Побег на войну Сергей Линник
        Алексей Викторович Вязовский
        Сапер #3
        Оставшись в оккупированной столице советской Украины, Петр Соловьев попадает в фашистский лагерь военнопленных. Сплотив вокруг себя единомышленников и установив связь с подпольщиками, он организует побег из лагеря. Теперь Соловьев - командир партизанского отряда. Вызволив из Дарницкого концлагеря Якова Джугашвили, сына Сталина, отряд «Победа» по оккупированным территориям отправляется на Брянщину, ежедневно внося свой посильный вклад в общую победу в войне с фашистами. А абвер тем временем предпринимает попытки вернуть ценного заложника в лице сына Сталина, и за отрядом Соловьева начинается охота.
        Алексей Вязовский, Сергей Линник
        Сапер
        Побег на войну
        
        Глава 1
        - Да пошел ты в пень![1 - Реальная история. Взято из воспоминаний Пегова.]
        Апанасенко вскочил, смахнул со стола рукой стакан с подстаканником. Стекло жалобно зазвенело по полу. Первый секретарь Приморского крайкома ВКПб Пегов, вжавшись в стул, в ужасе посмотрел в лицо Сталину. Послать самого Кобу?! В Кремле?
        Лицо Иосифа Виссарионыча потемнело, карандаш хрустнул у него в руке.
        - Ты что делаешь?! А если японец нападет, чем я буду защищать Дальний Восток? - продолжал кричать генерал. - Этими лампасами?! Хочешь расстрелять меня? Кончай прямо тут! Как Рычагова, как Павлова!
        Пегов закрыл глаза. Все, это конец. Шлепнут за компанию. Просто потому, что слышал все это…
        - Ты что? Успокойся, успокойся, товарищ Апанасенко! Стоит ли так волноваться из-за этих противотанковых пушек?
        Пегов не поверил своим ушам. Открыл глаза, посмотрел на Сталина. Тот был спокоен. Даже излишне спокоен. Ладно, они старые друзья. Еще со времен обороны Царицына. Но спускать такое?
        - Стоит! - Апанасенко сел на стул, отбросил ногой осколки стакана. - Сам видишь, Коба, как современная война идет. Быстрые танковые прорывы, окружения, котлы. Японцы так же воевать будут. Дивизии дам. Солдат новых мобилизуем, обучим. А пушки?! Где я тебе их возьму?
        - Ладно, если пушек дать не можешь… - Сталин задумался.
        - Мины нужны. Противотанковые. Много. - Генерал достал платок, вытер пот с лысины. - Ты извини, что…
        - Пустое! - Иосиф Виссарионыч махнул рукой, поднял трубку телефона. - Соедините с Берией. Да, жду.
        Пегов тоже достал платок, вытер лоб. Похоже, буря миновала. Но нет…
        - Лаврентий, помнится, у тебя был геройский сапер… Как его? Соловьев! Ладно, пусть военинженер. Не у тебя? У Кирпоноса? Ну хорошо, он мне нужен. Тут товарищи из «Серпа и молота» новые противопехотные мины его конструкции мне показывали… Нужны такие же, но уже противотанковые. Дешевые. Как остался в Киеве?! Кто разрешил?
        Сталин громко заругался по-грузински, шмякнул трубкой по телефону. Пегов опять вжался в стул. Он уже не надеялся выйти из кремлевского кабинета секретаря ЦК партии живым.

* * *
        В глаза будто песка насыпали. Вроде и вижу что-то, а вроде как в пыльную бурю попал. А еще тело ломит, во рту привкус крови. Где я? Где же еще… В лагере. Сейчас прозвучит сигнал к побудке, зэки посыпятся вниз со шконок. Опять у сортира будет очередь и ругань, потом хлеборезы пойдут готовить завтрак - все как обычно. Что же со мной? Неужели «зеленые» добрались и устроили темную? В голове пусто, только звенит.
        Я протер глаза, с трудом сел на панцирной кровати.
        - О, очнулся, земляк.
        С усилием повернув голову, я обнаружил замотанного окровавленными бинтами бородатого мужика. Его темно-карие, почти черные глаза лихорадочно блестели, на лбу бисеринками собралась испарина.
        - Ты кто?
        - Я? Опанас. Из народного ополчения.
        - Мы в госпитале? - Я потрогал шишку на затылке, огляделся. Мы лежали в большой палате, в которой стояло десяток кроватей. Все они были заняты ранеными.
        - Да. В военно-клиническом.
        - Его разве не эвакуировали?
        - Еще на прошлой неделе. Но народ все одно нес раненых. Вот и тебя притащил кто-то.
        - Опанас, надо валить! В городе немцы!
        - Да знаю я, были они уже здесь.
        - И что?
        - Как видишь, пока ничего не случилось плохого. Женевская конвенция, слыхал?
        - Ты как хочешь, а я валю.
        Попытался встать, ноги повело. Пришлось сесть обратно на постель. Нет, славно меня кто-то приложил по голове. Я ощупал пиджак, вывернул карманы брюк. Ничего. Денег нет, документов - тоже. Хорошо, что сообразил парабеллум оставить в тайнике. Неужели банальный гоп-стоп?
        - Куда тебе идти? Краше в гроб кладут. - Опанас, скрипнув зубами, сел на кровати.
        - Лучше в персональный гроб, чем в братскую могилу.
        Я опять попытался встать и, схватившись за боковину кровати, даже удержался на ногах.
        - Больной! Вы куда собрались?! - В палату заскочила мелкая рыжая девчонка в белом халате. - Сейчас же лягте!
        Ноги уже не держали, я повторно плюхнулся на кровать.
        - Вас уже обработали? - спросило конопатое чудо.
        - В смысле раздели?
        Я посмотрел на себя, еще раз потрогал голову. Кровить уже перестало, но перевязаться надо было.
        - Нет, им не занимались, - ответил за меня Опанас. - Врач сказал, что сначала тяжелые.
        - Я ему напомню! На вот, приложите к голове. - Санитарка дала мне свернутую марлю и умчалась.
        - Землячок, слыхал про взрывы? - Сосед перешел на шепот, наклонился ко мне. - Говорят, наши взорвали самого Гиммлера! Заместителя Гитлера!
        - Он не заместитель. - Я приложил марлю к голове. - Навроде нашего Берии.
        - Да? Ну тоже хлеб.
        Мы помолчали. Рядом стонали раненые, кто-то курил прямо в постели. Город за окном был подозрительно тих - ни взрывов, ни воздушной тревоги.
        - А ты сам чьих будешь? - Опанасу не лежалось, он встал, прошелся по проходу. - По одежде - штатский вроде.
        Ответить я не успел. В коридоре раздался топот, в палату ворвались немцы.
        - Всем на выход, строиться во дворе, - объявил выскочивший из-за стоящих на пороге говнюк. В гражданской одежде, с галстучком, волосики набриолиненные. Лет сорока, наверное, чем-то напоминает худощавую крысу. Из местных, сразу видно. Видать, моментально в холуи записался, как немцы пришли.
        - У нас тут не все ходячие, - подал голос из угла лежащий там раненый. Его я не слышал до этого.
        - Вам сказано, строиться во дворе! - завизжал переводчик.
        Да, парень, видать, с личной жизнью у тебя беда, вон, аж рожу перекосило и слюнями подбородок забрызгало.
        Глядя на двух немцев, молчаливо державших карабины у входа, раненые начали вставать и тянуться к выходу. Кто в чем был, многие в исподнем и босиком. Мне повезло: у меня даже сапоги целыми оказались. Не знаю, почему неизвестные грабители на них не позарились. Может, стащить с ног не успели, а может, и побрезговали. За последнее время они здорово пообносились, да и чистил я их в последний раз… Вот как раз для того, чтобы не приглянулись никому.
        Меня здорово качнуло, когда я встал. Если бы не Опанас, наверное, упал бы. Вышли, побрели по больничному коридору. Немцев вроде и немного, но распределились они так, что везде стоят. Погнали нас как скот, подбадривая прикладами. И тут в палате раздались выстрелы: один, два, три. Лежачих добивают. Твари. Кто-то рванул из толпы, но его тут же загнали назад прикладом. И все это спокойно, будто и вправду не людей гонят.
        Где-то вдали тонко завизжала девчонка, захлебываясь в слезах, закричала:
        - Не-е-е-ет! Не надо-о-о-о!
        Оттуда же послышался глухой удар, и крик умолк. Один из конвоиров лениво повернул голову и крикнул:
        - Что там, Фридрих?
        И ответ:
        - Представляешь, я ее толкнул, а она упала и шею сломала. - Говорящий это вышел в коридор и продолжил уже из него: - Вот сволочь, а я на нее так надеялся.
        Меня здорово штормило, я крепко держался за руку Опанаса. Выстрелы раздавались то с одной, то с другой стороны. Да уж, сам бы я отсюда не выбрался. Силенок бы не хватило. Девчонкусанитарку жалко ужасно, но все это воспринимается отдаленно, будто не со мной происходит. Как сон, наверное.
        Дальше - хуже. Во дворе нас согнали в толпу, и выходящие из дверей госпиталя конвоиры окружали ее все плотнее. Впрочем, не всех это остановило. Кто-то рванул прочь, понадеявшись, что в суматохе сможет улизнуть, но выстрел бросил его на землю. Немец подошел и добил его штыком. Видать, чтобы патроны не тратить.
        И тут на улицу выбежал врач. Раздетый, в одном халате, из-под которого выглядывали кургузые льняные штаны и легонькие растоптанные туфли. Видать, на ногах приходилось проводить очень много времени, и он обулся в удобную обувь, чтобы не так уставать. Порывом ветра у него сдуло с головы колпак, и стал виден венчик взъерошенных седых волос вокруг проплешины. Он сразу как-то постарел, стало видно, что, наверное, и в прошлую войну не дома сидел.
        Врач что-то сказал стоявшему у входа офицеру, но тот отмахнулся от него как от мухи. Тогда доктор повысил голос, и я услышал, как он по-немецки, путаясь в артиклях и запинаясь от необходимости подбирать слова, закричал:
        - Здесь больные и раненые! Много гражданских! Вы не имеете права!
        Офицер не дослушал и мотнул подбородком стоящему рядом солдату. Тот коротко замахнулся и ударил доктора в висок прикладом. Упав на землю, врач начал подниматься, не обращая внимания на заливающую его лицо кровь, и снова закричал офицеру:
        - Как вам не стыдно!
        Последовал еще удар прикладом в голову, заставивший его замолчать, но солдат не останавливался и бил до тех пор, пока череп лежащего не треснул. Тогда немец нагнулся и полой докторского халата начал деловито вытирать приклад.

* * *
        Блин, сюрприз! Привели нас обратно на площадь перед университетом. И тут были изменения. Яму от взрыва закопали, кое-как замостили, поставили новые трибуны, украшенные траурными лентами. Пригнали кучу охраны. Она была везде - на крышах, в переулках. И… виселицы. Фашисты поставили виселицы. Где-то так с полсотни. Я начал считать, но сбился.
        Фашисты согнали на площадь киевлян, поставили нас на колени. Кто-то из раненых не выдержал, повалился на брусчатку, его тут же добили выстрелом. Жители города под дулами пулеметов затравленно молчали, смотрели в землю.
        Потом на трибуну выполз толстый немчик в таких же очочках, как у Гиммлера. Вокруг него появились журналисты, начали щелкать фотоаппаратами. Нас тоже засняли. Фашист принялся толкать речь. О победном германском мече, который дважды за столетие завоевывает Украину. О политой кровью киевской земле. О патриотах Германии, которые несут свет варварам, и о невыученных ошибках прошлого. Рядом стоял такой же пузатый переводчик, который, вытирая со лба пот, переводил каждую фразу на корявый русский.
        - Чешет как по написанному, даже без бумажки. - Опанас тяжело вздохнул, тоскливо посмотрел на виселицы. - Думаешь, для нас?
        - Тут даже и думать не надо: за Гиммлера посчитаться хотят.
        Я посмотрел направо. Вместе с нами на площадь привели пленных командиров. Я увидел несколько майоров, пару полковников и подполковников и даже одного незнакомого генерал-майора. Со своего места я рассмотреть его толком не мог, в глазах все плыло.
        - Украина - не место для романтических экспериментов, - продолжал вещать очкарик. - Непокорные будут уничтожены. Евреи и коммунисты будут уничтожены, их тела сожжены, а пепел развеян. Великий германский райх…
        Я попытался разглядеть за трибуной то место, откуда выезжал Голиаф, но сколько ни тянул голову, ничего не увидел. Пейзаж прилично изменился, фасад здания частично обвалился, вокруг университета высились горы мусора и щебенки. Интересно, Ильяз уцелел? Смог уйти?
        - Приступайте! - Толстяк махнул рукой, эсэсовцы схватили сразу с десяток командиров, потащили их к виселицам.
        - Вот твари! - Опанас сплюнул кровавой слюной. - Мало мы их поубивали. Но хоть помирать не жалко - врезали мы им знатно.
        Начал идти мелкий противный снежок вперемежку с дождем. Я кутаюсь в клифт, мотаю головой. Перед глазами - звездочки, меня все еще мутит. Помирать не хочется, ведь только жить нормально начал, обзавелся женой, домом… Как теперь Вера без меня? Найдет другого или будет вдовой? Какие же глупые вопросы лезут в голову перед смертью. Ну что мне до того в такой момент, кого она найдет… Будет счастлива, и ладно.
        - Всех не перевешаете! - кричит один из командиров перед тем, как у него выбивают скамейку из-под ног.
        Я замечаю в толпе репортеров кинооператора, который снимает экзекуцию на камеру.
        - Ну что, давай прощаться, землячок, - вздыхает Опанас. - Сейчас нас поведут…
        Немцы начали выдергивать из толпы раненых. Люди цеплялись друг за друга, их били прикладами. Вытащили и Опанаса.
        - За нас отомстят, земляк! - крикнул я соседу по койке. - Слышишь?! В Берлине будем!
        Под вопли и проклятия фашисты повесили новую партию наших. Я думал, что теперь потащат и меня, стоящего правофланговым, но оставшихся заставили слушать новую речь фашистов.
        - Запомните этот день, унтерменши! - Толстяк вновь забрался на трибуну. - Железом и кровью мы установим наше господство. Бессловесный рабочий скот - вот в кого вы все скоро превратитесь. Каждый день мы будем вешать двести человек и вобьем в вас трепет к высшим господам. Кровь за кровь! Хайль Гитлер!!!
        Потом нас заставили хоронить повешенных прямо в одной из ям, оставшихся от бомбардировок. Слова про костры и пепел оказались художественным свистом - никто под дождем их разжигать не стал.
        Только под вечер нас пригнали в лагерь на окраине Киева, голодных и замерзших. Что вам сказать? Даже суровые советские лагеря по сравнению с этим клоповником санаторием выглядели. Какая-то скотобаза, честное слово. Коровники с прохудившимися крышами, по периметру - колючка в четыре нитки, явно наспех натянутая. По углам - вышки, похожие на детские рисунки, еще одна - у ворот. Да и ворота из колючки сделаны. Ни «стакана», ни тем паче вторых ворот для входа в зону нет. И внутри локалки не разделены. Не зона, а так, времянка. У нас выводной караул и то лучше организован был.
        Но это мне в плюс, не немцам. Я тут сидеть не собираюсь, надо ноги делать отсюда побыстрее, пока не загнулся. Не знаю, кто да как, а я встревожился очень сильно, когда не нашел глазами ничего, похожего на пищеблок. Дымок вился только над одним помещением караулки возле ворот. Остальное, значит, не отапливается. Вот это, дорогие друзья, очень хреново. Как говорил рядовой Кирбанбаев в моей прошлой жизни, это тебе не май-лето.
        Ладно, посмотрим, что тут да как. Кроме часовых на вышках еще и собачник по периметру шатается, псину мучает. Да не один, вон еще есть, навстречу ему грязь месит.
        По баракам нас не разогнали, сначала устроили перепись населения. Никаких документов не спрашивали, называться можно было хоть Чингисханом. Но вот сзади понеслись шепотки, что родне своих выдают, фантазировать нечего. Уж не знаю, откуда они это взяли, а за мной никакая родня не придет, так что и переживать по этому поводу нет смысла. Так что буду я Петей Громовым, у меня и справочка про это есть, не покусились на нее воры. Может, когда обнаружили, и не стали добивать? Сапоги тоже оставили…
        Пока происходило знакомство, несколько человек упали. В санчасть никого не потащили. Добили штыками: патроны экономили, твари. Погибших резво потащили в сарайчик из горбыля какие-то деятели. Ага, шныри здесь есть уже, успели появиться. Ну, жрать захочешь, не только трупы носить запишешься, а и в РОА пойдешь.
        Наконец повели по баракам. Легче не стало. Потому что там тоже холодно. Стекла в этих коровниках если и были когда-то, так про те времена забыли давно. Ни нар, ни чего-то похожего не наблюдалось. Даже соломы не было. Спать, значит, предлагают на голой земле. А температура-то падает ночью ниже нуля! Можно и не проснуться.
        На меня нахлынула грусть-тоска. Даже не знаю почему. Но теплее от этого не стало. Хотя что мне жаловаться, я хоть обут-одет, и то слава богу. А народ, что со мной привели, есть и босой. Как живы до сих пор, не знаю.
        Что же, пойду узнаю, как оно тут и что. Не может такого быть, чтобы в таком коллективе не образовалось хоть какой-нибудь власти. Тем более что большинство тут, судя по одежке, армейцы. Такие, как я, которые в цивильном, сильно в меньшинстве.
        Ага, а вот и шакалы прискакали. Двое в форме, один по гражданке. Лось такой, мосластый. Этот главный у них, впереди идет. А вот базарить выпустили ханурика в гимнастерке со споротыми петлицами. Ну, судя по всему, там пусто было. Может, даже и форма не его.
        - Слышь, дядя, мне твои прохоря нравятся, - сразу заявил он, пытаясь изобразить крутого вора. Только фиксы не хватает для полной радости. - И клифт на мне смотреться лучше будет. Раздевайся, дружок, да поскорее!
        И тут он ошибку сделал. Слишком быстро подошел. А я, хоть голова и гудела, будто ее в колокол засунули, еще не совсем дошел, так что зарядил ему в нос от всей души, аж хрустнуло у него там. Он растерянно посмотрел на меня, потянув обе руки к шнобелю, из которого уже потекло в две струи, и я добавил ему под дых. Он так и сел на землю. Да уж, кто в рукопашную ходил, тот навык не потеряет.
        - Ты ж в блатари метишь, землячок? - спросил его я. - Так я тебе, считай, помог. Что это за бродяга с ровным носом и без шрамов?
        Гоп-компания на все это смотрела без особых чувств. Но не вписались. И то хлеб. Помогли корешку подняться и отвели в сторону. Да и выглядели они, если посмотреть, совсем не грозно. Худющие, синюшные. Видать, со жратвой тут напряг.
        - Хорошо ты им вдарил… - Ко мне подошел крупный лысый командир. Майор, судя по петлицам. Весь зарос рыжеватой бородкой, но череп блестел, словно бильярдный шар.
        - Таких гнид надо сразу давить, или потом на шею сядут и поедут.
        - Тут одна дорога ехать, - вздохнул майор. - В сарай с трупами. Меня Иваном звать.
        - А по отчеству?
        - Федорович. Ты из каких будешь? Гражданский? Зовут как?
        - Петр я. Громов. Можете звать Громом.
        - Где-то я тебя видел, Гром… - Иван внимательно на меня посмотрел, потом резко взял мою правую ладонь, потрогал пальцы. Ага, мозоль от спускового крючка винтовки ищет. Только я стрелял из пистолета, и то нечасто.
        - Точно, гражданский, - вздохнул майор. - Пойдем, познакомлю с нашими. Собрался тут коллектив.
        Короче, просветили меня про порядки в этом веселом месте. Пайку привозят раз в день, утром. Холодную баланду, большей частью состоящую из воды с небольшим добавлением картофельных очисток и какого-то мусора. И воду в бочке. Вот и весь рацион. К утру выносят по паре десятков трупов умерших от холода и ран. Есть еще надежда, что принесут еды местные жители, немцы этому не препятствуют. Но этого добра немного, кому как повезет. И да, байка про то, что родне своих отдают, это правда. Причем без аннексий и контрибуций, бери своего мужика и топай. Заявление, что ли, пишут? Поэтому с утра к колючке все и идут, даже такие, как я, у которых тут никого нет: а вдруг какая баба себе мужика решит отхватить? Все же шанс какой-никакой есть.
        И про самое главное мне тоже сказали. Про побеги. Да, возможно. Было. Аж два раза за десять дней, сколько тут этот курорт действует. И кончилось. Потому что мало кто захочет деру давать, когда точно знает: из его барака каждого десятого расстреляют. Да и люди здесь с голодухи еле ноги тянут, далеко не уйдешь. Вот такой расклад.
        Ладно, посмотрим. Но сдыхать здесь я не собираюсь. Что-то сделаю все равно. Не будет выхода - лучше на колючку броситься, чем такое.
        Спали вповалку всем большим коллективом, чтобы не потерять шанс хоть как-то согреться. Да и какой тут сон на таком дубаке? Так, глаза прикрыть и проснуться оттого, что чувствуешь, как начинаешь промерзать насквозь.
        Утром из нашего барака вынесли двадцать три человека. Я почему так точно знаю? Так сам и участвовал в этом. Взяли за руки-ноги вчетвером и потащили. Нет, не оговорился я. Сил просто мало у кого осталось, чтобы носить. Вот так протащат метров пять-семь и останавливаются с языком на плече. Сарай этот забит был полностью. Раз в день трупы вывозят в какой-то карьер, выкладывают в траншею, которую немного присыпают сверху известкой и землей. А сверху - еще рядок. После пятого слоя землицу ровняют и идут дальше. Вот вчера пятый слой шестой траншеи начали. Длина траншеи метров тридцать, их там предусмотрительные немцы нарыли немало. Откуда знаю? А свои же и ездят, хорошая работа, блатная. Не всех подряд берут. Копарям пайку дают.
        Вот за что майору Ивану спасибо, так это за котелок. Вернее, крышку от котелка. Видать, от кого-то по наследству перешла вещица. Очень полезная, кстати, потому что баланду привозят и раздают, но во что - это личная проблема каждого. Хочешь - в фарфоровую тарелку, а хочешь - в пилотку или пригоршню. Так что я теперь обладатель очень ценной и полезной вещи. Если вы думаете, что насчет пилотки я пошутил, то нет. Некоторые и так получали свою порцию. Сколько успеешь, выпьешь, остальное - на землю. Вот такие тут будни, чтоб им неладно.
        Здесь, ребята, все в ход шло, ничего не пропадало. Соломка тут поначалу была, говорят, гниловатая и мышами поточенная сильно, но ее сжевали. Так же как и случайные островки пожухлой травы. Мыши? Не смешите, они, небось, отсюда деру дали в самом начале. Так что про вкус местной мышатины ничего не скажу.
        Ближе к полудню народ потянулся наружу. Нет, не строевой подготовкой заниматься. Просто примерно в это время немцы пускали к ограде местных. Пошел и я. А что, парень я хоть куда, в хозяйстве сгожусь. Может, и возьмет кто. К тому же говорят, что новичкам везет. Нет, я в курсе, что чаще всего так каталы лохов разводят, чтобы те азартнее играли и побольше денег отдали. Но если судьба только такие карты сдает, то почему бы и не сыграть? Хуже не будет.
        Народ возле колючки, конечно, больше нудил «дайте пожрать». Я будто на паперти оказался, только попрошайки по-настоящему голодают. Еще немного, и у меня бы слезы выступили. Хотя себя, конечно, тоже жалко было.
        Вот я и побрел вдоль ограды, стараясь держать голову приподнятой, а спину - ровной. Вот он я, смотрите и не говорите, что не видели! Берите, пока доходить не начал!
        Но вот ведь судьба-злодейка! Получилось, как обычно: чуточку не так, как я думал. Что-то знакомое мелькнуло вроде, я даже остановился и повернулся к колючке лицом. Да нет же, не ошибся! А ну, дай попробую, вдруг повезет? Так что я просто шагнул поближе, раздвигая локтями товарищей по несчастью, стал лицом к лицу со своей судьбой и просто сказал:
        - Здравствуй. Ты за мной?
        Глава 2
        - И за тобой тоже, Соловей. - Блондинка подмигнула мне, показала глазами на соседнюю секцию колючки, где никто не стоял.
        Да, это была та самая женщина с родинкой, что вставляла запалы в гранаты у Кудри. Эффектная такая, даже в драповом пальто и с синяками под глазами. Видать, давненько хорошо не спала.
        Мы отошли, «проходите мимо» сунула мне через колючку каравай хлеба. С вышки на нас строго посмотрел немчик у пулемета, но ничего не сказал. Многие женщины делились с пленными вареными яйцами, сухарями…
        - Грызи аккуратно, там нож внутри.
        - Звать-то тебя как? - поинтересовался я, засовывая хлеб за пазуху.
        - Анна. Родители тебя поздравляли, радовались успехам… - Блондинка поправила кудри под шапочкой, мило улыбнулась. Губы бантиком, прямо такая кокетка-кокетка.
        Ну, раз поздравляют, уже хорошо. Думаю, орден за такое дадут. Может, даже с медалью. А что, «дважды Герой» очень неплохо звучит. Блин, это, наверное, от хлебного духа в голове неизвестно про что мысли гуляют. Тут бы живым вылезти, а не про награды мечтать.
        Заметил, что рядом кто-то шныряет, откашлялся:
        - Из дома не пишут?
        Я только сейчас заметил, что рука сама по себе отламывает ломтики хлеба и отправляет их в рот.
        - Только дядя Илья. Пишет, что все хорошо, радуется, что такие ученики хорошие. Папу увидит сегодня.
        Ага, раз сам Илья Григорьевич отметил, значит, точно впечатлились. В учебниках напишут отдельную главу. А папа - это у нас, похоже, Сталин.
        Мы опять остались одни. Я пожал плечами:
        - Спасибо, я бы проставился, но сама видишь… - Я развел руками, показывая местную обстановку.
        - Да, неаккуратно ты эвакуировался, Петр. Тебе же дали все явки. А теперь поцелуй меня!
        - Что?
        - Дурак, тут киевские бабы себе мужиков ищут. Посмотри по сторонам.
        Ну и правда. Миловались у ограды, будто и войны нет, и каждое утро трупы не складываем штабелями.
        Я прихватил Анну через колючку чуть пониже талии, она поощряюще взвизгнула. Любовник из меня сейчас, конечно… Голова гудит, в брюхе кишка кишке дули крутит… Немец на вышке громко хмыкнул, закурил. Я поцеловал женщину, и надо сказать, это было… с языком и глубоко. Аж дыхание перехватило.
        - А ты ходок! - Анна отстранилась, достала зеркальце. - Ну вот, всю помаду смазал!
        - Дело говори! - Я разозлился. В Москве жена под бомбами раненых лечит, а я тут…
        - В лагере есть подпольщик. Его кличка - Енот. Со шрамом такой, у правого виска. И ухо с той же стороны не совсем целое. Найдешь его, скажи, что он похож на твоего одноклассника Костю Хороленко. Попробуйте устроить побег. Иначе сам понимаешь… На старые явки не ходи - они провалены. Пользуйся теми, что дал Кудря. Понял?
        - Понял. - Я тоскливо посмотрел на пулеметы по периметру.
        Допустим, на колючку можно ночью накинуть рванину какую и перескочить. Но ведь покрошат. Дай бог на рывке треть уйдет.
        - Думай, Петя. И действуй. Не жди, пока вас на экзекуциях перевешают.
        - Ты тоже подумай, все варианты надо учесть. Не получится с этим вашим парнем, попробуйте забрать меня как родственника. Громов Петр Григорьевич, нулевого года.
        Не прощаясь, я пошел к бараку. Надо было собирать вокруг себя народ. А для начала обойти все коровники и разыскать этого мужика со шрамом. Енот! Это ж надо какую кликуху забацали. Хорошо, что не Ежик.

* * *
        Как же вовремя я отошел! Немцы именно в этот момент набирали «добровольцев» для повторения вчерашнего представления. Ну и где их искать? Да вот, где толпа стоит. Все быстрее, чем выгонять из бараков да строить. Подошли трое с карабинами и один с собакой, отогнали в сторону с полсотни ходячих и повели в сторону университета. Самое главное, что никто даже не возмущался и не протестовал. Шли как положено, не рыпались. Пара человек всего попытались вырваться, но и они успокоились, получив по хребту прикладами.
        Как же так? Так быстро утратить волю к жизни… И тут я вспомнил, как сам вчера стоял точно таким же бараном. Только и хватило меня, что крикнуть слова поддержки Опанасу. И самого потащили бы, так тоже поперся бы и шею в петлю засунул.
        Надо отсюда уходить. Кто захочет - пойдет воевать, за свое драться. Кто решит помирать - пусть остаются. А иначе нас тут всех перевешают или с голодухи дойдем.
        Так, Петя, завязывай, а то за думками своими весь хлеб в одну харю захрумкаешь. Пошел к себе в барак, нашел майора Ивана. Отозвал в угол, показал буханку, в которой я, как тот еврей из книжки, проковырял мышиную нору. Вот только мой товарищ совсем не брезгливым оказался и руки к еде потянул. Голод - не тетка.
        - Сейчас, - говорит он, а у самого слюни изо рта потекли, - на всех поделим.
        - Погоди, браток, полсекунды, - отвечаю я, - прикрой меня тут в уголке, надо посылочку достать, - а сам хлеб ломать начинаю.
        - Ты что творишь? - зашипел он и подставил под каравай свою фуражку. Чтобы, значит, ни одна крошечка не пропала. А я, морду лица отъевший на штабных харчах, про такое и не подумал. И совсем некстати вспомнилось, как еще пару дней назад я нос воротил от тушенки: мол, надоела. Дату годности еще смотрел, дурак. А тут люди крошки делить собираются.
        Иван хоть и следил больше всего за судьбой хлеба, а посылочку увидел. Я смотал с ножика вощеную бумагу и отправил в ту же фуражку - на нее тоже мякушка налипла. Приблуду я в сапог определил. Мельком глянул, конечно. Лезвие годное, сантиметров пятнадцать, ручка хорошая, скользить не должна, с упором. Не нож - сказка.
        - Все вроде, - говорю и подаю майору его фуражку.
        - Я так понял, тебя свои нашли? - Иван кивнул на голенище, за которым теперь грелась финка.
        - Да. Надо уходить отсюда, - бросил я.
        - Но я же тебе говорил…
        - И что? Ждать, когда нас всех в траншеях зароют и сверху утрамбуют, чтобы мертвяки наружу не лезли? И так, и так подохнем. А так хоть подеремся напоследок. Поговори со своими, пойдут они? Есть верные люди?
        Майор посмотрел на меня скептически, но кивнул.
        Ну и оставил я его, пусть перетрет с ребятами, дело все же добровольное. Да и знает он их лучше. А я пойду, прогуляюсь. Благое дело, немцам-то, что внутри забора - вообще по барабану.
        Походил, посмотрел. У кого-то шрамы на лице, но уши целые, у других - наоборот. Наконец я уже начал думать, что Аня эта мне что-то не то напела и никакого Енота здесь нет. А ведь не начнешь расспрашивать, не видел ли кто такого. Народ разный, пойдут стучать еще.
        Стоило мне подумать, что поиски напрасные, как в меня врезался мужик, у которого на правом виске был здоровенный шрам, от брови и до самого уха. Вернее, его нижней половинки.
        - Привет, - чуть не кричу ему от радости. - Что ж ты так неосторожно ходишь? Эх, если бы не был похож на моего дружбана Костю Хороленко, я бы тебе ответочку дал.
        - А що, Костя просто товаришем тобі був? - спрашивает он, а сам меня глазами так и ест.
        - Не, одноклассником. Веришь, за одной партой сидели всю школу, прямо с первого класса! - И уже тише добавляю: - Здравствуй, Енот.
        - І як же тебе звать-величать, дорогой товарищ? - спрашивает полутораухий.
        Он и русские слова произносит, как украинские. Видать, с Западной недавно, у них там больше польский в ходу был. Да пусть хоть по-китайски журчит, лишь бы помог выбраться.
        - Петром кличут, - отвечаю, а сам потихоньку смотрю по сторонам, нет ли поблизости кого особо любопытного.
        Хорошо, что не спрашивает, от кого я. Вот такие вопросы были бы нехорошим сигналом. Хотя понятно, что в это место по заданию партии не полезут, тоже случайно попал, как и я.
        - Есть желание присоединиться к вашему коллективу с целью ухода из этого места. - Мы отошли в сторону, за барак. - Не нравится мне тут почему-то.
        Во завернул, аж самому понравилось. Видно тлетворное влияние французской литературы, там каждый второй с такими выкрутасами разговаривал. А каждый первый - еще цветистей. Еще бы недельку там посидел, я б и «сударями» начал окружающих называть.
        - Шо, и план есть? - поинтересовался Енот.
        - Будет.
        - Ну як буде, заходь.
        Ясно. Стережется Енот. Хоть и с паролем я, а подпольщик меня первый раз в жизни видит.
        Интересный дядька. Не военный, это точно. Ходит даже как гражданский, вразвалочку, руки в карманах. Чекист? Может, и оттуда. Мне сейчас хоть черта в попутчики давай, я особо кобениться не буду. Уйдем, а потом видно будет, кому и куда.
        Ладно, нужен план. Я еще раз обошел лагерь по периметру. Охраняется он будь здоров, фашисты бдят, на всех вышках - попкари. Ночью включают прожекторы, пускают патрули с собачками. Нет, не вырваться. Надо идти в администрацию. Но туда посторонних не пускали. Значит, надо стать для них своим. Тогда и подобраться поближе получится.
        Я понаблюдал за караулкой, которая была совмещена с домиком администрации. Движение оживленное, но и охрана строгая. А казармы нет. Получается, охранники привозные. Оттрубили сутки - и баюшки в места постоянной дислокации. Считаем. Четыре попки по углам и пятый у ворот - всего пятеро. Если на три смены, то пятнадцать человек получается. Два собачника, начкар, ну, пусть еще два зама. На круг выходит два десятка. Если и пытаться напасть изнутри, то только когда начальник или его замок поведут смену. Так сразу половина выключается. А ночью отдыхающая смена еще и дрыхнуть будет.
        А вот и доверенная группа администрации. Выходят из караулки. Видать, загнали их туда пошнырить. А еще говорят, что немцы, мол, порядок блюдут. Да любой салага тебе скажет, что пускать посторонних в караулку нельзя. Расслабились, значит, фашистики. Что ж, нам это в плюс только. Так вот уборочку наводили у немцев те же трое шакалов, с которыми я вчера познакомился. И гоняли швабру по полу за жратву: вон, армейский хрен довольно рот рукавом вытер.
        Я вернулся в наш барак, пошептался с майором.
        - Имеются верные люди, но насчет тебя, Гром, сомнения есть, - честно признался Иван Федорович, потирая лысину. - Человек ты штатский, тебя никто тут не знает…
        - Понимаю, - кивнул я. - Никаких обид. Ты мне вот что скажи. Вот эти трое, что меня вчера встречали, откуда взялись? Что за люди?
        - Говно они, а не люди, - сразу посуровел Иван. - Как пришли сюда, так и начали права качать да отбирать последнее у тех, кто послабее. А потом мосластый этот, Пика, политрука своего сдал.
        - Раз так, - говорю я, - то сегодня ночью я вам докажу, что доверять мне можно. Но нужна помощь.
        - Какая?
        - На шухере постоять.
        - Это мы завсегда.
        Я улегся у стены, сделал вид, что засыпаю. Дождался, пока придут на ночь в барак шныри. Во главе с мосластым. Начали в углу устраиваться, что-то даже жрали. Ужин у них. Весь барак зло смотрел на уродов, но молчал.
        Окончательно стемнело, фашисты зажгли прожекторы. Пленные начали засыпать, захрапели и шакалы. Я подождал для верности часик, другой, пнул майора. Тот как и не спал, мигом открыл глаза.
        Я достал финку, кивнул на мосластого. Дождался, когда Иван тихо разбудит парочку товарищей, прокрадется с ними ко входу. Сам же скользнул к главному, взял нож обратным хватом. В тот момент, когда он особенно сильно всхрапнул, аккуратно распахнул пиджачок, приподнял рубаху. Мосластый что-то почувствовал, начал открывать глаза, но было поздно. Я закрыл рот ему левой рукой, правой сильно ударил точно в сердце. Шнырь пару раз дернулся, выпучил глаза и все… кончился.
        У входа громко вздохнули майор со товарищи, но промолчали.
        Я оттяпал у покойника кусок исподней рубахи, запихнул в рану. Хоть кровить особо и не должно, но на всякий случай, для верности. Также аккуратно накинул рубашечку, клифт.
        - Ты дурак?! - зашипел гневно мне на ухо Иван Федорович. - Нас за Пику завтра у стенки покрошат.
        - Не переживай! - уверенно зашептал я в ответ. - Все продумано.
        Я вытер лезвие об одежду убитого. Один хрен не видно. Потом все же заныкал приблуду в углу барака, зарыв в песок. Так, на всякий случай. Ежась от холода, улегся у стены.

* * *
        Спал чутко, как только ударили в железную рельсу, подорвался первым. Встал, потянулся на весь барак, зевнул. Пленные просыпаться особо не хотели, но что делать. Начали вставать и шныри. А я уже был рядом.
        - Ну что, сегодня опять шакалить? - Я пнул по ботинку чернявого хрена со споротыми петлицами. Нос у него разбух, посинел и, наверное, болел при движении головой. Натуральный красавчик! Глаз радуется.
        - Отвали, - буркнул тот.
        - О, а ваш корешок-то того… посинел уже. - Я приложил палец к шее мосластого, внимательно осмотрел его. Нет, крови не видно было. И тут главное - не давать им раздумывать.
        - Да, холод не тетка. Во сне кончился. - Я кивнул ошалевшим шнырям и крикнул подошедшим поближе ребятам из компании Ивана. - Давай, взяли, понесли в сарай. Быстрее, вон еще сколько отошло за ночь!
        - А ты чего раскомандовался? - Чернявый насупился.
        За моей спиной встал майор с двумя лейтенантами.
        - Теперь я за Пику. Взяли, я сказал! - Мне пришлось повысить голос, и это сработало.
        Шныри схватили кого-то из умерших под мышки и за ноги, потащили наружу. А Пику, уже в одном грязном исподнем, бросили в угол сарая рожей вниз. Только отошли, я опять скомандовал, не давая опомниться бакланам:
        - Пошли к куму, знакомиться будем.
        - Да не будет герр Штраузе с тобой бакланить! - Носач был мрачен. Вестимо дело, радости мало, когда вожак ласты склеил, а банкует тот, кто вчера еще тебя по морде лупил.
        - Еще как будет. И даже по-немецки пошпрехает. Заложимся?
        Слегка привел себя в порядок - умылся из бочки с дождевой водой, причесался пятерней. Теперь я готов к встрече с герром Штраузе.

* * *
        Не столько эти гаврики меня вели, сколько я их подгонял. Видать, прикидывали, что с теплого места их могут согнать. Ну не говорить же, что им и жить осталось день-два, не больше. Так что прошло совсем немного времени, а я уже стоял перед дверью, на которой висел листочек бумаги с каллиграфически выполненной надписью «Гауптман Штраузе». Видать, чтобы не заблудиться, если лишку выпьет.
        Я постучал, аккуратно, но громко. Дождавшись ослиного рева «Йя-аа» из-за двери, вошел, прикрыл за собой дверь и встал на пороге. Видать, гауптману вчера было хорошо, об этом говорили кроличьи глаза и жадно поглощаемая вода из стакана.
        - Разрешите обратиться, герр гауптман, - сказал я на чистом немецком с умопомрачительным громовским акцентом.
        - Кто такой? - Штраузе попытался рявкнуть, но, видать, голова и без этого звенела.
        - Громов. Петр Громов, гражданское лицо, попал сюда совершенно случайно. Вот, у меня есть бумага, в которой говорится, что я не являюсь военным. - Я помахал своей замечательной справкой, но внимание коменданта было приковано к графину с водой, стоящему перед ним.
        Я шагнул вперед и взял на себя смелость помочь Штраузе. Вода из стакана исчезла в арийском организме со скоростью звука.
        - Что надо? - Несмотря на то что вода у него чуть не из ушей лилась, легче фашисту не становилось.
        - Военнопленный, который помогал солдатам и герру коменданту, сегодня ночью умер. Замерз. - Судя по всему, как раз это немца волновало мало. - Я мог бы взять на себя обязанности…
        - Иди, - отмахнулся от меня Штраузе. - Скажешь, что я приказал…
        Выговорить, что он там разрешает, он не смог, а я не стал уточнять. Да уж, надо было дождаться, пока он опохмелится или в себя придет. Так кто же знал? Ладно, потом еще немного поокучиваю фашиста, чтобы закрепиться.
        Спрашивается: а на кой ляд я пошел к немцам услуги предлагать? Затем, дорогие товарищи, что добровольный помощник, который подошел к часовому, подозрений не вызывает. Немецкий зольдат поспешит послать его за куревом или питьем, а не будет судорожно сдергивать с плеча карабин и целиться в непонятного русского.
        Мои спутники никуда не делись, наоборот, терпеливо дожидались, переступая с ноги на ногу - вон, целую поляну возле крыльца натоптали. Стоило мне выйти из двери, как они с какой-то непонятной надеждой уставились на меня.
        - Чего расселись? - Я решил не давать им шансов подумать, а озадачить по самое не балуйся. - Я теперь вместо Пики. Вперед, к караулке! - Замешкавшемуся чернявому ханурику я даже успел придать ускорение пониже спины.
        Вот так они вдвоем и бежали мелкой рысью сколько-то метров до караулки. Калитка была заперта, но я смело в нее затарабанил.
        - Кто там? - спросили изнутри через несколько секунд.
        - Громов, привел помощников для уборки помещения! - бодро ответил я.
        Загремел засов, и нам открыл какой-то рыжий фельдфебель. Видать, отдыхал от службы, потому что на кителе пара верхних пуговиц была расстегнута.
        - Наконец-то нашелся кто-то, говорящий на нормальном языке, - приветливо сказал он. - А то этот собачий лай надоело слушать. Тебя как зовут?
        - Петер. Я фольксдойч, случайно сюда попал. Вот герр комендант…
        - Он тебя не прибил? - засмеялся фельдфебель. - Штраузе с похмелья ужасен. Ладно, заводи этих бездельников.
        - Так, ты, как тебя, - дернул я военного, - будешь Карликом Носом. Бегом в караульное помещение, убраться там. Ты, - ткнул я пальцем в грудину гражданского хрена, - будешь Чумой. Тебе достался приз - дворик караульного помещения. Чтобы через полчаса здесь ни соринки не осталось! Бегом, что сопли жуем?! - закричал я.
        - Вот это я понимаю, - сказал фельдфебель. - Пойдем, налью тебе чая.
        А вот это дело хорошее, сейчас я караулку со всех сторон срисую. А черти пусть шуршат, от них не убудет.

* * *
        Налили не только чаю, но даже шнапсу. Прямо как в фильме «Судьба человека», который нам показывали в лагере за неделю до попадания сюда. В том, другом лагере. Который уже и вспоминается расплывчато, будто не со мной все это было.
        Повторять Бондарчука я не стал - после первой сразу закусил салом, хлебом, что на стол выложил фельдфебель. Ведь зачем наливают на голодный желудок? Правильно, чтобы человечек захмелел побыстрее, язык у него развязался, и лагерный кум много чего нового мог узнать. Кто готовит побег, есть ли подполье и кто в нем состоит… Понятное дело, что начкар - не кум, но лишнее слово и тут помешать спокойной жизни может. Да и не стакан предложили, а так, рюмочку для вони.
        Взамен шнапса пришлось выслушивать длинные жалобы рыжего про то, как не по правилам воюют Советы. Устраивают засады, диверсии…
        - Слыхал, поди, как самого Гиммлера взорвали на параде? Твари! - Фельдфебель аккуратно выпил рюмку, пригладил топорщащиеся во все стороны усы. - А сколько там еще наших парней погибло! Представляешь, после первого взрыва, как начали разбирать завалы, раздался второй. Спасателей тоже в клочья. Какая-то самодвижущаяся мина… Придумали на нашу голову. Куски потом, говорят, долго собирали. Так и похоронили кучу мяса и кишок. Кто там разберет, где чьи?
        - И что же теперь делать? - спокойно поинтересовался я, засовывая в себя колбасу с чесноком. Этого добра, кстати, тоже не гору наложили, парочку кусков на почти прозрачный кусок хлеба размером с пару спичечных коробков - и хватит.
        - Пусть у гестапо болит голова, - отмахнулся рыжий. - Решили устроить повальные облавы и аресты в Киеве. Но ты поди обыщи такой огромный город. Да, кстати! Вы там, в бараках, уплотняйтесь. Скоро новую порцию пленных приведут.
        - Сколько? - поинтересовался я.
        - Не знаю, - пожал плечами фельдфебель, потом засмеялся. - Но долго они у нас не задержатся. Получено указание прямо из Берлина, чтобы ускорить экзекуции. А кого не успеют, в другой лагерь выведут. А то тут… Сам видишь, все на скорую руку, забор от ветра упасть может… Вот как такое охранять?
        - Вешать будут?
        - И вешать, и стрелять. Наш Штраузе предложил живыми закапывать. Евреев и коммунистов - в первую очередь. Да, а вот ты… - Рыжий с подозрением посмотрел на меня. - Не из этих ли ты, часом?
        Рука подвыпившего фельдфебеля опустилась на кобуру.
        - Боже, нет, конечно! - Я перекрестился.
        - А, ну ладно… Коммунисты, они все атеисты… - Рыжий икнул. - А еще фанатики. Помню, едем в колонне мимо поля, а там - копны с сеном. В них окруженцы часто прятались. Ну, дали очередь, вторую. Кто-то застонал внутри. Наш лейтенант велел поджечь. Плеснули бензином, подожгли. И сразу несколько голосов проклинают нас на разный лад. Ротный потом перевел. Огонь разгорается, а они Интернационал поют. И никто! Никто не выбежал!
        - Так они, наверное, раненые были! - Я до боли сжал себе коленку.
        - Это точно! Но сомнений нет. Это все недочеловеки, бросовая раса. Нам на курсах объясняли. Вот, посмотри.
        Фельдфебель достал из стола довольно затасканную брошюрку со свастикой. Авторства Альфреда Розенберга. Я быстро просмотрел ее. Уберменши, унтерменши, Ницше, какие-то изображения черепов. «Мы позаботимся, чтобы никогда снова в Германии, сердце Европы, не могла быть разожжена изнутри или через эмиссаров извне еврейско-большевистская революция недочеловеков…» Короче, фашизм в изложении для умственно отсталых.
        - Мы самой судьбой поставлены властвовать в Европе, - убежденно вещал рыжий. - А может, и во всем мире. Но это еще не точно, там японцы в Азии вроде как тоже высшая раса. По мне, так макаки хуже славян. Глаза узкие, подлые…
        - Где же ты их видел?
        - Тоже на курсах показывали плакаты. Как отличить китайца и японца. И зачем нам это?
        - И как же?
        - Да поди пойми. Уши там, скулы… Не запомнил.
        Пока мы болтали, шныри тем временем помыли полы, протерли окна.
        - Ладно, валите обратно, - дал команду фельдфебель. - Нам скоро опять на экзекуцию собирать народ. Кстати, с вашего барака и начнем!
        Глава 3
        Разумеется, я первым делом предупредил майора Ваню. Велел брать всех сочувствующих и бежать в дальний барак. Еле успели.
        Потащили сегодня на казнь не меньше сотни человек, вдвое против вчерашнего. И снова люди побрели почти без слов. Точно, валить надо, да побыстрее, а то ничто не спасет. Это же как асфальтовый каток: проедет по тебе и не заметит.
        После этого я без особой охоты сходил к той части колючки, где собирались местные. А вот и Аня, от нетерпения аж пританцовывает. Меня, что ли, заждалась? Но только я шагнул к ней, оказалось, что не про Петю были девичьи мысли и мечты. Товарищ Енот хоть и с неполным комплектом ушей, но вызвал неподдельную радость при свидании. На кого же ты меня променяла? А я так верил! Ладно, не буду мешать вашему счастью, милуйтесь, голубки. А я схожу, посмотрю на новую партию. Вон, ворота открыли, заводят.
        Привели человек триста, наверное. Почти целый батальон получается. И видать, этот загон для скота у них не первый по пути в ад. Одеты слишком уж разномастно, на многих не по одному слою одежки. Да и лица… пожухлые сильно. Много раненых, которых поддерживают товарищи.
        О-па-на! Знакомая физиономия! Да это же лейтенант-разведчик, это же он мне в Конотопе «голиаф» подогнал! Как же его? Бычков? Нет, Быков. Алексей вроде. Я на него и его ребят потом оформлял наградные. Да уж, в таких местах встречаться со знакомыми не очень-то и хочется. А гимнастерка на нем с сержантскими петлицами, чужая. Еще и с дыркой на брюхе.
        Вот ты мне и нужен, лейтенант Быков! Разведчик в нынешней ситуации - это не просто хорошее дело, а целый козырный туз! И мы его обязательно предъявим герру Штраузе. Только вот выглядел он… тоже не очень. Глаз замотан грязной повязкой, еле волочит ноги.
        - Привет, Алексей, узнаешь?
        Я тихонько отделил разведчика от толпы, отвел к колючке.
        - Соловьев? - Быков вскинулся, но потом опустил голову. - Только я Андрей. А почему в гражданском?
        - Так надо. Ты как? Что с глазом?
        - Комом земли от взрыва прилетело. Теперь не открывается, все отекло.
        Да, в этом я не специалист. Ему бы окулиста, но где его тут возьмешь? Одни похоронные агенты в наличии. Могилу отрыть и зарыть - вот это мы можем. Некоторые особо грамотные предлагают всех в траншею загнать и прикопать сверху, не дожидаясь, пока сами передохнут. Опять же, экономия ценного пищевого ресурса.
        - Ладно, пойдем, познакомлю с нужными людьми. Только ты это… не свети меня. Спросят - скажи, мол, по Конотопу знал, помнишь только, что Петром зовут.
        - Конечно, скажу, раз такое дело. - Разведчик даже оживился немного.
        Подвел Андрея к майору, познакомил. Пусть ребята пообщаются, а у меня дел еще много, везде успеть надо.
        Первым делом я нашел товарища Енота. Не, ну а что: с девчонкой моей миловался, так пусть хоть куском хлеба поделится. Жлобиться нехорошо. Нашелся он примерно на том же месте, где я его вчера обнаружил. Прогуливался, играя в кулака-единоличника. Расправлялся с моей законной пайкой. Кто его знает, сколько он сожрал без меня? А ведь делить будет - скажет, что так и было. Я эту хохляцкую натуру знаю хорошо, сам такой.
        - Здравствуй, - говорю я, подходя поближе. - Не меня ли ждешь?
        - Може, й тебе, - хмуро отвечает мне представитель подпольного чего-то.
        Вот спрашивается: что ты весь из себя такой рыцарь печального образа? Я ведь со всей душой, а ты смотришь, будто я тебе в третьем классе в чернильницу помочился, и забыть такое не в силах.
        - Видел, справочку про меня получил? - спрашиваю как можно дружелюбнее. Да что там, я почти улыбался этому Еноту!
        - А ты що, следил за мною?
        Да, похоже, фокус с чернильницей повторялся не однажды, вон как фыркает. А парень точно с запада, говорит не как в центре и на востоке, переиначивая русские слова на украинский лад и наоборот, а просто мешает их в предложении, заменяя родной речью слова, чтобы не думать над переводом.
        - Нет, не обучен. Просто видел, как ты возле колючки с нужным товарищем базарил. Ты хлебушек-то перестань щипать, мне им еще одного хорошего парня кормить надо.
        - Це хто такий? - с деланым равнодушием интересуется Енот.
        - Командир разведчиков. Самое то для нашей задачи. Поможет часового снять.
        - План ще не утвержден, ніякої самодеятельности, - занудил подпольщик, как лектор про международное положение.
        - Смотрю я на тебя: вроде и умный, а присмотришься, так дурак дураком. Мне сегодня немчик похвалился, что скоро нас тут всех на ноль помножат. Кого не повесят, того расстреляют, а выживших в землю закопают. Не иначе для повышения урожайности в Киевской области. Будешь ждать, когда начнется?
        - Коли отримані сведения? Источник?
        Я враз почувствовал себя, как у особиста в гостях.
        - Говорю же, сегодня. Начкар рассказал, фельдфебель Матиас Корф, если тебе так надо знать подробности. Время начала акции еще не согласовано, но в ближайшем будущем.
        - Чому зразу не доложил? Такие сведения треба в обком… - зашипел товарищ Енот.
        - Притормози! - оборвал я его. - Не подскажешь, с какого перепугу я тебе должен что-то докладывать? Ты здесь неизвестно сколько уже штаны протираешь, а результатов - одно хождение с таинственным видом по территории и сообщения в неизвестную даль. Я вчера пришел, к немцам в доверие втерся, группу сколотил. И чего я дождался? Что ты мне через губу цедишь: мол, ждите, вас когда-нибудь примут. Мне такое на хрен не надо, дорогой товарищ!
        - Та я не про те, не так выразился, - попытался успокоить меня подпольщик. - И в думках не було…
        - Ладно, слушай, что я придумал, - уже поспокойнее говорю я. Вот же нервы! - Вечером, как прожектора зажгут…

* * *
        Поговорили с Енотом, согласовали, что да как. План он мой принял, только уточнил кое-что. Напрасно я на него так психовать чего-то начал. Одно дело делаем, а что с подозрением отнесся поначалу, так это специфика работы. Ну да, если считать каждого встречного предателем, пока обратное не выяснится, то есть шансы прожить подольше.
        Понес я для начала честно отобранный хлеб Андрею Быкову. Для него у меня самое важное задание. Можно даже сказать, если не он, то и никто. Потому что артиллеристы есть, танкисты есть, даже саперы и те есть, а вот снять часового, чтобы шухер не поднялся, таких до сей поры не было. К тому же надо сообщить участникам операции, что они в ней участвуют. Я-то их записал, а они еще не знают. Навроде как облигации на работе раздают: пришел деньги получать, а тебе ведомость подсовывают, что ты их вроде и не хочешь.
        Пока Андрей под завистливыми взглядами и возгласами «Да нам особо и не хочется!» поедал ровно половину дополнительной пайки, я коротко довел до майора Вани и прочих участников немножко подрихтованную версию событий. Дескать, подпольный обком загорелся желанием и всякое такое. Долго думал, говорить ли им про предстоящее ускоренное освобождение территории лагеря, а потом все же рассказал. Чтобы не было соблазна предложить провести учения и тренировки личного состава. А то я этих военных знаю, любое дело под бумагами похоронить способны.
        Что-то не с той стороны я начал обход, надо было то, что сейчас сделать собрался, сначала организовать. Но хлеб подвел. Не отбери я его, сточил бы Енот буханочку, а потом у него от сухомятки живот бы болел. Так что спас я товарища от опасной для здоровья обжираловки. Как говорили персонажи какой-то книги из чердачной библиотеки, лучше поздно, чем никогда. Вот и я направился к начкару. Собутыльнику, можно сказать. И почти лепшему другу.
        Фельдфебель Корф про меня не забыл, хотя за день устал очень сильно: от выхлопа, исходящего из его глотки, неподготовленный человек тоже устал бы и упал без чувств. И мое желание привести чертей для уборки вечером он воспринял понимающе. Обещал новой смене сообщить, чтобы они меня с помощниками не расстреляли.
        - А лучше всего, - сказал Матиас, - подходи через часок, я тебя и покажу сразу. А собачников не бойся, в питомнике чумка, так что сегодня ночью эти твари вообще мешать не будут.
        Вот тут я понял, что все в нашу пользу складывается, даже собачья чумка и та за нас. Не напрасно Михаил Петрович меня везучим называет!
        - Схожу пока к коменданту, - говорю я начкару. - А то неудобно, так толком и не представился.
        - Давай, - хлопнул он меня по плечу. - Сейчас Штраузе в отличном настроении. Самое время, пока он не нажрался опять.
        Возле комендантского крыльца никого не было, чтобы спросить разрешения. Удивительная беспечность. Хотя попкарь на вышке и караульный дворик с конторой охраняет, так что чужие здесь не ходят.
        Как я уже говорил, вышки в этом санатории ставили те еще умельцы. Площадочка на кривых ногах высотой метра два с мелкой копейкой. Ни тебе нормальных бортов, ни двери, закрывающейся изнутри. Одна только подставка под пулемет, вот и все. Но этих часовых мне не жалко ни грамма. Очень даже наоборот.
        В предбаннике перед дверью в кабинет гауптмана никого не было. Только сам начальник что-то бубнил внутри. Прислушался - по телефону трындит. Ну, сюси-буси, как дела, еще не родила. Пустая брехня, как обычно. И вот Штраузе наконец переходит к делу. Мол, нельзя ли, чтобы вместо него заместитель службу потащил. Всего три дня, вот прямо начиная со следующего понедельника. А то страсть как хочется съездить к друзьям-товарищам в Дарницкий лагерь по обмену боевым опытом. Ха-ха, да, конечно, посмотреть на сына Сталина тоже хочется, пока его не повесили на том самом месте, где я уконтрапупил очкарика.
        Вот это номер! Сын Сталина уже в плену? Вроде бы он в Белоруссии должен быть. Детали я помнил смутно: будто бы бежать пытался, через колючку прыгал, его и застрелили. А сначала пытались сменять на Паулюса. На что, опять же по слухам, Сталин ответил, что рядовых на генералов не меняет. Похоже, это все свистеж, ибо Яков службу тащил старшим лейтенантом.
        Я продолжил аккуратно подслушивать, что там вещает херр майор. Про тяготы и лишения, фанатиков русских. Ну и про скуку. Ах, как хочется развлечься с камрадами. Тварь, я бы тебя в говно истоптал, да не время пока. Пару-тройку часов побухай еще.
        Дождался, когда любитель земляных работ с участием военнопленных повесит трубку, и постучал в дверь. Аккуратно, но твердо. Типа имею право, но из вежливости даю знать. Дождался спокойного «Войдите», ну и явился пред ясны очи.
        Нет, насчет ясных я погорячился. Порядком залитые уже. Но я внимания не обращаю, пускай человек воспользуется уникальной возможностью нажраться без похмелья. Раз в жизни бывает, и то не у всех. Начал опять про себя, что я фольксдойче, сугубо гражданский человек, попал по ошибке, готов помочь по мере сил, вот и господин фельдфебель…
        - Хватит говорить, пока у меня голова не заболела, - остановил меня гауптман. - Что там у тебя за бумаги?
        Я достал свою справочку, подал ему. Что он там смотрит? Ни буквы же по-русски не знает. И не думаю, что вертухай - спец в советских документах.
        - Это справка об освобождении из сталинского лагеря, - объяснил я и, упреждая следующие вопросы, добавил: - Сидел за то, что с товарищем избили еврейского комиссара. Вот и пришлось три года… ни за что практически.
        - Я помню, Матиас говорил про тебя… - ровно, тщательно произнося слова, как это бывает у пьяных, сказал Штраузе. - Акцент у тебя ужасный, конечно, но хоть понятно, что говоришь. - Тут он икнул, обдав меня не менее густым, чем у фельдфебеля, выхлопом. - Решено, будешь при мне переводчиком. Гордись!
        - Когда прикажете приступать? - как можно более угодливо спросил я. Надеюсь, получилось.
        - Утром после подъема… - Комендант замолчал, собирая в кучу разбегающиеся мысли. - Сюда подойдешь… Определю тебя…
        - Разрешите в караулке переночевать, - я решил воспользоваться моментом и просить побольше, - а то в бараке очень холодно.
        - Валяй, - милостиво разрешил немец. - Скажешь… Кому скажешь?.. Кто сегодня заступает в караул?.. А! - вдруг крикнул он. - Мюллеру скажешь, что я разрешил! Хотя нет… Посторонним в караульном помещении находиться нельзя! Или можно? Спросишь у Мюллера, как он скажет, так и будет! Иди уже! - И гауптман потерял ко мне всякий интерес, внезапно начав исследовать что-то в ящике письменного стола. Поди, бутылку принялся искать. Ну, не будем мешать.

* * *
        Новость про Дарницкий лагерь прямо жгла меня, требуя с кем-нибудь ею поделиться. Но ничего не поделаешь, служба есть служба. Так что я пошел и послушал пьяную брехню Корфа, состоящую из дикой смеси военных подвигов, описания встреч с дамами, обладающими пышными формами и горящими желанием прыгнуть в койку к бравому фельдфебелю, и мечтаний по поводу послевоенного будущего, когда заслуженный ветеран займется сельским хозяйством в поместье на юге Украины, как и обещал великий фюрер. При этом он так резко перескакивал с одной темы разговора на другую, что я уже через пять минут перестал понимать, зачем он застрелил с расстояния три километра ту девку с огромным задом, если она собиралась жать пшеницу и кормить хрюшек? Оставалось только кивать время от времени и восхищенно хмыкать.
        Наконец приехала смена. Ровно шестнадцать немчиков. Не богатыри. Вертухаи обыкновенные. Уж не знаю, упражнялись ли они в стрельбе из пулемета в последнее время. Хотя лучше считать, что они все тут асы-пулеметчики, способные с первой очереди сбить муху в полете. Тогда и не будешь надеяться, что они промажут.
        Фамилия начкара была не Мюллер. Вебер. Просто комендант спьяну перепутал. Ничего страшного. Сменщик любвеобильного Матиаса был сух, неулыбчив и недоверчив ко всему на свете. На меня смотрел подозрительно, но вроде как Корф смог убедить его, что я хороший парень, хоть мне и не повезло родиться вдали от родной земли. А уж новость, что мои помощники вскоре придут для тщательной уборки помещения, смягчила сердце непреклонного до сих пор воина. Он даже пожаловался мне, что покойный Пика был ленив и постоянно норовил выпросить еду и сигареты. То, что я не курю, и вовсе заставило его улыбнуться. Я заверил герра начальника, что как стемнеет, так мы сразу, ну и отбыл к себе.
        Оказывается, у меня тут большое количество поклонников. Первым мне встретился Енот. Вот ему я про Дарницу и рассказал. Мало ли что со мной случится, а передать такое надо обязательно. Подпольщик только кивнул, ничего не сказал.
        Запомнил, и ладно. Я добавил, что все остается в силе, и пошел к своему бараку.
        Группа болельщиков в нетерпении бродила по окрестностям. И этих я успокоил, что планы не изменились. Сам всех успокаиваю: мол, ребята, все будет хорошо, а у нас оружия - моя финка, которую еще достать надо, и ржавый рашпиль у Енота. Может, он хитрит, и у него в заначке спрятан танк? Я не знаю, он не признавался.
        Ждем, когда вторую смену поведет по постам разводящий. Пять человек отдыхающей смены и часовой на вышке - да что они стоят против моего грозного пера? Разбегайтесь, враги!
        Со мной идет Андрей Быков - на нем самый стремный кусок нашей операции. Это ему надо снять без шума того, кто откроет калитку, и часового. Одноглазый, уставший от недожора парень против двух здоровых и сытых мужиков. Хорошо, что не вместе, а раздельно. Я ставлю все на Андрюху.
        Вторым номером - мелкий вертлявый Игорь Никитин из Татарии. Есть там городок Елабуга, он оттуда. Не знаю, не был там ни разу. До этого вечера я с ним общался мало. Впрочем, как и со всеми. Но раз сказали, что лучше пулеметчика не найти, то не вижу смысла не верить товарищам. У него тоже простая задача - подавить четыре точки по углам периметра.
        А на мне самое сложное - ждать и верить. Я и нужен только для того, чтобы подойти к калитке и сказать, чтобы ее открыли. Ну разве что коменданта пойти прибить. Нет, а что мне делать?
        Конечно же, я пойду с Андрюхой крошить отдыхающую смену. Надеюсь, хоть мешать не буду.

* * *
        Минуты тянулись, как смола, когда ее только начинают нагревать. Казалось, в мире ничего не происходит. Нет, кое-где в вечернем городе время от времени вспыхивала стрельба, тут же замолкая. Бухало одиночными и очередями, но так, будто нехотя, для галочки. А у нас - ничего. Часовые, нарушая устав, нагло дымили сигаретами на посту, даже особо не таясь ни от кого. Штраузе вышел на крыльцо и, громко икнув несколько раз, обильно блеванул, а затем скрылся в конторе.
        Наконец что-то зашевелилось в караульном дворике, послышался недовольный голос Вебера, и пятеро часовых новой смены отправились вслед за разводящим. Подождав, когда они пройдут первую вышку на углу, выдвинулись к караулке и мы. Ни от кого не таясь, мы втроем подошли к калитке, и я громко в нее застучал.
        - Кого там принесло? - заворчал Вебер с крыльца. - Отто, ты что так быстро вернулся? Случилось что-то?
        - Это я, герр фельдфебель, Петер! Привел уборщиков! Мусор забрать и что там еще у вас… Кажется, авария на крыльце… - Я постарался произнести это как можно бодрее. Вроде получилось.
        Часовой на вышке даже не шевельнулся, ему было не до нас. Как раз в тот момент, когда я постучал в калитку, начался специальный концерт для одного зрителя. Наши ребята вытащили на улицу Карлика Носа и Чуму, как раз в такое место, чтобы часовой это хорошо видел, и начали играть этими чувырлами в лагерный футбол. Шакалы летали в воздухе, орали и почти не падали на землю. Вокруг представления тут же собрались голодные до зрелищ зрители и начали подбадривать участников концерта.
        Вебер открыл калитку и рявкнул:
        - Что так поздно? Что там происходит?
        - Драка, господин Вебер.
        Немец выглянул. После этого он вдруг замолчал и внезапно решил лечь прямо на землю. Обычное желание человека, которому перерезали горло. Быков сработал на отлично! Он помогал начкару примоститься в сторонке, чтобы не загораживать проход, а я продолжал начатый разговор, рассказывая Веберу, почему мы задержались. Хотя моему собеседнику, похоже, было все равно. Удивительная невоспитанность.
        Ребята возле барака как почувствовали, и крики оттуда понеслись посильнее. Наверное, скучающий часовой радовался неожиданной забаве. Не знаю, кто и как, но я не услышал, как разувшийся Андрюха босиком забрался на вышку. Вот падение тела сверху я увидел. Мужик лет тридцати пяти с навечно удивленными глазами рухнул на землю аккурат возле начкара. Чернеющая лужа крови начала увеличиваться от добавки.
        - Игорь! Никитин! Давай! - крикнул я, и он помчался на верхотуру.
        Мимо меня пронеслись какие-то тени и исчезли в караульном помещении. Вот там что-то пошло не так здорово, раздались выстрелы. Дважды кто-то пальнул и замолчал. Видимо, не хотел спать и сидел рядом с оружием. Но из длинноствола в небольшом помещении особо не постреляешь, так что там, скорее всего, тоже все кончилось.
        Ну вот, и Никитин разобрался с пулеметом и пустил первую очередь. Потом еще. Бил он аккуратно, короткими. Похоже, первый пулемет, ближний, он с двух очередей и снял. Потом небольшая пауза - видать, целился, - и снова две очереди. И тут же еще одна. Только после этого немцы начали ответный огонь. Сначала одна вышка ответила, тут же и вторая подключилась. Похоже, палили немецкие бойцы в Киевскую область, не до точной стрельбы было.
        Я в это время решил все же хоть немного вооружиться. Для этого пришлось перевернуть организм покойного Вебера и достать его пистолет. Дешевая дубовая кобура никак не хотела расстегиваться, но мои усилия все же увенчались успехом, и судьба подарила мне браунинг. Хоть и старой модели, на семь патронов, но я не в обиде. Запасная обойма, правда, была только одна, но четырнадцать зарядов намного лучше, чем ничего.
        А вот и херр гауптман вылез наружу. В виде, позорящем славное имя немецкого офицера. Это чудо вышло на крыльцо в одном сапоге и в заблеванном мундире, застегнутом на одну пуговицу. Небось, сволочина, надеялся мне завтра всучить это для чистки. Как же, разогнался. Ищи, Штраузе, других дурачков. И куда ты собрался стрелять? Ты же на три шага перед собой не видишь, пьяный в зюзю.
        Вот почему нельзя пить на службе! И тем более на посту. Есть шансы быстро зажмуриться.
        А хороший пистолет у начкара. С первого выстрела эту пьянь упокоил.
        Глава 4
        С вышки почти скатился Быков, весь в крови, как вурдалак из сказок. А что вы хотели? Горло когда режешь, оттуда она, родимая, летит фонтаном. Думали, в бою все происходит так же, как у бравых молодцев из кино, у которых даже причесочка не портится, пока они десяток врагов уложат? Как бы не так. Грязное это дело - убийство. Но таких тварей уконтрапупить - это за счастье. Потому у Андрюхи улыбка во все зубы, сколько их там у него.
        А наверху продолжалась битва. Получается, один на один остались наш Никитин с немчурой на той вышке, что от него слева по диагонали. Лупили они друг в друга - страшно стоять внизу было. Поэтому мы все легли. Прямо дуэль. Уж не знаю, что у них от стволов осталось, но пулемет, который над твоей головой куда-то лупит, - не самый приятный звук.
        И вдруг замолчали оба. Как по команде. Тишина, что называется, гробовая. Я не выдержал, крикнул:
        - Игорь! Никитин! Что у тебя?
        А в ответ только стон невнятный. Да, надо бы поберечься: а ну, вылезешь туда, а тебя притихший фашист прибьет на месте? Но это я потом уже подумал, а сейчас рванул наверх. Наш пулеметчик отходил. Уж не знаю, как он мог стрелять; очередью ему почти полностью оторвало ногу по середину бедра. Но свою задачу он выполнил, и без всякого бинокля было видно, что стрелять на остальных вышках больше некому.
        На все ушло минуты две-три. Это с того момента, как мы в калитку постучали. А будто вечность прошла.
        - Помогите кто-нибудь! - крикнул я вниз, и ко мне тут же забрался лейтенант из нашего барака. Молодой совсем, наверное, только после училища. Он глянул на Игоря, потом - на меня, молча взял Никитина за плечи и поднял. Я схватил за пояс, но проклятая нога сразу начала мешаться. Пока я думал, что с ней делать, она оторвалась совсем, скатилась к краю платформы и чуть было не рухнула вниз.
        Мы спустили Игоря, уложили его чуть поодаль, чтобы не рядом с немцами, а потом уже этот молоденький парень снова поднялся на вышку и принес ногу, попытавшись положить ее ровно к тому месту, где еще несколько минут назад она была.
        И тут толпа пленных из всех бараков рванула к воротам. Как по команде. Кто-то умный открыл створки, народ, протискиваясь и переругиваясь, повалил наружу.
        - Стоять! - Майор кинулся наперерез, но куда там… Хорошо, что не стоптали, а только откинули в сторону. Притормозила лишь пара человек и то… просто по вбитой привычке подчиняться приказам вышестоящего.
        А остатки караула не струсили, начали обстреливать пленных. Выстрелы хорошо выделялись в сгущающейся темноте, тут все успели наслушаться, грамотные, трудно с чем-нибудь спутать. Это добавило паники и неразберихи у ворот. Там и до этого порядка не было, а тут ломанулись со всей дури, сразу кто-то упал, и толпа прошлась по своим же, не в силах притормозить или сменить направление.
        Мы тем временем обшмонали трупы немцев в караулке. Вернее, не все мы, а Енот со своей командой. Я ведь даже впопыхах не сосчитал, сколько их туда побежало. Оказалось, трое, включая подпольщика. Теперь двое осталось, так как третьего немец успел подстрелить. Они вынесли пять карабинов с подсумками.
        Я побежал в кабинет коменданта. Черт, как его хоть зовут, этого парня, что со мной увязался? Из нашего барака ведь, а не помню вообще ничего.
        - Заберем с собой, - решил я, обрывая в кабинете Штраузе телефонные провода и копаясь в ящиках стола. Бутылки, какие-то документы… Я сгреб бумаги в черный портфель, выглянул в окно. Вдалеке раздались частые выстрелы. Черт, черт… Надо спешить. А то сейчас караульные могут начать обстрел с вышек, видя, что им никто не мешает. И подмога может подоспеть в любую минуту. Вот тогда совсем кисло будет. Понятное дело, разбегающаяся толпа сильно затормозит немцев, но все равно - чем быстрее мы отсюда смоемся, тем лучше.
        - Давай підпалимо! - К нам подошел Енот с каким-то крупным мужиком в штатском. - Це Махно, родич мій…
        Ага, знаем такую родню - я заметил синие татуировки на огромных кулаках спутника подпольщика. Осмотрел свое воинство. Четверо с майором, Быков, Енот с Махно. Итого со мной девять человек. Негусто. Остальные разбежались.
        - Поджигай, чего уж там, - махнул я Еноту, и его родственник побежал внутрь.
        Быков, наспех вытерший кровь с лица, полез на вышку снимать пулемет.
        - Андрей, ты его как тащить собрался? - крикнул я ему.
        - Так сейчас вот, без станка…
        - Двенадцать кило, да ленты тоже не летают. Далеко не унесешь. Слезай, уходим.
        Разведчик тяжело вздохнул, видать, и сам понимал, что носильщики из нас сейчас никакие.
        - Да вдвоем с кем-нибудь понесем, - не согласился Быков. - Хоть и впеременку. Нельзя бросать такое добро!
        Наша добыча кроме пулемета с шестью лентами составила пять карабинов с подсумками, браунинг и парабеллум от начкара и коменданта, да три «толкушки», найденные в караулке. Ну и сухпаи вместе с какой-то жратвой сгребли, не разбираясь, в ранец, подаренный немчиками. Было бы время, нашлось бы еще что-то, но ждать нельзя: совсем рядом, метрах в трехстах, наверное, снова началась стрельба. Одна надежда, что это патруль какой-нибудь, а не летящая по тревоге парочка грузовиков, набитых солдатней. Хотя времени прошло совсем немного.
        Оружие распределилось как-то само собой. Вот оно лежало кучкой, не успел оглянуться - а и нет ничего. Майор Иван схватил парабеллум, а карабины рассосались между остальными участниками. И только мне остались «толкушки» и сиротливо лежащий на земле ранец. Ничего, еду тащить даже приятно: мне с каждым приемом пищи легче будет, а карабин как весил четыре кило с довеском, так и оттягивает плечо, становясь все тяжелее.
        Я посмотрел на черный портфель, который до сих пор держал в руках. Хорошая вещь, богатая. Да только ну его, такую радость. Бумаги комендантские - тоже в рюкзак, место там еще найдется.
        - Ну, куда идем? - спросил я Енота. - Веди, не стесняйся.
        - Пішли, - кивнул он. - Тут не дуже далеко.
        - Погоди, - говорю я. - Еще одно дело осталось. Совсем небольшое. Командир отряда… - И я посмотрел на майора.
        - Как старший по званию, принимаю командование на себя, - сказал Иван. - Приказываю следовать за… - он замолчал, глядя на подпольщика, с которым еще не познакомился, - проводником. Замыкающий - лейтенант Быков. Старшина, - кивнул он еще одному молодому, лет двадцати пяти, - бегом в караулку, забери шинели, сколько есть.
        Вот это командир, про все думает. В отличие от остальных, тут собравшихся. Холодно ночью каждому, а про укрыться один майор подумал.
        Вот шинелек немецких на всех не хватило, шесть штук только нашлось. Наделили ими тех, кто полегче одет. Енот посмотрел на нас, кивнул и махнул рукой в сторону города: мол, туда идти. Я, тяжело вздохнув, вытащил из кармана комендантов браунинг и отдал ему. Так правильнее будет.
        И мы пошли.

* * *
        Пока пробирались на запад какими-то дворами и закоулками, пошептался с Иваном Федоровичем.
        - Ничего, что я командовать начал?
        - Тебя, Соловьев, Игорь Никитин узнал, царствие ему… - майор вздохнул, вспоминая елабужца. - В штабе видел. Да и момент такой был… как раз твое командование и вывезло все.
        - Из Киева придется уходить, - тяжело вздохнул я. - Предлагаю в брянские леса. Согласен, далеко. Можно в Припять, поближе. Но на восток отсюда не пройти, там немецких войск - хоть задницей ешь. А на юге - и того больше.
        - Ну так себе план, - пожал плечами майор. - Карта нужна, запас провизии на неделю минимум. А лучше - на две…
        - Это организуем, я думаю. Есть у кого спросить, - успокоил я его. - Только вот какая закавыка. Тут в Дарницком лагере Яков сидит. На казнь привезли. Так что предлагаю задержаться.
        - Кто это хоть? - не понял Иван. - Знакомый?
        - Яков Иосифович Джугашвили, - уточнил я.
        - Самого… сын?!
        Майор обалдел, даже остановился.
        - Пойдемте, а то отстанем! - Я подтолкнул вперед Ивана Федоровича, и мы догнали основную группу.
        Виляли мы только так: то один плетень перескочим, то бегом от дома к дому. Хаты стояли темные, ставни закрыты. Только изредка собаки вдали лаяли. Хорошо, что выпавший снег стаял, иначе нас бы выдали следы. Интересно, откуда Енот так здешние места знает? Но ведет отлично: ни одна живая душа не встретилась по дороге. А отмахали уже больше километра, стрельба в районе лагеря, возникающая время от времени, стала намного глуше.
        - Откуда узнал? - продолжил допытываться командир.
        - Подслушал телефонный разговор коменданта.
        - А ты немецкий знаешь? Вот так, на слух определить смог?
        Иван Федорович выпытывал у меня все, что можно и нельзя. Я даже притомился отвечать на его вопросы. Отвлекался он только время от времени на то, чтобы посмотреть, как движется отряд, да скомандовать смену несущих пулемет.
        Зато за разговорами я чуть не пропустил момент, когда мы пришли в Киев. Вроде только что были сельские хаты, а уже мостовая с городскими домами. Вот тут скорость наша сильно упала, а упражнение «лечь-встать» выполнялось намного чаще, чем того хотелось. Потому что поймал бы нас кто-нибудь просто так, может, и не было бы ничего: сунули в колонну к пленным - и шагай. А с немецким оружием и в трофейных шинельках - покрошили бы на месте в мелкую капусту.
        Наконец мы зашли во двор какого-то наполовину разбомбленного дома. Один из двух подъездов четырехэтажки был полностью разрушен, а во второй я бы не полез, настолько ненадежными с виду казались остатки здания. Но Енот уверенно привел нас к углу развалин и показал на узенький и почти незаметный лаз в подвал.
        - Ось і прийшли, - сообщил он и, подсвечивая намародеренной у немцев зажигалкой, полез внутрь. - Все в порядку, - сообщил он уже изнутри. - Обережно тільки йдіть.
        В подвале было довольно сухо. Прохладно, конечно, но всякого горючего добра вокруг хватало, так что костерок для сугреву зажечь можно спокойно: ночью дым не виден, а гарью из развалин и без нас несет порядочно.
        Майор подтянул к себе ранец с провизией. Кроме сухпаев там обнаружились чьи-то бутерброды с маргарином, целых три штуки. Он долго колдовал, пытаясь поделить их на девять человек с помощью штык-ножа от немецкого карабина. Прошлый хозяин хорошо его наточил, видать, колбасу резать любил.
        В итоге всем досталось по четвертушке бутерброда размером чуть больше спичечного коробка, ну и по совсем крошечной добавке. Впрочем, слой маргарина был… одно название, короче. Лично у меня эта порцайка даже до желудка не дошла, где-то по пути рассосалась. Иван Федорович подумал, вытащил банку рыбных консервов, вскрыл и размял содержимое. По пол-ложки всем досталось.
        Меня, как бездельника, который пулемет не таскал, назначили дежурным, а остальные просто повалились там, где сидели. Ну вот, вроде и прошли совсем немного, километров пять-шесть, а устали, будто трое суток на марше.
        Чтобы не уснуть, я при скудном костровом освещении начал разбирать бумаги коменданта. Неинтересное сразу летело в огонь: и носить меньше, и польза хоть какая. Накладные, графики, требования, ведомости… Обычная канцелярская ерунда, может, кому и полезная, но не нам. Вот списки прибывших, наскоро составленные. Ладно, это на всякий случай сохраню. Не знаю пока зачем, но потом придумаю.
        Вот и личные бумаги. Письма с родины бравому гауптману аккуратным круглым женским почерком с дописками детской рукой. Здравствуй, папа, мы тебя любим, будь строг к врагам рейха, ждем. Ну, все такое. Недописанное письмо от херра Штраузе: дорогие Марта и Пауль, я тут сражаюсь с большевиками, чтобы они даже не посмели подумать о сопротивлении, собираю посылочку с гостинцами. Вот и фотография с круглощекой фрау в строгом платье и киндером лет пяти, одетым в матросский костюмчик. Это, значит, тоску по ним комендант глушил сивухой во вражеской земле. И ведь на людей похожи.
        Я не стал больше читать отчеты о тратах на еду и мыло из города Ронненберга, бросил все кучей в костер. Все равно уже никому не пригодится. А фрау Марта с Павликом получат другое письмо. Не от папки. Ну и хрен вместо посылки. Это в качестве подарка.

* * *
        На смену пришли Махно с Енотом. Сами встали, никто не будил. Пока последний ходил наружу облегчиться, я поразглядывал наколки человека с такой знаменитой фамилией.
        - Мохнатый медведь?
        - Ага.
        - Значит, шнифер ты, - сообразил я. - Специалист по сейфам.
        - Сидел? - Махно напрягся. - Или из этих, из синих?
        - Дружок срок мотал, вот и нахватался, - ушел от ответа я. - А звать тебя как?
        - Вовой кличут. Смотри, - покачал головой взломщик, - Енот поручился за тебя.
        - Не родня Нестору?
        - Да ну, какое там? Седьмая вода на киселе. Уж поспрашивали в свое время, батя даже фамилию менять хотел, так надоело. С этой стороны я чистый.
        В подвал вернулся Енот, молча сел рядом, бросил в костер ножку от стула.
        - Махно - мой зять, - вдруг сказал он. - Дочка вийшла заміж за цього варнака. Обіщав, що більше не буде воровать. А будет - так ему яйца откручу, - добавил он почти без акцента. - Да, зятек? - И отвесил тому подзатыльник.
        Ладно, тут у нас область семейных тайн и преданий, в такое болото лезть не хочется.
        - Обещал - значит, так и будет, - обиженно сказал Вова. Видать, этот разговор ему надоел уже давно. А тесть наверняка отмазал где-то непутевого зятя, вот и не забывает напоминать тому, кто он такой на этом свете.
        - Короче, не знаю, как вы, а я пост сдал - пост принял. - Я снял пиджак, постелил на пол поближе к костру, чтобы не замерзнуть. - Следите в оба, немцы после побега облаву могут пустить.
        - Треба від собачок суміш зробити, - оживился подпольщик. - Посипемо кругом. Давай, Махно, доставай кисет.
        - Что сразу я? - набычился Вова.
        - У тебе запасец есть, я точно знаю!
        Махно, кряхтя, достал кисет, но что они там уже делали с ним, я не увидел. Мгновенно заснул.

* * *
        Утром, чуть рассвело, Енот отправился по друзьям-товарищам. Я в компанию к нему проситься не стал: два мужика сейчас в этом городе выглядят подозрительнее, чем один. Да и беседовать за подпольные дела без посторонних намного легче.
        Ну а мы остались куковать. Майор с утра распотрошил один сухпай. И хоть делить пришлось на семерых против вчерашней восьмерки, пайка почему-то больше не стала. Точно так же рассосалась на пути к желудку. Со свистом и бульканьем. Или это кишки с голодухи марш играют? Я не разобрал. Хорошо хоть вода была: фляги с немцев все догадались снять, а в подвернувшемся по дороге колодце еще и освежили.
        На разведку послали кого бы вы думали? Правильно, мастера этого дела, лейтенанта Быкова. То, что у него говор неместный, это не очень страшным оказалось. Населения в ближней перспективе не наблюдалось.
        После такого радостного известия наш командир прислушался к советам опытного товарища и выпустил вместе с Андреем еще одного человека, артиллерийского старшину Гаврилова, на предмет пошарить в развалинах и найти там склад с теплой сухой одеждой подходящих размеров, добротной обувью по сезону, ну и пожрать чего-нибудь на сдачу. Почему именно старшину? Так его от ветра меньше других качало по причине молодости и краткости пребывания в санаторных условиях.
        Добытчики вернулись часа через два, как пишут в школьных сочинениях, усталые, но довольные. Наш отряд в один миг стал богаче на почти целое ватное стеганое одеяло (зеленого цвета), красное женское пальто демисезонное драповое с воротником из кошки и подушку перьевую, немного распотрошенную. Добро было отсыревшим, слегка пованивало скисшей в углу тряпкой, а одна пола пальто и вовсе покрылась плесневым налетом, но кто же обращает внимание на такие мелочи? Сейчас подсохнет это дело, и ночью будет не так холодно. Ибо до лета, как некоторые заметили, пройдет немало времени.
        Оказалось, что необследованной осталась еще одна почти целая кладовка. И наши герои отправились туда за новыми сокровищами. А мы снова замерли в ожидании. Что еще делать, когда есть хочется, а пойти некуда? Правильно, спать. Вот и кемарили почти все, некоторые так даже похрапывали. Потом я вместе с Махно пошел за припасами для костра, в то в подвале не осталось ничего, что годилось бы на топливо. Набрали обломков мебели, порванных книг. Раза за четыре перетащили к лазу. Предусмотрительный напарник даже сделал маленькую метелку и уничтожил следы нашего хождения. Ну и правильно, а то натопчем, как стадо слонов, а потом удивляться станем, почему это нас так грубо будят воплями «Рус, ставайсс!». Тут не перебдишь.
        Завалились мы в подвал, гуртом перетаскали припасы в нужное место. Ну вот, на эту ночь мы обеспечены, а там что-то решится. Не будем же мы здесь сидеть до прихода наших. Двигаться надо, воевать, а не по углам шариться.
        Пока ждали Быкова с Гавриловым, решили познакомиться, а то сидим тут как на вокзале. Вот и получилось, что из присутствовавших я не знал всего двоих: блондинистого пехотного лейтенанта Сырцова Сашу, который попал в плен под Конотопом, почти в том же месте, где я так удачно мост рванул, и бледного от недоедания старлея-связиста Семена Архипенко, для которого наш лагерь был уже вторым сборным пунктом за три недели. Это он за мной на вышку лазил и к коменданту ходил. Посидели, пообщались. А так как меня знали только в лицо, то я сказал, что просто старлей из штаба, принеси-подай. Не надо мне дешевой популярности. Петя, и все тут. Мне смешно было смотреть на Махно. Он, спрятав руки с наколками подальше, представился слесарем из Запорожья, которого захватили сдуру вместе с тестем. Главное, ничего не соврал. Просто не всю правду сказал. Впрочем, как и я.
        А потом кто-то от большого ума завел базар о жратве. Ну, знаете, чем мама в детстве кормила, да что жена наварганила. Самое последнее дело в голод, это я еще по лагерю помню. Тому, в другом времени. От такого разговора толку вообще нет, раздраконишь человека, а он потом психовать начинает. Хорошо, майор вовремя пресек смуту и разогнал любителей мамкиных пирожков по углам приводить себя в порядок. Даже в наших бедственных условиях можно придумать, чем занять подчиненных, чтобы им вообще никакие мысли в голову не лезли.
        Зато разведчик с пушкарем порадовали выше крыши! Трехлитровка соленых помидоров, литр маринованных грибов и почти полная поллитровая банка какого-то не то варенья, не то джема. Разве в полумраке подвала такие подробности разберешь?
        Первым высказал предположение Архипенко:
        - Малина!
        - Нет, клубника, - возразил Махно. - Или вишня?
        И тут вожделенная банка у всех на глазах каким-то образом выскользнула из руки державшего ее Гаврилова и, как мне показалось, медленно устремилась к полу. Старшина не мог ее поймать, так как в другой руке держал помидоры. Зато Быков показал чудеса ловкости, успев поставить на пол огурцы и поймав варенье в последнее мгновение. Ладно, после последнего мгновения. Стекло довольно громко треснуло, но посуда уцелела, не развалилась. Вскоре все активно заработали найденными ложками. Варенье мигом кончилось.
        - Даже и не понял, что это было, - вздохнул Махно.
        - Значится так. - Я встал, прошелся по подвалу. Эти похоронные настроения надо было менять, иначе еда станет нашей главной темой. - Воевать будем, дорогие соратники?
        Народ вразнобой ответил:
        - Будем!
        Главное, все сказали, не промолчал никто.
        - Но как? - Махно хрустнул пальцами. - Патронов мало, еды вообще нет.
        - Связь нужна, - буркнул майор. - Без связи с подпольем нас мигом повяжут.
        - Енот этим занимается. - Я ходил, размышлял над ситуацией. - Нам нужно организоваться. И дать первый бой.
        - Петр, ты нас вытащил из лагеря. - Иван Федорович посмотрел банку на просвет. В ней уже ничего не было, даже следов сладости, и тут она прямо у него в руке дотрескалась до края и развалилась. - Тебе и карты в руки, - добавил он, отряхивая осколки с гимнастерки.
        - Тогда действуем так. Отряд наш назовем… Ну, допустим, «Победа». Возражения есть?
        Против никто не высказался.
        - Назначаю себя начальником отряда. Иван Федорович будем моим заместителем по военной части.
        - Майор в подчинении у старлея? - хмыкнул Махно.
        - Помолчи, а? Слесарь… - Майор нахмурился. - Или мы не видели твоих наколок?
        В подвале воцарилось тяжелое молчание.
        - Я продолжаю. Андрей, ты будешь у нас отвечать за разведку. Согласен? - Я повернулся к Быкову. - Кроме тебя некому.
        - Пока одноглазая разведка… - вздохнул лейтенант, трогая повязку. Как бы у него там не загноилось… А сменить пока нечем, индпакетов у немцев с собой не оказалось.
        - Енот отвечает за связь с подпольем, а вас, - я посмотрел на остальных присутствующих, - тоже определим. Официальный приказ писать не буду, да и не на чем. Лучше расскажу вам анекдот…
        Народ оживился. Но тут у лаза зашуршало, и мы увидели Енота.
        Глава 5
        Неловко как-то вышло. Постом охраны у единственного входа не озаботились. Заходите, гости дорогие. Командир, тудыть его, партизанского отряда. Ну ладно, еще три минуты назад про это должен был думать майор. Да уж, расслабились.
        Что там представитель подпольных властей принес? Что живой вернулся - уже хорошо. А про остальное - посмотрим, сейчас сам расскажет. Но вместо новостей из-за спины Енота вылезла знакомая фигура товарища Ахметшина, и мой соратник по взрывным работам бросился ко мне с таким энтузиазмом, будто не видел меня лет десять, не меньше.
        - Бетр Николаевич, наконец-то! А то я береживал уже!
        Ну я тоже обрадовался, скрывать не буду. За Ильяза и я волновался. Не чужой ведь. Сколько книжек вместе на верхотуре перечитано, тут любой сроднится. Да и отход из университета на конспиративную квартиру вовсе не казался простой затеей. Короче, было о чем беспокоиться.
        Наскоро представив моего помощника присутствующим: вот, мол, хороший парень, вместе пришлось кое-что на этой войне сделать, я уволок татарина в дальний угол. Да, доклад принимать. Хотя сразу и не получилось. А как тут пройти мимо еще теплой картохи в мундире, двух караваев хлеба и даже куска сала! Не знаю, как вы, а я отложил любопытство вместе с требованиями уставов подальше. Еда главнее! Да и вкуснее принесенное, чем та пресная немецкая жвачка из сухпая. Да знаю я, что официально этот сушеный помет называется «железный рацион». Конечно, еще минут десять назад и арийская жратва была верхом мечтаний. Но не сейчас.
        Мой зам по боевой достал уже ставший широко известным штык-нож, почикал хлеб, сальце, после чего вдумчиво поделил картохи, не обращая внимания на заурчавшие животы и шумное глотание слюны… Дальше слов нет. Это как слепому пытаться объяснить, что трава зеленая. Может, и послушает, но не поймет. Вот и вам незачем знать о прелести тепленькой картошечки, когда ее сначала надкусишь слегка, не до конца, внутрь положишь малюпусенький кусманчик сала, немножко желтого от почтенного возраста, но придающего такой великолепный вкус, все это целиком отправляешь в рот и загрызаешь сверху ноздреватым душистым хлебушком, натуральной чернушкой, чуть кисловатой… И жуешь, но не глотаешь, ждешь, когда все растворится прямо во рту… Праздник, одним словом. А кто сдуру все в себя пихает, у того только брюхо болит. Ответственно вам заявляю.
        Ладно, поели, теперь можно и с товарищем пообщаться. Ильяз все понимал, терпеливо ждал, пока мы насытимся.
        - Давай, рассказывай, что с тобой было, - первым спросил я. А как же, я - начальник, значит, про себя после расскажу.
        - Как рванул этот «голиаф», я сразу на выход болез, - начал доклад Ильяз. - Там еще фальш-стенка немного завалилась. Но я из этого бодвала выбрался хорошо, никто меня не заметил. - Ахметшин, пока рассказывал, от волнения даже руками начал потихоньку размахивать, есть за ним такое.
        Немцы, конечно, бросились прочесывать университет. Но в здании после проверки был всего один пост у окон. Пока нашли черный вход - основной-то был засыпан обломками, - пока прошерстили аудитории и коридоры, Ильяз утек. А дальше ничего интересного не было. Не дождавшись меня, пошел к тому же Линкевичу, «спрашивать чесноку». К счастью, старый пароль сработал, и его впустили. Хозяин конспиративной квартиры, со слов Ахметшина, оказался мировым мужиком, хоть и немножко странноватым. Там и сидел Ильяс, хомячил тушенку и читал книжки, пока его не нашел Енот.
        - Что будем дальше делать?
        Собрались на улице втроем: майор, Енот и я. Разговаривали шепотом, попытки закурить я тут же пресек. Табачный дым чувствуется издалека, нечего рисковать.
        - Ты, когда в городе был, небочес цел? - спросил я Енота.
        - Гинзбурга?
        - Да.
        - Цілий, що йому зробиться? - удивился подпольщик.
        - Могли взорвать.
        Я задумался. Судя по моим воспоминаниям, конспиративная квартира была маленькой однушкой, и все мы туда банально не поместимся. Что, если вернуться на чердак Гинзбурга? Места там полно, запасы еды тоже есть. Все лучше, чем здесь крыс пугать и задницы морозить.
        - Сможешь проверить небоскреб? Боюсь, немцы могли оставить засаду. У нас там… условия получше.
        - Сделаю, - покивал он.
        - И нам нужна связь с подпольем. Организуй встречу с Кудрей, тьфу ты, с Максимом.
        - Це непросто, - засомневался Енот. - Мені до нього…
        - Я же тебе говорил про Дарницкий лагерь. Сын Сталина там. Мы не можем сидеть спокойно и ждать, когда его казнят.
        - Та зробимо, я ж сказав… - Подпольщик будто забыл, что секунду назад отнекивался.
        - И надо срочно передать информацию в Москву.
        - Со связью сложно, - вздохнул Енот. - В місті з’явилися пеленгаторы.
        - Откуда знаешь?
        - Пока шел, бачів машини з антенами.
        Да, дела хреновые. Немцы взялись за Киев основательно. Что же делать без связи, если запросить помощь не получится? Да то же, что и раньше: живая народная инициатива.
        - Иди обратно в город, проверь небоскреб и найди Максима.
        Я решил все-таки рискнуть.
        - И одежду. Принеси нам гражданки, - добавил майор. - Без нее никак.

* * *
        Назавтра я понял, что ждать действительно весьма утомительное занятие: поел, тайком оправился в развалинах, поспал. Да, питание дошло до той степени, что пришлось сбрасывать из организма остатки. Хотя и с трудом после нескольких голодных дней. И так целый день с перерывами на бессмысленные разговоры и волнения. То рядом мотор машины услышишь, то чьи-то шаги. Сжимали в руках оружие, щелкали предохранителями. И ждали. Очень ждали Енота. И он не подвел. Заявился в двенадцатом часу ночи. С целым баулом одежды - телогрейки, штаны, картузы…
        - Нижней поддевы нема, - пожаловался подпольщик. - Это еле собрали.
        Те из нас, кто был в военном, бросились экипироваться. Я тоже напялил на себя привычную телогрейку - только бирки с фамилией не хватает. А куда дел свое пальтишко? Оно хоть и куцее, но тоже теплое, на вате. Очень уж меня упрашивал поменяться старшина Витя Гаврилов. Чем оно ему глянулось, не знаю. Пусть носит, мне не жалко. Подобрал себе шапку-ушанку. Зима близко, земля покрывается инеем каждое утро.
        Как все закончили одеваться, я дал команду выдвигаться. Шли сторожась. Впереди - Енот с Махно, в арьергарде - Быков и Гаврилов. Сырцов с Архипенко тащили пулемет. Ильяза, как самого упитанного, нагрузили ящиками с патронами. Татарин взял сразу два, третий прихватил майор. Один я шел налегке. Не потому что начальник, просто нес наготове гранаты. Нарвемся на патруль, те залягут, и единственный способ их загасить - метко кинуть «колотушку».
        Несколько раз пришлось быстро прятаться во дворах: либо проезжали машины, либо Енот замечал немцев. Вел он нас, виляя по городу: дважды перелезали через заборы, разочек прошли насквозь пустой подъезд какого-то дома. В Киеве, судя по лучам прожекторов, работала ПВО. Но сирены молчали. Да и будут ли их фашисты включать для населения?.. Вряд ли. Что им какие-то унтерменши-украинцы.
        Но дошли наконец-то. Гинзбург был погружен в полную темноту, и, наверное, из-за этого вверху живота зашевелилось какое-то тревожное чувство. Или это я переел немного?
        - Сходи, еще раз проверь, - шепнул я Еноту.
        Подпольщик ушел, а мы затаились.
        - Был там кто-то, - наклонился к моему уху вернувшийся Енот. - Табачком несет. Но сейчас пусто.
        Взял Быкова и опять ушел. Разведчики обошли все этажи, но никого не нашли.
        Я дал команду подниматься на чердак. Тут ничего не поменялось. Все так же лежал бинокль на подоконнике. В углу были свалены ящики с тушенкой и мешки с сухарями. Даже в телефоне был гудок - немцы не стали отключать гражданскую связь в городе. А взрывать подстанцию никто не догадался, у Голдовича и компании, поди, поважнее цели были. Или еще будут?
        В этот раз службу наладили как надо. Выставили караульных, наблюдателей. Майор, прежде чем дать отбой, приказал еще раз почистить оружие. Даже выделил на это масленку и какую-то ветошь.
        Уснули моментально. А утром нас разбудили мощные взрывы. Вот как в воду вчера глядел.
        - Бомбят! - крикнул Быков, отскакивая от окна.
        Я схватил бинокль. Нет, бомбежки не было. Но черные облака дыма поднимались над Крещатиком, Николаевской и Прорезной. Пламя охватило магазин «Детский мир», почтамт. Взрыв шел за взрывом. Вот вроде уже взорвали все, что могли, а нашлось еще что-то.
        - Наши наверняка работают, - тихо вздохнул я. Скорее всего, по радио. Зданий было жалко. Еще жальче киевлян. Хотя немцы центр выселили, гражданского населения не осталось.
        - Так и надо фашистам! - Майор встал рядом со мной, наблюдая за суетой немцев на Крещатике. - Их сюда никто не звал.
        Начался пожар, горели Театр юного зрителя, универмаг на углу и знакомая мне по Власову гостиница. Второй, так сказать, акт. Странно, что немцы за все это время не смогли доразминировать город. Или Голдович так хорошо запрятал фугасы? А я еще гордился университетом и Гиммлером. Дилетант. Вот кому нужно давать Героев!
        Отогнав народ от окна, я задумался. Кудря должен прийти вечером. Что делать весь день? Опять сидеть и ждать у моря погоды? Или в этой суете рискнуть и прошвырнуться до Дарницкого лагеря, глянуть на обстановку?
        Хорошо, что не поддался первому порыву. Надо отдать должное немцам - они быстро потушили пожары и развернули по всему центру блокпосты. Перекрыли улицы и переулки, останавливали весь транспорт, всех пешеходов, которых особенно и не было, так как киевляне не решались выходить из дома.

* * *
        Кудрю пришлось ждать целых два дня. Мы все измучились, и если бы не майор, который придумал учить партизан всему, чему только можно (сборке-разборке немецких карабинов на скорость, минному делу, даже немецкому языку), мы бы сошли с ума. Зато Кудря пришел не один.
        С ним была Аня. И не с пустыми руками. Подпольщица даже смогла пробраться к лагерю, где содержали Якова.
        - Там все строго, - рассказала она, когда мы спустились в нижнюю квартиру и расселись на чужих кроватях, удивительным образом здесь сохранившихся. - Патрули, собаки, вышки с пулеметами. У входа в лагерь стоит танк. Сзади - два бронетранспортера.
        - Какой именно танк?
        - Я в них разбираюсь?
        Аня посмотрела на меня с вызовом. Сегодня она была одета очень элегантно - приталенное пальто, шляпка с вуалеткой. Я присмотрелся. Еще и глаза подвела густо…
        - В Москву сообщили? - Я повернулся к Кудре.
        - У нашей радиостанции сели батареи, - вздохнул подпольщик. - Послал связника в Бучу. Там есть запасная. Но я, Петр, тебе и так скажу: надо выручать Якова. Это же заложник!
        - Да еще какой, - поддакнула Аня.
        - И у вас есть идеи, как штурмовать лагерь? - хмыкнул я. - Вдесятером?
        - У нас есть еще люди. И оружие.
        - Сколько?
        Кудря замялся, но потом все-таки сказал:
        - Могу собрать еще двадцать шесть человек. Два станковых пулемета. Автоматы, гранаты.
        - Ладно, вышки мы подавим… - Я задумался. - Патрули покрошим. На нашей стороне внезапность. А танк? А бронетранспортеры?
        - Они позади лагеря, - вступилась за Кудрю Аня. - Пока доедут…
        - Пока мы найдем Якова…
        Да… Решения не было. Надо смотреть на лагерь самому.

* * *
        Конечно, когда я собирался прогуляться до Дарницы, я сильно погорячился. Полтора десятка километров и мост через Днепр. Пошли мы втроем: я, Аня и Быков. Надо же прикинуть, что к чему, на месте. Вот и изображали женатую пару и их родственника из деревни, который приехал в гости. Если что, я был не мужем. Но и подпольщица была одета гораздо скромнее: в стареньком пальто, по-старушечьи повязанном платке и разбитых сапогах, назвать которые шкарбанами мне не позволила врожденная вежливость. Мы шли, разговаривая о всяких мелочах. Больше смотрели по сторонам: вроде и город тот же, а сколько нового. И вывески на немецком, и расклеенные объявления с орлом и свастикой. А главное - немцы. Много немцев.
        А когда дошли до реки, я натурально затормозил. Моста-то нет. Уцелели всего три опоры из дюжины, да и те частично. Немцы, конечно, шевелились, что-то пытались сделать, но работы там было непочатый край. Да и кто бы нас через тот мост пустил? Я даже залюбовался. Красиво сделано, не подкопаешься.
        Анна дернула меня за рукав:
        - Не спи, Петя, нам в другую сторону, - и показала чуть ниже по течению.
        Там собралась целая лодочная станция. Аж три речных судна предлагали свои услуги по переправе. Отлично! Какой-то белый генерал сказал, что извозчиков, артистов и проституток трогать нельзя. Мудрый дядька был. Наверное, потом в Париже водителем такси работал и вспоминал эти свои слова.
        Перевезли нас за не очень большие деньги, если точнее, то за трояк. Советский. Рейхсмарки если и начали ходить, то было их мало, да и курс в десять раз выше вместо нынешнего один к одному немцы пока не установили.
        А на правом берегу пассажиров ждали еще двое.
        Тут до лагеря идти уже совсем немного. Мы попетляли по остаткам дачного поселочка, где целых домов и вовсе не осталось ни одного, а потом зашли в лесок. Или парк? Сильно все вокруг ухоженное, только прогулочных дорожек не хватало. Мимо лагеря «Киев-Ост» пройти было трудно, очень уж много места он занимал. И запах болезни вперемешку со смертью ни с чем не перепутаешь.
        Да уж, похоже, наш лагерь по сравнению с этим почти пионерский. Сначала мы наткнулись на ямы, в которых хоронили умерших. Одна уже засыпанная. И еще одна такая же стояла заготовкой. Быков не поленился, померил шагами открытую. Шесть на двенадцать метров. Сколько же народу эти твари тут положили?
        Сам лагерь впечатлял. Тут к делу смертоубийства подошли серьезно и основательно. Периметр - километров пять. Примерно полтора в длину и один в ширину. Колючка в три ряда, запретка, блокпосты с собаками. Каждый барак - в локалке, обнесен своим забором. Основательным, метра три в высоту. По территории - патрули, я насчитал два, но это днем. Так что четырех вышек по углам, на каждой из которых торчало аж по два немчика возле пулемета, вполне хватало.
        Ага, вон в тех бараках у них промзона, как раз туда гонят отряд. С плетками, сволота. Хозяева жизни, как же. Я только зубы крепче сцепил. Ничего, придет и наше время. Будут ваши деточки в очередь к полевым кухням стоять и за миску похлебки кричать «Гитлер капут!».
        Танк и вправду стоял у ворот. Т-2, конечно, машина та еще, хотя если приголубит, то калибр 20 миллиметров у пушечки маленьким не покажется. Никакого движения возле него не было, я бы даже не исключил, что танк не на ходу и стоит здесь больше для устрашения. Вот только лучше считать, что все там работает, боекомплект полный, а экипаж сидит внутри наготове с разогретым двигателем: не будет обидно, если все так и окажется.
        А вот бронетранспортеры отсюда не видно. Придется посылать гонца. Из двух кандидатур выбираем Быкова. А то Аня мало того что потратит на поход вагон времени, так потом получим от нее сведения «две железяки и шесть мужиков».
        Андрей молча кивнул и исчез между деревьев. Ждали мы разведчика часа два. Тут и смена на вышках сменилась. Аж два помощника повели, один - направо, другой - налево. А то если одной кучей, то смена часа полтора ходить будет.
        Полежали в кустах, помолчали. Подпольщица, правда, поначалу попыталась что-то пошептать, но я охоту поболтать ей быстро отбил. Нечего разговаривать в таких местах, а то пока шуры-муры разводить будешь, тебя за зад прихватят, пикнуть не успеешь.
        Зато возвращение Быкова не прозевали. Ну и все, делать здесь нам нечего. Хотя… Такого я еще не видел. К воротам подогнали толпу сотни на полторы человек, большей частью гражданских, и… выгнали их наружу. Дескать, давайте, пылите отсюда, делать вам здесь нечего. Вот это дела!
        Я даже думать не стал. Такой подарок из рук выпускать нельзя. Да это же лучше любого языка! Бросил своим спутникам: «За мной!» - и тишком пошел наперерез толпе, которая тут же растянулась по дороге. А навстречу освобожденным побежали какие-то бабоньки, видать, родственницы. Значит, на нас и вовсе внимания никто обращать не будет. Выглядим мы чуть получше этих живых скелетов, которых ветром носит по дороге. И то если присмотреться внимательно.
        Я поддержал споткнувшегося на ровном месте мужичка в рваной и грязной гимнастерке. Единственная сохранившаяся петлица была пустой, без дырок, только эмблема - две винтовки на фоне мишени. Рядовой, значит. Пехота.
        - Осторожно, - говорю я и хватаю его под руку, - упадешь ведь.
        - Спасибо, - отвечает. - Видишь… дошел как… на ровном месте ноги не держат… - И опять его от падения остановила только моя рука.
        - На-ка, - достал я из кармана сухарь и подал ему. - Давай отойдем, хоть поешь немного.
        Через десять минут рядовой Коля Кандыч рассказал нам свою грустную историю. В Дарнице он был с самого начала. Пригнали их и бросили, только колючку по углам поставили. Первую неделю ни воды, ни еды не было. Сжевали всю траву, воду пили из луж. Сразу началась дизентерия, от которой умер чуть ли не каждый десятый. Кто их там считал? Потом поставили наспех сколоченные из говна и палок бараки. Нары в три яруса, только спали все вповалку вместе, чтобы не замерзнуть.
        Еще спустя неделю четыре барака подняли бунт и пошли напролом через колючку. Если кому удалось уйти, то немногим, трупы в траншеи возле кладбища почти неделю возили. Комендант потом сказал, что больше десяти тысяч положили. После этого бараки срочно разделили на локалки. Коля рассказывал про это спокойно, а справа от меня Аня шмыгнула носом раз, потом второй. Я двинул ее локтем, и она уже молча вытирала слезы.
        Кормили пленных раз в день баландой из нечищеной свеклы. И воду в бочке привозили. Раненых и заболевших таскали в «лазарет», который оформили в бывших авторемонтных мастерских. Только оттуда никто еще назад не вернулся.
        Я молча слушал, время от времени подавая рассказчику по сухарику из своих припасов. Вроде и попостился совсем немного, а привычку таскать еду в карманах уже приобрел. И наш новый приятель сам вышел на так интересовавшую всех тему.
        Якова привезли неделю назад. Поначалу никто о нем и не знал, но потом пошел слушок, и через пару дней уже все были в курсе, что в пятом бараке держат сына Сталина. Этот отряд даже перестали гонять на работы. Но знаменитого пленника Коля видел. Ничего особоенного, от других мало чем отличается. Такой же заросший, худой и слабый. Так на пустой свекольной баланде по-другому и не будет.
        А вот сегодня случилось чудо. Со всего лагеря собрали местных мужиков, большей частью гражданских и рядовых, выгнали за ворота. Вот уж чего никто не ждал. Теперь осталось дело за малым: выйти на дорогу и потихонечку шагать до Белой Церкви. Ерунда, каких-то девяносто километров. Свет не без добрых людей. Даст бог, доберется Коля до своих родных. В карманах у меня три сухаря еще нашлись да советских денег пятьдесят рублей. Вот я все этому Кандычу и отдал. Ему нужнее.
        Ну а мы двинулись к переправе. Все, что надо, увидели и узнали. Осталось дело за малым: придумать, как это все порушить, где найти на это силы и, конечно же, средства.
        Пока брели потихонечку к лодкам, Андрей рассказал про «ганомаги». Стояло их там две штуки, но на ходу был только один. Второй сиротливо приткнулся у ближайшего дерева без катков с правой стороны, и даже вооружение с него было снято. Видать, ждет, когда на ремонт оттащат. Потому что земля в Дарницком лесу - не самое лучшее место, чтобы чинить бронетранспортер. А вот второй на ходу. Но маленький, двухсотпятидесятый, у которого только четверо в кузов влезают. С двумя пулеметами. Так что со счетов списывать его нельзя. Вот что вселяет уверенность, так это единственная дорога, по которой он оттуда может уехать. Понятное дело, он на гусеницах, если что, и напрямки через кусты попрет, но если есть дорога, то лучше по ней ехать, правда же?

* * *
        И вернулись мы в Гинзбург, не встретив ни одного патруля. Никто не заинтересовался нами. Так что проверить качество работы маклеров из подполья не довелось. Ну и ладно, мы не обидчивые.
        А наверху прямо избу-читальню открыли: все по углам рассосались и изучают битву д’Артаньяна с Рокамболем. Один только майор встретил нас, остальные глянули и отвернулись, будто мы ходили в кино смотреть по пятому разу кинофильм «Трактористы», а не на разведку.
        - Пойдем, - кивнул Иван Федорович на ставшее почти родным окно, из которого мы примерно сто тысяч раз смотрели на уже знаменитую площадь у университета.
        Подошел, выглянул и медленно повернулся ко мне.
        - Так это… вы? - немного очумело спросил он, показывая пальцем в окно.
        Вид у моего зама по боевой был такой, будто ему сообщили, что через минуту в космос отправят. На пару с собакой Лайкой. Ильяз сообщил? Я посмотрел на татарина, тот виновато пожал плечами.
        - Мы, - скромно улыбнулся я. - Но не стоит заострять на этом внимание.
        Но тут вдруг на середину вышел Сеня Архипенко. Книжку, что ли, дочитал и решил поделиться впечатлениями? Оказалось, нет.
        - Очень хорошо, что все собрались, - начал он. - Я хочу спросить у нашего руководства, - он глянул на нас, как Павка Корчагин на врагов смотрел, наверное, которые ему узкоколейку в Боярке строить мешали, - до каких пор мы тут сидеть будем? То в подвале прятались, теперь на чердаке литературу читаем! - Лейтенант бросил в сторону книжку про старинного сапера Эдмона Дантеса.
        - Сколько надо, столько и будем, - спокойно ответил майор, медленно приходящий в себя от осознания, с какими замечательными ребятами он рядом стоит.
        - Это не ответ! - заявил Архипенко. - Надо прорываться к своим, фашистов бить!
        - А вы, товарищ лейтенант, - голос Ивана Федоровича приобрел тот градус мороза, который необходим для разноса высшей степени, - из армии давно уволились? Вам кто дал право собрания тут устраивать? Может, голосование еще устроите? А?! - рявкнул он. - Боевая задача вам будет поставлена, не сомневайтесь. Три наряда по дежурству в ночное время.
        - Есть три наряда, - буркнул Семен, остывая.
        - Ну, что вы там выходили? - как ни в чем не бывало спросил подошедший Енот.
        - В общих чертах картина ясна. Сейчас нарисую план местности, поработаем над деталями. Предварительно я прикинул. Нам будет надо…
        Глава 6
        Пора, четырнадцать тридцать, а тут все не слава богу. Я прижал педаль газа железкой, другим концом втиснул ее под сиденье. Прихватил руль ремнем. Держится все на соплях, конечно, но нам-то всего минута и нужна. Полуторка на слабом уклоне разгонялась тяжело, хотя грех жаловаться: был бы подъем, пришлось бы искать смертника. В кузове - приятный сюрприз для немцев. Много взрывчатки. Не тонна, конечно, но нам столько и не надо. И радиомина. Подарочек от Кудри. Откуда брали взрывчатку - не бином Ньютона. Запасы Старинова и Ко, завезенные в сентябре. Тол в мешках, динамитные шашки.
        Ну, с богом! Я на ходу открыл дверь, выпал на обочину и откатился сразу в кювет. Машина ходко набирала скорость. Лишь бы не в танк. Лишь бы не в танк! Иначе все впустую. Т-2 стоял немного левее лагерных ворот, но все равно частично перегораживал путь. Вроде забеспокоились, задвигались… Ничего, еще пара секунд - и наш гостинец не остановить!
        Досматривать это «кино» я не стал. Зарылся в снег, заложил уши руками. Начал отсчет. Десять, девять, восемь… Ну же, Ильяз! Не подведи! Теперь все только от тебя зависит! Услышал какие-то крики, выстрелы, а потом ка-ак рвануло! Земля чувствительно ударила в грудь, взрывная волна подняла тучи свежевыпавшего снега. Я оглох и сел, кашляя и протирая забитые снегом и пылью глаза.
        А тут же рядом проскрежетали по льду шины «мана».
        - Петр, давай руку!
        Я на ощупь протянул вперед ладонь, меня, словно морковку из грядки, выдернули в кузов.
        - Сработало! Слышишь? Сработало! - По голосу я узнал Кудрю, который бросился меня обнимать.
        - Да дайте же глаза протереть!
        Я оттолкнул подпольщика, оперся спиной о кабину. Услышал, как начал стрекотать один пулемет, потом - другой. Мы их расположили на последних этажах двух разрушенных зданий рядом с лагерем, и были сомнения насчет точности. До вышек далековато все же, а стреляют обычные бойцы, не пулеметчики. Удастся ли подавить?
        - Почему так долго не начинали?! - зарычал я, вытирая лицо.
        - Взрыв поднял тучу снега, все запорошило. Ничего не видно, - ответил Кудря. Хотя откуда ему знать? Не сбегал же он к пулеметчикам посмотреть.
        Я наконец прозрел, схватил первым делом МП-40. Тот самый, трофейный. Целый ящик новеньких автоматов лежал в угнанном «мане». Разбирали с криками и руганью. Но поделили.
        Грузовик затормозил, Быков, обернувшись с места водителя, закричал:
        - Тут завал в воротах! Я не проеду!
        Мы посыпались из кузова. Картина была адская, конечно. Танк снесло с дороги, он лежал перевернутым в кювете. Ворота в лагерь и КПП отсутствовали, будто их там и не стояло никогда. Также повалило две ближайшие вышки. И главное, в проеме ворот образовалась целая баррикада из какого-то добра. Вроде и немного, но машина точно не пройдет.
        - Етить колотить! - выдохнул майор, поводя стволом автомата. Стрелять было некуда. И не в кого.
        Мы, толпясь и толкаясь, полезли через обломки бревен, рваную колючку и прочие обломки, перекрывавшие вход. Лезли с трудом, помогая друг другу, под ногами хрустело… Оставалось немного, вроде можно было бы обойти, но это ж надо резать перекрученные взрывом клубки колючки…
        - Чем локалку таранить будем? - Это снова Кудря.
        - Откуда я знаю? Сейчас добежим, разберемся.
        Мы все-таки перелезли через остатки бывшего КПП. Перестрелка нарастала, наши «максимы» все никак не могли подавить уцелевшие вышки, а ведь есть еще «ганомаг»!
        По плану отряд на «мане» должен был ворваться в лагерь, прорвать им вторую колючку. Облом…
        - Убьют! Пока добежим, убьют Якова!
        Майор нагнетал страху, но ногами работал дай бог каждому. Все наши курящие начали отставать, перхая и хрипя. Я тоже поднажал, обошел Ивана Федоровича. И первым увидел бегущих навстречу немцев в серо-зеленых шинелях. Патруль. Упал на колено, дал очередь на весь магазин. Это нас и спасло. Передняя пара гансов повалилась, задние споткнулись о них, начали стрелять из винтовок вразнобой, но мимо. Их добили майор с подбежавшим Быковым. Заняло все буквально несколько секунд.
        Вдалеке справа от колючки бухнуло. Сработало! Это «ганомаг» подорвался на мине, что ночью установили с огромным трудом на объездной дороге. Патрули, мерзлая земля… Вспомню - вздрогну! Быкову орден надо дать. А лучше и вовсе Героя. Заслужил.
        Тем временем «максимы» не умолкали. Что-то явно шло не по плану.
        Мы добежали до локалки 5-го барака, там уже толпились пленные. Бледные, худющие, они стояли вдоль колючки, вцепившись в нее руками.
        - Прочь, отойди! - Я подскочил к воротам, начал переставлять расстрелянный магазин.
        Но меня опередил Махно. Он стукнул прикладом немецкого карабина по замку, тут же добавил. Профессионал, ничего не скажешь. Наколки не напрасно заработал. Майор с Енотом навалились на створки. Ворота распахнулись, и я, памятуя прошлый побег, дал очередь в воздух:
        - По одному! Не толпой!
        Но толпы и не было. Пленники были слишком измучены, чтобы ломиться через ворота.
        - Где Яков?
        - Товарищ Джугашвили!
        Мы, расталкивая народ, подошли к бараку.
        - Тут он.
        - Здесь! Сюда, товарищи!
        Сталин-младший выглядел… ну, плохо. Чернявый худой мужик с запавшими глазами, выпирающими скулами. Небритый, грязный. Сотни таких вокруг.
        - Сам не дойдет.
        - Носилки ему!
        - Да где мы тут носилки найдем?
        - А ну тихо! - рявкнул я, поворачиваясь к толпе. - Идите в сторону выхода, немцам первое время будет не до вас. Может, получится уйти. А вы, - я махнул рукой Еноту и Махно, - хватайте его под руки. Потащили!
        Подпольщики в четыре руки подняли Якова, вынесли из барака. Вдвоем потащили очень быстро. Стоило им немного замедлиться, тут же ношу перехватили другие, и уже через пару минут мы были у взорванного КПП. Там у баррикады притоптывал от нетерпения сам Кудря.
        - Быстрее! Сейчас сюда на этот фейерверк такая свора сбежится, мало не покажется!
        - Что «ганомаг»?
        - Подорвался! Дымит, как труба котельной. Давайте сюда, мы тут расчистили, сколько успели.
        Мы перетащили Якова через завал, загрузили его в «ман».
        - Нет, какая же шикарная операция! - Кудря все никак не мог угомониться. - И как тебе пришла в голову идея с полуторкой?
        - Так уже использовали бомбовый таран у Кременчуга. - Я, кряхтя, тоже влез в кузов. - Слышал, как наши летуны запулили самолет, груженный тротилом, в понтонную переправу?
        - Пора! - Подпольщик помахал в сторону развалин красным платком. - Ходу, ходу!
        Вокруг нас шли и шли люди из лагеря. Многие тянули руки к машине, пытались забраться. Водитель гудел, в горле стоял ком. Одного спасаем, а остальных?
        - Братки! Не бросайте! - В кузов вцепился красноармеец с черной, загнившей раной через все лицо.
        - Меня, меня возьмите! - Вокруг машины поднялся настоящий крик.
        - Быков, газу! - Я затащил в «ман» этого бойца, не толкать же его под колеса, грузовик ускорился. Постепенно мы оторвались от толпы. Затормозили только метров через сто, там как раз собрались в кучку Ильяз и подтянувшиеся к нему пулеметные команды. Без малого три десятка кило потаскай в одиночку, попробуй. Плюс боеприпасы. Хотя с этим у них попроще, так как выпустили в воздух не по одному килограмму, пока не обеспечили нам более или менее безопасный отход.
        Ехать нам было совсем недалеко. До Днепра. Потому что дальше нам предстояла увлекательная речная прогулка на круизном лайнере. Шезлонги, коктейли… Сам не плавал, но звучит красиво, правда?
        Сейчас тут от силы километров десять на север, если не меньше - и прощай, столица. Которую, к бабке не ходи, через час наглухо перекроют. А может, и раньше.
        Дорог тут, мягко говоря, почти нет. Как водится, одни направления. Снежок, уже превращающийся в дождь, только припорошил раскисшую землю. Пару раз я уже думал, что придется вылезать и толкать. Но нет, вывезла германская техника, помноженная на мастерство отечественного шоферюги.
        Вот он, наш водный транспорт. Стоит, никого не трогает, слегка покачивается на волнах. Неказистый с виду, но мы не гордые. Приобретен вполне законным путем, кстати, у органов советской власти. Стоял себе забытый в затоне как не представляющий никакого военного интереса, а тут Кудря вежливо, но грозно попросил. Взаймы. Ненадолго.
        Ой, а кто это рядом? Знакомая фигура какая-то. И хуже ведь от ватника не становится. Только вот за каким рожном она сюда приперлась? Я тяжело вздохнул.
        Тем временем «ман» остановился почти на берегу, и мы приступили к разгрузке. Хорошо мне, я - начальник, значит, таскать имущество и слабоходячих есть кому. Ко мне же подошел Кудря. Чует, что накосячил со своей самодеятельностью, глаза в сторону отводит.
        - И что, товарищ Максим, здесь делает товарищ Анна? - спрашиваю я. Про погоду и виды на урожай рассусоливать некогда.
        - Да вот, подпольный обком решил, - начал он мямлить, - укрепить ваш отряд опытным радистом…
        - И где он? - спрашиваю.
        Все я понимаю, без присмотра такую компанию оставлять не хочется, вот и усиливаешь своими людьми.
        - Так вот, Анна Матвеевна, она, значит…
        - …присоединится к нам с севшей рацией, - закончил я. - На тобі, боже, що нам негоже. Ты что думаешь, у нас там пионерлагерь будет? Сейчас придется землянки копать и у костра спать. А ты туда девку молодую посылаешь! Без нее обойдемся! - На самом деле я рад, что старая знакомая с нами, но нельзя же это показывать, правда? Потом кто угодно подтвердит, что я был категорически против такого безобразия. Даже жене. Особенно ей.
        - Не пожалеете, - начал заверять меня Кудря, - да я вам самого ценного человека отдаю!
        - Так уж и ценного, - улыбнулся я.
        - Да она, если хотите знать, выследила самого Дудина! Теперь мы эту гниду исполним… - сжал кулаки подпольщик.
        - Это кто хоть? - поинтересовался я. - Не слышал про такого.
        - Лева - это наш местный Геббельс, - ответил Кудря. - Преподаватель из университета, сразу к немцам побежал, сдал своих коллег и их родственников, гнида. Сейчас в фашистской газетке «Украинское слово» обретается. Обком приговорил предателя.
        Видать, этот немецкий жополиз крепко насолил товарищу Максиму. Аж покраснел, пока рассказывал. Ничего, пусть исполняют. Воздух чище будет.
        Пока Кудря посвящал меня в свои планы, я краем глаза наблюдал за погрузкой. А что там грузить? Нищему собраться, сами знаете. Нет, было у нас кое-что, но по самому мизеру. Пулеметы почти без патронов, немного автоматов, чуток карабинов немецких, пистолеты с наганами даже считать не буду. Как кто-то говорил, пистолет командиру нужен только для того, чтобы орехи колоть и застрелиться в нужный момент. Немного посуды. Посмейтесь еще. Я бы ее в первую очередь записал. Потому что без этого сдохнем просто. Без стрельбы некоторые по сто лет живут и не страдают, а пожрать человеку, особенно военному, надо обязательно.
        Кое-что из медицины - совсем немного порошочков всяких, бинты, еще что-то блестящее и страшное на вид, я в этом не понимаю ни хрена, извините. Ну и теперь вот еще рация неработающая - одна штука. С радисткой в нагрузку.
        - Анна Матвеевна, невестушка ты моя… - Я подошел к подпольщице, посмотрел в ее голубые глазки. Честные-честные. - Подумай еще раз:
        там, куда мы идем, теплых сортиров не предвидится!
        - Их и в Киеве сейчас нет, - пожала плечами девушка. - В большинстве домов нет отопления. Да и воды тоже. Немцы разрушили водопровод.
        - Скидок никаких не будет! - нажимал я. - За нами же охота начнется!
        - Пусть. Я не боюсь. - Аня залезла в карман, достала гранату. - Живой не сдамся.
        Сильно. Хоть и глупо.
        - Хорошо, иди с нами. И поздравляю с успехом операции.
        - Успех - это у вас. - Подпольщица кивнула в сторону Якова, которого как раз заводили по сходням на катер.
        - Как надо отвечать на поздравления старших по званию?
        - Служу Советскому Союзу!
        - Ну хоть с трудовым народом не перепутала. Ладно, иди, грузись. Ребята помогут с рацией.
        Что ж, пора прощаться. Вон, Иван Федорович уже смотрит на меня как Ленин на буржуазию, не ровен час, без меня уплывут. Так что краткое дружеское рукопожатие, пожелание успехов в службе и личной жизни - и в путь.

* * *
        Начнем сначала, пожалуй. Надо же рассказать, как это я дошел до такой шикарной жизни и стал распоряжаться автомашинами, станковыми пулеметами, малыми катерами и даже заимел на короткое время радиомину? Когда я изложил Еноту и своему заму по боевой диспозицию и хотелки, мы тут же приступили… хотелось бы сказать, что к конструктивному обсуждению, но ни разу вы не угадали в таком случае. Иван Федорович только потянулся пальцем к схеме, наверное, желая уточнить какой-то момент, как представитель подполья испортил всю гармонию и заявил:
        - Це неможливо! Як ви це собі уявляєте? Одна машина, друга машина, кулемети, міни, корабель? Оця ваша взрывчатка…
        - Послушай, - не выдержал я, - мы тут не обсуждаем, насколько это возможно. Мы эту задачу выполнить должны! Понятно такое слово? И обком должен уразуметь, что это для них - самое главное. Так что пусть ищут все, что надо, и срочно! Потому что когда вон там, - кивнул я в направлении университета, - повиснет в петле известно кто, то всем нам придется отвечать, все ли мы сделали для недопущения того… Представляешь?
        Енот задумался. Видать, пытался придумать, что лично он ответит суровым ребятам из органов. Правильно, на допросах ведь сразу всплывет имя автора фразы «Это невозможно!». Этим по барабану, что старика Хоттабыча не существует. Должен был привлечь, и все дела. Так что подпольщик только кивнул и покинул нас. Искать все вышеперечисленное. Зуб у него вдруг заболел, что ли? Какое-то лицо у него сильно кислое было, когда уходил.
        Эх, а как хорошо было бы в кино! Там бы я подъехал к лагерю в шикарном «хорьхе» в форме, допустим, полковника. Или генерала. Эсэсовского, вестимо дело. С кожаным стеком, моноклем, как положено. Ну, адъютантик со мной, конечно же, собачку в руках держит. И машина сопровождения. А лучше две. И я такой захожу к коменданту лагеря, небрежно бросаю ему на стол приказ, подписанный Гитлером, и говорю, морща нос от нестерпимого амбре: мол, Яков Сталин ком цу мир. И, презрительно улыбаясь, уезжаю в закат, покуривая сигару. Эх, закончится эта война, пойду в режиссеры. Я им такого понаснимаю, вся страна кипятком писать от восторга будет.
        Да только нет у нас ни «хорьха», ни генеральской формы, ни приказа. И акцент меня сразу выдаст, сколько нос ни морщи. Так что давайте по старинке, путем проведения военной операции.
        Видать, сильно припекло в районе пониже поясницы у товарища Максима, примчался еще засветло. Мы за это время успели с майором по-всякому прикинуть, как бы намеченное урезать. Потому что ни людей, ни средств для успешного штурма такого объекта просто не хватает. Так что остается только наглый рывок и очень быстрый отход. Чтобы очухаться никто не успел.
        Послушав наш план, Кудря задумался. Подпольщик бухтел, как скупой вуйко на ярмарке, понимающий, что поросенка купить надо, а деньги отдавать сильно не хочется. Начав со стандартных отмазок «прошу войти в мое положение» и «я старый, меня девушки не любят», он, впрочем, сдался быстро. Конечно же, ресурсы у него были. Потому что не могли его оставить здесь заниматься диверсионной работой с голым задом. Так что придется делиться.
        Мы это знали. И он знал, что мы знаем. А потому вздохнул тяжело и начал ставить галочки напротив некоторых пунктов списка. А возле других - вопросительные знаки. Дескать, надо решать, а вот это - смотреть…. И я не удивился, когда в выполненные попали взрывчатка, противотанковая мина и даже станковые пулеметы. Ну, про них он сам хвастался. А вот когда он отметил решенным «речное судно с экипажем для плавания по Десне», я сильно удивился. Если честно, внутренне я готовился к тяжелому пешему переходу. Потому что и в хороших условиях три сотни кэмэ, да еще и с порядочным гаком в сторону брянского леса, приятной прогулкой назвать трудно. А имея в качестве обузы слабосильных бойцов, считай, балласт, да во враждебном окружении… Тут волосы не только на голове рвать будешь, а во всех местах, куда дотянуться получится, лишь бы помогло облегчить хоть капельку. Так что кораблик был из серии желаний на Новый год.
        - Откуда? - спросил я, не в силах скрыть удивление.
        Кудря хитро улыбнулся - мол, знай наших - и признался:
        - Да есть тут катер… Старенький, но на ходу. И с экипажем. На нем, если честно, на рыбалку ездили последние годы, потому и не списывали. Никакого вооружения там уже сто лет как нет.
        - А остальное? - ткнул в бумажку Иван Федорович.
        - Будет, товарищ… - Подпольщик замялся, вспоминая его фамилию. Так вроде более неофициально получается, чем по званию.
        - Базанов, - подсказал майор, поежившись. Тут, возле окна, все же прохладнее, чем у буржуйки.
        - Когда хоть судно посмотрим? - Кто о чем, а голый - про баню. Это я никак от такого подарка прийти в себя не могу.
        - Да завтра утречком и пойдем, - сказал Кудря. - Давай в восемь тридцать у лаза из подвала.

* * *
        Добирались долго и упорно. По каким-то закоулкам и мусоркам. Думаю, немцы до конца оккупации сюда не сунутся, потому как в этих лабиринтах и полк заблудится так, что никто не выйдет наружу. Причем без постороннего участия.
        Посмотрели. Одобрили. И не только само посыльное суденышко еще царской постройки, но и капитана, Павла Никаноровича Закусина. Лет шестидесяти, с усами, как у маршала Буденного.
        - Закуской меня не величать! - помахал пальцем перед нашими носами моряк. - Запивкой - тоже! Я - уважаемый человек, капитан Днепровского пароходства!
        - А что? Находятся наглецы? - не удержался я.
        - Бывают баломошки. Особенно когда выпьют на рыбалке.
        - Ладно, шутки в сторону, - оборвал старика Кудря. - У нас вот какое дело…
        Согласился, конечно. А кто откажется сына самого Сталина спасти? Нет таких. Закуска очень уважал отца народов. Куда только и делась его показная дурашливость. Подобрался, посерьезнел сразу. Притащил карту, разложил ее на столе.
        - По Десне как? Давно ходили? - спросил я.
        - Ты у меня еще спрашивать будешь? - вскинул голову Закусин. - Да ты у своей жены под юбкой меньше знаешь, чем я на Десне! Хоть сонный, хоть пьяный - пройду в любую погоду. И хрена кто меня поймает! - ткнул он мне пальцем почти в глаз. - И заметь: я не хвастаюсь!
        Самое главное, у Павла Никаноровича, как у опытного и надежного капитана малых катеров Днепровской флотилии, был резерв горюче-смазочных материалов. Так что осталось только договориться о времени и месте. Чудеса в жизни случаются, не переживайте.
        Кудря, конечно, извернулся как мог. Хорошо у него получилось. Хотя сюрприз сделал. Причем весьма приятный. Когда мы с Ильязом уже загрузили всю взрывчатку в кузов полуторки, которую пригнали чуть не с чермета, и я думал, какой взрыватель сюда присобачить, чтобы все прошло наверняка, подпольщик и влез с рацпредложением:
        - Может, радиомину поставим?
        - Это шутка такая? - спрашиваю я у него. - Не смешно совсем.
        - Все серьезно, - отвечает он. - Осталась тут совершенно случайно. Я вот и думал, куда ее приспособить? А то штука секретная, немцам оставлять ни в коем случае нельзя.
        Так что нам надо было только проверить все. А дальше дело уже знакомое.
        После прошло если не как по маслу, то где-то около. Корабль не подвел, был в условленном месте. В лагерь ворвались - тоже любо-дорого, даже ни одного раненого. Если не считать того, кто залез к нам в «ман». Кстати, вот с немецким грузовиком чуть было конфуз не приключился, угонявший его парень чуть под пули не попал. Обиделись почему-то фашисты, что он их имущество взял покататься.
        - Тебя как звать, болезный? - спросил я мужичка с черным шрамом, устраиваясь возле борта. Кудря с берега помахал нам рукой. Ему только спустить с пригорка «ман» в речку, после чего суметь уйти. Последнее не так просто, когда у тебя отряд в десять человек, а до города переть и переть. Под звонкий лай собачек. Знаем, плавали!
        - Елисей, - вздохнул раненый, - товарищ…
        - Петр.
        - Товарищ Петр, вы извините, что я влез в машину. От страха, что сгину, не в себе был. Я видел, кого вы выручали!
        - Ну раз видел, молчи в тряпочку. Зачисляю тебя в наш партизанский отряд. Называется он «Победа». Ясно?
        - Так точно!
        - Так… Хм, у тебя какая военная специальность? По петлицам ты из пехоты.
        - Ездовой.
        - Ну вот и у нас будешь ездовым.
        Кораблик пыхнул из трубы белым дымом, начал отваливать от берега.
        - Разве у вас есть лошади?
        - Будут. Иван Федорович! - Я подозвал майора. - Ты бы лучше передний пулемет в зенитный приспособил. Если немцы будут нас искать, самолет поднимут!
        - Так погода не способствует… - Базанов задрал голову. Сверху падал то ли дождь, то ли снег. Скорее всего, и то и другое.
        - Сейчас нет, а развиднеется? Штурманет нас какой-нибудь «мессер», и ко дну пойдем.
        - Ладно, прикажу. Хотя на носу тоже огневая точка нужна.
        - Кто тут без меня распоряжаться надумал? - рявкнул кто-то у меня за спиной.
        Я обернулся. Подождите, кто нам капитана поменял? Помню же, был такой мужик мировой, дурашливый, шутил постоянно. А вместо него какого-то зверя подсунули, хоть и похожего на прежнего.
        - Я тут капитан! - горделиво задрал голову Павел Никанорович. - А вы, шелупонь, пассажиры. Да без моего разрешения вы поссать за борт не смеете! Пулеметы они тут ставить надумали, специалисты хреновы! Давайте по норам рассасывайтесь, не мешайтесь тут под ногами! Сказал же: доставлю без сучка и задоринки, никто не узнает. Ваше дело сопливое - указания капитана выполнять беспрекословно! А теперь - кыш отсель!
        Много я по жизни всяких начальников слышал. И больших, и маленьких. Если не осадишь сразу - на голову сядут.
        Глава 7
        - Стоять, гады! - послышался зычный крик капитана. - Что ж вы творите, сволота? - По трапику, так до сих пор и не втянутому на борт, прогремели сапоги Павла Никаноровича, и он добавил уже на берегу: - Перестань толкать! Соляру слить забыли…
        - Тихо ты! - Я догнал Закуску, схватил за отворот бушлата. - Немцев к нам хочешь навести?! Сам же знаешь, как по воде хорошо звук расходится…
        Проняло. Капитан заткнулся, помчался к «ману».
        Ладно, пора разобраться, что тут и как. На первый взгляд, на этом катере народу гораздо больше, чем свободного места. Для рыбалки, может, и нормально было, а для отряда «Победа» - тесновато. Главного пассажира уложили на пол. Да уж, ему и без виселицы скоро кирдык пришел бы, с голодухи бы загнулся. Вот как к нему обращаться? По имени-отчеству? По званию? Хрен его знает, определимся позже.
        - Ну, как оно, на воле? - спросил я для завязки разговора. Заодно размоченный сухарь подсовываю. До кормежки еще хрен знает сколько, а подкрепиться не помешает. Тут у всех сейчас проблем с аппетитом не будет, никакими плюшками не перебьешь.
        - Спасибо, что спасли, - вполне твердо сказал Яков, когда схарчил сухарик. Он у него, наверное, еще во рту целиком рассосался, как кусок рафинада. - Это что, из-за меня… весь этот тарарам затеяли?
        - Получается, что да, - ответил я. А чего таиться? И так понятно, что по его душу.
        - Вас… из Москвы прислали? - Вестимо дело, про батю думает. Но лучше я ему сразу скажу, чтобы не обманывался.
        - Нет. Я так думаю, что в Москве даже не знают еще об этом. Мы про вас случайно услышали… - Ну а дальше я ему коротенько, пока кораблик готовился отчалить, изложил, что и к чему.
        Яков подумал над вывертами судьбы, когда одни военнопленные спасают других военнопленных, под это дело похрустел еще немного сухарями, а потом спросил:
        - И куда мы теперь? Как выбираться будем?
        А вот это хорошо. Раз человек планы на будущее строит и в коллектив себя сразу включает, не все так плохо. Подкормится чуток, на ноги покрепче встанет и обузой не будет.
        - Сейчас мы по Десне поднимемся, - объясняю ему расклад, - а там до Брянщины недалеко, скроемся в тамошних лесах на время. Обоснуемся на месте, найдем способ и с Москвой связаться.
        А глаза-то у товарища Джугашвили загорелись, обрадовался. Надеется, значит, что папка не забудет. Ну и мы тоже этого будем ждать, скрывать не буду.
        Остальные и сами распределились. Вон, Махно, не успели мы еще отчалить, уже кемарит, посапывая. И прибившийся к нам Елисей тоже возле него мостится. Так что сейчас подождем, когда запасливый капитан наберет соляры с немецкого грузовика, - и в путь.

* * *
        Уж не знаю, какими тайными тропами продвигался Никанорыч, мне оно все едино - вода и есть вода. Тем более что стемнело быстро, и плыли мы большей частью ночью и в утренних сумерках. Тихонько так крались. Повезло, что почти сразу повалил снег: надвигающаяся зима хорошо нас скрыла.
        Я, если честно, тоже уснул после всех этих приключений. Да, пора, наверное, переходить в пенсионеры. Мемуары диктовать, с пионерскими организациями встречаться, после обеда читать газетку, сидя в кресле-качалке. Еще трубочку завести. Как у Закуски. Попыхивать себе. Все лучше папирос.
        А с утра, еще только засерело, мы с капитаном поменялись местами. Ну, сначала он нас поднял, мягко похлопывая по плечу каждого и шепотом говоря: «Доброе утро». Это мне только показалось, что он рявкнул: «А ну хватит дрыхнуть, бездельники!» - и еще что-то из области специальных корабельных терминов. Потом все дружно растягивали маскировку, хотя небо по-прежнему давало благополучный прогноз в виде сплошной облачности на высоте двенадцати метров.
        Не, объем работ у Никанорыча, конечно, запредельный. А ну, порули в темноте, да еще и не на рыбалке в мирное время, а под угрозой расстрела. И это при благоприятном исходе. А я ведь так и не спросил у старика, что он собирается делать после того, как доставит нас на место. Судя по всему, живет он один. Я бы его взял старшиной, тогда за хозяйство отряда можно было бы и не переживать. Ладно, время есть, посоветуюсь с Базановым еще, поговорим с дедом.
        А вот наши, сойдя на берег, и без меня нашли чем заняться. Уже соорудили костерчик в ямке, поставили котелок с деснянской водой, готовят что-то. Ну и треплются.
        - Я в будке капитана шахматную доску видел… - Быков отрезал прутик от опавшего куста, помешивает им. - Кто хочет сыграть?
        - А давайте турнир? - загорелся Енот. - Федорович, ты как?
        - В гробу я видел эти шахматы, - нахмурился майор. - Случай у нас тут был. На передке. Сидели в окопах возле УРа, играли с товарищем на скорость. Даже часы специальные были. И вдруг обстрел. Фашисты мины кидают. Мы даже залечь не успели, взрыв, товарищу осколком полчерепа срезало. Он наклоняется… и мозги прямо на игральную доску вывалились.
        Народ резко сбледнул, но никто блевать не побежал. Даже Аня. Крепкие тут у нас люди подобрались, пищей бросаться никто не собирается.
        - Пойдем, я промою тебе рану, - подпольщица потянула обратно на борт Елисея. - У меня спирт есть.
        - У медицины всегда спирт есть, - вздохнул Гаврилов. - Хорошо им живется. Хотя и среди врачей встречаются так себе… В июле тоже был случай. Проткнул чем-то ногу. Болит - сил нет. Прихожу к нашему санинструктору. Бабища такая… Поперек себя шире. Ее даже комбат боялся. Говорю: вот, нога болит, спасу нет. А она мне: ты - симулянт, так тебя растак… Я сейчас в особый отдел сообщу, тебя шлепнут у стенки! Нам как раз в атаку надо было идти, Клейста бить. Я плюнул, ушел. А ступня все сильнее болит. Тут вижу, что наши на передок на телеге едут. Ну я и попросился подкинуть. А нога в сапоге вся распухла…
        Гаврилов стянул обувь, портянку показал нам ступню. Там действительно был шрам. Чистили, что ли?
        - Ну и прямо до окопов довезли, посадили к пулеметному расчету. До атаки у нас дело не дошло - немцы поперли. Танки, «ганомаг», полроты автоматчиков. А у нас кроме пулеметов и гранат - ничего. Все пушки разбило еще в первую атаку. Я командую хлопцам: затаитесь, подпустим ближе и закидаем гранатами. Ребята у нас были трусоватые новички, что с них возьмешь? Смотрю, двое навострили уже лыжи. Вот-вот, и рванут поближе к тылу. Я им говорю: «Бойцы, вы же знаете, я убежать не могу, нога у меня распухла. Вы идите, только оставьте мне гранаты». Переглянулись так, покраснели. Никто не ушел.
        - Да ты герой, Гаврилов, - протянул майор. - Отбились?
        - Танки наши подошли.
        - А начал про медиков, - пожал плечами Махно. - Бабища-то что? Осталась в живых?
        - В котел все вместе попали, а там кто его знает? Женщин сразу отводили в сторону.
        Я оглянулся. Что радует, так это прогуливающийся вместе со всеми свободными от вахты по приготовлению пищи Яков. Очухался, значит, немного. Ну и хорошо, потому что тащить на себе даже сорок кило - радости мало. Тут бы себя донести.
        А уж по организации отряда и думать не хочется. Надо найти местного, который покажет зимовник для базы, там обустроить место, вырыть землянки. И все это необходимо делать очень быстро. Температура уже около нуля, плюс-минус пара градусов. Земля пока просто холодная, не промерзла. А ударят морозы, что тогда? Медведей из берлог выгонять? Так не хватит на всех Михал Потапычей. Что-то, конечно, знают Енот и Анна. Уж ее точно не в сугроб отправили. Вот сейчас позавтракаем, я ее, разомлевшую от приема пищи, и прихвачу. Должен я как командир отряда знать всю правду? Или я погулять тут вышел и только протоколы собраний подписывать буду?
        На завтрак у нас были кулеш с салом и чай. Не индийский, конечно, какие-то листья сушеные типа смородины выделил капитан, но цвет воды изменился и пахло чем-то. Ну и сало в кулеш покрошили, наверное, из опасений, что оно начнет разговаривать. По крайней мере, цвет у него приближался к яичному желтку, скорее всего. Но это я потом начал рассуждать, когда поел. А до приема пищи цвет сала меня волновал мало, так же, как и факт, что кабанчика, возможно, забили еще до революции.
        Пока ели, решил поднять парням настроение. А то что-то рассказы у них один другого хуже. То про выпавшие мозги, то про плохих врачей. Хороших-то в разы больше!
        - Тоже у нас был случай в полку. Шли в атаку, подбили моего дружка. Санинструктор перевязала его, начала вытаскивать. А тут - артналет. Уже ее ранило. Перебило руку. Так она его одной рукой вытащила. А потом еще помогала на операции - других врачей на передке нет. Сначала дружка зашили, а после - ее. Представляешь?
        - Ты же вроде адъютантом при командующем был? - тихо, мне на ухо удивился майор.
        - Так… еще до этого было, - махнул я рукой. - Повоевал так, что многим и не снилось!
        - А в рукопашной был?
        - Тоже приходилось. Дерьмовое дело это, Иван Федорович.
        Мы отошли по берегу, я осмотрел все в бинокль. Хоть и выставили посты (Сырцова - вверх по течению, Ильяза - вниз), но все равно берегся.
        Ибо береженого бог бережет, а небереженого конвой стережет.
        - Почему дерьмовое?
        - Звереешь! Была у нас одна линия окопов, которая переходила из рук в руки. То мы немцев выбьем, то они нас. После одной рукопашной я чуть не двинулся головой. Положил троих фашистов. Одного - штыком, а тот застрял. Других - саперной лопаткой. Атака закончилась, я начал метаться по траншее. Где третий?! Помню, что блондинистый такой был, голубоглазый. Бегаю, переворачиваю трупы. Добить все хотел. Лопатка косо прошла, жив, поди… Так и не нашел.
        - Да, есть такое. Звереют люди на войне, - покивал майор. - Кстати, с Анной надо что-то решить.
        - А что?
        - Ну… женщина в отряде. Да еще такая красивая… Жди беды.
        - Ладно, что-нибудь придумаем. Землянку так точно отдельную выроем. А сейчас пусть для начала вшами займется. Вон по Якову ползают! Да и не только по нему.

* * *
        Анна Матвеевна, первая красавица нашего отряда и самый полезный человек киевского подполья, скорее всего, собиралась на досуге подумать о работе Ленина под названием «Материализм и эмпириокритицизм», а потому намылилась куда-то в сторону. Я эту книгу не читал, но заголовок выучил. А что, скажешь вот так, без ошибок, сразу за умного сойдешь. Но планам на политическое самообразование или на что-то другое сбыться не было суждено. Потому что прихватил я нашу штатную радистку под локоточек и повел в нужном мне направлении.
        - Давай, рассказывай, - начал я сразу и без прелюдий. Знаю, женщинам нравится, когда медленно, с ухаживаниями и цветами, а потом чтобы тоже не спеша, но у нас тут сокращенный вариант. Надо побыстрее разобраться, а после уже видно будет, куда цветы носить.
        - Что рассказывать? - прикинулась она, что не понимает ничего.
        - Куда идем, с кем встречаемся, что за человек, каковы ресурсы на месте. Ты, Анна Матвеевна, не стесняйся. Я же как-никак командир отряда. Если не в курсе, то отвечаю за своих людей, в том числе и чтобы им было где поспать и что поесть. А вести их в неизвестность не хочется. Особенно вон того парня, - кивнул я на прохаживающегося поодаль Якова.
        - Ну, в Новгороде-Северском мне дали адрес явочной квартиры, там нам выделят проводника, он доведет нас на место. И человек этот, он поможет обустроить там все. Вот так примерно, - сообщила мне радистка.
        - То есть мы, как в сказке, идем туда не знаем куда. Все зависит от неизвестного кренделя, которого еще найти придется. Как-то мне такое не очень нравится.
        - Все будет хорошо, - неуверенно улыбнулась мне Аня. - Вот увидите, получится у нас.
        Зато в глаза мне после этого посмотрела так, что я начал сильно переживать за свой моральный облик. После таких взглядов, наверное, много всякого ранее незапланированного происходит. Вот о чем и говорил только что Базанов. Ладно я - морально стойкий и политически подкованный, любую неправильную мысль цитатой классика марксизма-ленинизма заглушу. А глянет она таким макаром на пацанов молодых, думая, что боевой дух поднимает, так и до мордобоя с дуэлями недолго. А оно нам, отряду «Победа», надо? Правильно, не надо. Это будет полное «Поражение». Значит, сейчас произойдет твердое командирское внушение:
        - Ты, - говорю, - поменьше вот так зыркай, боками играй, а то и до греха довести можешь. А от этого дисциплина только разлагается.
        - Я, товарищ Соловьев, - лыбится она мне бесстыдно прямо в глаза, - впредь обещаю только на вас таким образом смотреть. А насчет греха - это я вроде как и не против. - Засмеялась, гадкая девка, вырвала руку и умотала куда-то в лесок. Покачивая бедрами!
        Не, я своей вины не отрицаю, нечего было поцелуйные сражения под колючкой устраивать. Но бабу эту надо обязательно прищучить, чтобы особо много о себе не воображала. Это я даже записывать не буду, и так запомню. Нет, ну вот откуда у них это умение берется? В тайных женских школах обучают, не иначе.
        Ладно, воспитательная работа удалась не очень, пойду поближе знакомиться с новым членом отряда. А то сведения о нем у меня самые отрывочные. Большей частью про папу - лучшего друга всех физкультурников.
        Яков как раз присел поближе к костру, погреться. Конечно, на улице холодно и сыро. Точно, надо бы всех подстричь наголо, а то на кого ни глянешь, так и норовят поймать что-нибудь в голове. Хоть и говорят ученые, что просто так живые существа появиться не могут, на вшей это не распространяется - вот они как раз точно из грязи зарождаются. Вместе с крысами.
        - Ну что, Яков Иосифович, как настроение?
        - Не надо так официально, пожалуйста, - посмотрел он мне в глаза. - Знаете, как надоедает? Все почему-то думают, что я в Кремле живу и в ЦК партии заседаю. А я ведь и из Москвы уехал, чтобы подальше от этого быть. Помощником электромонтера в Ленинграде работал, потом уже в столицу вернулся, когда поступил в институт инженеров транспорта. А в военное училище пошел, мне тридцать уже стукнуло. Отец настоял… На войне с первых дней. Не успел батарею принять, а мы уже в бой вступили. Но ничего, дали жару немцам, - улыбнулся он.
        Я только сейчас заметил, как он похож на Сталина, прямо копия, разве что ростом чуть повыше, ну и помоложе, конечно. Голос позвонче.
        - Значит, артиллерист и электрик? - уточнил я.
        - Еще по турбинам специалист, но это вряд ли в обозримом будущем пригодится, - вздохнул он. - Немецкий еще неплохо знаю.
        - Вот это хорошо, - сказал я ему на языке противника. - Будет с кем практиковаться.
        - Акцент у меня тоже неистребимый, - ответил на том же наречии Яков, - но подтянуть друг друга сможем.
        - Тяжело в плену было? - спросил я уже на русском после недолгой паузы.
        - Поначалу терпимо, - просто начал рассказывать он. - Я же документы сжег, когда понял, что в окружении. Многие наши так сделали. Но как в плен захватили, то узнали, кто я, очень быстро. В тот же день меня потащили на допрос к одному тузу, потом - ко второму. И главное, - улыбнулся Яков, - один там натурально начал требовать, чтобы я доказал, что не вру и на самом деле тот, кем назвался. А еще вербовали стать командиром освободительного батальона. «Чистить Россию от евреев и комиссаров». Так и сказали. Но я сразу отказался!
        М-да… Дело РОА живет и процветает. Власова не будет, а кто вместо него?
        - Дубов в любой армии хватает, - поддакнул я, игнорируя тему вербовки. В это лезть… - Точно такие же анекдоты и про наших рассказать можно.
        - Поначалу и кормили, и содержание было куда ни шло, - продолжил рассказ Джугашвили. - А как прошел слушок, что Гиммлера взорвали, так и начали лютовать. А потом и в Дарницу переправили. Сказали, меня вроде вешать собирались, а мне, верите, уже все равно стало. Такая тоска взяла, что сделать ничего не могу…
        - Значит, не надо было эсэсовца взрывать, так получается? - спросил я. Очень уж меня этот вопрос волновал.
        - Я такого не говорил! - выставил он вперед ладони. - Как можно такое подумать даже?! Я же понимаю, что, не случись этого, фашисты другое придумали бы. А представляете, как бойцам нашим это дух подняло? Получается, даже на захваченной территории люди борются! Не сдались! Да встреть я того, кто это сделал, в ноги поклонился бы!
        Нет, земных поклонов мне не надо, не стоит оно того. Не для почестей ведь делали. Так что потихонечку разговор скомкал и пошел командирить: нагонять страху на часовых и снимать пробу с кулешей. А то без контроля людям свойственно расслабляться, по себе знаю.

* * *
        День прошел как-то незаметно. Вроде и не делал ничего особенного, а время улетело. То в одно место сходил, то в другое, переговорили с одним, с другим - а уже и темнеть начало. Вылез на берег, потягиваясь, Никанорыч. Я с Базановым посоветовался, и он оказался за то, чтобы старика к нам пригласить. Видать, тоже впечатлился вчера суровым нагоняем.
        Так что я дождался, пока капитан поест неспешно, запьет кулеш чайком, закурит трубочку. Вот только после этого и подсел с наветренной стороны, чтобы не дышать дедовым самосадом, очень уж он у него ядреный, глаза щиплет.
        - Разговор есть, Павел Никанорович, - со всем вежеством обращаюсь я к нему. Вот примерно так, как если бы я с тестем по пьяни подрался, глаз ему подбил, а наутро пришел в долг просить.
        - Ну, говори, чего надо, - буркнул Закуска. Не может, видать, простить, что я его вчера как пацана отчитывал, да так, что даже последнего слова сказать не дал.
        - А вот чем вы, к примеру, собираетесь заниматься после того, как мы расстанемся? - не обращая внимания, продолжаю я стелиться перед ним.
        - Пойду в церкву, свечку поставлю, что с таким хамьем расстались наконец-то, - не прекращает бурчать Никанорыч.
        - А после этого?
        - Вдову себе найду, лягу с ней на печку и буду за жопу держаться! Что пристал?! - взвился капитан. - Тебе какое дело?
        - Да хотел вот предложить должность старшины у нас в отряде, - пытаясь не улыбнуться, ответил я, - но, наверное, не буду: вдовья задница все же слаще получается.
        - А ну подожди! - не веря своим ушам, перебил меня Никанорыч. - Не брешешь?
        - Собаки брешут, - дал я ему ответочку. - А я - командир Красной армии, предлагаю вам, товарищ Закусин, должность старшины партизанского отряда «Победа», чтобы и вы могли внести свой вклад в борьбу с врагами. Или все же на печку?
        Самосад в трубочке у капитана давно прогорел, так что попытка затянуться поглубже закончилась ничем. Он начал выбивать ее о ствол дерева, на котором сидел. Думает, значит. Цену себе набивает.
        - Только вот что я скажу, - начал ставить условия Никанорыч. - Ко мне не лезть! Хоть командиру, хоть кому. Я в жизни копейки чужой не взял, но и разбазаривать не давал! Договор? - И протянул мне руку.
        - Договор, - сказал я и скрепил наши слова рукопожатием. - Товарищи! - Тут я встал, а капитан - за мной. - Хочу представить вам старшину нашего отряда Павла Никаноровича Закусина. Он себя уже проявил как человек ответственный и рачительный. - Тут кто-то, по-моему, Енот, довольно громко крякнул, от восторга, наверное. - Так что за наше хозяйство я спокоен.

* * *
        А дальше все пошло по плану: маскировочку свернули, на борт погрузились - и вперед. Капитан даже песню какую-то замурлыкал, наверное, представлял уже, как в каптерке сидеть будет и сурово спрашивать за каждую пуговицу и портянку. Пусть порадуется дед. Он же сам мне рассказывал, что родни никакой, один живет. Катерок, как пить дать, рано или поздно немцы бы прикарманили, его - на берег. Скис бы старик, загнулся бы от холода и голода.
        Я незаметно для себя закемарил, даже сон приснился. Хороший, наверное, потому что не запомнил. Это гадость всякая долго в голове живет. Но проснулся от поганого какого-то предчувствия. Вот ничего не произошло еще, а кажется, что вот-вот случится.
        Вылез наверх. Капитан наш рулил себе потихонечку, даже звук мотора в ночной тишине не очень тарахтел. И я успел подумать, что чуйка напрасно сработала, то ли от неудобного положения тела, то ли от немного спертого воздуха. Но тут откуда-то нам наперерез помчалась лодка с мотором, освещая себе путь хоть и маломощным, но все же прожектором.
        Никанорыч было дернулся, но я успел его остановить.
        - Не спеши, попробую сейчас так им по ушам поездить. Поближе их подпустим, а ты, если что, по моей команде дави их.
        Капитан кивнул, соглашаясь, а я быстро натянул немецкую шинельку с фельдфебельскими погонами и начал ждать непрошеных гостей. Недолго скучал, с минуту. Лодка встала чуть не вплотную к борту, ближе к носу. Ага, трое сидят, пулемет есть, но ленивые, собаки, даже не расчехлили. Ну и хорошо, я не против такого.
        - Заглушить двигатель, подготовиться к проверке документов! - рявкнул кто-то снизу. Ничего не вижу - ни лиц, ни погон.
        - Э-э-эй, н-нам б-бы н-не глу-у-у-шить, - включил я заику, чтобы по акценту не спалили. - У нас, камрады, он потом просто не заведется.
        Пока подходили борт к борту и говорили, снег усилился, повалил хлопьями.
        - Куда это вы среди ночи собрались? - раздался противный настойчивый голос.
        - На рыбалку, - ляпнул я, вспомнив назначение катерка.
        - В такую погоду? Вы что, издеваетесь? - Снова этот же. Командир, небось.
        - Так мы, как в старом анекдоте про охотников: с собой по три бутылки, ружей не брать, из автобуса не выходить.
        На лодке заржали в три голоса.
        - Из автобуса не… ха-ха-ха, - снова засмеялся старший. - Ну что же, камрады, удачной рыбалки.
        Я только собирался облегченно вздохнуть, как проклятая фашистская гадина, все еще посмеиваясь, добавила:
        - Но документики мы у вас проверим. Порядок надо соблюдать. А то вчера ночью чуть не упустили целую лодку с большевиками! - И скомандовал кому-то из своих: - Чуть ближе веслом подгреби…
        - Ходу, Никанорыч! - крикнул я. - Дави их!
        Глава 8
        Задавить не получилось. Пока Закуска врубил полную, пока набрали ход, немцы начали первыми стрелять. Тут уж сразу вдарили наши пулеметы. По огневой мощи мы в разы превосходили фашистов, поэтому перестрелка сразу и закончилась. Немецкий катер прошили от носа до кормы несколько раз, снесли все с палубы.
        - Прекратить огонь! - закричал майор, первым перепрыгивая через борт.
        Никанорыч ловко подвел нас к фашистскому катеру, бойцы посыпались вслед за Базановым. Кроме двух. Енот склонился над Сырцовым, приложил руку к горлу:
        - Все, отмучился Сашка.
        Я, пригнув Якова обратно к палубе, перебрался на нос. Пуля угодила Сырцову прямо в сердце. Из груди все еще толчками выплескивалась алая кровь.
        - Тут есть раненые, - крикнул с немецкого катера майор.
        - В воду, - коротко ответил я, закрывая Александру глаза. - Не забудьте оружие и вообще там обыщите все.
        Трофеев оказалось негусто. МГ с двумя лентами патронов, пара автоматов. Гранат не было, сухпая тоже оказалось впритык - на ползуба отряду. И чего они такие слабовооруженные вылезли на реку? Нет, непуганый еще немец. Победы застилают глаза.
        - Нам придется сходить на берег, - подытожил Закуска после того, как немецкий катер начал тонуть быстрее. Капитан, тяжело вздыхая, последним перебрался обратно.
        - У кого карта?
        Подошел майор, достал планшетку. В ней была немецкая карта, взятая на катере.
        - Мы здесь. Дальше Чернигов. - Закуска ткнул пальцем в извив Десны. - Надеялся проскочить, но раз здесь уже на подступах патрулируют круглосуточно…
        - Вот брянский лес, - показал я зеленое пятно дальше по реке. - Вот Новгород-Северский. Нам туда.
        - Сходим на правый берег… - Майор задумчиво почесал в затылке. - Обходим Чернигов через Подгорное и Пески. Дальше пытаемся опять найти какое-нибудь судно…
        - В конце ноября Десна может и встать, - пожал плечами капитан. - Мы последней пташкой шли. Ничего не выйдет.
        - Значит, пойдем проселками, - еще раз подвел я итог. - Ищите, где пристать, и вперед.
        - «Максим» придется оставить. - Базанов глазами нашел нашу кормовую огневую точку. - Не утащим.
        - Притопите его.
        Катер Закуски топить не стали, просто загнали в плавни, поставили на якорь и закидали ветками: рядом проплывешь - не заметишь.
        Потом хоронили Сырцова.
        - Хорошая земля досталось Сашке. - Вылез из могилы Махно, воткнул рядом саперную лопату. - Чернозем.
        - Не промерзла?
        - Нет, даже не промокла, сверху только немного.
        Мы уложили Сырцова, щелкнули вхолостую курками пистолетов и автоматов. Я построил отряд и, пока Махно с Быковым зарывали могилу, сказал:
        - Наша первая потеря. И не последняя. Каждый из нас может быть следующим. Если не чувствуете в себе сил, уходите сейчас. Авось сами дойдете до фронта. - Я выразительно посмотрел на Якова, намекая, что к нему это не относится. Сына я должен сдать Сталину лично. - Дальше будет тяжелее.
        Никто не отказался, даже взглядом не вильнул. Отряд потерял одного бойца, а приобрел трех - Якова, капитана и Елисея. Можно воевать!
        Мы навьючили на себя все, что только можно: два пулемета с патронами, ящик сухпая, рацию Анны. Никто не остался без поклажи. Даже подпольщица тащила на себе баул с перевязкой, лекарствами, что надергала с немцев. Кроме этого несли и всю немецкую одежду - шинели, ремни, шапки. Авось пригодится.
        Сначала шли вдоль реки, потом начали забирать правее, благо Енот нашел натоптанную тропинку.
        - Петр, я тут журнал боевых действий отряда завел, - сказал майор, выставив головной дозор, тыловой и догнав меня.
        - Отлично.
        - Записываю, кто в чем специалист. Пригодится.
        Ага. Вот для чего он этот разговор завел.
        - Тебе интересно, кем я был до того, как стал адъютантом у Кирпоноса?
        - Я и так знаю - сапером.
        - Военинженером.
        - А где служил?
        И что ему рассказывать? Ясно, что не про меня настоящего, запорожского. Значит, про Соловьева. А что я про него помнил?
        - Я окончил Мичуринское военно-инженерное училище. Поступил курсантом, выпустили лейтенантом.
        - Хорошо учился? Это где, под Тамбовом?
        - Там. Учили, как всех. Три батальона, казармы… Командиром батальона у нас был подполковник Рябов, а начальником училища - подполковник Коковцев Николай Иванович. Хороший мужик, часто прощал залетчиков. У нас был свой переправочный парк. - Я вздохнул, вспомнил учебу под Ровно. - Давали тактику, саперное дело, минирование и разминирование. Подрыв объектов. Ну и мосты, переправы.
        Мы перешли через замерзший ручей, причем Енот умудрился провалиться, и пришлось останавливаться, разжигать костер, сушиться. Тут я вспомнил к месту:
        - Берег левый, берег правый, снег шершавый, кромка льда…
        - Это о чем ты? - спросил Базанов.
        - Да стих такой. Знакомый написал.
        - Прочитай
        Я напряг память. Что там Твардовский сочинил про нас, саперов?
        Переправа, переправа!
        Берег левый, берег правый,
        Снег шершавый, кромка льда…
        Кому память, кому слава,
        Кому темная вода, -
        Ни приметы, ни следа.
        Народ подтянулся поближе, начал прислушиваться. Но я это дело пресек. Не потому, что дальше не помнил. Мало ли что. Вспомнит кто-то после, появятся думки, вопросы. Скромнее надо быть.
        - Все, дальше не помню. Давно это было. Может, позже.
        Дождались, пока Енот оденется в сухое, затушили костер и двинулись дальше. Прошли пару километров, почувствовали усталость. Притормаживать начал и головной дозор. Майор одернул их, приказал:
        - Шире шаг!
        Дальше шли молча, но партизаны явно хотели продолжения. Аня стала чаще оглядываться. В ее глазах прямо плескалось любопытство. Первым не выдержал Махно:
        - Не вспомнил, командир?
        - Да какое там, - махнул я рукой.
        - Погодьте… - Енот остановился, принюхался. - Дымом пахнет!
        Мы продолжили движение, вышли из небольшой балочки и увидели хуторок среди рощицы. Три дома, высокие, крепкие ворота.
        Махно перекинул МП со спины, вопросительно посмотрел на меня.
        - Андрей! - Я протянул Быкову свой бинокль. - Сможешь вон на тот дубок забраться?
        Как только наш разведчик влез на дерево, Махно дал одиночный выстрел в воздух. Если на хуторе есть немцы, засуетятся и выдадут себя.
        - Никого! - крикнул сверху разведчик. - Только хозяева. И собаки.
        Под лай псов мы подошли к полуоткрытым воротам, в которых стоял седой кряжистый мужик в тулупе. В руках он держал древнюю, как говно мамонта, двустволку. Может, такими французов гоняли в восемьсот двенадцатом.
        - Ну здравствуй, хозяин, - первым поприветствовал я хуторянина, даже не прикасаясь к автомату. Впрочем, у других оружие недвусмысленно глядело вперед.
        - И вам поздорову, - буркнул мужик. - Чьих будете?
        - Свои, советские, - ответил майор.
        - Свои месяц назад драпанули на восток.
        - Как видишь, не все, - примирительно произнес я. - Пустишь?
        Мужик с сомнением осмотрел мое воинство, задержал взгляд на Анне. Его лицо разгладилось, он кивнул в сторону дома:
        - Заходите.
        Зашли. Познакомились. Хозяина звали Егор Семенович. Его пожилую маленькую жену - Авдотья Степановна. Была у пары и дочка на выданье - кареглазая фигуристая девушка с черной копной густых волос по имени Параска.
        Егор Семенович оказался местным лесником, жил на отшибе, немцев в глаза не видел.
        - Трупы только по Десне плыли. Вот и вся война. В Чернигов я не езжу. В Подгорном вроде был гарнизон немцев, но ушел.
        - Партизанов маете? - сразу насел на лесника Енот.
        - Параска! - Егор Семенович кликнул дочь, которая устраивала Анну у себя в светелке, погнал ее топить нам баню.
        - Нет у нас тут партизан, какие-то подпольщики развешивали листовки. Дескать, Москва держится, бейте фашистов… Похватали их.
        - А почему столица должна пасть? - удивился я, располагаясь в горнице.
        Народ разбрелся по большому, сложенному из брусьев дому, хозяйка начала выставлять на стол нехитрую крестьянскую снедь - вареную картошку, сало, капусту, пару караваев хлеба. Появилась и четверть с мутным самогоном, но я только покачал головой. Лесник без сожаления тут же убрал бутылку за печку.
        - Да немцы через старост передали, что Москву взяли. Войне конец.
        - То брехня! - стукнул по столу Махно.
        - Ясно, что брехня. Месяца не прошло, как фашисты взяли Киев. Да и слыхал я, что не все там у гансов гладко. Побили наши подпольщики больших немецких начальников. Слухи-то идут…
        Мы переглянулись со спустившейся по лестнице Анной, перемигнулись. Девушка надела глухое шерстяное платье, повязала на голову голубой платок. Присела к нам за стол. Мы выложили наши запасы - тушенку, немецкий сыр и сардины в банках.
        Обедать пришлось в два приема. Сначала поели женщины, лесник, мы с майором и Махно. Потом Базанов сменил караульных, они пошли в дом, а мы вышли на улицу. Там под навесом сидел капитан и ковырялся с радиостанцией. Рядом на лавке стоял автомобильный аккумулятор с клеммами, от которых тянулись провода.
        - Никанорыч! - позвал Закуску майор. - Иди перекуси!
        - Сейчас закончу, - буркнул капитан.
        - И что, получается?
        Я заинтересовался, подошел ближе. Оказалось, что наш запасливый завхоз не только слил солярку с «мана», но и успел снять аккумулятор. И теперь пытался подзарядить через него батарею радиостанции. Получилось плохо. Вернее, никак.
        - А вот этот у вас, - кивнул лесник на Якова, - грузин, что ли? На Сталина похож, прямо как две капли. Молодой только и без усов.
        У меня даже дыхание перехватило на секунду. Это же надо так вляпаться!
        - Не, армянин, - сказал я. Надеюсь, что получилось спокойно. - Отощал в плену сильно, - зачем-то добавил.
        - А дальше куда собрались хоть? - спросил Егор Семенович. - Не то что местом интересуюсь, - тут же добавил он, - больше интересно, чем заниматься будете.
        - До Брянщины доберемся, партизанить будем, - сказал я и замолчал, давая понять, что дальше беседовать на эту тему не собираюсь.
        - Мы только наследим по самое не могу, - тяжело вздохнув, добавил Базанов. - Тут вдоль Десны - деревня за деревней. Транспорт нужен. Наше спасение - скорость.
        Мы одновременно посмотрели на конюшню, где всхрапывал конь. Из дома вышли женщины, пошли к дымящей трубой бане.
        - По следам на снегу нас легко найдут… - Я задумался над тем, что делать, но так ничего и не придумал.
        Базанов распределил отряд на смены, я мылся в первый заход. Парились с веничками, уханьем и растиранием снегом. Под такую баньку пивка бы светлого, разливного, но где его взять?
        Всю радость обломал немецкий самолет. Перед заходом солнца в небе начал кружить «костыль».
        - Все в дом! - приказал майор Анне, которая стригла сидящего на колоде Якова. Рядом валялись полешки: похоже, хозяин перед нашим приходом рубил дрова.
        Внутри было шумно - лесник выяснял отношения с женой.
        - Дашь коня с санями! И отвезешь к Подгорному!
        - Авдотья, как без лошади перезимуем? Дрова возить, съездить куда?
        - Как-нибудь перебедуем, - как отрезала хозяйка.
        - «Как-нибудь» - отставить! - вмешался в разговор я, развернул карту. - Достаточно подбросить нас до Подгорного, а там мы сами, ножками.
        - Папа, а можно я с отрядом товарища Петра пойду? - влезла в беседу шустрая дочка лесника. - Они фашистов бьют!
        - Цыц ты! Хочешь в землю лечь, одних нас оставить? - закричал на девушку Егор Семенович.
        - Они на концлагерь напали, пленных наших освободили, а вы сиднем сидите на печи. Так и просидите всю войну!
        По глазам лесника видел, что он сейчас дочурке врежет. С правой, а может, и с левой добавит. Я быстро встал между ними.
        - Пусть прокатится с нами до Подгорного, - быстро произнес я. - Худа не будет. Немцев же тут нет?
        - Не видел немцев я там, говорил же, - буркнул Егор Семенович. - Ладно, пусть балаболка пройдется. Пешком! Помесит снег… Волю взяла, - начал жаловаться лесник. - Раньше как? Бабы пикнуть не могли! А теперь? Им вся воля. Хочешь - депутатом, хочешь - врачом… Слышал перед войной, бабы даже пахать на тракторе начали…
        Особого снега на дороге не было - двигались в сумерках ходко. Застоявшаяся лошадка рвалась вперед, ее осаживали. Майор опять пустил головной и тыловой, сам шел рядом с лесником, выспрашивал какие-то детали по маршруту.
        Я же воспитывал Анну:
        - Ты зачем разболтала про лагерь?
        - Так сами же про плен рассказывали, - вывернулась она и тут же перешла в наступление: - А что это ты на нее заглядываешься?
        Прасковья и правда пристроилась впереди меня, иногда оглядывалась, взмахивая толстой косой. Справа и слева от нее шли «кавалеры» - Быков и Архипенко. Все соревновались, кто рассмешит дочку лесника сильнее. Не боевой отряд, а… сельские гулянки. Гармони не хватает.
        - Тише ты! Хорошая девушка. Нам бы пригодилась. Санитарка все равно нужна.
        - Похоронку отцу сам писать будешь?
        - Вот же язва!
        Я прибавил шаг, догнал головной дозор. Ильяз с Махно взобрались на пригорок. Остановились.
        - Дивись, командир. Село. И ни одного огонька.
        Деревня впереди, действительно, как вымерла.
        - Идите вперед, - приказал я. - Махно, ты главный. Разведайте все. Если что, подайте сигнал фонариком. Две вспышки - все спокойно. Одна - в селе немцы.
        Головной дозор уходит, мы готовим оружие. Все выглядит подозрительно. Наконец на околицу выходит Ильяз, дает две вспышки. Ярко светит луна, мы по серебряной дорожке входим в деревню. Там стоит оглушающая тишина. Никаких признаков жизни: ни дымка над крышами, ни один пес не взгавкнет. В снегу на улице разбросан домашний скарб - черный ватник, рушник, ярко расшитый жар-птицами, кастрюля. Наконец появляется живность - серая кошка испуганно перебегает переулок.
        Улица сворачивает влево. Огибаем белую хату и замираем. Впереди - пепелище, несколько полностью сгоревших домов, лишь обожженные пожаром печные трубы возвышаются среди головешек. У покосившегося штакетника валяются пять трупов.
        Первым отмирает майор:
        - Бить сволочей! Жечь, а пепел раскидывать по ветру!
        - Тихо! - Я вижу сгорбленную фигуру, что двигается к нам по улице, обходя трупы.
        - Грачев, ты? - выходит вперед лесник, приглядывается.
        Лысый мужчина с седой бородой бредет, опираясь на клюку.
        - Я, Егор, я.
        - Что?! Доигрался с немцами? - Лесник подскочил к мужику, схватил того за грудки. Женщины ахнули, майор с капитаном бросились разнимать.
        - Вот, смотри, товарищ Петр, на предателя! Ставь его к стенке, сей же час ставь!
        - Да в чем дело-то?
        - Его фашисты старостой назначили. В Чернигов ездил, выбивал себе должность! - Лесник легко скинул с себя руки майора и нагнул старика к трупам. - На, смотри!
        С большим трудом мы оторвали Егора Семеновича от Грачева. Он все кричал, брызгал слюной… На шум появились люди. Жители Подгорного собирались медленно, осторожно выходя из уцелевших хат. Кто-то нес керосиновую лампу, в тусклом свете я разглядел глаза Грачева - потускневшие, безжизненные.
        - Приехали утром. На рукавах - черепа, кости… - Староста встал коленями в снежную кашу. - Где, спрашивают, ваши комсомольцы. Я им говорю: нет никого, на фронт все ушли. Но они знали, что у Фроськи прячутся в подполе трое ребят. Похватали, увезли в Чернигов. И сразу начали жечь. Фроська кинулась к ним, так они ее первой… - Грачев кивнул на женский труп. - И сразу вдоль улицы стрелять начали без разбора.
        Женщины в толпе принялись плакать, кто-то выкрикнул:
        - За що вони так? Як нелюди, без розбору, без суду. Де ж кінець цьому?
        - А вы где были?! - Какая-то старуха вышла из толпы. - Защитнички!
        - Иди сюда! - Лесник схватил дочку за косу, подвел ее к пепелищу. - Еще хочешь в партизаны?
        - Хочу! - Прасковья принялась вырываться, но бесполезно. Пришлось опять нам вмешаться.
        - Фашисты взяли Курск, - опять раздались крики из толпы. - Уже на подступах к Москве.
        - Вояки!
        - Тихо, товарищи! - рявкнул я. - Враг силен, но Наполеон и Москву брал. Мы тоже сражаемся. Знаете ли вы, что в прошлом месяце подпольщики убили в Киеве самого Гиммлера, заместителя Гитлера? По-ихнему - рейхсфюрера!
        - А по-нашему?
        Я задумался, подбирая правильно звание.
        - Генерал-фельдмаршал. Глава всех эсэсовцев.
        - Тех, что у нас тут жгли?
        - Да! Поэтому и лютует немец. Война-то идет не так, как задумано. Гибнут их вожди. Слово вам даю, мы заставим фашистов кровью умыться! Павел Никанорович, - я повернулся к капитану, - покажи.
        Закуска вышел вперед, кинул на снег немецкий МГ, шинели. Парочка была довольно качественно продырявлена.
        - Видите? Мы деремся с врагом, не сдаемся. И вы не должны! Слышите?
        Меня услышали. Народ успокоился, старики из крепких взяли на руки трупы, унесли. Женщины дозакидали снегом дымящиеся головни.
        Я же повернулся к Грачеву. Староста уже успел прийти в себя, стоя на коленях, мрачно на меня зыркал. Вокруг него стояла группа поддержки - несколько деревенских, в основном старухи в платках.
        - Нет вины на Леониде, - заявила одна из них. - Він до кінця захищав Фроськиных…
        - Сотрудничество с немцами - это преступление, - мрачно бросил майор, придерживая за рукав разгневанного лесника.
        - Я людей сберегал! - завелся Грачев. - Сейчас наш народ, пусть хоть с винтовкой, хоть с автоматом, против немца - как моська против слона. Это вам не Гражданская, когда можно было колом от забора отбиваться. Надо выждать. Не лезть на рожон. Иначе вон, - староста кивнул на дымящиеся развалины. - Только смерть.
        - Пошли, командир! - Базанов сплюнул в снег. - Толку не будет от этого разговора.
        - К стенке тебя надо, - уже не так уверенно просипел Егор Семенович. - От таких, как ты, соглашателей - все зло…
        Опять поднялся гам, старухи набросились на лесника, начали припоминать какие-то его прегрешения. Тот отбрехался, но уже вяло, без запала.
        - Я иду с вами! - Прасковья подошла ко мне, тихо произнесла: - Даже не смейте отказывать мне, товарищ командир! Буду мстить за Подгорное, за весь наш советский народ.
        - Иди домой, мстительница… - Я устало вздохнул.
        Двигаться дальше или остаться на дневку в деревне? Каждый из вариантов был плох. Дневка грозила столкновением с карателями - кто-то же им сдал фроськиных комсомольцев? Но и бродить по местным перелескам лучше ночью или в сумерках - меньше шансов, что заметят.
        - Сбегу! И догоню вас у Песков. Я тут все дороги знаю!
        - Если сбежишь, - я наклонился ближе, - я тебя заставлю вшей у мужиков вычесывать! И не только на голове. Станешь вечной дежурной. В сортирах будешь убираться, слышишь?! Ты думаешь, с винтовкой по лесам будешь бегать? В немцев стрелять? Нет, готовить на весь отряд, обстирывать!
        - Я готова. На все готова!
        - У тебя в Подгорном был кто-то знакомый? - догадался я.
        Прасковья побледнела.
        - Неужели из комсомольцев?
        Судя по выражению глаз - угадал. Кто-то, к кому девушка была явно неравнодушна. Лихорадочный румянец, дрожащие губы…
        - Как его звали?
        - Как и вас, Петр. Товарищ командир! Может, есть какая-то возможность выручить ребят?
        - Штурмовать Чернигов? Вдесятером? С Яковом?
        Я понял, что проговорился.
        - С каким Яковом? Тот, что армянин? Чем он так важен?
        - Забудь! Параска, ты хорошая девушка. Тебе жить и жить. У нас впереди только смерть. Вчера мы товарища хоронили. Пуля попала в сердце - и все. - Я ткнул пальцем под левую грудь дочки лесника. Та заалела. - И все. Нет человека. А ведь у него родители, семья… - Я кивнул в сторону Егора Семеновича, который уже закончил ругаться с бабками, помогал им растащить багром развалины дома.
        - Иван Федорович! - повернулся я к майору. - Направь людей помочь подгоренцам. Наверное, на пепелище еще что-то можно спасти. Подполы смотрите, вдруг кто спрятался…
        - Сделаем, товарищ командир. - Базанов махнул рукой, и «побединцы» пошли по улице. Остались только постовые на околице.
        - Я все равно убегу, - упрямо мотнула головой Прасковья. - Буду сама мстить за Петра!
        И что тут сделаешь? Я только тяжело вздохнул.
        Глава 9
        Как ни спешили, а пришлось заночевать в Подгорном. Все из-за проклятых завалов. Пока разбирали, то одному, то другому слышались голоса и звуки, раздающиеся снизу. Один раз я даже остановил работу после очередного «Точно вам говорю, стучали сейчас». В мертвой тишине, которую перебивало только чье-то покашливание и переступающие с ноги на ногу люди, никто ничего не услышал. Плюнув на все это, я скомандовал побыстрее заканчивать и не отвлекаться на ерунду.
        К сожалению, все наши усилия ничем хорошим не увенчались. В одном подполе нашли женщину. Она заползла туда раненая и истекла кровью. В другом - целая семья: мать, трое детей и старик. Все угорели. Огонь до них не достал, но зато выгорел весь кислород, и они просто задохнулись. Ужасное зрелище. Синюшные лица, открытые рты… Страшная смерть.
        Короче, пока туда-сюда, уже и вечер наступил. Рассудив, что ночью даже немцы спят, я озадачил Базанова охраной и пошел на ночлег. А где должен спать командир? Правильно, в самом лучшем месте, чтобы не подрывать авторитет пьянкой. А выпить после увиденного хотелось! Дом старосты совсем рядышком был, зашел, обстучал сапоги от снега. По такой погоде пора валенки заводить.
        Только я переступил порог, смотрю, а товарищ Енот уже ведет воспитательную работу с населением. Высунув от усердия язык, местный руководитель писал диктант химическим карандашом на тетрадном листке.
        - Ти пиши, не соромся. Я, Грачев Леонид, як там тебе?
        - Матвеевич, - буркнул староста.
        - Ага, от так і пиши. Готово? Далі. Обязуюсь сотрудничать на добровольной основе с партизанским отрядом «Победа» и оказывать им… Ну куди ти лізеш? Бачіш же, не поміститься тут, перенось на другий рядок!
        Мешать составлению столь важного документа я не стал. Думаю, подпольщик и без меня расскажет, что писать и что с распиской будет, если староста вздумает ерепениться. Конечно, я мог бы заверить, что потом с таким замечательным документом и свидетельствами партизан Леонид Матвеевич не отправится на восток валить лес для страны, но это уже было бы лишним. Мне оставалось только сесть в уголке, кивнув Еноту - мол, все правильно делаешь, - и дождаться конца процедуры.
        Так что, хоть и без особого энтузиазма, но довольно быстро Грачев соорудил нужную бумагу.
        Пока мой зам по связям с партийным руководством прятал расписку, я решил отвлечь старосту, который полными печали глазами смотрел на простой, казалось бы, тетрадный листик.
        - Ты, Матвеич, не сильно переживай. Отвлекись лучше. Давай, быстренько организуй людям помыться, поесть и ночлег. Шевелись, ночь уже скоро!
        - Так там это… немцы же… - попробовал включить дурака староста. Ну, это у крестьян даже без участия головного мозга делается, наверное. Чуть что, сразу начинают плакаться и рассказывать, что нет ничего и сами последний хрен без соли доедают. А у самих и зерно прикопано, и сало на секретном ледничке.
        - Я тебя про немцев спрашивал? - И, дождавшись, когда Грачев отрицательно мотнет бородой, добавил: - Значит, встал - и мухой исполнять!
        - А то, може, тобі помогти? - участливо спросил Енот старосту, когда тот лихорадочно ловил рукой потерявшийся куда-то рукав ватника.
        Не сказав ни слова, Грачев выскочил на улицу, так до конца и не одевшись.
        - Думаешь, не сдаст теперь? - спросил я, глядя на захлопнувшуюся от сквозняка дверь.
        - А кто его знает? - ответил Енот. - Говно человек, конечно, надежды мало. Но других нет, поработаем и с таким.
        Размышления о трудности работы с населением временно оккупированных областей СССР прервал Ильяз. Грубо прервал, никакой субординации. Ворвался в хату и с порога заявил:
        - Бойдем, Бедр Николаевич, мы там с быковым дезертира боймали!
        Пока я, переводя с ильязовского на русский, силился понять, кто такой Пыков, татарин даже пританцовывал от возбуждения. Не знает, что дезертиров этих - как блох на бобике, чуть не в каждой деревне найти можно. Кто сам деру дал, кто отбился, выходя из окружения, кого из плена вытащили. И все числятся самовольно оставившими часть. Ладно, пойдем посмотрим.
        По дороге выяснилось, что заслуга в поимке все же больше разведчика. Это он приметил, как сердобольная мамаша, переживая, чтобы сыночка не замерз и не голодал в сарае, втихаря потащила ему теплой одежки и еды. Это она, конечно, думала, что ее никто не видит. Ну, Андрей это дело пресек: вдвоем с Ахметшиным они парня подхватили под белы руки и притащили ко мне.
        Дезертир, парень лет двадцати, украшенный торчащим из одежды и волос сеном, и в самом деле был местным жителем, Борисом Довженко. Боец какого-то там стрелкового полка. Вместе с мамкой божился и клялся, что попал в окружение, а теперь просто зашел домой отдохнуть пару дней, а вот прямо завтра с утра планировал выйти в путь и пробираться к своим, чтобы продолжить воинскую службу.
        - Ой бреше! - издевательски протянул Енот, стоящий у меня за спиной. - Где воевал?
        Довженко покраснел, стрельнул глазами в сторону голосящей матери. Все ясно. Сразу свалил к родителям на печке лежать.
        - Ага, кто бы сомневался, - согласился я. - Быков, присмотри за нашим новым бойцом. Раз собрался продолжать службу, то мы ему обеспечим такую возможность. Следите только, чтобы не заблудился нигде, а то от радости пойдет куда-нибудь.

* * *
        За лошадку я, собственно, и переживать перестал. Как объяснил мне Енот, просто происходит передача советской властью животного из одних рук в другие. Лошадь, да и ее приданое тоже, принадлежали государству, а леснику даны в пользование. Да и немцы один хрен реквизировали бы коняшку, не на острове ведь живет Егор Семенович. А уж фашистам по барабану, кто на чем дрова возить будет. В лучшем случае напишут расписку из серии «Дана русской свинье, что у нее забрали свинью». А так хоть партизанскому отряду послужит.
        Попрощавшись с хмурым лесником, вышли сразу на рассвете. Новый член нашего отряда кроме своей трехлинейки, тщательно припрятанной в дальнем углу сарая, на радостях нагрузился, как вьючная лошадь. Вполне добровольно, как заверил меня ухмыляющийся Ильяз. Воспитывает!
        Майор еще не успел выслать вперед боевое охранение, как сзади послышался крик:
        - Подождите! А я?!
        И почему я не удивлен? Обладательница самого большого в мире шила в заднице, Прасковья Егоровна, мчалась за нами крупной рысью. Где она нашла ватные штаны и рюкзак марки «мечта оккупанта»?
        - От же бісова дівчина, - ругнулся Махно, останавливая коня лесника, которого, получается, дважды ограбили. Сначала лошадку с санями забрали, а затем и дочку.
        Слегка запыхавшись, раскрасневшаяся Параска подбежала к нам.
        - Что непонятного было в словах «ты остаешься здесь»? - спросил я ее самым суровым командирским голосом, какой только смог изобразить.
        - То, Петр Николаевич, ой, товарищ командир, что раз я сказала, что пойду с вами, то так и будет! - нагло ответило мне это чудо. - Мне даже папка с мамкой против ни слова не сказали! Знали, что я все равно по-своему сделаю!
        - Лучше бы они тебя замуж выдали. Или по заднице надавали, чтобы головой думала, - буркнул я.
        - Била мене мати березовим прутом, щоби не стояла з молодим рекрутом, - улыбаясь, бодро запела Параска. Вот ведь знает, как найти подход к командованию!
        - Отставить песни! - гаркнул я. - В обоз! Стирать и картошку чистить! До конца войны!
        - Вот видите, получилось, как я говорила! - ни капли не смутившись, заявила девчонка. - А стиркой меня не напугаете! Ой, ладно, я к Анне Матвеевне пойду. - Вдруг ее задор куда-то испарился, и через пару секунд она уже укладывала свой рюкзак на сани.
        Я развернулся и чуть не засмеялся в голос: товарищ Енот так и стоял со зверским выражением лица и поднятым кулаком.
        - Ну хоть кого-то эта ходячая катастрофа слушает, - улыбнулся я. - Если что, буду знать, кого позвать, чтобы утихомирить ее.
        Шли не спеша. И люди уставали быстро, и лошадку надо пожалеть. Так что шагай, пока ноги переступают. Вокруг тишина, только топот ног по дороге, фырканье коня, да временами кто-нибудь закашляется.
        Не заметил, как перестал наблюдать за окружающим. Вот так и на марше: идут люди, а потом - шарах, вывалился кто-то, уснул на ходу. Встанет бедолага, отряхнется, если силы есть, и опять в строй нырнет. Так что я пропустил тот момент, когда тучи почернели и ветер усилился. Дошло до меня только после того, как в лицо освежающе прилетел такой бодрящий снежок.
        Через минуту уже ничего не было видно. Валит и валит, успевай протирать глаза. Где мы? Куда идем? Кто там впереди был? Надо назад, в кучу собираться, а то сейчас шаг в сторону - и готов. Ага, догадался, выпал из вьюги. Кто это хоть тут в снеговика переоделся? Витя Гаврилов, наш артиллерийский старшина. Ну вот, все вместе, хорошо. А плохо то, что спрятаться некуда.
        - Товарищ командир! - Это Параска подошла откуда-то сбоку. - Я знаю, куда идти! Тут недалеко совсем, мы же на полдороге между Боромыками и Березной! Километров шесть, не больше!
        - Так не видно же ничего! - крикнул я, пытаясь уклониться от ветра, дующего прямо в лицо, в какую сторону ни повернись.
        - Сейчас вот тут пройдем, - она махнула куда-то влево, - потом через ручей переправимся, а там рукой подать. Пойдемте, а то замерзнем здесь!
        Хоть и не хочется так рисковать, но понимаю, что придется. Что поделаешь, понадеюсь еще раз на свою везучесть, раз больше ничего не остается.
        - Веди! - крикнул я Параске, и она, кивнув, поперла прямо во вьюгу.
        Уж не знаю, с какой скоростью мы двигались, но казалось, что прошло уже дня три. Задубели все, но при этом дружно переставляли ноги, хоть некоторым пришлось держаться за сани, чтобы не отстать. Хотел подбодрить народ какой-нибудь военной песней, даже начал напевать:
        Как-то летом на рассвете Заглянул в соседний сад…
        Но снег забивал не только глаза, но и рот. Заткнулся и дальше уже брел молча.
        Как мы дошли до ручья, о котором говорила Параска, сам не знаю. Подбежала девчонка, говорит:
        - Лед тонкий, надо осторожно!
        Ну, сказано - сделано. По одному переправились на другой берег. Сани разгрузили, барахло вручную перенесли. Вроде и ветер немного стих. Осталась только лошадь. Конечно, ее распрягли, и сани перетащили на себе. Пока ходили туданазад, я присматривался и прислушивался. Вроде как не трещит и не прогибается. А что делать? Идти все равно придется, не ехать же вдоль берега в поисках хоть какого-нибудь завалящего мостика.
        Коняшку взяла под уздцы Параска. Понятное дело, они знакомы уже долго, больше некому. Потихоньку ступили на лед. Казалось бы, тут того ручья одно название, курица перелетит, а волнуюсь, будто реку переходим.
        Шаг, другой, третий. Осталось совсем немного, я уже даже начал набирать в грудь побольше воздуха, чтобы облегченно вздохнуть, но тут правое заднее копыто скользнуло по льду, коняшка переступила с ноги на ногу, и через секунду надо льдом была видна только лошадиная, извините, задница. Проклятая животина, вместо того чтобы спокойно подождать, когда ее вытащат, начала паниковать и брыкаться.
        Кто его знает, чем бы все кончилось, если бы не знатный коневод, опирающийся на опыт многих поколений. Это я про Ильяза. Правда, узнал я о данном обстоятельстве только в эту минуту. Раньше про животноводство мы с ним как-то разговор не заводили.
        Татарин подбежал к месту катастрофы, отогнал бестолково топчущуюся Параску, снял ватник и, схватив лошадь под уздцы, начал что-то ей рассказывать. Я стоял далеко, поэтому не слышал, что там Ахметшин ей вещал и на каком языке, но через минуту или чуть больше он уже снял сапоги и прыгнул в воду. И начал толкать к берегу то, что осталось над поверхностью. А с берега за уздечку тащили Базанов с Быковым.
        Я знаю, что к лошади сзади подходить нельзя. Не на асфальте рос, видел. Но Ильяз и этот запрет обошел, чуть руку под хвост не засунул. В конце концов все оказались на берегу. И лошадка, и Ахметшин. Мокрые и холодные.
        - Ну, чего стоим? Ждем, когда они замерзнут? Быстро костер развести, лошадь обтереть, Илья-за переодеть! Старшина! Налей ему граммов сто! Чего встал?
        О как я командиром быстро стал! Даже Базанов ни слова не сказал, только кивнул одобрительно. Все враз зашевелились. Старшина, как самый опытный в вытаскивании народа из водных просторов, быстро поднес к посиневшим губам татарина фляжку и влил в него, а потом уже начал помогать стаскивать мокрую одежду.
        Параска, смущенная своей нерасторопностью, молча обтирала лошадь. Задымился костерчик, сооруженный из того, что успели натаскать. Ну вот, вроде и это приключение позади.
        - Товарищ командир!
        Оглянулся. А сзади Анна.
        - Что тебе?
        - Какую песню вы пели? Ну там, перед ручьем.
        - Смуглянку.
        Надо же… Не только глазастая, но и слух хороший.
        - Напойте. Никогда не слышала.
        Как-то летом на рассвете
        Заглянул в соседний сад,
        Там смуглянка-молдаванка
        Собирает виноград…
        Бойцы отряда подошли ближе, встали кругом.
        Я краснею, я бледнею,
        Захотелось вдруг сказать:
        «Станем над рекою
        Зорьки летние встречать».
        Дошел до «к партизанам в лес густой» - и народ заулыбался. Анна и Параска начали подпевать со мной припев:
        Раскудрявый клен зеленый, лист резной,
        Здесь у клена мы расстанемся с тобой!
        Клен зеленый, да клен кудрявый,
        Да раскудрявый, резно-ой!
        - Ой, да здесь у нас концерт самодеятельности! - разгребая снег сугроба, из-за кустов вышел Быков.
        - Так, товарищи, концерт и правда закончен.
        Я подошел к разведчику, но меня за рукав телогрейки схватила Аня:
        - Петр, запиши слова.
        - Пожалуйста, товарищ командир! - Это уже дочка лесника умоляюще заглянула в глаза.
        Бойцы согласно загалдели. Всех интересовало, кто автор.
        - Автора не знаю, слышал на привале и запомнил. Слова напишу. Но сначала дело, товарищи.
        Мы с Быковым отошли в сторону, я дождался, пока он отряхнется от снега.
        - Мы тут с местным прогулялись… Ну, с Борей этим…
        - Андрей, не тяни ты! Что за мода, как на свидании, ходить вокруг да около! - Это я завелся, надо успокоиться.
        - Короче, километрах в двух отсюда немцы стоят. До взвода. С бронетранспортером. Ближе не стал подходить: степь, место открытое.
        - Да что ж это за день такой? - прошипел я. - Кто там у костра? Гасите срочно!
        - Здесь рядом, вон за теми деревьями, - показал мой главный разведчик, - балочка небольшая, там и костер разжечь побольше можно, и ветер не так задувать будет.
        - Ну хоть что-то хорошее, - вздохнул я. - Давайте перебираться, раз там лучше.
        В балке устроились вполне прилично: тут и ветер не задувал, и обустроиться можно было. Да и куда переть в такую погоду? И так за день преодолели неслабый кусок, а что там впереди в Березне, кто ж его знает. На ночь глядя выяснять это без разведки - нет, спасибо, это без нас как-нибудь.
        Все сушились и ждали, пока вечная дежурная по кухне соорудит что-нибудь из почти ничего, а я отозвал в сторону Базанова и Быкова.
        - Ну давай, рассказывай, - кивнул я Андрею.
        - Вот, смотрите… - Он достал листик и набросал на нем обстановку. - Надо будет посмотреть еще с другой стороны, но похоже, что они застряли здесь случайно. Часовых выставили, как без этого? Но, опять же, надо провести толком разведку. Тогда и можно будет думать, что делать дальше.
        - Наша огневая мощь? - повернулся я к Базанову. Сам знаю, но лишний раз удостовериться лишним не будет.
        - Два пулемета, но патронов в обрез. Стрелковое оружие у всех, но там тоже… на одну атаку. Ладно, на две.
        - И как с таким добром и количеством людей творить засаду? Да будь мы все хоть четырехрукими, не хватит, - почесал я затылок для ускорения мыслей.
        - А что хотелось? - уточнил майор.
        - Смотрите… - Я взял листик с набросками Быкова. - Вот пост. К нему подъезжают сани, стреляют хоть куда и быстро убегают. Но так, чтобы погнались… - Я нарисовал стрелку и для подкрепления показал на местности, куда бежать надо. - И вот тут, возле этого леска, допустим, будет первая засада. Они пропускают наших и стреляют по преследователям. Те залегают, вызывают помощь, а когда все соберутся в кучу, то с флангов, с этих позиций примерно, - я добавил на схему два крестика, - бьют два пулемета второй засады.
        - Ничего себе у тебя придумки, Петр Николаевич. - Базанов для скорости думок, в отличие от меня, чесал лоб. - Перекрестный огонь - это сила.
        - Ага, а теперь давай думать, что и как. Двое на санях да четверо с пулеметами. Остается только пять человек на засаду, если считать старшину и девчат.
        Майор покрутил план-схему.
        - Тогда предлагаю девчат на сани усадить. Параска править будет, а Аня - стрелять. Как до наших доедут, одна дальше двинется, вторая останется. Там же один хрен никакого прицельного огня вести не надо, лишь бы тарахтело погромче. Витя Гаврилов на пару с Махно, допустим, на правый фланг, а я с Быковым - на левый. Пойдет?
        - Вчерне, наверное, пойдет. Ладно, что гадать? Сначала товарищ Быков сообщит нам, что, где и как, а потом и действовать начнем.

* * *
        Наверное, часовые подумали, что эта лошадь с санями вылетела на них случайно. Ну кто, скажите на милость, будет кататься по своей воле на ночь глядя, да еще в такую погоду? И принесло на пост двух деревенских баб. Точно, запутались. Вот один нехотя снял с плеча карабин, а второй так и остался думать о смысле жизни. Вот только лошадка вдруг резко начала делать разворот, грянул предательский выстрел, а бдительный камрад рухнул в снег, продолжая сжимать в руках оружие. Славно погиб; был бы викингом, попал бы в их рай, не помню уж названия, где воины без устали веселятся и бухают. Что-то там на букву В. А философски настроенный немецкий хлопец, пока кричал «Алярм!!!» да стягивал карабин, на который так некстати упал, увидел только стремительно исчезающий зад саней, в которых скрывались жидобольшевицкие бандиты.
        На стрельбу с алярмом прибежала помощь, и спешно организованная тревожная группа на рысях отправилась в погоню. И правильной дорогой пошли! Вот что значит боевой опыт! Видать, у бандитов лошадка совсем хилая, бежит чуть быстрее пешехода. Вон она, впереди, и полкилометра нет. Кто-то даже выстрелил пару раз, да куда там, на таком расстоянии только лишний перевод боеприпаса. Или попали? Захромала животинка, с саней ссыпались не то двое, не то трое, потащили куда-то в сторону.
        И преследователи еще ускорились, пока проклятые большевики не спрятались в лес, благо и метель уже закончилась, а следы на снегу - вот они. Не успели даже запыхаться: только фельдфебель свистнул разворачивание в цепь, как подлые враги открыли стрельбу из винтовок. Сразу сбили пятерых, остальные залегли. Так и продолжали вяло перестреливаться, пока не подоспела подмога. «Вот сейчас задавим», - подумали немцы хором, когда к лежащим в снегу подошли оставшиеся полтора десятка соратников под прикрытием бронетранспортера. Это же сила!
        Но что-то пошло не так, потому что с флангов жахнули два пулемета, враз покосившие почти всех. Целых точно не осталось. И боевой дух куда-то делся. Короче, все умерли. Прямо-таки трагедия Шекспира.
        БТР попытался нащупать своим пулеметом наши, шарахнулся в сторону от дороги и тут же увяз в сугробе. Из него выскочили два ганса, петляя, побежали назад. Но недолго. Еще одна очередь из МГ - и оба летят в снег.
        - Прекратить огонь, - закричал я, ибо кто-то (наверное, девчата) продолжал палить в белый свет как в копеечку. - Быков, Ильяз! Проверить немцев. Аккуратнее только.
        Я услышал, как с правого фланга мне тревожно кричат. Побрел туда. Всю эту банду мы разменяли на одного нашего. Вот хрен его знает, откуда прилетела та дурная пуля, но не повезло Семену Архипенко, молчаливому старлею-связисту.
        Глава 10
        «Ганомаг» мы пытались вытолкать в десять пар рук, но получилось только тогда, когда впрягли лошадку лесника. С ее помощью БТР вытащили обратно на дорогу, завели.
        - Баки полные! - вылез из машины довольный Быков. - Прошу пожаловать в салон!
        Внутри было богато! Не только еще один МГ с патронными ящиками, но и целый ротный миномет. Правда, всего с десятком мин. Махно с Енотом принесли карабины убитых немцев, шинели, было даже с полсотни марок с парой наручных часов.
        - Это зачем? - Я ткнул пальцем в хабар.
        - Ну не оставлять же, - пожал плечами Енот. - На еду сменяем, если что. Ну, двинули?
        - Лошадь в карман засунешь? - сразу насела на него Параска. - И так животное еле на ногах держится, целый день на ногах! Это тебе не человек, упадет и сдохнет!
        Пришлось обустраиваться на ночь. И правда, загнать коняшку за первые сутки пути - слишком шикарно получится. Так что скомандовал ночевку, как ни хотелось продолжить наш поход сразу. Зато Махно за инициативу получил в нагрузку прогрев двигателя ночью.
        Труп Архипенко положили на сани, в БТР погрузили наше оружие, запасы еды. Набились внутрь, как сельди в бочку. Меня с обоих боков сжали Анна с Параской, я плюнул, пересел на место пассажира рядом с водителем, согнав оттуда Закуску. За баранку определили Быкова, который вполне неплохо водил. Двинулись в сторону Десны. И довольно резво. Скорость отряда значительно увеличилась.
        - Хорошо, что карта есть… - Андрей прикрепил лист на специальный планшет на приборной доске, прибавил газу.
        Шли мы ходко, только в некоторых местах «ганомаг» приходилось выталкивать из заносов. Березну, Ковчин проскочили не останавливаясь. Только и видели головы селян, выглядывающих из окон хат. Но после обеда наш «живой БТР» подустал загребать копытами снег, пришлось устроить привал. Встали в Авдеевке. Прямо на высоком берегу Десны.
        Разведка немцев не обнаружила, так что мы смело въехали в село, подрулили к дому старосты. Тот был в бегах, встречать нас вышли авдеевцы. Благо капитан прикрепил на санях советский флаг, правда, в военно-морском исполнении - красная звезда, серп и молот на белом фоне и с синей полосой внизу.
        Сначала похоронили Архипенко на местном кладбище. В селе была церковь, и пришлось знакомиться с местным батюшкой - Нилом. Имя прямо как у египетской реки. Бочкообразный, с густой бородой священник предложил отпеть Семена, но после того, как я пожал плечами на вопрос, был ли тот крещен, Нил как-то растерял энтузиазм.
        - Поди коммунистом был, - вздохнул священник. - И атеистом.
        - Главное, что не предателем и не трусом.
        Я осматривал «интерьеры» местной церкви. Икон было много, все разные. Некоторые прямо черные, закоптившиеся, лишь лики святых выделялись на общем фоне.
        - В тридцать восьмом чуть не закрыли, - прокомментировал мой интерес Нил, - но потом взяли первого секретаря, и не до нас стало. И владыка Антоний за нас ратовал. А с ним власти считаются, он ведь самого Сталина учил.
        Про владыку я знал. Вредный дед, из князей каких-то. Кирпонос посылал к нему меня, предлагал эвакуировать, но архиепископ сказал, что останется со своей паствой. Крутой мужик оказался, отсидел по жизни за свою веру почти при всех властях после семнадцатого. Слепой на один глаз, еле ходит после инсульта. Крестик мне подарил почему-то. Я взял, пусть память останется.
        - Теперь точно не закроют, - пожал я плечами. - Немцы будут вас агитировать молиться за ихнего фюрера.
        - Тьфу, гадость! - Священник чуть не сплюнул на пол, но сдержался. - У нас в сторону этой нечисти и не взглянет никто.
        - Взглянет, еще как! - не согласился я, вспоминая, как над нашими позициями фашисты рассыпали листовки с воззваниями различных иерархов. Митрополит Анастасий прямо-таки расцеловывался в десна с Гитлером: «настал день, ожидаемый русским народом, и он ныне подлинно как бы воскресает из мертвых там, где мужественный германский меч успел рассечь его оковы…» Я даже запомнил дословно его слова, пока разглядывал листовку. Особист потом хотел на меня дело завести, что сразу не сдал, но его убило снарядом. А еще были ростовский епископ Николай, епископ Смоленский и Брянский Стефан…
        Нил загорячился, заспорил. Особенно после того, как я подлил бензину в огонь фразой про «вся власть от бога». Начал приводить примеры святых, что не подчинились сатанинской власти и пошли на мученическую смерть. Дискуссию продолжили в доме старосты. Нил вместе со всеми выпил самогона, продолжил перечислять имена:
        - Великомученик Димитрий, святые князья Борис и Глеб…
        - Эти-то что? Не боролись за власть? - заинтересовался капитан.
        - Боролись. Но потом подчинились Святополку и пошли на мученический подвиг…
        Я уже потерял нить беседы, кивнул Махно, который всячески пытался привлечь мое внимание. Вышли на крыльцо… А там… Сразу пятеро красноармейцев стоят нестройной шеренгой. Я даже не удивился, когда во время дневки Махно разнюхал все в деревне и нашел нам пополнение.
        Подошел поближе, познакомился. Четыре красноармейца, один младший сержант. Оружия на всех - две трехлинейки с десятком патронов. Этим и оправдывали свое сидение здесь. Понять их можно, но признаваться я в этом не буду.
        Вот как почуял: что-то замалчивают эти соратники. Поэтому я задал главный вопрос:
        - Остальные где?
        И все сразу начали смотреть - кто в небо, кто в землю. Молоденький боец открыл было рот, но враз захлопнул.
        - Давай, Махно, готовь расстрельную команду, за укрывательство дезертиров всех исполняйте, - тяжело вздохнул я.
        - Есть собрать расстрельную команду, - бодро ответил Вова. Видать, понял все после ощутимого тычка локтем по ребрам.
        Тут же выяснилось, что все пятеро гавриков просто горели желанием рассказать про стоянку основного отряда, да от радости горло перехватило. Сидели наши соратнички на дальнем хуторе. С отловленными восемнадцать человек всего. Старший по званию в этой гоп-компании - бровастый, коренастый старшина Коломиец. На что славные воины надеялись, осталось загадкой. Наверное, думали, что посидят немного в лесу, а как наши вернутся, выйдут, а их за это наградят.
        Разумеется, «призвал» в отряд. Пришлось вооружать, с миру по нитке собирать зимние вещи - красноармейцы сидели на хуторе, считай, в летнем. Кое-кого даже одели в немецкие шинели. А что делать?
        - Дело опять дрянь, - пришел хмурый Быков, который ходил на Десну. - Не переправимся, лед тонкий. Или надо бросать «ганомаг». Пешком перейдем.
        Бросать БТР мне не хотелось. С ним у нас была ударная мощь, да и нести на себе патроны и миномет с пулеметами - дело дурное. Красноармейцы Коломийца были худющие, недокормленные. Будто мы их из концлагеря вытащили. Не дойдем до брянских лесов. Я посмотрел карту. До Новгорода-Северского было примерно 120 километров. Это если по прямой. А если петлять, все сто пятьдесят выйдет. Сколько боец может пройти в день? Километров двадцать. Итого шесть дней. А с женщинами - все семь. За это время немцы нас, к бабке не ходи, найдут и поймают. Вон и днем опять «костыль» летал вдоль реки.
        - Технику бросать нельзя, - покачал головой я, - с ней у нас скорость.
        - Ближайший мост взорван нашими при отступлении. Местные на тот берег сейчас и не ходят.
        Майор с Быковым озадаченно закурили, я выругался про себя. Если бы не Чернигов, плыли бы себе по Десне и плыли. Пока лед не встанет. А там уже и до брянских лесов рукой подать.
        И тут помощь пришла, откуда не ждали. На лавке поерзал Яков, откашлялся.
        - Товарищ командир, а давайте ночью ледяную дорогу сделаем!
        - Это как?
        - Накидаем хвороста и поставим жителей поливать его водой. Намерзнет лед, «ганомаг» утром легко пройдет.
        - Лейтенант-то дело говорит! - заулыбался Быков. - Там, где промоины, можно и доски вморозить. Возьмем у авдеевцев.
        Поди, жители не шибко рады будут нашим инициативам, но куда деваться-то?
        - Лишь бы ночью был минус…
        Мы все посмотрели за окно. Там начинал сыпаться снежок.

* * *
        И с погодой повезло, и с… Нилом! Именно священник мобилизовал всех жителей на строительство ледяной дороги. Прошелся по дворам, собрал доски, хворост. Поставил всех в цепочку передавать ведра с водой и вообще взял на себя все руководство. А после того как «ганомаг» утром сумел проехать по Десне, снабдил нас продуктами на весь отряд.
        - Ты это, Петр, не думай про нас плохо! - Священник тяжело вздохнул, прощаясь. - Среди нас тоже всякие бывают. Сам знаешь: где свято, там дьявол сильнее всего соблазны подсовывает. Многие настрадались при советской власти. Чего уж там… И церкви взрывали, иереев сколько погибло, расстреляно… - Нил замялся, не зная, как продолжить.
        Наши уже все находились на том берегу, а я все стоял, ждал, пока поп закончит. А он все тянул и тянул. Будто проповедь читал. Или исповедовался. Не поймешь. И про свои злоключения, и про страдания народа.
        - Все хорошо, Нил. - Я приобнял смущенного священника. - Бог нас не оставит.
        - Так ты верующий?
        Я украдкой нащупал нательный крестик. Тут же его засунул под одежду, побежал по льду. Хоть со снежком нам и повезло, но надо торопиться.

* * *
        Дальше шли ходко, за два дня сделали чуть не сотню километров. Потом, конечно, пришлось сделать дневку на брошенном хуторе. И людям, и особенно лошади нужен был передых.
        Неутомимый двужильный Быков сбегал в деревню и принес новости. Как водится, одну хорошую, а вторую - плохую. Сама деревня была почти безлюдной, следы гражданских лиц были, но сами они не встречались. А вот припасов в ней было просто немерено. Два грузовика. Уж чем они были набиты, кто его знает, не дали посмотреть заготовители. Вот они и были плохой новостью. Этого добра там было, как мух в сортире. До взвода немцев и еще примерно столько же - помощников из вспомогательной полиции. Вооружены большей частью стрелковым оружием, но пулеметы точно есть, не менее трех.
        - Как хоть деревня называется? - спросил я Быкова. А то по карте разбираться - сам черт ногу сломит.
        - Сапожков хутор, - ответил Андрей. - Только не деревня, а село. Три калеки, а церковь стоит. И лучше бы ее не было, потому что на колокольне пулемет как раз и находится. Да, там высота метров шесть, не больше, но головной боли от нее хватит. Мы ведь будем атаковать?
        - Надо, - постукивая карандашом по карте, ответил Базанов. - У нас нет ни припасов, ни оружия, ни транспорта. Даже просто спрятаться в лесу, как эти полудурки, - кивнул он на окно, - надолго не получится.
        - А зачем нам их в селе атаковать? - уточнил я. - Ударим на марше. И колокольню они за собой не потащат, и перебить их из засады удобнее намного.
        - И куда они пойдут? - застыл над картой Иван Федорович.
        - Ставлю на Новгород-Северский, - сказал я. - Сам посуди: дорог здесь аж три штуки. На север? Так до Клинцов отсюда километров сто двадцать. На юг? Там крупных населенных пунктов и нет почти. А вот на восток - всего сорок кэмэ по нормальной дороге. Давайте там засаду делать.
        Тут дверь открылась, жалобно застонав на петлях после богатырского пинка старшины.
        - Что, не ждали? - рявкнул капитан, стоя на пороге. - Банный день у нас! Пока мхом не заросли!
        И сразу вся подготовка к засадам и прочему, еще минуту назад казавшаяся такой важной, куда-то отошла, причем не просто на задний план, а за горизонт. Баня - дело хорошее. И чем чаще, тем лучше.
        Пока толком не нагрелась еще, запустили девчат. Им все равно сильно париться не получится. Остальных поделили на партии по шесть человек - больше в крохотную парную и не влезло бы. Жаль, конечно, что стирку не затеешь в дороге, многим пришлось натягивать на себя то же самое, да хоть так, и то хлеб.
        Пока наши дамы наслаждались водными процедурами, я как-то пропустил момент, когда наша молодежь скучковалась неподалеку от бани, что-то восхищенно и весьма увлеченно обсуждая. Вернее, видеть-то я видел, но был увлечен умной беседой с Иваном Федоровичем о достоинствах и недостатках березовых веников и их кажущемся преимуществе перед дубовыми. Тут дверь открылась, выпуская на свежий воздух двух красавиц, и они невольно оказались чуть не в центре этого митинга.
        - Глянь, Анечка, гадость какая! - тут же подала возмущенный голос Параска. - Тю, паскудники, как вам не стыдно! А если б мамку твою или сестру на карточку, чтобы вот такие балбесы в кулак гоняли?
        - Так, сюда давай, нечего по карманам совать! - присоединилась Аня.
        Вдвоем они на протянутых руках вынесли пачку порнографических открыток. Разной степени раздетости фрау, все как одна сисястые и жопастые, видать, скрашивали боевые будни кому-то в нашем бронетранспортере. Я даже не успел подумать, что делать с этим богатством, как стоявший рядом Закуска схватил ворох мужской радости и с огромным удовлетворением бросил немецких девок в костер. Кто-то в толпе первых зрителей тяжело вздохнул, и наши бравые воины сделали первое движение, чтобы рассредоточиться по территории, но вмешался Базанов.
        - Куда собрались, засранцы? По кустам, пока память свежа? Старшина, всех переписать, по три наряда вне очереди!
        - И от меня еще по три, а то получается, что у наших партизан слишком много энергии нерастраченной, - добавил я.
        Вроде и жалко ребят, но дурь из головы выбивать надо. Я так и представил, как стоит вот такой воин на посту и вместо наблюдения за территорией любуется на сомнительные прелести чужой красотки.
        - Это безобразие! - Анна все никак не могла успокоиться. - Петр, прими меры. По комсомольской линии.
        - Можно и по партийной, - к нам подошел сын Сталина. - В отряде есть политрук и партийная ячейка?
        - Пока нет. - Но я тут же нашелся: - Вот ты, Яков, этим и займешься! Организуй партсобрание, проработайте там наших незрелых бойцов как следует. Назначаю тебя политруком отряда.
        - Тогда, наверное, военным комиссаром. Раз мы… Ну, в рейде. Потом, я боюсь, что не справлюсь…
        - А я вот боюсь, что прилетят «мессеры» и накроют нас штурмовкой! Знаешь, как было по дороге изо Львова в Киев? Такого насмотрелся… Бойся реальной опасности. А это… - Хотел сказать, что я думаю про партийную говорильню, но промолчал. Лишь махнул рукой.
        Анна с Яковом остались обсуждать детали собрания, а я отправился париться. Точнее, попытался - меня в предбаннике перехватила раскрасневшаяся Параска. Девушка была чудо как хороша: глаза блестели, вымытые волосы лежали густой копной на плечах. Ну и ниже тоже было все так… фактурно.
        - Товарищ командир!
        - Что тебе, шило в заднице?
        - Я про порнографию.
        Тут-то я и выпал в осадок.
        - Ну… э-э-э… спрашивай.
        - Фашисты не только славян считают недочеловеками, но и собственных женщин. Откуда такое скотское отношение?
        И что тут отвечать?
        - Ну, не всех женщин… - промямлил я, осознавая, что оправдываю фашистов.
        - Я слышала, что немцы, захватив Чернигов, сразу же открыли бордель. Отец ругался.
        Блин, да что за разговор-то такой?!
        - Наша партия осуждает такое низменное отношение к женщинам, - дипломатично ответил я, пытаясь пройти в предбанник.
        - Это очень правильно! - Параска взяла меня за руку и с жаром продолжила: - Ведь любовь - это высшее чувство, доступное людям.
        Девушка подошла ближе, я почувствовал ее дыхание на своих губах. Это она так мне выражает свои… симпатии?
        Я положил руку на талию Параски, посмотрел в глаза.
        - Вот прямо так высшее?
        Дочка лесника вспыхнула, как мак, задышала. Глаза ее подернулись поволокой. И… ничего. Дверь распахнулась, отряхиваясь от снега, внутрь зашел майор.
        - Что, командир, попаримся?
        Мы отпрянули друг от друга, Параска мгновенно шмыгнула мимо Базанова.
        - Что это с ней? Красная как рак.
        - Парилась, вестимо дело.
        - Тебя не предлагала похлестать веничком? - Майор заулыбался в усы.
        - Ваня, я женат!
        Совесть проснулась и начала терзать меня. Как там Вера в Москве? Сейчас начнется битва за столицу, город будут еще сильнее бомбить. А я тут с дочками лесников милуюсь…

* * *
        Засаду устроили самую бесхитростную. Подпилили парочку деревьев на авангард, еще парочку - на арьергард. Ну, это уже как повезет, кто там знает, как колонна растянется. И сели ждать. Повезло нам по всем пунктам: и с дорогой угадали, и с засадой. Ждали всего часов шесть, не больше. Видать, с утра немчура никак опохмелиться не могла собраться. Это мы с самого рассвета сидели в кустах и мерзли, как цуцики.
        Нет, был у нас костерок маленький в овраге. По очереди и ходили туда греться. Но все равно холодно. Будем надеяться, что у фашистов и теплая одежда найдется в нужных количествах, а то бедным партизанам и завернуться не во что, их дожидаясь. Эх, нам бы еще бронетранспортер в помощь, но проклятая жестянка ни в какую не хотела заводиться с утра, и теперь Закуска с помощью кувалды и топора пытался оживить ее.
        Ну вот и сигнал, Быков немного ненатурально прокаркал трижды. Кто знает, может, это мне на нервной почве так кажется.
        В передовое охранение фашисты послали сани с пулеметом. Наверное, на мотоцикле все же прохладно уже. За санями метрах в двухстах переваливались с боку на бок на колдобинах два «мана», а уж следом за ними перлась вся остальная толпа - в полуторке и на еще трех санях.
        Ну, дозор мы пропустили, их там есть кому встретить. А дальше… Все пошло совсем не по плану. Подпиленная сосна рухнула мало того что слишком рано, так еще и не поперек дороги. А перед этим, как сговорившись, кто-то начал стрелять впереди, причем явно слишком рано, и не из пулемета, а из винтовки. Пулемет подключился позже, и не наш. Немцы, не доезжая до упавшей почти вдоль дороги сосны, у которой и была основная засада, быстро высыпали на землю и залегли в оборону. И сделали это намного быстрее, чем наши хлопцы, показывающие выдающуюся скорость только в упражнениях, связанных с немецкими открытками.
        Не выдержав, кто-то в замыкающем отряде начал палить в Черниговскую область, наверное, надеясь пробить в воздухе побольше дырок, чтобы противнику нечем дышать было. Может, это и хорошо было, потому что немцы враз развернули туда пулемет и начали поливать кусты. Увлеченные перестрелкой, они не заметили прилетевшей к ним гранаты. А за ней и еще одной.
        Какой-то дурдом происходит, я тут уже вроде и не командир, а черт знает кто. Не то что команды отдавать не в состоянии, так я даже не знаю, кто начал бросать гранаты! Если первая упала так себе, только попугать, то вторая заглушила немецкий пулемет. Ненадолго, на минуту всего, но все же. Я стрелял куда-то вместе со всеми, но, похоже, обеспечивал только беспокоящий огонь, чтобы противник голову поменьше поднимал. Вряд ли в кого-то попал, слишком уж удобно для себя они залегли.
        - Да что вы там телитесь?! - уже не скрываясь особо, я заорал майору.
        Наконец-то и у Базанова через дорогу поменяли позицию и начали поливать залегших фрицев короткими очередями. А то я уже начал думать, что и этот пулемет сегодня взял выходной. И перед нами пока была ничья: у нас было маловато патронов для того, чтобы давить немцев шквальным огнем, а фашистов все же оставалось маловато для атаки.
        Внезапно стрельба сзади колонны вдруг усилилась на короткое время, а потом и вовсе умолкла. До нас долетали только какие-то вопли. Что там хоть творится? На рукопашную не очень похоже, там больше молча. Победили и добивают? Кто и кого? Как-то быстро…
        К тому же затихла перестрелка впереди, где передовой дозор был. Заглох пулемет, и все тут. Но и винтовочной стрельбы не было больше. Что там творится? Я приготовился поднимать бойцов «в штыковую», но не понадобилось. Со стороны хвоста колонны начали стрелять в правильном направлении - по залегшим немцам. А тут уже, извините, козыри кончились, ребяточки. Кто не сдался, тот погиб. А кто сдался, тот тоже погиб, но чуть позже. Мне пленных за собой таскать не с руки.
        Ну вот, поступим, как завещал великий поэт Лермонтов. Нет, не мачта гнется и скрипит, это уже в прошлом. Из другого стиха. Спустя четверть часа бой закончился, оставшиеся немцы были добиты. Тогда считать мы стали раны, товарищей считать. Что-то чует мое сердце: сегодня все получилось вовсе не так красиво, как в предыдущие разы, когда мы немцев чуть не щелбанами били.
        - Базанов! - крикнул я в наступившей тишине.
        - Я! - крикнул в ответ майор. Мне даже легче стало: живой, значит.
        - Проверить поле боя, доложить о потерях!
        Пока наши проверяли, что да как, я пошел в сторону передовой засады. Что там случилось хоть? Кто тот рукожоп, у которого пулемет заклинило? Ну, и Аня. Специально же послал туда, где угроза поменьше. А теперь кошки на душе скребутся.
        Сани с немцами стояли прямо посередине дороги, чуть свернув в сторону. Подстреленная лошадь хрипела кровавой пеной, завалившись набок и запутавшись в упряжи. Вот она, скорее всего, и решила исход боя, когда упала и начала дергаться. Оба немца лежали тут же, никуда не делись. Один - наповал, второй доходил, истекая кровью. Как до сих пор не умер, неизвестно, так как пуля попала ему в глаз и вышла у виска. Я не стал останавливаться и пошел дальше. Немца штыком упокоил старшина Витя Гаврилов. Ну и правильно, что зря патроны тратить?
        Я же поспешил вперед, к позиции наших. Пулеметчика сразило сразу - разворотило всю голову. Как его звали, не помню даже, молодой парень совсем, пограничник, из тех, кого мы мобилизовали на хуторе. Второй номер лежал рядом с ним. Тоже не жилец, в живот ранило, бледный как снег, что-то бормочет, не расслышать. А где же Аня?
        Радистка лежала чуть в стороне, с немецким карабином в руках, уткнувшись лицом в землю. Правая половина головы вся в крови, не шевелится. Неужели и ее? Жалко девку, блин. Я даже зубами скрипнул от досады.
        Начал аккуратно переворачивать на спину, и вдруг наша радистка открыла залитый кровью глаз, сверкнув белком, и сказала:
        - Не трогайте, черти, голова… Как же болит, сволочи…
        Подскочила Параска, начала перевязывать радистку. Я побрел в обратную сторону. Что все-таки там случилось? Кто открыл огонь по немцам?
        Глава 11
        - Никитин. Афанасий, - представился седоватый низенький крепыш с глазами навыкате. Рядом стоял, мялся молодой лопоухий парень с белой повязкой на рукаве короткого пальто.
        - Сними, бестолочь! - Никитин дернул за руку соратника, указал на повязку.
        - Тут такое дело, Петр… - К нам подошел хмурый майор. - Полицаи это. Немцам служили.
        - Мы им в спину ударили! - набычился Афанасий. - Как только выдался шанс!
        - Это правда, - согласился Базанов. - И двух своих потеряли. Вон лежат.
        В конце колонны, действительно, валялось несколько трупов.
        - Нас, считай, насильно привлекли… - Ушастый занервничал. - У Афанасия брат сидит в лагере под Черниговом. Сказали, что если не пойдет в полицию, отправят в Киев на экзекуцию!
        Вот же твари. Все никак не угомонятся.
        - Бараска говорит, что с Анной все будет хорошо, - подбежал улыбающийся Ильяз. - Босмотрел «маны»… Богадство! Все есть. Еда, тулубы, валенки…
        - Документы у вас имеются? - поинтересовался я у оставшихся в живых полицаев. На что получил два аусвайса на серой бумаге с гербом. Афанасий и правда оказался Никитиным. Второго звали Павел Кашин.
        - Закуска у нас есть, - пробормотал майор, заглядывая мне через плечо. - Теперь будет Путешественник.
        Обступившие нас бойцы заулыбались.
        - Так, а чего это мы тут собрались? - набросился я на партизан. - Где передовой дозор, где тыловой? Енот! Ты иди вперед. Махно, бери Ильяза, сто шагов назад. Довженко! Ты что тут делаешь?
        - Товарищ командир! - вытянулся наш ездовой. - Один «ман» цел. Садись и едь. У второго осколками разбило радиатор.
        - Так, а кто начал стрелять без команды?! - вспомнил я начало боя. - В нарядах сгною!
        - Командир, давай перегружаться в целую машину, - остановил меня майор. - Не ровен час немцы поедут по дороге. А уж на хуторе накажем невиновных и наградим непричастных! А что с этими гавриками будем делать? - кивнул Базанов на бледных бывших полицаев.
        - С собой заберем. Искупят кровью, - ответил я. - Или еще чем-нибудь.
        - Так мы уже как бы… - напрягся Афанасий.
        - А хочешь, я тебя свожу в село Подгорное? - повысил голос Базанов. - И покажу пепелища от карателей? Ты и десятой части не искупил!
        - Ладно, замяли, - тормознул я майора. - Все перегружать хабар. И оттащите, наконец, трупы немцев! И доклад давайте уже, что и сколько.
        В ожидании, пока мой зам по боевой соберет в кучу сведения, пошел помогать подчиненным сберегать теперь уже партизанское добро. Видать, склонность к угождению начальству у нашего народа в крови закрепилась, потому что мне доставались не особо тяжелые свертки. Ладно, я не гордый, потерплю и без перетаскивания трехпудовых мешков. А почему не пошел осматривать поле боя? Да вот так, остался. Чуяло мое сердце, что все хорошее я уже увидел.
        Наконец вернулся Базанов. Иван Федорович начал с приятного - с вражеских потерь и наших приобретений. Получилось, что на этой дороге полегли восемнадцать немцев и одиннадцать полицаев. Двое сдались в плен. Трое, а может, и четверо, сбежали в лес. Скорее всего, немцев. По меньшей мере один из них ранен. Если что, можно организовать преследование.
        - Отставить преследование. - Я эту идею не одобрил, не до того нам. - Усилить посты с той стороны. Не егеря же, барахольщики. Они сейчас сами где-нибудь под кустом мерзнут. Да и до своих им далековато выбираться, так что нужды в этом нет.
        - По технике, - продолжил майор. - Ну, главное приобретение перед нами, - он кивнул на грузовик. - Плюс две лошади живых и три побило во время нападения. Двадцать два карабина с… - он задумался, оказалось, подбирал слово, чтобы помягче сказать, - ограниченным боезапасом. Два пулемета МГ-34, тоже патронов негусто… По гранатам…
        - Это что же, если бы мы не совались вперед, они бы сами стрелять перестали? - перебил я его.
        - Так тыловики, - пробормотал Базанов.
        - И сколько же тыловики в компании с полицаями смогли наших уложить? Давай про потери, хорошее и позже рассказать можно.
        - Наши потери - восемь убитых и четверо раненых, из них двое тяжелых…
        - Что-о-о? - протянул я. - Охрене-е-еть, твою ж… Они что, сами под пули встали? Мы в засаде были! С какого перепугу у нас безвозвратные потери в два раза выше санитарных, а не наоборот? - И тихо уже добавил, чтобы только Базанов слышал: - Что у нас за сброд в отряде?
        - Да в принципе, так и получилось, что чуть ли не в полный рост, как на параде пошли, - так же тихо ответил майор. - Погибшие все до одного - новички. Из наших, что с самого начала, ранена только Анна.
        - Зато она и пулемет успокоила, - добавил я. - Не забудь отметить.
        Да уж, послал Господь подчиненных. Вроде и не первый день война идет, а у них все в заднице песня «Если завтра война, если завтра в поход». Придется доводить до этих деятелей, что завтра уже наступило, если жить хотят.

* * *
        На хуторе выяснилось, что все не так печально, как показалось с первого взгляда. Да, раненые, да, погибшие. Но, во-первых, обнаружилось, что Анна ранена легко - пуля лишь срезала ей часть кожи над ухом, контузила. К моменту приезда она уже пришла в себя, даже грустно шутила:
        - Все, Соловьев, не возьмешь меня теперь замуж…
        - Так-то я женат.
        - А я и второй согласна…
        Смеется. А я вот прямо места себе не нахожу. Волнуюсь за Веру, да и чего скрывать-то - по женскому теплу соскучился. Правда, уже задумался: не зря ведь командиры на фронте себе ППЖ заводили… Тот же Жуков. Реально боевой генерал, без дураков. Не щадил ни себя, ни других. Вывез всю войну, да и до этого успел повоевать с японцами, с румынами. Много чего про него говорили, но запомнилось одно. Возил с собой везде военного фельдшера - Захарову. Видел я ее на одном из КПП. Красивая женщина с чувственными губами. Все саперы на нее глазели, пока Жуков разносил к чертям нашего генерала. И ничего. Все всё понимали, даже партийные органы, которых привлекла настоящая жена в борьбе с Захаровой, но особо ничего не сделали. У всех рыльце в пушку.
        Второе, что порадовало, - Яков доколдовал с аккумуляторами, подзарядкой батарей, и мы запустили рацию. Анна дождалась назначенного часа и тут же отбила в центр сообщение про нашего самого знаменитого члена отряда. Пока она стучала ключом, я мобилизовал всех разбирающихся в технике и послал шаманить БТР. Майор с Закуской и Витей Гавриловым частично разобрали мотор, промыли клапаны, слили топливо, перелили из нового «мана»… И о чудо! «Ганомаг» завелся. И даже лишних деталей после ремонта не осталось!
        Я тут же, не дожидаясь ответного сообщения, приказал сниматься с хутора. Надо было рвать когти: поди, сбежавшие немцы уже дошли до своих и доложили в подробностях о нападении. Нечего надеяться, что они замерзли под кустом.
        Перед выходом посетил раненых. Параска обработала бойцов, перевязала как могла, в пулевые отверстия вставила тампоны из корпии. Но если двое с осколочными и один простреленный насквозь были стабильны, то боец с проникающим ранением в грудь был плох.
        - Его надо оперировать, доставать пулю, - вздохнула девушка. - Но я не умею…
        - Я тоже, - мрачно заключил я. - Повезем так, будем в деревнях спрашивать - может, найдем фельдшера какого.
        - Какого не надо, тут только хороший поможет.
        - Ты вот что, - подал я Параске врачебную сумку, найденную в одном из «манов». - Поройся тут. Может, найдешь чего полезного.
        - Я же не знаю немецкого, - растерялась девушка, копаясь в укладке.
        - Я владею. Меня спрашивай, если что. И не забудь проверять ноги бойцов. Топлива у нас немного. Грузовик придется рано или поздно бросить. Намотает кто портянку плохо - набьет мозолей. И все, идти не сможет.
        - Ладно, с этим я справлюсь. - Дочка лесника покрутила прядь волос и, вдруг покраснев, спросила: - Товарищ командир, а это правда, что в Москве у вас жена есть?
        - Откуда узнала? - удивился я.
        Девушка замялась.
        - Подслушала разговор с Аней, - ответил за нее я. - Разве пристало такое комсомолке?
        Вопрос остался без ответа. В меня лишь стрельнули глазами, и все.

* * *
        Новгород-Северский показался ближе к вечеру. Странным образом немцы нам не встретились, а попавшиеся по дороге села мы пролетали без остановки. А что, ехали по-барски: впереди - дозор на санях, за ним - грузовик, «ганомаг», еще конные. Это если не знать, что всего у нас народу девятнадцать человек, из них двое мутных полицаев и один тяжелораненый. Потому что один все же умер к утру.
        Что вам сказать за этот город? А ничего не скажу. Наверное, учитывая то, что он стоит без малого тыщу лет, какие-то древности тут найти можно, но не знаю, не интересовался. Надо решать, что делать дальше. Проехать дуриком, как деревни перед этим, не получится. Обязательно на въездах должны быть посты, и надеяться, что все пройдет без приключений, я бы не стал. Не та ситуация, когда можно положиться на авось.
        Вот было бы у меня ценное указание от старших товарищей, что делать дальше, я бы им и следовал. Но вчера мы получили только сообщение, что приняли доклад - и тишина. А с утра наша радистка, накануне всего лишь расстроившаяся по поводу испорченной прически и того, что придется теперь прикрывать ухо, лежала натуральным бревном и большей частью охала да стонала. Попыталась наладить связь, но ничего не получилось: в эфире сплошные помехи. Так что ждать не стали и двинулись дальше.
        После короткого совещания решили все же послать разведку в Новгород-Северский. Тем более что Енот похвалился имеющимися здесь контактами. А нам надо все, и в первую очередь - люди. Потому что партизанить с полутора десятками воинов - так себе затея, много не навоюешь. «Ах, Моська, знать, она сильна…» Вот и мы, как та собачка, можем только подбежать и цапнуть чуток. А так сил хватит всего-навсего охранять себя, причем не очень тщательно. Ладно, пусть идут. Вот подпольщик на пару с Быковым и отправился.
        Пока устраивались, покормили людей, то да се - и время прошло. В ожидании разведчиков я даже задремал немного. Так что в котором часу вернулся Енот, я сразу и не сообразил. Глубокой ночью, короче.
        - Что у тебя? Где Андрей?
        Выглядел Енот не лучшим образом. Какой-то осунувшийся, бледный.
        - Спочатку все було добре, - начал он. - Знайшли там кого треба. Я там встретился, вопросы решил, а только на улицу вышел, дивлюся, а там нашого Андрія вже вчетвером волочуть. Куди мені проти них? Но проследил за ними. В старую школу увели, там теперь полиция, - по-русски закончил Енот.
        Вот иной раз напрягает это его двуязычное общение. Предложение на одном языке, второе - на другом. И на русском - то с акцентом, то без. Тренируется, что ли? Ладно, не о том думаю.
        - Что с Быковым делать? - спросил Иван Федорович. Когда и подойти-то успел?
        - Как что? Выручать надо товарища! - ответил я. - Мы тут не мышь под веником, нам прятаться не с руки! - Что-то я завелся, только недавно ведь думал, что нам поосторожнее надо быть. Нервы, чтоб им…
        - Гарнизон тут вряд ли большой, от силы рота. Если нагло навалиться, пока в кучу не собрались, то может и получиться… - начал рассуждать Базанов. - Енот, покажешь, где кто и сколько?
        Енот вытащил из-за пазухи дореволюционную еще карту Новгорода-Северского. Разжился же где-то, молодец.
        - Хлопці дали, - ответил он на немой вопрос. - Змінилося не дуже багато. Ось тут, - ткнул он пальцем в карандашную отметку, - наш Биков. Поряд - там бургомістр. Це вдень. А зараз він дома, ось тут, - показал он на крестик совсем рядом с работой градоначальника.
        Через пару-тройку минут мы уже знали и про начальника полиции, и про казарму, где обитали немцы. И про силы и средства. Короче, разведка была проведена на высочайшем уровне. Блин, знать бы, послали бы одного Енота, у него хоть рожа и приметная, а сходил туда и назад без приключений.
        Выходило, что в городке имеются немцы общим числом полторы роты примерно, плюс вспомогательной полиции человек двадцать. У немцев возле школы стоит Т-1, специально не охраняется, что с пулеметами - неизвестно. Будем считать, что все исправно и боекомплект насыпан доверху. Заразу эту необходимо уничтожить в первую очередь, потому что неприятностей от нее может прилететь по самое не балуйся. Я даже поежился, живо представив, как эта консерва выезжает на дорогу и начинает причесывать окрестности из двух штатных стволов.
        Полицаи живут по квартирам, в одну кучу собираются только днем. Дом бургомистра практически не охраняется, но есть часовой у здания управы. Но вот каковы силы и огневая мощь в школе, где держат нашего товарища, неизвестно. Вызванные для консультации Никитин с Кашиным показать ничего не могли: в школе они не бывали ни разу. Подтвердили сведения от Енота, и все. Да и то подпольщик больше выяснил, чем они знали. Вот это хреново. Остается только надеяться, что повезет. Единственная проблема - пост на въезде в город. Пойдешь дуриком - поднимут стрельбу, всполошат гарнизон. Что делать? И так вертели ситуацию с майором, и эдак. В итоге придумали.

* * *
        Въехали мы все же не таясь. Сани, ехавшие в авангарде, должны были успокоить дежуривших на посту полицаев, ведь в них сидели уже знакомые им ребята - ходок за три моря Афанасий со своим дружком Кашиным. В белых повязках, все как положено.
        «Наши полицаи» выглядели довольными выше всякой меры. Ну или должны были таковыми казаться. Такую вот проверочку мы им устроили. Чтобы ребята не потеряли в последний момент боевой дух, с ними вместе сидел Витя Гаврилов со взведенной гранатой в руке. Вот кто у нас самый безбашенный боец. Готов на любую авантюру, лишь бы немцев с их прихвостнями побольше покрошить.
        Встречающие оказались вовсе не гостеприимными. Полезли даже грузовик проверять. Но делали это совсем бестолково, сбившись в плотную кучу, безо всякой страховки. Короче, упокоили их быстро и без особого шума. Ножами и штыками.
        И хлопцы проверку прошли. Кашин, правда, долго собирался перерезать горло, а после исполнил арию из оперы «Риголетто» над отходившим в пекло бывшим соратником, но это такое, на общую оценку не повлияло. Будут воевать.
        К бургомистру и к управе решили пока не идти - ничего там выдающегося с военной точки зрения нет, потом займемся предателями. Так что «ганомаг» и семеро во главе с Базановым выдвинулись к казарме, сами же мы напрямки махнули к школе. Пробрались к ней дворами, осмотрелись. Каменное здание, танк перед входом.
        - Афанасий, иди сюда, - подозвал я Никитина. - Видишь, у танка люк открыт башенный? Надо, проходя мимо, закинуть туда гранату.
        - Как же часовые?
        - Этих мы снимем, но танк… Если не сковырнем его, вся атака захлебнется.
        Повторялась история с киевским концлагерем. Но теперь у нас не было автомобиля-бомбы про запас.
        - Сними пальто, оно кровью заляпано, - начал стаскивать с себя бушлат Махно.
        - Ничего, темно, не видно, - махнул рукой бывший полицай.
        Вот тут наш замечательный план и нарвался на суровую реальность. Никитин неспешным шагом направился к школе, помахал часовым. И вдруг со стороны казармы послышались вопли и выстрелы. Хорошо хоть Никитин не растерялся, воспользовался тем, что сторожа начали думать, где там и по какому поводу произошел алярм, быстро вскочил на броню и засунул гранату прямо под люк. На этом его везение и кончилось. Левая нога у него соскользнула с того, на что опиралась, и он со всей дури шлепнулся о землю. Вроде живой, судя по стонам и матюкам, но проверять было некогда: один из часовых успел нырнуть за дверь и закрыть ее за собой. Чертов фашист! Нет чтобы сдохнуть спокойно и не мешать нам!
        Тем временем со стороны казармы побухали взрывы гранат, раздалась длинная очередь из пулемета. Потом еще немного постреляли, и все стихло. Зато у нас со второго этажа посыпались на землю осколки оконного стекла и застрекотал двоюродный брат швейной машинки «Зингер». С музыкальным слухом у меня всегда нелады были, на таком близком расстоянии не могу определить производителя пулемета. Пришлось броситься под стены, где нас и не видно, и не слышно.
        Махно разбил окно и одну за другой бросил внутрь пару «колотушек». Жаль, что на пулеметчика это не повлияло. Мало того, эта скотина, похоже, раздвоилась и начала лупить с другой стороны здания. По кому - неизвестно, но стреляли щедро. И ведь попали, сволочи! Аж двое завопили на чистом русском. Наши, значит. Один тут же затих, а второй продолжил стонать. Кто там хоть на ту сторону забрел? В таком шуме и грохоте перекличку не учинить. На минуту мы оказались в ситуации, которую в шахматах называют патом. Мы прикрываем единственный выход, а засевшие внутри - вход. И сунуться на территорию друг друга не получается.
        Тем временем танк разгорался, в башне забумкала боеукладка. А ну если он как следует рванет, и будет нам и подмога, и перемога? Не, не рванул. Но дымил изрядно. Побежать под прикрытием дымовой завесы ко входу?
        - Что же он не разгорается?! - Рядом лег Енот.
        Вот же зараза, а ведь время играет на руку немцам! Сейчас подтянутся уцелевшие, и мы тут начнем героически складывать головы. Вот не хотелось бы. Пусть лучше немцы увековечат подвиг своих камрадов, которых мы уничтожим. Такое мне больше нравится.
        Будто услышав мои мысли, из ночной темноты появился новый звук. Не для нас, мы тарахтение этого драндулета уже третий день слушаем. А ведь там тоже есть пулемет! То ли стрелок не сообразил, чей это бронетранспортер, не знаю, но срезало его если не первой, то второй или третьей очередью. Замолчал, короче. Один остался.
        - Эй, немец, сдавайся! - крикнул я, когда выдалась секунда тишины. - Пострелял, и хватит. Обещаю оставить в живых!
        В ответ я услышал только пожелания поесть чего-то нехорошего и несъедобного, а также была высказана гипотеза о происхождении меня от тухлой собаки. Так себе ругань, на троечку с натяжкой. Что же, пора применять химическое оружие.
        Вам доводилось пытаться нормально дышать, когда рядом с вами нещадно дымит набитый тряпьем сырой валенок? А два? Даже не пытайтесь повторить этот опасный для жизни и здоровья эксперимент. Понятное дело, что главное стремление любого человека, даже немца - выбросить гадость подальше от себя. А если вслед за дымовухами к вам летят две гранаты, в просторечии именуемые «колотушками»? И при этом вас обстреливают из пулемета? Не знаю, даже я таких богатырей, что перенесли бы подобное и продолжили обороняться, не встречал. Даже если у фашиста насморк, глаза все равно щиплет!
        Короче, двое ребят помоложе, Ахметшин и Гаврилов, взобравшиеся с помощью сослуживцев и чьей-то мамы в окна второго этажа, способных сопротивляться не заметили. А гоп-компанию, засевшую на первом этаже и быстренько спустившуюся в подвал, мы частью порешили, а частью приняли сдавшимися.
        Сколько там приняли и кого, я не смотрел, а быстрее бросился искать Андрея. Все же уничтожение врагов скрепляет коллектив гораздо сильнее совместной пьянки или воровства комбикорма.
        Быков нашелся в допросной на первом этаже. Обычная классная комната, только решетки на окнах приладили. Даже парты в углу стоят, не вынесли. Мой зам по разведке срочно нуждался во врачебной помощи. На него было больно смотреть. А что чувствовал он сам, не могу даже представить. Вместо лица - кровавая каша, глаза заплыли, правая рука вывихнута в плечевом суставе, дышит еле-еле, наверное, ребра сломаны. На стопах тоже кровищи немало, то ли ногти срывали, то ли пальцы дробили, на первый взгляд и не понять. Ну и синяки со ссадинами по всему телу, это уже как вишенка на торте.
        - Андрей! Быков! Ты как? - Глупый вопрос, конечно, но в голову больше ничего не пришло.
        - Командир? - прошептал он разбитыми в кровь губами. - Спасибо… Самое странное… зубы целы остались…
        У меня ногти, наверное, чуть с другой стороны руки не вышли.
        - Ты потерпи, друже, немного совсем, сейчас все будет: и доктор, и перевязка, и уколы…

* * *
        Сюрпризом, и очень приятным, оказалось то, что бургомистр никуда не делся. Часовой возле управы испарился, будто его и не было никогда. А у начальника дома целая дружная компания отдыхала после тяжких забот о вверенном им немцами населении. Короче, у городского головы Демьяна Полторацкого случился день рождения. И все отборнейшие твари собрались у него. Никто не пропустил праздника - ни обербургомистр Степан Иванович Королев, ни районный бургомистр Павел Никитович Дахно, ни начальник полиции Гриша Перелазный. Ну и всякие начальники земельных управ вместе с заместителями своих начальников - все они дрыхли беспробудно, налитые самогоном по самые брови. Вот уж точно, не знаешь, где найдешь, а где и наоборот.
        Короче, всю эту сволоту мы нежно разбудили, выгнали на площадь и, выяснив, что посторонних между ними не затесалось, оперативно, под рукоплескание населения, которое чуть не учинило самосуд, повесили. Одиннадцать говнюков, как одного. Не стали даже дожидаться, пока окончательно протрезвеют. Мы же не садисты какие, чтобы казнить мучающихся от похмелья, хоть и предателей. Вестимо дело, некоторые все же пришли в себя, начали лить пьяные слезы и пытались лобызать обувь. А начальник полиции Перелазный даже заявил, что спасал коммунистов и евреев. Вот тут самая опасность и началась, потому что как раз иудеев на площади собралось десятка четыре, не меньше. Я думал, и меня затопчут. Но вызвавшийся исполнить тварей ходок за три моря товарищ Никитин не дрогнул, все сделал как надо. А дружок его Павлик Кашин не сдюжил: как бургомистр начал сучить ногами и обделался, опять в Ригу поехал, а потом и вовсе в обморок упал.
        Тут же, не откладывая в долгий ящик, занялись пополнением своих рядов. А что, люди всякие сгодятся, хоть и глубоко гражданские. Все мы такими были, и ничего, научились. Так что бывших учителей, счетоводов и прочих аптекарей - всех берем. Даже преподавателя музыки и ученика ювелира. Давай, подходи и грузись, пополняй ряды. Как там у Маяковского: «педагогом хорошо, а партизаном - лучше, в партизаны я б пошел, пусть меня научат». И ничего, что покойник такого не писал. Это он просто не дожил до нашего времени.
        Глава 12
        5 декабря 1941 года. Москва, Кремль,
        3 часа ночи
        - Провокация! - Берия перелистнул несколько документов в папке, посмотрел на Сталина. - Коба, я уверен, что немцы нас хотят заманить в ловушку.
        - А ви что думаете, товарищ Старинов? - Тлеющая папироса повернулась огоньком в сторону полковника, который сидел напротив наркома внутренних дел за длинным столом кабинета Верховного, рядом с Павлом Михайловичем Фитиным.
        - Время выхода в эфир, пароль - все совпало, - пожал плечами Илья Григорьевич. - Руку радистки в центре не знают, так что не исключена радиоигра немцев.
        Напольные часы пробили три ночи. Берия устало снял очки, протер их бархатной тряпочкой, которую достал из футляра.
        - Что сообщает Кудря? Киевский лагерь был действительно атакован группой Соловьева?
        Сталин остановился перед наркомом, заглянул в папку.
        - Пропал Кудря. На связь не выходит. Впрочем, если он отдал рацию Соловьеву…
        - У Кудри были другие способы связи с центром, - возразил Старинов. - Его пропажа, скорее всего, следствие провала нашего киевского подполья. Я уже послал курьера восстановить связь.
        В кабинет, тихо постучав, зашла официантка, занесла на подносе чай в подстаканниках, тарелку с бутербродами.
        - Угощайтесь, товарищи, - радушно предложил Сталин, доставая новую папиросу из пачки «Герцеговины». Потом сунул обратно и взял в руку трубку. Отложил и ее.
        К бутербродам никто не прикоснулся, зато как по команде принялись пить чай.
        - Резюмирую. Предположительно Яков Иосифович Джугашвили находится в составе группы Соловьева. Движутся они к Новгороду-Северскому и намерены прорываться в брянский лес. - В голосе Генерального совсем пропал акцент, он заговорил жестко и немного отстраненно.
        Берия расстелил на столе карту, ткнул в нее карандашом.
        - Брянский лес хорош… Там можно неплохо спрятаться.
        - Не о том думаешь, Лаврэнтий… - Сталин провел тупым концом карандаша по карте. - Вот сюда смотри. Что это?
        - Железнодорожная ветка Суземка - Трубчевск, - ответил Берия моментально, не пытаясь прочитать названия населенных пунктов или вспомнить, что там такое расположено.
        - По ней немцы перебрасывают войска под Москву…
        Участники встречи уставились на Генерального в удивлении. Сталин снова взял трубку, набил ее табаком, раскурил. Участники встречи будто ждали, когда он закончит этот привычный ритуал, и Берия задал свой вопрос только после того, как вождь сделал первую затяжку.
        - Товарищ Сталин, вы предлагаете…
        - Сейчас самое важное - это операция «Тайфун»! - Сталин выпустил густой клуб дыма из трубки. - Битва за Москву станет решающей, определит весь ход дальнейшей войны. Немцы судорожно перекидывают войска к столице, оголяют свои тылы. Прикажите Соловьеву атаковать станцию в Суземке, разрушить железнодорожные пути и мост. Это задержит немцев на несколько суток, пока они восстановят движение на этом участке.
        - Товарищ Сталин, - полковник покачал головой, - а если эти данные… правда? Там же ваш сын! Такой риск…
        - Это сейчас неважно! Важно прервать железнодорожные перевозки и убедиться в том, что на связь с нами выходит настоящий Петр Соловьев. Есть способ установить, состоялась ли атака?
        - Так точно! По нашим сведениям, в Трубчевске действует подпольный райком. Пошлем кого-нибудь проверить… - И Старинов быстро записал что-то себе в блокнот.
        - Когда следующий сеанс радиосвязи?
        - Сегодня в полдень по Москве.
        - Строго запретите Соловьеву отвлекаться на что-то другое. А то полезет еще штурмовать Новгород-Северский, - улыбнулся Сталин. - Пусть обходит город и готовится к нападению.
        - Если все подтвердится?
        - Тогда пусть отряд Соловьева… Как он, кстати, называется?
        - «Победа».
        - Хорошее название. - Сталин опять пыхнул трубкой. - Тогда пусть «Победа» после подтверждения, - он кивнул на карту, - готовится принимать самолет из Москвы. Вы же знаете товарища Соловьева, Илья Григорьевич?
        - Так точно, вместе готовили взрывы в Киеве.
        - Вот и полетите к нему. На месте разберетесь, что к чему.

* * *
        Ну и приключение! Черт нас дернул сюда полезть, в этот Новгород-Северский! Не жилось нам спокойно, поперлись в самое пекло. Хотелось, чтобы на казни предателей все кончилось. Как бы не так! Это было начало! Со всех сторон на меня наседали местные жители, которым срочно понадобилось решить именно со мной накопившиеся вопросы. Оказалось, что меня здесь ждали очень давно, потому что только Петр Николаевич Соловьев должен решить возникшие проблемы, раздать припасы, захваченные у немцев, а может, и какие-нибудь другие. Девиц замуж выдавать, к примеру. Или бороться с тараканами. Да не с теми, которые ночью от света разбегаются! А которые в голове у некоторых живут!
        Оказалось, что немцы планомерно и тщательно грабят население. А особенно евреев. И местная иудейская община, та, которой удалось еще не познакомиться совсем тесно с зондер-командами, начала требовать, чтобы я открыл вещевой склад и быстренько все раздал. Ага, бегу, аж спотыкаюсь.
        - Раввин есть? - грозно спросил я.
        - Я… - Вперед вытолкали типичного еврейского ребе, с пейсами, в лапсердаке и шляпе. На груди уже был пришит немецкий орден «Желтая звезда» второй степени, который носят с куском желтой ткани на правом плече. - Гершель Соловейчик.
        - По батюшке вас как? - спросил я.
        - Мойшевич, - ответил раввин.
        - Значит так, Гершель Мойшевич, подберете двух помощников, с утра начнете возвращать имущество владельцам. Мы как раз уйдем и мешать вам не будем. Кто хочет, идет с нами. Курорт не обещаю, будет тяжело. Зима, лес, сами все понимаете. Но появится шанс выжить и поквитаться с врагом.
        - Я понял, товарищ командир… - Раввин вроде старается держаться, но дается это ему с трудом. Вон как руки дрожат.
        - Так что сейчас постарайтесь объяснить своим то, что я только что сказал. Тем, кто останется, лучше из города скрыться. Чем дальше, тем вернее.
        Через полчаса те самые учителя и архивариусы, портные и сапожники, да еще ученик ювелира с музыкантом заставили меня думать, что пора переименовать наш отряд в «Шалом Алейхем».

* * *
        Но не один я старался. Товарищ Енот тем временем тоже работал с местными кадрами. Разбавил наш странный национальный состав, понабрав десятка три комсомольцев и активистов, на которых уже положили глаз полицаи, припоминая их деятельность при прошлой власти.
        Все это мой зам по связи с подпольем мне рассказывал на бегу, потому что сразу после разборок с еврейским населением я поспешил в больницу, куда отправили Быкова. Понятное дело, рассказал не все, у них там свои подпольные дела. Меньше знаешь - крепче спишь. А то сколько этих подпольщиков засыпалось на какой-то ерунде только потому, что язык как помело и они по секрету всему свету рассказывали что можно и что нельзя. А додуматься, что нельзя ничего, они только в гестапо смогли. Взяли кого-то - и пошло. Одного за другим. Потому что если в гестапо спрашивают, то отвечают все. Кто сразу, кто чуть погодя. Не приведи господь, конечно, лучше сразу застрелиться. Это полиция мордобоем занимается, а у немцев такие костоломы сидят, что… Ну его, думать даже об этом не хочется.
        Хоть тут все и рядом, а запыхался немного. Больница маленькая, но всех наших обслужить успели - и тех раненых, что с собой привезли, и тех, что здесь образовались. Ну и Быкова тоже. Наш разведчик был похож на египетскую мумию и благоухал какими-то медицинскими запахами, довольно ядреными, скажу я вам.
        Пошел к доктору, чтобы узнать, что да как. В кабинете сидел… ну вот почти младший брат раввина Соловейчика, до того был похож.
        Поздоровался, представился, Так, мол, и так, отряд «Победа» искренне благодарен и готов по мере сил и возможностей… Короче, спрашиваю, что мы можем сделать для больницы и доктора.
        - Единственное, что вы могли бы сделать для нас, - отвечает эскулап, задрав вверх чеховскую бородку, - так это побыстрее забрать своих людей и перестать мешать нам работать.
        - Извините, доктор, - спрашиваю я старого хрыча, - вы еврей?
        - А что, не похож? - ехидно интересуется он вместо ответа. - Или надо еще дополнительно штаны снять? Так вы только скажите… - И начал перекладывать на столе бумаги из правой стопки в левую: дескать, я тут занят, извольте освободить помещение.
        - И что вы думаете о перспективах работы вашей больницы? - спрашиваю я, будто и не заметил грубости. А что, мне этот противный и вредный докторишка нужен гораздо больше, чем я ему.
        - Будем потихоньку помогать людям, - говорит этот упрямый… э-э-э, как бы так полегче сказать… мужчина, не поднимая головы. Он еще и писать что-то начал!
        - Так позвольте указать на ошибочность ваших утверждений, - говорю я, вспоминая ученые споры у нас на зоне. Ишь, не ожидал, думал, наверное, что я кроме командного матерного никакими другими языками не владею. - Очень скоро здесь снова будут немцы, вашу больницу закроют, больных выбросят на улицу вместе с персоналом, а лекарства и бинты отберут до последней капли касторки. А вас, извините, даже не проверяя, что там у вас в штанах, в лучшем случае расстреляют.
        Приуныл доктор: видать, если какие-то иллюзии по поводу фашистов и были, то давно улетучились. Наверное, еще до вручения ордена «Желтой звезды». И остроумие куда-то засунул, молчит.
        - Семья есть?
        - Есть, вернее, уехали, в эвакуации.
        - Вот и хорошо. Доктор, моим решением вы мобилизованы в качестве врача партизанского отряда «Победа». В срок один час подготовить к погрузке необходимые материалы. Исполняйте! Хотя постойте, - остановил я эскулапа. - Зовут вас как?
        - Иосиф Эмильевич.
        - Как Мандельштама? - вдруг вспомнил я того поэта, что про Сталина злобные стихи сочинил. Судя по взгляду, я только что смог удивить отрядного медика до самой глубины души. И даже дальше.
        - Нет, тот Осип. Прошу не путать, - дернул врач бородкой и пошел собирать имущество.

* * *
        А новости сыпались одна за другой. Как прорвало. Радистка Аня сообщила, что про нас наконец-то вспомнила Москва. Так как основной сеанс связи мы пропустили, пока катались по Черниговщине, то известия она получила под утро. И были они… бодрящими. Ни много ни мало, а нас приглашали основательно нарушить железнодорожное сообщение на станции Суземка. Не ближний свет, километров сто, если по прямой. Да и станция охраняется небось чуть получше старой школы в Новгороде-Северском. Ну и там по мелочи еще: что нам предписывают не соваться никуда, а населенные пункты по возможности обходить стороной. Поздно, ребята, один уже обойти не смогли.
        Сели с Базановым и Енотом думать и гадать. Средств у нас немного есть, поделились тут немецкие оккупанты, так что на пару боев хватит с горой. А если скромно себя вести, то и на три. Это если все будут стрелять на износ ствола. Пулеметы есть. Миномет один, но для красоты, стрельнуть из него можно буквально полтора десятка раз, а потом только смотреть.
        Но самый главный вопрос: с кем идти в бой? С необученными новобранцами? Учитель музыки Кац отвлечет немцев игрой на пианино? Без посторонней помощи это будет тот еще цирк. Не меньше двух рот обученных бойцов, и это с учетом фактора внезапности. И где их взять? Художник Гонтович нарисует?
        - Ну что, товарищ Енот, - сказал я, когда мы с Иваном Федоровичем одновременно посмотрели на молчащего как рыба подпольщика. - Если есть у тебя какие козыри, пора их доставать. Самодеятельность кончилась. Нам ставят конкретные задачи. И требуют их исполнения. Причем сейчас, а не к тридцатой годовщине Октября.

* * *
        Пока Махно перетряхивал Новгород-Северский по второму кругу, я построил весь отряд, за исключением раненых, возле обгоревшей школы. Наш штурм дорого обошелся, но большого пожара не случилось.
        Вытащив на улицу парту, мы с майором собрали с бойцов документы, переписали всех в основательный гроссбух. Ведь коммунизм - это учет и контроль. Даже на войне. Разбили весь отряд на две роты по восемьдесят человек каждая. Назначил им лейтенантов. В помощь Гаврилову я дал другого старшину, Коломийца. Может, вдвоем справятся.
        Кроме пехотных рот организовали четыре взвода. Первый - саперный с Ильязом во главе. Второй - хозяйственный. Туда отправились капитан, ездовой Елисей, дезертир Довженко и еще пара человек. Разумеется, не забыли про разведчиков. Пока Быков отлеживался, его обязанности я скинул на Махно. Станет замом Андрея, как тот поправится. Придется, конечно, ему прикрутить тюремную вольницу своего помощника, но тут уж деваться некуда - у меня не сильно большой штат дельных людей в запасе. Последнее, четвертое подразделение - медики. К «Мандельштаму» отправились Параска и тройка свежих назначенных санитаров.
        - Куда Анну, Енота? - поинтересовался майор, старательно выводя пером в гроссбухе.
        - Анна при штабе радисткой будет. Енот - тоже.
        - А штаб…
        - Это мы четверо. Плюс лейтенанты, Быков и… Яков. Пусть послужит пока комиссаром отряда. А там Москва кого еще пришлет ему на замену.
        - Годится. - Базанов тяжело вздохнул, посмотрел на сиротливый БТР, который придется бросить в городе, миномет. Поди, думает о бронетанковых подразделениях в отряде. Но я трезво оценивал наши возможности. «Ганомаг» в лес не утащишь, «ман» - тоже. Наш вариант - лошадки и сани. Плюс сами люди. Понесем большую часть продовольствия и оружия, натрофеенного в городе и по дороге, на своем горбу.
        - Ничего, Иван Федорович, будет праздник и на нашей улице.
        - Это ты про что, Петр?
        - Дойдет дело и до минометного взвода. Одними пулеметами мы не проживем. Пушки без техники в здешней непролазной чаще не потаскаешь. А миномет и мины - вполне можно.
        - Запираться в лесу тоже не след. - Майор наклонился ко мне, а затем тихо произнес: - Выкурят. Нагонят карателей, финских лыжников, те пройдутся чесом. Это сейчас им не до нас, все под Москву брошено. А как фронт устаканится…
        - Именно поэтому главные в нашем отряде, - я тоже понизил голос, - это Енот с подпольем и Быков с разведчиками. Они наши глаза и уши. Как только начнут немцы наращивать гарнизоны, мы должны сразу узнать об этом. И первыми нанести удар!
        - Это все так. - Майор покивал, задумался. - Для Суземки тол нужен. Подрывать мост… Впрочем, сам все знаешь.
        - Пусть Закуска, как обоснуемся, начнет выплавлять тол из мин и снарядов.
        Базанов достал карту, задумался.
        - Обосноваться… Это не так просто, как кажется. - Его палец поехал от Новгорода-Северского по деревням, к брянскому лесу.
        - Это потом. - Я придержал руку зама. - Давай отпустим людей. Только запиши в свой талмуд специальности. Кто что умеет, на каких инструментах играет.
        - Инструментах?
        - Да, сделаем отрядный оркестр и самодеятельность.
        Майор покрутил в удивлении головой.
        - Ладно. Будет тебе самодеятельность. Так… Остались только полицаи. Этих куда? В какой взвод?
        Хороший вопрос. Только вот ответа у меня на него нет.

* * *
        Проблема с Никитиным решилась сама собой. Кровавым образом. Пока мы распределяли народ по ротам и взводам, Афанасий с Закуской решили сделать из МГ зенитку. Зачем, неизвестно. Может, руки просто чесались. Поставили пулемет на треногу, прикрутили. Но, как выяснилось, не очень крепко. Когда Никитин попытался дать очередь, пулемет сорвался и прострелил Афанасию ногу. На его крики мы прибежали на задний двор школы. Капитан бледный словно мел, из экс-полицая хлещет кровь.
        - Жгут! - Я выхватил из брюк ближайшего бойца ремень, перетянул.
        - А-а-а! - Никитин все никак не мог остановиться. Кричал, будто режут.
        - Кто дал команду?! - Майор схватил Закуску за грудки, потряс. - Вы… Я вас… Кулибины хреновы! - Дальше было нецензурно.
        - Бегите в школу, возьмите носилки. - Я начал давать указания, попутно оттаскивая Базанова от капитана. - И мигом Афанасия к доктору.
        Бойцы потащили «путешественника» в больничку, а мы с майором устроили нашу первую «тройку». Позвали Якова, впаяли старшине сразу три наряда вне очереди за самодеятельность. Потом отчихвостили двух партизан, что во время засады начали стрелять без приказа. Им вкатили по наряду и дали комсомольское поручение - идти по хатам на окраине, собирать лошадей и сани. Вот же наслушаются от местных…
        За всем этим я как-то выпустил из головы Енота. А ведь он сразу после памятного совещания куда-то отправился. Но он сам о себе напомнил. Вон, идет по улице, немного озабоченный, но вроде как и не очень расстроен. Подошел, отозвал меня в сторону.
        - Короче, командир. Дело такое. Я тут расшевелил местных товарищей… Пришлось надавить… Ладно, неважно. Главное вот что. Они связались с Брянским обкомом, доложили о сложившейся ситуации…
        - Ну что ты тянешь? Чем кончились переговоры? - не выдержал я.
        - Нам дали точку встречи. В течение трех дней на хуторе к северу от Жихово, я на карте потом покажу. Сабуров, слышал про такого?
        Не только слышал, но и видел. Суровый мужчина, чуть за тридцать, из чекистов. Лицо у него такое, будто он собеседнику собирается в рожу двинуть. В Ирпене они крепко оборону держали. Выжил, значит. Как зовут, не помню, конечно. Ладно, познакомимся. Меня-то он тоже вряд ли помнит.
        - Не помню, - ответил я Еноту. - Народу много встречать довелось. Посмотрим. Слушай, Енот, а как тебя в жизни зовут? А то уже сколько мотаемся вместе, а я только кличку знаю. Будто мы банда уголовников какая-то.
        - А, это, - вдруг смутился подпольщик. - Да почти так же и зовут. Енох. Я родился аккурат за две недели до Рождества, так поп подгулял немного - и получите.
        - Да уж, пожалуй, лучше вернемся к первоначальному варианту. - Я хлопнул Енота по плечу. - Так привычнее. Ладно, что помощь к нам будет, уже хорошо. Смотришь, у этого Сабурова не только пианисты найдутся, а и те, с кем в бой идти можно.

* * *
        Киев, 6 декабря 1941 г., здание Киевского госуниверситета, 14:30
        Худощавый, с большими залысинами военный быстро зашел на трибуну, махнул перчаткой. Заиграл имперский марш СС «Хорст Вессель». Он заглушал крики заложников, которых поволокли к виселицам.
        - Полковник, какими судьбами вы тут?
        К начальнику 2-го отдела абвера Эрвину Лахузену подошел низенький, с одышкой зондерфюрер 2-го отдела ИОН доктор Маркерт.
        - Прислали разгребать ваше дерьмо, Вернер. Канарис арестован, в гестапо и абвере чистки.
        - На фронте, получается, спокойнее будет, - усмехнулся Маркерт.
        - Если бы, - тяжело вздохнул Лахузен. - Слушайте, Маркерт, вы тут чем занимаетесь? Вы что, думаете, мне нечего больше делать? Вам было поручено простое дело: организовать совместно с СС простую акцию. Привезти и показательно казнить одного, ладно, пусть не самого простого человека. Сфотографировать все, отснять, прислать в Центр. И теперь я вынужден бегать по кабинетам и объяснять, каким образом большевики смогли разгромить шталаг и вывезти оттуда заключенного!
        Под одним из заложников порвалась веревка, он упал в снег, задыхаясь. К нему подошел охранник, выстрелил в голову.
        - Да, там допущена серьезная ошибка. Но вина на СД. Мы только вели оперативное сопровождение!
        - А накажут нас с вами. Фюрер в бешенстве. Второй провал за квартал. Да какой… На нас всех собак повесят! Мы окажемся в окопах под Москвой, если ничего не сделаем! Что предпринимается для поимки сына Сталина?
        Маркерт замялся, достал бумаги из портфеля.
        - Герр полковник, нами установлено, что из Киева они выбрались по реке. В районе Чернигова нападавшие сошли на правый берег Десны. Местоположение катера, на котором они передвигались, установлено. Сын Сталина точно был там!
        - Я вам могу назвать еще много мест, где он был! Меня интересует, где сейчас нужный нам человек!
        - Сегодня стало известно, что разгромлен гарнизон Новгорода-Северского. С большой долей вероятности можно считать, что Яков участвовал в налете на город. Мы предполагаем…
        - Да плевать мне на ваши гадания! Там что, уже батальон русских шляется по нашим тылам? Громит наши гарнизоны?! Что сообщают из этого Новгорода?
        - Связи с городом нет. Вероятно, он до сих пор контролируется бандитами.
        - Надо, чтобы кто-нибудь выбил их оттуда и доставил сюда Якова Сталина, живого или мертвого. Какими силами мы тут располагаем?
        Военные зашелестели картами.
        - Негусто, - вздохнул Лахузен. - Я попрошу Кейтеля выделить егерей.
        - Финский добровольческий батальон войск СС?
        - Нет, это другой отряд. И черт побери! Пошлите туда хотя бы авиацию! Люфтваффе вполне в состоянии выделить нам штаффель пикировщиков. Пусть дадут команду разбомбить там все!
        - Яков может погибнуть под бомбежкой.
        - Тогда поставьте задачу финнам достать его труп! Фюреру этого будет достаточно.
        Глава 13
        - Полковник?!
        Я еще раз перечитал радиограмму, которую мне принесла Анна.
        - Поздравляю, товарищ Соловьев! Заслужили…
        - Из старших лейтенантов сразу в полковники… - Я почесал в затылке. Помнится, на Сумщине был такой Миша Наумов. Партизанил - любо-дорого, ходил рейдами по всей Украине плюс Белоруссию захватывал. Дошел даже до ставки Гитлера в Винницкой области - «Вервольфа». Вот же фашисты обделались от страха. Сталин присвоил капитану сразу звание генерал-майора. Весь Юго-Восточный фронт судачил. Но я-то «Волчье логово» не штурмовал…
        - Это за Якова, - тихо произнесла Анна, выглядывая из школьного класса. В коридоре никого не было, радистка закрыла дверь, добавила: - Следующий сеанс связи завтра, также в полдень.
        - Высоко взлетел - больно будет падать…
        Я задумался. Сколько таких скороспелых было у Сталина? Вон, хотя бы Рычагова взять.
        В 36-м он всего лишь лейтенантом был, а к началу войны до генерала дорос. Сильно ему это помогло в подвалах Лубянки? Нет, тут надо думать, прежде чем сделать что-то. И дать еще что-то Верховному помимо сына - вчерашние заслуги не ценятся, подавай новые.
        - Якова надо срочно переправить в Москву. - Анна подошла ближе, уселась на подоконник. Подол юбки слегка задрался, обнажил приятные взору коленки. - Не дай бог погибнет - с тебя спросят.
        - Это не от нас зависит. - Я вздохнул, присел рядом. Окно было мутное, давно не мытое. Как еще уцелело во время боя? - Пришлют самолет - отправим. Как ты себя чувствуешь?
        Анна потрогала перебинтованную голову.
        - Тошнота прошла, рана заживает.
        - Сделай радиосводку по Москве. - Я положил руку на коленку девушке, облизнул губы. - Немцы врут, что взяли столицу. Надо расклеить по городу опровержения. Мы уйдем, а люди останутся с надеждой.
        Что любопытно, Аня руку не убрала, потянулась, обозначив в гимнастерке крепкую грудь.
        - Выглядишь усталым! - Ее пальчики пробежались по моему лицу. - Вот новая морщинка… и еще здесь.
        - Седых волос не появилось? - усмехнулся я, двигая ладонью вверх по ноге.
        - Петя! - Аня сбросила мою руку, поправила подол. - У тебя жена!
        И с этим не поспоришь. И хочется, и колется, и совесть не велит.
        - Вон, иди к Параске. Смотрит на тебя коровьими глазами! Как же… Герой Киева, самого Гиммлера ухайдокал!
        - И это растрепали?! - Я рассердился. - Какие же вы, женщины, трещотки!
        - Я тут ни при чем! Ильяз твой и растрепал, - обиделась Анна. - Когда подкатывал к лесничихе.
        Вот же… Я выругался про себя, спрыгнул с подоконника.
        - Заканчивайте трепологию в отряде! Пришлют из Москвы особиста - наплачемся.

* * *
        Наши выловили по городу двенадцать полицаев. Некоторые были настолько глупы, что просто сидели дома и жрали самогон. Те, что поумнее, пошли заниматься тем же самым к родителям. И только одного, самого шустрого, выловили у любовницы. Трезвого, как ни странно. Перегнул я, конечно: пьяными были примерно две трети. Теперь в разной степени обутости и одетости они стояли нестройной шеренгой на площади.
        Не хотелось мне заниматься карательными операциями, а приходится. Получается вроде как с нами тогда в Киеве, но наоборот. И сильно наоборот, потому что там невинных вешают, а тут предателей на перегной пускают. Так что нечего их жалеть.
        - Ну что, граждане полицаи, возражений нет? - заявил я вместо речи прокурора, адвоката, да и судьи заодно. - Все вы служили врагам нашей Родины, а потому, согласно законам военного времени, будете повешены. Пять минут на прощание с жизнью. - И я махнул рукой: мол, начинайте, не тяните.
        Ожидаемо начался гвалт и вопли со стороны подтянувшейся родни. Как же так, сыночка при власти был, какую-никакую копеечку в дом тянул, а тут такое. Да простить и отпустить, разве ж можно за такую малость? Ну расстреляли кого-то, ерунда же, люди добрые, с кем не бывает?! Полицаи большей частью молчали, опустив головы. Четверо повалились на колени и молились. Один упал в обморок. А двое решили ломануться на рывок, но далеко не убежали. Их повалили, первыми потащили к виселице.
        Ко мне как-то просочился раввин Соловейчик. Представитель общественности, значит. Подошел и тихонечко мне на ушко поведал, что всех не надо. Некоторые были нормальными ребятами, по крайней мере трое из молившихся спасли от казни нескольких евреев и активистов, предупредив тех, чтобы становились на лыжи. И что ты сделаешь? Надо восстанавливать справедливость.
        - Терещенко! Король! Гнатюк! Ко мне!
        Не веря своим ушам, троица вразнобой поднялась на ноги и один за другим подошла к нам.
        - Эти трое? - уточнил я у Соловейчика.
        - Конечно, - закивал раввин. - Если надо, есть свидетели…
        - Обойдемся, - отмахнулся я. - Товарищ майор, - повернулся я к Базанову, - мобилизовать на испытательный срок. Нечего им тут делать, если людям помогали.
        Сверху послышался гул. Этот звук трудно перепутать. Немецкий разведчик покружил над городом и не спеша удалился на восток.
        - Не нравится мне это, - сказал Иван Федорович, провожая самолет взглядом. - Как бы к нам гости не пожаловали вскорости.
        И ведь не ошибся. Первые бомберы прилетели всего через пару часов. За это время мы кое-что успели сделать: рассредоточили людей и попрятали в укрытия. Но это так, полумеры, конечно. Это нам немцы доказали. И не раз. Такое впечатление сложилось, что они решили весь городок с землей сровнять. Бомбили от всей души, щедро. За первой волной сразу же последовала вторая, а там и третья подоспела. Голова гудела от разрывов, на зубах скрипел песок, нос, извините за подробности, и вовсе какой-то дрянью забит. И это несмотря на то, что лицо замотано. Ну и не видно ничего, это уж само собой.
        Как затихло, начали вылезать наружу. Да уж, вряд ли кто из местных жителей узнает свой город. Все в крошку, перерыто воронками, дым от пожаров со всех сторон. Воняет гарью, еще чем-то малоприятным.
        Быстро же немцы поняли, кто тут пошалил. Такую акцию организовать, и в такие короткие сроки - даже не могу представить, на каком уровне принимали решение. Если и не на самом верху, то где-то близко. Похоже на последний шанс для того, кто прошляпил историю с Яковом. А раз так, то вслед за самолетами должны подойти какие-нибудь егеря, чтобы перебрать тут каждый кирпичик. Я нашел глазами Базанова. Он сидел на разломанном бревне и пытался освободить нос от набившейся туда пыли.
        - Ну что, Иван Федорович, похоже, мы стали популярными? Как думаешь, когда нам почетный караул пришлют?
        - Ну, пока соберут да сюда доставят - я бы поставил на завтрашнее утро. А если недалеко и сильно подгорело, то и ночью.
        - И я такие сроки даю. Давай собирать людей, уточнять, что целым осталось, и ходу отсюда. Чем быстрее, тем лучше.
        - Так точно, товарищ полковник! - Майор поднялся, отряхнулся и даже козырнул мне.
        - Уже знаешь?
        - Анна довела приказ. Поздравляю! Надо бы обмыть…
        Я посмотрел на разрушенные дома, чадящие обломки.
        - На поминках выпьем.
        - Думаешь?..
        - Уверен. Собирай бойцов, считай… Я за школу переживаю. Видишь, как оно… Кто же знал, что так приложатся?
        - И горсовет, туда я тоже людей отправлял.
        Ага, а вот и Ильяз. Легок на помине. Вот ты мне и нужен.
        - Ахметшин, ко мне!
        Подбежал, вид молодецкий и придурковатый, но я же его уже знаю, меня преданным взглядом не проймешь. Интересно, где он отсиживался? Мы все в пыли, а у него даже сапоги не очень грязные.
        - Слушаю, товарищ командир!
        - Наряд тебе, товарищ лейтенант. За язык твой длинный. Вот кто тебя просил про наши киевские дела рассказывать? - Я краем глаза заметил Параску, махнул ей рукой, чтобы подошла.
        - Так я… это… - начал оправдываться Ильяз.
        - …подумал, что она уши распустит и даст, - закончил я за него. - Видишь, как оно неважно вышло: и тайну не сохранил, и с личной жизнью не сложилось. Так?
        - Так, - опустил голову Ильяз.
        - Ну что, Прасковья Егоровна, скоро нарядов будет до конца войны и еще года на два, - обрадовал я подошедшую Параску.
        - Это не я, это все он, - толкнула девушка Ахметшина, сразу поняв, откуда мое недовольство. - Я даже не спрашивала ничего, а он…
        - Все, слушайте мой приказ, соколики, - остановил я разборки. А то с этой языкатой Хвеськой неделю болтать можно. - Сейчас идете вдвоем собирать отряд, выяснять, где кто и в каком состоянии. Это раз. Куда побежала? - остановил я девушку. - Я еще не отпускал. Самое главное: во время обхода аккуратно подходите к местным… неважно к кому, и начинайте между собой разговаривать, будто случайно, что во время налета погиб самый нужный человек, из-за которого все и затеяли. Фамилию не называть!
        - Как же погиб, вон он сидит, - кивнул Ильяз на Якова. Тот тряс головой, пытаясь что-то выбить из уха.
        - Слушай, ты на самом деле дурак или притворяешься? - удивился я. - Идите и начинайте дезинформировать противника.

* * *
        От отряда, который мы гордо делили аж на два взвода, осталась едва ли половина… Вот это нам дали прикурить, сказать нечего. Я, конечно, был готов к потерям, но чтобы вот так…
        Самую большую жертву потянула школа. А куда девать народ было? Каменный фундамент, подвал… Выглядело все надежно. По погребам хат же распределять свеженабранный контингент мне показалось стремно. Ну а как потом всех соберешь обратно? Вот и сделали мы ошибку с майором. Утрамбовали бойцов в подвалы. А немцы повесили мощные бомбы…
        И школу, и горсовет превратили в груду развалин. А к взрывам еще и пожар добавился. Шансов не было. Самое странное, что пострадали только те, кто присоединился к нам в Новгороде-Северском. Пришедшие со мной остались живы, синяки и ссадины не в счет. Спасло всех нас то, что для укрытия мы выбрали не очень мощно выглядящие погреба и обычные щели.
        От школы осталась одна стена, да и та наполовину осыпалась. Зато возле нее красовался наш автопарк - грузовик и «ганомаг». Прямо как в анекдоте про мужика, что пришел в цирк устраиваться и рассказывает про суть своего номера: «И тут выхожу я, весь в белом, а оркестр играет туш».
        На доктора Иосифа Эмильевича больно было смотреть. Он стоял возле больницы, от которой осталось одно крыло, да и то наполовину разрушенное, и рыдал, размазывая слезы по щекам. Что делать с плачущими дамами, я не знаю, а вот для мужиков у меня способы есть. Так что эскулап получил знатную плюху, аж голова мотнулась в сторону.
        - Хватит выть, - начал я командирское внушение. - Мертвых не вернешь, а живым помогать надо. Показывай, где тут что достать можно. Будет нам наука - не задерживаться нигде. А то вспомнили песню, как партизанские отряды занимали города, и туда же.
        - Как же так… Мирный город!
        - Это ты Киев со Львовом не видел. Города - в щебенку! Ладно, хватит уже. Это война! Бери скальпель, иди воюй…
        - Да как же?
        - Оперируй, возвращай в строй раненых. А они за тебя и за всех жителей посчитаются.

* * *
        Лошади, конечно, хорошо, но тянут назад: слишком уж медлительные и устают быстро. А мне кровь из носу надо на встречу. В Москве мало кого волнует такая мелочь, как бомбардировка. Так что пришлось бросать людей и вместе с Базановым и Енотом ехать вперед на «ганомаге». Как-то не очень приятно разбивать отряд на части, особенно в такой момент, но ведь не дети малые, должны понимать.
        Так что мы рванули по дороге не хуже гонщиков, километров тридцать подтопили, только снег с грязью из-под гусениц полетели. Так что на месте часа через четыре уже были. До самого хутора не доехали. Хорошо Енот вроде как в этих местах бывал, довольно уверенно подсказал, где остановиться.
        Эх, жаль, что Быков вышел из строя. Хотя судьба показала, что не совсем списала его со счетов. Палата, в которой он лежал, почти не пострадала. Так, штукатурка облетела и стекла выбило. По сравнению с другими - вообще незаметно. Так что Андрея укутали и уложили в кузов грузовика с остальными ранеными, и сейчас они (надеюсь, без всяких приключений) двигаются по нашему следу.
        Еще раз об отсутствии разведчика я пожалел, когда нас остановили на посту. Да, мы его не видели! Может, снегом глаза ослепило, или еще по какой-то причине, только вот для всех нас команда «Стоять!» стала неожиданностью. Что, геройдиверсант, получил? Меньше нос задирать будешь!
        Хорошо хоть опознали нас сразу, пароль сошелся, и не сунули на пару часов носом в родной грунт, а повели в хату… Так что ждали нас, а не мы кого-то.

* * *
        Сабуров мне понравился. Вдумчивый такой, основательный. Одет с иголочки - даже бриджи поглажены, выбрит, благоухает «Шипром». А рядом… какое-то колхозное чудо: худой, как палка, чернявый мужик в шинели явно с чужого плеча, да еще с еле зашитыми дырками. Сидит, дымит трубкой.
        - Это мой заместитель, Ревва, - представил Сабуров чернявого. - Это товарищи Боровик, Аксютин, Погорелов.
        Последним знакомлюсь с огромным, словно медведь, Паничевым, членом бюро Суземского райкома.
        Тем временем Сабуров представляет меня партизанам, расписывает наши подвиги.
        - Откуда такие точные сведения? - удивляюсь я.
        - У нас тоже есть связь с Москвой, - улыбается глава брянских партизан.
        Я присаживаюсь за стол, оглядываюсь. Небольшая комната освещена двумя керосиновыми лампами, от печки идет приятное тепло. На столе - остро наточенные карандаши, школьные тетрадки в клеточку.
        - Хорошо подготовились, - радуюсь я. - Основательно.
        - Нам иначе нельзя, - улыбается в ответ Сабуров. - Ну что, товарищи, начинаем нашу конференцию?
        В хату входит, отряхиваясь от снега, молодой парень, вносит красное знамя. Все встают, внимательно смотрят, как тот устанавливает флаг в углу комнаты.
        - Вот теперь полный комплект, - кивает сам себе Ревва. - Можна починати.
        - Товарищи! - Сабуров откашливается, наливает себе из графина воды в стакан. - На повестке один вопрос: взаимодействие партизанских отрядов и подпольных организаций. Нам поставлена важная задача. Требуется помочь столице атакой на коммуникации немцев - захватить и разрушить железнодорожную станцию в Навле, уничтожить мост через Неруссу.
        - Как в Навле? - удивился я. - Нам приказали захватить Суземку!
        - Отстал от жизни, товарищ Соловьев, - ухмыльнулся Паничев. - Вчера Сабуров с Боровиком там пошалили - уничтожили паровозы, взорвали цистерны с топливом.
        - Полроты немцев как корова языком, - похвастал Ревва.
        Я тяжело вздохнул. Как теперь объяснить партизанам, что и у меня полроты погибло? Да вот так и придется.
        - У нас, к сожалению, новости похуже, - осторожно начал я. Праздничное настроение как-то сразу пропало, все посмотрели на меня. - Мы захватили Новгород-Северский, - тут я понял, что очков популярности набрал сразу много, так удивленно присвистнул Паничев, - но половина набранных нами людей погибли под немецкой бомбежкой.
        - Но другая половина ведь осталась? - спросил Сабуров.
        - Да, местные жители, необученные в основном. Ну и военнослужащих со мной десятка полтора.
        - Ты, товарищ Соловьев, не прибедняйся, мы в худших условиях начинали. И людей не было, и продуктов… да ничего не было, - махнул рукой Боровик. - Все наберется. Бойцов обучим, больных полечим. Погибших, конечно, жаль, но что поделать?
        И видно ведь, не для галочки говорит, в самом деле переживает за этих неизвестных ему жителей.
        - А что немцы вас бомбить начали? - вдруг заинтересовался Сабуров. - Странно даже, чтобы захваченный ими же город решили рушить. Даже не дождались, пока вы на дорогу выйдете.
        - Товарищ Сабуров, я сейчас должен сообщить вам сведения, составляющие государственную тайну, - прокашлявшись, сказал я.
        Главное, никто ни слова не добавил, все встали и вышли на улицу. Уважаю. Вот что значит дисциплина в отрядах. Нам до этого… короче, далеко.
        Ну я и рассказал про киевские приключения, штурм шталага, нашу речную прогулку и прочие похождения.
        - Да уж, не було у баби клопоту… - протянул Сабуров. Понимает, что от этих известий одни проблемы. - Ладно, мы подтвердим, что вы - это вы, а не немецкая провокация. Надеюсь, за товарищем… гм-м… Яковом… поскорее пришлют транспорт. И нам воевать проще будет, и Москве поспокойнее. Нет, ну вы дел натворили, мало никому не покажется, - покачал он головой. - Такого специально не придумать. Неудивительно, что немцы так разозлились. Ладно, пригласи, пожалуйста, остальных, тебе поближе будет.
        - Может, позовем зама моего, майора Базанова? - спросил я. - Думаю, ему тоже полезно поучаствовать.
        - Интересный у вас отряд, - улыбнулся Александр Николаевич. - Майор в замах у старлея ходит.
        Смотри-ка, помнит меня! Вот это память!
        - Так уже не старлей. Полковник. Приказ прислали.
        - Чудны дела твои… - только и смог произнести Сабуров. - Поздравляю… Это за что? За него? - кивнул он на дверь. Ну, все равно понятно о ком.
        - Нет, думаю, за Киев, - постарался я произнести как можно спокойнее.
        - А там что? - Он даже приподнялся немного. - В Киеве что натворили? Гиммлера взорвали, что ли? - кривовато улыбнулся Сабуров.
        - В общем-то да, - ответил я, глядя на то, как нижняя челюсть Александра Николаевича медленно ползет вниз. - В принципе, это уже не очень-то и тайна, но, наверное, распространяться не стоит. Пока… - добавил я.

* * *
        На саму Навлю пошел другой отряд. Можно сказать, отвлекающий. А я поехал к мосту через Неруссу. Это гораздо важнее. Потому что если на станции все взорвать и даже вывезти остатки рельсов, то движение восстановят максимум за сутки, а железнодорожный мост, даже через такую реку, - это уже дня три, а то и вся неделя. Почувствуйте разницу.
        Со мной было двадцать человек. Я, значит, двадцать первый. Неполный взвод, короче. Маловато для полковника, конечно. Ексель-моксель, да какой я полковник? Смех один, да и только. Мой потолок - вот такой взводный Ваня, да и то явно не передовик. Уж кто-кто, а я себе цену знаю. Да, приятно носить четыре шпалы вместо трех кубарей, но спросу же…
        Впрочем, сейчас я снова был старлеем. Вернее, пехотным обер-лейтенантом Клаусом Ротом. Прошу любить и жаловать. Шинелька на мне с правильными погонами, с одинокой четырехугольной звездочкой. Главное, не раздеваться, а то странным покажется, что на спине так до конца кровь и не отмыли, а аккурат между лопатками хоть и заштопанное, но отверстие. И вдобавок ко всему, совсем не по-уставному, распорота от низа и до самой дырочки. А то иначе не налезала. Шинелька досталась от другого офицера, но у того морда лица на фотографии на мою совсем не походила, да и кровью удостоверение полностью залито. Так что собрали с бору по сосенке, и получился вот такой почти бравый хлопец. Как у писателя Гоголя, нос от одного, уши от другого, вот вам и жених на загляденье.
        Ну и сопровождение у меня - один фельдфебель, пятеро рядовых и кучка полицаев. Эти почти все без документов, потому что зольдбухи большей частью попадаются порченые. Да и не так уж их и много, даже с дырками. Не набрали еще архива в отряде Сабурова. А мы - так и вовсе без ничего. Разве что от администрации Новгорода-Северского аусвайсы достались, да вот фельдфебель-водила со мной рядом.
        Эх, хоть бы вывезло… Мост охраняется как положено: пулеметные гнезда, две зенитные пушки с расчетами. Которые, как известно, могут стрелять не только вверх. Надежда на то, что наш пулеметчик дальний пост подавит через дырочку в тенте. Да, слишком много «если». А что делать?
        Грузовик выполз к ближнему от нас блокпосту и послушно остановился. Правильно встал, дальних немцев ничто пулеметчику не перекрывает. Потеряют, конечно, пару секунд, пока помощники будут тент в сторону сдвигать, но ведь и постовые не держат палец на спусковом крючке круглые сутки. На то и расчет. К тому же противник еще, можно сказать, непуганый. Нет того страха перед партизанами, что появится через несколько месяцев. А сейчас ребята чувствуют себя почти как на курорте: глубокий тыл, служба - не бей лежачего. Что ж не радоваться?
        Я неспешно вылез из кабины, почти одновременно с «ганомагом», вставшим чуть в стороне и сзади. Этим достанется ближний пост. А то как-то не хочется пробовать, как это, когда в тебя из пулемета с десяти метров лупят. Ну, с богом!
        Я подошел к постовому походкой тылового разгильдяя, неряшливо одетого: вон, шинельку нехотя на ходу застегиваю. Немец небрежно отдает честь.
        - Фельдфебель Майне, ваши документы.
        Включаю уже успешно примененного на Десне заику и протягиваю удостоверение.
        - Обе-е-ер-лейтена-а-а… Рот.
        Немец - фельдфебель лет тридцати пяти, лицо сухое, глаза злые. Видно, что парень всю жизнь в войсках и штатского придурка, не умеющего даже форму носить, презирает почти открыто.
        - Путевой лист, герр обер-лейтенант.
        Вот ведь гад какой, у него неприязнь ко мне сквозит даже в безразлично сказанной фразе.
        - Се-е-ейч-ч-ч… - Я так и не договариваю слово и лезу за пазуху. Пуговица от шинели отрывается и летит куда-то в сторону, сопровождаемая чуть насмешливым взглядом вояки. Пора.
        Вместо путевого листа я выхватываю парабеллум и дважды стреляю в грудь фельдфебелю, глядящему на меня с нескрываемым удивлением. В ту же секунду пулемет с «ганомага» начинает лупить по ближнему блокпосту, постовые с которого, вместо того чтобы бдеть на своих местах, начали подтягиваться на бесплатный концерт, где главным номером должен был выступить ныне покойный фельдфебель. Ну и я в качестве клоуна, как без этого. Жаль вас разочаровывать, ребята.
        Через секунду начинает работать пулемет в грузовике. От грохота закладывает уши. Я падаю на дорогу возле скребущего землю на последнем издыхании немца. Вовремя, потому что с той стороны тоже включилась тарахтелка. Хотя что-то вроде по темечку стукнуло. Потом, все потом! Блин, а там пулеметчик удачливее оказался, наш заглох. Или лента кончилась?
        К счастью, ребята с «ганомага» решили помочь и перенесли огонь на оказывающих сопротивление. Расстояние плевое, особенно для пулемета. Считай, что в упор лупят один по другому. Так что все быстро закончилось. Для всех. Но мы выиграли!
        Я вскочил на ноги и пошел добивать раненых. За мной подтянулись наши бойцы. А что, пленные нам не нужны. Нам и без этого добра хорошо. Ладно, мне не здесь надо находиться, а чуть ниже. С немцами есть кому и без меня разбираться.
        - Ильяз, долго еще? - крикнул я.
        - Товарищ командир, минутку, уже несу! - ответил весьма жизнерадостным воплем Ахметшин.
        Что-то он сегодня улыбчив больше обычного. Может, Параска уступила бравому лейтенанту? Не о том думаю! Вот это точно от нервов. Ну вот, а по голове вскользь заработал все же. Кровь тонюсенькой струйкой за ухом сочится. Какая еще перевязка, потом, все потом будет. Нам сейчас надо быстренько заложить заряды под опоры с обеих сторон и рвануть это счастье, пока на стрельбу не принесло любопытных. А то воевать нам не с руки: маловато и народу, и патронов.
        Ахметшин молодой, он на дальние опоры побежал, а я тут, по месту. Вот, проводочек потянуть, и все готово. Мастерство не пропьешь! Пока мой помощник там еще продолжает возиться, я уже и наверх лезу. А что, маскировать ничего не надо, рванули - и поехали.
        Ага, вот и лейтенант Рожков, приданный нам от сабуровцев. Надо узнать, во что нам обошелся бой.
        Ох, да что же это? Что ж так дышать?.. И кто меня в грудь… О-о-ох, до чего ж больно… И ноги не держат… Откуда же прилетело? Да уж, очень неприятно. Как в том анекдоте, где мужик долго плыл по озеру, а на самом берегу помер. Ой, хреново…
        Я добрел до грузовика и сполз на землю, привалившись спиной к колесу. Подбежал Рожков, еще кто-то, Ильяз из-за спин выглядывает.
        - Что смотришь? Взрывай быстрее… - Хотел прикрикнуть, а получилось прошептать только. Но Ахметшин понял, понесся исполнять.
        А меня уже начали ворочать, раздевать. Кто-то потрошит индпакет, второпях бинтуют. Вот тут меня и отрубило окончательно. Как раз одновременно со взрывом.
        Глава 14
        - Где я?
        Стоило открыть глаза, как перед моим взором оказалась вихрастая и конопатая голова какого-то пацана.
        - Известно где, - солидно ответил паренек. - В Красной Слободе.
        Я осмотрелся. Маленькая комнатка с беленым потолком. В красном углу стоят иконы, горит лампадка. За оконцем падает снег, слышен какой-то металлический стук.
        - А ты кто?
        - Я? Васька. Я партизан!
        - Точно?
        Попытался сесть, но голова закружилась, пришлось откинуться обратно на подушки. Потрогал за ухом - там мощно так было обмотано бинтом. Это же мне у моста прилетело. Точно… К тому же дышать тяжеловато, да и поворачиваться - тоже.
        - Я сабуровский! - с не меньшей гордостью произнес Васька. - Знаешь, как мы тут даем немцам прикурить?..
        - Вижу как… - Рядом с пацаном на табурете лежал букварь.
        - А, это… - Васька тяжело вздохнул. - Заставляют учиться. Александр Николаевич велел школы открыть в нашей деревне.
        - Чего же не на занятиях тогда? - Я глянул на часы с ходиками на стене. - Двенадцати еще нет.
        - Приглядывать за вами определили. - Васька насупился. - Все девки рвались сюда, ночевать были даже готовы. Параска и эта… вторая, красивая такая…
        - Анна?
        - Ага. - Парень рукавом рубахи вытер нос. - Но врач Иосиф Эмильевич их разогнал.
        Так. Значит, мой знакомец из НовгородаСеверского добрался до леса. Уже хорошо.
        - Долго я так лежу?
        - Считай, сутки. Ой, совсем заболтался. Мне же велели сказать, как вы очнетесь.
        Васька мигом убежал. Я же, переждав еще один приступ тошноты, все-таки встал, преодолевая боль в груди, надел чистую рубаху и выглаженные штаны, что лежали рядом с постелью, пригладил волосы. Побриться бы…
        На рукав гимнастерки кто-то уже прикрепил три желтые и красные полковничьи нашивки. Я задумался. Когда будут введены погоны? Кажется, в 43-м. Да, точно. Может быть, предложить Сталину пораньше поменять знаки различия? К идее назвать войну Великой Отечественной он отнесся положительно. Ага, размечтался. Тайный советник вождя, как же. Там без меня хватает.
        - Петр Николаевич, а кто разрешил вставать? - В комнату зашел хмурый Иосиф Эмильевич.
        Меня тут же уложили обратно, начали обследовать. Послушали грудь, посмотрели зрачки. С чистыми бинтами пришла раскрасневшаяся Параска. Под ее щебет врач принялся перевязывать мне голову. Только вот сначала пришлось отодрать старую повязку. Размачивали простой кипяченой водой. Да уж, перекись получше: пошипит, и засохшие бинты сами отваливаются.
        Из болтовни девушки я узнал, что в Красной Слободе открыт целый госпиталь, две хаты отведены под раненых. Их оказалось много, больше двадцати человек. Частью - партизаны из старичков, частью - новгород-северские, которых удалось забрать в брянский лес. Не хватает примерно всего. Лекарств, перевязки, даже карболки…
        - Петр Николаевич, дайте приказ Анне сообщить в центр наши нужды! А то она…
        Тут на меня полился поток жалоб. И от Иосифа, и от Параски. Вот вынь им и положь целую операционную с бестеневой лампой, рентгеновский аппарат, а еще…
        - Все, все, - взмолился я. - Хватит пока! Сделаю, что смогу. - Я начал опускать ноги на пол, собираясь встать, опять стрельнуло болью чуть левее грудины. Потянулся рукой, но сразу отдернул - болит, собака!
        - У вас контузия! - неожиданно суровым голосом сказал Иосиф Эмильевич. - И ребро треснуло, так что пока постельный режим. Вставать запрещаю! Покой и сон!
        - А в туалет?
        - Утка, - отрезал доктор и посмотрел на вспыхнувшие красным щеки Параски. - Да, девушка, а вы как думали, ходить тут и улыбаться всем? В медицине, дорогая моя, только халаты белые, а остальное грязное и дурно пахнет! Не справитесь, так лучше сразу скажите! Мне тут нужны те, кто работать будет, а не фифы всякие, которые начнут рассказывать, что они согласны делать!
        Наверное, плакать побежала. Нет, надо же: фифа. Сурово, конечно, но доктора я поправлять не стал - работа у него тяжкая, и лучше персонал на место сразу ставить, чтобы в ответственный момент не думать, кто и что согласен делать.
        Медицину в комнате сменил командный состав. Пришли Сабуров, Базанов и Яков. Принесли они три новости. И все хорошие.
        Первая была ожидаема. Под Москвой немцам нехило так вломили. Фашисты откатились даже дальше, чем я ожидал. Удалось взять Вязьму, шли бои за Ржев. И тут лучше всего проявил себя мой патрон - Кирпонос. Именно ему доверили направление главного удара. И даже отсутствие командарма Власова ничуть не помешало. Реабилитировался, значит, за Киев.
        - Срочно распространить новость по всему району, - велел я. - Пусть подпольщики развесят листовки везде, где только можно. Это поднимет дух населения.
        - Все ученики в школе пишут с утра, - улыбнулся наш комиссар. - Пыхтят, но стараются. Что вломили мы немцам как следует и скоро погоним их назад, в их логово.
        Насчет последнего были серьезные сомнения. Поди, нашептывает уже Тимошенко Сталину о летнем наступлении на Харьков и разгроме 6-й армии Паулюса. Мерецков сто процентов хочет окружить и уничтожить 18-ю армию Кюхлера. Ну а Конев нацелился на 9-ю армию Моделя. Единственное, где нам что-то светило, - это продолжать давление на группу армий «Центр». Жуков плюс Кирпонос - это сила.
        В южное направление я не верил - смотрел карты в штабе в Киеве. Опять погонят дивизии вперед без подготовки и получат удары во фланги - нате вам и Харьков, и Мясной Бор! Нет, не допущу! Надо лететь в Москву. Срочно. Сталин ко мне прислушается. Попробую ему объяснить, что в маневренной войне мы еще немцам не ровня. Не получится Сталину, так есть Кирпонос, ему точно продолблю. Хоть зернышко сомнения посеять, и то хлеб.
        Вторая новость прямо отвечала моему невысказанному желанию. К нам направляют из Москвы самолет. Летит лично Старинов, Центр требует обеспечить площадку для посадки, костры.
        - Будем прощаться скоро, - грустно вздохнул Яков. - Меня точно заберут отсюда.
        Ожидаемо. Так же как и то, что комиссаром объединенного отряда Москва назначила Сабурова. Он, собственно, и до начала войны служил по политической линии. Так что, как говорится, и карты в руки…
        Сам наш отряд объединили с подразделениями Сабурова, и теперь у нас снова ровно те самые две пехотные роты, что я создал в Новгороде-Северском. Майор с Александром Николаевичем - на роты, хозвзвод оставили за старшиной Закуской, саперами по-прежнему руководил Ильяз, а разведчиками - Быков и Махно.
        Единственное нововведение - в одной из хат на отшибе Красной Слободы появился завод по выплавке тола. На него поставили зама Сабурова - Ревву.
        - Взрывчатки нет, - развел руками Базанов. - На мост истратили последнее, теперь даже не знаем, что делать. Бойцы Реввы ищут снаряды, чтобы плавить тол, но дела пока идут плохо.
        - Москва обещала со Стариновым передать несколько ящиков… - Сабуров открыл планшетку, достал пачку документов. - И вот что кроме этого. Принято решение собрать партизанскую конференцию в столице. Будут Ковпак, Федоров, еще ряд товарищей из Белоруссии и Украины. От нас просят Соловьева. - Сабуров понимающе улыбнулся.
        - До конференции еще много чего сделать надо. - Я попытался повернуться, опять сморщился от боли.
        - Везучий ты, Петр Николаевич, - сказал Базанов. - Не иначе в рубашке родился. Пуля по касательной шла и в пуговицу ударила. Вот, держи, память будет. - Он полез в карман, достал расплющенную блямбу. - Если бы не она, кто знает, что было бы.
        Я повертел пуговицу в руке. Да уж, всякое на войне случается. Надо спрятать подальше и жене не показывать.

****
        - Аня, что с тобой? На тебе лица нет…
        Радистка и правда выглядела грустно. Заплаканные глаза, опухшее лицо.
        - Сегодня хоронили хороших ребят… И нехороших тоже. Никитин покончил с собой.
        - Как?!
        - Очень просто. Сунул ствол пистолета в рот - и все.
        Я вскочил с кровати. Меня немного повело, но штаны я схватить сумел. Только вот надеть их помешала Анна.
        - Тебе нельзя!
        - Можно!
        - Его уже закопали.
        - Базанов мне ни слова не сказал!
        - Он утром застрелился…
        Я сел на кровать, кинул штаны на пол. Накомандовал…
        - Говори. Ты же наверняка знаешь, что случилось! - Я схватил радистку за руку.
        - Его травили. Как пришли в Красную Слободу, - Анна тяжело вздохнула, - тут все партизаны, такие из себя боевые, в кубанках с красными звездами… Пацаны! Пару раз стрельнули в немца и вообразили себя героями.
        - А остальных? Кашин, новгородских трое, как их там? Гнатюк, Король, третий кто?
        - Терещенко. Этих, как ни странно, не трогали. Может, еще и из-за этого Афанасий…
        - Аня, о таких вещах надо сразу докладывать. Это не донос, а необходимость. Не обратили внимания, бойца потеряли…
        Мы помолчали.
        - Тебе радиограмма.
        Аня подала листок бумаги, на котором было всего несколько предложений. Жена сообщала, как она меня любит, ждет… А из головы не выходило самоубийство Афанасия. Пытался сосредоточиться на послании Веры, вчитывался, но все бесполезно.
        - Кто?
        - Что кто?
        - Кто конкретно занимался травлей?!
        - Я стучать не буду!
        - Все равно узнаю!
        - Вот и выясняй.

* * *
        На «бравых партизан» я натравил Сабурова. Вместе с Яковом. Те сразу провели политсобрания рот, подключили комсомол. Но толку от этого было мало. Один сказал, другой поддакнул, третий неудачно пошутил. Второго «полицая», Кашина, оказывается, тоже травили, но он больше ошивался на конюшне - вместе с Елисеем из ездовых. Ему досталось меньше.
        Опять погнали народ в наряды, усилили занятия по саперному делу, минированию. Стрелковую подготовку тоже никто не отменял. Патронов было мало, зато разного оружия - от немецких и советских винтовок до пулеметов - полно. Сборка, разборка, взаимозаменяемость номеров пулеметных команд. Даже миномет, что нашелся в «ганомаге», заставил изучать.
        Вот если бы эти бравые молодцы с красными лентами так же хорошо оружие осваивали, как языками трепали, цены бы им не было. А так… Ладно, выбирать не из кого, будем воевать с этими.

* * *
        А там подоспел Новый год. А вместе с ним и долгожданный самолет. Ждали мы его? Да не то что ждали - для нас он был всем! Во-первых, это какие-то неотложные для существования отряда вещи. И боеприпасы, и для медицины тоже. Даже обмундирование. Не хватало буквально всего.
        Половина бойцов была одета в дикую смесь из гражданской одежды и военной формы, причем не обязательно советской. Зато особым шиком было прицепить на головной убор красную ленту. Желательно на кубанку. Это сразу заносило владельца в ряды самых заслуженных партизан.
        Если не было кубанки, цепляли на что придется. Замечательно смотрелись эти знаки на немецких подшлемниках. Впрочем, у таких модников всегда был больший шанс попасть в рабство к Закуске. У старшины работа находилась для всех. Думаю, он без особых раздумий и полк озадачил бы, дай ему такую возможность.
        На праздник наши постарались. Женская часть коллектива при участии добровольных помощников, готовых оказать им любое содействие, нарядили отдельно стоящую елку. В ход пошли все блестящие и цветные предметы, до которых дотянулись их неразборчивые лапки. Даже звезду какой-то жестянщик-любитель сварганил. Кривовато слегка, но на это мало кто обращал внимание. Людям хотелось праздника, и они его получили.
        Все, кто хоть как-то мог передвигаться, собрались у елки в три часа дня. Во-первых, было еще светло. А во-вторых, не было темно. А зажигать фонарики и прочие бенгальские огни я бы не разрешил, даже имейся они у нас.
        Дедом Морозом стал, конечно же, Паничев. Дороднее его в нашем отряде никого не было. Поэтому роль досталась ему. Снегурочкой назначили Параску. Коса у нее была своя, так что даже особо наряжать не пришлось. Вот с бородой для Деда Мороза чуть было не пролетели, вату «на детские забавы» главврач долго давать не хотел, в итоге согласился, чуть не под расписку потребовав вернуть перевязочный материал без потерь. Это мне потом Яков рассказал. Хотя я, если честно, доктора поддерживал: у него и этой ваты, выглядящей так, будто ее надергали из старых матрацев, было совсем чуток.
        Началось празднование с того, что к людям вышел Сабуров. Его-то все знали, так что народ притих в ожидании, что начальство скажет. Но Александр Николаевич долго рассказывать о международном положении не стал, а только позвал Деда Мороза со Снегурочкой. Единственным отличием от обычной одежды была обтянутая красной материей шапка и окладистая ватная борода. Впрочем, никого это не волновало, все дружно зааплодировали. Паничев вместо новогоднего поздравления достал листик, на котором была записана вчерашняя сводка Совинформбюро, и начал зачитывать сообщения о геройских подвигах на фронте и в тылу, да сколько километров нашей территории удалось отвоевать у фашистов.
        Торжественность момента сбил ветер, сорвавший дед-морозову бороду и потащивший ее по сугробам. Охнув, за ней бросилась Параска, боявшаяся доктора Иосифа Эмильевича до мокрых штанов. Драгоценный перевязочный материал, будто насмехаясь над ней, подпускал санитарку на расстояние шага, а потом ветер снова поднимал злосчастную бороду вверх и тащил ее по снегу. Так бы Параска и бегала, если бы на помощь не пришел восьмилетний партизан Васька, совершивший глубокий фланговый охват беглянки и прижавший предмет снегуркиного интереса к земле.
        Дед Мороз дочитал последние новости уже в обычном виде, и начались народные гуляния. Гармонист хоть и знал уверенно, наверное, только две песни - частушки и «Ти ж мене підманула», это не мешало приспосабливать их под любые слова. И это тоже никого не смущало. Веселились все от души, будто и не было войны, а праздничное меню отличалось от обычного только тем, что в кулеш добавили, мелко порубив, нескольких зайцев, пойманных в силки.
        А про командира, лежавшего на больничной койке и тихо постанывающего при любом движении, никто и не подумал. Это я так грустил, жалея себя. Но действительность показала, что про меня помнят очень многие. Сначала ко мне ворвался Иосиф Эмильевич и попытался сделать из меня антисемита путем потрясания той самой бородой и обвинениями именно в мой адрес, будто это я направил струю ветра на Паничева в попытках довести главврача до сердечного приступа.
        Потом просочилась заплаканная Параска со своей версией событий. К счастью, это как раз доктор, а не я, в данной истории пытался сжить ее с белого света. Наверное, он вату за ниточку и таскал. Хорошо, что вскоре явился Ильяз, про бороду не сказавший ничего, а только потащивший санитарку куда-то прочь, наверное, утешать. Мысленно пожелав ему успехов в личной жизни, я аккуратно начал разворачиваться на другой бок, но тут пришел Сабуров. С Базановым. И Яковом. Эти тоже про диверсию с ватой не сказали ничего, а только начали в сто первый раз обсуждать ожидающийся сегодняшней ночью самолет.
        А что там обсуждать? Вот прилетит, выгрузим, тогда и начнем думать, что кому и сколько раз. Место обговорено, поле подготовлено. За работу, товарищи. А я, извините, тут немного полежу, путем постельного режима укреплю здоровье.
        На самом деле я с этим аэропланом всю душу извел. Как же некстати прилетела проклятая пуля! Сам же и виноват: не добил я того поганца-фельдфебеля на мосту, вот он и потратил последний в своей жизни выстрел на меня. А ведь я ему дважды в грудь саданул, а потом - в голову! Или это я только собирался? Точно, как сейчас вижу: я иду вперед, останавливаюсь возле лежащего охранника, и… начал стрелять пулемет, я упал, причем рядом с немцем… встал… и пошел дальше… Никто фашиста штыком не приголубил, мучения не прекратил. Вот он обиделся и подстрелил меня. Стареем, Петр Николаевич, хватку теряем…
        Соратники, глядя на мою задумчивость, видимо, решили, что командирское благословение получено, потихонечку встали и пошли переживать без меня. А как же: утрамбовано ли поле, хватит ли его длины, чтобы самолет сел, хорошо ли будут гореть костры-ориентиры, увидит ли наш летчик, куда ему садиться, не помешает ли облачность, не заявятся ли немцы? Вопросы, вопросы, а ответов на них пока нет. И я тут лежу с треснувшим ребром и почти дыркой в голове! Эх, мне бы самому туда! Вот чувствую, что без меня накосячат!
        Впрочем, долго переживать не пришлось. Совсем под вечер опять заявились раскрасневшиеся Параска, Анна, несколько партизан, прямо скажем, навеселе. Вместе с гармонистом.
        - Смотри, что мы нашли! - Радистка кивнула Ильязу, тот достал из-за спины… гитару!
        - Смуглянку! - тут же заверещала Параска. Партизаны ее дружно поддержали.
        - Да тут у нас теперь целый оркестр! - Я посмотрел на гармониста с залихватским чубом. - Звать тебя как?
        - Егор.
        - Ну что же, Егор… - Я аккуратно, стараясь не охать, сел на кровати, подвинул ноги поближе к гудящей печке. - Подыграй, как сможешь. Мелодия простая. Это Алексей Сурков стихи написал.
        Перед глазами промелькнули наши посиделки тюремной самодеятельности. Похожая печка, снег за окном…
        Бьется в тесной печурке огонь,
        На поленьях смола, как слеза,
        И поет мне в землянке гармонь
        Про улыбку твою и глаза…
        Я подмигнул ошарашенной Анне, продолжил:
        Про тебя мне шептали кусты
        В белоснежных полях под Сельцой.
        Я хочу, чтобы слышала ты,
        Как тоскует мой голос живой.
        Москву пришлось заменить на брянский городок, но так даже получилось лучше.
        Ты сейчас далеко-далеко.
        Между нами снега и снега.
        До тебя мне дойти нелегко,
        А до смерти - четыре шага…
        Подействовало! Да еще как… Глаза девушек увлажнились, лица парней нахмурились. Четыре шага до смерти тут, считай, везде.
        Допевал я уже под рулады гармониста. Егор быстро понял нехитрые аккорды, подстроился.
        - Еще!
        - На бис!
        Стоило закончить, и партизаны тут же загалдели, в хату начали заглядывать новые бойцы. Новогодний вечер обещал стать жарким. Но тут пришел главный врач. Палата опустела вмиг, он даже не успел спросить, что здесь творится. Только оставленная второпях гитара жалобно дзынькнула первой струной.
        - Как дети, честное слово! - начал отчитывать меня Иосиф Эмильевич. Понятное дело, я же убежать не могу. - Сказано же: постельный режим и покой, а не концерты устраивать! Песня хорошая, не спорю, но надо думать и об отдаленных последствиях. А то потом будете ходить и просить: ой, доктор дорогой, дайте порошочек, голова болит и кружится… - Последние слова он проговорил, явно кривляясь. - А я предупреждаю всех, что в случае нарушения режима ответственности не несу! Санитарка! - крикнул он куда-то в коридор. - Полы здесь протереть! У нас больница, а не хлев!

* * *
        Все-таки болезнь - дело такое, сильно ослабляющее. Хотел дождаться, когда наши придут с новостями про самолет, и не выдержал, уснул. Мне даже приснился сон, в котором я в гостинице «Москва», в том самом номере с роялем, где в последний раз останавливались с Кирпоносом. И будто лежу я в роскошной пятиспальной постели, но никак не могу из нее выбраться, хотя и очень хочу, потому что в соседней комнате рычит немецкий танк. И тут я проснулся.
        Немецкий танк оказался вполне себе нашим советским мужиком, который выводил рулады высокохудожественного храпа. Почему я его определил как нашего? Так все просто: он начал поворачиваться, видать, что-то заболело, и он четко и ясно произнес название ноты «ля». Фашисты так не скажут, ответственно говорю.
        На улице еще темно было, а мне хотелось досмотреть сон про гостиницу. Может, там и жена будет. Но новоявленный сосед все никак не унимался и храпел так, что я начал опасаться за целостность стекол.
        - Эй, слышишь! - позвал я его. Одна надежда, что он проснется, а я успею заснуть раньше, чем он начнет храпеть.
        - Чего надо? - заворочался мужик. Говорит в нос, видать, из-за этого и храпит.
        - Спишь, - говорю, - очень громко. Не по-партизански это, у нас шуметь нельзя.
        - А ты кто такой? - спрашивает он. И так по-командирски говорит, сразу видно, привык.
        - Я тут командиром отряда, - отвечаю. - А вот ты кто, я не знаю. Представься.
        - Богатым буду, Петр Николаевич, - говорит мужик. - Знакомы вроде, встречались. Старинов я, Илья Григорьевич.
        - Извините, товарищ полковник, не признал, темно тут…
        Вот же невдобняк получился, на самого Старинова голос повысил. Хотя в больнице вроде, как и в бане, генералов не видно, а все же.
        - Так в одном звании, что каяться, - ответил Илья Григорьевич.
        - А как вы… здесь? - только дошло до меня. - Самолет? Что случилось?
        - Не знаю даже, - ответил Старинов. - Обстреляли нас немного, но вроде прошло без особых осложнений. А тут уже на самом подлете что-то стряслось, мне крикнули, чтобы прыгал. Приземлился неудачно немного, на дерево, побило сильно. Меня сюда вот, что дальше было, не знаю. А ты чего здесь прохлаждаешься?
        - Да вот, немец в пуговицу попал, ребро треснуло. И по голове прилетело.
        Мы поговорили еще немного, и Илья Григорьевич уснул. А у меня, как назло, ни в одном глазу. Желание спать пропало напрочь. Так и лежал, пока не пришел Сабуров.
        Новости оказались хреновые. Самолет разбился километрах в пяти от нас. Чащоба, ни на каком транспорте не добраться. Летчик - насмерть. Груз придется тащить на себе.
        Настроение упало ниже некуда. Вот и дождались транспорта и помощи. Теперь еще и Старинов с нами застрял. Замначштаба инженерных войск всей Красной Армии лежит в партизанском госпитале со сломанным носом (который, впрочем, главврач уже вправил). Нехилый у нас отряд: сын вождя, главный диверсант и я, перешагнувший три ступеньки в званиях, в придачу.
        - Но это еще не все плохие новости, - добавил после самолетной эпопеи Александр Николаевич.
        - Что? Не тяни, выкладывай, - нетерпеливо подогнал его я. Уж лучше узнать все сразу.
        - Да вот, читай сам, - подал он мне сложенный вчетверо листок.
        Глава 15
        - Финские егеря? В Трубчевске?
        - Почти целый полк, - кивнул Сабуров.
        Я выматерился про себя.
        - Но надо уточнить. Сведения предварительные, неточные.
        Пришлось вызывать нашу разведку с подпольем. Махно и Енота. С последним пришел Быков. Синева на лице у него уже спала, двигался он более-менее.
        - Как сам? - поинтересовался я у Андрея. - Поправляешься?
        - Полегчало, - улыбнулся разведчик. - В рейд пока не пойду, но к работе готов.
        - Вот что, голуби сизокрылые, - я тяжело вздохнул. - Надо кого-то в Трубчевск послать. Похоже, на нас открыли сезон охоты. Собственно, его и не закрывали…
        Бумажка от Сабурова пошла по рукам, партизаны нахмурились.
        - Везде стоят скрытые секреты, усиленные посты немцев… - Махно развел руками. - Документы проверяют дай бог… Чуть ли не на зуб.
        Я увидел, что Старинов открыл глаза и внимательно прислушивается к разговору.
        - Мы не можем воевать с целым полком финнов с закрытыми глазами. Нужно провести разведку. Сколько уже прибыло, сколько еще прибудет солдат. Имеется ли техника, пушки или минометы… - Я пожал плечами. - Надо что-то придумать.
        - Есть одна идейка. - Быков присел ко мне на кровать. - Только, товарищ полковник, вы не вскидывайтесь сразу.
        - Какая идейка?
        Такой заход мне не понравился. Когда с такими дальними подкатами подъезжают, хорошего не жди.
        - Послать, к примеру, Ваську.
        - Какого еще Ваську?
        - Пацана. Который сиделкой при вас был. Очень ответственный паренек.
        - Вы с ума сошли?
        - Он местный, все дороги знает, - размахивая руками, начал объяснять Андрей. - Азам разведывательной работы я его подучу. На ребенка никто не подумает - легко пройдет туда и обратно.
        - А если поймают?! - Я тоже сел на кровати, тут же охнув. - Забыл, как побывал в подвалах гестапо?
        - Може, Параску послати? - вклинился Енот. - Розумна дівчина, все зробе як треба.
        - Это еще хуже.
        Мы заспорили, в разговор включился Старинов:
        - Товарищи, разведку надо провести не только на Трубчевск. Ваське вашему придется идти еще в Локоть и Севск. Или кого вы там пошлете.
        Вот тут-то мы и выпали в осадок.
        - Извините, что сразу не сказал. Приглядывался… - Илья Григорьевич потер грудь. - По нашей информации в Локте офицеры-эмигранты во главе с каким-то Воскобойниковым организуют национал-социалистическую партию всея Руси. Ядро этого движения составляют царские офицеры, курируют их аж из самого Берлина. К Воскобойникову приставлен штандартенфюрер СД Лахте.
        Старинов морщась встал, покопался в своих вещах. Протянул нам две листовки. Это были «Манифест» и «Декларация», выпущенные данной партией.
        Быстро проглядываем оба документа. Там какая-то странная мешанина. «Жиды-политруки» - это ладно, привычно. «Единая неделимая Русь» - пусть, пустословие. Тем более немцы первым делом провели границу между Украиной и Белоруссией. Как же без «долой большевиков» и «священная частная собственность». Почему-то в манифест попали «права трудящихся».
        - Если вы все знаете, - удивился я, - зачем рисковать Васькой и посылать его на разведку так далеко?
        - Знаем, да не все. - Старинов покачал головой. - Сколько человек удалось собрать Воскобойникову, какова там охрана… Центр поставил первоочередной задачей уничтожить эту партию. Чтобы у коллаборационистов был яркий урок перед глазами. Я дам контакты подпольщиков в Локте и Севске. Они собирают сведения о Воскобойникове.
        Тут-то мы все и задумались. Вот же задачи ставит нам Москва… Потом позвали Ваську. У того, конечно, сразу загорелись глаза. Такое большое Дело!
        - Ты не вздумай играть в партизана! - наставлял паренька Махно. - Твой номер третий. Ты сирота, понял? Мамка, папка погибли, ходишь по деревням, побираешься. Тебе холодно и голодно. Мы дадим специальную сумку побирушки с двойным дном. Туда положишь шифровки, что передадут подпольщики…
        Разведчики и Старинов еще долго инструктировали Ваську. А мы с Сабуровым вышли на свежий воздух.
        - Тебе, Петр Николаевич, уже можно? Или врачи будут ругаться? - поинтересовался политрук.
        - Чего бока отлеживать? Надо двигаться.
        Мы пошли инспектировать лагерь. Хат в Красной Слободе не хватало, поэтому партизаны нарыли землянок. Я проверил, чтобы дымоходы были замаскированы хвоей.
        Из соседнего дома выходит пожилой мужчина в полушубке с ведром в руках. Мне он незнаком, это человек Сабурова. Явно отрядный повар. Равнодушно козырнув нам, он набирает воду из колодца, наливает большие котелки и вешает их над огнем. Ставит рядом мешок с крупой. Ясно, готовится каша.
        - У нас совсем мало воды, - жалуется повар. - Все вычерпали. Продуктов тоже мало осталось… Как прокормить эту прорву народа? Опять же, самолет не прилетел. Обещали доставить масла, сахара!
        Мы молчим, повар еще больше возмущается:
        - Да у нас все так. Без внимания и разума, на одной сопле построено.
        - Разговорчики, Шевчук!
        Сабуров не выдерживает, долго отчитывает хмурого повара. Да… Настроения в отряде… хм… разные. Мы идем дальше, проверяем оружейку. «Мосинок», маузеров много, пулеметов тоже хватает. А вот с патронами, гранатами просто беда. На один бой. Мин для немецкого миномета - две штуки. Я пригляделся к маркировке. Обе дымовые. Да… так навоюем.
        Потом идем в кладовую. Хороший командир должен знать, чем питаются его солдаты. Тут тоже все грустно. Нет, голод еще не стоит на пороге - есть мясные туши на леднике, мешки с крупами. Но на отряд в сто с лишним человек этого мало. Вот чего много, так это сухопая. Что нашего, что немецкого. Нахватали во время рейда.
        Открываю коробку с нашим. Банка свиной тушенки, два концентрата - суп-пюре гороховый и пшенка. Последняя в виде большой квадратной прессованной таблетки. Помнится, когда не было возможность развести костер, мы ее так грызли. И ничего, вкусно. Что еще? Галеты «Военный поход» по 300 граммов, пачка грузинского чая. Соль. Сахара не было. Судя по надорванным коробкам, тут кто-то похозяйничал.
        Я покачал головой, но скандала поднимать не стал. Ну а вдруг это Васька? Парню в разведку идти, а его за сахар начнут спрашивать. Хотя, судя по упитанной морде повара, сладенькое мог и он вполне распотрошить. Сколько мы от этих чмошников в войну настрадались… Ладно бы только воровали и набивали пузо. Так нет. Как везут продукты, обязательно под артобстрел попадут. Хана полевой кухне - идите, саперы, налаживайте снова. И да, завтрака не будет. Обеда тоже. То мыши у них погрызут, то усушка-утруска. Как без нее. Я тяжело вздохнул.
        Сабуров неправильно понял мой вздох, произнес:
        - Водку и самогон я отобрал еще в первый день. Храню у себя под замком.
        - Это очень верно, - покивал я, вскрывая немецкий сухпай.
        Ну-ка… Что у нас тут? Ого, специальный рацион! Четыре банки консервированной колбасы, сыр в алюминиевых тюбиках «Тильзитер». Пять пакетов соевого мяса, четыре шоколадки. И все на месте!
        - Повар при мне пересчитал содержимое всех немецких сухпаев. - Сабуров взял в руку упаковку «сухого лимонада». - Внес в опись.

* * *
        Пошел в разведку не один Васька, конечно. Сам бы он до следующего Нового года ходил. К тому же знакомый мне юный партизан оказался тем еще засранцем: он пытался пронести с собой сломанный парабеллум с погнутым стволом. Бывшее оружие нашли у него случайно, когда Махно взял в руки старенький сидор, чтобы помочь надеть. Горе-разведчик объяснил, что сейчас война, кругом враги, без пистолета никак. То, что у него нет патронов и стрелять из его пукалки не получится, Василия волновало мало. Наверное, он думал, что это не обязательно.
        - Пятьдесят нарядов вне очереди и обучение стрелковому делу после возвращения, - огласил я приговор.
        - Дяденька командир, Петр Николаевич, за что? - начал канючить нарушитель дисциплины. Даже слезы попытался выдавить, но только размазал грязь на лице. - Да я ж пока эти наряды отработаю, война кончится.
        - Добавить еще? - влез Махно. - Так это запросто. За нарушение дисциплины получил.
        - А стрелять из чего учить будете? - внезапно поинтересовался Васька.
        - Из пальца, - хмыкнул Вова. - Иди уже.
        Глядя на уходящего мальчишку, я почувствовал неслабое головокружение. Да уж, рановато я вылез. Надо возвращаться в палату, пока главврач не начал ронять мой авторитет перед подчиненными.
        Старинов из-за дефицита места так и остался со мной. Вроде как сломанный нос и синяки - не повод лежать в больнице, но я сам попросил его быть моим соседом. Не к Сабурову же на постой определять, их и так пятеро в комнатке, развернуться некуда. Тем более что после восстановления дыхания через нос храпеть Илья Григорьевич перестал.
        Вечером он мне рассказал, чем занимался после Киева. Оказалось, что не скучал сам и другим не давал. В Харькове они повеселились если и меньше, чем мы в столице, то совсем ненамного. Видать, киевский опыт ничего немцам в смысле полезности не дал. Походили, пообследовали здания, а затем начали заседать в них и переживать за временно оккупированные территории. Недолго, правда, потому что рванули их точно так же. Пришлось только заложить фальшивые мины для немецких саперов.
        Говорят, молодые британские офицеры на каждой гулянке обязательно провозглашают тост за войну, где можно сделать карьеру и занять место погибшего или раненого начальника. После стариновских похождений выжившие немецкие офицеры должны были каждый день выпивать за Илью Григорьевича. Он им дал очень много возможностей для роста по службе. Особенно повезло 68-й пехотной дивизии. Там весь штаб взлетел в небеса одним махом. Хотя что это я говорю? В ад провалился, конечно же. Во главе с командиром дивизии.
        Но больше всего мне понравился рассказ про то, с чего все начиналось. Оказывается, диверсантские войска придумал вовсе не Илья Григорьевич, а его учитель. Старинов долго мялся, фамилию не называл, говорил лишь, что тот был начальником кафедры в академии Фрунзе. Разок только обмолвился, что звали его Михаилом Степановичем. Видать, мужик этот попал под горячую руку, так что теперь все делают вид, что такого никогда и не существовало. Обычное дело. Как после войны отовсюду стерли имя Власова. Так и получалось, что это был командарм без фамилии. Интересно, как там сейчас Андрей Андреевич? Ходит уже? Или до сих пор валяется на койке враскоряку? Пусть лежит, лечится. Потом, смотришь, в академию какую будет ходить с палочкой, делиться опытом, как он бил немцев под Киевом. И только я буду знать, какой тварью он мог стать.
        Мне академии эти побоку, я в генералы не мечу, в гробу я видал такое счастье. Самому смешно, как представлю. А вот на курсах у Старинова я бы поучился. Хотя он говорит, что мне там преподавать надо.

* * *
        Васька вернулся из Трубчевска через четыре дня. Казалось, он за это время исхудал до костей. Так что перво-наперво мы посадили его и накормили. Вернее, Шевчук кормил. Ворчал, как обычно, вот чисто бабка старая. Готовит хорошо, никаких претензий. Но послушаешь - все молоко в округе киснет, так кисло ему.
        Юный разведчик наелся и начал клевать носом: разморило. Чуть в миску не упал. Но Вова Махно никакой жалости не знал и нежный детский организм растолкал.
        - Вася, потом спать будешь, после войны, - пихнул он пацана под ребра. - Давай, докладывай, что там и где.
        - А чего рассказывать… - Васька зевнул так широко, что я испугался, не вывихнул ли он челюсть. - Нету там никаких фиников в Трубчевске. Были и сплыли.
        - Куда девался целый полк егерей? - удивился я. - Это ж не взвод и не рота.
        - Скажете тоже: полк, - пренебрежительно махнул рукой пацан. - Слышь, Шевчук, а налей чайку, будь другом.
        К моему удивлению, повар не сказал ни слова, а принес здоровенную кружку варева, которое у нас называли чаем. Главным его достоинством было то, что он горячий.
        - Вася, ты мое терпение не испытывай, - сказал Вова так ласково, что даже мне стало немного не по себе.
        - Было их там две роты, и то неполные, - шумно отхлебнув из кружки, сказал разведчик. - Это сведения проверенные. Не то сто шестьдесят два человека, не то сто шестьдесят три. А пошли они все на Новгород-Северский. Искать там следы Якова Иосифовича, - показал он в угол, где тихо сидел сам Джугашвили.
        Нет, ну как так? Зла не хватает! Всем, кто знал, настрого приказал даже отчества Якова не произносить. А лучше и вовсе не упоминать. А тут десятилетний пацан совершенно спокойно говорит о нашей главной тайне!
        - Ой, дядечка командир, та вы не переживайте, никто мне не сказал! - заверил меня Васька, увидев борьбу чувств на моем лице. - Товарищ Джугашвили сам мне представился: я у него просто спросил, не сын ли он Иосифа Виссарионовича, очень уж он похож на портрет из учебника.
        - Ты от темы не уходи. Что про финнов? - прервал я грубое нарушение режима секретности. Ох, надо отправлять отсюда Якова, а то гадалок не потребуется, чтобы сказать: будет нам от него беда.
        - Так я ж и говорю, после Новгорода-Северского они собирались под Ленинград. Очень недовольны были, что их сюда прислали.
        - Откуда такие подробные сведения? - спросил Махно.
        - Так от деда Коли, сторожа, - объяснил Васька, допив чай и поставив на стол перевернутую кружку. - Он раньше жил в Карелии, у него жена была из местных. Он и язык знает, только не признается. А как жена умерла, он сюда к своим переехал.
        - А ты его откуда знаешь? - не унимался Вова.
        - Так троюродный брат мужа двоюродной сестры бабки Вари моей. Близкая родня, - ответил разведчик. - Я к нему сразу и отправился. Он один живет, обрадовался, что я в гости зашел.
        Ладно, по поводу егерей можно не беспокоиться. Жаль, что из-за них откладывается налет на шталаг возле Новгорода-Северского, который я хотел организовать. Понятно, что людей нечем кормить, да и размещать тоже негде, но обошлись бы как-нибудь. Зато сколько новых бойцов!
        А искать Якова в тех развалинах, что немцы сами и устроили, можно года до шестидесятого. Особенно, если награду назначат. Им каждый день по три полуразложившихся трупа мужского пола доставлять будут. И божиться, что как раз вот этот и есть искомый организм. Особых примет у Джугашвили нет, так что на месте начальства егерей я бы недельку там покрутился, изображая бурную деятельность, а потом предоставил бы что-нибудь такое, слабо поддающееся проверке.
        Будем ждать теперь новостей из Локтя. Что это хоть за гаврики там завелись? После войны я в этих краях не бывал, так что и вспомнить нечего. А в газетах про таких деятелей если и писали, то только после того, как поймают и осудят, да и то так перевернут, что никто ничего не поймет. Что за царские офицеры? Откуда их набрали? Какой такой штандартенфюрер? Надо разобраться. Потому что пока все известия до Москвы дошли, собачка могла подрасти. Вон, далеко ходить не надо - целый полк финских егерей превратился на поверку меньше чем в батальон.

* * *
        Миша Коваленко, худощавый пацаненок на вид лет восьми, таким мелким он был, оказался просто прирожденным разведчиком. На самом деле ему было десять, но сути это не меняет. Не каждый взрослый до такого дошел бы. Сами подумайте: в Локте он тщательно проверил три адреса, которые у него были, и вычислил, что в двух случаях подпольщиков там арестовали. Пока выяснял, он додумался узнать, где живут обер-бургомистр Воскобойник (до Москвы фамилия не совсем верно дошла) и его заместитель Каминский. И где находится новоявленная локотская милиция, он тоже узнал. И сведения от подпольщиков притащил. Да такого парня наградить чем-нибудь надо! Прямо пионер-герой! Хотя нет, лучше мы его на местном уровне отметим. Кубанкой с красной лентой. Или шоколадкой. А то в пионерыгерои только посмертно записывают. Пусть живет Мишка и здравствует.
        Короче, никаких царских офицеров в Локте не наблюдалось. Обе руководящие гниды были местными предателями. Воскобойник - инженер, а Каминский - технолог со спиртзавода. Причем заместитель приехал только в сороковом году, а до этого сто раз сидел за политику. Ну понятно, секретный сотрудник, незримый помощник. Только таких могут по пятьдесят восьмой пять раз за год арестовать. Организовали они ни много ни мало целую республику. Локотскую. Партия у этих государственных деятелей называлась Народная социалистическая партия «Витязь». Наверное, до всемирной еще величие не доросло. Но уже обещали всем по десять гектаров земли и два месяца отпуска. Вооруженные силы тоже имеются. Называются «милиция» и составляют, по заявлениям обер-бургомистра, аж две сотни бойцов.
        Мишка двух сотен не видел, но всякого полупьяного быдла в белых повязках было предостаточно. Соваться в такой гадюшник смысла я не видел. Или вытащить куда-нибудь большую часть «милиционеров» и тогда налететь на Локоть, или выманить обер-бургомистра и там порешить.
        Мы сидели и думали часа два, по-всякому переворачивая нарисованную детской рукой схему. Сам Локоть был малюсеньким поселком - две улицы вдоль и три поперек. До войны там жило тысяч шесть населения, а сейчас и того меньше. Было бы у нас хотя бы пара боеспособных рот и получше с боеприпасами, поехали бы и упокоили всех локотских державников вместе с их вооруженными силами. А так - имеем чуть меньше, чем хотелось.
        - Не вижу другого способа, только нахрапом, - тяжело вздохнув, подытожил Сабуров. - Эти твари сейчас активно ищут контактов с немцами, чтобы те их признали и дали добро на эту их республику. Поедем просто в гости к этим спиртозаводчикам и грохнем их. А потом, я думаю, в возникшей неразберихе никто нас не догонит.
        - Тут не надеяться надо, а правильный заслон на отходе организовать. Пока они будут рядиться, как засаду преодолеть, мы уедем оттуда, а без главарей это стадо быстро рассосется, - добавил я. Как же, ведь главным немцем опять мне быть, больше некому.
        - А я бы не горячился, - подал голос молчавший до этого момента Старинов. - Давайте свяжемся со старшими товарищами. Думаю, под такую операцию они нам дадут контакты других партизанских отрядов. Все понимают, что через пару-тройку месяцев вся эта банда начнет участвовать в карательных походах против таких, как мы. Под такое немцы не по десять, а по двадцать гектаров пообещают.

* * *
        Откуда взяли этот «хорьх», я не знаю. Не спросил сначала, а потом не до того было. Машина нам досталась, мягко говоря, сильно пользованная. Нет, до состояния «убитая» ей ездить еще долго, но уже чувствуется, что гоняли ее и в хвост и в гриву. Короче, если вы эту марку автомобилей знаете только по тем блестящим и расфуфыренным машинкам, на которых так любили рассекать все мало-мальски значимые начальники после Победы, то забудьте. То, на чем я сейчас подъезжал к Локтю, было совсем другим.
        И мундирчик мой заштопали так, что и не подкопаешься. Аж самому противно стало, как в зеркало глянул. Немчура натуральная, хоть детей пугай. А сопровождал меня аж целый эсэсовский унтерштурмфюрер. Лейтенант, если на человеческий переводить. Я бы и сам в эту форму влез, но она на меня великовата оказалась. А на Сабурова - в самый раз. Я уже говорил, что у Александра Николаевича иногда выражение лица такое, будто он в рожу собеседнику дать собирается. Вот прямо сейчас. Зверь, короче, получился.
        Да, не дело это, чтобы командование дружно участвовало в такой операции чуть не поголовно. Но у нас же партизанщина. И мы никому не скажем. Вот прибьем сейчас немецких жополизов и сразу перестанем. Вот увидите. Возражений против моего участия было достаточно, но я, выслушав всех, напомнил, что немецкий в отряде знает только один человек. И он должен возглавить налет. А Сабуров - единственный, кто имеет хотя бы условно арийскую внешность. Остальным с полтавскими и рязанскими мордами лица можно хоть по три мундира напялить, все равно никто не поверит.
        На въезде в городок стоял пост. Так мы и не прятались особо. Рожу кирпичом - и вперед. Нет, мы обозначили притормаживание, но постовые, только глянув на эсэсовскую форму, тут же взяли под козырек. Но мы, проехав их, остановились сами. Опустив стекло, я поманил одного из милиционеров пальцем и спросил:
        - Бургомистр Фоскопойнихх?
        - Щаз, герр офицер, покажу! - кланяясь, ответил холуй и припустил по улице впереди, показывая дорогу. Мы тронулись за ним, а за нами профырчал «ганомаг».
        Ждет Воскобойник, куда же он денется. Ведь буквально вчера ему депешу принес самый натуральный полицай. Что же мы, совсем некультурные? Предупредили, что приедет сегодня офицер для решения вопросов, просьба быть на месте начальнику с заместителем. Мы и прибыли.
        А неплохой домишко отхватил себе обер-бургомистр. Высокий, с большими окнами, крыша железом крыта. Правильно, будущий вождь не должен в чем-либо испытывать нужды. Собаки не было. То ли Воскобойник псину не любил, то ли взял немецкую моду выводить напрочь все тявкающее во дворе.
        Хозяин встретил нас на пороге. Гладко зачесанные назад волосы, усики, бородка клинышком. Симпатичный даже в чем-то. Одет был в темно-синий костюм, двубортный, но при этом в сапогах. Хрен его знает, что у них тут за мода?
        Воскобойник пригласил нас в, как он сказал, кабинет. Мы присели за стол, присмотрелись друг к другу. По-немецки бургомистр говорил с жестоким акцентом, но грамотно. Так что Сабуров только буркнул что-то недовольно, не пытаясь даже изобразить знание языка.
        - Камински? - спросил я.
        Надо валить обоих засранцев, потом шанса может и не быть.
        - А, Бронислав Владиславович сейчас подойдет, он здесь, - ответил обер-бургомистр и вдруг, присмотревшись к Сабурову, спокойно сказал: - А вы ведь не немцы. Вон, на эсэсовском мундире солдатская пуговица на погон пришита. Хальт! - зачем-то добавил он по-немецки и рванул из кармана вальтер.
        Но Сабуров был начеку. Перевернул на Воскобойника стол, выбил ногой пистолет. Тот попытался ударить моего спутника, но Александр Николаевич дважды выстрелил. Лицо обер-бургомистра приобрело немного удивленное выражение, он попытался шагнуть вперед, но запутался в ногах и, захрипев, упал. Мне с моим треснувшим ребром и постоянным легким головокружением оставалось только наблюдать, я бы от такой битвы точно лег бы уже без постороннего вмешательства.
        Где-то в доме зазвенели разбитые стекла, и мы бросились на звук. Нельзя было дать уйти Каминскому, а то из Локтя мы не выберемся. Дверь, наверное, в спальню, была открыта, и мы сразу увидели распахнутое настежь окно. Я подбежал и посмотрел на землю. Все же есть в жизни везение, что ни говори. Никто на улицу не прыгал. Каминский перехитрил сам себя и решил спрятаться в доме, но не подумал, что на снегу следы будут видны.
        Сабуров подошел ко мне и широко улыбнулся.
        - Ты, Петр Николаевич, на что ставишь - шкаф или под кроватью? - спросил он. - Я вот на шкаф думаю. Сначала туда стрелять буду.
        - Ты прямо как в дурном анекдоте, - засмеялся я. - Я под кровать пальну.
        - Не стреляйте, я сдаюсь! - Из-под кровати вылез мужик, немного пыльный и потрепанный. Каминский, наверняка. - Я же свой, секретный сотрудник органов, с сорокового года! Запросите Шадринск Челябинской области! Моя кличка Ультрамарин! Товарищи, я же тут собирал ценные сведения для наших! У меня все предатели записаны!
        Как же он мне надоел! Воскобойник хоть помер как мужчина, а этот… только и ждешь, что обделается. Хотя, наверное, уже, так как запашок пошел. Я посмотрел на Сабурова, он кивнул, и я дважды выстрелил этой гниде в голову.
        Пока наши на скорую руку грузили продукты из кладовки обер-бургомистра, мы с Сабуровым стояли у калитки. Ни он, ни я ничего не говорили. Да и о чем? Сделали свое дело - и хорошо.
        - Смотри, Петр Николаевич, а к нам гости, - вдруг сказал он, глядя в сторону поворота, откуда приехали и мы.
        Я оглянулся. Да уж, если чего и ждали, только не этого.
        Глава 16
        - Может быть, ты хочешь так? - Вера игриво покрутила локон белокурых волос, склонилась надо мной. В такт ее движениям покачивались груди, я чувствовал, как нарастает возбуждение… Жена играла со мной. Подводила к самому краю, но финиша все не было. Наслаждение длилось и длилось.
        - А если вот так? - Я схватил Веру за ягодицы, ускорился.
        Супруга тихо застонала:
        - Еще, не останавливайся!
        Что-то в ее голосе меня… удивило. Какие-то знакомые интонации… Я вздрогнул и проснулся. Надо мной покачивалась крупная грудь, слышались легкие стоны. Я и правда держался за женские ягодицы… направляя и ускоряя.
        - Быстрее!
        Мой взгляд переместился с груди на лицо, и я чуть не застыл. Это была… Анна! Лицо девушки скривилось в экстазе, глаза закрыты. Почувствовав, что я замер, радистка сама ускорилась, буквально насаживаясь на меня.
        - О-о-о! Боже… Как хорошо!
        Анна дернулась раз, другой, остановилась. Ее голубые глаза распахнулись, девушка тревожно склонилась надо мной:
        - А ты? Боишься, что я залечу?
        Я же боялся совсем другого. Скосил взгляд в сторону кровати Старинова. Фу… полковника в комнате не было.
        - Дурачок… - Анна игриво пощекотала меня за ухом, продолжая нависать надо мной. - Илья Григорьевич по второму кругу допрашивает венгра, что вы взяли в Локте.
        Венгра? Ах да, было такое… В Локте мы схватили внезапно появившегося интенданта, который приехал в поселок за продуктами.
        - Но как… ты оказалась здесь? На мне?
        Аня засмеялась.
        - Ну разве не этого ты хотел? Я заглянула к тебе передать радиограмму, пока зажигала свет, а ты меня как хвать за попку! Я даже лампу не успела разжечь.
        Лунатизм какой-то. Я ничего не помнил! Во сне жена сама ко мне пришла. Ой, ой… Я что, перепутал Анну с Верой?
        - А давай поменяем позу?
        Радистка слезла с меня, облокотилась на изголовье кровати. Я увидел круглую попку Анны, призывный взгляд, кровь бросилась мне в голову.
        - Ну что же ты ждешь? Давай закончим!
        В дверь постучали. Аллилуйя! Спасение!
        Анна, ойкнув, быстро соскочила с кровати, схватила свою одежду и отступила за печь.
        - Войдите! - Я сел, попытался пятерней привести волосы в порядок.
        Дверь задрожала, но не открылась. Я встал, натянул штаны, откинул крючок - Анна-то предусмотрительная оказалась! Радиограмму она занесла…
        - Товарищ командир! - В хату зашла раскрасневшаяся Параска, отряхнула снег с плеч пальтишка. И как ей не холодно в таком ходить? - Вас товарищ полковник зовет. Говорит, ваш венгр готов сотрудничать.
        - Спасибо, я сейчас.
        Мой взгляд заметался по комнате, пытаясь обнаружить гимнастерку. В хате пахло вполне определенно, и глаза Параски расширились. Она тоже начала присматриваться, и я подтолкнул ее к двери:
        - Ты иди, я сейчас.
        Венгр, венгр… Это же тот самый интендант, что вышел к нам с Сабуровым в Локте. Прямо в руки, так сказать. Александр Николаевич приголубил его рукоятью пистолета по голове, и вот у нас уже есть язык.
        - Вот же маленькая дрянь!
        Анна была вне себя. Как только Параска ушла, радистка начала быстро натягивать все свои женские причиндалы - трусики, серый бюстгальтер, белую комбинацию…
        - Совсем она не маленькая!
        - Все ходит за мной, шпионит… Соловьев, ты же понимаешь, что девушка в тебя втюрилась?
        - Ну, не одна она. - Я не удержался и шлепнул Анну по попе.
        Нет, какая она все-таки стремительная. Стоило мне сонному прихватить ее, как она оседлала меня и давай скакать. Блин, от таких скачек случаются дети, распадаются семьи… Я прислушался к себе. Нет, чувства вины перед Верой не было. Чертик на левом плече шептал прямо в ухо:
        - Каждый мужик имеет право на лево!
        - Только если он не нарушает даденное слово! - отвечал ангелочек на правом плече.
        - Соловьев! - от этой перепалки меня отвлекла прильнувшая Анна. - Мы обязательно продолжим!
        Поцелуй с радисткой был почище любовной сцены пять минут назад.
        В хату к разведчикам я шел уже в полном раздрае. Вроде и предал Веру. А вроде и нет. Еще эта Параска вилась рядом, словно собачонка. Все заглядывала в глаза, пыталась понять, чего я такой хмурый. Болтала без умолку:
        - А повара нашего покусал Абай.
        - Что за Абай?
        - Ну, это дворняжка. В доме у Мельниченко живет. Шевчук пинка ей дал, а та его хвать за ногу… А еще у Иосифа Эмильевича спирт пропал. Все на Кашина думают. От него пахло вечером.
        Я посмотрел на небо. Да, по такой погоде вечер от дня не отличишь. Низкие тучи, пронизывающий ветер со снегом в придачу. В одной из хат, мимо которой мы шли, гармонист играл «Бьется в тесной печурке огонь…». Песня пошла в народ.
        Пока добирались, пытался прочитать радиограмму, что принесла Анна. Света было мало, мешал падающий снег.
        - Это о новом самолете, - блеснула своими знаниями Параска. - Уже весь отряд знает.
        - Не отряд, а проходной двор! - Я раздраженно пнул снежный ком на дороге.
        Никакой секретности, бардак какой-то… А если в отряде есть немецкий шпион? Надо особиста просить, вот прямо срочно, в первую очередь, чтобы все здесь по струнке ходили и лишний раз рот не открывали. Вот Чхиквадзе бы сюда, тут покойник порезвился бы…
        Самое странное, венгерский майор не огорчился из-за своего пленения. Мне даже показалось, он обрадовался, что ли? Некогда было, так что к пленнику в машину сел один из наших, и они поехали в составе колонны между «хорьхом» и «ганомагом». Даже водитель был тем же. Только и того, что отобрали оружие и документы да по голове дали.
        А как вернулись на базу, я снова слег. Такая слабость навалилась, даже поесть толком не смог. Да вот, оказывается, прошла. Аж до кобеляжа дело дошло. Так что про венгра и не вспомнил, пока Анна, а вслед за ней и Параска не освежили память.
        - Товарищ командир, а разрешите еще вопрос, - вывела меня из раздумий языкатая сопровождающая.
        - Говори уже, что там у тебя? - буркнул я, останавливаясь у кривоватого тына хаты, к которой шел.
        - Да вот я спросить хотела, только вы не подумайте ничего, я так просто, для интересу, а не для серьезности, вы же понимаете. Петр Николаевич, я же не то что некоторые, так что мне… - выпалила Параска и начала набирать воздух для продолжения, но грех было не воспользоваться таким шансом.
        - Молчать! - гаркнул я. - У меня уже голова болит от болтовни. Три секунды у тебя. Время пошло.
        - А вы, товарищ командир, можете молодых расписать? Только не подумайте, я…
        - Могу, - снова оборвал ее я. - Командир подразделения имеет право брать на себя функции гражданских органов власти, если доступа к ним нет. А ты замуж собралась?
        - Ой, та вы что, скажете тоже, Петр Николаевич, - махнула рукой главная санитарка. - Спор такой вышел, я и спросила…
        Дослушивать я не стал. Вот натуральная Трындычиха из «Свадьбы в Малиновке». А ведь старый уже спектакль, надо бы спросить аккуратно. Если идет, не уйти Параске от новой кликухи.
        Но через минуту я про говорливую девушку забыл напрочь. Новости были такие, что из головы могло вылететь не только это.
        - А, товарищ командир, наконец-то, - обрадованно сказал Старинов, когда я вошел. - Вот, значит, Юлий Майор рассказывает нам много увлекательного. Думаю, и тебе интересно будет послушать.
        - Так погоны капитанские, какой он, на фиг, майор? - удивился я.
        - Майор - то фамилия, - ответил пленник.
        Худой как палка, с глазами навыкате. Говорит по-русски, что примечательно. С чудным акцентом, но так он же иностранец.
        - Ну ладно, капитан Майор, - тут венгр тихонько вздохнул, видать, шутка была ходовой и успела ему надоесть, - что хотите рассказать?
        - Склад с продовольствием интересует?
        - Вообще - да, конечно, но все зависит от многих факторов: где расположен, какая охрана, что там есть. А то вдруг там три тонны зеленого горошка или черного перца? Что нам с таким добром делать?
        - Хороший склад, - причмокнул Майор губами, немного подумав. Наверное, переводил для себя и вопрос, и ответ. - Но там нет перец и горошек. Есть мука, консерва, сахар, рис. Можно забирать.
        - По накладной? - ехидно уточнил я. С какой радости я здесь слушаю этого… хрена с горы?
        - Можно показать? - спросил он у Старинова, и тот кивнул: мол, давай.
        Венгр поднялся, снял мундир, аккуратно, гад, сложил его и закатал оба рукава рубахи. Да уж, давненько я такого не видел. Хорошие рубцы, памятные.
        - Где же ты, мил человек, такую красоту заработал? Наручники?
        Он помолчал, наверное, слова такого не знает.
        - Меня вешали за руки. Двадцать четыре часа. Я был без сознания, меня снимал, потом доктор разрешал, и снова вешали.
        - А потом? - полюбопытствовал я.
        - Отпускали без доказательство. Но теперь служить только интендант.
        Да уж, недоработали органы у них. Допросили, пусть и с пристрастием - и на свободу? Странные люди, однако.
        - Так ты коммунист? - спрашиваю я его.
        - Да. Я могу петь «Интернационал»? Я знаю русский текст! - Он встал и довольно-таки красивым баритоном запел гимн.
        Вставай, проклятьем заклейменный,
        Весь мир голодных и рабов!
        Кипит наш разум возмущенный
        И смертный бой вести готов.
        Странная ситуация: пленный венгр поет наш гимн, а мы, конечно же, встаем. Анекдот, да и только.
        - Ладно, песню ты знаешь, - говорит Илья Григорьевич. - А еще какие доказательства?
        - Конечно, партийный билет не со мной, - спокойно отвечает Майор, - но вы можете спросить в Коминтерн, номер вот такой, - и он написал цифры на обрывке газеты.
        Мы переглянулись со Стариновым. По радио запросим - дело плевое.

* * *
        Ответ, как ни странно, пришел быстро, буквально через несколько часов. Есть такой в картотеке, срочно вербовать.
        Пленный зашел спокойно, будто и не сомневался в том, что ему поверят. К нам двоим еще и Сабуров присоединился. Юлий остановился на пороге и посмотрел на нас.
        - Спиной повернись, - скомандовал Александр Николаевич.
        Венгр послушно встал к нам тылом. Сабуров подошел, глянул на его шею и кивнул нам. В принципе, все и так было видно. Родимое пятно, указанное в качестве особой приметы, торчало из-под воротника.
        - Все сошлось, товарищ Майор, - сказал я. - Добро пожаловать.
        История этого парня была, конечно, как сказка. Коммунистом он стал в начале тридцатых, когда учился в университете. И все шло гладко. Потом его забрали в армию, связь с организацией он потерял и думал только о том, чтобы сдаться в плен нашим. Но до передовой он так и не доехал, а потом его внезапно арестовали. Что-то там где-то всплыло, но не совсем точное, вот его и взяла под белы руки служба безопасности. День так допрашивали, с легким мордобоем, потом подвесили. Спасло его только то, что сведения о нем были слишком расплывчатые, а воевать, как всегда, некому. Ну и безопасность его пасла теперь почти в открытую. Так что он даже обрадовался, когда мы его в Локте прихватили.

* * *
        - Ты чего не зашел? - спросил я Якова, который дожидался меня на улице, причем, судя по тому, как он приплясывал, довольно давно.
        - Не хотел мешать, - сказал он. - Разговор есть.
        - Ну давай.
        - Мне кажется, что боец Кириченко на немцев работает.
        - Почему?
        - Ну, во-первых, он что-то записывает, причем так, чтобы этого никто не видел. И не надо шутить, что он стихи пишет и стесняется.
        Я закинул в рот снега, пожевал. Да… дела.
        - Даже в мыслях не было. Хотя лучше лишний раз поэта прихватить, чем в гестапо оказаться. Но это ведь не все?
        - Нет. Он как увидел пленного, заметался сразу, потом пошел к Базанову, просил разрешения сходить к сестре, якобы она родить должна.
        Кириченко, Кириченко… Я попытался вспомнить лицо бойца, но не смог. Ясно, что из новых, в рейде с нами не было.
        - И? Что Иван Федорович?
        - Сказал, завтра решит. Но все дело в том, что у Кириченко нет никакой сестры, я спросил у других ребят.
        - Да уж… Слушай, позови Базанова, пожалуйста. Посоветуемся пока.
        Решили шпионские игры не разводить. Ближе всех к органам был Сабуров, но он ни разу не контрразведчик и не следователь. Так что надо брать хлопчика за шкирку и выяснить, какие такие записи он ведет да где рожает его не известная до сих пор сестра. Иван Федорович вызвался позвать этого Кириченко. Он командир, подозрения не вызовет.
        Через пять минут Базанов привел обычного с виду парня, у нас такой каждый второй. Волосы русые, коротким ежиком торчащие во все стороны, глаза серые, нос картошкой. На вид - лет двадцать пять.
        - Записки свои давай! - гаркнул на него с порога Старинов.
        Он даже не сопротивлялся, поплыл сразу. И блокнотик, сделанный из ученической тетради, носил, оказывается, просто в кармане. Край непуганых идиотов, не иначе. Как у нас тут еще гестапо помещение под свой кабинет не требует, понять не могу.
        Писал он все подряд, как Джамбул Джабаев какой-нибудь. Только вместо «Аксакалу Калинину» и «Песни о батыре Ежове» этот народный поэт вещал о численности личного состава, вооружении, фамилии командиров. Ну и, как говорится, вишенка на торте - запись, что Яков, скорее всего, именно тот, кто нужен.
        Понятное дело, предатель ползал по полу, обнимал попадающиеся по дороге сапоги и умолял не убивать. О том, что собирался сдать нас с потрохами, после чего от нас вряд ли что осталось бы, старался не упоминать. Мол, никого не сдал еще. И даже предлагал гнать немцам ту информацию, которую мы ему дадим. Тоже мне, ценный агент выискался.
        Единственное, что меня интересовало, так это цена, что немцы пообещали ему за сотрудничество. Оказалось, посулили засранцу две лошади, корову и десять гектаров земли. Причем даже расписку не дали. Так, на слово поверил. И вот это недоразумение нас чуть не подвело под немецких карателей? Мне даже обидно стало. Если честно, я надеялся, что тут матерый агентище, после спецшколы шпионской, с секретной рацией под подушкой, а оно такое… Поманили пальцем недоумка, он и пошел в предатели.
        Кириченко увели в сарайчик, который у нас вместо холодной был, а мы приступили к голосованию. Хотя процедура закончилась очень быстро. Решили повесить гниду на крепкой ветке, как писали в каком-то пиратском романе, за шею.
        Утром личный состав построили, и Базанов зачитал список грехов господина Кириченко, будущего землевладельца и завидного жениха с конями и коровками.
        Первой народное возмущение выразила Параска. Показав рекордную скорость передвижения и ловкость, она успела расцарапать Кириченко морду до крови. Потом ее оттащили, конечно, но народ завелся, и для того, чтобы просто повесить предателя, пришлось изрядно поработать руками и горлом.
        Ну а потом всех, задействованных в операции «Кусок сала», погрузили в грузовик, и они двинулись за припасами. Меня вот только не взяли, гады. Сказали, что командирам на штопырку не положено. Так что я остался на хозяйстве.

* * *
        Иван Базанов
        Получается, за последние месяца два я первый раз руковожу отрядом. Ну, самостоятельно. Как появился Соловьев, так я вроде ждал его, сразу полномочия передал. Хороший парень, Петя этот. Опыта командования у него нет, конечно, вот и лезут косяки со всех сторон, но ничего, дело это наживное. И посоветоваться никогда не считает лишним. Да мне и не жалко опытом поделиться с хорошим человеком. Плохо, конечно, что заберут его скоро, с таким бы воевать и воевать. Вот и про удачу свою он как бы в шутку говорит, а чувствуется - есть она. Даже то, что его тогда в подворотне по голове приложили, и то в хорошее переросло. Сколько народу спас! Это если даже про сына Иосифа Виссарионовича не говорить.
        Да вот возьми хоть венгра этого. На дурика поймали, а он еще и за нас оказался. Эх, вот сегодня как раз фарт нужен как никогда, а то народ скоро кору с деревьев обдирать начнет и жевать, прямо как в лагере этом. Да нет, не похож Юлик на предателя. По любому его хлопнуть успею с заднего сиденья. Не совсем же он дурак, чтобы вот так под пулю ложиться.
        А я, не стесняясь, парабеллум перезарядил, патроны поменял, еще и приговариваю: мол, надо бы новые вставить, а то мало ли, вдруг отсырели. А он и ухом не повел. Сидит, рассказывает про то, как в детстве чуть не упал в Дунай с какого-то цепного моста. Такой обычный треп, будто мы сидим где-то за рюмкой чая, а не едем грабить фашистский склад. Не может же быть, чтобы к нам подослали такого хладнокровного агента, да еще и подгадали под тот момент, когда наши упокоят их приспешников. Так что я успокоился окончательно, просто сидел и ждал, пока мы доедем.
        А ехать в этой машинке одно удовольствие. «Опель-капитан» называется модель. Идет ровно, мягко, будто на диване в своей квартире сидишь, а не по грунтовке трясешься. Даже Вова Гарбузов, водила наш, разобрался с управлением за десять минут каких-то. Но мандраж все равно берет - ведь второго шанса может и не быть. Потому что охраняются фашистские запасы покруче железнодорожных мостов и прочих стратегических объектов. Хотя и силами венгерских гонведов. Тут надо сработать так, чтобы потом не было мучительно больно. Да не за бесцельно прожитые годы, как в книжке, а когда тебе в жопу кочергу раскаленную засунут, чтобы рассказывал быстро и без утайки.
        Это только у комиссаров на политинформации наши герои спокойно переносят досадные моменты, когда им молотком пальцы дробят или коловоротом зубы высверливают. И поют при этом революционные песни. А мне попадаться не хочется. Я, наверное, и до сверла во рту не дотерплю. Так что и это надо иметь в виду, чтобы, случись какая неприятность, успеть последний выстрел сделать. А зачем тогда командиру пистолет выдают? Вот для него, для последнего шанса.
        Ну вот, за думами и не заметил, как доехали. Склады показались из-за поворота. Основательно построенные, сразу видно: старая работа, не тяп-ляп. По словам местных товарищей, раньше здесь была контора «Заготзерно», а до советской власти - каких-то мироедов склады. Короче, место с историей.
        Так, вышку одну только поставили, недоработочка с их стороны. И стоит там боец расслабленный, покуривает, будто не во вражеском окружении, а у тещи на блинах. А ворота заперты. Серьезная преграда, не из горбыля на трех гвоздях, сразу видно - на века. И даже охочие до всего крестьяне не утащили их во время революции и последующего разгула.
        Подъехали, встали. Из калитки высунулся фельдфебель, что-то пролопотал, но вполне мирно. Козырнул даже. Сидящий на переднем сиденье Майор ответил, тоже на венгерском, показывая на водителя. Объяснил, видно, куда старый делся. Местные ворота открыли и быстренько начали растаскивать подвижные заграждения и поднимать шлагбаум. Похоже, они тут боятся только тех, кто по дороге приехать может. Наворотили баррикаду целую. Ну а дальше - дело техники. Мы первые во двор заехали, конечно же, а грузовик - за нами. Вроде как капитан добыл неимоверное количество провианта, аж напрокат транспорт пришлось брать.
        Ну и посыпался из кузова… десант наш. Молодцы, отлично сработали! Опасочка была, конечно - примеряли все по рассказам, «вот до вышки метров пятьдесят, а казарма - тут в углу, шагов тридцать». Оно, конечно, когда есть возможность хоть на похожем объекте потренироваться, всегда спокойнее, а тут сплошной экспромт.
        На вышке парень решил не выпендриваться. Оно ему надо? Только моргнул, а тебе в организм из двух карабинов целятся. Тут лучше лапки кверху и на землю спуститься. Ну а возле ворот ребята, пока свою баррикаду на место перетаскивали, под дулом пулемета оказались.
        Закавыка у казармы случилась, кто-то там решил геройствовать и начал заполошную стрельбу. Дурак, что сказать. Даже не подумал о гранатах. А они ведь иногда летают. Поломало храбрецу ногу, посекло брюхо, лежит теперь, помирает. А вел бы себя спокойно, живой остался. За то, что склад проворонили, медаль бы, конечно, не дали, так не в наградах счастье, а в том, когда их вручают не посмертно.
        Короче, сдались гонведы. Поняли, что живым лучше. Итого в активе у нас: склад с продовольствием, оружие стрелковое с кой-каким боеприпасом, сани с лошадками - три штуки, полуторка советская на ходу - одна. Вражеский солдат мертвый - тоже один, тридцать семь пленных. В пассиве - боец Игнатов, который при десантировании из кузова упал и разбил лицо. А также сломал себе нос и потерял три передних зуба.
        Нагрузились мы по самое не могу. Даже в «опель» насовали так, что тот еле с места тронулся. Хорошо, нам венгерские парни подсобили, прямо как себе все носили и грузили. Ну да, побыстрее же надо. Склады хоть и на окраине, а стрельбу и разрыв гранаты услышать могли. А нам зачем лишнее внимание? Вот и я так думаю.
        Пленных согнали в погреб и хорошенько заперли дверь. Кто-нибудь потом откроет. Я бы, конечно, им пару гранат на прощание бросил, но Юлий просил земляков по возможности не обижать. Ладно, один хрен, им теперь в штрафную роту всем коллективом.
        А когда мы выбрались уже на дорогу, никого при этом не встретив, я окончательно поверил в то, что командирова удача с нами. Потому что начался снежок, вроде и легонький, но с ветерком, поземочкой небольшой. Вряд ли через полчаса по такой погоде кто-то сможет понять, куда мы поехали.
        Глава 17
        Если честно, я вот эти все подсмотрел-подслушал не очень люблю. Для дела если, то да, тут сам отличился не раз. А вот так, для праздного любопытства, кто с кем, сколько раз и зачем - я пас. А вот вляпался по самое не могу. И перед товарищами неудобно, хотя они зла на меня не держали.
        Виной всему какая-то ерунда, попавшая мне в сапог. Да так неудачно, что я идти не мог. Вроде и осталась пара шагов всего до крыльца, а вот остановился, чтобы вытряхнуть помеху. И как раз под окном нашей со Стариновым палаты. Хоть и выздоровели вроде, а все продолжали полушутя эту комнатку между собой так называть.
        Пока стащил обувку, опираясь о подоконник, слышу, как через приоткрытую форточку разговаривают Старинов и Базанов. Причем беседа официальная вроде, судя по тону, и только началась.
        - Ты пойми, Иван Федорович, я ведь не для того спрашиваю, чтобы материалы собирать.
        Я сам считаю, что Соловьев - очень хороший командир.
        - Ну, насчет очень хорошего командира - это ты, товарищ Старинов, погорячился, - отвечает Базанов. - Опыта маловато пока. Но он имеет качество, которое отличает его от нас всех.
        - Это какое же? - Слышу, Илья Григорьевич заинтересовался. Да и мне тоже любопытно стало.
        - Удача. Фарт, если хочешь, - торжествующе заявил Базанов.
        Ну и начал травить про взрывы в Киеве, побег из лагеря и прочие наши похождения. И везде подводит к тому, что если бы не я со своей везучестью, то всех бы давно похоронили и забыли, как звать.
        Бывает такое: как втемяшит кто какую идею себе в голову, так и подгоняет под это дело теории всякие. А на войне насчет удачи был пунктик. У всех, наверное. Жить хочется, вот и придумывают обереги, приметы появляются, как грибы после дождя. Ну и легенды про ребят, которых пули не берут, само собой. Вот и Иван Федорович мимо этого не прошел. Хотя и Кирпонос, помнится, тоже нет-нет, да вспоминал про это дело.
        Тут я наконец-то справился с хреновиной, мешавшей мне ходить, и натянул сапог на ногу. Зашел в палату и сразу повинился: мол, стал невольным свидетелем. И категорически против всех измышлений товарища Базанова как не соответствующих диалектическому материализму, научному атеизму и граничащих с поповским мракобесием пополам с потаканием малограмотным предрассудкам. Посмеялись, конечно, но Иван Федорович вроде как слегка ненатурально.
        - Ты пойми, - сказал я ему, - что удача сопутствует только тем, кто тщательно подготовился и правильно использует в свою пользу все обстоятельства. А то так можно с верой в удачу и в лужу сесть.
        Короче, вроде обиды не осталось. Да и что мы, барышни на выданье, губы дуть за любую хренотень?
        Тем более что нас отвлекли совсем на другое. В дверь кто-то постучался довольно требовательно, не сапогом, конечно, но близко к этому, и в комнату решительно вломилась слегка запыхавшаяся Прасковья Егоровна, которая тащила за собой Ильяза. Товарищ Ахметшин, в отличие от своей спутницы, выглядел как-то немного ошарашенно.
        - Так, товарищ командир, вы должны зарегистрировать брак сию же минуту! - заявила Параска тоном, не предполагающим возражений.
        А, ну теперь понятно, почему татарский лейтенант и надежда всего Агитпропа выглядит так, будто его стукнули из-за угла пыльным мешком. Видать, девушка озвучила условие для доступа к своему телу, а он, пока думал не той головой, что на плечах, согласился. Наверное, просто сказал: «Конечно, любимая!» Нет бы добавить «как только одержим полную и безоговорочную победу над германским нацизмом и мировой буржуазией». Молодой, не понимает тонкостей ухаживания. Это как в старом анекдоте про потерпевших кораблекрушение. Выбросило на остров троих мужиков: двадцати, тридцати и сорока лет. Смотрят, рядом тоже остров, а там спасшиеся женщины. Вот молодой с воплями «Бабы!» бросается в воду и собирается плыть. Тридцатилетний останавливает его и предлагает: «Не спеши, сейчас плот построим». А самый старший мужик садится под пальму и говорит: «На фига вообще париться? Скоро сами приплывут».
        Ладно, надо помочь товарищу хоть немного. По крайней мере, дать время в себя прийти.
        - Прямо сию секунду не могу, - ответил я как можно серьезнее невесте. - У нас с товарищами совещание, и прерывать его, даже по такому важному поводу, не вижу смысла. Заявление вы написали? - оборвал я зарождающийся протест.
        - Н-нет, - мотнула головой Параска. Видать, думала, что все пройдет без препятствий.
        - Так напишите заявления. Жених кто?
        - Как кто? Вы издеваетесь, Петр Николаевич? Вот же он! - И она ткнула локтем Ильяза, закивавшего, как китайский болванчик.
        Так, глаза заблестели, сейчас слеза брызнет. Ничего, деточка, поплачь, меньше писать будешь.
        - С чего ты взяла? Я тебя недавно спрашивал, собираешься ли ты замуж, ты сказала, что нет. Теперь вот собралась, суток не прошло. Мне же надо выяснить все подробности. Все, идите, завтра принесете заявления, посмотрим, - вытолкал я парочку за дверь. А то и самому смешно, и товарищи вон давятся, скоро не выдержат.

* * *
        - В Москве снежная буря, - выглянул из кабины «Дугласа» пилот. - Аэродром не принимает, ухожу на Рязань.
        Мы с Яковом переглянулись. Как день начнется, так он и закончится. Сначала долгожданный самолет опять блуждал над полем, где мы готовились к его приему. Утаптывали снег, жгли костры с дымом взамен шашек, чтобы показать ветер. Да и попробуй еще найти такую площадку, чтобы такая дура с пробегом в четыре сотни метров приземлилась. Потом при посадке «Дуглас» въехал в какую-то ямку и чуть не перевернулся. Всем отрядом вытаскивали его обратно, ругая пилотов. Разгрузка тоже шла с приключениями. Когда самолет приподнял хвост, весь груз сорвало и раскидало по фюзеляжу. А как народ увидел кучу детонаторов, вывалившихся из ящиков, мат стоял такой, что даже я, привычный к тюремным загибам, обалдел. Отличился Ильяз, который выдавал одновременно из русского и татарского. Собирать вручную все это добро мало кому хотелось.
        И вот теперь эта снежная буря…
        - Ничего, - махнул рукой Яков. - Переночуем в Рязани, отдохнем, потом - в Москву. Чую, там нас припашут к чему-нибудь сразу.
        - Жалеешь, что отозвали из отряда?
        - По ребятам… ну и девчатам, - усмехнулся сын Сталина, - буду скучать, конечно. А по Брянщине… Я же артиллерист. Мне в действующую армию надо.
        - Партизаны тоже воюют!
        - Даже в мыслях не спорю. Но масштаб! Вот поставят меня опять на гаубичную батарею… - Яков мечтательно закатил глаза. - Знаешь, сколько немцев мы перемножим на ноль?
        - Это ты просто не видел правильно пущенный под откос эшелон с живой силой фашистов. Такое месиво… Никакой гаубичный полк не повторит.
        - В том-то и дело, что не видел! - ожесточился лейтенант. - Сидел сиднем на базе… Ну какой из меня замполит. Или особист…
        - Но Кириченко ты вычислил!
        - Я воевать хочу, а не шпионов ловить! Да и вычислять там было… один раз глянуть…
        Пока мы спорили, самолет стал заходить на посадку. Над Рязанью тоже валил снег, но пилот как-то умудрился найти окно и начал строить заход. Болтанка усилилась, у меня опять разболелась голова. Да, отвальная выдалась на славу.
        Самолетом передали всякие пока еще редкие ленд-лизовские вкусности: конфеты, тушенку, яичный порошок, который тут же нарекли «яйцами Рузвельта». Из последнего мы наделали разных омлетов. С колбасой, с сыром, с овощами… Благо молоко у нас было. Ну, само собой, водка и вино. Москва расщедрилась на несколько ящиков грузинской «Хванчкары» и «Цинандали». В одной из коробок лежали аккуратно пересыпанные стружками бутылки. Я достал одну: интересная этикетка, однако. Под гордой надписью «Александреули» приписка красивым девичьим почерком с завиточками: «Дорогому товарищу Сталину от виноделов Кахетии». Показал стоявшему рядом Старинову, тот улыбнулся, подмигнул. Да уж, понятно, от кого приветы и благодарности.
        Как народ увидел подарок вождя, тосты посыпались один за другим. И честно сказать, я перебрал лишнего. Во-первых, как за свое здоровье, за удачу, победу - и не выпить? Просто невозможно. Во-вторых, вино быстро закончилось, и мы повысили градус - перешли на разведенный спирт. И это была ошибка. Выйдя проветриться, я столкнулся нос к носу с Анной, которая возвращалась после радиосеанса. Ну и наговорили друг другу лишнего.
        Аня считала, что из Москвы я уже в отряд не вернусь. Почти сразу заплакала. А женские слезы - это страшное оружие. Я вспылил. Сначала что-то начал обещать, потом пытался унять рыдания. Дошло до криков. Хорошо, что появилась Параска, и мы замолчали.
        - Эх, жаль, на свадьбе не погуляем…
        Я выглянул в иллюминатор. «Дуглас» уже заруливал на стоянку.
        - Из скороспелых браков редко что путнее выходит, - вздохнул Яков. - Ну сколько Параска с этим твоим Ильязом встречалась? Пару недель?
        - Он хороший парень! Шебутной слегка, конечно.
        Я задумался. Здорово бы вытащить за собой в Москву Ильяза, Аню, Базанова… Но моя собственная судьба была в тумане. Кто я? Адъютант у Кирпоноса? Не смешно. Мне же полкана дали. Подрывник-террорист Старинова? Его, кстати, так и не отозвали в Москву, остался налаживать рельсовую войну на месте.
        Или я глава партизанского отряда? Родина, конечно, не забудет, все-таки Гиммлера я ухайдокал. Да и других фашистов накрошил немерено. Война идет лучше, чем могла бы. Киевского котла, считай, не случилось. Разгром немцев под Москвой оказался сильнее, наши войска взяли и удерживают Вязьму, Ржев. Наступление, правда, застопорилось, но оно и понятно: надо подтянуть резервы, перегруппироваться.
        На взлетном поле Дягилево нас никто не встречал. Мимо бомбардировщиков, «Илов» мы побрели на КПП. А там нас первым делом оглушила выведенная в динамик сводка Информбюро:
        - В течение ночи на 15 января на ряде участков фронта продолжались активные боевые действия наших войск. Бойцы тов. Ефремова (Западный фронт) за один день боев захватили 8 немецких танков, 22 орудия, 68 пулеметов, 8 автомашин и 40 повозок с боеприпасами. Подразделение тов. Вороновича, совершив глубокий обход, вышло в тыл отступающим вражеским частям и в ожесточенном бою истребило свыше 100 немецких солдат и офицеров. Бойцы тов. Гордова (Юго-Западный фронт) за один день уничтожили 5 вражеских орудий, 2 миномета, 5 пулеметов и 12 подвод с боеприпасами. Противник потерял 4 взвода пехоты. На другом участке фронта часть тов. Подласа в бою за один населенный пункт вывела из строя до 400 гитлеровцев и уничтожила 100 немецких автомашин…
        Мы поздоровались с летным начальством, представились. Показали документы. Народ, мягко говоря, впечатлился. Не от меня, конечно, от Якова. Нас тут же напоили чаем, целый майор побежал на пункт связи сообщить в Москву о нашем прибытии.
        - Брянские партизаны захватили документы 5-й роты финского пехотного полка… - продолжала бубнить черная тарелка на стене.
        Яков тут же ткнул меня в бок локтем:
        - Это же про наших!
        - В числе документов, захваченных у противника, найден «штрафной журнал». Судя по записям этого журнала, в роте нет ни одного солдата, не подвергавшегося дисциплинарным взысканиям. Многие солдаты имеют по 5 - 6 взысканий. 4 десятка с лишним страниц журнала испещрены записями о наказаниях за пьянство и дебош. Стрелок Тойво Виртанен и ефрейтор Йоханесс Вайненен в пьяном виде учинили погром в ротной кухне. Унтер-офицер Бруно Тюлле украл 2 килограмма масла из военного склада. Унтер-офицер Ярко Юкко продал свое обмундирование. Нило Тиканен и другие стрелки обокрали своих сослуживцев.
        В неотправленном письме на родину, найденном у убитого финского ефрейтора Ласса Кахма, написано: «Две недели тому назад мы потерпели поражение и должны были отступить. Оружие и машины мы в значительном числе оставили. Лишь немногие товарищи сумели спасти свою жизнь и остались в той одежде, которая была у них на теле. Я буду помнить это всю жизнь».
        - Да, Сабуров молодец! - Я вздохнул, вспоминая отвальную. Я вот пьянствовал, а Бондаренко по заданию Сабурова устроил засаду у Новгорода-Северского. И попали в нее трубчевские финны, которых направили для разбора завалов.
        - Надо же, как быстро передали в Москву… - покачал головой Яков.
        - Утром в газете - вечером в куплете, - покивал я, допивая чай. - Товарищи, а как насчет переночевать?
        ВВС, разумеется, не оставили нас без крова. Устроили в летном общежитии, выделили койки, даже полотенца с бритвенным станком и одним помазком на двоих. Предложили помыться в баньке. Ну как, воды теплой выделили и полкусочка мыла. И то хлеб, скажу я. А уж бельишко свежее - вообще песня, доложу вам. Жизнь налаживается, особенно после того, как толщина кожного покрова немного уменьшилась под воздействием мочалки. В лесу у нас мы, конечно, мылись: что же мы, дикари какие? Но большей частью так, поплюхаться, чтобы запахом не сильно шибало. Мыло - не всегда, в основном зола и песочек. Да разве я жалуюсь? Если надо, я и до самой победы так могу, мне не жалко. Но не так, как некоторые: мол, подштанники менять не стану, пока Гитлера не упокоим. Да оттого, что твои товарищи от вони страдать будут, до Берлина быстрее не дойдешь.
        Помылись, легли покемарить. Проснулся я, слышу - бодрствует сосед мой, ворочается.
        - Что, Яков Иосифович, не спится?
        - Да вот, полночи проворочался, а сна ни в одном глазу. От нервов, наверное.
        - Ну так давай пройдемся, проветримся немного.
        Мы умылись, оделись, пошли. Сначала узнать про перспективы дальнейшего полета. Погода, к сожалению, не радовала. В лучшем случае нам светила вторая половина дня, да и то с большими сомнениями. Позавтракали и сели, глядя друг на друга. Чем бы теперь заняться? По аэродрому особо не нагуляешь - пространства, конечно, хватает, но все оно какое-то… однообразное, что ли. Обратились к дежурному: мол, а куда еще можно сходить?
        - Так сейчас машина в Рязань пойдет, прокатитесь до города, - обрадовал он нас. - А там договоритесь, чтобы шофер вас забрал по дороге назад. Или как получится.
        Сказано - сделано. Нам что собираться? Ремень поправить да по сапогам тряпочкой пройтись. Залезли в кузов полуторки, устроились рядом с какими-то мешками и коробками, да и поехали. До Рязани оказалось совсем недалеко - и десятка километров не наберется. Так что если и придется назад пешочком, не утомимся. Ну как, по морозу, снегу и с ветерком тяжеловато будет, но мы же в лесу натренировались немного.
        Высадили нас возле вокзала. Тут же договорились и встретиться часа через три. А если не будет нас, то ждать не станут. Мы здраво рассудили, что этого времени нам как раз должно хватить на экскурсию по городу и покупку сувениров типа чего-нибудь пожрать.
        Встали, осмотрелись. Да уж, прошлась война по городу. Вроде тридцать километров немцы не дошли, потом их развернули отсюда. Вокзал существовал только в виде небольшого домика в стороне и живописных развалин на месте основного здания. Расчистили уже все, конечно, но смотреть на останки сооружения было не по себе. Вроде и видел этого добра достаточно, одного Киева хватило бы на троих, а не привыкнешь к такому. Не замыливается взгляд, каждый раз как первый. Ничего, ребята, поквитаемся. За мной не заржавеет, не переживайте.
        Побрели мы дальше. Центр города, конечно - половина зданий в виде руин, а те, что есть, почти все без стекол. Где чем окна заткнуты. Нашли и базарчик. Да уж, не разгуляешься. Торгуют дребеденью всякой: одежкой бедненькой, обувкой латаной-перелатаной. Книги какие-то, пара патефонных пластиночек, статуэточки покоцаные. Ни сала, ни молока, да даже картохи вареной в мундирах никто не предлагает. Потыкались мы с Яковом, так ничего и не нашли толкового. Ну и ладно, потерпим, не дадут же авиаторы с голоду помереть.
        Собрались мы уже назад, когда показалось мне, что с карманом у моего полушубка что-то не так. Я руку сразу туда и успел прихватить чью-то шаловливую ручонку. Девка, что ли, малюсенькая совсем? Но рядом закряхтел пацаненок. Не угадал я, значит. У меня в этих наружных карманах никогда и не лежит ничего, даже засморканный носовик там не найдешь, а мне все равно обидно стало. Сжал я руку воровскую еще крепче, вытащил наружу. Посмотрим, что тут за щипачи в Рязани.
        Ох, повывелись люди. Такие шибздики даже на подхвате не стояли, чтобы лопатник поймать и отнести в сторону. Что с него взять? Видно же, что с голодухи полез. Ладно, руки ломать не буду, зверь я, что ли? Придал ускорение пониже спины, да и все. Даже время терять не хочется.
        Но тут вступилась общественность. Они такие: как у них этот пацаненок ерунду какую с прилавка цапнет, так хай поднимают до самого неба, а если другой кто, то сразу «ой, что творится, как же дитеночка обижать». Откуда только и набежали? Вроде же не было никого, три калеки своих слоников с тремя ногами и без хобота торговали, а тут прямо демонстрация трудящихся на Первомай.
        Я молчал, понимая, что спорить с толпой профессиональных скандалисток толку мало. А Яков даже пытался их утихомирить и объяснить, что случилось, но это мартышкин труд, бабоньки уже давно слушали только сами себя.
        Да уж, жаль, что день не солнечный, от такого количества брызг слюны, которое исторгали в одну секунду собравшиеся дамы разного возраста, точно радугу бы увидели.
        Пока я думал, как нам выбираться, подоспела советская милиция. Видать, отставник какой-то, по возрасту не призванный, был мобилизован поддерживать порядок. Вместе с ним дружинницы, наверное. Да, от такого патруля любая банда врассыпную полетит. А что делать? Других нет.
        Отставник даже слушать не стал никого, сказал что-то одной из помощниц, та убежала в сторону. Вернулась живо, мухой слетала. И привела патруль. Ну вот, сейчас быстренько разберемся и пойдем по своим делам. А то бабоньки эти немного притомили уже.
        Старший патруля, лейтенантик, совсем молоденький, шинелька новая еще, топорщится. Козырнул, представился невнятно. А документы попросил вполне разборчиво. Ну это мы запро… Я еще тянул руку к внутреннему карману и понимал, что делаю это совсем напрасно. Как наяву я видел наши бумаги, мои и Якова, не очень аккуратной стопочкой лежащие на столе в общежитии летунов. Ну попали! Как новобранцы какие-то! Ну все, кому рассказать, засмеют же! Расслабились мы в лесу, там как раз с документами ходить не рекомендуется. Вот и подвела нас привычка.
        - Товарищ лейтенант, у нас ЧП, - говорю я. - Документы наши в части.
        - Номер части? Фамилия командира? - сразу начал наседать лейтенант.
        А я стою и только глазами хлопаю. Ответов потому что не знаю. И фамилия командира вылетела из головы, как назло. Яков рядом со мной тоже шипит русским командным. Не на меня, а так, на общую обстановку.
        - Давайте пройдем в комендатуру, там разберемся, - выдавил я. - Нечего уши кормить. - И кивнул на не собиравшихся расходиться женщин.
        Лейтенант махнул рукой патрульным, скорее всего, взятым из команды выздоравливающих в ближайшем медсанбате, те изобразили служебное рвение, и мы побрели в комендатуру. Главный же пошел сбоку, перепрыгивая через сугробы и держась рукой за кобуру. Будь мы диверсантами, его тело уже лежало бы в снегу, а сверху бы кучкой громоздились помощники. Но мы же свои люди, так что дошли без приключений.
        В комендатуре нас завели в довольно прохладную комнату. Так что мы как были в полушубках, так и сели, не расстегиваясь. Сделали мы это без разрешения, но меня выразительные взгляды лейтенанта, если честно, волновали мало. Якова, похоже, тоже. Ну выговор впаяют нам за прогулку без документов. Неприятно, но терпимо. Особенно по сравнению с тем, что и Якова, и меня собирались повесить. Посидели в тишине пару минут. Оказывается, ждали начальство.
        Пришел артиллерийский капитан, в годах уже, постарше меня точно, худой как щепка, шея в воротнике болтается, как птичья. Сел за стол, посмотрел на нас. Пододвинул чернильницу, взял ручку и только после этого спросил:
        - Вы в каком лесу воспитывались? Приветствовать друг друга, как это предписано уставами, уже не надо? К вам заходит представитель военной комендатуры, а вы тут развалились, как баре в кабаке! Стыдно должно быть, товарищи!
        Аж проняло. Умеют же люди! Мы вскочили, будто нас пружиной подбросило.
        - Извините, пожалуйста, - решил я взять инициативу как старший по званию. - Наши документы на аэродроме, в Дягилево. Но мы некоторым образом действительно из леса. Нас со старшим лейтенантом буквально сегодня эвакуировали из партизанского отряда, из-за погоды наш самолет совершил вынужденную посадку…
        - Представьтесь! - не стал дослушивать нашу эпопею до конца капитан.
        - Полковник Соловьев Петр Николаевич! - гаркнул я. - Последнее место службы - адъютант командующего Юго-Западным фронтом.
        - В таком звании - и адъютантом? - удивился комендач.
        - Я тогда был старшим лейтенантом, - попытался объяснить я, но, судя по выражению лица собеседника, только запутал его еще сильнее.
        - Ладно, вы? - Капитан перевел взгляд на Якова.
        - Старший лейтенант Джугашвили Яков Иосифович, - невозмутимо произнес мой спутник. - Последнее место службы - командир шестой артиллерийской батареи четырнадцатого гаубичного полка четырнадцатой танковой дивизии седьмого мехкорпуса двадцатой армии.
        - В-вы что тут… ваньку валяете? - совершенно охреневшим голосом произнес комендач. - Один из старлея в полковники прыгает, второй… повторить страшно… Как вы смеете?! Думаете, раз капитан Терентьев контуженый и инвалид, издеваться можно? Да я!.. - И он выскочил из кабинета, хлопнув дверью.
        Глава 18
        Ну, закрутилось потом довольно быстро. Вместо обиженного Терентьева пришел целый майор. Этот хоть и выглядел ветераном битвы при Порт-Артуре, но держался бодро. Наверное, он больше верил в чудеса и от фамилии Якова немного возбудился, но принял наши объяснения. Провел в свой кабинет, оказавшийся чуть теплее того ледника, в котором мы сначала побывали. И позвонил при нас кому-то в Дягилево. Даже непривычно как-то до сих пор: электричество, телефон. С аэродрома наш рассказ подтвердили и тут же кого-то отправили в комнату, где документики до сих пор лежали, а затем нарочного отправили в комендатуру.
        Конечно, с Яковом ходить по разным мелким начальникам - одно удовольствие. На этом уровне их семейные дрязги никого не волнуют, важна только связь отец - сын. Через десять минут мы уже пили какой-то заменитель чая с сахарином, а майор Кадкин пытался скормить нам закаменевшие «подушечки», которые сам, наверное, растягивал на десять стаканов одну. Короче, гостеприимство на высшем уровне. Ну а после всего мы погрузились вместе с нарочным в обшарпанную эмку, на которой нас вмиг домчали до аэродрома.
        На прощание мы поручкались со всеми, кто только этого желал. Я, понятное дело, был в нагрузку, людям хотелось прикоснуться к сыну вождя. Яков мужественно это перенес, даже подошел к бледному и слегка трясущемуся Терентьеву и обнял его. Капитан после этого вроде немного успокоился. Да уж, ему не позавидуешь, он себя, наверное, с киркой в Магадане видел.
        Но наше приключение оказалось единственным событием за этот день. Погода над Москвой портилась все сильнее, и прогноз отодвигал вылет на неопределенное будущее. Вот не знаю, как у моего спутника, а у меня терпение уже кончалось. Я был готов и на попутках ехать. Пока в лесу сидели - да, скучал, конечно, но понимал, что Вера далеко и встретиться невозможно. А здесь каких-то жалких две сотни кэмэ, и не по вражеским тылам, а по нашей территории, а я сижу в этой Рязани.
        Оказалось, Яков тоже не горел желанием любоваться аэродромными красотами.
        - Слушай, а что мы привязались к этому самолету? - спросил он. - Поехали на поезде. Даже если на каждом полустанке останавливаться будет, все равно доберемся быстрее.
        Сказано - сделано. Мы надели форму, уже со всеми нужными петлицами и шевронами, пошли к начальникам и очень скоро были в такой родной комендатуре. Там, наверное, спали и видели, как бы спровадить из спокойного до этого дня города парочку командиров, лицезреть которых комендачам хотелось только на страницах газет. Предписания выдали с завидной скоростью. И довезли до вокзала (хотя и пешком не очень далеко). И запихнули в проходящий поезд. Вся операция заняла меньше часа. Вот что значит правильная мотивация сотрудников!
        Вестимо дело, комендачи в компании с чекистами посадили нас с шиком, в купейный. Не самого высокого класса, жесткий, но это нестрашно. А то по дороге пришлось пробираться через плацкарт. То еще удовольствие, скажу вам. Густой дух, исходящий от портянок, носков и просто не очень чистых ног, быстро напомнил нам о казарме. А мы даже соскучиться не успели. Пришли в свое купе, познакомились наскоро с попутчиками, молчаливыми инженерами Володей и Сашей, расстелили постельное и легли спать. А что еще делать?
        Яков уснул быстро, лежит, посапывает. Видать, за прошлую ночь решил поквитаться. А я с ним местами поменялся, получается. Мне вот эти бу-бу-бу, долетающие из соседнего купе через стенку, все же мешают.
        Отчаявшись добрать после непростой ночи, я пошел за кипятком к проводнику. Молоденькая девушка, кинув быстрый взгляд на мой нарукавный знак, расщедрилась морковным чайком.
        - Извините, товарищ полковник, - проводница мило покраснела, - настоящего чая у меня нет.
        - Пойдет и морковка, - махнул рукой я. - Из одуванчика еще хуже.
        - Приходилось пробовать?
        - Из смородины - тоже. Лишь бы горячий был. А если с сахарином - совсем праздник.
        Я вспомнил о голодном 42-м. Если первый год войны были еще запасы, потом пошел ленд-лиз, то зима сорок второго - вспомнишь и вздрогнешь.
        Проводница убежала по своим делам, а я встал у окна в коридоре и принялся напитываться морковными витаминами. Попутно прислушиваясь к яростному спору в тамбуре. Там, судя по всему, какие-то ученые собрались.
        - …не тычь мне Отто Ганом. Ты вспомни еще Жолио-Кюри. Это ведь он обнаружил, что деление носит взрывной характер, и запатентовал урановую бомбу!
        - …циклотроны и тяжелая вода - это тупиковый путь. Я уверен, что обогащать уран надо иным способом…
        - Каким?
        - По методу Лео Силарда!
        - Это пустые фантазии! Расчеты показывают…
        Когда я услышал про урановую бомбу, у меня что-то громко щелкнуло в голове, и я смело толкнул дверь тамбура. Там курили двое мужчин. Один чернявый, семитской внешности, с залысинами, в круглых очочках. Другой худощавый, с чеховской бородкой и усами. Пожилой такой. Почти старик.
        - Товарищи, я тут случайно услышал ваш спор…
        Оба мужчины были в штатском и испуганно уставились на мою гимнастерку. Потом, разглядев армейские знаки, успокоились, заулыбались.
        - Тематика уранового излучения не является секретной… - «Чехов» пожал плечами.
        - А я и не из органов. - Поезд качнуло на повороте, и я чуть не облился чаем. - Петр Соловьев. По военной специальности из саперов.
        - Спасибо, нам не нужны консультации по вашей части, - улыбнулся еврей.
        - Подожди, Яков! - «Чехов» прихватил товарища за рукав. - Соловьев, Соловьев… Что-то я слышал про вас. Не вы ли получили пару месяцев назад Героя?
        - Я.
        - Что же не носите награду? - спросил молодой.
        - Возвращаюсь из… скажем, командировки.
        - Вот и мы… тоже.
        Мужчины представились. Чернявый оказался Яковом Борисовичем Зельдовичем. Его товарищ - целым академиком Виталием Хлопиным.
        - Не могу сказать, что большой специалист в подрывном деле, но мне кажется, я в состоянии вам помочь с урановой бомбой.
        - Смелое заявление… - Хлопин засмеялся. - Об эту проблему сломали мозг лучшие умы. Мы уже знаем, что деление урана носит взрывной характер, но…
        - У вас проблема с обогащением, - покивал я, взглянул на Зельдовича. - И схемой подрыва. Правильно?
        - Не совсем так. - Яков Борисович затушил папиросу в жестянке. - С обогащением Виталий Григорьевич еще в прошлом году разобрался, это уже не проблема. А вот достижение критического состояния - это нерешенная проблема физики. Но, простите, откуда у вас знания в области цепной реакции?
        Из будущего. Прям так чуть и не ляпнул. Одного из моих сослуживцев привлекали к ядерному проекту. Николай Гречко… Так же, как и я, сапер, прошел всю войну, ни разу не был ранен. А загнулся всего за полгода от лучевой болезни. Три командировки на «Маяк», расчеты и консультации по поводу имплозивной схемы, утечка… Пил Николай под конец жизни как не в себя. И по пьяни много чего интересного мне рассказал. Не то чтобы я сильно прислушивался, но все-таки воевали вместе, как не уважить человека? Тем более больного, в присутствии которого врачи отводили глаза.
        - Да был у нас… студент один… все уши прожужжал своими мечтами о Радиевом институте. А я - такой человек, отказать не могу, слушаю все, хоть про китайскую грамоту. - Я посмотрел на Хлопина, мысленно поблагодарил, что урановая тема не является секретной, ученые пока не представляют масштаб разрушений при использовании ядерного оружия. - Я сам, понимаете, учиться очень хотел, да вот… пришлось воевать.
        - Ну и что же вы думаете по поводу подрыва? - чуть насмешливо спросил Зельдович. Докурив, он прикрыл створку окна, из которой довольно-таки прилично тянуло.
        - Да, как его инициировать? - Хлопин пожевал губами.
        - Пушечная схема. Сделать два цилиндра из обогащенного урана, обложить взрывчаткой и, подорвав, «выстрелить» навстречу друг другу. Это уже я придумал. Все-таки взрывать я умею.
        Ученые уставились на меня в удивлении. А я прямо как наяву представил Колю, который, подвыпив, утверждал, что любого едреного физика переспорить сможет. Кроме самых зубров, конечно. Столько он их дискуссий (это слово он произносил с явным презрением) наслушался, что с легкостью воспроизводил доказательства. Так что я имею перед своими попутчиками огромное преимущество: мне точно известно, как был получен конечный результат. На пальцах, конечно, без формул и прочего, но вот так, в курилке, мне равных нет. Сейчас, само собой.
        - Как просто! Мне это не приходило в голову! - Зельдович достал из кармана пиджака записную книжку, карандаш. Начал что-то быстро черкать.
        - Только, товарищи, - тут уже я напрягся, - давайте договоримся. Эти идеи… Они не мои… - Я кивнул академику. - Я сам не специалист, высказал только общие принципы. Так что, как говорится, пользуйтесь. На благо нашей страны.
        - Где вашего приятеля найти можно?! - Зельдович перевернул страницу записной книжки. - Мы проверим эти идеи расчетами, и если все сойдется… Да с такой светлой головой! Ему же срочно надо в науку!
        - Не знаю. Мы расстались под Киевом, в августе еще. - Я глянул на опустившего голову Хлопина. - О нашем разговоре прошу не распространяться. Я ведь нахожусь под подпиской. По своим вопросам, конечно. Лично Берия у меня ее брал.
        Фамилия наркома произвела впечатление. Зельдович быстро убрал записную книжку, Хлопин так и вовсе заторопился в вагон. Даже не попрощался.

* * *
        В Коломне нас разбудили. Я как раз проснулся оттого, что поезд начал тормозить, и услышал, что проводница кому-то сказала про остановку. Только подумал перевернуться на другой бок, снова что-то зашумело у нас. Странно, попутчики наши тоже до Москвы едут. Воришки какие залезли? Или заплутал кто спросонья?
        Не угадал. Краповые околыши на фуражках даже в тусклом свете ночника были видны. Родина помнит, Родина знает.
        - Товарищи, пройдемте в другой вагон, - тихо сказал лейтенант, растолкав нас. - Ваши вещи сейчас заберут, не беспокойтесь.
        - Нет вещей, - буркнул Яков. - Не с курорта едем.
        - А что, в чем дело? - Я окончательно проснулся.
        - Пройдемте!
        Ну и ладно, в другой, так в другой. Надеюсь, там соседи потише будут, а то совсем рядом с нами храпун затесался, такие рулады выводил - стены дрожали. Обулись, застегнулись, пошли. Лейтенант - впереди, за ним - Яков, потом - я. А за мной уже два гэбэшных сержанта. Проходя, увидел стоящего у открытого купе Зельдовича, испуганно смотрящего на нашу процессию. Не удержался, подмигнул ему.
        Следующим вагоном был плацкарт, в нем мы если и притормозили немного, то только для того, чтобы обогнуть чьи-то ноги. Потом мы пробежали еще один купейный и остановились в третьем по счету вагоне. В последнем купе от начала дверь была открыта, и оттуда мы услышали возмущенный мужской голос:
        - Что вы себе позволяете? Я - артист, еду спокойно, у нас ответственные съемки завтра. А вы мне предлагаете среди ночи куда-то еще переходить. Вот знаете, а никуда я не уйду! Хотите, вытаскивайте меня!
        В ответ послышалось какое-то бормотание, но артист, похоже, разошелся:
        - Наплевать мне, что другие пассажиры перешли! Слышите? На-пле-вать! Все, идите, не мешайте мне отдыхать!
        Из купе вышел какой-то пожилой мужчина в железнодорожной форме, небось начальника поезда отправили воевать за места. А за ним вылетел тот самый мужчина, который ругался. Глянь, знакомое лицо! Да этот мужик в «Подкидыше» играл вроде. Ну да, вот так анфас - точно Муля. Как же его фамилия?
        - Товарищ Репнин, - влез лейтенант.
        Артист повернулся к нам и застыл с открытым ртом.
        - Сейчас, одну секунду, - пробормотал он, - я освобожу купе, конечно, какие вопросы…
        - Послушайте, что вы делаете? - Яков протиснулся вперед и отодвинул провожатого в сторону. - Зачем вы выгоняете этого человека? - Он повернулся в стоящему в двери артисту и спросил у него: - Как вас зовут?
        - Петр… Петрович…
        - Послушайте, нам ехать всего ничего, не надо никуда переходить. - Он задвинул Репнина назад в купе. - Посидите с нами, хорошо?
        - Хорошо. - Актер быстро успокоился, предложил нам выпить чаю. Оказывается, у него с собой была пачка грузинского. Осталось только добыть у проводника кипяток, и мы мирно начали чаевничать. Попутно Репнин нам жаловался на две вещи, которые отравляли его жизнь. Во-первых, на усики, как у Гитлера. Их он из принципа отказывался сбривать. Во-вторых, знаменитая фраза «Не нервируй меня, Муля». Ее повторяла каждая поклонница актера. И это нервировало Репнина больше, чем гитлеровские усики.
        - А я вас знаю!
        Мы понимающе переглянулись с Яковом.
        - Вы сын Сталина! - Актер возбудился. - Я видел вас на приеме в Кремле. Товарищ Джугашвили! Совершенно невозможно больше ютиться с семьей в коммунальной квартире. Вы не могли бы замолвить словечко?..
        Дальше Репнин начал жаловаться на свои жилищные условия, и я наконец понял, как ему удалось так удачно попасть в образ подкаблучника в «Подкидыше».
        Мне этот сеанс выпрашивания благ немного надоел. Я дождался, когда Яков выйдет из купе, и прошипел артисту:
        - Ты что творишь? С личными просьбами нельзя! Эти, - я кивнул в сторону прохода, где бдили сопровождающие, - сразу доложат. Сиди спокойно, и так, кому надо, узнают о твоих трудностях!

* * *
        - Граждане пассажиры, вещички собираем, постельное сдаем! - По вагону пошла проводница, повторяя такие сладкие для моего уха слова. Ведь это значит, что подъезжаем к конечной! Скоро Москва! Я, уже не слушая Репнина, который после моего окорота начал травить актерские байки, как приклеенный сидел у окна, рассматривая проплывающие мимо дома, склады какие-то, полустанки. Вроде обычный железнодорожный пейзаж, а ведь каждый сарайчик, оставшийся позади, приближал нас к цели нашего путешествия. Жаль, на столбах нет табличек «Осталось столько-то».
        Но наконец-то начались всякие железнодорожные сооружения, показался перрон, поезд начал замедляться и остановился. Репнина выпустили, а мы так и остались сидеть в купе, будто собирались ехать куда-то еще. Понятное дело, Якова в метро не повезут, но ждать сил не было. Я подошел к лейтенанту, руководившему сопровождением.
        - Послушайте, может, я тоже пойду? Я вам зачем?
        - Не положено, - совершенно механическим голосом произнес энкавэдэшник. - Сейчас машина приедет.
        Ба, да ты, парень, из последних сил держишься! Губы белые, подбородок слегка трясется, зрачки не видны почти. Наверное, выхватили в Коломне первого, кого нашли, и послали проследить, чтобы ничего не случилось. Ты, небось, даже в самых завиральных мечтах не мог представить, КОГО тебе поручат охранять. Из-за этого последнее купе заняли под нас, а сами всю дорогу бдили в коридоре и никого не пускали в туалет. Впрочем, попытка только одна и была: какая-то женщина пыталась прорваться, не заметив спросонья краповые околыши.
        Все кончается, даже плохое. Выглянув куда-то, лейтенант скомандовал:
        - На выход, товарищи!
        Что примечательно, за всю дорогу ни Якова, ни меня он никак не называл. Только безликое «пройдите» да «не положено». Мы потянулись в тамбур. Вместо проводника нас провожал сам начальник поезда, при нас протерший поручень бархоткой. Он пожелал счастливого пути таким сладким голосом, что я сразу потужил о его отсутствии, когда мы пили чай. Никакой сахарин не понадобился бы.
        Прямо у вагона стоял «Паккард». Такой, знаете, только раз глянешь - и понятно, что на нем ездят исключительно ребята с самых верхов. Несмотря на валящий снег, машина была вылизана сверху донизу, будто ее перед нашим выходом почистили, а еще чем-то покрыта, что придавало кузову ровный и спокойный блеск. Шофер сидел без движения и смотрел прямо перед собой. Уверен, что выглядит он так, будто только из парикмахерской вышел. Но за стеклом не видно. Ага, и у меня нервы на пределе. Я как мандражировать начинаю, всегда мысли про всякую ерунду в голову лезут.
        Яков немного задержался, и мне ничего не оставалось, как остановиться у вагона, отступив в сторону, чтобы никому не мешать. Как только мой спутник встал на ступеньку, все пришло в движение. Неизвестно откуда появившийся майор оттеснил лейтенанта в сторону и четко обратился к нам:
        - Товарищ старший лейтенант, и вы, товарищ полковник, прошу в машину.
        Я даже не рыпнулся. С таким спорить - все равно что доказывать что-то мчащемуся на тебя трамваю. Прошел за Яковом и сел рядом с ним на заднее сиденье. Водитель и вправду соответствовал моим ожиданиям: подстрижен ровно, и от него исходил не очень сильный, но достаточно разборчивый запах «Тройного». На переднее сиденье взгромоздился тот же майор. Видать, коломенских отправили восвояси.
        «Паккард» тут же тронулся, даже дверцу энкавэдэшник на ходу закрывал. А в начале платформы перед нами вырулил точно такой же автомобиль, просто близнец нашего. Второй пристроился сзади. Ого, по высшему разряду встречают! Как бы с такой высокой горы… Все, не надо раньше времени в панику бросаться. Будь что будет. Мне не привыкать.
        Я сначала думал, что в Кремль поедем, но нет, с Комсомольской площади повернули направо, по Садовому доехали до Арбата, а оттуда - снова направо, на неизвестную мне улицу. Я пока москвич так себе, название одно. По дороге пару раз объехали зенитки, стоящие прямо на проезжей части, возле каких-то баррикад. Ну и рядом месят снег бойцы. Яков сидит спокойный, наверное, знает, куда мы едем. А я все выглядывал в окошко, будто пытался дорогу запомнить.
        - Шторочки на окнах закройте, пожалуйста, - неожиданно вежливо сказал майор. Наверное, понял свой просчет: не проследил с самого начала. Мы и задернули, первым я, а потом и мой спутник. Все равно смотреть не на что - дома, как везде, одни побольше, другие поменьше.
        - Едем к отцу, на ближнюю дачу, - объяснил мне Яков, видя мое беспокойство. - Недолго осталось, скоро на месте будем.
        - Волнуешься? - спросил я. Он не сказал ничего, кивнул только.
        Чекист крякнул тихонечко от такого нарушения режима секретности, но говорить ничего не стал. Понятное дело, против сына вождя не попрешь.
        Доехали и правда быстро. Да и мчались мы, наверное, километров под восемьдесят, окрестности только мелькали снаружи. Один пост охраны следовал за другим. Машины сопровождения сразу отстали, на первом рубеже, а нас останавливали, заглядывали в машину, проверяли документы и осматривали багажник и под капотом.
        Наконец остановились, майор выскочил из машины, открыл дверцу Якову. Ну а я без спросу и сам вышел. За ручку потянуть - дело нехитрое, помощники не нужны. Тут уже сопровождение опять сменилось, повел нас совсем другой парень, а так как он шел все время впереди и не поворачивался, то и звание его я заметить не смог.
        Мы шли вслед за провожатым по комнатам, я даже не запомнил, сколько их. Наконец он махнул рукой, давая знак остановиться, а сам ушел. Так я и не увидел ни его лица, ни звания.
        - Садись, не стой, - показал Яков на кресло.
        Обычное, кстати, никакой роскоши я в доме не заметил. Но я только сделал один шаг, даже на вторую ногу опереться не успел, как в комнату вбежала девчонка лет пятнадцати, наверное, в школьной форме, с темно-рыжими волосами, заплетенными в две косички. Она завизжала: «Яшка, Яшенька!» - и бросилась ему на шею. Яков стоял смущенный, но девочку обнимал как родную. «Наверное, сестра, Светлана», - подумал я. Фотографий ее не помню, но, с другой стороны, кто на даче Сталина будет бегать по комнатам в школьной форме и бросаться на шею вновь пришедшему?
        Я так старался не отсвечивать, что и не заметил еще одного вошедшего в комнату.
        - Здравствуйте, - произнес у меня из-за правого плеча слышанный уже прежде глуховатый голос. Никакого акцента, кстати.
        Вот уж эти уставы! Мне бы повернуться сразу к говорящему, а пришлось вертеться балериной, выполняя команду «кругом».
        - Здравствуйте, товарищ… - начал было я, но договорить мне не дали. Сталин шагнул ближе и обнял меня.
        - Спасибо, товарищ Соловьев, - сказал он и отступил назад. Все, для чего привезли меня сюда, сделано. Дальше уже неважно. - Света, познакомься, это Петр Николаевич, он с Яшей вместе выбирался. И иди пока к себе, мы побеседуем немного. - И Сталин крепко, по-отцовски обнял Якова.
        Ну а потом сели обедать втроем. Еда, скажу вам, вкусная, но без изысков. Помнится, в «Метрополе» пошикарнее стол был. Впрочем, что выкаблучиваться, совсем недавно и кусок зайчатины с перловкой за счастье считали. Да и пшенка на воде без ничего за милую душу шла. Так что котлеты с картохой - очень даже неплохо. А после мисочки рассольника - совсем праздник на душе.
        Ели молча, никаких бесед не вели. Выпили только по бокалу вина, вот и вся пьянка. Даже в голове не зашумело. А уже после обеда начались игры в кошку и мышку. Начали меня на прочность испытывать.
        - Я, товарищ Соловьев, не могу даже придумать, какую награду вам предложить, - зашел Сталин с козырей.
        Хитрый вопрос. Наверное, попроси я квартиру с машиной и прочие радости, даст и не поморщится. Но мне оно надо? Квартира и так есть, жена-красавица, машину сам куплю, если надо будет. И тут, к счастью, вспомнил я одну байку, как вождь задавал такой же вопрос каким-то деятелям. Не то от кино, не то от литературы. И ответ в этом анекдоте был очень хорошим.
        - Наград, товарищ Сталин, у меня и так много, Родина не забыла. И звание мне подняли авансом. И квартира есть. Если можно, я бы попросил совместное фото с вами. И с Яковом, конечно. И книгу с вашей подписью. Не за награды воевали. А так - память останется.
        Вождь улыбнулся широко, шутя погрозил пальцем.
        - Будет вам память, Петр Николаевич, все сделаем! Николай Сидорович! Принесите фотоаппарат!
        Вот тут я и обалдел окончательно. Потому что фотографом у меня целый генерал был. Скажи кому - ни за что не поверят. Только и говорить никому нельзя.
        А как сфотографировались, Яков молча на отца посмотрел. Тот сразу понял.
        - Здесь, - говорит, - в Москве.
        - Я поеду? - спросил Яков и, не дожидаясь ответа, вышел.
        - К семье поехал, - зачем-то объяснил Сталин. - Скучает, конечно.
        Думаю, я тоже скучаю, вот только разве ж мне разрешат вот так встать и уйти. Ничего не поделаешь, будем сидеть, пока не отпустят.
        - Расскажите, товарищ Соловьев, как все было, - предложил Иосиф Виссарионович. - Давайте вот здесь сядем, удобнее будет беседовать.
        - Вам, наверное, докладывали…
        - Я хочу услышать от непосредственного участника.
        А что делать? Я и начал рассказывать - и про то, как мы с Ильязом Гиммлера взрывали, и как в лагерь попал. Ну и дальше обо всем по порядку. Сталин слушал внимательно, иногда перебивал вопросами, причем вроде и ерундовыми, второстепенными даже. То про Закуску, то про попа встреченного. И фамилию раввина из Новгорода-Северского заставил вспомнить.
        Но это так, цветочки. Потому что ягодки пошли после рассказа о партизанах. Тут он всю душу вымотал. И про Сабурова узнавал, и про всех помощников, про каждого уточнял, справится ли. Конечно же, я ему и про Якова рассказал, как тот предателя нашел. Кстати, на это Сталин внимания особого не обратил. Зато после доклада про наши подвиги в Локте душу вытряс. Много ли местных поддерживают предателей? А пришлые есть? А то? А это?
        Помрачнел вождь после локотских раскладок, папиросу поломал, спичку трясущимися руками зажег. Ему поди докладывают, что вся страна как один человек, а оно вон что. И не западные украинцы с белорусами, у которых еще Польша из мозгов не вылезла, а свои, брянские с орловскими.
        И тут я решил: раз пошла такая пьянка, режь последний огурец. Почему бы и не влезть со своим рацпредложением?
        - Разрешите по службе вопрос, - попер я уже без оглядки.
        - Да, - еще больше посерьезнел Сталин. - Слушаю вас.
        - В связи с происшедшим в Киеве у меня возникла идея. А что, если мы продолжим точечно выбивать гитлеровское руководство?
        - Никто не против таких методов борьбы. И работа в этом направлении ведется, - медленно ответил вождь. - Но в чем именно состоит ваше предложение?
        Глава 19
        - Посылки с бомбами! - выпалил я и посмотрел на своего собеседника в ожидании, как тот отреагирует на столь дерзкое предложение. А там даже веко не дернулось.
        - Интересная идея, - сказал он, глубоко затянувшись напоследок и затушив папиросу в пепельнице. - Вы предлагаете отправлять по почте бомбы настолько маленькие, что они уместятся в небольшую коробку и не вызовут подозрения?
        - Да, товарищ Сталин, - кивнул я. - Именно так. Просто подумал: при бомбардировке переправы под Кременчугом мы использовали большие самолеты-бомбы, а тут маленькие посылки. Слышал, что в Германии есть справочники и справочные бюро. Можно легко узнать домашние адреса всей немецкой верхушки - дипломатов, промышленников, карателей из гестапо и СД. Наконец, просто военных и чиновников. Составляем список самых важных и…
        Тут я под ироничным взглядом Сталина задумался: и что дальше-то?
        - Массово рассылаем бомбы-посылки. С территории нейтральной страны.
        - У нас действует до сих пор посольство в Швейцарии. - Генеральный пыхнул дымом из папиросы. - В Швеции - тоже. Но мне докладывали, что они под плотным контролем…
        - Наверняка есть нелегальные разведчики, которые могут помочь, - осторожно произнес я.
        - Я, конечно, не специалист в таких вопросах, - теперь задумался Сталин, - но я знаю, у кого спросить. - Иосиф Виссарионович поднял со стола пачку «Герцеговины», открыл ее и бросил назад - она была пустой. Тенью прошелестел какой-то лейтенант, заменил папиросы. - Посидите немного, я скоро вернусь, и мы продолжим.
        Сталин тяжело встал с кресла и вышел. Интересно, немного в его понимании - это сколько? Минут через пять давешний лейтенант, который менял папиросы, принес свежий заварник с чаем. Молча поставил на стол и пошел назад.
        - Извините, - тормознул я его уже у двери, - откуда позвонить можно?
        - За мной следуйте, - ответил он и пошел дальше.
        Пришлось догонять. Хотя дача эта вроде не такая уж и большая. Привел он меня в небольшую комнату, наверняка служебную какую-то, показал на телефон, стоящий на обычном канцелярском столе. Я по памяти набрал домашний, послушал гудки. Теперь - в госпиталь. Долго не подходил никто, потом ответили наконец-то.
        - Здравствуйте, Веру Андреевну Соловьеву пригласите, пожалуйста, это муж ее, - выпалил я в трубку.
        - Ее нет, в командировке, - сухо ответил какой-то мужчина.
        - И… когда будет? - только и смог я выдавить из себя.
        - Не могу сказать, - ответил собеседник. - Не предоставляем такие сведения. - И я услышал короткие гудки.
        Вот же жучила! Не может он! Ну ничего, я доберусь до вас, вы узнаете, кому что можно рассказывать! Я посмотрел на продолжающую противно пикать трубку и положил ее назад.
        Вернулся в прежнюю комнату в сопровождении того же лейтенанта и в расстроенных чувствах сел пить чай. Настоящий, кстати. Ну да, еще Сталину осталось начать морковку хлебать. Вроде съел какое-то печенье, не помню даже.
        Нет, и еще кто-то говорит, что я везучий! Сколько добирался, и нате вам - уехала в командировку. Ладно, надо найти Кирпоноса, забрать награды мои, надену мундир со всеми регалиями и пойду искать жену. Вот только отсюда выберусь.
        Я налил в пустой стакан еще заварочки. Запах - аж в дрожь бросает. Соскучился по хорошему напитку. И тут в комнату тихонечко вошла та девчонка. Ну да, Светлана. Интересно, какая у нее фамилия? Сталина? Джугашвили? Может, и вовсе по матери, Аллилуева? Села на край кресла, в котором перед этим сидел ее отец, и спросила:
        - Расскажите, как там было? С Яшей? Мне никто ничего не говорит, будто я маленькая еще. Знаете, как я переживала, когда сообщили, что… в плен попал. Все беспокоились, не только я - и Вася, и папа. Хоть Яша и ругался с ним.
        - Тяжело там, - ответил я. - Но твой брат очень хорошо держался. Достойно.
        Ну что мне ей рассказывать? Как стоишь и надеешься, что не тебя повесят? Или что люди траву всю с голодухи в лагере пожрали? Хорошо, что девочке, наверное, надо было самой выговориться, вот она и нашла свежие уши. Успела рассказать, что ездила несколько раз в гости к жене Якова, Юле, и у Яши такая красивая дочь, которую зовут Галя, и еще кучу вещей. Если честно, я слушал вполуха, потому что, с одной стороны, ждал, что там Сталин решит, а с другой - досадовал, что так с Верой случилось. И знаете, про жену почему-то больше думал.
        В коридоре послышались шаги. Вернулся Сталин, и Светлана упорхнула куда-то. Я встал, конечно: не у тещи на блинах.
        - Ну что, товарищ Соловьев, нашел я вам специалиста по взрывающимся посылкам. Сейчас вас к нему отвезут, познакомитесь, определите фронт работ. Мне нужен работающий образец, прежде чем я приму решение.
        - Есть, товарищ Сталин! - Я понял, что визит окончен, мне здесь делать нечего. Жаль, не догадался у хозяина чайку попросить. Вот это бы номер вышел!
        - И вот вам от меня подарок. - Иосиф Виссарионович протянул руку, и в ней оказался картонный футляр. Он поднес его к столу и вытащил оттуда книгу в красном переплете. Кожа, не коленкор. И тиснение золотом на переплете: «И. Сталин. Вопросы ленинизма». - Держите, это вам.
        Я подошел поближе и открыл обложку. На форзаце свеженькая надпись чернилами чуть наискосок: «Тов. Соловьеву на добрую память. С благодарностью» - и знаменитая подпись, а под ней - сегодняшнее число. Да уж, такой подгон… Это дорогого стоит.

* * *
        «Паккард», привезший нас сюда, никуда не делся, ждал. Только вместо майора в сопровождение сел охранник в гражданском, хотя военная косточка из него выпирала даже из-под драпового пальто. Ехали молча. Водила знал, куда везти, а с охранником мне не о чем лясы точить. Поехали обратно в Москву, но куда-то в такие дебри, что я только направление на юго-запад понял.
        Ворота, похожие на множество других, но машина остановилась именно перед ними. За кирпичным забором - вроде склад какой-то, мне с заднего сиденья плохо видно. Мелькнуло, а я не присматривался. Во дворе - три охранника в форме артиллеристов, но с ППД. Конечно, это на фронте редкий зверь, а для охраны непонятно чего в Москве - самое оно.
        Провожатый вылез из машины, кивнул мне. Я присоединился к нему, и начался поход по каким-то коридорам с переходами. Точно, контора фабричная старая. Ткнулись в дверь без таблички на третьем этаже. За ней - приемная, только стол секретарский пустой, так что провожатый сам постучался, сунул нос в щелочку и спросил:
        - Разрешите?
        За дверью кто-то буркнул: «Входите», - и меня пропустили вперед.
        За столом, листая толстую папку, сидел высокий сотрудник НКВД с зачесанными назад волосами. На кителе - два «Знамени» и «Звезда», чуть ниже - значок почетного сотрудника госбезопасности. Красивый дядька, мужественный такой, разве что крупный нос слегка портил его лицо.
        - Товарищ полковник? Петр Николаевич Соловьев? - Мужчина привстал, пожал мне руку. - Присаживайтесь. Значит, насчет вас звонили. Я - старший майор Павел Судоплатов. Можно просто Павел, без отчества.
        Вот это номер! Первый раз в жизни старшего майора вижу. И мне с ним работать? Умереть и не встать! Практически комдив по армейским меркам.
        - Давай на «ты»? - Затем я кивнул на папку. - Мое личное дело?
        - Можно и на «ты». - Судоплатов захлопнул папку, заулыбался: - Да, прислали ознакомиться. Какой боевой путь… Просто загляденье! Оборона брода на Хрестиновке, уничтожение айнзацгруппы СД, выход из окружения… Так, что тут еще… Спас командующего фронта при налете. Ага, ну Гиммлер. Это, конечно, эпичная история. Мы всем управлением обсуждали киевский взрыв. Как ты догадался заложить фугас на площади перед университетом?
        Вот же вопрос…
        - Так другие объекты, Крещатик и прочее, люди Старинова минировали, - выкрутился я. - Армейцы тоже много где отметились. Из неохваченного остался только университет.
        - Неохваченный… - хмыкнул Судоплатов, покачал головой. - Это же надо было догадаться устроить НП в небочёсе Гинзбурга… Идеальное место для наблюдения.
        Интересно, а эвакуация Якова в деле есть? Я посмотрел на папочку… Толстая. Но Якова там вполне могло еще и не быть.
        - Давай к нам в наркомат! - Судоплатов достал портсигар, вытащил папиросу. - Таким, как ты, у нас самое место. С твоим званием получишь сразу майора, а то и старшего! Товарищ Берия очень хорошо о тебе отзывается, так что возражений не будет.
        - Боюсь, Кирпонос меня не отпустит.
        Я заколебался. В НКВД, поди, устроят проверку, а ну вскроется, что я ни разу не Петр Соловьев? Да, летом меня уже успели засекретить и даже предупредили родителей настоящего Соловьева. Но есть же еще школа, прежнее место службы. Если будут тщательно копать, раскопают. Лицом я похож на Петра, но не сказать, чтобы полный двойник. Покажут фотокарточку, а меня не опознают… Сослуживцы погибли в первые дни войны, тут вряд ли мне что-то грозит. Жены, детей не было. Родители. Вот узкое место.
        - Ну не может полковник быть адъютантом у генерала. Тебе штабом тогда руководить или целым полком… Ты по ВУС военинженер? - Судоплатов закурил, встал, открыл форточку.
        - Он самый.
        - Героя сразу на фронт не пошлют. - Павел заглянул в конец моего личного дела. - Миналягушка и мина-пуля - это тоже ты?
        - Я.
        - Тут на тебя запрос пришел. Наркомат вооружений тоже просит откомандировать Соловьева на полигонные испытания. Будешь сидеть в каком-нибудь Куйбышеве, пока не отпустят. А у нас интереснее! Соглашайся.
        - Давай сначала обсудим новое дело, - уклонился я от ответа. - С минами-посылками. Думаю, мою судьбу найдется кому решить, спрашивать не будут. Лады?
        - Лады. - Судоплатов тяжело вздохнул, пододвинул ко мне блокнот с карандашом. - Давай, рисуй свою новую придумку.
        Я набросал примерно схему, как мне это виделось, и тут же началось обсуждение. Хозяин кабинета показал такое знание предмета, что я только диву давался. Зачем я здесь, если такие зубры походя проблемы решают, над которыми я бы голову неизвестно сколько ломал? А с другой стороны, придумал все же я, а не кто-то другой.
        Уже и чай пили раза три, и принесенные бутерброды заточили, а к общему мнению так и не пришли. Вырисовывались пока два основных варианта, но слишком сырые. А надо было так, чтобы идеально. Павел вспомнил одну старую операцию, но там была конфетная коробка с часовым механизмом, и мы ее забраковали. Однако голова работать уже не хотела. Сказывались и бессонная ночь, и нервное напряжение после встречи со Сталиным, да и сама дорога.
        Даже Судоплатов заметил, как я старательно давлю зевоту, и предложил:
        - Давай, наверное, заканчивать на сегодня. И у меня дел куча, и тебе отдохнуть с дороги требуется. Езжай домой, завтра созвонимся с утра, согласуем. А то хочешь, здесь организуем, место найдем.
        - Да ну, домой надо. Жену найти хочу, а то в госпитале какой-то хрен даже говорить не стал, - объяснил я. - И вот еще. Не подскажешь, как мне Кирпоноса найти? А то у него все награды мои. Да и так встретиться.
        - Так давай насчет жены я разузнаю, - предложил Павел. - У нас побольше возможностей, один звонок - и все.
        - Нет, я сам, - заупрямился я. - А то получится, вроде как пацаны из соседнего двора обидели, а я сам разобраться не в силах и старшего брата зову.
        - Есть резон, - подумав, хмыкнул Судоплатов. - Ладно, насчет командира твоего сейчас узнаем.
        Он начал звонить куда-то, спрашивать, а я так расслабился, что задремал даже. Не знаю насчет продолжительности, но когда Павел растолкал меня, то я пару секунд пытался сообразить, где я нахожусь.
        - Везучий ты, - пододвинул Судоплатов обрывок бумаги. - В Москве твой Кирпонос. Можешь позвонить ему прямо сейчас, на месте.
        Я тут же набрал номер и через пару гудков услышал:
        - Приемная.
        Конечно, никто не скажет фамилию, даже ведомство. Кому надо, и так знают. А голосок знакомый.
        - Ты, Масюк, лучше правду скажи: уже всех связисток в управлении перетоптал или кто-то неохваченной остался? - Я произнес это как можно более суровым голосом, стараясь не заржать.
        - Кто э… - начал Аркаша и вдруг до него дошло: - Петька! Живой, гад! Я всегда говорил, что ты выберешься! Ты где? В Москве? Давай срочно сюда! Машину сейчас пошлю, только скажи куда!
        - Нет, я сам, - сказал я, увидев, как Судоплатов отрицательно машет головой. - Скоро буду.
        Сам понимаю, не маленький, что в такие места посторонних лучше не пускать. И говорить об их существовании. Тем более что и местный транспорт нашелся. Даже с учетом прогрева двигателя не прошло и часа, как ничем не примечательная, в меру старая и, соответственно погоде, забрызганная эмка доставила меня на место.
        Заминочка произошла внизу, на проходной. Начались вопросы: а кто такой, а зачем, ну и прочая ерунда. Все понимаю, но немного досадно.
        Наконец меня довели до приемной, где я сразу попал в объятия Аркаши. Не исключено, что Масюк по заданию немецкого командования решил все же убить меня под видом дружеских обжималок. Даже сам не знаю, как я выбрался. Естественно, я указал ему на недопустимость такого панибратского отношения к старшему по званию и назначил наказание в виде ста часов строевой подготовки без права на сон и туалет.
        - Сам-то где? У себя? - спросил я, когда поток приветствий и восхищений немного иссяк.
        - В кабинете, - сказал Аркаша. - Занят просто, даже не ел сегодня еще.
        - Мне бы награды забрать, он же с собой тогда забирал, - объяснил я.
        - Это ты его так оскорбить хочешь? - искренне удивился Масюк. - Да он постоянно о тебе узнает, где ты и что. Когда не было новостей, он чернее тучи ходил. Жене твоей помогал - продукты отправлял. А ты теперь такой приходишь - гляньте на четыре шпалы в петлице, мне бы вещички забрать, спасибо, что не потеряли.
        - Бляха-муха, извини, что так показалось, - растерялся я. - Даже не думал, что так получится. Что-то я не то сказал.
        - Ладно, забыли, - вздохнул Масюк. - Сейчас заглянем к нему.
        Он пошел к двери в кабинет и аккуратно приоткрыл ее.
        - Я же сказал: не беспокоить меня! - рявкнул изнутри Кирпонос. - Освобожусь, дам знать!
        - Соловьев здесь, Михаил Петрович, - тихо сказал Аркаша. - Зайти хотел, но если…
        - Так какого… вы там сидите? Тащи его сюда!

* * *
        Отвезли меня домой при полном параде уже поздним вечером. Аж самому стало приятно глянуть на иконостас. Не так, конечно, как у начальников, у которых парадный мундир килограммов на двадцать тянет, но очень даже прилично. Не юбилейными медальками - орденами, один другого полновеснее.
        Ключ от квартиры мне, конечно же, выдали. Консьержка порылась в ящике, выудила нужный, подала с улыбкой. Сообщила, что, согласно журналу, Вера Андреевна уехала три дня назад. Оно и понятно: жить в таком доме - как под увеличительным стеклом. Когда пришел, когда ушел, кто в гостях побывал. Не удивлюсь, если тут и в квартирах слушают, чтобы крамолу сразу засечь.
        Что-то я задумался, пропустил вопрос от консьержки. Встрепенулся, когда она чуть не за рукав меня дергать стала. Оказывается, переживает за меня, предлагает в столовой перекусить. Хоть и не полноценный ужин ввиду позднего времени, но бутербродов настрогают. Я отказался, не голодный все же, пошел по лестнице пешочком на наш третий этаж. Не старый еще, чтобы по таким пустякам лифт вызывать.
        Шел и вспоминал, как совсем недавно вроде ходили смотреть эту квартиру. Я еще тогда у батареи отогревался, пока Вера по углам осматривалась, недочеты обнаружить пыталась. Открыл дверь, с непривычки долго искал, где свет включается. Приятно оказаться в месте, которое стало твоим домом. И запах уже здесь особый, чем-то хорошим пахнет.
        А на тумбочке в прихожей записка: «Петя, извини, уезжаю на недельку в командировку. Еда в холодильнике, вещи твои в шкафу в спальне. Люблю, Вера». И число - как раз три дня назад. Это что же, она каждый раз, из дома выходя, писала мне? У меня аж слеза из глаза покатилась, так мне хорошо стало. Ради такой жены и воевать будешь до последнего!
        Радость быстро сменилась стыдом. Пока Вера тут ждала меня, я там с Анькой… Да еще и обещаний ей перед отъездом надавал. Перетащить в Москву, устроить получше… Поговорить, что ли, с Кирпоносом? Я быстро переоделся, разложил вещи. Посмотрел, что за еду в холодильнике мне оставила жена. Макароны по-флотски и квашеная капуста. Это дело! Очень даже хорошо на завтрак мне зайдут.

* * *
        Утром позвонил Судоплатов. Конечно, это ведомство все знает, где и что. Они же и квартиру эту давали. Понятное дело, не поинтересоваться, как спалось на новом месте, звонил. Сухо сообщил, что ждет, машину выслали, номер такой-то, через полчаса выходить. А я как раз уже и умылся-побрился, сидел, чаек попивал. Не грузинский даже, цейлонский, из жестяной банки с моряком. Где-то Верочка нашла.
        А что мне собираться? За тридцать минут и поспать можно успеть, не только штаны натянуть. Я как раз сапог суконочкой обрабатывать заканчивал, слышу - снова звонок. Подумал, это Павел забыл что-то сказать, поднимаю трубку - не угадал. Яков. Ну, ему тоже разузнать, где меня найти, совсем не вопрос. Так, мол, и так, давай вечером в «Национале» встретимся по-семейному. Отметим возвращение и все такое. Говорю, что и рад бы, да вот жена в отъезде, вернется дней через несколько. Может, перенесем? А он вроде как с облегчением говорит: нет, не будем переигрывать, настрой уже сегодня погудеть. Без жен пока встретимся. Договорились на шесть вечера.
        Вот поверите, чем не интересовался, так это семейным положением Якова. Стеснялся, наверное, боялся, как бы он не подумал, что выискать чего собираюсь. Знал, что женат, дочке три года, а кто, как зовут - не в курсе. А вот теперь вроде как и не грех. Вечером расспрошу.
        Выскочил я на улицу, а машина стоит уже, ждет. Вчерашняя эмка, водила только другой. На месте уже пришлось мне Пал Анатольича подождать немного. Видать, у него кроме меня забот хватает. А я ведь даже не знаю, в какой он должности. Впрочем, он не сказал, значит, мне это не надо. Какая разница? Чин большой, забот хватает. Не то место и не то время, чтобы в высоких должностях на жопе ровно сидеть и груши околачивать.
        Первым делом он дал мне ознакомиться с приказами. Чего там только не было. О прикомандировании ко Второму отделу НКВД для решения вопроса разработки изделия номер семь. О денежном, вещевом и прочих видах довольствия. О закреплении за мной служебного транспорта в виде автомобиля марки «ГАЗ М-1» с номером таким-то. О секретности. И много чего еще. Думаю, соберись я завтра лететь на Марс следом за Лосем и Гусевым спасать Аэлиту, и на это быстро нашелся бы соответствующий приказ.
        А ведь меня, как прибывшего из-за линии фронта, еще даже особист не опрашивал. Оно вроде и ясно, что после собеседования у Сталина отношение ко мне самое положительное, но порядок есть порядок. Я спросил, оказалось - не забыли. Проведут беседу. На днях, а то и раньше.
        Выяснилось также, что за ночь по результатам наших вчерашних посиделок мастера и мастерицы НКВД уже кое-чего понаделали. Несколько образцов деревянных посылок. Пиропатрон внутри, трубки, имитирующие толовые шашки. Плюс разводка из проволоки, прикрепленная изнутри к крышке для подрыва. Срабатывало это все через раз, а когда на полигоне начали тросом тащить уже с толом, чтобы проверить, как выдержит кантовку, мигом сдетонировало.
        - Надо добавить ваты какой-нибудь, - сделал заключение Судоплатов. Несмотря на неудачи, майор выглядел довольным. - Вполне рабочая схема. Доработать только.
        - Кроме ваты надо добавить поражающих элементов типа шариков от подшипников, - добавил я. - Чтобы с гарантией.
        - Это можно. Даже нужно.
        Вызванные мастера записали наши пожелания, ушли допиливать изделия. Обещали, что уже завтра нашему вниманию будет представлено несколько новых экземпляров.
        - Тогда на сегодня все, - развел руками Судоплатов. - Свобода встретит нас радостно у входа.
        Мы дружно отправились на проходную встречать свободу.

* * *
        Не сказать, что «Националь» стал как родной, как тому ханурику, который у нас выпивку со стола тырил, но все же чувствовал я себя увереннее, чем в первый раз. И швейцар знакомый. Вернее, я-то его запомнил, а он меня вряд ли. Мало ли кто тут ходит? Но пароль в виде фамилии Яковлев, как мы утром договаривались, сработал. Почему Яковлев? Чтобы на настоящую фамилию не заказывать, не светиться, что ли. Проводили меня прямо до столика.
        А товарищ мой что-то не очень празднично выглядит. Похоже, проблем у него по возвращении домой только добавилось. Но мне обрадовался, будто я луч света в темном царстве, или как там называлась статья про бабу, которая мужику изменила и по этому поводу с обрыва сиганула? Поручкались, но обниматься не стали. Оно нам надо?
        Сели, подбежал официант, чтобы заказик принять. Я глянул на этот список непонятных мне слов и попросил мяска подать, да чтоб кусок побольше и прожарили путем, салатику какогонибудь посытнее, ну и водочки граммов двести. В самый раз, чтобы расслабиться и назавтра голова ясная была. А Яков, оказывается, свое раньше заказал, сказал только, чтобы с моим вместе подавали.
        Принесли нам минералки и по бокалу красного, чтобы не скучали в ожидании. Сидим, делимся впечатлениями о том, что да как, но все же видно: не дает что-то товарищу моему покоя. Я прямо и спросил. Не чужие вроде. Он и ответил. Я, если честно, обалдел даже от таких раскладов. Оказалось, как пришло известие о том, что Яков в плену, так в тот же день жену его, Юлю, арестовали. И мурыжили в КПЗ до тех пор, пока не узнали, что сына вождя освободили. Вот тогда только решили, что балерина не агитировала мужа сдаться в плен.
        Хотел было я спросить, что думает папа по этому поводу, так тут же язык и засунул подальше. Потому как выходит, что санкцию на арест своей невестки он же и давал. Вот тебе и близость к трону. Никого не жалеют.
        - Сейчас нормально хоть все? - только и спросил я.
        - Да, - кивнул Яков. - Отходит потихонечку. Квартиру дали двухкомнатную, паек, все хорошо.
        - Вот и живи тем, что хорошо, - посоветовал я. - А то плохого и так хватает. Прошло - и забудь. Оттого, что вы переживать будете, легче не станет. Помнить надо, конечно, но оставить все позади.
        И как обрезали. Поговорили и оставили все в прошлом. Вспоминали какие-то смешные случаи из отрядного прошлого, Параску, ребят наших. Хорошо сидели, короче. Пока не начались сюрпризы. Как без них?
        Глава 20
        Мимо нашего столика то и дело проходили люди, так что я и внимания уже не обращал, как поначалу. Но вот этот остановился и, покачнувшись, схватился за край стола, потянув на себя скатерть. Ужин наш спас Яков, успевший притормозить ее со своей стороны. В таких местах лучше сначала уточнить, с кем говоришь, а потом уже что-то делать. А то генералы тут совсем не редкость.
        Посмотрев чуточку вверх, я уткнулся взглядом в голубые петлицы с двумя шпалами и с облегчением подумал: повезло, с таким конфликт не страшен. Но через секунду понял, что везения тут нет никакого. Уж лучше генерал. Потому как за край стола держался пьяный в дымину родной брат моего собутыльника - Василий.
        Разное про него рассказывали потом, что из этого правда - не знаю, но во всех легендах общее было одно: во хмелю Василий Иосифович буен и временами страшен. Ладно, мое дело - сидеть и не рыпаться, пускай они по-семейному между собой перебазарят.
        - Яшка, брат, вот это встреча! - закричал Василий. Он шагнул к Якову, раскинув руки во всю ширь, но не удержался на ногах и упал прямо в объятия брата. - А мне… сказали… вернулся… - Он не глядя плюхнулся на подставленный официантом стул. - Думал завтра… заехать…
        Смотрю, Яков молчит, но спокоен. Ну, он лучше знает.
        - Вернулся вчера, - наконец ответил он. - Заходи, конечно, в гости, мы всегда рады.
        - А меня, представляешь, на фронт не пускают, - перепрыгнул Василий на новую мысль. - Я прошу, рапортов написал сто штук, а они… начальник инспекции управления ВВС… Яшка, какой я инспектор? Я воевать хочу! Эх! - Он замолчал, потом поднял голову: - А мы тут с Лехой… провожаю…
        Что мне в Якове очень понравилось, это то, что он ни словом, ни движением, ни даже взглядом не показал, что ему неудобно или неприятно, что приперся его пьянючий вусмерть младший брат. Он с теплотой на него смотрел, с любовью.
        - Познакомься. - Яков слегка повернул брата в мою сторону. - Это мой спаситель. Петр Соловьев. Вытащил из немецкого лагеря.
        - Ого, герой! - Взгляд Васи сфокусировался на орденах. - За что дали?
        - За все хорошее. - Меня эта пьянь начала раздражать. Ну вот не в отца сын пошел. Сто процентов.
        - И против всего плохого, - с пониманием покивал Василий, а затем потянулся к графину с водкой. Даже не спрашивая. Официанты тут же подскочили, принесли рюмку.
        - Вторую давайте! - дал команду военлет. - Сейчас мой друг подойдет!
        - Может, не надо? - Яков нахмурился, попытался отнять у Василия графин. Тщетно.
        К нашему столу демонстративно твердой походкой подошел низкий плотный мужик в штатском. На его круглом лице светилась незамутненная улыбка.
        - Леха! - Василий все-таки отобрал водку у брата. - Где ты ходишь-бродишь?!
        - В клозете был. Освежился.
        - Блеванул, что ли? - Сын Сталина заржал на весь ресторан. На нас опять стали оборачиваться.
        - Тоже скажешь… - Алексей нас внимательно осмотрел, узнал Якова. - Спасся! А мы тут все испереживались. Особенно жены!
        - Это Алексей Стаханов, - шепнул мне на ухо Яков, пока эти два деятеля выпивали.
        Ага, теперь ясно, откуда знакомо это лицо. Оно же было во всех газетах. Ударник труда, из шахты - сразу в Москву. Говорили, что запил сильно, а Василий его еще спаивает.
        - Давай, ныряй к нам в забой, - продолжал ржать военлет. - Сейчас дадим стране угля!
        - Да плевать я хотел на этот уголь! - набычился Алексей. С его лица сошла улыбка, появились морщины. - Меня! Героя труда! Руководить какой-то шахтой в Караганде?!
        - Тихо ты, тихо! - Василий схватил друга за руку, сунул ему рюмку с водкой. - Тут все уши греют. Потом сам знаешь, куда докладывают!
        - Да мне плевать! Что они со мной сделают?! Я - Стаханов!
        - И не таких в бараний рог скручивали, - неожиданно трезво заметил Василий.
        - Ладно, черт с ними! - И шахтер махнул рукой. - Давайте выпьем.
        Мы переглянулись с Яковом. Нет, не такой праздник мы себе представляли! А я еще хотел позвать с собой Кирпоноса и Масюка. Вот бы был скандал! Я оглянулся. Все посетители ресторана продолжали пялиться на нас. Ну хорошо, что хоть в тетрадочки доносы не строчат. Стаханов уже наговорил на переезд из Караганды в Мордовию, Василий только готовится. Вон как водку глотает, будто воду. Хотя сыну Сталина все сходит с рук. Даже если донесут, Берия не даст делу ход.
        - Ребята! - Василий никак не успокаивался. - Давайте за наш столик! Что-то вы сидите… скупо… - Он засмеялся собственной шутке, чуть запоздало к нему присоединился и Стаханов. - У нас веселее! Еще погудим - и к девчатам поедем!
        Вот чует мое сердце, сейчас или мордобой будет, или летающие тарелки появятся. Я наклонился к Якову, говорю:
        - Давай уйдем. Посидели, и хватит.
        - Ага, погоди, Вася утихомирится немного, пойдем, - кивнул он.
        - Ладно, в туалет схожу только.
        Да, если не фарфор с хрусталем, то близко к этому. В таком туалете жить можно! Мыло возле каждого крана, чтобы руки мыть. Вода горячая! А в каких-то трех с половиной сотнях кэмэ свечной огарок за счастье. Но если вы думаете, что я в омерзении плюнул на все и с гордостью вышел, то вы не угадали. Да любой и каждый из нашего отряда сказал бы, узнав, где мне столоваться пришлось: «Давай, Петр Николаевич, и за нас кусочек съешь!»
        Стою, значит, руки мою, думаю о своем. И никого не трогаю. Тут рядом со мной мужик пристроился, в гражданке. Костюм такой, как бы сказать… шикарный. Двубортный, цвета сурового, темно-синего, в мелкую белую полоску, почти незаметную. Такой ткани, наверное, в промтоварах не купить. И видно, что не на барахолке с рук приобретен, шит на вот этого именно мужчину, и сидит он на нем… Красота, короче. Из кармана нагрудного платочек выглядывает, в тон костюму. Галстук такой, что и руками страшно трогать, наверное. Что примечательно, носит он все не как что-то особое, а просто как удобную одежду. Умеет.
        - Будьте добры, мыло передайте, - говорит он.
        Я взгляд скосил немного. И правда, возле его рукомойника кусочек не лежит. Упал, может. Или прихватил кто на память, не знаю. Ну я и подал, не жалко. Он руки намылил, отдает мыло, а я говорю:
        - Да у себя положите, какая разница, где хватать не будет.
        Он улыбнулся и сделал по моему совету. Хорошее у него лицо. Умное. Но не как у профессора какого или академика, что на тебя как на вошь смотрит, потому что ты умных слов не знаешь, а как у соседского парня, который в школе хорошо учится, но с тобой после уроков в футбол гоняет.
        Уже на выходе он вдруг протягивает мне руку и говорит:
        - Давайте познакомимся. А то получается, что я вас, Петр Николаевич, знаю, а вы меня - нет. Меня Павел Михайлович зовут.
        Я руку пожал, мужик вроде с виду правильный, в душу не лезет. Захотел познакомиться, мне не жалко. Может, он домой придет и расскажет, как с Героем Советского Союза беседовал.
        - Очень приятно, - говорю я ему.
        - Мне, Петр Николаевич, намного приятнее, поверьте. Что же, не буду вам мешать, надеюсь, до новых встреч, - ответил он и ушел.
        Если честно, я через минуту и думать о нем забыл. Все потому, что Алеша Стаханов все же запустил аттракцион «летающая посуда». Обидно, конечно: кусок мяса (очень он вкусный) жаль, мне доесть не довелось, так как у меня на глазах он тоже отправился в полет.
        Я быстро подошел к столу, схватил за руку Якова, говорю:
        - Пойдем, а то и нас за компанию загребут. А мне по милициям отсиживаться некогда, у меня служба.
        Он возражать не стал. Пошли мы к выходу. Увидел по дороге нашего официанта, дал ему десятку. Тот извиняться начал, предложил в другом зале нас посадить, чтобы мы поужинали спокойно. Но никто из нас продолжения банкета не захотел, вышли на улицу да и разошлись каждый в свою сторону. Даст бог, не последний раз свиделись.

* * *
        Долго моя прогулка не продлилась. Только дошел до Кремля, как рядом тормознула серая эмка, за рулем которой был… ага, тот самый туалетный друг. Павел Михайлович. Он приветливо улыбнулся, кивнул на пассажирское место.
        - Присаживайтесь, Петр Николаевич, подвезу вас.
        - Что же… И знаете куда? - полюбопытствовал я.
        - Я многое про вас знаю, - многообещающе улыбнулся Павел Михайлович. - А еще больше узнаю.
        Звучит… неоднозначно как-то. Но что поделаешь? Я сел в машину, она медленно тронулась.
        - Давайте я вам официально представлюсь. Так будет проще.
        - Слушаю.
        - Я начальник первого управления НКВД. Старший майор Фитин Павел Михайлович.
        Мы проехали мимо постового, который, взглянув на номера машины, отдал честь.
        - Мне ничего не говорит вся эта нумерация.
        - Внешняя разведка. - Фитин косо на меня взглянул. - Так понятнее?
        - Не очень.
        - Эх, какой вы темный человек. Наш отдел готовит и руководит легальными и нелегальными разведчиками, которые работают за рубежом.
        - Теперь ясно. А я тут при чем? Я сапер.
        - Это же вы предложили товарищу Сталину идею с рассылкой почтовых бомб?
        - Товарищ Фитин, а можно взглянуть на ваши документы? - Я напрягся.
        - Да, разумеется.
        Майор припарковался на улице Горького и достал из внутреннего кармана красное удостоверение. Я сверил фотографию, прочитал должность. Да, все сходилось.
        - И это правильно! - многозначительно покивал Фитин. - В нашем деле не доверяй и проверяй. Плюс вам в личное дело, товарищ Соловьев. Так вот, Судоплатов сообщил мне, что такая бомба почти готова.
        - Так и есть.
        - Принято решение о запуске специальной операции по рассылке почтовых бомб по домашним адресам фашистских бонз.
        - А что так резко? - удивился я.
        Фитин замялся, протер руль руками.
        - Вчера товарищу Сталину доложили детали гибели Зои Космодемьянской. Вы, наверное, не знаете… Фашисты зверски пытали и казнили нашу советскую девушку, которая попали в плен сто девяносто седьмой дивизии немцев. В ходе последних боев наши войска захватили документы штаба дивизии… Там обнаружились ужасные фотографии.
        Вот же… Я чуть не выругался. Поменял, называется, историю…
        - Принято решение об акции возмездия.
        - Ну, мы сегодня постараемся закончить с бомбой, там почти все готово.
        - Этого мало!
        - Что же вам еще надо?
        - Вы. И ваша супруга.
        - Вера?
        - Принято решение разослать бомбы из Швеции. Разом. Около ста сорока адресов. Работа большая, трудная… Но в Стокгольме у нас есть наша действующая резидентура в посольстве.
        - Резидентура?
        - Да. Предлагаю вам пройти подготовку в нашем управлении и отправиться в Швецию.
        - Нелегально?
        - Пока не знаю. Возможно, под дипломатическим прикрытием. Это решение будет принято позже. Кстати, во многом по результатам вашей учебы.
        Я выпал в осадок. Вот это поворот!
        - Но я был прикомандирован к комфронта. Что скажет Кирпонос? И зачем вам Вера?
        - Семейные пары работают лучше. Вызывают меньше подозрений. С Кирпоносом мы все решим, оформим ваш перевод с сохранением званий в наркомат. Ну что? Хотите послужить Родине? Так сказать, на тайном фронте?
        Тут я задумался. Серьезно так. Нет, ну какой из меня разведчик? Да и Веру тащить в Швецию… Она же врач! А в Стокгольме, поди, фашист на фашисте и фашистом погоняет. Ладно сам засыплюсь. А если и ее подведу под монастырь? Нет, надо отказываться. Или лучше сначала обсудить с женой?
        - Мне необходимо посоветоваться с супругой.
        - Разумеется. - Фитин врубил первую передачу, эмка мягко покатилась по снежным ухабам.

* * *
        Дома по-прежнему пусто и неинтересно. Я даже чай не стал себе заваривать. Помылся под душем, что было все еще весьма непривычно, почистил зубы - и в люлю. Пробовал перед сном книжку почитать, но полистал и бросил. Даже не запомнил, как называется.
        Нет, надо что-то с собой делать, не дело это. Вера все равно вернется, куда она денется? Да и я не пацан шестнадцатилетний, чтобы переживать днем и ночью. Заварил чайку свежего, чтобы взбодриться, бутербродиков нарубил. Душевно позавтракал. Побрился, зубы почистил, бельишко свежее надел - и на улицу. Три минуты до назначенного срока осталось. Это мы с водилой договорились, когда забирать меня. А что, вырос в чинах, какую-никакую машинку дали. Старенькая эмка, видно, что не на приколе в гараже стояла, а мне какая разница? Едет, над головой крыша, из окна не дует, сидушка целая, пружины в задницу не впиваются. И думать не надо, как добираться.
        Сегодняшние испытания прошли почти на ура. Даже мелкие недочеты устранены, бомба готова. Примерно сто граммов в тротиловом эквиваленте, сносит головы всем манекенам в радиусе десяти метров. Даже фотографии приложены. Мастера в НКВД - не мне чета. Работают быстро, качественно, с выдумкой. Прямо одно удовольствие.

* * *
        Делать нечего. Подписываем акт об испытаниях. Берем пустой образец, фотографии, нашу копию акта и едем на Лубянку. На доклад зовет сам нарком. Я даже рот открыл. В кабинете Берии был не только сам хозяин, но и Старинов с Фитиным. С Ильей мы обнялись, с остальными поручкались.
        - Ну что, товарищи, - нарком протер тряпочкой свои очочки, - совещание по «Затее» объявляю открытым. «Затея», - тут Берия повернулся ко мне, - это кодовое название нашей новой операции.
        Судоплатов протянул наркому все документы, фотографии. «Посылку» поставили на стол, откинули боковую крышку - показать, как там все внутри. Чекисты быстро ознакомились с актами, фотографиями. Потом Берия встал, заглянул в «посылку». Сам там все потрогал, подергал.
        - Тебя когда вывезли? - шепнул я Старинову на ухо.
        - Вчера вечером. А ты молодец! Какую штуку новую придумал с почтовой бомбой…
        - Судоплатов больше моего сделал, я так, на подхвате был…
        - Что же… Похоже, техническая часть готова. - Берия вернулся на свое место. - Теперь надо обсудить оперативную составляющую. Товарищ Соловьев, вы как? Принимаете наше предложение? Вот и старший майор с полковником, - нарком кивнул в сторону Судоплатова и Старинова, - вас наилучшим образом аттестуют. Уверены, что справитесь.
        Я посмотрел на Фитина. Тот на меня. Спокойна так, будто удав… И что отвечать? Веры нет, я ничего с ней так и не обсудил. Но тут такой момент, что торговаться уже нельзя. Ответ надо дать сразу, и только верный. За окном завыла воздушная тревога. Немцы начинали новый налет на столицу.
        - Я готов, Лаврентий Павлович.
        - Ну вот и отлично! - Напряжение в комнате сразу спало, чекисты заулыбались. Берия начал собирать документы в папку, открыл сейф. - Продолжим в бомбоубежище, но я в вас, товарищ Соловьев, ни секунды не сомневался. Вы не бойтесь, мы вас в обиду не дадим - переведем в наркомат в том же звании. На растерзание шведам тоже не бросим - будут вам помощники.
        В приемной я придержал за локоток Старинова. Спросил, как там наши брянские, Базанов, Енот с Махно. Потом все-таки решился:
        - Раз уж у нас такой разговор пошел, Илья, хотелось бы решить один кадровый вопрос. Наверное, в твоей компетенции. Ну и Фитина.
        - Да? - вроде как спокойно ответил, но видно, что слегка насторожился полковник.
        - Лейтенант Ахметшин Ильяз с женой Прасковьей Егоровной и радистка Анна Матвеевна Загорулько… Можешь устроить их перевод в Москву? Продолжат службу здесь. Ахметшин - автор предложения про Великую Отечественную, помнишь? Помогал мне с Гиммлером. Отличный сапер, пригодится делать почтовые бомбы. Анна - замечательная радистка, ни разу не пикнула, пока мы были в рейде!
        Старинов задумался.
        - Подобрать им замену в отряде нетрудно. Но нет ли тут кумовства? - Полковник уволок меня в коридор. - Как в НКВД посмотрят на все это?
        - А ты их пока оставь за штабом Кирпоноса. Глядишь, потом переведем, как и меня.
        - Да, так можно.

* * *
        Переждав налет, я сел в эмку, скомандовал, чтобы домой отвезли. Надо портфель завести, что ли? Для солидности. А то с планшетом как-то, да еще к наркому… не то. Про что я думаю? Какой еще портфель? И фуражку вдобавок, чтобы тулья повыше. Сразу видно будет - идет напыщенный дурак.
        За этими думами я и не заметил, как домой добрались. Отпустил машину, все равно сегодня уже больше никуда не собираюсь. Ни желания, ни сил нет. Напрасно говорят, что болтать - не мешки ворочать. Лучше бы я окопчик отрыл. Полного профиля.
        Поднялся наверх, сунул ключ в замочную скважину. Что за?.. Я же точно утром запирал, на память не жалуюсь. Слесаря какие-нибудь зашли? Или еще кто? Консьержка внизу ничего не сказала… Я достал пистолет, взвел курок. Мало ли что. Осторожно приоткрыл дверь, лишний раз мысленно поблагодарив тех, кто тут ухаживает за жильем - не то что не скрипнула, даже малейшего звука не издала.
        Зашел и… замер столбом на месте. Из комнаты доносился такой знакомый и родной голос! Вера с кем-то разговаривала по телефону. Я аккуратно отпустил курок и поставил на предохранитель. Не хватало еще на жену с пистолетом бросаться. На ходу спрятал ТТ в кобуру, шагнул - и увидел Веру.
        - Да, готовьте на утро Петренко, первым оперировать будем, - раздавала она ценные указания. - И не забу…
        Тут она чуточку повернулась и увидела меня. Так и не договорив, она бросила трубку, и та упала на столик, недоуменно бормоча что-то.
        - Здравствуй, Верочка, - только и успел сказать я, когда наши тела столкнулись и я наконец-то обнял ее.
        Она пискнула что-то, задыхаясь оттого, что я ее слишком сильно придавил, схватила мое лицо и…
        Дальше не помню. Какой-то промежуток времени выпал из моей памяти, так что я очнулся уже лежащим на полу в сильно расстегнутой одежде и почему-то в одном сапоге. Рядом лежала, прижавшись, Вера, и ее платье тоже как-то находилось не в том виде, который приличествует военврачу второго ранга.
        - Мы прямо как молодожены, - смущенно улыбнулась жена, целуя меня в губы. - Давай вставать, приводить себя в порядок. На полу… - хихикнула она, - будто кровати нет.
        А я все лежал и любовался, как она ходит по комнате, собирает разбросанные вещи, вешает на место телефонную трубку, возмущенно пищащую короткими гудками, поправляет перед зеркалом прическу.
        - Очень скучал по тебе, - сказал я.
        - И я тоже. Петя, ну вставай же, переодевайся, поесть что-нибудь надо, - заворчала она довольным голосом.
        А я готов был слушать ее без конца. Хорошо ведь: дома, вместе, и пусть все остальное подождет. Никуда эта война не денется, довоюем. Мысль о предстоящем разговоре кольнула и убежала. Потом, пока что я просто наслаждаюсь такой долгожданной встречей.
        Вера готовила на скорую руку какую-то еду, а я сидел и рассказывал короткую версию нашего долгого похода домой. Она слушала, иногда охая и вздыхая, время от времени вытирала руку о передник и гладила меня по щеке. Хорошо так посидели. Вот этого мне и не хватало - чтобы дома и с любимой. Вот тогда остальное неважно.
        О предложении из НКВД я потом сказал, когда мы уже чай пили. На удивление, жена восприняла его очень спокойно.
        - Раз надо, я с тобой. Хоть за границу, хоть в пустыню. А что…
        И тут я услышал какой-то странный гул. Сверху откуда-то. И он очень быстро приближался.
        - Ложись! Воздух! - крикнул я, толкнул Веру и упал на нее, прикрывая собой.
        Рвануло совсем рядом. С противным треском лопнуло оконное стекло, заложило уши. Подождав немного и поняв, что гостинец с небес прилетел один, я встал и выглянул на улицу. Да уж, никуда война не делась. Вот она, в ста шагах от нас, лежит разбитым немецким разведчиком. Что же, придется заканчивать ее, чтобы хоть чай с женой можно было спокойно попить.
        КОНЕЦ III ТОМА
        notes
        Примечания
        1
        Реальная история. Взято из воспоминаний Пегова.