Я Распутинъ. Книга 2 Алексей Викторович Вязовский
        Распутин #2
        Что будет, если в сибирского старца попаданец современный студент-историк? Куда повернет корабль под названием Россия? Сможет ли империя избежать рифов Первой мировой войны и Революции?
        Содержание
        Алексей Вязовский
        Я Распутинъ. Книга вторая
        Глава 1
        - Воля Государственной Думы для каждого из ее членов - закон! Памятуя это - Головин поправил очки, посмотрел в зал - Я без колебаний принимаю на себя обязанности Председателя Думы. Велика честь оказанная мне вами, господа. Велика моя признательность вам. Сделаю все, чтобы оправдать оказанное мне вами доверие.
        Я тоже взглянул в зал. С балкона Таврического дворца были хорошо видны напряженные, торжественные лица депутатов. 518 человек как один слушали Головина. Судя по газетам во вторую Думу попали 169 крестьян, 32 рабочих, 20 священников. Земства представляли 25 служащих. Аристократию - 57 землевладельцев дворян. Ну и по мелочи - 3 офицера, 19 журналистов, аж 33 юриста и адвоката. Промышленников и торговых людей было совсем мало - 26 человек. Зато в Думу избралось изрядно ученых и преподавателей - целых 38 депутатов. Очень пестрый состав. И наглядный пример басни Крылова - Лебедь, рак и щука.
        - Несмотря на различие мнений нас разделяющих - продолжал вещать Головин - Нас объединяет единая цель - осуществление на почве конституционной работы блага страны.
        Теперь я посмотрел в окно. Там звенела капель, пели птички. В Питер пришла ранняя весна, сугробы начали оседать, заскрипел лед на Неве. Хотелось на улицу, дышать морским воздухом, лепить из мокрого снега фигуры баб и снеговиков. А не слушать вот это все:
        - …стремясь к беспристрастному ведению прений и к охране свободы слова, я почту своим долгом неустанно заботиться о поддержании достоинства Думы. Мы все хорошо знаем, с каким нетерпением ожидает наша страна от Государственной Думы облегчения своих тяжелых страданий.
        И ведь Головин вовсе неплох. Умный, знает законы, международную практику… А сгинет плохо. Дотянет при советах до 37-го - в самый разгар репрессий его арестуют в очередной раз, но на сей раз уже не отпустят, а расстреляют и похоронят в братской могиле на Бутовском полигоне. Ужасная участь для человека и ужасная участь для страны. Но раз уж неведомыми путями я тут, в прошлом, то можно сыграть и получше?
        - Прямой путь к осуществлению этой трудной задачи - намечен первой Государственной Думою. Он остается таким и в настоящее время. Проведения в жизнь конституционных начал, возвещенных Манифестом 17-го октября, и осуществление социального законодательства - таковы две великие задачи, поставленные на очередь первой Государственной Думою.
        - Могучее народное представительство!
        Головин перешел к лозузнам.
        - Раз вызванное к жизни - оно не умрет!
        Капитан ткнул меня локтем, прошептал:
        - А это там новая фаворитка царицы? Там на, противоположном балконе.
        Я присмотрелся. Да, в черной вуалетке сидела очаровательная Анечка Танеева. Я помахал ей рукой, на меня зашикали.
        Фрейлина заметила мои телодвижения, кивнула.
        - Хороша! В самом соку.
        Стольников облизнулся.
        - Не про твою честь, Никодим - хмыкнул я - Ей прочат гвардейских офицеров в мужья. А ты, кстати, женат!
        - В единении с Монархом народное представительство неудержимо проявит… - Головин подходил к финалу своей речи. В ход пошли отмашки рукой, грозно насупленные брови.
        Наконец, новый председатель закончил свою речь, зал взорвался аплодисментами. Зашипели магниевые вспышки фотоаппаратов газетчиков. Головин объявил заседание закрытым и сошел с трибуны пожимать руки. Первым его поздравлял в министерской ложе Столыпин.
        - Ну, что, по домам? - капитан с сожалением бросил взгляд на Вырубову.
        Мы встали, задвигались стулья в ложе. К нам начала протискиваться знакомая фигура. Ба! Да это Булгаков. Собственной персоной.
        - Григорий Ефимович, мое почтение! Господин Стольников, как вам речь Головина?
        Я пожал руку философу, нацепил свои «инфернальные» очки.
        - Может в ресторан? - капитан кивнул в сторону выхода - Отметить так сказать выборы, да и вообще…
        - Никаких кабаков, Никодим - отмел я предложение Стольникова - У нас работа только начинается. Пойдемте вниз.
        Мы спустились к портику дворца, встали в «засаду».
        - Кого ждем? - поинтересовался Булгаков.
        - Столыпина - коротко ответил я, быстро пролистывая бумаги в папке. Все было на месте, осталось только дождаться выхода премьера. Его авто уже стояло у подъезда.
        К нам присоединился главред Слова с фотографом. Адир вытирал лицо платком - вспышка засыпала его щеки магнием.
        - Пустая говорильня - пожаловался Перцов - Мы конечно комплиментарно дадим в передовице, но…
        - Не надо! - оборвал его я - Топите вторую Думу. В каждой статье.
        - Это почему же? - главред аж открыл рот. Капитан с Булгаковым навострили уши. Даже Адир перестал вытираться.
        - Долго не проживет - коротко ответил я - Будет третья.
        - Это вам… - замялся Перцов - Свыше было дадено?
        Ответить я не успел, показалась свита премьера с ним во главе.
        - За мной! - я устремился к Столыпину, раскрывая папку - Петр Аркадьевич! Отец ты наш!
        - Распутин… - премьер сморщился, но затормозил. Вокруг начал толпиться народ, появились жандармы.
        - Неужели нельзя приватно?
        Но я уже раскрывал папку.
        - Нижайше прошу рассмотреть прошение об амнистии! - громко начал я, вытаскивая документы.
        - Кого амнистировать собираешься? - усмехнулся Столыпин, оглядываясь. Театр абсурда нарастал.
        - В такой торжественной день, вся Россия ждет от властей вести о послаблениях, о согласии и единении в обществе.
        - Говори конкретнее. Я спешу!
        - Наша партия, Небесная Россия всеподданнейше просит дать амнистию по Выборгскому воззванию.
        Народ вокруг пооткрывал рты. Бомба так бомба. Все прошлое лето власть судила депутатов 1-й Думы, которые после роспуска, призвали к гражданскому неповиновению. Осудила. Дала по три месяца тюрьмы и лишила гражданских прав. В том числе права быть избранным в новую Думу.
        - Да в себе ли ты, Григорий?? - осерчал Столыпин.
        - Как есть, в себе, батюшка. И вот, погляди - я подсунул премьеру бумагу с подписью Николая на нашем воззвании. В правом углу было невнятно начертано: «Рассмотреть».
        - Его императорское величество також за согласие и помилование.
        Сколько это «согласие» мне нервов стоило… Не сказать и пером не описать. Три вечера подряд «гипнотизировал» царицу, втирал ей про христианское всепрощение. Втер. А она уже потом царю.
        Вокруг нас ахнули люди, Перцов застрочил в блокноте. Вот ему будет сенсация, которая перебьет речь Головина. Да, вот так создается «повесточка» в обществе.
        - А почему тут?! На ступенях?! - Столыпин пошел пятнами. Сейчас рванет.
        - Чтобы не замылили в кабинетах - чуть не ляпнул я.
        Амнистия мне нужна была вот для чего. Партия зарегистрирована, есть массовое членство в виде иоаннитов, которых я всех поголовно загнал в «небесники», а заодно избирателями в местных куриях. Но нет «веса». Булгаков, Вернадский - вот и все, кто из «крупняка» согласился вступить. Толстой думает и пописывает статейки, капитана и прочее наше руководство - никто не знает. Нам нужны были «ледоколы». Известные общественные фигуры. Из сочувствующих. Но для этого им надо было что-то дать. А что? Я придумал амнистировать депутатов 1-й думы. Муромцева, Шаховского, Милюкова и прочих. После чего в качестве ответного жеста благодарности, предложить избраться в третью Думу от «небесников».
        Тут одним выстрелом убивалось сразу несколько зайцев. Я отрывал «лидеров мнений» от трудовиков и социал-демократов. Получал в партию крупные фигуры, которые приведут за собой новых членов. Строил «защитную» стену. Пойди, разгони теперь «Небесную Россию», коли властям приспичит.
        Перцов прочувствовал ситуацию, что меня сейчас пошлют, вынул блокнот:
        - Для прессы Петр Аркадьевич! Когда ожидается ответ?
        - Мы в новой Думе целиком и полностью поддерживаем сию инициативу - Булгаков тоже быстро сориентировался - Я лично внесу резолюцию в комитет по государственному устройству.
        Народ навострил уши.
        Столыпин заколебался, я кивнул на автограф царя. Это и решило дело.
        - Через две недели дадим ответ - премьер почти выхватил у меня папку, быстрым шагом направился к автомобилю.

* * *
        Капитан встретил каких-то знакомых и все-таки умотал в ресторацию, Булгаков вернулся к депутатам Думы, а я в задумчивости побрел к саням. Полость у них была поднята, я положил на нее записную книжку, вынул карандаш и вычеркнул задачу с «выборгскими». Взлетит, не взлетит - я сделал, что мог.
        - … пьет в Великий пост, скоромное кушает - с другой стороны саней беседовали Распопов с Евстолием-«приставом». Обсуждали меня.
        - Еще его батюшка по питию был большой ходок - шурин чиркнул спичкой, потянуло табачным дымом - Ефим Вилкин. Ямщиком был, в Саратовской губернии. Однажды так упился на станции Снежино, что даже не заметил, как выпрягли лошадей из оглобель, а почту на растопку пустили. Дело подсудное! Сел Ефим в тюрьму, а как вышел, смазал лыжи салом и отправился в Тобольск с семьей. Но жене поклялся, что в рот хмельного больше не возьмет. И первое время, правда, не пил. За то был выбран у нас поперву в церковные старосты, а потом и вовсе в волостные старшины.
        - Вона как! - протянул Евстолий - Так это щитай жизнь удалась?
        - Так бы он так - шурин шумно высморкался - Даже к старости обещал купить кровать с шарами. Шоб сверкали! Да вот только Пелагея, жена его, представилась внезапно. Вчерась была живее других, а днес уже на столе лежит, обмывать ее готовят.
        - Да… прибрал жену Господь. Поди запил Ефим?
        - Еще как. Все пропил. Даже иконы.
        - Врешь!
        - Вот те крест. Самое худое хозяйство в Покровском у Ефима стало.
        - Из старшин поди погнали?
        - Из старост тоже. Сам понимаешь, каким Гришка вырос. Пил с молодости, однажды плетень, что ограждал соседский дом от пашни, поменял на два штофа. Ну мужицким судом то поучили его изрядно. Вот он и ушел первый раз бродить по свету.
        То то я чувствую, как меня тянет к чарке. Генетика!
        - Знаешь, Коля кто первым вошел в рай за Христом?
        Пора было прекращать этот опасный рассказ, я вышел из-за саней, убрал за пазуху блокнот.
        - К-кто? - Распопов закашлялся, выкинул папиросу.
        «Пристав» по-военному вытянулся.
        - Разбойник.
        Я уселся в сани.
        - Все мы, Коля, грешны. Кто-то больше, кто-то меньше. Ежели покаялся и вознес святую молитву Господу - будет тебе прощение. Трогай.
        * * *.
        Доехали быстро, также стремительно я прошелся по общинному дому и лавке. Короткая инспекция показала, что наши дела идут в гору. В создании настольных игр уже трудилось под сотню человек - пришлось взять наемных сотрудников. Очередь перед лавкой не уменьшалась. Саму лавку мы разделили на «чистую» зону - для почтенной публики. И для обычных горожан и крестьян. У последних Мироед пошел на ура - сюжет понятный и актуальный, темы злободневные.
        Боцман отправился в турне по отделениям иоаннитов (девять городов!) налаживать создание и продажи игр в провинциях. Брат Савинкова трудился уже над эскизами к английской, немецкой и французскими версиями. Художника я уже конкретно так прикормил заказами - он перестал дичиться, заходил поболтать в общинный дом, похоже, подбивал клинья к моей эсерке. Но пока безуспешно.
        Командировка боцмана затянула оформление соседнего дома под школу. Деньги на сделку уже собрали, но зданию требовался косметический ремонт и все встало. Что не встало - так это бесконечные ссоры Лохтиной и Елены Александровны. Атмосфера в общине стала так себе, надо было что-то срочно делать. Я уже хотел «сослать» эсерку в трудовую колонию - благо там требовался учитель русского и литературы, но воспитанники пока были слишком дикими, не отошли от улицы и вначале их надо было слегка привести в чувство муштрой. Чем и занимались «дядьки» из отставников, привлеченные капитаном.
        Стоило мне подняться наверх, как я услышал новую ссору.
        - Ко мне в кабинет! - рявкнул я на собачащихся женщин.
        Раскрасневшиеся женщины вошли внутрь, с гневом уставились друг на друга.
        - Читайте!
        Я достал из ящика стола два листа бумаги, раздал.
        - Женский вопрос??
        Первая очнулась Елена. Лохтина тоже пробежала название глазами, зачитала вслух:
        - Святые учат: Боговоплощение было бы также невозможно без материнского подвига Богородицы, без ее свободного человеческого согласия. Как оно невозможно без творческой воли Бога. То есть Богу важна свободная воля женщины, Христос воспринимает женщину как личность и требует от верующих…
        - Отче, это вы написали?! - Елена потрясла листком.
        - Начало Булгакова - слегка покраснел я - Для сугрева публики. А далее також он печатал, но мысли мои.
        - Первое. Дать всем женщинам в империи право голоса. Поначалу на местных выборах, а если опыт удастся, то и всероссийских - Лохтина вернулась к документу - Второе. Право избираться в Думу. Хм… Смело. Третье. Принять законы, улучшающее женское состояние в обществе. О разводах, о выплатах на содержание детей, об образовании, о вредных фабриках.
        - Четвертое. Запретить проституцию, закрыть публичные дома.
        В кабинете повисло молчание, обе женщины разглядывали меня как диковинку.
        - Разврат запрещен по вере нашей. Как там сказано в Притчах? - пожал плечами я - «Блудница - глубокая пропасть».
        Получилось двусмысленно. Одновременные отношения с Лохтиной и эсеркой именно что под разврат и попадали. Мои «пропасти» возмущенно переглянулись.
        - Или вы миритесь и работаете над общим делом - я срочно решил поменять тему - Или вон из общины.
        - Что значит общее дело?
        - Партии «небесников» потребна женская фракция. Вон гляньте на вторую Думу. Одни мужики! А Рассея - она женщина!
        На эту сентенцию и Лохтина и Елена согласно кивнули, вновь посмотрели друг на друга. Уже без гнева, оценивающе так.
        - Скажу Перцову устроить встречу с репортерами.
        Женский вопрос - это бомба. После того, как она взорвется и Лохтиной и эсерке будет не до бабских разборок. Успевай отбиваться и агитировать.
        - Нас заклеймят сумасшедшими суфражистками - покачала головой Елена.
        - Пущай клеймят - махнул рукой я - Как сказал один восточный мудрец. Сначала они тебя не замечают, потом смеются над тобой, затем борются с тобой. А потом ты побеждаешь. В вашу победу я верю. Вона скока в вас сил!
        Эх…Зря я это озвучил.
        - Аборты - тихо произнесла Лохтина.
        - Да, надо включить в программу - согласилась Елена.
        Вот так и живем. Ты им палец даешь - они руку откусывают.
        - Да вы с ума сошли?! Детоубийство?? - я пригляделся к женщинам. Не беременны ли? Под ложечкой неприятно засосало - Обчество такое не поймет! Давайте начнем с простого.
        Честно сказать, я сильно сомневался, что общество поймет и право голоса для женщин. А уж тем более право быть избранной. Но тут всегда можно было сдать позиции - «вы нам вот это, а мы отказываемся от этого».
        Вон, даже в продвинутой Англии женщины смогли избраться в парламент только в 19-м году. Знаменитая леди Астор. Та, что сказала Черчиллю, что если бы он был ее мужем, то она бы сыпанула яд ему в кофе. На что тот ответил, что если бы она была его женой - он это кофе выпил. Мощная баба.
        - Никаких вытравливаний плода! - припечатал я - Грех это! Токмо то, что в бумаге писано. Идите учите!

* * *
        После разговора с любовницами, чувствовал будто вагон со шпалами разгрузил. Но увы, подвезли новый. Курьер принес газеты. В том числе европейские.
        Я открыл Таймс и понял - меня заметили. «Игроки» открыли сезон охоты. Может не Рокфеллеры с Ротшильдами, помельче киты, но кто-то явно заинтересовался и даже потратился.
        На второй странице была статья, посвященная «новому фавориту Романовых». В ней вспомнили все. И припадочного Митьку, которого ко двору привез Елпидифор Кананыкин - псаломщик церкви села Гоева. Тот обещал Аликс и Ники наследника, но рождались все время дочки. Припадочного убрали. И Филиппа Низье с его пророчествами. Ни одно из которых тоже не сбылось. Репортер шел от одного «блаженного» к другому, описывая историю мошенников при царской семье. Венчала статью моя фигура - дутый старец, конокрад из под Тобольска (пришлось объяснять английским читателям где это), начал карьеру с обработки экзальтированных барышень, которых «водил в баню». Тут очень кстати, пришлась история миллионерши Башмаковой, которую «лечил» Гришка и которая собственно, первая открыла Распутина миру.
        Нет, ну какие суки! Я скомкал газету, чуть не выкинул ее. Потом все-таки справился с собой, расправил обратно. Раритет ведь. Три недели к нам ехала из «Туманного Альбиона».
        Прикинул. Заметили меня в ноябре, испугались в декабре - после скандальной отставки НикНика. Когда не сработало с денщиками и дуэлью, уже в январе недоброжелатели здорово порылись в «моем» прошлом, отгрузили информацию иностранцам. И те не тянули. Тут же все оформили в статью.
        Помнится, так поступил Андропов, когда решил утопить потенциального преемника Брежнева - главу Ленинграда, Григория Романова. Слил придуманную историю с битьем на свадьбе дочки Романова сервиза Екатерины Великой из Эрмитажа. И это сработало - Григорий потом двадцать лет пытался отмыться от этого дерьма.
        Первый выстрел в необъявленной войне сделан. Кому-то при дворе мое усиление резко не понравилось. Вопрос - кому?
        Я задумался. Феофану и Сергию? Вполне возможно. Весь январь и февраль я их здорово игнорил - на все приглашения отговаривался то богомольем, то болезнью. С Феофаном мы увиделись последний раз на открытии детской колонии имени Ушакова. Тогда архимандрит улучив минутку высказал мне свое «фи», но дальше этого не пошло - священники видел как благосклонно внимала мне Аликс, сколько элиты пришло на открытие. Так просто и не наскочишь.
        Нет, православный клир вряд ли бы так тонко сработал с иностранцами. Не их метод. Когда узнают про мои контакты с московскими старообрядцами - вот тогда жди удара. А сейчас нет, не они.
        Это кто-то из дворцовых. Фредерикс? Придворный министр последнее время смотрел на меня волком, здоровался холодно, морщил нос. Убрав Герарди - а это стало известно в широких кругах через Великого князя - я здорово напугал придворную братию. Особенно тех, что у кормушки.
        Эх, жалко Филиппов так и не согласился занять пост главы дворцовой полиции. Был бы почти свой человечек рядом с Аликс и Ники. Надо кого-то еще двинуть. Иначе сожрут. Как есть сожрут.
        Зазвенел телефон. Меня срочно вызывали во дворец.

* * *
        «Таймс» в Царском тоже прочитали. Какая-то сволочь даже снабдила статью переводом, но Ники и Аликс и так свободно читали по-английски. Англофилы…
        - Что из этого, Григорий, правда? - царь аккуратно положил газету на обеденный стол, придавил салфетницей.
        Сесть меня не пригласили. Аликс нахмурившись аккуратно разрезала рыбу на тарелке, на меня не смотрела. Бесшумно скользили слуги, царская чета была одна.
        - Ничего - я спокойно скрестил руки на груди, произнес - Готов поклястся на Евангелие, что я нынешний никакую казанскую миллионщицу в баню не водил. Зовите священника.
        Это произвело впечатление. Святая клятва на Библии - вещь нынче вполне серьезная. Аликс с Ники переглянулись, царь вздохнул:.
        - Что же ты стоишь? Присядь с нами.
        Слуги моментально накрыли мне рядом с царицей, я остался стоять.
        - Что же ты, Григорий? - удивилась Аликс.
        - Ежели мне веры нет и вокруг один обман, да поклеп, удалюсь я в монастырь. Буду молить Бога за вас и ваших деток.
        Я повернулся к дверям.
        - Постой Григорий! - Аликс вскочила, взяла меня за руку. Ее вытянутое лицо пошло красными пятнами, глаза умоляюще на меня смотрели - Прости, отче, что усомнились. Вокруг и правда, столько лжи. Не уходи!
        Напомнить про детей - сработало. Все-таки нынешние Романовы - хорошие, заботливые родители. Этого не отнять.
        - Как же твой приют? И вот партия? - Николай тоже встал, подошел ко мне.
        - Все пойдет прахом без меня - покивал я - Опять сироток на улицу выкинут…
        Это тоже подействовало. Царская чета бросилась с жаром убеждать меня.
        - Я твой заступник, Григорий, прости, больше не усомнимся.
        - Ники, мы чуть не предали нашего друга! - Аликс сняла с пальца перстень с крупным бриллиантом, силой вложила мне в руку.
        Это она зря! Через час уже пожалеет - царица была по-немецки скупа, однажды при мне чуть ли не с пристрастием допрашивала повара про траты на кухне, стоимость завтраков…
        Ладно, дареному коню в зубы не смотрят.
        Я дал себя уговорить, сел за стол.
        Мы долго обедали разными постными блюдами. Вроде и ешь, а не наедаешься. Говорили обо всем сразу. Николай заинтересовался делами Гатчинского воздухоплавательного отряда, обещал купить за свой счет моторы для самолетов. Аликс расспрашивала про успехи в колонии Ушакова - к моему удивлению она запомнила там некоторых воспитанников. Патронаж для нее не был пустым звуком.
        Царская чета убедила меня остаться во дворце, мы вместе сходили на вечернюю службу и я даже поиграл с детьми - дочками и Алексеем. Семья все еще увлекалась настольными играми, в Мироеда мы сначала с девочками разорили папашу, потом скупили заложенные предприятия мамы. Устроили тотальный разгром.
        И все это под завывание метели за окном. Весна сдала позиции зиме, опять повалил снег.
        Слуги разожгли камин, затрещали сгорающие полешки. Лепота!
        Глава 2
        Утром я банально проспал. Надо было бы встать пораньше и смотаться из дворца, но лег я поздно, а перед сном еще почитал «Мать» Горького. Роман только вышел и уже успел наделать шума. Критики разругали его в пух и в прах - неудачная попытка написать новое Евангелие, плоские персонажи… Да и сам Горький потом будет признавать, что «Мать» написана так себе - «в состоянии запальчивости и раздражения» от событий первой русской революции.
        Из нынешнего времени сюжет романа, конечно, воспринимается совсем по-другому. Все эти стачки, листовки, первомайские шествия…Читаешь и видишь насколько Россия - кипящий котел с наглухо закрытой крышкой.
        Иллюстрацией этой самой «крышки» я получил сразу после завтрака. Разодетый Николай зачем-то потащил меня на встречу с Головиным. Председатель Думы явился в Царское с целой делегацией депутатов. И это стало его роковой ошибкой. Полагаю, приедь спикер в одиночку - все бы кончилось взаимным прощупыванием и аккуратным обозначением позиций. Чего хочет двор и Николай, какие настроения в Думе. Ну и завистливым разглядыванием огромного бриллианта на моем мизинце.
        Но пара депутатов от эсеров сразу влепили помазаннику про Конституцию. И тихий, вежливый Николай взбеленился:
        - Я рад видеть представителей всех партий, съехавшихся для изъявления верноподданнических чувств. Но ваше увлечение бессмысленными мечтаниями… - царь повысил голос, лица депутатов посмурнели. - Пусть все ведают, что я, посвящая свои силы благу народному, буду охранять начала самодержавия столь же твердо и неуклонно, как и мой незабвенный родитель.
        Тут уже расстроился я. Упорство и упрямство Николая в вопросах незыблемости самодержавия буквально приговаривало его к страшной участи.
        Головин пытался сгладить ситуацию, долго и велеречиво говорил «ни о чем», но встреча была испорчена.
        Я тихо свалил по-английски, не прощаясь. Пора было взяться за «объезд» выборгских подписантов - теперь я был на 99 % уверен в том, что мне удастся добиться амнистии основных фигур. К бабке не ходи двор войдет в конфликт с новой Думой (уже вошел) - Николаю нужно будет кинуть народу кость.

* * *
        О том, что опала Распутина не состоялась и он еще больше укрепил свои позиции при дворе очень быстро стало известно в обществе. Это я понял по увеличивающемуся потоку приглашений на салоны, журфиксы… Питерская аристократия плевать хотела на Великий пост - в моде нынче декадентство и атеизм - гуляла и веселилась. И разумеется, все хотели познакомиться лично с новым фаворитом. Составить так сказать собственное мнение.
        Честно сказать, устраивать шоу для именитых бездельников времени не было, но тут я увидел в пачке письмо от княгини Зинаиды Николаевны Юсуповой. И выпал в осадок. Это же мама убийцы Распутина - Феликса Юсупова. Княгиня приглашала меня на прием по случаю приезда из-за границы (тоже мне событие!), интересовалась не надо ли прислать за мной экипаж.
        Я порылся в пачке. Нет, ну чем черт не шутит - вдруг еще есть письма еще от кого из убийц. Например, от депутата Пуришкевича или поручика Сухотина… Вот бы был номер. Но нет, моя паранойя дала сбой. Ничего такого не было.
        И что теперь делать? Я повертел приглашение в руках. Понюхал. Надушенное такое. Нет, надо сходить. Посмотреть на своего несостоявшегося убийцу. Он еще, конечно, подросток и на приеме его вовсе может и не быть… Нет, решено. Иду к Юсуповым.
        Сам раут проходил субботним вечером во дворце князей на Мойке. У парадного входа была пробка из карет, автомобилей… Толпился простой народ - просто поглазеть на выход аристократов.
        - Смотри в оба, - накручивал я Дрюню. - Тут что угодно может приключиться. Ежели я через час другой не выйду, начнется какая дурная суета - беги за нашими.
        - Все понял, отче - покивал парень - Буду смотреть в оба, шага не отойду от дворца.
        На входе я показал приглашение от княгини, дворецкий меня с поклонами проводили в «ожидательную». Это был зал сплошь увешанный картинами.
        Старые голландцы соседствовали с пейзажами Ротари, Сурикова. У Юсуповой явно был неплохой вкус.
        Большие двери открылись, в зал вошла сама княгиня в сопровождении разодетой свиты. Бриллианты слепили глаза, запах разнообразных духов валил с ног.
        Зинаида Николаевна оказалась хоть и состарившийся, но все еще очень красивой женщиной. Тонкие губы, лучистые глаза - я глядел и не мог наглядеться на нее.
        А вот Юсупова моего взгляда явно испугалась. С хрустом сжала веер, побледнела:
        - Очень рада вашему визиту, Григорий Ефимович, позвольте представить вам…
        - Пустое - махнул я рукой - Все одно не запомню.
        Свита глядела на меня во все буркалы, пора было было начинать шоу.
        - Это что за пахабель?! - ткнул я пальцем в картину, на которую голую женщину ласкал сизый лебедь.
        - Это Леда и лебедь - глаза княгини расширились - Копия Рубенса кистей КлевЕра. Я привезла ее из Европы и…
        - Гляди, какой срам по стенкам развесила - не дал я договорить Юсуповой - от беса это у тебя, от беса!
        - Что вы себе позволяете?! - ко мне шагнул статный мужчина в военной форме, с аксельбантами - Вы..
        - Заткнись! - рыкнул я на защитника. Тот покраснел как рак, стал хватать воздух губами - Смотри у меня, княгинюшка! Я эту твою бесовщину прикрою. Разом!
        Я перекрестил Леду в районе женского лона. Лебедь косил на меня правым глазом.
        - Если вам претят такие картины… - Юсупова растерялась - Я велю убрать ее на чердак.
        - Убери, и поскорее. Иначе быть проклятой - я повернулся к свите - И вам всем быть проклятыми, что смотрели на блудодейку и подхихикивали.
        Аристократия впала в ступор. Еще никогда с ними так никто не говорил.
        - Григорий Ефимович, изволь пройти в музыкальный зал - Юсупова решила сгладить ситуацию - Там и угощения уже рядом накрыты.
        - Ну пошли, коли зовешь - я подхватил княгиню под руку, потянул за собой - Молишься ли? Пост блюдешь?
        Тут главное не сбавлять темпа и не давать свите прийти в себя. Иначе кликнут слуг и выкинут меня из дворца.
        Юсупова что-то лепетала, мы быстро шли по коридорам и анфиладам.
        В зале было накрыто несколько круглых столов. Аристократия сидела вокруг, дула чай из сервизных чашек. Я глазом выхватил знакомое лицо. Анечка! Танеева. А рядом очень похожий на нее мужчина. Отец?
        - И ты тут? - я оставил Юсупову, сел за стол к Танеевым - Чаёк лакаете? Ну пейте, пейте. Чаек - травка святая, пользительная.
        Я сам налил себе из фарфорового чайника с вензелем.
        В зале царило полное молчание. Даже музыканты перестали наигрывать Шуберта.
        - Не хорошо живете, не хорошо - я кивнул на восточные сладости, что были разложены по тарелкам - Чай пост ныне, а вы оскормляетесь. Нешто так жить можно?
        - А как можно? - проскрипел Танеев - пожилой, седовласый мужчина лет шестидесяти.
        - Токмо по любви! - поднял я палец, повернулся к Юсуповой - А где твой муженек, да сынок?
        - Муж сейчас в Москве - княгиня присела за соседней стул - Сын, Феликс, в гимназии Гуревича. Скоро будет дома.
        - Феликс? Что за имя не русское… - я вылил чай в блюдце, стал прихлебывая пить - Познакомь меня с ним. Авось перекрестим на что-то доброе. Как тебе имя Федот?
        Вокруг нас образовался уже целый круг аристократов, жадно внимающих моему шоу.
        - Или Федот, да не тот? - засмеялся я, подмигивая покрасневшей Танеевой - А ты что, Анечка? Нашла ли мужа?
        - Я попрошу вас! - Танеев вскочил на ноги, обратился к Юсуповой - Зинаида Николаевна это переходит все границы! Мы уходим.
        - Да подожди ты уходить! - я тоже встал, силой усадил Танеева обратно на стул - Только началось веселье то… Матушка, княгиня, где у тебя тут нужник? Надо бы справить дела.
        - Это там - пролепетала Юсупова, указывая рукой в сторону выхода.
        Бухая сапогами я направился к выходу, но как только оказался в коридоре направился не в туалет, а обратно в портретный зал. Заглянув внутрь и не обнаружив там слуг, я чиркнул быстро спичкой, подпалил то место на картине, которое крестил. Тут же задул разгорающийся огонь… Получилось большое темное пятно. Прости меня, Клевер. Прости меня Леда. Картину жалко, но Россию еще больше жальче.
        Поправляя рубашку, вернулся обратно в зал.
        - Ну и сортиры у вас тут… Поди крестьянин лошадь может купить себе за такую фаянсовую вазу.
        Юсупова страдальчески вздохнула, дамы закатили глаза. Ко мне опять направился насупленный военный. Сейчас будут выкидывать.
        Спасла меня Танеева. Она первая подошла, попросила благословения. Я перекрестил ее, взял под локоток как княгиню:
        - Что же Анечка, сватают тебя?
        - Да, отче, - Танеева оглянулась на отца - Но никто не люб мне.
        - Бывает - покивал я.
        - Что же мне делать? Вы обещали помочь.
        И правда, что же ей делать?
        - Вижу так, что ты Иисусова невеста.
        Танееву нужно было сплавлять подальше от трона. Это сейчас она девочка-припевочка. Но как женится, наберет силу, жизненного опыта…
        - Не хочу в монастырь! - надула губки девушка.
        Я увидел, как к Юсуповой протиснулся с тревожным лицом дворецкий, что-то начал шептать ей. Ясно, обнаружили картину. Пора было закругляться.
        - А когда бабу на Руси спрашивали? - громко и грубо ответил я Танеевой. Та покраснела, ко мне опять направился военный.
        - Как обгорела? - ахнула Юсупова на весь зал.
        - Что случилось?
        - Кто обгорел?
        Народ пооткрывал рты.
        - Картина… Ну та, Леда с лебедем. Загорелась! - Юсупова в страхе смотрела на меня.
        - Вот она божья кара! - я поднял палец - Господь поборол беса в этом доме. Боже! Помилуй нас, грешных.
        Я перекрестился, многие повторили за мной.

* * *
        Эффект «Юсуповой» надо было закрепить. И сделать это на какой-то дружественной территории. Чтобы без риска выкидывания вон. И я отправился на прием к Федору Федоровичу Палицыну. Тем более начальник Генерального штаба не поленился лично телефонировать и позвать.
        - Вот Григорий Ефимович - стоило мне появится, как Палицын подвел ко мне знакомиться еле идущую старуху в пышном старомодном платье - Это генеральша Обручева. Плохо ей, совсем помирает.
        - Помолись за меня, отче! - Обручева вцепилась в руку - Духом поизносилась, грехи мои тяжкие, спать не дают. Осени благодатью своей! Вся столица о твоей святости знает.
        Знает так, что на днях пришло письмо от Павлова. Ага, того самого с собачками. Просит посмотреть Ивана Качалкина. Человека-легенду. Товарищ впал в летаргический сон при Александре III и растолкать его не удавалось на протяжении 22 лет! Проснулся уже при большевиках - в совершенно новой стране. Павлов бился с ним, бился, даже целую теорию нервных процессов торможения изобрел. Но все бестолку. Судя по письмо - уже отчаялся его разбудить с помощью научных методов.
        Под скептическим взглядом Палицына, я перекрестил Обручеву, помолился над ней. Гости пялились с интересом, будто в цирк пришли. Хоть расставляй стулья в партере и продавай билеты.
        Пришлось сначала молиться над одним страждущим, потом подвели другого. Только спустя час удалось вырваться и поговорить с генералом.
        - Слышал вы были в Гатчинском воздухоплавательном отряде? - начал разговор Палицын - Как впечатления?
        - Влюбился в аеропланы - я пригубил коньяк, что мне собственноручно налил генерал - Хорош! Шустовский?
        - Его только и пью. Что же в ваших видениях было нового, отче?
        - Война будет. Страшная, безумная.
        Я тяжело вздохнул. Палицын взбледнул, махнул рюмку.
        - Как скоро?
        - Семь годков у тебя есть Федор Федорович. А потом немец на нас попрет. Австрияк також.
        - Вы… уверены?
        - Виденья мои от бога, а немцы давно Святую Русь погубить желают.
        - Что же нам делать? - генерал растерялся - Нет, мы конечно имеем военные планы насчет Германии и Австро-Венгрии… В этом году к нашему союзу с Францией должна присоединиться Англия. Переговоры уже идут.
        - Не поможет, - покачал головой я. - Союзнички мать из за ногу, слабы против немца. Отгородятся окопами и будут сидеть на жопе ровно, ждать, пока тевтоны нас сожрут. Еще и порадуются, что Россией откупились. Сердечное согласие… - я фыркнул.
        - Ну Австрия враг давний, но зачем же Германии развязывать войну? - Палицын потер лицо руками - У нас же хорошие отношения. Не понимаю.
        - Тесно им, землицы мало. Прут из бочки словно квашеное тесто. А куда переть то? В Европе все поделено. В колонии також не шибко их пускают.
        Мы помолчали, разглядывая разгорающийся в камине огонь.
        - Не доспи, не догуляй, а к войне армию приготовь, - я, наконец, нарушил молчание. - Иначе миллионы сгинут. Я же чем могу, пособлю.
        - Надо Его императорском величеству срочно сообщить - я увидел, что Палицын мне поверил, сразу как-будто постарел на несколько лет.
        - То я сам устрою. Не сразу - царю нынче не до энтих дел. Да и не поверит он поперву. У них с Вильгельмом нынче сердечная приязнь - в десна целуются. Пусть так и будет дальше, нельзя кайзера насторожить.
        - Разумно. А в видениях ваших не было того, как избежать?
        - Думки у меня смутные покуда. Ведения-то прямо толпой идут, каждую ночь мучаюсь. Начни вот с чего - я почесал в затылке. Что Палицын может сделать прямо сейчас? Он ведь кавалерист в душе. Много занимается конницей. Которая дай бог на венгерских равнинах может пригодится. Эх, тачанка-ростовчанка… В Польше же к бабке не ходи придется вести окопную, позиционную войну. А значит, надо начинать с разведки и связи. Особенно с последнего.
        - Но первым делом надо за германцем в оба смотреть.
        - На то военные агенты есть.
        - Ох, не смеши, Федор Федорович! Сколько их, один в Австрии, другой в Германии? А где у немцев склады? А сколько паровозов? А какие войска и где против нас встанут? Вопросов-то невпроворот, а в Главном штабе, небось, и трех человек не наберется, чтобы разведкой занимались.
        Судя по задумчивому кивку Палицына, я угадал точно.
        - Или вот, у нас куда не ткнешь, в немца попадешь. Полками командуют, в министерствах сидят…
        - Они присягу давали! - решительно возразил генерал.
        - Они-то да, да ты вокруг посмотри, сколь немцев не давали - купцы, адвокаты да прочие! Что, думаешь, у них друзей среди офицеров нет? И на попойке в ресторане никто-никто слова лишнего не скажет? Вот пропади моя душа, если среди этих немцев нет таких, кто ихнему фатерлянду не только рублем помогает.
        - Тут вы, пожалуй, в точку, Григорий Ефимович. Давно назрела необходимость создать контрразведывательное отделение.
        - Да уж как назвать, дело десятое. Главное, чтобы там люди хваткие были, не чистоплюи из гвардии. Жандармов бери отставных. Да из того же Особого отделения!
        - Они политическим сыском занимаются.
        - А в чем разница? Что сицилисты, что лазутчики действуют тайно, как его бишь, консперция у них!
        - Конспирация. Да, пожалуй, вы правы… Цели разные, а методы одинаковые… Все равно, школа для подготовки таких офицеров нужна будет.
        - Да не только школа, отдельное управление для разведки и контрразведки.
        - В прошлом году военный министр ассигновал на реформу денег, а в нынешнем году средств не было, - нахмурился Палицын.
        - Министра мы уберем, - отмахнулся я. - Будет другой, деловой.
        - И кто же?
        - Пока не знаю. Да и не важно это. Своей властью можешь разведкой заниматься каждый день. И связью. Полевой телеграф, телефон, радиво. Тут надо у немцев или французов завод покупать и давать в войска день и ночь аппараты. Учить пользоваться. Этим я займусь.
        - А справитесь, отче? Аэропланы и телефоны техника новая, сложная…
        - Да, с ученьем у меня слабовато, это верно, не на сибирском же мужике лапотном такому делу держаться. Потому нужны соратники образованные, и во множестве. Бог даст, обрастем.

* * *
        Вернувшись домой, я не выдержал. Накидал упрощенную структуру ГРУ:
        1-е Управление (Западная и Восточная Европа);
        2-е Управление (Дальний Восток)
        3-е Управление (оперативная разведка - штабы округов)
        4-е Управление (техническая разведка и шифрование)
        5-е Управление - контрразведка.
        Архив с картотекой, школа разведчиков, отдел военных атташе (посольские, под прикрытием). Последние уже неплохо работают - недавно завербовали не кого-нибудь, а самого полковника генерального штаба австро-венгерской армии Альфреда Ределя. Через него пойдет большой поток важной, стратегической информации. А главное Редель придумал кучу интересных решений в контрразведывательной деятельности.
        Так, по его указанию комнату для приемов посетителей оборудовали фонографом, что позволяло записывать на граммофонной пластинке, находящейся в соседней комнате, каждое слово приглашенного для беседы человека.
        Помимо этого в комнате установили две скрытые фотокамеры, с помощью которых посетителя тайно фотографировали. Иногда во время беседы с посетителем вдруг звонил телефон. Но это был ложный звонок - дело в том, что дежурный офицер сам «вызывал» себя к телефону, нажимая ногой расположенную под столом кнопку электрического звонка. «Говоря» по телефону, офицер жестом указывал гостю на портсигар, лежащий на столе, приглашая взять сигарету. Крышка портсигара обрабатывалась специальным составом, с помощью которого отпечатки пальцев курильщика сохранялись и отправлялись в картотеку контрразведки.
        Если же гость не курил, офицер по телефону «вызывал» себя из комнаты, забирая с собой со стола портфель. Под ним находилась папка с грифом «Секретно, не подлежит оглашению». И редко кто из посетителей мог отказать себе в удовольствии заглянуть в папку с подобной надписью. Излишне говорить, что папка также была соответствующим образом обработана для сохранения отпечатков пальцев. Если же и эта хитрость не удавалась, то применялся другой прием, и так до тех пор, пока не достигался успех. Все эти способы вербовки, проверки лояльности и так далее можно и нужно использовать и у нас.
        И нужны еще кроты. Особенно в разведке и контрразведке Германии. И есть время их заполучить. А также наработать верные и обученные кадры. Это самое важное в противостоянии рыцарей плаща и кинжала.
        Заклеил конверт, убрал в сейф. Отдам при случае Палицыну. Он глава Генштаба - ему и карты в руки.
        Раз уж начал писать - накидал перспективный план развития армии. Приоритет наземным войскам, никаких проливов нам нахрен не нужно в этой приближающейся мировой бойне - если удастся завалить Германию, добить потом Турцию труда не составит. А вот если с немцами справится не получится…
        В кабинете появилась Лохтина с подносом.
        - Чаек, отче…
        - О! Самое то - я обжигаясь хлебнул чая - Все выучили, что велел?
        - Да. На послезавтра Птицын снял зал - Лохтина поправила воротничок блузки - Страшно!
        - А ты не боись, я тебя сейчас успокою - я подхватил женщину, повернул ее к себе спиной, наклонил к столу. Задрал юбку.
        - Отче! Гриша… ох…
        Лохтина сама подалась ко мне, уперлась руками в столешницу.
        Звенели чашки в стакане, упали карандаши и перьевые ручки на пол, а я все «успокаивал» и «успокаивал» Ольгу. Да и сам снимал стресс.
        Наконец, Лохтина, поправив одежду и поцеловав меня в ухо, ушла, а я смог перевести дух и вернуться к армейским делам. Пушки, снаряды, ружья, патроны, колючая проволока. Пулеметы и пехотные мины. То есть большой мобилизационный запас. Шесть-семь новых заводов, склады. Работа в две смены. Вполне реально за семь лет накопить нужный объем боеприпасов и вооружений. Что еще? Бронепоезда. Но этим можно заняться и позже, чтобы секрет раньше времени не утек немцам. А вот оборонная промышленность, нет, не ждет.
        Значит, надо ехать в Европу.
        Сначала к немцам. Потом во Францию. Захватить Англию, посмотреть на знаменитый Дредноут, который спустили со стапелей в прошлом году. Собственно с него и началась гонка вооружений в Европе.
        Если не выгорит с Францией и Германий - придется тащиться за океан. У янки вполне можно купить пороховые и патронные заводы. Эти продадут что угодно кому угодно. Лишь бы были деньги.
        Я взял бумажку, прикинул свои финансы. Двух миллионов мне даже близко не хватит. Да и освободятся они только летом. Значит, нужны еще деньги. Много денег.
        Откуда их взять? Касса ЦК эсеров. Это раз. Патенты на настолки и отчисления от иоаннитов. Это два. Спекуляции на бирже. Тут были некоторые прорывные идеи. Это три.
        Нет, даже если вытряхнуть деньги из эсеров и биржи - капиталов не хватало. Ведь еще была авиационная тема. Завод моторов минимум в тысяч пятьсот встанет. Как там говорил Наполеон? Для войны нужны три вещи. Деньги, деньги и еще раз деньги.
        Глава 3
        Вы никогда не готовили съезд? Ну или семинар хотя бы человек на сто в загородном отеле? С иностранцами? Потому как у нас различия между делегатами - как между русским и японцем, например. Вот взять профессора Вернадского и какого неграмотного полуюродивого мужичка из иоаннитов - небо и земля, а оба делегаты. А еще староверы, толстовцы, промышленники, колонисты, не считая лезущих, как тараканы из щелей репортеров и любопытных.
        Ну, с ними я разобрался методами XXI века, отрядил Перцова и дал ему команду создать свой пресс-центр с фуршетом и машинистками. Никакой журналист ведь не откажется выпить на халяву и потому непременно придет в лапы Перцова. А там пресс релизы утром и вечером, барышни симпатичные за печатающими машинками, телефон для связи с редакцией, стол с напитками и закусками и даже временный телеграфный аппарат - ну кто после такого полезет в зал, слушать как собачатся делегаты или бубнит с трибуны косноязычный оратор?
        - Необычное вы предлагаете, - Перцов ходил с круглыми глазами по пресс-центру - Но так думаю, что наш брат-репортер непременно сюда заглянет и наружу не выйдет, я эту породу отлично знаю! Хорошая приманка, а уж дальше мы им подскажем, что писать. Ловко, ловко, который раз смотрю на вас, Григорий Ефимович, и удивляюсь!
        - Ты не удивляйся, ты дело делай, - грубовато прервал я его излияния, хотя было приятно, не скрою.
        Припахать пришлось всех, даже боевая группа носилась по городу в поисках гостиниц зала человек на триста минимум, да еще чтобы простую публику пускали, и так далее. Сняли «свадебный дом», где купеческие свадьбы гуляли и за столом до двухсот гостей помещалось. А без столов - как раз наш съезд. Под «тилихентов» выкупили целиком две гостиницы рядом, не люкс-модерн, но приличных. А кто морду будет воротить, так никого не держим, не нравится бесплатная - город большой, иди, ищи другую. Иоаннитам да колонистам сняли три дома в соседних кварталах, зарядили плотников сколотить нары, Маня Шепелявая нагнала баб-общинниц, организовала кухню с уже привычной нам раздачей.
        Ах! Да! Евстолий великое совершил, провел полную паспортизацию общины. У Лауница по моей записке выцыганил бланки паспортов, всех переписал, ну под это дело мы и Елену легализовали. Хотя без косяков не обошлось, были кое за кем неприглядные делишки в прошлом, даже Филиппов приезжал, пришлось с людьми говорить и после того, как мне на кресте поклялись, поручаться за них перед полицией. Буквально на поруки взял.
        Съезд открыли в Великую среду, на Чистую неделю. Боцман специально абонировал соседнюю баню и загнал туда всех «общежитийных» делегатов, приглашенный парикмахер всех подстриг-подровнял, бабы одежду начистили-нагладили и потому все выглядело весьма благообразно.
        Начали с парада, закончили скандалом. Даже тремя.
        К украшенному лапником и бело-черно-желтыми розетками лентами подъезду свадебного дома, на ступенях которого стояли наиболее уважаемые делегаты, по улице двигалась необыкновенная процессия.
        Впереди ехал новоиспеченный автомобилист в моем лице. Правда, не за рулем, а всего лишь пассажиром - разобраться в управлении здешних машин не хватит, наверное, и месяца, настолько все замысловато. Так что рулил специально нанятый шоффэр, а я вместо руля сжимал в руках древко с развевающимся имперским знаменем.
        Эх, надо было пошить фуражку и шинель в стиле комиссара из Вархаммера, но и так неплохо вышло. Следом за мной, под горн и барабан, шла колонна воспитанников Ушаковской колонии. Методика «молодежь приветствует делегатов съезда» была отработана в позднем СССР до мелочей и я посчитал, что есть смысл внедрить ее несколько ранее. Вот и дошли ребята до крыльца, четко повернулись (ага, месяц строевых тренировок) и самый голосистый зачитал послание нового поколения. В стихах, само собой (еще месяц мытарств, но тут хоть Елена помогала и вообще образованная публика из ближников).
        Получилось на ура - кое у кого из делегатов глаза явно на мокром месте были. В таком размягченном состоянии орггруппа аккуратно пропихнула первичные документы и решения - состав президиума, повестку дня. Приняли либо единогласно, либо с минимумом воздержавшихся.
        Программу трудовых колоний встретили вообще овацией и неудивительно - нам ее разработал руководитель московской колонии Щацких. Я и не знал, что тут с идеями о трудовом воспитании серьезно работали еще до Макаренко, а вот поди же ты… Станислава Теофиловича нам нашел все тот же Булгаков, сидевший ныне в президиуме съезда. Нашел и представил мне лично, и ни разу не прогадал. Ну вот правда - в Москве 1906 года жил и работал человек, который создал настоящий… Дом Пионеров! Потому как иначе назвать его «Дневной приют для приходящих детей» и не получится. Кружки-мастерские - слесарные, столярные, швейные. Музыкальное образование (сам Шацкий, кстати, классно пел, а жена у него вообще профессиональный музыкант, она-то нам «Смело мы в бой» и прочее оркестровала или как оно там называется - в общем, теперь наши песни по нотам любой оркестр исполнить может, пора песенник издавать). Педагогика сотрудничества (!). Детское самоуправление (!!). Воспитание коллективизма (!!!).
        Неудивительно, что на деятельность Шацкого косо смотрела полиция - никак малолетних социалистов растят? Да еще формально Станислав был католиком, что тоже не прибавляло любви властей к нему. Ну вот угораздило человека родиться в семье смоленской шляхты… А нам он зашел как патрон в обойму - идеи совпадают, есть возможность для экспериментов, которой он был лишен ранее, а что католик, так у нас в партию все христианские исповедания берут.
        Образования он был хоть и неполного, но разнообразного, успел поучиться и на мехмате МГУ, и на медицинском факультете, и даже в Сельхозакадемии. Мы с ним три или четыре раза поговорили по нескольку часов и я теперь точно уверен, что для московского приюта лучшего человека и не сыскать. А пойдет дело хорошо - пусть ведет тему во всероссийском масштабе. И создает нам комсомол вместе с пионерией и октябрятами. «Молодая Россия», чем не название? Или уж «Ангельская», для пущего эпатажу?
        Только Феофан, прибывший на съезд во второй половине дня, сидел смурнее тучи. И все чернорясные, что вокруг него вились, тоже мрачнели и мрачнели. Я в перерыве послал было капитана хоть немного разговорить, но тщетно.
        - Будто язва у него разыгралась, на все смотрит косо, что не скажешь - все не так, - доложил после перерыва Стольников.
        - Да какая сейчас язва, пост же?
        - Ты, отче, уж извини, человек простой, но я навидался этих постников. Коли рыбное можно, так икру бадьями на стол иереям несут, стерлядь аршинную, да мало ли чего еще.
        - А коли и рыбное нельзя?
        - На то монастырские повара-искусники есть. Такое из разрешенных продуктов сготовят, ум отъесть можно. Ну а коли скоромного захочется, иереи себе такой грех отпускают. Постники, прости господи…
        И это вполне православный и глубоко верующий человек мне сказал. Прогнил здешний идеологический отдел, насквозь прогнил. Но ситуации с Феофаном это не отменяло, чем дальше, тем больше он высказывался в духе капитана Смоллетта из мультика «Остров сокровищ» - мне не нравится этот съезд! Мне не нравятся эти делегаты! Мне вообще ничего не нравится!
        Надувался он, надувался, насколько это возможно при его субтильном телосложении, да и лопнул, ухватил меня за рукав и, брызгая слюной, шипел, что я специально зазвал на съезд раскольников и католиков и вообще берега попутал. А когда я попытался возразить, что все партийные документы ему заблаговременно были присланы для ознакомления и что там прописаны «все христианские конфессии», Феофан вообще вышел из себя и свалил. Хорошо хоть проклятиями не осыпал, но все равно, впечатление на свидетелей это произвело гнетущее.
        - Язва у него, - развел я руками. - Оттого отец Феофан столь раздражен. Помолимся за здравие, братья.
        Следом за мной нерешительно перекрестились и все остальные, а я продолжал класть крестные знамения и понемногу тяжелое настроение отступило. И как оказалось, вовремя Феофан свинтил, страшно даже подумать, что он выкинул, останься дольше.
        Ведь следующим пунктом у нас было выступление Лохтиной. Елену на трибуну не пустили, решили, что слишком молода и на надо совсем уж дразнить гусей. Даже появление Ольги вызвало в зале сдержанный ропот, а уж когда она выдала согласованный текст… Впору начинать агитационную кампанию под лозунгом «Женщина - тоже человек!», а то некоторые явно с этим не согласны.
        И ведь в феврале все прошло на «ура». Ну почти. Выступление перед журналистами, отличная пресса, в том числе западная, восторженные отзывы у передовой публики. Непередовая конечно, заклеймила, но тут Столыпин выступил в Думе со своей знаменитой речью «Не запугаете» и общество переключилось на травлю «реакционеров» из правительства. Реакционеры ответил, началась еще большая свара. Она и помогла нам выйти из под удара, а заодно собрать большой отклик по всей России. Откуда только не приходили письма и телеграммы. Почтальоны мешками носили. Благодаря этому мы резко нарастили численность партии, и вот поди ты… Опять огребаем.
        Напрямую мне никто вечером и поутру после начала съезда не пенял, но многие опять высказывались в том смысле, куда мол, бабы лезут? Их дело у плиты стоять и детей нянчить, а уж мужики сами все доправят.
        Пришлось срочно использовать метод Ходжи Насреддина - пусть знающие расскажут незнающим. Интеллигентная часть съезда «женский вопрос» полагала несколько несвоевременным, но восприняла в целом вполне спокойно - благо в марте первые в мире женщины-парламентарии внезапно были избраны в Сейм Великого княжества Финляндского. Вот я их вечерком и собрал и толкнул речь на тему, что половина населения в России - женщины, их тоже надо освобождать и приближать к богу. Тем более, что все мы, как христиане, Богоматерь почитаем. С моими доводами образованная часть делегатов, хоть и не без колебаний, согласилась и поутру принялась агитировать необразованную. А я себе галочку поставил - по скользким вопросам такие команды пропагандистов надо иметь заранее. И вообще, такой вопрос надо было сперва обсудить кулуарно, подготовить, и только потом…
        Если это потом будет. Потому как агитация вызвала отторжение и бурные споры и как бы не раскол. Я с ближайшими соратниками метался от группы к группе и пытался пригасить скандал, но все было безуспешно до тех пор, пока к нам не заявились гости.
        Целая толпа мужиков в картузах, черных полупальто с хоругвями вломились в зал. Охрану буквально продавили телами, но тут вскочили иоанниты, встали стеной.
        Возглавлял «нападавших» грузный лысый мужик с седой бородой.
        - Кто тут Гришка Распутин?? - закричал он, размахивая руками - Покажите старца!
        - Дайте нам Распутного! - подхватила толпа - Проверим какой он святой.
        - Это сам Пуришкевич, - шепнул мне на ухо Вернадский. - Глава черносотенцев. А вон и Грингмут.
        - Из Москвы специально приперся, - скрипнул зубами Булгаков. - Вот неймется ему!
        Ага, ясно, кто почтил нас своим визитом. На этот случай у нас была небольшая заготовка.
        Я дал знак, Адир протиснулся к черносотенцам, щелкнул в лицо им вспышкой магния.
        - Гони прочь извергов! - закричал я, нажимая на иоаннитов. Они все поняли правильно, навалились на ослепленных пришлых, легко выдавили из зала. Боцман на прощание отвесил пенделя Пуришкевичу, тот повалился в грязную лужу.
        Черносотенцы повытаскивали из карманов свинтчатки, но тут на крыльцо вышел Евстолий, в форме, при шашке. Грозно шевеля усами пробасил:
        - Балуете?!?
        Черносотенцы подувяли. Одно дело наскакивать на лапотных иоаннитов, другое дело бузить при приставе.
        - Пшли вон, - я вышел на крыльцо.
        Поискал глазами Пуришкевича, да тот, видно, скрылся. Ткнул тогда пальцем в оторопевшего Грингмута:
        - А тебя, пес смердящий, проклинаю до третьего колена. Умрешь скоро, готовься к встрече с Создателем.
        Впечатлило. Черносотенцы поорали что-то вразнобой, но понемногу разбрелись. Насчет Грингмута я не шутил. До конца года он не доживет - помрет уже в октябре или ноябре. Вот будет номер, когда вспомнят о моем проклятии.
        К шапочному разбору выскочили репортеры - Перцов их с утренних разборок утащил от греха подальше в пресс-центр «на завтрак». Ну они и назавтракались, тамошнюю закуску грешно есть помимо водки, а посты среди журналисткой братии соблюдает разве что один редактор «Церковных ведомостей», да и то я в этом не уверен.
        Перцову, кстати, надо будет благодарность с материальным подкреплением выдать, поскольку отработал на отлично - ни Феофановых фокусов, ни драчки по женскому вопросу, ни мордобоя с черносотенцами репортеры так и не увидели. А что делегаты болтают, к делу не подошьешь, цену «осведомленным источникам» читающая публика знает, да и мы свою версию продавим куда сильнее.
        На волне единения, вызванного набегом черносотенцев, съезд принял программу, утвердил принципы строения партии, наметил участие в выборах, коли таковые состоятся. Я-то знал, что состоятся. но нельзя же в официальных документах писать «после разгона Второй Думы»… Проголосовали за программу, с оговорками. Один толстовец сказал очень толковую речь, примирившую и без того воодушевленных победой делегатов. А всего-то предложил женский вопрос не включать покамест, а «принять к сведению и дальнейшему обсуждению». Эх, учиться мне и учиться всем этим бюрократическим хитростям, так вот и пожалеешь, что родился поздно и в комсомольском активе не состоял, не набрался нужного опыта.
        Новомодных центральных комитетов решили не избирать, ограничились посконным советом «Небесной России». Председателем стал Булгаков, заместителем - Стольников. Компанию им составили Вернадский, один из московских Бахрушиных, от толстовцев Горбунов-Посадов, теперь уже бывший иоаннит Филимон Гостев, Станислав Шацких, Лохтина и Семен Ершов, дядька-воспитатель. Я входить в Совет наотрез отказался, оставив за собой роль «духовного вождя», но при таком составе мои люди там по определению в большинстве. Да и впредь постараемся впредь обходиться без разделяющих вопросов. Как там товарищ Сталин действовал? Правильно, откладывал, если видел, что будет спор. И потихоньку обрабатывал имеющих голос.
        Все закончилось в Великую Субботу. Съезд принял поздравительные телеграммы в адрес царской семьи, Думы, Синода и правительства - пусть порадуются. Дружно спели «Боже, царя храни», после чего православное большинство делегатов во главе со мной отправилось на пасхальное богослужение и крестный ход.
        Утром разговелись заботливо подготовленными Маней Шепелявой куличами, яйцами и пасхой, перецеловались и разъехались, в поездах отоспятся. А мне вот пора в Царское. Ну, у меня теперь свое авто, вот в нем и подремлю.

* * *
        Карета. Карета с «карасиновым двигателем» - вот примерно такие ощущения были у меня после первых поездок на «Рено AG». Выбрал я его потому, что вспомнил - эта та самая модель, на которой парижские таксисты в 1914 году перебрасывали войска на Марну. А раз такси, значит, крепкая и ремонтопригодная машина. Движок, конечно, слабенький, девять лошадок всего, да где сейчас сильненький взять? Нет еще таких.
        Ради долгой поездки - целых тридцать верст! - шоффэр поставил на автомобиль кожаный верх «салона» и навесной козырек над собственным рабочим местом. Ну точно карета, двери высоченные, лаковый кузов, кучер отдельно, верх прямо от кареты взят. И трясет не меньше, несмотря на рессоры. Зато кожаные подушки сидений и никто не пырится на меня, как в поезде.
        Тарахтели мы часа два - по дороге пробило колесо и водитель, страшно ругаясь на французском, его менял. Почему на французском? Так француз же, по русски не сильно много знал, но с такой техникой сто пудов научится великому и могучему.
        А я подумал, что надо бы себе более мобильное средство передвижения завести. Исполнить свою давнюю мечту, купить байк. Пока в университете учился, ни о каком мотоцикле и речи быть не могло, слишком дорогая игрушка для нашей небогатой семьи. А сейчас почему бы и нет? Старец Распутин в кожаном плаще верхом на эндуре. Хотя какая эндура, мотоциклы здесь идут по рязряду экзотики и даже на себя не похожи, а больше на велосипеды с моторчиком. Но хоть так, глядишь, до Царского меньше чем за час добираться буду.
        Приперся я, как выяснилось, некстати - Пасха это у простых людей великий праздник, а у царской семьи это весьма обременительные обязанности, которые они неуклонно исполняли. Ну сами посудите - нужно поздравить и облобызать всех, кто в этот день находился рядом, а это значит, не только ближайшие царедворцы, но и слуги, и весь состав императорского конвоя! Вот ей-богу, лучше бы он государственными делами так старательно занимался, как религиозные обычаи соблюдает.
        До царя я так и не добрался, к нему стояла очередь из казаков в алых черкесках, караульной роты Кирасирского полка, вроде бы курсантов, только я не разобрался, каких. Александра Федоровна тоже была при деле, хоть и не целовалась, но руку для поцелуя подавала и каждому презентовала фарфоровое яичко с монограммой.
        Дядька Алексея, проскочивший одним из первых, после христосования со мной, рассказал принятое во дворце обыкновение.
        - Почитай, каждый день человек по двести-триста.
        - Как «каждый день»? Положено ведь в Светлое воскресенье!
        - Так-то оно так, да ты попробуй столько народу приветить, этож сколько времени уйдет? Вот и разделяют, дня четыре-пять продолжается. Даже старообрядцы специально приезжают!
        Надо же, а вот этого я не знал. А дядька, важно покивав, подтвердил, и объяснил, что это пошло еще с Александра III, а Николай только продолжил традицию.
        Так что с царем и царицей я только издалека встретился, глазами. Поздравил девочек, преподнес приятно пахнущие резные яйца из сандала - нашелся в колониях дядька-резчик, сделал мне по заказу два десятка. Простенько, но теплое дерево с приятным ароматом запомнится лучше.
        Перецеловался со всеми слугами и уже совсем было собрался улизнуть, как меня подхватили и представили пред светлы очи - обязательные процедуры закончились и царская семья собралась за столом в личных покоях.
        Измотанные, раздраженные. У царя раскраснелась щека от целований, Аликс расцарапали руку бородами. Последние делегации она принимала в перчатках.
        Но тем не менее, царская чета взяла в себя в руки, Николай слегка злоупотребил портвейном. Праздничное настроение было восстановлено.
        Удостоился я и персонального пасхального подарка. Нет, не яйца от Фаберже, такого при известной скупости Аликс ожидать никак невозможно. Красивый наперсный крест из ливанского кедра, освящен в Иерусалиме. Принял со всем почтением, правильно угадали, золото-серебро мне ни к чему, из образа выпадают. Хотя могли бы копейку на колонии пожертвовать, надо, кстати, эту идею продвинуть на следующий год - кто желает сделать мне подарок, пусть жертвует на благотворительность. Лучше всего на нашу, найдем, куда денежки пристроить.
        Не обошлось и без женского вопроса. Вот ведь шустрые какие, уже доложили. Пришлось излагать свою позицию, императрица слушала внимательно, да и старшая, Ольга, тоже время от времени пыталась понять, о чем говорят взрослые.
        Как это женщины могут голосовать? А как выбрать за кого? Муж скажет? Так пусть сразу за всех членов семьи голосует. Посмеялся внутри.
        Наутро, в Светлый понедельник, поехал делать визиты. Муть беспросветная, но вот без этого никуда, если хочу в столице закрепиться. Праздник-то религиозный, обязан соответствовать, прямо в шкуре императора себя почувствовал - везде наливали, обнимали, принимали поздравления, конвейер да и только.
        Перебил все это Столыпин. Стоило мне заявиться к нему, даже рта открыть не дал, взревел нечленораздельное и за рукав потащил в кабинет.
        - Петя! - только и ахнула Ольга Борисовна, но Столыпин отмахнулся на ходу.
        - Вот полюбуйся! - сунул мне под нос пачку бумаг премьер-министр.
        - Христос Воскресе, Петр Аркадьевич!
        - Воистину, - буркнул Столыпин, но отгородился столом, так что обошлись без поцелуев.
        - Что опять стряслось? - спросил я, перебирая бумаги и вчитываясь в полицейские рапорты.
        - Забастовки на прядильнях Выборгской стороны! Женские! Все вашими молитвами! Небесники…тьфу.
        - Забастовка по моей молитве? Да вы меня прямо в чудотворцы определяете, Петр Аркадьевич, - попытался я шуткой разрядить обстановку, но успеха не имел.
        Пришлось читать бумаги. Забастовали Сампсониевская мануфактура, прядильни Гергарди, Торшилова и еще несколько помельче. Главным требованием была равная оплата за равный труд, ну и прочее, из нашей программы - декретные отпуска, сады-ясли, ничего особенного, если не считать того, что забастовка почти исключительно женская.
        - И при чем тут я?
        - «Небесная Россия» чья? Взбаламутили фабричных совершенно неуместным суфражизмом!
        - Ну да, а два года назад кто забастовщиков взбаламутил? Или в Москве тоже я виноват с небесниками? - перешел я в наступление. - Вы народ в стальную узду взяли, вот он и бьется, и биться будет, пока не ослабнет хватка!
        Да кому я рассказываю! Столыпин - сам помещик. Выжимает каждую копейку из крестьян.
        Глава 4
        Со Столыпиным надо мириться, он мне явно нужен. Но как? Оказанная услуга - не услуга. Дочка премьера пошла на поправку, аппарат «Распутина» уже сняли, девушка пытается ходить. С костылями, но тем не менее. Никаких новых болячек у нее не наблюдалось…
        Семья была не очень религиозная - моя «мистика» на них не действовала.
        Через царя зайти? Этот вариант я отложил на потом, а сначала телефонировал одному пронырливому репортеру по фамилии Гурьев. Из газеты «Новое Время».
        Он уже давно меня «окучивал» - пытался сделать репортаж об общине, шнырял там и здесь. Заодно во время одной из встреч намекал, что со мной хотят познакомиться значительные люди. На прямой вопрос «кто» проблеял - «граф Витте».
        Опальный премьер в конце прошлого года вернулся в Россию и сразу начал интриговать против Столыпина. Не помогло. Все признавали, что позиции Петра Аркадьевича прочны, в разгаре была аграрная реформа и уж на такой (!) бурной переправе коней точно не меняют.
        Витте пошел на опасный спектакль, чтобы напомнить о себе. В конце января столицу облетела новость: экс-премьер чуть не погиб от взрыва в своем собственном доме на Каменноостровском проспекте. Газетчики по горячим следам наперебой передавали подробности, причем весьма натуралистично. Героем, спасшим премьера, стал истопник по фамилии Антонов. В печной трубе квартиры графа он обнаружил веревку, к которой был привязан сверток с бомбой.
        Обезвредить адскую машинку Антонову помог - сюрприз-сюрприз! - Александр Гурьев, который был не только газетчиком, но еще и секретарем Витте в период его премьерства. Уже одно это насторожило публику.
        Прибыли стражи порядка, сверток с большими предосторожностями вынесли на двор и вскрыли. Там обнаружили деревянный циферблат, какие бывают у дешевых кухонных часов, и массу, похожую на манную кашу или на крупный песок - впоследствии выяснилось, что это нитроглицерин. Градус страха поднялся еще выше, когда в соседней печи обнаружили точно такой же «подарок». Оказалось, что бомбы могли сработать как от удара молоточка, прикрепленного к часовому механизму, так и от топки печи - опасность была нешуточная.
        Полиция стала выяснять, каким же путем адские машинки попали в дом. Постоянно дежуривший на парадной лестнице швейцар божился, что мимо него никто не смог бы незаметно пронести столь объемные предметы. Если же злоумышленник рискнул пробраться в особняк с черного хода, то ему пришлось бы пройти через множество обитаемых комнат, так что и этот путь был маловероятен. Получалось, что террористы по ледяным крышам, словно акробаты перебрались с соседнего дома и опустили адские машины в трубы.
        Следствие «установило», что взрывчатку заложили революционно настроенные рабочие якобы по указанию Александра Казанцева, который, по предварительной версии следствия, был агентом охранного отделения (второй сюрприз!) и одновременно членом «Союза русского народа».
        Правда, расследование вскоре застопорилось, поскольку Казанцев внезапно был убит одним из исполнителей, Василием Федоровым, нашедшим прибежище во Франции.
        Витте начал активно намекать, что заказчиком покушения были вовсе не революционеры, а Столыпин.
        Правительственные газеты мигом ответили карикатурами, на которых граф сидя на коньке печной трубы собственноручно спускал на веревке бомбу к себе в квартиру.
        - Я готов к встрече, - это единственное, что я произнес, когда мне доложили о прибытии Гурьева.
        Тот поклонился и мигом испарился из кабинета. А уже через час за мной прибыл наемный экипаж. Полчаса по пыльным улицам и вот я на месте.
        Привезли меня в какой-то пустой загородный ресторан. Пока ехали, я заметил, что пролетку пасут - далеко позади ехал закрытый экипаж. Ясно. За Витте и его помощниками, скорее всего, следит охранка. Но мне это даже на руку.
        В отдельном кабинете, за накрытым столом сидел сам экс-премьер. Постаревший, обрюзгший. Витте явно нужно было скинуть десяток килограмм.
        Мы поздоровались, я уселся за стол, положил очки на скатерть. Сергей Юльевич поежился от моего взгляда, собственноручно разлил коньяк по рюмкам.
        - Я бы хотел, чтобы это встреча осталось между нами - предупредил граф.
        - В газетах не сообщат - неопределенно ответил я.
        Тихо постучавшись, вошел официант. Поставил горячее. Это были жульены. Витте тут же начал свое дело:
        - Григорий Ефимыч, я давно наблюдаю за вами. И могу сказать вот что. Между нами много общих точек. Я точно также как и вы, начал с низов - инженером-путейцем. Поднялся в горние выси, но не удержался, рухнул вниз. Меня задвинули на чердак, словно старую мебель. А ведь я столько сделал для России!
        - И что же ты хочешь? - я демонстративно зевнул.
        - Уверяю вас! Царь очень скоро разочаруется в Столыпине. И вспомнит обо мне!
        - Хочешь ускорить дело?
        - Никаких бы денег не пожалел!
        Витте достал кошелек, вытащил из него десять сотенных купюр. Подвинул пачку ко мне.
        Дешево покупает. Я рассмеялся, кинул деньги на пол.
        - Полмиллиона.
        - Что?!?
        - Пятьсот тысяч! И ни рублем меньше.
        - Милостивый государь! - Витте вскипел - Это огромная сумма…
        - Кою ты быстро отобьешь, когда станешь обратно премьером.
        Граф внимательно на меня посмотрел, мигом остыл. Да… ушлый товарищ. Настоящий финансист.
        - Но у меня нет таких денег! - попытался поторговаться Витте.
        - Ой, не ври, граф! Про тебя такое рассказывают… Проценты за французские и немецкие кредиты, коими ты отяготил бюджет, тебе чемоданами носили в кабинет!
        - Как вы смеете, сударь!
        - Еще как смею! - я встал, направил палец на экс-премьера - Я вашу породу насквозь вижу! Будешь торговаться - цена станет мильон. Уразумел?!?
        Граф подувял. Не привык, что ему тыкают и в лицо кошмарят. Как тут себя вести?
        - Шла война! Стране нужны были финансы…
        - Но и себя ты не обидел, правда? Вот и поделись!
        Витте задумался, побарабанил пальцами по столу. Потом собственноручно поднял купюры.
        - Но у меня нет с собой такой суммы наличными!
        - Нешто мы совсем дремучие? Чек пиши. В банку.
        - А гарантии? Какие гарантии? - граф сдался, достал чековую книжку.
        - Сей же час поеду к царю. Буду молить за тебя. Ежели не сработает, пойду к царице. Она меня слушает, нашепчет ночью Никсе, что потребно.
        - Ладно, держите, - Витте с большим сожалением расстался с чеком. - Я очень жду!

* * *
        Графа я почти не обманул. Тут же поехал в Царское село. Увы, Николая на месте не было - он плавал в шхерах на своей яхте Штандарт. Я метнулся к Аликс. Та была занята детьми, но вошла в мое положение, дала приказ дворцовому коменданту. Тот позвонил в Петергоф, где стоял паровой катер.
        Красоты дворца посмотреть не удалось - меня с поклонами сразу провели на пирс. К счастью капитан знал, где плавает царь и сразу туда направился на всех парах. Я стоял на носу, вдыхал свежий морской воздух. Темнело. Солнце закатывалось в море.
        Балтика была спокойна, волн почти не было. Не штиль, но около того.
        - Ого, миноносец пригнали. Пернов, кажется - капитан приложил к глазам бинокль - Да, он. Знакомец мой там служит. Поди кого-то привезли к царю то…
        Корабли обменялись сигналами ратьера, мы подплыли к Штандарту. Нам кинули конец, корабли сошлись борт в борт. Я перешел на яхту, велев капитану ждать меня и никуда не уплывать.
        На палубе появился личный камер-лакей Николая латыш Трупп. Он невозмутимо проводил меня в капитанский салон яхты.
        К моему удивлению я там застал Столыпина. Он о чем-то жарко спорил с Николаем. Точнее выговаривал.
        - …упала крыша. Прямо на места левых. Те взвыли, подстроено мол!
        Ни премьер, ни царь меня не заметили в дверях, склонились над ворохом газет.
        Я понял о чем идет речь. О скандале в Думе.
        Как водится в России, деньги выделенные на ремонт Таврического дворца - разворовали. И в здании рухнула часть крыши. И прямо на места левых фракций. Те, разумеется, посчитали, что все подстроено и правительство хочет избавиться от неугодных оппозиционеров таким диковинным способом.
        - Кто-то пострадал?
        - Нет, все случилось в перерыве.
        - Слава Богу! - Николай широко перекрестился.
        - Нет, не Слава Богу! - Столыпин ткнул пальцем в газеты - Во время исполнения гимна, левые отказались вставать. Это беспрецедентный демарш! Ваше величество! Дума должна быть распущена.
        О как! Дело то идет к концу.
        Николай увидел меня, обрадованно подошел:
        - Григорий, сам Бог послал мне тебя. Надо помолиться вместе.
        Столыпин нахмурился, отбросил газету.
        - Зачем вы здесь, отче? Помолиться можно и потом.
        - Вот зачем! - я кинул на стол чек - Имел беседу с Витте. Похотел график подкупить меня, дабы я интриговал против тебя, Петр Аркадьевич.
        Премьер увидел сумму в чеке, ахнул. Следом охнул Николай. Его тоже впечатлил размер взятки.
        - Невообразимо!
        - Очень даже вообразимо - Столыпин тихо выругался - Ваше величество! Витте надо удалить из пределов империи. Я не могу работать в таких условиях! Граф встречается с великими князьями, вашей матушкой… Вот добрался до Распутина.
        - Нет, нет - помазанник испугался - За графа просил кузен!
        Я понял, что тут не обошлось без кайзера. «Немка гадит». Премьер начал давить на Николая, тот отнекивался. Разговор пошел на повышенных тонах.
        - Послом его - мне в голову пришло простое решение - Подалее отсюда. К узкоглазым. В Китай!
        Николай и Столыпин посмотрели на меня, как на спасителя!
        - Очень дельная мысль, Григорий. Так и поступим.
        Резким движением я выхватил чек у Столыпина:
        - А это пойдет деткам-сиротам. На трудовые колонии.
        Премьер хотел что-то сказать, но царь уже согласно кивал.

* * *
        На следующий день я первым делом отправился в банк и обналичил чек. Дрюня с боевиками сопроводил меня на Невский - там открылось первое отделение Центрально-Русского банка. Сокращенно ЦРБ или попросту «Центральный». Встречать меня выбежал сам управляющий - пожилой немец с бакенбардами. Фон Брюлофф. Все прошло быстро, счет уже был открыт, чековая книжка - такая же именная как у Витте - меня уже ждала.
        Вернувшись домой, я сел и прикинул смету на строительство и покупку заводов. Химический - тротил, бездымный порох. Двигатели! Будет завод двигателей - будут и автомобили, и самолеты. Фабрика по производству телефонных и телеграфных аппаратов. Обязательно завод оптического стекла и биноклей. Помнится Игнатьев цейсовские через Швейцарию покупал потом, в обмен на российский оптический шпат. И это все в условиях «срочно, давай, за любые деньги!».
        Сумма выходила заоблачная. Даже с учетом графских денег, поляковских, я был в глубоком минусе. Прикинул за сколько можно продать на сторону патенты на настолки… Да привилегии аппарата по вытяжению костей тоже можно было за дорого пристроить в европейские клиники. Но дефицит все-равно не исчезал. Нужны были срочно еще деньги. Где же их взять?

* * *
        Как и в моей истории, третьего июня Дума была распущена. Слухи об этом ходили с середины мая, а первого июня было опубликовано официальное сообщение - полиция выследила боевиков, которые запросто ходили в квартиру депутата Озоля, в которой, в дополнение ко всему, происходили фракционные заседания членов социал-демократической партии. И не заморачиваясь всякой там депутатской неприкосновенностью, охранка провела обыск. При этом нашлись такие интересные документы, что правительство потребовало взять под стражу пятнадцать депутатов от РСДРП. И объявило, что пятьдесят пять депутатов «образовавших социал-демократическую фракцию Думы, составили преступное сообщество для насильственного ниспровержения посредством народного восстания установленного основным законом образа правления и для учреждения демократической республики».
        Общественное мнение даже не сомневалось, распустят или нет Думу, спорили разве что о сроках. Манифест от третьего июля был встречен без удивления, никаких волнений не наблюдалось, «порядок поддерживался обычным нарядом полиции». Поскольку в манифесте, помимо роспуска одной думы были назначены и выборы следующей, я немедленно дал отмашку Перцову и всей партии в целом - начинаем избирательную кампанию! Голосуйте за Небесную Россию! Старец Георгий нам путь озарил!
        Вот так вот буднично закончилась первая русская революция. Впрочем, так говорили мои преподаватели в университете, а вот у товарищей большевиков было на этот счет совсем другое мнение. И о нем я узнал вечером тринадцатого июня, когда заехал в градоначальство к Лауницу. Нужно было прирезать территории к зданию детской колонии.
        Владимир Федорович, несмотря на то, что быстро принял меня и подписал все бумаги, был встревожен, озабочен и все время отвлекался. А когда я напрямую задал вопрос, в чем причина его беспокойства, дал мне почитать телеграмму из Тифлиса:.
        Сегодня в 11 утра Тифлисе на Эриванской площади транспорт казначейства в триста пятьдесят тысяч был осыпан семью бомбами и обстрелян с углов из револьверов, убито два городовых, смертельно ранены три казака, ранены два казака, один стрелок, из публики ранены шестнадцать, похищенные деньги за исключением мешка с девятью тысячами изъятых из обращения, пока не разысканы, обыски, аресты производятся, все возможные аресты приняты.
        Елы-палы, а ведь это же то самое ограбление, которое приписывали Сталину! Я как почитал «Тифлис» и «казначейство», так сразу в памяти всплыли интересные подробности этой истории, чуть было перед Лауницем не похвастался знаниями.
        Спланировали революционеры все на отлично - расстановка двадцати участников, связь, сигналы оповещения, - сумели выдернуть двести пятьдесят тысяч из почтовой кареты, везшей деньги в банк. Ну, грохнули пяток охранников, ну угробили заодно пару дюжин из непричастной публики, зато какие бомбы хорошие были, как здорово они взрывались! И колоссально облажались после нападения - видимо, не сами не верили, что дело выгорит. Для начала банкноты пришлось прятать в матрасе, матрас тащить в Тифлисскую обсерваторию, где когда-то работал Коба, там постелить на диван директора и… оставить без надзора на время, пока утихнет поднятая эксом буча. Ну и потом влипнуть с обменом крупных купюр с известными номерами - разом в нескольких странах Европы. И как водится, в деле было несколько провокаторов и агентов охранки, даже Сталина подозревали.
        Так что в Тифлис мы подорвались срочно, но честь по чести, инспектировать толстовские колонии в Грузии. А неофициально - нанести визит товарищу Кобе и товарищу Камо. Деньги эти РСДРП, тем более (б), совсем ни к чему, пусть лучше статейки пишут, чем бомбы делают. А я найду, как бабками распорядится.
        Ехали раздельно: я в первом классе, Аронов с Распоповым в третьем, а Дрюня, он же Андрей Петрович Воздвиженский, во втором. Зря, что ли я у Лауница паспортные бланки вытребовал? Илья с Николаем тоже числились под другими фамилиями - Панаев и Скабичевский. У нас в Сибири (надо же, до чего меня здешняя жизнь довела - уже «у нас») полно потомков ссыльных поляков, никого такая фамилия не удивит.
        Унылые северные болота за окном переходили в нарядные перелески Центральной России, а затем в поля Воронежа и донские степи. Менялись и попутчики, в Москве разочарованно сошла строившая мне глазки пышная дама, так и не дождавшись никакого ответа на свои потуги. Нет, шесть пудов веса это как-то слишком. На ее место подсел офицер и тут же умотал в соседний вагон, где ехали его сослуживцы, но в Козлове они все, до синевы выбритые и слегка пьяные, покинули поезд.
        А города и веси за стеклом были неуловимо похожи на Россию XXI века - с поправкой на технологии, разумеется. Вот так приезжаешь в незнакомую деревню или частный сектор и сразу видно, кто есть кто - вот тут местный олигарх живет, забор три метра, дом из кирпича, обвешан спутниковыми тарелками, во дворе крузак или эскалада. Вот крепкий хозяин, каблучок или газелька, дом без лишних антенн, но ухоженный, все по уму. Вот заброшенный, покосившийся, а вот тут люди выживают - и рады бы подправить и сделать как следует, да не на что. И что-то мне Россия образца 1907 года сильно последний вариант напоминает. Во всяком случае, доля таких домов-выживальщиков заметно больше. Смотрел я на поселки и городки - вроде все на месте, даже, бывает, пристанционная площадь замощена и дома вокруг приличные. Но прямо напротив - непременный кабак с двумя-тремя пьяными, независимо от времени суток. Городовой важно усы крутит, извозчик с флегматичной кобылой ждет седоков, бомонд вышел поезд встретить - мужчины в шляпах, дамы с зонтиками. А буквально сразу за площадью вот они, домики, по третий венец в землю ушли. Редко в
три, обычно в два окошка, и не всегда стекла на месте - где бумагой заклеено, а где и куделью заткнуто. И какая уж там мостовая, хорошо если травой заросло, а не разбитые переулки со столбами пыли.
        И на каждой крупной станции - в Рязани, Ростове, Екатеринодаре, Владикавказе - непременно арестантские команды под конвоем. Либо работали, либо их в «столыпины» грузили. И по виду все больше пролетарии. А чего с ними церемониться, это интеллигенцию в ссылки мякиши из хлеба лепить, а этих сразу куда подальше, революция закончена, реакция торжествует, все строго по учебнику советских времен.
        - Нашли! - радостно приветствовал меня Дрюня в буфете Порт-Петровского на получасовой остановке.
        Тут до такой роскоши, как вагон-ресторан, пока не додумались, вернее, додумались, но широко не ввели, гоняли их на международных линиях, да и то, не всех. Оттого пассажиры имели шанс поесть только на станциях, для чего там и были буфеты для первого и второго классов. Третьему классу и этого не полагалось, железная дорога разве что обеспечивала кипятком, а дальше крутитесь, как хотите.
        Но земляки выглядели издалека, когда мы перемигнулись на перроне, вполне довольными и сытыми, деньги есть, а значит, всегда можно прикупить снеди у вечных вневременных бабулек с пирожками, судками и местными, так сказать, специалитетами.
        - Что нашли? - я оторвался от форели.
        - Так обсерваторию! Вот, телеграмма догнала.
        Вспомнив, что действие было привязано к обсерватории, я почему-то решил, что речь идет об астрономической - ну там, телескопы, рефлекторы-рефракторы, звездное небо и все такое. Слава богу, что решил перед выездом проверить - астрономической обсерватории, согласно доступным словарям и справочникам, в Тифлисе не было. Напрямую спрашивать было стремно, отправленные в Университет и на Бестужевские курсы Дрюня и Елена не преуспели. Ученые мужи морщили лбы, пытаясь вспомнить, что там есть после череды переименований, время поджимало, и пришлось ехать наудачу, не дожидаясь ответа. Но вот теперь нас нагнала телеграмма - есть там обсерватория! Только давно уже магнитная. Ну и за погодой следили, метеостанция, в общем. В телеграмме указан и адрес, Михайловский проспект, против военного училища и стрелковых казарм.
        Кроме телеграммы, Дрюня притащил и пачку свежих газет, читать я их начал с конца, там поживее.
        Революция, может, и закончилась, но как-то странно - в Красноярске перестрелка. Неизвестные дали несколько залпов по тюрьме и гауптвахте. Стража ответила. Кто, зачем - незнамо, писаки предполагают «месть революционеров»… Правительство усиливает надзор за провозом из-за границы оружия, в Польше пограничная полоса увеличена с двадцати до пятидесяти верст… За пять месяцев текущего года выручено от продажи казенных питей около трехсот миллионов рублей, больше, чем за такой же период прошлого года на тринадцать миллионов. Это сколько же за год? Миллионов семьсот пятьдесят, при бюджете в два с половиной миллиарда? Однако…
        Я полистал газеты дальше - волнения в Португалии. Ну да, баррикады и перестрелки с войсками это волнения, зачем публику страшными словами пугать… А, вот и про новую Думу - рабочие организации обсуждают вопрос, идти на выборы или нет. «Есть сторонники участия в выборах, но не мало и бойкотистов». Что логично, рабочим и крестьянским куриям оставили всего четверть мест, а две трети закрепили за высшими классами. Надо бы мне эту самую верхушку тряхнуть как следует, чтоб в небесники подались.
        А! Вот и милейший Сергей Юльевич. «В Пекин для представления императору Цзяйтяну отбыл недавно назначенный послом граф Витте». Шустро, ничего не скажешь. И напечатали где-то внизу второй страницы, хотя, быть может, я пропустил обсуждение новости о назначении.
        Первые же страницы были почти целиком посвящены амнистии подписантам «Выборгского воззвания», что трактовалось как «знак примирения, которые правительство желает подать обществу». Ага, правительство. Подало бы оно знак, когда бы не один старец. Но вышло хорошо, теперь есть известные люди, которые мне благодарны, из которых может получится неплохая фракция.
        Баку, куда мы приехали через несколько часов, пах нефтью и деньгами. К вокзалу поезд шел параллельно с несколькими ветками труб - так себе, потоньше тех, в серебристой обертке, к которым я привык в своем времени, да и опоры были деревянные.
        Здесь, в Черном городе и окрестностях, черпали и качали половину всей мировой нефти, строили нефтеперерабатывающие заводы и электростанции, тянули нефтепроводы… «Если нефть королева, то Баку - ее трон» - Черчилль сказал, а это вам не хухры-мухры.
        Четырехчасовая пересадка на поезд до Тифлиса дала нам время пройтись и посмотреть город. Европейский на один-два квартала от вокзала, азиатский дальше и пролетарский на окраинах. В «Париже Кавказа» можно было встретить французского банкира и английского инженера, немецкого коммерсанта и шведского юриста. Здесь стояли дома нуворишей-нефтянников, соревнуясь между собой блеском и роскошью. А чуть дальше, буквально в паре кварталов - почти Педжент, белые глухие стены, резкие тени от солнца. Почти все окна выходят во внутренние дворы, в окованных желазом воротах - узенькие калиточки. Женщины в чадрах, крики местных коробейников «Аршин мал алан!», армянские лавочки, духаны с одуряющими запахами еды и бесцеремонными зазывалами.
        И почти сразу за азиатской идиллией начинался Черный город. Скайлайн прямо как в Нью-Йорке - невысокие деревянные вышки, полностью зашитые тесом, стояли от края до края горизонта. Здесь была вотчина Нобелей и Ротшильдов, между которыми, как шакалы, сновали мелкие «небогатые нефтепромышленники», изредка выкидывая наверх фигуры вроде нефтяного короля Манташева.
        Десятки цилиндрических резервуаров, как шлемы растущего из-под земли воинства великанов, заводы и заводики - керосин, масло, бензин, котлы, цистерны…
        Рабочие-азербайджанцы, которых здесь именовали «бакинскими татарами», русские, грузины, армяне, инженеры и техники со всего света - Вавилон, самый настоящий Вавилон. Промышленный центр и как следствие здесь очень сильны революционные настроения. Даже электростанцию тут строил инженер Красин, руководитель Боевой технической группы ЦК РСДРП и нарком впоследствии.
        Город контрастов, ага. Интересное место, вот как бы сюда в нефтедобычу влезть, чтобы не придушили? Иностранцев потеснить, пусть прибыль в России остается. Или мечты несбыточные?
        Глава 5
        За Аджи-Кабулом недолгая двухпутка снова сменилась одинокой колеей и раз за разом поезд стоял на станциях и разъездах, пропуская встречные составы. Или проезжал без остановок, когда пропускали нас. Пару раз я внутренне посмеялся, увидев названия станций «Кюрдамиръ» и «Долларъ». Даже когда мы покинули Бакинскую губернию, до самого Тифлиса тянулись тюркские названия - Силоглы, Согут-Булак, Беюк-Кясик, Кара Тапа.
        Прямо на вокзале в Тифлисе я понял, что мы попали, причем крупно - полное ощущение, что город на военном положении. На платформах патрули, у каждого носильщика по городовому, жандармы досматривают вещи. У первого класса со всем вежеством, у второго порыкивая, а у третьего чуть ли не рассыпая весь скарб по земле.
        И все бы хорошо, но у нас с собой было. Совсем немножко, всего десятка полтора. Тех самых бомб из эсеровского тайника, которые я потащил с собой в надежде подкинуть экспроприаторам. И что хуже всего, раскидал по чемоданам всей группы. Значит, сейчас нас повинтят и сразу сообразят, что мы вместе - бомбы-то одинаковые и пофиг, что в разных классах ехали… Мозг метался в панике, соображая, как подать сигнал землякам и Дрюне, а из вагона уже выходили последние пассажиры. Оставить саквояж в купе и потом не получать багаж? Нет, квитанция выписана на меня, сразу поймут. Да и кондуктор непременно догонит - ваш степенсво саквояжик изволило забыть… И как молнией ударило в голову, что такой же шухер был и на ближайших к городу станциях, да я названия рассматривал и внимания не обратил, идиотина…
        Я шагнул на перрон, сжимая в руках саквояж и понимая, что никакого варианта кроме «Подкинули!» у меня нет, а боевиков придется выручать потом, если сумею остаться в силе. Сделал шаг, другой, каждую секунду ожидая окрика. Передо мной услужливо распахнули двери зала ожидания первого класса, я кивнул и с виска предательски сорвалась капля пота. Да я весь взмок, спокойнее, спокойнее… Я прошествовал к буфету и спросил стакан лимонада. Сердце колотилось, норовя загнать в мозг всю кровь сразу, эдак и до инсульта недалеко. Встал у стойки, поставил саквояж с бомбами на пол и оглядел зал.
        Он был разделен на две части - в одной шерстили отъезжающих, а во вторую, спокойную, запускали приехавших. Фууу… Сам себя запугал до обморока. Ну конечно же - они ищут деньги, которые будут вывозить из города, а что в него привезут, их сейчас не интересует.
        Постоял, допил лимонад, унял дрожь в коленках и пошел дальше, подняв с полу тяжеленький саквояж. Банда уже беспокойно поглядывала на выходы из вокзала - не случилось ли чего? Распопов улыбнулся и доложил:
        - Обсерватория тут рядом, в строну реки примерно верста. Центр города на той стороне, версты четыре.
        - Нужны две гостиницы рядом, поприличнее и попроще, на этой стороне. Свисти извозчиков, они должны знать.
        Меня с Дрюней отвезли в гостиницу Вентцеля на Михайловском проспекте, а Распопова с Ароновым высадили чуть ближе, у караван-сарая в переулках. Так вот тут назывались гостиницы, еще с турко-персидских времен. И стоило войти в номер, как меня буквально расплющило - накрыл откат от нервяка на вокзале. Нет, какие же все-таки мы дилетанты! Тащить бомбы на себе поездом…
        Но забежал веселый Дрюня и потащил знакомится с местной кухней в ближайший духанчик, где уже сидели земляки.
        - Действуем так: сходите к обсерватории, посмотрите, что там да как, по возможности понаблюдайте подольше, но так, чтобы вас не заметили.
        Покровцы кивнули, Дрюня уточнил:
        - Если что, комнатку снять можно?
        - Можно. Я пока к толстовцам съезжу, посмотрю, вернусь послезавтра.
        Толстый духанщик с помощью шустрого паренька принялся метать на стол тарелки с зеленью, рыбой и прочими дарами Грузии. Из заднего дворика одуряюще тянуло шашлыком, компания за дальним столиком то и дело взрывалась тостами. Хозяин только и успевал наполнять кувшины вином из огромного бурдюка.
        Там, по указаниям портье, нас и нашел Эдишер Лионидзе. Его я предупредил телеграммой еще из Питера и он вызвался быть моим проводником в толстовскую колонию. Натуральный князь, бог знает какого древнего рода, только из младшей обедневшей ветви - служил себе, служил, потом познакомился с толстовством и все, решил жить земледельческой жизнью.
        - Гагимарджос, Григори-батоно! Если вы готовы - предлагаю ехать прямо сейчас. Три станции на поезде, да еще верст двадцать в повозке - до ночи успеем.
        Я оглядел соратников - все трое кивнули. Езжай, мол, Ефимыч, без тебя справимся.
        Дорога от станции все время шла в гору, и повозка еле тащилась, что никак не беспокоило нашего возницу. Село солнце, сразу и резко, как бывает только в горах, наступила ночь. В голову сами собой полезли мысли про знаменитых кавказских разбойников - абреков. Тем более что совсем недавно они лютовали тут в спайке с революционерами.
        - Батоно, спросите у возницы, - обратился я к Лионидзе, - водятся ли тут абреки?
        - Говорит, бывает, особенно по ночам, - перевел мне Эдишер. - Вот прямо на этом месте, говорит, прошлый год отбили и угнали отару. Напали трое, все с револьверами, и угнали.
        Что-то в его тоне заставило меня повернуться - князь давился от смеха. Ну да, грех не разыграть неопытного путешественника. Я дружески пихнул его кулаком в плечо, но на всякий случай проверил, на месте ли мой браунинг в рукаве.
        Доехали без приключений и тут же легли спать, чтобы зря не жечь керосин в лампах. Колонию я сумел рассмотреть только наутро - она лежала между двумя горами, поросшими буковым лесом, на севере сверкал снегами Кавказский хребет. Десяток домиков посреди плодовых деревьев, коровник, конюшня и другие постройки. У третьего домика нам навстречу поднялся крепенький дедок в старых опорках и шапке-кахури из белого войлока.
        - Это Семеныч, - представил дедка Элишер, - он к внукам уезжает, из колонии выходит, так что не работает и проведет вас. А я пахать.
        Через пять минут, за которые мы свели знакомство с Семенычем, за нами зашел Лионидзе, уже в стоптанных сапогах и простой рубахе, прихваченной кавказским пояском. На поясе, в простых ножнах висел кинжал, Элишер использовал его только как нож, поскольку оружие толстовцы не признавали. С князем вместе мы дошли до крытой соломой бани, стоявшей прямо на ручье - он протекал сквозь здание и с помощью простой задвижки наполнял котлы и бадьи водой.
        - Первым делом построили, чтобы как дома. Вот, и местные во вкус вошли - увидят, что затопили, так и едут.
        Сразу за околицей над грядами ближайшего поля с тяпками шли колонисты, все босиком, в расстегнутых рубахах.
        - Вот, климат замечательный, - махнул рукой Семеныч, - одной рубахой обойтись можно. И растет все, воткни палку - урожай будет. Давеча огород пололи, так за бурьяном нашли пару десятков картофельных кустов. Вот ведь, никто не сажал, сами выросли.
        Слова Семеныча подтверждала высоченная трава на лугу. Ее не косили, ждали установления ровной погоды, чтобы случайные дожди не попортили сено. Еще дальше, на краю выгона пастушок, мальчик-грузин, прутиком сбивал верхушки травы. Так себе лошадей и откровенно тощие коровенки, общим числом десятка два, выглядели по сравнению с роскошной травой совсем непрезентабельно.
        - Вот, местная порода такая, - как бы оправдываясь объяснил мой гид.
        - А чего же породистых не заведете?
        - Денег пока нету. Зато вот, луг у нас рукотворный. Раньше топкий был, не пройдешь, разве что мяты набрать. Ручьи с гор бежали, разливались по лугу и заболачивали. Вот мы первым делом и навели ирригацию.
        От склона в сторону реки через луг была прорыта широкая прямая канава, в которой играл мутный поток.
        - Вот, осушили, с каждым годом травы все лучше и лучше.
        - А культурных трав подсеять?
        - Так денег нету.
        Так вдоль ручья мы и спустились к бурной речке. С берега было хорошо видно, как в омутах играют спинки крупной рыбы.
        - Вот, форель, тут ее пропасть, - пояснил Семеныч. - В Тифлисе до пятидесяти рублей за сотню дают.
        - Продаете?
        - Не-ет, мы вегетарианцы. Вот, убеждения не позволяют.
        И денег на скот и травы нету. Удивление у меня на лице было так заметно, что проводник поспешил объяснить:
        - Все будет, мы же только-только достроили дома и сады разбили. Потом все будет, вот у немцев скот получше купим.
        Вечером, после работ и обеда, все собрались в садовой беседке под сенью виноградной лозы.
        - Надо бы нам вести общинное хозяйство, а то мы вроде бы все вместе, а ведем дело врозь! - выступала интеллигентного вида дама. - Община поднимет нас нравственно, да и материально будет лучше. Не каждый по своим углам, а одна сплоченная христианская семья.
        - Одних дров сколько впустую тратим! - поддержал Лионидзе. - Возишь и возишь, возишь и возишь… При общине можно готовить сразу на всех и в одной кухне, дров уйдет вдесятеро меньше! И женщин меньше отвлекать на готовку. При общине на кухне может быть всего одна, много две женщины, а сейчас все бабы на кухнях.
        Опять я не сдержал удивления - как это, у них что, каждый сам за себя? И подробно рассказал, как устроена наша община в Питере - старший по дому, старшая над женщинами и так далее, про общинную мастерскую, столовую и все такое прочее. Судя по всему, наш метод произвел на них впечатление. А вообще, надо подумать, как раскрутить экономику колонии - она должна быть образцом для все в округе. И должна не только себя кормить, но приносить прибыль, а то случись чего и все разъедутся, и нет колонии. Хреново, что они рыбу не ловят, на одних садках можно ведь такой бизнес замутить!
        В Тифлисе меня встретил Дрюня и от вокзала повел в дкофейню, куда вскоре подошел Распопов.
        - Илья остался, за обсерваторией смотрит, - доложил Николай. - Потолкались мы вокруг, ничего подозрительного. Разве что как ты уехал, вечером два кинто, разносчика местных, притащили большой матрас.
        Вот оно!
        - И куда дели?
        - Это Илья знает, он вчера туда на дурачка зашел, про работу спрашивал, дворником. До самого директора дошел.
        Мимо кофейни резво пробежали под уклон пятеро городовых, следом быстрым шагом прошли несколько чиновного вида людей. Из дома на углу послышались крики и причитания.
        - Опять обыск. Все дни так, полиция как наскипидаренная, все тех смутьянов ищут.
        - Зря они так егозят. Понятное дело, что на дно легли.
        - А может, нет? Опять же, через три дня открытие нефтепровода, молебен, торжество. Говорят, кто-то из великих князей приехать должен.
        Да, тогда понятно. Иметь в городе группу террористов в момент визита великого князя совсем нехорошо.
        Закусив, Распопов пошел сменить Аронова и вскоре тот докладывал внутреннюю обстановку.
        - Ученые там, ходят, циферки в бумажках черкают, не от мира сего. Сторож один, да и тот ночью дрыхнет.
        - Матрас куда положили?
        - Директору занесли, там диван большой, на него постелили.
        Порешили так - совсем под вечер засесть в еще одном духане неподалеку, а как закроется, разойтись в разные стороны и встретится потом в саду обсерватории. А пока отправили Дрюню в аптеку прикупить хлороформа - если сторож действительно спит, то мы ему немножко поможем. А если нет, то придется оглушить.
        Самое тонкое место во всем плане - принести эти чертовы бомбы. И чего я их из Питера потащил, без них, что ли, обойтись невозможно? А тут - вечер, в городе шухер, неровен час, спросит городовой - а что у вас, ребята, в рюкзаках? Ну, то есть в саквояжах. И привет. Может, ну его совсем? А потом их куда девать? нет уж, решили так решили.
        На удивление, бомбы мы вынесли и доставили до места без происшествий. На всякий случай, пользуясь сумерками, спрятали их в саду обсерватории, прямо над берегом Куры, изобразив прогуливающуюся компания, и отправились дальше, в духан.
        Лишние пять рублей - и нас со всем почтением, хоть и на ломаном русском, препроводили в отдельную комнатку - «Пагаварыть? Прашу, батоно! Никто не беспакоит!»
        Весь в мыслях о предстоящей акции, я попросил накрыть нам ужин на вкус хозяина заведения. Что это ошибка, я понял, когда на стол конвейером посыпались блюда под комментарии духанщика:
        - Лобиани! Свежи! Пхали! Вкусни! Бариджани! Остри! Калмахи джонджоли! Час назад паймали! Кушайте, батоно!
        А потом еще мцнили, чоги, аджапсандали, чанахи… из всего великолепия я знал только сулугуни и сразу вспомнил, как мой однокурсник-грузин говорил «У нас все на „и“. Даже Джемси Бонди нули-нули-шмиди».
        Два часа за столом превратились в пытку - вкусно умопомрачительно, а наедаться нельзя. Вина сколько хочешь, а тоже нельзя. Аронов и Распопов прямо изнывали, да и я тоже с удовольствием бы выпил кипианевского. Один Дрюня посмеивался над нами и наворачивал, как не в себя. Вот куда в него столько помещается?
        Во мраке южной, да еще и горной ночи ориентироваться было непросто, хорошо хоть мы заранее вызнали место. Рядом, через улицу спало военное училище, но у двух ворот мерно расхаживали часовые. Оставили часового и мы - Дрюню, чтобы в случае чего подать сигнал свистом, и прошли в сад, за крестообразное здание обсерватории.
        - Директорская вон в том доме, я туда, ждите, - Аронов показал вглубь и скрылся в темноте.
        На фоне не сильно звездного неба дом смотрелся сплошной черной массой, и лишь в одном из окон слабо-слабо отсвечивала лампадка.
        - Спит сторож, - вернулся к нам Илья, - храпит так, что стекла дрожат. Но дверь запер, аспидово отродье.
        На наше счастье, эти самые «не от мира сего» оставили открытым окно во втором этаже, правда. мне пришлось несколько минут вглядываться, чтобы понять, куда указывает Николай. Илья разулся, вдвоем мы легко закинули его вверх и остались ждать.
        В тишине, нарушаемой лишь пением цикад, щелчок замка прозвучал как выстрел и я подпрыгнул на месте.
        - Заходи, - шепнул Аронов.
        Мимо сторожа, накрытого тряпкой с хлороформом, мы проследовали за Ильей в комнаты директора. Диван и впрямь был обширен - видимо, директор или его сотрудники оставались тут, когда нужны были ночные наблюдения. Хорошо хоть сегодня никого не было.
        Я ощупал матрас - есть!
        - Потрошим, перекладываем в саквояжи, а бомбы из них - в матрас.
        - А не рванут? - усомнился Распопов.
        - Не боись, они без запалов, что я, совсем бешеный, что ли?
        Минут десять мы, сосредоточенно сопя, выгребали содержимое - пачки и комки денег, и еще столько же пихали внурь бомбы, стараясь равномерно распределить их по всей поверхности.
        Обратно вышли так же - Илья запер дверь, снял тряпку с лица сторожа и вылез через окно. Три саквояжа приятно оттягивали руки.
        И только мы сунулись на проулок, ведущий к Михайловскому проспекту, как загремели ворота казармы напротив и оттуда вышел ночной патруль, человек пять или шесть, при винтовках.
        Пришлось метнутся в тень деревьев и там стоять, унимая сердце, пока разводящий со сменой не обошел весь квартал. А ходили они долгонько - там же оказались, как нам потом рассказали, казармы артиллерийской бригады, стрелкового полка и военное училище, целый городок. И пока они ходили, на каждом углу торчало по часовому.
        Мы маялись в саду обсерватории и молились, чтобы развод поскорее закончился, потому как еще надо было дойти с деньгами до гостиницы. Ведь поймай нас с деньгами, это было бы куда опаснее, чем с бомбами. Тьфу, зла не хватает, гений организации, простую операцию «пришел - взял - ушел» нормально продумать не могу.
        - А может, я на тот берег переплыву? Там парк городской, спрячу и шито-крыто? - шепотом предложил Дрюня. - Речка-то неширокая, до островка всего саженей пятьдесят, я запросто…
        - Ты не дури давай, - пришлось осадить не меру инициативного парня, - река горная, течение быстрое. Снесет тебя, где потом искать? Да и берег крутой, как ты с тремя саквояжами выбираться будешь?

* * *
        Но все проходит, прошла и смена караулов и мы осторожно двинулись в сторону гостиницы. Впереди, изображая подгулявшего, налегке шел Дрюня, следом мы втроем тащили добычу. На каждом перекрестке наш эсерик осматривал улицы и давал сигнал - и мы выходили из тени, догоняли его и снова прятались в тень. Так и дошли, один саквояж я занес в гостиницу сам, остальные пришлось втихую затаскивать в номер через окно, хорошо хоть длины простыней хватило. Романтика, однако. Но на будущее - хватит в игрушки играться, биржа наше все. В России мне не даст развернуться министр финансов - но ведь есть еще и Европа!
        Утром, буквально сидя на деньгах, я ломал голову - ну хорошо, вытащить мы деньги вытащили, а как их вывезти? Можно, конечно, оставить тут Дрюню на месяц-другой, пока все утихнет, но уж больно стремно - одному не устеречь, а в гостинице любопытные горничные, портье, носильщики… Да и разбивать группу неохота. В банк сдать на хранение? Так в жандармском управлении тоже не дураки сидят, небось, всех арендаторов хранилищ плотно отслеживают. Вот ввязались! Чисто чемодан без ручки - и тащить тяжело, и бросить жалко.
        Ладно, будет день - будет пища. Тем более, что планы есть, завтра открытие нефтепровода. Я позавчера еще подсуетился, отбил телеграмму Лауницу, тот меня местному полицмейстеру отрекомендовал и вот я в числе приглашенных. А пока - разобраться с местной инициативной группой на тему подростковой колонии.
        День канул как в яму, мы осмотрели несколько площадок, но ничего толкового так и не нашли. Вообще, было такое ощущения, что колонию тифлисцы зателяли исключительно, чтоб «не хуже, чем у всех» было, на кондачка и без проработки. На что я им и попенял, и раздал ценных указаний.
        Мероприятие проходило несколько в стороне от города (ну какой нормальный человек потянет трубу с нефтью через жилые кварталы?), пришлось выезжать прямо с утра, оставив несметные богатства на попечение Дрюни и Распопова.
        Мне досталось место с краешку трибуны для гостей. Но поскольку я был в своем фирменном облачении - черные очки, синий шелковый сюртук, резной кипарисовый крест - то после шепотков среди собравшихся на «правительственной» трибуне, украшенной бело-сине-красными розетками и полотнищами, возникло некое оживление. Вскоре ко мне подошел адъютант и от имени губернатора пригласил перебраться в высшие сферы.
        А в сферах было интересно - сам губер, штатский генерал барон фон Траубенсберг, губернский предводитель дворянства князь Багратион-Давыдов, тот самый нефтяной магнат Александр Манташев. Он оказался вполне бодрым армянским дедушкой и с удовольствием рассказывал мне о своем родном городе - Тифлисе. А я ему, пока шли необязательные выступления, успел ввернуть нечто полезное.
        - Вот, слыхал я, в Москве есть инженер Шухов…
        - Как же, - закивал Александр Иванович, - известный в Баку человек, много построил, знаю лично.
        - Так вы, наверное, и про его колонну для выгонки керосина знаете?
        - Конечно, но это же пробная установка, пользы от нее ноль…
        - Так я вам скажу, я в Питере знаюсь с Дмитрием Ивановичем Менделеевым…
        Манташев поднял брови и изобразил крайнюю заинтересованность.
        - … так он считает, что эта колонна - будущее нефтепереработки.
        - Хм… Но куда деть столько бензина?
        - Автомобили, Александр Иванович, автомобили. И аэропланы, верьте моему слову.
        Манташев посмотрел на меня в раздумьях.
        - Ежели сомневаетесь, давайте соорудим кумпанство. Я денег дам, а за вами постройка колонны.
        - Даже так? Вы входите в предприятие?
        - На то имею разрешение от самого Его Величества - приврал я. Но это подействовало. На востоке чинопочитание - в крови.
        - Раз так, то я готов. Свяжусь с Шуховым. Бумаги пришлю вам в столицу.
        - Стройте сразу две колонны - по разным проектам. Посмотрим, какая удачнее.
        Озадачив магната, я прослушал молебен, с удовлетворением отметив, что крещусь в нужных местах почти автоматически. Важно покивал речам представителя дома Ротшильдов, на чьи деньги и построен нефтепровод. Похлопал губернатору, перерезавшему ленточку. И отправился на торжественный обед - ну в самом деле, как в Грузии без застолья?
        Посидели, закусили и выпили мы настолько хорошо, что на обратном пути губернатор пригласил меня в свою коляску и поехал я обратно в Тифлис со всем шиком, даже в сопровождении четырех казаков конвоя.
        Дорожный разговор неизбежно коснулся недавних событий на Эриванской площади и барон, хоть и наступал на горло своей песне, но в конце концов не удержался:
        - А ведь мы этих смутьянов изловили!
        - Поздравляю, Павел Александрович! И как же такое удалось?
        Пришла пора надолго попрощаться с Камо и Сталиным?
        - Представьте себе, эти мерзавцы имели доступ в Физическую обсерваторию и ничего лучшего не придумали, как хранить там матрац с бомбами!
        - Э-э-э… бомбы? В матраце? Зачем?
        - А зачем они вообще бунтуют, дражайший Григорий Ефимович? Ну я еще понимаю, мастеровые, у них жизнь не сахар. Но ведь эти все социалисты - через одного из приличных семей! - и барон тихо добавил, наклонившись к моему уху: - Даже князья есть!
        Я сокрушенно покачал головой - экое падение нравов!
        - А как обнаружили-то?
        - Пока не было ночных наблюдений, все экспроприаторам сходило с рук, а давеча, после проведения обсерваций решил сотрудник под утро подремать. А в матрасе бомбы, ха-ха-ха!
        Я отзеркаливал губернатора и радовался вместе с ним. А он продолжал - прибывшие полиция и жандармы немедленно опросили всех, до кого смогли дотянутся и установили, кто принес матрас. Ну а дальше дело техники - облавы, обыски, допросы… И разумеется, по личному указанию губернатора.
        - Главарей взяли, но вот денег пока не нашли, - посетовал Траубенсберг.
        - Ништо, Павел Александрович! Вы человек распорядительный, управитесь, сыщутся деньги. Я буду в Царском, непременно расскажу государю про такую удачу.
        Барон даже засветился изнутри. Так мы и ехали, за разговором о процветании губернии, причиной чего являлся ни кто иной, как мой визави, и расстались в городе совершеннейшими друзьями.
        Еще два дня ушло на борьбу с грузинским гостеприимством - я был зван отобедать к Манташеву в особняк на Паскевича, а следом к губернатору. Чуть не помер от обжорства, но приложил все усилия для того, чтобы обаять последнего.
        Так что на поезд меня провожал сам губернатор, а мой багаж - чемодан, набитый деньгами - сдавал его адъютант.
        Глава 6
        Тифлисские деньги жгли карман. Их нужно было срочно вывозить в Европу и там отмывать. Но быстро выехать не получилось - по приезду в Питер меня ждало внезапное знакомство с семьей. Стоило только с помощью Евстолия пробиться через шумную толпу паломников, покупателей настолок и появится во дворе общинного дома, как на грудь бросилась пожилая, растрепанная женщина. Пахло от нее застарелым потом и почему-то пирогами.
        - Гришенька, отец наш родной! Свиделись наконец!
        - Я отче, говорил ей сидеть тишком дома, - Распопов наклонился к моему уху. - Не послушала Прасковья!
        Я понял, что в столицу приехала семья. В полном составе. И с этим надо срочно что-то делать.
        - А как сидеть тишком?! - заголосила жена, услышав слова шурина - Приставы церковные ходють и ходють, на допросы зовут. Дело на тебя завели, Гришенька. О хлыстовстве. Меня допрашивали, соседей…
        Я выругался про себя. Феофан попер в атаку. Небось еще и митрополита привлек. Ладно, это пока ждет, а что делать с женой и тремя детьми? Две девочки-подростки и паренек лет пяти-шести в сапожках стояли рядом, с удивлением разглядывая все происходящее.
        - Ну хорошо, что не в скопцы записали - я подмигнул жене, вокруг все засмеялись.
        - А вы что же… Не обнимаете отца родного? - мне пришлось самому подойти к детям, который уже явно подзабыли папашку и сесть на корточки. Только после этого девочки, колясь об бороду, обняли меня, а сын так и продолжал дичиться, кинулся к матери, вцепился в подол.
        - Уже годик как тебя не видели, Гришенька - вздохнула Прасковья - Поперву в Казань ты ушел, на моленье. А потом и вовсе в столицу подался. Отвыкли.
        - Про тебя, Прасковья и про деток я не забывал - я оторвал от себя дочек, встал - Вспомоществование слал, молился. А нынче и вовсе поведу вас к царю.
        - Как к царю?! - жена попятилась, окружающие пооткрывали рты.
        Во время моего южного вояжа от Аликс регулярно приходили телеграммы, а в Тифлисе я даже получил с оказией письмо. Императорская семья скучала, звала меня обратно в Питер. Я был в курсе всех новостей - как ищут и собеседуют будущих начальников дворцовой полиции, как идут переговоры с англичанами о включении в тройственный союз. Ну и мелких событий - до фига. Кто чем болел, как Николай «тестировал» форму нижних чинов армии - вот прямо переоделся в гимнастерку, нацепил скатку с шинелью, фуражку… Мне даже была прислана фотография этого «чуда в перьях». Я показал ее Аронову с Распоповым. Отдельно Дрюне и Лионидзе. Нет, никто не купился на пиар царя. Ни крестьянство, ни городские…
        - Тьфу, театра беспардонная - откликнулся шурин, блестя фиксой.
        - Дешево покупает - покачал головой Андрей - Для малообразованных может и сойдет, да и то, фальшиво…

* * *
        Прасковья хотела сама переодеться и детей обрядить в праздничное платье. Оно у Распутиных было - благо деньги в Покровское я отсылал регулярно. И немалые.
        - Не надо - отмел я попытки жены украситься - Едем в чем есть.
        - В драном? К царю? - Парашка покачала головой.
        - Не токмо в драном. Как дам отмашку, повалитесь все в ноги, прямо на паркету! - я обвел взглядом детей - И голосите! Плачьте погромче.
        - О чем же плакать? - удивилась старшая из дочек. Матрена? А нет, кажется Варвара.
        - Изнищали. Нет жизни от волостных старост и приставов церковных - я повернулся к супруге - Повторишь царю и царице, что мне верещала! Про церковное дело, доносы, хлыстовство… Уразумела? Проси защиты и покровительства.
        Царь любит театр? Мы устроим ему театр.
        Получилось как по-писаному. В Царском нас мигом провели в палисандровую гостиную и там очень удачно оказался Великий Князь Петр Николаевич с супругой и детьми.
        Все семейство обалдело, когда Прасковья с детьми повалилось в ноги, заплакало. Только мелкий Дмитрий нет, нет да поднимал голову посмотреть на Николая. Любопытный.
        Дворецкий с лакеями бросились поднимать девочек, потом поставили на ноги супругу. Митька встал сам. Перед этим потрогал рукой блестящий паркет.
        - Григорий, что за спектакль? - Николай отвел меня в сторону.
        - Черные тучи сгустились над Россией - мрачно начал я - Готовит, готовит диавол свой последний поход против святого народа нашего. «И я видел, что Агнец снял первую из семи печатей» - я перешел уже совсем на замогильный голос, стал лупить цитатами из Откровений Иоанна Богослова - «и я услышал одно из четырёх животных, говорящее как бы громовым голосом: иди и смотри…».
        Аликс побледнела, перекрестилась. За ней начали креститься все присутствующие. Апокалиптические картины из Библии как всегда сработали на все 100 %.
        - Пробрался диавол и в нашу церковь - продолжил я, подходя к девочкам, гладя их по голове - Соблазняет святых праведников и даже предстоятелей православных.
        Дальше пошло по моему сценарию. Царица первой захотела узнать, кто из иерархов поддался дьявольским соблазнам. Я назвал Феофана, рассказал о деле с хлыстовством. Дескать, вот, смотрите, даже детишек малых не пожалели инквизиторы, таскали на допросы. Дети благоразумно промолчали - допрашивали только жену. Но это подействовало. Аликс в этом месте чуть не всплакнула, рассерженный Николай приказал дернуть во дворе обер-прокурора Синода Извольского.
        Петр Петрович оказался мягким, интеллигентным человеком, который попал на свою должность благодаря брату - министру иностранных дел в правительстве Столыпина. Разумеется, он был что называется «ни сном ни духом» про дела тобольской епархии.
        Тут же от всего открестился, мигом пообещал разобраться, наказать виновных. А меня - видимо от испуга - предложил наградить золотым наперсным крестом, который установил в 1797 году Павел I для протоиереев. За славные дела защиты православной веры в «это безбожное время». Так и сказал. То, что такой крест полагается только священникам - обер-прокурор тактично умолчал.
        Николай пожал плечами, Аликс согласно кивнула. Дело завертелось. Извольский убежал к телеграфному аппарату связываться с епархией, я же поймал своего персонального лакея Прошку - велел вымыть всю семью, обрядить в лучшие одежды.
        Разглядев умытую семью, Царица тут же предложила оставить жену с детьми во дворце:
        - И про тебя, отче, будет меньше дурных слухов ходить и нашим царевнам будет с кем играть.
        Это была даже бОльшая победа, что я ожидал. Кланялся, припадал к ручке, долго благодарил. А в коридоре поймал Митьку за ухо, прошептал:
        - Мотай на ус, постреленок! У царя сынок есть, Алексей. Покуда он еще маленький, болел долго. Но растет быстро. Задружишься с ним, ясно? Будешь играть, гулять, делать все, что скажут. Смотри у меня!
        - Все исполню, батюшка - пропищал Митька, пытаясь вывернуться из захвата - Стану ему лучшим дружком!
        Из «хлыстовского» скандала можно было получить еще кое-что, чем просто золотой крест.
        Я вернулся в гостинную, дождался пока царица окажется одна, начал нашептывать:
        - Защитники вам нужны. Крепкие в вере, без этой столичной фанфаберии, нигилизма.
        - Где ж таких найти, Гриша… - вздохнула Аликс.
        - Знаю одного такого. Служил верой и правдой царской семье, был оклеветан врагами. Нынче большой молитвенник, во Владимире живет. Лично с ним знаком.
        - Кто же это? - царица наморщила лобик.
        - Зубатов. Сергей Васильич. Большой ваш заступник. Надо бы его вернуть на службу.
        Перед выездом в Царское - я успел быстро просмотреть почту. В пачке писем было послание от Зубатова. Тот соглашался с моим предложением. Правда делал это в завуалированной форме, но тем не менее…
        - Что то припоминаю… - Аликс заработала веером - Кажется была опала от Плеве.
        - Кончился Плеве. А Зубатова верни! Вот хотя бы в Петербургское охранное отделение. Товарищем Герасимова.
        Последний сейчас непотопляем, крутит шашни с Азефом. Но это скоро кончится. Азефа в следующем году эсеры разоблачат, полезность Герасимова снизится, его отправят «на повышение» - в почетную отставку.
        Охранное отделение - это хороший старт для Зубатова. Он там начинал, возглавлял московский филиал, все знает. Реанимирует и перетащит свою команду, обоснуется. А там мы Герасимова сковырнем, а Охранку так и вовсе выделим в отдельную спецслужбу из МВД. Пора, пора уже реформировать этого неповоротливого монстра.
        Убедить царицу удалось легко - достаточно было помолиться у постели Алексея о здравии. Парень упал на лестнице - на ноге образовалась большая гематома. Синяки - это вообще бич больных гемофилией, но я особо не волновался. Рано или поздно рассосется. Так царицу и заверил. Аликс бросилась целовать руки, а заодно пообещала решить все с Зубатовым.

* * *
        Закончив дела в Царском я метнулся обратно в Питер. До отъезда в Европу надо было переделать кучу дел. И первое из них - выборы в 3-ю Думу.
        - Господа хорошие, начинаем нашу борьбу - немного пафосно начал я совещание с лидерами будущей фракции. Удалось собрать всех значимых фигур - от СМИ был Перцов, от «небесников» - капитан и Булгаков с Вернадским. Женская фракция сидела отдельно и перешептывалась - Лохтина и Елена Андреевна тихо обсуждали приезд моей жены.
        «Выборгских» представлялили Муромцев, Шаховский, плюс Винавир и Кокошкин от кадетов. С последними мы все больше и больше дружили, в третьей Думе вполне можно было бы подписать коалиционное соглашение. Благо все связи уже были налажены.
        - Программа партии у нас есть, газета для освещения також в наличии, но вот выделиться нам надо. На фоне прочих. Чтобы простой народ, даже безграмотные - запомнили и отличили.
        Посыпались предложение. Среди них были дельные - встречи с избирателями в регионах, съезды партии по крупным городом. Кто-то даже додумался привлекать на них народ концертами местной самодеятельности.
        Единственное, что я отмел - это дебаты:
        - Ты, Владимир Иванович - попенял я Вернадскому - Человек ученый, к красивым спорам привычный. Но сколько таковых по губерниям у небесников? Раз, два и обчелся. Социал-демократы, трудовики - народ языкастый, наученный. Побьют наших и в газетах распишут. Нет, дебаты вести не будем. Будем устраивать эксы.
        Народ прибалдел.
        - Я не ослышался?! - Булгаков поправил очки, глазки Елены подернулись поволокой.
        - Не ослышался. В каждой губернии надо прогреметь. Не бомбами конечно, а какой-нибудь громкой акцией. Пишите - я кивнул Лохтиной, которая исполняла роль стенографистки - Слыхал я, что в Питере появились клубы декадентов. Танцуют голыми на сцене канкану под дурную музыку, нюхают марафет. Надо найти самый крупный и устроить ему неделю «похорон». Блокировать вход, ходить демонстрацией рядом. Можете побить окна камнями.
        - И обвалять в перьях посетителей - буркнул Вернадский, усмехаясь.
        - Вот вы, господа иронизируете - покачал головой я - А дело то худое. Куда молодежь катится? Да и все наше обчество. Я тут прошелся по Невскому, послушал, почитал - это же ужас и ад кромешный. «Да здравствуют радости жизни, единово живем!». «Союз пива и воли», «Лига свободной любви..» - ничего не стесняются!
        - А газеты, почитайте, газеты - я выбрал из стопки последний номер Ведомостей - «Молодая барышня ищет добропорядочного господина с капиталом для позирования в парижском стиле». Или вот: «Чуждая предрассудков красивая женщина готова составить компанию промышленнику в деловых визитах». А вот еще, господа: «Гимназистка 15 лет Елена К. разрешилась от бремени здоровым мальчиком». Что это такое?! - я потряс газетой - Вырождение, безумие, опустошение души!
        Народ согласно покивал. Тут у нас было полное единение.
        - Продолжаем - я отпил воды - В Москве много борделей. В некоторых, я слыхал до полуста проституток работает. Найти самый крупный и с фотографом ворваться внутрь, устроить перепись клиентов. Разрешаю взять на дело всю московскую общину дабы не вытолкали.
        - Подсудное дело - тяжело вздохнул Перцов.
        - Выплатим штраф - отмахнулся я - Денег на то будет выделено.
        - Не будут они судиться - в разговор вступил Муромцев - Там знаете, сколько добропорядочных семейных ходит?
        Небесники заспорили. Женская фракция, особенно Елена были «за». Выборгские - против. Я же наклонился к Лохтиной и продиктовал указания всем партийным ячейкам - а мы охватили уже все крупные города России - придумать свой собственный экс. Но сначала согласовать его с ЦК партии. А то знаю я эти «инициативы снизу» - потом проблем не оберешься.

* * *
        Еще один сложный разговор у меня состоялся с министром обороны - Редигером.
        - Извини, Григорий Ефимович, что без спросу - развел руками внезапно объявившийся в общинном доме Палицын - Александр Фёдорович велел привезти тебя. Хочет… познакомиться.
        - Велел? - я поднял бровь.
        - Он и сам был готов заехать, но вы не представлены…
        - Ладно, едем.
        Экипаж привез нас в министерство на Дворцовую площадь. Дом со львами изначально строился как особняк князя Лобанова-Ростовского, но в итоге его отхватили себе военные.
        Нас без задержек, миную большую очередь в приемной, сразу провели в кабинет Редигера.
        Александр Фёдорович оказался полноватым бородатым очкариком в военном мундире, украшенным несколькими звездами. Я узнал орден князя Александра Невского, Польского орла. Другие награды остались для меня загадкой.
        - Сегодня большой прием - министр заметил мое разглядывание, встал, жестом предложил нам сесть в кресла у большого стола - Поэтому в парадном.
        Начал жестко, напористо:
        - Милостивый государь - это уже было адресовано мне, после того как мы расселись за столом - Мне стало известно, что вы вмешиваетесь в дела военного ведомства. Даете советы Федору Федоровичу и он - Редигер гневно посмотрел на начальника Генерального штаба - Даже к ним прислушивается!
        Я огляделся вокруг. Кабинет многое говорил о своем хозяине - многочисленные шкафы с книгами по военному делу, какие-то таблицы. По стенам развешаны карты. Попытался напрячь мозг, что я помню насчет министра.
        Из обрусевших немцев. Прошел все ступеньки военной службы - от прапорщика до генерала. Участвовал в русско-турецкой войне. Ну это ладно, там почти все отметились.
        Назначен министром после поражения в Русско-японской войне, тут же начал реформировать армию, на что получил полный карт-бланш от Столыпина и царя. Дружил с 3-й Думой - почти все его бюджеты и законы быстро проходили парламент.
        По натуре педант, очень любит математические выкладки, умеет считать деньги. При нем финансирование армии увеличилось, а главное стали меньше воровать.
        Нет, я был неправ, когда заявил Палицыну, что у нас будет другой министр, более деловой. Лучше Редигера сейчас вряд ли сыщешь. И уж точно каши не сваришь с этим стариком-сатиром Сухомлиновым. Следующий министр обороны был сильно хуже - занимался своими сердечными делами (большей частью скандальными!), устроил к началу первой мировой патронный и снарядный голод, за что, кстати, был судим.
        Но сценарий разговора, когда один выговаривает, другой выслушивает надо было ломать.
        - Карта есть?
        - Что, простите? - Редигер споткнулся в своей обличительной речи, посмотрел на меня в удивлении.
        - Вижу, что ты, министр, человек тертый, практичный.
        В этом месте Палицын закашлялся, Редигер выпучил глаза. ТАК с ним никто и никогда не разговаривал.
        - Из немцев? Да? - я продолжал переть буром - Вы там все матерьялисты через одного.
        - Что вы себе…
        - Карту давай! Европы. Буду тебе свидетельство давать.
        - Какое свидетельство??
        Редигер впал в ступор, Палицын из него и не выходил.
        Я встал, подошел к стене, сдернул большую карту Европы. Развернул перед генералами.
        - Тута что? - я ткнул пальцем в Балканы.
        - Босния и Герцеговина - на автомате ответил министр.
        - В следующем году, австрияки захотят себе ее захапать. Будет скандал большой, битье морд. Сербы-братушки, начнут вооружаться, дабы не дать соседей захватить, нас коренником взнуздают. Только у свитских да дипломатов кишка тонка окажется. Кайзер вступиться за австрияков, погрозит нам пальчиком. Тут то мы и сдадим взад.
        - Что же союзники? - в глазах министра появилось любопытство.
        - Как обычно, продадут нас и боснийцев с потрохами. На словах осудят, а на деле…
        Я махнул рукой.
        - Феноме-ен - протянул Редигер, переглянувшись с Палицыным - И что же… вы так можете прозревать будущее регулярно?
        - В тумане все - отбрехался я - Но насчет Боснии и Герцеговины - верняк. Уже к концу года все будет ясно. Ждет, ждет нас дипломатическая Цусима. Как случится - веры мне прибавится?
        - Допустим. И что же дальше?
        - Большая война. Я говорил Федору Федоровичу. Как раз с Сербией и босняками кайзер поймет - можно, можно нагибать Европу по своей воле. Никто не вскинется. А ежели вскинется - получит по зубам. Сила то у него!
        - У вас и план действий есть? - с иронией произнес министр. Нет, тяжело с ним будет. Практик до мозга и костей.
        - Есть, как не быть. Вооружаться надо. Денно и нощно. Войны не избежать, армия колик у вас по мобилизации?
        - Допустим десять миллионов.
        - Вот тебе и ответ. Сколько нужно пушек, ружей, снарядов, да патронов? А ежели воевать долго? Годика так три?
        Лицо Редигера стало мрачным.
        - Я пособлю, не сумлевайтесь. Но запомните главное. Для вас - война уже началась. Здесь, 30-го июня 7-го года.

* * *
        Поверил Редигер, не поверил - сейчас не важно. Будет ждать, проверять мои пророчества. Главное, что Палицын готов действовать. Я это понял, когда мы вышли из министерства, пошли в сторону набережной. Дул приятный летний ветерок, по Неве скользили лодочки и даже тройка парусников.
        Меня узнавали, и к нам периодически пытались подходить люди - крестьяне, мастеровые… Двое адъютантов Палицына всех разворачивали.
        - Меня последние дни тяжелые сны терзают - начал генерал - Просыпаюсь в крике, весь в поту, жену пугаю…
        - Валерьянки попей на ночь - я оперся о парапет ограды, вздохнул морской воздух. Рядом бонны с белыми зонтиками гуляли с детьми, строем куда-то шли моряки.
        - Что можно сделать прямо сейчас? - прямо спросил Палицын.
        - Два дела. Первое, на вот про разведку бумаги - я протянул генералу конверт - Набирай людей, открывай отделения СМЕРША по всем приграничным округам.
        - Смерша?!? - Федор Федорович выпал в осадок.
        - Смерть шпионам. Надо же как-то назвать новую службу… Чтобы только одного названия пугались и в штаны наваливали…
        Генерал покачал головой, засмеялся.
        - Ладно, подумаем. А какое второе дело?
        - Сделайте в министерстве бумагу. Важную, фицияльную… Мол негоже армейцев к подавлению беспорядков дергать. Теряется вся выучка, солдаты разлагаются….
        - Был об этом уже разговор с Его Величеством - махнул рукой Палицын - Говорили, что нужна особая полицейская стража. Все бестолку…
        - Тепереча я поговорю. Сначала с царицей, потом с Никсой. Сдвинем дело. Но от вас нужна бумага. С ней поеду в Царское.
        - Сделаем - генерал тяжело вздохнул, достал платок, вытер потное лицо - Однако жарит. Не пройти ли нам пообедать?
        Я достал часы, посмотрел время.
        - В «Медведь»?
        - Почему бы и нет? Там говорят новые блюда появились. Москвичи придумали два салата. Шуба и еще какой-то. Наши, столичные, оперативно переняли.
        Теперь засмеялся я. Кулинарный прогресс на марше.
        Глава 7
        О выезде в Европу пришлось договариваться с царем. Аликс устроила истерику и напрочь отказалась отпускать меня.
        - Чую темным оттуда несет - обрабатывал я уже Николая - Дьявольским чем-то. Атеизм ихний, суфражизм… Педераст на педерасте.
        - У тебя, Григорий и у самого женская фракция в партии есть.
        - У меня она освящена - почти не соврал я - На съезде Феофан лично был. А там, у европцев что-то сатанинское, енфирнальное. Ну вдруг Антихрист народился? Ходит по неметчине, к нам присматривается. Откуда эти клубы самоубийц в столице, да канканы богомерзкие? Тянет, тянет… Надо бы разобраться.
        - Разбирайся - разрешил царь - Только не долго. Вон как Аликс бушует.
        - Буду молиться за вас всю дорогу - пообещал я.
        Тяжелое прощание вышло с семьей.
        - Опять нас бросаешь - завыла Парашка - Что тебе не сидится на месте?! Чай во дворце поселили, с фарфора ешь…
        - Цыц, дура! - рявкнул я на жену - Не твоего бабьего ума дело.
        - Как же я буду тут одна, без тебя?!
        Парашка дичилась порядков в Царском. Все эти церемонии, камердинеры, позолота в сортирах… Оно и можно было понять - прямо из деревни и во дворец. Слишком большой шок для психики.
        - Ты же вроде хорошо поешь? - наобум ляпнул я.
        - Об чем ты, Гришенька? - удивилась жена.
        - Царь с царицей чувствительные особы, даже слезливые. Будешь по вечерам приходить к ним, вышивать и петь песни. Какие знаешь?
        Парашка перекрестила рот: - Ах ты доля, моя…По пыльной дороге телега несется… Много всяких знаю.
        - Вот, еще одну запиши…
        Надо было удивить Никсу с Алекс, еще крепче привязать к себе. Я решил подарить этому миру «Течёт река Волга». Благо моя мама любила творчество Зыкиной - эта песня часто звучала у нас дома.
        - Что ты, батюшка, неграмотная я!
        Я выругался.
        - А Димка?
        - Так работал он, не до учебы… Вот Матрена к дьячку ходила в воскресную школу. Разумеет буквы то.
        Позвали старшую дочь, я написал слова, напел песню как мог. У Матрены оказался отличный музыкальный слух, она смогла с первого раза повторить. Вывела - любо дорого. Тонким, пронзительным голоском:
        …Здесь мой причал, и здесь мои друзья,
        Все, без чего на свете жить нельзя.
        С далеких плесов в звездной тишине
        Другой мальчишка подпевает мне…
        - Откель ты, батюшка, такие душевные песни ведаешь? - семья дружно на меня насела.
        - Долго странствовал по свету. Слыхал и запомнил.
        Я почесал бороду - как же она меня достала! Мочалка бесконечно собирала разную грязь и крошки, кожа зудела…
        - Димку також обучите песне - я погрозил семье пальцем - Чтобы подпевал. Ясно?
        Парашка с Матреной дружно кивнули.

* * *
        В путь-дорогу собирались всем миром. К поезду до Варшавы прицепили персональный вагон, в нем сделали тайник для тифлисских денег. Со мной ехали вызванный телеграммой из Москвы Щекин. От юристов - взял Варженевского. Он будет готовить и подписывать все договоры, на предприятия, которые я собирался купить. А приобрести я планировал многое. Доставлять должен будет все в Россию - капитан. Благо у него была своя транспортная компания. Его я тоже потянул с собой в Европу. Естественно, ехала вся охрана - боевики и Дрюня с Леной. На хозяйстве оставалась Лохтина и боцман.
        Перцов попытался всунуть в нашу делегацию репортера, но я быстро пресек эту инициативу. Освещать визит по Европейским странам - не планировалось. Тем не менее я озаботился бумагой от старшего Извольского насчет содействия наших дипломатических миссий в Германии, Франции и Англии. Всякое может случится.
        С собой получилось собрать почти четыре миллиона рублей. Вернулись поляковские деньги, Щекин наладил работу центрально-русского банка. Продажи настолок вышли на рекордный уровень, да и газета начала приносить уже по пятьдесят тысяч рублей в месяц. Плюс виттевские деньги, плюс тифлисские. Мобилизовал все финансы, даже заложил тайком у евреев бриллиант царицы. Авось не узнает.
        Дабы не терять зря времени - начал в дороге изучать вопрос с военно-морским флотом.
        Палицын передал мне некоторые документы, карты же открыто продавались в магазинах - ими я тоже запасся изрядно.
        После Цусимы российское общество и царь начали очень трепетно относится к делам флота. Морское министерство получало ассигнования по щелчку пальцев, адмиралам отвесили знатного пинка. Закладывались новые корабли, перенимались лучшие западные технологии…
        Но к началу Первой мировой войны ситуация все-равно складывалась бедовая. Балтийский флот при всех усилиях мог наскрести лишь четыре линкора-дредноута. «Полтава» и «Петропавловск» плюс «Севастополь» и «Гангут». Еще четыре по планам должны вступить в строй в 15-м году, но не вступят. Немцы по разведданным за пять лет наклепают четырнадцать (!) линкоров. Да, они в основном создаются против английского Гранд Флита, но Кильский канал позволял легко, всего за день-два, перебросить их Северного моря в Балтийское. Вот такая вилка Антанте.
        Четыре эскадренных броненосца типа «Евстафий» и «Андрей Первозванный» мы отбрасываем. Они немецким дредноутам не конкуренты. Что остается? Всякое старье. Рюрики, Баяны, Громобои, Олеги, да Богатыри. Ну еще Новик. Это современный, быстрый, но погоды, разумеется, не делал.
        А что у немцев? Я полистал документы, прикинул… Против четырех отечественных броненосцев - двадцать немецких! Разница по легким бронепалобным крейсерам в шесть раз! На один наш - почти семь германских. По миноносцам ситуация еще хуже. Тевтоны к началу войны выпустят их больше двух сотен!
        Да… линейные сражения нам не светят ни при каком раскладе. Раскатают в тонкий блин.
        Я поразмышлял насчет подводных лодок. Тут можно было кое-что предпринять. Эту вундервафлю, ни союзники, ни будущие противники еще не распробовали. Но для массового производства нужна была сварка, новые двигатели, аккумуляторы. Ну и торпеды. Те, что сейчас стояли на вооружении - детский смех. Да и время погружения тоже не радовало.
        А какие задачи предстояло решить флоту? Я посмотрел на карту. Ну защита столицы. Тут все ясно и понятно. С началом войны флот накидает у входа в Финский залив мин, прикроет их наличными линкорами - поди протраль. Даже если немцы, теряя корабли, прорвутся, то что делать с Свеаборгской крепостью и крепостью Петра Великого? Там дальнобойная артиллерия, она надежно прикрывает Гельсингфорс и Ревель соответственно. Наконец, есть и Кронштадт.
        Нет, тевтоны, не дураки, не полезут. Максимум, что они могу сделать - попытаются захватить Моонзунд. Там нужно кровь из носу делать полноценную военно-морскую базу, чтобы линкоры могли заходить в бухты. А это углубление дна.
        Получается - куда ни кинь, везде клин. Не давать деньги на флот - нельзя. У российского общества и особенно у царя на этот счет болезненный пунктик. Но потратив - ничего особенного не получишь. Максимум - пиратские наскоки на шведские перевозки немцев с мгновенной ретирадой под защиту минных полей. Боевая ценность таких операций - околонулевая.
        Как не упирайся, флот будет большей частью торчать без дела в Финском заливе, матросы разлагаться и вникать в учение Маркса. Которое верное, потому что правильное. А правильно, потому что всесильное. Что же потом удивляться, что балтийские матросы станут одной из движущих сил революции? Флот должен воевать! А не может.
        Я так и эдак вертел ситуацию и не видел выхода. Пока мой взгляд не уткнулся в змейку кильского канала. Ага… вот где зарыт золотой ключик к дверке от этого мирового кукольного театра… Да! В этом направлении можно поработать. Я еще попытался проанализировать ситуацию с черноморским флотом, там тоже планировалось строить линкоры, но глаза слипались и под убаюкивающий стук колес, ко мне пришел греческий бог Морфей.

* * *
        В Варшаве решили остановиться на день, подышать польским воздухом, посмотреть, чем живут западные губернии. Варженевский-Питерский заранее упредил родню, нас встретил его кузен или племянник, я не разобрался в хитросплетениях его генеалогии. Работал Варженевский-Варшавский в городской управе инженером и с гордостью показывал любимый город.
        - Если начинать с вокзалов, панове, то отсюда идут дороги на Петербург, вы по ней и приехали, на Вену, Берлин, Львов, Бреслау, Торн и еще несколько поменьше. Город очень расцвел при губернаторе Старынкиевиче - упорядочены кладбища, английскими инженерами построен водопровод, канализация. Три года тому назад пущена электростанция, введено электрическое освещение, а с будущего года и трамвай.
        Показал он и Королевский замок, и Старе Място, после которого мы вышли на Саксонскую площадь с громадным православным собором Александра Невского. Чуть в сторонке, под сенью деревьев, стоял обелиск в форме тяжеловесной гранитной призмы с надписью «Полякам, погибшим в 1830 году за верность своему Монарху».
        Варженевский-местный объяснил, что воздвигнуто сие по приказу императора Николая I после восстания 1830 года. Польша до него имела прав куда больше, чем Финляндия ныне - сейм, Сенат, конституцию со свободами, администрацию исключительно из поляков и только на польском языке и даже собственную армию. Но слишком сильно застила глаза «Польша в границах 1772 года», да и без французских и английских козней не обошлось. Восставшие потребовали от офицеров польской армии немедленно встать «за нашу и вашу свободу», то есть отказаться от присяги русскому императору, кто не вставал - в ходе демократизации убивали. Однако, нашлись шестеро генералов-поляков, которые предпочли смерть - вот им и памятник.
        А собор построили совсем недавно, лет семь тому назад и до сих пор украшали.
        - Григорий Ефимович, а ты знаешь, что отец Иоанн про сей собор говорил? - шепнул мне на ухо капитан, пока наш гид рассказывал про архитектора Бенуа и художника Васнецова.
        Я склонил ухо к правому плечу. Мы же вроде как наследники Иоанна Кронштадтского, так что мне такие вещи знать даже очень надо.
        - Будто бы он предрек, что постройка оного принесет несчастье обоим народам. Разрушится сила России и Польша отойдет. А коли храм будет разрушен, то такая же беда постигнет и Польшу.
        - Разрушен? - я удивленно вытаращился на Сотникова. - Эдакая красотища? Кем?
        Тут же коммунистов не было, соборы не взрывали… (собор взорвали именно поляки, в 1924 году, лет за пять до начала кампании по сносу храмов в СССР, но ГГ этого не знает) Наверное, во Вторую Мировую, когда от Варшавы только руины и остались… Эх, жаль я по Европе в 21 веке поездить не успел, сравнить не с чем, да и знаний маловато.
        Дрюня всю экскурсию смотрел больше по сторонам. И я его понять могу - среди славянок польки, наверное, самые красивые. Плюс европейский шик, который тут стоил подешевле, чем в Питере и Москве - во-первых, ближе, а во-вторых контрабанда.
        Под конец наш чичероне улучил момент и тихо сказал мне, что его просили устроить встречу Романа Дмовского с руководством «небесников». Я в здешних раскладах не силен и Варженевский-Варшавский поспешил добавить, что это глава эндеции.
        Эндеции? Ну конечно же! Вот сразу все ясно стало! Видимо, выражение скепсиса на моей роже не спрятала даже бородища и мне объяснили, что эндеция это сокращенное наименование национально-демократической партии, а эндеки - ее члены, ну как эсеры или эсдеки. И что этих самых эндеков в последней Думе было что-то около сорока человек. А раз так - то обязательно надо встречаться.
        Через полчаса мы усаживались за столы в ресторации на Маршалковской, еще через минут пятнадцать прибыли эндеки. Роман Дмовский - невысокий, с гладко зачесанными волосами и Ян Поплавский, вылитый доктор Чехов - усы, бородка, пенсне.
        После суеты с заказом Дмовский сразу взял быка за рога и начал с представления партии.
        - Мы, эндеки, стоим за сотрудничество с русской короной, но не встречаем понимания со стороны русской бюрократии. В основном, из-за нашего стремления к развитию языка польского.
        Обычное дело - столкновение государственного с национальным. На этих граблях Российская империя топталась старательно, то отпуская вожжи, то вновь начиная русификацию. Причем не только в Польше.
        - Мы отбросили идеи утопизма и социализма и поддерживали власть в ходе событий последних лет. Сейчас мы желаем большей автономии культурной и политичной, но после роспуска Думы наши позиции в следующей каденции будут слабее.
        Ага, вот в чем дело, союзников ищут. Но почему бы и нет, надо только кое-что уточнить.
        - Поддерживали это хорошо, - я огладил бороду, - так понимаю, вы против бомбистов и прочих смутьянов?
        - Так, пан Григорий, так. Мы предпочитаем прагматизм политичный, развитие хозяйства и образования народовего.
        - Коли так, то нам по пути. Тоже думаю, что деток нужно учить родному языку. И русскому обязательно.
        Дмовский склонил голову, то же сделал и Поплавский, но скривился и потер горло. Он вообще говорил с хрипотцой, наверное, простужен.
        - Еще у нас есть Национальный рабочий союз, чтобы рабочие не подпадали под влияние социалистов радикальных.
        - Тоже доброе дело. Мы, небесники, заняты почти тем же.
        - Да, про ваши колонии и общины наслышан. И про веротерпимость.
        Я важно покивал, черпнул ложку заказанного barszcz czerwony и обломался - несмотря на знакомое название, подкисленная красная жидкость борщом не была. «Это знак тебе, Григорий» - пафосно подумал я, - «поляки не всегда то, чем кажутся». Впрочем, с добавлением в жидкость поданных отдельно вареничков-«ушек» суп оказался вполне съедобен.

* * *
        Пригороды Лодзи встретили нас лесом фабричных труб. «Польский Манчестер» дымил на всю Европу и часть Азии, куда расходились здешние ситцы и сукна. Пролетарский город, неслучайно самые мощные выступления два года назад как раз тут происходили. Именно здесь я не разумом понял, а просто «почуял» - нельзя отдавать Польшу. Большой промышленный регион, от которого экономике империи много пользы, без польского угля на одном Донбассе ой как трудно будет. Все эти разговоры про самоопределение, «пусть поляки валят на все четыре стороны», ну и классическое ельцинское «берите суверенитета сколько унесете» (а тут такие мысли тоже бродят в головах интеллигенции) - это разговоры для «бедных». В первую очередь «бедных» мозгами. «Отпустив» Польшу мы потеряем огромный промышленный потенциал, который тут же начнет работать на врагов. А друзей мы тут не получим. Ни при каком раскладе. Куда не целуй поляков - везде задница. Уже через пару лет никто не оценит дарованную свободу, будь такая предоставлена. И буфером между нами и Европой эта страна не станет - тут же начнут предлагать немцам и Ко «освободительный» поход
на восток.
        В буфете станции Лодзь, к нашей компании подсели два поляка, представились Болеславом и Каролем, даже мандат предъявили, от Польской социалистической партии. А неплохо у них дело поставлено - отследили отправление из Варшавы, упредили, перехватили… Дрюня вон сразу напрягся, как они появились, Распопов с Ароновым тоже. Я потом спросил - чего это они?
        - А ты что, сам не видел, что их четверо страховали? Причем двое точно с оружием.
        Так что мои боевики возможный теракт подозревали, но нет - поляки вежливо расспросили о наших намерениях, о паре пунктов из программы, сами кое-что рассказали. Болек слушал ответы благожелательно, а вот Кароль все время саркастически кривился и даже в какой-то момент пробурчал «Гапоновщина». Я-то не услышал, с другой стороны стола сидел - Илья уловил и после рассказал. Ну да ладно, мне с польскими социалистами детей не крестить, нам больше по пути с эндеками. А вот террористов пана Пилсудского надо бы как-то к ногтю привести…
        И тут меня тряхануло! Я же читал про Безданское ограбление - единственной акции, в которой засветился Пилсудский. Не один, кончено, жену на дело взял и десятка два подельников. Из этих «товарищей по борьбе» потом то ли три, то ли четыре премьер-министра Польши вышло. Ну, это не считая самого начельника панства, то есть главы государства. Ух бы им крылышки подрезать! А что, бог троицу любит - денежки из Фонарного переулка у нас, на тех, что из Тифлисского казначейства мы едем, еще бы пана Юзефа обнести… Тем более, случится ограбление еще нескоро, через год, а я за то время подробности вспомню и успею подготовиться.
        Или не соваться самому? Мы тут уже миллионами ворочаем, что нам какие-то двести тысяч? Аккуратно, не светясь сдать детали Столыпину, он министр внутренних дел, пусть у него голова болит… Ладно, будет день - будет пища, посмотрим.
        На границе к нам в вагон сразу зашел жандармский чин, вежливо представился, сообщил, что ему из Петербурга предписано обеспечить наш переход. Потому никаких треволнений насчет тайника - быстренько проштамповали паспорта и передали из рук в руки немецкой пограничной страже или как она там называется. Причем немцам тоже шепнули, кто едет, отнеслись со всем уважением. Ну вот и славно, из Германии деньги по европейским банкам растащить куда легче будет.

* * *
        В Берлин поезд пришел на Силезский вокзал, где мы оставили вагон и отправились в гостиницу. Минимум три дня в городе, в купе тесновато будет, да и привести себя в порядок после дороги всяко лучше в большой ванной, нежели в маленьком железнодорожном умывальничке.
        До сего дня за границей из всей компании бывали только Варженевский да капитан, причем Сотников видел преимущественно порт и околопортовые кварталы. А Сергей Алексеевич пару раз добирался до Баден-Бадена и в Берлине тоже бывал, он-то нас и просвещал по мере возможностей.
        Мужики мои сибирские, да и остальные тоже, без малого рты пораскрывали - Европа-с! Прямо ария Лыкова из «Царской невесты» - иное все, и люди, и земля. Немцы, ордунг, чистота. «Во всём у них порядок образцовый, терпение, досужество в работах и рвенье неусыпное к трудам». Зуб даю, Римский-Корсаков когда писал, в виду имел как раз современную Германию.
        Вот все вроде бы в Петербурге жили, трамваи видели - а все равно не то. Иной раз на Невском такого персонажа встретишь, как из помойки достали. А тут - нет, даже нищие одеты прилично. Сильно богаче страна, и какого хрена им не сидится, чего в драку лезут? Ведь раскатают их всем миром и нынешнее благополучие будет вспоминаться как золотой век. Еще бы, при инфляции в тысячу процентов.
        - Ну что? Гуляем? - я повернулся к своим спутникам - Даю день роздыха.
        Рейхстаг и Бранденбургские ворота, памятники аллеи Победы и Шарлоттенбург - посмотрели все, что могли. Съели по сосиске с красной капустой, выпили замечательного баварского темного. Зачем-то поперлись в подземку. Смазали все впечатление от имперского Берлина - дымящие поезда, сажа, толпы народу…
        Вечером, когда мы вернулись в гостиницу, портье передал мне конверт и сообщил, что его оставили sehr wichtige Herren - очень важные господа. Внутри была записка, тоном, не допускающим возражений, мне предписывалось ожидать в девять утра сопровождающего, который доставит меня на беседу к весьма высокопоставленной особе. Варженевский и Дрюня по моей просьбе расспросили портье поподробнее и выяснили, что конверт доставил не почтальон, не курьер и даже не полицейский - чиновник министерства иностранных дел в сопровождении гвардейского офицера.
        Ну вот… Пришла пора познакомиться с основными «игроками».
        Глава 8
        Утром я поднял всех ни свет ни заря. До полудня было полно времени - пора было избавляться от тифлисских денег. Они буквально «оттягивали руки» - достав из тайника в вагоне, так и таскали их с собой в чемоданах с двойным дном.
        - Ох и резв ты Григорий Ефимович - простонал Распопов протирая глаза.
        Видать без меня еще добавили в номере. Я заметил пустую бутылку шнапса, которая стояла под столом. Нет, ничего у русских за сто лет не поменялось. Как пьют - емкость сразу убирают, дабы в спорах не проломить в запале голову собутыльнику.
        - Прям лучишься - согласился с Распоповым шурин.
        А как не лучиться? Елена пришла ко мне в номер сразу как все разошлись, там же и осталась на всю ночь. «Заездила» меня по самое немогу. Но сначала пришлось выслушать ее восторги по поводу Берлина в частности и Германии в целом. Ах, как у них тут все ладно устроено, порядок, свобода, даже метро есть. И воздух, воздух даже другой! Осанну «цивилизованной Европе» пришлось затыкать поцелуем и задиранием подола платья.
        - Помолился, вот и сошла на меня благодать - я пнул пустую бутылку - А вы безбожники грешите все, когда последний раз в церкви были?
        Ответом мне стали два виноватых взгляда.
        - Где ж мы тут православный храм найдем… - вздохнул Николай.
        - Вставайте, бездельники! Уж найдем как-нибудь, но для начала пойдем в банк Полякова. Надо до двенадцати обернуться.
        Пока ждал, когда все приведут себя в порядок - изучил толстый адресный справочник у портье. Поляков очень неплохо так обосновался в Берлине. С размахом.
        Всей дружной компаний мы отправились в район Панков, где в свое время снимали дом Штирлица. Ветер шумел в высоких липах, горожане спешили по своим делам.
        Управляющий Полякова - старый немец с бакенбардами и в круглых очках - уже ждал нас. Фон Шольц мигом провел меня с Гришей в хранилище, я выгрузил деньги в персональную ячейку. Запер на два ключа, оба отдал Щекину:
        - Начинай регистрацию отделения ЦРБ в Берлине - Фон Шольц тебе поможет. Как все закончишь, снимешь под банк здание с подвалом, також сделаешь в нем хранилище. Перетащишь туда все эти рубли - я кивнул на ячейку, которую мы только что заперли - Деньги внесешь в уставной капитал, наймешь аудитора, который подтвердит. В их обеспечение сможешь давать кредиты в марках. Мне первому и дашь.
        - Изумительная схема - Щекин прям подскакивал от восторга - Кто же придумал так ловко «отбелить» деньги?
        - Есть умные люди - ушел я от ответа.
        - Неужто Поляков? - управляющий все никак не мог успокоиться - Вот ведь голова!
        Ага! Так бы я и рассказал Полякову, что везу рубли с экса в Европу. Он бы первым меня сдал властями и посчитался сразу за все.
        Щекин и Ворожевский остались оформлять документы у Фон Шольца, Елене я выдал денег пройтись по магазинам. Вернуться к отелю успели во-время, только собрался отпустить «боевиков» в гаштет под забавным названием «Zum Bierstubchen am Glockenspiel» - «У пивнушки под колокольным звоном» - как подъехало ландо аж с двумя гвардейскими офицерами и звероватого вида фельдфебелем на облучке.

* * *
        Привезли меня не куда-нибудь, а в резиденцию Гогенцоллернов на острове Шпрееинзель. Быстрым шагом провели по анфиладам роскошных залов - Царское село отдыхает - оставили ждать в картинной галерее. Многочисленные кайзеры и курфюрсты, а также их разнообразная родня высокомерно смотрели на меня с полотен. Одни портреты, хоть бы пейзажик какой втиснули. Или натюрморт. Но нет. Имперский стиль во всем его величии.
        Ждать пришлось долго. И зачем так гнали? Я изучил все картины, поразглядывал в окно фонтаны дворца во дворе. Чуть не рассмеялся, вспомнив местную легенду. По ней взгляд Нептуна в Дворцовом фонтане, подаренном кайзеру Вильгельму II городом, был направлен на окна королевской спальни. И это чрезвычайно нервировало императрицу Августу Викторию. Мол, подглядывает за постельными утехами кайзеров. Она даже приказала развернуть фонтан на 180 градусов. Интересно, помогло это наладить интимную жизнь? Вильгельм то не сказать, чтобы очень здоровый…
        По другой легенде, в Королевском дворце обитало известное привидение династии Гогенцоллернов - «Белая женщина», которая своим появлением за три дня до смерти члена монаршей семьи извещала об этом трагическом событии. Впервые привидение появилось в 17-м веке, позднее в 1840 и 1850 годах. Говорили, что и перед советской бомбардировкой 45-го года призрак тоже бродил по местным залам.
        Наконец, зашел церемониймейстер, стукнул посохом. Что-то торжественно рявкнул - я не разобрал что. В галерее появилась целая толпа разряженных придворных. Впереди, гордо уставив в потолок кончики тараканьих усов, шел император. Да-а, английская кровь, прицепить ему бородку - не отличить что от Николая, что от Георга. Кузены, чо. От русского царя кайзера отличала сухая рука, которую он прятал за спиной, да повадки - ни разу не мямля. Стальной мужик. Вильгельм остановился, оглядел меня и выдал в пространство:
        - Gut, gut. Es ist ein russischer Geist zu spuren. Jetzt verstehe ich Nikolaus!
        / Хорош, хорош. Чувствуется русских дух. Теперь я понимаю Николая /
        Я понял с пятого на десятое, Вильгельм же с удовольствием разглядывал мой необычный наряд. Круглые темные очки, посох, большой серебряный крест поверх черной шелковой куртки.
        - Чай не в зоосаду, чтоб меня как слона разглядывали - громко, по-русски произнес я ничего не стесняясь.
        К Вильгельму наклонился пухлый статский чиновник с залысинами на круглой голове. Начал переводить на ухо.
        - Я, я - кивнул кайзер, поприветствовал меня через переводчика - Добро пожаловать в Konigliches Schloss! Друзья моего кузена - мои друзья.
        Оно и ясно. Несмотря на то, что мы уже несколько лет как строим союз с Антантой, Германия не воспринимает его всерьез. Авторитет России подорван русско-японской войной, престиж династии тоже не на высоком уровне. «Младший партнер» и «куда они от нас денутся», особенно если учесть, что большая часть денег царской семьи сейчас хранится в Берлине. Кстати, во многом благодаря Полякову.
        Я попросил приватной аудиенции и она мне была дадена. Никого, кроме переводчика на ней не было - говорили обо всем и ни о чем. О единстве германской нации. Которая превыше всего. О здоровье царской семьи. Кайзер сильно интересовался, как удалось вылечить Алексея. Что царевича я не вылечил, а просто облегчил его состояние - говорить не стал. Намекнул на горние силы, мощь русской молитвы. Ну и на тибетские практики, которых нахватался в Сибири. Этот поворот заинтересовал Вильгельма, он начал вдаваться в подробности. Я уклонялся от конкретики как мог, но затем посоветовал обратить внимание на иглоукалывание. При этом скосил глаза на сухую руку Гогенцоллерна.
        Подействовало. Кайзер задумался, кивнул переводчику. Тот быстро что-то записал на бумаге.
        Я понял, что пришло подходящее время, подсунул Вильгельму прошение, составленное на немецком Фон Шольцем.
        - Что это?
        - Был я тут намедни в Берлинской обсерватории…
        - Вы увлекаетесь астрономией? - удивился кайзер.
        - На звезды люблю смотреть - я снял очки, посмотрел в глаза Вильгельму - Божье творение меня восхищает!
        - И что же?
        - Хочу выделывать на Руси таковые приборы - телескопы, да прочее для ученых. Дабы народ был ближе к Богу, разглядывая горнее.
        Переводчику пришлось тяжко. Но справился.
        - И что же именно вы хотите? - кайзер все еще пребывал в недоумении.
        - Да завод купить в Германии. Целиком, телескопы энти делать.
        Никакие звезды меня особо не интересовали. А волновало как русские офицеры будут разглядывать немецкие позиции в бинокли и стереотрубы. Которые в Российской империи банально не производятся. Все есть. Заводы винтовок в Туле и Сестрорецке, пушки свои делаем, Соколов на орудийном заводе Платонова клепает пулеметы Максим по лицензии. Все это масштабируется, лишь бы были деньги. И они будут. А вот своей оптики нормальной у страны нет. Надо озаботиться.
        Император шевельнул знаменитыми усами, пришлось внутренне собраться, уж больно смешно это выглядело. Вот же мода - неужели он не понимает, что выглядит дурацки? Хотя о чем это я… Стоит посмотреть в зеркало, чтобы увидеть собственную растрепанную бородищу и полубезумные глаза. А зеркал тут много.
        - Ну что же, рад, что у моего кузена такой молитвенник, не чуждый веяниям науки, - прищурился на меня кайзер, позвонил в колокольчик. Зашли адъютанты.
        Меня даром что не подхватили под руки и довольно быстро выставили из дворца. Нифига себе, сходил на аудиенцию, хорошо хоть пинка под зад не дали.
        Весь день до вечера я размышлял «И как это понимать?», пытаясь разобраться, а не слишком ли я зарвался. А то вдруг я наломал дров в международной политике и теперь кирдык - одно дело Аликс с Ники мозги пудрить, и совсем другое Вилли нашему Гогенцоллерну.
        Так я и самокопался часа два-три, пока снизу не доложили, что меня ожидают. Хотел было послать всех подальше, потому как никого не ждал, но выбор был невелик - либо так и перебирать события, либо отвлечься. Так что позвал Елену переводить и вниз.
        Рослый малый лет сорока, с веселыми глазами, тяжелым подбородком и гладким пробором ровно посередине головы поднялся мне навстречу с дивана в вестибюле и доброжелательно представился, глядя на меня сверху:
        - Макс цу Фюрстенберг, - поочередно поклонился он мне и Лене.
        Не помню, кто говорил, что истинный аристократ со всеми общается на равных - вот как раз такой случай.
        - Кайзер поручил мне составить вам компанию на время пребывания в Берлине, развлечь. Он также передал, что срочное завершение аудиенции было вызвано неотложными государственными делами.
        Ну хоть так. Лена, запинаясь, переводила, означенный Макс стрелял на нее глазами, пытаясь понять, кто она такая и какие нас отношения связывают. Уговорились прокатиться по городу, а потом поужинать. Под конец Макс малость замялся и спросил, не будут ли дорогие гости возражать, если его тоже будет сопровождать дама. Видать, не жена, но нам-то что за дело? Согласились, этот «цу» сразу повеселел и доверительно шепнул Лене, что его подруга тоже знает русский. Набрал номер от портье, замершего в почтительном ужасе, бросил в трубку пару слов и пригласил нас в коляску.
        Где-то в центре, экипаж остановился и к нашей компании присоединился четвертый персонаж. Молодая дама с веером и прогулочным зонтиком.
        Пассия Фюрстенберга оказалась фигуристой блондинкой в муаровом платье, скрывавшая лицо под вуалеткой. Я пригляделся, женщина заметила мое внимание, улыбнулась. Ну же… Гюльчитай, покажи личико!
        Макс представил нас. Анна Леопольдовна Чернышева.
        - Русская?? - удивился я.
        - Да, мой дедушка, генерал-майор князь Александр Иванович Чернышев в 13-м году брал Берлин.
        Вот это номер!
        - У него был роман в столице, с немкой, моей бабушкой - Анна замялась - Родился отец. Семья дедушки не приняла бастарда, он жил и воспитывался в немецкой семье. В России никогда не был.
        Чернышева подняла вуалетку, на нас глянули зелёные, глубокие глаза. Будто в омут нырнул. На лице отражается сила характера. Хороша! Породистый нос, тонкие губы… Лена завидев мою реакцию наступила мне на ногу.
        - Дай Бог, побываешь на Родине дедушки - произнес я - Буду молиться о том.
        Катались по Унтер дер Линден, где же еще? Макс, как культурный человек, предложил отправиться на Музейный остров, посмотреть коллекции античного искусства. Но где Распутин, а где Древняя Греция? Пришлось в рамках выбранной роли воротить нос и ехать в Тиргартен.
        Аллеи, статуи, публика фланирует… красота. Дамы отправились пудрить носики, а Макс показывал мне аллею, уставленную памятниками. Ткнет в рыцаря с мечом - «Отто дер Цвайтер фон Бранденбург!», я ему «Кайзер?», он мне «Найн, маркграф дер Бранденбург», ткнет в чувака с посохом и в треуголке - «Фридрих Вильхельм дер Дритте!» - «Маркграф?» - «Найн, кениг фон Пройсен унд курфюрст фон Бранденбург!» и еще что-то по немецки. Обстоятельно поговорили - там этих кенигов-маркграфов штук пятьдесят понатыкано. А тут и дамы подоспели, причем Макс с Анной перемигнулся и они ловко так поменялись парами - Чернышева меня подхватила, а Макс - Елену. И обратно по аллее, в нескольких шагах друг от друга.
        Анечка тут же начала расспрашивать меня о царице, что да как. А на меня нашло и я прям в лоб спросил:
        - А Макс тебе кто?
        Чернышева запнулась, покраснела малость и после паузы выдала:
        - Друг.
        - Сердешный?
        Тут уж она надолго замолчала. А потом, видимо, решила, что терять нечего, все равно на виду всего Берлина с сибирским мужиком фланирует и пустилась в объяснения.
        - Да. Он хороший. Очень старая семья, настоящий фюрст, князь то есть.
        - Богатый, небось? Поместий много?
        Терять уже нечего, Чернышева фактически признала, что любовница, так что стала нахваливать Макса, и по всему выходило, что цу Фюрстенберг непрост, ой как непрост. Одно имя чего стоит - Максимилиан Эгон Кристиан Карл Алоиз Эмиль и еще что-то, и такой же лес титулов, фон, дер и цу. И что землевладелец первейший - имения в Австрии, Венгрии, Вюртемберге, Бадене и Пруссии, причем в трех последних владения такие, что он там в ихней палате херров заседал, а в Прусском парламенте даже был вторым лицом. И что бывший кавалергард. И что… тут Аня чуть было не замолчала, но сгорел сарай - гори и хата! … прямо сказала, что Макс - друг Вильгельма.
        Да уж. Я-то думал, ну там чиновник какой, по иностранным делам много аристократов служит, а тут вона как. Что сказать, уважили немцы, молитвеннику русского царя дали в гиды друга германского императора. Как там, «базар держать людей в уровень посылают».
        Не дожидаясь темноты, отправились ужинать. Что там за ресторан был, что ели, не запомнил, разговор уж больно интересный пошел. Барышни переводили, а я фоном думал, что простота нравов необычайная, у нас, небось, такие вопросы за тремя кольцами охраны обсуждают, в особо защищенных помещениях, с глушилками и прочим. А тут - вербуй Чернышеву и качай информацию прямо из дворца кайзера. Надо, кстати, это кое-кому по возвращении в Россию подсказать. Теперь у меня даже есть кому закинуть…
        Слушал я, слушал все эти подводки, а потом бухнул напрямую:
        - А что, господин хороший, как думаете, продадут мне завод?
        Макс даже бровью не повел. Дожевал, вином запил, и глядя мне в глаза сказал:
        - Понимаете, либе Грегор, одно дело продать союзнику или дружественной державе, а другое - частному лицу.
        - Так мне большой, как державе, не нать. Мне маленький, чтобы простые телескопы для народа делать. Этож не только союзникам можно?
        Пусть маленький, я же с наших не слезу, пока они производство не развернут в несколько раз.
        И пока я это представлял, Макс разговор от союзников и дружественных держав вывернул на мировую политику. Вернее, на Балканский вопрос - что там Россия забыла?
        - Так православные же, единоверцы наши.
        - А босняки? Они ведь мусульмане, какое дело России до Боснии?
        А действительно, что нам Босния? Я задумался. Австрияки и так ее оккупировали, не сегодня-завтра аннексируют, что вызовет немалые проблемы у русской дипломатии. Да, сербы будут недовольны, но сколько от них толку? Да и мы им помочь через все Балканы не сможем. Да и передерутся они там все лет через пять. В чистом виде токсичный актив. Адский котел, все всех готовы поубивать. Вон, Македония - там вообще резня нон-стоп, нынешние бомбы не зря «македонками» зовутся, да и «стрельба по-македонски» от того же корня. Чего там еще хотели выцыганить в боснийском кризисе, согласие Австрии на проливы вроде бы? Так не дадут нам проливы, как не интригуй.
        - Вы знаете, либе Грегор, кайзер очень серьезно относится к единству германской нации и безусловно поддержит интересы наших австрийских братьев на Балканах.
        - Не знаю, как там господа в Петербурге, я вам по-простому скажу. Торговлишки нашей в Боснии нет, пусть Австрия басурман забирает!
        - Так ведь Сербия протестовать будет, а следом русский кайзер!
        - Ясное дело, будет. В Боснии этой, небось, вдоль границы сербов живет несчетно.
        Макс подумал и кивнул.
        - Да, восточные районы почти полностью сербские.
        - Ну так отдать их Сербии! Австрии мороки меньше, сербам радости больше, все довольны, воевать не за что.
        Дамы уже давно замерли и только губами шевелили, когда переводили. Гроссе айропиеше политик!
        - Интересный ход, - задумался Макс. - Полагаю, что Германия и Россия много могли бы сделать вместе. Если бы вы могли донести эти мысли до русского царя…
        Рвет подметки прямо на ходу. Нет, этот «цу» явно не только друг кайзера…
        - Немцам с русскими дружить надо. Никто такую силу не сборет.
        - А как же владычица морей? - иронически спросил Фюрстенберг.
        - Владычить хорошо, да только хлеб на море не растет.
        Он только молча качнул головой.
        - Ну? Договорились? - я допил вино в бокале - Вы мне завод, я поговорю с Помазанником.
        Фюрстенберг поморщился от такой дубой прямоты, но кивнул:
        - Гут. От нас будет бумага на завод Карла Цейса. Можете встречаться с директорами.
        Вот и ладненько!
        Довезли нас обратно, раскланялись, Лена только в номере отмерла немного. Нда, надо языки учить, хоть ты тресни. Английский я еще с университета знаю, ну, прочесть, понять и объясниться смогу, а вот немецкий с французским - хенде хох и шерше ля фам. А выучишь языки - прощай, образ дремучего мужика. Или на божье откровение свалить? Ой, Гриня, что-то ты берега теряешь…
        Оказалось - нет, не теряю. Утром не то что портье, сам хозяин гостиницы пришел, кланяясь, сообщить, что до меня курьер - орел в аксельбантах доставил пакет «херру Распутину в собственные руки». Простенький такой пакет, с императорским вензелем. И бумажкой внутри типа «Подателю сего выдать оптический завод, одна штука» с подписью Вильгельма.
        Неплохой обмен - ненужную Боснию на очень нужный завод.

* * *
        Сам Карл Цейс уже давно как умер - общаться с его наследниками и директорами в Оберкохен я отправил Щекина и Варженевского. Объяснил, что мне нужно (станки, технологии и мастера в аренду на год, другой), обозначил финансовые лимиты.
        Сам же отправился к Швабу - в лучший ювелирный магазин Берлина. Там не торгуясь купил красивое бриллиантовое колье. И с «боевиками» отправил к Анне. Благо запомнил адрес дома, где мы ее подбирали во время нашей прогулки. В футляр вложил бумажку со своим координатами в Питере. Глядишь и протянется ниточка в Берлин. Сначала переписываемся, потом еще подарков отправлю, вот уже у нас и свой «агент влияния» появится.
        Не дожидаясь юристов - они должны будут присоединится к нам во Франции - сели на вечерний парижский поезд.
        Пока катились в «город греха», думал как поломать в Европе восприятие мужика и лапотника. Я-то у них нечто вроде говорящего медведя, курьез, ошибка природы. Пальцем потыкать набегут, а серьезные разговоры с кем говорить? Советский Союз как партнера начали воспринимать только со Второй Мировой, но не затевать же тут всеевропейскую драку ради того, чтобы на меня серьезно смотрели? Бойню и без меня начнут скоро. Нда. Страна моя мир все больше военными эскападами удивляла - то Японии какой продует, то, наоборот, Германию заломает. Из мирного разве что Гагарин. Гагарин… Полет… Да какой там космос, на нынешних аэропланах хотя бы сто километров пролететь… Сто километров….
        А это мысль. Нет, это даже идея!
        Сотников посмотрел на меня, как на идиота, когда я вломился к нему в купе с вопросом «какой ширины Ла-Манш», но почесал в затылке и выдал, что в самом узком месте, которое Па-де-Кале, всего двадцать миль. И никто из соратников не слышал, чтобы пролив пересекали на самолетах.
        Так, нашими деньгами… тридцать пять-сорок километров! Ни о чем, полчаса-час полета. Ага, «ни о чем». А нынешние этажерки такое выдержат? Движок-то способен отработать час, не накрывшись? А то вместо полета к богу - бултых, и поминай, как звали. Впрочем, это не проблема - сделать непродуваемый жилет, набить пробкой… внизу с шагом в три-четыре мили расставить лодки. Да и между Дувром и Кале, поди, оживленно - имеет смысл рискнуть. Кто там у французов аэропланы и моторы делает? Ньюпоры-фарманы и еще какие-то были, на них наши в Мировую и Гражданскую летали. Моторы вроде бы «Гном». Ладно, найдем. Обязательно найдем!
        Глава 9
        Что Франция сильно отличается от Германии - стало ясно уже на вокзале. К нашему вагону рванула шумная толпа журналистов, засверкали вспышки фотоаппаратов, посыпались быстрые вопросы на ломанном русском. Я начал было отвечать, но «акулы пера» быстро потеряли ко мне интерес - из соседнего по перрону поезда вышла пышнотелая женщина в большой белой шляпе со страусиным пером. Репортеры быстро окружили уже ее, опять поднялся гвалт.
        Елена некультурно прихватило низенького журналиста за рукав, не давая ему убежать от нас:
        - Кто это?
        - Кристина Ланград! Прима парижской оперы. Вернулась с отдыха. Мадам, отпустите меня!
        Я почувствовал себя уязвленным. Вот так просто фаворита русского царя променяли на оперную певичку?? Франция во всей красе - шумная, броская, капризная.
        - Возьми у репортеров визитки - я кивнул Дрюне в сторону Ланград - Они нам еще понадобятся.
        Заселиться в гостиницу тоже оказалось проблематично. Продравшись сквозь парижские «пробки», мы наткнулись на классическое советское «мест нет». И это в фешенебельном Ритце! Места в котором были забронированы заранее. Пришлось поднимать скандал, звонить в российское посольство - благо была телеграмма нашему посланнику от Извольского. Подействовало. Несколько созвонов, одышливый толстяк-управляющий долго и велеречиво извиняется за овербукинг, предлагает бутылку «Вдовы Клико» урожая 85-го года в качестве извинения.
        По заселению разогнал кого куда - Сотникова за картами Ла-Манша, Дрюню на поиски авиаторов и двигателистов. Этот ухарь клялся, что справится без переводчика, ибо в реальном училище преуспевал во французском. Ну посмотрим.
        На всякий случай заставил всех в кармашек визитку гостиницы засунуть, на случай если потеряются. Распопова хотел было с Леной по магазинам отправить, но тогда я с Ильей остаюсь - оба безъязыкие, хоть плачь. Пришлось оторвать Лену от сладких грез о Елисейских полях.
        Оторвать, ха! Вы когда-нибудь пробовали остановить руками паровоз? Вот примерно так же с женщиной, алчущей парижской моды. Тем более мода вот она, перейди дорогу. Пришлось давить на революционную сознательность, дело прежде всего, и наобещать магазинов на завтра-послезавтра. Оставили Николая номер стеречь, а с Еленой и Ароновым отправились поискать русской прессы, навела меня на одну мыслишку вокзальная свора. Есть же здесь «приюты эмигрантов», вот там и узнаем. Ради такого случая даже свой узнаваемый прикид поменял на обычный костюм и бороду быстренько подровнял у куафера на углу.
        Кое-что подсказал портье, кое-что узнали в ближайшем газетном киоске - там нашлась пара русских газеток - вроде русские эмигранты кучкуются вокруг пляс де ля Републик. Туда и двинули, вроде как погулять.
        Гуляли долго, заходя во все мало-мальски подходящие лавки, прежде чем услышали русскую речь - двое выходили из переулочка и оживленно обсуждали свидание Николая с Вильгельмом на Балтике, события в Марокко и гонку Пекин-Париж. Вот у них мы и спросили, где тут можно разжиться русскими газетами. Поначалу они чуть было не убежали, но потом сообразили, что вряд ли зарубежная агентура Департамента полиции ходит по трое, да еще с дамой под ручку. Осторожно уточнили, что именно нам нужно и вполне удовлетворились ответом «по земельному вопросу ознакомиться».
        В глубине от бульваров, на улице Амело, производившей впечатление ямы (так и оказалось - засыпанный ров у бывших крепостных стен) мы отыскали магазинчик, ориентированный на политических эмигрантов из России. Столь узкая ниша вряд ли способствовала процветанию предприятия, подтверждением чему служили несколько десятков объявлений на стенках у входа - обмен университетских учебников, сдача комнат и углов, дешевые обеды, услуги стряпчего… Но диверсификация тоже не пролилась золотым дождем, продавец, он же владелец, не производил впечатления успешного бизнесмена.
        Где искать господина Бурцева сиделец нам сообщить не захотел, разве что после покупки нескольких газет смилостивился и сообщил, что оный господин издает журнальчик «Былое». Таковой имелся, был нам продан и, что самое важное, содержал адрес редакции.
        На оный адрес из гостиницы был отправлен мальчишка-посыльный с приглашением пообщаться. Встречу назначил на завтра, в соседнем ресторанчике и, наглядевшись на благосостояние революционной эмиграции, специально оговорил, что за обед плачу я. Не клюнет на толстые намеки о провокаторах, так может на халявную еду соблазнится.
        Посыльный убежал, причины держать Лену при себе отпали, я выдал ей немалую сумму и отпустил. Вот ведь, эсеры, передовая молодежь, революционные идеи, а как до понтовых шмоток дело доходит - тушите свет, все как у нас в универе было.
        Сам же читал эмигрантскую прессу, в которой вопрос «что делать?» все больше вытеснялся вопросом «кто виноват?» На первый-то ответ у всех был общий - революцию, конечно. А вот на второй были варианты: эсеры с их дурацким террором, большевики с их непримиримым фанатизмом, меньшевики с их постыдной нерешительностью, анархисты с их врожденной безмозглостью и так далее, в зависимости от позиции, на которой стоял автор. В общем, революцию просрали и занялись выяснением отношений. Нет, наверное кто-нибудь и делом занимался, но вот газетки производили именно такое впечатление.
        Дочитав, кликнул свою гвардию и мы отправились повышать культурный уровень на Монмартр, где обитают художники, поэты, музыканты и вообще богема. На площадь перед базиликой Сакре-Кер карабкались лестницы и я широким жестом прокатил всех на фуникулере. Трамвай мои земляки видели, автомобили тоже, а вот такую штуку - впервые.
        - А зачем он, такой короткий? Тут же сто саженей от силы? - удивился по приезду на верхнюю площадку Аронов.
        - Чтобы в горку не пешком, а машина везла.
        Илья скривился:
        - Зажрались оне тут. Сто саженей, да по лесенке, пройти лень.
        И где-то он прав, так что дальше пешком, да и нет общественного транспорта на Монмартре пока. Белевший на фоне неба Сакре-Кер впечатление произвел, как выразился Николай - «Красивый, как сахарная голова». А Дрюня, вспомнив свое революционное прошлое, взялся нас просвещать откуда этот собор тут взялся. Рассказал про историю Парижской коммуны, про батареи Национальной гвардии на холме и что храм построили чтобы место занять - не дай бог снова.
        - Мастеровые, говоришь, сами власть взяли?
        - Ну да. Два месяца продержались, против немцев и местной буржуазии. Опыта и знаний не хватило.
        - Зря это они, сколько народу полегло ни за что, - угрюмо сообщил Илья.
        - Не зря, всему миру пример дали - можно самим! - вскинулся Дрюня.
        Пока они препирались, сзади послышалась возня и сдавленный писк. Обернулся - Распопов сжал кисть тщедушного бледного французика, держащую… мой бумажник. Карманник, ети его!
        - Молодец, Николай! Ну-ка, проверились, у кого чего пропало? Все цело? Перепрячьте поглубже и смотрите в оба! И с этим что делать будем?
        - Да пальцы ему сломать и вся недолга, - Аронов сегодня был не в настроении. - Не в полицию же сдавать.
        С этим согласились все, но пальцы ломать я не разрешил. Отпустили побелевшего воришку - Николай так прихватил, что у того пот выступил от боли. Но молчал, не орал.
        Расслабленность прошла, по узким улочкам - как и везде в поселениях на горе - мы шли уже осторожнее, изредка разглядывая выставленные художниками картинки. Так себе, насколько я понимаю, хотя попадались вещи, похожие на Пикассо.
        - Господа из России?
        Вопрос, заданный на русском, заставил нас обернутся - под стенкой дома, на пятачке в полметра, заставленном картинками в стиле «кошечки и цветочки», стоял худой «юноша со взором горящим».
        - Да… - медленно протянул я.
        - Не желаете ли приобрести сувенир из Парижа? - он широким жестом показал на свою выставку.
        Боевики скептически хмыкнули и у художника пропала надежда в глазах. Ну да, приехал учиться, а жрать нечего…
        - И много ли за день продаешь, мил человек?
        - Франков на двадцать-тридцать! - гордо ответил (и наверняка соврал) спрошенный.
        - За тридцать франков проведешь нас вокруг, покажешь? - играться в чистую благотворительность, хоть бы и с соотечественником, я не стал, пусть отрабатывает.
        Судя по тому, как быстро согласился и свернулся художник, тридцать франков он зарабатывал в лучшем случае за неделю. Но потратили мы их не зря - он провел нам экскурсию по всему Монмартру, рассказал про художников, несытую их жизнь, про новейшие тенденции - тут, оказывается, кубизм процветает и Пикассо в моду входит, но больше подражают ему.
        Прикупить что ли пару картин? Положу началу «коллекции Распутина». Помнится Поль Гоген вообще отдавал свои полотна за еду. А потом та же «Когда свадьба?» будет продана за рекордные 300 миллионов долларов. Доживу ли я до тех времен? Хорошо бы составить список бедствующих художников, помогать им на регулярной основе. А на прибыль от продаж каких-то второстепенных картин можно спонсировать академию художеств в России. Пусть растут собственные Гогены. Решено! Из Франции уеду коллекционером. Кстати, и агент уже есть - я внимательно посмотрел на нашего «экскурсовода».
        - Звать-то тебя как?
        - Илья.
        - А фамилие?
        - Эренбург.
        Я чуть не засмеялся. Вот так, на улице наткнуться на знаменитого в будущем военного корреспондента (ага, того самого «Убей немца»), писателя и поэта. И человека, который произнес также сакраментальное «Увидеть Париж и умереть».
        - А вы же Распутин? Я вас узнал!
        Разговорились. Илья после событий 1905 года принимал участие в работе революционной организации социал-демократов, но в саму РСДРП не вступал. Тем не менее засветился у Охранки, решил превентивно эмигрировать, так сказать «во избежание». Причем судя по тому, что я помнил, сделал он это на год раньше, чем в моей истории и без отсидки в тюрьме. Мне даже стало любопытно, где тут я тут успел оттоптать «бабочку», что изменила эту реальность. Но Эренбург в детали своей жизни вдаваться не стал - набросился на меня с агитацией. Увидел возможность повлиять на фаворита царя. Земельный вопрос, московские гвардейцы-каратели 1905-го года, «Кровавое воскресенье», что он только на меня не обрушил. Даже про «лондонский съезд» РСДРП, который прошел недавно в мае задвинул. Это тот, где окончательно размежевались большевики и меньшевики.
        «Вербовка» не удалась, я же вежливо, без обычного хамства - уж больно обидчивый парень - вернул Илью к нашей экскурсии. А заодно сам заагитировал его стать моим художественным агентом в Париже. Всего за 10 % от суммы покупки картин. Выгодная сделка.
        В конце прогулки мы узнали, что собираются художники и поэты в «Проворном кролике» тут, на Монмартре или в «Ротонде» на Монпарнасе. Показал нам Эренбург знаменитый виноградничек на пятнадцать соток - французы-с, даже посредь города умудряются вино делать.
        Закончили в кабачке, простеньком, но уютном, что называется «для своих», без кулинарных изысков. Хозяева Илью знали и, похоже, порадовались, что парню перепал «денежный клиент». Хорошие люди, значит. А у таких и кухня должна быть хорошая и она не подвела.
        Я дал отмашку - дескать, что есть печи, все на стол мечи, но Илья притормозил и резонно заметил, что тогда мы из-за стола не встанем. Потому доверили заказ Эренбургу.
        Начали с волованов - всем с мясом, мне с рыбой. С голодухи накинулись, но Илья опять придержал и посоветовал не наедаться. Дальше был луковый суп. Слышал я про него много, но причин восхищения не понял - уварили лук до волокон, засыпали гренками и сыром… Как по мне, всех достоинств что просто и дешево. А вот беф бургиньон… Тоже ведь «кухня бедняков» - так себе мясо тушится несколько часов в вине и потом тает во рту. А тут, как с удовольствием рассказал хозяин, это коронное блюдо - стоит на малом огне всю ночь. Я слопал две порции, настолько понравилось. Гарнир, правда, пришлось отставить.
        И в качестве десерта - вишневый киш с вином. Вот под вино мы и стали сравнивать местную и сибирскую кухню, и если Дрюня с Эренбургом голосовали за Париж, то Распопов с Ароновым - за Тобольск. Особенно их изумило, что во Франции едят улиток и лягушек. Ну право слово, какие лягушки в благодатной Сибири? В тайге птицы и дичи полно, если ты мало-мальски справный хозяин - все время будешь при мясе и молоке. А уж репа с горохом как-нибудь да вырастут.
        Напились-наелись, наспорились, но соратники, наслушавшись рассказов о здешних развлечениях возжелали в кабаре. Рыкнул - сперва дело, будут результаты, так и быть, свожу их в гнездо разврата. Эренбург сразу же предложил на выбор Фоли-Бержер, Мулен-Руж, Лё Ляп Ажиль…
        - Завтра посмотрим. А сейчас домой.
        В отель вернулись заполночь, Лена уже спала, не иначе, утомилась в беготне за покупками. Насколько именно утомилась, стало ясно утром, когда один за одним в гостиницу поперли курьеры с коробками и пакетами от «Самаритэн», «Бон Марше» и «Прентан». Судя по количеству, универмаги вчера сделали месячную выручку…
        Пугался я зря - объема было много больше расходов. Просто нынче любую шляпку пакуют в здоровенную картонку, да и платья тоже складывают хитрым образом, чтоб не помялись, оттого они и занимают целый чемодан сразу, оттого и курьеров под грудой накупленного почти не видно, а нести не тяжело.
        Но Лене я втык утром все-таки сделал, чтобы в тонусе держалась. Она, конечно, глазами похлопала, «ну как же не купить, все такое красивое», ага. Пришлось дверь запереть, юбки ей на голову и наказать. Раза три, ко всеобщему удовольствию. Темперамент у тела Распутина откровенно говоря, начинал пугать.
        Соратнички после вчерашнего оклемались, собрались мы внизу на завтрак и постановку задач. Дрюня отчитался о своих визитах к Вуазену и Сегену. Первый по заказу скульптора Леона Делагранжа запилил Delagrange I с бензиновым двигателем на 20 лошадок. Второй почти закончил работу над 7-ми цилиндровым Гномом мощностью 25 лошадок. Если Вуазен был открыт для общения, помогал всем, кто готов был участвовать в этом еще пока фанатском аэродвижении, то Сеген крепко хранил свои секреты, в надежде их потом запатентовать.
        - Пришлось подпоить рабочего с его Общества моторов - бывший эсер потер красные глаза - Он мне все и рассказал.
        Проблема у обоих промышленников была одинаковая. Очень малая мощность мотора и проблема с охлаждением. Грубо говоря, движок нормально не вытягивал целый самолет, а если вытягивал, то моментально грелся и клинил. Хрен ли… Заря аэронавтики. Я тяжело вздохнул. В голове что-то вертелось, но вспомнить никак не мог что.
        - Иди к Вуазену, договаривайся об аренде самолета Делагранжа. Денег я тебе дам.
        Тут меня осенило, поймал ускользающую мыслишку.
        - Скажи, что приехал с сибирским старцем из России. Ему бывают видения.
        Соратники оживились.
        Я помучал их длинной паузой, потом выдал - дескать, ночью было мне озарение.
        - Закись азота знаешь, что такое?
        Дрюня-то, небось, считал, что я таких слов и знать не могу, поморщил лоб и выдал:
        - Два атома азота и один кислорода, низшая степень окисления.
        А хорошо здесь учат. Реальное училища да полтора года Политеха - а поди же ты, все помнит.
        - У Вуазена будешь с моторами возиться - спробуй впрыск закиси вместе с топливом.
        - Зачем?
        - Спробуй, - настойчиво повторил я и малость придавил парня взглядом. - Есть чуйка, что мотор сильнее тянуть будет.
        - Если сработает - секрет известен станет - пожал плечами Дрюня - Патентовать надо.
        - Это будет наш подарок. И Вуазену и Сегену. Пущай впечатлятся и дадут добро на сотрудничество.
        Остальные, малость напрягшиеся при нашем научно-технический разговоре, расслабились - все понятно, божественное откровение, расходимся.
        Ну и разошлись. Времени до обеда много было, а Монпарнас близко, вот я и потащил Лену в «Ротонду». Прошлись по улочкам, поглазели на Пантеон да Люксембургский сад, на студиозусов из Латинского квартала… Эх, где мой двадцать первый век? Университет, сокурсники… Даже по жлобу Феде Быстрову порой скучаю.
        Обычная парижская кафешка - стеклянные витрины, столики на улице под полосатыми маркизами - нашлась на остром углу Монпарнас и Распай. Узкая оконечность дома была скруглена, отсюда и название. Сели, заказали, огляделись - небогатая публика только-только заполняла заведение, видать богема недавно проснулась. За фигурами тут еще не следят, так что я чинно попивал кофеек, а Лена еще и заедала круассанами, когда за соседний столик приземлился совсем молодой парень с копной волос и в красном шелковом шарфе вместо галстука. Гарсон без вопросов поставил перед ним стакан воды и умчался.
        - Нищий совсем? - тихонько спросил я у Лены, она кивнула. - А чего его не турнут тогда?
        - Кодекс Наполеона. Никто не имеет права отказать в стакане воды. И никого нельзя арестовать за бродяжничество, если у него есть хотя бы пять франков.
        Да… я-то, несмотря на исторический факультет, Бонапарта считал все больше полководцем, а он, оказывается, социальные новации узаконивал.
        Волосатый тем временем потягивал воду и обводил помещение оценивающим взглядом. Убедившись, что никого, кроме нас, нельзя заподозрить в наличии лишних денег, он повернулся вполоборота, пристроил на коленях папку и принялся рисовать, поглядывая на Лену. Мы допили и доели и совсем уже собрались уходить, как он протянул нам листок и представился:
        - Modigliani, artiste et Juif. Vous souhaitez acheter un portrait de votre dame pour cinq francs?
        - Говорит, что он Модильяни, художник и еврей. И предлагает купить мой портрет за пять франков, - перевела Лена.
        Я уточнил - его звали Амедео, тут мне карта и поперла. Еще бы, нарваться на будущего классика, ныне полуголодного и рисующего за копейки. Купил, конечно. И договорился купить все остальное, для чего придется опять карабкаться на Монмартр - сегодня нам необычайно повезло, что Амедео загулял тут, на Монпарнасе. А пока пора была идти на встречу с Бурцевым.
        - А что же это вы, господин Распутин, без своих знаменитых очков? И сюртука с крестом?
        Публицист оказался въедливым, ехидным мужичной в очень приличном, недешевом костюме. Но вот репутация его докатилась даже до студента-историка ЛГУ, то есть до меня: был он знаменитым разоблачителем провокаторов и полицейских агентов. Эдакая революционная контрразведка в одном лице, потому-то я и решил подбросить ему наводку. Чем быстрее придавят террористов - тем лучше, и пусть их давит не только полиция, но и сами революционеры.
        - Зря ерничаете, Владимир Львович. Божьи откровения не от наряда зависят, а вот будь я в нем, завтра же по всему Парижу раззвонят, что сицилист встречается с царевым фаворитом.
        - И какими же откровениями вы нас сегодня побалуете? - Бурцев сделал неопределенный жест вилкой с наколотым на него кусочком мяса.
        От обеда он не отказался и наворачивал с аппетитом, приятно было на человека смотреть - кто хорошо ест, тот хорошо работает.
        - Азеф.
        Вилку он отложил и куда внимательней поглядел на меня:
        - Что Азеф?
        - Провокатор. Много худого совершил и еще больше совершит, коли не остановить. Люди к убийству привыкают, злобу множат.
        - Какие доказательства? - наклонился вперед Бурцев, не сводя с меня взгляда.
        - Герарди сказывал, начальник дворцовой полиции, - Борис Андреевич мне не кум, не сват и не брат, жалеть не буду, - будто набольшим в боевой организации агент стародавний. Також еще один человек подтвердил, но имя назову, коли вы обещаете про него ни-ни.
        - Слово революционера.
        - Зубатов, Сергей Васильевич. Виделся с ним во Владимире.
        Бурцев обхватил бородку ладонью и несколько секунд думал, а потом осторожно сказал:
        - Это все разговоры. Нужно как минимум письменное свидетельство.
        - Тут не помогу, мне своих людей подставлять не след. А ты ищи, ищи. Есть же люди, кто в полиции да охранке служит, но совесть не продал?
        Бурцев метнул на меня беглый взгляд и откинулся на спинку, скрестив руки на груди. Если я правильно понимаю - «закрылся», хочет что-то спрятать от меня… значит… значит, первичная информация у него есть.
        - Лопухину пиши, - я засек второй быстрый взгляд и продолжал давить. - Преемнику его пиши. Вообще всем, до кого дотянешься, пиши, глядишь, кто и ответит.
        - Это как в куче навоза жемчужину искать, - саркастически заметил Бурцев, - на одной бумаге разоришься. И с чего, кстати, такие откровения?
        - Это как у нас в Сибири золотишко моют - я проигнорировал последний вопрос - Песок, песок, порода пустая, а потом раз и самородок. Даже если на сто писем ответит всего один порядочный человек, будет толк, не Азефа, так других провокаторов за ушко да на солнышко выведешь. А чтоб на бумаге не разорился - вот.
        И отсчитал Бурцеву тысячу франков.
        Глава 10
        Пару дней заняло испытание закиси азота и вот я удостоен чести лицезреть счастливых Габриэля Вуазена и его брата. Мне долго трясли руку, думал повесят медаль на сюртук. Мощность мотора резко скакнула, но французский пепелац все одно не производил впечатления надежной истории. Ну никак у меня не получалось назвать горку тряпочек, палочек и веревочек самолетом. Летать он летал, но как те крокодилы - нызенько-нызенько. И недалеко. И так себе управлялся - хотя бы потому, что имел винт толкающий и рули высоты спереди. Вывернутая наизнанку классическая схема. О чем я не преминул сообщить Габриэлю и Шарлю. Сначала надо мной вежливо посмеялись, дескать, что этот бородатый muzhik понимает в высоком искусстве воздухоплавания, но кивок в сторону мотора и рекомендательное письмо от Кованько малость переломило ситуацию.
        - Вы же воздухоплаватели, воздушный океан, так? А припомните, что легче делать - тянуть баржу или толкать ее? Вот то-то, вижу, что вы задом наперед летаете, а надо бы чтоб мотор был впереди и баржу воздушную тянул.
        Так что когда я недрогнувшей рукой пробашлял строительство аэроплана привычной мне схемы, да еще с элеронами, о которых тут не задумывались, ко мне относиться стали иначе. И даже начали учить управлять этой… конструкцией. Не бесплатно, разумеется.
        Страх и ужас. Это как… ну даже не знаю… во, прыгать с сарая с зонтиком вместо парашюта. Или катиться вниз на горных лыжах, не умея поворачивать. Скорость, высота и почти никакого контроля над процессом. Прямо памперсы изобретай, чтобы летать.
        Пока я там дергал рычаги, а Дрюня с помощью подключившегося Сотникова бился с Гном-Ронами, приехали Щекин и Варженевский. С победой - купили завод. Почти миллион рублей.
        Я схватился за голову.
        - Тридцать шесть станков - Варженевский достал бумаги - Аренда персонала на год. Заплатил сразу авансом половину зарплаты. Триста семь сотрудников. Запас оптического стекла, шпата - два вагона. Кроме того, немцы потребовали купить патенты и привилегии.
        - Да в России своего шпата завались! - взывал я.
        - На сей счет никаких указаний не было, - пожал плечами юрист.
        - Григорий Ефимович - Щекин пощелка счетами - Так то не дорого, без бумаги от кайзера, завод все полтора миллиона стоит. А окупается он за пять лет. Но нужны заказы.
        - Будут от армии - буркнул я, переживая насчет цены - И от флота. Вот что ясны голуби. Езжайте теперь к Вуазену и Сегену. Дрюня вас познакомит. Заводов у них еще нет, так сараи какие-то… Можно недорого кого-то переманить. Да станки выкупить.
        - А разве нам не потребуется разрешение французского правительства? - осторожно спросил Варженевский.
        - Тут в стране бардак почище нашего - пожал плечами я - Да и не понимают пока французы всю важность аэронавтики. Одни энтузиасты пока в деле.
        Понимали, не понимали - а подводочку ко мне сделали. Это стало ясно, когда я позвал всю честную компанию в кабак познакомиться с французским развратом. Точнее не в кабак, а в кабаре «Мулен руж». То бишь «Красная мельница». А вот там уже…
        Но прежде чем удалось предаться разврату пришлось поучаствовать в двух скандалах. Один - мне ожидаемо закатила Елена, которая хотела пойти с нами, но вышел облом - женщин в «Мулен руж» не пускали.
        - Вы все негодяи! - заклеймила нас эсерка - Думаете «святая молитва» защитит вас от сифилиса?
        - Да не собираемся мы там ни с кем любиться! - отмахнулся надушившийся одеколоном Распопов - Так, посмотрим только…
        - Посмотришь, посмотришь. Носы ваши почернеют и провалятся! И правильно, и поделом!
        Второй разговор вообще начинался мирно. В Ритц заявился не кто-нибудь, а сам посол России во Франции Александр Иванович Нелидов. Борода лопатой, грозный взгляд… Ну чисто Александр III Только постройнее.
        В руках Нелидов держал телеграмму от царицы и вид имел самый очумелый.
        - Вот, извольте, милостивый государь ознакомиться.
        Я взял бланк, вчитался. Аликс срочно требовала от посла найти меня и телеграфировать в Царское, что делать с татуировкой дракона на руке Никсы. Тому на днях духовник втер, что изображение дьявольского змея на теле Помазанника - как он вообще понял, что змей дьявольский?? - ведет Русь к гибели. Я выругался. Вот же Феофан… никак не успокоится. Гадит, где может. Накручивает царицу через Никсу. А еще меня ставит в патовое положение. Какой совет не дам - все будет извращено и плохо истолковано. Я то тут, а Феофан, там, возле императорских ушей. Надо возвращаться!
        Мою ругань посол принял на свой счет, раскричался:
        - Что вы себе позволяете?!? Я потомственный дворянин и…
        - Ты баламошка, чужеяд отпетый! - мне пришлось схватить Нелидова за отворот сюртука, встряхнуть - Поганец эдакий!
        В холле отеля мигом стих говор гостей, все в шоке уставились на нас.
        - Думаешь, не знаю про твои выкрутасы с Проливами - я еще прибавил голоса, повторно дернул посла за одежду - Хочешь стравить нас Турцией?! Все не угомонишься?? Сен-Стефанский мир тебе поперек горла??
        Нелидов побледнел, попытался оторвать мои пальцы, но пустое. Я крепко его держал.
        - Что вы… да что вы себе позволяете?!?
        К нам кинулись Распопов с Ароновым, попытались разнять, но я держался крепко за посла. Скандал с Нелидовым мне был нужен как воздух. Во-первых, он и правда вел подрывную деятельность - привез Никсе несколько лет назад план нападения на Турцию и захвата Проливов. Что нам в свете войны с Германией и Австро-Венгрией было совсем некстати - нахрена стране третий фронт? Да еще безо всяких внятных военных перспектив! Ладно, может захватить проливы и можно, но как удержать в глубине вражеской страны? Которой еще тут же начнут помогать обеспокоенные бывшие союзники по Антанте! Знаем, плавали… А десант просто скинут в море и всех делов.
        Во-вторых, о скандале донесут царю. Пока суть да дело, будут разбираться, про змея на руке забудут.
        Краем глаза увидел, как рядом появились репортеры, начали что-то записывать в блокноты. Надеюсь, они понимают по-русски или для кого тогда скандал? К нам направился обеспокоенный консьерж.
        - Дьявольское оно не на теле - я ткнул пальцем в голову отшатнувшегося посла - Оно вот тута! Так Аликс и передай. Я також телеграмку ей пошлю.
        Илья с шуриным наконец, оторвали мою руку от отворота сюртука посла, тот попытался дать мне пощечину. Не получилось - между нами уже влез не менее бледный консьерж, быстро что-то залопотал.
        - Батюшка, больно сердит ты - Аронов начал меня успокаивать, выдавливая в сторону выхода - Уже и таксомотор приехал, будь ласка, не серчай, поехали в кабак.
        - Да он самого здешнего посла за ворота оттаскал - засмеялся Распопов. Шурин как всегда лучше всех все знал.
        - Подавай в отставку, Сашка - крикнул я Нелидову через плечо Ильи - Я тебя щитай снял с должности, не быть тебе тута послом.
        - Это мы еще посмотрим! - закричал Нелидов - Я поеду к царю на доклад, буду требовать сатисфакции!
        - Требовали уже одни такие! Потома плакались, прощения просили…
        К Мулен Ружу подкатили сразу на двух авто к 9-ти часам. Крутились декоративные крылья мельницы, толпился народ.
        Нас ждали. Важный метрдотель во фраке провел всю нашу компанию в зал, усадил за сдвоенный столик.
        - Самые лучшие места! - похвастался капитан, который чувствовал себя тут как рыба в воде. Оно и понятно - уже не первый визит.
        Сибиряки и Дрюня впали в ступор. Глаза остекленели и неотрывно глядели на полураздетых танцовщиц, которые исполняли на сцене канкан.
        Щекин и Варженевский держались лучше - делали вид, что им тут привычно, разглядывали меню.
        - Берем шампанское и потом абсента - предложил Сотников - Разгонимся шипучкой, а потом…
        - Никакого абсента - прихлопнул по столу я. Знаю эту зеленую гадость. Сейчас в напиток добавляют безмерно экстракт горькой полыни. А в ней есть вещество туйон, от которых у людей начинаются глюки. И это на фоне алкогольного опьянения. Недавно в газетах писали, как какой-то крестьянин надегустировавшись абсента, расстрелял из ружья всю свою семью. Что-то ему там привиделось.
        Нам подали шампанского, закуски. Мы дружно выпили за успех наших начинаний, потом за женщин, обязательно за здоровье. Первые три бутылки улетели - не успели заметить.
        На сцене тем временем появился белый клоун, который под музыку и похабные шутки - Дрюня все тщательно переводил - начал раздевать свою чернокожую служанку Августу. При этом выкрикивая с каждым предметом женской одежды «Footit and Chocolat!»
        Сибиряков проняло, они хохотали до упада. Мне же эта похабщина показалась грубой и даже местами омерзительной. Особенно, когда клоун поставил служанку раком на стул и начал хлестать ее по попке. Прям сеанс садо-мазо.
        После клоунады на сцене появился «Le Petomane». Это был грузный мужчина, который… пердел под музыку. Ну то есть вот буквально выдавал тра-та-та под быструю мелодию. Словно барабан.
        Опять шурин и Аронов смеялись до коликов в животе. Им вторили Щекин и Варженевский.
        Под такую программу мы быстро нагрузились алкоголем и даже не увидились, когда к нам за столик припохрнули местные феи. Ярко раскрашенные француженки - две блондинки, рыженькая и фигуристая брюнетка. Последняя уселась прямо ко мне на колени, прошептала:
        - Бонжур, Гришенька.
        - Русская?? - удивился я.
        - Полька. Меня зовут Агнешка.
        - Откуда меня знаешь?
        - Кто же не распознует фаворита русского царя?
        На сцене опять пошел канкан, полька поерзала попкой у меня на коленях.
        - Надо освежиться - я столкнул ее с себя, поднялся - Проводи до клозету.
        Вся эта ситуация казалась мне весьма странной. В темном, пустом коридоре я притиснул ахнувшую Агнешку к стенка, схватил ее пальцами за горло. Сжал посильнее.
        - Кто таковая?! Говори правду иначе удавлю как клопа!
        Шлюшка подергалась, начала синеть. Я ее не отпускал, поглядывая по стороном. Наконец, в глазах у нее появилось понимание ситуации, она кивнула.
        - Закричишь - кончу.
        Я отпустил горло, полька втянула в себя воздух, закашлялась.
        - Ну!
        - Сюрте Политик - прошептала женщина, закрывая рот руками - Майор приказал, чтобы мы втерлись к вам в доверие, остались в ваших номерах на ночь.
        - В вещах копаться?
        - Письма, доводы…
        - Документы что ли?
        - Да, да, документы. Потребуется особым валиком снять копии на рисовую бумагу.
        В карих глазах Агнешки стоял страх.
        - Что теперь с нами будет?
        Сюрте Политик - это французская охранка. Политическая полиция, призванная… а черт ее знает, к чему призванная. Тут в раскладах Третьей Республики сам черт ногу сломит.
        - А ничего не будет. Скажешь, что в этот раз не вышло, но Распутин с друзьями еще раз придет в Мулен Руж и уже позвал нас на встречу.
        - То е правда? - удивилась брюнетка.
        - Ну конечно, дорогая! Мечтаю тебя еще раз увидеть - я поцеловал агентшу в ушко, шлепнул по заднице и вернулся в зал.
        - Мы уходим! Все, баста! Сварачивайте кутеж.
        - Гриша, да мы только начали - рука пьяного Распопова уже залезла в декольте блондинки.
        - Домой, я сказал!

* * *
        После загула пришлось вводить казарменную дисциплину. Подъем, построение, до пения «Боже царя храни» пока не дошли, но все шло к этому…
        Каждое утро Дрюня, Сотников и сибиряки отправлялись поднимать авиапромышленность Франции, а юристы - искать где можно до кучи купить завод телефонных или телеграфных аппаратов, а лучше два в одном. Конечно, круче всех в этом деле Сименс, но что-то мне подсказывает, что любезный друг Вильгельм не обрадуется, причем так, что может и первое разрешение отозвать.
        С французами проще, тем более, никто пока об авиационных двигателях не думает, как о стратегическом товаре, так что и лицензию, и оснастку у Сегена можно будет купить спокойно. А бензольно-тротиловое производство уже у англичан. Немцы спохватятся, не дураки же, но - будет поздно.
        А я с Леной либо шатался по Парижу, либо… летал. Прямо с утра Вуазены телефонировали в отель и сообщали, готов ли аппарат, годится ли погода, то есть состоится сегодня полет или нет. В нелетную погоду я тоже летал, но по-пешему - принудил братов-аэробатов проводить занятия на земле. Сидел, дергал рычаги, привыкал к управлению.
        Первый полет впечатления не произвел, да и называть его полетом как-то странно - от винта, разбег, ручку на себя, подскок, метров пятьдесят в воздухе на высоте шкафа, посадка. И так несколько раз подряд, к удивлению Вуазенов - а я же помню, что главное в обучении именно «взлет-посадка»! Мне же в идеале надо по прямой пролететь, никаких фигур пилотажа (да и нет их еще). Когда этажерка проседала в воздухе, вскрикивала Лена, а я потихоньку и пробовал то одно, то другое.
        Тем временем Габриэль с Шарлем при помощи Распопова с Ароновым достраивали аэроплан правильной схемы, а Дрюня и Сотников возились с движками.
        - Три двигателя запороли уже, - докладывал Андрей. - Сеген поначалу скандалил, но потом мы ему вдолбили, что он за чужой счет свои моторы проверяет, где еще так получится? А он жадноватый, прикинул, посчитал и теперь чуть ли не насовывает еще один запороть.
        - А у него еще есть?
        - Один почти готов, второй начал.
        - Не, тогда не нать. Нам они оба потребуются.
        - Оба-то зачем?
        - На первом новый аэроплан проверим, на втором полетим. Ты расскажи лучше, как моторы угробили.
        - Да все просто. Первый два часа отработал и клина дал. Сеген его разобрал, возился, возился, сказал, что понял, в чем дело. Второй крутился три часа, потом тяга упала, час еще крутился, пока масло из него просто не полилось. Тоже разобрали, посмотрели, кое-что подправили. А третий так вообще взорвался.
        - Как это?
        - Да закись азота подключили. Поначалу хорошо пошло, тяговито, а минут через двадцать - брык, и все. Хорошо хоть рядом никого не было, поршнями весь сарай закидало, окно выбило…
        Господи, во что я ввязался… Чистой воды авантюра. Зато какой масштаб! Нет, отступать нельзя. Три часа работы двигателя - достаточно, там весь перелет час от силы, даже первая вуазеновская «утка» выдавала шестьдесят километров за такое время. А уж по новой схеме, с улучшенным движком, можно поручится за восемьдесят. Там лететь тридцать пять километров, сорока минут с лихвой хватит. Даже закись не нужна. Или нет, пусть будет, как «оружие последнего шанса», мало ли… хотя бы пять минут усиления мощности - это запас скорости и высоты, пусть небольшой, но и то слава богу.
        Теперь одежда. Там, наверху, несмотря на лето, звиздец как холодно, за полчаса околею, потому свитер, шлем с очками само собой, и нужно что-то непродуваемое. Надо посмотреть, что легче - кожа, макинтош или пыльник с пропиткой. Штаны тоже, чтобы хозяйство по ветру не пустить, ботинки… И чтобы все это быстро расстегивалось и снималось, на случай если в воду упаду. Документы, деньги, нож… Практически как НЗ у космонавтов, не зря я Гагарина поминал!
        Свитер мне добыл Стольников - рыбацкий, крупной вязки. Он же притащил и штормовой костюм, но тот оказался тяжеловат, пришлось сделать выбор в пользу прорезиненного макинтоша. Вот в магазине приказчики офигели, когда мы одежду взвешивали… Но ничего, зато слухи о перелете пошли гулять по Парижу, так что когда я собрал в отеле пресс-конференцию, щелкоперов набежало изрядно.
        В основном - поржать над диким мужиком из Сибири, вознамерившимся летать, аки птица. Вуазены и Сеген в такой обстановочке чувствовали себя, мягко говоря, неуютно, один я пер как танк, высокий и стройный.
        Изложил план полета, рассказал через переводчика, как мы сильно продвинулись с мотором. Но прессуха шла не очень гладко. Шумно, все журналисты дымили как паровозы.
        В задних рядах, где все время раздавались взрывы хохота, я наконец углядел их инициатора. Упитанный французик с напомаженным пробором весело комментировал мои ответы, не оставляя ни одного без внимания. Я пригляделся - ба! знакомые все лица! Мсье Симон Вильнев собственной персоной. Тот самый мошенник, который пытался выцыганить у меня денег на производство настолок в Европе.
        Вот же сука злопамятная, приперся поглумится, но ничего, есть у нас методы.
        - Коля, - склонился я к Распопову, - вон там, говорливого видишь?
        - Лягушатника?
        - Тише ты! Да они все тут лягушатники. Который шуточки отпускает.
        - А, весельчак хренов. Давно заприметил.
        - После, как все расходиться будут, задень его как бы случайно, но чтобы он запомнил.
        - Сделаю, Гриша, - радостно осклабился шурин.
        Посмеялись над нами парижские репортеры, пропечатали в разделе курьезов, так что в Кале мы выехали сами по себе. Тамошние писаки вообще проигнорировали, пришлось, по совету Щукина, вызывать нотариуса, чтобы засвидетельствовать факт взлета. И нанимать фотографа с кинооператором - заснять все. Ну да кто им доктор? Все негативы, фотографии и киноленты теперь моя собственность, долечу - пусть локти кусают, что ничего продать не смогут.
        Так что на поле у маяка на мысе Гри-Не мы, дождавшись хорошей погоды, были почти исключительно авиационной компанией. Вуазены, Дрюня, Стольников, Щекин. В последний момент присоединился и Сеген - сообразил, чертов жмот, что коли перелет удастся, этож какая реклама всей авиации будет! Ну и нанятые свидетели с нотариусом.
        Для начала я отошел в сторону, помолиться «на камеру» и на стрекотавший за спиной киноаппарат - Щекин строго указывал, что и когда снимать. Встал на колени, перекрестился, положил первый поклон… И тут меня как прибило - мама, да что же я делаю? Я же угроблюсь! Это не летает! Мама!!!
        Организм бушевал и требовал спасения, на коленях стоять пришлось дольше, чем рассчитывал - пока не успокоил неожиданный всплеск эмоций. Чего уж теперь назад сдавать, на позор всей Европе? Да и случись чего, спланировать на воду я сумею, а там каждые три версты спасательные лодки расставлены - Щекин нанял местных рыбаков. Жилет пробковый на мне вместо свитера, авось не утону и не замерзну. Терять нечего - вперед.
        Встал, вернулся ко всем.
        - Господа, сегодня великий день. Я докажу, что любой человек может поднятся в небо и стать ближе к богу. Я верю в гений французских инженеров и техников и в свою русскую удачу. До встречи на том берегу.
        Вспыхнул магний, нотариус под надзором Щекина старательно записал мои слова. Я натянул перчатки, надел шлем и очки, сел на жердочки, заменявшие тут пилотское кресло. Вздохнул, помолчал, перекрестился…
        - От винта.
        Дрюня крутнул пропеллер, я дал движку пару минут прогреться и взмахнул рукой:
        - Поехали!
        Аппарат легко начал разбег и вот уже я потянул ручку и оторвался. Минута - и серые скалы с маяком позади, а впереди пролив.
        Первый раз меня тряхнуло как раз над линией прибоя и я малодушно чуть было не повернул назад, но потом вовремя вспомнил, что учился я только над сушей, а переход к воде - это всегда завихрения в воздухе. Дрожащей рукой выправил аэроплан и понемногу начал загонять его на высоту.
        Как управился - огляделся, тут главное направление не потерять, держать строго на северо-запад. Уйдешь влево - так и будешь летать над Ла-Маншем между берегов, уйдешь вправо - Северное море большое, всех примет. Компас-то я приспособил, но и вниз поглядывать надо.
        А внизу, в просветах между реечками, жил своей жизнью Па-де-Кале, суетились рыбаки, шлепали каботажники… Когда человек поднимется умом выше колокольни, да глянет оттудова на людей, так они ему покажутся такие малюсенькие, как мыши, пардон, крысы. А лодки - как коробочки, ага, вон и первая спасательная - по моему настоянию на них заказали ярко-желтые паруса в черную полоску, чтобы сверху было лучше видно.
        Да какое там сверху, метров сто всего, зато обзор… Раз, два, три, четыре лодки-пчелки, дальше уже дымка и не разглядеть. А совсем-совсем вдали блестят белые скалы Дувра - солнце у меня за спиной, вот и еще один ориентир. Ничего, Гриня, долетим!
        Когда прошел над первой лодкой, на ней запалили фальшфейер - сигнал остальным. Не знаю, как на берегу, а я порадовался, все работает. И терзавшие меня страхи отступили - лечу!
        Я поерзал на сиденье - точно надо нормальное делать, вся задница затекла, а я и пятнадцати минут не пролетел. Летающий полотняный стеллаж отозвался на мои шевеления рысканьем по курсу, пришлось сосредоточится на управлении и терпеть.
        Еще минут десять я летел совсем хорошо, изредка пошевеливая педалями или ручкой, парируя небольшие воздушные ямы и порывы ветра. Движок тянул ровно, английский берег все приближался, цепочка фальшфейеров за спиной догорала. Солнце, море внизу… Эх, красота! Только небо, только ветер, только счастье впереди!
        Тряхнуло, да так, что я чуть было не выпал и не полетел самостоятельно. Я вцепился в ручку и принялся выправлять аэроплан, но мотало все сильнее и сильней. Наверное, воздух тут перебаламучен двумя потоками - с равнин Кента и с моря, - и надо забраться повыше, удерживать ручку становилось все трудней и трудней. Еще немного - и меня просто вытряхнет нафиг. Эх, чего же я про ремни то не догнал?!? Ручка поддавалась плохо, я прибавил газу…
        И мотор перестал тянуть. То есть не совсем, просто вместо увеличения тяги она просела. Меня замотыляло из стороны в сторону, даже пару раз сбросило с курса. Я держался только мыслью, что до берега всего километра два-три, надо протянуть несколько минут и все… а потом в паникующий мозг стукнула мысль про закись.
        Черт его знает, обледенеть ему было негде, но кран подклинил и закись не включалась. Я от отчаяния врезал по нему кулаком, чуть не упустив рукоятку и чудом выровняв аэроплан. Еще раз, еще - фу-ух, зашипел газ, пошел, пошел!
        Но тяги не прибавилось. Я с ужасом считал, сколько я еще продержусь в воздухе, прежде чем рухну с кучей тряпок и палок в море или на пляж (и еще неизвестно, что хуже), но через несколько секунд движок чихнул, потом еще раз… а потом потянул!
        Да так, что я взмыл над меловыми скалами и увидел за ними зеленые лужайки Норт-Даунс. Выше, выше, еще выше! Две минуты! Всего две - и я над сушей!
        Боженька дал полторы.
        Мотор хрюкнул, залязгал, выпустил струю черного дыма, скрежетнул и остановился. Пропеллер лениво прокрутился несколько оборотов, аппарат со свистом перешел в планирование.
        Глава 11
        Какими силами я удержал аэроплан и не дал ему свалится - не знаю. Но до лужаек я дотянул и даже сел почти штатно, сломав лишь правое колесо.
        Встречали меня овцы, сперва шарахнувшиеся от неведомой дряни, упавшей с небес, а потом подходившие щипать травку все ближе и ближе. А я все сидел, не замечая впившихся в зад реек и приходил в себя. Минут через пять или сколько там прошло я лениво подумал, что надо бы слезть и посмотреть двигатель, но дрожь в ногах говорила о том, что я не сделаю и шагу. Дым из мотора все истончался, пожар мне не грозил, значит, сижу, пока не отдышусь.
        Я задрал очки на лоб и запрокинул голову. Хорошо… Овцы блеют, трава на ветру шуршит, движок тарахтит… Не сдох, значит, крутится… Как не сдох? Я повернул голову и уставился на неподвижный пропеллер, недоумевая, отчего звук мотора с каждой секундой все громче. Надо все-таки слезть и посмотреть.
        Чуть не упал, но наконец-то понял и чуть на рассмеялся - от деревушки слева катился автомобиль. Ноги подкосились и я сел на траву, упираясь рукой в землю. Так меня и застал водитель - классический английский спортсмэн в клетчатых кепке, пиджаке и бриджах.
        - Mister Raspoutine, I suppose?
        - Yes, sir. And who do I enjoy talking to?? - ответил я на языке родных чертополохов. Спасибо маме с папой - не жалели на репетиторов.
        - Oh, you speak English! What a surprise! - восхитился автомобилист и тут же представился. - Я Кристиан Фергюсон, вон там, за рощей - мое поместье. Я читал о вашем дерзновенном плане и верил, что человек способен совершить задуманное! Рад, что не ошибся!
        Понимал я его с пятого на десятое - языки с разницей в сто лет сильно отличались, да еще это произношение, - но все-таки понимал. И он меня тоже.
        - Приглашаю вас в мой дом.
        - Мне бы в Дувр, - протянул я, - туда мои товарищи приедут.
        - О, не беспокойтесь! - по лошадиному широко улыбнулся англичанин, - пока они доберутся до Кале, пока переправятся в Англию, у нас есть как минимум два часа. По дороге мы дадим телеграмму моему человеку в городе, он встретит ваших спутников, а вы тем временем приведете себя в порядок.
        Так и вышло. Кристиан для начала налил мне стакан чистого виски и я его со спокойной душой хлопнул залпом - знай наших. На это хозяин отреагировал разве что поднятой бровью. Потом я плескался в ванной и через час снова стал похож на человека - чист, причесан, руки-ноги не дрожат, в глазах блеск и сумасшедшинка. И мы поехали в Дувр.
        Человек Кристиана не только встретил нашу авиаделегацию, но и арендовал зал в гостинице, и назвал газетчиков (кое-кого успел вызвать аж из Лондона), и даже собрал небольшую толпу «восторженных поклонников и поклонниц» у входа в отель, с цветами и даже бело-сине-красными лентами. Я уже начал подозревать, что здесь что-то не так, но потом сообразил, что на всех фото рядом со мной стоял Фергюсон. Красавчик, что и говорить - урвал кусок славы. Но ведь встретил, приветил, обласкал - так что не жалко, пусть радуется. К тому же, он твердо взял в руки организацию общения с прессой и нашу первую блиц-конференцию закруглил буквально через пятнадцать минут, объявив, что основная будет в Лондоне завтра.
        На следующее утро, Стольников с Дрюней и приехавшим с опозданием Габриэлем пошли смотреть мотор самолета, а Фергюсон повез меня поездом в Лондон. Сельская пастораль промелькнула - не успел заметить. Все отвечал и отвечал на вопросы Кристиана, даже нарисовал схему биплана, который сейчас строит второй Вуазен под Парижем.
        - Это гениально! Я хочу, просто обязан быть частью всего этого.
        Порасспросив Фергюсона я узнаю, что тот уже летал на воздушном шаре, влюбился в небо, но будучи единственным сыном крупного английского землевладельца - был вынужден заниматься поместьем.
        - А кто у нас отец? - поинтересовался я.
        - Сэр Фергюсон! Член палаты общин.
        Как там было в «Обыкновенном чуде»? «Предупреждать надо». С депутатом надо бы познакомиться и наладить связи, но по приезду в Лондон нас закрутила суета. Уже на вокзале поезд встречала огромная толпа. Ее сдерживало всего несколько полицейских «бобби» в смешных касках. Столичные жители, впрочем, вели себя вежливо, насколько это можно, но когда я появился в дверях вагона - многие закричали «Спич!». То бишь хотят речь.
        Опять вспыхнули магниевые вспышки, репортеры, работая локтями, полезли вперед.
        - Откуда только узнали? - я повернулся к Кристиану, который стоял позади меня.
        - Я дал телеграмму знакомым. Утренние газеты вышли уже с новостью.
        Вот же ухарь! Точно хочет проехаться на моей славе.
        - Речь, речь! - жители Лондона не скандировали, но похоже, были готовы к этому.
        - Есть такие, кто сомневается, что я перелетел Канал? - крикнул я громко в толпу.
        - Ну вот я, например, - вперед вылез толстый бородатый мужик весь в черном. Даже котелок у него на голове был темных тонов, чем-то обсыпанный. Да это сажа! Трубочист. Давно позабытая профессия.
        - Звать тебя как?
        - Стив О'Доннелл, сэр.
        - Приходите, Стив, через два дня к поместью Кристиана Фергюсона, что рядом с Дувром. Полечу обратно во Францию. И вы все, кто сомневается, приходите!
        Рисковал я? Безусловно. Но Вуазен привез с собой второй мотор - переставить его на самолет за два дня, да еще с помощниками - было вполне возможно. А эффект перелета надо было закрепить. Да и сомневающихся высокомерных лягушатников хорошо бы было «макнуть».
        Впрочем, высокомерия и недоверия я сполна хлебнул на встрече с английскими журналистами в отеле Rubens at the Palace. Даже импровизированный фуршет не помог. Хорошо хоть Фергюсон с нами был, а то сожрали бы начисто, так что бог с ним, с куском славы.
        На сцене, а точнее на небольшом подиуме в зале отеля стоял длинный стол, все вокруг было убрано розетками и лентами бело-сине-красных цветов, позади воткнули три флага - российский в центре и по бокам английский и французский.
        Распопов уже профессионально хлопнул пробкой шампанского, разлил по бокалам, мы чокнулись на камеру… и началось.
        - Дэйли Мэйл, - поднял карандаш живой как ртуть толстяк. - Мистер Распутин, вы утверждаете, что пересекли Дуврский пролив за тридцать минут на аэроплане?
        - Именно так.
        - А позвольте спросить, где ваш аэроплан?
        - Аэроплан находится у меня в поместье, - отсек сомнения Кристиан, - желающие могут с ним ознакомится.
        - Манчестер Гардиан! Показать конструкцию недостаточно! Кто может подтвердить факт перелета?
        Я кивнул Щекину. Тот начал на французском, к неудовольствиею хозяев - нелюбовь к французам никуда не делась. Еще бы, ближайшие соседи и соперники - читал, что Англия с Францией воевали шестьдесят четыре, что ли, раза. А неча тут, сами построить не смогли, так терпите.
        - У нас имеются фотографии взлета и заверенное нотариусом свидетельство, - Щекин пустил по рукам заранее напечатанные снимки.
        - О! Как мы можем их получить? Прошу прощения, Иллюстрайтед Лондон Ньюс.
        Но деловой разговор прервал дедок лет за шестьдесят, воинственно потрясавший нашим фото.
        - Это невозможно! Я научно доказал, что крыло должно быть маршевым! Ваш самолет не мог продержаться в воздухе более пяти минут!
        Вот только безумного изобретателя нам и не хватало. Впрочем, его, похоже, тут знали - Кристиан шепнул мне, что мистер Филлипс давно пытается построить самолет, похожий на жалюзи, но все время что-то идет не так.
        - Билл Прауди, Таймс, - представился крупный мужчина с мясистым носом и маленькими злыми глазами. - Фотографии это прекрасно, но их можно сделать и за амбаром.
        Сентенция вызвала предсказуемые смешки среди недоверчиво настроенных журналистов, а вот простая публика отозвалась недовольным шумом.
        - Сейчас две киномастерские в Лондоне срочно размножают киноленту, снятую на старте. Завтра она будет показана в нескольких синематографах, - уперся я в Билла фирменным «распутинским» взглядом. - Кроме того, мой полет видели рыбаки и моряки в Ла-манше. Если вашей национальной гордости не претит, вы вполне можете опросить их. Полагаю, не каждый день над ними летают подданные русского царя. Вашего союзника, кстати.
        И тут публика взорвалась. Вперед выскочили два совсем молодых парня, лет по двадцати, не больше.
        - Это позор, господа! На наших глазах совершено выдающееся деяние! А вы, с вашими мелочными придирками, ставите под сомнение величайшее достижение в авиации!
        - А вы кто такой, молодой человек? - саркастически осведомился Прауди.
        - Барон Джон Мур-Барбазон, к вашим услугам.
        Вторым парнем оказался автомобильный предприниматель по имени Томас и по такой знакомой авиаторам фамилии Сопвич. С ними, оказывается. пришла вся «авиатусовка» Лондона.
        - Я Эллиот Вердон Ро, вы должны меня помнить, - обратился к корреспонденту Дэйли Мэйл улыбчивый англичанин с носом картошкой, - я недавно выиграл приз вашей газеты за постройку летающей модели аэроплана. Еще вчера, как только я получил известие о перелете, я помчался в поместье сэра Фергюсона и всем своим опытом и знаниями я подтверждаю все тут сказанное - мистер Распутин перелетел пролив!
        Кристиан загадочно улыбался, похоже, и тут без него не обошлось. Ну и славно - общественность живо затоптала скепсис журналюг и дальше прессуха шла по нарастающей. А не страшно летать? А как там ветер? А наверху холодно? А у вас есть дети? А что скажет царь на ваш перелет? А вы полетите через Атлантику? А бога сверху видно?
        Но Билл Прауди держал козырь про запас и в последний момент выложил его:
        - Мистер Распутин, а откуда вы знаете английский??
        Тут я поперхнулся, но быстро сообразил:
        - От бога снизошло на меня, не иначе. Взлетал с молитвою, а как в горние выси поднялся, в душе такой простор и мир открылись, благодать истинная! За что я горячо возблагодарил господа, так с молитвой и долетел, тем только и не убился. И как сэр Фергюсон подъехал, вдруг стал разуметь его.
        Народ начал недоверчиво перешептываться. Кристиан же таинственно улыбнувшись, пытался закруглил наше общение, но не тут-то было. Английские фанаты авиации взяли меня в кольцо, Сопвич представил американца Самюэла Коди, строителя дирижаблей, который и выдвинул идею «авиационного банкета». Оглянулся я на Фергюсона, на пиар-менеджера нашего, так он головой так закивал, что мало не отвалилась. А Джон Мур очень сетовал, что не смог приехать еще один поклонник авиации - Хайрем Стивенс Максим. Тот самый, Whatever happens, we have got the Maxim gun, and they have not.
        А Коди, послушав меня, заявил, что мой английский - даже не американский. Слишком много словечек иных, да и фразу я строю иначе. Ну, это как раз неудивительно, языком я владею «в объеме университетского курса», а вовсе не свободно. Тут то материалисты и побледнели. А ну и правда «святой старец» из Сибири получил знание английского свыше?
        Последним же меня выловил сухощавый длинномордый англичанин с горбатым шнобелем на пол-лица. А вот представился он Александром Бенкендорфом, гофмейстером двора и послом Его Величества в Лондоне. По русски он говорил с пятого на десятое, отвык, видать, в здешних палестинах, но дал понять, что недоволен моей самодеятельностью - такую пресс-конференцию надо было делать в посольстве, к вящей славе империи.
        А где ты был, такой умный, когда Фергюсон меня встречал? И какой империи, если самолет - французский, двигатель - французский, один летчик сибирский? Ну не хватать же за грудки, как его коллегу в Париже? Прощелкал, так пусть сам отдувается, и я проигнорировав посла, двинулся на выход. И там попал в женскую засаду.
        На меня набросились английские суфражистки. Целый выводок разновозрастных женщины в белых шляпах, с зонтиками… В буквальном смысле набросились, схватили за руки, нацепили на сюртук фиолетовые розочки.
        - Мистер РаспутИн! Спасибо от лица всех британских женщин!
        - Неужели даже в России женщины будут избираться в Парламент?!?
        - Ура, ура РаспутИну!
        Дамы галдели, просили посетить их ближайший митинг. А я делал вид, что плохо понимаю по-английски и остро жалел, что Сотников не привез из Парижа Елену. Вот бы кого отправить к суфражисткам. Налаживать контакт. Но какую женщину можно просто так вытащить из Парижа? Нет таких.
        Из этого водоворота, на который уже нехорошо поглядывал местный «бобби», меня выдернул высокий спокойный англичанин в простом с виду костюме. А когда он вставил в глаз монокль, я чуть не расхохотался - вылитый Майкрофт Холмс в исполнении Клюева.
        - Мистер Распутин, позвольте представиться. Исаак Элиас. У нас с вами есть общий знакомый. Господин Поляков.
        Я оглядел Исаака. Вот совсем он не походил на еврея. Не чернявый, нос обычный, одет… ну в Лондоне все деловые люди одеты в костюм с галстуком и котелком…
        - Чем могу быть полезен? - вежливо ответил я.
        - Я был на вашей встрече с журналистами. Правильно ли я понял, что два дня вы еще планируете находиться в Великобритании.
        - Совершенно верно.
        - Тогда вот, извольте - Элиас протянул мне запечатанный конверт с неизвестной монограммой.
        - Что это?
        - Приглашение на встречу в Артс Клаб. С вами желают познакомиться весьма высокопоставленные люди.
        Насколько я помнил, в Артс Клаб собирались сливки общества - старая аристократия, чиновники. Неужели со мной хочет познакомиться сам король? Я задумался. Вряд ли… Тогда бы меня дернули к Эдуарду прямо в Букингемский дворец. Нет, тут что-то более тонкое.
        - Хорошо, я буду.
        Исаак вежливо приподнял котелок, слегка поклонился. И был таков.

* * *
        - Уиски пойдем пить?
        Кто о чем, а Распопов о бухлишке. Шурин вместе с Ароновым намылились идти в паб и звали меня с собой.
        - Там еще говорят какой-то эль есть. Не знаешь, Гриша, что за эль?
        - Не Гриша, а Григорий Ефимович, дурень! - осадил я Колю - Я так-то именной дворянин!
        - Ой, да ладно… а что все-таки за эль?
        - Как тебе объяснить? Густое пиво.
        - Шибает с ног то?
        - Смотря сколько выпить. И вот что… хватит пьянствовать! Поехали смотреть на Дредноут.
        - Что за зверь? - оживился Аронов.
        - Увидите.
        Три часа на поезде - и мы в Портсмуте. Вход в знаменитые верфи охраняется, но я слегка подучив английским словам, посылаю Распопова к докерам, что идут со смены. И тот, перемигнувшись с ними, узнает об «альтернативном входе». При этом вворачивает в речь пару немецких - «я, я» и «натюрлих». Все, как просил.
        По дороге в лавке тот же Распопов покупает подержанную робу и три кепки, что носят докеры.
        «Альтернативный вход» - это просто сильно заросший кустарником пролом в заборе. Но судя по натоптанной тропинке - ходят тут часто.
        Идем, глазеем.
        - Богато живут - вздыхает Аронов - Вон сколько кораблей.
        И правда, с полсотни стапелей, краны, между ними железная дорога, по которой суетливо снуют паровозы с платформами.
        Военная часть верфи вообще не охраняется. Небольшой заборчик, проходная… Военных моряков много - но они все при делах.
        Мы забираемся на небольшой пригорок, раскладываем на траве нехитрую снедь - булку хлеба, вареное мясо со специями, овощи. Попытку достать бутылку я мигом пресекаю.
        - После выпьем. Ежели дело выгорит.
        - Какое дело? - интересуется Аронов.
        - А вот какое - я достаю из сумки цейсовский бинокль, что мне привез Щекин из Оберкохена. Разглядываю Неустрашимого. Хорош! Гигантский, доминирующей над всей верфью корабль, аж с пятью орудийными башнями, Дредноут подавляет своей мощью.
        - Вот же махина! - Распопов забирает у меня бинокль, любуется кораблем.
        - Сто шестьдесят метров, пятнадцать тысяч тонн - я отламываю хлеб, делаю бутерброд. Не зря по дороге читал бумаги морского ведомства. Что-то в память да запало.
        - В пудах это сколько? - бинокль переходит к Аронову.
        - Без малого, почти мильон пудов - вздыхаю я - Самый большой корабль в мире.
        Шурин присвистывает, тоже делает себе бутерброд на манер моего.
        - А рядом что за зверя строят?
        - Беллерофон. Еще один линкор.
        У соседней причальной стенки стоял недостроенный «товарищ» Дредноута - более бронированный, более быстрый.
        - Ежели такая монстра начнет стрелять из всех пушек… допустим, возле Питера…
        - Снесет все к хренам - закончил я мысль Аронова - Каждый снаряд по двадцать пудов. Почти тысяча штук в казематах.
        Сам Дредноут к началу Первой мировой устареет. А вот Беллерофон повоюет, в Ютландском сражении хорошо так врежет немцам.
        Я задумался. Для России выгодно, если война между союзниками и Германией затянется. Францию с Англией немцы, может, и побьют, но если к ним присоединяются Штаты, то победа у Антанты, считай, в кармане. Даже без участия России. А это значит, что делить и перекраивать Европу будут в Лондоне и Париже.
        Мне предстояло принять тяжелое решение. Я опять взял бинокль, еще поразглядывал суету возле Дредноута. На него шла погрузка сразу с двух широких трапов. Их охраняли морские пехотинцы с винтовками, но на докеров они внимания не обращали. Так стояли, для вида…
        Что выгодно России? Очевидно, чтобы Англия, Франция и Германия максимально ослабили друг друга в предстоящей войне. Решено.
        - Робу давай, - потребовал я у Николая.
        Переоделся, нащупал в сумке динамитные шашки - остатки эсеровских бомб, достал их. В одну засунул длинный бикфордов шнур. Пока все это тащил через границы - семь потов сошло. Шашки так и вовсе пришлось в штанины прятать - благо лично не досматривали. Шнур ехал вместе с тифлисскими деньгами. Вот и пригодилось.
        - Гриша, что ты?! - испугался Распопов. У Аронова в руке сломался огурец.
        - Тута меня ждите! - я сложил все в котомку, накинул на себя робу шурина - И цыц мне! Ни слова никому! Прокляну.
        На подрагивающих ногах я направился к Дредноуту. Влился в толпу рабочих, пониже натянул кепи. Потом подхватил какой-то ящик и, глядя в землю, пошел к трапу. Если остановят, то придется бежать. И очень быстро. Надо было предупредить сибиряков, но кто же думал, что тут такой бардак. Хотел просто изучить гавань, поразведывать… Впрочем, наглость - второе счастье.
        Тяжело вздохнув, шагнул на трап. Ну что… посчитаемся за Орджоникидзе. Как раз через 50 лет, тут же, в Портсмуте, англичане попробуют заминировать корабль Хрущева. А заодно за Императрицу Марию и Севастополь. Эти взорвали немцы с итальянцами, но и англичане не чужды диверсиям. Пусть на собственной шкуре почувствуют…
        Морские пехотинцы даже не взглянули на меня. Я спокойно поднялся на палубу и… растерялся. Огромный «аэродром» со спешащими людьми, грохот кувалды, дым из трубы - Дредноут прогревал турбину. Двинулся к носовой башне. Люк в нее был открыт, мимо, толкнув меня, проскользнул матрос.
        - Не стой на дороге, осел!
        Я посторонился, начал спускаться в казематы. Первый уровень, второй… Хватит мне времени уйти? Шнур был длинный, десятиминутный. Тлеть будет долго.
        Наконец, я спустился в снарядный погреб. Заглянул осторожно внутрь. Пусто. На стеллажах лежат огромные, двадцатипудовые снаряды. Видимо, Дредноут недавно вернулся из похода - еще не рагрузили. Ну что ж… Придется за разгильдяйство ответить. Бросив коробку, я прошел в самый конец погреба, приладил шашки позади последнего снаряда. Перекрестился, зажег спичкой бикфордов шнур. И тут же рванул обратно.
        Лишь бы не упасть! Ноги сами несли меня вверх по лестнице, потом по палубе. Я считал про себя - десять, двадцать, тридцать. Прошла первая минута, вторая. С трапа я спускался спокойно, шагом. Потом опять прибавил ход. Меня кто-то окликнул, но я даже не обернулся. У пригорка уже почти бежал:
        - Ходу!
        Распопов попытался собрать снедь, но я лишь толкнул его вперед.
        Втроем, сопя и хекая, мы добежали до пролома и тут первый раз громыхнуло. Взрывной волной нас кинул на землю, я тут же вскочил, дернул за шкирку Аронова:
        - Давай, давай, валим!
        Мы выбежали с территории верфи и тут жахнуло второй раз. Более мощно. Взрывной волны не почувствовал - но заложило уши.
        - Быстро на вокзал! Может, успеем на пятичасовой поезд.
        Скорым шагом, выкинув кепи, мы пошли на север. Сзади безостановочно бумкало. Я обернулся - над портом поднималось красное зарево.
        - Господа, что происходит? - какая-то дама, обмахиваясь веером, смотрела в сторону верфей. На улицу из домов выходили встревоженные портсмутцы.
        - Взрывы, мэм, - нейтрально ответил я, прибавляя шаг.
        Через полчаса мы были на вокзале, а за спиной громыхало все громче, зарево разгоралось, и я испугался, что железнодорожное сообщение остановят. Но нет, лондонский поезд прибыл по расписанию, лишь кондуктор вагона попытался вызнать у Аронова ситуацию. Я опять пришел на помощь:
        - В гавани военный корабль горит.
        - А почему слышны взрывы?
        Я пожал плечами, прошел в вагон.
        Рядом сел Распопов.
        - Токма сейчас понял, зачем ты меня заставил немецкие фразы учить. На германца подумают англичашки?
        - Есть шанс.
        Поезд дал гудок, вагоны залязгали сцепками.
        В Лондон прибыли без опоздания и я даже успел заехать в гостиницу, помыться перед раутом. Там нас поймал встревоженный Стольников:
        - Вы где были??
        - А что случилось? - я зевнул, прикрывая рот ладонью.
        - В Портсмуте Дредноут взорвался. Военный броненосец.
        - Ходили Биг-Бену смотреть, в пабах были - я строго посмотрел на сибиряков, те согласно кивнули - Никодим, ты пил местною уиски? Очень даже ничего…
        - Какое тут виски - капитан вздохнул - Несчастье-то какое на верфях… Телеграфом сообщают, что взрывы на Дредноуте, пожары, поврежден Беллерофон. Это еще один строящийся броненосец.
        - А что же Бесстрашный?
        - Затонул. Верфи разрушены, есть попадания разлетевшихся снарядов в городские здания.
        - Откуда ты все это знаешь? - поинтересовался я, цепляя поверх сюртука «обер-прокурорский» серебряный крест.
        - Мы с Дрюней, Вуазеном и Кристианом переставляли мотор на планере, когда сэру Фергюсону телефонировал его отец. Он все и рассказал. Я сразу направился к вам в Лондон. Перелет завтра под вопросом.
        - Вовсе нет - помотал головой я. - Лечу обязательно, а вы прямо сейчас уезжаете обратно во Францию.
        - Отчего такая спешка? Мотор надо опробовать перед вылетом.
        - Сам все сделаю. Идите, собирайте вещи.
        Удивленный капитан ушел, я махнул рукой «сибирякам»:
        - Вы тоже собирайтесь. И никаких уиски! Слышишь, Коля? - мне пришлось «включить» знаменитый распутинский взгляд - Знаю я вас. Выпьете, начнете болтать…
        - Могила! - Аронов прихватил шурина, сжал того руками - Прослежу!
        Глава 12
        В клубе царили совсем минорные настроения. Мое появления вызвало некоторое оживление, впрочем, оно тут же сменилось мрачными разговорами, скрытыми за клубами табачного дыма. Смолили все без исключения, попутно наливаясь виски из графинов, что стояли на сервировочных столиках. Бесшумно скользили официанты, представительный мажордом провел меня в бильярдную комнату, где у окна стояли двое.
        - … гордость Англии.
        - Какой ужас…
        - Казначейство будет взбешенно…
        Я громко откашлялся, чтобы обозначить свое присутствие. Парочка у окна обернулась - им бы в цирке выступать, высокий и тощий, с сухим аристократическим лицом составлял комический контраст более низкому и упитанному товарищу.
        - Мистер Распутин, если не ошибаюсь?
        - К вашим услугам, - я сделал паузу, чтобы дать возможность собеседникам представиться.
        - Я член палаты общин Рэндольф Скримджур, а это мой коллега Уинстон Черчилль.
        Оба-на, тот самый! Я вгляделся пристальнее - точно, тот! Пусть он еще не разъелся и щеки не обвисли, как у бульдога, но взгляд спутать невозможно. Наверное, я пялился на него слишком бесцеремонно, и Черчилль иронически осведомился:
        - Надеюсь, у меня все в порядке с одеждой?
        - С одеждой все хорошо, просто не каждый день вот так встречаешь первого лорда адмиралтейства, военного министра и премьера Великобритании.
        - Ха-ха-ха! Сэр Рэндольф, когда это вы успели стать первым лордом в тайне от меня?
        Тощий парламентарий недоуменно переводил взгляд с Уинстона на меня и обратно.
        - Я полагаю, что наш гость шутит.
        - Да какие уж тут шутки, - я не только вперил свои буркалы в Черчилля, но и самым нахальным образом ткнул его пальцем в грудь. - Но прежде всего ты станешь министром внутренних дел.
        - И когда же? - все так же иронично спросил будущий нобелевский лауреат, но в его глазах я уловил настороженность и даже, наверное, боязнь.
        А действительно, когда? Было такое громкое дело - «осада на Сидней-стрит», когда половина лондонской полиции при помощи гвардейской пехоты и артиллерии ловила пятерых латышских «анархистов», так Уинстон прибыл на место лично, как министр. Нескольких человек застрелили, а кого поймали - не смогли посадить в силу недостатка улик. В том числе Яниса Петерса, будущего заместителя Дзержинского по ВЧК. Там вроде еще племянница этого самого Черчилля на Петерса запала…
        Так, но когда же? До 1914 года точно, сейчас он еще никто, году в десятом? А, не важно, пророчества - дело темное и трактуемое в разные стороны.
        Я снова невежливо наставил на «бульдога» палец:
        - Года через два-три, а потом великая война.
        Рожи парламентариев вытянулись, даже круглолицый будущий премьер стал похоже на длинномордого Рэндольфа.
        Первым среагировал Уинстон, недаром боевой офицер в недавнем прошлом. Он распорядился закрыть двери и никого не пускать в биллиардную. А дальше началось то, что дипломаты называют словом «зондаж».
        Вымотали меня изрядно - и какие у меня взгляды на Германию, и что я там вообще делал, как к немцам относятся царь и в первую очередь царица, что говорят при дворе о Франции, Англии и все той же Германии… Да им в следователи надо, отличная пара будет - тощий злой и упитанный добрый, одно счастье, что временами я мог отбояриться плохим знанием языка. Дескать, благодать благодатью, но еще не все в голове улеглось.
        Из вопросов я понял, что англичан больше всего волновали расклады сухопутные - как ни странно после потери двух линкоров, оба были уверены, что уж теперь-то, ввиду очевидной опасности, казначейство профинансирует строительство требуемого количества кораблей и Германия будет надежно заперта на море. Можно сказать, втайне радовались национальной трагедии. Ну да, кому война - кому мать родна.
        А вот на суше все было так себе, Италия пока числилась за Тройственным союзом, и на западе у англо-французов преимущества не было. А если еще туда перебросить и австрийские части… Поэтому Антанте жизненно важно втравить Россию и перетянуть на свою сторону Италию. Тогда австрийская армия точно не появится на Западном фронте, да и у немцев будет забот с обороной Восточной Пруссии. Иными словами, Италия и Россия нужны как мальчики для битья, расплатится кровью, а плоды победы, джентльмены, ладно уж, приберут. И ведь точно так и произошло - и если в России революция, Декрет о мире, сепаратное соглашение с немцами, ей не положено, то ведь Италия честно довоевала до конца! И за это получила пшик, итальянский премьер даже с Версальской конференции в знак протеста уехал.
        Так что кинут, можно не сомневаться, кинут. А не участвовать в войне никак не получится - и чертовы Балканы, и Австро-Венгрия с ее враждой, и лобби союзников… нет, против такого напора я не вытяну. А даже если и вытяну - тогда немцы берлинские и венские Антанту побьют, плюс Италия точно за них будет. А потом Тройственный союз примется за нас - не за Америку же?
        Вот примерно в этом духе я парламентариям и вешал лапшу на уши. Но с упором на то, что Россию надо сильно-сильно вооружать, а не смотреть на миллионные цифры призывников. Забрить их забреют, но качественная армия из них когда еще получится, или не получится вовсе, учитывая нежелание воевать от непонимания целей войны.
        - Так что, господа хорошие, скажите где тут у вас можно заводик прикупить. Химический.
        Узкое место будущей войны - производство тринитротолуола. Судя по документам, что я изучал, есть несколько тонкостей. Которые проще обойти, купив технологию нитрование толуола. А заодно производства бензола из нефти.
        Достопочтенные, как тут именуют членов парламента, недоуменно переглянулись. Уж больно резкий переход от военных пророчеств к химии.
        - О господи, мистер Распутин! Зачем вам химический завод? Вы же… - Рэндольф неопределенно покрутил кистью в воздухе.
        А удивление в его глазах подсказало мне, что и до них добрались газетные сплетни о «молитвеннике царя». Щелкоперам только дай повод - они и женскую фракцию небесников превратят в личный гарем старца, и торжество по случаю открытия колонии представят как пьянку, а уж про драку с Пуришкевичем страшно сказать, что придумать могут. Сожрал Распутин депутата, убил и съел.
        - Завод не мне, а союзнику вашему. Бензол и толуол нужен для военных нужд, а то наши генералы к прошлой войне готовятся, все восторгаются японской шимозой…
        - Хорошо сказано, мистер Распутин! - засмеялся Черчилль. - Наши генералы тоже. Можно я использую эту фразу?
        - Да на здоровье, лишь бы толк был.
        - Насчет завода… насчет завода подумаем, чем вам помочь. Верно, Рэндольф? Напишем записку Ротшильдам. У них, кажется, в колониях были химические заводы…
        Тощий Скримджур поджал губы и кивнул с таким видом, будто я попросил отдать фамильные драгоценности. Не любят тут делать одолжения.
        - Разве Ротшильды не во Франции живут? - поинтересовался я.
        - Джеймс недавно приехал в Лондон - Скримджур поморщился, подал мне руку. Ясно, аудиенция закончена.
        В гостиницу я вернулся только через четыре часа, уболтали меня лорды-сэры. Выдохнул, велел подать бумаги и конвертов, а также подготовить ванну. Устал что-то, а пока они воду греют да наливают, решил написать несколько писем с предсказаниями.
        Время от времени в памяти всплывали обрывки школьных еще знаний, вот их я и решил пустить в дело. Вздохнул, макнул перо и начал первое письмо. Вернадскому.
        «… довелось услышать разговор здешнего купца-миллионщика с лордом парламентским. Купчина лорда уговаривал вложится в концессию на медь. Концессию ту он желал в киргызских степях, возле места с названием Жескаскан. Лорд сомневался, что меди там мало, лет на десять всего. Миллионщик же возражал, что там чуть ли не больше, чем в Америке и что его люди там вели разведку и нашли большие залежи. Больше о том ничего не знаю, отошли они, а мне за ними никак не пройти было. Но ты человек умный, ученый, сам поймешь, что тут можно сделать….».
        Коммунизм это что? Правильно. Социализм плюс электрификация всей страны. Без плана Гоэлро в России не обойтись. А электрификация это что? Правильно, медь. Без нее не обходится ни один генератор, ни один электродвигатель.
        Второе письмо примерно с тем же заходом накропал спасенному Менделееву.
        С ним я поступил иначе. Написал на английском, от лица анонимной симпатизантки гения Менделеева. Дескать, англичанам каучука не хватает и они гонят работы по созданию искусственного и готовятся процесс патентовать. В реале открыли синтетические каучуки русские, но по вечной славянской неторопливости, да еще по недостатку денег, прощелкали и патенты достались англичанам. Вот пока время есть, пусть Дмитрий Иванович процесс поторопит. Иначе нечестно выйдет. Искренне ваша… тут я решил схулиганить и подписался Маргарет Тэтчер. Обратный адрес дал тоже «со смыслом» - Бейкер стрит 221.
        Некоторое время даже размышлял а не повстречаться ли с Артуром Конан Дойлем. Знаменитый писатель сейчас активно увлекается спиритуализмом. «Тарелочку» крутит. Вот бы его подсунуть царской семье… Явно ведь найдут друг друга.
        Так ничего и не решив, прокатал написанное солидным мраморным пресс-папье, посмотрел на заляпанные чернилами пальцы, переоделся в халат и пошел в ванну. Слуга гостиничный, сделав дело, поклонился и ушел, а я залез в горячую воду. Прямо с головой.
        И только вынырнул, слышу - в номер люди заходят, человека три, а то и четыре. А я голый в ванне и что теперь? Выскакивать и стращать бородой и членом? Только за полотенцем потянулся, как открылась дверь и в нее просунул нос человек, которого я сразу окрестил «ищейка».
        - Здесь! - крикнул он за спину. И уже мне: - Скотланд-Ярд, вылезайте, у нас к вам разговор.
        Хренассе у англичан порядочки, помыться не дают… Вылез не торопясь, обтерся, соображая, чем вызван такой визит. Неужто так быстро Дредноут раскопали? Нет, не может быть… Земляки еще вчера уехали, а мне нужно в любом случае ото всего отпираться. Накинул халат и вышел в гостиную номера.
        - Ну… чего надо?
        Точно, не ошибся на слух - четверо, двое полицейских в форме, с дубинками, и двое лестрейдов. Клетчатые костюмы, кепки, цепкие взгляды… Пока там один ворошил мои бумаги и вещи, второй задал вопрос в лоб:
        - Что вы делали вчера в Портсмуте?
        - Где?
        - В Портсмуте.
        - Это что? - включил я дурачка. - Кабак или этот, как его, паб?
        - Это военно-морская база! - похоже, я сумел его разозлить.
        - Не знаю такого места.
        Дальше сыщики принялись за меня вдвоем, но поскольку я мог в любой момент спрятаться за непониманием языка, допрос забуксовал. Я рассказывал, как мы гуляли по Лондону, перечислял пабы, куда ходили Распопов с Ароновым, хвалил виски (у одного из констеблей при этом оживились глаза, видно, не дурак выпить) и вообще больше упирал на алкогольную тему.
        Понемногу я понял, что ничего существенного против меня нет - просто проверяют всех бородатых иностранцев по приметам, полученным из портсмутского поезда и с верфи. А таковых в Лондоне и окрестностях немало, набегались, поди, за диверсантом, оттого и злятся. А еще от упертости тупого русского мужика.
        Минут через десять боданий в дверь постучали и коридорный принес на серебряном подносике два письма, которые сразу же сгреб и принялся распечатывать младший сыщик. Смотрю, они тут с правами иностранцев не церемонятся, вся законность - только для англичан, понимаем, плавали. Но я был вознагражден вытянувшимися рожами обоих, когда старший выхватил письма:
        - Уинстон Черчилль, член парламента…
        Младший тут же принялся нашептывать старшему на ухо, из чего я уловил только «известный журналист» и «герцог Мальборо». А потом они посмотрели на подпись во втором письме, вернее, в приглашении - барон Ротшильд, и морды у них вытянулись еще больше, хотя куда уж…
        - Мистер Распутин, тут явно произошла ошибка. От лица Скотланд-Ярда приносим извинения.
        И откланялись, все, кроме того бобби, что реагировал на рассказ о виски. Он смущенно подошел ко мне, вытягивая из-за отворота карточку.
        - Мистер Распутин, сэр, это же вы перелетели Канал?
        Я величественно кивнул.
        - Младшенький у меня грезит воздухоплаванием… Вот… - и он протянул мне открытку с фотографией меня у аэроплана и виньеткой «Перелет через Дуврский пролив». - Могу ли я попросить вас поставить автограф?
        Вот Фергюсон красавец! Уже успел карточки напечатать и начал продавать. Нация торгашей… Я вместо подписи поставил жирный крестик, внизу подписал «Спаси и сохрани». Но полицейских принял это за экзотический автограф и поблагодарив, мигом свалил вслед за остальными.
        Написал еще пару писем, телеграммы в Россию царю, Лене во Францию и Варженевскому со Щекиным, отправленным в Бирмингем к самому Герберту Остину. Нет, на за автомобилем. Как раскопал Щекин, за Гербертом числилась еще одна компания - Уолсли Моторс и они уже клепали вполне приличные автомобильные двигатели на бензине. Вот за лицензией на него я и послал юристов, причем наказал упирать на то, что покупает не хрен собачий, а герой перелета через Ла-Манш и почти что космонавт.
        И спать, завтра важный визит, а денек выдался непростой.
        - Утренний «Таймс», сэр.
        Стюард ловко сервировал завтрак на столике и последним штрихом положил рядом с едой свернутую газету. И показалось мне, что он глядел на меня иначе, чем в прошлые дни, оттеночек такой, вроде раньше восхищался как при первом виде льва в клетке, а теперь тщательно разглядывает.
        Он вышел, а я приступил к завтраку английского джентльмена: все эти судочки, кофейнички, кастрюльки снова напомнили мне фильмы о Холмсе и Ватсона - «Овсянка, сэр!». Да, овсянка присутствовала. Вместе с омлетом, беконом, парой сосисок, жареный тертый картофель, тостами и мармеладом - все по канону, включая «Таймс».
        Развернул газету, проглядел первую полосу - на первом месте, разумеется, Дредноут. Национальный траур, «немка гадит»… Не прямо вот так обвиняют Германию, но слухи вкинуты, пресса бурлит, общественность требует. Что именно требует - не ясно, но лордам какую-то кость согражданам кинуть придется. Я забеспокоился. А ну как Британия впишется в боснийский кризис против немцев? Вся история свернет в другую колею. Поди разбери, что делать.
        Успокаивая сам себя, я перелистнул газету. Без интереса прочитал о колониальной выставке - в Лондон привезли очередного слона, потом ознакомился с новостью о «необычной» породе силихем-терьеров, выведенных в графстве Хаверфордуэст. Поразглядывал мутную фотографию странного «бородатого» пса. И для чего его вывели? Как и терьеров - ловить крыс на кораблях?
        Если не брать Дредноут, Британию волновали события, напрочь забытые в мое время. Даже я, со своим неполным высшим, но историческим образованием, не смог вспомнить ни одного из упомянутых.
        Открыл следующий разворот - и понял, отчего взгляд стюарда мне показался странным. На меня вновь обратили внимание и открыли новый сезон охоты - почти всю полосу занимала здоровенная статья о «фаворите Романовых». И вот там разгул щелкоперов, о которых я вспоминал вчера, шел по полной программе, даже круче. Разумеется, написали про «личный гарем старца» состоящий из бешеных суффражисток, пьяные загулы и мордобитие.
        Интересно, кто такой шустрый сумел продавить статью такого размера, да еще в чопорной и добропорядочной «Таймс», так кичащейся своей «беспристрастностью»? Солидные должно быть люди, неужто Ротшильды решили так взбодрить перед встречей? Или Детердинг из «Роял Датч Шелл», он вроде зубы точил на бакинские месторождения? Да что гадать, интересантов может быть множество…
        Я продолжил чтение. Судя по всему, по мне работал не один репортер, а как бы не десяток - раскопали даже самую мелочь. Например, налет мальчишек из питерской колонии на сады и огороды (ну в самом деле, странно думать, что сироты и бывшие беспризорники оставят без внимания соседские посадки, как за ними не следи) - но представили его как «выращивание головорезов и разбойников». Что подперли рассказом одного из филеров о происшествии на Лиговке - дескать, старец не зря проповедует городским подонкам, а нарабатывает там «социальную базу». И что меня постоянно сопровождают четыре бывших разбойника. Господи, откуда четыре-то? Или Сотникова туда же записали?
        Помянули и Пуришкевича, и Полякова, и даже недавний скандал с послом в Париже, сделав странный вывод, что мне дан карт-бланш на битье зарвавшихся русских и что я теперь, по примеру знаменитой дубинки царя Петра - «дубинка царя Николая». Вот Никса в Питере порадуется…
        Описали и все заварухи вокруг «небесников», включая рейдерский захват общины иоаннитов, скандальную предвыборную кампанию партии… И все криво-косо, вроде бы и самые мелочи раскопали, но реалий российских не понимают и оттого толкуют со своей кочки зрения. Раз живут все вместе, общиной - значит, свальный грех. Детские шалости - значит, специально на это подталкивают. И что русских, кроме как битьем, не проймешь. Некоторых конечно, да, но не надо делать из частностей общего! Доброе слово никто не отменял!
        Пока ехал к Ротшильдам, приводил мысли в порядок. И ведь все один к одному - внесли раздрай и сумбур в голову и бери «царского фаворита тепленьким». Проплатили статью, на день выхода отправили приглашение, стюарду полшиллинга в лапу, чтобы газету подал… ничего сложного.
        Хорошо работают, ничего не скажешь.
        Поместье Ротшильдов… да, впечатляло. Ажурные ворота, огромный, ухоженный парк с прудом. В воде плавали белые и черные лебеди. Вот они, хозяева жизни - цари отдыхают.
        Авто зарулило к большому крыльцу с колоннами, сразу двое слуг проводили меня в «патио» - увитую плющом беседку со столом и креслами. Вокруг щебетали птички, по идеальной зеленой лужайке немного вдалеке разгуливали фазаны, а у леса, если мне не показалось, щипали травку две косули. Еще в стороне поблескивал водой второй пруд и вот гадом буду, если в него не напиханы какие-нибудь золотые карпы или сазаны. Английская пастораль давила всей своей мощью - вот вроде никаких регулярных аллей и стриженых по линейке кустов, как у французов, но все приглажено, вычищено, острые уголки срезаны…
        - Добрый день.
        В «патио» вошел высокий, прилизанный хлыщ в модном костюме и с моноклем в глазу.
        - Джеймс Арманд Эдмонд Ротшильд.
        Банкир церемонно представился, первым подал руку. Я сильно, до боли в ладони пожал ее.
        Ротшильд выхватил руку, вымученно улыбнулся.
        - Добро пожаловать, господин Распутин. Мне сказали, что вы владеете английским?
        - Весьма поверхностно.
        - Я могу говорить на французском, итальянском, немецком. Увы, по-русски не понимаю.
        Мы уселись в кресла, Ротшильд закурил длинную сигару. Раскуривать ее помогало сразу двое слуг - один обрезал, другой поджигал.
        Вышколенные, прямо роботы. Стоило Джеймсу задымить - мигом испарились.
        - У вас были хорошие учителя - покивал я, оглядываясь.
        Нет, нас никто не слушал - плющ не сказать, чтобы сильно обвил беседку. Удачное место.
        - У вас их не было совсем? - поинтересовался Ротшильд.
        - А что написано в вашем досье на меня? - вопросом на вопрос ответил я. В этот «бадминтон» с перекидыванием «волана» я готов был играть долго. Совсем не английский «смол толк». Про погоду тут не будет.
        Джеймс рассмеялся, выпустил кольцо дыма.
        - Мне говорили, что вы настоящий самородок. Чистое золото. 999-й пробы.
        - Кто же говорил?
        - Барон Фредерикс.
        - Министр царского двора??
        - Он.
        Легкость с которой Ротшильд сдал своего информатора поражала. Мы для них все, включая «черчиллей» тут пешки. Да… разговор явно не будет легким.
        Глава 13
        - Зачем вот это?
        Я кинул на стол беседки Таймс с открытой статьей про меня.
        Ротшильд выпустил еще одно кольцо дыма. Хорошо, что не в лицо. Или он так издевается?
        - Вы фокусируетесь на мелочах. Я же предлагаю говорить о глобальном.
        Ну хорошо, поговорим о глобальном.
        - Это правда, что своим состоянием Ротшильды обязаны афере вашего дедушке с английскими и французскими облигациями? Ну та история с Ватерлоо? Когда барон Ротшильд перехватил сообщения оптического телеграфа о проигрыше Наполеона, сначала играл на понижение, потом на повышении и выпотрошил всех французских и английских биржевиков?
        Мне удалось удивить Джеймса. Тот резко затушил сигару, кинул монокль на стол:
        - Откуда вы знаете эту историю?
        - Может у меня тоже есть свой Фредерикс в вашем окружении?
        Я усмехнулся, достал платок, демонстративно высморкался. Слуги быстро сервировали стол, а Джеймс тем временем с интересом меня разглядывал.
        - Сто лет прошло. Это старая история…
        - Которую можно рассказать по-новому - я кинул платок с соплями поверх монокля Ротшильда. Ну как? Съел?
        - В вас есть какая-то загадка… - Джеймс покивал сам себе.
        - Вы не первый, кто мне это говорит.
        - Давайте о деле. Не в наших интересах усиливать Россию - говорю откровенно. Ваша политика антисемитизма… Она порочна. Черта оседлости, это грязная история с Поляковым…
        - Давайте договариваться - я тяжело вздохнул - Полякова больше спасать не будем. Утонет - утонет. Выплывет - мешать не будем. А черту отменим. Не в следующем году, так через год… Обещаю. Но в обмен, - я задумался, что тут можно выторговать. - Кроме химического завода, мне нужна фабрика по производству телефонных и телеграфных аппаратов. А также радиостанций. Желательно от Сименс или Telefunken.
        Пошла торговля. Тяжелая. Ротшильды во всех этих предприятиях имели долю, входили в совет директоров. Но делиться технологиями вот так просто за здорово живешь - не хотели. Пришлось в ответ рассказать про Баку и нефтяную колонну, пообещал пустить в свой нефтяной бизнес. Ну и еще минус полтора миллиона золотых рублей на покупку предприятий. Мысленно схватился за голову. Почти все, что «нажито непосильным трудом… куртка кожаная три штуки…».
        - Рокфеллеры и Нобели будут в ярости, - Джеймс подвел итог нашей беседы, - Лезем на их территории…
        - Повоюем. Но потом договоримся.
        Мы довольно тепло попрощались, я отправился обратно в отель, собирать вещи.
        И писать третье письмо. Баку ведь станет ареной битвы гигантов, а они сейчас ничем не брезгуют, запросто будут гореть вышки, скважины, совершаться диверсии… Нужен запасной вариант - Поволжье!
        Вот я и написал Манташеву, что общался с Ротшильдами и те землю носом роют, уверены, что под Бугульмой нефть есть. И что не вредно бы и нам пощупать те края, и что я настолько уверен, что готов экспедицию профинансировать, так что, дорогой друг Александр Иванович, пиши Вернадскому, готовь людей, на следующий год отправим. Если меня не пристрелят раньше, разумеется.
        Наутро спокойно доехал в Дувр, где меня встретил на своем авто Кристиан, чуть не подпрыгивая от возбуждения, что в исполнении англичанина смотрелось странно. Но его понять можно: сегодня старт обратного перелета. Фергюссон молодец, истинный гений пиара - собрал всех своих друзей, авиатусовку, журналистов… Вот будет номер, если этажерка грохнется на взлете, сраму не оберешься. Но Вуазен уверил меня, что все в порядке, что последний большой осмотр провели вчера, а с того момента аэроплан стоял запертый в сарае поместья, где его караулили сам Габриэль и двое слуг хозяина, как я и требовал - а то знаю я местных уродцев, с них станется гадость сделать, тросик надрезать или в бензобак сахарка сыпануть.
        Кристиан, пока аппарат тягали на взлетную лужайку, а мы шли следом, предложил быть моим представителем в Англии. Задумался тут - нужно ли? Бизнес неплохой, процент с фоток перелета копеечку принесет, но дальше-то что? Ну игры…
        - Кристиан, милай, я же в английские устои не вписываюсь.
        - Ничего, Грегори, джентльмен должен быть эксцентричен.
        Ну что же… «Таймс» приложила, пусть кто-то и на моей стороне играет. Помог ведь Фергюсон, крепко помог, а что себя не забыл - а как иначе? Хочешь, чтобы дело сделалось - дай людям заработать.
        - А вот тебе на прощание еще идейка - запатентуй и продавай «шлем Распутина» и «плащ Распутина», пока я в моде.
        Судя по загоревшимся глазам, этот своего не упустит, хваткий парень. Блин, да он даже оркестр пригласил! И спич выдал на загляденье: высоты прогресса, стремление человека в небо, дерзновенная мечта, вот это вот все. Ну, теперь облажаться никак нельзя. Двинул и я речь перед стартом, упирая на божий промысел, на благодать и на то, что человеку, крепкому в боге, ничего не страшно. Колумбы росские, презрев угрюмый рок, в общем.
        Вуазен выкатил аппарат, пыхнул магний, фото у аэроплана, фото с ближайшими друзьями, сэр Фергюсон обнимает русского авиатора, мистер Распутин в окружении английских воздухоплавателей и тому подобное. Ели отбился, еще раз осмотрел полотняное чудо, сел и помахал ручкой. «От винта!».
        Кричали женщины ура и в воздух чепчики бросали, а я потихоньку взлетел. На этот раз я уже был ученый и после прохода линии береговых скал ручку держал крепко, не давая ветру валять самолетик. Выровнял, поставил на курс и глянул вниз.
        А там, у самого берега - туча лодок, в них зеваки шляпами машут. Круто.
        Так и пошло, хоть на этот раз мы «спасателей» по маршруту расставили куда реже, но все равно поддержку снизу я ощущал - каждый пароход считал своим долгом гуднуть, пустить струю пара, когда я пролетал над ним или рядом. По первости я чуть не обосрался, еще бы, летишь себе и тут снизу рев! Но потом махал рукой в ответ, а с мостиков мне даже флажками сигналили.
        Долетел почти без приключений, только опять у берега движок стал плохо тянуть. Вуазен говорил что-то о прокладках и что он заменил их на новые, но, видимо, тонкое место и осталось тонким. Но ничего, долетел, только в бореньях с ветром и движком сел на полкилометра в сторону от маяка Гри-Не, где меня ожидали наши и толпа зевак. Я еще сверху увидел, как вся эта кодла рванула в мою сторону, а когда сел, привычно сломал колесо и вылез, то получил в награду восхитительное зрелище - ко мне неслась куча народу, кто роняя канотье, кто подобрав юбки. Вот она, истинная популярность, радуйся, Гриша.
        Шарля Вуазена и Луи Сегена вообще от счастья распирало, того и гляди, лопнут как хомячок от капли никотина. Понять можно - состоялись как конструкторы и производители, заказы обеспечены, деньги в руки сами идут. Не идут - водопадом падают.

* * *
        На следующий день Дредноут забыт - я опять во всех газетах. И похоже надолго. Отель осаждают журналисты, власти даже вынуждены выставить полицейских у входа.
        - Мне трижды предлагали взятку, чтобы я провела к тебе репортеров - Елена прихорашивается у зеркала перед официальным приемом в Елисейском дворце.
        Да, теперь президент Арман Фальер уже не может меня игнорировать - прислал приглашение на торжественную встречу. Моя эсерка как с ума сошла - вновь бросилась по магазинам, потащила меня с собой. Ну мужчине приодеться - плевое дело, костюм-тройка или черный фрак по размеру и всех делов. А вот женщине… Хочется выглядеть официально и торжественно, а еще вызывающе, интригующе… Как все это совместить в одном платье? А еще прическа, маникюр, выбор духов. Тут и здоровый рехнется головой…
        - Бороду надо сбрить! - категорично заявляет Елена, наводя красоту.
        - После того, как ты у себя там все сбреешь - я провожу взглядом от пояса и ниже.
        Подруга вспыхивает вся как красный мак.
        - Боже, какая пошлость!
        - Ну упоминай имя Бога всуе! - назидательно произношу я.
        - Мы суфражистки отвергаем патриархат и поклонение мужчинам! - назидательно произносит Елена. Нахваталась по европам… - Женщины не должны угождать мужчинам! Мы за свободную, равноправную любовь!
        - Тогда внеси в кассу небесной России три тысячи франков, что были потрачены на твои тряпки - раздраженно говорю я - У нас в стране дети мрут от голода, видела каких брали в трудовую колонию?! Прозрачных, синюшных… Знаешь, что делает Шацких первую неделю? Бульоном откармливает - у них с твердой пищи заворот кишок бывает.
        Елена обиженно повернулась к зеркалу, я повертел в руках телеграмму от управляющего детских колоний. Вообще, поздравительных посланий пришел целый ворох. От Толстого, от Булгакова, от военного министра и Перцова. Целых пять телеграмм от царя с царицей. Они срочно требовали повторить полет в Питере. Ага, я уже даже придумал поставить второе кресло в самолет и прыгнуть с парашютом. Прямо на лужайку Царского Села. И парашют - в императорских цветах! Сила?
        Поздравляли и восхищались Столыпин с женой и дочкой, фон Лауниц, Мантышев, прислал телеграмму Поляков и даже Феофан. Последний хоть и сквозь зубы, но напоминал про святое паломничество - сквозь строчки читалось «пропади ты пропадом» и «можешь совсем не появляться обратно».
        Во второй телеграмме Никса пенял за посла, но очень осторожно, завуалированно.
        Разумеется, восторгался Кованько. Его послание было аж на целый лист. Ему я первым и ответил - мол, готовь место, к тебе едет сам Вуазен. Завод Сегена я решил разместить под Москвой - дабы не складывать все яйца в одну корзину. Да и вообще конкуренция авиашкол - вещь полезная и бодрящая инженеров.
        Царю ответил, что самолет уже разбирают на части и грузят на платформу - встречайте в Питере. Про свой же приезд отписался туманно - я по дороге обратно еще хотел заглянуть в Вену, посмотреть на наших главных недругов. Если с Германией нас больше сталкивали лбами англичане и прочие «антантовцы», то с австро-венгрией у нас были непримиримые противоречия, которые можно было разрешить только войной.
        Были телеграммы и от европейских властителей - поздравлял кайзер и даже сам король Англии, Эдуард VII. Встретится не соизволил, зато устами своего секретаря восхвалял «покорителя неба». Приглашал еще раз приехать на острова в ноябре на день рождения.
        - Поедешь? - Елена заглянул мне через плечо.
        - Выборы в Думу - покачал я головой - Неможно бросать такое дело. Не поеду.
        - Обидится.
        - На обиженных воду возят - вздохнул я - В политике нет места огорчениям. Вот увидишь, англичане нас еще раз позовут. Надо только силы подкопить, дабы не выглядеть «бедными родственниками».

* * *
        На президентском приеме меня почти сразу поймал под руку сухопарый дедок с длинным лицом, украшенным таким неимоверным шнобелем, что для баланса ему пришлось носить усы с острыми кончиками вразлет.
        Дед начал втирать мне на французском и был изрядно обескуражен тем, что я ни слова не понимал. Точнее, не понимал смысла - слова знакомые проскальзывали. Хорошо хоть Елену со мной пропустили, тут нравы жесткие, на официальное мероприятие - только с официальной женой. Ну так я и выдал, что она мой партийный секретарь и вообще лидер женской фракции и если замшелые французские ретрограды отрицают женское равноправие, то плевал я на президентский прием с Эйфелевой башни.
        Вот так вот под ручку с ней мы и вошли в зал. А через минуту уже общались втроем и Лена представила мне наконец-то собеседника - Анатоль Франс. Вроде писатель, довольно известный, даже классик, но его творения в прошлой жизни прошли мимо меня и потому я не мог разделить пиетета Лены, смотревшей на него с придыханием.
        Мэтра очень интересовали ощущения человека от полета, страхи, волнения на высоте и я понемногу втянулся в разговор. Описывая подробности я даже, как совсем-совсем настоящий летчик, стал ладонями показывать эволюции аэроплана от ветра, чем привел в восторг Франса, а Ленку, наоборот, напугал. Ну да, Анатолю-то что, если я разобьюсь? Так, эпизод в покорении воздуха, а всем нашим моя гибель - кранты и конец всех начинаний. Так что, Гриша, надо бы себя поберечь. Как там мой шелковый бронежилет, кстати? Дома оставил. А зря. И Лохтина что-то не пишет. Это мысль внезапно больно меня резанула. Все отписались, ворох телеграмм прислали, поздравляют. Но не «генеральша».
        - Ты чего мрачный такой стал? Надулся? - Елена дернула меня за локоть.
        - А, ерунда, - махнул я рукой. - Вон президент идет, пойдем знакомиться.
        Ну и началась говорильня. Порыв французского гения, все такое. Вуазены и Сеген, в арендованных фраках, волосы набриолинены, не иначе, все утро у куафера провели. И сияют, сияют. Хотя как же иначе - сидели стартаперы в своих сарайчиках ковыряли свои железки, строили дичь, которую серьезные люди в лучшем случае считали за баловство, в худшем - быстрым способом угробиться. И вдруг - н-на! Перелет, триумф, приглашение в президентский дворец, которого при ином раскладе им как ушей своих не видать… Вон, вокруг них уже солидные господа вьются, наверняка банкиры и промышленники.
        - Выстрелил прожект, да еще как! А все почему? А потому что я такой храбрый и гениальный, да, Лена?
        - Ох, Гриша, не заговаривайся. Высоко залетел, сам знаешь, что дальше.
        Тем временем нас подвели к президенту. Поскольку прием имел частный, а не государственный характер, на плотном дедке был простой фрак, без атрибутов главы государства - ленты, звезды Почетного Легиона, цепи на шее или что там президентам положено, вместо короны, скипетра и державы? Простой народ должен видеть, что это Власть! Ого-го, вся в золоте и сиянии! Склонись!
        А так - хороший такой животик, наверняка любит господин президент поесть, крупный нос, набрякшие веки. Прическа и борода старомодные, с такими он бы отлично смотрелся в качестве командира бригады или дивизии на Гражданской войне в США, только кепи с лаковым козырьком и не хватает. И трубки.
        Представили, пожали руки, Арманд Фальер не преминул рассказать о том, что сам из крестьянского сословия - дед пахал, отец в землемеры выбился, а уж он сам и университет закончил и карьеру политика сделал. Я же только кивал благосклонно, поскольку понимал с задержкой - пока там Лена переведет… Наверное, Нелидов, который был приглашен на прием, так сказать, по должности, мог бы перевести и получше, но он изо всех сил делает вид, будто я его не замечаю. Помнит, чем прошлая встреча закончилась, ну и бог с ним, обойдемся.
        Президент же, заметив мою заминку с пониманием, с улыбкой сказал:
        - Сожалею, что вы ударились о землю в Англии, а не во Франции…
        - Почему же?
        - Тогда бы вы заговорили на французском!
        Посмеялись. Разговор мало-помалу перетек на политику и я опять давал пророка - пучил глаза, хватался за крест и вещал, что грядет большая война. Французам это само собой понятно - пепел Эльзаса и Лотарингии стучит им в сердце - но они еще не понимают, что это будет не трехмесячная прогулка парадным шагом, а четырехлетняя бойня нон-стоп. Лунный пейзаж примерно так по всей Бельгии. И даже на фоне остальных армий, после англо-бурской войны срочно переодевающих солдат в зеленое, серое, хаки и фельдграу, французы продолжают цепляться за синие кителя и красные шаровары. Вот я и потыкал, сколько мог, что драться придется несколько лет и ценой миллионов погибших.
        Французы не оценили. Решили, что русский визионер завирается и попробовали свернуть тему, упирая на то, что смерть за родину - смерть славная и почетная. Тут уж я мраку на себя нагнал, и выдал, что нельзя людей на такое посылать вообще. Дескать, жизнь свыше дадена и не человеческим разумением ее отнимать, неча в божественное соваться. Попал в точку - Фальер, оказывается, большой противник смертной казни и мы с ним и Франсом еще добрых полчаса эту тему обсуждали. Франс все норовил вывести на социальные причины преступности - на бедность и необразованность, а я ему поддакивал. А вот идея о том, что отсутствие перспектив в жизни у людей тоже на это влияет, похоже, писателя проняла.
        Небольшой банкет прошел в восхвалениях покорителей воздуха, но почти в каждом тосте, а они тут длинные, обстоятельные, почти речи, звучало эдакое недоумение и даже разочарование. Как это простой мужик? Почему лавры достались не утонченным галлам или, на худой конец, не просвещенным мореплавателям? Н-да, не может Европа никак воспринимать Россию на равных. Дикари, на медведях ездят, водку жрут и реакторы топят… а, нет, реакторы это позже.
        Пустое времяпрепровождение, в целом. Кое-какие мыслишки Фальеру и Франсу закинул, с рядом денежных мешков пообщался, может, какую скидочку и выбью, когда еще заводы торговать буду.
        После приема решили слегонца выветрить алкогольные пары прогулкой. Тем более возле Эйфелевой башни нас ждал Эренбург. И не с пустыми руками. Мой новый художественный агент успел приобрести две картины Модильяни и «Мальчика, ведущего лошадь» Пикассо. Из «розового периода» последнего.
        - Можно еще недорого купить «Радости жизни» Матисса и еще Модильяни, - Илья тоже был подшафе, разматывая рулоны, чуть не уронил картины.
        - Бери все! - покивал я, разглядывая Пикассо. Нет, все-таки гений - он и есть гений. Модернисты тоже хороши, но Пабло жжет напалмом по всей мировой живописи. Сколько ему будут подражать, но все бестолку…Второго такого не будет.

* * *
        А вот в гостинице нас уже ждал целый кагал журналистов. Щелкоперы и бумагомараки прям ракетой взвились с кресел в вестибюле, стоило только нам с Леной войти.
        - Мсье Распутин! В дневном «Фигаро», - тут щеголь с тонкими усиками потряс свернутой в трубку, - пишут, что ваши сторонники в России устраивают погромы!
        Меня аж перекосило. Какие, прости господи, погромы? Или это самодеятельность низовая? Щеголь принялся зачитывать, делая ударение на последних слогах в трудных русских названиях:
        - В… Нижним Новгород толпа небесников ворвалась в бордели при ярмарке… полуодетых девиц гнали по улицам…
        Ф-фух. Не погромы, а предвыборные эксы. Все идет по плану, так сказать.
        - Лена, иди в номер - тихо на ушко произнес я эссерке, вручая сумку с картинами.
        - Разврат и растление! - взревел я так, что журналюги шарахнулись. - Мы не допустим! Христос изгнал торговцев из храма. Тело - это тоже божий храм. Сам Сатана заставляет и смущает падших женщин торговать им.
        Распинался долго, репортеры заскучали. Впрочем, понимания в глазах прессы я не добился. Естественно- лямур, тужур, как фривольной Франции без свободной любви? Тут на каждой второй улице стоят «жрицы».
        - …поджог здания…. избиение клиентов… - вылез вперед кругленький господин, натуральный «буржуа».
        - Вранье! Либо писаки ваши лишнего приплели, либо это не наши люди. Мы стоим за ненасильственное действие! И если кто отклоняется от этого принципа - гоним прочь из партии!
        - Корреспондент «Юманите», - раздвинул собравшихся высокий парень с жестким взглядом, одетый проще, чем остальные, - как вы прокомментируете то, что партию социал-демократов фактически не допускают до будущих выборов?
        Это было правдой. Столыпин прикрутил гайки - изменил избирательный закон, усилил имущественный ценз. Левые все-равно пройдут в новую Думу, но их будет прилично меньше. А если учитывать резкий старт небесников - голосов мы у них отнимем прилично так. Впрочем, как и у кадетов с октябристами. От всех отъедим по чуть-чуть.
        - Ништо, - махнул я рукой. - Народ выберет кого надо. Умный у нас народ.
        Отбрехался.
        Глава 14
        Перед отъездом устроил совещание со Стольниковым, Щекиными и Варженевским. «Топы» спали с лица, похудели. Последним двум мотаться по Европе и правда пришлось много, капитан же навозился с железками по самое немогу.
        Обговорили игру на бирже. В первую очередь - балканский кризис. Государственные бумаги Сербии, Австро-Венгрии к продаже, Англию покупаем. Желательно в кредит. Это если получится привлечь финансирование. А вот закладные на зерно - продаем в короткую, с выкупом. Следующие два года в России - весьма урожайные, хлебушек рекой потечет в Европу. Цены упадут. На этом тоже можно будет заработать.
        - Самое главное - запомните дату. Седьмое ноября.
        - Биржевой крах?
        Щекин напрягся, Варженевский достал блокнот.
        - Нет. В казино Монте-Карло шарик тринадцать раз упадет на зеро.
        - Рулетка?? - озадаченно протянул Сергей Алексеевич.
        - Она самая милай. Пришлю вам боевиков для защиты - езжайте, играйте. Выделяю двести тысяч на сие мероприятие.
        Про необычное, «сатанинское» зеро я читал у Толстого - дата запала в память. День революции все-таки.
        - Без двух миллионов не возвращайтесь - я погрозил пальцем - Ежели выиграете три, полмиллиона ваши.
        - Выиграем и больше - уверенно произнес Георгий - Если прогноз верен…
        - Было мне видение! Не ошибаюсь.
        - Будем играть с нескольких рук - почесал в затылке Варженевский - Позовем в зал журналистов, дабы владельцы казино не пошли на попятную. Нет, вполне реально забрать выигрыш.
        Банкиры повеселели.
        - Касаемо тебя - я ткнул пальцем в капитана - Как восстановим капитал, возьмешь в ЦРБ кредит, купить у немцев торговых кораблей, пустишь их по Кильскому каналу, возить что-нибудь. С коротким плечом.
        - Да там всю торговлю чухонцы держат - махнул рукой Стольников - Не будет выгоды.
        - А она мне и не нужна. Треба, чтобы корабли твои в канале примелькались.
        Капитан пожал плечами, кивнул.
        Пообсуждали еще куда размещать купленные заводы - оптический, два авиационных, моторный и химический. По последнему ясности еще не было, переговоры с манагерами Ротшильда только должны будут состояться, но место надо заранее готовить. Химия - это же про сырье. Значит, надо размещать максимально близко к месторождениям.
        И с этим у меня и у самого не было ясности - надо искать. А для этого скорее ехать в Россию. Но Вену тоже хотелось посмотреть. И… оценить. Сможем мы быстро «сломать» австрияков. Или не выгорит. Одна осада Перемышля чего стоила. «Вторая Плевна».
        В поезде посадил Лену шить. Ну а как иначе ее заткнуть и заставить заняться делом?
        Эсерка укоротила мою кожаный пилотский макинтош, подшила его. На правое плечо наметала герб Российской империи. Я же занимался очками-консервами. Присобачил их на самодельный шлемофон.
        Посмотрел, что получилось у Лены, тяжело вздохнул. Да, не шедевр. Потом закажу настоящий «бомбер», из толстой дубленой кожи, с подкладкой из стриженой овечьей шерсти. Само собой отложный воротник, молниями на манжетах и утягивающим ремнем на поясе. Блин… А молнии то еще не изобретены! Или изобретены? Кажется, молнию придумал какой-то американец еще в прошлом веке, как застежку для обуви. Но она оказалась сложной, простую форму из змейки со звеньями допилили шведы.
        Я взял в руки бумагу и карандаш, набросал эскиз.
        - Вот, сходи в Вене к патентному поверенному, запатентуй такую штуковенцию. Видел на обуви в Лондоне, но очень криво сделано было. Можно проще.
        - Для чего это? - удивилась Лена.
        - Для одежды. Вместо пуговиц.
        Ну откажут в патенте - ничего не теряем. А вдруг шведы еще не придумали?
        - И как это работает?
        - По змейке едет вот такая застежка, соединяет звенья.
        - Удивительно!
        Эсерка бросила шить, начала вглядываться в рисунок.
        - А еще что-нибудь придумай!
        Эх, была не была. Рисую классический женский бюстгальтер с застежкой сзади и спереди.
        - Ой! - Лена прижала руки к лицу - Это же…
        - Да, женское белье. Новое. Видел как ты мучаешься по утрам с этими нижними рубашками и подъюбниками… Вы же сами на манифестациях кричите - долой корсеты!
        Лена молчала, вертя листик так и сяк.
        - Ну? Берешь?
        - Беру!
        В изобретениях и разговорах доехали. Поезд с положенными свистками втягивался в дебаркадер Вестбанхофа, сильно напоминавшего треугольной крышей Манеж в Москве. Правда, полное сходство рушили восьмигранные башни по бокам и пристроенные справа-слева здания вокзала или путейских служб.
        Встречали прямо по-королевски, чую руку Фергюсона, непризнанного гения пиара. Дудел оркестр, поперек всех перронов висел транспарант «Да здравствуют советские летчики - покорители воздушного океана!» или что-то в этом духе, я в немецком не очень силен. Лена перевела, я верно угадал - ура-ура, небывалое достижение, первый человек над Ла-Маншем, в общем, все как положено. Толпа с цветами тоже присутствовала, журналисты теребили блокнотики и карандашики, фотографы расставили свои штативы и сжимали магниевые вспышки, готовые пыхнуть, как только я выйду из вагона.
        Ну я и вышел - в кожанке с гербом, в шлемофоне с очками, орел мужчина. Толпа как-то слишком организованно взревела, не удивлюсь, если Кристиан нанял театральных клакеров, и подалась ко мне с целью забросать цветами. Первым поспел худой в клетчатом костюме парень лет двадцати пяти, отрекомендовавшийся Иоганном, знакомым Фергюсона.
        Но все чуть было не испортила маленькая группка сбоку, которую я поначалу тоже принял за встречающих. Это потом мне объяснили, что они выползли с антиславянскими лозунгами. Вообще, у австрийских немцев сейчас положение хуже губернаторского: империя громадная, но половина, Транслейтания, строго под венграми - собственно Венгрия. Транссильвания, кусок Словакии, Хорватия и Словения. А во второй половине, Цислейтании, вроде как австрийской, две трети тоже славянские - славяне! От Триеста и сербских земель до Богемии с Моравией и такого подарочка, как Галиция. Вот и получается, что нация-то титульная, но в явном меньшинстве, меньше четверти населения империи. Оттого у них всякие мысли завиральные - то взять чехов за шкирку и принудительно онемечить, то бросить к черту всех славян и немецкими землями слиться в аншлюсе с Германской империей… И, разумеется, всякие радикальные националисты при таком раскладе самозарождаются, как мыши в тряпках.
        Группка выглядела вполне однородно - приличная одежда, на шляпах у всех черно-бело-красные ленточки и кокарды, то есть германские цвета. И по васильку в петлице, любимому цветку императора… нет, не Франца-Иосифа, а как раз Вильгельма. Символ пангерманистов. Но почему-то орала «Хайль!» и стояла под плакатами, как позже перевела Лена, «Немецкая рабочая партия Австрии».
        От них отделился грузный дед с наполовину седой бородой и начал неразборчиво орать мне прямо в лицо. Не знаю, может, хотел чего, но мне очень не понравилось, что он при этом еще и палкой махал у меня под носом. Ну я ее и выхватил у него из руки, да и зашвырнул через платформу, на пути. Самого деда сдвинул в сторону - благо боевики помогли - и пошел к толпе, которая быстро затерла группку, завопившую «Фюрер! Фюрер!», а три или четыре шуцмана не дали им пробиться обратно.
        - Херр Распутин, что вы чувствовали…
        А как я себя чувствую прямо сейчас? Когда рядом орут чуть ли не Хайль Гитлер. Замечательно, прямо как на исторической экскурсии.
        - Херр Распутин, каково оно там, в небе?
        - Херр Распутин, каковы ваши творческие планы?
        Ну и так далее. Вспышки, фото (причем бьюсь об заклад, фотографы засняли и то, как я обошелся с дедом), восторженные поклонницы, махание шлемом и все такое.
        Когда ажиотаж малость утих, следуя малозаметным пассам Иоганна, последний подхватил меня и Лену и повлек на выход.
        - Господа, нашему гостю необходимо отдохнуть с дороги, сегодня вечером состоится встреча с прессой и банкет в гостинице «Ритц».
        Банкет? Это хорошо, хоть об ужине голова не болит.
        Выбрались на площадь, под портик, украшенный полудюжиной статуй, тут же подкатила коляска, куда Иоганн усадил нас и сам устроился рядом с кучером.
        - Лена, спроси у Иоганна, что это за дед был на вокзале? - уж больно у него все в строку, и «хайль», и «фюрер», и даже национал-социалистише дойче партай или как там их.
        - О, херр Распутин, это Георг фон Шенерер, наш enfant terrible! Ему уже шестьдесят пять лет, а он все тщится вернуться в парламент Австрии!
        - А чего это вдруг он на вокзал приперся? Где я ему успел дорожку перейти?
        - Не могу сказать точно, но в столице ходят слухи, что вы договорились с императором Германии по боснийскому вопросу, а фон Шенерер категорический противник аннексии славянских земель, которых в империи и без того слишком много, по его мнению.
        Молодец Кристиан, хорошие у него знакомые, информированные. Но откуда слух пополз? Неужто немцы сами его пустили? Или просто течет, как и у всех сейчас?
        - Не упомню договора, - нахмурился я, оглаживая бороду, растрепанную ветром. - И вот только из-за этого он и буянил?
        - Он в этом большой мастер. Лет двадцать назад, когда он был помоложе, он устроил самочинный обыск в газете, неправильно, с его точки зрения, высказавшейся об императоре Германии. Пангерманист, националист, антисемит, куда же без этого. Был весьма влиятелен, но его партия почти распалась, и теперь ему нужны громкие акции, чтобы поддержать сторонников и не дать забыть о себе. А тут такой повод - славянин, Босния…
        - На чужом горбу в рай въехать, знакомо…
        Дед, судя по всему, местный протофашист, но их время еще не пришло, вот и пробавляются мелочевкой, а не штурмовыми отрядами.
        - Зря вы так легкомысленно, херр Распутин. Он мстительный, поберегитесь.
        - Учту, спасибо.

* * *
        Пока ехали по Вене в нанятой коляске, я рассматривал красоты города и грустил. Солнце играло в липах Рингштрассе, отражалось в волнах Дуная, вокруг щебетали птицы, дамы в белых платьях с зонтиками прогуливались по бульварам… И что-то не то. Вот прям ножом по сердцу.
        - Ты чего такой хмурый? - спросила Лена, кивая на белый памятник Моцарту - Смотри какая прелесть!
        - Угу…
        - Ой, а это знаменитые венские кофейни? Гляди, дама курит прямо за столиком на улице! У нас бы за такое..
        - Чтобы у нас? - не выдержал я.
        - Ославили. А может и выгнали из заведения. Нет, вот скажи, - эсерка повернулась ко мне, гневно сверкнула глазами. - Почему в Европе все так ладно устроено, а у нас гадко, бедно…
        - Помню, помню. Намедни Чехова читал. В «Вишневом саду», прислуга, как его… Епиходов говорит «За границей всё давно уж в полной комплекции».
        - Так ведь так и есть! И права женщин и законы против насилия. А детские сады? А медицина?
        - Пароходы, мосты, вон даже брусчатка бульвара ровнее.
        - Ты утрируешь. Но ладно, пусть так.
        - Пойми, Лена, их богачество - обратная сторона нашей бедности. Вот взять эту Австро-Венгрию. Кто для них славяне? Люди второго сорта. Работают за копейку, горбатятся на немецких господ. Ну или полугоспод-венгров. Заметь! Не первое столетие. Всегда, когда есть кто-то богатый - значица, пограбил кого бедного.
        - Ого, господин Распутин, да вы в марксисты подались. Собственность - это кража?
        - Это, кстати, не Маркс, а Прудон сказал, анархист, - Лена удивленно вытаращила на меня глаза, не ожидала таких познаний. - Мы беду видим, но в путях из нее с вашими эсерами, марксистами да и прочими радикалами расходимся. Не получится просто взять и переделить богатство. Вон, посмотри, что в общинах творится, когда землю переверстывают - смертоубийство! А теперь прикинь на всю страну… Это как пьянство. Плохое же дело пить без меры. А «сухой закон» - еще хуже.
        - Нет, ты не марксист, ты философ! Сократ Тобольский!
        Под разговор коляска встряла в небольшую пробку. Ржали лошади, палило солнце. Среди колясок сновали мальчишки-продавцы газет.
        - Я про другое сказать хочу. Неможно нашему человеку быть на стороне богатых европцев. Сердцем чую. Тут правда, все ладно скроено, пароходы, врачи, голода нет… Но все одно, на посылках тут будешь. Второй сорт. Как наши евреи-выкресты навроде Полякова. Весь наградами увешан, христоваться к губернатору ездит, а все одно выкрест и веры ему нет. Не принимает его обчество.
        - Это какое же общество его не принимает? - Лена удивленно подняла бровь.
        - Да уже не аристократия. Русское общество, народ. Смотрят на него - ну вот возьми любого нашего вора, тот ближе будет. Понятнее.
        - Черносотенство пошло?
        - Да не в жидовстве дело, - я начал раздражаться. - Я про установления. Про правила игры. Либо ты их пишешь. Либо для тебя. А наша аристократия готова прямо из штанов выпрыгнуть, лишь бы пустили в европейский рай. Тут же все ладно придумано, «в полной комплекции»! На все готовы. На любую роль. Чего изволите! Тьфу, лакейская философия. Где Никса свои капиталы хранит? В России? Нет, в Германии. Куда Великие князья на отдых катаются? Баден-Баден, и энтот берег, как его…
        - Лазурный.
        - Во, в Ниццу еще. Детей учить? Гейдельберг да Сорбонна.
        - В Лондон еще тоже, я слышала, там хорошие школы.
        - На пенсию? Також в Европу. Вон, генерал-адмирал недоделанный, флот просрал, другого бы давно засудили, а его только в отставку выперли, в парижах отсиживатся. И так во всем! Вот и выходит, что кому бороться с бедностью в России? Лечить больных? Строить дороги? Свои курорты? Запад забирает лучшее, а что отдает? Ни в грош не ставит - зерно да железо грузим и ладно. Больше от вас ничего и не надо.
        - Победитель получает все, - задумчиво произнесла Елена. - В цивилизационном смысле.
        - И продолжает получать. Тут победить мало. Надо каждый день побеждать и продолжать отнимать, хватать, выжимать, хапать…Иначе как такую пастораль, - я обвел руками Рингштрассе, - поддерживать?
        Последнее я чуть не прокричал. Даже возница удивленно обернулся:
        - Ist alles in Ordnung?
        - Ja, ja - пришлось успокаивать «таксиста». Впрочем, пробка уже рассосалась и спустя десять минут мы уже выгружались возле входа в отель.
        Из-за стойки выскочил портье, сверкая напомаженной прической и, непрерывно кланяясь, передал два конверта. Лена просмотрела оба:
        - Билеты в оперу, сегодня дают «Суламифь». Пойдем обязательно…
        Так, меня, кажется, не спрашивают.
        - …и письмо от некоего доктора медицины, очень хочет зачем-то тебя увидеть.
        - От какого еще доктора? Я здоров, доктор мне не нужен.
        - Доктор медицины и профессор Фройт. Зигмунд Фройт.
        - Кто-о? Ну-ка, дай посмотреть…
        Ну да, это просто произношение такое. А так черным по белому написано - Зигмунд Фрейд! Интересно, зачем я папе психоанализа сдался? Пока я там соображал, нужна ли мне эта встреча, Лена щебетала (насколько это выражение можно отнести к немецкому языку) с гостиничным служащим, после чего решительно заявила:
        - Сегодня опера, завтра с утра кафе «Захер», днем прибудет доктор Фройт.
        В письме Зигмут восхищался моим перелетом и объяснял свой интерес - какие изменения в психике человека происходят во время и после таких деяний? Ладно, побеседуем. Уж очень любопытно взглянуть на знаменитого психолога.
        Опера блистала. Еще бы, одна из первой тройки - Вена, Париж, Милан, законодатели моды. Никто не может стать мировой звездой, если не пел хотя бы в одном из этих трех мест. Лично мне все эти нелепые телодвижения на сцене никогда не были интересны. Голоса да, потрясающей силы и красоты, особенно арии, но зачем прилеплять к ним всю эту псевдодраматическую мишуру? Понятное дело, что певцу или певице нужен большой объем легких и оттого они все по преимуществу гиперстеники, а, следовательно, люди крупные, корпулентные, как тут политкорректно выражаются. И вот стоит такая немаленькая Джульетта лет сорока на прогибающемся под ней балконе и заламывает пухлые ручки. Или кругленький герой-любовник на тоненьких ножках мечется по сцене, изображая полет молодости.
        Но красиво, не отнять. Декорации, вышколенный хор, костюмы типа исторические - библейских времен. Мужики в халатах и чалмах, чистая Средняя Азия, а вот дамы наподобие одалисок из гарема - полупрозрачные воздушные одеяния. На них и таращится вся эта аристократическая тусовка в ложах. И это тоже понятно - фактически легальный стриптиз, круче только в балете, танцорки вообще первое место держат среди дам полусвета. Вон, недавно помянутый Алексей Александрович русский флот на французскую балерину променял… Может есть все-таки способ с него слупить все обратно? Вот хотя бы по суду?
        Лена восхищалась, ахала и охала. в антракте с каменным лицом прогуливалась со мной в фойе, делая вид, что не замечает лорнировавшую нас публику. Ничо, пусть привыкают - шелковый сюртук, черные очки и крест тут еще в новинку. Может и со мной когда-нибудь еще поставят оперу. Распутин. А что? Звучит!
        Еле досидел до конца и еле отбоярился от идеи идти в «Захер» прямо сейчас, пользуясь тем, что он буквально через улицу.
        - Спать хочу. А там кофей, напьюсь и сердце прижмет. Нет уж, давай утром, как порешили.
        Ничего, прямо скажем, не потеряли - народу и утром в кафе было достаточно. Красиво, да. Люстры хрустальные, уже с электричеством - хозяева идут в ногу со временем. Стены красным шелком затянуты, увешаны картинами и гравюрами в рамках. На почетном месте - портрет Франца-Иосифа, императора здешнего. Надо будет подойти, посмотреть, не засижен ли мухами…
        Кофе отличный. Вот реально, офигительный у них кофе. Впрочем, за двести пятьдесят лет можно было научиться - говорят, что кофейная мода пришла в Европу после тодашней неудачной осады Вены турками, когда в брошенном обозе нашли мешки со странными зернами…
        Ну и торт «Захер», ради которого Лена сюда и притащила. Я попробовал и чуть было не ляпнул - «Прага!». Очень похож, какие-то мелочи отличают, например, подача с густыми взбитыми сливками. А так - кафе как кафе, так и спросил:
        - И чего тебе кофейня сдалась, таких двенадцать на дюжину?
        - Портье очень рекомендовал. Говорил, что нельзя побывать в Вене и не попробовать настоящий «Захер».
        Посидели, выпили по две чашечки да и обратно, в гостиницу, встречаться с доктором. Доехали шустро, но что-то у меня рябь в глазах, наверное, от двойной дозы кофе, тут ЗОЖа никакого нет, варят очень крепкий, вот и результат. А в вестибюле уже дожидался визитер - с первого взгляда я решил, что ошибся и это не тот Фрейд. Но пригляделся - тот, просто я видел его канонические фото благообразного седого дедушки с сигарой, а тут вполне жизнелюбивый мужик лет пятидесяти, даже седины в бороде не больше половины, только по носу и опознал.
        Пока то-се, пока Зигмунд свои записи вынул, что-то мне нехорошо сделалось, надо бросать эти заморочки с кофе.
        - Расскажите, кто были ваши родители.
        Так, сейчас пришьет какой-нибудь Эдипов комплекс, вот уж фиг вам. И только я собрался запустить какую-нибудь дичь, ну типа меня воспитали сибирские волки, как живот скрутило так, что рябь в глазах сменилась белым маревом. Стало тяжело дышать, сердце заполошно забилось в груди.
        Траванулся, не иначе… Я таращил глаза, и в тумане видел, как встревоженный Фрейд вскочил с кресла и кинулся ко мне…
        - Отравление… Лена, - тяжело дыша и с паузами выговорил я, - настрогай мыла в кувшин с водой…
        - Зачем???
        - Быстро! - из последних сил рявкнул я.
        - Доктор, - я показал Фрейду на роскошный гостиничный санузел и попытался подняться.
        Он сообразил, закинул мою руку себе на плечо, обхватил меня за пояс и втащил в ванну, успев по дороге нажать на кнопку вызова прислуги. Бледная Лена дрожащими руками ковыряла кусок мыла пилкой для ногтей, а я грохнулся на колени около унитаза.
        - Давай, - я протянул руку, в которую она вложила кувшин.
        С меня тек пот, живот крутило так, что разогнуться невозможно, в глазах стоял туман и я слабел с каждой секундой.
        Давай, держись! Распутина цианистым калием не убили, а тут захер какой-то!
        Я пересилил слабость и принялся глотать мыльную воду, слыша за спиной, как Фрейд орет на коридорного - «Доктор! Шнелле!»
        На четвертом глотке началась рвота. Я склонился в судорогах на фаянсовым другом. Спазм прошел, я вздохнул раз, другой и снова припал к кувшину, стараясь не замечать отвратного вкуса мыла и выпить как можно больше.
        В общем, когда сначала из соседнего номера прибежали «боевики», а потом примчался настоящий доктор, я успел трижды проблеваться и стало как-то полегче. Медик тут же поставил Лену строгать еще мыло, послал коридорного за марганцовкой, потом в восемь рук меня дотащили до кровати, Лена принесла таз…
        Из забытья я вернулся ближе к вечеру. Лена сидела рядом и держала меня за руку, Распопов ножом чистил ногти, Фрейд курил на балконе номера, в котором, помимо давешнего врача, обнаружились и полицейские. Пожалуй, это слишком и я снова провалился в беспамятство.
        Утро началось значительно лучше, чем закончился вечер. Мне сообщили, что установлена попытка отравления, злоумышленников ищут и вскоре арестуют. На мои недоуменные вопросы - кому надо меня травить? - пришедший Кристиан объяснил, что это, скорее, всего, месть за того прибабахнутого дедка-нацика, чью палку я отнял на вокзале. Последователи у него такие же дурные, «папу обидели», вот и взялись за меня. Сам дедок уже в бегах - ищут.
        Полиция сразу тряхнула портье, столь настойчиво зазывавшего нас в «Захер», нашла там кельнера, тоже состоявшего в «Немецкой рабочей партии», ну а дальше дело техники. Шустро они, но сейчас венским властям ни разу не нужна эдакая смерть царского молитвенника, и так отношения хуже некуда, а впереди Босния…
        В отель пошло паломничество первых лиц. Приехал мэр Вены, вице-канцлер, еще какие-то важные чиновники. Объявился и наш посол - князь Урусов.
        - Что же вы, голубчик, так неаккуратно - попенял он мне осторожно. Видимо тоже уже был наслышан про мои «французские» приключения.
        - Ох, княже - закатил глаза я - Смертушка ко мне пришла, молись за меня.
        Урусов испугался, побледнел. Лена же поняла, что я играю на публику, подмигнула. Посол это заметил, погрозил пальцем, вышел успокаивать австрияков.
        Пришел с визитом Фрейд, рассказал, что полиция изъяла у преступников флакон с олеандром - растительным ядом - и я обязательно должен был видеть галлюцинации. Не поделюсь ли?
        Вот же фанат! Пришлось закатив глаза рассказывать ему про волчицу Мару, что сначала украла меня в поле, а потом вскормила в сибирской чаще. Самой собой в сюжете был медведь Улаб и рысь Гира.
        - А вы шутник, герр Распутин - улыбнулся Зигмунд.
        Лена так и вовсе расхохоталась.
        - Читал в поезде Киплинга - вздохнул я - Отложилось.
        - Да, наше подсознание весьма удивительно работает - кивнул Фрейд - Нам только предстоит изучить эти сложные механизмы.
        Психолог откланялся, вернулся Урусов. Вместе с «боевиками» он насел на меня с предложением уехать. И побыстрее. Вот прямо вечерним поездом. Когда к нажиму присоединилась Лена - я сдался.
        Пока упаковывались и собирались, пришлось вытерпеть еще один визит. Главного полицмейстера Вены, господина Брюгге. Он долго и велеречиво приносил свои извинения, просил сохранить инцидент в тайне. От меня было достаточно подписать заявления, суд приговорит преступников к заключению в особом режиме, без заслушивания сторон.
        - Неужто душегубы согласны?
        - Когда есть на то высочайшее повеление - полицмейстер ткнул пальцем в потолок - Их никто и спрашивать не будет.
        - Давайте заявление.
        Глава 15
        Вот казалось бы… Приехал национальный герой. Первый русский пилот. Толпы встречающих на вокзале, торжественный митинг, Кованько под песню «колонистов» «Смело в бой пойдем» цепляет на голову лавровый венок из золота… Ну ладно, позолоченный. Прием в Царском, фуршет в Зимнем, море шампанского, салюты. Разумеется, образцовый пролет с разворачиванием в небе шелкового вымпела императорских цветов. Хотел было дымом выписать царский вензель, да на тренировке такое непотребство получилось… Все это под музыку военных оркестров. «И дамы в воздух чепчики кидали…». А потом ад, ад, ад…
        Во-первых, чувствовал я себя все еще очень так себе… Болел желудок, периодически накатывала «морская болезнь». И все это приходилось скрывать, дабы не вызвать кривотолки. Прямо во время приема, я мог уйти искать клозет, отговорившись временем молитвы. Это фраппировало «свет», но одновременно в народе опять пошли слухи о моей святости. Шутка ли… самого царя оборвал во время речи и ушел общаться с богом.
        Во-вторых, с царем и царицей тоже было не все гладко. У Никсы с Аликс - новое увлечение. Точнее новый фаворит. Тибетский лекарь Дэмчи. Круглый, упитанный колобок с хитрыми узенькими глазами. Бьет в бубен, чем-то окуривает царскую семью, поет заунывные песнопения. У шарлатана хватило ума не отменять мои назначения, поэтому цесаревич чувствует себя более-менее, но вот самодержец с императрицей… Эти периодически ходят по дворцу с остекленевшими глазами.
        - В курево он что-то подмешивает! - сообщила мне тайком жена - Вот тебе истинный крест, Гришенька, как первый раз унюхала, чуть сама не скопытилась.
        Пришлось «побеседовать» с Дэмчи. Вдумчиво, тщательно. Подкараулил в парке, когда лекарь собирал какие-то корешки, налетел, избил. Простые пути - они самые эффективные. По лицу не бил, только по телу. Но обработал тщательно, допинывал уже на земле под натуральный вой.
        - Все понял? - я поднял за волосы Дэмчи, поставил того на колени.
        - Да, Григорий Ефимович, уразумел! - у лекаря оказался вполне чистый русский - Сей же час съеду.
        - Напиши письмо царю, что духи позвали в паломничество по святым местам. Есть у вас там в Тибете таковые?
        - Я из Верхнеудинска!
        Ага, это у нас получается будущий Улан-Удэ. Бурятия.
        - Кто ко двору представил? - я дернул «шамана» за волосы.
        Дэмчи замялся.
        - Ну?!! - я еще раз двинул сапогом по голени бурята. Тот опять взвыл, пробормотал:
        - Феофан!
        Вот же… приличных слов нет. Аккурат к моему приезду постарались.
        - Сегодня же вон из Царского! Иначе прокляну, сгниешь в два дня. Ясно?
        - Господи прости! - перекрестился Дэмчи.
        - Ты же буддист? - удивился я.
        - Феофан крестил. Но сказал, что травы можно, духов тоже разрешаю. Дескать, в Библии это есть.
        - И где же??
        - В Книге царств. - Дэмчи закатил глаза процитировал - «Но злой дух от Господа напал на Саула».
        - Ладно, вали. И побыстрее.
        Избавившись от одной проблемы, я пошел решать следующую. Во дворец зачастили «черногорки». Милица получила от царицы прощение, притащила за собой Стану. Это битва должна была стать не менее напряженной, но в ней у меня был важный союзник.
        В Питер уже месяц как приехал Зубатов. И сразу получил по моей протекции должность товарища начальника Охранного отделения. Он был уже в курсе насчет провала Азефа, восстанавливал собственную сеть агентов и усиленно копал под Герасимова.
        - Столыпин на днях вызывал Александра Васильевича к себе, кричал на него, - поведал мне Зубатов, когда мы с ним встретились во дворце на приеме.
        - На повышение его надо отправить, - задумался я. - Генералом по особым поручениям. Вроде как почетно, а мешать не будет. Поговорю с Петром Аркадьевичем.
        - Я еще не готов, - покачал головой Зубатов. - Вызвал своих бывших сотрудников по московскому отделению, но не все еще приехали, да и не все снова готовы на службу. Обиженных много.
        - На обиженных воду возят, - вздохнул я. Чистоплюи. Тут разгребай и разгребай, а они морды воротят… А потом в эмиграциях будут таксистами работать. Это еще в лучшем случае.
        - Так вот, Григорий Ефимович, - Зубатов отвел меня в сторону, к окну. - Ходят слухи, что «черногорки» взяли у сербского посла денег, чтобы убедить царя выступить на стороне Белграда. Стана уже зондировала почву у царицы…
        Я выругался вслух. Похоже моя договоренность с Максом насчет Боснии могла пойти лесом. А немцы мне тогда перекроют кислород по станкам. Оптический завод то монтировать будут полгода, не меньше…
        - Что мы можем сделать? - задал я прямой вопрос Зубатову.
        - Я могу достать копии писем, что сербский посол пишет в Белград. Он очень неаккуратен в смысле конспирации…
        - Сергей Васильевич, сделай одолжение! - я мысленно перекрестился. С такими письмами я легко утоплю «черногорок» по второму кругу. И не позволю втравить страну в бессмысленный балканский кризис.

* * *
        Самая плохая новость ждала меня в общинном доме. Уже на подходе я почуял - что-то не то. Жизнь бурлит, очередь за настолками в лавку стоит и придлиннющая, да и небесники шуршат по двору, деловые такие. А вот взгляд все… отводят.
        - Говори, что случилось - я поставил чемодан, подозвал боцмана. Мефодий Акинфич похромал ко мне, но не сказать, чтобы спешил. Кряхтел, тоже отводил взгляд.
        - Ну! Чего молчишь.
        - Ох, Григорий Ефимович, бяда, такая, прямо не знаю, как сказать.
        - Пожар, покража?
        - Хуже. Ольга Владимировна бросила… э… нас. Вернулась обратно к мужу.
        Я тяжело вздохнул. Что-такого я и ожидал после того, как перестал получать от нее письма.
        - Все расписки, векселя, да кассу она мне передала - зачистил боцман - Все копеечка к копеечке.
        - Не в деньгах дело - я посмотрел на счастливую Елену. Она просто светилась. Вот кому теперь хорошо то…
        - Гришенька, ты сам шутил - баба с возу, кобыле легче - эсерка подозвала одного из общинников, указала на чемоданы - Отнеси мил человек, наверх. Нам теперь…
        - Помолчи! - не выдержал я. Задумался, разглядывая землю. Что теперь делать? Пытаться объясниться? Или…
        - … я просто хотела сказать, что нам теперь нужно новое жилье - надула губки Лена - Собственный дом. Тебе и по рангу полагается. Ты же дворянин, глава целой партии.
        Мысли путались, на душе было… плохо. Мое первое предательство. Но похоже, не последнее. Надо чем-то заняться. Важным. Отвлечься.
        - Гриша, ты меня слышишь?
        - Точно, партия! Телефонируйте Булгакову - пусть едут сюда. Собрание будет.

* * *
        Пока ждал соратников, нашел на секретере большой конверт. В нем было письмо от Лохтиной и куча документов. Сначала посмотрел бумаги. Это была переуступка у нотариуса патента на меня «костного аппарата Распутина» и куча договоров с прикрепленными чеками. Частные клиники по всей Европе просто из штанов выпрыгивали как хотели купить прибор для остеосинтеза.
        А Лохтина то играет в порядочность! Я просмотрел патент. Изначально он был зарегистрирован на ее мужа, в мастерских которого аппарат и был сделан. Пересчитал чеки. Триста сорок шесть тысяч рублей. Солидно. Даже очень.
        Потом ознакомился с письмом. Ну это было классическое послание обиженной женщины. «Сердце разрывалось в клочья», «я старалась скрыть свою обиду», «заглушить боль потоком слез»… Заканчивалось все по канону - больше так не могу, прости.
        Я чувствовал, что это «прости» - не окончательное. Тут можно еще побороться. А как? Да точно также! Письмом. А точнее стихом. Помнится, я в школе учил Асадова. «Улетают птицы». Я достал свой Паркер, набросал первые строчки:
        Осень паутинки развевает,
        В небе стаи будто корабли -
        Птицы, птицы к югу улетают,
        Исчезая в розовой дали…
        Сердцу трудно, сердцу горько очень
        Слышать шум прощального крыла.
        Нынче для меня не просто осень -
        От меня любовь моя ушла.
        Что же там было дальше? Я посмотрел в окно. До осени был весь август, но стояла типичная питерская погодка - косой дождь, хмурое небо. Сойдет. Так, что у нас там дальше? Аисты, неистовый разбег… «Преданного пса» убираем, оставляем концовку:
        И довольно! Рву с моей бедою.
        Сильный духом, я смотрю вперед.
        И, закрыв окошко за тобою,
        Твердо верю в солнечный восход!
        Он придет, в душе растопит снег,
        Новой песней сердце растревожит.
        Человек, когда он человек,
        Без любви на свете жить не может.
        Я перечитал получившийся стих. А хорошо! Не затянуто, броско. Именно после таких стихов полураздетые женщины прибегают в слезах обратно. Или не не прибегают. И тогда только остается «сильный духом, я смотрю вперед».
        - Лена! - я позвал эсерку из приемной, где она уже успела оккупировать рабочее место Лохтиной - Вот тебе вирши. Из наболевшего. Перепечатай на пишущей машинке и… - в последний момент я переиграл - Пошли Перцову в редакцию. Пусть опубликуют в одном из ближайших номеров Слова.
        Елена взглянула на лист, впилась глазами в строчки. Сильно побледнела. Его глаза так и метались по строфам.
        - К Ольге?!? Ты написал ей стихи?? Я не буду это печатать!
        - Будешь! Или собирай вещи и проваливай.
        Елену уже давно было пора поставить на место. Слишком много власти взяла.
        Эсерка скомкала лист, заплакала.
        Ну вот… Слезы - убийственное оружие.
        - Милая! - я встал, приобнял девушку - Это же я с ней так прощаюсь!
        - Да? - Лена посмотрела на меня сквозь слезы с надеждой.
        Пришла пора пряника.
        - А вот чеки. Обналичь и купи, как хотела нам дом. Тут даже на дворец хватит.
        Я подал эсерке бумаги из конверта.
        - Только домик брать будем на не нас с тобой, а на Небесную Россию. Там устроим и штаб-квартиру партии. Согласна?
        - Буду искать с двумя крыльями и подъездами! - Елена шмыгнула носом, расправила стих - Скажи, ты меня любишь?
        - Я, Лена, Россию люблю. Ступай.

* * *
        Если собрать вместе два десятка юристов, людей от сохи, журналистов, учителей и философов, то получится общее собрание жилтоварищества - гвалт и неразбериха. Небесная Россия скандалила и хватала друг друга за грудки совсем так же, как и не-небесная. То есть до хватать еще не хватали, но все к тому шло.
        Региональные представители, кто оказался в Питере, волком выли насчет «эксов» и особенно юридической ответки от конкурентов по выборам. Питерские, наоборот, говорили, что надо дожимать и неча пугаться. знали на что шли. Но как-то неуверенно, типа «старший приказал», вот и выполняем.
        Потому первым делом я наорал на питерских - что за бардак в подразделении? Кто секретарь собрания? А ну пулей, выбрать президиум, секретаря, посадить стенографировать, определить повестку и регламент, а за грудки хвататься будем по окончании.
        Организационные моменты сбили разгоравшийся скандал и через пятнадцать минут собравшиеся, до сих пор красные и всклокоченные, стали способны к конструктивной работе.
        - Таким образом, даже недоведенное до суда следствие, - вещал с импровизированной трибуны вернувшийся из Европы Варженевский, - переводит наших кандидатов в ранг «подследственных» и тем самым отстраняет их от выборов.
        «Регионалы» поддержали его выкриками с мест.
        - В качестве контрмеры, то есть противодействия, - Сергей Алексеевич внял моему шепоту, что надо излагать словами попроще, а то не все поймут, - мы предлагаем вчинить встречные иски…
        - И будем ак два барана, ага, - возразил с места Ксенофонт Виноградов из «обращенных» иоаннитов. - Так по судам и стаскаемся.
        - Точно, - влез я. - Вот вы, Сергей Алексеевич, знаете притчу про двух адвокатов? нет? Так слушайте. В Америке, на ихнем фронтире, где с индейцами воюют, был городок. Скотопромышленники, пастухи, железнодорожные рабочие, поп лютеранский, гробовщик да адвокат, один на весь город. И был он самым нищим и никому не нужным. А потом туда приехал второй адвокат и через год они оба были самыми богатыми жителями, а вот остальные как раз обнищали. Не знаете, почему?
        Зал секунду-другую помолчал, глазами похлопал, а потом заржал, тыкая пальцами в покрасневшего Варженевского, который, впрочем, тоже начал хихикать.
        - Так что, голуби мои, судиться нам не след. Вот скажите, - я обратился к Булгакову, - какие у нас непримиримые противоречия с другими партиями?
        - Непримиримые разве что с черносотенцами, они нас на дух не переносят, да с революционерами-социалистами, они желают вооруженной борьбы. А с остальными во многом совпадаем.
        - Вот и славно. Поэтому я предлагаю всю ситуацию перевернуть. Мы уже показали себя, с нами считаются, иначе никаких исков не было бы. А раз так, то с нами можно договариваться. И мы основу для договора предложим - программу-минимум!
        Дальше я объяснил, что нужно собрать воедино все те вещи, на которых мы можем согласиться с кадетами и октябристами. И выдвинуть как общую программу на выборах, создать своего рода центристский блок. И под это дело поделить выборные округа, чтобы не друг с другом собачится, а топить тех, кто вне блока.
        Юристы быстренько набросал основу: во первых, столыпинская реформа как деяние верноподданническое и показывающее нашу поддержку правительства и стремление к преобразованиям законными средствами. Во вторых, социальные гарантии - сокращение рабочего дня, страхование, пенсии, в перспективе доступные образование и медицина для всех, разрешение рабочих союзов (тут большая надежда на Зубатова). В третьих, стремление к монархии конституционной, со всеобщим избирательным правом и дальнейшей отменой ограничений по сословному, имущественному, религиозному и так далее признакам. Для будущей торговли с партнерами добавили еще десяток-другой необязательных пунктов, от которых можно будет отказаться. Переписали набело, оформили в папочки и приступили к дипломатии.
        Частное совещание центристских партий прошло в традиционном месте - на квартире Ивана Ассигкритовича (вот же дал бог отчество!) Корсакова, что на Фонтанке. В прошлый раз к нему земцев набилось около сотни, а в этот нас было от силы тридцать, но зато какие имена! От кадетов - Милюков, Шингарев, Вернадский, Кокошкин, Маклаков, Львов… От октябристов - Родзянко, Милютин, Александр Столыпин, младший брат премьера, Оболенский… И это только те, про кого я хоть что-то знал.
        Начали с того, что каждому пришедшему предлагали распечатку программы-минимум, дабы он мог написать против каждого пункта «согласен» или «несогласен» в специальных графах. И без такого заполненного бюллетеня в большую гостинную, где проходило совещание, не допускали. Дальше пошли те же самые бюрократические штучки - счетная комиссия, президиум, повестка, регламент… Не обошлось без приветственной речи в адрес «русского Икара», то есть героического меня, перелетевшего «Канаву». На что я дифирамбам Милюкова строго ответил, что Икар, сколь мне ведомо, с небес сверзился, а нам наоборот, в оные подняться необходимо.
        С кадетами у нас было практически полное совпадения, с октябристами - поменьше, да и амбиций у Гучкова с Родзянкой было побольше. Но они довольно быстро просекли, что против блока небесников и кадетов играть будет ой как непросто и пошли на соглашение. А в качестве подслащения пилюли им обещали, что блок непременно изберет октябриста в председатели Госдумы. Там, помнится, как раз Гучков и подвизался, так что мы вообще ничего не теряли.
        - Не слишком ли радикальная программа вышла? - все-таки высказал сомнения Вернадский уже по окончанию, когда некоторые участники начали расходится.
        - Радикальная, Владимир Иванович, у господ социалистов, да и то, не у всех. А у нас предметная и осуществимая. И вот что я еще вам, господа, хочу предложить. Вы, может быть, знаете, что из поездки по Европе я привез не только охапку лавров и славу, но и пять заводов.
        - Однако! - воскликнул князь Львов.
        Ага, не все о тяжелой крестьянской доле рыдать, надо и промышленность развивать.
        - Оптический, двигательный, химический, телефонных аппаратов и аэропланы строить. Но последний маленький, мастерская пока. И нужно найти место, где их поставить. И вот что я надумал - поставить их вместе, на Волге, чтобы железная дорога рядом была…
        - Зачем же вместе? - удивился Оболенский. - Страна большая, найдется куда раскидать.
        - А затем, чтобы из города этого создать прообраз России будущего. С полноценным земством, с образованными рабочими, с профсоюзами, с восьмичасовым рабочим днем, без различия между подданными империи и так далее.
        - Не дадут, горой встанут, - скепсис Шингарева разделили еще несколько человек.
        - Дадут. Правительство поддержит, ему эти заводы ой как нужны, а тут всего один город в обмен. Государя императора… - при этих словах собравшиеся напряглись, - …я уговорю. Опять же, вокруг города провести аграрную реформу образцовым порядком и посмотреть, что из этого выйдет. Получится в одном месте - значит, можно так и по всей стране. Развернем профсоюзы да крестьянские общества… И еще одну думку хочу там попробовать, не ополчение наше липовое, а добровольные стрелковые клубы, как в Англии и Германии.
        - Да вы что! Правительство и так напугано событиями последних двух лет, а вы рабочих вооружать!
        - Никто никого не вооружает. Оружие хранится в клубах, в опечатанных караулках. Принимают туда членов благонамеренных, доброго поведения и по согласию с полицией. Войну-то мы даже малую проиграли, а ну как случится большая? Это ж сколько народу надо готовить, а так будут почти готовые - в гимнастерки обрядил, научил строем ходить, песни петь и «Так точно!» отвечать, вот и готовые солдаты.
        Расходились задумчивые.

* * *
        Фраза по покупку дворца оказалась пророческой. Не прошло и двух дней после совещания, как прислали мне приглашение пожаловать в Юсуповский дворец на частную беседу. Я так прикинул - не иначе к Зинаиде Николаевне, она там серьезными делами занимается, муж все больше по службе солдафонствует, а Николай с Феликсом по молодости еще не допущены.
        Подкинул работки Распопову с Ароновым, отписал, что буду в пятницу, раньше никак и только собрался заняться выборными делами, как затрещал телефон. Самолично княгиня Юсупова уговаривала приехать как можно быстрее, не иначе, сильно припекло. Сговорились на послезавтра.
        Прибыл без суматохи, в три пополудни, солидно, на авто, через парадный въезд. Самобеглая коляска провезла меня через дворцовый парк на парадный двор, окруженный каменными стенами с колоннадой, прямо к главному подъезду. Вот странно - фасад у дворца выходит на фонтанку, въезд с Офицерской улицы, а главный вход - вообще со двора. Ну тут за сто пятьдесят лет реноваций и перестроек еще и не такое накручено, одна каланча над зданием чего стоит.
        Княгиня, несмотря на очевидные старания, выглядела плохо - такое впечатление, что всю ночь рыдала. Хм, странно… никаких слухов о Юсуповых не ходит, все у них в порядке…
        - Григорий Ефимович, спасибо, что приехали!
        - Ништо, дело говори, времени мало.
        - Беда у нас… дом проклят…
        - Как это?
        - Как при вас картина загорелась, так и пошло. За последние месяцы два пожара, муж мой на лестнице поскользнулся, ногу сломал, горничная от лихорадки в три дня сгорела… крышу чинили, так мужик артельный упал и разбился насмерть, в конюшне две лошади пали…
        Вот так вот, в одном ряду - что мужик с крыши, что лошадь. Но вообще мне кажется, что Юсупова под воздействием моего прошлого «явления» просто подверстывает все события под идею «проклятия».
        - Молились? Пост блюли? - перебил я поток жалоб.
        - Освящали дом, молебны заказывали, но вчера… - всхлипнула Зинаида Николаевна, стремительно выдернула кружевной платочек, прижала к глазам и заплакала.
        - Ну, ну, матушка, не изводи себя, договори.
        - … вчера… вчера… взбесился Клоун…
        - Кто???
        - … бульдог Феликса… - она снова заплакала, - взбесился, порвал сыну руку, бросался на всех, пришлось пристрелить… Сделайте что-нибудь, Григорий Ефимович! Не могут тут больше жить!
        - Я только помолиться могу. Но молитва моя не сильней освящения, тут своя вера нужна. Крепко в православии стоять, соблюдать все установления, людям помогать. Хватит ли сил на такое? - ну, положим, сама Зинаида Николаевна сможет, она дама сильная и умная, а вот мужчины в ее семье на такое неспособны.
        И в подтверждение моим мыслям она отрицательно покачала головой.
        - Хм… Лорд Фергюсон, - я для солидности произвел Кристиана в лорды, - дружок мой английский, в Лондоне баял, будто некий тамошний дюк, дабы избавится от привидений, сдал свой дворец за один фунт в год Красному Кресту. Может, и вам отдать под приют или чего еще богоугодное?
        - Григорий Ефимович! Возьмите в аренду! Хоть за рубль!
        Кто молодец? Я молодец! Все правильно сделал. Подход, тонкий намек, бац - мяч в кольце. Юсуповы при их миллионах не обеднеют, а у нас будет роскошная штаб-квартира, даже с театральным залом - чтобы съезды проводить. А вооон там, прямо на Фонтанке, где настоящего Распутина под лед затолкали, сделаю купеленку, на Крещенье плескаться, будем ежегодное шоу устраивать. А на каланче флаги вывесим и «дацзыбаю» с молитвами, пусть все видят, что «Небесная Россия» за всех молится.
        Примчались юристы, составили договор найма честь по чести, на десять лет без права отзыва. Феликс-младший, правда, тот еще сучонок, может мне крови попить, ежели в наследники выйдет… кстати!
        - Старшего сына береги, - наклонился я к княгине напоследок. - Неровен час, убьют на дуэли, лучше уж пусть по своему желанию невесту выберет.
        Глава 16
        Сразу переехать к Юсуповым не получилось. Сначала они неделю собирали вещи. Потом выяснилось, что кое-где, кое-что надо подремонтировать. Да и собственной мебели прикупить. Лена этим быстро увлеклась, перестала клевать мне мозг стихом. Да, он вышел в газете, наделал много шуму. Мне даже посыпались приглашения в поэтические клубы, отдельно пришлось выступить в Царском. Аликс устроила вечер «музы и лиры». Причем в греческом стиле - умаялся осваивать, как правильно завязывать тогу. Смех и грех.
        Сама Лохтина не удостоила, зато пришло гневное письмо от мужа. С настоятельной просьбой оставить его жену в покое. Что делать… оставил.
        Кто-то про стих настучал жене - та устроила скандал. Точнее попыталась. И сразу сдулась, как показал ей кулак.
        - Чем пахнет?
        Учуяла быстро. Быстрее Швейка.
        Хоть и обтесалась Парашка во дворце за последний месяц - все также оставалась простой сибирской бабой. Чем и была ценима Аликс. Говорила, что думала, интриговать не умела, зато хорошо обходилась с детьми, стала своеобразной нянькой для царевен с наследником. Ну и моей шпионкой. Докладывала каждый день, даже коряво записывала, чтобы не забыть, благо оказалась грамотной.
        - А вот на днях у царя министр был на докладу. Весь такой расфуфыренный, в звездах.
        - Фамилию говори.
        - Володька Коковцев. Я подслушала…
        - Ну и что же ты подслушала?
        - Тебя ругает, батюшка. Дескать, не дело в обход министра заводы покупать. Грозился не впускать твои станки, да пошлиной их обложить.
        Я выругался. С Коковцевым еще со времен «поляковской битвы» было проблемно. Ставил он мне активно палки в колеса, вредил. Надо его убирать. И побыстрее.
        - Что же царь?
        - Сказал, пущай Столыпин рассмотрит и доложит.
        Нет, Столыпин против Коковцева на пойдет. Этот товарищ усидел при Плеве, при Витте - трактором не сдернешь с места. Врос в систему по самые брови. Да и еврейские банкиры ему покровительствуют - носят деньги каждый месяц, а он закрывает глаза на бардак в финансовом законодательстве.
        Можно, конечно, было действовать через Аликс. После «отбытия» Дэмчи, я опять целиком и полностью «определял» дела царского семейства. Но и злоупотреблять не хотелось - мне еще выпрашивать участки под заводы. Лучше всего какие-нибудь кабинетные земли. Или заложенные в земельном банке дворянские имения.
        Решил попробовать по-другому. Еще с весны вокруг меня нарезал круги с разными прожектами один мелкий жулик. Ну как мелкий? Это я сначала думал, что Константин Михайлович Коровко - небольшая пиранья в этом жестоком океане акул. Велел боевикам последить за ним, а репортерам собрать сведения. Оказалось, вполне себе щучка.
        Родился прохиндей в 1876 году в семье отставного есаула Михаила Емельяновича и Екатерины Егоровны Коровко в станице Уманской на Кубани, окончил полный курс Новоалександрийского института сельского хозяйства со званием ученого-агронома II разряда. В том же году на деньги Войска Донского отправился в Петербург, где поступил в весьма престижный Технологический институт. Дрюня так и не смог выяснить, даже подмазав архивистов, почему обучение Коровко проспонсировало казачество? Чем он так им угодил?
        Зато питерские приключения Кости удалось изучить вполне подробно. Благо в его окружении было несколько слуг, которые очень любили деньги. Еще больше шефа.
        Обосновавшись в Петербурге, Коровко вскоре обнаружил, что отец перестал высылать содержание. Однако, несмотря на это, он появлялся в роскошных ресторанах Петербурга, снял квартиру на Невском и вообще жил на широкую ногу. Что же принесло Коровко такой стремительный скачок «из грязи в князи»? Аронов раскопал, что еще будучи студентом Коровко на пару с однокурсником попросту «разводили» провинциалов на деньги. «Компаньоны» торговали велосипедами и занимались биржевыми спекуляциями, параллельно продавали простакам 20-летних кобыл по цене трехлетних арабских скакунов с безупречной родословной.
        Ну а поскольку начался экономический рост и в столице было полно нуворишей с «горячими» деньгами, парочка уверенно шла по стезе криминала и махинаций. Сначала Коровко провернул аферу с фарфоровым заводом, который удачно «сгорел». Костя прикарманил деньги вкладчиков, вместе со страховым возмещением, после чего пришло время различных «геологических экспедиций». Которые, разумеется, быстро находили то золото, то нефть. Попутно Коровко выступал на разных собраниях кадетов, октябристов с патриотическими речами, чем заслужил себе репутацию борца с «тлетворным влиянием Запада».
        Костя обещал вкладчикам 300 % прибыли и надо сказать, что ему продолжали тащить денег. Но будучи умным человеком, он искал себе влиятельного покровителя - а ну как полиция все-таки доберется до его афер?
        - Вам дам половину всего предприятия! - обещал мне Коровко, когда я наконец, согласился встретится в чайной. - Двести тысяч годового дохода. Может и больше.
        - В чем же гешефт? - поинтересовался я, заказывая чайничек кяхтинского и колотого сахара.
        - Каспийско-романовское общество! Нефть! Сам князь Тарханов в пайщиках!
        Много восклицательных знаков, мало конкретики. Но она мне и не нужна была.
        - Я то готов, но надо кое-кого «подмазать».
        Нам принесли чай, Коровко решил шикануть заказал бутылку дорого коньяка. Как он выразился «смазать шарниры». Инженер хренов. Нет, чтобы заниматься чем-то полезным, вакансий на тех же железных дорогах - завались. Иди, работай, зарабатывай. Зарплаты у путейских инженеров вполне достойные, можно жить. Нет, пошел в криминал.
        - Пост нынче, не до пития - отказался я.
        - Какой же нынче пост? - удивился Коровко.
        - Успенский!
        - Ладно, к делу - жулику религиозные традиции были не интересны - Кого подмазать?
        - Министра финансов. С нового года нефтяные товарищества обяжут получать лицензии в столице - соврал я - Надо бы занести. Тысяч пять.
        - И что же взамен? - Коровко нахмурился.
        - Как что? Гербовая бумага, с подписью министра. Разве мало?
        Этот аргумент на жулика подействовал. Пускать пыль в глаза - это ему было понятно.
        Дальше было дело техники. Я отправился к Зубатову, целый час его убеждал поспособствовать в поимке взяточника.
        - Столыпин нас уничтожит! - качал головой Сергей Васильевич.
        - Ему Коковцев сам поперек горла уже стоит - продолжал врать я - Да и Его Императорское Величество дал добро почистить совет министров.
        - Ну раз так… - Зубатов пожал плечами, отправился со мной к нотариусу. Там мы при свидетелях переписали номера купюр, после чего я встретился с Коровко и мы «сели в засаду» в министерстве.
        - Огласка нужна - Сергей Васильевич пощелкал камешками четок - Как бы Коковцев не «соскочил».
        Пришлось вызывать Перцова с Адиром. Последний принялся готовить камеру. Журналисты, узнав, зачем мы тут, с лица сильно сбледнули. Познакомил их с Зубатовым и сотрудниками Охранки. Вместе убедили.
        Ждали долго. У министра шел прием, Коровко заявился только под вечер. Опытный. Прошел в кабинет. Побыл там с полчаса. После чего вышел. Сияющий. Сработало! Взял Коковцев.
        Расталкивая секретарей и делопроизводителей, мы со свидетелями из «мобилизованных» чиновников - кинулись следом.
        - Не двигаться, Охранка! - когда надо Зубатов мог рявкнуть и сильно. Стоящий у письменного стола министр выпучил глаза, начал хватать губами воздух.
        Двое плечистых агентов схватили за руки Коковцева, сам же Зубатов по-хозяйски уселся за стол, начал выдвигать ящики.
        - Что вы себе позволяете??!? - министр обалдело уставился в объектив фотоаппарата, который внес Адир.
        - Взятки берешь, сукин ты сын?! - Сергей Васильевич вытащил из одного из ящиков сверток, развернул его на столе. Там были 50-ти рублевые «николаи первые», перевязанные шпагатом.
        - Все видят? - Зубатов подозвал ближе свидетелей, Адир щелкнул вспышкой. В кабинет еще трое сотрудников Охранки завели бледного Коровко. Тот меня увидел, все мигом понял.
        - Григорий Ефимович! Не погуби - жулик рухнул в ноги.
        - Ах вот в чем дело?! - Коковцев тоже меня разглядел, покраснел от гнева - Мне все ясно! Какая гнусная провокация… Я сейчас же буду звонить Его Величеству!
        - Никуда вы не будете звонить - отрезал Зубатов - Уголовное уложение, статья 411-я. Мздоимство. На каторгу пойдешь! Так, свидетелей прошу подойти ближе и проверить номера купюр.
        Под крики министра пошла полицейская рутина. Дрожащего Коровко усадили писать «чистуху» о взятке, я же вышел на улицу. Глубоко вздохнул августовского воздуха.
        - Насколько же ужасно все прогнило в нашем государств - рядом закурил Перцов.
        - Ничто… Починим.
        - Противно! Будто в нужник нырнул.
        - Это еще не нужник. Так, маленькая навозная ямка.
        Надо было ехать к Столыпину. Или сразу к царю? Убеждать, пугать, закатывать глаза…
        - Я весьма опасаюсь пускать такой материал в номер - Перцов все никак не мог успокоится - За такое могут нас самих закатать на каторгу.
        - Ежели промедлим, могут. У Коковцева полно влиятельных друзей. Но у них не будет времени. Можете откатать специальный ночной номер?
        Я решил пойти ва-банк.
        - Разумеется, сейчас займемся.
        Перцов с Адиром умчался в редакцию, а я отправился сначала к Столыпину. Слушать его матюги. И надо сказать Петр Аркадьевич сумел меня удивить богатством своего лексикона.
        - Кто посмел?!? Ты?! Зубатов?? Е~(%(*_!(
        - Я благословил - тут как с норовистой лошадкой. Дашь слабину - сбросит. Я спокойно уселся на стул для посетителей в кабинете Столыпина в Зимнем, посмотрел на часы. Было половина восьмого.
        Столыпин начал крутить ручку телефона - я наклонился вперед, придержал его.
        - Петр Аркадьевич! Коковцев и тебе же поперек горла давно.
        - Не тебе решать! Этот министр назначен напрямую Его Величеством. Убери руки!
        - Не уберу. С государем все решу, не будет он гневаться!
        - Если бы только дело в нем… - Столыпин закрыл лицо руками, сел в кресло - Ах, какой скандал!
        - Переживем. Вона Кривошеина, министра путей сообщений, тоже выперли за взятки!
        Но кстати, так и не осудили…
        - Это было при правлении Александра Александровича!
        - Я еду в Царское, а ты, Петр Аркадьевич… да хоть в оперу! Да, в оперу - сегодня дают «Жизнь за царя» Глинки. И попроси никого не беспокоить!
        Убедив с горем пополам Столыпина взять паузу, я кинулся в Царское. Там же поступил проще. Убеждать и волновать царскую чету на ночь - не стал. Просто прошел в телефонную комнату и отключил от связи все коммутаторы. В том числе и у дежурного адъютанта. Который играл вместе со всеми в Мироеда в Палисандровой гостиной.
        После чего с невозмутимым лицом, присоединился к игре наблюдателем. Никса скопил аж три улицы и уверенно разорял жену и старших дочерей.
        - Ах, вот если бы можно было закладывать улицы под кредиты… - вздохнула Аликс.
        - За чем же дело стало, матушка? - удивился я - Ты императрица, вот государь наш, кому, как не вам новые правила придумывать?
        За такими невинными разговорами мы весело провели время, после чего все дружно отправились спать. Причем меня проводили не куда-нибудь - а под бочок «жены». И что делать?? Исполнять супружеский долг или сачкануть? Но пронесло. Параня уже похрапывая, спала.

* * *
        Утром же грянуло. К завтраку привезли свежий номер «Слова». Передовица была посвящена взятке Коковцева, его большое фото с ошарашенной физиономией было заверстовано на самом виду. Адир умудрился даже «схватить» как министра держат за руки полицейские.
        Связь я успел незаметно восстановить, так что тут же пошли телефонные звонки. Отметилась сразу матушка Никсы, все его братья и дядья. Великие князья негодовали больше всех. Как так! Как можно? Вот так и взяли в рабочем кабинете арестовали?
        У многих рыльце тоже было в пушку, так что кошка, вернее, целый выводок кошек, точно знал, чье мясо съел.
        Царь, разумеется, принялся названивать Столыпину, тот перевел стрелки на меня.
        - Все божьем попущением - отмазался я, крестясь - Ежели бы Коковцев денег не брал, откуда переписанные банковские билеты в его столе?
        - Засунул этот Коровко? Тайком? - Никса пытался найти способ сгладить скандал, но получалось откровенно плохо.
        В Царское приехали командир корпуса жандармов, Зубатов с Герасимовым. Последний был мрачнее тучи, чувствовал, что кресло под ним шатается. Подчиненные хватают министра, а он ни сном ни духом, все узнает из газет. У Зубатова же с собой были неубиваемые бумаги. Чистосердечное признание Коровко, лицензия за подписью Коковцева, свидетельские показания, в том числе документы от нотариуса. Кроме того, были результаты обыска в доме Коровко - в казну изъято больше трехсот тысяч рублей. Неплохая такая ложка меда в эту огромную бочку дегтя.
        Судили, рядили, ругались. Приехал такой же мрачный Столыпин, неприязненно зыркнул на меня.
        Царь потребовал доставить во дворец Коковцева, решил сам поиграть в следователя.
        Так как везли министра люди Зубатова, я успел перехватить карету еще на подъезде.
        Мне дали пару минут переговорить с Владимиром Николаевичем.
        - Закрытый суд, выпустят под поручительство. Выйдешь через год за отсиженным - сразу начал я давить на министра с кругами под глазами. Поди не спал всю ночь - Ежели будешь упрямится, на меня поклеп возводить - сегодня же дадим в газетах про твои шашни с Поляковым. Вторым залпом. Он них тоже все известно, есть уже показания, фотокарточки. Не отмоешься. Министром тебе все одно не быть.
        Я помахал перед носом чиновника номером Слова.
        Никаких показаний, разумеется, у меня не было, но как Коковцев об этом узнает в тюрьме? Отсидка в камере с клопами - здорово приводит в ум. Так и оказалось.
        Со встречи с царем, экс-министр вышел с понурой головой. Его тут же увели люди Зубатова.
        Помазанник только раздраженно махнул нам всем рукой, так ничего не сказав, ушел играть в большой теннис. Мне даже его стало жалко. Ну вот не его это - рулить таким огромным и сложным государством. Учителем. В сельскую школу. Возиться с детьми, выращивать на огороде что-нибудь. А когда министры явятся просить пожаловать обратно - хвастать огромными кабачками. Эх, мечты, мечты…
        Я же задумался над тем, кого теперь двигать в министры финансов. В моей недавно сделанной картотеке были неплохой экономист Пихно, Дмитрий Иванович. От финансистов можно было двинуть Барка - честного и компетентного главу Госбанка. Но нужен был кто-то с опытом инспекций. Кто-то с «кнутом». И не «свой в доску» для дружков-банкиров, а со стороны. Перебрав карточки, я остановился на Иване Ивановиче Янжуле. Главном фабричном инспекторе. Да, совсем не консерватор, но центристов и правых в правительстве пора было разбавить кем-то из умеренно левых.
        Только вот пойдет ли на это Столыпин?

* * *
        Буря в верхах худо-бедно миновала, а у меня - новая забота. В Питер приехали Вуазен, Сеген и вся гоп-компания новоявленных летчиков. Разумеется, сразу после приветственного банкета, повез иностранцев в Гатчину.
        Не знаю, кто больше сиял - пуговицы на мундире Кованько или сам носитель. Дождался Александр Матвеевич серьезного внимания из высших сфер - сегодня у него, почитай, именины сердца. Все приехали, сам великий князь Петр Николаевич в сопровождении военного министра и начальника Главного штаба, а также адъютанты, порученцы и прочие «эй, полковники!». Одних аксельбантов вокруг на полпуда золота, не меньше. Ну и покоритель Ла-Манша до кучи, в паре с фон дер Лауницем - не удержался старый строевой конь, напросился посмотреть на «аппараты тяжелее воздуха», как только узнал, что будет гала-концерт для высшего военного руководства. А что, все правильно, и самому любопытно, и сильным мира сего лишний раз на глаза попасться.
        Французские союзники, малость подавленные таким великолепием, стояли у новособранного аэроплана «распутинской» схемы - без всех этих дурацких рулей спереди и винтов сзади, пусть на таких чужие дяди летают. Пилотировал нынче Шарль Вуазен, ради такого случая обряженый в «распутинскую» же летную форму - кожаные штаны, куртка и шлем с очками. От пальто решили отказаться - неудобно, да и снизу задувает, а так - почти универсальная вещь, хошь на мотоциклистов надевай, хошь на пока еще несуществующих танкистов или понемногу появляющихся водителей броневиков. Оглядел я его, шлем поправил, по плечу похлопал - не боись, мол, брат мусью, не такое видали! Он неуверенно улыбнулся, но повеселел и дальше спокойненько откатал «показательную программу». Взлетел, развернулся, ушел в сторону станции, потом обратно, сбросил над полем Воздухоплавательного парка вымпел, весьма удачно упавший шагах в пятидесяти от собравшихся, сел и явился с докладом.
        - А расскажите, мсье Вуазен, что вы видели на станции? Как выглядит город сверху? - полюбопытствовал Редигер.
        - О, это редкое зрелище! Паровозы, султаны дыма, дома и повозки обывателей, - француза понесло в романтику воздушного океана, но главное он сказал.
        Через полчаса Шарль и назначенные ему в помощь солдаты укатили этажерку в ангар, зрители, включая Сегена, откланялись, а лица, заинтересованные в развитии авиации, приступили к совещанию.
        - Без чинов, господа! - распорядился Петр Николаевич, усевшись за столом Кованько. - Прошу сидя.
        Остальные устроились «по рангу» и предоставили слово Александру Матвеевичу. Тот принялся расписывать перспективы авиации, которые в его изложении сводились к скоростной доставке донесений - вымпел все видели, а привязать к шелковому шлейфу вместо груза контейнер с запиской никакой сложности не представляет. Перспектива правильная, но уж больно ограниченная, пришлось выдающемуся пилоту современности, то есть мне, влезать со своими мыслями от сохи.
        - Господа, возможности аэропланов гораздо шире! Вот, к примеру, вспомните, что рассказывал мсье Вуазен про железнодорожную станцию.
        - Паровозы, повозки, - начал было Палицын, но внезапно в его глазах зажегся огонек понимания. - Это же возможность разведки сверху! Прилететь, пересчитать вражеские силы…
        - Не только, Федор Федорович. А если пилот сбросит вниз, на паровоз, какую-нибудь бомбу? Или рассыпет пуд-другой «чеснока» на пути кавалерийского полка?
        Генералы, ошеломленные внезапно открывшимися возможностями, уставились на меня, как на пророка, даже стыдно стало. Первым опомнился Редигер:
        - Но, Григорий Ефимович, аэроплан вещь ненадежная, сколько бомб он сможет поднять? Одну, две? Огонь артиллерии сделает куда больше!
        Вступился за будущие ВВС, естественно, Кованько:
        - Аэроплан может долететь туда, куда артиллерия не достанет. И точность у него может быть выше!
        - А если не долетит? А если цель крупная, на которую потребно несколько десятков попаданий? - упорствовал Редигер.
        - Я так думаю, - начал великий князь, и все почтительно замолчали и повернули головы в его сторону, - что прогресс техники даст нам в ближайшее время куда более грузоподъемные и надежные аппараты. Вспомните, господа - еще десять лет назад самобеглые коляски были курьезом, они поднимали от силы шоффера с пассажиром. Что же мы видим сегодня? Автомобиль стремительно распространяется по всему миру, идут работы по его приспособлению к нуждам армии - перевозке солдат, имущества, орудий, наконец! Полагаю, такая же судьба ждет и воздушные суда.
        Петр Николаевич сделал паузу, уловил пришедшую ему в голову мысль и продолжил:
        - Возможно, мы вскоре увидим аэропланы не только с бомбами, но и с установленными на них пулеметами и, кто знает, даже пушками! Александр Матвеевич, - обратился он к Кованько, - если вы запросите ассигнования на аэропланы, я буду вас поддерживать.
        Ай да князинька, молодец! Вот что значит хорошее инженерное образование, все верно вычислил.
        - Именно так, Петр Николаевич. Солдат возить, грузы, бомбы, пушки с пулеметами, да мало ли чего еще, потому и готовиться надо прямо сейчас. Тех же наблюдателей обучать - сверху, доложу я вам, все не так выглядит, как с земли, опыт нужен да глаз наметанный. Нужна настоящая летная школа. А лучше две. Только, господа, настоятельно прошу никому о сем разговоре ни слова - незачем наших противников раньше времени полошить.
        Глава 17
        Сидели с военачальниками еще долго. Для князя идея с внутренними войсками была внове. Да и с Ридигером Палицын как выяснилось, ничего не обсудил. Бумагу на имя ЕИВ и так и сяк вертели, спорили.
        - Казаки вон, отказались смутьянов разгонять, одними жандармскими эскадронами не справится, - убеждал я. - Нужен корпус внутренней стражи - тюрьмы охранять, присутствия важные и так далее.
        - Так на то войска есть, - возразил Редигер.
        Я вообще заметил, что военные министр слегка консервативен. Трудно с ним будет. Но какой-нибудь Сухомлинов еще хуже. Александр Фёдорович хотя бы уже привык к моим выкрутасам, вникает. Хотя и со скрипом. Вот ножом ему по сердцу, что какой-то фаворит, да еще штафирка, лезет в военные дела. Но ничего, терпит.
        - Войскам надо учиться в поле воевать, а не в караулах вокруг тюрем стоять - дожимал я - Опять же, внутреннюю стражу содержать будет дешевле, чем солдат…
        - Это почему же?
        - Дак хотя бы потому, что им шанцевый инструмент не нужен. И кухни полевые сократить можно, да мало ли чего еще… И набирать туда можно даже не полностью годных к строевой. Стоит в оцеплении и ладно.
        Генералы переглянулись, и Редигер обратился к Палицыну:
        - Можно обдумать. Федор Федорович, есть мысли где на все людей взять?
        Палицын тяжело вздохнул:
        - Приписных вроде бы много, но как до дела доходит - каждого месяцами учить надо! Сено-солома.
        - Есть мысля, как эту беду побороть, - опять влез я. - Нужно готовить их до призыва.
        - В ополчении, что ли? Так готовим.
        - Даже до ополчения. Вон, у немцев стрелковые общества по всей стране. И у американцев також - каждый стрелять умеет. А уж как англичане в Трансваале обожглись, вы сами знаете, там каждый бур - готовый солдат, сызмальства обученный ездить верхом и метко палить.
        - У буров полный провал в командовании, - заметил Палицын.
        - Так а вы на что? - делано удивился я. - Академия генерального штаба, все дела… У нас-то получше, вот давайте и займемся, пусть подготовленных резервов будет больше!
        - Так это одних патронов сколько сожжем!
        - Лучше сейчас научится, чем потом напрасно жечь в бою. Там то не только деньгами - кровушкой заплатим.
        Дальше разговор свернул в конструктивное русло: где взять столько патронов. Спасет ли перевод Луганского, Сестрорецкого и Тульского заводов на работу в две смены, как организовать сбор гильз для последующей переработки, капсюля… и взрыватели! Вот и тонкое место нашлось - производство мелкое, кропотливое…
        Подумал-подумал и предложил два варианта - либо в моих детских колониях делать, либо набрать на производство баб, от второго генералы аж глаза выпучили.
        - Бабы, государи мои, к мелкой работе привычные - шитью или там кружевам, они старательней и тщательней мужиков. Ну и не пьют к тому же, лучше не придумаешь для такого дела.
        Судили, рядили, да в конце концов пришли к тому, что надо военное производство в империи выделять в отдельную структуру. Создавать АО «Военпром», так сказать - к чему правительственные мыслители пришли только в 1915 году, когда приперло снарядным голодом и от такой нужды возникла «организация Ванкова», болгарского генерала русской службы. За год-полтора Симеон Николов Ванков обеспечил миллионные тиражи трехдюймовых снарядов. Вот пусть и займется заранее, а не как у нас обычно - хватай мешки, вокзал отходит!
        А вот «высокотехнологичное» военное производство, оптику там, радио, авиацию и тому подобное, объединить во второй концерн, на базе моих заводов. АО «Распутин и сыновья».
        - У тебя же, Григорий Ефимович, вроде один сынок? - удивился Палицын.
        - Ништо! Будут еще.
        Поулыбались. Разговор сразу пошел легче, черновики нужных бумаг тут же накидали.
        И если господа генералы мне такую бумагу напишут, куда легче будет землю выбивать в одном симпатичном городке на Волге… А потом под этот «Ростех» подгрести и прочих частников, выбить, например, специальный налоговый режим в качестве пряника и уголовную ответственность за срыв военных заказов в качестве кнута. Глядишь, к Первой мировой будем готовы чуть лучше.
        Уже расходясь, я придержал Великого князя за локоток:
        - Петр Николаевич, вы же состоите в переписке с Джевецким?
        - Степаном Карловичем? Да, мы входим в клуб Русского технического общества.
        - Слышал, что он сильно продвинулся с подводными лодками.
        - Да, о «Почтовой» хорошо отзываются. Но там есть ряд трудностей. С мотором, с погружением. Да и следы она оставляет на воде.
        - Сами видите, как моторы далеко шагнули. Я у англичан купил патент на двигатель. Заставлю инженеров покумекать.
        У меня в голове была идея дизеля, который при всплытии подзаряжает аккумуляторы. Схема, которая проработает всю вторую мировую войну, да и потом тоже - ночью вынырнул, покряхтел мотором, утром нырнул обратно, встал в засаду.
        - Неужто веришь в подводные лодки? - удивился Великий князь - Крепостные себя очень плохо показали, ни разу в бою не были. На войне с японцами тоже толку не вышло - хотя тащили туда лодку «Цесаревичем». Потом у иностранцев купили - одна беда с ними вышла, нигде себя не проявили.
        - Так прогресс же и тут не стоит - развел руками я - Моторы вона как шагнули вперед. Электродвигатели поди тоже усовершенствуют. А значит, две родимые болезни подлодок - время погружения и скорость хода - уйдут в прошлое. Нету у нас другого выхода - линкорами с немцами меряться не выйдет.
        Князь задумался. Все-таки в душе он - инженер, ему все это интересно и близко.
        - Хорошо бы собрать всех участников на совещание - намекнул я - С Балтийского и Невского заводов, Джевецкого с Парижу вызвать.
        - Адмиралы будут против - тяжело вздохнул Петр Николаевич - Лезу в их епархию. Ладно, займусь.

* * *
        Один переезд равен двум пожарам. Я это почувствовал, когда ремонт в Юсуповском дворце закончился и пора было выдвигаться навстречу «новой жизни». Вроде и года еще даже не прошло в этом времени, а вещами оброс… И гардероб, и сейф с деньгами… А картотека? Архив? Антураж весь - знамена, портреты?
        Во дворце первым делом велел установить телеграфный аппарат, подключить телефонную связь по старым номерам. Определил порядок охраны - благо бояться было нечего и «боевиков» я переселил к себе. Как и весь секретариат партии вместе с несколькими избранными ионитами. Пришлось на хозяйстве оставить боцмана, повысив его до главы питерской общины, но он заслужил. Всех держал в «кулаке», работал на совесть.
        Лене выделил во дворце целый этаж в правом крыле, а сам занялся картинной галереей. Собственноручно повесил оба Модильяни, «Мальчика, ведущего лошадь» Пикассо и три новых полотна, присланные с оказией из Парижа. Обещанные «Радости жизни» Матисса, «Мост Ватерлоо» Моне и «Три возраста женщины» Климта. Последняя была странноватая. Да, станет классикой, но сразу ее вешать рядом с уже признанными гениями? Долго сомневался, но я же не музей с запасниками, правильно? Повесил. В уме пометил себе выкупить у купца Щукина «Подсолнухи» Гогена и врубелевского «Демона». Надо, надо развивать секцию отечественной живописи. Скататься что ли в Плес повидать Левитана? Полагается же фаворитам летний отпуск? Волга, песочек… Но какой уж тут отдых, когда в самом разгаре - предвыборная кампания в Думу плюс монтаж заводов.
        Начали прибывать первые станки из Европы, повалили фабричные специалисты. Первые я велел размещать на арендованных складах вокруг Питера. Вторых без затей селил по гостиницам, мобилизовал редакцию «Слова» на предмет культурной программы для иностранцев. Жить им в России долго - пускай врастают в общество, учат язык, а не водку глушат по кабакам.
        Сам же метнулся к Аликс. Легкий гипноз, пассы руками и вот у меня на руках высочайший указ о Наукограде. После недолгого мозгового штурма делать его решили в Сызрани. А что, одни удобства. Нефть для химического завода можно таскать баржами из Батуми. Есть железная дорога. Даже мост через Волгу. Населения - полно, больше пятидесяти тысяч по последней переписи. Причем много рабочих, которые заняты на строительстве кирпичных зданий после пожара 6-го года. Опять же месторождения вокруг - горючие сланцы и прочее.
        Капитан, который, собственно и дал наводку на Сызрань, срочно отправился в город - перекупать и вербовать местную думу и «голову», а я тем временем занялся стрелковыми клубами. На которые получил также высочайшее разрешение. И начал… с детей.

* * *
        - Да куда ж ты ружье направил, обалдуй?!?
        Бах, бах…
        - Мимо! Выше прицел, еще раз!
        Детский тир - это бардак и хаос. Который как известно чреват, особенно, когда в руках у детишек - вполне себе боевое оружие. Да и детишки такие, волчата. Одно счастье, дядьки над ними старые, упертые и если уж чего знают, так это службу. А поставленному над ними отставному майору, внезапно нашедшему себя в педагогике, нарезана задача написать правила техники безопасности и наставление для обучения стрельбе.
        Бах! Бах!
        - Мимо! Я тебе что сказал? - рыкнул дядька.
        Обиженный колонист резко лязгнул затвором и блестящая на солнце гильза, описав красивую дугу, упала… за шиворот соседу.
        - Ай! - взвизгнул тот и завертелся, пытаясь выбросить наружу горячую железку.
        А как только это удалось, бросился с кулаками на обидчика и вот уже двое пацанов сцепились в клубок, катаются по земле и мутузят друг друга.
        - Прекратить стрельбу! Оружие на землю! - заорал старший из дядек, когда я кинулся к драке.
        Вдвоем мы растащили ребят, продолжавших махать кулаками даже после того, как повисли в воздухе, взятые за шкирки. Впрочем, после одного-двух встряхиваний боевой азарт покинул их и они уже испуганно уставились на меня с дядькой. Ага, испуганно - порядки в колониях суровые, вылететь обратно на улицу можно запросто, а тут драка, да еще где! Остальные мальчишки тоже притихли.
        Да, надо как-то иначе стрельбище делать. Перегородки какие, что ли… И винтовки нужны другие, мосинки тяжеловаты для ребят. Опять деньги, где ж их на все взять?
        - Ну, задиры, что скажете?
        - А че он…
        - Да, и что он? - спросил я насупленного паренька, старательно прячущего глаза.
        - Так гильза горячая… за шиворот…
        - Ну так он же не нарочно. Вот скажи, а если в настоящем бою такое случится, вы как, тоже со своими драться полезете, пока на вас супостат идет?
        - Не-ет… - удивленно прогудели оба.
        - А что ж сейчас полезли?
        - Так ожегся сильно…
        Ну да, первая реакция понятна. Ладно, парня к фельдшеру, спину проверить, смазать чем. А вот наказать надо, чтобы остальным неповадно, но и выгонять нельзя, злого умысла тут нету.
        - Значит, так. Из сызранских списков исключить, держать в нарядах по кухне до тех пор, пока правила стрельб не выучат наизусть.
        Рожицы вытянулись не только у драчунов - в Сызрань попасть хотели многие. Еще бы, настоящие военные мастерские! Капсюля делать! Да еще самим все решать, да еще не в душном и промозглом Питере, а на широкой и вольной Волге! В ней-то, небось, купаться можно куда дольше, чем в Невке!
        А я вдруг понял, что нет, нельзя пацанам доверять такое производство. Вон, доказательство стоит - эмоции и драка из-за пустяка. А ну как такое учудят там, где с гремучей ртутью да бертолетовой солью работают? Так и до большой беды недалеко. Нет уж, пусть лучше, как макаренковские воспитанники, оптикой занимаются. А на капсюли надо баб нанимать, как сам советовал.
        На выходе со стрельбища меня дожидался Шацкий - он привез ребят на стрельбы, но в самом процессе демонстративно не участвовал, ибо полагал эту затею вредной из соображений скорее пацифистских, нежели воспитательных. Вот и драка на стрельбище ему лишний повод выступить против. Всем хороши здешние - и надежны, и порядочны, но вот если им в голову какая идея втемяшится, то сливай воду. И чтобы не впрягаться в бессмысленный спор, да еще и при мальчишках, у которых глаза горят от того, что им дали пострелять! из настоящих! винтовок! то есть прилюдно ронять авторитет руководителя колоний, я сразу сказал, что решение принято, обсуждению не подлежит и будьте добры выполнять. Станислав Теофилович недобро посмотрел на меня исподлобья, но смирился и перешел к другим делам.
        Другие дела выглядели неплохо - вовсю работали колонии в Москве, Питере, Туле, Кинешме, набирали воспитанников в Астрахани, Саратове, Киеве, Одессе, Харькове, Витебске, Риге… Но для них позарез нужно дополнительные средства, всего сто шестьдесят пять тысяч рублей. Шацких только собрался расписать, на что, но увидел мой недовольный взгляд и осекся.
        - Станислав Теофилович, а сколько заработали колонии за последний месяц?
        - Простите, Григорий Ефимович, но я же воспитатель, а не бухгалтер, я не веду такой учет…
        Ну вот что ты будешь делать? А другого нет.
        - Мы когда говорили о колониях, какие цели ставили в первую голову? - крепко взял я его за локоть. - Я напомню, самоуправление, самообеспечение и самоокупаемость. И одно связано с другим. Да, ваша цель - воспитание, но воспитание не отвлеченное, а трудовое, в полезной работе. Каждый, понимаете, каждый мальчишка или девчонка должны видеть, что они сами зарабатывают деньги и сами их расходуют. В идеале все эти сто шестьдесят пять тысяч они должны заработать сами.
        - Но цели педагогики…
        - Забудьте. Наша цель - образованный, обученный, самостоятельный, думающий рабочий.
        Да, надо ему в помощь искать человека, который может поставить производство. А то пока это все на уровне уроков труда в моей школе - сегодня, дети, мы сделаем коробочку. С тем и уехал со стрельбища, коим с нами «поделились» лейб-гренадеры, на Мойку. Где и озадачил Лену по самое не могу - ехать в Сызрань, вербовать работниц.
        - Так у них же семьи, дети! - возразила соратница не очень воодушевленная тем, что ее отрывают от светской жизни. Во вкус которой она только-только вошла. Балы, приемы…
        - Правильно, потому сразу подбирай место для ясель, этого, как его бишь, киндергартена, чтобы пока работают, дети под присмотром были. И столовую, причем с раздачей на вынос, - предупредил я следующее возражение.
        Такая постановка дела не была чем-то революционным, в Европе и тем более Америке к ней понемногу приходили, но для патриархальной России это могло стать прорывом. На что я и упирал, уговаривая Лену стать первопроходцем. Или первопроходицей? В конце концов, женской фракции самое подходящее дело.
        - Представь, что ты стала первой в России женщиной - директором оборонного завода! Этож какая известность будет!
        - Ну да, и потом с этими чурбанами-военными общаться!
        - Чурбаны-военные, между прочим, крайне падки на женскую красоту, а тут ты у нас вне сравнения.
        Заулыбалась, даже зарумянилась. Видно, представила ошеломительные перспективы и штабеля генералов да полковников у ног. «Они будут на четвереньках ползать, а мы на них плевать!», ага. Распутин-то жениться не может - имеет супругу. А устраиваться в жизни все-таки надо.
        Сразу в Сызрань Лена не поехала, решила дождаться Стольникова, а тем временем ознакомится с прогрессивным зарубежным опытом, для чего все дни пропадала в библиотеках и читальнях. А там и капитан вернулся, с первичным докладом. Сели в малом кабинете, в парадном, с его колоннами и портретом государя императора, можно было только важных визитеров принимать да фотографам позировать.
        - Место хорошее, важное - мост через Волгу железнодорожные, пристани, нефтяные склады Нобелей. Под застройку пустырей сколь угодно…
        - Откуда такое счастье?
        - Несчастье, Григорий Ефимович, истинное несчастье. О прошлом годе Сызрань горела страшно, почитай, две трети на дым ушло, только опознанных погибших полиция сотню насчитала, а неопознанных так и до тысячи…
        Стольников перекрестился, я на автомате сделал то же самое. И даже свободомыслящая Лена повторила такой естественный перед лицом трагедии жест.
        - Так что городская дума за наше предложение ухватилась с радостью - стройка, работа, деньги… Площадок дали на выбор полдесятка, но я так думаю, строится надо чуть на север от станции, чтобы к чугунке поближе.
        - А к пристаням?
        - Полверсты будет.
        Дальше Никодим Николаевич обстоятельно рассказал про город - про большие мукомольные производства купцов Перегожина, Ильина, Стерлядкина, Чернухина. Последнего, Мартеньяна Васильевича, весьма нахваливал - многолетний гласный городской думы, до недавнего времени так и головой был, управой руководил, много для Сызрани сделал. С продуктами хорошо, своя бойня, винный склад, кондитерская фабричка. Восстанавливают после пожара активно, на стройках полно пришлых рабочих. Благоустраиваются - водопровод провели, улицы асфальтовыми плитами мостят.
        - Еще на том месте хорошо, что оно примыкает к владениям графа Орлова-Давыдова…
        - Что же тут хорошего? - я отошел от окна, откуда слушал доклад Стольникова. Эх, сейчас бы на Неву, кататься на кораблике… а не думать, как уламывать графа.
        - Крупный землевладелец, ему сотню-другую десятин продать как нечего делать, а человек образованный, на идею взять можно.
        Я подивился такой деловой циничности капитана, но про себя отметил, что он прав. Чуть позже к нам присоединился Варженевский и к вечеру мы набросали «техническое задание» на создание в Сызрани наукограда или технополиса, короче, базы концерна «Распутин, сыновья и примкнувшие товарищи». Вроде все учли, вплоть до создания потребкооперации, чтобы рабочим сделать жизнь подешевле. Строить жилье постановили прямо сейчас, а заводы - с весны, как и принято в России, а пока набирать и учить людей. На мое пожелание построить образцовые предприятия, чтоб «Европа обзавидовалась» поначалу с сомнением предложили подрядить кого из немцев или англичан, а потом Сергей Алексеевич вспомнил про знаменитую московскую контору Бари и работавшего в ней инженера Шухова. Ну, эту фамилию я точно знал, а коли инженера и через сто лет помнят, это круче любой рекомендации. Вот Варженевского к нему и отрядили - инициатива имеет инициатора, все как обычно.

* * *
        Первым посетителем моей картинной «недогоаллереи» стал… немецкий посол. Сам Фридрих Пурталес. Тот самый дипломат, который вручит нашему министру иностранных дел ноту о начале войны с Германией, после чего отойдет к окну и заплачет.
        Мне же Фридрих плаксой не показался. Стройный, подтянутый, можно сказать красавчик. С очень аккуратными усиками - безо всех этих отечественных «мочалок» на лице.
        Встречи со мной добивался аккуратно, не светился. Сначала с посыльным передал записку. Договорился о встрече. Приехал поздно, коляску оставил за углом, прошел пешочком «с черного хода».
        - Я знаю, у вас есть некоторая договоренность с нашим общим другом - издалека, на хорошем русском, начал Пурталес - Я бы хотел узнать о прогрессе в этом деле…
        Немцам приспичило. Англичане подняли скандал из-за Дредноута, в Европе все напряглись в ожидании войны. Друзьям-австриякам стало не так комфортно с аннексией Боснии - а ну как британцы впишутся?. В такой ситуации стало особенно важен нейтралитет России в Балканском вопросе.
        - Ни слова больше - я подал Пурталесу копии писем сербского посла, что мне на днях вручил Зубатов - Ознакомьтесь.
        Фридрих отошел к светильнику, быстро прочитал бумаги. Лицо его посветлело.
        - Да, это решение проблемы! Что вы планируете с ними делать?
        «Взрывать бомбу» в России я не хотел. После скандала с министром финансов, вторая склока в верхах со своим участием - мне была не нужна. Еще не хватало появление «анти-распутинской» партии при дворе. Которую, кстати, уже и так пытается активно склепать Феофан. С Дэмчи не удалось, начал подговаривать против меня вдовствующую императрицу. Благо та не отвалила в Данию, а задержалась в Питере.
        - По некоторым причинам, публикация писем в прессе в России нежелательна. Было бы лучше, если это случилось в какой-нибудь нейтральной стране.
        - Бельгия подойдет? - деловитым тоном поинтересовался немецкий посол, разглядывая «Ярмарку» Кустодиева. Да, картин в галерее прибавилось - особенно отечественных художников.
        - Вполне.
        - Тогда позвольте откланяться.
        Все. Можно считать, что «черногорки» по второму кругу утоплены, можно двигаться дальше. Я тяжело вздохнул. Боже, как меня достали эти дворцовые дрязги, предательства, коллаборационизм! Царская семья, чем дальше, тем больше висела гирями на ногах, отвлекала, забирала такое ценное время. Я буквально кожей ощущал, как тикают часики истории. И скоро зазвенит очень громкий звонок будильника. Что же все-таки делать с Николаем?
        Глава 18
        Следующие два месяца я только и делал, что раздавал «лохтинские» деньги. Сначала Менделееву и Мантышеву на вторую экспериментальную колонну в Баку и на опыты по каучуку. Потом Вернадский выбил из меня средства на экспедицию в Джезказган. Кто-то из его учеников согласился отправиться по «степям». В общинах иоаннитов открывали стрелковые клубы - это тоже потребовало значительных расходов. А еще специальной «проповеди», которую пришлось даже напечатать в типографии «Слова» и разослать по всей стране. В ней я напоминал «пацифистам от христианства», что апостол Петр явился в Гефсиманский сад с мечом и даже отсек ухо рабу первосвященника. Да, Христос остановил его, но заповедь про «подставить щеку» - она про духовное прощение. А со злом надо бороться вполне материальным методами. Пулями там, можно шрапнелью… «Не мир я принес, но меч» - кто сказал? То-то.
        Партия «небесников» также приняла на этот счет специальный декрет и даже кто-то придумал слоган «Одна мишень - много призов». Пришлось выделять деньги на серебряные кубки, а потом и вовсе народ загорелся всероссийским соревнованием. Благо я подкинул идею стрельбы по «летающим тарелочкам». А что? Стендовая стрельба уже была на Олимпиаде в Париже семь лет назад, построить будки на стрельбище и сделать простенький механизм выкидывание прессованных из битума тарелок - труда не составило. И все это под флагом предвыборной кампании. Хочешь в наши тиры и на наши стрельбища? Вступай в Небесную Россию. Это нашло очень хороший отклик в душах многочисленных российских охотников. Численность партии перевалил за двести тысяч, что стало большим сюрпризом для властей и для «конкурентов». Милюков на последнем съезде хвастал, что кадетов в стране уже семьдесят тысяч - ну так мы меньше чем за год обошли в три раза.
        Коалиционные переговоры сразу же ускорились и мы приблизились к подписанию конкретных документов. Тут тоже пришлось потратится. Напрямую взятки я, разумеется, главным октябристам и кадетам из ЦК не давал, но банкет за банкетом и прием за приемом шли исключительно за мой счет.
        На фоне этого почти незамеченным прошел суд над Коковцевым и скандал с «черногорками». Последних уже выслали не просто от двора, а из страны - с запретом въезда. Ну как говорится, бабы с возу - кобыле легче.
        Я и правда все больше и больше ощущал себя эдакой кобылой, впряженный в неподъемный воз. Тащишь, тащишь, а толку нет. То Николай напивается и лыка не вяжет перед важной встречей с австрийским послом. То Аликс впадает в очередной мистический экстаз, ни на секунду не отпускает меня от себя, заставляет читать Библию и не просто Писание, а самую мрачную часть - Екклесиаста. Думаешь, удрал из Царского, отдохнуть бы - зовут в Зимний. Столыпину не нравится кандидатура Янжула. Тот «слишком независим». Начинает мотать нервы. Опять приходится убеждать, пугать, проталкивать. Круглое носи, квадратное катай, бери больше, кидай дальше, отдыхай, пока летит.
        Разве что ближе к сентябрю стало полегче с деньгами. Во-первых, еврейские банкиры просчитали наш рывок - передали через Полякова триста тысяч «пожертвований». Под благое дело отмены черты оседлости. Ну от обещал - никто не обнищал, правильно? Пообещал, как Дума соберется - сразу запустить законопроект в дело. Тут же зашевелились старообрядцы. Причем почему-то их женская часть. Несколько купчих-вдов из первой сотни собрали сто пятьдесят тысяч, торжественно вручили прямо в моем новом дворце. Не поленились приехать в Питер! Уж очень большое впечатление на них произвела женская фракция. Которая прямо сказать поредела. Елена в Сызрани, Лохтина так и вовсе покинула партию…
        Спасло мое сладкоголосье. Про святых великомучениц, про право голоса для прекрасного пола. Где капитал - там всегда желание власти. А идея выборов все больше и больше проникали в сознание масс.
        Наконец, пришел перевод выигрыша Щекина в казино Монте-Карло - в пересчете больше трех миллионов золотых рублей. О нем написали все газеты - отечественные и европейские, в княжество тут же началось паломничество игроков со всего света. Георгий Спиридонович же сразу выбился в главные русские «тузы» - я щедро поделился с ним капиталом. Кроме денег - дал долю в «Военпроме» и «Распутин и сыновья». Варженевского поощрил процентом в ЦРБ.
        Приближалась дата выборов, эсеры объявили бойкот, накал борьбы за Думу все нарастал и нарастал. В Охранном отделении тоже шла возня за пост начальника. И в этот ответственный момент заявляется капитан:
        - Надо ехать в Сызрань! Срочно. Рабочие бастуют.
        - Хватай мешки, вокзал отходит. Нет, давай-ка, Никодим Николаевич, распиши мне подробненько, что да как. С чего они бастуют?
        Капитан только руками развел. Информацию и него как клещами тянул, что для Стольникова было весьма необычно. И только под конец всплыло, почему он так себя вел - он все передавал со слов Лены.
        А Лена, столкнувшись с первым, так сказать, организованным выступлением пролетариата, запаниковала. И вместо того, чтобы приструнить горлопанов и договориться с лидерами, попыталась горлопанов задобрить, а лидеров изолировать. Но ввиду бездействия уездной полиции не вышло, так что лидеры только обозлились, а горлопаны почуяли слабину. Вот все и пошло по нарастающей, эдак они мне сроки пуска заводов сорвут.
        - Так, Николаич, давай-ка зазря полошиться не будем. Первым делом отправим в Сызрань Илью с Андреем, потом отобьем телеграммы в Сызрань, кое за какие ниточки дернем, подготовимся и только тогда поедем.
        Первую послал Лене - пусть объявит, что разбирать заваруху приедет сам хозяин. Так скать, «ждать царева возвращенья для законнова решенья». Самой закрыться, с рабочими и властями не общаться, в тихую собирать информацию, боевикам помогать.
        Вторую - Ксенофонту Виноградову, самому толковому из иоаннитов. Поглядел он на меня, походил рядом и, похоже, твердо решил стать «небесником». А раз так - пусть впрягается, возьмет пяток своих людей, да едет «наниматься» на стройку. Причем засланцы должны налево и направо хвастаться, что раньше работали на меня, а на расспросы отвечать, что хозяин суров, но справедлив. Пустой бузы не терпит, но о рабочих заботу имеет, да получше многих.
        Третью - Мартеньяну Чернухину, местной власти. Со всем вежеством, с просьбой уделить часок-другой для беседы. По хорошему, с этого и надо было начинать, да все на бегу, наскоком, давай-давай…
        После чего помчался к Столыпину, вытрясать из него самую главную бумагу. Он же у нас, помимо премьерства, еще и министр внутренних дел? Вот пусть и отпишет своему подчиненному, уездному исправнику.
        Петр Аркадьевич даже не упирался - я сразу с козырей зашел. Моторы, радиозавод, химзавод, оптическое и капсюльное производство под угрозой! Намекнул на долю в прибыли, но больше давил на важность дела для державы.
        - Смотри, Григорий! не запустишь свой «Военпром» в срок - получишь в моем лице большого врага.
        Оппаньки, а с чего это Петру Аркадьевичу так «Военпром» сдался? неужто ставку на него какую сделал? Нет, это неплохо, надо бы его посильнее привязать… Ладно, пойдет продукция и прибыля - впишем в долю, а сейчас низко кланяемся, хватаем бумагу и бегом на вокзал.
        Бумагу Столыпин выправил - загляденье. Не ришельевское «То, что сделал предъявитель сего, сделано по моему приказанию и для блага государства», но близко. Вполне хватит исправника урезонить. Вот с ней, а еще с группой поддержки в виде нескольких новообращенных небесников, я и тронулся в Сызрань. По дороге распределили роли - в основном, местный бомонд уговаривать. Потому я и сопровождение выбрал в основном, по солидному внешнему виду. Кое-кто ехать не хотел, но раз партия сказала «Надо!», то надлежит ответить «Есть!»
        - Считайте, господа, что это первое ваше партийное поручение. И своего рода испытание. Просто числиться в «Небесной России» ни у кого не выйдет, нужно работать и приносить пользу. А уж как вы ее приносить будете - посмотрим. Кто участием, кто поддержкой, а кто и на разных постах.
        По приезду сразу отправился к Чернухину и, несмотря на то, что внутри аж свербело от желания закончить все побыстрее, неторопливо и обстоятельно беседовал с ним аж четыре часа. С перерывом на обед - купец сподобился пригласить меня домой. Рассказал я и о «небесной России», и о «Военпроме», и даже на вопросы его жены об императорской семье ответил. Если уж взялся оказывать уважение, то приходится.
        - Как хотите, Григорий Ефимович, а зря вы тут заводы затеяли. Город у нас тихий, провинциальный, стоит на зерне да мельницах, а вы его перебаламутили.
        Обедали мы степенно, как полагается купцам. Из закусок подавались икру, сардинки, семгу, копченый сиг, колбасус языком и селедка с луком. Разумеется пудовые пироги с капустой и яйцами. Куда же без них? На второе слуги притащили запеченного целиком поросенка с яблоком в пасти и длинного осетра. Так сказать на выбор - мясное или рыбное. Осетр был обложен грудой горячих пунцовых раков. И как это все съесть? Даже попробовать - уже проблема. А не попробуешь - обидишь хозяев.
        - Не я, так другой кто, Мартеньян Васильевич! Уж больно у вас место удобное, Волга да мост железнодорожный. Вон, Нобель свои склады построил - думаете, он на этом остановится? Не-ет, будет и переработка.
        Лидер местного бизнес-сообщества только крякнул.
        - Можно, конечно, сычами по домам забиться, - продолжил я увещевания, - все «по старине» делать, да смотреть, как другие новые заводы ставят и прибыля увеличивают. А можно и самим в эту струю влиться. Тем более, что вам, почитай, весь город после пожара заново строить надо. Весь мир, Мартеньян Васильевич, меняется, нельзя сиднями сидеть - обгонят, да еще и затоптать могут!
        Рассказал я о чудесах техники, виденных в Европе, о телефонах, о беспроволочном телеграфе. Младшее поколение Чернухиных впилось в меня с вопросами о полете через Ла-Манш - ну что же, рассказал и об этом. И о друзьях в высших сферах. И о многом другом.
        Две вещи сыграли больше всего - то, что новое дело отечеству на пользу, а затеявшим на выгоду. Причем не просто стырить с казенного подряда в карман, а построить действительно нужные и важные заводы. И что я, который за ручку с императорами здоровается, прямо скажем, к отнюдь не первого ряда купцу, отнесся со всем уважением и на равных.
        - Вот если бы вы, Григорий Ефимович, с этого начали… Уж больно у нас нравы старинные, без уважения никак нельзя. А смутьянов ваших приструним, приструним…
        - Все на бегу, времени в обрез, столько всего успеть надо. А насчет смутьянов - так они тоже уважения желают. Сколько бунтов началось когда с рабочими обращались по-свински? Вот то-то. Порой и денег не надо, только веди себя с людьми по-людски.
        Мысль эта, похоже, была для Чернухина внове, задумался он сильно. И даже на последующем банкете для столпов местного общества сидел молча, в своих мыслях. А мне подходили объясняться в любви, уважении и вечной дружбе, даром что целоваться не лезли. Впрочем, цена этой дружбе - цена банкета, завтра будут за спиной шептаться, а то и вслед плевать. Но без того, чтобы «проставиться» тоже нельзя.
        Вечером мы собрались «узким кругом» в снятом Леной доме. Она все больше молчала, изредка подавая реплики и дулась. Ну ясное дело, кто виноват? Не тот, кто ситуацию упустил, а тот, кто послал руководить. Не без этого, конечно, но сама-то она куда смотрела?
        Аронов с Дрюней доложили первые результаты - работяг науськивают мелкие лавочники, причем не всех, а зачинщиков. Стали искать в чем их интерес и почти сразу вышли на «кооперативную» торговлю. При нашем строительстве я приказал завести не «заводскую лавку», а именно что «кооперативную» - членам дешевле. Рабочие же пока к такой заботе непривычные, вступают в кооператив медленно, а назначенные рулить «кооператоры» сразу размахнулись на весь списочный состав. Вот и начудили, не имея опыта - яиц, например, запасли «на всех», а покупателей оказалось втрое меньше, чем рассчитывали. Ну и «выкинули» яйца, пока не протухли, на городской рынок чуть ли не по закупочной цене. И так с несколькими продуктами - то сало, то мясо. Понятное дело, как это лихорадило городскую торговлю. Понятное дело, что все это устоится, но пока это как в болото здоровенный булыжник кинули, вот местные лягушки и заквакали.
        - Ладно, голуби, понял. Выясняйте, кто у лавочников застрельщиком, кто остальных подбивал и кто больше всего рабочих соблазнял. Потом подумаем, что с ними делать. Завтра же будем с людьми говорить, потому готовьте одежду победнее.
        Соратники криво усмехнулись.
        - И рожи тож сделайте попроще!
        И люди потянутся, да. Я тоже не стал фигурять в синем-шелковом, крестом светить и черными очками пялиться, оделся обычно и поутру собрал в избе при строительстве «лидеров общественного мнения» - мужиков, что верховодили на стройке. Нет, не тех, что орали и требовали, а уважаемых, рассудительных, по чьему слову все и будет. Полчаса рассказывал что да как мы делаем и для чего. Какие перспективы ждут их самих и, в особенности, детей - мужики вряд ли на радиотехников, да мотористов выучатся, а вот сыновья-дочери запросто. По ходу подумал, что надо бы листовку с содержанием нашей беседы сделать, и для строителей. и для городских, чтобы каждому не объяснять. А чуть позже и газету при заводах затеять. Как там бишь они при советской власти назывались? Многотиражки? Вот ее. Пусть Сызрань собственной газетой гордится.
        С мужиками договорились быстро - на уступки я не шел, сразу сказал, что дурацкие требования на ровном месте, а вот нужные вещи сделаю с удовольствием. Объяснил про штрафы - только и исключительно за производственные косяки, и все штрафные деньги в больничную кассу. Себе Военпром ни рубля не возьмет.
        - А за церковь или шум в казарме штрафовать будут? - недоверчиво спросил кряжистый мужик с ладонями-лопатами, покрытыми костяной крепости мозолями.
        - А это вы сами разберитесь, - улыбнулся я.
        - Как сами? - оторопело собрание.
        Ну да, везде, где им раньше доводилось работать, никакого самоуправления не было и в помине, и каждый хозяйчик норовил содрать штрафами побольше.
        - А вот так. Мне неважно, в какую церковь вы ходите и ходите ли вообще, лишь бы дело делали. А в колониях моих дети малые сами определяют, кто сегодня на кухню, кто полы моет, распорядок устанавливают и вообще всю свою жизнь. Нешто вы, взрослые мужики, не справитесь? - вывалил им на голову и добавил: - Через месяц чтобы в кооперативе, то есть артельной лавке, сами все решали. Дело начальства - стройка и завод, а уж как вне этого жизнь налаживать, смотрите сами. Только чтобы никакого попустительства лентяям и пьяницам! За вшей и прочую живность також буду жестко рублем карать.
        Мужики довольно загомонили, возможность приструнить буйных и бестолковых им понравилось. Против санитарии тоже никто не выступил. Да и почуяли, что будут лидерами не только неформальными, но и формальными.
        - Бабу, бабу из правления уберите - вперед вылез плюгавый мужичок.
        Я нахмурился. Лена и правда занималась не только вербовкой работниц, но и лезла в дела других заводов. Девушка она была активная, а Сотников появлялся в Сызрани наездами, за всем уследить не мог. Вот поди, теперь пройди между «Сциллой и Харибдой». Снимешь Елену - обидится и я потеряю ценного, активного, а главное мотивированного работника. Не снимешь - мужики буянить будут. Патриархат!
        - Давай так - решился я - Ежели за Еленой Александровной какие оплошности или просчеты будут на ваш счет - пишите мне в столицу. По-перву оштрафую ее. Ежели повторно негодна будет - сниму и другого к вам пришлю. В штанах.
        Народ засмеялся, напряжение окончательно спало. Я же себе сделал заметку - поговорить с Еленой. Пусть подберет помощников в «штанах» - проще руководить будет. Вот хотя бы из возрастных детей Чернухина. Два сынка у него прям на выданье - кровь с молоком.
        И тут нас всех арестовали. Так сказать, картина Репина «Не ждали» - ввалился уездный исправник со своими орлами и всех разом повинтил, незаконное сборище, смутьяны и заговорщики и все такое. Я только успел боевикам махнуть, чтобы ни-ни, а пока нас выталкивали наружу, шепнул Дрюне, чтобы метнулся за Леной, дал знать Чернухину да принес из моих бумаг индульгенцию от Столыпина. В сенях нарочито споткнулся, повалился, уронил соседа, в дверях образовалась куча мала, вот парень и смылся, да так ловко, что городовые и не заметили.
        Привели нас в городской участок, рассадили в обезьяннике и полицейское начальство принялось на нас орать. Я же только посмеивался - ну который раз уже, то в Шуе, то вот в Сызрани, - чем еще больше бесил исправника. Как же, смерд, холоп, мужик сиволапый смеет лыбиться на речи персоны седьмого класса! И совсем было дело у нас до конфликта дошло, как примчался Дрюня, да не один, а с бледным Чернухиным, что сразу сбило градус. А уж бумага от Петра Аркадьевича вообще произвела волшебный эффект. Так что когда я заявил, что мы с подачи начальника Охранного отделения Зубатова еще и профсоюз намерены создать, исправник даром что не козырнул и вообще являл собой другую картину Репина - «Приплыли».
        Но мало-помалу пришел в себя, и, направляемый Чернухиным, выдал второй слой заварухи. Боевики только всякую мелочь успели раскопать, а исправник, так сказать, держал руку на пульсе. Город-то после пожара все отстраивался, бревна-доски-кирпичи вздорожали, а тут некий хрен с горы заводы ставит. Вот и родилось грамотное управленческое решение - хрена, то есть меня, вытолкать, а стройматериалы потом по дешевке выкупить. Или вообще расхитить.
        Вот трое местных тузов и стакнулись. Ну чисто московские старообрядцы, что недавнюю революцию спонсировали - заварим кашу и в мутной воде рыбки наловим.
        Ничего, устрою вам рыбку. Надо только дела на стройке в порядок привести и дождаться, когда колония местная в полную силу заработает. Там у нас сотня пацанов планировалась, а цветы жизни это страшная сила, если подсказать да направить - весь город по кирпичику разнесут. Будет и у меня кнут на «тузов», не только пряник.
        Глава 19
        Аккурат к моему возвращению в Питер, с вод внезапно приехал Великий князь Владимир Александрович. Тот самый бывший глава гвардии, «регент» при молодом Николае, угодивший в опалу из-за неудачной женитьбы своего сына. Еще до моего появления в этом милом времени.
        Грузный громогласный мужик с густыми бакенбардами а-ля Александр II сразу завладел вниманием семьи. И впервые мое положение при дворе по-настоящему пошатнулось. Никса смотрел в рот дяде, сразу отменил «кругосветное путешествие» его кузена - Николая Николаевича. Сколько я боролся с ним, сколько нервов и сил потратил - и вот снова здорова. Бывшему командиру гвардии сразу была послана телеграмма, аристократы зашевилились, группируясь вокруг «Большого Владимира». Ожили почти мертвые Госсоветы и Сенаты. Посыпались какие-то бессмысленные указы, распоряжения.
        Мою семью отселили из домашнего крыла, в Царское село зачастил Герарди. Должность начальника дворцовой полиции все еще пустовала и пошли слухи, что моего ненавистника вернут обратно.
        Петр Николаевич пытался сгладить, устроить «ознакомительную встречу». Но Владимир Александрович проигнорировал попытки «инженера». Более того, положение Петра Николаевича как главы гвардии оказалось под вопросом. Поступила информация, что гвардейцы готовят письмо-петицию на имя Великого князя с просьбой обратно принять их под свою руку. Опять по Царском селу начал вороном нарезать Феофан в компании Антония. Митрополит агитировал против иоаннитов - предлагал разгромить общины по всей стране. Я так понимаю, заодно целили и в «Небесную Россию».
        Единственной моей удачей стало назначение Янжула министром финансов. Столыпин решил показать свою независимость от Владимира Александровича, назначил министра в пику. Но с самим Иван Ивановичем состоялся непростой разговор.
        - Своего назначения я не добивался, милостивый государь - грозно начал Янжул после того, как мы столкнулись с ним перед аудиенцией у Столыпина - Плясать под вашу дудку не собираюсь!
        - Помилуй, Господи - перекрестился я - Иван Иванович, и в мыслях не было указывать вам. Но пожалуйста, прислушайтесь к умным людям, что писали эту записку.
        Я подал Янжулу документ, в котором мы с Щекиным пытались «заткнуть» самые очевидные дыры в финансовом законодательстве страны. Обязательные резервы кредитных организаций в Центральном банке - аналог системы страхования вкладов, ежегодный публичный аудит всех финансовых организаций с капиталом от ста тысяч рублей, фьючерсы на зерно на Питерской бирже. Последнее позволит крупным фермерским хозяйствам страховать риски неурожая. В этот же пункт я вписал систему госрезервов - склады с пшеницей и ячменем в основных сельскохозяйственных регионах страны.
        - Продавать, когда зерно сильно дорожает и покупать, когда дешевеет? - Янжул быстро просмотрел документ - Дельно, дельно. Не ожидал…
        - По рабочему вопросу - вы и так все знаете - развел руками я - Карты как говорится, в руки.
        - Работу фабричной инспекции и права профсоюзов расширим - кивнул министр, дочитал документ - Про немецкие кредиты не понял.
        - Сейчас самое время брать - я почесал бороду.
        Нет, сбрею! Устал от нее - сил нет.
        - И брать много. Будет сближение с Германией, а значит хорошие условия.
        Про то, что после начала войны кредиты можно будет не отдавать - я умолчал.
        - На что же брать?? Под какие проекты?
        - Два дела. Людишки мои говорят, что канал очень нужен. Соединить Белое море с Онежским озером. А також новый порт. Романов на Муроме. Незамерзающий.
        - Для вывоза зерна? - мигом сообразил Янжул - В идею Проливов значит не верите?
        - Не верю, и более того, считаю вредной! И на сей счет даже сошелся в грудки с нашим послом в Париже.
        - Читал в газетах. Нелидов конечно, зря настраивает царя… - министр тяжело вздохнул - Идею портового города и железной дороги к ней целиком и полностью поддерживаю. Займусь сразу после назначения. Про кредиты и госрезервы поручу узнать и составить справки.
        - Работаем? - я протянул Янжулу руку.
        Тот пожал ее:
        - Работаем!

* * *
        Встреча с Владимиром Александровичем все-таки состоялась. На… стрельбище в Царском селе! Во время соревнований на кубок «Лучший стрелок».
        Как оказалось, Великий князь так и оставался августейшим председателем «Императорского Общества размножения промысловых и охотничьих животных и правильной охоты». А самому «августейшему» никто почему-то не сообщил, что соревнования проводятся под эгидой «небесников», да еще на приз, который оплатил лично Распутин.
        Вот он и приперся со всей своей свитой, официальной из адъютантов-секретарей и неофициальной из прихлебателей, гвардейских офицеров и прочей массовки. И всем кагалом ввалились в павильон при стрельбище, где как раз мы подводили итоги первого этапа.
        А павильончик маленький, толпой неспособно - тесно. Кругом столы да таблицы, повернуться особо негде, а с князем человек пятнадцать вперлось. Давка как в трамвае, только я от стола повернулся на шум входящих, как нас с великим князем нос к носу и притиснуло.
        Ну, не то, чтобы прямо пузами столкнулись, но близко-близко. Итальянцам, может, на такой дистанции разговаривать в самый раз, а вот русским явно неудобно. И разорвать ее никак - у меня сзади стол, у князя свита, да и пятиться перед мужиком ему нельзя, свои же не поймут. Потому он и начал с наезда:
        - Что здесь происходит???
        - Стрельбы на кубок «Лучший стрелок», Ваше императорское высочество, - дипломатично поклонился я, пряча в бороде кривую усмешку.
        - Это гвардейское стрельбище! Почему здесь посторонние???
        Дык мы тут с разрешения командующего гвардией Петра Николаевича, но говорить это напрямую, пожалуй, не стоит - зачем подставлять хорошего человека? Тем более, что есть и другой ответ:
        - Стрельбище законным образом арендовано, вот бумаги.
        Я подал лежавший на столе договор аренды, составленный по моему настоянию Варженевским. Как чуял, что пригодится.
        - Почему стрельбы проводятся без уведомления Общества правильной охоты? - нашел к чему докопаться великий князь.
        Я с изумлением развел руками:
        - Так мы же не охотники, а глиняные тарелочки - не промысловые животные, так, балуемся…
        - Безобразие! Выйдем, господа!
        И вся толпень, гневно сверкая глазами, принялась сдавать назад. Впрочем, кое у кого взгляды были вовсе не гневные, а с затаенным весельем - видимо, порадовал афронт Владимира Александровича. Да и то сказать, вся эта великокняжеская и около свора с рождения росла и жила в полном убеждении, что все вокруг должны на цирлах скакать. А крестьянин вообще должен шапку ломать и в лучшем случае гудеть что-нибудь верноподданническое, никакого иного варианта взаимодействия с народом не предусматривалось. И на тебе - недавний мужик хоть в малом, да не отступил, поломал шаблон.
        Пока я выбрался наружу, гость подуспокоился, да и ближние, кто поумнее, насоветовали записать мероприятие себе в актив. Стреляют из охотничьих ружей? По имитации пернатой дичи? Безусловная заслуга Императорского общества и лично его председателя, дорогого Владимира Александровича.
        Последовали вопросы, объяснения, притащили показать серебряный кубок, списки участников - сорок губерний! Не удержался, похвастался достижениями - дескать, некоторые бьют в цель не хуже, чем признанные армейские стрелки.
        Вот после этих роковых слов великий князь рявкнул сопровождению:
        - Пошлите за поручиком Давыдовым к полковнику Чернавину! Посмотрим, как «не хуже»!
        Местный унтер вполголоса объяснил собравшимся:
        - Его превосходительство генерал-майор Чернавин - командир Императорского стрелкового батальона, господин поручик Давыдов - лучший стрелок у него.
        Посыльный ускакал, а Владимир Александрович тем временем, мрачно хмыкая, наблюдал за стрельбой на стенде. А стреляли так себе - и задача была необычная, да и недоброе августейшее внимание на участников давило. Мазали безбожно, пару раз умудрились даже в бруствер попасть, к вящей радости свитских. Великий князь повеселел, милостиво ручкой махнуть соизволил, повелев прекратить стрельбу и поперся смотреть метательную машинку. Тоншайберверфер я заказал еще в Германии, для образца - ничего сложного в устройстве для пуска глиняных тарелочек не было, направляющие да пружина с рычагом. Освоим, своих понаделаем, дайте только заводы запустить. Тарелочки уже штампуем, несмотря на уверения производителя, что техника тонкая и может работать исключительно с его, производителя, фирменными тарелочками. Ага, знаем, плавали - опасайтесь подделок и потому юзайте только наши приблуды, которые в пять раз дороже. Ясное дело, поначалу самодельные тарелочки летали кое-как, но потом гончары подобрали правильную консистенцию глиняной смеси, сделали деревянные формы и пошло-поехало, летают ничуть не хуже немецких. некоторые
даже предлагали ставить клеймо «Небесной России» и продавать, но я такие поползновения пресек - вы что, ироды, желаете, чтобы каждый мог в «Небесную Россию» из ружья жахнуть?
        Пока ихнее императорское высочество восхищалось чудом техники (немецкое же, не лапотное!), я поговорил с Антипкой Стрельцовым, истинным русским самородком, лучшим стрелком в московской колонии. Парню всего пятнадцать лет, но руки и глаз у него снайперские, да и фамилия не подкачала. Два-три патрона на пристрелку - и шмаляет из любого оружия не хуже мастеров, прямо хоть на Олимпиаду посылай. Хм… может, и вправду послать?
        - Слушай, Антипка. Сейчас приедет офицер, очень хороший стрелок. Вы будете стрелять по мишеням вместе, - начал я объяснять происходящее.
        Антипка только кивнул, ему лишь бы ружбайку в руки. Накачивать парня большой ответственностью я не стал, наоборот, постарался подать задачу как заурядную, чтобы зря не волновался.
        Через полчаса прикатила пролетка с Давыдовым, он разумно решил доехать пассажиром, а не скакать и вздергивать организм перед огневым рубежом. Заинтересованные лица собрались за небольшим бруствером, отделявшим стенд с тарелочками от соседнего, где солдатики уже установили мишени на рубежах в четыреста, восемьсот и тысяча двести шагов - в аккурат с градуировкой прицела.
        Те же солдатики притащили ящик с винтовками - на выбор, прямо дуэль, пальба из незнакомого оружия. «Секунданты» обговорили условия - три пристрелочных, дальше по пять зачетных на каждую дальность. Для пристрелки поставили еще пару мишеней на четырехстах шагах. Владимир Александрович ободряюще кивнул поручику, тот привычно выхватил первую винтовку из ящика, взвесил ее, щелкнул туда-сюда затвором, проверил прицел и взял ее к ноге. Антипка, с крайне серьезным видом, повторил его манипуляции, «секунданты» отвели обоих на рубеж и по мановению великого князя началась пристрелка.
        М-да, вовремя я с оптическим заводом подсуетился - с оптикой тут так себе, хорошо у нашего инструктора имелся цейсовский призматический бинокль, привезенный в качестве образца. У противной стороны тоже, было бы странно что такого сонма военных не нашлось ни одного владельца такого полезного девайса. Остальные же таращились в бинокли, больше похожие на театральные.
        Три пары выстрелов прогремели быстро, наблюдатели с биноклями нашептали стрелкам поправки и пошла потеха. Давыдов скупыми отточенными движениями управлялся с винтовкой, отчего невысокий Антипка на его фоне смотрелся с постоянными заминками смешно. Впрочем, смешки прекратились после перекрестной проверки мишеней и объявления результатов - по сорок девять из пятидесяти возможных. Антипка улыбался, а Владимир Александрович сурово супил брови, всем своим видом показывая Давыдову «Не посрами!»
        За бруствером, на соседнем поле, возобновились полеты тарелочек, треск ружей и радостные крики. Мы же перешли к мишеням на восемьсот шагов. Десяток выстрелов - по сорок три выбитых у каждого, но у Антипки три десятки, а у поручика две. В свите зашептались, но примолкли после гневного взгляда патрона на всех и, в особенности, на Давыдова. Зря, князинька, зря, куда как хорошо на шестистах метрах поручик отстрелялся, а такое начальственное поведение только нервирует. Я же втихаря подмигнул Антипке и показал большой палец.
        На последней дистанции стреляли вдвое дольше - тщательно устраивались, неторопливо целились, пережидали пальбу по тарелочкам за бруствером, которую никто не догадался прекратить, что вызвало гримасу неудовольствия у августейшего гостя.
        - Три попадания в щит у господина поручика, четыре у… - растерянно объявил наблюдатель.
        - Не может быть! - взревел дядя императора. - Дай сюда!
        Он без малого вырвал из рук офицера бинокль и резко двигая им вправо-влево осмотрел мишени. Зачем нервничать, прицельная стрельба на километр с лишним вообще дело больше сомнительное. Тем более из незнакомой винтовки, к тому же ни разу не спортивной. Вообще не понимаю, чистая же случайность и прочие статистические погрешности.
        - Не может быть! Проверим сами! - бинокль без малого полетел в сторону, его подхватил адъютант.
        И с этими словами великий князь рванулся к мишеням, обгоняя замешкавшуюся свиту и разбрызгивая лужи, как Петр I на недавней картине Серова, пока кто-то из догнавших его доброхотов не подсказал идти по разделяющему стрельбища брустверу.
        Лучше бы он этого не делал! Стоило великому князю в два шага выскочить на гребень, как ветер задрал полу его шинели, а грянувший от соседей дуплет принес горсть дроби прямо в августейшую задницу…
        Чайка-менеджмент в чистом виде - прилетел, наорал, обоср… скомкал мероприятие… Дальнейшую стрельбу пришлось прекратить, награждение проводить без особой помпы и только после окончания вселенского воя, паники и суматохи, сопровождавшей арест обалдевшего мужичка с двухстволкой, оказание первой помощи и эвакуацию высокопоставленного афедрона. Ну да не было счастья, да несчастье помогло - недели на две великий князь из игры выбыл, а там что-нибудь придумаю.

* * *
        За неделю до выборов мы еще больше ускорились. Во-первых, провели велопробег по Питеру. Уже у многих аристократических семей появились собственные велосипеды - я вкинул через «Слово» идею проехаться всем вместе по Невскому. Выбил у фон Лауница целых полдня - перекрытие проспекта, оцепление, даже трибуны с ленточкой. Не то, чтобы на скорость, но самых быстрых решили поощрить памятными призами.
        И принялся трястись. Ну а как будет типичная дождливая питерская погода? Все же пойдет насмарку. Не пошло. Было солнышко, даже без холодного ветра с Балтики, пригожий осенний день, желтые листья на мостовой. Специально потребовал у дворников не убирать. Это же так приятно шуршать шинами летящими листьями…
        Дополнительным бонусом на пробег прибыл «инженер». Великий Князь заявился не просто сам, а с дочкой Мариной и сыном Романом. Последний был просто реактивным ребенком 13 лет, который легко управлял велосипедом и чихать хотел на любые правила. Собственно, он и победил в нашем велопробеге. Надо ли говорить, что на трибуны он поднимался в специальном синем жилете с логотипом Небесной России, в которые были обряжена половина велопробега? Женской части общины пришлось, разумеется, не поспать пару ночей вышивая все это, но дело того стоило. Фотки в газетах были загляденье! Только этот велопробег нам принес по столице дополнительных процентов пять, а то и восемь.
        Второе, чем мы ударили по массовому сознанию - и это тоже была новинка - итоговый концерт. В день голосования мы собрали массовый митинг с классической деревянной сценой, песнопениями и даже авиапролетом поручика Волконского над городом. Настоящий биплан, который наконец, «допилил» Вуазен по классической схеме, тянул за собой длинную растяжку «Боже, храни Русь!».
        Увы, ни Сенатскую, ни Дворцовую площадь нам не разрешили - пришлось довольствоваться садом у Исаакия. Назло Феофану и Ко., которые напрочь запретили всему клиру освещать наш митинг-концерт. На который, кстати, удалось выписать самого Шаляпина. Между своими зарубежными гастролями Федор оказался в России и мне не без труда удалось его убедить спеть для народа в день выборов в Думу.
        - Григорий Ефимович! - отнекивался певец в Астории - Ну зачем, я вам? Власти же встанут на дыбы!
        - Это почто же?
        Шаляпин замялся, вздохнул.
        - Я в 5-м году давал концерты в поддержку бастующих. Некоторые… превращались в митинги.
        - У нас власть добрая - отмахнулся я - Те дела уже забыты, надо идти дальше.
        - У нас власть злопамятная! - ожесточился Федор, заматывая горло шарфом - И вам еще все припомнят!
        - Почему же? - удивился я.
        - А кто палача выслал из России? - Шаляпин подошел к окну, распахнул его - Хорошо то как!
        - Кого же вы имеете в виду? - спросил я, догадываясь.
        - Я про НикНика. И его семеновцев, которые умучали в Москве тысячи обывателей, железнодорожников…
        - А про Александра Войлошникова поговорить не желаете?!? - вспыхнул я.
        И тут же остыл. Внимательно посмотрел на Шаляпина. Сколько ему? Тридцать? В самом расцвете… Удастся ли переубедить?
        - Это вы о ком??
        - О казни помощника начальника Московской сыскной полиции. На глазах его детей и жены!
        - Он был из Охранки!
        - Нет, не был. Войлошников не имел касательства к политическим делам.
        В стройной картине мира Шаляпина образовалась большая трещина. Туда я вбил еще несколько аргументов и все-таки убедил. Выступит. Без «Дубинушки», но правда и без «Боже Царя храни». Не настаивал. Зато исполнит «Течет река Волга», про которую Федор уже где-то слышал.
        - Настоящая русская песня! - восхищался Шаляпин. - Кто же автор? Не знаете?
        Хорошо борода есть, а то было бы видно, как я покраснел. А так нет. Морда кирпичом, насупленный взгляд. Покачал головой.
        - Хорошо, - протянул великий бас, - я согласен.

* * *
        Результаты выборов оказались ошеломительными. Небесники получили 182 мандата! Из 441-го депутата Думы. Еще бы сорок мест и мы взяли половину нового российского парламента. Больше всего потеряли правые - они получили только пятьдесят мандатов. Октябристы тоже значительно просели - не добрали и 150 мест. Совсем мелкие фракции оказались у левых. РСДРП, трудовики, прогрессисты - провели в Думу всего 30 человек. Ну тут я не при делах - Столыпин так подкрутил выборное законодательство, что и следующую Думу будут называть «помещичьей».
        Еще 52 депутата было у кадетов. Тоже потеряли.
        В трауре были и национальные движения. Мусульмане, польское коло и белорусско-литовская группа смогли получить лишь 26 представителей. Что любопытно, в Думе должно было быть 445 депутатов. Включая 4 членов от Великого Княжества Финляндского. Но они так и не были избраны из-за бойкота.
        - В России всего три сезона - горевал капитан, пока мы с пробуксовкой ехали к Таврическому дворцу на открытии 3-й Думы - Самый долгий - просто грязь. А еще грязь засохла и грязь замерзла.
        Ночью и правда слегка подморозило, но не так, чтобы дороги стали удобными для проезда. Какая-то каша из талого снега и воды.
        - Ништо! - подбодрил я Стольникова - Вот сейчас мы примемся за Русь-матушку засучив рукава. Замостим дороги, пустим железку по всем губерниям…
        - И самолеты по всем городам - хмыкнул капитан, зная мою любовь к авиации.
        В самой Думе я сначала провел собрание фракции. Многих, да что уж там скрывать, большинство, депутатов я банально не знал. Пришлось знакомиться. Выборочно поднимал, узнавал из какой губернии, из какого сословия. Больше всего было крестьян, потом шли мещане, в основном из иоаннитов. Эти предвыборную кампанию вели ответственно, выполняли все указания ЦК партии. Несколько купцов и промышленников, с десяток чиновников, в основном из земств.
        Настроения была восторженные. Половина новоявленных депутатов даже не ожидала, что пройдет в Думу - многие срочно собирали деньги на билет в столицу с соседей и общин. И в этом, разумеется, я увидел недоработку партии, пнул под столом Стольникова.
        - Разберемся - мрачно цыкнул зубом капитан - Поди уже и воровать из кассы начали. Велю устроить проверку.
        - Устрой - покивал я, повысил голос привлекая внимание аудитории - Содержание, получаемое депутатами - четыре с лишним тысячи рублей в год. Билеты и прочие расходы - обязательно вернем!
        В зале собраний фракции раздался удивленный гул. Четыре тысячи для многих были огромными, непредставимыми деньгами. В столице, если не шиковать, жить в общинных домах, ходить пешком, пятьдесят рублей в месяц - вполне недурно, сто - очень прилично, а уж триста…
        После знакомства с фракцией, собрались узким кругом. Вернадский, Булгаков, Муромцев, Шаховский. От «капитала» был Барушин, от толстовцев - Горбунов-Посадов и бывший иоаннит Филимон Гостев. Позвали также пару важных, но не входящих в ЦК депутатов - Перцова и Шацких. Так сказать, СМИ и работа и с молодежью. Почти теневое правительство. Добавь разных силовиков и заезжай в Зимний.
        - Я тут побродил по кулуарам - первым начал Стольников - Октябристы воду мутят. Есть там у них там такой Балашёв, бывший поручик. Помещик-воротила - 330 тысяч десятин в Киевской и Подольской губерниях. А еще…
        - Никодим Николаевич - мягко осадил капитана Булгаков - Ближе к делу!
        - Да… так вот этот Балашёв якшается с Пуришкевичем и Шульгиным от правых. Хотят коалицию подписать и двинуть своего председателя на голосование. Кадетов тоже зовут.
        Оба-на… знакомые все лица. «Мой убийца» Пуришкевич. А Шульгин войдет в историю не только своими знаменитыми мемуарами, но и тем, что примет отречение из рук Николая.
        - На правящую коалицию у них голосов не хватит. Впрочем… Раз так, то предлагаю наказать октябристов - решил я - Пустим их побоку, подпишемся только с кадетами - нам этого достаточно для большинства. Також считаю важным хорошие отношения с левыми и националами. Нос не воротим, работаем плотно.
        Народ покивал, тут же посыпались предложения по кандидатуре председателя.
        - Нет, нет - помотал я головой - От нас вообще никого. Нужно кинуть кость кадетам. Что? Милюкова? Нет, интриган нам в председателях не нужен. Предлагаю Головина. Во 2-й Думе он показал себя хорошо, председателем был толковым, и как говорится в народе - «На переправе коней не меняют». Кадеты будут довольны, что еще надо? Да, вот что надо. Оба товарища председателя - будут наши.
        - Владимир Иванович - я повернулся к Вернадскому - Вы готовы?
        Дождавшись кивка, посмотрел на Булгакова.
        - Сергей Николаевич, очень прошу. Не откажите. Мы должны выступить сплоченно.
        Философ повздыхал, но тоже согласился. Правда, после собрания, потянул меня на приватный разговор.
        - Меня очень беспокоит наша… хм… ваша! размолвка с православной церковью.
        - Вы про Феофана?
        - И про Антония тоже. Эти иереи весьма популярны у паствы, имеют вес при дворе. Вы же… Григорий Ефимович, взялись уже проповеди составлять. Не будучи даже духовной особой.
        - А чем вы??
        - «Не мир я принес, но меч».
        - Ах… об этом…
        - Именно! - Булгаков пожевал губами, посмотрел на меня внимательно - Я знаю, что все это вызвало сильное раздражение в церкви. Опять же иоанниты…
        - С ними то что не так? Их сектантство вычищено, на причастие ходят.
        - Они не подчиняются церковной иерархии.
        - Денег не дают?
        - Пожертвований!
        Да… И что тут скажешь? Может правду?
        - Сергей Николаевич, а вас, положа руку на сердце, устраивают дела в нашем православии? Не торопитесь отвечать, подумайте. Вся эта спайка с государством, утрата авторитета в обществе…
        - Либеральных кругах! - сказал как отрезал Булгаков.
        - Очень сомневаюсь. Я нынче в Сызрани был. Слышал, что простой народ о попах говорит. Пьяницы, развратники, мздоимцы… Ни одну требу бесплатно не делают - денег хотят.
        - Священникам тоже надо на что-то жить….
        - Вы сами сказали, пожертвования. А не обязательная плата.
        - Грешников среди клира и правда, много. Но сатана там действует больше, где свято!
        - Сатана - это удобное слово для тех, у кого тьма в душе.
        Мы еще долго говорили с Булгаковым. Философ тонко чувствовал боль народа, но когда разговор возвращался к церкви - у него как-будто шоры на глаза падали. Да, тяжело с ним будет…
        Глава 20
        Кадеты были счастливы. Милюков лучился довольством, князь Павел Долгоруков лично прокатал пресс-папье по чернилам наших подписей под коалиционным договором. Я настоял, чтобы соглашение заверил приглашенный нотариус - и это не вызвало возражений. Еще бы… Свой спикер! Возможность назначить весь аппарат - секретариат с делопроизводителями, создание Сеньорен-конвента - своеобразного совета Думы. Да и основные концепции, положенные на бумагу - конституционная монархия, политический плюрализм и прочее - лилось бальзамом на сердце главным кадетам. Плюс зубовный скрежет октябристов, которые сначала от обиды даже обещали заблокировать работу парламента - тоже радовал Милюкова и Ко. Ведь Балашев им обещал максимум одного товарища председателя. И все. А тут…
        В зале заседаний мы уверенно оккупировали весь центр, спели «Боже, царя храни» и после приветственной речи Головина бодро так забрали себе основные комиссии Думы - по бюджету, армии, образованию, общественному здоровью и земельному вопросу. Я настоял на том, чтобы был создан комитеты по разведке, промышленной политике, а также иностранных дел. Как оказалось, никто во 2-й Думе о подобном и не помыслил.
        Головин, Булгаков и Вернадский начали готовиться в Царское Село - представляться Николаю, а я пошел осматривать выделенные мне помещения.
        Что ж… Неплохо. Большой светлый кабинет с мебелью из мореного дуба. Из окна - вид на пруд Таврического сада. Просторная приемная с телефонными и телеграфными аппаратами. Кто-то из соратников уже повесил на стену карту России. Капитан притащил бело-желто-черный штандарт на подставке. Все, как просил. Не хватало карты мира и книжных шкафов, ну да это наживное.
        А вот и первый посетитель. В приемную вошла стройная дама в вуалетке, с зонтом.
        - Добрый день, кто-нибудь тут есть?
        Я откашлялся, девушка испуганно обернулась.
        - Отче?
        - Аня??
        Девушка откинула вуалетку и я узнал Танееву. Любимицу Аликс. Да и всего двора.
        - Да, отче, я. Вот пришла. С вещами.
        Анна посторонилась и я увидел в коридоре несколько чемоданов. Их, видимо, занес извозчик.
        - Как это понимать?
        - Отец был у Аликс. Там же присутствовал Александр Вырубов…
        Девушка достала платок, промокнула прекрасные глаза, в которых появились слезы.
        - Тебя посватали?
        - Да! Без моего согласия. Не люб мне Александр!
        - И ты ушла из дома??
        - От двора меня теперь тоже отставят - невпопад ответила Танеева. Которой похоже теперь уже никогда не стать Вырубовой - такого афронта Александр не простит. Да и офицерское собрание не разрешит жениться на «беженке».
        - Ты обещал помочь мне! Но «Христовой невестой» я тоже становиться не готова…
        - Раз обещал - позабочусь - я тяжело вздохнул, занес чемоданы в приемной - Но у меня строго. Бездельников не терплю!
        - Я…я на все готова - Танеева потупила глазки, села за секретарский стол - Знаю немецкий и французский, могу вести твою, отче, корреспонденцию.
        Секретарша, после ухода Лохтиной и отъезда Елены мне и правда, была позарез нужна. Но потянет ли Анечка?
        - Владеешь ли пишущей машинкой?
        - Нет.
        - А стенографировать можешь? Да… по глазам вижу, что нет.
        - Что же мне делать? - Танеева заплакала.
        - Ладно, не разводи сырость тут. И так в Питере живем. Беру тебя секретаршей, жить будешь при мне, в Юсуповском дворце - прозвучало это двусмысленно, но Анна не заметила - Будешь ходить по вечером на курсы пишущей машинки. Пока располагайся, обустраивайся. Да, сходи в секретариат Думы - он уже начал работать, выбей нам самовар. Умеешь разжигать? Тоже нет? Ладно, научу.
        - Отче!
        - Зови Григорием Ефимовичем - я вспомнил про предостережение Булгакова.
        Танеева встала, замялась:
        - Я случайно услышала… Его императорское величество…
        - Ну же, время дорого!
        - Николай Александрович советовался с Аликс насчет тебя.
        Я уселся на подоконник, помассировал глаза.
        - И что же? Меня тоже отставляют от двора?
        - Даден ход делу о хлыстовстве.
        Выругаться при девушке не вышло. Хотел, очень хотел, но сдержался. Все ясно. «Скрипач не нужен».
        - И твою семью тоже выселяют из Царского Села. На этот счет инструктировали Герарди.
        - Как же без этого проходимца! - я треснул кулаком по подоконнику, Танеева испуганно вздрогнула - Вот тебе первое дело. Срочное. Найди в газетных объявлениях дом под сдачу. Небольшой, но аккуратный.
        - Это для семьи? - Анечка покраснела - А почему Григорий Ефимович, вы не хотите поселить их у себя? В Юсуповском дворце?
        - Там крыло под партийные нужды отведено. Неудобно им будет.

* * *
        За всей это политической беготней, я совсем забыл о своей просьбе «инженеру» насчет Джевецкого и подводных лодок. А вот Петр Николаевич не запамятовал и сумел добиться от флотских демонстрации.
        Ну как от флотских… Тут, оказывается, очень хитровывернутая система: моряки делятся на настоящих и не очень. К настоящим относятся строевые офицеры, штурмана, артиллеристы, та самая «белая кость»; а к ненастоящим - механики, кораблестроители, гидрографы… Им даже морских званий не дают, так и ходят в штабс-капитанах да полковниках, хорошо хоть форма почти как у «настоящих». Так что великий князь договаривался с кораблестроителями, тоже инженерами. Встречали нас на заводе Крейтона, прямо на Охтинском мысу.
        Место известное, напротив, через реку - Смольный, под нами - бывшая шведская крепость Ниеншанц, сто лет тому вперед - несостоявшийся газпромовский небоскреб Охта-центр. А сейчас - казенные Охтинские верфи, взятые в аренду Крейтоном. Я как услышал, на автомате подумал «А что, так можно было?» В самом деле, отличный бизнес - берешь уже построенное предприятие и делаешь бабки. Правда, все оказалось не столь сладко, и модернизацию проводить надо, и условий куча, но все равно, сама возможность взять госпредприятие в аренду меня изрядно удивила.
        Показывали нам не что нибудь, а самоновейшую лодку «Кайман», прямо на стапелях - спускать на воду ее собирались в ближайшее время. Я-то, грешным делом, полагал, что с подводными лодками у России швах, а тут в строю уже четыре серии - типы «Касатка», «Осетр», «Сом» и «Карп». Правда, не все они российской постройки и не все по российским проектам, что особо оговорил глава «принимающей стороны» полковник по Адмиралтейству Крылов.
        В компании с ним нас встречали еще два кораблестроителя - подполковник Бубнов и, внезапно, капитан первого ранга Беклемишев. Оба они приложили руки к проектам русских лодок, как и Крылов, и оттого смотрели на нас несколько свысока. Ну и тот самый флотский снобизм, куда уж без него - вы, сухопуты необразованные, желали увидеть устаревшую конструкцию Джевецкого, к тому же не имеющую боевой ценности? Так вот мы вас макнем и покажем, что не лыком шиты!
        Таскал нас по стапелю и лодке Иван Бубнов и рассказывал, рассказывал, рассказывал! Вот что значит человек увлеченный - про каждый винтик найдет что сказать. Я же все это время судорожно соображал, что я со своим скудным багажом могу посоветовать, пока не уловил краем уха:
        - … два бензиновых двигателя по четыреста лошадиных сил…
        - То есть как бензиновых? - изумленно вопросил я.
        Уж что-то, а то, что все лодки с двигателем внутреннего сгорания поголовно дизельные, я знал. Питерский же, а у нас в городе навалом всяких заведений от высшего училища до всяких курсов переподготовки подплава. Вот я как-то в младшем школьном возрасте и спросил отца, чем это пахнут дяди моряки, севшие в автобус.
        Они поржали, потрепали меня по голове и объяснили - солярка. Все, кто на дизель-электрических лодках служат, пропитываются этим запахом навечно, так и запомнил.
        - А что, собственно, вас удивляет, Григорий Ефимович? - вежливо, но с нескрываемым ехидством поинтересовался Крылов.
        - Так больно горючий он, от каждого чиха воспламеняется!
        - Ого, какие глубокие познания!
        Вот зараза, еще и насмехается. Ничего, цыплят по осени считают.
        - Не мои, хвастать не буду. «Шоффер» мой рассказывал, да и по Европе когда ездил, узнал, что дизельное топливо в смысле пожара куда безопаснее.
        В глазах кораблестроителей мелькнуло удивление, а Бубнов прямо засветился:
        - Вот! Я точно то же самое говорил и проект делал дизель-электрический! А его отложили.
        - Почему? - поспешил выяснить я.
        - Как обычно, денег нет.
        - И много ли надо?
        - Миллион, - криво усмехаясь, выдал Крылов.
        - Ну, сразу миллион не смогу, но тысяч триста для начала найду. А остальное за два года. Пойдет?
        Моряки, да и Петр Николаевич остолбенело смотрели на меня, а потом загомонили, пытаясь понять, как бы дотянутся до денег и при этом не дать Морведу спустить их на что-либо иное. Очень кстати вспомнили, что одну из лодок серии «Касатка» строили на средства «Особого комитета по усилению военного флота на добровольные пожертвования». Вплоть до того, что лодки назывались «Макрель», «Скат» и так далее, а вот эту наименовали «Фельдмаршал граф Шереметев», поскольку большую часть денег внесла как раз семья Шереметевых.
        Дальнейшая экскурсия прошла уже без подначек. А что, все в жизни просто - вынимаешь миллион из кармана и все тебя внимательно слушают. Вынимаешь два - тебя носят на руках. Только, блин, этот миллион еще выделить из капитала надо… Все же в обороте!
        - …подводный ход на электромоторах, для подзарядки аккумуляторов лодка всплывает и идет на бензиновых.
        - Погодите, так ее же видно будет? Весь смысл теряется…
        - Ночью, Григорий Ефимович, ночью всплывает, - покровительственно объяснил Крылов.
        Я поднял голову наверх, к рубке, над которой уже торчала труба перископа и тут меня озарило - шноркель! неужели его еще не знают?
        - А что, под водой подзаряжаться нельзя? - изобразил я дурачка.
        - Нельзя, никак нельзя, для двигателя воздух нужен, а под водой его и для дыхания мало.
        - Ну так сделайте еще одну трубу, - я махнул рукой в сторону перископа, - и через нее качайте воздух.
        Флотские остановились.
        - В 1904 нечто подобное сделал на «Кете» лейтенант Янович, - неожиданно включился в разговор Беклемишев. - Только неудобно это, волна захлестывает.
        - Слыхал, - продолжил я делаться дурачком, - что на флоте есть такая вещица, клапан называется? Вот его к трубе и приделать.
        Кораблестроители переглянулись, почти одновременно выдернули из карманов блокноты с карандашами и принялись черкать в них, время от времени перебрасываясь своими терминами. Первым оторвался Крылов:
        - Однако! Интересная идея, Григорий Ефимович! Поставить одну трубу для воздуха, вторую для отвода выхлопа, на них поплавковые клапана, и заряжайся под водой!
        - Непременно надо испытать! - поднял взгляд от записей Бубнов. - Жаль, «Кайман» еще не скоро можно будет использовать.
        - А «Почтовый» в Кронштадте на ходу? - спросил доселе молчавший великий князь.
        - На ходу… Трое суток на переоборудование и можно испытывать! Причем там же, в Маркизовой луже, глубины маленькие, случись что - быстро поднимем! - определил дальнейшую программу Крылов. - Вы как, Григорий Ефимович, не откажетесь поучаствовать? У нас на Руси традиция такая - кто чего придумал, тот и испытывает. Вон, путейские инженеры под своими мостами стоят, когда первый поезд с грузом проезжает, а?
        На слабо берет, значит. Ну хорошо, риск невелик, все должно сработать, да и глубина там от силы четыре метра, вынырнем как-нибудь…
        Пока господа судостроители в Кронштадте устраивали на «Почтовом» шноркель, меня пригласил Палицын в Главный штаб для конфиденциального разговора. И вывалил на мою голову, что уже нашел кандидатуру начальника контрразведки. Не успел я порадоваться, как генерал нажал кнопку звонка и приказал явившемуся адъютанту пригласить полковника Корнилова. Тот появился буквально через несколько минут - маленький, сухощавый, с кавалерийскими усами вразлет, с малость раскосыми глазами.
        - Вот, Лавр Георгиевич, тот человек, кому вы обязаны своим назначением, - начал было Палицын.
        Лавр Георгиевич??? Лавр Георгиевич Корнилов??? Бог ты мой, тот самый Корнилов, душитель революции и первый командующий Добровольческой армией, Главковерх и несостоявшийся диктатор Всероссийский?
        Буря эмоций отразилась у меня на лице и Палицын, видимо, приняв ее за разочарование, поспешил отрекомендовать кандидата:
        - Полковник Корнилов опытный разведчик, полагаю, он сумеет выстроить надежный заслон иностранным шпионам.
        Меня малость отпустило - до всех титулов Корнилова еще десять лет, а революцию я постараюсь не допустить. Вряд ли у него есть опыт контрразведки, но его сейчас в России, почитай, ни у кого нет. И я пустился объяснять, как я вижу грядущую службу. Лавр Георгиевич поначалу бросал вопросительные и недоуменные взгляды на Палицына, но потом втянулся.
        - Работы у вас непочатый край. Дело ведь не только в шпионах, которые следят за полками и дивизиями. Кто на оборонных заводах работает, кто на артиллерийские склады устраивается - всех надо проверять. Господа офицеры при посторонних и в людных местах о таких вещах разговаривают, что страх берет. Всю систему сбережения секретов перестраивать надо. Кое-чем я могу помочь уже сейчас - есть у меня люди в Европе, от которых будут полезные сведения, а дальше уж сами, сами… Еще могу посоветовать взять кого из Охранки для научения…
        Господа офицеры, разумеется, вскинулись.
        - Они же там конспираторов ловят, а шпионы - те же конспираторы, только работают напрямую на врагов России.
        Еще через день я стоял на мостике миноносца, несущегося в Кронштадт. Никогда раньше не доводилось мне ходить на такой посудине - маленькой, узкой, на бешеной скорости. Весь миноносец трясся, как припадочный, казалось, что любая деталь дребезжит или позвякивает. За кормой кипела белая струя, рассекавшая треугольником серо-голубую поверхность Невской губы. Ветер, рожденный скоростью хода, вытянул флаг в струнку и сносил назад черный дым из труб.
        Меньше часа - и самодовольно улыбающиеся офицеры миноносца, дескать, «Знай наших, пяхота!» передали Великого князя и меня на руки Крылову.
        Еще час и я полез в узкое и воняющее маслом и бензином нутро малюсенькой - всего 36 шагов - подводной лодки. Эка, а тут пока о двойном корпусе и не помышляют, лодка изнутри выглядит как тоннель метро - ребристый набор и обшивка напоказ.
        В надводном положении «Почтовый» с присобаченными за рубкой почему-то тремя трубами вышел из порта в сопровождении двух буксиров, оборудованных кранами - или как там эти посудины называются? Пересекли корабельный фарватер, встали метрах в четырехстах на запад от форта Кроншлот, промеряли глубину.
        - Две сажени, в самый раз, - объяснил Крылов.
        С кранов спустили тросы, зацепили за нос и корму «Почтового» - ага, логично, случись чего, сразу и выдернут. Только как они узнают, что случилось? Но моряки продумали и это - через третью трубу пропустили тонкий тросик, привязанный к судовому колоколу.
        - Задраить люк!
        Все, небо кончилось, а к окошкам в рубке меня никто не подпустит - показали место, где можно скрючится, вот и сиди, не мешайся. Матросы и офицеры сноровисто подготовили лодку и она медленно пошла вниз, под шипение вытесняемого из цистерн воздуха.
        - Заводи!
        Затарахтел двигатель, внутри сразу запахло выхлопом. Хорошо у меня клаустрофобии нет, а то бы рехнулся - тесно, темно, закрыто наглухо, да еще воняет. Хуже, чем в лифте застрять.
        - Осмотреться!
        - Из воздухозаборной трубы подтекает!
        Командир оставил пост и протиснулся к двигателю. Труба подходила к нему, изогнувшись сифоном, с небольшим отверстием внизу. Вот из него, в подставленное брезентовое ведро, и подтекало. Немного и рывками, будто кто-то плескал воду в трубу.
        - Не страшно, просто клапан неплотный, больно быстро делали, - белозубо улыбнулся командир.
        Так мы и просидели внизу полчаса, после чего в обшивку снаружи постучали, подавая команду на всплытие.
        Господи, как хорошо на воздухе! И какие отчаянные эти ребята, плавающие под водой!
        - Все работает! - Крылов был счастлив, улыбался - Теперь можно и «Кайман» доделывать.

* * *
        Все первая думская троица вернулась из Царского в минорном настроении. Николай был не в духе - повторилась февральская история, когда самодержец изволил накричать на депутатов и по новому кругу отказаться от любых форм конституционной монархии. Головин то уже был привычный, а вот на Булгакове и Вернадском - не было лица.
        Сели вчетвером у меня в кабинете, начали думать, что делать.
        Головин хотел подавать в отставку - он просто не видел смысла в своей должности. Да и в деятельности всей Думы тоже. Еле уговорил погодить.
        - На встрече был Владимир Александрович - Сергей Николаевич внимательно на меня посмотрел.
        Ожил Великий князь. Я то думал, он должен еще валяться в постели. Теперь понятно откуда ветер дует.
        - Кажется у него к вам, Григорий Ефимович, большие счеты. Берегитесь!
        Обложили. Как есть обложили. То-то я гадал - что это октябристы такие наглые стали. Вести переговоры с черносотенцами в обход наших договоренностей… Это они сигнал из дворца получили!
        Владимир Александрович теперь на меня огромный зуб имеет - его иначе как «дырявой жопой» в обществе и не зовут. Все надежды вернуться обратно главой гвардии - похерены. А еще Феофан и Антоний. Плюс Герарди. Этот самый опасный. С него станется и заговор против меня устроить. Наркотики с ядами благодаря моему разговору со Столыпиным открыто продавать запретили. Но Герарди легко найдет, где достать. А испечь пирожные…
        - Григорий Ефимович, я тут кофе из ресторана на Шпалерной заказала - в кабинет постучав заглянула Танеева - И еще для ваших гостей пирожных!
        Я выпучил глаза, «думская троица» заулыбалась, глядя на покрасневшую Анечку.
        - Пирожные?!
        - Да, кремовые.
        - Какая у вас секретарша… - шепнул мне на ухо Вернадский - Особенная! Неужто решили первую фрейлину переманить к нам?
        А я все пытался перевести дух. Пирожные она заказала…
        После того, как кофий был выпит (к кремовому десерту я даже не прикоснулся - отговорился постом) и думские ушли, я позвал в кабинет боевиков.
        - Дело дрянь - честно признался я односельчанам.
        Дрюня остался в Сызрани - помогать Елене, нашего «городового», Евстолия Григорьева, мы никогда к тайным делам и не привлекали - он сторожил Юсуповский дворец.
        - Почто так? - шурин щелкал орехами, скидывая шелуху себе в карман. Молчаливый Аронов сел за стол, достал нож и правило, принялся точить клинок.
        Коротко, не вдаваясь в подробности я рассказал боевикам подноготную дворцовых и около дворцовых интриг.
        - Можно ентого Герарди - ножом по горлу - Николай кивнул на клинок Ильи - И в канал. Я тута в магазине братьев Филипповых видел новую гирю. Привяжем к ногам - даже не всплывет.
        - Не… паскудное то дело - покачал головой Аронов - Надо в Европу уезжать. Денег у нас полно, а Григорий Ефимович так и вовсе миллионщик. Проживем. Дадим нашим чинушам деньги - выпишем к себе семьи.
        - Не уживешься ты в Европах - вздохнул я.
        - Это почему же?
        - Война там вскоре будет. Большая.
        - Вона как - протянул здоровяк.
        - Дело в царе? Так? - Распопов начал быстро ходить по кабинету, зачем-то выглянул в приемной. Там было пусто - Аня ушла выбивать нам самовар.
        - В царе, царице, великих князьях… - я встал, уперся лбом в оконное стекло - Висят гирями на ногах, почище той, что ты видел у братьев Филипповых.
        - А что надо то? Ну висят и пущай. У них своя жизнь, у нас своя.
        - Надо чтобы Николай не мешал стране. Не тянул ее назад. Короче, надо, чтобы он отрекся.
        Односельчане открыли рты.
        - Вот прямо так за здорово живешь, отказался от престола - первым очнулся шурин - Жди!
        - Не полностью. Царем пусть остается. Но вся власть у правительства и Думы. Конституционная монархия, понимаешь?
        Судя по глазам тобольцев, понимали с трудом.
        - Кто же так откажется от власти? - пожал плечами Аронов - Нету таких. Пьянит власть почище вина.
        - Были цари, что отреклись. И даже потом хорошо жили - у меня в голове что-то забрезжило - А уж как страны их расцветали…
        - Ты дело говори - Распопов успокоился, уселся рядом с Ильей - Что делать то будем?
        Я помолчал, пытливо глядя в лицо односельчан. Потом тихо произнес:
        - Мы похитим царевича Алексея. И потребуем подписать у царя Конституцию.
        КОНЕЦ 2 ТОМА