью, борода.
        Дима судивлением отметил, чтосвященник непрошёл через смерть, исейчас пребывал втом мире, откуда пришёл Дима. Онтакже понял, чтоназывать священника следует отец Андрей, чтоон православный священник инаходится здесь, чтобы крестить Диму. Отец Андрей выжидал, приветливо улыбаясь.
        - Господин священник, янемогу назвать вас отцом инемогу принять обряд крещения илилюбой другой христианский обряд, таккакя верующий еврей, - Дима решил нетратить время навыслушивание проповедей.
        - Дмитрий, онебесном царстве господа нашего Иисуса Христа, - отец Андрей перекрестился, - сказано, чтонебудет там ниэллина, нииудея, исвященное таинство крещения - единственный путь длявас.
        - Яненамерен свами спорить, господин священник, и, прошу вас, называйте меня Иегуда, ядавно уже неДмитрий.
        - Хорошо, Иегуда, янесмею вас задерживать, вход - вотон, перед вами, идите.
        Дима помедлил какое-то время иподошёл кстене храма. Онзакрыл глаза истал молиться: «Барух ата адонай элогэйну, мэлэх гаолам…» Дима молился долго игорячо, новкакой-то момент осознал, чтоделает что-то неправильно, таккакничего вокруг непроисходит: онвсё также стоит рядом скаменной стеной храма посередине бесконечной тёмно-синей равнины.
        Затем он почувствовал, чтоотец Андрей подошёл кнему ихочет что-то сказать. Онобернулся.
        - Поймите, Иегуда, вымолите бога опрощении, ноон вас давно простил. Те,кого он непростил, непопадают сюда, невидят свет архангела.
        Выпрощены, иудел вгрядущем царстве вам уготован. Вынеможете войти туда потому, чтовас непускают грехи, - грехи, совершённые вами вотношении людей. Ипоэтому, помилости Божьей, человек - живой грешный человек, анеангел, находится тут свами. Увас есть возможность раскаяться вваших грехах, вот, посмотрите - отец Андрей взял брошюрку сМинхой, которой Дима покрыл голову, ипротянул её Диме.
        Дима взял брошюрку вруки иоткрыл первую страницу. Тутже он ощутил, чтозакаждой буквой стоят будто сотни файлов: онмог увидеть каждый свой грех вотдельности, ихбыло немыслимое множество.
        Диму охватил ужас отчаяния, онпонял, чтоотец Андрей прав, чтомиллионы невидимых нитей греха соединяют его сземным миром, иименно поэтому он неможет быть принят вмир архангела. Диме очень хотелось заплакать, ноон немог, просто упал наколени. Еготрясло.
        Отец Андрей помог ему встать:
        - Явас очень хорошо понимаю, Иегуда, выправильно полагаете, чтораби Аризаль имногие другие вошли воврата архангела безкрещения, новедь они всеми силами стремились жить безгреха, аесли совершали грех, тошли икаялись. Шлипросить прощения неуБога, аучеловека, перед которым провинились. Вмире, куда вы можете войти, нетгреха, таместь толькоБог.
        Помните, тотмидраш, гдераби Аризаль почувствовал тяжесть перед субботой: оказалось, кто-то незаплатил его работнице, какположено, ион бросился тутже просить прощения иисправлять дело.
        - Япомню, - Диму продолжало трясти.
        - Новедь выже неизтаких. Только последние три года вы прожили более илименее праведно, новедь раньше… Самое страшное, чтоесть люди, связанные свами грехом, иэтих людей уже нет вживых, иневозможно просить уних прощения. Невозможно ничего исправить, выэто понимаете?
        - Японимаю.
        - Смысл втом, что, приняв крещение истав членом церкви, выполучаете возможность прикоснуться ктаинству соборности. Грехи, совершённые вами вотношении людей, будут прощены членами церкви, каждый день поминающими праведников игрешников, живых иумерших.
        Нобезкрещения нет исоборности. Это - таинство, исчастливы те, кточувствуют свою смерть иимеют возможность исповедаться ипричаститься впоследний свой день.
        Спаситель пришёл внаш мир иради праведников, иради грешников…
        - Японимаю, очём вы говорите, - Дима чувствовал, чтоотец Андрей говорит правду, - ноя должен войти вэти врата, какеврей.
        Глаза отца Андрея наполнились слезами.
        - Простите меня, Иегуда, янемогу убедить вас даже вочевидном, ноя хочу вам помочь. Подойдите какможно ближе кстене, встаньте наколени, можете даже лечь лицом вниз.
        - Японял, отец Андрей, - Дима подошёл кстене илёг.
        Какое-то время он просто лежал, очень тихо, сзакрытыми глазами, потом почувствовал, чтословно окаменевает. Трудно сказать, какдолго это продолжалось…
        Изоцепенения его вывел голос, звавший его поимени: «Иегуда, Иегуда…»
        Дима открыл глаза иувидел смутные контуры человека, которого сразу узнал: этобыл довольно известный вИзраиле рабай, перешедший вхристианство, когда Дима уже учился в«Шааревы Тшува».
        Раби Залтсман стоял рядом сним, безкипы, всиних потрёпанных джинсах ибелой рубашке.
        - Иегуда, уменя совсем мало времени, иесли отец Андрей, афонский схимник, несумел тебя переубедить, тоя точно уже несмогу. Скажи мне просто, какты думаешь, чтостобой происходит?
        - Яочень рад вас видеть, рэбе, ядумаю, чтоБог испытывает меня. Яневерю вкрещение итем более вкрещение мёртвых, - Дима почувствовал вдруг, чтоунего есть какой-то выбор.
        - Ятоже, Иегуда, ятоже очень рад тебя видеть.
        Слушай очень внимательно: пока ты видишь свет Габриэля, утебя есть шанс принять господа нашего Иисуса Христа. Когда ты смотрел насвои грехи, тыуже раскаялся. Всё, чтотебе нужно сделать, этосказать: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас. Аминь», - раби Залтсман перекрестился. - Запомнил?
        - Запомнил. Нуаесли я нескажу?
        - Если ты непримешь Христа, тосвет Габриэля угаснет. Утебя есть только сорок земных суток смомента смерти. Какбыстро они пройдут втвоём мире - янезнаю, затем ты попадёшь вмир, окотором лучше неупоминать, - раби Залтсман ещё раз перекрестился. - Иещё. Тыпрощён перед Богом, исмысл вмолитве пропадает. Втот мир ты можешь внести только одну молитву, выбери её прямо сейчас, пока утебя есть силы, иповторяй её неустанно. Этовсё, чтоя могу тебе сказать.
        - Зайгезунд, рэбе.
        - Зайгезунд, Иегуда.
        Рэбэ Залтсман растаял, иДима увидел довольно далеко впереди себя архангела. Каким блаженством было ощущать его свет! Дима даже улыбался, повторяя много-много раз, каксказал ему рэбе Залтсман, молитву - тусамую, которую он решил взять ссобой: «ШмаИсраэль Адонай Элагэйну Адонай Эхад…»
        Архангел тем временем всё удалялся отнего, пока непревратился вмаленькую светлую точку, едва различимую вкромешной синей тьме.
        Кактолько светлая точка пропала, Дима почувствовал, чтостоит наногах, иему холодно, ондаже сказал вслух: «Мнеочень холодно».
        Онстоял сзадранной вверх головой исмотрел вбеззвёздное чёрное небо. Опустив голову иосмотревшись, онобнаружил, чтонаходится наперекрёстке проспекта Славы иБухарестской улицы, впереди него был пустырь, асзади - родное питерское Купчино.
        Шёлмелкий сухой снег, тупо горели редкие фонари, и, судя потому, чтокавтобусной остановке укинотеатра «Слава» медленно стекались люди, тутбыло раннее утро буднегодня.
        Дима перешёл проспект Славы, потом - Бухарестскую, пересечённую трамвайными линиями, ивстал науглу. Одет он был по-прежнему вбольничную пижаму, больничные пластиковые шлёпанцы, наголове всё также лежала брошюрка сосписком его грехов.
        «Мнеочень холодно!» - громко сказал Дима, обращаясь непонятно ккому, нолюди, довольно бодро шедшие кавтобусной остановке, необращали нанего никакого внимания. «Если я действительно вПитере, томожно ехать налюбом автобусе дометро, покрайней мере там тепло», - Дима двинулся костановке.
        Проходя мимо очередного столба, онзаметил, чтонаторчащем изстолба ржавом крюке висит замызганная клетчатая рубашка. Онтутже схватил её; несмотря нахолод иснег, рубашка была тёплой, правда, очень пахла потом иводкой. «Сойдёт», - решил Дима инадел насебя рубашку, которая была ему велика размера натри. Сразуже стало теплее.
        Наостановке стояли человек двадцать иждали автобуса. Время отвремени кто-нибудь выбегал напроезжую часть исмотрел, неидётли автобус…
        Ждали довольно долго, инарод всё прибывал, наконец, вдали показался двухсалонный жёлтый «Икарус». Люди наостановке сформировали четыре кучки напротив сшумом открывшихся дверей. «Вдохнули!» - выкрикнул кто-то громко ивесело, икучки двинулись вовнутрь. Казалось, залезть встоль плотно набитый автобус просто невозможно, нокаким-то образом внего забрались практически все, включая Диму.
        Несмотря надавку идикое количество людей, вавтобусе было очень тихо, иногда скрипели, шипели илязгали внутренности самого автобуса, обрамляя траурную тишину.
        Дима смотрел налюдей вокруг себя, изих плотно закрытых ртов шёлпар.
        Дима вдруг почувствовал, чтоувсех этих людей гнилые зубы, онфизически ощущал их гниение. «Скрежет зубовный», - вспомнилось ему изписания…
        Наостановках всё как-то оживлялось, тутитам он слышал деловые голоса: «Вынаследующей выходите?», «Высейчас выходите?» ипросто «Вывыходите?».
        Народу становилось меньше, иДима мог уже свободно стоять накруглой платформе посередине автобуса, рассматривая узоры инея нагигантской гармошке резиновых стен. Потом он умудрился даже сесть уокна, закоторым всё также было очень темно ишёл снег. «Воттак ибуду ездить», - решил Дима истал молиться:
        «ШмаИсраэль Адонай Элогэйну Адонай Эхад…»
        Наодной остановке, правда, емузахотелось сойти: через широко открытую дверь он увидел гигантскую советскую стройку, судя повиду, замёршую лет десять назад, посередине которой, набессмысленно искорёженных бетонных плитах, спрятавшись зачугунную ванну, сидел абсолютно голый человек, вкотором он узнал своего давнишнего питерского приятеля Лёшу Бармотина. Рядом сним стоял какой-то дикого вида рыжий ретард сдеформированным церебральным параличом телом иобильно текущей изорта слюной, онналивал ему что-то встакан изобъёмистой бутыли. Вокруг прохаживалось множество жирных ворон.
        - Лёха, Лёха! - заорал Дима изавтобуса, нотот его неуслышал.
        Двери закрылись, иавтобус тронулся дальше. Дима вскочил, побежал всамый конец, иему удалось ещё раз увидеть Лёху, который уже стоял, избивая рыжего дебила ногами. Автобус завернул заугол, иДима вернулся напрежнее место.
        «Доеду докольца, апотом, когда поедем обратно, найду Лёху», - пообещал он себе.
        Наследующей остановке в«Икарус» вошёл контролёр:
        - Предъявите билетики, ваши билетики, пожалуйста, билетики попрошу…
        Дима попал видиотскую ситуацию, онрешил просто сделать вид, чтоспит - закрыл глаза, прислонившись кхолодному стеклу.
        - Вашбилетик, молодой человек, - услышал Дима прямо перед собой.
        Дима даже нешелохнулся, онотчётливо слышал мерзкое сопенье контролёра прямо надсвоим лицом, емустало страшно.
        «ШмаИсраэль Адонай Элогэйну Адонай Эхад, Шма Исраэль Адонай Элогэйну Адонай Эхад…» - забарабанил он просебя.
        - Молодой человек, вамплохо? - контролёр стал дико трясти Димино плечо, иему пришлось открыть глаза.
        Прямо надним нависла огромная обезьяна: маленькие чёрные глазки, чёрная шерсть, полураскрытая пасть, ярко-красная внутри, изкоторой также, какиудругих пассажиров, валил белый пар. Одета обезьяна была втёмно-серое пальто, наголове криво сидела шапка.
        - Вашбилетик, молодой человек!
        Диме казалось, чтовнутренний ужас разрывает его начасти. Вэтот момент уобезьяны, видимо, зачесалось подобие носа, иона, сняв свою лапу сДиминого плеча, конвульсивно почесалась.
        - Уменя карточка, - неожиданно длясамого себя заявил Дима.
        - Такпредъявите карточку, - обезьяна почесалась ещёраз.
        Дима стал копаться вовсех карманах, затягивая время, и, ксвоему великому удивлению, нащупал вшироком нагрудном кармане своей «новой» рубашки пластиковую карточку, которую ипредъявил обезьяне-контролёру.
        Обезьяна покрутила карточку совсех сторон, даже понюхала её, потом вернула карточку Диме иотправилась восвояси, ворча просебя, ноДима услышал: «Мудила грёбаный…»
        Дима закрыл глаза ирешил больше их уже неоткрывать: «ШмаИсраэль Адонай Элогэйну Адонай Эхад…Шма Исраэль Адонай Элогэйну Адонай Эхад…»
        Через какое-то время автобус остановился, открылись все двери, истало очень-очень тихо. Дима ждал, ноничего непроисходило, ион всёже решился открыть глаза.
        Автобус стоял посередине тёмного поля, итолько где-то вдали мерцали огоньки приземистых новостроек. Емустало опять очень холодно, холодно истрашно. Дима выскочил изавтобуса ипобежал всторону города. Бежал он долго, нокогда обернулся, тоувидел, чтонаходится всё тамже, рядом сжёлтым икарусом, край неба надгородом покрыла мутная грязная синева.
        «Итак - целую вечность…» - подумалон.
        Впрочем, кое-что изменилось: Дима вдруг увидел два ярко-жёлтых огня, приближающихся кавтобусу, онвперился вэти огни, иего стало трясти.
        Огни оказались фарами машины, чёрного новенького «Хаммера», который шикарно притормозил прямо перед Диминым автобусом. Дима забился всамый угол задней части автобуса ипонял: только теперь он иприехал всвойад.
        Из«Хаммера» выскочил сухопарый, очень смуглый парень. «Эфиопский еврей, аможет, просто мулат», - подумал Дима. Бугристая голова парня, обритая наголо, ажблестела, одет он был впросторную, разукрашенную какими-то птицами ислонами гавайскую рубашку ичёрные мешковатые джинсы, свисавшие довольно низко сего узких бёдер. Дима даже увидел полоску трусов сфирменной надписью «Joker». Сним были две развесёлые девицы. Мулат подошёл кдвери автобуса, снял чёрные очки инаполовину просунулся вовнутрь:
        - Димон, ёпть, тыгде спрятался, выходи уже, приехали…
        Девицы весело заржали.
        - Димон, - продолжал мулат вполне дружелюбно - тычо, сковородок, чтоль, приссал? Небоись, неттут сковородок, всёэто - ложь ипропаганда мудаков-конфессионеров, - девицы ржали где-то рядом, какзаведённые.
        Дима каким-то чутьём понимал, чтопока он незаговорит смулатом, онневего власти.
        - Дим, утя серьёзные проблемы срелигиозной ориентацией: патлатому уёбку скадилом ты неповерил, еврейцу перебежчику тоже, - девицы продолжали гоготать. - Дим, нутак ведь тоже нельзя, уймисьуже.
        Дима старался несмотреть всторону мулата, асмотрел прямо перед собой ивдруг увидел две пластиковые буквы, прилепленные квнутреннему стеклу кабины водителя. Этобыли еврейские буквы «Заин» и«Шин», нечто тёплое изнакомое исходило отних. «Заин» - значит «оружие», «Шин» - «зуб».
        ВДиминой душе родилась надежда.
        - Ая ведь тоже еврей, - продолжал мулат, всётакже дружелюбно. - Вот, посмотри, - онрасстегнул свои шаровары, иизних вывалился огромный змеевидный член, который тутже ожил истал двигаться, словно принюхиваясь кпроисходящему вавтобусе, - вишь, обрезанный! - тутон сам засмеялся звонко ивесело.
        Дима продолжал смотреть набуквы ивидел теперь, чтоони неприлеплены, аих держат чьи-то руки. «Неужели рэбэ Сафир, неужели?..»
        Кактолько Дима произнёс просебя имя старика, тутже увидел улыбающегося своим беззубым ртом старого рэбэ.
        - Дим, тыж хотел севреями обучаться внебесной ешиве, такунас тут полно евреев! - мулат загоготал так, чтоавтобус затрясло.
        Раби Сафир необращал внимания навыходки мулата, онбыл совершенно спокоен. Неторопливо он стал показывать Диме свои буквы, точь-в-точь также, какнеоднократно проделывал это назанятиях в«Шааревы Тшува».
        Первой была - «Алеф».
        Кактолько Дима увидел «Алеф», онпочувствовал, чтоброшюрка, всёещё покрывающая его голову, словно ожила.
        Рэбэ показал - «Бет», иДима понял, что, собственно, происходит. Онсхватил брошюрку вруки иоткрыл страницу наугад - ну,конечноже, вовсех словах, вкоторых должны были быть «Алеф» и«Бет», были пробелы.
        «Когда он покажет мне все буквы, список грехов будет стёрт».
        Старик показал Диме «Гимел», ипробелов стало ещё больше, теперь - «Далет»…
        Мулат вдруг прекратил смеяться ивнимательно посмотрел наДиму.
        Изсписка пропали уже «Гей» и«Вав».
        - Тычо, Дим, жидов, чтоль, сюда приволок? - мулат повернулся всторону кабины водителя иувидел рэбэ Сафира. Востервенении он тряханул автобус так, чтооба, Дима истарый рэбэ, упали, ивсё-таки изсписка ушли все «Заин».
        Онтряс автобус, нобуквы продолжали уходить одна задругой.
        Тогда мулат схватил одну издевиц иоторвал ей голову. Девица дико завопила, аеё испуганная голова загорелась изнутри. Разгневанный мулат отошёл нашаг иметнул горящей головой вавтобус, пробив внём внушительную дыру. Автобус загорелся, иДима стал терять извиду рэбэ Сафира; мулат тем временем молча ияростно отрывал один заодним куски обшивки автобуса, отбрасывая их всторону. Изсписка пропали все «Ламед».
        - Дим, ятя этим сионистам влапы неотдам, - услышал Дима голос успокоившегося мулата. - Держись, братан, прорвёмся, подКандагаром было круче! - девица гоготала где-то совсем рядом.
        Дима бросился ккруглой платформе посередине икаруса, онуже невидел рэбэ Сафира, ночувствовал, чтотот ещё здесь. То,что он увидел застеной огня, наполнило его восторгом - перед ним стоял сам рав Аризаль впраздничном субботнем одеянии: белоснежный талес, тфилин наголове, золотые кисточки цицит.
        «Рэбэ!» - воскликнул Дима ибросился подего защиту.
        Мулат тоже был вавтобусе.
        РавАризаль выдвинулся вперёд, оставив засобой Диму ирэбэ Сафира, который показал Диме букву «Мэм» - вода.
        Мулат бросил свой шар, ноАризаль выставил руки вперёд, уперевшись ими вневидимый экран. Огненный шар ударился внего и, какмячик, отскочил.
        Когда вДиму полетел второй шар, экран Аризаля принял видимые очертания чёрной сетки еврейских букв, аРэбэ Сафир уже показал следующую букву «Нун» - рыба, змея, затем - «Самех» и«Аин».
        Мулат подошёл совсем близко кэкрану, схватил его иразорвал стреском, какпростынь. Аризаль отступил.
        Оставалось только шесть букв, всего шесть… теперь пять… - Дима увидел букву«Фэй».
        Мулат схватил Аризаля заплечи так, чтотот немог двигаться, новдруг вскрикнул отболи: изглаз Аризаля вырвалось два лучика, анагруди умулата проявились огненные ряды букв. Онвыпустил насекунду рэбэ, итот, высвободившись, стал переставлять горящие буквы прямо нагруди вопившего мулата.
        Дима увидел буквы «Цади» и«Куф», осталось всего три: теперь всписке его грехов пробелов было значительно больше, чембукв…
        Вэтот момент мулат потерял своё человеческое обличье ипревратился вгигантского демона, одним ударом повалившего Аризаля напол. Горящие буквы наего груди пропали.
        Дима успел увидеть «Рейш», прежде чем почувствовал, чтодемон обхватил его… Ещёсекунду - иДима растворится внём, дляспасения ему оставалось увидеть только две буквы, ион увидел их: буквы «Шет», чтозначит «зуб», ипоследнюю, «Тав» - «знак».
        «Тав» и«Шет» двумя огненными гвоздями, выпущенными Аризалем, вонзились вглаза демона, итот заревел, сжигая всё вокруг себя громоподобным рыком.
        Дима почувствовал хлопок внутри себя ивырвался, какему показалось, наружу.
        Онвзлетел надравниной высоко-высоко, онточно знал теперь, ктоон есть икем был всегда - светлым крылатым ангелом, которому нет уже дела добитв, каббалы игреха.
        Дима увидел светящуюся точку, которая приближалась всё быстрее ибыстрее, превращаясь вбелый уютный комок. Онузнал свой новый дом, вкотором Бог заповедал ему жить, какстранно, вместо крыльев унего руки, подумал Дима иустремился туда, всвой новый дом ислился сним воедино…
        Роды были ужасными. Мученья продолжались двое суток, иСашу предупредили, чтоситуация критическая: егожена - безсознания, инужно спасать прежде всего её. Емудали бумаги наподпись, какое-то время он был взамешательстве, новитоге неподписал: пусть будет, чтобудет.
        Ребёнок родился.
        Измученный доктор Турски вышел кСаше:
        - Всёвпорядке, мистер Рудаков, увас родился сын. Примерно через час вы можете его увидеть. Оннедышал, когда только появился, носейчас - всёвпорядке. Слышите, какплачет? Восемь паундов три унции, богатырь! Ваша жена пришла всознание, сней тоже всё впорядке. Пока идите вниз, вамнужно подписать сертификат орождении.
        Саша неответил, онприслушался - где-то там, застенкой, раздавался жалобный писк. Егопереполнила радость, онбросился вниз полестнице ипроторчал какое-то время втуалете, рыдая, потом спустился ещё этажом ниже, там, вкресле спала его старшая дочь. Онразбудилеё:
        - Нучто, Светик, замучилась? Зато утебя теперь есть брат!
        Света тёрла глаза изевала, всё-таки четыре часа утра…
        Вместе они пошли вкабинет регистратуры, чтобы подписать сертификат.
        - Какназовёте мальчика? - спросила их вежливая девица ссерьгой вносу.
        - Джон, - ответил всё ещё хлюпающий Саша.
        - Мидл нэйм давать будете?
        Саша насекунду задумался:
        - Да,запишите, мидл нэйм - Иегуда, полное имя такое: Джон Иегуда Рудаков.
        - Папа, апочему Иегуда, спросила проснувшаяся Света, - мыже неевреи?
        Саша незнал, какответить:
        - Красивое имя, - витоге нашёлсяон…
        Света устало зевнула:
        - Ага…
        Нирвана Василия Серёдкина
        Сказка третья
        Вдовольно тесном ихолодном помещении дляобвиняемых вздании королевского суда Тимпу, княжество Бутан, сидел человек, содного взгляда накоторого было очевидно, чтовпрошлой жизни он был львом: очень широкий икрупный, особенно вплечах, хотя нетакой уж ивысокий. Большая голова сгривой пепельных вьющихся волос, коротко остриженная борода, перебитый вмолодости нос, арбузообразные колени, коротковатые руки, покрытые рыжей волоснёй.
        Человек сидел захлипким шатающимся столом, накотором было разбросано множество бумаг исловарей, свежезаляпанных потом, исопел. Звали человека Василием Серёдкиным, былон арестован недавно, неделю назад. Потел Серёдкин практически всегда.
        Вобвинительном акте, переведённом дляего удобства наанглийский, значились: нелегальное пребывание вкняжестве Бутан, сопротивление приаресте, попытка проникнуть взакрытую длятуристов зону, аименно высокогорный монастырь Тактшанг - Тигриное Гнездо, атакже курение вобщественных местах.
        Василий отказался отуслуг адвоката ипытался сейчас выучить своё «Defense Motion» («Заявление защиты»), которое начиналось так: «Дорогие мои бутанцы, сёстры ибратья поДрукпа Кагью…»
        Впомещение вошли двое щуплых полицейских, чтобы надеть нанего наручники иввести взал суда; дело «People ofBhutan vs. Серёдкин» было готово кслушанию.
        - Нучо, ребята, пора? - обратился Василий кполицейским по-русски истал сгребать свои бумаги врваный пластиковый пакет. Полицейские вежливо ожидали.
        Василий, наконец, закончил и, увидев наручники, вытянул вперёд руки, ноони оказались узковаты дляего лап инезащёлкивались, чтопривело полицейских внекоторое замешательство.
        - Сорри, - извинился Василий ипокраснел - может, просто накинуть сверху? Издали-то незаметно, - предложил он полицейским опятьже по-русски.
        Полицейские, всвою очередь, виновато улыбнулись икуда-то вышли, правда, вскоре вернулись смотком красной верёвки.
        - Вотэто подойдёт! - обрадовался Василий.
        Впросторном идовольно холодном помещении суда, украшенном портретами членов королевской семьи исамого короля, еговеличества Джигми Сигаэ Вангчак, собралось всего несколько человек, чтовкакой-то степени разочаровало Василия: онпочему-то ожидал увидеть полный зал, репортёров ивсё такое. Темнеменее, ондружески поприветствовал своего следователя Льяху Нганья, увидев его сидящим впервом ряду:
        - Какдела, Лёха?
        - Хорошо, - тутже отозвался следователь по-русски ивесело улыбнулся.
        Взале также находился служащий королевской прокуратуры, одетый по-европейски, знакомая Василию переводчица, которую он тоже поприветствовал (Таши Делек, хорошая моя) идаже потряс верёвками, атакже несколько полицейских чинов и, видимо, стенографистка внациональной одежде.
        Всеуселись истали ждать. Минут через десять взале показался ещё один полицейский иприказал всем встать, затем взал вошёл сам судья, господин Мадхукар Дхарма Гамжер - невысокий сухопарый старик, одетый впурпурную сбордовым тогу; егосопровождал немолодой ассистент исекретарь суда, которого Василий, кажется, видел раньше.
        Официальная часть прошла довольно быстро: сначала - присяга, затем представитель прокуратуры зачитал обвинительное заключение наязыке Дзонгха, апотом, какдоговорились заранее, - наанглийском.
        Затем наступила очередь Василия.
        Двое полицейских подвели его кподиуму ипомогли спластиковым пакетом, вкотором лежали его бумаги.
        Василий отёр пот солба, откашлялся вверёвки и, опершись обеими руками настолешницу подиума, отчего она заунывно заскрипела, начал свою речь:
        «Дорогие мои бутанцы, братья исёстры поДругпа Кагью! - Василий сделал паузу идал возможность переводчице зачитать его текст по-английски. - Перед вами непреступник, нетурист, арусский буддист-паломник, автор трактата „Пофигизм, Живая Ветвь Русского Буддизма“, напечатанного дважды подразными названиями налитературном сайте „Litprom.ru“ (пауза, многозначительный взгляд), причём паломник, жаждущий, какивсё живое вэтом мире, мудрости ипросветления… (пауза дляперевода).
        Непрошло итрёх месяцев стого памятного дня, когда я тихим осенним утром сидел всвоей автомастерской вгороде Лодейное Поле всостоянии довольно глубокой медитации. Передо мной лежала рукопись сзаписями Жени Конгви, которому посчастливилось стать учеником ученика великого ламы Джейду Дхарма Гиамтсхо, идве бутылки водки „Тайга“… (пауза дляперевода).
        Непереставая медитировать, яналил себе полстакана ипрочёл мою любимую молитву: „Пусть все живые существа, двигающиеся инаходящиеся впокое, высокие инизкие, грязные ичистые, видимые иневидимые, находящиеся близко илидалеко, ужерождённые иготовые крожденью, будут счастливы всердце своём“ (пауза).
        Затем выпил, нонечто странное вывело меня измедитации иглубоко поразило: вмоём стакане была неводка „Тайга“, аобыкновенная чуть тёплая вода… (пауза).
        Потрясённый иозадаченный, бросился я сэтой самой бутылкой всоседний магазин „Восточные сладости“, гдеиприобрёл обе бутылки недалее, какдва часа назад доописываемых мною событий. Ссобой я захватил небольшую чугунную сковородку, которою я иногда использую дляупражнения, названного вдвенадцатом веке „Скорейшее обучение мастера Джи“ (пауза).
        Известно, чтокогда один человек, обучавшийся боевым искусствам умастера Кинзо, восхотел усовершенствовать себя вискусстве владения мечом, емупосоветовали найти вгорах мастера Джи истать его учеником. Долго скитался этот человек ввосточных горах, пока ненашёл мастера Джи инестал его учеником.
        Каждое утро мастер Джи вставал, читал утреннюю молитву, азатем нещадно бил своего ученика, ничего ему необъясняя. Такпрошли годы… (пауза).
        Новот однажды, когда мастер Джи, посвоему обыкновению, колотил своего ученика палкой, карма ученика изменилась, иего обуял сильнейший гнев. Ученик выхватил палку иударил учителя Джи поголове, нонетут-то было: учитель Джи прикрыл свою голову сковородкой, защитившись отудара (пауза). Движение мастера Джи было настолько совершенным, аутро столь прозрачным ичистым, чтоученик впал всостояние глубокой медитации ипробыл внём весь день довечера, приобщаясь ктайнам вселенной. Искусство владения мечом было освоено им так глубоко, чтониодин воин несмел противопоставить себя ученику мастера Джи… (пауза).
        Проживая встране, гдеглава демонов Давапутра Мара достиг столь многого, ячасто использую уроки мастера Джи, таккакзаметил: кактолько чугунная сковородка появляется вмоих руках, люди, далёкие отпути познания ипогруженные поуши всансару, осознают вещи, недоступные им вдругих обстоятельствах (пауза).
        Вотивэто утро прихватил я ссобой сковородку, чтобы ещё раз проверить мудрость мастера Джи напродавце магазина „Восточные сладости“, которого я знал лично (пауза).
        Войдя вмагазин, яобнаружил, чтопродавец нежелает общаться сомной иуклоняется отбеседы, яже, вопрошая находу осмысле содержимого моей бутылки, бросился вподсобное помещение, вкотором укрылся продавец.
        Ивот вэтот момент, братья мои бутанцы, сомной случилось нечто (пауза): вполутёмной подсобке я вдруг почувствовал, чтословно споткнулся иполетел. Ощущение полёта было настолько прекрасным, чтоя восхотел, чтобы оно длилось вечно… (пауза).
        Номеня ожидало иное, аименно: мгновенная вспышка ипросветление, которое я осознал какудар головой обочто-то твёрдое (пауза). Миллионы искр, подобных дыханию дракона, промелькнули передо мной, вих сиянии я увидел образ великого мастера Джейду Дхарма Гиамтсхо, доброго, улыбающегося. Видение было столь прекрасным, чтоя впал всостояние глубокой медитации ипребывал внём какое-то время (пауза).
        Когда я вышел изэтого состояния, тоувидел перед собой довольно большой металлический баллон, вкотором обычно хранят иперевозят газ. Нанём я прочёл: „БУТАН. Clear, Safe, Efficient“ итутже осознал своё кармическое призвание - совершить паломничество вГималаи… (пауза).
        Через два месяца я был вНью Дели, Индия, гдеиспросил визу страны Дракона Молнии - Бутан. Мнестали объяснять, чтотуристическая виза стоит 250долларов вдень, мнеже требовалась виза покрайней мере нагод…
        Ядолго беседовал спредставителями посольства, объясняя им своё кармическое призвание, идаже рассказал вот эту историю, новизы паломника так инеполучил (пауза).
        Итогда я добрался доиндийского города Дхака итам нанял проводника. Увидев горные перевалы, ручьи ибесконечное синее небо, японял, чтопоступаю правильно, выбрав пеший путь, анеподдавшись туристическому искусу самолётного комфорта.
        Ивот через неделю моего путешествия я оказался вБутане, иникто неспросил уменя визы. Даикакие визы нужны ручьям, нежно несущим свои струи, иоленям, шедшим сомной погорным тропам?
        ВБутане я направился последам великого учителя нашего гуру Римпоче вгород Паро, встолицу мудрости Таксанг, чтобы испросить благословения увеликого ламы Джейду Дхарма Гиамтсхо (пауза).
        Именно там, устен древнего дзонга, яповстречался спредставителями вашего ведомства, господин судья. Яобъяснил им, ктоя, ичто привело меня вТактсанг. Впроцессе нашего общения выяснилось, чтомы по-разному понимаем моё видение вЛодейном Поле (пауза).
        Японял, чтоупражнение мастера Джи может быть полезно идляних, итут какраз произошло то, чтовы называете сопротивлением приаресте, тогда какэто было всего лишь общением буддистов устен древнего монастыря.
        Наэтом я хочу закончить ипожелать всем присутствующим полного иокончательного просветления (пауза).
        Вкачестве доказательства своей невиновности я предоставляю высокому суду его величества (Василий сверился сбумагами) короля Джигми Сигаэ Вангчак вот эти документы: мойтрактат „Пофигизм - Живая Ветвь Русского Буддизма“ ирукопись моего друга Жени Конгви обосновах учения великого Ламы Джейду Дхарма Гиамтсхо».
        Василий высоко поднял кипу бумаг истал шумно трясти ими ввоздухе.
        Оножидал одобрительных аплодисментов, новзале было довольно тихо. Один изполицейских чинов подошёл кподиуму, взял бумаги ипередал их судье.
        Судья Мадхукар Дхарма Гамжер быстренько перелистал трактат Василия, написанный по-русски, замызганный ипожелтевший уже отвремени, затем довольно внимательно просмотрел рукопись Жени Конгви, написанную частично по-английски, ачастично по-русски, вкоторой было много довольно подробных рисунков, иллюстрирующих дыхательные упражнения, атакже упражнения сколесом игонгом.
        Затем судья передал бумаги ассистенту, снял очки и, пристально глядя наВасилия, спросил по-английски:
        - Господин Серёдкин, признаётели вы себя виновным вдействиях, обозначенных подпунктами один, два, три, четыре, пять, шесть исемь?
        Василий сверился сосвоими бумагами итвёрдо ответил:
        - Нет, непризнаю.
        - Господин Серёдкин, признаётели вы себя виновным вдействии, обозначенном подпунктом восемь, аименно: «табакокурение вместах, гдеоное поведение категорически запрещено»?
        Василий сверился сосвоими бумагами, совесть непозволяла ему врать:
        - Да,господин судья, япризнаю себя виновным повосьмому пункту обвинения иглубоко раскаиваюсь всодеянном.
        Судья Мадхукар Дхарма Гамжер широко улыбнулся Василию:
        - Явас понял, господин Серёдкин, - иудалился вовнутреннюю комнату. Егоассистент исекретарь суда тоже покинулизал.
        Через пять минут судья опять появился, иего ассистент объявил следующий приговор:
        «Господин Василий Серёдкин, такого-то месяца, числа, года признавший себя виновным попункту обвинения подномером восемь, приговаривается данною мне его величество королём Джигми Сигаэ Вангчак властью кодному году тюремного заключения впровинции Паро…»
        Краткая заметка осуде надВасилием Серёдкиным появилась вскорости вэлектронном приложении кбутанской газете «Куинсел» («Kuensel»). Вней, вчастности, сообщалось, чтонекий турист был осуждён нагод тюремного заключения закурение устен священного Таксанга.
        Затем статью перепечатали наодном австралийском веб-сайте скомментарием, чтовБутане якобы закон суров, далее информация попала настраницы «Yahoo Travel», аоттуда уже повсюду.
        Вобщем, нето чтобы скандал, а, скорее, курьёз, окотором даже доложили королю Джигми Сигаэ Вангчак, человеку энергичному ивовлечённому вомногие дела королевства. Отнего орусском паломнике узнал исам Джейду Дхарма Гиамтсхо - один изнастоятелей Таксанга.
        Таким образом, Василий, самтого неведая, нашёл один изнемногих способов привлечь внимание мастера, доступного вреальной жизни лишь очень узкому кругу людей. Манёвр Василия был подостоинству оценён могущественным, нозамкнутым ламой.
        Самогоже Василия через неделю после суда переместили изстоличной тюрьмы встаринный дзонг вюжной части провинции Паро, пострадавший года два назад отсильного пожара.
        Одно изуцелевших помещений приспособили длятюремного ведомства. Большинство узников находилось впросторных залах первого этажа, ноВасилию досталась небольшая камера навтором. Рядом сним сидел ещё один парень, совсем молодой. Третья камера пока пустовала.
        Впервыйже вечер отсидки Василия впровинции Паро впросторный тёмный коридор полусгоревшего дзонга через южную стену второго этажа влетел человек, одетый втрадиционную красно-бурую тогу.
        Онвнимательно осмотрел коридор иуверенно шагнул встену камеры Василия, который давно уже спал, развалившись насоломенном тюфяке ипосапывая восне.
        Мастер Джейду, аэто был именно он, довольно долго разглядывал вполной темноте спящего Василия. Перед ним был человек исключительного здоровья (Василий неболел всвоей жизни ниразу, заисключением детской ветрянки), носвоенравный ивспыльчивый. Мастер Джейду сразуже определил высокий духовный потенциал Василия и, вообще, остался им очень доволен.
        Затем он шагнул через стену ипопал всоседнюю камеру, гденатакомже, какуВасилия, тюфяке спал совсем молодой человек, худенький иочень смуглый. Мастер Джейду определил, чтомолодой человек, которого звали Угиен Норбу, осуждён запреступление, совершённое его женатым братом.
        Угиен был человеком малообразованным, издалёкой горной провинции, ипонатуре очень пугливым. Карма Василия икарма Угиена Норбу были связаны, длямастера Джейду это стало очевидным, кактолько он попал вполусгоревший дзонг. Налевом плече уобоих он увидел зажившие полоски шрамов: Угиена вдетстве поцарапала бездомная собака, аВасилий имел неприятную встречу смедведем попьяному делу наслёте КСП лет десять назад. Вобоих случаях животные пожалели людей иоставили их вживых.
        Пробыв какое-то время вкамере Угиена, мастер Джейду шагнул обратно вкоридор испустился полестнице вниз, гдевнебольшом предбаннике расположился офис надзирателя тюрьмы Кенчо Вангди.
        Надзиратель, полный лысоватый человек, сидел спиной кполуоткрытой двери исмотрел потелевизору индийский фильм.
        Наэкране, интенсивно сотрясая телом, пела крупная полногрудая красавица, развлекая томного вида юношу, разлёгшегося вшикарном джакузи. Когда эта сцена закончилась инаэкране появились злобные юноши, направляющиеся спалками кдому счастливой парочки, Кенчо Вангди, надзиратель тюрьмы, почувствовал, наконец, чтовкомнате кто-тоесть иобернулся. Удверей стоял мастер Джейду.
        Надзиратель сразу понял, ктокнему пришёл, истрашно испугался. Онтутже сполз состула ибухнулся наколени:
        - Благословите меня, господин, ябуду делать так, каквы скажете! - взмолился надзиратель наязыке Дзонгха.
        Мастер Джейду подошёл кколенопреклоненному надзирателю идотронулся доего спины втом месте, гденапозвоночнике расположен самый крепкий икрупный позвонок.
        - Янемогу тебя благословить: тыслишком суетливый имелочный человек, ктомуже, тыешь очень много мяса, мучая своё тело. Ноя могу благословить твоего сына.
        - Сделайте это, мойгосподин, мойучитель!
        Мастер Джейду достал небольшой деревянный медальон сизображением распустившегося лотоса натонкой красной бечёвке ипередал его надзирателю.
        - Надень это нашею своему сыну, когда ему исполнится три года, искажи: «Будда никому неотказывает впомощи». Ноктому времени ты должен привести себя исвоё тело впорядок: сутра ешь миску зелёных икрасных овощей, назакате - миску красного риса ибобов, пейтёплую воду иотвар травы ис-тсчи влюбое время, какзахочешь. Этохорошая пища, итебе этого будет достаточно. Первые три месяца используй клизму утром ивечером. Часть своего дохода трать наблаготворительные нужды.
        - Японял, мойгосподин, мойучитель, благодетель моей семьи, ясделаю так, каквы сказали.
        Мастер Джейду помог надзирателю встать ипродолжил:
        - Там, наверху, утебя есть два человека. Янаучу их, какправильно дышать. Тебе ненужно их сильно охранять: онинемогут сбежать, аесли смогут, тоты узнаешь обэтом первым. Асейчас проводи меня кним.
        - Японял вас, мойгосподин, мойучитель, благодетель моей семьи, - надзиратель Кенчо Вангди снял состены два фитильных фонаря иповёл мастера Джейду наверх.
        Сначала они вошли вкамеру Угиена, который проснулся, едва заслышав шаги вкоридоре.
        Кактолько он увидел всвоей камере мастера Джейду сего невозмутимо-холодным лицом полубога, онтутже пал ниц изатрясся отстраха.
        Мастер Джейду указал знаком надзирателю, чтобы тот вышел иожидал его вкоридоре.
        - Небойся меня, Угиен, янесделаю тебе ничего плохого.
        Угиен несмел поднять головы.
        - Япришёл, чтобы благословить тебя ипредупредить овозможной опасности.
        Мастер Джейду видел, чтоУгиен испытывает высшую степень страха, ирешил использовать этот страх. Онподошёл кУгиену сзади и, взяв его голову всвои руки, повернул её немного налево, строго наюг.
        - Вот, посмотри.
        Угиен открыл глаза иувидел, чтовстене напротив него зияет огромная дыра, атам, застеной, всоседней камере спит огромный лев. Ужас пронзил Угиена сголовы доног, онпочувствовал, какклокочет унего внизу живота. Онпопытался заорать, нопочему-то несмог.
        Темвременем лев, непросыпаясь, почесал своею лапой густую клочковатую гриву игромко пукнул.
        Наконец, крик вырвался изгруди Угиена, ноМастер Джейду тутже прикрыл его рот рукой и, склонившись кнему, прошептал:
        - Угиен, чтобы избежать опасности, тыдолжен научиться правильно дышать. Начнём прямо сейчас.
        Молниеносным сильным движением Мастер Джейду расправил спину Угиена иусадил его впозицию Падма, затем также быстро положил его и, обращаясь сним, каксглиной илимягкой куклой, зафиксировал впозиции Павана-Мукта-Асана.
        Далее он продолжил, пока непоказал ученику все двенадцать позиций, объясняя шёпотом последовательность изначение позиций наязыке Лхотсампас (Lhotsampas), родном языке Угиена.
        Обучение длилось почти час, ивсё это время Угиен видел перед собой спящего льва, новот дыра стала мутнеть и, наконец, превратилась вобыкновенную стену, какой ибыла доприхода мастера Джейду. Мастер тутже уловил перемену:
        - Тынеслушаешь меня! - строго, вовесь голос, сказалон.
        - Яслушаю вас, мойучитель, мойгосподин, благодетель моей семьи.
        - Ясделал длятебя всё, чтомог. Теперь пеняй насебя.
        Успокоившийся было Угиен почувствовал новую волну страха.
        - Если будет совсем туго, тыдолжен лезть напотолок, левнесможет тебя там достать, - сказал Мастер Джейду и, подхватив Угиена одной рукой, прилепил его кпотолку впозе Випарита-Шалабха-Асана так, чтотот касался потолка только затылком ипятками.
        - Нучто, таклегче? - Мастер Джейду улыбнувшись впервыйраз.
        - Такзначительно легче - признался Угиен.
        - Вотихорошо, тыпока повиси, аесли почувствуешь, чтотебе нужно упасть, старайся упасть вот так: - Мастер Джейду мгновенно принял позу кошки. - Тыпонял?
        - Японял, - ответил Угиен спокойно, чтоочень его удивило.
        - Ложись спать спустя два часа после заката. Восне ктебе будет приходить Учитель Сарпанг, человек мудрый изнающий. - Мастер Джейду ещё раз улыбнулся ивышел изкамеры Угиена через дверь.
        Василий, услышав, чтодверь его камеры открывается, проснулся истал тереть глаза. Кнему вошёл надзиратель Кенчо Вангди, которому Василий приветливо улыбнулся, иещё один человек, одетый втрадиционную красно-бурую тогу. Человек этот, повиду лет сорока пяти - пятидесяти, обладал необыкновенно молодыми блестящими глазами. Онбыл довольно высокого роста, очень коротко, почти наголо, подстрижен и, вотличие отмногих бутанцев, былплотным, широкоплечим имускулистым.
        Василий бодро встал наноги, подтянул штаны ирешил, чтоему нужно представиться:
        - Василий Серёдкин, Россия. Инженер, специалист поремонту иэксплуатации автотранспортных средств. Свосемьдесят третьего года - буддист. Можно просто Вася, - Василий подошёл кМастеру Джейду ипротянул руку длярукопожатия.
        Мастер Джейду приветливо заулыбался, блеснув своими юными глазами (емубыло далеко засемьдесят) и, схватив лапищу Василия вобе руки, тоже представился наязыке Дзондха. Издлинного витиеватого титула Мастера Джейду Василий выхватил только нечто вроде Джей (Jay) и, приятно улыбаясь, вежливо спросил по-английски:
        - May Icall you Jay? (Можно я буду называть вас Джэй?)
        - O sure, you may (ну,конечно можно), - неожиданно мастер Джейду взорвался заразительным смехом.
        Василий тоже рассмеялся - емуявно нравился его новый знакомый. Обаони незаметили, какмертвенно побледнел надзиратель Кенчо Вангди: слово «джэй» наязыке Дзондха означает фаллический символ, который Василий, странствуя поБутану, видел уже нераз; часть мужского тела, которая этому символу соответствует, также называется Джэй (Jay). Бутанцы верили, чтоДжэй приносит счастье иудачу.
        Вэтот момент изсоседней камеры послышался грохот падающего тела.
        - Чоэто, Джэй? - Василий смешно стал вертеть своей гигантской головой.
        - Nothing, - Мастер Джейду опять разразился хохотом и, продолжая смеяться, знаком приказал надзирателю удалиться. Бледный, напуганный Кенчо Вангди тутже выскочил изкамеры.
        Когда Мастер Джейду перестал смеяться ипринялся утирать слёзы сглаз, Василий обратился кнему по-русски, иногда вставляя всвою речь английские слова иделая многозначительные паузы:
        - Джэй, японимаю, чтоты начальник, boss ивсё такое, атут такое дело (пауза). Мнеочень неудобно эээ… confuse… но,знаешь, хочется выпить, просто выпить водки. Водка, understand?
        - Understand, - ответил Мастер Джейду, приветливо улыбаясь.
        Ободрённый Василий даже обнял его заплечи истал прохаживаться сним покамере:
        - Понимаешь, Джэй, всяэта история сарестом итюрьмой меня страшно депрессирует, яведь учиться сюда приехал, анедурака валять - depression, understand?
        - Depression, vodka, understand, - мастер Джейду тоже приобнял Василия.
        - Слышь, Джэй, мнеочень, очень неудобно, нонемогбы ты сходить вмагаз, а? Depression, vodka, supermarket, sorry, big-big sorry, very big sorry, ёлы-палы…
        - Yoli pali, understand, - повторил заВасилием Мастер Джейду ирасхохотался.
        - Слышь, Джэй, денег-то уменя нет, всёвполиции забрали, новот есть часы.
        Василий снял сруки свои «Сейко» ипротянул их мастеру Джэйду:
        - Russian souvenir, no money!
        Мастер Джейду взял часы ивнимательно их осмотрел. Начасах, кроме циферблата, имелся календарь. Часы эти определённо неявлялись составляющим кармического события, вероятность которого была довольно велика. Мастер Джейду спрятал часы подтогой, затем открыл дверь камеры ичто-то приказал ожидавшему там надзирателю Кенчо Вангди.
        - Слышь, Джэй, адавай я сам вмагаз сбегану ээээ… Igo supermarket, ябыстренько туда-сюда, тымне только скажи, гдетут увас дежурный магазин ивсё такое.
        - Vasya, you’ll run away (тыубежишь), - Мастер Джейду опять рассмеялся.
        - Вася ран эвэй, дакуда я ран эвэй? - Василий даже развёл руками. - Куда Вася ран эвэй? Вон, наулице темно, ятут ничего незнаю, куда я ран эвэй? Ктомуже мне хочется стобой, чертягой бутанским, выпить, закусить, - Василий даже легонько ударил Мастера Джэйду вплечо, - побазарить зажизнь. Вася неран эвэвэй, атут сbig boss Джэй, стобой, значит, дружить будет, friendship, значит.
        - No, you’ll run away, - настаивал Джейду итоже дружески толкнул Василия вплечо.
        - Нучо ты заладил, ранэвэй да ран эвэй…
        Минут через десять вкамеру Василия вошёл улыбающийся надзиратель сдымящимся блюдом мамос, нечто вроде пельменей, илитровой бутылкой водки «Абсолют». Василий сидел рядом сМастером Джейду натюфяке, онимирно беседовали:
        - Нет, Джэй, тынепонял, «ёлы-палы» - этонето «ёлы-палы» - этосдержанное восхищение перед многосложностью мироздания… ээээ… easy joy, - увидев водку изакуску, Василий радостно хлопнул владоши ипригласил всех «кстолу».
        Надзиратель, правда, отказался ивышел, амастер Джейду согласился остаться.
        - Пусть нас коснётся дыхание Будды, - произнёс Василий первый тост ивыпил.
        Онидолго сидели натюфяке, выпивая изакусывая присвете двух так уютно горящих втемноте бутанской ночи фонарей.
        Говорил всё больше Василий, пытаясь объяснить мастеру Джейду основы русского пофигизма:
        - Джэй, вотскажи: «Солнце всходит изаходит, авЯпонии всегда светло». Э-э-э… Санкамс анд ран эвэй, батолвэйз лайт, давай-давай, скажи…
        Мастер Джейду, хохотнув, повторил довольно чётко по-русски:
        - Солнце всходит изаходит, анадЯпонией всегда светло.
        Василий вскочил наноги, смешно сощурился исказал:
        - Амне пофигу, светло надЯпонией илинет, - онзакинул голову, открыл рот изамер втаком положении, затем хлопнул свои ляжки совсей силы и, видимо, вследствие этого, изнего, наконец, вырвалось первое «Ха»… потом ещё одно «Ха», потом «ха» посыпались каккартошка изведра.
        Мастер Джейду тоже вскочил наноги и, вточности повторяя движения извуки Василия, сделал упражнение с«Ха». Витоге оба они упали натюфяк, продолжая смеяться…
        Далеко заполночь Мастер Джейду встал иначал прощаться сВасилием:
        - Вася, этотебе, - сказал он по-русски фразу, которую только что выучил, иповесил Василию нагрудь небольшой медальон сизображением распустившегося лотоса.
        - Слышь, Джэй, может, ещёпосидим, хорошоже ведь, ёлы-палы!
        Мастер Джейду ещё раз улыбнулся иотрицательно покачал головой. Ужевдверях он обернулся и, указывая Василию нагрудь, сказал:
        - You’ll run away. O yes, you will (тысбежишь, тыточно сбежишь).
        Наутро надзиратель Кенчо Вангди принёс вкамеру Василия полную миску свеженарезанных зелёных икрасных овощей, один кувшин стёплой водой, другой - сотваром ароматной травы ис-тсчи, атакже рюкзак Василия, вкотором вполной сохранности лежали его вещи: трипары скрученных вкомочки носков, двепары нижнего белья, зубная паста, щётка, авторучка, трактат опофигизме ирукопись Жени Конгви. Тамдаже была его любимая алюминиевая ложка, которая привязалась кнему спитерских ещё времён…
        Примерно через неделю, вечером, всопровождении надзирателя Кенчо Вангди, Василий возвращался всвою камеру, почти целый день он провозился состареньким «Фордиком» - единственным моторизованным транспортным средством, бывшем враспоряжении тюремного ведомства провинции Паро. Квечеру старый, убитый горем пикап, наконец, завёлся.
        Теперьже Василий громко отчитывал Кенчо по-русски, вставляя иногда английские слова:
        - Кеша, пойми меня правильно, дляремонта нужен инструм?нт, всмысле - инстр?мент, аутебя его нет. Кеша, ноуинстр?мент, андэстэнд?
        Надзиратель согласно кивал.
        - Яте больше пальцем чудеса творить небуду, андэстэнд? - Василий даже остановился прямо посередине лестницы истал крутить ввоздухе грязным указательным пальцем всмысле того, чточудес больше небудет.
        Надзиратель смущённо пожал плечами, иони пошли дальше. Совсем рядом скамерой Василий вдруг остановился истал объяснять поновой:
        - Карма машины - кар - связана скармой инстр?мент, андэстэнд?
        - Кэнчо understand, Вася, - сказал надзиратель, сообразивший, наконец, какугомонить Василия.
        - Вотвидишь, - воскликнул Василий, - всё-таки ты понял! Мыже русские, унас буддизм вкрови! - Василий стал довольно сильно бить себя вгрудь…
        Дверь вкамеру Василия была приоткрыта; там, натюфяке сидел сам Мастер Джейду, просматривая рукопись срисунками. Увидев Мастера, надзиратель побледнел иупал наколени. Василий этого даже незаметил: онбыл искренне рад видеть так понравившегося ему начальника.
        - Кудаж ты пропал, чертяга бутанский? - Василий раскинул руки дляобъятий ибросился кдорогому гостю.
        Мастер Джейду очень быстро встал и, почти вточности повторяя движения Василия, пошёл ему навстречу. После объятий мастер Джейду вынул из-за пазухи глиняный кувшинчик:
        - Vodka, no depression.
        Обазахохотали, затем были зажжены оба фонаря, анадзиратель Кенчо был отправлен варить пельмени. Только теперь Василий заметил, чтогость, ожидая его, читал рукопись Жени Конгви.
        - Слышь, Джэй, - засуетился Василий, ты - того, be careful, всмысле будь осторожен сэтой книжкой - бук.
        - Why (почему)? - удивился Мастер Джейду.
        - Вай-вай, яте скажу, вай, - тутВасилий нагнулся кгостю истал шептать ему вухо: - Друкпа Кагью - традиция устная, орал традишн. Аустная она потому, чтоприпомощи её практик - практис - народ - того, вдругие миры выходит тока так - тревел ин анозер ворлд, вощем - труба. - Василий испуганно осмотрелся посторонам, - такие вещи записывать опасно, даичитать тоже. Язанеё триста баксов заплатил - трихандред грин долларс! Этоте неЛодейное Поле… мэджик - магия!
        Тутнужно сказать, чторукопись Жени Конгви была нечем иным, каккраткой компиляцией неоднократно изданных работ Ламы Оле Нидал (Lama Ole Nydahl), ставшего одним изпервых наЗападе учеником тибетских лам линии Кагью.
        Чтосразу ибыло понято Мастером Джейду, который тоже вдруг стал испуганно озираться посторонам идаже побледнел наманер Кенчо.
        - Спасибо, друг, - сказал он очень чисто по-русски - мыдолжны заэто выпить.
        Обатутже расхохотались. Затем принесли пельмени, вобщем, вечер вполне удался. Подзанавес Василий вдруг предложил Мастеру Джейду:
        - Джэй, адавай учиться вместе, летс лёрн! Ачо, книга - бук - унас есть, вощем - прорвёмся. Друкпа Кагью традишн - тупипл, уанкарма, понял? Типа, двачеловека содной кармой объединяются… давай, яте напальцах объясню, тут, типа, сложно…
        Василий покрутил два указательных пальца перед носом уМастера Джэйду:
        - Тупипл.
        Затем стал их замысловато перекручивать:
        - Уанкарма.
        Потом растопырил все десять пальцев вразные стороны:
        - Карма - Лотус, просветление, инлайтмэнт!
        - Wow, - восхитился Мастер Джейду, - ёлы-палы!
        - Заэто нужно выпить, выпить, стоя, - Василий разлил попиалам остатки изкувшинчика ивстал, - давай Джэй, по-нашему, по-офицерски!
        Мастер Джейду встал, иони выпили набрудершафт.
        - Начнём прямо сейчас, - заявил Василий и, кряхтя, селвпозу Падма, подвернув подсебя толстые крепкие ноги.
        Мастер Джейду тоже закряхтел ипринял позу Падма.
        - Свет выключать необязательно, - сказал Василий, закрыл глаза исделался очень серьёзным. Воцарилась напряжённая тишина.
        Через пару минут Василий, выпивший большую часть содержимого кувшинчика, стал чуть слышно сопеть, Мастер Джейду тоже стал сопеть.
        Василий заметилэто:
        - Джэй, ненужно сопеть, сопеть необязательно. Думай просто очём-то хорошем.
        - Вася, ненужно сопеть, - ответил Мастер Джейду.
        - Яинесоплю, - обиделся Василий.
        - Вася, ненужно сопеть, - повторил Мастер Джейду и, невыдержав, рассмеялся, затем стал хохотать идаже свалился натюфяк.
        Василий неподдержал друга, вскочил истал нервно ходить покомнате:
        - Джэй, стобой трудно - дификалт, тынесерьёзно ковсему этому относишься. Юар нот сириоз.
        - But you are… - мастер Джэйду продолжал хохотать.
        Василий махнул нанего рукой:
        - Дану тя кчёрту! - улыбка всёже проступила наего лице…
        Шловремя, иВасилий чувствовал, чтоон «продвигается порелигиозной линии».
        - Во-первых, подкожей - нижиринки, - загибал он пальцы перед носом надзирателя Кенчо, тоже, впрочем, заметно похудевшего.
        Действительно, Василий сбросил килограммов десять иочень загорел; внём появилась быстрота иловкость, некая «внутренняя прыгучесть». Ондаже потеть стал меньше.
        - Во-вторых, меня животные теперь любят, араньше - даже внимания необращали.
        Под«животными» Василий подразумевал молодую худющую кошку, которая привязалась кнему настроительных работах внутри полусгоревшего дзонга. (Василий упорно называл работы реставрационными.)
        Кошку эту Василий взял ссобой жить вкамеру, объяснив Кенчо, чтоМуся Чемоданова - такон назвал кошку - нужна ему длятелепатических упражнений.
        - В-третьих, боги послали мне гонг!
        Чтокасается гонга, тонасамом деле это была просто жёлтая латунная тарелка, часть музыкальной ударной установки «Yamaha», случайно обнаруженная им вгрузовичке полицейского управления.
        Именно эту тарелку он повесил усебя вкамере ииспользовал для«упражнений сгонгом», описанных подробно врукописи Жени Конгви, атакже длявыхода вастральные миры.
        Чтокасается последнего, тоздесь пока хвастаться было особенно нечем.
        - Понимаешь, Муся, - объяснял он своей кошке телепатически, - выход навысокий уровень Тантра происходит спонтанно имгновенно, новот подготовка кнему может длиться довольно долго. Яуже слышу звон астральных миров, ноинтерпретировать, какговорится, ещёнемогу…
        Чутьли некаждый вечер, озарённый последними лучами заходящего солнца, Василий ударял всвой гонг, сидя впозе Падма, полностью готовый длявыхода вастрал.
        Мусе это ненравилось, онагневно мяукала, спрятавшись втёмном углу.
        - Муся отлично воспринимает телепатический сигнал, - уверял он Кенчо, - вотувидишь, однажды она расскажет нам секреты своего мира, мало непокажется…
        Иногда Василия навещал Мастер Джейду. Появлялся он всегда неожиданно, безпредупреждения, инеизменно скувшинчиком водки.
        Василий продолжал объяснять «Джэю» основы пофигизма, чемочень его веселил, атакже просил «проверить» - сопит он илинет. Дляпроверки Василий садился впозу Падма, ударял всвой гонг и«погружался», аМастер Джейду ходил вокруг иприслушивался.
        - Знаешь, Вася, внешне - вроде нет, авот внутренне…
        Вовремя одной изтаких попоек Василий неожиданно спросил Мастера Джейду освоём соседе, которого он так ниразу иневидел:
        - Слышь, Джэй, ачо этот парень? - Василий ткнул пальцем встенку Угиена.
        - What about him (парень, нуичто)? - насторожился мастер Джейду.
        - Странный он какой-то: идунаработу утром, загляну кнему вкамеру, типа, какдела, чувачок, аон - того, прячется…
        Джейду неопределённо пожал плечами. Какон мог объяснить Василию, чтоУгиен оказался талантливым учеником идостиг невероятных успехов вмагических искусствах Друкпа Кагью? Угиен теперь исам был способен смотреть сквозь стену ивидеть его, Василия, прошлую инкарнацию, даимногое другое…
        - Азнаешь, Джэй, сосед мой - неплохой музыкант, мьюзишн.
        - O, really? - удивился Мастер Джейду.
        - Прихожу когда сработы, слышу - поёт, - Василий встал ипопытался изобразить пение соседа.
        Получилось очень смешно, иони оба стали хохотать.
        - How about you (ну,аты)? - спросил всё ещё смеющийся Мастер Джейду.
        - Яему вот натарелке подыгрываю, ложкой, получается очень, между прочим, недурственно. Стенка, правда, мешает. Буддизм буддизмом, нокультурный досуг ведь тоже нужен, правильно я говорю, Джэй?
        Мастер Джейду согласно кивнул.
        - Петь-то я немогу, яневокалист, этоунас Саша Рудаков был вокалист. Яведь, Джэй, когда вПитере винституте автодорожного транспорта учился - college, вобщем, яж вкоманде играл, ударником. Уменя, понимаешь, чувство ритма - «джик-пака, джик-пака, джик, умцаца, умцаца», - Василий стал изображать, каккруто он когда то играл наударной установке, стуча невидимыми палочками поневидимым барабанам.
        Мастер Джэйду тутже вскочил истал изображать гитариста, ловко перебирая пальцами пострунам невидимой гитары иподвывая очень похоже: «вауяи-и-и-и-и, тяуи-и-и-и-и».
        Муся замяукала, пытаясь, видимо, изобразить вокалиста. Вместе получилось так здорово, чтокакое-то время они даже несмеялись, нопотом началась форменная истерика, особенно уВасилия. Витоге, онупал иопрокинул блюдо снедоеденными пельменями. Успокоился, только когда понял: заэто нужно выпить.
        - Давай, Джэй, выпьем замировую гармонию, хармони!
        - Давай! - сказал Мастер Джейду по-русски.
        Василий наполнил пиалы водкой изкувшинчика ипроизнёс молитву-тост:
        - Ом! Мани падме хум (спасение врадости лотоса)!
        Выпив, ониещё посмеялись, Василий даже попробовал завести Джэя навторое «ум-ца-ца, ум-ца-ца», нополучилось уже нето…
        Потом он опять заговорил освоём загадочном соседе:
        - Между прочим, вчера он из«Битлов» пел, знаешь, уних там есть проземляничные поляны - «Strawberry fields forever», песня такая. Яуже заснул, вдруг слышу - чотзнакомое. Ясразуже проснулся, аон тутже петь прекратил, пугливый он что-то…
        Мастер Джейду опять неопределённо пожал плечами.
        ТутВасилий наклонился кнему иначал шептать наухо тихо-тихо:
        - Слышь, Джэй, наработу он неходит, поночам поёт, - Василий многозначительно цыкнул зубом, - аможет, он - того, затворник-монк? Ятут читал проучителя нашего Бодхидкарму, ну, тот, чтоначал традицию Дзен, всмысле Чань-Буддизм. Такон, когда изИндии вКитай пришёл, такдевять лет, найн еарз, сидел лицом кстенке, эгейнст вол, ждал правильных событий - евентс, ивсё это молча, - кивает.
        Мастер Джейду подозрительно осмотрелся посторонам и, наклонившись куху Василия, сказал очень тихо:
        - Ithink, Bodhidkarma was soquiet because great guru… (я думаю, чтоБодхидкарма вёл себя так тихо потому, чтовеликий гуру…) - тутМастер Джейду тоже цыкнул зубом наманер Василия, - …he did not speak Chinese (…неговорил по-китайски).
        Обатутже заржали, впрочем, уженетак сильно…
        Прошло ещё полгода. Заэто время жизнь Василия неочень-то изменилась: онвсё также ходил поутрам на«реставрационные работы», вечером читал, занимался дыхательными упражнениями ителепатией сМусей Чемодановой, атакже продолжал экспериментировать с«гонгом», ночаще просто подыгрывал натарелке поющему соседу, незамечая, чтоименно вэти минуты его дыхание становилось абсолютно правильным.
        Однажды Мастер Джейду, находясь всостоянии глубокой медитации вхраме, расположенном накрыше дзонга Таксанг, почувствовал, чтотам, втюрьме провинции Паро, начались события, возможность которых он предчувствовал ещё год назад.
        Энергетическое тело Мастера Джейду отделилось отреального и, пройдя сквозь южную стену тюрьмы, оказалось сначала вкоридоре, гденеугасли ещё звуки гонга, азатем там, вкамере Василия.
        Василий сидел уокна вположении Падма, накрывшись войлочным одеялом. Еготрясло. Рядом сним медленно вращалась вокруг своей оси латунная тарелка, привязанная красной бечевкой кпотолку.
        - Вася, чтослучилось? - спросил Мастер Джейду, неприбегая ксловесному языку, хотя ему итак было ясно: Василий, спомощью Угиена, оказался, наконец, вастральных мирах…
        - Чослучилось, чослучилось, - заговорил Василий очень раздражённым тоном, - сижу се тихо вположении Падма, медитирую после работы, никому немешаю. Атут затворник этот грёбаный стал петь, амне чот это уже иневкайф. Заткнись, говорю ему, аон всё поёт ипоёт.
        - Нуичто?
        - Авот что, - ответил Василий, всёбольше раздражаясь, - якаквдарил погонгу, тут-то всё изакрутилось…
        - Вась, чтозакрутилось-то?
        - Чувствую, звук меня затягивает, иоказался я словно подкаким-то покрывалом, атам - двое сидят…
        - Ктосидит, Вась, тыих узнал?
        - Чорти знает кто: один протягивает мне пластиковую карточку иговорит, вроде какдаже по-русски: «Возьми, мнеэто уже ненужно…»
        - Ну,атычто?
        - Ну,ая что, явзял, положил её вкарман…
        - Ну,апотом?
        - Потом вроде кактемнота какая-то, ничего невидно инеслышно, апотом вроде прояснилось, ивсё стало каким-то синим, ивот там я увидел ещё одного, жалкого такого, испуганного…
        - Ичто?
        - Ачо что, этот самый, всиневе который, говорит: «Холодно мне, очень холодно!»
        - Ну,аты?
        - Ачо я? Снял рубашку иотдал ему, типа, - нате рубашку, согрейся.
        - Ну,апотомчто?
        - Чтопотом, чтопотом? - Василий раздражался всё больше ибольше. - Потом - вот, сижу безрубашки, какдурак, имне холодно, сам, чтоли, невидишь?
        Мастер Джейду понял: Василий всвоём первомже путешествии повстречал людей, скоторыми был связан кармически, исвязь эта ещё необорвалась. Мастер Джейду взглянул настену иувидел Угиена, сидящего впозе созерцателя всостоянии глубокой медитации. Егосвязь сВасилием тоже ещё непрервалась, а, значит, новые значительные события могут последовать незамедлительно.
        - Успокойся, Вася, выпей вот водочки, - всётакже, неприбегая ксловам, предложил мастер Джейду.
        - Ито правда, - Василий говорил по-русски идовольно громко.
        Мастер Джейду налил ему изсвоего кувшинчика, иВасилий тутже выпил. Неожиданно его лицо искривила гримаса отвращения:
        - Тычо, воды, чтоль, сюда налил?! Фу,гадость какая…
        Василий взглянул на«Джэя» иувидел вдруг, чтоперед ним стоит человек схолодным непроницаемым лицом полубога, именно таким его увидел Угиен почти год назад.
        - Слышь, начальник, аты ведь неДжэй, - Василий выплеснул воду изсвоей пиалы напол, - ия так думаю, чтоты меня, честного человека, надувал сводкой ссамого начала - беспардонно надувал. ТынеДжэй, тыбутанский обманщик, вотты кто, ятя насквозь вижу! - Василий действительно видел мастера Джэйду насквозь.
        Василий встал вовесь свой рост ирасправил широкие плечи, громко хрустнув суставами. Мастер Джейду, приняв защитную позицию Сунгтру Кьен-ка-тиль-де-по-ле-ле-по, ответил очень громко ичётко по-русски:
        - Амне пофигу, чтоты там думаешь!
        Василий Серёдкин почувствовал, чтоневероятная сила накапливается где-то внутри него, онпротянул левую руку всторону, неотводя глаз отМастера Джэйду, иалюминиевая ложка, звякнув ожелезную застёжку рюкзака, влетела вего руку. Неприцеливаясь, онбросил её всторону тихо вращающейся тарелки.
        Камеру, даивсё здание тюрьмы, наполнил густой низкий звук гонга. Забившаяся вугол Муся Чемоданова мерзко ижалобно завизжала.
        Угиен, неоткрывая глаз, почувствовал, чтостена, отделяющая его камеру откамеры Василия, растворилась. Вобразовавшемся пространстве он, по-прежнему неоткрывая глаз, увидел своего учителя Мастера Джейду, превратившегося вкрупную ворону, атам, вуглу, гдетолько что визжала кошка, - огромного желтоглазого льва, прижавшегося кполу дляпрыжка.
        Угиен молниеносно, какучил его мастер Сапранг, перешёл изпозиции Падма впозицию Випарита-Шалабха-Асана, взлетел кпотолку иприлип там, всётакже сзакрытыми глазами.
        Левпочувствовал движение иглянул всторону Угиена, отвлёкшись насекунду отсвоей жертвы. Этого было достаточно: Мастер Джейду тотчас взлетел. Левмоментально осознал свою ошибку ипрыгнул, нопромахнулся: птица уже пролетела через стенку камеры ибыла вкоридоре. Левпрыгнул ещё раз и, также проскользнув сквозь каменную стену, оказался вкоридоре.
        Угиен невыдержал ивскрикнул, крик этот подействовал нальва. Егопрыжок, поначалу совершенный играциозный, тотчас изменился. Всем своим могучим телом лев ударился оюжную стену тюрьмы изастрял вней. Затем раздался дикий рык, илев, упираясь задними мощными лапами, выдрал себя изстены, потом рухнул напол…
        Угиен почувствовал, чтольву удалось ранить птицу, иона - там, встене, рядом скоторой лежал бездыханный, казалось,лев.
        Василий очнулся иувидел, чтолежит он невсвоей камере, авкоридоре.
        Унего дико болела голова, емузахотелось стряхнуть ссебя эту ненужную боль. Онточно знал, чтодляэтого нужно: много раз он видел, какего кошка Муся Чемоданова проделывала это, отряхиваясь отводы.
        Василий стряхнул ссебя боль иогляделся. Там, рядом свыходом вкоридор, онувидел надсмотрщика Кенчо, сидевшего наполу впозе Падма сзакрытыми глазами, рядом сним валялось разбившееся блюдо стёплыми ещё пельменями. Василий подошёл кнадсмотрщику, обнюхал его, обнюхал пельмени. Затем он подошёл кдеревянной двери своей камеры, онабыла незакрыта назамок, собственно, онаникогда инезакрывалась назамок, теперь Василий знал это наверняка.
        Онстал скрести свою дверь и, наконец, открыл её. Вкамере пахло кошкой, егособственным потом иещё чем-то очень странным. Онобошёл камеру покругу ивышел опять вкоридор, емувдруг захотелось всёже увидеть своего соседа. Василий подошёл кего двери, ноона неоткрывалась. Тогда он отошёл немного назад ипрыгнул надверь, выставив вперёд лапы.
        Дверь стреском упала напол, иВасилий очутился внутри камеры, поразмерам такойже, какиего собственная. Внутри никого небыло, так, покрайней мере, емупоказалось. Ивсё-таки там кто-тобыл.
        Василий прошёлся покамере иобнюхал все немногочисленные предметы. Затем он задрал голову - этобыло очень неудобно - иувидел очень смуглого молодого человека, повиду - индуса, висящего напотолке впозе Випарита-Шалабха-Асана. Только пятки изатылок индуса касались потолка, глаза его были закрыты. Василий стал пятиться ивышел опять вкоридор, оттуда ему было удобнее смотреть начеловека напотолке, который ему очень нравился.
        Было нечто гармоничное ипрекрасное внём, Василий наслаждался совершенством юноши. Какспокойно было его дыхание, какблагородны черты лица…
        Василий продолжал созерцать юношу, ночто-то ему мешало. Онвдруг понял, чтоименно: ну, конечно, этаптица встене…
        Василий повернулся, принюхался ибезтруда обнаружил то место, куда влетела птица. Там, внутри стены, сияла тонкая серебряная нить, уходящая вбесконечность. Василий лёг напротив изакрыл глаза, вего голове небыло мыслей, тамбыло совершенно пусто итихо. Теперь нужно просто ждать, птица обязательно вернётся…
        Амурские волны
        Сказка четвёртая
        Плавно Амур свои волны несёт… Слова К.Васильева иС.Попова длявальса «Амурские Волны»
        Мерзким осенним утром, вкотором небыло ничего пушкинского, Лёша Бармотин стоял увхода вметро «Площадь Ленина. Финляндский вокзал». Егонемытую поседевшую голову трясло. Сним происходило то, чтопроисходило довольно часто, причём ссамого детства: онпускал Амурскую волну…
        Впервые нечто подобное он испытал лет вдесять, когда попал всостав школьного духового оркестра, игравшего надемонстрациях, пионерских сборищах, даже иногда натанцах - ивсё это, вобщем, дляотвода глаз.
        Посуществу, оркестр был похоронным. Тоесть три алкаша подруководством невротичного, убитого самой жизнью еврея играли напохоронах. Называлось это «тянуть жмура», или«тянуть жмурика»: пятнашка - еврею, почирику - алкашам ипотрёшке - пионерам. Нетак уж иплохо дляконца семидесятых! Именно эти трёшки ичирики скрепляли столь разных людей невидимыми нитями искусства, безчего невозможно вообразить частые репетиции вшкольном «красном уголке», взаимное уважение итерпимое отношение кначинающим бездарям.
        Именно втот красный уголок ипопал Лёша, гдеего поразил вид духовых инструментов.
        Выцветшие уродцы-валторны, похожие наскульптуры гигантских жаб, ихбратцы-тенора, баритоны итубы, нуи, конечноже, тромбоны, по-донкихотски длинные искользкие, какзмеи.
        Онибыли все такие разные, ивсёже многое их роднило: например, небольшой клапан, припаянный укаждого где-то подбрюшком. Нажать этот клапан называлось «спустить воду».
        Когда играешь налюбом духовом инструменте, нужно сильно дуть вмундштук; вместе своздухом туда попадают слюни и, промчавшись повсем медным загогулинам ивентилям, ониоседают где-то внизу, именно там иприделан клапан. Если неспускать воду даже минут десять, тоинструмент перестанет играть ибудет просто жалостливо булькать.
        Ипотом раструбы… Даже если инструмент начищен доблеска, тотам, враструбах, неприлично выгнутых наружу, всегда душно итемно, тамстранно пахнет, итуда лучше незаглядывать…
        Лёша мечтал играть натрубе, вернее, напионерском горне. Онтак исказал обэтом Григорию Наумовичу.
        - Нетруба, акорнет, - поправил его узколицый, похожий накозла Григорий Наумович, получавший ставочку завнеклассные занятия.
        Лёша даже вздрогнул: да-да, корнет. Онвидел себя нахолме, вокруг него кипел бой: краснофлотцы вчёрных стильных бушлатах, перемотанные крест-накрест пулемётными лентами, идут ватаку. Пули свистят повсюду, новсё мимо. Лёша прижимает кгубам серебряный корнет, украшенный красным вымпелом сбахромой. Острые колючие звуки летят далеко вперёд ивверх, иименно они ведут краснофлотцев туда, запелену пушечного дыма, вгущу испуганных отважной музыкой врагов… Воттакая мечта.
        Противно прищурившись, Григорий Наумович смотрит наЛешин рот, потом отрицательно мотает головой:
        - Не-е-е, амбушюр нетот…
        Затем он долго объясняет Лёше, чтоего губы немного толстоваты длякорнета изубы, вобщем, тоже нете… Онпредлагает ему «попробовать натеноре» идаёт вруки странный инструмент, непохожий ниначто… Лёша удивлён, даже немного подавлен: стенором невозможно стоять нахолме.
        Григорий Наумович читает Лешины мысли, онберёт тенор вруки иначинает играть. Тембр очень приятный, звук - тягучий игрустный.
        - Ну,атеперь ты попробуй.
        Лёша берёт тенор вруки исадится сним настул. Нижняя часть приятно упирается впах, левая рука сжимает нетолстую трубку; правая, спопавшим вспециальное кольцо большим пальцем, - натрёх педалях; саминструмент ложится Лёше нагрудь.
        - Очень хорошо, - похвалил его Григорий Наумович, - ну,давай, небойся.
        Лёша дует вмундштук, ноникакого звука неполучается, слышен только его вдох через раструб. Григорий Наумович учит Лёшу правильно издавать звук, ивот, наконец, онполучился. Обоже, какойже он ужасный иуродливый, такой жалкий иникчёмный, какой болезненно слабый…
        Каким-то странным образом этот звук напоминает Лёше самого себя два дня назад, когда он случайно, поглупости забил мяч всвои ворота втаком важном матче против «ребят стого дома». Осознав, чтослучилось, Лёша готов был провалиться сквозь землю, пустить себе пулю влоб. Вовсяком случае он совершенно несопротивлялся, когда капитан «нашей команды» стал бить его полицу ивживот, самплача довольно наивно подулюлюканье «ребят стого дома».
        Темнеменее Лёша стал приходить нарепетиции. Вернее, зачас доначала репетиции - наиндивидуальный урок кГригорию Наумовичу.
        Прошло недели две, извуки стали проворнее ировнее. Лёша выучил ноты тенорового ключа ивообще освоился.
        Кроме обязательных гамм до-мажор ире-минор он также «учил партию», тоесть пытался сыграть безошибок нехитрую последовательность нот ми, реифа, которые, поидее, вольются вткань некоего вальса «Амурские волны», находящегося врабочем репертуаре оркестра.
        Собственно ноты Лёша освоил довольно быстро иредко путался, нозагвоздка была втак называемом «ум-ца-ца, ум-ца-ца». Звук «ум» должен был издаваться другим инструментом, аименно - тубой, авот «ца-ца», попадающие надве слабые доли трёхчетвертного такта, должны были издаваться Лёшей. Теоретически Лёше было всё понятно. Нонапрактике он часто сбивался насильную первую долю такта, чтоприводило Григория Наумовича вбешенство.
        - Ум-ца-ца, ум-ца-ца, - орал тот, иего лицо становилось невообразимо горестным, авуголках кроваво-красных губ появлялись бородавки пены.
        Лёше становилось стыдно ижалко Григория Наумовича, ноон всёравно залезал начужую долю, хоть ты тресни.
        Ивсё-таки Лёша выучил свою партию в«Амурских волнах», ибыл назначен день, когда начинающий музыкант вольётся, наконец, вколлектив спартией «второго тенора».
        Непонятно почему Лёша плохо спал ночь перед этим событием, емувсё время снился какой-то странного вида человек, сдовольно длинной, светящейся проседью бородой, одетый вбелый просторный балахон скапюшоном. Внешне он чем-то напоминал Григория Наумовича, новыглядел несравненно более благородно. Сидел этот человек навысокой горе, аподним простирался удивительно белый город, сгрудившийся вокруг величавого здания, похожего нахрам, построенный изкрупных серых камней.
        Сонбыл очень необычным, иЛёша просыпался, осматривал свою комнату, гденапротив него невинно храпела бабушка наосновательной кровати сжелезными крендельками поуглам.
        Лёша успокаивался итутже засыпал… чтобы снова увидеть молчаливого человека нахолме.
        Нарепетицию собралось человек десять, все - изЛешиной школы. Стали разыгрываться, пионерская комната наполнилась пёстрым звуковым хламом.
        Лёша тоже сыграл гамму до-мажор, потом - ре-минор снравившимся ему до-диезом изатем - пару упражнений - трезвучий.
        Пришёл Григорий Наумович, стали настраиваться.
        - Нучтож, давайте «Амурские Волны», - сказал Григорий Наумович почти спокойно идаже улыбнулся Лёше.
        Всестали шелестеть рукописными нотными книжками, каквсегда кто-то «потерял партию», затем возня прекратилась, иоркестр замер вожидании. СамГригорий Наумович, игравший навсех инструментах, взял насей раз корнет, плавно качнул им трижды, потом ткнул пальцем втубиста.
        Первые четыре такта - вступление. Сильная доля - бас, двеслабых - Лёша иещё один рыжий четвероклассник спартией первого альта.
        Буркнул бас, иЛёша срыжим выдали вторую итретью долю, датак ловко, ладно, стройно. Потом - ещёраз бас, иЛёша дважды выдал своё «фа». Третий ичетвёртый такты прошли безупречно, иЛёшу это просто восхитило. Вступление кончилось, инеожиданно всё вокруг Лёши зазвучало: вступили все инструменты, игде-то там наверху, надо всеми, поплыла небесная мелодия, нежная исильная, какбелая птица.
        Перемена была столь необычной, чтоЛёша тутже сбился, хотя ипонимал: егочасть, егопартия - немаловажная составляющая тела, плотного тела, вкоторое он неожиданно влился.
        Конечноже, ондолжен играть своё «фа», азатем и«ми», азатем - снова «фа», мелодия меж тем всё набирала инабирала силу…
        Лёша незаметил, чтоГригорий Наумович недовольно опустил корнет исмотрит нанего, пытаясь выразить что-то глазами. НоЛёше было совершенно недоэтого: ониграл, играл свою «партию». Всёвокруг него: ипионерская комната, облепленная выцветшими насолнце грамотами, ипортрет Зины Портновой вполный рост савтоматом наживоте, игипсовая скульптура кудрявого мальчика Ленина, - всёэто, даинетолько это, наполнилось вдруг смыслом. Вернее, Лёше вдруг стало понятно, ну, может, невсё, носамое главное, самое сокровенное, чтовообще может быть осознано человеком.
        Нуда, конечно… мирнегнусная шутка, насамом деле внём есть гармония, соразмерность явлений, есть нечто такое, ради чего хочется жить ипознавать. Видимая часть мира - просто иллюзия, некая декорация дляистинной, главной его части. Посути, видимый мир создан лишь длятого, чтобы душа оставалась внекоем равновесии, иначе она вырвется заотведённые ей пределы иулетит незнамо куда, чтобы слиться стем, чтовиделось Лёше сейчас так явно…
        Понятно, ондавно уже сбился и, мало того, решил повторить один такт, гдедопустил ошибку (ончасто так делал, разучивая партию). Григорий Наумович стоял уже совсем рядом сним, размахивая руками, какворона, иорал истерично: «Ум-ца-ца, Ум-ца-ца!!!»
        Оркестр, привыкший кего выходкам, продолжал играть, ипервоначальная мелодия, исполняемая одними корнетами, перелилась вприпев, поддержанный баритонами. Лёшу охватила новая волна восторга: гармония неединична, неодинока вэтом мире, ейкто-то вторит, ейотвечает нечто, ещёболее прекрасное имогучее.
        Остервеневший Григорий Наумович, изовсех сил ударяя себя ладонями поляжкам насильной доле ивопя наслабых, далеко брызгая слюной изкрасного рта, всёещё орал наЛёшу:
        - Ум-ца-ца, ум-ца-ца!
        Музыка неожиданно кончилась, оставив после себя нелепый лишний звук, изданный Лёшей. Онбыл настолько кощунственно диким, чтоЛёша очнулся, увидел перед собой исковерканное какой-то изощрённой пыткой лицо Григория Наумовича.
        - Ум-ца-ца! - ещёраз заорал Григорий Наумович. - Из-за такта, Бармотин, из-за такта, говорю.
        Невидимые брызги попали Лёше налицо, оннервно дёрнулся…
        Почти четверть века спустя Лёша стоял устанции метро «Площадь Ленина, Финляндский вокзал».
        «Амурская волна», начавшись где-то заего спиной, катилась далеко вперёд, захватив существо непонятного пола, продающее пирожки, ишла дальше, через всю улицу Комсомола, прямо квеличавому памятнику посередине площади. Лёша сраннего детства прекрасно знал иэту площадь, украшенную мощным гранитом ивялыми кустами, ипамятник, новот только сегодня понял, что, собственно, онизображает: нагигантском постаменте стояла Бритни Спирс вмалиновом пластике, обтягивающем её плотную фигуру. Именно так она выглядела времиксе «Oops, Idid it again», иименно такой, косолапой икрепкой, онполюбил её раз инавсегда.
        Бритни, стоявшая лицом кНеве исексуально простирая кней руку, вдруг неожиданно повернулась квокзалу, авернее, кнему, кАлёше Бармотину, исмачно подмигнула. «Oops, Idid it again», - прогремела Бритни навесь Питер густым, каквыстрел Авроры, басом имотнула гривастой головой, отчего Лёшино сердце переполнилось восторгом.
        Надо сказать, чтоЛёша непользовался популярностью уженщин, теперьже он понял, чтоэто временно: Бритни оценила его и, может, даже полюбила. Где-то внутри себя он почувствовал её поцелуй, голова его затряслась ещё сильнее…
        Затем «амурская волна» кончилась, всёстало напрежние бессмысленные места, иЛёша понял: нужно двигаться, аименно идти наработу. Наработу страшно нехотелось.
        «Ачтобы тебе хотелось, Кузя?» - спросил Лёша сам себя.
        Ончасто называл себя Кузей, часто задавал себе этот вопрос.
        «Хочется, во-первых, послать всё нахуй», - нонегромко исуетливо, аосмысленно, по-людски. Затем - вернуться домой и, нераздеваясь, плюхнуться накровать, аещё позвонить Мишеньке иждать: может, сжалится он, может, поймёт, чтосомною происходит, ипринесёт мне капельку. Маленькую-маленькую, сладенькую капелюшечку-прививку».
        Надуше уЛёши стало так горько исладостно, тактесно там, вгруди, чтоон закрыл глаза идоболи сжал виски.
        Нет, Мишенька непожалеет его, непринесёт ему его «капельку», даже простого метадона непринесёт. Мишеньке нужно заплатить, между прочим, изату капельку, которую он принёс Лёше напрошлой неделе… ауКузи нет денег.
        - УКузи нет денег, - сказал Лёша громко, икакая-то мимо проходящая девица дико скосила глаза вего сторону.
        Постояв ещё немного натом месте, гдеего застигла «амурская волна», Лёша решил взять себя вруки ипоехать наработу.
        Работал он продавцом, аиногда просто грузчиком взахиревающем магазине «Русская Мебель». Егобосс, азербайджанец Алик Мухамедович, неплатил зарплаты больше месяца, номожет сегодня…
        «Почему несегодня, - уговаривал себя Лёша, - наверняка сегодня заплатит…»
        Онрешительно направился вперёд, хотя нужно было назад, вметро, носначала он решил купить «насчастье» пирожок, участвовавший всегодняшней «амурской волне». «Хороший знак», - подумал Лёша.
        «Кузя, якуплю тебе пирожок», - сказал он сам себе.
        Приэтом вид уЛёши был настолько жалкий (хотя именно такой вид считается вПитере интеллигентным), чтосущество, продающее пирожки, как-то грустно вздохнуло иприняло очертания грубо крашеной блондинки лет пятидесяти свъевшейся косметикой вокруг глаз.
        - Почём пирожки, женщина, - спросил Лёша ивежливо улыбнулся.
        Продавщица чутьли некокетливо поправила свой грязный колпак и, кашлянув врастрескавшийся докрови кулак, ответила:
        - Срисомсмясом - пять, скартошкой - три, скапустой - тоже три, - онаещё раз посмотрела наЛёшину седую голову ипочему-то добавила: - носрисомсмясом - ненужно, скартошкой вкуснее, - инемного покраснела.
        Лёша стал рыться вкармане инашёл последние три рубля:
        - Скартошкой, пожалуйста, - и,улыбнувшись ещё раз, пошёл прочь вметро…
        Придя наработу, Лёша был несколько удивлён представшей перед его взором картинкой: всамом магазине было тихо ипусто, новкаптёрке убосса жужжал целый азербайджанский улей.
        Какие-то люди, вкепках ибез, тозаходили кбоссу, товыбегали наружу, необращая наЛёшу никакого внимания. Часто звонил телефон, идаже прибывали факсы. Самого босса небыло видно, зато было отчётливо слышно, какон кричит иругается по-азербайджански, иногда, правда, вставляя своё любимое русское выражение - «ёбаный карась».
        Лёша притаился всвоём углу ипритворился, чтоего нет, апотом, согревшись, чтоон проверяет накладные запоследний квартал. Ондаже увидел себя будто состороны, каквнекоем фильме:
        Алик Мухамедович подкрадывается кнему сзади скинжалом вруке иорёт истошно:
        - Чтоты делаешь, ёбаный карась? Изаэто я те деньги плачу?!
        АЛёша поворачивается кнему безстраха исдостоинством говорит:
        - Я,Алик Мухамедович, проверяю все накладные запрошлый квартал. Намже вчетверг налоговую декларацию подавать, вотя ипроверяю…
        Кинжал падает изрук пристыженного Алика Мухамедовича, ион, грубо почёсывая лысину подкепкой, отвечает:
        - Ну,тогда ладно, тогда хорошо, тогда заходи, брат, комне вкабинет, яте там зарплату выписал…
        Насамом деле Лёша непроверяет накладные, апросто висит наинете. Клик, иклик, иклик - щёлкает его весёлый маус. Пройдя дозором полюбимым сайтам, онзалез проверить почту. Егопоразило, чтовего ящике, всегда полном-переполном, висела только одна мессяга. Небыло там обычных звонких заглавий типа «Пятнадцатилетнюю Олю ебут вжопу два грузина иишак»; небыло изавлекательных «Только унас вмагазине вы можете купить новый лэптоп поцене двух старых десктопов».
        Было единственное сообщение свитиевато-длинным подзаголовком:
        «Длябогобоязненных есть место спасения - сады ивиноградники, иполногрудые сверстницы, икубок полный. Неуслышат они там ниболтовни, ниобвинения волжи…»
        Лёша почему-то подозрительно осмотрелся посторонам: вокруг него стояли дешёвые диваны, заокном шёл всё тотже питерский дождик, авкаптёрке босса неожиданно стихло.
        Лёша стал водить вокруг своей мессяги курсором инеожиданно длясамого себя кликнул налевую педальку. Открылось окошко скомандой «Закрыть». Лёша кликнул нанего, номессяга странным образом незакрылась инеиспарилась, какиполагается, зато изменился подзаголовок. Теперь он гласил:
        «Иникак несчитай тех, которые убиты напути Аллаха, мертвыми. Нет, живые! ОниуГоспода Своего получают удел, радуясь тому, чтодаровал им Аллах изСвоей милости».
        «Живые, значит», - подумал Лёша иещё раз попробовал «закрыть» мессягу. Безуспешно. Онпопытался выключить сам комп, однако старенький Делл «завис» иневыключался. Лёха встал из-за стола, подошёл кзашторенному дождём окну инервно закурил.
        Летшесть назад он попал вкомпанию, тамон влюбился, очень сильно, тамже попробовал то, чтопросебя называл «прививками» или«капельками». Нето чтобы он занимался этим каждый день, отнюдь нет. Емусовершенно нехотелось стать бледным трясущимся нарком спрозрачными глазами. Просто иногда, отслучая кслучаю. Вроде могу бросить, когда захочу. Темнеменее, впоследний год глюки стали приходить кнему всё чаще ичаще. Вот, опятьже, сегодня…
        Лёха, недокурив, выбросил толстенькую ещё беломорину вфорточку иподошёл ккомпу. Мессяга так ивисела, иЛёха решительно кликнул нанеё дважды правой педалькой мышки. Мессяга неожиданно открылась, иэкран залил ярко-зелёный свет, неоставив даже сантиметра рамке браузера.
        - Эхты, Кузя, загубил комп, - вздохнул Лёха истал мысленно прикидывать, восколько ему это обойдётся.
        Нозелёный свет небыл столь мёртвым, какему показалось сначала. Изнего стали проявляться контуры, некий рисунок, пока, наконец, непроступило изображение лежащей напёстром ковре девушки вкаком-то замысловатом крылатом платье. Влевом углу экрана появился пропавший было курсор.
        Лёха осторожно кликнул надевушку, иона тутже ожила, зашевелилась и, приподнявшись налокте, стала смотреть прямо Лёше вглаза.
        Всёэто было настолько удивительно…
        Лёша, склонив голову немного набок, каксобака, стал рассматривать девушку, затем кликнул почему-то наеё губы. Девушка смешно встряхнула своими каштановыми, почти чёрными, кудрями иприблизилась кнему стой стороны экрана. Совсем близко Лёша увидел её зелёные, весёлые глаза, очень тонкий нос илёгкий мальчишеский подбородок.
        Теперь Лёха кликнул наеё грудь, идевушка, заразительно рассмеявшись, отскочила вглубь экрана. Тутже влевом верхнем углу появился квадратик дополнительного окошка, девушка будто спряталась заним. Всамом окошке, какнистранно, были стихи:
        Чаровница мне предстала, наменя взглянула смело,
        Приоткинув покрывало, брови прихотливо вздела.
        Очарован был я разом, исмекнула чаровница:
        Отняла иум, иразум, душу мне сожгла итело.
        Лёша всячески пытался закрыть окошко, нооно выскакивало снова иснова, закрывая собой смеющуюся зеленоглазку. Тамже пульсировал курсор, предлагая вписать текст.
        «Во, ёпть, напридумывали», - подумал Лёша ивпечатал первое, чтопришло наум:
        Плавно Амур свои волны несёт,
        Ветер сибирский им песни поёт.
        Тихо шумит надАмуром тайга,
        Ходит пенная волна,
        Пенная волна плещет,
        Величава ивольна.
        Окошко тутже пропало, анаэкране появились уже две девушки, похожие друг надружку каксёстры. Онивплотную приблизились кэкрану истали приветливо улыбаться Лёше, затем скинули вкаком-то странном танце свои крылообразные платья иостались ввоздушных пёстрых шароварах, обнажив крупные спелые груди. Груди были большими вмеру, нонетакими противными, какусиликоновых девиц самериканского сайта «Big Melons», пароль ккоторому ему подарили надень рождения. Небыло этих отвратительных пупырчатых сосков, коровообразных боковых складок. Груди девушек сзелёного сайта торчали вверх ивперёд, какпаруса фрегатов изего детства, плывущих вволнующую будущность Острова Сокровищ.
        Отволнения Лёша сглотнул слюну икликнул нашаровары.
        Обедевицы засмеялись дружно изаразительно, авлевом углу появилось окошко состихами:
        Встают облака голубые надсиней равниной морской:
        Плавучие думы влюблённых, забывшие сон ипокой.
        Тыскажешь: нежданные льдины помчались потихой реке.
        Взревели там черные вихри, тамвздыбился смерч золотой.
        Дождем облака разразились, ивнебе распалась их цепь.
        Смотри: неслоныли пасутся вдалекой степи голубой?
        Они - словно ржавые пятна наглади китайских зеркал
        Ильбеличий мех наатласе, горящем живой бирюзой…
        Лёша почувствовал, какремень болезненно стягивает его живот, онрасстегнул ремень, иштаны приятно обмякли. Теперь он точно знал, чтонужно делать, и, даже непытаясь закрыть окошко, вписал свою порцию стихов:
        Там, гдебагряное солнце встаёт,
        Песню матрос обАмуре поёт.
        Песня летит надширокой рекой,
        Льётся песня широко,
        Песня широко льётся
        Инесётся далеко.
        Окошко пропало, иЛёша увидел стайку обнаженных девушек. Онизабавно прятались друг задружку ихохотали, просто заливались…
        Правая рука Лёши давно уже погрузилась вширинку, левая контролировала курсор. Собственно, никуда кликать Лёша несобирался, покрайней мере вближайшие пять минут, нодевицы вдруг перестали смеяться ишмыгнули вполутёмную арку, открывшуюся позади них. Одна изних, кажется, та, которую он увидел первой, поманила его пальчиком.
        Лёшу переполняла приятная волна возбуждения, готовая вот-вот выплеснуться наружу, ноей суждено было отступить: наэкране осталась только полутёмная арка.
        «Вот, блин, западло», - подумал он ивынул руку израсстегнутых штанов. Емуничего неоставалось, кактолько кликнуть наэту чертову арку, изкоторой всё ещё раздавались девичьи хихиканья. Оннеособенно удивился, когда наэкране появилось квадратное окошко, вкотором сухо ипо-английски сообщалось:
        ENTER REGISTRED MEMBERS
        Чуть ниже, какпонял Лёха, начиналась регистрационная форма:
        1.Кто ВашБог?
        2.Кто Ваш Пророк?
        3.Какая уВас религия?
        Этабыла какая-то странная регистрационная форма, иЛёха долго тыркался, чтобы понять, вчём тут суть. Витоге, онбыл очень удивлён, обнаружив, что, посути, должен стать мусульманином, чтобы получить пропуск вполутёмную арку, изкоторой всё ещё доносился неприличный шёпот исмешки.
        Сама процедура небыла сложной, нужно было произнести Формулу Исламского Свидетельства, по-арабски - Шахада.
        «Ашхаду алля иляхаилляЛлах ва ашхаду анна Мухаммадан расулюЛлах».
        Затем - внести своё имя вспециально предназначенную дляэтого табличку - вот, собственно, ивсё. Витоге наэкране должна появиться надпись:
        «Хвала Всевышнему. Яуже мусульманин».
        Лёша внёс вквадратик имя своего босса - Алик Мухамедович Байранов икликнул на«Хвала Всевышнему. Яхочу стать мусульманином», ноничего непроизошло. Шёпот ихихиканье так иоставались надальнем плане. Онвнёс ещё пару имён своих приятелей: Диму Рошаля иВасю Серёдкина (почему именно их?). Результат - всётотже.
        Каким-то странным образом Лёша понимал, чтопока он невнесёт своего собственного имени инепроизнесёт Шахиду, арка длянего будет закрыта. Лёша неверил вбога, неисповедовал никаких религий, ноон точно знал, чтовмире есть логика событий, ивредкие минуты, такие каксейчас, былвсостоянии осознать эту логику, причаститься кней.
        Согласно этой логике, емусуждено было сегодня стать мусульманином икончить наэтих девиц.
        «Хуйсним», - подумал он, впечатал вбокс своё имя - Кузя Бармотин, закрыл глаза, сосредоточился идовольно громко, кактого требовала инструкция, произнёс Шахиду:
        «Ашхаду алля иляхаилляЛлах ва ашхаду анна Мухаммадан расулюЛлах».
        Девичий шёпот тутже замер, несколько секунд было очень тихо, и, когда Лёша открыл глаза, наэкране золотыми буквами позелёному полю светилось поздравление:
        Дорогой Кузя Бармотин!
        Пусть мы невидим тебя, нодлявсех мусульман ты стал очень близким идорогим человеком. Ведь вБудущей жизни, вРаю Творца всего сущего, мусульмане будут роднее друг другу, чемкровные братья вэтой проходящей жизни.
        Мыпоздравляем тебя сэтим важнейшим событием твоей жизни. Только благодаря этому Всемилостивый Аллах даровал тебе вечный Рай. Воистину, тот, ктоврезультате духовного поиска пришёл квере вАллаха, отмечен особой любовью своего Господа. Сослов Посланника Аллаха, лучшего изтворений Всевышнего Бога (даблагословит его Аллах иприветствует), мызнаем, чтоВсевышний прощает тебе все прежние грехи. Тебя ждёт большая награда ивечное блаженство вблизи Всемогущего Создателя. ВСудный день мы будем свидетельствовать, чтоты был истинно верующим.
        Неуспел Лёша прочесть поздравление, какуслышал шаги босса. Вруках Алика Мухамедовича небыло кинжала. Онвыглядел грустным иподавленным.
        - Какдела, Лёш? - спросил он идаже положил свою тяжёлую горячую ладонь Лёше наплечо.
        - Да,я вот тут… - Лёша испуганно вскочил ихотел было что-то соврать поповоду всё ещё хихикающих девушек вглубине монитора.
        Алик Мухамедович приказал ему знаком помолчать, потом взглянул наэкран, потом - Лёше вглаза:
        - Лёш, яте когда последний раз зарплату платил?
        - Вначале августа, уменя всё записано, - Лёша засуетился, чтобы достать свой табель изящика стола.
        Алик Мухамедович опять остановил его знаком:
        - Но-но-но, - затараторил он вполне дружественно - ятебе верю. Изнаешь что, - тутАлик Мухамедович достал извнутреннего кармана пачку денег ипротянул ему, несчитая, - вот, возьми.
        Лёша механически пересчитал деньги:
        - Алик Мухамедович, тут700долларов, чоточень много.
        - Возьми, возьми, какие счёты между своими? - Алик Мухамедович стал возмущённо махать руками идаже оживился приэтом. - Яте вперёд плачу, ктознает, чтоснами будет завтра?
        Лёша положил деньги вкарман. Онневерил, чтовсё это происходит наяву.
        - Знаешь что, Лёш, тыщас вот что, - езжай кмаме, отдай деньги. Ачасиков всемь приезжай вмагазин, уменя ктебе очень серьёзный будет разговор. Приедешь?
        - Ну,конечно приеду, Алик Мухамедович, какнеприехать…
        - Унас стобой вбизнесе неприятности. Нужен твой совет, помощь нужен. Будешь помогать?
        Лёша посмотрел насвоего низкорослого босса, покрывшегося зачетыре часа после бритья стальной щетиной, наего каучуковые дикие глаза.
        - Конечно, Алик Мухамедович, вывполне можете наменя положиться.
        - Вотихорошо, - Алик Мухамедович довольно сильно хлопнул Лёшу поплечу ипрактически вытолкал его измагазина.
        Изкаптёрки вышел очень похожий насвоего дядю-босса некий Аладвар Байранович. Онгромко почесался подкепкой изевнул, затем подошёл ккомпу истал ругаться по-азербайджански:
        - Твой русский идиот ушёл иоставил программу совсеми нашими накладными открытой. Ктоэто будет закрывать?
        Алик Мухамедович стоял уокна исмотрел надождь. Необорачиваясь, онответил племяннику по-русски:
        - Непизди, ёбаный карась…
        Лёша непоехал кмаме. Онпозвонил Мишеньке, ноего небыло наместе. Лёша позвонил ещё впару мест итолько кпяти купил, наконец, четыре ампулы. Онпоймал частника ипоехал домой. Тамон застал сестру, убиравшуюся вего комнате; онпоругался сней, и, когда всё уже было готово для«прививки», обнаружил, чтовремя - полседьмого. Емунужно было ехать обратно вмагазин.
        Оннежно посмотрел наампулы - онилежали вспециальной шкатулке, тесно прижавшись друг кдружке, словно мышата. Если он притронется сейчас хоть кодной…
        «Ёбаный карась!» - выругался Лёша вслух и, достав изкармана остаток утреннего пирожка скартошкой, засунул его врот, чтобы доказать самому себе, вкоторый уже раз, чтоон всостоянии преодолевать свои слабости.
        Онопоздал. Умагазина стояли две машины, обесзаведённым мотором: старенький джип Алика Мухамедовича игазель снепитерскими номерами. Алик Мухамедович высунулся изджипа иуказал ему нагазель:
        - Яуж думал, тынепридёшь.
        Лёша виновато улыбнулся иполез вмашину. Спереди сидели незнакомые парни вспортивных костюмах, один изних повернулся ивнимательно посмотрел нанего.
        - Привет, всмысле - салям алейкум, - Лёша опять виновато улыбнулся. Угрюмый парень неответил, отвернулся, противно скрипнув сидением. Машина тронулась. Ехали довольно долго, молчали… Лёша даже задремал, емутутже стал сниться сон: девушки иззелёного веб-сайта вышли изсвоей арки изапели:
        Красоты исилы полны,
        Хороши Амура волны.
        Серебрятся волны,
        Славой Родины горды.
        Лёша стал подпевать им, иполучилось очень красиво, немного грустно, нокрасиво… Вдруг он ощутил, чтобезштанов. Пиджак, правда, надёжно прикрывал его срамоту, новсё-таки было очень стыдно. Лёша плотно прижал полы пиджака кголым ляжкам ипродолжал петь:
        Плещут, плещут, силы полны
        Истремятся кморю волны.
        Серебрятся волны,
        Славой русскою горды.
        Сонпостепенно становился неприятным: «Песня оРодине, ая безштанов», подумал Лёша иприказал себе проснуться, итутже проснулся.
        Именно вэтот момент машина остановилась. Приехали.
        Угрюмые парни всё также молча вышли измашины, Лёша тоже вышел иосмотрелся. Ониприехали накакой-то пустырь. Вдалеке справа маячили кривые коробки новостроек. Дождик пошёл сильнее.
        Глупо было вот так вот молча стоять поддождём. Лёша залез обратно вмашину, тамунего был зонтик. Когда он выбрался оттуда ираскрыл смешной, украшенный цветами икакими-то райскими птицами зонтик, кнему подошёл всё тотже мрачный парень, смачно сплюнул всторону инеожиданно спросил:
        - Стрелять-то умеешь?
        - Стрелять? - удивился Лёша.
        - Ну,вощем, на, держи нах, - парень протянул ему нечто тяжёлое.
        Лёша впервые вжизни держал вруках пистолет, иему это как-то совсем ненравилось. Онрешил было потихоньку выкинуть его вкусты, нотут слева, изкромешной тьмы пустыря показались два огонька. Ониприближались всё ближе иближе, иЛёша даже стал различать контуры огромной, видимо, чёрной машины.
        - На«Хаммере», блять, хуярят, - негромко сказал кто-то слева отЛёши исплюнул.
        Чёрная машина остановилась метрах впятидесяти отних изамерла. Лёша хотел переложить зонтик изправой руки влевую, ноему мешал пистолет. Засуетившись, онинезаметил, какнаборту «Хаммера» блеснули беленькие звёздочки выстрелов…
        Ал-джанна кузи бармотина
        Сказка пятая
        ТЕПЕРЬ Лёха Бармотин тихо сидел накорточках посередине, какему казалось, бесконечного лабиринта, изкоторого он безуспешно пытался выбраться последние часадва.
        Кудабы он нишёл, всёбыло одно итоже: невысокие, всего метра два ввысоту неровные пористые стены изпемзы иличёрт его знает чего. Между ними - узкие извилистые проходы, подногами - галька, песок ивсё таже пемза.
        Вконец измучившись нестолько ходьбой, сколько раздражением, Лёха сел накорточки истал думать опоследних событиях своей жизни.
        «Гдеже я, ёлыпалы?» - думал Лёха, ощупывая стены лабиринта. Унего вдруг стала болеть грудь, особенно одно место ближе кплечу, ипотом - другое, чуть ниже. Одет он был всё втеже старенькие джинсы ивельветовую куртку, только зонтика небыло.
        «Гдеже зонтик-то, ёлыпалы?» Зонтик, правда, емубыл ненужен: дождь прекратился, превратившись внекое серое месиво вроде тумана.
        Оносмотрел грудь - синяков вроде нет. Зато совершенно перестали болеть зубы. Лёха давил их языком - нет, нешатаются, ктомуже пропало ощущение «надутости» вдёснах.
        «Чудеса, блин. Ивсё-таки, гдеже я? Вроде мы приехали накакой-то пустырь, Алик Мухамедович сплемянником иещё эти два парня. Один всучил мне пистолет. Гдеон? Потом подъехал какой-то Хаммер…»
        Лёха отметил, чтопривсей хаотичности лабиринта, часть проходов идут чуть-чуть наверх, ачасть - будто вниз. Емупришла вголову мысль, чтонужно попробовать выбирать проходы, которые идут наверх - хоть какая-то система.
        Онтутже встал ипошёл. Оншёл всё быстрее ибыстрее, апотом даже полетел. Лететь было очень удобно иинтересно.
        Довольно скоро он оказался навершине холма, иперед ним открылась чудесная картина: огромный город, весь белый-белый, апосередине - огромное серое здание сзолотым куполом.
        Лёша сел наземлю, зачарованный красотой храма ибелого города. Ондаже увидел людей, ониходили вдоль стены храма, иногда останавливаясь иразговаривая друг сдругом.
        Среди них один силуэт показался Лёше очень знакомым, онвсмотрелся повнимательней иувидел его совсем близко - ну,конечноже, этоДима Рошаль, скоторым когда-то, чёрти знает когда, онисколотили группу идаже играли один концерт сКурёхиным, потом Дима уехал вИзраиль.
        - Димон, ёпть. Алё! - заорал Лёша изовсехсил.
        Приятель Лёши толи неуслышал, толи непожелал обернуться. Одет он был как-то странно: вкакую-то больничную робу ишлёпанцы, ктомуже, наголове унего лежала какая-то книжка.
        - Этоя, Лёха, - продолжал орать он, - ятожетут!
        «Ятоже тут, ятоже тут», - отозвалось где-то вгруди уЛёши. Онещё раз посмотрел всторону города ихрама ивдруг ясно осознал, чтоумер, чтогрудь болит именно втех местах, гдекоснулся ангел смерти Азраил, ичто именно кнему нужно теперь обратиться.
        Онтакже понял смысл лабиринта, вкотором находился. Лабиринт отнюдь небессмысленно-бесконечный, онбыл сотворён создателем помилосердию своему, чтобы дать возможность таким, какЛёха, придти всебя после смерти, дать им возможность оправиться. Осознать, чтопроизошло сними.
        Душа Лёхи вдруг переполнилась благодарностью ксоздателю лабиринта, создателю всего живого инеживого.
        - Бисми Ллахи рахмани рахим[1 - Воимя Аллаха милостивого имилосердного.], - воскликнул он очень громко.
        - Инша Алла[2 - Дасбудется воля Аллаха.], - услышал он вответ.
        Тамвнизу, гдетолько что он видел город ихрам исвоего приятеля Диму Рошаля, простиралось красно-бурое месиво. Лёха понимал, чтодаже смотреть нанего означало сгорать внём. Онстал смотреть прямо перед собой иувидел луч зелёного цвета, тонкий волшебный луч. Почему-то Лёша знал, чтоэто иесть мост Сират, онустремился кмосту иполетел.
        Лёша остановился только перед самым мостом, чтобы перевести дыхание. Оставаться долго вот так вот перед мостом было нельзя. Онпонял, чтоунего есть только несколько мгновений, чтобы проститься спрошлой своей жизнью. Лёша оглянулся назад иувидел свой магазин, затем - родную хрущёвку напроспекте Космонавтов, маму, сестру ипочему-то большую алюминиевую ложку, изкоторой ел вдетстве. Больше времени небыло. Лёха повернулся лицом клучу ипроизнёс:
        - Илля лла-аа, ваМухаммад расул иля-ах фатиху[3 - Нетбога, кроме Аллаха, иМухаммед - пророк его (первая сура Корана).].
        МечСираха втянул Лёху всебя, ион устремился вперёд сквозь его нежно-зелёный свет.
        Купаться иплыть взелёном свете было так приятно, такспокойно…
        Вокруг Лёши были ангелы. Онневидел их, ноточно знал, чтоони рядом. Ангелы улыбались Лёше иназывали его ласковыми именами:
        - Ктоэто такой красивый, ктоэто унас такой хороший?.. Этонаш Кузя, Кузя Бармотин.
        - Ктоже такой унас смелый, ктоже унас такой честный?.. Этонаш Кузя, нашКузя Бармотин - шахид.
        - Ктоэто такой унас талантливый, ктотакой добрый исправедливый?.. ЭтоКузя Бармотин, поэт. Наштакой талантливый Кузя Бармотин.
        - Гы-гы-гы, - смеялся Лёша, обнимая зелёный свет, вдыхая его, загребая ладонями иприжимая ксердцу. - Ачто увас тут ещё есть? - Лёша обратился кангелам.
        - Ачтобы ты хотел, Кузя наш, Кузя - поэт ишахид? - отвечали ангелы.
        - Ну,я незнаю, - Кузя стеснялся спросить, ангелы почувствовали это ирассмеялись:
        - Чегоже хочет наш Кузя, нашКузя Бармотин, чтопопросит он уАллаха, дасвятится имя его ввеках?
        - Знаете, ясегодня утром видел девушек, тамещё такая арка была… Ониочень красиво пели, - Лёша имел ввиду совершенно другое, нопроэто было неудобно спрашивать напрямую.
        - Кузя наш, Кузенька, аты попроси Всевышнего, помяни имя его вцарстве Барзах.
        - Японял вас, ангелы, понял вас, хорошие.
        «Какие всё-таки классные существа - этиангелы», - подумал Лёша ипроизнёс молитву Мунаджат. Побывав взелёном свете, онвоспринял все молитвы, всеязыки ивсе законы шариата, имногое-многое другое.
        Зелёный свет вокруг него насекунду стал интенсивней, апотом вдруг словно прилип кего телу, иЛёша очутился всимпатичном, вполне земном саду.
        Что-то похожее он видел вдетстве вПицунде: волосатые пальмы вдоль аллеи стёплым жёлтым песочком, чуть впереди - небольшой фонтан, окружённый цветочными клумбами, очень синее небо надголовой.
        Прежде всего Лёша ощупал себя. Всёбыло наместе, иничего неболело. Мало того, еговялые интеллигентские руки стали прочными имускулистыми, пропал безследа наметившийся уже животик, ноги налились силой ибодростью. Лёха точно знал, чтоможет бежать марафон, иприэтом даже невспотеет.
        Одет он был вкакой-то уж очень праздничный костюм: довольно длинный расшитый золотом сюртук, плотно стягивающий его грудь, зелёный широкий пояс втон сюртуку, также расшитый золотой ниткой, просторные красные шаровары имягкие удобные туфли. Наголове его красовалась ослепительно белая чалма, украшенная крупным зелёным изумрудом.
        - Ох,нехуяж себе! - вырвалось уЛёши, ион захохотал, каксумасшедший.
        Вдоволь насмеявшись надсобой, онпошёл поаллее кфонтану. Заним виднелись ещё две аллеи: одна уходила вниз, видимо, креке, адругая вела кдворцу. Лёша пошёл понаправлению кдворцу, который оказался нетаким уже ибольшим, чуть больше среднесоветского крымского санатория. Удивительно другое: внешние стены дворца были просто усыпаны драгоценными камнями, ониаж светились. Слева отдворца высилась мечеть сминаретом, между ними - ещёодин фонтан. Лёша подошёл поближе кдворцу исудивлением узнал арку. Именно эту арку он видел сегодня утром назелёном веб-сайте.
        - Теперь понятно, - сказал Лёша довольно громко ихлопнул владоши.
        Тутже изполутёмной арки выбежал кудрявый юноша вярко-жёлтых одеждах иплюхнулся наколени перед Лёшей:
        - О,великий шейх, господин мой, благословен ты вочах Аллаха, дасвятится имя его ввеках, - сказал юноша, неподнимаясь сколен.
        Лёша вдруг почувствовал, чтоможет легко взять юношу зашкирятник иподнять безвсяких усилий. Такон исделал. Каковоже было его удивление, когда он узнал вюноше некого Гусейна Алимова, бывшего сокурсника поистфаку ЛГУ. Когда-то он писал дляГусейна курсовые, десять рублей залист. Еговыгнали закакие-то безобразия вобщаге, после чего он отправился обратно вБаку, ксвоему высокопоставленному папе. Лёшу выгнали счетвёртого курса зато, чтоон являлся участником «политически незрелого музыкального коллектива».
        - Гусик, тыли это? - спросил Лёша юношу вполне дружелюбно.
        - Яваш раб, слуга ивиночерпий, - ответил юноша, неподнимая глаз.
        - Далана тебе, успокойся, - Лёша поставил Гусейна наноги, нотот опять плюхнулся наколени. Лёша сел по-турецки наземлю перед ним. - Яинезнал, чтоты тоже - того, всмысле, дуба дал, - тутон опять захохотал.
        - О,мой господин! - Гусейн всё ещё несмел поднять глаза наЛёшу.
        - Ну,чо ты тут валяешься? Кте, можно сказать, шахид пожаловал, аты хуйнёй страдаешь. Ну-ка, вставай! Ктотут ещё изнаших? Мнеговорили - Лана, ещёнапятом курсе, отрака… Ктоещё? - Лёша стал вспоминать общих знакомых.
        - О,мой господин! Здесь всё ввашем владении, вытут один. Алла юраххиб бик, только вы иАллах. Яже ваш слуга, вашраб, виночерпий Гусейн.
        - Разты, блин, мойраб, топрекрати валять дурочку ипокажи мне, чтоздесь икак.
        - Слушаюсь иповинуюсь, мойгосподин, - Гусейн встал наноги, поклонился Лёше иуказал надворец. - Этот дворец выполнен изредчайших драгоценных камней ижемчуга, - начал Гусейн, почему-то нараспев. - Внём семьдесят помещений изкрасного яхонта, вкаждом помещении - семьдесят комнат иззелёных изумрудов, вкаждой комнате - ложе, накаждом ложе постелены семьдесят постелей всех цветов, накаждой постели - жена избольшеглазых чернооких. Вкаждой комнате накрыт стол, накаждом столе - семьдесят видов еды. Вкаждой комнате - семьдесят слуг ислужанок. Икаждое утро верующему даётся такая сила, - тутГусейн взглянул напояс Лёши, - чтоон может справиться совсем этим.
        - Понятно, значит, вдень я должен трахнуть триста сорок три тысячи гурий исъесть двадцать четыре миллиона блюд. - Лёша подивился, какловко он посчитал всё это дело вуме. - Ну,атам что? - онуказал нааллею, ведущую вниз.
        - Атам, мойгосподин, протекают четыре реки. Одна - изводы непортящейся, другая - измолока, вкус которого неменяется.
        - Втом смысле, чтонекиснет молочко? - уточнил Лёша.
        - Угу, мойгосподин, третья - извина, приятного дляпьющих, четвёртая - измёда очищенного.
        Лёша опять захохотал:
        - Слышь, Гусик, тысомной вунивере учился, давай я те загадку восточную загадаю: вотскажи, ккакой реке я, Кузя Бармотин, человек русский, ноприэтом шахид ипоэт, пойду впервую очередь?
        Гусейн впервые взглянул вЛешины глаза идаже улыбнулся:
        - Квинной, мойгосподин…
        - Молодец, Гусик. - Лёша потрепал его порыжеватой шевелюре (мать Гусейна была русской). - Помнишь, внаше время модно было: «Отведите меня креке…», гы-гы-гы-гы.
        Лёша скинул свою чалму, расстегнул сюртук, обнял Гусейна заплечи, иони пошли поаллее, ведущей вниз, креке.
        Пока шли, Лёша очень подробно рассказал Гусейну подробности своего последнего дня наземле. Гусейн слушал очень внимательно, ноуЛёши почему-то создалось впечатление, чтоГусейн всё отлично знает ибезего рассказа.
        Песчаная аллея сделала свой последний поворот ивывела их напросторную площадку, почти площадь, сделанную, какидворец, издрагоценных камней, золота исеребра. Ониподошли ккраю, иперед ними открылась изумительная картина: площадка будто зависала ввоздухе, аподней струились четыре мощных потока, переплетаясь, нонесмешиваясь между собой. Один - молочно-белый, другой - изумрудно-прозрачный, третий золотистый ичётвёртый красно-бурый. Онивеличественно уходили вголубое небо, несоздавая никакого шума.
        - Правда круто? - неожиданно спросил Гусейн.
        - Непросто круто - охуительно, - восхитился Лёха.
        Какое-то время они стояли молча, созерцая небесные реки…
        Неожиданно Лёша широко раскинул руки и, страстно воскликнув: «Легалиб илля Лла» («Нетпобедителя кроме Аллаха»), бросился вниз, вкрасно-бурый поток, величаво протекающий подним.
        Винная река подхватила Лёшу, вызвав внём ощущение чего-то очень знакомого, полузабытого иродного. «Неужели тридцать третий портвейн? - подумал Лёша, жадно глотая бурую жидкость. - Вотбы мой папа порадовался».
        Лёша вспомнил своего мрачного папу, умершего лет десять назад вовремя обеденного перерыва назаводе «Красный Треугольник», вполне возможно, именно состаканом вот этого самого портвешка втридцать три оборота. «Быть может, онтоже где-то здесь, может, яего даже увижу…»
        Лёше вдруг стало грустно, ион, практически безусилий, выпрыгнул извинной реки наплощадку, давсебе обещание приходить сюда часто. Затем он приказал Гусейну раздобыть где-нибудь ведро инаполнить его «изречки, навсякий пожарный».
        - Увас водворце - великое множество вина, - удивился Гусейн.
        Лёша довольно строго посмотрел нанего:
        - Слышь, тытут виночерпий иликто?
        - Виночерпий, мойгосподин, - извинился Гусейн идаже плюхнулся наколени.
        - Тогда черпай, анефилософствуй! - заорал нанего Лёша идаже хотел дать ему подзатыльник.
        Гусейн довольно быстро убежал куда-то, аЛёша решил было раздеться ипросушить одежду, но, ксвоему удивлению, обнаружил, чтоего одежда, волосы ивсё остальное совершенно сухи идаже непахнут портвейном. «Круто, - подумал Лёша, - действительно круто».
        Темвременем Гусейн появился наплощадке снеким подобием ведра, сделанного, какивсё тут, изжемчуга, золота идрагоценных камней. Лёшу это очень рассмешило, ион, непереставая хохотать, выкинул Гусейна сведром ввинную реку. Через секунду Гусейн появился наплощадке вполне сухой, нонемного испуганный, введре плескался портвейн.
        - Нучо, Гусик, теперь подевочкам?
        Гусейн утвердительно мотнул головой.
        Пока шли обратно кдворцу, помирились. Лёша время отвремени останавливался ивыпивал портвешка прямо изведра. Предлагал иГусейну, нотот отказывался. Подошли всё ктойже арке. Наземле всё ещё валялась Лешина чалма, онподдал её ногой, почему-то подумав, чтоона вполне может служить футбольным мячом. Онбыл совершенно уверен, чтофутбольных мячей враюнет.
        Чалма подкатилась непосредственно карке. Лёша вдруг тяжело вздохнул иобернулся. Фонтан, алея, цветы ипальмы источали покой.
        - Хуйсним, - сказал он громко и, вдарив почалме ещё разок, зашёл водворец.
        Онпопал вдовольно просторный полутёмный зал, посередине которого располагался квадратный бассейн сзёлёными исиними узорами надне. Почти всё пространство вокруг было устлано коврами, настенах горели факелы имасляные светильники, нуи, конечноже, невразумительное количество драгоценных камней повсюду. Где-то громко капала вода.
        Вдоль трёх стен стояло множество буквально заваленных жратвой столов, атакже маленьких жаровен, накоторых что-то заманчиво скворчало. Аппетитно пахло жареным мясом ифруктами. Учетвёртой стены располагалось огромное ложе сомножеством подушек, подушечек имузыкальных инструментов. Лёша уверенно прошёл вокруг бассейна, постучав ногой поколоннам, затем осмотрел столы ижаровни итолько потом подошёл кцарственному ложу:
        - Ачто, неплохо, - сказал он Гусейну, который тутже учтиво поклонился.
        Кактолько Лёша плюхнулся наложе, отовсюду зазвучала мягкая музыка, неслышно открылись боковые двери, изкоторых взал стали выходить девушки, одетые вразноцветные шёлковые платья. Всеони что-то несли вруках: кубки, кувшины, блюда, подносы, чайники, кальян ипросто какие-то цветы ибезделушки. Водной изних он узнал именно ту, зеленоглазую икудрявую.
        Лёша вскочил сложа ибросился кней:
        - Салямалекум, деушка, этоя, Кузя, всмысле, Алексей Бармотин, мысегодня свами поинтернету общались.
        - О,Кузя, мойгосподин, мойповелитель! - девушка упала наколени иобняла его ноги - Слава Аллаху всемогущему, чтоон привёл тебя комне, любимыймой!
        Лёше стало так приятно, таксладко, такстрашно:
        - Какхоть зовут тебя, зеленоглазка?
        Девушка, невставая сколен, подняла свои глаза иулыбнулась точно так, кактогда утром, когда он писал ей стихи:
        - ЯРубаб, мойгосподин, твоя раба, поступай сомной, какпожелаешь.
        Лёша был очень растроган идаже почувствовал нечто вроде подступающих слёз - сильно защекотало вносу:
        - Рубаб, какое красивое имя, - неожиданно длясебя Лёша заговорил стихами:
        Прожита жизнь. Яневидел счастливогодня.
        Нетничего, кроме бед уменя.
        Чтобудет завтра, незнаю. Сегодняшний день
        Празднуй, довольствуясь малым, смиренье храня.
        Рубаб обняла колени Лёши ещё крепче ипрочла ему вот такие стихи:
        Мойгерой луноликий, какдолго тебя я ждала,
        Вечность целую длилась зима,
        Вотты пришёл, нетнаграды ценней,
        Ятебя обнимаю, атеперь ты меня обними поскорей.
        Лёша поднял Рубаб иосторожно понёс её кложу. Положив её наподушки, стал глазами искать Гусейна:
        - Рубаб, адавайте выпьем зазнакомство, вконце-то концов!
        - Адавайте, - ответила Рубаб инежно положила голову ему нагрудь.
        - Эй,Гусик, тычо заснул там, наливай уже! Завас, Рубаб! - Лёша выпил свой кубок залпом. Рубаб, стараясь повторять его движения, сделала также.
        - Знаете, Рубаб, мневоще-то вжизни сдевушками невезло.
        - Ачто так? - Рубаб улыбнулась.
        Лёша задумался, апотом вдруг ответил встихах:
        - Нет, никому неведомы те беды, чтотерплюя,
        Азастенать - такбедами всё небо расколюя!
        Рубаб прижалась кего груди иответила тоже стихами:
        - Какмне утешить тебя, мойгерой?
        Грусть отогнать оттебя, мойдорогой?
        Готова ласкать тебя день я иночь,
        Чтобы печали ушли отнас прочь.
        - Адавайте, Рубаб, ещёвыпьем. Гусейн, ёпть, наливай!
        - Адавайте, согласилась Рубаб.
        Такони пили ичитали друг другу стихи, пока Лёша вдруг незаявил:
        - Рубаб, адавайте комне поедем, ящас комнату наФинбане снимаю, поехали?
        Рубаб засмеялась очень громко, стоявший рядом Гусейн тоже улыбнулся.
        - Ах,да, - осознал свою ошибку Лёша идаже попытался улыбнуться, - слышь, Гусик, утя тут водка есть?
        - Водка? - удивился Гусейн.
        - Ато я чот пью сушняк твой, ауменя - ниводном глазу.
        - Водки нет - отрезал Гусейн.
        - Понятно, - вздохнул Лёша иповернулся кРубаб, - тогда, может, ктебе поедем?
        - Поехали, - сказала Рубаб иочень нежно обняла Лёшу. Обаони неожиданно взлетели ввоздух ипропали вближайшей кложу стене…
        Лёша вполне ясно осознал свой полёт вобнимку сРубаб через стены дворца. Нето чтобы он испугался, ноотнеожиданности немного опешил. Помещение, вкоторое они попали, оказалось чем-то очень похожим на«главный зал», только меньше: теже стены, усыпанные драгоценными камнями, полумрак, посередине - бассейн сзеленоватым дном, вокруг - скворчащие жаровни истолики, заваленные жратвой. Удальней стены - огромное ложе изковров иподушек. Лёша иРубаб плавно опустились наэто ложе, иЛёша так инепонял, ктокого перенес вэтотзал.
        - Рубаб, ятак счастлив, чтовстретил тебя вреале, тысебе непредставляешь, - Лёша стал снимать ссебя одежду.
        - Ая-то какая счастливая, мойгосподин! - Рубаб тоже скинула ссебя верхнее платье.
        - Рубаб, аможно я тебе задам неприличный вопрос? - Лёша снял свои туфли истал уже стягивать шаровары.
        - Да,мой господин, спрашивай, чтотебе угодно, - Рубаб сняла полупрозрачную шёлковую кофту, иеё огромные, ослепительно белые груди выпрыгнули наружу.
        Лёша уставился наеё ярко-красные сосцы, столь совершенные поформе, чтоивправду напоминали крупные рубины.
        - Тыведь - того, всмысле гурия…
        - Ятвоя Рубаб, твоя раба, делай сомной, чтопожелаешь… - онаскромно опустила глаза.
        - Аэто, всмысле национальность такая или… - Лёша пытался развязать свой пояс, ноон был так возбуждён, чтовсё никак немог этого сделать.
        - О,неделай этого, мойгосподин! Пожалей рабу свою, - взмолилась Рубаб иприжалась кего зелёному поясу.
        Лёша почувствовал, какеё обнажённые груди давят его напрягшийся член, онсглотнул слюну:
        - Хорошо, моямаленькая Рубаб, ясделаю, какты говоришь, - онповалил её наковры истал целовать. Онанемного пахла имбирём ивздрагивала после каждого его поцелуя.
        - Войди вменя, мойгосподин, моякуса сгорает отжелания, введи внеё свой мощный зубр.
        Лёша протянул руку идотронулся доеё лона, доеё куса. Онооказалось нетаким ималеньким, скорее наоборот, вполне подстать её грудям, номягким ишелковистым, словно цыплёночек. Онсдавил его сильно, нонежно, так, чтобы сок увлажнил пальцы.
        - О,мой господин, - застонала Рубаб, задыхаясь отстрасти.
        Лёша прижался кней ипрошептал вгорячее ушко необходимую вэтот момент молитву: «Бисмиллахир-рахманир-рахим» («Воимя Аллаха, милостивого ковсем наэтом свете, илишь дляверующих вДень Суда»). Затем напряг своё тело ивошёл вРубаб, нонеполностью, мешала некая преграда.
        - Моиворота плотно закрыты, мойгосподин, - шептала Рубаб, задыхаясь - разруби их своим мечом, яумоляю тебя, мойгосподин, яумоляю…
        Лёша обхватил её бёдра, приподнял её иизовсей силы вошёл внеё ещё раз, теперь уже полностью, покрыв её тело своим… Рубаб завизжала, дёрнулась вбок изатем прижалась кнему, схватив его запояс:
        - О,мой господин, тыподарил мне высшее счастье этого мира!
        Неожиданно Лёша почувствовал, чтоони парят надложем, ритмично раскачиваясь ввоздухе. Рубаб, невыпуская его пояса изрук иобхватив его бёдра ногами, вжимала его всебя судивительной дляженщины силой. Лёша невсилах был больше сдерживать своё возбуждение иизвергся в ёё лоно. Рубаб закричала так сильно идико, чтоЛёша даже испугался. Насекунду ему показалось, чтоэто был неженский крик.
        Наконец, ониплюхнулись опять вподушки. Рубаб наклонилась надним, глаза её переполняла грусть.
        - Первый раз? - спросил её Лёша ипопытался обнять.
        Онаутвердительно качнула головой исмешно, почти по-детски сдула чёлку солба:
        - Янемогу быть больше стобой, мойгосподин.
        - Чтотакое, Рубаб, почему? - Лёша попытался удержать её всвоих объятьях.
        - ЯРубаб, твоя раба, позови меня, ия приду… - онапоцеловала его руки инеслышно взлетела. Онпротянул кней руку:
        - Рубаб, Рубаб! - ноона уже пропала встене.
        Лёша плюхнулся наподушки изакрыл глаза. «Какже так, почему?» - подумалон.
        Вбоковой стене неслышно открылись двери, ивкомнату вошли несколько девушек скувшинами ипринадлежностями длямытья. Лёша открыл глаза иудивлённо следил заих действиями: одна изних, видимо, старшая подошла кнему совсем близко. Вруках унеё был тяжёлый серебряный поднос, накотором лежало белое, расшитое золотой тесьмой, полотенце, отнего чуть заметно поднимался пар. Девушка склонилась надего обнажёнными бёдрами, осторожно взяла его член вруки истала протирать его горячим полотенцем, шепча молитвы иблагословения. Лёша посмотрел насвой «зубр», онбыл испачкан. Бусинки свернувшейся уже крови повисли, как ёлочные игрушки, назавитках его волос впаху исверкали, словно рубины. Даже это было прекрасно вал-Джанне.
        Другая девушка скувшином помогала обтиральщице, наливая вспециальную чашу горячую воду. Лёше очень аккуратно протёрли живот, мошонку ибёдра.
        - Несоблаговолитли мой господин повернуться наживот? - спросила девушка сполотенцем очень тихо.
        Лёша послушно повернулся наживот инемного раздвинул ноги. Горячее полотенце, проехав поего ягодицам, опустилась ниже, врасщелину.
        Пожалуй, этобыло самое приятное враю, - подумал Лёша ираздвинул ноги пошире.
        - Каквас зовут? - спросил он девушку, неповорачиваясь.
        - Яраба твоя, Наргиз, мойгосподин, - ответила девушка, ополаскивая полотенце вчаше.
        - Неторопись, Наргиз, делай всё безсуеты.
        - Да,мой господин, - полотенце ещё раз вошло врасщелину.
        - Аскажи мне, Наргиз, чтотакое случилось сРубаб, чоона ускакала, какошпаренная?
        - О,мой господин! Аллах, дасвятится имя его ввеках, создал нас, гурий, чтобы ублажить вас, овеликий шахид, угодник Аллаха. - Наргиз продолжала протирать Лёшу, кней присоединилась ещё одна девушка. Онамассажировала икры его ног, умащая их чем-то очень приятным, судя позапаху, распространившемуся взале.
        - Ивсё-таки где Рубаб? - спросил Лёша.
        Прохладная маслянистая жидкость коснулось его ягодиц.
        - Такой великий шахид, каквы, мойгосподин, достоин только ласки девственниц, - Наргиз подула наего ягодицы сочень близкого расстояния. - Несоблаговолитли мой господин перевернуться наспину?
        - Апочемубы инет, - ответил Лёша, хотя ему хотелось, чтобы нанего подули ещёраз.
        Онбыл очень удивлён, увидев перед собой несколько гурий, жадно взирающих наего обнаженный иторчащий член.
        - Так, - приказал он - все, кроме Наргиз ивот этой, - онуказал нагурию, массажирующую его ноги, - отойдите.
        Гурии отошли немного, нопродолжали смотреть нанего очень внимательно.
        - Ясказал, отойдите! - Лёша даже привстал налоктях.
        Ониотошли ещё дальше.
        - Нахуй, ясказал, пошли все нахуй, кроме Наргизи…
        Массажистка представилась:
        - Динара.
        - ИДинары. Вымешаете работать. Янепонятно сказал?
        - Да,мой господин, - почти хором ответили гурии иудалились вбоковые входы.
        - Девушка сведром может тоже остаться, - добавил Лёша, немного смягчившись.
        «Да, - подумал Лёша, - везде есть свои трудности», - ихлопнул владоши.
        - Эй,Гусик, ты-то куда пропал, илитя тоже девственности кто-то лишил? - Лёша весело засмеялся своей шутке, гурии присоединились.
        Непрошло иминуты, какГусейн появился взале ипоклонился:
        - Да,мой господин.
        - Что«да,мойгосподин», бухло-тогде?
        Испуганный Гусейн упал наколени:
        - Сиюминуту, мойгосподин, - ипополз задом кдвери.
        - Тристакана незабудь, исушняк вкувшинах ненеси, давай того, сречки.
        - Слушаюсь, мойгосподин.
        Наргиз продолжала массировать его грудь, время отвремени поглаживая её, едва касаясь кожи тонкими смуглыми пальцами.
        - Носней всё впорядке? - продолжал свои расспросы Лёша.
        - Скем, мойгосподин? - Наргиз подула ему нагрудь, почти прижавшись кней.
        - Скем-с кем, сРубаб, конечно!
        «Всё-таки они немного туповаты», - решил длясебя Лёша.
        - Сней всё впорядке, мойгосподин, выможете позвать её влюбой момент, иона придёт.
        Лёша хотел уже было позвать Рубаб идаже открыл рот, новдруг увидел испуганные глаза Наргиз. Онапочувствовала его взгляд итутже уткнулась носом вего живот, потом стала сползать всё ниже иниже. Емубыло немного щекотно, ион стал гладить её волосы. Онибыли некудрявыми, какуРубаб, асовершенно прямыми, смолисто чёрными, отсвечивающими фиолетовым исиним.
        - Мойгосподин хочет подарить мне высшее счастье вэтом мире? - прошептала Наргиз.
        Лёша прижал её голову ксвоему паху:
        - Нет, япросто хочу тебя трахнуть.
        Наргиз вырвалась, еёглаза жадно горели. Мгновенно она скинула ссебя верхнюю одежду, обнажив такиеже крупные, какуРубаб, груди:
        - О,мой господин, делай сомной, чтопожелаешь.
        Лёша подхватил её наруки ипонёс кбассейну:
        - Яжелаю вот здесь, - онопустил её вводу и, плотно обхватив мраморную, сзолотыми прожилками колонну правой рукой:
        «Бисмиллахир-рахманир-рахим», - выкрикнул он громко, иего зубр наполнился силой.
        Онвошёл вНаргиз содного толчка. Оназатрепетала, взвизгнула ипопыталась взлететь, ноЛёша, держась заколонну, прижимал её кшершавой отдрагоценных камней стене бассейна, входя внеё ещё иещё раз. Перед тем, какизвергнуться, онсхватил её голову инагнул вводу - так, чтобы всё её тело было подводой.
        Оннехотел её отпускать, новсёже она вырвалась ипропала, уйдя сквозь дно. Вода вокруг Лёши окрасилась чем-то красным. Необращая наэто внимания, Лёша вышел избассейна, высморкался ипосмотрел всторону покорно стоявшего Гусейна:
        - Ебали мы игурий, - подмигнул онему.
        Лёша пребывал вотличном расположении духа, иему очень хотелось есть - редкое желание запоследние года три. Онподошёл кпервой попавшейся жаровне, схватил снеё покрывшуюся коричневой корочкой курицу иоткусил кусочек. Мясо было наудивление мягким ивкусным, пропитанным острым пахучим соусом. Оноткусил ещё, потом ещё, потом подошёл кследующей жаровне итяпнул оттуда бараньи рёбрышки. Ихбыло очень удобно есть, держа заобгоревшую косточку, особенно приятно было отдирать зубами хорошо прожаренные жилки. Потом была говядина, разваренная вовощной кашице, потом - что-то ещё иещё… Есть было значительно приятнее ипривычнее, чемтрахать гурий.
        «Буду просто есть, вотивсё, - решил длясебя Лёша, - адевственницы идут нахуй».
        Кактолько он подумал огуриях, онитотчас появились взале, гдеон ел что-то похожее напирог смясом иовощами. Лёша перестал жевать иоторвался отпирога. Нанего смотрела довольно высокая крашеная блондинка иулыбалась.
        - Хочешь? - Лёша неопределённо мотнул пирогом.
        - Мойгосподин хочет покормить свою рабу Гульнозу? - гурия подскочила кнему истала есть пирог прямо изегорук.
        Ониочень быстро обсыпались пирогом, иэто было весело, Лёша даже схватил кувшин изрук Гусейна иоблил хихикающую Гульнозу красным вином. Извозюканная гурия выглядела очень аппетитно, иЛёша, продолжая жевать, подмигнулей:
        - Тока чтоб безвоплей осчастье иневзлетать. Явам тут неакробат!
        - Ага, - согласилась Гульноза и, задрав свою юбку, плюхнулась перед ним начетвереньки.
        Лёша пристроился кней сзади и, засовывая себе ией врот сладкие орешки, произнёс молитву: «Бисмиллахир-рахманир-рахим». Егочлен сразуже напрягся, иЛёша, неособенно церемонясь, стал тыкать им вГульнозу, пока, наконец, непопал, куда нужно. Онанекричала, недёргалась идаже неперестала жевать:
        - Поехали, поехали, сорехами, сорехами, - напевал довольный Лёша, тыкая Гульнозу, отчего она забавно вздрагивала…
        Прошло довольно много времени, судя потому, чтоЛёша стал уже узнавать некоторые залы икоридоры. Гурии тоже примелькались, итеперь он практически всех уже знал поименам. Главных было семьдесят две. Всеони очень различались иповнешности, ипохарактеру, нобыло иобщее: прежде всего - огромные груди, ихбыло приятно мять руками ипросто смотреть наних. Потом - глаза: увсех - карие. Увсех, кроме Рубаб, которая была зеленоглазой.
        Главные гурии (жёнами Лёша их почему-то неназывал) одевались броско иярко, были разговорчивы, умели петь, танцевать, играть наразличных музыкальных инструментах идаже рассказывали сказки.
        Укаждой такой гурии было семьдесят служанок, служанки были попроще, песен непели, никаких историй нерассказывали ибольше помалкивали. Трахать их было необязательно, покрайней мере они кЛёше сами неприставали.
        Лёша постепенно привык кжизни вАл-Джанне. Оночень много ел, трахал гурий, иногда выходил всад. Тамон ел фрукты итоже трахал гурий. Однажды он почувствовал нечто вроде усталости, этослучилось именно всаду. Лёша прилёг натёплую зелёную траву, похожую насвященные письмена Корана, истал смотреть внебо. Небыло там нисолнца, нилуны, апросто бесконечный голубой простор.
        Ксвоему удивлению, онзаметил, чтонебо становится темнее. Лёша понял: егопервый день враю заканчивается.
        Онсорвал гроздь винограда, прижал её кгубам, чтобы почувствовать упругость ягод, раздавил их, ощутив свежесть итепло сока, закрыл глаза ипроизнёс слова вечерней молитвы Магреб. Улыбнувшись Рубаб, ласкавшей его ноги, онзаснул…
        Когда он проснулся, надним всё также маячила яркая голубизна. Лёша был голоден, ноесть нестал, анаправился вмечеть, вкоторой ещё ниразу небыл, чтобы совершить утренний намаз. Перед входом вмечеть он скинул свою одежду, оставив только зелёный пояс, совершил омовение и, облачившись вбелую простую одежду ихрам, опустился наколени ивыкрикнул: «Ляббайк, лябайк!» («Вотя перед тобой, оБоже»). Затем он медленно вошёл впрохладную мечеть.
        Пройдя всамый центр, онопустился наколени исотворил утренний намаз, прочтя два обязательных ракаата Фаджр. Лёша собрался было уже уходить, каквдруг сказал очень громко, обратившись кАллаху:
        - Боже, почему я так многоем?
        Ответ пришёл сразу. Лёша удивлённо ощупал свой зелёный пояс: «Неужели… неможет быть…»
        Теперь он точно знал «кактут всё устроено», егопояс шахида - этоего пропуск внастоящий рай, унего остается очень немного времени, чтобы быть самим собой, очень скоро он сам ипояс сольются воедино истанут просто зелёным светом, всёостальное отпадёт, гурии, сад, жаровни, Гусик. Теперь Лёша точно знал, какему следует поступать. «Главное, имнеподдаваться, просто тянуть время», - думал он, быстро выходя измечети, гдеуже собрались несколько гурий, и, необращая наних внимания, стал разматывать свой пояс.
        - О,неделай этого, мойгосподин! - завопили гурии. - Ради Аллаха милостивого, всемогущего, неделай этого!
        Лёша продолжал разматывать пояс. Одна изгурий заныла ивзлетела, другие последовали её примеру, ноЛёшу это неостановило. Емувокруг показалось, чтовокруг него кружатся чёрные птицы. Потом он увидел некоего рыжего урода, между ног которого болтался вялый член, авместо мошонки волосился еле заметный морщинистый бугорок сшрамом посерёдке.
        - Смилуйся, мойгосподин, смилуйся наднами воимя Аллаха, милостивого, милосердного!
        Совершенно голый Лёша тихо лежал вбассейне, время отвремени отхлёбывая портвейн изведра, ивнимательно смотрел наРубаб, начернявый пушок подеё ухом.
        - Расскажи сказку, может, тогда исмилуюсь.
        Вглазах Рубаб загорелась надежда:
        - Знай, оКузя, благородный шахид, чтоМежду Западом иВостоком, вМоскве, возле Тимирязевского парка, вмаленькой однокомнатной квартире, заваленной коробками компакт-дисков, живёт Назим Надиров. Курд понациональности, филолог-курдист, собиратель ииздатель киргизского эпоса «Манас», владелец звукозаписывающей компании «Манас-рекордс», ведущий программы «Арба семи муз» нарадио «Надежда», продюсер группы «Ашхабад», атакже Олега Фезова, Юлдуз Усмановой иБуни Вайнштейна. Однажды вхолодную зимнюю ночь вышел Назим изквартиры инаправился вцентр исламского самообразования, анавстречу ему - медведь…
        - Нето, нето! - прервал её Лёша. - Всёнето…
        - Тыменя совсем нелюбишь, Кузя, - всхлипнула жалобно Рубаб, - надень свой пояс, онтак тебе идёт. Смилуйся надо мной!
        - Янемогу тебя любить, Рубаб. Сколько раз я тебе это объяснял, этоневозможно!
        - Этовозможно, возможно! - Рубаб легла прямо перед ним ивыкатила свои груди. - Посмотри наменя.
        Лёша устало вздохнул:
        - Ну,давай ещё раз, Рубаб. Женщине даны груди длячего?
        Рубаб скромно опустила глаза и, кажется, даже покраснела. Лёша отхлебнул ещё раз портвейна:
        - Длятого чтобы она кормила ими детей. Груди поэтому иинтересны земным мужчинам. Понимает это мужчина илинет, ногрудь его женщины гарантирует выживание его потомства. Именно поэтому большие груди так привлекательны. Ты,Рубаб, тыможешь иметь детей?
        - Нет, мой, господин, мы, гурии, созданы Аллахом длятого, чтобы ублажать тебя, овеликий шахид.
        - Тогда зачем тебе груди? - заорал Лёша иударил Рубаб ведром поголове.
        Рубаб упала истала громко рыдать. Разъяренный Лёша выскочил избассейна и, задрав её длинную шёлковую юбку, схватил её зазадницу:
        - Какя могу любить существо, укоторого даже нет вжопе дырки, чтобы срать? - Лёша ссилой раздвинул её ягодицы, чтобы ещё раз убедиться, чтонаочень белой заднице Рубаб вместо сфинктера было лишь едва заметное жёлтое пятно, вкоторое он злобно ткнул пальцем.
        - Новедь тыже вРаю, - стала оправдываться Рубаб.
        - Явраю? - Лёша ещё раз ударил Рубаб ведром поголове - Этоназывается рай? Этонерай, афантазия полудиких кочевников, длякоторых обыкновенная пища представлялась верхом блаженства, длякоторых просто чистая вода являлась высшей ценностью. Онимечтали одевственницах, потому что всвоей детской заторможенности невсостоянии были создать полноценных, эмоционально наполненных отношений свзрослой женщиной. Молочные, блять, реки, кисельные, сука, берега…
        Лёша стал бить Рубаб ногами вживот:
        - Какты непонимаешь, уёбище, чтоя мёртв, чтоменя убили. Янемогу иметь детей, ипоэтому ебля - абсолютно бессмысленное ибезумное дляменя действие. Особенно - стаким существом, какты.
        Лёша ещё раз ударил Рубаб, потом, немного успокоившись, забрался вбассейн иприказал Гусейну принести ещё портвейна.
        Оннаучился вспоминать своё состояние впьяном виде, апотом каким-то образом погружаться внего.
        Рубаб пропала, видимо, улетела, ноЛёша понимал, чтоего оставили впокое ненадолго. Неуспеет он приложиться пару раз ксвоему ведёрку, каккнему прилетит другая гурия, чтобы получить поголове иулететь. Итак - целую вечность…
        - Гусейн, прыгай сюда, - позвал Лёша. Гусейн тутже прыгнул вбассейн. - Тывсёже, кастрат хуев, хоть когда-то живым был. Тыхоть меня понимаешь?
        - Понимаю, мойгосподин.
        Лёша дружески обнял Гусейна.
        - Помнишь, песня была такая, - Лёша опрокинул ведро ивыпил очень много. Затем откашлялся, посмотрел наголубизну надголовой итихо запел:
        Эх,дороги…
        Пыль да туман.
        Холода, тревоги
        Дастепной бурьян.
        - Давай, подпевайуже.
        Гусейн послушно запел вместе сЛёшей:
        Знать неможешь
        Доли своей.
        Может, крылья сложишь
        Посреди степей.
        Лёша почувствовал себя вполном блаженстве. Тёплые волны опьянения перекатывались через него, ондаже незаметил, чтовокруг бассейна собрались все его гурии.
        Неожиданно стройно ислаженно они запели припев:
        Адорога дальше мчится,
        Пылится, клубится,
        Авокруг земля дымится,
        Чужая земля…
        Лёша погрузился вводу, емухотелось утонуть, чтобы всё прекратилось. Неожиданно он понял: егоборьба сгуриями бесполезна, всёравно они заставят его надеть зелёный пояс шахида иделать то, чтоон уже делал целую вечность.
        Лёша выпрыгнул избассейна иувидел всех гурий. Онивыстроились вкаре. Ихлица были исполнены строгости иблагородства, онипели песню, которую он давно забыл. Теперьже ему стало совершенно ясно, чтоэто была его любимая песня:
        Группа крови - нарукаве,
        Мойпорядковый номер - нарукаве,
        Пожелай мне удачи вбою,
        Пожелаймне…
        Лёша снова бросился вбассейн истал тонуть, нопесня незатихала, скорее наоборот - звучала все громче исильней:
        Неостаться вэтой траве,
        Неостаться вэтой траве.
        Пожелай мне удачи,
        Пожелай мне удачи!
        Онипели так прекрасно, чтоЛёша протрезвел. Онвыпрыгнул избассейна имедленно побрёл понаправлению кдворцу. Наземле лежала его одежда: егобелая чалма, украшенная изумрудом, сюртук, зелёный пояс шахида.
        - Рубаб, Рубаб! - вскрикнул он почти жалобно.
        Онатотчас прилетела инежно обняла его ноги:
        - Вотя, мойгосподин.
        Лёша опустился наколени иобнялеё:
        - Прости меня, ябыл так груб стобой.
        - Онет, мойгосподин, тыбыл так любезен сомной.
        - Да? - неповерил Лёша.
        - Да,мой господин, даупомянет пророк тебя всвоих молитвах.
        - Янезнаю, чтосомной…
        - Яутешу тебя, мойгосподин.
        - Тыпонимаешь…
        - Да,мой господин.
        - Ясовершенно нехочу есть…
        Гурии продолжали петь:
        Иесть чем платить, ноя нехочу победы любой ценой.
        Яникому нехочу ставить ногу нагрудь.
        Яхотелбы остаться стобой, просто остаться стобой,
        Новысокая внебе звезда зовёт меня впуть.
        Лёша взял вруки свой пояс, накотором золотом сияли священные суры Корана:
        - Неужели это всё, господи?
        Онбыл уверен, чтоответ придёт, какпришёл он там, вмечети… Ноответа небыло.
        Лёша медлил. Темвременем гурии перестали петь, ивнаступившей тишине Лёше показалось, чтокто-то… хихикнул. Онповернулся кгуриям:
        - Ктоэто?
        - Очём вы, мойгосподин? - услужливо спросил Гусейн.
        - Туткто-тоесть, Гусейн. Кто-то смеётся.
        - Тутнет никого, кроме тебя, мойгосподин иАллаха, дасвятится имя его ввеках.
        Лёша бросился ккаре гурий ипочти сразуже нашёл насмешницу.
        Нанего смотрела молодая гурия, очень высокая, смуглая, хотя, скорее, просто загорелая, снеобычным разрезом глаз. Раньше он её невидел.
        - Тыкто такая? - спросил унеё Лёша.
        - ЯДжэй, тоесть Женя, мойгосподин.
        Онипрогуливались посаду, довольно далеко отдворца, время отвремени задерживаясь уяблонь, чтобы вдохнуть их волшебный запах идотронуться добелых праздничных цветков.
        Лёша эмоционально размахивал руками, кипятился, доказывая свою точку зрения Жене, онавнимательно слушала иулыбалась вответ.
        - Японимаю, чтоэто может показаться вам надуманным парадоксом, ноя неверю всуществование места, вкотором нахожусь. Кактам вы говорили? «Пофигизм, живая ветвь…»
        - Русского суфизма, мойгосподин.
        - Вотименно. Мир, созданный единожды, какразвивающийся через внутренние противоречия объект неможет принципиально быть другим. Ал-Джанна, вкоторой мы свами находимся, невозможна. Меня это мучает безумно…
        - Значитли это, чтовы неверите вБога, мойгосподин?
        - Женя, какможно неверить вБога? Этотоже невозможно, особенно после смерти. ВБога какраз я верю, новсё, чтоокружает меня, представляется мне просто чьей-то фантазией, глупой истранной.
        Женя дружелюбно улыбнулась:
        - Отчегоже?
        Лёша постарой привычке стал трясти руками увисков:
        - Человеческое тело, какимногие другие тела, созданы длятого, чтобы размножаться ивыживать вборьбе сокружающей средой. Именно эта цель формирует весь сложный комплекс его ощущений ипереживаний. Внеразмножения иборьбы жизнедеятельность теряет всякий смысл. Еда, довольство, комфорт - всёэто уже ненужно, тягостно. Мирвнереалий размножения иборьбы засуществование может быть только фантазией, безумством…
        - Мнекажется, чтовам стало немного скучно, ивы хотите чего-то нового, мойгосподин.
        Лёша посмотрел нанеё подозрительно:
        - Женя, мнепонравилась твоя сказка проучителя, который, самтого незная, превратил своего ученика вольва, ноэто незначит, чтоя дал тебе право говорить глупости. Удовольствия даны человеку длятого, чтобы дать ему возможность почувствовать, чтоон сделал нечто правильное, чтобы он закрепил всвоей памяти свою правоту вборьбе завыживание. Мир, вкотором я жил, былполон возможностей, азначит, иудовольствий. Когда я совершал ошибки, яиспытывал боль иразочарование. Удовольствия кактаковые, безвозможности развития, безборьбы завыживание неведут никуда. Этопросто смерть, асмерть принципиально неможет быть удовольствием. Японятно объясняю?
        - Да,мой господин, - Женя улыбнулась истала крутиться вокруг яблони, держась одной рукой заствол.
        - Араз так, тоАл-Джанна, вкоторой я нахожусь, есть просто фантазия, аулюбой фантазии есть предел. Следовательно, где-то совсем рядом сомной есть настоящая реальность, ия хочу вней участвовать. Японятно объясняю?
        Лёша сорвал большое, запотевшее учеренка яблоко исмачно откусил кусок. Онвсегда любил яблоки.
        - Увас есть возможность реально почувствовать себя правым, мойгосподин, - Женя перестала крутиться.
        - Какаяже? - съехидничал Лёша.
        - Выможете обратиться кгрешникам.
        Лёша перестал жевать, осмотрелся. Вдесяти шагах отнего врамке сиреневых кустов застрял жирный павлин. Женя прицелился ибросил недоеденное яблоко впавлина, попав ему точно вголову. Павлин удивлённо крякнул, смешно упав набок.
        Лёша никогда небыл втой части дворца, куда привела его Женя. Полукруглый зал хотя ибыл выстроен всё изтехже драгоценных камней, ноникаких жаровен иподушек тут небыло. Залбыл пуст, если несчитать ярких серебряных факелов, горевших жёлтым неровным огнём. Посередине зала находилось нечто вроде большого колодца, прикрытого массивной золотой плитой.
        Лёша, всопровождении Гусейна, Рубаб иновой гурии Жени, дважды обошёл колодец, прикидывая, насколько опасно это предприятие. Почесав свою густо разросшуюся уже вАл-Джанне бороду, Лёша решил всё-таки открыть крышку. Предварительно отхлебнув изведёрка портвейна, оннавалился нанеё всем своим могучим теперь телом, нокрышка даже несдвинулась. Онпосмотрел наГусейна, смирно стоящего рядом сведром, потом - навесело улыбающуюся Женю.
        Лёша внезапно осознал свою ошибку. Всё, чтобыло нужно, этообратиться кАллаху.
        «Аллаху ва акбар», - почти неслышно произнес Лёша, поклонившись.
        Крышка тутже стала соскрипом двигаться, изколодца взал ворвался белый свистящий пар. Лёша подождал, пока всё утихнет, ибоязливо подошёл ккраю открытого уже полностью колодца. То,что казалось Лёше колодцем, было, скорее, чем-то вроде иллюминатора вподводной лодке. Тамвнизу, поджирными подушками пара, открывалась широкая перспектива матово-багровых холмов. Лёша стал присматриваться, ихолмы медленно, какнакиноэкране, стали наезжать нанего. Вотуже стали чётче видны их очертания идаже какие-то лысины навершинах. Лёша стал смотреть наих приближение, пока неувидел нечто вроде гигантских сковородок навершине каждого холма. Лёша смотрел исмотрел наодну изтаких сковородок иувидел вдруг некие капельки. Онисмешно подпрыгивали вбагровую муть итутже падали вниз.
        - Гусик, гляди, - Лёша дёрнул Гусейна зарукав, - грешники…
        - Где? - Гусейн наминуту забыл свою роль.
        - Давонже, гляди.
        Ужестало слышно, какшипят сковородки. Накаждой изних жарилось, если наглаз, грешников семьдесят. Ониотлетали отсковородок, какшарики, превращаясь вголубые бесформенные кульки, потом сморщивались, желтели, приобретая очертания человеческих силуэтов, итутже падали вниз, чтобы, бессмысленно подёргавшись вогне, снова взлететь.
        - Нучтоже вы, господин? Говорите, ониждут.
        - Кто? - Лёша посмотрел наГусейна.
        - Кто-кто, грешники, конечно.
        Лёша взял уГусейна ведро и, резко размахнувшись, ударил его этим ведром поголове. Испуганный Гусейн упал, закрыв голову руками. Лёша хотел ударить его ещё раз, нопочему-то раздумал.
        Изколодца вырвалась новая порция белого пара. Когда он рассеялся иЛёша заглянул вниз, картина резко изменилась: вместо багровых холмов-сковородок вовсю ширину горизонта простиралась грязно-белая равнина, утыканная там исям кривыми столбами. Насамом краю тускло мерцали городские огоньки, дваизкоторых медленно ползли всторону Лёши. Онстал следить заэтими огоньками, которые почему-то казались неприятно знакомыми.
        - НаХаммере хуярят, - услышал Лёша засвоей спиной.
        Онобернулся иувидел Гусейна, который какнивчём небывало тоже смотрел вниз.
        Лёша теперь уже ясно видел, чтопоравнине едет крупная чёрная машина свключенными фарами. Ондаже точно мог сказать, куда она едет. Занебольшим бугром какбудто притаился старенький жёлтый икарус, именно кнему чёрный «Хаммер» и«хуярил».
        Лёша стал смотреть на, казалось, мёртвый автобус. Изнего вдруг выскочил странного вида человечек, одетый вогромную рубашку, отчего он казался ребёнком. Человечек побежал сначала назад, прочь отавтобуса, потом - как-то вбок, потом упал, вскочил ипобежал уже вперёд, прикрывая голову книжкой.
        Лёша видел его совсем уже чётко:
        - Дима, Дима, беги вавтобус! Онибудут стрелять! - заорал Лёша что былосил.
        Человечек какбудтобы услышал Лёшу ибросился вобратно вавтобус.
        Лёша стал молиться:
        «Аллаху акбар. Ляиляха илляллаху вахдаху ляшарика ляху. Ляхуль-мульку ва ляхуль-хамду юхйи ва юмит. Вахува хаййюн ляямуту биядихиль хайру ва хува аля кулли шайин кадир» («Аллах превыше всего. Нетбожества, кроме Аллаха Единого, неимеющего сотоварища, власть принадлежит Ему. Хвала только Ему. Онвоскрешает иотнимает жизнь. ОнЖивой иБессмертный. Благодать вЕго руках. Он - Всемогущ»).
        Колодец навис прямо надавтобусом, иЛёша мог видеть всё, чтотам происходит: прежде всего самого Диму Рошаля, который скрючился вдальнем углу иничего неслышал, иещё беременную женщину, лежащую наодном изсидений; судя повсему, онабыла безсознания ибредила.
        Хаммер остановился недалеко отавтобуса. Лёша ждал выстрелов, ноих непоследовало. ИзХаммера вышел худощавый, отлично сложенный мулат всопровождении двух смеющихся девиц. Одет он был вчёрные мешковатые джинсы игавайскую рубашку, раскрашенную цветами иптицами.
        Мулат подошёл кавтобусу изаглянул воткрытую дверь:
        - Димон, ёпть, тыгде спрятался? Выходи уже, приехали.
        Девицы весело заржали.
        - Неслушай его, неслушай! - орал Лёша - Онвсё врёт, этодьявол!
        Дима сидел вуглу, всётакже скрючившись. Видимо, оннеслышал Лёши.
        - Димон, - продолжал мулат вполне дружелюбно - тычо, сковородок чтоль приссал? - девицы рядом смулатом ржали, какзаведённые. - Небоись, неттут сковородок, всёэто - ложь ипропаганда мудаков-конфессионеров.
        - Есть тут сковородки, неслушай его, - продолжал орать Лёша, - онвсё врёт!
        Мулат неожиданно поднял глаза истал смотреть прямо наЛёшу.
        - Оставь его впокое, слышишь? Оставь моего друга впокое… - Лёша неуспел договорить.
        Мулат одним ловким движением оторвал голову уодной издевиц. Голова вспыхнула ипревратилась вогненный шар, непереставая приэтом нагло хихикать. Потом мулат бросил голову прямо вЛёшу.
        Лёша почувствовал сильный удар вгрудь иотлетел отколодца, больно ударившись остену.
        - Кусомейн талята кусоммак[4 - Ёптвою мать (арабское ругательство).], - выругался он, сползая напол.
        Кнему тутже подбежали Рубаб сЖеней, онипопытались его поднять.
        - Тыможешь заявить свои права наних, - шепнула ему Женя наухо, - пошариату, тыимеешь право поручиться засорок человек.
        Лёша встал и, покачиваясь, пошёл кколодцу:
        - Эйты, энта зубби финтизак ём[5 - Тебя каждый день вжопу ебут (арабское ругательство).], язаявляю свои права наэтих грешников.
        - Выбери двоих, - ухмыльнулся мулат.
        Лёша понял, чтоон должен выбрать между Димой, беременной женщиной, которая так инепришла всознание, иеё неродившимся ребёнком.
        - Явыбираю всех троих. Всех троих, понял?
        Мулат расхохотался, потом оторвал голову увторой девицы ишвырнул её вЛёшу. Удар был настолько сильным, чтоЛёша потерял сознание иочнулся уже наполу зала. Надним склонилась Женя:
        - Тыдолжен выбрать двоих.
        - Даиди ты… - Лёша оттолкнул гурию ивстал наколени. - Эй,Гусейн, гдемой пояс?
        - Да,мой господин, - Гусейн незаставил себя долго ждать.
        Стоя наколенях идержа вруках зелёный пояс шахида, Лёша молился:
        «Бисми Ллахи рахмани рахим» («Воимя Аллаха милостивого имилосердного»). «Легалиб илля Лла» («Нетпобедителя кроме Аллаха»).
        Затем он поднял руки высоко надсобой, ипояс, превратившись взелёное облако, окутал его сголовы доног. Лёша почувствовал небывалый прилив сил ивстал наноги:
        - Меч, ятребую меч! - воскликнул он ипротянул руку вперёд.
        Залтряхнула чудовищная сила, ион какбудто треснул. Испуганные гурии иГусейн упали напол, ноЛёша стоял, ивправой руке его ослепительно блестел клинок пророка. Подойдя кколодцу, Дима разрубил им невидимую преграду ипрыгнул вниз, оказавшись где-то посередине автобуса. Заего спиной, всётакже скрючившись, сидел Дима, глупо уткнувшись всвою книгу.
        Увидев меч, мулат попятился изашипел, потом бросился напол и, закрутившись волчком, стать терять человеческий облик, превратившись, наконец, вгигантского рогатого джина сжелтыми приклеенными глазами.
        Лёша бросился вперёд инанёс свой первый удар, нопромахнулся. Джин успел отпрыгнуть назад, круша своим телом стены автобуса. Лёша взлетел вверх исвысоты бросился напротивника, нонаткнулся наответный удар вгрудь, емупоказалось, чтомир развалился отэтого удара. Теперь уже джин держал его горло всвоих лапах. Лёша абсолютно ясно осознавал, чточерез несколько секунд он сольётся сего волосатым телом истанет сним одним целым. Нотут джин вдруг содрогнулся всем телом, завыл иотпрянул назад, выпустив Лёшу. Вогромной его голове, уродливо выпирая изглаза, торчал меч пророка.
        Лёша приподнялся иувидел Диму, который стоял совсем рядом сженщиной, всёещё лежащей наодном изсидений. Руки его дрожали.
        - Дим, нуты даёшь, - Лёша даже попытался улыбнуться.
        Дима смотрел прямо нанего итоже улыбался:
        - Далана тебе, самты как, впорядке?
        - Ятерь шахид, мнетерь всё похую, - Лёша даже рассмеялся, хотя чувствовал сильную боль, тамвгруди итеперь новую, отсломанных рёбер.
        Дима подошёл кнему ипомог ему встать:
        - Ячувствую, чтоочень скоро я должен идти, янемогу здесь больше находиться, ноя чувствую, чтоты тоже можешь идти сомной.
        - Нетвопросов, пошли! - Лёша встал ипринялся отряхиваться.
        - Кузя, Кузя, господинмой!
        Обапосмотрели наверх. Надними вкруговерти белого пара можно было видеть несколько фигурок. Одна изних вырвалась иполетела кним, этобыла Женя.
        - Теперь я тоже могу идти, - сказала Женя очень серьёзно, - мывсе можем сейчас уйти вправильное место.
        - Кузя Бармотин, господин мой, - позвал всё тотже голос сверху.
        Лёша стал смотреть туда иувидел белокурую головку, карие глаза иярко-малиновый обтягивающий комбинезон.
        - Иткэн нот бе (it can not be), - изумился он. - Неужели она тоже здесь?
        Головка утвердительно кивнула, кокетливо наморщив носик.
        - Лёша, ячувствую, чтоэто уже сомной происходит, даймне твою руку, - голос Димы был совсем рядом.
        - Щас, Дим, даймне минуточку, - онвсё смотрел наверх. - Акакже Джастин?
        Фигурка вярко-малиновом комбинезоне неопределённо пожала плечами ипоманила его ксебе алюминиевой ложкой, которую Лёша тутже узнал, именно этой ложкой пьяный всосиску Дима дирижировал ими наидиотском КСПэшном сборище вкарельском лесу восемьдесят третьего года, потом он ещё упал вкостёр. Аэто значит только одно: всё, чтосним происходило впоследнее время, вполне реально. Неповорачиваясь кДиме Лёша предложил:
        - Слыш, Димон, аможет, комне? Уменя там офигительная жратва, винища завались, девки какие хочешь, пошли комне…
        Вместо ответа Лёша услышал какой то сильный хлопок, онповернулся, ноДимы иЖени уже небыло вавтобусе. Онподошёл ксиденью, накотором только что лежала женщина, еётоже небыло. Дапошли они все… Лёша подобрал спола окровавленный меч ивзлетел наверх, гдеего ждала Бритни, такая милая, растрёпанная, желанная. Лёше так хотелось, чтобы она осталась сним навеки вэтом странном саду, неужели это возможно?
        - Перед тем, какты уйдёшь, яхочу тебе что-то подарить, - Лёша протянул ей меч. Онавзяла его, взвизгнув отвосторга:
        - О,это так прекрасно… Погоди минуточку, такведь этоже…
        Лёша прикоснулся кней, будто нечаянно:
        - Да,это именнотак.
        - Новедь он был утрачен, канул надно океана…
        - Да,малыш, ноя нырнул туда идостал его длятебя.
        Онасклонилась немного набок искорчила умилительную рожицу:
        - Этоуже чересчур! - онаприжалась кнему, иони пошли, обнявшись, квходной арке зала всопровождении Рубаб.
        - Азнаешь, Бритни.
        - Чтомой господин?
        - Яужасно хочу есть, давай поедим, апотом мне нужно идти сДимой, онклассный парень, между прочим, выручил меня непо-детски…
        - Нуконечноже, мойгосподин.
        - Аты сомной пойдёшь?
        - Нуконечноже, мойгосподин…
        Последним иззала вышел Гусейн. Онвнимательно осмотрел, всёли впорядке, прочёл молитву ибесшумно закрыл дверь, всёпространство тутже наполнилось мерцающим зелёным светом. Залсколодцем окунулся вомрак ипринял свой привычный облик: стены издрагоценных камней, прямоугольный бассейн сзеленоватым дном посередине, удальней стены - огромное ложе, заваленное подушками иковрами, вдоль боковых стен - жаровни, столы, кувшины свином ивазы сфруктами…
        ПОСЛЕСЛОВИЕ
        - Мастер Чу носил воду иколол дрова допросветления. Чтоон делал после? - спросил двенадцатилетний сын надзирателя тюрьмы Кенчо Вангди своего младшего брата, сидевшего рядом сним удороги, ведущей изСимтокха вПунакха Дзонг.
        Ониприсели отдохнуть всамом живописном месте, гдеперед ними свысокого перевала Докхула открывался простор волшебных Гималаев.
        Сонам неответил навопрос брата, онещё чувствовал лёгкое опьянение отзапаха соснового бора, через который они только что шли. Онприлёг наспину, закрыл глаза; емуказалось, ондумает, чтоему хочется бросить маленький камешек туда, вниз. Насамом деле он ниочём недумал.
        - «Правильно, - сказал учитель, чтоутебя новая душа», - стал подзуживать Сонама старший брат, - тебе совершенно ничего неинтересно, тынеучишь уроки итолько иделаешь, чтомечтаешь непонятно очём.
        Сонам, неоткрывая глаз, нашёл маленький камешек истал греть его владони.
        - Мастер Джэйду благословил меня ибудет меня учить, - сказал старший брат Сонама идостал из-под своей коричневой тоги маленький амулет накрасной бечёвке, покрутил его вруках испрятал обратно, - атебя просто отправят накухню мыть посуду.
        - Мастер Джэйду учит только этого русского, который изпапиной тюрьмы сбежал. Тыему тоже ненужен, - ответил Сонам беззлобно.
        - Неговори того, чего незнаешь.
        - Нукакже, унего ещё друг застрял между мирами, амастер Джейду его выручил, - камешек вруке Сонами согрелся.
        - Тронуться можно, мириады душ витают вовселенной, инеодна незахотела втебя вселиться. Нуиродственничек мне достался, огоре, горе! - старший брат вздохнул ивэтот момент очень походил насвою мать Делму.
        Сонаму тутже захотелось рассказать брату, чтоему опять снился сон проженщин. Вэтот раз приснилась очень красивая женщина сбольшими зелёными глазами, онапела какую-то песню нанепонятном языке исмотрела нанего нежно-нежно. Сонам закрыл глаза истал вспоминать свой сон. Емухотелось увидеть зеленоглазую женщину хотябы ещё раз илихотябы представитьеё…
        - Ну,так что делал мастер Чу после просветления? - неунимался старший брат Сонама.
        Сонам, неоткрывая глаз, бросил тёплый камешек, итот пропал втишине. Теперь Сонам точно знал, чтоон думает оего судьбе, ипочему-то сказал:
        - Мастер Чу после просветления носил воду иколол дрова.
        Старший брат полистал книгу, лежащую унего наколенях, иудивлённо хмыкнул:
        - Откуда ты это знаешь?
        Совнальгия. Рассказы
        ФеяМальборо иБеломорыч
        ЯПЛОХО помню, какродился, зато отлично помню, какменя несли домой: очень трясли ибыло холодно. Намоём лице лежал здоровенный кусок белого вафельного полотенца, именя это несколько раздражало.
        Вот, наконец, принесли иположили вдовольно просторный жестяной таз. Ятутже согрелся изаснул.
        Проснулся отшума. Галдели соседи покоммуналке, уних тоже был «день рождения».
        - Ну,давайте, ёпть, ещёпоодной. Миша, наливайуже.
        - Ой,я наюбку пролила.
        Соседи дружно заржали.
        - Толик, сходилбы кНИМ, чтоб нешумели так, - этобыла мама, голос был грустным иизмученным, - унасже ребёнок маленький.
        Кто-то недовольно проскрипел стулом вуглу. Японял, чтоэто был отец иему совершенно нехочется идти скандалить ксоседям, аони всё неунимались:
        - Миша, ёпть, нахуй ты гитару через весь город волок, спойуже!
        Девица, которая «пролила себе наюбку», тоже стала уговаривать:
        - Мишка, Мишка, гдетвоя улыбка…
        - Нальёте ещё - спою, - отвечал польщённый уговорами Миша.
        Неожиданно комната стала наполняться диким скрежетом. Сначала его было немного, потом - всёбольше ибольше, ия подумал, чтожизнь моя кончается, идаже закрыл глаза.
        Жизнь моя некончилась, просто понашей улице проехал трамвай. Когда скрежет, наконец, затих, яуслышал удивительно приятный звон, онисходил отстаканов, стоящих внашем самодельном буфете. Этобыло так красиво, чтоя тутже уснул. Проснулся оттого, чтососедский Миша, наконец, запел изКлячкина:
        Опять весна, италая земля
        Послушно пьёт растаявшую зиму,
        Ивбелый пух одеты тополя,
        Мильоны раз всё таже пантомима.
        «Ачто, неплохо, - подумал я, - нонемного грустно», - итутже заснул.
        Проснулся я отстранного запаха - терпкого, манящего, глубокого.
        Мойтаз стоял теперь очень высоко, прямо настоле, ия, наконец, могвидеть «нашу комнату» - узкую, длинную, забитую доотказа всякой всячиной. Самым красивым предметом вкомнате была стройная печка. Грубовато выкрашенная взелёный цвет, онанапоминала дорическую колонну, восновании которой пристроилось уютное, обрамлённое матово-чёрным чугуном отверстие, изкоторого весело струился рыжеватый свет.
        Напротив печки, намаленькой, тоже самодельной, табуретке неудобно скрючившись, сидел мой отец. Одет он был в«побитую» молью дряблую майку иновые чёрные трусы измаслянистого сатина, наплечах кособоко накинут пиджак, украшенный ромбиком «Высшее образование».
        Ясмотрел наего никогда невидевшие солнца бледные питерские колени, имне казалось, чтоон медитирует, судя пососредоточенному, почти мрачному выражению лица. Нет, онпросто курил, время отвремени подбрасывая вчугунный, обласканный пламенем рот нашей печки мелкий мусор икуски плотной коричневой бумаги - остатки принесённого изпрачечной свёртка.
        Рядом спечкой стоял накрытый пожелтевшей газетой сундук допотопного радиоприёмника «Латвия», накрышке которого разместилась стая слоников: одни меньше, другие больше, некоторые - собломанными хвостами. Иззарешёченных динамиков «Латвии» доносилось приглушённое гудение идругие шорохи вселенной. Вкакой-то момент изних вдруг выделился спокойный женский голос, который стал вежливо снами прощаться: «Доновых встреч вэфире, свами была Ципора Таль изВашингтона, всего доброго…»
        Завороженный, ясмотрел нафиолетовый дым (именно он, ябыл уверен, испускал столь упоительный запах). Собственно, дымбыл двух видов: один - исходящий ототцовской папиросы, украшенной наконце дорогим светящимся рубином. Этот дым был изящно волнообразен иимел насыщенно фиолетовый оттенок.
        «Какстоль агрессивно оранжевое может рождать такое мягкое исинее?» - думал я, наблюдая, какдве сине-фиолетовые ленточки, играя ипереплетаясь, нонетеряя друг друга извида, перемещаются впространстве, азатем безрассудно смело ныряют воранжевый рот печки.
        «Оранжевое, затем фиолетовое иснова оранжевое…» - думал я, атем временем, изорта уотца вырвался другой дым. Онбыл светлее, чемтот, отпапиросы, ибыл похож напаровозный выхлоп. Вырвавшись изотцовского рта, оннещадно ломал продолговатые фиолетовые узоры; всёмешалось водну кучу, водно облако, способное, какмне казалось, заполнить всю комнату. Однако этого непроизошло: оранжевый рот затянул облако всебя.
        Переполненный новыми впечатлениями я опять заснул. Восне меня кормили, иэто было совершенно восхитительно. Много лет я искал похожее ощущение вжизни, нотщетно…
        Проснувшись много позже вполной темноте, яненашутку испугался иготов уже был заплакать, ногде-то сбоку загорелся огонёк, стало светлее, ия увидел бабушку. Облокотившись настенку, онастояла напродавленной тахте, держа водной руке горящую очень ярко «хозяйственную» спичку, толстую идлинную, авдругой - старую тряпку:
        - Га-а-а-а-дость какая, - незлобно шептала она, сосредоточенно рассматривая стенку, покоторой, поидее, ползали клопы, которых я, впрочем, тактогда инеувидел.
        Наши соседи тоже неспали, ия услышал голос «облитой» девицы:
        - Миша, тыменя хоть немножечко любишь?
        Миша довольно долго неотвечал, видимо, собирался смыслями, потом высказался довольно резко:
        - Ляжиусохни.
        - Чтоб они сгорели, - тихо сказала бабушка толи оклопах, толи ососедях, потёрла ещё раз тряпкой стенку изадула спичку.
        Яостался совсем один ивсё думал, плакать мне илиподождать дальнейших событий, итут вдруг ещё раз зазвенели стаканы. Яожидал мерзкого трамвайного скрежета, ноего непоследовало. Вместо этого комнату заполнил мягкий зелёный свет, ия был крайне удивлён, неувидев вней нипечки, ниприёмника «Латвия», нибабушкиной тахты. Лишь мой просторный таз плавно покачивался вфиолетовых облаках.
        «Эфир», - подумал я иувидел, чтовмой таз заглядывает небритая, нодобрая физиономия, чем-то напоминающая хэмингуэевскую.
        - Выкто? - испуганно спросиля.
        Физиономия улыбнулась, обнажив жёлтые, какгазета на«Латвии», зубы:
        - Недрейфь, этоя, Беломорыч. Пришёл тя сднём рожденья поздравить, - комне потянулась украшенная бледно-синими татуировками здоровенная ручища.
        Беломорыч искренне ипо-доброму тряс мою руку, отнего исходил приятный терпкий запах отцовской папиросы, который я тутже узнал иуспокоился. Беломорыч, продолжая улыбаться, приподнялся надтазом инеспешно закурил. Былон небрит, седикрепок, пострижен очень коротко. Добротная тельняшка (синие полоски набелом) была очень ему клицу.
        Ястал рассматривать его татуировки - многочисленные синие линии, словно речки накарте, апосередине - красная звёздочка.
        - Москва, - угадал мой вопрос Беломорыч ирассмеялся - вотвырастешь большой ипоедешь туда учиться, тамже изагремишь.
        - Куда загремлю? - непоняля.
        - Куда? - рассмеялся Беломорыч. - Авот куда! - ион ткнул чёрным ободком ногтя вверхний правый угол своей татуировки, - туда, гдеодинокая синяя ленточка впадала втакоеже одинокое синее море.
        - Далеко отМосквы, - вздохнуля.
        - Далеко, - деликатно кашлянул Беломорыч - авсё-таки Россия. Природа там - загляденье, вечерами тишина-а-а-а, только ветер гудит впроводах, проэто даже песня есть. Сидишь себе нанарах - тепло, уютно, пахан сахар раздаёт, аподматрасом - письмо отмамы…
        Беломорыч так красиво рассказывал, чтоя тутже всё это представил ирешил, чтообязательно «загремлю», когда вырасту большим.
        - Правильно, - ещёраз угадал мои мысли Беломорыч, - только кури «Беломор». Если будут предлагать «Приму» илитам «Аврору» - неотказывайся, хотя игадость это, нопокупай только «Беломор», деньги утя всегда нанего будут, этоя те обещаю.
        Неожиданно Беломорыч оборвал свою речь иприслушался. Ятоже прислушался: откуда-то сверху появились «шорохи вселенной».
        «ЭтоЦипора Таль изВашингтона, - подумал я, - сейчас будет „всего доброго, идовстречи вэфире“», - ноошибся.
        Перед моим тазом вдруг появилась настоящая фея, одетая визумительно белое платье икрасный треугольный плащ. Двазолотистых льва поддерживали её корону, аподними чёрным побелому светилось: «Marlboro».
        Феяплыла комне позеленоватому эфиру иулыбалась.
        «Мальборо», - прошептал я ичуть незаплакал отвосторга.
        Беломорыч отреагировал совершенно по-другому: онвстал вдруг вовесь рост, злобно сжал кулаки и, невынимая папиросы изорта, сплюнул всторону:
        - Порву, какпить дать, порву.
        Былон шире вплечах икрупнее, нокуда ему дофеи Мальборо, сеё короной ильвами, закованными втугой пластик… Онарасхохоталась ему влицо и, осыпав нас золотисто-табачными звёздами, подлетела совсем близко кмоему тазу:
        - Расти большой, ия приведу тебя встрану, гденет трамваев.
        - Неттрамваев? - восхитился я, вспомнив ужасный скрежет.
        - Есть вСан-Франциско, ноэто просто декоративное, атак - нет. Тамвсе ездят намашинах вофисы ссекретаршами, апотом - домой, ксвоим женщинам.
        - Ноунего НИКОГДА НЕБУДЕТ СЕКРЕТАРШИ! - выкрикнул Беломорыч исудьбоносно ударил коленкой втаз, отчего тот заунывно звякнул.
        - ЗАТО УНЕГО ВСЕГДА БУДУТ ЖЕНЩИНЫ! - ответила фея иударила вмойтаз.
        - НООНИ БУДУТ УХОДИТЬ, - несдавался Беломорыч.
        - УХОДИТЬ, НОВОЗВРАЩАТЬСЯ, - расхохоталась фея звонко - стучаться вдверь повечерам, кидать камешки вокно, писать глупые письма, находить забытые номера телефонов ипросто сталкиваться наулицах.
        - Акакэто - женщины? - спросил я, понимая, чтоговорю глупости.
        - Этоочень приятно, это - каккогда тебя кормят восне.
        Ятутже решил не«загреметь» после обучения вМоскве, ауехать встрану феи Мальборо, гденет трамваев.
        Беломорыч сразу это понял. Онмолча отошёл отмоего таза иотвернулся, чтобы смахнуть украдкой слезу. Мнестало жаль его, седого идоброго:
        - Яникогда незабуду тебя, Беломорыч, всегда тебя буду вспоминать.
        Он,неповорачиваясь, отмахнулся.
        - Ябуду помнить тебя какотца, - неожиданно вырвалось уменя, ия тоже заплакал.
        Слёзы жгли мои глаза, ия уже ничего невидел - нифеи Мальборо, нисвоего таза, низелёного эфира…
        Мояпамять вырубилась полностью нанесколько лет. Следующие воспоминания связаны уже спереездом на«новую квартиру». Отец ктому времени ушёл отнас, остались только мама ибабушка. Япомню, каквпервый раз вышел в«новый двор», было мне уже лет шесть, ато ибольше.
        Вокруг неуютно торчали новостройки. Ястал бродить вокруг дома, пока ненатолкнулся нафутбольную площадку. Тамсидели взрослые пацаны, онитутже меня дляпроверки отколошматили. Ячестно пытался дать сдачи, ивитоге мы помирились.
        - Нучо, Амур, закурим? - спросил меня самый старший, ловко вытащив «жирный» хабарик из-зауха.
        Янеопределённо пожал плечами…
        Интервью сЛениным
        ИДЕЯ взять интервью уЛенина возникла уменя чутьли несразу после октябрьского переворота. Однажды я даже обратился софициальным запросом вСовнарком; неудивительно, чтомне отказали. Однако случай представился сам собой летом двадцать третьего года, когда я оказался пациентом московской Солдатенковской больницы, гдеипознакомился, апотом иподружился сВладимиром Николаевичем Розановым, впоследствии ставшим главврачом Кремлёвской больницы. Тогдаже он просто заведовал хирургическим отделением, практиковал хирургию и, какивсе прочие, бедствовал.
        Выглядел Владимир Николаевич кактипичный врач: просторная лысина, умные глаза, круглые толстенькие очки, усыиктомуже добротная русская полнота. Врач он был отменный икакчеловек сразуже внушал доверие. Впрочем уже тогда он был вфаворе убольшевистской элиты идаже удостоился чести вырезать аппендицит уИосифа Сталина.
        Именно сним я поделился своей идеей встретиться сЛениным, даже неподозревая, чтоИльич - егодавний пациент.
        Онникак неотреагировал наэто. Каковоже было моё удивление, когда однажды, томным июльским днём Владимир Николаевич пришёл комне впалату и, улыбнувшись, предложил:
        - Одевайтесь, Гавайский, поехали.
        - Кудаже мы поедем? - непоняля.
        - ВГорки, кЛенину.
        Владимир Николаевич рассказал обомне Ленину, который, какоказалось, знает меня попубликациям Литпрома идаже читал мои «Сказки оРае». Онидоговорились, чтоРозанов привезёт меня припервойже возможности подвидом своего ассистента (кИльичу тогда допускали только врачей).
        Занами прислали машину, этобыл настоящий английский Ролс-Ройс. Зарулём сидел крупный, невзрачный охранник Ленина товарищ Беленький. Видимо, онизнали друг друга вполне хорошо идаже поздоровались заруку.
        Ехали довольно долго, хотя доГорок всего-то сорок вёрст, ипочти всю дорогу молчали, наслаждались летними подмосковными пейзажами.
        Когда свернули сКиширского тракта, Владимир Николаевич, бывавший вГорках неоднократно, вдруг стал рассказывать обэтих местах:
        - Туровка здесь недалеко впадает вПахру, - мыкакраз переезжали мостик. - Селились тут издревле. ОГорках говорят, «построены накострах инакостях».
        - Какэто? - спросиля.
        - Какприедем вусадьбу, явам покажу. Прямо тамже, впарке - остатки городища вятичей, азаглавным зданием - ихкурганы. Вятичи - странное племя. Севернее их только леса, вкоторых жили племена финно-угорские, нехлебопашцы. Значит, жили награнице, новот мужчин своих хоронили безмечей. Князь Владимир, усмиривший многих, воевал исвятичами, нотак инесумел их покорить.
        Въехали всело Верхние Горки, проехали облагороженный пруд. Перед нами открылась широкая долина Пахры, просторные луга, обрамлённые стрёх сторон парком илесами, - место удивительно красивое. Впереди я увидел главное здание усадьбы свысокими белыми колоннами, построенное врусском классическом стиле, побокам - свежевыкрашенные флигеля. Всяусадьба, постройки иугодья выглядели вполне ухоженными, казалось, чтовойна иреволюция так инедокатились доэтих мест. Будто угадав мои мысли, Владимир Николаевич продолжил:
        - Дореволюции здесь хозяйничала вдова Саввы Морозова, Зинаида Григорьевна Морозова Рейнбот, - удивительная, между прочим, женщина. Устроила здесь ферму соранжереей, коровник снемецкими электрическими приборами, сажала клубнику, элитную пшеницу. Провела электричество, обеспечила канализацию. Вобщем, решила жить по-английски comfortable, даже телефон провела.
        - Ну,апотом?
        Владимир Николаевич улыбнулся:
        - Потом здесь возникла латышская коммуна. Владимир Ильич принял вэтом самое живое участие, нодело как-то непошло. Недавно её закрыли.
        - Чтотак?
        - Надежда Константиновна рассказывала, чтовсё закончилось выносом мебели ивещей изусадьбы. Теперь тут санаторий ВЦИК.
        Яуже захотел засмеяться, нотут мы приехали. Кнам вышла Мария Ильинишна ипопросила нешуметь, таккак«Владимир Ильич лёг отдохнуть, емунездоровится. Надежда Константиновна отлучилась вместное село Ямь пообщественным делам ивернётся только квечеру».
        Мывошли вдом, разместились в«телефонной комнате» истали ждать. Потому, какпереглянулись Мария Ильинишна свышедшей кнам сиделкой, молодой женщиной, видно, изкрестьянок, потому, кактихо старались они ступать, японял, чтовдоме царит особенная атмосфера женского обожания, возникающая всегда рядом ссильной личностью.
        Сколько нужно ждать, было неизвестно, имы сВладимиром Николаевичем отправились напрогулку впарк. Онпоказал мне икурганы, иместо, гдебыло городище. Затем мы устроились воткрытой, тоже сколоннами, беседке. Погода была летняя, томная… Явынул папиросы изакурил.
        - Уменя квам есть просьба, - неожиданно обратился комне Владимир Николаевич.
        - Да,конечно, - япотушил папиросу.
        - Владимир Ильич очень болен. Человек он страстный иочень общительный. Обещайте мне, чтовы небудете злоупотреблять его страстью ковсему новому инестанете переутомлять его расспросами.
        Владимир Николаевич говорил вполне искренне. Поего тону я понял, чтоони непросто врач ипациент, анечто большее. Меньше всего Владимир Николаевич, человек развитой ишироко образованный, былпохож нареволюционера илибольшевика. Значит, несоратники. Неужели просто друзья?
        - Явас понял, Владимир Николаевич.
        Мыпошли обратно кдому, иВладимир Николаевич поведал мне, чтопрактически всю зиму Ленин немог говорить. Егоправая сторона тела была парализована, ноквесне он пошёл напоправку исейчас он «много лучше».
        Подойдя ближе кдому, мыувидели человека внакинутом наплечи халате, стоящего наверанде второго этажа главного дома. Человек увидел нас первым имахал нам левой рукой:
        - Застрельщикам охраны здоровья трудящихся - привет! - этобыл Ленин.
        Владимир Николаевич широко улыбнулся итоже махнул рукой всторону веранды. Яучтиво поклонился.
        Моего спутника проводили наверх, вкомнату Ленина, первым. Мнепредложили осмотреть дом илиподождать вбиблиотеке. Яуспел сделать ито, идругое. Судя покартинам игравюрам, вполне дореволюционным ивисящим нанасиженных местах, новый хозяин решил ничего вдоме неменять, чтонемного меня удивило: всё-таки Владимир Ильич был революционером. Самдом был, безсомнения, настоящим «дворянским гнездом», нообстановка дома - скорее купеческой, эклектичной, спреобладанием ампира. Ядаже обнаружил мраморную статуэтку Амура, чему немог неулыбнуться. Библиотека была порядочная («наглаз» - тысяч пять томов) исоставленная явно неИльичом. Именно там я набросал набумагу некий вопросник дляЛенина. Едва я закончил, меня кнему позвали.
        Яподнялся навторой этаж, прошёл гостиную истоловую. Дверь вкабинет Ленина была широко открыта. Тамвсё ещё находился Владимир Николаевич, который представил меня Ленину как«молодого литератора».
        Ленин протянул мне левую руку:
        - Очень хорошо, - иприветливо улыбнулся.
        Ленин невыглядел «больным», хотя произносил слова струдом. Одет он был вполне по-домашнему: белые всинюю полоску мятые фланелевые брюки, фланелевая толстовка сдвумя поясами идвумя нагрудными карманами, поверх толстовки накинут серый втемно-синюю полоску халат. Воротник, полы, рукава икарманы были обшиты синим репсом.
        - Простите меня великодушно, вынужден вас накакое-то время покинуть, - Владимир Николаевич учтиво, по-старомодному раскланялся - мненужно поговорить сМарией Ильинишной.
        - Только ненужно новых заговоров слекарствами, мнеони никчему. И,пожалуйста, избавьте меня отвизитов господина Вейсброда, - Ленин говорил вполне серьёзно.
        Вответ Владимир Николаевич неопределённо пожал плечами иудалился.
        Ленин усадил меня вкресло истал подробно расспрашивать, ктоя ичто. Спрашивал ипрообстановку вМоскве ивАмерике, изкоторой я недавно вернулся.
        Ястарался отвечать точно иподробно. Оннеперебивал меня и, видимо, остался доволен моими ответами.
        - Ну-с, атеперь ваши вопросы. - Ленин приветливо улыбнулся.
        Ядостал свою бумажку:
        - Владимир Ильич, яхотел написать нечто вроде очерка овас, ноэто неглавное… - тутя как-то замялся.
        - Спрашивайте, яобещал Владимиру Николаевичу, чтоотвечу наваши вопросы.
        Яещё раз посмотрел насвою бумажку, носпросил совершенно другое. Спросил, чтоон думает обудущем России.
        - О-о-о, - онзасмеялся - этонужно слишком долго говорить, читайте мои последние статьи. Написал я поэтому поводу довольно уже много, но… ведь вы очём-то ещё хотели спросить?
        Янабрал вгрудь побольше воздуха ипочти выпалил:
        - Владимир Ильич, всеговорят, чтоувас совершенно нет своих личных вещей, иссобой вы возите только самовар.
        - Ну,этот вопрос - некомне, кМарии Ильинишне, онауменя всем распоряжается. Хотя, почему только самовар, вотуменя есть плед, - онуказал взглядом наплед, лежащий накресле. - Этоподарок мамы. Еёзвали Марией Александровной… Онанас так всех любила: именя, иСашу, ивсех. Имы её - безмерно. Шерстяной клетчатый плед, чтоменя согревает, - еёподарок вовремя нашего последнего свидания вСтокгольме в1910году.
        - Апальто?
        - Пальто? - удивился Ленин.
        - Япрочёл водной американской газете, чтовы всё ещё носите пальто, вкотором выступали намитинге завода Михельсона ввосемнадцатом году, когда ввас стреляла эсерка Каплан.
        - Странный вопрос. Да,действительно, ношу. - Ленин улыбнулся. - Значит, невовсём американская пресса дурачит своих читателей. - Мыоба рассмеялись. - Надежда Константиновна там, гдепули попали, всёочень аккуратно заштопала, зачемже выкидывать? Вокругже, сами знаете, голод, разруха, война…
        - Авот ещё изгазет: «Однажды сотрудникам Совнаркома выдавали поодному пуду картошки. Первым всписке значился Ленин. Против его фамилии почему-то стояло: двапуда. Владимир Ильич „двапуда“ убрал ипоставил - „один пуд“. Крупскую совсем вычеркнул изсписка, пометив: „ВСовнаркоме неработает“».
        - Изамериканских? - тутже спросилон.
        - Изамериканских.
        - Значит, правда, - мыоба ещё раз рассмеялись.
        Онсмеялся так искренне изаразительно, чтоя совершенно освоился иперестал робеть. Японял, чтовсё-таки задам ему тот единственный посути вопрос, который меня волновал соктября 1917-го:
        - Владимир Ильич, ячеловек вполне далёкий отполитики иреволюции и, видимо, поэтому, янепонимаю, какпартия большевиков, составленная излюдей часто малообразованных ижестоких, смогла победить. Кактак получилось, чторусское дворянство, насыщенное культурой идревними традициями, даещё всоюзе спросвещёнными европейскими правительствами, потерпело такой крах? Мнедосих пор неверится, чтоэто произошло…
        Онвстал, поправил свой халат наплечах иподошёл кокну. Потом обернулся испросил меня:
        - Авы каксами думаете?
        Янебыл готов ктакому вопросу, нонеожиданно длясебя, ответил почти скороговоркой:
        - Ядумаю, чтовам дьявол помог.
        - Дьявол? - онкашлянул влевый кулак. - Непонятно почему дьявол помог именно нам, анеКеренскому иЮденичу сКолчаком.
        Ямолчал. Онже, повернувшись кдвери, громко позвал:
        - Товарищ Таисья!
        Почти тутже вошла сиделка, которую я уже видел внизу.
        - Принесите, пожалуйста, намстоварищем Гавайским чаю, горячего чаю! - повернулся комне. - Аможет, лучше водки?
        - Спасибо, Владимир Ильич, лучшечаю.
        - Отлично, - сиделка уже вышла, - выведь совсем смарксизмом незнакомы итеорию классовой борьбы незнаете.
        - Ну,почемуже, Владимир Ильич, язнаю, но, откровенно говоря, явэту теорию неверю. Есть вот Швейцария иАнглия, есть там иклассы, нокровавая революция, истребление сотен тысяч, какунас, тамневозможна.
        Онхотел тутже что-то ответить, нонесмог, закашлялся, сильно побледнел икашлял очень долго. Вкабинет вошла Таисья сподносом итутже кнему бросилась. Онзнаком приказал ей удалиться, молча взял чашку сподноса, отпил глоток чаю, иему стало легче.
        - Выправильно сказали «унас», - струдом продолжил он, - унас вРоссии совремён Рюриковичей взять власть несложно, этонеШвейцария. Былобы нато желание. Исами первые Рюриковичи - яркий тому пример. Унас вРоссии непросто классы, унас всегда ивовсе времена - двеНАЦИИ внутри нации, столь непохожие друг надружку, столь чуждые ивраждебные, чтодиву даёшься. Помните, каксказал поэт: страна господ, страна рабов. Этоунас главное. Унас дворянство, окотором вы так печётесь, слёгкостью забывает русский язык ипереходит добровольно наязык недавних врагов, нафранцузский. Асколько увысших классов всегда презрения излобы кпростым людям! Вотиувас тоже наЛитпроме: лохи иэлита. Всётоже самое. Слова, конечно, вкаждое время разные, носуть одна: рабы игоспода, лохи иолигархи, которые живут вразных мирах инежелают даже знать друг друга. Втакой обстановке достаточно только высечь искру, одну единственную, аименно: пообещать одному классу растерзать другой, выжечь скорнем, итогда разгорится пламя, столь сильное, чтовсе образованные Европы содрогнутся, аможет даже, инаколени встанут.
        - Нокакже интеллигенция? - стал спорить я. - Русская, российская интеллигенция, Фёдор Михайлович Достоевский, Лев Николаевич Толстой. Такой интеллигенции, такой насыщенной духовной жизни нет ниводной стране. Нигде нет итакого сочувствия кпростым людям. Неужели вполне светская духовная среда неспособна смягчить все эти противоречия, окоторых вы говорите? Примирить классы, найти общий баланс…
        - Всёэто белиберда, херня. - перебил меня Владимир Ильич иопять закашлялся. Потом придвинулся комне совсем близко, посмотрел мне прямо вглаза. - Вы,молодой человек, Россию непонимаете, вам, видимо, недано. Ая - понимаю, ипоэтому моя партия, аневаша, победила ивсегда будет побеждать. Аваша - иливжопе, иливАмерике.
        Онсмотрел мне прямо вглаза, ия почему-то совершенно точно знал тогда, чтоон прав, прав абсолютно вовсём. Яиспуганно отстранился.
        - Ваша мудацкая интеллигенция вместе сбарчуком Толстым иистеричкой Достоевским гроша ломаного нестоит. Ониписали длясебя, длятаких, какони сами, идляправящей элиты. Ихнечитают упивларьков, оних неговорят бабушки наскамейках, aмужики - вбанях. Онипросто побочный продукт ожиревшей засчёт лохов элиты. Еслибы уРоссии была тысяча Достоевских, еёсудьбубы это неизменило.
        Вкабинет осторожно постучали. Ленин резко выпрямился вкресле игромко сказал, почти выкрикнул:
        - Дайте нам стоварищем Гавайским ещё минуточку!
        Потом опять пригнулся комне изаговорил очень тихо:
        - Слушайте, Гавайский, яответил навсе ваши вопросы, итеперь вы можете спокойно писать ваш глупый очерк, ноивы должны мне помочь. Подвидом лечения меня совершенно отвсего отстранили, телефонной связи стоварищами изВЦИК иСовнаркома нет, такназываемой охраны - чутьли несто человек, именя никуда невыпускают, обращаются сомной, какскаким-то ребёночком. Письма мои недоходят, всюмою корреспонденцию проверяют идосматривают. Вдовершение, Сталин имеет наглость грубо оскорблять мою жену, ая ничего немогу поделать. Пускают комне только глупых докторишек, откоторых меня тошнит. Отчего меня лечат - неизвестно. Аведь отдолжности меня никто неувольнял. Вобщем, Гавайский, ясейчас вам записку дам, авы, будьте любезны, доставьте её Михаилу Дмитриевичу Бонч-Бруевичу. Оннадёжный товарищ, военный, именя отсюда выручит. Всего-то инужно - двероты солдат. Хватит сними цацкаться!
        Вдверь ещё раз постучали. Онаприоткрылась, ивпроёме показался Беленький:
        - Владимир Ильич, товарищу Гавайскому итоварищу Розанову пора возвращаться вМоскву, оттуда уже два раза телефонировали.
        - Сейчас-сейчас! - отмахнулся Ленин. Дверь закрылась, ион стал лихорадочно рыться покарманам, доставая какие-то бумажки.
        - Ага, вотона. - Ленин передал мне маленькую записку, сложенную вчетверо.
        - Даведь я там никого незнаю, Владимир Ильич, меня инедопустят.
        Онсунул мне записку:
        - Тогда найдите его брата Владимира Дмитриевича, яему тоже верю. Только непередавайте ничего Зиновьеву иКаменеву, итем паче - Сталину, выпоняли?
        Неуспел я сунуть записку вкарман, какдверь опять открылась, вошли Беленький, Мария Ильинишна иРозанов. Ленин опять закашлялся истал махать руками, унего начались рвотные приступы. Меня тутже попросили выйти, попрощаться нам так инеудалось. Встранной задумчивости я вышел издома инаправился кстоящему упарадного входа Ролс-Ройсу. Кто-то опустил руку мне наплечо. Яобернулся. Передо мной стоял высокий молодой человек стипично еврейской внешностью, одетый вкожаную форменную куртку:
        - Отдайте, - спокойно сказалон.
        - Что? - непоняля.
        - То,что вам Владимир Ильич передал.
        - Скакой это стати? Васэто некасается.
        Молодой человек вкожанке насупился ипотянулся квнушительной деревянной кобуре набоку:
        - Именем Чрезвычайной Комиссии Совета Народных Комиссаров приказываювам…
        Недолго думая, явынул из-за пазухи свой идиотский вопросник ипередал его чекисту. Тот, нечитая, спрятал листок внагрудный карман иотошёл. ВМоскву возвращался я один, Владимир Николаевич остался вГорках ухаживать забольным. Сним я тоже непопрощался, истех пор наша дружба пошла врозь.
        Приехав вМоскву, ярешил вбольницу невозвращаться, апопросил меня довезти додома. Оставшись один, ядостал записку Ленина. Судя почёрным ободочкам покраям, онадовольно долго валялась вего кармане. Развернув её, япрочёл:
        «Товарищ Инесса!
        Звонил кВам, чтобы узнать номер калош дляВас. Надеюсь достать. Пишите, какздоровье.
        Чтосвами?
        Былли доктор?
        Привет!
        Ленин».
        Мясо. Изжизни американских вампиров
        ПАША ехал вдоль полузаброшенных объектов индустриальной зоны: красных кирпичных зданий, похожих накуски свинины, всёбыло обнесено никому уже ненужными проволочными заграждениями: двери, окна ивсё остальное плотно закрыто железными жалюзи. Тишина, осень, темнеет быстро… Всяпромышленность давно уже переехала вюго-восточную Азию, Мексику ихрен его знает куда…
        Паша ехал медленно, чтобы непропустить условный жёлтый иероглиф наворотах. Вбагажнике его машины втяжёлом кожаном мешке лежала девочка-китаянка. Паша охотился заней чутьли нетри дня. Всёсделано какпонотам: онанелегалка-рабыня, онвзял её прямо из-под носа хозяев, новрядли они станут искать её или, кпримеру, заявлять вполицию. Онисделали чутьли неполовину его работы…
        Ага, вотон, жёлтый скромный иероглиф, вправом углу железных ворот. Паша остановил машину, вышел иосмотрелся. Поидее, егоуже ждут перекупщик Том покличке Тефлон, скоторым он был шапочно знаком, исам покупатель… Если всё пройдёт спокойно, топрямо сегодня они угостят его, может, грамм надвести, Пашу аж передёрнуло отэтой мысли…
        Ворота лязгнули иначали, подвывая, открываться. Всамом дальнем углу бывшего ремонтного гаража Паша увидел бледного высокого Тефлона.
        - Ну,заезжай уже, - раздражённо сказалон.
        Паша медлил, оннемного бздел. Заедь он заэти ворота - хуйсдва ему удастся соскочить, если они его решили кинуть.
        - Гдепокупатель? - спросил Паша.
        - Какой, блять, покупатель, хули ты воще припёрся? - Тефлон тоже нервничал.
        - Стодвадцать паундов, косоглазая, может, даже идевственница, - Паша ухмыльнулся.
        - Сколько просишь?
        - Пять штук.
        - Тыохуел.
        Паша обошёл машину, открыл багажник и, вынув монтировку, тюкнул легонько мешок. Вмешке что-то зашевелилось ижалобно запищало… Паша резко захлопнул багажник, егонемного трясло. Тефлон, который каким-то образом оказался совсем рядом, тоже трясся.
        - Хуйстобой, - Тефлон вынул изкармана мобилу инабрал номер. Онничего несказал втрубку, апросто подождал какое-то время, затем сунул мобилу опять вкарман.
        - Онтут, рядом, - заверил Пашу Тефлон, - нужно немного подождать.
        Стало совсем темно, время отвремени избагажника слышались возня ижалобный писк, говорить было неочём.
        - Утя какой-то странный акцент, откуда ты? - спросил Тефлон извежливости.
        - Неебёт, - Пашу продолжало трясти.
        - Каквпервый раз, - ухмыльнулся Тефлон.
        «Первый раз, первый раз, первый раз», - застучало вголове уПаши. Почти неделю он голодал и, значит, былнаграни, ноденьги всёравно важнее.
        Китаянка вмешке полностью очнулась истала громко рыдать. Паша понял, чтоуже неможет сдерживать себя, унего начался глюк - такое изредка случалось сним после голодовок.
        Очень чётко, вовсех красках, онувидел себя мальчишкой, емулет восемь, небольше, егопослала мама вновый универсам, построенный, какговорили, «поитальянскому проекту». Туда выстраивалась гигантская, какхвост сказочного дракона, очередь. Проторчав вочереди чутьли нечас, онвошёл, наконец, вовнутрь. Поуниверсаму бродили обляпанные волосатым мохером пенсионерки ипрочая публика.
        Паша смотрит наогромные пятилитровые банки сзелёными, похожими наэкспонаты Кунсткамеры, помидорами, навсегда утонувшими вмутном болгарском рассоле. Всечинно прохаживаются вдоль торговых рядов, охуевая отнового ощущения близости ктовару.
        Часть внутренней стенки универсама - стеклянная, заней - мясной цех, заней - серьёзные мужики взапачканных кровью белых халатах режут мясо. Кое-кто изпублики, плюнув наприличия, прильнул всем телом кстеклу исмотрит. «Скоро вынесут», - слышит Паша глас народа инепонимает, очём это они. Вдруг стеклянная дверь открывается, ивторговый зал въезжает обыкновенная покупательская тачка, почти полностью забитая расфасованным уже мясом.
        Вялотекущую толпу покупателей прошибает мощный электрический разряд, вмгновение ока тачку облепляют совсех сторон. Содной стороны людей больше, ипоэтому весь ком движется. Сверху уже всё расхватали, доставать стало труднее, итачку опрокинули, мясо высыпалось напол, ивот уже несколько мохеровых старушек упало наколени.
        Маленький Паша сглатывает слюну, напряжение вокруг тележки падает, толпа довольно быстро рассасывается, обнажая кусок пола, накотором валяется пустая тачка взатоптанных грязной обувью лужицах крови икусок мяса, выпавший изцеллофана вовремя драки…
        Паша подходит кодинокой тачке, наклоняется исмотрит…
        Изглюка Пашу вывел удар поголове, оннезаметил, каксзади кнему подкрался небольшого роста коренастый урод.
        Наследующее утро он очнулся назаднем сидении своей машины, припаркованной вукромном уголке городской свалки. Вкармане куртки он найдёт два свёртка. Водном - триштуки: сумма, окоторой он договорился сТефлоном неделю назад, вдругом - небольшая медицинская мензурка насто грамм, которую он тутже судорожно высосет.
        Изжизни исмерти школьников
        - ВОБЩЕМ-ТО, Петя мальчик неплохой, ноуж очень нервный.
        Людмила Владимировна, учительница третьего «а» класса, вопросительно посмотрела намаму Пети, испуганно сидящую запервой партой.
        - Ноучится-то онкак?
        Вздохнув тяжело, училка стала перелистывать журнал.
        - Вотпосмотрите, впервой четверти были даже четвёрки, - продолжила она, - апотом всё хуже ихуже. Последнее время он стал прогуливать первый, аиногда ивторой урок, аведь это - арифметика ичтение!
        Мама Пети покраснела. Училка приводила один убийственный факт задругим, иПетина мама твёрдо решила побить сына подгнившим уже «морским» ремнём - чутьли неединственным предметом, оставшимся унеё отсбежавшего мужа.
        - Близится двадцать второе апреля, день рождения Владимира Ильича Ленина, - стала подбивать бабки Людмила Владимировна, - вэтот день лучшие ученики третьих классов вторжественной обстановке музея - дзота неизвестного партизана-подрывника - будут приняты впионеры. Якакклассный руководитель отклонила заявление Пети, иесли вы непримите меры, тоневидать ему красного галстука втретьем классе. Больше того, такиоктябрятскую звёздочку положить настол недолго…
        Петина мама зарыдала вголос ибросилась навыход.
        - Стойте, Вострикова, - училка имела кое-что напосошок.
        Петина мама застыла удвери.
        - Ну,скажите намилость, зачем Петя приносит вшколу складнойнож?..
        Петя, довольно высокий мальчик длясвоего возраста, сидел вэто время дома накухне иел блины, производимые тутже его флегматичной бабушкой. Каждый новый блин он старательно обливал жидким домашним вареньем избанки, всякий раз аккуратно отодвигая ложкой ватную подушечку плесени.
        Петя неплохо представлял, чтосейчас происходит между его мамой иЛюдмилой Владимировной инестроил иллюзий поповоду грядущих событий.
        Блины небыли особенно вкусными, ноПетя интуитивно осознавал, чтоужинать, возможно, непридётся, иупорно ел, прислушиваясь, неедетли лифт наих последний этаж. Онтвёрдо решил молчать, иесли будут бить, тотерпеть. Аесли совсем туго будет - сбежать влес. Дляэтого варианта всё уже было подготовлено: придя изшколы, онположил вмешок длясменной обуви самое дорогое, чтоунего было…
        Вотвочередной раз загудел лифт, ивсё гудел игудел, пока неостановился напоследнем этаже. «Мама приехала», - подумал Петя, иблин застрял унего вгорле…
        Первые пять минут она почти наизусть повторяла обвинительную речь Людмилы Владимировны стем только отличием, чтоочень кричала иразмахивала руками перед Петиным лицом.
        - Ядлянего стараюсь, ночей несплю, чтобы мой Петечка учился, амой Петечка плевать навсех хотел, мойПетечка лоботряс, лодырь ипрогульщик. Весь видиота отца пошёл мой Петечка, - закончила Петина мама официальную часть разборки.
        - Ябольше небуду, - довольно спокойно ответил Петя.
        - Чтонебудешь, ЧТО НЕБУДЕШЬ! - Петина мама впала уже вистерику. - Изтебяже подонок растёт, понимаешь - ПОДОНОК!
        - Ябольше небуду, - повторил Петя, придав жалостливости винтонации. Вотношениях сматерью Петя старался придерживаться политики нейтралитета.
        - Авот это мы сейчас узнаем, - Петина мама резко выбежала изкухни истала громко рыться вдряхлом комоде.
        Вернулась она сморским ремнём вруках, чемнесколько удивила Петю, который ожидал скорее подзатыльников. Онатутже схватила Петю заволосы, отчего он жалобно вскрикнул, ивытащила его из-за стола. Держать ремень залатунную широкую пряжку было очень неудобно, новсёже она умудрилась взмахнуть ремнём и, скриком «Воттебе!», ударила. Шесть споловиной метров советской кухни - маловато дляподобных экзекуций, иудар пришёлся постолу, банка свареньем тутже упала, иизнеё быстро ибесшумно потекла ярко-красная жижа. Отнеожиданности мама расслабилась, иПетя тутже, вырвавшись, бросился вкомнату, гдезабрался подширокую идовольно низкую кровать.
        - Тыуменя узнаешь сейчас, какуроки прогуливать, - Петина мама бросилась заним впогоню, - ану-ка вылезай оттуда!
        Петя молчал.
        Петина мама стала двигать кровать, ноПетя перемещался вместе сней, идостать его оттуда располневшей запоследние годы маме неудавалось. Онакричала игрозилась вызвать милицию, аПетя молчал, онудобно устроился всвоём дзоте, емудаже пришла вголову мысль остаться там жить навсегда. «Ачто, - думал он, - буду поночам только вылезать, когда все спят, иходить накухню есть».
        Петиной маме тоже пришла вголову удачная мысль: онавстала накарачки и, накрутив мягкий конец ремня накулак, попыталась ударить Петю пряжкой прямо там, подкроватью. Между прочим, ейэто почти сразу удалось, носмекалистый Петя тоже поменял тактику, онсумел поймать пряжку истал тянуть ремень насебя, упершись ногами вдоску, придерживающую матрас. Взбешённая такой наглостью мама вскочила наноги истала изовсей силы тянуть ремень всвою сторону. Пряжка больно впилась вруку Пети, ион невыдержал, отпустил. Петина мама тутже полетела впротивоположную откровати сторону ибрякнулась всем телом насобственные туфли… Теперь уже она завыла отболи иунижения, закрыв руками мерзко покрасневшее после драки лицо. Потом она стала просто рыдать, иПетя там, подкроватью, гдеего немогли увидеть, тоже стал почему-то плакать…
        - Яведь вместкоме работаю, какмне теперь людям вглаза-то смотреть, всевгалстуках вшколу идут, амой Петя… - ейстало безумно жаль себя, изахотелось тутже умереть.
        - Мама, мамочка, - неожиданно длясебя Петя вылез из-под кровати ибросился клежащей наполу матери, - прости меня, прости меня, пожалуйста, - онлёг сней рядом напол инеумело обнял её, чего неделал уже много лет, - яневиноват… этоони.
        Онаотстранила его ипопыталась встать:
        - Опять врёшь…
        Ивсё-таки они помирились. Наследующее утро Петина мама встала пораньше, приготовила свежую белую рубашку, начистила ему ботинки имастерски погладила школьную форму. Назавтрак Петя ел вкусные макароны, поджаренные «сяичком», анеобычную кашу.
        - Нувсё, япошёл, - сказал Петя исхватился было запортфель.
        Мама остановила его, наклонилась ивнимательно посмотрела ему вглаза:
        - Петя, яхочу, чтобы ты всегда помнил, чтоты - сынморского офицера, тыменя понял?
        - Японял, - Петя очень торопился ипочти уже выскочил задверь.
        - Иещё, - онаопять его задержала, - нускажи намилость, зачем тебе вшколенож?
        Петя бездумно пожал плечами.
        - Где, кстати,он?
        Петя махнул всторону комода.
        Петина мама подошла ккомоду итутже нашла небольшой складной ножик, купленный когда-то задва сорок пять. Онабессмысленно покрутила его вруках.
        - Ну,идиуже.
        - Аденьги назавтрак?
        Петина мама долго рылась всумке идала ему сорок копеек, двесеребристые монетки.
        Петя положил двадцатикопеечные монетки поразным карманам, «чтоб незвенели», ипулей выскочил издому, лифт он ждать нестал, абросился бегом полестнице вниз, онторопился, нато были серьёзные причины.
        «Опаздываю, блять, - думал он набегу, - этиуёбки уже там. Упустил, блин, момент, всеучилки уже там, нахвост уже никому несядешь… ноничего, сука, прорвёмся».
        Худшие предчувствия Пети оправдались: ещёиздали он увидел сутулую спину шестиклассника Вовы Шилова покличке Шило. Рядом сним надовольно высоком школьном крыльце курили солидные люди: одного он знал, этобыл Саня Батьковский покличке Махно, мускулистые плечи которого внушали трепет всей школе. ВПетином классе считали, чтоего боится даже физрук. Второго, тоже крепкого иочень прыщавого, Петя видел впервые. Махно закончил восьмой класс впрошлом году и, поидее, учился сейчас вПТУ. Сегодня он отвечал заразвод шибздиков набабки.
        Петя притормозил ирешил издали понаблюдать, какработает Шило. Походу он стал прикидывать свои шансы набесплатный проход. Можно попробовать внаглую, главное - невстречаться глазами сэтими уёбками, несколько раз ему это удавалось. Тутважно подгадать момент, когда они трясут какого-нибудь мудака, иидти себе тихо-тихо.
        Другой вариант - дружески поздороваться сШилом, типа, какпоживаешь, старичок. Нозаэто можно исвой двадцончик потерять, ипоеблу схлопатать, реакцию этих ублюдков трудно предсказать заранее. Самый верняк, конечно, этопросто идти и, когда попросят, дать двадцать копеек иневыёбываться. Петя вздохнул. Онточно знал, чтосегодня, после третьего урока, встоловой будет гуляш…
        Петя обожал гуляш, онвообще любил мясо, ногуляш - этонечто совершенно охуительное. Онтутже представил себе тарелку сбелоснежными альпами картофельного пюре, атам, вущельях, подёрнутые застывающим жиром озерца подливы; ноглавное, конечно, этоплотно-коричневые кубики мяса, дотронься доних зубами - иони растают ворту…
        Даже после сытного завтрака уПети стала мощно выделяться слюна. Дома мяса практически небывало, редко-редко, гдеж его можно достать? Докторская колбаса, иногда котлеты извялого белесого фарша. Разве это можно сравнить сгуляшем?
        Короче, гуляш стоил тридцать шесть копеек, икнему давали ещё тарелку супа, атакже булочку икомпот. Круто,да?
        Ксупу уПети было двоякое отношение, содной стороны, супнеплохое посути блюдо, сытное идаже вкаком-то смысле вкусное. Сдругой стороны, пока ешь этот самый суп, остывает гуляш, аэто, бля, никуда негодится. Если есть сначала гуляш, апотом суп - Петюбы это устроило, новедь засмеютже уёбки, ещёиподнос наформу опрокинут.
        Компот ибулочка - этотоже заебись, ноэто уже так, мелочи.
        Если отдать двадцать копеек Шиле, тоостаётся только двадцать копеек, азначит, дадут тебе негуляш, акурицу сгречневой кашей икомпот, ивсё. Блядские порядки…
        Рассуждения Пети были прерваны проходившими мимо девочками изтретьего «б», украшенными огромными бантами, похожими навоенные локаторы. Девочки брызнули нанего ядом мужененавистнического презрения.
        Ачто, этовариант, подумал Петя изашёл им вхвост, девочек уёбки нетрясут.
        - Слышь, девчонки, увас сёдни контрольная поприродоведению? - нужно очём-то говорить, типа, чтоб натуральнее было.
        - Аты усвоей учительницы спроси, - съязвила та, чтошла слева. Та,что шла справа, просто закатила глаза, будто поражённая тупостью Петиного вопроса.
        - Аунас уже была, - стал рассказывать Петя, необращая внимания наих реакцию, главное - говорить инесмотреть посторонам, авось, пройду нахаляву…
        Шило просёк Петин манёвр нараз. «Вотпиздёныш хитрожопый», - подумал он, инаего лице проявилась дьявольская улыбка.
        - Эйты, ану-ка, идисюда, - позвал он Петю.
        «Вотдебил, - подумал Петя, - каждый день трясёт, аимён выучить неможет», ипошёл себе дальше, продолжая бубнить что-то той, чтослева.
        - Тычо, бля, друзей неузнаёшь, - Шило схватил Петю зашиворот ипритянул ксебе.
        - А,Шило, - Петя разыграл удивление, - привет, какдела?
        - Пусть тебя неебёт, какие уменя дела, давай-ка лучше сыграем. - Петя явно раздражал Шило, которому тоже было западло вшколу опаздывать.
        Девочки вошли уже вшкольную дверь, хихикнув напоследок всторону жалкого кавалера.
        Петя отлично знал наёбку сигрой втрясучку: даёшь Шиле монету, ончестно кладёт свою, затем обе монетки трясутся между его ладоней, жалобно приэтом звеня. Орёл илирешка? Неугадал - значит проиграл, ииди себе нахуй. Угадал - значит играй ещё одну партию, Шило доложит ещё две монетки, опять угадал - значит ещё пока неошибёшься, итогда уже - нахуй.
        - Шило, уменя денег нету, - Петя сам подивился своей наглости.
        Шило точно знал, чтоуПети есть деньги, ондаже знал сколько, - всеэти хитрожопости спацанками - точное тому доказательство.
        - Кого ебёт чужое горе, - Шило уже было замахнулся, чтобы дать Пете оплеуху, новдело вмешался Махно.
        - Нетденег, сгоняй по-быстрому домой ивозьми, мыподождём, - спокойно сказал Махно, глубоко затягиваясь беломориной…
        Спорить сМахно, нет, этослишком круто. Петя развернулся ипобежал вдоль школы. Допоследнего звонка оставалось минут семь-восемь, после звонка школу закроют, значит, опять прогулял арифметику…
        Известно, чточеловек делает лучшее, когда его прижимают кстене. «Ачто, если попробовать через физкультурный зал», - озарило Петю. Онисейчас вот-вот выбегут наразминку, дверь, поди, ужеиоткрыли. Окрылённый, онпобежал быстрее иуже через две минуты был наместе. Дверь, действительно, была открыта. «Хуйвам, анемои двадцать копеек», - подумал он, норадоваться было слишком рано - всередине зала Петю остановил пионерский кордон дежурного пятого«а».
        Начальник кордона Клещук, худощавый прилизанный брюнет сплотно завязанной напредплечье красной повязкой, смотрел наПетю какнапойманного споличным английского шпиона.
        - Дневник, - потребовал Клещук, медленно раскачиваясь накаблуках новых ботинок измодного кожзаменителя.
        Вэтом небыло подъёба, привходе вшколу проверка дневников была обязательной.
        Петя посмотрел надве звёздочки, аккуратно прицепленные налевой стороне пилотки члена совета дружины, иподал свой дневник.
        Начальник кордона стал внимательно осматривать Петин дневник, потом перевёл взгляд насамого Петю, словно сличая:
        - Так-так, Востриков Петя изтретьего «а» класса, понятно. Почему идёшь через физзал?
        - Мнетут ближе, - ловко соврал Петя.
        - Сменная обувь?
        Петя потряс мешком сосменной обувью.
        Начальник кордона достал извнутреннего кармана чистенькой формы блокнот, быстро переписал туда фамилию Пети, поставил дату, точное время правонарушения и, смачно вырвав листок, передал его напарнику-шестёрке:
        - Миша, этосрочно вштаб. - Миша тутже отдал повсей форме пионерский салют иубежал.
        - Аты, Петя Востриков изтретьего «а» класса, пиздуй через главный вход, ещёраз здесь поймаю, - вызову насовет дружины, понял?
        - Понял, - сказал Петя, унего оставалось небольше трёх минут.
        Хуйсним, дамим двадцончик, решил Петя, одолжу где-нибудь шестнадцать копеек напервой перемене, атам видно будет. Прогул после вызова родителей - этопиздец, этоточно пиздец.
        Через минуту он был уже накрыльце, иего монетка тряслась вШилиных ладонях. Какназло, Петя выиграл первую партию, стали играть вторую. Вторую, слава богу, проиграл, пошла последняя минута перед звонком. Шило улыбнулся иположил деньги вкарман:
        - Нувсё, бля, иди, - сказал он примирительно идаже похлопал его поплечу, приэтом почему-то преграждая ему проход.
        - Пусти, - Петя стал протискиваться кдвери, - пустиуже.
        - Тычо толкаешься, - пошутил Шило.
        Всетрое мучителей заржали.
        - Пустите, пустите меня, пожалуйста, - взмолился Петя, всёпытаясь протиснуться.
        - Теже сказали, идинахуй, уёбище, - продолжал подкалывать Петю Шило.
        Прозвенел звонок. Шило быстро передал Махно горстку монет искрылся зашкольной дверью.
        Петя отошёл исел накрыльцо, внутри унего всё клокотало, онположил мешок отсменной обуви себе наколени, уткнулся внего истал рыдать. Господи, нупочему, почему это должен быть я… Вдруг он почувствовал, чтовего мешке лежит нечто, иэто его сразуже успокоило.
        - Этовы уёбища, - сказал он громко ивстал наноги.
        - Что? - Махно отреагировал первым.
        - Хуйвкожаном пальто, - ещёгромче сказал Петя, сжимая свой мешок обеими руками.
        - Чоты такое сказал, - Махно быстро пошёл котступающему Пете.
        - Тыуёбище, ая сын морского офицера.
        Махно практически прижал Петю кстенке, нанего смотрела детская заплаканная физиономия сраспухшим уже носом, Махно вдруг рассмеялся, тряхнув длинной чёлкой, емунебыло смешно, просто нужно было точно решить, какПетя будет казнён, анаэто нужно время.
        Итут Петя ударил его вживот, Махно взвизгнул отболи иотскочил, кего животу прилип Петин мешок отсменной обуви, который почему то непадал…
        Года два назад Петя нашёл чёрный плотный конверт, видимо, выпавший изнижнего ящика комода. Вконверте были чёрно-белые фотки его пьяного папы вовремена его морской службы. Аещё там хранилось чудо чудесное, морской кортик.
        Петя прятал его вдырке подраковиной вванной комнате. Часто он забирался вванну, наполнял её горячей водой ибрал вруки кортик, неуставая наслаждаться его совершенством. Этобыл уставной кортик послевоенного типа, который вручали выпускникам военно-морских училищ вместе сдипломом.
        Самкортик - довольно длинный, общая длина - тридцать два сантиметра, сплоским стальным хромированным клинком ромбовидного сечения. Направой стороне его рукоятки имеется защёлка, предохраняющая клинок отвыпадения изножен. Рукоять четырёхгранной формы сделана изпластмассы подслоновую кость. Нижняя оковка, головка икрестовина рукоятки выполнены изцветного позолоченного металла. Наголовку рукоятки наложена пятиконечная звезда исбоку нанесено изображение герба СССР. Деревянные ножны, обтянутые кожей черного цвета, покрыты лаком. Прибор ножен (двеобоймицы инаконечник) выполнены изцветного позолоченного металла. Наверхней обоймице справой стороны изображен якорь, слевой - парусный корабль.
        notes
        Сноски
        1
        Воимя Аллаха милостивого имилосердного.
        2
        Дасбудется воля Аллаха.
        3
        Нетбога, кроме Аллаха, иМухаммед - пророк его (первая сура Корана).
        4
        Ёптвою мать (арабское ругательство).
        5
        Тебя каждый день вжопу ебут (арабское ругательство).