Разбой Петр Воробьев
        Действие происходит на планете Хейм, кое в чем похожей на Землю. С точки зрения местных обитателей, считающих себя наиболее продвинутыми в культурном отношении, после эпохи ледников, повлекшей великое падение общества, большая часть автохтонов Хейма так и осталась погрязшей в варварстве. Впрочем, это довольно уютное варварство, не отягощённое издержками наподобие теократии или веками длящихся войн, и за последние несколько веков, ученым-схоластам удалось восстановить или заново открыть знание металлургии, электричества, аэронавтики, и атомной энергии. По морям ходят пароходы, небо бороздят аэронаосы, стратопланы, и турболеты, а пара-тройка городов-государств строит космические корабли. Завелась даже колония на соседней планете. При этом научные споры нередко решаются по старинке - поединком на мечах. Также вполне может оказаться, что ракету к стартовой площадке тащит слон, закованный в броню, потому что из окрестных гор может пустить стрелу голый местный житель, недовольный шумом, пугающим зверей. Все это относительное варварское благополучие довольно легко может оказаться под угрозой, например,
из-за извержения вулкана, грозящего новым ледниковым периодом, или нашествия кочевников, или возникновения странного хтонического культа… а особенно того, другого, и третьего вместе.
        Пётр Воробьёв
        Разбой
        
* * *
        Первая глава. Завечернее море
        - Дым на окоёме! - закричал В?ли вперёдсмотрящий из вороньего гнезда на салинге грузовой мачты.
        -нси шкипер неодобрительно насупился. Во-первых, не дым, а пять. Во-вторых, какого хр?мтурса[1 - Хримтурс - инеистый великан, крайне недоброжелательное мифическое существо.] орать об этом ломающимся и переходящим на щенячий визг голосом, если в воронье гнездо в более благополучные времена нарочно для такого случая был проведён телефон? В-третьих…
        - ?удрун, на румбе?
        - Запад-юго-запад.
        - Так и держи, - шкипер обменялся взглядами с рулевой, та кивнула, не удостоив Анси ответом «Есть так держать».
        Что там в-третьих… Анси сын С?гурд-Йона прикинул длину и порядок мысленного списка всего, что было не так в круге земном. Дурь и склонность к драме малолетнего дятлоумка Вили могли домогаться места разве что ближе к хвосту претительного перечня, где-то рядом с гнездом неизвестного животного в паропроводе корабельной прачечной. Уголки рта Анси опустились, и его морщины привычно сложились в гримасу упадка. Где-то ближе к началу той же описи бед должно было значиться, что мальчишка остался сиротой, а непогребённые тела его родичей вмерзли в снег, выше крыши занесший их дом, и все дома в рыбацкой деревне Ск?гафьорд, и все дома во всех деревнях, хуторах, и городах острова Т?ле. На палубе корабля-рыбовоза «Фр?лси три дюжины пять» выползшие погреться на первое за неделю солнце беженцы обеспокоенно смотрели на юго-восток, откуда угрожающе споро приближались источники пяти жидких дымков. Анси в который раз вздохнул, когда его взгляд скользнул вдоль неподобающе прямых бортов. Форма обводов «Фрелси…» была обусловлена не соображениями красоты или соответствием панерг?ческой теории, а простотой поточной
сборки, да и цемент с бронзовой арматурой никак не мог бы сравниться с оловом ?львов[2 - Олово альвов - лёгкий, но прочный алюминиевый сплав.], шедшим на обшивку судов пославнее, чем плавучая морозилка для трески. Хотя кто знает, что лучше выдержало бы удары льдин и пронзительный холод - может, как раз армоцемент…
        На долгом (не потому, что он длиннее обычного, а потому, что на старом танском «долг» значило «битва») кнорре сейчас бы переливчато выли волынки боевой тревоги, матросы бежали на отведённые корабельным расписанием места… да какое там, давно б уже стояли наготове, предупрежденные не вперёдсмотрящим, а акустическим локатором или энтоп?стисом[3 - Энтопистис - радар.].
        Корабельное переговорное устройство задребезжало. Ни одна неонка, впрочем, не зажглась. Перегоревших (где б найти замену?) было пока две - «Шкаф?т[4 - Шкафут - средняя часть верхней палубы.]» и «Боевая рубка - ахтерд?к[5 - Ахтердек - кормовая часть все той же верхней палубы.]». Последнюю вместе с двумя матросами - Св?ном и Н?и - смыло в море тремя днями раньше. Уголки рта шкипера привычно заняли наинизшее положение, он перевёл рубильник на «Шкафут» и снял микрофон с крюка.
        - Сим?р?
        - Это С?мбор, - был ответ. - Гиропл?н[6 - Гироплан - винтокрылый летательный аппарат.] к спеху будет?
        - А взлетит? Ты говорил, степень сжатия…
        - Пятый поршень пропускает, да всё раз козе смерть. Меня больше нижняя расчалка справа беспокоит. Её не тканевой лентой приматывать, а менять…
        - На ас?рмато[7 - Радио.], используем частоту пять. Отбой.
        Таким образом не дав Самбору даже толком начать перемежаемый замшелыми поморянскими присловьями про козу очередной перечень того, что шло не путём (в данном случае, с палубным гиропланом), шкипер с лязгом перевел рычаг переговорного устройства в положение «Котельная» и дважды крутанул рукоять сбоку.
        - Пер, давление пара?
        - Анси, гросс[8 - Гросс - дюжина дюжин (сто сорок четыре).] девять дюжин!
        - Дай мне два с половиной гросса!
        - Котлы больше трети часа столько не выдержат! Из обшивки второго половина каменной ваты повылезла!
        - Четверть часа продержи!
        - Есть четверть часа, два с половиной гросса! - отозвался Пер.
        - Отбой связи!
        Вместо ответного «Отбой», из-за решетки, прикрывавшей мезофон[9 - Небольшой динамик.], послышались приглушённые крики «Прибавьте пару, бабок ваших в спину, дедов в плешь, а тебе, троллину сыну, лошадиный суну-выну!», хруст угля, лязг лопат, и нестройное пение «На палубу вышел, а палубы нет».
        - Помянем, смертные, гегемона Алкио и долготерпение его, - пробормотал шкипер, вешая рожок микрофона обратно на крюк. Его настороженный взгляд вновь обратился в направлении дымов. Цвет струй и скорость движения оставляли мало сомнения в природе источников - паротурбинные гидроц?клы. Гидроциклы посреди Завеч?рнего моря однозначно были запущены с другого корабля или с подм?рницы[10 - Подводная лодка.], с почти неизбежным выводом о предстоявшем морском разбое.
        Жизнь прорезала много горестных складок на грубом обветренном лице Анси, но всё равно недостаточно для того, чтобы он мог скроить рожу, отражавшую состояние дел. Через два гросса вик[11 - Вика - мера длины, примерно полтора километра.] после выхода из В?льфьорда, шторм разметал конвой, направлявшийся через Завечернее море на юг, в Калопн?вму. Тот же шторм, что оставил «Фрелси…» без защиты долгих кнорров Северного торгового союза, снес трёхвершковую пушку с ахтердека. Противовоздушный пулемёт над мостиком, уцелевший пулемёт на корме, и еще по одному на верхней палубе с каждого борта, по две ленты боезапаса на каждый, и всё это против пяти быстро движущихся целей, наверняка со своими пулемётами и ракетами. Последняя надежда - гироплан, ветхий энгульсейский «Кодор шесть», да и тот скорее всего рассыплется или взорвётся прямо на катапульте. Шкипер щелкнул переключателем на отделанной раковиной[12 - Старое название перламутра.] личине асирмато квенской работы и повернул бронзовый наборный диск, так что в подсвеченной сзади выемке над ним зажглась топориком рунная пятерка. Зашуршала статика. Дальше (к
непрекращавшемуся удивлению Анси) делать ничего не следовало, просто говорить вблизи от устройства.
        - Самбор, как слышно?
        - Острый слух - лучше новых двух, - сквозь трески и шорох загадочно отозвался лётчик.
        - Поморяне, они такие поморяне, - заметил Тр?стан, сын М?си.
        Каким образом этот бестолковый розовый подсвинок мог быть выпускником морской академии в Акраге, по-прежнему оставалось для Анси загадкой, таинственнее, чем даже беспроводная связь. Но и в словах поросёнка изредка попадалась толика истины. Жителей юго-восточной части побережья Янтарного моря действительно отличало некоторое своеобразие. Женщин - красота и умение себя подать (злые языки добавляли - и упрашивать недолго, чтоб таки подали), мужчин - острота на язык и задиристость, и тех, и других - любовь к математике и непомерная спесь. Прихотью случая оказавшийся на борту рыбовоза Самбор сын Меств?на полностью подтверждал предпоследнее правило, а заодно одновременно и опровергал, и подтверждал последнее - в общении был вполне обходителен и даже в драки особо не лез, но прозвище его было не «Самбор из П?плина», а надменно-аристократическое «Самбор Пепл?нский, м?чник», что предполагало наличие высокого замка на холме над богатым городом Пеплин, где с дружиной должен был жить обладатель прозвища, и конунга, за которым мечнику полагалось носить меч на случай сражения. Конунги, с мечами наперевес
скачущие в битву, и дружины в замках как-то вышли из обихода за последние несколько поколений, да и Пеплин на карте был представлен малюсенькой точкой. Ладно, умеешь чинить гиропланы, зовись хоть владычицей кипарисового трона…
        Внутрикорабельное переговорное устройство хрипло звякнуло, на этот раз, и лампочка зажглась: «Котельная».
        - Шкипер, два с четвертью гросса, больше никак! - порадовал Пер.
        - Держи сколько сможешь, отбой!
        - Отбой, - на диво как положено ответил кочегар.
        - Учитель, а мы сможем на таком давлении от них уйти? - наконец не выдержал и встрял с глупым вопросом Тростан.
        С недавних пор первый помощник в учении по большей части стал ограничиваться не более чем двумя доказательствами собственного недомыслия в час, но когда время представить такое доказательство приходило, тугостойность ученика накатывала неостановимо, как ледяной шквал из-за Гр?манта.
        - На дюжине узлов мы от их трех дюжин не уйдём, - терпеливо объяснил шкипер, мысленно в который уже раз поминая вошедшего в эпос благодаря своей выдержке этлавагрского гегемона Алкио. - Наоборот, лучше до поры держать ту же скорость и курс, а давление - для паровой катапульты. Тростан, проверь-ка, готовы ли пулемётчики. Аудрун, держи на запад.
        Вновь не дождавшись подтверждения от рулевой, Анси уступил место у переговорного устройства помощнику, взял в руки ди?птр[13 - Диоптр - бинокль.], и вышел из рубки на крыло ходового мостика. С направления к корме раздался неуверенный стрёкот, перемежаемый странным звуком - как будто кто-то ронял гайки в жестяное ведро. Со шлюпочной палубы поднялось облако дыма, даже на вид вонючего. Самбору сыну Мествина удалось запустить двигатель гироплана. Последний работал не на угле, а на мёртвой воде[14 - Мёртвая вода - самогон.], причем не очень высокой степени перегонки. Топливо прогонялось через карбид, присутствие собственно воды в мёртвой воде приводило к образованию ацетилена, а тот в свою очередь улучшал сгорание и повышал мощность. Или разносил двигатель в куски - как получится. Лётчики заслуженно считались народом отчаянным, в отличие от, например, степенных и осмотрительных аэронавтов[15 - Аэронавт - водитель аэрон?оса (дирижабля).]. Управлять гиропланом на «Фрелси…» изначально должен был Чог?н, что вроде бы переводилось как «Дрозд», откуда-то из глубин В?нланда, и он как раз по отчаянности сгинул
еще до Туле, пытаясь багром отбить небольшого (как ему по сухопутному отсутствию понятия показалось) кракена, на рейде Кр?мсхавна решившего утащить за борт корабельного кота. Корабль остался без кота, без Чогана, и с половиной багра.
        Анси сын Сигурд-Йона поднес диоптр к глазам, для чего временно пришлось разнасупить брови. Гидроциклы были уже в виду. Они могли бы двигаться еще быстрее, не будь каждое суденышко отчаянно перегружено налётчиками, размахивавшими мечами и топорами (видимо, для поднятия собственного боевого духа). С другой стороны, получись даже у трех ватажек из пяти забросить кошки и перебраться на борт «Фрелси…», разбойники имели бы численный перевес в рукопашной. Шкипер запоздало подумал, что надо бы что-то сделать с горемыками на баке, кто обреченно, кто зачарованно следившими за происходившим вокруг, но тут открылась водонепроницаемая крышка над первым трюмом, оттуда вылез Гостисл?в-боцман, и взревел:
        - Валите сюда!
        Ему на помощь пришел вставший было у одного из двух пулемётов на верхней палубе Г?мри Нос. Вдвоем здоровенный Гостислав и поджарый Гимри на удивление слаженно согнали беженцев в трюм - ни дать, ни взять, пастух, его овчарка, гурт ягнят, и двери овчарни. Шкипер даже прикинул, не завести ли взамен утащенного кракеном кота корабельную собаку.
        Топоча, как гардарская слониха на сносях, мимо Анси по трапу вверх к пулемёту пробежал Т?йтур, оставив камбуз. А может, не собаку, а корабельного слона? Нет, держать слона и Тейтура на одном корабле выйдет перебор, хотя кок за время перехода с Туле откровенно спал с тела и даже перестал поворачиваться боком, проходя через водонепроницаемые двери. Не то чтобы готовить было не из чего, или Тейтуру не по вкусу была собственная стряпня, но сочетание холода, недосыпа, и лютой качки рано или поздно и любого проглота доведет до анорексии. Просто потому что не остается сил есть. Что там Тейтур, Вили вперёдсмотрящему уже можно было за шваброй прятаться.
        - Учитель, пулемётчики готовы! - запоздало донеслось из рубки. - Симир спрашивает, когда Самбору взлетать?
        - Как услышишь двигатели гидроциклов, вели запускать катапульту, - ответил Анси, проведя нехитрый расчет в уме.
        Почти сразу же после этого, лёгкий ветер, сменивший направление с южного на юго-восточный, донёс почти комариное пение паровых турбин. Стоявший на катапульте гироплан с уже крутившимся ходвым винтом окутали облака пара. Раздалось шипение, несущий винт пришёл в движение, раскручиваемый тем же паром. Самбор дал отмашку, Сунна[16 - Сунна - имя солнца.] блеснула на поликарбонате в смотровых прорезях его шлема, Симир под козырьком у подножия катапульты потянул рычаг, и влекомое цепью летательное устройство скользнуло вдоль направляющей, пугающе нырнуло вниз, едва не зацепив подвесной торпедой волны, и перешло в скорее менее, чем более, ровный полет.
        Отрывисто застучал пулемёт на навигационном мостике на крыше рубки. По местами вспененной барашками поверхности моря безнадёжно далеко от приближавшихся гидроциклов пробежала дорожка всплесков. Только Анси успел подумать, что у й?тунского[17 - Йотун - еще одно недоброжелательное мифологическое существо, родня ранее упомянутым хримтурсам.] отродья Тейтура хоть хватило ума не расстреливать всю ленту, как сверху прозвучало:
        - Пулемёт заклинило!
        - Четырнадцать, дайте мне сил, Дакриодора, дай мне милосердия, - себе под нос нарочито раздельно, дабы второпях не сделать чего, о чём потом пожалеешь, пробормотал шкипер. - Тростан, исправь пулемёт!
        Пропустив помощника (оружейному делу его вроде точно учили) к трапу, Анси шагнул обратно в рубку. Гидроциклы разделились, три по-прежнему приближались с юго-востока, еще пара приняла чуть к северу, явно собираясь пересечь кильватерный след «Фрелси…» и напасть с другого борта.
        - Ну, я вроде разобрался с управлением, - вдруг раздался голос Самбора.
        - Так ты же лётчик? - с запоздалым сомнением вопросил Анси.
        - На гироплане? Не летал, - впервые поделился поморянин.
        - Так что ж ты раньше не сказал?
        - Так ты не спрашивал, летал ли? Спрашивал, смогу ли?
        В другое время, от такой новости с Анси приключилось бы то, что один из его стародавних учителей в Лим?н Мойр?дио называл гносеологической парафонией - вроде идёшь ты по двору, и вдруг на заборе удом[18 - Уд - мужской детородный половой орган размножения.] нарисован мел. Но сейчас шкиперу было не до парадоксов сознания, потому что на ведущем гидроцикле из двух, что свернули к северу, за вцепившимся в посаженное плашмя штурвальное колесо рулевым поднялся налётчик с копьеметалкой, в упоре которой было зажато ракетное копье-пир?влос.
        - Лево на борт! - крикнул Анси, смотря в один из портов рубки против хода и одновременно переводя машинный телеграф на «Полный вперёд».
        Аудрун крутанула штурвал, что поначалу не особенно отразилось на движении «Фрелси три дюжины пять». Открыл огонь кормовой пулемёт, один из пары гидроциклов сбавил ход. Копьемётчик на головном уверенно метнул свое оружие. Гидроцикл тряхнуло кильватерной волной - увы, слишком поздно. Головная часть копья отделилась от древка и, оставляя черный след, устремилась к рубке рыбовоза.
        - Запад-юго-запад, - сообщила Аудрун, безучастная к происходившему за её спиной.
        Едва начатый поворот успел слегка увести нос «Фрелси…» вправо, и боеголовка пиравлоса попала не в рубку, а в навигационный мостик над ней. Грохнуло, тряхнуло, полетели в разные стороны осколки. Невольно присевший от взрыва Анси странно отчётливо увидел, как по одному из наклонённых боковых портов рубки сползла, оставляя кровавую полосу, оторванная кисть руки с кольцом акрагской морской академии на указательном пальце. Едва слышно затарахтело переговорное устройство - «Котельная».
        - Пер, громче! - закричал в микрофон шкипер. - Аудрун, одерживай!
        Кочегар понёс что-то еле разборчивое про давление. Снова застучал кормовой пулемёт. Три гидроцикла успели скрыться из вида, прижимаясь к бортам корабля, тот, что заходил с севера, возможно, как раз достаточно, чтобы…
        - Право на борт! - бросил Анси и устремился на правое крыло мостика.
        Рулевая с полной невозмутимостью завертела колесо посолонь[19 - То есть по часовой стрелке.]. Морские разбойники на гидроцикле, шедшем параллельным с «Фрелси…» курсом, чрезмерно увлеклись раскруткой кошек, готовясь забросить их за леерное устройство над вформованным в борт ледовым ширстр?ком[20 - Ширстрек - полоса усиленной обшивки у бимсов верхней палубы.], и не успели заметить, что расстояние между их судёнышком и рыбовозом опасно сокращается. В полном соответствии с учением мистагогов[21 - Мистагог - старший хранитель той или иной мистерии, то есть области знания.] -гидродинамиков мистерии померанцевого дракона, скорость потока воды между судами увеличилась, давление упало, и горе-налётчики гулко впечатались в армоцемент. Гидроцикл потерял ход, трое из облепивших его шестерых забарахтались в воде, а ещё один, ненадолго зажатый между кораблями, отчаянно, но кратко, завопил и скрылся под волнами.
        - Курс на запад! - шкипер пробежал через рубку, чуть не споткнувшись о высокий порог двери - с навигационного мостика на настил ходового натекла изрядная лужа крови.
        Кормовой пулемёт выпустил расточительно длинную очередь. Одна из пуль попала в паровой котел отставшего гидроцикла. Взрыв взметнул внушительное количество воды, на ахтердек посыпались брызги вместе с мелкими кусками металла и ошмётками тел.
        Дела на левом борту шли менее успешно. На баке, с полдюжины верпов[22 - Верп - небольшой четырехлапый якорь.] налётчиков зацепились за поручни и леера по краю верхней палубы, боцман и Нос рубили топорами лини, тянувшиеся за верпами, но без большого успеха - не иначе, к к?болкам[23 - Каболки - пряди из растительного волокна.] были приплетены пряди сиилап?на - фр?миборгского грибного волокна тверже, чем сталь. Снизу в них стреляли, тоже не особенно плодотворно, а вот пущенный кем-то топор, прихотливо крутясь в полете, воткнулся Гимри как раз под незащищенную кольчугой нижнюю челюсть. Пока Гостислав выталкивал одного налётчика, взбиравшегося по линю, тычками топора с вытянутой руки (неловко использовать топор как колющее оружие), на боцмана насели еще трое, как охотничьи лайки на медведя. Еще несколько верпов взмыло над бортом и повисло на ограждениях. Анси перевел рубильник переговорного устройства в положение «Оповещение», крутанул ручку пять раз, и гаркнул в микрофон:
        - Аврал, все наверх с оружием! Пер, оставь трех лучших кочегаров внизу! Держите давление два гросса!
        Через ограждение ходового мостика перелез головорез в титановом панцире поверх кольчуги. За триплексным щитком забрала его шлема, слегка расплывчато виднелась гримаса не то предвкушения, не то несварения, правая рука легко, как стилос, держала окровавленный двуручный топор. За ним лезли еще трое, один мокрый и без шлема. Шкипер снял со стены «утиную лапу[24 - Многоствольный пистолет.]», выдернул предохранительную шпильку, упер спину в стену и выстрелил прямо через одно из стекол рубки справа, заодно основательно оглушив сам себя и сделав что-то нехорошее с правым локтем. Заряд рубленой картечи из пяти полувершковых стволов вместе с расколотым стеклом должен был смести с мостика все живое, но налётчик в титане продолжал лезть в рубку как ни в чем не бывало, не смущенный потерей трех товарищей.
        К доносившимся с верхней палубы лязгам, крикам, и выстрелам боя прибавилось «ц-ц-ц-ц-ц-пынь-ц-ц»… К «ц-ц-ц…» по логике прилагался гироплан, но почему его не было видно? Это, однако, не было самым безотлагательным вопросом для Анси. Гораздо срочнее требовалось понять, каким образом остановить разбойника, которого не берет картечь. Шкипер довольно несвоевременно вспомнил, что сам он был в овчинной безрукавке поверх шерстяного тельника, а доспехи и меч лежали в рундуке на левой стороне рубки. Двуручный топор в тесном помещении - не лучшее оружие, но это вряд ли замедлило бы налётчика достаточно, чтоб Анси успел добраться до меча. Зато на правой стороне рубки рядом с комингсом двери висела осветительная ракета на двухаршинном, чтоб не обжечься выхлопными газами при запуске, древке. Разбойник, похоже, скумекал то же, что и Анси, насчет топора, и, прежде чем лезть в рубку, прислонил его к ограждению, вытащил из ножен на поясе короткий меч с чернёным клинком, и шагнул в дверной вырез. В бою (и не только) бывает, что не совсем верное решение, принятое быстро, оказывается лучше верного, принятого с
задержкой. Шкиперу как раз хватило времени сорвать со стены ракету (в основном левой рукой), ткнуть ей врагу под забрало, и плохо слушавшейся правой рукой выдернуть спусковой тросик. При обычном использовании, осветительная головка ракеты зажигалась уже в полете. Далеко улететь вместе с морским разбойником устройство не могло, оно даже не отсоединилось от древка. налётчик схватился левой рукой за деревяшку, пытаясь вытащить ракету, но тут осветительная головка зажглась. Анси сын Сигурд-Йона увидел вспышку и услышал крик. Ослепительный свет отдалился, когда разбойник упал с мостика. Упав, он продолжал кричать, перекрывая какофонию схватки на палубе. Достойная смерть, но не очень приятная.
        - Дядющка Анси, я ничего не вижу, - заметила Аудрун.
        Шкипер мог пожаловаться на то же самое, но он не стоял у руля. Аудрун, строго говоря, приходилась ему не племянницей, а какой-то более дальней и запутанной родней. На Стр?мо, родном острове Анси, Аудрун, Пера, и так далее, почти все жители вели род от Грима Скособаченного, основателя Кромсхавна, и состояли в родстве по крайней мере через него, к немалому злорадству жителей соседнего острова ?стро.
        - Прямо руль, на ощупь. Дай глазам привыкнуть.
        К изрядному облегчению Анси, зрение и вправду начало возвращаться. Куда бы он ни глянул, его преследовало темное пятно в поле зрения примерно там, где он увидел вспышку, но шкипер уже мог разглядеть смотровые порты рубки и очертания выреза двери на мостик. Он шагнул наружу. Бой на верхней палубе шел скверно. У левого борта сбитый с ног боцман увёртывался от копий налётчиков, на шлюпочной палубе кочегар Пер, прижавшись спиной к стойке крана, крутил лопатой (какую именно часть слова «оружие» в предложении «Все наверх с оружием» он недопонял?), держа на расстоянии двух разбойников с мечами, пара ватажников со Стромо валялись неподалёку без движения. С кормовой стороны крана, на ?гри, еще одного кочегара, наседал неприятель с чеканом. Эгри отбивался кочергой. Сговорились они, что ли?
        Перемежаемое «пынь» пятого поршня «ц-ц-ц…» гироплана усилилось до откровенно громкого (громче разбойника с осветительной ракетой), хотя летательной машины по-прежнему не было видно. К звуку двигателя прибавился тонкий свист, а потом и отрывистый треск картечниц[25 - Картечница - многоствольное огнестрельное оружие, способное к стрельбе очередями.]. Поднялись фонтаны брызг, наконец, в клубах дыма к югу от «Фрелси…» что-то прерывисто заблестело. Это как раз оказался несущий винт гироплана, концы лопастей которого рассекали воздух не выше, чем в пяди над ограждением борта. На пути одной лопасти как-то случились налётчики, полностью поглощённые поисками наиболее удобного для втыкания копья места на Гостиславе. В воздух полетели несколько рук, одна вместе с плечом, и где-то две с третью головы (разглядеть точнее всё ещё частично ослеплённому Анси было и трудно, и вотще). Снова затрещали картечницы, и отчаянно дымивший гироплан с продолжавшими крутиться вхолостую блоками стволов по обе стороны от опоры несущего винта показался над бортом. Мгновением позже, полубак окатила вода, поднятая ещё одним
взрывом.
        - Если б козка не скакала, то и ножку б не сломала, - поведало вековую поморянскую мудрость асирмато. - Еще гидроциклы остались? Анси?
        Шкипер двинулся в рубку к устройству. Его внимание привлекло развитие драки на шкафуте. Эгри, орудуя кочергой, как дротиком, нашел слабое место в куячном доспехе[26 - Куяк - пластинчато-нашивной доспех из ткани (кожи) и металлических пластин.] своего противника и сорвал одно из его оплечий. На помощь Перу подоспела знахарка Дарв?да, сперва ударив одного из нападавших на него меченосцев легким посохом, а когда тот повернулся, разрядив ему в грудь ручницу[27 - Ручница - короткоствольное огнестрельное оружие.]. Второй нападавший замахнулся на знахарку мечом и тут же получил в награду за труды свои тяжкие четырехгранный болт из нижнего ствола ручницы, вошедший ему в череп под правым глазом. Пер перехватил угольную лопату и ткнул её режущим краем в открывшуюся для удара шею первого меченосца, зашатавшегося после знахаркиного выстрела.
        - Полундра! - Симир у правого борта безуспешно пытался наклонить пулемёт, а по обе стороны от него через леера лезли новые морские грабители.
        - Последний по правому борту, - ответил на вопрос лётчика шкипер.
        Тем временем, кочегары и знахарка, услышав зов Симира, вступили в бой с разбойничьим подкреплением. Эгри наклонился через борт и метнул кочергу. Судя по тому, что свист паровой турбины сменился на треск и лязг, бросок пробил кожух ротора. Стойки одного из леерных ограждений, за поручень которого цеплялись два верпа, зашатались и вылетели за борт вместе с верпами, поручнем, леерами, двумя разбойниками, и Симиром. Дарвода бросила ручницу на палубу и прыгнула вдогон. Не умевшим плавать кочегарам оставалось добить одного налётчика, но тот уронил траб?ку[28 - Трабука - огнестрельное оружие с расширявшимся к концу стволом.], опустился на колени, и поднял руки. Пер замахнулся лопатой. Эгри удержал товарища:
        - Не горячись, совсем малёк еще!
        - Поправка, гидроциклы кончились, - заключил Анси, стоя у асирмато. - Самбор, надувай поплавки и садись, пока волна не поднялась. При волне-то скажешь, что не умеешь, раз никогда на гироплане не летал?
        С юга и с запада действительно приближались облака, но глубокие морщины на лице Анси непривычно сложились в улыбку.
        - Аудрун, на румбе?
        - Запад.
        Шкипер выставил на машинном телеграфе «Самый малый вперёд», пятикратно крутанул рукоять внутрикорабельного переговорного устройства, и объявил:
        - Матрос за бортом!
        - Погоди с сажай, надо понять, откуда взялись эти налётчики, - хотя поморянин и месяца не провёл на борту рыбовоза, он уже вполне вжился в ватагу, по крайней мере в том, что касалось общего внимания к указаниям шкипера.
        Гироплан описал восходящую спираль над «Фрелси…».
        - Так у тебя ж топлива всего на треть часа! - возмутился Анси, что вместе с предшествовавшей мыслью дало ему возможность сменить улыбку на подобающе неодобрительное выражение.
        - Ну да, шестая сейчас пройдет, шестая останется.
        Анси удивленно взглянул на хронометр. Поморянин был прав - с начала боя прошло меньше одной шестой часа.
        - Лети по их кильватеру, - неожиданно сказала в направлении асирмато рулевая. Шкиперу осталось только кивнуть.
        На шлюпочной палубе, Эгри и Пер под присмотром полностью залитого кровью Гостислава выбирали слабину на шлюпталях, готовясь спустить на воду четырехвёсельный ял.
        - Как ты на ногах-то держишься? - спросил кочегар у боцмана. - Кровищи, как мамонта зарезали…
        - Кровь не моя, - боцман поморщился и добавил, - В основном не моя.
        Гироплан, на вид уже не больше стрекозы, продолжал удаляться в направлении обступавших окоем к югу и юго-западу облаков. Кочегары возились со шлюпбалками, подавая ял вперёд. Треск статики в асирмато стал громче. Анси встал напротив порта с вылетевшим от выстрела из утиной лапы стеклом и левой рукой (правой стало больно двигать) поднял к лицу диоптр. Прибору тоже досталось в драке, картинки никак не совмещались в одну.
        - Если это подморница, они уже погрузились, - неутешительно поведал Самбор. - Погоди…
        - Что? - шкипер оторвался от диоптра, смотреть в который приходилось одним глазом, и покосился на хронометр. - Не возись, возвращайся.
        - А, вот в чем дело! Козу даришь, веревку отпусти, - таинственно, но очень удовлетворённо изрек поморянин.
        Анси решил было, что Самбор окончательно свихнулся на козах, но тут увидел, что под одним из облаков медленно ползла вверх продолговатая тень, от которой поднималась, скрываясь в пелене, еле различимая чёрточка. Гидроциклы были запущены с аэронаоса, спрятавшегося в облаке, но не успевшего втянуть обратно трос, на конце которого висел в?гаскип[29 - Вегаскип - опускная гондола дирижабля.], заодно работавший как грузовой подъёмник. В то же облако нырнул гироплан Самбора.
        С полубака раздался душераздирающий хрип.
        - Прикончите его кто-нибудь, - донесся оттуда же высокий голос Ньялы липантоф?ры[30 - Липантофора - смазчица.]. - Всякого навидалась, но такого ужаса отроду не видела!
        - Тебе ужас, ты и приканчивай, - посоветовал Ск?пи, помощник кока (звучит лучше, чем «кухонный мальчишка»). - Ой жуть, кто его так?
        - Шкипер осветительной ракетой, - объяснил Вили. - А ещё четверых картечью на куски порвал.
        - От вас, мелюзги, и впрямь помощи не дождешься. Мучается же бедный, зубы, и те обуглились! А ну, дай-ка клев?ц[31 - Клевец - вид боевого молота.]!
        Прозвучал короткий треск, хрип прекратился. Шкипер попытался сосредоточиться на видимом в половину диоптра, но всё, что он мог разглядеть, было низко висевшее серое облако.
        - Добрый корабль, хоть и полужёсткий, - сквозь шумы и треск, возвестил Самбор. - Нижний киль, крестовое оперение, четыре двигателя, гелио?герты[32 - Гелиоагерт - солнечная батарея.]…
        Изнутри, облако, где прятался аэронаос, озарили вспышки.
        - Две пушки на вертлюгах, - закончил поморянин. - А я всю картечь расстрелял, и ответить нечем.
        До «Фрелси…» донёсся гул выстрелов.
        - Возвращайся! Скоро мёртвая вода кончится! - Анси снова посмотрел на хронометр.
        - У моей торпеды взрыватель магнитный или ударный? - не унимался властитель пеплинского замка.
        - И тот, и другой! Но зачем тебе?..
        - Жалко, добрый корабль, но целым его не взять. А уйдет, выкурвец, каких ещё бед натворит? Я сейчас на него эту торпеду уроню. Ты в дорогу, а я те гвоздь в ногу!
        Спустя непродолжительное время, облако озарила вспышка поярче, чем предшествовавшие.
        - Ого! - треск из мезофона асирмато замолк.
        - Самбор? Самбор? Приём?
        Из облака показался воздушный корабль, длиной приблизительно вдвое против «Фрелси три дюжины пять». Торпеда Самбора, судя по всему, была сброшена сверху, прошла через одну из оболочек с гелием и взорвалась, ударившись о киль, потому что аэронаос складывался в воздухе пополам. Оболочки в носу и в корме до поры замедляли падение, но хвостовое оперение врубилось в ткань, аэронаос величественно развалился надвое, и передняя половина со зрительными портами и подвесом для вегаскипа ускорилась в направлении моря. Из-за размеров разбойничьего корабля и расстояния до него, движение казалось плавным, но вся подъемная сила была потеряна, и куски падали камнем.
        Опровергая подозрения шкипера, что Самбора накрыло тем же взрывом, из тучи вынырнул гироплан. Под его рамой чернели, наполняясь сжатым воздухом, поплавки. Машина снижалась, одновременно приближаясь к рыбовозу. Анси разглядел, что лётчик указывает на ходовой винт, машет ладонью перед лицом, и указывает вниз.
        - Садись, сейчас тебя подберем, - сказал шкипер, на случай, если асирмато вышло из строя только частично.
        Он достал из ларя под штурманским креслом мегафон и вышел на ходовой мостик. Ял, на веслах которого сидели Пер и Гостислав, успел подобрать Дарводу, стоявшую на носовой скамье в чем мать родила (хотя вряд ли мать ее родила прямо с маленькими золотыми штучками, блестевшими, где и без того глазу было на чем отдохнуть) и выжимавшую свою свиту[33 - Свита - длинное одеяние.]. Анси с досадой сообразил, что диоптр остался в рубке, и с еще большей досадой, а заодно и с досадой на себя за первую досаду, что Симира в яле нет. Зато со спинами, прижатыми к кормовому транцу, сидели под прицелом сороковой пищали[34 - Сороковая пищаль - многоствольное оружие малого калибра.] в руках Эгри три разбойника с аэронаоса. В отдалении у полузатонувшего гидроцикла из воды показалась голова молодого морского змея. Животное попыталось вытащить из-за штурвала труп рулевого, но ноги того застряли в разорванном металле. Первого змея бережно оттеснил змей побольше, яла в полтора от носа до кончика хвоста, выгнул шею над гидроциклом, откусил верхнюю часть туловища налётчика вместе с плечами и головой, и подбросил вверх, чтоб
змеёныш поймал.
        - Прими их всех, Калидофоро, в бирюзовом приделе чертогов Запада, - пробормотал шкипер. В мегафон, он крикнул: - Гостислав, Пер, приналягте на весла, пока и вас не съели! Ещё за Самбором идти!
        Анси внезапно почувствовал дрожь в коленях. Он вернулся в рубку, выключил мегафон, положил его в ларь, и сел в штурманское кресло. Глаза шкипера сами собой закрылись.
        В полусне, он слышал голос, не на танско-венедском, а на резком и вместе с тем звучном языке, на котором некогда отдавались приказы огненосным сифонофорам[35 - Сифонофор - огнеметный парусно-вёсельный корабль.], бороздившим Пурпурное море:
        - Во время этих событий, Осфо, брат Феронико, спал у себя дома. При известии об убиении брата ему следовало тут же раздать на улицах свои огромные золотые сокровища, привлечь таким путём на свою сторону горожан и призвать их также к отмщению тирану. Решись он на это, ему удалось бы немедленно и почти без пролития крови лишить Панилао власти…
        Анси так разбирал сон, что он едва держал стилос[36 - Стилос - приспособление для письма.]. Чтобы хоть чуть-чуть развеять пары вчерашней пьянки в голове, он глянул в распахнутые створки окна. Над куполом дворца гегемонов пролетали чайки (с похмельного долбомыслия, Анси решил, что было бы куда веселее, лети вместо чаек лайки), лучи Сунны отблескивали на золотых изваяниях, окружавших купол. Их было четырнадцать, но с любого места в городе, одновременно нельзя было увидеть более восьми. Философисты утверждали, что в этом, как и в том, какие изваяния можно было увидеть с какого места, заключался важный тайный смысл. Дидакт[37 - Дидакт - лектор.]продолжал рассказ о злоключениях владык багряной гегемонии:
        - Но он помутился разумом от большого горя и даже не подумал об этом. Предоставив все судьбе и силе обстоятельств, он поспешил в чертог Четырнадцати и провёл ночь в размышлениях о тщете всего сущего. Что же касается Панилао, то он, прежде чем светило распространило всю мощь своего сияния над миром, что вар… - старец посмотрел поверх очков на слушателей, примерно половину которых жёлтые волосы или кожа цвета меди и раскосые глаза определяли как тех самых варваров, и продолжил: - что северяне зовут земным кругом, а светило Сунной… прежде чем светило, то есть Сунна, взошло, то есть взошла, он назначил на все государственные должности своих приверженцев.
        - Просыпайся, - толкнул Анси в бок сосед, Л?уги с Эстро.
        Это было несколько странно, потому что Лауги с Эстро уже с дюжину лет как покинул земной круг, взлетев на воздух вместе с пароходом с удобрениями, плавучим краном с искрившим выхлопом, и приблизительно половиной Гундиб?рга, в гавани которого и приключилась неприятность.
        - Просыпайся, - еще раз толкнул Анси в бок Гостислав, и сунул шкиперу в левую руку кружку.
        Он поднес нос к кружке, одновременно чувствуя рукой тепло. Горьковатый запах круто сваренного ергач?[38 - Ергач - стимулируюший напиток.] ударил в нос, изгоняя туман из головы. Тут же Анси обнаружил, что его правая рука висела на перевязи, а стрелка хронометра сдвинулась на добрый час.
        - Симира так и не нашли? - спросил шкипер.
        Гостислав покачал головой:
        - Зато гироплан в порядке, и с аэронаоса мы успели снять пушку и на три марки[39 - Марка - примерно четверть килограмма.] золота, пока тонул. Пойдем, ты нам нужен как законоговоритель.
        - Кого судим? - Анси хлебнул ергача и поморщился от горького, но живительного вкуса.
        - Разбойную ватагу. Их шкипер был на втором гидроцикле, что справа пошли, мы с Пером его у морских змеев отбили.
        - Что на румбе, и какой наш ход?
        - Юго-запад, средний, - ответила Аудрун. - Всё ладом, дядюшка.
        - Раньше меня надо было будить, снова шторм по курсу.
        - Я не велела, - Дарвода прищурила правый глаз, сверху вниз оглядывая шкипера с видимым сомнением. - По хорошему, тебе дня три отлёживаться…
        - Так держать, - Анси скривился на рулевую, потом на знахарку, допил ергач, передал кружку Гостиславу, вышел из рубки, и спустился по трапу, помогая себе левой рукой.
        Ватага собралась на полубаке, вокруг водонепроницаемой крышки второго трюма. На крышке лежали пять тел, завернутых в подвесные койки, и сидели четверо разбойников с руками, связанными за спиной. Чуть дальше по ходу, у грузовой мачты, собрались беженцы.
        - Я Анси, сын Сигурд-Йона, из Кромсхавна, что на острове Стромо, шкипер корабля «Фрелси три дюжины пять». Морской закон дает мне право законоговорительства. Есть ли кто, кто оспорит это право?
        Ответом был плеск волн.
        - Сход ватаги открыт, при свидетелях с Туле. Нужно ли кому объявить об убийстве или другом преступлении?
        Дарвода подняла руку.
        - Я Дарвода, дочь Т?рко из Боч?ти, знахарка ватаги.
        - Говори.
        - Я объявляю об убийстве ватажников Тейтура, сына Х?ймира, Тростана, сына Моси, Эгри…
        - Я живой! - напомнил Эгри.
        Знахарка продолжила:
        - Гимри, сына Ворма, прозванного «Нос», Ойкара, сына Эфара, Велем?ра, сына Огнесл?ва, и Симира, сына Ф?льгейра.
        - Кого ты обвиняешь в их убийстве?
        - Этих четверых! - Дарвода указала на связанных разбойников.
        - Есть свидетели?
        Все ватажники подняли руки.
        - Шторм идёт, так что поспешим. Свидетелей того, что вы сделали, полно, и тела ещё не остыли. Но с какой блажи? Что с нашей ватаги взять, кроме мороженой трески?
        Старший из налётчиков (у остальных даже бороды толком не росли) злобно уставился на шкипера. Молодые разбойники опустили глаза.
        - Гостислав, тебе есть что сказать?
        - Пусть лучше Самбор говорит. Его добыча, его право.
        - Что ж, Самбор ватажник хоть и на срок, но со всеми правами. Ватага, так? - Анси оглядел товарищей.
        Те в согласии закивали, а переполненный восхищением, аж уши оттопырились, Вили обратился к поморянину:
        - Как ты их винтом с палубы смёл!
        - Кого? - удивился Самбор и, не получив от теперь в равной степени восхищённого и опешившего вперёдсмотрящего уточнения, продолжил: - Мы с Эгри и боцманом, пока лазили по обломкам аэронаоса, нашли не только казну.
        Самбор бросил предмет, который до того держал за спиной. на крышку трюма. Это были замочные ручные кандалы, с дополнительным кольцом в цепи для соединения в гурт, сработанные из альвского олова (предположительно для легкости).
        - Такого добра там было таскать - не перетаскать. И ножные кайданы[40 - Вид кандалов.], и ручные, и плётки, и колодки.
        Тяжелую паузу прервала девчонка, навряд ли старше лет шести, потянувшая мать (ту звали С?гурвейг) за рукав не больше месяца назад бывшего белым киртиля[41 - Длинное платье с вышивкой.]. спрашивая:
        - Матушка, так это работорговцы?
        - Это что ж, они нас в рабство уряживали продать? - ужаснулся Вили.
        - Догада богатырь! - передразнила его Дарвода. - Тебя кому в рабство продать, назад бы вернул, да еще приплатил…
        - Нас-то навряд, скорее камень привязать - и в море, кто жив остался. А жён, дев, и малюток, кого с Туле везем - тех запросто, - рассудил боцман. - На Костяной Берег, или обратно же на Гнутый Остров.
        - Дивлюсь я, на вид они совсем как мы, даже расцветка та же, эти, что помоложе, мне бы в сыновья сгодились, - статная беженка подошла поближе к люку, оглядывая пленных, - только не иначе как все они йотунской породы. Поди, и плоть нашу едят?
        Вожак разбойников не выдержал:
        - Да не едим мы никого! Рыбаки мы, с Г?рдарсхольма! ?рафайок?ль гора взорвалась, мудрецы говорят, оттого и лета не стало, мол, пепел Сунну застит! Другие говорят, и лета не стало, и гора взорвалась оттого, что не тех богов почитаем! А я не знаю, отчего, только рыба ушла, дальше фьорд замёрз, а детей-то кормить надо?
        - Так ты чтоб своих прокормить, моим сиротскую долю прочишь? - беженка (ее звали Мар?ла, дочь Р?рика) внушительно сложила руки на внушительной груди.
        - Признаёшь, что ты работорговец? - Анси совершенно без усилия придал своему лицу суровое и безжалостное выражение.
        - Первый только раз, - попытался объяснить налётчик.
        - Один раз, что ль, не… - начал Эгри.
        - И лжец, - перебил обоих Гостислав. - На их золоте - клейма Костяного Берега!
        - Аэронаос, небось, тоже разбоем взяли? - справился Самбор. - Какой корабль сгубили…
        - Нет, «Коня Фьялля» и «Кубок Хведрунга» наш цех рыбаков купил, для наблюдения!
        - И весь рыбацкий цех позорят, - Эгри сплюнул по ветру за борт.
        - Шторм близко, - заключил Анси по полету плевка. - Морской закон простой. Работорговцу - смерть. Гостислав, Эгри, снимайте цепной леер, ставьте доску.
        - Погодите, «Конь», «Кубок»? Два аэронаоса? - Самбор прищурился. - А второй где?
        - Второй в северном полушарии оста… - жалобно начал налётчик помельче и помоложе.
        Главарь пригвоздил его взглядом, заставив замолчать, но в свою очередь встретился глазами со статной беженкой. По выражению её лица, можно было подумать, что она рассматривает что-то выпавшее из мусорного грузовика по дороге с бойни.
        - Ладно б еще сам хищническим промыслом упитывался, так и отроков против закона повёл. Чисто йотун, - определила Марела и вернулась к товаркам у подножия грузовой мачты.
        Анси ещё раз посмотрел на пленных и спросил:
        - А эти трое с тобой своей волей пошли, или по принуждению?
        Разбойничий вожак обменялся взглядами со шкипером, затем что-то прошептал. Разговорившийся было налётчик помладше кивнул, вожак вновь испепеляюще зыркнул на него.
        - Отвечай! - Анси глянул в сторону приближавшегося ненастья.
        - Заставил я их, - сказал старший разбойник, повторно обменявшись взглядами с Анси.
        - Закон может дать пощаду, если кто шёл на разбой по принуждению. Ватага, пощадим отроков?
        - Ну, кто с нашими товарищами бился и их уложил, уже морских змеев кормит, - прикинул Гостислав, принайтовывая трехаршинный отрезок доски между двумя стойками бортового ограждения. - Пощадить, чтоб киёму[42 - Киёма - съедобный корнеплод.] чистили, палубу драили, а в первом же порту - гнать гальюнной тряпкой!
        - Пощада пощадой, а под килем их надо бы протянуть, крыс гардарсхольмских! - предложил Скапи.
        - Надо бы, да времени нет, - отрезал Анси. - Ты, как тебя зовут… Погоди, не отвечай. Перед морским законом, нет у тебя больше имени. Эгри, Вили, развяжите его, Дарвода, дай ему мертвой воды, и пусть идёт по доске.
        В мрачном молчании, все наблюдали за тем, как развязанный разбойник осушил кружку мертвой воды, шатаясь, встал на доску, сделал три шага, и сковырнулся в море.
        - Рыба, говоришь, ушла, - повторил Скапи. - Дуй прикармливать.
        Вторая глава. Калопневма
        Почему-то и на твердой земле казалось, что качка продолжается. Цвета окружавших гавань сооружений виделись Сигурвейг неестественно насыщенными, словно их освещал не тёплый факел Сунны, а какое-то другое, свирепое, искусственное светило. Дома были построены не из камня и дерева, как положено, а сколочены или склепаны из кусков отходивших свое кораблей, затем раскрашенных (а местами и расписанных) самыми яркими красками. На некоторые строения одной краски скорее всего недостало, поэтому встречались сочетания голубого с рыжим, зеленого с пурпурным, наконец, у питейного заведения «Былятин самовар» левый нижний угол был бурым, правый верхний - горчичным, а между ними под углом шла полоса росписи и лепнины, вдохновлённой, надо полагать, стародавними венедскими[43 - Венеды - собирательное название народов, некогда говоривших на венедском языке: поморян, лютичей, бодричей, черезпенян, и так далее.] сказками в сочетании с каким-то сильнодействующим наркотиком - жаблацмоки[44 - Жаблацмока - животное, известное полной всеядностью и редким безобразием.] на паровых санях, танцующие синие козы, играющие на
гудках и дудках чёрные медведи в красный горошек, жёлтые мыши, куда-то волокущие пьяного белого в розовую полоску кота с розовым винным мехом в лапах…
        Слабый ветерок нёс тепло, влагу, портовые запахи водорослей, рыбы, гниющего дерева, и дополнительную южную отдушку за счет того, что где-то неподалёку позабыли что-то вонючее и дали ему протухнуть. Йарфсветсфьордская гавань пахла совсем не так - дёгтем, копчёной рыбой, душистой трубочной мак?бой[45 - Макуба - растение, сушёные листья которого некоторые курят или жуют, отчего хорошо им не становится.], и крепким свежезаваренным ергачом. Сигурвейг вздохнула. Вдоль безумно раскрашенных домов, под несколькими навесами стояли торговцы - зеленщик, молочница, пара мясников, и продавец грибов. С зеленщиком говорил Скапи, с недавних пор кок корабля «Фрелси три дюжины пять». Судя по нечленораздельным из-за расстояния, но явно недовольным воплям, торг не ладился. С соседнего пирса, где несколько матросов конопатили швы в палубе крутобокой шхуны, то же неблаговонное дуновение донесло стук колотушек и обрывок заунывной песни:
        …Брызги солёные - живо утри.
        Вынеси нам пирогов поскорее.
        Тридцать и три, тридцать и три.
        Выкати, бабка, баклагу вина -
        Невысока у винишка цена.
        Выкати ты нам винишка дешевого -
        Солоно море, вода нам пресна…[46 - Старинная бретонская баллада в пересказе Вероники Долиной.]
        Чтобы голова перестала кружиться, Сигурвейг опустила взгляд долу, оглядев жалкую кучку пожитков, сложенную у вытесанного из незнакомого темного дерева поребрика, отделявшего настил по краям пирса от мостовой посередине - обшитый шкурой ларь с колёсиками и ручкой, парусинный заплечный мешок, укрепленный лахтачьей кожей, да неподъёмная скатка из ушкуевой шкуры. В скатку были завёрнуты фотографии трёх поколений и древняя семейная сага на тюленевом велене[47 - Велень - род пергамента.], а ушкуя добыл Н?рфи за три года до того, как родилась Ирса. Вспомнив Нарфи, Сигурвейг начала плакать, едва успев сама собой возмутиться перед наплывом слёз: когда ж это кончится, как будто кран в голове открывается! Как в насмешку, вдоль поребрика шла бронзовая решётка для стока воды. Вдове показалось, что из темноты под решёткой кто-то на нее смотрит - то ли крыса, то ли просто наваждение меланхолии. Не замечая внезапной печали матери, Ирса, сидевшая на ларе, продолжала читать вслух из только что ей добытой тетрады-путеводителя:
        - Многие говорят, что гейт?ния Экв?ли названа так… Матушка, что такое «гейтония»?
        Стараясь, чтоб голос не дрогнул (зачем еще сиротку огорчать?), Сигурвейг объяснила:
        - Это часть города, как в Й?рсветсфьорде были концы. Рыбачий или Плотницкий. У каждого конца свой тинг.
        Болтая ногами, Ирса внедрилась еще глубже в строение сложносочинённого предложения, написанного вроде и не по-этлавагрски, но узнаваемо по-этлавагрски витиеватого:
        - Гейтония Экволи названа так в честь предместья Олог?та, называвшегося Айкав?льф, откуда в законоговорительство Вальм?ры, дочери Добр?ты, переправились многие поселенцы…
        Упоминание стародавней законоговорительницы все-таки свидетельствовало, что путеводитель был не просто переведен слово в слово на танско-венедский, а подправлен с прицелом на любопытного посетителя из-за моря. Немудрено - для полутора поколений северян, выросших уже после Кальмотова разорения, этлавагрская колония на западном материке успела стать облюбованным местом для путешествий. Во-первых, ветра благоприятствовали движению аэронаосов - сначала на запад за Лейган, потом на юг, а обратно - на восток, и вдоль берегов Синей Земли. Во-вторых, сподручно, кому посреди зимы захотелось лета (или наоборот). В-третьих, с языком больших затруднений нет, потому что каждый второй автохтон говорит на сносном (хоть и странном) танско-венедском. Наконец, хоть земля и чудная, а все ж закон Северного торгового союза и её защищал.
        - Предместье это в свой черед было прозвано в память о пастушонке, что кричал «Волки!», когда волков поблизости не было, а когда волки и впрямь заявились, выйдя из Хайлибаргского леса, никто не пришёл лгунишке на помощь, и волею провидения он был покаран за ложь.
        Сигурвейг вынула из-за кружевного отворота рукава платок, вытереть глаза и нос, одновременно делая мысленные заметки, что чистых платков осталось всего два, одно платье для Ирсы, отворот надо крахмалить, а белый киртиль вообще вряд ли отстирается.
        - А вот кому малиновой воды? - почти в ухо вдове завопил мальчишка, на вид едва на год-два старше Ирсы. - Всего за восьмушку!
        Короткая, выше украшенных свежими ссадинами голых колен, шерстяная туника мальчишки, как с некоторым упрёком заметила Сигурвейг, была не только в нескольких местах заштопана, но и заметно несвежа - и на вид, и на запах, в коем малина хоть и присутствовала, но обоняние поражала отнюдь не она. За плечами торговца водой на кожаных лямках висел оплетённый пеньковой сетью здоровенный стеклянный пузырь, на две трети наполненный мутноватой жидкостью. От пузыря шла вперёд, через тощее плечо, трубка, заканчивавшаяся когда-то посеребренным вентилем. В левой руке, мальчишка держал оловянную чару, на всякий случай прикованную цепочкой к кольцу, вшитому в одну из лямок.
        В синих глазах Ирсы зажглось любопытство.
        - Дуй отсюда! - мальчишку оттеснил принарядившийся по случаю высадки на берег в чагравую[48 - Чагравый - темно-серого цвета.] тр?йю[49 - Трейя - вид кафтана.] с пуговицами в два ряда Скапи, недвусмысленно сопровождая предложение подзатыльником.
        Сигурвейг невольно позавидовала коку - его трейю хоть в морской воде стирай, на вид всё ничего, а вот киртиль теперь даже с хлоркой до исходного состояния не отбелить.
        - За что ты его так? - провожая взглядом улепетывавшего, с трудом сохраняя под бременем пузыря равновесие, водоторговца, осведомился другой ватажник, с въевшейся в кожу копотью, лопатообразными руками с черными ногтями, и спиной, сгорбленной массой мышц.
        Сигурвейг попыталась вспомнить, как звали спутника Скапи - Эгри или Фунс?льд. Нет, Эгри тоже кочегар, но не такой старый и попрямее, стало быть…
        - Восьмушка серебра за чарку воды? Это ж разбой! - вознегодовал в ответ Фунсильду кок. - Обратно, на соседнем пирсе такой же тролльчонок малиной торгует, - Скапи состроил рожу и временно повысил голос до визга, передразнивая. - «Свежевымытой»! А этот нам, поди, впаривает, в чем тот ее мыл! Мало, что цены - полное разорение, за ск?ппунд[50 - Скиппунд - примерно пять кило.] квёлых порток?ли[51 - Портокали - фрукт.] - полтора ск?ллинга[52 - Скиллинг - денежная единица стоимостью в одну восьмую марки серебра.], про гигиену у них тут я…
        - Тише ты, лимен?рх[53 - Лименарх - Гаванщик.] со стражей вот-вот пожалует, - вмиг уняла товарища Дарвода.
        Сигурвейг посмотрела на знахарку со смесью уважения и неодобрения - смела, дело своё знает, но мнит из себя невесть что, а мужи, кому впору бы лучше ведать, ей только потакают. Ирсе плохой пример.
        К причалу, где стоял «Фрелси три дюжины пять», и впрямь с шипением, стрёкотом и стуком катились по брусчатке три хрупкого вида сооружения, каждое наподобие огромного колёсного обода, в котором вместо спиц как-то помещались ездоки в седлах и на подножках, вместе с хитросплетениями изрыгавших пар трубок, вращавшимися шестернями, и дёргавшимися взад-вперёд рычагами.
        - Эндоц?клы, добрая работа, - кивнул в сторону шума Самбор-лётчик, только что спустившийся с палубы «Фрелси…» по подвесной лестнице с деревянными балясинами, висевшей рядом с серым и слегка неровным, как скала, бортом.
        Венед опустил на настил длинный кожаный мешок с лямками и положил рядом какую-то кладь поуже. На его широкие плечи был нарочито небрежно наброшен темно-красный к?нтыш[54 - Кунтыш - длинная верхняя мужская одежда с откидными рукавами, в которых часто делались прорези.] с рукавами, перевязанными за спиной шнуром с вплетенными золотыми нитями, стан ладно перехватывал широкий пояс из серебрегл?ва[55 - Серебреглов - ткань с серебряными нитями.]. В школьной библиотеке Скагафьорда хранилась в числе прочих весьма занимательная книга, изданная еще в законоговорительство Старм?ра Мудрого, «Наряды народов земного круга», на одной из страниц которой красовался поморянин в почти такой же справе. К шитому серебром поясу того молодца, правда, был привешен добрый меч у левого бока, а не прятавшееся рукоятью вниз справа и чуть позади под кунтышом механическое сручье, более похожее на принадлежность строителя, чем на оружие. Вдобавок книжный поморянин держал под локоток поморянку в мухояровой юбке с подолом вровень с голенищами сафьяновых сапожек, в шелковой сорочке с вышивкой, и в отороченной мехом и зашнурованной
так, что ни вдохнуть, ни выдохнуть, аксамитовой безрукавочке поверх сорочки. Взгляд Сигурвейг скользнул к висевшей на груди Самбора на цепочке сфере из альвского серебра размером с дергачиное яичко - если её открыть (как владелец делал если не ежечасно, то уж точно каждый день), над одной из половинок в воздухе возникала голограмма большеглазой и длинноносенькой девы. Надо было надеяться, что Самборовой ладе все-таки не приходилось ходить в уборах, шитых по образцам, пусть и миленьким, но вековой с чем-то давности.
        За Самбором по той же лестнице, опасно заскрипевшей, на причал сошёл Гостислав, сын Чен?вы, а за тем вслед - и сам Анси Золотое Сердце, во всегдашнем овчинном кожушке поверх полосатой фуфайки. Оба ступали по камням не совсем уверенно, слегка вразвалку.
        Эндоциклы, как, если верить лётчику, назывались средства передвижения жителей Калопневмы, замедлились, не доезжая с полторы дюжины шагов до скопления беженцев и ватажников рядом с «Фрелси…». От машин дохнуло паром, смазкой, и мёртвой водой. Не дожидаясь полной остановки огромных колёс, с подножек каждого эндоцикла спрыгнули по паре воинов, побежали рядом, а потом, держась за какие-то трубки, перешли с бега на шаг, помогая несуразным сооружениям остановиться, не теряя равновесия. Ирса, бережно отложив путеводитель - уважение к печатному слову у нее было почти врожденным, - внимательно наблюдала за происходившим.
        Поддерживаемый за локоть одним из стражников, со второго седла самого большого колеса ступил на камни пирса старец с непривычно голым лицом, в бархатном плаще, прикрывавшем левое плечо, поверх расшитой геометрическим узором туники. Если верить тем же «Нарядам народов земного круга», плащ назывался «гим?тий».
        - Доброго дня вам, мореходы, и да пребудет с вами благосклонность Четырнадцати, - старец поднял правую руку в приветствии, на его груди блеснула золотом овальная бляха.
        - Мы уж решили, вы потонули, - перебил первого старца второй, лысый, тоже безбородый, в тунике попроще, без посторонней помощи слезший с водительского седла. - Кипр?но, сократим церемонию, благосклонность Четырнадцати с ними и так пребывает, иначе б давно кракенов или морских змеев кормили. Ты Анси?
        - Я Гостислав, боцман, - ответил боцман. - Вот он, Анси сын Сигурд-Йона, шкипер наш незаметный.
        Шкипер поклонился, стоически сохраняя всегдашнюю печать скорби о тщете всего сущего на лице. Лысый ответил поклоном на поклон и с улыбкой продолжил:
        - Вот Киприно сын П?рко, лименарх Калопневмы, а меня зовите Л?цо, я из братства рыбаков. Никтер?фто, П?льнат?ки, - Луцо мотнул головой в сторону стражников.
        Оба поклонились. Имя и волосы цвета льняной соломы выдавали в Пальнатоки уроженца Т?немарка, Г?рдара, или Кр?нии.
        - Напугали вы нас, - сказал тёмноволосый и почти до черноты смуглый Никтерефто. - Сперва весть пришла, что конвой поразметало, а там и вовсе пропали.
        - Шторм кер?йю[56 - Керайя - антенна.] сорвал, - объяснил Анси, протягивая Киприно кошель. - Здесь гаванный сбор и залог за починку.
        - Погоди со сбором, - Луцо остановил руку шкипера. - Сход был, братство определило, сбор мы за вас платим. И залог внесём, если надо.
        - По чести, - Анси поклонился в сторону рыбацкого старшины.
        - Любо! - ухмыльнулся боцман. - Истинное товарищество. А трехвершковой пушки у братства или в порту у вас не завалялось? Мы бы взяли по доброй цене - нашу прямо с боевой рубкой волна слизнула.
        Ирса вернулась к чтению путеводителя. Конопатчики на соседнем пирсе всё пели:
        Видишь нас, бабка? Нас тридцать моряков.
        Тащи скорее нам тридцать пирогов.
        Тридцать и три. Тридцать и три.
        Неси, да не сбейся со счёту, смотри!
        Тридцать и три, тридцать и три…
        - Пулемёт с мостика тоже волна слизнула? - задававший вопрос был того неприятного возраста между мальчиком и старцем, в котором застревают некоторые неудачники, почему-то в должное время не возмужавшие. - И по рубке очередью прошлась?
        Помимо уж совсем неприлично короткой (хуже, чем у мальчишки-водоторговца) туники, в избытке являвшей миру тощие и густо покрытые чёрным волосом ноги, для довершения безобразия обутые в сандалии поверх шерстяных носков, не вполне доброхоботно любопытный незнакомец также выделялся тетрадью в правой руке, стилосом-автоматом в левой, фотокит?ном[57 - Фотокитон - фотоаппарат.] с раздвинутыми мехами на боку, и очками в деревянной оправе, криво висевшими на горбатом и тоже кривом носу - не иначе, охотник до новостей слишком часто не туда его совал.
        - С работорговцами повстречались, - сухо пояснил шкипер, с полной очевидностью нежелательности дальнейших расспросов в голосе.
        - Где? Как? Много ли их было? - клеохронист[58 - Клеохронист - газетчик.] с надеждой воздел стилос, затем сообразил-таки, что не дождётся от Анси ответа, спрятал тетрадь в плоскую сумку, болтавшуюся на поясе, и закрутил ручку на фотокитоне, взводя затвор. Даже на изрядном расстоянии, от него несло потным и давно не мытым телом.
        - Ватага в шесть дюжин, полдюжины гидроциклов, и аэронаос, втрое против нашего корабля! - пискнул Вили-сирота.
        - Как же вы от них ушли? - кривоносый вестовщик направил фотокитон в сторону изуродованной рубки «Фрелси…», щёлкнул затвором, чуть не уронил отъёмный ларчик с фотоплёнкой, меняя его на новый, и принялся рыться в сумке в поисках тетради и ручки.
        - Не мы от них ушли, а они от нас не ушли, - не выдержал и внёс свою лепту Гостислав.
        - Всех перебили, Анси шестерых одним выстрелом уложил, Дарвода посохом троих, Самбор аэронаос сбил! - восторженно верещал Вили. - Четверых живьём взяли, одного казнили, троих пощадили! Кандалы нашли, и на четыре марки золота от рабской торговли, с самого Костяного берега!
        - А ну, повтори имена! Тебя-то как зовут? - кривоносый застрочил в тетради.
        Сигурвейг показалось, что из-под водосточной решетки, где раньше мерещилась крыса, доносится бессмысленное бормотание, надо полагать, на языке фантомов меланхолии: «Кумайте, бальбы! Чузы у куганов стод уяперили»! Вдова на мгновение задумалась, почему ненастоящая речь звучала, как гадко перевранная этлавагрская, но вмиг решила, что и «фантом», и «меланхолия» - вполне этлавагрские слова.
        - Встаньте вместе, лётчик, шкипер, врачевательница, ты тоже, - клеохронист бесцеремонно упёрся в бок Гостиславу, толкая его под закопчённый взрывом полукруг на борту корабля.
        - Ну чисто буксир и ст?ркнорр[59 - Сторкнорр - большой грузовой корабль.], - заметил Скапи.
        - Лименарха в середину, и с ним рядом пару беженок повиднее, тебя, матушка…
        Это относилось к Мареле. Фотограф, отбуксировав боцмана, на миг сосредоточился на призме видоискателя и не заметил, что не шагни Самбор как раз вовремя чуть в сторону, заслоняя Марелу, лететь бы ему вместе с тетрадью и фотокитоном с пирса в воду от «матушкиной» затрещины.
        Сигурвейг сперва почувствовала, что её щёки вспыхнули, и уже вдогонку определила, почему - плюгавый вестовщик, оторвавшись от видоискателя, вмиг успел раздеть её взглядом до шерстяных получулок (кружева над паголенками потрепались, заменить бы) и родскоров[60 - Родскоры - низкие кожаные туфли с острыми носами.] из рыбьей кожи с шерстяными же вставками.
        - …и тебя, красавица. Киприно, возьми малютку на руки. Встаньте поближе…
        Вдова, всё еще пылая возмущением, заняла отведённое место справа от распространявшего вокруг себя сухой травяной запах (смесь яснотки и полыни) лименарха. Тот не без труда поднял Ирсу в воздух. Девочка тут же принялась разбирать надписи на золотой бляхе, знаменовавшей должность старца, тот умилённо просиял. Щёлкнул затвор.
        - В вечерний выпуск пойдёт, - вновь последовала возня с фотокитоном, сумкой, и тетрадью. - Теперь расскажи мне, лётчик…
        Анси поднял руку в воздух, останавливая клеохрониста. Гостислав и Самбор одновременно насторожились, смотря в сторону ведшей в глубину гейтонии Экволи неширокой улицы. Сигурвейг заметила отсутствие торговцев, вдруг куда-то подевавшихся из-под навесов перед размалёванными домами из кусков кораблей. Да и моряки, что пели бесконечную песню про бабку, вдруг замолчали.
        - Кром, это откуда? - только и смог сказать Скапи.
        То, что со стуком когтей по мостовой и лязгом колёс выехало из-за поворота улицы, вполне могло занять место на одной из наиболее бредовых настенных росписей или рельефов Калопневмы. Сигурвейг на миг задумалась - что, если и все остальные темы этих росписей навеяны явью, а не галлюцинациями?
        Беда была даже не в том, что по улице ехала самая настоящая колесница, а в том, что в нее были впряжены три птицы, каждая размером с молодого овцебыка, с крепкими когтистыми лапами, огромными головами, вооружёнными тяжёлыми крючковатыми клювами, и перьями, отливавшими синеватым металлом. Ни про это, ни про говорящих крыс, никакой путеводитель по Калопневме не писал. Заодно с угрозой для здравия ума, колесница несла и блестевшую сталью и бронзой многоствольную угрозу для жизни, за рукоятями которой стоял прикрытый прозрачным щитом здоровенный автохтон в нелепой конической шапке василькового цвета.
        Воины портовой стражи потянулись кто к мечам, кто к ручницам. Соломенноволосый Пальнатоки поднял в воздух что-то с блоками, противовесом, и маленьким телескопом. Справа от Сигурвейг, Самбор сделал шаг вперёд, откинул назад полы кунтыша, и спрятал правую руку за спину, поближе к рукояти своего странного оружия.
        - Лезвия! - вполголоса сказад лименарх. - Что они здесь делают?
        Колесница остановилась у начала пирса. Вышедшие из-за неё туземцы выглядели угрожающе-разнородно, но у каждого в наряде присутствовал тот или иной оттенок синего, и начисто отсутствовал зелёный. Их ряд остановился, не доходя шагов двадцати до эндоциклов.
        - Ближе не подходят, нас боятся, - сказал стражник помоложе.
        - Нет, это чтоб под свои же пули не попасть, - разочаровал его товарищ.
        - Не просто пули, а полувершковые, - Гостислав, сблизив два пальца левой руки, показал размер. - Поди, и разрывные. Этот синешапочник нас всех одной очередью в такие куски порвёт, уксусом полить, лучка добавить, и на плескавицу[61 - Плескавица - блюдо из маринованного рубленого мяса.].
        Несмотря на страшные слова, боцман не казался особенно впечатлённым угрозой.
        - Ну, мы тоже в долгу не останемся, - в голосе светловолосого стражника присутствовало сомнение.
        - Тебе же вроде Синие Лезвия откатывали? - совсем уже тихо сказал старец Луцо, обращаясь к старцу Киприно.
        Видя замешательство последнего, Сигурвейг сгребла Ирсу в охапку, прикидывая, где бы спрятаться.
        - Хусый кулпан, бальба, почукают свирнас псалкари, - вроде бы сказал один из автохтонов, с синей повязкой на правом предплечье, не прикрытом коротким серым гиматием, самому рослому, возможно, вожаку.
        Тот красовался в отблёскивавших сталью сандалиях, поножах, панцире, подпоясанном поясом из металлических прямоугольников, на котором болталась примерно такая же оружейная странность, как и у Самбора, и металлическом шлеме, перевязанном голубой тесьмой.
        - Кучай, бальба, кулпан шпинский, - отрезал тот и сделал ещё шаг вперёд. - Мы за гаванным сбором.
        - Это по какому обычаю! - лименарх, преодолев временное смятение, величественно сложил руки на животе. - Микроп?нтико, Й?ино, с вашими отцами придётся мне нешуточно поговорить!
        Туземец с синей повязкой смутился, его узкое лицо, покрытое видимыми даже за двадцать шагов юношескими прыщами, покраснело. На его более рослого товарища отповедь Киприно произвела совершенно противоположное впечатление.
        - По новому обычаю берегового братства, волей совета девяти! - гордо объявил он. - Каждый корабль, что входит в гавань Калопневмы, платит гаванный сбор…
        - Какое братство, какой совет! - не отступал от своего Киприно. - «Клепт?рхов Ант?лии» насмотрелся?
        - Псалкари тербовали, бутырих хавби! - сообщил рослому еще один синеповязочник, разительно похожий (с учётом некоторой разницы в возрасте) на торговца малиновой водой.
        Главарь покачал головой:
        - Гаванный сбор береговому братству в шесть марок золота! За недобор каждой марки, совет определил - казнить по ватажнику!
        Ватажникам и страже это предложение не приглянулось - раздались щелчки взводимых курков.
        - Уложить нахала в шлеме, или пулемётчика? - светловолосый приник к прицелу своего странного лука (если это был лук).
        - Остановись! В шлеме - сын Алепо! - Киприно положил руку на оружие стражника.
        - Не спешите ради шести марок стрельбу затевать, - Анси ещё глубже нахмурился. - Золото не честь, жизни не дороже.
        - Сепи, шпинская ряха! - сказал вожаку пушкарь, глядя, как показалось Сигурвейг, прямо на неё.
        Его взгляд не предвещал бы ровно ничего хорошего, даже не будь он направлен поверх шести стволов. Сигурвейг попыталась спрятать Ирсу у себя за спиной.
        - Или можем в счёт одной марки взять её! - добавил вожак, указывая на Дарводу.
        - Ты, я чаю, просто не родился, а в отхожем месте в дырку провалился? - ответно предположила знахарка.
        - Они рехнулись? - неизвестно кого спросил Гостислав. - ?рнмунд говорил, на самом Костяном берегу за последнюю невольницу дюжину марок дают…
        - Часа на четыре, для моей утехи, - пояснил вожак.
        - Да со своей утехой ты за диал?пт[62 - Диалепт - одна тридцать шестая часть часа.] справишься! А обеими руками по очереди - еще быстрее! - посоветовала Дарвода.
        - Почему по очереди? - не понял враждебный пушкарь.
        - Потому что в обе руки там взять нечего! - объяснила знахарка.
        Раздался смех, причем смеялись и некоторые автохтоны, украшенные синим. Вожак несколько опешил.
        - Йаино, отец про твои беззакония узнает, так отдерёт, две недели сесть не сможешь! - добавил лименарх и погрозил вожаку украшенным золотым кольцом-печаткой перстом.
        - С отцом моим произошёл несчастный случай, - рослый нехорошо ухмыльнулся, показывая зубы с блеснувшими в неестественно ярких лучах Сунны металлом ортодонтическими скобами. - Он отправился в деревню Т?гри поправлять здоровье. А эту деву с норовом я, так и быть, возьму в счёт полутора марок!
        Дарвода уже вдохнула, судя по всему, на этот раз готовясь отповедать наглецу громко и безмилостно, но Вили дёрнул её за рукав тонкой до не совсем приличной для целительского одеяния полупрозрачности льняной свиты, тут же шагнул вбок, и зашептал в ухо Самбору. Тот поднял в воздух левую руку и громко сказал:
        - По исконному обычаю берегового братства, требуем переговоров! Ваш вожак с нашим!
        - Ну да, как во второй части Китогрыз Кровавый с Чим?ткой Злым, - понимающе добавил Скапи.
        - Я хочу смотреть «Клептархов Антилии»! - заявила Ирса, выглядывая из-за материнской юбки.
        - Только этого тебе не хватало, - автоматически ответила Сигурвейг.
        Рослый (Йаино, по обращению лименарха) подозвал к себе прыщавого (Микропонтико?) и товарища, ранее нёсшего бессмыслицу про псалкарей. Донеслось:
        - По бакрыхой кусчати… похазник с похазником, скводин на скводин…
        Некоторое время внимательно прислушивавшийся к загадочным словам Анси вдруг прикрикнул на Йаино и его собратьев:
        - Заговырдались, микры? Махлованье ни псуля не кумаете?
        Это вызвало явное замешательство в стане «берегового братства».
        - Йорый псалкарь лемез кумает! Свирон стыченный, хляй тербовать! - советовал рослому прыщавый.
        Родственник водоторговца не соглашался:
        - Тербуй каврею - сбранское махлованье не про шмураков…
        В разговор вступил и пушкарь:
        - Схлейте лемез в стыгу, всё равно они всё понимают!
        - Кучайте! - окоротил всех рослый, продолжая на общепонятном языке. - По обычаю, требовать переговоров от имени вожака может только член братства! Ты член братства?
        - Я член братства! - Самбор крутанул левой рукой правый ус.
        Сигурвейг услышала сзади какой-то звук и невольно оглянулась. Одно из круглых окон в борту «Фрелси» оказалось чуть-чуть приоткрыто, из-за толстого стекла смутно виднелась часть коротко стриженной головы с оттопыренным ухом, к которому была приставлена рука. Вдова встретилась взглядом со шкипером, услышавшим тот же звук.
        - А чем докажешь? - спросил Йаино.
        - Я, Самбор сын Мествина, ярл Пеплина и гнёвский мечник, говорю, что я член братства!
        - И это всё твое доказательство? - Йаино засмеялся, ещё раз показывая хитрую зубоврачебную работу.
        - Вот он и попал, - злорадно прошептал кок.
        Анси кивнул, мимолётно сменив выражение на чуть менее печальное. Самбор же хищно оскалился, как лейганский волкодав при виде хромого волка:
        - Ты не веришь слову, скреплённому моим именем? Три свидетеля есть?
        В воздух поднялось значительно больше рук, чем три, причём пушкарь и прыщавый тоже готовы были свидетельствовать.
        - Йаино, сын…
        - Сын Алепо, - подсказал Самбору Киприно.
        - Сын Алепо, при трёх свидетелях не поверил клятве моего имени, что я член братства. Выбор оружия за мной, так?
        - Стойте, - сказал пушкарь, - раз он бросает вызов, оружие выбирает Йаино?
        - Но чуз… - начал было прыщавый Микропонтико и осёкся. - Самбор же оскорблённая сторона? Значит, ему выбирать?
        - Кто у нас тут непричастная сторона в споре? - пушкарь посмотрел в сторону стоявших у «Фрелси».
        - Да будет брошен жребий, - громко и значительно сказал Киприно. - Йаино, твой выбор?
        Вопрос об оружии явно поубавил у вожака прыти, но деваться тому было некуда.
        - Не выбирай мечи! - присоветовал прыщавый. - Слышал, он мечник?
        - Сам знаю, - недовольно ответил Йаино. - Лаг?нды!
        - Самбор?
        - Лагунды так лагунды, без жребия, - подозрительно легко согласился венед. - Как овец не стало, и на коз честь пала. Место будем размечать, или и так ясно?
        - Живьём его бери, и тащи сюда, - шепнул венеду Анси. - Да не спеши.
        - Скапи, открой-ка мою кис?[63 - Киса - длинный мешок с горловиной на затяжке.], и дай мне то, что сверху, - Самбор принял из рук кока обёрнутый в замшу предмет, развернул, выдохнул на частично прозрачное забрало шлема, и протёр замшей.
        Удовлетворившись, он неожиданно протянул Сигурвейг нечто кольцеобразное и покрытое потёртой кожей:
        - Сигурвейг дочь Тумы, собери мне волосы в пучок.
        Кольцо, как оказалось, имело внутри что-то вроде пружины, что позволяло ему растягиваться. Из падавших до плеч, слегка завивавшихся русых волос Самбора, пахнувших морской водой и грубым мылом с сосновой живицей, получился довольно толстый трёхвершковый хвостик. Сигурвейг почувствовала, что во время выполнения нехитрой, хотя и довольно почётной, просьбы венеда её щёки опять вспыхнули. Самбор распрямил спину, повернулся ко вдове лицом, обозначил поклон, вроде бы ничего не заметив, не без усилия всунул голову в шлем, дёрнул за тросик, отчего внутри что-то зашипело, и принялся возиться с ремешками.
        Тем временем, Киприно присев на корточки, так и эдак развёл руки, взглянул влево-вправо, оценивая ширину пирса, неловко выпрямился, и обратился к поединщикам:
        - Место как раз. Начинаем по моему слову?
        Оба кивнули.
        - Да пребудет с вами благословение Четырнадцати, воины, и да победит правый! Начинайте!
        Самбор пошёл навстречу Йаино, одновременно вытаскивая правую руку из-за спины. Начало его движения сопровождалось механическим стрёкотом, за которым последовало звенящее жужжание, издаваемое диском, венчавшим странное оружие венеда. За лагундой потянулась струйка синеватого выхлопа, разившего горячим металлом.
        - Завод в ножнах! - восхитился один из стражников.
        Йаино потянул левой рукой за цепочку, безуспешно пытаясь пробудить к действию свою лагунду. Сигурвейг уже успела с некоторым облегчением решить, что бой закончится бескровно или почти бескровно, не успев даже толком начаться, но со второй попытки лагунда Йаино всё-таки завелась. Впрочем, задержка стоила вожаку пары дорогих мгновений с опущенными руками.
        - Руби его! - закричал смуглый стражник.
        Неожиданно плавным движением, Самбор провёл диск над левым плечом противника. Звон сменился на скрежет, и панцирь Йаино перекосился, лишившись полетевших во все стороны стальных полос наплечника. Запоздало, вожак поднял свою лагунду, но венед уже отступил в сторону, так что диск с металлическим шелестом рассёк воздух.
        - Поспешил ты, - негромко упрекнул лименарха Луцо. - Не все слова сказал, что победителю пойдёт, не решил, даже не определил, насмерть ли бой.
        - Тебе бы вдруг так до ветра припёрло, - так же негромко ответил старец.
        Самбор крутанулся на месте посолонь, едва не задев Йаино, уже вновь занёсшего лагунду, шнурами кунтыша.
        Йаино отдёрнул руку. Сигурвейг догадалась - чтобы один из шнуров не намотался на диск. Это дало возможность завершившему поворот Самбору разрезать пару пластин уже на правом наплечнике Йаино. Брызнула кровь, щёлкнул затвор фотокитона, Сигурвейг закрыла верхнюю часть лица Ирсы ладонью.
        - Он его сейчас вскроет, как жестянку тушняка! - вновь восторженно воскликнул стражник.
        Сзади и сверху, раздался лязг. Сигурвейг снова оглянулась. Ствол уцелевшего палубного пулемёта пришёл в движение, за рукоятями стоял, привстав на цыпочки, -рнгрим, а рядом с ним возился с крышкой ящика для пулемётной ленты второй пленный работорговец, Отри. Третий соучастник их преступления, Ль?сальф, прыгнул за борт, едва завидев берег западного материка, после чего Отри и Арнгрима заперли во временно опустевшей корабельной лечебнице. Сигурвейг почувствовала, как к горлу подступает комок. Закончив возню с ящиком, Отри взял в руки мегафон и попытался что-то сказать, но вместо усиленной речи, мегафон исторг жуткий электрический вой.
        Этого вполне хватило, чтобы наконец привлечь внимание синешапочников и синеповязочников, увлечённо следивших за боем, к тому, что Арнгрим держал их на прицеле. В воздухе подхватив с перепугу выроненный Отри за борт прибор, Анси подкрутил на нём какое-то колёсико и рявкнул:
        - Микры скибурятые, шмураки копшовые, а ну! Макиры на питруса! Скрыготню отгуряйте, и хляйте, а то саповок на кресо побасаем!
        Вновь крутанув колёсико, шкипер повторил, на этот раз ещё громче и с электрически-йотунским подвыванием:
        - Макиры на питруса!
        Одновременно, Арнгрим перевёл ствол пулемёта в направлении середины толпы, украшенной синим. «Береговые братья» один за другим принялись класть оружие на мостовую.
        - Схляем, схляем, только птичек пожалей! - взмолился пушкарь, располовинивая хомут и сбрасывая его с синепёрой шеи.
        Сигурвейг недоверчиво следила за освобождённой птицей, но та, вопреки своему виду не проявляя никаких признаков зложелательности, бросилась бежать за «братьями», странно вскидывая голенастые ноги.
        - Говырдал я, хусый кулпан! - донесло дуновение ветра жалобу одного из «хляющих».
        - Я член братства электротехников! - закричал Самбор вслед Йаино, уронившему лагунду в воду, сбросившему развалившийся надвое панцирь, и улепётывавшему вглубь гейтонии Экволи едва ли не быстрее бескрылых птиц. - Настоящего братства! А не берегового фуфла козлиного! Один за всех, а не все врассыпную!
        На пирсе перед опустевшей колесницей с шестистволкой осталась лежать куча оружия. Вокруг Сигурвейг, все заговорили почти одновременно.
        - Что ж такое, с х?льмганга[64 - Хольмганг - дуэль.] сбежал, - с укором сказал соломенноволосый стражник, снимая с тетивы стрелу.
        Марела и Сн?рра бросились обниматься сперва друг с другом, потом с Фунсильдом и Скапи. Во взгляде Ирсы читалось раздумие - не примкнуть ли к ним? Сигурвейг покрепче взяла дочь за руку, всё ещё сомневаясь, что угроза миновала.
        - Арнгрим, паршивец, хорошо смекнул с пулемётом - а я-то думал, мы все ленты расстреляли, - Гостислав был порядком удивлён.
        - Так и расстреляли, - подтвердил Анси.
        По его лицу вновь скользнула тень улыбки.
        - Как насчёт того, чтоб сход созвать? - обратилась к шкиперу Дарвода. - Принять этих двух в ватагу? Я за них поручусь!
        Последнее относилось к Арнгриму и Отри, стоявшим у лестницы.
        - И я, - Скапи придирчиво оглядел бывших работорговцев. - Хоть они даже и с Гардарсхольма.
        - Дело, но сначала пусть Луцо и Киприно с беженцами разберутся, - Анси тяжело вздохнул. - Есть вам куда их пристроить?
        - На первое время, в рыбацкие семьи. Как тебя величать? - Луцо обратился к Сигурвейг.
        - Сигурвейг Тумасдоттир.
        - Тебя, Сигурвейг, с дочкой можем хоть мы с Пикралидой приютить.
        - Я не рыбачка, - печально сказала Сигурвейг, почему-то по-этлавагрски. - Я библиотекарь.
        - Так муж твой рыбак?
        - Муж мой был картографом.
        На Сигурвейг снова нахлынули слёзы. С ней принялась плакать и Ирса.
        - Будет, будет, дочка! Нешто картограф рыбаку не брат! Приютим, и работу найдём! Книжное дело знаешь, да два языка…
        - Три, - сказала вдова сквозь слёзы. - Ещё колош?нский.
        - Диск теперь менять, - Самбор внимательно осматривал безмолвствовавшее оружие. - Адамантовый, почти новый, а на три четверти запорот. Неплохой был доспех у Йаино, даром что дурак.
        - Не в отца умом вышел, не в отца, - внезапно куда-то запропастившийся Киприно поднимался по ступеням, ведшим вверх от воды, на ходу поправляя подол туники, с выражением снизошедшей благости. - Сейчас поедем в Тигри. Герако, поднимай давление. Никтерефто, возьми второй эндоцикл, посадишь кентархию из тагмы[65 - Тагма - воинское подразделение.] Пандоксо на три броневоза, остальных на эндоциклы.
        - Но тагма Пандоксо подчиняется только епарху[66 - Епарх - градоначальник.], - возразил Никтерефто.
        Лименарх отмахнулся рукой, блеснув печатным перстнем:
        - Доберёшься до телефона, позвони в епархию, испроси разрешения использовать войско, воеже[67 - Воеже - чтобы.] имелось задним числом. Всё равно Сп?ло наш опять неизвестно где.
        Стражники пошли к машинам с озадаченными выражениями.
        - Выручать Алепо, - объяснил, продолжая благостно улыбаться, лименарх. - Пока Йаино ещё глупостей не наделал.
        - Мои йомсы[68 - Йомс - наёмник.] тебе не пригодятся? - спросил светловолосый Пальнатоки.
        - Обойдёмся. Давай, у тебя тут своё дело.
        - Так Алепо - вождь Синих лезвий? - удивился Анси.
        - Старый, надёжный, предсказуемый, - Киприно кивнул, с подсадкой Пальнатоки взгромождаясь в седло. - И глаз хороший, в коттаб[69 - Коттаб - игра, участники которой стараются попасть остатками вина из своих чаш в цель - металлическую чашу.] выигрывает, сколько ни выпьет. Откуда ты знаешь язык Лезвий?
        - Учился в Лимен Мойридио, - коротко ответил шкипер и перевёл разговор на другое. - Сход, может, и впрямь надо сразу провести. Я думаю, гаванный сбор, раз братство за нас заплатило, будет по правде вдовам и сиротам раздать на обустройство.
        - Без схода раздавай, - предложил Гостислав. - И Тейтурову долю золота, у него живой родни нет.
        Остальные одобрительно зашумели. Внимание большинства ватажников и беженцев сосредоточилось на двух кожаных кошелях, побольше и поменьше, откуда Анси принялся извлекать и отсчитывать скиллинги, номисмы[70 - Номисма - золотая монета крупного достоинства.], и разрубленные на дольки рабовладельческие золотые слитки.
        Сигурвейг, утёршись окончательно пришедшим в непотребство платком, успела бросить взгляд и на то, как Самбор снял шлем и тряхнул головой. К поморянину подошёл Пальнатоки и показал ему что-то на открытой ладони левой руки. Самбор выразительно поднял брови, вывернул пояс, в котором оказалось спрятано тайное отделение, что-то оттуда извлёк, и положил йомсу на ладонь. Йомс совместил предметы двумя пальцами правой, кивнул, и бросил загадочные штучки, блеснувшие белым, в воду.
        Гостислав, убедившись, что делёж идёт, как положено, отправился исследовать брошенную Синими Лезвиями многоствольную пушку. За ним увязался клеохронист с тетрадью, почему-то совершенно распираемый довольством. Луцо вытащил из трубки, прикреплённой к поясу, свиток и стилос с угольным остриём, и принялся обходить беженцев, справляясь с заметками в свитке.
        - Сигурвейг и дочь - на двор Луцо. Тебя как зовут-величают? - лысый старец обратился к Мареле.
        - Марела Рориковна, старшина. Самого тебя как по батюшке привечать?
        - Луцо, сын Катсаридо. Марелу, стало быть, определим на двор Хели, шкиперской вдовы, - старый рыбак сделал соответствующую пометку и снова улыбнулся. - У вас первый выбор, так что найдём дворы поближе да поосновательней.
        - А куда ж устроили всех беженцев с остального конвоя? - Анси вставил в разговор вопрос, оторвавшись от счёта.
        - Какого остального конвоя? Вы первые! - удивился Луцо.
        - Так мы наоборот отстали! Где ж конвой?
        Улыбка медленно сползла с лица старшины рыбацкого братства Калопневмы.
        Глава третья. Над степями
        Пальнатоки поднялся по дырчатым металлическим ступеням, перешагнул через порог двустворчатой двери с вытравленным в стекле изображением девы, летящей над быком, и оказался в вагоне телеф?рика[71 - Телеферик - канатная дорога.]. Самбор уже устроился у окна, его киса и чехол с полуторным мечом лежали на полке над окном, продавливая решётчатое плетение. Йомс забросил тул[72 - Тул - чехол для стрел.], лук в налуче, и мешок на соседнюю полку и сел напротив Самбора, лицом к единственной двери. Сиденья шли в два ряда по обе стороны от узкого прохода, в конце которого крутая лестница спускалась на нижнюю палубу. Через проход сидели двое старичков, а за спиной у Пальнатоки, впереди по ходу - молодая парочка. Окон в вагоне было многовато с оборонительной точки зрения, но что поделать - бронепоезд на трос не повесишь. Мезофон под потолком зашипел, а миг спустя исторг музыкальный звук, за которым последовало:
        - Я Эрвиг, сын Сунифр?да, кайр?рх[73 - Кайрарх - вагоновожатый.] телеферика «Тавроп?ла». Отправление - через два диалепта. Если кто не уверен, куда едет, завтра в восемь мы будем в Новом Юбав?йхе, остановка четверть часа, а в четыре пополудни - в Вурил?хе, а кто будет так и не уверен, зачем туда приехал, сможете на «Таврополе» же вернуться обратно, за очень дополнительную плату…
        Эрвиг продолжал в том же духе довольно долго, потом перешёл с этлавагрского на танско-венедский, неся примерно ту же наверняка казавшуюся ему самому смешной ерунду. Под сопровождение этого потока ослоумия, двое внесли в вагон нечто, прикрытое стёганым покрывалом с затейливо вышитой надписью «Плюшки Пагото». Плюшками, впрочем, не пахло, да и ноша дюжих молодцов казалась тяжеловатой для лотка хлебных изделий. Это заслуживало внимания. Любопытство Пальнатоки оказалось вознаграждено. Край покрывала зацепился за угол скамьи, показав угол опечатанного стального ларя. На печати мелькнули сплетённые руны, при наличии воображения складывавшиеся в «ТКДВ», что могло означать как «Телеферика Кайрарх Дурак Вестимо», так и «Товарищество Канатных Дорог Винланда».
        Молодцы не без труда опустили опечатанный несгораемый ларь с плюшками на нижнюю палубу и с явным облегчением покинули вагон. Телеферика кайрарх закончил словоизвержение долгожданным «Доброго пути, странники!» едва за миг до того, как входная дверь с шипением пневматики закрылась. Вагон плавно пришёл в движение, почти бесшумно покинув причальную башню, и вдоль нижней кромки окна побежали освещённые предзакатным светилом крашенные синим жестяные и красные черепичные крыши домов гейтонии Анто. Из мезофона негромко зазвучала песня. Трегорландская картавинка незнакомой певицы была очаровательна.
        «Надевали рыбьи кожи,
        Зажигали маяк.
        Не бывали дни погожи
        В наших краях.
        Дождь хлестал, огни светились…
        Дремал островок.
        Разве так мы простились?
        Холодный кивок….
        Разве так мы могли бы
        Говорить у свечи…
        Моряки - но не рыбы -
        Перед бурей в ночи.»
        «Разве так мы простились»? - мысленно повторил йомс. Сколько лет уж прошло с того дня, как песчаный берег Фюна, сосны на дюнах, и деву, что выбежала на причал, скрыла пелена дождя? Впрямь выбежала всё-таки, или примерещилось? Теперь-то толку гадать… На столике между сидений лежал ещё пахнувший краской дённик[74 - Дённик - ежедневная газета.]. Пальнатоки взял сложенную вдвое «Метрополию» в руки и развернул. На трёх четвертях первой полосы, под вершковым заголовком «ЧОЛДОНЦЫ: НОВАЯ ВАРВАРСКАЯ УГРОЗА КОЛОНИЯМ ГАНД?РИИ?» клин зверского вида всадников скакал на приземистых и не выглядевших довольными своей участью животных, напоминавших облезлых овцебыков. В остаток первой полосы была втиснута ещё пара вопросов, эти в полвершка высотой: «ГИДРОПЛАН ЕПАРХА СПИЛО НА ОЗЕРЕ НАУ?ЛЬ: ТАЙНАЯ ВСТРЕЧА С ЛЮБОВНИЦЕЙ?» и «НОВЫЕ ОТКРЫТИЯ НА ДР?ЙГЕНЕ: ЗАГАДКА ХРИЗО?ОНА[75 - Хризоэон («золотой век») - полумифический период благоденствия в древнее время до прихода льдов.]РАСКРЫТА?» В третьей тетраде дённика полагалось находиться отчётам о состязяниях по ногомячу, накануне Шапки как раз играли с Порогом, а Кильда - со
Старградом. Пальнатоки принялся искать заголовок вроде «ТАНЫ ПРОТИВ БОДРИЧЕЙ: И КТО Ж, РАСКРОЙТЕ ТАЙНУ ХРИЗОЭОНА, НАКОНЕЦ, ВЫИГРАЛ В НОГОМЯЧ?», но зловредные местные клеохронисты вообще угробили всю первую страницу на ристалища и борьбу вперемешку с идиотскими (то бишь частными)[76 - Идиот - дословно «частное лицо».] объявлениями.
        Ногомяч нашёлся только внизу второй страницы третьей тетрады дённика, как раз под объявлением «ПРОДАЁТСЯ КОБЫЛА ШЕСТИ ЛЕТ, ДОБРАЯ, УМЕЕТ ВСЁ». Выяснилось, что вратарю треклятой Кильды удалось отразить пять ударов ещё до перерыва. Едва Пальнатоки с досадой прочитал, как раззява Траско из Добина прохлопал мяч с углового, Самбор, погрузившийся в отвергнутую йомсом вторую тетраду с новостями Калопневмы, неожиданно фыркнул и засмеялся.
        Пальнатоки вопросительно-неодобрительно посмотрел на поморянина. Тот, не переставая гоготать, развернул от себя страницу с уже двухвершковым заголовком «СМЕРТЕЛЬНЫЙ БОЙ НА ВТОРОМ ПИРСЕ: БЕСПРЕДЕЛ ЛЕЗВИЙ?», под которым красовалась слегка смазанная фотография, где Самбор рубил наплечник Йаино сына Алепо лагундой. Сноп искр от адамантового диска вышел неплохо.
        - Скопидаро, он говорил же - в вечерний выпуск пойдёт, чего регочешь?
        - Ты прочти! - венед сунул статью йомсу.
        Пожав плечами, Пальнатоки повесил неутешительное повествование о разгроме бодричской сборной на подлокотник и принялся изучать сунутое. Через непродолжительное время, он тоже не удержался от смеха:
        - Анси, прозванный «Золотой перец»!
        Дальше-больше, в описании боя с рабовладельцами, счёт гидроциклов шёл уже на десятки, захваченное разбойничье золото измерялось пудами, а в отражении нападения помимо «Золотого Перца» отличились «Густопсальв», «Даврода», «зоркий впердесмотрящий Выли», и Самбор, чьё имя Скопидаро ухитрился не переврать. В изложении последовавших событий, вестовщик не забыл и про себя.
        В ОЖИДАНИИ ШКВАЛА РАЗРЫВНЫХ ПУЛЬ, КОТОРЫЕ НЕ ОСТАВИЛИ БЫ ЖИВОГО МЕСТА НА НАШИХ ТРУПАХ, Я ПРИКРЫЛ СВОИМ ТЕЛОМ ЮНУЮ БЕЖЕНКУ, ОТ СТРАХА ВПАВШУЮ В ПОЛУБРАЧНОЕ СОСТОЯНИЕ. ПОЛТВЕРЖДАЯ ЕГО УГРОЗУ, С БОЕВОЙ КОЛЕСНИЦЫ, ЗАПРЯЖЕННОЙ ТРОЙКОЙ ДИАТРИМ ВО ГЛАВЕ С ПУЛЕМЁТЧИКОМ, НА НАС СУРОВО СМОТРЕЛИ ВОСЕМЬ СТВОЛОВ ШЕСТИСТВОЛЬНОГО ПУЛЕМЁТА. НО НЕ ТУТ-ТО БЫЛО. «Я БРОСАЮ НА ВАС ВЫЗОВ, ОТ ИМЕНИ БРАТСТВА ЭЛЕКТРИКОВ»! - ОТВЕТИЛ ЙАИНО, ИСХОДИВШЕМУ БЕШЕННОЙ СЛЮНОЙ, САМБОР, СУРОВО СВЕРНУВ СВОЮ РУКУ В КУЛАК НА РУКОЯТИ ЛАГУНДЫ. КИПРИНО ЛИМЕНАРХ ПРИЗВАЛ НА САМБОРА БЛАГОСЛОВЕНИЕ ЧЕТЫРНАДЦАТИ, И ТОТ НАБРОСИЛСЯ НА НАРУШИТЕЛЯ ОБЩЕСТВЕННОГО БЕСПОРЯДКА, КОЛОШМАТЯ ЕГО ПОЧЕМ ЗРЯ КУДА НИ ПОПАДЯ. ПОД ЭТИМ СУРОВЫМ НАТИСКОМ ГРОЗЫ РАБОТОРГОВЦЕВ, ЙАИНО СПАССЯ БЕГСТВОМ В ОДНУ ИЗ БОКОВЫХ УЛИЦ, ВДОЛЬ НЕКОТОРЫХ ИЗ КОТОРЫХ, БОЛЬШАЯ ЧАСТЬ ЕГО СОРАТНИКОВ ЕЩЕ РАНЬШЕ ПОСЛЕДОВАЛА ЕГО ПРИМЕРУ, ОСОЗНАВ, ЧТО ИХ ПЕРСТУПНЫЕ ПОПТЫКИ ПОТЕРПЕЛИ ПОЛНЫЙ ПРОВАЛ, ТАК И НЕ ДОСТИГНУВ ЦЕЛИ.
        Я ПОМОГ ПОДНЯТЬСЯ ИСПУГАВШЕЙСЯ ДО СМЕРТИ, НО ЖИВОЙ, БЕЖЕНКЕ, ОДАРИВШЕЙ МЕНЯ ИЗУМРУДНЫМ ВЗГЛЯДОМ СВОИХ ПРЕКРАСНЫХ СИНИХ ГЛАЗ.
        Эрвиг кайрарх (ещё бы вагоногегемоном назвался) вновь дорвался до микрофона, на этот раз, начав с дельной новости:
        - Через четверть часа ужин! Кормить нас будут П?гото и Вер?йза, члены братства корчмарей! Ещё через два часа, вечерний чимар[77 - Чимар - горячий напиток из крепко заваренных листьев, собранных с определённого кустарника.]! Как раз когда будете пить, смотрите на небо - Аскольдов Недомысел над нами пролетит, с северо-востока на юго-запад!
        - Как раз между ужином и чимаром перепроверю уравнения, - поморянин щёлкнул выключателем в подлокотнике, проверяя, работает ли лампочка над его сиденьем. - Мне-то чимар или, ещё лучше, ергач со сливками, подавай хоть в любое время суток, но чтоб чимар общеупотребительно подавали на ночь, слышу первый раз.
        - Это уэл?хский чимар, - на этлавагрском со странным выговором объяснил один из соседей, предположительно уэлихский же старейшина, если судить по длинным седым космам, перехваченным лентой, и по жидкой бородёнке, пущенной в три косички с вплетёнными цветными бусинами. - Наш доподлинный чимар, его можно пить с утра до вечера, не то что д?нландский или, того хуже, с?ликский.
        В доказательство своих слов, старец извлёк из стоявшего перед ним на металлическом полу мешка обтянутый тканью термос, четыре крошечных тыковки, четыре металлических трубки, и кусок замши. Пальнатоки вспомнил, что тыковки назывались «гуампы».
        - Делай, как я! - шепнул поморянину йомс. - Иначе обидишь!
        Старейшина обтёр трубочки и края тыковок куском подозрительного цвета замши, протянул тыковку с трубкой старичку с бородой поокладистее напротив, затем Пальнатоки и Самбору. Каждый взял тыковку обеими руками.
        - Уюн? фемнг?й та кюэн, к?вен та трипантю, - сказал старейшина, открывая термос.
        Остальные кто более, кто менее удачно повторили его слова, вдыхая резковатый, но приятный трявянисто-медовый запах.
        - Значит, «Пусть сегодняшний рассвет будет для нас не последним», - объяснил старец и принялся разливать напиток по тыковкам, начиная с соседа напротив.
        Когда он шагнул через проход, чтобы плеснуть чимара Пальнатоки и Самбору, обнаружилось, что его босые ступни странно повёрнуты вовнутрь, так что вождь ходил на их внешней стороне, как мегатерий[78 - Мегатерий - гигантский ленивец, размером примерно со слона.] винландских степей.
        Ни по цвету, ни по вкусу непохожий на настоящий саликский чимар (хотя вполне годный для питья) напиток полагалось тянуть через увесистые серебряные трубочки. Пальнатоки заметил, что часть жидкости почему-то течёт ему в рукав: тыквочка треснула. Это обстоятельство вызвало неожиданную суету старейшины, попытавшегося промокнуть йомсов рукав той же подозрительной замшей, что-то печально бормоча по-уэлихски. Скомкав порядок чимаропития и даже не познакомив участников между собой, старец собрал опустошённые тыквочки и трубочки соседей обратно в мешок, забрался с ногами на своё сиденье, сел там на корточки, и нахохлился, как больной напугай[79 - Напугай - зловещая птица.], вновь принявшись еле слышно бормотать. В его словах йомс мог разобрать только часто поминаемое имя Пиляна, менее кровожадного из двух верховных уэлихских богов.
        В надежде рассеять замешательство и заодно наконец прояснить довольно давно не дававший ему покоя вопрос, Пальнатоки обратился к Самбору:
        - Самбор, ты, как схоласт[80 - Схоласт - учёный, посвящённый в одну из мистерий.] и электротехник, в космических делах тоже сечёшь? Аскольдов недомысел, что над нами пролетит… Аскольд - почему у него такая незадача с платиновой горой-то вышла?
        - Тут не одна незадача, а целых три, - очень довольно ответил «гроза работорговцев». - Верно говорят, козу берегись спереди, кобылу сзади, а дурака со всех сторон. Начну издалека, благо до ужина время есть. В Волиборово посадничество, Бобёрко из Альдейгьи придумал, как на расстоянии определять, из чего сделаны астероиды.
        - И как же?
        - Поставил фотоумножитель на микрофотометр.
        - Да нет, ты так объясни, чтоб я понял!
        - Не торопись, земляк, объясню.
        - Земляк? - переспросил Пальнатоки. - От моего Фюна до твоего Поморья…
        - На вёслах, и то дойти можно! Учитывая, где мы, это не то что земляки, а почти соседи! Погоди, про что я там… Ты наверняка использовал фотоумножитель - в ночном прицеле.
        Йомс кивнул:
        - Ночной прицел, это другое дело, а то скажешь тоже - фотоумножитель…
        - Теперь посмотри в этот прицел на кусок угля и, к примеру, на платиновый самородок. Отличишь?
        - Вестимо.
        - Так же и от астероидов, только от них свет очень слабый, и сами очень маленькие. Вот Бобёрко и догадался сперва поставить на три телескопа цветные стёкла, и на каждый фотопластинку, чтобы можно было совместить все три в цветную фотографию - как в тех фотокитонах, которыми снимают виды на открытки. Только на Бобёрковых пластинках получались не Сварожичев чертог в Зверине, или там круглоухие коты у Белухи-горы на закате, а точечки от звёзд и чёрточки от астероидов.
        - А это почему?
        - Ты, когда стреляешь с упреждением, ведёшь луком, чтоб цель в прицеле встала?
        - Вестимо веду!
        - Телескопом тоже вести можно, там часовой привод в станине. С одной скоростью поведёшь, звёзды встанут, с другой - как раз астероид. Так можно отличить на пластинке, что есть что. Ну вот, Бобёрко стал уже эти фотопластинки разглядывать в микроскоп, де ещё с фотоумножителем. Да ещё наделал фотографий разных камней, металлов, и так далее - для сравнения. Так и оказалось, что есть астероиды из камня с углём, есть просто из камня, а где-то один из двух десятков бывает из камня с железом, никелем, и так далее. Некоторые говорят, это осколки разбившейся планеты, вроде нашей.
        - А проверял кто? Может, блестит так же, да не то? Колчедан вон тоже на золото похож, как глянуть…
        - Вот тут и начинается сказ про незадачи. Один такой астероид каждые несколько лет пролетал мимо Хейма, и заманчиво так блестел металлом. Вот старый Хвитсерк и надоумил тинг в Кильде снарядить к нему полёт - мол, вдруг это не астероид, а космический корабль неизвестно чей, и сокровищ на нём несчитано? Он тогда, конечно, ещё не был старым Хвитсерком. Сам и полетел, со стратоп?дия[81 - Стратоподий - высотная платформа, поддерживаемая аэростатами, для запусков космической техники из стратосферы.] «Ванахейм» на открытых ракетных санях, три дня в скафандре, видит - летит не корабль, а глыба, опечалился, конечно, но выстрелил в неё из ручницы, щитом прикрылся, осколки в щите застряли, оказалось - там и железо, и платина, и даже платина альвов[82 - Платина альвов - иридий.]. Всё по Бобёркиной науке.
        - Недомысел, где ж он тут? Одни любомудрие с молодечеством пока!
        - Дойдет и до недомысла. Серебро с золотом, и те застят глаза немалому числу мужей, а тут платина альвов. Хвитсерку-то хотелось инопланетный корабль найти, а вот у сына его математика с логикой вышли послабее, чем жадность. Скиллинги на солнечный парус и ракету он собрал всё больше на отцовой славе. Как Альдейгья, Остров, Кильда, и Бирка вошли в долю, так дальше и начался недомысел. Аскольд сам вёл расчёты, ни с кем не сверялся - не хотел делить добычу. До астероида долететь и парус поставить отец ему помог, да там и помер.
        - Сильная участь, - Пальнатоки не смог сдержать восхищения.
        - Тут случилась первая незадача. Хвитсерк с посадочной ступенью и справой остался на астероиде, масса изменилась, хоть и на малость, а в Аскольдов расчёт это не пошло. Парус тянул астероид две дюжины лет, так что накопилось достаточно ошибки, чтобы ещё через дюжину лет он врезался в земной круг. Точно в Мидхаф чуть поюжнее Акраги.
        - А что стало б, если б врезался?
        - Легче сказать, чего б не стало: Акраги с Тингеборгом. Смыло бы, да и всему Мидхафу мало б не показалось. Ну, тут уже Этлавагр отрядил ракету с атомным зарядом. Заряд сработали в Айкатте, расчёт вёл сам Фейнод?ксо сын Иоло. Взорвали, свет от заряда сжёг парус, а астероид отклонил достаточно, чтоб он вышел на эпицикл.
        - Эпицикл?
        - Значит, летает теперь почти по кругу, как луна, только поближе. Но первый Аскольдов недочёт всё ж не прошёл даром, потому что ход его не по вращению земного круга, а попятно. Значит, хочешь долететь до платины, взлетать надо тоже против вращения. Представь, что ты поворачиваешься посолонь, а заодно кидаешь камень противусолонь.
        - Ладно не выйдет. А остатные незадачи, что про них?
        - Вторая незадача механическая. Что толку в платине, если она летит в тысяче рёст[83 - Рёста - мера длины (примерно полтора километра).] у тебя над головой? Надо её как-то на твердь опустить, а как? Замедлить и уронить, так часть испарится, часть в куски разлетится, часть дыру в земле пробьёт, так что замаешься выкапывать. А третья - это уже дело с экономикой. Даже если ты эту гору платины и посадишь каким-то чудом одним куском, металл враз обесценится. Что уже потратили, и то не возместится. Так и летает, а Аскольд не то что остался без сокровища, а этлавагрский епарх на тинге потребовал с него виру за ракету и за тролль-камень[84 - Тролль-камень - уран.], что пошёл на заряд.
        - Недомысел, ничего себе - едва два города не угробил! Что ж… Мой промысел, и в нём от жадности беда вышла. Про верфанскую горную войну слышал?
        - Как не слышать, не два, а три города разорили.
        - Эрск?ренскраг, тот вообще дотла сожгли. Прав ты, золото глаза застит. Ф?лскефельт сотник, всем йомсам позор, он на Стейнгл?дово золото не повёлся бы, так и война б не началась. Тре?кти скальд, он про то побоище так сложил, могучие мужи плачут. - Пальнатоки вполголоса напел:
        Ты чиркаешь спичкой, взметается пламя,
        Сквозь его языки картечница бьёт,
        Я к приюту, но там огонь под ногами,
        И сгорели тринадцать горняцких сирот.
        - Теперь объясни ты мне, только заранее обещай, чтоб не в обиду, - Самбор потеребил бородку.
        Пальнатоки поднял бровь и кивнул.
        - Вы, йомсы, ведь сражаетесь за золото?
        - Не только, ещё за серебро, и за медь, и даже за хлеб иногда, или рыбу - чем заказчик платит. Твоё сопровождение, за него мне братство электротехников как раз пять номисм определило, и все путевые издержки, даром что и один бы ты, чаю, не пропал, не зря назван, как назван.
        Схоласт усмехнулся:
        - Назвали б меня, как обычай велит старшего сына, был бы Духополком.
        - Самбор тебе больше подходит. Ты, видать, и в братстве важная птица, раз так о тебе пекутся.
        Поморянин гордо крутанул ус, но тут же покачал головой:
        - Дело не во мне, а в том, что я придумал.
        - А что ты придумал? Или это тайна?
        - Тайн нет, это против устава братства. Затем я и ?ду в Вурилох - рассказать Рёгнвальду изобретателю о моей работе, и искать его совета.
        Пальнатоки обратил внимание на движение справа от себя. В кресле через проход, учёного вида старец, сидевший напротив успокоившегося и вроде бы даже задремавшего вождя с чимаром, оторвался от книги и уставился на Самбора. Трудно было точно разобрать породу этого старца, но по справе его следовало определить как винландского альбинга[85 - Альбинги - народ, изначально обитавший на острове Альба.]. Единственным видимым оружием ветхого книгочея был лежавший на полке клеймор[86 - Клеймор - двуручный меч с длинной рукоятью и широким клинком.] в ножнах, обтянутых мехом. Оценив уровень угрозы как исчезающе низкий, йомс снова обратил взгляд на поморянина. Тот продолжал:
        - После ужина, расскажу тебе, идея не такая сложная. Но сейчас я вот о чём, и ещё раз - не в обиду. Сам, верно, знаешь - про йомсов с недавней поры говорят всякое. Фалскефельту с отрядом Стейнглад золото заплатил? А раз так, что ж в том деле не по закону?
        Пальнатоки рассердился, тут же сообразил, что обещал не брать обиды, перевёл дыхание, и объяснил:
        - Йомс, он берёт плату за то, чтобы сражаться с другими воинами, или кого-то защищать. Йомс верен слову, не ссорится с товарищами, добычу делит с ними поровну, не делает того, что карала бы вира, не отступает перед сильным, и не нападает первым на слабого - ни за какую плату. Вот он, наш закон! А Фалскефельт не только город сжёг с сиротским приютом, он перед этим ещё горному старшине Тико, что с ним без оружия на переговоры вышел, голову снёс. И всё за Стейнгладово пр?клятое золото. Досада, что окно не открывается, а то каждый раз, как имена эти повторю, плюнуть охота.
        Пальнатоки невольно глянул сквозь слегка затемнённое вверху стекло. Под вагоном, сколько мог окинуть взгляд, закат золотил море пятиаршинной травы, по поверхности которого гнал волны ветерок. С юга тянулись три почти неприметных следа, как будто что-то двигалось сквозь траву. В настоящем море, такие следы могли бы оставить подморницы на перископной глубине. Йомс уже собрался насторожиться, когда вместо перископа из травы показалась покрытая грубой бурой шерстью голова мегатерия. Животное вывесило по ветру длинный трубчатый язык, словно пробуя воздух, повернуло голову влево-вправо, отчего по более светлой гриве вдоль хребта тоже прошла волна, как по траве. Наконец, мегатерий, словно удовлетворившись произведённым неизвестно на кого впечатлением, втянул язык обратно, и вновь скрылся из вида.
        - По чести ваш закон, - после недолгого раздумья заключил поморянин. - И по рассудку, и по чести. У нас на Поморье говорят, что выше похвалы закону нет. А что ж сталось с Фалскефельтом?
        - След простыл. И найти теперь трудно. Он, чаю, к Гнутому Острову подался. Туда и закон наш не достаёт, и наёмничью работу сыскать легко. Колошенцы, они не посмотрят, что в Йомсборге сход его заочно из йомсов выгнал, как слово дошло. А ещё до того в Айкатте на тинге вне закона объявили, и горняцкое братство за голову награду выставило. Встретишь его часом - постарайся так убить, чтоб лицо не задеть. Горняки, они три марки золота за голову дадут.
        - В марках ли дело? Чтоб доконать клятвопреступника и детоубийцу, многие б ещё и приплатили?
        - И то, - йомс обрадовался пришедшей мысли. - Кто поупёртее, тот, чаю, и на Гнутом Острове его найдёт. Тиковы товарищи, может, если живы остались.
        - Выгнать, значит, из йомсов могут. А как попасть в йомсы?
        - Как в любое другое братство, нужно, чтоб место открылось, и два поручителя. А вот что уже не как, скажем, у корчмарей, или у мусорщиков, так это что вслед за тем, братство отводит тебе соперника, и ты его должен победить на хольмганге.
        - А потом?
        - Потом? Три дюжины лет в братстве состоять, между походами в Йомсборге жить, и жены не брать. Мне вот полтора года осталось до срока, а дальше я на виноградник накопил.
        - На Мидхафе?
        Пальнатоки покачал головой и ухмыльнулся:
        - На Венедке, у кашайцев[87 - Кашайцы - народ, живущий на северо-западном берегу Винланда.] участок присмотрел. Южный склон в треть прямого, прямо над рекой, земля добрая. Хлебник, он уже недалеко оттуда двор поставил, пивоварню строит, тоже брат наш на покое. Заодно, может, мехами промышлять буду помаленьку.
        - Дело.
        - Сейчас над Горьким Озером пролетим, - сообщил из мезофона гегемон вагона. - Смотрите, пока закатный свет есть, может, дедик?ров[88 - Гигантское панциреносное млекопитающее.] увидим.
        - Пролетит коза с кровли, - Самбора что-то задело в словах Эрвига. - Что за извозчик попался с манией величия, у него в вагончике даже ходового двигателя нет!
        Последнее было чистой правдой. Электрические лебёдки, тянувшие трос из стали с сиилапаном, стояли на опорах телеферика. Ощущение полёта, впрочем, присутствовало - ход вагона был почти бесшумным и очень плавным, только слегка потряхивало, когда на опорах катки перескакивали с одной петли троса на другую. Пальнатоки потянулся, встал с места, и прошёл вперёд, к стеклянной полусфере в носовой части верхней палубы. Высота признанного поморянином недействительным «полёта» увеличивалась - травы ушли вниз, спускаясь к воде. На склоне стали попадаться и деревья с забавно распластанными кущами - возможно, потому что ниже трёх саженей листья обгрызали мегатерии (те, как говорили охотники, были преимущественно травоядными, хоть при случае не прочь побаловаться и мертвечинкой) или помянутые Эрвигом дедикуры. В направлении ещё скрытых за изгибом земного круга гор Антис?йу и моря Науаль, на треть окоёма полыхал закат, прощальные лучи Сунны золотыми снопами пробивались сквозь промежутки между облачными слоями, казавшимися розовыми.
        Послышались шаги, запахло чем-то вкусным. Йомс оглянулся. По лестнице с нижней палубы поднимались двое, весьма упитанного вида, впереди он, толкая по жёлобкам над ступеньками тележку на колёсиках, чуть позади и слева она, с корзиной выпечки, благоухавшей из-под плата с красной вышивкой (та же дева над быком, что и на дверях), до поры скрывавшего вкусность от взглядов. Всё-таки трудно верилось, что путь плюшек на борт начался в опечатанном стальном ларе.
        Пальнатоки бросил прощальный взгляд в сторону окна, готовясь вернуться на место и основательно заняться ужином. Сунна всё ещё светила достаточно ярко, чтобы по ней можно только скользнуть взглядом - даже через тонированное стекло. Такой взгляд йомса вскользь и открыл, что прямо между вагоном и светилом парило нечто. Парило, не взмахивая крыльями.
        - Что там? - обеспокоился со своего места Самбор.
        Пальнатоки хотел было спросить, нет ли у кого из попутчиков диоптра, только чтобы мысленно рассмеяться: каким надо быть старым дураком - на Сунну в диоптр пялиться? Поморянин поднялся с сиденья, на ходу вытащил из кошеля на поясе замшевый мешочек, извлёк из него затемнённые почти дочерна очки с кожаными наглазниками, и встал рядом с йомсом, держа очки перед глазами и вглядываясь в закат.
        - Вертолёт! - наконец определил он. - К нам летит!
        Йомс вспомнил про номисмы братства электротехников, про явную склонность Самбора быть к каждой бочке затычкой, и встал между ним и тенью в лучах Сунны - просто чтоб чего не вышло. Вдруг эта тень
        Глава четвёртая. Пресноводное море Науаль
        - Ам?туан, ам?туан
        Фей чи ант? кай нг?а ни
        Рук? ме?о кай.
        Пеп?туан, пеп?туан
        Та ни кюм?ке пу че кай.
        Пеп?туан, пеп?туан,
        Пеп?туан нг?а ни нюк?…
        Так выводил сильный и чистый голос стоявшей по колени в прозрачных водах Науаль девы, пока шестеро её соплеменников несли к воде тростниковую лодку с мертвецом.
        - Больно весело поёт, - негромко заметил электротехник Самбор.
        С луком Пальнатоки в руках и в диковинном красном одеянии, наброшенном на плечи - перевязанные шнуром пустые рукава болтались за спиной - заморский учёный переминался с ноги на ногу по песку, выглядя довольно нелепо среди старейшин, чувствуя себя, судя по всем признакам, ещё нелепее, и безуспешно пытаясь это скрыть.
        - Это песня радостного прощания, - так же негромко объяснил стоявший рядом Кай?нкару, опершись на соответствовавший званию вождя обрядовый топор. - О том, как Пальнатоки отправляется в путешествие, после долгой разлуки встретиться с любимой.
        Эрскин сын Кленнана вздохнул, поправляя лямку заплечных ножен с клеймором, и добавил к словам старого друга:
        - Умер за своим делом, жизнь чужую спас, смерть его неотмщённой не осталась, так что по уэлихскому обычаю, печалиться не след.
        - А по альбингскому? - спросил электротехник.
        - По альбингскому, мы в полночь напьёмся, чтоб челну Пальнатоки было по чему плыть в Тир-на-Ног. А сейчас будет твой черёд танско-венедский обычай отправлять.
        - Ты забыл добавить, - обратился к товарищу Кайанкару. - Умер за своим делом, и в отведённый срок. Как его гуампа треснула, я враз понял - не жилец.
        Пение стихло. Чёлн, где на хитро вылепленном из пластиковой взрывчатки ложе лежал на спине Пальнатоки с руками, сложенными поверх рукояти меча, медленно удалялся от берега, несомый сгонным ветерком-низовкой. Челноносцы, с чьих длинных одежд капала на песок вода, присоединились к кучке старейшин, уэлихских женщин-шаманов, и прочих важных лиц, как-то причастных к обряду.
        - Пора? - спросил Кайанкару.
        - Пусть гросса на три шагов отдалится, иначе есть опасность и нам за покойником отправиться. Пальнатоки бы это сильно не понравилось, - Самбор прищурился и замер.
        Простояв в неподвижности, пока чёлн не пересек ведомую только ему черту, заморский умелец наконец сказал погромче, чтоб все слышали:
        - По преданию, так простились со Скьефом, первым конунгом Старграда. Прощай и ты, Пальнатоки с Фюна.
        Самбор поднял лук, и положил стрелу на полку. Эрскин крутанул колёсико зажигалки и поднёс пламя, теплившееся внутри ветрозащитной дырчатой трубочки, к огнепроводному шнуру стрелы. Зашипело, в сторону воды понеслось облачко едкого дыма. Пришелец с берегов дальнего моря с тихим жужжанием блоков натянул тетиву, выдохнул, глянул поверх трубки прицела, и пустил стрелу. Дрогнули успокоители тетивы, молодой учёный опустил оружие.
        Дымная дуга соединила берег и заканчивавшуюся двумя разлохмаченными связками тростника корму челна. Несколько мгновений нельзя было разглядеть, занялся ли огонь, но тут ярко - больно смотреть - полыхнуло. До берега докатилась волна горячего воздуха, сопровождаемая гулом. На мгновение, движимый взрывной волной килт облепил бёдра Эрскина. Волна, прошедшая по воде, была несоразмерно мала в сравнении со вспышкой. Аилен, готовившая Пальнатоки в последний путь, действительно сформовала заряд со знанием дела. Женщина, взрывник, и шаман - такое совместительство нелегко укладывалось в голове. Тем не менее, надо было отдать колдунье тройственной природы должное - её рассуждения, что глушить рыбу, мол, дело зряшное, перевод добра, одна всплывает, десять тонут, духи гневаются, и так далее, и что, мол, огонь надо верхом пустить - всё это претворилось в практику. От челна с мёртвым наёмником не осталось ничего, кроме искр, порхавших над расходившимся по воде кругом.
        - Пюк?йал чалт?май, - Кайанкару сказал слова прощания и благодарности и перекинул топор через плечо, давая всем понять, что похоронный обряд закончен.
        - Что знахари говорят? Корчмарь оклемается? - спросил у одной из уэлихских колдуний П?тико, вурилохский представитель товарищества канатных дорог.
        Вместо ответа, та смерила его неодобрительным - запросто и недобрым в смысле сглаза - взглядом. Эрвиг, вожатый и заодно лекарь злополучного вагона «Тавропола», ответил за ведьму:
        - Что ж ему не оклематься? Я кровь остановил, капельницу поставил, главное было, живым до Вурилоха довезти. А там в лечебнице всего и дел: селезёнку вырезали, кровь перелили, скоро в себя придёт.
        - Смотри не сглазь, - сказала колдунья, ранее не удостоившая Питико ответом, и зашагала вверх по песку, через который местами пробивалась жёсткая трава.
        Участники проводов мёртвых разделились - колдуньи (в числе которых была и дева, певшая прощальную песню в честь Пальнатоки), челноносцы, и работники канатной дороги - все пошли обратно к площади перед зданием вурилохской управы, с трёх сторон окружённой лавками и едальнями, а старейшины и Самбор с Эрскином остались у воды ждать парома на Юмул.
        Эрскин в который раз поправил ножны, прикидывая, не присесть ли ему на одну из бочек с кукурузным пивом, тоже ждавших парома, заключил, что севши, придётся и вставать, и остался на месте. Чтобы скоротать время, можно было бы побеседовать с Самбором - если не принимать во внимание, что единожды его разговорив, потом не заткнёшь. Электротехник особенно и не нуждался в приглашении к разговору, тут же задав свой очередной вопрос вождю:
        - У вас тут багряную гегемонию не особо жалуют, или показалось мне?
        - Не показалось, - Кайанкару невесело ухмыльнулся. - Тебе не в обиду будь сказано.
        - Не в обиду. Я и не из гегемонии.
        - Как же так, ты разве не из-за моря?
        - Из-за моря, но за морем много разных народов.
        - И впрямь. Верно говоришь. Вот альбинги, они ведь тоже море когда-то переплыли?
        Эрскин утвердительно хмыкнул. Обрадованный картографическим откровением Самбора, Кайанкару продолжил:
        - Понаехали всякие багряные, Вурилох построили на нашей земле, дюжины три лет даже за пользование платить не хотели. Цветы с собой неправильные привезли, овощей нездешних насажали, рыбу нашу ловили, оленей били, мар[89 - Мара - зверюшка наподобие зайца.] какой-то заразой чуть не извели, змеев священных, и тех умудрились с полдюжины истребить.
        Упоминание местных ушастых зверюшек почему-то произвело сильное впечатление на Самбора. Старый вождь, скорее всего, отнёс это за счёт надлежащего возмущения поруганием священных змеев, похлопал заморского пришельца по плечу, затем указал на север и продолжил:
        - Развалины видишь? Там их первая крепостца была, дед мой Пай?тару её набегом взял и сжёг. Как сжёг, так его слушать и стали. Так что нет у нас к гегемонии особой любви, даром что на их языке с тобой говорю.
        - Тоже не в обиду, но сдаётся мне, от гегемонии уэлихам вышел не один вред? - спросил электротехник. - Они ж вас посадили на коней, оснастили железом, электричество вон провели…
        - Мы и без коней с железом не бедствовали. Медь добывали, на, как их по-вашему, макраухениях[90 - Макраухения - крупное копытное животное.] ездили. Электричество, конечно, вещь полезная. Или письменность. Но почему бы и тем, и другим по-соседски не поделиться? Мы в долгу бы не остались. У нас не только медь, повыше в горах и золото промышляем, и тролль-камень. А они всё равно на нас будто сверху вниз смотрят.
        - Они на всех смотрят сверху вниз, - объяснил Самбор. - Много веков привычки, ещё до Кеймаэона[91 - Кеймаэон - ледниковый период.].
        - Я слышал, новая великая зима идёт, как Кеймаэон? - в разговор вступил Нанг?ниел, один из младших вождей и сын Кайанкару.
        - Не очень это заметно по нашей погоде, разве что дождя чуть прибавилось, - тут же усомнился его отец, прислушиваясь к донёсшемуся из-под ветра гулу.
        - Южное полушарие пока задето меньше, может, до вас и не дойдёт в полную силу, - с надеждой сказал Самбор. - Схоласты померанцевого дракона говорят, в южном полушарии своё струйное течение, в северном - своё.
        - Лучше б не дошло, - Эрскин в раздумии оправил бороду. - Последние новости, что я слышал - между Альбой и Энгульсеем море замёрзло. Будем надеяться, померанцевая мистерия ведёт учеников к истине.
        - Померанцевый дракон, это больше озёрного змея? - спросил незнакомый Эрскину вождь.
        - Больше, по крайней мере, в метафизическом смысле, - нашёлся заморский умелец и боец.
        - Кто служит такому великому змею, зря говорить не будет, - заключил вождь. - А вот и паром!
        Водитель парома лихо прибавил обороты двигателя перед самым берегом, отчего стоявших у кромки воды обдало мелкими брызгами, разлетавшимися из-под завес воздушной подушки. Приподнявшись на несколько вершков над водой, паром выскочил на песок. Гул стих, судно почти вмиг замедлилось и осело. Двое полуголых матросов, спрыгнув с обмякшего гибкого ограждения, поставили сходню и принялись закатывать пивные бочонки на борт. Рулевой толкнул открывавшуюся вверх, наподобие чаячьего крыла, верхнюю половину двери, разложил вдвое нижнюю половину, заодно служившую складным трапом, и повернул её через цилиндр надувного борта. Не отягощенные кладью старейшины потянулись к трапу. Самбор, уже с кисой и мечом за плечами, с почтительным полупоклоном поднял с песка один из мешков Эрскина. Тому осталось только подобрать второй мешок, и подняться на борт.
        - Не обессудь, - сказал электротехник, когда Эрскин снял ножны с клеймором и занял соседнее с ним место на узкой деревянной скамье. - Я обычно не несу столько околесицы, а сейчас прямо как не могу остановиться…
        - Простительно, - рассудил альбинг, повышая голос, чтобы его можно было расслышать за поднявшимся рёвом двигателя. - Близко со смертью разошёлся, это и неробкому мужу даром не проходит.
        - Хуже. Не сам я разминулся с Марой[92 - Богиня Мара - воплощение смерти.] костлявой, Пальнатоки меня вытащил - прямо из её когтей. Теперь я ему обязан жизнью, и что Меттхильд не осталась вдовой, - пальцы Самбора погладили титановое яичко, висевшее у него на груди. - А как такой долг вернуть?
        - Ну, ты же за него отомстил?
        - Стылое утешение, - Самбор тряхнул головой.
        - Этот долг теперь только вперёд отдать можно, - посоветовал сидевший с другой стороны от Эрскина Кайанкару. - Не смерть за смерть, а жизнь за жизнь. Он свой срок прожил, тебя спас, а ты в твой срок ещё кого-нибудь спасёшь.
        Заморский электротехник благоговейно посмотрел на уэлихского старейшину и остался сидеть в безмолвии всю продолжительность путешествия.
        Сквозь бежавшие по окну капли, показался берег острова Юмул, заросший кустами мидхафского дрока. «Неправильные цветы» - вспомнил Эрскин. По узкой полоске между утыканными жёлтыми цветами зарослями и водой гуськом робко двигались, ступая крошечными копытцами по крупному тёмному песку, несколько пятнистых зверюшек с рожками наподобие карликовых оленей, но с мордочками, заканчивавшимися хоботками. Зверюшки - юмулы на уэлихском - собственно и дали имя острову. Их робость была не зряшной - почти прямо из-под парома под водой пронеслось отблёскивавшее серебром длинное тело. Шестисаженный озёрный змей на треть своей длины выскочил на берег, пытаясь сомкнуть челюсти вокруг улепётывавшего в заросли юмула, но за все свои усилия оказался вознаграждён только полной пастью колючего кустарника. Рулевой дёрнул за одну из рукоятей у себя над головой, отчего из наружных мезофонов раздался мерзкий улюлюкающий вой.
        - Это я со змеем здороваюсь, чтоб у него вопросов не возникло, - пояснил, на миг повернувшись назад, рулевой. - Объяснил, что мы тоже из его стаи, не голодны, и гона у нас нет.
        Кайанкару накрутил на палец среднюю прядку своей бороды, почему-то посмотрел на Самбора, и сказал:
        - Змей промахнулся, значит, ещё кому-то до заката не повезёт так же.
        Двигатель загудел громче, и паром выкатился на пологий берег острова между слегка покосившимся и посеревшим от времени деревянным причалом и новой каменной пристанью. У пристани, где скучали один рыболов с удочкой и три охранника - один над водой у волкомейки[93 - Волкомейка - пушка небольшого калибра на вертлюге.], двое лицом к лесу с пищалями-длинностволками, - был пришвартован диковинного вида гидроплан - высокое крыло с двойным изломом, две огромных турбины между крылом и задранным вверх хвостовым оперением. Гидроплан был ярко раскрашен белым и голубым, а кромки крыльев, смотровых портов, и воздухозаборников турбин вообще блестели золотом. Ближний к парому борт украшала роспись - щит с золотой каймой, где на лазоревом поле две руки разных цветов соединялись в рукопожатии, одновременно вздымая посох, увенчанный широкополой шляпой. Стоявшие у деревянного причала чистенькие и ухоженные одномачтовые парусники в сравнении казались маленькими замарашками.
        Раздался щелчок, гудение двигателя смолкло. Рулевой повернулся в сторону скамей с седоками, махнув рукой в сторону гидроплана с позолотой:
        - Епарх уже здесь. Выходите первыми, почтеннейшие, кладь можете здесь оставить, её прямо в общинный дом отнесут.
        Эрскин взял ножны в правую руку, поднялся со скамьи - колени особенно не жаловались - и направился вслед за Кайанкару к открытой матросом двери. От пристани, короткая, но широкая дорога с вделанными в покрытие рельсами вела к трём приземистым зданиям без окон, с картечницами на плоских крышах. Вдоль дороги росли небольшие стройные деревья со смешной пятнистой - как шкурка юмула - корой.
        - Не лучше мне было с Рёгнвальдом поговорить без епарха? - спросил Самбор. - Кабы сперва не стратонаос[94 - Стратонаос - высотный дирижабль с герметизированной кабиной.], потом не конвой, был бы здесь на неделю раньше.
        - Может наоборот выйти лучше при епархе, - обнадёжил электротехника Эрскин. - Если Рёгнвальду твой замысел понравится, Спило сразу и номисм на опыты кинет.
        Посетители вошли в одно из приземистых зданий под бдительным взором стражей в серых с голубой оторочкой плащах тагмы Т?йхо (стражники на пристани были в таких же одеяниях - не иначе, к приезду епарха). Из проёма растворённой толстенной металлической двери несло холодом. Очень уверенный и вроде бы знакомый Эрскину мужской голос вещал:
        - Нам удалось получить два вида синтеза: водород с литием в гелий и тяжёлый водород - в сверхтяжёлый. Первая предпочтительнее, поскольку выход энергии выше почти в шесть раз. Чтобы реакция шла при более низкой термокрасии[95 - Термокрасия - температура.], мы колеблем магнитное поле на частоте, синхронизированной с магнитной частотой лития-семь. Это и помогает с наиболее трудной частью, управлением мощностью реакции.
        - Это ты верно сказал, Рёгнвальд, - сказал другой голос, ещё более уверенный. - Править легко, а управлять трудно!
        - Какая мудрость, - восхищённо добавил третий голос, на слух, принадлежавший маленькой девочке.
        За дверью находилось внушительной ширины и высоты цилиндрическое помещение, частично выдолбленное в скале, так что вошедшие оказались на круговой дорожке саженях в четырёх над полом. Значительную часть объёма занимали колонны двух чудовищных электромагнитов с покрытыми изморозью оболочками обмоток. Между магнитами помещалась окружённый змеившимися трубками прямоугольник, с участком посередине, сработанным из чего-то многослойного - прозрачные слои перемежались решётками - в несколько вершков толщиной. На вид всё это выглядело достаточно впечатляюще, конечно, если не сравнивать с чудовищной машиной для сжатия плазмы, построенной на севере, в Айкатте, мистагогом Фейнод?ксо, сыном И?ло, или с ещё б?льшими тороидальными устройствами восточного материка. Притом учёные севера и востока или не могли поддержать синтез, или даже и не стремились к его практическому использованию.
        Примерно на одну восьмую круга противусолонь от входа по круговой дорожке, из-за огромной приборной доски виднелась обрамлённая венчиком русой растительности лысина Рёгнвальда Правого. Рядом с изобретателем стоял рослый и дородный муж в белоснежном с золотой вышивкой плаще поверх сиявшего в свете натриевых ламп золотом панциря-клив?ниона. Две пары охранников в цветах тагмы Пандоксо держалась по обе стороны приборной доски на почтительном расстоянии от епарха Спило. Больше в таком наряде - его и некоторые стародавние гегемоны Лимен Мойридио сочли бы немного броским для каждодневного ношения - красоваться было некому. Великолепие епарха дополняла державшая его под руку дева - обладательница загадочно писклявого голоса - с тонким станом, подчёркивающе облегаемым туникой из пятнистой шкуры неизвестного Эрскину животного. Животное не отличалось при жизни большими размерами - одеяние предоставляло раздолье скорее для взгляда, нежели для воображения. Возможно, дева была и хороша лицом, но убедиться в этом воочию не имелось прямой возможности, поскольку поверх её природных черт были резко нарисованы
другие, преувеличенно-кукольные. Рёгнвальд простёр руку к магнитам:
        - Опытный образец довольно большой, но в производстве, устройство будет размером с кувшин молока.
        Вслед за последним уэлихским старейшиной, на альвское олово круговой дорожки вступили воин - судя по расцветке и дополнительным финтифлюшкам на плечах кливаниона и на шлеме, тагмат?рх[96 - Тагматарх - предводитель тагмы.] Пандоксо, - за воином, чиновник с посохом, и небольшой чиновничий прихвостень.
        Спило наконец удостоил новоприбывших вниманием, обратившись сперва к носителю посоха:
        - Паг?но, представь посетителей! Вы подходите поближе, не бойтесь. Не то чтобы я был добрый, но все другие ещё злее. И кланяйтесь, как Пагоно вас назовёт.
        Прихвостень развернул перед чиновником свиток. Пагоно - злополучного корчмаря, получившего пулю в живот, звали как-то похоже - нахлобучил на нос очки и огласил первое имя:
        - Кайанкару, сын Пай?нанку, верховный вождь уэлихов!
        Пагоно клацнул посохом. Вместо поклона, Кайанкару опустил обрядовый топор с плеча на пол - топорище произвело заметно более громкий звук, чем посох - и опёрся на него обеими руками.
        - Нангониел, сын Кайанкару, наследный вождь уэлихов!
        Нангониел смерил сперва чиновника, потом епарха взглядом, затем расщедрился на поклон где-то в полвершка. Другие представленные старейшины тоже особенно не старались выказать Спило почтение, хоть и не шли на нарочитое противостояние. Чиновник засунул нос в свиток:
        - Эрскин сын Кленнана, старейшина клана Р?нкен, мистагог мистерии аконитового дракона и староста цеха энергетиков Калопневмы!
        Эрскин приложил тыльную сторону правой руки ко лбу, далее ладонь к груди, и опустил руку долу - его предки с предками Спило, насколько было ведомо истории, ничего не делили. По-прежнему углублённый в свиток, который держал перед его носом прихвостень, Пагоно закончил перечень:
        - Самбор Пеплинский, сын Мествина, мечник гнёвский, схоласт мистерии янтарного дракона и член братства электротехников Волына!
        «Мечник» ухмыльнулся, крутанул ус, и сделал что-то стародавне-учтивое правой рукой, одновременно шагнув назад.
        Спило благосклонно кивнул и поманил к себе Самбора и Эрскина:
        - Идите поближе к приборам, чтобы мудрость аконитовой и янтарной мистерий просветила наш опыт! Алаз?н, величайший полководец в истории, победитель Мал?ро, и тот имел в учителях мистика Рабдом?нто Фотаг?га, вдохновляемого Дакриодорой…
        Рёгнвальд, не посвящённый в мистерии, без большой радости на лице кивнул.
        - Так это ты взорвал аэронаос, обратил в бегство Синие Лезвия, и сбил из лука вертолёт? - обратился к Самбору епарх.
        - С Лезвиями дело было не совсем так, - объяснил Самбор, - в бегство их обратил Арнгрим, корабельный мальчишка, а я только вызвал главаря на поединок.
        - Но вертолёт-то из лука?..
        - Он заходил с запада, я сообразил, что у нас стёкла зеркальные, ему мало что видно, ни сквозь стекло, ни в дыры от пуль. На борту случилась бухта сиилапанового троса, на случай неполадок. Я быстро привязал трос к стреле, и как он сделал второй заход, чтоб нас добить, выстрелил в несущий винт. Бухта и пошла мотаться на винт, а к другому концу Эрвиг приспорил разводной ключ. Как ключ долетел до втулки…
        Самбор опустил голову, на миг замолчал, и закончил:
        - По чести, заслуга за вертолёт - Пальнатоки с Фюна, он принял мою пулю!
        - Чести тут на всех достанет, - изрёк епарх. - Мне вот загадка: как разбойники знали, на каком вагоне повезут жалованье дорожного товарищества? Края у нас богатые, беда только, что чужие не украдут, свои разграбят! Может, хоть с энергией вперёд севера прорвёмся… Дальше, Рёгнвальд!
        Недовольный уделённым не ему вниманием, лысый изобретатель продолжил объяснения, нарочито обращаясь только к епарху:
        - Это датчики заряда в ёмкостях, это магнитометры, это измерители излучения. Следи за стрелками. Магнитное поле и излучение в ходе синтеза записывают и эти самописцы.
        Его следующие слова были произнесены уже в поднятый из гнезда на приборной доске микрофон и многократно усилены:
        - Готовность к опыту четверть диалепта! Берегите глаза!
        - Есть четверть диалепта! - донесся тоже усиленный ответ снизу.
        Несколько техников или учеников с топотом забегали по нижней площадке, включая кабели в разъёмы, открывая вентили, и щёлкая рубильниками. В довершение к натриевым лампам, вдоль края круговой дорожки часто замигали проблесковые огни. Отрывисто заревел гудок, заглушая механический стрёкот приводов самописцев. Предупреждение беречь глаза вообще-то должно было сопровождаться раздачей соответствующих защитных средств, но этого почему-то не происходило - только Самбор достал из кошеля сварочные очки и надел.
        - Все по местам! Даю отсчёт! - по-прежнему в микрофон продолжал Рёгнвальд. - Пять! Четыре! Три! Два!
        Изобретатель поднял защитную крышку, под которой прятался большой красный рубильник, и на «Один!» перевёл его в верхнее положение. Раздалось гудение, слышимое скорее телом, чем ушами - на грани инфразвука, и наверняка с инфразвуковыми субгармониками, потому что Эрскину невольно стало не по себе. Что-то зашипело, раздался треск электрического разряда, газ в прозрачной части прямоугольного устройства по оси помещения засветился - ярче, ярче, ослепительно, ярче, чем ослепительно - треск стал оглушительным, потом стих, с ним пошёл на убыль и свет. Несколько отслоившихся от прозрачной части короба кусков упало на пол, разбившись с сухим треском. Гул магнитов смолк, завоняло горелым. Внизу, один из техников принялся бороться с кабелем, застрявшим в разъёме. Эрскин пару раз моргнул, пытаясь понять, видит ли он послесвечение или фантом остаточного изображения на собственной сетчатке.
        - Вот она, сила связи теории с действительностью! - епарх был впечатлён опытом.
        Дева выглянула из-за спины Спило. Каким-то образом, она потеряла нижний правый ряд накладных ресниц, что придало её лицу странное выражение.
        В казавшемся слабым и сдвинувшимся в красном направлении свете натриевых ламп, Рёгнвальд остановил самописцы и указал пальцем на следы стилосов на лентах:
        - Вот знак синтеза! Лучи высокой частоты!
        - Я электротехник, не энергетик, так что не в обиду, - Самбор поднял очки на лоб. - Но скажи мне, Рёгнвальд Правый, началось у тебя с пробоя и дугового разряда?
        - Верно, это необходимое условие. А дальше в дуговую плазму впрыскиваются литий и водород, и начинается синтез.
        - Узнал я эту дугу, как при сварке. Но у дуги термокр?сия[97 - Термокрасия - абсолютная температура.] не то что в разы, на порядки ниже, чем та, что нужна для синтеза?
        - Тоже верно, но чтобы синтез цепью пошёл, достаточно одной пары атомов на девять дюжин, так что термокрасия может быть и меньше.
        - Погоди, а какое у них распределение?
        - Попробуй произведение двух - распределение по количеству движения и вероятность, что атом есть в объёме, - посоветовал Эрскин.
        - Малец, вали сюда! - Самбор поманил рукой чиновничьего прихвостня, отобрал у него свиток, перевернул чистой стороной, и разостлал по левой части приборной доски. - Ручка или стилос есть у кого?
        Спило протянул электротехнику золотую ручку.
        - А по количеству движения какое взять?
        - Возьми каноническое во внешнем поле, - предложил Эрскин.
        - Тогда термокрасия выйдет у нас в знаменателе со степенью три вторых, - Самбор застрочил по бумаге. - Теперь пусть условия для синтеза у нас будут только в хвосте, с девятью дюжинами в знаменателе же, получится… так, термокрасия может быть в три и три четверти раза ниже! Всё равно не дуговая!
        Дева с отклеившейся ресницей зевнула.
        - Но поле, - начал Рёгнвальд.
        - Какое давление внутри короба? - спросил его Эрскин.
        - Атмосферное.
        - Значит, за один цикл твоего твоего магнитного поля… Самбор, дай ручку! Рёгнвальд, какое у тебя было магнитное поле? - Эрскин потянулся к соответствовавшей ленте самописца.
        Самбор проводил взглядом его движение, и вдруг показал пальцем на соседнюю ленту:
        - Стой! У тебя что за датчики для излучения?
        - Сцинтилляторы, - недоумённо ответил Рёгнвальд. - Вон стоят!
        - А ну, включай самописцы!
        Самбор сделал несколько шагов к повешенным на стене коробам, на которые указал изобретатель, на ходу с жужжанием вытаскивая из ножен за спиной дисковый резак. Жужжание сменилось визгом заведшегося двигателя и шелестом диска.
        - Самописцы работают? - электротехник бросил взгляд в сторону доски с приборами.
        Эрскин кивнул, почему-то надеясь, что догадка его младшего товарища по мистериям всё-таки не подтвердится. Самбор провёл диском вдоль поручня площадки. Движение породило роскошный конус искр. Стилосы самописцев, отвечавших за излучение, дёрнулись. Заморский пришелец выключил резак и пошёл обратно к приборам.
        - Было что-нибудь?
        Вместо ответа, Эрскин выдрал из устройства ленту и поднял её в воздух, всем на обозрение.
        - Погляди, коза, на свои глаза! - непонятно воскликнул Самбор. - Ну, тут одно из двух: или у меня есть термоядерная лагунда, или твои сцинтилляторы к свету чувствительны, а не только к излучению высокой частоты!
        - Что всё это значит? - епарх, нахмурившись, забрал у Эрскина ручку.
        - Значит, что не видел ты никакого синтеза, а видел дуговой разряд и водородно-литиевый взрыв! - продолжил Самбор. - Причём это даже не энергетику понятно, а простому электротехнику!
        - Мистагог, он говорит правду? - спросил епарх.
        - Простому электротехнику это, может, понятно бы и не было, только очень подкованному, - Эрскин посмотрел на Самбора. - Но он говорит правду. Дотуда, где стоят сцинтилляторы, излучение от синтеза и не дошло бы с достаточной мощностью, его бы поглотила атмосфера. Мы не видели синтеза.
        - А то, что мы видели, как источник энергии использовать можно? Сильно ведь шарахнуло?
        - Нет, - одновременно сказали электротехник и энергетик.
        - А почему?
        - Дело в том… - Затрата… - начали сразу оба.
        Спило указал на более молодого служителя мистерий:
        - Говори!
        - Чтоб выдать на скиллинг энергии, Рёгнвальдова установка сначала должна на десять скиллингов энергии съесть!
        - Слёзы Дакриод?ры Агр?теры! - выругался епарх. - На то золото, что я тебе, надувале, отвесил, можно было построить стратонаос-птерофор[98 - Стратонаос-птерофор - летающий авианосец.]! Или плотину с турбинами!
        - Погоди, не всё потеряно, - предположил Самбор. С теми же магнитами, можно…
        - Нет уж, единожды солгавши, кто вам всем поверит? - епарх зыркнул на Самбора, собиравшегося возразить, но всё-таки сообразившего промолчать. - Мой выбор должен быть обусловлен всесторонним анализом… Замораживаю все работы по термоядерному синтезу на… Нахуахль, скажи число!
        - Двенадцать, - пискнула дева.
        - Двенадцать лет.
        Выражение на лице у заморского электротехника было примерно таким же, как у недавнего озёрного змея, когда тот вместо оленя хапнул полную пасть колючих веток. Взгляд Спило обратился к изобретателю:
        - Сутки на сборы, и проваливай, закон моей епархии Рёгнвальду Лживому больше не защита! И то только из жалости к твоим жене и дочке!
        - Как вы до этого допустили! - эта часть епархова монолога уже была обращена к Эрскину. - Немедленно выгнать его из братства!
        Эрскин мог бы напомнить, что Рёгнвальд в братстве никогда и не состоял, о чём епарха неоднократно предупреждали, но просто кивнул.
        - Нахуахль, пошли!
        Спило и Нахуахль удалились в сопровождении тагматарха, охраны, чиновника, и его прихвостня. За ними потянулись и вожди.
        - Прежде чем напиваться по альбингскому обычаю, - на прощание сказал Кайанкару. - выйдите на западную сторону общинного дома, как светило сядет. Чимар попьём, поговорим.
        У приборной доски остались два знатока мистерий и Рёгнвальд Лживый.
        - Ну кто ж тебя за язык тянул, - сказал Эрскин Самбору. - Меня как раз братство прислало посмотреть на эти испытания, поспрашивать. Сомнения были. Потом отчёт бы написал, с братьями обсудил, дальше епарху передал, а пока суд да дело, и на твой опыт бы что-то перепало, а получись он - заодно и всю науку бы спас. А теперь одно разорение… С двенадцатью годами, может, Спило мы и переубедим, но года на три точно вся казна на летающие бронепаровозы пойдёт. На что ж твою теорию теперь проверить?
        - Что ты лучше его не спросишь, - молодой схоласт гневно ткнул пальцем в грудь пошатнувшемуся Рёгнвальду. - Почему опозорил всех учёных! Чего ради? Золота?
        - Того, что мне досталось, еле на треть обмоток с гелием хватило, в остальных азот! - попытался оправдаться лысый. - У поля сила не та - сверхпроводимости нет! А поверь епарх, что всё работает, ещё золота отсыпал бы, тогда б и вправду заработало!
        У Эрскина в голове начало формироваться объяснение, почему даже очень мощное переменное магнитное поле никак не могло понизить термокрасию, нужную для синтеза, а также ответ на вопрос, кто ещё мог бы подтвердить опытом Самборову теорию - как раз Фейнодоксо в Айкатте - надо бы ему написать, и поскорее заморского схоласта туда отправить, от беды.
        - А что ж Спило городил про стратонаос и плотину? На такую кучу золота можно было не только что наладить криогенику, а свить твои обмотки… вот… из золота! - продолжал возмущаться Самбор.
        - То золото Пагоно с присными разворовал! - всё оправдывался лысый.
        - Так что ж ты нам на это жалуешься, а не Спило? Смелости не хватило вовремя сказать правду? Мне б тебя вызвать на поединок, как труса и нитинга[99 - Нитинг - бесчестный трус, лжец, клятвопреступник, и так далее.]… - Самбор начал довольно свирепо, но закончил мысль неуверенно, глядя на Рёгнвальда сверху вниз.
        - Я бы не стал с тобой биться, - Рёгнвальд грустно посмотрел себе на руки.
        - Это почему?
        - Потому что я трус и нитинг…
        Глава пятая. Айкатта
        - Эрскин говорил, что до того, как Шемус из клана Мак ан Де?йр не придумал прогонять уисгеб?[100 - Уисгеба - крепкий алкогольный напиток, могущий использовааться также в качестве топлива.] через торфяной уголь, не альбинги её вообще пить не могли. «Не пей, козлёночек, уисгебу, альбингом станешь»! - так он сказал, тряся пустым мехом.
        - Пять дюжин два, - донеслось из-под стоявшего в отдалении, чтоб не мешал свет, телескопа.
        В?мба сын Гундем?ра упрямо продолжал считать метеоры. Более того, он был в этом не одинок, судя по доносившимся из темноты возне и хихиканью.
        - Про козлёнка это уже ты придумал, - предположил Фейнодоксо, также прозванный Горислав.
        - А вот и нет, у альбингов полно присловий про коз. Если надоест кто кому, они, к примеру, говорят: «Задрал ты мою козу», - возразил Самбор и приложился к кубку.
        - Я думал, они больше по овцам, козы - это этлавагрское, - заметил Санн из Поппелунда. - Хотя нет, вот что я вспомнил. Куда идёт альбинг и ведёт за собой овцу и козу?
        - На рынок? - предположила откуда-то появившаяся Гарс?ндис.
        Её хихиканье, скорее всего, и было недавно слышно из темноты.
        - На оргию! - попытался просветить несмышлёную деву поппелундский вычислитель.
        Фейнодоксо подумал, не посоветовать ли Санну примкнуть к веселью у телескопа.
        - У нас тут не Альба, мы на оргиях и без коз справляемся, - Гарсендис взяла со стола кувшин с б?труо[101 - Ботруо - слабый алкогольный напиток, смесь вина с водой и неперебродившими соками фруктов.], поставила себе на голову, многозначительно качнула бёдрами, и скрылась вместе с напитком во тьму.
        Мистагог решил, что если у Санна и теперь не хватит соображения, так ему и надо.
        - Чем-то ты, Санн, мне только что напомнил - про альбинга и овцу Эрскин тоже рассказывал, - сказал Самбор. - Короче, альбинг пытается отыметь овцу, она удирает, скачет по скалам у берега, в волнах тонет лодка, альбинг бросается на помощь, прыгает в море, спасает прекрасную деву, она отогревается у него в хижине, говорит: «Ты спас мою жизнь, проси у меня чего хочешь». Альбинг выводит деву из хижины к скалам и говорит: «Лови овцу и держи её»!
        - А я здесь причём? - рассердился Санн вычислитель. - Ну вас совсем, пойду метеоры считать.
        «Ну наконец-то», - про себя обрадовался Фейнодоксо, а вслух напомнил:
        - Самбор, полно тебе нести несусветицу про коз да про овец, да над моими учениками трунить. Ты вроде обещал рассказать, как ты оказался с Эрскиновым клеймором.
        - Что, начал больно издалека? Время есть, пока?.. - электротехник бросил взгляд в сторону вращавшегося над углями вертела с тушей, затем потянул носом.
        - Равнинный турёнок, - подсказал Фейнодоксо.
        Туша пахла и впрямь хорошо. Количество полициклических углеводородов свидетельствовало о близости мяса к готовности.
        - Пока жарится равнинный турёнок. Скажу сразу, всё не помню. Пили мы не вино с соком. Начали с чимара, за ним кукурузное пиво, а потом как раз уисгебу. Я вообще решил напиться до беспамятства, только не получилось.
        - С горя напиваться - ни себя не уважать, ни напиток, - сказала Рен, сев на скамью рядом с Фейнодоксо.
        Мистагог положил руку жене на плечо.
        - Пять с половиной дюжин, - возгласил Вамба.
        Из тьмы был слышен смех уже трёх дев - Гарсендис, К?и, и кого-то ещё.
        - Где Рен-младшая? - на всякий случай спросил у Рен-старшей Фейнодоксо.
        - За два часа до полуночи я её отвезла к Кват?ко и Атанаг?льде, она жаловалась, что вопли твоих учеников мешают ей учиться.
        - Умница.
        - Кто - я или она?
        - Да, - с улыбкой ответил Фейнодоксо.
        - После первого меха уисгебы, мы с Нангониелом решили побрататься, по обычаю Янтарного моря, - Самбор поднял руку, так что в свете углей, на которых дожаривался равнинный турёнок, на его предплечье стал виден свежий шрам.
        - А каков обычай Янтарного моря? - спросил Фейнодоксо.
        - Смешивают кровь, приносят клятвы, пьют, что горит. Мой отец так когда-то побратался с Вратиславом воеводой, а до того, они друг друга отмутузили до полусмерти.
        - Тоже обычай? - спросила Рен.
        - Нет, драка не обычай, а из-за чего она случилась, отец рассказать не успел. Ладно, возвращаемся в Винланд. Дальше меня понесла нелёгкая что-то спросить Кайанкару про Нахуахль.
        - Кого про кого? - уточнила Рен.
        - Уэлихского вождя, друга Эрскина, про любовницу епарха, очень странную деву.
        - Науаль? - переспросила Рен. - Как море?
        - В том-то и дело, что Нахуахль. Науаль - на уэлихском, саблезубый зверь, в честь него и море. Нахуахль, как мне Кайанкару втолковал… вот уж кому совсем пить нельзя… по-уэлихски не значит ничего, а с языка ещё какого-то племени, переводится как «бабушка кролика». Или удава, точно не помню.
        - Жаль, лучше бы деву звали в честь моря, а ещё лучше - море в честь девы. Ты знаешь, что Фейнодоксо моим именем озеро назвал?
        - На Драйгене?
        - Недалеко отсюда в горах. Первым до него дошёл, и назвал.
        - Добрый подарок, - Самбор о чём-то задумался, глядя на угли.
        - Так что там про шамана и епархову любовницу? - Рен очаровательно откинула прядку с лица. - Я слышала, ей два ребра удалили ради какого-то колдовского обряда…
        - Про рёбра не знаю, а шаман ей сильно недоволен.
        - Почему? - Рен удивилась. - Я ещё слышала, она беженцев с севера помогала пристраивать, учителей для новых школ искала, епарха уговаривает дать женщинам больше мест в совете двадцати…
        - Жалоба Кайанкару была вот какая. Нахуахль себя объявила шаманицей из его племени, а на самом деле она дочка какого-то скотовода из-под Калопневмы. Это, по уэлихскому понятию, не столько нид[102 - Нид - бесчестный поступок.], сколько даже угроза для её жизни - дескать, боги и духи гневаются, могут заразу наслать. Как Кайанкару сказал слова про заразу, тут же наблевал на стол, другие вожди сильно озадачились, особенно те, на кого попало. Дальше сыскался ещё мех уисгебы, пустили его по кругу, Кайанкару отчистили кое-как, он заснул, а там уже Эрскина пробило на слезу, что у него сыновей нет. Нангониел ему и говорит: «А ты усынови кого-нибудь»! Тут Эрскин меня спрашивает: «На волынке играешь»?
        - Пять дюжин и девять! Дождь на убыль пошёл! - возгласил Вамба.
        Самбор продолжал:
        - «На волынке играешь», говорит. «И техник. Из того, что все альбинги немного техники, не должно следовать, что все техники немного альбинги, но всё равно любо». Не мог я обидеть старца отказом, допили мы второй мех, сказали слова, и обменялись мечами. Теперь я Самбор сын Мествина, приёмный сын Эрскина, носитель плаща в клеточку и меча клана Ранкен. На клинке верные слова: «Качество - моя честь», скован для Кеннехада сына Дабхайда, скальда и изобретателя.
        - А твой меч, не иначе, тоже особый был, древний? Ты ж гнёвский мечник, - спросил Вамба.
        Молодой схоласт Вамба, выбравшийся из-под телескопа, сел на свободную скамью. Рядом с ним примостилась Кая.
        Самбор рассмеялся:
        - Мечник потому так прозван, что в старые времена таскал за конунгом меч. Никаких особых боевых искусств ему знать не полагалось, хотя в нашем роду верили, что раз есть меч, должен быть и навык. Но уж мечников собственный меч отроду ничем замечательным не отличался, разве что кроме семейной памяти. Так что Эрскину я оставил не Тирфинг, меч Свафрлами.
        Рен засмеялась, Фейнодоксо улыбнулся, Кая попросила уточнения:
        - Тирфинг?
        - Так звался дверговский[103 - Дверги - полумифические древние умельцы.] меч первого и последнего конунга Гардара. А мой был назван Шееруб, полуторный, доброй лещинской работы, шесть лет тому сковали, как стало ясно, что отцов в Синей Земле пропал.
        - А это как вышло? - начал было Вамба.
        Гнёвский мечник остановил его:
        - Погоди, этот рассказ ещё на полночи. Давайте сначала турячку с огня снимем и разделаем.
        - Фейнодоксо, может, тогда ты расскажешь… - Про твой и Поволянов первый опыт с тролль-камнем? - Вамба начал, но Кая закончила за него.
        Мистагог наклонил голову, вспоминая.
        Знакомые созвездия над головой светили угрожающе ярко. Луна не могла затмить их блеска своим сиянием - она лежала под ногами, и в свете звёзд напоминала цветом уголь. Земной круг спрятался за близким лунным окоёмом. В отдалении семи рёст, на дне кратера возвышалась собранная над посадочной ступенью одного из грузовых кораблей решётчатая башенка. Чуть дальше еле виднелась ещё одна башня. Наверх был взгромождён отработавший своё криогенный топливный бак «Кросен Ифанты» с приборами внутри. Шипел кислород, покидая понижающий клапан под давлением в одну шестую атмосферного. В мезофонах шлема, один из техников продолжал бубнить отсчёт. Перекрывая бубнение, Поволян сын Буреслава предупредил:
        - Прячемся за гребнем, светозащитные забрала не забываем!
        Фейнодоксо решил не доверять памяти фотокитонов, смотревших в перископы на кромке кратера, и остался на месте, глядя на скалы по сторонам, скрытый по плечи за каменной грядой. Прежде чем опущенное забрало погрузило архаичный и грубо-прекрасный мир вокруг него во мрак, учёный заметил, что Ардерик вообще не стал искать укрытия, оставшись за штурвалом лунохода. Надо бы образумить дурня, подумал Фейнодоксо, потом решил, что пора бы тому начать самостоятельно приобретать навыки самосохранения. Рядом, архон Дасо расстелил на плоском камне плащ, закрыл светозащитное забрало из поликарбоната с напылённым золотом, задвинул поверх решётку, медленно в лунном поле тяготения опустился на плащ, простёрся лицом вниз, и прикрылся щитом.
        Отсчёт пошел на последнюю дюжину. Фейнодоксо представил, как внутри броневого кожуха лунохода рука Поволяна опускается на рычаг.
        Свет, сменивший мрак, было невозможно описать. Вся теневая сторона луны озарилась сиянием, многократно превосходившим солнечное, золотым, пурпурным, аконитовым, аспидным, и синим. Каждая гора, трещина, и камень были освещены со сверхъестественной ясностью и красотой. «Таким, наверно, видели наш мир Четырнадцать», решил Фейнодоксо. Свет нёс и жар, ощутимый даже сквозь скафандр. Луна затряслась. Вряд ли можно было почувствовать ударную волну в разреженной атмосфере, но движение газов, произведённых самим взрывом, было безусловно ощутимо.
        Свет померк. В мезофонах затрещало.
        - Есть! Получилось! Кром! Вышло! Вот он, день истины! - закричало сразу несколько голосов.
        - Не просто получилось, а приблизительно на четверть мощнее, чем Фейнодоксо рассчитал, - сообщил Поволян. - Подумаем, почему. И такой вспышки я не ожидал.
        Фейнодоксо поднял забрало и глянул в кратер. От башни, на которой стоял заряд, не осталось и следа. Более того, внутри большого кратера образовался ещё один, дно которого слегка светилось. Учёный помог оставшемуся без щита Дасо встать, приложил шлем к шлему, и спросил:
        - О чём ты думал перед взрывом?
        - Думал, что буду делать, если отсчёт кончится, и ровно ничего не произойдёт? - архон засмеялся, поднимая сперва решётчатое, а за тем и зеркальное забрала.
        - Помогите мне кто-нибудь, - сдавленно прозвучал в мезофонах голос Ардерика.
        Дасо тронул Фейнодоксо за локоть. Оба неуклюже попрыгали к луноходу. Ардерик скорчился, пытаясь, насколько позволял скафандр, обхватить голову обеими руками. Фейнодоксо заглянул ему в забрало…
        Рен тронула Фейнодоксо за руку.
        - Кая, проследи, чтоб Самбор с Вамбой не уронили тушу на угли, - сказал мистагог. - Вы дальше веселитесь, а мы пойдём спать. Не для этого вечера мой рассказ.
        Мистагог зевнул и глянул на небо, где Лось-звезда неспешно вершила свой путь над северным гребнем горы Посуг?йо: время шло на третий час пополуночи. Поднявшись на второй ярус дома, Фейнодоксо совершил нехитрое омовение, съел с полдюжины уже ждавших его лекарств, запил прохладной водой, налитой в кружечку из глиняного кувшина, и отошёл ко сну.
        Он проснулся от собственного барахтанья во сне, заодно разбудив и Рен.
        - Что снилось? Опять Ардерик Обезображенный? Всё себя простить не можешь?
        - Если б я ему ещё раз вовремя сказал…
        - У танов с венедами есть одно очень полезное высказывание, - освещённая рассветной Сунной через панорамное окно Рен приподнялась на локте и посмотрела мужу в лицо. - О сделанном не жалей.
        - Я это немного не так слышал. Жизнь надо прожить так, чтоб на смертном одре, жалеть было не о чем.
        - Верно смысл не совсем тот же. Кстати, как дела у Ардерика? Он всё на западном берегу?
        - Да, и на этот раз, не зря мне приснился. Ему и пошлём перепроверить Самборовы уравнения. Я всё-таки ядерщик, а у венеда как раз моей науки мало, больше плазмодинамики. К тому ж, у Ардерика в эргаст?рии[104 - Эргастерий - мастерская, лаборатория.] тоже имеется токамак[105 - Токамак - тороидальная камера с магнитной катушкой.]. Пойдём, сделаем омовение.
        - По очереди, - Рен посмотрела на часы.
        - Так вместе быстрее выйдет?
        - Знаю я тебя, быстрее не выйдет, а войдёт.
        - Уговорила, вернусь со схода, так тому и быть, - Фейнодоксо счастливо улыбнулся и встал под струю горячей, чтоб едва можно было терпеть, воды.
        Через четверть диалепта, устройство должно было переключиться на ледяную воду, и так далее, но мистагог вовремя выскользнул из-под струи, обтёрся полотенцем, нырнул в чистую тунику, жёлтую с вышивкой по нижнему краю в честь схода, взглянул на себя в зеркало, вздохнул, накинул поверх нижней туники верхнюю, из красной шерсти, заранее вывешенную Рен, и отправился к лестнице на нижний ярус, ступая босыми ногами по набранной из кусочков разноцветного мрамора мозаике, где охотники спускали пардусов[106 - Пардус - ручной гепард.] на скалившего из пещеры клыки короткомордого медведя.
        Столы у пиршественных лож и пол атрия покрывали чаши, миски, турьи кости, подсыхающие лужи вина (возможно, кто-то пытался играть в коттаб), и другие остатки застолья. Два ложа были сдвинуты вместе, из-под не то снятой со стержня, не то упавшей завесы венедской работы виднелись две пары ног - побольше и поменьше. Цепочки с бирюзой на лодыжках маленьких ножек позволяли предположить, что последние принадлежали Кае. Из проёма, ведшего в зимнюю кухню, зовуще пахло свежемолотым ергачом. На столе у плиты стояла большая медная р?ква[107 - Раква - посудина для приготовления и подачи горячих напитков.] и два кувшинчика - побольше со сливками и поменьше с мёдом. За тем же столом сидел Самбор с кружкой в левой руке и стилосом в правой, перед ним лежала стопочка бумажных листов.
        - Девятый раз вывожу, получается то же самое, - с надеждой поделился он. - Я решил освежить в памяти - вдруг на сходе кто спросит?
        Фейнодоксо снял с крюка висевшую дном вверх кружку, перевернул, и поставил на стол.
        - Что ты пьёшь? Ергач со сливками? Налей мне лучше того же, никто ни о чём не спросит, это не венедское вече, а чинное гутанское[108 - Гутаны - народ, изначально живший на юго-западе восточного материка.] собрание. Совет управы, голова, а перед ними - по толике представителей от каждого цеха, братства, и так далее. Городская смета в общих чертах сговорена за месяцы, на сходе её огласят гардавайры[109 - Гардавайр - “муж двора”, старейшина.], горожане одобрят, потом пойдут запросы на новые траты, но раз тебя пригласили говорить, в серебре не откажут. Реккасвинт мне уже сказал: «Схоласта-воина заполучить, городу слава». И это даже до того, как я ему поведал, что ты хочешь сделать. К полудню вернёмся, - лицо мистагога невольно расплылось в улыбке. - Сейчас, пары разведу.
        Мистагог обул старые, удобные сандалии и прошёл через дворик к бывшей конюшне. Бицикл Санна стоял, прислоненный к её стене. Приставная лестница рядом с бывшим же сеновалом вроде бы намекала на местонахождение и самого поппелундского вычислителя. Из лаза на сеновал выглянула, зевая и потягиваясь, Гарсендис. Оттуда же приглушённо доносились голоса Санна и ещё одной девы, незнакомой Фейнодоксо. Судя по этим знакам, Санну удалось преодолеть робость и небездарно провести ночь. Разводить пары не пришлось, потому что Рен забыла выключить горелку. Мистагог проверил уровень топлива, чуть-чуть убавил пламя в горелке, открыл кран над водяным баком, где воды оставалось едва на дне, прикинул время, необходимое для наполнения бака, и отправился обратно в зимнюю кухню.
        Там, к Самбору успела присоединиться Рен. Помимо ещё одной кружки, на столе появились хлеб и миски с ломтями турьего мяса, овощами, и грибами, накануне пожаренными с луком в оливковом масле.
        - Переобуйся, - сказала Рен. - А то собрался ехать на сход, как землепашец. Возьми синие сандалии с золотыми бляшками, чтоб подобали твоему званию. И пояс с мечом не забудь.
        - Пройди ещё четверть часа, я на сход не поехал бы, а пошёл, - Фейнодоксо хлебнул ергача. - Кто опять горелку оставил?
        - Потому что твою машину пора было сдать в музей, еще когда Главуша в Альдейгье посадничала, - съязвила в ответ жена и хлюпнула ергачом из своей кружки. - И пир?олоф?р[110 - Пиреолофор - разновидность двигателя внутреннего сгорания, и машина с тем же двигателем.] купить, из Мехового Пролива.
        - Они шумные, ненадёжные, да и плаунное семя, что на топливо идёт, куда дороже мёртвой воды, - привычно возразил мистагог.
        Самбор ухмыльнулся, зачерпнул ломтём хлеба грибов из миски, откусил добрую треть, и принялся жевать.
        - Не торопись, - мистагог остерёг схоласта. - Воде время нужно налиться.
        - До схода доехать, много воды не надо? - прожевав, спросил тот.
        - Бак должен быть полным, на случай если кто-то опять забудет горелку, - пояснил Фейнодоксо. - Пока давай о работе. Я думаю, одновременно начнём строить половинный образец по твоему чертежу, благо сверхпроводящие магниты уже есть, и пошлём твои вычисления Ардерику в Чугу?н.
        - Ардерику? - возрадовался схоласт. - Я с Санном успел поговорить, он хвалился, что сможет и численно воспроизвести. На его новом квенском ть?токоне[111 - Тьетокон - компьютер.], что весь на полупроводниках.
        - Санн не будет зря хвалиться, - мистагог довольно кивнул, перепоясываясь. - Только что ему месяц счёта, то нам - миг опыта. Ладно, пойдём. Рен, позвони Атанагильде, чтоб прислала сюда Тразимунду, помочь прибраться…
        - Меч, - напомнила Рен.
        - Всё равно на сход с ним не пустят, - заранее зная тщетность спора, тем не менее возразил Фейнодоксо.
        - Но кому ж ты будешь подобен, муж опоясанный без меча? - лицо Рен осветилось очаровательно-ироничным выражением.
        - «Муж опоясанный без меча подобен мужу опоясанному с мечом, но без меча», - изрёк сомнительную колошенскую мудрость мистагог, снял с полки у двери парамерион[112 - Парамерион - меч с острым лезвием с одной стороны клинка.] в ножнах, и пропустил ножны через кожаные кольца крепившихся к поясу держателей.
        Самбор, вслед за Фейнодоксо вошедший в помещение конюшни, остановился у двери, созерцая машину.
        - Добрая работа! Неужто самого Стондлея?
        - Его самого! - с гордостью ответил мистагог, закрыв кран и завинчивая крышку водяного бака. - «Стондлей Гробонос»! Садись, поехали!
        Схоласт погладил покрытый чёрной эмалью передок, действительно напоминавший саркофаг, что и объясняло странное прозвище машины, взялся за поручень, и поднялся на место слева от водительского. Мистагог перебрался на свою часть обтянутой шкурой неспешуна[113 - Неспешун - одна из разновидностей гигантского ленивца.] скамьи по подножке, нажал на кнопку, открывавшую ворота на улицу, и, пока сочленённые кедровые прямоугольники ворот ползли вверх по рельсам, проверил давление пара.
        Фейнодоксо отжал стояночный тормоз и левой ступнёй втопил до щелчка рычаг, открывавший паропровод. Зашипело, окутанный клубами пара «Стондлей» плавно выкатился на мостовую, возвышаясь над большинством других повозок, самобеглых, на ножном ходу, или на животной тяге. Ехавший навстречу паровой мусоровоз приветственно загудел, мистагог потянул за рукоять свистка, издавшего ответный резкий звук. Светило успело подняться над гребнем горы Посугайо. За рекой, его лучи серебрили поля зеркал, направленных на соляную башню. Ещё дальше, на западном окоёме, замедленно-плавно качались на ветру трубы восходящего потока, к одной из которых с подветренной стороны был пришвартован полужёсткий аэронаос. В небе парило с полдюжины воздушных шаров - воздухоплаватели готовились к празднику осеннего равноденствия.
        Венед попытался всучить мистагогу мешочек с золотом: ночью, Самбору удалось дозвониться через море в Пеплин до жены, и счёт за телефон, по убеждению молодого учёного, должен был превысить номисму. Фейнодоксо, как гостеприимный хозяин, отверг предложенное, и чтобы пресечь дальнейшие поползновения Самбора, как благодарного гостя, вновь подсудобить золото, принялся, стараясь перекричать ветер, рассказывать электротехнику историю и этимологию (какой же уроженец багряной гегемонии и колоний её не любит?) местных достопримечательностей. Широкий путь, проложенный вскоре после основания города, назывался Тундангагг («путь владык») и шёл вдоль реки, сохранившей с более древних времён имя Ха'и[114 - Звук «'» в тиванском и родственном языках - безгласный согласный.] (что по объяснению Кватоко изначально означало не «река», и даже не «вода», а приблизительно «что ты до меня докопался»?). Гора Посугайо, возвышавшаяся слева, напоминала гутанам свернувшегося спящего дракона, а всем прочим - арбузный ломоть с выкушенным в середине куском, где в качестве корки выступала покрытая лесом зелёная кромка горы, а в
качестве мякоти - красные скалы с чёрными косточками частично погребённых в туфе вулканических бомб. Справа, чередовавшиеся дубы и тополя в пойме Ха'и полностью скрывали реку из вида.
        Где-то на полпути к городской управе, мистагог спохватился было, что забыл закрыть ворота, но тут же сам над собой посмеялся: что беспокоиться о воротах, когда местный обычай требовал, чтоб входная дверь в дом никогда не запиралась. «Стондлей» прогрохотал через мост, двухвековой давности гордость гутанских каменщиков и кузнецов, и въехал в старый город.
        У ворот в стене стояло бронзовое конное изваяние Фарнисала Онати. Голова и руки всадника были, как обычно, облиты красной краской. Фарнисала-завоевателя сильно не любили племена, жившие к югу от Айкатты. Нелюбовь пережила телесную форму военачальника, давно сгоревшего на роскошном погребальном костре. Тиване и акомы[115 - Тиване и акомы - племена, живущие в окрестностях Айкатты.] продолжали мстить бронзовому Фарнисалу за бойню при Хаако.
        Фейнодоксо рассказал Самбору про трёхдневную осаду акомской крепости и про её неприятные последствия. Акомы сопротивлялись чрезвычайно достойно, несмотря на то, что их технология отставала на век, а то и больше. Деревянные пушки и камнемёты защитников крепости нанесли тяжёлые потери гутанскому войску. Племянник Фарнисала лишился ноги, оторванной каменным ядром. Когда отряд наконец ворвался в крепость, военачальник, вместо того, чтобы предложить побеждённым с честью заслуженный ими мир на уважительных условиях, полностью озверел и приказал продать в рабство всех женщин и детей, а каждому мужу, не убитому в бою - отпилить ногу.
        «Стондлей» простучал мимо бронзового всадника, тоже недосчитывавшегося левой ноги ниже колена. Её отъяли от истукана акомские шаманы, чтобы аналогично искалечить дух Фарнисала. Конечность висела на цепи где-то над развалинами Хаако, с вырезанными на металлическом сапоге рунами: «Что справедливо, то справедливо».
        Сход должен был собираться перед управой на площади Альтгафаурд, в середине переплетения старинных улиц приблизительно в полторы ширины «Стондлея». Машину и оружие (парамерион и Самборову лагунду) пришлось оставить под парусинным навесом на углу Бертакарова Пути и Дороги Мёртвого Вола примерно в двух третях рёсты от управы: все улочки, сколько охватывал взгляд, почему-то были забиты шести - и восьмиколёсными дром?химами[116 - Дромохима - автобус.], запылёнными, как после дальнего пути. Заплатив старушке в очках, сидевшей под тем же навесом, пол-восьмушки за стоянку и за две палочки с нанизанными на них замороженными диосп?рами[117 - Диоспир - фрукт с терпким вкусом.], мистагог и схоласт протиснулись между глинобитной стеной и двухаршинными колёсами дромохимы с помятым кузовом, украшенным надписью «Угольный промысел Харкена и Сте…» (часть надписи была почему-то тоже залита красной краской), и отправились к площади пешком, по улице Водоносов. Архитектура в старой части города отличалась трогательным смешением стилей: гутанские остроконечные башенки, сделанные из местного саманного кирпича и крытые
жизнерадостно-рыжей черепицей вместо аспидного сланца, круглые плосковерхие дома из того же самана с торчавшими наружу через стены вигами - потолочными балками, с которых пялились пустыми глазницами отбелённые Сунной черепа равнинных туров и мастодонов, и наконец, управа с резными столбами портика в тени вековых платанов, возвышавшихся над башнями и крышами.
        - По преданию, платаны посадил сам Бертакар, первый городской голова Айкатты, - указал на деревья Фейнодоксо. - До того, он работал в Йубавейхе палачом, но был изгнан с должности за излишнюю жестокость. Так что с нынешним головой нам относительно везёт.
        - Вот повезло… Лучше, чем Фарнисал с Бертакаром! - возвеселился схоласт, едва увёртываясь от столкновения с что-то недовольно ворчавшим себе под нос гутаном, решительно, но не совсем уравновешенно шагавшим в направлении от площади.
        Количество приодетых, почтенных, но видимо раздосадованных горожан на улице заметно прибывало по приближении к управе. Причина стала ясна, когда за последним поворотом улицы Водоносов, открылся вид на площадь Альтгафаурд: она была полна битком, некоторые из собравшихся сидели на каменных опорах цепного ограждения, на старинных пушках, стоявших посреди площади для украшения, и даже на ветвях платанов. У прохода в ограждении, стражники спорили с недовольным старцем, судя по висевшей на его груди цепи, цеховым старшиной.
        - Больше не можем никого допустить, Аистульф батюшка! - говорил один из охранников. - Давка выйдет!
        - А этих зачем пускали? Кто они вообще такие? Я здесь никого не знаю! - возмущался Аистульф.
        - Всё больше из цеха угольщиков, и старшины при них, как положено.
        - Что ж они, всем цехом пришли? Отроду я такого не видел!
        - Поди, ещё и из-за города свезли! - добавил стоявший за старшиной горожанин.
        - Имеем право! - с другой стороны цепи возразил кто-то, для угольщика мелковатый и чистоватый, но громкий. - Мы работники непрерывного производства!
        Стражник развёл руками:
        - Мне велено, как площадь заполнится, никого больше не пускать, батюшка, не в обиду…
        - Пропусти, д?уравард[118 - Дауравард - страж.]. Нам перед сходом говорить, - обратился к стражнику Фейнодоксо, бросив палочку с последним недоеденным диоспиром летучей лисе, вверх ногами висевшей под свесом крытой сланцем крыши.
        - Только если вы в списке значитесь, не в обиду! - стражник, заметно смущённый необходимостью не пускать горожан на сход, указал на развёрнутый свиток, висевший поверх цепи.
        - Проверяй: Фейнодоксо сын Иоло, и Самбор сын Мествина.
        - Ты тот Самбор, что вертолёт из лука сбил? - поставив стилосом галочки против имён в свитке, стражник поклонился и сделал шаг в сторону.
        - Проводи нас, сами не протолкаемся! - сказал мистагог.
        - Конечно! Провожу, - стражник с выражением облегчения воздел прислонённое к опоре копьё и ввинтился в толпу. - Дорогу, дорогу! Почётные гости! Не в обиду!
        Следовало заметить, что значительная часть им теснимых не особо стремилась давать дорогу почётным гостям, да и не выглядела ни на лепту безобидно. Самбор присоединился к даураварду, и вдвоём им кое-как удалось начать движение к портику перед управой, проталкиваясь и протискиваясь между неучтивых, потных, и скверно пахнувших участников собрания.
        - Если теперь, чтоб на сход попасть, надо вертолёт из лука сбить, дайте мне лук, и дайте вертолёт! - продолжая бухтеть, Аистульф устремился вслед за Фейнодоксо.
        За ним с б?льшим или меньшим успехом последовало ещё с пару дюжин горожан, чему стража не воспрепятствовала, но у озабоченных выполнением своего гражданского долга вскоре возникли другие трудности.
        - Ты мне на ногу наступил! - недовольно рявкнул кто-то.
        - А сам ты что толкаешься, как угольщик? - ответил другой голос.
        - Ужо я тебя толкану, как угольщик! - вмешался третий.
        Когда мистагог, схоласт, и стражник протолкались к своей цели, где охрана со значками в виде глаза в окружении рун «Мы не дремлем» и почему-то с огнестрельным оружием оттесняла народ из тени под козырьком, в западной части площади уже шла изрядная драка с перебранкой. Первую затрудняла крайняя стеснённость участников, но это же обстоятельство способствовало драматическому накалу второй.
        Вояки с недремлющими значками пропустили мистагога, схоласта, и их спутника с копьём под портик, где стояли гардавайры - городское начальство, выделявшееся богатством цветов в одежде - чёрный, тёмно-серый, аспидный, вороной, смоляной, и недавно изобретённый и уже приобретший любовь гутанов цвет фулиджин, считавшийся чернее чёрного, поскольку поглощал не только видимый свет, но и соседние длины волн. Два стражника, эти при мечах и в красных с золотом перевязях городской стражи, выкатили из-под портика бронзовую пушчонку с жерлом, задранным почти вверх. До того подпиравший стену в тени клеохронист сделал несколько шагов вперёд и взял фотокитон наизготовку.
        - Вон Реккасвинт! - Фейнодоксо кивком головы указал на шедшего за пушечкой толстяка в чёрном, нёсшего пальник с дымившимся фитилём.
        Толпа рядом с козырьком раздалась, один стражник поковырял длинной иглой в запальном отверстии, затем оба стража встали на почтительном расстоянии по обе стороны от пушечки, и Реккасвинт поднёс к орудию фитиль. Пушечка звонко тявкнула и выплюнула облачко дыма. Выстрел, обозначавший начало схода, слегка утихомирил толкавшихся и ругавшихся.
        Дева в фулиджиновом платье до земли поставила перед Реккасвинтом держатель с микрофоном в паукообразном подвесе на восьми пружинках.
        - Порядок на площади! - возгласил городской голова.
        Звук был поставлен хорошо - сильно и чисто.
        - Да я твою шапку вертел на моём… - не мог угомониться кто-то в задних рядах, но огрёб от соседа оплеуху и заткнулся, так и не уточнив, на чём именно.
        - Сограждане, сход открыт, - продолжил Реккасвинт. - На повестке - утверждение пошлин, сборов, и сметы на следующий год. Управа предлагает пошлины и сборы оставить без измене…
        - Сл?ва! - крикнул кто-то из-под портика.
        Реккасвинт вытащил из-за обшлага платок (чёрный с красной каёмкой), промокнул лоб, и, недовольно глянув на крикнувшего, произнёс в микрофон:
        - Признаёт ли сход Ариам?ра, сына Мира, члена совета управы?
        Сход заревел с неожиданным, на грани пугающего, пылом. Ариамир, молодой, тощий и бледный, как положено правильному гутану, подошёл к микрофону и с пафосом сказал:
        - Лето на исходе! Зима близко! Такой зимы земной круг давно не видел! Уголь нужен! Я предлагаю снизить сбор с углепромышленников вдвое!
        Сход снова заревел, рёв и вопли не прекращались довольно долго.
        - Твой уголь - трижды погибель! - крикнул издали Аистульф.
        - Толково сказал старшина, - сказал Реккасвинт, заботясь, чтоб его слова поймал микрофон. - Сперва горняки в шахтах гибнут, потом жители в домах угорают, а последним помрёт, кто угольной пыли с дымом надышался!
        Мало кто из потевших в лучах светила и толкавшихся на площади Альтгафаурд услышал эту отповедь, даже из числа не улюлюкавших и не свистевших, хотя в задних рядах кто-то и попытался завести: «Уголь губит! Уголь губит»! Этот клич тоже потонул в воплях.
        Ариамир полез к микрофону, но оказался временно оттеснён Глисмодой казначейшей.
        - Так по логике сбор тогда надо не с углепромышленников, а с горняков уменьшить? - предложила та. - Углепромышленники с отбойным молотком в лаву не лезут…
        В толпе возникло замешательство, свист поутих.
        - И чем убыль от сбора возместим? А? - Глисмода, набычившись, исподлобья взглянула на Ариамира.
        - Науку сократим! - вмиг нашёлся тот. - Что это за забава, на которую двенадцатая часть всей казны идёт - энергетика? Всё, что нам нужно знать про энергетику, ещё со времён Кинифрида сына Годы известно!
        - Я Фейнодоксо сын Иоло, требую слова перед сходом! - мистагог услышал сам себя до того, как окончательно решил говорить.
        - Признаёт ли сход Фейнодоксо, сына Иоло, мистагога? - обратился к толпе Реккасвинт.
        Ответом ему было смешение нестройных криков:
        - Признаём!
        - Не тяни, ставь на голосование!
        - Кроты разрази мистагога! Ариамир! Ариамир!
        - Говори, - Реккасвинт снова обтёр лоб платком.
        - Каждому городу надо чем-то гордиться, - начал учёный, намеренно приблизив лицо к микрофону. - У Кильды есть космодром, у Акраги - морская академия, у Фрамиборга - школа биохимиков. У нас - эргастерий энергетиков, лучший в земном круге!
        На обычном сходе, пафос подобной риторики вызвал бы восторженное рукоплескание слушателей, но толпа всё громче кричала: «Ариамир! Ариамир»!
        - Мы первые на грани термоядерного синтеза, со мной Самбор из Гнёва, он…
        - Ариамир! - не унималась толпа, или по крайней мере, её часть поближе к портику.
        - Он знает, как…
        Слова мистагога были неразличимы за криками, свистом, и улюлюканьем. Какофония пошла на убыль, только когда к микрофону вновь подступил Ариамир:
        - Требую поставить на голосование: сбор с углепромышленников уполовинить, эргастерий лишить средств управы! Надо готовиться к тяжёлым временам!
        Толпа вновь заревела, на этот раз одобрительно. Переждав этот порыв, гутан повторил:
        - Готовиться к тяжёлым временам! А не тратить общинное золото на игрушки для этлавагрских и венедских аристократов!
        Последнее было явно обращено к Фейнодоксо и Самбору.
        - Ты про дело, а он о козе белой, - процедил схоласт.
        - Что ты несёшь, Фейнодоксов отец ткач! - под новый всплеск гвалта толпы еле слышно, хоть и в полный голос, вступилась за мистагога Глисмода.
        - Тебе слова не давали! - окрысился на казначейшу Ариамир и снова повернулся к микрофону. - Требую голосования!
        - Есть кто поддержать предложение Ариамира? - выражение не по-гутански красного лица Реккасвинта яснее слов говорило, что лучше б никого не сыскалось, но порядок есть порядок.
        - Я-а-а-а! - в воздух поднялось сотни полторы рук.
        - Ставлю вопрос на голосование! - отрешённо сказал голова. - Кто за?
        Поднявшийся рёв не смолкал с четверть диалепта.
        - Голоса считать будем? - съехидничал молодой гутан.
        - Кто тебя на это подначил? - Реккасвинт окончательно побагровел. - Так обычай попрать, на гордость общины покуситься…
        Ариамир наоборот побледнел еще больше.
        - Община… что мне община, и что её гордость? Я муж, что живёт для себя! Новый Фимбулвинтер[119 - Фимбулвинтер - зима великанов, ледниковый период.] грядёт - не время радеть о других, и не время просить других радеть о тебе!
        Молодой гутан наклонил держатель микрофона к себе, и, почти кусая устройство, выпалил:
        - Требую голосования! Реккасвинта снять, а меня назначить новым головой управы!
        Толпа вновь, как по какому-то тайному приказу, завыла. Самбор прокричал Фейнодоксо в ухо:
        - Чинное гутанское собрание, говоришь?
        Глава шестая. Горы Блотнетла
        - Откуда только он взял эту дурь? «Не время радеть о других»? - не в первый уже раз повторил Самбор.
        - Не отвлекайся так, вот-вот в гору врежемся! - забеспокоился Вамба.
        - Ветер поднимается перед гребнем, вот сейчас… - венед сделал что-то странное со штурвалом, отчего син?роплан[120 - Синороплан - летательное устройство, использующее одновременно аэродинамическую и архимедову подъёмную силу.] полетел, как показалось Кае, немного боком.
        Одновременно, воздушное судно заскользило вдоль гребня, в такой близости, что можно было разглядеть отдельные иголочки на елях. Мелькнул горный олень, щипавший траву на краю поляны и даже не удостоивший синороплан взглядом, ели сменились красноватыми скалами, поросшими мхом и стлаником.
        - Так что не врежемся, это первое, а второе, хорошего лётчика мало что может отвлечь. Уж никак не простой разговор, - Самбор выпрямил штурвал и слегка потянул его на себя, отчего высота полёта немного увеличилась. - По преданию, ярл Виламир Парящий, когда летел из Винеты в южный Винланд, вообще большую часть времени в полёте или писал, или читал. Так и сложил «Ночной полёт», говорят.
        - Но он вроде и долетался? - спросил Вамба.
        Кая взглянула вправо. Цвет лица её соседа уже не так сильно напоминал молодые еловые побеги, но он по-прежнему сидел, обеими руками вцепившись в сиденье. Дева некоторое время раздумывала, не поддразнить ли гутана-звездочёта, прозревающего на световые годы, но сробевшего от полёта на высоте в три десятка саженей, но решила приберечь эту возможность на будущее.
        Синороплан «Ворон Итсати» был по гутанскому обычаю назван в честь могучего врага. Вождь Великой Степи, так прозванный, отправился в увенчавший его имя славой набег на Айкатту во времена Поп?и-лоро, троюродного прадеда Каи. С тиванской точки зрения, называть несомый водородом воздушный корабль в честь противника пусть и славного, но разорванного в ходе того же набега взрывом пушечного ядра в мелкие куски, не стоило. Это было только одной из причин, почему древний «Ворон» не внушал Кае особого доверия, несмотря на похвалы, рассыпанные ему Самбором, а отчасти, возможно, и благодаря этим похвалам: «Добрая работа, теперь уж так не строят. Не парусина, а промасленная шерсть, а крыло-аэростат - это вам не плёнка, а настоящие рыбьи пузыри»!
        Висевшая под тем самым крылом-аэростатом, наполненным взрывоопасным газом, открытая сверху плетёная скорлупка, обтянутая для обтекаемости той самой промасленной шерстью, скрипела на ветру. В неё едва вмещались трое путешественников, их нехитрые пожитки, и картечница. Последняя как раз не вызвала одобрения венеда: «Четверть вершка, для чего бы? Если пчела за нами погонится? Так в пчелу попадёт - отскочит»!
        - Никто точно не знает, что с ним вышло, - Самбор вздохнул. - Не нашли ни стратоплана, ни тела. Лётчики народ суеверный, одни говорят, долетел до Альвхейма[121 - Альвхейм - мифическая земля альвов.], а другие клянутся, что до сих пор так и летает, и что сами его видели.
        Кая вспомнила «Ночной полёт» и «Звёзды над песками» и мысленно согласилась, что такой удел очень подошёл бы для ярла Виламира. Ему - вечно летать, а Гатлайте из Гуайм?ко - вечно ждать, смотря с башни замка на дымку над аэродромом.
        «Таков закон: всё лучшее в тумане,
        А близкое иль больно, иль смешно.
        Не миновать нам двойственной сей грани:
        Из смеха звонкого и из глухих рыданий
        Созвучие вселенной создано».[122 - Из стихотворения Владимира Соловьёва.]
        - Почто ж прямо так врать? - Вамба схоласт был, похоже, другого мнения.
        - Не врут они, сдаётся мне. Особенно кто летает на стратопланах. День, другой летишь один над облаками, и начинаешь видеть вещи. Один из моих учителей, Видальд Змей, рассказывал, как ему примерещилось, что рядом с ним летит…
        - Виламир? - спросила Кая.
        - Нет. Свинья.
        - С крыльями? - астроном улыбнулся и наконец разжал пальцы правой руки, отпустив краешек сиденья.
        - Нет, свинья как свинья, толстая, в кожаной куртке, в лётных очках, и за штурвалом здоровенного красного гидроплана.
        - Если б он увидел Виламира, вышло бы красивее, - разочарованно сказала Кая.
        - Кто его увидел, говорят, долго не заживается.
        Чуть подумав, Самбор добавил:
        - Ещё говорят, парящего ярла может увидеть только настоящий лётчик. Короче, живи он в одно время с Йокки Законоговорителем или Веландом Кузнецом, и у лётного промысла был бы свой бог.
        - Я вспомнила, откуда эти слова! - обрадовалась Кая.
        - Какие? - удивился Вамба.
        Вместо ответа, дева напела:
        - «Но пуля-дура вошла меж глаз
        Ему на закате дня.
        Успел сказать он
        И в этот раз:
        “Какое мне дело до всех до вас,
        А вам до меня”»?[123 - Фрагмент стихов сапёра и поэта Марка Соболя.]
        - Точно! - Вамба отцепил и левую руку. - «Трещит земля, как пустой орех, как щепка, трещит броня»!
        - Только песня та была про не про правильного смертного, а про бешеного коннахтского берсерка, - Кая задумалась. - У нас, тиван, наоборот, взаимовыручка в обычае, как раз с великой зимы.
        - Верно говоришь, - Самбор кивнул, не оборачиваясь. - И не только про тиван. Везде в земном круге, кто пёкся о своей шкуре вперёд всего, Фимбулвинтер не пережил. Да что наша порода, звери, кто поумнее, и те друг другу помогают, волки там, бутылконосы, или вон слоны. Смотрите!
        На дне долины, по-над которой летел синороплан, несколько винландских слониц внимательно следили за лесом, пока на отмели у ручья неуклюже резвились два слонёнка. Одна из слониц подняла голову вверх, направив длинные, слегка изогнутые бивни в направлении воздушного корабля, и затрубила. Звук донёсся до Каи сквозь свист ветра в снастях, скрип ивовой плетёнки, гудение оболочки, стрёкот двигателей, и шипение пара.
        - Вот и не возьму я в толк, откуда это берётся?
        - Может, жлобство - как икота? - предположила Кая.
        - В смысле, что жлобу икнётся? - Вамба окончательно освоился на борту синороплана.
        - И это тоже, но Гелвира биолог нам рассказывала, что икать первыми научились рыбы, на случай, если в жабрах застрянет песчинка, чтоб обратным ходом воды её вытолкать. Жабр давно не осталось, всё икаем, и жлобство, наверное, тоже что-то с тех времён, когда наши предки кусались и на четвереньках бегали.
        - Отец мне поведал, псоглавцы, что в Синей земле… - Самбор остановился на полуслове, постучал ногтем по одному из манометров, поднял голову вверх, и потянул за ремённую петлю.
        Позади корзинки, вмещавшей путешественников, в крыле открылись подпружиненные створки. Из отверстия посыпался пепел.
        - Надо бы кому-нибудь слазить наверх, поворошить дрова кочергой, - сообщил лётчик. - Нечисто горят, может, сырое попалось. Вамба?
        - Я полезу, - вызвалась Кая, решив, что Вамба, хоть уже достаточно уютно чувствовал себя в сидячем положении, ещё не созрел для путешествия с кочергой к топке и паровому котлу, вверх-вниз по верёвочной лестнице.
        - Держитесь, в нас стреляют! Вамба, картечница! Скала, два часа посолонь! - Самбор крутанул штурвал, поворачивая синороплан. - Без моего слова не стреляй!
        Гутан перелез через спинку сиденья, лязгнул затвором, и попытался повернуть оружие, насколько позволял вертлюг. Кая пригнулась к борту, одновременно осознав полную нелогичность этого действия. На миг, она выглянула поверх плетёных ивовых прутьев в указанном Самбором направлении. Там вздымалась к затянутому облаками небу и синороплану под облаками не просто плосковерхая скала на краю ущелья, а древняя скальная крепость. По преданиям, в таких крепостях предки тиван пересиживали голодные и неспокойные века Великой зимы.
        Как гласил передаваемый из поколения в поколение рассказ, в самой большой из скальных крепостей, жители отошли от исконной веры. Вместо детей, выбранных за бесхитростность, обряды стали вести жрецы, ведомые тайным знанием. Начали приноситься кровавые жертвы, отряды охотников отправлялись за пленными в соседние крепости. На довольно долгое время над землями апиш?пов[124 - Апишапы - племя, живущее к северу от тиван, в предгорьях хребта Блотнетла.], северных и южных тиван, и акомов установилось господство теократии антропофагов. Так её учтиво назвали историки Багряной гегемонии, записавшие тиванские мифы. Местонахождение твердыни жрецов, чересчур сведущих в анатомии, осталось загадкой для хронистов.
        Тайное знание антропофагов, хоть и включало много способов наиболее болезненного умерщвления себе подобных (и их приготовления), а также сведения о количестве планет в нескольких соседних звёздных системах, не распространялось на основы агрономии. Этот недочёт оказался роковым: держава развалилась вследствие экологической катастрофы. Обычных соседей, случись неурожай, подкормили бы окрестные деревни. Желающих же поделиться последней кукурузной лепёшкой с пожирателями запретной плоти как-то не нашлось, и все они вымерли от голода. Если верить сказанию, что иногда рассказывали мудрые старики в ночь первого зимнего полнолуния, последние антропофаги съели друг друга, а их духи не стали дождевыми облаками, а превратились в тучи пылевых бурь в Великой Степи. Уцелевшие тиване, с радостью позабыв про крепость и храмы с залитыми кровью алтарями, вернулись к ведомым детишками пляскам на праздниках урожая в свете последней луны лета, и зимним преданиям о духах. Как всем известно, вести такие разговоры сподручнее всего, когда дух грома впадает в спячку. Тогда-то самое время рассказать детям о Бабушке Звёздной
Паучихе, Ловком Койоте, и Немой Деве. Мысль о Бабушке Звёздной Паучихе почему-то придала Кае уверенности - тоже вопреки логике.
        Раздался раскатистый грохот. Кая ещё раз высунулась из своего крайне ненадёжного укрытия. Самбор, насколько позволяла неповоротливость воздушного корабля, вилял влево-вправо между распускавшихся в небе багровыми цветами облаков разрывов. С крыши одной из башен стародавней крепости из-за бронещита била вполне современная на вид пушка.
        - Повернём вдоль ущелья или вверх пойдём, точно собьют! - прокричал лётчик. - Одна надежда - вниз и вперёд! Вамба, будь наготове!
        Снова загрохотало, синороплан тряхнул близкий взрыв. Кая решила, что венед выбрал движение вниз по двоякой причине - чтобы прибавить скорость, и в надежде выйти из конуса обстрела. Башня приблизилась настолько, что стали видны стелющиеся якорцы, росшие в швах между камнями кладки, заклёпки на бронещите пушки, и полосатая вязаная шапка на голове пушкаря.
        - Вамба, огонь!
        На близком расстоянии, отрывистые хлопки картечницы оглушали. Полоса попаданий пробежала по камням, пули отскочили от щита орудия, дурацкий вязаный колпак взлетел в воздух - то ли стрелка задели каменные осколки, то ли пуля попала в смотровую щель. Почти одновременно, к мягкому стрёкоту двигателя справа по ходу прибавился неприятный дребезжащий звук.
        Пушка смолкла, но теперь из-за камней по синороплану стреляли из мелкого оружия. Самбор попытался набрать высоту и даже наполовину в этом преуспел, когда правый винт с треском разлетелся в куски. Хуже того, один из осколков винта пропорол рваную полосу в рыбьих пузырях.
        - Падаем? - Вамба снова позеленел, за неимением лучшей опоры, теперь вцепившись в рукояти картечницы.
        - Без паники, и на одном двигателе пролетим сколько-нибудь, только половину скорости потеряем, - Самбор направил воздушный корабль вдоль ущелья.
        - Теперь что ж, в два раза дольше лететь? - голос астронома дрогнул.
        Мимо уха Каи вжикнула пуля, за ней другая. Дева вжалась в сиденье. Зелёный или нет, Вамба ответил очередью. Слева из-под крыла-аэростата раздался свист, вращение единственного оставшегося винта замедлилось.
        - Паропровод перебило! - Самбор боролся со штурвалом.
        - Если всю скорость потеряем, теперь всю жизнь лететь? - с отчаянием вопросил Вамба, ставя на картечницу свежий зарядный конус взамен расстрелянного.
        - Всю жизнь, - лётчик покосился на прореху в крыле. - И недолгую!
        Выражение этого заявления никак не соответствовало его содержанию - только по тону, можно было подумать, что венеду лет шесть, и он что-то приговаривает, катясь на санках с горы. Синороплан спускался ниже и ниже, уже летя вровень с верхушками сосен, росших на горах, слева и справа ограничивавших ущелье. Внизу заблестела вода.
        - Самбор, ты вроде за шкипера? - вдруг спросил астроном.
        - А?
        - Ну, пока мы в воздухе, твоё слово - закон?
        - Ну. Завещание хочешь составить? Торопись!
        - Нет, пожени нас с Каей!
        Кая вспыхнула:
        - А меня спросить?
        - Он и спросит! - отрезал Вамба. - Картечницу скинуть?
        - Я слов не знаю! - Самбор повис на штурвале, пытаясь выровнять принявший крен вправо синороплан. - Вдруг сядем живыми, картечница пригодится!
        - Что там знать? - астроном перебрался на скамью рядом с Каей. - Говори!
        - Кая дочь Пок?са-лор?, берёшь в мужья Вамбу?
        - Да!
        - Вамба сын Гундемара, берёшь в жёны Каю?
        - Да!
        Горный ручей внизу расширился, впереди показалось озеро. До воды оставалось сажени четыре.
        - Говори слова! - напомнил Вамба.
        - Сказано же, не знаю! Женитесь, женитесь, и больше не деритесь! Плавать умеете? Если и нет, всё лучше кормить форель, чем воронов с волками, - не дожидаясь ответа сзади, рассудил венед и потянул за рукоять над головой, окрашенную в красный цвет.
        Сверху зашипело, винт окончательно остановился. Кая зажмурилась, одновременно думая, что не подобает дочери вождя…
        - Хотя дело бывало, и коза волка съеда…
        Окончание Самборова суждения сгинуло в треске ломающихся снастей и плеске.
        Последовала относительная тишина.
        - Супруги, можете поцеловаться, - гордо сказал венед, поднимая лётные очки на лоб. - Как говорил мой отец, если от того, что осталось от самолёта, можешь уползти сам, посадку считай удачной.
        Кая открыла глаза. Корзина стояла без малого в аршине воды. Оторвавшееся крыло, лишившись корзины и хвостового оперения, продолжало движение, набирая высоту, пока его более тяжёлая передняя кромка не перевесила. Топка со звоном ломающихся заклёпок сорвалась с креплений, из неё посыпались горящие угли, из прорехи в оболочке с гулом полыхнуло водородное пламя, и через несколько мгновений, металлический скелет крыла и паровая машина грохнулись в озеро примерно в девяти дюжинах саженей от Самбора, Каи, и уже собравшегося лезть целоваться Вамбы. Вместо поцелуя, Вамба сгрёб Каю и прижал её к скамье, прикрывая своим телом.
        - Рванёт? - скорее предупредил, чем спросил астроном.
        - Не должно, я выпустил пар, - венед со вздохом проводил взглядом погружавшиеся в воду остатки крыла, сбросил на сиденье клетчатый альбингский плащ, вытащил из-под тёмно-красной венедской куртки титановый оберег на цепочке, погладил, и спрятал обратно. - Добрый был корабль, теперь уже таких не строят.
        Вамба более жадно, нежели радостно, набросился на Каю.
        - Я сказал «поцеловаться», - напомнил Самбор. - Вообще-то совет вам да любовь в любой форме, только давайте сначала перетащим барахло на берег и решим, что делать дальше. Кая, чьи это земли?
        - Верфанские, - ответила дева, едва переведя дух. - На северо-западе - Клевхольм, замок Осгода Клапы, туда нам соваться, пожалуй, не стоит.
        Венед спрыгнул в воду (она была ему чуть выше колен), пробормотал: «Как Янтарное море в пр?синец[125 - Просинец - название зимнего месяца.], брр!», вытащил из корзины меч, направляя ножны левой рукой, правой опустил их в кольца заплечной сбруи, достал оттуда же свёрток с лагундой, развернул, спрятал оружие под куртку за спину, повесил через плечо тул со стрелами, расстегнул застёжку-молнию на налуче, вытащил оттуда сложно устроенный лук с блоками, противовесами, и оптическим прицелом, и, таким образом снарядившись, принялся обходить корзину.
        - Осгод Клапа - промышленник, что в торговом союзе со Стейнгладом? - уточнил он.
        - После горной войны, уже не в союзе, может статься. Он хотел от Стейнглада избавиться, потому что тот, мол, чересчур благоволил горнякам.
        - Разве не Стейнглад нанял Фалскефельта-клятвопреступника, что город сжёг? - Самбор положил лук на край корзины, снял картечницу с вертлюга, и перебросил Вамбе.
        Тот, едва удержав брошенное, ответил:
        - Вот сравнить с теми делами, что Осгод вёл - это и будет благоволение. Стейнглад, как война не его путём повернула, хоть на попятную пошёл с горняцкими цехами.
        - Как ззе, на попятную! - сказал кто-то с берега.
        В направлении голоса, говорившего на танско-венедском с густым этлавагрским налётом, мгновенно оказался направлен лук, и чуть позже - картечница. Кая недолго думала, не полезть ли за йотунской перечницей[126 - Йотунская перечница - многоствольное карманное оружие.], но, принимая во внимание её прицельную дальность, решила до поры оставить оружие под накидкой. На берегу стояли четверо воинственно-потрёпанного вида: всяк красовался в почти полной боевой справе, но мятые шлемы, кольчуги с прорехами, утратившие блеск зерцала, и так далее выглядели, как будто были найдены на разрозненных полях битв, провалявшись там по нескольку лет. Поверх справы, новоприбывшие были затянуты в ремённые сбруи, как для спасательных ранцев. У каждого за один из нагрудных ремней была засунута ровдужная рукавица. Крайний справа, судя по коренастому сложению, медному отливу кожи, и гордой посадке головы, мог быть верфанцем.
        - Он свои цеха уцредил, с подставными старсинами, - на плече говорившего лежала отблёскивавшая чёрным металлом труба слонобоя[127 - Слонобой - крупнокалиберное ракетное ружьё.], пятивершковым жерлом обращённая к Кае, Вамбе, и Самбору. - А зза головы настоясцих старсин награду назнацил. Зза меня вот два гросса скиллингов.
        - Как величать тебя? - Самбор ухитрился поклониться новому собеседнику, одновременно держа его на прицеле.
        - Мегайро, сын Скомено, - «старсина» щёлкнул чем-то на слонобое. - Дай, цто ли, на предохранитель поставлю, коли разговор посёл. Сам-то ты кто? Уззе виззу, цто не те вы, о ком думал…
        - Это Кая, дочь Покиса вождя, Вамба, муж её, схоласт и астроном, а я Самбор сын Мествина, электротехник.
        Венед на пару вершков опустил оружие. Судя по выбранной форме представления, он тоже предполагал, что один из стоявших на берегу был верфанцем. Кая решила проверить догадку:
        - Манк'ув?ман!
        - Манк'ув?ман, -нта! - почтительно ответил тот, опустил самострел, снял болт с ложа, и нажал на спуск, со звоном освобождая тетиву.
        - Идите на берег, цто ли. Доць возздя тиванского… Астер?дота Вравр?на, острак?зе тон Мал?ро! - Мегайро снял ракетное ружьё с плеча. - Товарисци наси, похоззе, пта?зму больсую сваляли.
        - Что сваляли? - не понял Вамба.
        «Старсина» продолжал:
        - Наблюдатели по телефону сказали, корабль нового городского головы из Айкатты летит к Краснокаменному замку, Осгоду на подмогу. Мы и ресили насих братьев, цто замок в осаду взяли, выруцить, цтоб им на головы айкаттские бомбы не летели.
        - Где здесь бомбы? - Самбор выразительно качнул корзину.
        Кая поджала ноги, наблюдая за водой на дне, чья прибыль ускорилась от движения лётчика. За бортом, что приходилось Самбору выше колена, ей оказалось бы по середину бедра. А вот долговязому Вамбе - по колено.
        - Неси меня на берег, муж! - воззвала она к последнему.
        Тот не сразу понял, к кому был обращён призыв, так что пришлось пояснить:
        - Муж, объелся груш, неси меня на берег!
        - Муж! Точно! - Вамба несказанно обрадовался, положил картечницу на скамью, подтянул повыше пояс с длинным скрамасаксом[128 - Скрамасакс - короткий меч с односторонней заточкой.] и шестистрелом[129 - Шестистрел - многозарядное ручное оружие.], перекинул ноги через борт, схватил Каю (правда, не на руки, как возлюбленный возлюбленную, а через плечо, как пастух ягнёнка), и журавлём зашагал к Мегайро и его спутникам, в паре мест просев в воде по пояс.
        Наблюдая за гутаном, венед взял ремень тула в зубы, правой рукой медленно, чтоб не завелась, вытащил из спрятанных под курткой заспинных ножен лагунду и тоже побрёл к суше, вздымая лук, стрелы, и механическое оружие над водой. Тем временем, Вамба наконец-то перехватил Каю с плеча на руки и несколькими мгновениями позже поставил её на засыпанную влажными сосновыми иглами землю на краю лужи озёрной воды, натёкшей с его чёрной шерстяной туники.
        - С?у, -нта! - верфанец уважительно обратил на себя внимание. - Давно ли род Покиса-лоро возвысил союзом род Ваббы звездочёта?
        Вамба хотел его поправить, Кая вовремя послала гутану предупредительный взгляд, но не успела остеречь и венеда.
        - Недавно, - ответил тоже вышедший из воды Самбор за Каю (чего делать не полагалось: вопрос задан старшей дочери вождя, ей и отвечать). - Это их свадебное путешествие.
        - В?дан 'ушан, зачем приказ стрелять давал? - верфанец был крайне возмущён: он не только чуть повысил голос, но даже на вершок приподнял открытую левую кисть в направлении Мегайро.
        - К?сторо без приказа стрелял, - ответил тот.
        - 'Ушан та'а лу ли, почему без приказа?
        - Поцему моего слова не дозздался, о том его спрасивать надо в цертогах Цетырнадцати. А поцему стрелял - на корабле был герб Айкатты, и клюци. Ресили, самого головы.
        Кая укоризненно взглянула на несдержанного верфанца. «Та'а лу ли» переводилось как «предок с мужской стороны», что было довольно сильным, хоть и принятым в обществе, ругательством, неуместным в отношении кого-то, чей дух вознёсся в облака так недавно, что ещё не успел пролиться дождём на землю прародителей.
        - Головы, да не того, - Самбор, передав Вамбе оружие, сбросил с плеч основательно подмоченную снизу куртку.
        Она упала на лесную почву с неожиданным лязгом. Венед снял с пояса ножны с самозаводом для лагунды и принялся вытряхивать из них воду, продолжая:
        - Этот синороплан сработан ещё для Витерика сына Хродерика, Реккасвинтова деда. Реккасвинт его нам подарил, до Медыни добраться, как Ариамир новый голова стал чинить с наёмниками произвол и закрыл аэродром. Удовлетворившись состоянием ножен, венед забрал у Вамбы лагунду, оставив того держать лук и стрелы в туле.
        - Старшина, может, огонь развести? - спросил у Мегайро один из его спутников, с въевшейся в бледную кожу каменной пылью.
        - Луцсе готовь сбруи для гостей, - загадочно ответил старшина. - В лесном лагере обсохнут. Кая, Вамба, Самбор, не обессудьте насим гостеприимством.
        - Не в обиду, - ответил венед. - И за товарища не взыщи, он первый в нас стрелять стал, а у Вамбы глаз меткий.
        - Не в обиду, - повторил старшина.
        Верфанец прислонил самострел к стволу сосны, снял с плеч плащ из шкуры лютого волка, и предолжил его Кае. Будь он подобающе учтив, это следовало бы сделать, едва нога старшей дочери вождя дружественного племени ступила на землю, но что взять с лесовика-северянина?
        - Пил'у, - Кая сказала слово дружбы и закуталась в плащ. - Скажи мне своё имя, друг.
        - К?ллан.
        Имя значило «Волк».
        - Мегайро старшина, что ты говорил про подставной цех? - вдруг спросил венед.
        - Так Стейнглад всем после горной войны глаза отвёл. «Вот вам полуцка, цто задолззал. Серебра не дам, но за эти бумаззки отвесят вам по пуду псена, да выдадут по сесть банок тусняка в моей лавке. Копцёной колбасы на тормозок захотели? Лепёсками с киёмой обойдётесь. Цех хотите? Цто зз, цех не колбаса, вот вам цех, а вот и старсина»… А старсина тот - вообсце близзе водяного колеса фарк?нста[130 - Фаркунст - старинное механическое устройство для спуска горняков в шахту и подъема горняков из шахты.] к л?ве[131 - Лава - вид горной выработки.] не подходил!
        - Не иначе, он ту же и хитрость и с айкаттским сходом провернул! - осенило Самбора. - Помните, Аистульф мясник всё сетовал, что никого на площади не знает?
        В ветвях над головами стоявших у озера зажужжало. Раздалось клацанье, затем жужжание повторилось, громче и настойчивее. «Бойся! Тормози, чудо северной природы»! - закричал кто-то. Прозвучал довольно громкий удар, сопровождаемый сухим треском. Одно из деревьев закачалось, вниз полетело несколько веток. Мегайро уставился вверх:
        - Нирл?к, ты ззивой?
        - Опять остановиться не успел! - был ответ.
        К Мегайро, Каллану, и третьему остававшемуся с ними спутнику (четвёртый отправился за «сбруей») присоединился, вернее, выпал из сосновых ветвей, ещё один.
        - Меньсе ззрать надо? - риторически вопросил старшина. - Это Нирлик, нас следопыт.
        - Тощий лисёнок зиму не переживёт, - назидательно ответил, поднимаясь и отряхиваясь, Нирлик.
        Он был похож скорее не на лисёнка, а на перекормленного песца, перелинявшего на лето. Впечатление усиливалось меховой оторочкой ворота и клобука кухлянки. Ранее отлучившийся безымянный горняк вернулся с пятью ремёнными устройствами и тремя рукавицами.
        - Цто долоззись? - спросил толстого старшина.
        - В Краснокаменном замке стражи прибавилось, - Нирлик вытащил из плоской сумки на поясе фотографию и протянул старшине.
        - Ск?рстановы мецеблуды! - вмиг определил Мегайро. - На «Смертевозе» тот ззе знацок - глаз и руны!
        - Это ещё кто? - спросил Вамба.
        Старшина объяснил:
        - Йомсы Стейнгладу слуззить отказались, так он Скарстана разбойника с ватагой нанял. «Бандеарги» называются.
        - Дай-ка глянуть, - Самбор уставился через плечо Мегайро. - Что-то и мне эти котты[132 - Котта - накидка поверх доспехов.] знакомы…
        - Я другого в толк не возьму - как они в замок просоцились? Дороги перекрыты, воздусный путь тоззе, - Мегайро вздохнул, покосившись на остатки синороплана. - Свитин, Альфрик, помогите гостям с поклажей и писсялькой.
        Таким образом определив меру своего презрения к четвертьвершковой картечнице, старшина указал двум товарищам на поклажу в корзине и закончил, обратившись к толстяку:
        - Нирлик, помоги гостей снарядить. Пойдёшь с нами в лесной лагерь, там они обсохнут, а мы ресим, цто дальсе делать.
        Петли кожаных сбруй затягивались вокруг стана и бёдер, под подбородком завершаясь колёсиком и парой подпружиненных скоб.
        - Навесная дорога! - обрадовалась Кая.
        Самбор вопросительно поднял бровь, Вамба ухмыльнулся:
        - Как раз для свадебного путешествия!
        - После горной войны ещё больше к спеху пришлось, - сказал Каллан. - Как Стейнгладовы шкрябы[133 - Шкряб - штрейкбрехер.] нас в лес загнали.
        - Бик?нето му ф?нето, - Мегайро так опечалился, что вновь разразился этлавагрской божбой. - Мы вас сбили во время свадебного путешествия?!
        - Куда летели-то, часом не в Залив Белого Гуся? Там красота сейчас… - Нирлик мечтательно улыбнулся, пытаясь поправить шедший под грудью Каи ремень. - Не жмёт? Лёд скоро станет, соплеменники на буерах начнут ездить, на лыжах ходить, тюленя промышлять!
        - В Медынь, - сухо ответил Вамба, сопровождая слова тяжёлым взглядом.
        - Что ж так к востоку взяли?
        Северянин оказался не из сообразительных, и продолжал свою возню с ремнями, оставаясь едва-едва в рамках приличия.
        - Встретили гобулиную[134 - Гобуль - небольшое летающее существо. Склонно к миграциям, размножается в тёплой озёрной воде.] кочёвку на нерест, к Науаль-морю, - объяснил Самбор. - Решили, севером обогнуть будет быстрее, чем пережидать весь тугр[135 - Тугр - стая гобулей. Нередко достигает чудовищных размеров.]. А там через ?стландский перевал.
        - Не в срок гобуль на нерест пошёл, не в срок! Гобуль, он ещё четыре года спать… - выражение широкого лица Нирлика из мечтательного ненадолго сделалось слегка обеспокоенным.
        - Так наверняка то же извержение и нарушило девятилетний цикл кочёвок, - перебил Самбор.
        Нирлик быстро обрёл источник для пополнения мечтательной благости в подгонке пряжки у Каи на бедре.
        - Погоди с циклами, - старшину почему-то мало интересовала этология гобулей. - Цто зз прямо церез горы не полетели?
        Кая начала подумывать, куда именно двинуть Нирлику локтем.
        - У синороплана потолок - в тёплый день с разгона полторы рёсты. Мы уже договорились с шафранными схоластами в Чугуане, что музей его возьмёт, - венед вздохнул. - На место рядом с самим «Тисовым Гусём»…
        - Ого! - воскликнул Нирлик. - Приятно, когда у такой маленькой девы такая большая…
        На этот раз, на него волками взглянули и Вамба, и Самбор, и, как подобало тому согласно имени, Каллан. Восклицание, впрочем, относилось к вытащенной Каей из-под расшитой накидки кобуре с йотунской перечницей. Скорее всего. Дева взглянула в сторону Вамбы.
        - Вот севером и обогнули, - Вамба не без труда оттеснил Нирлика, сам подтянул Кае сбрую, и продел ремень кобуры через одну из скоб. - По правде, мы давно уже собирались в Блотнетлу съездить на поезде через перевалы, потом по навесной дороге покататься, да сперва заучились, а потом горная война началась. Так что, на дерево лезть?
        - Не лезть, а клеть, - Мегайро поднял голову, обращаясь к кому-то невидимому наверху. - Бей энн?вму[136 - “Бей сигнал” - команда на отправку клети.].
        - «Телите, гобули, телите», - зачем-то запел Нирлик, впрочем, довольно приятным голосом.
        «Клеть» с трудом вместила бы троих. Впрочем, движение сооружения, больше похожего на деревянную оболочку для напольных часов с гирями, было плавным и бесшумным.
        - Молодожёнов первыми, - настоял старшина.
        Нирлик, обратившись к Кае и Вамбе, с улыбкой присоветовал:
        - В клеть входите только по слову стволового, у него всё строго, по горняцкому обычаю!
        - Да ладно тебе подкалывать, - звонко донеслось с изрядной высоты. - Входите.
        - Молодожёны, - повторил Вамба, глаза его алчно зажглись.
        - Затворяйте клеть, - донеслось сверху.
        Вамба потянул за дверцу в половину высоты клети. Кая с удивлением обнаружила, что от защёлки шёл наверх провод. Загудел электромагнит, щёлкнул засов-ригель.
        - Горняки, подъём, - возгласил стволовой.
        На высоте примерно трёх дюжин саженей, клеть повисла перед площадкой, опиравшейся на стволы нескольких исполинских сосен. Оставшихся, как им показалось, наедине Каю с Вамбой остановка застала несколько врасплох.
        - Горняки, на выход, - сказала стоявшая за рычагами примерно в свой рост девчонка, на вид лет дюжины и трёх. - Не краснейте так, можно подумать, я сама никогда не целовалась. Долговязый, ворота закрой. Клеть на спуск!
        - Так ты стволовой? - Кая невольно улыбнулась. - Точно стволовой, а не рукоятчица?
        От соучеников по школе, ныне промышлявших рудным делом, она знала, что стволовой работает под землёй, в стволе выработки, а на поверхности, та же работа (управление клетью) считается более лёгкой, с соответствующей разницей в названиях и доле заработка при дележе.
        - Кто же ещё? Ствола не видишь? - девчонка похлопала по ближайшей сосне.
        - Слушай, пока Самбора нет, втолкуй мне, - негромко сказал Вамба. - Что он понял про сход, и какая связь с тем, что нас сбили?
        Кая подняла руку, потрепала астронома по щеке, и начала объяснять:
        - Ариамир, новый голова, в сговоре со Стейнгладом углепромышленником. Тот и привёз толпу, что за Ариамира кричала.
        - А Стейнгладу какая с того выгода?
        - Тройная. Сбор срезали, раз. Управа решает, как он нашёптывает, два. И три, избавился от термоядерной энергии как будущей угрозы его промыслу.
        - Всё! Ворота закрой! - крикнула вниз девчонка. - Одно жирное существо неизвестной породы, подъём!
        - Ну это мы еще посмотрим. Дай только до Чугуана добраться, мы не то что атомную, а термояд сделаем! - Вамба сжал правую руку в кулак. - А гелиоагерты?
        - Если всё небо тучами затянет, что в них проку? Вот, а горняки нас сбили, потому что какой-то… не скажу плохо о мёртвом… принял «Ворона Итсати» за Ариамиров турболёт. Решил, верно, что Ариамир на совет с Осгодом летит.
        - Стволовой, стволовой, дядя с лысой головой! - запел Нирлик.
        Когда толстый северянин вышел из клети, девчонка молниеносно подскочила к нему и резко дёрнула за два кожаных ремешка, отчего оторочка клобука стянулась, полностью скрывая лицо Нирлика в меху оторочки.
        - Вот какой он, северный, хищный, зимний, красивый, толстый, и быстрый, - заключила стволовая, удовлетворённо созерцая содеянное.
        Глава седьмая. Окрестности Неровной горы
        - Вместо жареного кабана, в пиршественный покой внесли отрубленную голову чёрного быка.[137 - События в этой сказке примерно следуют описанию Чёрного обеда, состоявшегося в Эдинбургском замке 24 ноября 1440 года. Тот же неприятный случай использован как материал в одном известном современном романе (грех был бы и по этому тексту не проехаться). Стихотворение - вольный перевод настоящих стихов XV века, записанных одним из историков клана Дуглас: «Edinburgh castle, toun, and tower, God grant ye sink for sin; And that even for the black-dinner, Earl Douglas gat therin.»]
        Это был знак приспешникам Кр?хтонов. По нему, за спиной у каждого из пировавших встали по два воина, схватили их, и вытащили во двор замка. В то же время, а предзамке Крехтоны перерезали всю стражу Дубх Глайсов. Пировавших вытащили во двор, и всему клану Дубх Глайс отрубили головы - не только воинам, но и жёнам, детям, коням, и даже волкодаву ярла. Чтобы духи убитых не могли преследовать убийц за предательство, шаман клана Крехтон приказал закопать тела на перекрёстке двух дорог, в цепях, вниз лицом, а Вули ярлу велел пришить голову его же волкодава.
        - Нет чтоб тканевой лентой приклеить, - шепнул Самбор.
        - Л?рмонт скальд сложил про то так:
        Дун Эйдин замок, вот мой завет:
        Проклятье - твой удел.
        Придёт расплата за Чёрный обед,
        Что Вули недоел.
        Слушая рассказ о беде ярла Вули и его рода, Мегайро не смог удержаться от мысленного сравнения давних событий на острове Альба с участью Эрскеренскрага: и там, и там присутствовали предательство, разорение, даже истребление детей и жён, наконец, Тико тоже отрубили голову. На такую драму мог быть способен только облачённый во всё чёрное исконный гутан. Замогильным голосом, Вамба продолжал:
        - Шаман Крехтонов не знал, что на его род легло не только скальдическое проклятье Карайда Лирмонта. Дид?аг, жрица клана Дубх Глайс, начала говорить тайные слова, когда над её головой уже поднималась крехтоновская секира. Это было одно из тех заклинаний, что отблёскивают из нашего мира в следующий, и когда отрубленная голова колдуньи катилась по полу, губы продолжали двигаться, пока не произнесли все заветные слова - в то самое время, когда голову волкодава взгромоздили на плечи Вули Дубх Глайса.
        - И он поднялся из мёртвых? - спросил кто-то из детей.
        Вамба астроном покачал головой:
        - Из края вечной молодости никому из смертных возврата нет.
        - А приклеил бы тканевой лентой, восстал бы, - уверенно заметил Самбор.
        Чадо на нижнем ярусе нар тоненько закашляло. Х?ледд бросила в его сторону обеспокоенный взгляд. Кашель прекратился.
        Астроном продолжал:
        - Но заклинание, произнесённое и в этом мире, и в следующем, открывает духу временный путь обратно с островов Кл?ны[138 - Клина - одна из богинь загробного мира.], особенно если остались неоконченные дела. Только и обычный-то дух мало что может сделать в нашем мире. А что ж тогда дух, злым умыслом сшитый наполовину из ярла, наполовину из верного пса? Неприкаянный дух, не то что с телом разлучённый, а дух-калека, у кого тела никогда и не было?
        Гутан выдержал трагическую паузу. Мегайро подумал, что между Вули и Тико имелась и разница. Убитый Фалскефельтом старшина, старше Мегайро всего на пять лет, родился не в высоком замке, а в ярко побелённом домике в два окна с синими ставнями под красной черепичной крышей. Именно по его настоянию, Мегайро на время перестал на четвереньках таскать руду из низкой лавы, вернулся в школу, а там выучил грамоту и танско-венедский. В почти таком же домике, как у Тико, только с крышей из осиновых чешуек над деревянным вторым ярусом, жила и семья Скомено, отца Мегайро. Из-за дыма коксовых печей Эрскеренскрага, побелку на домиках приходилось обновлять каждый год. Справно, чисто, но без великолепия.
        Правда, могло оказаться, что разница между ярлом и старшиной и не была такой уж важной. Рядом на скамье сидел Самбор, по восхищённым словам Лютослава, властитель знаменитого Пеплинского замка. Насмотря на это, молодец был вполне понятен, скор на слово, и обладал достаточным здравомыслием - совершенно необходимые качества для подземного электротехника. Вырасти такой хоть во дворце гегемонов, но одень на него каску с фонарём и намордник, и хоть сейчас посылай к распредустройству искать, где утечка выбила защиту. Может, и Вули Дубх Глайс был из той же породы…
        Мысли старшины были прерваны окончательно загробным откровением Вамбы:
        - В первую годовщину Чёрного обеда, ярла Лиама Крехтона нашли бездыханным, с выражением ужаса на лице, у дверей в тот самый покой….
        Помимо полудюжины детишек на нарах, захватывающее и леденящее душу повествование слушали, сидя вокруг теплившегося очага, К?ридвен вдова, её подруга Хиледд, мрачный и труднопроизносимый муж подруги Грвн, Кая, Альфрик, Самбор, и Мегайро. Керидвен уступила молодожёнам с юга свой схрон, перебравшись с чадами (двое постарше, на верхнем ярусе) к Хиледд с Грвном. В знак признательности, Вамба и вызвался уложить мелюзгу спать.
        - Что за жуть? - наконец осведомился Альфрик энгульсеец.
        - Это не жуть, - заступился за товарища Самбор. - «Привидение с собачьей головой» - старинный альбингский миф.
        С этими словами, венед поднялся с подставленного к очагу ларя и стал протискиваться к выходу, втянув голову в плечи, чтоб не удариться о брёвна низкого потолка. Старший проходчик Бездырь, тоже из венедов, успел объяснить Мегайро, что на самом деле, Самбора следовало называть поморянином, в то время как сам Бездырь, Лютослав, и Требомир принадлежали к племени мемличей, издавна славному в горном деле. Точно так же, Альфрик происходил не просто из энгульсейцев, а из углекопов-дем?тов[139 - Деметы - один из народов Энгульсея.]. Впрочем, древность этих варварских родов была смехотворной в сравнении с родословными горняков багряной гегемонии, где некоторые штольни Ла?риона, по рассказам Скомено, начали пробивать ещё в Хризоэон[140 - Хризоэон, дословно «золотой век» - на языке багряной гегемонии, эра, предшествовавшая ледниковому периоду.].
        - Альфрик, не перебивай! - сонно пискнул с верхнего яруса нар кто-то маленький. - Вамба, расскажи, как дух пёсика за себя отомстил…
        Один из детей снова закашлял. На этот раз, на него с тревогой посмотрели и Керидвен, и Хиледд, и сам старшина. Скомено тоже сначала кашлял и курил вонючую трубку, потом кашлял и плевал кровью, а потом оставил Мегайро и его сестёр сиротами, едва успев разменять пятую дюжину лет.
        - Сейчас слабого пива подогрею, и с мёдом ему дам, - Кая откинула крышку ларя, извлекая небольшой котелок.
        - Умница, - прошептала Керидвен.
        - Им молочка бы, - Хиледд вздохнула.
        - Ну, если привидение с собачьей головой - это не жуть… - начал Альфрик.
        Мегайро тронул товарища за плечо. Тот махнул рукой и поднялся со скамьи. Вамба продолжал:
        - Вторым пришёл черёд Керрина шамана…
        Вдвоём, горняки вышли из схрона. Старшина осторожно расправил прикрывавшую вход шкуру короткомордого медведя, чтобы свет очага и коптилок не просачивался наружу. Различимый чуть поодаль Самбор поднял правую руку со слегка раздвинутыми в стороны пальцами - призыв к тишине.
        Когда глаза чуть получше приспособились к свету пошедшей на ущерб луны, пробивавшемуся сквозь ветви, старшина увидел, что поморянин спрятался от кого-то за вековой сосной, повернувшись спиной к схронам. Горняки, стараясь не шуметь, присоединились к Самбору.
        На дальнем берегу ручья, откуда жители потайного посёлка брали воду, кто-то крупный осторожно двигался через лес. Движение можно было распознать только по странной игре теней между стволами осин. Раздался негромкий, но странно раскатистый звук - что-то среднее между рычанием и кашлем. Несколькими мгновениями позже, прозвучал похожий, хоть основательно послабее, ответ. К освещённой луной скале у ручья вышла зверюга длиной в добрую сажень, и никак не менее полсажени в плечах, осторожно держа за шкирку недовольно барахтавшегося зверёнка, росточком с волкодава. Зверюга опустила детёныша на землю и снова кашлянула. Ответом на зов пещерной львицы стало появление тени на краю леса - по размытым очертаниям, мохнатой, но уверенно стоявшей на задних лапах.
        Самбор вытащил из кошеля на поясе цилиндрический предмет, что-то повернул, отчего внутри затлел зелёный свет, и приставил предмет к глазу.
        Львёнок попытался удрать, но мать снова взяла его за шкирку и поднесла прямо к двуногому существу. То негромко заурчало и ловко подхватило детёныша в передние лапы. В одной из этих лап блеснул металл. Львёнок запищал. На загривке львицы поднялась шерсть, она подняла правую переднюю лапу Двуногий снова заурчал, одновременно гладя львёнка. Урчание продолжалось, пока львица не улеглась у воды. Раздался металлический щелчок, потом ещё один.
        Поморянин передал зрительную трубу Мегайро. Подкрутив резкость, старшина увидел подсвеченный, увеличенный, и почему-то зелёный образ того, что происходило у скалы. Там Нирлик со львёнком на руках присел на валун. На бедре детёныша была выстрижена шерсть, и судя по движениям хирургических ножниц в левой руке северянина, тот снимал зверёнку шов. В то же время, детёныш не то слюнил, не то жевал правую Нирликову руку. Нирлик спрятал ножницы за оторочку рукава кухлянки и принялся вытаскивать разрезанные нити. Пару раз зверёнок недовольно пискнул, но львица оставалась у воды. Наконец, Нирлик ещё раз погладил львёнка и опустил его на каменистую почву. Хромая, детёныш пошёл к матери. Та лизнула его языком размером с рушник и поднялась. Львица уставилась на Нирлика, кашлянула, развернулась, и медленно двинулась вдоль берега, вверх по течению ручья. Львёнок отправился за ней, хромая заметно меньше. На мгновение, мать глянула и через ручей, прямо в направлении дерева, за которым прятались Мегайро и его товарищи. Она негромко рыкнула, обнажив двухвершковые клыки, тряхнула огромной головой, и возобновила
движение, скоро скрывшись вместе со львёнком в лесу. Тем временем, Нирлика и след простыл.
        Мегайро вернул зрительное устройство Самбору, тот снова сделал что-то хитрое с его частями, отчего зелёный огонь погас.
        - Так что ещё раз этот Инну[141 - Инну - собирательное название племён крайнего севера Винланда.] у вас делает? - очень тихо спросил Самбор.
        - Сперва его к нам отрядили по просьбе верфанцев, как эколога, - объяснил Мегайро. - Следить за артелью.
        - А артели-то зачем эколог? - удивился поморянин. - Вы ж не китов в Море Тьмы Островов промышляете…
        В голове у Мегайро пронёсся кусок чёрно-белой хроники.
        НА НОСУ ГОЛОВНОГО ВЕЛЬБОТА КИТОБОЕВ С ИЗОГНУТОГО ОСТРОВА, ЗДОРОВЕННЫЙ ГАРПУНЁР-КОЛОШЕНЕЦ ГОТОВИТСЯ МЕТНУТЬ РАКЕТНЫЙ ГАРПУН В ГОРБАТОГО КИТА. ОТКУДА НИ ВОЗЬМИСЬ, МЕЖДУ КИТОМ И ВЕЛЬБОТОМ ВКЛИНИВАЕТСЯ КАШАЙСКАЯ ЛОДКА НА ПОДВОДНЫХ КРЫЛЬЯХ, С ШАМАНАМИ, БЬЮЩИМИ В БУБНЫ И ДУДЯЩИМИ В ДУДКИ, ВЫРЕЗАННЫЕ ИЗ УДОПОДЪЁМНЫХ МОРЖОВЫХ КОСТЕЙ - УУСИКОВ. ЗА ЛОДКОЙ - КОСЯК КОСАТОК, НА СПИНАХ У НЕКОТОРЫХ - ИННУ В ГИДРОСКАФАНДРАХ, ЦЕПЛЯЮЩИЕСЯ ЗА САЖЕННЫЕ СПИННЫЕ ПЛАВНИКИ. ЖИВОТНЫЕ СЛАЖЕННО БЬЮТ ХВОСТАМИ И ПОДНЫРИВАЮТ, ГОНЯ ВОЛНУ И ОПРОКИДЫВАЯ КРАЙНИЙ ВЕЛЬБОТ. НАКОНЕЦ, ОГРОМНЫЙ САМЕЦ КОСАТКИ, С БЛЕДНОЙ ШКУРОЙ, ПОКРЫТОЙ РОСПИСЬЮ, ПОДНИМАЕТСЯ ИЗ ВОДЫ НА ТРИ САЖЕНИ И ЛОМАЕТ ГОЛОВНОЕ СУДЁНЫШКО КИТОБОЕВ ПОПОЛАМ. КОСАТКИ ТАЩАТ БАРАХТАЮЩИХСЯ В ВОДЕ КОЛОШЕНЦЕВ К ЛОДКЕ ШАМАНОВ, ГОРБАТЫЕ КИТЫ ПРОДОЛЖАЮТ СВОЁ НЕСПЕШНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ МЕЖДУ ВИНЛАНДОМ И ИЗОГНУТЫМ ОСТРОВОМ.
        - Эколог? - спохватился старшина. - Вот за хвостами смотреть, там ли оставляем, за лесом, не много ли на крепь переводим. А война ударила, оказался и неплохим следопытом.
        - И сильным шаманом, - с уважением сказал поморянин. - Звериное слово знает. Я про такое раньше только в книгах читал. Выходит, не только к Бирю из леса звери выходили лечиться.
        - Пора на совет, - напомнил Мегайро. - Про львицу просто так не растабаривайте.
        В лучах лунного света закружились снежинки. Вскоре луну затянули облака. Искать дом гаёвщика[142 - Гаёвщик - сторож леса, егерь.] пришлось почти наощупь. Днём, сруб под островерхой гонтовой крышей выглядел заброшенным. Впечатление создавалось паутиной на окнах, облупившейся краской на криво висевших ставнях, и было искусно усугублено осторожно уроненной рядом с трубой сосной. Ночью, все окна плотно занавешивались, а труба прикрывалась колпаком искрогасителя, чтоб ничего не было видно со «Смертевоза». Помещения в верхнем ярусе служили пристанищем для двух горняцких семей с совсем маленькими детьми, а нижний ярус, украшенный чучелами, черепами, и древним охотничьим оружием, прекрасно подходил для встреч совета горняцкого цеха в изгнании.
        Старшина помахал сидевшему в развилке сосны часовому с диоптром, закутанному в плащ из волчьей шкуры, пропустил вперёд Альфрика энгульсейца и Самбора, и вошёл в дом, плотно закрыв за собой дверь. Внутри очага жужжала маленькая кокко?стия[143 - Коккоэстия - механизированная печь, работающая на гранулах, прессованных из древесной пыли.], распространяя приятное тепло. За столом, освещённым парой переносных электрических ламп, уже сидели Айлв?н спелеодезистка[144 - Спелеодезист - маркшейдер.], Лютослав Рельсоблуд, Бездырь Мозоленогий, Тр?го Шнырь, Каллан, и Неоссо врач.
        - Котяховки[145 - Котяховка - самогон.]? - десятник проходчиков Бездырь тряхнул в воздухе бутылью с мутной жидкостью.
        Мегайро выставил перед собой кулак правой руки, затем распрямил указательный и средний пальцы. Проходчик кивнул и поочерёдно плеснул напиток в три стоявших на столе стеклянных банки, примерно на полвершка по высоте в каждую. - Кос п?би? - Айлвин двинула к новопришедшим любимое деметами устройство для плавления сыра.
        На каменном диске над синеватым пламенем горелки стоял керамический горшок на ножках. В нём булькала и пузырилась, судя по запаху, смесь вина, оливок, колошенского чёрного чеснока, медвежьего лука, и орехов. Возможно, в вареве присутствовало и достаточно сыра, чтобы оправдать название («жареный сыр» по-деметски).
        Старшина сел за стол, глотнул котяховки, взял из миски ломоть хлеба, макнул его в горшок, и закусил, как раз вовремя, чтобы перебить резкую отдушку. Альфрик и Самбор повторили ту же последовательность действий. Поморянин поболтал банкой перед носом и состроил рожу:
        - Это часом не стеклоочиститель?
        - Что-что, а не стеклоочиститель, - Труго сварщик покачал головой. - Посмотри, какие разводы на банке оставляет.
        - Зато нутро греет, - Бездырь похлопал по бутыли. - Надо ж чем-то утепляться.
        - От зимы не спасёт, - Мегайро покачал головой. - Снег повалил.
        - На пол-луны раньше, чем обычно, 'ан, - сказал Каллан.
        - От горячительного тепла нет, одна видимость, - Неоссо неодобрительно посмотрел на проходчика. - Напьёшься, ещё вернее замёрзнешь.
        - И в обычную-то зиму мы бы в землянках нагоревались, - добавил Труго. - А если верно, что схоласты говорят…
        - Тво… Воч… - Самбор проглотил хлеб. - В точности сказать, как худо будет, нельзя. Уравнения сложные, в решениях хаос. Но будет худо.
        Лютослав уважительно кивнул и повторил:
        - Хаос.
        - Можно крепость на скале подлатать, - предложил Каллан. - Там предки Шак?кову зиму пересидели.
        - Легче новую построить, - Айлвин нахмурилась. - Вспомни, сколько дней мы туда припасы к пушке тащили. Потом, больше двух дюжин семей не влезет, а нам надо восемь дюжин пристроить.
        - А в Осгодовом замке стены саженные, рядом постоялый двор, тёплые конюшни, - Бездырь плеснул себе ещё котяховки. - И рабочий посёлок, каменные дома. Всего и дела было бы лестницы на стены кинуть, шкрябы сами разбегутся…
        - Кабы не «Смертевоз», - закончил Альфрик.
        - И вот о какой беде подумайте, - Мегайро повернул голову в сторону занавешенного окна. - Холодно будет, топить станем, «Смертевоз» нас по дыму найдёт. Что там с ходом под стены?
        - Два предыдущих шкрябы обрушили, - напомнила Айлвин. - Замок на камне стоит, любую работу за рёсты слышно. Ещё сегодня слухачи говорили, новый подземный звук какой-то появлялся, очень громкий, на четверть часа. Может, шкрябы под нас тоже копают.
        - Как они так насобачились ходы рвать? Может, нашёптывает им кто? - Бездыря пробило на измену.
        - Кто ж будет шкрябам нашёптывать? Такое хуже, чем с собственной тёщей переспать, - осерчал Альфрик.
        - Я мою раз по пьяни оприходовал, кажется, - с параноидным сомнением сказал проходчик.
        Неоссо застонал. «О слёзы Дакриодоры»! - про себя побожился Мегайро. В школе, он слышал от дидакта Тифлопонтико, что божиться именами Четырнадцати - ещё глупее, чем призывать варварских богов, потому что Четырнадцать - даже не боги, а всего лишь ипостаси демиурга, придуманные софистами, чтобы сделать его непостижимую сущность чуть понятнее смертным. Это не казалось старшине особенно вразумительным. Как могут могучий и суровый Бикането, на коне, с наборным луком, прекрасная Дакриодора, плачущая слезами сочувствия ко всем смертным, или сильный и искусный молотобоец Экз?врето, покровитель горняков, быть частями одного и того же?
        - А пушку к замку перетащить? - предложил Труго.
        - Её на скалу грузовой аэронаос завозил, - с благодарностью в голосе (о чём угодно, только не о Бездыревой тёще!) напомнил сварщику Мегайро. - Да я и не уверен, возьмёт ли она броню.
        - Самборов самолёт сбила ведь? - Лютослав посмотрел на Самбора, ища подтверждения. - Винт отстрелила.
        Поморянин вновь понюхал котяховку, отставил банку подальше, и ответил:
        - Не говорите Вамбе, но винт нам отстрелил, сдаётся мне, он. Так ли, нет ли, винт был деревянный, оболочка из рыбьих пузырей, а у «Смертевоза» броня и стальные лопасти в стальных кожухах с решётками, так?
        - Как вообще такая гора железа летает? - в который раз возмутилась Айлвин.
        - Схоласт шафранного дракона вам бы ответил в точности, - Самбор зачерпнул «кос поби» горбушкой.
        - А ты какого? - спросил Бездырь.
        - Янтарного. Но законы сохранения есть законы сохранения. В воздухе эта байда держится недолго?
        - С четверть часа, - ответила Айлвинн.
        - А на заправку сколько уходит?
        - Совсем мало, пара диалептов, - спелеодезистка поправила очки. - Мы пробовали его заманить подальше от стен, чтоб топливо сжёг, а потом, пока на крыше стоит, угловую башню взять. Снова взлетел, как раз когда лестницы поднесли. Так девятерых враз потеряли.
        - Как он вооружен?
        - Полувершковый пулемёт под брюхом, в вертлюге с поликарбонатной полусферой, - пояснил Альфрик. - Хвала Нертус, хоть бомб нету. Зато как пойдёт змеиной отрыжкой шмалять…
        - Погоди, змеиная отрыжка - это что? - удивился поморянин.
        - Вместо пули - термитный заряд, - Мегайро скривился. - Огненный язык…
        - Саженей на десять, - определил Бездырь проходчик, созерцая пустое дно своей банки.
        - Так бы и сказали, дыхание гранатового дракона, - Самбор улыбнулся. - Думаю, взяли обычный тетрак?пос[146 - Тетракопос - вертолёт с четырьмя винтами.], заменили винты на стальные, прорезали в брюхе дырку, а потом понавешали брони, так что еле взлетает. Поэтому места для топлива в обрез, а для бомб вовсе не осталось.
        - Только как нам это помогает? - проходчик с тоской взглянул в сторону бутыли.
        - Не думали лагерь передвинуть? - предложил схоласт. - Куда бандеарги не долетят? Далеко бы двигать не пришлось, хоть в соседнюю долину?
        - С какой стати? - Айлвинн сложила руки. - Пусть Клапа уходит, он верфанцам за землю пять лет как не платит!
        - Если уж каждое лыко в строку, - Бездырь прищурился, наклонив бутыль над банкой. - Ты ещё вспомни, что бандеарги поезда на Астландском перевале останавливают и грабят. Что Скарстан, что Клапа, хозяин его - разбойники.
        - Неизвестно, кто из них главный разбойник, - вспомнил Мегайро. - Скарстан-то сперва не просто кого попало грабил - рабовладельцев у Костяного Берега тряс, рабов на волю выпускал.
        - Ну, Клапа тоже школу с рабочим посёлком построил, - возразил Бездырь. - «Мой завод - просвещённый промышленный биомеханизм». Так то когда было. С тех пор, он свои клятвы уже раз пять предал, а законом задницу подтёр.
        Неоссо прервал это рассуждение:
        - Сколько судили уже, и рядили. Закон за нас, да толку-то.
        - Не в вашем законе дело, - отрезал Каллан. - Уходить нам некуда. В соседней долине Хиноно'этийт на зимовье встали.
        - Это еще что? - попросил уточнения Самбор.
        - Не что, кто. Племя. Скотоводы, лица навозом красят. Не дружим мы с ними, дикие они, - верфанец сложил ладонь в пригоршню и опрокинул, давая понять, что тема раскрыта исчерпывающе.
        - И раз здесь снег идёт, на перевалах, поди, уже с аршин навалило, - добавил Неоссо.
        - Броню пули не берут? - Самбор обратился к Альфрику.
        - Разрывные на треть вершка, и то пробовали, - ответил тот. - Старшина из слонобоя бил, да попасть трудно, «Смертевоз» на месте не висит.
        - Понятно, статической подъёмной силой всё то железо долго на весу не продержать. Бумага и стилос есть? - не дожидаясь ответа, схоласт принялся рассуждать вслух. - Разрывные третьвершковые не берут… Броня стальная?
        - Вроде.
        - Примем, что толщина - четверть вершка. Какой длины «Смертевоз»?
        - Сажени четыре, - Лютослав, отошедший от стола, снял с полки «Книгу похвал гаёвщику» в переплёте из оленьей шкуры, и принялся листать. - Здесь заполнено меньше трети. Пойдёт, Самбор-схоласт?
        Поморянин кивнул, принял протянутую книгу и свинцовый стержень, и стал рассуждать дальше, чертя стержнем по разлинованной странице:
        - В первом приближении, четыре в длину, одна в высоту, одна в ширину. Площадь в саженях - полторы дюжины. В аршине вдвое по восемь вершков, в сажени три аршина, стало быть, объём… поболее трёх с половиной вёдер. Плотность возьмём в восемь раз против воды, стало… два с малым гросса пудов!
        Самбор хлопнул по столу.
        - Тише, детей разбудишь, - остерегла Айлвин.
        - Не перебивай схоласта! - Лютослав стоял за спиной Самбора, благоговенно сложив руки.
        - Четырёхсаженный тетракопос столько не свезёт! Полтора гросса от силы! - заключил учёный.
        - А что это значит? - спросил верфанец.
        - А значит это, что будь «Смертевоз» закован в броню со всех сторон, он не взлетел бы! - Самбор торжествующе оглядел соседей по столу. - Кто-нибудь его сверху видел?
        Альфрик и Неоссо отрицательно покачали головами.
        - «Ворон Итсати» нам бы сейчас так к спеху пришёлся, - схоласт сгорбил плечи. - Чем же его сверху взять? Хоть воздушного шара у вас не завалялось? С юга от Айкатты, может, залетали?
        - Какой шар, - Неоссо помрачнел. - Как Эрскеренскраг сгорел, бежали, в чём были. Кто вообще успел. Собак, котов, кур, коров с козами, и тех на погибель бросили. Ты, Самбор, может, скажешь, «Что о собаках горевать»?
        - Не скажу. Горе это.
        - Горе и бесчестье. Они-то нам верны были. А мы… без верфанской милости, сами б давно с голодухи передохли.
        - На'а, какая наша милость, - Каллан провёл по правой ладони указательным пальцем левой руки. - Лес кормит.
        - А если снизу по «Смертевозу» навесить? - с надеждой сказал Альфрик, но тут же погрустнел. - Хотя в него и прямым-то не всякий раз попадёшь, не то что в навес…
        - Или, может, Самбору его из лука сбить, как тот вертолёт в южном Винланде! - восторженно выпалил Лютослав.
        - Что ж, сиилапан есть, так? - схоласт оживился. - От навесной дороги? Нет, не пойдёт.
        - Почему ж не пойдёт? - Бездырь уронил несколько капель «кос поби» себе в бороду.
        - Кожухи с решётками, - объяснил поморянин. - Стрелу перемелет вмиг. Погоди, Альфрик, что ты там говорил про стрельбу в навес? Если только навесить так, чтоб накрыло наверняка. Каллан, наберётся в твоём племени с пару дюжин добрых лучников?
        - Две с половиной дюжины. Не с такими луками, как твой.
        - Наборные пойдут. Погоди, они самодельные?
        - Какие ж ещё?
        - Как бы и это в счёт взять… У каждого натяг тетивы выйдет разный…
        - Как случайную переменную? - предложила Айлвин.
        - Дело говоришь! А промежуток доверия опытом определить! Теперь… разрывные и зажигательные пули есть?
        - Найдутся, - Мегайро кивнул. - К стрелам приладить?
        - Так! Вместо наконечников! И зарядить ручные пулемёты, ваш третьвершковый и… для пищальки с «Ворона» тоже найдутся?
        - Разрывные были, - подтвердил Альфрик. - А когда нападём?
        - Сейчас! - гаркнул Лютослав.
        - Не спеши, коза, все волки твои будут, - иронически начал Самбор. - Хотя почему бы и нет? Сколько до полуночи? Полтора часа? А сколько идти до замка?
        - У нас, горняков, сказано, - Мегайро сделал паузу, по драматизму, конечно, несравнимую с многозначительными мрачными молчаниями Вамбы.
        - «Лучше плохо ехать, чем хорошо идти»! - хором сказали все горняки.
        - За девять диалептов доберёмся, - заключил старшина.
        - Навесная дорога? - осведомился поморянин.
        - А в ходах - лента, - довольно сказал энгульсеец. - Ложишься, и едешь. - А может, сперва дождаться, пока Стейнгладовы наёмники уберутся? - с сомнением предположил Неоссо.
        - Кто тебе сказал, что они вообще уберутся? - возразил Лютослав. - Потом, если сейчас нападём, может, самого Стейнглада застукаем!
        - Допустим, мы открываем один ход, стреляем по замку. «Смертевоз» вылетает, соседний ход открывается, там стрелки, Самбор даёт знак, - Мегайро поймал себя на том, что начал верить в этот наспех слепленный несуразный замысел. - Стрелк? ставят завесу огня, «Смертевоз» падает, открываем все ходы, берём замок. Альфрик, Каллан, Труго - сколько вам на подготовку?
        - Лучников разбудить и собрать - полчаса, - верфанец ответил первым.
        - Стрелы за три часа переделаем, - определил энгульсеец.
        - Ходы готовы, и готовее не будут, - завершил сварщик.
        - Мне нужен будет час с лучниками, подалее от замка, - вдогон добавил поморянин. - И толику стрел с пулями.
        - Старшина, ты и вправду решил? - в голосе Айлвин чувствовалось сомнение.
        - Проголосуем. Самбор не в совете, но справедливо будет ему слово дать?
        Горняки закивали, за исключением Бездыря, заснувшего, подперев голову руками.
        - Говори.
        Поморянин обвёл собравшихся взглядом и начал:
        - Скажу, только не знаю, смогу ли беспристрастно.
        - Это еще почему? - спросил Неоссо.
        - Не перебивай схоласта! - шикнул Лютослав.
        - Да у меня кончилось терпение, - Самбор вздохнул. - Летел в Винланд встретиться с одним учёным. Рассказать про мою теорию, договориться, чтоб тот её проверил опытом, через две недели вернуться. Я в Винланде второй месяц, с опытом всё как у козла с молоком, и домой охота!
        - Понятное дело, - Мегайро в согласии потёр нос.
        Поморянин продолжил:
        - Мой совет - нападать, и чем скорее, тем лучше. А пристрастный этот совет, нет ли - судите сами. Нападём - и домой попаду быстрее, и любо. Пальнатоки с Фюна, кому я жизнью обязан, от Стейнгладова имени хотел плеваться. Наконец, вам помочь - это и по-товарищески.
        - Верно! - Бездырь проснулся, полный любви. - Кто ж проходчику с забойщиком товарищ, как не электротехник? Кто опрокид наладит? Кто коническую передачу заменит?
        - Передачу я тоже могу, но вообще-то это к механику, - усомнился заморский электротехник.
        - Ты не про своё пристрастие нам расскажи, - Айлвинн взглянула на Самбора поверх очков. - А вот про что. Насколько ты уверен, что у «Смертевоза» сверху нет брони?
        - Восемь к одному, - ответил схоласт, чуть подумав.
        - Если и есть броня, - Мегайро прикинул последствия неудачи. - Теряем мало, только пули изведём, да не поспим. Пора. Кто за нападение?
        - Погодите! - спохватился поморянин. - Если решите «за», давайте не скажем Вамбе? А то он непременно попрётся с нами.
        - Припомнит он нам, что не разбудили, - кисло сказал Мегайро.
        Последнее, что было нужно беженцам из Эрскеренскрага, это международные осложнения из-за гутана, достаточно ухватистого, чтоб жениться на дочери важного вождя с юга, и в то же время достаточно безрукого, чтоб отстрелить собственный винт.
        - Тна'а, зять Покиса-лоро пусть припоминает, что с брачного ложа в набег не взяли, - по делу заметил Каллан. - Куда хуже будет, если сам вождь припомнит, как его дочь вдовой оставили.
        - Дай ещё я скажу, - Бездырь подпёр подбородок кулаком, отчего его борода воинственно оттопырилась. - Нападать надо сразу! Если есть в стане лазутчик, чтоб не успел прознать!
        - Голосуем? - старшина поднял руку.
        Его примеру последовали все, кроме Айлвин и не состоявшего в совете Самбора.
        - Так и реше… - начал Бездырь.
        Его прервали звуки сверху - грохот, треск деревянных чешуек, ревущий кашель, отчаянный крик, внезапно прервавшийся, и снова грохот чего-то, катящегося с крыши. Горняки схватились кто за клевец, кто за самострел, Самбор оттолкнул скамью и, вставая, выхватил из-за спины вмиг запищавшую переросшим комаром лагунду. На площадке второго яруса показались Кр?гмо с молотом, Глин с четырёхстволкой, и Г?то, сын Глина, с топором.
        Новых звуков не последовало.
        - Дверь на три! - Мегайро подошёл ко входу, по пути снимая со стены копьё.
        Самбор с лагундой и Каллан с самострелом заняли места слева и справа.
        - Раз, - Мегайро повернул щеколду. - Два, три!
        Они выбежали через распахнутую дверь, навстречу тишине. Свет изнутри осветил пляшущие снежинки и нетронутый белый покров перед срубом. Поморянин и верфанец завертели головами по сторонам, вглядываясь в тьму. Послышались торопливые шаги. Старшина занёс копьё, но вовремя узнал Одоляна-часового. Опустив оружие, Мегайро почувствовал, что ему на голову что-то капает. Проведя пальцем по скуле, он убедился, что капли были слишком тёплыми и липкими для талой воды.
        - Там! - Одолян поднял трясущуюся руку с вытянутым указательным пальцем.
        Луна снова вышла из-за облаков. В её свете стал неприятно отчётливо виден зацепившийся за деревянный водосточный жёлоб труп, у которого было до позвонков вырвано горло, и заодно наполовину оторвана нижняя часть лица с правой стороны. Каллан перехватил самострел в левую руку, а правой потянул мертвеца за ногу. Тело свалилось в снег.
        - По справе вроде наш, но что-то я такой рожи не припомню, - вышедший наружу и резко протрезвевший проходчик повернул голову носком сапога. - Говорил ведь, лазутчик!
        - Любопытно, кто его так? Рысь? - Лютослав растопырил пятерню, держа пальцы в вершке над обнажившейся правой ключицей с четырьмя бороздами от когтей.
        - Пещерный лев, - определил Каллан.
        Верфанец ещё раз посмотрел на следы от когтей, зачем-то повёл носом, потом сам себя поправил:
        - Львица.
        Мегайро и Самбор переглянулись.
        Глава восьмая. Чугуан, Зареченский конец
        Старичок печально посмотрел на Немира. В его взгляде читалась долгая история лишений, невзгод, и несправедливостей, и Немиру вмиг стало совершенно ясно, что во всех перенесённых учёным старцем бедах виноват именно он, простой ученик корчмаря.
        - Я заказывал тёмное пиво, - сказал старичок. - А ты что принёс?
        - Осфо, давай его сюда, - сидевший напротив старичка взял кружку. - Как тебя, Немиром величать? Принеси нам сразу кувшин светлого, кувшин тёмного, и кувшин мёда, чтоб зря взад-вперёд не бегать! За тем барашком глаз нужен!
        В подтверждение этих слов, говоривший постучал ногтем по бронзовой оправе своего правого глаза, вернее, окружённого шрамами ожогов устройства, вставленного в правую глазницу. От него шли трубочки и провода, внутри что-то вертелось и жужжало. Согласно дённикам, механический глаз Ардерика мистагога мог прозревать сквозь стены, различать цвета волн беспроволочного телеграфа, и видеть тепло. Последнее намекало, что барашка стоило бы проверить.
        Немир поспешил к очагу - тихо сопевший пневмодвигатель исправно приводил в?ртел через понижающую передачу, но в угли начал капать жир. Пришлось плеснуть на занявшееся пламя винного уксуса и смазать тушку смесью из оливкового масла, белого вина, и антилийских шишек. Ещё диалепта три, и можно снимать с огня, обкладывать уже испёкшимися киёмой со слоновым чесноком, и подавать. Обожжённый атомным пламенем мистагог продолжал своё рассуждение о путях познания:
        - Ты можешь выучить имя шушпанчика[147 - Шушпанчик - мелкое животное.] на всех языках земного круга, и не узнать об этом шушпанчике совершенно ничего. Лучше взгляни на шушпанчика и посмотри… вот… что он делает - это гораздо полезнее!
        У бочек с напитками, Тослава поочерёдно подставляла под открытый краник кружки, наполняя их тёмным пивом. В голове Немира стал зреть замысел - на рынке перед закрытием у цветочника купить за три обола[148 - Обол - мелкая монета.] полдюжины роз, что утром стоили четвертачок, на ночь поставить в холодную воду и спрятать, а на следующий день произвести впечатление на Тославу. А пока достать мёд из холодильника.
        - Везёт тебе, - сказала дева. - Самим Ардерику с Осфо Палицей пиво наливаешь!
        - Который же из них Осфо Палица? - спросил Немир, поднимая с нижней полки холодильника стальной кег с мёдом.
        - Маленький, лысенький. Ты богатыря ждал? - Тослава отправилась с подносом к столу, где сидели лётчики с «Хранительницы Меркланда».
        Немир проводил её взглядом, поставил кег стоймя, и принялся прикручивать заборную головку. Со стороны стола с учёными донёсся взрыв смеха, потом грохот: лётчики решили передвинуть свой стол и скамьи поближе к Ардерику и товарищам. Заборная головка была старого образца, с поршневым насосом. Подставив под кран кувшин, Немир принялся двигать поршень вверх-вниз, заодно соображая, не попросить ли у кого ещё подмоги с барашком, и вполуха слушая гостей.
        Теперь рассказ вёл Самбор, тоже вроде бы учёный, хотя по повадкам и по дорогой, но видавшей виды заморской справе он больше походил на лётчика. Повествование касалось его путешествия в Чугуан через Айкатту, что на юго-западе.
        - На макраухениях догнали поезд, я уже думаю - опять грабить? Что ж никто не отстреливается? Нет, прошли по вагонам, в каждом зачитали обращение, что мол, помогите, чем можете, сами мы местные…
        Это заявление почему-то тоже вызвало смех у части слушавших. Рассказчик, явно не считавший ниже своего достоинства смеяться над собственными шутками, радостно фыркнул. По уже достигнутому уровню веселья, кег вряд ли стоило тащить обратно на полку холодильника.
        - Мол, их лес срубили под полосатые кил?и[149 - Килай - фрукт.]. и не заплатили ни скиллинга. Племя вступает на тропу войны, килаи они пожгут, а с первого новолуния осени, все поезда будут пускать под откос. Но учтиво, и на этот раз для разнообразия без грабежа. А то всё последнее время если не застольничаю с друзьями, то отбиваюсь от каких-нибудь грабителей…
        Светлое пиво разливалось под азотно-углекислотным давлением, из башни тёмного стекла, и наполнить кувшин было гораздо легче.
        - Расскажи лучше про «Смертевоз»! - сказал один из лётчиков.
        Немир подставил третий кувшин под кран бочки с тёмным пивом и побежал к барашку. Ещё пол-диалепта. И успеть к крану, прежде чем кувшин переполнится.
        - Со «Смертевозом» поначалу всё вышло просто, - Самбор ухмыльнулся было, но встретил полный вековой тоски гипнотический взгляд Осфо Палицы и приувял.
        - Малый, нам тоже мёда! - лётчик потянул Немира за рукав, чуть не заставив того выронить поднос. - И пусть подаст та же смазливая вертихвостка, что пиво принесла, а твою уксусную морду сделай вид, чтоб я долго искал!
        «А паука тебе в мёд»? - скривившись, подумал помощник корчмаря. В кладовой вместе с блюдом для барашка мог найтись и паук. Ещё бы лучше гигантский шипящий таракан, но в корчме «Под водопадом» таких тварей не водилось. Да и за паука могли попереть из цеха. Немир выбрал подходящего размера блюдо, ополоснул в раковине, протёр полотенцем, и побежал в кухню за киёмой, чесноком, и укропом. Кого бы припахать снять трёхпудового, навь его побери, барашка с вертела? Из дверного проёма снова донёсся смех.
        - Они не только сверху не поставили броню, а вообще поснимали всю обшивку! Представьте, что произошло - открытое сверху корыто влетает под навесной огонь с обоих бортов! Сначала спёкся боезапас, потом все четыре турбины…
        Как оказалось, от гипнотического взгляда Осфо можно было временно обезопаситься, подсунув старцу достаточно большую, чтоб и нос влез, кружку медынского тёмного.
        - Мёд есть? - спросил Хлебник.
        Старый воин и пивовар имел таинственное, но очень полезное обыкновение появляться внезапно и совершенно бесшумно, когда в корчме подходили к концу напитки.
        - На последнем кеге. С бараном поможешь?
        - К?лио тебе звать неохота? - пивовар подмигнул. - Рукавицы давай!
        Самбор продолжал радовать слушателей бесхитростно-кровавыми подробностями:
        - Пулемётчика так разорвало, только кишки по стенкам. Кое-что мы от него нашли наутро, в основном верхнюю часть, а остальное тайры и всякие носухи растащили подчистую. Совсем не как пушкарь в старой крепости - тот был почти как новенький, Вамба из своей четвертьвершковой пищальки его уложил точно в переносицу! И это через прорезь в броне!
        Дзынькнули двустворчатые входные двери.
        - Рад вас приветить, гости дорогие! - Келио корчмарь указал на пару свободных стульев без прислона, стоявших подле стойки.
        - Нам к тому столу, - ответила маленькая, пухленькая, и очень хорошенькая дева, смуглая, кареглазая, от шейки до пят в оленьей коже, украшенной раковинами, бирюзой, серебром, и ёжесвинскими иглами. Её спутник был примерно вдвое выше, с жирно подведёнными чёрным серыми глазами на бледном лице, в длинном чёрном одеянии, перепоясанном чёрным поясом, на котором висели меч с чёрной рукоятью в чёрных ножнах и шестистрел из чернёной стали.
        - А вот и стрелок! Кая, Вамба! Мы здесь! - без особой нужды крикнул Самбор. - Ардерик, это Кая дочь Покиса-лоро, вождя тиван Айкатты, и муж её Вамба, сын Гундемара, схоласты мистерии аконитового дракона в учении!
        - Так вы те двое, кого мне прислал Фейнодоксо? - мистагог обернулся, чтоб получше разглядеть Каю и Вамбу. - Термоядерщики без эргастерия, изгнанники волей Ариамира Себяложца?
        Надо было отдать им должное, ни та, ни другой не вздрогнули, впервые оказавшись лицом к лицу с Ардериком Обезображенным.
        - Я ещё астроном, - добавило пугало в чёрном.
        - Садитесь! - Я Ардерик, а это вот Осфо Палица.
        Старичок одарил Вамбу своим особенным взглядом, но едва в четверть силы, а Кае и вовсе улыбнулся.
        Тем временем, Хлебник и Немир сняли барашка с огня, взгромоздили его на блюдо, и принялись укладывать вокруг чеснок и киёму. Наконец, Немир посыпал овощи укропом, и помощник корчмаря с пивоваром потащили блюдо к столу.
        - Хлебник! - обрадовался Келио. - Мёд привёз? И кашайское горькое?
        - Горького могу тебе уступить два бочонка…
        Пивовар не успел закончить, потому что Самбор вскочил с места:
        - Так ты Хлебник старый йомс?
        - Какой же я старый, я в самом соку! - возразил Хлебник. - Стой, ты…
        То ли учёный, то ли лётчик неожиданно отвесил поклон:
        - Самбор, сын Мествина. Пальнатоки с Фюна…
        - Всё знаю, - пивовар поклонился в ответ. - Товарищи из Йомсборга телеграмму прислали.
        - Я сберёг лук Пальнатоки…
        - Лук теперь твой, ты ему славу принёс. И вот еще что. Келио, вели Немиру один бочонок горького укатить в холодильник, а второй мы сейчас и опорожним, в честь Пальнатоки и Самбора, что за смерть его отомстил, - йомс на покое прибавил голос. - Гости добрые, сдвигайте столы! Будем пить память Пальнатоки с Фюна, йомса, верного клятвам!
        - Дело! - Самбор клацнул кружкой по столу.
        Последовали одобрительные крики и грохот. Один из лётчиков ухитрился расколотить свою кружку.
        - Что встал, дуй разгружать! - негромко окрысился Келио на Немира, хватая из-за стойки полотенце.
        - Ам?ттан поможет, - добавил Хлебник.
        Грузовичок с пивом и мёдом стоял в переулке за корчмой, как раз напротив чёрного хода. Это был энгульсейский «Фодден», как гласили бронзовые руны на расписном паровом котле, находившемся там, где у современных машин полагалось торчать теплообменнику. На подножке сидел Аматтан кочегар, облокотясь на вычурное двухаршинное колесо, куря длинную трубку, и читая в свете карбидного погрузочно-поискового фонаря «Моряк Севера».
        - Что в дённике пишут? - справился Немир.
        - Кругом беда, об?че. Северо-западный путь замёрз, с Игиниитын?х-острова дев в угон берут и на Серес-остров везут, за Завечерним морем чолдонцы лютуют, вончегорский космодром взорвали, «Тихомыслову мудрость» сожгли, Траско Добинский, и тот ногу сломал.
        - Да пёс с ним, с Траско, всё позор, а не вратарь! «Тихомыслову мудрость»?
        Знаменитый стратонаос, построенный в Альдейгье, служил первой ступенью для запуска в космос ракет снабжения на Драйген.
        Аматтан сунул в свет фонаря разворот дённика с фотографией, где пламя пожирало огромную китовидную форму, окружённую лесами:
        - Как раз оболочки для гелия меняли, корабль и взлететь не смог. Губители, обаче. На Драйгене голод теперь начнётся.
        - Дай-ка гляну?
        Взгляд корчмаря в учении упал на один из рунных столбцов под фотографией.
        САМЫМИ ТЯЖКИМИ ПРЕСТУПЛЕНИЯМИ ОНИ ИСКОНИ СЧИТАЛИ ПОЕДАНИЕ РЫБЫ И ПТИЦЫ, НО С НЕДАВНИХ ПОР МУДРИЛО СТРАШНЫЙ ДОБАВИЛ К ЭТОМУ СПИСКУ ЕЗДУ НА НЕБРИТОМ ЯКЕ. ПО-ПРЕЖНЕМУ ИДУТ СПОРЫ О ТОМ, ПОЧЕМУ ЧОЛДОНЦЫ ОСТАВИЛИ СТЕПИ К ЮГУ ОТ ДЕВЯТИРЕЧЬЯ, МЕСТО СВОИХ ВСЕГДАШНИХ КОЧЕВИЙ. РАСХОЖЕЕ СУЖДЕНИЕ, ЧТО ЭТО СВЯЗАНО С ПЕРЕМЕНАМИ В ПОГОДЕ, НЕПРАВИЛЬНО. УСЫПАННЫЙ ТРУПАМИ ПУТЬ ВЕРХОВЫХ ОТРЯДОВ МУДРИЛА НА СЕВЕРО-ЗАПАД НАЧАЛСЯ ЕЩЁ ЗА ДВА ГОДА ДО ПЕРВОГО ИЗВЕРЖЕНИЯ ОРАФАЙОКУЛЯ.
        - Хлебник, обаче, про груз ничего не говорил? - Аматтан пыхнул трубкой. - Так обратно и повезём?
        - Кром, - спохватившись, Немир сунул дённик кочегару. - Мёд и два бочонка горького.
        К кузову «Фоддена» сзади была привешена тележка, куда как раз поместились напитки. Оставив Аматтана подерживать пары, Немир под скрип осей потянул свою ношу обратно к чёрному ходу. В корчме, Самбор продолжал рассказ:
        - Как прекратился рёв, со двора поднялась тучища дыма, а мы, понятно, уже на стенах. Тут и вышла, как Пальнатоки б сказал, незадача. На боевой площадке валялся подбитый бандеарг, с моей стрелой в ноге. Наших раненых было всего двое, осколками от «Смертевоза» зацепило. Тех врач уже перевязал, дальше по Яросветову обычаю был черёд вражеских. Неоссо уже достал ложку, мёртвую воду, зажёг горелку, чтоб прокалить от заразы, и тут откуда ни возьмись Требомир. Хватает горелку, кричит: «Я ему сейчас глаза выжгу»!
        - Это даже не нид, это нид во второй степени! - Ардерик передёрнулся. - Против Яросветовой клятвы, и против боевого обычая! Так понятия лишиться?
        Немир поставил перед учёным кружку с горьким, потом поднял со стола кувшин и упредительно подлил Осфо медынского тёмного.
        - Да Требомиров отец ослеп на пожаре, когда йомсы Эрскеренскраг сожгли, и Требомир дал клятву, так за него отомстить, - разъяснил Самбор.
        - Ну, раз клятву дал, неприятность-то сделать надо, - сказал тот же неучтивый лётчик, кто чуть не схлопотал паука в мёд. - Обок отцова-то увечья, чтоб он был здоров.
        - Не тому мстил бы! - оспорил его мнение товарищ. - Там были йомсы, а тут разбойники какие-то.
        - Лучше не тому отомстить, чем никому! - не унимался неучтивец.
        - Нирлик следопыт подобрал чью-то голову с досок, Требомиру суёт: на, мол, жги, говорит. А тот ни в какую! Тут бы Неоссо и сослаться на Яросветову клятву, - продолжал заморский учёный. - Так нет, врачу приспичило призвать боевой обычай: «Не замай, мой пленный»! А Требомир ему: «Нет, мой, крыса ты клизменная»! А Неоссо: «За крысу ответишь! Хольмганг»!
        - А дальше? - спросил Хлебник.
        Самбор махнул рукой:
        - Коза с волком тягалась, одна шкура осталась. Требомир его с третьего удара так огрел мечом, шлем по сварке разлетелся. Врач без сознания, Нирлик с Айлвин к нему, Требомир снова к горелке, бандеарг к краю ползёт, обделался. Ну тут я уже говорю: «А пленный-то мой! Я его подбил, стрела моя, с бронебойным наконечником»!
        - И что же? - снова не утерпел йомс на покое.
        - Опять хольмганг, - рассказчик вздохнул и похлопал по лежавшим на скамье заплечным ножнам с длинным мечом. - Хотел обезоружить, да не вышло, больно Требомир оказался цепок. Зарубил дурака.
        - Другое скажи: врача-то спасли? - сострадательно справилась Тослава, собирая пустые кружки.
        - Наутро пришёл в себя, на соседней койке с тем самым бандеаргом. Ладно… Нирлик, стало быть, остался на стене за знахаря. Мы спустились во двор, Мегайро с Калланом уже спорят, по какому закону судить Стейнглада с Осгодом, чтоб сурово, но без расправы, и что делать с замком. Мол, часть определить под библиотеку, часть под больницу. А во дворе две воронки, как от взрыва, на дне одной - дыра в полторы сажени, жар из неё идёт, и стенки оплавлены. Входим в замок, там в покое стол накрыт, и Осгод тут как тут, в кресле сидит, у очага, рядом кубок валяется, вся бородища в пене с кровью, а рядом ещё несколько его присных - десятники шкрябовские, управляющий. Кто на полу скорчился, а кто прямо за столом помер. На столе закуска всякая, и котёл. Похлёбка из лосятины. Входит Нирлик, раз понюхал, говорит: «Омежник»[150 - Омежник - ядовитое растение.].
        - Какая ж дурында омежник в похлёбку покрошила? - возмутился Хлебник. - Они б ещё пирог с волчьей ягодой испекли!
        - Он по запаху на першун-траву похож, - с сомнением добавил Келио. - Её часто во всякое варево добавляют, прежде чем подавать. Может, обознался кто?
        Самбор покачал головой:
        - Мне сдаётся, кто-то как раз не обознался.
        - Точно! - Ардерик поставил пустую кружку на стол. - Самбор свет Мествинович, ты говорил, у Клапы со Стейнгладом был давний спор? Верно, в спорах учёных рождается истина, а в спорах углепромышленников рождается… вот… омежник.
        - Так Стейнглад Клапу отравил? - осенило механика с «Хранительницы Меркланда».
        - Сотник Вестимо, - тут же съязвил один из его товарищей по ватаге.
        - А куда ж сам Стейнглад делся? И Альмвейг, Осгодова жена? Из дома Бьорнингов? Она… - начал механик.
        У Самбора был готов ответ, но чем именно была примечательна Альмвейг из дома Бьорнингов, осталось неизвестным, так как из всех шести окон по обе стороны от главного входа с грохотом вылетели стёкла, из двух слева - вместе со свинцовыми переплётами. Одна из створок двери рухнула на пол.
        Едва Немир успел мысленно предположить, что у проезжавшего по улице грузовика котёл не выдержал давления, как прогремело ещё нескольких близких взрывов, а с одной из соседних крыш забил пулемёт. Сидевший ближе всего к дверям Вамба тряхнул головой, на пол посыпались мелкие осколки стекла.
        - Набег? - Келио распрямился, направляя трёхстволку, вытащенную из потайного места под столешницей, в сторону входа.
        - Налёт! - поправил Ардерик. - Бомбят с аэронаоса.
        Вновь загрохотало, на этот раз, в большем отдалении, но так, что отдельные взрывы слились в подобие громового раската. Запела сирена.
        - С двух аэронаосов, не меньше, - уточнил обезображенный мистагог. - Север. Это была Плотовая гавань. Рядом мой эргастерий! Хлебник, одолжи грузовик, приветить незваных гостей?
        - Сперва нас к «Хранительнице» вези! - потребовал неучтивый лётчик. - Турболёты в воздух поднять!
        - По порядку, - осадил того Келио. - Я десятник ополчения Надреченского конца. - Есть здесь кто выше меня в чугуанском боевом укладе?
        Осфо закашлялся, корчмарь поклонился:
        - Есть ли кто выше Осфо Палицы? - Нет? - Говори, Осфо сын Каск?ла!
        Не переставая кашлять, старец указал на Ардерика.
        К вою сирен, доносившемуся снаружи, прибавился стук пулемёта.
        - Поставь учёного перед ненаучной проблемой, он окажется не умнее любого другого дурака, - Ардерик пожал плечами. - Подойдём по-научному. Нам с Осфо надо в эргастерий, Бакуниной ватажке - к «Хранительнице Меркланда» в устье Кашайки, вот. Келио, Тослава, Немир - где ваши места в боевом расписании?
        - Моё с Тославой прямо здесь, - ответил корчмарь. - Ополчение у корчмы собирается.
        - Моё в крепости, на аэростате над Восьмиугловой башней, - сказал Немир. - При ракетном ружье.
        - Что ж… - Ардерик принялся рисовать на столешнице, разлитым пивом обозначая очертания городских концов, гавани, реки, и крепости. - По убойной силе, даём Осфо единицу, мне семь восьмых, Бакуне со товарищи четверть…
        - Да что ты знаешь! - вскипел Бакуня неучтивец.
        Со стороны перекрёстка Телеграфной и Слонообводской улиц донёсся рёв гудка пожарной машины.
        - Немиру - одну девятую, вот… ракетное ружьё - тоже не чих хомячий… Теперь расстояния. До гавани…
        Ардерик замолчал под взглядом учёного старца, вставшего с места.
        - Хлебник, вези нас первыми, по Гроданову спуску. От эргастерия срежешь к Кашайке, сбросишь лётчиков, а оттуда по набережной в крепость, - непререкаемо изрёк Осфо Палица. - Там с кочегаром найдёшь Станяту пожарного, у него спросишь, где грузовик нужен. Пошли.
        - А мы? - спросил Самбор.
        - Вамба, полетишь со мной? - Бакуня хлопнул гутана по плечу. - Стрелок нужен!
        - А Шмяка где ж делся? - спохватился один из его товарищей.
        - Перешмурдячил, - лётчик с трудом приподнял что-то мычавшего и пускавшего пьяные слюни Шмяку под мышки и подпёр им стену, наверное, чтобы тот ненароком не подавился.
        - Кая, первую помощь знаешь? - Тослава протянула смуглой красавице кожаную сумку с вышитыми на ней белым изображениями священных животных Свентаны.
        - А меня, меня куда? - развёл руками Самбор, подхватил клеймор, и последовал за лётчиками к дверному проходу.
        Судя только по выражению Осфо, старец собирался предложить заморскому учёному поистине незабываемую пешую эротическую прогулку, но ограничился кратким:
        - Станята в крепости определит. Вперёд!
        Немир глянул на забытый Самбором на скамье клетчатый плащ, снял со стены шестопёр, заткнул за пояс, и уже вышел было на Слонообводскую, но что-то заставило его обернуться. Тослава, перекинувшая крест-накрест через плечи лямки чехла с самострельными болтами и лекарской сумы, выбрала тот же миг, чтобы глянуть на дверь. Не совсем отдавая себе отчёт в совершаемом, Немир сделал несколько шагов вглубь корчмы и неуверенно ткнулся губами в бархатистую щёчку девы. К его восторженному удивлению, Тослава ответила на внезапную ласку, обняв Немира за плечи и впившись поцелуем в его губы, затем оттолкнув:
        - Иди!
        Небо над Чугуаном было подсвечено близким заревом. Огни того же пожара отблеснули от металлических частей самолёта, пронёсшегося с севера на юг. Самолёт оставил за собой с полдюжины теней, напоминавших не то белок-летяг, не то нетопырей.
        - Мышекрылы! - непонятно объяснил Самбор.
        Один из нетопырей со свистом проскользил над поперечным переулком, чуть не врезавшись в стену трёхпрясельного чертога братства рыбаков, повернул, и пролетел прямо над вывернувшим из-за корчмы «Фодденом». Аматтан обратил поисковый фонарь вверх, на миг озарив летуна - воина в крылатой справе, соединявшей руки, бока, и странно утолщённые ноги. На высоте примерно трёх саженей, мышекрыл резко развернулся, превратив полёт в падение. Почти одновременно, зажглись факелы ракетных двигателей, примотанных к его ногам, слегка замедлив движение летуна, прежде чем тот грянулся на мостовую и кубарем покатился по брусчатке.
        - Джинах?а! - наполовину выкрикнул, наполовину выдохнул приземлившийся, вытаскивая из ножен короткий прямой меч.
        - Колошенец, - заметил Хлебник, обнажая своё лезвие. - Сейчас…
        Старый йомс нарочито неторопливо пошёл навстречу мышекрылу, поигрывая лезвием. Колошенец поднялся с колена и встал в боевую стойку.
        - Узнаем, правду ли говорят косительно их племени, что с мечом управисто, - сказал Бакуня.
        Загудело, странно запахло, как после грозы, в груди мышекрыла возникла дымящаяся дыра размером с кулак.
        - В другой раз как-нибудь, нам некогда, - объяснил Ардерик.
        Вместо того, чтоб находиться в его правой глазнице, механический глаз мистагога перекочевал на направляющую поверх странного устройства в Ардериковой руке.
        - Лучемёт? - спросил Самбор, подсаживая Осфо на сиденье справа от парового котла. - Микроускоритель, - Ардерик с поворотом и щелчком вернул глаз на прежнее место. - Моя работа.
        - Так ты же теоретик?
        - Теоретик, но что я не могу построить, то я не могу понять, вот!
        - Отменно! - учёный из-за моря потянулся к «микроускорителю». - На сколько выстрелов хватает рафлады[151 - Рафлада - батарея.]?
        Мистагог посмотрел на моргавший на устройстве красный огонёк, спрятал диковину в рукав, и полез в кузов. Самбор сдвинул заплечные ножны слегка вбок и уселся рядом. Немир обошёл мёртвого колошенца, стараясь держаться от тела не ближе, чем на сажень. Аматтан уступил водительское место Хлебнику и встал у топки, в опасной близости от неприкрытого кожухом маховика. Места в кузове уже не оставалось, ученику корчмаря пришлось примоститься на подножке.
        - Аматтанушко, подкинь дровец, сейчас разгонимся, - Хлебник повернул рычаг тормоза и потянул в вверх.
        Разогнанный «Фодден» мог потягаться в прыти с престарелым неспешуном, готовившимся к ночлегу. Это обернулось к лучшему, потому что в самом начале Гроданова спуска проезжую часть перегородил сбитый самолёт, обрушивший дом. Из переулка перед развалиной доносились лязг оружия и боевые кличи:
        - Джинах?а! Нан?-саг?!
        - Мочить! Хряп? в дрыск! Хрюхря!
        Хлебник, бормоча под нос «Ну так-то зачем ругаться», обеими руками повернул штурвал вправо, направляя грузовик в сторону звуков. Во дворе одного из домов побогаче, полдюжины разрозненно одетых горожан рубились с десятком предположительных колошенцев. Несколько тел уже валялось на мостовой в расплывавшихся кровавых лужах. Пока Немир размышлял о странной, но неоспоримой разнице между хорошо ему знакомыми мертвецки пьяными и мало, а лучше б вообще никак не знакомыми, мёртвыми телами, Вамба спрыгнул с подножки, вытащил шестистрел из кобуры, замер, и в быстрой последовательности разрядил барабан. Два колошенца мешками повалились на камни, один выронил копьё с длинным наконечником и схватился за голову.
        - Так лучше? - крикнул гутан, на левом повороте догоняя «Фодден».
        - И без тебя б справились! - ответила дюжая баба, под странным углом втыкая лезвие совни[152 - Совня - древковое холодное оружие с длинным лезвием.] в живот обезоружившемуся противнику.
        Схватка скрылась за углом.
        - Справились бы, как же, их доспехи пули не берут, - продев локоть через поручень, Вамба пытался перезарядить оружие.
        Грузовичок тряхнуло - передок парового котла отбросил с дороги обезумевшую и изрядно подпаленную лошадь. Хлебник крутанул штурвал влево, потом снова вправо, слегка зацепив передним крылом фонарный столб.
        - Гироплан! - раздался из кузова голос Самбора. - «Кодор три дюжины восемь»! Притормози?
        И впрямь, на плоской крыше одного из домов вниз по Гроданову спуску стояло приспособление, напоминавшее сдвоенный скелет стрекозы - будь у стрекоз скелеты. На парусине хвостового оперения, которому прихоть разработчика придала сходство с драконьим хвостом, угадывались руны «шесть» и «два» под чугуанским каланом с гроздью винограда в лапах.
        - До сих пор не в воздухе? - осудил Бакуня. - Лаптя дал!
        Хлебник вдавил ножной рычаг сцепления в пол, толкнул вниз тормоз, «Фодден» с жалобным скрежетом остановился, но Самбор успел выпрыгнуть из кузова, ещё когда машина двигалась.
        - Погоди, он его сейчас поднимет, а как же лётчик городской стражи? - спросил один из товарищей Бакуни. - Или так раззяве и надо?
        - Не стоит так о мёртвом, - Хлебник указал на пару трупов в лётной справе, простёртых у опрокинутой приставной лестницы.
        Самбор стащил с одного из мертвецов очки, вытер кровь об его воротник, зачем-то поклонился покойнику, и прислонил лестницу к стене, готовясь лезть на крышу, к металлической стрекозе, довольно неубедительно прикидывавшейся летучим змеем или птицеящером. Последнее следовало отнести за счёт вошедшей в обычай стародавней чуди гутанских умельцев, начавших строительство гиропланов «Кодор» в Крогдене, на далёком холодном Энгульсее.
        Немир часовой примерно давности просто наблюдал бы за происходившим, внутренне холодея при виде мертвецов, и ждал бы, пока его привезут в крепость. От нового Немира, при всех поцелованного Тославой, приходилось ждать большего.
        - Погоди! - новый Немир спрыгнул с подножки. - Там сзади второе место, и ракетное ружьё!
        - Дело! - крикнул в ответ Самбор, присобачивая сбрую клеймора к распорке. - Полезай!
        Даже улучшенная и облагороженная разновидность помощника корчмаря не была способна позаимствовать снаряжение у трупа, так что Немиру осталось взобраться по лестнице, сделать несколько шагов по сланцевым плиткам крыши, и примоститься в узкое дырчатое сиденье с чешуеобразной насечкой, под которым зачем-то была прикручена проволокой большая чугунная сковорода для жарки блинов. Нижняя часть стойки с полудюжиной ракет для ружья была подобным же образом украшена помятым котлом. Рисунок вмятин был странным - как будто кто-то стрелял по посудине из дробовика. С небольшой задержкой, Немир сообразил, что «как будто» в предшествовавшем рассуждении было почти наверняка излишним, что настораживало.
        - Вденься в уши, - Самбор толкнул Немира в плечо, разворачивая его в сторону крюка, на котором висели наушники. - Так, уровень топлива, заслонка, обороты, переговорное… «День Лось шесть два», это что? Наши позывные? Асирмато, пускач здесь?
        Запищало, затарахтело, завоняло, относительно небольшие винты слева и справа от сидений пришли в движение. Немир просунул голову в наушники, звук двигателя стал потише, зато добавился электрический треск.
        - Сейчас, на какой они частоте… - голос лётчика прозвучал одновременно сзади (спереди по ходу) и из наушников.
        Тон треска несколько раз сменился, потом стали различимы нёсшие пугающий бред голоса. «Крепость, три пузыря в слойке на час из-под заката»! «Урод лёд тис семь четыре, против шерсти идёшь, левое мудо перевесило»! «Крепость, здесь урод лёд дар четыре четыре, палки встали, кидаю кости за борт»! Голос «Крепости» уловимо потяжелел. «Семаргловы крылья тебе в помощь, четырежды четвёртый».
        - Стой, а как взлетать-то без катапульты? - этот вопрос Самбора также не добавлял уверенности. - Это что? Ракетный ускоритель?
        Заревело, зажмурившегося Немира вдавило в сиденье, затем ощущение прибавившегося веса сменилось неприятной лёгкостью.
        - Забыл добро на взлёт… Как там говорят ракетчики… В глазах страх, в заду огонь! Крепость, здесь гироплан день-лось-шесть-два, прошу вводные!
        Немир раскрыл глаза. С непривычки, ему трудно было определить, являлись ли дикая тряска и дрожь обычными для полёта на гироплане, или первыми знаками, что шаткое сооружение вот-вот рассыплется в воздухе. Город остался далеко внизу, очертания улиц, хоть и обозначенные жёлтым светом электрических и синеватым мерцанием газовых фонарей, были трудно узнаваемы. Преимущественно тёмное пространство слева скорее всего соответствовало морю. За волноломом к югу от входа в Плотовую гавань ярко горел, от носа до кормы отражаясь в воде, «Студёный Рассвет». Саженях в ста, пулемёт над мостиком казавшейся игрушечной «Удали Гемлел?» снизу вверх поливал зажигательными пулями что-то невидимое.
        - Свинтопруль день-лось-шесть-два, даю бегунок! Над тобой в низкой куче хрюн, рылом на Кашайку! Всуропь клачи, ты один!
        - «Всуропь клачи», - явно передразнил Самбор. - У этой груши с тремя бантиками потолок десять гроссов, и то если со скалы в одиннадцать скинуть…
        - Всуропь что? - обычным голосом спросил Немир, не успев сообразить, что у стрелка из ракетного ружья имелись наушники, но не было микрофона. Пришлось кричать:
        - Что происходит?
        - Над нами в облаке аэронаос, летит на юг, попробуем догнать! - прозвучал в наушниках Самбор. - Что они говорят по асирмато, я сам понимаю едва половину!
        Звук двигателя стал выше и натужнее, гироплан повернул, одновременно поднимаясь вверх. В поле зрения Немира мелькнули жёлтые и багровые разрывы над башнями крепости, потом снова город, потом тёмная полоса Кашайки, где два могучих столба поднимавшегося ввысь пара обозначали положение «Хранительницы Меркланда». Стало заметно холоднее, между гиропланом и гаванью повисли полосы тумана. Крики в наушниках продолжались, и в них даже стала понятна некоторая логика. «Крепость» отдавала приказы и изредка подсказывала направление. «Уроды», «свинтопрули», «простыни», «гнуси» и «килайчики» с рунно-числовыми позывными защищали Чугуан от «пузырей», «хрюнов», «свистков», «кирпичей», «бакланов», и уже знакомых ученику корчмаря мышекрылов. Сообщив, что у них «летят значки» или «кусты мелькают», несколько голосов успело пугающе замолчать.
        - Крепость, здесь день-лось-шесть-два! Дай курс на аэронаос!
        - Свинтопруль ден-лось-шесть-два, по твоим четыре, и пол-гросса вверх! Точней не могу, в энтопистисе засветка! Подмывайся!
        Гироплан несколько раз тряхануло, вокруг сгустился тёмно-белёсый туман.
        - Стреляют? - крикнул Немир.
        - Воздушная яма! Кучевое облако!
        В тумане вновь стали появляться прорехи, в одной из них показалось что-то большое и тёмное.
        - Аэронаос, полужёсткий! Немир, одну ракету в корму, две в середину, одну в нос!
        - Держись не ближе трёх гроссов! - крикнул в ответ привставший с сиденья Немир, вешая ракету на направляющую.
        Одна из тонкостей стрельбы из ракетного ружья заключалась в том, что наряду с предельной дальностью поражения, у оружия имелась и наименьшая - ракета, в отличие от пули или стрелы, достигала наибольшей скорости не сразу после выстрела. Другая тонкость состояла в прицеливании. Опять-таки в отличие от лука или ручницы, вести цель нужно было в течение короткого, но ощутимого промежутка после нажатия спуска, пока ракета разгонялась по направляющей.
        Первая ракета прошла аршинах в десяти от короба хвостового оперения аэронаоса, осветив плоскости и рули направления, растопыренные двумя треугольниками наподобие руны «день». Немир, кляня себя за промах, навесил вторую ракету, присел, и повёл рукоятями спорее, в середине движения плавно нажав на спуск - на этот раз, всё в точности, как учил Избор пушкарь, дед Тославы. Огненный след закончился у основания одной из плоскостей. Мгновением позже, ткань на корме аэронаоса вспучилась и лопнула в нескольких дюжинах мест. Воздушный корабль стал медленно проседать.
        - Кром! - закричал Немир.
        - Два в середину! - напомнил лётчик.
        Что-то свистнуло в неприятной близости от «Кодора». Донёсся дробный стук картечницы. Помянув Изборово наставление: «Пуля, что просвистела, не твоя», Немир вновь поднялся, повесил ракету на рельс, сел, упредил рукоятями, нажал на спуск посередине движения и, не дожидаясь, пока третья ракета ударит в аэронаос, повторил. Четвёртой ракете оставалось ещё саженей пятьдесят до цели, когда колошенские письмена и изображения на борту воздушного корабля озарила вспышка: ракета попала в топливный бак одного из двигателей.
        - Так себе был аэронаос, - заключил Самбор, когда взрывы отгрохотали и гироплан перестало мотать из стороны в сторону. - Точнее, аэроскаф[153 - Аэроскаф - мягкий дирижабль.]. Вот тот, что сбил я над Завечерним морем, до сей поры жалко. Отменная стрельба, Немир… как тебя по батюшке-то?
        - Гораздович!
        - Немир свет Гораздович, с полем! Крепость, здесь гироплан день-лось-шесть-два! Аэроскаф сбит!
        - Лепота! - отозвалась «Крепость». - День-лось-шесть-два, втопи к гавани, бакланы валят!
        Плотовая гавань могла сойти за огненную реку Смородину, что согласно преданию текла под Калиновым мостом, соединявшим мир ещё смертных с миром уже мёртвых. Налётчикам удалось расстрелять баки с топливом, стоявшие на южном берегу. По несущим обломки, тела, и оглушённых рыб волнам текла, пылая разноцветными языками огня, смесь мёртвой воды, оливкового масла, и искусственной нафты, освещая дома и склады на северо-западном склоне Крусовой горы, гребень которой венчали башни маяка и астероск?пеи[154 - Астероскопея - обсерватория.] в окружении эргастериев и гимназий. В нескольких местах, в огненных валах виднелись небольшие промежутки - знаменитые чугуанские косатки в защитной противопожарной справе толкали к берегу шлюпки с моряками и спасательные плоты с потерпевшими крушение лётчиками. Другие косатки били хвостами, сбивая пламя с волн вокруг судёнышек. Немир перевёл взгляд вверх. В просветах между облаками угадывались три казавшихся небольшими аэронаоса. Под облачным слоем расплывались подсвеченные снизу дымные знаки неудавшихся попыток чугуанских пушкарей достать до неприятеля.
        - Свента-а-ана! - заорал кто-то в асирмато.
        Одновременно, небо прочертил огненный след, закончившийся багровым взрывом рядом с верхушкой холма на дальнем, северном берегу гавани.
        - Прости и прими, мати сыра земля, - подвела итог «Крепость».
        - Заградогонь больно плотен, - пожаловался кто-то.
        - Здесь хранители с первого по шестой! - новый голос принадлежал Бакуне. - Кто там на трубке сидит?
        - Ты п?нгвин, а не хранитель! Здесь крепость! Не мотай мне глиссаду на винт, а помоги гавани огнём!
        - Они построились в три яруса, - пожаловался тот же, кто говорил про заградительный огонь. - Снизу к пузырям не подлететь, там их бакланы пасут, а сверху свистки шастают…
        Гироплан продолжал движение к гавани, следуя вниз вдоль Боянова пути, вровень с крышами домов. Мелькнуло поле для ногомяча с грузовым самолётом без росписей или опознавательных знаков - ни чугуанского калана, ни колошенской тануки[155 - Танука - одно из двух животных, по колошенским повериям, умеющих колдовать.]. Под высокой хвостовой балкой были распахнуты двустворчатые двери. Около них происходила какая-то возня.
        - Ах вы сквернавцы, - Самбор заложил спираль, набирая высоту.
        Поворот гироплана внёс в поле Немирова зрения картину из плохого сна или из страшной сказки - четверо в боевой справе нахлёстывали плётками такое же число молодых женщин разных степеней обнажённости, окровавленности, и связанности, загоняя их в самолёт.
        - Ракету? - крикнул Немир.
        - Нельзя, пленниц зацепишь! Сейчас!
        Завершив виток спирали, гироплан направился по прямой вниз. Немир вывернул шею, стараясь увидеть происходившее впереди по курсу. Застучала картечница. Остекление неопознанного самолёта разлетелось вдребезги. Сидевший внутри несколько раз дёрнулся, прошиваемый пулями, и упал ничком на штурвал.
        - Отлетался, стервятник! - заорал Самбор, убавляя обороты двигателя.
        Следующая очередь скосила двух налётчиков с плётками, решивших искать укрытия у многорядных скамей на краю поля. Гироплан просел в воздухе, коснулся колёсами травы, подскочил, снова просел, и покатился по полю. Ровная на вид поверхность оказалась утыкана прорвой бугров и изъязвлена тьмой ям, так что Немиру показалось, что «свинтопруль» развалится на куски прежде, чем остановится, но двигатель смолк, тряска убавилась, и летающее устройство замерло, слегка покосившись.
        - Бери правого!
        Скорее всего, последнее относилось к одному из мерзавцев с плётками. Гораздо лучше было бы, имейся за поясом у Немира, которого отчаянно мутило, не шестопёр, а шестистрел, как у Вамбы, или ещё лучше, лучемёт, или что там надевалось на руку у Ардерика Обезображенного, но выбирать не приходилось.
        - Кром! - закричал улучшенный ученик корчмаря, крутя над головой своё незатейливое оружие.
        Ноги не очень хорошо слушались, а травяная поверхность пружинила и качалась, как верёвочный мост. Впрочем, и это обернулось к лучшему, потому что поле для ногомяча отклонило Немира в сторону как раз в тот миг, когда «правому» приспичило швырнуться чем-то металлическим, бешено крутившимся, и свистевшим.
        Ноги, поймав ритм качки, вынесли ученика Келио к расстрелянному самолёту. Его противник уронил плеть и вытащил короткий прямой меч. Ровный блеск нержавеющей стали, как у большого кухонного ножа, напомнил Немиру слова Бахаря, учителя боя на мечах и палицах: «Добрый колошенский меч, гв?лаа, скован из трёх слоёв стали, так что по лезвию идёт синяя волна. Меч попроще, тот просто из нержавейки, и закалён до хрупкости, чтоб лучше остриё держать».
        - Кса?ш! - выдохнул налётчик и ударил сбоку, держа меч вровень с землёй.
        Немир повернул плоскость вращения шестопёра, поймав лезвие между литых долек головки. Меч с грустным звоном разлетелся в куски. Продолжая круг, ученик корчмаря шагнул вперёд. Шестопёр хрустко впечатался в правый висок врага. Из его мерзко выпучившихся и побагровевших глаз отхлынула жизнь. Зрелище и событие были исчерпывающе тошнотворными.
        Кратко, но опустошительно вывернув нутро наизнанку, Немир вытер рот обшлагом, распрямился, и оценил обстановку. У его ног в смеси крови и рвоты лежал труп с размозжённым черепом. При забое и разделке, например, винландского тура, кровищи проливалось в разы больше, но она воспринималась совершенно иначе, бережно собиралась, взбивалась, цедилась, и шла на приготовление кровяной колбасы. А тут… С расплывавшейся вокруг головы мертвеца (он лежал вниз лицом - и то подарок!) тёмной кляксы стоило срочно перевести взгляд куда угодно ещё. Слева, оставшегося в живых сквернавца не особенно успешно, но достаточно, чтобы полностью того занять, душили своими путами четыре полуголых девы. Мозги второго налётчика, хотя вроде бы ещё находились внутри черепушки, работали с перебоями, поскольку его штаны неуместно оттопыривал изрядный стояк. Самбор же до нового комка в горле напугал Немира: скрюченный в три погибели, он стоял на коленях в траве, левой рукой опираясь на колёсную стойку гироплана, сделанную наподобие трёхпалой чешуйчатой лапы, сжимавшей в когтях дутое колесо.
        - По… ох… погодите его лишать жи… жизни! - прерывисто выдавил заморский учёный и лётчик, развеивая наиболее зловещие Немировы опасения. - До… допросить… ох!
        Лётчик поднялся с колен и, держась правой рукой за левый бок, поковылял к самолёту без опознавательных знаков.
        - Воин, нас выпусти! - звонко крикнул кто-то изнутри.
        - Не… что ж со мной та… такое… мир, помоги им!
        - Впрямь, что ж с тобой, Самборушко?
        - Не могу вдох… вдохнуть, лёгкое прострелили?
        Немир внимательно осмотрел товарища, бережно придерживая за плечи. Крови на нём не было, если не считать пары уже почерневших подтёков на лётных очках, зато в красной ткани куртки слева имелась свежая прореха, обнажавшая сложное переплетение полос какого-то сплава.
        - Не прострелили, броня спасла, - заключил Немир. - Всё равно тебе к врачу надо, может, рёбра сломаны, или отшиблено что. А когда в тебя попали-то?
        - Сгоряча… ох… и не упомню. Верно, как сбивали аэро… наос. Помоги девам-то!
        Подобрав меч «левого» налётчика соответственно в левую руку, Немир заглянул внутрь самолёта. Там, ещё четверо пленниц барахталось в сети, принайтованной к переборке рядом с приплюснутыми металлическими баками. Меч не был обоюдоострым. По длине и весу, он и впрямь мало отличался от хорошего кухонного ножа - очень сподручно разрезать верёвки.
        - Расска… скажешь мне, кто вас послал, я тебя не убью, - Самбор, так до конца и не распрямившись, навис над налётчиком.
        - Это и я могу рассказать, - одна из дев, выпущенных Немиром из сети, с бредовым достоинством поправила на плече ничего не прикрывавший остаток ночной рубашки. - Их взяли в налёт колошенцы, для прикрытия, а взамен обещали место для груза в аэронаосах, по весу вровень с сожжённым топливом.
        - А колошенцам чем наш Чугуан-то на этот раз не угодил? - спросил Немир.
        - Про то они не говорили, - дева, изящно ступая босыми ножками, вышла из самолёта, в упор не заметила труп, но бросила брезгливый взгляд на полузадушенного воздушного разбойника, валявшегося перед Самбором. - Мелкая сошка. Верно, и не знают. Рядили, за сколько нас продадут, и спорили, везти ли перекупщику на Гнутый Остров, или самим на Серес лететь, чтоб больше выручить! Скажите, как по имени-отчеству вас благодарить за избавление?
        - Я Самбор Мествинович, бортстрелок мой - Немир Гораздович. Ещё Пальнатоки с Фюна помяни, без него не оказаться бы нам здесь, да в помощь. А тебя как величают? И вас, девы? - Самбор попытался учтиво поклониться, но снова схватился за бок.
        Разговор происходил в сопровождении звуков боя над Плотовой гаванью - выстрелов противовоздушных пушек, рёва двигателей, изредка взрыва, когда самолёт защитника Чугуана или разбойника, приблудившегося к аэронаосам с Изогнутого Острова, падал на город или в воду. Побоище медленно двигалось в западном направлении. Пользуясь перерывом в грохоте, дева начала:
        - Я Нежана Ждисла…
        Со стороны эргастериев вверх по склону, раздался жестяной звук, как будто кто-то одновременно открыл двери двух дюжин слоновников. Освобождённые пленницы, лётчик, стрелок, даже низверженный сквернавец с несвоевременным праздником в штанах - все невольно обернулись в направлении какофонии.
        Купол на башне астероскопеи разъединился пополам, открыв любопытным взглядам сооружение, отдалённо напоминавшее телескоп. Раздался гул, перешедший в свист, из соседнего эргастерия повалил призрачно светившийся жёлтый дым. Телескоп пришёл в движение. Примерно в половине рёсты, небо озарилось вспышкой. Из яркого огненного сгустка вывалились и полетели в разные стороны два поплавка - всё, что оставалось от гидроплана, участвовавшего в налёте. Телескоп снова двинулся. С небольшой задержкой, такая же участь постигла второй гидроплан.
        - Химический лучемёт! - благоговейно сказал Самбор. - Вот куда спешил Осфо!
        Явление настолько его впечатлило, что лётчик полностью распрямился. В воздухе резко запахло какой-то дрянью - ветер нёс дым, извергаемый эргастерием, вниз по склону.
        - Где ж луч-то? - удивился Немир, заодно прикидывая, из чего бы соорудить ножны для добытого клинка.
        - Луч тепловой, его не видно! На чём твой самолёт летает?
        Последний вопрос Самбора был, как явствовало из пинка в колено, обращён к разбойнику.
        - Не знаю, - прохрипел тот.
        - Я баки видел, - вспомнил ученик корчмаря.
        - Тащи! Если Осфо гидропланы посбивает, с дозаправкой, может, дотянем до аэронаосов!
        - Третий сбил! - Нежана захлопала в ладоши.
        Засунув шестопёр и меч за пояс, оказалось довольно легко отсоединить хомут, крепивший жестянку с топливом к переборке, а подтащить её к гироплану - и того легче: ёмкость весила сильно меньше, чем сравнимого размера пивной кег.
        - Плесни мне на ладонь! - потребовал Самбор.
        Понюхав и лизнув зелёную жидкость, он закашлялся, схватился за бок, прошипел: «Зелёнка! Лей!», и плюхнулся в сиденье. Куда лить, было довольно очевидно. Отвернув пробку топливного бака, Немир поднял жестянку на плечо и бережно опорожнил её в распахнутый драконий зев горловины, не разлив ни капли.
        - Нежана Ждиславовна, так? Если кто спросит, самолёт - наша с Немиром добыча! Где здесь был пускач, - лётчик повёл пальцем вдоль ряда переключателей на приборной доске.
        Слово «добыча» ненадолго отправила Немировы мысли в очень приятном направлении - не вчерашние розы за три обола для Тославы, а янтарное очелье… хотя что ж плохого в розах… лучше и то, и другое, а через несколько лет… Немир вспомнил, что обычно случается в книгах или кинокартинах с теми, кто раскатывает губу до пола, закатал губу обратно, сурово нахмурился, отшвырнул пустую жестянку, и решительно положил руки на рукоять меча и головку шестопёра, сосредотачиваясь на том, как пережить ближайшие несколько часов.
        - А с этим жабьим отродьем что делать? - спросила одна из дев, забравшись верхом на налётчика и лупя его по щекам отороченной мехом топотушкой.
        - Надо бы его вечу показать… Закрыл?
        Последнее относилось к Немиру.
        - Закрыл! - новоиспеченный бортстрелок проверил пробку бака, пристроил меч между сиденьем и сковородой, и сел на своё место.
        - Но по праву, пленный ваш, так делайте, что знаете! Здесь хоть можно разбежаться, а не верхом на ракете с крыши…
        Лётчики трёх разбойных гидропланов попытались обезвредить лучемёт, приближаясь к башне в близком строю. Ведущий вспыхнул и разлетелся на куски, его обломки изрешетили двух ведомых. Один из гидропланов упал перед домом на повороте Боянова пути, чуть не сбив с ног упряжного слона, тащившего вверх пожарный насос с дружиной.
        - Ты ж обещал меня не убивать! - прохрипел пленный.
        - Так что, я тебя убиваю? - Самбор погрузился в созерцание приборной доски. - Потом, ты и не рассказал ничего… Топливный кран, заслонка, пускач…
        Двигатель сперва неуверенно, потом побойчее затарахтел. Гироплан тряско прокатился по траве и поднялся в воздух, едва не зацепив дутыми колёсами верхний ярус скамей на краю поля. Немир вспомнил про наушники. «Мелкой поломкой называется такая, когда куски, оставшиеся от аэроплана, слишком мелки, чтоб их можно было собрать граблями», - многословно злорадствовал кто-то. Его перекрыла «Крепость»: «Уроды, гнуси, пингвины, над Крусовой горой в бакланьем строю прореха! Держитесь подальше от башен»! «Подальше от маяка»! - добавил голос Ардерика. «У Осфо йод вот-вот кончится»!
        «Что вот-вот кончится»? - хотел спросить Немир, но опасался, что не понял бы ответа. К тому же, у бортстрелка в любом случае не было микрофона. Гироплан поднимался вверх по спирали. Исторгнутое эргастерием у подножия башни зловонное облако начало рассеиваться. Немир бросил взгляд на маяк. К площадке перед излучателем снизу вёл хобот с волнистой поверхностью, через примерно саженные промежутки окольцованный сплетениями из более тонких хоботов. Сплетения покрывала отблёскивавшая в свете фонарей изморозь.
        - Отвод от ускорителя сделан сильно наскоро, далеко не пробьёт, - пожаловался Ардерик в наушниках. - Да и с прицельностью не очень… Попробую попасть в средний аэронаос…
        Немир повернул голову, следя за башней маяка, которую должен был вот-вот скрыть из вида очередной виток гироплана. Хобот зашевелился, содрогнулся, по утолщениям побежали искры. По всей Крусовой горе погасло электричество. Затем присоединённое к маяку сооружение, теперь освещаемое только пламенами пожаров, оторвалось от креплений и вместе с кусками кладки полетело вниз.
        - Здесь крепость! Здесь крепость! Всем крыльям, всем крыльям в воздухе! Два пузыря над гаванью! Осталось два пузыря! Добейте их! Пока кирпичи лапки не сложили!
        Гироплан пролетел сквозь откуда-то взявшуюся завесу дождя, капли больно стегнули по лицу. В облаке, за которым укрывался самый дальний к западу аэронаос, образовалась дыра. В дыре, тонкие, как паутина, светящиеся жёрдочки, собранные в сложные сочетания треугольников, мялись и наезжали одна на другую, местами, между ними медленно парили чёрные хлопья, отороченные по периметрам огненными язычками.
        - Держись! - судя по крику Самбора, если его лёгкие и получили повреждения, то не очень долговременные. - Мостилась коза…
        Куда именно мостилась коза, до поры осталось тайной - на гироплан накатила ощутимая всем нутром волна жары, гула, и тряски. Немиру открылся великолепный вид на аэронаос, носовую часть которого словно только что вытащили из перегретой духовки - обшивка сгорела дотла, а металлический скелет под ней местами раскалился до соломенного свечения. Вниз сыпались лопасти винтов, баки, двигатели, куски обшивки, и ватажники. Над некоторыми раскрывались спасательные крылья или купола, другие летели к земле камнем, а кое-кто корчился в воздухе, охваченный пламенем, раздуваемым ветром падения. Аэронаос казался небольшим, пока прятался в облаке, но завораживающе медленная гибель воздушного корабля выявила его истинный размер - в пол-рёсты, не меньше. По уцелевшим частям обшивки бежали волны, стоны металла и треск рвущейся ткани смешивались с криками аэронавтов. Из Немировой памяти всплыло:
        «Вижу я, как небо плавится,
        Громче бури волчий вой.
        Знаю - Жадный с цепью справится,
        Вам довольно ли того?[156 - Fferyllt, “Прорицание”.]»
        - Здесь хранители, - прорезался в асирмато Бакуня. - Берём восточный пузырь.
        - Погода пошли вам попутный ветер… - отозвалась «Крепость». - В толстые пингвиньи задницы! Всем крыльям! Оставим Гнутый Остров без аэрофлота! Чтоб ни один стервятник не вернулся в своё поносное гнездо, куда паршивые смрадни ползут дохнуть!
        - Вспомни, Ртищ посадник, как на вече прошлой осенью нам с Ардериком серебра на дюжину техников недодал, - внезапно заклеймил «Крепость» слегка надтреснутый голос, принадлежавший Осфо Палице. - За то серебро, многие теперь жизнями поплатятся!
        - То вече решило, - принялся оправдываться посадник, чьё место в боевом укладе, как выяснилось, было в окружении микрофонов, мезофонов, и энтопистисов в Закатной башне Чугуанской крепости.
        - И за то серебро, что надо было на энергосистему для Пригорского конца пустить, уже года четыре как, - добавил ещё кто-то.
        - Держись! - Самбор круто, почти на месте, повернул «Кодор», сопровождая поворот очередью.
        Мимо Немира в клубах пара пронёсся трёхвинтовой самолёт на поплавках, за ним, быстро нагоняя, что-то одновременно похожее на ракету и на лодку, с блестящей обшивкой и коротенькими пингвиньими крылышками. Пилообразное удлинение на носу лодки-ракеты, прямо над воздухозаборником турбодвигателя, поравнялось с хвостовым оперением гидросамолёта и напрочь его снесло.
        - Здесь хранитель один, последний баклан капец[157 - Вообще-то так называется межевой камень.] на холодец! - это был Бакуня. - Восточный пузырь без прикрытия!
        Гироплан Немира и Самбора продолжал накручивать витки, взбираясь к облаку, куда пытался спрятаться один из аэронаосов. Бакунино заключение о беззащитности цели оказалось преждевременным - из открывшейся в брюхе воздушного корабля диафрагмы выпало что-то уж совсем похожее на ракету, расправило обрубки крыльев, выпростало огненный хвост, и устремилось навстречу построившейся неровным клином шестёрке турбопингвинов с «Хранительницы Меркланда». За первым ракетолётом последовало ещё два. Воздушный бой скрылся за облаком.
        - Немир, сколько ракет?
        - Пара! - прокричал стрелок.
        - Двух на этот аэронаос не хватит, - рассудил Самбор. - Попробуй в двигатели попасть, чтоб он хоть ход потерял.
        - Собака защитница, это ещё что за напасть? - вдруг порадовала «Крепость». - Мы думали, они в три яруса идут, а они в четыре! «Гун?кадейт», над слойкой прятался! Всем крыльям…
        - Немир, что над слойкой пряталось?
        - Колошенский стратонаос! - едва успел ответить бортстрелок, когда гироплан затрясла новая дрожь.
        - Правая свеча задристалась! Попуканная крогденская груша двухгоршковая, стрёмные налёчики с их поторочённой зелёнкой, - Самбор вывел снижавшуюся, крупно дрожа, «попуканную грушу» на прямую, прежде чем продолжить, уже подключив микрофон к асирмато. - Крепость, здесь гироплан день-лось-шесть-два, иду на вынужденную!
        - Сварожич дай те удачи, день-лось-шесть-два, - голос Ртища посадника был напряжён. - Всем крыльям, «Гунакадейт» над Крусовой горой, высота семь дюжин гроссов!
        Сковорода под сиденьем Немира тинькнула - какой-то городской ополченец, оделённый богами избытком меткости за счёт ума, выстрелил по гироплану. На гребне горы, точно над эргастерием аконитовой мистерии, вспузырился жёлто-багровыми клубами взрыв. Башня астероскопеи пьяно зашаталась и беззвучно рухнула.
        - Эта бомба была в гросс пудов, не меньше! - донесло асирмато. - И прямо в Ардериков токамак!
        - Бейбасятина с грибницей, - прошипел Самбор.
        Пылаюший шар следующего взрыва зажёгся вниз по склону, когда до гироплана едва донёсся грохот первого. Двигатель закашлялся и окончательно смолк, а чуть позже, дутые колёса пробороздили прибрежный песок. Эта посадка была значительно мягче предшествовавшей. Внимание Немира привлёк громкий звук из воды: на волнах, кто-то нагло и пронзительно мяукал голосом донельзя избалованного саблезубого котёнка.
        - Помоги, меня, чую, опять скрючит, - сказал лётчик.
        Источником мява была десятиаршинная косатка. На её блестящем чёрном лбу переливались призрачным светом танско-венедские руны кашайских заклинаний, не иначе, впрыснутые под кожу во время одного из тех ритуалов, смысл которого был ведом только китам и жившим вместе с ними шаманам-акванавтам. В зубах, житель моря держал за шиворот обвисшее тело в лётной справе.
        - Похоже, это Рунольф с «Хранительницы», - решил Самбор.
        Немир шагнул в воду. Холод обжёг его, когда он успел зайти в грязные, с подтёками масла, волны уже по пояс. Косатка выпустила Рунольфа, так что он заболтался в воде лицом вверх, почти тут же начав погружаться, толкнула носом в сторону берега, испустила другой по звуку мяв, повернула, качнув на вид бездыханного турболётчика, пустившего пару пузырей, и бредущего к нему стрелка, и скрылась. Тело было странно тяжёлым - по чаянию, потому что справа пропиталась водой. Поддерживая его голову и шею, Немир потащил турболётчика к берегу.
        - Ложись! - крикнул Самбор.
        Продолжая волочь Рунольфа, Немир невольно кинул взгляд вверх. Нечто огромное, едва замедляемое сзади парусинным куполом, летело с небес, казалось, прямо ему в лицо. Если это нечто было бомбой, ложиться вряд ли имело смысл.
        Заострённый конец чудовищных размеров резного бревна глубоко воткнулся в песок шагах в десяти от берега. Едва Немир выволок свою ношу на воздух, его сбил с ног громовой, удушающий, жаркий толчок ударной волны. За ним пришла и схлынула и настоящая волна ледяной воды.
        - Я говорил, ложись! - откуда-то издалека сквозь продолжавшийся грохот повторил Самбор.
        С трудом переведя дух, Немир приподнялся с мокрого песка, на котором валялись дохлые рыбы, обломки лодок, водоросли, примерно треть морского козла с тянувшимися к отступавшей воде внутренностями, и Рунольф на боку, одним сапогом и одной босой ногой к северу. Над гаванью висели, расплываясь и оседая, водяные облака, поднятые взрывами. На берег обрушилась новая волна, слегка не достав до Рунольфовых ног. Ученик корчмаря поднёс тыльную сторону руки к открытому рту турболётчика, проверяя дыхание. Что-то шатнулось на краю поля зрения - тотемный столб, вырезанный из исполинской кедровой сосны, раскрашенный, местами покрытый лаком, местами позолоченный, и стоймя сброшенный со стратонаоса, угрожающе покосился над наполовину засыпанным песком и листьями морской капусты гиропланом, напоминавшим полупришибленного и окривевшего дракончика - одна из посадочных фар в помятой зубастой личине лобового обтекателя погасла. Сверху, на зловеще нависшем над покалеченным «Кодором» столбе, две тануки с выпученными красными глазами, одна сверху, другая снизу, рвали надвое белую косатку. Лёжа на спине верхней тануки,
медведь с разинутой пастью всеми четырьмя лапами чекрыжил поднимавшийся вверх малиновый уд, чуть выше покрывавшийся пятнами и шерстью и превращавшийся в боброудава[158 - Безногое млекопитающее, живущее преимущественно в воде.], отгрызавшего мотню калану, которому одновременно выклёвывал крючковатым клювом глаз устремлённый вниз белоголовый орёл, держа в когтистых лапах позолоченный щит с чёрными закорючками. Непроизвольно плюнув через плечо, помощник корчмаря засунул Рунольфу пальцы в рот, проверяя, нет ли преграды дыханию, тот пребольно его укусил и содрогнулся в кашле.
        - Почти все бомбы мимо, надо ж было одной накрыть токамак, - Самбор кое-как поднялся с сиденья, опасливо поглядывая на неустойчиво возносившееся над ним тёмновдохновлённое творение колошенских резчиков, драматически подсвеченное пламенами пожаров.
        Снова раздалось мяуканье, на этот раз, многоголосое и полное до очередного комка в горле понятных боли и ужаса.
        - Не мимо, ох, не мимо, - только и смог сказать Немир, глядя в сторону гавани, где из взмутнённых взрывами волн искалеченные и обезумевшие косатки начали выбрасываться на берег.
        Глава девятая. Кашайская губа
        Поднявшись к поверхности, Теиёми повернулась на бок, чтобы одним глазом окинуть небо. Над волнами, низко летели чайки, обожравшиеся дохлятиной. Их желудки переполняла смесь кусков рыбы (как подобало), дельфинов (что случалось), и жабоплавов с косатками, что было на грани случавшегося и неподобавшего. Сверххищник мог есть других хищников, а не наоборот. Мёртвой косатке следовало найти покой в таинственных глубинах, недоступных даже кашалотам и кракенам. С высоты, на чаек вяло, ради порядка, а не по необходимости, напал толстый и замедленный поморник. Чайки раздвинули строй, пропуская вдвое б?льшую птицу, тяжесть в чьём набитом брюхе вынесла её почти к поверхности воды.
        Из волн вынырнул Икке-победитель-кракена, щелкнул челюстями, и отхватил поморнику половину хвостового оперения - напомнить зарвавшейся и зажравшейся мелкой твари её место в круговороте питания. Снизу, блеск поверхности между средами омрачался тенями обломков, полузатонувших шлюпок, и других следов недавней жабоплавской неправильности. Правильно было помогать в беде тем, у кого есть имя (визгливые и бестолковые дельфины не в счёт), делиться добычей со стаей, и не убивать больше, чем сможешь съесть. Косаток и жабоплавов объединяло многое - и место на самом верху восходящей дуги пищевого круговорота, и имена, и умение совокупляться не только для продолжения рода, но и для приятности в общении. Но ни одна стая косаток никогда не поступила бы так с другой стаей, как жабоплавы Изогнутого-острова-китобоев - с жабоплавами Чугуана-покровителями-выдр и стаей косаток Теккуири-Менуика-младших-братьев-горбатых-китов. Теиёми слышала зовы едва половины стаи - остальные или погибли в заливе на севере, или там же выбросились на берег, следуя таинственному и страшному голосу древних четвероногих предков. Такого
непорядка не случалось ни на недолгой памяти Теиёми, ни на памяти её родителей Пееруиа-ловца-летучих-рыб и Теикариа-ныряющей-глубоко. Даже вожак стаи, древний Рееккири-белая-тень-быстрый-охотник-сокрушитель-лодок, чья жизнь вот-вот готова была скатиться по пищевой дуге вниз, и тот вряд ли вспомнил бы чьё-либо столь неподобающее поведение.
        Из глубин, поднялись пузырьки воздуха. Горбатые жабоплавы-акванавты что-то искали на дне. Вода доносила возню и возгласы, почему-то звучавшие тоньше, чем скрипучее кваканье их товарищей на поверхности сред. Не все косатки знали это, но акванавты, носившие запас воздуха в дополнительных лёгких на спине, обычные жабоплавы, неспособные надолго задерживать дыхание, и жабоплавья родня без ласт, разгуливавшая по берегу или даже летавшая по воздуху - все они были не только близких пород, но многие из них, медленные и неуклюжие в воде, но проворные на суше, могли поочерёдно представать в каждом из трёх обличий.
        В воздухе, раздался стрёкот. На волны упала двухвостая тень. Некоторые косатки издали кличи угрозы. Теиёми двинула хвостом, подняв голову из воды, повернулась, и увидела на жабоплавьем устройстве знак стаи Чугуана-покровителей-выдр, дружественной стае Теккуири-Менуика-младших-братьев-горбатых-китов. Жабоплавы считали, что знак изображал морскую выдру. Он не имел ничего общего с настоящим обликом выдры, потому что жители Чугуана не умели видеть звук. Теиёми ответила товарищам кличем, оповещающим о прибытии друзей.
        На волнах, поредевшая и обеспокоенная стая сбилась вокруг плавающего настила, перебрасывавясь вопросительными возгласами. На настиле и рядом собрались акванавты-друзья-косаток. Прозвучали высокие звуки, которые не способен был издать ни один жабоплав. Теиёми, движимая любопытством, подплыла поближе. Рядом с чёрными поплавками, жабоплавья сбруя держала у поверхности воды Рееккири-белую-тень-быстрого-охотника-сокрушителя-лодок, так что его дыхало чуть поднималось над водой. В него была вставлена тихо шипевшая кишка. Источником звуков было устройство, две части которого соединяла другая кишка. Подводной частью водил вдоль нездорово лишённого упругости бока вожака Игалук-следующий-за-луной, целитель. Теиёми догадалась, что устройство делало звук видимым и для жабоплавов, позволяя целителям заглянуть внутрь Рееккири-белой-тени-быстрого-охотника-сокрушителя-лодок. Голова Игалука-следующего-за-луной поднялась, пересекая поверхность между средами, чтобы обменяться с товарищами кличем: «Что ты видишь на эхограмме»? На клич отозвалась Шварнедь-останавливающая-кровь: «Я вообще не могу различить внутренности!
Во всей брюшной полости - как рубленым мясом набито!» «Срочно резать! Селезёнка разорвана! Кровью истечёт»! - беспокойно проквакал третий целитель, незнакомый Теиёми. «Резать нельзя, сердце анестезию не выдержит, и так ритм как ниточка, сфигмоманометр косячит»! - в зове Игалука-следующего-за-луной чувствовалась тревога. «Надо было прямо в Плотовой гавани его резать, а не сюда тащить», - в доступных жабоплавам частотах, голос целительницы пошёл вниз-вверх-вниз. «Там теперь не вода, а рассадник заразы», - несогласно квакнул незнакомый.
        «Не любо мне это дело, Горемил Аталокович, покойников искать»! - пропищал в глубинах чугуанский акванавт. «Не гневи судьбу, Бахомурко, что тебя самого не ищут. Обратно же, послали б нас не в губу, а в Плотовую гавань, мы б их не искали, а сачком по кускам собирали»! К возне акванавтов добавился еле ощутимый стук, приближавшийся со стороны Меккире-Ниу-А-Теи-великой-водной-шири. Теиёми едва успела определить направление на звук, как Икке-победитель-кракена уже оповестил стаю о погружении, дальности, скорости, и возможной недружелюбности пришельца. Теикариа-ныряющая-глубоко дала знать, что отправляется на разведку, и строго велела Теиёми оставаться на месте. Ниикки-любительница-вахни[159 - Вахня - холодолюбивая придонная морская рыба.] и верный Пееруиа-ловец-летучих-рыб последовали за матерью Теиёми.
        Над жёрдочками, воткнутыми в дно на северном берегу губы, вернее, над кусками дерева, выложенными поверх этих жёрдочек, зависла огромная стрекоза с четырьмя жабоплавами внутри. Медленно опускаясь, стрекоза скрылась за устройством размером с небольшой остров, время от времени появлявшимся в устье реки. Плавучий остров, конечно, не был живым, но, в отличие от жабоплавьих затей попроще, например, лодок, имел и некоторое сходство с живым существом. Он непрерывно что-то переваривал, распространял странные звуки, и мочился в воду, добавляя к ней неприятный резкий вкус. Стрёкот утих, раздались скрип дерева и хрипящие жабоплавьи кличи, как обычно, ограниченные очень узким промежутком частот. «Эй, на берегу! Самбор? Кая? Вамба? Какими судьбами»? «Эй, на «Хранительнице»! Бакуня! Миролад! Мы летим с вами на Туай! У вас путешественников недобор, так»? «Мировид я! Вам же вроде в другую сторону, противусолонь»? «Орафайокуль выплюнул ещё тучу пепла, лёта через Завечернее море нет»! «А кораблём»? «Ты помнишь, что сталось с тем конвоем, что привёз меня с Туле? Возьмёте? Заплатить нам есть чем»! «Альбо ты с нас
думаешь, что мы по мелочи кастрюлим и берём скиллингов с боевых товарищей? Не смеши меня, сын Мествина Альбатроса платить мне будет! Номи, отзвони Толлаку на вторую палубу, чтоб приготовил ещё одну каюту! А ты, Самбор Мествинович, прими честь с лётным составом столовать»!
        Волны, поднятые ветром, что нагнали крылья стрекозы, слегка качнули настил с целителями. Ке-Еиутере-прыгающая-высоко послала вопросительный зов в сторону безответного вожака, и тут же перешла на песню печали, на которую несколько других косаток отозвались неодобрительно. «Не сдавайтесь, он века прожил, и эту беду переживёт»! - этот клич вырвался из лёгких Виданы, дочери Шварнеди-останавливающей-кровь. Подобно Теиёми, Видана ещё носила короткое, детское имя. «Белок в плазме обрушился», - в непонятном зове акванавта, скрючившегося, вглядываясь во что-то жабоплавское и непостижимое, звучало беспокойство.
        «Как кислород»? Игалук-следующий-за-луной нырнул, посмотрел на что-то, державшееся на присосках, как у кракена, у основания левого грудного плавника вожака, и вновь пересёк поверхность сред, выдохнув: «Плохо, десять дюжин»!
        Из глубин с запада продолжал доноситься стук. Колебания намекали на большое тело, движущееся, как живое, но не живущее. Ближе, акванавты на дне что-то нашли и разразились сдавленным тоненьким кваканьем. «Ещё один, вроде не колошенец! Этот наш?» «Нет, смотри на меч - сересский калис[160 - Калис - короткий меч с волнистым лезвием, часто отравленным.]»! «Работорговец? Что ж, и этого поднимем». «Погоди, меч возьми, самого оставь, а место запомни». «Оставлять-то не ст?ит, вдруг в драугра[161 - Драугр - покойник, несущий беспокойство.] превратится»? «Не насовсем же! До завтра он с драугром точно подождёт, а прежде, чем поднимать, морских раков с него соберём»!
        Жабоплавы на кусках дерева, нависших над водой, продолжали переквакиваться друг с другом и с многочисленными родичами на полом внутри плавучем острове. Им приходилось обмениваться кличами по очереди, скорее всего, из-за слабого слуха. Косатки обычно говорили одновременно со всеми членами стаи. «До дома-то дозвонился»? «И да, и нет. Меттхильд поехала к самому Куруму Алностовичу за советом по работе, так что по телефону я только с матушкой смог поговорить. Жить у неё будете, в замке. Она вам уже палату над гридницей[162 - Гридница - большое помещение в замке, где пирует дружина.] определила». Ещё выше над волнами и к северу, снова застрекотало. Звук нового жабоплавьего летуна был тоньше и прерывистее, как биение сердца кистепёрой рыбы, направление его движения вело в сторону плавучего острова.
        «Ему переливание нужно»! - квакнул, просунув одну конечность через поверхность сред, чтобы ощутить част?ты движения крови вожака, незнакомый целитель. - «Давление поддержать, и бел?к, чтоб хоть чуть оклемался перед хирургией! Игалук, ты можешь объяснить»? Игалук-следующий-за-луной, погрузив голову в воду, издал три клича. Теиёми пришлось приложить усилие, чтобы разобрать их значение, потому что в каждом кличе была слышна только доступная жабоплавам небольшая часть частот. Тем не менее, первым был зов о помощи раненому товарищу из стаи Теккуири-Менуика-младших-братьев-горбатых-китов. Вторым было предупреждение о чём-то болезненном, но не угрожающем жизни, а третьим - совет всей стае держаться вместе. Предположительно, стае нужно было собраться, чтобы помочь Рееккири-белой-тени-быстрому-охотнику-сокрушителю-лодок, но помощь могла оказаться мучительной - то ли для вожака, то ли для всей стаи. Икке-победитель-кракена повторил третий клич, сзывая товарищей к настилу. «Нужна кровь первого типа, отрицательный синтелестис[163 - Синтелестис - наличие в крови определённого антигена.]! Смотри по рунам»! -
озадачила Игалука-следующего-за-луной целительница. - «Тип крови - над левым грудным плавником»! «Чай, сам знаю»! - булькнул тот в воду. Киекке-убийца-ската некстати игриво плеснул хвостом и провёл носом вдоль бока Текки-Пиппе.
        Зов тревоги, посланный Теикариа-ныряющей-глубоко, донёсся из слоя, едва освещённого светом с поверхности сред: большая, быстрая, неизвестная угроза придёт, опережая приливное течение, незадолго до полной воды. Сообщение воспроизвела и усилила Текки-Пиппе, направив его в сторону придонных жабоплавов. «Что-что»? - тонко и приплюснуто отозвался тот, кто был охоч до морских раков. - «Подморница»?
        В воздухе, неуверенный стрёкот слегка усилился, свидетельствуя о том, что источник звука двигался к плавучему острову и кускам дерева на жёрдочках. «Поосторожнее, этот не помн?! Здесь шубка для Меттхильд»! Грохнуло, одна из жердей угрожающе заскрипела. «И с ларём побережнее»! «Предупреждать же надо - он неподъёмный! Тролль-камень там, что ль»? «Если бы! Золото»! - этот клич небольшой самочки был почти не по-жабоплавски звонким. «Ничего, что мы с ним так светимся? Ларь едва побольше самому Пальнатоки с Фюна стоил жизни»! «Сия лепта недостойна столь великого волнения, мы его в Туай бочками возим»! «А не грабят»? Ответом было прерывистое пыхтение - знак жабоплавьего веселья. «Вестимо, ещё перелёта не было, чтоб кто-то не попытался! На то «Хранительнице» и турболёты! Кая свет Покисовна, отколь золотишко-то? Самборова доля за самолёт»? «Нет, за самолёт он всё Немиру отдал, на корчму. Тут больше за Клапин поезд, что мы через Астландский перевал перегнали». «Что-то я косительно поезда не слышал»! «Как же! Добрый был поезд»! - вновь прозвучал голос крупного жабоплава, уже издавшего много звуков. «Наша
часть клевсхольмского сокровища»! «Твоя то есть»? «Нет, добычу делили по верфанскому закону, так что две пятых пошло Кае с Вамбой, за вычетом пособия семье того дурня, что стрелял в нас». «Я дико не в обиду, но голубк?м-то обок чего? Их с замком и рядом не стояло»? - проскрипел обитатель плавучего острова. «Верфанцев спроси»! - отозвался до того молчавший жабоплав, тёмный, длинный, и узкий. «А что за поезд-то на три пуда золота потянул»? «Ну, до трёх пудов там всё ж не достанет. Два вагона фрамиборгской работы, красное дерево, бархат, серебро, но главное, какой паровоз! „Летучий альбинг“»! «Это который три с половиной гросса рёст без остановки»? - вопросительно скрипнул островитянин. «А тут что за тяжесть - тоже золото»? На это вновь отозвался крупный жабоплав: «Нет, это нежданный подарок от незваного гостя»!
        «Я тебе говорю - в губу идёт, у дна, чтоб эхолот не засёк, косатки винты слышат»! - писк горбатого жабоплава загадочным образом сначала доносился, смешанный с шелестом волн, из продолговатого предмета рядом с ухом незнакомого целителя, и только потом проникал сквозь толщу воды. «Сами уже знаем! Только подморницы нам и не хватало»! - возмущённо заквакал целитель, возясь с шипевшей кишкой, помогавшей Рееккири-белой-тени-быстрому-охотнику-сокрушителю-лодок дышать. - «Виданушка, звони в крепость про незваных гостей»! Видана прыгнула в воду и поплыла, не по-жабьи, а волнообразно двигая всем туловищем, так что каждый изгиб завершался уверенным взмахом ласт, как у калана. «Икке-победитель-кракена»! - призвал Игалук-следующий-за-луной и принялся всматриваться в отметки над грудным плавником косатки. - «Первый тип… Отрицательный… Поможешь вожаку»? Повторенный целителем зов о помощи раненому товарищу, обращённый к Икке-победителю-кракена, перешёл в просьбу о терпении. «Шварнедь, пособи»! Целительница соскользнула с настила, занимая место рядом с вожаком. «Агута, готовь мёртвую воду, присоски, иглы, и
роликовый насос»!
        «А точно это враг»? - пискнул кто-то в глубине. «Друг на подморнице в порт заходит на поверхности, с белым щитом на боевой рубке»! «Тогда нам на всплытие»? «А смысл»? - ответил жабоплав, любивший раков. «По подморнице сейчас береговая стража глубинными зарядами пройдётся, ну как и нас накроет? Подниматься, срочно»! «Желтопузик ты чернозадый, мы на пяти дюжинах, после срочного подъема тебя так расколбасит, глубинный заряд не понадобится»! «А что ж делать?» «Иглострел, говорят, очередью акулу надвое рвёт. Проверим, что он с подморницей сделает»? «А смеси дыхательной достанет»? «Так и так, по расписанию подъём через четверть часа! Поплыли»!
        Работая хвостом, Теиёми подняла верхнюю треть туловища над водой, смотря вверх. Ещё одно стрекозообразное устройство зависло над жёрдочками, жалобно тарахтя. Тарахтение сменило частоту, а когда второй жаболёт устроился на жёрдочках рядом с первым, и вовсе стихло. Маленький жабоплав, примостившийся спиной к неживому сердцу стрекозы, окинул гавань пронзительным взглядом, от которого Теиёми внезапно сделалось не по себе.
        Ветер пошёл на убыль, и волны на поверхности раздела сред сошли почти на нет, а с ними и игра пронизывавших воду отблесков и отражений. Текки-Пиппе несильно, но многозначительно прикусила Киекке-убийце-ската основание спинного плавника. «А вдруг подморница по „Хранительницу“ пожаловала»? - квакнул Агута-целитель. «Не посмеют! Она ж атомная»! - возразила из воды Шварнедь-останавливающая-кровь. «Дуракам закон не писан! Лесьяр, рупор где»? «А»? «Уд на! Рупор где»? «Где, где! В рундуке»! Последовали возня, скрежет, и извлечение на свет очередного орудия, помогавшего жабоплавам преодолевать слабость их слуха. «Эй, на „Хранительнице“»! - зов был усилен и направлен на юг и вверх, к плавучему острову. «Чем порадуешь»? - ответил ещё один незнакомый голос. «Подморница сюда валит, взлетайте»! «Что-о? Повтори»! «Под-мор-ни-ца»! «Что-о»? «Под»… - Агута-целитель уронил устройство для направления звука в воду. Еккиренги, оставшаяся без родителей, поймала орудие и положила его на настил у хвостовых плавников целителя. Сиротка немного не рассчитала силу своих челюстей, продырявивших и сплющивших предмет. «Клянусь
тремя головами Сесиутля, стража небожителей! Лесьяр! А ну протелеграфь»! Лесьяр-подающий-принадлежности нелепо замахал передними конечностями, заменявшими жабоплавам грудные плавники.
        Резкие толчки, стуки, и стон металла донеслись из глубин, вместе с зовом о помощи. Пееруиа-ловец-летучих-рыб и Теикариа-ныряющая-глубоко огласили имя глубинной угрозы - Ду-сани-расточитель-рыбы-мучитель-китов. «Не нравится, калоброд колошенский»? - тонко квакнул горбатый жабоплав - любитель раков. Снова застучало. Зашипели пузыри воздуха, вырываясь из какого-то отверстия. Следующий зов Теикариа-ныряющей-глубоко был обращён к Теиёми, Текки-Пиппе, и другим косаткам, еще носившим детские имена. Это было строгое предупреждение - оставаться у поверхности, не следовать за охотниками.
        «Ардериков микроускоритель»? - удивился крупный жабоплав, стоявший на жёрдочках. «Каюшка, на»! - квакнул его маленький родич с пронзительным взглядом, передавая нечто маленькой самочке с приятным голосом. «Разберёшься, как повысить долю полезного действия». Он протянул что-то и крупному. «Это отдашь Поволяну, письмо - Ладомиру». «Осфо свет Касколович, так что в биксе[164 - Металлическая коробка.]»? «Ардерик»! «Кром»! - крупный жабоплав попятился от маленького, едва не уронив данные ему предметы.
        «Как кислород»? «Десять дюжин и четыре! Он ещё поборется»! - радостно отозвался Игалук-следующий-за-луной, находившийся на поверкности между вожаком и Икке-победителем-кракена. Их тела и настил соединяла кишка. Теиёми сообразила, что целители передавали кровь и жизненную силу молодого самца старому. Большая часть стаи устремилась в глубину, исторгая боевые кличи и обмениваясь сведениями о положении цели - плывущего, но не живого устройства, внутри которого скрывался Ду-сани-расточитель-рыбы-мучитель-китов, давний враг стаи Теккуири-Менуика-младших-братьев-горбатых-китов.
        Вместе с приглушённым многоголосым кваканьем, стуками, бульканьем, шипением, и жужжанием, из внутренностей плавучего острова раздался новый звук - прерывистый рёв, слишком единообразный, чтобы быть живым голосом. «Бакуня Лесанович, Кромбьёрн шкипер объявляет срочный взлёт, поторопи путешественников! Колошенская подморница в губе объявилась»! Маленький жабоплав вернулся на своё место, его стрекоза почти сразу же застрекотала.
        «Сердце не справляется! Кислород прибавь»! - в отрывистом зове Игалука-следующего-за-луной, недавняя радость сменилась беспокойством. «Не могу, насос уже на пределе! Да и нельзя, и так лёгкие старику сожжём»! Икке-победитель-кракена по-прежнему держался у настила, еле шевеля плавниками, и вопросительно поглядывая на целителей. Текки-Пиппе и другие молодые косатки беспокойно кружили в почтительном отдалении от вожака, вспарывая поверхность раздела сред спинными плавниками - прямыми и повыше у самцов, слегка загнутыми и пониже у самочек. К вкусу воды уловимо добавилась смерть.
        Глухие удары донеслись из глубины, вперемежку с боевыми кличами стай Теккуири-Менуика-младших-братьев-горбатых-китов и Чугуана-покровителей-выдр. Пееруиа-ловец-летучих-рыб направлял нападение самцов, задавая ритм их ударам. Сочетание безнадёжности ожидания на поверхности и напряжения боя в глубине оказались непреодолимыми для Теиёми, лопасти её хвостового плавника сделали мощное движение вверх-вниз, и молодая самочка устремилась на помощь родителям.
        Раздалось шипение, наверняка оглушительное вблизи, но рассеиваемое быстро увеличивавшимся слоем воды, отделявшим Теиёми от поверхности. Где-то вверху, над волнами скользнула исполинская тень.
        От этих всколыхнутых волн, пошли блики, ещё заметные в быстро темневшей воде. «Теряем его! Эпинефрин и длинную иглу! Быстро»! - потребовал у кого-то голос Игалука-следующего-за-луной.
        В глубинах стала различима тень, очертаниями отдалённо напоминавшая китовую акулу. Лопасти её хвостового плавника, которых было намного больше, чем положено, двигались не вверх-вниз, как у косатки, и не влево-вправо, как у рыбы, а крутились друг другу навстречу в два ряда. Косатки слаженно таранили металлический бок, простёганный несколькими рядами дырок, из которых вырывались пузырьки воздуха. В воде липко на язык чувствовалась смесь масла, жабоплава, и ещё чего-то горького и несъедобного. «В середину листов бейте! Где пробоины от иглострела»! - пискливо квакнул висевший в воде чёрный горбатый жабоплав. Будь это настоящая акула, и не безобидная китовая, а белая или остроносая, целью таких ударов было бы перевернуть рыбу на спину, после чего почти безмозглый хищник лишался способности сопротивляться. Но чего хотели добиться косатки нападением на металлическое пристанище Ду-Сани-расточителя-рыбы-мучителя-китов? После очередного тарана, от бока металлической акулы стали отваливаться серебристые чешуеобразные куски, и несколько цепочек пузырьков слились в одну. «Прочную оболочку вмяли»! - заверещал
другой жабоплав. - «Сейчас их раздавит»! Искусственная рыба исторгла несколько клубов мутной и вспузыренной воды, примерно оттуда же, где у настоящей рыбы полагалось быть клоаке. Некоторые обитатели моря оборонялись от хищников, намеренно испражняясь. Осьминоги сходным образом использовали чернила - и для защиты, и чтоб сбить охотника с толку вкусом и очертаниями чернильного выброса. Выброс из «подморницы», если использовать для имени устройства относившийся к нему опознавательный клич жабоплавов, вряд ли мог отпугнуть или отвлечь её преследователей. «На всплытие пошла»! - горбатый жабоплав ухватил поплывшего было вверх товарища за один из хвостовых плавников. «Бахомур, куда? Расписание подъёма не про твою тушку писано? Четырнадцать саженей за диалепт, это не просто закон, это закон природы, енотодурище ты кашайское»! «Но там! Там»! - взвизгивал пойманный жабоплав, дрыгаясь и впрямь как какое-то земноводное. - «Рееккири! Ду Сани его прикончить и пришёл, не иначе»! «Косатки вожака защитят! Не дёргайся! Дыши ровнее»! - увещевал тот, кто любил раков. «Как они могут его защитить? Косатка отроду на
смертного не нападала»! «Не кипиши, водохлёб медынский»! Подморница двинулась вверх, к волнам и свету, а за ней и охотники стаи Теккуири-Менуика-младших-братьев-горбатых-китов, оставляя горбатых жабоплавов во взмутнённом придонном слое.
        Резко выдыхая, Теиёми направила путь к отбрасывавшей блики поверхности, обгоняя воздушные пузыри и ускоряясь. Её тело рассекло границу сред и описало дугу в воздухе. Стрекозы и плавучий остров скрылись, но над волнами висел отдалённо напоминавший косатку очертаниями и расцветкой пузырь, под которым сидели жабоплавы сухопутной разновидности, пушистые и без ласт. «Крепость! Я над Кашайской губой! Подморница всплывает! Это „Тельменец[165 - Тельменцы - одно из племён северо-западного винландского побережья.]“! Повторяю - это „Тельменец“»! «Ха! Колошенцы говорят, незваный гость хуже тельменца! Кого ж хуже незваный „Тельменец“»? «Откуда эта пробоина? И куда его несёт»?
        Ненадолго погрузившись в воду после прыжка, Теиёми вновь рассекла волны спинным плавником. Вместо такого же плавника, из негибкой спины подморницы-«Тельменца» торчал нарост из металла, тоже показавшийся из воды. Перед наростом высилось непонятное приспособление. Из открывшегося в наросте отверстия, к нему подбежали по хребту подморницы три жабоплава, один почему-то с металлическим отростком вместо одной из верхних конечностей, и тут же принялись направлять трубкообразную часть приспособления в сторону настила с целителями. Те совершенно не обращали внимания на происходившее рядом - Игалук-следующий-за-луной приник ухом к боку Рееккири-белой-тени-быстрого-охотника-сокрушителя-лодок, ещё пара жабоплавов снова склонилась над своими устройствами, а Шварнедь-останавливающая-кровь стояла на краю настила, исторгая непонятный негромкий звук, полный тоски. Капли воды почему-то стекали из её глаз. Подплыв поближе, Теиёми вновь ощутила вкус смерти. «Всё»! - Игалук-следующий-за-луной слабо хлопнул передней конечностью по воде. В многообразии звуков, доносившихся до Теиёми с разных направлений и дальностей,
чего-то не хватало. Молодые косатки обменивались беспокойными кличами, к ним присоединились и охотники. Приспособление на спине «Тельменца» лязгнуло, один из жабоплавов под пузырём в воздухе чем-то затрещал в ответ, чуть позже, металл подморницы зазвенел, несколько маленьких, но очень быстрых предметов пронзили водную поверхность, два жабоплава недружественной стаи упали в воду и стали погружаться, оставляя за собой расплывавшиеся кровавые следы, а третий сделал резкое движение, отчего приспособление громко кашлянуло, и из его трубчатой части вылетело что-то продолговатое, со свистом волоча за собой быстро удлинявшийся тонкий хвост. Предмет пролетел над настилом и упал в воду. «У гарпунной пушки - сам Ду Сани! Стреляй, что смотришь! Сейчас он разрывным зарядит»! - квакнул кто-то из-под воздушного пузыря. «Зарядку переклинило»! Одновременно, Теиёми поняла, каких звуков вдруг недостало в мире. Ритм неровного дыхания вожака больше не смешивался с шипением вставленной в его дыхало трубки, и неуверенное биение сердца Рееккири-белой-тени-быстрого-охотника-сокрушителя-лодок затихло. Прозвучал клич
Пееруиа-ловца-летучих-рыб - не гордый зов матёрого самца, а жалобный вопль детёныша, отбившегося от стаи. Непроизвольно наполнив голос тонами потери и страха, Теиёми принялась вторить отцу. Вместе с ними закричали и другие косатки, только Икке-победитель-кракена молчал. Он повернулся, вырывая из бока целительскую иглу с кишкой, и, кровоточа, поплыл к «Тельменцу». Киекке-убийца-ската направился за ним.
        Косатка никогда не нападала на жабоплава. Это не было просто неподобающе - такого вообще никогда не случалось. Но Икке-победитель-кракена и Киекке-убийца-ската с разгона выскочили на металлическую спину подморницы, помогая себе грудными плавниками, щёлкнули челюстями, и под потерянные крики стаи разорвали Ду-сани-расточителя-рыбы-мучителя-китов надвое, как морского льва-недомерка.
        Глава десятая. Над Морем Тьмы Островов
        - Тьма… хтонический безгласный зов…
        Холод… ветер с древних ледников…
        Страх… пронзительный предсмертный крик…
        Камень… руны старше первых книг…
        Холодно небо, огонь жарко пышет,
        Нагльфар всплыл под воронов кличи.
        Битвы призыв, бури порыв -
        Меч вздымай и бейся, пока ты жив!
        Хриплый, старательно прокуренный, любовно пропитой рёв Врума штурмана слился в странной гармонии с высоким и чистым пением Кьел? потешницы. Электроскрипка Адусв?нты исторгла заключительный клёкот агонии, не до конца потонувший в хлопках и воплях - не в силу неблагодарности слушателей, а по причине их нехватки: путешественников через Море Тьмы Островов в этот перелёт оказалось примерно на треть меньше, чем обычно. Стали слышны обычные звуки - приглушённый свист ветра, электрическое гудение и щелчки оборудования, и могучая рапсодия питаемых жаром атомного распада турбин.
        - Хорошая песня, за душу берёт, - определил незнакомый К#в?ре[166 - Звук «#» - короткий треск языком у нёба.] женский голос.
        - Вот я тя щас возьму за душу, - радостно-плотоядно посулил в ответ мужской.
        Обнявшись по очереди с Кьело, Адусвинтой, и Ингмаром лирником, штурман спустился вниз по трапу. Прошелестев длинным платьем, Кьело последовала за ним. Нажир пододвинул складной стул поближе к Ингмарову, развернул меха, пробегаясь пальцами по кнопкам, и скоморохи завели что-то плясовое.
        Луна проглядывала сквозь облака, даже в её неярком прохладном сиянии разноцветные, по объяснению Кромбьёрна шкипера, из-за пепла в стратосфере, извергаемого огнедышащей горой посреди Завечернего моря. Под шелест турбин, «Хранительница Меркланда» скользила над смутно видными саженях в двадцати внизу - больше в свете из окон, чем в лунном - вспененными гребнями волн. Следить за тем, как эти гребни с бешеной скоростью исчезают из вида, было довольно занимательно с четверть часа, но до окончания пересечения Моря Тьмы Островов оставались ещё добрые сутки.
        На окоёме показался большой парусник - семь мачт, жёсткие четырёхугольные паруса с промежуточными рейками. Тем же курсом шло несколько двухмачтовых судёнышек - сересские рыбаки и плавучий рыбообрабатывающий завод. С кормы корабля-завода заморгал огонёк: «Ясного неба». Из-под прогулочной палубы «Хранительницы» ответные вспышки передали благоволительное пожелание «Попутного ветра».
        К#варе отвернулась от окна в полтора её роста. Под остеклением прогулочной палубы собралась примерно половина путешественников, остальные спали по каютам. На самом деле, в переплётах, естественно, было не стекло, а трёхслойный прозрачный бутерброд, где обязанности хлеба, сметаны, и колбасы выполняли поликарбонат, боросиликат, и сильмарилит. С платившими за проезд мешалось и изрядно ватажников. Некоторые радели о развлечении путешественников, как то стюард, Ингмарова троица со скрипкой, колёсной лирой, и гармонью, и пара заводил-танцовщиков. Ещё с полдюжины механиков и электриков заботились о собственном развлечении, даже после полусуточной вахты предпочтя сну более возвышенный досуг. Некоторые резались в гнефатафль[167 - Гнефатафль - настольная игра с таким названием была популярна в древней Скандинавии.], Ингви, помощник штурмана, вместе с парой туайцев стоял в раздумье у высокой шестиугольной доски для игры в Три Воинства[168 - Три Воинства - игра вроде шахмат, но для трёх игроков.].
        Сынишка одного из купцов пытался подружиться с трёхпудовым лютокотом[169 - Лютокот - хищник с мерзким нравом, иногда поддаётся приручению.] «Хранительницы», дремавшим у неработавшего за ненадобностью электрообогревателя. Прочие ватажники и путешественники прогуливались по периметру вдоль окон, кое-кто потягивал вино или пиво, листая дённик, другие слушали музыку, или следили за отточенными движениями Горяны и Йоло. Танцовщики лихо отплясывали между столиков, будто у них под ногами было не покрытое пробковыми матами альвское олово всё-таки довольно узкой палубы атомолёта, а навощённое дерево наборного пола в зале какого-нибудь дворца в южном Гардаре размером с поле для ногомяча. Наконец, турболётчики, по идее находившиеся на боевой вахте постоянно, одновременно развлекались сами и развлекали других, вяло клея одиноких (или притворявшихся таковыми) путешественниц. В срединном проходе, что пошире, Бакуня декарх плавно кружил основательную медынскую купчиху, чей золотопоясный супруг дремал, переполняя собой мягкое кресло, у стола, заставленного пустыми блюдами и бутылями.
        - Сыну, не тяни его за хвост, проснётся, сожрёт же! - вяло сказала мать котолюбивого чада.
        Ребёнк не внял, кот двинул круглым ухом и приоткрыл один жёлтый глаз.
        - Тяни, тяни. Этого сожрут, нового сделаем, - нарочито возразил отец.
        Это подействовало, лютокот был временно оставлен в покое.
        Третья пара, участвовавшая в танце, радостно пробренчала мимо К#варе. Основным источником звуков были серебряные цепочки и финтифлюшки с бирюзой, раковиной, и ёжесвинскими иглами, щедро украшавшие одеяние небольшой, но выразительно упитанной винландской девы. Мировид, судя по раскрасневшемуся лицу, то ли увлечённый прелестями путницы издалека, то ли и ими увлечённый, и успевший вопреки запретам (боевая вахта как-никак) принять на борт жидкий балласт в форме чарки мёртвой воды, опустил правую руку примерно на вершок ниже расшитого бисером пояса девы. Та мило щебетала:
        - Виру моему мужу пришлось заплатить только один раз, за стрелка, которого он уложил из картечницы через щель в бронещите. Зато за головы трёх из тех, кого он убил во время колошенского налёта, оказалось, даже награда полагалась!
        Мировид поспешно поднял руку на более приличное место. Облачённый в гутанское чёрное долговязый муж-убийца и охотник за головами, которого звали Вамба, сидел чуть поодаль в кресле рядом с шипевшей машиной, где варился ергач. В одной его руке была стопка покрытых разнообразного происхождения пятнами листов со страшного вида вычислениями, в другой - на три четверти опустошённая глиняная кружка, опять-таки с ергачом.
        - Задать магнитное поле можно, решение существует. Но кто осилит сверхпроводящие обмотки сработать?
        Прежде чем ответить, его собеседник, одетый по янтароморскому обычаю, и раза в два пошире Вамбы в плечах, хлебнул ергача из своей кружки.
        - Я думал, что Рёгнвальд, коза его забодай, Эрскин думал, что Фейнодоксо, доброго ему здоровья, Фейнодоксо думал, что Ардерик… светлая ему память. Здесь главное так закрутить плазму, чтобы все вихри в ней разрушались, тогда упадёт теплопотеря, и в середине жгута пойдёт синтез. Осфо думает, что кто-нибудь из Сатиса.
        - Иронично, - Вамба отставил кружку. - Тебе из Поморья до Сатиса уж никак не через Винланд добираться. Почто ж сразу с их эргастерием не поговорил?
        - Так дурь, козе на смех. Между Сатисом и Волыном дрязга идёт уж больше десяти лет. Волын строил было токамак для «Гулльвейг», не осилили.
        - Что ж так?
        - Плазменный жгут терял слишком много тепла. Синтез не шёл, оболочка перегревалась. Взамен решили подрядить Сатис, переделать корабль под атомный распад. Потом по горячим следам «Емшана», - янтароморец фыркнул, веселясь собственной довольно жуткой шутке. - Спохватились, что с машиной распада вместо токамака она на несколько веков загадит всё побережье выхлопом. Так недостроенная и стоит.
        - Как же вдруг о таком великом предприятии недодумали-то?
        - Не вдруг. Дело прахом пошло из-за усобицы мистагогов. Сеймур Кнутлинг на Уседоме и Ладомир из Сатиса некстати принялись меряться удами. Сеймур и так горд да горяч, так ещё ему Психофоро нашёптывал всякую дрянь. Даже обидно, когда два таких великих мужа ссорятся не из-за красавицы, не из-за сокровища, а считай что на пустом месте…
        - Сеймур, Ладомир, а ты-то там причём?
        - Так я из Сеймурова мистериона! Сатис - в круге земном последнее место, куда мне идти за помощью!
        - Что ж, так и получится. Ирония - весь земной круг облетишь, чтоб за три гросса рёст попасть. А помогут-то?
        - С письмом к Ладомиру от самого Осфо? Теперь пусть только попробуют не помочь!
        Колёсная лира Ингмара и гармонь Нажира смолкли. Адусвинта извлекла из скрипки заключительную последовательность звуков и опустила смычок. Последовало вежливое рукоплескание. Скоморохи[170 - Скоморохами исконно назывались любые странствующие работники сферы искусства.] временно удалились, Бакуня и купчиха принялись раскланиваться друг с другом, купчиха - стараясь дать турболётчику возможность заглянуть в вырез своего платья, лётчик - стремясь в полной мере оценить частично сокрытые шёлком и горностаем формы. Винландская дева снисходительно потрепала Мировида по щеке, подбежала к Вамбе, и уселась на подлокотник его кресла.
        Купец, до того дремавший, разлепил один глаз, макнул ранее недоеденный расстегай в миску с остатками раковой похлёбки, подкрепился им, и возгласил:
        - Толлак Рейрович, кормить-то когда будешь?
        - После кинокартины, Левота свет Уморович! Может, пока налимьей печёнкой перекусишь? Или балычком?
        - Искуситель! Вели и того, и другого, и мозгов морского козла!
        Безмер подавальщик пошёл было в сторону камбуза, но Толлак остановил его, подняв в воздух руку и вновь обратившись к купцу:
        - Левота-батюшка, под мозги, не соизволишь уисгебы отведать? Охен Тотшен, заветный бочоночек, с самой Альбы…
        «Батюшка» обмахнул бороду рушником, вследствие чего примерно половина украшавших её кусков вязиги, яйца, и рубленого лука перекочевала на юбки несвоевременно воссоединившейся с Левотой супруги. Та бросила преувеличенно страдальческий взгляд в сторону Бакуни. Таким образом приведя себя в порядок, купец вслух рассудил:
        - Уисгеба альбингская на крепость да на вкус, что торф в болотной воде развести. Не гораздо её под мозги, не гораздо!
        Кратковременно закручинившись от однозначности собственного определения, золотопоясный муж сгорбил плечи, опустил очи долу, и потёр переносицу пальцем, оставляя жирный след. Затем он распрямил спину и на всю палубу заговорщицки шепнул:
        - Безмерко! Мой балдырган[171 - Балдырган - крепкий спиртной напиток.] ещё остался?
        - Остался, Левота Уморович!
        - По чарке всем попутчикам, по чарке всем ватажникам, и нам с Пресияной Шуновной штофик!
        - Кроме тем, кого на вахте! - предостерёг Бакуня.
        Толлак кивнул, Безмер отправился на камбуз. Не очень успешно борясь с улыбкой, стюард поднялся со своего места у приборной доски с переговорным устройством, чтобы объявить:
        - Гости дорогие, через три диалепта, мы покажем новости и кинокартину «Проклятие сирены».
        Ближайшее свободное место было рядом с троицей схоластов-искателей приключений, известной уничтожением аэронаосов, взятием замков, и угоном поездов. На «Хранительнице», они держались преимущественно вместе с турболётчиками, за вычетом времени, проводимого на лётной палубе, как полагалось схоластам, в боевых упражнениях. Старший из троих, прозванный Самбором, был довольно ловок с древнего вида альбингским лезвием. Этот широкоплечий янтароморец сейчас привстал, изобразив полупоклон.
        - Как величать тебя?
        - К#варе.
        Схоласт на миг задумался, чему-то обрадовался, и неожиданно выдал вроде бы на х?сек[172 - Хесек - один из языков южного материка.]:
        - #аи тсес! Матиса?
        К#варе пожала плечами и села в кресло, янтароморец вопросительно посмотрел на неё. Пришлось объяснить:
        - Я из племени Уурлам, мы уже века полтора как перешли на танско-венедский. Кроме имён и сказаний, разумеется. Я не сказительница, языка не знаю.
        - У… урлам? - с разочарованием в голосе повторил Лодмунд электрик. - Ты разве не из кайсан Костяного Берега?
        К#варе вздохнула.
        - И Уурлам, и Хесек - кайсане. Все двенадцать колен кайсан происходят от семи прародителей.
        - Это как? - удивился Вамба.
        - Во время Фимбулвинтера, по мифу, все народы Синей Земли вымерли, кроме этих семерых.
        - Синюю Землю ж ледники вроде не покрыли? - уточнил схоласт.
        - На юге были и ледники, а севернее - тысячелетняя засуха, - объяснил Самбор.
        - Все кайсане - потомки четырёх жён и трёх мужей, нашедших непересыхающий источник, - продолжила К#варе. - Они выжили, но забыли металлургию и даже письменность, пока третий вождь Цхом#арамаб не решил повидать земной круг. Умнее не нашёл, как наняться кочегаром на энгульсейский корабль. Дослужился до шкипера, побывал и на Килее, и в Винланде, и в Танемарке, и даже в Динланде, потом вернулся, и рассказал старейшинам, что у нас копья с кремнёвыми наконечниками, а у танов с венедами - самострелы и ручницы. Старейшины колен Цайша#ен, Цкаман, и #хай#ханан напугались, и решили, что если срочно заново не научить соплеменников металлургии, химии, и так далее, нас с земли сживут. Послали сыновей с дочерьми за Пурпурное море учиться, а из-за моря зазвали грамотников. Четвёртый вождь, Цхом#арамабов сын, даже взял танско-венедское имя, Ислейф, и вернулся в развалины Хауша#нас. При нём там построили новый город, школу, литейню, и капища Магни с Яросветом. С Ислейфа конунга, новый обычай и пошёл.
        - А Хесек? - спросил Лодмунд.
        - Это остальные девять колен. Так и продолжали охотиться на саблезубых котов и стайных жаблацмок с копьями.
        К#варе снова вздохнула и замолчала.
        - Сними тяжесть с души, расскажи про твою печаль, - сказала винландская дева.
        - Пришёл Хлодокар из Микильборга на Костяной Берег, только тогда он ещё назывался Берегом Котиков. Подрядился построить железную дорогу для Хейна конунга от гавани Йеронго до рудников Сумеб. Хейн конунг, пятый вождь трёх колен Уурлам и внучатый племянник Ислейфа, не знал, что Хлодокара с ватагой уже объявили вне закона в Динланде. Дорогу начали строить, потом работники стали жаловаться, что им за несколько месяцев плату задолжали. Дальше и жалобы прекратились, и сами работники куда-то пропали. Хлодокар сказал, мол, не дождались получки и ушли. Новых наняли, снова плату задолжали. А как дорогу достроили, Хлодокар гавань с рудниками захватил, а уурламских строителей пленил и в открытую продал в рабство. Хорошую цену взял, мол, небольшие, собой ладные, умельцы, полиглоты! Стоило ради этого танско-венедскому и ремёслам учиться!
        Выпалив всё это на едином дыхании, К#варе остановилась, чтобы перевести дух.
        - Какая измена, - сказал кто-то. - А куда продали? Ведь едва полбеды, что продают, вся беда, что покупают.
        - Да на те ж острова, мимо которых летим, - ответил другой путешественник, перегнувшись через спинку стула. Во всём Море Тьмы Островов закона меньше, чем у нахухоли[173 - Нахухоль - небольшое, но агрессивное водное млекопитающее.] понятия о хромодинамике кварков! Продолжай, дева! Как дело-то дальше пошло?
        К#варе была всё ещё слишком взволнована, чтобы закончить рассказ. Обменявшись с ней взглядом, словно молча испросив разрешения, Самбор продолжил:
        - Что дальше было, и я знаю. Кайсане объединились и собрали дружину против Хлодокара, но его ватажники захватили побережье, так что у воинов Хейна конунга скоро кончился порох, так и выпало им воевать против микильборгских бронеходов с копьями и стрелами. Хейнову дружину отрезали от воды, пришлось им отступать через пустыню. Там и сгинули, а кости их до сей поры на песке белеют. А жён их и детей, кто не успел бежать, Хлодокаровы головорезы тоже кого себе взяли насильно, кого продали в рабство.
        - Так на Костяном берегу работорговцы и завелись? - спросил Рагнхери оружейник.
        - И Костяной берег получил своё нынешнее прозвание, - закончил Самбор.
        К#варе кивнула, чувствуя, что к её щёкам прилила кровь от воспоминания о давнем предательстве. Чтобы сменить тему, она обратилась к широкоплечему венеду:
        - Так где ты выучил нашу историю и хесек?
        - Выучил, это громко сказано. Отец кое-что втолковал. Могу поздороваться, да попросить воды. Не возьми в обиду, что перепутал твоё племя.
        К#варе не смогла сдержать смех, слегка окрашенный горечью:
        - Разве то обида? Уурлам, хесек, сколько теперь нас осталось - всё равно что братья-сёстры. Племя почитай что угадал. Вон Мировид, как я на борт завербовалась, вообще спросил, не инопланетянка ли. И тут же стал расспрашивать…
        - Как у вас, инопланетян, это делается? - спросила Кая, винландская дева. - И у меня про то же выпытывал, мол, каковы у тиван ритуалы совокупления. По простоте, и совершенно без задней мысли…
        - По его простоте что ни мысль, то передняя, - сухо заметил Вамба.
        Кая сочувственно взглянула на К#варе, кивнула ей, и мимолётно состроила рожицу в направлении Мировида, чьё внимание было полностью отвлечено столиком на колёсах, толкаемым Безмером.
        - Про инопланетян часто говорят, а был ли, кто по правде их встречал? И есть ли они вообще? - спросил, перегнувшись через спинку своего кресла, Лодмунд электрик.
        Его сосед, Рагнхери оружейник, возмущённо запыхтел:
        - Есть ли, скажешь тоже! Вон «Щит Тилле»!
        В подтверждение своих слов, он простёр руку к неестественно яркой звезде, сиявшей над окоёмом на юго-востоке.
        - «Щит», «Ноготь», и «Парус» запустили то ли этлавагрцы, то ли альвы незадолго до Фимбулвинтера. - Вамба покачал головой.
        - А записи где ж?
        - С записями плохо, - вступила Кая. - И немудрено, сколько премудрости ледники смололи. Вёрдрагнефу, и ту археологи уже который век найти не могут.
        - Вёрдрагнефу? - переспросил Лодмунд.
        - Темнота! Этлавагрскую давнишнюю столицу! - просветил товарища оружейник.
        - Синхронные спутники - точно нашей древней работы, - подтвердил Самбор. - Курум Алностович из Альдейгьи давеча определил по сплавам, в каких горах металл добывали. И выработки стародавние остались. Лаурион, например…
        Поставив колёса столика на тормоз, Безмер принялся оделять разговаривавших серебряными чарками с замысловатым до непонятности рунным клеймом. В них плескалась прозрачная желтоватая жидкость с травяным запахом.
        - Так-то оно так, - неохотно согласился Рагнхери. - Но как это объяснит, что нашёл там Ньялл Могучая Рука?
        Участники беседы задумались. Вертя в руке чарку, К#варе рассудила, что все наверняка видели в учебниках истории фотографии, отснятые Ньяллом и Эадвейном после их высадки на «Ноготь Йорра». К#варе особенно запомнился обглоданный и частично разобранный по косточкам скелетик неизвестного науке животного, повисший в невесомости над кучкой-облачком обрывков фольги из неведомого металла, скорлупы орехов неопределимого вида, и косточек от ягод, вроде бы не росших ни на одном из материков или островов земного круга.
        - Фейнодоксо сын Иоло рассказывал, что на луне…
        Самбор (его лицо несколько портили усы и бородка, словно сбежавшие с изображения венедского сотника или урядника на погрызенных мышами веленевых полях какой-нибудь летописи) не успел закончить, прерванный не без труда выпихнувшимся из кресла Левотой:
        - За матушкино здоровье!
        Купец осушил чарку и вновь переполнил собой жалобно скрипнувшее кресло.
        Остальные (не считая лётчиков, Безмера, и Толлака) последовали его примеру в употреблении напитка, оказавшегося довольно приятным на вкус.
        - Мягок твой балдырган, Левота Уморович, - сказал промышленник похудее и помоложе. - Мягок, да обманчив!
        В знак согласия, купец одобрительно крякнул, намазывая очередной расстегай мозгами морского козла.
        - Оборотов в нём будет побольше, чем в горняцкой котяховке, - таинственно согласился Самбор.
        Вамба кивнул. Свет электрических ламп в светильниках из бронзы с прозрачной мозаикой стал меркнуть, аксамитовые занавеси перед бронепереборкой по ходу разошлись, открывая белый прямоугольник образовки[174 - Образовка - экран.] с двумя мезофонами по сторонам. Толлак двинул ещё один переключатель, и из люка в полу с шипением пневматики поднялся кинострой[175 - Кинострой - проектор.]. Стюард извлёк из жестяного короба катушку с новостями, установил её на соответствующую ось, и принялся проводить плёнку мимо зубчатых колёс.
        - Кцкваре, забыла спросить, ты сама по какой части в ватаге? - спросила тиванка (понятным образом, ей не вполне удался звук «#»).
        Тут же раздалось хихиканье. К#варе повернула голову. Хихикала Адусвинта, примостившаяся на скамье через проход, к радости уже устроившихся там трёх молодых промышленников. Скрипачка чересчур охотно и многословно пояснила:
        - В Нидаросе, Отур механик и Снелауг танцовщица решили срочно списаться с борта, пришлось новых вербовать, приходит эта дева на «Хранительницу», говорит, «Я по объявлению». Йоло хореограф нам: «Новенькая, спляши с Горяной пиррихий[176 - Пиррихий - воинственный танец, обычно исполняемый двумя танцовщицами.]»! Взяли мечи, сплясали. Йоло: «А теперь со мной рёропольс[177 - Рёропольс - старинный танец.]»! А она и говорит: «Вы всех турбомехаников так проверяете»?
        Промышленники засмеялись. Адусвинту следовало поставить на место:
        - В том и разница между механиком и скоморохом, что механик спляшет, а вот скоморох турбину не починит.
        На этот раз засмеялись и промышленники, и схоласты.
        - Механик спляшет, или штурман споёт, - добавил кто-то.
        - Подумаешь, споёт. Я вот, например, ещё на волынке умею, - похвалился Самбор.
        - А крестиком вышивать? - поддел кто-то.
        - Тише там, девы с молодцами! - призвал Толлак.
        Кинострой застрекотал, мезофоны произвели шуршание, на прямоугольник упал свет, промелькнули рунные три, два, один, заиграла торжественно-жестяная музыка, и посреди образовки возникла надпись «Кинохронограф», за которой вращался земной круг. К#варе подпёрла подбородок кулаком, вглядываясь в серебристое мерцание картины.
        ПО ПОКРЫТОЙ МЕЛКОЙ РЯБЬЮ ВОДЕ В СОПРОВОЖДЕНИИ НЕСКОЛЬКИХ КУРГУЗЫХ ЛОДЧОНОК ДВИГАЛОСЬ НЕЧТО ПРЯМОУГОЛЬНОЕ. РУНЫ ПОЯСНИЛИ: «САМЫЙ БОЛЬШОЙ ДОК». ВЕРТОЛЁТ, С КОТОРОГО ВЕЛАСЬ СЪЁМКА, ПРИБЛИЗИЛСЯ К УГЛОВАТОМУ СООРУЖЕНИЮ. МЕЛКАЯ РЯБЬ ОКАЗАЛАСЬ ПОЛУТОРАСАЖЕННЫМИ ВОЛНАМИ, А ЛОДЧОНКИ - ПАРОТУРБИННЫМИ БУКСИРАМИ КАЖДЫЙ МОЩНОСТЬЮ ГДЕ-НИБУДЬ В ДЕВЯТЬ-ДЕСЯТЬ ДЮЖИН ГРОССОВ ОВЦЕБЫЧЬИХ СИЛ. «ПЕРВЫЙ ИЗ ТРЁХ ДОКОВ ДЛЯ НОВОЙ ВЕРФИ В ВИНЕТЕ ПОСТРОИЛИ В ГРИМСБЮ», - РАДОСТНО СООБЩИЛ БАРХАТНЫЙ ГОЛОС ВЕЩАТЕЛЯ. ВЕРТОЛЁТ ЛЕТЕЛ МИМО НЕРОВНОЙ, СТРАННО ОТБЛЁСКИВАВШЕЙ СТЕНЫ ВЫСОТОЙ В НЕСКОЛЬКО ДЕСЯТКОВ САЖЕНЕЙ. «ЧТОБЫ ОТБУКСИРОВАТЬ ЕГО ЗА ТРИ МОРЯ НА ЮГ, КРОМФРИД ЩУКА ПРИДУМАЛ НАМОРОЗИТЬ ВОКРУГ ДОКА ОБОЛОЧКУ ИЗО ЛЬДА, ДА НЕ ПРОСТОГО, А СМЕШАННОГО С ОПИЛКАМИ И БУМАГОЙ». ТОЧКА ЗРЕНИЯ ПОМЕНЯЛАСЬ - ТЕПЕРЬ К#ВАРЕ СЛОВНО СТОЯЛА У ВМОРОЖЕННОГО В ЛЁД ПОРУЧНЯ ВМЕСТЕ С ЛОПОУХИМ И НЕОПРЯТНО-БОРОДАТЫМ МУЖЕМ В ПОТРЁПАННОЙ МЕХОВОЙ КУРТКЕ И ДЕВОЙ В ДЛИННОЙ ДУБЛЁНКЕ. ОБА БЫЛИ ОБУТЫ В ВЕНЕДСКИЕ ВАЛЕНКИ, ДЕВА ДЕРЖАЛА НА РУКОЯТИ СТРАННЫЙ ПРЕДМЕТ, ПРОДОЛГОВАТЫЙ И МОХНАТЫЙ - МОЖЕТ БЫТЬ, ПОЧИТАЕМУЮ ВЕНЕДАМИ ФАФЫГУ. «ЗАЧЕМ ОПИЛКИ-ТО, КРОМФРИД»? - ПОД
ПРИГЛУШЁННЫЙ СВИСТ ВЕТРА СКАЗАЛА ДЕВА В ПРЕДМЕТ, ОКАЗАВШИЙСЯ МИКРОФОНОМ, ЗАТЕМ ЕДВА НЕ ТКНУВ ИМ В БОРОДУ ИЗОБРЕТАТЕЛЮ. УВЕРНУВШИСЬ, ТОТ ПОПРАВИЛ НА ДЛИННОМ НОСУ КРУГЛЫЕ ОЧКИ. «С ОПИЛКАМИ И БУМАГОЙ ТАЕТ МЕДЛЕННЕЕ, И ВЫХОДИТ КУДА ПРОЧНЕЕ, ЧЕМ ПРОСТО ЛЁД. СМОТРИ»! КРОМФРИД ВЫХВАТИЛ ИЗ ЗАПАХА КУРТКИ ЗДОРОВЕННУЮ РУЧНИЦУ-КОРОТКОСТВОЛ И ПОД УГЛОМ В ПОЛОВИНУ ПРЯМОГО РАЗРЯДИЛ ЕЁ В ПОКРЫТИЕ. ДЕВА ВЗВИЗГНУЛА И УРОНИЛА МИКРОФОН. УГОЛ ЗРЕНИЯ ИЗМЕНИЛСЯ, В ОСВЕЩЁННОМ ПРЯМОУГОЛЬНИКЕ НА СТЕНЕ ПОКАЗАЛСЯ ЛЕДЯНОЙ НАСТИЛ С ЕЛЕ ЗАМЕТНОЙ ЦАРАПИНОЙ ОТ ПУЛИ. «ТАК ДОК В ПОЛРЁСТЫ ДЛИНОЙ И ПЛЫВЁТ ЧЕРЕЗ ЗАВЕЧЕРНЕЕ МОРЕ В МИДХАФ», - РАДОСТНО ЗАКЛЮЧИЛ ВЕЩАТЕЛЬ, ПОКА ЧЕРЕЗ ОСВЕЩЁННЫЙ ПРЯМОУГОЛЬНИК ОБРАЗОВКИ ПЛЫЛА, КАЧАЯСЬ, ЛЕДЯНАЯ СТЕНА С САЖЕННЫМИ РУНАМИ «ХАВСФРУ».
        - Не говорят, почему доки решили в Винету оттащить, - мрачно добавил Вамба. - Верно, боятся, что в Гримсбю море замёрзнет, и верфь встанет.
        ТЕМ ВРЕМЕНЕМ, «КИНОХРОНОГРАФ» ПОКАЗАЛ ВЕСЁЛУЮ ТОЛПУ, ЗНАМЁНА, ПАЛАТКИ, СТОЛЫ, И ПИВНЫЕ БОЧОНКИ НА ПЕСЧАНОМ БЕРЕГУ НЕЗНАКОМОГО МОРЯ. СКОМОРОХИ РАЗУХАБИСТО ИГРАЛИ ЧТО-ТО ПОМОРЯНСКОЕ, В НЕБЕ КРУЖИЛИ ГИРОПЛАНЫ И ВЕРТОЛЁТЫ. КАРТИНА ПЕРЕДВИНУЛАСЬ ВВЕРХ, ГДЕ ПО ПРОТЯНУТОМУ МЕЖДУ ДВУМЯ ВЕРТОЛЁТАМИ КАНАТУ ШЁЛ ПОТЕШНИК С ПОТЕШНИЦЕЙ НА ПЛЕЧАХ. ПРОБЕЖАЛА РУННАЯ СТРОКА: «ПРАЗДНИК ВОЗДУХОПЛАВАТЕЛЕЙ». ВЕЩАТЕЛЬ УТОЧНИЛ: «В УСТЬЕ ПЕНЫ-РЕКИ, РЯДОМ С КОСМОДРОМОМ УСЕДОМ, ИДЁТ ВЕСЕЛЬЕ. ЕГО ПРИЧИНА - ИСПЫТАНИЯ НОВОГО ПОДВОДНОГО СУДНА». ВОДУ РАЗРЕЗАЛ ПЕРИСКОП, ЗА НИМ ИЗ ВОЛН ПОКАЗАЛАСЬ И РУБКА НЕБОЛЬШОЙ ПОДМОРНИЦЫ. «ПРИ ЧЁМ ЖЕ ЗДЕСЬ ВОЗДУХОПЛАВАТЕЛИ»? ПО МЕРЕ ТОГО, КАК ПОДМОРНИЦА ПРОДОЛЖАЛА ВСПЛЫТИЕ, НАД ВОДОЙ ВОЗНИКЛА ПРЕУВЕЛИЧЕННАЯ ХВОСТОВАЯ ПЛОСКОСТЬ РУЛЯ НАПРАВЛЕНИЯ, ПОТОМ ВОЛНЫ СХЛЫНУЛИ С ОГРОМНЫХ РУЛЕЙ ГЛУБИНЫ, УКРАШЕННЫХ ЭЛЛИПТИЧЕСКИМИ НАРОСТАМИ, А В ПЕРЕДНИХ ЧАСТЯХ ЭТИХ НАРОСТОВ ОТКРЫЛИСЬ ЛЕПЕСТКИ ДИАФРАГМ. ЗА НИМИ, ЗАВОЛНОВАЛАСЬ ВОДА, РАЗДАЛСЯ ГУЛ, ХОД ПОДМОРНИЦЫ ЗАМЕТНО УСКОРИЛСЯ, ВСЁ СУДЁНЫШКО ПОКАЗАЛОСЬ ИЗ ВОДЫ, СКОЛЬЗЯ НА ПАРЕ ТОЩИХ ЛЫЖ, И ПОСЛЕ ВЗМЕТНУВШЕГО ОБЛАКО БРЫЗГ КОРОТКОГО РАЗГОНА ВЗМЫЛО В ВОЗДУХ.
ТОЛПА НА БЕРЕГУ ВОЗЛИКОВАЛА. «ПРИ ТОМ, ЧТО ЭТО ЛЕТАЮЩЕЕ ПОДВОДНОЕ СУДНО»! - СНОВА ОБРАДОВАЛСЯ ВЕЩАТЕЛЬ. «СРАБОТАНО В КИЛЬДЕ РЕДЕГОЙ, СЫНОМ БУРЕБОРА, СО ТОВАРИЩИ»!
        - Что такое, все новости про техников? - возмутился сидевший рядом с Адусвинтой.
        - А ты хотел про эпические труды торговцев треской? - съязвил Лодмунд.
        - Что ж в треске занимательного! Вот сельдь засолить, там не без тонкостей! - вступила в разговор ранее посыпанная яйцом, луком, и вязигой купчиха.
        - Да что ты, почтеннейшая! - возмутился сосед скрипачки. - Треску на воздухе засушить, без соли, чтоб чудо пахучее вышло, это искусство, вот как… как… как на скрипке сыграть!
        - Верно, - согласился Самбор. - Чуть что не так, получишь не пахучее чудо, а вонючую мерзость.
        - Безмер, а принеси-ка всем селёдочки, - вспомнил Левота. - А под селёдочку…
        - Балдырган не пойдёт! - упредила мужа Пресияна.
        - Под селёдочку, обнеси-ка собрание чамбой[178 - Чамба - крепкий спиртной напиток.]! - закончил купец.
        В МЕРЦАВШЕМ СВЕТОВОМ ПРЯМОУГОЛЬНИКЕ НА СТЕНЕ, ЧЕТВЁРКИ ВЗМЫЛЕННЫХ КОНЕЙ НЕСЛИСЬ ПО ИППОДРОМУ КАКОГО-ТО ЭТЛАВАГРСКОГО ГОРОДА, ПОКА ВЕЩАТЕЛЬ ВОТЩЕ СТАРАЛСЯ УВЛЕЧЬ ЗРИТЕЛЕЙ ХОДОМ СОСТЯЗАНИЯ МЕСЯЧНОЙ ДАВНОСТИ: «КОЛЕСНИЦА ЗЕЛЁНЫХ ВЫХОДИТ ВПЕРЁД НА ПОСЛЕДНЕМ ПОВОРОТЕ! ЗА ОДИН ДЕНЬ КИНИСКА, ДОЧЬ АРХИДАМО, ДВАЖДЫ ВЫИГРАЛА ГОНКУ ЗА СИНИХ, И ДВАЖДЫ - ЗА ЗЕЛЁНЫХ»! КОЛЕСНИЦЫ ОСТАНОВИЛИСЬ, ВОСТОРЖЕННАЯ ТОЛПА ВЫБЕЖАЛА НА ПОЛЕ И ПОДНЯЛА КОЛЕСНИЧУЮ НА РУКИ, НЕ ДАВ ЕЁ НОГЕ СТУПИТЬ НА ЗЕМЛЮ. ДЛИННОРУКАЯ И ДЛИННОНОГАЯ КИНИСКА В КРЕСТ-НАКРЕСТ ПЕРЕТЯНУТОМ КОЖАНЫМИ РЕМНЯМИ ЗАЩИТНОМ ОДЕЯНИИ НЕЛОВКО, НО ОЧАРОВАТЕЛЬНО УЛЫБАЛАСЬ, ПЛЫВЯ ПО ВОЗДУХУ.
        ПОБЕЖАЛИ РУНЫ С ИМЕНАМИ ФОТОКИТОНИСТОВ И КЛЕОХРОНИСТОВ.
        Свет киностроя погас, светильники зажглись, Толлак принялся возиться с механизмом, пуская киноплёнку в обход зубчатых колёс для перемотки.
        - Мне! - лютокот перегородил проход к камбузу.
        Собрав подорожную в виде нескольких селёдочных голов, зверь милостиво пропустил Безмера и вернулся к обогревателю. Подавальщик принялся оделять путешественников рушничками и тарелами[179 - Тарел - как тарелка, но грубее и мужественнее.], на каждом - кучка маленьких кусочков жирной сельди, горка сладкого лука, и чарка. На этот раз, запах из неё напоминал о чём-то добротном, но по первому применению для питья не предназначенном, например, о топливе для поршневых двигателей. По-видимому, сомнение отразилось на лице К#варе, потому что Левота счёл нужным его развеять:
        - Выпей, краса невиданная из земли неведомой! Здоровье моей бабушки пьём, а она без чарочки чамбы ко сну не отходит ещё с Кальмотова разорения!
        В подтверждение своих слов, купец встал, влил в себя топливо, тут же всосал, как пылесос, с тарела закуску, торжественно утёрся рушничком, и уставился на К#варе. Адусвинта опять начала хихикать, так что отступать было некуда:
        - Здоровье твоей бабушки!
        К#варе повторила в точности то же, что сделал купец. Чамба была практически лишена собственного вкуса, но после неё, ощущения от селёдки и лука труднообъяснимо изменились. Кроме того, возникло чувство, что время на сообщение между мозгом и телом возросло раза в три.
        - Это по-нашему! - купец с размаху плюхнулся в застонавшее кресло и принялся за налимью печёнку.
        Самбор, едва уполовинив свою чарку, уважительно кивнул К#варе. Ещё лучше, скрипачка поперхнулась чамбой и вывернула селёдку с тарела частично на скамью, частично на предположительно знавшего больший толк в треске соседа, тут же принявшегося хлопать её по спине.
        Тем временем, стюард успел перемотать и спрятать в жестянку хронику и зарядить кинокартину. Свет вновь померк, кинострой застрекотал.
        Хлопья крупного снега кружились над чёрными ветвями вишен с давно облетевшей листвой и над странно выгнутыми крышами высоких чертогов, крытыми тёмной черепицей. По узкой улице брёл одинокий и, по всему судя, видавший лучшие времена странник, пьяно пошатываясь и волоча за собой секиру. Не лишённым приятности голосом, странник напевал:
        - «Побеждая животных могучих,
        Мы в грядущее смело идём.
        Разве прадед, дремавший на сучьях,
        Мог мечтать о расцвете таком?
        Перепачканы жиром оленьим,
        Мы пируем всю ночь у костра,
        И потомки глядят с уваженьем[180 - Из стихотворения Владимира Ковенацкого «Пещерные люди».]»…
        К ЗВУКАМ ПЕНИЯ И НЕРОВНЫХ ШАГОВ ПЬЯНЧУГИ ПРИБАВИЛСЯ ГЛУХОЙ СТУК КОПЫТ. ВСАДНИК В ДОСПЕХАХ ИЗ БЛЕСТЕВШИХ ЛАКОМ МЕТАЛЛИЧЕСКИХ ПЛАСТИН, ПЕРЕПЛЕТЁННЫХ ВМЕСТЕ ШНУРАМИ, ВЫТАЩИЛ ИЗ НОЖЕН МЕЧ, ЗАНОСЯ ЕГО ДЛЯ УДАРА. СТРАННИК КАЧНУЛСЯ В СТОРОНУ, ЕДВА НА ВЕРШОК РАЗМИНУВШИСЬ С БОКОМ КОНЯ, И ОДНОВРЕМЕННО ВСКИНУЛ СЕКИРУ, КАК КРЮКОМ, ВЫТАСКИВАЯ ЕЙ ВЕРХОВОГО ИЗ СЕДЛА. ТОТ КОРОТКО ПРОЛЕТЕЛ ПО ВОЗДУХУ И УПАЛ НАВЗНИЧЬ, ЕГО МЕЧ ЗВЯКНУЛ О КАМНИ. НЕВЕРНОЙ ПОХОДКОЙ, СТРАННИК ПОДОШЁЛ К ПОВЕРЖЕННОМУ НЕПРИЯТЕЛЮ И С ХРУСТОМ ОПУСТИЛ СВОЁ ОРУЖИЕ.
        - «НА ОТБИТЫЙ КУСОК ТОПОРА», - ДОПЕЛ ПЕВЕЦ, ГЛЯДЯ НА ВЫТАЩЕННОЕ ИЗ ГОЛОВЫ ВРАГА ЛЕЗВИЕ СЕКИРЫ, ВЫЩЕРБЛЕННОЕ И ПОКРЫТОЕ ТЁМНОЙ КРОВЬЮ. - ЛОШАДЬ!
        ЛОШАДЬ НИЧЕГО НЕ СКАЗАЛА, НО ПРЕКРАТИЛА БЕГСТВО. СТРАННИК ПЕРЕШАГНУЛ ЧЕРЕЗ ТРУП, ПОРЫВШИСЬ ЗА ПАЗУХОЙ, ВЫТАЩИЛ ЯБЛОКО СО СЛЕГКА СМОРЩЕННЫМ И ПОТЕМНЕВШИМ БОКОМ, ПОЛОЖИЛ НА РАСКРЫТУЮ ЛАДОНЬ, И ВСТАЛ В ОЖИДАНИИ. ПРОДОЛЖАЯ ОПАСЛИВО КОСИТЬ ГЛАЗА В СТОРОНУ МЕРТВЕЦА, ЖИВОТНОЕ ВЗЯЛО ЯБЛОКО. РАЗДАЛСЯ ХРУСТ, СОЧНЕЕ И ПРОДОЛЖИТЕЛЬНЕЕ НЕДАВНО ПРОЗВУЧАВШЕГО ПРИ ВНЕДРЕНИИ СЕКИРЫ В ЧЕРЕП.
        ВЕДЯ ЛОШАДКУ ПОД УЗДЦЫ И ШАГАЯ НЕСКОЛЬКО УВЕРЕННЕЕ, ПЕВЕЦ ВЫШЕЛ ПО УЛИЦЕ К ГАВАНИ, ГДЕ У ОДНОГО ИЗ ПИРСОВ ЕГО ЖДАЛИ ДВОЕ.
        - ПИНДСВИН, ОТКУДА ЛОШАДЬ? - СПРОСИЛ ОДИН ИЗ НИХ.
        - ГДЕ «НЕВОЗДЕРЖАННОСТЬ ФЕРОНИКО»? - ПРОЗВУЧАЛО ВМЕСТО ОТВЕТА.
        - КОЛОШЕНЦЫ ПО КАКОЙ-ТО БЛАЖИ СОБИРАЛИСЬ ЗАКРЫТЬ ВОРОТА В ГАВАНЬ, ВЕТУРЛИДИ ВЫВЕЛ КОРАБЛЬ, НА РЕЙДЕ ЗА НУТКИНЫМ ОСТРОВОМ ТЕБЯ ЖДЁТ!
        ЛОШАДЬ ШЛА ШАГОМ ПО ОБНАЖЁННОМУ ОТЛИВОМ СЫРОМУ ПЕСКУ. НА ВИД ОКОНЧАТЕЛЬНО ПРОТРЕЗВЕВШИЙ ПИНДСВИН СИДЕЛ В СЕДЛЕ, ЕГО ОСТАВАВШИЕСЯ БЕЗЫМЯННЫМИ ТОВАРИЩИ БРЕЛИ ЧУТЬ ПООДАЛЬ. БЕРЕГ ПОРОС ИСПОЛИНСКИМИ СОСНАМИ, С ИХ ВЕТВЕЙ СВИСАЛИ БОРОДЫ МХА. В КУЧЕ ВОДОРОСЛЕЙ, У КРОМКИ ВОЛН ЧТО-ТО ВАЛЯЛОСЬ.
        КРЫШКА ЛАРЯ СТРАННОЙ РАБОТЫ БЫЛА НАПОЛОВИНУ ОТКРЫТА, НА ЛИСТЬЯХ МОРСКОЙ КАПУСТЫ И НА ПЕСКЕ ПОБЛЁСКИВАЛИ ВЫЧУРНЫЕ И ПОЧЕМУ-ТО КАЗАВШИЕСЯ ЗЛОВЕЩИМИ УКРАШЕНИЯ, С УЗОРАМИ, ХИТРО СОСТАВЛЕННЫМИ ИЗ ИЗОБРАЖЕНИЙ ЗУБАСТЫХ ГЛУБОКОВОДНЫХ РЫБ И ПЕРЕПЛЕТЕНИЙ ОСЬМИНОЖЬИХ ЩУПАЛЕЦ. ЧУТЬ ПООДАЛЬ ОТ ЛАРЯ ЛЕЖАЛО ЧАСТИЧНО СКРЫТОЕ МОРСКОЙ ТРАВОЙ ТЕЛО.
        Изображение исчезло, одновременно завоняло горелым.
        - «Киностройщика на мыло»! здесь кричать не принято? - негромко полюбопытствовал сосед Адусвинты слева.
        В полутьме, Толлак вытащил из ящичка под киностроем маленький резак, гнёт[181 - Гнёт - пресс.] для киноплёнки, кисточку, и банку с клеем.
        - Пару диалептов, гости дорогие! - сказал стюард.
        - Безмер, чтоб ожидание скоротать, благо и штоф, и чарочки остались, обнеси честн?е собрание чамбой? - предложил Левота. - А потом мне селяночки с морским змеем?
        На этот раз, чамба, даже без закуски, пошла на удивление гладко, как янтарь, скользящий по шёлку. К удивлению К#варе, схоласты лишь чуть пригубили свои чарки. Стрёкот киностроя возобновился.
        - РАЗГОВОРЫ ДА РАЗГОВОРЫ О МОРЯКАХ И РУСАЛКАХ, - СКАЗАЛ ПИНДСВИНУ ТОВАРИЩ. - НО ВОТ ОНА, РУСАЛКА, И БУДЬ ДАЖЕ ЖИВАЯ, КУДА?
        ТЕЛО, ЧАСТИЧНО ОЧИЩЕННОЕ ОТ ВОДОРОСЛЕЙ, ЛЕЖАЛО ПЕРЕД НИМИ НИЧКОМ. ЕГО ПОКРЫТАЯ МЕЛКИМИ ПЯТНЫШКАМИ НИЖНЯЯ ЧАСТЬ НАПОМИНАЛА НЕ СТОЛЬКО РЫБУ, СКОЛЬКО ДЕЛЬФИНА ИЛИ МОРСКОГО ЗМЕЯ, СУЖАЯСЬ ВВЕРХ КО ВПОЛНЕ ДЕВИЧЬЕМУ СТАНУ. В МОКРЫХ ВОЛОСАХ ЗАПУТАЛСЯ ВЕНЕЦ - ЩУПАЛЬЦА, СЖИМАВШИЕ САМОЦВЕТЫ.
        - НУ ТЫ ДЕРЕВНЯ, - УКОРИЛ ЕГО ТРЕТИЙ МОРЯК, НАКЛОНЯЯСЬ НАД МЁРТВЫМ СУЩЕСТВОМ, ЧТОБЫ ПЕРЕВЕРНУТЬ. - ВОТ КУДА!
        ГЛАЗА МЁРТВОЙ РУСАЛКИ БЫЛИ ЗАКРЫТЫ. ВЕНЧАВШАЯ ТОНЕНЬКУЮ ШЕЙКУ С ЗАБИТЫМИ ПЕСКОМ ПРОРЕЗЯМИ ЖАБЕРНЫХ ЩЕЛЕЙ ГОЛОВА БЕЗЖИЗНЕННО ПЕРЕКАТИЛАСЬ НА БОК, БОЛЬШОЙ РОТ С ПУХЛЫМИ ГУБАМИ СЛЕГКА ПРИОТКРЫЛСЯ. ПОКАЗАЛОСЬ НЕСКОЛЬКО РЯДОВ ШИЛООБРАЗНЫХ ЗУБОВ, С КОТОРЫХ ЗАКАПАЛА ПОЛУПРОЗРАЧНАЯ ВЯЗКАЯ ЖИДКОСТЬ.
        - КТО ЧЕМ, А Я БЫ НЕ СТАЛ, - ИЗРЁК ПИНДСВИН, ПО-ПРЕЖНЕМУ СИДЯ В СЕДЛЕ.
        - ВОЗЬМЁМ СОКРОВИЩЕ, И ПОШЛИ К «НЕВОЗДЕРЖАННОСТИ»! - ГОЛОС ПЕРВОГО МОРЯКА СЛЕГКА ДРОГНУЛ.
        - И СОКРОВИЩЕ БЫ ОСТАВИЛ, - НЕВОЗМУТИМО ЗАКОНЧИЛ ВЕРХОВОЙ.
        - ТЫ ЧТО, ЭТО Ж ТИРОНЫ[182 - Тирон - драгоценный камень.]В КРАСНОМ ЗОЛОТЕ! - ВТОРОЙ МОРЯК ПОТЯНУЛ ЗА ВЕНЕЦ.
        ОДНО ИЗ ВЕК РУСАЛКИ ДРОГНУЛО, МАТРОС ОТШАТНУЛСЯ, ИЗ ГЛАЗНИЦЫ ВЫЛЕЗ НЕБОЛЬШОЙ КРАБ И БОЧКОМ ДВИНУЛСЯ ПО ПЕСКУ, СЖИМАЯ В КЛЕШНЕ ВОЛОКНИСТЫЙ КУСОЧЕК МЕРТВЕЧИНЫ.
        Проблески сознания вернулись к К#варе, когда двое несли её - один бережно держа под мышки, другой за ноги - по узкому проходу.
        - До начала вахты, думаешь, проспится? - сказал со стороны ног Самбор.
        - Может, и проспится, пять часов ещё, - ответил Йоло хореограф. - Даже если и не проспится, пару часов Кромбьёрн ей, поди, простит. Умница, сиротка, руки золотые, растяжке только позавидовать, и прирождённое чувство ритма. Был бы я сам по женской части, восемь из Четырнадцати мне в помощь, втрескался бы. Пришли.
        Рука Йоло, поддерживавшая правое плечо К#варе, куда-то делась. Щёлкнул язычок замка. - Стащи с неё сапоги, и пусть отсыпается, - заключил хореограф.
        Его вторая рука тоже куда-то пропала, но под головой, плечами, и спиной оказалось что-то приятно-мягкое.
        - Где бы Меттхильд присмотреть такие сапожки? Змеиная кожа, нет? - Самбор возился с правым сапогом.
        «Шкура диатримы», - хотела объяснить К#варе, но язык не слушался.
        Схоласт снял правый сапог, поставил его на рундук в ногах койки, и принялся за левый, продолжая приговаривать:
        - Кайсане, конечно, потрясающий народ. В одиночку с копьём на саблезубого кота, огненными муравьями похлёбку приправляют, неделю без воды пешком по пустыне, третье поколение против работорговцев не сдаются, но чамбу пить…
        - Не умеют, - хором сказали Йоло и Самбор.
        Глава без одного дюжина. Безымянный остров
        Форштевень атомолёта, даже неподвижного, продолжал рассекать холодный воздух с несомой ветерком взвесью мельчайшей пароси[183 - Парось - мельчайший дождь.], и капельки пресной воды бежали по титановому носовому украшению, изображавшему деву в развевающемся плаще, с простёртым вперёд раздвоенным посохом. В посохе заодно помещались датчики давления и термокрасии, а электрически нагревавшаяся проволока анемометра между рогами его навершия измеряла скорость - не вполне ясным Мировиду лётчику образом (не иначе, этот день школы он прогулял). Взгляд титановой девы был устремлён к еле различимому в серости воды и неба окоёму, её точёные черты лица - сосредоточенны и строги, как и подобало предводительнице древнего энгульсейского племени и волшебнице, жившей вскоре после Фимбулвинтера. Когда доподлинно, тоже было загадкой (надо было полагать, что соответствующую часть истории преподавали в тот же прогулянный Мировидом день, когда дидакт-филофизик рассказывал про искусство анемометрии).
        Сидя в левом по ходу кресле перед штурвалом синхроптера[184 - Синхроптер - вертолёт, имеющий два несущих винта, вращающихся в противоположных направлениях, расположенных со значительным перекрытием, и с небольшим наклоном осей вращения друг к другу.], покачивавшегося на поплавках со сложенными лопастями, так что открытые люки было вровень с грузовым портом в борту «Хранительницы Меркланда», Мировид задумался - почему говорят «точёные черты лица»? Выточить на токарном станке лицо никак нельзя. Можно ось, вал, или ножку для стула. Что там лицо, даже ногу, как у девы, и то не выточишь. Кстати, о ногах…
        - Как ты думаешь, - обратился лётчик к сидевшему рядом с ним в ожидании Ингви, штурману в учении. - Почему Кьело вечно ходит в этих длинных юбках? Может, у неё с ногами что-то не то?
        - В смысле? - Ингви оживился. - Коленки назад, шерсть, и копыта? То есть она на самом деле не квенка, а квенский дух лесной? Здорово! Ты бы духу лесному втюхтил? Я бы - да!
        - С таким лицом и станом, как у Кьело? Какой разговор, конечно б втюхтил. Только предохраняться надо, а то выбегут потом из леса всякие мелкие с рогами и с копытами, да станут вокруг прыгать и батюшкой звать… Да нет, копыта вряд ли, скорей, просто ножки, как у кошки после атомной бомбёжки.
        - Обидно, раз так, - решил Ингви.
        - А что ж обидно-то? Ты б ей и с копытами втюхтил? Обратно ж, не беда, что кривенькие, если их раздвинуть, вообще какая разница?
        У рампы вверх с грузовой палубы лязгнуло, цепи подъёмника пришли в движение.
        - Что за смрад кальный извергаешь? - сказала взявшаяся откуда ни возьмись Венешка пулемётчица, опасно стоя на кранце. - Смертный - суть носитель свободной воли, в нём душа должна быть прекрасна…
        - Раз душа, то лицо и ноги тоже! - оправившись от неожиданности, возразил Мировид.
        - Особенно левая, - с ухмылкой добавил Ингви.
        - Поколе левая? - удивилась было Венешка, впихиваясь в люк. - Паки ты меня праздным словоблудием в сомненье вверг, речивец ямталандский. Что там товарищ твой рёк про атомную бомбёжку… Воистину ль такое возможно?
        День в школе, когда объясняли это, Мировид тоже прогулял, но штурман в учении нашёлся с ответом:
        - Вестимо возможно, чем Фейнодоксо с этлавагрской дружиной Аскольдову гору на куски и разметали!
        - Ежели разметали, что ж тогда противусолонь по небесам летает? - не без усилия протиснувшись между лётчиком и будущим штурманом, пулемётчица заняла своё место в носовой полусфере, так и не убедившись в правоте Ингви.
        - А ей бы вдул? - шепнул Мировид.
        - Чисто теоретически - да, - также шёпотом ответил Ингви.
        - Почему теоретически? Толстенькая?
        Ученик штурмана отрицательно покачал головой:
        - У неё наречённый!
        - Подумаешь!
        - Подумаешь? Стал бы ты к винландской смугляночке, что замужем за гутанским охотником за головами, клеиться?
        - К ней-то как раз и стал!
        - Как стал, так и перестал?
        - Как не перестать - с Вамбой шутки плохи, на меня пару раз глянул… С таким прищуром, как через оптический прицел! Но он-то не наречённый, а муж! Да и кто Венешкин наречённый, не ещё один же гутанский убийца в сажень ростом и весь в чёрном?
        - Да Венешкин ладо похлеще любого гутанского охотника за головами - поединщик кавского братства рыбаков! И сажень ростом, и сажень в плечах! - О чём шепчетесь столь злоехидно? - справилась Венешка.
        - Отнюдь не ехидно - доброхоботно! - нарочито возмутился Ингви. - Правду ли говорят, твой Овсяник ещё поединок выиграл?
        - Правду! - радостно отозвалась дева. - Харкен, угольщик заморский, поставил завод на Туай-реке, отходы непотребные прямо в воду велел слить, и рыбы погубил немерянно. Белды староста ему тухлой рыбиной прямо на вече в морду ткнул, а Харкен всё виру платить отказывался, мол, не моя работа, воля богов! Овсяничек волю богов там же на вече и явил - его поединщику шуйцу[185 - Шуйца - левая рука.] отсёк, вместе со щитом!
        - Ну, ты понял, - прошептал Ингви.
        Площадка подъёмника внушительно клацнула, поравнявшись с палубой. Двое покатили к синхроптеру тележку с электронным приспособлением, явно собранным наспех - низ от одного, верх от другого, проволочные спирали, торчащие провода, тканевая лента… Тем не менее, электрики (Лодмунд и Самбор) только что не лопались от гордости своей работой. Более того, их провожал сам Кромбьёрн шкипер.
        Насколько было понятно Мировиду, причиной внезапной смены курса атомолёта с последующим приводнением с подветренной стороны от безымянного необитаемого острова стало отправленное с Драйгена сокровище, вернувшееся из космоса не совсем удачно - вместо Янтарного моря, оно шмякнулось где-то в кольце проглядывавших сквозь сизую дымку к югу от «Хранительницы» скал. На рассветном сходе ватаги и путешественников, шкипер сказал только о чести, да что о помощи с возвращением груза просили два мистериона и один торговый союз. По последнему, можно было догадаться о возможной награде, хотя и без неё, Мировид уже был благодарен случаю наконец утереть носы Бакуне и иже с ним. Да, синхроптер (и нечего называть его вертолётом!) не мог с диким рёвом сорваться с лётной палубы, разогнаться до трёх четвертей скорости звука, таранить аэронаосы, шарашить во все стороны ракетами, а потом на двух гроссах узлов повеситься на крюк под покрытым четырёхвершковой бронёй брюхом атомолёта. Зато хримтурса с два бы один из задавак-«Хранителей» посадил свой турболёт в этом безумном нагромождении чёрных каменных игл. Честь вернуть
драгоценный груз предстояло разделить, но и это было в основном даже приятно. Венешка - лучшая пулемётчица, и колошенской владычицы не строит, Ингви - без пяти диалептов штурман, а нос не дерёт, Лодмунд - свой парень, тоже из себя не изображает, Самбор… Самбор как раз не особенно нравился Мировиду, и не только обыкновением везде лезть (лётчик, схоласт, поединщик, даже с искателем для драйгенского груза встрял) или навыком сбивать винтокрылые машины (хоть и разбойничьи) из лука. Девы практически вешались на рослого поморянина - вплоть до того, что недоступная красотка-турбомеханик, совершенно неубедительно притворявшаяся жительницей Синей Земли, накануне покинула прогулочную палубу, дословно вися у Самбора с Йоло на руках. Мировид сглотнул слюни, пытаясь представить, что затем вытворяли эти трое, и в каких сочетаниях. От этих мыслей его отвлёк голос шкипера:
        - Ингви, выведешь примерно на место, а дальше по искателю, и без подвигов напрасных краном зацепите. Венешка, Мировидко, удачи! Электрики, призвал бы вам в помощь богов, да не знаю, каких!
        - Помяни Хармер, у неё чертог из янтаря! - посоветовал Лодмунд, спиной вперёд ступая на сходни, ведшие в подвешенную под хвостовой стрелой люльку грузового отсека.
        - Вы там сзади, наушники, - напомнил Мировид.
        Шедший вторым Самбор ухмыльнулся вместо ответа. Поверх грубого шерстяного плаща в дурацкую клетку, поморянин волок на спине сбрую со здоровенным мечом - наверняка впридачу к дисковой пиле под когда-то бывшей красной бронекурткой. Очень важно быть во всеоружии для короткого путешествия на синхроптере в качестве груза над необитаемым островом. И за то поклон, что хоть лук с собой не потащил.
        - Готовы? - спросил шкипер. Его голос донёсся до лётчика одновременно по воздуху и через наушники.
        - Готовы, - отозвался Мировид.
        - Храни вас Хармер, янтарная дева. Питание, - сказал Кромбьёрн.
        Корабельный мальчишка (не называть же дурня атомолётным мальчишкой?) откуда-то из Антилии выдернул электрошнур из гнезда и с сочным щелчком закрыл водонепроницаемую крышку над разъёмом.
        - Швартовы.
        Ещё один мальчишка помог первому отдать коренные концы двух юзеней[186 - Юзень - тонкий трос, обычно сплетённый вручную из трёх каболок.]. Он же бросил взгляд в сторону багра.
        - Ты у меня этим же багром и получишь! - пообещал Мировид. - Банничками, нежно!
        Когда синхроптер оказался с должной нежностью оттолкнут от борта, а люки в отсек управления и в грузовую люльку закрыты, Кромбьёрн дал добро на взлёт. Лётчик потянул за рычаг, ставивший лопасти обоих винтов в рабочее положение, проверил работу ножных рычагов, отвечавших за рыскание - нет ли слабины в тягах, посмотрел давление в баке пневматического пускача, убедился в том, что уровень зелёнки касается верхней отметки, выжал двойное сцепление, завёл спарку двигателей, повертел головой, уверяясь в отсутствии помех, и плавно отпутстил сдвоенный рычаг сцепления, отчего лопасти винтов со свистом завертелись навстречу друг другу, синхроптер оторвался от воды, и стал набирать высоту. Мировид едва касался прав?ла[187 - Правило - рулевой рычаг.], пока машина не поднялась на пять дюжин саженей, потом чуть наклонил рукоять, начиная полёт к острову.
        - Годнота! - сказал Самбор из наушников.
        Мировид собрался ответить чем-нибудь ехидным, но одобрение поморянина было совершенно искренним:
        - Как пёрышко поднял!
        - Полтора румба посолонь, - сказал Ингви.
        Внизу, волны разбивались о берег - полоску чёрного песка у подножия чёрных же скал, местами стеклянно блестевших и не по-скальному образовывавших прикытые камнем сверху пустоты и переплетения.
        - Опричь сего моря, нигде в круге земном зрелища подобного не сыскать! - восхитилась Венешка.
        - С погодой не повезло, - заметил ученик штурмана. - Сыщись просвет в облаках, волны б лазурью, а скалы всей радугой играли.
        - Уже неплохо, - лётчик провёл синхроптер между двух наклонявшихся друг навстречу другу каменных столбов. - Будто мы и не в круге земном, а на таинственной планете!
        - Может подлинно так и быть, - неожиданно согласился Самбор. - Знаете, что орологи[188 - Оролог - учёный, изучающий горы, горные породы, и так далее.] говорят про здешние скалы?
        - Ты о столкновении незапамятном речь держишь? - осведомилась Венешка.
        - О каком? - спросил Лодмунд.
        - Задолго до Фимбулвинтера, земной круг столкнулся ещё с одной планетой. Большой кусок оторвался, из него вышла луна, а части той планеты так и застряли в земном круге, - объяснил поморянин.
        При всём неприличии его везучести с женским полом, Самбору следовало поставить в заслугу непредвзятость суждений. Рунольф Утопленный или даже тот же Шмяка, ноккен[189 - Ноккен, или речной конь - сверхъестественное существо, оборотень с музыкальными способностями и развитым чувством юмора.] стащи и его в воду, только заслышав слово «инопланетный», принялись бы трунить над Мировидом.
        - Лодмунд, включай искатель, - сказал поморянин.
        Путаница каменных игл внизу слегка поредела, их очертания подёрнулись зеленью травы или мха.
        - Ещё пару рёст, - сказал Ингви. - Ход убавь.
        Соответствующим образом изменив шаг винтов, Мировид решил спросить у схоласта (даром что не той мистерии):
        - А когда планеты сталкивались, могло выйти, что с этими кусками, и какая-нибудь живность в круг земной перебралась?
        - Это навряд ли, - опечалил янтарный схоласт. - Такой жар, камни, как вода, текли. Хотя…
        - Что «хотя»?
        - Драйгенское зверьё для наших колонистов съедобно, - всхрапнув, поморянин добавил: - Также верно обратное. Раз аминокислоты одни и те же, есть общий предок? Стало быть, как-то живность с планеты на планету перебирается?
        - Может, круг земной с Драйгеном и столкнулся? - спросил Лодмунд.
        - И это навряд, - тут же ответил Самбор. - Больно правильные круги нарезает Драйген вокруг Сунны. Скорее планета-бродяга. Вообще прилетела от другой звезды.
        - То есть если там и жил кто, повымерз? - Мировид не смог скрыть разочарования в голосе.
        - Почему же, если в ядре достаточно тяжёлых атомов, и атмосфера плотная, тепло от распада… - начал схоласт.
        Мировид задумался о межзвёздной планете-бродяге, утыканной иглами из чёрного стекла, где под небом без светила узкими ножками ступали по призрачно светившемуся, нагретому изнутри песку девы с такими же тонкими станами и аспидной с золотым переливом кожей, как у К#варе, но не все такие же недотроги… и тут в наушниках прерывисто запищало.
        - Прими на четверть прямого вправо! - сказал Самбор. - Работает!
        - Кто б сомневался! - Лодмунд был очень доволен. - Керайю покрути!
        - С чувствительностью по направлению вот не очень, - посетовал поморянин. - Мировид, можешь сделать круг дюжинах на полутора?
        - Запросто, - лётчик двинул правило чуть в сторону, меняя перекос винтов.
        Внизу завиднелось озерцо, скорее всего, из собравшейся дождевой воды, на его берегах росли незнакомые деревья с гранёными чешуйчатыми стволами и бахромчатыми листьями врастопырку, и одно из этих деревьев, прижатое к обломанному каменному стержню, наполовину прикрывал белый купол с тёмно-красными рунами. Писк участился.
        - Три четверти прямого вправо! - возбуждённо выпалил Лодмунд. - Мы рядом где-то!
        - Выключайте искатель, я его вижу, - отозвался Мировид. - Ингви, под твоим сиденьем рычаг, потяни вверх, и помоги ногами повороту.
        Сделав, как велено, ученик штурмана оказался повёрнут спиной по ходу, над окном в днище, и с кнопками управления краном под руками. Синхроптер завис в шести саженях (чтоб не сдуть винтами купол) над деревом. Пара овец (не иначе, выплыли в стародавние времена с какого-нибудь затонувшего корабля), более недовольных, чем испуганных, отошли подальше от шума и ветра.
        - Цепляй за стропы!
        - Ой, беда, - Ингви указал вниз. - Оболочку, видно, камнями разорвало, когда ветер купол волок!
        Движением ножных рычагов, Мировид повернул синхроптер на месте. Действительно, к обломанной скале вёл след - тёмная борозда в траве, обугленные обломки внешней оболочки, и блестевшие альвским оловом предметы груза. Переведя асирмато на связь с «Хранительницей», лётчик объяснил:
        - Здесь синхроптер! Груз нашёл, оболочка повреждена, давай добро на посадку!
        - Добро! - отозвался сам шкипер. - Сами ничего не открывайте, особенно осторожно - с круглыми жестянками, там кинолента непроявленная!
        Прикинув, насколько сбросить давление, чтобы и ткань не пропороть, и раму не погнуть, Мировид потянул за ременную петлю тяги, открывавшей клапаны в поплавках. Затем он одновремено и плавно прибавил шаг винтов и открыл заслонку, заставлявшую часть выхлопа крутить компрессор, наполняя бак пускача. Убедившись, что давления с избытком хватит, чтобы снова завести двигатели, лётчик снова прикрыл заслонку, продолжая двигать правило в сторону убавления шага, пока полусдутые поплавки синхроптера не опустились, слегка расплющиваясь, на траву, прижатую ветром от винтов к слегка неровной каменистой почве. Отжато сцепление, выключено зажигание, двигатели остановились, и лопасти винтов зашелестели вхолостую, замедляясь. Можно было бы оставить двигатели и включёнными, но по запасу топлива, лучше перебор на пять рёст, чем недобор на пять саженей.
        - Как пёрышко! - повторил Самбор.
        Мировид довольно кивнул, отключая внутреннюю связь, но оставляя асирмато с открытой корабельной частотой включённым. Ингви открыл люк, поднимаясь и нависая над Мировидом. Влажно пахнуло травой и неведомыми цветами.
        - Мне у пулемёта бдеть? - спросила Венешка.
        - Помоги с грузом, - решил лётчик, перенеся ногу через борт и ставя её на узкую решётчатую ступень. - Остров-то необитаем, а за «Хранительницей» мог кто-то и увязаться.
        Вслед за ним, на землю спрыгнули с поплавка Ингви и пулемётчица. Самбор почему-то застрял в люке грузовой люльки, напряжённо оглядываясь по сторонам:
        - Не по нраву мне эти овцы…
        - Давай, - поторопил изнутри Лодмунд. - Овцы, козы… Верно Мировид сказал. Быстрее погрузим…
        - Нет, это коза сама по себе проживёт, а овце, ей…
        В почву вершках в полутора от носка Мировидова сапога с хрупким каменным звуком воткнулась аршинная стрела.
        - Так, надо было лук брать, - Самбор скрылся внутри.
        Со стороны деревьев, раздался жуткий, пронзительный, хотя и не лишённый определённой гармонии, вой. Венешка ступила на лестницу, но ещё одна стрела, ткнувшись в ячейку решётчатой ступени, намекнула, что назад следовать не стоило. «Присоветовал, летатель зело похабный», - вполголоса пробормотала пулемётчица, глядя на счетверённые стволы своего недоступного оружия.
        Из-за зелёной с рыже-белой оторочкой растительной бахромы, показался дикарь. Каким образом кто-то без малого саженного роста с иссиня-чёрной кожей и дико курчавящейся копной волос такой же расцветки мог спрятаться за узкими листьями длиной едва аршина в полтора, было непонятно. Ещё менее понятно было, как дикарь мог спрятать там же, где скрывался до поры и сам, здоровенную палицу из дерева и акульих зубов и плетёный щит в половину своего роста. Одежды в обычном понимании, если не считать за таковую синюю краску, на теле обитателя необитаемого острова не имелось. Его дикий вид завершал тёплый клетчатый плед на плечах.
        - Оветшек пугаете! - обвинительно изрёк чернокожий (местами покрашенный в синий цвет). - Колдовством летаете! Тшай, Одвины вас послали?
        С учётом вида говорившего, речь была на удивление понятной, хотя на слух и отличалась от обычного танско-венедского даже больше, чем старозвучный Венешкин говор (восточнокавский?).
        - Одвины? - переспросил Самбор, высунувшись из люка.
        Взгляд схоласта остановился на пледе дикаря. Тот так же внимательно вперился в Самборов плащ.
        - Мне незнакомы цшвета твоего клана! - с угрозой сказал туземец.
        - Клан Ранкен! - Самбор распрямился, больше не прячась за крышку люка. - Я Самбор, сын Мествина, приёмный сын Эрскина мак Кленнана! Назови свой клан, незнакомец, и встреть нас гостеприимством на твоей земле!
        - Я Фр-роаг мак Ог, из тшор-рных Йен-Абр-роах-хов! А как ты докажешь, что Р-ранкены и впр-равду твой клан?
        - Ты сомневаешься в моём слове? - поморянин воинственно крутанул ус.
        - Не в обиду, - дикарь неожиданно слегка пошёл на попятный. - Восемь поколений назад, наш клан отпр-равился в изгнание, из-за пр-редательских козней Одвинов! Пр-рости мою подозр-рительность, гость…
        - Я твой гость, Фроаг сын Ога! - поморянин спрыгнул на чёрные камешки, между которыми пробивались иголочки ядовито-зелёной травы, сделал что-то замысловатое с плащом, и поклонился. - Я и мои товарищи, мы благодарим твой клан за гостеприимство!
        Чёрный Йен-Аброах ответил на поклон - на вершок менее глубоко. Венешка облегчённо выдохнула и тоже поклонилась, Ингви с Мировидом последовали её примеру. Лодмунд благоразумно оставался в грузовой люльке.
        - Тш-што ты сделал, вождь? - крикнул кто-то из-за скалы. - Надо было пр-ровер-рить, и впр-рямь ли это Р-ранкены, пр-режде тшем пр-риветшать, как гостей!
        - Он слово дал! - оправдываясь, сказал вождь. - Потом, вот же, у него плед Р-ранкенов!
        - А вдруг он его с мёр-ртвого Р-ранкена снял? - не унимался прятавшийся за скалой. - С пр-редательски убитого?
        - Пусть на волынке сыгр-рает! Боевую песню Р-ранкенов! - говоривший показался из-за увитой чем-то вроде плюща скалы, высунувшись по пояс.
        Он был потоньше вождя, хотя, возможно, ещё выше, и держал в руках здоровенный лук наизготове.
        - Если не Р-ранкен, у него мор-рда лопнет! - пояснил логику своего требования лучник. - Тогда мы их пер-р-рестр-реляем, как колдунов и клятвопр-реступников!
        - А наша клятва гостепр-риимства? - спросил ещё один лучник, этот почти обычного для смертных размера, до поры прятавшийся за ноздреватым и изумрудно-замшелым камнем причудливой формы.
        - Клятва, данная под ложным пр-редлогом, недействительна! - объявил высокий. - Мор-рда лопнет, пер-рестр-р-р-реляем!
        В голове Мировида пронёсся образ Самбора с лопнувшей мордой (исход зверски-занятный, но маловероятный). Но откуда венеду с Поморья знать альбингскую волынку? Тем более, как на ней играть боевую песню какого-то клана? Следующим образом, примерещившимся лётчику, был его собственный, со всеми не прикрытыми панцирем и кольчугой частями утыканными стрелами наподобие подушечек для булавок (исход неприятный и вполне вероятный).
        - Несите волынку! - потребовал поморянин. - Я слышал, в той куще кто-то играл?
        - Кентигер-рн! - вождь махнул рукой.
        Очередной появившийся, как из ниоткуда, туземец нёс на полосе из клетчатой шерсти, перекинутой через плечо, цельную овечью шкуру с приделанными вместо ног трубками. У его ног вился длинномордый пёсик, трёхцветный, лохматый, приземистый. На спине волынщика, в кожаной сбруе висел клеймор, очертаниями почти такой же, как у Самбора, только из чёрного дерева, по периметру утыканного кремнёвыми лезвиями. Дикарь отсоединил одну из трубок, перевернул, дунул в только что отсоединённую часть, потёр другой конец о полосу, и протянул венеду. Затем он перевесил шкуру ему на левое плечо. Венед засипел в отсоединённую трубку, потыкал левым локтем в шкуру, присоединил трубку обратно, и принялся натужно-хрипло дуть. От, из-под, и из-за различных природных прикрытий за зрелищем зачарованно наблюдало ещё с полдюжины диких воинов. Венешка вопросительно посмотрела на Мировида, потом на Самбора, потом на пулемёт. Поморянин отрицательно двинул головой, снова потыкал локтем в шкуру, поставил левую ногу на камень, так что наполнившийся мех оказался поджат снизу коленом, прикрыл пальцами обеих рук дырки в трубке, что
подлиннее, надавил на лохматый овечий бок локтем… и заиграл.
        Приспичь одинокому хиккиморе[190 - Хиккимора - сверхъестественное существо, известное отсутствием социальных навыков.] -отшельнику на какой-нибудь удалённой лесной кулиге спеть «Вопрошала дева, где мой наречённый», да подзвучи ему, с гулом махая крыльями, пара болотных комах[191 - Комаха - крупное кровососущее насекомое.], вместо того, чтоб, например, взять и хоботами высосать у несчастного бледного хиккиморы всю его жидкую кровь, получилось бы сходно. Трёхцветный пёс присел и тонко завыл. Выведя основной напев, Самбор повторил его, добавив несколько дополнительных переливов (или перевывов), сипло подддувая мех, изредка переводя дыхание, и постепенно краснея лицом. На третьем повторе, венед вдруг наоборот побледнел, оторвался от трубки, не без усилия завершил перелив, и коротко, но сильно надавил на мех, отчего волынка отчаянно завопила, сдуваясь, и смолкла. Схватившись за бок и тяжело дыша, будто рёсту в гору пробежал, поморянин утёр лоб рукавом.
        В выражении лица Кентигерна волынщика читалось больше облегчения, чем восторга, зато вождь улыбался от уха до уха. Часть его зубов была подточена, чтоб напоминать дельфиньи или акульи, что, с Мировидовой точки зрения, не прибавляло улыбке очарования.
        - А ну, мор-рду покажи, - сказал лучник.
        Самбор торжествующе повернулся, схватился за бок, распрямился, и начал возню с отсоединением и продуванием трубки (как стало с некоторым опозданием понятно Мировиду, чтоб поменьше делиться с другими игроками на том же устройстве слюнями).
        - Слова там какие? - с почтительным любопытством спросил лучник поменьше.
        - Можно петь… скажем… - поморянин задумался. - «Собирался Ранкен в бой идти с врагами»… «Ранкена ребро от давней ныло раны»… И так далее.
        - А мор-рда-то не лопнула. Нет, не смог бы клятвопр-реступный Одвин так сыгр-рать, - высокий туземец наконец снял стрелу с тетивы. - Игр-рать на волынке - на то нужно благор-р-родство дух-ха!
        - Гав! - сказал трёхцветный пёс.
        Атмосфера неожиданной встречи резко улучшилась. Ингви с улыбкой, но очень негромко, поделился:
        - Истинное благородство духа - это когда кто-нибудь может играть на волынке… но воздерживается.
        - Тшто-тшто? - переспросил Кентигерн.
        - Давно вы из Альбы? - ответил вопросом Ингви. - С усобицы трёх конунгов?
        Мировиду пришла в голову мысль, что некоторые вещи, устойчиво казавшиеся бесполезными что в школе, что в лётной школе, могли довольно неожиданно пригодиться. К запоздалой досаде, единственным запомнившимся ему источником знаний по альбингской истории была кинокартина «Дева озера», да и оттуда в памяти сохранились преимущественно перси заглавной девы, купавшейся в заглавном озере.
        - С неё, пр-роклятой, - подтвердил Фроаг мак Ог. - Восемь поколений. После Комх-ханской р-р-резни…
        - Это когда Одвины пр-ре-дательски нар-рушили закон гостепр-риимства и выр-резали сор-рок Йен-Абр-роах-хов, давших-х им пр-риют, - пояснил лучник поменьше. - Они сожгли дер-ревню Глен Комх-ханн, а тр-ридцать восемь…
        - А до того, - перебил Ингви, - Одвины вырезали ещё два клана!
        - Тотшно! - сказал высокий. - И с самой Комханской р-резни…
        - Пер-рвым же, кто был убит в Комх-ханской р-резне… - снова сказал вождь, но на этот раз, его перебил Самбор:
        - Был не Одвин, и не Йен-Аброах, а Домхад Ранкен, стрелой из самострела, когда переходил через ручей. И его потомки в Альбе по сей день пускают по ручью венок из омелы и остролиста в каждую годовщину резни!
        Фроаг мак Ог прислонил дубину к дереву, положил щит на куст, сгрёб Самбора в объятия, и смачно расцеловал. Пёсик принялся прыгать вокруг.
        - Нам надо немедленно выпить за др-ревнюю др-ружбу чёр-рных Йен-Абр-роахов и Р-ранкенов, и на погибель Одвинам! Идём в пещер-ру! И совер-ршить обр-ряды плодор-родия в тшесть богов, со всеобщим совокуплением!
        - Наречённый у меня, - сказала Венешка, - Не в обиду, вождь, но…
        - Беда, а не обида, - сказал Фроаг, с одновременными одобрением и сожалением оглядывая пулемётчицу. - Так тебя боги щедр-ро одар-рили, да что ж поделать, нар-речённый так нар-речённый. Совокупление вычёр-ркиваем. Х-хоть пей тогда вдвое, кр-расавицша.
        - И меня придётся вычеркнуть, не суди, гостеприимный наш хозяин, - к удивлению Мировида, сказал Самбор, гладя плюхнувшегося перед ним на спину пса. - Меня жена ждёт.
        - Р-разве ж то помех-ха? - удивился лучник. - Там жена, здесь др-ругое дело?
        - Такой поморянский зарок с этлавагрским названием, - объяснил схоласт. - Моногамия.
        Мировид спешно пытался сообразить причину отказа поморянина. Если бы только знать несколькими годами раньше, что само выживание может зависеть от знания дурацких обычаев всяких племен и их дикарской истории… Альбинги были известны пристрастием к овцам… чем ещё?
        - Ну у тебя-то зар-роков нет, летутший шаман? - Фроаг посмотрел на лётчика. - Такому сильному шаману нужно особое внимание. Кому бы тебя в таинстве обр-ряда наставить? Мор-раг! Эй! Мор-раг - единственное дитя Р-рабба мак Сиолтах-ха, моего павшего товар-рища, как собственного сына воспитал! Тунцша остр-рогой бьёт, на десять саженей ныр-ряет!
        Данное вождём пояснение окончательно оформило подозрение, закравшееся в душу Мировида, и он выпалил:
        - Не обессудь, вождь, но я недавно дал обет, - взгляд лётчика упал на прыгавшего вокруг Самбора трёхцветного пёсика. - Перед Собакой-богиней, шесть лун не участвовать в обрядах с совокуплением!
        - Погоди, посмотр-ри, пер-редумаешь, богиня пр-ростит! Мор-раг! Эй, Мор-раг! Как говор-рится, один р-раз…
        - Нет, обет есть обет! - поспешил Мировид, зажмурясь. - Даже зарёкся про те обряды думать!
        - И про них расспрашивать? - подозрительно сочувственно уточнил Самбор.
        - Именно! - решил всё-таки согласиться лётчик.
        - Жаль, - прозвучал новый голос.
        Сказать, что он прозвенел (заимствуя из песен и разных других флокков[192 - Флокк - размер в скальдической поэзии, и произведение, написанное этим размером.]) серебряным колокольчиком, было бы не совсем правильно, потому что по тону, голос ближе напоминал небольшой корабельный колокол, хоть и отлитый с изрядной толикой серебра. Мировид открыл глаза.
        Сожаление выразила соплеменница Фроага, раздетая в кожаный полупередник, прикрывавший левую сторону её стана, тул, совмещённый с ножнами, на ремне через плечо, наруч на левом запястье, и полуперчатку из акульей шкуры на правой руке, оставлявшую открытыми три пальца - средний, безымянный, и мизинец. Дева продела ногу в лук, упёрла нижний конец оружия в плоский камень, присела на корточки, сгибая тёмную древесину давлением бедра, и привычным движением сняла тетиву. Заодно Мировиду были явлены в виде сбоку плавно-текучее движение мышц под гладкой тёмной кожей и упругое содрогание персей, массивных, но завораживающе неподвластных закону тяготения - видимо, закон просто не осмеливался на них действовать.
        - Клану Йен-Абр-роах-х нужна новая кр-ровь, - пояснила дева, вставая. - Тштоб не выр-родиться в изгнании.
        - Ты Мораг? - начало доходить до Мировида.
        Дева кивнула, тряхнув гривой вьющихся мелкими колечками волос с вплетёнными красными и жёлтыми цветами. Глаза у неё были бездонно-чёрные со светло-карими искорками. Раздалось сдавленное хихиканье - то ли Ингви, то ли Венешки.
        - У альбингов заведено, если сыновей нет, старшую дочь воспитывать как сына, - назидательно сказал Самбор.
        - Я зато даю обещание перед Хармер, быть благодарным гостем и участвовать во всех ритуалах гостеприимства! - напомнил о своём существовании Лодмунд.
        - И я! - Ингви, насколько мог, втянул живот и распрямил плечи.
        - Так тшто, собер-рём клан, и в пещер-ру? - сказал вождь. - Вы наши пер-рвые гости за… Кентигер-рн?
        - Двадцшать пять лет!
        - Погодите, - сказал Самбор. - Груз…
        - Сокр-ровища? - глаза Фроага мак Ога зажглись. - Ваши?
        Поморянин кивнул, чёрный Йен-Аброах на миг приуныл, но быстро нашёлся:
        - Они ваши по пр-раву, но р-раз они упали на землю нашего клана, и нам по пр-раву пр-ритшитается скр-ромная пошлина! За испуг оветшек!
        Вождь сделал несколько шагов, жадно вперившись в прятавшуюся в траве жестянку с киноплёнкой.
        - Тшто там?
        - Весточки от моей родни с Драйгена, - опередив Фроага, Самбор нагнулся, подобрал блестящую коробку, и прижал к груди. - Открывать нельзя, пропадут.
        - Сильное колдовство, - вождь уважительно отступил на шаг.
        - Кто у тебя родня-то там? - удивился Ингви.
        - Тесть с тёщей, - Самбор шёл с коробкой в руках за Фроагом, сосредоточенно вглядывавшимся в россыпь предметов с Драйгена. - Борвин и Бальдра.
        - Борвин Обстоятельный - твой тесть? - штурман в учении почему-то удивился ещё сильнее.
        - Ну, это-то не вестотшка?
        То, что поднял с земли дикий альбинг, было изначально тщательно завёрнуто в мех зверя, в круге земном не встречавшегося, и блестело сложным переплетением синего и жёлтого металла, из глубины которого стеклянно отблёскивало красным и зелёным. Определить возраст, происхождение, или назначение таинственной редкости по её виду не представлялось возможным.
        - За оветшек, за испуг?
        Всё ещё приходя в себя и пытаясь по достоинству оценить титанизм свалянной им лажи, Мировид тем не менее заключил, что акулья улыбка вождя сделалась довольно неприятной, и что стоило бы порасспросить, что именно сталось с теми «гостями» дикого клана две дюжины с лишним лет назад.
        - Пойдёт, - совершенно неожиданно согласился Самбор.
        Похоже, схоласт намерился взять и переплюнуть Мировида в количестве бестолковых решений, принятых за единицу времени (беря в счёт «зароки»). Ингви раскрыл уже рот возразить, но Венешка дёрнула его за рукав кольчуги.
        - Хотя мне, как Ранкену, встретившему давно потерянных Йен-Аброахов, честь велит сделать что-то большее, - в нарочитом раздумьи, Самбор попытался намотать ус на палец. - Не жалкую пошлину из части груза, а дар дружбы, достойный двух великих кланов и их общего прошлого! Охен Тотшен, из варильни на Обен Хлуаде, у Эрскинова моста!
        - Та мо бата фолваймейн лома-лан на ньясканн тарр ан Абайн Ххлуайд! - почти в один голос отозвались все дикие альбинги.
        - Гав, гав! - подтвердил пёсик.
        - Священные воды Обен Х-хлуада? - вождь уронил «пошлину» на кочку, поросшую трёхгранной травой, и всплеснул руками. - Такие священные, что их-х можно пить только р-разбавленными мёр-ртвой водой девятнадцшать к тр-ридцати одному? Самбор лис мак Эр-рскин! Мой клан в долгу пер-ред тобой!
        - Они самые, - подтвердил венед. - Последний, заветный бочонок. Мировид, сгоняешь за уисгебой, пока мы тут собираем это барахло?
        Освободив одну руку от коробки, он подобрал с кочки загадочный предмет. «Кочка» попыталась схватить схоласта за руку, клацнув роговым клювом, приподнялась на четырёх коротких ногах, и закосолапила к озеру.
        - Лети, шаман! - подтвердил Фроаг.
        - Для волшебства полёта, вер-рно, важна тшистота душевных-х помыслов? - спросила Мораг. - И вер-рность обетам?
        - Наш лётчик, он такой, мы им горды. Всем будем хвалиться его обетом, - не упустил случая ввернуть Ингви. - Он не то что я. Хотя и мне, простому смертному, дан, например, дар восхищения красотой. Как называются цветы в твоих волосах, о дева?
        Чтобы не смотреть и не слушать дальше, Мировид подошёл к грузовому люку, опустил крышку, закрыл на обе защёлки, переступил вперёд, и полез в синхроптер. Как назло, ему пришла мысль, что с Самбора могло статься и сознательно помянуть свой «зарок» именно так, как он это сделал, для подначки, сработавшей к вящему злорадству венеда, теперь искусно им скрываемому. Шесть лун… В обычной жизни, если уж по всей откровенности, Мировида и раз в шесть дюжин лун никто б не пригласил на оргию, но теперь, по закону подлости, наверняка предложения посыплются одно за другим. А клятву-то надо держать, неважно, что дана по недоразумению…
        - В Альбе-то остались ещё тшор-рные Йен-Абр-роах-хи, как мы? - спросил схоласта Фроаг, когда лётчик уже опустился на своё сиденье.
        - Таких, как вы, не встречал, - ответил венед.
        Глава дюжина. Тропа через Кейтов перевал
        «Схоласт, так сиди в башне из серебра с мамонтовой костью, да постигай истоки всех вещей. Занимайся, чем отведено, в чужое дело не лезь. Особенно если за тебя уже словил пулю кто-то, чьё ремесло и было ловить чужие пули - какой ещё знак нужен? Так нет, вместо того, чтоб остановиться да задуматься, надо лезть невесть куда, мол, чужую беду рукой разведу, а самому и невдомёк, что надо сперва от своих бед избавиться, и подумать о собственном пути в круге земном. Иначе и другим не поможешь - всё равно как один упавший не может поднять другого. Потом, кто ж так поводья держит»?
        Примерно такие соображения успели возникнуть в голове кавского поединщика Овсяника, сына Крука, пока он не поймал себя на том, что сосредотачивается на недостойном сосредоточения, и сам собой не возмутился. Возмущение в свою очередь нарушало внутреннюю безмятежность. Надлежало осознать ущербность этого чувства и его отринуть, но не во гневе, а благостно, постигая всё вокруг, но не строя в ходе этого постижения словесных подмостков, загораживающих свет сияния самородка истины.
        Тем временем, Самбор сын Мествина вместе с поводом прихватил прядь шерсти своего лохматого скакуна, тот, насколько позволяла мощная шея, повернул голову к пришельцу - мол, не видишь, я не конь, я знаю, куда иду? И то, на пути не встречалось и особенных распутий из сказочного разряда «Прямо пойдёшь, слона потеряешь, налево пойдёшь, кал слоновий найдёшь, направо пойдёшь, под слона попадёшь» - справа, на восток, заснеженная скала, где из расселин местами пробивались сосновый стланик и горная рябина, слева, на запад - пропасть, на дне которой бурлили частично скрытые льдом воды Крода-кыга, северного притока Туая, распространяя клубы замерзавших в воздухе брызг и чистую влажную стылость. Слону (или мамонту) хоть есть где протиснуться, то уж точно негде потеряться. Эта топография совершенно не останавливала избыточно говорливого пришельца в его рвении непременно направлять движение. Вот на чём следовало бы и сосредоточиться в размышлении: смертным кажется, что они могут определять ход событий, даже когда выбора у них не больше, чем у яка на горной тропе. Такое заблуждение порождает тщету, а тщета гонит
благость.
        - Выходит, сересские баваны[193 - Баван - правитель острова Серес.] сами над собой учинили, что тонкие тролли сделали с толстыми? - переспросил схоласта Ингви штурман, ехавший за Самбором и впереди Овсяника.
        - Так что ж тогда сделали тонкие тролли? - вместо ответа уточнил схоласт. - Тебе-то, как ямту[194 - Ямт - житель Ямтланда.], должно быть в подробностях известно…
        - И ты не всё в земном круге знаешь! - обрадовался штурман. - Многим ведомо, что войну троллей выигрывали толстые, но мало кто знает, что их вдогон за тонкими извело.
        - Не «Емшан»? Он в те ж края низринулся? - громко спросил Чачамокож оруженосец.
        - Чуть западнее, - тоже повышенным голосом объяснил Ингви. - Осадки больше в Студёное море снесло. Говорят, оттого летучие акулы и рогатые киты пошли, но троллям-то как раз всякие изотопы отроду были только в пользу - сам тролль-камень неспроста так зовётся!
        Поскольку собеседники ехали один позади, другой впереди Волопёра (так звали Овсяникова тура), им приходилось только что не перекрикиваться через степенно ступавший холм, покрытый полуаршинной порослью голубовато-сивой шерсти и дополнительно увеличенный разнесённой бронёй доспеха. По внешним листам скатывались капельки воды, отливавшие бирюзой. Синие туры славились остротой слуха, но зверь совершенно не обращал внимания на вопли, в чём следовало брать с него пример.
        - После смерти Снеда из Этнедаля, в конунги метили пятеро фледертроллей[195 - Фледертролль - троллиный старейшина.], прозванные Волосатый, Земляной, Каменистый, Голодный, и Моржовым Мясом Одетый… - продолжал штурман.
        Тролли земного круга, согласно преданиям, отличались долголетием и безобразием, что могло свидетельствовать о том, что в предшествовавших воплощениях, их духи обитали в одном из вышестоявших Девяти Миров, но отпали от благости, предпочтя поиску неяркого и нетленного погоню за блёстким и скоротечным - в противоречие мифам северо-запада, утверждавшим, что тролли пришли из нижнего мира, называемого Тролльхейм.
        - Здесь прямо? - перебил Самбор.
        От тропы отделялась тропка поменьше, вверх и вправо. На развилке стоял не камень с трилеммой[196 - Трилемма - силлогизм, состоящий из соединения трех умозаключений.] про слона, а небольшое - где-то по брюхо Волопёру - изваяние с изображением мужа с мешком в правой руке, левой поддерживавшего под локоть жену с корзинкой. Помимо указания направления, божки дороги отгоняли злых духов и призывали задуматься о том, откуда, куда, и зачем ты держишь путь. Перед изваянием имелась и небольшая каменная чаша, где можно было при желании что-нибудь возжечь, сейчас наполненная снегом.
        - Погоди, - Ингви принялся возиться с частично застеклённой плоской коробкой электронной карты, якобы высвечивавшей чертёж окрестностей и своё (то есть коробки) в них положение. - Направо - к Осорь-горе…
        К тому же заключению быстрее и проще было бы прийти, прочтя надпись «ОСОРЬ >» на каменном прямоугольнике под обутыми в плетёные каменные лапти ногами божков, но самый лёгкий путь - не всегда правильный.
        - Что там? - спросил Самбор.
        Свет в коробке погас.
        - Дай неонку заменю, - штурман неловко пристроил карту к луке седла и принялся искаться по многочисленным сумкам.
        - Озеро, источники, воды жаркие, - снизошёл до объяснения Чачамокож. - Подале - Санту-дол.
        - А прямо?
        - Кейтов перевал. За ним - тот же дол, токмо пути рёста вверх да полторы вниз.
        На тропе сверху снежный покров был потревожен полузанесёнными следами. Синий тур взглянул вправо, расширив ноздри.
        - Самбор, Ингви, путь дайте, - Овсяник тронул турий бок левым коленом. - Копьё.
        Приняв поданное Чачамокожем оружие, кавский поединщик отправился расследовать, не таится ли справа угроза, поглядывая и по сторонам, и вверх. За утёсом открылся поворот. На запорошённых крутых ступенях, вырубленных в скале, жалась друг к другу кучка снежных обезьян. Сами по себе обезьяны не были неожиданностью - они часто зимовали в горячих источниках, проводя время в поедании побитых морозом персиков, играх, и взаимном поиске блох. Некоторые учителя даже использовали образ снежной обезьяны как пример благостного существования, не обременённого заботами и страхом. Настораживали два обстоятельства. Во-первых, почему обезьяны не сидят в тёплой воде, а мёрзнут на лестнице? Во-вторых, в круге земном трудно было бы сыскать семерых тварей безблагостнее, чем эти обезьяны - со свалявшейся шерстью, дрожащими конечностями, и голодными глазами. Одна из них сделала несколько шагов в сторону синего быка, села на корточки, и просительно протянула лапу.
        Не переставая огладываться по сторонам, свободной от копья рукой Овсяник открыл одну из крышек доспеха, залез в седельный вьюк, наощупь развернул лежавший на самом верху плат, и вытащил один из свёрточков, скрученных из вымоченных в уксусе виноградных листьев. Внутри находилась умеренно сдобренная приправами смесь овощей и разварного пшена, любовно приготовленная Ружаной, Венешкиной бабушкой, в Каве. Отринув мысль о том, стоит ли делиться таким замечательным угощением с незнакомой полудохлой обезьяной, как недостойную, поединщик бросил голубец, так что он упал в снег в паре вершков от животного. Страдание зверей заслуживало не только размышления о его непростых причинах, но и действенного сочувствия. Сзади послышались шаги и дыхание яков - Чачамокож, Гамчен, второй оруженосец и знахарь в учении, а за оруженосцами - Ингви, которого вообще-то не просили следовать за Овсяником. Что-то твёрдое и ломкое шмякнулось о камень. Хрустнуло стекло.
        Поединщик на миг оглянулся. Ингви с печалью созерцал лежавшую посреди тропы в куче навоза электронную карту, на которую успел и наступить, и навалить як Гамчена. Самбор остался у развилки, стрела на тетиве блочного лука. Впереди, у подножия ступеней, обезьяна неуверенно рылась в снегу. Схватив голубец, она не бросилась его пожирать, а осторожно надкусила. Съев примерно треть голубца, животное понесло остальную часть товарищам. Возможно, правда в словах учителей про благость снежных обезьян не только имелась, но и была глубже, чем очевидное заключение, навеянное простотой их бытия. Овсяник задумался о том, не послать ли Гамчена обследовать зверюшек, но обезьяна с голубцом, словно читая его мысли, обернулась, предупреждающе оскалила клыки, и хрипло застрекотала. Многих зубов недоставало, а уцелевшие покрывал тёмный налёт.
        Обезьяны на ступенях раздались в стороны. Голубец скорее всего предназначался той, что лежала скрючившись, до поры согреваемая телами других, но он вряд ли мог оказаться в помощь. Половина шерсти несчастной твари вылезла, из поломанного и почерневшего хвоста торчала кость, глаза гноились, голова странно распухла. Ещё одна обезьянка поменьше и поздоровее попыталась приподнять облезлую, та начала судорожно кашлять, причём её голова распухала и сдувалась одновременно с пароксизмами кашля. Маленькая обезьянка запоздало отшатнулась, из болячки на голове обезьяны с поломанным хвостом на неё брызнула струя жидкости. Задымилась шерсть, раздался визг.
        Левой рукой, Овсяник резко дёрнул за повод, продетый через ноздри синего тура - для использования только в исключительных случаях. Бык гневно мыкнул и попятился, сталкивая яков вниз. Поединщик успел заранее оценить опасность потери теми равновесия с последующим падением в ущелье, и решил, что небольшая вероятность такого события была приемлема, при условии, что между путешественниками и пр?клятыми обезьянами окажется утёс.
        Визг из-за утёса стал многоголосым, стылый воздух разорвал резкий хлопок, за ним - ещё несколько. Чистоту горного ветра осквернил запах падали, и на тропу выкатилась обезьянья лапа. Пальцы с поломанными когтями сжимали почерневший надкушенный голубец. Яки недовольно замычали и перебрали копытами, вставая поувереннее. Всё стихло.
        - Посмотрим? - спросил Ингви.
        Это был один из тех вопросов, на которые в земном круге не существует правильного ответа. Вернее, будь Ингви учеником, а Овсяник учителем, вместо ответа, поединщику следовало бы шлёпнуть штурмана по заднице мешалкой. Ингви не был учеником Овсяника, у Овсяника не было мешалки, и недеяние не было равносильно бездействию. Поединщик тронул коленями бока Волопёра. Тот фыркнул, укоризненно скосил глаз на ездока, сделал шагов пять по тропе, и остановился как вкопанный едва за поворотом.
        Снег исчез со ступеней и частично - со скалы, нависавшей справа. На камнях валялись кое-где покрытые остатками шкур и частично разъятые скелеты, к скале пристало несколько ошмётков кожи, покрытой потускневшей шерстью. Из запретных глубин памяти всплыло слово, точно называвшее видимое: «ги тче».
        - Так что там за неведомая отпяленная удотень? - донёсся голос Самбора. - Ингви?
        Овсяник первоначально удивился прозрению пришельца, затем нашёл его совершенно закономерным - схоласты, даже громкоголосые и чрезмерно вовлечённые в круговорот тщетности, тоже были хранителями древнего знания.
        Ингви, и природно довольно бледный, полностью позеленел:
        - Я увидел, теперь не чаю, как бы развидеть…
        - Фотокитон есть у кого? - с надеждой спросил поединщик.
        - Есть, - предсказуемо, но всё равно приятно для Овсяникова уха, отозвался Гамчен.
        - Светописец одержимый, - едва слышно донеслось бормотание Чачамокожа.
        - Всё сфотографируй! Отсюда, ближе не подходи! Кости, и это! - Овсяник указал на ранее скрытую под снегом метину, багровевшую на скале.
        Пять форм, четыре замкнутых, две открытых, в переплетении узловатых нитей не то грибницы, не то чудовищной паутины.
        - Недобрый знак, - сказал подъехавший венед.
        Он наконец сообразил, что для управления яком, руки не нужны. Як знает, куда тебе нужно. А куда як не пойдёт, и тебе не след.
        - Это ведаула, - с усилием произнёс струившееся кровавой тьмой нижних миров слово поединщик. - Самбор, расскажешь, что видел, своему мистагогу. Ингви, всё доложишь шкиперу. Гамчен и Чачамокож, вы со мной пойдёте к учителю. В долину придётся добираться через Кейтов перевал.
        Гамчен раздвинул телескопическую трубку небольшого фотокитона, направил его в сторону ступеней, что-то подправил, щёлкнул, и завертел рукояткой перевода.
        - Объясните, - взмолился Ингви. - С какой беды их так разбульзило? Лучевая болезнь? Котёл распада где-то взорвался? Тогда нам всем…
        Штурман спешно сбросил меха, расстегнул пояс, едва не уронив меч, и полез под панцирь, копаясь в поисках чего-то. Вытащенный предмет открывался, как карманные часы. То, что он поведал, несказанно обрадовало Ингви:
        - По лучемеру - ничего! Тогда что же…
        Взгляд всё ещё бледного более обыкновения ямта вновь упал на останки обезьян. Овсяник передал копьё Чачамокожу, нахмурил брови, и наконец сказал:
        - Несколько лет назад, появилось новое поверье. А может, и не новое. Гамчен, всё снял? Поехали.
        - Погоди, дай карту подобрать! - Ингви уже перенёс ногу через круп яка.
        - Оставайся в седле, ничего не подбирай.
        - Надо бы взять пробу, - с необычным для него сомнением в голосе сказал Самбор. - В доспехах с биохимзащитой. Вернёмся, спросим Кромбьёрна, может, есть на «Хранительнице»?
        Тур, читая намерение Овсяника, засопел и повернулся.
        - Через перевал засветло бы успеть. Самбор, езжай снова впереди.
        - Новое поверье? - спросил Чачамокож.
        Пришлось объяснить:
        - Демон пытается проникнуть в пятый мир из нижних миров, и сулит приверженцам силу и власть. Всё это уже было, но есть и новое.
        - Случайные последовательности? - спросил Самбор, не оборачиваясь. - Так лук убрать пока?
        И то, схоласт оказался кое во что посвящён. Перебиваемый его порой пугающе проницательными вопросами рассказ о демонолатристах занял большую часть пути к перевалу - несмотря на то, что Овсяник опустил многие подробности, преимущественно связанные с мезофизикой событий в выше - и нижестоящих мирах.
        Впрочем, часть этих подробностей не внушала особенного доверия и самому поединщику. Они упоминались в единственном источнике, не имевшем подтверждения: в руки учителя неисповедимыми для непосвящённых путями попала рукопись безумного мистика Коносфоно, пожранного тьмой. Основная идея повествования, насколько можно было определить из на первый взгляд (а возможно, и на второй) бессвязных каракулей безумца, сводилась к тому, что новое демоническое вторжение, в отличие от предшествовавших, не начиналось в одном из четырёх нижних миров брамфатуры земного круга, а было замышлено извне, из десятого мира. Таким образом, если верить Коносфоно, демон, чьей печатью была ведаула, своим происхождением существенно отличался от ранее известных мезофизических захватчиков наподобие Чернойожа или ымах-Крагыра, что делало борьбу с ним особенно трудной.
        Всё это вежество, даже будь оно достоверным, мало помогло бы в борьбе с непогодой на перевале, где путешественников встретили ледяной ветер и двухаршинный снег. Пятерым пришлось менять черёд, чтобы головной як или синий тур не обессилели. Здесь стоило вспомнить, что следовало сторониться несвоевременной смерти - а замёрзнуть, застряв в снегу, хоть и ради благого дела, но переоценив собственные силы, значило завершить круг второпях, не к сроку, из-за неизбегания вредного.
        За перевалом, снега на тропе резко поубавилось - едва на пару пядей. Разговор как-то перешёл с демонов на древних богов, с тех - на судьбу, с неё - на суженых и наречённых. Мнение Овсяника о Самборе ещё слегка повысилось, когда тот показал товарищам голограмму с изображением своей жены, прозванной Меттхильд. Ингви впал в печаль - у него не было суженой, вдобавок, штурман лишился возможности принести пользу в путешествии, оставшись без электронной карты. Овсяник хотел сперва утешить ямта, поведав о том, что в отказе от стремлений - будь то к предметам или к привязанностям - лежит один из путей к благости, но по трезвом рассмотрении признал, что такое откровение могло прийтись не в пору. Поэтому поединщик решил поддержать товарища по путешествию, спросив его о чём-то тому знакомом и дорогом:
        - Расскажи, Ингви, как твой шкипер прознал, где мы встретим кочевье сам?сов[197 - Самусы - одно из кочевых племен, населяющих верховья Туая и его притоков.]?
        Пока штурман собирался с мыслями, Самбор уже влез с ответом:
        - Выручила «Шиокова стрела»! Пока она летит не над морем, морским шаманам нет от неё проку, так Кромбьёрн через Путъюк-целительницу упросил шаманов передать ему управление телекитоном!
        - Телекитоном? - переспросил Овсяник.
        На этот раз, ему ответил всё-таки Ингви:
        - Телекитон - это как фотокитон, только вместо плёнки - светочувствительные ячейки, так что картинку можно напрямик передать по асирмато. В живом времени.
        Скалы слева и справа раздвинулись, на обращённых к югу склонах в снегу стали появляться прогалины.
        - А морским шаманам оно почто? - раздался сзади голос Чачамокожа.
        - Как зачем? - снова вклинился Самбор. - Следить за рыбой, за течениями, потом, за знаками, что подают косатки!
        - О чём же может косатка в космос знак подать? - подивился оруженосец.
        Над долиной простёрлось туманное море. По его поверхности даже шли медленные расплывчатые волны, а за головным яком, словно плывшим по поверхности облачного слоя, оставался расходившийся след. Ездоки нырнули в туман. В надоблачной части мира, срединного из девяти, вышло светило, и веера его направленных вниз и вправо лучей, рассеянных туманом, облекли шлемы Ингви и Самбора золотистой аурой.
        - Овсяник Крукович, те на главу аки свет горний снизошёл! - воскликнул Чачамокож.
        Следовало объяснить оруженосцу причину явления, но прежде долженствовало разобраться с тем, что завиднелось в клубившейся по краям прорехе, открывавшей вид в долину Санту. Там и впрямь устроили стойбище самусы. С южного края поселения, что-то горело. Обычай кочевников предостерегал от открытого огня, делая исключения только для дней зимнего и летнего солнцестояния.
        - Палицу, - сказал поединщик, поднимая правую руку над плечом.
        Привычно обхватив рукоять, левой рукой Овсяник опустил личину шлема, уподобившись трёхрогомордому дракону, и особым образом тряхнул головой, чтобы перед глазами опустились диоптрические очки. Всмотревшись в увеличенную магией мистерии хрустального дракона картину, поединщик перехватил палицу и вновь поднял её над плечом, рукоятью назад. Оруженосец принял оружие. Главная причина недеяния есть отсутствие причин для действия. Когда же причина появляется, действовать следует без сомнений, размышлений, и промежуточных шагов.
        - Спарку.
        За спиной, Чачамокож и Гамчен с маслянисто-увесистыми звуками принялись собирать сдвоенный пулемёт. Надплечья Овсяникова панциря приняли тяжесть, слева и справа по краям ограниченного личиной поля зрения обозначились надульники стволов. Поединщик повернул голову влево-вправо, ощущая дополнительное усилие в мышцах шеи и давление на ушах от наушников аналогового антиусилителя. Стволы двинулись на вертлюгах, вторя повороту Овсяникова шлема, в правом диоптре зажглось янтарное мерцание прицельного перекрестия.
        - Ящики. Разрывные.
        Скрипнул доспех. Синий тур не изменил хода, даром что к его ноше прибавилось ещё четыре пуда.
        - Ленты.
        Слаженно и почти одновременно, оруженосцы открыли крышки приёмников и затворов, вставили ленты, закрыли крышки приёмников, протянули ленты, отвели и отпустили рукояти перезаряжания. Спарка была готова к бою. Чачамокож снял с протянутой в сторону левой руки Овсяника боевую рукавицу и надел другую, со встроенным спуском над первым суставом указательного пальца. Тропа вела вниз под умеренным углом и почти прямо. Облачный слой остался вверху. В долине, самусы в меховых шапках и обогнушках[198 - Обогнушка - вид вержней одежды.] копьями и посохами отбивались от нападавших конников в красных плащах поверх стальной брони, вооружённых трезубцами, кривыми мечами, и приспособлениями, похожими на половинку коромысла с болтавшимся на конце ведром. Три тирм?[199 - Тирма - переносное каркасное жилище, крытое шкурами или войлоком.] ярко полыхали, пламена угрожали перекинуться на соседние жилища.
        - Меч, полуторный.
        Длинная рукоять легла в правую руку. - Волопёр, гыц!
        Тур опустил голову, низко замычал, разгоняясь, и перешёл в намёт.
        - Так в кого стреляем? - схоласт опять был наготове с луком.
        Лишь бы не полез по дури (и не иначе, по всегдашней) вперёд. И то в помощь, что яку не обогнать синего тура.
        - Самбор, Ингви, прикройте сзади! Красный плащ - враг!
        - Впятером на четыре дю… - начал штурман.
        Овсяник не расслышал продолжения. Дальномеры в рогах шлема зажужжали, перекрёсток прицела ожил, давая поправку на дальность. Четыре всадника скакали к стойбищу. Поединщик чуть опустил подбородок, двигая янтарный крест вниз и тем учитывая перепад высот, повёл головой, одновременно выдыхая, и нажал на спуск. Короткая очередь скосила всех четверых, не задев коней. Антиусилитель превратил раскат каждого выстрела в сдвоенный шип.
        Нападение заметили и передовые верховые. Трезубцы заодно оказались ракетомётами. Несколько нападавших на стойбище развернули коней и упёрли зубья в стремена, запуская снаряды с огненными хвостами. Первая ракета взорвалась, ударившись о плоский камень саженях в полутора от Волопёрова бока. Тур наполовину мыкнул, наполовину храпнул. Пахнуло палёной шерстью. Следующая очередь спарки превратила ракетомётчика, двух его ближайших соседей, и их коней, в мясокостную хлябь, местами мёртвую и слегка дымившуюся, а кое-где дёргавшуюся, брызгавшую кровью, и вопившую. В другое время, зрелище этого страдания, достойного почётного места в терзалищах одного из нижних миров, заслуживало бы сочувственного размышления и помощи в избавлении от мук.
        Ещё одна ракета ударила прямо в разнесённую броню над правым плечом Волопёра, ненадолго ослепив Овсяника вспышкой. Прямое попадание принесло меньше вреда, чем близкий промах. Пока зрение возвращалось к поединщику, синий тур успел поднять на рога лошадь, выкидывая ездока - у этого плащ был расшит блеснувшим в полёте багровым золотом - из седла. Вторая ракета в то же место, где во внешнем слое доспеха теперь зияла дыра с кулак… Думой дырку не заткнёшь. Третья ракета шмякнулась прямо перед Овсяником. Не размышляя, почему она не взорвалась, он схватил её левой рукой и бросил под ноги коня, скакавшего наперерез. На этот раз, взрыватель сработал.
        Справа приближались семеро пеших. Трое крутили над головами палками с дымившимися вёдрами. Поворот шлема, очередь подлиннее, и выяснилось, что в вёдрах была какая-то зажигательная смесь - жар от поднявшегося огненного клуба был ощутим даже сквозь оптику шлема. Одному неприятелю разнесло в куски голову. На двоих из семерых, доспехи оказались настолько качественными, что защитили даже от разрывных пуль, вследствие чего, носителям отменной брони пришлось сгореть заживо. Хоть не тьму лет на медленном огне, и то.
        Намёт синего тура вынес Овсяника к охваченным огнём войлочным жилищам кочевников. Из-за только начавшей заниматься тирмы, под защитой дюжины всадников с изогнутыми мечами выехала боевая колесница с пиросифоном[200 - Пиросифон - огнемёт.]. Опознать цель, совместить с её очертаниями перекрестье, внести поправку на движение, нажать на спуск - эти шаги перестали существовать для поединщика по отдельности, слившись воедино: действие без предвосхищения, правильный ответ без догадки.
        Мощь освобождена - Мой взгляд несёт им смерть,
        Но кто я сам? Рука судьбы,
        Иль чуждой воли раб?[201 - Вольный перевод фрагмента текста одной из песен группы Iced Earth.]
        Очередь прошила котёл с огнемётной смесью. Жидкость сама по себе не взорвалась, но разрывов пуль оказалось достаточно, чтобы разбрызгать пылающие капли на всех верховых и полностью залить колесницу и троицу пиросифонистов. Сочувственными глазами, Овсяник проводил охваченных огнём, избавляя их от мук.
        Смрадный дым горящего войлока ограничил видимость несколькими шагами. Прямо перед мордой тура показалась кочевница, прикрывавшая телом дитя. Не замедляясь, Волопёр поменял направление движения ровно настолько, чтобы не задеть их. Справа, стрела пригвоздила воина в красном плаще к шкуре, тлевшей на стене тирмы. Следующего врага, Самбор застрелил почти в упор, убрал лук, и выхватил из заплечных ножен полуторный меч.
        Сквозь лязг мечей, треск пламени, топот копыт, и крики умирающих, до поединщика донёсся рёв главаря демонолатристов:
        - Плоть моя - храм, всех демонов обитель!
        Он сидел верхом не на коне, а на закованном в доспехи чудовище с полуторааршинной мордой. В плечах тварь была не выше Волопёра, но с туловищем чуть не вдвое длиннее, поддерживаемым широкими четырёхпалыми лапами. Саженный хвост дёрнулся, как у недовольного кота, чудовище утробно заурчало, обнажая зубы. Трёхвершковые клыки дополнялись мощными верхними резцами. Когти передней лапы царапнули раскисшую от талой воды и крови землю.
        - Мегистотерий! - возможно, несвоевременно, но неподдельно восхитился Самбор, одновременно успешно отбиваясь мечом от пары нападавших на него с трезубцами. - И панцирь из керамофазмы[202 - Керамофазма - ткань, сплетённая из нескольких слоёв нитей гибкой керамики.]! Какая работа!
        Броня и животного, и всадника была сплетена из аспидно отблёскивавших в свете огня волокон, личина шлема скрыта во тьме под красным клобуком с золотой оторочкой. Правая рука демонолатриста вытащила из-за левого плеча широкий кривой меч. Левая рука вытащила меч из-за правого плеча. Враг странно замерцал. Ещё одна правая рука вытащила из-за левого плеча ещё один меч, то же повторилось слева, справа, слева, справа… Крутя семью мечами, так что каждое лезвие сливалось в блистающий диск, враг привстал в стременах. Мегистотерий ещё раз показал зубы и сделал несколько шагов назад, готовя место для разгона. Волопёр низко замычал и опустил рога.
        - Расстрелялся ты, - сообщил Чачамокож. - Давно уж! Чем остатних пятерых потятил, мне и в толк не взять! Перезаряд?
        Овсяник поднял руку с мечом. Вес исчез из ладони боевой рукавицы.
        - Палицу!
        - Против такой брони, и четвертьвершковый пулемёт навряд ли что сделает, - оставшийся без противников Самбор отбросил отнятый у кого-то трезубец. - А вот лагунда с адамантовым диском…
        - Палицу!
        Оружие медлило с появлением. Сверху вниз и назад, схоласт спрятал меч за спину, помогая направить лезвие в ножны освободившейся от трезубца левой рукой. Потом он сделал ненужное движение перед забралом, словно крутанул ус, и полез под плащ, вытаскивая «лагунду с адамантовым диском». Зажужжало.
        - Самбор, хоть сейчас-то не мырзай! Гамчен! Палицу!
        Сзади послышался стук копыт яка, но тут словно вся долина ритмично содрогнулась. На полном скаку, с севера мчался мамонт. По пятипядевой бурой шерсти бежали волны, на горбу болтался, едва не слетая, мальчишка навряд ли старше дюжины. Мамонт затрубил. Мегистотерий повернулся на звук, завыл, встряхнулся всем телом, словно играючи выкинув семирукого из седла, и прыжком устремился навстречу древнему врагу.
        Голова демонолатриста, лежавшего ничком в мокром снегу, была повёрнута под невозможным углом к туловищу. Труп лишился дополнительных рук с мечами, словно их никогда не было. На красном плаще чернел знак ведаулы.
        - «Обитель демонов», а шлем без пневмоворотника… Коза бела, коза сера, дух один, - изрёк Самбор, выключая лагунду. - Только б этот падалегрыз потороченный нашего мамонтячку не заел.
        Чудовище в броне весило раза в четыре меньше, но его зубы представляли угрозу даже для бурого исполина - особенно если зверю удалось бы в прыжке сомкнуть челюсти, вонзив клыки в единственное уязвимое место на черепе мамонта - между ухом и глазом. Мегистотерия подвёл доспех, сместивший его центр тяжести вверх - в броске, зверь перевернулся, промахнувшись, и одновременно открыв уязвимое брюхо. Громко хрустнуло, чавкнуло, брызнуло. Стоптанный хищник остался валяться на переломанной спине. Пробежав, замедляясь, ещё несколько дюжин саженей, мамонт остановился и брезгливо дрыгнул левой задней ногой, стряхивая петлю из кишок.
        - Овсяник, палицу? - запоздало предложил Гамчен.
        Осматривая поле боя, поединщик не удостоил оруженосца порицанием - пусть сам рассудит, где ошибся. В поле зрения оптики показалось несколько растерянных самусских мужей с посохами и сулицами. Один держал в правой руке окровавленный колун. Овсяник помахал им рукой.
        - Тилх? Хэх хкол, кэмманкэ? - неуверенно сказал тот, что с топором.
        - Гамчен, переведи!
        - Он на самусском говорит, - принялся оправдываться оруженосец, - а я-то данк?нец.
        - Данкинский равно не разумеешь, - пробормотал Чачамокож.
        - Пэ-э-эн, киззат кнэ-э-н! - заголосила справа женщина.
        У неё на руках безжизненно висело дитя.
        - Гамчен, помоги!
        Оруженосец выпрыгнул из седла. Женщина замерла на месте.
        - Не бойся, хуже я не сделаю! Ча, сумку!
        Гамчен скинул плащ из нерпичьих шкур на кочку, положил ребёнка поверх, и склонился над его головой, прислушиваясь.
        - Сердце бьётся… Беда, не дышит малая! Дыма наглоталась?
        Приняв из рук Чачамокожа знахарскую суму с Яросветовым знаком, оруженосец положил её на плащ, вытащил фонарик, открыл девочке рот, посветил туда, поправил язык пальцем, и бережно выдохнул рот-в-рот.
        - Воздух не проходит… Ча, спазмолитик!
        Чачамокож принялся рыться в сумке, Гамчен поднял дитятю в полусидячее положение и приложил к её шейке пригоршню грязного снега. Поодаль, мальчишка слез со спины мамонта.
        - Марлю с мёртвой водой! Теперь коли сюда!
        Ещё несколько выдохов рот-в-рот, ребёнок вздрогнул в руках оруженосца и слабо кашлянул. Мать упала на колени, говоря что-то непонятное, но не нуждавшееся в переводе.
        - Точно, дыма вдохнула, - с облегчением сказал оруженосец-лекарь. - Повезло, дыхательный путь не обожжён…
        - Гэм Шэн? Вэрнэк Шэн? - самусец отбросил топор и молитвенно сложил руки в направлении Гамчена.
        - Любо! - воскликнул Самбор.
        - И то. Гамчен, ты сузил совокупность страданий в этом круге, - сказал Овсяник.
        Глава дюжина первая. Пеплинский замок
        Сквозь ионосферное шуршание пробились звон струн лютни и серебряный голосок:
        …Пролетает альбатрос
        Стрелкою магнитной.
        Много лет летит сюда
        Птица над заливом -
        Морехода не вода
        Делает счастливым.
        И не суша, и не дом, Сеть с добычей мелкой…
        Мореход следит с трудом
        За магнитной стрелкой.[203 - Из стихотворения Вероники Долиной.]
        Лютня отыграла, и мужской голос без особой на то нужды объяснил:
        - ЭТО БЫЛА РЫБАЦКАЯ ПЕСНЯ С ОСТРОВА ЭСТРО. НА ЭТОМ МУЗЫКАЛЬНАЯ ПЕРЕДАЧА ЗАКАНЧИВАЕТСЯ, А СЕЙЧАС С НАМИ НА СВЯЗИ ДАГБЬЁРТ, КАВСКИЙ ВЕСТОВЩИК «МОРЯКА СЕВЕРА». ОН СМОГ ПОГОВОРИТЬ С КРОМБЬЁРНОМ МАГНИССОНОМ, ШКИПЕРОМ «ХРАНИТЕЛЬНИЦЫ МЕРКЛАНДА», И ПОВЕДАЕТ НАМ, ЧТО В КАВЕ ТВОРИТСЯ, И ВЕРНО ЛИ, ЧТО КОРАБЛИ ПОСУХУ ЛЕТАЮТ, А ПОД ОСОРЬ-ГОРОЙ ДЕМОНЫ ЗАВЕЛИСЬ - ОБО ВСЁМ УСЛЫШИМ ИЗ ПЕРВЫХ УСТ. РАССКАЗЫВАЙ, ДАГБЬЁРТ.
        Меттхильд на миг оторвалась от работы и прибавила громкость.
        - В ЧЕТВЕРГ ДЮЖИНА ЧЕТВЁРТОЙ НЕДЕЛИ ЗИМЫ, «ХРАНИТЕЛЬНИЦА» ПРИШЛА ИЗ ЧУГУАНА В КАВУ С ГРУЗОМ И ПУТЕШЕСТВЕННИКАМИ. МНОГИМ ПУТЬ ЛЕЖАЛ ДАЛЬШЕ НА ЗАПАД, ТО ЖЕ - ЧАСТИ ГРУЗА. БРОНЕПОЕЗД «КЛЯТВА ЙОРДА МАНССОНА» ХОДИТ ИЗ ГАНДАРИИ В КРОНИЮ РАЗ В МЕСЯЦ, И НА ИЗЛЁТЕ ТОЙ ЖЕ НЕДЕЛИ «ЙОРД» ШЁЛ ЧЕРЕЗ ЯГАНСКУЮ ДОЛИНУ, КАК РАЗ ВВЕРХ ПО РЕКЕ. КРОМБЬЁРН ШКИПЕР И РЕШИЛ ПОДНЯТЬСЯ ПО ТУАЮ ДО СЛИЯНИЯ С КРОДА-КЫГОМ, ЧТОБ СБЕРЕЧЬ ВРЕМЯ ДА УПРОСТИТЬ ПУТНИКАМ ДОРОГУ. СКАЗАТЬ, ЧТО «ХРАНИТЕЛЬНИЦА» ЛЕТЕЛА ПОСУХУ, КРАСИВО, ДА НЕ СОВСЕМ ВЕРНО. ОНА ПОСУХУ НЕ ЛЕТАЕТ, КОТЛУ РАСПАДА ВОДА НУЖНА. А ТУАЙ ХОТЬ И РЕКА, С ОДНОГО БЕРЕГА ДРУГОЙ КАК РАЗ НЕ ВСЕГДА ВИДЕН. Я И НАПРОСИЛСЯ НА БОРТ ДО ЯГАНА И ОБРАТНО. И ОВСЯНИКА, КАВСКОГО ПОЕДИНЩИКА, ВЗЯЛИ НА ВСЯКИЙ СЛУЧАЙ.
        Меттхильд взяла с блюдца из лещинского костяного фарфора ломтик сушёного яблока с корицей и принялась задумчиво жевать.
        - ПОНЯТНО. НО ХОТЬ ЧЕРЕЗ ПАРУ ОСТРОВОВ «ХРАНИТЕЛЬНИЦА» ПЕРЕСКОЧИЛА?
        - НЕ БЕЗ ЭТОГО. ТЫ ЛУЧШЕ СПРОСИ, ЧТО ПРИКЛЮЧИЛОСЬ В ЯГАНЕ?
        - ХЕ-ХЕ. ЧТО Ж В ЯГАНЕ ПРИКЛЮЧИЛОСЬ?
        - ВСТРЕТИЛИСЬ, ПЕРЕГРУЗИЛИСЬ, И ВДРУГ СНЕГОПАД НЕ В ПОРУ. СКОРО ВЕСНА ВРОДЕ, А В ДОЛИНЕ ЗА ОДНУ НОЧЬ НАСЫПАЛО САЖЕНЬ СНЕГА. ЕДВА ПОЕЗД ДВЕ РЁСТЫ ПРОШЁЛ, ПО ДОРОГЕ К МОСТУ ЧЕРЕЗ ОХАТСКОЕ УЩЕЛЬЕ, ПАРОВОЗ СОШЁЛ С ПУТИ. УЖЕ В ПРЕДГОРЬЯХ, КУДА «ХРАНИТЕЛЬНИЦЕ» БЫЛО НЕ ПОДНЯТЬСЯ. СЛУШАЙТЕ ЗАПИСЬ, ЭТО МОЙ РАЗГОВОР С КРОМБЬЁРНОМ И ТОВАРИЩАМИ, КАК РАЗ ПЕРЕД ТЕМ, КАК ПО ВТОРОМУ РАЗУ С «ЙОРДОМ» РАСПРОЩАЛИСЬ.
        После нового шуршания, слегка замутнённый голос Дагбьёрта зазвучал на фоне приглушённого гула. Наливая кипяток из электросамоварчика в фарфоровую чашечку поверх щепоти терпко пахнувших сушёных листьев саликского чимара, Меттхильд подумала, что вестовщика могли на самом деле звать и Дагобером - в его речи присутствовало что-то еле уловимо гутанское.
        - ТЕПЕРЬ ПОВЕДАЙ, КРОМБЬЁРН, КАК ТЫ ВЫРУЧИЛ ДРУЖИНУ «ЙОРДА МАНССОНА».
        ГОЛОС ПОГРУБЕЕ, ЧЕМ У ДАГБЬЁРТА, ОТВЕТИЛ:
        - ХАХАХА. МОЯ ЗАСЛУГА - ЧТО СООБРАЗИЛ С ЭКОЛОГАМИ СВЯЗАТЬСЯ, ДА СПУТНИКОВУЮ КАРТИНКУ ПОСМОТРЕТЬ, НЕТ ЛИ КОГО ВБЛИЗИ, ЧТОБ ПАРОВОЗ ОБРАТНО НА ПУТЬ ПОСТАВИТЬ. А ТО ЗАСТРЯВШИЙ ПОЕЗД, ПУСТЬ ДАЖЕ С ПУШКАМИ И В БРОНЕ - ВСЕМ ГРАБИТЕЛЯМ ПРИМАНКА, КАК БЫРСЯМ[204 - Бырсь - гиена.]ПАНЦИРНЫЙ СЛОН. ПАНЦИРНЫЙ, НО ДОХЛЫЙ. ДУМАЛ, МОЖЕТ, ЗОЛОТОДОБЫТЧИКИ РЯДОМ, С САМОХОДНОЙ ДРАГОЙ. ЗОЛОТОДОБЫТЧИКОВ МЫ НЕ УВИДЕЛИ, ЗАТО В ДОЛИНЕ ЗА ОСОРЬ-ГОРОЙ ПРИМЕТИЛИ ЗИМОВЬЕ САМУСОВ С МАМОНТОМ. А ЧТО ДАЛЬШЕ ВЫШЛО - ЗА ТО ЧЕСТЬ ДА ПОКЛОН ОВСЯНИКУ КРУКОВИЧУ, ПОЕДИНЩИКУ РЫБАЦКОГО БРАТСТВА, ЕГО ОРУЖЕНОСЦАМ ГАМЧЕНУ ШЕМТОВИЧУ И ЧАЧАМОКОЖУ СИРОТЕ, САМБОРУ МЕСТВИНОВИЧУ, СХОЛАСТУ ЯНТАРНОГО ДРАКОНА…
        - Так я и знала! - воскликнула Меттхильд, взяв ещё один ломтик яблока и устроившись поближе к асирмато, стараясь поуютнее угнездиться в куньей безрукавной поперечке.
        - …МОЕМУ ВТОРОМУ ШТУРМАНУ В УЧЕНИИ ИНГВИ ГАФЛИДАССОНУ, ДА ЭШКЭЛЬ-КЭГУ, САМУССКОМУ ПАСТУШОНКУ. ОВСЯНИК С ОРУЖЕНОСЦАМИ К САМУСАМ ПОШЁЛ, ИНГВИ Я С НИМИ ОТРЯДИЛ ПУТЬ УКАЗАТЬ, А САМБОР…
        РАЗДАЛСЯ СМЕХ, И ЕЩЁ ОДИН НЕЗНАКОМЫЙ ГОЛОС ПРОДОЛЖИЛ:
        - САМ В ПОДМОГУ НАВЯЗАЛСЯ.
        - ПОДНЯЛИСЬ ОНИ К ПЕРЕВАЛУ НА ЯКАХ, - ПРОДОЛЖИЛ КРОМБЬЁРН.
        - И НА СИНЕМ ТУРЕ, ВОЛОПЁР ЕГО ЗОВУТ, - ДОБАВИЛ ГЛУБОКИЙ, НИЗКИЙ, И ОДНОВРЕМЕННО МЯГКИЙ ГОЛОС.
        - РАССКАЖИ, ПОЧЕМУ ВЕРТОЛЁТ НЕ ПОСЛАЛ, - ПОПРОСИЛ ДАГБЬЁРТ. - ТВОЙ ВЕРТОЛЁТЧИК, ЧАЙ, НЕ ТОЛЬКО СВОИМ ЗАРОКОМ ЗНАМЕНИТ?
        НЕСКОЛЬКО ГОЛОСОВ ЗАХИХИКАЛО.
        - ДА СКОЛЬКО МОЖНО МЕНЯ ПОДКАЛЫВАТЬ? - ВЗМОЛИЛСЯ КТО-ТО. - Я ВЫЗЫВАЛСЯ ЛЕТЕТЬ! И ЭТО НЕ ВЕРТОЛЁТ!
        - ЛЕТЕТЬ ЧЕРЕЗ ГОРЫ - ДЕЛО НЕЛЁГКОЕ, - СКАЗАЛ КРОМБЬЁРН. - ЕСЛИ Б КТО И СПРАВИЛСЯ, ТАК ЭТО МИРОВИД, НО МОГЛО СТАТЬСЯ, ТЕ САМУСЫ СРОДУ СИНХРОПТЕРА НЕ ВИДЕЛИ, МОГЛИ НЕПРАВИЛЬНОЕ ОТНОШЕНИЕ ПРОЯВИТЬ. ТОГДА Б НЕ ВИДАТЬ НАМ МАМОНТА. А ТУТ ЗАЕХАЛИ ПЯТЕРО НА ЯКАХ… И НА СИНЕМ БЫКЕ, Я ПОМНЮ, ОВСЯНИК… ОДОЛЖИТЬСЯ ПО-СОСЕДСКИ, ОДИН ДАЖЕ РОДСТВЕННОГО ПЛЕМЕНИ…
        ШКИПЕР ВЗДОХНУЛ И ПОХОЛОДЕВШИМ ГОЛОСОМ, В КОТОРОМ СЛОВНО ЗАСЛЫШАЛСЯ ТРЕСК АЙСБЕРГОВ, ПРОДОЛЖИЛ:
        - ТОЛЬКО ИНАЧЕ ВСЁ ВЫШЛО, И ЕСЛИ Б НЕ ОВСЯНИК СО ТОВАРИЩИ, СОВСЕМ БЫ ХУДО ОБОШЛОСЬ. ПОДЪЕХАЛИ ОНИ К ЗИМОВЬЮ, ЗИМОВЬЕ ГОРИТ, А САМУСОВ ДЕМОНОПОКЛОННИКИ УБИВАЮТ. ЖЁН С ДЕТЬМИ НЕ ЩАДЯТ. ТУТ НАШИ ПЯТЕРО ИМ И ДАЛИ. ОВСЯНИК, СКОЛЬКИХ ВЫ УЛОЖИЛИ?
        - БЕЗ МАЛОГО ЧЕТЫРЕ ДЮЖИНЫ, - ОТВЕТИЛ ГЛУБОКИЙ ГОЛОС.
        - ПО ДЕВЯТЬ НА ОДНОГО? - ВОСХИТИЛСЯ ДАГБЬЁРТ.
        - ДЕЛО НЕ В ЧИСЛЕ, - СКАЗАЛ ПОЕДИНЩИК. - ОНИ НЕ БЫЛИ В МИРЕ САМИ С СОБОЙ, НЕ РАЗМЫШЛЯЛИ О НРАВСТВЕННОСТИ, МУДРОСТИ, И УЧЁНОСТИ, АЛКАЛИ НЕДОСТОЙНОГО, И ПАЛИ ЖЕРТВАМИ СОБСТВЕННЫХ СТРАСТЕЙ.
        - НО И ТЫ ПОМОГ? - СПРОСИЛ ВЕСТОВЩИК.
        - Я ПОМОГ ТОЛЬКО УМЕНЬШИТЬ СТРАДАНИЯ В ЭТОМ КРУГЕ, И ПРОБУДИТЬ СПРАВЕДЛИВОСТЬ. КАК И ТОВАРИЩИ МОИ.
        - ЧАЧАМОКОЖ ГОВОРИТ, - ДОБАВИЛ СОВСЕМ МОЛОДОЙ ГОЛОС, - НА ОВСЯНИКА ГОРНЕЕ СИЯНИЕ СПУСТИЛОСЬ, И ПОСЛЕДНИЕ ПОЛДЮЖИНЫ ОН ПРОСТО ВЗГЛЯДОМ УЛОЖИЛ. САМУСЫ РЕШИЛИ, ЧТО ПОЕДИНЩИК НАШ - ЭТО ГШЭН-РЭ, СТРАЖ ЗАГРОБНОГО МИРА, МЫ - ЕГО СОТНИКИ ВЭРНЭК-ШЭН И ВЭК-ШЭ, ИНГВИ - ПРОВОДНИК ДУШ БЭ-ТО, А САМБОР - БОГИНЯ СТРЕЛЬБЫ ИЗ ЛУКА РЭГ-БЭДМА!
        - ТАКОЕ БЫЛО РАЗОЧАРОВАНИЕ, КОГДА Я ПОДНЯЛ ЗАБРАЛО…
        - Самбор! - невольно воскликнула Меттхильд.
        - ПРИ ВСЁМ МОЕМ ЗНАНИИ МЕНЯ, НА БОГИНЮ Я ВСЁ-ТАКИ НЕ ТЯНУ.
        - НЕ БУДЬ К СЕБЕ СТРОГ, - СКАЗАЛ ЕЩЁ КТО-ТО. - САМУСЫ ПРОСТО ОГОРЧИЛИСЬ, ЧТО ТЕПЕРЬ РАБОТА ПРЕДСТОИТ - КО ВСЕМ ИКОНАМ РЭГ-БЭДМЫ ПРИРИСОВАТЬ УСЫ И БОРОДУ.
        Меттхильд потянулась к телефону, чтоб позвонить Венцеславе в детинец, но тут в передачу врубились колбасники. С громкостью, бьющей по ушам, заиграла ужасающая песня:
        - Срочно нужно ехать
        На свадьбу или тризну?
        Вызови возницу,
        Цени дешевизну!
        Он примчится быстро
        На счёт: раз, два, три,
        Только ты закажешь,
        Куда тебя везти!
        Телефон запоминай,
        Его легко набрать -
        Десять пять четыре два,
        Восемь восемь пять!
        За этим оскорблением скальдическому слогу, последовало предложение купить собрание фотографий озорных забав нагих килейских дев, потом флокк о чудо-масле для ухода за паровыми котлами, выжатом из морских змеев, далее кто-то со страшной скоростью принялся нахваливать порошок из подлинных студёноморских нарвальих бивней для неутомимости на любовном поприще… Меттхильд убавила звук, но продолжала сидеть у асирмато, перед серебряным подносиком с блюдцем, горшочком ежевичного варенья, и чашечкой с чимаром, в надежде на то, что колбасник, изрыгнув мерзкую толику завлекалова, поедет с передатчиком на новое место или, желательнее, колбасника застукают охотники за головами.
        За поимку нитинга, заглушившего Самбора, награду можно было бы собрать никак не менее, чем трижды. Во-первых, от братства рыбаков - охота на нарвалов была запрещена, равно как и торговля поддельным бивнем. Во-вторых, от экологов - если не за нарвалов, так за морских змеев, выжатых на масло. В-третьих, от устроителей и поручителей прерванной передачи. Наконец, получив эти три поощрения, особнно кровожадный (или просто жадный) охотник за головами мог притащить вымазанного в дёгте и вывалянного в перьях колбасника и его разбитый передатчик в цех к настоящим колбасникам, люто ненавидевшим загрязнителей эфирных волн за их прозвище, по аналогии позорившее честное (по крайности сравнительно) ремесло. После этого, в колбасе «Мечта гиены» (куда, по уверению Самбора, старый козёл рубился вместе с ухожем[205 - Ухож - сарай, обычно для какой-нибудь живности.]) могли бы появиться дёготь и перья. Не польстись настоящая гиена на такое угощение (и у некоторых падальщиков понятие имеется), оно могло бы сгодиться для неделю не евшей жаблацмоки.
        Мысль о колбаснике, сожранном жаблацмокой, оказалась, конечно, слабым утешением, когда «Голос Волына» вернулся на законное место - увы, уже с чьими-то пространными рассуждениями о том, как затянувшаяся зима повлияет на расписание игр в ногомяч, и кому задержка с началом игр может оказаться больше на руку - танам, бодричам, лютичам, или устричам.
        Взгрустнув, Меттхильд вспомнила, что труд - лекарство от печали, передвинулась от асирмато за стол у окна на юг, поправила очки, и вернулась к работе. Собранные топографами чертежи Слоницына холма надо было свести воедино, для чего приходилось считывать замеры высот и строить поверхность, прибегая к помощи логарифмического круга[206 - Логарифмический круг - разновидность логарифмической линейки, обычно специализированная для определённых инженерных вычислений.] из мамонтовой кости с увеличительным бегунком и тремя двухсторонними движками, один из которых отвечал только за тригонометрию. Поверхность следовало затем представить в виде, пригодном для оптического распознания. В воеводство только что пришёл из Квенмарка десятипудовый «Л?кулайте» - ближайшее приближение к глазам для тьетокона. И это приближение сильно уступало настоящим глазам, поэтому изогипсы приходилось рисовать обмакнутым в чёрную краску полым тростниковым стилосом на одном полупрозрачном листе, изобаты - на другом, дороги - на третьем, берега и межевые камни - на четвёртом и пятом, и всё это по очереди скармливать машине. Чертежи,
с которых снимались данные, выглядели так, как будто были нарисованы хвостом живой (и сопротивлявшейся) тухухоли[207 - Тухухоль - небольшое дурнопахнущее водное млекопитающее.], обмакнутым в макубную жвачку, на листах, которые предварительно дали обслюнить овцетелёночку. На одном даже имелся след, подозрительно напоминавший отпечаток копыта.
        Меттхильд улыбнулась. Во время одной из летних практик, Курум мистагог обязательно посылал учеников делать топографическую съёмку. Учитель выбирал участок, повернувшись спиной к большой карте и кидая в неё через плечо тельменскую рыболовную острогу, напоминавшую Куруму о давнем путешествии по Икоаль-реке. Когда пришёл черёд Меттхильд, Нарфи, трёх Хельг, и нескольких других соучеников, острога указала на заливной луг на берегу Каномы, откуда рукой было подать до Сатисского Моха. Съёмку пришлось вести местами по колено в воде, по пояс в траве, деля луг с несколькими поколениями одомашненных туров и залежами отходов их жизнедеятельности, и куря козьи ноги из прегадостного местного шмалева в безуспешной попытке хоть как-то отвадить докучных комаров, мошку, оводов, слепней, шерстней, ос, сов, и прочих летающих лис. Всё равно весело - столько, сколько тогда по вечерам в палатке с тремя Хельгами, она в жизни не смеялась.
        По асирмато, перемыв кости нескольких игроков в ногомяч и одного городского головы, попавшегося на найме мусорщиков, не состоявших в законном цехе, ведущие дали слово какому-то старцу из южного Винланда, рассказавшему о печальной судьбе просветлённой девы Нахуахль, служившей епарху и гражданам Калопневмы, нёсшей прекрасное в массы, и трагически и безвременно погибшей от неизвестной болезни.
        Со светской хроники, разговор перешёл на Орафайокуль, и следующий гость беспроводной передачи был знаком Меттхильд - Каппи-Льон из Эльдфьялля, схоласт, написавший несколько книг про пещеры и огнедышащие горы, но до сих пор не удосужившийся представить аристоуригму[208 - Аристоуригма - труд или изобретение схоласта, достойное присовокупления к мистериону.] и пройти посвящение в мистагоги. Зачем киснуть в мистерионе, когда в поле ждут приключения?
        - ЕЩЁ РАЗ ПОВТОРИ, КАКОЕ ИЗВЕРЖЕНИЕ ТЕБЯ ВДРУГ НА ЭТОТ РАЗ НАКРЫЛО?
        - ФРЕАТИЧЕСКОЕ. СРАЗУ ПОПРАВЛЮ - НЕ ВДРУГ НАКРЫЛО, А ПРОИЗОШЛО В ТОЧНОСТИ, КАК Я И ПРЕДСКАЗЫВАЛ.
        - А КАК ЖЕ НОГА? ЕЛЕ СТУПИТЬ МОЖЕШЬ?
        - Я В ТОЧНОСТИ ПРЕДСКАЗЫВАЛ, КАК, А НЕ ГДЕ. ГОВОРИЛ, ЧТО МАГМА ПОДНИМЕТСЯ, ПЕРЕГРЕЕТ ПОДЗЕМНЫЕ ВОДЫ, И БУДЕТ ПАРОВОЙ ВЗРЫВ. ВОТ И РВАНУЛО, ТОЛЬКО НЕ САМА ГОРА, А ПО ОБЕ СТОРОНЫ ОТ НЕЁ, ИЗ РАССЕЛИН И НОВЫХ КРАТЕРОВ, ОБЩИМ ЧИСЛОМ В ПОЛ-ГРОССА. ОДИН ОТКРЫЛСЯ В ПЯТИ САЖЕНЯХ ОТ НАШИХ ПРИБОРОВ. Я УЖ БЫЛО РЕШИЛ, ВСЁ.
        - И ЧТО Ж ТЫ ДЕЛАЛ?
        - ЗАСЁК ВРЕМЯ, КОГДА РВАНУЛО, ПОТОМ СЧИТАЛ, СКОЛЬКО ЗА ДИАЛЕПТ РЯДОМ СО МНОЙ УПАДЁТ КРУПНЫХ ОБЛОМКОВ, И СКОЛЬКО МЕЛКИХ. ЧАСТЬ ПАРА ТУТ ЖЕ ОСЕЛА ГРЯЗЬЮ, ТАК ЧТО БЕЖАТЬ МЫ НЕ МОГЛИ. ЕЩЁ ПОКАЗАНИЯ ЗАПИСЫВАЛ КАЖДЫЙ РАЗ, КОГДА ПРИБОРЫ И ЧАСЫ ОБТИРАЛ, ЧТОБ СТРЕЛКИ ВИДЕТЬ.
        - И ТЕБЯ КРУПНЫМ ОБЛОМКОМ ПРЯМО В НОГУ ШАРАХНУЛО?
        КАППИ-ЛЬОН ЗАЛИВИСТО ЗАРЖАЛ.
        - КРУПНЫЙ ОБЛОМОК - ЭТО С ДОМ. МЕНЯ ОСКОЛКОМ ОТ МЕЛКОГО ЗАЦЕПИЛО.
        - И СКОЛЬКО ЕЩЁ ВСЁ ЭТО БУДЕТ ПРОДОЛЖАТЬСЯ?
        - ПО МОЕЙ ПРИКИДКЕ, МАГМА МОЖЕТ НЕСКОЛЬКО ЛЕТ ТЕЧЬ. НО ЭТО НЕ БЕДА.
        - ЕСЛИ МАГМА НЕ БЕДА, ЧТО Ж БЕДА-ТО?
        - ВЫБРОСЫ В АТМОСФЕРУ. В ПЕРВЫХ ИЗВЕРЖЕНИЯХ БЫЛИ БОЛЬШИЕ ТУЧИ ПЕПЛА, ИХ УЖЕ ПО ВСЕМУ СЕВЕРНОМУ ПОЛУШАРИЮ РАЗНЕСЛО. ХОЛОД, НЕУРОЖАЙ. А В ПОСЛЕДНЕМ, ПОШЛА ДВУОКИСЬ СЕРЫ. ПО ПРИБОРАМ, ЧТО ЕЩЁ ПЕРЕДАЮТ ТЕЛЕМЕТРИЮ, ПО СЕЙ ДЕНЬ…
        Под такой распираемый верой в будущее разговор, работа со Слоницыным холмом закончилась. Дальше предстояло разобраться с чертежами Слоняткиной горки (пониже и ближе к Наревке). Меттхильд задумалась, останется ли потом достаточно светового дня, чтобы успеть покататься с Доволкой по западному берегу озёр на лыжах, но тут издалека загудел набатный колокол, отдалённым громом прогремели раскаты орудий, потом забрехали собаки, наконец, запищал телефон на стене. По лестнице из подпола (нового, не части древних подземелий), в покой взбежала Тюфка, вспрыгнула на стол, опрокинула хвостом медного синеземельского божка, в ужасе отпрыгнула на аршин, рассыпая на пол стилосы, вскарабкалась на подоконник, встала на задние лапки, уперев передние в стекло, и разразилась тем, что она считала лаем. Меттхильд покрутила ручку (на определителе зажглась полоска газоразрядных рун «Брусов») и сняла слуховой рожок с крючка.
        - Пеплин, Меттхильд на проводе! Что за беда у вас? Пожар? Или опять Вратиславовы забавы с учебной тревогой?
        - Набег, сестрица, как есть набег! - сказала Мирослава. - Незваные гости по реке идут! В наш посад сунулись, картечницами отваживать пришлось!
        Успев привычно поморщиться на «сестрицу», младшая владычица Пеплина спросила золовку:
        - Набег? На кораблях? Как в сагах? Сколько их?
        - С полгросса.
        - Кораблей, кораблей-то сколько?
        - Два.
        В голове Меттхильд сформировался образ двух драккаров. Паруса из промасленной шерсти, форштевни с резьбой в виде звериных голов, гребцы, сидящие на морских ларях… Такое явление в устье Наревки было вполне представимо и даже желанно - сбор старинных судов был частью праздника конца зимы. Несколько лет назад, даже настоящий «Прямый» наведался из музея в Наволоке. Но до начала веселий по случаю равноденствия оставалось ещё больше недели. Кроме того, даже Самборова старшая сестра и её тугостойный муж не стали б встречать воссоздателей старины картечницами. Меттхильд подавила смешок - такое поведение не только негостеприимно, но и исторически архинедостоверно.
        - Мирославушка, это точно настоящий набег, а не ранние ряженые гости на комоедицу?
        В оправленном в бронзу, тонком до полупрозрачности роге, Мирослава гневно всхрапхула (только что без цоканья копыт по полу обошлось). Внешне золовка не смахивала на лошадь, но в повадке имелось лёгкое сходство.
        - Гости на солнцележание по береговой охране не стреляют… сестрица!
        Меттхильд задумалась. Настоящим драккарам основательно помешал бы ледоход - впервые за многие годы, в нижнем течении реки на месяц с лишним встал лёд, вскрывшийся только третьего дня.
        - Где стреляли?
        - Рёсту недоходя устья, Кромослав с башни видел!
        - Тогда как же они мимо Гдинской крепости проскользнули?
        - По Ленивке, на воздушной подушке!
        Ленивкой называлось одно из доисторических мёртвых русел Наревки, во времена ледниковой эры, вообще лишённое сообщения с рекой. С потеплением, вода поднялась - недостаточно для судоходства, да и лёд там, скорее всего, не вскрылся - но для судна, летящего над поверхностью, и это не помеха.
        - А в воеводство звонила?
        Мирослава рассмеялась и принялась снисходительно, точно малому дитяте, объяснять:
        - Первым делом матушке, потом тебе, сестрица, а уж потом в Гнёв! Воевода-то нам совсем дальняя родня!
        Меттхильд уже собиралась сказать, что она думает о здравости этого рассуждения, но…
        - Меттхильд, это Кромко, - у телефона появился и тугостойный супруг. - Подмогу послать? Соберу рушение[209 - Рушение - сбор ополчения по тревоге.], и берегом, верхом…
        - Подмогу? Это по-родственному, Кромослав!
        И шушпанчик полевой взял бы в толк, что за время, достаточное для сборов «подмоги» из Брусова, лежавшего вниз по течению Наревки, любая летающая лодка поднялась бы не то что до Пеплина, а до самого Гнёва. Это ещё не принимая в расчёт скачку по дороге, что вилась вдоль берега - напрямик по полям и перелескам нельзя, аршинный снег только начал стаивать. Кроме того, перестрелку недалеко от устья наверняка увидела береговая стража Гдинского повета[210 - Повет - минимальное админитративное образование Поморья, способное собрать вече.] с оснащённых связью сторожевых башен, так что вот-вот следовало ожидать гиропланов из Приморской крепости. Объяснять Кромославу призяченному то, что взял бы в толк шушпанчик, было напрасной тратой времени. Вдобавок, у шушпанчика отсутствовал и постоянный позыв подавлять собой лошадь (катаграмматическую[211 - Катаграмматический - буквальный.] или метафорическую) и на ней трястись. Имейся у шушпанчика такая страсть, это был бы, как сказал бы Самбор, неправильный шушпанчик, и неминуемо оказался б под копытом. Если подумать, наличествовали знаки того, что и Кромослав попал
под метафорическое копыто. Пусть скачет…
        - Врагам на погибель! - отозвался семейным кличем призяченный.
        - Поморью на славу! - Меттхильд нажала на крючок, на котором висел рог.
        Руны «Брусов» погасли. Младшая пеплинская владычица показала язык зеркалу, попутно глядясь в него. Её палец завис над кнопкой из мамонтовой кости под маленькой надписью чернением на серебре «Днешняя палата» - вызвать Несебудку, чтоб помогла переодеться. Частью ежедневного поморянского наряда был станик[212 - Станик - что-то вроде корсета, обычно носится поверх рубахи.]. У карвской рыбачки или гдинской портовой крановщицы он застёгивался бы на крючки и шнуровался спереди, но жене мечника (купно с жёнами скарбчего, законоговорителя, самого воеводы, и поветовых старост) исстари полагался станик с крючками сзади - мол, ты такая важная, что сама и не оденешься. Потом, переодеваться так переодеваться, но на это добрый час уйдёт, того и гляди, набег кончится.
        Мигом это рассудив, Меттхильд нажала не на «Днешнюю», а на «Оружейную»:
        - Деян, бей в тревожный колокол, собирай копьё[213 - Копьё - здесь небольшое неформальное воинское подразделение.]! Это не учения! Набег, два духоплава[214 - Духоплав - судно на воздушной подушке.], Наревка, полгросса разбойников!
        - Почему ты звонишь, а не Венцеслава? - был недовольный ответ.
        Вообще говоря, Деяну, как йомсу, вышедшему на покой после положенных трёх дюжин лет, следовало прыгать от радости - настоящий набег всё-таки, а не бурчать…
        - Спроси у Венцеславы! После того, как твоим нерадением её замок сожгут!
        Меттхильд брякнула рог на крючок, быстрыми шагами вышла из покоя в соседнюю кладовую, там, у одного из стоявших вдоль северной стены покоя резный ларей, стряхнула с плеч поперечку, стащила с себя кружевной фартучек, и сбросила бархатную юбку, в сердцах чуть не разорвав застёжку-молнию. Уж Деян пестун[215 - Пестун - второй по старшинству в ватаге, учитель молодых воинов.] должен бы понимать важность единоначалия и быстрого действия при угрозе? Возможно, после тех же трёх дюжин лет в исключительно мужском обществе, у него возникла общая проблема с признанием, что женщина может отдавать приказы. Хотя Венцеслава тоже была женщиной…
        Анализ побуждений оружейника мог повременить. В ларе лежали реопексные[216 - Реопексия - свойство некоторых материалов увеличивать вязкость под сдвиговой нагрузкой.] штаны и поддоспешник с воротником, а под ними - трёхслойный бронеохабень[217 - Охабень - неширокая распашная длинная одежда (до щиколотки), руки могут быть продеты в рукава или в разрезы в боках.], заказанные ещё Самборовым отцом в Альдейгье. Мествин Альбатрос был немного выше среднего роста и жилист, а не кряжист, поэтому справа была как раз достаточно велика, чтобы легко налезть поверх оставшейся на Меттхильд одежды.
        Затянув тяжёлый пояс из турьей кожи с нашитыми титановыми пластинами на последнюю дырку (всё равно он держался только на бёдрах) и поочерёдно защёлкнув зажимы на боках и впереди - не до низа, чтобы не стеснять шаг, Меттхильд глянула в прислонённое к стене зеркало в рост, примерно двухвековой давности. Слегка мутное изображение выглядело, как будто одной кукле, чёрной с красным и серебряным, оторвали голову и приставили другую, от куклы заметно меньше, белой, розоватой, и золотистой. В месте соединения, грубый воротник натирал одновременно шею у подбородка и затылок. У нижней куклы хорошо смотрелись титановые наплечники, покрытые кожей с тиснением, изображавшим поморянских двухвостых грифонов. Хвосты были пропущены между бёдер вымышленных зверей, впервые оказываясь на виду в раздвоенном состоянии как раз там, где в их природе могло возникнуть наибольшее сомнение. Злотница[218 - Злотница - женский декоративный головной убор.] на голове верхней куклы (белые бархат и шёлк, сеточка из золотых цепей) совершенно не соответствовала угольно-багряно-титановой гамме охабня, так что её снятие и замена
соответствовали и практическим, и эстетическим соображениям.
        Но замена чем? Размышляя над этим, Меттхильд вернулась в покой, открыла ящик стола, откинула обманное дно на шарнире, и вытащила из открывшихся гнёзд десятизарядный порожанский самопал и сумку из змеиной кожи с двумя отделениями. В одно помещалось оружие, в другом хранились две запасных обоймы, набор отвёрточек и ёршиков, и маслёночка. В бытность Самбора подростком, наследник Пеплина бесхитростно дарил Меттхильд то, что сам считал ценным и занятным. Таким образом, Самборова лада и стала в числе всего прочего обладательницей самопала «Скорпий», пары винландских тычковых ножей с рукоятями из антилийской морской бирюзы, и того самого логарифмического круга. Самбору сильно повезло с возлюбленной - не всякая дева была бы способна оценить такие подарки. Меттхильд кивнула себе в зеркале. Сумка повисла на поясе, «Скорпий» скрылся в ней, зловеще блеснув серебряной насечкой на чернёной стали - ядовитое членистоногое, сложенное из рун «Мирослав Рыбарь».
        Вопрос о замене для злотницы оставался открытым. Можно было, конечно, позвонить в оружейную, чтоб кого послали со шлемом нужного размера, но гонцу пришлось бы спускаться в один подземный ход, подниматься на стену, потом спускаться в другой, потратив несколько диалептов. Причудливые пеплинские подземелья со стенами из водоупорной сухой кладки были даже не на века, а на эоны древнее самого замка - согласно мифу, полые холмы вдоль Наревки остались от скальной твердыни двергов, перемолотой фимбулвинтерскими ледниками.
        Из справы в кладовой, единственный шлем, подходивший по цвету и не немыслимо древний на вид, стоял на подставке под стеклянным колпаком, вынужденно большим, чтобы вместить расширявшуюся тулью, полулунный гребень, и рога. Устройство личины, сработанной в виде зверски перекошенной рожи, позволяло оставить под ней очки, но особенность, что позволила Меттхильд окончательно утвердиться в выборе, имела отношение к колошенскому воинскому обычаю. Островные воители надеялись призвать расположение того или иного духа перед битвой определённой укладкой волос. Чтобы после этого не очень помять причёску, внутри шлема имелись мягкие подушечки и полуобручи на шпеньках. Их можно было передвигать и подтягивать, одновременно упорядочивая вытисненные на замше письмена в судьбоносные сочетания.
        Перетыкая одну из этих подушечек с пиктограммой «Дух векового леса», чтобы создать ложбинку для косы, Меттхильд чихнула. Судя по слою пыли, накопившейся даже внутри колпака, рука прислуги не касалась шлема по крайней мере со времён Собко, Самборова деда. Единственной причиной такого устойчивого неряшества могло быть передававашееся из поколения в поколение челяди суеверие. Носком сапога Меттхильд отодвинула в сторону полосатый половик, нагнулась, повернула кольцо, и с усилием подняла крышку, скрывавшую ход в подземелье двергов.
        - Тюфка, стеречь!
        Поморянская собачка улеглась поперёк прохода в кладовую, тоненько рыча. Крышка тяжело опустилась над головой, впереди и внизу зажёгся одинокий тусклый огонёк десятисвечовой лампы, осветившей древнюю кладку и низкие широкие ступени.
        Подробности сложились воедино - это был пр?клятый шлем, называемый Шад?а Зун?ри. Остальная справа предыдущего владельца, полководца Киппо Ши, как и его череп, тоже хранилась где-то в Пеплине, за исключением забытого на поле битвы стремени, превратившегося в небольшое пушистое привидение. Привидение осталось, как верный пёс, ждать хозяина на краю леса где-то в срединной части Изогнутого Острова, где пали Киппо Ши и его соратники Ашусье Аас, по прозвищу Убийца Двух Дюжин и Двух, и Таяш Агу, этот - без прозвища, зато муж дюжины и семи жён. Самострельная стрела, пронзившая шею Киппо Ши, была выпущена Дерзиславом, сводным братом Собко. Таким образом, поморянин помог спасти колошенскую владычицу Шува Мон от очередной попытки вождей ограничить власть кипарисового трона. Поскольку заговорщики знались с демонами, они оставили после себя огромное количество призраков, нехороших мест, и проклятий, одно из которых пало на шлем.
        Вся эта история окончательно припомнилась Меттхильд, уже когда она спустилась вниз по ступеням из покоя, Шадаа Зунари на голове и лёгкая колошенская совня-цаадаль в руке. Подземный ход выровнялся, прежде чем закончиться в подвале Свекольной башни. Младшая владычица Пеплина спохватилась, что забыла нарисовать на лице лицо («нанести боевую раскраску», ехидничал Самбор), но трудно было бы разглядеть отсутствие туши на ресницах из-под зверской личины с усами и бородой из иголок морских ежей. Лампочки остались позади, но оптика забр?ла слегка усиливала свет, позволяя избежать столкновений с ларями и полками, ломившимися от горшков и банок - хрен со свёклой, свёкла с луком, свёкла в уксусе, свекольная икра с медвежатиной, овцебык в свёкле, и прочие домашние заготовки.
        Поднимаясь по узкой лестнице на боевой ход, Меттхильд услышала гул пеплинского тревожного колокола и топот подкованных металлом сапог по камню. Стены были возведены во времена Ярогнева, сына Дагомира, когда верхом военной науки была осадная башня на мамонтовом ходу. Замок из тёсаных валунов построили после того, как ранее стоявший на его месте деревянный сожгли бодричи. Место было удобным - холм над западным берегом Наревки, с востока защищённый двумя озёрами - Сомовым и Клещёвым (в них наверняка превратилась одна из речных стариц[219 - Старица - участок русла реки, отрезанный, когда река стала течь по новой протоке.]). Озёра и реку соединял ров. В последовавшие века, замок достраивался и перестраивался, но без большого внимания к обороноспособности - усилия шли больше на резьбу, лепнину, хрусталь, роспись, и шпалеры. На части последних изображалась трагическая повесть смертной девы Бейры, полюбившей бога. Стоило отдать художнику и ткачам должное, вышло на загляденье.
        Шпалеры с «Повестью о Бейре и Кроме» были заказаны Собко, кто сделал и кое-что полезное с узко практической точки зрения: опасаясь налёта Кальмотовых аэронаосов, дед Самбора и Мирославы поставил на стены пулемёты и обзавёлся аэростатами заграждения и собственным воздушным кораблём. За прошедшие годы, оболочки аэростатов успели истлеть, а аэронаос продали. Окажись у нападавших годное оружие, дела Пеплина были не очень хороши - за века мира, вода поднялась почти к подножью стен, а озёра слились в одно, так что хорошо снаряжённая лодка на воздушной подушке запросто могла безнаказанно проникнуть в непростреливаемое пулемётами пространство с любой стороны и устроить там какую-нибудь гадость, например, обвалить укрепления.
        На стене уже стояли Деян, Избор конюший (почему-то с ослопом[220 - Ослоп - окованная металлом дубина.]), Воемил оружейник (если откровенно, голимый коваль) с ракетным ружьём, и пара Воемиловых учеников. У пулемёта на боевой площадке Свекольной башни возились ещё три отрока, пытаясь направить стволы вниз и на север. Появление Меттхильд вызвало краткое замешательство. Рука Деяна легла на рукоять меча, Воемил схватился за клевец.
        - И это всё пеплинское копьё? - спросила Меттхильд.
        - Ещё двое в Замковой башне, мои конюшата в Волчьей, и Ратимир с Доволой - в Выездной, - услышав знакомый голос, кузнец опустил оружие. - Хозяюшка, откуда у тебя этот морок колошенский?
        - Вон они! - почему-то радостно воскликнул Избор, вперившись в диоптр на короткой треноге, поставленной поверх зубца.
        Облако брызг, поднимаемое винтами духоплавов, было бы легко различимо и без увеличительной оптики. Головной, заметно меньше, расписанный русалками, превращавшимися в тюленей, и битком набитый налётчиками, летел в полуаршине над водой. За ним, сидя так низко, что скеги[221 - Скег - жёсткое ограждение воздушной подушки.] цепляли обломки льда, шёл открытый двухпалубный паром - такие обычно возили грузовики, коней, путешественников, да редкого случайного слона между Трегорландом и южным Энгульсеем. Значительная часть обшивки и украшения были ободраны, но главное - ни пушки, ни ракетной установки, только пара поворотных пулемётов за щитками на верхней палубе.
        - Что зубы скалишь, разбрында? Знакомого кого увидел в разбойниках, что ль? - сказал пестун.
        - Не разбойники, гиропланы! - пояснил конюший. - Сейчас береговая стража им жутяры-то пропишет!
        Три винтокрылых машины быстро нагоняли духоплавы. Предвесенняя Сунна отблёскивала на лопастях и бронестёклах. Стали различимы чёрные грифоны на рулях направления.
        - Унька, дура, куда целишь? - донеслось со Свекольной башни. - Наш же зубец снесёшь!
        - Без моего знака не стрелять! - рявкнул Деян, доставая из кобуры ракетницу.
        - Полгросса, ты говорил… Полгросса не наберётся, едва дюжины три, - заметил кузнец. - Хорошо б стража их в плен взяла, чтоб духоплавы не пропали.
        Неожиданно ведущий гироплан заложил крутой поворот, за ним повернул второй.
        - Как? Почему? Обратно к Гдину? - возмутился Избор.
        Последняя винтокрылая машина сбавила ход. В одном из окон прерывисто заблестел зайчик гирогелиографа[222 - Гирогелиограф - оптический телеграф со стабилизацией зеркала.].
        - Гдине… грабят… оружейный… склад… - вслух разобрала Меттхильд. - Задержите… налётчиков… удачи…
        Гироплан дважды качнул плоскостями, удаляясь.
        - Не иначе, этих только и послали шуму наделать да стражу отвлечь, - рассудил кузнец, пристраивая трубу ружья на собранный учениками станок.
        - Как белк? глаз станут видны… - Деян снял ракетницу с предохранителя. - Огонь!
        Что-то просвистело в воздухе, а что-то ещё со звоном отскочило от Деянова панциря. Протарахтела очередь. Меттхильд спряталась за зубцом, сожалея, что в кладовой не завалялось для неё, например, пр?клятого слонобоя. Отсвистела-отгрохотала ещё одна разбойничья очередь, на этот раз, высекая осколки из валунов. Хлопнула Деянова ракетница, шваркнуло Воемилово ружьё.
        - Заряжай, - крикнул кузнец.
        Металлически загрохотал пулемёт на Свекольной башне. Прозвучал близкий раскат взрыва.
        - Недолёт, - разочарованно сказал Задар, один из учеников.
        - Унька, короткие очереди, короткие! - заорал отставной йомс. - Учил же!
        Меттхильд случайно зацепила камень зубца одним из отростков на шлеме. В поле зрения опустилась пара призмочек - лунный серп гребня Шадаа Зунари скрывал стереоперископ - очень своевременно, чтобы высунуть рожки из-за обтёсанного валуна и глянуть, что творится. Духоплавы жались к восточному берегу, держась на почтительном расстоянии от замка, и продолжали подниматься вверх по реке. Снова шваркнуло ракетное ружьё.
        Разрыв тряхнул передовое русалочно-тюленевое судёнышко, выкинув нескольких налётчиков за борт. По грудь в ледяной каше, трое побрели к берегу. Четвёртый шмякнулся на льдину покрупнее и безжизненно соскользнул с неё в воду.
        - Опять недолёт, прицел у тебя сбит, что ль? - буркнул Деян. - Всё, больше мы их не достанем. К Гнёву пошли. Задарко, беги звонить гнёвским воеводе да старосте, скажешь, мол, два духоплава, две дюжины да десять душегубов, тяжёлого оружия нет.
        С парома, кто-то на прощание провёл вдоль зубцов стены ещё одной очередью.
        - Погодите, - Меттхильд вглядывалась в облака брызг и ледяной пыли над восточным заберегом[223 - Заберег - полоса неподвижного льда, оставшася у берега в ледоход.].
        Отблески Сунны в следе заиграли по-другому: духоплавы сошли со льда, поворачивая на запад. Вывод следовал один:
        - К Сомову озеру идут!
        - Святовит защити, там же на южном берегу конюшня и левады! Вот им, каложерцам, зачем паром-то! - сообразил Воемил.
        Лошади, пасшиеся на лугах у Сомова озера, были знаменитой породы - липицкие тяжеловозы, завезённые в Поморье из восточного Гардара ещё в те века, когда конные отряды танов и союзных с ними венедских племён ходили дозором вдоль берега Янтарного моря, вглядываясь в северный окоём - не покажутся ли паруса враждебных сноргов или кронийцев-грабителей. Теперешний набег был и так безнадёжно анахроничен, и вдвое, если его целью были…
        - Рога им от дохлой метар?ны[224 - Метарина - приземистое безрогое стадное травоядное.], а не пеплинских коней! - возопил Избор.
        Он перекинул дубину через плечо и повернулся к проходу через башню.
        - Куда попёр? - остановил конюшего пестун, схватив за левую руку.
        - Во дворе тачанка, только запрячь! - Избор попытался вырваться и уронил дубину. - Ну смотри, что наделал…
        Ослоп упал на крышу, ломая черепицу, и загрохотал дальше вниз.
        - Коногон-ослопник, без налёта нам весь замок разнесёшь! - укорил Воемил.
        - Избор, - не выдержала Меттхильд. - Тебя Ведрфольнир[225 - Ведрфольнир - сокол, сидевший на клюве орла, в свою очередь сидевшего на верхней ветви мифического мирового ясеня Иггдрасиля.] в темя клюнул? Зачем ты вообще…
        Она хотела сказать, «припёр эту дубину», но осеклась, вспомнив про копьё в собственной руке. Ответ был очевиден - у дубины не перекосит затвор, а где пулю поворотит доспех врага, палица собьёт неприятеля с ног, невзирая на…
        - Как ты на тачанке два духоплава остановишь? - тщился уразумить конюшего отставной йомс.
        - Из ракетного ружья по турбине!
        - У их пулемётов дальность вдвое против ружья, - с сожалением в голосе напомнил кузнец. - А брони для коней нет.
        - Но что-то сделать надо, - решила Меттхильд. - На броневозе?
        - Хозяйка, я вторую луну говорю, котёл мгновенного пароообразования в чистку надо, на теплообменнике соли осели, он через полчаса только парообразует! - пожаловался Воемил.
        - На бесхвостке[226 - Бесхвостка - ультралёгкий летательный аппарат.]! - предложил Гладыш, второй кузнечный ученик.
        - Двух воинов и ружьё не подымет! - возразил кузнец.
        - Двух воинов нет, а меня с Задаром подымет, - прикинула младшая пеплинская владычица. - Пошли за бесхвосткой!
        - Доченька, там стрелять будут, а где стреляют, ненароком и убить могут, - сказал пестун, складывая треногу диоптра. - Тебе не жалко жизнь на кон ставить против табунка лошадей, сперва Гудалик-Йона припомни, что ль, а потом о муже и родителях подумай!
        Невидимо, под личиной Шадаа Зунари щёки Меттхильд вспыхнули - приходилось признать, и от гнева, и от осознания правоты старого йомса. «Доченька» в его исполнении прозвучала не так ласково, как издевательски, но в остальном…
        - Гудалик-Йон, это у которого Гундахар пару коней отнял? Да, вот уж где ладно не вышло, - согласился Воемил.
        Воспоминание об Усобице Двух Коней направила мысли Меттхильд в новое русло - не погони Гудалик-Йон тех злополучных лошадей на рынок…
        - Избор, звони Гостирадке на конюшню - пусть откроет леваду, пугнёт тяжеловозов, чтоб разбежались, и сама с Дубыней прячется в лесу! Воемил, Гладыш, к броневозу! Разводите пары! Остальные - на южную стену!
        Забрало Деянова шлема было поднято, так что Меттхильд смогла полюбоваться сменой его выражений - удивление, возмущение, наконец, неохотное согласие. Пестун хотел добавить к приказу ещё что-то, но конюший, кузнец, и один из учеников уже побежали в Свекольную башню, подхватив ружьё и станок под него. Бывшему йомсу осталось только сунуть диоптр Задару и топать на юг.
        Шагая вдоль зубцов, Меттхильд бросила сторожкий взгляд в сторону моста через Сомову протоку. Драный паром погрузил скеги в воду, протискиваясь под пролётом. Налётчики с маленького духоплава с росписью обменивались огнём с пулемётом на Выездной башне, то прячась за каменной опорой моста, то выводя судёнышко из-за неё и поднимая тучу брызг винтами. - Ратимирко, дурень! - крикнул Деян в сторону башни. - По парому, по парому бей!
        За поворотом боевого хода, открылась небольшая плошадка с подъёмником. Из его клети вышла Венцеслава в сопровождении пары видных молодых воинов - Синдри и Златодана. На Деяна вообще стало любо-дорого глядеть: с его лица, досаду по поводу ещё одной женщины, способной отдать приказ, смыла неудержимо поднявшаяся снизу волна отравления андрогенами. Веселья добавляло, что организм пестуна так бурно отозвался на вид матери троих детей и бабушки двух внуков, вдобавок облачённой в боевые доспехи. Правда, доспехи свекрови не были спешно найдены в кладовой, где провалялись невесть сколько лет. Не только платья Венцеславы делались на заказ и втридорога: её справа использовала ту же недавнюю технологию, по какой делались космические скафандры высокой подвижности. Вследствие этого, старшая пеплинская владычица блестела металлом, как ожившее этлавагрское изваяние Астеродоты Астрархе - длинные ноги, крутые бёдра, тонкий стан, гордо расправленные плечи под серебряными грифонами наплечников, и видимая между поднятым забралом крылатого шлема и бевором[227 - Бевор - часть доспеха, защищающая шею и подбородок.]
верхняя часть прекрасно-надменного лица.
        - Как тебя… - Венцеслава соблаговолила заметить пестуна.
        - Деян, хозяйка!
        - Деян, как идёт… - свекровь глянула поверх зубца в небольшой диоптр, отделанный серебром и слоновой костью. - Осада?
        - Хозяйка, замку угрозы нет! - выпалил пестун. - Они вроде за конями повадились!
        - Конокрады, - одно это слово свекровь произнесла так, что оно оказалось обернуто саваном пренебрежения, брошено в могилу незначительности, и сверху присыпано щепотью брезгливого удивления, как что-то настолько пошлое, как конокрадство, ещё вообще возможно в земном круге. - Воины, вы знаете, что делать.
        Венцеслава величественно развернулась, всем своим видом давая знать, что такое расположение дел недостойно её дальнейшего внимания. Старый йомс молодецки выпрямился. Свекровь недозавершила поворот, обнаружив Меттхильд. Брови с безукоризненным изгибом едва приподнялись, ледяной ручеёк голоса владычицы чуть-чуть потеплел:
        - Красные грифоны Пеплина на плечах, и цветок айвы под лунным серпом на шлеме… Изгнанник из дома Кешавейн, равный мечнику? Иу?н ич?к т?ует, тлиц?н ях?нгет! - владычица чуть наклонила голову. - Каха?ц, касаг??
        - Венцеслава, это я, Меттхильд.
        - Меттхильд! - Мествинова вдова тут же заново оглядела невестку с ног до головы, скептически. - Эти доспехи тебе не льстят, сидят искоряченно и мужеподобно, надо новые справить!
        - Гостирада с Гутькой жеребцов погнала, а Дубынька с собаками - кобыл! - сообщил Задар, приникнув к сдвоенной трубе на треноге. - Знатно провела ты потатчиков, Воесила свет Борвиновна!
        С копьём, в броне, с грифонами на плечах, сама нарвалась, что и имя твоё перевели на старовенедский… На пароме, наконец протиснувшемся, погнув одну из хвостовых плоскостей управления, под мостом, тоже заметили, что липицкие тяжеловозы скрываются между облетевших на зиму буков повыше и грабов пониже и покустистее, а за ними бегут в лес, вопя, девчонка и мальчишка, ревя - медведь в кожаном наморднике, и заливисто лая - три длинноухих буро-бело-пятнистых пса. Налётчики не на шутку опечалились по поводу исчезновения добычи, о чём дали недвусмысленно знать отчаянно-пронзительными криками, перекрывшими гул паровых турбин, и беспорядочной стрельбой по замку. Над головами стоявших на стене засвистели пули.
        Вновь прикрывшись зубцом, Меттхильд направила перископ на большее судно. Полустёртые руны на местами ободранной обшивке гласили «Т о л дско е ду пл о т вари т о н а х». Несколько налётчиков на верхней палубе почему-то плакали, размазывая слёзы по грязным лицам, ещё один грозил замку кулаком, и самому старшему на вид было примерно столько же лет, сколько Витославе, младшей сестре Самбора, посланной в учение к Крате, сколархе[228 - Сколархе - руководительница учебного заведения.] младшего отделения Академии в Лимен Мойридио - в таком возрасте, рановато промышлять разбоем, хотя у Витославы-забияки это вышло бы куда лучше, чем у…
        - А это что? - диоптр Задара был нацелен в направлении нового звука - свиста с биением - на южный окоём, где в дымке угадывались башни гнёвской ратуши и беспроводных передатчиков.
        - Кром! Вправду, что это? - удивился Златодан. - Будто водяная мельница летит!
        - Золотое светило и грифон. Вратко, - удовлетворённо определила Венцеслава.
        Вратислав, сын Вышеполка, приходился не то двоюродным, не то троюродным, не то и тем, и другим братом Мествину. В сложившихся обстоятельствах, по крайней мере, с точки зрения Меттхильд, важнее была не затруднительная степень родства, и даже не выборная должность дальнего родича (воевода всего Поморья), а внушительная пушка в сфере из бронестекла на носу действительно необычного летательного устройства, на киле которого красовался очередной поморянский мифический зверь - этот в окружении золотых лучей. Вместо крыльев, по обе стороны над рыбообразным телом невидальщины крутились колёса с лопастями.
        - Атаульфов циклогир! Всё-таки полетел! - выпалил Синдри.
        - Зеркало! - почему-то приказала Венцеслава Златодану.
        Меттхильд совершенно не удивило, что приказ был молниеносно выполнен. В то же время кормчий парома запоздало попытался развернуться и заползти обратно под мост. Не судьба: с другой стороны пролётов, циклогир снизился над Наревкой и завис в воздухе. Крылья-колёса крутились так быстро, что отдельные лопасти стали неразличимы. Помимо пушки, летучая водяная мельница оказалась оснащена мощным мегафоном.
        - От пулемётов отошли, турбины заглушили! - без драмы, по-деловому затребовал голос из мегафона.
        Вместо ответа, один из пулемётчиков с парома разразился очередью, отскочившей от бронестёкол и лопастей. Пушка кашлянула пещерным львом, отчего пулемёт вместе с бронещитом и вертлюгом слетел с основания.
        - Это болванка, разрывных мне на вас жалко, - пояснил мегафон. - А ты куда?
        Последнее относилось к меньшему судёнышку. Его водитель решил было отправить русалок с тюленями на поиски новых приключений куда подальше, но протока между озёрами сужалась как раз напротив Волчьей башни. Оттуда, кто-то как по двойному прямильцу[229 - Прямильце - линейка.] прочертил поперёк протоки, всколыхнув поверхность воды бульками от пуль. Пушка циклогира вновь выстрелила, круто в навес, так что после довольно продолжительного времени следующая болванка упала в угрожающей близости от лёгкого духоплава.
        - Не то чтобы я особенно волновался, это так, для поддержания разговора, - продолжал Вратислав воевода из мегафона. - От оставшегося пулемёта отошли? Так, теперь на песок выползаем, турбины глушим?
        Гул стих.
        - И оружие бросаем? На палубу бросаем, а не в воду, блеворыл ты трупоглазый, добычу мне будешь переводить!
        Циклогир поднялся над водой, в клубах дыма и пара проскользил над стальным кружевом пролёта моста, и плавно опустился на каменный пилон, ближайший к северному берегу, где оба духоплава осели на узкую полосу мокрого песка под стеной замка. Лопасти замедлили вращение, их ритмичный свист утих. Носовая полусфера продолжала двигаться, попеременно направляя дуло то на одно, то на другое судно.
        В верхней части металлической рыбы открылся люк. Оттуда не без усилия (левая рука, голова, левое плечо, правое плечо, и так далее) выбрался воин в богатых доспехах. Титанокерамическая чешуя тускло сине-стеклянно отливала поверх сиилапанового плетения. Лётный шлем с очками оставлял открытым угловатую нижнюю челюсть, неровно поросшую щетиной - соль с перцем. Воин откинул лесенку, встал на её ступень, вытащил из люка поданный кем-то двуручный меч в ножнах, привычным движением отправил оружие в заспинную сбрую, и в несколько шагов спустился на камень пилона, где едва хватало места встать: от каждого из трёх колёс гироцикла до края плоского верха было не более полутора пядей. Схватившись за одинокий поручень, он продолжил путь вниз по железным ступеням, вделанным в камень.
        Из люка выбрались ещё двое, повыше и сильно пониже, помогая друг другу переправить вниз небольшой, но увесистый на вид ларь. Когда троица воссоединилась на стальной решётке мостового настила, чешуйчатый помахал в сторону замка, а его товарищи принялись возиться с ларём, из которого выдвинулись телескопическая ручка и пара дутых колёс. Венцеслава шагнула в сторону, потом вверх, и картинно встала в бойнице, держась обеими руками за верхи зубцов. Воин в титанокерамике поклонился и заговорил. Его голос и без мегафона звучал громко, чётко, и уверенно:
        - Венцеслава свет Ратиборовна!
        - Вратислав свет Вышеполкович! - отозвалась свекровь.
        Количество льда в её тоне ещё слегка поубавилось.
        - Возьми присных, оставь стрелков на башнях, да спускайся вниз, хозяюшка, решим, что с пленными делать. И отцу моему б не припомнить, когда на Поморье кто так набегом ходил. Снот, что закон говорит?
        - Не обессудь, в книгу лезть придётся, - сказал невысокий воин вполне женским голосом. - Я ведь больше по торговому праву…
        - Потому тебя в законоговорительницы и выбра… - одобрительно начал было воевода в титанокерамике, но резко и убедительно перешёл на гневно-начальственный рёв. - Трахатун пупырчатый, что под полой утаил?
        Перст Вратислава указал в скопление налётчиков на меньшем судне. Воин повыше направил туда же ствол нарочитой пищали[230 - Нарочитая пищаль - ручное стрелковое оружие повышенной точности боя.], глядя поверх него в оптический прицел. После писклявых взаимных обвинений и небольшой потасовки на борту духоплава, на песок рядом с нарисованным на металле и малость облезлым русалочьим хвостом выпал шестистрел.
        Венцеслава спустилась на боевой ход и прошествовала в клеть, Синдри и Златодан - по пятам хозяйки, Деян и Задар - за ними. Не получив никаких личных указаний, Меттхильд тоже перешагнула пядь пустого пространства между камнем стены и деревянным полом клети. Синдри закрыл воротца, вверху затарахтело колесо подъёмника.
        Во внутреннем дворе, кузнечные ученики возились у чадно дымившего броневоза, сам кузнец сидел на корточках рядом с открытым люком в носу машины, попеременно прогревая что-то в её внутренностях паяльной лампой и постукивая деревянным молотком. Заслышав тарахтение, Воемил обернулся к спускавшейся клети:
        - Хозяйка, ещё пол-диалепта! Вроде часть накипи сошла…
        Усилия кузнеца были вознаграждены - раздалось шипение, и из щелей над люком неуверенно заструился пар.
        - Сейчас… - кузнец выключил лампу. - Ключ на полтора!
        Приняв протянутое учеником орудие, Воемил на ощупь подтянул что-то внутри машины, отчего паротечение прекратилось, зато из открытого водительского люка высунулась перепачканная сажей до неузнаваемости рожица, сообщив:
        - Давление всё семь дюжин!
        Тут и сам Воемил зашипел. Тем временем, старшая и младшая хозяйки, пестун, телохранители, и Задар с диоптром выбрались из подъёмника. Взгляд Венцеславы упал на нижний ярус Выездной башни.
        - Ворота? - в этом слове читались одновременно лёгкий укор сооружению из дуба и стали, стоявшему на пути владычицы Пеплина, и прощение того же сооружения, всего лишь выполнявшего своё оборонительное предназначение.
        - Доволка, отворяй! - заорал Деян.
        - Точно? - раздалось из бойницы, направленной во внутренний двор.
        - Точно! И держите воров на прицеле!
        В толще камня охнула гидравлика, ворота поползли вверх, открывая вид на мост, где стояли Вратислав, Снот гнёвская законоговорительница, листавшая толстую книгу в окованном металлом переплёте, и стрелок с нарочитой пищалью. Воевода прижал правую руку к груди, опустил её долу, и согнул поясницу в сердечном поклоне. Венцеслава ответила тем же. В свежем ранневесеннем воздухе прибавилось феромонов: и между воеводой и свекровью наличествовала некоторая химия. Поморяне… Владычица Пеплина величественно распрямила плечи и зашагала вперёд, мелодично позвякивая.
        - Как идёт… будто одной ножкой по сердцу твоему пишет, а другой зачёркивает… - пробормотал Деян.
        Выйдя на мост вслед за телохранителями и окружённым облаком собственных андрогенов пестуном, Меттхильд наконец смогла рассмотреть налётчиков поближе. Не все принадлежали к разряду юных воблоедов, но таковые преобладали. Толпа в унынии слушала монолог законоговорительницы.
        - С грабителями, поступать, как решено на Хаугатинге и прописано в «Ландслаге» Магни… это что ж, мне ещё «Ландслаг» было с собой переть? Погоди, здесь выдержка. «Далее, грабители, а также тот, кто им помогал, объявляются вне закона без права на возмещение[231 - Здесь и далее - цитаты из подлинного свода законов «Ландслаг» короля Норвегии Магнуса Эрикссона.]
        «!
        - Вне закона! Вы поняли, какараки тухлозадые? - обратился к грабителям воевода.
        - Что ж он снова ругается, как водолаз, - неодобрительно сказал пестун.
        - Он и был водолаз, - принялся объяснять Задар, но Синдри обернулся и шикнул на него.
        - А корабли их? - спросил воевода-водолаз уже у Снот.
        - «Далее, нагнали они отряд, и пришлось им обагрить стрелы и клинки за то имущество, тогда оно достанется тому, кому принадлежало ранее, всё, что он опознает. И пусть они поделят между собой то, что принадлежало грабителям и не было опознано кем-либо с законными свидетелями».
        - Корабли, стало быть, останутся в том повете, где грабителей взяли? Пока хозяин не сыщется? - воевода придирчиво уставился на паром. - «Трегорландское духоплавное товарищество на паях»?
        - Ещё есть обстоятельство, - законоговорительница вернулась к предыдущей странице. - По определению закона, грабители - это те, «которые грабили и бесчинствовали вдоль и поперёк страны», а эти у нас ничего награбить-то не успели…
        - По замку стреляли, - сказал Деян. - Это не бесчинство, что ль?
        - Бесчинство, - охотно согласилась Снот.
        - Не по одному нашему замку стреляли, - уточнила Меттхильд. - Ещё по гдинской страже и по Брусову.
        - Меттхильд Борвинсдаттер мечница! - Вратислав улыбнулся, отвешивая ещё один сердечный поклон. - Вот кому Мествинов доспех-то и по праву, и по плечу! Точно говоришь, в трёх поветах бесчинствовали. Где судить их будем? Венцеслава, твоё копьё, твоя земля, твоё и первое слово - кому вече собирать?
        Созыв веча был одной из обязанностей поветового старосты (или, в случае Пеплина, старостихи). Свекровь подошла к ограде моста и брезгливо посмотрела вниз. В меньшем духоплаве, один из юных воблоедов оттолкнул пытавшегося удержать его товарища (тот как раз выглядел древнее скамьи Йокки) и поднял руку.
        - Говори! - повелела Венцеслава.
        - Делайте с нами, что хотите, нам всё равно! - срывающимся голосом завопил воблоед. - Хуже того, что Олоф из Вика теперь с нашей роднёй учинит, вам не придумать!
        - Олоф из Вика? - свекровь приподняла бровь.
        Несколько неудавшихся грабителей заговорили вперебой.
        Венцеслава обвела толпу взглядом, ропот стих.
        - Назовись и объясни! - приказала старшая пеплинская владычица отроку, заговорившему первым.
        - Я Кьяртан с Боргунда! Олоф из Вика объявил себя конунгом, взял наши семьи в заложники, и послал нас грабить с Тангбрандом, сыном Вибальда! Мол, делайте, как он велит, и сами без добычи не возвращайтесь! Коней возьмите, и…
        - Олоф кто? Конунгом чего? - перебил воевода.
        - Конунгом Боргунда! - объяснил Кьяртан.
        - Вот так взял и объявил? Конунга же тинг выбирает? - воевода был явно не удовлетворён объяснением.
        - Какой вообще конунг может быть у Боргунда? - вставил Синдри. - Боргунд - часть Танемарка! Боргундские мужи, что ж они не защитили закон?
        - Отцы наши пошли на промысел в Студёное море, а на обратном пути их льдами затёрло! - Кьяртан шмыгнул носом. - А там Олоф заявился с севера с ватагой…
        - Что ж вы у Кильды подмоги не попросили? - Вратислав нахмурился.
        - Олоф врасплох нас взял, а один передатчик на острове - в гамлеборгском порту!
        - А что ж в пути не удрали?
        - Тангбранд на подморнице нас всю дорогу под пушечным прицелом держал!
        - На всё, что ль, у него отмазка готова? - без доверия сказал Деян.
        Неожиданно задребезжал телефонный звонок. Источником звука был ларь на колёсах. Воевода поднял крышку с блеснувшей бронзой надписью «Поллон», вытащил из гнезда трубку, поднёс к шлему, и сказал:
        - Вратислав здесь! Слушаю! Яснее говори! Что? Нет, так не пойдёт! Ставлю тебя на громкую связь!
        Воевода щёлкнул переключателем и что-то подстроил на внутренности крышки ларя. Судя по рунному наборному диску и прорве лампочек, движков, и переключателей, это и впрямь был не приёмопередатчик, а настоящий беспроводной телефон. Из решётки мезофона, встроенной в боковую стенку, отрывисто прозвучало:
        - Вратко, Порай здесь!
        - Чем новым порадуешь, Порай шкипер?
        - Сперва опечалю! Как наши гиропланы за духоплавами погнались, прямо в гавани подморница всплыла! Вертолёт запустила!
        - Про то и про оружейню я уж знаю…
        - Ты слушай, что они из оружейни взяли! Только ракетные огнемёты! Успели, пока гиропланы не вернулись! И пятерых из стражи положили!
        - Беда! Такое оружие в такие руки…
        - И я так рассудил, воевода! Едва подморница погрузилась, послал «Молнию» по спирали через фарватер! Как акустики след взяли, «Молния» их опередила! Дюжину глубинных бомб сбросила! Подморницу - в куски! Боевая рубка аж на воздух взлетела!
        - Лепо! С полем вас, охотники! Собака белая защити, что ещё на нас за напасть?
        Последний возглас воеводы относился к всадникам, во весь опор скакавшим по раскатанному снегу дороги вдоль западного берега Сомовой протоки. Это было поистине варварское зрелище - кони и ездоки в старинной броне, плащи из волчьих и медвежьих шкур, копья, мечи наголо, и посреди оравы верховых - тройка, впряжённая в сани с многоствольной пушкой. Во главе отряда конных варваров на полностью закованном в чернёную сталь тяжеловозе мчался огромного роста воин, крылья огромной хищной птицы за плечами. За ним едва поспевал знаменосец. На вздымаемом им древке развевался наполненный воздухом грифон.
        - Что за напасть? Налётчики? - обеспокоенно спросил Порай шкипер из мезофона.
        - Всё в порядке, - успокоил его воевода. - Просто брусовское рушение подоспело. А налётчиков мы с пеплинским копьём давно уж в плен взяли. Вот что… У «Молнии» до Боргунда хода хватит?
        - Да хоть до Йорвика!
        - Тогда побудь на проводе, сейчас что-то решим, - нахмурясь, воевода оглядел неудавшихся грабителей, понуро стоявших на палубах двух духоплавов под прицелом пушки на циклогире, пулемётов на башнях, и пищали. - Если кто с Боргунда, наш закон его защищает, так?
        - Так, на то и Северный союз, - подтвердила Снот. - Только эти-то вне закона.
        - Но мы их ещё не судили?
        - Верно, но можно рассудить, что вне закона они оказываются, сразу как начинают грабить и бесчинствовать, - сказала законоговорительница. - Хотя…
        Она снова принялась листать книгу в окованном железом переплёте.
        - Вот! «Далее, приходит в нашу землю смертный, который ранее был изгнан отсюда и объявлен вне закона, и приносит правдивые известия о вторжении неприятеля, чего не знали жители страны до этого. В таком случае он будет прощён по решению тинга, хотя бы и считался раньше нитингом».
        - Что у вас там? - спросил Порай.
        - Да вот, пленные говорят, разбойничье гнездо - на Боргунде, - воевода поднял очки на шлем и пронзительно повёл хитро прищуренными зелёными глазами с духоплавов на циклогир, а с него - на вступившего на мост Кромославова коня.
        Меттхильд тоже почувствовала на себе чей-то взгляд. Внизу на пароме, один отрок что-то говорил другому, указывая на неё. Донеслось: «Наёмник колошенский»… «От него точно пощады не жди»…
        Предводитель брусовского рушения перевёл своего скакуна на шаг.
        - На подводных крыльях, до Боргунда к закату долетим! - сказал шкипер в мезофоне.
        - Воевода, можно ещё из Волына «Бурю», а из Старграда «Гром» на подмогу позвать, - присоветовал Деян.
        - А могут и не пойти, - сказал дотоле молчавший воин с нарочитой пищалью. - Скажут, мол, мы, бодричи, в дела боргундских танов не полезем.
        - Нет, такое и бодрич не скажет, особенно если посреди Янтарного моря разбойники засели. Пойдут, только пока вече соберут, раскачаются, да решат, уж поздно будет, - рассудила законоговорительница.
        - Что ж, закон нам выходит не в помощь? - неожиданно спросил Задар.
        Все уставились на отрока, как будто в него внезапно вселились демоны. Ученик кузнеца продолжал ничтоже сумняшеся:
        - Пока мы всё делаем по закону, вече собираем, рядим, договариваемся, разбойники в беззаконии против нас объединяются! Остров захватили, две ватаги на Гдин послали, едва ракетные огнемёты не заполучили!
        Рога Шадаа Зунари качнулись в недоумении. За мистагогом Меттхильд ходила слава иконокласта: бывало, вместо науки, Курум Алностович начинал рядить о пользе безначалия и добровольного самоуправления, чем ввергал слушателей в оторопь: какой же полис без епарха, а цех без старшины? Но и в самых заумных Курумовых построениях не было ни слова о какой бы то ни было пользе от беззакония, тем паче о вреде от следования закону.
        Безумным Задаровым речам положило конец приближение брусовского рушения, сопровождаемое дробным стуком подков по железной решётке моста, конским храпом, и лязгом доспехов.
        - Врагам на погибель! - Кромослав поднял меч в приветствии.
        - Поморью на славу, - отозвались воины пеплинского копья, включая Меттхильд.
        - Теперь, кстати, из двух поветов достанет представителей для веча, - прикинул воевода.
        - Созовём вече, моё слово - боргундцам помочь, - сказала мечница.
        Кивнув, Вратислав вновь поднёс трубку к шлему:
        - Порай, разбойники на острове заложников взяли, надо с осторожностью к делу подойти. Ты… Кьяртан?
        Воевода почесал нос, уставясь на разбойного недоросля, в свою очередь, в ужасе созерцавшего брусовскую подмогу.
        - Ты говорил, Олоф вас за конями посылал?
        Кьяртан кивнул.
        - И именно за липицкими?
        - Да, даже кроки начертил, где конюшни! В первом месте, нас картечницей встретили…
        - Кромославу вон в пояс кланяйся, что встретили, а не в последний путь проводили, глистопотам ты кошкоблудный! А зачем Олофу кони?
        - Про то он не сказал!
        - Ну что ж… - воевода критически оглядел паром, Кьяртана, брусовчан, и оставшиеся на южном конце моста сани с безоткатной пушкой. - Олоф, значит, этого парома с конями ждёт?
        - Так, - недоуменно согласился разбойный воблоед.
        - Старостиха, мечница, староста, прошу вече собрать, да мне перед вечем слово держать! - воевода отвесил по поклону на север Венцеславе с Меттхильд и на юг Кромославу. - Олоф, вор гамлеборгский, ослоложец боргундский, и трупосос викский, парома с липицкими конями ждёт? Сделаем же так, что он его дождётся!
        Глава дюжина вторая. Над Янтарным Морем
        ГРИФОН ПОМОРЬЯ НАД ГАМЛЕБОРГОМ
        ГНЁВСКАЯ ДРУЖИНА ПОДНЯЛА ЗНАМЯ С ЧЁРНЫМ ГРИФОНОМ НАД ПЕЧНОЙ БАШНЕЙ ГАМЛЕБОРГСКОГО ЗАМКА, СПУСТЯ ДЕСЯТЬ ЧАСОВ ПОСЛЕ ВЫСАДКИ НА ОСТРОВ БОРГУНД, ЗАХВАЧЕННЫЙ РАЗБОЙНИКАМИ. БАШНЯ БЫЛА ВЗЯТА В ПОЛ-ДЕСЯТОГО УТРА КОПЬЯМИ БРУСОВА И ПЕПЛИНА ПРИ ПОДДЕРЖКЕ БОРГУНДСКИХ ТАНОВ. ВСЕ РАЗБОЙНИКИ БЫЛИ ПЕРЕБИТЫ, ЗА ИСКЛЮЧЕНИЕМ РАНЕННЫХ В БОЮ ДО БЕСПАМЯТСТВА.
        ВЗЯТИЕ ТВЕРДЫНИ ЗАВЕРШИЛО СРАЖЕНИЕ ЗА ОСТРОВ, ЧТО ЛЕЖИТ К ЗАПАДУ ОТ ТАНЕМАРКА, К СЕВЕРО-ЗАПАДУ ОТ БОДРИЧАН, И К СЕВЕРУ ОТ ПОМОРЬЯ. ОСТРОВ ЗАНИМАЕТ КЛЮЧЕВОЕ ПОЛОЖЕНИЕ В ЯНТАРНОМ МОРЕ. УДЕРЖИ ЕГО РАЗБОЙНИКИ, КАЖДЫЙ МОРСКОЙ И ВОЗДУШНЫЙ ПУТЬ ЧЕРЕЗ МОРЕ ОКАЗАЛСЯ БЫ ПОД УГРОЗОЙ.
        ВРАТИСЛАВ СЫН ВЫШЕПОЛКА, ГНЁВСКИЙ ВОЕВОДА И ПРЕДВОДИТЕЛЬ ПОМОРЯН И ТАНОВ, СКАЗАЛ, ЧТО ЭТО БЫЛА САМАЯ ЖЕСТОКАЯ БИТВА В ЯНТАРНОМ МОРЕ НА ПАМЯТИ НЫНЕ ЖИВУЩИХ.
        НА ДЕВЯТЫЙ ДЕНЬ ДО ВЕСЕННЕГО СОЛНЦЕЛЕЖАНИЯ, ОСТРОВ БОРГУНД БЫЛ ЗАХВАЧЕН ВАТАГАМИ ОЛОФА ИЗ ВИКА И ТАНГБРАНДА КРИВОЗУБОГО. НАЛЁТЧИКИ ВОСПОЛЬЗОВАЛИСЬ ОТСУТСТВИЕМ БОЛЬШИНСТВА БОРГУНДСКИХ МУЖЕЙ, ЧЬИ ПРОМЫСЛОВЫЕ КОРАБЛИ ВМЁРЗЛИ В ЛЁД К СЕВЕРО-ЗАПАДУ ОТ МЁРСКОГО БЕРЕГА. ОЛОФ ИЗ ВИКА ПРЕДАТЕЛЬСТВОМ ПРОНИК В ГОРОД ХАММАРХУС, ВОЙДЯ В ГАВАНЬ ПОД БЕЛЫМ ЩИТОМ. ЕГО ВАТАГА, ЧИСЛОМ ШЕСТЬ ДЮЖИН, ВЫСАДИЛАСЬ НА БЕРЕГ И ПРИНЯЛАСЬ УБИВАТЬ, ГРАБИТЬ, И БРАТЬ ЗАЛОЖНИКОВ.
        БЕРЕГОВАЯ СТРАЖА ГАМЛЕБОРГА, ЧИСЛОМ СЕМЬ, ПОПАЛАСЬ ВРАСПЛОХ И БЫЛА ВЫРЕЗАНА, ВМЕСТЕ С БЕЗ ОДНОГО ТРЕМЯ ДЮЖИНАМИ ГОРОЖАН. ВАТАГА ОЛОФА ИЗ ВИКА ПЛЕНИЛА БЕЗ МАЛОГО ТРИ ГРОССА СТАРЦЕВ, ЖЁН, И ДЕТЕЙ. ОЛОФ И ТАНГБРАНД КРИВОЗУБЫЙ, ШКИПЕР ПОДМОРНИЦЫ «ВАЙДА», ПРИНУДИЛИ ОТРОКОВ И СТАРЦЕВ ПОКРЕПЧЕ, ЧИСЛОМ ТРИ ДЮЖИНЫ ДВА, ПОЙТИ В НАБЕГ НА ПОМОРЬЕ В ПОМОЩЬ ТАНГБРАНДУ, ЧТОБЫ ВЗЯТЬ ОРУЖИЕ И БОЕВЫХ КОНЕЙ. МАТЕРИ, ДОЧЕРИ, И СЁСТРЫ ИХ ОСТАЛИСЬ В ЗАЛОЖНИКАХ, ПОД СТРАХОМ КАЗНЕЙ И ПЫТОК.
        НА ВОСЬМОЙ ДЕНЬ ДО СОЛНЦЕЛЕЖАНИЯ, НАЛЁТ ДОСТИГ УСТЬЯ НАРЕВКИ. ВАТАГА ТАНГБРАНДА ПОШЛА ГРАБИТЬ ГДИНСКИЙ ОРУЖЕЙНЫЙ СКЛАД. БОРГУНДСКИЕ ТАНЫ ПОДНЯЛИСЬ НА ДВУХ ДУХОПЛАВАХ ВВЕРХ ПО РЕКЕ В ПОИСКАХ КОНЕЙ. У СОМОВА ОЗЕРА, ОНИ БЫЛИ ОКРУЖЕНЫ ПОМОРЯНСКИМ РУШЕНИЕМ И СДАЛИСЬ НА МИЛОСТЬ БРУСОВСКОГО И ПЕПЛИНСКОГО ВЕЧА.
        ВЕЧЕ СЖАЛИЛОСЬ НАД БОРГУНДСКИМИ ТАНАМИ, ПОСЛАННЫМИ НА РАЗБОЙ ПОД УГРОЗОЙ. ПОМОРЯНЕ ПОСЛАЛИ ОТРЯД НА ВЫРУЧКУ БОРГУНДА. ВРАТИСЛАВ ВОЕВОДА ПРИДУМАЛ СПОСОБ ВЫСАДИТЬСЯ НА ОСТРОВ БЕЗ СОПРОТИВЛЕНИЯ, В НАДЕЖДЕ СБЕРЕЧЬ ЖИЗНИ ЗАЛОЖНИКОВ.
        КОНЕЙ БРУСОВСКОГО РУШЕНИЯ ПОГРУЗИЛИ НА КОРАБЛЬ НАЛЁТЧИКОВ, ЧТОБЫ РАЗБОЙНИКИ В ГАМЛЕБОРГЕ РЕШИЛИ, ЧТО НАЛЁТ УДАЛСЯ. ТОТ ЖЕ ДУХОПЛАВ ПОВЁЗ И СПРЯТАННЫХ ПОМОРЯНСКИХ ВОИНОВ.
        ПОД ВЕЧЕР ВОСЬМОГО ЖЕ ДНЯ, ВАТАЖНИКИ ОЛОФА ИЗ ВИКА ПРОДОЛЖИЛИ СВОИ БЕСЧИНСТВА. ОНИ РАЗГРАБИЛИ ПИВОВАРНЮ И ИЗНАСИЛОВАЛИ ДВУХ ЗАЛОЖНИКОВ И ДЮЖИНУ И ТРЁХ ЗАЛОЖНИЦ. ЕЩЁ ОДНА ЗАЛОЖНИЦА УБИЛА СЕБЯ ОБ СТЕНУ. НЕ СТЕРПЕВ, ДРУГИЕ ЗАЛОЖНИКИ ВОССТАЛИ, ПЫТАЯСЬ ПЕРЕСИЛИТЬ РАЗБОЙНИКОВ. СЕМЬ ДЮЖИН И ЧЕТЫРЕ ЗАЛОЖНИКА БЫЛО УБИТО, ОСТАЛЬНЫМ УДАЛОСЬ БЕЖАТЬ В ГОРОД.
        ЗА ПОЛЧАСА ДО ПОЛУНОЧИ ВОСЬМОГО ДНЯ, ДУХОПЛАВЫ ВЕРНУЛИСЬ В ХАММАРХУС. КОНЕЙ ВЫСАДИЛИ НА БЕРЕГ БЕПРЕПЯТСТВЕННО, НО К ТОМУ ВРЕМЕНИ РАЗБОЙНИКИ В СВОЁМ ПРЕСЛЕДОВАНИИ ЗАЛОЖНИКОВ УСПЕЛИ ПОДЖЕЧЬ ГОРОД.
        БОРГУНДСКИХ ТАНОВ ПОВЁЛ В БОЙ КЬЯРТАН СЫН СВЕЙНА. ПОМОРЯНСКАЯ ДРУЖИНА РАЗДЕЛИЛАСЬ НА ДВА КОПЬЯ, ВЕДОМЫЕ КРОМОСЛАВОМ ИЗ БРУСОВА И САМИМ ВРАТИСЛАВОМ ВОЕВОДОЙ. КОПЬЁ КРОМОСЛАВА ПРЕСЛЕДОВАЛО РАЗБОЙНИКОВ, НА ДАВАЯ ПОЩАДЫ, А КОПЬЁ ВРАТИСЛАВА ТУШИЛО ПОЖАРЫ.
        К РАССВЕТУ СЕДЬМОГО ДНЯ ДО СОЛНЦЕЛЕЖАНИЯ, РАЗБОЙНИКИ УДЕРЖАЛИСЬ ТОЛЬКО В ГАМЛЕБОРГЕ. ПОМОРЯНЕ ВЗОРВАЛИ ВОРОТА ОЧЕРЕДЬЮ ИЗ МНОГОСТВОЛЬНОЙ ПУШКИ И ВЗЯЛИ ЗАМОК. ОЛОФ ИЗ ВИКА БЫЛ ВЫЗВАН НА ПОЕДИНОК КЬЯРТАНОМ СЫНОМ СВЕЙНА, НО НЕ ПРИНЯЛ БОЯ, ПЫТАЛСЯ БЕЖАТЬ, И БЫЛ ПОЙМАН.
        В ТРИ ЧАСА ПОПОЛУДНИ, ЖИТЕЛИ ХАММАРХУСА, КТО УЦЕЛЕЛ, СОБРАЛИ ТИНГ. В ПРИСУТСТВИИ БЕЛЬДЕНАКА СЛЕПОГО, ЗАКОНОГОВОРИТЕЛЯ, ОЛОФ, ТАНГБРАНД, И ИХ ВАТАЖНИКИ БЫЛИ ОБЪЯВЛЕНЫ ВНЕ ЗАКОНА. ХИЛЬДИГУНН ВДОВА И ГУДРУН ДОЧЬ ОСВИФА, БОЛЕЕ ДРУГИХ ЖЕСТОКО ПОСТРАДАВШИЕ ОТ БЕСЧИНСТВ РАЗБОЙНИКОВ, ПОВЕСИЛИ ОЛОФА ИЗ ВИКА НА СТРЕЛЕ ПОРТОВОГО КРАНА.
        ИЗ КИЛЬДЫ, ТЬЯЛДВАГН, ВЕСТНИК ЯРОСВЕТА, СООБЩАЕТ, ЧТО В ПОСЛЕДНЕМ БОЮ БЫЛО УБИТО ПЯТЬ ДЮЖИН И ДВА РАЗБОЙНИКА, БЕЗ ОДНОГО ДЮЖИНА БОРГУНДЦЕВ, И ТРИ ПОМОРЯНИНА. ЧЕРТОГ ЯРОСВЕТА ПРИЗРЕВАЕТ ТРИ ДЮЖИНЫ ТЯЖЕЛОРАНЕНЫХ, ДОСТАВЛЕННЫХ С ОСТРОВА ВЕРТОЛЁТОМ, ВКЛЮЧАЯ ПЯТЬ БЫВШИХ ЗАЛОЖНИКОВ.
        «ГОЛОС ВОЛЫНА» ТАКЖЕ СООБЩАЕТ, ЧТО ПОДМОРНИЦА ТАНГБРАНДА КРИВОЗУБОГО «ВАЙДА» СО ВСЕЙ ВАТАГОЙ БЫЛА ПОТОПЛЕНА ДОЛГИМ КНОРРОМ «МОЛНИЯ» НА ВХОДЕ В УСТЬЕ НАРЕВКИ.
        Фотокитонист расстарался. На фотографии, сопровождавшей статью, были одновремнно видны поморянский стяг, венчающий Печную башню, дымы пожаров над островерхими крышами Хаммархуса, в левом нижнем углу - конный отряд, едущий по набережной, впереди - огромный поморянин в крылатых доспехах верхом на тяжеловозе в чёрной броне. Правый верхний угол украшали повисший в петле Олоф из Вика и закусывавшие Олофом чайки.
        Злорадно ухмыльнувшись, Вамба листнул страницу дённика, только чтобы передёрнуться от фотографии колошенца, в упор стреляющего в дельфина. Клеохронист, сделавший снимок, улыбался с другой половины той же страницы - свидетельство о дельфиньем забое в Ваде, что на Изогнутом острове, стоило бедняге жизни.
        - Погибель, - невесело заметил астроном.
        - И не говори, - согласилась Кая, поднимаясь с привязанной к сиденью замшевой подушечки, внутри наверняка наполненной гелием.
        Оставив вскрытый микроускоритель и стопку заметок Ардерика на грамотейке[232 - Грамотейка - поставец с выдвижными ящиками для письменных принадлежностей.], привинченной к переборке, дочь вождя подошла к книжным полкам.
        Вамба сын Гундемара запоздало решил, что сделал ошибку. Не стоило ему вместе с супругой (да!) поглощать удручающие новости в библиотеке аэронаоса «Клекотун Китового Чертога», отделанной тонким почти до невесомости цветным стеклом, газонаполненной серой замшей, и багряно-золотыми на чёрном этлавагрскими росписями. Лучше б последовать примеру Самбора и Меттхильд. Те просто с самого начала перелёта (даром что он должен был продлиться три часа?) заперлись в каюте. Летучий корабль время от времени покачивало - то ли от вихревых потоков в атмосфере, то ли от утех мечника и мечницы. Но Вамбе и Кае очень хотелось увидеть Поволяна, сына Буреслава (живого героя, почти полубога!), вроде бы летевшего в Кильду говорить перед тингом тем же кораблём, и они устроили засаду в в читальне, как в наиболее вероятном месте встретить мудреца. Мудрец же непредсказуемо блистал отсутствием, Янтарное море в высоченных стёклах портов, по периметру обвитых металлическим звериным узором, совершенно не оправдывало названия, а дённик угнетал.
        - Что будет с пленными разбойниками? - спросила дочь вождя, сдвигая вбок тонюсенькое (тронуть страшно!) резное стекло в паутинном бронзовом переплёте из хитросплетения воронов, волков, орлов, и львов, хватавшихся друг за друга и за стекло лапами, пастями, клювами, а кое-кто даже хвостами.
        - Вылечат, и или виру назначат, или объявят вне закона, - предположил Вамба. - После того, что они устроили с заложницами, я б их сразу отправил бырсей кормить, но Яросветов завет и нитингов защищает.
        - Смотри, что я нашла! - Кая сняла с одной из полок здоровенную, в треть её роста, книгу. - Картины Фритьофа Найдёныша!
        - Тащи! - обрадовался Вамба.
        Незаслуженно полузабытый танами и венедами художник, химик, и механик был по-прежнему почитаем в Гуталанде и его колониях за изображения старых богов (особенно богинь!), альвов, и двергов. Но книга как назло открылась на «Осфо схоласте». На роскошно отпечатанном глянцевом листа замерли смятённые энгульсейцы и озадаченные альбинги в старинных одеждах. Посреди погружённого в полумрак пиршественного покоя, в луче света из высокого окна, гневный юнец в яркой для учёного тунике (цвет так и назывался - Фритьофова синька!) втыкал короткий меч под бритый подбородок разинувшему рот в последнем крике длинноусому, длинноносому, и венценосному мужу. Кровь обагряла стальные доспехи с золотой насечкой.
        На соседней странице (для тех, кто последний век проспал в берлоге?) рассказывалась история Диалайга конунга, скоропостижно, но заслуженно закончившаяся после очередного альбингско-энгульсейского спора о тонкостях права овцевладения. Альбингский посол предложил условия обмена пленными. Диалайг ответил: «Среди альбингов нет пленных, только предатели»! Осфо сын Филофило, успевший породниться с альбингами (и поднабраться у них сдержанности и терпения?), обоснованно возмутился таким небрежением участью соплеменников: «Среди альбингов есть только один предатель - ты»! Затем схоласт не замедлил подкрепить слово делом, вследствие чего вождям альбингских кланов пришлось выбирать нового конунга. Дальнейшая научная деятельность Осфо особенно не впечатляла, но его поступок положительно повлиял на исход переговоров (и, что тоже немаловажно, снабдил драматургов с художниками достойной темой!).
        Что было неприятно Вамбе, так это как уровень стародавнего беззакония перекликался с таковым в текущих событиях. Кая, словно читая мысли супруга (да!), поделилась:
        - Разбойники, острова, налёты… не разобрать, что из сегодняшних янтарноморских новостей, а что из «Хроник конунгов Альбы»! Неужто смертные ничему не учатся?
        - Чему-то учимся, - ответил, перешагивая через порог, новый посетитель библиотеки «Клекотуна».
        Вамбе он показался невероятно древним - как ископаемый звероящер. Впечатление создавали изрезанная глубокими морщинами пятнистая кожа, круглая голова, полностью лишённая растительности (даже без бровей!), на длинной, чуть вытянутой вперёд шее, и увеличенные очками для дальнозоркости глаза, когда-то голубые, но выцветшие до бледно-серого цвета, и повидавшие столько, сколько глазам и гросса средних смертных за всю жизнь не увидеть. Старца сопровождала волчица, и та с побелевшей от старости мордой.
        - Поволян свет Буреславович! - воскликнули почти хором Кая и Вамба, вскакивая с мест.
        Астроному пришлось пересмотреть первое впечатление - внешне, мистагог и космонавт всё-таки напоминал не чистокровного звероящера, а помесь означенного ископаемого с мифическим венедским мистиком, из тех, что селились в лесу в бревенчатой хижине, спали в домовине, лечили зверей, да изредка учили забредшего в чащобу богатыря боевым искусствам.
        - Вы Кая и Вамба? - скорее для значительности, чем по ветхости, опираясь на чупагу[233 - Чупага - лёгкий топорик с длинным прямым топорищем.], мистагог прошествовал к креслу напротив резного (и для красоты, и для уменьшения веса!) столика, где лежали дённик и книга с картинами Фритьофа, и медленно сел, по пути успев с любопытством оглядеть грамотейку с ускорителем на ней.
        Волчица села рядом. Полуприкрытые веками глаза были равномерно молочно-белыми (от старости?). Ни Вамба, ни его супруга (каждый раз, когда астроном вслух или мысленно произносил это слово, его наполняла гордость!) не были из разряда робких или скупых на слова, но оба только кивнули. Поволян взглянул на картину со схоластом, убивающим конунга, покачал головой, и с лёгкой иронией в голосе сказал:
        - «Повторяется шёпот,
        Повторяем следы,
        Никого ещё опыт
        Не спасал от беды[234 - Александр Галич, разумеется.]».
        Положив топорик на колени, мистагог добавил:
        - Но чему-то всё-таки учимся. Диалайг пробыл конунгом Альбы пять лет. Может, и дольше бы продержался, не закичись он своей учёностью в языкознании и не окружи себя схоластами. А с нынешними конунгами Боргунда за четыре дня управляемся. В космос летаем, и зубы вставляем, что тоже нельзя недооценивать.
        - Почему ж тогда, сколько мы Диалайгов с Кальмотами и Олофами ни убиваем, на их месте всё новые появляются? - к Вамбе вернулась речь.
        - Поступательное движение вверх даже в теоретической механике невозможно без силы. Если примем, что «вверх» задаётся направлением в поле тяжести. А если термодинамику добавим, систему отсчёта нам придётся не только вверх толкать, но время от времени из неё и мусор выносить, иначе - энтропия и тепловая смерть. Ведь это как раз равновесное состояние. Равновесие - смерть, жизнь - отход от равновесия. А если мы при жизни ещё и хотим увеличить свободную энергию, это требует работы. В частности, от цеха мусорщиков.
        - Если ты на тинге то же скажешь, старшина мусорщиков точно за нас проголосует! - зачарованно молвила Кая. - Даже если про термодинамическое соотношение обратимости и слыхом не слыхал!
        - Цеха и так за нас, - обнадёжил старец. - Вот золотопоясные, о тех надо сомневаться. И об их демагоге, Рагаллайге. Он скажет: «Ни скиллинга на забавы, новый Фимбулвинтер близко, надо готовиться»!
        - «Забавы»? «Зима близко»? - повторил Вамба. - Самбор рассказывал, у нас в Айкатте недавний голова ту ж песню пел… Главное, как возразить? Действительно погода наперекос пошла.
        - С демагогом нельзя спорить логически. С демагогом вообще нельзя спорить, не опускаясь до его уровня. А как опустимся до его уровня, там он нас опытом побьёт. Его можно только на смех поднять. Здесь Гроа поможет, - мистагог почесал волчице загривок. - Я его спрошу: «Рагаллайг, так что ты хочешь, чтоб мы выбрали? Токамак строить или к зиме готовиться»? Понятно, он снова начнёт турусы на колёсах про зиму разводить. Тут я спрошу: «Рагаллайг, а для себя что сейчас выберешь? Чтоб тебя Гроа за нос укусила, или моей чупагой по лбу»?
        При упоминании своего имени в сочетании с «укусила», волчица слегка наморщила нос, показав внушительные зубы, находившиеся в безукоризненном для её возраста состоянии.
        - А что он ответит? - и без того очаровательное личико Каи просияло в улыбке.
        - Что бы он ни ответил, пока тинг смеётся, я скажу: «В обоих случаях, правильный ответ - и то, и другое! К зиме готовиться - токамак строить»! А зазевается, так и огрею! - старец с неожиданной прытью крутанул топориком. - Слегка.
        - Мистагог, схоласты! - со стороны кормы, в библиотеку просунул голову корчмарь. - Подогретое пиво с пряностями и ма-а-аленькие колбаски, жаренные с сыром!
        - Ты думаешь, мы землеройки, что кормить надо каждые полчаса? - беззлобно съязвил Поволян.
        - Дело чести, чтоб такие гости голодными не ушли!
        - А ергач у тебя есть? - спросил Вамба.
        - Лучший синеземельский! - корчмарь поднял с тележки термос.
        - И нам ергача! - сказал приодетый и очень, очень, очень довольный Самбор. - И колбасы с сыром!
        Мечник стоял чуть позади Меттхильд в проёме, что вёл вперёд по ходу «Клекотуна Китового Чертога». Если Самбор основательно разрядился, то с мечницы вообще можно было писать историческую картину в духе Фритьофа Найдёныша «Гуннхильд, мать конунгов» или «Главуша посадница», а то и «Явление Гулльвейг перед асами» (ту, разумеется, не воспроизводя слишком современные прямоугольные очочки без оправы). «И Самбору с женой повезло», - Вамба мысленно порадовался за товарища, не стоявшего без дела, а уже успевшего хозяйственно облапить плотно обтянутый драгоценной тканью стройный стан своей спутницы.
        - Вы вовремя, - сказал Поволян. - Как раз стратегию для тинга обсуждаем. Мне чимара, если есть, а нет, так воды.
        Мечник и мечница поясно поклонились старцу.
        - Чимара? Не сыщись, сам со дна моря б достал! - корчмарь на миг обернулся. - Йоккум, живо за кипятком! Какого велишь, динландского, саликского, или сересского?
        - Динландского, без затей. Слушай, Самбор. Ещё раз про тинг. Имеем цель - получить золота на переделку недостроенного токамака на «Гулльвейг» по твоей теории. Имеем два препятствия - Рагаллайга демагога и Сеймура Кнутлинга. До того места, где Гроа и я обезвреживаем демагога, мы уже добрались. Дальше может выйти твой черёд. Если кто спросит, почему первый токамак непременно нужно ставить на космолёт, ответишь ты.
        - Подводки для азота уже готовы, полость для плазмы…
        - Не это. Тингу нужна не техника, а драма.
        - Про драйгенских колонистов!
        - Вот. С колонистов начнёшь, мол, иначе им погибель неминуемая, чолдонцы все южные космодромы или захватили, или отрезали, а с «Ванахейма» межпланетную грузовую ракету не запустить. А дальше подойди прямо к скамье Йокки, и на неё вывали драйгенскую невидаль!
        - Мистагог, провидел ли ты, что это? - с надеждой спросила Кая.
        - Увы мне, внученька, не провидел. В лучший микроскоп, и то не все части разберёшь, но тот волновод, что на ней стоит… После тинга покажу, в чём там странность.
        - А с тем механизмом, что нам самусы передали, никак не связано? - уточнил Самбор.
        - На первый взгляд, скажем, что нет. Драйгенская невидаль - точно не с Хейма. Да и не с Драйгена. По начальной прикидке, изотопный состав вообще ни на что в системе Сунны не похож. А кусок машины, за который демонопоклонники готовы были целое стойбище перебить, на нём рунные числа, и разметка по-квенски. Дай срок, определим, как схема работает, и почему стольких жизней стоила, а тингу расскажешь только про драйгенскую диковину. Просто расскажешь. Первое, что уровень технологии там такой, что мы даже разобрать не можем, что это. Может, она ёжиков в слонов превращает - и того пока нельзя исключить. Это удар по жадности - кто знает, какие ещё тайны да сокровища за драйгенским эпициклом? Второе, что диковина стояла не то в крепости, не то на корабле, а на чём - не разберёшь, потому что крепость ли, корабль ли - неизвестно кто в куски разнёс. Это удар по страху.
        - Так вроде не первый уже след, что в космосе кто-то что-то неполюбовно делил? - спросил поморянин. - И не второй? Я читал, и Фейнодоксо рассказывал, вы на луне…
        - Вмиг тебе тинг вспомнит, что «Астрономический вестник» печатал две дюжины лет назад, - пресёк его старец, смягчая сарказм слов тоном голоса. - У рядовичей, кто туда за золотой сотней припрётся, понятия вообще едва ли больше, чем у коня.
        - Самую малость, но больше, - осторожно предположил мечник. - Рядовичи всё-таки не гадят всё время на мостовую, как кони. А когда и гадят, то больше по пьяни.
        Меттхильд улыбнулась, но ткнула супруга локотком в живот. В голове Вамбы успел созреть риторический вопрос - если силлогократия[235 - Силлогократия - форма общественного устройства, при которой основные решения принимает собрание граждан.] так скверно работает, не стоит ли заменить её чем-то другим? Увы, ответ был известен - всё остальное, что перепробовали, работало ещё хуже[236 - Парафраз Уинстона Черчилля.].
        - Про то, что тогда в лунном кратере нашли, не вспоминаем, - отрезал мистагог. - Просто говорим, окрестности наши непусты и небезопасны. Можешь ещё сказать, хотите оказаться, как кайсане Синей Земли? С копьями против бронеходов?
        - Так с кайсанами было сложнее, - возразил было Самбор, садясь за соседний столик.
        - Тингу сложно не надо, тингу надо просто, но с чувством. Ещё, спросит кто: «А ты уверен, что расчёт правильный»? Про вероятности не говорим, не поймут. Говорим, что Ардерик с Осфо перепроверили и ошибок не нашли. Стой. Если про Ардерика Обезображенного разговор пойдёт, я в мой черёд добавлю, что токамак с вихреподавлением - его последняя воля, а вы трое, как свидетели, подтвердите.
        Корчмарь поставил на столик поднос со свёрнутыми в трубочки рушниками, обнёс собравшихся ергачом, водрузил перед Самбором и Меттхильд дымящуюся миску на деревянной подставке, снабдил картинно разодетую парочку двумя небольшими трезубцами, чтоб выуживать колбаски из сырного расплава, и заварил в стеклянном цилиндре с поршнем чимар для мистагога. Волчица подняла голову, втягивая ноздрями запахи.
        - Удар по жадности, удар по страху, - повторил Самбор. - У Виламира Парящего всё-таки было красивее… «Если ты хочешь построить корабль, не начинай с раздачи подрядов на лес, а сперва сделай»…
        «…Чтоб смертные затосковали по бескрайнему морю[237 - Парафраз А. де Сент-Экзюпери.]
        «, - закончил мистагог. - Только по бескрайнему небу, в нашем случае, тот, чьи советчики - страх и жадность, не затоскует. А нам как раз его золото нужно.
        - Да и без подрядов на лес не обойтись, - согласился поморянин. - Если только корабль не строить из армоцемента.
        - Или изо льда, как Кромфрид Щука, - добавила Кая.
        - Лосося? - доверительно шепнул Вамбе корчмарь. - Сноргландского, с тмином, перцем, мёдом, и горчицей?
        Пришлось кивнуть и принять ноздреватый блин, обёрнутый вокруг куска копчёной рыбы, обмакнутой в подливу.
        - Можно, мистагог? - Меттхильд поддела трезубцем колбаску и вопросительно глянула в сторону Гроа.
        - Только из моих рук, - старец взял протянутое мечницей орудие, подул на колбаску, стряхнул с зубцов на ладонь, и протянул волчице. Та ткнулась носом мистагогу в руку, с мокрым звуком подобрала вкусность, и упоённо зачавкала, наполовину прикрыв невидящие глаза.
        - Поволян Буреславович, правду ли говорят, что она к тебе сама из Креслинского леса вышла? - спросила Меттхильд.
        - Если бы, - чело мистагога прорезала складка. - Тому полторы дюжины лет, если не больше, мы испытывали на Уседоме неодимово-гранатовый лучемёт со спиральной накачкой. Схема накачки, кстати, твоего отца наработка. Длину волны уполовинивали сегнетоэлектриком[238 - Сегнетоэлектрик - нелинейный кристалл, способный к спонтанной поляризации.], чтоб работал на второй гармонике. Куда отсвечивает длинная волна, не проследили, деревья подожгли, зверей да птиц ослепили. Кудесник, что был хранителем Креслинского леса, на нас виру наложил - каждому, кто участвовал в испытании, взять покалеченную зверюшку или птицу, и за ней ходить, пока не помрёт. Сеймур филина палёного получил, а мне вот волчица досталась.
        Мистагог выудил из миски ещё одну колбаску и вернул трезубец Меттхильд, вновь положив еду на ладонь левой руки. Сожрав угощение, Гроа благодарно лизнула старца, тот принялся чесать ей загривок.
        - Самбор, вот ещё про что вспомним. Едва тинг разойдётся, в тот же вечер свои листы непотребные с отпечатками от кружек и винными пятнами перепишешь набело, а наутро же отправишь в «Радения софистов филофизических мистерий».
        - Может, подождёт? Хоть до новой луны?
        - Кто знает, куда ещё ты влезешь до новой луны. Знание только тогда в безопасности, когда оттиск лежит в каждом мистерионе и в каждой библиотеке! Наутро после тинга! Так?
        - Так, учитель! - ответил поморянин скорее обречённо, нежели со рвением.
        Окончательно осчастливив креслинскую волчицу лаской, мистагог потрепал ей уши, утёр руки влажным рушничком с подноса, и поправил очки, сдвинув дужку между стёклами на самый кончик носа. Затем мудрец оглядел пеплинскую парочку, словно видя обоих первый раз в жизни, и осведомился:
        - Чада мои, и это ваш выбор платья для тинга?
        Сперва Вамба, отвлечённый сложностью вкуса лососины с подливой, не понял сомнения в голосе мудреца. Если прикинуть только на вес, на расшивку одежд поморян пошло никак не менее марки самоцветов (и вдвое против того в драгоценных металлах!).
        - Ещё шубка, если будет холодно, - сказала Меттхильд. - Самбор подарил, из настоящей тануки, а ворот - винландский лютоволк!
        Поволян улыбнулся и покачал головой:
        - Красный кунтыш и Мествинов охабень с колошенским шлемом здесь на борту, я надеюсь?
        - Так, взяли, - подтвердил Самбор. - На случай чего.
        - А ну, переодеваемся! - приказал мистагог, нажимая длинным костлявым пальцем на поршень в стеклянном цилиндре.
        - Но мне говорили, охабень сидит искоряченно и мужеподобно? - удивилась мечница.
        - В кунтыше прореха от пули, один рукав обожжён, другой разрублен до титана, - начал перечислять её супруг.
        - Именно! Золотым шитьём, аксамитом, горностаем, или даже танукой тинг в Кильде не удивишь, - мистагог поболтал в воздухе разлохмаченным концом верёвки, служившей ему поясом. - Зато стоит вещественно напомнить, кто разбойничьи вертолёты и аэронаосы сбивает, и на чью милость боргундские отроки сдались!
        - Дело! - Самбор хлопнул себя по колену, крутанул ус, вскочил, и восторженно-хищно глянул на Меттхильд. - Пошли переодеваться! Кстати, ещё полчаса у нас есть?
        Мечник и мечница с поклонами удалились, прихватив с собой две кружки ергача и колбасу. Поволян проводил их поспешные (в рвении использовать последние полчаса перед посадкой на что-то более занимательное, чем просто переодевание, не иначе!) шаги проницательно-серым взглядом, налил в чашу чимар, втянул узким длинным носом струйку терпкого пара, и продолжил:
        - Мы, учёные, часто забываем, что не всякий смертный воспитан всё кругом воспринимать пытливо, но беспристрастно. Не место космическому логосу там, где правит пафос, и нечего прибегать к логике, когда надо звать к чувствам. И, если хочешь смертных в чём-то убедить, над собственным образом тоже надо работать…
        Тут Вамба обратил внимание, что сам мистагог был не только подпоясан пенькой, но и одет в свиту из грубой желтоватой шерсти, а обут в сыромятные постолы[239 - Постолы - грубые кожаные сандалии.] на босу ногу. Его единственной данью роскоши и современности был перекинутый на тонком ремешке через плечо многозарядный дальномерный фотокитон лещинской работы. Мудрец одобрительно глянул на Каю поверх очков, прежде чем завершить своё рассужение:
        - …Даже когда ты молод и прекрасен. Вот у вас двоих об этом понятие есть. Сразу видно винландского гутана и дочь тиванского вождя.
        Вамба хотел честно объяснить, что длинная чёрная туника и угольно-серый чешуйчатый панцирь, при жизни принадлежавший оплофору[240 - Разновидность гигантского броненосца.] - просто его единственная приличная справа, но старец внезапно погрузился в раздумье, забыв про чимар и направив глаза в неведомую даль (никак не ближе, чем в нескольких световых годах за северным окоёмом!).
        - Рагаллайг и те, кто за ним - проблема, - наконец сказал мистагог.
        - Не мы одни перед тингом стратегию строим, они, поди, тоже, - осмелился вставить Вамба.
        - Верно. Только они сговариваются в прокуренном подвале корчмы за уисгебой, а мы - за чимаром в библиотеке аэронаоса. Наш сговор выше полетит, хоть Рагаллайг и проблема. Вот Сеймур - это вдвое проблема. Самбор сказал бы, выходит задача про козу, волка, и капусту. Как сделать, чтоб он и с нами работал, и с сатисскими эргастериями не цапался? Разве что назначить его главой строительства? Да и лучше Сеймурова прихвостня Психофоро по сверхпроводящим магнитам никого не сыскать, только вот говорят…
        Поволян снова замолчал.
        - Что говорят? - спросила Кая.
        - Нет, - мистагог покачал головой. - Не верю. Забудем. Да, Сеймура головой. Скажем: «Не дело такому великому мужу, как ты, тратить время на всяких подрядчиков»! И кого-нибудь пообходительнее найдём ему в заместители, чтоб с Ладомиром не напрямую. Хоть Аркила из Короцка.
        Старец вспомнил про чашу с чимаром, осторожно отхлебнув.
        - Поволян мистагог, я знала, чем ты в теории с практикой велик, но что и в политике искусен, не догадывалась! - в голосе Каи слились уважение и почему-то досада. - Кабы ты перед тем сходом поговорил с отцом да с Фейнодоксо, может, Ариамиров бунт предотвратили бы!
        Поволян покачал головой:
        - Если что Фейнодоксо застало врасплох, вероятно, того и я бы не предотвратил. Без хитрости и навыка в управлении мистагогом станешь не более, чем без грамотности или умения обращаться с оружием. Говорят даже, что нет хитрозадее и беспощаднее политики, чем в академии, потому что и ставок ниже нигде нет.
        - Несправедливо говорят! Завистники! - не смог сдержать возмущения Вамба. - Всем же ведомо - когда вы с Фейнодоксо строили «Кросны Ифанты», на одни двигатели роспись была больше, чем полугодовой доход айкаттской управы!
        Мистагог опустил глаза, повернув в руке чашу с чимаром, и вглядываясь в красновато-каштановый перелив напитка.
        - Мало кому сходу вспомнится доход айкаттской управы, а из тех - уж совсем немного сыщется, кто б упомнил и нашу давешнюю смету. Не суди других смертных по себе, схоласт, иначе жизнь твоя будет полна разочарований. А вот что пока ещё меньшему числу смертных ведомо, так это сколько золота пойдёт на переделку «Гулльвейг».
        - И сколько? - спросила Кая. - Космолёт-то уже, считай, построен, я и фотографии видела…
        - Едва не втрое против того, во что все «Кросны» обошлись. Части придётся заказывать в Альдейгье, Сатисе, и самом Щегловом Остроге, а электронику - из Обу, а то и из Кагелунда.
        - Беда, - не на шутку озаботился Вамба (ранее он совешенно не задумывался о трудностях с золотом). - Как же тогда смету соберём?
        - Понятно, несколько городов придётся в долю взять. Альдейгья уже на тинг двух послов отрядила, и по стольку же - Волын и Порог. О смете не волнуйся. Цеховым братьям со схоластами не пришла пора ещё о росписях печалиться. Ваше время творить, а не сметы сводить.
        - Но как же… - Вамба поймал себя на том, что едва не сперечил герою, в чьём присутствии диалептом ранее едва осмеливался рот раскырть.
        - Оставь ту заботу старикам, старшинам и мистагогам, у кого и умы, и пальцы уже гибкость утратили. Кая, вот лучше про что мне расскажи. На поставце у переборки - то Ардерикова работа?
        - Да, мистагог! Микроускоритель! Осфо мне передал, велел улучшить!
        - И как успехи? - старец улыбнулся.
        - Осфо посоветовал долю полезного действия увеличить, с этим пока никак. Зато удалось настроить на большую дальность, - с гордостью сообщила Кая. - Раньше пучок ядер в десяти саженях начинал расползаться, теперь на полутора рёстах только в точку сходится.
        - А как сделала, что луч меньше разъезжается?
        - Луч ионизирует воздух, ионы разлетаются кнаружи, перемещение заряда создаёт цилиндрическое электромагнитное поле. Если правильно подобрать геометрию, можно уравновесить разлёт пучка его сужением за счёт этого поля.
        - Достойно придумано!
        Вамба чуть не лопнул от гордости за супругу, та и соболиной бровью не повела. Поволян встал, подошёл к грамотейке, и поправил очки на носу, всматриваясь во внутренности ускорителя.
        - Тогда положение этой катушки должно зависеть от плотности воздуха? - спросил он.
        - Да, мистагог!
        - А что за ядра? Ртуть?
        - Тунгстен[241 - Тунгстен - вольфрам.]! Здесь вброс, здесь ионизация, здесь разгонный циклотрон…
        - Ардерик был самым молодым из нас пятерых, - вдруг сказал Поволян. - Смотри, что мог. Обычный циклотрон рёсты в диаметре, а тут на руку надевается. И всё, что от этого мозга осталось - щепотка пепла.
        Все замолчали. Тишину внезапно нарушил сам мистагог, спросив:
        - Кая, на какую высоту у тебя настроен ускоритель?
        - Уровень моря!
        - Долго будет его перестроить на рёсту? Семь частей из дюжины от атмосферы?
        - Диалепт, не дольше.
        - А рафлада заряжена?
        - Конечно!
        - Тогда перестраивай, бери с собой, и поднимаемся на прогулочную палубу, - сказал мистагог, всматриваясь во что-то за окном. - Не любо мне, что с севера летит.
        Волчица Гроа была слепа, но её поводырь видел за двоих. Вамбе пришлось изо всех сил напрячь зрение, чтобы разглядеть в низких облаках смутную рыбообразную форму.
        Гукнула сирена. Не лишённый грубоватого очарования голос из потолочного громкоговорителя оповестил:
        - Путешественники, здесь Г?да шкипер. У нас объявился попутчик, сейчас пошлю самолёт разузнать, почему, так что ждите: тряхнёт.
        - Иди, - сказала Кая. - Я догоню.
        Когда тряхнуло, Вамба уже поднимался по винтовой лестнице. Ступени, подобные металлическому кружеву (снова красота и экономия массы!), звенели под ногами. На открытой прогулочной палубе аэронаоса уже собралось изрядно путешественников, несмотря на холодный ветер, нёсший больно бившие по лицу мелкие дождевые капли. Вверху пыхтел насос, сдувая один из пузырей с гелием в оболочке, чтобы временно убавить подъёмную силу, возмещая массу самолёта. На «попутчика» кто смотрел в диоптры, а кто и в оптические прицелы пищалей. Три ватажника готовили к бою губительный в ближнем бою четвертьвершковый тайфур[242 - Тайфур - вид артиллерийского орудия.] (начальная скорость в две с третью звуковых, а то и больше!), о возможностях которого Самбор всё равно не преминул бы отозваться с пренебрежением, мол, пукалка потороченная, пуля всю кинетическую энергию за пол-поприща растеряет, и так далее. Самого мечника с супругой, кстати, на палубе не было, зато рядом со стаканом лёгкой брони, окружавшим тайфур, три клеохрониста вели киносъёмку происходившего. Не отставая от них, мистагог, оставивший волчицу внизу, взял
фотокитон наизготовку.
        Недалеко от Вамбы стоял телескоп, привинченный к стойке ограждения. Схоласт попытался направить устройство на север, но труба не двигалась. Попытка выяснить причину неисправости выявила щель для восьмушки серебра на станине. Астроному пришлось открыть поясной кошель и скормить устройству блестящий кругляшок с парусником, поднимавшимся по реке мимо высокого скалистого острова. Приняв мзду, телескоп зажужжал. Вамба прицелился поверх трубы, повернул её вверх и влево, и приблизил глаз к флинтласу[243 - Флинтлас - вид стекла, используемого в ахроматической оптике.].
        Короткокрылый биплан-утка, запущенный с «Клекотуна», набирал высоту, оставляя в небе тройной след - дым из трубы, пар из двух цилиндров. Навстречу этому следу из сизой облачной пелены потянулся другой. Кто-то счёл необходимым высказать и так очевидное:
        - Ракета!
        Лётчик не считал кудяпликов, а споро выполнил уход переворотом. Ракета по логике должна была пролететь мимо и шмякнуться в море, но вместо этого, она необъяснимо повернула за бипланом. Последовал взрыв.
        - Как это? - возмутился ещё кто-то.
        Укороченный и лишённый руля направления биплан полетел к волнам. Блеснул поликарбонат отброшенного обтекателя, и под одобрительные крики зрителей в воздухе развернулось подушкообразное спасательное крыло, неся лётчика.
        - Управляемая ракета - дело неслыханное! - провозгласила в микрофон светловолосая клеохронистка.
        Вамба оторвался от телескопа и хотел было вслух возмутиться неточностью, но вспомнил слова Поволяна насчёт того, чтобы не судить других смертных по себе. Автоматические или телеуправляемые ракеты существовали. Они даже строились в нескольких городах поточно - например, чтобы состыковаться со спутником и затолкать его на эпицикл повыше, или вывести из строя враждебный стратонаос. Каждая управляемая ракета всё равно стоила дороже, чем пять паровых бипланов, и никому ещё не приходило в голову угробить такое чудо электроники, чтобы безыскусно сбивать винтовые самолёты в нижних слоях атмосферы. Происшедшее действительно выходило из ряда вон.
        Из прорыва между облачных полотен заморгала световая передача: «…реогвое брацво……им сбор за пролт…..дужына марак… птоваряю дыжыно марко золота не зоплатете сойобм».
        - «Собьём»? - переспросил, пытаясь перекричать ветер, заряжающий в бронестакане. - Непонятен мне их экономический базис! За дюжину марок! Нас телеракетой сбить?
        - Кто так вообще грабит? - возмутился дюжий тан с перекрещенными мечами за спиной. - Подойди поближе, встань борт к борту, кидай верпы, бери сакс[244 - Сакс - нож с односторонней заточкой лезвия и толстым обухом.] в зубы, да лезь по верёвке, а мы ужо приветим…
        Заряжающий клацнул затвором. Внутри металлического плетения килевой балки над его головой прятался громкоговоритель. Оттуда голос Гиды шкипера предостерёг:
        - Ансур, без моего слова не стрелять!
        - Грабят по правилам, и дюжина марок сбор небольшой, - громко рассудил стоявший рядом с Вамбой и Поволяном венедский купец, перепоясанный широченным поясом с золотой отделкой (не иначе, посол, на тинг собрался!). - Скинемся?
        - На погжребальном костре видал я это береговое бжратство с их сжбором! - ещё громче (хотя не совсем отчётливо?) возразил ещё один сосед, этот, судя по виду, бонд[245 - Бонд - свободный земледелец.], присоединяя саженный ствол нарочитой пищали к телескопическому биподу. - Ещё джва гжросса, и я их как раж жажигательным достану!
        - А может, удрать? - предложил кто-то чуть поодаль.
        Это вызвало возгласы негодования, тан с мечами презрительно хрюкнул.
        - Полужёсткий аэронаос типа «Сноргланд» с четырьмя винтами быстрее нас на десять узлов, - напомнил собравшимся Поволян.
        - Погодите! - рядом с тайфуром, наблюдатель оторвался от дальномера и приник к диоптру с фотоумножителем. - У них ещё три ракеты! И в одну…
        Вамба вспомнил про свой телескоп, как назло окаменевший. Скормив мерзкому прибору (не говоря о жалкой светосиле, картинка расплывалась по краям) ещё восьмушку, астроном смог разглядеть, что на открытой площадке под килём аэронаоса четверо разбойников возились с ракетой, висевшей под направляющей. Один держал в руках отсоединённый головной обтекатель, другой готовился запихнуть вовнутрь что-то неразличимое в подробностях для подслеповатой оптики, но вяло трепыхавшееся.
        - Голубь? Какого йотуна? - удивился наблюдатель.
        - Голубь?! Я знаю, что это! - прозвенел рядом голос Каи. - Ракеты Бируса Шкуродёра! Система наведения - живая птица! Обучена прицел клювом вести!
        Кая была сведуща в новостях биологии, и её слова мгновенно прояснили для Вамбы, как занюханные разбойники с полужёстким аэронаосом смогли позволить себе управляемые снаряды. Хороший голубь-вестник мог стоить и марку золота, но просто голубей (например, в пирог) продавали никак не дороже чем по полудюжине за полтора скиллинга.
        - Ну подойжди побжлиже, - зловеще-нечленораздельно манил бонд с пищалью.
        Пятый разбойник на площадке заморгал вестовым фонарём: «Оойтидте от оужрия инчае собйом». Его товарищи принялись устанавливать обтекатель на ракету.
        Из громкоговорителя, Гида шкипер сказала: «От оружия не отходите, стволы слегка опустите. Редин, передавай! Сами побираемся. Можем дать четыре марки».
        - Ну чжто ж они ближе не подойждут, - ныл бонд, оторвавшись от прицела и странно оттопырив щёку.
        - Потому что у ракеты дальность на пять гроссов точно больше, чем у твоей дедовской, - объяснил золотопоясный купец.
        «Полтраы дюжныы морак», - передал пятый разбойник в ответ. «Броасйте оружеи готовет выпук у вас ест диалетп».
        - Наглеют, - заключил венедский купец. - Точно ты их не достанешь?
        - В пужырь, может, и попаду, а толку, - бонд сплюнул по ветру заряд макубной жвачки. - Чтоб толк был, надо зажигательным в двигатель, или прямо в ракету…
        - Соедини меня с мостиком, - вдруг крикнула Кая.
        Вамба оторвался от телескопа. Правый глаз Каи был прикрыт сложным прицельным приспособлением с фосфорной катодной трубочкой внутри, подключённым к ускорителю. Кто-то ещё поднимался по винтовой лестнице: Самбор в том самом кунтыше и с луком Пальнатоки, и некто в поморянских доспехах и колошенском шлеме (Меттхильд?).
        - Реддин, передавай. - сказала Гида из громкоговорителя. - Десять марок соберём, нужно три диалепта. Оружие не бросим. Нет такого в обычае. Нашего слова достаточно.
        Самбор вытащил из сумы на поясе моноптр с фотоумножителем, взглянул на разбойничий корабль, передал прибор Меттхильд, и спросил:
        - Как-как эта байда попяченная называется?
        - «Конь Хведрунга»! - ответил наводящий.
        - Откуда ж название знакомо… - задумался мечник.
        Фонарь на «Коне» снова заморгал. Оба корабля вышли из облаков, так что последовательность вспышек легко читалась невооружённым глазом. «Бросайте оружии счот десят мигов восем шсет»…
        - Это совсем не по обычаю! - вознегодовал бонд.
        - Реддин, передавай. - спокойно сказала Гида из громкоговорителя. - Запустите ракету, багудий[246 - Багуда - речной козёл.] уд получите.
        Декарх расчёта при тайфуре передал Кае трубку бортового телефона.
        - Шкипер, здесь Кая схо…
        Разбойники на площадке отступили на почтительное расстояние от ракеты.
        - Запускают! - крикнул наводящий.
        - Что-о? - сам себе не веря, удивился купец.
        - Полторы рёсты! - Поволян повернул чупагу в воздухе, прищурясь и словно что-то примеряя. - Кая, стреляй!
        Кая подняла правую руку, прикрыла левый глаз, и замерла.
        - Ансур, огонь! - повелел голос шкипера. - Бей по ракетам, как приблизятся!
        - На таком расстоянии, - начал наводчик, вновь направляя ствол тайфура на разбойничий аэронаос.
        Ансур пушкарь не успел объяснить своих трудностей: ускоритель загудел, одновременно на месте направляющей с ракетой на «Коне» блеснула вспышка.
        - Так их! - заорал бонд.
        - Яросветова десница твоей рукой вела, дева! - провозгласил золотопоясный. - А ну мёда сюда! Гулять будем!
        К их голосам присоединились и другие. Вамба глянул в телескоп. Взрыв не перебил хребет «Коня Хведрунга», но остатки боевой площадки вместе с пусковой установкой для ракет летели в море. Запахло озоном, прогремел раскат. Астроном подбежал к супруге (да!) и торжествующе поднял её в воздух, не обращая внимания на то, что всю сцену снимают клеохронисты.
        - Я её хотела на подлёте сбить, - печально сказала Кая. - И птичек жалко…
        - Не жалей, - утешил Самбор. - Это были неправильные разбойники. И у них, наверное, были неправильные птички. Так?
        - И вот о чём вспомним, - Поволян прицелился в направлении начавшего набирать высоту и отставать разбойничьего корабля и щёлкнул фотокитоном. - Тебе скоро перед тингом свидетельствовать, и теперь точно никто не скажет: «Да что её слушать, она никого даже ещё толком не убила»…
        «Над образом надо работать», - вспомнил Вамба, держа пахнувшую озоном и горелым пластиком тиванскую воительницу в объятиях.
        Глава дюжина третья. Энгульсей
        - В долю вошли Волын, Кильда, Бирка, Обу, и Альдейгья - Волын в треть, прочие по одной шестой, - рассказывал венед, обвешанный оружием весомой судьбы: меч Кеннехада, лук Пальнатоки, лагунда собственная.
        - А где ж ещё шестая? - спросил Осеберт историк, схоласт мистерии папирусного дракона, вооружённый пока безымянным и ничем не прославленным мечом.
        - Понятно, что и этого не напишут в дённике. «Встречная мошна», - судя по тону, Самбор повторил чьи-то слова.
        - Что? - не понял схоласт.
        Аэровагон тряхнуло на стрелке.
        - Битек Вихратович, старшина золотой сотни Альдейгьи, разбрюжался, мол, если вы об этом замысле так радеете, одну шестую золота найдёте и вложите сами. Он почти вмиг до того нас же поддержал, мол, каждый токамак - это как маленькое солнышко? Поволян говорит, «Идея та же. Я хотел уточнить, в чём различие, да Сеймур меня что-то за плащ потянул: «Молчи». Старшина себя по поясу хлоп: «Вот оно-то нам и надо, зиму одолеть»! Кошель на поясе звяк, так он, верно, тогда же и придумал про встречную мошну. Да русал[247 - Русал - самец русалки.] с ней, с шестой частью, что мне, в самом деле, торговаться за неё? Я бы ради такого даже семейный аэронаос продал, если б его до меня уже не продали. Собственно, почему мы здесь. Пока Сеймурова ватага переделывает двигатели, а сатисские схоласты выполняют заказ на части для токамака, мне, электрику, на «Гулльвейг» делать считай что нечего. Так мы со товарищи, кто тоже пока без дела, и решили подзаработать. Померанцевые схоласты пошли искать «Родителя чудовищ» на пупындрах[248 - Пупындра - надувное судно.] с эхолотами…
        - А на что вам Кальмотов аэронаос?
        - Там одного альвского золота по слухам было несколько пудов. Это померанцевые, а мы с хрустальными да бирюзовыми к вам. И за номисмы, и дружественному мистериону помочь, и мне в Бунгурборг почти по дороге.
        - А в Бунгурборге что?
        - Там уже очищают висмут и стронций. Свезём в Щеглов Острог, туда же - расчёты и чертежи, а они сработают статоры для сверхпроводящих обмоток. Может, по пути найдём ещё какую работу.
        - Слух есть, йомсы в обиде, что подкрылышей у них отбиваете…
        - Наоборот, Йомсборг обещает подкинуть ещё заданий. Они не справляются - больно много нынче разбоя.
        - Верно, - историк кивнул. - Мало того что чёрных археологов развелось, хоть на каждый курган охрану ставь, с недавней поры по тем же слухам ещё и красные завелись.
        - А это ещё что?
        - Красные плащи с чёрной загогулиной, роются больше на ледниках и в старых метеоритных кратерах, при случае могут живьём сжечь. Ну, насчёт этого точно гонят.
        Самбор покачал головой:
        - Похоже, я таких встречал. И как раз с огнемётом.
        Шум в аэровагоне усилился - звук отражался от скалы слева. На светлых камнях, кто-то потрудился художественно изобразить чёрную строку письмён: «Кто такой Стейнглад»? Ответ красовался на той же скале, красным и поаляповатее, зато рунами в два раза выше: «Тролль, лжец, и девственник».
        - «Детоубийцу» забыли, - неожиданно резко сказал Самбор.
        - Что? - удивился Осеберт.
        - Здесь над ним кто хихикает, кто вообще чуть в провидцы не заносит, а надо бы как раз не Кальмотовым, а уже его именем детей пугать, тем паче, он сам его чурается!
        - Странно, а по асирмато вроде дельные вещи говорит. «Вы пожертвовали дренгрскапром[249 - Дренгрскапр - совокупность качеств достойного воина: честь, смелость, презрение к смерти.] во имя самоотречения».
        - Я мог бы сказать, какое мне дело до того, что говорит детоубийца?
        - А он вправду детоубийца?
        - Его словом йомсы-клятвопреступники сожгли сиротский приют - куда ж ещё детоубийственнее?
        - Погоди! О смертном известно постыдное, так он и правды сказать не может? Риторы учат, что это логическая уловка!
        - Так. Только будь Стейнглад хоть гутанский отшельник, всё равно отводит глаза, что твой тролль.
        - Но часть-то у него правильно! Действительно ведь всё наше развитие за последние несколько веков - заслуга не каких-нибудь бондов, что в земле копаются, или рыбаков, что как до Фимбулвинтера треску из моря таскают, как и таскали… А изобретателей, схоластов, промышленников, и их не так много! Ты-то, как потомственный аристократ, должен понимать?
        - Как аристократ, я как раз потомственный тот самый, кто копался в земле. Ну, и изредка в донях или на бодричанах грабил таких же копателей. Стой, так далеко в прошлое и лезть-то не надо - дедушка Собко был агрономом, сам ходил за безоткатным плугом и за жнеёй-молотилкой. А все изобретатели, схоласты, и так далее - мы потому и можем себе позволить эргастерии с мистерионами, что один бонд кормит десятерых схоластов!
        - Да, но он только потому и может десятерых прокормить, что схоласты придумали удобрения, вывели ячмень сам-десять, придумали перед посевом… что они там делают перед посевом…
        В отличие от Самборова дедушки, Осеберт не был знатоком агрономии.
        - Обогревают и протравливают против твёрдой головни и корневой гнили, - помог Самбор. - Вот! Схоласт нужен бонду, бонд нужен схоласту! А все Стейнгладовы речи - «никто никому не в помощь, я своё и так возьму» - ложь! Если всяк повадится своё брать, всё снова будет, как в тёмные века! Мало ещё кроют твоего Стейнглада!
        - Гвоздят его, - не признавая, что убеждён, сказал историк. - Но не всё ж справедливо. Даже та надпись… Ладно, тролль, ладно, лжец… Но девственник-то почему?
        Самбор слегка повеселел:
        - Ну, он же говорит, ему никто не в помощь, сам себя берёт за своё, и…
        Осеберт невольно улыбнулся, но всё равно не сдавался:
        - Но признай хоть, что про самопожертвование он правильно говорит! Община заставляет достойных жертвовать собой ради недостойных! «Из самораскрытия и самопожертвования, нельзя выбирать самопожертвование»!
        Вагон снова тряхнуло, свист ветра приутих. Впереди показалась ещё одна скала. На южном склоне снег успел полностью стаять, обнажив траву, мох, и кусты. Самбор фыркнул:
        - Да нет такого выбора! Это как раз тоже логическая уловка. Читал, как на тинге Поволян опозорил Рагаллайга? «Топорищем промеж ног, или волчьи зубы в зад»? Про это-то дённик писал?
        На этот раз, Осеберт не смог сдержать смех. Просмеявшись, он решил перейти в полемическое наступление:
        - Но про Яросветову-то десятину и городской сбор он правильно говорит! Будь я промышленник, а не схоласт, был бы при мне врач на довольствии, и мой собственный аэронаос или даже турболёт. И, допустим, мне Серый Старец люб больше Яросвета. Почему ж я должен городской управе серебро отдавать за дороги, по которым не езжу, и Яросветову капищу - за лечебницу, где ноги моей не будет?
        - Воистину, на тебе ли одном весь круг земной клином сошёлся? - съязвил в ответ Самбор. - Если ты такой-растакой промышленник, твои грузы возят по городским дорогам да рельсам, а Яросветов чертог радеет о твоих приказчиках и рабочих, кто заболел или впал в немощь! Да за один износ дорог от товарных поездов, с промышленника надо сбор брать вдвое!
        - Но так тоже несправедливо! - возмутился историк. - Промышленник в город торговлю привлекает, цехам работу даёт! Он городу нужен не меньше, чем город ему!
        - А что я и говорил! - торжествующе воскликнул венед. - Схоласт нужен бонду, бонд схоласту, город промышленнику, промышленник городу! И нечего ныть, что мол, задавила Яросветова десятина! Какой ты промышленник и воротила, если тебе на мошну жалкий обол знахарям давит? Что ещё? В корчме соседа чашей мёда не угостишь, чтоб не издержаться? Да какой это промышленник! Промышленник должен грести золото лопатой, и чтоб летело во все стороны! Вон Битек из Альдейгьи, или ещё лучше Левота из Чугуана, так это промышленники! Что с одним, что с другим из-за стола никто ещё не вставал трезвым!
        Самбора окончательно понесло:
        - Вообще, заладили все: «Стейнглад, Стейнглад»… Что это такое? Тоже мне, поставил передатчик на самой Адальбертовой горе, на геотермальной энергии, и всё для того, чтоб на весь круг земной ныть: «Никто меня не любит, никто не понимает, пойду я на помойку, наемся червяков»? Зрелый муж вроде? Что ему, полторы дюжины лет? Да я на мех семилетнего каллирского вина готов биться об заклад, что он, даром что Клапину жену похитил, и впрямь де…
        - Остановимся в ходе через скалу, ненадолго, держитесь! - объявил Леофдаг машинист и тут же сделал что-то с винтом, отчего аэровагон замедлился настолько внезапно, что Осеберт врезался шлемом в дырчатую переборку. - Быстро, быстро!
        Дверь скользнула вбок, тяжело нагруженные и вооружённые до зубов танско-венедские схоласты принялись прыгать на камни рядом с рельсами. Самбор и Осеберт были последними. Винт в суженной хвостовой части аэровагона загудел, едва не сбивая ветром с ног, высокое и узкое сооружение блеснуло оловом альвов, стремительно ускорилось, и скрылось из вида в полутьме за поворотом хода.
        - Теперь? - венед огляделся по сторонам.
        Историк вытащил из-за голенища фонарик чёрного света, включил, направил на скальную стену, и торжествующе нажал на выступ, отмеченный потаённой руной. Ничего не произошло.
        - Нажмите, - сказал Миркви, схоласт мистерии хрустального дракона.
        Два крепких, упитанных, и, несмотря на молодость, обильно бородатых янтароморца навалились на камень.
        - Спорее вышло бы, если б вы толкали по одну сторону от оси, - заметил Самбор.
        Новопосвящённые хранители знания бирюзового дракона неуклюже последовали совету.
        - Это вам не проводочки на тьетоконе перетыкать, - ехидно заметил кто-то из мрака.
        Последовала звонкая, металлом по металлу, затрещина.
        - Ты что, - жалобно сказал тот же кто-то.
        - Ну как, переткнул я тебе проводочки? - участливо спросил другой голос.
        Потайная дверь наконец подалась и со скребущим звуком повернулась. Пахнуло сыростью и старым макубным дымом. Зажглось несколько нашлемных ламп.
        - Кладка добрая, но непохоже на альвскую или дверговскую работу, - разочарованно заметил Самбор. - Гляди-ка, руны! «Исамбар с котляной[250 - Котляна - братство ремесленников, дословно - хлебающие из одного котла.] сработали». Так этому нет и века…
        - Пошли, - Осеберт поставил сапог на ступень. - По логике, ни про то, что мы здесь, ни про то, что вы здесь, вообще никто знать не должен.
        - Так, но многие разбойники в сговоре с колбасниками, - сказал электрик, нагибаясь и поворачиваясь, чтоб протиснуть плечи в ход.
        - Про то я слышал, дрянь к дряни липнет. Те им помогают награбленное сбыть, - не совсем понимая, куда клонит собеседник, отозвался схоласт папирусного дракона.
        - Не только! Они ещё перехватывают асирмато и разбирают тайнопись. И к телеграфу норовят подрубиться.
        - Понятно. Наша мистерия не зря полагается на гонцов. Не всё старое плохо. И на вестовых птиц, если надо что с острова переправить, - ответил историк.
        - Голубя могут подстрелить, - заметил Самбор.
        - Не голубь, вестовой пингвин!
        Это наконец-то впечатлило венеда - он даже замолчал на целых пол-диалепта.
        - А морские змеи их не жрут? - наконец спросил электрик.
        Сзади сдавленно заржал Миркви оптик. Заржать иначе, согнувшись в ходу в три погибели, он вряд ли мог.
        Подьём закончился в выдолбленном изнутри валуне. За ещё одной поворотной каменной дверью схоластов ждал дневной свет, яркий даже сквозь всегдашнюю энгульсейскую облачную дымку. Покрытый подтаявшим и рыхлым снегом склон плавно поднимался к западу. Следы ног и полозьев вели вверх, к расщелине в древнем граните, немножко слишком прямоугольной.
        - Следует надеяться, - Самбор посмотрел на следы, потом на небо. - Что у чёрных археологов нет, например, избытка чёрных вертолётов.
        - Откуда ты знал? - от неожиданности, Осеберт чуть не поскользнулся.
        - Нетрудно догадаться. В письме, что принёс, как теперь выясняется, ни много ни мало, вестовой пингвин, было написано: «Небольшой, хорошо оснащённый отряд с переносным противовоздушным оружием, годным для действий в гористой местности». Вон.
        Четверо янтарных схоластов несли боеприпасы, станину, и ствол. За ними, пара бирюзовых бородачей волокла ещё один ларь.
        - А в ларе что? - Осеберт зашагал вперёд.
        - Механическая вычислительная машина, - гордо объяснил Миркви, шедший рядом с Самбором. - Для управления огнём, чтоб зря не расстреливать боезапас. Сначала сделали тьетокон, он был ещё легче, едва на три пуда.
        - Кстати, почему тот не взяли? - спросил поморянский потомственный копатель и стейнгладоненавистник.
        - Стали испытывать, поставили на самолёт. Оказалось, от стрельбы лампы стряхиваются.
        Самбор фыркнул:
        - В тебя стреляют, немудрено, если лампы стряхнутся.
        - Да нет, от собственной стрельбы, - не без ехидства уточнил дюжий хрустальный схоласт.
        - Надо было делать на полупроводниках, - назидательно изрёк венед. - С печатной схемой по квенскому образцу. У нашего воеводы есть такой беспроводной телефон, тот и на два пуда не потянет. А это ещё что за толпа, и как они-то сюда попали?
        Последнее относилось к собравшимся у обложенных снежными кирпичами палаток, жавшихся к подножию утёса.
        - Археологи, историки, клеохронистов аэронаос два дня назад высадил, и вон Дунфрида хронофизик, - Осеберт помахал Дунфриде, нёсшей на плече строенный фотокитон со вспышкой, та, как обычно, его не заметила. - Раскопки уже больше года идут. Сперва Вульфгару рассказали про пещеру, куда козёл провалился. Мы туда полезли…
        - Темнота, под ногами кости хрустят, и вдруг из глубины кто-то орёт: «Меиеиеие»! На нас прёт, и рыжие глазищи светятся! - драматически перебил сам Вульфгар.
        - И кто же это был? - подивился Миркви. - Неуж тролль?
        Последний тролль, в укромном месте земного круга переживший губительную междоусобицу своего племени, был излюбленной темой для слухов. К ущербу для исторической науки, слухи пока ни разу не потдверждались.
        - Козёл! - разочаровал археолог. - Оголодал, бедный!
        - Козёл хорош, да на тролля похож, - заметил венед.
        Археолог кивнул:
        - И доподлинные тролли в этой пещере водились, но в тёмные века. Много забавного народа сожрали. В верхнем слое троллиных отбросов мы нашли меч и справу Сигеберта, пасынка самого Радевальда! Шлем тёмных веков, щит, даже от плаща куски в троллином кале сохранились, не в каждом музее сыщешь!
        - Ставьте орудие здесь, скалолазов с телескопом наверх, Щур, не забудь про связь! - Самбор всучил пошедшему было к утёсу тощенькому восходителю катушку с телефонным проводом. - Так у троллей в пещере сокровище было?
        - Погоди, - Вульфгар довольно улыбнулся. - За троллиным слоем был слой с Фимбулвинтера, когда здесь жили пещерные медведи. А потом Осеберт заметил альвскую кладку.
        - Полый холм? - Щур поставил катушку на камень, распрямился, и осенил себя знамением Яросвета.
        - В том была и трудность, что не полый, - Вульфгар улыбнулся ещё шире. - В той части, что мы раскрыли, полностью набитый костями, глиной, и какашками. По костям уже два новых вымерших вида описано!
        - При всём моём уважении к доисторической залежи кала, - Самбор прервался, глянув на янтарного схоласта помоложе, подключавшего рафладу к центральному переговорному устройству. - Атли, не в обиду, но до щелчка, а не до хруста! Видел бы Сеймур этот стыд! Ты как теоретик прямо… Так при всём моём уважении к доисторическим какашкам, только ради них, справы тёмных веков, да альвской кладки, стоило ли нас связывать клятвой молчания и платить три дюжины марок в день?
        - У тебя пара диалептов есть? - спросил венеда Осеберт.
        - Иди, - сказал Миркви.
        - Так без меня…
        - Без тебя быстрее всё соберём, - сказал от глаз заросший рыжей бородой тьетоконист. - Только чтоб потом и нам всем по очереди на альвский холм посмотреть!
        - Обязательно! - пообещал Вульфгар. - Как тебя…
        - Самбор, - подсказал Самбор.
        - Тот самый, который из лука с Астландского перевала паровоз сбил?
        - Не так это было, - начал венед.
        - Да ладно тебе прибедняться, пошли! - археолог повлёк электрика за край альбингского плаща.
        Пространство освещённой внутри натриевыми лампами на треногах пещеры круто спускалось вниз.
        Неровный камень сменился шестиугольной сухой кладкой, ноги историка, археолога, и электрика ступили на дощатый настил, уложенный поверх рогожи, защищавшей блестевший в электрическом свете гранитный пол. В стене, сработанной из того же камня, на полторы сажени возвышалась чёрная дверь. Её массивную притолоку украшал меандр, почему-то казавшийся Осеберту зловещим. У двери стояло четверо схоластов, что-то измеряя.
        - Одни эти створки - сами по себе сокровище для дендрохронологов! - заметил Вульфгар.
        На рогожных подстилках были установлены фотокитоны на треногах, направленные, как и фонари, на дверь. Все, кроме Дунфридиного строенного со вспышкой, почему-то нацеленного на все остальные.
        - А как она открывается? - спросил Самбор.
        - Изнутри, - ответила Уделл, одна из четырёх учёных у двери.
        Под терявшимся в тенях сводом, резко, как клёкот хищной птицы, прозвучали строки на старотанском.
        - «Крепок мой враг,
        Меч мой остёр.
        Молот воздет,
        Чувствую сталь.
        Круг земной я покидаю,
        Дверь из дуба затворяю,
        Встретимся за ней».
        Так примерно? - разразившись этим извержением эпической поэзии, венед склонился перед спиральным рисунком на притолоке. - А стучать пробовали?
        Осеберт заметил, что один из клеохронистов направил фотокитон на Самбора, а другой, косясь на него же, очертил в воздухе защитный знак, то ли таракана вверх тормашками, то ли сноп Нертус.
        - Танский здесь не поможет, - саркастически заметил Вульфгар. - Здесь и этлавагрский не поможет.
        - А древняя речь? - спросил электрик.
        Осеберту пришлось объяснить:
        - Количество доподлинных записей на древнем языке недостаточно, чтобы достоверно его восстановить. «Древняя речь» грамотников прошлых веков - домысел больше чем наполовину.
        - Кстати, о древнем языке… Вам это ничего не напоминает? - Самбор указал на утолщение в притолоке. - «Т» в древнем письме будет так…
        К ужасу археологов, венед послюнил палец и нарисовал на стене рядом с дверью перевёрнутую закорючку.
        - Теперь вот это… очень похоже на путь локсодромического преобразования…
        Рядом, венед воспроизвёл форму с двойным изгибом с притолоки.
        - Так, если провести обратное преобразование основного меандра вдоль этого пути, получается…
        Самбор нарисовал ещё одну закорючку, зеркальную по отношению к первой, расстегнул ремешок под подбородком, вытянул из-за щеки шлема тросик, потянул за него, отчего что-то внутри его доспехов зашипело, снял шлем, взял его под низ правой рукой, и потёр левой лоб.
        - Ты, как тебя? - это было обращено к Гифемунду, самому молодому из археологов. - Давай к входу за Мельдуном, он криптограф!
        - То, что он криптограф, не значит, что в криптах разбирается! - с чувством гордости за своё призвание возразил археолог.
        - Ты венеда зазвал, ты теперь и отдувайся! - шепнул Осеберт Вульфгару.
        - Чего стоишь? - Вульфгар тронул Гифемунда за плечо.
        Молодой схоласт покачал головой, но поспешил наверх.
        - В древнем письме, направление знака определялось преимущественно соображениями каллиграфии, так что он может быть повёрнут как угодно! - Осфрам историк тоже послюнил палец и нарисовал ещё одну закорючку, повёрнутую под прямым углом.
        - Нет, поворот обозначал восходящий или нисходящий звук последующего слога! - возразила Уделл эпиграфистка[251 - Эпиграфист - историк, занимающийся древними надписями.].
        Последовал оживлённый семиотический спор, не перешедший в драку только благодаря присутствию клеохронистов. Под звуки полемики, не замедливший с появлением Мельдун криптограф разработал своё прочтение узора на притолоке - к радости археологов, не слюнями на стене, а свинцовым стилосом на бумаге. Историки прекратили распрю, чтобы признать, что все девять знаков с некоторыми натяжками могли быть опознаны как отображения согласных или диакритические пометки для гласных в древнем языке. Более того, знак «Дверь», использовавшийся для согласного «нг» (или «нд», что тоже стало предметом спора), одиноко красовался на верхотуре там, где в кладке полагалось быть замковому камню. Надпись всё равно отказывалась складываться во что-либо осмысленное.
        - А если это анаграмма? - наконец спросила Уделл.
        - Анаграмма чего? - Осеберт засопел. - У нас даже намёка нет, кто может быть похоронен в этом холме!
        - Намёк-то есть, - тихо сказал Гифемунд.
        - Громче говори! - поддержал его Вульфгар.
        - В «Саге о Хромунде Зловещем» рассказывается, - голос молодого схоласта чуть окреп. - Как Хромунд Грипссон сражался с девятью драуграми из-под девяти могильных холмов, и там называются имена четырёх из девяти: Трейн, Ронгвид, его брат Х?ддингьяск?ти, и Хальдинг.
        - Точно! Трейн, конунг драугров, убил четыреста двадцать воинов мечом, прозванным «Мистильтейн»! - несказанно обрадовался Самбор. - А Кара, возлюбленная Хромунда, обернулась лебедью, чтоб отвлечь Трейна магией!
        - Слушай, лебедью она оборачивалась только у в стихах у Хрольфа из Скольмарна, - поправил Осфрам. - А он всё-таки не до Фимбулвинтера жил, если с моим двоюродным дедом успел попьянствовать.
        - Да и «Сага о Хромунде» тоже впервые записана уже на излёте тёмных веков, - заметила Уделл.
        - Р-р, к-к, н-д, н-н, т-т, - бормотал сквозь усы Мельдун.
        - Записана, да! - звонко возразил Гифемунд. - А сложена задолго до того! Язык куда архаичнее!
        - Но Трейн, Хальдинг, и так далее - древнетанские имена, а не альвские! - Уделл воинственно тряхнула косами.
        - А если альвские имена записали на слух, как танские? - предположил Вульфгар. - Тогда Трейн - это, например, Тарэно, «Высокий», а Ронгвид - Рингванэ, «Краса зимы».
        - Рингванэ здесь быть не может, - сказал Мельдун. - Четыре диакритических закорючки, а, е, э, о!
        - Может, тут и впрямь лежит сам Трейн, конунг драугров? - Гифемунд прикоснулся к притолоке, пальцем прослеживая очертания знаков. - Т, а, р, э, н, о! Из толщи стены глухо донеслось: «Тук-таки-тук».
        - Мы слышали сувальдный[252 - Сувальда - пластина с фигурным вырезом сложной формы, обычно используемая для стопорения засова в замке.] замок, - объявил криптограф. - Или я в этом ничего не смыслю.
        С глубоким, низким стоном, словно исторгаемым из бездн толпой проклятых духов, дверь распахнулась. Стон продолжался несколько тягуче долгих мгновений. В нём смешались рёв исчадий бездн, никогда не виденных смертным глазом, скрежет роговых наростов на их щупальцах по стеклу, протравленному запретными заклинаниями, и находившиеся за гранью понимания смертных проклятия на мёртвых языках минувших эонов. Прежде чем стихнуть, отзвуки будто прокатились замогильным эхом по усыпанным истлевшими костями закоулкам крипт несчётных мертвецов, простиравшихся на рёсты и рёсты вглубь под поверхностью земного круга.
        Вокруг потемнело - примерно треть натриевых ламп перегорела. Сверкнула вспышка трёхглазого фотокитона Дунфриды.
        - Снимай! - крикнул товарищу клеохронист.
        - Затвор залип! - был ответ.
        Другим повезло больше, их фотокитоны защёлкали и застрекотали. Вестовщики и учёные направили свет уцелевших ламп в дверной проём. Дунфрида повернулась к нему спиной, продолжая фотографировать товарищей.
        - Кром, - Мельдун криптограф отшатнулся и выхватил меч.
        Мысленно укрепляя себя наставлением о несовместимости науки и предрассудка, Осеберт заглянул вовнутрь.
        Погребальный покой напоминал формой телесный угол, вырезанный четырьмя плоскостями из сферы. Вдоль пересечений плоскостей, по чёрному камню бежали письмена, а в отдалении, где подземелье сужалось, стоял примерно двухаршинный столб с плоским верхом. От него расходились вперёд две полосы, высеченных в полу. Между ними, окружённый грудами погребальных даров, стоял трёхсаженный помост. То, что на нём лежало, сложило перепончатые крылья и вытянуло покрытые мелкой чешуёй шею и хвост. Морда свешивалась с помоста примерно на аршин. В свете уцелевших ламп, зазубренные зубы в полторы пяди почему-то казались полупрозрачными. В высоком резном седле поверх острого хребта сидел всадник в вычурной броне - шипы, рога, бороздки, острые углы рёбер жёсткости. Скрещенные на луке седла латные рукавицы сжимали меч и палицу. Глухое забрало шлема прорезала узкая чёрная полоса смотровой щели.
        - Трейн и его дракон! - Вульфгар сложил руки на груди, обхватив правой сложенную в кулак левую. - В Глевагард не потащим, устроим музей прямо здесь!
        - Под стекло! И ограничить число посетителей! - добавил Осфрам.
        Нёсшая рогатый венец голова Трейна слегка качнулась. Предрассудок или нет, рука Осеберта тоже потянулась к мечу. Низ шлема драугра стукнулся о пластину латного воротника. Один из рогов откололся. С сухим треском и шуршанием, латы начали разваливаться на куски, а куски - рассыпаться в порошок. Шлем упал на чешую перед седлом и, оставляя за собой крошившийся след, скатился на камни. На миг в облаке праха показался чудовищный скелет, и тут же распался. За промежуток времени не более четырёх вздохов, погребальные дары, помост, крылатый дракон, всадник - всё превратилось в тлен.
        Вульфгар прикрыл нижнюю половину лица рукой. Затрещал камень. Примерно по плоскости симметрии погребального покоя пробежала трещина. Гранитные шестиугольники облицовки посыпались с потолка, вздымая пыль веков при падении. Пол под ногами археологов качнулся. Осеберта тюкнул по затылку небольшой камешек. Кусок скалы побольше грохнулся на один из фотокитонов.
        - Бежим, обвал! - крикнула Уделл.
        Предложение было более чем разумным, но взгляд схоласта мистерии папирусного дракона привлекло нечто, лежавшее на каменном столбе в дальнем углу погребального покоя, и вроде бы не затронутое лавиной распада. Увёртываясь от падающих камней, историк вбежал в покой, закашлялся, вдохнув полные лёгкие могильной пыли, почти на ощупь в той же пыли, жёгшей глаза, достиг столба, схватил небольшой прямоугольный предмет, и устремился к выходу. Потолок обрушился вскоре после того, как он достиг двери. Что-то ударило в спину и сбило с ног. Осеберт попытался вдохнуть, но вместо воздуха, рот наполнил прах. В глазах потемнело, а может, последние лампы оказались погребены, но тут сильная рука поддержала его под локоть.
        - Ещё аршин пять! - крикнул Самбор. - Вот это верность делу!
        Едва венед-электрик и историк-энгульсеец достигли выхода из пещеры и любезного очам света Сунны, ход за ними с грохотом обвалился.
        Всем свидетелям открытия погребального покоя удалось выбраться наверх живыми, хотя у Гифемунда и одного из клеохронистов были разбиты в кровь головы. Печальным образом, уцелело только два фотокитона.
        - Гулли, Сэмунд! - Дунфрида быстро, но сосредоточенно крутила рукоять перемотки. - Плёнки немедленно в проявку, проявляйте в трёх разных бачках! Погоди, проявите две, а третью я сама свезу в Глевагард!
        - Мою заодно проявите? По дороге в город просушу, а там - сразу в выпуск! - приговаривал клеохронист, переворачивая своё орудие труда. - «Открытие века»? «Трейн драугр»? Или «Проклятие полого холма»? Нет, нет, Не-е-ертус!
        Вестовщик зарыдал. Нижняя крышка фотокитона была сорвана, из катушки свисал оборванный кусок засвеченной плёнки.
        - Ты-то успела снять драугра? - с жалкой надеждой спросил хронофизика другой вестовщик, с обильно кровоточившей ссадиной на лбу.
        - Я его не снимала, - объяснила Дунфрида. - Я снимала остальных фотокитонистов.
        - Зачем? - со смесью непонимания и негодования в голосе, клеохронист провёл пальцами вдоль брови, чтобы кровь не заливала глаз.
        - Чтобы засвидетельствовать хроноклазм.
        - Что? - переспросил Мельдун.
        - Неустойчивость истории. Есть многоразмерное пространство, в него вложено многообразие, описывающее наше время. Обычно считают, что оно гомеоморфно прямой, но это верно не всегда. Нам как раз открылся вид с одной карты на другую. Может, наше прошлое, а может, и не наше. Мы никогда не узнаем. Вопреки смертным попыткам, прореха закрылась и не оставила следа. Зато у меня есть запись поражения этих попыток, - Дунфрида затолкала цилиндрик с плёнкой в вырез платья, её перси колыхнулись. - Я надеюсь.
        - Остался след! - отплевавшийся от пыли Осеберт поднял в воздух таинственный предмет.
        Это была плоская и прохладная на ощупь коробочка, отливавшая тёмной эмалью. На её крышке, в золотом эллипсе посередине, два ряда письмён расступались вокруг выпуклой багряной кардиоиды. Справа, рядом с тремя рядами письмён помельче, над чёрной поверхностью возвышались одна над другой три формы - ломтик плода, отдалённо напоминавшего портокали, красный стручок, и продолговатый прямоугольный монолитик, лишённый черт. Формы не были вытиснены в поверхности, а висели над ней, слегка просвечивая. Осеберт провёл по ним пальцами. Это не были голограммы, поскольку плод, стручок, и прямоугольник были заметны не только зрению, но и осязанию. Под эллипсом в центре теснились ещё три ряда золотых письмён, но самое загадочное изображение украшало левый верхний угол крышки. Там, короткомордое существо, покрытое блестящей лохматой шерстью, когтистой лапой протягивало ещё один монолитик похожему на себя существу, только покрупнее и гладкошёрстному.
        Археологи и историки загалдели наперебой:
        - Осторожнее!
        - Не открывай!
        - Вскрывать будем только в азотной атмосфере!
        - Дунфрида, перезаряжай и срочно фотографируй!
        - Со света убери!
        Осеберт встал в тени скалы, старяясь надёжно, но полегче держать коробочку в обеих руках. Вдруг цвет угла со зверюшками изменился, теряя насыщенность. Одновременно, коробочка стала неприятно податливой.
        - Сейчас рассыплется, открывай! - Самбор тоже заметил эти изменения.
        Решив, что терять нечего, Осеберт поднял крышку, тут же начавшую распадаться. Внутри на плоской подложке с тиснением (тот же эллипс с кардиоидой) лежал побуревший от древности лист бумаги или чего-то похожего, на котором архаичной почти до непонимаемости демотической формой этлавагрского письма было размашисто написано: «Овое из раки аз укупиша, бо залаз велик есть время отщетити».
        Глава дюжина четвёртая. Бунгурборг
        Чёрный лес стоял без листьев. Чёрные ветви были неподвижны, с них свисали рёсты и рёсты блестящих лент, белых с красным. Сетник шёл по дороге через лес - две чёрных колеи, продавленных колёсами в белом рыхлом снегу. Вдали виднелись развалины храма. К провалу двери тянулась вереница ходоков в длинных красных одеждах. Их головы были скрыты трёхрогими клобуками. Сетник потянул последнего ходока, с жёлтым ранцем на спине, за рукав его красного одеяния. Ходок обернулся. Из темноты под клобуком на Сетника уставились мерцающие багровым пламенем глаза, щёлкнул жёлтый клюв. Земля дрогнула под ногами.
        - Примерещится же, - пробормотал Сетник, подстаршина сумеречного братства, окончательно просыпаясь.
        Земная дрожь не была сном. Пол снова тряхнуло, с карниза на стыке потолка и стен полетели чешуйки краски. В окне, предрассветное марево над горами прорезало несколько вспышек. Прогрохотало.
        - Вигдис, собирайся! Да мигом!
        Ответа не последовало. Когда-то Сетник читал, что в Синей Земле или Винланде есть племя, в чьём языке вообще нет понятия времени. У сладко спавшей рядом Вигдис наверняка имелся предок из этого племени. Это порой могло довести (и доводило) до безумия, но загадочным образом добавляло к её очарованию, и без того находившемуся на грани божественного. Даже сейчас, подстаршина подавил желание вымыть руки, лицо, и ноги и очистить себя знаком Собаки-защитницы, прежде чем прикоснуться к высунувшемуся из-под одеяла плечику.
        - Вигдис! Собирайся!
        Вигдис отбросила одеяло в пододеяльнике из рыжего серкландского самита[253 - Самит - вид шёлковой ткани.], расшитого крылатыми конями (отрез драгоценной ткани упал с грузовика) и сладко потянулась. Это тоже могло довести до безумия, но в ином ключе.
        - Что, ладо?
        Собрав всю волю, Сетник повторил:
        - Собирайся! Стрельба в городе!
        Внимание подстаршины было сосредоточено на едва прикрытых кружевом формах Вигдис, мягко подсвеченных сзади окном, выходившим на север. Из него открывался вид на Небовзятскую гору, поле теплиц на пологом южном склоне, и высоченную трубу восходящего потока посередине стеклянных тепличных прямоугольничков. Труба двигалась. Этого не могло быть - в отличие от современных труб-аэростатов, бунгурборгская труба была построена из листового альвского олова на растяжках.
        - Стрельба? А почему сирен не слышно?
        Не отрывая глаз от окна (и Вигдис), Сетник щёлкнул выключателем. Свет не зажёгся. Труба падала, от её основания расплывалось дымное облако.
        - Электричества нет, потому и сирен не слышно. Поторопись, лада.
        Сетник принялся одеваться, выбрав самую неброскую справу - серую, со слоем сиилапанового плетения. Погода, необычно мерзкая даже для бунгурборгской весны, предоставляла одно преимущество: можно было снарядиться в довольно основательную броню и не упариться. Для каждодневных занятий теневого подстаршины доспехи были скорее в тягость, чем в помощь, но каждый день не начинался с того, что труба в поприще высотой падала на поле теплиц, невысоко отскакивала в туче осколков, и разваливалась. В тайнике за одним из изразцов, украшавших стену вокруг коккоэстии, была спрятан кусок альвской цепи из чередовавшихся звеньев жёлтого и красного золота. Тайна изготовления последнего была утеряна, делая стоимость обрывка несоразмерной его весу. Сетник распределил цепь вдоль потайного отделения в поясе, заботясь о сохранности звеньев. Во внешнем отделении уже лежали четыре номисмы и немного серебра. Подумав, подстаршина поднял половицу и вытащил из углубления плоскую потёртую суму. Внутри в простёганных войлоком отделениях хранились три дюжины ампул с порошком гидроморфона. Наркотик тоже стоил в несколько раз дороже
золота.
        - Лада, поторопись!
        - Я голову помыть быстро?
        - Раз электричества нет, то и водогрейка не работает! Одевайся в дорожное, и вешай на себя все самоцветы, да под одежду! Выходим через два диалепта!
        По метательному ножу в ножны в каждом голенище, бесшумный пневмопих[254 - Пневмопих - пневматическое оружие с выдвигающимся ударным стержнем.] и цилиндр со сжатым воздухом в потайную кобуру подмышкой справа, обрез-двустволку в нарочито видимую левую кобуру, заряды крупной картечи, драконьего чиха, и разрывные пули - сколько влезет в ладунку[255 - Ладунка - коробка для боеприпасов, облегающая пояс дугой.] с герметичной крышкой, ладунку на пояс, скатку из серого плаща с хаотическим рисунком, годного и для согрева, и для скрадывания, через плечо…
        - Вигдис!
        Дева замерла в нерешительности у раскрытой шкатулки с драгоценностями.
        - Сетник, какие мне одеть серьги с этим оберегом?
        Мысленно застонав, подстароста вытряхнул оставшееся в шкатулке содержимое в одну из сумочек Вигдис. В недрах сумочки уже таились две с половиной плитки из орешков в меду, баклажка с разбавленным водой вином, маленькая, но двуствольная гаруча[256 - Гаруча - небольшое ручное огнестрельное оружие.] толаборгской работы, зеркало размером примерно вдвое больше самой сумки, пол-лавки косметики, а также йотун, самокат, слоновник, и вход в Альвхейм.
        - Пошли! - вновь поторопил Сетник. - Не эти!
        Последнее относилось к сапожкам из тоненькой белой замши с вышивкой. Взамен подстароста сунул деве чапчуры[257 - Чапчуры - высокие женские башмаки.] на шнуровке с рифлёной подошвой.
        - Но…
        - Поторопись, лада. Стреляют.
        Словно в подтверждение, грохнуло поближе - аж стёкла задрожали.
        - Как я быстро собралась! - похвасталась Вигдис, сбегая по лестнице, ведшей в общую для четырёх наёмных покоев конюшню.
        У одного из разъёмов в стене ждал электроцикл, малозаметный и практически бесшумный, но не имевший большого запаса хода. Сетник отключил машину от разъёма, проверил заряд рафлады, сел верхом, и пяткой толкнул подножку назад.
        - Поехали!
        Вигдис устроилась сзади, обхватив подстаршину за пояс. Снова грохнуло, почти над головой, здание затряслось и качнулось. В стойле истошно заорал чей-то осляк. Электроцикл выкатился вверх на Широкий проезд. На пересечении с Конюшенной, Сетник состроил рожу Закону, изображённому в виде бронзового старца со скрижалью. Старца сопровождали псы закона: лайка (преследовать нарушителей закона в лесу), тонконогая гончая (в степи), приземистый йорвикхунд[258 - Йорвикхунд - небольшая норная собака, выведенная для охоты на нахухолей.] (из-под земли вытаскивать), летучая собака (ловить в воздухе), и массивная беотукская собака-водолаз (гонять в воде). По Конюшенной ехала дромохима с пулемётной установкой и крайне растерянно выглядевшими городскими стражниками. Кто, собственно, напал на город, пока оставалось неясно и страже, и подстаршине.
        Ещё дюжины с полторы горожан возились у ряда полусдутых аэростатов вдоль земляного вала, оставшегося от крепости, когда-то построенной для обороны от кочевников. На проездной башне той же крепости наконец зазвонил колокол. Впрочем, звонил он недолго - второй ярус башни окутало облако взрыва. До не стеснённых шлемом или клобуком ушей Сетника донеслось два звука - взрыв слева и сверху, и пушечный выстрел справа, откуда-то с Тенктерского конца. Башня просела внутрь себя, осыпаясь булыжниками и плинфой. Нападение очевидно (и ухослышно) шло с земли, а не с воздуха, но добропорядочные жители Бунгурборга (а по-старому Бунгура), готовившиеся, как им велел боевой уклад, поднимать в небо заградительную сеть, всё тратили усилия впустую, собираясь отражать не нынешний набег, а тот, что так и не состоялся, когда небеса над Нордландом ещё бороздили «Родитель чудовищ», «Старуха Железного Леса», и «Пожиратель рун».
        У Сетника не было места в боевом укладе - его связывала только клятва братства сумерек, а она обязывала в первую очередь выжить, затем, не привлекая внимания, понять, что происходит, нет ли перемен, и если есть, узнать, какие, и как их использовать с выгодой для братства, опять-таки не привлекая внимания. И клятва самому себе: уберечь Вигдис от любой беды.
        Что-то творилось на юго-востоке, в части города, зажатой между излучиной Риназ-реки и Тенктерским лесом. Там снова грохнула пушка, за ней коротко простучал и смолк пулемёт. Между крытыми черепицей и сланцем крышами справа, к низким облакам поднялись несколько дымов. Куда ехать? На западный берег вели два пути - через армоцементный Мост Кузнецов, и севернее через цепной Бедарёв Мост. Подстаршина свернул налево и вверх, чтобы пересечь Столбовую, выехать на Крепостной путь, а по нему - к Вечевой.
        Сетнику пришлось остановить электроцикл и поставить ногу на мостовую - впереди и справа, распахнулись ворота пожарной части. Ревя сиренами и воняя горелым оливковым маслом, две пожарных машины вылетели из ворот одна за другой, устремляясь на юг. Едва они скрылись, с запада по Столбовой, шипя паром и лязгая гусеницами по брусчатке, на перекрёсток выполз трёхбашенный бронеход с венцом керайи вокруг центральной башни. Подстаршина решил, что за событиями имело смысл понаблюдать, и проехал несколько саженей вперед и вверх на поребрик, так что его, Вигдис, и их нехитрое средство передвижения прикрыла створка ворот.
        Бронеход встал, башни пришли в движение. Рявкнула пушка-короткостволка, оба пулемёта стали бить длинными очередями. Из-за угла донеслись омерзительные низкие вопли, как будто там кто-то неумело резал нескольких овец, каждую размером со слона. Значительно тише там же прощалось с жизнью изрядное количество смертных, а ещё большее их количество надсаживало глотки в крике: «Варга! Варга»! Крики и тяжёлый топот приближались, и на перекрёсток вхлынула лавина верховых на незнакомых драных животных, отдалённо напоминавших укороченных в высоту туров. Пулемётчики в боковых башнях бронехода не успевали водить стволами, и большинство всадников проскакали в направлении крепости. Нескольким удалось по пути чем-то швырнуть в машину. Один тур с местами выстриженной шерстью, скошенный очередью, споткнулся, перекувырнулся через голову, теряя ездока, и распластался на камнях, дрыгая ногами и заливая мостовую кровью. Сетник уже успел прикинуть, не уволочь ли с дороги для расспроса с пристрастием спешенного наездника, из которого вышибло дух, но тут по бронеходу стало с шипением распространяться химическое пламя.
        У подстаршины защипало глаза в двух дюжинах саженей от машины, так что тем, кто находился внутри, уж совсем не стоило завидовать. Впрочем, и их положение могло измениться к худшему, доберись огонь до снарядов. Сетник включил задний ход, помогая себе ногами. Едва электроцикл успел скрыться внутри здания пожарной части, как дробный взрыв захлопнул правую створку ворот, а левую сорвал с петель. Куски бронелистов, заклёпки, и турятина с кровью украсили мостовую, потом мимо ворот прокатился, ритмично стукая, выщербленный опорный каток.
        - Слезай, жди на втором ярусе! - подстаршина указал Вигдис на винтовую лестницу, дождался, пока та слезет, слез сам, и поставил электроцикл на подножку (питание выключилось автоматически). - Стой в тени, услышишь, лезет кто - стреляй!
        Сетник обнял и поцеловал деву, с несвоевременным сожалением заставил себя вырваться из ответных объятий, и толкнул её к лестнице.
        - А ты?
        - А я лезть буду, скажу, что это я! Всё, иди!
        С этими словами, он развернул плащ, накинул на плечи, и выглянул наружу в щель между стеной и уцелевшей створкой ворот, как раз вовремя, чтобы увидеть, как на перекрёсток вылетает влекомая неуправляемой четвёркой конка[259 - Конка - вагон на конной тяге, передвигающийся по рельсам.], лошади пытаются увернуться от неестественно горящих остатков бронехода, и вагон переворачивается, рассыпая по мостовой нескольких, судя по полу и беспорядку в их справе, насильников и одну, судя по полу и смеси отсутствия и беспорядка в её одежде, жертву. Не дело братства сумерек, но действенное личное напоминание, что Вигдис нужно срочно вывезти из города. Куда везти?
        Подстаршина поставил сапог на петлю ворот, взялся одной рукой за дерево, нащупал пальцами другой шов в каменной кладке, и поднялся сажени на полторы по стене, чтобы, слившись с камнями, одновременно следить за входом в здание и иметь возможность глянуть вдоль Столбовой на восток. Оттуда с выкриками «Варга!» прямо по трупам предыдущих укороченных туров и всадников валила новая орава верховых. То ли матушка их по-дурацки одела поутру, то ли им забыли сообщить, какой век стоит на дворе, но ездоки были вооружены преимущественно кривыми мечами и наборными луками. Впрочем, убила тебя современная разрывная пуля с бронебойным наконечником или удачно пущенная стрела, и так, и так, окажешься на Калиновом мосту, а там Мара не станет разбирать, а просто махнёт костлявой рукой, чтоб шёл и не задерживал других.
        Сетник поднялся по стене ещё повыше и глянул на юг. Крепостной и Кузнецкий конец горели. Из сумрака, куда закон не достаёт, не дело судить. Тем не менее, и слепой тухухоли было бы ясно, что оборона Бунгурборга была поставлена из рук вон плохо, не в последний черёд, потому что с недавних пор заводчики больше радели о собственной казне, чем о городской. До поры, это как раз шло на руку сумеречному братству…
        - Втышшы девку-ту в хоромину! - раздалось снизу.
        - Чо тышшыть? Девка-та пропашша!
        - Как пропашша? Олан ково ей токо-токо мульок отморговавшы!
        - Как есь пропашша!
        - Оланко-от труположник!
        - Начо труположник? Кода килу вкопнил, ишо возгалила! Почо мекаеш, твоя череда!
        - Начо вона мне, ухряпанна да пропашша? Нову приишшем!
        С этими словами, участник набега решительно поднял болтавшиеся у колен порты, перепоясался, подобрал с мостовой кривой меч, пошёл вниз по улице, на миг задержался было у ворот пожарной части, но Мара, верно, припасла для него смерть позанятнее, чем болт из пневмопиха в ухо. За первым побрели и остальные налётчики. На перекрёстке кто-то жалобно застонал. Сетник подумал было, что дева из конки пришла в себя, но это была одна из лошадей, пытавшаяся встать.
        Пути к мостам были отрезаны. В дюжине рёст к северу от Бунгурборга через Риназ ходил паром - когда-то там была переправа на старом торговом пути в обход Тенктерского леса, и через Рейнс?дарскогурсфьялль. С южной стороны перекрёстка, несколько горожан, сжимая мечи и ручницы и опасливо озираясь по сторонам, попытались пересечь улицу. Им на беду, часть следующего гурта на драных турах, скакавшего по Столбовой, свернула в переулок. Горожанам удалось уложить двоих, но воздействие узких кривых мечей в сочетании со скоростью движения их вздымавших было настолько разительным, что брызги крови долетели до вторых ярусов домов. Сетник решил, что увидел и услышал достаточно, сполз по стене вниз, и вернулся к лестнице.
        - Вигдис, это я! Спускайся!
        В глазах девы стояли слёзы.
        - Я всё видела! Это чолдонцы! Они звери!
        Подстаршина обнял Вигдис и погладил её волосы, неуловимо пахнувшие чем-то цветочным, одновременно уютным и волновавшим, и совершенно не вписывавшимся в гамму запахов горящего горняцкого посёлка.
        - Садись, поехали!
        Устраиваясь сзади, Вигдис вдруг сказала:
        - Если они нас захватят, убей меня! Сама я не смогу!
        В обычное время, подстаршина прочитал бы деве наставление о том, что с ним она как за каменной стеной, что ничего плохого не случится, и так далее, но он только кивнул в ответ, объезжая обломки и трупы.
        Путь на север к переправе занял не дюжину рёст. Во многих местах, дорогу перегораживали взорванные или горевшие здания, в других частях города, всё выглядело обыденно. На восточной стороне Малого Гульбища образовался затор из горожан со скарбом, пытавшихся бежать, одновременно в юго-западном углу того же незастроенного пространства какие-то недоумки ржали, фотографируясь у сгоревшего бронехода.
        Сетник попытался срезать в объезд затора по железнодорожной насыпи, но на мосту через Слонобениху стоял брошенный поезд с рудой. Зелёный огонёк на руле сменился жёлтым, потом красным. Уже на окраине, Вигдис решительно и внезапно сообщила, что хочет писать. Спорить было бессмысленно, так что пришлось искать укрытия за чьим-то курятником. Подстаршина решил воспользоваться диалептом, чтобы прибавить давление в колёсах, в надежде вытянуть лишнюю рёсту из истощённой рафлады. Едва он вытащил из-под седла насос, из-за стены, к которой был прислонён электроцикл, донёсся стук турьих копыт, сопровождаемый песней. Звуки становились громче. Сетник положил насос на землю, посмотрел в сторону застёгивавшейся Вигдис, встретил взглядом её взгляд, приложил палец к губам, вытащил обрез, и по возможности бесшумно зарядил драконий чих в оба ствола. Невидимо приближавшиеся всадники пели:
        - «О скоко горя, убиення,
        О скоко крови льйот охрес,
        Ан нету в нас ничо сумлення,
        Чо дас могутов мычной хрес.[260 - Стихи Ярослава Золотарёва.]»
        - Здеся бурговать бум, ли нет ли? - спросил кто-то.
        - Сдурел? Не как по «Жызнеуряду» следоват! Ето ж урын нечистой, де кладушки!
        - Кладушки? Килу мне в холку, кича-та стужна! Утекам! Шшас утекам!
        Копыта застучали снова, удаляясь. Ещё пару диалептов Сетник и Вигдис простояли неподвижно. Подстаршина разрядил обрез, спрятал драконий чих в ладунку, и выглянул на дорогу. С юга прогремело несколько взрывов. Разбрызгивая грязь, смешанную со снегом, из-за поворота показался высокий шестиколёсный грузовик. Мелькнули пулемётные стволы, заклёпки на броневых листах, незнакомый Сетнику знак на двери - крылатый ящер с молнией в когтях. Машина поднялась на холм и скрылась за ним.
        - Садись, поехали, - только и смог сказать Сетник.
        Электроцикл одолел первый подъём на пути к переправе, но красный огонёк на руле стал печально мигать, а потом и вовсе погас. Колёса продолжали катиться под уклон. Под холмом, путь перегородили перевёрнутая дромохима с передней частью в канаве у правой обочины и стоявший рядом грузовик со знаком ящера. На покрытом местами облупленной белой краской боку дромохимы виднелся Яросветов крест в круге. Другие возможности для выбора были исчерпаны, и подстаршина осторожно выжал передний тормоз, расставив сапоги в стороны и не без труда остановившись в нескольких саженях от машин.
        - Что пялитесь, выручайте! - сказала жрица Беляны, с неженской силой под мышки вытаскивая из люка не подававшее признаков жизни тело в перевязках.
        Знаки на свите целительницы, насколько их можно было разглядеть через подтёки крови и других биологических жидкостей, призывали благословение богинь - Собаки, Свентаны, и Беляны - к новорожденным и младенцам. Вместе с повитухой, раненым помогали три основательно вооружённых мужа. Один, дымивший трубкой, был постарше и огромного роста, двое других - меньше только в сравнении с первым, и приблизительно ровесники самого Сетника.
        - Акерата, Агенор, так как вы здесь оказались? - спросил один из них, с треугольной бородкой, принимая на руки тоже вымазанное невесть чем, но на вид вроде бы невредимое чадо, и кутая его в клетчатый плащ.
        Сетник встретился с ребёнком глазами и опешил - взгляд был совершенно неживой, как у куклы.
        Муж огромного роста вынул изо рта трубку, хлопнул по ней, вытряхивая угли в грязь, спрятал курительное орудие в суму, висевшую через плечо, и начал рассказ, одновременно разворачивая выложенные из перевёрнутой машины продольно-складные носилки:
        - Первопричина далека - непонятная эпидемия в Хермонассе. Как-то та же эпидемия перекинулась на Щеглов Острог. Берись!
        Последнее относилось к Сетнику. Существовали строгие правила, что можно и что нельзя делать члену сумеречного братства. Ношение носилок с мёртвыми телами не относилось к действиям из разрешённого разряда, но это было правило из третьей дюжины, в то время как первое правило сумеречного братства гласило, что его члену нельзя выявлять себя как ходящего в сумерках перед теми, кто живёт на свету. Подстаршина выдвинул подножку, поднялся с сиденья, сделал пару шагов, по щиколотку проваливаясь в грязь, и принял ручки носилок. Тело, погруженное на них жрицей-повитухой, оказалось всё-таки живым, если судить по тому, как повязки кровоточили. Рослый муж, направившись со своим концом носилок к грузовику, громко и складно продолжал рассказ:
        - Первый симптом - лихорадка, потом пневмония, потом смерть. Карл Боргарбуйн хранитель и товарищи затворились с больными в чертоге, и определили, что или найдут лекарство, или сгинут, а последний живой подожжёт чертог изнутри, чтоб заразу не разносить.
        - Достойно! - сказал молодец с бородкой, передавая ребёнка, укутанного в плащ, кому-то в грузовике. - Но всё-таки, вас-то как занесло из Кавы на Риназ?
        - В детском отделении тоже пневмония началась, - ответила жрица. - Они все с малютками и Боргарбуйном заперлись, а в самом Остроге ни одной повитухи не осталось, так что вестница изнутри чертога по асирмато объявила, что нужны добровольцы.
        - Поднимай и заноси, - сказал рослый.
        Сетник поднял рукояти носилок, они вместе с телом скрылись в люке по правую сторону грузовика, впереди подвижной полусферы, из которой торчал пулемётный ствол. Жрица взглянула на что-то внутри дромохимы, прежде чем продолжить:
        - «Главушина твёрдость» как раз из Кавы в Альдейгью летела. Ну, я оставила в чертоге Орталиху за старшую, и в Острог! Доченька, бери её под локоть, да веди в грузовик!
        - А не в тягость? Нелегко всё-таки, от дома на четверть земного круга!
        - А кому сейчас легко? - целительница улыбнулась.
        Одним из сумеречных правил первой дюжины было не доверять никому за пределами братства, но Сетник поймал себя на том, что готов был бы не только безоговорочно положиться на обладательницу этой улыбки, но и вверить ей, например, жизнь своего чада.
        Вигдис помогла спуститься с борта дромохимы деве помоложе себя на несколько лет, почти девочке, державшейся на ногах очень неуверенно, словно плывшей по воздуху, чьё лицо, помимо неприятного вида ссадин и синяков, украшала блестящая полоса тоненьких хирургических скрепок, шедшая от угла рта через щёку - как будто рот застёгивался на молнию.
        - Агенор, а ты? - снова спросил молодец с треугольной бородкой.
        - Я решил, что лучше сразу с Акератой отправиться, чем потом её неделю с собаками искать, как давеча в Винланде, - объяснил рослый.
        - А дом на кого бросили?
        - На Изодаймо с Маэрой.
        - А не на Маэру с Изодаймо?
        Этот вопрос почему-то на миг рассмешил Акерату и Агенора.
        - Держи капельницу, - сказала повитуха Сетнику. - На такой примерно высоте.
        Капельница, которую следовало держать на заданной высоте, была соединена пластиковой трубкой с рукой мертвенно бледной девы с закрытыми глазами, тремя ремнями пристёгнутой к носилкам. Дюжий Агенор и хранивший молчание третий муж приняли носилки.
        - У вас их много ещё? - спросили из люка в грузовике.
        - Полдюжины, погоди, - Акерата скрылась внутри дромохимы.
        Когда целительница вновь высунулась наружу, её миловидное лицо посуровело:
        - Пятеро.
        - Поместятся ещё два сидячих и один лежачий, - эту весть донёс кто-то чумазый, высунувшись из грузовика. - Да и с этим грузом, я боюсь, мы через Сотников Шелом не переползём, не то что через горы, если только часть Самборовых бутылей не выкинуть.
        - Я те выкину! - сказал молодец с бородкой. - За них уже переплачено - и золотом, и кровью!
        - Можно две ездки до парома сделать, - рассудил чумазый водитель.
        - Не дадут нам чолдонцы времени на две ездки, - сказал дотоле молчавший вислоусый муж. - Вот ты, Самбор, со мной спорил, что не бывает истинных нравственных дилемм, а вот она! Груз драгоценный бросить, или раненых на растерзание обречь?
        - Кромвард, сколько у тебя перевес? - спросил у чумазого тот, что с бородкой.
        Чумазый высунулся из люка, перегнулся, и, уставившись на заднее колесо, невесело сообщил:
        - Уже дюжины полторы пудов.
        - Так, ещё пять раненых, - обладатель треугольной бородки подошёл к грузовику. - Агенор, Акерата…
        - И нас не забудь, - сказал Сетник. - Мы золотом заплатим. Хоть Вигдис вывезите, чолдонцы, они такое творят…
        - Что ты говоришь, я с тобой останусь! - вспыхнула Вигдис.
        - Пять раненых, рапсод, повитуха, и ладо с ладой, - молодец зачем-то стукнул по борту. - Полвершка. Так что ж мы, дурее бандеаргов? Девять по четыре с половиной пуда примерно, лишний пуд на рапсода, да ещё полторы дюжины… Нет, уж бандеаргов-то мы не дурее! Кромвард, Агенор, и как тебя?
        - Сетник, - ответил Сетник.
        - Снимайте с дромохимы лебёдку, и ставьте на правый борт стоймя, за пулемётным обносом.
        - Зачем это? - возмутился чумазый.
        - Делай, как янтарный схоласт велит, - строго приказал вислоусый.
        - Брони здесь, - «янтарный схоласт» что-то отмерял шагами. - Полтора аршина на восемь, как раз хватит! А ну, дайте место!
        С этими словами, он вытащил из сумы на поясе защитные очки с тёмными стёклами, решительно надел их, и выдернул из-за спины лагунду (между титановой чешуёй и слоем гидрокерамофазмы[261 - Гидрокерамофазма - материал из композитного плетения, где место между керамическими нитями заполнено жидкостью, загустевающей при сдвиге.] в доспехах оказались потайные ножны). Диск оружия каким-то образом сразу же пришёл в движение.
        - Всё та самая лагунда? - спросил Агенор, открывая ящик с отвёртками, ключами, и плоскогубцами.
        - Ту самую я твоему земляку Овсянику подарил. Эта помощнее!
        Завизжал адамант, вгрызаясь в металл, полетели искры. Схоласт принялся срезать головки заклёпок, крепивших один из бронелистов по правому борту.
        - Что ж он делает с нашим броневозом, - возмутился было чумазый Кромвард, спрыгнувший на дорогу, обдав всех грязью.
        Рослый Агенор сунул водителю и Сетнику в руки по разводному ключу:
        - Снимайте лебёдку!
        Пока трое возились с лебёдкой, установленной на передке дромохимы, схоласт с бородкой (его звали Самбор) и его вислоусый товарищ, прозванный Мельдун, успели под чередование визга лагунды и грохота Мельдунова боевого молота содрать броневую обшивку с правого борта, оставив листы валяться на дороге, и перешли к корме грузовика.
        Дзынь! Что-то просвистело над головой Сетника.
        - Запорол диск, - изрёк Самбор.
        - Запасные-то есть? - насторожился Агенор.
        - А как же!
        - Ладно, - Кромвард попытался воспользоваться перерывом в визге лагунды. - Ну облегчат они машину, но раненых-то куда?
        - Ты ставь лебёдку, где я сейчас освобожу раму, - Самбор поставил на место новый диск, закрыл кожух, сунул лагунду за спину в ножны, и резко выдернул.
        Диск вновь засвистел, потом прерывисто завизжал, срезая ещё один ряд заклёпок.
        - Мельдун, двинь!
        Мельдун двинул, бронелист шмякнулся на дорогу, частично обнажая распорку за пулемётным обвесом. Агенор раскрыл ручищу. На ладони лежали болты, четырёхгранные гайки, и шайбы.
        - Ты, Сетник, с болтами лезь внутрь, Кромвард, крути снаружи, да не забудь стопорные шайбы. А я подрублю движок, - Самбор просунул руку в дыру в кузове и сосредоточился. - Кромвард, на сколько лягв у тебя питание?
        - На шесть, - ответил водила.
        - Та-ак, - схоласт извлёк из внутренностей грузовика изогнутую крышку и пару гаек-барашков.
        Сетник подобрал с Агеноровой ладони три болта и полез вовнутрь. Большая часть места в кузове была занята чернёными металлическими цилиндрами с рунами бунгурского прииска и незнакомым химическим знаком, так что их пришлось раздвинуть, чтобы пролезть к борту. С одного края, в распорке были продолговатые дырки, как раз под болты. Снаружи, Агенор без заметного усилия поднял лебёдку и прислонил её к предположительному месту установки, так что круглые дырки в раме лебёдки довольно точно совместились с продолговатыми. Подстаршина просунул болт сквозь обе дырки и наложил ключ на головку. Водила кивнул, надел на болт шайбу, и принялся накручивать пальцами гайку. Самбор неожиданно замер, держа перед собой два провода.
        - Теперь что не так? - спросил Кромвард, берясь за ключ, чтоб довернуть гайку. - Ввёртывай в зажимы?
        - Альвское олово, - помахал одним проводом схоласт. - А это медь… Электрохимическая несовместимость! Будет греться!
        - Слёзы Дакриодоры, - выругался Агенор. - Верти, электрик! Живой до Щеглова Острога доедешь, как надо переделаешь!
        Тяжело вздохнув, тот последовал совету.
        - Тоже нравственная дилемма, - заметил Мельдун, расшатывая предпоследний бронелист. - Презреть заветы цеха или сгинуть, не добравшись до переправы?
        - Будешь канючить про дилеммы, я тебя заставлю искать предохранитель, если вылетит, и ставить жучка, - посулил Самбор.
        - А зачем вообще лебёдка? - спросил Агенор.
        - У кошки четыре ноги:
        Вход, выход, земля, питание.
        Но трогать её не моги:
        Получится замыкание.
        Скорее всего, негромко произнесённая схоластом бессмыслица была заветными словами братства электриков. Так приветствовав жужжание электродвигателя, Самбор уставился на барабан, с которого сматывался трос. Сетник, держа ключ на головке второго болта, воспользовался мигом, чтобы бросить взгляд в сторону дромохимы, где Вигдис поддерживала голову и поила из кружки очередного раненого на носилках, в то время как Акерата делала ему укол. Руны Беляны были на свите у повитухи, но б?льшим сходством с богиней чистоты и милосердия безусловно обладала Вигдис. За дромохимой, из-за холма, скрывавшего город и прииски из вида, стали подниматься дымы пожаров - видно, чолдонцы добрались и до северной окраины.
        - Мельдун, подавай цилиндры наружу, по одному, стоймя! - приказал Самбор.
        - Очумел? В них же…
        - Оболочки рассчитаны на то, чтоб выпасть из горящего аэронаоса на скалы, и не помяться! Подавай!
        К каждому чернёному цилиндру сверху и снизу были в трёх местах приварены кольца. Самбор продел конец смотавшегося с лебёдки троса через одно из верхних колец, перекинул трос через верхнюю распорку кузова, вытянул его обратно наружу, поднимая цилиндр в воздух, и сказал:
        - Другой давай!
        Кромвард и Сетник, каждый держа ключ со своей стороны, затянули гайку на последнем болте. Замысел схоласта стал ясен - развешать груз вдоль лишившихся обшивки бортов кузова на тросе. Когда внутри освободилось место, подстаршина и водитель отправились за следующими носилками, потом помогли паре ходячих раненых, один из которых успел начать не вполне членораздельно заигрывать с Вигдис, даром что всю его голову выше рта скрывали перевязки, и, судя по их очертаниям, игривый воин успел где-то недосчитаться носа и по крайней мере одного глаза вместе с надбровной дугой. - Поторопитесь! - крикнула Акерата в направлении грузовика.
        Неуверенно ступив и чуть не поскользнувшись, подстаршина наклонил голову. На поверхности жидкой грязи под его ногами возник странный рисунок из ритмично поднимавшихся и опадавших бугорков. Ещё через несколько мгновений, дрожь земли под ногами стала ощутима и через подошвы сапог.
        - Чолдонцы! - завопил Кромвард, указывая на вершину холма.
        - Заводи! - приказал Самбор.
        Вигдис приняла на руки увечное дитя - ноги в лубках, поданное Акератой.
        - Варга! Варга!
        Лавина чолдонцев скатывалась вниз по склону. Всадник впереди орущего и машущего кривыми мечами клина нахлёстывал здоровенного чёрного тура плетью в левой руке, высоко держа в правой бородовидный топор-скеггокс. За его спиной качались две скрещённых совни с нанизанными на них отрубленными головами.
        - Иа! Иа-а-а! Йож-Всётот! - зов главаря был неправдоподобно, зловеще низок.
        Сетник пятился к грузовику, стараясь прикрыть собой Вигдис и одновременно заряжая обрез - драконий чих в левый ствол, разрывной заряд - в правый.
        - Кро-о-ом! Идаволль!
        Исторгнув ответный боевой клич, сдавленный опущенным забралом шлема, Мельдун спрыгнул с грузовика и побежал вверх по склону, молот наперевес.
        - А теперь… - совершенно невозмутимо сказал схоласт.
        Зажужжала лебёдка. Сетник обернулся. Кромвард распахнул правую дверь впереди, Вигдис протянула ему ребёнка. Самбор ухитрился провести свободный конец троса под рамой позади левого пулемёта, потом пропустить его через нижние кольца цилиндров и зацепить крюк за тот же распор, к которому была привинчена лебёдка. Её барабан крутился, выбирая слабину. Трос застонал, схоласт выключил электродвигатель. Кузов грузовика оказался окружён рядом чернёных цилиндров, как древняя танская крепость частоколом из брёвен.
        - Поехали! - Самбор перелез через металлический частокол и опустил ноги в открытый люк над правым пулемётом. - Мельдун!
        Мимо Сетника пробежали Акерата и Агенор, неся последнего раненого под мышки и за ноги. Рослый муж успел прихватить с собой и здоровенную теорбу[262 - Теорба - щипковый струнный инструмент с двумя колковыми механизмами.], болтавшуюся у него за спиной. Сетник снова оглянулся - Вигдис села в машину.
        - Мельдун! - снова закричал Самбор.
        - Йож-Всётот! Ъеччожжа! - утробно заревел всадник на чёрном быке, занося скеггокс.
        Вислоусый, находясь саженях в пяти от далеко оторвавшегося от клина чолдонца, вдруг присел на корточки и ткнул рукоятью молота в землю. Ухнуло, Мельдун на миг скрылся в дыму, чёрный бык проскакал мимо, всадник с впечатанной в развороченную грудь дымящейся головкой молота навзничь выпал из седла, ломая совни с отрубленными головами. Одна из голов подкатилась прямо к ногам Сетника. Мёртвые и перепачканные кровью и грязью черты принадлежали Муховору, старшине бунгурборгского теневого братства.
        Когда Сетник и Мельдун почти одновременно вспрыгнули на левую подножку, грузовик уже набирал ход. Сетник выстрелил из ствола обреза, заряженного разрывной пулей, по топливному баку дромохимы, надеясь, что взрыв накроет передовую часть чолдонской лавины, но мёртвая вода повела себя совершенно не как в кинокартинах, вместо смертоносного огненного клуба образовав бледно горевшее озерко. Несколько всадников проскакали прямо через пламя, догоняя машину. Грохнул пулемёт в правой башне, уложив одного. Перезарядить обрез картечью и одновременно удержаться на подножке не представлялось возможным. Цепляясь левой рукой за трос, подстаршина вытащил из правого голенища метательный нож, как раз вовремя - один из всадников оказался в непосредственной близости. Морда с раздутыми ноздрями и мелькнувшим налитым кровью глазом всё-таки принадлежала не туру, а какому-то похожему животному. Сетник повернулся влево и метнул. Бросок прошёл мимо, верховой, вымазанный пеплом, заорал «Варга!» и крутанул мечом. Его спутанные в патлы волосы не развевались на ветру, а змееобразно извивались. Броневая полусфера впереди по ходу
двинулась, пулемёт коротко и оглушительно разразился очередью. Верхняя часть черепа ездока разлетелась в куски, посылая часть спутанных прядей в самостоятельный полёт в сопровождении облака кровяных брызг. Тур с наполовину обезглавленным всадником благоразумно свернул влево.
        - Две головы хорошо, а полторы лучше! - проорал Агенор из-за бронещита.
        - Кром! - гаркнул Мельдун, вытаскивая из ножен короткий меч и тряся им в воздухе.
        Веселье продолжалось недолго - подъём стал круче, и с натужно пыхтевшей и лязгавшей машиной поравнялось уже дюжины с полторы ездоков. Ближний к Сетнику чолдонец, державшийся вне угла обстрела пулемёта, вытащил из седельной кобуры ручницу. Прямо в глаза подстаршине уставилось дуло размером с багудью морду, из него с громом выпростался огненный язык. Одновременно грузовик тряхнуло, дзынькнул металл. Чолдонец выронил ручницу (оказавшуюся, признать честно, полувершковой) и схватился за шею, обливаясь кровью.
        - Своей же пулей! Кро-о-ом! Идаволль! - Мельдун попытался достать мечом верхового, пришедшего на смену неудачнику с ручницей, но нога вислоусого воина соскользнула со скользкой от грязи подножки, и он полетел прямо под копыта туру.
        Снова заговорил пулемёт - на этот раз, в поле обстрела оказались сразу трое стрелявших по броневозу из ручниц, и скорее всего, они даже не успели об этом пожалеть. Четвёртый измазанный пеплом патлатый, будучи посообразительнее, приближался слева и сзади, держа круглую штуковину вроде тех, какими оказался закидан бронеход на перекрёстке рядом с пожарной частью. Сетник поднял обрез и выстрелил. Облако искр драконьего чиха окутало чолдонца, и огненосный снаряд лопнул в его руке, разбрызгивая во все стороны жидкое пламя.
        Справа тоже донеслось несколько одиночных выстрелов, им ответила очередь. Сзади что-то заскрежетало по металлу. Подстаршина глянул влево и вверх - за кольцо на одном из цилиндров ухватилась перепачканная в саже рука. Какой-то чолдонец решил воспользоваться почти полным отсутствием обзора назад из грузовика и лез на крышу. Дождавшись, пока грязные пальцы с поломанными ногтями вцепятся в кольцо поближе, подстаршина полоснул по ним метательным ножом из левого сапога. Рука скрылась из вида, прозвучал вопль, по направлению которого можно было надеяться, что чолдонец сверзился с броневоза.
        Машина наконец взобралась на Сотников Шелом. Пыхтение двигателя стало менее натужным, и преследователи вроде поотстали.
        - Держитесь! Две рёсты до переправы! - крикнул из-за броневой полусферы Агенор. - Кромвард говорит - крепко держитесь!
        Почему понадобилось это предупреждение, стало ясно примерно через четверть диалепта. Вокруг потемнело, и не из-за того, что на Сунну нашло облако: светило заслонила туча стрел. Грузовик дёрнулся и ушёл в скольжение со срывом всех шести колёс, прикрывая левый борт. Стрелы всё равно посыпались на Сетника, но те, что до него долетели, успели предварительно грянуться о крышу. Лязгнули люки.
        - Лучники-козлючники, - донеслось сверху приглушённое Самборово злословие. - Заряжай!
        - Готов! - отозвался Агенор.
        - Это вам за Вончегорье, выкурвцы!
        Шарахнул слонобой. Последовавший взрыв не показался подстаршине особенно громким, но Агенор заметил:
        - Вот теперь эта мёртвая зона - мёртвая зона!
        - Погоди, ещё столько же валит! Заряжай!
        - Готов!
        - А это - за «Тихомыслову мудрость», смрадни попуканные!
        Шварк! Несколькими мгновениями позже, сзади прогремели такие раскаты, что броневоз затрясло.
        - Чем ты его зарядил? - в голосе Самбора преобладало недоумение.
        - Это не мы, это паром!
        Броневоз повернул, так что Сотников Шелом показался в поле зрения слева. На дорогу и склон сыпались комья земли, камни, и части тел. Насколько можно было разглядеть сквозь оседавшие клубы, по всей верхней части холма был щедро, но неравномерно размазан примерно гросс чолдонцев и их ездовых животных.
        Следующий поворот дороги дал Сетнику возможность взглянуть и на «паром», вернее, духоплав, выползший на берег. Кто-то на борту снова принялся методично вести огонь из поворотной спарки безоткатных орудий на носу, никак не меньше, чем трёхвершковых.
        Путь выровнялся, машина замедлилась, потом нос броневоза круто поднялся вверх, под колёсами загрохотали сходни, зашипели и завизжали тормоза, и движение резко прекратилось. Увидев внизу пластины палубы, Сетник спрыгнул с подножки. Странным образом, его ноги подогнулись, а в глазах стало темнеть, и так до соударения лица с палубой и полной утраты цвета видимым миром, сузившимся до нескольких вершков покрытого вмятинами и царапинами альвского олова.
        Вокруг продолжали раздаваться звуки, зазвучали голоса, потом альвское олово сменилось лицом Акераты на фоне неба, и чем-то резко запахло.
        - Убери нашатырь, - попытался сказать Сетник. - Я в сознании.
        - Теперь в сознании, - поправила повитуха. - Поднимайте на три. Раз, два, три!
        Подстаршина поплыл по воздуху.
        - Что с ним? Он жив?
        Сетник повернул голову в направлении голоса Вигдис. Она плакала.
        - Не плачь, я в порядке, - снова попробовал сказать Сетник.
        - Сестричечка, не дрейфь! - обнадёжил кто-то незнакомый. - Кровушки не так много, скоро сможет твой ладушко оклематеньки! Хальдорушко, а ну ко мне с бадьюшечкой да шваберкой!
        - Погоди ты со своей потороченной шваберкой, - где-то за пределами видимости сказал Самбор. - Почему вы городу на подмогу не идёте?
        - Братишка, там же мостушка на цепочечках, нашему кораблюшечке под ним не проплытиньки! Ну за что? За что ты на меня так? Ну что ты так на меня смотришь?
        - А из пушки мост уронить и пройти?
        - Нет, ну что ты так со мной? - надрывно возвысил голос неизвестный. - Я тебя что? Убил и ограбил, или только что жизнь спас? Мостушечка, он же железненький, ему от нашей картечечки…
        Спор Самбора с мелодраматическим паромщиком отдалился.
        - Сетник, у тебя сквозное пулевое выше колена, кость не задета, - обнадёжила Акерата.
        - Почти сквозное, я и пулю подобрал, тебе на память! С Мельдуном что? - спросил Кромвард, судя по направлению голоса, нёсший изголовье носилок.
        - Поскользнулся, - объяснил подстаршина. - Под тура попал.
        - Нелепо, как нелепо, - возмутился водила. - Самого Мудрила, как Магни мьольниром, сразил!
        - Точно не Мудрила, - вторым нёсшим носилки был Агенор. - Все чолдонские вожди ездят на бритых и крашеных яках, кроме Мудрила. У Мудрила рогонос[263 - Рогонос - относительно мелкий титанотерий.].
        Левая нога начала болеть в указанном целительницей месте.
        - Дай ему что-нибудь, ему же больно! - безошибочно определила Вигдис.
        - С обезболивающими у нас туго, - сказала повитуха. - Почти все запасы в чертоге остались, а ту малость, что у меня с собой была, беречь надо для самых тяжёлых. Заносите!
        Сетника тряхнуло. Агенор и Кромвард затащили его в броневоз, протиснулись между пулемётов, и поставили носилки в кузове. По правую руку, лежала бледная дева под капельницей, за ней - другие раненые, слева у стены из чёрных цилиндров сбились в кучку дети, окружив девочку со ртом на молнии, сидевшую на полу, обхватив руками колени.
        - Когда доспех снимем, может снова кровь пойти, - предупредила Акерата. - Сапоги. Теперь беритесь за штанины. Снимаем резко, на три. Раз, два, три!
        Малышка с ногами в лубках зажмурилась. Сетник поднял голову, смотря вниз - из ноги над коленом с внутренней стороны брызгала струйка крови. Акерата надавила ему на бедро, струйка сошла на нет.
        - Агенор, жгут! - щёлкнули хирургические ножницы в руках повитухи, разрезая штанину портов. - Даже не сквозная, а почти скользящая… Доспех тебе жизнь спас!
        - Как же спас? - спросил подстаршина, стараясь преодолеть неприятное чувство, как будто пол под ним проваливался. - Пуля насквозь прошла…
        - Кровотечение замедлил! Сейчас будет больно, держись!
        Когда сознание вернулось к Сетнику, его голова лежала на коленях у Вигдис. Решив, что лучшего места для головы в земном круге всё равно не сыскать, он прикрыл глаза. Нога ныла, броневоз нёсся куда-то на всех парах. Впереди, Самбор вёл беседу с Кромвардом.
        - Тоже от повивальной науки, хоть и не такая, конечно, лажа, как на Сересе….
        - Я не вижу, в чём проблема Сереса, - вступила Акерата. - Если подойти беспристрастно и найти для затруднения решение точно по нему. Их беда - не от наук, а от неразумного их использования. Стало быть, решение надо тоже подобрать научное или технологическое, зато рачительное.
        - Как это в чём проблема Сереса? - возмутился водила. - Как стало можно задать пол младенца в утробе, на одну девочку у них стало рождаться по три мальчика! Со всего Моря Тьмы Островов дев теперь крадут!
        - А надо бы им баб резиновых наделать, - рассудила повитуха. - Можно и аниматронных, чтоб кричали по-сересски «Возьми меня, я вся чешуся», или ещё что-нибудь. Новый материал, подъём ремёсел, никаких трагедий с угонами и работорговлей. И при правильном уходе за резиной, вполне гигиенично.
        Кромвард, Самбор, и Агенор засмеялись.
        - Справедливости ради, скажу, - проржавшись, заметил янтарный схоласт. - Серес Сересом, а вот неприятности Девятиречья, а от них, и соседей, и наши теперь - разве что на треть от неразумия в использовании лекарской науки.
        - Тогда на две трети от чего? - спросил Кромвард.
        - От прочего неразумия, чтоб не сказать отвязной дури.
        - Как это?
        - Да так. Поднялось лекарское искусство, за ним возросла рождаемость, за два поколения, народ увеличился вчетверо, если не больше, а новых детей надо кормить. Девятиреченцы отроду жили кочевым животноводством, а им одним не пропитать такой прибыток. Почва там плодородная, никогда не была под плугом, принялись её распахивать, а не зная, как, землю можно и погубить. Им бы дедушку Собко в совет… Так, что отвели под пшеницу, истощили в порошок за дюжину-полторы лет, а киёму сожрала зараза. Начались пылевые бури, земля перестала родить. Это вторая треть.
        - А третья? - продолжал допытываться водила.
        - А третья - чолдонский закон, если это вообще можно назвать законом. По их понятиям, если ты не чолдонец и не гость, с тобой можно делать всё, что угодно, а чужой закон им даже не закон, а… Мало я их положил на Сотниковом Шеломе! За Мельдуна, вдесятеро больше надо бы! Лучший криптограф Нордланда…
        - Меч мести - обоюдоострый, - сказал Агенор. - Им ударяя, можешь нанести рану и себе.
        - За Мельдуна ты по-любому отомстил, - подтвердил водитель.
        - Что-то мне от этого не легче, - всё не хотел соглашаться Самбор.
        - А кому сейчас легко, - ядовито-сочувственно выдала Акерата. - Только не на одной твоей обиде земной круг грыжей выперло.
        К удивлению Сетника, Самбор согласился:
        - Твоя правда, я сам давеча тем же Осеберта попрекал! Я хоть муж опоясанный, и за себя, и за друзей могу постоять, а тут дети остались неотмщёнными сиротами!
        - Хуже, чем просто сиротами, - в кузове повеяло загробным холодом, словно говорила не служительница светлых богинь возрождённых Девяти Миров, а вёльва[264 - Вёльва - прорицательница, вхожая в нижние миры, предсказавшая Рагнарёк.]. - Антилепто, у него на глазах родителей убили, а потом семейную собачку заживо освежевали, и его заставили есть.
        - Могли такое и не с собачкой сделать, - добавил Агенор.
        - «Они нас изнасилуют до смерти, сдерут кожу, и съедят, и нам ещё очень повезёт, если именно в этом порядке», - Кромвард повторил слова шкипера «Эльдфлуги» из фантастической кинокартины того же названия.
        - Это не кино, - сказал Агенор.
        - Не съедят, - перебил Самбор. - Их обычай - есть только четвероногих.
        - Точно! - согласился водила. - «Что о четырёх ногах, а и чолдонец не съест»?
        - Загубил шутку, - укорил Агенор. - «А не всякий чолдонец съест».
        - Аа уто, уоо-таки? - спросил с носилок воин с перевязанной головой.
        - Стол, - торжествующе ответил Кромвард.
        Акерата не разделила его веселья:
        - Кому шутки, а Линбьорг как раз изнасиловали до полусмерти, а вторую деву, как её…
        Повисло молчание. Сетник мысленно передёрнулся. В правилах первой дюжины было не сочувствовать никому за пределами братства. Почему-то этот завет вдруг показался подстаршине сомнительным.
        Дева со ртом на молнии вдруг заговорила:
        - Ормхейд, её зовут Ормхейд.
        - З-за такое не просто убивать надо, а… - Кромвард начал заикаться. - С-с-самих их д-до с-с-смерти изнасиловать!
        - Ну да, а с живодёров шкуры содрать, - Агенор с хрустом потянулся. - Без толку.
        - К-к-как б-б-ез толку?
        Машину тряхнуло.
        - Ты веди, веди. По нашему закону не зря никаких страшных пыток и казней не определено, только вира, чтоб обиженному помочь. От виры польза очевидна, а вот поймал ты преступника, и долго мучал его до смерти - от этого кому польза?
        - Ч-ч-чтоб д-другим неповадно было!
        - Кто уже на такое, как те чолдонцы, способен, у него способности к эмпатии нет, и быть не может! Он чужое страдание не только к себе не примерит, наоборот, будет смотреть, да радоваться!
        - Верно, - согласился Самбор. - До меня, и то только сравнительно недавно стало доходить, что всё, что может произойти с кем-нибудь, может произойти и со мной.
        - А до того ты думал, что бессмертен? - спросила Вигдис.
        - Ну, не бессмертен… Нагадали козе смерть, а она всё пердь да пердь, - Самбор ненадолго замолчал, потом продолжил. - Но думал, если найду смерть, так непременно вместе со славой - или в честном бою, или в полёте. А ведь запросто может выйти, как с моим отцом - из каких только передряг не выходил, а потом в Синей Земле укусила не та ящерица - и за полгода сошёл на нет… Или дурная пуля. Если б не Пальнатоки с Фюна, так бы и вышло.
        - Или вот как с Мельдуном - яку под копыта хлоп, и всё, - предположил Кромвард.
        - Даже не лезь туда! - возмутился схоласт. - Он как раз погиб предостойнейше! Представь, весь утыканный стрелами, в неравном бою, из последних сил занёс меч…
        Сетник мог бы поправить, но не стал. Во-первых, Вигдис гладила его голову. Во-вторых, важным теневым заветом было не делиться подробностями без нужды. В-третьих, пусть лучше «погиб предостойнейше».
        - Агенор, сложишь о нём! - сказал Самбор.
        - Сложу.
        - Вису! Или ещё лучше, былину!
        - Не вису, и не былину. Я не скальд, я рапсод. Про Мельдуна будет в песни «Падение Бунгурборга», а песнь станет частью эпической поэмы. «Мельдун криптограф призвал… На чолдонцев проклятие Крома…»
        Сетник приоткрыл глаза - кто-то через него перелезал. Впереди, Агенор пару раз негромко провёл по струнам теорбы, но не стал играть, как будто что-то ему не понравилось.
        - Сейчас, сердце ей проверю, - Акерата склонилась над Ормхейд с фонендоскопом. - Потом настрою. Тихо все!
        Вытащив наконечники прибора из ушей, повитуха обвела внутренность броневоза тяжёлым взглядом.
        - Неууто помеууа? - спросил лежавший на носилках по другую сторону от девы раненый с перевязанной головой.
        - Да нет, ритм ещё хуже пока не стал, и в лёгких жидкости не слышно. Как Кромвард наяривает, может, и живой её в Щеглов Острог привезём, если с поворота в Кемнадер не слетим. Только нет у меня веры, что в том ей услуга. Передай теорбу, да не убей никого, а как настрою, спой что-нибудь не самое эпическое. Сетник, пить хочешь?
        - Хочу, - оценив своё состояние, признал подстаршина.
        - Вигдис, дай ему Кибелова чимара.
        - Ладо, подними голову!
        Послышалось бульканье, и Вигдис поднесла к Сетникову рту крышку-стаканчик от термоса. Из неё поднимался пар с очень странным запахом.
        - Это точно чимар, а не лыжная мазь? - осторожно спросил подстаршина.
        Агенор потянул носом:
        - Кибел-паромщик в чимаре толк знает, оказывается! Это бунунский, отборный, живительный! Листья коптят над дровами из горной сосны! Вигдис, доченька, и мне налей! Кромвард, где у тебя были кружки? Ещё кому?
        Пока Акерата настраивала струны, Сетник и рапсод пили чимар - больше никто не осмелился к ним примкнуть. Напиток действительно оказывал живительное действие - настолько, что Сетника разобрало любопытство, и он приподнялся на локте и отодвинул одеяло, чтобы посмотреть на свою ногу. Штанина портов была отхвачена ножницами, рану покрывал небольшой пластырь, из его середины почему-то торчала прозрачная трубочка.
        - Вигдис, особо с ним не няньчись, - присоветовала повитуха. - Больше полутора кружек крови твой ладо не потерял, дёшево отделался.
        - Так, только как вообще пуля может пробить добрый сиилапановый доспех, да ещё почти навылет? - недоуменно вопросил Самбор.
        Он сидел за левым пулемётом, рядом с Кромвардом.
        - Посмотри на пулю, вон она в гадюшничке, - скрытый за ящиками с боезапасом водила протянул назад жестяную коробку, ранее стоявшую на полке перед бронестеклом.
        - Что за незадача? - схоласт поднёс выловленную в коробке пулю к носу, потом подбросил её и поймал, и наконец куснул. - Бронебойная! И с фторопластовым покрытием! Откуда у дикарей такие пули?
        У подстаршины имелись вполне определённые предположения на этот счёт, основанные на наличии у ныне покойного Муховора деловых отношений, требоваваших отправки небольших, но увесистых грузов через леса на восток, под покровом ночи.
        - Держи! - Акерата протянула теорбу рапсоду. - Не эпос!
        Агенор не без труда пристроил саженную вишнёвого дерева шею с ладами под углом, чтоб не касалась потолка, и заиграл. Звук, совершенно заполнивший тесную внутренность броневоза, оказался глубоким и бархатным, а напев - узнаваемо полузабытым. Прокуренно улыбнувшись Акерате, рапсод запел:
        - «Счастия той, кого так люблю,
        Хоть чувство не нашло ответ,
        Все мысли о ней, и сладка моя грусть,
        Пускай надежды нет.»[265 - Вольный перевод старинной английской баллады «Joy to the person of my love».]
        К Агенору присоединилась Вигдис:
        - «С глаз тебя долой,
        Ты сгубила мой покой,
        Так сброшу страсти гнёт.
        Тщусь тебя коснуться,
        А надо бы проснуться,
        Ведь ты - запретный плод».
        По трезвому рассуждению, старинная песня уместнее звучала бы под сводами пиршественной палаты в каком-нибудь замке на высоком меловом берегу Энгульсея, но звуки необъяснимо слились в гармонию с пыхтением двигателя, свистом ветра, скрипом распорок ободранного кузова, и металлическими лязгами цилиндров на тросе. Линбьорг-рот на молнии стала подпевать, даже в глазах Антилепто кратковременно блеснула искра жизни.
        Теорба отыграла, рапсод спросил:
        - Теперь что споём? Может, и сыграет кто?
        Сетник мог бы и сыграть, но единственная песня, что приходила на ум, была почему-то «На семь замков запирай вороного, выкраду вместе с замками[266 - Роберт Рождественский, однако.]
        «, что могло навести слушателей на мысли.
        - Сыграй-ка любимую Ружанину про Р?рик-город, - сказала Акерата.
        - Рерик? Где это? - удивился Кромвард.
        - На дне Янтарного моря! - ответил вместо вестницы Самбор, обернувшись назад.
        - Как на дне?
        У схоласта был вновь готов ответ, но Акерата остановила его движением руки. Агенор вновь заиграл, и вестница запела, с хитринкой взглянув на Самбора:
        - «Морячок молодой,
        Морячок прекрасный!
        Что ты видишь под водой
        Этой ночью ясной?
        Проникающий свет,
        Из моря пустого…
        Говорят, что там нет
        Ничего такого.
        Кто не верит - говорит.
        А я верю, верю -
        Там светильник горит
        За каждой дверью.
        Там шумит колесо,
        Поет веретёнце.
        Там вчерашнее всё -
        И небо, и солнце.»
        - И впрямь есть такой город? - спросила Вигдис. - Я что-то слышала про затонувший остров в Завечернем море….
        - Это древнее поморянское предание! Во времена Дагомира… - Самбор явно рвался пуститься в пространные объяснения, но тут Кромвард своевременно порадовал:
        - Вода вот-вот кончится!
        - По идее, должно было хватить до Щеглова Острога? - обеспокоенно спросил схоласт.
        - В возвратной трубе течь, похоже.
        - Бронебойные пули, будь они неладны. Что ж делать?
        - До Тректа осталось рёсты три, там была водонапорная башня!
        Сетник сел, пытаясь глянуть через водительское бронестекло.
        - Ладо, может, не стоит тебе прыгать? - обеспокоилась Вигдис.
        - Пусть прыгает, - разрешила Акерата. - Только штаны пока не надевай, чтоб трубку не выдрать. И на корточки не садись.
        Двигаться было даже не очень больно. Помогая себе руками, Сетник продвинулся вперёд, к Агенору, и принял полуколенопреклонённое положение между поворотными дырчатыми сиденьями для пулемётчиков. Если подойти к Кромвардову обычаю вождения критически, тяжёлый броневоз с высоким центром тяжести, возможно, и не стоило бы так гнать по местами покрытой снежной кашей узкой горной дороге, но его лихачество уже помогло Сетнику разминуться с несколькими гроссами стрел, так что жаловаться не стоило.
        - Вон она! - указал Самбор.
        Это относилось к восьмиугольному водяному баку из ржавого железа на раме из серебристого от старости бруса. Бак возвышался над приземистым бурым зданием на левом берегу Кемнадера - гелиоагерты на плоской крыше, сложенные летние столики и стулья у стены под навесом, и тоже изрядно ржавая вывеска «Трект Вода Топливо Пиво Пряники» перед поворотом с дороги на мост, если сооружение из дерева и верёвок, качавшееся над водой, заслуживало это название. По настилу, где примерно каждая пятая доска была сломана, Сетник не осмелился бы ехать и на электроцикле, оставшемся валяться в грязи недалеко от Бунгурборга. Кромвард не поехал по мосту, но сделал нечто ещё безумнее - машина повернула влево, за бронестеклом мелькнули бурые скалы, облачное небо, и верхушки сосен, под колёсами захрустела щебёнка, зашуршал песок, и наконец, зажурчала вода.
        - Брод вроде перед поворотом был, - сказал водила.
        Ущелье, по дну которого тёк Кемнадер, расширилось в долину с относительно плоским дном, и река действительно оказалась вряд ли глубже полутора аршин. Поднявшись на пологий западный берег, Кромвард подогнал машину под бак. Громко фыркнул пневматический тормоз, водила вытянул рычаг ручника, открыл бронедверь, и скрылся с напутствием:
        - Агенор, Самбор - пулемёты!
        - А там вообще есть кто? - с сомнением спросил схоласт, протискиваясь на своё место.
        - Из трубы дым, - ответил рапсод, сдвигая запор левого люка над головой, по чаянию, чтоб поместиться за пулемётом, не скрючиваясь, как зародыш птицеящера в яйце.
        - У вас есть пять диалептов, кому до ветру надо, - недовольно сообщил Кромвард. - Бак у него, видите ли, с прошлой зимы прохудился!
        Сетник выглянул в открытую дверь. Некто, предположительно ученик корчмаря, вышедший из ухожа, разворачивал тканевую кишку пожарного насосика на тележке. У крольчатника, обтянутого крупноячеистой сеткой, стоял жёлто-бело-рыжий пёс, недоверчиво глядя на грузовик.
        - Я пойду, - сказала Вигдис. - Акерата, тебе помочь с детишками?
        - Только со мной! - предупредил подстаршина.
        - Мы вместе, - успокоила жрица. - Вигдис, неси Геалу, Линбьорг, бери Антилепто. Сетник, выведи Скуту. Да, сапоги можешь обуть, только штаны не надевай.
        Повитуха вытащила из сумки плоский пластиковый прямоугольник и принялась возиться с девой на носилках, прикрыв её спиной. Прежде чем обуваться, Сетник решил слегка привооружиться - его пояс, ладунка, пневмопих, и обрез оказались в той же грузовой сетке, что и сапоги.
        - Поули, уеуо, - сказал Скута с перевязанным лицом, поднимаясь.
        Сетник обул второй сапог, взял незрячего воина за руку в нарушение правила из третьей дюжины, и полез наружу. В корчму вели распашные двери на пружинах, открывавшиеся в обе стороны. Наружная потрёпанность здания оказалась обманчивой, а возможно, и намеренной. Внутри с потолочных балок висели окорока, копчёные рыбины, колбасы, связки чеснока и сушёных перцев, а под стеклом прилавка-холодильника красовались пироги, как гласили рукописные карточки, с яблоками, сливами, миндалём с малиной, и земляникой с ревенём. Пряников в виду не имелось, зато на верхней полочке над пирогами на стеклянных блюдцах лежали пирожные. На почётном месте красовалась парочка любимых Вигдис ореховых.
        - Где?.. - спросил Сетник.
        - За шкурой, - ответил старец за прилавком.
        Из его взглядов и движений следовало, что справа от подсвеченного холодильника было спрятано оружие, скорее всего, длинноствол, а за пивными бочонками вдоль северной стены таилось что-то ценное.
        Сетник отвёл Скуту «за шкуру». Никаких деревянных досок с дырками, водяной смыв, и наверняка септический бак - иначе из-за близости к реке корчмарю не избежать бы вздрючки от местного хранителя вод, зовись тот шаманом, кудесником, или тулом. Воин, направленный в сторону керамической воронки, сделал своё дело, вполне успешно целясь по слуху, так что подстаршине осталось только подвести его к раковине, открыть кран, и положить в руку мыло. Всё это совершенно не подобало делать тому, кто блюдёт обеты теневого братства, но жизнерадостный, даром что зверски покалеченный (как он сам объяснил, «Ее уауминууся с уолдонским уечом») Скута безусловно и заслуживал помощи, и располагал к себе. Ведя его обратно, Сетник заметил Самбора у прилавка. Схоласт не глядя запустил руку в кошель и высыпал перед старцем пригоршню кун[267 - Здесь перечисляются названия монет.], фоллисов, и ногат (или четвертачков), куда затесались и золотые чешуйки нескольких тремисов.
        - Давай этот пирог с ревенём и земляникой, все пирожные… так, а мороженого у тебя нету? На сдачу купи внукам что-нибудь. Ергач заварен недавно? - Самбор принюхался. - И ергача.
        - Это ты сироткам? - спросила Вигдис, видимо впечатлённая, с Геалой на руках.
        Самбор кивнул:
        - Кроме ергача.
        - На это могу только пирог и два пирожных, - ответил корчмарь, распределив серебро и золото в один слой.
        Сетнику стоило бы смолчать, но…
        - Это грабёж, - опередила его Вигдис.
        - Время неспокойное, покупателей мало, потому и цены такие, - попробовал объяснить старец.
        - Да ты сиротам, ууо от уолдонцев бегут, уообууе ууё уолжен бесплатно! - заявил Скута.
        - Сиротам дам ещё пол-пирога из ягод с миндалём бесплатно, - предложил корчмарь.
        - Ещё мне торговаться, - Самбор пожал плечами, отчего по перекрывавшимся пластинкам его доспеха пробежала волна, и снова полез в кошель.
        И Вигдис, и Геала посмотрели на него с немного чересчур очевидным для Сетника одобрением. Рука подстаршины словно сама расстегнула отделение пояса, где лежали номисмы, и выкатила на прилавок увесистый золотой кругляш:
        - Этого хватит, я чаю? Лада, вон то ореховое тебе, а остальное подели, да Кромварда с Агенором не забудь.
        Ответный взгляд Вигдис стоил не только что номисмы, а всех драгоценных металлов Аскольдова Недомысла.
        - Здесь вам и на тректскую колбасу достанет - старец указал на звенья под потолком. - Из кролика пополам с гремучкой! Разогреть? Я её быстро…
        Корчмарь открыл дверь микроволновой печи. Самбор отрицательно покачал головой, снимая колбасу с крюка:
        - Оставь крысоварку, старче, не ко времени. Бегите отсюда. А то и золото, и вся прочая колбаса пойдёт чолдонцам.
        На то, чтобы наполнить водяной бак, в итоге всё равно ушло не пять диалептов, а добрых (могло стаься, и недобрых) семь, что дало время Самбору и Кромварду замотать одно из колен возвратной водяной трубы тканевой лентой, а Вигдис и Сетнику - прогуляться по берегу и съесть разделённое пополам (по настоянию Вигдис) ореховое пирожное. Потом грузовик перебрался через брод, дорога пошла петлять вверх, каменные стены долины сошлись ближе, расступились, и впереди показалось лесистое плоскогорье перед Щегловым Острогом - сосны, скалы, озёра… и дымные хвосты там, где им быть не полагалось. Источник ближайшего дыма открылся за очередной петлёй дороги - пара машин. К смраду горения топлива, пластика, и резины примешивался и мясной запашок - скверный знак, учитывая обстоятельства.
        - Кромвард, тормози, может, живой кто! - приказала Акерата.
        - Я проверю, - Самбор решительно толкнул правую бронедверь, не дожидаясь полной остановки. - Сетник, на пулемёт, да следи за дорогой! Агенор, прикрой меня!
        Ни в каких правилах, для света ли, для тени ли, не было прописано, что схоласты с повитухами могут так вот помыкать бунгурборгским теневым подстаршиной, но сильно смахивало на то, что все на свету, кто даже знал о том, кто этот подстаршина, или уже сгинули, как Муховор, или вот-вот должны были сгинуть. А за дорогой и вправду стоило следить. Сетник вскарабкался за правый пулемёт, откинул люк, и высунул голову из отверстия в крыше над обвесом.
        Схоласт вернулся довольно скоро, руки в саже, лицо бледно-зелёное, с поломанной корзиной в руках:
        - Поехали. Агенор, Сетник, оставайтесь на пулемётах.
        - Никого? - Акерата в большей степени подтверждала, нежели спрашивала.
        Покачав головой, схоласт просунулся между пулемётами и поставил корзину у ног Линбьорг и Антилепто.
        - Вырастишь его, - Самбор обратился к мальчику. - Ему тоже есть за кого отомстить.
        Из глубины корзины донёсся слабый писк. Агенор наклонил голову, прислушиваясь.
        - Если тебя выбросили на обочину, как надоевшую игрушку, просто выжить и не сломаться - уже начало, - сказал рапсод.
        Сетник снова высунулся из люка и обернулся к горящим машинам. С дороги виднелись четыре частично расчленённых трупа, уже собиравшие птиц. На женском, одежда отсутствовала.
        Ещё примерно через две трети часа, начался спуск к Щеглову Острогу. Лес вокруг города был вырублен на расстояние в пол-поприща, справа от дороги, между свежих пней валялось с десяток мёртвых яков.
        - Откуда у них столько бронеходов? - подивился Кромвард.
        Одна из высоких многоколёсных машин, загораживавших въезд в город, направила на грузовик сопло огнемёта.
        - Самбор, держи! - Акерата через Агенора передала схоласту что-то продолговатое.
        Самбор расчехлил и развернул белое полотнище с Яросветовым знаком на телескопическом древке, приоткрыл дверь, и высунул знамя наружу. Это не произвело никакого впечатления на водителей бронеходов впереди - они продолжали перекрывать путь, на одном угрожающе повернулась башня с механической рукой, державшей в трёхпалой клешне аршинную металлическую сферу, опутанную проводами.
        - Ближе гросса не подъезжайте! - предупредил кто-то в мегафон.
        - Останови, - Акерата полезла вперёд. - Самбор, пойдёшь со мной.
        Снова фыркнула пневматика, грузовик встал, повитуха и схоласт вылезли наружу.
        - Знак не узнаёте? - крикнула жрица. - Раненых везём!
        - Стойте, где стоите! Сейчас Одди с Сигурбирной пошлю, посмотреть, что у вас за раненые! И без глупостей мне, этот бугор у нас пристрелян!
        Острожцы подъехали на приземистом бицикле с громким и вонючим двигателем внутреннего сгорания. Женщина осталась снаружи, не опуская забрала шлема, но и не выпуская из рук пищали, воин поклонился Акерате и полез в грузовик, жрица - за ним по пятам.
        - С каких это пор Щеглов Острог Яросветовой клятвы не признаёт? - гневно допыталсь до острожца повитуха.
        - Не в обиду, матушка!
        - Вестница, - строго поправил Агенор.
        - Тем паче не в обиду, вестница! - Одди острожец попытался поклониться, уже согнувшись, чтоб не удариться головой о висевшую в одной из грузовых сетей теорбу. - Щеглов-то Острог богов чтит, наш цех в первый черёд!
        - Тогда за чем дело стало? - спросил Самбор. - И что за цех?
        - Мусорщиков!
        - Так бронеходы…
        - К мусоровозам броню приварили, а из подъёмников бомбомёты сделали!
        - Дело! Что ж не пропускаете?
        - Мы-то по завету живём, а вот чолдонцы - нет! Уже под Яросветовым знаменем грузовик со взрывчаткой к воротам пытались подогнать! Проезжайте, Нотт, Астеродота, и все боги вас оберегай!
        Пятясь, Одди вылез из машины, отвесил поясной поклон, залез на водительское место бицикла, дал бронеходам сложную отмашку, и с перестуком топливных взрывов в цилиндрах поехал обратно. Сигурбирна с перекинутой через плечо пищалью возвышалась над мусорщиком на втором сиденье.
        - Самбор, куда? - Кромвард направил машину к воротам, где пара бронеходов-мусоровозов раздвинулась в стороны ровно настолько, чтоб дать грузовику возможность протиснуться между грубыми сварными боками. Захваты, изначально предназначенные для мусорных баков, держали бомбы, тоже явно сработанные наспех, но оттого не менее, а более устрашающие.
        - Сперва гони к Свентанину чертогу, с нашим грузом после разберёмся, - бросил схоласт, устраиваясь на сиденье впереди.
        Акерата уже успела вернуться к изголовью Ормхейд, потом проверила перевязки на первом раненом, с чьими носилками ещё у Бунгурборга помог Сетник, как ему теперь подумалось, давным-давно. Самбору легче было сказать «Гони», чем Кромварду так сделать - стража на каждых внутренних воротах пропускала броневоз с висевшим из правого окна Яросветовым стягом вперёд, не досматривая, но все другие проверки замедлили движение по улицам до черепашьей скорости. Когда грузовик добрался до чертога и въехал во двор, уже начало темнеть. Кромвард и Самбор помогли с разгрузкой и, коротко простившись, спешно отправились в неизвестном направлении «разбираться» с таинственными цилиндрами. Вместе с двумя подоспевшими жрицами, Акерата, Агенор, Сетник и Вигдис стали обустраивать раненых.
        - Дети мои, не остаться ли вам при чертоге на несколько дней? - спросила жрица, передавая подстаршине пластиковый пузырь капельницы. - Вон, на крюк над ложем повесь. Тебе всё равно надо за ногой следить, а через неделю швы снимать, а нам помощь была бы очень к спеху.
        - Дело у меня, - сказал подстаршина, с неожиданным для самого себя отсутствием уверенности.
        - Да рассказала нам лада твоя всё про твоё дело, пока ты лежал, от вида собственной крови сомлевши, - весело сказала вестница, распечатывая бинт и подавая его другой жрице.
        Сетнику показалось, что его сердце поменялось местами с поджелудочной железой.
        - Вряд ли ты много в Щегловом Остроге сейчас наторгуешь динландскими и серкландскими редкостями, - сказала Вигдис, принимая у вестницы веленевую обёртку.
        - Вигдис, ножницы! А то вообще идите в Яросветово служение, - вдруг предложила Акерата. - У вас у обоих дар есть!
        Не успел Сетник облегчённо перевести дух, как в глубине освещённого неровно мерцавшими лампами накаливания приёмного покоя раздался и долго не смолкал крик. Так могла бы кричать свинья на бойне, если мясник плохо знал своё ремесло.
        - Вестница! - взмолился кто-то.
        - Болеутоляющие ещё утром кончились, - объяснила незнакомая жрица, осторожно надрезая ножницами перевязку с коркой запёкшейся крови.
        Выражение лица Вигдис изменилось, как будто больно было ей. Сетнику почему-то вспомнились сперва трупы у горевших машин, потом слова схоласта: «Всё, что может произойти, может произойти и с тобой». Если не остановить тьму, она равно поглотит и свет, и тени. Бывший подстаршина сумеречного братства расстегнул застёжки, полез за пазуху, вытащил из потайного отделения суму с гидроморфоном, и протянул Акерате.
        Глава дюжина пятая. Восточный берег Риназа
        - Подгони бронепоезд поближе! - орал Избор. - Я его палицей звездану!
        Примерно в аршине над грифононосным яловцом[268 - Яловец - навершие шлема с опознавательным знаком или флажком.] шлема пеплинского конюшего, повернулась башня, и торчавшие из неё строенные трубы ракетного огнемёта с рёвом отмерили очередную дозу смерти. Вратислав ухмыльнулся.
        - Они на крышу лезут! - тревожно поведал Далегор телеграфист из наушников.
        Паровоз и четыре вагона бронепоезда высились островами в бурном и дурнопахнувшем море верховых и спешенных чолдонцев. Некоторые из них уже покинули срединный из девяти миров, но в давке продолжали держаться торчком, за исключением наиболее удачно попавших под огнемёт - те рассыпались в пепел. К досаде воеводы, недожаренные дикари составляли большинство, и оказаться захлёстнутыми чолдонским приливом было бы крайне нежелательно. К вящей досаде воеводы, бронепоезд не мог задраить люки и выполнить спешное погружение, оставив проблемы на поверхности.
        - Деян, Воемил, Бедомир, со мной! - Вратислав полез вверх по трапу, скобы которого были приварены к наклонной бронеплите за огнемётной башней.
        Какой-то злопоносный блевун впарил дикарям бронебойные пули. Зная чолдонский обычай, вернее, его отсутствие в том, что касалось таких базовых явлений, как торговля, можно было надеяться, что продавца не вознаградили золотом, а убили десятью ударами отравленным ножом в спину, небрежно освежевали, некачественно сожгли, его пепел смешали с его же салом, а полученной смесью вымазали чолдонские рожи и патлы - на это у племён Девятиречья обычай как раз имелся. Несколько пуль уже успело отскочить от пластин титанокерамики. Не прикрывай они вершок объёмного плетения из сиилапана, запросто могли бы сломать ребро или ключицу. Мествинов мальчишка как раз вернулся из-за двух морей с треснутым ребром. Вот уж кто не хуже отца оказался способен влипать в приключения. Это рассуждение почему-то отозвалось не досадой, а одобрением.
        Вратислав ступил на крышу. Ход бронепоезда был вынужденно замедлен узлов до пяти, но время от времени, броню под ногами предательски шатало - внизу, толкаемая силой пара решётка скотоотбойника откидывала с пути очередного яка, или двухаршинные колёса перемалывали хребет его наездника. Навстречу бежали дикари, как-то сумевшие взобраться на третий вагон. Чолдонец впереди, если судить по количеству и разнообразию ошмётков трупни, пришпандоренных к его справе, был не из рядовых. В описанные в сагах и былинах времена, рваться в бой впереди войска считалось хорошим тоном для предводителя и удачным шагом для жаждущего пробиться в таковые. Появление огнестрельного оружия изменило картину не в пользу фалломорфирующих от собственной невпердольности показушников.
        Вытаскивая меч из-за спины, воевода запоздало заметил, что последнее наблюдение относилось и к нему самому - стыдоухий девятиреченский труполюб держал в обеих руках по самопалу. Не сбавляя шага, Вратислав крутанул перед собой лезвием, быстро меняя хват левой руки с прямого на обратный, и вновь на прямой. Никакой практической цели это не преследовало, но при мало-мальской удаче… Сверкнули руны «Се грань», завизжали пули, отскакивая в разных направлениях. Если не все, то большая их часть просто отразилась от титанокерамики, но у некоторых чолдонцев, спешивших за труполюбивым предводителем, создалось впечатление, что воевода принял обе очереди на меч. Часть толпы поубавила прыти.
        Воевода нажал кнопку, смещая центр тяжести «Грани» ближе к хвату. Внутри, управляемая электромагнитным полем жидкость перелилась с места на место. Лезвие, извлечённое из ножен чолдонцем, на добрых четыре пяди уступало по длине. Во времена Годника и Боривоя, короткое и относительно лёгкое оружие давало бы врагу преимущество в поворотливости, но… Вратислав отразил быструю последовательность уколов и ступил в сторону, уходя от рубящего удара. Его противник потерял ритм - ровно настолько, чтобы дать воеводе ответную возможность ударить сбоку и сверху вниз, одновременно отпуская кнопку, отчего вся масса жидкости устремилась к концу обоюдоострого клинка, по периметру утыканного зубчиками из синтетического адаманта.
        Левый наплечник чолдонца разлетелся пополам, кровь принялась бить в несколько струй из глубоко разрубленного плеча. Далее следовало нанести удар милосердия, но левая рука Вратислава остановилась. То, что украшало тулью шлема вожака дикарей, свидетельствовало не о зверстве, и даже не о безумии - безумием была бы уже сама идея, что кому-то может прийти в голову у кого-то такое сначала выдрать, а потом повесить на шлем. Титановым носком сапога, воевода пнул врага между ног, сделал ещё шаг вперёд, и коротко послал вверх правый кулак, дробя незащищённый полузабралом подбородок и отправляя дикаря в короткий полёт вниз. С мечей и копий своих же товарищей, непотребный вожак свалился под копыта скакавших за поездом яков.
        - Слейся в хрюхрю, качкалдак, - сказал Вратислав.
        Он и плюнул бы вслед, если б не забрало. Притянув часть магнитной жидкости обратно в рукоять, чтоб сделать «Грань» более вёрткой, воевода вновь зашагал вперёд по крыше, Деян и Бедомир - чуть позади, справа и слева, Воемил за ними. Стало видно, каким именно образом чолдонцы забрались на бронепоезд: через низкое ограждение посадочной площадки на крыше третьего вагона были переброшены верёвки. Толпа дикарей, кстати, основательно поредела - услышав стук сапог сверху, ватажники во втором вагоне выдвинули и очень споро повернули стрелу погрузочного крана, сбросив с поезда примерно дюжину. Расклад остававшихся сил был одновременно неравен и равен - восемь девятиреченцев против четверых поморян, но биться лицом к лицу на относительно плоской части крыши могли в лучшем случае трое. Трое, впрочем, могли и не понадобиться. Вратислав перехватил было рукоять, чтобы как следует раскрутить меч, сам себе ухмыльнулся, и сказал в микрофон шлема:
        - Воемил, заряди Атаульфов особый!
        - Уже, - отозвался кузнец.
        - Бей, - одновременно с приказом, воевода упал ничком.
        Шарахнул слонобой. Боеголовка «Атаульфова особого» состояла из пары полусфер с собственными двигателями, между которыми помещалась бухта троса, свитого из адамантовых нанотрубок. Атаульф первоначально использовал нанотрубки в матрице из синтетической смолы для лопастей своего циклогира, но необычная форма материи оказалась пригодна и для других целей. Чолдонцы закричали, воевода поднял голову. Одного перерезало тросом почти пополам, ещё паре отхватило руки, остальных запутало. Веса одного мертвеца и без малого пары раненых, потерявших равновесие, хватило, чтоб все восемь скатились с крыши. Почему-то думая, что с мечом всё равно вышло бы как-то правильнее, Вратислав поднялся, перепрыгнул с первого вагона на второй, стараясь не наступить в кровь, и пинком сапога отшвырнул с продолговатой крышки люка одиноко валявшуюся кисть с предплечьем.
        - Далегор, передай Недоме во второй! Наверху чисто, - сказал воевода в микрофон, спрятал меч в заспинные ножны, и огляделся по сторонам.
        Впереди через дым из паровозной трубы блестела синяя полоса Риназа. Позади за поездом оставался след из трупов, почти исключительно чолдонских. Неприятность заключалась в том, что на замену каждому задавленному поездом, изрешечённому картечью, или испепелённому огнемётом дикарю готов был встать ещё гросс. Того же никак нельзя было сказать о поморянах. «Нас дюжин пять, их тьмы, и тьмы, и тьмы», - подумал воевода, перепрыгивая на третий вагон. В Этлавагре, некоторые схоласты уже успели договориться и дописаться до того, что девятиреченцы устремились на запад, ведомые не какими-то соображениями, разумными или не очень, а животным чувством, как лемминги, чтобы самоуничтожиться и таким образом восстановить равновесную и экологически оправданную численность. Наветы. За такие речи, уд бы им на плечи - в отличие от этлавагрских мудрецов, Вратислав был хорошо знаком с леммингами, зверюшками независимыми, обстоятельными, запасливыми, и начисто лишёнными зачем-то приписываемой им любви к массовым странствиям.
        - Задумался, что ль? - обратился Деян к Воемилу. - Руби верёвки!
        - У меня ещё три особых осталось, - сказал кузнец. - Можно?
        - Прибереги, - посоветовал Вратислав, сбрасывая вниз сплетённый из кожи ремень, почему-то с двумя металлическими гирьками на конце. - Шмальни лучше картечью вон по тем с химическими бомбами!
        - Воевода, - прорезался в наушниках телеграфист. - Щеглов Острог!
        Затрещало. Незнакомый голос прокричал:
        - Трпп кррпжайте на пфррк они фпррдрр кпрпогнали! Не фпрптайте на мост!
        - Что мост? - переспросил воевода.
        - Фрпркт тррт! Фр тркрпдррт!
        - Опять им керайю сбили, - предположил Далегор.
        - Самбор рр трт фрдфт!
        - Гелиографным складом передай!
        - Ф ф ф ф… ф трр… трр трр… трр ф ф ф…
        - Кром, он так до завтра проваландается, кто ж его учил? - возмутился телеграфист.
        - Скажи Недоме! - перебил воевода. - Пусть запустит жужжалку к мосту! Посмотреть надо! И чтоб обе башни пуск прикрыли!
        Уседомская жужжалка стоила дороже, чем некоторые аэронаосы, имела размах крыльев едва в сажень, запускалась с паровой катапульты, и передавала телекартинку в живом времени. С большой вероятностью, подобрать это достижение техники после запуска не оказалось бы возможным, но бронепоезд стоил ещё дороже. Да и чолдонцы стали вести себя откровенно подозрительно, расступаясь с рельсов впереди, словно до поры нарочно задерживали вагоны.
        Над головой грохнуло, сверху посыпались куски картечи. Пушка-безоткатка била с помоста, взгромождённого на двух яков, что никак не обеспечивало качественного прицела. Тем не менее, намёк был достаточно ясен, Вратислав побежал к трапу, товарищи - за ним. Воемил кузнец, через пудожский его самовар в тринадцатую становую кость, на прощание всё-таки не удержался и ещё раз выстрелил «Атаульфовым особым». Когда воевода поставил ногу на скобу трапа перед огнемётной башней, створы люка в крыше второго вагона раскрылись, над бронёй поднялась катапульта, жужжалка расправила узкие крылья, и в клубах пара соскользнула с направляющей. Из цилиндрического раструба двигателя над рыбообразным телом показалось неровно дрожавшее бледное пламя, снаряд набрал высоту и устремился на запад.
        Воевода спустился по трапу и протиснулся в проём бронедвери.
        - Что они там про Самбора передавали? - спросил он у Далегора, расстёгивая ремешки под подбородком.
        - Связь прервалась! - ответил телеграфист, не отрываясь от приборов. - Смотри!
        В светившемся зелёным круге кинескопа показалось зернистое изображение - жужжалка летела под опорами моста. В нескольких местах, Вратиславу показалось, что порядок узорного переплетения металлических полос что-то нарушало.
        - Недома, остановить картинку не можешь?
        - Воевода, до такого технология ещё не дошла! - отозвался второй вагон.
        - На новый круг её тогда пусти! - воевода потянул шлем вверх. - И посади в Щегловом Остроге!
        Разглядеть подробности было невозможно, но на паре балок над одним из мостовых быков безусловно появились утолщения, очевидно не предусмотренные чертежом архитектона. Стук колёс бронепоезда на стыках изменил тон, став более гулким.
        - Далегор! Машиниста мне! Велько! Тормоз и полный назад!
        Вратислав хотел добавить, почему, но поезд уже дёрнуло. Металл заскрёб по металлу, Воемил налетел на Деяна, с поставца слетела и разлилась по полу кружка ергача. Едва скрежет тормозов стих, вагон снова тряхнуло. В круге телевизионного прибора, картинка моста заплыла зелёным светом, потом погасла.
        - Собака защитница, как я петуха-то дать успел! Первый бегунок в воздухе повис! - прозвучал голос Велебыта машиниста из мезофона. - В реке мост! Весь в реке!
        - Полный назад? - напомнил воевода.
        - Стой! - крикнул кузнец, наклонясь к рожку того же микрофона. - Вся тележка с рельс сойдёт! Вратко, пошли двух жуланчиков с козой к паровозу!
        - Что Воемил сказал, - подтвердил Вратислав, мысленно переводя с путейского на танско-венедский. - И по их знаку, самый малый назад, пока колёса на рельсы не встанут!
        Речь шла о том, чтобы послать двух рабочих с саженной болванкой на ручках направить зависшие передние колёса.
        - Гудим, Бразд, козу! - приказал Велебыт. - Обратно тряско пойдём, лыски на всех колёсах!
        «Обратно» в устах машиниста звучало довольно буднично, учитывая внезапные изменения обстоятельств за последний диалепт. Бронепоезд «Янтарный ветер» должен был прорвать осаду Щеглова Острога, вывезти из города Самбора и груз частей, сработанных для достраивавшегося на Уседоме космолёта, а заодно отогнать или ослабить чолдонцев. Дикари оказались сильно хитрее, чем предполагал воевода - мысль, способная гнести…
        - Лысый череп мой ети удом йотунским косматым, против шерсти волосатым, - невольно вымолвил он, оценивая последствия.
        Когда до выполнения первой задачи оставалось всего-то четыре с половиной рёсты, чолдонская ловушка едва не прихлопнула всех поморян. Наличие жужжалки и хорошие тормоза воспрепятствовали этому исходу, но теперь рёсты до Щеглова Острога были не более, а менее проходимы, чем расстояние до луны: по пути на луну не было чолдонцев. Скорее всего.
        - Жужжалку взрывом перевернуло, походу, - мезофон донёс голос Недомы из второго вагона. - Гироскоп не осилил…
        - Девятиреченцы снова наседают! - тут же дополнительно повеселила Сивояра из четвёртого.
        - Ивар, крути разлуку! - сказал машинист. - Расковываю свояка, муся, не подведи!
        Что бы это ни значило, поезд пришёл в движение, и вроде бы не по направлению на дно Риназа.
        - Теперь-то полный ход? - Вратислав глянул на Воемила.
        Тот кивнул.
        - Велько, полный ход, выжми всё, что можешь!
        - Гироплан, - сказал по громкой связи Ратимир из огнемётной башни. - С грифоном!
        - Гироплан? Далегор, попробуй пятую частоту!
        Телеграфист переключил асирмато. Из мезофона громко и отчётливо прозвучало:
        - …вьте площадку! И прикройте огнём! Как слышно? Готовьте площадку!
        - Самбор! Здесь Вратко! Площадка на третьем вагоне! Сможешь сесть на полном ходу?
        - Так даже легче! Дай четверых колёса зацепить! И огнём, огнём прикрой! Ракета на хвосте!
        - Недома, пошли четверых из второго! Сивоярка, Вамба, у вас угол есть?
        На бронеплиты вверху упало что-то довольно большое и шумно рассыпалось.
        - Появился, - сухо заметил гутан, он же винландец.
        - Дальше что? У табодоев[269 - Табодой - животное.] и псоглавцев в Синей Земле тоже самонаводящиеся ракеты появятся? - возмутилась Сивояра.
        - Частоту не хомячь, - кратко упрекнул Далегор.
        Вагон ритмично закачало.
        - Вот это наш мечник! - Воемил хлопнул себя по колену. - Сам прилетел, и части для звездолёта привёз!
        - Готовьте лекарей! - бросил Самбор на пятой частоте. - Конец связи!
        Застонали листы подвески, весь поезд присел - гироплан явно летел не порожняком.
        - Свентанина печаль, опять пулю поймал! - продолжала хомячить частоту Сивояра.
        Её подозрение не подтвердилось. Сам молодой мечник был относительно невредим, даром что выглядел - краше в домовину кладут, зато грузовой отсек гироплана был под крышу набит ранеными, чья последняя надежда на жизнь, по уверению Акераты вестницы, приславшей с Самбором письмо Вратиславу, теплилась или в клиниках юго-запада, или в лечебницах северо-востока. «Части для звездолёта» же были невпихуемы ни в один обычный вертолёт, тем более, гироплан - из всего, что летало, полумифический «Тисовый Гусь» не в счёт, их свёз бы разве что большой аэронаос.
        Все снаряды к Вамбиному гингальсу[270 - Гингальс - длинноствольное орудие относительно малого калибра.] и Сивояркиной картечнице были расстреляны. Для огнемётов и слонобоев оставалось меньше чем по полдюжины выстрелов. Избор, и тот сломал свой ослоп, но «Янтарный ветер» повторно прорвался сквозь чолдонцев - на этот раз, для разнообразия, с принайтованным к крыше гиропланом, с которого одновременно разгружали носилки.
        Бронепоезд на всех парах спешил на север. Предназначавшийся для частей токамака третий вагон превратили в больницу, хотя знамёна с грифонами не стали менять на Яросветовы стяги - по объяснению Самбора, дикари настолько не чтили завет и клятвы его служителей, что вполне могли нарочно использовать полотнища с кругами и священными рунами в качестве мишеней. Во втором вагоне Недома заварил чимар, а Избор достал припасённый как раз для Самборова возвращения вишнёво-лещинный пирог с небольшое тележное колесо, испечённый в Пеплине Несебудкой. Поморяне, свободные от ухода за ранеными или вахты, сбросили боевую справу и уселись вокруг складного столика под грушей лампы накаливания в жестяном рассеивателе. Грубоватый уют обстановки откровенно нравился воеводе, перекликаясь с памятью о прошлом: заклёпки, переборки, герметические двери, да и ватага, собравшаяся в Поморье на выручку Самбора, состояла на добрую треть из моряков, даром что большая часть ватажников годилась воеводе в сыновья или дочери.
        Разговор за складным столом, на середину которого падал качавшийся конус света, начался с жутковатого рассказа Самбора о его приключениях на пути из Бунгура, потом естественно перешёл на покалеченных в соседнем вагоне. Среди них, к удивлению воинов Поморья, было немало женщин и даже детей. Некоторые были дословно собраны по кускам. Дальше-лучше, обсуждение перешло на тему того, что вообще может пережить смертный и не скапуститься, и как бы каждый для себя выбрал - при каких увечьях милосерднее бы тебя просто прикончить, и стоит ли вообще об этом думать?
        - А ты что скажешь, воевода? Ты сам-то с полдороги через Калинов Мост повернул? - спросил один из путейских «жуланчиков».
        Вратислав рассмеялся:
        - Да я вообще-то особенно не волновался. Понятно, полз на коленях по этому раствору, а он через семь пар драных портянок оглоблей в дышло какой горячий, ещё ядовитый… Повезло хоть, что котёл был водоводяной, а не на свинцово-висмутовом сплаве… Через тот мы бы наползали, быкота удокрылая. Зато потом впридачу струёй пара садануло, вот.
        Вратислав показал гладкую отметину через левое предплечье.
        - Собственно, когда лекарь с моих ног кожу снял, я тоже особенно не волновался. Сама большей частью сползла, самый маленький пузырь был с гусиное яйцо. А вот когда он эту кожу в свинцовый ящик бросил, а следом за ней - свои щипцы, и ученику сказал крышку запаять, тут я немного обеспокоился.
        Самбор, сидевший напротив, понимающе кивнул. Воевода хлюпнул чимаром (горячий, оглоблей в дышло), подпёр подбородок оттопыренным большим пальцем и почесал указательным пальцем нос. Щетина на подбородке росла неровно и кололась. Пора брить. Дожидаясь, пока напиток остынет, Вратислав продолжил:
        - А пока беспокоился, уже откачали, хотя костный мозг пересаживать пришлось. Так и не знаю я ответа.
        Воевода не впервые рассказывал о течи в системе охлаждения атомного котла на знаменитой подморнице, естественно, чаще сосредотачиваясь на более героических подробностях - в первую очередь, поскольку от бывшего боевого водолаза все ждали именно героики, в меру приправленной художественной бранью. Венцеславин с Мествином сынишка неоднократно был его внимательным и благодарным слушателем, но последние месяцы кое-что показали Самбору - скорее всего, теперь осунувшийся и посеревший мечник стал одним из немногих, кто мог понять историю во всей её полноте. На этой мысли, остальные поморяне ушли куда-то в тень, и Вратко как прорвало:
        - Сколько лет назад было, а сон всё снится, что перегулял я на берегу в увольнении, возвращаюсь в порт на извозчике… «Родитель Вдов» уже от причала отходит, Кат, Сигурвегари, да Бурко Долгий на палубе у рубки стоят, Бурко Рыжий на торпедопогрузочном люке сидит, Аустур шкипер на мостике, под энтопистисом, и все мне машут. Сигурвегари мы так у котла и оставили, Кат да оба Бурка месяца не прожили, а Аустур на берег списался, болел, и года через три помер. Потом, уже когда я своё отнырял, подморница с винландским пароходом столкнулась, троих раздавило. А через без одного дюжину лет, на «Родителе» случилась течь масла из гидравлики. Трубопровод рулевого управления лопнул. Это две малых бочки масла. Почти всё собрали, но надо ж так случиться, что толика протекла, и прямо в дожигатель угарного раза! Восьмой и девятый отсеки выгорели к удорыку скотокосолохому в дерьмище, полторы дюжины матросов спеклись, дюжина и четыре задохнулись…
        - Воевода, кстати, не возразишь, если закурю? - вот уж совершенно ни на стыд тараканий ни к чьей не к стати перебил Стрига, один из воинов брусовского копья.
        - Да хоть верп четырёхлапый себе засунь на аршин, где Сунна не светит, и восемь раз посолонь поверни, я и то не возражу, - разрешил воевода, тяжко вздохнул, дивясь сыромятным постолом тёртой удолобости брусовца, хлебнул слегка остывшего сверху чимара, и заел вишнёво-лещинным пирогом. - Теперь говорят, «Родитель вдов» проклят.
        Со стороны площадки между вторым и третьим вагонами что-то лязгнуло. Вратислав невольно потянулся к ручнице, лежавшей рядом, но в помещение вошёл, пригнув голову, Лютомысл знахарь. Ивар сцепщик закрыл за ним дверь и вновь запер ключом-трёхгранкой.
        - А почему проклят? - спросил Воемил.
        - Дедушка Собко сказал бы, название неудачное, - предположил Самбор.
        - Клоповская шелупина, верно! - мысль как-то никогда не приходила в голову воеводе. - Вдов-то он понаделал… Слухи вот какие. В первом плавании, говорят, Аустур всплыл рядом с айсбергом, а в айсберге был вмёрзший драккар с драуграми, и кого-то угораздило с того драккара на борт принести не то ларец, не то зеркало.
        Вратислав вновь прибегнул к пирогу в поисках утешения: Несебудка превзошла саму себя.
        - Вовьми тове пивога, - воевода, не прожевав, поспешил присоветовать мечнику. - Вево смотвифь?
        Тот покачал головой.
        - Хоть попробуй, жена нарочно для тебя пекла! - сказал пеплинский конюший.
        - А покрепче чимара что-нибудь есть? - негромко спросил кого-то Лютомысл.
        - Не в обиду, Изборе! У меня с недавних пор предубеждение против… - Мествинов мальчишка бросил взгляд на роскошный ломоть на придвинутом Избором тареле и ещё больше посерел. - Пирогов с ягодами и орехами.
        В углу забулькало.
        - А ещё покрепче? - вновь спросил знахарь.
        - Та ж железнодорожная, только неразбавленная, - ответил неизвестный путеец. - Много тебе не будет натощак?
        - Так плохо? - озаботился ещё кто-то за пределами светового конуса.
        - Хуже, - ответил знахарь.
        Снова забулькало. Самбор с тоской взглянул в направлении звука, потом глотнул чимара, повертел в пальцах титановое яичко-оберег, подаренное Меттхильд, и наконец сказал:
        - Может такое быть, чтоб у целого народа случилась поломка в голове?
        - О чём ты? - Вамба-стрелок оторвался от длинной распечатки с дырчатыми краями, куда таращился по крайней мере пару последних диалептов.
        - О девятиреченцах? - наполовину спросил, наполовину ответил воевода.
        - О ком же ещё, - отозвался из дальнего угла Лютомысл.
        Он говорил замедленно и преувеличенно чётко:
        - Никогда таких травм не видел. Такого ни в одном лечебнике нет. А что мне рассказали, ещё хуже. Что лечебник. За такое ни в одном законе и вира не прописана.
        - Самих их лечить надо, задуплись они обвислым триербезистым удом! - согласился воевода.
        Ещё накануне, в разговоре со Снот он упрекнул клеохронистов в намеренном преувеличении «девятиреченских зверств», чтобы дённики спорее продавались, но после встречи с труполюбом на крыше, Вратислав стал подумывать, что вестовщики наоборот щадили читателей.
        - Психоаналитики говорят, - не очень уверенно попытался внести свой вклад один из молодых железнодорожников. - Если матушка тебя не любила, вырастешь озлобленным.
        - Это упрощение, - речь знахаря продолжала замедляться. - Есть два вида злобы. В каждом смертном они живут. Злоба справедливая, если род твой в опасности. И злоба неспра…
        - Гудимко, голову ему поддержи. Умаялся наш Лютомыш.
        Напившийся железнодорожной воды знахарь, водворённый в подвесную койку, погрузился в сон.
        - Что он там недорассказал про несправедливую злобу? - спросил Избор.
        - Да это старая притча про двух волков, - объяснил Вамба. - Один своё логово и волчат защищает, а второй всё, что ни увидит, на части рвёт.
        - Есть такие, - рассудил так и не закуривший Стрига. - Один прошлой зимой к нам в овчарню забрался, так одну овцу утащил, а больше дюжины загрыз.
        - Но волк - не поморянин? И даже не чолдонец, поди? - не соглашался конюший. - Может, вернее, как Гудим про матушку сказал?
        - Всю дюжину чолдонских тём[271 - Родительный падеж от слова «тьма».] вот так матушка не любила, что ль? - усомнился пеплинский пестун.
        - Запросто, - Вратислав припомнил недавно прочитанное. - Отношение к женщинам в Девятиречье отвратное. Даже не как к рабам, как к скотине. Мальчиков у них отбирают, едва те ходить начинают, так что матушка их не то что не любила, а они её почитай вообще не знали.
        - И что нам с ними делать? - Деян уставился на свою левую руку с тремя пальцами в лубке. - Ты, воевода, говоришь, лечить всех?
        - На то психоаналитиков во всём земном круге не достанет, - заметил Самбор.
        - Стальная припарка на три пяди - лучшее лекарство! - в подтверждение своих слов, пестун наполовину вытащил меч из ножен и с лязгом послал обратно.
        - Столько мечей собрать, тоже дело непростое, - напомнил воевода. - И наши пять дюжин со всего Поморья еле наскребли. А как ты мужу из Наволока или с Груманта объяснишь, за что ему жизнь у Щеглова Острога на кон ставить?
        - Вот сидел бы в Альдейгье, что ль, конунг, - мечтательно сказал Деян. - И был бы он конунг всего Гардара. Разослал бы ратную стрелу, и не пять дюжин, а пять тём бы поднялось. Или ещё лучше, пять тём и флот аэронаосов.
        - Про Шкуродёровы самонаводящиеся ракеты забыл? - напомнил Самбор. - Мне одна и то под конец села на хвост, даром что нарочно летел в трёх саженях от земли.
        - Ну и что, Вамба ж её сбил, - сказал пестун.
        - Таких стрелков, как наш астроном, в земном круге и двух дюжин не наберётся, - возразил Воемил кузнец. - А теперь представь, что в твой аэронаос таких ракет летит три дюжины…
        Сам астроном был совершенно безучастен к похвале. Он отложил распечатку и принялся строчить на бумаге что-то пугающее - тригонометрический ряд?
        Кузнец перешёл в риторическое наступление:
        - Потом, что это за дурь - конунг всего Гардара? Как ему всем Гардаром управлять? Если он в Альдейгье сидит, с какой стати Остров его слово послушает?
        - Почему дурь? Как гегемон в багряной гегемонии! От одного его слова, больше трёх тём лет твердь сотрясалась!
        - Ну, из дурной головы одного такого гегемона южные гардарцы сработали собачью миску, - напомнил Самбор. - Города-государства победили неспроста. Это высшая форма общественного устройства.
        - Какая ж высшая? С оравой вонючих дикарей на лысых коровах справиться не можем! - не унимался пестун.
        Вратислав тоже вступил в спор:
        - Вот о чём подумай. Город с поветом достаточно велик, чтобы поддерживать мистерионы, цеха, и братства. Город достаточно мал, чтобы управляться вечем, где всяк, кому дело до дела есть, может слово сказать. Город и на подъём лёгок, может бронепоезд в два дня снарядить. А представь, что было бы, если б твоего гардарского гегемона пришлось о подмоге просить? У него, поди, на столе одних телеграмм непрочитанных валялось бы недели на три!
        - Но колошенская владычица как-то справляется! Обратно же, как в Ралланде конунг завёлся, все острова с колен поднял!
        - Все острова? Все те острова как раз в Невозере между Альдейгьей и Лещином поместятся! Гардар с Ралландом сравнивать, как уд с пальцем! - съехидничал один из молодых пеплинских воинов, возможно, Ратимир.
        - Смотри мне, - сурово начал пестун.
        - Не буду я тебе смотреть, сам себе смотри!
        Раздались смешки, Вратислав же задумался. Доводы Деяна монархиста и впрямь легко было поднять на смех, но «орава на лысых коровах» действительно добралась с земель на юго-востоке от Белухи-горы до западного берега Риназа и оставила за собой полосу разорения длиной в половину материка, так и не встретив должного отпора. По отдельности, было понятно, например, как они незамеченными вышли к Бунгурборгу - использовали Тенктерский лес для прикрытия, или как пересекли Дикое Поле - туча пыли от войска Мудрила на спутниковых фотографиях оказалась принята за степную бурю. Но, рассуждая по чести, всё это было за Вончегорьем, а девятиреченцы никогда не должны были дойти даже до него.
        - Кстати, в Лимене хризоавгиты тоже хотят гегемона, только настоящего, на порфировом троне, - поделился новостью Самбор.
        - И как их успехи? - преувеличенно сочувственно осведомился Ратимир.
        - Пока, их бьют атакситы.
        - А это кто?
        - Атакситы? Они величают себя учениками Курума Алностовича, оролога, - объяснил Мествинов сын, самую малость повеселев.
        - Так какое дело орологам до хризо… монархистов? - удивился Вратислав.
        - Кабы они были орологами… Атакситы вообще против любого государства!
        - Не может в Лимене быть нового гегемона. Лимен - четвёртая вежа, что пала, фафыга не в Лимене, а в Альдейгье! - возвестил Деян.
        - Четыре вежи стояли, пятая да воздвигнется! - истово произнёс Стрига.
        - Гегемон, вежи, фафыга, - перечислил тот же молодой путеец, что спрашивал Вратислава про Калинов мост (его звали Фалько, сын Добруты). - Ещё теперь про Йожа нам вверни.
        Пока возмущённый Деян собирался с ответом, ватажники помоложе успели злорадно похихикать. Наконец, пестун отставил кружку и начал:
        - Йож…
        - Один из девятиреченских вожаков его именем как раз и божился, - перебил Самбор.
        - Врёшь! - выпалил Деян.
        Все глаза уставились на него. Самбор замечательно зловеще крутанул ус. Отменный вырос мальчонка, Мествин был бы горд.
        - Сорвалось, не в обиду, не в обиду! - пробормотал пестун.
        Мествинов сынишка ещё раз покрутил ус и оценивающе оглядел отставного йомса, точно прикидывая размер для домовины.
        - Что ж, не в обиду, так не в обиду, - наконец сказал Самбор. - Этот вожак скакал к нам на чёрном яке, за спиной два копья с отрубленными головами, Мельдун криптограф его прикончил ракетным молотом, а Агенор рапсод уже начал складывать про то песнь.
        Нараспев, Самбор воспроизвёл:
        - «Так заповедовал вождь кровожадный несчётных чолдонцев:
        “О Йож-Всётот, призываю тебя, какодемон”!
        Гневно его перервав, воскричал благородный криптограф»…
        К облегчению воеводы, сребристо-глубокотекущие волны эпической поэзии нашли на камень: загудело устройство громкой связи, и Далегор сказал:
        - Подлесье на связи, помощи просят!
        - Неужто девятиреченцы теперь на судавов[272 - Судавы - один из народов западного Гардара.] пошли? - голос Гудима дрогнул. - Оттуда ж до моей деревни…
        - Всё проще! - ни к селу, ни к городу объявил Вамба, скомкав тригонометрический ряд. - С поправкой на планетарные эпициклы, период три дня, четыре часа! Это Трёск!
        - Телёнок Аудумлы? - Самбор не на шутку оживился. - Что ж ты раньше не догадался?
        - Потому что здесь это выглядит, как два куска - один в дюжину четыре часа, другой в дюжину восемь и четыре пятых! Время плывёт из-за относительного движения эпициклов, но между ними - дырка в час и пятую! Она-то меня на мысль и навела!
        Вамба хлопнул обеими руками по столу и торжествующе обвёл взглядом ничего не понимающих товарищей:
        - Это время, которое Трёск прячется за диском Аудумлы! Значит, источник - на его светлой стороне!
        - А какое эта астрономия отношение имеет к Подлесью? - попытался выяснить Вратислав. - Деток детишки…
        Воевода вздохнул. Вроде бы и его самого ещё рано было окончательно причислять к старым козлам, но способность так искренне загореться чем-то, к семижильному двухпядевому прискорбию блохастой оплофоровой мотни, не то чтоб совсем сдулась, но заметно прискукожилась.
        - Никакого! - по-прежнему торжествующе объявил гутан. - Сейчас объясню! Здесь!
        Он повернул распечатку предположительно нижней стороной к воеводе. На бумаге виднелись ряды столбиков неравной высоты, кое-где разделённых пробелами.
        - Погоди. Не то, чтоб я особенно волновался, только давайте сперва вот что узнаем, - воевода встал из-за стола, перешагнул через кого-то, спавшего прямо на полу, и нажал кнопку ответа на переговорном устройстве: - Здесь Вратислав. Что Подлесью-то надо?
        Глава дюжина шестая. Подлесье
        Как можно было определить по составу пород, валуны, что Фимбулвинтер притащил в Подлесье, когда-то были частями кронийских гор. Теперь насыпь конечной морены, оставленной ледником перед отступлением, подпирала берег неспроста названного Ледозера. К югу, лес по обоим берегам Пшны-реки сохранился не то что с доисторических времён, а с той поры, о которой и самый древний миф ничего бы не поведал. Лес постепенно распространился и на север, скрыв под зелёным пологом огромные кронийские камни, к которым приходили поминать предков и приносить жертвы предки нынешних мемличей и судавов. Об одном из этих камней в самом сердце заповедного леса, ушедшем в землю на три четверти, как раз и рассказывал древний судавский миф, записанный Хельгой.
        Бейра, скиталица в чёрном, перешла Пшну по валунам, в одном месте оступившись. Она поставила ножку на камень, развязала постол, сняла его, чтобы вылить воду, переобулась, и продолжила своё вечное странствие, видимая смертным только в те рассветные часы, когда Сунна делит небо с убывающей луной.
        На поверхности камня и вправду можно было найти два углубления, напоминавших отпечатки босой и обутой левой ноги, примерно на размер меньше Хельгиной. В давние времена, дождевой водой, скопившейся в следах, мог промыть себе глаза кудесник, чтобы обрести видение горних миров. Также верили, что если дева поочерёдно ступит обутой ногой в обутый след, а потом разутой ногой в разутый, скоро встретит суженого. В последнее всё-таки легче было бы поверить, оставь следы какая-нибудь богиня с менее трагической личной жизнью, к примеру, трижды удачно побывавшая замужем Скади (два раза до Рагнарёка, один раз после).
        Вдобавок, Хельге не давала покоя мысль о том, что через деву в чёрном священный камень был связан с тёмными веками, когда земным кругом правили голод и холод, брат поднимал руку на брата, и отчаявшиеся охотники преследовали последних отощавших животных в некогда заповедных лесах, проваливаясь в снег, постепенно замерзая, и становясь добычей волков или, того хуже, неназываемых сил, пришедших в земной круг вместе с зимой великанов.
        Снег наконец-то стаял, хоть и с опозданием на полтора месяца, а вот в южной части поляны у наполовину разделанной огромной туши сгрудились как раз те самые отчаявшиеся охотники. Длинная шея и расширявшиеся к трёхпалым стопам ноги, при жизни животного наверняка казавшиеся изящными, не оставляли никакого сомнения, что дичекрады убили не слона, а дикого панцирного единорога, тем уменьшив общее число таковых в лесах западного Нордланда ровно на четверть.
        - Да как у тебя рука на Кромова зверя-то поднялась? - кричал на пожилого предводителя охотников Дромил ловчий. - Морда дайнавская! Вор! Клятвопреступник!
        Технически Дромил был трижды прав. Тот, кого он попрекал, был дайнавом. Та часть заповедного леса, где обитали единороги, находилась на судавской земле. В довершение непотребства, и судавы, и дайнавы были связаны вековыми клятвами охранять лес и всё живое в нём. Тем не менее, если у тебя входит в привычку всегда настаивать на собственной правоте, громко и не принимая в учёт обстоятельств, рано или поздно ты с большой вероятностью окажешься скорее прав, чем жив. Трёхстволка, висевшая на погоне-ленивке поперёк живота дайнавского дичекрада, в одно мгновение оказалась наставлена Дромилу в лицо.
        - Полегче, вы оба, - посоветовал Самбор, хлопая по закрытому тулу.
        Надо было отдать суженому Меттхильд должное - это была вкрадчивая, но действенная угроза без угрозы. С одной стороны, стрелы для знаменитого лука временно оставались под крышкой, с другой, глухой звук от соприкосновения боевой перчатки мечника с тулом напоминал дайнавам, что Самборовы доспехи были совершенно неуязвимы для их оружия, за возможным исключением слонобоя, из которого дичекрады кощунственно прикончили единорога. Но слонобой, частично разобранный, лежал на куске турьей замши чуть поодаль от туши. Другие поморяне, прилетевшие на гироплане, могли, по Хельгиному разумению, похвалиться латами почти сравнимого с Самборовыми качества. В случае перестрелки, лес скорее всего остался бы без ловчего, заодно Курум мог лишиться письмовода (так Хельга трезво и невысоко оценила вероятность собственного выживания), но ни один из дайнавов в потрёпанном охотничьем снаряжении не вернулся бы в родные деревни.
        Тот же мысленный расчёт произвёл и дичекрад - стволы его оружия медленно опустились.
        - Нужда заставила, - сказал наиболее драный старый дайнав с кривой бородёнкой. - Зима затянулась, скотину кормить нечем, сено кончилось, житом стали кормить, а тенктерский[273 - Тенктеры - племя, живущее в Тенктерском лесу на восточном берегу Риназа.] поезд с новым зерном не пришёл…
        - И не придёт, - обнадёжил Бедомир, один из Самборовых товарищей. - Тенктеров да сикамбров[274 - Сикамбры - племя, живущее на восток от Тенктерского леса.] девятиреченцы самих, что зерно, подчистую смолотили.
        - Чья ж вина, что вы килейских коров развели? - добавила Репица гаёвщица[275 - Гаёвщик - егерь.]. - Овцебыки или даже туры и из-под снега бы прокормились!
        - Это всё не способствует, - заметил Самбор.
        - Что не способствует? - Репица указала на тушу. - Единорожицу убили! Беременную!
        Открытие этой грани преступления вызвало замешательство не только среди новоприбывших поморян, но и у некоторых дайнавов. Новенькие резные листочки на дубах ещё не давали много тени, и в резком свете заполуденной Сунны место убийства было видно до омерзения отчётливо. Сменился ветер, обдав собравшихся удушливым смрадом уже начавшей протухать крови. Поодаль, один ворон позвал другого - мол, летим, птичка, там столько вкусного… Дав поморянам послушать жужжание насекомых, гаёвщица заключила:
        - Зряшные разговоры! Тебе надо было их всех с вертолёта огнём сжечь!
        - С гироплана, - Самбор невесело фыркнул, как усталый овцебык. - Недавно, и я бы так урядил.
        - За чем же дело стало?
        - Если за единорожицу огнём жечь, что ж тогда делать с теми, кто детей до смерти насилует?
        - Тоже огнём жечь! - нимало не смутилась Репица.
        - Ещё потом пеплом рожу себе вымазать, - скептически предложил Бедомир.
        К ужасу Хельги, судавские гаёвщики искренне задумались над этим предложением.
        - Тогда что делать с теми, кто продолжает насиловать мёртвых? - голос Самбора потерял выражение. - Или у кого уд уже не стоит, и он внутрь живой девы вместо своей негодной висюльки тычет копьём?
        Бедомир потянул товарища за плащ.
        - Зазубренным? - всё продолжал Самбор наводившим оторопь бесцветным тоном.
        - Будет, будет, - долговязый воин в гутанской справе обнял мечника за плечи. - Раз их взяли, как взяли, значит, судить надо, и виру назначить.
        - Твоя правда, Вамба, - сказал Бедомир.
        - Вы нас ещё не взяли, - попытался сохранить достоинство племени дайнав с трёхстволкой.
        - Ну не смеши, - дюжий венед постарше похлопал по цилиндру чудовищного ракетного ружья, за разговорами незаметно оказавшегося у него на правом плече.
        - Какую ж виру за этакую безладицу определить? - вслух задумался Дромил ловчий, и закручинился. - Всё золото в земном круге Пушинку с единорожком не воскресит…
        Репица опустила самострел, чтобы смахнуть слезу.
        - Да кто вы такие, чтоб нас судить? - вспыхнул лучше других снаряжённый дайнав.
        Его рука замерла в не очень благоразумной близости от рукояти меча.
        - Можем и не судить, - напомнил рослый и широкоплечий поморянин с ракетным ружьём. - Бирь отшельник сказал же давеча: «Не суди»…
        - Венедский или судавский закон нами не правит! - пожилой дичекрад с трёхстволкой повысил голос.
        - Поединок? - предожил Бедомир, почему-то с надеждой глядя на Самбора. - Суд богов?
        Хельга мысленно признала, что суженый Меттхильд за последние несколько лет не только поднабрался ума в том, что касалось общения с другими смертными, но и дополнительно раздался в плечах и заматерел. Всё равно, идея о нём как о представителе для суда богов не очень удобно укладывалась в голове. Самбор был всегда готов к драке, и физически скорее всего находился даже в лучшей форме, чем в годы учения в Альдейгье, но поединщику следовало идти в бой со спокойствием и отрешённостью, а вот с этим-то имелись проблемы. Странная немногословность схоласта, жуткое содержание пророненных им слов, и лишённая выражения речь - всё это заставляло обеспокоиться о его психическом состоянии, словно Самбор заглянул куда-то, куда смертным смотреть не стоило. Совсем непохоже на того ехидного и самоуверенного аколита[276 - Аколит - спутник, помощник, низшая ступень посвящения в служении мистерии.] мистерии янтарного дракона, с кем познакомила Хельгу Меттхильд.
        В голове Хельги прокрутилось, как ролик кинохроники, только в цвете и на огромной скорости, ярко и отчётливо засевшее в голове давнее воспоминание. Меттхильд провела большую часть того лета с родителями на Вармской косе, но под конец её отпустили на полторы недели погостить на хутор Брандехус под Старгардом. Принадлежавший семье Хельги хутор изначально был треллеборгом[277 - Треллеборг - укреплённое поселение.], но укрепления, как можно было понять из топонима, сгорели в какой-то усобице между танскими бондами и старгардскими вармами, и их никто не удосужился восстановить, так что в напоминание о воинственном прошлом остался только прорезанный в трёх местах дорогами земляной вал с остатками рва, очень удобный для всевозможных игр. Хельге не требовалось больших усилий, чтобы, оглядев окрестные леса, луга, где паслись кони, и развалины на соседних холмах, представить себя, например, Прибыславой вестницей, едущей с посольством из Йеллинга в Зверин, чтобы поведать бодричам тайну прививки, или Бьелой дочерью Элы, тайно приехавшей в Танемарк на свидание с Сигвартом ярлом. Меттхильд больше нравилось
играть во что-нибудь более воинственное - отражать у остатков частокола натиск ватаги Яромила Загребущего, как Главуша Посадница, или с криком «Кому честь дорога, за мной!» бежать, расплёскивая воду во рву, чтобы повести дружину в бой с энгульсейскими налётчиками, как Липимена вдова, и не дать им сжечь колосившуюся рожь и угнать рослых лосей и тучных овцебыков.
        Взаправду рожь не особенно колосилась: за последние полвека, Брандехус, строго говоря, перестал быть сколько-нибудь значительным центром сельского хозяйства, только нескольких лошадок держали по старой памяти. Верндари, отец Хельги, одно время пытался возобновить разведение ездовых лосей, но дело как-то не пошло, и, возвращаясь из путешествий в Брандехус, отец проводил большую часть времени за охотой, колеся по окресностям на маленьком вездеходике в сопровождении пса Круны, рыжего лейганского птицелова.
        Наиболее отчётливое воспоминание собственно и начиналось с того, как Круна подошёл к Меттхильд, сидевшей на скамье, положил голову ей на колени, и направил на гостью карий с янтарным ободком взгляд, излучавший приязнь и вековую природную мудрость. Гладя шелковистую рыжую шерсть, Меттхильд неожиданно сказала: «Хельга, я расскажу тебе тайну. У меня появился обожатель. Смотри, что подарил». С этими словами, она залезла под юбки, гордо похлопала по набедренным ножнам, и вытащила из них нож с листообразным лезвием и рукоятью в форме руны «Тир», отделанной светло-голубым камнем с прожилками.
        Первая физическая встреча Хельги с «обожателем» произошла через три года, когда подруги начинали своё ученичество в мистерионе Курума Алностовича в Альдейгье. Для наследницы Брандехуса, выбор бронзовой мистерии никогда не был предметом для раздумья - работа отца искони казалась ей лучшей в земном круге. С побуждениями Меттхильд дело обстояло несколько сложнее: ей хотелось и выбраться из-под чересчур бдительного присмотра Бальдры, и остаться поближе к Хельге, но в первый черёд, мистерион Сеймура Кнутлинга, где проходило ученичество Самбора, стоял на набережной Порохового Конца - всего две остановки электровагона или четверть часа пешком от общежития аколитов бронзового мистериона, где подруги делили келью.
        Очное знакомство с Самбором первоначально вызвало лёгкое разочарование, и немудрено: наслушавшись рассказов Меттхильд, Хельга ожидала встретить таинственного полубога из лесов Поморья, а не смертного юнца, явившего собой почти стереотип аколита мистерии янтарного дракона - гордый и самоуверенный ученик чародея, мнящий, что знает всё лучше всех, перевирающий поэзию, и громко смеющийся собственным шуткам.
        Впрочем, Хельга быстро расположилась к Самбору - он был неглуп, остроумен, хоть часто за чужой счёт, приемлемо хорош собой, и главное, действительно по уши влюблён в Меттхильд. Заносчивость и склонность поморянина лезть в драку по любому поводу были частично объяснимы как логическое продолжение его непрестанных и трогательно излишних попыток произвести дополнительное впечатление на любимую. Другую часть Самборовой дури можно было простить как следствие его нелёгкого удела родиться сыном знаменитого отца. Что там, если и не вспоминать про Мествина Альбатроса (хотя как про него не вспомнить?), поморянский мальчишка, названный «воин-одиночка», просто не мог не вырасти забиякой.
        С именем была даже связана история, естественно, гордо рассказывавшаяся Самбором к месту и не к месту. Во многих старинных семьях, наследник рода обычно назывался предопределённым образом в честь прадеда или прапрадеда. Таким образом, первому сыну Мествина выпадало прозвание Духополк, звук которого наотрез не понравился Венцеславе: «Духополк? На полке лежит и воняет»? Объяснения правильной этимологии не помогли, и вместо прадеда по отцу, первенца назвали именем другого знаменитого предка, поединщика и морского разбойника.
        Таким образом, существовало по крайней мере три причины для Самборовой спеси. Взбалмошности же и хвастовства, не объяснённых этими причинами, оставалось не так уж и много - едва достало бы на пару средних смертных.
        На второй год ученичества подруг, Верндари зазвал «Мествинова старшенького» в Брандехус, вместе с ним охотился на уток и кудяпликов, которых поднимал на крыло из болотных зарослей верный Круна, а по вечерам, три аколита в сопровождении рыжего пса гуляли по лугам, ведя беседы, часто заканчивавшиеся далеко за полночь. На следующее лето, Хельга вместе с Меттхильд побывала в ответных гостях в Пеплине, познакомилась с Самборовыми родственниками, включая нескольких вполне лесных и полудиких, и с его ледяной красавицей-матерью, впрочем, быстро оттаявшей и расположившейся к гостье из-под Старграда. Была ли в том заслуга лично Хельги, или предков в её родословной, что велась от Сварта Каменное Слово, так и осталось неизвестным.
        Основные укрепления и постройки пеплинского замка были немного новее старой части Брандехуса, но почему-то казались древнее и таинственнее - может быть, потому что замок был построен над полым холмом. Друзья провели немало времени, исследуя доисторические катакомбы и роясь в залежах боевой добычи Самборовых предков, где встречались предметы если не музейной красоты, то по крайней мере неоспоримой этнографической значимости.
        Потом Самбор и Меттхильд поженились, а Круна ослеп, почти оглох, и умер от старости. Пора ученичества завершилась. Ролик воспоминания докрутился до конца.
        - Суд богов? - получше одетый дайнав с мечом на поясе встрепенулся. - Поединок!
        Его старший соплеменник с трёхстволкой почему-то не зажёгся идеей:
        - Да какой у вас выйдет суд богов? На оружие его посмотри! Это ж альбингский клеймор, этот малый, поди, с самим гнёвским мечником боевому искусству учился! Нет, не зря Биря вспомнили! Единорожицу в Тиховольском лесу положили, пусть отшельник Тиховольского леса нас и судит!
        Это предложение встретил одобрительный ропот.
        - Отшельник? - переспросил ловчий.
        Старый дайнав принялся терпеливо, как недоумку, объяснять:
        - Седой, ветхий, посреди леса поселился, в Уленгеровом скиту, и за Уленгеровым капищем смотрит…
        - Он про Курума, - объяснила Хельга. - Я его приведу.
        - Погоди, провожатых тебе отрядим, - сказал венед с ракетным ружьём. - Зачем мне в Тиховольском лесу провожатый? - в сочетании слов было не больше смысла, чем в лесоповале посредством пилочки для ногтей.
        - Доченька, я твоему лесному чутью доверяю, как своему, - Дромил огляделся по сторонам. - Но если Тиховольский лес единорожицу-то не сберёг, и тебе провожатые не во вред будут. Кстати, надо будет и к оставшимся единорогам охрану приставить, но сперва… А ну, Репица, Яроструй, идите с Хельгой! Мстиборко и вы, Фридмар с Нанной, каждый выберите по паре гаёвщиков и ищите единорогов!
        День и так уже начался отвратно, только общества Яроструя и не хватало.
        - Самбор, пойдём за Курумом?
        Дайнав, что всё тянулся к мечу, с трудноопределимым выражением на побледневшем лице уставился на поморянина.
        - По дороге про Меттхильд мне расскажешь? - продолжила Хельга.
        Путь к Уленгерову скиту в самой глубине леса лежал сперва вдоль ручья, потом свернул от него влево. Высоко в небе обменивались зовами птицы. В развилке ветвей одного из вековых дубов на высоте в дюжину саженей виднелось неряшливое гнездо. Величественный крачун[278 - Крачун - хищная птица.], каждое крыло в пару аршин, сменил подругу на кладке, та поднялась в воздух и сделала пару кругов, подозрительно приглядываясь к Самбору и Хельге и распугивая мелких пернатых, даром что её пищей были почти исключительно змеи и другие пресмыкающиеся. Дальше тропа вилась через заросли бересклета, черёмухи, недавно зацветшей смородины, и ещё не успевшей зацвести малины. Время от времени на глаза попадались пятнистые стебли саранки. Шмели и дикие пчёлы гудели над цветами, избегая только соцветий звездовки - её опылял особый вид жуков.
        Разговор с Самбором пошёл сперва не про Меттхильд. Хельгина догадка оказалась верна - поморянин был сильно не в порядке. Никаких доброжелательно-ехидных подначек, ни одной поморянской прибаутки о козе, и даже когда янтарный схоласт наконец слегка разговорился, выбранная им тема оказалась странной:
        - В Синей Земле есть обезьяны-псоглавцы. Отец рассказывал, у них многое почти как у нас. Свои племена, вожди, даже собаки сторожевые есть, они щенков у шакалов воруют. Но нет ни речи, ни искусства, ни закона. Ни то, ни другое, ни третье им не нужно, потому что всё их взаимодействие сводится к одному - один псоглавец причиняет другому боль. Самка кусает и бьёт детёныша, когда учит его разорять муравейник. Самец кусает и бьёт самку, чтоб отнять ягоды, что она собрала. Самец посильнее кусает и бьёт того самца, чтоб сожрать его добычу и отпялить его самку.
        - Жуть какая, - сказала Хельга.
        Диагноз в общем-то был ясен. Время Самбора было полностью занято работой на космодроме и путешествиями по той же работе, что само по себе звучало не очень страшно. Это пока не вспомнить, что работу ту задавал Сеймур Кнутлинг, которому до полного сходства с надзирателем за рабами на палубе какого-нибудь мидхафского дромона тёмных веков недоставало только плети-девятихвостки, да драной туники в винных пятнах. Добавим к сменам в дюжину часов и без выходных путешествия в места, где идёт варварское вторжение со всеми сопутствующими обстоятельствами, и можно строить почётную стражу к торжественному выносу мозга.
        Хельга решила, что сразу после разрешения мерзкого дела с Пушинкой следовало провести вмешательство: поймать в лесу первого же лося, готового за мзду в виде солёных грибов нести на спине седло, доехать до ближайшей деревни с телефоном, позвонить Меттхильд, разъяснить ей положение с Самбором, и надоумить, чтоб она отпросила у Сеймура супруга с работы на несколько дней. Сводить его в Волын в театр на какую-нибудь комедию, или послушать вместе хорошую музыку, или просто погулять по окрестностям Пеплина, дать дури время повыветриться.
        Тем временем, Самбор неумолимо продолжал вести безумные речи:
        - Б?льшая часть щенков, что они воруют у шакалов, дохнет. Племена всё время воюют друг с другом, если какое племя победит, всех самцов побеждённого племени убивают и съедают, а потом и детёнышей жрут, чтоб самки снова забеременели. И так из века в век.
        - К чему ты это всё? - наконец не выдержала Хельга.
        - А к тому, что эти псоглавцы - наши близкие родственники, и я начинаю опасаться, что в каждом смертном сидит такой псоглавец. Смотришь, лицо как лицо, а чуть что пойдёт не так, штукатурка обтрясётся, и глянет наружу потороченная обезьянья морда!
        - Не все ж в круге земном так озверели, как девятиреченцы, - предположила Хельга.
        - Я больше беспокоюсь, чтоб эту морду в зеркале не увидеть!
        - Ну это уж ты совсем зря. Дайнавов ведь на подлёте не перестрелял? Сожаление руку остановило?
        - Сожаление, что остановило мою руку, - Самбор снова невесело фыркнул. - Было о том, что весь боезапас у меня ещё на вылете из Щеглова Острога кончился. Пришли?
        Самые древние идолы-капи были вытесаны из валунов в тёмное время - Кром, Магни, Собака. В последующие века, к ним добавили деревянных Сварожича, Погоду, Яросвета, Свентану, и бронзовую Беляну, так что истуканы неровной цепочкой окружали вершину невысокого холма, с приземистым прямоугольником жертвенника посередине. Чуть поодаль на север возвышался Слонь-камень, к которому прислонилась избушка Уленгерова скита, а за камнем - успевший одичать огородик, где Уленгер пустынник выращивал не то чтобы овощи и не то чтобы целебные травы, а всевозможную шмаль. Там и сидел Курум, устроившись в плетёном кресле, тетрадь на коленях, садовая тяпка и ведёрко с незнакомыми Хельге луковицами у ног, круглые очочки на носу, следы земли в седой бороде. О бороду старец вытер руки, прежде чем занести в дневник ботаническое наблюдение, плавно и быстро проговаривая вслух:
        - «Горный гороховник, орени мимоза, в доледниковый эон водился в западном Винланде только вблизи вершин Мегорского хребта. Находка такого растения-палеотермографа в Тиховольском лесу на берегу Пшны, притока Наревки, может свидетельствовать о том, что климат ещё не вернулся к доледниковому, и находится в неустойчивом равновесии, что не исключает возврата оледенения. Ради осторожности следует заметить, что это растение могло быть намеренно занесено в Тиховольский лес из-за его лекарственных свойств». Ну, что? Хельга, чадо, кого в гости привела? Ты погоди… Самбор Мествинович?
        - Курум Алностович, - мечник поясно поклонился старцу.
        - Ну что ты с поклонами, - Курум поднялся, пристроил тетрадь на кресле, заложив страницу стилосом, и обнял Самбора. - Брони сколько понавешал, тебя и не обхватишь! Как холодильник… Ну пойдём в скит, расскажи, что в Поморье, как Меттхильд, что в поветах говорят, о чём в цехах судят, я бунунского чимара заварил, а Дромил вчера соты принёс, с диким мёдом…
        - Мистагог, прежде ты нам нужен как судья в одном неприятном деле, - Хельге пришлось прервать старца. - Дичекрады Пушинку убили.
        - Вот как, - только и сказал Курум.
        Немного подумав, он добавил:
        - Смертные доведены до отчаяния и поэтому совершают отчаянные поступки. Что, пошли.
        Босой старец в перепачканной землёй и соками трав свите проворно зашагал по тропе.
        - Ну что, как дела у моей ученицы?
        Услышав этот вопрос, Самбор в кои-то веки вернулся в более естественное для себя состояние - возвеселился, загордился, и даже коз помянул:
        - Заклинала меня, ещё когда летел в Винланд к Рёгнвальду, чтоб не лез в каждую драку. Радила коза козлу в огород не лазить, а сама уж там! Когда боргундцы напали на Поморье, повела пеплинское копьё в бой, вдвоём с матушкой!
        - Про то я и в дённике прочитал. Ты про работу её расскажи!
        - Она свела все топографические карты повета в одну, а эту карту послойно ввела в тьетокон. Теперь Вратислав отрядил под её начало трёх топографов, чтобы сделали то же самое для всего воеводства! Чтоб каждый рубеж и каждая вежа знала счёт, не говоря уж о дорогах и фарватерах!
        - Хоть и воевода, а всё ж общественную нужду понимает, - одобрительно, насколько мог, сказал Курум.
        Хельга успела подивиться, насколько по-разному выглядит одна и та же тропа в одном и том же лесу в зависимости от того, в какую сторону по ней идёшь. Почва под ногами была влажной и упругой, слева журчал ручей и шелестел листьями небольшой ольховник из смешанных зарослей серой и зелёной ольхи.
        - Почему «Хоть и воевода»? - предсказуемо оспорил Самбор. - Мы его для того и выбрали, радеть об общественной нужде!
        - Верно, но всё равно любой ярл, воевода, или тем более конунг - это часть исторического течения власти, издревле враждебного течению свободы.
        Мечник вновь всхрапнул овецебыком, на этот раз менее усталым, прежде чем сказать:
        - Вряд ли в той клятве, что дал Вратко, когда принимал пернач, есть что-нибудь про вражду течению свободы!
        - Скрижалями с клятвами тиранов[279 - Тиран - правитель города-государства.] мощён путь в Хель, - невозмутимо отразил мистагог, продолжая быстро шагать вдоль ручья. - Спорить не буду: я с годами стал держаться мнения, что полемика - дело вполне таки бесплодное. Более того, если ты одну и ту же вещь скажешь двум смертным, что держатся противоположных мнений, каждый услышит только то, что поддерржит его мнение.
        - Раз никого ни в чём не убедить, зачем тогда вообще разговоры? - спросил схоласт.
        - Потому что единственный верный способ, чтоб точно никто тебя не понял, это смолчать. Вот я и не молчу, просто говорю, что думаю. Не поймёт кто, я уже привык, а вот если кто услышит и о том же задумается, ну что… уже дело.
        - Так говори, я задумаюсь! - посулил Самбор.
        - Ну, как это объяснить… Поморье, Альдейгья, или Кильда довольно близки идее атаксии, но всё-таки есть в них и государственная машина, раз дело всего общества передаётся в руки немногих, будь то посадник, законоговоритель, или воевода, значит, есть и опасность.
        Старец многозначительно замолчал.
        - Какая? - Самбор всегда обожал препираться с учителями. - Мы ж не случайному мужу отдаём общественное дело!
        - Власть, выбранная или захваченная - всё равно власть, и раз установившись, она станет себя питать, крепнуть, плодить войско из старост, писарей, и прочих чиновников, пока не станет тормозом на всём обществе. Общество коснеет, всё, что было хорошего, великого, великодушного в смертных, притупляется мало-помалу, ржавеет, как старый сакс без употребления.
        - Как в багряной гегемонии перед Фимбулвинтером?
        - Именно! Багряная гегемония - государство в чистом виде. Общество проходит разные ступени в цикле своего развития - род, община, полис, наконец, государство - а оттуда всё скатилось обратно к роду. Сейчас уже слышишь, верно, призывы, что из Альдейгьи, что из Лимен Мойридио, вернуть гегемона. Если это произойдёт, не миновать и новой катастрофе.
        - Зачем так далеко ходить, я их уже слышу из Брусова, Курум свет Алностович! Но что делать-то? Подступает хаос!
        В последнем предложении, Самбор перешёл на этлавагрский, вероятно, поскольку в танско-венедском нужное слово всё равно было заимствовано. На этлавагрском же, Курум объяснил:
        - Сын мой, таксисом и хаосом не исчерпаны все сущности!
        - Какие же ещё сущности могут довлеть, учитель?
        - Атаксия!
        - Атаксия? Не едина ли это сущность с хаосом?
        - Вопреки расхожему и прискорбному заблуждению, атаксия - не хаос, и таким образом, не антитеза таксиса. Таксис и атаксия находятся в динамическом противостоянии, и в его ходе новый таксис самоформируется из атаксии, как апофеоз свободного волеизъявления идиотов!
        Хельга задумалась, не стоит ли приобрести какое-нибудь фонографическое устройство, чтобы записывать речи мистагога на ходу. Из разговора учителя с Самбором мог бы получиться, скажем, «Перипатетический диалог», а новые квенмаркские или колошенские магнитофоны и пуда не весили, так что их можно было таскать на лямке через плечо.
        Ещё лучше было бы, конечно, говори Курум не о политике, а о тонкостях современной орологической теории, в значительной степени обязанной старцу своим существованием. Во-первых, он воссоздал пути движения ледников в Фимбулвинтер и объяснил их воздействие на климат. Во-вторых, мистагог смог ещё до появления спутниковой съёмки предсказать, что северо-восточный Нордланд - не равнина, как думали многие, а плоскогорье. К великому сожалению аколитов, схоластов, и мистагогов, в недавние годы Курума потянуло на дрянцо. Вместо новых орологических откровений, он разродился политическим трудом о последовательностях форм общественного устройства, потом ударился в диалектику таксиса и атаксии, и наконец, прийдя в ужас от того, как его учение переврали наиболее рьяные политические эпигоны в Этлавагре, отправился в добровольное изгнание в Подлесье.
        - Но мистагог, в твоём учении, даже низшая форма общества не так уж плоха - род, а чего я насмотрелся за последние дни… До чего чолдонцы уже докатились - это не род, это какая-то стая псоглавцев! Хоть отчаивайся!
        - Ну что… Отчаиваться нельзя. Когда в Эпинеон Крео начались бунты самопрозванных атакситов, я тоже был близок к отчаянию, но понял, что если ввергнусь в его пучину, подам пример малодушия как раз тем ученикам, кто стремится к полноте гнозиса, не прельщаясь анагогизмами[280 - Анагогизм - упрощение.] и синекдохами. И тебе отчаиваться нельзя, от успеха твоего дела зависит не только много жизней, но, может статься, и наше будущее.
        - Мистагог! Ты понимаешь!
        - Сын мой, может статься, что я понимаю, что будет значить полёт «Гулльвейг» даже лучше, чем ты. Наш вид уже пережил обледенение, у самой кромки ледников, только благодаря взаимопомощи. И только благодаря взаимопомощи распространился по всей планете, теперь и к другой планете потянулся. Если мы там удержимся и пойдём дальше, возможно, после диаспоры катастрофа не распространится на все планеты.
        - Учитель, так катастрофа неизбежна? - спросила Хельга.
        Да, магнитофон стоило завести. Хотя кто будет читать «Перипатетический диалог», если грядёт новый Фимбулвинтер?
        - Циклы истории неумолимы, как эоны льда. Все великие общества коснели в тирании и угасали - автаркия брадиэфеков, Ипсипургомагдол, а за ним и багряная гегемония. Эти общества были по-своему не менее развиты, чем наше…
        - Точно, Ардерик с Фейнодоксо нашли на луне посадочную ступень какого-то древнего корабля, не то китежского, не то Гридьей Вежи! - Самбор обрадовался, но очень ненадолго. - Так что ж выходит, и мы обречены?
        - Нет, хотя теперь отступить от пропасти будет очень трудно. И если катастрофа произойдёт, она будет сокрушительнее, чем Фимбулвинтер. Ныне смертные стали очень взаимозависимы. В тёмные века, шаманы на вершине Адальбертовой горы могли мазать камни кровью девственниц, в то время как их общество на всех парах летело к катастрофе, а в эти же дни в Ошнаге Менатеи расцветал матриархат. Сейчас если падём, падём все вместе. В Девятиречье неурожай, а из-за этого за тьму рёст Щеглов Острог в осаде.
        - А в Бунгурборге мёртвых даже оплакать некому, - сумрачно добавил схоласт.
        - А отчего?
        - Я не знаю, - искренне растерянно ответил Самбор.
        Хельга была знакома с мечником добрую четверть своей жизни, но такой тон слышала от него впервые - обычно поморянин знал всё обо всём с параметром уверенности никак не менее, чем два десятка к одному.
        - Ты меня спроси, отчего? - напомнил собеседнику о его предназначении в диалоге Курум.
        - Отчего?
        - Все нынешние беды - оттого, что взаимовыручка не развивалась вместе с взаимозависимостью в обществе. Гражданин понимает, что надо помочь соседу, но ещё не может взять в толк, что теперь все смертные - соседи.
        - Дело! Это как Вратислав сказал: «Как мужу из Наволока объяснить, за что ему жизнь у Щеглова Острога ставить на кон»?
        Упоминание о воеводе слегка затуманило Курумово чело, но старец не выразил неудовольства вслух. Самбор продолжил:
        - Если и мужу законопослушному нелегко объяснить, как такое втолковать, например, разбойнику?
        - И большинство разбойников служит обществу, - назидательно сказал Курум.
        - Как это? - недоверчиво отозвался Самбор.
        - Перераспределяют богатство. Например, какой-нибудь богатей облапошил общину, золото спрятал в ларь, там оно лежит без дела, а разбойник залез в ларь, золото вытащил, и снова в оборот пустил.
        - Можно подумать, разбойник так же, как у богатея, не украдёт у самой общины!
        - Зачем ему красть то, что ему и так принадлежит? Ведь и он - часть общины, и должен понимать свою общественную задачу. Исторически, разбойники грабили богатых и раздавали добро бедным.
        - Теперь бедного скорее сперва ограбят, а потом продадут в рабство!
        - Именно! То, что качество разбойников в последнее время упало, свидетельствует о кризисе общества. Более того, появились уже промышленники, что сами хуже разбойников. Они покушаются не на отдельные жизни, а на всю биосферу! Одного такого промышленника кавское вече только что объявило вне закона.
        - Кого? За что?
        - Его зовут Харкен. Раньше вече запретило его заводу сливать отходы в реку…
        - Харкен? - Самбор обрадовался. - Я знаю Овсяника, он как раз и отрубил его поединщику руку на том суде!
        - Мало того, что Харкен пренебрёг этим решением веча, он послал своих охранников биться с приставом и кавскими урядниками, когда те пришли закрывать завод.
        - А разве пристав и урядники - не часть государственной машины, издревле враждебной течению свободы? - съехидничал Самбор.
        Сбить Курума с мысли не удалось бы и опытному демагогу. Старец невозмутимо включил подколку схоласта в своё логическое построение:
        - То, что одна часть косной машины подавления теперь работает против другой, как раз и свидетеьствует об углублении кризиса. Но этот кризис может разрешиться так, как я говорил ранее, самоформированием нового таксиса из атаксии. Не в пример промышленникам, даже у настоящих разбойников появились братства, которые устанавливают правила, например, что разбойник не должен воровать у своей общины.
        Самбор фыркнул:
        - Можно подумать, выйдет великая народная польза, если он вместо того украдёт у чужой общины!
        - А вот здесь уже важно другое, о чём мы недавно говорили. Даже твой воевода, и тот понимает, что вся планета должна стать одной общиной.
        - Вы, мудрые мужи, только что поняли, а с остальными что делать-то? Ты сам говоришь, грядёт катастрофа, как в прошлые времена?
        - Да, но у теперь у нас есть важное преимущество!
        - Какое?
        - Теперь мы вооружены знанием законов истории! Это даёт надежду наконец разорвать цепь падений. Надежда есть, надежда есть для всех.
        Лицо Курума просветлело, морщины печали и сосредоточения на его огромном лбу разгладились.
        - Даже те псоглавцы, что всё сидят в Синей Земле, когда ноги твоих родичей ступают по снегам Драйгена… И для псоглавцев есть надежда. Ну что, последнюю книгу Хродберта Темнокожего ты читал?
        - Не успел. Хродберт обещал наведаться к нам в Пеплин в конце лета и кинохронику показать. На этот раз, он пять лет прожил в Нотэпейро[281 - Нотэпейро - старинное название Синей Земли.] среди диких зверей!
        Взгляд Хельги продолжали радовать красоты заповедного Тиховольского леса, в то время как её мысли обратились к упомянутому учителем естествоиспытателю. Хельга видела его только один раз, когда и она, и Самбор, и Меттхильд ещё были аколитами, а Хродберт только что вернулся из путешествия на юг Синей Земли, на несколько лет там потерявшись, пока его не нашёл Мествин Альбатрос, отец Самбора. Заросший от глаз дикой курчавой бородой естествоиспытатель и испытатель силы собственного везения сам напоминал предводителя неизвестного науке племени. Видимая в обрамлении буйных волосяных зарослей часть лица загорела дочерна, а синие глаза излучали полубожественную-полубезумную харизму. Доклад Хродберта был настолько заряжен той же харизмой, что каждое слово казалось понятным, но через четверть часа Хельга не смогла бы пересказать его даже в самых общих чертах - что-то про терионейропсихологию.
        - Пять лет, - повторил Курум. - Всё это время, Темнокожий следил за одной и той же стаей псоглавцев, за кем уже наблюдал последние полторы дюжины лет. Десять лет назад, они доели за бырсями дохлого слона. Самые злобные матёрые самцы съели почти всю слонятину. Слон, как оказалось, сдох от чахотки, а за ним - половина стаи псоглавцев, матёрые самцы - все до одного. Так вот, та часть стаи, что выжила, самки и молодые самцы, стала жить по-новому… Ну как… Куда мы шли… Где дичекрады?
        - След Бейры, - запоздало ответила Хельга.
        - За разговором мимо поворота проскочили. Не беда, срежем мимо биоэргастерия, - старец нырнул в заросли малины.
        Едва заметная звериная тропа скоро вывела из подлеска на пологий подъём к Холму Альвов. На дальнем склоне, обращённом на север, стояли два продолговатых сруба под высокими крышами, крытыми осиновой дранкой по наволокскому образцу. Каждое лето и осень на протяжении примерно двух поколений, туда наезжали служители оливкового и папоротникового драконов, стремившиеся постичь загадки гетерозиса, скрещивания монозиготных и гетерозиготных особей, и прочие тайны зачатия. Тонконогие молодые овечки с безжизненно висевшей на боках белёсой шерстью, щипавшие траву среди валунов под присмотром лохматого серого волкодава, наверняка были жертвами какого-то прошлогоднего опыта папоротниковых схоластов. На вершине холма, травы и мхи покрывали развалины крепости, вопреки названию, не имевшей никакого отношения к альвам. Это была укреплённая деревенька тёмных веков, как явствовало из найденных при раскопках осколков керамики, ржавого топора с истлевшим топорищем, да остатков кольчуги в одном из погребений.
        - Ну, так выжившая часть стаи не только перешла с мучительства на взаимопо… - старец осёкся на полуслове: стороживший овец волкодав поднял голову, ранее опущенную на лапы, и глухо заворчал.
        Словно ему в ответ, со стороны развалин деревни заорала овца: «Бё-ё-ё»! Пёс поднялся, вздыбил шерсть на затылке, приподнял верхнюю губу, обнажив клыки, и залаял, каждый гав - как пушечный выстрел. Издалека отозвались волкодавовы товарищи, охранявшие биоэргастерий. Поближе к вершине, кто-то перебежал от одного остатка древней стены к другому, что-то сверкнуло. Самбор мгновенно сбил Хельгу с ног и придавил своим телом. Та ещё не успела возмутиться, как хлопнул выстрел.
        - Ползи за валун! - поморянин скатился в сторону вверх по склону, продолжая прикрывать Хельгу от огня.
        Прежде чем последовать совету, та воспользовалась возможностью бросить обеспокоенный взгляд в сторону Курума, оказавшегося на участке склона без валунов, за которыми можно было бы спрятаться. Что-то металлическим комаром прозвенело над ухом, раздалось ещё несколько хлопков. Вместо того, чтобы бежать к камням, старец сгрёб в охапку ближайшую овечку и, держа её перед собой, обратился к стрелявшим:
        - Остановитесь, смертные!
        Вместо того, чтобы внять увещанию мудреца, один из неизвестных на вершине Холма Альвов взял и выстрелил в него. Хельга успела поймать себя на том, что пока часть её сознания только начала ужасаться чудовищности этого поступка, другая часть успела аналитически пронаблюдать за тем, как две пули отскочили от овечки, и соотнести это наблюдение с чуть запоздало всплывшей в памяти справкой о том, в каком именно опыте участвовало жалобно заблеявшее и задёргавшее копытцами животное. Схоласты Альдейгьи ввели овцам гены пауков в надежде, что из паутинообразной шерсти полученной новой породы удастся спрясть сверхпрочное волокно, подобное фрамиборгскому сиилапану. Оказалось, что этот бредовый замысел кое в чём привёл к успеху.
        - Отриньте догму насилия! - продолжая держать перед собой трепыхавшуюся бронеовцу, воззвал Курум.
        Из-за камней показался тощий пожилой дайнав с винтовкой - скорее всего, из ещё одной ватаги дичекрадов, за ним ещё пара. Побросав оружие, они устремились вниз по склону, крича: «Отшельник! Чудотворец! Смилуйся»! Волкодав грозно зарычал, но дичекрады больше не представляли угрозы: не добежав до мистагога нескольких шагов, все трое пали ниц, божась и причитая, перед овценосным босым старцем, чью лысину в венчике седого пуха своевременно озарила Сунна.
        - Надежда есть для всех, - повторил Курум, успокоительно гладя овечку. - Ну что вы, встаньте, негоже так.
        Глава дюжина седьмая. Ралланд
        К знакомому и давно уже сделавшемуся незаметным на сознательном уровне хору птичьих голосов добавился новый.
        - Дзиц-дзиц-дзиц-дзиц-чию-у! Дзиц-дзиц-дзиц-чию-уууу! - неугомонно выводило какое-то громкое пернатое прямо под окном.
        Кроме того, мёрзли ноги. Как обычно, все одеяла и шкуры намотали на себя Блан?д-прелестница и Б?винн-обольстительница. Горм в полусне уже решил было затворить окно, отмотать одно из одеял обратно, и спать дальше, но для этого пришлось разлепить глаза, и его взгляд упал на часы, привинченные к стене - без малого девять. Можно было ещё придавить - никаких событий до полудня в расписании не значилось. С другой стороны, назначенное на середину дня было достаточно безрадостно: встреча с вождями в заведомо обречённой на провал попытке объяснить им преимущества налоговой системы, принятой в городах Северного Союза. Вожди находились в неколебимой уверенности, что для поддержания ралландской державности вполне годен вековой обычай вымогательства «подарков» у кортомщиков[282 - Кортомщик - арендатор.], выпрашивания «милостей» у конунга, и грабежа себе равных, если подвернётся удобный случай.
        Горм решил, что раз уж продыбался из-за мерзкой птички, лучше будет провести хоть утро за чем-то не настолько заведомо безнадёжным, чтоб день совсем не пропал. Перебравшись через кокон из одеял, из которого примерно к полудню, увы, не ранее, должна была вылупиться прекрасная лейганская жена с зелёными, как болотные огни, глазами, кожей, белой, как сливки, и огненно-рыжими волосами, Горм поставил босые ноги на пол, потянулся, подпоясался, и вышел из спальни в смежную купальню, чтобы умыться, затем, согласно другому освящёному веками обычаю, обойти замок, а заодно и позавтракать.
        Плеснув в лицо холодной водой и довольно схематически почистив зубы, он спустился на один ярус по винтовой лестнице, оказавшись в проходе перед пиршественным покоем. Двустворчатые ставни были распахнуты, Бхе?ннайг-чепар?н[283 - Чепарун - щеголь.] любовно протирал замшей толстые цветные стёкла в титановом переплёте. На полу спал Л?йскьюль, морда в луже слюней.
        - Дзиц-дзиц-дзиц-чийю! - опять донеслось снаружи.
        - Не знаешь, кто так орёт? - спросил Горм у Бхеаннайга, опустившись на колено, чтобы почесать собаку-слюняку за ухом.
        - Овсянка, хозяин.
        Ралландский волкодав благосклонно полуприоткрыл один жёлтый глаз, вяло попытался лизнуть Горма, не собрал достаточно сил, чтобы поднять морду, и вновь погрузился в слюнявую дрёму. Породу скорее следовало бы назвать «раллансдкий массодав», чтоб она встала в один ряд с лещинской ележивой и наволокской самогончей. Хотя, повернись Лейскьюль во сне и окажись у него под боком волк, точно был бы задавлен.
        За покоем, другая винтовая лестница вела ещё на ярус ниже, где естественный свет сменялся электрическим, и обстановка напоминала скорее аэронаос или поезд, чем замок. Горм повернул рычаги двух защёлок, открыл тяжёлую дверь, и перешагнул через высокий порог. У приборов управления котлом распада сидели ?дан-дотошник и Аринбь?рн-небрежник. Котёл, первоначально предназначенный для ледокола, назывался «самоедом», потому что в его раскалённых внутренностях нейтроны, излучаемые тролль-камнем, частично поглощались самим тролль-камнем, отчего он превращался в хтоний, и зона распада годами ползла между тролль-камнем и хтонием, как змея, глотающая собственный хвост.
        Изрядная часть приборов перед техниками относилась не к котлу, а к ралландской энергосистеме (если не приукрашать, не заслуживавшей названия), куда «самоед» исправно поставлял электричество. В более развитых краях, за это ежемесячно причиталось бы изрядное количество серебра, но в Ралланде, электричество проходило по разряду «милости конунга», и никому и в голову не приходило за него платить. Ещё одна тема для тщетного обсуждения с вождями. И то к спеху, что атомный котёл больше не был единственным источником электроэнергии для архипелага. Ирония заключалась в том, что несколькими годами раньше не хватало её потребителей, теперь же на каждом хуторе завелась если не маслобойка, то электродоилка, а если не доилка, то холодильник. Одновременно на Коннахте худо-бедно наладили производство ветряков. Реку Лаой, что на Мумине, перегородили плотиной, используя напор для производства гидроэлектричества. В узких заливах на берегах Лейгана и Коннахта появилось и несколько приливных турбин, но те работали только в часы отлива, вследствие чего, даже в Свартильборге свет мог померкнуть и вырубиться в совершенно
произвольное время. Вот о чём стоило подумать, так это о строительстве граммиревмато[284 - Граммиревмато - линия электропередач.] между островами - но откуда взять серебро?
        - И что у нас сломалось? - Горм задал вопрос скорее не ради ответа (действительно сломайся что, его бы давно из-под земли достали), а просто чтобы обратить внимание техников на своё присутствие.
        - Горм! - Идан подпрыгнул от неожиданности. - Ничего не сломалось, но во втором обменнике теплопередача упала - то ли воздушный пузырь, то ли туземцы опять неочищенную воду во внешний цикл залили.
        - По манометру что у тебя? - Горм постучал по стеклу. - Девять дюжин? Аринбьорн, обычно сколько?
        Вместо немедленного ответа, зашелестели страницы.
        - Между входом и выходом по описанию должно быть восемь три четверти, - Аринбьорн ткнул пальцем в лист толстого руководства на спиральном корешке.
        - А на насосе два какое давление?
        - Полтора гросса, тоже чуть выше обычного.
        - Значит, не пузырь, - Горм положил руки на плечи техникам. - Был бы пузырь, второй насос недополучал бы воду, давление было бы низкое и неустойчивое. Нет, тут просто жёсткая вода, отложения. Закажите гликолевую кислоту на Энгульсее, почистим. Только сначала четвёртый обменник снимите с профилактики, и воду залейте. Деионизованную.
        - А с тем подрядчиком что делать? - спросил Идан. - Берит сын Куллена. В суд его? На правёж?
        - На правёж, чего захотел, - Горм невольно рассмеялся. - Здесь тебе не Остров. Поговори с Буахом, соберите ватажку, и угоните у Берита жеребца, а ещё лучше, быка, иначе уважать не будут.
        Почтение к закону в Ралланде сильно хромало, не в пример уважению к племенному животноводческому обычаю. Скот держали даже те, кому совершенно не было в том прока, угон быка одновременно выставлял потерпевшего на посмешище и добавлял к славе угонщика. Бык же служил не только мерой богатства и положения в обществе, но и метафорой для поведения. Ралландскому мужу практически вменялось в обязанность бычить, как завтра не наступит: жевать всё, что может быть сжёвано, пялить всё, что может быть отпялено, гордо мычать, и бросаться в драку по любому поводу, налив глаза кровью. «Что пристало быку, то пристало и богу». Если муж чем и возвышался над быком, то только дополнительными нуждами пить горячительные жидкости и курить вонючие травы. Эпифеномены, то есть всё, что не могло быть сжёвано, отпялено, побеждено в драке, скурено, или выпито, находились за пределами ралландской философии.
        - Скажите, если знаток пригодится, снять водный камень. Я знаю нескольких в Танемарке.
        С этими словами, Горм оставил Идана и Аринбьорна, закрыл дверь, и свернул в узкий проход, что вёл направо. Здесь душная теснота, трубы, и пучки проводов вдоль клёпаных металлических стен напоминали уже не о поезде, а скорее о подморнице, зато через круглый люк, к которому вёл железный трап, можно было проникнуть в помещение, способное если не видом убранства, то душевностью обитателей согреть душу любого ралландского племенного вождя.
        Приближение посетителя было встречено жутким многоголосым лаем, от которого задрожали стены. Едва Горм просунулся в люк, ему в лоб ткнулся мокрый нос Койля, затем Койль и Ирва принялись лизаться, и наконец, когда весь Горм протиснулся вовнутрь псарни, к ним присоединилась Ванора, устроив кучу-малу с пыхтением, визгом, и летящими клочочками тонкой белой шерсти. На миру, собаки вели себя сурово и сдержанно, как и полагалось отборным представителям породы танемаркских белых стражей, но на псарне, весившие от трёх до пяти пудов зверюги веселились, точно переросшие щенки: собака-лизака (Койль), собака-визжака (Ван?ра), и собака-киёмопожирака (?рва). Горм поймал себя на мысли, что его выбор жизненной стези, возможно, был менее предопределён, чем виделось по молодости. Под воздействием неугасимо-гипнотического излучения дядюшки Сеймура, он решил, естественно, что нет в земном круге лучше призвания, чем энергетик. А сам-то ведь мог бы пойти в папоротниковый эргастерий, а не в аспидный. Чем не достойный выбор? Подпереть издревле чтимый семейный устой Кнутлингов, заняться собаководством. Так ли, нет ли, на
то, что в итоге пока напряли Норны, жаловаться отнюдь не приходилось. Хотя следовало вспомнить и слова стародавнего софиста: «Не говори о смертном, что он прожил счастливую жизнь, пока ветер не разнёс пепел от его погребального костра»[285 - Согласно Геродоту, что-то подобное афинский мудрец Солон сказал царю Лидии Крезу.]
        Вдоволь почесав доверчиво подставленное пузо визжаке, за ушами лизаке, и под подбородком киёмопожираке, Горм раскрыл ещё одну дверь, эту из металлической сетки на титановой раме, чтобы коротко обняться с Кромбрандом-выжлятником[286 - Выжлятник - старший псарь.]. Перед ним, на электроплитке что-то грелось в сковородке, распространяя соблазнительный запах. Горм бросил вопросительный взгляд в сторону варева.
        - Творог, парная ягнятина, и овсянка, - выжлятник протянул деревянную ложку на попроб.
        Горм не успел даже позлорадствовать лихому уделу разбудившей его птички, как по вкусу едва тёплого месива заключил, что речь шла о растительной разновидности овсянки.
        - Для Хёды?
        - Нет, сегодня пора щенков начинать прикармливать.
        Следующие полчаса прошли на грани полного расплава мозга умилительно. В помёте Хёды было десять щеночков, шесть мальчиков и четыре девочки. Мальчик с чёрной тесёмкой на шейке первым сообразил, что в плошке из нержавейки находится нечто вкусное, и скоро оказался внутри плошки всеми четырьмя лапками.
        - Этого себе оставь, и синюю девчонку, красного Гинне в Кильду пошли, а остальных можно на подарки, - предложил Кромбранд.
        Другие щенки последовали за чёрным, и принялись без определённой последовательности есть и раскидывать варево, слизывать его с пола и друг с друга, возиться, и повизгивать. Некоторые неуклюже подбегали к гнезду из подушек и шкур, где на боку валялась совершенно измученная материнскими заботами Хёда, чтобы догнаться молочком. Тройка самых смелых выбралась через поднятую бронедверь на отгороженный участок травки перед псарней, знакомясь с запахами, звуками, и светотенью земного круга.
        Собака-лизака, лохматясь отцовской гордостью, наблюдала за происходившим из-за сетки. Горм шагнул на люто зелюную коннахтскую траву, осторожно, чтобы не вляпаться босой ногой в щенячью неожиданность. Вряд ли окрестности, представавшие перед глазами, существенно изменились за несколько последних веков - овцы, щиплющие траву на склонах сглаженных ледниками холмов, увенчанных развалинами крепостей или каменными хороводами капищ, ручей в заросшей чем-то неизвестным, но тоже вопиюще зелёным низине… Ни ядовитых змей, ни даже сколько-нибудь заметных кровососов. Тем не менее, кто-то осторожно попробовал Гормову щиколотку на вкус. Горм бережно взял щенка в руки, поддерживая под пушистый зад и под тёплое брюшко, и наставительно объяснил:
        - Меня не едят.
        - Горм Рагнарссон! - звонко кликнул кто-то сверху. - Можно нам к тебе спуститься?
        Вопрос задавала Меттхильд-задира, совершенно очаровательная в утренних лучах Сунны, золотивших её волосы. Рядом с ней через ограждение боевого хода перегнулся встрёпанный Самбор-везунчик, любимый ученик дядюшки Сеймура, с любопытством разглядывая щенков.
        - Меттхильд Борвинсдаттер, Самбор Мествинссон! - прикинув направление, Горм махнул рукой: - К охладительной башне, в люк, ярус по трапу вниз, обойдите беличье колесо…
        - Беличье колесо? - переспросил Самбор.
        - Центробежный нагнетатель, - снизошёл Горм. - В люк за ним, вторая дверь налево, ярус вниз, и прямо.
        Вскоре, Койль, Ирва, и Ванора залаяли. Кромбранд и Горм радостно приветили гостей, обнявшись с ними и тем заодно показав псам, что пришли свои. Койль охотно дал погладить себя Меттхильд, а на Самбора посмотрел очень выразительно, приподняв губу над правым клыком и чуть сузив глаз с той же стороны - мол, раз ты с хозяином, проходи, но я за тобой всё равно слежу, а то ходят тут всякие с бородами клинышком, а потом овцы пропадают. После этого гости представились Хёде и дотошно оценили щенков, признав весь помёт превосходным. Красный мальчик отчего-то возлюбил поморянина, и, похоже, взаимно: властитель Пеплина разжился у Кромбранда несколькими полосками ягнятины и стал кормить маленькое существо изо рта в рот. Наконец, вернув полностью заглаженного, затисканного, и закормленного щенка Хёде под бок, Самбор спросил:
        - А ергач у тебя в замке часом не найдётся?
        - Что ж я за хозяин, сам в гости зазвал, до трёх часов пополуночи расспросами мучал, а наутро и ергача не налью? - сам себе возмутился Горм. - Пошли в пиршественный покой!
        - А в кухню не быстрее будет? - спросил венед. - Мы бы и сами туда наведались, только никак не можем её найти…
        Судя по выражению Меттхильд, она предпочла бы пиршественный покой. Горм решил принять мудрое промежуточное решение и крутанул рукоять переговорного устройства.
        - Чего тебе неймётся, сирота кронийская, прихвостень собачачий? - отозвался в мезофоне Бхеаннайг.
        - Вели собрать завтрак, - ответил дворецкому Горм. - По возможности без варёного лука, киёмы, или ячменной болтушки, с парой термосов ергача, и пусть Меара принесёт в библиотеку.
        Из мезофона туго полезло напряжённое молчание, как перемолотая жилистая турятина из мясорубки.
        - Хозяин… Не в обиду! - наконец смог вымолвить Бхеаннайг.
        - Пустое, что нам, ралландским вепрям! Все свои, - ответил Горм, обмениваясь злорадными взглядами с Кромбрандом.
        Выжлятника стоило произвести в доезжачие[287 - Доезжачий - старший чин псовой охоты.], непременно торжественно и в присутствии Бхеаннайга.
        - Пивной марог[288 - Марог - блюдо из яиц, мёда, молока, муки, и других составляющих, приготовляемое на водяной бане.], яблочная коврижка, овсянка со взбитыми сливками? - самообладание дворецкого всегда быстро восстанавливалось.
        - Никаких овсянок, - повелел Горм.
        - И ергача, ергача побольше! - успел добавить Самбор, прежде чем связь разъединилась.
        Мысль о библиотеке возникла, поскольку она была и значительно ближе, чем кухня (всего-то пять поворотов, три трапа, и винтовая лестница), и всё-таки попредставительнее - кресла из мягкой кожи, сводчатый потолок с окном-фонарём, магнитофон с собранием записей, и фототелеграф.
        Пока гости одолевали последний виток лестницы, Горм любовно провёл привычным взглядом по корешкам. На почётном месте стояла трилогия про Грима со Стромо - «Вздрюченный», «Попяченный», и «Скособаченный», рядом золотое тиснение рун по чёрному сафьяну - «Замурованный демонами» - предвосхищало конец трагической истории Яромила Безумного, внука Яромила Загребущего. Несколько менее к месту на той же полке торчал переплёт недавней антиутопии М?йстари сына Х?льги «Новости с поля боя». Героиней книги была не смертная, а гиноид-оргазмотрон, что возмутило некоторых критиков: мол, неправдоподобно. Скорее всего, критики не знали, что на Изогнутом Острове уже довольно давно предпринимались скрытные попытки построить нечто в этом роде - неколошенцу в жизни не понять, зачем, не стоило и пытаться.
        Имя куклы для плотских утех Мейстари, правда, выбрал не больно-то изобретательно, оно было на слуху. Так же, как гиноида в книге, звали молодую, но уже порядочно известную исследовательницу, обосновавшуюся не где-нибудь, а в Сеймуровом эргастерии. Это наводило на мысль, что прозвание аниматронной героини было следствием выбора, пусть и подсознательного: юная дева, экзотически хороша собой, остра на язык, и замужем за мрачным винландским схоластом, на чьём счету уже имелась длинная череда убийств. Видит око, да зуб неймёт? Красивая гипотеза оказалась мерзко умерщвлена эмпирически, стоило снять книгу с полки и перепроверить год выпуска. Имена - просто совпадение, бывает и так. Подумав, Горм переставил «Новости с поля боя» на полку ниже - хотя некоторые подробности и менялись, Мейстари сын Хельги уже не первый раз рассказывал одну и ту же повесть.
        Со стола через проход от застеклённых полок сползла длинная полоса с рядами знаков этлавагрского письма, зернисто-тёмно-серых на светло-серой токочувствительной бумаге - утренний выпуск «Агело то Кефалео». Горм поднёс полосу к глазам и скривился. Почётное место в некогда уважаемом этлавагрском дённике занимала некрофильская история о похищении неизвестными тела любовницы епарха одной из винландских колоний, которое якобы переправили на Изогнутый Остров, где использовали для изготовления биомеханической куклы на забаву какому-то вождю-цаат?. Выходило, что Мейстари сын Хельги написал не сатирическую антиутопию, а предупреждение, хотя идея некробиомеханоида даже ему не пришла в голову. Немудрено - он не колошенский аристократ всё-таки. Горм саркастически хмыкнул и дал ленте бумаги с шелестом упасть на наборный дубовый пол.
        Бумажное извержение продолжалось рунами сегодняшнего йорвикского «Боды», а фототелеграф уже со стрёкотом печатал вторую половину «Моряка». В «Моряке», Горм первым делом глянул в на новости из Щеглова Острога - город держится, эпидемии нет. Дядюшка Сеймур вслух надеялся, что болезнь, которую запер в Яросветовом чертоге Карл Боргарбуйн, как-то переметнётся на сборище девятиреченцев, и даже посоветовал Зиме, острожской посаднице, помочь бактериям, как в старину, обстреляв чолдонский лагерь из камнемётов заражёнными трупами. Её ответ был резок: «Ты перепутал, с кем говоришь, Сеймур Харальдсссон. Варвары - по другую сторону стен».
        Горм дважды щёлкнул резаком, освободив начало «Моряка», чтобы передать его Меттхильд. Самбор зашуршал этлавагрским и энгульсейским дённиками. Ногомяч занимал примерно аршин: Бирка через пень-колоду, но одолела Глевагард (будет о чём поехидничать лейганцам и коннахтцам), игру Стромо и Эстро перенесли на материк из-за погоды. Под шапкой раздела «Новости искусства и светские сплетни» красовалась фотография ?йно сына Т?ппи, крутившего, как нечего делать, над головой басовую брачу[289 - Брача - смычковый инструмент, подобный скрипке, но больше по размеру, и со строем ниже.]. За его спиной в резком свете электрических дуг отблёскивал хромом квенмаркский макрофон[290 - Макрофон - ну очень большой динамик.], а чуть поодаль за ним угадывались очертания грубовато, но достоверно вытесанного из камня давнишнего изваяния, изображавшего дремавшего сидя старца, собаку, сидевшую, подняв морду, у его ног, и деву, стоявшую, облокотясь на спинку кресла, в котором дремал старец. Собака несомненно принадлежала к породе танемаркских стражей, старца же предание называло первым из Кнутлингов. Горм вновь хмыкнул и
пробежал глазами по сопровождавшим фото строкам.
        ХОТЬ ВЫСТУПЛЕНИЕ КВЕНМАРКСКИХ АРХИСКОМОРОХОВ НА СКЛОНЕ ЙЕЛЛИНГСКОГО ХОЛМА И БЫЛО ОБЪЯВЛЕНО НЕОЖИДАННО, НА НЕГО УСПЕЛО СОБРАТЬСЯ НЕМАЛО ЗНАМЕНИТОСТЕЙ. НАШ ВЕСТОВЩИК ЗАМЕТИЛ В ТОЛПЕ ТРАСКО ИЗ ДОБИНА, ВСЁ ЕЩЁ НА КОСТЫЛЯХ, РАТИБОРА ВОЛЫНЦА С АСЛОГ ИЗ ГОНЗАВЫ, И СЕЙМУРА КНУТЛИНГА С ФИЛИНОМ ЛАСЕТОМ. НАКОНЕЦ, КОГДА ПРЕДСТАВЛЕНИЕ ДОЛЖНО БЫЛО ВОТ-ВОТ НАЧАТЬСЯ, ТОЛПА РАССТУПИЛАСЬ ПЕРЕД ТРЕМЯ СВЯЩЕННЫМИ ПСАМИ, ЗА КОТОРЫМИ ПРОШЁЛ К СЦЕНЕ ГОРМ КНУТЛИНГ И ЕГО ЖЁНЫ БЛАНИД И БЕВИНН. ЕДВА ПСЫ УЛЕГЛИСЬ У НОГ ГОСТЕЙ ИЗ РАЛЛАНДА, НА ЯРКО ОСВЕЩЁННУЮ СЦЕНУ ПОД ВОСТОРЖЕННЫЙ РЁВ ТРЁХ ТЁМ ЗРИТЕЛЕЙ ВЫШЛИ ЭЙНО, БАВВА, ПАРЛАН, И СУУРИН.
        КРИКИ СТИХЛИ, СВЕТ ПОМЕРК, ПАРЛАН УПЁР ШПИЛЬ БРАЧИ В ПОЛ, И ЗАИГРАЛ «КОЛЫБЕЛЬНУЮ».
        На «Колыбельной», Бланид даже слезу смахнула. Потом пошла «Латрейя» - «повеселее» не совсем описывало настрой, но уж точно позабористее, а за ней уже и «Каамос» - квенское название Фимбулвинтера, с народно-лирическим началом, внезапно и бешено срывавшимся в рёвы, вопли, и хаос гибели богов, как атомный котёл, из которого повытаскивали все замедлительные стержни. Энергия попёрла из скоморохов так, что любой лучемер перегорел бы. Бевинн поднялась со складной трёхногой скамеечки и простёрла руки к сцене, Бланид наклонилась вперёд, сквозь скрещённые перед глазами пальцы заворожённо смотря на Эйно, исступлённо пилившего брачу смычком. Рядом завоняло - кто-то зажёг, как пару факелов, разломленную надвое палку мемличской твёрдокопчёной колбасы с селитрой. Когда псы и Горм повернулись к источнику запаха, выяснилось что горящую колбасу крутили над головами, разбрасывая на траву и соседей пылающие капли медвежьего жира, как раз Самбор с Меттхильд, на фоне прочих соседей не слишком выделяясь буйством: несколько раз, в обход Горма и его жён и псов над собранием проплывали поддерживаемые дюжинами рук отроки и
девы, кто в одежде, кто уже и без, а ветерок нёс над холмом дымы воскуряемых конопли, дурман-травы, и даже вроде бы волчьего жмыха.
        Соседство с поморянской парочкой могло случиться по простому совпадению, но жизнь давно научила Горма, что чем ближе к Сеймуру Харальдссону с одноглазым Ласетом на плече, тем реже всякое совпадение объяснялось просто как падение сов, а зачастую и сами совы оказывались не тем, чем казались. Когда наконец Парлан с Эйно бросили Суурина в динамик, перевернув макрофон и тем дав понять, что устали и больше играть не будут, совместно пережившие катарсис таны, венеды, и представители других племён принялись сбиваться в ватажки, чтоб разойтись по корчмам и харчевням и обсудить услышанное и увиденное с новообретёнными друзьями, а Горм пригласил Меттхильд и Самбора отужинать в Коннахте.
        В брюхо турболёта кое-как уместились гости, псы, и жёны. Закрыв запоры герметической дверцы за Бевинн, Горм ступил на трап, что вёл к поднятому обтекателю над шкиперским местом. Прежде чем опуститься за штурвал, он обернулся. На лужайке в свете полоски огоньков, обозначавших край взлётной полосы, стояли Сеймур, Психофоро, и Аркил. Выражение длинного лица Психофоро с близко посаженными глазами и очень приблизительно обозначенным подбородком почему-то наводило на неприятные мысли. Дядюшка коротко, но очень драматически посмотрел на Горма, кивнул, двумя пальцами пощекотал перья на животе у Ласета, и шагнул назад в полумрак.
        Над Коннахтом ходила гроза, и садиться пришлось на запасной аэродром в Кель Мор, до замка добрались уже за полночь, а потом часа три пили и говорили, вернее, говорил в основном Самбор, обрисовав нужду снять осаду со Щеглова Острога настолько красочно, что не только Бланид, но и Бевинн была доведена до слёз. У самого Горма кровь в жилах не то вскипала, не то леденела, рука самопроизвольно тянулась к мечу, и ему пришлось приложить изрядное усилие, чтобы сохранить трезвый, циничный, и разносторонний взгляд на события, не как звало сердце, а как обязывала должность.
        Во-первых, действительно, встречу с Самбором скорее всего подстроил Сеймур мистагог, поскольку важность скорого разрешения острожской проблемы была очень высока для дядюшки, которому не терпелось наконец поднять «Гулльвейг» на эпицикл. Во-вторых, конечно, чолдонское нашествие доставляло неудобство не только дядюшке, срывая расписание строительства космолёта, но и угрожало жизням драйгенских колонистов, а заодно окончательно расшатывало уже основательно затронутую похолоданием экономику Нордланда. Не говоря уже о тех горемыках, кто оказался непосредственно на пути вонючей лавины бритых яков, ведомой рогоносом Мудрилы Страшного. Последнее навряд ли волновало дядюшку (уж так был устроен его ум - силён, но однонаправлен), зато терзало чувствительную венедскую душу Самбора. Самборовы печаль, беспокойство, и стремление что-то сделать отчасти передались и Горму, настолько, что где-то в половину третьего, под смесью воздействия этих смешанных чувств и нескольких чарок уисгебы с зовом собственного долга Горм не на шутку задумался о последствиях продолжения беспорядков на материке для Ралланда, и пришёл к
довольно неутешительным выводам. Итак, в-третьих, скорее рано, нежели поздно, разорение центрального Нордланда варварами должно было икнуться ростом цен на островах, нежелательным возобновлением их зависимости от Энгульсея, и опасностью в который раз скатиться в распри и усобицы…
        Запахи снеди, принесённой Меарой и двумя её помощницами, временно отвлекли Горма от мыслей. Взбитые сливки, спасённые от бездарного нанесения поверх сладкой овсяной каши, были смешаны с ранней земляникой. В ергач, Меара добавила успевших слегка перебродить перед перемолкой бобов теобромы, распространявших нежное благоухание.
        - Ммммм, дело! - сказал Самбор.
        Пока Горм сдабривал свой ергач мёдом и корицей, поморянин уже успел опустошить первую кружку дымившейся тёмной жидкости, и тут же налил из кувшина вторую.
        - Нелёгок твой труд, сын Рагнара, - заметила Меттхильд, серебряным ножом-лопаткой отрезая до прозрачности тоненький ломтик яблочной коврижки. - Зато и кормят тебя неплохо.
        - А всё-таки, как тебя угораздило из Кильды оказаться в Ралланде? - поморянин навалил в миску примерно поровну марога, земляники, и ореховой чесницы[291 - Чесн?ца - бездрожжевой хлеб.]. - Твоя работа про энергосистемы им приглянулась?
        Горм усмехнулся:
        - Нет, ралландцы использовали другие критерии.
        - Какие?
        - Им непременно нужен был потомок Тадга Крюка и Гуннхильд Матери Конунгов. - И всё?
        - Всё, - подтвердил Горм и тут же покачал головой. - Что, кстати, значит, что у меня Кнутлинги и с отцовской, и с материнской стороны, и как у заводчика, несколько вязок в моей собственной родословной вызывают у меня большие сомнения.
        - Да брось ты, - Самбор махнул рукой. - Когда это было, Тадг, он родился вообще в тёмные века.
        - Осторожность нужна, - объяснил Горм, одновременно продолжая восстанавливать в слегка затуманенной уисгебой памяти подробности ночного разговора. - А то выйдет, что родословное древо не ветвится, а там беды не оберёшься. Взять к примеру энгульсейских борзых. Если верить хозяевам, их порода гораздо аристократичнее Кнутлингов там, или Годничат каких-нибудь. Вот этих борзых уже до того друг с другом доскрещивали, что сбоку собака видна, а стоит ей повернуться к хозяину лицом, и борзая пропадает, примерно как золото из ралландской казны.
        - Так о золоте, - тоже припомнил Самбор.
        Чего Горм терпеть не мог, так это обманывать чужие надежды, но даже первая дева Фрамиборга может дать только то, что у неё есть. Что толку ходить кругами вокруг неприятной правды? Так решив, он рубанул воздух рукой:
        - Золота на «Гулльвейг» я вам не дам.
        Лица Самбора и Меттхильд мгновенно приобрели детски-разочарованное выражение: «Дедушка Один не принесёт мне на зимнее солнцестояние пони, о котором я так просил».
        - Я всё понимаю, невозможно что-то сделать одновременно качественно, быстро, и чтоб в смету уложилось, - смягчил удар Горм. - Но Ралланд - остров бедный, и в казне не то что золота, восьмушки серебра нет, а если и появляется, мы её тут же вкладываем в школу, больницу, или дорогу. Зато с другим может получиться…
        Вместо «Я не получу пони, уыыыы», нездорово заострённые, но оттого не менее выразительные черты Самбора мгновенно телеграфировали «Мне подарят барабан»!
        - Проблема только в одном, - поспешил тут же добавить Горм. - Мы на острове. Можно бы, конечно, перевезтись с дружиной на материк на айсберге, но этот айсберг надо месяцы ловить, а потом месяцы сюда тащить, к следующей весне разве что успеем. Осада может столько и не продержаться. Чолдонцы осадили Щеглов Острог, потому что там продовольственные склады, так ведь? А у них с запасами еды не очень?
        - Так, и так, эти девятиреченцы потороченные что саранча, - согласился венед. - Только несколько обозов с зерном и они захватили, как перешли Дикое Поле.
        - До следующей весны ждать нельзя, - сказала Меттхильд, насупив светленькие бровки. - У кого с запасами ещё хуже, так это у колонистов на Драйгене. Отец надеется на теплицы, но у них в помине нет ни стекла, ни плёнки, чтобы построить достаточно, семян мало, да и что вырасти успеет? Там Сунна в полдень светит, как у нас в сумерки!
        - Потом, чолдонцы, даже как пожрут зерно, ещё по крайней мере полтора месяца смогут кормиться своими яками, - переглянувшись с Меттхильд, добавил Самбор.
        У него явно уже было какое-то решение проблемы на уме - уж очень не в соответствии с содержанием последней фразы воодушевлённо заблестели глаза венеда. Самбор был не из тех, из кого приходится тянуть слова клещами, так что начало описания этого решения было представлено, хоть и не совсем понятно, зато незамедлительно:
        - Но всё это неважно, потому что айсберг не нужно ловить! Смотри!
        Поморянин вскочил, чудом не опрокинув один из подносов с яблочной коврижкой, сливками, и чесницей, и ткнул пальцем в висевшую на одной из стен старинную карту с розой ветров, где Эгир, Погода, и Мананн мак Лир с северо-востока, северо-запада, и юго-запада смотрели на пять островов Ралланда, Ваннен, Энгульсей, Альбу, и кусок трегорландского побережья. Палец Самбора оставил яблочный след на стекле правее резвившейся в волнах стаи морских коров (можно было биться об заклад, что изобразивший их картограф никогда в жизни не видал коровы, ни морской, ни сухопутной). Коровы, впрочем, в любом случае не имели отношения к замыслу поморянина.
        - Динас Малор! - провозгласил он.
        Энгульсейский порт действительно лежал на восток от анатомически недостоверных коров.
        - И что? - удивился Горм.
        - Ты не слышал про «Хавсфру», «Фоссегрима», и «Тылля»?! - в свой черёд удивился Самбор.
        - Плавучие доки? - сообразил Горм. - Так их уже в Мидхаф отволокли?
        - Кроме «Тылля», он ещё в Динас Малоре! Кромфрид задержал отправление на полмесяца, потому что решил на последний док наморозить лёд по технологии волнореза, чтоб обойтись четырьмя буксирами!
        - Про задержку я не знал, но нам-то это как помогает?
        - Смотри!
        Венед схватил кусок «Агело то Кефалео». Страница повествовала о побоище в Тингеборге с участием атакситов, хризоавгитов, Синих Лезвий, Зелёных Обухов, йомсов, матросов, портовых блудниц, и городской стражи. Все они опять-таки имели не больше отношения к замыслу поморянина, чем ранее морские коровы, потому что Самбор перевернул страницу и принялся чертить на обороте черенком предварительно облизанной от сливок ложки.
        - Длина ровно четыре гросса саженей, высота четыре дюжины, в этой части волнорез ледяной сплошной, чтоб понизить центр тяжести, здесь холодильные установки, это место пустое…
        Горм догадался, о чём идёт речь:
        - Здесь вокруг пустого места стены какой толщины?
        - Три внизу, одна сверху, сужаются по показательному закону!
        - Стало быть, даже если принять, что они вообще не сужаются, водоизмещение…
        Горм перевернул описание ногомячного стояния Бирки и Глевагарда и стал складывать, множить, и делить сажени, полусажени, и пуды на бочку, пользуясь ещё одной ложкой вместо стилоса. Вывод был не до конца обнадёживающим:
        - Потонуть-то он не потонет, но с такой осадкой его четыре буксира против течения не сволокут.
        - Так зачем тебе вообще буксиры? У тебя самого паровые турбины есть, так?
        - Есть, но как ими док привести?
        - Прямоточный пароводяной водомёт, как на прадедовских кноррах!
        - Пар? Через лёд? - усомнился Горм.
        - Так холодильная установка на что? Электричества-то прорва? - не сдавался Самбор.
        - Такое обсчитать недели нужны, вихревое движение, тепловой погранслой…
        - А ты по панергическим теоремам! Поток тепла-то можно прикинуть?
        - Ты знаешь, Горм Рагнарссон, почему за поморянами держится слава совершенно неостановимых любовников? - вдруг спросила Меттхильд.
        - Впервые слышу! Почему?
        - Потому, - объяснила заморская дева, глядя поверх очочков. - Что им легче отдаться, чем объяснить, почему это невозможно. Прикидывай.
        Горм преувеличенно вздохнул, вытащил из-под фототелеграфа ещё один лист, и принялся за термодинамический расчёт. Для этого даже пришлось воспользоваться квенской электросчётной машинкой, печатавшей числовые руны на длинной полосе термочувствительной бумаги. Наконец, он заключил:
        - Мощности холодильной установки хватит, но как погрузимся-то, чтоб док на дно не сел?
        - Ну, это совсем просто! - Самбор провёл яблочную полосу по стеклу. - Через пролив, погрузить с берега у Лестницы Великанов, а чтоб не было проблем с осадкой, док сперва подтопить, а при погрузке откачать! А разгружаться на песчаном берегу, что намыл Риназ, у Дорестада!
        Что ж, не было новостью, что поморянин славился не только везучестью, но и на зависть разносторонней подкованностью в науках. Любимый ученик дядюшки Сеймура как-никак. Горм приподнялся в не более чем на треть ироническом полупоклоне:
        - Самбор сын Мествина! Не только янтарный дракон тебе благоволит, но и аспидный с померанцевым! Может статься, нам действительно удастся прорваться к Щеглову Острогу!
        - Сын Рагнара, внук Харальда, я знала, ты не оставишь неотмщёнными слёзы поруганных вдов, прибегнувших к тебе с мольбой о помощи! - таким образом заявила о своём появлении Бланид. - Собери ралландское войско и покарай убийц и поругателей!
        Ненадолго и привычно, Горм лишился дара речи при виде супруги. Вот уж где и порода, и стать, и безукоризненный природный вкус. Особенно это вроде бы совершенно незатейливое платье из белого коннахтского льна-долгунца, перехваченное золотым пояском. Хотя технически, с мольбой (если «Это рука судьбы! Ты просто должен нам помочь!» определить как мольбу) к Горму прибегнул Самбор, пусть и много претерпевший, но тем не менее биологически навряд ли способный быть вдовой, однако, зачем портить высокую драму такими мелкими придирками? Горм молча поднялся с места и не преминул воспользоваться совершенно законным предлогом заключить Бланид в объятия, одновременно стараясь удержаться в рамках приличия. Тут же подоспела и Бевинн, та не в ралландском наряде, а в этлавагрском, тоже подпоясанном, но с боков не сшитом, и примкнула к приветствию, тем продлив Гормову бессловесность: вся кровь отлила у него от мозга.
        - Тебя не только кормят неплохо, сын Рагнара, - заметил Самбор, для разнообразия, вроде бы почти совсем не поддевая.
        - Сестра моя, возрадуйся! Быть войне, литься рекам крови! - провозгласила Бланид.
        Слегка прийдя в себя, Горм в очередной раз подивился, как в такой прелестной головке могут уживаться такая доброта с такой кровожадностью, осторожно и не без сожаления выпутался из страстных двойных объятий, и подошёл к телефону.
        - Бхеаннайг, соедини меня с Энгульсеем. Вызвони в Динас Малоре верфь, где строят плавучий док, а там пусть позовут самого Кромфрида Щуку!
        Повесив трубку обратно на крюк, он несколько менее уверенно продолжил:
        - Не очень понятно, правда, с какой стати Кромфрид отдаст нам свой док…
        - Ну, не отдаст, а одолжит, - тоже не очень уверенно сказал Самбор.
        - Нет, это-то как раз понятно, - Меттхильд постучала по облезлой мамонтовой шкуре переплёта «Ландслага».
        Свод законов в полтора аршина на аршин и в пядь толщиной не поместился бы ни на одну полку, и потому хранился на особенных резных козлах. Не без усилия, Меттхильд взгромоздила книгу на полку сбоку козел, расстегнула застёжки, и, перелистав несколько страниц, прочла:
        - «Далее, если по вине зложелателей или расточителей случается такая беда, что наступает враждебное войско на наши владения в каком-либо месте, или даже на земли, платящие дань или союзные, в таком случае мы не должны отказывать нашему конунгу в полном ополчении воинов с кораблями»…
        Меттхильд многозначительно оглядела слушавших. Самбора настолько распёрло от гордости за супругу, что ему даже временно пришлось прервать поглощение яблочной коврижки. Бевинн шепнула:
        - Будь он не поморянин, а поросёнок, я б сказала, его легче забить, чем прокормить.
        Оказалось, что эта возмутительная сатира - ещё полбеды, поскольку затем обольстительница решила засунуть в Гормово ухо язык. Стараясь сохранить самообладание, Горм принялся слушать дальше:
        - «И оружием, если он и мудрейшие мужи видят в этом большую необходимость. А если меньшая в том есть нужда, примем с благодарностью, если отпустит».
        - Кого отпустит? - не понял Самбор.
        - Ну вы, мужи, как дети, - перегнувшись над книгой, Меттхильд хитро глянула на Горма с Бевинн, а поморянина потянула за воротник.
        - Ты, - она потрепала Самбору волосы. - Принёс ему, - она указала на Горма. - Весть о вторжении враждебного войска. Теперь всё, что сыну Рагнара и внуку Харальда осталось сделать, это послать в Динас Малор ратную стрелу! Он же сейчас единственный на весь Северный Союз конунг! Вели резать стрелу, Кнутлинг!
        «Если я конунг, почему мне все только и делают, что приказывают, кому помочь, кого покарать, и что резать»? - подумал Горм, вслух же сказал:
        - Для порядка, давайте только сперва дело с мудрейшими мужами обсужу, всё равно на полдень уже встреча назначена.
        Ответ «мудрейших» на предложение сплавать на материк с кем-нибудь сразиться не вызывал никакого сомнения, как и их сугубая стратегическая, тактическая, и логистическая бесполезность в предстоявшем походе. Закон законом, но вряд ли «ратная стрела» от конунга из Ралланда потянула бы на созыв сколько-нибудь приличного ополчения из высокомерных и изнеженных энгульсейцев, ни в ломаный обол не ставивших западных соседей. С энгульсейскими эстетами, однако, дело шло не о сборе войска, а всего-то о том, чтобы на месяцок-другой одолжить чужой плавучий док, уже выплаченный Винетой, в обмен на годы и годы исключительного права на самовосхваление. Прибавить к этому возможность почти совсем без драки попасть в большие забияки[292 - Иван Андреевич Крылов, а вы как думали?], и можно было уже предугадывать заголовок первой полосы завтрашнего «Боды»: «Мощь энгульсейской технологии в очередной раз спасёт Северный Союз».
        Нажав другую кнопку на телефоне, Горм вновь поднёс к уху трубку.
        - Здесь Идан!
        - Идан, готовь отключение от энергосистемы и переход на автономию! Готовность два часа!
        - Есть готовность два часа! С четвёртым обменником что делать?
        - Если деионизированной воды недостаточно, пусть пришлют из Кель Мора поездом, да чтоб до без четверти двух пополудни здесь была!
        Одной из немногих положительных сторон ралландской верности обычаям было, что если конунг чего просил (особенно воды на болоте, или там жёлудей в дубняке), отказать ему значило опозориться. Горм довольно огляделся по сторонам. Сам себя он, к счастью, не видел, а остальная обстановка без какого-либо приукрашивания вполне тянула уже не на заголовок дённика, а на историческое полотно: «Ралланд приходит на помощь Нордланду». Буколический вид с холмами, развалинами, и овцами в окне, две рыжеволосых красавицы с румянцем праведного гнева на щеках, облачённые в ладно облегавшие их роскошные формы лёгкие домашние платья, стройная иноземка, сквозь очки на породистом носике изучающая свод законов, и пришедший издалека за помощью воин со скорбными складками недавних лишений на челе, в диковинном венедском наряде… Венедский воин в диковинном наряде выбрал именно этот исторический миг, чтобы приняться жрать, как не в себя, марог, макая куски в сливочный варенец.
        Горм глотнул ергача, сдобренного теобромой, корицей, и мёдом, и вновь выглянул из окна. К полудню, назначенному вождям, телескопическим башням предстояло опуститься, а ошипованным металлокерамическим бронелистам по периметру замка воинственно встопорщиться, являя дневному свету дюжины гусеничных тележек на гидравлической подвеске, каждая больше, чем тяжёлый пятибашенный бронеход. «Мудрейшие мужи», окутанные облаками макубного дыма и химических паров веществ, хронически недоокислённых в ходе расщепления их организмами мёртвой воды, должны были опоздать на встречу примерно на час. Горм не имел излишне высокого мнения о своём риторическом искусстве, но и вожди не славились взыскательностью, тем более если речь шла о драке, вдобавок, на материке, да ещё и против кочевников с несметными стадами скота. За счёт последнего обстоятельства, где-то в половине второго надлежало ждать ещё похмельного или уже пьяного мычания клятв, обнажения мечей, и многоголосого прорёвывания боевых кличей «Мусклайге ан тиаранн!» и «Коннахт абу»!
        К двум часам пополудни, гидравлическим цилиндрам следовало поднять гусеницы на два аршина, чтобы зря не изнашивать, дисковые тормоза на колёсных парах с гребнями были бы отжаты, магниторельсовые стояночные тормоза обесточены, и замок-путеукладчик «Коннахт» готов к путешествию по им же уложенной счетверённой железной колее на юго-восток, в порт Лорху и к Лестнице Великанов, для погрузки в плавучий док «Тылль», морской переправы к устью Риназа, и степенного, со скоростью быстрого ходока, но неостановимого путешествия на гусеницах в шипении клубов подогретого атомным котлом пара - к стенам Щеглова Острога.
        - Мусклайге ан тиаранн! - вырвалось и у Горма, к восторгу Бланид и Бевинн.
        «Пробудим сталь»!
        Глава дюжина восьмая. Пеплин
        - Дева должна быть, как мёд, - сказал Вратислав.
        - Сладкая и благоуханная? - уточнил Самбор.
        - Ну, и это тоже. Но я в другом смысле.
        - Так в каком?
        - В смысле, влип так влип.
        Воевода замолчал и подпёр подбородок кулаком. Несебудка задумалась: как он выглядел в молодости, с волосами на голове? Волосы были, скорее всего, рыжие или тёмно-русые, но сейчас череп воеводы неравномерно покрывала поросль щетины цвета местами покрытой ржавчиной стальной проволоки. Как знали все поветы вблизи Гнёва, раз в неделю Вратислав подравнивал эту «причёску» машинкой для стрижки овец. С волосами он был бы, пожалуй, изрядно хорош собой, даже со слегка свёрнутым на сторону носом и лучевой отметиной через левую щёку, но видных длинноволосых мужей в западном Гардаре если и не водяному пруд пруди, то уж точно домовому на полати не вскинуть, а такой воевода водился только в Поморье. Малость облезлый, зато наш, умом да силой взял, и другого такого нет. Так решив, ключница в который раз подивилась на чудовищный шрам на Вратиславовом левом предплечье, а заодно и на то, что у локтя воеводина рука была ещё примерно в три раза шире, чем у запястья.
        - Гость дорогой, чимара ли тебе, ергача ли свежего, а то пива, или мёда ставленого? - спросила Несебудка.
        - Да не буду те во бремя, Несебудушка, - учтиво отказался тот.
        Воевода поступился ергачом зря. Напиток был уже сварен, а зёрна для него вздорожали за последние месяцы вчетверо, да и по такой цене найти нелегко. То же казалось практически всех припасов, что не производились в Поморье. Мысленно неодобрительно засопев, повариха отошла за приспешный каток[293 - Приспешный каток - вид кухонного стола.], где лежали уже очищенные, но ещё не порезанные черешки ревеня, стояли кувшинчик с мёдом, плошка свежего творога, и закрытый притёртой пробкой пузырёк с толчёным черноцветом, вопреки названию, белым, и тоже непомерно вздорожавшим. В кухню вошёл отрок, неся под мышкой свежеперелуженный таз для варки варенья, повесил таз за ручку на крюк, и бросил любопытный взгляд в сторону стола, за которым сидели мечник и воевода. Простительно, не в каждой кухне можно так вот запросто встретить воеводу всего Поморья, и к тому же неплохого колдуна, знающего массу заветных слов, чтоб мать сыра земля берегла.
        - Стройко, - Несебудка потянула отрока за рукав, дабы привлечь его внимание. - Пойди на птичник, принеси мне полторы дюжины утиных яиц, да смотри, чтоб свежих и без зародышей! И скажи Руське, пусть просеет три марки пшеничной муки, две ячменной, смешает вместе…
        Сразу после упоминания Руськиного имени, Стройко заторопился к двери.
        - Только чтоб сперва посуду насухо обтёрла! - только и успела напутствовать повариха.
        Кого б теперь послать за маслом на маслобойню? Разве что Самбора? Он недавно починил электродоилку, и с маслом помог бы, конечно, но как-то не по обычаю при поморянском воеводе посылать гнёвского мечника за маслом… Против обыкновения, Самборова беседа с воеводой не клеилась - словно Вратислав говорил не совсем о том, о чём хотел, и оба собеседника это чувствовали. Несебудка взяла колошенский зубчатый нож и принялась резать ревень на вершковые кусочки в плоском тареле, чтоб сок не пропал, переключившись на размышление, не стоило бы несколько диалептов размягчить начинку на сковороде, прежде чем класть в пирог. Может, и стоило, но сперва сделать тесто и поставить на холод. За спиной поварихи, что-то зашуршало, потом заскрипела дверца одного из поставцов. Или в замке завелась гигантская мышь, падкая на пряники, или…
        - Дубынька, - не оборачиваясь, сказала повариха. - Больше двух не воруй, а сопрёшь, пойди на маслобойню, принеси мне три марки масла, да сперва руки вымой!
        - Я один для Геалы сиротки! - начал оправдываться Дубыня.
        - Хоть для Дакриодоры, вечно печальной девы, только руки вымой!
        Молчание за кухонным столом наконец нарушил Самбор:
        - Ты прав. Я как увидел Меттхильд тем летом на Вармской косе, так и понял, что влип. Как сейчас помню, сидит на корточках у моря, ищет янтарь, а платьице беленькое в горошек, и подол мокрый.
        - Вот и я… - Вратислав покачал головой. - Так что вы с Гормом урядили, и скольких ватажников тебе дать?
        - Ватажников хоть вовсе не давай, столько добровольцев напросилось в поход, замок лопнет!
        - Ралландцы?
        - Ралландцы, альбинги, и всё брусовское рушение. Дай ракетные огнемёты и огнесмесь. По пути поставим на коннахтские башни. «Тыллю» ещё два дня хода через море.
        - Дам. Хоть все бери - не любы они мне. На что она, огнесмесь?
        - Круг земной слегка поотчистить от всякой заразы.
        - Круг земной отчистить, в Поморье огнесмеси не хватит.
        - По-твоему, раз весь нельзя отчистить, так из-за куска не стоит и стараться?
        - Нет, я не про то. Просто огнесмесью всех проблем не решить, а по одной их решать, замаешься. Нужен системный подход, а то от чолдонцев избавимся, скол?ты из Дикого Поля нагрянут, за теми - иссед?ны какие-нибудь… Так, неровён час, окажемся, как багряная гегемония - все нашествия отразили, только не больно им это помогло… И вот о чём ещё подумай, - воевода почему-то принялся рассматривать свой кулак. - Есть смертные в земном круге, которых просто нужно убить. Убить, пепел развеять, и на погребальное кострище помочиться. Но одно дело, когда ты врага убиваешь, глядя ему в лицо… А с чолдонцами мы даже не как с врагами, а выжечь их хотим, как ты сказал? Как заразу, или как сорную траву…
        - Тоже верно, заживо сгореть - скверная смерть.
        - Смерть, она всегда смерть, не в том дело. Помнишь Мировола - тоже ведь сгорел, как сходил с эпицикла в атмосферу. Вытащили его из посадочной ступени, помочь хотели, шлем с него вместе с лицом снялся, а ведь не скажешь, что плохая смерть?
        - Так, не скажешь. Предостойнейшая. Про него ведь и песню сложили?
        - Вот не вовремя помереть - скверно, - рассудил воевода. - Помрёшь раньше времени, друзьям да родне печаль.
        - А позже времени? - спросил Самбор.
        - Тебе самому досада, что вовремя не помер.
        Самбор фыркнул.
        - Тебе, может, и рано ещё об этом думать, - воевода почесал переносицу.
        - Может, и не рано, младость уходит, - неожиданно согласился мечник.
        Вратислав на диво похоже фыркнул в ответ:
        - Что младость уходит, полбеды.
        - А что беда? Старость?
        - И старость полбеды! Тоже беда, вернее, но настоящая беда - что старость, и она уходит, оглянуться не успеешь! Твоя правда, о смерти думать никогда не рано, сколько раз Норны в последние месяцы за твою нитку с ножницами хватались? А уж мне-то… Мы с Мествином и Мироволом были в школе не разлей вода, а сейчас я один остался.
        - Отец рассказывал, вы побратались после того, как он тебя отметелил, а ты всё поднимался с земли и снова лез в драку…
        Стройко вернулся с корзинкой яиц и замер, полным щенячьего восторга взглядом созерцая воеводу и мечника. Несебудка извлекла корзину из его рук:
        - Руське про муку сказал?
        - Да, матушка ключница!
        Воевода отрывисто рассмеялся.
        - Я наоборот помню. Уложил его, а он снова встаёт. «Ладно», говорю. «Так мы дело не решим, давай помогу тебе до почивален добраться, чтоб староста не увидел, а наутро у учителя биологии спросим». А побратались неделей позже, вот. - Вратислав указал на небольшой шрам на правом предплечье, один из многих. - Когда кровь мешали, не думал, что и впрямь в моих жилах его кровь течь будет.
        - Это как?
        - Мне после «Родителя вдов» костный мозг понадобился, Мествин вызвался: «Может, мой подойдёт на пересадку»? Оказалось, подошёл. Родня всё-таки, хоть и дальняя. А костный мозг, в нём же как раз кровь и делается!
        - Так! А о чём с отцом спорили? Поди, о деве какой?
        Вратислав очень странно посмотрел на собеседника, прежде чем продолжить:
        - Нет, о деве мы с отцом твоим никогда не спорили… Дело чести! Он сказал, бывает кракен с десятью щупальцами, а я не поверил!
        Тут уже был Самборов черёд смеяться. Решив, что Стройко получил достаточную дозу восхищения, Несебудка мягко, но непоколебимо развернула отрока к двери. Воевода снова замолчал. Ключница задумалась о частоте его посещений. Задушевные беседы с Самбором были недавним явлением, после похода «Янтарного Ветра». Большей частью, Вратислав приезжал или прилетал, чтоб обсудить с Венцеславой насущные хозяйственные или образовательные вопросы, пройтись по полям или лесу, навестить кузню, пруды, или конюшни. Вполне объяснимое рачение о земле-матушке, но Несебудка сильно усомнилась бы, что воевода еженедельно наведывался в каждый замок Поморья, или даже к каждому поветовому старосте или старостихе.
        Тем временем, Самбор поднялся со скамьи, снял с крюков две кружки, налил в обе поровну ергача из медной раквы, стоявшей на прилавочке рядом с электрической плитой, поставил одну кружку перед воеводой, и вернулся на своё место.
        - С чем он? - Вратислав понюхал напиток.
        - С теобромой, по ралландскому обычаю.
        Про ралландский обычай Самбор и впрямь рассказал, и кстати: Несебудка добавила в варево пахучих заморских бобов, когда-то привезённых ещё Мествином, потому что больше ни в какую стряпню они не шли. Это наводило на мысль: чем добру пропадать, может, заварить только теоброму, например, с мёдом?
        - А ничего, - воевода хлюпнул ергачом и опять неловко умолк.
        - Про чолдонцев, я тоже думал, - прервал паузу Самбор. - После всего того, что они наворотили, быстрая смерть в честном бою - это лучшее, что мы можем им дать.
        - Честно ли - ракетный огнемёт против кривого меча?
        - Честно. Они знали, против чего идут. Потом, и у них не одни мечи. Вспомни про Шкуродёровы ракеты. И про зажигательные бомбы.
        - Твоя правда, не мы первые запалили этот огонь. Только вот остановиться бы вовремя, пока на нас самих он не перекинулся. Как там у Аксиагасто…
        «Не сеятель сберёт колючий колос сева.
        Принявший меч погибнет от меча.
        Кто раз испил хмельной отравы гнева,
        Сам станет палачом иль жертвой палача».[294 - Максимилиан Волошин, 1906.]
        Самбор посмотрел на собеседника с сомнением во взгляде:
        - «Я напишу: “Завет мой - справедливость”, и враг прочтёт: “Пощады больше нет”». Только мы-то, может, и напишем а чолдонцы, они читать вообще не умеют! Да и Северный Союз не багряная гегемония, и без палачей прекрасно обходимся, уж сколько веков! Зато у нас есть, например, Курум: «Отриньте парадигму насилия! Бэ-э-ээ»! Хотя он тоже не во всём прав, конечно…
        - Ты про тиховольское просветление?
        Мечник кивнул.
        - Не забудь, что он не только за него в ответе, но и за эпинейскую смуту, и ещё неизвестно, что перевесит, когда историю будут писать. Да и к чолдонцам, при всей моей к ним нелюбви, ты немного слишком строг. Они не все читать не умеют. Их Мудрило даже книгу написал. Хотя, может, он только писать умеет, а не читать…
        - Книгу? Какую? Про что?
        - «Жызнеуряд». Мудриловы советы молодому воину. По-чолдонски я повторять не буду…
        «Правильно: ни к чему этот язык под этим сводом», - подумала ключница. Воевода, хоть и не седьмой сын седьмого сына, многое ведал о силе слов.
        - Но и на танско-венедский перевести, всё ладно не выйдет. «Спросит тебя кто, какой день сегодня, ответь: твой последний»! «Если тебя укусила пиявка, съешь её»! «Враг моего врага - мой враг вдвойне»! «Из двух зол, выбери оба»! Заодно - почему женщины должны носить ременные намордники с затычками на цепочке, или как кого насмерть запытать и куда потом труп изнасиловать, если, например, кто не так на тебя посмотрит, это страниц на три дюжины. «Будешь сдирать с врага кожу - начинай с пяток»… Да ладно, что мы про Мудрила, понос его рогоносу… Даже Курум ваш драгоценный…
        Воевода нахмурился, прежде чем продолжить:
        - В чём точно Курумова ошибка, так это в том, что он обо всех смертных судит по себе, и выходит, что часто их переоценивает. Поэтому все его политические теории и работают от никак до через пень-колоду.
        Появилась Русана со стеклянным цилиндром, на две трети полным смешанной и просеянной муки. Несебудка благодарно приняла цилиндр из её рук и поставила рядом с корзиночкой с утиными яйцами.
        Самбор вдруг всхрапнул и засмеялся. Щёки Русаны зарделись, хотя мечник смотрел не на неё, а в свою кружку.
        - Поделись весельем? - предложил воевода.
        По его виду, веселье бы точно не повредило.
        - Да я подумал, что нашёл общее у Курума со Стейнгладом.
        - Это как? - Вратислав и впрямь усмехнулся.
        - Верно, они не слышали Поволянова любимого предостережения, а слышали, так не взяли в толк. Оба и судят других по себе, и ошибаются. Вся разница: Курум судит слишком высоко, а Стейнглад - слишком низко.
        - Может, смех и ни к чему. Это глубоко, - неожиданно признал воевода. - Я слышал, ты ведь не только того, другого тоже встречал?
        - И да, и нет.
        - Кто там говорил мне что-то про Винланд? Вамба, точно - ты со Стейнгладом поругался вроде?
        Самбор кивнул.
        - Кстати, как Вамба с Каей? Всё ли у них путём? Не то чтобы я волновался, просто давно не видел нашу винландскую красавицу, с самого тинга…
        - Всё путём. Кая построила второй лучемёт по Ардерикову прототипу, такой же маленький не получился, но на броневоз помещается. А что стала меньше путешествовать, на то добрая причина. Ждёт наследника.
        - Вот это дело! - обрадовался было Вратислав, потом вдруг снова чему-то закручинился.
        - Так давай я тебе расскажу про нашу встречу-не-встречу со Стейнгладом! - сказал мечник. - В первую ночь, как взяли Красный Замок, сидим в винном погребе, празднуем, вдруг пол под ногами как затрясётся! Стало жарче, потом плиты вздыбились под одной бочкой, и завоняло, как ракетным выхлопом. Мы к лестнице, только успели, под той же бочкой как кто-то подорвал бомбу - во все стороны доски, гвозди, куски плит, реки вина, а главное, из воронки вылетает машинка на чём-то вроде троса, головная часть вся в соплах, из них бьёт огонь, и крутится, как бешеная. Врубается в потолок, чуть балку не обрушила.
        Несебудка обратила внимание, что слушателей ещё прибавилось: помимо Русаны купно с так никуда и не ушедшим Стройко, у двери в один из чуланчиков с выходом на двор стену подпирал Дубыня с горшочком масла. Самбор продолжал:
        - Тут до меня уже начало доходить, что оставило ту воронку во дворе, но было не до того - Альфрик углекоп получил камнем в лоб, ничего страшного, голова у него крепкая, но он с лестницы сверзился на Бездыря проходчика, я сам весь в вине, а Бездыря в который раз пробило на измену, он как заорёт: «Выпал!» - и ну нас обоих тащить наверх! А воронка уже чуть остыла, и оттуда вылезла ещё одна машинка, эта с оптикой, светом, и приборами, на том же тросе…
        Ключница подошла к Стройко, двумя пальцами левой руки взяла его за ухо, и отвела к поставцу, где хранились электродвигатель, коробка передач к нему, чан, и насадки, включая нужную для замешивания теста. Открыв дверь и указав отроку на последнюю, Несебудка шепнула: «Собирай»!
        - Стыдосёрбало удотёртое, так что ж это было? - Вратислав настолько впечатлился рассказом Самбора о вторжении в погреб Красного Замка, что мудро счёл необходимым прибегнуть к защитительным словам.
        - Ха! Всё в свой черёд. Я уговариваю Бездыря, что на мне не кровь, а вино из той бочки пополам с пылью, а машинка и выдаёт из мезофона: «Самбор сын Мествина здесь»? Я от неожиданности ничего лучше не нашёл сказать: «Так это я»! А мне в ответ: «Хозяин мой хочет у тебя купить твоё изобретение». Я: «А кто хозяин-то»? «Стейнглад»!
        - Кром! - воскликнул Дубыня.
        Несебудка взяла отрока за плечо, тот подпрыгнул на аршин, чуть не уронив масло - ключница едва успела подхватить.
        - Стало быть, Стейнглад построил подземницу. Как подморница, только ходит под землёй. С атомным котлом. На ней и удрал из Красного Замка. Сколько я могу понять, заодно прихватил Клапину жену.
        - Жену - понятно, - Вратислав почему-то наморщил лоб. - А про тебя-то откуда он знал, и про изобретение? Ты ж вроде только накануне из Айкатты прилетел?
        - Один лазутчик в горняцком лагере точно был, его накануне и убила пещерная львица. Мы думали, Клапин, а может, он был Стейнгладов. Или тот был Клапин, а у Стейнглада ещё один. А про изобретение… это ж было чёрным по серому прописано в повестке дня айкаттского схода.
        - Теперь и это понятно. Что ж ты про подземницу мне раньше не рассказал? Против такого блудокурвяжного атомного крота ни одна твердыня не устоит!
        - И да, и нет.
        - Да что ты всё загадками? Встреча-не-встреча, устоит-не-устоит?
        - Начнём с подземницы. Кстати, он её назвал не «Крот», а «Мидгард-Орм». Построить-то ему её построили… По идее, она должна прожигать или плавить ход перед собой, и плыть в струе газов. В мягкой породе это идёт, а в твёрдой мощности котла не хватает, так что Стейнглад добавил диск с адамантовыми шестернями, но по дороге из замка торопился, его перегрел, и запорол. Так что теория, может, и губительна, а на практике подкоп под Пеплин в ближайшее время никто вести не станет. Разве что маленькой телеуправляемой машинкой, вроде той, что в прорылась в винный погреб.
        Стройко стоял, замерев с насадкой для замешивания теста в руке и обратясь в слух. Вновь побудив отрока к действию через посредство его наиболее восприимчивого органа, Несебудка отпустила Стройково ухо, вынула из поставца чан, обтёрла внутри влажным рушником, поставила на каток, ножом извлекла из горшка комочек масла, и стала смазывать чан.
        - И от маленькой машинки можно так огрести, мало не покажется, - заключил воевода. - И его техник это всё тебе так и рассказал?
        - Ты что, он словно просидел под землёй без хорошего собеседника с самого Фимбулвинтера. Если иные скальды так хвалятся собой, что спотычка берёт, так через то бахвальство вообще было не перелезть! - Самбор неожиданно посмотрел на Несебудку. - Так заодно и меня хотел умаслить, вон, как Несебудка Одгримовна чан для теста, дескать, только такому таланту, как ты, и постижимо величие Стейнгладовой мысли! И, если я ему поставлю токамак на «Мидгард-Орм», посулил… ты сидишь, хорошо… шестьдесят, так и сказал, шестьдесят марок красного золота!
        - Красного золота? Удилово, барилово, стыдилово, торчилово! - на последнем заветном слове, воевода хлопнул рукой по столу, так что не только кружки подпрыгнули, но даже таз для варенья на крюке у противоположной стены дзынькнул. - Это ж в два с гаком раза больше, чем годовая приходная смета всего Поморья! И что ж ты ответил?
        Несебудка высыпала в чан муку, добавила на кончике ножа соды, помешала, щедро сдобрила маслом, разбила о край первое яйцо, и вылила содержимое скорлупы поверх муки. За столом, Самбор развёл руками:
        - Так что я мог ответить? Завёл лагунду, подхожу к машинке, и прямо в микрофон говорю: «Скажи своему хозяину, что он клятвопреступник, детоубийца, и отравитель»! А этот из машинки всё своё гнёт: «Тебе надо с ним встретиться, чтоб выслушать его точку зрения»! Тут я и говорю: «Встретиться буду рад! Выбор оружия за ним»! И лагундой вж-ж-жик по тросу питания! Обе машинки мы, понятно, переправили на Уседом - и подземную ракету, и механического крота.
        - Понятно, поговорил ты с техником, а когда со Стейнгладом-то встречался? Уж про ваш с ним хольмганг, верно, всякий дённик бы написал во всех подробностях?
        - Уже в Нордланде мы ехали в поезде, слушали асирмато, поймали Стейнгладову передачу, как круг земной обидел его, бедняжку. Узнал - тот же голос!
        - Что ж это за великий муж, кто имени своего в разговоре стыдится? - громко возмутился Дубыня.
        - Что ты сказал, - согласился Вратислав.
        - Вот и я то же самое подумал, - Самбор встал из-за стола, подошёл к поставцу, взял у Стройко насадку для перемешивания теста, перевернул, и подсоединил к подвижной части коробки передач. - Вот так примерно, а ремнём соедини эти воротки. И имени стыдится, и собой бахвалится, как Сунна наутро не встанет?
        - Ну, сам себя за дело не похвалишь, потом не жалуйся, что и другие тебя не поминают, - воевода тоже поднялся, чтоб долить в кружку ергача. - Но с именем действительно чудно.
        - Дело с Альмвейг тоже странное, - добавил Самбор.
        Разбив последнее яйцо, Несебудка подняла тарел, на котором резала ревень, и вылила немного кислого сока в яичные белки. Затем она размешала смесь поварёшкой и поставила чан на поставец, рядом с электродвигателем. Стройко опустил подвижную часть коробки передач, так что извитые спиралью части насадки погрузились в чан. Самбор щёлкнул выключателем, двигатель загудел, и тесто стало мешаться.
        - С Альмвейг что ж странного? Верно, люба она ему, как… - воевода оборвал себя на полуслове.
        Самбор покачал головой:
        - В круге земном один только смертный люб Стейнгладу - Стейнглад!
        - Тогда по чёрной зависти! - предложил Дубыня. - Он ведь и мужа её отравил? Поди, с той же зависти!
        - А вот это… - начал Самбор.
        В голове Несебудки наконец сложились воедино все воеводины молчания и переводы разговора. Вытерев руки рушником, она вышла из-за катка, упёрла кулаки в бока, и сказала:
        - Вратислав свет Вышеполкович, немало лет уже про тебя говорят, что ты самый храбрый смертный в земном круге, так наберись храбрости, скажи Самбору, что пришёл сказать!
        Вратислав набычился и покраснел. В кухне словно потемнело, даром что свет позднелетней Сунны лился сквозь гранёные стёкла в свинцовых переплётах. Воевода сжал кулаки, разжал, стряхнул что-то несуществующее со щетины на подбородке, поднялся из-за стола, и поклонился ключнице.
        - Твоя правда, Несебудка свет Одгримовна! Я ни о чём не заморачиваюсь обычно, но вот что я сейчас скажу, мне будет сказать куда страшнее, чем через горячую зону атомного котла на карачках проползти. Самбор, - Вратислав снова поклонился, на этот раз в пояс.
        - Ты что это? - удивился Самбор.
        - Собко помер, Земомысл помер, ты старший муж в роду. Стало быть, мне у тебя первого разрешения искать, при свидетелях, как обычай велит.
        Самбор опешил:
        - Погоди… Разрешения… У старшего мужа в роду… Это чтоб руки невесты просить?! Но Витославке ещё два года в школе учиться, они только наутро с матушкой в Волын полетели книжки покупать… Да и за кого ты её просить будешь? Неужто сын у тебя сыскался?
        - Самбор свет Мествинович! Сам я! Хочу замуж позвать! Матушку твою! - могучие плечи Вратислава распрямились. - Люба мне Венцеслава, одна во всём круге земном, уж боле трёх дюжин лет!
        Глава дюжина девятая. Окрестности озера Эврешен
        Первая по объявленной ценности голова в земном круге пока что не была разлучена с тощей шеей, присоединённой к немолодому костлявому телу винландского учёного мужа, известного как Бирус Шкуродёр. Награду можно было считать запоздалым и пришедшим с неожиданной стороны признанием таланта Бируса мистагога, ранее отлучённого от мистерии, вроде бы за мучительство животных. При этом нелестно прозванного Шкуродёра, по крайней мере, насколько было известно Кольбейну сыну Флоси, нигде не объявляли вне закона: просто несколько членов совета нордланского товарищества аэронавтов за пивом, вином, чимаром, и так далее доверительно сообщили нескольким старшинам охотников за головами, что за первую достоверную весть о смерти изобретателя биологической самонаводящейся ракеты причитается плата, да такая, что золота не только хватит на роскошный аэронаос, но останется и на синтетическое топливо, чтобы кругом облететь Хейм несколько дюжин раз.
        В общем случае, если б кто сделал такое предложение лично Кольбейну, оно пришлось бы ему сильно не по нраву. Охотник за головами, конечно, не блюститель закона, как ленсманн[295 - Ленсманн - глава сельской стражи.] в фюльке[296 - Фюльк - сельская область, единица самоуправления.] или войт[297 - Войт - выборный глава городской управы.] в городе, но тоже имеет к закону прямое и важное отношение. Как мусорщик вывозит и собирает мусор и определяет, что отправить на какую переработку, так значительная часть времени охотника за головами уходит на разбирательство с отходами системы законопроизводства - смертными, объявленными вне закона и лишёнными его защиты. И впридачу, конечно, охотник ловит и перед вечем сдаёт обиженным менее закоренелых злодеев, как народная воля купно с законом определяет.
        Не заплатившего виру убийцу - родне убитого, экологам - дичекрадов, эфирным вещателям - колбасников, винландским скотоводам - дурней, пытающихся распахать Великую Степь отвальным плугом, и так далее. Скользкое же предложение аэронавтического товарищества, если напрямую и не нарушало закон, то уж точно его за рёсту обходило, окольными тропами в безлунную ночь, и любому охотнику за головами, верному цеховой клятве, стоило бы трижды подумать, прежде чем на него согласиться. То есть если бы это предложение не касалось Бируса - как раз для него, Кольбейн сделал бы исключение. Не за само по себе изобретение, а за лёгкость, с которой Шкуродёровы ракеты с обученными голубями оказались в руках почитай что у каждого воздушного разбойника. Это даже если не вспоминать о чолдонцах.
        Пока учёные мужи и жёны, а также смышлёные неучи, не след и их забывать, искали способ обезвредить похабно действенное винландское изобретение, движение аэронаосов сократилось в несколько раз. Его и так затрудняли тучи пепла, выплёвываемые йотунским Орафайокулем, а теперь воздушные корабли надо было или срочно переоборудовать, увешивая их сетями, дюжинами пулемётов, и прочими довесками, уменьшавшими полезную нагрузку и не дававшими полной безопасности, или выпускать в воздух только под защитой броненосных летучих машин, прожорливых и опять-таки не всегда способных уберечься или уберечь аэронаос от ракеты.
        Да и что там аэронаосы… Последней каплей для товарищества аэронавтов скорее всего стало исчезновение уже стратонаоса, вылетевшего из Рокина, порта где-то на юго-западе между венедами и Трегорландом. Корабль «Наитие Аксиагасто» вёз больше гросса кронийских и сноргландских беженцев, искавших пристанища в тёплых краях. Связь потерялась незадолго до весеннего солнцележания над Диким Полем, ещё через неделю на сброшенной с фотоспутника плёнке обнаружился переломанный надвое взрывом каркас, а когда спасатели, вышедшие из Самкуша на лёгких бронеходах, добрались до места катастрофы, из живых существ они застали там только пятнистых бырсей, безумно хохотавших над начисто обглоданными костями. Через некоторое время появились слухи о немногих спасшихся и проданных в рабство. Телеракеты, способные сбить стратонаос, вроде бы имелись у Альдейгьи, Лимена, и Фрамиборга, но сложной электроники с клеймом изготовителя среди обломков не нашлось. Зато обнаружился кусок безродного оптического стекла в пластмассовой раме с полурасплавленными взрывом ячейками, на которых отпечатались перья - достаточно, чтобы опознать
Шкуродёрову систему наведения. Кто именно запустил ракету в «Наитие», так и не выяснили.
        «Раз без летучего броненосца всё равно не обойтись, так зачем вообще аэронаос»? Вскоре после весеннего равноденствия, так рассудил Кольбейн, и крайне своевременно: теперь его ватажники теснились на скамьях и в креслах под защитой полуторапядевой сотовой брони аспидоплана[298 - Аспидоплан - аппарат, способный к вертикальному взлёту и использованию эффекта динамической воздушной подушки в крейсерском режиме.] «Слогтре дюжина два». Ублюдок самолёта и долгого кнорра прятался от недружелюбных глаз в пещере, полузатопленной водами озера Эврешен, что было вполне закономерно, поскольку и именем, и обличием «Слогтре» напоминал большую, жирнопузую, толстомордую, короткохвостую, сгорбленную летучую мышь цветом чернее чёрного, наполовину сложившую перепонки. Если б существовали водоплавающие летучие мыши, то есть.
        Внутри аспидоплан был сильно меньше, чем снаружи - броня, авионика, мощнейшая механизация крыльев - только что не машут, дюжина взлётных двигателей, четыре ходовых, пушки, ракеты, и бешеная прорва топлива. Помимо Кольбейновой ватажки, в стиснутых всем этим добром отсеках разместились ещё и схоласты с громоздким электронным оборудованием. Их предводителям не нашлось места нигде, кроме как на сиденьях второго лётчика и второго штурмана, соответственно справа и за Кольбейновым креслом. Таким образом, Кольбейн невольно сделался участником научного спора, хоть и не полноправным: вставить даже слово в трепотню схоластов пока не получалось.
        - Проблема может быть описана вот как. Расстояние от Хейма до Аудумлы…
        - Эпицикл Трёска в расчёт не берём? - перебил гутана венед.
        - Пока нет, с планетарными эпициклами бы разобраться. Расстояние меняется от семи с половиной до одиннадцати с небольшим трефальдгроссов[299 - Трефальдгросс - гросс в третьей степени, 144^3^ = 2985984.] рёст, стало быть, электромагнитной волне от Аудумлы до Хейма лететь от дюжины и полутора до двух десятков диалептов. Это вполне ощутимая и измеримая разница. Сейчас где-то дюжина четыре.
        - Но меняться она должна довольно медленно, так?
        - Верно, но дело вот в чём. Схема из долины Санту начинает вместо случайных чисел выдавать кусок какой-то передачи каждый раз, когда Трёск выходит из-за диска Аудумлы.
        - Так, и в чём проблема?
        - Когда Трёск выходит из-за диска, - повторил звездочёт.
        Венед непонимающе уставился на товарища.
        - Если одновременно слушать передачу и смотреть в телескоп, передача начинается за дюжину и четыре диалепта до того, как Трёск показывается из-за диска в телескопе!
        - Да чтоб я сдох! - наконец-то впечатлился венед.
        С прагматической и подкреплённой нелегко добытым образованием, как и немалым горьким опытом, точки зрения Кольбейна автодидакта, сына Флоси, хронологическая нестыковка в дюжину и четыре диалепта на расстоянии, измеримом непредставимыми величинами - трефальдгроссы? - представляла гораздо меньшую странность, чем другие явления, начавшиеся после того, как безумные схоласты по найденному ими куску воссоздали демоническую машину и подключили питание.
        Сами обстоятельства обретения означенного куска наглядно предупреждали, что этого делать не стоило. Аэронаос демонопоклонников, вёзший машину, врезался в гору. Вся ватага погибла, материалы, которые от природы не могут гореть, сгорели синим пламенем, мало того, вся живность вблизи места крушения передохла в страшных мучениях после неудачных и дикообразных потуг превратиться в чудовищ. Дальше - больше, стойбище, куда какой-то дикарь притащил единственную уцелевшую часть машины, тоже сгорело почти дотла. На месте Самбора, Кольбейн тоже взял бы у кочевников таинственный обломок, но только чтобы при первой же возможности засунуть под паровой молот, а остатки кинуть в топку.
        И сделал бы совершенно правильно: по включении, одержимая машина не только стала вести передачи на демоническом языке, но и менять физические законы в непосредственной близости от себя, особенно связанные с исходом обычно случайных событий. Схоласты также упомянули и вроде бы не до конца подтверждённые слухи, что демонопоклонники, достаточно долго находившиеся под влиянием этого или подобного устройства, начинали приобретать способность к магии. Уж последнее точно больше взволновало бы Кольбейна, чем маленькое несоответствие между расписанием демонического вещания и выкладками какого-то без году неделя гутанского схоласта.
        Самбор сын Мествина придерживался другого мнения.
        - Чтоб я сдох, - повторил он с чувством. - Передача идёт мгновенно?
        - Мы не можем измерить «мгновенно», - ответил Вамба гутан. - Но намного быстрее света.
        - Такое вообще в современной теории возможно? Причинность не нарушится?
        - Теория теории рознь. Ладомирова любимая на данное время - тахионы. Если у частицы мнимая масса, для неё скорость света оказывается не наибольшей, а наименьшей. А с причинностью всё и впрямь непросто, но это уже материи где-то на полдороге от хронофизики к онтологии. Работает ли всё, исходя от того, что наблюдаем, и ведя к тому, что возможно, или наоборот? Да уж… Если верить твоей Дунфриде с Энгульсея…
        - Почему моей? - возмутился Самбор.
        - Ну ты же её на Уседом зазвал?
        - Я её зазвал? Ты с ней уже которую неделю работаешь? Было у тебя такое, чтоб она о чём-то просила, а ты пробовал отказать?
        - Ну, ей как-то не особенно откажешь, то есть она вроде бы и слышит, а сама смотрит тоже вроде бы на тебя, но в мнимом направлении…
        - Аналогичный случай и вышел, когда Дунфрида сказала нам с Сеймуром, что его эргастерию нужен хронофизик! - Самбор фыркнул и сам засмеялся собственным словам. - Ха-ха. Так что она говорила-то?
        - Что возможность передачи данных со сверхсветовой скоростью - прямое свидетельство того, что наш космос - часть полисимпанического[300 - Полисимпан - представление физической реальности как совокупности всех параллельных вселенных нетривиальной вероятности.] пучка!
        - С Дунфриды станется, придумать теорию, где для всякой её прихоти сыщется собственная вселенная!
        На это, оба сумасшедших схоласта демонически захохотали. Возможно, машина из долины Санту уже начала превращать их в магических существ лукаво-раздразнительного нрава. Впрочем, следовало признать, что если хоть половина того в земном круге, что раздражало Кольбейна, имело демоническую природу, то весь Хейм давно уже был не более чем кругленькой синенькой погремушкой в когтистых сверхъестественных лапах. Скорее, и это тоже следовало признать, схоласты вели себя именно как положено вести себя схоластам, и в обычных условиях вызывали бы повседневное умеренное недовольство. Кольбейн пришёл к выводу, что основная причина несносности Самбора и Вамбы была не в повадках или разговоре, а в том, что их ватажка нагло влезла в область деятельности, очень мало связанной с приумножением замшелых сводов знаний, охраняемых разноцветными драконами.
        Началось всё, по рассказу Самбора, довольно безобидно, и даже достойно. Схоластам не хватало золота достроить космолёт, чтобы отвезти припасы колонии Борвина Обстоятельного на Драйген. Учёные стали брать подряды охранять археологические раскопки, потом поезда и аэронаосы, золота всё недоставало, а дальше оказалось, что часть научного оборудования для электромагнитной астрономии прекрасно работает, чтобы засекать незаконные передатчики, и схоласты ринулись ловить колбасников и сдавать их за вознаграждение городским управам, а оттуда уже только шаг оставался до охоты за головами в узком смысле слова.
        Именно это и злило Кольбейна. У охотников за головами имелись свои цеха, писаные и неписаные правила, разграничение сфер влияния, и так далее, а тут какие-то схоласты не зная броду лезут в уже установившееся дело. Да не просто лезут по маленькой, а, опять-таки злоупотребляя своим знанием электроники и криптографии, перехватывают беспроволочные переговоры второго самого желанного (вероятно, совсем не в том смысле, в каком ему самому бы хотелось, а вдогон за Бирусом) смертного в земном круге, и ватага самого Кольбейна старшины теперь им должна поклоны отвешивать, что хоть в долю взяли…
        - Тахионы - не единственно возможное объяснение! Может, попроще что, без Дунфридиной полишушпанистики? - спросил у Вамбы Самбор. - Например, схема использует запутанные состояния частиц?
        - И чем же это попроще? Все те же парадоксы!
        - Нет, в этом случае, данные не передаются быстрее скорости света!
        - Как же не передаются, если передаются?
        - Да нет, парадокс кажущийся! Просто два наблюдателя одновременно видят состояние одной и той же системы!
        - Не в обиду, братья схоласты, - наконец вклинился в диалог Кольбейн. - Но у меня сейчас голова лопнет! Может, сменим тему?
        - Да уж, сменим, - тут же согласился Вамба. - Потому что насчёт двух наблюдателей - это уже не довод, а демагогия.
        - Как демагогия? - завопил Самбор.
        - Вот что лучше мне расскажите, - Кольбейн изменил тактику. - В дённиках пишут, что демоны посылают последователям приказы на танско-венедском языке…
        - Бред! - вновь завопил Самбор.
        Тем не менее, тактический приём частично сработал. Вамба принялся поспокойнее объяснять:
        - Сами демонопоклонники в это и впрямь верят, нам из Кавы переправили по фототелеграфу целую рукопись из таких приказов.
        - Так откуда демоны с другой планеты знают наш язык? - быстро, чтоб венед не успел в третий раз завопить, спросил Кольбейн старшина.
        - Они его не знают, - не замедлил с ответом Вамба. - В нашей ватаге есть криптографы и эпиграфисты, они уверяют, что часть сообщений - это действительно язык, но не из языков земного круга, живых или мёртвых. И перевести его пока не могут.
        - Только Мельдун бы смог, - себе под нос сказал венед.
        - Так как тогда демонопоклонники… - Кольбейн вынужденно остановился, не в силах точно подобрать слова.
        - Находят смысл там, где его нет? Вернее, есть, только не тот, что они ищут. Единственное, что нам пока удалось разобрать, это двоичные куски, длина - произведение двух простых чисел, и там идёт графика - по большей части, очень геометрически странная механика, или электронные схемы. А в меньшей части сообщений есть чёткий ритм, триада трёхразрядных двоичных чисел, пауза, ещё три числа, пауза. Слуги ведаулы и решили, что раз три восьмёрки - это двадцать четыре, каждая троица обозначает руну, и выуживают из потока части, где эти руны складываются во что-то, хоть наполовину понятное.
        - Синдром сыска сокровенного смысла! - перебил Самбор. - Например, такой умник сидит перед машиной, задаёт вопрос: «О владыка демонов, какова твоя воля»? Как бы в ответ, машина выплёвывает: «Бнопня вхрюк»! Стало быть, аколит недостоин, чтоб владыка демонов явил ему истину. Зарезали его, например, садится следующий аколит, спрашивает: «Владыка, принял ли ты нашу жертву»? А машина: «Я сбюфемхел»! Тут Трёск поворачивается тёмной стороной, передача кончается, демонопоклонники обсуждают, и решают, что «сбюфемхеть» значит «принять жертву». Так они и накумекали, что держава демонов зовётся Трафира, разузнали по именам её синклит, заодно проведали, каких не водящихся на Хейме животных и как надо забивать перед алтарём какого демона, и ещё массу полезного. К сожалению, разбирать графические схемы они тоже насобачились, и вот последствия этого уже бывают печальны…
        - А откуда вы столько знаете про демонопоклонников? - с лёгкой неуверенностью в тоне осведомился ранее не участвовавший в разговоре, а только опасливо слушавший схоластов Гримкель.
        - Во-первых, «Дюжина и одно криптическое пророчество Коносфоно с кодой Кьятье», а во-вторых, из личного общения.
        По мертвенно подсвеченному снизу фосфорной трубкой телеэнтопистиса лицу Гримкеля было ясно, что ответ Самбора нисколько его не обнадёжил.
        - Недели не проходит, - продолжал нимало тем не смущённый венед. - Чтобы не заявилась очередная ватага ведаульных гробокопов выручать свою святыню. Бывает, берём и живыми, так они все без исключения пытаются обратить нас в свою веру, так что и не захочешь, а прознаешь.
        Кольбейн покачал головой. Каким-то чудом, эти сведения о нападениях демонопоклонников на эргастерии ещё не стали достоянием широкой общественности.
        - И что вы с ними делаете? - полюбопытствовал Кольбейн. - И почему машину надёжнее не прячете?
        - В Яросветов чертог, к психиатрам, - начал ответ венед.
        Его перебил Гримкель:
        - На энтопистисе большая цель!
        Телеэнтопистис, что установили схоласты в рубке «Слогтре», был связан с небольшой узконаправленной керайей, крутившейся, охватывая все стороны окоёма, на вершине одной из гор над озером.
        - Пять целей! Это они! Над Атуром летят!
        Старшина перекосился вправо. Вертевшаяся в круглом стекле световая полоска действительно высвечивала между призрачных очертаний скал, стеснявших долину Атура, четыре точки и что-то продолговатое побольше.
        - Так, больше некому, - подтвердил Самбор. - Миркви, говорят они что?
        - В асирмато - ни писка, - отозвался в наушниках дюжий схоласт, сидевший у основного отсека над приборами связи.
        Кольбейн пробежал глазами по приклеенному сбоку от приборной доски и подсвеченному маленькой красной лампочкой проверочному листу, включил громкую связь, сказал в микрофон «По местам! Готовность к взлёту - диалепт!», проверил заряд в рафладах, и на самом малом ходу вспомогательных электродвигателей, приводивших водомёты в поплавках, вывел «Слогтре» из пещеры, не включая ни фар, ни опознавательных огней. Почти полная луна высоко стояла в небе, лунная дорожка отражалась в озере, слева и справа темнели покрытые лесом горы. Старшина включил подачу топлива и нажал кнопку пускача, заводившего вспомогательную турбину, что в свою очередь обеспечивала аспидоплан электричеством и сжатым воздухом для запуска подъёмных и ходовых турбин. Последовательность взлёта на «Слогтре» была довольно занимательной и зависела от состояния водной поверхности, расстояния, доступного для разгона, и так далее. На всех подъёмных двигателях сразу с электронным управлением тягой и дополнительным впрыском топлива в затурбинное пространство для дожига, аспидоплан мог и взмыть прямо вверх, с разорительным перерасходом топлива. Для
взлёта с зеркальных вод озера, это было бы не просто не нужно, а глубоко неправильно. «Слогтре» плавно разогнался на четырёх ходовых, Кольбейн дал аспидоплану распрямить крылья, отчего завершавшие несущие поверхности поплавки поднялись над тёмной водой, и, когда только центральный киль взрезал гладь, взбурлил Эврешем четырьмя подъёмными. Машина оторвалась от воды и стала набирать высоту. Самбор и Вамба вели себя как образцовые второй лётчик и второй штурман - заткнулись и сидели по струнке, ничего не трогая.
        Следующее полнолуние приходилось почти на осеннее солнцележание и называлось охотничьей луной, но и та луна, что сквозь неровную прореху в облаках подсвечивала озеро, лес, и горы, вполне годилась для охоты. «Если всё пройдёт, как задумано, можно будет эту луну для отличия назвать луной охотников за головами», - подумал сын Флоси, перекрещивая на штурвале указательный и средний пальцы левой руки, чтоб самого себя не сглазить.
        - Не слишком близко мы их к Гуталанду подпустили? - запоздало побеспокоился в наушниках Вальбранд тесть из кормовой рубки.
        - Эврешем - единственное удобное место для перехвата, - тут же объяснил Самбор, не дав Кольбейну ответить. - И ползи они через Валькарлен, и рукой подать до Атура.
        «Ползи» в отношении четырёхвинтовых и четырёхкрылых «Сул» именно и было правильным определением, поскольку без статической или динамической воздушной подушки кронийские бронелёты-тетракопосы просто не могли держаться в воздухе.
        - Что за пятая цель на энтопистисе? На переводе перехвата про неё ничего не было, - венед явно решил, что достаточно побыл образцовым вторым лётчиком.
        - Ещё два диалепта - и увидим, - уверенно сказал Гримкель. - Кольбейн, полтора румба противусолонь, прямо им на головы сядем.
        - Лучше выйти им в хвост, чтоб… - начал Самбор.
        - Не хуже тебя знаю, - наконец не сдержался Кольбейн, принимая на пол-румба влево, чтобы проскользнуть между двумя изрезанными трещинами утёсами, один из которых венчала мегалитическая развалина. Впереди открылась долина Атура.
        - Вон они! - крикнул снизу из-за пулемётной установки Магни-Грим свояк.
        - Всевед-воевода, - отозвался Гримкель.
        Поезд бронелётов поднимал тучи водяной пыли - достаточно, чтоб над Атуром поднялась призрачная лунная радуга. Правда, в середине этого поезда…
        - Грузовой аэростат? - удивился венед. - Что-то тут не так…
        И впрямь, очертания крупной продолговатой формы были противоестественно угловатыми. Оболочки аэростатов не строят из кирпичей.
        - Стрелки, бьём каждый тетракопос только в правый по ходу задний винт! - напомнил Кольбейн, убавив тягу подъёмных почти до ничего и подкрадываясь к поезду бронелётов на бреющем. - И только сверху! Посадить, не взорвать на тьму кусков! Тетракопосы даром что маленькие, а немалого золота стоят!
        Что ещё было с руки, малый размер преследуемых бронелётов резко ограничивал возможность устанавливать на них электронные средства наблюдения, обзор из тетракопосов был посредственный, особенно назад и вверх, из-за шума собственных двигателей, лётчикам было почти ничего не слышно, и выкрашенному в немаркий цвет фулиджин аспидоплану удалось пристроиться за завершавшей строй «Сулой», в нескольких саженях позади и аршин на пять повыше.
        - Пра-а-авый за-а-адний, говори-и-ишь, - растянуто повторил Магни-Грим.
        - Брп-брп-брп-брп-брп! - отрывисто и очень громко отозвался его пулемёт.
        Резко запахло бездымным порохом.
        - Следующий! - очень довольно сказал пулемётчик.
        «Сула» с летевшими из кожуха винта искрами неуклюже повернулась в двух плоскостях сразу, зацепила ещё работавшими винтами слева воду, и рухнула в Атур. Глубина реки у берега (аршина два, не более) никак не угрожала жизни находившихся на борту. Зато, оклемавшись после падения, они запросто могли удрать, то есть лишить Кольбейнову ватагу вознаграждения.
        На оставшихся трёх бронелётах наконец-то заметили нападение, как Кольбейн и предполагал. Зато ни он, ни его ватажники совершенно не рассчитывали на то, что случилось после этого. По логике, то есть как Кольбейн успел заблаговременно обсудить с товарищами, два тетракопоса из трёх должны были попытаться вступить в бой, чтобы дать возможность третьему, где и летел злополучный обладатель почти самой дорогой в земном круге головы, скрыться под защиту гутанского закона. В свою очередь, охотники за головами договорились, что аспидоплан не примет бой и пустится в погоню. Все эти построения вмиг развалились, когда бронелёты бросились врассыпную. Точнее, первый по ходу резко ускорился, второй, тянувший аэростат, продолжал его тянуть со скоростью вряд ли быстрее пяти дюжин узлов, а третий наоборот сбавил ход почти до ничего и попытался развернуться, предположительно, чтоб скрыться обратно на восток. Скорее всего, его водитель забыл о том обстоятельстве, что управляемость четырёхвинтовой машины сложным образом менялась в зависимости от скорости. Посередине разворота, тетракопос полетел не прямо, а боком,
зацепил скалу, уронил на себя с пяток деревьев, и на этом прекратил дальнейшие потуги на движение.
        - Давай за головным! Уйдёт! - Самбор потянул руки к штурвалу.
        Мананнан и Эгир свидетели, Кольбейн отвесил бы поморянскому недопёску затрещину, не будь телеэнтопистис установлен как назло между креслами лётчика и второго лётчика.
        - Без моего слова управление не брать! - рявкнул старшина, до упора потянул счетверённый рычаг управления тягой ходовых двигателей на себя, одновременно нажимая сбоку кнопку включения дожига.
        Янтарно мерцавшая стрелка топливомера видимо поползла влево, зато спину и затылок приятно вдавило в кресло: аспидоплан мог разогнаться до семи восьмых звуковой скорости, и это против пары гроссов узлов бронелёта. Эйфория ускорения сыграла с Кольбейном недобрую шутку - он отключил дожиг и врубил гидравлику створов обратной тяги на миг позднее, чем следовало, оставив «Сулу» позади.
        - Отец, можно я в передний кожух винта? - спросил в наушниках Оспак хвостовой стрелок.
        Он приходился старшине не сыном, а троюродным племянником свояка. Очень неробкий и сообразительный мальчонка.
        - Бей, сынок!
        Хвостовое орудие «Слогтре» было двухвершковой спаркой. Попал только один из снарядов, но и того оказалось достаточно, чтобы разнести винт в куски вместе с кожухом и половиной крыла. Каким-то чудом лётной смекалки, водителю сперва удалось удержать три четверти бронелёта в воздухе, но и ему не было под силу отменить законы мистерии шафранного дракона: потеряв часть динамической подъёмной силы и часть тяги, машина скользнула вниз. Вспахав тёмный в лунном свете сырой прибрежный песок, «Сула» остановилась и медленно перевернулась.
        Скорее всего, последнему тетракопосу не стоило напоминать Кольбейновым ватажникам о своём существовании - они и так о нём не забыли бы. Тем не менее, к рёву двигателей «Слогтре» прибавился новый и неприятный звук в сочетании с дрожью - как будто кто-то пытался продолбиться снаружи отбойным молотком.
        - В нас стреляют! - по своему обыкновению, поделился очевидным Магни-Грим.
        Как раз в вёрткости, тетракопос мог и потягаться с аспидопланом. То есть мог бы, кабы не тянул за собой аэростат.
        - Оспак, передний кожух, один выстрел! - приказал Кольбейн.
        Этот бронелёт не только ткнулся носом в покрытие дороги, что шла вдоль берега реки, но даже разломился пополам. Убрав тягу ходовых и, как на цыпочки, встав на подъёмные, старшина круто повернул аспидоплан. На аэростате успели отдать буксирный конец, из-под странно угловатой формы что-то посыпалось в Атур.
        - Балласт сбрасывают! Ветер хотят поймать - вон гутанские камни! - Самбор протянул руку вправо.
        На обоих берегах Атура действительно смутно белела пара изваяний воинов в стародавних остроконечных шлемах, и аэростат точно сносило на запад - он уже почти поравнялся с последним сбитым тетракопосом. Вдобавок, на вершине одной из соседних гор заморгал огонёк светового телеграфа - наверняка дозорный.
        - Магни-Грим, очередь, да стволом веди быстро, чтоб его в куски не порвать! - велел Кольбейн.
        - Бы-ы-ыстро, - отозвался свояк, поворачивая пулемётную полусферу.
        - Брп-брп-брп-брп-брп! - протрещал пулемёт, не быстрее и не медленнее, чем обычно.
        - Что за удотень? - возмутился Самбор.
        Поморянин был и не в меру разговорчив, и чересчур горяч, но его возмущение в данном случае было, на беду, совершенно обоснованно: вместо того, чтобы устремиться к земле с пропоротой оболочкой, проклятый кирпичный аэростат продолжал как ни в чём не бывало подниматься.
        - Аэрохлейп! - воскликнул Самбор.
        - Что? - это слово даже Вамбу ввело в тупик.
        - Пенная броня! В пузырьках - гелий! Так просто его не сбить! Кольбейн, зайди сверху и прижимай его!
        При всём том, что ночной перехват был бы невозможен без оборудования и разведданных схоластов, никто не назначал венедского выскочку вожаком Кольбейновой ватаги. Но с любым выяснением отношений, вплоть до хольмганга, следовало повременить, а пока… За неимением лучшего выбора, старшина уравнял скорость с аэростатом, настороженно глядя на топливомер - баки на половине.
        - Ты хоть понимаешь, о чём меня просишь? - сквозь зубы процедил Кольбейн. - Это тебе не шишки палить!
        - Только тебя с твоей славой и лёгкой рукой на штурвале и попросил бы! - ответил Самбор. - Доживём, вечером с меня бочка лучшего килейского тебе и всей твоей ватаге!
        - Так то по обычаю все всклад! - начал Гримкель.
        - Все! Тихо! - оборвал старшина. - Самбор, посадочные огни! Вниз направь!
        «Слогтре», управляемый тонким сочетанием рулей и тяги, скользнул на дюжину саженей и оказался над аэростатом. Кольбейн глянул себе под ноги, сквозь пулемётную полусферу. Свет посадочных фар выхватывал из темноты ноздреватые плиты, устилавшие поверхность, качавшуюся под давлением струй выхлопа из турбин аспидоплана. Плиты были примерно в пяти аршинах внизу, что значило, что брюхо «Слогтре» отделяло от них полтора аршина. Тягу следовало уменьшить ещё на одно напугайское крылышко, при этом стараясь не думать о сложности и непредсказуемости воздушных потоков вокруг и внизу.
        Зашуршало, потом заскрипело - звук передавался по металлу. На аиссометре[301 - Аиссометр - прибор, показывающий скорость изменения высоты полёта (вариометр).], стрелка слегка повернулась влево.
        - Дави его! - наставил Магни-Грим.
        Для этого надо было всего-то продержаться на аэростате, пока три дюжины саженей высоты убывали до ничего. Времени на это никак не могло потребоваться больше, чем треть диалепта, но Кольбейн готов был поклясться, что прошла по крайней мере неделя, пока «Слогтре» не толкнули вверх струи гелия, устремившиеся из раздавленной оболочки. Старшине это облегчение показалось настолько всеобъемлющим, что его даже развеселило очередное бредосказание Самбора:
        - Всклад будем пить за победу, а бочку вина я поставлю за Кольбейново новое прозвище!
        - Какое? - Кольбейн выровнял аспидоплан над рекой, подняв его на пару дюжин саженей.
        Рядом, сплюснутый посередине аэростат растянулся на берегу на пол-поприща, частично перегораживая дорогу.
        - Как был Виламир Парящий, так быть Кольбейну Порхающему!
        - Дело! - отозвались в наушниках ватажники. - Заслужил!
        Старшина подавил улыбку:
        - Отряд один, к сбросу!
        - Отряд один готов! - доложил Стейнар из срединного отсека.
        - Отряд один, сброс!
        - Открываю люк! - рявкнула Ингунн. - Арнар, готов, пошёл, Хьёрт-Вали, готов, пошёл, Сверрир, готов? Готов, пошёл! Груз пошёл! Закрываю люк!
        - «Сверрир, не готов… пошёл… готов»! - передразнил Гримкель.
        Арнар и Хьёрт-Вали успели обучиться летать в дорогой и опасной, но быстрой колошенской справе - крылья-перепонки, ракетные тормоза. Сверрир должен был добраться к месту падения аэростата чуть позже, паря под двухъярусным мягким крылом. Под ним на стропе висел грузовой поддон с сетями, липкой пеной, распылителями жгучего перца, светошумовыми бомбами, и другими полезными вещами.
        К сбросу были готовы четыре отряда, целей же на земле присутствовало пять. Кольбейн опустил аспидоплан до саженной высоты, где чувствовалось действие динамической воздушной подушки. Второй отряд, посланный к первому по счёту сбитому бронелёту, состоял из братьев Ари, Свейна, и Хакона. Стейнар с Ингунн вытолкали их прямо в реку, к вящему братскому негодованию. Третий отряд полетел к «Суле» под деревьями, вместе с отряженным Самбором Гифемундом Горевестником: «Может, не зря именно эти в бега ломанулись»? После этого, Кольбейн сгорбил крылья и посадил аспидоплан на воду. Последняя троица, чтоб не было обидно Ари с братьями, спрыгнула в реку рядом с перевёрнутым бронелётом, а «Слогтре» на двух ходовых скользнул к тому, что развалился надвое. Самбор направил фару на тетракопос. Из передней половинки, ражий детина помогал выбраться мужу, пребывавшему на промежуточной стадии между недоростком и перекормышем, богато, как на городское собрание, одетому - чёрный бархат, золотой пояс. Детина и пережирок замерли в конусе света - ни дать, ни взять, два шушпанчика, перебегающих дорогу перед грузовиком. После
мгновенного колебания, ражий скрылся во тьму.
        - Он? - спросил Магни-Грим, повернув пулемётную полусферу и включив прицельный лучемёт.
        На чёрном бархате, изнутри распёртом изрядным пузом, заморгал зелёный кружок.
        - Он! - подтвердили Самбор и Вамба.
        - Быстро его хватаем, и полетели! - Гримкель поднялся из кресла.
        - Коза торопилась, без рог родилась! - Самбор повёл фарой влево, осветив развалину аэростата.
        При его падении, часть ларей высыпалась из грузовой корзины и разбилась, вследствие чего, обломки и содержимое распределились по песку, камням, и траве.
        - Это всё золото? - без особого выражения спросил Вамба.
        - Стейнар, дай две красных ракеты! - сказал Кольбейн.
        Это был знак отрядам возвращаться. Старшина проверил уровень топлива, прикидывая - оставить ли двигатели на самом малом ходу, или выключить. «Порхание» по изначальному замыслу тяжеленной и вдобавок прегруженной машины успело разительно сказаться на запасе люто дорогого синтетического керосина с тригидридобороном, антистатической, и противообледенительной присадками. В любом случае, нужно было ждать возвращения ватажников, так что Кольбейн поднял руку и потянул за рычаг выпуска колёс. Когда все четыре соответствующих лампы-указателя на приборной доске зажглись, старшина подвёл «Слогтре» поближе к берегу на вспомогательных электродвигателях, перевёл два ходовых с самого малого на малый, только-только достаточно, чтобы аспидоплан выполз на песок рядом с кормой аэростата, потянул ещё один рычаг над головой, ставя колёса на тормоза, и перекрыл подачу топлива ко всем двигателям, кроме пускача.
        - Гримкель, Стейнар, Магни-Грим! Вы останетесь, все остальные - со мной, забрать Харкена и погрузить золота, сколько сможем увезти!
        Кольбейн поднялся и направился в средний отсек, стараясь не удариться и не споткнуться. Одновременно он прокручивал в голове расчёт массы израсходованного топлива и боезапаса. В совокупности могло оказаться, что нежданная золотая часть добычи удвоила бы награду за Харкена. Кого вот взять в долю и послать за остальным драгоценным грузом? С этой мыслью, Кольбейн нагнул голову и спрыгнул из люка на крупный речной песок. Ватажники и схоласты выстроились в цепочку, перекидывая золотые слитки к аспидоплану. Впереди, верный себе Самбор уже успел преуспеть не в своём деле:
        - Харкен сын Виррала, ты объявлен вне закона в Эрскеренскраге, Красном Замке, и Каве…
        Кольбейн не дал венеду закончить:
        - И я беру тебя под стражу, чтоб согласно закону…
        - Вертолёты! - Оспак указал на запад.
        Борта каждой быстро приближавшейся летающей машины украшал венец Киндасвинта Законотворца: разделённый пополам равносторонний треугольник. Гутанское происхождение паровых вертолётов было бы понятно и без опознавательных знаков. Все металлические части, как и у «Слогтре», были покрыты скрадывающим фулиджином. Но, с типичной именно для сынов и дочерей Толаборга внутренней непротиворечивостью, кто-то нанёс поверх фулиджина тонкую и замысловатую роспись светящейся краской.
        Прибытие гутанов сильно усложняло картину. Кольбейн готов был поклясться, что Оспак сбил Харкена по ту сторону от гутанских граничных истуканов, но каменные воины остались вверх по течению от участка берега, усыпанного обломками и золотом. Один из вертолётов приземлился рядом со «Слогтре», ещё три остались в воздухе, дымя, сыпля золу и пепел, и время от времени моргая прицельными лучемётами. В отличие от зелёного на аспидоплане, эти посылали кроваво-красные лучи. Кольбейн запоздало признал, что Гримкель был прав.
        Задняя часть брюха вертолёта растворилась, наружу вылезли трое - один седобородый и с несуразным копьём-ухватом, его товарищи помоложе и с многозарядными самопалами. Копьеносец подошёл к разломанному надвое тетракопосу. Для дополнительного впечатления, кто-то подсветил его с воздуха. - Я Гискила, гадраут восточных пределов! - громогласно и раскатисто объявил старец. - Что творится здесь?
        В справу «гадраута» был встроен микрофон с усилителем.
        - Я Кольбейн сын Флоси! Преследуем беглого преступника! - у Кольбейна был заранее готов ответ. «Киндасвинтов устав», свиток девять, раздел один…
        - Я не преступник! Я Харкен сын Виррала, гардавайр Толаборга!
        - Ты преступник, пособник Стейнглада детоубийцы, и разоритель биосферы! - Самбор и без усилителя был громче «гадраута восточных пределов».
        - На земле Гуталанда действует только закон Гуталанда! - возразил Харкен. - Я требую его защиты от грабителей! Свиток шесть, часть четыре! «Аще муж, егда в странствии, незаконно другим удержан, и несть меж ними долга, то пять номисм за обиду; аще тот муж не может платити, то пятьдесят плетей ему, и ту конец».[302 - «Устав Киндасвинта» приблизительно соответствует реально существовавшей «Визиготской правде» (Liber Iudiciorum).]
        - Харкен сын Виррала, гардавайр Толаборга! - Гискила поклонился.
        Толстячок очень радостно ответил на поклон. Дело взяло да и повернулось совсем не по-Кольбейнову. Старец продолжил:
        - Не ты ли пять лет назад призвал горожан освободить тебя и других промышленников от налогов?
        - Я, - признал Харкен и сложил ручки на пузе.
        - Не ты ли тогда сказал: «Меньше государства, больше воли»?
        - Я. К чему это ты, Гискила, страж запада?
        - Востока! - старец стукнул древком копья по камню. - Харкен сын Виррала! В границах Гуталанда, ты в ответе только перед законом Гуталанда!
        - Надо было сразу его хватать, - сказал кто-то. - Нет, на золото позарились…
        - Издревле, закон Гуталанда защищал всю землю от западного моря до предгорий! - продолжал «страж востока», может быть, самую малость упиваясь своим положением.
        - Да, вон она, граница закона! - Харкен указал на истуканов. - Возьми этих разбойников под стражу, пока не выплатят мне полную виру за ущерб!
        - Не ты ли, Харкен, сын Виррала, на том собрании сказал: «Пусть за защиту закона платят те, кто в ней нуждается»?
        - Я не упомню, - сказал Харкен.
        - А я помню. «Я и так плачу своей страже»? И где она, твоя стража, Харкен сын Виррала?
        - В разные стороны пустилась, как припекло! - пояснил Самбор.
        - Было время, когда защита закона простиралась до древней границы, - продолжал старец с ухватом. - Но как ослабела поддержка закона, так сузилась и сфера его влияния… Треть наших стражей на другие промыслы ушла. А этой весной, семерых у Валькарлена разбойники убили, потому что у разбойников было серебро на бронебойные пули, - гадраут принялся шагать на запад. - А у нас не было золота на новую броню.
        - Возьмите моё золото! - крикнул ему вслед Харкен.
        - Мы возьмём золото, - пообещал старец, останавливаясь примерно на середине поля ларей, обломков ларей, и золотых слитков. - Брошенное после кораблекрушения.
        - Но закон! - вскричал Харкен.
        Древком боевого ухвата, старец провёл бороздку в песке и камешках, отступил за неё, повернулся, сказал в микрофон шлема что-то неразборчивое без усилителя, и опёрся на ухват. За его спиной, вертолёты стали снижаться в подсвеченных посадочными огнями клубах пара и дыма. Гискила снова включил усилитель и указал на проведённую им черту:
        - Закон кончается здесь. Меньше закона, больше воли тебе, Харкен сын Виррала!
        Глава дюжина десятая. Западный берег Риназа
        Правил некогда в Коннахте великий и славный конунг по имени Горм, сын Рагнара. Ни в чем не знали тогда недостатка ралландцы. Были среди них мир, покой и довольство, хватало плодов, всякого урожая и добычи на море, под доброй властью жили все по праву и справедливости. Порядок, согласие да изобилие правили в покоях Коннахтского замка.
        Владел в те же времена землёй в Коннахте славный муж по имени Буах. Было у него много скота, сильного и красивого. Многим был славен Буах. Славился он мудростью, славился и боевыми приёмами. Часто его призывали на совет сам Горм и прекрасные жёны его, Бланид и Бевинн.
        Однажды разговаривали между собой Горм, его жёны, и гость их, Самбор из Гардара.
        - Надо вам, - сказал Самбор. - пойти к Щеглову Острогу, чтоб увести чолдонских яков, чёрных с лохматой шерстью. - Ведь нужен вам скот, чтоб прокормить племена Ралланда во времена долгих зим.
        - Думаю я, - сказал Горм. - что лучше пойти за ними тому, кому по силам получить их. Пусть соберутся все старейшины.
        Собрались старейшины, и стали они держать совет. Были среди них Конал Кернах, сын Амаргена, Фергус, сын Роса, Лоэгайре Буадах, сын Коннада, Келтхайр, сын Утехайра, и Дубтах, сын Лугдаха, великие воины, ловкие в играх и отважные в прыжках. Рассказал им Самбор всё, что рассказал Горму. - Великое зло произойдёт от этого, - сказали старейшины Горму. - Но не оставим мы тебя, пока живы. Мы пойдем к Щеглову Острогу. Вели созвать войско.
        Позвали к Горму Буаха. Он говорил с ним.
        - Мы похитим чолдонских яков, - сказал Горм. - Собери воинство, и возглавь его.
        - Только возвысится моя слава после этого похищения, - сказал Буах.
        - Я буду убийцей всех воинов,
        Я буду победителем всех битв,
        Я переживу Быка из Куальнге.
        Отослал Горм Буаха к величайшим героям Коннахта, и те собрали воинство. В ту же ночь отправились они в путь, и трижды пятьдесят воинов было с ними, и трижды пятьдесят женщин, и трижды пятьдесят псов, и трижды пятьдесят слуг, и замок, несомый силой волшебства. Достигло воинство Лестницы Великанов, и увидели они нечто. И был это плывший по морю ледяной корабль, немалый на вид. И нёс корабль воинов Альбы. И правил им Кромфрид чародей. Непотребен был его облик, ибо лишь до локтей доходил плащ, а бурая рубаха его до зада. К тому же свисала она на груди, а сверху была на ней просто дыра. Из конских шкур щетиной наружу были сапоги Кромфрида, а за собой тащил он двуствольную ручницу, которую лишь восемь мужей могли разом поднять.
        Пристал корабль к Лестнице Великанов, и спросил Буах у Кромфрида чародея, какова власть его чар. Отвечал тот, что своим тайным искусством сумеет повергнуть горы на войско чолдонцев и обрушить наземь их вершины. И отвечал тот, что обратит против чолдонцев двенадцать великих озёр, где уж не сыскать им тогда ни капли воды, как бы ни мучила их жажда. Молвил тут и Атаульф, волшебник, призванный из Гнёва Самбором сыном Мествина:
        - Напущу я три огненных ливня на войско чолдонцев, и отнимутся у них две трети храбрости, силы и доблести. Не дам я излиться моче из тел чолдонцев и их яков. А каждый выдох ралландцев прибавит им храбрости, доблести, силы, и не истомятся они в битве, хотя бы продлилась она до исхода семи лет.
        Вступили Горм, Буах, герои, и воины на корабль, пустились они в путь, и вскоре достигли земли вблизи устья великой реки. Там предстала перед ними бескрайняя равнина со множеством сборищ смертных. И стоял у берега другой корабль, а на нём трижды пятьдесят темно-серых коней с пятнистыми головами цвета крови, острыми ушами, широкой грудью, огромными ноздрями, тонкими ногами - мощные, резвые, быстрые, крепкие. Это были кони Кромослава из Брусова, великого воина. До самых плеч спадали его золотистые волосы. Платье его было расшито золотой нитью, а рубаха - золотыми узорами. Золотая пряжка была у него на груди, и от нее исходило сияние бесценного камня.
        - Боги да облегчат ваш путь, - сказал Кромослав из Брусова воинам Ралланда.
        - Спасение от всякого зла вам! - ответил на это Самбор, чьим родичем был Кромослав.
        - В какую страну мы попали? - спросил Горм.
        - Это дикая и ужасная страна, - ответил Кромослав. - И рыщут здесь чолдонцы, свирепые воины верхом на яках, чёрных с лохматой шерстью, а ведёт их вождь Мудрило Страшный. Никого не сыскать, кто бы померился возрастом с ним или ростом, сложеньем и видом, красноречьем и обликом грозным, свирепостью, даром набега и приступа, натиска сплои, кознями злыми, буйством, быстротой и жестокостью, сравнился бы с ним в скорой победе приемом девяти смертных на каждом острие перед ним. Во все концы света отправляются Мудрило и его воины за скотиной, женщинами и иной поживой.
        - Какова же их последняя добыча? - спросил Горм.
        - Давно не брали они новой добычи, ибо не могут разрушить ворота крепости, названной Щеглов Острог. Напали они на крепость, но её охраняют воины Зимы посадницы, искусной в бою и в колдовстве. Много чолдонцев пало в сражении, но не сумели они отворить ворота крепости.
        - Сколько же чолдонцев пало? - спросил тогда Самбор.
        - О народе простом и незнатном не ведаю я, - отвечал Кромослав, - что ж до вождей и героев, то вот что скажу: две тысячи и трижды по пятьдесят, четырежды двадцать тысяч и девять раз по сто пятьсот, погибли в сражении - вот сколько было убито великих вождей и первейших чолдонцев.
        - Пусть Буах поведёт ралландцев к Щеглову Острогу, - сказал Горм. - Горе чолдонцам, ибо надвигается на них разящий лев, проклятье врагов, истребитель полчищ, неколебимый вождь, победитель тысяч, щедрая рука и пылающий факел - Буах, сын Ройга. Готово ли войско, Буах?
        В ответ Горму конунгу, Буах спел песнь:
        - Я здесь стою, наготове держа,
        Воинов для битвы и для грабежа.
        Кто у Щеглова Острога стоит -
        Древки копий в крови обагрит.
        Готов Буаха гибельный меч
        Снести Мудрилову голову с плеч!
        Никогда не отступит отсюда он,
        Как бы ни был противник жесток и силён!
        После той песни сказал Горм:
        - Храбрый сын Ройга! За этот ответ
        Прими благодарность мою и совет.
        Немало доблестных воинов здесь.
        Мы поумерим чолдонскую спесь!
        Примерно такое начало саги[303 - Повествование, складывающееся в голове у Буаха сына Ройга - это дикое месиво из русских литературных переводов ирландских саг.]
        успело сложиться в голове у Буаха, сына Ройга. В строках о героических деяниях не стоило упоминать о некоторых подробностях, например, что после того, как замок Коннахт выполз на берег, Горм конунг вообще не хотел выпускать ралландское войско из-за его стен - мол, зря, что ли, ракетные огнемёты на башни ставили? Если б не вмешательство Конала, Дубтаха, и Кромослава, так бы и порешили, но Кромославу, Самборову зятю, удалось найти приемлемый для конунга повод, чтоб войско всё-таки вышло в поле вокруг самоходного замка - охранять гусеничные бронетележки, если вдруг какой дикарь прорвётся прямо под стены.
        Буах попытался вглядеться в предрассветное марево. Из тумана когда-то спустились на берега Ралланда племена богини Дану, ведомые Нуадой, тогда ещё не прозванным Серебряная Рука. Но то был другой туман - из мутного, драного, и даже на вид липкого покрывала мороси над холмами к югу если и могло показаться что сверхъестественное, так скорее какая-нибудь одноглазая, однорукая, одноногая и козлоголовая фоморская мерзость. В раздумье об одной мерзости, Буах едва не дал своему коню ступить в другую. Успевшую частично покрыться коркой плюху ячьего поноса облепили огромные, в пядь и больше, чёрные тараканы.
        - Паскудство какое, - сказал незнакомый Буаху молодой воин, судя по цветам справы, с одного из южных ралландских островов. - Отроду здесь таких тварей не водилось!
        Ему в ответ, два других воина заговорили почти одновременно.
        - А ты-то откуда знаешь? Дальше соседнего леса от своей деревни, верно, в жизни носа не казал, пока на айсберг не погрузили? - поддел первый.
        Второй раздражённо процедил, указывая вдаль:
        - Постены тебе паскудство, а то не паскудство?
        Туман слегка проредел, и в направлении, обозначенном латной рукавицей второго воина, вершину ближнего холма украшали сикось-накось воткнутые в землю и частью уже успевшие попадать копья, на которые были насажены трупы, части трупов, и содранные с трупов кожи, слегка полоскавшиеся на слабом ветру. Буах мысленно поправил себя - кожи скорее всего были содраны ещё не с трупов.
        - Тараканы! Ненавижу!
        Первый воин шмякнул лезвием своей лопаты-бомбомёта по скоплению чёрных тварей. Брызги дерьма полетели во все стороны. Находившийся в центре зоны поражения таракан выкарабкался из поноса, поднял верхнюю часть блестящего членистого тела в воздух, и угрожающе зашипел на заляпанного ралландца с лопатой.
        - Вот она, метафора чолдонского вторжения, - заметил один из энгульсейских вестовщиков.
        Щёлкнула вспышка фотокитона.
        - Унферт, что, ты это на первую полосу? - укоризненно спросил его товарищ.
        - Нет, для истории!
        - И нужны истории тараканы?
        - Про то истории и судить! - отразил первый вестовщик, сидевший, свесив ноги, на краю поднятого бронещита. - А моё дело всё запечатлеть без прикрас!
        «Как же без прикрас»? - едва не воскликнул вслух Буах.
        - Мертвяков вон щёлкни, - посоветовал другой вестовщик. - Там их на небольшую деревню наберётся. Непонятно, что не бежали?
        - На этот счёт, - сказал из бойницы над бронещитом Самбор. - Я слышал разные теории. «Чолдонцы здесь не пойдут». «Все чолдонцы здесь не пойдут, а приблудятся какие - отобьёмся». Наконец: «Я чолдонцев не трогаю, и они меня не тронут»! А самому и невдомёк, что много не надо, чтоб тебя со всей деревней вздрючить на кол. Вон, этого хватит.
        Между обугленными остовами деревенских домов тускло блеснул Риназ. На берегу виднелись развешенные на деревянных перекладинах для просушки сети.
        - Брат, брось, и так на душе безотрадица. Лучше споём что-нибудь? - предложил Кромослав, великаном возвышавшийся над другими всадниками.
        Мало того, что его липицкий жеребец был в добрую сажень ростом, за широкой спиной брусовского вождя ветерок шевелил огромные чёрные крылья. - А можно? - опасливо спросил кто-то. - Вдруг чолдонцы услышат?
        - Сдаётся мне, они нас и так услышат! - Горму, ехавшему рядом с одной из бронетележек, пришлось повысить голос, чтобы его слова можно было разобрать поверх шипения пара, стонов металла, и лязга гусеничных пластин. - Запойте кто-нибудь, а ватага подхватит!
        «Ко-о-олбаса, это бывшие лошадки», завёл было один из гдинских добровольцев (наверняка мясник), но ватага совершенно не прониклась. Следующую попытку предпринял сам Кромослав, на диво рассудительный малый, даром что родич Самбора:
        - «По небу полуночи лодка плывёт[304 - Стихотворение «Видение» сочинено В. С. Соловьёвым в 1886 году в состоянии автогипноза.]
        «…
        На этот раз, ватажники радостно подхватили:
        - «А в лодке младенец кричит и зовёт.
        Младенец, младенец, куда ты плывёшь?
        О чём ты тоскуешь? Кого ты зовёшь?
        Напрасно, напрасно! Никто не придёт…
        А лодка, качаясь, всё дальше плывёт,
        И звезды мигают, и месяц большой
        С улыбкою странной бежит за ладьёй»…
        Так, под старинную песню про младенца, ставшего конунгом Скьефом Длиннобородым, ралландское, альбингское, и поморянское войско продолжило неспешное движение к Щеглову Острогу. Взошла Сунна, перекатилась через полдень. Желавших участвовать в охране бронетележек оказалось намного больше, чем требовалось по избыточно трезвому разумению конунга, но Буах придумал распределить добровольцев в три смены, так что в любой час две трети войска отдыхали в замке, чистили оружие и справу, и ухаживали за конями.
        Вечер сменился ночью, на смену ночи пришло новое утро. Кромфрид чародей коротал время в беспробудном пьянстве, к нему посменно присоединялись Конал сын Амаргена, Фергус сын Роса, Лоэгайре Буадах сын Коннада, и Дубтах сын Лугдаха. По большей части, поход не знаменовался никакими событиями, достойными упоминания в саге, разве что несколько гор, стеснявших путь самоходного замка, пришлось-таки повергнуть наземь. Сведущий в своём деле филид[305 - Филид - сочинитель и исполнитель песен, толкователь законов, хранитель эпоса, и при необходимости колдун.] упомянул бы и зловещие перемены, видимые вокруг - сожжённые леса и деревни, подъеденные до земли и вытоптанные в грязь поля и луга, и всё это в непременном сопровождении смрада разнообразно осквернённых мертвецов. Показались и пресловутые чёрные яки - судя по состоянию останков, забитые и почти безотходно разделанные, что ввергло некоторых участников похода, особенно Келтхайра и Дубтаха, в немалую печаль.
        - Эдаким приёмом они всю нашу добычу сожрут, - сетовал Дубтах утром третьего дня, проезжая мимо брошенного чолдонского стойбища и похмельно-красными глазами созерцая частично втоптанные в глинистое месиво кости.
        Буах тронул поводья, чтобы выехать из окружавшего сына Лугдаха облака перегара. Рядом с катками следующей по ходу бронетележки, поморяне и альбинги ехали по обе стороны от Горма конунга, Кромослав по левую руку от предводителя, Самбор по правую. Конунгов конь Эаханн, тёмно-гнедой с чёрной гривой и хвостом, был из породы ралландских тяжеловозов. Хоть он и уступал липицким жеребцам Кромослава и его воинов в росте, зато не был отягощён полным латным облачением - только лёгкий панцирь с устройством для беспроводной связи в перемётных сумах, притороченных позади седла. А вот латы шедших рядом с конём Горма боевых псов были настолько тяжелы, что собаки не смогли бы двигаться, не помогай им сила чар, наложенных в Кильде на экзоскелеты. Коньки же альбингов кланов Ранкен и Йен-Аброах наоборот были заметно ниже Эаханна - вровень с волкодавом Лейскьюлем, и чуть ниже полностью скрытого разнесённой бронёй животного, осёдланного Самбором. Его панцирь бугрился выступами, как у винландского броненосца, но броня скрывала синего быка, присланного поморянину в подарок каким-то воином-чародеем из таинственной Кавы.
Но ещё диковиннее были двухколёсные колесницы вождей клана Ранкен. Вожди и колесницы жадно поглощали одно и то же топливо - уисгебу.
        - А своих как хоронят? - спрашивал Кромослав.
        - Погребальный обычай чолдонцев отвратителен, - сказал конунг.
        - Как? Так! - неучтиво перебил Самбор. - На вершине какого-нибудь холма собирают дрова, кладут наверх покойника…
        - Чем же этот обычай плох, - начал Кромослав.
        Самбор перебил и его:
        - Потом его оставляют на пару-тройку неделек… А вот когда достигнет наибольшей расклёванности и вонючести, сжигают, а пеплом мажут друг другу патлы. Это если покойник был поважнее. А если попроще, дров полностью сжечь обычно недостаёт, так долго не ждут, и недосгнившее-недогоревшее кидают в реку.
        - Собака обереги! - ужаснулся брусовский вождь. - Немудрено, что река у них нечистое место!
        - Они вообще загаживают всё вокруг себя, поэтому и стойбище всё время переносят с места на место, - сказал мечник.
        - Кстати, вон! - сказал Горм. - Смотри, Кромослав!
        За поворотом долины, впереди и справа от волшебного замка открылся очередной холм, странно бугристый. Его уже привычно венчало кольцо расчленённых тел на копьях. Менее привычно, в середине этого кольца, на деревянном возвышении лежал под склонёнными древками с привязанными к ним хвостами коней мертвец в доспехах. Это зрелище подвинуло Самбора напеть:
        - «Ещё наш не сложен костёр погребальный,
        И хор в нашу честь не споёт,
        А Даг уж торопит, возница астральный,
        И рвётся Скинфакси в полёт.[306 - С извинениями Булату Шалвовичу.]»
        - Переврал, - Лютомысл целитель укоризненно покачал головой.
        - Самбор-р лис мак Эр-р-рскин, рвётся Скин… кто? - спросил один из альбингов, не очень разборчивый из-за тарахтевшего под его седлом двигателя.
        - Скинфакси, летучий конь Дага, - ответил поморянин.
        - Кого?
        Движимый чарами замок приблизился к холму. Возвышение окружали какие-то относительно светлые предметы. Присмотревшись, Буах опознал в них похабно распяленные нагие женские трупы с руками, отрубленными у локтей, и ногами, так же отсечёнными у колен.
        - Не может быть! - Брусовский вождь направил на холм диоптр. - Кром, эта ещё живая!
        Полотняный цвет Кромославова лица замечательно оттенили чёрные перья. Вождь выронил диоптр и, уподобясь вековому дубу под топором лесоруба, величественно выпал из седла.
        - Да нет, поди, вор-р-роны в живот поналезли, вот и мер-рещится, - скептически сказал тот же альбинг, кто не знал имён рассветного бога и его коня.
        Левой рукой, он правил колесницей, правой держал диоптр у прозрачного забрала шлема, вперившись в смотровые стёкла. Колесницу подкидывало на рытвинах и кочках, но альбинг каким-то образом ухитрялся не уронить шаткое приспособление и не вылететь из седла. Тем временем, потерявшего сознание Кромослава поднимали и приводили в чувство спешившиеся Лютомысл и дева-щитоносица (если считать прозрачную полусферу вокруг её тайфура за щит) Сивояра.
        - Бр-р-ратья, тшто-то тут не так, - сообщил альбинг с оптическим прибором. - Сами тела не движутся, а земля под ними тотшно дышит… Засада!
        Весь склон холма пришёл в движение - каждый земляной бугор скрывал чолдонца и ездовое животное. Ум Буаха успел оценить хитрость наездников и выучку яков, в то же самое время, как его предплечья под доспехами покрылись гусиной кожей, словно под воздействием чар, остужающих дыхание и лишающих храбрости. Как будто вновь, как в древние времена, исчадия тьмы пошли войной на племена светлой богини Дану, только на этот раз, не из-под морских волн, а из-под земли. Перепачканные ездоки вздымали клубы пыли, в воздух летели комья грязи и кусты, только что использованные для прикрытия, и то, что катилось вниз к замку, больше смахивало на селевой поток, ревущий «Варга!», чем на какой-то известный боевой порядок.
        По внимательном рассмотрении, состояние яков разочаровывало - их хозяева, вместо того, чтобы должным образом ухаживать за роскошной шерстью животных, или обрили их налысо, или, того хуже, остригли, но местами, например, так, что вниз по склону скакал як в клеточку, как игровая доска для «Двух воинств». Прямо в кожу были ввёрнуты металлические кольца, создавая подобие брони. Вдобавок, у многих обкорнанных яков горестно виднелись рёбра и крестцы - вопиющий, как сказал бы конунг, хронический, недокорм. Сделав это прискорбное наблюдение, сын Ройга вновь взглянул на вершину холма - мёртвый военачальник в доспехах так и остался на погребальном помосте. Буах успел подивиться, что последнее вызвало у него и облегчение, и некоторое разочарование.
        - Аринбьорн, огнемёты! - сказал Горм, но ответ из наушников его шлема разочаровал конунга. - Как нас накроет?
        - Слишком близко! - левой рукой Самбор спрятал под доспехи висевший на шее оберег и вытащил из-за спины лук.
        Одновременно с первой пущенной им стрелой, со стен замка ударили полувершковые пулемёты. Их воздействие на строй (за неимением более точного слова) кочевников напомнило Буаху давешнюю борьбу молодого воина с лопатой-бомбомётом с тараканами: брызги и ошмётки полетели, не повлияв на коренной ход событий. Десятки всадников вылетели из сёдел, десятки яков споткнулись на полном скаку и покатились по склону, теряя навешенную справу и ломая ноги, шеи, и хребты. Для отряда любого ралландского вождя, такие потери были бы невосполнимы, но сотни и сотни чолдонцев продолжали движение вниз по склону, втоптав своих же товарищей в землю, из которой те только что восстали.
        - У некоторых зажигательные бомбы, нельзя подпускать их под замок, - сказал Горм.
        - Приём кабана! - крикнул Буах.
        Вновь водружённый в высокое седло Кромослав трижды коротко протрубил в рог. Брусовские всадники развернулись в широкий клин, остриём обращённый к холму, прикрывая пеших воинов, защищавших бронетележки. Альбинги потянулись на правое крыло, ралландцы - на левое, и те, и другие - с опасным запозданием.
        - Кромко, возьми центр, Буах, Самбор - со мной!
        Движением бёдер, Горм направил Эаханна вперёд по ходу замка, где нелепо колбасилось правое альбингское крыло, вместо того, чтобы развернуться в лаву. Пулемётчики со стен всё косили чолдонцев, но те прибывали в таком количестве, что пуль не хватало и на одну десятую, заставляя защитников замка сосредатачивать огонь на тех, кто вёз бомбомёты или осадные лестницы. Крики «Варга!» раздавались уже совсем близко, когда конунг повелел:
        - Самбор, к альбингам! Буах, дай место!
        - Приём плети, - понимающе кивнул сын Ройга, движением поводьев слегка замедляя коня.
        Следовало отдать дань почтения конунгу. Его подход к войне был совершенно не геройским - изначально, сын Рагнара вообще хотел сидеть в замке. Горму пришлось объяснять, что историческое место конунга Ралланда в бою - с мечом, в седле, впереди войска, и если этому обычаю не последовать, возникнут неприятности с вождями. Вот что заслуживало почтения, так это обыкновение Горма делать всё, за что ему приходилось браться, старательно и с отдачей, шло ли дело о строительстве деревенской школы или о ведении войска в смертельную битву.
        Меч конунга был назван Келад Болг, в честь двуручного лезвия древнего ралландского героя Фергуса, тоже сына Ройга. Конунг приподнялся в стременах, раскручивая оружие над головой. Стать у нынешнего владыки Ралланда была не то чтобы величественная, но порода своё берёт, так что зрелище всё равно радовало душу - тёмно-гнедой жеребец в лёгкой броне, стелющиеся по бокам огромные псы, всадник в сверкающих этлавагрских доспехах и с красным плащом за плечами, и волшебный меч. Наблюдая за Гормом, Буах одновременно направил в сторону кочевников укороченную винландскую пищаль, заряженную картечью. В подствольной трубке было ещё два заряда картечи и пять разрывных. Буах потянул за спуск, отдача слегка подкинула ствол вверх, сын Ройга дёрнул цевьё на себя - от себя, перезаряжая, бегло выстрелил ещё дважды, так и не зная, попал ли в кого, и до поры прекратил огонь, приберегая разрывные пули.
        Бешено крутя меч над головой, конунг нажал на рычаг, прилегавший к крестовине. Лезвие Келад Болга распалось на звенья, соединённые невидимыми нитями фрамиборгского сиилапана. Как кнутом, Горм ударил чолдонца в кольчуге и стальном шлеме, тщетно поднявшего меч в защитном движении. Без видимого усилия, Келад Болг отделил руку врага от плеча, а голову - от шеи. Окружённое облаком багряных брызг тело ещё не выпало из седла, а конунг уже развалил надвое голову обстриженного по спирали яка следующего противника. Эаханн скакал мощным намётом, оставляя замок и альбингов справа, в то время как его ездок прокладывал за собой двухсаженную полосу смерти, двигаясь в направлении пригорка, где несколько дикарей зачем-то спешились. Вскоре Буах увидел, зачем.
        Уперев в землю плиты спаренного бомбомёта, чолдонцы выстрелили по замку. По воздуху пролетели, раскрывая лапы, два верпа, за ними тянулась лёгкая лестница. Верпы зацепились за ограждение одного из боевых ходов. При взятии обычного замка, цены бы не было такому приспособлению. Но замок Коннахт не стоял на месте. Пару яков в одном ярме, на чьих спинах стояла катушка с лестницей, сбило с ног и поволокло. Под их весом, волокна лестницы натянулись, лапы верпов начали разгибаться, и лестница лопнувшей струной хлестнула по скопившимся внизу всадникам. Въехав на пригорок, Горм завершил разрушение, расчленив ранее спешившихся, и продолжил свой кровавый путь, двигаясь однонаправленно с замком.
        В первую очередь, пулемётчики на башнях разумно продолжали отстреливать чолдонцев с лестницами, бомбомётами, и лёгкими пушками, но даже на этих дикарей, свинцовый ливень сверху по-прежнему не производил особого впечатления - что уж говорить об основной толпе неприятелей. Те, что отправлялись к праотцам, выглядели продырявленными, но так и не впечатлёнными, из последних сил замахиваясь кривыми мечами и сквозь кровавые пузыри хрипя «Варга»!
        Зато, хотя чолдонцы явно не дорожили ни чужими, ни своими жизнями, волшебный меч конунга кратковременно вверг их в замешательство. Напугал ли, удивил ли? Это дало альбингам время внять увещаниям Самбора и развернуться в строй, по крайней мере приблизительно напоминавший заранее оговоренный. И тут не обошлось без самодеятельности: по крайней мере четверо в клетчатых плащах, как у Самбора, вопреки всякому уговору устремились за Гормом и Буахом на отчаянно перебиравших коротенькими ножками приземистых лохматых пони.
        - Конунг, не отрывайся! - крикнул Буах, равняясь с одним из двух чолдонцев, попытавшихся выйти Горму в тыл.
        Яка под этим дикарём покрывала дико извитая металлическая шерсть. Недавно выведенные в Гардаре овцы, дававшие земному кругу стальную вату, как известно, не имели естественных врагов. Чолдонец прикрылся ржавым щитом из бронелиста. Буах с сожалением решил стрелять в скотину, и тут же усомнился - возьмёт ли её разрывной заряд? Но «шерсть» оказалась пружинами, вкрученными в кожу, и пуля без особых затруднений вошла яку за ухо, так что с противоположной стороны его головы в тучке кровяных капель в разные стороны полетели куски черепа, брызги мозга, и глазное яблоко. Жаль добро переводить, да что поделать…
        Второй всадник повернулся набок в седле, чтобы разминуться со смертоносным кругом, описываемым сочленённым лезвием Келад Болга. Этим не преминул воспользоваться Лейскьюль, сомкнувший челюсти на плече дикаря и стащивший его с яка.
        - Иа! Иа-а-а! Афор Гомон! Йож! Йож ковороть знат! Йо-о-ож!
        Примерно так надсаживаясь, наперерез конунгу и его псам выехали три чолдонца на яках покрупнее и в доспехах побогаче. Один из них крутил над головой сосуд с какой-то бледно горевшей дрянью. Койль нырнул его яку под брюхо. Животное дико заорало и взбрыкнуло, блеснув металлом на выбритых боках, ездок предсказуемо вывернул зажигательную смесь на себя, заорал ещё истошнеее, вылетел из седла, и принялся кататься по земле, тоже занявшейся странным пламенем. Буах подъехал чуть поближе и пристрелил его. Рядом с горевшей землёй, Койль с чавканьем что-то подожрал и устремился за хозяином.
        Тот взмахнул мечом-кнутом и не просто зарубил, а располовинил ближнего к нему врага - рука, голова, и плечо соскользнули вниз. Конунг снова крутанул магическое оружие, но третий чолдонский вождь не только не расчленился подобающим образом, но и схватился за частично обмотавшееся вокруг его туловища волокно, выводя Горма из равновесия и принуждая конунга замедлить коня. Горм одновременно потянул за рукоять и полез в седельную суму за самопалом. На подмогу вождю подвалило ещё с полсотни кочевников. Псы и хоть на что-то сгодившиеся альбинги вступили с ними в неравный бой. Конунг и вождь-чолдонец наставили друг на друга стволы. Раздались выстрелы - сухой стрёкот Гормова «Скорпия» и буханье сороковой пищали-недомерка в руках чолдонца. Одна из отскочивших пуль ударила в нагрудную пластину Буахова панциря. В облаках дыма от выстрелов, конунг принялся бороться с пытавшимся вытащить его из седла ударопрочным и пуленепробиваемым дикарём. Чолдонец был раза в полтора больше и сложен, как бык, так что эта борьба вряд ли могла разрешиться победой ралландского правящего дома.
        Почти в упор, Буах выстрелил под мышку замахнувшемуся на альбинга рядовому чолдонцу и подъехал поближе к конунгу. Гормова противника слегка замедлило вмешательство Койля. Пёс вспрыгнул на круп яка, пытаясь укусить чолдонца за шею, как назло, надёжно защищённую пластинчатой бармицей.
        - Йож знат коворо-о-оть! - дикий вождь попытался поймать шлем Горма в петлю волокон Келад Болга. - Йож есь ковороть!
        - Приём овода? - сам себе сказал Буах, присматривая уязвимое для разрывной пули место в доспехах врага.
        Нелёгкое занятие - тот был облачён в сиилапановое плетение поверх перекрывавшихся титановых пластин. За спиной сына Ройга раздались лязг и дробный топот, что-то зажужжало пятивершковым адамантовым шмелём, перепившим чимара. Протиснувшись между Буахом и чолдонцем и опасно подставившись под выстрел винландской пищали, Самбор ткнул диск лагунды чолдонцу под подбородок. Наградой ему стали сноп искр и струя крови.
        - Поторочилась твоя ковороть! - торжествующе завопил венед.
        Чолдонец даже попытался что-то ответить, но перерезанное горло превратно повлияло на разборчивость его прощальных слов. Зато враждебному вождю удалось напоследок нагадить Горму: падая наземь, чолдонец вырвал из его руки рукоять безнадёжно запутанного (чудно и подумать такое о мече) Келад Болга.
        - К спору ты. Давай, - частично обезоруженный Горм протянул Самбору руку.
        - Что? - не понял тот.
        - Ты мечник? - крикнул Буах.
        - Да! - Самбор наискось распилил шлем и голову чолдонца, имевшего неосторожность подъехать слишком близко.
        - Что делает мечник? - Буах выстрелил в грудь другому чолдонцу.
        Пуля не пробила панцирь, но её взрыв оставил вмятину глубиной с кулак, а под ней, скорее всего, занятное месиво из сердца и лёгких.
        - А! - поморянин вытащил из заспинных ножен клеймор и протянул Горму.
        Боги не наделили нынешнего ралландского конунга ни силой, ни прытью, ни ростом, так что ему приходилось брать своё за счёт ловкости и смекалки. Буах уже решил было, что его меченосца, даром что схоласта, боги одарили противоположно, но Самбор тут же показал наличие по крайней мере ловкости - он выключил лагунду, вытащил лук, и в быстрой последовательности почти в упор уложил из него трёх или четырёх чолдонцев. Разрывные наконечники стрел были в том изрядной подмогой.
        Вместе с замком, двигался и охранявший его верховой строй - как раз ко времени подоспели воины из Кромославова рушения, стальным клином оттеснив чолдонских яков. Буах воспользовался мигом, чтоб перезарядить пищаль. Через головы крылатых всадников полетели зажигательные бомбы, по земле вновь потекло бледное колдовское пламя. Одному из альбингов, увязавшихся за Гормом, не повезло - он загорелся вместе с пони. Со стены Коннахта ударил водомёт. Струя воды, смешанной с какой-то колдовской дрянью, сбила пони с ног, но погасила огонь. Управлявший водомётом повёл соплом вверх, обрушивая поток на головы чолдонцев, только готовившихся кидать бомбы. Воздействие струи на яков было разительным - животные обратились в бегство, не внемля ударам плетей ездоков. Правда, вода нарушила и поморянский строй, так что в прореху с каждого края устремилось по полдюжины кочевников.
        - Аринбьорн! Как слышишь? - крикнул Горм в микрофон, Самборовым мечом отражая удар чолдонского топора. - Бей по ним из водомётов!
        Аринбьорн, видно, пытался что-то возразить, но не тут-то было - конунг отрезал:
        - Химическая смесь сразу кончится? Переключи на просто кипяток! Только по своим не попади!
        Нескольким дикарям почти удалось прорваться под замок, но сражавшиеся спина к спине Горм и Самбор отрезали их от основной массы, зарубив двоих - лагунда и клеймор возобладали над скеггоксом и кривым мечом. Сверкнула вспышка. Буах подумал было, что это ещё какое-то зажигательное оружие, но в последний миг опознал в источнике света фотокитон в руках верхового энгульсейского вестовщика.
        - Поберегись! - крикнул сын Ройга, опуская ствол. - Тебя свои же зарубят или стопчут!
        Не проверяя, последовал ли фотокитонист совету, Буах перевёл пищаль в направлении чолдонца, отбивавшегося от поморянина. Даже отощавший як кочевника был тяжелее липицкого жеребца, но не мог равняться с гардарским скакуном в напоре и злости. Когда теснимый венедом чолдонец оказался на расстоянии вытянутой руки, Буаху удалось попасть стволом прямо в смотровую прорезь его шлема и нажать на курок. Взрыв, и поле зрения застлало красное марево.
        На то, чтоб хоть наспех обтереть прозрачные пластины забрала от крови и мозгов, ушла, как показалось Буаху, вечность. Весь шлем был иссечён мелкими осколками, значительная часть - от Буаховых собственных пуль. Когда через забрало вновь стало что-то видно, картина боя успела основательно измениться. Политые ядовитой химической смесью или обваренные «просто кипятком» яки, обезумев от боли, ринулись прочь от стен, сталкиваясь с другими яками, а сверху, пулемётчики Коннахта беспощадно шпиговали столкновение волн ошпаренного и неошпаренного мяса свинцом. Последних чолдонцев, несмотря ни на что прорвавшихся сквозь конный строй, стаскивали с яков и бросали под гусеницы замка пешие воины. В ход шли венедские волчни, ралландские боевые косы, и альбингские топоры с крюками на обухах. Над башнями поднимались привязные аэростаты - без аэронавтов, но с телекитонами. Смрадный ветер нёс смесь запахов - конский пот, кровь, кал, порох, смазка, горячий металл, колдовская химия Атаульфа, дым пожара на торфянике от альбингских колесниц, и удушливое мокро-шерстяное зловоние - то ли от яков, то ли от их ездоков.
        Но где же забрызганные вражьей кровью блестящие доспехи и красный плащ? Сын Ройга принялся искать взглядом конунга. Седло Эаханна пустовало, рядом, утопая в раскисшей от воды и крови земле, Лютомысл жрец и один из псов склонились над… Сердце Буаха дрогнуло.
        Вырыли конунгу могилу, насыпали курган вокруг неё, поставили каменный столб над ней, и стали справлять поминальные игры над могилой его. И выросло тисовое дерево на могиле этой, с верхушкой, похожей видом на голову Горма конунга. А верный Буах, сын Ройга, направился после этого в Ралланд, в то место, где были Бевинн и Бланид.
        - Какие же вести несёшь ты? - спросили жёны.
        - Нет у меня вести, из-за которой стоило бы печалиться здесь, кроме той, что в Нордланде видел я великих воинов, справлявших поминальные игры, после того как вырыли они могилу, насыпали курган вокруг неё, поставили каменный столб над ней и вырезали имя Горма, сына Рагнара, из великого рода Кнутлингов. Должен был вернуться он с победой к милым своим, к возлюбленным, которым отдал сердце свое, но не судьба была им вместе быть в жизни, увидеть друг друга живыми.
        Едва услышав эти слова, Бланид и Бевинн упали мёртвыми, бездыханными, и погребли их, как и Горма. И выросли две яблони из могилы их, разрослись они на седьмой год, а на верхушках - словно головы Бланид и Бевинн. А безутешный Буах…
        Буах, подъезжая поближе, с великим облегчением увидел, что сага о последнем конунге из рода Кнутлингов и верном ему сыне Ройга ещё не подошла к концу: в грязи рядом со жрецом и Койлем на корточках сидел Горм, а перед ними лежала туша Лейскьюля. Пёс дышал неглубоко и часто.
        - Перегрелся, но не критически, - заключил жрец, похлопав волкодава по шее. - Сейчас за носилками пошлю.
        - Капельницу ему не надо? - озабоченно спросил конунг.
        - Кромбранду скажу, чтоб на холод его положил, и в мокрые полотенца завернул. Если не полегчает, тогда уж капельницу и кислород.
        - Скольких потеряли?
        - Раненых три дюжины восемь, - ответил целитель конунгу. - Сколько убито, понять тяжелее - как их счесть?
        Лютомысл махнул рукой в сторону нагромождения тел. В нём преобладали яки, но ближе к верху в куче виднелась и задняя часть альбингского пони.
        - Зато всё чолдонское войско положили! - гордо сказал Дубтах сын Лугдаха. - Утомительное это дело, что-то меня жажда разобрала!
        С этими словами, вождь направил коня к качавшемуся в трёх пядях над землёй краю рампы. Конь ловко вспрыгнул на размеренно двигавшееся мимо покрытие, копыта прозвенели по металлу, и Дубтах скрылся в замке.
        - Вы двое его не снесёте! - обратился Лютомысл к лекарям с носилками. - А ну, Кеннис, и кто там с тобой, помогите! На три! Раз, два, три!
        Когда пса поднимали на носилки, он поднял голову и лизнул Горма, поддерживавшего его под левое плечо, в нос.
        Горм и Самбор поднялись в сёдла. Их скакуны шагом двинулись за замком.
        - «Всё чолдонское войско положили»… - передразнил венед.
        - Не серчай на мою бестолковость, Самбор свет Мествинович, но говорят: спросишь - на диалепт будешь посмешищем, не спросишь - на всю жизнь! И мне понятно, что в помине не всё, но что это тогда было-то? - спросила Сивояра, дева с длинноствольной пищалью, установленной за недавно бывшим прозрачным щитом в нелепо выглядевшем вертлюжном приспособлении, прикреплённом к луке седла.
        - Что серчать-то, Сивоярушка? Русал мутливый их разберёт! - Самбор развёл не обременёнными поводьями руками. - То ли это чолдонское представление о засаде, то ли о разведке боем, то ли вообще отсебятина того йожеложца в сиилапане. Меч конунгов жалко…
        - Не беда, - успокоил Горм. - Я их сразу полдюжины заказал…
        Пока Буах осваивался с мыслью, что волшебные мечи нынче заказывают по полдюжины, конунг замолк и поднёс указательный палец к уху, вернее, к тому месту шлема, под которым это ухо скрывалось.
        - Точно? - конунг прислушался к ответу невидимого собеседника, потом обратился к ехавшим рядом с ним. - Вот теперь «всё чолдонское войско» и впрямь валит! Из-за Ярыкского перевала показались!
        Самбор вытащил из ящика в броне своего быка плоскую прямоугольную коробку с застеклённым верхом, чем-то щёлкнул, что-то подкрутил, и передал Горму.
        - Вот где накрыть их! - венед ткнул пальцем в стекло. - Чтоб ударные волны наложились!
        - Аринбьорн, передай управление огнём Атаульфу! - приказал конунг. - Лучшее место для удара - между перевалом и… Бывшей Заставой!
        - Застава - тоже чолдонцы постарались? - вновь спросила любопытная дева.
        - Нет, тенктеры сожгли в прошлом веке, - объяснил конунг.
        В знании местности, Горм скорее всего мог бы потягаться со щегловским старожилом, даром что ранее ни разу не был в Щегловом Остроге, а все сведения почерпнул из карт и книг.
        Над рампой рявкнула сирена. Замок замедлил движение и с многолосым механическим стоном приник к земле. Над башнями медленно поднялись соединённые в сотообразные пучки металлические трубы, закопчённые, безобразные, и никак не украшенные. Их наводила на цель не рука смертного, а двигатели, непостижимым для Буаха образом управляемые машиной-тьетоконом Атаульфа волшебника. С гневным рёвом, трубы изрыгнули чёрные тела снарядов, за которыми полыхали языки бело-жёлто-рыжего пламени. С другой стороны каждого пучка труб густо заклубились облака серого дыма. Рёв стих, металлические соты опустились в башни. Там, в погибельном зловонии и жаре, ученики Атаульфа и ралландские воины в особых доспехах с гермошлемами заталкивали в трубы новые снаряды. Огне-, снарядо-, и дымоизвержение повторилось ещё дважды.
        Горм сказал что-то, но звон в ушах Буаха был слишком громким.
        - Я не слышу, конунг!
        Тот указал на юг. За пологой горой с развалинами примерно в полурёсте творилось что-то диковинное, словно стрельба из замка подбила грозовую тучу, и та, как аэронаос, потерпела крушение. Над распластанной и продолжавшей громыхать тучей, внутри которой что-то вспыхивало, стали подниматься, извиваясь и сплетаясь друг с другом, хвосты более светлых дымов. По мере их сплетения, хвосты становились ярче, пока из середины тучи не начал расти к небу, медленно качаясь и кружась, огненный хобот.
        Конунг подвёл коня поближе к Буахову, указал на светившиеся надписи под стеклом Самборовой коробки, и крикнул:
        - За развалинами Кулашева долина, за ней последний перевал, а за тем перевалом - Щеглов Острог. Подъедем? Ты тоже!
        Последнее относилось к конному фотокитонисту, ухитрившемуся пережить бой. Эаханн быстро набрал скорость, крупной рысью устремившись вверх по дороге к развалинам Бывшей Заставы. Кроме Буаха, энгульсейского вестовщика, и Самбора, за конунгом отправились Койль, Келтхайр сын Утехайра, Кромослав, и Дубх, вождь альбингского клана Йен-Аброах, с оруженосцем. Вдогон за небольшим отрядом поспешал на своих двоих и Торчин - не то жрец, не то вестовщик, не то городской сумасшедший из Альдейгьи, с записной книжкой и фотокитоном, но без оружия и доспехов.
        - Где ж все дикари-то? - Кромослав недоумённо оглядывал долину в диоптр.
        Брусовский вождь едва избежал смерти в битве - рядом с ним взорвалась ранкеновская колесница, подожжённая чолдонским огненным снарядом. Иссиня-чёрные крылья по большей части сгорели, досталось и лисьим хвостам с эпиорнисовыми перьями, украшавшим огромного жеребца.
        - Вон! - Дубх указал на основание огненной тучи.
        - Погибель! - восхитился Кромослав. - Чем крайних так накрыло? Эти вроде и не сгорели?
        - Ударной волной, - объяснил Самбор. - Подъедем ещё поближе? Примерно через четверть поприща, схоласт объявил:
        - Приехали! Стой! Гардарский чеснок!
        Буах глянул вперёд и вниз. Почва была усеяна зазубренными четырёхконечными металлическими рогульками, устроенными так, что одно остриё всегда торчало вверх.
        - Как?.. - начал Дубх.
        - Атаульфова хитрость! - Самбора положительно переполнял восторг и по поводу хитрости, и по поводу возможности её истолковать. - Сначала вышибной заряд разбрасывает колючки, потом срабатывает взрыватель термобарического заряда, так что по периметру зоны поражения образуется полоса заграждения!
        Ничего не поняв из этого объяснения, Буах уставился вверх. Гул огненного вихря устрашал даже на расстоянии. Вокруг основания медленно двигавшегося столба пламени кружились, время от времени загораясь на лету, кусты качима и свинчатки, ошмётки разорванных на части яков, и мёртвые чолдонцы.
        - «Аз есмь тьма… убойник смертного рода… пришед семо потатити… вдруг всех сих стоящих пред нами», - слова наконец подоспевшего Торчина произвели бы большее впечатление на слушателей, кабы не его одышка.
        Да и говорил он на почти непонятном языке - древневенедском?
        - Гор-рм мак Р-рагнар-р, как ты пр-р-ро эти витки р-рассудишь? - альбинг указал на огненное кружение.
        - Я читал, что в Великой Степи такое бывает, если смерч встретится с травяным палом, - сказал конунг.
        - Не так всё пр-росто, - Дубх покачал головой, три рога на его шлеме придали движению дополнительную выразительность. - Видите, тш-шолдонские души летят? Это кр-руг земной от них избавляется, каждый виток - это один из девяти мир-ров, и ни в одном не сыскать им пр-риюта!
        - Так им и надо. Скотину вот жаль, - Келтхайр прищурился. - После такого, что за добыча нам останется?
        - Твоя пр-равда, сын Утехайр-ра, - согласился альбинг. - Столько тур-рятины подгор-рело, всей Альбе б пир-ровать. Не то, что в стар-рое вр-ремя, от совр-ременной войны одно р-разор-р-рение. Пр-рямо хоть с Одвинами мир-рись.
        Последнее заявление Дубха заставило оруженосца бросить укоризненный взгляд на вождя клана Йен-Аброах.
        - Кромко, диоптр! - отобрав прибор у родича, Самбор принялся вглядываться в слой мёртвых тел у основания огненной тучи.
        - Что ищешь? - спросил брусовский вождь.
        - Мудрилова рогоноса!
        - Может, его на куски разорвало? - предположил фотокитонист.
        Буах припомнил - вестовщика звали Унферт из Йорвика.
        - Так и разорвало? Нет, эта тварь была в титанокерамической броне поверх природной, и размером поболее панцирного слона!
        - Дался тебе рогонос, ты мне другое скажи - как нам теперь в Щеглов Острог проехать? - Кромослав оглядел стену пламени и дыма, перегораживавшую долину.
        - В Острог можем не торопиться, - внезапно, выражение лица Горма конунга под поднятым забралом изменилось так, словно он только что проиграл великую битву, а не выиграл. - Зима посадница с Аринбьорном говорила - эпидемия вырвалась из Яросветова чертога в город!
        Глава без одного две дюжины. Вончегорский космодром
        - Нам, может, и эпическая битва, а в Альдейгье на первую полосу дённика, и то не попали! - сетовал Стрига, выкрёсывая огонь для трубки.
        - Поди ты! - возмутился Сулибрат, другой молодой брусовский воин. - И что важнее сыскалось?
        - Траско из Добина вышел на поле и пол-игры против Стромо отстоял!
        - А пропустил сколько?
        - Два! Как был раззява, а не вратарь, так и остался!
        - А ты думал, его игре сломанная нога на пользу пойдёт?
        - Чтоб такую игру улучшить, ему надо обе было сломать!
        Сивояра решила попытаться спасти разговор от падения в пропасть, со дна которой доносился гул досужего ногомячного толковища, а заодно восстановить справедливость:
        - В «Посадничьи грамоты» не попали, зато в «Боду» попали! Во всей прекрасной красоте - Самбор с Гормом спина к спине, мечи, чолдонцы!
        - Ну да, - завистливо сказал Стрига. - Ещё б не попасть, в йорвикский-то дённик да с Унфертовой-то фотографией!
        Поделившись этим откровением, брусовец пыхнул трубкой, исторгшей зловоние. Свентанин белёк, этот не ногомячом доймёт, так завистью, а не завистью, так смрадом макубным… Сивояра пустила коня рысью. Промозгло-ледяной ветер нещадно трепал едва начавшие желтеть листочки на осинах, срывал их с ветвей и нёс на восток. Одновременно пытался идти дождь - редкими каплями и под нелепым переменчивым углом. Воздух был достаточно прозрачен, чтобы разглядеть сосны у Конева Урочища, оставшегося в трёх рёстах позади. Если написать о виде, открывавшемся вокруг, то примерно так. «Север немногоцветен. Серо-зелёные сосны, серое небо, серые камни с серо-зелёным лишайником. Вода отражает лес, камни, и небо, и поэтому тоже кажется серо-зелёной, но если заглянуть в озеро сверху, увидишь, что оно хрустально-прозрачное». Хотя какой из Вончегорья север… Южнее Подлесья. Сочиняя и тут же отвергая что-то такое в голове, Сивояра поравнялась с Самбором и Вамбой. Схоласты ехали рядом, против обыкновения, беседуя о чём-то постижимом и для простого смертного.
        - И главное - непонятно, как зараза выбралась из чертога! - Самбор был искренне возмущён недостойным поведением морового поветрия. - Пока не определили, Акерата вестница повелела город закрыть, чтоб эпидемия не пошла дальше. Так наши статоры и застряли в Щегловом Остроге, пока или не победят заразу, или не подвезут скафандры химической защиты, и так далее… Заодно оказалось, что Мудрило примерно с пятой частью войска не пошёл на замок, а подорвал в неизвестном направлении. Некоторые говорили, пустился в бега.
        - Да уж! - сказал Вамба. - Кто от Коннахта в бегство не пустился, своё отбегал!
        - Так, да не так. Его след из стойбища простыл, уже когда «Тылль» выходил из-за Энгульсея!
        - Значит, может…
        - И я так же думаю!
        Схоласты-мудрецы на полуслове достигли согласия, уже недоступного для меньших умов. Опечалившись тем, как недолго продлилась постижимость в их речах, Сивояра прикинула: спросишь, дурой почтут, не спросишь, хуже того, почтут дурой безгласной, и спросила:
        - Самбор Мествинович, Вамба Гундемарович, уж объясните мне, простушке, о чём вы?
        Первым ответил, разумеется, Самбор:
        - Дело спрашиваешь, Сивояра Острогневовна! Сложили три единицы! Первое, из Девятиречья вышла ещё одна чолдонская орава - на запад. Второе, та же орава перебила Мудриловых чолдонцев, что оставались в Вончегорье. Почему мы и здесь, собственно. Третье, часть Мудрилова войска удрала из-под Щеглова Острога. В совокупности имеем, что Мудрило удирает именно от этой оравы!
        Подумав, Сивояра кивнула. Будь она хронистом и пиши для «Боды», или, ещё лучше, для «Моряка», можно было бы изложить события так. «Повторное разорение Вончегорья вполне могло свидетельствовать о разладе между кочевниками. Заодно событие пришлось очень на руку танам и венедам, озабоченным судьбой родичей на Драйгене. Космолёт Сеймура Кнутлинга так и не был достроен, припасы колонистов на ледяной планете подходили к концу, а на вончегорском космодроме до его захвата дикарями оставалось несколько незапущенных межпланетных ракет. Отряд, ведомый Самбором, под покровом ночи высадился с аэронаоса “Клекотун Китового Чертога”. Ватажники проехали через посёлок Чужедед, обезображенный разрушениями и полностью опустевший. По электромеханической карте, Самбор нашёл стальные эллинги с ракетами. Отряд принялся грузить припасы и заряжать наиболее сохранную ракету жидким кислородом. На счастье Самбора и товарищей, керосин уже был в баках».
        Ещё кое с чем повезло, например, у чолдонцев хватило ума не трогать атомный котёл в его подземном укрытии. Или наоборот, по Самборовому утверждению, не хватило ума тронуть. С гигантским паротурбовозом, что втаскивал ракеты на плоскогорье к пусковой установке, повезло меньше - сверкавшую серебром и бронзой гордость наволокских кузнецов разграбили и бессмысленно сожгли.
        - Гы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ырр! - до боли в ушах громко заревел бронтотерий.
        Как говорили схоласты, которым и до этого было дело, раздвоенные рога на мордах исполинских зверей каким-то образом усиливали звук их кличей.
        - Как управимся, надо будет их на юго-запад перегнать, к Дикому Полю, а то пропадут, - озабоченно сказал Избор конюший.
        - Сами, что ль, не сообразят? - возразил Деян. - Или здесь не перезимуют?
        Он внезапно сложил с себя обязанности пеплинского пестуна вскоре перед осенним солнцележанием, о чём пеплинцы совершенно не сожалели, и тут же основал «частное охранное товарищество», куда вступило ещё с пару дюжин бывших йомсов. Эти седые, сварливые, и раздражительные вояки сейчас ехали по периметру, охраняя длиннющий прицеп с холодильной установкой, электроникой пуска, и собственно ракетой. За неимением паротурбовоза, прицеп волокли по пологому склону вверх четыре бронтотерия в наскоро сработанной упряжи.
        - Деянушко, у них твоего ума нет, - вроде бы даже без издёвки объяснил конюший. - Бронтотерий - он не мамонт, ему тепло потребно. А зима придёт не из обычных, тем более на плоскогорье.
        Спроси кто у Сивояры, зима уже пришла: в Вончегорье имела место путаница с временами года, и осень, что должна была следовать за летом, почему-то просто решила не показываться. Редкий дождь не капал, а жалил под углом, потом начал замерзать на лету. У края просеки, расчищенной для тройной железнодорожной колеи, отсвечивали неуместно радостной рыжиной огромные подосиновики. Примерно в четверти рёсты впереди, осины сменялись скрюченными сосенками, а под ними, камни уже побелил снег. Самборов бык внезапно свернул к осиннику, склонил морду к земле, подобрал пару грибов, и принялся с хрустом жевать.
        Избор пеплинский конюший непременно сказал бы: «Конь балует, а ты не балуй коня»! Но то конь… Трудно прибрать поводья, когда поводьев нет. По схоластически запутанному объяснению Самбора, кавский синий бык умел читать мысли ездока, правда, только когда мысли эти были свободны от неполноты постижения и обращены к истине бытия. Но какая связь между истиной бытия и подосиновиками? Если и есть, то разве что недоступная для меньших умов… Приземистый бык (рядом с конями, словно ямник[307 - Ямник - длиннотелая и коротконогая порода собак, используемая в норной охоте.] в стае борзых) с глухим лязгом разнесённых броневых пластин поднял морду, к чему-то принюхиваясь, и предупредительно замычал. Самбор сказал:
        - Чует кого-то, похоже.
        - Он у тебя и за собаку? - спросил Деян.
        - Ну не Тюфку ж мне с собой тащить? - мечник фыркнул. - Вот Гери, когда малость заматереет…
        Слухи о Гери сыне Койля успели дойти и до Гдина. Щенок был воистину подарком, достойным конунга, и обещал вырасти в совершенно выдающегося пса. Сивояра в согласии опустила подбородок, одновременно исподлобья оглядывая лес. Несмотря на предупреждение быка, ничего, напоминавшего цель, между деревьями не показалось.
        Неспешное, но сотрясавшее твердь движение бронтотериев медленно вынесло местами покрытую коркой инея ракету за верхнюю границу сосняка, где не успевшую пожухнуть траву уже на пядь засыпал снег. Беседа Самбора и Вамбы перешла на будни уседомского строительства.
        - А что Сеймур так на тебя взлютовал-то? - спрашивал схоласт из Винланда.
        - Да корит, что печатаюсь не там и не с ним.
        - Так это он всех корит, а чем особенным к тебе прикопался?
        - Зачем, говорит, ты блоки задержки в Обу заказал, а не в Альдейгье? Мол, втрое дороже, и везти будут на собаках!
        - И впрямь - зачем?
        - Втрое дороже? Так золота-то у нас пока довольно, надо ли каждый тремис считать? Времени вот в обрез! А квенские лайки как раз побыстрее гардарской железной дороги!
        - Так ты ему объяснил?
        - Пробовал, без толку. Он не на меня в злобе, а на весь круг земной, что остался без совета Психофоро! - Самбор сплюнул.
        - Психофоро, я слышал, редкий случай пристиг?
        - В доме у себя в бане залез в горячую лохань со струями, а там крышка от насоса оказалась неплотно привинчена. Так ему уд с мотнёй и засосало в дыру! - с нескрываемой радостью сказал мечник. - Утоп, на собственном вонючем порточном змее заякоренный!
        - Может, и поделом. Про него говорили…
        - Что говорили, то едва одна шестая правды, может быть. Поволян первым сложил всё вместе. Одна беда - задним числом. А потом нашли фотографии. Психофорова дочь…
        Самбор глянул на Сивояру и осёкся. Были предметы, которые деревенский поморянин, будь он хоть шесть дюжин раз схоласт, просто не мог обсуждать в присутствии не очень хорошо знакомой девы из города. Как только что выяснилось, заякоренный порточный змей к числу этих предметов не относился, так что дело шло о чём-то ещё хуже, по крайней мере с Самборовой точки зрения. А Пеплин был именно укреплённой деревней, даром что в одном из домов повыше имелись шпалеры на стенах и цветное стекло в окнах. То, что старостиха этой деревни собиралась к зимнему солнцевороту стать гнёвской воеводихой, дела не меняло. Вамба чутко воспринял игру глубинных течений разговора и увёл тему слегка в сторону, как раз достаточно, чтоб обогнуть «Психофорову дочь»:
        - А случай ли?
        - Знаешь, здесь я даже не знаю, хотеть ли верить, что случай, или хотеть верить, что нет. У меня тоже появились сомнения, но я про них рассказал только Кольбейну, едва побратались. Думал, может, хоть он поможет советом… Мерзкое дело, решить по чести, например, вызовом - нет уверенности, одни смутные догадки, и закон тоже не в помощь, перед тингом не заявишь обиду за другого…
        - Может, стоило бы напрямую спросить? Вдруг бы правду сказал?
        - Не забывай, вся жизнь, что Психофоро прожил, была ложью. Я тогда не знал, но рассудил так. Спрошу - ответит «нет» в любом случае, и после такого вопроса, не мне его, а ему меня на поединок вызывать придётся.
        «После какого вопроса»? - чуть не выпалила Сивояра, но остановила себя.
        Не из боязни, что Самбор не ответит, а наоборот, из опасения узнать, что он ответит. Имелись предметы, подозревать о которых уже было достаточно неуютно, даже деве из города и ученице оружейника.
        - Думал, окажись он невиновен, а я его опозорил и убил? - Самбор махнул рукой. - Вот спросил Кольбейна, что делать, он сказал, попросит товарищей по цеху, кто ближе к Волыну, тихо расследовать. Может, они тихо и расследовали?
        - Если его охотники за головами уделали, так и поделом. На все наши эргастерии стыд, - сказал сильное слово Вамба. - Как такое вообще возможно, у меня в голове не помещается - он же нам впятеро силу магнитного поля повысил! Ты…
        - Что? - спросил Самбор.
        - Сомневался, понятно, и по чести. А вот узнал бы, что сейчас знаешь - сразу убил бы? Или дождался всё-таки, пока «Гулльвейг» взлетит?
        - Конечно сразу! Если б кто до него раньше не добрался. Поволян с чупагой, или Аркил с клевцом. Кто ж из этлавагрских историков это написал… Когда идёшь в битву, зачастую враг твой - муж куда достойнее, чем та мразь рядом, что прикрывает щитом твой правый бок… И худшее - ты живёшь, и мрази обязан, что достойный муж тебя копьём не проткнул…
        Самбор замолчал. Такое нечасто, но случалось, только в этот раз, Сивояра почему-то почувствовала острую и мучительную неловкость из-за длившейся тишины. Стоило бы отъехать от схоластов, но вместо этого, только чтобы поскорее избавиться от неловкого чувства, она невпопад спросила:
        - Самбор Мествинович, так сколько у тебя наречённых братьев?
        - Два, Кольбейн Порхающий да Нангониел сын Кайанкару, - мечник слегка улыбнулся. - И два наречённых отца, Эрскин и Вратко.
        Самбор повеселел, зато при упоминании имени воеводы, лицо Деяна под поднятым забралом шлема неприятно изменилось. Старый йомс пришпорил коня и пустил его рысью.
        - Что это он? - удивился Вамба.
        Ответ мечника был привычно непонятен:
        - Не всем везёт, как нам с тобой.
        - Да уж, - винландец мечтательно поднял голову.
        В ресницах, густо обрамлявших его подмазанные по гутанскому обычаю чёрным глаза, застревали снежинки. Вокруг, засыпанную снегом траву частично сменили скалы, в расщелинах которых ютились недоотцветшие камнеломка и колокольчики. Воздух стал разреженно-колючим, дыхание бронтотериев окружило их огромные тела клубами пара, словно звери начали превращаться в паротурбовозы. Вамба тряхнул шлемом и поёжился от холода:
        - Тебе ещё дополнительно везёт просто по-свински - тесть с тёщей не просто на другом материке, а на другой планете! По телефону точно не позвонят!
        - Зато по асирмато сообщения оставляют. И что тебе Покиса-лоро сказал на этот раз?
        - Да хочет, чтоб мы с Каей к следующей осени летели в Айкатту! Новый вождь родится, и всё такое!
        - Так может, следующей осенью дела в Айкатте будут получше? Что там вообще в среднезападном Винланде? Я говорил только с Фейнодоксо, а они с Рен, Санном, и Гарсендис перебрались во Фрамиборг.
        - А почему не в Чугуан?
        - Не забывай, в Чугуане Осфо. Он, говорят, как выйдет на берег моря, так все выдры сразу ныряют, только чтоб не посмотрел на них с укором.
        - Да уж… Агенор из Кавы - муж, лишённый страха.
        - Верно, а также потомок гегемонов и возмужалый бог поэзии, но к чему это ты?
        - Представь, Осфо - твой тесть!
        Самбор фыркнул. Его товарищ продолжал:
        - А в среднезападном Винланде дела и впрямь малость получше. От Ариамира не избавились, зато верфанцы выбили наёмников с севера, железная дорога через материк снова стала ходить, теперь грабят от силы через два раза на третий. Некоторые рудники заработали, Стейнглад всё в своём замке на горе сидит с Альмвейг, беспроволочные передачи прекратил…
        - Что так?
        - Я, сказал, объявляю стачку и останавливаю двигатель круга земного! Кто, сказал, со мной?
        - Ну и как? Остановил? И кто ещё с ним с круга земного сошёл?
        Схоласты засмеялись.
        - Смех смехом, - сказал Самбор. - А с его богатством, и впрямь мог бы улететь куда-нибудь.
        - С богатством у него перебои. Горняки уже пятый подряд, что ли, поезд с золотых приисков захватили. В счёт виры за Эрскеренскраг, говорят.
        - Это вообще законно? Самим виру взыскивать?
        - Закон там верфанский… Он растяжим.
        Только истинный гутан мог вложить в сухое недосказание такую смесь злорадства и неодобрения.
        Подъём завершился на заснеженном промёрзшем плоскогорье. У его дальнего края смутно в пелене снегопада виднелись приземистые сооружения. Бронтотерии брели, пыхтя и время от времени паровозно взрёвывая. Сивояра решила, что пойдёт учиться не на оружейницу, а на вестовщицу. Или на оружейницу и вестовщицу вместе, нарочно, чтобы ни слова не писать ни про дурацкий ногомяч, ни про ссоры скоморохов, ни про похищение дохлых любовниц градоначальников, а рассказывать читателям, как передаётся через замёрзшую каменистую землю поступь доисторических зверей, чей род пережил эоны тепла и эоны стужи. Как эти звери сквозь пургу несут к пуску ракету. И как ракета устремится на помощь родичам к далёкой планете, вечно скованной льдом, под которым угадываются кратеры, места последнего пристанища забытых самим временем титанов после канувшей в омут забвения древней битвы.
        - У второй стрелки распрягаем! - напомнил через установленный на прицепе мегафон Атаульф.
        На стрелке, паротурбовоз должен был отцепиться от прицепа и уйти на круг, после чего прицеп отпускал тормоза и плавно скатывался под лёгкий уклон к стопорам у края плоскогорья. А вот что сделают на стрелке распряженные бронтотерии - останутся замерзать, как боялся Избор, или уйдут в тёплые края? Так или иначе, заняться обустройством судьбы зверей можно было уже после выхода ракеты на расчётный эпицикл.
        - Это и наш знак. Окно для пуска открывается, - Самбор поднял крышечку в броне своего быка и посмотрел на часы. - Через пять диалептов!
        По «знаку» Сивояре, Вамбе, волынскому схоласту Миркви, и Униславе с Гладышем из Пеплина следовало стреножить коней и занять места у приборов. В прицепе их уже ждали Атаульф, Аркил из Короцка, и Рейфнир с Туле. Аркил с Рейфниром имели опыт запуска ракет, а Рейфнир даже проработал несколько лет именно на вончегорском космодроме. Они и отвечали за всю пусковую последовательность. Сивояре отвели задачу куда проще: следить за манометрами гидравлических цилиндров, поднимавших ракету в пусковое положение. Прицеп под ракетой был устроен хитро: левая и правая колеи уходили в стороны, а с ними - тележки, поддерживавшие кормовую часть ракеты. Таким образом, гидравлике подъёмной стрелы должен был помочь вес топлива. Кавский бык снова тревожно замычал.
        - Нет, там точно кто-то есть, - Самбор открыл ещё одно отделение в броне и извлёк оттуда квенский прибор теплового зрения.
        По ушам Сивояры до одури громко ударил рёв боли и гнева - один из бронтотериев забился в упряжи, пытаясь дотянуться ногой до стрелы, попавшей точно в левый глаз. Ракета опасно закачалась над прицепом.
        - Выпрягайте! - закричал Атаульф.
        Несколько всадников спешились и попытались приблизиться к обезумевшему зверю. Сольве с Боргунда, спокойно говорившей что-то ласковое, это удавалось лучше всего… пока бронтотерий не дёрнул головой, ударив её в живот одним из отростков раздоенного рога. Тело Сольве тряпичной куклой упало шагах в пятнадцати, снег окрасился кровью. Затем раненый зверь попытался повалиться на бок, натягивая чумбур[308 - Чумбур - ремень, соединяющий упряжь пристяжной лошади с упряжью коренника.]. Соседи бронтотерия в упряжи тоже начали проявлять очень очевидные и громкие признаки беспокойства. Сивояре некстати вспомнилось, что молва приписывала древним животным склонность к панике. Образ сметающего всё на своём пути стада бронтотериев, вспугнутого раскатом грома, навевало само их этлавагрское название.
        Самбор вытащил из-за спины знаменитую лагунду. Без какого-либо видимого понукания, бык мелкой рысью припустил к прицепу, оставаясь с подветренной стороны от бронтотерия. Оказавшись позади наполовину ослеплённого исполина, Самбор резанул по стальному тросу, выполнявшему в сбруе обязанность постромки[309 - Постромка - толстый ремень (или веревка), идущий от хомута к вальку у пристяжных лошадей.]. Увернувшись от конца лопнувшего троса, мечник изогнулся в седле и перерезал вторую постромку.
        Бронтотерий с надсадным рыком перевернулся на брюхо, встал на колени, и с неожиданной для такого огромного и нескладного существа прытью дёрнулся влево. Чумбур затрещал и лопнул, освобождая зверя. Тяжёлой рысью, бронтотерий побежал к скальным останцам, возвышавшимся над снегом. Причина этого поведения стала ясна, когда из-за ближайшего останца врассыпную прыснули трое, на бегу кидая луки, тулы, и сбрасывая шубы. Ни само бегство, ни эти ухищрения совершенно не могли спасти их от преследователя, уже успевшего разогнаться до скорости грузового паровоза на долгом перегоне под гору. Этот бронтотерий видел, конечно, ещё вдвое хуже своего среднего собрата, но гигантские звери, даром что подслеповаты, обладали прекрасными нюхом и слухом. Выбежавшие из-за останца получили наглядную, но трагически кратковременную возможность в этом убедиться перед тем, как раздвоенный рог описал широкую дугу, опрокидывая всех троих кривому бронтотерию под ноги.
        Избор пустил коня вдогонку.
        - Ума решился? - бросил ему вслед Деян.
        - Он же ранен, - как несмышлёнышу, объяснил старому йомсу Дубынька конюшонок и поскакал за учителем.
        Примерно через полтора диалепта, оставшиеся в упряжи звери успокоились достаточно, чтоб их можно было распрячь. Сивояра заняла своё место в прицепе. Манометры были обозначены «цилиндр один, первая стадия», «цилиндр два, первая стадия», и так далее, за исключением одного, согласно подписи, отвечавшего за «давление в резиновой курице». Рейфнир ранее пытался объяснить историю за этой таинственной отсылкой, но единственное, что стало ясно из его путаного рассказа, это что показания куриного манометра не следовало принимать во внимание при подъёме ракеты. Перед самим Рейфниром, стрелка ещё более загадочного прибора вообще отмеряла «Овноурсы».
        Подъём прошёл почти без сбоев - гидравлика одного из трёх цилиндров второй стадии дала течь, что в мало-мальски обычных обстоятельствах привело бы к отмене пуска, но Самбор с Атаульфом убедились, что ни одна из струй гидравлической жидкости не попала на первую ступень ракеты, и велели продолжать пуск, не отступая от циклограммы.
        - Готовность диалепт! - объявил Аркил.
        - Есть готовность диалепт! - отозвались ватажники.
        - Ключ… - Аркил не успел договорить «на пуск».
        По этому приказу, Рейфнир должен был повернуть ключ, и последовательность подготовки ракеты к взлёту переходила в автоматический режим, но Атаульф, наполовину высунувшийся наружу через люк в крыше, сверху тронул Аркила за плечо:
        - Чолдонцы!
        - Чтоб я сдох, - Самбор высунулся из-за бронедвери, смотря вниз за край плоскогорья. - Ещё немного, они так прямо в газоотводный лоток въедут.
        - Несколько диалептов у нас есть, - прикинул Атаульф. - Подождём с пуском.
        - Наоборот, сейчас и надо запускать, - пальцы Рейфнира нависли над ключом. - Чолдонцы же!
        - На плоскогорье им не подняться, а запустим, как поближе подойдут, всех их выхлопом выжжем! - объяснил Атаульф.
        Самбор пробормотал: «Я каждому скажу, тебе»… Сивояра только успела обрадоваться, что может опознать древние стихи, «Предупреждение» Аксиагасто, как мечник вместо «ключи надежды» закончил: «…лучи поноса».
        - А зачем? - громче, чтоб все в прицепе слышали, спросил мечник.
        - Как зачем? - удивился Атаульф. - Чолдонцы же! Как у Щеглова Острога!
        - Те были у Щеглова Острога, - Самбор шагнул вовнутрь прицепа. - А эти не были.
        - Всё одно ж, чолдонцы! Потом, Ардерик! - Атаульф указал на ракету.
        В число полезной нагрузки действительно входила маленькая сфера с прахом великого мистагога, которой предстояло при разделении второй и третьей ступеней ракеты отправиться в самостоятельное путешествие. Под световым парусом, спустя многие эоны сфера должна была достичь центра галактики. Ардерик не только завещал так распорядиться своими останками, но и оставил Поволяну сыну Буреслава подробный чертёж сферы, паруса, и системы его развёртывания.
        - Что Ардерик? - Самбор боком протиснулся мимо Сивояры к Рейфнировой приборной доске.
        - Как что? Они будут его рабами в Хель!
        - Его дух будет скитаться меж звёзд, а не гнить в Хель! И уж кому-кому, а Ардерику-то на что сдалась такая прорва таких тупых рабов? Нет, на ближайший месяц гекатомб хватит!
        С этими словами, Самбор отстранил Рейфнира, навис над приборами, и со щелчком повернул пусковой ключ.
        Глава две дюжины. Дикое Поле
        У чолдонского гонца, что прискакал под стены Щеглова Острога и принялся размахивать белой тряпкой на деревянной рогулине, запасных жизней было никак не меньше, чем у дюжины кошек. Стражи на башнях слишком хорошо помнили предательство дикарей, попытавшихся взорвать одни из городских ворот, прикрывшись знаком Яросвета. Пули из волкомеек, тайфуров, и гингальсов полетели в сторону чолдонца, остановившегося на холме. Дикарь спешился, пальба продолжалась. Некоторые стражи перестали стрелять, когда чолдонец положил кривой меч и пищаль наземь. Когда же он сбросил доспехи и поддоспешник и голый, волосатый, и грязный пошёл к воротам, крутя над головой рогулиной с тряпкой, огонь наконец прекратился. Как в своё время справедливо сказала Зима посадница, варвары - те по другую сторону стен. Всё равно, тут дикарю ещё раз крупно повезло: Сигурбирну с пищалью вовремя заметили и с трудом успели оттащить от бойницы два крепких мужа.
        Не смертельно, но больно помятый вышедшими из ворот острожцами гонец (мы не варвары, но и не гутанские отшельники всё-таки) звал «на замиренне» «Зиму вожу», а с ней довольно странный перечень «каюр», «камов», и «могутов», куда понятным образом попали старшины влиятельных острожских цехов (Торкель мусорщик, Фритигерн кузнец, Кадфан горняк), Акерата вестница, Карл Боргарбуйн, Горм и Буах из Ралланда, Самбор мечник и Кромослав староста с Поморья, и альбингские вожди Дубх и Шолто. Уже не столь объяснимо, перечень включал Атаульфа из Гнёва, Кромфрида Щуку, пару-тройку более или менее случайных острожцев, и уж совершенно непонятно с чего - Унферта вестовщика с Энгульсея.
        Само по себе существование такого перечня, заученного наизусть неграмотным чолдонцем, насторожило жителей Щеглова Острога - неужели в городе завёлся лазутчик? Объяснение оказалось проще: все имена (и никакие другие) упоминались в передовице «Боды», описывавшей битву у Бывшей Заставы и её непосредственные последствия. Поэтому приглашение в числе прочих получил и Яросветов жрец, через два дня после битвы заразивший себя лёгочной лихорадкой, чтобы испытать первую лекарственную смесь, оказавшуюся недостаточно действенной. Вскоре после этого, Боргарбуйн выгнал из покоя жриц Свентаны, дополз до мертвецкой, заперся там, передал состав второй и третьей возможной смесей ученикам по телефону, и подорвал самодельную термитную бомбу, превратив себя и заразных покойников в уголь. Вторая смесь работала заметно лучше: не только помогала больным одолеть лихорадку, но и, по уверениям жрецов, кратковременно предохраняла здоровых от заражения.
        Одди мусорщик оторвал правую руку от штурвала и потёр плечо. Место от укола побаливало. Кто-то постучал сзади в перегородку.
        - Открой, а? - глухо сказал Фритигерн кузнец (он вообще-то предпочитал, чтобы его звали металлургом).
        Одди потянул за рычаг, гидравлика подняла кормовую бронеплиту. По своему изначальному предназнчению, та же гидравлика уплотняла мусор. Сейчас на месте мусора находились кузнечный старшина и два подстаршины. Эта мысль заставила мусорщика улыбнуться.
        - Теперь что? - спросил Бевис, ученик Одди.
        - Ждать, - сказал мусорщик.
        Он проверил обороты холостого хода двигателя, достал из кармана в двери сложенный вчетверо утренний выпуск «Посадничьих грамот», потом открыл ящик справа и впереди над кожухом раздаточной коробки, и вытащил кусок старой оленьей замши. В него были завёрнуты полкраюхи хлеба, четвертушка острого сыра, и несколько тонких, почти как бумага, кусков сушёного с крупной солью и острым винландским перцем мяса. При жизни, мясо почти наверняка несло в седле какого-нибудь девятиреченца, но правильно разделанный и засушенный як на вкус совершенно ничем не отличается от правильно разделанного и засушенного тура. Что этот як и провалялся под городскими стенами день-другой с распоротым осколками брюхом - мелочь. Кожух раздаточной коробки вполне сходил за стол, а замша - за скатерть.
        - Режь, - сказал Одди Бевису, кивнув на краюху, и приготовился развернуть дённик, но тут слева в триплексе обозначилось какое-то движение.
        Сольмунд, подстаршина металлургов, стоял снаружи у двери и махал рукой. Мусорщик открыл дверь.
        - Одди, - Сольмунд снизу вверх посмотрел мусорщику в глаза, потом опустил взгляд. - Вряд ли тебе в тайну, что не люб ты мне.
        Не в тайну, не в тайну. До хольмганга дело не дошло - посадница запретила поединки в осаждённом городе. Пришлось ограничиться мордобоем. Хотя ограничиться - не совсем правильное слово, кузнец в мордобое пострашнее какого-нибудь булочника с мечом. Первым же ударом с ног сбил и дыхание вышиб. Если б не вмешательство Сигурбирны, Сванлейг, и Ютты-Ро, мог бы вообще забить. И от Сигурбирны потом отдельно досталось.
        - Мне ты тоже крепко не люб, но Сольмунд меня упросил тебя с нами взять, - сказал Фритигерн. - От цеха мусорщиков, по правде и по закону.
        - Так от нашего цеха уже Торкель, - удивлённо возразил Одди.
        - Торкель ночью за стену в разведку не ходил, и трёх чолдонских языков не притащил. Дрянь ты, может, и дрянь, но боец отменный. Пошли.
        - Иди, учитель! - сказал Бевис. - Мы с Каропуго за машиной присмотрим!
        - Под сиденьем в баклажке слабое пиво, - сказал Одди, поднимаясь с места и подбирая меч. - Треть мне оставьте.
        Какой-нибудь гардарец скорее всего полез бы в драку после такого приглашения, но для Одди, «отменный боец» в устах Фритигерна точно перевешивал «дрянь». Да и сам вид старшины, особенно его пудовые кулачищи, мягко и ненавязчиво подталкивал к заключению, что кузнецы не нанесли мусорщику оскорбление, а признали его заслуги, просто не удержались и приправили похвалу ядрёным словом согласно обычаю цеха молотобойцев. Сольмунд по-прежнему смотрел исподлобья, злобно набычившись. Спустившись с лестницы, Одди на всякий случай отвесил ему поклон. Подстаршина даже чуть-чуть наклонил голову в ответ. Одди мысленно добавил: «Качнув невидимыми рогами».
        Переделанные из мусоровозов броневозы вместе с парой настоящих гусеничных бронеходов выстроились полудугой перед несколькими шатрами. К северу у коновязи и длинного корыта с водой стояли вперемешку кони и ездовые животные, на первый взгляд показавшиеся Одди незнакомыми - могучие, приземистые, с длинной, почти до земли, буро-рыжей шерстью, у кого гладко расчёсанной, у кого свитой в косы с вплетёнными белыми и красными лентами. По более внимательном рассмотрении, можно было предположить, что если такого зверя пару недель бить, не кормить, не чесать, наполовину обрить, и ввинтить в кожу тьму-другую стальных колец, получится типичный чолдонский як. В отдалении от шатров, ещё видимую из-под снега пожухлую траву на южном склоне пологого холма жадно щипала огромная, если не выше, то уж точно длиннее и тяжелее слона даже в до кровавых пролежней на спине замученном состоянии, тварюга с раздвоенным рогом на конце длинной и словно вдавленной сверху морды.
        Между бронемашинами и шатрами прямо на снег были брошены ковры. На них стоял длинный стол - столешница, грубо сколоченная из неровных досок вперемежку с горбылями, на козлах, и такие же грубые скамьи. Стол украшала обильная, но нехитрая снедь - лепёшки, горшки с какой-то кашей, тушёное мясо (наверняка як) с киёмой, кувшины. Примерно две трети мест за столом было занято - на скамьях со стороны шатров сидели чолдонцы, с другой стороны - острожцы и их союзники. Места напротив Зимы посадницы пустовали. По уговору, переданному тем же чолдонским гонцом, участники застолья были при мечах, но без огнестрельного оружия. За спинами многих воинов, протаптывавших дорожки в снегу между шатров, виднелись луки. Да и места пушкарей и бомбомётчиков в башнях острожских машин вряд ли пустовали - наверняка не только Одди с Каропуго договорились о бдительности и тайном знаке. Тем не менее, застолье шло довольно оживлённо. На чолдонской стороне стола наличествовали представители обоих полов - вообще-то неудивительно, должны ж и чолдонцы как-то размножаться, но войско, осаждавшее Щеглов Острог, состояло из одних мужей,
за исключением пленниц в лагере, быстрее или медленнее пытаемых и насилуемых до смерти. Ходили слухи, что всех чолдонок «Жызнеуряд» обязывал ходить в намордниках из кожаных ремней с резиновыми затычками для рта, но никто из женщин, сидевших за столом или обносивших пировавших расписными глиняными кувшинами с напитками, не красовался в подобном украшении - по виду, они не особенно отличались от приезжавших в Острог продавать шерсть и покупать разноцветные льняные ткани кочевниц из Дикой Степи. Ещё удивительнее, даже сидевшие на скамьях чолдонские мужи выглядели на диво обыденно - некоторых постричь под горшок да нарядить в шабур[310 - Шабур - грубая домотканая верхняя одежда.], льняную рубаху, порты, и постолы, и выйдет вылитый исседон или сикамбр.
        Одди поклонился Зиме посаднице и Торкелю старшине и, чтоб не соседствовать с кузнецами (бережёного боги берегут), присмотрел одинокое свободное место с краешка одной из скамей поближе к середине стола, рядом с небольшим гутаном в круглых очках, переклеенных тканевой лентой. Слева от гутана сидел дюжий полузнакомый венед в громоздких доспехах, тот же, кто когда-то помог вывезти последних раненых и Акерату вестницу из Бунгурборга. Венед увлечённо рассказывал что-то очкарику:
        - А ещё она прокопала ход в лавку, и перетащила в подвал пряники, леденцы из солодки, и слабое пиво из коры камнелома. Тем и питалась.
        - Бедная капелька! - с сочувствием сказал гутан. - На такой диете и за неделю можно засахариться насмерть. А с родителями её что, не узнал? Сгинули?
        Венед тяжело вздохнул и посмотрел на прислонённый к столу полуторный меч в ножнах.
        - В том же подвале в углу у неё было устроено что-то вроде божницы, а в ней - три обугленных черепа, побольше, поменьше, и ещё поменьше. Верно, семья. Без них она наотрез отказалась выходить из подвала, плакала.
        - Ай люшеньки, така втора, все боги ярятся! - сказал сидевший по другую сторону стола ражий чолдонец, сокрушённо покачав головой.
        Его волосы были собраны на затылке в толстенную засаленную косу с вплетённой в неё лентой, возможно, изначально красной. Одди задумался: говорят ли кочевники на своём жутком языке только в присутствии иноплеменцев? Нарочно, чтобы вызвать у тех мозговое кровотечение, а между собой, когда никто не слышит, переходят на танско-венедский? Запросто: всякий чолдонский пленный начинал говорить на общем языке как миленький, стоило пригрозить ему макнуть мордой в уху, или замахнуться на него подушкой.
        Соседу напротив с засаленной косой не угрожали запретные рыба или куриное перо, и он продолжил на том же сомнительном наречии:
        - И чо ты сдумал? С черепами-теми галданистоми?
        - Что ж мне было делать? - венед развёл руками. - Свёз вместе с девчоночкой и божницей в Пеплин. Уж чего, а черепов у нас и так прорва.
        - Прорва? - удивился гутан. - Я только про один слышал, колошенского вождя, как его…
        - Киппо Ши, - подсказал венед.
        - Именно, - обрадовался гутан. - И его череп проклят!
        - Не череп, а шлем, Шадаа Зунари.
        - Чо-чо за проклятте? - чолдонец вытащил из-за пазухи и сжал в кулаке неприятного вида оберег, какую-то засушенную дохлость. - Ли аводь ли присуха?
        - Лучи поноса!
        - Гсом! - впечатлился чолдонец.
        - Лучи поноса? Как это работает? - невольно спросил Одди.
        - А это тебе надо разузнать у Меттхильд! - венед погладил висевшее на шее титановое яичко. - Она последняя его носила! Или, ещё лучше, у боргундских танов! Так как тебя величать, сосед, напомни?
        Это был не просто венед, а поморянин. Красный двухвостый полузверь-полуптица на наплечнике. Как таны шутят… «Это хвост», - принялся оправдываться поморянский грифон и весь покраснел. В голове у Одди запоздало сложились воедино знаки на доспехах, здоровенный меч, и «Самбор мечник» из дённика. Что там ещё про него было написано… властитель такого-то замка, жемчужины Янтарного моря, правая рука Горма конунга, первый ученик такого-то мистагога…
        - Самбор мечник, я Одди сын Вульфгара! - Одди встал и поклонился.
        Мечник приподнялся, отвечая на поклон:
        - Из цеха мусорщиков, так?
        Одди кивнул, не решаясь сесть - со средней скамьи на него одновременно посмотрели посадница, вестница Беляны, и цеховой старшина.
        - Садись, Одди мусорщик, за этим столом все воины, все равны, - сказал рыжевато-белобрысый тан с красным плащом на плечах, занимавший почётное место по правую руку от посадницы.
        Горм конунг, не иначе. Одди сел.
        - Атаульф сын Вальи, - Самбор представил очкарика и кивнул в сторону чолдонца. - Бабырган могут, сын Адагана.
        Чолдонец радостно улыбнулся, показывая разнонаправленно торчавшие поломанные зубы, и спрятал мерзкую чешуйчатую дохлость обратно за пазуху.
        - Мололивна буза! Кому? - между Атаульфом и Одди просунулась дева с призывно булькнувшей шкурой.
        Гутан подставил кружку, мусорщик последовал его примеру. Судя по цвету и вкусу, приятно кислый напиток был сделан из сквашенного молока. Ячьего, скорее всего.
        - Особенно не налегайте, полторы дюжины оборотов там точно есть, - негромко посоветовал мечник. - Бьёт под коленки, что коза с разбега, даже Кромфрида расколбасило.
        Венед мотнул головой в сторону бородатого энгульсейца, негромко храпевшего, уронив голову на стол. Атаульф не внял предметному предостережению и одним глотком наполовину осушил кружку, прежде чем сказать:
        - Самбор, кроме того колошенского и новых бунгурборгских, какие ж ещё в Пеплине черепа?
        Мечник начал перечислять:
        - Три кронийских налётчика, висят в железных клетках над пристанью, последний ещё с прадедовских времён, один шаман из Чердыни, черепная крышка открывается на петлях, чтоб пить, как из чаши, ещё отец привёз два из Синей Земли, и одну сушёную голову…
        Бабырган сын Адагана и его соседи слева и справа слушали с нескрываемым уважением.
        - Что ты всё черепами хвалишься, будто какой тролль, - остановила мечника Акерата вестница. - Скажи, сиротка, найдёныш твой, хоть заговорила?
        - И да, и нет. С нами пока никак, зато ведёт беседы с куклой, что Меттхильд подарила. И с Гери. Он даже ночевать теперь повадился у неё в покое. Так и спят вместе в обнимку, на коврике перед божницей.
        - А звать её как, не узнали?
        - Пока Найдёнкой и зовём.
        - Наш Самбор ничего не делает просто, - с улыбкой сказала Акерата. - Вертолёт сбить, так из лука. Сиротку приютить, так безымянную, дикую, и неприкаянную.
        - Верно, а что? - удивился венед. - Что-то не так?
        - Всё так, - вестница Беляны одарила Самбора насмешливо-одобрительным и одновременно задумчивым взглядом, словно призывая какое-нибудь небольшое божество ниспослать мечнику милость, при этом тихонько подхихикивая. - А вон и Баяна.
        С востока, склон холма был круче, чем с запада. Оттуда поднимался панцирный слон, да не просто панцирный слон, а вековой исполин, бивни - как стволы деревьев, роговые пластины панциря - в бедро воина толщиной, а под брюхом можно броневоз прогнать. Еле пройдя между двумя шатрами, слон наклонил голову, упёр бивни в землю, и опустил хобот. Из высокого седла на его холке поднялась юная дева, крошечная по сравнению с колоссом, ступила на широкий лоб, покрытый редкой рыжей шерстью, и лёгкой поступью танцовщицы спустилась вниз по хоботу.
        Чолдонские участники застолья поднялись с мест и вместе с товарищами у шатров принялись нестройно приветствовать новоприбывшую. Баяна подошла к столу. Одди пришлось внести поправку - не юная дева, а очень небольшая, но ладная взрослая женщина, может быть, три вершка сверх двух аршин, кожаная справа, плотно облегающая осанистый стан, круглое лицо, громоздкий шестистрел в кобуре, пристёгнутой вдоль правого бедра, и неожиданно свирепый взгляд больших синих глаз - как у гладкошёрстных заморских котов, привезённых в Острог купцами с Сереса незадолго до осады. Один из соседей Бабыргана взял в руки ранее прислонённый к поддерживавшим столешницу козлам бубен, быстрыми движениями пальцев извлёк из него низкий гул, и принялся нараспев приговаривать: «В чейных дальных-тех небах вжогся вут в твоих глазах? На каких крылах летел? Тя какой долонь сдюжел?»
        Острожская посадница встала со скамьи. «Вот она, наша крошка, и до сажени недотянула!» - не удержался от восторга кто-то из горняков на скамье справа. Баяна и Зима обменялись поклонами.
        - Ивсе вожы на зыр пришедшы? - спросила Баяна.
        Её голос был низким и звучным, с приятной хрипотцой. «Не иначе, поёт хорошо», решил Одди.
        - Ивсе, вожау! - отозвались чолдонцы.
        - Вукол здеся?
        - Здеся, - отозвался толстый «вож», у которого борода расла не только на щеках прямо от глаз, но и на носу.
        - И Язвиха?
        - Здеся! - отозвалась старуха почти великанских - больше Зимы - размеров.
        - А могуты?
        - Ивсе! - заорал Бабырган, разевая пасть - Яросвет храни зубных врачей, чтоб такое не приснилось.
        - А камы?
        Чолдонец с бубном забил в него громко и ритмично, приговаривая «Чпяки-чпяки», ему принялись подыгрывать ещё несколько шаманов - кто на бубне, кто на варгане.
        - Ково-ково не хватат! - Баяна нарочито оглянулась по сторонам.
        - Ивсе здеся! - ответил Вукол.
        - Карла Боргарбуйна нет, - сказала Зима.
        - Почо?
        - Погиб. Испытывал на себе лекарство от лихорадки.
        - Матеручой кам, - Баяна кивнула. - Безрозно, из Эрликовых-тех сторонков, через космяной мос, вобрат во свет и матеручой кам не придьот. Ишшо ково-ково не хватат!
        - Баянкау, девонькау, ково? - спросила Язвиха.
        Баяна возвысила голос, обращаясь к кому-то позади в лагере:
        - Ей, бабы! Взволоч Мудрила!
        Как по заказу (или по воле богов), потянуло промозглым ветром. Одновременно, зверь на южном склоне холма протяжно заревел. Жрецы уверяли, что боги на то и боги, чтоб до срединного из девяти миров им дела не было, но как без божественного намёка объяснить такие совпадения?
        Полы одного из шатров распахнулись. Низверженного чолдонского вождя, босого и раздетого до исподнего, «взволокли» под связанные руки две воительницы. Одди оказался разочарован внешним видом Мудрила Страшного - среднего роста (хоть и видно, что крепок), среднего возраста, разве что усы выдающиеся. Но в остальном - лицо как лицо, никакой демонической печати на челе, разве что огонь в глазах, и то не понять: голодный или злобный.
        - Почо сомущеннем мя взяла! Повабила! - Мудрило воинственно встопорщил усы. - Ясхищачу! Варнаки-те мои за мя ввалят, верна!
        - Ли не сам ли отписал: «Тиреч супротив земовой круговины, моя ватага супротив Тиреча, мы с братом супротив ватаги, я супротив брата»? Вусанкау, разроч пута.
        Одна из женщин, державших Мудрила под локти, принялась развязывать ему руки, другая отступила на пару шагов и нацелила на вождя пищаль.
        Атаульф негромко переспросил: - Тиреч?
        - Девятиречье! - тут же объяснил Самбор.
        - Ты не брат, ты не воен… ты… ты… - лицо усатого вождя побагровело от гнева, он обвинительно направил на Баяну перст. - Ты бабо!
        Возвышавшаяся осадной башней с другой стороны стола Зима заметила:
        - Ай да Всевед-воевода…
        Мудрило был слишком увлечён собственными словами, чтобы услышать посадницу:
        - Почо? Почо мя второй год туряш? Почо ватагу-ту мою бешшадно искорзала?
        Баяна хищно улыбнулась:
        - Ново ты отписал: «Бешшаднось - не ответ, бешшаднось - спрос. Ответ - ага»!
        На это Мудрилу было нечем возразить. Заметив, что вождь бросает голодные взгляды в сторону стола, его собеседница неожиданно участливо справилась:
        - Жаржень зобать хочеш?
        Из шатра вышли ещё две чолдонских молодицы, одна с мехом и кружкой, другая с подносом, нагруженным двумя мисками.
        - Жърчик, пяни, хурь, свежина, - сообщила та, что с подносом.
        Мудрило налёг на угощение, как будто не ел дня три. Одди подумал, что «три дня не ел» вполне могло оказаться дословной правдой.
        - Что-то мягко она ему стелет, - обеспокоился горняк за соседним столом.
        - Позобай-ка, позобай, - Баяна удовлетворённо кивнула. - Почо тя туряю, баш?
        Мудрило с хлюпаньем опорожнил в себя кружку «жърчика», утёр усы рукавом изрядно несвежей исподней рубахи, и подтвердил:
        - Ага, почо?
        - Спомянеш-ка, как Бехмайку-веслину с варнаками грабил?
        «Вож» проглотил запихнутый в рот кусок и переспросил:
        - Бехмайку? Как вроде, годов двацать?
        - Баточника, евонну жонку, да девоху спомянеш?
        - Не. Чо за свежина? Бжнятина?
        - Бжнятина, масятина, кладушка, варнавка, балык, гольян.
        По мере перечисления, Мудрило стал выпучивать глаза, как будто Баяна сообщила, что накормила его отравой. Скорее всего, часть наименований относилась к еде, запрещённой «Жызнеурядом».
        Баяна опустила глаза и нахмурилась:
        - Ай люшеньки, ты не спомянеш, а мне до доха не запамятовать.
        Без какого-либо предупреждения, «вожа» молниеносным движением вытащила из кобуры шестистрел и выстрелила Мудрилу в левое бедро. Он опрокинул скамью в падении. С неженской силой, Баяна вцепилась чолдонцу в плечо и подняла его с земли, ставя на колени. Тот обеими руками пытался остановить кровь, хлеставшую из бедра. Баяна схватила Мудрила за ус, поднимая голову и одновременно глубоко засовывая дуло шестистрела чолдонцу в рот:
        - И так не спомянеш? Верна, урыны-те нашенски опружылиса.
        Едва сказав эти слова, она шагнула назад и в быстрой последовательности выстрелила в Мудрила пять раз: в пах, в оба плеча, и в голову. Мудрило принялся заливать ковры, стол, острожцев и чолдонцев струями крови, дёргаясь от каждого выстрела. Последняя пуля разнесла верхушку Мудрилова черепа вдребезги, тело грянулось ниц, содрогнулось в судороге, и замерло. Находившаяся рядом с эпицентром кровавого безобразия Зима и бровью не повела - только смахнула со скулы кусок мозга.
        - Отлилиса кыске мышовы сльозы, - сказала исполинская старуха.
        - Вот условия мира, - покрытая красными и серыми подтёками Баяна обратилась к так же разукрашенной посаднице. - В шатрах - всё, что Мудриловы варнаки награбили. Ли в Бунгуре-городе, ли ещё где. Забирайте, нам оно не в польгу. Моё условие одно.
        - Я слушаю, - Зима чуть наклонила голову.
        - У вас есть средство или трава какая, чтоб покойник не гнил?
        - Есть.
        - Накачайте Мудрила этим средством, похороните в каменной керсте[311 - Керста - склеп.], в дубовой домовине, на пуховой перине, а на ноги ему обуйте бродни из рыбьей кожи.
        - Сделаем. Можем ещё в руки ему дать гуся и налима.
        Баяна поклонилась Зиме и зычно крикнула:
        - Ей, бабы, мужыки! На Тиреч!
        - Как дома с делами разберёшься, приезжай в гости, - сказала Зима.
        Новая предводительница чолдонцев поднялась по хоботу панцирного слона в седло.
        - Где должон быть вож? Вперьод, на лихим слоне! Даш-ка девохе безбатешной, - Бабырган положил сушёную двухголовую ящерицу на горбыль перед Самбором, поднялся, перешагнул через скамью, и пошёл к коновязи. Другие чолдонцы тоже принялись вставать из-за стола и прощаться.
        - Что-то не по «Жызнеуряду» она Мудрила прикончила, - заметил сосед Одди справа. - Там на несколько дней порядок расписан, например, один глаз обязательно выковыривается в последнюю очередь.
        - Это ещё почему? - спросил горняк, что назвал Зиму посадницу «крошкой».
        - Чтоб смертный видел всё, что с ним делают!
        - Так именно то и важно, что не по «Жызнеуряду»! - Самбор подобрал ящерицу и зачем-то понюхал. - Она его и ухайдакала не по «Жызнеуряду», и рыбой с птицей накормила, и тело иноплеменникам отдала!
        - А зачем? - всё не понимал горняк.
        - Подумай! Вождь похоронен в одном гробу с налимом и гусём! С полным брюхом рыбы и курятины! За такого вождя не то что ни один девятиреченец не пойдёт мстить, над ним и век спустя всё Девятиречье будет смеяться! Баяна не только Мудрила убила - она весь «Жызнеуряд» в одну с ним домовину засунула!
        Слон Баяны попятился, зацепив боком один из шатров с награбленной Мудрилом добычей, срединный столб сооружения зашатался и замер в нелепо наклонённом положении. На южном склоне, полуголое, несмотря на холод, дитя сунуло рогатой твари морковку из корзины. Тварь приняла угощение и кротко пошла за корзиноносицей. Одди поймал себя на том, что подумал: «…За девохой-той».
        Раздался гудок. Знак подавал пятибашенный бронеход глевагардской работы, что привёз на внезапно завершившиеся мирные переговоры ралландцев, альбингов, и энгульсейцев. Из открытого люка главной орудийной башни показался альбинг в кожаном шлеме и закричал:
        - С Уседома передают - Сеймур Кнутлинг на «Гулльвейг» к Драйгену полетел!
        - Сеймур сделал что? - удивился Атаульф.
        Самбор хлопнул ладонью по столу:
        - Ума решился, всю нашу работу угробит! Токамак едва испытали, настройку плазменного факела Аркилу неделю доводить, электропроводку систем жизнеобеспечения я вообще ещё целиком не проверял…
        - Через внешний мегафон подруби! - крикнул кто-то альбингу.
        - То-то он третьего дня приказал проверить герметичность грузового отсека, - венед повернулся в сторону бронехода.
        - Но зачем… - начал гутан.
        Донёсся усиленный звук из асирмато:
        - Прекрасно тебя здесь слышу, Сеймур. Как в своей усадьбе у телефона сидишь, только псы не лают.
        Ответ из космоса и впрямь был вполне разборчив, хоть к голосу примешивались надмирные шорохи и свисты:
        - И мне тебя хорошо слышно, Рейфнир.
        - Рейфнир? - возмущённо повторил Самбор. - Где ж Ладомир?
        Рейфнир продолжал:
        - ВРЕМЯ В ПОЛЁТЕ ДИАЛЕПТ, НАВЕДЕНИЕ СОШЛОСЬ С ТЕЛЕМЕТРИЕЙ! ТВОЯ ВЫСОТА ШЕСТЬ ДЮЖИН С МАЛЫМ, ВЫШЕЛ ИЗ АТМОСФЕРЫ! НА ДВУХ ДИАЛЕПТАХ, ЗАПУСКАЙ ГИРОСКОПЫ УПРАВЛЕНИЯ ФАКЕЛОМ МАЛОЙ ТЯГИ! ПОДТВЕРДИ!
        - ПОДТВЕРЖДАЮ, НА ДВУХ ДИАЛЕПТАХ, ГИРОСКОПЫ УПРАВЛЕНИЯ ФАКЕЛОМ МАЛОЙ ТЯГИ НА ПУСК!
        Лицо венеда из недовольно-удивлённого стало озабоченным:
        - Только б долетели…
        Тучи на северо-восточном окоёме подсветило ритмично мерцавшее зарево.
        Эпилог. Эпицикл Хейма
        На картине, юная воительница в луннорогом колошенском шлеме без забрала опиралась на копьё-цаадаль с окровавленным наконечником, одновременно протягивая руку поверженному молодому воину. Художник не оставил никаких сомнений в том, что формы девы были совершенны: доспехи, её защищавшие, правильнее было бы назвать бронекупальником, украшенным гардарской росписью и отороченным горностаем. Позади, флот духоплавов обстреливал вычурно зубчатые стены поднимавшегося из озера высокого замка со множеством башен, на которых развевались стяги с грифонами. По дальнему берегу мчалось многочисленное войско - кони в броне, всадники в крылатых доспехах. В небе между разноцветных разрывов противовоздушных снарядов парили гиропланы и циклогиры.
        Подпись гласила: «Осада Пеплина». Что ж, по крайности, хоть Меттхильд была на себя похожа, даже выражением лица. В жизни всё равно сильнее впечатляет. Как звали того потороченного из Альдейгьи, что всё хотел с неё написать Главушу Посадницу? Пффт. Начнём с того, что сохранилось полно Главушиных фотографий как раз времён Яромилова набега - суровая такая бабка. Далее, если б он хотел изобразить что-нибудь красочно, но хоть опосредованно имевшее отношение к истории, например, Главушу на Стрелочной Башне, в то время как с Тайничной на Яромилову ладью сбрасывают дохлую корову… Так нет, по великому замыслу потороченного, Яромил должен был сидеть в полутёмном пыточном подвале, позади - трупы на цепях, а в воздухе перед ним - прельстительное видение нагой посадницы. До такого додуматься, мало провалить историю в школе, надо и историю провалить, и упороться до козлиного блёкота.
        По соседству с «Осадой Пеплина» к переборке был привинчен колошенский дар, картина «Дева, поправляющая лыжное крепление». На бело-сером фоне снегопада, колошенская красавица в красной шляпке, курточке на молнии, и лыжных штанах, поправляла собачку на пяточном тросике крепления, опустив одно колено в снег рядом с лыжей. Искатели сокровенного смысла вели споры об истинном значении изображения. Самое умное, что точно удалось определить, было, что на картине дева поправляла лыжное крепление.
        Я прищурился, пытаясь представить нечто тайное и сугубо колошенское, скрытое за пеленой снежинок. Например, лес, низкий островной окоём, а в сером небе - расписная туша «Гунакадейта» у причальной мачты. Или чёрная вода во рву с ледяной коркой у берега, а за ней - стены и уступы Замка Целой Бяпли. Или ворота завода с выходящей из них толпой некроэромеханоидов. Пффт.
        - Ты готов? - спросил Унферт.
        Почему-то хотелось ответить «Готов, как полдюжины котов», но я просто кивнул.
        - Кинерик, свет!
        Осветительная установка не только слепила, но и основательно припекала. На краю поля зрения шевельнулось нечто серое и мохнатое. Неужто крыса? Нет, микрофон в дурацком стаканчике из искусственного меха. По мнению акустиков, понижает уровень шума. Можно попробовать написать статью с теоретическим обоснованием, почему для наилучшего шумопонижения этот стаканчик нужно делать именно в форме крысы, с валяными шерстяными ушками и глазками из бусинок. В «Радения» не пройдет, а «Вестник акустики» запросто и примет - у них и не такой бред печатали. Надо будет сказать Меттхильд, чтоб подарила Радьке такую тряпичную крысячку, из тех, что надеваются на руку, чтоб пальцами управлять мордочкой и передними лапками.
        - Телезрители, я Унферт из Йорвика! Мы ведём вещание с борта космолёта «Сеймурово продерзание». Это первый космический корабль, что отправится в путешествие за эпицикл Раудастьярны, и нам всё о нём расскажет сам шкипер…
        После представления, я провёл Унферта с телесъёмочной ватагой по отсекам жилых торов, показал теплицу, баки с водорослями и рыбами, познакомил с корабельной собачкой. Рассказал, где установлена лучевая защита. Вроде бы смог доступно объяснить, почему ускорение называется центростремительным, а сила прижимает к полу. Прижимать-то она прижимает, только неприятно ведёт в сторону, и вдобавок ноги кажутся слишком тяжёлыми, а голова слишком лёгкой. Но эти неудобства - недорогая плата за то, чтоб с нами не вышло, как с Сеймуром и ватагой «Гулльвейг». После месяца невесомости, учитель ступил на Драйген, тут же потерял сознание, упал, и сломал обе ноги. А Ласет час спустя вообще взял да сдох. Сеймуру и нескольким его ватажникам так и пришлось остаться на Драйгене, и никто из них полностью не оправился. Скоро два года, как Борвин зажёг Сеймуров погребальный костёр, а прах развеяли в космосе.
        Многие, взять того же Ладомира, по сей день говорят, что Сеймур полетел к Драйгену на месяц раньше должного срока и с половинной ватагой, чтобы не делиться славой с товарищами и учениками. Вряд ли у него главенствовало именно это соображение, и уж точно оно не было единственным. Дело с магнитологом, чьё имя забыто, плохо повлияло на Сеймура. Парадоксально, он окончательно испортил отношения с Поволяном, да и ко мне изрядно охладел. В последнем часть и моей вины. Учитель вряд ли понимал, почему я тратил время в Бунгурборге и Щегловом Остроге уже после того того, как мы вывезли на Уседом обмотки для токамаков. А я и объяснить не успел, хоть знал, что не во всех областях жизни Сеймур был равно проницателен.
        Учитель мог не понимать, зачем схоласту встревать в переговоры или устраивать каких-нибудь диких беженцев, но о жизнях близких соратников по эргастерию точно радел. Возможно, как раз не хотел подвергать лишних товарищей угрозам космоса. Верно опасался, провидчески - о том, что даже за месяц может сделать с сердцем или костями невесомость, тогда мало кто догадывался. Наоборот, в первый перелет на Драйген смеялись над Борвином Обстоятельным с его беговым колесом, пневматическими подштанниками, и магнитными тапками для космонавтов. Вообще, кто только над тестем не трунил в свое время - нерасторопен, косноязычен, за жёнину юбку держится, а ведь тесть-то в итоге над всеми хулителями посмеялся последним. Говорили, что облучение за время перелёта к Драйгену такое, что у колонистов без лучевой защиты через пару дюжин лет будут рак и бесплодие. «Не беда, возьмём только стариков», - сказал Борвин. А потом старики обустроились, да как принялись размножаться…
        Скорее всего, Сеймур как раз хотел уменьшить массу, чтоб сразу вывезти всех колонистов с детьми. Кто ж знал, что они получат плёнку для теплиц, семена, атомный котёл, и на вече решат не возвращаться? Всего-то с перевесом в три голоса. Наконец, ранний вылет был и повыгоднее энергетически. А слава? Конечно, Сеймур думал о ней - а кто б не подумал? Думал ли слишком много? Если и так, стоит ли нам, живым, всё тем попрекать его, мёртвого?
        Закончив с жилыми торами, я провёл телехронистов к шахте, что вела через вращающийся шлюз в центральные отсеки. Громоздкий телекитон вместе со звуковым и осветительным оборудованием оказалось нелегко перетащить через сужения герметических люков. Но дело того стоило - вспомогательный мостик украшали роскошные смотровые окна - куда лучше, чем подслеповатое телевидение в основной рубке управления, стиснутой плитами удвоенной лучевой защиты внутри первого жилого тора, диаметрально протовоположно к так же укреплённому кубрику. Глядя на величественное вращение земного круга, Унферт вслух посетовал, что пока не может показать это зрелище в цвете. Синева морей, зелень лесов, белизна снегов… Пфф, белизны многовато. Новая зима великанов так и не началась, но остров Туле до сих пор подо льдами. Климатологи пока не знают, какую напасть посулить на будущее - разогрев атмосферы из-за углекислоты или похолодание из-за двуокиси серы?
        У вспомогательного мостика имелось и ещё одно достоинство - достаточно простора для игр с невесомостью. Здесь можно было летать по воздуху, вертеться, бегать по стенам на четвереньках, подвешивать в пространстве водяные сферы и пытаться их проглотить, не размазав воду по лицу. При всём моём понимании моей неотразимости, я тем не менее решил предоставить показ этих забав Ирсе: телезрители старшего поколения вряд ли одобрят шкипера, бегающего по стенам. Вдобавок, не знаю уж, почему, но акробатика в невесомости особенно наглядна именно в исполнении красивой девы.
        В том же продолговатом эллипсоиде, что и мостик, размещались баки для водорода, баки для дейтерия, токамак, теплообменники, магнитогидродинамическая энергоустановка, и ещё много чего хорошего, но по большей части или чересчур стеснённого для телекитонистов, или вообще недоступного без скафандров. И в боевую рубку-то еле пролезли. Приборы управления химическими лучемётами особенно не впечатляли, хотя на самом деле то, что скрывалось за обшивкой, было венцом электрогидравлики - практически гидравлическая вычислительная машина. Редкая работа, и по изобретательности, и по качеству. Зато через открытые бронестворы смотровых портов открывался вид на пристыкованные снаружи челноки «Троллькарл» и «Томтениссе».
        Телекитонист направил свой громоздкий прибор в люк, за которым вдаль уходили ряды и ряды газоразрядных датчиков. Мерцание каждого свидетельствовало, что в стрельбовой трубе за переборкой в срединной части ракеты едва теплилась жизнь почти безмозглой полурыбы-полуптицы, для выживания нуждавшейся в близости прорвы себе подобных, чтобы в стае затлел огонёк архаичного общинного сознания. Штурман предсказуемо отпускает дурацкие шутки. Говорит, что каждый раз, когда я уединяюсь в боевой рубке, чтобы без помех попрактиковаться на волынке, ровно один гобуль дохнет. Что ж, ещё поговорит, буду играть у него в штурманской рубке, посмотрим, что там сдохнет.
        - Так в каждой ракете по гобулю? - спросил Унферт.
        - Да, их здесь четыре тьмы.
        - А почему именно гобули?
        - Ракеты - оружие на крайний случай, - объяснил я, У нас их на три пуска, каждый по тьме с третью. В каждом залпе дюжина телеракет, их ведёт матрос вот с этой доски управления, а гобули летят за ними. Поскольку у гобулей очень развито пространственное чувство, они даже в ракетах сами прекрасно разворачиваются в боевой порядок.
        - Но почему именно гобули, а не скворцы какие-нибудь?
        Сам Унферт знал ответ, но хотел, чтоб и его зрители чему-то научились. Телеприёмники в корчмах или в ратушах уже перестали быть в диковину, так что горожане и жители деревень побольше успели взять в обычай собираться вокруг - преимущественно в дни соревнований по ногомячу, ристалищ, и прочих увеселений. Хотя и на передачу с «Продерзания» могли навалить. Толпой поменьше, конечно, чем когда Волын играет со Старградом, но сама мысль ненавязчиво поставить телевидение на службу просвещения уже заслуживала всяческой поддержки. Я принялся объяснять:
        - Представь себе стаю в четыре тьмы скворцов - сколько от них будет гвалта, как они обгадят всё вокруг, и сколько сожрут пшена!
        - Потом, скворушек жалко, - добавил Вигго вахтенный.
        - Так. Скворец не косатка и слон, но и у него имеется умишко. Поёт песни, чистит пёрышки, растит птенчиков, а не мечет в озеро икру. Но главное, скворца нельзя взять и отправить в спячку. А с тем, как усыпить и пробудить гобуля, биологам удалось разобраться, как раз в последние полдюжины лет.
        - А против чего оружие?
        - Вот этого мы пока не знаем, но, как говорят наши новые друзья-колошенцы, меч нужно носить каждый день, даже если он и пригодится только раз в жизни.
        Унферт умело использовал один из наиболее действенных приёмов философского диалога - заронить сомнение:
        - Не против демонов, что управляют слугами ведаулы?
        Здесь мне следовало частично согласиться, а далее уточнить:
        - Возможно, но криптографы в эргастериях Волына и Йорвика считают, что те, кто управляет передачами со спутника Аудумлы, не желают нам зла. Наоборот, хотят о чём-то предупредить.
        - Значит, демонопоклонники заблуждаются? Как же им тогда удаётся приобретать всякие магические силы?
        Хороший вопрос, проницательный. Если б я ещё и знал на него точный ответ… За неимением такового, пришлось ограничиться тем, что известно:
        - То, что одни называют «магией», другие называют палеотехнологией. Что-то, что дремало века, если не эоны, и досталось нам от тех же древних титанов, остатки чьих кораблей лежат подо льдами Драйгена. А в передачах с Трёска даются указания, как пробудить эту замшелую технологию.
        - Тогда почему они не объяснят всё это попроще?
        - Кто бы это ни был, они очень непохожи на нас, и не очень себе представляют, как с нами говорить. Или вообще не знают, с кем говорят. Может, они думают, на Хейме колония их товарищей.
        - Так что мы найдём на Трёске?
        Хотел бы я знать… На поверхности спутника в хороший космический телескоп можно было разглядеть какие-то очертания, вроде бы слишком правильные для естественных. Мёртвые инопланетные развалины, или почти мёртвые инопланетные развалины с автоматическим передатчиком, включающимся, когда тусклая Сунна осветит полупроводниковые плоскости гелиоагертов… Вполне правдоподобные ожидания - если б передатчик не передавал со сверхсветовой скоростью.
        Сверхсвет создавал проблемы. Закон физики не нарушишь, как какой-нибудь Стейнглад закон Северного Союза: нарушил, заплатил виру, сказал: «нелёгкая дёрнула», и живи дальше. Хронофизики любили порассуждать о гипотетическом путешествии на космолёте, летящем быстрее света. Возможно ли такое путешествие в рамках законов физики? Да, но только при условии, что космолёт переходит за световой предел в одной вселенной, а возвращается под него в другой, возможно, ничем существенно не отличимой от первой. Насчёт передач со спутника Аудумлы можно было аналогично предположить, что на самом деле они идут не с нашего Трёска, а с какого-то другого Трёска в полисимпаническом пучке вселенных. А если это так, что ж мы и впрямь найдём? Пустое место с кратерами и разреженной атмосферой? Врата в измерение демонов? Склад сокровищ нескольких миров, как надеются Битек, Стейнглад, и Теслин, владычица кипарисового трона? Или передатчик, ведущий вещание на «их» Хейм, в то же время как к «их» Аудумле приближается космолёт, почти такой же, как наш, но, например, со спиральным плазмоводом вместо токамака? А на мостике аколиты в
красных плащах поют гимны Григану, Белкеру, и Плазбе?
        У Алкофриба в «Разговорах в подпитии» есть беседа софиста с хронофизиком. Смешно написано, но что ещё смешнее, общие темы бы запросто нашлись. Хорошо всё-таки, что я выбрал служение янтарному дракону - электроны, хоть и двойственны по сущности, заметно проще…
        Я ответил Унферту:
        - Есть один способ узнать наверняка.
        - А пока не узнали, готовиться к бою? Лучемёты, ракеты, броня, скафандры лучевой защиты?
        - Броня и скафандры лучевой защиты - это как раз против известной угрозы. Нам ведь придётся нырять в магнитосферу Аудумлы. Что до остального, толика разумной предосторожности ещё никому не повредила, особенно если взять в учёт, сколько стоило «Сеймурово продерзание».
        Телекитонист направил оптику в сторону окна, где Сунна дробно и множественно отражалась в чешуйках зеркального покрытия тепловых щитов на лучемётных башнях «Троллькарла».
        - Даже Стейнглад в долю вошёл? - Унферт опять знал ответ, и спрашивал ради зрителей.
        - В расчёте на пять частей прибыли из гросса, - подтвердил я.
        - У тебя всё с ним ладно?
        - А почему нет?
        - На хольмганге ведь бились?
        Хольмганг, если уж рассказывать всю историю, был так себе. Стейнглад приобрёл впечатляющий шрам и чуть не остался без глаза, что правда, то правда. Но это случилось на первом же диалепте поединка, когда его собственный меч расслоился при попытке отразить мой удар сверху. Технология внедрения пластин синтетического адаманта в матрицу из нанотрубок оказалась сыровата - не ровня доброй альбингской стали с напылением аморфного двубористого рения. Ещё важнее, воля биться иссякла у затворника Адальбертовой горы задолго до схватки. Скорее всего, последней каплей для Стейнглада стало, когда сбежавшая Альмвейг стала работать учительницей в приюте для горняцких сирот. Оставалось заплатить виру за Эрскеренскраг цеху горняков, проиграть мне поединок, и начать потихоньку восстанавливать промыслы - на этот раз, не пытаясь давить ремесленные братства и скупать городских голов. До поры, по крайней мере. Не вдаваясь в эти подробности, я сказал:
        - Я вызвал его на бой. Он принял вызов, выбрал оружие, и сражался. Долг чести выплачен кровью, и делу конец.
        Унферт улыбнулся:
        - У нас говорят, честь лучше почести. Пять долей на гросс у Стейнглада, говоришь? А сколько у Йорвика?
        Клеохронист дотошно расспросил о том, какие ещё города Северного Союза вошли в долю, и сам поимённо помянул нескольких именитых купцов, участвовавших в сборе средств. Небезвозмездно, надо понимать. Об Изогнутом Острове - ни слова, что тоже понятно, энгульсейское телевидение на них не вещает. Вслед за упоминанием доброхотов, Унферт распрощался со зрителями и со мной, его помощники закончили запись, отключили свет, и начали свёртывать оборудование. Я посмотрел на приборную доску, где свечение газового разряда отображало эллиптический путь «Продерзания» над электромеханическим подобием земного круга.
        - Вашему челноку уже поздно сходить с эпицикла на этом обороте, так что жду у камбуза через треть часа, как телекитон погрузите. Унферт, дорогу найдёшь?
        - Я покажу, - предложила Ирса.
        Прежде чем идти на камбуз, я ненадолго заглянул в шкиперскую каюту. На полке над голографическим камином стояли два слона. Если хобот одного засунуть в зад другому, срабатывал потайной выключатель, и на переборке сверху начинали высвечиваться, сменяясь каждые пол-диалепта, фотографии. Радька, бывшая Найдёнка, с Гери. Текамти, тоже найдёныш, только из северного Винланда, с жеребятами. Мествин и Пальнатоки (близнецы, а с рождения непохожи). Меттхильд с Тюфкой, Меттхильд с близнецами, Меттхильд с матушкой и Вратиславом. Матушка с Витославкой и Мирославкой на выставке выдр воеводства. Меттхильд на лыжах, Меттхильд в волнах на Вармской косе (хороша-то как!), и так далее.
        Раз передача данных быстрее света возможна, хорошо б скорее научиться летать с той же скоростью, посредством хоть полисимпанистики, хоть палеотехнологии. А так… почти год разлуки! Но повету нужна старостиха, причём ежедневно, в отличие от такого пятого колеса в государственной телеге воеводства, как мечник без конунга. А с эргастерием и Аркил несколько месяцев как-нибудь справится.
        Я раздвинул слонов, закрыл за собой люк в каюту, и пошёл по изогнутому дугой ходу к камбузу. Слева, со стороны биологического эргастерия, долетел обрывок небиологического разговора:
        - …А пока они там спорили о слезинке ребёнка, наш же Самбор настоящих сирот вытаскивал из-под копыт чолдонских яков!
        - Верно, да я вроде и не о том! Ты мне вот что лучше втолкуй - почему никому из софистов в голову не пришло, что сама постановка вопроса нарушает догму свободы воли?
        - То есть?
        - Почему у того ребёнка никто не спросит - ты готов, зараза чумазая, поплакать ради мира познания и высшей гармонии? Ну там, и бочки варенья, корзины печенья, и гросса-другого скиллингов?
        Пффт. Лучше бы всё-таки анабиозом высших позвоночных занимались. Зато у физиков, упражнявшихся с мечами в гимназии дальше по ходу, разговор как раз шел о науке, вдобавок с употреблением метафоры, которую одобрил бы даже Сеймур:
        - Дурь это!
        Удар, звон меча.
        - Как дурь?
        Ответный удар.
        - Вот ты скажи! Сова - мудрая птица?
        Удар, лязг щита.
        - Да, только сова тут причём?
        Удар, звук падения.
        - Вставай! Как причём? Ты когда-нибудь видел, чтоб сова пыталась повысить долю ионизации, соосно соединив химическую ракету с плазменным факелом?
        Из штурманской, доносилось гнусавое пение - Ингви во всю дурную глотку выводил «Морского драугра»:
        - «Всем ветрам назло,
        Я спешу на зов
        Синих полусгнивших мертвецов!
        Труп мой волною смоет,
        Потом на берег
        С утра прибьёт опять…
        Море,
        Ты слышишь, море,
        Твоею жертвой хочу я стать»…
        И этот штурман жалуется на мою игру на волынке? Помянем, смертные, гегемона Алкио, и всё его долготерпение… Присловье наверняка возникло неспроста - как же без долготерпения среди козней и заговоров при дворе багряной гегемонии? Почитать этлавагрские хроники золотого века, так там все от брахилогоса до старшего помощника младшего конюха целыми днями только и делали, что подсиживали вышестоящих, оговаривали нижестоящих, врали, и мухлевали. Вообще чудо, как круг земной их носил. Что точно изменилось с тех пор, смертные стали меньше лгать друг другу. Вот ещё б сами себе перестали врать…
        Хотя и в Лимене Мойридио кто-то врал, пока жирный афедрон не отвалится и не упадёт, чавкнув, на блестящий мраморный пол под сводами, отделанными смальтой, а дюжиной саженей выше ещё кто-то отсиживал свою тощую сплющенную задницу в башне, смотря на звёзды и планеты, и писал: «Мне не достанет земного круга и отведённого мне Мойрами времени, я хочу постичь тысячу сфер и все времена[312 - Парафраз Уолта Уитмена.]». Немаленькое устремление, но, как говорит Вамба Меткий, «по большой цели и промазать труднее».
        Половинки герметической двери скользнули в стороны. Я вступил в шлюз. Дверь за мной закрылась, зашипел воздушный насос: давление на камбузе и в химических микроэргастериях поддерживалось на одну восьмую атмосферы ниже, чтобы равно воспрепятствовать распространению запахов, прельстительных или тошнотворных.
        За второй герметической дверью воздух был насыщен ароматами ергача, теобромы, и корицы. Унферт с Кинериком и двумя не представленными мне телехронистами на побегушках ещё не подоспели, зато телеприёмник плотно обсели только что отстоявшие вахту механики с электриками, и прибившаяся к ним оружейница.
        - Что смотрим? - спросил я.
        - Сами в толк не возьмём! - сказала оружейница. - Шкипер, может хоть ты нам объяснишь?
        В кинескопе, зеленовато-зернистое свечение люминофора отображало резкие тени на поверхности одного из металлических астероидов, выведенных на эпициклы вокруг Хейма. Рядом с глыбой висела, медленно вращаясь вокруг оси симметрии, плавильня. Руны в правом нижнем углу гласили: «Наружный телескоп четыре».
        - Как не возьмёте? - удивился я.
        - Смотри внимательнее!
        На почти незаметных по сравнению с астероидом и плавильней ракетных санях разместились трое - двое у безоткатного ружья, один у светового телеграфа. Передача была направлена на осевую часть плавильни. Я попытался разобрать череду вспышек, прерывисто освещавших скафандры ездоков: «Птяь пудов платины или разрывныи в сферическое зреклао»…
        - Так. И здесь грабят.
        Кода. Ралланд
        История Танемарка велась обычно с первого Кнутлинга. При каждом упоминании этого обстоятельства его потомок Сеймур надувался, как брачующийся самец жабы, и гладил висевший на груди древний оберег в виде черветелого змея. У дядюшки, светлая ему память, были свои слабости. Откровенно, причин для гордости не было - не то чтоб это был самый первый танемаркский властитель. Через все тёмные века, события, зачастую кровавые, рассыпали целую череду имён. Историки просто выбрали отправную точку именно в пределах того полувека, когда на юго-западе Янтарного Моря ровно ничего драматического не происходило, а по окончании этой передышки, у танов уже имелись свои хронисты, что вели летописи по последнему слову исторической науки, то есть сроки правлений и законоговорительств у них мало-мальски сходились. Того же никак нельзя было сказать о хронологии чехарды правителей, предшествовавших первому Кнутлингу. Правили, да и жили, они обычно недолго. Зачастую на владение одной землёй, что в более просвещенное время сгодилась бы на наделы для пяти бондов, покушалось столько же самопровозглашённых конунгов, что тоже
не могло не привести к путанице. Взять даже предыдущего конунга, завоевателя, острослова, и мучителя. Времена его рождения и смерти были известны довольно точно, если отмерять по рунным камням и законоговорителям. Но стоило добавить в сопоставление и этлавагрские хроники, как получалось, что в первый поход на Лимен этот завоеватель отправился, ещё когда не только что не брил бороды, а скорее всего и читать-писать толком не научился. Так что первый Кнутлинг просто положил конец путанице. И то, не он сам, а его историографы. Всё равно это заслуживало лучшего прозвища, чем просто «Старый». Это даже если не вспоминать заслуги в собаководстве. Но суд истории прихотлив. Хочешь, чтоб тебя назвали «Просветитель», а назовут «Невысоким», или ещё как-нибудь. Или взять покровителя лётчиков - тот «Парящий», а вот покровитель аэронавтов… // С такими мыслями, Горм сын Рагнара в последний раз пробежал глазами по приборам - все параметры в пределах допустимого. - Пора, - сказал конунг. - Пора! - повторили Бланид и Бевинн. - Но зачем всё-таки? - спросил Буах. - Зачем? Если ты сердцем понимаешь, объяснения ни к чему. -
Горм покачал головой. - А если не понимаешь, никакие объяснения не помогут. // Конунг плавно двинул сдвоенный рычаг, как на корабельном машинном телеграфе. Пол под ногами задрожал, стрелка аиссометра двинулась. Защёлкали фотокитоны. На струях пара, разогретого звёздным жаром термоядерного синтеза, замок Коннахт степенно поднялся в воздух.
        О языке повествования
        Участники повествования говорят преимущественно на танско-венедском языке, образовавшемся в результате слияния двух более древних наречий. В танско-венедском есть и довольно много заимствований из третьего древнего (но еще живого) языка, этлавагрского. Поэтому книгу можно считать переводом с танско-венедского на русский, где вместо этлавагрских слов вставлены слова с греческими корнями (например, асирмато или диоптр), имена и географические названия танского происхождения звучат, как скандинавские, а венедского - как славянские. Следует заметить, что до начала ХХ века на севере Европы был в употреблении гибридный язык (пиджин), основанный преимущественно на русском и норвежском. Он назывался «Руссенорск» и использовался моряками и купцами, участвовавшими в поморской торговле. Кстати, известная фраза «Моя твоя не понимай» - пример грамматически правильного предложения на Руссенорске, которое переводится, как жалоба на трудность общения. Для удобства читателя, при первом появлении в тексте трудных имён или слов, в них обозначено ударение. В книге также использовано изрядно других языков, диалектов,
и наречий, существовавших или существующих в различных медвежьих углах нашего мира или киберпространства. Гутанский язык, сохранившийся только в личных именах и топонимах, основан на визиготском. Для разработки тиванского языка использовались языки племён пуэбло. Уэлихский язык приблизительно соответствует арауканскому, колошенский - тлингитскому, и так далее.
        Технология
        Количесство фантастических допущений в книге минимально, большая часть описанных технологий существовала или разрабатывалась на Земле. Например, дирижабль-авианосец Akron мог нести до пяти самолётов. Подводные лодки-авианосцы строились императорской Японией во время второй мировой войны (класс «Сен Току»). Летающую подводную лодку разрабатывал в 1930-е годы советский воентехник Борис Ушаков. Гиропланы книги соответствуют автожирам, строившимся в немалом количестве до второй мировой войны. Существовали два самолёта с атомными реакторами на борту - советский Ту-119 и американский NB-36H. Атомный экранолёт в книге можно рассматривать как гибрид гигантских экранолётов (например, КМ конструктора Алексеева) и этих прототипов атомных самолётов. В свою очередь, описание аспидоплана в значительной степени основано на проекте Роберто Бартини ВВА-12 («Вертикально взлетающая амфибия»). Систему наведения для управляемых бомб и ракет с использованием голубей разработал вскоре после второй мировой войны Беррес Фредерик Скиннер. Химический лазер был предсказан советскими учёными Басовым и Ораевским в шестидесятые
годы прошлого века, а впервые построен спустя десять с небольшим лет в Америке. Газовую фокусировку пучка заряженных частиц для применения в лучевом оружии описал Никола Тесла. Циклогир был изобретён Джонатаном Эдвардом Колдуэллом в 1927 году, в 1930-е годы было построено несколько летавших прототипов. Проект гигантского ледяного корабля был разработан для британского адмиралтейства Джеффри Пайком. Паровые самолёты и даже вертолёты строились и летали - самолёт Густава Уайтхеда ещё в 1899 году (правда, в опытном полёте кочегар получил ожоги), вертолёт Луи Ганьона в 1902 году, биплан братьев Беслер в 1930-е годы. Проект термоядерного космолёта «Дискавери II» разрабатывался Вильямсом и соавторами для НАСА уже в начале этого века. Атомный реактор-«самоед» был впервые описан советскими учёными Фейнбергом и Кунегиным в конце 1950-х годов. Опытные термоядерные реакторы по схеме «токамак», придуманной академиками Сахаровым и Таммом, строились с 1950-х гг. Подземную лодку пытались построить в нескольких странах, включая фашистскую Германию, дальше всего дело вроде бы пошло в СССР (проект Бабата и Покровского с
атомным реактором). Более того, некоторые совершенно бредовые виды оружия или транспортные средства, упомянутые в книге, например, лопата-бомбомёт или эндоцикл, имеют реально существовавшие прототипы.
        Астрономия
        Действие происходит преимущественно на поверхности небольшой, но массивной планеты Хейм. Средняя плотность Хейма - примерно 7 г/см? (у Земли 5,5), за счет обилия радиоактивных элементов, железа, и меди. Средний радиус Хейма - примерно 4910 км, около 77 % земного, а масса - 3,47?10^24^ кг, или 58 % земной. Ускорение свободного падения на поверхности близко к земному - 9,6 м/с?. Сутки Хейма чуть короче земных. Угол наклона оси вращения Хейма к орбитальной плоскости - 65 градусов (примерно как у Земли).
        Луна Хейма несколько больше земной, обращается вокруг планеты каждые 36 дней по заметно эллиптической орбите. Среднее расстояние от Хейма до луны - 384500 км. В отличие от спутника Земли, луна Хейма имеет более существенную атмосферу и совершает один оборот вокруг оси своего вращения за 24 дня. Таким образом, у неё нет постоянно «тёмной» стороны, и луна находится в спин-орбитальном резонансе 3:2 с Хеймом. На лунной поверхности, ускорение свободного падения равно 1,9 м/с?.
        У Хейма есть ещё несколько искусственных спутников. Три из них, примерно километрового размера, были в незапамятные времена собраны на стационарной экваториальной орбите, на средней высоте 30270 км над поверхностью планеты, в ста двадцати градусах друг от друга. Наиболее известный из трех стационарных спутников называется «Ноготь Йорра», названия двух других - «Щит Тилле» и «Парус Кьяртана». История их запуска утеряна. Также вокруг Хейма обращается по низкой ретроградной орбите небольшой астероид, известный как «Аскольдов недомысел», и выведенный на эту орбиту Аскольдом и Хвитсерком, с поправкой, внесённой Фейнодоксо.
        Хейм обращается вокруг звезды Сунны. Сунна - это оранжевый карлик (спектральный класс К) с температурой фотосферы примерно 5100 К и массой и светимостью примерно 70 % и 44 % от солнечных соответственно. Среднее расстояние между Хеймом и Сунной - 100 миллионов километров. У орбиты Хейма есть заметный эксцентриситет, за счет чего зима в северном полушарии особенно сурова. В году Хейма 241,2 дня.
        Вместе с Хеймом, вокруг Сунны вращаются еще две планеты земного типа и одна планета-гигант. Ближайшая к Хейму планета, Драйген (радиус орбиты 155 млн км) имеет среднюю плотность 5,8 г/см? при радиусе 3600 км. Драйген окружён плотной атмосферой из смеси азота, кислорода, углекислого газа, и гексафторида серы (SF^6^). За счёт присутствия последних, на поверхности планеты вблизи экватора существует вода в жидком состоянии. Ускорение свободного падения на поверхности Драйгена равно 5,8 м/с?. По следующей за Драйгеном орбите обращается карликовая планета Рауда, а за ней (512 млн км от Сунны) - планета-гигант Аудумла с двумя большими спутниками, которые называются Трёск (орбитальный период 3,18 земных суток) и Утбод (орбитальный период 6,36 суток).
        Счёт и меры
        Счёт на Хейме исторически вёлся на десятки, но постепенно стал переходить на дюжины. Дело дополнительно затрудняется тем, что ремесленники используют и единицы измерения, находящиеся в соотношениях, кратных трём, пяти, и степеням двух. Наряду с дюжинами, счёт ведётся и на гроссы (дюжина дюжин, или 144). Дюжина гроссов (1728) называется тьмой.
        Основная мера длины - аршин (около 70 см). Аршин равен четырём пядям (17,5 см) или шестнадцати вершкам (4,375 см). В свою очередь, три аршина составляют сажень, триста шестьдесят саженей - поприще (756 м), а семьсот двадцать саженей - рёсту (1,512 км). Рёстами меряется расстояние по суше, по морю расстояние измеряется в виках (тоже 1,512 км).
        Основные меры объёма - малая бочка (кубический аршин, 343 литра) и бочка (полсажени в кубе, 1158 литров).
        Основная мера времени - час, примерно равен нашему. Один час равен тридцати шести диалептам. В диалепте сто двадцать мигов или двадцать четыре вздоха. Миг определяется как время между двумя ударами сердца (0,85 с).
        Основная мера веса - марка (примерно 265 г). В марке восемь эйриров (эйрир - 66,25 г) или шестьдесят четыре золотника (золотник - 4,14 г). В свою очередь, двадцать марок составляют скиппунд (5,3 кг), а шестьдесят - пуд (15,9 кг).
        Мера мощности - овцебычья сила (примерно киловатт).
        Мера скорости - узел, одна рёста (вика) в час.
        Мера силы света - свеча (примерно соответствует канделе в её историческом определении - сила света фитильной лампы определённой конструкции с языком пламени в один вершок).
        Мера напряжения электромагнитного поля - лягва (примерно один вольт).
        Действующие лица
        ВАТАГА ХОЛОДИЛЬНОГО КОРАБЛЯ «ФРЕЛСИ ТРИ ДЮЖИНЫ ПЯТЬ»
        РАБОТОРГОВЦЫ ЗАВЕЧЕРНЕГО МОРЯ
        Арнмунд
        Льосальф
        Отри
        БЕЖЕНЦЫ ИЗ ТУЛЕ
        ЖИТЕЛИ КАЛОПНЕВМЫ
        ЖИТЕЛИ ВУРИЛОХА И ОКРЕСТНОСТЕЙ
        ЖИТЕЛИ АЙКАТТЫ
        ОБИТАТЕЛИ ГОР БЛОТНЕТЛА
        ЧУГУАНЦЫ И ЖИТЕЛИ ОКРЕСТНОСТЕЙ
        ВАТАГА «ХРАНИТЕЛЬНИЦЫ МЕРКЛАНДА», ТУРБОЛЁТЧИКИ, И СКОМОРОХИ
        КОСАТКИ СТАИ ТЕККУИРИ-МЕНУИКА-МЛАДШИХ-БРАТЬЕВ-ГОРБАТЫХ-КИТОВ
        ЧЁРНЫЕ ЙЕН-АБРОАХИ
        ЖИТЕЛИ КАВЫ И ВОСТОЧНОГО ГАРДАРА
        ПОМОРЬЕ
        ВАТАГА АЭРОНАОСА «КЛЕКОТУН КИТОВОГО ЧЕРТОГА»
        ЭНГУЛЬСЕЙ
        ЩЕГЛОВ ОСТРОГ, БУНГУРБОРГ, И ОКРЕСТНОСТИ
        ВАТАГА БРОНЕПОЕЗДА «ЯНТАРНЫЙ ВЕТЕР»
        ПОДЛЕСЬЕ
        РАЛЛАНД
        ВАТАГА АСПИДОПЛАНА «СЛОГТРЕ ДЮЖИНА ДВА»
        ДЕВЯТИРЕЧЕНЦЫ
        ПРОЧИЕ
        Географические названия
        Транспортные средства и космические аппараты
        Лексикон
        Слова танского происхождения отмечены сокращением «т.», венедского - сокращением «в.», - этлавагрского - сокращением «э.»
        notes
        Сноски
        1
        Хримтурс - инеистый великан, крайне недоброжелательное мифическое существо.
        2
        Олово альвов - лёгкий, но прочный алюминиевый сплав.
        3
        Энтопистис - радар.
        4
        Шкафут - средняя часть верхней палубы.
        5
        Ахтердек - кормовая часть все той же верхней палубы.
        6
        Гироплан - винтокрылый летательный аппарат.
        7
        Радио.
        8
        Гросс - дюжина дюжин (сто сорок четыре).
        9
        Небольшой динамик.
        10
        Подводная лодка.
        11
        Вика - мера длины, примерно полтора километра.
        12
        Старое название перламутра.
        13
        Диоптр - бинокль.
        14
        Мёртвая вода - самогон.
        15
        Аэронавт - водитель аэрон?оса (дирижабля).
        16
        Сунна - имя солнца.
        17
        Йотун - еще одно недоброжелательное мифологическое существо, родня ранее упомянутым хримтурсам.
        18
        Уд - мужской детородный половой орган размножения.
        19
        То есть по часовой стрелке.
        20
        Ширстрек - полоса усиленной обшивки у бимсов верхней палубы.
        21
        Мистагог - старший хранитель той или иной мистерии, то есть области знания.
        22
        Верп - небольшой четырехлапый якорь.
        23
        Каболки - пряди из растительного волокна.
        24
        Многоствольный пистолет.
        25
        Картечница - многоствольное огнестрельное оружие, способное к стрельбе очередями.
        26
        Куяк - пластинчато-нашивной доспех из ткани (кожи) и металлических пластин.
        27
        Ручница - короткоствольное огнестрельное оружие.
        28
        Трабука - огнестрельное оружие с расширявшимся к концу стволом.
        29
        Вегаскип - опускная гондола дирижабля.
        30
        Липантофора - смазчица.
        31
        Клевец - вид боевого молота.
        32
        Гелиоагерт - солнечная батарея.
        33
        Свита - длинное одеяние.
        34
        Сороковая пищаль - многоствольное оружие малого калибра.
        35
        Сифонофор - огнеметный парусно-вёсельный корабль.
        36
        Стилос - приспособление для письма.
        37
        Дидакт - лектор.
        38
        Ергач - стимулируюший напиток.
        39
        Марка - примерно четверть килограмма.
        40
        Вид кандалов.
        41
        Длинное платье с вышивкой.
        42
        Киёма - съедобный корнеплод.
        43
        Венеды - собирательное название народов, некогда говоривших на венедском языке: поморян, лютичей, бодричей, черезпенян, и так далее.
        44
        Жаблацмока - животное, известное полной всеядностью и редким безобразием.
        45
        Макуба - растение, сушёные листья которого некоторые курят или жуют, отчего хорошо им не становится.
        46
        Старинная бретонская баллада в пересказе Вероники Долиной.
        47
        Велень - род пергамента.
        48
        Чагравый - темно-серого цвета.
        49
        Трейя - вид кафтана.
        50
        Скиппунд - примерно пять кило.
        51
        Портокали - фрукт.
        52
        Скиллинг - денежная единица стоимостью в одну восьмую марки серебра.
        53
        Лименарх - Гаванщик.
        54
        Кунтыш - длинная верхняя мужская одежда с откидными рукавами, в которых часто делались прорези.
        55
        Серебреглов - ткань с серебряными нитями.
        56
        Керайя - антенна.
        57
        Фотокитон - фотоаппарат.
        58
        Клеохронист - газетчик.
        59
        Сторкнорр - большой грузовой корабль.
        60
        Родскоры - низкие кожаные туфли с острыми носами.
        61
        Плескавица - блюдо из маринованного рубленого мяса.
        62
        Диалепт - одна тридцать шестая часть часа.
        63
        Киса - длинный мешок с горловиной на затяжке.
        64
        Хольмганг - дуэль.
        65
        Тагма - воинское подразделение.
        66
        Епарх - градоначальник.
        67
        Воеже - чтобы.
        68
        Йомс - наёмник.
        69
        Коттаб - игра, участники которой стараются попасть остатками вина из своих чаш в цель - металлическую чашу.
        70
        Номисма - золотая монета крупного достоинства.
        71
        Телеферик - канатная дорога.
        72
        Тул - чехол для стрел.
        73
        Кайрарх - вагоновожатый.
        74
        Дённик - ежедневная газета.
        75
        Хризоэон («золотой век») - полумифический период благоденствия в древнее время до прихода льдов.
        76
        Идиот - дословно «частное лицо».
        77
        Чимар - горячий напиток из крепко заваренных листьев, собранных с определённого кустарника.
        78
        Мегатерий - гигантский ленивец, размером примерно со слона.
        79
        Напугай - зловещая птица.
        80
        Схоласт - учёный, посвящённый в одну из мистерий.
        81
        Стратоподий - высотная платформа, поддерживаемая аэростатами, для запусков космической техники из стратосферы.
        82
        Платина альвов - иридий.
        83
        Рёста - мера длины (примерно полтора километра).
        84
        Тролль-камень - уран.
        85
        Альбинги - народ, изначально обитавший на острове Альба.
        86
        Клеймор - двуручный меч с длинной рукоятью и широким клинком.
        87
        Кашайцы - народ, живущий на северо-западном берегу Винланда.
        88
        Гигантское панциреносное млекопитающее.
        89
        Мара - зверюшка наподобие зайца.
        90
        Макраухения - крупное копытное животное.
        91
        Кеймаэон - ледниковый период.
        92
        Богиня Мара - воплощение смерти.
        93
        Волкомейка - пушка небольшого калибра на вертлюге.
        94
        Стратонаос - высотный дирижабль с герметизированной кабиной.
        95
        Термокрасия - температура.
        96
        Тагматарх - предводитель тагмы.
        97
        Термокрасия - абсолютная температура.
        98
        Стратонаос-птерофор - летающий авианосец.
        99
        Нитинг - бесчестный трус, лжец, клятвопреступник, и так далее.
        100
        Уисгеба - крепкий алкогольный напиток, могущий использовааться также в качестве топлива.
        101
        Ботруо - слабый алкогольный напиток, смесь вина с водой и неперебродившими соками фруктов.
        102
        Нид - бесчестный поступок.
        103
        Дверги - полумифические древние умельцы.
        104
        Эргастерий - мастерская, лаборатория.
        105
        Токамак - тороидальная камера с магнитной катушкой.
        106
        Пардус - ручной гепард.
        107
        Раква - посудина для приготовления и подачи горячих напитков.
        108
        Гутаны - народ, изначально живший на юго-западе восточного материка.
        109
        Гардавайр - “муж двора”, старейшина.
        110
        Пиреолофор - разновидность двигателя внутреннего сгорания, и машина с тем же двигателем.
        111
        Тьетокон - компьютер.
        112
        Парамерион - меч с острым лезвием с одной стороны клинка.
        113
        Неспешун - одна из разновидностей гигантского ленивца.
        114
        Звук «'» в тиванском и родственном языках - безгласный согласный.
        115
        Тиване и акомы - племена, живущие в окрестностях Айкатты.
        116
        Дромохима - автобус.
        117
        Диоспир - фрукт с терпким вкусом.
        118
        Дауравард - страж.
        119
        Фимбулвинтер - зима великанов, ледниковый период.
        120
        Синороплан - летательное устройство, использующее одновременно аэродинамическую и архимедову подъёмную силу.
        121
        Альвхейм - мифическая земля альвов.
        122
        Из стихотворения Владимира Соловьёва.
        123
        Фрагмент стихов сапёра и поэта Марка Соболя.
        124
        Апишапы - племя, живущее к северу от тиван, в предгорьях хребта Блотнетла.
        125
        Просинец - название зимнего месяца.
        126
        Йотунская перечница - многоствольное карманное оружие.
        127
        Слонобой - крупнокалиберное ракетное ружьё.
        128
        Скрамасакс - короткий меч с односторонней заточкой.
        129
        Шестистрел - многозарядное ручное оружие.
        130
        Фаркунст - старинное механическое устройство для спуска горняков в шахту и подъема горняков из шахты.
        131
        Лава - вид горной выработки.
        132
        Котта - накидка поверх доспехов.
        133
        Шкряб - штрейкбрехер.
        134
        Гобуль - небольшое летающее существо. Склонно к миграциям, размножается в тёплой озёрной воде.
        135
        Тугр - стая гобулей. Нередко достигает чудовищных размеров.
        136
        “Бей сигнал” - команда на отправку клети.
        137
        События в этой сказке примерно следуют описанию Чёрного обеда, состоявшегося в Эдинбургском замке 24 ноября 1440 года. Тот же неприятный случай использован как материал в одном известном современном романе (грех был бы и по этому тексту не проехаться). Стихотворение - вольный перевод настоящих стихов XV века, записанных одним из историков клана Дуглас: «Edinburgh castle, toun, and tower, God grant ye sink for sin; And that even for the black-dinner, Earl Douglas gat therin.»
        138
        Клина - одна из богинь загробного мира.
        139
        Деметы - один из народов Энгульсея.
        140
        Хризоэон, дословно «золотой век» - на языке багряной гегемонии, эра, предшествовавшая ледниковому периоду.
        141
        Инну - собирательное название племён крайнего севера Винланда.
        142
        Гаёвщик - сторож леса, егерь.
        143
        Коккоэстия - механизированная печь, работающая на гранулах, прессованных из древесной пыли.
        144
        Спелеодезист - маркшейдер.
        145
        Котяховка - самогон.
        146
        Тетракопос - вертолёт с четырьмя винтами.
        147
        Шушпанчик - мелкое животное.
        148
        Обол - мелкая монета.
        149
        Килай - фрукт.
        150
        Омежник - ядовитое растение.
        151
        Рафлада - батарея.
        152
        Совня - древковое холодное оружие с длинным лезвием.
        153
        Аэроскаф - мягкий дирижабль.
        154
        Астероскопея - обсерватория.
        155
        Танука - одно из двух животных, по колошенским повериям, умеющих колдовать.
        156
        Fferyllt, “Прорицание”.
        157
        Вообще-то так называется межевой камень.
        158
        Безногое млекопитающее, живущее преимущественно в воде.
        159
        Вахня - холодолюбивая придонная морская рыба.
        160
        Калис - короткий меч с волнистым лезвием, часто отравленным.
        161
        Драугр - покойник, несущий беспокойство.
        162
        Гридница - большое помещение в замке, где пирует дружина.
        163
        Синтелестис - наличие в крови определённого антигена.
        164
        Металлическая коробка.
        165
        Тельменцы - одно из племён северо-западного винландского побережья.
        166
        Звук «#» - короткий треск языком у нёба.
        167
        Гнефатафль - настольная игра с таким названием была популярна в древней Скандинавии.
        168
        Три Воинства - игра вроде шахмат, но для трёх игроков.
        169
        Лютокот - хищник с мерзким нравом, иногда поддаётся приручению.
        170
        Скоморохами исконно назывались любые странствующие работники сферы искусства.
        171
        Балдырган - крепкий спиртной напиток.
        172
        Хесек - один из языков южного материка.
        173
        Нахухоль - небольшое, но агрессивное водное млекопитающее.
        174
        Образовка - экран.
        175
        Кинострой - проектор.
        176
        Пиррихий - воинственный танец, обычно исполняемый двумя танцовщицами.
        177
        Рёропольс - старинный танец.
        178
        Чамба - крепкий спиртной напиток.
        179
        Тарел - как тарелка, но грубее и мужественнее.
        180
        Из стихотворения Владимира Ковенацкого «Пещерные люди».
        181
        Гнёт - пресс.
        182
        Тирон - драгоценный камень.
        183
        Парось - мельчайший дождь.
        184
        Синхроптер - вертолёт, имеющий два несущих винта, вращающихся в противоположных направлениях, расположенных со значительным перекрытием, и с небольшим наклоном осей вращения друг к другу.
        185
        Шуйца - левая рука.
        186
        Юзень - тонкий трос, обычно сплетённый вручную из трёх каболок.
        187
        Правило - рулевой рычаг.
        188
        Оролог - учёный, изучающий горы, горные породы, и так далее.
        189
        Ноккен, или речной конь - сверхъестественное существо, оборотень с музыкальными способностями и развитым чувством юмора.
        190
        Хиккимора - сверхъестественное существо, известное отсутствием социальных навыков.
        191
        Комаха - крупное кровососущее насекомое.
        192
        Флокк - размер в скальдической поэзии, и произведение, написанное этим размером.
        193
        Баван - правитель острова Серес.
        194
        Ямт - житель Ямтланда.
        195
        Фледертролль - троллиный старейшина.
        196
        Трилемма - силлогизм, состоящий из соединения трех умозаключений.
        197
        Самусы - одно из кочевых племен, населяющих верховья Туая и его притоков.
        198
        Обогнушка - вид вержней одежды.
        199
        Тирма - переносное каркасное жилище, крытое шкурами или войлоком.
        200
        Пиросифон - огнемёт.
        201
        Вольный перевод фрагмента текста одной из песен группы Iced Earth.
        202
        Керамофазма - ткань, сплетённая из нескольких слоёв нитей гибкой керамики.
        203
        Из стихотворения Вероники Долиной.
        204
        Бырсь - гиена.
        205
        Ухож - сарай, обычно для какой-нибудь живности.
        206
        Логарифмический круг - разновидность логарифмической линейки, обычно специализированная для определённых инженерных вычислений.
        207
        Тухухоль - небольшое дурнопахнущее водное млекопитающее.
        208
        Аристоуригма - труд или изобретение схоласта, достойное присовокупления к мистериону.
        209
        Рушение - сбор ополчения по тревоге.
        210
        Повет - минимальное админитративное образование Поморья, способное собрать вече.
        211
        Катаграмматический - буквальный.
        212
        Станик - что-то вроде корсета, обычно носится поверх рубахи.
        213
        Копьё - здесь небольшое неформальное воинское подразделение.
        214
        Духоплав - судно на воздушной подушке.
        215
        Пестун - второй по старшинству в ватаге, учитель молодых воинов.
        216
        Реопексия - свойство некоторых материалов увеличивать вязкость под сдвиговой нагрузкой.
        217
        Охабень - неширокая распашная длинная одежда (до щиколотки), руки могут быть продеты в рукава или в разрезы в боках.
        218
        Злотница - женский декоративный головной убор.
        219
        Старица - участок русла реки, отрезанный, когда река стала течь по новой протоке.
        220
        Ослоп - окованная металлом дубина.
        221
        Скег - жёсткое ограждение воздушной подушки.
        222
        Гирогелиограф - оптический телеграф со стабилизацией зеркала.
        223
        Заберег - полоса неподвижного льда, оставшася у берега в ледоход.
        224
        Метарина - приземистое безрогое стадное травоядное.
        225
        Ведрфольнир - сокол, сидевший на клюве орла, в свою очередь сидевшего на верхней ветви мифического мирового ясеня Иггдрасиля.
        226
        Бесхвостка - ультралёгкий летательный аппарат.
        227
        Бевор - часть доспеха, защищающая шею и подбородок.
        228
        Сколархе - руководительница учебного заведения.
        229
        Прямильце - линейка.
        230
        Нарочитая пищаль - ручное стрелковое оружие повышенной точности боя.
        231
        Здесь и далее - цитаты из подлинного свода законов «Ландслаг» короля Норвегии Магнуса Эрикссона.
        232
        Грамотейка - поставец с выдвижными ящиками для письменных принадлежностей.
        233
        Чупага - лёгкий топорик с длинным прямым топорищем.
        234
        Александр Галич, разумеется.
        235
        Силлогократия - форма общественного устройства, при которой основные решения принимает собрание граждан.
        236
        Парафраз Уинстона Черчилля.
        237
        Парафраз А. де Сент-Экзюпери.
        238
        Сегнетоэлектрик - нелинейный кристалл, способный к спонтанной поляризации.
        239
        Постолы - грубые кожаные сандалии.
        240
        Разновидность гигантского броненосца.
        241
        Тунгстен - вольфрам.
        242
        Тайфур - вид артиллерийского орудия.
        243
        Флинтлас - вид стекла, используемого в ахроматической оптике.
        244
        Сакс - нож с односторонней заточкой лезвия и толстым обухом.
        245
        Бонд - свободный земледелец.
        246
        Багуда - речной козёл.
        247
        Русал - самец русалки.
        248
        Пупындра - надувное судно.
        249
        Дренгрскапр - совокупность качеств достойного воина: честь, смелость, презрение к смерти.
        250
        Котляна - братство ремесленников, дословно - хлебающие из одного котла.
        251
        Эпиграфист - историк, занимающийся древними надписями.
        252
        Сувальда - пластина с фигурным вырезом сложной формы, обычно используемая для стопорения засова в замке.
        253
        Самит - вид шёлковой ткани.
        254
        Пневмопих - пневматическое оружие с выдвигающимся ударным стержнем.
        255
        Ладунка - коробка для боеприпасов, облегающая пояс дугой.
        256
        Гаруча - небольшое ручное огнестрельное оружие.
        257
        Чапчуры - высокие женские башмаки.
        258
        Йорвикхунд - небольшая норная собака, выведенная для охоты на нахухолей.
        259
        Конка - вагон на конной тяге, передвигающийся по рельсам.
        260
        Стихи Ярослава Золотарёва.
        261
        Гидрокерамофазма - материал из композитного плетения, где место между керамическими нитями заполнено жидкостью, загустевающей при сдвиге.
        262
        Теорба - щипковый струнный инструмент с двумя колковыми механизмами.
        263
        Рогонос - относительно мелкий титанотерий.
        264
        Вёльва - прорицательница, вхожая в нижние миры, предсказавшая Рагнарёк.
        265
        Вольный перевод старинной английской баллады «Joy to the person of my love».
        266
        Роберт Рождественский, однако.
        267
        Здесь перечисляются названия монет.
        268
        Яловец - навершие шлема с опознавательным знаком или флажком.
        269
        Табодой - животное.
        270
        Гингальс - длинноствольное орудие относительно малого калибра.
        271
        Родительный падеж от слова «тьма».
        272
        Судавы - один из народов западного Гардара.
        273
        Тенктеры - племя, живущее в Тенктерском лесу на восточном берегу Риназа.
        274
        Сикамбры - племя, живущее на восток от Тенктерского леса.
        275
        Гаёвщик - егерь.
        276
        Аколит - спутник, помощник, низшая ступень посвящения в служении мистерии.
        277
        Треллеборг - укреплённое поселение.
        278
        Крачун - хищная птица.
        279
        Тиран - правитель города-государства.
        280
        Анагогизм - упрощение.
        281
        Нотэпейро - старинное название Синей Земли.
        282
        Кортомщик - арендатор.
        283
        Чепарун - щеголь.
        284
        Граммиревмато - линия электропередач.
        285
        Согласно Геродоту, что-то подобное афинский мудрец Солон сказал царю Лидии Крезу.
        286
        Выжлятник - старший псарь.
        287
        Доезжачий - старший чин псовой охоты.
        288
        Марог - блюдо из яиц, мёда, молока, муки, и других составляющих, приготовляемое на водяной бане.
        289
        Брача - смычковый инструмент, подобный скрипке, но больше по размеру, и со строем ниже.
        290
        Макрофон - ну очень большой динамик.
        291
        Чесн?ца - бездрожжевой хлеб.
        292
        Иван Андреевич Крылов, а вы как думали?
        293
        Приспешный каток - вид кухонного стола.
        294
        Максимилиан Волошин, 1906.
        295
        Ленсманн - глава сельской стражи.
        296
        Фюльк - сельская область, единица самоуправления.
        297
        Войт - выборный глава городской управы.
        298
        Аспидоплан - аппарат, способный к вертикальному взлёту и использованию эффекта динамической воздушной подушки в крейсерском режиме.
        299
        Трефальдгросс - гросс в третьей степени, 144^3^ = 2985984.
        300
        Полисимпан - представление физической реальности как совокупности всех параллельных вселенных нетривиальной вероятности.
        301
        Аиссометр - прибор, показывающий скорость изменения высоты полёта (вариометр).
        302
        «Устав Киндасвинта» приблизительно соответствует реально существовавшей «Визиготской правде» (Liber Iudiciorum).
        303
        Повествование, складывающееся в голове у Буаха сына Ройга - это дикое месиво из русских литературных переводов ирландских саг.
        304
        Стихотворение «Видение» сочинено В. С. Соловьёвым в 1886 году в состоянии автогипноза.
        305
        Филид - сочинитель и исполнитель песен, толкователь законов, хранитель эпоса, и при необходимости колдун.
        306
        С извинениями Булату Шалвовичу.
        307
        Ямник - длиннотелая и коротконогая порода собак, используемая в норной охоте.
        308
        Чумбур - ремень, соединяющий упряжь пристяжной лошади с упряжью коренника.
        309
        Постромка - толстый ремень (или веревка), идущий от хомута к вальку у пристяжных лошадей.
        310
        Шабур - грубая домотканая верхняя одежда.
        311
        Керста - склеп.
        312
        Парафраз Уолта Уитмена.